Мифы, предания, сказки кетов [Автор неизвестен - Народные сказки] (pdf) читать онлайн

Российская академия наук
Отделение истории
Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера)

Ф

СЕРИЯ ОСНОВАНА В 1964 г.

ЛЛИФЫ
ПРЕДАНИЯ
СКАЗКИ

чпппгтхттт
. А А А А А^А А А А •

&л ^ ^ $Х^ Л^ ^ж^ $х^ ^ ^
А

Д

Ж

^

Иь

Ж

А

Москва
Издательская фирма «Восточная литература» РАН
2001

УДК 398+82/821
ББК 82.3(2Рос)
М68

Издание осуществлено при финансовой поддержке
Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ)
согласно проекту № 00-04-16042

Редколлегия
Е.М.МЕЛЕТИНСКИЙ (председатель), С.Ю.НЕКЛЮДОВ
(ответственный секретарь), С.М.АНИКЕЕВА, Е.С.НОВИК,
Б.Л.РИФТИН, О.Б.ХРИСТОФОРОВА
Составление, предисловие, комментарии
и глоссарий Е.А.АЛЕКСЕЕНКО
Под общей редакцией
Е.С.НОВИК
Редактор издательства
Н.Г.МИХАЙЛОВА

М68

Мифы, предания, сказки кетов. — М : Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2001. — 343 с. (Сказки и мифы народов
Востока).
ISBN 5-02-018238-9
Кеты — немногочисленный коренной народ Енисейского Севера, исконные
рыболовы и охотники, последние носители живого языка енисейской лингви­
стической семьи.
Очередной выпуск издающейся с 1964 г. серии содержит первую наиболее
полную публикацию кетского повествовательного фольклора на русском языке.
В нее вошли образцы устного творчества, собранные лингвистами и этногра­
фами преимущественно во второй половине XX в. во всех диалектно-этногра­
фических группах кетов.
ББК 82.3(2Рос)

ТП-2001 -II-141
ISBN 5-02-018238-9

О Е.А.Алексеенко, составление, предисловие,
комментарии и глоссарий, 2001
© Издательская фирма
«Восточная литература» РАН, 2001

ПРЕДИСЛОВИЕ

1
Среди коренных народов Енисейского Севера Сибири есть один, с которым
связано много научных проблем. Народ этот— кеты. Более двух столетий они
привлекают внимание лингвистов, этнологов, антропологов. Но многие вопросы
их исторической судьбы, языка и культуры остаются открытыми; решать их пред­
стоит исследователям наступившего нового века1.
Численность* кетов, документально известная с начала XVII в., не превышала
1,5 тыс. человек. По последней официальной переписи (1989 г.), их было 1113 че­
ловек. Способность столь малочисленной популяции воспроизводить себя, а чле­
нов ее — долгое время сохранять этническое самосознание даже в условиях пре­
обладающего инонационального и иноязычного окружения (представители других
народов Севера, русские и др.) — одна из проблем, связанных с кетами. Изучение
ее предполагает выявление традиционных культурных и социальных механизмов,
которыми до определенного времени (в целом до последней трети XX в.) поддер­
живалась относительная стабильность этноса.
Кеты — преимущественно сельские жители, хотя к 1989 г. уже 17,8% их жили
в городах. Они являются национальным меньшинством в Туруханском и Байкитском (Эвенкийский автономный округ) районах Красноярского края России.
В Туруханском районе сосредоточено более половины всех кетов. Они составляют
три компактные группы на левобережных притоках Енисея: елогуйскую (нацио­
нальный центр — пос. Келлог на р. Елогуй), сургутихинскую (пос. Сургутиха на
одноименной реке) и пакулихинскую (пос. Бакланиха на Енисее; до переселения
сюда эти кеты жили на р. Пакулиха). Четвертая группа — курейская (пос. Серково
на р. Курейка и пос. Мадуйка на оз. Мундуйское). Соседями кетов везде являются
селькупы, эвенки, а также русские и представители иных национальностей. От­
дельные семьи проживают во многих русских туруханских поселках (Ворогово,
Сумароково, Бахта, Верхне-Имбатское, Канготово, Верещагино, Горошиха, Туруханск). К Байкитскому району Эвенкии с 1960-х годов отнесена пятая компактная
группа кетов — подкаменнотунгусская (пос. Суломай на р. Подкаменная Тунгу­
ска). Кроме русских их соседями здесь являются эвенки. Отдельные кетские семьи
сейчас встречаются и в других эвенкийских поселках (Байкит, Полигус). Наконец,
единичные семьи живут в Енисейском (пор. Ярцево, Сым) и Игарском районах
Красноярского края.
Кеты обитают в высоких широтах; на Курейке и в Игарском районе они живут
уже за Полярным кругом. Климатические условия здесь нелегкие: зимы, тянущи­
еся более шести месяцев за счет ранних осенних и поздних весенних холодов
5

(полностью безморозным бывает лишь июль); морозы, достигающие 40-50°, сне­
говые заносы, короткий световой день. Но природе свойственна гармония, и она
компенсирует суровость Севера перламутровыми белыми ночами. Не понятно
только, зачем ей понадобилась «ложка дегтя» в виде мириадов кровососущих,
в лучшее время года терроризирующих все живое. Не случайно в фольклоре кетов
и других северян комары и мошкара ведут свое происхождение от самых злокоз­
ненных персонажей.
Прекрасен в своем величии Енисей— главная артерия региона. С одним из
живописнейших его мест — Осиновскими порогами у кетов связано много мифо­
логических сюжетов, можно даже сказать, что отсюда начинается их мифологиче­
ское пространство: в легендарное время герой Альба, прорубив здесь горный
кряж, дал начало самому Енисею и открыл людям реку-дорогу на Север.
Енисей делит территорию региона на две части: низменную в левобережье, где
кончается Западно-Сибирская низменность, и возвышенную (500-600 м над уров­
нем моря) правобережную, где начинается Средне-Сибирское плоскогорье. Наи­
более крупные правобережные притоки— Нижняя и Подкаменная Тунгуски
(с последней связаны гипотезы о тунгусском метеорите), а также Курейка, Сухая
Тунгуска, Вахта. Они порожисты и быстротечны. Левобережные Сым, Дубчес,
Елогуй, Сургутиха, Пакулиха, Турухан, наоборот, спокойные, извилистые, с боль­
шим числом великолепных береговых плесов.
Большую часть региона занимает хвойная тайга, хотя береза, осина, ольха
и другие лиственные деревья и кустарники встречаются повсеместно. На севере
тайга уступает место лесотундре и тундре. В системах Сыма, Дубчеса и Елогуя
преобладают боры из кедра, сосны, ели. В районе Курейки леса низкорослы, часто
разреженные; более всего здесь распространена лиственница, но есть ельники
и березняки. Для этого района характерна и горная тундра с кустарником, карли­
ковой березой, стелющимся кедром. Повсеместно, особенно на левобережье, мно­
го озер и заболоченных участков (местные жители называют их тундрочками).
Сосновые боры левобережья богаты ягелем, основным кормом оленей, на право­
бережье ягельники встречаются только на реках Курейка и Вахта.
Природная близость левобережных речных долин составляет интригу распро­
страненного мифологического сюжета: сын легендарного шамана Дога, спущен­
ный в образе гагары с неба на землю, вместо родины отца — Елогуя (или его при­
тока Келлога) попадает на Сым, где живут чужие люди, и погибает2.
Тайга и тундра кормят и укрывают многих зверей и пернатых. В их числе —
лось (местн. «сохатый»), олень (местн. «дикий»), а также медведь, росомаха, лиси­
ца, волк, соболь, белка, колонок. В тайге водится боровая дичь — глухари, тетере­
ва, рябчики. Озера привлекают перелетных водоплавающих— гусей, лебедей,
уток разных пород. Весной воздух круглые сутки буквально звенит от криков сме­
няющих одна другую птичьих стай.
Местная фауна неоднократно претерпевала изменения из-за деятельности лю­
дей. К концу XVIII в. исчез в результате хищнического истребления прежде изо­
биловавший здесь соболь, а через полтора столетия появился вновь, завезенный из
баргузинской тайги. Сохранился этот ценный пушной зверек только благодаря
длительному запрету на отстрел и устройству заказников. В течение XVIIXVIII вв. были истреблены бобры. А когда-то их было столько, что, по преданиям,
кеты предпочитали обтягивать лыжи не оленьим камусом (шкура с ног), а бобро­
вой шкурой. Из-за лесных пожаров и вырубок неоднократно покидала свои гнез-

6

довья белка. Зато прижилась и распространилась по всему региону завезенная
сюда неприхотливая ондатра.
Реки и озера Туруханского края издавна славились рыбными запасами Старо­
жилы разделяют рыбу на красную, белую и черную. К красной (в смысле — самой
лучшей) относят осетра, стерлядь. Белая рыба включает лососевых: нельму, мук­
суна, чира, сига, пелядь, хариуса, ряпушку, тугуна. Черной называют всех части­
ковых — щуку, окуня, язя, налима и пользующегося особой популярностью ельца
(его ласково называют ельчик-момчик).
Природные условия способствовали промысловой направленности хозяйство­
вания в Туруханском регионе в далеком прошлом и до настоящего времени. Ры­
боловство и охота, подсобное (транспортное) оленеводство были исконными заня­
тиями кетов, селькупов, эвенков (у последних оленеводство было более развито),
и они обусловили особенности образа жизни людей, их бытовой культуры и миро­
восприятия. Многое из культурного опыта коренных северян усвоили переселен­
цы, и это помогло им легче адаптироваться в местных условиях. В фольклоре при­
родные условия Енисейского Севера составляют яркий ландшафтный контекст
развертывающихся сюжетов
Слово «кеты» не является самоназванием народа. Оно введено «сверху»
в 1920-х годах; в основу его, как и для других аборигенов Севера, положено слово
«человек» (кет/кэт). До того кеты были известны как «остяки», «енисейские остя­
ки», «енисейцы» (в научной литературе последнее название распространяется и на
другие, ныне уже не существующие народы с родственными кетскому языками).
«Остяками» кетов назвали продвинувшиеся в начале XVII в. с Оби на Енисей рус­
ские казаки по аналогии с уже известными им обско-угорскими остяками — хантами и самодийскоязычными селькупами (старое название — «остяко-самоеды»).
За общим для разноязычных народов названием «остяки» стояла подмеченная
русскими землепроходцами внешняя близость культурного облика и хозяйствова­
ния коренных обитателей приречных долин — рыболовов и охотников.
Сами же кеты в то время и позже различали себя по родовой принадлежности
(сородичей объединяло общее для них родовое самоназвание) и месту проживания
той или иной группы, главным образом по названию рек: сымденг («сымские лю­
ди»), елукденг («елогуйские люди») и т.д. Отсутствие общего самоназвания (но,
может быть, им когда-то было слово денг— «люди») обусловливалось уровнем
этнического состояния кетов, когда кровнородственные (родовые) объединения
составляли одновременно территориальную и социальную единицу. Устойчивость
родственных связей обеспечила сохранение родовых этнонимов вплоть до середи­
ны XX в. Вместе с тем осуществленное русской администрацией объединение
коренных обитателей в составе уездов (Мангазейского, Енисейского), а затем во­
лостей, расширение контактов между отдельными группами для выполнения
ясачной повинности способствовали развитию представления об общности и рас­
пространению названия «остяки» в качестве единого самоназвания в кетоязычной
среде. Необходимость замены этого наименования стала очевидной уже в первые
годы практической работы на Севере после установления советской власти. Остя­
ками продолжали называть хантов, с которыми кеты еще имели контакты в вер­
ховьях Таза — на западной периферии огромного Туруханского региона, а также
непосредственных их соседей — селькупов. Применение одного этнического тер­
мина к трем разным народам подчас вызывало путаницу. Название «кеты» легко
вошло в жизнь в качестве общего самоназвания народа: оно восходило к слову
7

родного языка, к тому же наименование «остяки» со временем стало восприни­
маться многими людьми как устаревшее и уничижительное. Однако с некото­
рых пор в Туруханском районе стихийно распространилось и постепенно возобла­
дало в официальной сфере и народной среде название кетд. По своему происхож­
дению это звательная форма слова «человек»: так у кетов мужчина обращается
к мужчине.
Язык кетов считается своего рода лингвистическим феноменом, так как обла­
дает строем, не находящим соответствия в соседних языках. Условно его относили
к палеоазиатской (палеосибирской) группе, включающей структурно разнотипные
и генетически различные языки — эскимосско-алеутские (эскимосы, алеуты), чу­
котские (чукчи, коряки, ительмены), юкагирский и изолированный нивхский.
Общее название «палеоазиатские» эти языки получили в связи с гипотезой
Л.И.Шренка о древнем аборигенном происхождении их носителей.
Кетский — ныне последний живой язык большой енисейской семьи, включав­
шей также коттский, ассанский, арийский, пумпокольский и другие языки и окон­
чательно переставшей существовать к середине XIX в. Знаменитый финский ис­
следователь и путешественник М.А.Кастрен встретил тогда на р. Агул (приток
Кана) несколько последних енисейцев-коттов, помнивших свой язык.
С середины XIX в. известны два диалекта кетского: имбатский и сымский, но
сымский ныне признается самостоятельным языком енисейской семьи. По самона­
званию его носителей— остяков-югов— его чаще называют югским. Югский
был вторым дошедшим до нас живым языком енисейской семьи (вместе с кетским
их выделяют как североенисейские). Последних носителей югского — нескольких
жителей приенисейских поселков Ярцево и Ворогово — не стало в последней тре­
ти XX в., а их потомки языком не владеют. В имбатском диалекте, на котором
говорят современные кеты, лингвисты выделяют несколько говоров в зависимости
от места проживания группы: елогуйский, сургутихинский, курейский и т.д. (этим
обстоятельством объясняется, в частности, различие фонетических вариантов
имен, этнонимов и других реалий в публикуемых текстах). Со второй половины
XX в. интенсифицировалось смешение говоров внутри территориальных групп.
Деятельностью М.А.Кастрена открывается енисейское языкознание, а XX век,
особенно его вторая половина, стал временем активного накопления материала и
фронтального изучения собственно кетского и некоторых енисейских языков —
коттского, югского, пумпокольского (А.П.Дульзон, Е.А.Крейнович, Г.К.Вернер,
В.Н.Топоров, Вяч.Вс.Иванов, М.Н.Валл, Э.И.Белимов, М.М.Костяков, Т.И.Поротова, Г.Т.Поленова и др.).
Енисейские факты использовались и используются ныне в исторической ком­
паративистике. Высказан ряд на первый взгляд парадоксальных гипотез, напри­
мер о принадлежности енисейских языков к некогда существовавшей древней
семье, остатки которой обнаруживаются на огромном пространстве от Пиринеев
до Берингова пролива и Северной Америки. Эти языки связывали с баскским, се­
верокавказскими (абхазо-адыгскими), бурушаски, сино-тибетскими и индейскими
(атабаскими и родственными им языками, в которых слово «человек» представле­
но формой дене) языками. Дене-енисейская гипотеза в настоящее время получает
дополнительные обоснования выявленными параллелями в глагольной морфоло­
гии (Э.Вайда); другие известные гипотезы основывались преимущественно на
словарных сопоставлениях. Доказательство генетической лингвистической связи
Старого и Нового Света на енисейском материале стало бы открытием наступив-

8

шего века. Что же касается установления наиболее раннего состояния енисейского
этноса, то главным здесь остается реконструкция языка-основы (С.А.Старостин).
Выявляемый при этом лексический фонд дает важную информацию о енисейцах
в период, предшествующий этнолингвистическому разделению общности.
Значение накопления новых данных о бесписьменном языке очевидно, и ори­
гинальные нарративные тексты едва ли не главный их источник. 1950-1970-е го­
ды были еще временем существования живой фольклорной традиции (об этом,
в частности, свидетельствует возрастное разнообразие информантов, от которых
были записаны и представленные в настоящем издании тексты). Ее поле резко
сократилось к концу 1980-х годов с уходом из жизни старшего поколения и про­
изошедшими кардинальными изменениями в культурно-бытовом укладе людей.
Знатоков-исполнителей среди кетов ныне насчитываются единицы. Нарушилась
устойчивость оригинальной устной традиции. Вместе с тем наметилась новация,
когда современный грамотный информант предлагает своего рода «вторую редак­
цию» произведения, ставшего ему известным по публикации, так как собиратели
1950-1970-х годов, как правило, отправляли на места результаты своей работы.
Сокращается число владеющих своим языком. Уже при переписи 1989 г. поч­
ти половина кетов (49,4%) родным назвали русский, а свободно говорящих покетски оказалось только 5,5%. В 1991-1992 гг. число лиц, считающих свой язык
родным, составляло 32,0%. Лингвисты отмечают определенную деградацию кетского: сокращение объема глагольных форм и некоторых форм множественного
числа, общего лексического фонда (О.А.Казакевич [57]). Единственному оставше­
муся языку енисейской семьи, языку-феномену, ныне также грозит исчезновение.
Осуществляемое в начальных классах преподавание кетского в качестве отдельно­
го предмета не может кардинально изменить общей тенденции. Дальнейшая судь­
ба языка зависит от того, будет ли он языком бытового общения детей и подрост­
ков. Но пока что прогнозы здесь неблагоприятные, так как их родители в боль­
шинстве своем относятся уже к поколению, ориентированному на русский язык,
русского партнера в браке, культуру городского типа.
Своеобразие внешнего облика части кетов также давало повод говорить об их
отличии от сибирских соседей и сходстве с аборигенами Нового Света. Действи­
тельно, они менее монголоидны, чем эвенки, их волосы темнее, чем у хантов
и селькупов, а отдельные лица как бы соответствуют хрестоматийному образу
американского индейца. Но современная антропология пока не склонна принять
эти заманчивые предположения. В целом кетов характеризуют уральские черты,
сближающие их с самодийскоязычными (селькупы, энцы, ненцы) и угорскими
(ханты, манси) народами. Уральские признаки обнаруживают коренные левобе­
режные жители (например, елогуйские) или выходцы из этих групп. Уроженцев
Подкаменной Тунгуски, наоборот, отличает тяготение к некоторым южносибир­
ским тюркоязычным народам — хакасам и др. (И.И.Гохман). И уральские, и юж­
носибирские признаки в антропологическом типе современных кетов находят
объяснение в конкретной истории этноса в течение нескольких последних столе­
тий. Не исключено, однако, что более далекие их предки имели иной антрополо­
гический облик, и это тоже одна из проблем будущей науки. Но антропологи
XXI в. столкнутся и с результатом интенсивного смешения кетов — более всего
с русскими, а также с представителями иных некоренных народов. Процесс сме­
шения, неизбежный для малочисленного этноса, живущего в инонациональном
окружении, идет давно, но до середины XX в. в общем, постоянно увеличиваю9

щемся числе национально-смешанных браков преобладали браки, заключавшиеся
в среде коренных северян, — кетско-селькупские и кетско-эвенкийские (реже).
Общим ассимиляционным этническим и языковым процессам (В.П.Кривоно­
гое [63]) соответствует и современное состояние народной культуры. Самобытные
вещи, еще в 1950-е годы составлявшие живое окружение людей, сохраняются
только как музейные памятники, а в музее любой предмет, будь то меховая парка
или мешочек из ровдуги, расшитый подшейным волосом оленя, роговая пластина
для защиты руки от удара тетивы лука или шаманский бубен, остаются памятником
творческого опыта народа, его знаний об окружающем мире. К счастью, музейная
судьба оказалась благосклонной— вещи кетов хранятся во многих музеях, и не
только российских (в Красноярске, Санкт-Петербурге, Томске, Новосибирске, Ени­
сейске, Казани), но и зарубежных (в Германии, Финляндии, Японии). К ним обра­
щаются ученые, художники и просто люди, которым интересно разнообразие че­
ловеческих культур. Это важно и для самих кетов, о многих сторонах традицион­
ной культуры которых ныне приходится говорить уже в прошедшем времени.
Енисейская общность, частью которой являются кеты, включала аринов, коттов,
ассанов, пумпоколов и др. Немногочисленные группы этих енисейцев жили на Сред­
нем Енисее от рек Чулым, Кеть на западе до Кана и Бирюсы на востоке. К началу
XVIII в. большинство их находилось в долголетней зависимости от тюрко- и ино­
язычных соседей. Отдаленное прошлое енисейской общности скрыто от нас. Какая
была культура древних енисейцев и где они жили в период формирования своего
языкового единства? Какова была их судьба до расселения в Сибири и с какими ар­
хеологическими культурами уже на этой территории их следует связывать? Археоло­
ги предполагают, что енисейцев можно искать среди культур бронзового века в хакасско-минусинском регионе. Более уверенно южносибирское обитание енисейцев
и собственно предков кетов доводят до гуннского времени (последние века до нашей
эры — начало нашей эры). Наиболее близкие к нам этапы исторической судьбы ени­
сейцев отмечены дроблением на мелкие группы, слиянием с иноязычным окружени­
ем— тюркским, русским, селькупским, эвенкийским. Южносибирские енисейцы
перестали существовать как самостоятельные этносы, но память о них сохраняется
в географических названиях на местах их прежнего жительства.
Собственно кетоязычные группы на рубеже нашей эры жили далеко от терри­
тории своего нынешнего расселения — в горно-таежных районах, где берут нача­
ло Иртыш, Томь, Абакан и сам Енисей. Какая-то часть их спустилась вниз по Ир­
тышу и по его притокам перешла на обский приток Васюган, а потом через Обь,
Тым и Сым в верховья Елогуя. Свойственное Обь-Енисейскому междуречью оби­
лие рек и широтное направление их течения, а также близкое расположение сте­
кающих с водоразделов притоков создавали благоприятные ландшафтные условия
для продвижения людей (не случайно образ реки-дороги столь характерен для
устного творчества кетов). Эти пути, отмеченные кетскими гидронимами (вы­
явление и анализ енисейской и собственно кетской топонимики принадлежит
А.П.Дульзону), долгое время оставались действующими. Некоторыми из них
пользовались в своем продвижении на восток русские казаки, а затем торговцы,
деловой люд. С Обь-Енисейским междуречьем связано начало этнических и куль­
турных контактов кетов, хантов и селькупов; они продолжались и далее уже в
условиях Туруханского края. Отмечаемая близость сюжетов и мотивов в фольк­
лорных традициях этих народов, несомненно, связана с их контактами.

10

Кетоязычные выходцы с западных территорий, достигшие левобережья Ени­
сея, составили в XVII в. на Елогуе и в низовьях Имбака группу инбаков, потомки
которых далее известны под родовым этнонимом Кэнтаан (Кэныпан). Есть осно­
вание полагать, что в формировании этой группы приняли участие самодийцы,
родственные современным энцам. Другая часть кетоязычных переселенцев проде­
лала путь с верховий Томи и Абакана. Их потомками стали так называемые земшаки в низовье Подкаменной Тунгуски и богденцы в устье Вахты; в дальнейшем
они известны под родовым названием Бокдаденг (Богдеденг, Богдэденг). Упомя­
нутые группы начала XVII в. и составили ядро, из которого сформировался кетский народ. Население этих трех групп и их потомки условно выделяются как
северные кеты. Южными именуют очень немногочисленные группы сымских кетов, расселившихся в бассейне Сыма и Дубчеса. Западными соседями кетов
в XVII в. были северные селькупы и восточные ханты, а также отдельные вкрап­
ления эвенков, северными — предки тундровых и лесных энцев, северо-западны­
ми — ненцы, восточными — эвенки.
К началу XVII в. относится освоение Енисея и прилегающих к нему земель
русскими. В числе других групп предков современного коренного населения Ени­
сейского Севера они встретили и кетоязычных остяков, которые также были об­
ложены поставками пушнины и включены в состав Мангазейского и Енисейского
уездов. Составляя списки новоявленных плательщиков ясака в государеву казну,
русские служилые люди не подозревали, что создают базу данных для истории
бесписьменного народа. Ветхие архивные документы донесли до нас, что в трех
группах северных кетов начала XVII в. насчитывалось немногим более 600 чело­
век, что каждая из групп объединяла семьи, связанные родством по отцовской
линии, а некоторые из семей, большие, включали родственников трех, реже —
четырех поколений и достигали 25-30 человек. При этом земшаки и богденцы
вместе составляли одну родовую половину предков кетов, а инбаки— противо­
стоящую ей другую. Обе части кетского социума XVII в. были экзогамны,
т.е. браки заключались только между членами разных половин, но не внутри каж­
дой. Мужчины-инбаки поэтому вынуждены были искать себе невест среди земшаков и богденцев и наоборот (поездка с целью сватовства с Е логу я на Подкаменную
Тунгуску — распространенный фольклорный мотив).
В XVIII в. происходило переселение отдельных семей из перечисленных кров­
нородственных групп вниз по Енисею и образование новых, уже смешанных тер­
риториальных групп. С юга на север это были: шайхинская (позднее она называ­
лась подкаменнотунгусской), бахтинская, елогуйская, фиганская (по Енисею
в районе русских деревень Кангатово-Зыряново), кангатовская, нижнеинбатская,
черноостровская группы. В некоторых из них уже в XVIII в. кеты оказались в не­
посредственном соседстве с селькупами. Так, в районе Черного острова на Енисее
и устьев Пакулихи, Сургутихи смешавшиеся с кетами селькупы в конце XVIII в.
составили группу около 100 человек. Смешанные (в основном кетско-селькупские)
группы образовались и в северной части Туруханского района. На Турухане и его
притоках в результате слияния кетов и энцев с селькупами сложилось селькупоязычное население, получившее название баишенских и карасинских селькупов. На
Курейке в численном превосходстве оказались кеты (переселение их на Курейку
началось в XVIII в. и продолжалось в XIX в.), и здесь к середине XIX в. возобла­
дал кетский язык. Немногим ранее первых кетских переселенцев на Курейке по­
явились эвенки, которые в течение двух столетий были соседями курейских кетов
и селькупов, но к концу XIX в. большая часть их перешла в верховья Турухана.
11

В южной части Туруханского региона также сложилась смешанная группа, со­
стоявшая из потомков сымских кетов и селькупов. В непосредственном соседстве
с ними жили эвенки, перешедшие в бассейн Дубчеса и Сыма с Подкаменной Тун­
гуски, а затем расселившиеся и среди левобережного кетско-селькупского населе­
ния более северных групп. Самой обособленной в этническом отношении оказа­
лась группа подкаменнотунгусских кетов: в течение XIX в. сюда только переселя­
лись семьи из других кетских групп, иноплеменников же в близком соседстве
практически не было.
В хозяйственном освоении Туруханского Севера основную роль сыграли рус­
ские Поморья, которые к началу XVIII в. уже значительно превосходили по чис­
ленности коренных жителей Мангазейского уезда. В северных районах края обос­
новались выходцы из северных районов Поморья, и здесь они продолжали вести
промысловое хозяйство, основными отраслями которого были охота и рыболов­
ство. Уроженцы центральных областей Поморья составили сельскохозяйственное
население на территории к югу от г. Енисейска. В районах, где складывалось зем­
ледельческое хозяйство, процесс образования русского оседлого населения проте­
кал быстрее, чем в северных, промысловых районах; в последних не возникало
и крупных населенных пунктов. Кроме деревень на месте прежних казачьих зимо­
вий, на расстоянии 20-30 км друг от друга появлялись только почтовые станции
(станки), состоящие из одной-двух изб. Постепенно вокруг них селились русские
промысловики, но до конца XIX в., за исключением нескольких деревень (Ворогово, Верхне-Имбатское, Туруханск), енисейские станки были очень малочислен­
ны. Контакты с русскими прежде всего возникали у кетов, постоянно живших
вблизи деревень (обычно это были обнищавшие семьи, не имевшие кормильцевохотников) и подряжавшихся там на любые временные работы — сенокос, заго­
товку дров, неводьбу.
Одновременно со служилыми людьми и промысловиками в населенных пунк­
тах появилось духовенство и торговцы — мангазейские, тобольские и енисейские
купцы. Часть добытой пушнины северяне сдавали в качестве ясачной повинности,
другую — отдавали торгующим в обмен на продукты, огнеприпасы и прочие то­
вары. Выплата ясака до начала XX в. оставалась натуральной.
С конца XVII в. все коренное население русская администрация объединяла
в волости (управы): северные кеты составили Подкаменно-Тунгусскую, Верхнеинбатскую и Нижнеинбатскую волости, южные кеты вошли в состав СымскоКасской волости. Эти волости, вместе с образованной позднее кетско-селькупской
по происхождению Карасинской волостью, просуществовали до начала 1920-х
годов. В официальных документах и научной литературе волости (управы) обычно
именуются родами, а главы ее— родовыми старостами, старшинами, князцами.
В действительности каждая из волостей была территориально-административной
единицей и объединяла семьи из разных родовых групп и даже соседей-инопле­
менников. Старшина волости назначался русской администрацией (главным усло­
вием было хотя бы минимальное знание русского языка), но формально соблюда­
лась видимость выборности, для чего устраивались общие сходки (сугланы), при­
урочивавшиеся обычно к весенним ярмаркам. Основной обязанностью избранного
на три года старшины был сбор ясака и долгов в казну за взятые из казенных мага­
зинов продукты и огнеприпасы; в случае невыплаты долг раскладывался на всех
членов волости по принципу круговой поруки.
Русское окружение постепенно оказывало влияние на культуру коренных на­
родов Туруханского региона, сказалось оно, в частности, на мировоззрении и фольк12

лоре кетов. Связанные с промысловым образом жизни народные верования рус­
ских обеспечили необходимую точку соприкосновения.
Спецификой, отличительной и долго сохранявшейся чертой кетского социума
следует признать большую роль родственных (родовых) связей и экзогамию. Об­
щая родовая принадлежность (ее удостоверяло единое самоназвание) давала право
на взаимопомощь, совместное пользование охотничьими и рыболовными угодья­
ми, коллективными ловушками, на участие в распределении добытой рыбы и мяса.
Эти права защищали — давали кров, пищу, тепло бездетным старикам, оставшим­
ся без кормильцев детям, одиноким и больным людям. В полной мере они прояв­
лялись еще в годы Отечественной войны 1941-1945 гг. и послевоенное лихолетье.
Устойчивыми оказались и обусловленные родовыми отношениями идеологиче­
ские представления. Все Кэнтаан и Богдэденг, независимо от того, жили они на
Подкаменной Тунгуске или Курейке, знали о своих реальных и мифологических
предках, деяниях легендарных героев и шаманов, духах-покровителях сородичей.
Фольклор служил непосредственным средством межпоколенной трансляции этих
знаний. В целом они поддерживали чувство солидарности и служили историче­
ской памяти бесписьменного народа о себе. В закрепленных обычным правом
нормативах родового коллектива, в экзогамии, служившей средством биологиче­
ской защиты от инбридинга, проявляется адаптационный потенциал малочислен­
ного этноса, позволявший ему длительное время воспроизводить себя не только
этнически, но и физически.
Выжить в суровых природных условиях людям помогала и самобытная куль­
тура, и образ жизни, приспособленный к местным экологическим реалиям.
Для традиционной культуры кетов в целом характерно преобладание показате­
лей хозяйственно-культурного комплекса пеших рыболовов и охотников таежной
зоны. Основу их хозяйствования до прихода русских на Енисей составляли рыбо­
ловство (с особым значением летнего массового лова), а также охота на крупных
копытных (лось, дикий олень) и линяющую водоплавающую дичь.
Именно эти занятия в равной степени обеспечивали пищей не только непо­
средственно после добычи, но и в течение года благодаря заготовленным впрок
продуктам (сухие рыба и мясо, рыбий жир и т.д.).
Орудия охоты и рыболовства, используемые на промысле, отличались однооб­
разием и универсальностью применения. На все виды животных и птиц охотились
с помощью лука и стрел; крупных животных, линяющую птицу добывали одно­
типными по устройству ловчими ямами. Сети и плетенные из прутьев ловушки
(так называемые морды) использовались в рыболовстве и при охоте на линяющую
дичь. Кетам было известно и ночное лучение рыбы острогой.
С приходом русских и установлением ясачной повинности главным занятием
становится охота, точнее — собственно пушной промысел. Потребительская охота
на крупных животных и дичь отступает на второй план; рыболовство еще дли­
тельное время сохраняет натуральный характер. Товарное развитие пушной охо­
ты, а также влияние промысловой культуры русских обусловили распространение
огнестрельного оружия, новых видов ловушек, рыболовных снастей и т.д.
Третья отрасль хозяйства — оленеводство — для кетов всегда имела подсоб­
ное значение. Оленеводство у них появилось поздно и не изменило традиционного
уклада, так как основой его оставались рыболовство и охота. Олени использова­
лись исключительно как транспортное средство при перекочевках во время зимне­
го охотничьего промысла, в остальное время они вольно паслись в тайге. Количе13

ство оленей всегда было невелико, их зачастую не хватало для переезда семьи,
поэтому приходилось пользоваться дополнительно ручной нартой и волокушей из
шкуры лося. Полностью отсутствовали олени у подкаменнотунгусских кетов.
Для домашних занятий кетов характерно рациональное использование местно­
го материала — шкур таежных животных, птиц, рыб, а также дерева, кости, рога,
бересты. Из бересты, например, изготовляли разнообразные легкие и гигиеничные
предметы домашней утвари, необходимые в условиях промыслового быта: по­
крышки (тиски) для чума и временных укрытий, подстилки, колыбели для ново­
рожденных, своеобразные пеленки, стельки на лыжи и многое другое. Заготовка
и обработка бересты были одним из главных женских занятий, поэтому умение
выделывать тиски являлось условием, при котором девушка могла быть просватана.
Мужским занятием традиционно были обработка дерева (изготовление нарт, лодок,
лыж, луков, деревянной посуды), рога, а также кузнечество (изготовление ножей,
наконечников остроги, стрел, различных орудий труда, предметов культа и т.д.).
Кузнечество принесло кетам заслуженную славу у других народов Енисейско­
го Севера. Предметом обмена были кетские скребки для обработки шкур (в преда­
ниях «остяцкий скребок» — вожделенная добыча врага), ножи, служившие уни­
версальным орудием труда. Искусна и выразительна культовая пластика— изо­
бражения духов-помощников шаманов, некоторые их атрибуты и элементы обла­
чения. Особенно это заметно в сравнении с культовой деревянной скульптурой.
Традиции кузнечного мастерства кетов связывают обычно с южносибирским пе­
риодом истории их предков.
До начала XX в. основу пищи кетов составляли продукты натурального хозяй­
ства. Зимой это было мясо копытных (лося, оленя), боровой дичи, большинства
добываемых пушных животных. Главным покупным продуктом была мука. Из нее
в особых печах или раскаленном песке (золе) костра выпекали пресные лепеш­
ки — нянь. В течение лета питались почти исключительно рыбой, только в конце
его в рацион входила водоплавающая дичь. Пища кетов разнообразием не отлича­
лась: мясо и рыбу варили, жарили на рожнях, ели в мороженом и сухом виде.
Основные заготовки продуктов были из рыбы. Из летнего массового улова
котцом (загородка из жердочек с плетеной ловушкой «мордой») готовили порсу,
юколу, «варку», рыбий жир. При успешной добыче копытных излишки мяса су­
шили или замораживали. Немаловажное, хотя и подсобное значение имела расти­
тельная пища (ягоды, клубни сараны, черемша, сушеные листья различных расте­
ний). В голодные периоды, особенно весной, когда кончалась купленная у торгов­
цев мука, пекли лепешки из порсы, смешанной с толченой еловой корой; чай за­
меняли отвары трав. Низкий жизненный уровень не способствовал широкому
проникновению покупных продуктов, а стихийность промысловой удачи и осо­
бенно наличие длительных «пустых» межпромысловых периодов (например, вес­
ной, когда отсутствие наста не позволяло охотиться, а до вскрытия рек оставалось
еще много времени) вызывали частую нехватку пищи, вели к полуголодному су­
ществованию. Показательно, что в промысловых верованиях особую живучесть
получила идея возрождения добытого животного, рыбы, а также обрядовые дей­
ствия, обеспечивающие стабильность промыслового успеха. Той же цели служили
определенные поведенческие нормативы, народный этикет. В произведениях
фольклора эти сюжеты широко представлены, как и сама тема голода.
Природная среда и потребности промыслового быта обусловили особенности
годового хозяйственно-бытового уклада. Его отражает народный календарь, вклю­
чавший тринадцать названий.

14

До интенсификации пушной охоты — для выплаты ясака, торговли — все хо­
лодное время, т.е. восемь-девять месяцев, семьи жили в землянках.. Кетская зем­
лянка (бангусь — букв, «земляной чум») была четырехугольной, с трапециевидным
углублением-входом. Каркасом для покрытия из досок и дерна служили вкопан­
ные в землю стропила. В средней части располагался очаг, а для обогрева суще­
ствовал особый чувал из реек, обмазанных глиной. Не трудно представить, каково
было людям в землянке, стены которой постоянно покрыты изморозью, а свет
едва проникает сквозь отверстие, закрытое льдом или слюдой. Сходные землянки
встречались у хантов и селькупов. Можно предполагать, что этот тип жилища был
характерен для исконных рыболовов и охотников тайги. Кеты перестали пользо­
ваться землянками только к концу первого послевоенного десятилетия, когда по­
всеместно стали возникать поселки — центральные усадьбы колхозов, в которых
постепенно возобладали типовые постройки (единичные дома появились еще до
войны у ярцевских югов и суломайских кетов).
Обычно две-три землянки располагались рядом на высоком незатопляемом бе­
регу или речном мысу в верховьях рек. В начале периода «замерзания земли» лю­
ди переправлялись сюда с мест летней рыбалки на больших, с крытой жилой ча­
стью лодках-илимках, служивших в пути и для ночевок. Против течения их тащи­
ли бечевой с помощью собак. До образования толстого льда добывали рыбу не­
большими котцами. Мужчины по мелкому снегу уходили на охоту с одной-двумя
ночевками (в народном календаре кетов охота неподалеку от жилья называлась
«пешей», а в речи русских старожилов — «малой ходьбой»). Брали с собой маль­
чиков, чтобы те учились находить и понимать следы зверей, метко стрелять из
ружья, различать по лаю собаки, кого та преследует (например, белку или кедров­
ку) и надо ли торопиться к ней. Будущему таежнику необходимо было овладеть
целым комплексом знаний и практических навыков. Это и умение ориентировать­
ся во времени и пространстве, и способность предвидеть непогоду, чтобы успеть
сделать заслон или вырыть яму в снегу, не растеряться, оказавшись один на один
с полной таинственных звуков темнотой... Могло некстати порваться ременное
крепление или срочного ремонта требовала ручная нарта. Недаром символом тру­
довой роли мужчины был обычай прикреплять к поясу ровдужный мешочек с его
пуповиной рядом с ножом, кисетом, пороховницей.
Каждодневный трудовой ритм в это время нарушался только праздником по
случаю добычи медведя. У кетов он был особенным, поскольку в добытом медве­
де видели умершего родственника, явившегося из инобытия к «своим» людям
в гости. О том, кто именно пришел, узнавали по приметам (вспоминали, например,
у кого, как и у добытого медведя, был кривой глаз, преждевременная проседь,
соответствующая «седой холке» зверя, и т.п.) и гадая отрубленной лапой. По «же­
ланию» лесного гостя люди оставались дома несколько дней, а затем провожали
олицетворявшее его изображение в лесной мир, снабдив ценностями человеческо­
го коллектива: рыбьим клеем, медью, средствами добывания огня.
«Малая ходьба» прекращалась с наступлением периода «коротких дней» (кеты
и селькупы называли его еще «палец на рукавице», так как за день женщины едва
успевали сшить палец на меховой рукавице) — самого темного, холодного и опас­
ного времени года. Обычай предписывал заниматься в это время только неотлож­
ными каждодневными делами и реже покидать обжитый, человеческий, мир —
жилище, стойбище, — дабы не стать добычей окружающих людей вредоносных
существ — литысь, кэлбэсам и др. Те всегда действуют в интересах Хоседам

15

(отрицательное начало, олицетворение севера, хозяйка мира мертвых). Враждеб­
ные шаманы выуживают для нее ульвей (двойник человека, душа), закинув свою
удочку в дымовое отверстие. Так кеты объясняли неожиданный обморок человека.
Окружающие стремились спасти его, размахивая в воздухе ножами, чтобы перере­
зать невидимую леску. Боясь привлечь внимание злокозненных существ, взрослые
вечерами не повышали голоса и не позволяли детям шуметь, пресекали их шало­
сти (мотив, присутствующий во многих сказках). Да и сами они чувствовали себя
спокойнее, собираясь вместе в одной из землянок. Слушали предания и сказки,
некоторые из них, как считалось, обладали магическим зарядом — могли, напри­
мер, прекратить пургу, вызвать потепление (но только в том случае, если рассказ­
чиком был человек, родившийся в теплое время года).
Зимний солнцеворот знаменовал новый этап в образе жизни людей. Теперь
уже вся семья (или несколько родственных семей) покидала землянку и отправля­
лась в долгое, до весны, кочевье по охотничьим угодьям— «дорогам». В народ­
ном календаре это было начало периода «больших», «длинных дней» («большой
ходьбы»). Покидая обжитое стойбище, совершали ритуал умилостивления «до­
рожной старухи» (см. [62]), хозяйки лесных угодий, а шаман или старший в груп­
пе особым обрядом переводил души всех отправлявшихся в кочевье людей с Бере­
га в Лес и закреплял их в ячеях своейневидимой сети, чтобы те постоянно нахо­
дились под его присмотром.
В аргише безоленной семьи (таковые повсеместно преобладали, а подкаменнотунгусские кеты оленей не имели никогда) все, кроме малолетних детей и боль­
ных, шли след в след на широких, гибких, с камусной подволокой лыжах. Мужчи­
нам доставалось самое трудное — прокладывать лыжню, утаптывая глубокий
рыхлый снег. Взрослые тащили ручные нарты, часто подпрягая в помощь собаку.
Нарту хозяйки семьи выделяло резное изображение вселенной на спинке-заднике3.
Оленный аргиш составляли несколько ездовых и грузовых санок в упряжках из
двух оленей. Устройство санок, упряжи, а также народные предания позволяют
говорить о позднем, не ранее середины XVII в., заимствовании кетами транспорт­
ного оленеводства у соседей-самодийцев. В последней трети XX в. оно прекрати­
ло свое существование. Легкие и подвижные ручные нарты, лыжи кетского образ­
ца получили широкое распространение, и у промысловиков региона они бытуют
до сих пор.
На расстоянии дневного перехода (одна из народных мер протяженности) рас­
полагались стойбищем на три-четыре дня. Мужчины за это время успевали осво­
ить окрестные охотничьи угодья, а женщины — перетащить оставшийся на преды­
дущей стоянке груз. Жилищем семьи теперь на долгое время становился чум
(кусь) — коническое сооружение из шестов, крытых берестяными покрышками —
тисками. Детали устройства чума, а также их названия позволяют связывать его
происхождение с периодом южносибирского обитания предков кетов и контактов
с кочевниками. Чум у кетов сохранялся долее, чем землянка; еще в 1970-е годы
его местами использовали в качестве временного жилища на промысле.
Ставить чум на новом месте начинали с оборудования места для очага — глав­
ного символа человеческого жилья и обжитого пространства. Поленья в отгоро­
женном бревнами кострище укладывали всегда наискосок, чтобы они не причини­
ли вред Матери-Огню, застряв, подобно кости, у нее в горле. Огонь непременно
угощали — бросали жир, хлебные крошки, брызгали чаем. Представления и пра­
вила, связанные с очагом (огнем), жилищем, выражали главные идеи народной
16

мифологии. Идеей профанного (обыденного) и сакрального пространства опреде­
лялось размещение людей и вещей. В «чистой», «передней» части (против входа за
очагом) были места старших членов семьи — стариков и старух (социальный ста­
тус последних приравнивался к мужскому), взрослых неженатых мужчин и маль­
чиков-подростков. Здесь находились оружие и предметы культа (но одни из них,
например старухи-аллэлы и другие изображения семейных охранителей, помеща­
лись внизу, а другие, связанные с верхним шаманским миром, непременно подве­
шивались). На особых планках, прикрепленных к шестам, на оставленных на них
сучках «в воздух» поднимались части мужского одеяния (из женского подвешен­
ным мог быть только платок). Ближняя ко входу часть жилища называлась
«задней». Здесь держали домашнюю утварь, привязывали собак и выделяли спаль­
ное место для женщин в особые для них периоды (после родов, во время месяч­
ных). Центральная часть жилища занимала нейтральное положение; там обычно
располагались незамужние дочери, а также супруги (младший сын с женой; стар­
шие сыновья, женившись, отделялись) с маленькими детьми, но место женщины
в супружеском пологе всегда было ближе ко входу. Знаком благополучия и ста­
бильности считалось вертикальное расположение основных опорных шестов. По­
вреждение их, тем более падение, предвещало несчастье В фольклоре упавшие
шесты и рожни, на которых люди жарили себе рыбу, погасшие огни очагов были
символом разорения стойбища, гибели людей.
К концу следующего за «длинными днями» месяца «сохатого» (название отра­
жает главный вид охоты в это время) семья проходила уже ббльшую часть своего
лесного маршрута. Устраивали длительную, на весь следующий период «орла»
(на свои гнездовья возвращались орлы) стоянку. Нередко сюда подтягивались
и кочевавшие поблизости другие семьи. Охота на копытных тогда приобретала
коллективный характер.
Удачную добычу отмечали обрядом благодарения и ритуальным захоронением
костей скелета для последующего возрождения добытых животных (тот же обы­
чай существовал и в отношении медведя). Чтобы не нарушить необходимую для
возрождения целостность, кости скелета не разрубали, а расчленяли по суставам.
Считалось, что возрождение животных могло обеспечить и качание на особых,
разных для мужчин и женщин, качелях (семантику рождения-возрождения имеет
и фольклорный мотив качания). В каждом чуме поочередно устраивалось угоще­
ние вареной лосятиной. Однако появление бурундуков после зимней спячки
(в календаре — период «бурундука») означало, что наст вот-вот перестанет дер­
жать и надо торопиться выходить из леса, где снег особенно глубок. Чтобы не
быть застигнутыми распутицей, в это время шли дотемна; останавливались только
для ночевок, наскоро сооружая так называемые «получумы». К этому времени
обычно кончались запасы муки и заготовленные впрок рыбные продукты, и пото­
му любая задержка в пути грозила голодом.
Возвратившись на берег, с нетерпением ждали первых пропарин на мелких
речках и озерах, чтобы поставить сеть-пущальню или подстеречь пролетающих
уток (в народом календаре это был месяц «щуки»). Ждали возвращения с юга ле­
бедей (их кеты не убивали) и, заслышав птичий крик, выходили приветствовать,
ставили за чумом посуду с угощением (в мифологических сюжетах в образе лебедя
с юга — страны Томам — возвращался легендарный шаман Дог). Но более всего
ждали первой подвижки льда и образования трещин. В воду тогда бросали подар­
ки Матери-Реке (бисер, пистоны), угощали ее табаком, хлебом, просили быстрее
освободиться ото льда, чтобы люди смогли покинуть уединенные стойбища.
17

Илимки спускались с верховьев по течению сразу вслед за льдом. Минуя чьето стойбище, давали приветственный ружейный залп. Ответные выстрелы были
знаком благополучной зимовки. Но иногда берег молчал или сама илимка тихо
скользила мимо. Народный этикет таким образом предупреждал о случившемся
несчастье и тем самым облегчал стресс, вызываемый неожиданным известием.
После зимовки в тайге оставались одинокие захоронения с находящимися ря­
дом вещами умершего: ручной нартой, одеждой, посудой — всем, что потребу­
ется человеку в его посмертной жизни. Младенцев до появления зубов хоронили
в дуплах кедров на уровне груди человека. Нишу с ребенком закрывали отделен­
ной частью пня, обвязав прутьями ольхи. Зияющие пустые ниши в стволах старых
деревьев (останки после отпадения крышки не сохранялись) оставались свиде­
тельством высокой детской смертности. Из десяти и более детей в некоторых
семьях вырастали лишь несколько или даже не выживал никто.
Но весной люди жили предстоящей встречей с сородичами. Они обязательно
соберутся в дни летнего солнцестояния на своих родовых мольбищах (холай/холый), перед тем как снова разойтись для лова рыбы (по некоторым данным,
с этим временем кеты когда-то связывали начало нового года).
Предстоящий летний лов рыбы был основным в традиционном хозяйственнобытовом годовом цикле кетов, так как позволял заготовить рыбные продукты на
зиму. В народном календаре этот период именуется «котцовым».
Но еще до начала его на енисейских песках вблизи крупных русских дере­
вень— Подкаменной, Верхне-Имбатского, Туруханска начинали шуметь ярмар­
ки, на которые собирались кеты, селькупы, эвенки из разных волостей. Возле бе­
рега тогда выстраивалась целая армада илимок. Кетские лодки выделяли флюгеры
на высоких мачтах. Для благополучия семьи в их устройстве использовали части
шаманского жезла, но в оформлении могли присутствовать и христианские симво­
лы — крест, изображения церкви.
Многолюдье само по себе воспринималось коренными северянами как цен­
ность. Но ярмарка была не только праздником, обеспечивающим необходимую
разрядку после долгих месяцев уединения. Она создавала условия для реализации
социальных, культовых и экономических функций сообществ. В это время прово­
дились сходки — сугланы, на которых мужчины-главы семей избирали во­
лостных «князцов», решали накопившиеся спорные вопросы и помогали русской
администрации собирать недоимки. Ярмарками пользовались местные торговцы:
первосортная пушнина с лихвой окупала взятые у них в долг еще осенью продук­
ты и товары. Сомнения по поводу правильности расчета снимались водкой, а то
и прямым рукоприкладством. На ярмарках всегда присутствовали представители
духовенства. Массовый выход «туземцев» давал им возможность осуществить
(часто заочно или post factum) основные требы — крещение, венчание, отпевание.
Новообращенным это не мешало практически одновременно участвовать в ша­
манских камланиях. Как правило, в это время те проводились не с обычной прак­
тической целью (лечение, гадание и т.д.), а отличались особой торжественностью
обряда, поскольку шаман обращался к верховным духам-покровителям и самому
Есю (бог, олицетворенное небо). Раз в три года на таких камланиях шаман повы­
шался в ранге и «оживлял» соответствующие своему возросшему статусу новые
атрибуты и облачение. На ярмарках решались и семейные дела: родственники
договаривались о совместном лове рыбы и зимнем кочевании, а родители при­
сматривали невест своим сыновьям, сговаривались о сватовстве, месте и сроке
свадебного обряда.

18

Названия летних месяцев — «котцовый», «нельмы», «линьки уток» — отража­
ют основные занятия людей в это время. Вблизи больших котцов собирались до
десяти и более семей и общими усилиями поочередно обеспечивали всех рыбой.
По реке то и дело сновали изготовленные из осины верткие лодки-однодеревки
(так называемые «ветки»; они до сих пор распространены в регионе), а на берегу
допоздна люди обрабатывали улов — пластали рыбу на юколу, крошили подсу­
шенную и подкопченную мелочь на порсу, вываривали жир. Из чешуи и плава­
тельных пузырей приготовляли клей, пользовавшийся большим спросом и слу­
живший предметом обмена. Все от мала до велика были заняты на берегу. Лишь
некоторые юноши и мужчины на время уходили на таежные озера охотиться на
линяющую водоплавающую дичь. Их добыча распределялась поровну между за­
нятыми рыбной ловлей семьями. До 1930-х годов при этой охоте кеты использо­
вали луки и стрелы.
С прекращением массовой заготовки рыбы женщины и подростки целыми
днями пропадали в ягодниках, собирали лекарственные и нужные в хозяйстве тра­
вы, кору. Но подходил период «опадания листвы», и мужчины приступали к по­
чинке и изготовлению новых нарт, лыж, а женщины все более задумывались, каж­
дый ли в семье обеспечен одеждой и обувью к предстоящим холодам.
Конкретных сведений о том, какой была одежда кетов к моменту их встречи
с русскими, т.е. наиболее ранние ее виды, нет. Нижней одежды в нашем понима­
нии предки кетов не знали совсем. Мужской рубахе из покупной ткани и женско­
му платью (та же рубаха, надставленная по подолу) предшествовала, а затем со­
существовала с ними нательная одежда из ровдуги: одинаковый по покрою для
мужчин и женщин (характерная черта всей одежды кетов) распашной халат хэлтам, мужские и женские штаны. Некоторые детали покроя и названия позволяют
связывать нательную одежду кетов с одеждой их предков — южносибирских ско­
товодов и кочевников. Последние экземпляры одежды из ровдуги попали в музеи
в предвоенные годы.
В традиционной верхней одежде выделяются две группы, появление каждой из
них связано с особенностями образа жизни кетов. Первая группа включала рас­
пашную парку из шкуры одного оленя (кат, хагат), обувь с камусной головкой и
суконными голенищами (тесинг), халатообразные суконный котлям и стеганый
бесям (бесем) с матерчатым верхом и подкладкой из заячьих (когда-то и беличьих)
шкур. Вне конкретных условий эта одежда выглядит не соответствующей климату
Приполярья и вызывает много вопросов. В качестве одежды какого сезона следу­
ет, например, оценить суконный котлям и стеганный бесям? Непонятно и отсутст­
вие своего головного убора: у мужчин и женщин это был платок, завязывающийся
под подбородком. Кроме того, мужчины использовали налобник из нанизанных на
ремешок беличьих хвостов, защищавший лоб и уши от ветра, а глаза от блеска
снега весной.
Происхождение верхней одежды, как и нательной, связано с иным, нежели из­
вестный с начала XVII в., ареалом распространения кетов в пределах Туруханского Севера. Длительность бытования одежды объясняется образом жизни людей.
Охотнику в меховой парке приходилось преодолевать на лыжах десятки километ­
ров снежной целины, преследуя добычу или протаптывая дорогу идущему вслед
аргишу. Меховая парка обеспечивала тепло и вместе с тем исключала перегрев,
неизбежный при длительных физических нагрузках. Запах позволял легко освобо­
дить грудь, короткие полы не мешали движению среди кустарника, валежника.

19

Бесям был одеждой стариков, женщин и детей. Недостаточные ее защитные каче­
ства для холодного времени года компенсировались тем, что в относительном
покое в бесяме и котляме люди находились только внутри жилища. Пребывание
вне его для всех трудоспособных было связано с активной физической работой:
заготовкой дров, разгребанием снега, перетаскиванием груза, передвижением на
лыжах и т.д. В платке ценилась возможность улавливать малейшие звуки: незаме­
ченным не оставался даже шелест чешуек шишки, которой где-то на дереве лако­
милась белка. Некоторые охотники и сейчас ситцевый платок предпочитают шап­
ке-ушанке. Но у курейских (оленных) кетов все же получили распространение
меховые капорообразные головные уборы, как у эвенков, так как обойтись одним
платком в Заполярье было невозможно. Требованиям пешего таежного быта отве­
чала и специфика зимней обуви. Плотный ворс камуса обеспечивал влагоустойчивость и не давал налипнуть снегу. Обтягивающие ногу голенища защищали от
попадания снега внутрь. Стопе было комфортно от гигроскопичных и легких сте­
лек-портянок из высушенной осоки. Соответствие легкой и мягкой обуви исполь­
зуемым таежниками лыжам также было одной из причин ее широкого распростра­
нения. Аналогичная обувь известна у селькупов, эвенков; ею широко пользовались
русские промысловики.
Специфика второй группы одежды, проникшей в культуру кетов вместе с оле­
неводством, была обусловлена образом жизни, включавшим зимние передвижения
на оленьих санках. Предназначением ее была защита человека, длительное время
неподвижно сидевшего на санках. Этому соответствовал сшитый из нескольких
оленьих шкур длинный (до щиколоток) и широкий (надевался поверх парки), глу­
хой, с капюшоном мужской сокуй. Женщины при переездах пользовались длинной
паркой.
Одежда, обусловленная транспортным оленеводством, была утрачена вместе с
самой этой отраслью к 1970-м годам. Чуть ранее перестал встречаться суконный
котлям, а бесям в это время шили уже только детям. Дольше сохранялись мужская
парка, используемая преимущественно на промысле, и обувь с камусной головкой.
Утрата самобытной одежды сопровождалась разрушением пласта уникальных
знаний и навыков. Он включал искусные приемы обработки шкур, применение
натуральных красителей, дубильных средств, оригинальную технику шитья.
В системе народных ценностей этому опыту отводилось важное место. Недаром
брачный возраст девушки связывался с ее умением шить (и выделывать берестя­
ные покрышки чума). Символом главной трудовой роли женщины служил иголь­
ник, в который принято было зашивать пуповину родившейся девочки (в фольк­
лоре женщина, отправляясь в мир не-людей, обязательно стремится захватить
свой игольник).
Особые правила касались женской одежды — ее длины (не менее чем до щи­
колоток), глубокого запаха пол (не допускалось, чтобы оголялись ноги, грудь).
Замужние женщины в присутствии мужчин всегда закрывали голову платком.
Прическа и украшения были знаком возрастного и социального положения че­
ловека. Дети обоего пола носили волосы распущенными. Подростки, юноши
и девушки заплетали их в одну косу и вплетали одинаковые украшения — косоплетку, три свободных конца которой с нанизанными бусами свисали на спину.
Мужчины продолжали носить такую же прическу, а девушки меняли ее при заму­
жестве — заплетали волосы в две косы и надевали особое женское украшение. Ши­
рокая, расшитая бисером часть его приходилось на затылок, а два длинных конца
20

вплетались в косы и соединялись внизу перемычкой (универсалия: чет — женское,
нечет — мужское). Когда-то орнамент на женском украшении удостоверял родо­
вую принадлежность семьи, в которую женщина входила.
Запасов одежды, равно как и специфически праздничных ее вариантов, у кетов
не было. Починкой женщины занимались в любое время, а изготовление новой
обычно заканчивалось с наступлением месяца «замерзания земли».
Имущество и припасенные продукты грузились на илимки, и люди отправля­
лись в верховья рек, где находились землянки и начинались их охотничьи дороги.
Годовой хозяйственный цикл завершался.

2
Материалы об устройстве мироздания кетов, которыми мы ныне располагаем,
можно считать осколками некогда существовавшей мифологической системы (или
нескольких систем). Для выявления ее особенностей еще должны быть продолже­
ны реконструкции с использованием всех сфер и частей традиционной культуры,
каждая из которых своими средствами и своим языком реализовывала мировоз­
зрение народа. Следует сказать и о синкретическом характере имеющихся сведе­
ний, за которым стоит не только разновременность формирования мифологиче­
ских пластов, но и воздействие разных культур.
Общими чертами кетской мировоззренческой традиции, как и многих иных,
является восприятие всех частей окружающего мира живыми, его дуализм (поло­
жительное или отрицательное по отношению к человеку начало), а также орга­
ничное сочетание вертикальной (земля-небо) и горизонтальной (нижнее тече­
ние — верхнее течение реки) систем размещения антагонистических миров [53; 82].
Народные представления об этих мирах многозначны. Положительный
(верхний) мир выступает: 1) как южная часть земли вообще, земля в верхнем те­
чении Енисея или любой конкретной реки (точнее — выше данной точки отсчета,
принимаемой за центр, например, конкретного стойбища, поселения); 2) как про­
странство над землей, собственно семислойное небо и мир выше «нашего»
(т.е. видимого с земли) неба. Соответственно нижний мир проявляется: 1)как
северо-запад, низовья Енисея или любой конкретной реки (а в их течении — ниже
точки отсчета); 2) как неопределенный подземный мир. При этом понятие
«верхний мир» (юго-восток, верховья реки, небо) противостоит такого же уровня
понятию «нижний мир» (северо-запад, низовья реки). Семантическим критерием
является активное положительное (верхний мир) или отрицательное (нижний мир)
начало по отношению к человеку. В шаманстве эти представления нашли более
четкое оформление, что выразилось в выделении особого сакрального верхнего
мира, отмеченного признаками высшего начала и доступного только шаманам
определенных категорий. Эти основные мифологические установки проявляются
и в актуальных верованиях кетов.
В мифологических представлениях о времени существования мира можно ус­
ловно выделить два этапа. Первый этап — собственно возникновение мира, появ­
ление земли и ее ландшафта, первых людей, животных. Второй этап охватывает
прошлое, настоящее и будущее уже созданного мира. Временнбе членение по­
следнего обусловлено его цикличным исчезновением в результате наводнения
(потопа) и последующим возрождением, причем количество циклов неопределен-

21

но. В период «до последнего потопа» предполагалось существование мира по по­
добию настоящего, но сколько-нибудь конкретные представления связаны со вре­
менем «после последнего потопа», где реальное выступает органическим продол­
жением мифологического прошлого4.
Существующий мир, по представлениям кетов, должен прекратить свое суще­
ствование в результате очередного наводнения. Земля вновь утонет, погибнет все
живое. Центром очередного мироздания снова станут топкие места, где на всплыв­
ших сухих кочках, покрытых лесом, оживут несколько человек. В будущем долж­
ны восстать из небытия и мифологические герои [28, с. 70].
В комплексе имеющихся данных общая схема устройства мира в кетской ми­
ровоззренческой традиции реконструируется следующим образом. Земля (плоский
диск), окруженная водным пространством («семью морями»), плавает в нем (ср.
представления о кочке, всплывающей после потопа) или поддерживается «ногой»
(«большим кротом», «большой птицей»). Над землей семь параллельных ей слоев
(кругов, мысов) образуют небо; седьмой из них — небосвод. Между краями земли
и неба остается свободное пространство. Под землей, по данным В.И.Анучина,
расположены семь подземелий (пещер) [37, с. 13-14]. В контексте всех достаточно
расплывчатых данных об этом подземном мире можно считать, что речь идет ско­
рее о сфере ниже поверхности (наружного слоя) земли.
На земле обитают люди — кыныренг (букв, «светлые, чистые люди»), реаль­
ные («земляные») звери и птицы, не улетающие на зиму. «Среди людей» размеща­
лись и духи-охранители семьи, сородичей (старухи-аллэлы, заместители умер­
ших — дангдльс), а также многочисленные хозяева мест и промысловых объек­
тов — Кайгусь, Ульгусь, Холай и др. Все они имели материализованное — руко­
творное или нерукотворное— выражение (скульптурные изображения, камни,
шкуры), по отношению к ним совершались обрядовые действия. Эти персонажи
выступают как доброе или нейтральное начало. Вредоносные существа (Хоседам,
злые дотэт, литысь, кэлбэсам) имеют свой особый мир на северо-западе (= в ни­
зовьях реки). Здесь же отводится место миру мертвых. Следует сказать, что общая
идея размещения антагонистических миров на земле всегда реализуется в кон­
кретном контексте: ниже каждого реального поселения, стойбища размещался мир
мертвых и вредоносных существ, в верховьях каждой реки обитает ведающий
охотничьим счастьем кайгусь и т.д.
На небе, согласно представлениям кетов, обитают переселившиеся туда с зем­
ли люди и животные; их можно наблюдать в виде светил (солнце, месяц, ряд со­
звездий). На небе (= на юге, в верхнем течении реки) зимуют перелетные птицы.
Иная группа обитателей неба— невидимые рядовым людям существа. Большин­
ство их своим происхождением восходят к олицетворению (отождествлению) при­
родных явлений. Прежде всего это олицетворение собственно неба (есъ) в образе одно­
именного верховного начала Еся и других персонажей высокого мифологического
уровня: Усесь — Теплое небо, Биссымдесь — Западное небо, Хылесь — Ясное небо,
Боксейдесь — Место огня небо и др.5. В мифологических образах персонифициро­
ваны заря, гром, северное сияние и т.д. Известно также о сонме «небесных людей»
(есьденг), которые составляют специфический арсенал духов-помощников шамана.
Что касается неопределенной подземной сферы, то с ней связываются такие
реальные объекты, как крот, землеройка, летучая мышь, а также недифференциро­
ванные «земляные люди» (бангоденг), с которыми кроме шаманов имеют дело
особые специалисты — бангдс.
22

В отличие от неба — мужского начала — такие стихии, как земля, вода, огонь,
в кетской традиции персонифицированы в образе матерей.
Женское, порождающее начало Земли-Матери (Бангам) выражает компонент
ам — «мать». Смысл нередко усилен удвоением этого компонента, что характерно
и для других персонифицированных образов, — Вода-Мать (Улемам), Томам бам
(имя мифической хозяйки юга; бам — «старуха»). Земля-Мать выступает как пра­
родительница людей, зверей, птиц (неперелетных), растительности, других реалий
природы и воображаемых насельников окружающего человека мира ильбанг
(букв, «дышащая земля»; компонент иль выражает принадлежность к земле и ми­
ру, где живут люди). Эта идея сосуществовала с другими версиями их происхож­
дения, в том числе соотносилась с деятельностью различных демиургов (см. ни­
же); сами кеты противоречия в этом не видели. В разных контекстах образы бан­
гам и ильбанг могут совпадать по семантике и функциям.
Символом первородной связи с землей считался непременный для всех поро­
жденных ею объектов пупок (тыль): подобно пуповине, соединяющей мать
и плод, все они незримыми нитями соединены с центром земли (равно — с цен­
тром мира ильбанг). Этот центр персонифицирован в образе Пупка земли —
Бангтыль. Пупок земли— женское существо и в некоторых контекстах может
представать как ипостась самой земли. Пупку земли соответствует расположенный
над ним Пупок неба (видимая в зените Полярная звезда).
От Земли как прародительницы промысловых животных ждали помощи
в охотничьих занятиях. В коллективных и индивидуальных умилостивительных
обращениях, которыми сопровождались обряды кормления и одаривания земли,
ее называли Кайгусънам — Мать кайгусей.
Но земля в кетской традиции реконструируется не только как прародительни­
ца, но и причина смерти человека, хотя в этой функции более известна Хоседам —
отрицательное начало кетского пантеона, хозяйка мира мертвых. Выражение
«светлые люди от земли пупок имеют (через пупок к земле привязаны)» осмысля­
лось как русское «землей рожденные в землю уйдут».
О новорожденном мать извещала: «Землей-Матерью данные мне ровдужные
завязки», а при смерти ребенка говорила: «Земля-Мать съела мои завязки». Слово
«завязки» является эвфемистической заменой значений «ребенок», «дети» (приме­
ры выражают связь: материнское, порождающее начало — соединяющая нить —
новорожденный). По этнографическим данным, известен обычай спарывать
с одежды умершей женщины ровдужные завязки. Они предназначались для пер­
вого появившегося потом в этой семье или у близких родственников новорожден­
ного. В свой черед, эти завязки пришивали к первой одежде ребенка (бэсям, ис­
пользуемый сначала как верхнее одеяло), и ей отводилось особое место в пред­
ставлениях о жизненной субстанции («душе»). Синонимом слова бэсям служил
термин атпей, самостоятельно употреблявшийся как одно из названий жизненной
субстанции.
Причастность земли к жизни порожденных ею людей отражают сведения об
особом, «от самой земли» огне [7, с. 159, 167]. Для бытовых нужд этот огонь не
использовался, его зажигали только в случае болезни кого-то. Получали его тре­
нием дерева о дерево (береза) при помощи особого приспособления, действовав­
шего по принципу лучкового сверла.
Для лечения больного к земле обращались шаманы, провидцы-бангос и рядо­
вые люди. Землю просили оставить человека в живых, предлагая взамен подарок
23

(жертву) — коксь. Наполненный шкурками белок медный котел переворачивали
с наговором: «Матери-Земле котел опрокидываю вместо человека». В роли коксь
могли быть животные — собака или домашний олень черной масти. Земле предна­
значались лоскуты черной ткани, подвешенные к молодому кедру. Эти действия
осуществлялись без специального указания шамана или бангос.
Порождающее начало земли непосредственно выражает имя широко известно­
го мифологического персонажа. Это родившийся «от земли в колодине» Бангрэхып/Бангдэхып — Сын земли. Он олицетворял связь между землей и небом. Зна­
чимость медиативной функции персонажа нашла отражение в его иконографии
[51, рис. 85, 88-90, 92]. Считавшийся первым кузнецом, Сын земли стал покрови­
телем шаманов, достигших в своем становлении возможности действовать в верх­
нем мире, и наделял их соответствующими знаками этого мира. К ним относились:
железный головной убор («корона»), бубен, набор железных подвесок на нагруд­
нике, парке. Железо отсутствовало в атрибутике шаманов, не достигших соответ­
ствующего уровня и практиковавших только в пределах земного мира. Детали их
облачения были из ровдуги и именовались уже упоминавшимся названием «за­
вязки». Считалось, что начинающий шаман получал эти первые знаки от своей
символической матери или матери своей символической жены («затылочный дух»,
«походная жена»), т.е. от Хоседам. Обращаясь к ней, шаман называл ее Большая
мать и Мать-Земля.
Семеричное устройство земного мира в шаманском бубне символизировала
сетка из ровдужных ремешков, предшествовавшая железным перекладинам, вы­
ражавшим доступность шаману верхнего мира (мифологический образ семерично­
го земного мира — семь речных мысов).
Кеты — исконные приречные жители, и это нашло свое отражение в их быто­
вой и символической культуре. Наиболее ярко представление о реке и береге как
обжитом пространстве проявляется в их противопоставлении лесу.
Осенний переход на лесные охотничьи дороги знаменовался обрядом, целью
которого был сбор ульвей (невидимый двойник человека, «душа») всех объеди­
нившихся для промысла людей. В благоприятное для человека летнее время уль­
вей пользовались свободой и даже могли находиться на значительном расстоянии
от самого человека, а осенью шаман или старший в группе опытный человек по­
очередно «переводил» всех ульвей в новое, лесное пространство. Чтобы ульвей
находились постоянно под присмотром, шаман «закреплял» их в ячеях своей неви­
димой шаманской сети (характерно, что в обряде, связанном с лесным периодом
жизни, присутствует речной символ — сеть). Второй частью этого сезонного ри­
туала были умилостивительные действия в отношении лесных духов-хозяев и кон­
кретно — хозяйки охотничьей дороги — кангробам [62, с. 236-241].
В дни летнего солнцестояния перед началом рыболовного сезона на родовых
(семейных) священных местах совершали ритуал «развязывания» сети, и ульвей
получали долгожданную свободу: летом злокозненные силы менее опасны. «За­
крепленными» шаман оставлял только особо бойкие души, постоянно убегавшие и
попадавшие во всякие неблагоприятные ситуации. Они, например, могли повис­
нуть где-нибудь, зацепившись за сук, завязнуть в болоте, стать добычей злых ду­
хов. Человек, оставшийся надолго без души, заболевал, и шаману все равно при­
шлось бы разыскивать ее, чтобы соединить обе половины — человека и его неви­
димого двойника.
Ценностями береговой жизни — клеем из плавательных рыбьих пузырей, уго­
щением из рыбных продуктов люди старались угодить явившемуся навестить их
24

в образе добытого медведя гостя-родственника во время медвежьего праздника.
Согласно традиции, в образе убитого медведя в гости к людям по своему желанию
является умерший родственник того, кто нашел берлогу. Обнаруживая себя, свою
берлогу, медведь давал знак о своем желании посетить людей. Обрядовые дей­
ствия несли двойную смысловую нагрузку: обеспечить возрождение добытого
животного и сделать приятным пребывание гостя у людей, чтобы он потом реко­
мендовал другим медведям «сходить на берег» (к людям). Оба этапа медвежьей
церемонии символически были разделены во времени. Провожая после окончания
церемонии изображение медведя, уговаривали его послать «на берег» других мед­
ведей. Так, если люди добыли медведицу, к ней обращались со словами: «Бабуш­
ка, скажи, что у людей клея, латуни много. Попрошайки просить будут, скажи:
„Сами, сами, сами на берег сходите. У людей всевозможное все есть. Я вам
дорогу сделала. Дорогу вам просторную на берег я проложила". Дорога на берег
лежит, человеческим ногтем даже землю не возьмешь К берегу твою дорогу
не допускай запорошивать. Твою дорогу обновляй (омолаживай) какой-либо
плохой дух, бабушка, в сторону сдувай Мусор вокруг очага хорошо в лес
выметай» [61, с. 21].
«Речная» семантика прослеживается и в родовых ритуалах на священном мес­
те, целью которых было обеспечить удачный котцовый лов рыбы. Хозяйке места
Холай (ее олицетворяла фигура из лиственницы, личина на лиственнице или само
дерево, выдающееся своими размерами) несли котел с ухой и выливали ее у комеля дерева. Уходя, ей оставляли маленькие рожни и тлеющие угольки, чтобы она
могла жарить себе рыбу.
На священных местах кетов всегда находились характерные остроголовые фи­
гуры из дерева с семью парами косых ребер-насечек и лицом, образованным ско­
лами. Их называли досями (кет. досьн) и считали сыновьями духа-хозяйки свя­
щенного места. К реке они имели самое непосредственное отношение— могли
способствовать долгожданному ледоходу, раскалывая льдины острой головой.
Число досей при ежегодных посещениях места сородичами увеличивалось; их
одаривали лентами из цветной и белой ткани. Последнее большое родовое моль­
бище кетов было в низовьях Сургутихи.
Кроме коллективных сезонных ритуалов, связанных с рекой и приречным об­
разом жизни людей, известны многочисленные обрядовые действия, осуществ­
лявшиеся и индивидуально: кормление реки при первой подвижке льда, при про­
хождении порогов; омовение лица перед спуском лодки на воду и др.
К реке (она считалась существом женского начала; большая река воспринима­
лась матерью менее крупных) обращались с просьбой «быстрее опростаться»
(т.е. освободиться ото льда), чтобы семья могла снарядить илимку, покинуть без­
людные верховья, где начинались охотничьи угодья, и спуститься к большой реке.
Там их ждала ярмарка, встречи с родственниками и надежда на покупку продуктов
и товаров после расчета за добытую пушнину.
Отношением к верхнему или нижнему течению реки определялось и располо­
жение стойбищ, а в них— жилищ шамана или наиболее уважаемой семьи. Их
чумы и лодки всегда находились выше по течению. Наоборот, места захоронений
могли быть только ниже по течению по отношению к стойбищу; умершего нико­
гда не везли в лодке вверх по течению и т.п.
Топография поселений, кладбищ, расположения священных мест и т.д. моти­
вировалась общей картиной горизонтального мира— реки с его антагонистиче­
скими (положительной и отрицательной) частями. Конкретным выражением ее
25

был сам Енисей, в низовье которого отводилось место отрицательному началу —
хозяйке мира мертвых Хоседам, а верховье признавалось стороной другого жен­
ского персонажа второго высшего уровня — Томам.
Шаманство "кетов отличает сложная, но четкая система представлений — по­
нятие о наследуемом в кровнородственной среде даре, 21-летний (семикратный)
цикл становления шамана, полисемантичность олицетворяемых в ходе обряда
образов, пантеон, выделение особого сакрального верхнего мира и т.д., а также
развитая символика выражения этих представлений (в мифологических стереоти­
пах, атрибутике и облачении, иконографии и др.). Известно несколько семантиче­
ских категорий шаманов, функции которых были однотипны и обычно не выходи­
ли за пределы утилитарной практики: общие вспомогательные и охранительные
действия — борьба со всем вредоносным, лечение, гадания, предсказания и т.д.
Разница заключалась в том, что сферой одних считалась только земля и нижний
мир (шаманы, олицетворявшие в своем действе медведя или медведеподобное
существо), а за другими, кроме того, признавалась способность достигать неба
и верхнего мира (шаманы, олицетворявшие собой важенку), но для ее реализации
требовался определенный уровень становления. Шаманы этой категории были
достаточно широко распространены
В народе сохранялась память и об особой категории шаманов, действия кото­
рых скорее носили характер культового обряда, а высокий ранг и престижность
определялись тем, что они были связаны исключительно с особым сакральным
миром, а их духи-покровители занимали верховное положение в пантеоне. С ре­
альными лицами эта категория не связывается, о них известно из преданий, где
они предстают как «великие» (таков был легендарный Дог) в отличие от просто
«больших» шаманов. Последними признавались лица, прошедшие все семь этапов
становления.
Внешним показателем уровня становления было наличие у шамана определен­
ной группы инсигний — облачения и атрибутов: полагающийся ему при конкрет­
ном камлании их частичный или полный комплект, число «обновлений» последне­
го. В инсигниях материализовалась вся информация о возможностях шамана —
доступности ему только одного, земного, или обоих миров — и, соответственно,
о характере, уровне (и количестве) покровителей, помощников, которыми он мог
располагать.
Развитость и системность идеологических представлений и их материальных
знаков на первый взгляд трудно соотносятся с реальным уровнем социального
и культурно-бытового состояния таежных рыболовов и охотников кетов, для ко­
торых еще и в XX в. были характерны устойчивые патриархально-семейные
и родовые связи. При этом аналогии выявляются в шаманстве народов более вы­
сокого общественно-экономического и культурного уровня— бурят, тувинцев
и т.д. [31; 33].
Шаманское действо (лечение, гадания, обряды, сопровождавшие получение
шаманом новых инсигний или их очередное обновление) допускало многочислен­
ность участников (население одного или нескольких стойбищ). Индивидуальная об­
рядность более всего была связана с промысловыми и семейными культами [28; 31].
Коллективными были такие календарные ритуалы, как встреча и проводы пе­
релетных птиц, кормление открывшейся весной реки всеми жителями стойбища,
обряд «дорожной старухи» перед началом охотничьего сезона, посещение свя­
щенного места (холай) перед массовым котцовым ловом рыбы и т.д. Особое место
26

здесь занимает медвежий праздник— обрядовые действия по случаю добычи
медведя, целью которых было обеспечить возрождение убитого животного и по­
кровительство умерших родственников.
Культ медведя в целом и конкретно медвежий праздник, т.е. ритуал, которым
сопровождалась добыча почитаемого животного, широко известен у таежных або­
ригенов Старого и Нового Света. У кетов он, несомненно, должен быть признан
одной из самых ярких страниц их традиционной культуры У многих сибирских
народов — ближних соседей кетов (например, у хантов, селькупов, эвенков и др )
и жителей отдаленных от них регионов — медведь выделяется в зверином мире
как особое существо, близкое человеку, или даже как преображенный человек За
ним признавалась способность мыслить, понимать язык и действия людей, соот­
ветствующе на них реагировать. В то же время в медведе видели хозяина промы­
словых животных, который повелевал ими и таким образом мог оказывать воздей­
ствие на исход охотничьего промысла людей.
Сказанное полностью относится и к кетам, но их духовная связь с этим живот­
ным кажется более глубокой и интимной. Может быть, в этом кроется причина
живучести народных представлений о медведе, широкое распространение фольк­
лорных сюжетов о нем, а также особо эмоциональное — очень личное — отноше­
ние к обрядовым действиям при добыче животного.
По представлениям кетов, человек после смерти продолжал существовать
в инобытии, и связь живых с умершим не прерывалась раз и навсегда. Она про­
должалась в различных формах (институт заместителей умерших, особые камла­
ния в темном чуме и т.д.), и одной из форм этой связи был медвежий праздник.
Медведь воспринимался как посмертная живая ипостась человека, в которой тот
по своему желанию продолжает контакты с живущими, прежде всего со своими
родственниками.
Ситуация, кбгда происходила встреча с близким, незабытым человеком (о том,
кто именно пришел в облике медведя, выясняли по приметам, а также общаясь
с ним при гадании с помощью отрубленной лапы), отличалась особым эмоцио­
нальным настроем. Но и в тех случаях, когда среди участников обряда отсутство­
вали лично знавшие гостя (явившийся мог быть давно умершим, память о котором
сохранялась лишь в его имени), ему оказывались все полагающиеся этикетом зна­
ки внимания.
Общее число возможных встреч с каждым умершим неопределенно, но не бо­
лее семи раз, а первая должна состояться не ранее чем через семь лет после смер­
ти человека (более ранний визит — нарушение правил и дурной знак). Исключе­
ние составляли дети, умершие до семилетнего возраста. Такой ребенок мог явить­
ся медвежонком уже через 2-3 года. Здесь, видимо, следует искать связь с пред­
ставлениями кетов об особой жизненной субстанции (ульвей), которая выражает
полную индивидуализацию с определенного возраста.
Умерший может семикратно навестить своих родственников всякий раз в од­
ном и том же или в разном возрасте — подростком, зрелым человеком или стари­
ком, но всегда в пределах реально прожитого им жизненного срока. Человек, по­
кинувший этот мир молодым, в образе старого медведя не придет, старик же мог
после смерти предстать в пожилом возрасте или, как бы повернув свое время
вспять (последнее, конечно, в нашем понимании), мальчиком, юношей, мужчиной
в расцвете лет. Более того, иной раз он мог навестить родных не один, а захватив
с собой детей, племянников (в берлоге тогда находили медвежат); в реальности
27

эти люди, возможно, умерли взрослыми и позже своего отца (деда). К З.Н.Дибиковой (Верещагино, 1987 г.), обнаружившей берлогу с медведицей, в образе той
явилась мать, еще будучи бездетной, т.е. из времени до рождения информантки.
За сложными для нас, но естественными для миропонимания кетов образами
и представлениями прослеживается специфическое восприятие течения времени,
в частности периодов, соответствующих нашим понятиям «прошлое», «настоя­
щее», «будущее». В контексте представлений о жизненном цикле, выявившихся на
материале по культу медведя, возможна такая реконструкция. У каждого индивида
в какой-то временнбй точке его бытия есть прошлое, настоящее и может быть
будущее в пределах бытия, а также будущее в инобытии (после смерти), которое
одновременно является прошлым, настоящим и будущим его бытия — как полное
повторение того. В период инобытия у человека есть прошлое в самом инобытии
и в таком же значении — все бытие, а также настоящее и будущее. Таким образом,
категории прошлого и будущего для человека, воспринимающего бытие и инобы­
тие какнепрерывное существование, оказывались более растянутыми во времени,
чем настоящее (реальное и в иллюзорном бытии). Может быть, именно в этом
следует искать истоки идеи особой ценности прошлого и будущего времени. Ми­
фология, ритуальная и социальная сферы дают тому достаточно примеров. Мифо­
логические герои (Альба, Ольгит и др.) жили среди людей в прошлом и оживут
в будущем, а в настоящем времени они существуют в преображенном виде, пре­
вратившись в каменную гряду, речные пороги и острова и т.д. Высокий («муж­
ской») социальный статус обретали у кетов женщины старшего возраста: их дли­
тельное «прошлое» существенно сказывалось на нормативах их обьщенного
и ритуального поведения.
Связь с умершим родственником составляла смысловое содержание второго
этапа медвежьего праздника. Другой семантический этап (в ходе церемонии он
был первым) моделировал промыслово-магические действия людей с целью вос­
крешения убитых животных и последующей охотничьей удачи. Содержательная
и временная самостоятельность этапов маркировалась особыми разделительными
символами, выражающими свойственную кетской традиции общую идею измене­
ний во времени как результата циклических «обновлений».
Таковым было ритуальное мытье головы принимавших участие в церемонии.
Мытье означало обособленность второго этапа, непричастность людей, принимаю­
щих гостя-родственника, ко всему, что было связано с охотой на медведя. Знаток
своих обычаев и языка кетка О.В.Тыганова так откомментировала эти действия:
«Свои головы отмыли, новыми людьми сделались (в новых людей превратились)»
[61, с. 20]. «Обновлению» подлежало и жилище: «В том промежутке времени, когда
люди были в своих чумах (т.е. после коллективного поедания мужчинами сваренной
головы медведя. — К А.), хвою вокруг очага расстилаю, новый чум делаю...» [там
же]. На празднике, в котором собирателю довелось участвовать в 1971 г. на р. Елогуй, этой цели служило мытье пола в комнате, где осуществлялась церемония.
Мотив обновления в традиции кетов всегда связан с временнбй семантикой
(см. сюжеты о членении мира как чередующихся его исчезновениях и возникнове­
ниях в обновленном состоянии, кстати — после того, как землю «сполощет» во­
дой). Цикличные наводнения, разделяющие существование мира на временные
этапы, — характерный мотив космологических текстов (№ 1, 2).
Таковы в самом общем виде мифологические представления, составлявшие
традиционную картину мира и определявшие актуальные верования кетов, извле-

28

ченные из этнографических данных. Более полную картину создают мифы и дру­
гие жанры повествовательного фольклора кетов.

3
Кетский фольклор долгое время оставался неизвестным и пребывал вне поля
зрения специалистов из-за ряда обстоятельств. Одна из причин заключается в том,
что его поздно начали собирать: первые, крайне немногочисленные и фрагментар­
ные материалы стали известны лишь с первого десятилетия XX в. Интерес к уст­
ному творчеству кетов на всем протяжении его фиксации вплоть до настоящего
времени определялся преимущественно прикладной целью: тексты требовались
для изучения языка. Соответственно собирателями были в основном лингвисты,
меньше — этнографы, а фольклористов в их рядах не было совсем. Сказанным,
с одной стороны, объясняется достоверность и высокое качество большинства
записей, а с другой— разрозненность их публикаций, включенных в качестве
приложений к лингвистическим работам и, наконец, поздние попытки классифи­
кации материала и его комментирования [58, с. 3-15; 64, с. 132-143].
Наиболее ранние записи кетского фольклора, в том числе фонограммы песен
и камланий, были осуществлены зачинателем кетской этнографии В.И.Анучиным во время его поездок в Туруханский край в 1905-1908 гг. Они были ор­
ганизованы Императорской Академией наук для комплексного изучения ени­
сейских остяков (кетов) — их языка, антропологии, этнографии — и сбора ма­
териала для музейных коллекций. Значительная часть фольклорного материала
была получена им от лиц, говоривших по-русски, но ряд текстов, в том числе
загадки, были зафиксированы в транскрипции. Изложение мифологических
сюжетов (о сотворении земли и потопе, о происхождении людей и всего живого
мира и т.д.) включены в известную монографию В.И.Анучина, посвященную
кетскому шаманству [37]. Следует сказать, что и другая информация, содержа­
щаяся в этой работе, в значительной степени также является пересказом мифов.
Она важна уже одним свидетельством существования их в кетской фольклорной
традиции, поскольку сами памятники остались незафиксированными. Из архивно­
го наследия В.И.Анучина [19] до сих пор был переведен и опубликован А.П.Дульзоном лишь вариант широко распространенного сюжета о Колбасам и Хунь [7,
с. 198-201].
В.И.Анучин дал старт интенсивной собирательской деятельности у кетов
в первые два десятилетия XX в. К 1911-1913 гг. относится поездка на Енисей из­
вестного финского лингвиста К.Доннера, собравшего значительный материал по
языку и этнофафии кетов и туруханских селькупов. Записанные им кетские
фольклорные произведения — несколько сказок, рассказов и 34 загадки — были
опубликованы А.Йоки в транскрипции и в переводе на немецкий язык в приложе­
ниях к кетскому словарю К.Доннера [15, с. 115-119; 15а, с. 27-35]. В это издание
включены также две версии «вренного» предания, записанные в 1927-1928 гг.
немецким этнофафом Х.Финдейзеном, в обработке Э.Леви и А.Йоки [15, с. 127—
135]. В русском переводе и собственной транскрипции они были затем опублико­
ваны А.П.Дульзоном [7, с. 194-198], а более полный вариант сюжета записал
и опубликовал Е.А.Крейнович [60, с. 231-235]6.

29

Пересказы некоторых мифов и сказок содержатся в книге К.Доннера, подго­
товленной им по информации и рисункам студента Института народов Севера (Ле­
нинград) И Ф.Дибикова, которые дополнены полевыми сведениями автора [89].
Несколько сказок в середине 1920-х годов были записаны Г.Н. и Е.Д.Про­
кофьевыми, работавшими на р. Турухан (пос. Янов Стан) среди селькупов, сосе­
дящих с кетами. Отдельные тексты позднее были опубликованы в литературной
обработке Е.Д.Прокофьевой [12, с. 174-176].
В конце 1920-х годов у кетов работал Н.К.Каргер — автор первого букваря (на
латинице)7 и очерка по грамматике, собиратель ценной этнографической коллек­
ции для МАЭ. Он сделал также записи кетского фольклора, но опубликованными
оказались только два текста [1, с. 108; 8, с. 238]. Н.К.Каргер заявил о себе как та­
лантливый, перспективный исследователь, но в конце 1930-х годов он был репрес­
сирован. Собранный им фольклорный материал не сохранился.
В 1938 г. к кетам выезжали молодые, но уже известные ученые — Г.Н.Вербов,
специалист по самодийским языкам, и Г.М.Корсаков, занимавшийся палеоазиат­
скими языками. Их жизнь прервала война. Г.М.Корсаков написал этнографиче­
ский очерк «Кеты Подкаменной Тунгуски», в который включил пересказы не­
скольких фольклорных сюжетов. Статья вышла в 1941 г. в сигнальном экземпляре
журнала «Советский Север» и осталась недоступной широкому читателю. В 1950-е
годы были опубликованы в русском переводе две сказки (одна из них — дважды),
записанные Г.М.Корсаковым в предвоенный год со слов студента Института на­
родов Севера Тетерина [11, с. 155-156; 12, с. 173]. Большая часть материала
Г.М.Корсакова утрачена, но остались тексты, использовавшиеся для обучения
кетскому языку его аспиранткой Н.А.Серкиной. Ныне они находятся в архиве
РАН, в Санкт-Петербурге, и, по данным З.Н.Куприяновой, составляют фонд,
включающий 22 текста с подстрочным переводом. Большинство из них — расска­
зы бытового характера, несколько сказок, героическое предание, мифологический
сюжет. В фонд входят также 27 загадок [64, с. 126-128].
Планомерное и интенсивное собирание кетского фольклора началось только
с конца 1950-х годов и связано с деятельностью известного лингвиста А.П.Дульзона и его школы, давшей видных специалистов в области кетского (и енисейского
в целом) языкознания, прекрасных собирателей (Г.К.Вернер, М.Н.Ваал, Э.И.Белимов, В.С.Бибикова, Т.И.Поротова, В.Г.Шабаев и др.). Цепочка эта не прерывается
до настоящего времени. В результате удалось зафиксировать теперь, видимо, уже
последний этап функционирования кетской прозаической фольклорной традиции8.
Накоплен обширный, разнообразный в сюжетом и жанровом отношении мате­
риал, собранный практически во всех местах расселения кетов, осуществлены
многочисленные публикации, в том числе в виде отдельных, преимущественно
томских, изданий [2; 3; 4; 5; 6; 7; 9; 13; 14]. В них сохранена авторская транскрип­
ция и подстрочные переводы, в большинстве случаев сообщаются сведения об
исполнителях, времени и месте записи. Многие тексты, включенные в настоящий
том, впервые увидели свет именно в этих изданиях.
Четырехкратные длительные поездки к подкаменнотунгусским и вороговским (сымским) кетам для изучения их языка осуществил в конце 1950-х — начале
1960-х годов Е.А.Крейнович — признанный специалист по палеоазиатским (нивх­
скому, юкагирскому) языкам. Им сделаны записи более двадцати крупных тек­
стов— рассказы, предания, сказки. Большую часть своего материала Е.А.Крей­
нович опубликовать не успел, но то, что увидело свет, прежде всего тексты с ком30

ментарием, относящиеся к промысловой обрядности — медвежьему празднику и
кормлению «дорожной старухи» [61, с. 6-112; 62, с. 236-241],— уникальны как
памятники народного мировоззрения. Такими их делает присущая Е.А.Крейновичу исключительная тщательность фиксации и перевода текстов. Е.А Крейновичем был записан и опубликован (также с комментарием) текст «военного»
предания [60, с. 231-235] и самый большой из известных до него корпус кетских
загадок [59, с. 227-230].
Ряд текстов в транскрипции с подстрочным переводом — песни, рассказы ин­
формантов о событиях своей жизни — опубликованы участниками состоявшейся
в 1962 г. экспедиции им. Кастрена (Вяч.Вс.Иванов, Т.Н.Молошная, Д.МСегал,
В.Н.Топоров, Б.А.Успенский, Т.В.Цивьян [54, с. 213-226]). С начала 1960-х годов
развертывается и интенсивное изучение мифологии кетов Вяч. Вс.Ивановым
и В.Н.Топоровым. Предметом их внимания стали ее структура, знаковая система,
типологические и ареальные внешние связи. Были выявлены историко-генетические параллели: собственно сибирские (угорские, самодийские, тюркские) и бо­
лее широкие— евразийские, америндейские [52, с. 146-149; 53, с. 148-166; 55,
с. 132-143; 82, с. 126-147; 83, с. 146-162; 84, с. 145-150 и др.].
Фольклорный материал всегда привлекал внимание этнографов, работавших
среди кетов со второй половины 1950-х годов. За небольшим исключением он
самостоятельно не публиковался, а привлекался для характеристики традиционной
культуры [26, с. 137-139; 28, с. 90-104; 31, с. 67-104] и этноисторических рекон­
струкций (Р.В.Николаев [70, с. 145-154; 71]). В настоящее издание вошли, в част­
ности, тексты, записанные составителем по-русски и в транскрипции с подстроч­
ным переводом у елогуйских, подкаменнотунгусских, куреиских, сургутихинских
и других кетов во время многократных экспедиций, организованных в 19601980-е годы Институтом этнографии им. Н.Н.Миклухо-Маклая АН СССР и Музе­
ем антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) (материал хра­
нится в архиве МАЭ).
Особняком среди публикаций завершившегося XX в. стоят два издания, кото­
рые, возможно, дадут новое направление в использовании кетского фольклора. Пер­
вая — литературно-художественное собрание сказок для детей (введение, 22 текста,
словарь, список рассказчиков), подготовленное Г.Х.Николаевой, автором школь­
ных учебников на кетском языке [10]. Г.Х.Николаева родилась на Елогуе, из ее се­
мьи вышли такие известные информанты, как Х.П.Бальдин, К.Х.Бальдина, Т.Х.Буро­
ва. Записанные от них в разные годы тексты представлены и в настоящем томе.
Вторая публикация — единственная в своем роде. Это большая эпическая по­
эма, созданная по мотивам кетских песен, преданий, сказок и личным впечатлени­
ям ее автора — Г.К.Вернера [42]. Г.К.Вернер — признанный и ныне ведущий спе­
циалист по енисейским языкам, создатель нового кетского алфавита и словаря для
школ [40; 41].
Обе книги имеют параллельные тексты на кетском и русском, авторов отлича­
ет ярко проявляющаяся личностная позиция: интерес к самобытной культуре на­
рода и боль за его судьбу. Став достоянием кетов, эти издания, несомненно, ска­
жутся на их общественном сознании, перспективе фольклорной и, не исключено,
будущей литературной традиции.
Итоги собирательской деятельности и изучения кетского фольклора на начало
1970-х годов наиболее полно подведены З.Н.Куприяновой [64], специалистом
в области самодийской фольклористики. Ею учтен практически весь доступный
31

к тому времени опубликованный и рукописный материал, дана характеристика
жанрово-сюжетного состава прозаических текстов. Опубликованный позднее ма­
териал [13; 14] в целом не меняет общую классификацию, хотя в условиях поздней
фиксации памятников, при интенсивном сокращении функционирования фольк­
лора, жанровом синкретизме и трансформации сюжетов любая классификация не
может не быть весьма условной.
Следует учитывать также, что становление жанров происходило медленно и
по-разному в различных исторических условиях. Кроме того, тот или иной изве­
стный нам сюжетный блок в разное время мог использоваться в совершенно раз­
личных функциях: предание могло превращаться в мифологическое повествование
и, наоборот, миф приобретал форму предания об исторических событиях или
сказки. Важно отметить, что дошедшие до нас материалы являются, в сущности,
осколками почти утраченной традиции, многие звенья ее развития остались неиз­
вестными, а в формировании жанров превалировали процессы смешения и синтеза.
В связи с вопросом о научной классификации следует сказать о том, какие ви­
ды своего устного творчества выделяет сам народ. Самым широким является тер­
мин аськет (аськь'т), который кеты объясняют русским соответствием «сказка»
[59, с. 227; 41, с. 19]; в таком же значении термин обычно употребляется и в науч­
ной литературе. Между тем сами кеты под этим названием объединяли разные
в сюжетном и жанровом отношении тексты, существенно различающиеся по ху­
дожественной структуре, функциям и форме исполнения (повествовательной, ре­
читативной, песенной). Например, знаток родного языка и фольклора О.В.Тыганова в 1986 г. назвала «сказкой» свое изложение наговора, сопровождавшего ри­
туальное действие при добыче соболя (см. № 27 настоящего издания). За этим,
видимо, стоят процессы жанровой нивелировки, которые, несомненно, уже прохо­
дили ко времени первых записей кетского фольклора, а тем более — в поздний
основной период его фиксации, отмеченный резким сокращением пространства
фольклорной традиции и ее роли в народной культуре. Какие-то дефиниции, воз­
можно, существовали, но были забыты или заменены русскими соответствиями.
Еще в 1980-е годы некоторые рассказчики выделяли особую категорию фольк­
лорных произведений под внешне близким слову аськет, но самостоятельным
названием — аська (аска). Собиратели, зафиксировавшие эту форму, были едины,
определяя ее как «предание», «рассказ», «сказание» [59, с. 227; 41, с. 19; 14, с. 43].
Е.А.Крейнович перечислил несколько сюжетов мифологического характера, отно­
сящихся к легендарному прошлому, поименованных кетами словом аська: о ми­
фическом Альбе, прорубившем Осиновские пороги на Енисее, о великом шамане
Доге, попавшем на небо и воевавшем там с громами, о богатыре Бальне [59,
с. 227]. Е.А.Крейнович работал со знающими свой язык и культуру информантами
с Подкаменной Тунгуски — Т.Г.Толстых, О.В.Тыгановой, П.Н.Каменских, кото­
рые и могли сообщить ему столь ценный факт. Конфликт с эвенками составляет
содержание текстов под уточненным названием «военный рассказ» (каль аська;
каль — «война»). Эти примеры кетских аська объединяет включенность в мифо­
логический сюжет топонимических, этнических, генеалогических, социальных и
других реалий. По-видимому, именно эта черта обеспечила долгую востребован­
ность жанра аська, служившего исторической памяти народа о себе и сохранению
национального самосознания.
Еще один особый термин— асага (ср. асанъй— «говорить») в отношении
текстов, выражающих промысловую (охотничью) этику и нормативы, зафиксиро32

ван А.П.Дульзоном [6, с. 56, № 20 и с. 58, №21]. Наконец, следует упомянуть, что
ряд аналогичных текстов-поучений, связанных с бытовыми предписаниями
(например, в обращении людей с огнем, олицетворявшимся в женском образе, —
см. № 82 настоящего издания), суломайский кет П.Н.Каменских в 1972 г. выделил
русским словом «говор», подчеркивая этим особенность и достоверность сюжета
по сравнению со сказками — аськет.
Этимология кетских аськет, аська, асага пока не выяснена; необходим лин­
гвистический анализ терминов. В целом можно сказать, что они все вместе проти­
востоят лексеме сытак (ситак), обозначающей особый вид устного творчества —
загадки [59, с. 227].
Народная терминология должна учитываться при выделении жанров кетского
фольклора, но она не отражает всего разнообразия повествовательных форм, по­
этому предлагаемая в сборнике классификация более дифференцирована, хотя,
повторим, и достаточно условна. Во избежание путаницы мы отказались от вклю­
чения переводов кетских терминов в* названия публикуемых текстов, поместив
в комментариях указания на то, какая лексема содержится в опубликованных ори­
гиналах.
Ниже в общей форме характеризуются публикуемые кетские мифы и другие
тексты мифологического происхождения, легенды, бытовые рассказы и поучения,
героические и исторические предания, а также сказки — фантастические, быто­
вые, о животных и т.д. Как уже отмечалось, для кетского фольклора это разделе­
ние достаточно условно.
Кетские мифы, предания и рассказы не обнаруживают специфичной для каж­
дого из этих жанров художественной структуры— особой композиции, начала
и концовки, общих мест [64, с. 139]. В них могут присутствовать одни и те же
свободно сочетающиеся эпизоды, мотивы, те же персонажи. Признаком сказки
З.Н.Куприянова считает характерный зачин с глаголом «жил-живет» [64, с. 140].
Различные тексты имеют свои художественные особенности: героические произ­
ведения выделяет наличие гипербол, повторений, характерных общих мест. Для
сказок свойственно одухотворение и оживотворение предметов, мотив оборотни-,
чества, участие волшебных помощников. Рассказы часто напоминают бытовые
сказки, но отличаются особой лаконичностью изложения.
Мифы и тексты мифологического содержания принято относить к наиболее
архаичным видам фольклора, видеть в свойственных этому жанру художественнообобщенных образах присущие культуре представления об окружающем мире
и одновременно средство его познания и передачи восходящим поколениям цен­
ностных ориентации, социальных нормативов. Тематика кетских мифов, мифоло­
гических рассказов, преданий, сказок с мифологическими сюжетами — мирозда­
ние и устройство вселенной, появление человека на земле и его окультурива­
ние, многообразный мир реальных и мифических существ и т.д. Художественны­
ми средствами в них выражаются такие главные мировоззренческие понятия и ка­
тегории, как живой-мертвый, положительный-отрицательный, верхний-нижний,
мужской-женский и т.д. Свое место в них нашли все основные персонажи кетско­
го пантеона.
В целом мифологические произведения более всего выражают специфическую
культуру народа и сами являются ее символом. Для кетов они были и в опреде­
ленной степени остаются до сих пор этнообъединяющим началом, средством вы­
ражения национального самосознания. Это значение сохранялось, несмотря на то
2 — 4822

33

что в процессе жанровых трансформаций происходили изменения в мифологиче­
ской матрице, которые, впрочем, не меняли существа наиболее важных для куль­
туры признаков. Последнее условие — совпадение моделирующих признаков, —
видимо, было главным и для процесса включения в кетский фонд и адаптации
в нем элементов других фольклорных традиций.
Особенность дошедших до нас кетских мифологических текстов — превали­
рование их утилитарных функций (познавательной, установочной) над эстетиче­
ской. Еще недавно зафиксированы представления о способности магического воз­
действия некоторых сюжетов, регламентации их исполнения (см. № 40, 41). Этно­
графические информации (в том числе и современные) зачастую представляют
собой запечатленный в обычае миф. Вместе с тем полученные в разное время ми­
фологические тексты отразили изменения, происходящие в народном сознании.
Общая десакрализация могла выразиться в нарушении запрета на упоминание
имени персонажа высокого мифологического статуса, в возможности замещения его
объектами более низкого ранга и т.д. Новые тенденции особенно заметны при срав­
нении разновременных версий одного и того же сюжета. Молодой современный
исполнитель может даже опустить часть текста, где выражена основная идея, если
последняя не является для него актуальной, не соответствует его ценностным ори­
ентирам. Но трансформационные процессы происходили и в далеком прошлом.
Об этом свидетельствуют блестяще реконструируемые В.Н.Топоровым ранние
трансформации и древние корни некоторых мифологических образов [83; 84].

4
Включенные в настоящее издание тексты сгруппированы в целом по жанро­
вому и сюжетно-тематическому принципу (основная роль здесь принадлежит
Е.С.Новик).
В первый раздел помещены мифы и тексты мифологического характера.
Космологическая тема в них представлена сюжетами о потопе, о происхождении
земли и всего на ней существующего, о светилах (солнце и месяце) и созвездиях.
Сюда же можно отнести и повествования, объясняющие тот или иной обществен­
ный обычай, например обрядность захоронения (№ 15).
Общность относящихся к перечисленным сюжетам персонажей высокого ран­
га, их связи и функции свидетельствуют о возможном существовании некогда в
кетской традиции единого космогонического цикла. Действующими лицами яв­
ляются верховное начало — Есь (персонифицированное небо), его жена Хоседам,
ставшая на земле отрицательной альтернативой Еся, Бангрэхып (Сын земли), иг­
рающий роль связующего звена между землей и небом, мифический демиург Альба, легендарный шаман Дог и др. В некоторых поздних версиях произошло заме­
щение этих лиц персонажами значительно более низкого уровня. Например, один
из основных мифологических сюжетов — о ссоре Еся с Хоседам, определяющий
соответствующие (небесное или земное) ведомства антагонистических начал, на­
чинается словами: «Старик со своей старухой жили, у них сын был» (№ 9)9.
Сюжеты о самом акте возникновения мира представлены очень немногочис­
ленными мифологическими фрагментами, записанными не ранее начала XX в.
Дополнить эти сведения помогает этнографическая информация, по сути являю­
щаяся пересказом мифологического сюжета или его части.
34

Возникновение мира из небытия в кетской традиции выглядит всегда как по­
явление собственно земли, а вода (окружающие землю «семь морей») и воздух (не­
бо) выступают как бы извечными. «Мать-земля родилась (возникла) с ладонь,
в большую землю расширилась (выросла)». Этот пример отражает представления
об исходном внутреннем саморазвитии земли (думается, это наиболее ранний мо­
тив), но кетской мифологии присуща и идея демиурга (чаще в единстве двух —
положительного и отрицательного — начал).
Открывается сборник фрагментом мифа о потопе, записанном в начале XX в.
В.И.Анучиным (№ 1). В нем говорится, что земля всплыла после потопа на по­
верхность воды в виде зыбунов и торфяников, на которых спаслись люди, звери и
птицы; стриж начал носить глину для гнезда, царь привязал к его ноге нить
и таким образом люди открыли «остяцкую землю». Русское слово «потоп»,
используемое самими кетами как соответствие своему кяуль («наводнение», «боль­
шая вода»), может быть связано с библейским влиянием.
Действительно, мифологические сюжеты о всемирном потопе, о сотворении
мира и человека более других могут показаться сходными с библейскими легенда­
ми. Воздействие это, несомненно, имело место. Но сознанию кетов могли стать
доступны лишь те идеи христианства и та часть его обрядности, которые обнару­
живали (в силу своей сути, как сложившиеся сами на основе языческих верований
или удачного приспособления их миссионерами) определенную внешнюю близость,
имели точки соприкосновения, общие черты с их традиционными представлениями,
культами, мифологией. Следует учитывать также универсальность и даже гло­
бальность распространения близких мифологем. Представления о появлении зем­
ли среди водного пространства могли послужить точкой соприкосновения тради­
ционной и иных мифологий и обеспечить устойчивость сюжетов о потопе.
Архаичный мотив о борьбе двух начал при возникновении земли сопровож­
дался трансформацией образов под воздействием народных верований русских,
библейской мифологии, а также появлением конкретно-исторических реалий
в сюжете. Конструктивные деяния приписываются здесь Есю — верховному пер­
сонажу кетского пантеона, а противостоит ему персонаж, не соответствующий его
высокому рангу, — дотэт (доотэт), который часто интерпретируется современ­
ными кетами как «чёрт».
В кратком рассказе о создании земли, образно и с юмором поведанном
П.Н.Каменских (№ 2), трудолюбивому Есю противостоит персонаж, которому
информант не смог подобрать кетского соответствия и назвал «чёртом». Действие
происходит среди водного пространства («Сначала земли не было. Была одна во­
да»). Ныряя, Есь захватывает за щеки тину и, выдув ее, создает землю, листвен­
ничный и кедровый лес, а потом наводит порядок — собирает насекомых («вся­
кую ерунду, что ползает») в яму и затыкает ее столбом. Чёрт, как ему и полагается
(«чёрт он чёрт и есть»), ничего полезного не совершил, а, наоборот, выпустил
часть ползающих наружу («по лесу их много бегает»).
Дуализм творцов присущ еще одному, также поздней фиксации (1971 г.),
фрагменту мифа (записан составителем от Е.С.Сутлина, 1921 г. рожд., в пос. Алинское Туруханского р-на), в котором землю делают Есь и дотэт [28, с. 72]. Текст
отличается очень конкретным восприятием рассказчиком мифологического сюже­
та: оба демиурга начали «делать землю» от ее центра, причем рассказчик назвал
таковым место своего рождения и жительства — поселок Алинское на Енисее. Есь
взялся создавать часть земли выше (по течению Енисея) поселка, дотэт — ниже
2*

35

(ср. представления кетов о положительной стороне в верховьях реки и отрица­
тельной — в низовьях). Есь сделал все тщательно, поверхность у него получилась
ровной. Дотэт смошенничал — спрятал часть земли за щеки, поверхность у него
вышла несколько наклонной из-за нехватки припрятанной земли («поэтому Ени­
сей и течет в ту сторону»). Есь догадался, отобрал излишки земли и, разбросав,
сотворил яры, холмы, кряжи; дальше они росли сами. Закончив дело с землей, оба
взялись за реки и озера. В течение семи дней каждый закончил равный участок:
Есь к югу от Алинского, включая р. Дубчес, дотэт создал территорию к северу от
Алинского, включая Нижнюю Тунгуску. Созданная в таких масштабах первона­
чальная земля далее «росла самостоятельно», потом уже на ней стали жить люди10.
При создании разных пород животных и рыб все полезное для человека было
сотворено Есем; дотэт и здесь постоянно стремился помешать (например, пытался
оставить на своей половине всю ценную промысловую рыбу) и, в свою очередь,
создал все вредное и бесполезное (среди «бесполезных» животных Е.С.Сутлин
назвал окуня и ерша, а также волка и «некетских» животных — корову и свинью,
мясо которых отдельные пожилые люди предпочитают не есть и в наши дни).
Мотив сотворения земли демиургом среди водного пространства присутствует
и в сюжете, записанном В.И.Анучиным [37, с. 14]. В нем действует легендарный
шаман Дог, который с помощью гагары, доставшей со дна моря кусочек тины,
образовал остров. В.И.Анучин отмечает, что в данном фрагменте произошло сме­
щение персонажей и Дог заменил кого-то другого, а по существу речь идет о со­
творении мира. Это вполне оправданно, так как Дог действовал уже в мифологи­
ческое время на существующей земле; но данный фрагмент можно осмыслять как
сюжет сотворения не земли вообще, а какого-то острова на существующей уже
земле в результате действия героя (см. ниже об Альбе и Ольгите).
Астральную тему представляют сюжеты о небесных светилах — солнце, меся­
це (луне), звездах и созвездиях (№3-11). Солнце и месяц персонифицированы
в женском и мужском образах соответственно. В.И.Анучин пересказал мифологи­
ческий рассказ об уходе к месяцу жены Еся, за что она и была изгнана на землю,
а месяц наказан вечной обязанностью служить человеку — указывать путь и пред­
сказывать погоду [37, с. 3-4]. В большинстве сюжетов месяц фигурирует как муж
солнца (№ 3-6). Их союз по существу является космическим, так как месяц — это
родившийся в колодине без матери и отца Сын земли — Бангдэхып. В его пре­
вращении роковую роль сыграла Хоседам11. Соперницы разорвали его пополам,
причем жене досталась половина мужа без сердца. Она пыталась сделать сердце из
угля (в варианте — качала, пытаясь оживить), но бесполезно: «Днем он как чело­
век, а ночью — только половина». Месяц «крутится сзади жены-солнца» и светит
ночью своей половиной.
Мотив разорванного пополам месяца и сюжет появления пятен на луне из­
вестны в ряде сибирских традиций (угорской, селькупской, тюркско-чулымской).
Согласно В.И.Анучину, пятна на луне — это следы пребывания там Хоседам [37,
с. 4]. В других вариантах — это женщина, дразнившая месяц и наказанная тем, что
была утащена к нему вместе с ведром (туесом) и корягой, за которую она уцепи­
лась (№ 7).
Сюжет об убывании месяца зафиксирован только в виде этнографической ин­
формации, которая по своей сути является пересказом мифа: месяц не убывает,
просто ему с каждым днем все более не хватает времени показаться целиком (то
на охоте стегнул веткой глаз и должен был уйти, то гостил у трех своих невесток,

36

каждая из которых задерживала его все дольше и дольше, так как из-за своей не­
радивости и скупости не приготовили угощения заранее и вынуждены были зани­
маться этим при госте).
Сын неба (Есьтэхып) фигурирует в двух мифологических сюжетах. Один —
космогонического характера (№ 8), разъясняющий происхождение Млечного Пу­
ти (в других версиях он связан с легендарным Догом). Сын не послушал советов
отца, Еся, теплее одеться, идя на охоту, и замерз на западной стороне неба. Его
след там обозначился в виде Млечного Пути: «Лыжня сына неба наверху на небо­
своде виднеется» [7, с. 104]. Этот же сюжет связан и с появлением на земле отри­
цательного начала кетского пантеона — Хоседам. Впрочем, об этом имеется
и самостоятельный текст— № 9: она была женой Еся, но не простила мужу, что
он так жестоко наказал их сына за непослушание, и в гневе ушла от него на землю,
пообещав стать там равной ему злой богиней [7, с. 104]. В другом сюжете (№ 15)
с Сыном бога связана утрата людьми изначально свойственного им бессмертия
и появления у них прежде отсутствовавшей собаки. Посланный Есем на землю
сын, когда там впервые умер человек, обманул людей и велел зарыть умершего на
семь саженей в землю вместо того, чтобы держать его на лабазе высотой в семь
саженей в течение семи дней. Бог рассердился на сына и превратил его в собаку.
С тех пор люди стали умирать. В.Н.Топоров усматривает аналогии кетскому Сыну
неба в древнеалтайской (древнетюркской) традиции, в свою очередь восходящие
к китайской антропонимии. Через тюркское посредничество с антропонимом Сын
неба могли познакомиться и енисейцы [84, с. 155].
О появлении (создании) людей известно несколько сюжетов. В некоторых из
них явно чувствуется влияние ветхозаветных легенд. Один из фрагментов опубли­
кован В.И.Анучиным: «Есь долго мял в руках землю, потом бросил. Из правой
руки брошенное влево был мужик, из левой брошенное вправо — вот стоит баба»
[37, с. 9]. Другой вариант, записанный составителем в 1972 г. от О.В.Тыгановой,
выглядит еще более близким библейскому: «Сначала одних мужиков бог сделал.
Смотрит сверху — одни мужики ходят, шить, еду варить не умеют. Бог из правого
нижнего ребра первую женщину сделал, спустил. Мужик один ее в жены взял,
дети пошли».
В публикуемом кратком тексте (№ 12) сам мотив создания Есем человека от­
сутствует. Он «пускает» на землю сначала мужчину, а потом, видя, что «ничего не
получается», — бабу. «Смотрит — справляются. Бабы брюхатые ходят, все делать
умеют». Первичности мужчины на земле противоречит мифологический сюжет
о первоначальном женском населении земли [37, с. 9] или о первой женщине.
Библейское влияние сказалось и в этногонических мифах. Тема «разделения
народов» присутствует в мифе о потопе: «Во время потопа была великая буря,
которая разбила всплывшую землю на несколько кусков. Люди, разделившиеся
таким образом на части, и образовали народы» (№ 1); ср. также полевую этногра­
фическую информацию начала 1970-х годов: «Сначала жили кучей, потом разнес­
ло в разные стороны, с тех пор разбросанно живут». Более самобытны этногонические мотивы в немногочисленных текстах, где говорится о происхождении родо­
вых этнонимов. Речь идет прежде всего о широко известном и в других сибирских
мифологических традициях сюжете о небесной охоте, объясняющем происхожде­
ние созвездия Большая Медведица (№ 10, 11). Это созвездие считали «своим»
кеты экзогамной (родовой) половины Богдеденг. Возможно, здесь мы имеем
фрагмент мифа, включавшего когда-то и сюжет об упавшем с неба лосе. Он за37

фиксирован как самостоятельная версия о происхождении этнонима Богдеденг
(№> 14).
Сюжет о небесной охоте занимает особое место среди астральных мифов
и в других сибирских традициях (у угров, селькупов, эвенков, бурят, северных
алтайцев и др.). «Сохатым» (кай) кеты называют Большую Медведицу. По поводу
происхождения названия и самой конфигурации созвездия зафиксированы не­
сколько различающихся несущественными деталями версий. Все они повествуют
о том, как несколько человек разной национальности вместе преследовали сохато­
го. В двух текстах, включенных в сборник (№ 10, 11), действие происходит «на
Сургутихе» (оба рассказчика родом оттуда), участвуют в охоте кет, селькуп, эвенк,
русский (№ 10) или большое число охотников — «семьдесят и еще семь человек»,
«русские там есть, тунгусы, остяки — все есть» (№ 11) Охота была долгой, про­
должалась днем и ночью, и незаметно для себя все участники, убив сохатого
(в вариантах — только ранив его), оказались на небе.
Отличающиеся великолепной зрительной памятью, кеты легко воспроизводят
в рисунке разные положения Большой Медведицы на ночном небе и объясняют,
в каком образе им представляется та или иная звезда Четыре звезды ковша —
ноги сохатого,' левая передняя (подбитая) несколько отодвинута в сторону. Три
звезды впереди — нос и уши сохатого. Звезды, составляющие ручку ковша, —
селькуп, догоняющий его кет и замыкающий группу эвенк. Кет сначала бежал
первым, но отстал, потому что пришлось возвращаться за забытым на привале
котлом (в отличие от эвенка, кет и селькуп сырое мясо не ели, только вареное),
тем не менее именно его стрела попала в ногу (лопатку) животного. Точка возле
средней звезды— возвращенный котел. Кроме того, кеты выделяли еще шесть
звезд, в которых видели стрелы селькупа и кета (три из них находятся за предела­
ми созвездия Большой Медведицы).
Приведенные данные извлечены из этнографической информации. Что касает­
ся публикуемых текстов, то обоих исполнителей привлекают собственно действие
охоты, факт незаметного перемещения с земли на небо, возможность проявить
национальное самосознание и личную причастность к событию («Значит, мы,
семьдесят и еще семь человек, сохатого гнали...», «Когда мы сохатого убили, на
небе, наверху, сохатый и образовался» — №11). Личное восприятие может быть
обусловлено связью мифологемы с родовой этнонимикой. По одной из полевых
информации, в мифической охоте принимал участие кет, который был «первый
Богдейгет» [28, с. 85]. Его сородичи считают Большую Медведицу «своей». Пред­
ставители другой экзогамной (родовой) половины кетов — Кэнтаан «своей» назы­
вают Малую Медведицу. Ее тоже называют Кай, и с ней связан аналогичный
сюжет об охоте, но считалось, что она происходила раньше. Большую Медведи­
цу кеты Кэнтаан называли «неправильным сохатым». Противостояние родовой
идеологии здесь несомненно, но причиной могло быть и восприятие созвездия
Малой Медведицы как более надежного ориентира в пути, возможно из-за распо­
ложения в нем Полярной звезды («Мать звезд», «Пупок звезд», «Середины неба
пупок»), обеспечивавшей эту роль.
Этнографические данные свидетельствуют о существовании астральных ми­
фов, сохранившихся в виде краткого пересказа фабулы или только названия. Со
временем мифологической охоты на лося связывалось появление главного созвез­
дия южной части неба— Лисицы (Орион) [89, с. 80]. По другим данным, это был
олень Альбы, с которым тот ушел на небо, а созвездие именовалось «Оленья голо-

38

ва» [37, с. 16]. К периоду, «когда земля росла», относится переход на небо се­
ми (в вариантах — множества) кузнецов, которые делали нож и, как охотники,
неожиданно оказались на небе, образовав там созвездие, именуемое «кузнецы»
(Кассиопея?). С именем распространенного фольклорно-мифологического персо­
нажа— героя архаичных сюжетов Каськета связано название созвездия «Пущальни Каськета» (Плеяды?); в тот период, «когда земля росла», Каськет добывал эти­
ми сетями карасей.
С происхождением названия одной экзогамной (родовой) половины кетского
общества связан сюжет об упавшем с неба громе. В разных версиях этого сюжета
гром персонифицирован в образе копытного животного — лося, лошади. В преда­
нии, где легендарный Дог погибает, сожженный Матерью громов за то, что убил
шестерых ее детей и питался их мясом, природное явление характеризуется так:
«громы — звери; у них копыта есть, крылья, а шея и голова лебединые» [3, с. 193,
195]. В публикуемом тексте (№ 14) гром-лошадь упала с неба в то время, когда
живших «одной ордой» людей постиг страшный голод. Найденную в лесу лошадь
они разделили и съели, отчего все — мужчины и женщины — забеременели. Ев­
шие гром— это и есть кеты Бокдэденг («огня люди»), или Еккаденг («громов
люди»). Мужчины умерли, а родившиеся у женщин дети «уже Конэнг стали» (ро­
довое подразделение кетов Бокдэденг).
В одной из полевых информации упоминается, что у зверя-грома суставы были
медные (медь— семиотический знак верхнего мира в кетской мифологической
традиции). Сходный мотив обнаруживает упомянутый сюжет о Доге: погибая от
огня, он успел спустить с неба в образе гагары сына. Гагара упала на Сым, где ее
съели сымские люди. Все евшие гагару погибли (в вариантах — погибли только
забеременевшие мужчины). Характерно, что внутренность гагары была из меди
(железа). Можно также добавить, что в снятой чулком шкуре гагары кеты хранили
когонь— круглые медные подвески (солярные символы) с облачения шаманапредка. Считалось также, что когонь можно найти в гнезде змеи, но брать их от­
туда запрещалось [41, с. 54]. Имеется полевая информация, что змеи пробивали
головой отверстия в одежде человека, пытавшегося закрыть ею вход в убежище.
Мифологема грома в кетской традиции представлена значительным числом этно­
графических примеров по сравнению с другими природными явлениями [28, с. 9 1 93]. Запечатленные в мифах некоторые черты образа сигнализируют о воздействии
каких-то иных (переднеазиатских?) традиций.
Уникальным образцом сюжета о культурном герое и примером мифологиче­
ских и мировоззренческих контаминации является едва ли не самое крупное
в кетском фольклоре повествование «Откуда жизнь вперед пошла» (№ 13). В нем
присутствует мотив всеведущего творца, образ которого отмечен чертами христи­
анского бога. Рассказчица по-кетски назвала его «отец», «большой отец». Однако
тот только указывает путь к очеловечению созданных им, но «сделавшихся» зве­
рями людей и подсказывает герою — Дилтаку, где взять огонь — первое условие
превращения в людей. Весь остальной путь — от освобождения от шерсти и пере­
хода к прямохождению до изготовления орудий труда из камня, а потом из желе­
за — люди осуществляют сами, ведомые своим младшим братом — Дилтаком.
Возможно, здесь имеет место редкий случай фольклорного авторства: талант­
ливая, пытливая сказительница (B.C. Дорожкина), используя свой жизненный
опыт, национальные и сходные с ними эпические традиции (мотив огня, с помо­
щью которого творец — Торум спасает замерзающих людей и очеловечивает их,

39

присутствует в хантыйской мифологии), творчески переработала ставшую ей дос­
тупной популярную информацию о первобытности, создав в целом единственное
в своем роде устное произведение.
Этиологическое содержание более всего присуще сюжетам о появлении на
земле первых животных, птиц или происхождении особенностей их внешнего
вида и образа жизни.
В роли основного демиурга и культурного героя, приобщившего людей к пер­
вым жизненным благам, социальным нормам, ритуалу, выступает Есь. Он посыла­
ет на землю первого дикого оленя, первого зайца, первого медведя и предопреде­
ляет их потребительскую роль для человека. Но виноваты в своей судьбе оказы­
ваются все-таки сами посланцы. Олень стал добычей людей потому, что лизнул
свою ногу по шерсти, отчего образовался гладкий камус; люди стали использовать
его в качестве подволоки лыж: «Если бы первый олень против шерсти свою ногу
лизнул, люди не могли бы лыжи делать. Без лыж гонять бы оленя не могли»
(№ 16). Заяц был предупрежден человеком и не собирался попадать в сооружен­
ную им ловушку, но Есь знал, что людям будут нужны его мясо и шкура, и сделал
так, что голодный заяц не вытерпел, поддался на приманку (№,17). Медведя Есь
лишил длинных зубов-клыков и предупредил, что люди сделают железный лук,
чтобы добывать его (№ 18).
О рябчике публикуется самостоятельныйэтиологический миф, объясняющий
его малую величину. Изначально он был огромным, как мифическая птица Даг,
и, вылетая, пугал людей поднимаемым при этом шумом (действительно, «фыр­
канье» вспархивающего рябчика всегда неожиданно, так как он подпускает чело­
века очень близко). Однажды рябчик испугал Еся, и тот сделал его маленьким,
чтобы помещался «в ладони руки». А мясо рябчика он разделил между всеми су­
щими на белом свете зверями и рыбами (№ 19).
Воля Еся присутствует и в упоминавшемся сюжете о появлении на земле соба­
ки. Но здесь Есю, хотя он и верховное начало, удалось не все: при первом случае
смерти среди прежде бессмертных людей он хотел обучить их «правильному»
ритуалу, при котором умерший через семь дней оживал бы, но его подвел собст­
венный сын и люди стали умирать; за это бог оставил сына на земле собакой
(№ 15).
В животное может превратиться и сам человек, порывающий с обидевшим его
человеческим сообществом. Таково происхождение белки. В тексте № 21 женщи­
на, убегая от собравшегося погубить ее мужа, лезет на дерево и превращается
в белку. В другой версии (№ 20) присутствует мотив воли творца— Есь решил
помочь голодающим людям и из девки сделал первую белку; у белки от человека
только большой палец остался и под мышками — кусочек белого мяса.
Первый глухарь мог бы вместе с другими птицами улететь зимовать на юг
(«вверх»), но Есь велел ему остаться, чтобы люди зимой не голодали. Перелетные
птицы — гуси, утки — пытались утянуть его силой, накинули петлю, зацепив за
грудную кость (оттого у каждого глухаря там есть дыра, а перышки «у бровей»
красные от слез— №22), но им противостояла воля Еся, и глухарь остался.
В близких версиях (№ 23-24) о происхождении красных глаз и отверстия в груд­
ной кости у глухаря и косача (тетерева) обе птицы послушали уток и прилетели на
юг, но им там было жарко и нечего есть. Они плакали до тех пор, пока их глаза не
покраснели. Назад на север их транспортировал на поводке ястреб, исполнив их
желание и к тому же обеспечив себя пищей (№ 24). Широко распространенный
40

в сибирских традициях сюжет о превращении в кукушку матери непослушных
детей свойственен и кетам (№ 25, 26).
Сочетанием этиологического мифологического начала и наговора, отражаю­
щего актуальные верования, интересен текст № 27. «До русских» соболь был че­
ловеком, но превратился в зверька, обидевшись на неверную жену. С тех пор люди
«виноваты перед соболем» и должны соблюдать умилостивительные и магические
действия при охоте на него.
Кроме Еся в роли культурного героя, создающего неизвестную дичи (глухарю,
зайцу), но необходимую людям для промысла ловушку, выступает Каськет с вер­
ховьев Подкаменной Тунгуски, обладающий магической силой, которая «притя­
гивает» зайца и глухаря. Обретя печальный опыт пребывания в ловушке, глухарь
избрал лиственный лес, а заяц — берег с тальниковыми кустами; выбор оказался
верным: они «до сих пор живут» (№> 28).
Магическими, точнее, шаманскими способностями наделен и герой этиоло­
гического рассказа о происхождении черных кончиков ушей у зайцев: шаман уда­
рил их палочкой по ушам, когда они осмеяли его камлание (№ 29), а в мифе № 30
из-за ошибок и гибели одного из двух шаманов, улетевших в южные земли, все
его люди превратились в лебедей (ср. № 45 о Доге и Укволе).
Итак, деяниями культурного героя (творца) — Еся, Каськета, шаманов и дру­
гих «мудреных людей» — обеспечивается место на земле необходимых человеку
для промысла диких животных, особенности их внешнего вида, мест обитания или
поведения. В других случаях их появление находит объяснение в конкретных
жизненных ситуациях самих этих персонажей. Про орла, например, говорится, что
когда-то он жил вверху (на юге), в теплой стороне Томам, хозяйки этой стороны.
Он первый «открыл Сибирь» и, увидев, что там есть чем питаться («зайцы есть,
рыбы есть»), позвал туда жить свою жену. «С тех пор здесь живут. Орел — боль­
шой человек, все понимает. Рыбы много добывает; большую рыбу из воды таска­
ет. Раньше орла люди не били; перья для стрел из орлят вынимали. Такое опере­
ние не промокает» (№ 31). Подобные тексты часто переходят в сказки о живот­
ных, где этиологические мотивы превращаются в орнаментальные этиологические
финалы (ср. № 143: пять темных полос на спине бурундука— след от когтей по­
гладившего его друга медведя).
Мифология и народная историческая память синкретизированы в сюжете
о возникновении домашнего оленеводства. В соответствии с мифологическим
стереотипом с неба неожиданно стали падать семь оленей. Остяки подставили
новую берестяную тиску, но олени пробили ее копытами насквозь и не задержа­
лись у них. «Низовские люди» (северные самодийцы — ненцы, энцы) воспользо­
вались прочной ровдугой, поэтому олени остались у них. Остяки пытались запо­
лучить оленей, выиграв в споре: тянули коленную кость, но и здесь их постигла
неудача. Чтобы у них появились олени, их пришлось отбивать у низовских: «Остя­
ки низовских разбили, оленей себе забрали... У низовских видели, чем и как за­
прягать надо оленей... как на оленях ездят» (№ 32).
Мифологизированное отношение людей к жизнеобеспечивающим ресурсам
отражает текст «Деревья». По воле человека, отправившегося в лес за дровами,
прежде во всем подобные людям деревья должны были лишиться голоса, стать
безмолвными: иначе слышавшие их мольбу и плач люди не могли рубить деревья
для своих нужд (№ 33).
Такие особенности ландшафта, как впечатляющие своим внешним видом ска­
лы, недоступные кряжи, труднопроходимые речные пороги и иные значительные
41

объекты природы, объяснялись деятельностью или превращением мифических
героев. Ушел на восточную сторону и стал там каменистым кряжем богатырь
Альба [37, с. 4, 7]. Как творцы-антагонисты выступают богатырь Альба и Хоседам, изгнанная Есем на землю и ставшая там хозяйкой мира мертвых. С их проти­
востоянием связывается происхождение Енисея, точнее — его части ниже устья
Подкаменной Тунгуски, Осиновских порогов, прибрежных скал (щек) и скалистых
островов в этом районе (№ 34, 35). Спасаясь от Альбы, Хоседам «прорыла» русло
Енисея книзу от Осиновских порогов и стала первопричиной возникновения на
Енисее непригодных для жительства низких, затопляемых «черных» (заросших
тальником и другим чернолесьем) островов, кишащих гнусом. К этому сюжету
более чем к какому-либо другому относится сказанное выше о мифологическом
фольклоре как одном из проявлений национального самосознания. Большинству
кетов в той или иной степени он был знаком еще недавно.
Мотив образования «каменистых россыпей» путем превращения в них мифо­
логических персонажей характерен и для предания об Ольгите (№ 36). Последний
текст имеет еще более выраженный топонимический и этногонический характер
(Ольгыт — название одного из исторически известных на Курейке подразделений
кетов Кэнтаан).
Дуализм соперничающих творцов имеет место и в тексте, где злокозненная
кэлбэсам противодействует положительному женскому персонажу хунь в ее жела­
нии утвердить более легкие условия жизни людей (№ 37).
Помимо этиологических мифов в первый раздел сборника включена группа
текстов, сюжеты которых строятся вокруг браков между мифологическими персо­
нажами, персонифицирующими различные зоны мироздания. В первую очередь
это тексты о сватовстве Сына земли — Бангрэхыпа к Дочери неба — Есьтехунь:
Есь соглашается отдать дочь, но из-за происков злой колмасам жена уходит на
небо в образе важенки (Бангсель — Земляной олень) и лишь после долгих угово­
ров соглашается вернуться к мужу на землю (№ 38, 39).
К космологической тематике восходит сюжет календарного мифа об Усесе
(Усесь— Теплое небо, особая ипостась Еся: №40, 41). Он особенно интересен
своей непосредственно выраженной магической функцией: об Усесе можно было
рассказывать лицам, родившимся в теплое время года, а от самого исполнитель­
ского акта ждали желаемого изменения погоды. Усесь предстает как существо,
обладающее правом наказывать за нарушение морально-этических норм. В его
власти обеспечить потепление (если из-за сильных холодов люди не могут осмат­
ривать подледные ловушки — котцы) или, наоборот, умеренный мороз, кладущий
конец распутице. В текстах условием наступления тепла оказывается брак Усеся и
земной девушки, путешествие которой к нему на небо происходит вдоль реки
верхнего мира. Аналогичный сюжет встречается в других сибирских традициях,
например у хантов и ненцев, однако магическая функция рассказывания этих тек­
стов составляет кетскую специфику. Те же функции вершителя погоды осуществ­
ляет сказочный Эт (№ 142).
Путешествие по космической реке с целью оживить мужа, убитого его отцом,
совершает и героиня космологического мифа Бангсель — один из основных пер­
сонажей кетского шаманства (№ 42, 43). Эти тексты, по существу, являются худо­
жественным отображением реального шаманского действа, включавшего мотив
семикратного возрастания силы шамана, путешествие к Хоседам по реке и т.д.12.
К мифологической тематике близок обширный цикл о легендарном шамане
Доге (№44-51). Содержание текстов составляют путешествия Дога на зимовку
42

в верховья (на юг), в благодатную страну Томам, и в низовья (на север), к Хоседам. Известностью пользовалось и предание о том, как Дог увел часть «своих лю­
дей» (традиция связывает его с елогуйскими Кэнтаан) на небо в поисках лучших
мест жительства. Из-за нерадивости сородичей и совершенного ими обмана Дог
оказался там безоружным перед Матерью громов, и все земляне, кроме спущенно­
го на Сым в образе гагары сына Дога, сгорели.
Сюжеты о Доге были составной частью собственно шаманской мифологии. Об
этом имеются прямые свидетельства пожилых кетов. Согласно Х.П. Бальдину, еще
на его памяти «сказку» о путешествии Дога и Уквола (племянник первого, леген­
дарный шаман из рода Бокдэденг) «пели шаманы». Многие образы и мотивы преда­
ний о Доге находят прямые соответствия в реальном камлании кетских шаманов.
Второй раздел сборника — «Легенды, бытовые рассказы, поучения» — от­
крывают четыре шаманские легенды (№ 52-55).
Первые две повествуют о контактах земных людей с жителями иных миров.
В тексте № 52 упавшего с неба человека, который остается невидим для рядовых
жителей земли, обнаружить и вернуть назад смог только большой кетский шаман
Дог (судя по некоторым деталям, действие этой легенды происходит в эвенкий­
ской среде, и обращение их шамана с просьбой о помощи к Догу призвано проде­
монстрировать превосходство и силу великого кетского шамана). Но и человек
земли, упавший в нижний мир, тоже невидим для его обитателей. Они не понима­
ют его речь — он просит еды, а им кажется, что как-то особенно трещит костер.
Как и в первом случае, в свой мир он возвращается с помощью шамана (№ 53).
Миры пришельцев в обоих сюжетах оказываются «верхними»: сакральность верх­
него мира символизирует белый цвет оленя (оленьей шкуры), требуемого шама­
ном для возвращения чужака.
Оказавшийся на небе волей какого-то человека (судя по образу— это бог)
тунгус не видит находящихся там людей (№ 54). Мотив воздаяния за плохое об­
ращение с оленями и сентенция, касающаяся умеренности в еде, делают этот текст
похожим на притчу.
В сборник вошел также рассказ о большом елогуйском шамане, успешно ле­
чившем даже самых тяжелых больных (№ 55). Но случилась беда — в их места
пришла «великая болезнь». Шаман увидел ее в женском обличье, в сопровождении
коней с колокольчиками. Образ свидетельствует, что скорее всего «великой болез­
нью» названа корь. Эпидемии ее неоднократно свирепствовали на Туруханском
Севере, унося целые семьи. Известны изображения «русской болезни» — кори
в виде тряпичной куклы в русской (юбке с кофтой) одежде. Шаман, может быть,
и справился бы с болезнью, «поймал» ее, но жена не выполнила его наказа не от­
крывать дверь на звук колокольчиков. Шаман умер, чум его засыпало песком.
С тех пор в этом месте на ночевку никто не останавливался. Следует сказать, что
практически на всей периферии расселения кетов встречаются такие запретные
места или о них сохраняется память в топонимике.
Самостоятельный большой пласт в кетском фольклоре составляют сюжеты об
отношениях человека и лесного существа, именуемого кайгусь. Тексты с подобным
сюжетом часто содержат реальные фамилии, родовые названия и имена людей.
Образ кайгуся многозначен: это медведь (медведица), хозяин лесных зверей
или женское существо — мать (хозяйка) белок, соболей, — способное принимать
как зооморфный, так и антропоморфный вид. Общей является идея о непосредст­
венном влиянии кайгуся на исход охотничьего промысла, а также мотив брачной
43

связи с человеком как условия промыслового успеха, жизненного благополучия.
Кайгусь выступает и как законодатель своеобразной охотничьей этики, предписа­
ний поведения человека по отношению к объектам промысла. Слово «кайгусь»
в современном кетском употребляется в общем значении «удача», «волшебный»
(«мудреный»)— например, по отношению к белке-трехцветке, шкурка которой
сохранялась как «фарт», талисман.
Широко распространен был сюжет о Кайгусе верховья реки, которым осмыс­
лялись обрядовые действия по случаю добычи медведя (№ 56). Кайгусь, сын мед­
ведя и женщины, имеющий вид медведя, решает жениться на дочери старика.
Лесные звери предостерегают и отговаривают его. Кайгусь не слушается и похи­
щает девушку. Ее отец, как и предсказывали звери, устраивает погоню. Пытаясь
откупиться от догоняющих его людей, кайгусь оставляет (как и при реальном об­
ряде сватовства) «цену человека» — связки шкур пушных зверей, ценные вещи
(платок, платье), но это не помогает. Предвидя свою скорую гибель, кайгусь от­
пускает девушку и наказывает ей исполнять все необходимые для его последую­
щего возрождения действия, т.е. обучает всему ритуалу медвежьего праздника.
Кайгусь — мать (хозяйка) пушных зверей в своем мире сама имеет вид белки
(«двузубая») или соболя, но охотнику она является в виде женщины, одетой в бе­
личью или соболиную шубку. Ситуация встречи с охотником традиционна: охот­
ник находит необычные следы (женские и одновременно звериные или переходя­
щие одни в другие), выслеживает и убивает необычную («в упряжке», «с завязка­
ми») белку или соболя. Вскоре ему является женщина, которая ищет «своего зве­
ря» («свою собаку»). После любовной игры-состязания, признав мужчину победи­
телем, кайгусь становится его женой (если он женат, то второй, наряду с реальной
женщиной), и с этого момента ему постоянно сопутствует удача (№ 60-62).
В тексте № 64 брачная тема предстает в форме любовного заговора, под действи­
ем которого кайгусь-женщина соглашается стать женой охотника из рода Кэнтаан.
Кайгусь-удача13 может покинуть человека, если он сам или его близкие не вы­
полняют поставленных ею условий (№ 58, 59) или пытаются завладеть ею силой
(№ 61-63). Охотник мог потерять свою кайгусь, если его реальная жена не совер­
шает необходимых обрядов очищения (№ 81), и т.д.
Особняком стоит текст № 57, где речь идет о разделенных пространством двух
семьях кайгусей верховьев (разных?) рек. Одна семья состоит из сестры и ожив­
ленного ею брата, другая — из брата и семи его сестер. Долгое путешествие пер­
вого брата в поисках жены по реке с помощью медведей и волков закончилось
образованием новых, скрепленных уже брачными отношениями семей. Возможно,
права Е.С.Новик (устное сообщение), и в мифологической подоснове этого текста
лежит возникновение экзогамных норм.
Известны также сюжеты о девушке, отставшей в лесу от людей и взятой кайгусем-медведем в жены. Ее осиротевшие родители с этого момента перестают голо­
дать, добывают много пушнины и дичи. Дочь является к ним через год, просит
о ней не беспокоиться и заверяет, что впредь они всегда будут с добычей (№ 65).
Аналогией этого сюжета является текст о девушке, попадающей к ульгусю — ми­
фологическому хозяину водной стихии, рыб. Она становится его женой, а тос­
кующие родители начинают добывать много рыбы (№ 66-68). В варианте, запи­
санном М.Н.Валл, удача распространяется при этом и на охотничий промысел
(№ 67). Ульгусь (или его мать), как и кайгусь, наказывает людям впредь исполнять
необходимые для воспроизводства улова правила (например, собирать и спускать
44

в воду кости рыб и т.д.). Эти правила соблюдались кетами и в реальной практике
(ср. № 83).
Среди бытовых повествований особое место занимают популярные сюжеты
о медведях, включающие как фольклорные стереотипы (в том числе известные
и в других сибирских традициях), так и реальные ситуации, давшие начало расска­
зу. Примером может быть описание конкретного случая, сделанное со слов
А. А. Максу новой В.Г.Шабаевым в 1979 г. (№ 69). Через десять лет мы записали от
В.Ф.Максунова очень близкий текст, выглядевший как этнографическая информа­
ция биографического характера. Излюбленные кетами сюжеты о выращенных
медведях имеют в своей основе реальную практику содержания животных14. Рас­
сказы проникнуты симпатией к интересному, умному зверю, изобилуют реалисти­
ческими деталями.
Обычный сюжет— у бездетных стариков воспитывается медвежонок (ыськит), которого они именуют «сыном», «дочкой». Он помогает им в тяжелой рабо­
те (например, таскает в чум дрова). Достигнув определенного возраста, ыськит
уходит в лес. На прощание ему на шею и лапы надевают медные доспехиукрашения. Впоследствии зверь может явиться к людям, чтобы заменить их, став­
ших тесными, на новые; обновление доспехов воспринималось как праздник, ана­
логичный ритуалу обновления шаманских атрибутов. Медные браслеты и ошей­
ник служили знаком того, что медведь ручной (№ 70, 71).
Распространены рассказы, как воспитанник-медведь оказывает помощь чело­
веку в тот момент, когда на него нападает дикий собрат. Звери схватились, а охот­
ник получил время, чтобы выстрелить. Ручной медведь поднял лапу с браслетом,
чтобы стрелявший не перепутал его с диким. Но бывают случаи, когда люди не
догадываются и убивают товарища (№ 72).
Звери-выкормыши могут и сами прийти к людям за помощью, как, например,
в рассказе о медведе, напугавшем женщин. Те отправились за реку собирать чере­
муху. Возвратившись к лодкам, они увидели в одной из них медведя. Чтобы их
успокоить, медведь показал ладошку, в которую попала заноза. Женщины узнали
в нем выращенного медвежонка и отвезли к старику, который вытащил занозу
и залечил рану (№ 71).
В сказках медведь-выкормыш в трудную минуту помогает людям этой семьи
или сиротам (№ 77, 78).
Частые персонажи бытовых текстов — обиженные сироты: одинокая старуха,
у которой люди убили лисичку-помощницу (№ 75), девушка, ушедшая в лес из-за
плохого обращения чужих людей (№ 76) или брошенная на произвол судьбы
(№ 77), парень Тыней, за пропитание вынужденный исполнять самую тяжелую
работу (№ 119), и т.д. Для этих текстов обычна назидательная сентенция или мо­
тив мести жестоким людям.
В числе бытовых рассказов следует назвать и широко распространенные пове­
ствования-поучения. Содержание их различно, общей чертой является прозрачная
сентенция, выражающая установки и нормативы, регулировавшие отношения ин­
дивида с коллективом, природой, символическим миром. Роль этих произведений
в социализации молодого поколения особенно очевидна; характерно, что многие
записи подобных текстов сделаны со слов молодежи.
Народную этику и правила семейной жизни выражает сюжет о молодой не­
вестке, записанный от К.Х.Бальдиной (№ 81). Женщина, вошедшая в семью мужа,
не выполняет необходимых бытовых предписаний, слушается «неправильных»

45

советов своих завистливых сестер, и муж ее из-за этого лишается кайгусь-удачи.
Обретает он ее только после того, как жена исправляется, внемля наказам свекро­
ви (бабушки мужа). Важность транслируемых в художественно-образной форме
социальных нормативов рассказчица выразила словами: «Я своим детям эту сказку
век буду повторять — пусть и впредь ее помнят».
Тема нерадивой невестки в сборнике представлена еще двумя текстами (№ 79,
80). Из-за своей лени молодая делает мужа посмешищем в глазах его трудолюби­
вых родственников и соседей. В наказание ее оставляют одну на покинутом стой­
бище. Возвращение к людям становится возможным только после того, как, прой­
дя ряд испытаний, женщина признает принятые в семейном сообществе правила.
Интересы другой стороны — самой невестки — выражает рассказ «Про стару­
ху Кёгл» (№ 78). Текст отличают конкретные топонимические детали. Просватанная
на Подкаменную Тунгуску дочь елогуйского старика Кырына после смерти мужа
подвергается жестокому обращению со стороны его матери Кёгл. От верной гибели
ее спасает и возвращает на Елогуй родителям выращенный ими когда-то медведькайгусь.
Содержанием поучений могут быть социальные, бытовые, психологические
и поведенческие установления, призванные обеспечить гармонические отношения
человека как в своем сообществе, так и с существами отличного от человеческого
мира не-людей.
В отличие от Берега реки, Лес — это необжитое, чуждое, полное опасности
пространство. Ночевки в зимнем лесу вдали от стойбища требовали от человека
самообладания, рассудительности и смелости. «У страха глаза велики», и, приняв
крик ночной птицы за голос злокозненного существа, охотник жертвует огню всех
добытых соболей, прося о защите (№ 85, 86). Другой текст иллюстрирует тщет­
ность усилий избежать встречи с медведем, если очень его боишься. Охотник дол­
го думал и наконец избрал для ночевки остров, считая, что туда-то зверь не добе­
рется. Но ночью он проснулся весь мокрый— медведь переплыл озеро и влез
прямо на бедолагу. Понял человек, что медведя не надо пытаться обмануть, лучше
просто не бояться (№ 73).
Для того, чтобы возместить урон, нанесенный природе удачной добычей ры­
бы, белки ли, и чтобы их число не уменьшалось, люди должны обязательно со­
блюдать необходимые правила (№ 83, 84). По своей сути эти два текста-поучения
заключают в себе и транслируют мифологему умирания-воскрешения.
Мифологические корни имеет и поучение, как обращаться (вернее, как нельзя
обращаться) с огнем очага. Один человек спорил с огнем, дразнил ее (огонь —
женская персонификация), и та отомстила тем, что очаг его погас. Он не мог заим­
ствовать огонь у соседей, так как при его появлении их огонь тоже гас. Человеку
и его детям грозила голодная смерть, и он вынужден был искупить вину тяжкой
жертвой. С тех пор он стал учить других, чтобы не дразнили огонь (№ 82).
Что касается взаимоотношений с «другим народом» — карликами, великанами, без­
головыми и т.д., то в целом фольклорная традиция предлагает относиться к их «инакости» нейтрально или лояльно, доверять их словам (№ 87) и не нарушать своих
обещаний (№ 88). При соблюдении этих условий возможны контакты, паритетные от­
ношения (но не совместная жизнь — № 92); нарушение их грозит человеку гибелью.
На добро и помощь откликается даже злая доотам (№ 89), однако в отношении
этих персонажей мира не-людей более характерно неприятие, насмешка или ак­
тивная борьба (№ 90, 91, 93, 94).
46

Героические сказания и исторические предания составляют третий раздел
сборника. Они представлены сюжетами о борьбе кетских героев с врагами-ино­
племенниками. По поводу текстов героического цикла можно предположить, что
они представляют собой осколки не сложившегося (или подвергшегося разруше­
нию?) эпоса'5.
Один из наиболее популярных героев этого цикла— богатырь Бальна и два
его брата, Тогыт (Тоигыт) и Белегын (№ 96-101). Противником кетов в преданиях
о Бальне выступают обычно превосходящие числом оленные эвенки, иногда —
юраки (ненцы), а союзниками становятся такие же безоленные, как и они, сельку­
пы, у которых есть свой герой — Пальна (единство цикла не вызывает сомнения).
Кетский Бальна наделен волшебной силой, его оружием может быть одна
лишь черемуховая палица; от слова бальн — «черемуха» — производно и само
имя героя. Предания о Бальне, как правило, топонимичны: действие может развер­
тываться в устье Подкаменной Тунгуски, на Сургутихе, Пакулихе, «против Алинского» и т.д. В историческом сознании кетов Бальна занял место легендарного
героя; елогуйские Бальдины (род Кэнтаан) считали его своим предком.
Открывается цикл текстом (№ 95), который занимает в нем особое место. На­
личие у героя черемуховой палицы, борьба с юраками, военные доспехи — эти
черты сближают его с Бальной, хотя в тексте он этим именем ни разу не назван,
а именуется кайгусем. Подобное наименование актуализирует магические способ­
ности героя и его близость к сакральному миру природы. Он, глава стойбища из
семи чумов (семей), предпочитал все время спать. Когда кончалась еда, родствен­
ники будили его ударом черемуховой колотушки по голове, он просыпался, от­
правлялся на берег и магической игрой на варгане привлекал к себе рыб, птиц,
зверей; с помощью одной только черемуховой палицы легко добивал их и наделял
каждую семью равной долей добычи, а потом снова ложился спать. Но ему при­
шлось не только кормить, но и защищать своих родственников от врагов — юраков, пришедших снизу (с севера), причем единственным его оружием был все тот
же черемуховый посох. Потом он и его люди сделали плавильную печь, выковали
железные доспехи, которые кайгусь, его жена и еще пять человек надели и стали
«как один человек». Далее можно было бы ожидать продолжения военных дей­
ствий, но рассказчица (В.С.Дорожкина) закончила свое повествование стереоти­
пом, характерным для судьбы мифологического героя: совершив камлание, все
они превратились в камни.
Существует несколько наиболее распространенных сюжетов о Бальне. Один
повествует о том, как он с братьями, исполняя своего рода ритуал перед боем,
пригласил к себе в особый «военный» чум предводителей эвенков и победил их
своим хитроумием и ловкостью. Центральные мотивы этого сюжета включают
запланированное Бальной угощение врагов, а также преследование безоружным
младшим братом, Белегыном, вооруженного рогатиной эвенка (№ 96, 97).
Другой сюжет (№98-100) раскрывает одну из причин конфликтных отноше­
ний с эвенками. Белегын женат на эвенкийке и живет в эвенкийском стойбище.
Старшие братья отправляются навестить заболевшего Белегына. Родственники
невестки вероломно нападают на них, ранят Бальну (в версиях — убивают его),
и это порождает последующие столкновения кетов с эвенками. Место раненого
в бою Бальны иногда занимает его жена (или воюют жены обоих братьев).
Особо выглядит рассказ о Бальне, где единое повествование составляют не­
сколько сюжетов героического цикла (№ 101). Текст содержит реалистические
47

детали (трудности перехода эвенков на оленях по глубокому снегу в низовья Подкаменной Тунгуски, где Бальна «войну ведет») и свойственные героическим пре­
даниям художественные стереотипы (например, потушенные огни очага — символ
погибшей семьи, рода и т.д.). Вторая часть текста восходит к сюжетам о борьбе
кетов с «низовскими людьми», в которых обычно действуют иные герои16.
«Низовские люди», т.е. юраки (ненцы), прежде чем напасть на стойбище кетов,
посылают туда лазутчика, чтобы узнать, насколько оно многолюдно. Для преда­
ний этой группы особенно характерно отражение в сюжетных коллизиях и мо­
тивах осознания этнических отличий культуры кетов от культуры оленеводов
тундры (№ 102-104), причем эти особенности остроумно используются в страте­
гии и тактике сражения.
Большое распространение получил сюжет о сыне, мстящем за убитого отца
(в версиях — и за увезенную врагом себе в жены мать героя). Он составляет со­
держание близких по структуре, мотивам и образам героических сказаний о Сясенгусе, Нюняме, Бильгете, Силеке (№ 105-110). Почти для всех них характерны
такие известные в других традициях, например в тюркской, общие стереотипы,
как выпытывание героем-малолеткой у матери или тетки, куда делся его отец
(испытание прижиганием руки горящей берестой), троекратность изготовления
нужного герою боевого лука братьями его матери, образ женщины, колющей дро­
ва, в которой он узнает свою мать, помощь уведенной врагом женщины (по указа­
нию героя она перерезает тетиву лука и, провоцируя плач ребенка, не дает уснуть
противнику, облегчая тем самым победу над ним) и т.д. Часто сюжет о походе
юного героя-мстителя к врагам заканчивается возвращением похищенной женщи­
ны и добыванием жены. Врагами в большинстве случаев выступают те же юраки.
Третью группу раздела о борьбе с иноплеменниками составляют предания,
в которых военные столкновения кетских воинов во главе с предводителями (ср.
№ 102, 104) или героические деяния героя-мстителя отсутствуют, а конфликт
и его разрешение поданы в бытовом ключе (№ 111-115). Таков, в частности, не­
однократно фиксировавшийся сюжет о драматических событиях в семье некоего
Ильгета (№ 113). Враги под видом гостей проникают в жилище кетов и соблазня­
ют мать и сестру героя, а связанного отца оставляют на улице на съедение кома­
рам. Сын остается верным своему отцу, которого предали и оскорбили жена
и дочь, и помогает ему одолеть врагов.
Популярностью пользовались «военные сказки», где рядовые (обычно безы­
мянные) кеты побеждали внезапно объявившегося и численно превосходящего
врага исключительно благодаря своей находчивости, хитроумию и ловкости
(№ 114, 115). В числе таких персонажей — известный во многих традициях «Ста­
рик в заячьей парке». Он находился на стойбище с одними только женщинами,
когда туда нагрянули вооруженные юраки-ненцы (№ 114). Возвратившиеся с охо­
ты мужчины не поверили своим глазам: их домочадцы не только остались живы,
но пребывали с добычей — мясом забитых оленей, которых они отняли у врагов.
Хитростью побеждает эвенков и богатырь Ологынтатсь, выдавая себя за сиро­
ту-работника, но затем внезапно преображаясь в воина (№ 116).
Раздел исторических преданий завершает группа текстов, в которых военная
тема переплетается с семейными и бытовыми конфликтами. Уже говорилось, что
селькупы обычно выступают в роли союзников кетов в борьбе с эвенками, ненца­
ми. Этому противоречит сюжет о военном столкновении кетов и селькупов, кото­
рое могло бы закончиться полным истреблением последних (№117). Причина

48

столкновения — внезапное нападение на братьев-кетов, гостящих у сестры, вы­
шедшей замуж за селькупа (мотив, хорошо известный по циклу о Бальне, где ке­
там противостоят эвенки— №99, 100). Братья убивают мужа сестры и других
селькупов, но один из кетов пожалел двоих детей, спрятал их в мох, чтобы не на­
шли. «Так и остались селькупы» (мотив спрятанного и оставшегося в живых после
набега врагов ребенка известен многим фольклорным традициям).
Месть за сестру, подвергающуюся издевательствам и насилию в семье мужа,
составляет коллизию текста № 118. Предшествующее благополучие девушки среди
«своих» передается ее положением младшей сестры шести братьев и единственной
дочери; подробно, с реалистическими деталями описывается сватовство девушки
приехавшими с этой целью издалека людьми. В замужестве она живет плохо, под­
вергается побоям со стороны мужа. Прослышав о бедствиях сестры, младший брат
Силеке отправляется к ней и, убедившись в справедливости слухов, расправляется
с мучителем сестры и, забрав ее и ребенка, возвращается в свои края.
В тексте № 119 парень-сирота Тыней (судя по некоторым деталям — пленник),
за пропитание вынужденный исполнять самую тяжелую работу, сам перебил всю
стоянку своих мучителей и, скрывшись с двумя женщинами в земляном чуме, ко­
торый он соорудил в корнях лиственницы на отдаленном озере, дожил там до глу­
бокой старости, пока не был наконец обнаружен и убит.
Связи с русскими, воздействие русской культуры составляют содержание вклю­
ченного в сборник текста «Про Антоску Бальбина и царя» (№ 120). Главные дей­
ствующие лица идеализированы — остяк Антон Верный («все, что ни скажет, все
правда») и справедливый русский царь. Антон отправился ко двору жаловаться,
что много остяцкой пушнины берется «даром» («за полцены»). Реалистические
детали— «до Енисейска с ручной нартой шел, дальше— на ясачной подводе
ехал» — сочетаются с характерными сказочными трафаретами: «Антон хорошего
коня не взял, совсем плохого не взял; на среднем двор три раза объехал». По ровдужным ремешкам, привязанным к каждой шкурке, Антон опознал в царских ла­
базах-сундуках остяцкую пушнину. Увидев взятые обманом излишки, царь не
только повелел освободить остяков от налога, но поблагодарил Антона за правду
и устроил в честь него пир. Почести не вскружили остяку голову, он остался верен
себе: отказался от предложенных царем лучших лошадей и еще раз заявил себя
бескорыстным защитником своего народа: «Не надо, мне бы только до Краснояр­
ска на любых доехать, дальше я поплыву. Не надо зря людей мучить!»
В четвертый раздел сборника под условным названием «Сказки» включены
тексты, в которых практически отсутствуют упоминания конкретных топонимов,
этнонимов или каких-либо других реалий; в некоторых из них в той или иной сте­
пени прослеживается влияние русских сказочных мотивов. Мифологическая се­
мантика, однако, и здесь явно превалирует над установкой на вымысел, а сюжет
включает этиологические мотивы и сентенции, соответствующие этическим нор­
мам и обычаям кетской культуры.
Наиболее тесно к космологическим мифам примыкает первая группа текстов
(№ 121, 122). Прямые связи с персонажами кетского пантеона здесь отсутствуют,
но мифологические мотивы отчетливо прослеживаются в медиативной роли геро­
ев, осуществляющих путешествие между основными сферами мироздания.
Главным действующим лицом здесь является Каськет (Каскет; см. Хасингет).
Он сам и сопутствующие сюжетам о нем фольклорно-мифологические персонажи
неоднократно привлекали внимание исследователей в плане возможных генетиче-

49

ских связей, типологических и историко-культурных параллелей [55; 83; 85]. Со­
гласно В.Н.Топорову, в енисейской традиции насчитывается до полутора десятков
текстов с Каськетом [85, с. 146].
В сборник включены пять повествований, представляющих три варианта сю­
жетов о Каськете (в двух случаях его имя не названо). В них он предстает как:
1) медиатор, восстанавливающий целостность вселенной (№121-123); 2) плут
и обманщик (№ 124); 3) хитроумный сказочный персонаж, побеждающий доотам
(№ 125). Во всех сюжетах Каськет наделен особыми качествами, за которые его
называют «волшебным» (№ 124; в оригинале — «колдующий»): он способен ожи­
вить умершего (№ 125), угадывает мысли других и подчиняет своей воле (№ 124,
125). Оборотничество— также общий для всех сюжетов с Каськетом мотив.
В пределах своего мира он действует в образе лисички (№ 121), колонка (№ 124),
горностая (№ 123). Особняком в этом ряду превращений стоит этимологически
неясная ипостась Тыльгет с лиственничкой (№ 121). В верхний мир Каськет под­
нимается в личине оленя (№ 121, 123). Этот образ, равно как мотив шаманского
дерева (шаманского посоха с бусами), с которого и начинается подъем (№ 121,
123), имеет прямое соответствие в шаманской мифологии и ритуале, известных на
этнографическом материале [31; 33]. Знаковым для текстов с Каськетом является
образ старика Эрохота (№ 124, 121). Он может быть поименован Ыдатом (№ 123)
или просто «стариком» (№ 122). В.Н.Топоров не исключает, что за именем Эрохот и его модификациями могут стоять древние центральноазиатские связи [83,
с. 156-157].
Наиболее архаичным, видимо, следует считать мифологизированный сюжет,
где Каськет осуществляет медиативную функцию — соединяет разрозненные час­
ти (миры) вселенной, восстанавливает связи между ними. Идея реализуется в мо­
тиве путешествий Каськета и контактами с персонажами, символизирующими
различные миры. В верхнем мире это мифическая птица даг (даго) и орел, в ниж­
нем — хтоническое животное тэль («мамонт») или рыба. Восстановление единства
вселенной и связей между ее частями выражает мотив восстановления нарушен­
ной целостности самих этих объектов: возвращение утраченного когтя птице даг,
глаза — орлу, рога — тэль.
Более развернуто сюжет представлен текстом № 121 (в контексте архаического
мифологического цикла о разорителе гнезд он проанализирован Вяч.Вс.Ивановым
[55]). В тексте № 123 отсутствует заключительная часть, где мамонт-тэль (он за­
явлен в заглавии, но в повествовании его заменяет ерш) должен бы получить свой
рог. Третий текст на этот сюжет (№ 122) является упрощенным вариантом. Вместо
Каськета в нем действует «внук старика», «парень».
Трикстерные черты в образе Каськета более всего проявляются в тексте
№ 124. Он «приходит внуком» жить к старику Эрохоту и его жене. Те принимают
его, надеясь, что Каськет станет им помощником, но он постоянно обманывает —
делает вид, что ходит охотиться, а сам просиживает у костра и возвращается ни с
чем. Эрохоты решают избавиться от обузы, но «волшебный» Каськет разгадывает
их замысел. В отместку он сначала шутит: обернувшись колонком, забирается в
мешок женщины, и та вынуждена таскать его на своем плече, а затем устраивает
так, чтобы вместо него самого с обрыва в реку упал старик Эрохот. Течение уно­
сит старика (образ его гибели), а Каськет остается жить с его женой.
В тексте № 125 Каськету противопоставлен Тотаболь — брат, возможно близ­
нец или младший брат [85, с. 147]. Из-за нарушения поведенческих норм (плач
50

и капризы обжоры Тотаболя) оба они становятся добычей доотам. Та держит их
в своем каменном чуме, старается откормить, чтобы съесть их, когда они станут
жирными. Каськету удается бежать. Ему помогают вызванные его волей роща из
семи лиственниц (возможно, метафора священного места холай, главным симво­
лом которого была лиственница) и заяц. Перехитрив доотам, Каськет расправляет­
ся с ней, а затем оживляет Тотаболя (тот, растолстев из-за неумеренного аппетита,
застрял, вылезая из чума доотам, и его голова оторвалась). С рассмотренным пер­
вым мифологическим сюжетом о Каськете данный сказочный вариант связывает
упоминание о съеденных доотам стариках Ыдатах.
Имя Каськет встречается еще в нескольких текстах сборника. Мифологиче­
ский фрагмент «Солнце и Месяц» завершается неожиданной концовкой: «Каськет
от Солнца родился» (№ 4), в самом повествовании речь о нем не идет. С другой
стороны, в опубликованном А.П.Дульзоном сымском варианте «Солнце» говорит­
ся, что у Солнца был ребенок (имя не названо), настоящих родителей которого
«съел черт» [6, с. 35; 85, с. 148]. В другом, этиологического характера тексте обра­
зу приданы черты культурного героя: Каськет с верховьев Подкаменной Тунгуски
изготовляет ловушку, в которую, несмотря на предупреждения, попадают любо­
пытные глухарь и заяц. Их туда «притягивает» волей (ворожбой) Каськета (№ 28).
Топонимическую характеристику в этом тексте интересно сопоставить с этногра­
фической информацией о «песчаных людях» — каськетах, живших в междуречье
Подкаменной Тунгуски и Ангары, занимавшихся рыболовством и добычей косуль.
Сочетание мифологических мотивов и образов (сотворение из глины, оживле­
ние раскачиванием котла на восточную сторону, путешествие к Хоседам и др.) с
собственно сказочными (превращения мизгирей в женщин, многоголовые дотэты
в роли вампиров, волшебная помощница— лыжа) характерно для текста о семи
братьях кольтутах (№ 126).
Под № 127 публикуется текст, героиню которого похищает демоническое су­
щество — сестра Вихря, решившая женить на девушке своего брата. Советы стар­
шей сестры помогают девушке одолеть врага и уничтожить «змеиную шкуру»
брата Вихря, в результате чего тот погибает. Этиологические представления от­
ражает мотив образования озер, воронок в тех местах, куда падали перья брата
Вихря; заимствованием представляется сожжение его «змеиной шкуры».
В сказке № 128 рассказывается, как счастливо жила унесенная орлом в жены
девушка. Улетая зимовать на юг, он оставил ей свое волшебное перо, но его похи­
тила и сожгла завистливая колбасам.
Широкое распространение получил сюжет, где действуют антиподы— жен­
щина хунь (хонь) и злокозненная кэлбэсам (ср. № 37, где этим персонажам отво­
дится роль двух антагонистов-творцов). «Человеческое» начало хунь в различных
версиях выражается характеристиками «чистая», «святая», «кетка», а принадлеж­
ность кэлбэсам к злокозненному миру — такими близкими заменами, как дотэтам,
литысь, Баба Яга и даже «чертовка». В версии, полученной А.П.Дульзоном от
сымских кетов, она именуется фыргынь [6, с. 115]. Значительное число записей
текстов, осуществленных с начала XX в. до 1980-х годов в разных местах расселе­
ния кетов от лиц разного возраста, свидетельствует о популярности этих сказок.
Выделяются три группы сюжетов с этими персонажами. В текстах первой
группы (№ 129, 130) кэлбэсам обманно подменяет своей дочерью малолетнего
сына женщины. Вырастая, мальчик становится удачливым добытчиком, и его
мнимая мать не испытывает никакой нужды. Лишенная кормильца хунь, воспи-

51

тавшая нерадивую дочь кэлбэсам, наоборот, бедствует и голодает. В конце концов
парень17 догадывается об обмане, опознает свою настоящую мать и, расправив­
шись с кэлбэсам и ее дочерью, остается с ней жить18.
В текстах второй группы повествуется о злокозненных действиях кэлбэсам:
она убивает хунь, проткнув той ухо, а затем преследует ее детей. Но все оканчива­
ется для них благополучно, а кэлбэсам (в вариантах— ее дочь) наказывается
смертью. Для сказок обеих сюжетных групп характерны такие художественные
стереотипы, как оборотничество (превращение парня в горностая, колонка или
ястреба), действие волшебных помощников (в качестве таковых выступают живые
существа или предметы — лыжи, утварь, шесты чума). Этиологические финалы
содержат мотивы образования наростов на деревьях (от комков, которые дочь
кэлбэсам кидала в сына хунь), появления мошек и других кровососущих насеко­
мых от сгоревшей кэлбэсам.
Принадлежность кэлбэсам к «злокозненному» миру не-людей маркируется
особенностями ее внешнего облика (четырехпалость) и поведением, нарушающим
принятые в человеческом коллективе нормы(оскверняет огонь и готовящуюся
пищу, тряся над очагом своим подолом). В соответствии с характерным для кетской мировоззренческой традиции размещением антагонистических миров чум
(землянка) хунь помещается на южной («верхней») стороне тундры (озера), а кэл­
бэсам, похитив мальчика, уходит жить на ее «нижний» конец. Тексты о кэлбэсам
и хунь обычно насыщены яркими бытовыми реалиями. Спецификой текстов, запи­
санных от О.В.Тыгановой, являются топонимическая и родовая локализация дей­
с т в и я ^ 133).
В третьей группе текстов (№ 134-138) мудрой хунь (положительные качества
последней удостоверяются уже самим ее положением старшей невестки, много­
детной матери) противостоит женщина19, зимующая с ней в отсутствии находя­
щихся на охоте мужей, или младшая невестка, бездетная или имеющая всего одного-двух детей (образы выражают социальные идеалы кетов — высокую оценку
многодетности и отрицательное восприятие бездетной женщины). Несмотря на
предостережение хунь, вторая женщина постоянно нарушает правила поведения
людей в зимние вечера в тайге. В результате младшая женщина и ее дети гибнут
от рук злокозненной дотэм бам20 (в различных версиях она может быть названа
«земляная», «литысь», «чертовка» или даже «баба-яга», «ератник»).
Поведенческая сентенция сближает данный сюжет с аналогичными по функ­
циям бытовыми рассказами (например, № 81-86). Вместе с тем для него характер­
ны стереотипы, присущие рассмотренным выше текстам о хунь и кэлбэсам
(гадание бытовыми предметами— № 136; обстоятельства гибели злокозненного
персонажа и появление от него кровососущих насекомых — № 137 и др.).
Тексты №> 139-141 более других несут на себе черты влияния русских сказок,
прихотливо сочетая их мотивы и персонажей с собственными, кетскими.
В сказке об Ыдохоте (№ 139) действуют две пары — Ыдохот с положительной
дочерью и колмасам со своей. По настоянию колмасам Ыдохот уводит свою дочь
из дома и оставляет одну в избе, хозяином которой является медведь. Пройдя ряд
испытаний на умелость и ловкость, девушка возвращается домой с полным сунду­
ком даров. Завистливая колмасам шлет к медведю свою дочь, но та испытания не
выдержала, и медведь ее съел. Кроме кетских мифологических персонажей —
Ыдохота и колмасам, все остальные мотивы и детали совпадают с русской сказкой
типа «Морозко» (AT 480).

52

Сказка «Брат и сестра» (№ 140) представляет собой кетскую версию сюжета
«Звериное молоко» (AT 315), но среди зверей-помощников, которые стараются
спасти героя, вытащив из него мертвый зуб, здесь оказывается «репка».
Завершают раздел несколько образцов кетских сказок о животных. Как
и в сказках других народов мира, звери и птицы живут по образу и подобию чело­
века, они разговаривают между собой, понимают язык людей; в иных ситуациях
зверь может оказаться хитрее человека.
Некоторые сказки о животных имеют мифологические корни, в них присутст­
вует космогонический или этиологический мотив. Характерен в этом отношении
сюжет о дятле и вороне (№ 142). Они живут в семье некоего мифического Эта,
выступающего в роли вершителя погоды (ср. № 40, 41). Хитрый дятел (кеты счи­
тают его «мудреной» птицей, именуют кайгусем) втихомолку развязывает мешки
с ветром. Ветер вызывает пургу, смягчающую мороз, и люди получают возмож­
ность заниматься необходимыми делами.
Уже упоминавшаяся сказка о медведе и бурундуке (№ 143) рисует их друзья­
ми. Маленький зверек показывает заблудившемуся медведю дорогу к его берлоге.
Он знает эту местность, так как когда-то, будучи сиротой, жил у родителей медве­
дя. Благодарный медведь гладит зверька по спине лапой, отчего у него там оста­
ются пять черных полос. По этнографическим данным, медведь и бурундук связа­
ны особыми отношениями — они одновременно покидают свои зимние убежища
после спячки. Медведь умеет подзывать зверьков к себе, подражая свисту самочки
(при этом сам лежит на спине, раскинув лапы), а потом «жарит» пойманных бу­
рундуков под мышкой. На церемонии по случаю добычи медведя есть эпизод,
когда все участники действия поочередно надевают (прикладывают к лицу) «мор­
дочку» — кожу с носа и губ медведя, подражают ему движениями и свистят «побурундучьи».

***
Предлагаемый сборник является по сути первым крупным изданием повество­
вательного фольклора кетов на русском языке, поэтому при отборе текстов мы
стремились по возможности полно представить его жанровый и сюжетно-тематический состав, который отразил бы традицию в ее различных проявлениях, а так­
же включил бы тексты всех диалектно-этнографических групп.
При подготовке текстов к изданию в опубликованные ранее подстрочные пе­
реводы, выполненные лингвистами в собственных целях, были внесены лексиче­
ские и орфографические уточнения, фонетические упрощения, убраны затруд­
няющие чтение скобки (в скобках оставлены лишь пояснения рассказчиков, дан­
ные ими в ходе изложения). В процессе редакционной правки мы старались избе­
жать литературной обработки и стилизации текстов под некий усредненный
«сказочный» стиль, стремясь сохранить спонтанную художественность и свежесть
кетских оригиналов. Особая осторожность была проявлена при редактировании
текстов, рассказанных кетскими сказителями по-русски: они оставлены в том виде,
как их рассказывали наши информанты (в основном исправлены только ошибки в
согласовании слов в предложении, падежные окончания и др.).
Из названий текстов, как говорилось, исключены переводы кетских жанровых
обозначений (последние, если они имеются в источнике, приведены в примечаниях);
в тех случаях, когда название в источнике отсутствовало, оно дано составителем.

53

Написания имен персонажей оставлены в той форме, в какой они записаны на
родном языке. Отдельные расхождения в написании имен и названий связаны
с особенностями диалекта и говора сказителей, а также с индивидуальными осо­
бенностями их произношения.
В комментариях к текстам указаны имена рассказчика, собирателя и перевод­
чика, время и место записи (если они известны), ссылка на публикацию. Здесь же
отмечены основные варианты и версии соответствующего сюжета, не вошедшие
в сборник. В некоторых случаях приводятся сведения о существовании аналогич­
ного или сходного сюжета у ближайших соседей кетов — селькупов, хантов, эвен­
ков. В примечаниях читатель найдет также пояснения фактографического, этно­
графического, лексического и фразеологического характера (как правило, они
даются при первом упоминании). Вся информация, помещенная в комментариях,
принадлежит составителю сборника (ссылки на комментарии других исследовате­
лей специально оговариваются).
В глоссарии разъясняются этнографические термины, имена персонажей, то­
понимы, местные слова и т.д. Для удобства читателя некоторые специфические
выражения и обороты помечены в основном корпусе текстов «звездочкой» (*),
которая служит отсылкой к соответствующей словарной статье глоссария.
Завершают сборник сведения о рассказчиках с указанием номеров текстов, ко­
торые были от них записаны.
Е А Алексеенко

ПРИМЕЧАНИЯ
1

Фундаментальная аннотированная библиография, включающая практически весь
имеющийся в научном обороте к 2000 г. материал по кетам и енисейцам в целом, под­
готовлена Э.Вайда (США) и в скором времени должна увидеть свет; наиболее полная
библиография на конец 1960-х годов опубликована В.Н.Топоровым [81].
2
Составителю довелось убедиться, что с высоты полета самолета обе реки — Сым
и Елогуй, действительно, выглядят одинаковыми.
3
Несколько таких уникальных предметов хранятся в музеях Санкт-Петербурга
и Красноярска.
4
Характерно в этом отношении записанное в начале XX в. В.И.Анучиным преда­
ние, где первое знакомство кетов с русскими относится ко времени «сразу после пото­
па» [19, с. 156].
5
Компонент есь образует широкий лексический пласт, относящийся к небесным
природным явлениям или считавшимся таковыми (типа «зима», «осень», «стемнело»,
«похолодало» и т.д.).
6
О других публикациях кетского фольклора, собранного Х.Финдейзеном, см. [16;
17], а также в аннотированной библиографии В.Н.Топорова [81, с. 259-260, № 107,
108,115, 116,121].
7
О нем еще в 1960-1970-е годы вспоминали люди, приобщившиеся с его помощью
к начаткам грамоты. Особое впечатление на кетов произвело обилие этнографически
точных рисунков.
8
Работа по сбору и изучению песенного музыкального фольклора проводилась
в конце 1960-х — начале 1970-х годов И.А.Бродским (Богдановым) и А.М.Айзенштадтом [21, с. 175-202], однако публикация первых йотированных образцов осуществлена
54

Г.К.Вернером, И.Г.Вернер, Г.С.Николаевой и Е.Н.Николаевым в 1982 г. [39, с. 3 26]. О классификации музыкального фольклора см. [54, с. 213-214; 39, с. 4-26, 88,
с. 30-32].
9
Как отмечалось, сымские кеты ранее других подверглись воздействию русской
культуры.
10
Из этой информации Е С.Сутлина следует, что созданная Есем и дотэтом земля
охватывает собой почти всю территорию проживания кетов, какой она известна с на­
чала XIX в. Интересно, что лучшая ее часть, «верхняя» (к югу от Алинского, включая
бассейны Елогуя, Вахты, Подкаменной Тунгуски и Дубчеса), составляет территорию
расселения предков современных кетов, известную из наиболее ранних исторических
источников XVII в.
11
В одном случае (№ 6) ей соответствует мырак (от рус. мерек — «злой дух, нечис­
тый»).
12
В тексте № 43, представляющем незаконченную версию данного сюжета, в низо­
вья, к Большой старухе (эвфемистическое наименование Хоседам), идет не Бангсель,
а злокозненная кэлбэсам
13
Выражение кайгуськет означает «удачливый человек».
14
О.В.Тыганова, имевшая сына-первенца, несколько дней кормила грудью ново­
рожденного медвежонка, обнаруженного в берлоге рядом с убитой медведицей. Она
держала подросшего медвежонка до тех пор, пока не забеспокоились за своих собак
соседи.
1э
Мнение о существовании этого жанра в кетской традиции высказано Р.В.Ни­
колаевым, но он связывал его с циклом об Альбе [69].
16
Характерно, что рассказчица, О.В.Тыганова, в качестве врагов Бальны объеди­
нила эвенков с юраками (ненцами).
17
Имя его обычно не называется; исключение составляет сымский текст, где в со­
ответствующей роли фигурирует Хасингет — сын слепой матери [6, № 45, с. 123].
18
Концовка версии В.И.Анучина (№ 129) иная — дочь кэлбэсам погибает при пе­
реправе через реку; этот мотив характерен для второй группы сюжетов (№ 131-133).
19
В версии О.В.Тыгановой (№ 136) она именуется колмасам.
20
В тексте № 134 хунь удается спасти подругу и ее детей.

7* «f
И

w

МИФЫ
МИФОЛОГИЧЕСКИЕ
СКАЗКИ

1. О потопе
1. Когда земля утонула, то всплыли зыбуны1 и торфяники2 и весь
лес, стоящий на них. Здесь же спасались люди, звери и птицы. В тече­
ние семи дней было тихо, и торфяные острова плавали благополучно,
но потом подул сивер3, началась буря, вал достиг семи саженей высо­
ты, острова разломало на части и унесло в разные стороны.
2. Земля всплыла, на ней люди и звери. Во время потопа была ве­
ликая буря, которая разбила всплывшую землю на несколько кусков.
Люди, разделившиеся таким образом на части, и образовали народы.
Впоследствии земля обсохла, и люди стали опять общаться.
3. Когда земля после потопа стала обсыхать, то вокруг остяцкой
земли стало море. Стрижек жил у царя. Смотрит царь— стрижек ле­
тает за море и носит оттуда глину делать себе гнездо. Царь говорит:
«В нашей стороне такой глины нету, там должна быть еще другая
земля». Поймал стрижа, привязал ему к ноге тонкую нитку. Он улетел
за глиной. Там ниткой запутался в тальнике. Тогда царь велел своим
© Е А Алексеенко, перевод (№11,21,25, 27, 32, 41, 45, 64, 76, 77, 80, 81, 83, 96, 98, 105,
115, 130, 132, 137, 138), 2001
56

людям плыть туда, куда тянулась нитка, и таким образом была найде­
на остяцкая земля.
2. Сотворение земли
Сначала земли не было. Была одна вода. Есь и чёрт1 решили купать­
ся. Есь нырнул, тину в рот схватил, за щеки заложил. Вынырнул, ду­
нул — земля получилась. Чёрт так крутится, ничего не делает. Есь снова
нырнул, тину за щеки захватил, дунул — лиственничный лес, кедровый
лес вырос. Чёрт так ныряет, ничего не делает: чёрт он чёрт и есть.
Есь потом собрал всякую ерунду, что ползает2. В земле яму вырыл,
их туда пустил. Сверху большой столб вкопал, чтобы не вылезли, лю­
дям не мешали.
Чёрт бегает, крутится, видит — столб зачем-то стоит. «Дай, — ду­
мает,— вытащу». Вытащил, видит— всякое ползет. Столб снова во­
ткнул, но часть-то их осталась на земле. По лесу их много бегает.
3. Бангдэхып-месяц
Бангдэхып1 сам родился, без матери и отца. Когда месяц нарожда­
ется и его чуть видно — это Бангдэхып и есть.
Бангдэхып был женат на Солнце. Хоседам гоняла* его, гоняла до
чума Солнца. Солнце своих сторожей-волков2 выпустило. Хоседам
схватила, к себе его тянет, Солнце— к себе. Разорвали пополам.
Солнце качало, качало3— не получается: днем— как человек, но­
чью — половина человека. Светить не может. Солнце сказало:
— Ты ночью половиной свети!
Когда его пополам разорвали, тут и кончился Бангдэхып, остался
месяц4.
Как только месяц покажется чуть-чуть — это он в гости к первой
невестке пошел. Быстро вернулся, так как она его палкой в глаз уда­
рила. Когда месяц долго на небе не появляется, это он ко второй не­
вестке в гости пришел. Она его подольше кормит. Третий раз опять на
землю ушел, долго его нет: долго гостит, хорошо .
4. О Солнце и Месяце
Солнце и Месяц жили. Они были жена и муж, как боги они были.
Месяц на землю пошел проверять, как там люди живут. Кынсь1 стала за
ним гоняться. Он вверх к Солнцу поднялся, где их чум стоит, кричит:
— Вот меня поймают!
57

Солнце своего волка на подмогу послала, Месяц у чума Солнца
алатей-тиску2 дернул, наполовину в чум вошел. Солнце его схватила.
Кынсь его тоже ухватила, за другую половину. Ее сила больше: дер­
нула — половина Месяца с сердцем у нее осталась.
Солнце с Месяцем дальше жить стали. Он как живой человек, но
сердца нет. Солнце пыталась из угля сделать ему сердце — ничего не
получилось, а без сердца он не человек. Тогда Солнце сказала Месяцу:
— Уходи от меня, я всегда впереди буду крутиться, а ты сзади меня.
Каськет3 от Солнца родился.
5. Сказка о Месяце
Давно-давно жили на земле брат и сестра. Родители их умерли.
Жили сиротами. Подросли, стали жить хорошо. Только надоело брату
все около чума ходить. Захотел он мир узнать. Стал все дальше
и дальше от чума уходить. Ходит-ходит по земле, все смотрит, кто где
живет да как живет.
А на небе высоко-высоко жила женщина-Солнце. Скучно ей бы­
ло — одна жила. Вот однажды видит она: ходит по земле человек, все
рассматривает, на небо поглядывает. Женщина-Солнце подумала:
«Какой красивый человек по земле, ходит, на меня поглядывает. Нуж­
но мне его сюда на небо достать. Но как его достать? Я высоко, а че­
ловек на земле, низко».
Стала женщина-Солнце у неба мудрости просить, как бы ей до­
стать человека. Есть у Солнца такие руки длинные, что без труда до
земли достают. Утром встанет Солнце и протягивает руки. Тянеттянет, дотянет до земли, и станет на земле светло, тепло. Вот ходит
этот человек по земле внизу, а Солнце тянет к нему руки, жар на него
напускает... «Что так жарко стало?— подумал человек и лег на зем­
лю. — Все легче будет». Лежит человек на земле, а женщина-Солнце
все протягивает к нему свои длинные руки, ближе, ближе... дотяну­
лась, схватила и понесла к себе на небо.
Стал человек жить на небе. Неделю прожил и говорит Солнцу:
— Нехорошо мне здесь на небе с тобой жить, совсем нехорошо.
Я земной человек, не могу так высоко жить. Пусти меня вниз, на землю!
Вспомнил он свою сестру, что осталась внизу. Скучно ему стало,
жалко ее: «Как-то она там одна без меня живет?» Солнце ему отвечает:
— Зачем ты пойдешь назад? Вспомни, как ты прежде ходил по
земле и говорил: «Вот на небе Солнце живет, наверно, там хорошо.
Хотел бы узнать, что это за женщина-Солнце». А теперь ты хочешь
назад на землю.
Человек же все свое твердит:
— Пусти! Забыл я на земле что-то. Пусти меня, я это забытое возь­
му и вернусь.
58

— Не вернешься, не ходи! Плохо на земле, злые духи тебя съедят!
А человек ее не слушает, все свое: «Пусти, вернусь». Солнце чуть
не плачет:
— Не вернешься ты, съедят тебя на земле злые духи, снова я здесь
одна буду.
Наконец видит, не уговорить ей человека, решила отпустить нена­
долго.
— Ладно, — говорит Солнце, — дам я тебе в защиту от злых духов
то, что сама имею: оселок да гребешок. Иди!
Обрадовался человек:
— Не плачь, Солнце, напрасно! Я вернусь, обязательно вернусь.
Топнула женщина-Солнце ногой — появился крылатый конь. Дала
человеку этого коня, оселок да гребешок. Сел человек на коня и поле­
тел. Сколько летел — неизвестно, два ли, три ли года... До своего мес­
та долетел, кругом над ним несколько раз пролетел— нашел свой
чум. А за это время, пока он на небе жил, злая Хосядам (волшебница)
съела его сестру, сама в нее обратилась.
Вот спустился человек на крылатом коне на землю, привязал коня
к дереву и побежал к своему чуму. Видит: в чуме сестра сидит. Она
будто бы обрадовалась брату. Побежала с котелком к речке, принесла
воды, подвесила котелок на огонь. Стала брата угощать, кормить.
Вышла из чума, подошла к коню, отрезала у него заднюю ногу и су­
нула ее варить в котел.
Сидят брат и сестра, разговаривают, радуются. Вдруг увидел брат,
из котла лошадиная нога торчит. Понял он, что это не сестра здесь его
встретила. Понял, что это злая Хосядам. Выхватил лошадиную ногу из
котла да бежать к коню. Сел на коня, хочет скорей уехать от злой Хо­
сядам, знает: погубит она и его, да как на трех ногах конь1 поскачет?
Что делать? Наспех четвертую ногу хорошо не прилепишь! Кое-как
прилепил все же отрезанную ногу коню и поехал. А Хосядам за ним
в погоню пустилась.
Измучился конь, тяжело на плохой ноге скакать. Упал. Оставил че­
ловек коня и побежал. Да без коня далеко не уйдешь! Взглянул на не­
бо, а женщина-Солнце на него жалобно смотрит, видит, что он без
коня. А Хосядам совсем его нагоняет, уже тянет руку, поймать хочет.
Вспомнил человек про оселок, что женщина-Солнце ему дала, бро­
сил его позади себя. Поднялась из земли большая гора, встала между
ним и Хосядам. Озлилась Хосядам, камни разбрасывает, гору зубами
грызет... А человек идет и идет... Прогрызла гору Хосядам, торопится,
догоняет человека. Вот-вот схватит его.
Вспомнил человек о втором подарке Солнца— гребешке, бросил
его позади себя. Такая тайга выросла: ни пройти, ни проползти через
нее. Хосядам по деревцу грызет, ломает. А человек идет и идет...
59

Сколько шел, неизвестно. Холодный, голодный, из сил выбивается.
А Хосядам пробралась сквозь тайгу, нагоняет человека, тянет руку,
схватить хочет.
Видит Солнце — плохо человеку: еще немного, и унесет его Хося­
дам. Протянула женщина-Солнце свою руку-луч и схватила человека
за ногу, но поздно. Злая Хосядам в этот же миг схватила его за другую
ногу. Тянут они человека каждая в свою сторону. Солнце тащит к себе
на небо, злая Хосядам — к земле. Тянули-тянули и разорвали челове­
ка пополам. Только Солнцу половина без сердца досталась.
Унесла женщина-Солнце свою половину человека на небо, и что уж
она с ней ни делала, стараясь оживить, — но все напрасно. Совсем
будто живой человек станет, день-другой поживет и умирает опять.
Уголек положила вместо сердца — пожил неделю и опять умер. Мая­
лась-маялась с ним женщина-Солнце, совсем без ума стала, плачет.
Наконец сказала:
— Нет у меня больше сил, ничего не могу сделать! Иди на другой
конец неба. Не увижу тебя больше. Только в самый длинный день
в году мы будем видеться. Я твои глаза увижу, ты — мои.
С этими словами бросила женщина-Солнце половину человека без
сердца на другую сторону неба, на темную сторону. Так он там и
остался и превратился в месяц.
И до сих пор месяц по небу холодный гуляет, потому что нет у не­
го живого сердца. И не видятся они с солнцем по целому году. А дру­
гую половину человека, с сердцем, Хосядам с собою забрала.
6. Месяц и Солнце
В одной землянке жили три холостых брата. Старший и средний —
шаманы, младший брат был простым человеком. Некому было им ва­
рить пищу и починять одежду. Братьям приходилось все делать самим.
Вечером братья сидели в землянке. Вдруг раскрылась дверь,
и в землянку вбежал мырак.
— Что вы сидите без дела? — сказал он. — Ночью у вас в землянке
будет покойник. Делайте гроб.
Мырак хлопнул дверью и исчез. Братья испугались и принялись за
работу. Сделав гроб, они легли спать. Утром проснулись меньшие
братья, смотрят на старшего, а он уже мертвый. Встали, положили
покойника в гроб у дверей землянки.
Сидят братья, горюют и ждут ночи. Стало смеркаться. Вдруг рас­
крылась дверь. В землянку вбежал тот же мырак и говорит:
— Опять сидите без дела? Делайте гроб. К утру у вас будет покой­
ник.
60

Мырак исчез. Братья сделали гроб, легли спать. Утром проснулся
младший брат и видит: средний брат мертв. Встал, положил покойни­
ка в гроб, вынес его за дверь на мороз, поставил рядом с гробом стар­
шего брата, а сам вернулся в землянку. Сидит один и думает: «Братья
мои были настоящие шаманы, и они ничего не могли сделать с мыраком. Придется и мне умирать. От мырака не спрячешься, не убе­
жишь».
Прошел день. Темнеть стало. Вдруг в землянку вбежал мырак и го­
ворит:
— Что ты сидишь? Что не делаешь гроб? Делай! Ты скоро умрешь.
Мырак хлопнул дверью и исчез. Младший брат взял топор, сделал
для себя гроб, принес в землянку, лег в гроб и ждет своей смерти. Ле­
жал, лежал— надоело, вылез из гроба и думает: «Почему же я не
умираю? Где моя смерть?»
Вдруг к землянке подбежал мырак и спрашивает из-за двери:
— Ты что, еще живой?
— Живой.
— Ну, ты скоро умрешь. Ложись в гроб.
Мырак исчез. Его долго не было. Вдруг прибегает и опять спраши­
вает из-за двери:
— Парень, ты умер?
— Нет, живой.
— А, живой!
Мырак вскочил в землянку и бросился на парня. Схватились креп­
ко и давай таскать друг друга по землянке. Силы оказались равны: ни­
кто не может победить. Наконец мырак начал слабеть, парень напрягся
и уронил его в гроб. Крышка сама упала на гроб, откуда-то появились
две змеи и крепко обвили концы гроба. Парень выбежал из землянки.
«Куда мне деваться? — подумал он и увидел дорогу на небо. —
Пойду туда».
Парень шел долго. На пути заметил чум. Чей чум? Не знает. У чу­
ма встретил незнакомую девушку. Хотел войти в чум, да нельзя: де­
вушка ногою загородила вход.
— Убери ногу, — говорит парень.
— Не уберу, — сказала она. — Ты для того и пришел сюда, чтобы
перешагнуть через мою ногу. Шагай!1
Парень перешагнул через ногу и стал хозяином чума, а девушка —
его женой.
Живут хорошо. Парень ходит на охоту. Отправляется в лес весе­
лым, а в чум возвращается со слезами. Увидела это жена и спрашивает:
— Скажи, почему ты плачешь?
— Твой лес не любит меня. Когда я хожу по лесу, прутья стегают
меня по глазам. Мне больно, вот я и плачу.
61

Жена вышла из чума, сломала прут и спрашивает:
— Прут, скажи мне: почему вы бьете моего мужа по глазам?
— Нет, мы не били его, — ответил прут.
— Почему он плачет?
— Твой муж плачет не из-за нас. Когда он уходит на охоту, он ви­
дит с неба свою землю, вспоминает братьев и плачет о них.
Жена бросила прутик и вернулась в чум к мужу:
— Ты сказал мне неправду. Прутья не били тебя. Ты плачешь не от
этого.
— Как же мне не плакать, когда на земле умерли мои братья?
Я каждый день хожу на охоту и оттуда вижу их непохороненными.
Вижу их гробы. Как мне не плакать?
Жена достала гребень, кремень и подала мужу.
— Возьми и иди на землю. Будет плохо, возвращайся назад. При
нужде брось за спину гребень; не поможет, тогда брось кремень. Иди
своей дорогой.
Ровно через семь лет парень пришел в свои места. У землянки за
эти семь лет ничего не изменилось. Как стояли гробы со старшими
братьями, так и стоят. Вошел в землянку, и в ней все так же, как было.
Змеи как обвили гроб с мыраком, так и остались. Парню захотелось
узнать, что сталось с мыраком. Пнул гроб ногой. Только пнул, сорва­
лись с гроба змеи, отлетела крышка, выскочил из гроба мырак и схва­
тил парня. Стали бороться, возить друг друга по землянке. Долго дра­
лись. Вдруг мырак начал ослабевать, парень напряг силы и бросил
мырака в гроб. Крышка опять сама упала на гроб, появились те же две
змеи и, как обручи, обвились вокруг гроба.
Парень выскочил из землянки и побежал на небо к жене. Вдруг
слышит, кто-то его догоняет. Оглянулся — мырак!
Бросил парень за спину гребень — и выросла за ним непроходимая
чаща. Пошел дальше. Шел, шел... Слышит: опять гонится кто-то.
Оглянулся, а за ним бежит тот же мырак. Бросил парень кремень. Из
кремня вырос огромный отвесный утес.
Долго парень бежал по дороге на небо. Недалеко осталось до чума.
Оглянулся, а мырак уж тут, близко. Вот-вот догонит. Парень побежал
еще быстрее и закричал.
Жена услышала крик, выскочила из чума. Она увидела, что за ее
мужем гонится мырак, и побежала на помощь. Подбежала к мужу,
схватила его за правую руку, а мырак поймал за левую, и потянул его
каждый к себе.
— Мырак, зачем тебе нужен этот человек?
— А тебе зачем? — отвечает мырак.
— Он мой муж. Отдай мне его!
— Нет, не отдам. Я хочу съесть его.
62

Рванули — и разорвали человека пополам.
Мырак схватил левую половину и убежал; правая половина без
сердца осталась в руках у жены. Принесла она свою половину в чум и
стала нянчить. К ночи вынянчила целого человека, а к утру он снова
сделался половиной.
— Жалко, что мырак унес твое сердце, — сказала жена мужу. —
Без сердца будешь ты жить только ночью. Больше ничего не могу
я сделать с тобой. Будем мы теперь жить так: я буду днем светить лю­
дям и нянчить тебя; а ночью, когда я усну, на земле светить будешь ты.
Так на небе появились солнце и месяц.
7. Отчего появились пятна на месяце
Баба на земле жила, Месяц все дразнила:
— Ты там, наверное, сдох?
Грех она сделала — дразнилась.
Он подумал и ее к себе поднял. Она сама не заметила, как у него
очутилась вместе с туясом и корягой, за которую ухватилась.
8. Про Сына неба
Сын неба на охоту идти собрался. Он надел свою суконную шубу1
и ровдужные рукавицы надел2. Отец ему сказал:
— Надень еще мои длинные надставки3 для рукавиц!
Сын ответил:
— Небосвод на тепло указывает, я надену свои маленькие рукавицы!
— Сынок, — сказал ему отец, — у неба семь мыслей4!
Сын ушел на охоту, не послушал никого. Весь день ходил. К вече­
ру с запада ветер подул. Сын неба обратно пошел, в суконной шубе он
мерзнуть начал. Дальше еще холоднее стало. Сын неба быстро домой
идет. Его подбородок стучать стал, он весь дрожать стал. Мороз еще
сильнее ударил. Сын неба замерзать начал, слов отца не послушался.
«Теперь, пожалуй, я совсем замерзну», — подумал он. Он на ходу за­
мерзал.
— До дома, — говорит, — я не дойду.
Он еще идет, но медленно. Чем дальше, тем длиннее его шаги ста­
новятся. Лыжня Сына неба наверху на небосводе виднеется (Млечный
Путь). Он немного отклонился в сторону запада.
Мать с отцом его поджидали, поджидали. Жена бога5 сказала:
— Ты моего сына заморозил. Я, — говорит, — тоже туда спущусь.
Бог ее слов не слушает:
63

— Пусть он там останется, зачем он тебе?
Старуха сказала:
— Ты сына маленького не жалеешь. Я спущусь вниз, трупами тво­
их людей питаться буду.
Старик ей сказал:
— Сиди, молчи, а то я тебя по башке так стукну, что сразу оглох­
нешь!
Жена бога вскипела, выскочила, на свои лыжи кинулась. Жена бога
воскликнула:
— У выхода к морю каменным чумом сделаюсь, по обеим его сто­
ронам вода будет течь. Никто меня не приподнимет. Весь мусор земли
ко мне течением понесет6, его пение буду слышать. Ты бог, я тоже
богиня. Все твои мысли я буду знать!7
9. Есь
Старик со своей старухой жили, у них сын был.
Сын говорит:
— Я на охоту пойду.
Мать его говорит:
— Холодно, шубу надень!
А он вышел и раздетый пошел:
— Не надо мне шубы.
Пошел он, далеко пошел. Его отец говорит:
— Я его пугну, с запада холодный ветер пущу.
Пустил он холодный ветер. Сын домой бросился бежать. Бежал,
бежал, упал и замерз там. Его отец знал об этом, он шаманом был:
— О-о! Мой сын замерз!
Старуха браниться стала, и старик браниться стал, они разругались.
Старуха говорит:
— Ты почему моего сына заморозил?
Старик пнул ее, она вниз упала. И говорит старуха:
— Теперь я внизу богом буду, а ты вверху богом будешь.
10. Большая Медведица
На Сургутихе это было. Четверо людей— кет, русский, эвенк
и селькуп — вместе охотиться пошли. Вот шли, сохатого гнали*. Но­
чью, днем гнали. В одном месте, где поесть останавливались, котел
оставили. Дальше гнали. Кет спохватился, что его котла нет.
Кет селькупу говорит:
64

— Как теперь есть будем, не сырым же?
Эвенк говорит:
— Я могу сырое мясо есть.
Кет и селькуп все думают: как им теперь быть? Делать нечего, кет
за котлом вернулся, взял котел, стал догонять.
Селькуп теперь первым идет, эвенк за ним, дальше русский. Кет на
селькупа взглянул, тот к сохатому уже приблизился. Кет лук натянул,
выстрелил. Селькуп оглянуться не успел, как кет выстрелил в сохато­
го. Селькуп тоже стрелу выдернул, выстрелил в сохатого, когда тот
уже упал на бок.
Охотники не знали, что, пока они сохатого гнали, они на небе очу­
тились. Когда проснулись, они уже на небе, как тучи, висели. Они по­
говорили — правда, как тучи вверху уже повисли.
11. Сохатый
Сохатого люди гнали*. Их было семьдесят и еще семь человек;
всего, значит, семьдесят семь человек. Потом стемнело, ночь на небе,
там вверху, сделалась. Они сначала внизу, на земле, сохатого гнали.
Там их следы были, и вдруг на небе, вверху, они оказались.
— Значит, мы, семьдесят и еще семь человек, сохатого гнали. Пока
не стемнело, пока белый свет был, сохатого гнали. Потом все наверху,
на небе, сохатого гнали. Кто с топором, кто с лопатой, кто с чем —
лишь бы убить сохатого. Потом все на небе, наверху, оказались. На
небо посмотришь — сохатый там, вверху.
Уже на реке пропарины образовались, эти семьдесят и семь человек
все, как туча, повисли. Русские там есть, тунгусы, остяки — все есть.
— Когда мы сохатого убили, на небе, наверху, сохатый и образо­
вался.
12. Первые люди на земле
Сначала Есь на землю пустил одного мужчину. Смотрит— ничего
не получается: шить не умеет, варить не умеет. Бабу пустил. Смот­
рит — справляются. Бабы брюхатые ходят, все делать умеют.
13. Откуда жизнь вперед пошла
Как люди людьми стали, как они когда-то человеческую жизнь на­
чали.
3 — 4822

65

Люди прежде в берлогах жили, в пещерах, волосатые они были.
Сначала они по земле на четырех ногах ходили, зверей добывали, зай­
цев ловили, сырыми их ели. Когда есть хотели, они шли охотиться на
зверей, зверей добывали, домой их приносили и съедали.
У них был младший брат. Его имя было Дилтак. Дилтак научил их
жить.
Зимой они в берлоге, как медведи, живут. Мороз ударил, им хо­
лодно стало. Небесный отец подумал: «Я их сделал, чтобы они людь­
ми были, а они все зверями стали, людьми они не будут. Я холод сде­
лаю, чтобы они мерзнуть начали, посмотрю, что они тогда скажут,
когда им холодно будет».
Ударил мороз, ударил большой мороз! Как ночевать— так холод
наступает. Каждую ночь большой мороз.
— Ну, — они говорят, — мы замерзнем!
Они своего старшего брата послали:
— К дедушке сходи за огнем!
Он отправился к старику. Пришел к старику, к дедушке, а у дедуш­
ки в чуме костер горит, он там греется — тепло!
— Дедушка, — старший брат говорит, — мы замерзаем. Дай нам
огня. Я, — говорит, — за огнем пришел.
Дедушка его спрашивает:
— Завтра какой день будет?
Он отвечает:
— Завтра сильный мороз наступит.
— Ладно, — говорит, — ты сам все знаешь. Возвращайся домой.
Он домой пришел. Они его спрашивают:
— Что тебе дед сказал?
— Я, — говорит, — огня у него просить стал, а он спросил: «Завтра
какой день будет?» А я ему ответил: «Завтра большой мороз будет».
Он мне на это сказал: «Ты сам все знаешь, возвращайся домой!»
Ночь прошла. Утром сильный мороз ударил. Такой стоял мороз!
Они терпели, лежали, мороз их убивать стал. Они замерзли и другого
брата послали:
— К деду сходи, огня попроси!
Он ушел, к деду пришел.
— Дедушка, — говорит, — мы замерзли, дай нам огня!
Дед ему говорит:
— Завтра какой день будет?
Он ему отвечает:
— Завтра, — говорит, — ветер поднимется.
— Ладно, — дед ему говорит, — возвращайся домой, ты сам все
знаешь.
Он домой отправился. Домой пришел, они спрашивают его:
66

— Что дед тебе сказал?
— А он спросил: «Завтра какой день будет?» Я ему ответил: «Ве­
тер поднимется». Дед мне на это сказал: «Возвращайся домой!»
Назавтра ветер поднялся. Он своим братьям сказал:
— Я деду говорил, что ветер будет, вот по моему слову ветер
и поднялся.
С холодной стороны ветер дует, все дует, а они мерзнут. Ну вот,
они третьего брата послали:
— К деду иди, огня проси, скажи: «Мы замерзли, огня нам дай, ог­
ня нам дай!»
Он ушел к деду, к деду пришел.
— Дедушка, — сказал он, — мы замерзли, дай нам огня!
Старик ему говорит:
— Завтра какой день будет?
А он отвечает:
— Завтра пурга будет, а потом тепло наступит.
— Ладнс?, — он говорит, — иди домой, ты сам все знаешь.
У деда в чуме костер, там тепло. Он согрелся — в чуме деда тепло.
Он обратно домой пошел. Домой пришел, братья его спрашивают:
— Что тебе дед сказал? Ты просил у него огня?
— Я у деда огня просил, а дед меня спросил: «Завтра какой день
будет?» Я ему ответил: «Тепло будет».
Ночь прошла. Утром встали — действительно, тепло стало.
— Я, — говорит, — деду говорил, что тепло будет, так и случи­
лось: тепло стало.
Сколько-то времени прошло. Они четвертого послали:
— К деду сходи за огнем!
Он ушел, к деду пришел, согрелся, а дед его спрашивает:
— Ты зачем пришел?
— Дедушка, — он сказал, — я за огнем пришел.
А дед ему говорит:
— Завтра какой день будет?
Он ответил:
— Дождь пойдет.
А тот ему говорит:
— Ты сам все знаешь, возвращайся домой!
Он домой вернулся, они его спрашивают:
— Что дед сказал?
— Я ему говорил, что завтра дождь пойдет, а он мне сказал:
«Возвращайся домой!»
Ночь прошла. Утром встали— действительно, дождь идет. Он
своим братьям говорит:
— Я деду говорил, что дождь пойдет, вот дождь и пошел, по моему
слову дождь идет.
3*

67

Живут они дальше. Младшего брата послали:
— Ну, теперь ты сходи, может быть, тебе дед огонь даст.
Он к деду пошел, к деду пришел.
— Завтра какой день будет? — дед его спрашивает.
Он ответил:
— Дедушка, я не знаю. Я, — говорит, — не знаю.
— Ладно, — дед ему говорит, — ты не знаешь.
— Да, — говорит, — дедуся, я не знаю. Отец наверху знает.
А старик молвил:
— Это так, это правильно, — сказал он, — небесный отец сам зна­
ет. Ладно, — говорит, — теперь домой иди. Где дымом пахнуть бу­
д е т — ты туда иди. Как запахнет дымом — туда и иди! Там на земле
огонь гореть будет — ты быстрее туда иди!1
Ладно. Он вперед посмотрел — на земле огонь горит. Он скорее
туда побежал. Он к огню близко подошел — огонь уже вот-вот погас­
нет, одна головешка осталась. Он ее взял и домой понес, быстро до­
мой шел, бегом бежал. Домой пришел. Братья обрадовались.
Дилтак сказал:
— Вы ходили, больше деда знали, поэтому дед огня вам и не дал.
Я, — говорит, — больше деда не знал, и дед огонь мне дал. Дед меня
спросил: «Завтра какой день будет?» А я ему говорил, что не знаю.
Дед мне тогда сказал: «Раз ты не знаешь, иди домой. На обратной до­
роге увидишь: огонь на земле гореть будет, ты этот огонь возьми». Ну
вот, я домой отправился и на полпути увидел: огонь на земле горит.
Я его взял, домой принес.
Дилтак сначала внутри берлоги костер разложил. От дыма они
почти задохнулись.
— Откуда ты это принес, — братья сказали, — туда и неси!
Он огонь наружу вынес. На улице костер развел. Огонь хоть и го­
рел, но им не стало тепло. Он братьям сказал:
— Давайте сделаем костер побольше!
Они побольше костер разложили. А потом он им сказал:
— Давайте на верхушке берлоги дыру прокопаем!
Они на верхушке берлоги дыру прокопали, а он огонь внутрь занес.
Он наломал много сучьев, маленькие прутики в огонь подложил, кос­
тер развел, и дыма совсем не стало. Он немного побольше костер сде­
лал — тепло стало.
После этого в их чуме так тепло стало, что они вспотели. Они вспо­
тели — их волосы выпали, от пота сопрели, и братья голыми стали. Их
ноги длинными стали, а руки укоротились. Ходить им тяжело стало.
Тогда они своему брату говорят:
— Ты огонь принес, нам жарко стало, тепло стало, от жары наша
шерсть выпала, руки короткие стали, ноги — длинные. Теперь, — они
младшему брату говорят, — как мы ходить будем?
68

А он им отвечает:
— Будем учиться ходить!
Когда младший брат это сказал, он поднялся, на ноги встал. Как
шаг сделает, вперед падает. Прямо ходить с трудом научился. После
этого он их стал учить ходить. Вначале они смеялись. А он уже хоро­
шо ходить стал и их научил ходить так, как он сам ходил. Тогда он им
сказал:
— Мы прежде на четырех ногах ходили, а теперь на двух ногах хо­
дить стали.
После этого братья стали спрашивать его обо всем, а он думал и
отвечал.
Дилтак сказал:
— Зверей мы палками бить будем.
Они палок наломали, пошли. Там где-то зверей нашли, а он палку
бросил и зверя убил.
— Вы, — говорит, — тоже так делайте!
Они тоже зверя палками убили. Они палки кидали и палками зве­
рей убивали, домой приносили и ели. Когда их пища кончалась, они
снова отправлялись на охоту.
Потом они камни собирать стали, и когда зверей находили, они
в них камни кидали, убивали, а потом домой приносили и съедали.
Мухи какали на мясо, и в нем черви заводились. Однажды они на
улице костер разложили, рядом поперечную палку приладили и там
мясо подвесили. Мухи прилетели, накакали, черви завелись, и мясо
испортилось. Тогда они мясо прямо над огнем подвесили, снизу костер
разложили, и мухи перестали садиться — они дыма боятся. К палке
подвешенное мясо они потом снимали и ели. Этой пищей они жили.
Однажды один кусок мяса упал вниз в огонь, обгорел и обуглился.
Младший брат его из огня выбросил. Потом они отправились на охо­
ту, но никакого зверя не добыли. Голодные переночевали. Утром
встали, опять на охоту пошли и снова ничего не добыли. Они прого­
лодались, но ничего не нашли и ничего не добыли. Младший брат
сказал:
— Я это обуглившееся мясо съем!
А они не захотели. Дилтак говорит:
— Я буду есть!
А они сказали:
— Ну и ешь!
Он и съел его. Снаружи мясо обгорело, а внутри оно изжарилось.
Он воскликнул:
— Братья, вкусно! Попробуйте!
Они подошли и стали есть мясо.
— И правда, — сказали они, — оно хорошее, вкусное!
69

Они это обгоревшее мясо всё съели.
Потом братья опять в лес ходить стали. Как раньше, зверей добы­
вали, так их еще больше добывать стали. Они говорят:
— Теперь мы мясо в огонь бросать будем, пусть обгорает, чтобы
мы потом его ели.
Ну, они так и делали. Однажды младший брат им сказал:
— Давайте положим мясо сверху на угли, потом его снимем и
съедим.
Ну вот, так они и стали делать: на угли мясо положат, оно обжа­
рится, и они его едят. Потом младший брат срубил палку, мясо на нее
поддел и изжарил у огня. Жареное мясо они ели— оно хорошее,
вкусное! Всегда они так стали делать. Дилтак сказал:
— Мы раньше сырое мясо ели, а теперь жареное едим.
С тех пор они стали мясо жарить на рожнях. Старшие братья —
они ведь так — ничего не придумывали, а младший брат что задумает,
то по его воле и сбывается.
Однажды Дилтак старшим братьям сказал:
— Вы, — говорит, — отдельно на охоту ходите, а я отдельно хо­
дить буду.
Шел он как-то, шел и к озеру спустился. В солнечный день он хо­
дил. Щуки, оказывается, к берегу подплыли. Он их там увидел, камни
вниз стал бросать, убил несколько штук и домой понес. Пришел он
домой и говорит своим братьям:
— Я, — говорит, — что-то принес!
Они стали щук есть.
— Это мясо вкусное, — сказали они. — А как мы их назовем?
А он:
— Рыбой назовем.
На следующий день он снова туда отправился, опять нашел щук.
Он камни в них кидал, убил несколько рыбин, домой принес. Они их
съели, а часть осталась, они их не доели.
Утром Дилтак говорит:
— Всю ночь эти рыбы пролежали, а их мясо как было крепкое, так
крепким и осталось. Оно не обмякло: каким вчера утром было — та­
ким же крепким и осталось.
Он опять ушел, много рыбы добыл, домой принес. Часть рыбы они
съели, а ту, что осталась, он вниз к тому озеру отнес и в воду положил,
чтобы утром их съесть. Переночевали. Утром он спустился
к озеру: рыбы как палки — они соль в себя впитали и не обмякли. Он
снова ушел, опять нашел рыб, опять в них камни кидал. Он взял этих
рыб, несколько корней дерева выкопал и через жабры корень, как ве­
ревку, продел и в воде их привязал. Часть рыбы он домой принес.
— Я, — говорит, — много их добыл, остальных я в воде привязал.
70

Они с братьями всю рыбу съели. Переночевали. Утром он сказал:
— Теперь я схожу за рыбами, которых я вчера добыл. Сегодня, —
говорит, — я рыбу ловить не буду.
Он пришел к озеру, рыбу на берег вытащил. Эти рыбины такими
твердыми, оказывается, стали, как палки, — ведь они соль в себя впи­
тали. Он их домой принес, и братья есть стали — так вкусно! Они
ведь соль впитали в себя.
Потом они какого-то зверя добыли, с тальника лыко ободрали,
Дилтак попробовал — крепкое ли оно, потом обвязал мясо и опустил
в воду.
Утром он спустился вниз к воде проверить, таким ли крепким, как
рыба, мясо стало. Оно тоже, оказывается, соль впитало. Есть начали, а
оно такое вкусное!
Потом он на берегу этого озера белый песок нашел. Он его поднял,
на ладонь положил и рассматривает. Что это за песок? Попробовал —
вкусный! Как та рыба, которая вкусной стала. Он подумал: «Вот из-за
чего рыба крепкая стала!» Он этот песок взял и домой отнес.
Впереди него травинки стоят, на их верхушках что-то вроде рыбь­
ей икры. Он эту траву увидел, верхушку травинок оторвал, попробо­
вал — есть можно; он это тоже домой понес, братьям показал и сказал:
— Этот белый песок я попробовал — он вкусный! Рыбы, которых
я в воде привязывал, из-за него такими крепкими и вкусными стали.
Попробуйте!
Они попробовали — действительно вкусен этот песок.
— Какие они крепкие стали, а мы не знали почему!
Он сказал:
— Я буду называть это солью. А вот теперь то, что на верхушке
травы, на икринки похожее, — сказал он им, — тожепопробуйте!
— А это, — они спрашивают, — что за траву ты принес?
Они попробовали, пожевали — это тоже вкусно, тоже есть можно.
Назавтра он снова ушел, чтобы еще какую-нибудь траву найти; он
травы на вкус пробовал и домой приносил. Потом он крапиву нашел,
опять попробовал, снял шкурку, крапиву ободрал, растянул ее волок­
на— они крепкие!
Камень лежит, похожий на топор, у него край острый; он камень
поднял, по палке ударил и ее разрубил — пригодится для жизни. Он
камень тоже взял, домой принес, братьям показал.
— Каменный топор, — сказал он. — Я палку им разрубил — жить
можно с этим топором.
Потом он крапивные волокна показал им, они потянули их —
крепкие. Ну вот, он братьям сказал:
— Это тоже для жизни пригодится!
Потом он каменные плитки2 нашел. Он поднял две каменные плит­
ки, домой их принес.
71

Братьям сказал:
— Я каменные плитки нашел! — И показал им.
Траву, которую они пробовали, он взял, верхушки отломал. Потом
начал ее камнями колотить. От этого трава мягкая стала. Он посмот­
рел — она белая. Потом он ее попробовал — она вкусная. Он своим
братьям сказал:
— Попробуйте!
Братья попробовали, а он им сказал:
— Жить этим можно, это можно есть!
Они тоже сказали:
— Правда, это можно есть, жить этим можно!
Потом он снова отправился что-нибудь полезное поискать. Искал,
искал — на берегу того озера, среди камней, он нашел камень, похожий
на горшок3. Он его поднял, рассмотрел. «Однако, — подумал он, —
это для жизни тоже пригодится». По дороге домой он опять щук на­
шел, камнями их бил, домой понес, домой пришел.
Он долго думал:
— Для чего оно может пригодиться?
Братьям показал.
— Что это такое я нашел? — он их спрашивает.
Они отвечают:
— Мы не знаем.
Дилтак сидел и думал.
— Теперь я с березы бересту обдеру.
Он ободрал бересту, домой ее принес, сел, долго сидел, раздумы­
вал: «Бересту я ободрал. Что же я из нее сделаю? Сделаю-ка что-то,
чтобы воду можно было черпать и домой приносить».
Он придумал.
— Я, — говорит, — ложку из бересты сделаю.
Братья его спрашивают:
— Что ты принес?
Он подумал: «Как сказать?»
— Береста!
— А что ты делаешь?
Он подумал.
— Я ложку сделаю, — сказал он.
И сделал ложку.
Он подумал: «Она так мала. Как я в ней воду принесу? Лучше я че­
тырехугольный короб сделаю».
Он еще и короб сделал. Его братья посмотрели и спрашивают:
— Что ты делаешь?
Он подумал.
— Это, — сказал он, — ложка, я ее сделал, но у нее глубина мала.
А это, — он говорит, — я короб сделал.
72

— А теперь ты куда пойдешь? — они спросили.
Он посидел, потом сказал, что за водой пойдет. Ушел за водой,
нашел ключ, зачерпнул воды и домой принес. Он сел, долго сидел,
думал.
— Я каменный горшок нашел. Положу рыбу туда.
Положил рыбу, подумал: «Теперь надо воды налить».
Он налил воды, разгреб огонь и каменный горшок туда поставил.
Скоро вода закипела, а вскипевшая рыба побелела. Суп получился
густой. «Побелела, — подумал он, — значит, вскипела». Потом он
горшок снял с огня. Стали есть — вкусно! Эта варёная рыба еще вкус­
нее соленой — хороша! Варёное хорошо есть!
— А эту воду, — они спрашивают, — мы как назовем?
Он ответил:
— Густой суп, уха.
Пить суп начал — он горячий.
— Погодите, — сказал он, — я ложки сделаю!
Он сделал ложки; каждый человек взял ложку, чтобы уху пить; пя­
тью ложками черпали и пили. После этого они всегда так рыбу вари­
ли, так ее ели, так жить стали.
Потом Дилтак стал думать, что бы ему сделать из камня. Сидел,
сидел, думал, старшим братьям сказал:
— Давайте достанем камней!
Он впереди пошел, идет. Камень-ковалку4 нашел. Поднял, рассмот­
рел. Попробовал: камнем по другому камню ударил — тот раскрошил­
ся. Подошел к черному камню, ударил — он не раскрошился, еще уда­
рил — не раскрошился. Он его взял. Другой камень там нашел и тоже
взял. Эти два камня он двум братьям отдал. Они дальше пошли.
Он белый камень нашел, ударил — он разбился и раскрошился. Он
его в рот положил, попробовал — как песок, как тот белый песок, та­
кой же на вкус. Он его третьему брату отдал. Четвертый сказал:
— У меня ничего нет, что же я домой понесу?
Он ему соленый песок отдал; тот пригоршню песка домой унес.
Камни они домой принесли, большой костер развели, черный ка­
мень в огонь положили. Этот камень красный стал, нагрелся. Они его
из огня выкатили. Этот камень они начали бить ковалкой. Он мягкий
стал. Они его снова в огонь бросили, опять оттуда выкатили, снова
бить стали, он опять мягкий стал. Дилтак острогу сделал. Жить мож­
но! Острогой он рыбу добывать стал.
Братья рыбу над огнем повесили, чтобы мухи не накакали. Они
рыбу стали жарить на рожнях. Ели жареную рыбу, ели, часть остави­
ли, не доели.
— Этих рыб, — он им сказал, — мы будем сушить. Они остались,
и мы их сушить будем.
73

Рыбы высохли, он взял их и на каменных плитках раскрошил.
Теперь всегда так стали делать: больше они рыбу не солят, некото­
рых рыб они жарят, некоторых сушат на юколу или чтобы порсу сде­
лать. Потом они сказали:
— Ну вот, жить можно!
По жизни Дилтака люди живут.
14. Упавший с неба гром
Раньше люди одной ордой жили. Голодом умирать стали и как раз
в лесу гром ли, лошадь ли1 нашли. С неба откуда-то упала. Орду Богдэденг* звали. Люди ту лошадь разделили, съели. От этого все — му­
жики и бабы — тяжелыми стали. Мужики умерли, бабы родили. Дев­
ки, ребята их уже Конэнг* стали. Потом уж дальше разделились. Кэнтаан* стали.
Люди съели самый маленький гром, от этого Богдэденг стали. Их
еще называют Еккаденг2. Потом уж стали Конэнг и Кэнтаан.
15. Как человек стал смертным
Когда-то давным-давно на небе жил Есь со своим сыном. На земле
жили кеты — светлые люди*. У людей в то время не было собак.
Есь жил в железном чуме среди железных деревьев. Однажды Есь
отправился на охоту и подошел к дороге, которая спускалась на зем­
лю. С земли эта божья дорога вверху виделась людям как звездочка.
Есь постоял около дороги, прислушался— с земли плач раздается.
Есь понял, что у людей внизу на земле что-то случилось. Когда Есь
вернулся домой, он сказал своему сыну:
— Сходи вниз к людям, спроси, что у них случилось.
Сын Еся пришел к людям, спросил:
— Почему вы так плачете?
Люди сказали:
— У нас человек умер.
До этого люди жили вечно и никто из них еще не умирал.
Сын Еся пришел к отцу, говорит:
— Люди потому плачут, что на земле умер человек.
Есь сыну сказал:
— Иди вниз к людям, скажи им, пусть сделают лабаз высотой
в семь саженей и покойника на него положат. На седьмой день чело­
век оживет.
Сын Еся к людям пришел, говорит:
74

— Вы яму в земле в семь саженей выкопайте и спустите туда ваше­
го человека.
Люди так и сделали. Когда сын Еся пришел к отцу, тот его спра­
шивает:
— Ты как сказал людям?
Сын Еся ответил:
— Я людям сказал: «Выкопайте яму в семь саженей, опустите туда
человека».
Есь рассердился на сына и превратил его в. собаку.
— Теперь иди вниз к людям, с людьми живи. Раз в месяц пусть
дают тебе одну поварешку мучного супа. Что от людей останется, тем
и питайся.
С тех пор люди стали смертными,, а собаки живут у людей.
16. Про первого оленя
Первого оленя Есь на землю пустил. Люди ходят, видят — олень,
надо убить его. Стали гонять*. Олень ходит, думает: «Что-то меня лю­
ди гонять стали; я бегу, они за мной, видно, убить собираются». Под­
нялся он к Есю.
Олень:
— Отец, за мной люди идут, убить хотят!
Есь:
— Сын, ты из-за своей ноги убит будешь.
— Нет, я быстро бегаю, люди меня не догонят.
— Догонят тебя люди, я снег для этого пущу.
— Я все равно вверх уйду.
— Я сильный снег пущу. Ты из-за своих ног будешь убит.
Первый олень свою ногу по шерсти лизнул. Оттого ворс у камуса
стал гладким. Люди из него лыжи делают, на лыжах по снегу оленя
догоняют1.
Если бы первый олень против шерсти свою ногу лизнул, люди не
могли бы лыжи делать. Без лыж гонять бы оленя не могли.
17. Про первого зайца
Первого зайца Есь на землю спустил. Заяц бегает, видит — старик
что-то рубит. Заяц спрашивает:
— Что ты, старик, делаешь?
Старик отвечает:
— Я кулемку рублю, зайца поймать хочу.
75

— Я и есть заяц. Разве я пойду в твою кулемку?
— Пойдешь!
— Я жаловаться пойду!
Поднялся заяц к Есю:
— На земле меня старик кул емкой поймать хочет!
Говорит Есь:
— Правильно, люди тебя убивать будут, чтобы мясо есть, а шкуру
на бесем брать!
— Зачем я сам пойду в ловушку, я не дурак!
Есь говорит:
— Ты век* на земле будешь бегать. Когда ни прутика, ни бересты,
ни сучка не найдешь, голодом погибать будешь, тогда к людям пой­
дешь!
Спустил его на землю. На земле заяц бегает. Ни прутика нет, ни
сучка, ни берестинки, голодный совсем стал. Кулемка стоит, в ней
прутики. Зайцу есть хочется, но страшно. Раз, другой подходил и на­
зад убегал. Не вытерпел, вошел, кулемка упала, заяц пропал. Старик
тот идет:
— Вот! Говорил, все равно попадешь!
18. Про первого медведя
У первого медведя были длинные зубы-клыки. Есь его на землю
пустил. Люди увидели, говорят:
— Надо его убить!
Медведь услышал (медведь и теперь слышит), к Есю поднялся:
— Люди говорят, что завтра пойдут меня убивать.
Есь отвечает:
— Все правильно.
— Не убьют, я их зубами перекушу!
— Не перекусишь, они железный кыт сделают, а зубы длинные
я у тебя выну.
Есь взял и длинные крепкие зубы выдернул. Вниз медведя пустил
со словами:
— Все равно тебя люди убьют!
Внизу медведь зубами деревце схватил — половина зубов только
осталась. Бог ему так сказал:
— Жить будешь, как человек питаться будешь, людей кусать не
будешь, а они тебя убивать будут.
Потом его люди на земле добывать стали. Все нации его убивают.

76

19. Про рябчика
Рябчик раньше был большой птицей. Даг он был. Он подумал:
— Я вылечу с шумом, фр-рр-рр, людей пугать буду.
Есь на охоту пошел. Рябчик вылетел, его испугал. За то Есь сказал:
— Ты теперь будешь маленький, в ладони руки поместишься.
Есь мясо рябчика разделил на всех, сколько есть на белом свете
живущих зверей, рыб. У каждого теперь есть кусочек белого мяса.
У рыб оно — под жабрами.
20. Белка
Раньше, когда белый свет только возник, белки еще не было. Люди
голодом пропадали. На земле жили два брата и сестра. Есь решил по­
мочь людям, из девки белку сделать.
Раз братья ушли из чума, тогда девка белкой и сделалась, на дерево
полезла. Старуха ее за бесем схватила, разорвала — так у нее хвост
появился. Не удержала старуха девку, та на дереве осталась. Братья
пришли, дерево рубить стали, она на другие прыгает. Так и не поймали.
У белки от человека только большой палец остался и под мышками
кусочек белого мяса. Люди и сейчас это не едят, выбрасывают.
Белка-девка сначала только орехами питалась, потом научилась
грибы сухие есть, веточки.
21. Старик и старуха
Старик и старуха жили, вот жили. Старуха старику говорит:
— Давай на охоту сходи. Мы сами голодные, и дети без еды.
Старик отвечает:
— Схожу!
Назавтра старик вышел, охотиться пошел. Идет, поет-посвисты­
вает, подражая бурундукам. Немного в лесу походил, назад возвраща­
ется. Старуха говорит:
— Где твоя добыча?
Старик отвечает:
— Добычи нет!
Старуха тогда сама охотиться ушла. Походила было — никакой
добычи нет. Вернулась, старику говорит:
— Старик, теперь ты снова сходи!
Старик немного посидел, охотиться ушел. Походил невдалеке, по­
пел-посвистел, подражая бурундукам. Назад вернулся, говорит:
77

— Старуха, никого я не видел! Даром!* Больше я не пойду.
Старухе опять пришлось идти на охоту. Вот пошла, вот пошла.
В это время старик дочери говорит:
— Дочка, отцу палку принеси, в свой рост палку отцу принеси.
Девка, ума нет, сходила, палку принесла.
Старик конец палки заострил наподобие рожня. Дочь поддел, из­
жарил на костре и съел.
Немного погодя старуха пришла. Старуха говорит:
— Старик, где девка?
Старик отвечает:
— Старуха, девка давно ушла, в гости к людям ушла. Пусть погос­
тит.
На другой день, как рассвело, старуха говорит:
— Старик, сходи на охоту.
Старик отвечает:
— Схожу!
Пошел. Немного отошел, там невдалеке засвистел-запел, бурунду­
кам подражая. Говорит:
— Нет, на голодный желудок не поется!
Назад вернулся. Старуха сама на охоту отправилась.
Вернулась, ничего не добыв. Спрашивает:
— Старик, где наша девка?
Тот отвечает:
— Я уж тебе говорил, наша девка в гости ушла. Что ты все залади­
ла — моя девка, моя девка!
Назавтра старуха опять охотиться ушла. Старик за сына принялся,
говорит ему:
— Сынок, сходи, палку в свой рост или повыше принеси!
Старик рожень сделал. Сына поддел, изжарил, а потом и съел. Не­
много спустя, ночью старуха пришла:
— Старик, где наши дети?
— Старуха, они к соседям в гости ушли.
Старуха говорит:
— Ну, пусть погостят!
Немного погодя старуха говорит:
— Есть хочу!
Старик на нее не обращает внимания.
— Старик, детей век* нет, сходи за ними.
Старик отвечает:
— Куда я пойду? Не хочу!
Старуха сама к людям сходила, домой вернулась:
— Старик, наших детей даже следа нет; никуда они не уходили,
врешь ты!
78

Старик утешает:
— Пусть ходят, где хотят. Старуха, ты сходи, сруби палку в свой
рост, чуть повыше.
Старуха спрашивает:
— Зачем она тебе понадобилась?
— Я поставлю ее вместо шеста чума1, видишь, тиски упали.
Старуха вышла, палку в чум занесла. Старик палку заострил. Ста­
руха посмотрела:
— Да ты, старик, и впрямь рожень сделал! Зачем тебе рожень?
— Я тебя на костре изжарю.
Старуха поняла, говорит:
— Ты и детей так изжарил, съел, а теперь до меня добираешься?
Старуха бросилась бежать от старика. Вокруг кострища бегает,
старик ее догоняет. По чуму вокруг кострища вот бегают, вот бегают;
вот кружатся, вот кружатся. Старуха у выхода из чума оказалась, тиску оттолкнула, выскочила, прочь побежала. Старик старуху вот гоня­
ет*. Старуха его немного опередила, вперед посмотрела— дерево
стоит. Думает: «Хоть бы до дерева добежать».
Старик сзади гонит, уже к дереву подбегают. Старик старуху за бе­
сем хотел схватить. Старуха бесем скинула. Он его зубами схватил,
кусок во рту застрял.
Женщина на дерево полезла, кричит, а писк, как у белки, получается.
Говорят, женщина эта в белку превратилась. Подол ее бесема
у старика в глотке застрял, упал он навзничь, так и остался лежать.
Белка так вот появилась: из женщины родилась.
22. Про первого глухаря
Осенью, в холодное ясное утро гуси, утки вверх летят1. Глухарь на
кедре сидит. Они говорят ему:
— Пойдем с нами вверх, там теплее, здесь пропадешь!
Глухарь говорит:
— Я в холодное время в кедровом лесу буду ночевать, на кедровой
ветке сидеть.
Птицы на него петлю накинули, за грудную кость зацепили (оттого
у глухаря на грудной кости дыра есть). Тянули, тянули. Их сила не
взяла — он тут остался. На кедровой вершине остался.
Это Есь так первому глухарю велел:
— Тут останься зимовать, а то люди голодом пропадут, если вся
птица вверх уйдет.
И рябчик тоже остался.

79

23. Глухарь, утка и гусь
Однажды утка и гусь встретили старого глухаря.
— Глухарь, полетим с нами на юг, — сказали они, — а то ведь зи­
мой ты здесь пропадешь с голоду.
— Нет, я не полечу с вами, — ответил глухарь. — Если я улечу от­
сюда, трудно тогда будет людям.
— А мы полетим. Не станем зимовать. Здесь холодно. Человек без
нас не умрет. Зимой он может добывать и есть рыбу. Рыба никуда не
уйдет; она здесь, в озерах, живет зиму и лето. А для человека есть еще
и другая пища.
Глухарь на это сказал утке с гусем:
— Когда настанут сильные морозы, озера и реки застынут, покро­
ются толстым льдом — тогда людям будет тяжело добывать рыбу. Без
меня они умрут с голоду.
— Сам-то ты что будешь есть зимой? Скажи нам.
Глухарь сказал:
— Пищи у меня много. Зимой я буду есть кедровую хвою.
— На этой пище ты долго не проживешь. Если ты не хочешь с на­
ми лететь, то мы тебя заставим лететь.
Гусь и утка схватили глухаря под зоб и потащили в теплые края.
Глухарь так плакал, что от слез у него покраснели перышки у бровей.
Утка с гусем бросили глухаря и улетели на юг. Вот теперь у глухаря от
слез всегда брови красные.
24. Почему у глухаря и косача глаза красные
Настала осень, утки собрались улетать. Селезень глухарю и косачу
говорит:
— Полетим с нами. Там хорошо, у нас там жарко, вода теплая,
много червяков, букашек много.
Глухарь и косач говорят:
— Полетим.
Утки, глухарь и косач на юг полетели. На юг прилетели, сели, утки
ныряют, прыгают, букашек и жучков едят. Глухарю и косачу есть не­
чего, только ягодки едят, им жарко стало. Селезень к глухарю приле­
тел и спрашивает:
— Приятель, что с тобой?
— Мне жарко стало, здесь плохо.
Глухарь и косач заплакали. Они долго плакали, у них глаза крас­
ные стали. Ястреб к ним прилетел, сел и спрашивает:
— Почему у вас глаза стали красными?
80

Они отвечают:
— Нам здесь плохо, мы домой хотим.
Ястреб у глухаря и косача в горле дырочку сделал, привязал глуха­
ря и косача к себе, и они назад на север полетели. Назад прилетели,
а здесь зима, снег выпал. Глухарь и косач стали хвою есть, им хорошо
стало. Ястреб говорит им:
— Хорошо или плохо?
Глухарь сказал:
— Хорошо, хорошо.
И косач сказал:
— Хорошо, хорошо.
Ястреб говорит:
— Я теперь глухарей и косачей есть буду.
25. Кукушка
Кукушка раньше женщиной была. У нее сын и дочь были. Раз за­
болела мать, лежит, пить подать некому. Некому за водой сходить.
Просит сына, просит дочь воды принести — те не идут. Тогда она ре­
шила кукушкой сделаться, уйти от детей. Из мешочка для рукоделий
ее туловище сделалось, из игольника— голова, из скребка и мял­
ки1 — крылья. Полетела мать кукушкой, дети за ней побежали, го­
нять* стали. Гоняли, гоняли, их внутренности по деревьям размота­
лись, так они и погибли. А кукушка все детей кличет: ко-хун, ко-хып2!
26. О кукушке
Давно-давно жила кукушка. У нее было двое детей — сын и дочь.
Кукушка была хорошей матерью. Она поила их и есть им носила. Они
никогда голодными не были. Дети ее не слушались. Когда их мать за
едой улетала, сын и дочь играли в гнезде, ничего не делали. Они ниче­
го дома делать не хотели, только играли. Когда кукушка заболела, она
попросила попить. Дети не послушались, воды ей не дали. У нее горло
пересохло. Кукушка долго-долго просила своих детей воды подать,
а дети ее не послушались. Тогда кукушка взяла мялку, гладилку
и скоблилку, из них сделала большие крылья и хвост и улетела. Когда
она летела, она плакала и кричала:
— Один сын, одна дочь!
А сын и дочь остались без матери. Они пить и есть захотели. Сын
и дочь плохо летали. Они за своей матерью гнались, гнались, не до­
гнали, их кишки обмотались вокруг тальника, так они и умерли.
81

27. Соболь
Соболь раньше, до русских, человеком был. Жена его к другому
ушла, он обиделся:
— Век* теперь соболем ходить буду.
Потом баба его поймала. Он ей кричит:
— Не убивай, я человек!
Она не слушает, убила, ободрала1, на рожень поддела, жарить ста­
ла. Его мать узнала, плачет, зовет:
— Сын мой, иди грудь сосать!
А он только вертится на рожне.
Люди виноваты перед соболем. Поэтому они, когда черного собо­
ля добудут и обдерут, шкурку в белую новую тряпку заворачивают2.
Когда шкурку снимают, говорят:
Пусть наши руки не отнимутся.
Пусть наши ноги не отнимутся.
Пусть наш стан* коротким будет.
Голову соболя углем мажут: «Пусть век черным будет»3.
Раньше эту сказку4 всегда рассказывали, когда на соболя охоти­
лись.
28. Глухарь и зайчиха
Глухари жили. Вот жили, вот жили. Один из них товарищу говорит:
— Я на охоту схожу.
Пошел. Вот шел, вот шел! Видит— Каськет с верховьев Подс­
менной Тунгуски работает. Глухарь к нему подошел.
— Ты что это такое делаешь?
Человек отвечает:
— Я дерево рублю, чтобы ловушку для тебя сделать. Ты сам сюда
придешь, в нее попадешь.
Глухарь говорит:
— Даром*, я ведь ее вижу, ни за что не попаду.
Сам прочь пошел, говорит: «Даром!»
Человек вслед ему наворожил: «В следующий раз пусть тебя
к этому месту притягивает». Каськет отошел.
Глядит — глухарь к ловушке идет, к ловушке подошел.
— Ну-ка, — говорит, — посмотрю только.
К ловушке подошел, вокруг расхаживает. Видит — маленькие ка­
мушки лежат, вокруг кустики стоят, так хорошо! Кругом стал ходить,
решил поперек пройти. Пошел было, его петля и захлестнула.
82

Назавтра, только рассвело, пришел Каськет. Глухарь в ловушку
попал, ловушка захлопнулась. Глухарь рвался, рвался. Каськет сказал:
— Так тебе и надо! А ведь говорил, что не попадешься.
Каськет глядит на глухаря. Глухарь вдруг вырвался и побежал. Вот
бежит, вот бежит. Домой к зайчихе прибежал. Она на него взглянула:
— Что с твоей ногой случилось?
Он сказал:
— Да вот кто-то сделал такое, что меня захлестнуло. Ты мне пошамань, полечи, я для тебя жертвенное дерево1 поставлю.
— А какой ты мне подарок сделаешь?
— Я какой-нибудь подарок сделаю. Что же мне, умирать теперь?
Зайчиха говорит глухарю:
— Кумэль, кумэль!2 В чуме по поленьям вокруг кострища походи,
две ложки отвара выпей! Наутро еще походи, еще ложку отвара выпей!
Глухарь походил, две ложки отвара выпил.
Зайчиха назавтра снова шаманит глухарю:
— Кумэль, кумэль, нога его пусть заживет!
Наутро глухарь походил, одну ложку отвара выпил, его ноге вскоре
лучше стало. Он попробовал — крыльями помахал. Выздоровел.
Зайчиха с глухарем вот жили, вот жили. Как-то утром, когда рас­
свело, зайчиха говорит глухарю:
— Теперь я пойду на охоту.
Глухарь говорит:
— Сходи.
Зайчиха пошла, пошла. Видит: впереди человек что-то делает, ра­
ботает. К нему подошла:
— Ты что делаешь?
— Я, — говорит, — для тебя ловушку делаю.
Зайчиха говорит:
— Даром! Я не попадусь!
Зайчиха на другое место отпрыгнула. Каськет говорит:
— Придешь, я по твоим глазам вижу.
— Даром! Не подойду даже.
Каськет говорит:
— Для тебя тальниковые ветки положу.
— Нет, не подойду!
Каськет обошел зайчиху спереди, говорит:
— Ты придешь, тебя это место притягивать будет.
И правда, наутро зайчиха в это место пришла: Вот вокруг ходит.
Тальниковые прутья хорошие. Поперек было пошла, ловушка ее и за­
хлопнула. Наутро человек пришел — зайчиха висит.
— Так и надо тебе, я же предупреждал — в петлю попадешь.
Зайчиха рвется, рвется. Каськет знай смеется, говорит:
83

— Так тебе и надо, так и надо!
Вдруг зайчиха отвязалась и убежала. Домой побежала. Вот бежит,
вот бежит, прихрамывает. До дому добралась, в чум к глухарю вошла.
Глухарь спрашивает:
— Что с твоей ногой случилось?
Зайчиха отвечает:
— Человек что-то сделал, что меня захлопнуло. Теперь ты, глу­
харь, для меня, для моей ноги пошамань!
Глухарь запел:
— Кумэль, кумэль! По поленьям вокруг костра, поверх них похо­
ди! Нога пусть заживет! Потом ложку супа выпей.
Зайчихина нога поправилась. Зайчиха глухарю говорит:
— Давай разделимся! Ты, глухарь, куда пойдешь?
— Я в бор, в лиственный лес полечу. А ты куда пойдешь?
— Я на берег, к тальниковым кустам пойду.
Так и разошлись. До сих пор живут.
29. Шаман и зайцы
Было это давным-давно. Деды наши и прадеды не помнят. Напали
болезни на всех зверей в тайге. Умирают звери всюду: на горах, в ча­
ще леса, в каменистых россыпях и во впадинах. Что делать зверям?
Отправили они зайцев к главному шаману, что жил на берегу Ени­
сея. Стали говорить зайцы главному шаману:
— Избавь нас, отец, от напастей духов. Мор на всех зверей при­
ключился. Что нам делать? Ты один лишь в силах духов задобрить.
Согласился шаман.
И пошла молва по всей тайге, по горам, по россыпям, по впадинам.
Собрались звери в одно место. Сделали чум отдельный для шамана.
Долго бился с духами шаман: кричал, прыгал, зубами скрежетал,
трясся весь, огонь глотал с углей раскаленных. Не хотят его слушать
разгневанные духи.
Зайцы долго смотрели, как камлает шаман, да и засмеялись. Тогда
ударил их шаман палочкой по ушам, и с тех пор кончики ушей у зай­
цев почернели.
А звери больше не стали погибать.
30. Лебеди
Лебеди раньше людьми были, поэтому их не убивают.
Жили раньше двое мужиков — дядя и племянник. Они были муд­
реные люди — шаманы. Раз ушли они далеко. В том месте, где отды84

хать сели, озеро было. Они там в лебедей превратились, плавают.
У старого лебедя перья, крылья были большие, крепкие. У молодого
еще не совсем выросли перья, крылья были слабенькие.
На то озеро люди пришли, увидели — птицы большие сидят. Го­
нять* их стали. Младший лебедь улететь не может, старший не броса­
ет его. Старший кричит молодому:
— В валежник беги, прячься!
Сам он в валежник прыгнул, за лиственницу спрятался. Молодой
лебедь не слушает старшего, вперед бежит, собаки его и поймали.
Люди второго лебедя искали, искали— не нашли, так он хорошо
спрятался. Они ушли. Старый лебедь отдохнул, стал летать — това­
рища искать. Только перья нашел на земле. Тогда он к своим полетел,
сказал, что товарищ его пропал. Его люди все лебедями стали. Тот
старый лебедь тоже человеком не обернулся, птицей остался. Другим
лебедям наказал:
— Если люди гонять будут, лезьте в валежник прятаться.
Сам в лес полетел.
— Кук, кук! — кричит, товарища ищет.
Так и сейчас летает.
31. Про орла
Орел сначала где-то вверху, в теплой стороне жил. Томам-колеп —
его теплая сторона1. Там его баба осталась, а он Сибирь открыл —
первым на север ходил. Видит, там есть чем питаться: зайцы есть, ры­
ба есть. Пришел домой, бабе своей говорит:
— Пойдем вместе, там есть чем питаться.
С тех пор здесь живут. Орел — большой человек, все понимает.
Рыбы много добывает; большую рыбу из воды таскает. Раньше орла
люди не били; перья для стрел из орлят вынимали. Такое оперение не
промокает2.
32. Про оленей
Оленей раньше у нас не было. Раньше наши люди без оленей жили.
Однажды вверх смотрят— оттуда олени вниз падают, немного оле­
ней — семь штук1.
Падают олени, падают, ниже, ниже спускаются. Прямо к низовским*, подальше, падают. Те уже ровдугу подстелили. Наши люди
новую тиску подставили. Олени падают, тиску новую прорвали. На­
шей стороны олени тиску эту пробили копытами. Олени прямо вниз
85

и провалились, их ноги поцарапались. Это наши олени сквозь тиску
упали. Низовских же людей олени на ровдуге задержались. Оленьи
копыта ровдугу не пробили. Там их собрали в кучу, окружили, к чуму
направили, огородили. Все вместе они пришли, так их и поймали.
Вот у низовских олени и появились раньше. Ну, нашим людям
олени тоже нужны. Стали тянуть коленную кость; стали тянуть коль­
цо2: тому больше достанется, чья сила больше. Тянули, тянули, наш
человек не выдержал, отпустил — вот низовским олени и достались.
У нас оленей не было. Ну, потом, что делать — пришлось воевать:
остякам* нужны олени низовских. Остяки низовских разбили, оленей
себе забрали. Одних оленей увели, других съели. Некоторые остяки
с оленями стали жить, разводить их стали. У низовских видели, чем
и как запрягать надо оленей; видели у низовских, как на оленях ездят.
Вот с тех пор и стали остяки с оленями, стали разводить оленей.
33. Деревья
Человек по лесу ходил, дров нарубить хотел. С топором он ходил.
Поднял он топор, чтобы рубить дерево, и не срубил — дерево стало
плакать, говорит:
— Не трогай меня!
К другому дереву подошел. Снова топор поднял, а дерево говорит:
— Не трогай меня, — и заплакало.
Человек говорит:
— Пусть впредь люди не слышат голосов деревьев1.
Теперь люди не слышат голосов деревьев — они безмолвные.
34. Богатырь Альба и Хосядам
Давно-давно это было, когда все реки устьями вверх1 глядели. Жи­
ли на земле семь чудищ. Тяжело было от них людям, многие погибали
от их рук.
И вот Альба-богатырь решил освободить людей от этих чудищ.
Собрался Альба в дорогу и пошел. Шел-шел и наконец пришел туда,
где на Енисее семьдесят семь островов. На островах те семь чудищ
и жили.
Стал Альба с ними сражаться. Долго сражался, шестерых убил;
а пока с ними бился, седьмое, самое главное чудище обернулось в ма­
ленького червячка без крыльев, без ног. Это была злая Хосядам —
мать всех шести убитых чудищ.
Кончил Альба битву с шестью чудищами, ищет седьмого— нет
как нет! Смотрит и видит— по земле ползет червячок, слабенький,
86

беззащитный. «Как же я его убью, — думает Альба, — он такой сла­
бый, хуже, чем дитя. Не буду убивать его». И не убил. Взял его и бро­
сил в свою лодку-долбленку, чтобы не задавил кто нечаянно червячка,
поехал домой.
Плывет он по реке, вдруг видит: сидит на берегу человек и играет
на скрипке2. Так играет, будто человечьим голосом поет. Встал Альба
в лодке, слушает, даже рот раскрыл от удовольствия. А тот человек
еще лучше играет, так его песня в грудь, в сердце входит!
Пока он слушал, лодку течением к берегу принесло. Злая Хосядамчервячок шмыгнула из лодки на берег, в траву. Смотрит Альба — нет
червячка в лодке, ушел. Догадался Альба, что это и есть самое главное
чудище— седьмое, злая Хосядам. Нужно ее найти! Да где искать?
Семьдесят семь островов Енисея все густой травой покрыты! Стал
Альба по травинке перебирать — нет ее, не нашел. Надо найти чер­
вячка, это мать чудищ! Снова от нее пойдет горе людям! А она ушла
в землю и кричит оттуда:
— Не ищи меня, Альба, не найдешь. Век* ищи, все равно не най­
дешь. И никто меня не отыщет, никто ничего мне плохого сделать не
может. За то, что ты меня, слабого червячка, пожалел, а детей моих
убил, теперь пусть на земле так будет — половина людей пусть живет,
а половина пусть умирает, ко мне приходит.
Так она там и осталась, глубоко в земле сидит. Это потому, что, когда
Альба червячка искал в тине, он рыл дно реки и вырыл огромную яму.
Так вот стало с тех пор: люди умирают, но тут же другие рождают­
ся, и все время земля полна людей. Все, что по рекам вниз несет, все
в рот широкий, всегда открытый, жадный рот Хосядам попадает.
Альба поехал домой. Снова увидел того человека, что громко пес­
ню на скрипке играл.
— Нехороший это человек, Хосядам близкий! Нарочно песней мой
ум затуманил, вот я все и забыл.
Схватил Альба лук и пустил в того человека стрелу. Человек так
и рассыпался. Кровь его на прибрежные камни попала. Стали камни
красными- Кеты этим камнем все, что нужно, теперь в красный цвет
красят. Этот цвет и есть того помощника Хосядам кровь.
35. Альба
Альба устье речки осматривал. С нижней стороны1 вода поднима­
ется, щепки оттуда вверх стрежнем выносит. Он подумал: «Под водой,
вероятно, люди живут!»
Альба свой шаманский меч2 взял:
— Через этот хребет прорублю-ка я проход!
87

Где Альба мечом рубанет, там след остается. Он недолго рубил —
скала образовалась. На скале след от удара еще и сейчас заметен.
Сколько раз ударил, столько больших щепок откололось.
Мало ли, много ли рубил — река Енисей образовалась. По берегам
реки настоящие скалы возникли. Альба вокруг огляделся— везде,
оказывается, скалы образовались.
— Теперь, — он говорит, — я Кынсь3 откопаю.
Альба начал откапывать чум Кынси. Он копал, долго копал и уго­
дил прямо к детям Кынси. Альба слушать стал, где Кынсь дышит.
В это время впереди, дальше вниз по течению, Сюоксь на кате иг­
рать начал . Альба лук натянул и в Сюокся выстрелил. Стрела ему ухо
задела, оттуда кровь пошла.
Альба в другом месте чум Кынси откапывать стал. Дети Кынси
щебечут — шепчутся. Альба вперед глядит — олени через реку пере­
плывают, на мысочке до земли ногами достали и тут застыли. Образо­
вался Осиновский порог.
Альба снова принялся за работу. Он левым ухом прислушиваться
начал, вниз посмотрел — лоси переплывают реку. Самец вышел на
берег, лосиха с телятами как раз середину пересекают: бычок-теленок
за матерью плывет, телочка за бычком. Все они там застыли.
Альба сильнее стал копать, добрался до норы детей Кынси. Разгреб
нору шаманским мечом — налимчики маленькие лежат, шесть штук.
Альба разрезал их на куски.
— А я думал, — сказал он, — что это в самом деле Кынсь.
Альба кругом все осмотрел: «Сама-то Кынсь куда же ушла?»
Альба шагнул туда, в игрушечный чум детей Кынси, внимательно
оглядел все и нашел ее место. Альба копал, копал, нашел ее, наточен­
ным концом меча поддел и в свою берестяную лодку5 бросил.
«Смотри-ка, — говорит, — что же это? Маленький налимчик, осиро­
тевший малюсенький налимчик, что ли? Унесу-ка я его своим детям
играть!»
Альба бросил ее в лодку, сам тоже в лодку сел, реку переплыть хо­
тел, а та, что обернулась налимчиком, в воду от него бросилась.
Альба только успел оглянуться.
— Это, — он говорит, — ты сама Кынсь и есть, маленькой сдела­
лась!
Потом он острогу взял:
— Сейчас я тебя найду!
Он на поверхности воды в лодке тихо остановился и вниз смот­
рит — налимчик притих.
Альба ее ударил, налимчик тряхнул головой. Тогда Альба ее уви­
дел. Налимчик воду замутил и для Альбы опять невидимым стал. Где
налимчик дохнёт, там тальниковый остров образуется.
88

Он погнался за ней. Где Кынсь нырнет, там остров образуется.
Альба за ней вниз по реке погнался. Кынсь воду очень мутила.
— Ну-ка, попробуй теперь меня найти! — она сказала.
Альба поймать ее старается, но Кынсь хитра — туда нырнет, сюда
нырнет.
Альба рассердился, бросил ее:
— Да ну ее, к негодяйке пристал!
Он обратно повернул. Кынсь сказала:
— Мусор земли6 весь ко мне поплывет.
Альба обратно вернулся, пришел на то место, где раньше землю
разрубил. На юг поглядел — настоящие каменные скалы стоят.
— Я, — говорит, — сейчас поднимусь и на восточной стороне ка­
менной россыпью сделаюсь. Несчитанные божьи годы пусть пройдут,
землю пусть сполощет вода7 — тогда я поднимусь8.
36. Ольгит
Когда-то давным-давно люди о нем рассказывали, говорили:
— Ольгит большой воин был. Он с юраками воевал. Всегда он
юраков побеждал. Юракский отряд целиком он разбил.
Долго воевал он, много лет прошло. Он даже не заметил.
— Эх, — говорит, — слишком далеко я зашел. Надо бы мне же­
ниться.
Женился, но опять с селькупами против юраков воюет. Несколько
лет он воевал. Жена ему двоих детей принесла. Дети уже к соседям
сами ходить стали. Ольгит сказал:
— Почему-то мое нутро выворачивается.
Жена ему сказала:
— У тебя, видимо, отвращение к человеческой крови появилось.
— Эх, нет, женщина, — говорит, — меня на мою родину потянуло.
Мои родители на юге где-то жили. В свои родные места поеду.
Жена ему сказала:
— Землю южного неба нам не достигнуть, ни за что не дойдем.
— Нет, — говорит, — женщина, нам идти надо.
Они переночевали, утром одежду сложили, оленей привязали. Им
большая дорога открылась. Долго ли, мало ли они шли, осень настала.
Чем дальше идут, тем снег глубже становится. Они переночевали, ут­
ром снова в путь отправились.
Снег глубокий стал. Олени еду не могут достать. Жена ему сказала:
— Мы, — говорит, — здесь зимовать будем.
Ольгит сказал:
— Нет, на родину, к моим родителей пойдем.
89

Идут дальше, их олени начали падать. Они все время по каменной
стороне1 шли и к Тунгуске подошли. Снег глубокий стал, метель на­
чалась, еда кончилась. Жена ему сказала:
— Куда же мы теперь пойдем?
Он ей сказал:
— Мы перейдем на левый берег Тунгуски. Эх, — говорит, — жен­
щина, теперь мы здесь в каменистые россыпи превратимся.
У жены слезы из глаз покатились, у детей слезы тоже катились.
— К этому хребту, по направлению течения моя коса2 ляжет. Вверх
кончики моих волос — каменные мысочки — отходить будут. Свет­
лые люди, вперед идущие3, будут говорить: «Это прежде живший
человек здесь в каменные скалы превратился». Мое имя будет Мель­
ников, теперь я богом порога буду. Когда светлые люди около тихой
моей одежды4 спускаться будут, они нам молиться будут5. На той сто­
роне, у красных скал, слезы моих детей застыли. Когда их мать плака­
ла, ее слезы волна к берегу прибивала, у этих красных скал они в бу­
горки превратились. Когда светлые люди будут к порогам спускаться,
они вверх на нас посмотрят и скажут: «От женщины порог образовал­
ся, она тоже скалой стала. По его велению, смотрите, порог образо­
вался»6.
Ольгит онемел.
37. Хунь и кэлбэсам
Хунь и кэлбэсам охотиться пошли. Хунь говорит:
— Когда вверх по реке пойдем, пусть вода туда и потечет1.
Кэлбэсам говорит:
— Кынь*, пусть вода наоборот течет, пусть мы будем грести, тя­
нуть поклажу вверх.
Так и стало.
К своему месту приплыли, в лес вошли; Хунь говорит:
— Пусть, куда идем, под уклон все валится".
Кэлбэсам говорит:
— Кынь, пусть, куда идем, гора, яр, угор будет.
Так и стало.
Хунь говорит:
— Пусть, когда мы увидим зверя, птицу — белку, пальника3, глу­
харя, — только руку поднимем, пальцем покажем — тот упадет.
Кэлбэсам говорит:
— Кынь, листвень, березу пусть люди берут, лук делают4, стрелы;
в зверя, птицу стреляют.
Всё в жизни так и получилось. Кэлбэсам сила взяла, ее сила тоже
большая.
90

38. Сын земли
Бангрэхып — Сын земли живет. Он от земли рожденный, у него ни
отца, ни матери нет. Ему для средней части чума человек нужен.
Сын земли раздумывает: «Откуда же мне женщина достанется?»
Сыну земли слово пришло:
— Ильгет , тебе в течение семи суток надо на восток кланяться.
Сын земли у своего чума перед стволом священной пихты стоял
и в течение шести суток все время кланялся3.
На седьмое утро, когда заря стала заниматься, латунная лодка око­
ло него приземлилась. Внутри сидела женщина, на голове ожерелье,
на лице латунные звезды блестят, вся как звезда горит .
Сын земли взял ее за локоть, в свой чум увел.
— Я, — она говорит, — Дочь неба5. Есь меня послал быть твоей
подругой жизни. Мой отец смягчился, на день раньше согласился
и сказал: «Сын земли внизу сватается за тебя».
Ну вот, они живут. Много ли, мало ли жили, и у них сын родился.
Как-то Сын земли жене сказал:
— Хоть на несколько дней я поохотиться схожу!
А у них по соседству колмасам живет.
Сын земли на нарту необходимые вещи положил. Пока он дома
чай пил, колмасам снаружи из его мешка съестные припасы вынула,
а в мешок положила мерзлые березовые губки6.
Когда Сын земли кончил чай пить, он вышел, лямку своей нарты
на себя надел, потащил ее и ушел. Вечером он нарту разгрузил, мешок
с едой развязал. «Ой, белый свет, — говорит, — это же все дерьмо!»
Сыну земли противно стало.
Он тут переночевал, утром домой отправился, в свой чум вошел,
свою жену побил.
— Ты зачем мне в мешок губки положила? — спросил он.
Женщина ответила:
— Божий человек, не я это сделала.
Сын земли положил себе в мешок еды и ушел на охоту.
Дочь неба обиделась за то, что муж ее побил. Она о землю удари­
лась, важенкой стала, своего сына взяла, на верхушки своих рогов
в люльку посадила. Для Дочери неба дорога образовалась.
— Э-э, — она говорит, — я поднимаюсь, поднимаюсь!
Она все небесные мысы враз перешагнула, к седьмому подошла
и в чум своего отца вошла.
Внизу на земле Сын земли с охоты вернулся, но жены его нигде
нет. Сын земли думает: «В каком месте она поднялась? Что делать, —
думает он, — чтобы дорога жены мне показалась?»
Э-э, Сын земли идет, идет. Много ли, мало ли шел, подошел к не­
бесному мысу.
91

Чум стоит, Сын земли вошел. Старуха сидит.
— Бабушка, — говорит, — пошамань мне немного, узнай, где про­
ходит тропа Дочери неба.
Старуха немного пошаманила-пошаманила и дала ему на дорогу
раздутый и просушенный щучий желудок с жиром7.
Перед Сыном земли дорога открылась*. Сын земли пять небесных
мысов прошел и к шестому мысу подошел.
Он чум увидел, в нем старуха сидит.
— Бабушка, пошамань мне!
Бабушка дала ему щучью печенку.
— Внучек, — сказала она ему, — человеку надо с умом поворачи­
ваться. Ты зачем Божью дочь побил? Но бог уже смягчился, тебе бу­
дет легче.
Сыну земли дорога открылась.
Сын земли идет, идет, вперед глядит — чум стоит. Сын земли в не­
го вошел и тут же у порога на колени упал. Долго он тут лежал, Есь
своей дочери сказал:
— Вон там какой-то человек уже сколько времени лежит!
Дочь неба за плечи мужа подняла и сказала:
— Входи!
Сколько-то времени прошло. Есь сверху снял латунную лодку, она
возле них остановилась.
— Человек, — сказал он Сыну земли, — спустись в свой мир!
Они внизу в своем чуме приземлились. Сын земли стал со своей
женой жить.
39. Дочь неба
Люди живут. Молодой человек собирается к богу, свататься. У бо­
га есть дочь.
— Пойду, — говорит, — к богу, свататься.
Свататься ушел, живет наверху у бога. Бог отдал свою дочь замуж,
стали свадьбу играть. Свадьбу сыграли, и они стали жить. Живут, он
оленей диких добывает. Когда зять бога добыл диких оленей, он сказал:
— Мы пойдем на свою родную землю.
Бог говорит:
— Идите!
И они пошли. Чертовка1 там живет. Поставили они чум и стали
жить. Он на охоту пошел, встретил чертовку. Ходил к ней и насовсем
к чертовке ушел. Жена его одна осталась, а он там живет, диких оле­
ней добывает. Говорит он чертовке:
— Жене отнеси мяса!
92

А она мясо прочь выбросила. Пришла домой и говорит:
— Я уже отнесла.
Он снова пошел на охоту оленей добывать. Зашел к своей жене,
а ее нет.
— Жена моя недавно ушла. Я ее догоню, пойду к ней.
К жене своей пришел, снова свататься стал. Говорит она:
— Не пойду, у него там женщина есть.
Бог говорит:
— Не век* человеку сердиться. Иди к нему!
Она пошла. Стали они жить, кочевали.
Бог говорит:
— Возвращайтесь, твой муж на свою родину собрался идти.
Пошли они, он оленей запряг. Домой прибыли. А чертовка все еще
живет там. В чум вошли, и он говорит:
— Я к ней зайду и убью ее.
Он пришел, за голову ее схватил и наружу вытащил. Старое дерево
согнул, другое дерево согнул. Ноги ее привязал. Одну ногу привязал,
другую ногу привязал и отпустил деревья. Ее пополам разорвало: одна
нога на этом дереве висит, другая нога на том дереве висит. Он ее
убил2. Домой пришел и со своей женой жить стал.
40. Про Усеся
Старик Ырохот со старухой живет, у них две дочери, их старшая
дочь — колмасам. Они живут, живут. Много ли, мало ли жили. Холод
наступил, чем дальше, тем сильнее. Крепкий мороз ударил. Недалеко
от семьи старика Ырохота жили доси*. Когда холод настал, голые доси замерзать начали. Доси зайчихе говорят:
— Иди, сходи к старикам Ырохотам, спроси, когда тепло настанет?
Зайчиха выскочила, скачет, скачет, в чум стариков Ырохотов вле­
тела.
— Бабушка, — говорит, — когда тепло будет? Доси замерзать на­
чали.
Старуха ей ответила:
— Пусть они мне скажут, где находится моя коробка из лягушачь­
ей кожи1.
Зайчиха выскочила, скачет, скачет, к порогу двери прискакала,
споткнулась и забыла слова старухи. Она прыгнула в чум. Доси спра­
шивают:
— Что старуха сказала?
Зайчиха ответила:
— Я забыла.
93

Досизаночевали. Стало еще холоднее. Доси зайчиху снова отпра­
вили к старухе. Зайчиха скачет, скачет, к старухе в чум залетела.
— Бабушка, — говорит, — доси почти совсем замерзли. Они мне
наказали: «Спроси бабушку, когда тепло будет».
Старуха ответила:
— Я тебе уже в тот раз сказала: пусть они поищут мою коробку из
лягушачьей кожи.
Зайчиха выскочила и ее слова громко повторяет:
— Коробку из лягушачьей кожи, коробку из лягушачьей кожи.
Подошла к порогу, снова повторила:
— Коробку из лягушачьей кожи!
А доси внутри услышали ее слова. Зайчиха прыгнула в дверь,
опять споткнулась.
— Я забыла, — говорит.
Доси ей напомнили:
— Ты, снаружи прыгая, говорила, что она лягушачью коробку
упоминала.
— Да, да, старуха так говорила. Сказала, чтобы вы ее поискали.
Доси выскочили, стали искать, нашли ее, зайчихе отдали.
— На, — говорят, — отнеси ее старухе.
Все равно холод стоит, доси мерзнут. Старуха Ырохота говорит:
— Старик, наверно, это бог тепла Усесь там наверху к нам сватается.
Старик ответил:
— Отдадим, пожалуй, нашу дочь.
Когда старики согласились, той же ночью очень тепло стало, и они
сильно вспотели.
Ырохот-старик свою старуху спрашивает:
— Уж не обмочилась ли ты?
Старуха отвечает:
— Ты сам обмочился.
Старики встали, костер развели. Старуха спрашивает:
— Старик, что это за большой котел перед дверью стоит?2
Старики подумали и своей дочери-колмасам сказали:
— Садись в котел!
Колмасам села. Кто-то невидимый ее поднял.
— О, я поднимаюсь, поднимаюсь!
Она опустилась у мысочка реки на первом круге верхнего мира,
где кучками мелкие деревья растут.
— О, — люди верхнего мира радуются, — наша тетя поднимается,
наша тетя поднимается!
А она их на берегу своим ольховым посохом отхлестала.
Как ее поднимало, так и дальше несет. Она к следующему мысочку
опускается. Маленькие люди3 говорят:
94

— Наша тетя поднимается!
Она и их ольховым посохом побила, они вверх все в крови ушли.
Она приплыла к мысу реки на третьем круге верхнего мира. Кучки
мелких деревьев стоят. Маленькие люди говорят:
— О, наша тетя плывет!
А она их тоже побила ольховым посохом. Ее как несло, так
и дальше несет. Она к четвертому мысу прибыла.
— Наша тетя поднимается, наша тетя поднимается!
Она и их на берегу ольховым посохом побила. Ее вверх подняло.
Она к пятому мысу подплыла. Стоит кучка мелкого леса.
— О, — ребятишки восклицают, — наша тетя поднимается!
Она их ольховым посохом побила и дальше понеслась. К шестому
мысу приплыла.
— Наша тетя поднимается, наша тетя поднимается!
Она и этих тоже ольховым посохом побила и дальше поднимается.
К седьмому мысу прибыла. Эт4 с котлом вошел в чум бога тепла, ко­
тел у входа поставил. На среднем месте Усесь сидел, ноги вперед вы­
тянуты. Колмасам на его ноги села. Он ноги к себе подтянул, назад
немного подвинулся, на свое место5. Два блюда с дальнего места
снял6, на пол поставил, мяса из котла вычерпнул.
— Возьми, — говорит, — это корытце с мясом и моим родителям
отнеси!
Колмасам схватила корытце, наружу выскочила, туда-сюда погля­
дела — чума никакого нет! Колмасам в какую-то сторону пошла, ку­
да-то свернула, через дымовое отверстие невидимого чума вниз про­
валилась, на жердях повисла. Сколько она ни билась, на семи солнцах
и лунах верхнего мира высохла7.
Старикам Ырохотам внизу снова холодно стало, а мороз все креп­
чал. На третий день старики догадались:
— Наверно, наша дочь-колмасам наверху что-нибудь плохое
сотворила.
Ночью очень холодно стало. У стариков во всех углах чума ледя­
ные сосульки образовались. Когда старики утром встали, трудно было
огонь разжечь.
— Старушка, теперь мы совсем замерзнем!
Старуха ответила:
— Старик, Усесь, видно, вторую нашу дочь просит. Пожалуй, при­
дется ее отдать.
Старик ответил:
— Ну куда мы денемся, ее отдадим.
Вечером они спать легли. А ночью-то как тепло стало! Старик ста­
рухе говорит:
— Мы оба мокрые.
95

Старуха воскликнула:
— Старик, мы и в самом деле насквозь промокли.
Когда старики встали, на переднем месте в чуме котел стоял. Ста­
руха сказала:
— Ты видишь, старик, сверху котел спустился.
Потом они дочери сказали:
— Ну, садись в него!
Старуха дочери порсу в мешочек положила.
— Возьми, — говорит, — порсу. На твоем пути, на семи мысах ма­
ленькие верхние люди к тебе подходить будут, ты им долю побросай.
Девушка поднялась вверх. О, она поднимается, все поднимается!
Впереди мыс появился.
— Э, наша новая тетка поднимается, поднимается, — маленькие
люди говорят.
Девушка взяла из мешка порсу и разбросала ее. Они говорят:
— Это хорошая тетя.
Девушка все выше поднимается, добралась до седьмого круга. Чум
ей образовался. С котлом она в чум попала, котел на пороге у входа
остановился. На среднем месте мужчина сидит, его ноги вперед вытя­
нуты. Девушка на него взглянула и сказала:
— Ноги подбери, вперед подвинься!
Она вылезла из котла и немного вперед подвинулась. Усесь два ко­
рытца снял, мясо из котла вычерпал. Девушка молча наблюдала, а по­
том спросила:
— Ты зачем на второе корытце еду кладешь? На противоположном
месте в чуме никого же нет8.
А он корытце взял и сказал:
— На, — говорит, — отнеси родителям!
У нее слезы закапали.
— Я, — говорит, — никакого чума снаружи не видела.
А он ей говорит:
— Возьми корытце, отнеси родителям!
Она корытце взяла, вышла, на улице стоит, слезы у нее капают.
Оглянулась по сторонам, видит — в стороне из чума искры вылетают!
Она обрадовалась, туда пошла, посмотрела, где вход, тихо вошла
и возле очага корытце поставила.
Сидят старик со старухой, их головы уже совсем пожелтели. Ста­
рики обрадовались, что их сноха пришла. Девушка обратно ушла.
Усесь и девушка переночевали. Утром что-то поели. Усесь из угла
оленью шкуру достал.
— Ты мне, — говорит, — рукавицы сделай!
Она ответила:
— Я никогда еще рукавиц не делала.
96

А он говорит:
— Ты для меня сделай!9
Там внизу у ее родителей тепло стало. Усесь на охоту отправился.
А девушка раздумывает: «Что я буду делать с этой немятой кожей10?»
Тут ей пришло в голову11: «Отнесу-ка шкуру к бабушке! Она мне
расскажет, как надо делать». Девушка шкуру взяла, в чум напротив
к бабушке зашла, села возле старушки.
— Бабушка, — говорит, — как из этой шкуры сделать рукавицы?
Я еще рукавиц не делала.
Старуха ответила:
— Подай сюда!
Старуха шкуру взяла, под себя запихнула.
— Поищи вшей у меня на голове, — говорит.
Девушка начала искать.
Она какое-то время поискала, старуха другую половину головы
к ней повернула. Девушка еще немного поискала, потом сказала:
— Хватит, бабушка, я домой пойду, он скоро с охоты вернется.
Старуха из-под себя готовые рукавицы вытащила, девушка их мол­
ча взяла. Как быстро они получились! Бабушка сказала:
— Внучка, ты ему не говори, что его мать их сделала!
Девушка ушла в свой чум. Немного погодя Усесь с охоты вернул­
ся. Он оглянулся — на его месте к планке под тиской12 новые рукави­
цы подвешены. Они переночевали. Утром он рукавицы надел, завязки
завязал13, рукавицы хорошенько рассмотрел:
— Их вроде бы моя мать выкроила?
Девушка ничего не сказала. Усесь оленью шкуру снял.
— Теперь, — говорит, — ты мне парку сшей!
Сам на охоту отправился. А девушка думает: «Как же я парку сде­
лаю, как же я ее сделаю? Но ведь теперь у меня бабушка есть!»
Она снова ушла в чум стариков.
— Бабушка, — говорит, — я совсем не знаю, как парку делать.
Старуха отвечает:
— Дай сюда шкуру!
Она ее опять под себя затолкнула и сказала:
— А ты мне, пока парка будет готова, в голове вшей поищи!
Девушка немного поискала, потом бабушка голову повернула. Де­
вушка еще поискала и сказала:
— Хватит, бабушка, скоро стемнеет.
Старуха встала, из-под себя парку вытащила, внучке отдала:
— Ты не говори, что это его мать парку сделала!
Девушка домой отправилась. Усесь с охоты вернулся, они снова
переночевали. Утром встали. Усесь парку внимательно рассматривает:
— Это же опять, похоже, ладонями моей матери сделано!
4 — 4822

97

Девушка возразила:
— Разве твоя мать одна работать умеет?
Усесь с этой женой жить стал. А внизу у стариков Ырохотов как
будто бы вечное лето настало.
Сказка про Усеся кончилась; господь бог пусть меня не накажет
за то, что я ее рассказала.
41. Теплая сказка
Жили раньше люди. Рядом с ними кэлбэсам жила. В то время мо­
роз очень сильный был. Люди котцы смотреть не могут, голодом си­
дят. Старик зайчиху посылает:
— Пойди к бабушке, спроси, чего человек1 хочет, почему мороз
такой сильный?
Зайчиха к бабушке пошла, спрашивает:
— Почему мороз такой сильный? Меня отец послал узнать.
Бабушка говорит:
— Усесь на твоей сестре жениться хочет.
Зайчиха пошла, по дороге все забыла, обратно пришла, ничего не
помнит. Старик тогда лисицу послал. Лисица назад пришла:
— Усесь на нашей сестре жениться хочет. Старуха только велела
сначала к ней зайти.
Кэлбэсам тем временем все слышит, думает: «Лучше я свою дочь
пошлю».
Нарядила ее, отправила. Дочь кэлбэсам идет, видит: деревца моло­
дые, кустики — дети солнца — прыгают, скачут, радуются:
— К нам наша тетя идет, к нам наша тетя идет!
Она их палкой колотит, сучки сшибает, ветки ломает.
Деревца кричат ей:
— Точило увидишь, проглоти его!
Девка в чум пришла, видит — точило лежит, она его проглотила.
Огонь зажгла, сидит, ждет. Человек пришел с охоты, в чум зашел,
спрашивает:
— Точило мое не видела?
Дочь кэлбэсам отвечает:
— Не видела я.
Человек сидел, сидел, стал ужин варить. Сварил, мясо на два дере­
вянных блюда разделил, говорит девке:
— Старикам отнеси!
Та вышла: темно, ночь на дворе. Сама думает: «Где искать стари­
ков буду?» Вывалила мясо в дупло пня, обратно пошла. Человеку ска­
зала, что отнесла мясо. Поели они, спать легли. Утром тепло на земле
стало — человек женился.
98

Кэлбэсам бегает, радуется:
— Моя дочь замуж вышла.
Наутро Усесь на охоту пошел, дал жене шкуру с оленьего лба, ве­
лел рукавицы сшить. Дочь кэлбэсам шкуру взяла, села на нее и давай
с чума кататься. Один раз хорошо скатилась (чум каменный был), дру­
гой раз упала вниз головой, ноги кверху2.
Так и осталась, пропала.
Усесь пришел, по следу узнал, что ему кэлбэсам вместо девки по­
слали. Рассердился, совсем сильный мороз завернул.
Люди опять мерзнуть, голодать начали. Зайчиху, лисицу к старухе
посылают. Зайчиха опять по дороге забыла все, что старуха ей нака­
зывала. Лисица рассказала, что Усесь рассердился, потому что обма­
нули его.
Стали девку собирать. Сначала она зашла к бабушке, как та велела.
Бабушка ее вымыла, жиру дала, велела деревца подправлять. Пояс ей
свой, вышитый бисером, дала, лыжи с посохом3. Пошла девка, идет,
а елки прыгают, радуются:
— Наша тетя идет! Наша тетя идет!
Девка все сучки подправила, жиром смазала — елки, как были
раньше, стоят. Деревца ей велели точило за тиску положить. Девка
к чуму поднялась. Видит — жир висит, сушится. Точило лежит, она
его на место за тиску положила, огонь разожгла.
Человек пришел, точило спрашивает; она дала. Он варить ужин
стал. Мясо в два деревянных долбленых блюда положил, один отцам4
велел отнести. Она вышла, ночь на дворе, где искать стариков? Поду­
мала: «Хоть бы искра где выскочила!»
Постояла, видит: правда, искра вылетела. Она пошла на огонек.
Там чум стоит, старики живут. Мясо она в их блюдо переложила, сама
обратно пошла.
Поели они, спать легли. Наутро тепло стало на земле. Утром Усесь
на охоту собрался, дал ей лоб , велел рукавицы сшить. Ушел. К девке
его мать пришла, велела в голове вшей искать. Целый день невестка
в голове искала, к вечеру говорит:
— Ну, ладно, хватит! Мне надо еще успеть рукавицы сшить.
Старуха поднялась, вынула из-под себя готовые рукавицы — она,
оказывается, лоб под себя положила, когда сели в голове искать.
Старуха говорит:
— Муж придет, станет рукавицы смотреть, скажет: «Видно, мать
моя шила». Ты ответь: «Разве другие бабы так шить не умеют?»
Девка так и сказала мужу. Стали они вместе жить. Усесь собрался
к ее отцу в гости, жена гостинцы сестрам собирает, готовит. Спустил­
ся Усесь вниз, у стариков погостевал, домой назад собрался. Кэлбэсам
услыхала:
4*

99

— Кынь*, — говорит, — я ведь тоже дочь посылала, почему мне
гостинцы не принес?
Стала гонять* она Усеся. Он видит — сзади туча за ним поднима­
ется. Жена наверху уже все знает. У него за чумом коксь оксь стоял,
к нему волки были привязаны. К ушам волков веревки привязаны,
которыми земля стянута. Жена уши выдернула, веревки на руки намо­
тала, землю держит. Волки освободились, успели добежать, разорвали
кэлбэсам. Назад волки вернулись, она снова уши всунула, веревки,
которыми земля стягивалась, привязала. Дальше жить стали.
42. Бангсель
Старик Ыдахат живет. Сын его женат, у него уже ребенок есть.
Старик сыну однажды говорит:
— Пойдем лодку делать!
Они ушли, осину срубили, на части ее разрубили, одну лодку сде­
лали.
Старик сыну говорит:
— Сделаем еще вторую! Ложись на дерево, свой рост смерь!1
Он лег на дерево, старик ему шею перерубил, убил его. Старик до­
делал лодку и в воду ее столкнул. Во вторую лодку он сына положил,
сам сел в другую лодку, а лодку с покойником сзади привязал. Старик
уехал.
Бангсель2 узнала и погналась за ним.
Вперед глядит — чум стоит. Она входит — старуха сидит.
— Бабушка, — она сказала, — пошамань мне. Отца моего сына3
старик куда-то увез.
Старуха сняла рыболовный крючок с одним жалом, в щучий пу­
зырь жиру налила4 и сказала:
— На, если тебе есть захочется, пусть у тебя будет немного еды.
Старуха бубен для нее согрела5 и пошаманила.
Бангсель ушла, к другому чуму пришла, там тоже старуха сидит.
— Бабушка, пошамань мне! — сказала она ей. — Отца моего сына
старик куда-то увез.
Старуха дала ей крючок с двумя жалами и щучий пузырь с жиром.
Старуха согрела для нее два бубна.
Бангсель ушла, к третьему чуму подошла, вошла — старуха сидит.
— Бабушка, пошамань мне!
Старуха ей трехжальный крючок и щучий пузырь с жиром дала,
три бубна согрела.
Бангсель ушла, в четвертый чум зашла — старуха сидит.
— Бабушка, пошамань мне!
100

Старуха четырехжальный крючок и щучий пузырь дала, четыре
бубна согрела.
Бангсель ушла. Еще чум стоит. Она вошла — старуха сидит.
— Бабушка, пошамань мне!
Бабушка сняла пятижальный крючок и щучий пузырь, дала ей.
Пять бубнов готовит, греет. Она ушла, а старуха запела — шаманить
начала.
Еще чум стоит, она вошла — старуха сидит. Шесть бубнов старуха
готовит.
— Бабушка, пошамань мне!
Старуха шестижальный крючок дала, шесть бубнов согрела. Ста­
руха начала шаманить, а она ушла.
Еще чум стоит, она вошла — старуха сидит.
— Бабушка, пошамань мне!
Старуха семь бубнов приготовила, семижальный крючок дала, щу­
чий пузырь дала, семь бубнов согрела. Старуха ей говорит:
— Внучка, иди до седьмого мыса, старик мимо будет проплывать.
Ты с мыса удочку забрось и покойника зацепи.
Старик гребет. Бангсель ушла, на мысу села, одножальную удочку
забросила. Старик один раз веслом взмахнул — и леска оборвалась.
Она на втором мысу села, двухжальный крючок забросила. Старик два
раза веслом взмахнул — и леска оборвалась. Она на третьем мысу се­
ла, трехжальный крючок забросила. Старик три раза веслом взмах­
нул— и леска оборвалась. Она на четвертом мысу села, четырех­
жальный крючок забросила. Старик четыре раза веслом взмахнул —
и леска оборвалась. Она на пятом мысу села, пятижальный крючок
забросила. Старик пять раз веслом взмахнул — и леска оборвалась.
Бангсель мысы враз перешагивает. Она на шестом мысу села, шес­
тижальный крючок забросила. Старик шесть раз веслом взмахнул —
и леска оборвалась. Бангсель мысы враз перешагивает. Она на седь­
мом мысу села, семижальный крючок забросила, покойника зацепила,
и веревка у лодки с покойником оборвалась.
Старик забормотал что-то, он заметил, что лодка с покойником
оторвалась. Бангсель мужа вытащила, над ним плакать начала, плака­
ла, слеза в его ухо упала6. Он в себя пришел.
— О-о, — сказал он, — крепко же я спал. Кто меня разбудил?
— Поверь, не будь меня, старик убил бы тебя ни за что, — она ему
ответила.
Они отправились в обратный путь. Дошли до старухи с семью буб­
нами. Старуха все еще шаманит.
— Бабушка, — она ей говорит, — перестань, сядь, отец сына мне
достался!
Муж ей семь бубнов сделал и вокруг нее их поставил. Старуха по­
хлопала по ним:
101

— Раньше они плохие были, теперь хороши!
Они к старухе с шестью бубнами пришли. Ее бубны сломались.
— Бабушка, успокойся, — сказала она, — отец сына мне достался!
Он сделал ей шесть бубнов. Старуха похлопала:
— Раньше плохие были, теперь хороши!
Они ушли, к старухе с пятью бубнами пришли. Ее бубны слома­
лись.
— Бабушка, — она ей говорит, — успокойся, отец сына мне до­
стался!
Он сделал пять бубнов. Старуха похлопала по ним:
— Раньше плохие были, теперь хороши!
Они ушли, к старухе с четырьмя бубнами пришли.
— Бабушка, — она ей говорит, — успокойся, отец сына мне до­
стался!
Он изготовил четыре бубна. Старуха по ним похлопала:
— Раньше плохие были, теперь хороши!
Они ушли, к старухе с тремя бубнами пришли.
— Бабушка, успокойся, отец сына мне достался!
Он сделал три бубна. Старуха похлопала по ним:
— Раньше плохие были, теперь хороши!
Они ушли, к старухе с двумя бубнами пришли.
— Бабушка, успокойся, отец сына мне достался!
Он сделал ей два бубна, старуха похлопала по ним:
— Раньше плохие были, теперь хороши!
Они ушли, к старушке с одним бубном пришли. У этой старухи го­
лос перехватило, она так только еще тряслась, голоса нет7.
— Бабушка, успокойся, отец сына мне достался!
Он сделал один бубен. Старуха похлопала по нему:
— Раньше плохой был, теперь хорош!
Они пошли домой, домой шли, домой пришли. Их чум во все сто­
роны раздвинулся8 — раньше плохой был, теперь хорош!
43. Кэлбэсам
Старик с сыном жили. У них был котец. Каждое утро старик ходил
черпать из котца. Раз пошел он черпать, видит: к котцу два разрисо­
ванных тойола прибились. Старик вверх по реке пошел посмотреть,
откуда такие красивые тойолы взялись. Видит — на той стороне кэл­
бэсам сидит. Старик посмотрел на нее, обратно пошел. Пока домой
добрался, весь вымок. Сын только подумал: «Отец ушел, век* ушел»,
а старик назад пришел. Отец говорит:
— Я хотел было котец черпать идти, спустился вниз, вижу — раз­
рисованные короба стоят.
102

Сын к реке пошел, в ту сторону посмотрел, видит: кэлбэсам сидит
на другом берегу. Парень к ней пошел, с собой привел, в жены взял.
Стали жить. Сын у них родился. Старик захотел избавиться от сына,
чтобы кэлбэсам в жены себе взять. Отправил он сына на край света на
покойницких санках1. Кэлбэсам ждет, ждет; муж ушел, век не появля­
ется. Она через шею оленя прошла, олень запрягся2.
Собралась она идти на низ*, в сторону, где маленькие люди жи­
вут3. Пришла к ним, зашла к одной бабушке, говорит:
— Бабушка, бабушка, не видела ли ты отца моего сына?
Старуха вышла, уду взяла, на прибрежный песок спустилась. Один
крючок в воду забросила, веревка лопнула.
Кэлбэсам к другому чуму пошла. Вошла, спрашивает старуху:
— Бабушка, бабушка, ты отца моего сына не видела ли?
Старуха крючок с двумя шипами взяла, на берег спустилась, уду
забросила. Веревка с крючком оборвалась.
Кэлбэсам дальше идет. К третьему чуму пришла, вошла, старухе
говорит:
— Бабушка, бабушка, ты отца моего сына не видела ли?
Старуха пошла, на берег спустилась. Там маленький курган*.
Сколько старуха ни бросала крючки, веревки обрываются.
Кэлбэсам дальше, к четвертому чуму пошла, спрашивает у старухи:
— Бабушка, бабушка, ты отца моего сына не видела ли?
Старуха уду забросила, веревки лопнули, крючки оборвались.
Кэлбэсам к пятому чуму идет, спрашивает:
— Бабушка, бабушка, ты отца моего сына не видела ли?
Старуха уду бросала-бросала; веревки лопнули, крючки оборва­
лись.
Кэлбэсам к шестому чуму идет, спрашивает:
— Бабушка, бабушка, ты отца моего сына не видела ли?
Старуха удочки взяла, забросила. Крючки опять оборвались, ве­
ревки лопнули.
Кэлбэсам опять вниз по реке идет. К седьмому чуму, к Большой
старухе4 пришла. Старуха крючки к реке понесла. Крючки забросила.
Его к берегу принесло, уже умер. Старуха и кэлбэсам его понесли,
запели5.
44. Дого
Дого наверх поднялся. Есь его пытает— правда ли, что он семью
мыслями ходит , все исполнить может. Говорит:
— Птица такая летает, еккыт . Сможешь ли мне ее для еды принес­
ти?
юз

Дого сходил, принес. Есь есть начал, кости в Дого кидает, ранить
его хочет. Дого только увертывается. Тот кидает, а попасть не может.
Дого кость на лету ловит, в Еся кидает, попадает— только кровь
брызжет. Есь говорит:
— Я вспотел! Раз сила твоя больше, сходи к Тыгылам. У нее мой
костяной сюк, принеси его. За это я тебе свою дочь отдам.
Дого рыбы взял, мяса, за пазуху затолкал, полетел.
Тыгылам в каменном доме живет. Дого летит; на земле люди —
мужики, бабы. Некоторые узнают, кричат:
— Дого летит, встречайте его!
Берут поварешку, суп наливают, ставят за чистой стороной чума3.
Рады ему. Дого думает: «Пусть их стойбище впредь растет, становится
еще более многолюдным!»
Другие люди луки хватают, кричат:
— Зять Еся летит, стреляйте его!
Дого думает: «О-о-о, когда назад буду возвращаться, чтоб и ко­
решков этих людей здесь не осталось; ни чума, ни землянки чтоб не
было!»
Так по его воле все и стало.
К Тыгылам прилетел, ее волкам-сторожам еду бросил, сам в дом
вошел. Тыгылам сидит на сюке, разложив на нем постель*, скоблит
ее. У Дого с собой еккыт был. От него каменный дом накалился. Ей
жарко стало, вспотела вся. Сидеть на сюке не может, скатилась с не­
го — сюк гладкий стал. Дого сюк схватил, наружу выскочил, полетел.
К Есю прилетел, сюк ему принес. Тот дочь ему отдал.
У него ли, у Еся, стал жить, вниз ли спустился — этого уж я не
знаю.
45. Дог
Дог-старик надумал вверх идти1. Когда земля подмерзать стала,
своим людям сказал:
— Пора вверх отправляться.
Уквол не хочет идти.
Дог своим людям сказал:
— Когда сверху, из той стороны, возвращаться станем, семь чумов
поставьте. В седьмой чум лебедями залетим, людьми выйдем3.
Дог говорит:
— Мы вверх к югам* пойдем, к югам. Там наверху озеро с разно­
цветной водой есть. Мы в той стороне, возле того озера, как гуси, по­
живем. Там вверху перезимуем, весной назад вернемся.
Так Дог Укволу сказал. Оба поднялись в воздух, вверх лебедями
полетели. Оставшиеся люди только их и видели.
104

Дог Укволу сказал:
— Товарищ, остерегайся! Смотри, чтобы тебя юги не убили.
Вот туда, где озеро, прилетели, на воду опустились. Уквол говорит:
— Сейчас к берегу поплыву, на берег выйду.
Дог предостерегает:
— Подожди, людские голоса слышно, где-то там люди есть.
Уквол:
— Как нам спастись?
Дог:
— Я поплыву на середину озера, там в глубину нырну.
Уквол:
— Я на берег выйду, там где-нибудь, повернувшись спиной к озе­
ру, спрячусь.
Дог предупреждает:
— Товарищ, напрасно такое задумал, тебя собаки югов достанут!
Дог глубоко нырнул, потом всплыл. Оставаясь под водой, нос по­
средине озера высунул. Уквол нырнул, под водой к берегу поплыл.
У берега вынырнул, на землю вышел, присел и затих.
Появились собаки утиных людей — югов. Одна собака подкралась
к Укволу, схватила его зубами. Убила его.
Дог в воде, ничего не подозревая, сидит.
Юги озеро на ветках* объезжают, говорят:
— Здесь где-то люди были, куда делись?
Еще ищут— нет и нет никого. Решили: «Хватит, теперь домой
пойдем!»
Дог, тихонько раздвинув ряску, всплывает, отряхивается. От цвет­
ной воды его перышки золотыми, цветными стали.
Дог, перезимовав, шаманил, его слова до оставшихся внизу людей
доходили.
У его людей ветер поднялся — это Дог назад возвращается. У лю­
дей семь чумов готовы. Сначала ветер поднялся, немного погодя ле­
беди прилетели. Один лебедь прямо в седьмой чум влетел. Светлые
люди* сидят, вдруг рядом маленький ребенок очутился. Стал расти.
Догом стал. Люди спрашивают:
— А Уквол куда делся?
Дог говорит:
— Уквола собаки утиных людей съели. Я остерегал его, но он не
послушал, все говорил: «Даром!* Ничего не будет!»
Люди Уквола4 не поверили Догу. Он сказал:
— Ладно, пусть я буду виноват. Осень наступит, с первыми замо­
розками шаманить буду.
Потом шаманил. Своим людям5 сказал:
105

— Мне здесь не поверили. Теперь зимовать наверх пойдем. Своих
людей всех туда уведу. Кто не хочет, пусть остается. Наверху у Еся
много рыбы! Там медный ельцовый7 котец есть.
Своих людей всех собрал:
— Наверху у нас всякой рыбы будет много.
Вот собираются8. Дог свою жену с собой взял. Вот шел, вот шел.
Сверху оттуда послушал: на земле собаки лают, люди разговаривают.
Там внизу много людей осталось.
По небесным облакам шел он со своими людьми. Шли, шли! Люди
ему говорят:
— Это что за деревья стоят— оловянные, железные! Где мы те­
перь возьмем дров для костра?
— Найдем дрова, я поведу вас туда, где на ельчика котцы стоят.
Вы только за мной идите.
Идет, сам вперед поглядывает. Вот шел, вот шел. Как по веревочке
к нужному месту — к поднебесным котцам — вывел. Там и ночевать
собрались. Люди семь чумов на дороге громов поставили. Дог сказал
своим людям:
— Не бойтесь, это только дорога громов.
Сам тоже свой чум там поставил.
Гром загремел, закричал. Дог успокаивает:
— Не бойтесь, это я мать семи громов убил. Если еще крик услы­
шите, это самый маленький гром кричит, потому что я его мать убил.
Люди далекий гром услышали, к Догу пришли, говорят:
— Гром приближается, слышно.
— Не бойтесь, это маленький гром кричит. Я его родителей убил.
Снаружи стоял прислоненный к чуму отказ* Дога. Половина нако­
нечника его железная, половина — медная.
Дог говорит:
— Не бойтесь, дети мои, если маленький гром подойдет, я его от­
казом убью.
Гром все приближается. Люди плачут:
— Мы в огне сгорим!
— Не бойтесь, я убью его!
Немного погодя совсем близко подошел гром. Люди закричали:
— Мы в огне горим!
Дог хотел выйти из чума — кругом земля горит. Хотел отказ схва­
тить — отказ горит. Дог только успел схватить своего сына и, при­
подняв тиску, сбросить его на землю. Все люди Дога сгорели. Сам он
ушел еще дальше вверх. Там, где-то вверху, на облаках и теперь нахо­
дится. Богом стал.

106

46. Про Дога
Дог жил, когда первый свет народился. Он шаманом был. На зиму,
как лебедь, к Томам летал. Там зимовал в теплых краях. Когда воз­
вращался, люди ему чум с двумя входами, один против другого, делали.
Дог с верхней стороны1 влетает, с другой вылетает. Круг до солнца
делает, снова в дверь сверху залетает. И так семь раз. Когда в седьмой
раз залетел, жена на него новый белый платок накинула. Подняла пла­
ток — там человек живой, Дог.
Пока он вверху у Томам зимовал, у него сын умер. Он свою бабу
спрашивает:
— Куда сын делся?
Она отвечает:
— Хоседам его утащила2.
Он своим людям говорит:
— Сделайте мне петлю3 из железа.
Его люди поленились, петлю из черемухового лыка сделали. Он
к Хоседам пошел.
Хоседам уже знает, что к ней Дог идет. Она над входом большой
камень привязала, чтобы тот упал и убил Дога, когда он входить бу­
дет. У Дога на голове, на шаманской короне альдонь есть. Он им ка­
мень задел. Камень лопнул, только песок посыпался. Он Хоседам го­
ворит:
— Зачем моего сына утащила?
Хоседам отвечает:
— Я не знала, что это твой сын.
Дог ей на шею петлю накинул, но затянуть не смог — петля не же­
лезная, лопнула. Тогда он ее своей лопаткой4 в висок ударил.
Хоседам ему говорит:
— К тебе семь оленей сверху спустятся, на них ты к Есю подни­
мешься5.
Дог не расслышал. Свою затылочную жену6 спрашивает:
— Что мать сказала?
Той свою мать, Хоседам, жалко, не сказала правду, обманула:
— Ничего она не сказала. Это ты ей больно сделал, она стонет.
Если бы Дог правду узнал, он бы вернулся, ее прикончил.
Потом, правда, семь оленей сверху спустились. Дог своим людям
говорит:
— Аргишить будем.
Своей жене велел с собой только чистое белье брать. Потом аргишили. Он думал — по земле идут, а их тучей подняло вверх, где гро­
мы ходят. Лесом там идут.
Хоседам так сделала, что половина деревьев в том лесу железные.
Дог этого не знал. Люди Дога топором стукнут — внизу люди тоже
107

стукнут. Поняли они, что на небо попали. Дрова рубить стали — не
рубятся: деревья-то железные. Люди жалуются:
— Замерзаем, дров нет.
Дог пошаманил, сказал людям, какие деревья на дрова рубить надо.
Когда они поднимались на небо, нарта бабы Дога застряла: она не
послушалась своего мужика, грязные штаны с собой взяла. Она нарту
дернула, суклам нарты застряла. До сих пор торчит, иногда ее на небе
видно.
Ночевали. Потом слышат — громы гремят7. У Дога и у его сына
пальмы есть. Наконечник пальмы у сына— из меди. А ведь еще
раньше Дог велел своим людям железные наконечники делать. Дог
шесть маленьких громов убил. Слышит — вдалеке опять гремит. Это
Мать громов тихонько идет. Люди Догу говорят:
— Самый большой гром идет!
Дог отвечает:
— Даже думать не хочу, не боюсь!
Мать громов подошла. Дог схватил пальму сына, а наконечник-то
ее медный, он и расплавился. Люди Дога погибать стали. Когда чум
Дога загорелся, он берестяную покрышку приподнял, своего сына
в гагарью шкуру толкнул:
— Лети вниз! Там, где сосновая река, Кокн улье8, твое место.
Но сын не на эту реку, а на Сым полетел, упал. Там тоже сосновый
бор есть, он перепутал. На Сыме другие люди — югын — есть. Он
к ним на озеро прилетел. Они его гонять* на ветках стали. Он нырнет,
вынырнет, кричит:
— Не убивайте меня, я сын Дога, мне надо было в Келлог упасть!
Юги не понимают его языка. Только один старик кричит:
— Не убивайте! Это человек, сын Дога!
Юги, знай, гоняют. Сын Дога говорит:
— Если меня убьете, сами погибнете!
Юги его убили. Подняли гагару, она тяжелая, распороли — там все
медное9. Поняли они, что это не птица, а человек, сын Дога был. На ут­
ро один тот старик встал — остальные мертвые. Так все юги и пропали.
Если бы сын Дога жив остался, он бы за отца Хоседам убил и наш
народ не кончался, большой был бы, а то всех перетаскала. Сын бы
шкуру гагары отбросил, человеком бы стал.
47. Как Дог ходил убивать Хоседам
Дог решил отправиться вверх по Енисею в жаркие страны. Он сво­
ей жене сказал:
— Я с перелетными птицами вместе отправлюсь, на будущий год
с ними весной домой вернусь.
108

Он для себя отдельный чум соорудил, в передней части чума
большую тиску настелил1. Дог улетел с перелетными птицами.
Сколько-то месяцев спустя сын Дога заболел. Хотя шаманы его
и лечили, он все же умер.
Весной перелетные птицы прилетать начали. Дог тоже вернулся,
мухой через дымовое отверстие в чум заскочил, на берестяную под­
стилку в передней части чума сел. Муха жужжит.
Люди снаружи слышат жужжание мухи.
— Где, — они говорят, — муха так сильно жужжит?
Жена Дога догадалась, что муж вернулся.
Люди слышат слова Дога, похожие на детский лепет. Они тихонь­
ко берестяную дверь откинули, вошли сколько их было. Дог шаманить
начинает, сначала на маленького ребенка похож, потом растет.
Дог ожил2, сел, стал говорить:
— Мой бубен нагрейте!
Они нагрели, и Дог начал петь. Он шаманил полдня, к своей жене
повернулся и спросил:
— Куда мой сын ушел?
Жена ответила:
— Он умер.
А он как шаманил, так и дальше шаманит.
— Небесного бога жена его съела,— он говорит.— Я схожу
и убью Хоседам.
Людям он приказал:
— Завтра куйте, железное кольцо и^железный молот сделайте!
Люди изготовили деревянный ошейник, из еловых веток кольцо
сделали, деревянный молот сделали. Дог спрашивает:
— Не сломается ли это?
Люди отвечают:
— Нет. Она разве железная? Она тоже, как и мы здесь, не из желе­
за сделана.
Дог сказал:
— Ну ладно, пусть будет по-вашему.
Он отправился вниз по Енисею к жене бога. На следующий день
Дог отправился, все время шаманя. Хоседам у себя внизу узнала
и свой большой игральный камень3 у входа к дверной перекладине
подвязала.
Дог вошел в чум Кынси4. Игральный камень старухи ударил его по
макушке, камень пополам раскололся, шаманская корона Дога его
разбила5.
Дог вперед прошел. Старуха Кынсь на маленьком месте в чуме6
сидит.
— Бабушка, — он спросил, — ты моего сына съела?
109

— Внучек, я нечаянно его съела, я думала, что это сын другого че­
ловека.
Дог ей сказал:
— Разве для того Есь тебя вниз послал, чтобы ты человеческое мя­
со ела?
— Внучек, не трогай меня, не трогай!
Дог надел старухе на шею кольцо, прижал его так, что из ее рта пе­
на пошла. Старуха свое горло надула, и кольцо лопнуло.
Дог старуху молотом по виску ударил, рукоятка прочь отлетела.
Дог только поглядел на землю: «Хорошие же ошейники мои люди
сделали!»
У старухи слезы закапали. Дог рассердился, лопаткой бубна7 по
виску старуху ударил — след от удара остался.
Он направился к выходу.
Походная жена Дога8 сказала Кынси:
— Бабушка, вслед ему поколдуй!
— Ты сильнее, сильнее; когда отсюда уйдешь и домой придешь,
пусть для тебя стадо в сто голов оленей спустится!9
Дог повернулся к своей походной жене-чертовке:
— Что бабушка говорит? — спрашивает.
— Ну тебя,— она отвечает,— старуха слабая, про себя что-то
бормочет.
Дог вперед шагнул, сказал:
— Старуха что-то говорит. Я к ней вернусь.
Походная жена его за локоть схватила:
— Ну хватит, — говорит, — бабушку не тронь!
Дог домой отправился, домой пришел в свой чум.
48. Как Дог с громами воевал
Люди собираются на большую ходьбу*. Дог женщинам сказал:
— Грязные лоскутки не кладите в свои коробки-игольницы!
Люди нарты снарядили и отправились— нарта за нартой. Жена
Дога какой-то грязный лоскуток1 в свою швейную коробку все же по­
ложила.
Люди весь день аргишили, весь день вверх поднимались. Они по­
дошли к плоскому логу. Нарта жены Дога застряла на всегдашней до­
роге громов. Хоть она и пыталась ее вытащить, нарта навсегда там как
прилипла. Люди попробовали, а она с места даже не сдвинулась.
Люди говорят:
— Уже начало вечереть, хватит нам идти.
Дог сказал:
по

— Место для сооружения ям2 поищите!
Люди жилье соорудили и собрались за дровами. Люди начали дро­
ва заготовлять. Как только дерево топором ударят, оно гремит. Другое
дерево попробовали.
— Все эти деревья, — они сказали, — из железа.
Люди к Догу подошли:
— Куда мы пришли, чем мы будем огонь разводить? Все деревья
из железа!
Какие-то обломки сучьев они собрали и огонь зажгли. Дог приказал:
— Мой бубен нагрейте!
Дог начал шаманский плач3. Шаманил, шаманил и людям говорит:
— Половина у этих деревьев деревянной стала4. Хоседам меня
ведь проклинала, стоголовое стадо оленей для нас спустила. Это она
нас на небо отправила. Заготовьте дрова, деревянную половину кли­
ном обдерите5. Теперь, — он говорит, — тут зимовать будем.
Они там зимовали, стоголовое стадо оленей съели.
Весной бог тепла6 с юга пришел. Где-то гром зевает7 и искры изо
рта выпускает. Громовая туча поднимается, немного погремела, к ним
приближается. Гром сильнее прогремел, сильнее искры выпускает.
Люди говорят:
— Дог, громы к нам сюда подходят!
Дог отвечает:
— Ну и пусть подходят.
Гром так дохнул, что огонь всю землю охватил.
Дог схватил свою рогатину, выскочил и громов перебил. Зашел
в свой чум и рогатину к жерди чума приставил.
Немного погодя гром опять загремел. Люди говорят:
— Дог, громы снова идут!
Дог сказал:
— Мы ведь как раз на дороге громов застряли!
Гром приблизился, опять дохнул так, что вся земля в огне запыла­
ла. Дог схватил свою рогатину, выскочил, бил ее8, бил, и огонь ушел.
Дог вернулся.
— Теперь, — говорит, — их больше нет, теперь нам будет легче!
Некоторое время спустя где-то в углу небосвода едва слышно про­
звучал раскат грома. Люди говорят:
— Снова гром поднимается!
Дог сказал:
— Где-то громчик-сиротка поднимается.
Маленький гром, зевая, приблизился. Люди говорят:
— Совсем уже близко подошел!
Дог сказал:
— Ну и пусть подходит сиротка-громчик, она никуда не уйдет.
in

Люди говорят:
— Уж очень большая она, видно.
Дог ответил:
— Ну ничего, эта негодяйка только вблизи большой кажется.
Молния ударила в землю. Дог нечаянно схватил рогатину сына,
у которой была медная шейка. Он два раза ею ударил, и громовой
огонь расплавил ее медную шейку. Тут всех людей жарящий огонь
грома съел.
Дог торопливо кинулся в чум, с передней олатины гагару сдернул9
и сыну сказал:
— В оболочке гагары спущу я тебя вниз. Смотри, чтобы ты попал
на сосновую речку! Скажи им там, что нас наверху жарящий огонь
громов съел.
49. Гагара
Старик со старухой жили, сын у них был. Однажды старик сказал:
— Мы пойдем на небосвод. Грязное белье с собой не бери, — сво­
ей старухе он говорит, — а то нам плохо будет.
Пошли они к богу наверх. С семьей своей пошел он на небосвод.
Шли они, шли, ночь настала. На середине небосвода громы загремели.
Они чум поставили.
— О-о, громы загремели! Я тебе говорил: грязное белье не бери.
Где же моя рогатина?
Он взял рогатину.
— Тучу рубить буду. Да это ведь не моя рогатина, это рогатина
моего сына!
Старуха его и сын кричат:
— О-о, теперь огонь нас съест!
Старик кричит:
— О-о, своего сына через передний угол чума1 сброшу вниз. По
моему желанию ты теперь гагарой обернешься.
Он сбросил его; сын его в устье Сыма упал. Его отец сказал:
— О-о, не там я сбросил своего сына.
Старика и его старуху огонь съел. Их сын упал в воду и обернулся
гагарой. В устье Сыма было много людей.
— Эй вы, люди, скажите, где моя земля?
Люди говорят:
— Это литысь2 кричит.
Гагара:
— Люди, скажите, где моя земля?
Люди говорят:
112

— Стреляйте его, стреляйте его!
Гагара кричит:
— Не стреляйте, я низовского человека3 сын, с отцом на небосводе
был.
Одни люди кричат:
— Не стреляйте его!
Другие люди кричат:
— Стреляйте его, стреляйте его!
Гагара тогда сказала:
— Впредь пусть только один человек останется и одна собака
останется, раз мою землю так мне и не показали.
Люди убили его. Теперь кетов мало стало, гагара всех уничтожила.
С тех пор гагару грешно есть, кеты не едят гагару.
50. Дог
Когда война кончилась, мало людей осталось. И все продолжают
умирать. Внизу, на каменной стороне1, Хоседам живет, это она народ
губит. Дог большим шаманом был, людям говорит:
— Делайте, как я велю. Сначала скуйте мне железное кольцо и мо­
лоток с железным черенком, стрелы железные сделайте.
Люди несколько дней ковали, но плохо. Дог уже об этом знает.
Люди кольцо такое сделали, что половина его медная, половина —
железная. У молотка черенок тоже наполовину железный, наполовину
медный. Пришлось все-таки такие взять; ушел Дог. Пошел Дог на
низ*, к Хоседам. Она, как камень, тяжелая. Несколько дверей от­
крыл — старуха сидит, спрашивает:
— Откуда, сыночек, пришел?
— Я к тебе пришел; люди кричат, что Хоседам и ее литысь2 нас
всех губят, вот я и решил прийти.
Надел он ей на шею железное кольцо, хотел молотком стукнуть.
Молоток полетел — Дог даже и не увидел; медь расплавилась.
Он снова хотел стукнуть, но сломалось кольцо. Пришлось обратно
идти. Людям сказал:
— Не смог я вас освободить. Впредь умирать будете, пропадать.
Она тянуть вас к себе будет, раз худо мою просьбу выполнили.
Сам решил: «Ну, я здесь, на земле, больше жить не буду, наверх
поднимусь».
Людям велел отказ железный сделать, альдонь железный сделать.
Люди опять обманули шамана — в черенок меди добавили, но железа
больше половины оставили. Взял Дог, людям своим сказал:
— Кто спастись от Хоседам хочет, за мной наверх идите. Худые
вещи с собой не берите, только чистую одежду.
113

Подниматься с народом на небо стал, там громы гремят. Подни­
маются, поднимаются — силы не хватает. Те, кто сзади, идти не мо­
гут, как кто привязал их. Оказывается, баба Дога взяла с собой свои
грязные штаны. Он отрубил веревку ее нарты, баба его вниз упала.
Дальше идут, люди устали, кричат:
— Куда нас Дог ведет?
Тучи навстречу, громы идут! Он их отказом, саблей рубит— как
никого и не было. Сам век* идет, поднимается. На тучу саблей мах­
нет — ничего нет, сам дальше идет.
Люди кричат:
— С голоду умрем, дров нет, хоть бы остановился!
Видят люди — лес стоит, деревья наполовину из железа, наполо­
вину из дерева. Люди рубят — не получается, жалуются:
— Куда нас Дог завел!
Все же деревянную половину леса срубили. Дальше идут. Дог с ту­
чами воюет: саблей махнет— только искры летят. Последняя туча
самая крепкая была, на ней сабля поломалась из-за обмана людей.
Люди все там и остались. Из-за своего обмана остались.
Те люди, что на земле остались, умирают. Раньше не умирали ведь!
Плачут. Есь слышит— люди на земле плачут. Сына послал узнать,
почему люди плачут. Сын вернулся.
— Там люди умирают, оттого плачут.
Есь опять сына на землю посылает, наказ дает:
— Пусть люди мертвых на лабаз кладут, семь дней пусть умершие
там лежат, потом оживать будут3.
Сын пришел к людям. Люди плачут:
— У нас человек умер!
Он им говорит:
— Отец велел так: землю копайте на семь саженей, человека туда
опускайте.
Сам ушел.
Есь уже знает, что сын обманул людей. Сын пришел, люди внизу
опять плачут. Он сына спрашивает:
— Ты ведь ходил к людям, передал им, что я велел?
Сын говорит:
— Передал.
Есь сам пошел, увидел, что сын его обманул. Люди пропадают.
Рассердился Есь:
— Ну пусть теперь всегда так будет!
А сына за обман вниз спустил:
— Где упадешь, собакой будешь, подачками от человека жить бу­
дешь, калом его питаться.
Дог своего сына гагарой спустил, но люди не разобрались, убили.
Все, кто ел гагару, все умерли. Старики же предупреждали: зачем го­
няете, это Дога сын!
114

Сам Дог, когда на землю спуститься хотел, велел собакам рты завя­
зать, чтобы не лаяли. Он на лебеде спускался; когда уже близко под­
летел, одна собака залаяла — он наверх вернулся4. С тех пор на небе.
51. Дог
Жил Дог. Люди на охоту ходили. Пока Дог на охоту ходил, его сын
умер. С охоты пришел; он жену спросил:
— Где ребенок?
Ребенок умер, мертвый ребенок лежит. Дог надел шаманскую оде­
жду и стал шаманить. Пошаманил. Людям сказал:
— Найдите железный молоток и железное кольцо.
Люди говорят: «Он сам бог, пусть сам железный молоток и желез­
ное кольцо делает».
За старухой1 пошел. К старухе пришел, в чум вошел. Ребенок, под­
детый на рожень, лежит. Он вошел и кольцо через голову ей на шею
надел. Молотком по головестукнул. Молоток сломался, и кольцо
лопнуло. Старуха отвернулась, ребенка схватила, съела. Дог наружу
вышел, а старуха ему вслед сказала:
— Пусть вверху тебе сладкие ельцовые котцы будут! Чтоб ты за­
стрял на дороге громов!2
Обернулся:
— Бабушка, что ты сказала?
Пошел, домой пошел. Пришел домой. Там ребенок, мертвый ребе­
нок лежит. Он пришел домой, пожили — все еще осень.
— Старуха, мы, — говорит, — скоро к Есю пойдем. На небе есть
сладкий котец ельцовый.
Старуха ему сказала:
— Откуда на небе ельцовый котец?
Он к соседям пошел. К соседям сходил. Он им сказал:
— К Есю пойдем.
Он пошаманил. Его родственники с ним пошли. Он пошаманил,
пошаманил, чтобы туча приземлилась. Нужные вещи люди на нарты
положили. Он сказал:
— Старые вещи не надо брать. Только новые вещи берите.
Туча приземлилась. Люди ехать собрались, собак в нарты запрягли.
Его старуха у задней стенки нарты свои старые штаны положила.
Едут, отдыхают. Собачий лай внизу затихает, собачий лай вверху за­
тихает.
Аргишили, небо потемнело, они остановились на ночевку. Хотели
чумы строить, но деревья вокруг все железные оказались. Они Догу
говорят:
115

— Деревья железные. Ты куда нас привел? Деревья все железные.
Мы без огня замерзнем, с голоду умрем.
Он сел на нарты, спел немного3.
— Теперь,— говорит,— идите, половинки железных деревьев
обычными сделались.
Половинки деревьев настоящими стали. Из этих половин чумы
сделали и костер развели. Переночевали. Утром встали, таять начало.
Догу говорят:
— Куда мы пойдем, таять начало!
Сидели, сидели, гром загремел. Старуха старику говорит:
— Старик, гром приближается, будь осторожен.
— Да ну, где-то далеко гром гремит.
— Старик, что сидишь? Гром гремит!
Старик даже внимания на нее не обратил. Гром пришел, не загре­
мел еще. Дог вскочил, схватил пальму, собрался ударить, гром латун­
ное кольцо пальмы расплавил. Чумище4 сгорело.
Дог сына вниз спустил. Сыну говорит:
— Боровую речку получай.
Сын вниз спустился, приземлился на Сыме. В гагару превратил­
ся, крикнул, люди выскочили. В него стали из луков стрелять. Он го­
ворит:
— Не трогайте меня, где боровая речка, мне скажите. Не трогайте.
У меня нет мяса, я ведь из бронзы. Не трогайте меня! Меня отец вниз
спустил, чтобы я в боровой речке оказался.
Они стреляли стрелами, не могли убить его. Стрелы намазали ка­
лом, этими стрелами убили его. К нему подплыли, подняли его, а это
бронзовый комок.
Сына Дога убили. Все люди забеременели, мужчины умерли, оста­
лись одни женщины5. Потому юги все вымерли.

>_^ v ^f у
ЛЕГЕНДЫ,
БЫТОВЫЕ РАССКАЗЫ,
ПОУЧЕНИЯ

52. Невидимый человек
На небе тоже люди живут. Там такой же лес есть, березы стоят.
Один человек там на охоту ходил, на своем олене верхом ездил. Вот
он оленя к дереву привязал, свой лук и отказ* к березе прислонил, сам
пошел. В одном месте земля будто треснула, он шагнул и вниз упал.
Олень наверху остался. Три года человек лежал неподвижный, как
дерево. Ноги не шевелятся, сам живой. Землеройки, мыши краем озе­
ра корешки всякие, семена ему собирают. Он ест, этим и живет. Зиму,
лето живет. Третий год проходит. Он тех землероек не видит, в рот
еда попадает, он глотает.
Три года травой питался, поднялся, ходить начал. Вот слышит —
где-то шаманский бубен гремит. Он туда пошел. На каменной сторо­
не* дело было. Там тунгусы новый бубен делали1; народу много со­
бралось. Он дверь чума открыл, вошел. Люди его не видят.
У того шамана была младшая сестра. Человек, с неба упавший,
ущипнул ее за ляжку. Девка упала без памяти. Шаман стал шаманить,
чтобы ее оживить. Почему она умерла, понять не может. Шаманил,
шаманил — ничего не добился. Говорит:
— Сходите к остякам за большим шаманом Догом. Пусть он ша­
манит!
117

Привезли того, он шаманить стал. Людям говорит:
— Вы чего смотрите, у вас человек сидит, не видите разве?
Дог бросил свою колотушку туда, где невидимый человек сидел.
Стали этого человека спрашивать про девку. Он сказал:
— Она три дня пролежит мертвой, как я три года неподвижным
лежал. Не шамань зря! Так случилось, что я людям показался. А вот
как обратно попаду, кто меня на небо поднимет?
Тунгусу-шаману сказал:
— Погоди маленько, сестра твоя сама встанет.
Догу сказал:
— Ты меня обнаружил, ты и уведи!
Дог тунгусу сказал:
— Если сестру жалеешь, дай семь черных и двух белых оленей!
Тех оленей на веревке тут же привели. Дог как бубен держал, так
на белого оленя вскочил, черных привязал за собой; на последнем,
белом олене человек сидит. Идут, идут, незаметно вверх поднялись.
Там, где он вниз провалился, на этом месте и оказались. Три года
прошло, а олень как стоял привязанным, так и стоит. Дог-шаман чер­
ными оленями щель закрыл, белых с собой взял2, на землю ушел. Тех
белых оленей тунгус Догу отдал.
Через два года Дог шаманит, людям говорит:
— Меня тот человек с неба зимовать к себе зовет.
Брат Дога говорит:
— Как пойдешь, как попадешь туда?
Жена Дога собак собирает, чтобы аргишить. Дог жене сказал:
— Собак не бери, не надо; так зимовать будем.
Жена не соглашается:
— Как на себе потащим?
Аргишили. Летом на земле люди чум ставят, елки для шестов ру­
бят, слышат — наверху, на небе, Дог разговаривает.
Дог с женой ночевали. Второй день снова аргишили, а дальше не
могли идти — из-за собак путь вперед оказался для них закрыт. А тот
человек с неба их не встретил.
Там наверху мудреные* люди живут, может, у них собак нет. Здесь
люди грешные. Из-за собак все случилось. Так Дог там и остался. Сы­
на же своего он в гагарий мешок посадил, на землю спустил. Его вет­
ром на Сым отнесло. Там люди подумали, что гагара летит; стрелять
собрались. Один старик-шаман говорит:
— Не убивайте, это Дога сын!
— Нет, — говорят, — это гагара!
Убили, съели. Все люди, евшие гагару, умерли; один старик, тот,
что не ел, остался.

118

53. Про упавшего вниз человека
Наш человек по белому свету ходил, в яму попал. Внизу там —
земля, небо свое, люди ходят. Пришел человек к людям в чум, говорит:
— Дайте мне поесть!
А они не видят его, им слышится, что огонь говорит: «Чуккыт,
чуккыт!»
Дров в огонь подбрасывают. Наш человек уголь есть не может.
Снова попросил он еды, а людям кажется — огонь трещит. Необычно
трещит — чуккыт, чуккыт! Люди шамана позвали, чтобы узнать, по­
чему огонь так трещит. Шаман шаманил, узнал, что человек сверху
упал. Говорит:
— Он есть просит, а вам слышится — огонь трещит.
Велел оленя забить. Привели оленя, забили, мясо сварили. Человек
поел оленьего мяса. Его не видят, один шаман видит его. Человек ска­
зал:
— Я наелся.
Шаман своим людям говорит:
— Он наелся.
Другим слышится — будто огонь трещит. Шаман говорит:
— Здесь этот человек жить не может. Забейте белого оленя!
Белого оленя привели, забили, шкуру сняли. Человека того в шкуру
белого оленя завернули, посадили. Шаман его наверх поднял1.
Человек, откуда упал, там и оказался.
54. Про тунгуса
Тунгус жил, баба его и он сам. Оленей хорошо держал, много было
оленей у него. Раз краем речки пошел оленей своих искать. Навстречу
кто-то идет, вроде бы человек. Спрашивает:
— Куда идешь?
— Оленчиков ищу.
— Оставь их, они сами потом придут. Пока ко мне пойдем.
— Зачем я пойду? Здесь останусь!
— Нет, со мной вверх на небо поднимемся.
Тунгусу чудится, будто коленки его поднялись. На чистое место
вышли. Чум стоит. Вошли. Тот проходит, как будто народ распихива­
ет. Народу, видно, много. Тунгус прямо идет, никого не видит. Потом
поели. Тунгус не видит, откуда чашки взялись. Тот говорит:
— Давай теперь пойдем вниз посмотрим.
Видят — на земле человек на оленьей упряжке едет. Олени закру­
жили, задурили. Человек так сильно хореем ударил, что у оленей
кровь пошла. Тот тунгусу говорит:
119

— Видишь, оленей бьете, мне все видно. Дальше смотри!
Видят — чум стоит; человек больной лежит. Шаман его лечил, но
все равно тот человек умер. Он оленей бил.
Три калачика дал тунгусу со словами:
— Домой их возьми, до конца не ешь, хлеб у тебя всегда будет!
Тунгус думает: «Как домой теперь попаду?»
Вдруг покатился и на ту дорогу упал, где они встретились. В чум
к старухе пришел — олени дома.
55. О шамане
Когда-то очень давно жил великий шаман на берегу реки Елогуй.
Если кто-нибудь заболевал, люди ходили к нему. Люди его просили:
— Пошамань для нас, наш человек очень болен!
Для шамана делали большой чум. И в нем для очень больного чело­
века он по три дня шаманил. На третий день больной выздоравливал.
Однажды в эти места пришла великая болезнь1. Люди стали уми­
рать. Шаман увидел ее в облике женщины. Шаман захотел ее поймать.
Он спрятался от нее, как будто умер. Старухе сказал:
— Если кони придут, колокольчики зазвенят, дверь не открывай,
накройся с головой и сиди.
Кони пришли, колокольчики зазвенели, старуха наружу выглянула —
никаких коней нет. А старик как лежал, так и умер. Внезапно сильный
ветер налетел, чум старика ветер разнес, все засыпало песком. Когда
ветер стих, люди пришли, ничего не нашли на месте чума.
С тех пор на этом песке люди никогда не останавливаются на но­
чевку.
56. Кайгусь верховья реки
Жил-был кайгусь верховья реки. Он спустился вниз к людям, у лю­
дей он женщину взял, чтобы на ней жениться; он эту женщину и увел.
С этой женщиной они вырастили сына, их сын был медведь. Когда он
вырос, он сказал:
— Отец, ты от людей маму привел, я тоже схожу к людям за чело­
веком, я к людям пойду за женщиной.
Отец ему сказал:
— Сынок, лучше не ходи, силы у тебя мало, люди тебя убьют.
А он ответил:
— Меня не убьют.
Отец сказал:
120

— Сынок, сходи вниз, мои семь шагов по отпечаткам пройди , ес­
ли их пройдешь, то, наверно, и вниз к людям сможешь дойти.
Он побежал вниз — ступал по следам отца. Шесть шагов прошел,
а до седьмого не дошел. Он назад вернулся, домой пришел. Отец его
спрашивает:
— Сынок, ну как, все следы прошел?
— Да, — ответил он, — прошел.
Своего отца он обманул.
— А ты, — он спрашивает, — как мать увел?
Ну вот, он идти собирается.
Отец ему говорит:
— Сынок, люди тебя убьют, не ходи лучше!
Он слов отца не послушался и вниз отправился. Он взял связку
в сто штук бурундучьих шкурок, связку горностаевых шкурок, связку
шкурок колонка, связку беличьих шкурок, связку соболиных шкурок,
связку заячьих шкурок, связку волчьих шкур и связку росомашьих
шкур. Потом он отправился вниз.
Бурундук на кучке земли, вырытой из норы, сидит. Он спрашивает:
— Кайгусь верховья реки, куда ты идешь?
— Я, — говорит, — к людям за человеком пошел.
Бурундук сказал:
— Кайгусь верховья реки, не ходи, люди тебя убьют.
— Нет, — сказал кайгусь, — люди меня не убьют.
— Люди тебя убьют, — сказал бурундук, — ребра твои свяжут саргой и со сплетенными ребрами тебя обратно отпустят. Эх, как ребра
стучать будут!
А он сказал:
— Меня люди не убьют.
Он пошел дальше и от бурундука к горностаю пришел.
Горностай спросил:
— Кайгусь с верховья реки, куда ты идешь?
— Я, — говорит, — к людям за человеком отправился.
Горностай ему сказал:
— Кайгусь, не ходи, люди тебя убьют, саргой ребра свяжут и так
тебя обратно отпустят. Как ребра стучать будут!
Горностай ему говорит:
— Люди тебя убьют.
Он вперед зашагал, дальше пошел. Глядит — впереди колонок на
кочке сидит. Он к нему подошел.
— Кайгусь с верховья реки, — тот спрашивает, — куда ты идешь?
— Я, — говорит, — к людям за человеком иду.
А колонок говорит:
— К людям не ходи, они тебя убьют, саргой твои ребра свяжут
и так обратно отпустят.
121

— Меня, — ответил он, — люди не убьют.
А колонок ему говорит:
— Люди тебя убьют и со сплетенными ребрами домой отпустят.
Как ребра стучать будут!
Он ответил:
— Люди меня не убьют.
Он дальше идет, вперед глядит — белка на кочке сидит. Она спра­
шивает его:
— Кайгусь, куда ты идешь?
— Я, — говорит он, — к людям за человеком иду.
— Люди тебя убьют, — сказала она, — со сплетенными ребрами
обратно отпустят. Как они стучать будут!
— Меня, — возразил он, — люди не убьют.
Он пошел вперед, глядит — соболь на кочке сидит и спрашивает:
— Кайгусь с верховья реки, куда ты идешь?
Он отвечает:
— Я к людям за человеком иду.
Соболь ему говорит:
— Люди тебя убьют, со сплетенными ребрами обратно отпустят.
Как они стучать будут!
— Меня, — он сказал, — люди не убьют.
Он вперед зашагал, дальше пошел. Заяц на кочке сидит. Он к зайцу
пришел. Заяц спрашивает:
— Куда идешь?
— Я, — он отвечает, — к людям за человеком иду.
Заяц говорит:
— Люди тебя убьют, со сплетенными ребрами обратно отпустят.
Как ребра стучать будут!
А он отвечает:
— Меня люди не убьют!
И дальше пошел.
Песец на кочке сидит и говорит:
— Кайгусь, ты куда идешь?
— Я, — говорит, — к людям за человеком иду.
— Люди тебя убьют, — песец говорит, — со сплетенными ребрами
обратно отпустят. Как ребра стучать будут!
Пошел он дальше. Теперь лисица на кочке сидит, спрашивает:
— Кайгусь, ты куда идешь?
— Я к людям за человеком иду.
Она сказала:
— Люди тебя убьют, они тебя обратно отпустят, сплетенные саргой ребра стучать будут.
А он сказал:
122

— Меня люди не убьют.
И вперед зашагал.
Там дальше волк на кочке сидит. Он сказал:
— Кайгусь, куда ты идешь?
— Як людям за человеком иду.
Волк ему сказал:
— Люди тебя убьют, со сплетенными ребрами обратно отпустят.
Как ребра звенеть будут!
Кайгусь ответил:
— Меня люди не убьют.
Он дальше шагает. Вперед идет. Росомаха на кочке сидит и ему го­
ворит:
— Кайгусь, ты куда идешь?
— Я, — отвечает, — к людям за человеком иду.
— Кайгусь, — сказала росомаха, — люди тебя убьют, со сплетен­
ными ребрами обратно отпустят. Как ребра стучать будут!
А он ответил:
— Меня люди не убьют!
У края черного леса" он спустился к стойбищу, к чуму старика,
у которого была одна дочь. Был уже вечер, темнеть стало.
Старик своей дочери сказал, чтобы она за водой сходила.
А она говорит:
— Я за водоК) вниз схожу!
Ее мать говорит:
— Утром сходи!
Она говорит:
— Вечером схожу!
Кайгусь поджидает ее.
Она отправилась вниз, туясы взяла, чтобы воды набрать. Из прору­
би воду зачерпнула, а когда стала в чум возвращаться, он ее и поймал.
— Ты не бойся, — сказал он, — я тоже человек. Кайгусь с верхо­
вья реки.
Он ее на спину вскинул и понес.
Старик сидел, сидел — нет его дочери, не возвращается.
— Старуха, сходи вниз, — сказал он, — узнай, куда дочь ушла.
Старуха спустилась вниз — только пустые туясы для воды стоят.
Старуха их взяла и унесла.
Старик спрашивает:
— Куда дочка ушла?
Старуха ответила:
— Нет ее, только пустые туясы стоят, я их домой принесла.
Старик ей говорит:
— В соседний чум сходи!
123

Старуха на стойбище спрашивала, спрашивала — люди отвечали,
что ее нет. Старики переночевали. Наступило утро. Старик сам пошел.
Медведь, оказывается, ходил. Видно, что медведь ее взял и унес3.
Пошел старик в соседний чум.
— Дочь, видно, медведь унес. Наточите рогатины! — сказал он
людям.
Люди наточили рогатины и, сердитые, погнались за ним. Они его
гоняют*.
Шли-шли, шли-шли, а медведь узнал, что за ним гонятся.
— Я, — сказал он, — человек, а люди меня гонять стали!
Гоняют они его. Он связку бурундучьих шкурок бросил.
Пришел старик туда, где медведь связку бурундучьих шкурок
оставил. Люди говорят:
— Дед, связка бурундучьих шкурок лежит!
Он дальше пошел. И они пошли, гонят медведя.
Впереди связка шкурок горностая лежит, они к этой связке горно­
стаевых шкурок подошли.
Люди говорят:
— Связка шкурок горностая лежит!
Старик на нее и не взглянул. Они дальше идут по следам кайгуся.
Кайгусь девушке говорит:
— Твой отец даже не взглянул.
Потом он связку шкурок колонка бросил. Они к ней подошли.
— Дедушка, — сказали они, — связка шкурок колонка лежит!
Старик на нее не взглянул. Они гонятся за ним. Потом он связку
беличьих шкурок оставил.
Люди туда пришли.
— Дедушка, — сказали они, — связка беличьих шкурок лежит!
Старик на нее не взглянул. Все опять за ним гонятся.
Дальше он связку шкурок соболя оставил и сказал:
— Люди, не троньте меня! Я столько пушнины оставил, сколько
человек стоит.
Старик со своими людьми туда пришел. Люди старику говорят:
— Связка соболиных шкурок лежит. Дедушка, видно, он за твою
дочь пушниной платит4.
Старик искоса посмотрел.
— Гонитесь за ним! — сказал он.
Они опять за ним погнались. Связку заячьих шкурок он им оставил.
— Люди, — говорит, — не троньте меня, я товарища себе несу.
Он столько пушнины за нее оставил, сколько она стоит. Он теперь
налегке вперед идет.
Люди старика подошли к связке заячьих шкурок. А старик на нее и
не взглянул.
124

Потом он связку песцовых шкурок оставил. Старик и на эту связку
не взглянул.
— Гонитесь за ним, — сказал он.
А там впереди кайгусь женщине говорит:
— Опять они не взяли ее. Люди, — сказал он, — за мною погна­
лись, чтобы убить меня. Люди меня убьют!
Дальше он связку лисьих шкурок оставил.
— Люди, — сказал он, — это плата за женщину!
Они к связке лисьих шкурок подошли.
— Дедушка, — говорят, — связка лисьих шкурок лежит!
— Вперед, — сказал он, — гонитесь за ним!
Потом он связку в сто волчьих шкур оставил:
— Люди, не троньте меня, я за человека пушнину отдал вам!
Старик едва взглянул на связку волчьих шкур. Кайгусь устал, обес­
силел. Потом он связку росомашьих шкурок оставил.
— Люди, не троньте меня, — сказал он, — я за человека пушнину
вам отдал, я — человек!
Шел он, шел, шелковую парку оставил. Они подошли туда, где
шелковая парка лежит. Люди сказали:
— Дедушка, шелковая парка лежит! Возьми, дед, шелковую парку!
Старик остановился, немного подумал.
А кайгусь там своей жене говорит:
— Он меня гоняет, чтобы убить!
Потом он оставил шелковый платок.
— Люди,— сказал о н , — не троньте меня, не убивайте меня,
я ведь в оплату за человека пушнину всю отдал, всю вам отдал!
Они к шелковому платку подошли. Люди говорят:
— Это шелковый платок лежит, возьми его, дедушка!
Старик остановился, думает: «То ли взять его, то ли нет». Постоялпостоял и вперед зашагал.
Кайгусь своей жене сказал:
— Чтобы убить, гонится он за мной. Теперь твой отец меня убьет!
Он ее со спины снял.
— Стой здесь, — говорит, — они меня убить хотят.
Потом он произнес:
— Когда меня убьют, пусть мою правую лапу отрежут, потом го­
лову пусть отрежут, здесь пусть оставят! Женщина, — сказал он, —
три дня пусть сидит возле меня. Юколу около меня пусть поставит,
жир, порсу пусть поставит, варку пусть поставит6.
Пошел он обратно, им навстречу. Когда их встретил, он сердился
на людей, боролся с ними и пугал их. Люди убили его рогатиной.
Старик пошел за дочерью — она в отдалении стояла. Он своей до­
чери сказал:
125

— Иди сюда, пойдем со мной!
Дочь пошла с отцом. Пришла, а кайгуся уже убили. Она заплакала:
— Столько пушнины он тебе оставлял да оставлял, а тебе все мало
было! Он — человек, — она сказала, — а вы его убили!
Они взяли мясо медведя, домой унесли. Она им сказала:
— Сами ешьте!
Она его мясо не ела7.
Взяли они его шкуру, от шкуры уши отрезали, в бересту их завер­
нули, на бересте его ребра нарисовали, к шее мордочку приклеили8.
Потом поставили перед ним жир, она жиром его кормила. Они мя­
со медведя ели, а она возле него сидела и не ела. Три дня она сидела.
Потом они его кости собрали, для его ребер черемуху срубили, саргу
сделали и его ребра связали саргой. Потом они его отнесли на гору,
эти кости отнесли на гору9.
После этого он медведем стал, ожил, обратно к своему отцу пошел.
Дошел он до росомахи.
Росомаха сказала:
— Кайгусь верховья реки, я тебе говорила — не ходи вниз, люди
тебя убьют, а ты ответил: «Меня не убьют». Вот тебя со сплетенными
ребрами обратно отпустили. Как они стучат!
Ему стыдно стало. Потом он к волку пошел. Волк ему сказал:
— Я тебе говорил — не ходи, но ты не послушался. Ты сказал:
«Люди меня не убьют», а люди тебя убили. Вот тебя люди убили, сар­
гой твои ребра связали. Как ребра стучат!
Ему стыдно стало. Он дальше пошел. Лисица на кочке сидит и ему
говорит:
— Я тебе говорила— люди тебя убьют, а ты сказал: «Люди меня
не убьют». Вот тебя люди убили, саргой твои ребра связали, обратно
отпустили.
Ему стыдно стало. Как ребра стучат!
Затем он к песцу подошел. Песец на кочке сидит и говорит:
— Кайгусь, я тебе говорил — не ходи туда, люди тебя убьют, а ты
сказал: «Люди меня не убьют». Вот тебя люди убили, ты не послушал­
ся, ты сказал, что люди тебя не убьют. А люди тебя убили!
Ему стыдно стало.
— Вот тебя, — сказал песец, — со сплетенными ребрами обратно
отпустили, а ребра стучат!
Ему стыдно стало.
Еще дальше заяц на кочке сидит и говорит:
— Кайгусь, я тебе говорил — не ходи, люди тебя убьют, а ты ска­
зал: «Люди меня не убьют». Вот тебя люди убили, саргой твои ребра
связали. Как ребра стучат!
Ему стыдно стало. И он пошел, пошел. Вот соболь на кочке сидит
и говорит:
126

— Кайгусь, я тебе говорил — не ходи, люди тебя убьют, а ты ска­
зал: «Люди меня не убьют». Вот тебя люди убили, со сплетенными
ребрами обратно отпустили. Как ребра стучат!
Ему стыдно стало, и он от него ушел. Дальше белка на кочке сидит:
— Когда ты был кайгусем верховья реки, я тебе говорила: «Не хо­
ди, люди тебя убьют», а ты сказал: «Люди меня не убьют». Вот, — она
говорит, — люди тебя и убили, вот тебя со сплетенными ребрами об­
ратно отпустили.
Ему стыдно стало. Он вперед зашагал. Горностай на кочке сидит
и говорит:
— Кайгусь, я тебе говорил — не ходи туда, люди тебя убьют. Ты
не послушался, ты сказал: «Люди меня не убьют». Вот тебя со спле­
тенными ребрами обратно отпустили. Как ребра стучат!
Ему стыдно стало. Он вперед зашагал, дальше идет. Бурундук на
кучке земли сидит. Бурундук ему говорит:
— Кайгусь с верховья реки, ты моего слова не послушался. Вот те­
бя, — говорит, — люди убили, саргой твои ребра связали. Как ребра
стучат!
Ему стыдно стало. Кайгусь обессилел, в свой чум пришел, дверь
открыл, кое-как дошел. У него дыхание перехватило, говорить не мо­
жет. Упал — только кости загремели.
Его отец молвил:
— Я тебе говорил — не ходи. Ты моих слов не слушал, ты меня
обманул. Я тебе говорил — люди тебя убьют, вот тебя люди и убили.
Вот ты упал, только сплетенные кости стучат. Как же твоего отца, —
сказал он, — люди не убили? А ведь я женщину привел, а тебя люди
убили!
Он ни одного слова не произнес, так ему стыдно стало.
57. Кайгуси верховья реки
Кайгусь верховья реки жила в одиночестве. Долго жила. Прилете­
ли птицы и говорят:
— Кайгусь верховья реки одна живет. Ее красивый брат в стороне
от верховья реки лежит мертвый, а она одиноко живет.
И подумала она: «Неужели у меня брат был, а я и не знала».
Опять птицы прилетели, опять рассказывают, поют.
Птички на дымовое отверстие ее чума сели и поют:
— Почему ты одна живешь, почему ты своего красивого брата не
оживишь?
Она подумала: «Где же у меня брат? Птицы рассказывают, что у
меня брат есть». Она на край леса, где кладбище, решила пойти. По127

шла она туда. Крест стоит. Она брата выкопала, наверх вытащила.
«Правда, он на моего брата похож», — подумала она.
Ну вот, она его стала оживлять. Он ожил и сказал:
— Я крепко спал, кто меня разбудил?
— Я, — говорит, — тебя разбудила.
А он говорит:
— Ты кто?
Она говорит:
— Я твоя сестра. — Потом она сказала: — Пойдем вниз в мой
чум!
Они спустились вниз, пришли в ее чум. Она за водой сходи­
ла, воду согрела, его вымыла. Они вместе жить стали. Сколько-то
прожили.
Много ли, мало ли они жили, брат ей говорит:
— Я пойду свататься.
Она ему отвечает:
— Иди, если хочешь.
Он отправился, жену сватать пошел. Шел, человека встретил; тот
шел по берегу речки. Кайгусь ему говорит:
— Друг, сделай для меня лодку, я тебе свою красивую сестру от­
дам. Эту толстую осину вырви, чтобы лодкой была. Я, — говорит, —
тебе свою красивую сестру отдам.
А тот вверх посмотрел на осину: «Чудно, — говорит, — такое де­
рево вырвать я не смогу; твоя красивая сестра мне не нужна, я ее не
возьму».
Кайгусь тогда крикнул:
— Медведи, волки, сюда идите!
Медведи и волки пришли, поднялись на дерево, за вершину взяли,
вниз нагнули. Дерево упало с корнями и большими ветками.
— Медведи, волки,— сказал о н , — вниз тащите дерево, к реке
вниз тащите!
Вниз к реке они его потащили, вместе с корнями потащили.
— Медведи, волки, — сказал он, — весла сделайте!
А они целые деревья вырвали вместе с кокорами. На берег они
спустились, на первое дерево сели как на лодку. Птички слетелись, на
ветки сели. Птички не гребли, они пели, а медведи и волки гребли.
Как взмахнут четырнадцатью веслами (было семь медведей и семь
волков) — только ветки свистят!
Они вверх гребут, к кайгусю верховья речки1. К кайгусю верховья
речки они поднимаются, а у того вода все прибывает, растет, все рас­
тет. Ночь прошла, а там вода все прибывает — так сильно они гребут.
Этот кайгусь верховья речки говорит:
— Что за диво? Вода стала прибывать!
128

У этого кайгуся верховья речки семь сестер. Они играют, качаются
на качелях . Старшая сестра кайгуся к проруби спустилась за водой.
Котел долила и подвесила его над огнем на тагане, а брату сказала:
— Нашу прорубь водой залило.
Прошло немного времени, лодка пристала к берегу, и вода сразу
же спала.
Сестры кайгуся качались на качелях, а они к берегу пристали. Они
гостюют. Кайгусь верховья речки приплывшему говорит:
— Сюда в эти места никто не заезжает.
А он ему ответил:
— Куда не заедет человек, если он куда-нибудь задумал поехать!
Люди везде ходят; куда задумают, туда и попадают.
Кайгусь верховья речки не хотел отдавать сестер. Но приплывший
сказал:
— Если сестер не отдадите, я всю воду этой речки высушу.
Тот испугался:
— Мы отдадим сестер, женись!
Тогда приплывший сказал:
— Если ты мою красивую сестру хочешь взять в жены, то я ее те­
перь и просватал бы!
Они решили узнать, согласна ли она. Кайгусь-хозяин птичке на
шею прядь своих волос привязал. Птичка улетела. Она там еще спит,
а птичка села и те волосы за олатиной оставила. Кайгусь встала,
взглянула на ту сторону чума — волосы висят.
— О боже, — сказала она, — вот для чего я тебя оживила!
Ночь прошла. Назавтра опять волосы висят. «Я, — говорит, — ду­
мала, что он жениться пошел, а он, оказывается, меня саму сватать
ушел».
Еще ночь прошла — опять волосы висят. Она те волосы к своим
примерила3. Потом она свои волосы туда послала. Птичка отнесла.
Люди встали — ее волосы!
— Ну, примерь, — ее брат сказал. Потом спрашивает:
— Что, — говорит, — мою красивую сестру возьмешь в жены?
— Да, — тот отвечает, — возьму.
— Тогда, — он сказал, — поедем к ней!
Наружу вышел, позвал:
— Медведи, волки, к нам идите!
Звери спустились, к нему пришли и спросили:
— Что, обратно домой поедем?
— Да, — отвечает, — лодку вниз тащите!
Они дерево на плечи подняли, к воде его принесли. Тех семерых
женщин взяли, к лодке спустились и сели. И птички вниз отправи­
лись, на ветки весел сели. Они от берега оттолкнулись.
5 — 4822

129

Потом кайгусь сказал:
— Медведи, волки, гребите!
Раз взмахнули веслами — далеко уплыли. Еще раз взмахнули —
туда прибыли, где осина росла. Здесь они пристали к берегу.
— Ну, — говорит, — медведи, волки, тащите дерево на место!
Они осину на плечи подняли, наверх утащили и поставили. Как
раньше она стояла, как раньше росла, так и теперь стоит, еще лучше.
Деревья-весла они тоже на место поставили. Он дальше к своему чуму
пошел. Кайгусь верховья реки к сестре пришел, в чум вошел.
— Ты, — сказала она, — уходил жениться, а оказывается, меня за­
муж выдавать ходил.
Он ей сказал:
— Одиноким человек жить не может.
Она замолчала. Через некоторое время гость — кайгусь с верховья
речки — в чум зашел. Она свою ногу вдоль вытянула. Он ей сказал:
— Ногу убери!
А она ему сказала:
— Далеко лежит, не уберу!
Он через ее ногу перешагнул и рядом с нею сел. Он ее в жены взял
и стал там жить.
Много ли, мало ли они жили. Однажды хозяин чума говорит:
— Теперь возвращайтесь в свой чум.
Собрались они с мужем к нему домой уезжать.
— Навсегда не уходите, — сказали оставшиеся, — к нам сюда еще
приходите!
Они ушли, домой пошли, а кайгусь остался, со своими семью же­
нами живет. За одну сестру он семь женщин взял.
58. Кайгусь
Один человек нашел кайгусь. К себе домой в качестве жены при­
нес. Она мужу говорит:
— Семь лет с вами жить буду, помогать буду, но вы должны по­
терпеть — с людьми, кроме мужа, говорить не смогу.
'
У парня отец мудреный* был, он не стерпел молчания невестки.
Когда парень на охоту ушел, отец берестяную ложку-черпалку спря­
тал. Мясо в котле сварилось, она черпалку искала, не нашла, молча
горячее мясо, кости из кипящего котла руками хватала, в сюк бросала.
Сюк с мясом старику толкнула, сама ушла, по следу мужа пошла. Тот
спросил:
— Ты как здесь оказалась?
— Я рассердилась на твоего отца, он черпалку спрятал, хотел мое
слово вызвать.
130

Парень с ней домой пришел. Ночевали. Утром он опять на охоту
ушел, думал — жена в чуме останется. А она опять ушла. Он потом
гонял*, гонял ее, догнал.
Она:
— Зачем меня гоняешь? Не мучайся, давай ночевать. Ты меня в из­
головье положи, я вшей поищу.
Когда он проснулся, мудреного человека, жены его, нет, следа ее
нет. Он искал, искал ее, так и теперь ищет.
59. Про кайгусь
Жил старик со своим сыном. Жили, жили. Сын старика в тайгу хо­
дит охотиться на оленей. Если сын старика в тайгу пойдет, обязатель­
но какого-нибудь зверя добудет, а старик не умеет.
Вот сын старика ходил, ходил, зверей добывал. Однажды он в тай­
ге кайгусь1 встретил. Когда он кайгусь встретил, он ей сказал:
— Зверей добывать хочу.
Кайгусь ему говорит:
— Иди домой, ни о чем не тужи.
Он домой ушел, и с тех пор звери к нему сами прибегать стали.
Много ли, мало ли времени прошло. Однажды кайгусь ему говорит:
— Как домой придешь, на передней половине чума постель* по­
стели2.
Он домой пришел, постель постелил. Вечером они с отцом уснули.
Утром встали: около сына старика женщина сидит. Они вместе жить
стали. Он в тайгу ходит, к нему звери сами прибегают. Все, что надо,
добывает, все у них есть.
Они живут, а она все время молчит. Его отец-старик решил узнать,
почему она не говорит. Вот они садятся есть, она без слов старику на
ту сторону чума еду подает. Так они ели. Долго ли, мало ли жили, ста­
рик разозлился, стал допытываться у жены сына, почему она не гово­
рит. Вот она обед сварила. Она рыбу достала и старику на ту сторону
чума подала. Потом она хотела суп зачерпнуть; по сторонам повареш­
ку ищет, ищет, а старик поварешку спрятал. Он про себя сказал: «Я из
нее слово вытяну!»
Она посидела, по сторонам посмотрела и ладонями стала суп чер­
пать. Ладони обожгла.
После этого она исчезла. Долго ли, мало ли сын ждал, потом в тай­
гу ушел. В тайге она перед ним неожиданно возникла и сказала:
— Божий человек, божий человек, отныне не ищи меня. Твой отец
плохое сделал. Твой отец хотел, чтобы я заговорила3. Иди домой, ни­
чего я тебе больше не скажу.
5*

131

Он домой пошел, своему отцу сказал:
— Отец, ты плохое сделал! Отныне у нас с тобой ничего не будет.
Они стали жить; как раньше жили, так й доныне еще живут.
60. Про Дандукна
Когда-то давным-давно жил бедный, одинокий старик. Он женил­
ся, жена ему двух сыновей принесла. Он жил все время на Тунгуске,
на притоке реки. Его дети выросли. Старший сын такой ленивый уро­
дился — никакого зверя не может добыть. Младший сын шустрый,
хорошо охотится. Отец ему лук сделал, тугой лук ему сделал. Братья
вместе белковать ходят. Отец старшего сына спрашивает:
— Дандукн, почему один не ходишь?
Тильгет говорит:
— Он белку искать не умеет, целиться даже не умеет. Поэтому мы
с ним все время вместе охотимся.
Однажды Тильгет много белок убил. Вечером охотники пришли,
их мать белок обдирать стала, говорит:
— Что это такое! У этих белок задницы кто так сильно исколотил?
Теперь шкурки плохо обдираются.
Дандукн про себя смеется: «Ты все время меня мучаешь. Я в тайге
и стряпаю, и собакам корм варю, и дрова рублю— все тебе мало! За
это я тебе так сделал».
Дандукн сказал:
— Тильгет по задницам белок томаром стрелял.
Их мать замолчала, села.
Мало ли, долго ли жили. Мать стареть стала, сыновьям говорит:
— Хоть бы кто-нибудь из вас женился. У меня работать нет сил.
Нам еще одна работница нужна.
Дандукну жены не получить. Он охотиться не хочет, ленится, хотя
с виду красивый. Старик сказал:
— Старуха, такому человеку откуда жена достанется?!
Братья опять на охоту ушли. Тильгет много белок добыл. Дандукн
младшему брату сказал:
— Белок клади в свой мешок.
Тильгет в сторону отвернулся, что-то делает. В это время Дандукн
беличьи задницы опять поколотил.
Мать с отцом говорят:
— Тильгет шустрый, хороший охотник.
«Всегда его жалеют, — Дандукн думает. — А меня за человека не
считают. Сегодня вечером ты увидишь, как твой хороший сын про­
мышлял. Ну, теперь обдирай этих белок!»
132

Про себя думает: «Зачем я таким человеком уродился? Никто за
меня не пойдет. Настоящие люди живут с женами». За речкой Стол­
бовой стоит скала. Он на нее поглядывал. «Мне бы тоже стать таким
каменным», — думает.
Вдруг Дандукн услыхал: дверь стукнула. Дандукн сказал младше­
му брату:
— Темнеть начинает, пойдем домой.
Они домой пошли. Вечером домой пришли. Дандукн своему отцу
сказал:
— Завтра мне лук тугой сделай.
Они переночевали. Старик утром сказал:
— Э-э, — говорит, — наш Дандукн зачем-то лук захотел. Ты очень
ленивый, лук держать не умеешь.
— Отец, сделай мне лук!
Старик говорит:
— Ну тебя, сядь, хватит болтать!
Дандукн выскочил, топор схватил, мигом нарубил дров, целая куча
дров образовалась. Быстро костер сложил, ненадолго в лес сходил, от
лиственницы крень отделил, от березы планку отодрал, принес домой,
отцу сказал:
— Выйди из чума! Сделай для меня лук.
Старик тут обомлел.
— Ну ладно, сынок, — говорит, — конечно, сделаю.
Старик лук делал, вспотел, как будто его из воды вытащили.
А Тильгет подумал: «Этот Дандукн что-то задумал, то ли плохое,
то ли хорошее».
Дандукн взял лук в руки, вертит его, думает: «Хороший».
Переночевали. Утром охотники идти собираются. Дандукн Тильгету говорит:
— Теперь я один буду охотиться.
Тильгет сказал:
— Ну кого ты добудешь?
Дандукн сказал:
— Кого-нибудь добуду.
Братья пошли в разные стороны.
Дандукн шел, шел, устал, на снег вверх животом упал. Он думает:
«С братом охотиться хорошо. Он впереди идет, дорогу прокладывает.
Теперь мне по снежной целине идти тяжело». Тут Дандукн вспомнил:
«Вчера слышно было, как на той стороне дверь хлопнула». Дандукн
перешел речку, к подножию скалы подошел.
Дандукн идет, идет1. Белка с дерева вниз сама спустилась. Дандукн
стал белку гонять*. Долго ли, мало ли гонял ее. Дандукн поглядел —
следы этой белки все больше становятся. Дандукн подумал: «Что это
133

за белка?» Он всем телом задрожал: то ли бросить ее, то ли еще пого­
нять. Еще немного прошел — беличьи следы в человечьи превращать­
ся стали. Дандукну мысль пришла: «Это, наверно, кайгусь». С волне­
нием он стал ее гонять. Гонял, гонял, уже еле дышит. Догнал, белка на
дерево забралась. Дандукн тогда отдышался. Отдышался, лук нацелил
на белку. Белка в этот момент запищала. Дандукн думает: «Что за
белка? То ли убить ее, то ли бросить ее? Очень уж удивительная она,
наверно, не убью». Потом решил: «Люди разве зверей своих броса­
ют?» Он лук натянул, выстрелил, белка на землю упала. Он пошел
к тому дереву, где белка сидела, взял ее, стал рассматривать. «Что это
за чудная белка? Пойду домой, родителям покажу, какую белку убил».
Он к поясу белку привязал. За спиной он голос услыхал:
— Ты теперь здесь шалаш сделай.
Дандукн так и обомлел. Откуда это слово вниз свалилось? Дандукн
решил: «Хватит думать». Он мигом шалаш сделал. На маленьком мес­
те2 пихтовые ветки положил, а для себя около костра еловые ветки
положил. Рогульку срубил, потом прямую палку срубил. Костер раз­
вел. «Ну, теперь я свою белку обдирать буду».
Белку на рожень поддел, рожень к костру поставил, белку жарить
стал. Когда он ее жарил, услыхал, как в скалах дверь открылась.
Где-то слышится собачий лай, похожий на лисий «нэк, нэк»3.
Дандукн слышит: собачий лай приближается. Дандукн даже присел
от удивления. Он быстро куски бересты срезал, в пах и подмышки
себе положил4. Слышит: у входа в шалаш шорох раздается. Он наружу
выглянул — в собольей шубе женщина стоит.
— Человек светлого мира*,— она спрашивает,— это ты моего
зверя убил?
— Да, я белку убил.
Из шалаша ей говорит:
— Ты сними лыжи и в шалаш заходи, садись на маленькое место.
Дандукн белку из костра вытащил, разделил на три части. Заднюю
часть белки ей протянул. Кайгусь ее оттолкнула. Дандукн переднюю
часть ей отдал. Она опять обратно оттолкнула. Дандукн думает: «Что
это с ней делается? Остались только ребра, что я ей отдам?» Дандукн
ей ребра отдал, кайгусь взяла. Они кое-как поели.
— Ну, — говорит, — теперь давай играть.
Она молчит, только поглядывает. Дандукн рогулькой к ней огонь
подтолкнул, пихта трещать стала. Дандукн сказал:
— Хоть место твое смеется.
Она схватила прямую палку, палкой огонь к нему подтолкнула.
— На моем месте земные звери пищат5, — он говорит.
Дандукн бросился к ней, щекотать ее стал. Она даже не улыбну­
лась.
134

Долго ли, мало ли они так возились. Полночи прошло. Кайгусь ще­
котать устала. С ее лба пот течет. Обратно перешла на свое место.
Дандукн к ней кинулся, опять ее щекотать стал. Она улыбнулась.
— Теперь, — говорит он, — моей женой будешь!
Дандукн опустился около нее, поглядывает, а она как огнем горит.
Ее косы длинные, как солнечные лучи идут, брови черные, глаза как
огонь горят. На ее лбу как будто звезда горит6. Дандукн говорит:
— Теперь к моим родителям пойдем.
Кайгусь сказала:
— Нет, сначала в мой каменный чум зайдем.
Они пошли в каменный чум, дорога им образовалась* до дверного
входа. Дверь сама открылась, они внутрь зашли. Внутри дома все бле­
стит. Она ему говорит:
— Садись на ящик.
Ему рассказывать начала:
— Я — круглая сирота, у меня нет ни отца, ни матери. Когда я ма­
ленькой была, моя мать меня бросила. У этого края скалы старикикайгуси меня взяли. Внутри этой скалы чум образовался.
Она в углу покопалась, лук оттуда взяла, из латуни сделанный, да­
ла ему в руки.
— Возьми, — говорит, — теперь ты много зверей будешь добы­
вать. Завтра мы домой пойдем, к твоим родителям. Вечером ты выйди
в переднюю часть чума, семь ступеней сделай. Шесть соболей возьми,
а седьмого не трогай. Несчитанные божьи годы7 мы будем жить. Ты
хорошо будешь промышлять. Я тебя к себе тянула, но твоя воля пере­
тянула. Я в этом доме выросла, оставлять его очень трудно.
Она свою игольницу за пазуху затолкнула8. Как у нее слезы зака­
пали! Она Дандукна за руку взяла:
— Ну, теперь пойдем в чум твоих родителей.
Они долго ли, мало ли шли. Домой пришли. Его родители обомлели:
— Это откуда тебе такая женщина досталась?
61. Кайгусь
Люди осенуют на длительной осенней стоянке1. Их три брата Бунеевых было; двое старших давно женатые, младший, Уньгет, тоже
уже женился. Осеновка кончилась, люди на большую ходьбу* отпра­
вились. Три брата одним чумом ушли.
Уньгет днем белкует, вечером на стоянку возвращается.
Уньгет на своей дороге пеструю белку встретил2. Долго гонял* ее,
на ель загнал, там убил. Спереди у белки завязки, на шее— лямка.
Уньгет стал место выбирать для шалаша, чтобы переночевать. Дров
нарубил, стал шалаш делать. Срубил два пихтовых деревца— одно
135

прямое, другое с развилкой на верхушке. Ветки обрубил. Два спаль­
ных места в шалаше сделал. На маленькое место еловые ветки посте­
лил. В изголовье прямую палку положил. На свое, с другой стороны,
место пихтовые ветки постелил. Палку с развилкой в изголовье поло­
жил. Огонь развел, таган сделал. Сам в шалаше сидит. Вечером слы­
шит крик:
'
— Коль-коль, мой зверь!
Кайгусь ищет своего зверя. Человек светлого мира, оказывается, ее
зверя убил.
Уньгет из шалаша не показывается. Куски бересты надрал, под
мышки и в оба паха положил. Белку ободрал, на рожень поддел, из­
жарил. Слышит — подходит. Внутрь вошла, у входа встала, говорит:
— Ты моего зверя убил?
— Убил! — Уньгет ей отвечает. — Проходи на маленькое место,
сядь там!
Сам белку на три части разделил. Заднюю часть ей отдал, она назад
вернула. Переднюю часть ей отдал, она назад вернула. Среднюю часть
ей отдал, она взяла. Поели. Она говорит:
— Теперь поиграем!
Уньгет горящую бересту палкой с развилкой к ней подтолкнул.
Огонь трещит, будто смеется. Он сказал:
— Даже огонь смеется!
Кайгусь горящую бересту своей палкой назад толкнула. Он говорит:
— Надо мной не смеется! Огонь, как земные звери, пищит!
Уньгет снова к ней горящую бересту подтолкнул, она опять назад,
к нему, отодвинула. Потом он говорит:
— Теперь чай пить будем!
Кайгусь отказалась. В полночь Уньгет со своего места вскочил,
бросился к ней и начал щекотать. Кайгусь не смеется. Пришлось ему
назад вернуться. Немного погодя он снова на другую половину пере­
шел, сел на ее спальное место. Он к ней огонь пододвигает, она оттал­
кивает. Уньгет снова ее щекотать начал. Кайгусь только слегка улыб­
нулась. Вернулся он на свое место, сидит. Она к нему кинулась, щеко­
чет. Не смеется он. Она на свое место перешла, села там. Тут Уньгет
снова к ней бросился, схватил, защекотал. Кайгусь рассмеялась. Унь­
гет говорит:
— Ну, теперь ты мне досталась!
— Твоя сила взяла.
— Теперь моей женой будешь.
Утром Уньгет говорит ей:
— Домой ко мне пойдем.
Кайгусь ему говорит:
— Выйди наружу, за шалашом семь ступеней сделай3.
Уньгет вышел, ступени сделал, зашел обратно, говорит:
136

— Теперь чай пить будем.
Кайгусь говорит:
— Выйди наружу, шесть соболей возьми, а седьмого не трогай.
Он так и сделал. Говорит:
— Теперь мы домой пойдем.
Домой пришли вдвоем, в чум вошли, сели. Уньгет сказал старшим
братьям:
— Я в жены кайгусь привел.
Своей женщине Уньгет сказал:
— Не ссорьтесь, живите дружно.
Жена Уньгета говорит:
— Мы хорошо будем жить.
Жить стали. Вот живут. На маленькую ходьбу* собираться стали.
Кайгусь своему мужу говорит:
— Выйди, за чумом семь ступеней сделай, шесть соболей возьми,
седьмого не тронь! Это мое слово не забудь! Каждое утро к семи сту­
пеням выходи за соболями.
Люди на маленькую ходьбупошли. Трое братьев опять вместе од­
ним чумом ушли. Женщины дома остались, хозяйничают.
Уньгет много пушнины добыл4. Старшие братья добывают мало,
завидуют. Сговариваются:
— Надо младшего брата убить и взять кайгусь себе, тогда и мы
станем добывать много.
Кайгусь все слышит, обо всем догадывается. Говорит своей подруге:
— Нашего мужа его братья там в лесу убить собираются.
Женщина не верит, слушать не хочет:
— Как это братья его убьют, ты обманываешь!
Кайгусь говорит:
— Вечером вместе пойдем к нашему мужу, только ничего с собой
не бери!
Скоро уж люди должны возвратиться. Кайгусь говорит:
— Ну, теперь держись крепче!
Женщина все же коробку открыла, наперсток взяла. Кайгусь вы­
дернула одну очажную палку, схватила подругу и потащила за собой
в отверстие под очажной палкой5. Сама она успела вниз уйти, а жен­
щина — только наполовину, половина осталась наверху торчать. Тут
в чум вошли охотники. Выдернули ее, говорят:
— Это ведь женщина, а где же кайгусь?
Женщина сказала:
— Кайгусь ушла, чтобы оживить убитого мужа. Хотела и меня
взять с собой, но я сама виновата — не надо было брать наперсток6.
Братья убили ее.
Кайгусь своего мужа оживила и увела его в свой мир. Там живут.
137

62. Кайгусь
Один человек соболей промышлял, поймал пестрого соболя .
Для ночевки яму в снегу вырыл, костер зажег. Ель, пихту срубил,
ветки обрубил. С одной стороны костра еловые ветки постелил, с дру­
гой — серую, мягкую пихту. К комелю срубленной елки веревку при­
вязал. Пестрого соболя ободрал, на рожень поддел, жарить стал.
Слышит, кричит кто-то:
— Кооль-коль, соболь, куда делся? Только сейчас здесь был!
Баба появилась, села. От ее соболя только шкура осталась, он на
рожне жарится. Жареного соболя они схватили, каждый к себе тянет.
Ей задние ноги достались. Он горящую бересту палочкой поддел, в ее
сторону толкнул. На ее месте хвоя загорелась. Она вскочила, стала его
под мышками щекотать. Он веревку взял, чтобы перетягивать. Его
конец к пню привязан. Она тянула, тянула, говорит:
— Как ты крепко держишь! Твоя сила взяла2. Я — мудреная*,
ты тоже мудреный.
Они спать легли. Утром он домой собирается идти. Она спрашивает:
— У тебя баба есть?
Он отвечает:
— Есть.
Она говорит:
— Дома в изголовье своей постели мне место сделай, я там лягу.
Дома он своей жене говорит:
— В изголовье постели место сделай!
Она спрашивает:
— Кому место сделать?
Она место сделала, постелила, смотрит — там человек лежит, не
знает — мужик ли, баба ли.
Потом они чай пили и разговаривали. Кайгусь мужику говорит:
— На охоту пойдешь, много зверей за один раз не бей — одногодвух, и хватит.
Тот охотник много соболей добывать стал. Люди удивляются —
откуда? Ту бабу-кайгусь они не видят, видят только коренную. Люди
гонять* его стали, по его следу пошли. Его след идет, потом теряется,
дальше снова свежий след идет. Люди говорят между собой:
— У него что-то есть, у него кайгусь, видно, есть!
Утром он опять на охоту пошел. Люди решили: его бабу убьем.
Кайгусь догадалась, коренной бабе сказала:
— Уйдем от них, ты только свою подушку возьми с собой, соболей
не тронь.
Вот люди идут. Коренная баба соболей схватила, в землю ушла, но
голова осталась. Тот охотник вернулся — его чума нет, кайгусь нет
и следа. Искал, искал ее след, так и бросил.
138

63. Про кайгусь-жену
Бунеев мужик жил с двумя бабами, одна из них кайгусь была. Он
хорошо добывал. Бабы дружно жили; кайгусь среди них главной хо­
зяйкой была. Пошел он на охоту, там в лесу родственники решили его
убить, чтобы кайгусь взять себе. Бабы дома сидят, кайгусь говорит:
— Нашего мужика уже в живых нет, уйдем отсюда.
Она потянула женщину за собой, та наполовину в землю ушла.
Кайгусь ушла совсем. Убившие мужика прибежали быстро, думали —
кайгусь, а это простая баба из земли торчит. Выдернули ее.
Те люди сами себя портили: идут, видят впереди чумы, а дойти до
них не могут. Толстых здешние — их родственники.
64. Кайгусь скалистой горы
Человек играет на кате, поет1:
— Пусть ко мне явится кайгусь.
Кайгусь стала собираться, спустилась:
— Человек кэтэ2, ты, что ли, хочешь, чтобы кайгусь скалистой го­
ры от своих кайгусей к тебе спустилась?
Человек:
— Черного соболя я по следу гоняю*?
Кайгусь:
— Я ли не скалистой горы Богдейгет-кайгусей дочь3? Пока не
тронь меня, не тронь! Не тронь моего волка4, по следу не гони! Не мои
ли волосы в косы заплетаются, зачем их развеваешь, качаешь?5 Я ведь
Богдеев дочь, скалистой горы Богдей-кайгусей дочь. Скалистой горы
Богдей-кайгуси отцы меня ожидают. Уж не хочешь ли ты, кэтэ, съесть
дочь Богдей-кайгусей? Пусть теперь мои волосы обвиваются. Дома
меня, кайгусь скалистой горы, родители ожидают, чтобы на охоту ид­
ти. Кэтэ, кэтэ! Ты говоришь, что черных соболей хочешь? Моего зве­
ря не убивай, чтобы твои потроха потом не слиплись! Потом мои сле­
ды, шаги повторять будешь. Пока же, кэтэ, кэтэ, не тронь меня, не
тронь! Отцовские корни назад тянут, но косы их дочери вокруг кэтэ
обвились; тебя, кэтэ, обвили6. Говорила раньше — не тронь меня, не
тронь. Теперь твоей женой стала.

65. Старик Ирис
Старик Ирис на берегу Енисея со своими людьми летовал. У него
одна дочь — Булум. Они там летовали и самоловами рыбачили. К се139

редине осени ягоды поспевать начинают. Женщины по ягоду с берега
вверх в тайгу ходят. Дочь старика Ириса тоже с ними ушла.
Целый день женщины по ягоду ходили. Собрались на край тайги
выходить, стали друг друга созывать. Дочери старика среди них нет.
Женщины хоть и звали ее, звали, хоть и искали — девочка так и не
откликнулась. Женщины говорят:
— Похоже на то, что кто-то ее утащил.
Женщины спустились на берег, людям сказали:
— Дочь старика Ириса пропала.
Мужчины пошли вверх, ее искали, но тоже без нее обратно вернулись.
Старик Ирис сильно и долго плакал о своей единственной дочери.
Потом люди ушли на свои осенние стойбища. Старик Ирис сыто зи­
мовал, разных зверей больше других добывал. Так зимовал старик
Ирис. На следующее лето он на том же летнем стойбище снова летовать стал. Как-то старик своей старухе сказал:
— Уж очень скучно стало, пойдем к людям.
Старуха ответила:
— Старик, ягода поспевать начала. Дай-ка я на том месте, где хо­
дила моя дочь, где ее следы, немного похожу.
Старик ответил:
— Ладно, пусть будет по-твоему.
Старики сходили на то место, где в прошлом году женщины ягоды
собирали, потом спустились в свой чум, суп и чай готовить начали.
Дверь открыта, старики чай пьют. К дверным жердям кто-то присло­
нился. Старики туда смотрят: «Это кто там прислонился?» Старуха
говорит:
— Старик, какая-то шерстистая женщина стоит.
Женщина сказала:
— Отец, я к вам в гости пришла. Вы очень печалитесь обо мне. Я
тоже как будто опустела, потому что вы очень плачете.
Старики говорят:
— Наша дочь пришла. Дочка, ты где зимовала? Ты сильно ошерстилась.
— Мама, обо мне не беспокойтесь, я замуж вышла за кайгуся. Кайгусь меня унес с места, где ягоду собирали. Мы, — говорит, — хоро­
шо живем, еды у нас очень много.
Старуха сказала:
— Дочка, теперь я тебя не пущу в лес к кайгусю. Разве там хоро­
шая жизнь?
Дочь ей ответила:
— Я сама за кайгуся замуж пошла, мы в берлоге внутри зимовали.
Месяц пролежали — для нас как один день прошел. Летом мы наружу
вышли.
Старуха сказала:
140

— Дочка, я тебя не отпущу.
— Мама, если ты меня не отпустишь, то я все равно умру, кайгусь
меня дернет1. Если ты меня отпустишь, то на будущий год мы с му­
жем в это же время к вам в гости придем.
Старик со старухой замолчали.
Старик сказал:
— Пусть уходит. Хорошо хоть, что она нам показалась. Теперь
наша грусть пройдет2, мы будем знать, что наша дочь жива.
— Отец, у вас еда всегда будет.
Старики дочь поцеловали, поласкали ладонями.
— Дочка, своих родителей не забывай!
Она вперед зашагала. У стариков только слезы катились, когда они
вслед ей глядели. Она назад обернулась и сказала им:
— Хватит вам плакать, пустое небо уже эхом откликается!
Старики сказали:
— Теперь мы плакать не будем.
Дочь стариков поднялась в тайгу.
66. Про ульгуся
Один старик жил, говорят, может лет двести назад. Баба у него
есть и дочь взрослая. Бабы купаются. Дочь старика нырнула — век* ее
нет. Старик искать ее стал, на низ лодкой пошел1. Плачет, на берегу
ищет — нет девки.
Время прошло, он со старухой все плачет. Потом на то место ушли,
ще самоловы ставят. Раз смотрят — лодка с людьми появилась. К бе­
регу плывут, пристают. Там дочь старика сидит, ульгусь сидит, мать
ульгуся сидит.
Старуха, мать ульгуся, говорит старику:
— Мы пришли к тебе в гости, видим, что ты все время плачешь.
Девку, твою дочь, я утащила.
Дочь говорит:
— Вы теперь не плачьте, я хорошо живу. Сначала чуть не пропала,
дышать не могла. Потом, когда все ульгуси налетели, собрались,
я дышать стала хорошо. Слышу — отец плачет, а прийти сказать не
могу, бабушка не пускает.
Старуха, мать ульгуся, говорит:
— Вы теперь не плачьте. Вы знаете, где дочь ваша, теперь она век
жить будет. Вы теперь рыбу хорошо добывать будете. Жесткие рыбьи
кости в реку сыпьте, мягкими собак кормите2.
Обратно ушли. Старик так и стал делать. Добыв рыбу, жесткие
кости в реку бросал. Старуха все плачет, ругается, дочь поминает.
Старик ее уговаривает:
141

— Наша дочь живая, показываться нам будет.
Старуха век кричит.
Потом они опять к Енисею спустились, где самоловы стояли.
Смотрели, смотрели, не видно людей. Через год опять на то место по­
пали. Самоловы старик вытащил — опять лодка появилась, люди ра­
зом к берегу пристают. У них уже сын есть. Старик в чуме, с передней
стороны чистую тиску постелил, сын по ней только и бегает. Живут
у них. Старуха за глаза все ворчит. Ульгусь долго на сухом месте не
ходит, в воду лезет. Ульгусь своей бабе говорит:
— Твоя мать все ругается, я слышал, где бы ни ходил.
Ушел, больше не приходил.
67. Про Таниньгу
На берегу галечной курьи живет старик со своей старухой, у них
дочь есть. Долго ли, мало ли там жил он. Девушка выросла, для заму­
жества созрела. Старуха дочери сказала:
— Таниньга, сбегай вниз за водой.
Таниньга быстро взяла туяс, к берегу побежала. Таниньга туяс
у берега поставила, ноги мыть стала. Она взгляд вниз бросила. Из во­
ды вверх два глаза, как шарики, смотрят. Таниньга вздрогнула, чуть
было не крикнула. В этот момент кто-то ее за ноги дернул вниз, в воду.
Ырогот со старухой между собой говорят:
— Что-то долго Таниньга за водой ходит.
Старик своей старухе говорит:
— Ну-ка, иди сбегай вниз к берегу.
Как старуха ни высматривала, никого нет. Туяс Таниньги пустой
стоит. Старуха говорит:
— Старик, наша Таниньга исчезла, Таниньга как сквозь землю
провалилась.
Старик из чума выскочил, дочь звать стал. Долго ли, мало ли звал:
— Таниньга, Таниньга!
Старик со старухой стали тут горько плакать.
Много ли, мало ли времени прошло. Старуха говорит:
— Старик, хватит, мы и так все небо прокричали.
Старуха пустой туяс взяла, принесла обратно в свой чум.
— Вот нашей дочери туяс, будем на него смотреть, как будто это
наша Таниньга сидит.
Старики тут зимовать собираются.
— Где кости нашей дочери исчезли, там мы и будем жить.
Зима длинной ли, короткой ли была, старики и не заметили. Еды
у них много. Старуха говорит:
142

— Старик, всяких зверей у нас много появилось. Ты раньше так
много зверей не добывал.
Однажды зимой старуха сон увидела, дочь свою увидела:' «Мамоч­
ка, зачем вы плачете, я же живая. Вы все мое нутро вывернули наиз­
нанку!»
Весна прошла. Старик говорит:
— Старуха, мы отправимся на Енисей летовать.
Старуха говорит:
— Боже мой, еще на Енисей! Где я дочерины кости потеряла, там
я летний чум и поставлю.
Старики здесь летуют. Много ли, мало ли времени прошло. Стари­
ки утром поднялись, чай пить стали. Старик старухе говорит:
— Дверь открой. Свежий ветер пусть войдет. Внутри чума очень
душно стало.
Старик из чума на реку поглядывает. Это же человек стоит! Старик
старуху локтем толкнул. Старуха взглянула.
— Кто же это? — говорит.
Старик рукой вниз на берег показывает. Старуха вздрогнула:
— Старик, это как будто наша дочь.
Они даже чай пить бросили. Вниз на берег они мигом спустились.
Их дочь тут стоит, как будто замерла. Старик говорит:
— Старуха, наша дочь.
Старики схватили, обняли свою дочь, обрадовались:
— Господи, боже мой, ты нашу дочь привел.
Старики дочь в чум потащили.
— Дочка, больше мы тебя никуда не пошлем. Ой, доченька, зачем
ты нас бросила? Мы стариками стали. Даже чай сварить нам некому.
— Мама, отец, вы меня опять пошлите. Если вы меня не пустите,
я все равно умру. Больше вы меня не увидите.
Старик со старухой рыдать стали. Таниньга сказала:
— Тише, перестаньте.
Старик со старухой замолчали.
Таниньга им рассказывать стала:
— Я замуж вышла за водяного. Мы живем хорошо. У вас еда все­
гда будет. Я с ним буду каждый год приходить к вам в гости. Вы
больше не плачьте. Теперь я пойду, он меня ждет на реке в воде.
— Доченька, почему ты нам своего мужа не показала?
— Вы его хотите видеть? Я к нему спущусь, позову.
Таниньга выскочила, побежала к берегу. Потом оттуда снизу два
человека поднялись, в чум вошли. Между стариками сели, старик на
зятя поглядывает. Такой красивый человек — как огонь горит. Стару­
ха говорит:
— Старик, поставь стол.
из

Они стали чай пить. Долго ли, мало ли чай пили, солнце к закату
склонилось. Дочерин муж сказал:
— Вы больше не плачьте, Таниньге очень тяжело. Вы будете жить
хорошо, еды у вас будет много. Мы к вам каждый год в гости ездить
будем. Мы сейчас уйдем, вы не плачьте. За нами на берег вниз не
спускайтесь.
Старики с детьми поцеловались. Таниньга с мужем вышла, за со­
бой дверь закрыла.
Сказка1 кончилась.
68. Девушка и водяной
Давным-давно на свете жил один рыбак. У него была красивая
дочь. Водяному1 она очень понравилась. Однажды вечером девушка
за водой пошла. Водяной ее подкараулил, потом схватил ее и в воду
с собой понес. Девушка стала женой водяного. Потом у них сын ро­
дился. С тех пор у того рыбака всегда рыбы много было. Его дочь
с мужем своему отцу всегда давали полные сети и невод рыбы. Дру­
гим рыбакам рыба не попадалась на этом месте, в их сети рыба не
шла. Рыбакам не понравилось, что их товарищ хорошо рыбу добыва­
ет, они сильно рассердились. Жена водяного услышала, как они руга­
ются. На берег из воды она показалась, сказала:
— Тайге и воде нравятся хорошо живущие люди. Вы много пьете,
потом сильно ругаетесь, поэтому вам рыба и не попадается.
Послушались рыбаки жену водяного, друг на друга больше не кри­
чали, не ругались, драться бросили, своих жен бить перестали. Рыбаки
стали хорошо жить, рыбы много добывали сетями, неводом. Зверей
тоже хорошо промышлять стали, помногу добывали. Потом люди забы­
ли про слова жены водяного, опять ругаться начали, жен бить стали.
После этого им рыба опять не стала попадаться. Сказка2 кончилась.
69. О медведях
Один человек в лес пошел полозья искать, чтобы новые сани сде­
лать. Он шел, шел и хороший крень увидел. На соседнее дерево по­
смотрел— два медвежонка сидят. Неожиданно медведица детям
крикнула. Медвежата испугались человека и далеко наверх залезли.
Медведица зарычала, к человеку подкрадываться стала. Человек к де­
реву прыгнул, за дерево схватился. На этом же дереве сидели медве­
жата. Медведица никогда комель дерева кровью не испачкает, если на
этом дереве ее дети сидят. Человек очень испугался, крепко за дерево
держится. Медведица к человеку бросилась, за одежду стала дергать.
144

Человек еще крепче ухватился за дерево. Потом медведица на этого
человека плевать стала. Человек весь мокрый — медведица его опле­
вала. У него горло пересохло. Человек подумал: «Я скоро упаду, мед­
ведица меня съест». Медведица отошла и опять вернулась к дереву.
Человеку совсем плохо стало. Ему очень жарко. Он за дерево дер­
жится, но его сила кончается.
Собаки залаяли. Медведица на зад села, слушает. Собачий лай все
ближе раздается. Человек кричать начал, людей к себе зовет, а медве­
дица зовет, зовет медвежат. Тут люди пришли. Один человек подошел
и этого человека напоил. Потом они домой собрались, но собаки от
этого дерева домой не хотели идти. Они лаяли на медвежат, рычали,
медвежьи следы обнюхивали. Люди вернулись к этому дереву, мед­
вежат сняли. Люди взяли медвежат, домой унесли. Медвежата цара­
пались и кусались.
Один человек взял себе медвежонка. У этого человека детей не
было. Он воспитывал медвежонка вместо сына. Когда они ели раньше
его, медвежонок сердился.
Второго медвежонка взял другой человек. У этого человека был сын,
с его сыном медвежонок играл. Прожили они лето. Скоро зима настанет.
Медвежонок вырос, с мальчиком играл, играл. Однажды медведь маль­
чика за руку укусил и сильно поцарапал. Кровь полилась. Отец мальчи­
ка рассердился, медведя убить хотел. Мальчик плакал, отца просил:
— Не убивай медвежонка!
Утро настало. Женщина на улицу вышла, кричать стала:
— Идите сюда, идите сюда, медвежонок убежал!
Сын с отцом на улицу выскочили. Они веревку нашли, медвежонок
ее перегрыз. Отец мальчика стал ругаться:
— Медведь вырастет, сердиться будет, людей убивать будет.
Зима настала. Люди на охоту пошли. Один охотник шел, шел, бе­
лок добывал. Его собака впереди бежала, медвежью берлогу нашла.
Охотник к собаке подошел. Собака в берлогу залезла. Человек испу­
гался, домой ушел. Через три дня много людей пришло. Медведицу
убили. Потом собака из берлоги вылезла. Медведица собаку не съела.
Старые люди говорят:
— Медведь никогда свою берлогу кровью не испачкает.
70. Рассказы о вскормленных медведях
У человека был вскормленный медведь — ыськет. Осенью пошли
они на охоту. Медведь предостерегает:
— Пойдем отсюда, здесь плохо!
Хозяин отмахнулся:
— Останемся.
145

Остались ночевать. Вечером медведь толкает хозяина, рычит:
— Не спи, лесной медведь близко!
Царапает лапами, показывает:
— Посвети вверх берестой, чтобы меня не ранить.
Голодный лесной медведь вот налетел. А хозяин вместо бересты
полено поджег, светил. Плохо видно было, он и ранил в пятку своего
медведя. Когда убили лесного, вскормленный медведь рассердился,
лапы вверх поднял— показывает, как надо было светить. Хозяин
к шаману пошел, и шаман медведя лечил1.
Вскормленный медведь через три года приходит обновлять свое
железо2. Выбирает время, когда люди в лес по ягоду или по черемуху
придут. Однажды женщины из лесу вышли, а такой медведь в лодке
лежит — он лапу занозил. Женщины испугались — лесной человек.
А старуха говорит:
— Стойте все, я пойду одна!
Подошла.
— Не ты ли, ыськет?
Он ласкается. Она поглядела— наш, вон на лапе шрам. Говорит
остальным женщинам:
— Идите, не бойтесь.
Медведь с ними поехал. Приехали, он к ним в чум вошел. На дру­
гой день шаманили, праздник устроили, «железки» ему повесили
и браслеты.
71. Случай в лесу
Бабы как-то в лес за черемухой пошли. Через Енисей переехали,
лодку оставили, сами ягоду ходят собирают. Стали возвращаться, на
берег вышли, а в лодке медведь сидит.
Среди баб старуха одна была, медведь ей лапу показывает. Старуха
эта раньше медвежонка воспитывала. Она догадалась, говорит:
— Не бойтесь, это наш медведь, он у нас воспитывался.
Повезли медведя в лодке домой. Дома он опять лапу показывает.
Посмотрели, а в ладошке сучок застрял. Медведь к людям пришел,
чтобы они сучок вынули, лапу залечили.
Старик со старухой сучок вынули, лапу лечили. Медведь у них по­
жил немного, потом опять в лес ушел.
72. Медведь-выкормыш
У одного старика вскормленный медведь был, он его потом в лес
отпустил. Медведь далеко ушел, совсем в другое место. Как-то раз
146

этот человек там охотился. Ночь подходит, он спать устраивается,
с одной стороны загородку от ветра из пихты сделал. Проснулся,
слышит: сучки трещат — с двух сторон медведи идут. С одной сторо­
ны шел лесной — на человека нападать, с другой — вскормленный,
защищать человека. Человек не догадался, что один из них, вскорм­
ленный, поможет ему. Побежал от них. Домой прибежал. Люди со­
брались, бить медведей пошли. Убили обоих. У лесного правую лапу
отрезали, бросали ее . Лапа сказала, что зверь приходил, чтобы съесть
его. У вскормленного отрезали, бросали, лапа сказала, что приходил
товарища защитить. Тут люди стали искать знак того, что это вскорм­
ленный медведь. Медь на лапе медведя увидели2. Поняли они, что
медведь вскормленный был. Жалко стало— зачем такого убили, да
поздно.
73. Не надо бояться медведя
Медведя бояться не надо. Он своей дорогой ходит; на земле всем
места хватает. Один человек раньше очень медведя боялся. На охоту
пойдет, никогда ночевать не остается в лесу, возвращается в чум.
Один раз пришлось ему все-таки заночевать. Летом дело было. Он
краем берега ходит, место выбирает. Видит — остров посреди озера.
«Вот, — думает, — место надежное, там меня старик1 не достанет».
Перебрался на остров, место выбрал, спать лег.
Ночью просыпается— на него вода льется. Медведь переплыл
озеро и влез на человека верхом. С него вода и течет.
С тех пор тот человек медведя не боится, ночует в лесу спокойно.
Медведь все слышит, что люди говорят. Если мы увидим место,
где много ягод, никогда об этом не говорим, а то туда медведь пойдет
за ягодами.
74. Охотники в берлоге
Снега выпало очень мало. Охотники пошли без лыж. Они шли ле­
сом. Какая дичь им попадается, они ее добывают.
За день они добыли много белок и решили заночевать. Костер раз­
ложили, чайник повесили. Один из них думает: «Ночью дождь пойдет,
да еще снег выпадет». Решили наутро дров собрать. Когда дрова со­
бирали, один из них нашел старую берлогу и товарищу говорит:
— В берлоге ляжем!
Они поели, потом в берлогу вошли. Внутри берлоги им холодно
стало. Они дыру закрыли паркой и тогда хорошо устроились: улеглись
и уснули до весны.
147

Люди их искали, но так и не нашли.
К весне охотники проснулись, вышли, по сторонам посмотрели:
уже весна наступила. Они быстро пошли домой. Когда они к чумам
подошли, собаки залаяли. Люди вышли, видят— это охотники, кото­
рые осенью ушли. Когда их спросили, почему они так долго ходили,
они ответили:
— Мы целую зиму в берлоге спали.
С тех пор никто никогда не ложится внутри берлоги. Внутри бер­
логи человек навсегда засыпает по думе медведя.
75. Про одинокую старуху Хальк
Одинокая старуха Хальк вблизи людей жила; у нее ни детей, ни
внуков не было.
Люди весной вверху в тайге1 нору лисы нашли, маленьких лисят
они домой унесли.
Старуха Хальк сказала:
— Внучата, дайте мне лисичку, я ее как свою дочь выращу.
Старуха лису вырастила, лисичка-дочь ей зверей домой приносила:
летом уток приносила, зимою она ей белок ловила, рябчиков прино­
сила. Этой пищей старуха Хальк кормила лисичку-дочь. Старуха
Хальк ее долго воспитывала. Весною лисичка исчезла. Старуха Хальк
ее долго ждала.
Сверху люди спустились2 — на берегу лисица ходит. Люди близко
к ней подошли, а лисица их нисколько не боится. Хотя люди и дога­
дались, что это вскормленная лисичка, они все же ее убили, шкуру
содрали и на мачту илимки повесили. Они пристали у стойбища.
Люди стойбища видят, что шкура лисички старухи Хальк на мачте
сушится. Кто-то старухе Хальк сказал:
— Бабушка, шкура твоей дочки-лисички на мачте сушится.
Старуха догадалась: «Мою дочь-лисичку эти люди убили». Она
увидела, что место под хвостом лисы либо Симкет, либо Кетэкет3 но­
жом вырезал.
Старуха Хальк произнесла заклинание:
— Пусть лисичка-дочь их изнутри начнет грызть, пусть их изнутри
жжет и царапает! Я — одинокая, а мою лисичку-дочурку они убили.
Пусть в будущем чужих зверей, меченых зверей люди не убивают!
76. Сирота
Одна сиротка жила у людей. Жилось ей у них очень плохо. Ее за­
ставляли много работать, кормили объедками. Сиротка терпела-тер148

пела и решила наконец уйти от этих людей. Весной, когда мужчины
еще были на охоте, она, никому не сказав, ушла в лес. Вернувшиеся
охотники спрашивали, где девушка. Никто не знал. Ее долго искали,
но не нашли.
Все лето девушка прожила в лесу одна, прячась от непогоды под
деревьями. Одежда ее порвалась, парка из ровдуги, намокшая от дож­
дя, прогнила. Осенью, когда люди начали готовиться к охоте, она вер­
нулась. Встала перед чумом. Одежда ее была вся в лохмотьях, по пле­
чам парки ползали черви. Мужчин дома не было. Из чума вышли мо­
лодые женщины и, увидев ее, снова скрылись в жилище. В чуме сиде­
ла старуха. Молодые женщины рассказали ей о пришедшей к ним.
Старуха сказала:
— Не та ли это сирота, что ушла весной?
Старуха вышла наружу и попросила девушку войти в чум. Та во­
шла. Женщины ее признали — да, это та самая сиротка. Ей дали оде­
жду, покормили, ни о чем не спросили. Возвратившиеся мужчины
стали спрашивать, где она так долго была, чем питалась. Девушка
ответила:
— Я была в лесу, ела то, что вы никогда не едите.
После всего этого девушка стала шаманкой. Люди всегда хорошо
ее кормили, одевали. Она лечила людей.
Нельзя обижать сирот, надо помогать им!
77. Про сиротку
Давным-давно старик со старухой жили. У них одна дочь была.
Старик как-то из лесу маленького медвежонка принес. Этот малень­
кий медвежонок у них долго жил. Старики умерли, этот медведь в лес
ушел. А стариковская дочь выросла, стала взрослой. Замуж вышла;
тоже за сироту вышла. Эти сироты долго ли жили. Однажды пошли
они с чужими людьми на зимнюю охоту. Там муж сироты заболел.
Долго он болел, потом умер. Люди стали говорить:
— Как мы сироту содержать будем, чем кормить? Не нужна она
нам.
Раньше остяки сирот не растили и эту сироту с мужем в одну мо­
гилу зарыли. Его они на дно могильной ямы положили, а жену его,
живую, затолкали в могилу сверху. Сказали:
— Как знаешь: хочешь — лежи в могиле мужа, хочешь — сиди
около него!
Так остяки живого человека в могилу с мертвым затолкали, зако­
пали. Сами с места зимней охоты назад к реке отправились.
Сирота в могиле возле мертвого плачет. Покойник через какое-то
время повернулся и сказал:
149

— Не надо плакать.
Она тогда успокоилась; в могиле сидит, думает: «Мой отец когдато старика медведя вскормил. Хоть бы этот старик ко мне пришел,
меня бы наружу вытащил». Она сама запахом покойника живет. Еще
немного погодя мертвый опять повернулся, ей говорит:
— Не плачь, твой брат-медведь весной придет, тебя наружу выта­
щит.
Так она до весны в могиле воздухом, который у покойника за пазу­
хой был, жила. Весной медведь ее вверх вытащил. Он ее мужапокойника о дерево бил, говоря:
— Ты умер, а живую женщину с собой забрал!
Выбросил его прочь, а женщину взял к себе в берлогу, кормил ее.
Птицу палкой бил, под мышку клал, жарил, женщине отдавал. За бу­
рундуками для нее ходил. Так кормил.
Потом как-то говорит ей:
— Сходи на берег, посмотри, не плывут ли илимки. Как увидишь
людей, с берега им кричи. Если они тебя не возьмут, я всех этих лю­
дей перегрызу.
Однажды женщина с берега увидела плывущие по течению илим­
ки. Она закричала:
— Люди, ко мне подъезжайте!
Люди сначала очень испугались. Она сильнее кричит. Людям куда
деваться — к ней подъехали. Она им говорит:
— Если меня не возьмете, медведь съест вас. Вон он в стороне си­
дит.
Люди посмотрели — правда, сидит, лапы1 вверх поднял, знак по­
дает. Они испугались, говорят:
— Давай, подходи, залезай!
Когда женщина в илимку вошла, медведь на берегу от радости
в ладоши захлопал.
— Вот, — говорит, — правда, добрые, хорошие люди, спасибо им!
С этих пор остяки сильно медведя боятся, поэтому и сирот не оби­
жают, хорошо растят — чтобы греха не было.
78. Про старуху Кёгл
Раньше когда-то жила старуха Кёгл с двумя сыновьями. Старшего
сына она женила, младший еще не женат.
Старуха по Подкаменной Тунгуске поднялась на зимовку. Сыновья
старухи хорошо белковали. Весной старуха Кёгл своим сыновьям ска­
зала:
— Съездим вниз, на Елогуй, за невестой для младшего сына!
150

Кёгл там, внизу, на Елогуе для сына невесту ищет. Старик Кырын
единственную дочь воспитывает. Старуха Кёгл посватала его дочь,
старик согласился и отдал ее за младшего сына старухи. Там внизу
они и летовали.
Старуха сыновьям говорит:
— Обратно по Тунгуске подниматься будем.
Они по Тунгуске поднялись, по Бельме поднялись, на Вельмо зи­
мовать стали.
Младший сын старухи прихварывать начал, а дальше все сильнее
болеет. В конце зимовки ему очень плохо стало, и он умер.
Старуха день и ночь плачет о сыне. Старший сын ей говорит:
— Мы скоро обратно поплывем, уже теплый ветер подул.
Старуха Кёгл говорит:
— Его кости одни тут не брошу!
Старший сын спрашивает:
— Ну что с тобой?
Старуха ему говорит:
— Его жену оставим с ним.
Сын ей возразил:
— Живых людей не бросают.
А она отвечает:
— Кости моего сына здесь останутся, моего сына не будет, а она
потом замуж выйдет?!
Старший сын ей говорит:
— Твоя воля больше.
Он место под очагом стал копать, внизу земля холодная. Он поса­
дил ее туда по грудь.
— Руки, — говорит, — вниз опусти.
Он земли насыпал, притоптал теплую землю, своей матери го­
ворит:
— Ну, пойдем!
Они вышли на берег реки.
Женщина раздумывает: «Как я наверх вылезу? Если бы я смогла
вылезти, я бы к берегу какой-нибудь речки спустилась, до Подсмен­
ной Тунгуски дошла бы, земляными бурундуками питаясь».
Женщина думала, раздумывала: «В прежнее время когда-то наши
предки, небесные родители, воспитанников-медвежат взращивали;
всех предков вместе с костями она1 съела. Хоть бы кто-нибудь ко мне
пришел, ко мне пришел бы, меня бы отсюда вытащил, я здесь зря по­
гибаю!» Она думает: «Теперь уже наст появляется, земляных* зверей
он, пожалуй, выдержал бы».
Утром она сидит, слушает. Где-то в стороне наст хрустит. Она туда
взглянула — медведь к ней идет, внутрь залез.
151

Медведь вокруг все осмотрел, снег от нее отгреб, ее наверх выта­
щил, плесень прочь стряхнул, лапой по верхней части ее спины слегка
похлопал.
Она спросила:
— Дедушка-выкормыш, тебя мои родители вырастили?
Он покивал головой.
Кайгусь женщину понес. Он шел-шел, потом на наст лег, на спину
перевернулся и свистеть начал— бурундуков подзывать. Женщина
березовый прут отломила и бурундуков прутом убивала. Женщина
думает: «Как же их сырыми едят?»
Медведь у нее бурундуков взял и под мышку положил. Долго ли
они там лежали, мало ли лежали, медведь отдал их ей — бурундукито, оказывается, изжарились!
Потом они пошли, все шли и шли. Когда половину прошли, он
вплавь через Подкаменную Тунгуску переправился с ней. Иногда он
ей рябчика добывал. Потом они к берегу Елогуя вышли, вниз скатились.
Он ей лапой показывает.
— Здесь, — говорит, — посиди!
Он ногой землю разровнял, сел, лапой вперед показывает.
— Туда, — говорит, — посмотри!
Сам медведь поднялся вверх и у комелей тальников улегся.
Женщина смотрит— сверху плывут илимки. Она рукой махать
стала:
— Приставайте сюда!
Люди пристали.
— Боже мой, — они говорят, — это же дочь человека среднего ми­
ра2! Ее родители тоже тут. Дочь стариков, ты откуда сюда попала, от­
куда сюда пришла?
Она ответила:
— Погодите, погодите, я вам потом как-нибудь расскажу. Сейчас
постелите для медведя новую оленью шкуру в конце галечной отмели.
— Дедушка-выкормыш, — позвала она, — спустись сюда!
Медведь спустился, отряхивался-отряхивался и на шкуру лег. Он
сказал:
— Смотрите, эту женщину я принес на ее землю.
Старики друг на друга посмотрели.
— Старушка, это медведь-выкормыш нашу дочь к нам принес!
Старик кинулся к нему, ласкал кайгуся, гладил рукой. Кайгусь взял
руку старика и ткнул ее в свою шею. Старик пощупал.
— Старушка, — старик воскликнул, — ошейник нашего воспитан­
ника давить его начал!
Старуха подошла, погладила его.
— Старик, сделай ему из железа новые ручные зашиты3!
152

На следующий день одни люди ковали, другие кольчугу для него
делали; люди ему новые ручные защиты надели, хорошую пищу ему
поставили.
Дня два они здесь простояли, а потом сказали:
— Скоро пойдешь? Пора тебе идти.
Медведь отряхнулся, на ручные защиты посмотрел, вперед шагнул.
Старик со старухой ему говорят:
— К молодым кайгусям не приставай!
Медведю дорога образовалась*.
Люди оттолкнулись от берега и по Елогую спустились.
79. Про сноху Этли
Этль живет с единственным сыном. Когда он вырос, Этль его же­
нила. Ему выпала на долю такая лентяйка женщина!
Этль с сыном на большую ходьбу* отправлялись. Они утром со­
брались аргишить. Люди на нарты вещи складывали.
Этль со снохой тоже проснулись. Сноха проснулась и снова усну­
ла. Этль снохе говорит:
— Ну, вставай, аргишить пора, с чума уже покрышки сняли.
Сноха продолжает спать и на нее внимания не обращает.
Этль с сыном с аргишом ушли. Сноха только после полудня вещи
на нарту сложила и аргиш догнала. А у ее свекрови с сыном уже чум
готов, и они чай пьют. Сноха пришла и чум поставила.
Этль снохе говорит:
— Как же ты будешь жить? Ленивые люди не могут прожить. Ты
на себя хорошенько посмотри-ка, от твоего азяма лохмотья на десять
верст сзади тащатся.
Так они зимуют, сноха всегда после всех аргишит. Потом, на зим­
нем стойбище, у ней сын родился. По утрам Этль сноху громко зовет:
— Мальчик плачет, дай же ему грудь!
Мужчины с маленькой ходьбы* пришли, и люди собирались выхо­
дить на край тайги. Наст образовался. По утрам по насту люди станы
делают1.
Этль с сыном вещи на нарты сложили. Сноха хоть и проснулась, но
так и не встала. Этль взяла колыбель с мальчиком и поставила внутрь
нарты. Люди потушили огонь в своих очагах.
На верхнем конце стойбища2 одна старуха знала, что эту женщи­
ну — сноху Этли — оставят. Она березовую губку в костер затолкну­
ла. Люди все ушли.
Сноха только после полудня проснулась, взглянула — а ребенка нет.
Она вышла искать следы от полозьев нарт, но на насте их совсем не
153

заметно. Она начала искать огонь в очагах. В чум на самом верхнем
краю стойбища она прежде не ходила. Она сходила туда, разгребла
очаг, нашла гриб— огонь горит3! Потом она костер развела и этот
огонь все время бережно хранила.
Сноха Этли переночевала. Утром она встала, много бурундуков
нахлестала прутиками. Она их ободрала и мясом этих бурундуков пи­
талась.
Сноха Этли думает: «Надо жить. С ленивой жизнью надо покон­
чить. Теперь я всю старую и рваную одежду починю». Она думает:
«В какую сторону мне идти?»
Она по насту куда-то идет, в верховье маленькой речки попала,
спустилась по ней, скатилась к ручью, по ручью спустилась, перено­
чевав на полпути. Потом она скатилась вниз к берегу реки, на берег
большой реки вышла.
— Я, — говорит, — бревна — две чурки — вместе свяжу!
Она на этих бревнах стала спускаться вниз по реке. Слушает. Дере­
вья вдали трещат. Вверх взглянула— медведь к ней спускается. Он
остановился, на задние лапы встал, к ней подошел.
Она свой пояс развязала, в лапу медведя вложила, сама шестом от­
толкнулась.
Женщина спускается по реке. Вверх глядит, а там на берегу реки,
на березах, сины сидят. Сины лазят по березам. Она про себя гово­
рит: «Если бы отец моего сына был здесь, он бы вас убил».
А отец ее сына в это время на лодке снизу вверх поднимается
и слышит ее слова.
Она вперед смотрит — лодка поднимается. Он ее спрашивает:
— С кем ты разговариваешь?
Она помолчала немного, а потом ответила:
— Я сама себе бормочу.
— Нет, — он возразил, — ты с кем-то разговаривала.
Он настаивает:
— Скажи мне!
Она немного помолчала и сказала:
— Впереди там, на березах, сины сидят.
Он сходил туда, убил их, обратно к ней вернулся. Он к ней при­
смотрелся — она настоящим человеком стала, одежда хорошо почи­
нена.
Он ее спрашивает:
— Ну как, ты с ленью теперь покончишь?
— Да, — отвечает она, — покончу.
— Я, — он говорит, — тебя искать вверх поднимался. Садись в
лодку!
Она села к нему.
154

Они выехали из реки и к своему чуму вверх поднялись. Своей ма­
тери он сказал:
— Она сама приплыла, теперь она поняла жизнь.
Изложение рассказа5 кончилось.
80. Ленивая жена
Давным-давно остяки жили. Стали они собираться на большую
ходьбу*, на зимовку. Эти мужчины и женщины были очень ловкие,
работящие, только у одного остяка жена была ленивая. Женщины над
ней век* подсмеивались, но та, ленивая, не обращала на это внимания,
говорила:
— Даром* мне их насмешки!
Муж ей говорит:
— Ты такая ленивая, люди век над тобой смеются.
Она совсем уже ничего делать не хочет. Муж ей пригрозил:
— Когда-нибудь я тебя все-таки проучу!
Она по-прежнему внимания не обращает. Говорит:
— Даром!
Вот живут. Заморозки начались. Люди отправились на зимовку.
Ленивая сидит себе, ни рукавиц, ни пимов не заготовила. Муж рассер­
дился:
— И что ты за человек! Посмотри-ка, у других людей рукавицы,
пимы, лыжи готовы1. А мы без всего сидим. Все охотиться на дичь
собираются, а ты все наше имущество проквасила.
Вот остяки на зимовке в новый аргиш отправились. Он со своей
ленивой женой опять остался ни с чем. И так каждый аргиш, до самой
весны. Люди с места зимней охоты возвращаются, она знай себе спит.
Ее муж надумал — холст взял, накрыл ее, подоткнул со всех сторон,
бревнами привалил. Говорит:
— Теперь спи сколько хочешь!
Вот люди с места охоты к своим землянкам возвратились. Ленивая,
теперь уж не знаю сколько, спала, потом очнулась. Говорит:
— Ой, вот это я поспала!
Хотела было встать, хотела лопать в сторону откинуть, чтобы вы­
браться. Говорит:
— Кто-то меня бревнами обложил, чтобы я не вылезла.
Бревна отвалила, наружу вышла, заплакала:
— Все люди ушли, бросили меня!
Походила, походила там, где чумы стояли. Все кругом обошла,
осмотрела — ничего не нашла. Говорит:
— Хоть бы моя сестра что-нибудь мне оставила.
155

Пошла на то место, где чум ее сестры стоял, мешок нашла,
а в нем — еда. Обрадовалась женщина. Еще немного походила —
иголку нашла.
— Ну, — говорит, — этого уже хватит!
Села, шить стала. Старые, рваные бесем, парку, пимы, другие вещи
починила. Потом след ушедших людей нашла, пошла за ними. Вот
идет, вот идет, слезы капают. Сама себе говорит: «Так тебе и надо,
проучили тебя люди!»
Так она все шла, долго ли — не знаю. Вперед посмотрела, видит —
березы стоят. Она очень обрадовалась— значит, уже река близко.
Сама нарточку тащит; не знаю, сколько еще шла. Вот идет, вот идет.
Вдруг кто-то ее нарту за копыл схватил. Она вперед тянет, тот не пус­
кает. Она оглянуться боится. Говорит:
— Это чьи еще руки нарту мою держат?
Взглянула — это медведь копыл ее нарты крепко схватил.
Она просит:
— Старик, отпусти меня! Меня и так люди покинули. Если съесть
меня хочешь, ешь, мне теперь все равно!
Медведь сразу нарту отпустил. Она дернула ее и, отойдя немного
в сторону, остановилась. Нарту оставила, сама отошла, бересту с берез
стала обдирать. Говорит медведю:
— Погоди, я тебя позову.
Женщина набрала бересты, по той же тропке назад вернулась. Не­
много прошла, видит— впереди берлога открытая. Она бересту
внутрь затолкала, подожгла. «Вот, — говорит, — сейчас с тебя сало
побежит». Немного погодя старика вытащила, бросила.
К берегу пошла, посмотрела. Речка хоть маленькая, но все же реч­
ка. Говорит: «Надо что-то придумать. Надо самой ветку* сделать». Не
умела ведь, поэтому долго делала. Наконец сделала. Когда сделала,
река уже вскрылась. Села в ветку, говорит: «Попробую плыть. Вот, —
думает, — теперь уже ветку сама могу сделать».
Потом все имущество и мясо медведя на берег стащила, в ветку
положила, поплыла. Через маленькую речку в большую попала. Впе­
ред посмотрела— илимки вдалеке показались, по течению плывут.
Думает: «Теперь я останусь жива!»
Через некоторое время илимки подплыли, пристали. Она к людям
подошла. Люди ее не узнали. Она говорит:
— Не узнаёте, это ведь я, та ленивая женщина.
Этим остякам она медвежьего мяса дала. Потом спросила их:
— Моих людей не встречали? Где теперь они?
Приплывшие сказали:
— Твои люди сзади едут.
Она навстречу им вверх поплыла. Илимки с людьми вниз по тече­
нию сплавляются. Ее родственников среди них нет. Немного погодя
156

показалась еще одна илимка. Она быстро к ним подплыла. Посмотре­
ла со стороны на своих людей — они сильно исхудали. Она подумала:
«Видно, сильно голодали мои люди, раз так изменились».
Она к ним подплыла и поскорее достала мясо, им подала, говорит:
— Ешьте!
Люди никак в ум не возьмут, между собой говорят:
— На зимовке ее покинули, а теперь она вон откуда к нам пришла.
Она им сказала:
— Сначала поешьте, потом все вам расскажу. Теперь я больше не
ленюсь.
Люди поели. Она стала им подробно рассказывать, как медведя
убила, как ветку сама себе сделала. Говорит:
— Теперь, сколько жить буду, лениться не буду!
Маленьким детям наказала смеясь: вы эту сказку вперед несите2,
знайте, как люди лентяйку проучили.
Муж ее говорит:
— Так тебе и надо!
81. Глупая жена
У одного остяка была молодая жена. У ее мужа была кайгусь. Как
ни пойдет на охоту, всегда много дичи добудет. Такого человека зовут
кайгусь-кет1. На сохатого отправится охотиться, тоже добудет. Другие
люди так же, как и он, ходят, а ничего не добывают. Жена этого охот­
ника к своим родственникам в соседние чумы ходит, век* им мясо
носит. Вот как-то ее сестры нарочно ей говорят:
— Ты после месячных, прежде чем с мужем лечь спать, одежду,
спальные принадлежности над огнем не тряси2. Очищать нельзя!
У нее ума своего нет. Радуется, что подсказали хорошее. Так и де­
лает.
Вот живут. Ее муж стал мало добычи приносить. Его колени не­
чистота, грязь схватила3. Придет с охоты домой, только рукавицы
бросит4. Женщина спрашивает:
— Добыча где?
Отвечает:
— Нет ничего!
Его кайгусь к ее родственникам ушла. Вся дичь теперь им попада­
ет. Женщина сходила было за мясом в соседние чумы к родственни­
кам. Те на первый раз немного дали. Ее муж опять на охоту пошел, но
ничего не добыл. Его коленки еще больше схватило. Она снова к со­
седям пошла мясо просить. Они ей говорят:
— А ты не тряси говно над своим мужем! Убирайся, нет у нас ни­
чего!
157

Она так ни с чем и возвратилась. Говорит:
— Теперь мои дети голодными останутся.
Сама думает: «Когда муж на охоту уйдет, дай посоветуюсь с ба­
бушкой5, расскажу ей все».
Когда муж ушел, она бабушке говорит:
— Это, наверное, я его испортила.
Бабушка спросила:
— Что ты делала?
— Яменструальную кровь не очистила. Вещи, одежду над огнем
не потрясла.
Бабушка говорит:
— Тебя кто такому научил?
— Меня сестры подговаривали так поступить.
— Внучка, да, это ты мужа испортила. Из-за тебя, видно, от него
кайгусь ушла. Теперь мы вот что сделаем. Ты, пока мужа нет, вещи
над огнем потряси. Когда он придет, я его обмою от нечистоты, чтобы
его колени легкими стали. А ты впредь живи по нашим законам, а не
слушай их слова.
К тому времени, когда муж женщины, бабушкин сын, вернулся
с охоты, старушка его вещи очистила, обмыла, над костром всю одеж­
ду потрясла со словами:
— Мол о, моло, моло!
Ненужные вещи велела из чума вынести. Потом женщина свои ве­
щи над костром потрясла, сама себя даже над костром потрясла, при­
говаривая:
— Моло, моло!
На другой день старуха еще ее обмыла. В воду для мытья она ка­
кие-то листья положила. На третий день старухин сын на охоту отпра­
вился. Добыл теленка сохатого. Старуха с невесткой за мясом ходили,
мясо таскали домой. Соседи, родственники женщины, поняли, что
у мужа ее снова кайгусь появилась. Опять он добывать стал. А их
мужчины снова к старому вернулись — без добычи остались.
Есь так решил— он видит, что эти люди плохое сотворили, он
кайгусь у них отобрал, остяку тому, мужу женщины, вернул. Поэтому
тот снова добывать стал. Его жена говорит:
— Вот теперь я, правда, в ум вошла. Правду говорят старые люди:
если женой к соседним людям придешь жить, живи по их законам,
слушайся их, а не свою родню!
Я своим детям эту сказку век буду повторять — пусть и впредь ее
помнят.

158

82. Говор про огонь
Старик один с детьми жил. Огонь вечером трещит, искры летят.
Говорит она1 старику:
— Я тебя кормлю!
Старик в огонь плюет:
— Тьфу, это я тебя кормлю, а не ты меня.
Дразнит огонь.
Огонь у старика того век* гаснет. Он к людям каким придет, и там
огонь тухнет. Уйдет от них этот человек — опять огонь горит. Люди
перестали его к себе пускать. Старик с детьми стал голодом помирать.
Огонь ему сказала:
— Теперь ты подумай, правильно ли поступал? Теперь сына пе­
чень должен вынуть, сына убить, тогда огонь у тебя будет!
Старику сына жалко, совсем сумасшедший стал. Без огня нельзя —
сына он убил, разрезал, печень вынул. Тут у него огонь получился.
Тогда он стал людей учить, чтобы не дразнили огонь.
Это не сказка, это говор!
83. Рыбьи головы
Старик со старухой жили в лесу. Жили они очень хорошо, рыбы
у них было вдоволь. Когда рыбу ели, старик головы оставлял нетрону­
тыми. Так всегда он делал. Однажды он пошел проверять пущальню.
В пущальню попали одни только головы.
Старик выбросил эти рыбьи головы. Так всегда стал делать. Рыба
перестала ловиться. Старики очень голодали. Тогда старик как-то, до­
быв одни головы, не выбросил их, а принес в чум и сварил. Вареные
головы они съели. Пущальня снова стала ловить рыбу. Старики снова
хорошо зажили. Но старик по-прежнему бросал головы, и рыба пере­
стала попадаться. На этот раз старик сообразил, что бросать рыбьи
головы нетронутыми нельзя, их надо есть. С этих пор старики всегда
жили с рыбой, не голодали.
Поэтому люди рыбьи головы не бросают целыми— их съедают
или продырявливают.
84. Кайгусь — беличья мать
Жили два человека, жили, пошли белковать. В тайге они ходили,
белковали, белок убивали, с них шкуру обдирали, поджаривали их
и ели. Один из них хорошенько их объедал, другой, когда белку объ­
едал, целые кости необглоданными выбрасывал. Первый ему говорит:
159

— Друг, зачем ты их так объедаешь? Беличья мать придет и тебя
тоже так съест.
Долго ли, мало ли так ходили, беличья мать пришла к ним. Они
сидят. Вечер настал. Беличья мать на другой стороне снеговой ямы
сидит. Первый своему товарищу говорит:
— Друг, та, о которой я тебе говорил, пришла!
Второй отвечает:
— Иди ты прочь, это женщина к нам пришла.
Она напротив сидит. Первый взял палку и другой палкой по ней
постукивает. Долго ли, мало ли он так с ней возился, на ту сторону
взглянул и видит, что она немного улыбнулась. Он своему товарищу
говорит:
— Друг, напротив сидит двузубая.
— Друг, — тот отвечает, — к нам женщина пришла.
Потом первый человек встал, наружу вышел и второму сказал:
— Я пойду за дровами.
Он надел лыжи, пошел. Обернулся, прислушался: сзади какой-то
шум раздался — чертовка его товарища жрать начала.
Долго ли, мало ли шел, шел, домой пришел. Он своей жене говорит:
— Когда мы белковали, с моим товарищем что-то случилось. Ко­
гда он белок ел, он их кости необглоданными выбрасывал. Я ему го­
ворил: «Друг, хорошенько объедай, беличья мать придет!» Он не по­
слушался, беличья мать и пришла. Когда я ушел, она его уже жрать
начала, наверно, так и съела его.
Этот человек, который домой пришел, в живых остался.
85. Про двух охотников
Двое людей пошли соболей добывать. В яме1 один человек другого
спрашивает:
— Ты боишься ястребов?
А другой ответил:
— Я не боюсь.
Утром встали, белок сварили, поели, разошлись в разные стороны.
Один человек четыре дня ходил, двадцать соболей добыл. Ночь на­
стала, он огонь развел, белок нажарил, есть стал. Он сидит у костра,
а кто-то в стороне захохотал. Он подумал — это летяга кричит. Он
опять есть стал. Немного времени прошло— литысь закричал. Он
испугался, немного послушал — литысь все ближе и ближе, уже со­
всем рядом идет. Литысь сильно закричал, костер гаснуть стал. Чело­
век соболей взял и в огонь бросил. Он сказал:
— Огонь, моих зверей съешь, пусть только литысь меня не трогает!2
160

В это время ястреб прилетел, у костра сел, человеком стал. Человек
смотрит.— а это его товарищ.
— Ты его испугался? Ты же говорил: «Я не боюсь ястребов». Ты
разве не знал, что у моего отца была ястребиная шкура?
А другой человек ему говорит:
— Ты медведей боишься?
А он отвечает:
— Я не боюсь медведей.
Зима кончилась, лето настало. Вода прибыла, он в ветку* сел, по­
ехал за утками. Уток добыл, на острове огонь развел. Уток сварил,
поел, спать лег. А его товарищ своей матери говорит:
— Мама, дай мне отцовскую медвежью шкуру.
Он шкуру взял, к реке пошел, в ветку сел и поехал к своему това­
рищу. Пристал к черемуховым кустам, из ветки шкуру взял, на себя
надел. Он пошел на четырех лапах к своему товарищу. Тот спит,
а медведь его за волосы схватил и в черемуховые кусты потащил.
Медведь его за голову взял и стал в землю тыкать. Тот закричал:
— Медведь, не трогай меня!
Медведь шкуру сбросил и говорит:
— Ты же говорил, что не боишься медведя!
86. Филин
Человек на охоту ходил, много соболей добыл. Он в одиночку собо­
ля промышлял. Ночь настала, он возле огня уснул, до полуночи спал.
Филин прилетел и через дымовое отверстие забрался внутрь. Фи­
лин по другую сторону огня сел и разговаривает — пугает охотника.
Филин плачет, лает, как собака, ругается и хохочет, хохочет. Охотник
лежит и через рукав в ту сторону смотрит. Он думает:
— Наверно, это литысь пришел или доотадам1.
Лежит он, боится. Филин к нему подошел. Охотник соболя взял
и в огонь бросил. Он бросает, бросает в огонь, всех соболей в огонь
побросал. Остался один черный соболь. Сжег и этого черного соболя.
Филин опять захохотал и улетел. Охотник говорит:
— Так ты филин? Ах ты! Я бы тебя палкой побил, я не знал, что ты
филин. Всю зиму ходил, а из-за тебя своих соболей сжег.
Охотник помрачнел и домой пришел без соболей.
87. Про сохатого
Двое людей гнали* лося. Гоняли его, гоняли и видят — рядом со
следом лося на снегу вроде как от листьев следы виднеются. Они впе­
ред посмотрели — лось лежит. Они подошли, остановились и говорят:
6 — 4822

161

— Кто же это лося убил?
Немного погодя изнутри лося человечек наружу вылез, карлик1.
Один из больших людей карлику говорит:
— Кто этого лося убил?
А он ответил:
— Я сам его убил.
Большой человек ему говорит:
— Иди ты! Не может быть, чтобы ты убил!
Тогда они бороться начали. Карлик ему говорит:
— Раз ты мне не веришь, иди туда, встань возле дерева и оселок
к сердцу приложи.
Большой человек встал возле дерева и оселок к сердцу приложил.
Карлик взял лук и выстрелил. Немного погодя большой человек
к карлику шагнул и говорит:
— Ну, что же, убил ты меня?
А карлик ему отвечает:
— Ну-ка, оселок наружу вытащи!
Он, как только оселок вытащил, сразу на бок упал и умер.
Второй говорит:
— Зачем же ты человека испортил?
А карлик отвечает:
— Так ему и надо!
Ну, тут они друзьями стали, лося ободрали. Карлик все мясо отдал
человеку, а себе оставил только жир. Потом они разошлись. Человек
к себе домой ушел, карлик тоже домой ушел.
88. Про Дисла
Дисл1 днем на охоту ходит. След лося ему попался. Дисл лося го­
нять* стал. Долго ли, мало ли гонял, сзади легкое постукивание
слышно — кто-то с берестяных стелек на лыжах снег стряхивает .
Дисл сказал:
— Ну, теперь хорошо, нас двое!
Они долго ли, мало ли гнались за лосем. Дисл его убил.
Дисл сказал:
— Пока я лося разделаю, ты костер разведи!
Дисл свежевать лося закончил, взял порцию для жарева, рожень
себе сделал, на рожень мясо надел и к костру поставил.
Второй человек такой длинный рожень сделал! Кайгусь сказал:
— Каждый свою еду как хочет, так пусть и ест.
Он ушел за мясом туда, где лось лежал.
Кайгусь взял лопатку лося, принес ее целиком к костру, надел на
рожень, к огню поставил и жарит.
162

Кайгусь Дислу предложил:
— Давай мы теперь подружимся: я отдам тебе свои лыжи из кожи
синов , а ты дай мне свои лыжи!
Мясо изжарилось. Дисл начал есть. Кайгусь развязал на груди за­
вязки своего азяма, вытащил рожень с лопаткой лося. Дисл с удивле­
нием смотрит. Кайгусь лопатку в руки взял, одежду на груди раздви­
нул, лопатку лося в грудь воткнул, так что только кости захрустели.
Дисл испугался, в большое возбуждение пришел, как сумасшед­
ший убежал.
Кайгусь ему крикнул:
— Друг, я тебя заранее предупредил: у каждого своя манера есть.
А ты испугался, ушел. Друг, смотри, когда домой придешь, не говори,
что ты кайгуся видел, не говори! Мы друзьями стали. Если твои люди
спрашивать будут, почему ты сидишь и молчишь, не говори им, а то
утром больше не встанешь.
Дисл в возбуждении домой идет. Домой пришел, лыжи снял, на
вешала повесил и в свой чум вошел.
Жена с отцом его спрашивают:
— Кто тебя гонял? С твоего лба пот капает!
Дисл молча сидит. Жена на него поглядывает и говорит:
— Что с ним случилось?
А он все молчит.
Старик-отец говорит:
— Он на охоте с ума сошел.
Долго ли, мало ли он молча просидел, его отец рассердился, таган
схватил и по колену его таганом ударил.
Дисл вскрикнул, охает:
— Боже мой, — сказал он, — я днем с кайгусем встретился, мы
друзьями сделались. «Ты, — он сказал, — своим людям ничего не го­
вори, не то утром не встанешь».
Старик сказал:
— Он с каким-то кайгусем лапаться стал!
Дисл с женой легли спать. Утром его жена встала, огонь развела,
мужа будила-будила, но Дисл навек уснул — кайгусь его к себе в не­
видимый мир притянул5.
89. Про доотам
Двое по речке ушли; поднимались ветками* дня три. Смотрят — до­
отам бам сидит. Старые люди мало боятся. Один все же испугался,
домой вернулся, другой остался. Тот, кто вернулся, своим людям рас­
сказал про доотам бам, тут же и умер.
6*

163

Доотам бам убила медведя, тот ее исцарапал. Она говорит тому,
кто остался:
— Не бойся, перевяжи мне царапины.
Тот тальника надрал, ее перевязал. Спрашивает:
— Как тебе, полегчало?
Она говорит:
— Иди, обдери медведя, которого я убила, режь пополам. Полови­
ну мне оставь, половину домой тащи.
Он так и сделал: медведя разрубил, шкуру снял. Половину туши
оставил, другую половину домой потащил.
Люди в чумах увидели, удивились — думали, второй тот давно не­
живой, а он домой идет, половину медведя тащит.
Тот человек век* жил здоровым, шаманом стал.
90. Как два брата доотэм бам встретили
Двое братьев на охоту ушли. Дома их бабы остались. Недалеко
отошли — белку увидели. Били, били — не попали.
Поняли, что это доотэм бам им в таком виде показалась. Тут они
костер развели, решили никуда не ходить:
— Здесь ночевать будем!
Раньше люди ничего не боялись! Сидят у костра, видят — к костру
младшего брата жена пришла. Сидит, молчит. Старший говорит:
— Твоя, что ли, баба пришла? Почему молчит? Неладное дело.
Ущипнул он ее, она засмеялась, он два клыка у нее увидел. Млад­
ший думает: «Моя баба пришла». Старший брат говорит:
— У нас дров мало, пойду принесу.
Пошел, дерево топором стукнул, слышит— какой-то крик полу­
чился. Старший подумал: «Моего брата уже в живых нет». Собачьим
калом пальму намазал (чистым железом доотэм бам не убить), вер­
нулся к костру, там ее убил.
Раньше старые люди не боялись. Доотэм бам много было раньше.
Станешь котелок над костром вешать, ручкой брякнешь, она тоже
у себя стукнет: людям знак подает, что слышит. Люди поэтому ручку
у ушка проволокой обматывали, тихонько клали1.
91. О старике-дототе
Двое людей на ветке* поднимаются по речке на охоту. Они ехали,
ехали, вдруг вода стала падать да падать, так что они на мели оказа­
лись. Потом вода вдруг сильно прибыла, большой стала. Они опять
164

едут. Они поднимались и поднимались, вода в речке то высыхает,
и они опять на мели сидят, то валом идет, и они опять едут. Вот они
ехали, ехали, вперед смотрят — у берега реки старик-дотот сидит. Ла­
донями речку загородил, и вода высохла— это он рыбачил. Они к
нему подъехали, к берегу пристали.
Один своему товарищу говорит:
— Я в него выстрелю!
А другой отвечает:
— Не трогай его, он перед нами не виноват.
Но тот из колчана вынул стрелу в форме клина и выстрелил.
После того как он выстрелил, старик-дотот протянул руку, взял его
за загривок, свернул ему шею, убил. Его товарищ вылез на берег, за­
готовил дров, костер разложил. Старик-дотот этому человеку сказал:
— Друг, сделай для меня рожень!
Он ему рожень сделал. Старик-дотот того покойника на рожень
поддел, к костру подставил, жарить его стал. Человек в огне поджари­
вается, его выделения вниз падают. Старик-дотот ладони подставил —
думает, что это внутренний жир течет.
Второй человек положил пальму в огонь. Старик-дотот вдоль ко­
стра лежит. А человек яму вырыл в земле, выкопал в свой рост. Потом
он колотушку сделал. Когда он кончил делать колотушку, он пальму
из огня вынул и воткнул ее в зад дотота, колотушкой вогнал. Дотот
испугался, человека на рожне бросил вверх так, что тот через две из­
лучины реки перелетел, упал. Старик-дотот умер.
Человек его убил, сам домой ушел. Домой пришел* людям расска­
зал, как дотот его товарища убил и как он сам убил дотота.
Потом, когда они на летовке жили, к ним пришла дотодам — жена
дотота. Идет по краю речки: одна нога вдоль одного берега, другая
нога вдоль другого берега. Дотодам обеими ногами обхватила речку
и говорит:
— Отца моих детей кто убил? Я всю воду этой речки высушу!
Люди ее увидели, согнули две лиственницы, поставили петли на ее
пути. Она подошла к петлям, одной ногой наступила, другой ногой
наступила; лиственницы разошлись и ее пополам разорвали.
Дотодам-старуха все еще говорит:
— Хоть меня и убили, я все равно свое возьму. На этой речке сей­
час много людей живет — ни одной собаки не будет!
Старуху-дотодам люди убили. Потом, когда осенью речка замерз­
ла, люди котец пошли ставить. На льду тридцать человек прова­
лились, ни один не вылез, все утонули. Один было выплыл, но из-подо льда вверх не смог выбраться. Так все и потонули, и этот тоже уто­
нул.

165

92. Про великанов
Жили старик со старухой, у них было трое сыновей. Двое были
женаты, а младший сын со стариками жил. Зима пришла. Младший
сын белковать пошел. На одном дереве что-то мелькнуло, он вверх
посмотрел — белка-летяга сидит. Он выстрелил, но промахнулся, бел­
ка на другое дерево прыгнула. Он за ней погнался, а летяга с дерева на
дерево прыгает. Стемнело. Белка исчезла, он туда-сюда посмотрел,
думает: «Это не наши места». Он огонь развел, решил заночевать,
хвою настелил и голодный спать лег. Утром проснулся, уже рассвело,
он встал и на охоту пошел. Вперед посмотрел — пасть* из толстых
бревен стоит. Он к пасти подошел, внутрь заглянул — в пасти суше­
ная юкола и порса рассыпаны. Он внутрь ловушки зашел, сел и юколу
есть стал. Вдруг услышал какой-то шорох, посмотрел — человеческие
ноги идут, как деревья толстые. Он вверх глянул — старик-великан1
идет. Человек испугался. Старик-великан к пасти подошел, сверху
вниз глянул и сказал:
— Это зверь не зверь, человек не человек.
Старик этого человека взял, в рукавицу посадил, домой пошел.
Старик пришел к каменному чуму, лыжи снял, в чум вошел. В чуме
большой огонь горит, у костра старуха-великанша с дочерью сидят.
Старик рукавицы снял, из рукавицы человека достал, на ладонь поса­
дил и дочери сказал:
— Живую игрушку тебе принес, чтобы ты играла.
Девочка обрадовалась, с маленьким человеком играть стала. Так
они жили. Три года прошло, девочка выросла. Однажды старик доче­
ри сказал:
— Ты зачем человека мучаешь? Ты к нему иди, вместе живите, за­
муж за него выходи.
Они вместе жить стали; год прошел, у них сын родился, большой
мальчик. Дочка старика ему шапку сделала из шкур с голов семи оле­
нят2. Ребенок немного подрос, старик своей дочери сказал:
— У него там тоже отец, мать, братья есть. Вы теперь к нему иди­
те, они его ждут.
Они вещи на нарту сложили, ребенка посадили, пошли. Человек
впереди на лыжах идет, а его жена сзади, нарту тащит. Они долго
шли. Зима прошла, весна настала. Они к большой реке подошли. Он
ей сказал:
— Здесь близко мои люди живут. Ты с ребенком здесь посиди,
а я схожу посмотрю, сколько чумов стоит.
Он ушел, она на угор помочиться пошла, от нее большой ручей к
реке потек, она подумала: «Как же я с маленькими людьми жить буду?
Люди будут смеяться, моему мужу они будут говорить: „Ты кого при166

вел?" Каждый раз, как я помочиться пойду, от меня ручей потечет».
Она ребенка взяла и обратно пошла.
Человек спустился, вниз глянул — у реки десять чумов стоят. Мо­
лодые на улице в мяч играют3, старики на улице сидят, курят, его отец
и мать тоже сидят. Он им не показался, тихонько назад пошел. Он на­
зад пришел, видит — костер горит, а людей нет, только шапка ребенка
на дереве висит. Он понял, что она навсегда ушла, немного поплакал.
«Теперь, — сказал, — як своим родителям пойду».
93. Старик и доотеты
Старик со старухой жили, жили. У них маленький сын был. Они
белок промышлять ходили, сына дома оставляли. Вечером домой
придут, сами головы белок едят, а сыну только лапки оставляют. Их
сын плачет, лапки белок не ест.
1

2

Его родители спать легли. Он всю ночь плакал. Доотем-старуха
пришла, брюхо сына распорола, кишки вытащила, в огонь положила,
сына съела. Родители утром встали. Их сына и шороха нет4. Доотемстаруха его съела. Старик говорит:
— Старуха! Пальму принеси.
Старуха пальму в дом внесла. Старик пальму наточил. К доотемстарухе пошел. Доотем-старуху пальмой ударил, голову ей проломил,
сам домой пришел. Немного погодя к ним дочь доотем-старухи при­
шла, говорит:
— Мне марамчанку5 дайте: у матери голова болит, мать просила.
Старик рассердился, дочь доотем-старухи убил. Старик пошел, до­
отем-старуху добил. Доотет-старик остался.
Муж доотем-старухи говорит:
— Пойдем со мной, потом ты меня съешь!
Доотет-старик со стариком в лес пошел. Тот от дерева щепки отру­
бил, котел поставил, воду налил, огонь разжег, котел вскипятил. Доотету говорит:
— Дядя! Посмотри, как котел кипит!
Доотет-старик посмотрел, еще посмотрел. Старик котел взял, кипя­
ток на доотета вылил. Доотета огонь спалил.
Старик всех доотетов убил. Старик со своей старухой остался.
94. Куньт
Люди — Бальбины — жили. Вечерами боятся: все время старухидоотэмы кричат. Они хотят спать с мужиками. Куньт говорит своим
людям:
167

— Скажите старухам, у нас Куньт есть, он согласен.
Доотэм-старух семь было. Они говорят:
— Вашего Куньта не испугаемся!
На берегу, на угоре, большой чум поставили. Куньт говорит:
— По очереди буду!
Первая доотэм бам в чум вошла. Куньт на берегу, на песке, нахо­
дится. Семь человек его член поднимали. Совокупились. Доотэм бам
как закричит, у чума жерди раскололись, упали. Куньт говорит:
— Испугались? А ведь сами хотели!
С тех пор доотэм бам не кричат.

Ф I # 4
ГЕРОИЧЕСКИЕ
СКАЗАНИЯ
И ИСТОРИЧЕСКИЕ
ПРЕДАНИЯ

95. Кайгусь верховья реки
Кайгусь1 верховья реки жил, с семью семьями жил он в семи чумах.
Он с женой у опушки леса на берегу жил. У него был черемуховый
посох. У опушки леса он с женой чум поставил, там у берега он и жил.
Он, по правде сказать, все лежал и спал. Колотушкой его будили. Ко­
гда им надо было его разбудить, кто-нибудь колотушкой его по уху
ударит, и он просыпается, спрашивает:
— Что вам надо?
А они отвечают:
— Еда кончилась, мы есть хотим!
Он поднимется, спустится с опушки леса к воде и начинает играть
на дудке2. Как только он заиграет на дудке, рыба начинает подходить
к берегу. И щуки, и язи, и окуни, и нельмы, и чиры к берегу идут. Кай­
гусь как заиграет на дудке, нельмы, муксуны к нему идут, к берегу
подходят, слушают, а он их быстро начинает бить черемуховой палкой.
Потом он несет их семи семьям, поодаль от берега живущим лю­
дям из семи чумов, для которых он рыбачил. Потом он возвращается
на опушку леса и опять спать ложится. Они эту рыбу съедят, а когда
голодными станут, есть захотят, говорят:
169

— Сходите вниз к нашим людям, к кайгусю, разбудите, его! Мы
есть хотим, у нас еда кончилась. Кайгуся разбудите, колотушкой его
по голове ударьте!
А он крепко спит. Они его по голове этой колотушкой ударят, и он
просыпается.
— Что, — говорит, — опять еда кончилась?
Они говорят:
— Мы проголодались.
Он свой черемуховый посох берет и к краю леса идет. Как станет
на дудке играть, так гуси прилетают. Он их черемуховым посохом
бьет. Вот как на дудке кайгусь заиграет, вот как заиграет — лебеди
садятся, а он их черемуховым посохом убивает3. Снова как заиграет,
подражая птичьим голосам, — утки садятся. Он их тоже бьет.
Вот заиграет — гуси садятся, он их убивает, лебеди садятся — он
их убивает, утки садятся — он их убивает. Потом он их подбирает,
связки делает, наверх относит людям семи чумов, каждому чуму по
одной связке. Потом он вниз спускается на опушку леса и ложится
спать.
Некоторое время он опять спит. Пока он спит, они этих птиц
съедят. Кончится их еда, они опять вниз идут, опять колотушкой его
по голове бьют.
— Кайгусь, проснись, — они ему говорят, — у нас еда кончилась,
мы голодные!
Они колотушкой его по голове ударяют. Они колотушку берут и по
уху его ударяют. Он просыпается.
— Чего еще вам надо? — спрашивает.
А они говорят:
— Пища кончилась, мы есть хотим!
Он черемуховый посох берет, к краю леса спускается, начинает на
дудке играть. Быстро так играет! Приходят разные звери и его слуша­
ют. А он их бьет, связки делает, потом их вверх относит к чумам, ка­
ждому чуму долю дает. Сам он потом вниз спускается, у опушки леса
спать опять ложится, засыпает; спит дальше.
Снизу юраки пришли4, воевать начали, стали людей убивать. А он
спит. Люди, было, пытались сражаться с юраками, но те большую
часть людей убили. Оставшиеся говорят:
— Вниз сходите, кайгуся разбудите!
Как они его колотушкой ни били— он крепко спит. Они опять
пошли воевать.
— Как быть с кайгусем? Сколько они наших людей уже перебили,
а он не просыпается!
Его жена заплакала, плачет и говорит:
— Кайгусь, вставай, с низовья юраки...
170

Она плакала, слеза упала ему в ухо. Он и проснулся.
— О чем плачешь?— он ее спрашивает. — Не плачь! Почему, —
говорит, — ты плачешь?
Она молвила:
— Юраки с низовья — «люди с лиственничными чумами» их на­
зывают — наших людей убивают.
Он встал, черемуховый посох взял, туда ушел, черемуховым посо­
хом бить их стал, воевать начал. Он бил их так, что юраки с низовья, с
лиственничными чумами, как пучки на лугу валятся, как трава на лугу
валятся, как крапива на лугу валятся, как осока5 на бок они валятся.
Потом он посмотрел вокруг и в себя пришел. Оказывается, он гни­
лые пеньки разбивал— на бок они упали, а крепкие пни остались,
крепкие пни стоят6.
Тогда его люди на край леса спустились, все деревья на листвен­
ничном мысу срубили, пять человек вниз сходили, лиственничные
угли зажгли, чтобы ковать. Некоторые глину таскали, чтобы плавиль­
ную печь сделать. Сделали печь, ковать стали, железо ковать стали,
панцири сделали, на долю пятерых человек сделали. Кайгусь для себя
самого панцирь сделал, потом для своей жены панцирь сделал. Они
надели панцири, его жена надела, он сам надел. Когда эти пять чело­
век надели свои панцири — все как один человек стали.
— Теперь, — сказал он, — мы будем шаманить!
Они шаманили, шаманили. Его жена вдруг говорит:
— Пусть мои руки размахнутся и опустятся! Вы тоже размахните!
Опять шаманили, шаманили— они руки размахнули и в камни
превратились7.
96. Бальна
Тунгусы пошли воевать с Бальной. Их было пятеро вожаков. Ста­
руха-тунгуска им говорила:
— Мой сын один остяков убивал, что же вы пятеро их боитесь?!
Тунгусы тогда вверх по Енисею отправились. Вожаки на санках
сидят, простые люди их тащат. Вот шли, вот шли они к Бальне.
Встречая остяцкие чумы, они людей убивали, грабили. Так шли они
все вперед, чтобы Бальну убить. К Бальне подошли. Военный чум из
отказов соорудили1.
Бальна сказал:
— Давайте временно побратаемся, а потом повоюем; чум все равно
вашим останется, а сейчас давайте чаю попьем.
Бальна нож взял, стал еду готовить. Тунгусских воинов пять было,
а у Бальны — четверо. Одного, Белегына, они спрятали, парками, дру­
гой лопатью прикрыли.
171

Собрались есть вареную рыбу, чай пить. Хватились, а ложек нет.
Каждый из остяков сел так, чтобы рядом тунгус был. По знаку Бальны
каждый остяк сидящего рядом тунгуса убил. Пятого упустили. Он из
чума выскочил, за ним Белегын погнался. Тунгус свой отказ успел
схватить, а Белегын не успел. Остяки кричат:
— Белегын, пташечка, отказ возьми!
Белегын отвечает:
— Хватит одного на двоих, обойдусь!
Белегын гнал* тунгуса, гнал, посреди Енисея догнал. Тунгус огля­
нулся, увидел, что у Белегына отказа нет. Хотел его своим отказом
поддеть, а Белегын на кончик отказа вскочил. В это время Бальна по­
казался. Бальна кричит сзади:
— Белегын, пташечка, крепче держи!
У тунгуса сил не хватило. Он отказ, на котором Белегын сидел, от­
бросил, сам побежал. Белегын отказ схватил, побежал за ним, отказом
тунгуса в пятку ударил. Тот упал. Белегын его убить хотел. Тунгус
просит:
— Меня в живых оставьте!
Подоспевший Бальна спросил:
— А ты, когда добычу убиваешь, бросаешь ее?
Бальна его сердце вынул; это сердце они сырым съели2.
Потом они к своим чумам отправились. С тех пор тунгусы к остя­
кам не ходят.
97. Бальна
Осенью дело было. Объявились наверху1 пять братьев-тунгусов,
победить их остяки не могут. Стрелы в них остяцкие не попадают —
на лету тунгусы их перехватывают. Воюют братья одни, без войска.
Пошел Бальна со своими братьями, видит, что взять тунгусов можно
только хитростью. Отчертили место, откуда стрелять, чум большой
поставили. Бальна велел своему войску подальше быть, не показы­
ваться. В чуме остались впятером — Бальна, Тогыт, Белегын и двое
старичков (отцы жен Бальны и Тогыта). Велел Бальна поставить
большой медный котел — сохатину варить. Своим людям сказал:
— Смотрите, когда я, угощая, первый кусок поддену, сык из сохатиного рога насквозь проткну, вы тогда должны успеть всех прикон­
чить.
Сам пошел к тунгусам, в гости всех пятерых зовет. Гости в чум
вошли, сели. Рассадил их Бальна так, что около каждого тунгуса наш
человек сидит. Говорит Бальна:
— Что же это, гостей позвали, а есть нечем, и ножей у нас нет, что­
бы ложки сделать.
172

Тунгусы свои ножи дали. Дальше все было, как Бальна сказал.
Только Белегын не успел сидящего рядом тунгуса заколоть. Тот в ды­
мовое отверстие чума выскочил, пальму схватил, через Енисей по
льду побежал. Белегын за ним погнался. Ему кричат:
— Белегын, пташечка, поймай его, схвати его, нас с пальмой по­
дожди!
Белегын тунгуса посередине Енисея догнал. Бороться стали. У того
пальма. Он замахнулся, ударил, но Белегын быстрый, ловкий — от­
скочил и уже нет его. Сзади наши люди бегут, кричат. Второй раз тун­
гус ударил, а Белегын на конец пальмы вскочил, сверху сидит, при­
жавшись. Скинул его тунгус, опять ударить хотел было, опять Беле­
гын наверху сидит. Спрыгнул Белегын, пальму ухватил, держит. Тут
народ подбежал. Тунгус пальму бросил, побежал. Белегын его
пальмой по пяткам ударил. Упал тот. Стал просить, чтобы отпустили
его. Белегын сказал:
— Догнав дикого*, ты разве отпускаешь его?
Убили тунгуса. Наши люди сердце и печень вынули, съели, чтобы
сила в них перешла. У того изо рта красная птица олан вылетела.
Мать тех тунгусов семь лет не верила, что ее сыновья не вернутся.
Потом поверила: «Значит, остяцкая баба лучше своих детей растила,
чище соски обмывала, раз моих убили».
Потом Бальна с братьями на низ2 ушел. Там один юрак с сыном
жил. Здоровый, никакая сила его не берет. Одежда у него из железных
прутьев плетенная — чтобы стрелы не брали. А лето было. Железо на­
гревается, сын все время его водой для прохлады поливает.
С каменной стороны* спустился юрак, против чума Бальны сел.
Бальна с братьями на ту сторону в двух лодках поплыл. Одна пустая.
Подъезжают к середине Енисея, видят — юрак стрелу наводит. Прыг­
нули все в другую лодку, стрела юрака мимо пролетела. Середину
проехали, опять в первую лодку прыгнули. Белегын тут говорит:
— Ничего вы не видите, у него на груди свободное место открылось.
Выстрелили. Пропал тот юрак, сын его убежал.
Последняя война на Елогуе была. Выше фактории речка есть там3.
Юраки туда всем войском пошли. Заночевали. До наших уже недалеко
осталось. Одного своего вперед послали— чумы остяцкие считать.
Наши чумы приметные. У них наверху отверстие, чтобы легче воинам
вылетать было. Юрак стал считать, сбился — слишком много чумов.
На звезды взглянул — звезды сосчитал. Пошел к своим. Те не верят,
говорят:
— Ты, однако, совсем не ходил.
Другого послали. Тот юрак опять считал-считал остяцкие чумы,
сбился, не сосчитал. На звезды взглянул — все сосчитал. В третий раз
богатырь юракский помощника своего послал. Тот пришел, чумы ос173

тяцкие считал-считал — не сосчитал. На звезды взглянул — все со­
считал. Обратно пошел. Назад шел, половину юксы отрезал. К своим
добрался — утро уже. Есть стал, щуку жарить стал, на рожень поддел.
С нее жир капает. Он говорит:
— Ай, ай, щуки жир на ладошку падает — больно; остяцкая стрела
попадет — совсем больно будет.
Предупредил старшего, что много остяцких чумов видел. Все рав­
но, поев, юраки войском пошли. До половины дороги дошли, у по­
мощника юкса оборвалась. Сказал он богатырю:
— Это знак. Половину моих людей оставьте.
С ними назад пошел. Оставшиеся, ночь подождав, вперед пошли.
У остяков главный богатырь брата имел. Тот молодой еще был,
в одном нательнике ходил4. Жена брата скоро должна была сплести
ему железную парку. Мать тех братьев вышла из чума, дерево пощу­
пала— оно ходуном ходит: уйма юраков идет. Остяцкие воины все
воевать ушли. Старший не велел брата отпускать, но женщины удер­
жать его не смогли.
Юраков больше было, они победили бы, но сами себя подвели.
Один богатырь людей увел назад, другому тоже уйти пришлось. Это
было так. Когда шел он воевать, баба его сказала:
— Принеси мне остяцкий скребок.
Тот в первом же чуме, как убил всех, скребок нашел, за пазуху су­
нул, сам дальше воюет. Скребок за пазухой трет, рану ему сделал,
пришлось и этому богатырю уйти. Много убитых было. От крови ру­
чей сделался. Он так теперь и называется — Кровавый ручей. Столько
народу прошло, что снег твердый стал: пальму воткнешь— конец от­
ламывается. Никто не победил. Остяцкий богатырь тоже ведь тогда
ранен был.
Когда юраки ушли, пришел тот богатырь домой — младшего брата
нет. Пошел искать, нашел убитым. В одном нательном лежал. Стрелу
из раны вынул, посмотрел, а стрела оказалась остяцкая. Стал своих,
кто остался, спрашивать, чья это стрела. Один старичок признался,
что это он убил его брата.
Богатырь пошел главного юрака искать. След нашел, погнал. До­
гнав юрака, спросил:
— Почему уходишь, мы ведь с тобой еще не воевали?
Добил его. Война закончилась.
98. Бальна
Бальна-богатырь жил против поселка Алинского. Речка там есть.
Раньше здесь остяки жили. У Бальны никакого оружия не было, одна
черемуховая палица сверху саргой обмотанная, рыбьим клеем оклеен174

ная. Простой человек, конечно, ее не поднимет — тяжелая. Три брата
их было — Бальна, Тогот и Белегын. Белегын на тунгуске женат был,
у них жил. У Бальны жена была сильная, как он сам.
Тунгусы Белегына не трогали, потому что Бальны боялись. Заболел
как-то Белегын, встать не может. Не кормили его тунгусы, только то
и ел, что жена тайком принесет. Слух о его болезни дошел до братьев.
Собрались его навестить. Жена Бальне говорит:
— Палицу с собой возьми, парку железную надень.
— Зачем? — говорит. — Я ведь к брату в гости иду.
Так и ушли. Брата, похудевшего, ставшего уже как тень, застали.
Обратно собрались идти. Тунгуска, Белегына жена, говорит:
— Обратно своей дорогой не ходите. Луки возьмите с собой.
У мужа моего четыре лабаза есть, все в разных местах, — если пона­
добится, припас там возьмите. Вас дорогой враги караулить будут.
Тогот уговаривает Бальну не верить:
— Она нашего брата заморила, не слушай ее.
Пошли старой дорогой. Тунгусы, правда, спрятались и ждали их.
Когда братья приблизились, тунгусы выстрелили. Одна стрела попала
Бальне в живот, а Тогот притворился раненым, упал. Тунгусы подо­
шли, посмотрели — у Бальны кровь видна, а Тогот так лежит. Его го­
лову стрелой пошевелили — Тогот сам голову повернул, как будто от
стрелы. Тунгус хотел еще раз выстрелить и лук натянул. Тогот голову
быстро в сторону отдернул и на место снова положил. Стрела его и не
задела. Снег немного пошевелился — тунгус подумал, что стрела по­
пала. Тунгусы назад ушли.
Белегын ничего не знал. Тогот раненого Бальну домой принес,
стрелу из живота вынул, рыбьим жиром смазал. Дома шаман лечить
его стал. Однажды приходит жена Бальны и говорит:
— Врагов уйма идет!
Бальна велел доску принести. Доска тяжелая, лыком обмотана,
клеем оклеена, стрелы ее не пробивают. Бальна говорит жене:
— Доску возьми и перед собою неси, пусть за ней люди спрячутся.
Стрелы три раза вонзятся в доску, счищай их, палкой стряхивай, наши
люди пусть их подбирают. Подберете стрелы, опять воевать сможете.
Жена Бальны с людьми ушла, доску ту понесла. Долго воевали они.
Шаман все Бальну лечил. Когда тридцать остяков в снег упали, Бальна
сам вышел, палицу взял. Начал палицей размахивать да по вражьим
головам бить. Многих врагов побил, лишь немногие убежали.
99. Бальна
Бальна жил со своими братьями1. Среднего брата имя было Тогета,
младшего брата имя было Белегин. Жили, жили, и его младший брат
175

женился, жену-эвенкийку взял2, пошел к тестям3 жить. А своим брать­
ям сказал:
— На будущий год весной я к вам приду.
Он сказал, в каком месяце придет. Но в этот месяц он не пришел.
Братья его ждали-ждали, решили сами идти его разыскивать. Пришли.
Оказывается, их брата эвенки голодом морят. Эвенки его потому го­
лодом морить стали, что, когда они охотились на диких оленей, Белегин всегда первым оленей убивал. Вот за это они его невзлюбили. Но
убить его они не могли, поэтому стали его голодом морить.
Когда Белегин лежал дома на постели, эвенки через дверь чума
в него из луков стреляли, но стрелы его не берут. Стрелы под его по­
стелью, как хлам, лежат.
Когда его братья пришли, они увидели, что их брат больной лежит,
даже собственных братьев не узнал.
Его жена-эвенкийка для них еду приготовила, их накормила. По­
том она им сказала:
— Почему так долго сидите? Темно становится, обратно бы шли.
Но открыто она им не сказала, что ее братья пошли на дорогу их
караулить. Когда Бальна и Тогета обратно идти собрались, она им ска­
зала только:
— Осторожно дорогой идите, по сторонам поглядывайте.
Но они ее не послушались. Лыжи надели и понеслись. Уже вечер
был, они недалеко от чумов ушли, вдруг ушки стрел щелкнули4. Эвен­
ки из луков в них выстрелили. Бальна впереди шел. Ему прямо в жи­
вот стрела попала. Бальна упал. Тогета сзади шел, ему в ухо стрела
попала. Тогета упал.
Эвенки подошли к ним. Один у Бальны свою стрелу стал вытаски­
вать. Бальна животом стрелу прижал, чтобы эвенки подумали, будто
она глубоко вошла. Эвенк с трудом эту стрелу вытащил. Другой эвенк
у Тогеты стрелу из уха вытаскивать стал. Тогета стрелу ухом к плечу
прижал. Эвенк с трудом свою стрелу вытащил. Первый эвенк свой лук
натянул, в лоб Бальны выстрелить хотел, но второй эвенк ему сказал:
— Грех сильному человеку в лоб стрелять, не тронь, мы их и так
уже убили.
Потом эвенки обратно пошли. Когда домой пришли, они своего
больного зятя бить стали. С трудом Белегина убили.
А тем временем Бальна поднялся на ноги, брата спрашивает:
— Ты чего, живой?
Тогета ему ответил:
— Я жив.
— Сильно тебя ранило?
— Нет, только ухо стрела задела. А тебе в какое место стрела по­
пала?
176

Бальна ответил:
— В живот попала.
Бальна сказал брату:
— Огонь для меня разведи.
Тогета сухие ветки наломал, Бальна огонь развел. Из раны на жи­
воте жир вырвал, на конец стрелы надел, на огне зажарил дочерна,
поел, маленьким кусочком свою рану помазал. Потом они лыжи наде­
ли и быстрым ходом домой пошли. Когда домой пришли, Бальна сво­
ему тестю сказал:
— Мою рану срасти!
Тесть его шаманом был. Он шаманить начал, своего зятя лечить
стал.
А брату Бальна сказал:
— Собери войско и иди воевать с эвенками.
А один старик ему сказал:
— Иди к эвенкам, пусть придут завтра, воевать будем, а если не
придут, то мы сами придем, все равно их убьем.
Эвенки пришли и остановились. Эти тоже уже стоят наготове.
Воевать начали. Сам Бальна в своем чуме остался, а жене своей
панцирь велел надеть5 и сказал:
— Когда от ушков стрел снег будет отваливаться6, принеси мой
панцирь и мой лук.
Его жена так и сделала. Только снег рухнул, она панцирь ему об­
ратно принесла. Бальна надел свой панцирь и пошел на место брани.
Всех эвенков они убили.
Потом они пошли выручать брата. Дошли было, а эвенки их брата
уже убили. Тогда братья всех эвенкийских женщин убили, их де­
тей убили, оленей забрали и домой пошли. На этом сказка7 кончилась.
100. Бальна
Бальна жил на реке Косее. Оттуда, с Косеса, он сюда на Сургутиху
переехал, здесь и жил. Бальна с юраками воевал, с тунгусами воевал.
Кеты с селькупами вместе были, а тунгусы с юраками. У тунгусов
были олени, и у юраков были олени, а у кетов оленей не было, они
с собаками ходили. У селькупов оленей тоже не было, они тоже с со­
баками ходили.
Юраки воевать приходили и людей Бальны убивали. У них чумы
из оленьей шкуры, они ровдугу на чумы кладут: оленей убивают, а
когда оленье мясо съедят, шкуры оленей выделывают, чтобы на чумы
класть. Так они и живут.
Тунгусы пришли воевать. Бальна их своим черемуховым посохом
вместо лука бить стал, у него лука не было. Всех тунгусов он перебил.
177

Юраки с кетской земли убежали, их вожак убежал, все они убежали,
а землю кеты между собою поделили.
Когда тунгусский вожак убегал, Белегин его гонять* стал и его
догнал. А Белегин без оружия — с голыми руками. Тунгус оглянул­
ся — Белегин его нагоняет. Тунгус хотел его рогатиной рубануть, но
Белегин схватил рогатину за рукоятку, к рогатине прицепился. Тунгус
хотел его о землю ударить, но Белегин за острие ухватился.
Сзади Бальна и Тогета бегут, они отстали, кричат:
— Белегин, братишка, пташечка, крепко держи его!
Тунгус посмотрел — видит: Бальна и Тогета сзади его догоняют.
А они кричат:
— Ты, Белегин, братишка, пташечка, крепко держи его!
Белегин выдернул рогатину у тунгуса, тот побежал, а он ему жилы
выше ступней рогатиной разрубил. Там они его и убили.
Потом братья отправились к женам тунгусов, их всех поубивали,
а оленей к себе домой угнали. Одну тунгуску они оставили Белегину
в жены.
Теперь Белегин с женой-тунгуской живет. Тунгусы испугались, они
мир с кетами заключили. Белегин ушел к тунгусам, с тунгусами стал
жить. Его братья здесь остались.
Живет Белегин у тунгусов, а они каждый день с ним борются. Они
его давят, на землю бросают и так помаленьку его давят, но убить ни­
как не могут.
Потом Бальна и Тогета к своему брату отправились в гости. Они ту­
да пришли, а их брат болеет— тунгусы его давили, он заболел. У его
тунгусской жены детей не было, а у кетской двое детей было. Тунгус­
ка еду приготовила, оленье мясо сварила, а тунгусы в это время в сто­
рону ушли, на полдороге их поджидать стали в засаде. Братья поели, а
Белегин возле костра спину греет, он уже давно болеет из-за того, что
тунгусы его замяли, когда с ним боролись, по земле трепали его.
Ну вот, братья домой собрались отправляться. Кетская жена им го­
ворит:
— Стороной идите домой, стороной идите! Люди вас там в засаде
ожидают!
А тунгусская жена сказала:
— Мои люди их не тронут, они на охоту пошли!
Братья послушались тунгуски, а старшей невестки не послушались.
Они по своей дороге обратно пошли. А тунгусы на полдороге сидели,
поджидали их.
Тогета впереди шел. Тунгус стрелу взял, в Тогета выстрелил, ему
в ухо попал. Он на бок упал. Бальне в кишки попали, Бальна на бок
упал.
— Давайте, — сказали они, — их сердце съедим.
178

Другие возразили:
— Их кровь в землю уйдет— ведь они такие сильные люди! И мы
обидим водяных1! Мы их утром съедим. Давайте сначала сердце того,
который у нас дома остался, съедим!
Они обратно повернули, домой пошли.
— Хотя, — говорят они, — это были сильные люди, мы их крепко
усыпили!
Вернулись. Пошли к чуму Белегина, начали в него стрелять, он
встал.
А там — Бальна и Тогета. Тогета спросил:
— Товарищ, тебе куда попали?
Тот ответил:
— Мне в кишку попали.
Бальна спросил:
— А тебе куда?
— Мне ухо стрела задела.
Бальна Тогету сказал:
— Я бы не поддался, но плохой человек, тунгус, в кишки выстре­
лил!
Тогета наломал сучков со мхом, костер разложил, из раны жир вы­
тащил, обжарил и ему отдал, чтобы он съел. Потом он выдернул не­
сколько своих волос и этимиволосами зашил рану. Затем он его на
лыжу посадил и домой потащил. Там шаман его лечить стал. Сколькото времени шаманят.
Жена Бальны его панцирь надела, взяла лук со стрелой и тунгусов
поджидать стала.
А тунгусы пошли сердце этих людей съесть. Они до места крова­
вой бойни дошли и дальше отправились по их следам.
Жена Бальны их поджидает. Тунгусы пришли, а в чуме шаман ша­
манит. Жены Бальны и Тогета снаружи стоят. Начали они воевать,
долго воевали. Потом Бальна своей жене сказал:
— Зайди в чум!
Она зашла. Бальна свой панцирь надел, вышел к ним, свой черему­
ховый посох взял.
— Хватит, — сказал он, — позориться, с женщиной воюете!
Стал он их черемуховым посохом бить. Недолго Бальна их бил,
всех их убил.
Потом Бальна и Тогета ушли. Тунгусы тоже перешли на другое ме­
сто. У Белегина они сердце вытащили и съели, а жену Белегина они
живую бросили. Она там и осталась на чумище сидеть. Тунгусскую
жену Белегина они с собой увели.
Бальна и Тогета пошли за тунгусами. Там они, заострив дерево,
тунгусскую жену Белегина живую на пенек подцели, ей нос отрезали.
179

После этого они туда, где Белегина жена на чумище сидела, пришли.
А она сидит на чумище, плачет и говорит:
— Отца моих детей они убили и моих детей увели с тунгусской
женой!
Бальна и Тогета отвели ее в свой чум. Они вернулись и дальше там
живут.
101. Рассказ о том, как Бальна с эвенками воевал
Эвенкийская мать-сирота живет на устье Подкаменной Тунгуски,
она со своим сыном живет1. Ее сын вырос, такой ловкий стал. Он сы­
ном вожака был, силы у него много.
Эвенкийские воины говорят:
— И как это он всегда ловчее нас?
Эвенкийские воины с ним веревку перетягивают. Он, и правда,
крепкий, силы у него много, он ловкий, руками его не поймаешь,
стрелой не подстрелишь— он стрелы на лету ловит. Эвенкийские
воины свою силу пробуют, борются с ним, на землю валят. Эвенкий­
ская мать-сирота рассердилась на них:
— Вы,— говорит,— сироту-сына еще убьете! Где-то на устье
Подкаменной Тунгуски Бальна войну ведет, от него-то у вас задницы
заболят!
У эвенкийских воинов от этих слов внутри закололо. Они своим
людям приказывают:
— Оленей соберите, запрягите их!
Эвенки начали спускаться по Подкаменной Тунгуске на оленях, их
войско за ними идет. Олени эвенкийских воинов во время похода па­
дают да падают, потому что их как следует не кормят и никакого от­
дыха им не дают. Они по берегу идут. Снег эвенкийских оленей губит,
снег очень глубокий; эвенкийские олени дохнут.
Эвенкийские воины пришли к стойбищу кетов, всех перебили, их
очаги потушили2, кетских юношей с собой забрали.
Эвенкийские воины им приказывают:
— Идите, для нас дорогу готовьте! Другие пусть наши съестные
припасы вперед тащат!3
Они к другому кетскому стойбищу пришли, их очаги потушили,
юношей забрали, одних убили, других вперед послали:
— Готовьте нам путь! Наши съестные припасы тащите.
Пока они до конца Подкаменной Тунгуски дошли, они не одного
человека убили, не одного подстрелили. Кетских воинов-юношей на­
бралось много. Эвенки говорят:
— Теперь прямо через хребет пойдем к Бальне.
180

Эти люди верхом шли . Их распутица застала, и им пришлось там
весновать, оттепели пережидая.
Кеты внизу5 к Бальне пришли. На конце большой отмели Бальна
с войском летовать остался. Бальна людям сказал:
— Вокруг протоки железную ограду сделайте!
Люди железную ограду возвели. Бальна у воды эвенков сверху
поджидает.
— Мы их, — говорит, — вниз к себе не пустим!
Ночью люди говорят:
— Там кто-то все время кричит по-утиному.
Бальна ответил:
— Ну и пусть кричит, это уток снесло к концу ограды.
Юраки вместе с эвенками на стебли пучки утиные горла надели,
под водой спустились вниз, через стебли дышат, под водой железную
ограду у нижнего края рогатинами пилят и пилят. Когда заря подни­
мается, они бродом обратно возвращаются. Днем утиных голосов не
слышно, а как только ночь наступает, утиные горла опять начинают
кричать.
Люди снова говорят:
— Там кто-то все время кричит по-утиному!
Бальна отвечает:
— Да что там! По ночам земляные птицы6 всегда ходят!
Ночью юрак тихо к стойбищу спустился, стойбище обошел, чум
Бальны стал искать. Три чума большие вместе стоят. Один его, два —
двух его помощников.
— Его чум, — говорит юрак, — именно здесь, среди них.
Юрак обратно поднялся, тихо-тихо идет, чтобы галька не хрустну­
ла. Юраки с эвенками ночью спустились, железную ограду на бок по­
валили. Эвенкийские и юракские воины к краю стойбища тихо-тихо,
крадучись, идут, двери чумов осматривают. Уголок двери чума Баль­
ны чуть-чуть приоткрыт. Юрак внутрь посмотрел, видит — Бальна на
своем месте спит, голова на локте лежит. Юрак лук поднял и прямо
ему в сердце выстрелил.
Недолго эвенки и юраки воевали. Они кетов сонными одного за
другим уложили. Женщины снаружи ходят, слезы льют.
— Неужели они Бальну со всеми костями и потрохами съели?
Бальна в себя пришел, слова женщин услышал, стрелу из своего
сердца выдернул. Бальна свой черемуховый посох схватил, выскочил,
сгоряча семь раз галечный остров обежал. Бальна врагов бил. Как тра­
ва падает на бок, так юраки и эвенки падали, когда он хлестал их сво­
им черемуховым посохом. Человечьи кости все равно как гальки на
земле лежат. Некоторые эвенки по протоке обратно вверх пошли.
Бальна им крикнул:
181

— Вернитесь сюда, вояки! Уж очень скоро вы струсили!
Эвенки говорят:
— Ты как был храбрый, так и остаешься храбрым! Тебе стрела по­
пала в самое сердце, а ты все еще воюешь!
— Сюда идите, сюда, — зовет их Бальна, — по реке сюда спускай­
тесь! Не одних же слабых вам убивать!
Вожак эвенков говорит:
— Ну, хватит воевать! Ваших людей мало осталось, моих людей
тоже мало осталось. Отныне и впредь не ходите на нас.
Бальна своим людям сказал:
— Сколько я буду еще мучиться? Моя жизнь кончилась, убейте
меня; мое сердце на еловом острове похороните.
Он сам руку поднял, свою подмышку открыл, и тогда люди его
убили.
102. Последняя война
Остяки с юраками договорились, что они будут воевать в послед­
ний раз. Остяки все вместе собрались, юраки все вместе собрались.
Они договорились, что юраки придут и будут воевать днем.
Юракский богатырь пришел ночью к стойбищу остяков. Дымовые
отверстия чумов он считал-считал, но сбился. Вниз лицом лег, всю
траву на земле сосчитал; на спину лег и все звезды на небе сосчитал1.
Потом он обратно пошел, домой вернулся, своим людям сказал:
— Я дымовые отверстия остяцких чумов считал, но сбился; звезды
на небе сосчитал, всю траву на земле сосчитал.
Все же юраки пошли с остяками воевать. Шли-шли, пришли к ос­
тяцким становым дорогам2. Оказывается, остяки в дальние места уш­
ли, семь становых дорог прошли. Юракский вожак седьмую становую
дорогу пальмой ткнул было, чтобы попробовать, твердая ли дорога, —
пальма сломалась3. Потом юраки подошли к остяцкому котцу, из котца рыбу вычерпали. Юракский вожак щуку распорол, кишку вытащил,
жарить стал. Щучья кишка на рожне в огне лопнула; слизь из кишки
щуки упала на руки юракского вожака.
Он сказал:
— Слизь щучьей кишки жжет сильно, а остяцкая стрела— еще
сильнее!
Потом юраки стали собираться в путь. Юракский вожак тайком
подрезал свою юксу. Он только шаг сделал, а его юкса и лопнула. Он
тогда сказал:
— Пусть люди, которые мне принадлежат, останутся!
Все его люди не пошли дальше. Второй юракский вожак со своими
людьми отправился к остяцкому стойбищу. Пришли они ночью. Остя182

ки спали, ничего не знали. Юракская старуха, мать юракского вожака,
говорила ему перед походом:
— Сынок, если остяков убьете, принеси мне остяцкий скребок.
Вот юраки пришли, в одном остяцком чуме всех людей убили.
Юракский вожак в чум зашел, нашел скребок, черень скребка сломал,
а скребок под нижний щиток своего панциря затолкал.
Слепая старуха— мать остяцкого вожака средней части стойби­
ща — на улицу вышла, прислушалась: что-то шумит. Она прикосну­
лась рукой к дереву, чтобы узнать, не оно ли шумит. Старуха дерево
на пробу держала. Потом старуха домой вернулась.
— Сынок, — она сказала, — что-то шумит. Я к дереву рукой при­
коснулась, но оно не качается, а все же что-то шумит, хотя погода
и тихая, сколько я ни слушала.
Сын-богатырь смекнул:
— Мама, мама, — сказал он, — не тревожь меня, я все равно схожу
к оленьему озеру, к утиному озеру пойду! Правый щит надел я, левый
щит надену.
Потом он через дымовое отверстие наружу вылетел. Пришел он
к концу стойбища, а там вожак конца стойбища в одной парчонке уже
с юраками воюет. Увидев своего товарища, он домой пошел, надел
панцирь, они вместе воевать стали.
Юраки себе сделали метки — на шеи оленьи подгривки4 подвяза­
ли. Всю ночь сражались, а утром, когда заря поднялась, остяки увиде­
ли, что у юраков на шеях подгривки привязаны. Остяки друг другу
говорят:
— Шеи с подгривками, шеи с подгривками выбирайте!
Так они всех юраков и перебили. Один только юракский вожак
остался. У остяков богатырей семь человек; они пытаются убить этого
юракского вожака, но никто из них не может зарубить его пальмой.
Вдруг этот юрак сам упал. Остяки друг друга спрашивают:
— Это ты его зарубил?
Они друг друга расспросили— никто его не убивал. Стали его
осматривать. Оказывается, юракский вожак затолкал скребок под ниж­
ний щиток своего панциря, скребок и пробил его сердце. Они юрака
пополам распороли, съели его сердце и его печень съели.
Потом остяки сложили своих людей в одну кучу, юраков сложили
в другую кучу. Тетиву луков сложили. Остяцкой тетивы набралась
полная женская нарта, а юракской тетивы набралась полная мужская
нарта5. У остяков подошвы выглядывают как черная глина, у юраков
подошвы — как утренняя заря6. Оказалось, что остяки ночью своих
собственных людей убили вместо юраков: свои стрелы в телах своих
людей находили. Когда они ночью воевали, половина остяцкого стой­
бища спала, они не знали, что другая половина стойбища сражалась.
183

Потом остяки юраков со своей земли прогнали. Юраки испугались
и ушли, в тундру7 ушли.
Остяки на своей земле стали жить и теперь еще живут.
103. Слепая старуха и чужак
В темном чуме люди гадали1. Среди людей в том чуме сидела сле­
пая старуха. Люди притихли, гадание началось. Рядом со слепой ста­
рухой тихо сидит какой-то человек. Старуха осторожно его руками
ощупала. Парка на нем, на ногах не пимы, а бакари надеты. Старуха
тщательно его руками ощупывает и так и этак — парка на нем. Люди
говорят: «с'ююк», а он говорит «сюк»2.
Старуха потихоньку его обувь распорола, песок туда насыпала.
Много насыпала— половину бакарей. Когда гадание кончилось, ста­
руха говорит:
— Внуки мои, среди нас чужой человек сидел. Ну-ка выйдите за
дверь, посмотрите — не увидите ли песчаную дорожку, след его. Если
увидите, догоняйте!
Люди решили посмотреть, вышли— правда, тянется песчаный
след. Они гонять* его стали. Шли, шли, долго шли, видят— человек
какой-то сидит. Уже умирает. Люди к нему подошли, осмотрели:
правда, у него из-за пазухи скребок торчит . Правда, это старухин
скребок! Это тот человек, о котором старуха говорила. Старуха хоть
и слепая, а правду сказала — чужой приходил.
104. Про Ульгета
Люди осенуют в землянках. Стоянка очень большая, полукругом
выстроена.
Вечером, когда стемнело, в особом чуме, где шаман покойников
вызывает1, заткнули все дырки. Когда стемнело, шаман духов вызы­
вать стал. Вызывал, вызывал, много ли, мало ли времени прошло.
Около слепой старухи человек сидит. Старуха рукой его тихонько
сверху вниз ощупывает, его голову хорошенько ощупывает. Старуха
думает: «Это ведь человек с чужим запахом!» Она его лицо хоро­
шенько ощупывает, будто лаская.
Этот человек в камусовые пимы2 обут. Старуха взяла свою швей­
ную коробку, вынула маленький нож и носки его пимов незаметно
подрезала. Юрак ногу отдернул, но старуха ее снова к себе притянула.
Старуха обгоревший песок из очага взяла и в пимы юрака в дырки
затолкала. Юрак снова ногу к себе дернул. Старуха опять песок взяла,
ногу юрака к себе подтянула и потихоньку туда песок затолкала.
184

Старуха шаману сказала:
— Здесь человек с чужим запахом сидит, хватит тебе камлать!
Юрак догадался и, как только камлание кончилось, вскочил
и раньше всех наружу выбежал.
Старуха сказала:
— Пока тихо сидите и чтобы никто не выходил!
Люди огонь зажгли.
— След песка ищите, — старуха сказала.
Люди вышли и погнались за юраком по его следу. Юрак-то прихо­
дил в стойбище на разведку, а стойбище очень большое.
Кетский вожак своей жене и своей матери наказал:
— Ульгета3 наружу не выпускайте к юракам!
Он со своим войском гонит* юрака по песочному следу. Вожак
помощникам говорит:
— Свои стрелы только тогда выпускайте, когда юраки уже три раза
выстрелят!
Люди потихоньку в гору поднимаются, поднимаются. А юраки из
тайги смотрят — кеты выстроились в два ряда, одни впереди встали,
другие сзади.
Вожак сказал своим людям:
— Незаметно боком на землю ложитесь!
Люди бросились на землю. Вожак выпустил из лука стрелу в сто­
рону юраков. Юраки поднялись, стрелы схватили, стрелять стали, три
раза стрелы выпустили. Перед кетами образовалось возвышение из
этих стрел.
Вожак сказал:
— Вставайте, белошейных4 ловите!
Долго воевали. Дома женщины пытались удержать младшего бра­
та вожака, но Ульгет кусал руки женщин, как-то от них вырвался
и к брату прилетел.
Вожак Ульгету сказал:
— Ты сзади встань и оттуда стреляй!
Вожак все время напоминает:
— Белошейных ловите!
Долго ли, мало ли воевали, битва немного утихать стала. Вожак
назад поглядывает, Ульгета высматривает, но не видит брата. Недолго
еще бились — юраков они всех перебили.
Вожак назад смотрит и людей считает. Людей еще много.
— А Ульгет, — спрашивает, — куда ушел?
Стали его искать среди живых и мертвых. Потом вожак его слу­
чайно нашел. Ульгет на спине лежит — стрела воткнулась в сердце.
Вожак стрелу выдернул, внимательно осмотрел.
— Да это же наша, вильчатая стрела, — сказал он5.
185

Люди только молча смотрят.
— Я же вам все время говорил: белошейных ловите! Куда же ваши
глаза смотрели?
Вожак только с губ кровь слизал6. Юраки ведь неповоротливы,
война кончилась.
— Теперь юракских оленей соберите и уведите вниз!
Вожак спустился вниз, в свой чум вошел, жену стал ругать:
— Зачем Ульгета отпустили?
Женщины сказали:
— Мы не могли его удержать, посмотри на наши руки!
Вожак взглянул — с рук кровь капает.
— Сердце Ульгета, — он сказал, — наша собственная стрела рас­
секла.
Сколько-то дней прошло. Вожак говорит:
— Завтра аргишить будем!
В соседнем чуме дряхлый старик говорит:
— Вожак спрашивать будет, чья это стрела, чтобы обратно ее от­
дать. Он за брата отомстить захочет7, на месте отдыха какого-нибудь
юношу погубит!
На следующее утро, когда рассвело, люди свои вещи сложили
и двинулись в путь. Днем на месте отдыха вожак свою нарту в стороне
от дороги поставил. Сам на нарте сверху сидит, вильчатую стрелу
в руке вверх подбрасывает, стрелой играет, на людей взгляды бросает.
— Это, — говорит, — чья стрела? Я ее обратно верну. Сердце мое­
го брата-подростка она сразила. Ульгет еще только рос, а эта стрела
его жизнь укоротила.
Он на нарте сидит. Сзади тот дряхлый старик едва слышным голо­
сом произнес:
— Внучек, это моя стрела!
Вожак свой лук натянул и сказал:
— Ну, дедушка, получай свою стрелу обратно!
Вожак тут же поднялся, лямку надел и нарту потащил, они по зим­
ней дороге вперед ушли. Сказка8 кончилась.
105. Нюням
Жил один человек. Все его родственники давным-давно, не знаю
когда, умерли. Время прошло, он женился. С женой он, не знай1, год
прожил, жена сына родила. Назвали они ребенка Нюням. Сын растет
не по годам. День пройдет — он подрастет.
Раз мать ребенка пошла драть тальниковую кору. Ребенок с отцом
дома остались. Ребенок заснул. В это время на реке показался вожак
186

низовских людей2. К стойбищу пристали, отца ребенка убили. Ребенок
спал, этого воина не видел. Тот в ветку сел, уплыл.
Мать домой вернулась. Видит — ее мужа кто-то убил. Она замети­
ла, что по реке какой-то человек удаляется, признала в нем низовского
воина, догадалась, что он убил ее мужа, решила сыну об этом не гово­
рить. Сын проснулся, стал спрашивать:
— Мама, а отец где, куда пошел?
— В лес ушел охотиться.
Когда сын спал, мать отнесла его отца в лес, в землю зарыла.
Через некоторое время сын опять спрашивает:
— Куда это отец так надолго ушел?
Мать говорит:
— В лесу твой отец, охотится.
Переночевали. Утром встали, ребенок опять спрашивает:
— Куда отец так надолго ушел?
Мать опять отвечает, что отец в лесу, охотится. Ребенок знай свое
твердит, догадываться начал, что что-то случилось.
Говорит:
— Мама, ты от меня что-то скрываешь. Отца кто-то убил или съел.
Мама, я, отцовский сын, пойду искать отца.
Мать ему говорит:
— Зачем идти, отец сам придет!
— Нет, все равно пойду, ты таишься. Если не скажешь правду,
я сожгу или убью себя.
Схватил он кусок бересты, сунул в костер, руку прижег.
Мать еле отобрала бересту3. Потом он к братьям матери пошел. Со
слезами к старшему дяде пришел:
— Дядя, сделай мне лук!
Дядя листвень с березой связал, лук сделал4. Он на улицу вышел,
тетиву натянул, лук сломался.
К среднему дяде пошел:
— Дядя, сделай мне лук!
Дядя ему листвень с березой связал вместе. Он из чума вышел,
опять хотел тетиву натянуть, лук сломался.
Он к самому младшему дяде пошел, просит:
— Сделай мне лук!
Его дядя взял наковальню, молоток, клещи. Железо ковать стал,
железный лук и железную стрелу ему сделал5. Парень из чума вышел.
На улице большая лиственница стоит. Он издалека в нее выстрелил.
От той лиственницы только щепки полетели.
Потом он назад к матери возвратился. Пришел к ней и опять спра­
шивает:
— Мама, куда мой отец пошел?
187

— Отца твоего низовской человек убил.
Нюням со слезами прочь из чума пошел, лук натянул, сказал:
— Хоть бы какой мудреный* человек помог мне! Пусть моя стрела
на могилу отца упадет!
Выстрелил, стрела полетела, на могилу отца упала6. Нюням свою
стрелу поднял, со слезами пошел, говорит:
— Я теперь к собачьему сыну — низовскому вояке — пойду. Стре­
лой голову его размозжу.
Два шага сделал — чумы низовского воина показались. Вояка тот
узнал, что Нюням пришел. Своим говорит:
— Подготовьтесь, в Нюняма стреляйте!
Тот воин в Нюняма выстрелил из лука. Нюням его стрелу ртом
схватил, поймал7. Сам Нюням стреляет, как обухом топора вокруг се­
бя врагов убивает.
Низовской вояка железные доспехи надел, вышел, говорит Нюняму:
— Давай повоюем!
В Нюняма выстрелил. Тот ртом его стрелу поймал, говорит ему:
— Ну погоди, теперь я попробую! Ты крепче стой на ногах!
Выстрелил Нюням — тот, толстый, как большой окунь, как пень,
рухнул. Потом его детей, жен убил и с песнями домой к матери по­
шел. Через большие валежники идет, перепрыгивает. Домой к матери
с песнями идет.
Как червяк крутясь, к речке подошел, через речку перепрыгнул,
в озеро уперся. Через озеро перепрыгнул, к матери домой пришел.
Матери сказал:
— Теперь я за отца отомстил8.
106. О Сясинкусе
Жил Сясинкусь с отцом. Его мать с братьями ушла в лес, а его деда
тоже не было дома. Юраки воевать пришли. Его отца они убили, а его
мать осталась с братьйми. Сясинкусь тоже остался в живых.
Братья матери, старший брат и младший брат, в лесу были; их дед
тоже в лесу был; их мать тоже в лесу была, Сясинкусь тоже с матерью
в лесу был. Они домой пришли, а их людей, оказывается, убили. Они
там жить стали, где кости их людей похоронены. Долго ли, мало ли
они жили — Сясинкусь вырос. Он у матери спрашивает:
— Я разве без отца родился?
А она ответила:
— А разве человек без отца не рождается?
Назавтра он опять спрашивать начал:
— Я разве без отца родился?
188

А мать ему отвечает:
— А разве без отца не рождаются?
Переночевали.
— Мама, — он говорит, — ну давай поиграем!
Он всегда с матерью играл.
— Иди прочь, — сказала она, — я с тобой играть не буду!
Он на улицу вышел. Мать его тиски делает. Он в чум их занес и го­
ворит:
— Руки сюда давай!
Он берестой ее запястье обернул, а сам смеяться начал.
— Мама, — сказал он, — посмотри, я твое запястье берестой обер­
нул!
Он огонь зажег и запястье своей матери огнем жечь начал.
— Ты что, — сказала она, — меня сжечь собираешься?
— Нет, — сказал он, — нет, я тебя не сожгу.
Он огонь поднес, береста загорелась.
— Мама, — спросил он, — я что, действительно без отца родился?
— Сынок,— ответила она,— твоего отца юраки убили, а мы
с твоими дядями в лесу были.
Он огонь убрал, говорит:
— Я тебя спрашивал раньше, ты мне этого не сказала.
— Я , — она говорит,— боялась. Ты еще маленький, ты куданибудь пойдешь, а тебя убьют.
Потом он матери сказал:
— Сделай для меня лук!
Его мать из куска дерева для него лук сделала. Он наружу вышел,
натянул было — лук сломался, разорвался. Он опять рядом с матерью
сел.
— Мама, сделай для меня лук!
Она ему говорит:
— Ты сам сломал его! Я для тебя лук сделала, а ты сломал!
А он говорит:
— Мама, сделай для меня лук!
Мать ему говорит:
— Иди, пусть младший дядя лук для тебя сделает.
Он напротив в чум отправился, рядом с дядей сел.
— Дядя, — говорит, — сделай для меня лук!
Его младший дядя наружу вышел, расколол дерево и сделал ему
лук без крени1, томар сделал и отдал ему. Сясинкусь наружу вышел,
лук натянул — он сломался. Он его выбросил и домой пришел. Опять
рядом с матерью сел.
— Мама, — говорит, — сделай лук, сделай лук, сделай лук!
А мать ему говорит:
189

— Разве дядя для тебя не сделал лук, куда ты его девал?
— Я, — он говорит, — его сломал, выбросил. Мама, сделай для
меня лук!
А она говорит:
— Ох, уж этот Сясинкусь, как он меня донимать стал! Иди в чум
напротив, к старшему дяде!
Он отправился в чум напротив, к старшему дяде, рядом с ним сел
и сказал:
— Дядя, сделай для меня лук!
Он к нему как сел, так все время говорит:
— Дядя, сделай для меня лук!
Его старший дядя наружу вышел, для лука березу расколол, крень
от лиственницы отколол, чтобы изогнутую часть сделать, домой
принес, лук ему сделал, томар с наконечником сделал, простой томар
сделал.
Сясинкусь наружу вышел, лук натянул — опять сломал. Он его вы­
бросил и обратно домой пошел к своей матери.
— Мама, — говорит, — сделай для меня лук!
— Разве, — спросила она, — старший дядя для тебя лук не сделал?
— Я сломал.
Он рядом с матерью сел.
— Мама, сделай для меня лук!
И все время мать свою просит:
— Сделай для меня лук!
— Этот Сясинкусь меня какими-то луками все донимает; я для тебя
лук сделала — ты сломал, младший дядя для тебя лук сделал — ты
сломал; старший дядя для тебя лук сделал — ты опять сломал. Какой
еще лук тебе надо? Иди к деду, пусть дед для тебя лук сделает!
Он отправился к деду, рядом сел и сказал:
— Дедушка, лук сделай!
Дед ему говорит:
— Этот Сясинкусь какими-то луками нас донимает! Младший дядя
для тебя лук сделал — ты сломал, выбросил; старший дядя лук сде­
лал — опять ты сломал, выбросил. Сходи в чум напротив, — сказал
он, — братьев матери сюда позови.
Он в чум напротив сходил:
— Дед вас зовет!
Они к нему отправились, к старику в чум вошли.
— Зачем ты нас позвал?
— Дрова заготовьте! — ответил он.
Они вышли, дрова заготовили, целый лиственничный мыс сруби­
ли. Потом старик послал их за глиной. Глину принесли, плавильную
печь сделали. Старик сразу ковать стал, сделал для него железный
190

лук, с тетивой из железа сделал его, стрелу с развилкой наверху сде­
лал, простой железный томар сделал и ему отдал.
Старик сердито ворчал:
— Такой лук для него сделал!
Сясинкусь наружу вышел, натягивать лук стал, натянул его и сказал:
— Теперь как раз по мне!
Он в выпуклую сторону ствола лиственницы выстрелил — как но­
жом большую щепку отколол. Он к дедушке зашел, а старик, его дед,
спрашивает:
— Ну, сломался?
— Нет, — ответил он, — нет, не сломался. Я, — говорит, — в ли­
ственницу стрельнул— как ножом большую щепку отколол. Те­
перь, — он сказал, — я пойду к старику, который полную ложку слез
из глаз вычерпывает, за его дочкой.
Матери он сказал:
— Где панцирь отца?
Его мать сидела и думала: «Он мое запястье берестой обернул
и зажег. Если я панцирь не принесу, он снова меня мучить будет».
Сходила, половину доспехов принесла. Он надел — мало!
— Весь панцирь принеси!
Она вторую половину принесла. Он надел весь панцирь, поводил
плечами: как на отце он был, так и ему подходит.
— Теперь, — он говорит, — я схожу к старику, который полную
ложку слез из глаз вычерпывает, за его дочкой.
Он ушел туда, где чум этого старика стоял, к чуму подошел, дверь
открыл: старик слезы из глаз ложкой вычерпывает— полную ложку!
Он сел рядом со стариком и сказал:
— Дедушка, у тебя ведь прежде дочь была?
А старик ему ответил:
— Юракский воин увел ее себе в жены.
Сясинкусь наружу вышел, дальше пошел. Шел, шел — впереди то­
пор звенит. Он туда пошел. Видит— женщина на оленях приехала
и дрова заготовляет. Он близко к ней подошел, топор за спиной пере­
хватил. Она обернулась и сказала:
— Сясинкусь, как ты сюда попал?
— Я за тобой пришел.
— Юрак, — сказала она, — тебя убьет!
— Меня, — он возразил, — юрак не убьет!
Он для нее дрова заготовил.
— Теперь домой иди, твои отец с матерью тебя домой зовут. Толь­
ко сначала за игольницей сходи2.
Она оленью нарту с дровами домой привезла, в чум зашла, иголь­
ницу за пазуху положила и вернулась по дороге, по которой за дрова191

ми ездила, к нему пришла. Сясинкусь в сторону юраков по этой доро­
ге пошел и на кривое дерево сел.
Юрак дома в чуме сидел, сидел.
— Никак Сясинкусь мою жену увел!
Он людей собрал и отправился за своей женой. Сясинкусь в ту сто­
рону посмотрел— по дороге олени идут. Когда вечер настал, они
близко к Сясинкусю подошли. Сясинкусь крикнул:
— Друг, оглянись — дятел сейчас в зад клюнет!
Тот обернулся — в это время Сясинкусь выстрелил и всех их од­
ной стрелой убил. Он свою стрелу взял и к женщине вернулся.
— Ну, — говорит, — я с тобой пойду к вашим чумам.
Она с ним и пошла. Она поодаль встала, а он юраков-стариков всех
побил теслом, всех убил. Потом он ее позвал:
— Иди сюда!
Она подошла, имущество юраков собрала, он оленей погнал, а она
сзади на оленьей нарте поехала. Они поехали обратно. К старику со
слезящимися глазами приехали, у старика переночевали. Половину
оленей он старику отдал, половину одежды, ровдужное покрытие их
чумов* он отдал. Старик воскликнул:
— Ну, этого хватит на всю мою жизнь, мне недолго жить осталось!
Они дали ему пушнины на всю жизнь. Сясинкусь с женщиной до­
мой к своим людям поехали, как юраки поехали — на оленях. К млад­
шему дяде приехали. Он сказал:
— Я для тебя жену привел.
Он ее своему младшему дяде отдал. Они ровдужный чум постави­
ли, и младший дядя теперь с женой живет.
Потом Сясинкусь отправился к старику, который поварешкой сле­
зы из глаз черпает.
— Я, — он сказал, — к этому старику за дочкой схожу.
Его дед, мать и его старший дядя сказали:
— Сам знаешь, что делать.
Сясинкусь ушел. К старику пришел, сказал:
— У тебя ведь прежде дочь была?
А старик ответил:
— Мою дочь юракский воин увел, чтобы на ней жениться.
Сясинкусь вскочил и пошел туда. Он долго шел, шел. Вперед
взглянул — женщина дрова заготовляет. Он подкрался к ней, топор за
спиной перехватил.
— Сясинкусь, — она сказала, — ты откуда пришел? Юрак, — го­
ворит, — тебя убьет.
— Молчи, — сказал он ей, — оленью нарту с дровами домой отве­
зи. Твои мать с отцом тебя зовут, за своей игольницей сходи!
Она оленью нарту с дровами домой увезла, зашла в чум, свою
игольницу за пазуху положила и к Сясинкусю вернулась. Она к нему
192

подошла, а он в сторону юракского стойбища пошел, на кривое дерево
залез.
Юракский воин ждал-ждал и говорит:
— Куда ушла моя жена? Сходите за нею!
Юраки отправились. По ее тропе, куда она дрова заготовлять ходи­
ла, они пошли. Видят— на кривом дереве Сясинкусь сидит. Они
к нему близко подошли. Он сказал:
— Друг, назад посмотри, дятел тебя в зад сейчас клюнет!
Он стрелой с развилкой выстрелил, все на бок упали, как трава на
бок валится.
Юракский воин с оставшимися людьми пошел.
— Наверно, Сясинкусь пришел, моих людей убил.
Он со своими людьми идет. Сясинкусь обернулся— юракские
воины идут, как в половодье тонкий тальник шевелится. Юракский
воин близко подошел.
— Друг, — сказал Сясинкусь, — обернись назад, дятел в зад сей­
час клюнет!
Юракский воин только повернулся, а Сясинкусь в это время вы­
стрелил, стрела сзади вошла и изо рта вышла. Там он и все его войско
перебил. Подошел к дочери старика и сказал:
— Пойдем!
Они по тропе пошли, к чумам юраков подошли; он юракских жен­
щин побил, всех убил, а оленей юракского воина к нарте привязал.
Она поехала, а он сзади юракских оленей погнал. Когда он к старику
пришел, он половину оленей ему отдал, половину пушнины юраков —
пимы, парки, ровдуги для чумов — он старику отдал. Старик сказал:
— Ну хватит! Ты мне на всю жизнь дал пушнины. Навсегда не
уходите, к нам еще когда-нибудь приходите!
Они ушли, пришли к чуму Сясинкуся, а те испугались, сказали:
— Юраки пришли!
Она оленей не стала выпрягать, Сясинкуся ждет. Он сзади оленей
гонит. Подошел и ей говорит:
— Ты почему оленей не распрягаешь?
Они услыхали, что это Сясинкусь, наружу вышли, целовать его
стали,говорили:
— Сясинкусь пришел!
Он ей сказал:
— В чум напротив зайди!
Он к своему старшему дяде в переднюю часть чума пришел, сел, а
ей сказал:
— Со старшим дядей рядом садись, теперь ты женою старшего
брата моей матери будешь, на той стороне садись!
Она там села.
7 — 4822

193

Сясинкусь ей сказал:
— Я тебя достал для старшего дяди.
А она сначала подумала, что он ее для себя привел.
Сясинкусь опять ушел. Там старик живет, который из своих глаз
слезы черпает поварешкой в котел. Он к старику зашел, между стари­
ком и старухой сел и его спрашивает:
— У тебя ведь дочь была?
— Дочь-то у меня была, да юрак, самый главный воин, ее увел,
чтобы на ней жениться.
Сясинкусь вскочил. Старик его схватил, за край одежды крепко
держит — не пускает его. А он за спиной старухи из-за олатины пова­
решку выхватил и старика по колену ударил — старик на спину упал;
он по колену старуху ударил — старуха тоже навзничь упала.
Он пошел к юраку. Вперед взглянул — женщина дрова заготовля­
ет. Он подкрался к ней, подошел, топор за спиной поймал. Она повер­
нулась.
— Это Сясинкусь! Ты, — она ему говорит, — зачем сюда пришел?
Юракский вожак тебя убьет!
— Однако, — сказал он, — не знаю еще, кто кого убьет! То ли он
меня убьет, то ли я его убью. Дрова увези домой. Твои мать с отцом
тебя зовут, сходи за своей игольницей.
Она домой пошла, дрова принесла, в чум зашла, свою игольницу за
пазуху положила и к нему вернулась.
Юрак сидел-сидел, его жены долго нет.
— Это Сясинкусь, — сказал он, — мою жену увел. Сходите за
ним! — Своего помощника с юракским войском послал.
Сясинкусь на кривое дерево влез, в их сторону посмотрел. Ви­
дит — юракское войско идет, уже близко подошли.
— Друг, оглянись, дятел сейчас в зад клюнет!
Юрак обернулся. Он выстрелил ему в спину. Он как выстрелил —
у юрака изо рта стрела наружу вышла. Все войско он тоже перебил.
Юракский вожак сидел-сидел — людей его нет. Юраков, которые
дома остались, он собрал и повел их. Сясинкусь на кривом дереве си­
дит. Юрак Сясинкусю сказал:
— Это ты мою жену увел?
Сясинкусь ответил:
— Друг, оглянись, дятел сейчас в зад клюнет!
Тот повернулся, а он как выстрелил ему в спину! Всех одним уда­
ром убил. Убил он их, всех убил. Он к женщине вернулся.
— Я, — говорит, — того, кто твоим любимым был, убил. Ну пой­
дем!
Они пошли. Там он юракских детей и женщин перебил. Она иму­
щество юраков в кучу собрала. Пока она собирала, он оленей согнал.
Потом женщина оленью нарту запрягла, и они отправились назад.
194

Пришли к старику. У старика все еще колено болит. У старухи колено
еще болит. Он старику пимы, парки отдал, ровдугу для чумов отдал,
оленей отдал. Старик сказал:
— Вот хорошо, хватит! На всю жизнь пушнины ты мне дал, век*
оставался бы с нами!
Но они обратно пошли к его чумам, домой пришли, оленей вы­
прягли.
— Теперь, — он сказал, — пожитки в мой чум затащи!
Она их в чум занесла, постели* на свое собственное место4 поло­
жила.
— Мое место, — сказал он, — здесь!
Он ее привел себе в жены. Они дальше живут.
107. Сясенгусь
Юраки, когда с остяками воевали, всех убивали; оставляли только
старых и слепых умирать голодной смертью. Детей брали, убивали.
В одной семье всех убили, старуха только внука успела спрятать, сама
убежала.
Потом старуха мальчика к тетке отнесла, сама умерла. Парень
у тетки растет. Лет семнадцать ему стало, увидел парку отца (парки
чужие юраки не берут). Спрашивает:
— Где мой отец? Где мать моя?
А его мать тогда юрак себе в жены взял. Тетка ему не говорит, об­
манывает. Он несколько раз спрашивал, она не говорит. Тогда парень
(Сясенгусь его звали) схватил горящую бересту, руку себе замотал,
жечь стал.
— Если не скажешь, всю руку сожгу!
Тетка не выдержала, сказала:
— Отца твоего юраки убили, мать с собой увели.
Сын встал, одеваться пошел. Под низ ровдужную парку, плетен­
ную из ремней, надел, сверху — парку железную, шлем железный на­
дел. Унимала, унимала его тетка, не хотела отпускать, он все равно
ушел. Зимой уже дело было. Тетка, наверное, рассказала, в какую сто­
рону идти.
Шел, шел, лыжный след нашел, погнал*. В декабре дело было, мо­
роз уже был. Стойбище юраков на краю тундры находится. Мать Сясенгуся как раз за дровами пошла. Она рубит дерево, замахнулась —
сын сзади топор поймал. Она повернулась — человек стоит. Мать по­
смотрела, сына узнала.
Говорит сыну:
— Зачем сюда пришел, юрак убьет тебя.
7*

195

У нее уже от юрака еще один сын родился. Старший сын говорит:
— Надо нам юрака хитростью взять, силой его не возьмешь. На
ночь ты парнишку на пихту положи, в пихту камень засунь, чтобы
парень плакал всю ночь, спать юраку не давал. Под утро, когда уснет
крепко, осторожно тетиву на его луке перережь.
Мать так и сделала. Парень всю ночь плакал, спать юраку не давал.
Юрак за шаманом уже хотел идти. К утру только парень уснул. Юрак
устал, сон его давит, уснул он. Мать тихонько тетиву перерезала. Чум
их ровдужный был. Сясенгусь покрышку поднял, мальчика взял. Мать
тоже вышла. Сясенгусь в чум вошел, юрака убил.
Рядом чумы юракские — пятнадцать-тридцать семей жили. Он их
всех кончал, только девку красивую в жены взял. Оленей взял, домой
погнал. Дома тетка, дедушка сначала испугались, когда оленей увиде­
ли, потом догадались, что это мать Сясенгуся с оленями возвратилась.
Потом он и сам пришел.
108. Про Силеке
Жил Силеке, его отец вожаком был. У Силеке был старший брат.
Юраки пришли воевать; юраки воевали, отца Силеке и его брата уби­
ли. Пока они воевали, жена брата Силеке взяла его, в лес отнесла
и в лесу внутри пня посадила.
— Ты, — она ему сказала, — наружу не выходи!
Юраки людей убили, а мать Силеке юрак взял, чтобы на ней же­
ниться. Жена старшего брата Силеке уцелела, и дед Силеке уцелел.
Юраки хотели их убить, но некоторые сказали:
— Оставим их живыми!
Они топоры и ножи все собрали, чтобы с собой унести1.
— А Силеке, — они спрашивают, — где?
Дед и жена брата отвечают:
— Вы, видно, его убили.
Юраки ушли. Назавтра снова пришли за Силеке, искали его, иска­
ли — Силеке нет. Они снова ушли. Третий раз вернулись — Силеке
нет.
— Вы же его убили, — сказала жена брата Силеке.
Потом юраки совсем ушли. Жена старшего брата Силеке сходила
в лес и его принесла. Они дальше вместе живут.
Силеке, его дед и его невестка жили, жили. Силеке однажды жене
своего брата говорит:
— Я разве без отца родился? Беба*, — сказал он, — я разве без ма­
тери родился?
Бепь ему сказала:
196

— Разве человек без отца не рождался, без матери разве не рож­
дался?
Он замолчал, а про себя подумал: «Ты меня обманываешь». Даль­
ше живут. Он снова невестку спрашивает:
— Беба, я разве без отца родился?
— Разве человек, — ответила она, — без отца не рождался?
— Беба, я разве действительно без матери родился?
Он вывел ее из терпения.
— Ох, уж этот Силеке, — сказала она, — выводит меня из терпе­
ния! Твоего отца с братом убили!
Он замолчал. Потом так говорит:
— Беба, сделай для меня лук!
Невестка кое-как сделала ему простой лук, томар сделала. Он на­
ружу вышел, чтобы попробовать, — сломал его. Зашел в чум.
— Беба, сделай для меня лук!
Она ему говорит:
— Я уже для тебя лук сделала, ты лук куда девал?
— Я, — ответил он, — сломал его.
— Пусть дед тебе лук сделает!
Он сел рядом с дедом.
— Дедушка, — сказал он, — сделай для меня лук; дедушка, сделай
для меня лук!
Старик изогнутую часть лиственницы для лука отколол и домой
принес. Сходил и березу срубил, чтобы изогнутую часть лука сделать,
расколол ее пополам. Старик для него лук сделал и один томар сделал.
Силеке наружу вышел, натянул лук и сломал. Он снова зашел в чум.
— Дедушка, — сказал он, — сделай для меня лук!
А дед ему говорит:
— Я же для тебя лук сделал, куда ты его девал?
— Я, — говорит, — его сломал.
Своему деду он говорит: «Сделай для меня лук!» И все время про­
сит и говорит: «Дедушка, сделай для меня лук!»
Старик наконец сказал:
— Этот Силеке меня из терпения вывел!
Своей дочери, невестке Силеке, он говорит:
— Заготовь дрова!
Она заготовила дрова. Старик уголь разжег, а невестка Силеке
глину притащила и глину размяла. Старик сделал плавильную печь
и ковать начал. Старик сделал железный лук, стрелу с развилкой, от­
дал ему и сказал:
— Ну вот, попробуй сломать, сломаешь ли теперь?
Силеке наружу вышел, натянул тетиву, лук не сломался. Он вер­
нулся к старику в чум. Старик спрашивает:
197

— Ну как, сломался твой лук?
Он ответил:
— Нет, он как раз по моей силе.
В чум зашел, сел рядом со своей невесткой.
— Беба, — сказал он, — панцирь моего отца принеси!
Та не дает.
— Ты, — она ему сказала, — еще мал.
А он все просит панцирь. Он вывел ее из терпения.
— Этот Силеке, — сказала она, — каким-то панцирем меня дони­
мает! Смотри, юраки тебя убьют!
— Меня, — он говорит, — юраки не убьют. — И снова сказал: —
Панцирь отца принеси!
Она ему часть панциря отдала. Он панцирь надел было, посмотрел.
— Ты мне, — говорит, — только два кольца принесла, сходи при­
неси весь панцирь!
Она сходила, весь панцирь принесла. Он надел его — панцирь ему
как раз впору.
— Беба, — сказал он, — сходи за водой!
Его невестка за водой сходила. Он воду вылил и снова говорит:
— Беба, еще раз за водой сходи!
Его невестка снова вниз сходила, а он опять воду вылил.
— Боже, — сказала она, — Силеке меня из терпения вывел! Я, —
говорит, — воды принесла, а он ее опять вылил!
— Теперь, — он сказал, — я ее не вылью!
Его невестка за водой сходила, воду принесла, он выпил. Он идти
собрался. Стрелу отца, боевую стрелу взял. Старик его поймал, дер­
жит, а невестка плачет. Силеке собрался в путь. Они его хотят задер­
жать. Старик его за нижний край парки держит, его невестка тоже
держит — полпарки оторвали.
Силеке ушел, назад ни разу даже не посмотрел. Ушел вниз по реке,
в безлесные земли, в тундру ушел. Там звук топора раздается. Он туда
пошел. Глядит— впереди женщина дрова заготовляет. Он к ней подо­
шел, топор у нее за плечом поймал. Она повернулась — а это Силеке!
— Силеке, — она говорит, — зачем ты пришел? Отец, — она гово­
рит, — сильный боец, он тебя убьет!
— Или он меня убьет, или я его убью, — ответил.
Он для нее дров наколол.
— Оленью нарту с дровами домой увези, за своей игольницей в
чум зайди, а потом, — сказал он, — сюда приходи!
Она оленью нарту с дровами домой увезла, в чум зашла, свою
игольницу за пазуху положила и к нему пошла, к Силеке ушла. А старик-юрак говорит:
— Моя дочь куда ушла? Наверно, Силеке пришел!
198

Он послал свое войско.
— Идите, голову Силеке одной стрелой прострелите!
А Силеке ей говорит:
— Первый снег падать будет — не вставай! Второй снег падать бу­
дет — только тогда вставай!2
Она отошла и за деревом спряталась. Силеке вперед глянул — уже
идут, юраки уже идут. Они близко к нему подошли. Он сразу же вы­
стрелил стрелой с развилкой и всех одним ударом убил. К той жен­
щине пошел.
А юраки там дома сидят — их людей нет и нет. Юракский старик
последних своих людей послал.
— Этот Силеке, — сказал он, — моих людей убил. Идите туда, од­
ним ударом ему голову снесите!
Они ушли. А Силеке к женщине подошел, ей сказал:
— Второй снег пусть пойдет, тогда встань!
Он вперед глядит— помощник главного юракского воина идет.
Силеке сразу выстрелил вильчатым томаром и всех их убил.
Старик-юрак сидел, сидел, а людей все нет; он один остался.
— Силеке, — сказал он, — всех моих людей убил. Теперь я за ним
пойду.
Там где-то они встретились.
— Ну, — старик-юрак сказал, — давай поиграем с тобой!
Они стреляли-стреляли — один другого никак не может убить.
У Силеке в глазах стрелы, как звезды, мелькают. У Силеке половина
панциря раскрошилась, и у старика-юрака половина панциря раскро­
шилась. Тут Силеке заметил, что у юрака пуговица над яремной ямкой
расстегнулась. Он туда свою стрелу пустил. Старик-юрак крикнул:
«Ох, ох!» — и навзничь упал. Силеке тоже без сознания упал.
Сверху вниз божья дева3 спустилась, в голове у Силеке вшей поис­
кала, он тогда очнулся.
— Ты, — говорит, — зачем в моей голове вшей искать начала?
У меня есть кому в голове вшей искать, вон у того покойника, — го­
ворит, — в голове вшей поищи!
Она к юраку пошла, у его головы села, вшей искать начала. А Си­
леке обратно пошел, его жена только тогда на ноги встала. Они поели.
— Ну, — говорит, — давай к вашим чумам пойдем!
В юракских чумах Силеке всех женщин и стариков перебил, свою
мать тоже убил. Она было сказала: «Не тронь меня, я не виновата —
юрак меня увел», но он ее убил.
Он оленей в одно место согнал, а его жена имущество юраков в ку­
чу собрала, на оленью нарту положила и поехала. Он сзади оленей
гонит. Она подъехала к дому его деда с невесткой, вожжи привязала
и зашла в чум. Невестка Силеке с дедом испугались: они подумали,
что юраки приехали. Силеке снаружи крикнул:
199

— Ты, — говорит, — почемуоленей не распрягаешь?
Силеке взял свою жену и ее целовать стал, а старик взял Силеке
и стал его целовать.
109. Сражение с юраками
Кеты живут на береговой косе. Отсюда мужчины ушли на лесное
озеро Онякта охотиться на уток. Охота началась, только вождь в лод­
ке-долбленке неподвижно стоит на одном месте и к чему-то прислу­
шивается.
— Ты чего сидишь, уток не убиваешь? — спрашивают люди.
— На стойбище у нас неладно, — отвечает вождь.
— Ты, видно, о своей молодой жене задумался, — смеются люди.
— Дома какой-то шум раздается, я слышу, — говорит вождь.
Охотники назад на берег возвратились, а их стойбище все разру­
шено. Глазам открылась пустая земля.
— Я вас предупреждал— на стойбище неладно, а вы заладили:
«О молодой жене думаешь!» — укорил вождь.
Он огляделся: жены и духу нет. Видит— камень лежит. Вождь до­
гадался, что под ним его панцирь должен быть. Это его жена, когда на
другой половине стойбища воевали, панцирь мужа в землю зарыла,
сверху камень привалила.
На том месте, где их чум стоял, вождь вырезал лиственничные ко­
лышки и повтыкал их в землю.
— Когда лиственничные колышки сгниют, тогда я пойду искать
жену, — говорит.
Прошло двадцать лет, он лиственничные колышки из земли выта­
щил, на бок повалил, сказал:
— Теперь наконец пойду искать.
Его люди-воины вместе с ним отправились. Свое войско он оста­
вил позади, а сам под видом охотника вперед продвигается. Достиг
открытого места и видит — какая-то женщина невдалеке дрова рубит.
Со спины он к ней поближе подкрался, чтобы лучше рассмотреть.
— Это же моя, жена! — узнал вождь.
Неслышно подкатился к ней на лыжах и, когда женщина замах­
нулась топором, ухватил его. Женщина повернулась, своего мужа
узнала. От неожиданности она свой ум потеряла. Придя в себя, заго­
ворила:
— Откуда ты свалился? Теперешний мой муж — очень большой
вождь юраков. Он убьет тебя!
— Грудной ребенок у тебя есть сейчас? — спросил ее муж-кет. —
Вечером, когда станешь ложиться спать, положи колючую хвойную
ветку в детскую пеленку1. Юраку спать не давай. Утром, когда начнет
200

светать, хвойную ветку убери, пусть юрак крепко уснет. Тетиву его
лука слегка ножом подрежь.
Потом он дрова для нее наколол и назад ушел к своим воинам.
Женщина домой к юраку вернулась. Вечером стали ложиться спать.
Ребенок очень сильно заплакал. Отец юрака осмотрел наколотые дрова.
— Какие на этих дровах вмятины глубокие2, — говорит.
Женщина сказала:
— Ребенок все время плакал, я торопясь дрова колола.
Старик замолчал, сел на свое место. Юракский вождь по надобности
вышел наружу. Женщина стала стелить постель и незаметно резанула
ножом тетиву его лука. Зазвенел колокольчик3, юрак сразу вернулся.
— Что ты с луком натворила? — спрашивает.
— Я оленью ногу вперед бросила, лук немного задела4.
Спать стали собираться. Женщина говорит:
— Ты всю жизнь в панцире спишь, даже меня железо съело!
Юрак жену послушался, свой панцирь снял. Спать легли. Ребенок
как с вечера заплакал, так всю ночь и проплакал. Ближе к утру жен­
щина хвойную ветку из-под него убрала. Ребенок уснул; юраки усну­
ли. Она тихо вышла и отправилась по дороге, по которой возят дрова.
Встретилась с мужем. Он ее спросил:
— Ты мои слова точно выполнила?
Она ответила:
— Все сделала, как ты говорил.
Понимая, что муж собирается мстить юракам, она просила оста­
вить ей маленького сына. Но муж не соглашался: сын юрака вырастет,
узнает правду и отомстит. Своим людям он велел протоптать дорогу
в лес, чтобы жена смогла уйти. Женщина оттуда в лес пошла, запела.
Ее песни в высоте эхо разносит: «Половина обоих рукавов, о мой
муж!5 Войско юраков для тебя пусть крепко уснет!» К своим людям
возвратилась.
Муж ее вниз к берегу спустился, чтобы с юраками воевать. Дверь
чума юракского вождя луком в сторону отбросил.
— Долго, товарищ, спишь с молодой женой!
Юрак проснулся — жены нет, руками только пустоту на ее месте
схватил. Понял все:
— О-о-ой, проклятая баба! От сердца ее сырым бы съел, от печени
ее сырым бы съел6!
Свой лук схватил было, тетиву натянул — тетива оборвалась. Ста­
рик-отец молвил:
— Я вечером намекал тебе — на дровах какие-то крупные вмятины
появились, ты на это даже внимания не обратил.
Сразу одеждой накрылся .
Кет убил юрака. Юракскую стоянку всю перебил. Сам обратно
к себе ушел.
201

110. Про Бильгета
Кеты с юраками воевали, несколько дней воевали. Почти всех кетов убили, кетского вожака убили. Помощники кетского вожака еще
воюют там на поле боя.
Вожак юраков тем временем на оленях спустился к стойбищу кетов, женщин кетского вожака с двумя детьми захватил и увез их на
оленях на свою родину.
Недолго воевали, война кончилась. Юракский вожак с кетскими
женами живет. Дети большие становятся, снаружи играют с детьми
юраков. Кетские дети доводят юракских детей до плача — дети кет­
ского вожака ловкие.
Старик-юрак говорит:
— Вы — сироты, что же вы тихо не сидите, уж очень здорово ба­
луетесь!
Сын кетской женщины говорит:
— Мы разве сироты, наш отец вон какой толстый!
Сколько-то они еще прожили там, и дети кетки выросли. У кетки
с юраком тоже сын родился.
Бильгет— старший сын кетки— с детьми юраков играет, стре­
ляет в цель стрелами. Бильгет всегда ловчее их. Старик-юрак Бильгету
сказал:
— Ты бы поскромнее себя вел, ты — сирота, дети юраков тебя по­
бьют.
Бильгет ответил:
— Я разве сирота? Вон мой отец сидит.
Бильгет отозвал своего брата в сторону:
— Тот старик нас сиротами называет.
Младший сказал:
— Бильгет, ты на них не похож, у них у всех уж очень толстые
скулы. И мама, вот посмотри, тоже на них не похожа1.
Бильгет ответил:
— Ну-ка сходим на берег реки, отражение наших лиц в воде по­
смотрим!
Они долго смотрели. Бильгет сказал:
— Правда, юраки на нас не похожи.
Они вернулись, юрака дома нет. Бильгет спрашивает:
— Мама, как мы к юракам попали?
Его мать ответила:
— Сынок, мы издавна их люди.
Бильгет возразил:
— Нет, ты не похожа на них, мы тоже не похожи. Мама, старик го­
ворит, что мы сироты.
202

— Тот старик, — она сказала, — зря болтает.
Бильгет вышел и снаружи с юракскими детьми стал играть — все­
гда в середину мишени стрелой попадает.
Сын какого-то юрака на него рассердился.
— Эти сироты пусть прочь уйдут с нашего места для игры.
Бильгет тут же к своей матери домой кинулся:
— Мама, ты нам скажи, был у нас отец или нет?
Его мать ответила:
— Ты сядь, успокойся! О каких таких отцах ты все кричишь?
Бильгет своей матери все время надоедает, все спрашивает:
— Скажи мне!
— Сынок,— ответила она,— ты мне надоел уже! Твоего отца
юраки на поле боя убили.
Бильгет успокоился и больше к ней не приставал.
Зима настала. Юраки на охоту ушли. Бильгет их далеко стороной
обошел, к тропе юрака приблизился, его путь уже виден. Тут он в сне­
гу снежный чум сделал.
Юрак всегда по одной и той же лыжне возвращается. Юрак идет по
своей лыжне, его собака впереди бежит. Собака остановилась, слабо
тявкнула. Юрак ее в задницу пнул. «Кого ты тут нашла?» — сказал он.
Бильгет тем временем выстрелил ему в бок, а сам спустился к стой­
бищу.
— Мама, — говорит, — я твоего толстяка мужа убил.
Мать ему сказала:
— Сынок, юраки-соседи узнают и тебя убьют!
А он говорит:
— Я сейчас их всех навсегда усыплю!
Бильгет взял рогатину, выскочил, зашел в чум юраков и всех там
рогатиной зарубил. Юраки моргнуть не успели . Наружу ни один че­
ловек не успел выскочить. Чумов стояло много, Бильгет всех юраков
перебил. Он к матери вернулся, ей говорит:
— Где же находится наша родина?
— Сынок, — она ответила, — до нее далеко идти.
— Запряги оленей юраков! — приказал он.
Мать оленей запрягла, потом взяла сына, которого прижила с юраком.
Бильгет сказал ей:
— Прочь брось его!
Она возразила:
— Мне моего сына жалко!
Бильгет выхватил его и о землю ударил. Они вскочили на спины
оленей, сели и на оленях уехали3. Долго ли ехали, мало ли ехали, при­
были на свою родину.
203

Бильгет матери говорит:
— Панцирь отца где?
Она ответила:
— Я его в землю зарыла.
Она поискала его, нашла. Бильгет надел панцирь отца— он ему
как раз впору.
— Мама, — говорит, — у моего отца брат-то был?
— Твой отец с братом жил, его тоже Хоседам съела4, на поле боя
его юрак убил.
Бильгет спросил:
— Этот юрак жив еще или уже умер?
Она ответила:
— Он жив, теперь уже стариком стал.
— А где он живет, — спросил он, — скажи мне!
Она ответила:
— На той стороне хребта есть большое озеро, на берегу этого
большого озера он и живет.
— Мама, — сказал он, — як нему схожу!
— Сынок, — ответила она, — юраки тебя убьют!
— Нет, — возразил он, — юраки меня не убьют.
А своему младшему брату сказал:
— Пошли!
Мать хотела удержать Бильгета за полу, Бильгет дернул полу к се­
бе — мать там и упала.
Бильгет с братом идут, много ли, мало ли прошли, прошли берего­
вую скалу и тихонько по краю озера продвигаются. Бильгет вперед
глядит — на песчаном берегу чум стоит. Он брату говорит:
— Ты подальше в лесу притаись!
Он тихонько к чуму подкрадывается, подкрадывается, тихо, краду­
чись, к чуму подходит. Видит — около чума на поперечине много юко­
лы висит, а к столбу собака привязана. Он концом лука юколу поддел
и собаке подбросил. Собака залаять не успела — стала юколу есть.
Бильгет подошел к двери, дверь тихонько концом лука отодвинул.
— Дед, — говорит, — как крепко ты спишь! Я за брата моего отца
отомстить пришел.
Тот хотел подняться, лук схватить, но Бильгет ему стрелу в грудь
пустил.
Его дочь он спросил:
— Ваши люди где?
Она ответила:
— Они на берегу в верхней части большого озера живут.
Бильгет ей говорит:
— Ты им скажи, пусть они ко мне сюда воевать идут!

Сам пошел к брату. Они на нижней стороне озера встали.
Немного погодя юраки показались, на другом берегу остановились.
В это время откуда-то черный дятел летит. Бильгет в него выстрелил,
и тот со стрелой упал прямо в середину озера.
Юраки онемели от удивления.
— Ну, — они говорят, — ты нас поразил! Людей у тебя совсем нет,
но мы, — говорят, — воевать больше не хотим.
Бильгет сказал:
— Как скоро вы плечи опустили!
Юраки говорят:
— Мы обратно пойдем.
Бильгет им ответил:
— Как хотите.
Бильгет со своим братом в свой чум вернулись. Поискал мать, а ее
в чуме нет — где она тогда вниз лицом упала на землю, там все еще
и лежит. Бильгет к ней подошел, а она не двигается. Он ее поднял,
тряхнул, братья крикнули оба разом, и их мать вздрогнула.
— О-о, — она говорит, — куда я ходила, как крепко спала!
Бильгет мать в чум занес, и они с матерью здесь жить стали.
111. Месть сына за отца
Раньше остяки с юраками воевали. Юраки богатыря убьют, а бабу
его с ребенком берут себе. Знают, что парень вырастет ловким, мстить
будет. Один юрак так двух парней растил вместе со своими. Пареньостяк все спрашивает:
— Почему мое лицо не похоже?
Раз играли они с братом, их томар к старухе в чум залетел. Стару­
ха, наверное, тоже остячка была. Она говорит:
— Вы так ловко играете, почему ко мне в чум не зайдете?
Парень зашел, она ему все рассказала, что юрак их отца родного
убил. Они пришли к матери, говорят:
— Мы все знаем, пойдем юрака за отца убивать.
Мать испугалась:
— Не ходите, у него собаки злые, человека не пропускают.
Юрак в то время на охоте был. Ребята мать не слушают. Луки взя­
ли, пошли юрака по его следу гонять*. Гоняли, гоняли. Юрак уже об­
ратно идти собирается. Они в комель дерева запрятались, собаки их не
учуяли. Когда юрак мимо прошел, они сзади выстрелили в него, уби­
ли. Ночью потом всех юраков убили, когда те спали. Мать свою и ста­
руху оставили в живых.
Раз юраки кетского богатыря убили, кожу с головы ободрали, на
дерево повесили. Бабу с сыном один юрак себе взял. Сын растет, охо205

титься начал, по лесу ходит. Раз пришел в то место, где юраки кожу
с головы его отца повесили. Видит— лицо человека поет хорошо .
Парень туда ходить стал, песни слушать. Третий раз пошел в то место,
видит— остяк идет, отца его товарищ. Он сразу мальчика признал,
рассказал, как отца его юраки убили, лицо повесили. Парень попросил
у него лук, железную парку, стрелы, домой пошел. Юрак на охоте
был. Мать испугалась, а сын на переднее место прошел, говорит:
— Юрак придет, убью его! Юрак придет, убью его!
Тот с охоты пришел, только дверь открыл— парень выстрелил,
сразу убил его.
С тех пор юраки уж не стали брать баб с детьми себе, все равно те
вырастут — отомстят.
112. Война кетов с эвенками
Десять кетов вместе с эвенками пошли на большую ходьбу*. Кеты
каждый день с эвенками из лука стрелять ходят: пять человек дома
остаются, а пять человек выходят из лука стрелять в цель. Эвенков все
больше становится, а кетов все те же десять человек. Эвенков много, а
кетов мало — десять братьев. Они каждый день с эвенками состяза­
ются — из лука стреляют, и кеты всегда выигрывают. Дошли до конца
дороги к озеру. Эвенки с одной стороны чумы поставили, а кеты на
другом берегу озера чум поставили. Они заночевали. Вечером кетский
шаман своим людям говорит:
— Утром, когда заря заниматься начнет, дятел будет через озеро
перелетать. Не пускайте его дальше середины озера. Если дятел пере­
летит, всех нас убьют.
Ночью кеты елочек нарубили и высушили их. Утро настало, вот
и дятел через озеро перелетает. Один кет лук взял, выстрелил и убил
его.
Эвенки предложили кетам другое состязание, сказали:
— Пусть от вас один человек спустится.
Один кет и один эвенк вышли на середину озера, встретились.
Эвенк сказал кету:
— Ты первый бей.
А кет сказал эвенку:
— Ты первый ударь, вы же первые хотели воевать.
Эвенк хотел ударить, а кет пальму эвенка в сторону отбил, палкой
по голове эвенка ударил и убил его. Молодые эвенки хотели в кета
стрелять, но старики не разрешили. Они сказали:
— Не стреляйте в него, они нас убьют.

206

113. Про отца Ильгета
Ильгет с отцом в одном чуме живут. У Ильгета сестра есть. Они
жили, жили, Ильгет растет. Откуда-то к ним четыре юрака пришли.
Юраки зашли в их чум, сели. Отец Ильгета1 их чаем поить стал. Юра­
ки на его мать поглядывают, на его сестру поглядывают. Юраки меж­
ду собой бормочут: «Его жена, — они говорят, — его дочь красивы2.
Мы их в жены возьмем».
— Отца Ильгета, — сказал юрак своим людям, — схватите и сна­
ружи на съедение комарам привяжите!
Они его голого снаружи привязали. Комары здорово его ели!
Юрак матери Ильгета сказал:
— Твой муж тебе нужен?
Она ответила:
— Хоть и нужен, но вы его привязали, что я с ним буду делать?
— Если он тебе нужен, — сказал юрак, — то мы тебя тоже убьем.
Ты за меня пойдешь?
Она подумала и ответила:
— Пойду.
Юрак взял ее в жены. Ильгет своей сестре сказал:
— Ты к юраку не иди!
Юрак девушке стал говорить:
— Ты за моего брата пойдешь?
— Да, — говорит, — пойду.
Юрак ей сказал:
— Твой отец тебе нужен?
Она ответила:
— У меня толстый отец теперь есть, а моего отца пусть комары
съедят на улице!
Юрак ей сказал:
— Иди на улицу, твоему отцу в лицо помочись!
Она так и сделала. Юрак Ильгета спросил:
— Твой отец тебе нужен?
Он ответил:
— Хоть и нужен, но что я с ним буду делать?
Юрак сказал:
— Иди на улицу.
Ильгет стал думать: «Как же я так плохо поступлю?» А юрак сказал:
— Если ты не пойдешь, я тебя убью.
Ильгет выскочил, к своему отцу подошел, слезы по лицу катятся.
Отец ему говорит:
— Ты за отца?
Ильгет ответил:
— Отец, что я должен сделать?
207

Отец ответил:
— Пусть юрак крепко уснет; утром, как только заря начнет зани­
маться, заметь, где его рогатина будет стоять, рукой язычок колоколь­
чика зажми и крадучись выходи из чума.
Ильгет вернулся в чум. Юрак спросил:
— Ты на своего отца помочился?
— Да, — он ответил.
Юраки с женщинами в обнимку лежали. Утром перед зарей юраки
крепко уснули. Ильгет встал, тихонько язычок колокольчика прижал
и с рогатиной, крадучись, вышел, к отцу побежал, веревки рогатиной
перерезал. Отец схватил рогатину, бегал, бегал, чтобы размяться,
и Ильгету говорит:
— Ты иди, подальше спрячься.
Сам он к чуму подошел, дверь тихонько в сторону подвинул,
у входа встал:
— Стыдно, друг! Как крепко ты уснул, уже полдень подходит, а ты
под мышкой у женщин крепко спишь!
Юрак проснулся, сел, свою рогатину ищет.
Тем временем отец Ильгета ему в сердце рогатину воткнул. Юрак
беззвучно мертвым упал. Он еще тех трех юраков убил. На улицу вы­
шел и Ильгета подозвал. Его жена обрадовалась:
— Очень хорошо, что ты юраков убил.
Он жене говорит:
— Теперь тебе толстый муж нужен?
Она ответила:
— Старик, не трогай меня, мне толстый муж не нужен.
— А раньше ты где была? Что ты с моим лицом на улице сделала?
Этим твоим носом ты не подумала?3
Он ей нос отрезал рогатиной.
— Ну-ка погляди на толстого мужа, какой он полный. Хоть сын
меня освободил, а ты с дочерью радовалась, что заимела нового
мужа!
Он ей рот вырезал, рогатиной грудь отрезал, потом повернулся
к дочери.
— Дочка, — говорит, — теперь тебе новый отец нужен?
Дочь ответила:
— Мне родной отец нужен.
— Нет, — повторил он, — тебя, как и мать, завихрило, ума у тебя
слишком много!
Он ей нос рогатиной отрубил, насмерть убил. Своему сыну сказал:
— Теперь уйдем отсюда, в другом месте будем жить.

208

114. Старик с заячьей паркой
Жили старик со старухой. У них было трое детей. У старших сыно­
вей жены были. Сыновья старика в лес на охоту отправились; старик
с невестками дома остался. Долго ли жили, старик однажды утром
встал и к своему котцу под гору пошел. К котцу пришел, котец вычер­
пал, рыбу добыл, потом вниз на озеро посмотрел, видит — юраки едут
на оленях, целый отряд. Они к старику подошли, оленей к нартам
привязали. Старик рыбу взял и с юраками в гору пошел к землянке1.
Когда домой пришел, он послал невесток еду готовить. Невестки при­
готовили, котел с рыбой над костром повесили, а старик в это время
колотушки сделал, бересту ободрал и в кучу сложил. Потом своим
домашним сказал, что делать надо, а сам зашел в землянку и надел
старую парку из заячьих шкурок.
Старик дома работать стал. Рыба сварилась, старик снял котел, ры­
бу в корытце выложил, поставил ее перед юраками. Те стали есть.
Старик тоже с ними есть начал. Когда поели, старик сказал:
— Я на улицу схожу.
Старик на улицу стал выходить, юраки его схватили, но только по­
дол парки оторвали. Старик на улицу выскочил, дверь захлопнул, ко­
лотушку схватил. Невестки в это время бересту зажгли и через чувал
вниз затолкали. Землянка внутри загорелась, юраки в ней забегали,
они гореть начали. Они пытались через дверь выбраться, но старик
так ударил, что они сразу замолкли. Тогда юраки на передний угол2
землянки нажали, но там невестки стали их бить колотушкой. Сколько
в землянке люди ни бились, так и сгорели.
Когда землянка сгорела, старик сходил на берег к оленям. У оленей
оставался один юрак, одноногий. Старик идет к нему, а тот говорит:
«Я сердце старика в парке из заячьих шкурок съем!» — и идет к нему
с хореем. Старик хорей у него выхватил и наконечником его заколол.
Старик этого юрака убил, оленей взял, в гору их всех увел и по­
дальше от берега отпустил. Потом старик с невестками в стороне чум
поставил3. Одного оленя убил, шкуру снял, разделал и сварил; они
поели.
Долго ли они жили, сыновья старика домой вернулись. Они домой
идут и видят — землянки нет, а чум стоит.
Они тихонько подошли, а собака старика на улице лежит. Они ти­
хонько подошли, собака ребят узнала, к ним подбежала. Старший брат
прижал ей ухо — собака завизжала. Старик из чума закричал:
— Кто собаку трогает?
Тут они узнали — наши люди живы! Они сняли лыжи, домой за­
шли, дома мясо, вареное оленье мясо есть стали. Ели, пока не наелись.
Я у них ел, только в рот не попало4. Сказке5 конец.
209

115. Как старик-остяк юраков обманул
Когда войны с юраками были, пришел первый юрак посмотреть,
много ли остяков. Старик-остяк решил обмануть его. Всех своих лю­
дей спрятал, а сам остался в землянке со старухой. Шумят, кричат.
Юрак подумал: «Хорошо, все вместе сидят, я их всех сразу и убью».
Юрак в дымовое отверстие смотрит, видит — старик старуху бьет,
лук уже взял, чтобы убить. Смеется юрак. Старик боролся, боролся,
лук натянул, прямо в глаз юраку выстрелил. Тот свалился. Старик
и старуха его убили, за своими людьми пошли.
Другие юраки ждали-ждали, еще двух своих людей посылали. Ни­
кто не пришел назад. Старик в землянке их всех убил. Своим людям
сказал: «Троих убил, больше не придут».
Так и вышло.
116. Ологынтатсь
У остяков был богатырь — кынч. Юраки, тунгусы еще в лицо его
не знали. Поехал он раз обдирать черемуху1. На угор только вышел,
видит — тунгусы спускаются по реке. Увидели его, между собой го­
ворят:
— Это, наверное, сам Ологынтатсь2 и есть, мы его сейчас схватим.
Подъехали, хотят его поймать. Он говорит:
— Не трогайте меня, какой я кынч, я только его работник, сирота
я. Сам кынч в своем чуме сидит, меня за черемуховой корой послал.
Хотите я вас к нему отведу?
В лодку к ним сел. Поплыли. Река поворот, колено делает. Он го­
ворит тунгусам:
— Ждите здесь, я посмотрю — дома ли кынч, и сразу приду.
Сам на берег поднялся, где его лабаз стоял. На лабаз влез, из лаба­
за железную парку, железный шлем достал, надел. Вышел к тунгусам,
говорит:
— А вот он сам Ологынтатсь и есть! Какие-то комары, мошки мне
работать мешают.
Всех убил. Однажды опять по реке поплыл. Тунгусы видят его
большое весло, на угор выходят, говорят:
— Видно, сам Ологынтатсь плывет.
Он отвечает:
— Нет, я не Ологынтатсь, я только его работник, сирота. Хотите
покажу, где его лабаз?
В его ветку* самый главный тунгус сел. Поплыли. Ологынтатсь
гребет сильно, их ветка впереди, другие все отстали.
210

Ологынтатсь веслом взмахнет, шлем на голове тунгуса задевает!
Тунгус тоже гребет. Пот у него выступил. Ологынтатсь говорит:
— Ты шлем сними!
Тот послушал, снял шлем. Дальше плывут. Ологынтатсь веслом
взмахнет, всех далеко позади себя оставляет. Сам волосы тунгуса вес­
лом задевает, примеривается. К месту, где лабаз стоит, подплывать
стали. Ологынтатсь веслом взмахнул и снес голову тунгуса. Сам на
берег быстро выскочил, с лабаза железную парку, железный шлем
взял, надел. Тунгусы подъехали, он их всех убил.
Потом он на этом месте все время жил. Его узнали и больше туда
тунгусы не ездили.
117. Война с селькупами
Остяки раньше очень бойкие были. Бальна, наверное, всех юраков,
тунгусов кончал. С селькупами один раз война была. По вине сельку­
пов их бы совсем не стало, да один остяк двух ребят в мох запрятал1.
Селькуп женился на женщине кето2, осенью дело было. Весной
как-то братья пошли к сестре гостевать. Погостевали, назад пошли.
Видят — сзади птицы летят. Один говорит:
— Наверное, гоняют* нас селькупы.
Другой не слушает.
Время к ночи. Они полог поставили, чтобы спать, а селькупы уже
близко, луки натягивают. Один брат в полог влез, уснул, другой в сто­
ронке сидит. Селькупы, правда, пришли; того, кто в пологе был, сразу
убили. Другой в воду нырнул. Они в ветку* сели, гонять стали. Гоня­
ли, гоняли, он на высокий угор выскочил, сел. Они за ним на берег
лезут, опять гоняют, но остяк убежал, отстали они! К своим пришел,
говорит:
— Ну, мы все потеряли, селькупы гоняют нас.
Остяки говорят:
— Нет, это мы, охотники, зверя найдем.
Пошли они на селькупскую сторону, всех убивать стали. Сестра
просит ее мужика не убивать. Но остяку тому перед своими людьми
было стыдно, он убил его, а двух ребят в мох запрятал, чтобы не на­
шли. Так и остались селькупы.
118. О дочери старика Идата
Жили старик со старухой и семью детьми. Седьмая у стариков
дочь. Дочь старика выросла, люди все время ходят свататься. Старик
дочь не отдает.
211

Однажды к старику приехали люди из далеких мест. Люди поста­
вили чум, переночевали, утром их девочка принесла котел, к старику
в чум занесла и возле тагана поставила. Старик посмотрел — в котле
много пушнины лежит1. Старик старухе сказал:
— Старуха, отнеси-ка котел этих людей назад, люди снова нашу
дочь сватают, не отдам ее.
Старуха котел назад унесла, домой вернулась и на свое место села.
Немного времени прошло. Старуха — мать жениха — пришла с кот­
лом, села и начала говорить:
— Давайте породнимся, пусть наши дети поженятся, вместе будут
жить.
Старик со старухой молча сидели, слушали старухины слова. Ста­
руха назад в свой чум ушла, а котел остался возле тагана. Старик ста­
рухе говорит:
— Убери котел, старуха. Хватит, люди мне надоели — все время
просят! Давай отдадим дочь, а то она у нас долго не проживет.
Сваты сидят у себя в чуме, а котел назад не приносят. Они решили,
что те согласились отдать свою дочь замуж. Люди своего сына к ста­
рику в чум привели, старик свою дочь домой позвал, спросил ее:
— Ты пойдешь за этого человека?
Она сказала:
— Я пойду.
Они свадьбу сыграли. Молодые немного пожили и к мужу домой
собрались ехать. Старик со старухой ей наказывают, говорят:
— Людей слушайся, хорошенько слова людей слушай, не будешь
слушать, плохо жить будешь.
Они уехали в свои места. Много лет прошло, старики умерли,
а до братьев слух доходить стал, что их сестра плохо живет, муж ее
все время бьет, плохо живут. У младшего брата нутро екнуло2.
Зима пришла, люди дороги стали прокладывать, на большую ходь­
бу* пошли охотиться, зимовать. Младший брат Силеке к сестре по­
шел.
— Я сам посмотрю, как сестра живет! Правда ли, что плохо она
живет, я сам посмотрю.
Силеке лук взял, колчан со стрелами взял, лыжи надел и пошел
проведать сестру. Он долго шел, шесть дорог пересек, на седьмую
пришел, видит — люди только что прошли. Остановился и смотрит.
По дороге женщина идет, она медленно идет, за собой пол-обласка3
вместо нарты тащит, в обласке ребенок сидит. Он узнал: «Это моя се­
стра идет».
Силеке в сторону свернул, по следу белки погнался. Белка на дере­
во прыгнула, тихонько сидит. Он выстрелил, белка упала, убил он ее.
Он белку подобрал, за сестрой по дороге погнался. Он свистнул, она
обернулась, посмотрела — а это ее брат. Она заплакала.
212

— Силеке, — говорит, — ты зачем пришел, люди убьют тебя.
Силеке белку ребенку отдал, обласок-нарту сам потащил по доро­
ге. Долго они шли. Стемнело. Он услышал — топор стучит. Он оста­
новился и сестре сказал:
— Я здесь останусь, а ты вперед иди, я послушаю, что он будет де­
лать.
Она к мужу пришла, он ругаться стал:
— Что ты делала, чего так долго шла?
Она молча вещи в чум затаскивает, а ребенок заплакал:
— Мама, где моя белка, которую дядя Силеке убил?
Муж ее схватил, бить стал и закричал:
— Другой мужик ее тебе убил! Откуда Силеке здесь взяться?
Старики в другом чуме услыхали, догадались, что Силеке пришел,
кричат:
— Ты что делаешь, ты почему человека все время бьешь?
Силеке лыжи снял, в чум заскочил, его схватил, голову ему ото­
рвал и на снег выбросил. Люди испугались, подумали, что все шесть
братьев пришли. Силеке топор взял, нарту-обласок изрубил топором,
ребенка на нарту посадил и с сестрой пошел назад в свои места.
119. Тыней
Тыней, сирота, живет у торгового человека1. У этого богача стоян­
ка очень большая. Дети богача уже женились. Богач одного слугу
держит. Тыней — работник богача. Богач спокойно дома у реки си­
дит, его люди для него промышляют. Он людей на большую ходьбу*
послал, Тынея тоже послал им дрова заготовлять. Тыней — его един­
ственный работник, дома в чуме он воду растапливает, дрова рубит
для соседей, их пимы сушить вывешивает, стельку из жимолости для
них заготовляет. Так они зимуют. Тыней все эти работы выполняет.
Тыней говорит:
— Какую плохую жизнь я веду!
Он думает: «Раз я сирота, никто меня не пожалеет. Богатые люди
куда меня пошлют, туда я и иду».
Люди долго ли, мало ли зимовали, они со стоянки ушли на малую
ходьбу*, а оттуда снова вернулись на место стоянки. Тыней стал по­
думывать: «О господи, хоть бы волшебником стать, чтобы небесные
семь снегов для меня бы упали».
По воле Тынея выпал снег глубиной с копыл нарты. Тыней ночью
с вешал все снял: лыжи людей, их луки, стрелы— все прочь унес
и в снег затолкал. Снег валит густо. Тыней дверь чума отодвинул, за­
шел, спящих людей убил, потом пошел в другой чум. Так он всю сто­
янку перебил, только двух молодых женщин оставил. Тыней сказал:
213

— Вот я вас и убил, всю мою жизнь вы меня мучили!
Тыней какое-то время жил добытым людьми мясом. Он двух мо­
лодых женщин в жены себе взял. Когда запас еды кончился, они чело­
вечье мясо есть начали. Потом Тыней ушел искать большое озеро. На
берегу озера он с женами жить стал. На берегу озера, в стороне на
холмике толстую дуплистую лиственницу высмотрел. Под ее корнями
земляной чум соорудил, длинные очажные палки положил, прямо
к озеру дорогу сделал. Тыней изготовил берестяную лодку2, стал сети
ставить на озере. У Тынея двое ребят родились.
Богач своих людей послал:
— Ищите Тынея, мне сюда его череп принесите!
Люди искали, но нигде его найти не могли. Однажды они ходили
по берегу и увидели места заготовки дров. Люди сказали:
— Здесь, видимо, не один год человек живет.
Богач говорит:
— Вы вечерами к берегу озера спускайтесь наблюдать.
Люди вечером увидели — на другом краю озера из воды вверх бе­
рестяная лодка вышла, в ней человек сидит. Люди выстрелили. К лод­
ке Тынея была привязана веревка. Тыней веревку дернул, и его жены
из чума стали лодку за веревку тащить.
Люди богачу сообщили, что видели лодку в дальней части озера.
Богач людям сказал:
— Берег озера заостренной палкой весь протыкайте!
Люди хоть и тыкали, но нигде пустого места не нашли, а в середи­
не озера всегда видели сети Тынея, в лодке его самого часто видели.
Тыней быстро передвигался. Сколько они его ни ловили, поймать не
могли. Люди.к своему богачу вернулись.
— Мы, — говорят, — не знаем, где он.
Богач сказал:
— Все до одного деревья простучите обухом топора, берег вокруг
озера обойдите. Он где-нибудь да живет.
Долго ли, мало ли простукивали люди деревья; не очень далеко от
берега они нашли' толстую лиственницу, засохшую, без коры. Они к
ней подошли, обухом топора ударили — глухо гремит. Люди острием
топора рубанули.
— Хе, вы меня нашли! — сказал Тыней. — Моя голова уже седая
стала; как старый орел я стал. Теперь можете меня убить, я свое уже
отжил.
Люди срубили лиственницу, залезли к нему вниз, там его схватили
и убили. Жилище внутри осмотрели — дети Тынея уже выросли, они,
оказывается, покрылись шерстью. Жена Тынея сказала:
— Скажите богачу: он раньше Тынея уж очень сильно мучил, за
это он его людей убил.
Эта сказка3 по-русски пусть будет написана, наши кеты ее забыли.
214

120. Про Антоску Бальбина и царя
На Тунгуске жили три брата. Одного звали Антон Верный — все,
что ни скажет, все правда. Второй брат ветреный — ему верят и не
верят. Третий — еще какой-то,
Антон пошел к царю1 жаловаться. До Енисейска с ручной нартой
шел, дальше — на ясачной подводе ехал. Царь знал, что Антон едет,
говорит:
— Какого коня возьмет?
Антон хорошего коня не взял, совсем плохого не взял; на среднем
двор три раза объехал.
Царь говорит:
— Найдет ли мои ворота?
Антон кругом все осмотрел, правильные ворота нашел. Вошел,
идет, много дверей видит. Прикинул, правильные двери нашел. Там
внутри много народу. Сидят, все одинаково одеты. Подумал Антон,
к царю прямо подошел, узнал его. Говорит царю:
— Зачем народ свой, как собак, мучаешь? Или шкуру снять хо­
чешь? Если я твоих собак буду мучить, заезжу их — хорошо будет?
Твои люди много остяцкой пушнины даром берут.
Царь не верит:
— Сколько надо, столько мои люди берут.
Антон говорит:
— Покажи свои лабазы, где пушнину держишь, я сразу узнаю ос­
тяцкую пушнину.
Повел его царь, открыл сундуки. Антон сразу узнал:
— Вот остяцкая пушнина, ко всем шкуркам ровдужные ремешки
привязаны!
Увидел царь, что обманывали его люди остяков. Много даром, за
полцены, пушнины у них взяли. Говорит царь своему цырку2:
— Не берите с них больше налога, не мучайте людей!
Поблагодарил он Антона. Потом пир устроил, угощал Антона. Тот
уезжать стал, хотел царь ему самых лучших лошадей дать. Антон го­
ворит:
— Не надо, мне бы только до Красноярска на любых доехать,
дальше я поплыву. Не надо зря людей мучить!

1

V § "ь-^ -f
СКАЗКИ

121. Каськет
Старик Эрохот жил на берегу галечной протоки, он лисичку воспи­
тывал. Потом она от них ушла, перешла через галечную протоку, на­
шла лабаз инитов, залезла на лабаз, взяла рыбы и отнесла старику
Эрохоту. Люди переночевали, утро настало. Она опять ушла к этому
лабазу, залезла на лабаз и сбросила вниз тайменя — земля заколыха­
лась. У инитов Каськет живет. Инит Каськету говорит:
— Сходи наружу, посмотри!
Каськет отвечает:
— Да нет там никого.
Лисичка тайменя опять унесла старику Эрохоту, принесла ему.
Инит вышел, нашел след лисички, погнался за ней, гонял*, гонял.
Долго ли, мало ли гонял — лисичка ударилась о землю и трехногим
конем стала, а инит в Каськета превратился. Каськет сел верхом на
коня и вперед поскакал, скакал да скакал.
Каськет слушает— шаманское дерево1 как косач2 поет. Он туда
посмотрел — люлька к дереву привязана. Он в нее прыгнул, качаться
стал. Качался, качался — его вверх приподняло. Потом он вверх ушел
в личине оленя3. Там наверху орлиное гнездо. Он маленьких орлят
216

трясти стал. Орлята запищали. Орлица прилетела к своим птенцам.
Каськет орлице сказал:
— Дай мешочек для огнива!
Орлица ответила:
— Ты сходи к морю, от ерша мой коготь принеси, тогда я тебе ме­
шочек отдам.
Каськет оттуда ушел. Долго ли, мало ли шел.
Каськет (лисичка)5 идет, идет, о землю ударился— Тыльгетом
с лиственничкой стал. Тыльгет на лиственнице сидит. Откуда-то при­
летел орел. Орел хотел поймать его, а Тыльгет у него выхватил один
глаз. Тыльгет с лиственничкой опять Каськетом сделался.
Он шел, шел, к берегу моря пришел. Каськет взглянул: «Где же это
ерш притаился?» Каськет сам с собой разговаривает: «Куда-то к ка­
кому-то ершу меня посылают!»
Немного погодя тель6 свой нос из моря наружу высунула.
— Внучек, — она говорит, — что ищешь?
— Бабушка, послала меня орлица за ее когтем, сказала, что ерш его
унес.
Тель сказала:
— Внучек, внучек, орлица хотела меня схватить, ее коготь у меня
остался. Внучек, я его не отдам. Мои рога зимой ко льду примерзли.
Если ты мои рога мне принесешь, тогда я отдам коготь.
Каськет ушел, на берегу моря в песке рога ищет. Много ли, мало
ли времени прошло, он сам не знал. Взглянул вперед — на песке люди
сидят. Они так пьянствовали! Каськет хорошенько их рассмотрел — а
это литыси сидят. Каськет вымазал себя сажей, сделался похожим на
литысей, подошел к ним, возле них сел.
Литыси так пили! Они Каськету водку наливают, полный рожок.
Каськет сделал вид, что выпил, сам водку в сторону выплеснул, а пус­
той рожок за пазуху затолкал. Они тут пили-пили, литыси в песке
вымазались. Каськет снова и снова водку в сторону выливал и рожок
за пазуху заталкивал. Так они дали ему семь рожков. Винопитие кончи­
лось, литыси ничего уже не видят. Тем временем Каськет к тель ушел.
А литыси потом догадались: «Это, — сказали они, — с белого света
человек у нас был, он с нами пьянствовал, а теперь куда-то исчез».
Каськет шел, шел, в то место пришел, где раньше тель в воде ле­
жала. Каськет место вокруг осматривает, а тель из моря наружу высу­
нулась. Каськет сказал:
— Бабушка, я принес твои рога.
Тель сказала:
— Ну вот, вот, очень хорошо!
Тель отдала Каськету коготь орлицы, а он отдал ей рога. Каськет в
обратный путь отправился.
217

Долго ли, мало ли он шел, шел — то место, где Тыльгет и лиственничка, опять нашел. Тыльгет на гармошке играет7, ни на кого внима­
ния не обращает. Он вниз взглянул — у комеля лиственнички оселок
лежит. Он его засунул за пазуху и опять залез на лиственничку. А она
как играла на гармошке, так и играет8.
Море поднялось. Каськет оселок из-за пазухи вытащил, на сук ли­
ственнички оселок положил, а морская вода до оселка дошла и его
взяла. Каськет на гармошке играет и играет, а откуда-то орел прилетел
и на верхушке лиственницы сел. Тыльгет орлу его глаз отдал9. Каськет
сказал орлу:
— Коготь орлицы я тебе не отдам.
Орел Каськета понес. Долго ли, мало ли они летели, прилетели
к гнезду орлов. Каськет орлице сказал:
— Вот твой коготь.
Орлица его взяла, на палец надела. Орлица отдала огниво.
— Теперь, — говорит, — спустись вниз к старику Эрохоту.
122. Хыпь
Старик и внук Хыпь жили. У внука жена Хунь была. К старику не­
сколько лет горностай ходил, к невестке приставал1. Все просил ста­
рика:
— Пошли куда-нибудь парня, чтобы он пропал.
Вот старик как-то говорит:
— Сходи за моим томаром, его доотэт когда-то давно утащил.
Хыпь пошел, пришел к доотэту-старику:
— Мой дедка сказал, что у тебя где-то его томар есть, отдать велел.
Доотэт-старик говорит:
— Как отдам? Его найти надо, а у меня глаза нет, его даго вытащи­
ла. Сходи к ней, глаз возьми, тогда я томар найду.
Парень думает: «Что делать?» На небо к даго полетел, пришел
к ней:
— Доотэт-старик его глаз велел отдать, он без него дедкин томар
найти не может.
Даго говорит:
— Не дам я тебе глаз, пока мой коготь у тэль не возьмешь. Я летала,
летала, налима хотела поймать; за спину схватила, а это не налим, а тэль
была, мой коготь в спине у нее остался. Принеси коготь — глаз отдам.
Парню делать нечего, пошел, к краю моря пришел, на железный
пень сел. Тэль вызвал:
— Отдай коготь, тэль! Даго глаз не отдает, а без глаза доотэт-ста­
рик томар не найдет.
Тэль говорит:
218

— Отдам я тебе коготь, если ты мой рог принесешь. Я тут плавала,
плавала, кто-то мой рог отпилил. Найди, принеси его.
Парню делать нечего. Искать рог надо. На белом свете рог не на­
шел, полетел туда, где ночь поднимается. Оглянулся — утренняя заря
на этом свете поднимается. До земли литысей долетел, оглянулся —
белый свет еле видно, так далеко залетел. К литысям прилетел.
Из земляного* гриба порошок взял, намазался, чтобы литыси не
узнали, что он человек светлого мира2. Зашел в чум к литысям, а они
рог тэли топчут, прыгают. Из рога, как из стопок, вино пьют. Хыпь
зашел, литыси вокруг него ходят, нюхают. Старший литысь говорит:
— Это человек, а не литысь, чужим пахнет.
Другой говорит:
— Нет, наш он, литысь.
Другие понюхали — не разобрали. Хыпь ни жив ни мертв стоит.
Позвали они его гостевать, за стол посадили. Как до него рог дойдет,
он его опрокидывает и в котомку бросает. Так все куски рога спрятал.
Сам на улицу выскочил, сычом полетел. Литыси спали в это время.
Проснулись — нет человека, нет рога. Гонять* его стали. Быстро ле­
тят, вот-вот догонят. Он в дупло березы прыгнул, сидит. Литыси при­
летели, вокруг толпятся, нюхают, теплое место чувствуют. До березы
добраться не могут, боятся березы . Того литыся, что не признал че­
ловека, ругают. Потом решили: «Ну что ж делать, если утащил рог».
Ушли своей дорогой.
Парень скорее полетел туда, где белый свет светит. Добрался, на
край моря прилетел, на железный пень сел, тэль позвал:
— Достал я, бабка, рог твой кое-как, чуть сам не пропал.
Отдал он ей рог, она проверить захотела— крепкий ли. На реку
ушла, зимний лед поддела. Лед разломила — крепкий рог. Парню ко­
готь дала вытащить. Он еле вытащил — крепко тот застрял в спине,
врос уже.
К даго полетел, на ногу ей коготь насадил. Та полетела, говорит:
— Хорошо, крепче прежнего сидит.
На свое место села, глаз отдала. У нее глаз в животе был, прогло­
ченный.
Взял Хыпь глаз, обратно к доотэт-старику спустился. Глаз ему дал,
тот томар отдал.
Взял парень томар, назад в свой чум пошел. Чум у него каменный
был. Горностай у двери сидит, его бабу — Хунь караулит. Понял все
Хыпь, вошел, дверь крепко закрыл, чтобы горностай не пролез.
123. Про мамонта
Старик Ыдат со своей старухой живет. Они лисичку1 взрастили,
которая потом от них ушла.
219

Лисичка, чтобы охотиться, Подкаменную Тунгуску перешла, там
на лабаз залезла и рыбу утащила. Иньгет сказал:
— Лисичка ушла, рыбу утащила, старику Ыдату унесла.
Утром Ыдат проснулся:
— Смотри-ка, рыба лежит! Наша лисичка, видно, принесла!
Потом она опять ушла. Иньгет и сучка ждали. Лисичка снова при­
шла, на лабаз залезла, тайменя взяла и вниз сбросила.
Иньгет и сучка звук падения услышали:
— Выходите наружу! — говорят.
Люди посмотрели — лисичка опять рыбу утащила, старику Ыдату
отнесла. Люди погнались за ней:
— Она нашу рыбу таскает!
Лисичка о землю ударилась и горностаем стала. Он ушел. Шел,
шел, по берегу Подкаменной Тунгуски вверх ушел.
Долго ли, мало ли поднимался, смотрит — трехногий конек вверх
идет. Он о землю ударился и человеком стал, верхом на коня сел.
Конь побежал.
Он ехал, ехал, слышит— шаманский посох с бусами звенит, на
нем люлька висит2. Он в нее залез и покачал. Теперь он вверх в личи­
не орла поднялся, вверх ушел. Там наверху орлиное гнездо на небес­
ном дереве. Он орлят шевелить стал, чтобы они запищали. Большая
орлица прилетела.
Он орлице сказал:
— Мешочек для огнива мне отдай!
Старуха-орлица говорит:
— Коготь мне принеси. В море ерш-рыба3 притаилась. Если ты
мой коготь принесешь, тогда я тебе мешочек с огнивом отдам.
Он оттуда ушел. Пень стоит. Он сел, высматривать стал. Видит —
в спину рыбы иголка воткнута. Он ее вытащил и в карман положил.
Потом он опять ушел. Шел, шел — к орлице вернулся, коготь ей
принес.
— Бабушка, — говорит, — дай сюда палец!
Он насадил коготь ей на палец. Она мешочек с огнивом отдала.
После этого он домой ушел, к старику Ыдату вернулся.
124. Про Каськета и старика Эрохота
Старик Эрохот со своей старухой живет на берегу Большого Ени­
сея1. Старики живут, рыбачат и белкуют.
Откуда-то к ним сирота Каськет пришел. Каськет сказал:
— Дедушка, я к вам внуком быть пришел.
Старик Эрохот своей старухе говорит:
— Теперь у нас внук будет!
220

— Старик, — она сказала, — теперь нам жить немного легче ста­
нет.
Старик на охоту ходил, белковал. Каскет тоже ходил, но ни с чем
возвращался.
Старик Эрохот своей старухе говорит:
— Куда он ходит? Белок никогда не приносит. Ну-ка я по его сле­
дам пойду!
Каськет у костра сидит, ни на что не обращает внимания — какая
там охота!
Старик Эрохот домой вернулся и старухе говорит:
— Старушка, наш Каськет потому без добычи возвращается, что
он весь день у костра просиживает.
СтарикЭрохот со старухой долго ли, мало ли жил, раздумывал.
— Старуха,— сказал о н , — сколько же мы будем воспитывать
этого Каськета?
— Старик, — ответила она, — а куда мы его денем?
Каськет снаружи слушает разговор стариков.
Старик Эрохот старухе сказал:
— Давай где-нибудь в дороге его заблудим.
Старуха возразила:
— Каськет, пожалуй, волшебный.
Старик Эрохот сказал:
— Иди прочь! Завтра мы на маленькую ходьбу* пойдем и там
сильно кружить будем.
Каськет слова стариков все слышал.
Старики переночевали, утром в мешки еду положили. Старик Эро­
хот Каськету сказал:
— Каськет, пойдем!
Он согласился. Старики вышли, свои парки2 надели.
Во время недолгого отсутствия стариков Каськет о землю ударил­
ся, колонком обернулся и в мешок старухи заскочил.
Старики долго ли, мало ли шли — Каськет слегка посвистывает.
Старуха Эрохота говорит:
— Старик, кто-то посвистывает.
Старик отвечает:
— Зря болтаешь, это какие-нибудь земляные птицы* свистят.
Старики долго ли, мало ли шли, старуха говорит:
— Может, это Каськет посвистывает?
Старик ответил:
— Мы ведь его где-то оставили.
Старик высмотрел место повыше. Старики заночевать решили.
Старик Эрохот сказал:
— Ну, теперь давай чай варить. Вот мы его и оставили, этого Кась­
кета. Старуха, ты свой мешок сюда принеси.
221

Старуха ответила:
— Мой мешок уж очень тяжелый стал!
Старуха мешок развязала. Оттуда наружу глядят как блестящие
камешки глаза Каськета.
Каськет засмеялся. Старуха вздрогнула.
— Старик, я, оказывается, Каськета весь день на плече таскала.
Старики начали чай пить. Старик думает: «Погоди же, я все равно
что-нибудь сделаю с тобой!» А Каськет про себя смеется, он мысли
старика насквозь видит.
Стемнело. Старик своей старухе говорит:
— У обрыва стели!
Старики легли, Каськета с края от себя положили.
— Старуха, ты лежи тихо!
Старик крепко уснул, а Каськет не спит. Старик устал, крепко ус­
нул, храпеть начал. Каськет тихонько встал, подвинул старика к об­
рыву, старик в воду упал, а внизу течение его унесло. Каськет к стару­
хе прижался, сон его взял. Старуха его расшевелила и говорит:
— Старик, Каськета столкни в воду!
Каськет едва удерживает смех.
Старуха утром встала, чай сварила.
— Вставай, старик, вставай!
Каськет встал. Старуха взглянула на него и сказала:
— А, внук Каськет! Это ты хорошо сделал.
Каськет со старухой жить стал.
125. Про Каськета и Тотаболя
Один — Каськет, а другой — Тотаболь (их имена).
— Беличью голову, голову, беличью голову, беличью голову, бе­
личью голову, — Тотаболь плачет и просит.
— Ты же сам съел, Тотаболь, хватит тебе плакать! Ты видишь,
опять литысей1 много ходит, — говорит Каськет.
Вечером доотам2 пришла:
— Хо, хо, хо, — каждый вечер он плачет, плачет!
Они вскочили — один под олатину нырнул, а Тотаболь под очаж­
ную палку залез. Она зашла, глядит — никого нет!
Она нашла поварешку, ее вверх подбросила.
— Милая внучка, — сказала она, — расскажи мне, куда они ушли!
А поварешка ответила:
— Я жир котла Каськетов3 ела, тебе не скажу!
Она взяла ее, побила и сломала.
Она котел нашла и вверх дном его подбросила, чтобы он там упал,
куда они ушли:
222

— Скажи мне, где Каськеты!
А котел ответил:
— Я не скажу! Я ведь жирную рыбу варил и жир ел!
Она его взяла, била, била, и котел сломался.
Она клейницу нашла, подбросила ее вверх и сказала:
— Милая внучка, расскажи мне!
Она ее подбросила вверх, и клейница воткнулась у комеля олатины. Она тут стала копать и Каськета нашла; взяла его и в свои штаны
засунула. Тогда она снова клейницу взяла и вверх подбросила — та
у очажной палки воткнулась. Она там стала копать и Тотаболя нашла.
Она его взяла и тоже в свои штаны засунула и домой ушла. Она домой
пришла и крикнула:
— Дочки, дочки! — по имени их зовет. — Я вам людей для игры
принесла!
В Тотаболя она обычную иглу воткнула, а в Каськета толстую иг­
лу воткнула4. Она сходила в лес, медведя убила, половину его сама
съела, потом им кушанье приготовила. Каськету она жирное постави­
ла. Сказала ему:
— Каськет, Каськет, кушай, кушай, много кушай!
Каськет Тотаболю говорит:
— Ты много не ешь, а то доотам нас съест.
Потом она опять ушла. Она ушла, а землянку на замок заперла.
Каськет одной из дочерей говорит:
— Дай мне сверло твоей матери!
А она, Хинтыя, принесла ему это сверло. Каськет взял и каменный
чум просверлил, дыру сделал и заткнул. Вечером доотам большого
медведя добыла, половину его домой принесла. Потом она еду приго­
товила, сказала:
— Каськет, ешь, ешь!
А Каськет еду в рукав набил, а потом выбросил. Тотаболь же всевсе съел. Потом они с Каськетом на улицу вышли, и Каськет Тотабо­
лю сказал:
— Много не ешь!
Назавтра доотам опять ушла, одного медведя добыла. Она его до­
мой принесла, еду приготовила; жирное мясо вынула, Каськету поло­
жила. Тотаболю тоже положила.
— Тотаболь, ешь, ешь!
Каськет делал вид, что ел, но потом через рукав еду вываливал,
а Тотаболь все-все съедал.
Доотам ушла, а Каськет дочерей перебил и сварил их. Он, Каськет,
через ту дыру наружу вылез и каменный чум открыл. Потом он разве­
сил мясо дочерей по дороге.
Доотам домой возвращается — мясо висит. Она взяла его и про­
глотила. А висело-то мясо ее дочерей, оно висело! Она домой пришла,
223

а там Тотаболь лежит. Он через дыру не смог выбраться наружу;
Каськет было тянул его, тянул, пока у Тотаболя голова не оторвалась.
Каськет голову Тотаболя в карман положил, а сам ушел, долго он шел.
Доотам домой идет, она куски мяса нашла и проглотила их.
— Ху, ху, ху, — сказала она, — там и мой кусок мяса! Ху, ху, ху,
дочки, вы мою долю не потеряйте!
Она думала, что ее дочери убили кого-то из них.
Она погналась за Каськетом. Каськет оглянулся— идет доотам.
Каськет сказал:
— Роща с семью лиственницами пусть вырастет, пусть лиственни­
цы вырастут!
Встала роща в семь лиственниц — Каськет на дерево залез.
Доотам к нему подошла:
— Каськет, сюда спустись, я тебя не съем!
— Я не спущусь! — Каськет ответил. — О, ты меня сама сруби!
— Чем же я срублю?
А он, Каськет, сказал:
— Когда-то раньше ты стариков Ыдатов съела, ты их топоры вы­
блюй!
Она блевала, блевала, блевала — топор! Она начала рубить дерево.
А Каськет сказал:
— Мой отец когда-то зайца выкормил. Хоть бы он пришел!
Немного погодя заяц прибежал:
— Бабушка, ты чего рубишь?
— Я Каськета хочу достать.
— Бабушка, давай я рубить буду. Ты, бабушка, устала. Бабушка, ты
ложись спать!
Она ему топор отдала. Сама легла отдыхать. Заяц взял топор
и вбил в дерево те щепки, которые доотам отрубила.
— Бабушка, дерево упало, — закричал заяц и сам убежал.
Доотам вскочила:
— Зайчик, отдай мой топор, отдай мой топор! — она кричит. —
Каськет, спустись сюда к бабушке!
— Ты сначала у комеля дерева ляг, рот палочкой растяни и глаза
палочками расширь!
Она легла.
— Ты так лежи, а я к тебе соскочу!
Сам он немного спустился и сидит. Мелкие камушки у него в кар­
мане были, он ими глаза доотам засыпал * Та ну кататься!
Он вниз соскочил, рогатиной рубанул ее, убил. Большой костер
разложил, большой костер, и в костре ее сжег.
Он обратно пошел, туда, где Тотаболь лежит. Пришел, в семиушный котел его положил, из кармана голову вынул, Тотаболю приста­
вил и его в этом котле качал, качал.
224

Тотаболь воскликнул:
— Чу, кто меня разбудил?
А Каськет ответил:
— Доотам чуть было тебя не съела.
Он ожил, и они пошли с Каськетом. Может быть, они и сейчас еще
идут.
126. Кольтут
Жили старик со старухой, детей у них не было. Старуха старику
говорит:
— Как будем жить? Детей у нас нет.
Старик из чума вышел, глины накопал, ногами ее размял, сделал
семь глиняных чашек. Потом он их взял и в большой семиушный ко­
тел положил. Старик стал качать его. Качал-качал три дня, и у него
руки отнялись.
— Старуха, качай ты! — сказал он.
Старуха тоже три дня качала, на западную сторону котел чуть было
не повернулся — старик подпер его железной подпоркой. На утрен­
нюю зарю котел повернулся1 и оттуда семь мальчиков вышли.
Этих мальчиков старик со старухой вскормили; они большие ста­
ли. Старший брат собрался пойти для них жен сватать.
— Родители, — сказал он, — я пойду для братьев жен сватать.
— Ты куда пойдешь невест сватать?
— Я пойду к старухе Хосядам.
— Ну ладно, иди!
Он ушел вниз по течению реки к старухе Хосядам.
Долго ли шел, шел. Когда мороз наступил, он к матери2 пришел.
Старуха спросила:
— Ты зачем пришел?
— Я пришел свататься.
— Что ж, разве на свете нет женщин, что пришел сюда сватать?
У меня невест нет.
А он стал сватать:
— Больших женщин дай мне, больших женщин дай мне!
Старуха за олатинами поискала, шесть мизгирей3 достала и ему от­
дала. Он их посадил за пазуху. Одного не хватает. Он еще стал сватать:
— Больших женщин дай мне, больших женщин дай!
Старуха заплакала. Плакала, плакала, вынула из-за олатины по­
следнего маленького мизгиря и ему отдала.
— Ну, теперь иди домой. В дороге, если будешь ночевать, ты их
из-за пазухи не вынимай; утром дальше пойдешь — тоже не вынимай,
8 — 4822

225

пока домой не придешь. Когда домой придешь, ты их за олатинами
посади и ложись спать.
Он пошел обратно. Шел, шел и пел: «Смерти4 семь девок везу,
смерти семь девок везу!» Он заночевал, из-за пазухи их не доставал.
Утром дальше пошел, домой пришел, в свой чум к братьям. Они ему
говорят:
— Ну, что же ты нашел? Где твои женщины?
— У меня женщин нет.
Вечером, когда спать собрались, он тайком их из-за пазухи вынул,
их всех за олатинами посадил и лег. Ночь прошла. Утром он тихонько
из спального мешка вверх глянул — в чуме целых семь женщин си­
дят. Он своих братьев разбудил:
— Ну вставайте! Вы вчера, когда я устал, спрашивали, говорили:
«Где женщины?» Вот они, женщины, которых я принес, вот они!
Братья обрадовались.
Он встал, раздал им этих женщин, каждому брату по одной жен­
щине.
— Ну вот, теперь живите!
Потом они большой чум сделали, и все семь братьев в этом чуме
живут, живут. Сами они на охоту ходят.
К ним, к этим женщинам, дотет5 стал ходить. Он приходит, вокруг
чума ходит:
— Женщины, выходите, женщины, выходите! — говорит.
Женщины вышли, он их кровь через шею высосал, а потом ушел.
Братья вечером домой пришли, видят — у их жен крови нет, они
побледнели. Они их спрашивают:
— Куда ваша кровь девалась? Вы ведь совсем побледнели!
Женщины им не сказали, что дотет их кровь высосал.
Потом они младшего брата дома оставили, чтобы женщин охранял,
а сами в лес ушли. Днем дотет пришел, чум обошел, кричит:
— Женщины, на улицу выходите!
Младший брат женщинам сказал:
— Вы на улицу не выходите!
Женщины на улицу не выходят.
Дотет на улице чум ломать стал, кричит:
— Женщины, на улицу!
Младший брат на улицу выскочил, рогатиной его рубил, рубил, ру­
бил — большой палец ноги дотета убежал. Он хоть и погнался за ним,
но не догнал. Палец в прорубь нырнул и такое слово ему сказал:
— Завтра к вам семь человек из моего войска приедут.
Вечером братья вернулись и спрашивают его:
— Ну, что ты видел?
— Я видел дотета, он через шею их кровь высасывает. Я выскочил
с рогатиной, рубил, рубил его. Один палец его ноги убежал, я его не
226

смог догнать, он в прорубь нырнул и такое слово сказал: «Завтра к вам
войско придет!»
Старший брат-кольтут говорит:
— Завтра мы все дома будем дневать!
Они переночевали. Утром поели, немного посидели, из проруби
выскочили семь дотетов: у первого одна голова, у второго— две,
у третьего— три, у четвертого— четыре, у пятого— пять голов,
у шестого— шесть, у седьмого— семь. Братья на улицу вышли,
драться стали, бороться стали. Младший брат-кольтут с одноглавым
дотетом схватился бороться. Дотет его бросил, кольтут упал на землю
и умер. Второй кольтут схватил дотета, бросил его, он упал на землю
и умер. Двуглавый дотет схватился с кольтутом; дотет его бросил, он
упал на землю и умер. Третий кольтут схватился с дотетом. Кольтут
бросил его, дотет упал на землю и умер. Трехглавый дотет схватился
с кольтутом. Дотет кольтута бросил, кольтут умер. Четвертый кольтут
схватился с дотетом. Кольтут схватил его, дотет упал на землю и умер.
Пятиглавый дотет схватился с кольтутом. Дотет кольтута бросил,
кольтут на землю упал и умер. Пятый кольтут с дотетом схватился.
Кольтут дотета схватил, дотет на землю упал, умер. Шестиглавый до­
тет схватился с кольтутом. Дотет кольтута бросил, кольтут упал
и умер. Шестой кольтут с дотетом схватился. Кольтут дотета бросил,
дотет упал, умер. Семиглавый дотет с кольтутом схватился, дотет бро­
сил кольтута, кольтут упал и умер. Седьмой кольтут схватился с семи­
главым дотетом, столько бились-бились, что у них сила сравнялась.
Ни один другого не может побороть. Они бились-бились, и оба упали.
У кольтута лыжа стояла, он ее пнул ногой, эту лыжу:
— Ты, лыжа, покатись до двери дома моих родителей!
Кольтут и семиглавый дотет оба упали и умерли. Лыжа покатилась
к двери родителей. Старуха дверь хотела открыть, но дверь не откры­
вается. Она старику сказала:
— С дверью что-то случилось, дверь не открывается.
Старик со старухой вдвоем дверь открыли, смотрят — одна лыжа
кольтута, оказывается, к их двери прикатилась. Старик старухе говорит:
— Наших детей-кольтутов кто-то убил. Давай мы эту лыжу обрат­
но повернем, на нее сядем, она нас по своей дороге обратно потащит.
Они повернули лыжу, сели на нее. Лыжа покатилась, по дороге по­
бежала. Приехали к чуму, а их дети, кольтуты, ведь на самом деле
умерли. Там и дотеты лежат мертвые. Старик со старухой стащили
дотетов в одну кучу. Старик нарубил сухих дров и над дотетами кос­
тер развел. Потом они своих детей, кольтутов, в одну кучу собрали,
в большой семиушный котел положили и качать стали.
— Если кольтуты настоящей смертью мертвы, то пусть этот котел
перевернется по направлению к западу, если же слабой смертью мерт­
вы, то пусть он перевернется на сторону утренней зари!
8*

227

Они качают. Котел чуть было к западу не свернулся — старик под­
пер его палкой. Котел перевернулся на восточную сторону. Эти кольтуты ожили и родителям говорят:
— Холодно! Как мы крепко спали. Кто нас разбудил?
Старик со старухой им говорят:
— Если бы не мы, то вас всех черви бы съели. Дотеты вас убили,
вы без нас совсем бы пропали.
Их жены в чуме с испуга в обморок упали. Старик этих жен в тот
же большой семиушный котел положил и тоже качал их.
— Вы, — сказал он, — слабо мертвые люди!
Они перевернулись с котлом в направлении утренней зари. Жен­
щины из чума выскочили. Потом старик со старухой этих женщин им
отдали.
— Теперь, — они говорят, — живите! Мы со старухой опять пой­
дем в свой чум, вы же живите в своем чуме!
Старики на лыжу кольтута сели, лыжа понесла стариков в их чум.
Когда они приехали туда, они эту лыжу повернули, и лыжа обратно по­
катилась к кольтуту. Старик со старухой, вероятно, до сих пор живут.
Это сказки7 конец.
127. Про сестру Вихря
Жили две сестры, жили они в небольшом стойбище. Их чум стоит
в стороне от стоянки. Они всегда вместе — вместе спят, вместе дрова
рубят. Долго ли жили, мало ли. Старшая сестра сказала Айсе:
— Я сейчас пойду в лес. Ягода, наверно, уже поспела. Ты ложись
спать, одеялом укройся наглухо. Чей-нибудь шорох услышишь, не
подавай ни малейшего звука.
Айса сразу легла. Сколько-то времени она пролежала, снаружи
слышит какой-то шорох. Айса тихо лежит. Кто-то открывает дверь.
Тихонько зашел, у очага сел. Айсу охватило любопытство. Она под­
няла тихонько конец одеяла. Из-под одеяла поглядывает: страшно,
страшно. Это какая-то пожилая женщина сидит. Она на человека не
похожа. У Айсы мелькнула мысль: «Это сестра Вихря». Айса вздрог­
нула, одеялом медленно наглухо закрылась. «Эта, — про себя дума­
ет, — теперь меня съест». А сестра Вихря догадалась, что женщина не
спит. Ей говорит:
— Вставай, я тебя не съем.
Айса снова сжалась в комок. Сестра Вихря кинулась на нее, конец
одеяла сдернула, посмотрела на нее.
— Ты, — она говорит, — очень красивая. Ты будешь женой моего
брата, я тебя не съем.
228

Айса сказала:
— Не хочу, не хочу. Вы — людоеды.
Скорее одеялом закрылась. Сестра Вихря, недолго думая, броси­
лась на нее, стала ее щекотать, защекотала. Айса в обморок упала.
Сколько-то времени прошло, она очнулась, вокруг себя поглядела.
Видит— в каком-то новом месте очутилась. Чум такой громадный,
очаг длинный. За очагом впереди1 сидит мужчина, брат Вихря, краси­
вый вид у него. Сзади2 сидит та женщина, которая меня3 щекотала.
В очаге жарят мясо. С рожней стекает жир. Брат Вихря жует сырое
мясо, со рта его кровь стекает. У Айсы все тело сжалось. Брат Вихря
ей говорит:
— Ты теперь будешь моей женой.
— Никогда твоей женой не стану, вы — людоеды!
— Я на твою долю мясо всяких земляных птиц* принесу.
Мало ли, много ли времени прошло, этот брат Вихря об землю
ударился, крыльями ударил о землю, как птица стал. В дымовое от­
верстие вылетел, за облака вверх улетел. Там, где он сидел, появилась
шкура змеи, похожая на шкуру блестящего зверя. Брат Вихря сказал
Айсе:
— Ну, теперь мы спать ляжем.
Айса ночью спит, видит сон: старшая сестра ей говорит:
— Ты за брата Вихря замуж не выходи. Ты будешь людоедов ро­
жать, а их на земле и без твоих полно. Вот, сестра, как сделай: ты
возьми у сестры Вихря шкуру, сожги ее, он тогда летать долго не
сможет, а как приземлится, от разрыва сердца умрет.
Айса проснулась, посмотрела— змеиная шкура лежит. Сестра
Вихря догадалась, что девушка что-то плохое задумала. Скорее схва­
тила шкуру своего брата, быстро за пазуху затолкнула. Айса подума­
ла-подумала: «Что мне с ней делать?» Немного времени прошло, до­
гадалась: «Она меня щекотала!» Кинулась к ней, сзади ее поймала,
ногами сжала, стала щекотать. Щекотала, щекотала— сестра Вихря в
обморок упала. Айса бросила ее на спину, поглядела— та, видимо,
умерла. Из-за пазухи у нее змеиную шкуру вытащила, отдышалась.
Потом она большой костер сделала, шкуру в огонь бросила, сверху
дрова положила.
В это время брат Вихря летает вверху за тучами. За каким-то не­
бесным краем мясо разных земляных птиц ищет. Чувствует: на земле
что-то плохое происходит. Приблизился к земле. С земли люди смот­
рят: «Ой, ой, какие тучи дождевые приземляются». Немного времени
прошло, он крылатой птицей стал, его крылья гремят, шумят, как буд­
то лед трещит. Скоро с его крыльев перья посыпались. На горах, куда
падали перья, образовались воронки. Где перья падали, там озера об­
разовались.
229

Как только он приземлился, его сердце разорвалось, он умер. Люди
догадались, что людоед умер. Айса сказала:
— Теперь я пойду на свою родину.
Пришла на свою землю, сестре рассказывает:
— Шкуру людоеда я сожгла.
Айса вышла замуж за человека из своих, нарожала детей. Своим
детям эту сказку4 рассказывала. А вы, будущие, своим детям расска­
зывайте. Пусть переходит эта сказка5 из поколения в поколение. Те­
перь пусть у русских она будет записана.
128. Как женщина с орлом жила
Жили старик со старухой, у них была одна дочь. Весна пришла,
с юга орлы прилетели, стали гнезда вить. Только один орел себе гнез­
да не делает, он все время кружит над чумом стариков. Девочка на
улице играет, а орел вверху парит. Орел крылья сложил и как камень
вниз упал. Девочку когтями схватил и вверх улетел. Орел к озеру при­
летел, вниз спустился, девочку на берегу посадил. Девочка сидит,
плачет, орел ходит, об нее головой трется. Девочка успокоилась, пере­
стала плакать. Посмотрела— большой каменный чум стоит. Орел
к своему чуму подошел, дверь отбросил, потом к девочке вернулся,
головой стал звать ее в чум. Девочка встала, в чум вошла. В чуме
огонь горит, на тагане котел висит, в котле мясо варится. Она села.
Орел наружу вышел, там о землю ударился, мужчиной стал. Он в чум
зашел, как из воды вышел, с ней рядом сел, девочке сказал:
— Сними котел.
Девочка котел сняла, мясо вычерпала, они есть стали.
Орел ей сказал:
— Я тебя принес, чтобы ты была моей женой. Теперь мы вместе
жить будем.
Они спать легли, жить стали. Каждое утро орел вставал, наружу
выходил, об землю ударялся, орлом становился и на охоту улетал. Он
своей жене много зверей приносил, она дома еду готовила, шкуры
мяла, шубы, унты, рукавицы делала. Осень пришла, орлы на юг лететь
собрались. Орел своей жене говорит:
— Я на юг полечу, а ты здесь зимуй, здесь холодно, я здесь замерзну.
Девочка заплакала. Он ей сказал:
— Зачем плачешь, я вернусь, я в орлином месяце1 вернусь.
А женщина говорит:
— Что я есть буду? Зима долгая!
Он из хвоста перо вырвал, своей жене отдал, сказал ей:
— Береги это перо, когда есть будет нечего, ты это перо повари,
суп получится.
230

Орел на юг полетел, она одна осталась. Она перо взяла, в тряпку
завернула и под подушку положила.
Зима пришла, у нее продукты кончились, она голодать стала. Она
котел повесила, воды в него налила, огонь развела, в воду перо поло­
жила. Вода закипела, вкусным супом запахло. Женщина села есть,
слышит — снаружи кто-то ходит. Дверь открылась, женщина вошла.
Женщина у костра села, жена орла посмотрела— а это колбасам.
Колбасам сказала:
— Дома у тебя мужа нет, на охоту ты не ходишь. Чем живешь, от­
куда у тебя такой жирный суп?
Женщина сказала:
— Давай поедим.
Она мясо вынула и перо тоже достала. Она перо стряхнула и под
подушку спрятала. Колбасам все видела, но ничего не сказала, молча
есть стала. Утром женщина за дровами пошла. Колбасам пришла
в чум, поискала, перо под подушкой нашла, в огонь бросила, а сама
ушла. Женщина с дровами вернулась, а пера нет. Она посмотрела,
а возле чума, оказывается, колбасам ходила. Женщина сама охотиться
стала и так до орлиного месяца дожила. Орлы прилетели, а ее мужа
нет. Она ждет, когда муж ее вернется. Однажды утром женщина на
берег озера спустилась, смотрит — по снегу орел идет, перья на нем
обгорели, обуглились. Он своей жене сказал:
— Зачем ты меня сожгла?
А она ему сказала:
— Не я тебя сожгла. Колбасам твое перо спалила.
129. Колбасам и хунь
У колбасам — дочь, у хунь — сын. Колбасам уговаривает:
— Подружка, — говорит, — давай искупаемся!
Они вниз к реке спустились. Колбасам уговаривает:
— Подружка, — говорит, — скорей ныряй!
Хунь нырнула. Колбасам рысью подскочила, сына хунь схватила и
унесла. Куда-то принесла, воспитала его. Когда он вырос, она ему лук
сделала и послала на охоту.
— Сынок, — она говорит, — ты на южную сторону этого озера не
ходи1, там подальше есть сенль2.
Он ушел, следы оленей нашел, выследил их и убил восемь штук.
Когда темнеть стало, он обратно пошел, белок добыл и двух глухарей.
Потом он отправился домой. Пришел, белок снял, положил их, вошел
в чум, сел, чаю выпил и лег спать. Он поспал, утром встал, выпил чаю,
снова ушел, снова оленей нашел и убил десять штук.
231

Потом он подумал о том, что утром ему говорила колбасам:
«Ты, — она говорила, — на южную сторону этого озера не ходи!» Он
не послушался, все-таки пошел! Он вперед поглядел— пар из земли
выходит. Он к этому месту подошел, вниз посмотрел — с сеткой ма­
ленькая колбасам, оказывается, туда ушла3. Он лыжи снял, о землю
ударился, горностаем стал, залез на землянку и вниз смотрит4 — ма­
ленькая колбасам там как раз похлебку готовит. Он из-за пазухи моз­
говую кость вытащил и в котел сбросил. Колбасам поварешку вынула
и облизала.
— Мама, откуда это у нашей похлебки такой навар?
Хунь ответила:
— Кормильца, моего сына, твоя мать увела5. Хоть бы теперь отку­
да-нибудь мой сын пришел и послушал.
Он вниз посмотрел: та, которая рассказывает, вроде бы его мать.
Потом он с землянки спустился, о землю ударился, свои лыжи надел,
домой пошел, луком по дереву ударил. Лук сломался. Он его отбро­
сил, а половину взял. Потом он домой пошел, домой вернулся.
— Мама, мой лук сломался.
Его мать сказала:
— Завтра другой лук сделаем!
Он чаю выпил и лег спать. Поспав, он утром встал, выпил чаю
и ушел. Он от дерева кусок крени отколол, обратно пошел, домой
вернулся и полозья надставлять стал. Он все полозья приделал и от­
правился дрова заготовлять. Он много дров натаскал, нарубил, в одну
кучу сложил. Потом он ушел, к лиственницам подошел, надрезал
и много смолы набрал. Он домой вернулся — нет клейницы. Он снова
ушел, с березы кору содрал и обратно пошел. Домой вернулся и клейницу сделал. Потом он костер развел, клейницу в огонь поставил.
Клейница в огне загорелась.
— Мама, — говорит, — моя клейница загорелась.
Мать его быстро выскочила:
— Где она? — спрашивает.
— А она, — он отвечает, — в огне стоит.
Его мать быстро в огонь залезла. Он рогатину взял и затолкнул ее
в огонь. А она закричала:
— Пель, пель, пеель! Мои букашки все сгорели6.
Она сгорела. Он тогда взял рогатину и разрубил колбасам на мел­
кие куски. Потом он ушел, на южную сторону озера пошел. Снег
и дождь раздувало. Он вперед глядит — землянка стоит. Он подошел,
лыжи снял, о землю ударился и ястребом обернулся. Маленькая кол­
басам вышла, вверх смотрит — ястреб сидит. Она зашла в чум:
— Мама, там наверху ястреб сидит.
Мать вышла, стала кидать в него палками, но так и не попала. Яст­
реб далеко отлетел. Колбасам вошла в чум и похлебку готовить стала.
232

Женщина обернулась — человек входит. Хунь поняла, что это ее сын
вернулся. Маленькая колбасам наружу вышла. Сын сказал:
— Мама, — говорит, — эту колбасам я убью.
Его мать ответила:
— Ты эту колбасам не тронь. Я ее воспитала, я по своей воле ее
воспитала, ты ее не трогай.
А сын говорит:
— Она вырастет и нас съест.
А мать говорит:
— Ну ладно, уведи ее.
Сын ее увел на малую ходьбу*. Когда они на место ночевки при­
шли, они похлебку сварили. Поели, у них похлебка осталась; они ее не
вылили, а налили в пим колбасам и легли спать. Утром, когда рассве­
ло, дров не оказалось. Он пошел дрова заготовлять и совсем ушел. Он
небольшую деревяшку взял и этой палкой то одно дерево ударит, то
другое ударит. Колбасам догадалась, что он не дрова заготовлять по­
шел. Она его в одном пиме догонять стала. Когда она его впереди
увидела, она из земли гриб вытащила, ему вслед кинула, но не попала.
Он подошел к реке и сказал:
— Раз уж про меня в сказке чудеса рассказывают — пусть я через
реку переправлюсь!
Глядит — жердь от чума в воду упала. Он на жердь сел и перепра­
вился. Колбасам на полено села. А он говорит:
— Вези ее так, чтобы кричала, вези так, чтобы перевернулась.
Водяные колбасам за ноги стащили и съели ее. А сын хунь на гору
к матери поднялся; они вершины двух лиственниц соединили и здесь
чум построили. Все птицы к его дымовому отверстию прилетают. Сам
он такой же маленький, как птица.
Сказке7 конец.
130. Хунь и кэлбэсам
Хунь и кэлбэсам жили. Летом котцы поставили. В жаркий день возле
перегородки котца купаться стали. У кэлбэсам дочь была, у хунь — сын.
Вот сами купаются, детей на берег посадили. Кэлбэсам говорит:
— Давай нырять будем.
Хунь нырнула, а кэлбэсам ее сына схватила, в лес с ним убежала.
Хунь вынырнула, на берег поглядела— сына нет. Кэлбэсам ее сына
утащила, а свою дочь здесь, на берегу, оставила. Хунь пришлось взять
дочь кэлбэсам себе.
Стала она ее растить. А кэлбэсам ушла и на нижней стороне озера
чум поставила1. Кэлбэсам воспитывает сына хунь. Сын вырос, лук
себе сделал, на дикого оленя охотиться начал. Сын на оленей охотит233

ся, а дочь кэлбэсам знай катается с наружной стороны чума на шкуре
со лба оленя2. Кэлбэсам станет сыну еду готовить, вшей соберет,
в котел положит3. А он с охоты дичь приносит.
Как-то кэлбэсам говорит сыну:
— Пойдешь на охоту, верхней половины озера избегай.
На другое утро он встал и пошел как раз на верхнюю половину
озера. Идет, идет, видит — впереди землянка стоит. К землянке при­
близился, о землю ударился— в горностая превратился. На крышу
землянки вскочил, через дымовое отверстие вниз смотрит, а внизу,
в землянке его мать и девка сидят. У его матери пять пальцев, а у дев­
ки— четыре. Дочь похлебку варит. Сын через дымовое отверстие
бросил в котел жир. Дочь попробовала похлебку и сказала:
— Мама, в нашем котле жиром запахло.
Мать отвечает:
— Дочка, откуда в нашем котле жир возьмется? Того, кто нам дать
его мог, твоя мать куда-то дела.
Сын с крыши спустился, домой отправился. Вот идет. По пути свой
лук сломал, склеенные части дерева расклеил. Домой пришел, своей
матери-кэлбэсам крикнул:
— Мать, мой лук расклеился!
Развел большой костер, хиттын подвинул, стал разогревать. Рядом
с костром жердь с развилкой на конце положил, сам крикнул:
— Мама, мой хиттын сгорел!
Кэлбэсам из чума выскочила с криком: «Хиттын моего сына огонь
съел!» Она хотела было хиттын выхватить из огня, а парень ее рогуль­
кой поддел, в огонь толкнул, сжег.
Потом сын к своей родной матери пошел. Они стали жить втроем.
Как-то люди собрались на малую ходьбу*. Брат с сестрой тоже пошли.
Ночь подошла, стали устраиваться на ночлег. Мороз сильный был. На
ужин они сварили густой суп, поели, немного супа в котле осталось.
Парень сказал:
— Ты остатки супа в пимы налей.
Она так и сделала. Назавтра сын встал, взял топор и пошел за дро­
вами. Дочь кэлбэсам проснулась, прислушалась — стук топора изда­
лека доносится, потом совсем не слышно стало. Она встала, хотела
пимы надеть, а ноги не попадают — там суп замерз. Она босая погна­
лась за парнем. Так он свою сестру и заморозил4.
Потом домой пошел к своей матери, стали жить. Долго ли, коротко
живут, здесь и сказке конец.
131. Про хунь и колбасам
Жили хунь и колбасам1, жили, жили. Колбасам утром пришла
к хунь:
234

— Сватья, а сватья2, пошли траву резать3!
Женщина ответила:
— А мне трава на что?
— Тебе не надо, а мне надо.
Пошли. Шли, шли. Далеко ли ушли, не знаю; нашли болото с тра­
вой. Там они стали траву заготовлять. Они траву резали, резали,
а колбасам говорит:
— Полови вшей в моей голове!
Та начала вшей ловить, различных букашек убрала, не знаю, много
ли, мало ли. Говорит:
— Ну хватит, темнеть стало, поедем домой!
— Сватья, я у тебя в голове тоже вшей поищу!
— Иди прочь, у меня на голове вшей нет!
— Нет, я буду искать!
— Ну ладно, ищи!
Она искала.вшей. Колбасам вытащила из-за пазухи шило из ершо­
вой кости и воткнула ей в ухо. Хунь умерла. Колбасам домой ушла.
Домой пришла, а дети женщины спрашивают ее:
— А наша мать где?
— Ваша мать сзади идет!
Дети ждут свою мать, а ее все нет. Уж темно стало, а их матери все
еще нет. Тогда они догадались, что колбасам убила их мать.
Старшая дочь своим братьям и сестрам говорит:
— Нашу мать колбасам убила. Теперь нам надо бежать!
Дочь женщины взяла старую ровдугу от парки, дырки в ней проде­
лала, унесла к соседнему чуму, чуму колбасам, тихонько залезла на
чум, дымовое отверстие ровдугой закрыла4, домой побежала к брату
и сестре, их взяла, и они ушли. Шли, шли. Долго ли, мало ли они шли,
вперед глядят — на той стороне реки бабушкин чум стоит! Она ба­
бушке кричит:
— Бабушка, бабушка, приезжай за нами, за нами литысь гонится!
Старуха олатину от чума достала, бросила ее под гору в воду и ска­
зала ей:
— Плыви на ту сторону, моих внучат осторожно сюда перевези!
Олатина поплыла, к ним приплыла, обратно повернулась и детям
сказала:
— Ну, садитесь на меня!
Они сели на нее. Жердь поплыла через реку, к другому берегу при­
плыла. Старуха из чума вышла, к ним под гору спустилась, домой их
привела и стала их воспитывать.
Старуха на охоту ходит, домой по полтора медведя приносит. Этим
мясом они и живут. Когда мясо кончается, старуха снова уходит,
опять полтора медведя приносит. Потом старшая сестра говорит:
235

— Бабушка, я схожу на охоту?
— Нет, ты меня медведю скормишь.
— Бабушка, я схожу!
Бабушка ее не пускает, а она плачет и все просит:
— Бабушка, я схожу на охоту!
Старухе надоело5:
— Ну ладно, иди уж, но я тебя предупреждаю — на седьмой след
от моих ног не заскакивай6!
Она отвечает:
— Нет, бабушка, обещаю, я не заскочу!
Она наружу вышла, рогатину бабушки взяла, по тропе бабушки
пошла. Дошла до места, где бабушкины семь отпечатков ног. На пер­
вый встала, медведей звать стала:
— Гремучий7, сюда, сюда, сюда!
Идет годовалый медведь. Она ему говорит:
— Уйди, а то я тебе рогатину в зад воткну!
Медведь убежал. Она прыгнула вперед, на второй отпечаток ног:
— Гремучий, сюда, сюда! Гремучий, сюда, сюда!
Двухгодовалый медведь идет. Она ему говорит:
— Я тебе рогатину воткну в зад, уходи!
Она на третий отпечаток прыгнула:
— Гремучий, сюда, сюда! Гремучий, сюда, сюда!
Трехгодовалый медведь идет. Она ему говорит:
— Иди прочь, не то я тебе бабушкину рогатину в зад воткну, уходи!
Медведь убежал. Она прыгнула на четвертый отпечаток:
— Гремучий, сюда, сюда! Гремучий, сюда, сюда!
Четырехгодовалый медведь идет. Она ему говорит:
— Уходи прочь, не то я тебе бабушкину рогатину в зад воткну, беги!
Медведь убежал. Она на пятый отпечаток прыгнула:
— Гремучий, сюда, сюда! Гремучий, сюда, сюда!
Пятигодовалый медведь идет. Она ему говорит:
— Уходи прочь, не то я бабушкину рогатину тебе в зад воткну!
Медведь убежал. Она на шестой отпечаток прыгнула:
— Гремучий, сюда, сюда! Гремучий, сюда, сюда! Гремучий, сюда,
сюда!
Шестигодовалый медведь идет. Она ему сказала:
— Уходи прочь, не то я тебе рогатину бабушки в зад воткну!
Медведь убежал. Она на седьмой отпечаток прыгнула:
— Гремучий, сюда, сюда! Гремучий, сюда, сюда!
Семигодовалый медведь идет. А она свою рогатину схватила и на­
зад побежала:
— Бабушка, бабушка, медведь меня сейчас съест!
Бабушка из чума вышла:
236

— Я тебе говорила — не ходи, а ты бабушку на смерть ведешь!
Бабушка с медведем схватилась. Они бились, бились — у бабушки
сила кончается. Бабушка сказала:
— Под передним шестом8, в комеле его, шайтан стоит. Возьмите
его и бросьте под ноги медведя.
Они этого шайтана принесли, бросили его под ноги медведя, мед­
ведь поскользнулся и упал. Потом внучка бабушки его рогатиной уби­
ла. Бабушка сказала:
— Теперь уж я тебя больше на охоту не пущу!
Вот они живут, живут. Старшая внучка своему младшему брату,
мальчику, лук сделала и томар сделала. Потом она сказала:
— Бабушка, я уйду, совсем уйду!
Бабушка сказала:
— Ладно, иди!
Она младшего брата взяла и ушла, а средняя сестра осталась у ба­
бушки.
Она ушла. Шла, шла, не знаю, долго ли, мало ли шла. У берега
речки она о верхушку кочки споткнулась. Как споткнулась, оттуда
колбасам выскочила:
— Кынь!* Ты куда идешь?
— Да так, просто иду!
— Я тоже с тобой пойду!
Колбасам обратно в свой дом залезла, корытце наружу вынесла,
пополам расколола, юксы надела и пошла. Они шли, шли, шли. Много
ли шли, мало ли шли, внучка вспомнила:
— Мой брат куда делся?
Она его было вытащила из-за пазухи — оказывается, его лук и то­
мар сломались, через подмышку в него воткнулись, и он умер. Она
плакала, плакала, плакала, покойника за пазуху положила и дальше
пошла. Шли, шли. Вперед глядит — старая берлога! Она своего брата
вытащила из-за пазухи, в эту старую берлогу затолкнула, а сама ушла!
Шли, шли, сели отдыхать. Она услышала, что топор где-то стучит9.
Она колбасам говорит:
— Топор где-то стучит.
Колбасам говорит:
— Кынь! Чей топор стучит? Может быть, дятел дерево долбит?
Они туда пошли. Шли, шли, вперед смотрят — старик Ыдат с сы­
новьями, князь10, для лыж доски колют, обтесывают. Они к ним по­
дошли. Те тешут, тешут доски. У одной доски конец раскололся. Те
им говорят:
— Не знаем, кто вы такие. Но, может быть, у вас шило есть?
Колбасам вытащила шило из ершовой кости и отдала им. Они ста­
ли им дырки делать— кость сломалась. Хунь достала свое шило
с медным ободком, они им дырки сделали. А колбасам сказала:
237

— Женщина мое шило украла, вы мне его отдайте.
Они отдали ей шило и пошли. Старик Ыдат с двумя сыновьями
шли, шли, дошли до своего чума. Рядом со стариком Ыдатом чум ста­
рой женщины стоит. Хунь туда зашла, а колбасам зашла в чум к ста­
рику Ыдату.
Каждый вечер оба сына Ыдата ставят мишени и стреляют из луков,
каждый вечер стреляют.
Хунь сказала:
— Пусть упадет томар младшего сына Ыдата через дымовое отвер­
стие нашего чума!
Младший сын старика Ыдата в мишень выстрелил — его томар от­
скочил, упал через дымовое отверстие, а она взяла этот томар и вперед
бросила \ Младший сын старика Ыдата за своим томаром зашел. Но­
га у женщины вперед вытянута. Он ей говорит:
— Ногу подтяни к себе!
А она говорит:
— Моя нога далеко, я не уберу!
Он через ее ноги шагнул, а она его ногой вперед подтолкнула. Он
сел, взял ее в жены.
Они живут и живут. Колбасам взял в жены средний сын старика
Ыдата. Старик Ыдат для сыновей лыжи сделал. Для лыж младшего
сына старика Ыдата изготовила подволоку его жена, подволоки сред­
него сына сделала его жена-колбасам, а старшему сыну подволоки
сшила та старуха. Жили, жили. Долго ли жили, мало ли, женщина го­
ворит:
— Я в гости схожу к брату!
А ее брат, который умер, пока она шла, и которого она в старую
берлогу затолкнула, жив. Медведица пришла в эту берлогу, его нашла,
каким-то образом оживила и воспитала. Он вырос, и они с медведицей
трех ребят сделали. Медвежата большие, уже на улице играют.
Младший сын старика Ыдата своей жене сказал:
— Ты говорила: «Я пойду в гости», а почему не идешь? Сходи
в гости!
Она оделась и пошла. Шла, шла, шла. Долго ли шла, мало ли шла,
пришла туда, где ее брат с медведицей живет. У него трое детеймедвежат. Она у них один раз переночевала, второй раз переночевала
и обратно идти собралась. Она трех детей своего брата домой унесла,
в свой чум их привела. Медвежата на улице играют, на деревья зале­
зают, сучья деревьев ломают, на чум залезают и с другой стороны чу­
ма вниз спускаются. А жена среднего сына старика Ыдата говорит:
— Я тоже схожу к детям брата!
Она коробку сделала12, ушла к речке, маленьких рыбок руками на­
ловила, трех поймала, в коробку положила, воды зачерпнула, домой
понесла. Домой пришла, в чуме их поставила — трех маленьких рыбок.
238

— Сватья, сватья, не ты одна детей брата принесла, я тоже детей
брата принесла!
Они спать легли.
Ночью старик Ыдат пить захотел, из этой коробки выпил— ма­
леньких рыбок, трех маленьких рыбок, он проглотил! Утром колбасам
встала, бросилась к своей коробке, а в коробке рыбок нет, старик
Ыдат их, оказывается, съел. Она плакать начала:
— Хи-хи-хи, хи-хи-хи, детей моего брата съели, а детей брата
женщины хорошей пищей кормят.
Жена младшего сына старика Ыдата детей своего брата обратно
увела. Она шла, шла, а медвежата за нею бегут. Она их привела к ро­
дителям, потом одна домой отправилась. Она домой пришла к мужу и
к старикам. Она, наверное, и теперь еще живет, до сих пор еще живет.
Сказке13 тоже тут конец.
132. Кэлбэсам и хунь
Кэлбэсам и хунь жили. Зимой дело было. Вот пошли они вместе.
Шли, шли, отдохнуть сели. Стали искать в голове друг у друга. Сна­
чала хунь искала у кэлбэсам, потом кэлбэсам стала у хунь искать. Она
хунь в ухо иглу засунула, та упала— умерла. Кэлбэсам лыжи хунь
взяла, убежала. Хунь лежит. Птицы увидели; прилетят, посвистят, на­
зад улетят. Воды принесли в клювах, голову хунь смочили, она ожила.
Видит — лыж нет, одни голички кэлбэсам лежат. След ее в лес ведет.
Птицы ей рассказали, что кэлбэсам убить ее хотела. Хунь, делать не­
чего, голички надела, гонять* кэлбэсам стала. Гоняет, гоняет, говорит:
— Пусть одна моя лыжа кэлбэсам вперед потянет, другая — назад,
а мой посох1 пусть прямо по голове ее стукнет!
Так и стало. Кэлбэсам бежит, одна лыжа ее вперед тянет, другая
назад, посох по голове стукнул. Упала она, встать не может. Тут хунь
ее и догнала. Кэлбэсам говорит:
— Возьми свои лыжи, прости меня.
Хунь простила. Дальше вместе пошли. Идут, идут, слышат — то­
пор стучит. Хунь говорит:
— Кто-то дерево рубит!
Кэлбэсам не верит:
— Это сыч дерево долбит.
Пошли они на стук, а там два брата, сыновья старика, дерево на
лыжи раскалывают. Один брат старший, другой— младший. Хунь
про себя говорит: «Хоть бы у одного из парней доска раскололась».
Один из братьев потесал немного, доска раскололась. Старший го­
ворит:
239

— Женщины, вы куда-то идете, у вас, наверное, шило с собой
есть? Дайте нам — нужно доску скрепить.
Кэлбэсам говорит:
— У меня есть!
Сама ребро ерша — это ее шило — отдала. Старший стал работать,
кость сломалась. Хунь свое шило достала, настоящее. Кэлбэсам схва­
тила его:
— Ты зачем мое шило украла?
Старший брат решил, что хунь — плохая баба. Доску скрепил, до­
мой пошел. Кэлбэсам себе в жены взял. Младший брат хунь привел
домой, с ней живет.
Лыжи братья закончили, камусом оклеивать пора. Клея нет!
Старший брат говорит:
— Чем клеить будем?
Кэлбэсам говорит:
— Кынь, сейчас принесу!
Пошла в лес, лиственничной смолы принесла. Это ее клей. Стар­
ший брат этим клеем камус приклеил. У хунь рыбий клей был2.
Младший брат им приклеил камус к своим лыжам. Вот живут. Весной
охотиться на дикого стали. От воды у старшего брата лыжи все рас­
клеились, у младшего камус на лыжах хорошо держится. Тут старший
брат спрашивает жену:
— Ты чем лыжи клеила?
Кэлбэсам сказала, что лиственничной смолой. Он думает: «Что за
баба у меня нескладная!»
Перезимовали, лето настало. Хунь вздумала за братом сходить. Он
в берлоге у медведей жил. Сам уж в медвежонка превратился; брат у
него есть там. Медведи воспитывают их. Погостевала хунь у братьев,
домой их принесла. Лабаз им сделали; вот живут.
Кэлбэсам тоже решила за своими братьями сходить. Ее братья —
окунь и щука. Пошла на берег, братьев взяла, в чуман положила, воды
налила. Старик ее3 ночью пить захотел, взял чуман, воду пить стал,
братьев проглотил.
Медвежата у хунь жили, потом она их снова в лес отпустила. Ле­
том женщины сидят, постели* скоблят. Видят— туча поднимается.
Хунь в чум ушла, говорит:
— Уберите кэлбэсам с улицы!
Та сидит. Гром ударил, убил ее.
133. Про колмасам
Двоюродные братья1 живут. У одного двое детей, а у другого, ко­
торый на колмасам женат, одна дочь.
240

Двоюродные братья на маленькую ходьбу* пойти собрались.
Женщины днем в печке хлеб пекли2, а утром братья ушли на охоту.
Женщины дома их ожидают.
Колмасам подруге говорит:
— Давай пойдем стельку заготовлять.
Женщина ответила:
— Ну ладно.
Женщины ушли стельку заготовлять, нарту они тоже с собой взяли.
В течение дня женщины стельку заготовляли. Они много прутьев жи­
молости наломали3.
Колмасам сказала:
— Подружка, давай теперь костерразведем.
Женщины начали обдирать кору с жимолости. Они какое-то время
прутики жимолости обдирали.
— Ну хватит, — колмасам сказала. — Давай я у тебя в голове
вшей поищу! Другую половину головы сюда поверни.
Она недолго поискала и в ухо ей острый прутик жимолости во­
ткнула. Колмасам женщину убила, на нарту положила, сверху прутики
жимолости положила, обратно ее потащила, домой пришла.
Старшая дочь женщины на улицу вышла.
— Где же наша мать? — она спросила.
Колмасам ответила:
— Она все еще жимолость ломает, потом придет.
Колмасам нарту к своей землянке подтащила. Дочь женщины уви­
дела ее ноги, они на нарте из-под прутиков виднеются. Девочка к себе
домой ушла, а колмасам втащила женщину в свою землянку, раздела
ее, в котел положила. Колмасам мясо варит. Еще сырое вытаскивает
из котла и глотает, с губ кровь стекает.
Дочь женщины вошла в землянку колмасам. Та мясо глотает.
— Бабушка, — она говорит, — нашей мамы что-то все нет и нет.
Колмасам ответила:
— Ну, вечером она придет, куда она денется!
Девочка вышла, она догадалась, что ее матери в живых уже нет.
Дочь колмасам говорит:
— Те куски мы ведь тоже съедим4?
Она дочери ответила:
— Успокойся, никуда они не уйдут, мы их все равно съедим.
Дочь колмасам восклицает:
— Мама, а мясо-то какое жирное!
Много ли, мало ли времени прошло, дочь ждала свою мать, ждала.
Маленькая девочка плачет:
— Как надолго наша мать ушла!
Старшая говорит ей:
— Нашей матери на белом свете уже нет, в живот колмасам попала.
241

Колмасам в землянке напротив мясо в котле варит, в возбуждении
есть торопится. Девочка к ней опять зашла.
— Бабушка, — говорит, — уже совсем стемнело, а нашей матери
все нет и нет.
— Внучата, — колмасам отвечает, — домой идите, она утром при­
дет, никуда она не денется.
Дети домой ушли, старшая уложила младшую спать, а сама думает
и думает: «Наш отец на малой ходьбе, хоть бы кто-нибудь пришел
и нас бы унес!»
Девочка ровдужныи азям сняла, положила на корытце, маленькие
дырочки в нем понатыкала, потом вышла, к световому отверстию
землянки колмасам поднялась и через ледяную крышу вниз посмотрела5 . Колмасам с дочерью, оказывается, уснули, и костер потух.
Она вернулась домой в свою землянку, взяла ровдужныи азям,
ровдужное одеяло6, наружу вынесла, залезла, световое отверстие зем­
лянки колмасам потихоньку закрыла, на ледяную крышу ровдужныи
азям положила, выход чувала одеялом закрыла, потом обратно ушла
в свою землянку.
Она думает: «Земляных зверей* много, хоть бы кто-нибудь к нам
пришел и унес нас!» Тут у верхнего конца очажной палки колонок
выскочил и им говорит:
— На мою спину садитесь!
Он детей схватил и у конца очажной палки вниз с ними ушел.
Э, идут, э, идут!
Долго ли, мало ли шли, горностай к ним пришел. Они на него сели,
он их нес, нес и устал. Лисица пришла к ним, она несла их, несла
и устала. Волк к ним пришел. Он их какое-то время нес и устал. Олень
к ним пришел. Они верхом на олене ехали, ехали— олень устал.
Медведь к ним пришел. Мишка их нес, нес и на берег галечной прото­
ки с ними спустился. Мишка лапой на ту сторону показал. Дети туда
взглянули — на той стороне галечной протоки, на мелкой гальке, чум
стоит. Дети кричат:
— За нами переезжайте!
Эрохот-старик своей старухе говорит:
— Заднюю жердь сними!
Старики переехали к девочкам.
— Нашу мать, — говорят они, — колмасам съела на месте заготов­
ки жимолости.
Старик Эрохот их перевез, и они у старика жить стали.
Колмасам дома проснулась, когда у нее пузырь наполнился, вверх
взглянула — а еще ночь, звезды еще светят. Потом, когда ей сильно
отлить захотелось, она наружу выскочила.
— Калесь! — она воскликнула7. — Ведь уже полдень настал, а я
еще сплю! Эта негодяйка мою ледяную крышу одеждой закрыла.
242

Колмасам в землянку напротив заскочила, детей стала искать, оде­
жду всю перевернула, тиску вниз сдернула. Поварешка ей на глаза
попалась. Она ее подкинула— поварешка спинкой на землю упала.
Колмасам ее разбила. Еще что-нибудь подыскивать стала. Корытце
схватила, вверх подбросила. Чайник увидела, вверх подбросила — он
перевернулся, она его тоже на землю швырнула9. Колмасам носом
на клейницу наткнулась, та внизу у тагана стояла, носиком вверх.
Она ее схватила, вверх подбросила. Клейница на конец очажной пал­
ки указала.
Колмасам говорит:
— Спасибо, спасибо, спасибо, хоть ты мне показала дорогу девочек.
Она очажную палку выдернула. Для колмасам дорога образова­
лась*.
— Спасибо, спасибо, теперь они от меня никуда не уйдут!
Она клейницу отбросила.
Колмасам погналась за девочками. Много ли, мало ли она шла,
шла. «Их, — она говорит, — звери несут; как же мне их догнать?»
Сколько-то она шла и на берег Подкаменной Тунгуски вышла, на
ту сторону смотрит:
— Внучата, зачем вы нас бросили, ваша мать вернулась, меня
спрашивает: «Ты куда моих девочек девала?» Внучата, ко мне переез­
жайте, вернемся к вашей матери!
Старшая кричит:
— Да ты нашу мать съела, теперь нас съесть пришла!
— Внучата, зачем мне вас есть, ваша мать вернулась, дома вас
ждет.
Старик Эрохот детям сказал:
— Переднюю жердь снимайте, на середине реки ее раскачайте,
сильно ее наклоните, чтобы колмасам в воду скатилась.
Девочки к ней переплыли.
— Внучата, — она говорит, — эта лодка уж очень маленькая. Куда
я в ней сяду? Ребята, потихоньку переплывайте!
— Бабушка, сядь же, сядь, не бойся!
Колмасам села, в середине лодки уселась. Старшая девочка гребет,
большие взмахи делает.
— Внучата, медленнее гребите, медленнее, чтобы лодку не пере­
вернуть!
Когда девочки до середины реки доплыли, они лодку раскачивать
начали.
Старуха крикнула:
— Тише, потише, мы ведь не на мели сидим!
В это время девочки лодку еще сильнее раскачали, и старуха в воду
скатилась. Девочки и говорят:
243

— Вот мы тебя и утопили!
Сами они переплыли к Эрохот-старикам и там жить стали.
А потом их отцы туда пришли. Сказка10 кончилась.
134. Хонь
Жили две женшины. Имя первой — Хонь. У Хонь был сын, два
месяца ему. У второй женщины двое детей: мальчик и девочка, маль­
чику три года, девочке два года. Вторая женщина с детьми, значит,
играет. Ее груди большие были, берет она их, значит, и треплет. Толь­
ко вечер настанет, она их берет и треплет. Дети смеются, их смех раз­
дается с земли до неба. Вот Хонь ей говорит:
— Подружка, перестань! Как бы кто-нибудь из хищников не услы­
хал. На земле много их ходит и разнюхивает.
Через день или два вечером к ним в чум женщина зашла, у дверей
в уголке села. Хонь как только посмотрела на эту женщину, сразу до­
гадалась, что не женщина это зашла, а литысь, четырехпалая.
На противоположной стороне чума вторая женщина опять свои
груди берет и треплет. Дети опять смеяться стали. Хонь сказала:
— Подружка, довольно!
Литысь по сторонам посмотрела— ей все это не понравилось.
Хонь на своего сына посмотрела, вся дрожит: литысь смотрит на ее
сына, как бы не съела его! Его тело мягкое, сладкое— он еще одно
только молоко ест. Но на глазах у всех литысь не может его прогло­
тить. Хонь поняла, что чертовка их съесть хочет. Хонь мокрую струж­
ку из люльки сына в тряпочку положила и наружу понесла, сказала:
— Бабушка, приподнимись немного.
Литысь немного приподнялась. Хонь прошла мимо нее наружу.
В это время красный месяц начал подниматься над горизонтом. Хонь
край двери приоткрыла и сказала:
— Бабушка! Твоих детей там за чумом огнем подожгли.
Литысь как сумасшедшая выскочила наружу и спросила:
— Где?
Хонь ей рукой показала. Литысь посмотрела в ту сторону и поду­
мала: «Мой чум как раз там».
А возле чума женщин река текла. Когда литысь сюда шла, она пе­
решла вброд, а обратно побежала как сумасшедшая через яму. Снача­
ла вода ей до колен была, потом до грудей вода дошла, потом до рта
вода дошла, потом она с головой под воду ушла, только кончики во­
лос чуть видно было, потом только пузырьки булькают. Хонь подума­
ла: «От смертельной опасности мы избавились; теперь и отсюда впе­
ред1 мы живы будем». Сказке2 конец.
244

135. Женщина и чертовка
Было это в те далекие времена, когда землю нашу населяли черти.
И вот в то далекое время среди густого, темного леса на берегу быст­
рой и глубокой речки жили две семьи. В семье было двое мужчин, две
женщины и двое детей. Вставая до зари, мужчины уходили на охоту.
Главное оружие, которое находилось у каждого из них при себе, это
луки и стрелы, отказы*. Во время их отсутствия жены их готовили
дрова, варили пищу, мяли оленьи шкуры, а вечером, в ожидании сво­
их мужей с охоты, они разводили костер посреди чума, продолжая
работать возле горящего костра.
Однажды вечером, когда мужчины допоздна задержались в лесу,
в чум, где жили женщины, пришла чертовка. Зайдя в чум, она уселась
на пороге и молча наблюдала за работой женщин. Женщины, искоса
поглядывая на нее, заметили, что когда ее взгляд падал на детей, то
у нее мгновенно разгорались глаза, а изо рта выделялась слюна. Это
был признак нараставшего аппетита. За выделением слюны они
услышали еле уловимый треск, как будто рвалась заячья невыделан­
ная шуба. Тогда одна из сидевших женщин спросила ее:
— Бабушка, что это у тебя трещит?
— Да это старая заячья шуба рвется у меня.
Вторая женщина, которая была старше своей подруги, знала, что
это рвется не заячья шуба, а раздувается ее живот от присутствия хо­
рошей еды. Тогда она быстренько встала и пошла к двери, но на поро­
ге ее задержала чертовка и спросила:
— Куда ты пошла?
— Я пошла за юколой, — ответила женщина, — чтобы накормить
тебя.
И чертовка пропустила ее на улицу. Выйдя на улицу, она огляну­
лась вокруг себя в надежде увидеть или услышать возвращение муж­
чин. Так, потеряв надежду и опустив свои обессиленные руки, блуж­
дая пустым, ничего не замечавшим взглядом, она продолжала стоять
в каком-то необъяснимом оцепенении. Может быть, она еще бы про­
стояла несколько времени в таком оцепенении, если бы не раздавший­
ся голос чертовки, выведший ее из оцепенения.
— Почему ты так долго задержалась на улице? — спросила ее чер­
товка.
— Подожди, бабушка, — ответила она, — я снимаю юколу.
— «Юколу, юколу!»— передразнила ее чертовка и продолжала
ждать, когда она вернется с улицы с юколой. В это время женщина,
находившаяся на улице, увидела, как месяц встал за лесом, разбрасы­
вая над собой красное зарево. Не медля ни минуты, она крикнула:
— Бабушка, у тебя горит юрта1!
245

Чертовка, услышав ее слова, как обожженная вскочила с места
и с быстротой белки выбежала на улицу. И тут она увидела, что над ее
юртой стоит зарево от пожара. Она начала задыхаться от злости и, не
теряя времени, побежала к своей горящей юрте в надежде спасти сво­
их детей. И тут она встретила на своем пути речку, через которую она
переходила некоторое время тому назад в мелком месте. И вот чер­
товка пошла в воду. Сначала вода дошла до колен, затем до пояса,
потом до грудей, наконец, до рта. Она закрыла рот и глаза и продол­
жала идти. В это время женщина, сидевшая в чуме, вышла на улицу
вместе с детьми. Они видели, как чертовка скрылась под водой, виде­
ли, как выходили из воды пузырьки. Они были свидетелями, участни­
ками смерти своего врага. Так женщина обманула чертовку и тем са­
мым спасла жизнь своих детей, жизнь своей подруге и себе.
136. Про колмасам
Двое братьев живут на осеннем стойбище. Старший взял в жены
женщину, а младший брат колмасам взял. Их мужья им сказали:
— Хлеб испеките на маленькую ходьбу*.
Колмасам говорит:
— Подружка, давай.
Женщины в течение дня хлеб пекли. На следующий день утром
мужчины ушли на охоту, женщины дома остались, сидят и домовни­
чают. Колмасам весь день только веселится, а вечером, когда стемне­
ет, громко смеется. Женщина ей говорит:
— Подружка, ты зачем смеешься, ребятишек напугаешь.
Колмасам на нее никакого внимания не обращает. Колмасам свои
груди раскачивает, ребятишки хохочут, им смешно. Колмасам балует­
ся. Женщина сказала:
— Не случилось бы чего! Наши люди далеко ушли, твой смех зем­
ляная* услышит.
Женщина наружу вышла, прислушалась. Вдали земляная кричит,
смеется. Женщина в дом вернулась, своей подружке говорит:
— Сиди тихо, вдали кто-то кричит.
Колмасам еще громче смеяться стала, на улицу вышла — смех ее
вдали эхом раздается. Потом вернулась и детям сказала:
— Не бойтесь, это бабушка идет, смеясь.
Женщина подумала: «Ну, теперь куда бежать?»
— Колмасам, подружка, тихо сиди! Что с тобой случилось?
Смех земляной слышен уже совсем близко от них.
Женщина собак вывела, лямки им надела1, снаружи их привязала,
обратно вернулась, из своего швейного ящика оселок вынула, за пазу246

ху положила, ребенка из люльки вытащила. Женщина сидит, а колмасам смеется. Женщина говорит:
— Тише, снаружи кто-то шуршит.
Немного спустя дверь открылась, кто-то внутрь ввалился, на землю
сел; от макушки до земли шуба из целой медвежьей шкуры, шапка
назад откинута2. Руки земляной на груди скрещены.
— Вы, — говорит, — внучата, не бойтесь меня.
Колмасам ответила:
— Мы не боимся.
Женщина взяла корытце и сказала:
— Бабушка, приподнимись, я обмоченную ребенком труху вынесу.
Земляная приподнялась, женщина вышла, в корытце хорошую пи­
щу положила, корытце перед земляной поставила. Земляная есть на­
чала. В это время женщина запихнула ребенка за пазуху.
— Бабушка, — сказала она, — приподнимись, я опять вынесу труху.
Женщина вышла, лыжи надела, собак к своему поясу привязала,
собакам направление указала, с собаками ушла.
Женщина шла, долго ли, мало ли шла. Собак быстро вперед гонит.
Она устала. Вынула из-за пазухи оселок, положила его поперек доро­
ги, через него перешагнула и тогда опять быстро пошла. Дошла до
мыса реки, на берег спустилась, в деревню зашла, к русским пришла.
Русские спрашивают:
— Ты зачем пришла?
— Нас дома земляная съест.
Она в дом зашла, переночевала в доме русских.
А там в ее чуме литысь головы всем откусила— как куснет, так
голова в сторону отлетает, а тела она проглатывает целиком. Потом
она их головы на концы очажных палок насадила: на концы задних —
головы собак, передних — головы людей, а прямо в середине — соба­
чью голову.
Потом земляная вышла, женщину высматривать стала, а ее след
найти не может. В чуме у входа чайник стоит. Она его подбросила,
чтобы дорогу женщины узнать, он крышкой вниз упал3. Она по сторо­
нам посмотрела — на месте, где дрова колют, топор воткнут. Она его
схватила и чайник разбила. Она кинулась на место, где берут снег для
приготовления воды, лопату схватила, подбросила — та перевернув­
шись упала. Земляная лопату сломала. Она снова по сторонам посмот­
рела— на жерди, где вешают лыжи, висят лыжи колмасам. Земляная
туда кинулась, лыжу сдернула, высоко вверх подбросила, лыжа пере­
вернулась и прямо на дорогу женщины на землю упала.
— Спасибо, спасибо, хоть ты мне сказала!
Она другую лыжу сдернула, надела их и сказала:
— Ну, теперь ты никуда от меня не уйдешь.
247

Земляная погналась за женщиной. Долго ли, мало лиг она шла, до
деревни дошла. А там женщина утром встала, на гору вышла, вперед
смотрит — на мысу кто-то идет. Женщина русским говорит:
— Земляная идет.
Русские ей говорят:
— Пусть придет.
Русские все на горе стоят. Земляная на гору подымается — медведь
не медведь, человек не человек. Она на гору поднялась, медвежью
шубу с себя сняла (она ведь вспотела), русским говорит:
— Здорово! Не видели ли вы женщину? Ее люди ждут дома, она
меня испугалась, когда я к ним в гости пришла.
Женщина сказала:
— Ты наших людей сожрала.
— Нет, нет, — та ответила, — иди домой, иди.
Женщина русским сказала:
— Убейте ее.
Русский обухом топора по лбу ее ударил; топорами ее зарубили.
В животе у нее лежали люди и собаки тоже. Русский взял шубу из
медвежьей шкуры. Женщина сказала:
— Ну, теперь пойдем в мой чум.
Когда они туда пришли, внутрь заглянули — вокруг очага головы
людей стоят. Женщина все вещи на лабаз сложила, а сама с русскими
ушла в их деревню; в деревне она своих людей поджидала. Люди
с охоты4 вернулись, к своему чуму подошли, через дымовое отверстие
внутрь заглянули — вокруг очага одни головы стоят. Муж колмасам
догадался: «Моя жена, видно, что-то плохое сделала». Его старший
брат ему сказал:
— Пойдем в деревню, твоя тетка5, наверно, там.
Они отправились в деревню. Женщина вниз с горы посмотрела —
люди идут. Она русским сказала:
— Это мои люди идут.
Люди пришли в деревню.
Женщина заплакала: «Наших детей, — сказала она, — колмасам
в беде не обороняла!»
Потом они из деревни ушли в свои места, там жить стали.
137. Две женщины на лесном стойбище
Женщины осенью остались в бангусь. У одной четверо детей,
у другой двое. Та, у которой двое детей, — еще молодая. Вечером она
шум поднимает: груди вытащит, трясет их, смеется. Другая женщина
ее бояться стала — такая она дурная.
248

Однажды вечером сидят, слышат— дверь открывается, в костер
кто-то дует. Старшая детей уложила, место, где головки их помеща­
ются, загородила, закрыла. Кто-то спрашивает:
— Детки, можно к вам?
Та, что постарше, говорит:
— Заходи, заходи!
Вошла страшная1. Младшая поднялась, вышла, сказав:
— Я принесу жир, сало.
— Спасибо, дочка.
Та, что постарше, говорит:
— Я тоже принесу.
Страшная ей говорит:
— Ты сиди тихо.
Женщина отвернулась, за пазуху детей затолкала, говорит:
— Порсу еще принесу.
Вышла, посветила себе, след увидела. Кал вместо порсы принесла.
Доотэм бам считала, что все ее боятся. Старшая вышла, лыжи надела,
ушла. Молодая с салом, жиром идет; крик, шум в бангусь слышит­
ся — доотэм бам убила детей и эту женщину. Кишки развесила на
шестах там, где сидела. Головы детей на концы очажных палок по­
местила, а ее голову — в середину кострища.
Старшая к охотившимся людям пришла, все рассказала. Муж мо­
лодой женщины пошел в бангусь, только головы увидел. Пошел ис­
кать доотэм бам. Ищет, только слышит ее крик:
— Ху-ху!
Ночью сама пришла к нему, разговор с ним затевает; до утра про­
говорили.
Утром он стал клей варить, говорит:
— Лыжу сломал, помоги починить!
Она сидит, все бормочет:
— Мамалла, мамалла!
Взяла она хиттын, стала клей разогревать. Он велел поближе к ог­
ню воронку поставить. Она не ставит. В третий раз просит воронку
поближе к огню поставить.
— Я боюсь огня, как подойду!
Она нагнулась, он отказом ее поддел и в огонь толкнул. От нее все
мошки, комары пошли. Она заревела. Он говорит:
— За жену свою наказываю.
Так от нее вся пакость пошла. До этого земля чистой была.
138. Ератник
Раньше люди жили в землянках. Осенью мужчины пошли на охо­
ту, две женщины в землянке остались. Одна из них бездетная. Вече249

ром бездетная взяла лыжи, за дровами собралась — надо, чтобы огонь
всю ночь горел. Идет, нашла сухую сосну. Хотела топором стукнуть,
оглянулась— ератник* сидит, смеется тонким голоском. Женщина
пошла дальше на лыжах. Где остановится у сухого дерева, стукнет
топором — «хи-хи!» раздается. Она говорит:
— Сколько хожу, все деревья сырые попадаются.
Много деревьев попробовала, назад домой побежала. В землянку
вошла, говорит другой женщине:
— Уходи с детьми скорее! Я видела страшного, с четырьмя паль­
цами1, волосатого.
Та детей за пазуху затолкала, по следу охотников побежала.
Вторая сидит на улице, нож точит. Он вокруг ходит:
— Хи, хи, хи!
Она повернулась:
— Ты кто такой?
— Ератник!
— Зачем пришел?
— Людей есть.
— Я тут одна. Отгадаешь загадку, тогда съешь меня. Я залезу на
верхушку сосны, а ты слушай, что скажу. Будешь слушаться, дам оленя.
Тут рядом стояла оленья упряжка. Она песок в подол насыпала, го­
ворит:
— Открывай шире рот, глаза, нос, уши!
Он открыл; глаза, рот растягивает. Женщина песок бросила.
Ератник говорит:
— Что-то сор попадает!
А она велит ему еще шире глаза открыть. Он попросил сор из глаз
вынуть. Она все ресницы повыдергала, сама на санку прыгнула, по­
ехала. Тот закричал, маленькие ератники прибежали. Она посредине
тундры2 прорубь сделала, сосновыми ветками прикрыла, чтобы неза­
метно было. Думает: «Не догонят, в случае чего оленя отпущу».
Маленькие ератники бегут, в воду падают. Баба пуще смеется. Ста­
рый идет, слепой, на ощупь. Лихо3 кричит, прорубь обошел, по дороге
быстро погнался. Она теленка-оленя отпустила. Он добежал до оленя,
схватил его. Она тем временем к своим людям добралась. Рассказала
все, как было: что другая женщина к охотникам с детьми убежала, что
страшной ератник гнался, а маленькие в прорубь попали, наказывала:
— Не ходите в ту тундру!
С тех пор люди бояться ератников стали.
139. Про старика Ыдохота
Старик Ыдохот живет с дочерью, по соседству живет колмасам
с дочерью.
250

Колмасам к старику пришла и говорит:
— Старик, свою дочь уведи, уведи!
Долго ли, мало ли ходила к Ыдохоту. Старик сказал:
— У-у, какая она надоедливая, уши мне все прожужжала!1
Колмасам ходила, ходила, и старик в конце концов свою дочь увел.
Изба стоит, он ее туда посадил.
— Я, — говорит, — снаружи немного похожу, а ты тут сиди!
Она отца ждала, ждала, а отца нет.
На улице голицы подвешены. Она посмотрела — ее отца нет. А тут
медведь пришел и ей говорит:
— Эти перья мне ссучи! Если плохо ссучишь, я тебя съем.
Она плела, плела, хорошо сплела. Ночь прошла, медведь пришел.
Она ему отдала свою работу. Медведь осмотрел— а хорошо ведь
сплетено. Он привязал ей к поясу сбоку колокольчик. Сам лук взял.
— Теперь, — говорит, — побегай по избе, а я стрелять буду. Если
я в язычок колокольчика попаду, то я тебя съем, а если не попаду, то
не съем.
Она начала бегать. Он хоть и стрелял, но в язычок колокольчика не
попал.
— Ну, — говорит, — живи, я в язычок колокольчика не попал.
Медведь ей полный сундук разных вещей принес и отдал, мотки
ниток взял и ушел.
Колмасам дома сучку побила, чтобы узнать от нее о дочери стари­
ка. Спросила ее:
— Разве старик кости своей дочери не в мешке принесет?
Сучка ответила:
— Нет, не в мешке принесет, дочка старика живой вернется.
Колмасам сказала старику:
— Сходи за дочерью, сходи!
Старик говорит:
— Какая странная, — уже все уши мне прожужжала.
Он ушел к дочери, мешок взял, он ведь не знал, что его дочь жива.
Пришел к дочери, зашел, а у дочери полно вещей! Они пошли домой,
с дочерью домой пришли.
Колмасам увидела, что дочь старика теперь богатой стала, опять
ему говорить начала:
— Старик, мою дочь уведи!
Старик ее увел, к той же избе привел и там оставил, а сам ушел.
Она сидит— медведь идет, полный мешок конопли ей принес
и говорит:
— Сплети мне нитки из этой конопли! Если плохо сплетешь, я тебя
съем, если хорошо сплетешь, не съем!
Медведь ушел.
251

К ней ночью мыши пришли, она мышам говорит:
— Подружки, пособите мне, эту коноплю быстро сплетите, мишка
нам разные вещи подарит!
Ночь прошла, медведь пришел— ниток нет, конопли нет, мыши
ее растаскали. Медведь, ничего не сказав, к ее поясу колокольчик
привязал:
— Теперь, — говорит, — побегай по избе. Если я в язычок коло­
кольчика не попаду, то я тебя не съем.
Она бегает, а он стреляет— в язычок колокольчика попал. Мед­
ведь ее схватил, съел, ее кости вместе сложил и ушел.
Колмасам дома старику говорит:
— Сходи за моей дочерью!
Старик ушел, пришел в избу, а девки нет, только кости вместе сло­
женные лежат. Старик эти кости в мешок собрал и отнес к колмасам.
— На, — говорит, — это кости твоей дочери.
140. Брат и сестра
Люди раньше воевали, убивали друг друга. Мертвых в одно место
стаскивали1. Брат с сестрой жили. Брат все не велит сестре на то место
ходить, где убитые люди лежат. Среди убитых один раненый был, он в
еретика превратился2. Раны стали заживать, только пена выходит. Се­
стра все же пошла на то место. Видит — среди мертвых один живой, из
ран пена идет. Он сестру подозвал, просит от ран что-нибудь принести.
У брата той девки звери были — заяц, лисица, репа , конь. Девка
домой пришла, больной сказалась. Брат к своим зверям пошел, молока
попросил. Принес молоко, сестре дает. Она потихонечку еретику от­
несла, раны смазала, он здоровым стал. Еретик ее в жены себе хочет
взять, но сначала они брата решили убить. Еретик научил ее:
— Дома с братом играть начни. Из волос своих веревку сплети, ру­
ки и ноги ему стяни накрепко.
Сестра так и сделала. Когда она брата крепко связала, а сама к ере­
тику побежала, тот догадался обо всем. Пришла сестра с еретиком,
хотят свадьбу играть, а брат говорит:
— Давайте я вам на трубочке поиграю.
Стал он играть. Его звери — заяц, лисица, репа, конь — услыхали:
— Нашего брата убивают.
Пришли они к чуму. Конь стал дверь царапать. Еретик подошел,
дверь открыл— конь его копытом ударил. Упал еретик мертвым,
только один зуб выпал. Брат сестру к дереву привязал, сказал:
— Пока я вокруг света ходить буду, ты семь бочек слезами наполни.
Он ушел в другое царство, у старухи жить остановился.
252

Слуги того царя узнали, что человек жить пришел. Царь дочь
свою замуж выдал за него.
К сестре брат послал человека узнать, наполнила ли она семь бочек
слезами. Человеку наказал сестру на землю не спускать. Тот прослу­
шал, отпустил ее. Она зуб еретика нашла, схватила. Сестру к брату
привезли, она говорит:
— Давай я вам постель постелю.
Сама зуб еретика в постель подложила. Зуб сквозь тело брата про­
шел, умер тот.
Когда его хоронили, сестра велела на семи лошадях камень при­
везти и сверху положить. Зайчиха про все узнала, зверей собрала5.
Конь ударил копытом, камень сбил. Брата выкопали, зуб стали вытас­
кивать. Репка тащил — не мог вытащить, лисица тащила — не выта­
щила, конь тащил — не мог вытащить. Зайчиха дернула, зуб ее уда­
рил, зайчиха умерла.
Брат встал, только и сказал: «Как долго я спал».
Пошел он со своими зверями домой. Сестра испугалась.
Он велел схватить ее, привязать к семи лошадям. Те лошади ее ра­
зорвали.
141. Старик рыбак
Жил старик со старухой. Старик котец поставил, домой вернулся,
переночевал. На следующее утро он отправился к котцу, к котцу при­
шел, котец вычерпал — старик добыл одну щуку. Старик щуку взял,
домой направился, домой пришел к старухе. Старуха щуку очистила,
старик со старухою щуку съели; осталась только голова. Старики пе­
реночевали.
Утром старик ушел к котцу, а старуха во время его отсутствия щу­
чью голову съела. Старик к котцу сходил и совсем ничего не добыл.
Старик вернулся, старуху спрашивает:
— Щучья голова где?
Старуха отвечает:
— Я ее съела.
Старик со старухой драться стали, поссорились из-за щучьей голо­
вы. Старуха старика оттолкнула, взяла нарту, надела голицы и ушла.
Долго ли, мало ли она шла, вперед смотрит — землянка стоит.
Старуха подошла к этой землянке, голицы сняла и в землянку за­
шла— в землянке никого нет. Старуха вверх взглянула— наверху
висит мясо и внутреннее сало. Старуха развела огонь, приготовила
еду, поела, а потом наружу вышла, дров наготовила, дрова в землянку
занесла, сама взяла топор, под дровами спряталась.
Немного погодя с улицы пришел человек:
253

— Лыжи с ног пусть снимутся, лыжи вверх пусть повесятся, —
сказал он, — дверь пусть откроется.
Дверь открылась, он в землянку вкатился.
— Пусть загорится огонь!
Огонь загорелся.
— Пусть котел подойдет! Пусть котел снегом наполнится, пусть
котел над костром подвесится, пусть снег в котле растает!
Снег в котле растаял.
— Пусть котел мясом наполнится.
Мясо в котел упало.
— Пусть котел вскипит, пусть котел снимется с костра, пусть котел
с тагана снимется!
Котел снялся.
— Пусть подойдет корытце, пусть из котла мясо в корытце вычерпается, пусть мясо из корытца исчезнет!
Мясо из корытца исчезло.
— Если я на свое место лягу, меня съедят, если на другой стороне
чума лягу, меня съедят, если в передней части лягу, меня съедят, если
около дверей лягу, меня съедят, если на собачьем месте лягу, меня
съедят!
Он покатился в угол возле дверей, где дрова. Он лег, заснул. Ста­
руха выскочила, топором рубила-рубила, всего его изрубила на мел­
кие кусочки. Потом старуха на нарту мясо положила, внутреннее сало
положила, голицы надела, домой к старику отправилась. Долго ли,
мало ли старуха шла, вернулась домой. Из чувала землянки дымок
чуть-чуть идет, чуть-чуть идет. Старуха залезла на землянку, через
чувал вниз заглянула— старик как головешка худой стал; огонь
в костре погас. Старуха плюнула. Старик заплакал. Плачет и говорит:
— Старуха меня бросила, костер погас!
Старуха спустилась вниз, открыла дверь, домой зашла, старика
стала ругать:
— Ты помирать собрался!
Старуха вышла, мясо и сало принесла, в котел положила. Когда
мясо сварилось, старуха его на корытце вычерпала. Старик со стару­
хой есть стали, ели, наелись. Потом старик со старухой принесенное
старухой мясо домой затащили и этим мясом теперь живут.
142. Про дятла и ворону
Семья Эт живет. Они жили, жили. Эты ночевать собрались. Жена
Эта постелила детям, они спать легли. Мороз, мороз! На кухне дятел
сидит, веревкой привязан. Ворон тут же сидит, в кухне сидит.
Старик со старухой легли, спят.
254

Ворон кричит:
— Дятел веревку перекусывает.
Старик проснулся:
— Старуха, дятла посмотри! Ворон говорит, что дятел веревку пе­
рекусывает, веревку перекусывает.
Старуха встала, на кухню посмотрела, на кухню идет — дятел тихо
сидит.
Старик спрашивает:
— Ну, что?
Старуха отвечает:
— Дятел тихо сидит.
Старуха легла спать.
Ворон говорит:
— Дятел веревку перекусывает!
Старик говорит:
— Старуха, иди, ворон говорит, что дятел веревку перекусывает.
Старуха легла. Ворон снова говорит:
— Дятел веревку перекусывает!
Старик говорит:
— Старуха, иди убери ворона, он обманывает, он обманщик!
Дятел тихо сидит, веревку перекусывает.
Дятел веревку перекусил, веревка развязалась.
Утром старики встали, дети встали. Старик двери открыл: люди
туда-сюда ходят.
Дятел тихо сидит.
Дверь открылась, дятел на улицу вылетел. Дятел мешки порвал, ве­
тер поднялся, пурга пошла, тепло настало1.
143. Медведь и бурундук
Медведь в лес пошел топорище рубить. Топорище срубил, домой
пошел, шел, шел и заблудился. Темно стало, он под корнем упавшего
дерева лег и уснул. Утром проснулся, встал, есть захотел. Медведь
посмотрел — кедровка на дереве сидит, кричит. Медведь подошел,
спрашивает:
— Есть шишки в этом году?
А кедровка говорит:
— В этом году шишек нет.
Медведь сказал:
— В этом году ты не помрешь.
Он вперед шагнул и пошел. До обеда шел, в мелкий лес пришел.
Маленькие кедры стоят, на них так много больших шишек, что ветки
вниз согнулись. Медведь на дерево залез, шишки вниз бросать стал,
255

шишек много сбросил, вниз слез, шишки жевать стал, орехи есть на­
чал. Бурундук подошел и спрашивает:
— Ты что, приятель, делаешь?
А медведь говорит:
— Я заблудился, свою берлогу потерял.
А бурундук говорит:
— Я твою местность знаю, твой отец и твоя мать меня воспитыва­
ли, когда я сиротой жил. Я могу тебя на твою родину отвести.
Бурундук с дерева коры надрал, медведю глаза завязал, на голову
ему сел и говорит:
— А теперь иди.
Медведь день шел, ночь шел, утром бурундук говорит:

— Стой.
Бурундук медведю глаза развязал.
— Теперь, — говорит, — ну-ка nocMOtpn! Твои места?
Медведь глаза открыл и посмотрел: большая ель стоит, сучки на
ней поломаны и кора поцарапана. По сторонам посмотрел— свою
берлогу увидел. Медведь сказал:
— Ты хороший товарищ, ты меня домой привел.
Он бурундука взял, на лапу посадил и по спине погладил. От мед­
вежьих когтей на спине бурундука пять черных полос осталось.
144. Мышка
Мышка вдоль берега бежала, бежала и клей нашла. Копалась она,
копалась, клейницу нашла.
Люди:
— Тебе зачем клейница нужна?
Мышка:
— Для лодки.
Люди: ч
— Мышка, какой речки это устье?
Мышка:
— Это клейной речки устье.
Поплыла она, место, где чум стоял, нашла. Копалась, копалась, це­
лую иголку нашла.
Люди:
— Мышка, какой это речки устье?
Мышка:
— Это иголочной речки устье.
Люди:
— Зачем тебе иголка нужна?
256

Мышка:
— Чтобы ею, как шестом, стоя отталкиваться.
Мышка плыла, плыла и половину иголки нашла.
Люди:
— Мышка, какой это речки устье?
Мышка:
— Иголочного ушка речки устье.
Люди:
— Зачем тебе половина иголки нужна?
Мышка:
— Чтобы ею, как шестом, сидя отталкиваться.
Плывет она, плывет, наперсток нашла.
Люди:
— Зачем тебе наперсток нужен?
Мышка:
— Чтобы служил мне шапкой от дождя.
Однажды мост1 делали мышь и крохаль2. Мост сделали, крохаль
мышке говорит:
— Переходи через мост!
Мышка:
— Нет, крохаль, переходи ты!
Крохаль ей говорит:
— Нет, переходи ты!
Мышка пошла и в воду упала. А крохаль смеяться стал, пузырь его
и лопнул. Мышка его съела.
Бежит она, бежит — люди в чуме живут, старушка у них болеет.
Мышка людям говорит:
— Я ее вылечу. Старушку в мешок положите и меня в мешок пус­
тите!
Мешок завязали. Мышка старухе глаза выковыряла, уши ее от­
грызла и говорит:
— Выпустите меня.
Они ее выпустили, и она убежала, а люди говорят:
— Мышь старушку умертвила!
А мышка мышам говорит:
— Днем не ходите, ночью ходите!
Теперь мыши только ночью ходят.
145. Лиса
Шла как-то раньше лиса, видит — на дереве глухарь сидит, спра­
шивает его:
•/2 9 — 4822

257

— Ты, кум, чего делаешь? Что ешь?
— Я пихточку, кедр ем.
— А как ты спишь?
— Я ночью на дереве сплю.
Лиса говорит:
— Зачем ночью на дереве сидишь? На земле надо в снегу спать.
Глухарь не слушает ее, наверху сидит. Лиса все вокруг дерева бе­
гает, облизывается. Тут глухарь говорит:
— Вижу, там человек с собакой идет.
— Ну, кум, прощай, — сказала лиса и сразу убежала.
Глухарь так и остался на дереве, сидя спит.
Лиса идет, идет, людей встретила. Люди на ветке* по речке идут,
лиса краем берега их гоняет*. Гоняет, гоняет, спрашивает:
— Почему меня к себе не берете в ветку? Я все равно гонять вас
буду. Вы мне место на носу дайте, я сяду.
Люди послушали ее, место на носу ветки дали, с собой взяли.
Дальше плывут. Лиса говорит:
— Надо на берегу посидеть. Песчаный берег найдем, прыгать бу­
дем, кто дальше допрыгнет.
Сама плохое задумала. Берег осматривает, видит— трясина, зы­
бун. Говорит:
— Тут прыгать будем, но только разом.
Люди согласились. К месту подъехали, боком пристали, прыгнули.
Лиса согнулась, нос подняла, до крепкого места допрыгнула. Люди
в зыбун по плечи попали. Лиса бегает, радуется, что людей обманула,
уши, носы им кусает. Сама снова в ветку прыгнула, поплыла, потом на
берег вытащила. Нашла в ветке клей сушеный1. На берегу сидит, гры­
зет. Слышит шум, сучки трещат — старик2 идет.
— Ты чего тут, лиса, делаешь?
— Я, дедушка, через реку ходила, два раза ныряла, две кучки клея
достала.
— Дай мне попробовать!
Лиса маленький кусочек кинула, сама боком, боком — в сторону;
клей изо рта не выпускает.
Медведь попробовал:
— Правда, вкусно! — Просит: — Дай еще!
Лиса говорит:
— Сам ныряй!
— Как я нырять буду, как потом вынырну?
Лиса говорит:
— А ты парку-то сними, подальше положи, чтобы в воду не скати­
лась.
Медведь послушался, шкуру снял, в сторону подальше положил,
чтобы в песке не испачкалась. Спрашивает лису:
258

— Ты как ныряла?
Лиса отвечает:
— Глубоко ныряй, по дну иди.
Тот нырнул, по дну идет, ищет клей. Лиса вслед кричит:
— Ты путем ходи, хорошо ищи!
Медведь вынырнул, говорит:
— Ничего нет, где клей?
— Обратно ныряй и не прямо иди, а наискось!
Тот опять на дно спустился, а лиса схватила шкуру, все жирные
места обгрызает. Сухой клей бросила.
Медведь вынырнул, видит — лиса его шкуру грызет. Он назад ско­
рее поплыл. Пока добирался, лиса всю шкуру кончала. Сама в колю­
чие кусты убежала. Медведь за ней. Рассердился старик. Лиса меж
колючих кустов бегает, старик за ней. Колючки все в него, голого,
воткнулись. Он рухнул. А лиса вернулась сало доедать3.
Такая лиса хитрая, только глухаря не провела. И в капкан редко
попадает! Копает вокруг, а в капкан не идет. А за глухарями все охо­
тится. Как прыгнет — когда имает, когда только хвост в лапах оста­
нется.

72 9*

КОММЕНТАРИИ

№1
Фрагменты мифов о потопе, записанные В.И.Анучиным в начале XX в. (Цент­
ральный государственный архив Республики Узбекистан, ф. 1726, оп. 1, д. 2,
№ 157, 135, 156). Пересказ опубл. [37, с. 14-15].
1

В оригинале асук.
В оригинале кот.
3
Северный ветер, «низовка».
2

№2
Рассказал в 1972 г. по-русски П.Н.Каменских. Зап. Е.А.Алексеенко. Опубл.
[28, с. 72].
Текст является фрагментом одной из версий о происхождении земли, харак­
терные черты которой — участие в акте творения положительного и отрицатель­
ного персонажа и создание земли среди водного пространства.
1

Какой кетский персонаж соответствовал русскому «чёрт», у информанта вы­
яснить не удалось.
2
Специальным вопросом было уточнено, что подразумевались насекомые.
№3
Рассказал по-русски в 1972 г. К.М.Тыганов. Зап. Е.А.Алексеенко. Публикуется
впервые.
Фрагмент мифа о происхождении месяца. Имеется несколько записей данного
варианта (см. тексты № 4-6, а также пересказ мифа К.Доннером со слов И Ф.Дибикова [89, с. 94]).
Согласно информации В.И.Анучина, к месяцу ушла жена Еся — Хоседам, за
что была изгнана им на землю, где стала мстить, губя людей, а месяц был наказан
вечной обязанностью служить человеку — указывать путь и предсказывать погоду
[37, с. 3-4]. Думается, что здесь упоминается неизвестная часть того же мифа,
сюжет которого объясняет мотив преследования месяца Хоседам.
Аналогичный кетскому миф о происхождении солнца и месяца известен у хантов: муж, убегающий от двух своих жен к третьей, оказывается разорванным по­
полам в дверях ее дома: «Одна половина осталась тем двум женам, другая —
третьей. Он стал с третьей женой жить, он месяц, а она солнце. Он когда вырос до

260

конца, тогда она одну половину вверх бросила. Если так— пусть будет луна,
а сама стала солнцем» [66, № 6, с. 16-17].
1

Бангдэхып (Бангрэхып) — Сын земли. Занимает важное место в кетском пан­
теоне, являясь связующим звеном между небом и землей (ср. мотивы его женить­
бы на Дочери неба— Есьтехунь в № 38) В шаманской мифологии известен как
покровитель, наделяющий шамана бубном и т. д.
2
Образ волка-сторожа (кет кыт) присутствует и в других мифологических
текстах (см. №41, 44).
3
Мотив качания (на восточную сторону) с целью оживления характерен для
кетской мифологии (см. № 41, 44, 125, 126) и ритуала.
4
Далее следует пересказ информантом другого мифологического сюжета —
о месяце и его невестках.
5
В некоторых этнографических информациях длительное отсутствие месяца
на небе объясняется, наоборот, нерадивостью и скупостью невесток. Третья не­
вестка оказалась самой скупой, так как ничего не приготовила заранее и вынужде­
на была стряпать уже после прихода гостя [28, с. 83].
№4
Рассказал по-русски в 1972 г. в пос. Суломай П.Н.Каменских Зап.
Е.А.Алексеенко. Опубл. [28. с. 83].
Вариант текста № 3. Здесь месяц Хып изначально существует в качестве мужа
Солнца. Обоим присущ ярко выраженный антропоморфизм. Разорванного попо­
лам Месяца Солнце заставляет уйти от нее и занять на небе место «сзади».
1

Кынсь— «дух», здесь— заменитель табуированного имени Хоседам (ср.
№ 8); сказитель на дополнительный вопрос, о ком идет речь, назвал дотэм бам
(вам — «старуха», «жена») — женская ипостась злого существа дотэта.
2
Берестяная тиска-покрышка, закреплявшаяся над дверью. Дверь (кет. элла)
сшивали из двух плотных слоев бересты, придавали ей прямоугольную или не­
сколько расширяющуюся книзу форму, тщательно простегивали для прочности.
В верхней половине двери стежки обычно шли горизонтально, в нижней — верти­
кальными рядами, образуя своеобразный орнамент. Стежки могли быть и в виде
ломаной линии. Наружную сторону двери чума часто украшали резным узором по
бересте. Рисунок называли «глаза двери» и считали его обязательным, так как
иначе дверь будет «слепая». Дверь подвешивали с помощью палки с крюком на
конце (или закрепляли за один из шестов на верхушке чума).
3
Имя широко известного мифологического персонажа (см. №28, 121, 124,
125). Типологический анализ осуществлен В.Н.Топоровым [85].
№5
Рассказал в 1925 г. И.А.Дибиков (60 лет) на берегу Енисея близ НовоТуруханска. Записала в 1925 г. Е.Д.Прокофьева Опубл. [12, с 174-176].
Можно предположить, что рассказчиком был житель северной части Туруханского региона (Е.Д.Прокофьева жила и работала среди селькупов с р. Турухан).
Текст подвергся литературной обработке.
9 — 4822

261

Вариант интересен как сказочная трансформация космогонического мифа.
Присутствуют характерные «волшебные» предметы — оселок и гребень.
1

Мотив трехногого коня встречается и в других кетских текстах мифологиче­
ского происхождения (см. № 121, 123).
№6
Записал М.Ошаров, считавший сказку хантыйской. Опубл. [11, с. 160-163].
Вариант сюжета о небесных светилах. Текст отражает влияние русского
фольклора: кетской Хоседам соответствует здесь мырак (ср. рус. мерек— «злой
дух, нечистый, одержимый» [44, т. 2, с. 319]).
1
Свадебный стереотип в кетском фольклоре (см. также № 40, 57). Этнографи­
ческие данные о подобном элементе в свадебном обряде отсутствуют, однако су­
ществовало представление, что позволение перешагнуть через вытянутые ноги
означало согласие на брачные отношения.

№7
Рассказал по-русски в 1972 г. в пос. Суломай П.Н.Каменских. Зап. Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
Широко известный сюжет, объясняющий пятна на луне. Возможно влияние
русской сказки. По В.И.Анучину, пятна на луне — следы пребывания там Хоседам
[37, с. 4]. Мифологический сюжет перекликается с бытовавшим у кетов запретом
говорить о месяце плохо, смеяться над ним и даже показывать на него пальцем
(иначе палец заболит). Ср. у хантов: «Месяц— ики. Над ним нельзя смеяться
и дразнить. Мальчик и девочка пошли по воду и стали дразнить: „Мы-то здесь
калачи едим, а ты там сохнешь!" У девочки на коромысле были ведра, месяц ута­
щил ее к себе вместе с ведрами. Она за тальник уцепилась, месяц утащил ее вместе
с кустом» [66, № 5, с. 16].
№8
Рассказала О.В.Тыганова. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [7, № 85,
с. 103-104]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».
В основе этого распространенного сюжета лежит космогонический миф
о Млечном Пути: таким на небе остался след от лыж Есьтехыпа— Сына неба
(Еся), ушедшего охотиться на западную сторону легко одетымвопреки наказам
отца и замерзшего там. Мать его, Хоседам, разгневанная гибелью сына, уходит от
Еся на землю, чтобы там стать равной ему по силе злой богиней. В тексте ее имя
табуировано, она именуется «мать», «старуха» и «жена бога».
В кетском фольклоре имеются и другие версии происхождения Млечного Пу­
ти: по В.И.Анучину, это дорога (след) мифического героя Альбы (Албакан), пре­
следовавшего Хоседам [37, с. 7]; в варианте, приведенном К.Доннером, дорогу
проложил легендарный шаман Дог (Дох), поднимавшийся к Солнцу, поэтому
Млечный Путь назывался «след Дога» [89, с. 62]. Аналогичный мотив о сыне бога
(Торума), не послушавшем отца и наказанном за это тем, что замерз и превратил-

262

ся в птицу, которая «высоко летает, но подняться до неба не может», известен
у обских угров [66, с. 21].
1

В оригинале котлям — распашная (халатообразная) одежда из сукна. В хо­
лодное время в качестве верхней одежды ее не носили.
2
Зимой кеты надевали рукавицы из не очищенной от ворса оленьей шкуры.
Котлям и ровдужные рукавицы создают образ легко одетого человека.
3
Длинные надставники к рукавицам в бытовой культуре кетов не зафиксиро­
ваны, но есть сведения о рукавицах до локтя из шкуры, снятой чулком с передних
ног медведя, у особой категории шаманов.
4
Т.е. «всяко может быть», «трудно предсказать», «смотри». Таким образом
отец — Есь предупреждает сына о своем недовольстве его непослушанием. В эт­
нографической информации по поводу этого сюжета О.В.Тыганова сообщила, что
«Есь пугнул сына холодом за то, что не слушал его слов».
5
Т.е. Хоседам.
6
«Мусор земли» — метафора: умершие люди и люди, которым предстоит уме­
реть, попадают в низовья реки, где расположен мир мертвых и правит Хоседам.
7
Букв. «Когда тебя мысль осенит, я буду догадываться».
№9
Рассказала в 1964 г. в пос. Ворогово сымская кетка Т.С.Латикова. Зап.
и подстр. пер. Г.К.Вернера опубл. [9, № 66, с. 210]. Издан под названием «Бог».
Вариант текста № 8 о Сыне неба (Есьтехыпе). Космогоническое начало выра­
жено только в заключительных словах «старухи» (подразумевается Хоседам): «Те­
перь я внизу богом буду, а ты вверху богом будешь». Этиологический мотив
о Млечном Пути отсутствует. Примечательно, что информантка, принадлежащая
к обрусевшим кетам-югам (сымским кетам), назвала Еся за его особые качества
«шаманом».
№10
Рассказал по-русски весной 1960 г. на оз. Някольда С.А.Пешкин. Зап. Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
Созвездие Большая Медведица у кетов называется Кай— «Сохатый». Назва­
ние осмыслялось мифом о небесной охоте, широко известным у охотничьих наро­
дов Сибири. Большая Медведица считалась созвездием одной из половин кетского
общества — кетов Богдэденг.
Публикуемый фрагмент и второй вариант текста на этот сюжет (см. № 11)
имеют черты модернизации: в числе участников охоты упоминаются русские;
в других вариантах участвуют только кет, селькуп и эвенк; характерна и топони­
мическая привязка. Кеты так объясняли отдельные звезды Большой Медведицы:
четыре звезды ковша — ноги сохатого, левая передняя (подбитая) несколько ото­
двинута в сторону. Три звезды впереди — нос и уши животного; звезды, состав­
ляющие ручку ковша, — это селькуп, кет и эвенк (последний). Точка возле сред­
ней звезды (Алькор) — это котелок кета. Кроме того, кеты выделяли еще шесть
звезд, в которых видели стрелы селькупа и кета (три из них выходят за пределы
созвездия Большой Медведицы).
9*

263

№11
Рассказал весной 1960 г. на оз. Някольда П.И.Тапков. Зап. и пер. Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
Второй вариант текста о созвездии Большая Медведица (ср. № 10). Характер­
но личное восприятие рассказчиком мифологического сюжета. Оно связано с при­
надлежностью кетов Тапковьгч к роду Богдэденг.
№12
Рассказал по-русски в 1972 г. в пос. Суломай П.Н.Каменских. Зап. Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
Для этого рассказчика характерны тексты этиологического характера (см.
№ 16-19), где действует Есь. Сама роль творца остается неопределенной. Есь
обычно «пускает» уже «готовых» людей, животных, птиц на землю.
№13
Рассказала В.С.Дорожкина. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл.
[3, с. 175-187]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет» и издан под
названием «Сказка про Дилтака, или Откуда жизнь вперед пошла».
От этой же сказительницы текст был записан по-русски составителем в 1959 г.
(не опубликовано).
1
Мотив огня, с помощью которого творец (Торум) спасает замерзающих лю­
дей и очеловечивает их, присутствует в хантыйском мифе, записанном А.Штерн­
бергом в конце XIX или в начале XX в. [68, № 1, с. 63].
2
Букв, «дощечки-камни».
3
В оригинале корсук (от рус. «горшок»).
4
Букв, «камень с ручкой».

№14
Рассказал по-русски весной 1960 г. на оз. Някольда О.А.Дорожкин. Зап.
Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
Этногонический миф о происхождении экзогамного деления кетов на две по­
ловины— Богдеденг и Кэнтаан. Оба этнонима известны с XVII в.; первые —
«богденцы» — в то время жили в низовьях Подкаменной Тунгуски, на побережье
Енисея в районе устья р. Бахта, вторые (так называемый Хентянский род) с начала
XVII в. жили на р. Елогуй.
1
Образ коня (в вариантах — лося), возможно, связан с представлением о гро­
ме — крылатом существе с копытами и лебединой головой (см. [3, с. 193, 195]).
2
Букв, «грома люди».

№15
Рассказала в 1978 г. в пос. Келлог Н.А.Ирикова. Зап. и подстр. пер. Э.И.Белимова опубл. [14, с. 59-60]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет»
и издан под названием «Сказка о сыне бога».

264

Текст мифологического характера, этиологическое начало которого— воз­
никновение смерти и происхождение собаки. Впервые пересказ мифа осуществлен
В.И.Анучиным [37, с. 11-12].
Мифологический сюжет о посланном на землю сыне Еся (Есьтехып), научив­
шем людей «неправильному» ритуалу захоронения (в земле, вместо того чтобы
держать умершего в течение семи дней на лабазе; противопоставление верх-низ),
в результате чего люди стали умирать, отражает первоначальные представления
кетов о земном бессмертии людей. Долее всего эти представления сохранялись по
отношению к шаманам. Умерших шаманов в течение семи дней держали в отдель­
ном чуме в надежде на их «оживление». О.В.Тыганова рассказывала о двух таких
случаях. Оба шамана «не ожили» из-за помех (отрицательного воздействия):
в одном случае некстати залаяла собака, в другом — в чум, где он лежал, зашла
молодая женщина.
Аналогичный миф о собаке, обманувшей людей, из-за чего те стали умирать,
имеется у хантов [68, № 14, с. 75]. В отличие от кетского сюжета здесь обман был
спровоцирован чёртом, а сама собака была посланцем бога Торума.
№16
Рассказал по-русски в 1972 г. в пос. Су ломай П.Н.Каменских. Зап. Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
1

Зимние лыжи у кетов оклеивались подволокой из камусов (шкуры с ног) оле­
ня, реже — лося. Камус обеспечивал скольжение и вместе с тем не позволял ска­
тываться при подъеме.
№17
Рассказал по-русски в 1972 г. в пос. Су ломай П.Н.Каменских. Зап. Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
Как и в предыдущем сюжете, Есь здесь выступает в роли культурного героя.
№18
Рассказал по-русски в 1972 г. в пос. Су ломай П.Н.Каменских. Зап. Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
№19
Рассказал по-русски в 1972 г. в пос. Суломай П.Н.Каменских. Зап. Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
Аналогичный сюжет зафиксирован у хантов [68, № 18, с. 76].
1
Подчеркивая связь птицы с верхним, сакральным миром и Есем (богом), рас­
сказчик сравнил рябчика с птицей Дат — мифической птицей огромных размеров
с железными когтями. Близкий образ (птица Кярэс, Карэс) имеется в фольклоре
хантов [66, № 157, 158, с. 157-158].

№20
Рассказала по-русски весной 1960 г. на оз. Някольда А.Н.Тапкова. Зап.
Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
265

Текст этиологического характера. Превращение девушки в белку осуществля­
ется не только волевым решением творца— Еся, но и действием рядовых людей:
«старуха ее за бесем схватила, разорвала — так у нее хвост появился» (см. также
№21).
№21
Рассказала в 1960 г. К.Х.Бальдина. Зап. и пер. Е.А.Алексеенко. Публикуется
впервые.
Вторая версия происхождения белки из женщины. Текст имеет характер быто­
вой сказки, что подчеркивает и название, данное исполнительницей. Для нее более
существенным оказался не этиологический мотив превращения старухи в белку,
но все предшествующие этому обстоятельства. Следует заметить, что слова «ста­
руха» и «старик» здесь и во многих других текстах вовсе не выражают возраст
действующих персонажей, а соответствуют понятиям «жена», «муж».
1

Имеются в виду шесты остова чума, которые накрывались берестяными по­
крышками-тисками.
№22
Рассказал по-русски в 1972 г. П.Н.Каменских. Зап. Е.А.Алексеенко. Публику­
ется впервые.
Как и в других аналогичных текстах этого информанта, в нем присутствует
мотив творца— Еся, повелевшего глухарю оставаться зимовать среди людей,
чтобы те не умерли с голоду. Характерно название, данное сказителем: «Про пер­
вого глухаря».
1

На юг, в верховья Енисея.

№23
Рассказал в конце 1930-х годов студент Института народов Севера в Ленин­
граде Тетерин. Зап. и пер. Г.М.Корсакова опубл. [11, с. 155-156].
Вариант текста № 22; добавлены новые персонажи — утка и гусь — и мотив
пребывания птиц в южных странах. Идея повеления творца — Еся здесь отсутст­
вует.
№24
Рассказала У.К.Дибикова. Зап. и подстр. пер. Э.И.Белимова опубл. [14, с. 52-53].
Вариант текстов № 22 и 23. Этиологический мотив, касающийся особенностей
оперения, дополнен объяснением различий в пищевом рационе птиц. Аналогич­
ный кетскому сюжет известен у хантов [68, № 17, с. 76].
№25
Рассказал весной 1960 г. на оз. Някольда В.П.Дорожкин. Зап. и пер. Е.А.Алек­
сеенко. Публикуется впервые.

266

Фрагмент сюжета записан Г.К.Вернером в 1965 г. в пос. Ворогово. Опубл.
[9, №69, с. 212].
Этиологический миф об обиженной детьми женщине, превратившейся в ку­
кушку, известен у хантов [66, № 2 1 , 22, с. 21, 22], ненцев [64, с. 144] и многих
других народов Сибири.
1
2

Орудия обработки шкуры.
Подражание крику кукушки; букв, «одна дочь, один сын».

№26
Рассказала в 1979 г. А.А.Максунова. Зап. и подстр. пер. В.Г.Шабаева опубл.
[14, с. 69-70]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».
В отличие от текста № 25 этиологическая идея здесь выражена завуалирован­
но: главным персонажем является не женщина, превратившаяся в птицу, а кукуш­
ка, что отражает более позднее осмысление мифа.
№27
Рассказала в ноябре 1986 г. в пос. Байкит О.В.Тыганова. Зап. и пер. совместно
со сказительницей Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
Текст представляет собой фрагмент мифологического сюжета, дополненный
этнографической информацией рассказчицы о промысловом магическом ритуале.
1

Сняла шкурку.
Шкурку, завернутую в платок или новую ткань, держали на «чистой» поло­
вине чума, заткнув между шестом и берестой.
3
Магическое действие, целью которого была добыча соболя с наиболее це­
нившейся, черной (темной) шкуркой.
4
В оригинале аськет.
2

№28
Рассказал по-русски в 1960 г. П.Е.Коротких. Зап. Е.А.Алексеенко. Публикует­
ся впервые.
В роли культурного героя, волей которого глухарь и заяц попадают в изготов­
ленную для них ловушку, выступает распространенный сказочно-мифологический
персонаж Каськет (см. № 4, 121, 124). Ср. также текст № 17, где аналогичная роль
отведена Есю.
1
Молодое деревце кедра, очищенное от веток, на которое вешали приклады
(лоскуты ткани), шкурки пестрых белок и т.д.
2
Информант перевел слово «кумэль» (относящееся, по всей видимости, к заго­
ворной лексике) как «воронка». Воронка-клейница (хиттын) — волшебный пред­
мет, служащий злым сказочным персонажам.

№29
Рассказал в конце 1930-х годов Тетерин — студент Института народов Севера
в Ленинграде. Зап. и пер. Г.М.Корсакова опубл. [11, с. 156].

267

№30
Рассказал по-русски в мае 1960 г. на оз. Ня ко льда О.А.Дорожкин Зап.
Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
Текст имеет характер этиологического повествования, но обнаруживает близ­
кую сюжетную связь с преданием о шаманах, зимующих на цветном озере
(ср. № 45) Специфичным здесь является мотив превращения людей-сородичей
старого шамана в лебедей.
Почитание лебедей было характерно для кетов; известен обряд встречи первых
лебедей (см. примеч. 3 к № 45) и их проводов; существовал запрет убивать лебедей.
№31
Рассказал по-русски в 1972 г. в пос. Суломай П.Н.Каменских. Зап. Е.А.Алек­
сеенко. Публикуется впервые.
Орел занимал особое место в представлениях и культах (в частности, ша­
манском) у кетов. Считался помощником шаманов [37, с. 54-55]. Известен сюжет
об орле, укравшем себе жену у людей (см. № 128).
1

Томам (Томамбам) — мать перелетных птиц, хозяйка южной стороны [37,
с. 7]. Колеп — букв, «половина, часть, сторона».
2
Из этнографических информации известно об обычае выращивать орлят, вы­
нутых из гнезда, в клетке. Кеты объясняли это необходимостью иметь перья для
стрел, но подчеркивали и интерес к наблюдению за приручаемыми птицами.
№32
Рассказал весной 1960 г. на оз. Налимье О.А.Дорожкин. Зап. и пер. Е.А.Алек­
сеенко. Публикуется впервые.
Текст отражает позднее появление и заимствованный характер оленеводства
у кетов. Аналогичные сюжеты были записаны Б.О.Долгих [45, с. 79].
1

Сакральное число в кетской мифологии.
Способ решения спорных вопросов: прав тот, у кого останется бблыпая часть
кости. Мотив спора в сюжете о появлении оленей присутствует и в фольклоре
хантов [68, № 20, с. 78-79].
2

№33
Рассказала в 1964 г. сымская кетка Т.С.Латикова. Зап. и пер. Г.К.Вернера
опубл. [9, №68, с. 211].
Текст мифологического характера. Традиционному мировоззрению кетов
свойственно отношение к деревьям как к живым существам, уподобление их чело­
веку. Известны умилостивительные действия кетов перед тем, как срубить березу
для изготовления берестяных тисок, и т.д. Аналогичный сюжет зафиксирован
у хантов [66, № 207, с. 180].
1
В этнографических информациях человеком, облегчившим участь людей
(ибо «слышавшие» жалели рубить деревья и лишались возможности обогреваться,
готовить пищу на огне), был легендарный шаман.

268

№34
Рассказал в 1925 г. И.А.Дибиков (60 лет) на берегу Енисея близ Ново-Туруханска. Зап. и лит. пер. Е.Д.Прокофьевой опубл. [12, с. 177-178].
См. также: пересказ В.И.Анучина [37, с. 4]; фрагмент сюжета, записанный
Г.К.Вернером от сымской кетки Т.С.Латиковой в пос. Ворогово [9, № 64, с. 207208]; текст, записанный А.П.Дульзоном от О.В.Тыгановой (см. ниже, № 35).
Альба— известный персонаж кетской мифологии. Р.В.Николаев сравнивает
кетский цикл об Альбе с хакасским эпосом «Албынжи» и делает вывод о сложении
последнего в дотюркский период на кетской основе [70, с. 145-151]. Популяр­
ность и живучесть образа может объясняться этиологической сущностью связан­
ных с Альбой сюжетов, его ролью творца природных ландшафтов в регионе про­
живания кетов В данном варианте основной акцент лежит на этиологии смерти.
1

Т.е. на юг.
Вероятно, «скрипкой» в переводе Е.Д.Прокофьевой назван кетский струнный
смычковый инструмент кат.
2

№35
Рассказала О.В.Тыганова. Зап. и подстр. пер. А.П. Дульзона опубл. [7, № 77,
с. 89-90].
В публикуемом предании об Альбе и его борьбе с Хоседам объясняется проис­
хождение Енисея ниже устья Подкаменной Тунгуски, Осиновских порогов и ост­
ровов на Енисее. В то время, когда Енисея еще не было (в этнографических информациях Енисей выше порога иногда именуется «другой рекой»), Альба прору­
бил каменистый кряж, преграждавший путь «другой реке», вода хлынула через
узкий проход (Енисей в районе «щек» выше порога). Камни Осиновских порогов,
выступающие из воды, «образовались» из оленей и лосей, переплывавших реку
Хоседам в этом цикле также приписывается созидательное начало: спасаясь от
Альбы в образе налима, она «прорыла» русло Енисея; выныривая на поверхность
глотнуть воздуха, образовала семь островов («где налимчик дохнет, там тальнико­
вый остров образуется»). К.МТыганов, от которого в 1972 г. составителем была
записана одна из версий мифа об Альбе (не опубликовано), назвал четыре таких
острова: Монастырский (за Осиновскими порогами), остров ниже пос. Сумароко­
ве, остров против р. Комса (Комсинский), остров выше пос. Алинское. С Хоседам
мифология связывает и остров (или семь островов, семь больших выступающих из
воды камней) в устье Енисея, где она обосновалась, убежав от Альбы (см. также
[37, с. 4; 53, с. 151]). Острова эти воспринимались по-разному: то как место, где
Хоседам поставила свой чум, то как отождествление ее самой (или семи ее «душ»).
Сам Альба, не справившись с Хоседам, ушел на восточную сторону и превратился
в каменный кряж («Я, — говорит, — сейчас поднимусь и на восточной стороне
каменной россыпью сделаюсь»). Комментируя этот сюжет, О.В.Тыганова сказала,
что Альба и еще два легендарных героя лежат сейчас где-то «на восточной, ка­
менной стороне в виде трех хребтов».
1

Т.е. с севера.
В оригинале альдонъ — изогнутый, наподобие сабли, нож шамана.
3
Кынсь — букв. «дух». В данном случае рассказчица дала следующее поясне­
ние: «Чертовка это — Хоседам, но это имя он не вправе произносить».
2

269

4
Сюоксь — персонаж, отвлекающий Альбу игрой на музыкальном инструмен­
те. В примечании к русскому тексту о Сюоксе сказано: «Великан, который Альбе
не дает работать. Это Большая Красная гора ниже пос. Ворогово, где при проезде
приношения оставляют. Из красных камешков, взятых здесь (охра. —Е.А.), краску
изготовляют» [7, № 77, с. 89].
5
Исторической этнографии кетов берестяные лодки не известны; название
лодки в оригинале то же, что и для долбленки-ветки.
6
См. примеч. 6 к № 8.
7
Т.е. очередной потоп. Для кетской мифологии характерно временнбе члене­
ние мира на цикличные периоды исчезновения в результате наводнения (потопа)
и последующего возрождения (см. № 1, 2).
8
Мифический Альба ушел на восточную сторону и превратился там в камен­
ный кряж. На очередном витке времени, после очередного потопа, он (как и дру­
гие мифологические и легендарные герои) оживет.

№36
Рассказала О.В.Тыганова. Зап. и подстр. пер. М.Н.Валл опубл. [7, №116,
с. 121-122]. В кетском оригинале текст обозначен как «аська», т.е. «предание»,
«рассказ», но издан под названием «Сказка про Ольгита».
Интересный пример перенесения мифологических представлений об образова­
нии мира (мотив превращения героев в элементы ландшафта) на историческую
канву. В предании действует реальный герой — Ольгит, названный по родовому
этнониму подразделения кетов экзогамной половины Кэнтаан, оказавшихся на
самой северной периферии расселения своего народа — в бассейне Курейки. Для
них стало характерно транспортное оленеводство.
1

Т.е. по правому, высокому берегу Енисея.
Мужчины, юноши и девушки до замужества заплетали волосы в одну косу
и украшали ее однотипной косоплеткой.
3
Будущие поколения кетов, потомки.
4
Т.е. в тихой заводи.
5
Существовало представление о хозяине порога. У порогов кеты останавлива­
лись, обращались к хозяину с просьбой о благополучном прохождении опасного
места, бросали в воду пищу, бисер, табак и т.д.
6
Порог Мельниковский известен на Подкаменной Тунгуске (интересно, что
русский топоним объясняется кетской мифологемой). Ср. с мотивом сотворения
порога в мифе об Альбе (№ 35).
2

№37
Рассказал по-русски в 1972 г. в пос. Суломай П.Н.Каменских. Зап. Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
Роль творцов и культурных героев в этом тексте отводится необычным для те­
мы созидания персонажам— хунь и кэлбэсам (см. № 129-133). Основная идея
произведения— борьба двух противоположных начал: положительного (хунь)
и отрицательного (кэлбэсам). Аналогичный миф зафиксирован у манси [68, № 126,
с. 333].
270

1
Осенью на охотничьи угодья кеты поднимались в верховья небольших речекпритоков. Хунь здесь пытается повернуть течение вспять, чтобы людям с грузом
было легче добираться.
2
Т.е. опять-таки чтобы легче было переносить грузы под горку.
3
Тетерев.
4
Две составные части сложного кетского лука были из лиственничной крени и
березы.

№38
Рассказала О.В.Тыганова. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [7, № 82,
с. 99-100]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».
Сын земли — в оригинале Бангрэхып — один из ведущих персонажей кетской
мифологии, являлся связующим звеном между землей и небом, что нашло выра­
жение в мотиве женитьбы на Дочери неба или Солнце. По этнографическим дан­
ным, о Сыне земли обязательно рассказывал перед сеансом предсказания или ле­
чения бангос (колдун, провидец), причем изложение длилось несколько часов.
Публикуемый текст, а также другие сюжеты о Сыне земли (№ 3, 39), возможно,
являются фрагментами мифологического цикла.
1

Речь идет о месте, где размещалась супружеская пара.
Ильгет — букв, «земной человек»; ср. кет. илбанг (ильванг) — «вселенная».
3
Священное дерево — коксь оксь — стояло с «чистой» (противоположной
входу) стороны жилища. Здесь, вероятно, проявилось воздействие русской цер­
ковной обрядности, так как коленоприклонение и поклоны не были характерны
для культовых действий кетов.
4
Подобное изображение «красоты» характерно для О.В.Тыгановой (см. № 60,
67); скорее всего, оно вызвано образами русской сказки.
5
В оригинале Есьтехунь — букв. «Дочь неба (бога)».
6
Наросты на стволе дерева. В варианте «Дочь неба» (№ 39) злокозненное дей­
ствие этого персонажа выражено по-другому: муж Есьтехунь уходит от жены
к ней.
7
Такие колбаски с застывшим рыбьим жиром кеты брали зимой в дорогу. Ср.
аналогичный мотив в № 42.
2

№39
Рассказала в 1965 г. в пос. Ворогово Т.С.Латикова. Зап. и подстр. пер. Г.К.Вернера опубл. [9, № 65, с. 209]. Издан под названием «Дочь бога».
Сюжет мифологического происхождения, восходящий к циклу о Сыне земли
(Бангрэхып), женившемся на Дочери неба (Есьтехунь). Ср. № 38.
1
2

В оригинале фыргынь, сымский эквивалент известной колмасам.
Ср. с мотивом убийства дотэтам на Сургутихе (№ 91).

№40
Рассказала О.В.Тыганова. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [9, №61,
с. 199-203]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет» и издан под назва­
нием «Сказка про Усеса».
271

Текст восходит к космологической мифологии (тема тепла; верхний мир с се­
мью кругами— слоями; персонажи: Усесь— букв. «Теплое небо», «Теплый
бог» — и Эт). Анализ сюжета в общем контексте мифологической традиции кетов
и других сибирских народов см. у В.Н.Топорова [83, с. 151-154 и др.].
Само повествование выполняло магическую функцию: сказку рассказывали
с целью вызвать потепление в морозный период, причем исполнителями должны
были быть лица, родившиеся в летние месяцы. Характерна концовка текста:
«Сказка про Усеся кончилась, господь бог пусть меня не накажет за то, что я ее
рассказала» (О.В.Тыганова родилась в начале марта).
1
Мотив с коробкой из лягушачьей кожи скорее всего связан с влиянием на­
родной русской сказки.
2
Котел с подарками — непременный атрибут сваговства.
3
«Маленькие люди» — духи деревьев, растущих по берегам космической реки.
4
Эт — существо верхнего мира, помощник Усеся, поднимавший колмасам
5
Позволить перешагнуть через вытянутые ноги — знак согласия на брачные
отношения; Усесь «подвинулся на свое место», т.е. на место женатого человека.
6
Плоские овальные блюда из дерева или рога хранились в ближайшей от вхо­
да, хозяйственной части чума.
7
Выражение «на семи солнцах и лунах высохла», возможно, связано с пред­
ставлением о множественности светил: о ежедневно «новом» солнце, о солнцеогне, горящем на каждом небе [28, с. 81; 37, с 15].
8
Т.е. нет других членов семьи старшего возраста, родителей.
9
Задание Усеся девушке изготовить для него рукавицы и парку носят характер
инициационного теста: в реальной жизни девушка считалась достигшей брачного
возраста и могла быть просватана, если умела шить одежду и обрабатывать бере­
сту для изготовления покрышек чума.
10
Не выделанной, не готовой для шитья рукавиц.
11
Букв, «в нос запало». В традиционных представлениях кетов нос— орган
мышления.
12
«Планки засовывали между покрышкой и опорными шестами, чтобы тиски
не вдавливались снегом; на их края подвешивают легкие вещи». — Примеч
А ПДульзона.
13
Верхний край рукавиц стягивался вздержкой.
14
В оригинале аськет.

№41
Рассказала в мае 1960 г. на оз. Някольда А.Н.Тапкова. Зап. и пер.
Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
Вариант сюжета об Усесе — Теплом небе (боге); ср. № 40. Кэлбэсам здесь от­
водится место не в человеческом коллективе, а рядом с людьми; новый персонаж
в роли посыльного — лисица; отсутствуют доси. Новым является и мотив погони
за Усесем, и образ волков-сторожей (ср. № 3).
1

Бабушка — шаманка; человек — Усесь
Характерный для образа кэлбэсам мотив (ср. у хантов: с«А людоед катался на
крыше, а там были гвозди вверх острием, он подцепился на них и так высох на
солнце» [66, № 103, с. 97]).
2

272

3

Здесь посох — лыжная палка
Родителям, старикам.
5
Шкура со лба оленя

4

№42
Рассказала Т.Г.Толстых Зап и подстр. пер. В.С.Бибиковой опубл. [7, № 111,
с. 111-113]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».
Бангсель (женский образ, букв, «земля-олень») — персонаж шаманской мифо­
логии, перевоплощенный образ шамана, действующего в пределах земного мира.
Текст по сути своей является осмыслением шаманского действа: путешествие по
шаманской реке с семью мысами (земное соответствие семи слоям верхнего мира),
семикратное возрастание силы (мотив семи бубнов, семи рыболовных крючков
с возрастающим, до семи, числом жал на них). Чрезвычайно ценный источник для
изучения традиционного мировоззрения кетов.
1

В своем производственном опыте кеты использовали антропометрические
параметры индивида, для которого изделие предназначалось, например его рост,
вес, расстояния при разных положениях рук, ног, пальцев и т.д. Изготовленные
с учетом этих параметров лыжи, нарты, лодки-долбленки, луки становились как
бы продолжением и дополнением физических возможностей человека и отлича­
лись особыми качествами; например, отмечая гибкость и эластичность зимних
лыж кетов, местные русские говорили, что они «дышат». В тексте старик Ыдахат
предлагает сыну отмерить в свой рост часть ствола срубленной осины якобы для
того, чтобы изготовить для него лодку-долбленку.
2
В примечании В.С Бибиковой говорится: «Имя жены сына. Слово имеет зна­
чение „земляной олень" и в то же время „мифическое существо", которое ходит по
земле и проверяет лабазы, где божки стоят (холый); ее муж тоже был бангсель».
Холый (холай, холий) — священное место и имя его хозяйки
3
После рождения первого ребенка кеты переставали звать отца или мать по их
имени, а именовали по имени ребенка по модели: отец (мать) сына (дочери), как
это имеет место в данном случае.
4
Ср. аналогичный мотив в № 38 (примеч. 7).
5
Для лучшего звучания бубен перед камланием нагревали около огня.
6
Заимствованный мотив (?).
7
Т.е. от длительного шаманства у нее пропал голос.
8
Букв, «окрылился»; «окрылившийся чум» — возможно, образ защищаемого
духами верхнего мира жилища, благополучия живущих в нем.
№43
Рассказал по-русски весной 1960 г. на оз. Някольда В.П.Дорожкин. Зап.
Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
Вариант сюжета № 42. Космологический характер произведения выражает пу­
тешествие к Большой старухе (заменитель табуированного собсгвенного имени
Хоседам), к которой попадают умершие. Главным действующим лицом у В П.Дорожкина является, однако, не Бангсель (см. № 42), а злокозненная кэлбэсам. По­
добное переосмысление образа следует связывать с эволюцией мировоззрения
кетов: для молодого поколения естественна синкретизация одинаково далеких
273

персонажей народной мифологии и шаманства. Смешение генетически разнород­
ных образов обусловлено общей идеей «сверхъестественного», «волшебного»,
«сказочного».
1

Т.е. убил сына.
Заимствованный (возможно, литературный) мотив.
3
Жена героя идет в мир мертвых; кто имеется в виду под маленькими людь­
ми — не вполне ясно.
4
Большая старуха — Хоседам?
5
Вероятнее всего, подразумевается шаманское пение, призванное оживить
умершего мужа. Текст не закончен.
2

№44
Рассказала по-русски в 1969 г. на оз. Мундуйское Т.Н.Серкова. Зап. Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
Сюжет восходит к шаманским мифам. Герои его — легендарный шаман Дого
(Дог), Есь (верховное начало пантеона) и Тыгылам (букв. «Нижняя мать»),
т.е. Хоседам.
1

Т.е. мудрый.
Рассказчица пояснила, что это гром.
3
Т.е. со стороны, противоположной входу. Этот мотив имеет реальное соот­
ветствие в обряде встречи первых лебедей (см. также № 45, 46).
2

№45
Рассказал в 1960 г. в пос. Келлог Х.П.Бальдин. Зап. и пер. Е.А.Алексеенко с
помощью К.Х.Бальдиной. Публикуется впервые.
Исполнитель сообщил, что на его памяти эту «сказку» пели шаманы. По его
словам, Дог, Дого бат (бат — «старик»), был шаманом из рода Кэнтаан, к которо­
му принадлежали и Бальдины. Уквол — представитель другой экзогамной поло­
вины кетов — Богдэденг (см. № 14).
У сургутихинского кета О.А.Дорожкина в 1960 г. был записан вариант текста
на этот же сюжет (см. № 30), где действуют безымянные персонажи.
1

На юг, в верховья Енисея.
В тексте О.А.Дорожкина второй персонаж назван «племянником» первого,
т.е. в соответствии с дуально-экзогамной организацией он должен был относиться
к Богдэденг, как и в данном случае.
3
У кетов существовал обычай встречать весной первых лебедей: на стойбище
ставили чум с двумя входами, чтобы они могли залететь и вылететь (см. также
№ 46).
4
Кеты Богдэденг.
5
Людям своего рода.
6
Т.е. на небе, в верхнем мире.
7
Елец — мелкая частиковая рыба, из которой кеты заготавливали на зиму порсу — муку из толченой сухой рыбы.
8
Следующий ниже сюжет о переходе Дога со своими людьми на небо и пре­
бывании там является едва ли не самым распространенным в преданиях этого
цикла (см. № 45, 46, 48).
2

274

№46
Рассказал по-русски в 1972 г. в пос. Суломай К.М.Тыганов. Зап. Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
Текст относится к мифологическому циклу о легендарном шамане Доге. Мо­
тив его возвращения в образе лебедя после зимовки на юге продолжен сюжетами
о походе к Хоседам, чтобы отомстить за умершего сына, и о путешествии Дога
с людьми на небо, в верхний мир, где они погибают от грома. Дог спускает в га­
гарьей шкуре (в образе гагары) своего сына, надеясь спасти. Сыну надо попасть
в родные места Дога — на р. Келлог (приток Елогуя и одноименный современный
поселок; бассейн Елогуя — историческая родина кетов Кэнтаан, к которым преда­
ния относят Дога — см. № 45), но он ошибочно попадает на р. Сым, где такие же
сосновые боры, но живут не кеты, а юги. Они не понимают языка сына Дога, при­
нимают его за гагару и убивают (см. также [3, с. 193-195]).
Текст насыщен ценными этнографическими подробностями и является важ­
ным источником для изучения традиционного мировоззрения и обрядности кетов.
Путешествие Дога к Хоседам — художественное повествование, аналогичное ри­
туальным шаманским «путешествиям» к Хоседам при лечении больного. Смерть
человека шаманы в большинстве случаев объясняли злокозненным действием Хо­
седам или ее помощников. Считалось, что к ней попадала ульвей (жизненная суб­
станция человека). Лечение в таком случае сводилось к отыскиванию и освобож­
дению ульвей. Интересен мотив застрявшей на небе нарты жены Дога. Он присут­
ствует и в фольклоре хантов [66. № 129-132, с. 147-149], но в их преданиях нарту
отделяют и сбрасывают на землю, а у кетов спинка нарты — суклам застревает в
верхнем мире, и ее иногда видно на звездном небе.
1

С южной стороны.
Мифологический образ смерти.
3
Приспособление наподобие охотничьей ловушки-силка.
4
Шаманская колотушка к бубну.
5
Хоседам хочет на оленях отправить Дога и его людей на небо, где они погиб­
нут (ср. также № 47, 48 и 51).
6
Символическая жена шамана, сопутствовавшая ему в его путешествиях
в нижнем мире, дочь Хоседам. Среди культовых предметов шамана имелось ее
изображение — антропоморфная фигура в женской одежде. Хранилась в изголо­
вье постели шамана (отсюда название— «затылочная жена»; второе название —
«походная жена»).
7
Букв, «громы кричат».
8
Букв, «соснового бора большая река». Имеется в виду р. Келлог.
9
В снятой чулком гагарьей шкуре у кетов хранились медные подвески с обла­
чения и атрибутов шамана.
2

№47
Рассказала О.В.Тыганова. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [7, № 79,
с. 92-94]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».
Версия текста, записанного от К.М.Тыганова (см. № 46), содержит существен­
ные мифологические детали и отражает незаурядные творческие данные исполни­
тельницы. Сравнить оба текста с этой точки зрения тем интереснее, что О. В Ты-

275

ганова и К.М.Тыганов находились в близких родственных отношениях и тесные
контакты их продолжались в течение длительного времени.
1

Берестяная подстилка в «чистой», сакральной части чума — за очагом.
Т е. стал взрослым человеком.
3
«При игре в камни имеется один большой камень и несколько мелких;
их в определенном порядке подбрасывают и ловят на лету, подобрав перед этим
оставшиеся на полу». — Примеч А ПДулъзона.
4
Кынсь— букв, «дух»; в данном случае— заменитель табуированного соб­
ственного имени Хоседам.
5
Во время своих путешествий и сражений шаман разбивал тучи ножом (кет.
альдонь), имеющимся на железном головном уборе.
6
Т.е. на «женском» месте, между входом и очагом.
7
Колотушкой.
8
«Походной женой» О.В Тыганова называла «затылочного духа» — символи­
ческую жену шамана (см. примеч. 6 к № 46)
9
Хоседам притворяется, что Дог ее одолел, и обещает ему оленье стадо, чтобы
заманить на небо. Ср. № 48, где обман раскрывается, а также примеч. 5 к № 46 и
примеч. 1 к№ 51.
2

№48
Рассказала О.В.Тыганова. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [7, № 80,
с. 94-95] В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».
Самостоятельное произведение на тему о путешествии Дога со своими людьми
на небо и о гибели их от грома (см. № 45, 46). Этот же сюжет записан А.П.Дульзоном от В С.Дорожкиной [3, с. 193-195]; может, однако, рассматриваться и как
продолжение текста № 47.
Гром считался существом женского начала, живущим на южной части неба.
Легендарный Дог встретил на своем пути на небе семь громов, из которых седь­
мая— мать шести остальных. Дог принял мать громов за маленького сиротугромчика и был наказан. Известен сюжет об упавшем с неба громе (см. № 14):
съев его, голодавшие люди, мужчины и женщины, забеременели, в результате чего
мужчины умерли, а женщины родили людей, которых стали называть еккаденг
(«грома люди») или богдэденг («огня люди»). Ср. варианты (№ 50, 51): сына Дога,
упавшего на Сым, съели юги; все евшие гагару погибли (или погибли только забе­
ременевшие мужчины).
1

Сакральную чистоту верхнего мира может нарушить «грязь» — взятая туда
ветхая женская одежда, старые лоскутки.
2
В снежных ямах люди ночевали, если их заставала ночь далеко от стойбища.
3
Имеется в виду шаманское пение.
4
Букв, «сухой стала».
5
Способ расщепления ствола с помощью забитых в щель клиньев.
6
В оригинале Усас есь (Усесь) — «теплый бог».
7
Т.е. гремит вдали.
8
Гром — женский мифологический образ.
9
Шкурка гагары, в которой хранили медные шаманские подвески, подвешива­
лась к олатине — сакральному переднему шесту чума.
276

№49
Рассказала Т.П.Савенкова. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [6, № 28,
с. 101-103].
Упрощенная трансформация одного из сюжетов о легендарном Доге (см.
№46-48). Герои не персонифицированы, они именуются «старик», «старуха»,
«сын».
1
Чум — коническое жилище, углов не имеет, но два шеста, расположенные по
обе стороны от среднего («переднего», сакрального) шеста на противоположной
входу стороне жилища, именуются «передними угловиками»: примыкающее
к этим шестам внутреннее пространство чума считалось «чистым», сакральным.
2
В оригинале лытшь, злокозненное лесное существо — литысь. Особенность
произношения обусловлена принадлежностью рассказчицы к сымской группе кетов.
3
Здесь под «низовскими» подразумеваются люди, живущие ниже по течению.

№50
Рассказал по-русски весной 1960 г. на оз. Налимье И.О.Бердников. Зап.
Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
Кроме характерных для цикла о Доге сюжетов — путешествие к Хоседам и на
небо (см. № 46-48) — текст включает самостоятельную тему о сыне Еся, обма­
нувшем людей и оставшемся среди них собакой (ср. вариант Н.А.Ириковой о Сы­
не бога— № 15).
Аналогичный миф о собаке, лишившей людей бессмертия, зафиксирован
у хантов [68, № 14, с. 75].
1

В низовьях Енисея, на его правом, каменистом берегу.
Так рассказчик поименовал помощников Хоседам; в народных представлени­
ях литысь — достаточно независимые от нее существа.
3
Это представление долго сохранялось по отношению к шаманам (см. также
примеч. к № 15).
4
Отношение к собаке как к «нечистому» животному у кетов связано с мифом
о превращении в нее за обман сына Еся. Считалось, что собачий лай может поме­
шать возрождению умершего шамана, любой сакральной церемонии. В данном
случае лай помешал Догу вернуться на землю.
2

№51
Рассказала З.С.Максу нова. Зап. и подстр. пер. В.Э.Шерера опубл. [14, с. 8 5 87]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».
Вариант сюжета из цикла о путешествии легендарного шамана Дога к Хосе­
дам и на небо (№ 46-48, 50).
1

В оригинале Хосерем вам.
Здесь Хоседам заманивает Дога на небо обещанием богатого улова и одно­
временно проклинает его, предрекая гибель на «дороге громов». Ср. № 45-47.
3
Пошаманил.
4
Место расположения чумов.
5
Ср. с мотивом об упавшем с неба громе (№ 14, 50, 52).
2

277

№52
Рассказала по-русски в 1958 г. в пос. Келлог Т.Х.Бурова (Бальдина). Зап.
Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
Сюжет относится к числу так называемых шаманских легенд и включает ха­
рактерные для многих сибирских традиций мотивы: человек из другого мира не­
видим обычным людям, общаться с ним может только самый сильный шаман
(у кетов таким и оказывается легендарный Дог). Заключительная часть представ­
ляет собой известный вариант путешествия Дога и его людей на небо (№ 48-51),
но причиной неудачи этого похода оказываются взятые с собой собаки, которые
считались существами «нечистыми» (ср. №15,50). Близкий текст записан от
В.С.Дорожкиной и переведен А.П.Дульзоном [3, с. 189-195].
1

Имеется в виду известный у кетов, селькупов, эвенков и ряда других сибир­
ских народов обряд обновления (оживления) нового бубна.
2
В цветовой символике кетов белый цвет выражал связь с верхним, сакраль­
ным миром (ср. белая ткань — жертва-подарок духам верхнего мира); черный —
с нижним.
№53
Рассказал по-русски в 1958 г. на оз. Мундуйское Ф.А.Серков. Зап. Е.А.Алек­
сеенко. Публикуется впервые.
Текст относится к разряду «шаманских», отражает представление о мирах. Как
и в № 52, основная идея: в чужом мире человек становится невидим рядовым лю­
дям, его голос принимают за треск огня, общаться с ним может только шаман.
1

Для обитателей подземного мира, куда упал человек, его собственная земля
является верхним миром, поэтому шаман «поднимает» его туда, завернув в шкуру
белого оленя.
№54
Рассказал по-русски в 1972 г. в пос. Суломай П.Н.Каменских. Зап. Е.А.Алек­
сеенко. Публикуется впервые.
Жанр своего повествования сказитель определил как «говбр», подчеркивая
этим его особую достоверность.
Эвенк встречает человека и поднимается с ним на небо в невидимый, но во
всем подобный земному мир. Человек верхнего мира сказителем не назван, но
судя по всему— это бог, демонстрирующий герою неизбежность воздаяния за
плохое обращение с оленями.
№55
Рассказала в 1978 г. Н.А.Ирикова. Зап. и подстр. пер. Э.И.Белимова опубл.
[14, с. 58]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».
Образец рассказа о шаманах с идеей наказания за невыполнение их воли.
1
Под «великой болезнью» подразумевается «русская болезнь» (скорее всего
корь, эпидемии которой неоднократно свирепствовали на Туруханском Севере,
унося целые семьи кетов). Среди культовых предметов кетов известны изображе-

278

ния «русской болезни» в виде тряпичной куклы в русском платье, обычно из ткани
красного цвета.
№56
Рассказала В.С.Дорожкина. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл.
[3, с. 141-151]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».
От этой же сказительницы более короткий вариант записан по-русски состави­
телем в 1959 г. (см. [23]).
Текст мифологического содержания, в котором раскрывается происхождение
широко известного кетского обряда, именуемого «медвежьим праздником» (см.
Предисловие). Идея родства медведя и человека выражена здесь мотивом брачной
связи медведя и женщины (см. [23; 34; 61]).
1

Фольклорный инициационный стереотип. Нерасчлененный пространственновременной образ: подразумевается, что сын достиг возраста, позволяющего же­
ниться, если он смог пройти расстояние в семь шагов отца (семь его следов).
2
Т.е. лиственный и еловый лес.
3
Старик определяет это по отпечаткам на снегу.
4
Т.е. сватается; ср. обычай при сватовстве посылать пушнину в котле родите­
лям невесты.
5
Добыв на охоте медведя, кеты подбрасывали отрубленную правую переднюю
лапу зверя, чтобы узнать, кто из родственников явился в гости, сколько дней
собирается гостить, что предпочитает из угощения. Непонятны слова «голову
пусть отрежут, здесь пусть оставят», так как коллективное поедание головы муж­
чинами было одним из центральных моментов обряда. Очищенный от мяса череп
вместе с другими основными костями по окончании церемонии уносили в лес
и оставляли в дупле с восточной стороны дерева для возрождения.
6
Кайгусь просит поставить ему для угощения излюбленные людьми рыбные
продукты, заготовленные впрок.
7
В тексте мотивируется существующий у кетов запрет для женщин есть опре­
деленные части туши медведя (голову и т.д.).
8
После коллективного поедания головы мужчинами наступал второй этап
праздника— угощение гостя-медведя. Медведя олицетворяло изображение на
бересте, кожа с носа и губ («мордочка»), челюсть или голова. В течение несколь­
ких дней возле гостя ставили угощение.
9
Т.е. унесли от стойбища на берегу в лес.Возрождение добытого животного
предполагало целостность основных частей скелета. Поэтому в тексте так много
внимания уделяется связанным вместе (обвязанным саргой) ребрам.
№57
Рассказала В.С.Дорожкина. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл.
[3,с. 157-163].
Кайгуси — сестра и брат — здесь выступают в антропоморфном обличье.
1
В верховьях каждой реки (положительное пространство) предполагался свой
кайгусь — дух-хозяин этого места.
2
В быту кетов известны различавшиеся по устройству мужские и женские ка­
чели. Их устраивали после окончания массовой охоты на копытных (лося) на

279

больших стойбищах. Отпраздновать удачную охоту сюда съезжалось несколько
семей. Сам ритуал качания воспринимался как одно из магических средств возрож­
дения добытых животных.
3
Примеривание (соединение) волос — символ брачного обряда. Здесь и в ри­
туале — это мотив совместимости невесты и жениха.
№58
Рассказал по-русски в 1959 г. на оз. Мундуйское Ф.А.Серков. Зап. Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
Распространенный сюжет о промысловом успехе, сопутствующем человеку,
обретшему кайгусь (см. № 59-63). Здесь, как и в других фольклорных произведе­
ниях о кайгусе, эта идея выражена мотивом брачной связи человека и мифического
лесного существа, имеющего женское обличье. Нарушение правил взаимоотноше­
ний, продиктованных кайгусь, ведет к ее уходу от людей и, соответственно, к лише­
нию их промысловой удачи. В данном случае кайгусь, ставшая женой сына стари­
ка, уходит после того, как свекор, пытаясь заставить ее заговорить, спрятал пова­
решку и она, вынужденная черпать из горячего котла рукой, обожглась (анало­
гичный мотив о лесной женщине имеется в фольклоре хантов [66, № 177, с. 167]).
№59
Рассказала Т.Н.Серкова на оз. Мундуйское. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона
опубл. [2, № 25, с. 175-176]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».
1

«Слово „кайгусь" рассказчица объяснила так: „такой мудреный человек;
это — лесная баба, видом человек, все делает — обед, кушанье, а не говорит"». —
Примеч. А.П.Дульзона.
2
Т.е. за очагом, на передней («чистой») стороне чума, где располагались куль­
товые предметы.
3
Букв, «чтобы у меня слово наружу вышло».
№60
Рассказала О.В.Тыганова. Зап. и подстр. пер. М.Н.Валл опубл. [7, №115,
с. 118-121]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».
Аналогичный сюжет о встрече охотника в лесу с духом, со многими сходными
деталями, известен у хантов [66, № 164, с. 159-160; № 165, с. 160].
1

Варианты следующего ниже текста были записаны А.П.Дульзоном в качестве
самостоятельных повествований от той же сказительницы [9, № 58, с. 187-188] и
от М.М.Дибикова [6, № 17, с. 51-53]. Этот сюжет встречается и как составная
часть других текстов цикла о кайгусе (см. № 61, 62).
2
Т.е. на месте жены, женщины.
3
Лисица — «собака» кайгусь.
4
Смысл этих приготовлений раскрывается позже: пытаясь заставить кайгусь
засмеяться, Дандукн щекочет ее, а куски бересты позволяют самому герою вы­
держать ее щекотку (см. также № 61 и примеч. 2 к № 62).
5
Ср. в тексте, опубликованном А.П.Дульзоном: еловая хвоя вспыхивает
и «всякими голосами разговаривает», а пихтовая хвоя «только пухает (пух, пух —

280

говорит). Лесная баба подумала, что человек этот настолько мудреный, что, когда
хвоя на его стороне вспыхнула, она на самом деле заговорила» [6, с. 51-53].
6
Подобное описание красоты героини (героя) является скорее всего индиви­
дуальным творчеством рассказчицы (см. № 38, 67); воздействие русских фольк­
лорных и литературных образов здесь очевидно.
7
Художественно-образное выражение отдаленного будущего, свойственное
сказительнице О.В.Тыгановой.
8
Мотив об игольнице — символе связи женщины с родительским домом,
семьей, а также знаке предназначенной ей трудовой роли — имеет и реальные эт­
нографические корни: в игольницу зашивали пуповину родившейся девочки.
№61
Рассказала в 1959 г. О.В.Тыганова. Зап. и пер. Е.А.Крейновича. Публикуется
впервые.
Более короткий вариант от той же сказительницы записан и опубликован
А.П.Дульзоном [9, №58, с. 187-188]. В публикуемой записи Е.А.Крейновича
текст включает сюжет о завистливых родственниках, пытающихся отнять кайгусь
(см. также № 62/63 и версию, записанную А.П.Дульзоном [9, № 53, с. 169-171]).
1

На осеннем стойбище кеты жили в землянках с осени до начала января.
Охотники уходили на промысел, ежедневно возвращаясь к семьям или оставаясь
ночевать в тайге во временном убежище (так называемая «малая ходьба»).
2
Т.е. белку необычной расцветки, трехцветку.
3
Включенные в повествование стереотипы: «выйди наружу, за шалашом семь
ступеней сделай», «сходи наружу, шесть соболей возьми, седьмого не трогай» —
по своим функциям сходны с охотничьим заговором.
4
Сексуальная связь охотника и лесной женщины-кайгусь — условие промы­
слового успеха — распространенный сюжет в кетской, как и во многих иных ми­
фологических традициях (ср. № 59, 63, 64, 66, 67).
5
Путь в иной мир, мир не-людей.
6
Этот мотив можно понять по-разному: как упущенное время и как нарушение
наказа кайгусь не брать в чужой мир человеческую вещь (в своем посмертном
инобытии человек, наоборот, должен быть окружен своими вещами).
№62
Рассказал по-русски в 1959 г. на оз. Мундуйское Ф.А.Серков. Зап. Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
Вариант сюжета о кайгусь— лесной женщине и Уньгете (ср. № 61). Видимо,
текст имеет более позднее происхождение: место белки-кайгусь здесь занял со­
боль, мотив брачной связи охотника и кайгусь выражен менее четко.
1

Т.е. соболя необычной, редкой расцветки, трехцветку.
Любовная игра здесь и в других аналогичных текстах передана как состяза­
ние. Проигравший подчиняется воле победившего.
2

№63
Рассказал по-русски в 1972 г. в пос. Су ломай П.Н.Каменских. Зап. Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
10 — 4822

281

В виде самостоятельного рассказа здесь представлен сюжет, известный как
составная часть цикла о кайгусь (см. №60-62, а также вариант, записанный
А.П.Дульзоном от О.В.Тыгановой [9, № 53, с. 169-171])
В устах П.Н.Каменских сюжет обретает реалистичность и конкретность: «Бунеев мужик жил с двумя бабами», «Толстых здешние— их родственники» (см.
также №61). Вместе с тем присутствует характерный для сказителя мотив магиче­
ского наказания за зло: «Те люди сами себя портили, идут, видят впереди чумы, а
дойти до них не могут»
№64
Рассказала в 1972 г. в пос. Су ломай О.В.Тыганова. Зап. и пер. Е.А.Алексеенко.
Публикуется впервые.
По свидетельству сказительницы, это произведение раньше исполнялось как
песня. По своей семантике оно перекликается с заговором. Интересно также пере­
несение социальных норм человеческого коллектива на мифологическую канву
(родовая принадлежность кайгусей).
1

Здесь имеет место мотив магического воздействия музыки, звука.
Человек кэтэ — Толстых, русская фамилия подкаменнотунгусских кетов из
экзогамной половины Кэнтаан
3
Богдейгет (Богдей) — человек из экзогамной половины Богдеденг. Из текста
следует, что кайгуси, как и люди, имеют аналогичную родовую принадлежность.
4
Волк — подставное название соболя, о котором сказительница сказала, что
он — «собака» кайгусь.
5
Иносказательно: привораживаешь.
6
Иносказательно: кайгусь-Богдей дала согласие стать женой человека из рода
Кэнтаан (см. также примеч. 3 к № 57).
2

№65
Рассказала О.В.Тыганова. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [9, № 60,
с. 193—195].- В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».
Дочь старика Ириса оказывается у кайгуся-медведя (ср.: «Мы в берлоге внутри
зимовали») и сама превращается в «шерстистую женщину». Дочь просит родите­
лей не плакать по ней и обещает, что у них всегда будет вдоволь еды (ср. с анало­
гичным хантыйским преданием о девушке и лесном духе [68, № 63, с. 184]). Рас­
пространенный во многих мифологических традициях (в том числе и америндейских) сюжет [35].
1
2

Т.е. утянет в свой мир.
Букв, «наше нутро оттает».

№66
Рассказал по-русски в 1972 г. в пос. Суломай П.Н.Каменских. Зап. Е.А.Алек­
сеенко. Публикуется впервые.
Исполнитель определил жанр повествования об ульгусе (водяном) как «говор»
(а не «сказка»), подчеркивая этим его большую достоверность. Он сообщил, что
282

слышал этот говор от своего отца и бабушки, и датировал действие временем «лет
двести назад», так как «уже самоловами стали заниматься» (самолов— орудие
рыбной ловли, появившееся у кетов под воздействием русской культуры)
Дочка старика и старухи попадает в водяной мир к ульгусю и его магери
(Улемам — хозяйка реки), становится женой водяного Старикам за это воздается
богатыми уловами. Текст содержит сентенцию, восходящую к промысловым
предписаниям («Вы теперь рыбу хорошо добывать будете. Жесткие рыбьи кости в
реку сыпьте, мягкими собак кормите»). Близкий мотив встречается у хантов (но
там речь идет о лесном духе и девушке) [68, № 63, с. 184].
1

Т.е. вниз по реке на лодке плывет.
Под «жесткими костями» подразумеваются основные кости скелета рыбы
Его целостность считалась необходимым условием для возрождения добытой ры­
бы, и потому их надо было собирать и «ссыпать» в реку.
2

№67
Рассказала О.В.Тыганова. Зап. и подстр. пер. М.Н.Валл опубл. [7, №114,
с. 116-117]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».
Второй вариант сюжета об ульгусе-водяном (см. № 66), но с большими сю­
жетными и художественными подробностями и иной сентенцией.
Родителям девушки предлагается не плакать и не тосковать по дочери. В отли­
чие от варианта П.Н.Каменских, старикам здесь воздается не только хорошими
уловами, но и удачей в охотничьем промысле
1

В оригинале аськет.

№68
Рассказала в пос. Сумарокове З.Х.Бальдина. Зап. и подстр. пер. Р С.Гайер
опубл. [14, с. 34] под названием «Девушка и водяной леший».
В этом названии обнаруживается переосмысление традиционного кетского
персонажа под влиянием русской мифологии. Видимо, название дано по инициа­
тиве самой рассказчицы. Ее же творчеством, похоже, является сентенция: «Тайге и
воде нравятся хорошо живущие люди. Вы много пьете, потом сильно ругаетесь,
поэтому вам рыба не попадается».
1
2

В оригиналеулъгит — букв, «водяной человек».
В оригинале аськет.

№69
Рассказала в 1979 г. А. А.Максу нова. Зап. и подстр. пер. В.Г.Шабаева опубл.
[14, с. 71-73].
Сюжет в других вариантах не встречается; имеет характер бытового рассказа,
но в кетском оригинале текст обозначен как «аськет» и назван «Сказка о медведе».
№70
Рассказала по-русски в 1972 г. О.В.Тыганова. Зап. З.Л.Пугач. Публикуется
впервые.
10*

283

Сходные мотивы в сюжетах о вскормленных людьми медведях известны
у хантов [66, № 78, с. 59; 68, № 98, с. 254].
1

По объяснению рассказчицы, лечить медведя могут только особые.шаманы,
духом-помощником которых был кайгусь-медведь. Возможно, имелось в виду
тяжелое заболевание (множество ран), так как по более простому поводу медведьвыкормыш обращался за помощью к людям (ср. №71, 72).
2
Защитные доспехи — ошейник, браслеты, опояска из листовой меди, которые
люди якобы надевали на медведя, отпуская его в лес (см. примеч. 2 к № 72).
№71
Рассказал по-русски в мае 1960 г. на оз. Някольда О.А.Дорожкин
Е А.Алексеенко. Публикуется впервые.

Зап

№72
Рассказал по-русски в 1960 г. на оз. Някольда О.А.Дорожкин. Зап. Е.А.Алек­
сеенко. Публикуется впервые.
1

Согласно мифологическим представлениям кетов, в образе убитого медведя к
людям в гости является умерший родственник. Гадая отрубленной лапой (под­
брасывая ее на месте добычи), «узнавали», кто именно пришел, сколько дней он
хочет гостить, что предпочитает из угощений и т.д. [23; 34; 61]. В данном случае
полученная при гадании информация выходит за круг этих вопросов.
2
Среди культовых предметов у кетов встречаются фигурки медведя из дерева
с украшениями-доспехами из листовой меди в виде ошейника, браслетов, пояса
(см. [30, с. 175, рис. 6а]).
№73
Рассказала по-русски в 1960 г. на оз. Някольда А.Н.Тапкова. Зап. Е.А.Алексе­
енко. Публикуется впервые
Из цикла «рассказы о медведях»; текст имеет характер нравоучительной ин­
формации о взаимоотношениях человека и медведя.
1

Старик — одно из многочисленных эвфемистических названий медведя

№74
Рассказал Н.Н.Тыганов. Зап. и подстр пер. А.П.Дульзона опубл. [2, № 2,
с 146-147]. Издан под названием «Осенью два охотника пошли белковать».
Вариант текста записан составителем от Б.А.Бердниковой [12, с. 176-177].
№75
Рассказала О.В.Тыганова. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [7, № 72,
с. 79-80]. В кетском оригинале текст обозначен как «аська». Издан под названием
«Рассказ про сироту старуху Хальк».
284

1

Имеется в виду верховье какой-то реки, где располагались охотничьи угодья.
По воде, на лодке.
3
Родовые этнонимы, характерные для подкаменнотунгусской группы кетов.
Возможно, здесь речь идет о родовых тамгах, которыми убившие пометили свою
добычу.
2

№76
Рассказала в 1956 г. Т.Х.Бурова (Бальдина). Зап. и пер. Е.А.Алексеенко. Пуб­
ликуется впервые.
Вариант сюжета записан составителем в 1956 г. от М.Д.Коротких [12, с. 177],
см. также текст, записанный А.П.Дульзоном от Н.Н.Тыганова [2, № 1, с. 145-146].
Рассказ о девушке-сироте, обиженной людьми и ставшей впоследствии ша­
манкой.
№77
Рассказал в 1956 г. М.Д.Коротких. Зап. и пер. Е.А.Алексеенко. Публикуется
впервые.
Повествование из цикла «про сироту» с характерной для этой категории сюже­
тов сентенцией-концовкой (ср. № 76, 80).
1

Доел. «руки».

№78
Рассказала О.В.Тыганова. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [7, № 78,
с. 90-92]. В кетском оригинале текст обозначен как «аська».
Рассказ о невестке, зарытой в землю родственниками мужа после его смерти и
вернувшейся к родителям с помощью выкормленного когда-то ими медведякайгуся (ср. № 77). Текст отражает также реальные связи в семейно-брачной сфере
между елогуйской и подкаменнотунгусской группами кетов.
1

Имеется в виду Хоседам — хозяйка мира мертвых.
В космологических представлениях кетов земля, где живут люди, — средний
мир вселенной.
3
Имеются в виду браслеты, которые были у выращенного медведя.
2

№79
Рассказала О.В.Тыганова. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [7, № 74,
с. 82-83]. В кетском оригинале текст обозначен как «аська».
Бытовой сюжет о ленивой невестке, оставленной за лень людьми в тайге и воз­
вратившейся к ним после того, как, пройдя ряд испытаний, стала другим челове­
ком. Вариант сюжета записан составителем в 1961 г. от К.Х.Бальдиной (№ 80).
1

Т.е. перекочевывают. В конце зимнего охотничьего сезона семья или семейно-родственная группа устраивала длительную стоянку (весновку). С образовани­
ем наста группа начинала обратный переход к месту осеновки, во время которого
285

останавливалась только на ночевки и в ожидании утренних заморозков, когда под­
таявший снег становился твердым.
2
На «верхнем», т.е. расположенном выше по течению реки (в оригинале —
«переднем»; перевод отражает синонимичность этих понятий), конце кетского
стойбища находилось жилище социально наиболее значимого в группе лица —
уважаемого старика (старухи), шамана или бангос, обладающего даром предвидения.
3
Березовый нарост использовался в качестве трута, его перевозили на нартах
в тлеющем состоянии.
4
Рассказчица назвала синов человекообразными существами, которые лазают
по березам. Ср., однако, текст № 88: встретившийся герою лесной кайгусь предла­
гает ему сделаться товарищами, обменявшись лыжами; у кайгуся лыжи подшиты
шкурой синов. Возможно, сины — мифологический образ бобров. Они были ис­
треблены к XVIII в., но известно, что раньше их было так много, что кеты исполь­
зовали их шкуру в качестве подволоки своих зимних лыж.
5
В оригинале аська.
№80
Рассказала в 1961 г. в пос. Келлог К.Х.Бальдина. Зап. и пер. Е.А.Алексеенко.
Публикуется впервые.
Вариант сюжета о ленивой женщине (см № 79).
1

Изготовление лыж у кетов — мужское занятие; женской обязанностью были
обработка камусов и сшивание их в одно полотнище, которым оклеивали зимние
лыжи.
2
Т.е. «не забывайте рассказывать».
№81
Рассказала в 1961 г. в пос. Келлог К.Х.Бальдина. Зап. и пер. Е.А.Алексеенко.
Публикуется впервые.
Текст выражает народную этику семейных отношений, в частности поведен­
ческие нормы молодой женщины в семье мужа. Из-за подстрекательства своих
сестер женщина не выполняет обязательных бытовых предписаний и этим лишает
своего мужа промысловой удачи. В концовке прямо формулируется функция тек­
ста — передача опыта молодому поколению.
1

Кайгусь-кет — человек (мужчина), имеющий удачу (фарт); удачливый чело­
век (ср. представления о кайгусе в № 56-64).
2
После месячных женщина обязательно окуривала над огнем («очищала»)
свою одежду и постельные принадлежности.
3
Представление об отрицательном воздействии «нечистоты», связанной с осо­
бенностями женской физиологии. Женщина отказалась от ритуального очищения
после месячных, и ее муж лишился охотничьей удачи.
4
Так извещали о неудачной охоте.
5
Т.е. с матерью мужа.
№82
Рассказал по-русски в 1972 г. П.Н.Каменских. Зап. Е.А.Алексеенко. Публику­
ется впервые.
286

Рассказ мифологического происхождения об обиженном огне, потребовавшем
(в представлениях кетов огонь— женский образ) человеческую жертву. Анало­
гичный миф-сказка известен у хантов [66, № 195 и 196, с. 176; 68, № 54, с. 180|.
П.Н.Каменских намеренно выделил жанр своего повествования словом «го­
вор», подчеркивая его большую, чем у сказки, реалистичность. Это связано с дол­
гое время сохранявшимися представлениями и ритуалом, обусловленными куль­
том огня — семейного и родового охранителя.
1
В этнографических информациях огонь обычно именуется Бокам (кет. аи —
«мать») — Мать-Огонь; ср. Бангам (Мать-Земля), Улемам (Мать-Вода).

№83
Рассказала в 1956 г. в пос. Келлог Т.Х.Бурова (Бальдина). Зап. и пер. Е.А Алексеенко. Публикуется впервые.
Вариант этого сюжета был также записан А.П.Дульзоном от Н.Н.Тыганова из
пос. Елогуй [2, № 3, с. 147-148].
Бытовой рассказ-поучение с сентенцией-концовкой, выражающей народные
промысловые представления.
№84
Рассказала Т.Н.Серкова. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [2, № 26.
с. 177-178].
Текст выражает одно из промысловых предписаний— тщательно очищать
(объедать) кости употребляемого в пищу животного, что в конечном счете объяс­
няется такими реальными факторами, как пищевая экология, народная гигиена
(в символическом плане здесь, видимо, имеет место проявление представлений
о возрождении добытых животных, если люди соблюдают необходимые условия).
Интересно переосмысление образа кайгусь— в переводе исполнительницы она
названа «чертовкой» (в оригинале: лютысь).
Вариант этой сказки, где вместо кайгусь действует двузубая доотэм бам, явив­
шаяся сначала в облике белки, а потом жены младшего брата, записан составите­
лем в 1972 г. от П.Н.Каменских (см. № 90).
№85
Рассказала в пос. Верещагино У.К.Дибикова. Зап. и подстр. пер. Э.И.Белимова
опубл. [14, с. 49].
Вариант под названием «Филин» записан А.П. Дульзоном от сымской кетки
Т.С.Латиковой; см. ниже, № 86.
Текст из цикла «охотничьих рассказов» с прозрачной сентенцией — не бояться
тайги, таежных животных и птиц.
1
2

Яма в снегу — временное убежище при ночевке в тайге далеко от стойбища.
Т.е. охотник, жертвуя огню соболей, просит о защите от злых духов.

№86
Рассказала в пос. Ярцево Т.П.Савенкова. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульюна
опубл! [6, №34, с. 109].
287

Вариант № 85.
1

В переводе рассказчика — «чёрт» и «чёрт-крикун».

№87
Рассказал П.М.Дибиков. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [6, № 2 1 ,
с. 61-63].
Повествование из цикла «охотничьих рассказов»; характерно, что рассказчик
особо выделил его жанр как «асага» (усл. «бывальщина»). Сюжет рассказа состав­
ляет встреча двух охотников с представителем мира не-людей — карликом;
основная идея — призыв лояльно (в данном случае — с доверием) относиться к
этому миру, соседствующему с человеческим коллективом.
1

Букв, «маленький, из маленького народа» (ср. № 92).

№88
Рассказала О.В.Тыганова. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [7, № 83,
с. 100-101]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».
В 1972 г. от той же сказительницы более короткий вариант текста был записан
составителем (не опубликовано). А.П.Дульзон записал этот же рассказ от П.М.Дибикова из Пакулихи [6, № 20, с. 59-61].
Повествование из цикла «охотничьих рассказов» о встрече с представителем
мира не-людей; идея та же, что и в № 87.
1

В двух других упомянутых записях имя героя не названо.
Стелька из плотной бересты, приклеенная на грузовой площадке лыжи, где
ставят ногу.
3
В двух других записях персонаж именуется «человек», «человек без головы».
4
Возможно, имеется в виду подволока лыж из шкуры бобров. Звери были
истреблены еще в XVIII в., но память о лыжах, оклеенных шкурой бобра, сохра­
нилась. Об этом имеется этнографическая информация.
5
Т.е. в невидимый рядовым людям мир кайгусей.
2

№89
Рассказал по-русски в 1972 г. П.Н.Каменских. Зап. Е.А.Алексеенко. Публику­
ется впервые.
От этого же информанта сходный текст был записан Э.И.Белимовым и опуб­
ликован под названием «Баба-яга» (в оригинале «Доотамбам») [14, с. 45].
Идея повествования — не бояться и доверительно относиться к представите­
лям чужого мира не-людей (см. также № 87, 88).
№90
Рассказал по-русски в 1972 г. П.Н.Каменских. Зап. Е.А.Алексеенко. Публику­
ется впервые.
Сюжет повествования — встреча двух братьев-охотников с доотэм бам;
идея — взаимоотношения человека с миром не-людей. Злокозненная доотэм бам
приняла образ жены одного из охотников; более опытный старший брат распозна288

ет доотэм бам и убивает ее, а младший брат поддается на обман и погибает. Ср.
также № 84.
1

Конечный абзац — этнографическая информация, добавленная рассказчиком
о главном персонаже повествования, мифологической злокозненной доотэм бам,
и о запрете шуметь на промысле, поскольку населяющие лес звери и мифологиче­
ские существа очень чутки. Чтобы не привлечь их внимание звяканьем дужки кот­
ла, ее снимали (при сватовстве дужку котла, в котором в чум родителей невесты
приносили подарки — пушнину, платки и д р , — заменяли плетеной косичкой;
возможно, это делалось тоже для того, чтобы не привлечь в этот важный момент
свадебного ритуала злых духов).
№91
Рассказал М.М.Дибиков. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [6, № 19,
с. 57-59]. В кетском оригинале текст обозначен как «асага».
Пересказ сюжета опубликован Р.В.Николаевым [71, с. 126]. В 1959 г. в с. Туруханск от В.С.Дорожкиной составителем записан еще один вариант (не опубли­
ковано). В нем действие происходит на р. Сургутиха (у Р.В. Николаева — на ее
притоке, Мангутихе). Сургутихинские кеты с гибелью мифического женского
персонажа связывают место старого мольбища — холай, находившееся на левом
берегу, в низовье Сургутихи, недалеко от одноименного поселка.
№92
Рассказала в 1979 г. в пос. Верещагино З.Н.Дибикова. Зап. и подстр. пер.
Э.И.Белимова опубл. [14, с. 67-69].
В отличие от предыдущего текста, который охарактеризован сказителем как
«асага» и варианты которого к тому же имеют конкретную локализацию, этот
текст несет черты архаической сказки и в оригинале обозначен как «аськет»
(опубликован под названием «Сказка про великанов»).
Герой сказки — младший сын старика и старухи, — заблудившись, попадает
к великанам, которые живут по подобию людей, и со временем заводит там семью.
Великаны не могут жить среди обычных людей, и герой возвращается к родителям
один, без жены и дочери.
1
Букв, «большой», «из большого народа» (ср. № 87 о встрече с представителем
«маленького народа»).
2
У кетов были детские головные уборы из шкуры, снятой чулком с головы
олененка. На ней оставляли уши; в отверстия на месте глаз вшивали лоскуты из
цветного сукна.
3
Национальная игра, в которой участвующие старались отнять у водящего
куль (хуль) — деревянную чурку длиной в ладонь человека. Информантка назвала
развлечение «игра в мяч».

№93
Рассказала М.Хозова. Зап. и подстр. пер. Н.К.Каргера опубл. [8, с. 237-238]
под названием «Сказка».
289

Одна из наиболее ранних записей рассказов о доотетах, выражающих актив­
ную позицию человека по отношению к этому злокозненному персонажу.
1

Букв. «отцы». —Примеч. Н.К.Каргера.
«Злой дух-женщина (старуха). Имеет человеческий образ, живет в лесу с се­
мьей». — Примеч. Н.ККаргера.
3
Букв, «матери». — Примеч. Н.К Каргера.
4
«Выражение для обозначения отсутствия кого-либо». — Примеч. НК.Каргера.
5
Марамчанка (местн.) — корень лекарственной травы (аконит маньчж.), попу­
лярное лечебное средство.
2

№94
Рассказала по-русски в 1972 г. в пос. Суломай О.В.Тыганова. Зап. Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
Единственный известный пример сексуальной тематики в кетском фольклоре.
№95
Рассказала В.С.Дорожкина из пос. Сургутиха. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [3, с. 153-157].
Текст представляет собой пример мифологической идеализации героя-предка,
выступающего как кормилец, обеспечивающий своих людей пищей, как воинзащитник и как человек, обладающий шаманским даром и магическими способно­
стями. Наличие у героя черемухового посоха (кет. бальн — «черемуха») и желез­
ных доспехов, а также вторая часть повествования, включающая мотив борьбы
с юраками, связывают этот текст с циклом преданий о Бальне (№ 96, 99 и др.),
хотя само его имя не названо. Исторически и по данным фольклора известно, что
у кетов глава (старшина, вождь) стойбища, объединявшего родственные семьи,
совмещал хозяйственные, военные и идеологические функции.
1
Кайгусем здесь именуется глава стойбища из семи семей (семь чумов), кото­
рый своей игрой на варгане магически привлекал рыб, птиц, зверей, легко добывал
их (с помощью черемухового посоха) и обеспечивал своих людей пищей.
2
В оригинале пымыль — варган.
3
Для кетской традиции характерен запрет убивать лебедей.
4
Здесь — с севера.
5
Букв, «лебединая трава».
6
Припадок безумия, эксплицирующий богатырский экстаз и предшествующий
становлению шамана.
7
Герой и его люди превращаются в камни; обычно подразумеваются камени­
стые гряды и кряжи, расположенные за пределами расселения кетов.

№96
Рассказал в 1956 г. в пос. Келлог Ф.А.Бальдин. Зап. и пер. Е.А.Алексеенко.
Публикуется впервые.
Аналогичный текст записан в 1970 г. Э.И.Белимовым от Л.П.Тыгановой в пос.
Суломай [14, с. 42-43]. В качестве составной части этот сюжет входит в тексты
о Бальне, записанные А.П.Дульзоном от Ф.Н.Ламбина [2, №6, с. 153-155]
и М.М.Дибикова [6, № 16, с. 49-51]. См. также № 97.
290

Один из наиболее распространенных сюжетов героических преданий, где
главными персонажами являются Бальна (ср. селькуп. Пальна) и его братья. Вра­
гами братьев выступают эвенки; кеты противопоставляют им свою хитрость
и ловкость и побеждают. Особо выделен мотив преследования безоружным млад­
шим братом Белегыном вооруженного эвенка
1

Т.е чум, в котором в качестве опорных шестов использовано оружие. Ср.
«Пять братьев Бальны чум сделали, военный чум сделали: снаружи каждая придавка — пальма, внутри каждая олатина — пальма» [6, с. 49].
2
Кеты объясняли, что таким образом можно приобщиться к силе и храбрости
врага (ср. представление: проглотить глаза убитого медведя— приобрести его
зоркость); см. об этом у К Доннера [89, с. 82].
№97
Рассказал по-русски в 1960 г в пос. Келлог Ф.А.Бальдин. Зап. Е.А Алексеенко.
Публикуется впервые.
Текст представляет собой пересказ нескольких основных сюжетов цикла
о Бальне и его братьях: об обмане эвенков во время угощения и о преследовании
безоружным Белегыном вооруженного пальмой эвенка, а также включает темы,
относящиеся к преданиям о столкновениях кетов с «низовскими людьми» (нен­
цами), известным в качестве самостоятельных повествований (ср. № 102 и 104).
1

Т.е. в верхнем течении.
Т.е. в низовья, на Север.
3
Рассказчик — елогуйский житель; факторией он назвал место будущего
пос. Келлог.
4
Т.е. еще не имел военного облачения. Ср. эпизод о малолетнем брате вождя,
которого по ошибке убили свои же остяцкие воины (№ 104).
2

№98
Рассказал в 1958 г. В.П.Дорожкин на р. Сургутиха. Зап. и пер. Е.А.Алексеенко.
Опубл. [12, с. 181-182].
Сюжет предания— мирные и конфликтные отношения кетов с эвенками.
Бальна и его брат Тогот (известный также как Тогет, Тогыт, Тогета) идут к эвен­
кам навестить младшего брата — Белегына, женатого на их женщине. Из-за веро­
ломства эвенков-родственников возникает военное столкновение, в котором по­
беждают кеты.
№99
Рассказал Ф.Н.Ламбин. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [2, № 5,
с. 150-152]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».
Является составной частью предания о Бальне, записанного А.П.Дульзоном от
В.С.Дорожкиной (см. № 100), в котором присутствует мотив погони Белегына,
брата Бальны, за эвенком, вооруженным рогатиной (см. № 96, 97). Как самостоя­
тельный сюжет записан составителем в 1956 г. от Ф.А.Бальдина в пос. Келлог (не
опубликовано).
291

1
В вариантах называется конкретное место действия: реки Пакулиха и С>ргутиха, «против Алинского».
2
В тексте В.С.Дорожкиной (№ 100) одна жена Белегына, старшая,— кетка,
другая — эвенкийка.
3
Букв, «к дедушкам»; классификационное название мужчин, старших родст­
венников и свойственников.
4
Звук от удара тетивы о стрелу.
5
Жена Бальны (в варианте В.С.Дорожкиной обе жены — Бальны и Тогета)
воюет, давая раненому мужу окрепнуть.
6
«Когда от ушков стрел снег будет отваливаться» — образная временная ха­
рактеристика: время, требуемое для того, чтобы на ушках стрел налипло столько
снега, что он начинал обваливаться.
7
В оригинале аськет.

№100
Рассказала В.С.Дорожкина. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл.
[3,с. 165-171].
Текст ярко отражает осознание кетами своего культурного сходства с пешими
селькупами в противоположность оленным тунгусам и юракам.
1
Возможно, речь идет о том, что кровь убитого сильного врага надо обяза­
тельно собрать, не допуская, чтобы она «ушла в землю», а затем отблагодарить
духов (в том числе и духов воды) жертвой — кроплением крови. Ночью тунгусы
не смогли бы собрать кровь и оставили ритуал поедания сердца до утра.

№101
Рассказала О.В.Тыганова. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [7, № 76,
с. 86-88]. В кетском оригинале текст обозначен как «аська».
1

Возможно, здесь имеет место неточность: из контекста далее видно, что
эвенкийская мать с сыном должны жить не в низовье («на устье»), а где-то в верх­
нем течении Подкаменной Тунгуски; см. ниже: «Эвенки начали спускаться по
Подкаменной Тунгуске на оленях».
2
Потушенный очаг — образ разрушенной семьи, погибшего рода.
3
При зимних охотничьих перекочевках семьи самым тяжелым было прокла­
дывание дороги в глубоком снегу и перетаскивание груза на ручных нартах.
4
«Верхом» — здесь «высоким местом, берегом».
5
Т.е. в низовье.
6
Т.е. реальные птицы (в отличие от птиц — духов, помощников шамана).
№102
Рассказал М.М.Дибиков. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [6, № 15,
с. 45-49].
Широко известный в прошлом сюжет героического цикла, один из наиболее
сохранившихся образцов художественного-творчества кетов. Текст отличаю! об­
разные сравнения, метафоры. Ср. также № 97 и 104.
1

292

Образ большого стойбища кетов.

2

«Становая дорога» — расстояние между двумя стоянками в кочевье.
Художественное свидетельство многочисленности прошедших по дороге кетов.
4
Чтобы в бою различать своих, юраки (ненцы) надели жгуты из белого под­
шейного волоса оленя (см. № 104). Но, может быть, в фольклоре кетов нашла об­
разное выражение другая отличительная особенность чужой им оленеводческой
культуры: капюшоны на глухой одежде ненцев по краю обшиты белым песцовым
мехом; спущенный с головы капюшон образует на шее человека своего рода белое
боа (устное сообщение Л.В.Хомич).
5
Женские нарты у кетов были большего размера, чем мужские, поскольку
предназначались для транспортировки в кочевье большого объема груза — семей­
ное имущество, продукты, малолетние дети. Выражение «остяцкой тетивы набра­
лась полная женская нарта, а юрацкой тетивы набралась полная мужская нарта»
означает, что в сражении остяков погибло больше, чем юраков.
6
Подошва в камусной обуви ненцев была из шкуры со лба оленя, чаще всего —
светлая; подошва в кетской обуви была из шкуры с ног оленя — темных тонов.
7
Букв, «в безлесную землю».
3

№103
Рассказала по-русски в 1960 г. К.Х.Бальдина. Зап. Е.А.Алексеенко. Публикует­
ся впервые.
1
Букв, «спрашивать стали» Камлание в «темном чуме» — вид культового дей­
ства, своего рода спиритический сеанс.
2
Отличительные черты иноплеменника, вообще «чужого» — иная одежда,
особое произношение.
3
Человек приходил за кетским скребком — мотив, широко распространенный
в героических сказаниях кетов (ср. № 97, 102)

№104
Рассказала О.В.Тыганова Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [7, № 84,
с. 101-103]. В кетском оригинале текст обозначен как «аська».
Более короткий вариант под названием «Большое войско людей осеневали» от
Т.Г.Толстых записала и перевела В.С.Бибикова [7, № 225, с. 165]. Часть предания
(сюжет о чужом человеке в чуме) записана как самостоятельное произведение
составителем от К.Х.Бальдиной (см. № 103). Мотив о младшем брате вожака, ко­
торый, невзирая на запреты и уговоры, участвовал в сражении и был убит своими
же людьми, присутствует в одном из преданий цикла о Бальне (см. № 97). Текст
содержит сведения о военной организации кетов.
1

Вид культового действа, так называемое камлание в «темном чуме».
В оригинале бакари — обувь, сшитая целиком из камусов, характерная для
оленеводческих соседей кетов — ненцев, энцев.
3
В версии Т.Г.Толстых имя младшего брата вождя Айгит [7, с. 165].
4
Т.е. с белыми жгутами вокруг шеи; см. № 102, примеч. 4.
5
Стрелы раньше метили тамгами, но, возможно, здесь речь идет об отличии
кстских наконечников от ненецких.
6
Кровь брата, слизанная вожаком со стрелы, извлеченной из его груди
[7, с 165].
2

293

7

Букв, «за его тело цену взыщет».
В оригинале аськет, хотя в названии предания рассказчица употребила слово
аська.
8

№105
Рассказал в 1958 г. на оз. Мундуйское Ф.Н.Ламбин. Зап. и пер. Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
Вариант текста от того же сказителя записал и перевел А.П.Дульзон [2, № 8,
с. 160-162] Еще одна версия записана от К.Х.Бальдиной в 1960 г. и переведена
составителем (не опубликовано).
1

Обороты «не знаю когда», «не знай» рассказчик произносил по-русски.
Здесь: северные соседи кетов — ненцы, энцы.
3
Достаточно необычный способ выпытать сведения, причиняя боль (прижигая
руку горящей берестой) себе, а не тому, от кого зависит исполнение желаемого.
Нюням предпочитает испытание болью себя, а не своей матери. Ср. мотив прижи­
гания руки берестой с целью добиться правды в преданиях о Сясенгусе (№ 106,
107).
4
Древко сложного лука было из двух склеенных половин — березовой и лист­
венничной крени.
5
Фольклорные реминисценции кузнечного мастерства кетов (ср. также мотив
«остяцкого скребка» — № 97, 102, 104).
6
В неопубликованном варианте, записанном от К.Х.Бальдиной, стрелы героя
попадают в чум стариков. Он идет туда свататься, но узнает, что девушку увели
«низовские». Мстить последним Нюняму помогает русский.
7
Фольклорно-мифологический образ ловкого героя, не позволяющего врагу
сразить его выстрелом из лука.
8
Букв, «за отца цену взял». В тексте, записанном от Ф.Н.Ламбина А.П.Дульзоном, вернувшийся сын оживляет умершую от горя мать [2, с. 162].
2

№106
Рассказала В.С.Дорожкина. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [3, с. 195207]. В кетском оригинале текст обозначен как «каль аськет».
«Военные сказки», где сын (Сясинкусь, Сясенгусь) мстит за убитого отца или
за уведенную врагом в жены мать, близки по мотивам, образам и деталям к циклу
о Нюняме (№ 105): испытание горящей берестой, многократное изготовление
луков и др. Отличает их мотив добывания героем жены себе и братьям матери
(в варианте № 105 о Нюняме этот мотив только намечен). Для сюжетов с Сясинкусем характерен образ женщины, колющей дрова.
1

Т.е сделала лук из одной — березовой — части.
Художественный стереотип, возможно восходящий к обычаю зашивать пу­
повину девочки в игольницу (см. примеч. 8 к № 60), которую она после свадьбы
брала с собой в дом мужа. Герой велит женщине вернуться в жилище ее похитителя-юрака и забрать игольницу.
3
Особенность оленеводческой культуры, характерной для ненцев и энцев.
4
Т.е. на место жены.
2

294

№107
Рассказал по-русски в 1960 г. на оз. Налимье О.А.Дорожкин. Зап. Е.ААлексеенко. Публикуется впервые.
Вариант предания о Сясинкусе (№ 106), где герой мстит за отца, возвращает
уведенную врагом мать и обретает себе жену. Мотив о луках отсутствует; новым
здесь является мотив плачущего ребенка и перерезанной тетивы.
№108
Рассказала В.С.Дорожкина. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [3, с. 207215]. В кетском оригинале текст обозначен как «каль аськет».
Текст, близкий по основным мотивам и образам к сюжетам о Нюняме и Сясинкусе-Сясенгусе (№ 105-107). Герой— Силеке— остается сиротой, выпытывает
у родственников сведения о своих родителях, заставляет изготовить железный лук
и в железных доспехах отца уходит мстить. Исполняет свой долг, одновременно
добывая себе жену. Присутствуют уже известные мотивы: женщина с топором, ее
возвращение за игольницей. Специфична концовка: сын убивает свою мать, не­
взирая на объяснения, что женой врага она стала не по своей воле, а насильно.
1
Топоры, ножи и другие кузнечные изделия кетской работы высоко ценились
на Енисейском Севере.
2
Метафора, содержанием которой является временная характеристика.
3
В оригинале Делесыпехунъ (Делесь — «Кровавое небо», «Кровавый бог»;
хунь — «дочь») — персонаж кетского пантеона, ведающий войной, военными
столкновениями.

№109
Рассказала в пос. Суломай Т.Г.Толстых. Зап. и подстр. пер. Е.А.Крейновича
опубл. [60, с. 231-235]. В публикации Е.А.Крейновича текст назван «Кетское пре­
дание об одном из их сражений с юраками».
Две версии этого предания, записанные Г.Финдейзеном, опубликованы в обра­
ботке Э.Леви и А.Йоки [15, с. 125-135], а также в собственной транскрипции
и переводе на русский А.П.Дульзоном [7, № 245, с. 194-198]. Еще один вариант,
полученный от В.С.Дорожкиной (Сургутиха), А.П.Дульзон опубликовал под на­
званием «Мать Боля» [3, с. 171-175].
Широко распространенный сюжет о мести врагам-юракам; отдельные мотивы
и стереотипы присутствуют во многих текстах героического (военного) цикла.
1

Подстилка из выделанной заячьей шкуры. На дно колыбели помещали
«пеленку» из согнутого листа бересты, на которую насыпали труху из гнилушки.
Поверх трухи укладывали заячью шкуру так, чтобы тельце ребенка выше поясни­
цы находилось на ней, а не на трухе. Сверху ребенка накрывали еще одной бере­
стяной пеленкой. — По примеч. Е.А.Крейновича [60, с. 235].
2
«Имеются в виду следы топора, глубоко всаженного в дерево, что имеет ме­
сто при колке дров мужчиной». — Примеч. Е.А.Крейновича.
3
«У вождей на луке имелся колокольчик, а также на пальме, чтобы их никто не
трогал». — Примеч. Е.А.Крейновича.
295

4

Лук должен был находиться в «чистой» (за очагом), «передней» части жилища.
В примечании Е.А.Крейновича сказано, что метафора, переведенная как
«половина обоих рукавов, о мой муж» (ср. в варианте А.П.Дульзона [3, с. 175]
«с полрукавами — половина отвалилась — я мужа привела»), осталась не до конца
ясной самой рассказчице— Т.Г.Толстых [60, с. 235]. Приведенная Е.А.Крейновичем лексика позволяет предположить, что выражение «пара рукавов» соот­
ветствует понятию «супруги» (единство двух людей), а «половина пары рука­
вов» — один из супругов (возможно, только муж); ср. русское выражение «моя
половина» для одного из супругов.
6
Т.е. расправился, убил бы.
7
«Чтобы смерть принять, так как уже было поздно драться». — Примеч.
Е.А.Крейновича.
5

№110
Рассказала О.В.Тыганова. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [7, № 8 1 ,
с. 96-98]. В кетском оригинале текст обозначен как «аська».
Один из распространенных сюжетов о мести сына за убитого отца. В отличие
от преданий о Нюняме, Сясенгусе и Силеке (№ 105-108), Бильгет вырос в семье
врага, взявшего его мать себе в жены.
1

Букв, «не как они сделана».
Букв, «только глаза мелькали».
3
Бильгет просит мать запрячь оленей ее мужа-юрака. Юраки-ненцы пользова­
лись санным оленным транспортом. Однако в тексте говорится, что Бильгет и его
мать «вскочили на спины оленей, сели и поехали», т.е. воспользовались верховым
способом езды. Верховое транспортное оленеводство было характерно для эвен­
ков; оно зафиксировано как отдельные случаи и у кетов, имевших семейные связи
с эвенками.
4
«Хоседам съела» — т.е. человек умер. В мифологических представлениях
Хоседам — хозяйка стороны, куда уходят умершие, погубительница людей.
2

№111
Рассказала по-русски в 1960 г. на оз. Някольда А.Н.Тапкова. Зап. Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
Текст содержит краткий пересказ двух близких по сюжету (месть сына за отца)
преданий.
1

Шаманит.

№112
Рассказал П.Н.Каменских. Зап. и подстр. пер. Э.И.Белимова опубл. [14, с. 44].
В кетском оригинале текст обозначен как «каль аська» и опубликован под назва­
нием «Военный рассказ».
Текст выражает идею ловкости и смелости кетов, благодаря чему им удается
победить более сильного противника.

296

№113
Рассказала О.В.Тыганова. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [9, № 59,
с. 190-192]. В кетском оригинале текст обозначен как «аська».
Этот же сюжет записан А.П.Дульзоном от П.Н.Каменских [7, № 87, с. 105106] и Э.И.Белимовым от У.К.Дибиковой [14, с. 46-48].
Текст именуется «Про отца Ильгета», хотя главным героем является не он,
а сам Ильгет. В противоположность матери и сестре, предавших и оскорбивших
мужа и отца, Ильгет остается ему верен и спасает его от врага-соблазнителя.
В вариантах О.В.Тыгановой и П.Н.Каменских роль последнего отводится юракуиноплеменнику, в версии У.К.Дибиковой это приписывается пришедшему «из
леса» человеку. Разным оказывается и конец этой истории. В версиях сказитель­
ниц отец Ильгета убивает женщин (а у У.К.Дибиковой к тому же сразу обзаводит­
ся новой, молодой женой); П.Н.Каменских изобразил своего героя великодушным:
на требования сына убить мать и сестру «онтолько ответил: „Успокойся, успокой­
ся и молчи!"» [7, с. 106]. Близкий сюжет зафиксирован в селькупском фольклоре
[6, №49, с. 131-136].
1

После рождения ребенка отца и мать звали не по их имени, а по имени ребен­
ка, как в данном случае — отец Ильгета.
2
Букв, «хорошо сделаны».
3
«Этим твоим носом ты не подумала» — кеты считали, что органом мышле­
ния является нос.
№114
Рассказал П.М.Дибиков. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [6, № 22,
с. 63-65]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».
А.П.Дульзоном записаны и переведены еще два варианта «военной сказки»: от
Н.М.Кукушкина (44 года) и М.В.Баякиной (20 лет); опубл. [6, №1, с. 13-15; № 24,
с. 79-81]. М.В.Баякина — селькупка, и герой ее сказки не кет, а селькуп.
Публикуемый текст содержит реалистические этнографические детали.
1

В варианте Н.М.Кукушкина землянка старика «военная» (укрепленная) —
«землею засыпанная, полсажени земли насыпано» [6, с. 78]. О подобных землян­
ках известно также из этнографических информации селькупов и кетов.
2
См. примеч. 1 к № 49.
3
В варианте Н.М.Кукушкина старик с женщинами переселяется из сгоревшей
землянки в сделанный им «юрацкий» чум, т.е. чум, крытый не берестяными тис­
ками, а оленьими шкурами.
4
Букв, «рот не видел». Концовка на манер русской сказки.
5
В оригинале аськет.
№115
Рассказала в 1960 г. К.Х.Бальдина. Зап. и пер. Е.А.Алексеенко. Публикуется
впервые.
Один из распространенных сюжетов о ловкости и хитроумии кетов, обеспечи­
вающих им победу над численно превосходящим противником.
297

№116
Рассказал по-русски в мае 1960 г. на оз. Някольда В.П.Дорожкин. Зап.
Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
Рассказ о ловком и храбром герое-богатыре, хитростью и силой победившем
эвенков.
1

Кора черемухи использовалась кетами вместо веревки.
Имя Ологынтатсь переводится как «Бьющий кукш». Ср. № 97: изо рта убито­
го врага вылетает олан — птица кукша, сойка.
2

№117
Рассказала по-русски в 1960 г. на оз. Някольда А.Н.Тапкова. Зап. Е.А.Алек­
сеенко. Публикуется впервые.
Текст повествует о столкновении с селькупами — самодийско-язычными сосе­
дями кетов, исторически с ними связанными. Отношения кетов и селькупов
в фольклоре обоих народов обычно выступают как мирные и союзнические
в борьбе с общими врагами — эвенками и ненцами. Мотив военного столкновения
из-за внезапного нападения на братьев, гостящих у сестры, которая вышла замуж
за селькупа, хорошо известен по циклу о Бальне (см. № 99, 100), где кетам проти­
востоят эвенки.
1

Мотив спрятанного и оставшегося в живых после набега врагов ребенка из­
вестен в разных фольклорных традициях сибирских народов.
2
Кетд— звательная форма от слова кет— «человек»; обращение мужчины
к мужчине; на местах ныне распространено в качестве неправильного названия
народа.
№118
Рассказала в 1979 г. в пос. Верещагино З.Н.Дибикова. Зап. и подстр. пер.
Э.И.Белимова опубл. [14, с. 61-63]. В кетском оригинале текст обозначен как
«аськет».
1
В тексте реалистично представлен обряд сватовства. Котел с подарками —
непременный его атрибут. Возвращенный котел — знак отказа сватам (ср. также
№ 40).
2
Букв, «своротилось».
3
Обласок — лодка-долбленка. В Туруханском регионе в этом значении чаще
употребляется слово «ветка». В данном случае подчеркивается трудная жизнь
женщины в семье мужа: не имея своей ручной нарты, она вынуждена перевозить
ребенка в тяжелом обласке.

№119
Рассказала О.В.Тыганова. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [9, № 56,
с. 178-182]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».
Краткие варианты записаны А.П.Дульзоном от Н.Н.Тыганова на Елогуе
[2, № 4, с. 148-149] и Г.К.Вернером в пос. Ворогово от сымской кетки Т.С.Латиковой [9, № 63, с. 206-207].
298

Публикуемый текст и оба его варианта — елогуйский и сымский повествуют
о жизни сироты «у людей»; за кров и хлеб он вынужден исполнять самые трудные
работы.
1
Торговое посредничество в целом социально однородном кетском обществе
было единичным явлением. Характерно, что сказительница понятие «богач» выра­
зила русским словом «тольговый» (торговый).
2
Мотив жилища со входом с берега реки или озера в кетском фольклоре более
не встречается, но он широко представлен в устном творчестве селькупов и вос­
точных хантов. С этим же регионом к западу от Енисея связывает и такая деталь,
как берестяная лодка Тынея.
3
В оригинале аськет.

№120
Рассказала по-русски в 1972 г. в пос. Суломай О.В.Тыганова. Зап. Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
Текст имеет черты народного исторического предания; типична идеализация
действующих .лиц— остяка Антона Бальбина и русского царя. Бальбины (Бальдины) — кетская фамилия; исконным местом жительства Бальдиных был бассейн
Елогуя; контакты (в том числе и переселения) с подкаменнотунгусскими (суломайскими) кетами существовали с конца XVII в.
1

В качестве соответствия русскому «царь» рассказчица использовала кетское кан.
Это слово О.В.Тыганова не смогла объяснить; возможно, подразумевается
«царек».
2

№121
Рассказала О.В.Тыганова Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [9, № 57,
с. 184-186].
Вяч.Вс.Иванов относит этот текст, равно как и другую его версию, записанную
В.С.Бибиковой от А.И.Лямич (опубл. [7, № 113, с. 115-116]; см. ниже — № 123),
к широко распространенному архаичному циклу мифов о разорителе гнезд [55,
с. 132-143]. Им осуществлено детальное сопоставление этих двух вариантов кетского мифа и примыкающих к ним иных кетских текстов, а также реконструиро­
вана возможная исходная форма, обнаруживающая сходство с американскими
индейскими мифами цикла о разорителе гнезда с орлятами.
1
В оригинале Каненг оксь — букв, «дерево с бусами»; как и шаманский посох,
оно символизировало связь верхнего и нижнего мира.
2
Тетерев.
3
Вероятно, речь идет о шаманах категории кадукс, которые действовали
в верхнем мире в образе оленя.
4
В оригинале даг. Даг (даго) — огромная мифическая птица с железными ког­
тями, образ шаманской мифологии.
5
Лисичка — один из образов Каськета, в котором он продолжает свой путь.
6
Тель (кет.) — «мамонт»; рассказчица перевела как «акула». В представлениях
кетов мамонт живет в воде, имеет длинный рог, который иногда вмерзает в лед.
Женский образ, связанный, как и в других сибирских мифологических традициях,

299

с нижним миром [86, с. 96-97]. Ср., например, у хантов [66, № 150, с. 155; № 153,
с. 156].
7
«Гармошкой» рассказчица назвала кат — струнно-смычковый инструмент.
8
Возможно, объяснение неожиданной трактовки (в переводе О.В.Тыгановой)
образа «Тыльгет с лиственничкой» в женском роде («А она как играла...») следует
искать в контексте представлений о женской персонификации центра земли как
Пупка земли (Бангтыль, Ильбангтылътыгет). В верхнем мире ему соответствует
Пупок неба (Полярная звезда в зените). Лиственничка. шаманское дерево с бусами
в таком случае являются осью, соединяющей эти центры мироздания.
9
Возможно, в оригинале ошибка и следует читать: «Тыльгет на гармошке иг­
рает... Каськет... орлу его глаз отдал». Не исключено, однако, что и Каськет,
и лисичка, и Тыльгет — разные ипостаси одного и того же персонажа.

№122
Рассказал по-русски в 1960 г. на оз. Някольда П.И.Тапков. Зап. Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
Персонажи текста — Хыпь, Хунь, птица даго, мамонт тэль — позволяют свя­
зывать его происхождение с архаической мифологией. Хыпь и Хунь — известные
герои космологических и шаманских мифов и сказок; даго (даг) — образ, связан­
ный с верхним шаманским миром, тэль (тель) — с нижним.
В мотивах, образах и деталях обнаруживается сходство с текстами, записан­
ными А.П.Дульзоном от О.В.Тыгановой (№ 121) и В.С.Бибиковой от А.И.Лямич
(№ 123).
1

Образ, связанный с сексуальной тематикой.
В оригинале кыныс кет — «человек светлого мира», «кет».
3
В представлениях кетов береза — «чистое» дерево, опасное для литысей
и других злокозненных существ. Спрятавшегося под березой литыся настигает
небесная стрела (так кеты объясняют след от попавшей в дерево молнии). Анало­
гичный мотив встречается у хантов [66, № 139, с. 152].
2

№123
Рассказала А.И.Лямич. Зап. и подстр. пер. В.С.Бибиковой опубл. [7, № 113,
с. 115-116]. В кетском оригинале текст обозначен как «аська» и издан под назва­
нием «Рассказ про мамонта».
Краткая версия текста о путешествии Каськета (№121) и Хыпь (№ 122)
в верхний (орел), нижний (литыси) и водный (мамонт) миры.
1

Лисичка, как и в № 121, — ипостась Каськета.
Ср. с мотивом шаманского дерева в № 121. В рисунках на обечайке бубна
у кетов знаком чума шамана могли служить изображения и посоха, и дерева [37,
рис. 57, с. 60].
3
Ерш-рыба — ипостась мамонта тэль. Показательно, что в заглавии текста
рассказчица употребила слово тэль и дала перевод «мамонт».
2

№124
Рассказала О.В.Тыганова. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [7, № 73,
с. 80-81]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».
300

Им же записан от А.П.Хозовой из пос. Сургутиха и опубликован вариант, где
героем является не Каськет, а Культуська [6, № 6 , с. 27-29]. В 1960 г. сказка о
Культушке записана составителем от А.Н.Тапковой из Сургутихи (не опубликовано).
Каськет и Эрохот — распространенные персонажи цикла текстов мифологиче­
ского характера. Типологический анализ В.Н.Топорова см. [83].
1
Большой Енисей — кет. Кэ улье; гидроним включает компонент улье «река»,
характерный для мифологической лексики. Общераспространенное название Ени­
сея — Кук. В современном кетском улье употребляется в значении «большая ре­
ка», «большой водоем» [41, с. 111].
2
Букв, «шкуры».

№125
Рассказала А.П.Хозова. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [6, № 5, с. 2 3 27]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».
Вариант сказки под названием «Эруля и Тута» (ср. Тотаболь) записан Г.К.Вернером в 1965 г. от сымской кетки Т.С.Латиковой в пос. Ворогово [9, № 62, с. 205206].
1

В переводе рассказчицы — «земляные черти».
В переводе рассказчицы — «баба-яга».
3
Т.е. Каськета и его брата.
4
Т.е. пригвоздила иглой.
2

№126
Рассказал И.П.Хозов. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [6, № 26, с. 8 3 91]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».
Сказка мифологического происхождения.
1

Котел, повернувшийся (покачнувшийся) на утреннюю (восточную) сторо­
ну, — символ жизни, оживления, на западную — знак смерти, умирания (ср. № 3,
44,41, 125).
2
«Мать», «Большая мать», «Низовская мать» — названия-заместители табуированного собственного имени Хоседам. В шаманской мифологии Хоседам —
мать символической жены шамана.
3
Мизгирь — ядовитый паук; слово употреблялось и в значении «малютка»
[44, т. 2, с. 325].
4
Т.е. Хоседам.
5
В переводе рассказчика — «чёрт».
6
Букв, «топтать».
7
В оригинале аськет.
№127
Рассказала О.В.Тыганова. Зап. и подстр. пер. М.М.Костякова
[14, с. 75-77]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».

опубл.

1

«Впереди» — ближе к «передней», «чистой» части жилища за очагом; место
расположения мужчин.
301

2
«Сзади» — ближе к «задней», между входом и очагом, части жилища; место
расположения женщин, хозяйственное место.
J
Спонтанный переход с повествования от 3-го лица на повествование от
1 -го лица часто встречается в фольклоре кетов и других народов Сибири.
4
В оригинале аська
5
В оригинале аськет.

№128
Рассказала в 1979 г. З.Н.Дибикова. Зап. и подстр. пер. Э.И.Белимова опубл.
[14, с. 65-66]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».
1

Месяц кетского календаря, приблизительно соответствует марту.

№129
Записал в начале XX в. В.И.Анучин; подстр. пер. А.П.Дульзона опубл.
[7, № 247, с. 200-201]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».
Наиболее ранняя по времени фиксации версия очень распространенного сю­
жета о злокозненной колбасам и хунь, где первая обманом похищает сына женщи­
ны, а ей оставляет свою дочь. Вырастая, сын женщины становится хорошим охот­
ником, и колбасам живет припеваючи, в то время как женщина голодает. В отли­
чие от других, более поздних вариантов этого сюжета, эта версия заканчивается
мотивом гибели молодой колбасам (при переправе через реку), характерным для
другого сюжета о хунь и колбасам (см. № 131-133). В.Н.Топоров, осуществивший
подробный анализ образов в контексте енисейской, тюркской, монгольской тра­
диций, усматривает здесь влияние иранского культурно-исторического комплекса
[83, с. 149-160].
1

В соответствии с традиционным для кетов пространственным дуализмом на
южной стороне (= в верховьях рек) живут положительные персонажи.
2
Сеть — неизвестное современным кетам слово. Возможно, имеет место не­
точность записи (вместо сен — «олени»).
3
Рассказчик употребил русское слово «сетка». О чем идет речь, не ясно.
4
Имеется в виду дымовое отверстие над отопительным сооружением, через
которое герой заглядывает внутрь землянки.
5
Дочь колбасам удивляется, что похлебка стала жирной. Хунь объясняет ей,
что того, кто мог обеспечить ей наваристую похлебку, увела колбасам.
6
Ср. распространенный в сибирских и иных традициях мотив превращения
злого женского персонажа при гибели в мошкару; об этом мотиве см. у В.Йохельсона [56].
7
В оригинале аськет.
№130
Рассказал в 1960 г. Ф.А.Бальдин. Зап. и пер. Е.А.Алексеенко. Публикуется
впервые.
Близкая версия этого сюжета была также записана составителем в 1960 г. от
А.Н.Тапковой на оз. Някольда (не опубликовано). А.П.Дульзон записал сходный
текст от М.М.Дибикова [6, № 18, с. 53-57].
302

Вариант сказки о хунь и кэлбэсам, обманом подменившей сына женщины сво­
ей дочерью (ср. № 129).
1

Низовая, северная сторона— место отрицательного начала (ср. примеч 1
к № 129). В версии А.Н.Тапковой говорится: «сама с сыном женщины в тундру
ушла, в другую сторону. Там в кочке (чум ее) жить стала».
2
Мотив, часто сопутствующий образу кэлбэсам (ср. примеч. 2 к № 41 и вари­
ант, записанный А.П.Дульзоном от М.М.Дибикова [6, № 18, с. 53]).
3
Знак кэлбэсам, образное выражение ее «нечистоты». Ср. «мать, когда варит,
в котел вшей, блох, букашек всяких сыплет, приговаривает» (А.Н.Тапкова) или
«лесная баба над котлом встала и трясет: „Трясу, трясу, трясу"» [6, № 18, с 53].
4
В варианте, рассказанном А.Н.Тапковой, имеется этиологическая концовка,
«побежала она за парнем. Суп замерзший из ноговичек комками отрывала, кидала.
На соснах и сейчас есть (эти) лепешки».
№131
Рассказал в начале 1960-х годов И.П.Хозов. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона
опубл. [6, № 27, с. 91-99]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет»
и издан под названием «Сказка о женщине и лешей».
Наиболее полная версия сюжета о злокозненной кэлбэсам и хунь, где первая
обманом убивает женщину, а затем преследует ее детей. Сюжет, известный
в фольклорной традиции селькупов [6, с. 145-150].
1

Под воздействием русской мифологии персонажи сказки в подстрочном пе­
реводе Дульзона названы «женщина» и «лешая».
2
Обращение друг к другу замужних женщин у кетов.
3
Имеется в виду растущая на болоте трава, которую заготавливают на стельки
в мягкую обувь.
4
Таким образом девочка хочет имитировать звездное ночное небо, чтобы за­
держать погоню, когда колбасам проснется.
5
Букв, «у старухи уши оглохли».
6
Распространенный в сказках художественный прием для обозначения правил,
регламентирующих поведение подростков: нельзя уходить в лес дальше, чем это
возможно для их возраста. Ср. примеч. 1 к № 56.
7
Подставное название медведя.
8
В оригинале сухое ънг — название центрального опорного шеста чума, возле
которого хранили культовые предметы.
9
Букв, «кричит».
10
Слову «князь» в оригинале соответствует кетское кый, употреблявшееся
в значении «власть»: старшина рода («князец» — сиб.), представитель совета, ад­
министрации и т.д.
11
Т.е. в «переднюю», «чистую» часть жилища, где размещались мужчины
и старики.
12
Берестяная посуда — чуман.
13
В оригинале аськет.
№132
Рассказала К.Х.Бальдина. Зап. в 1960 г. и пер. при помощи исполнительницы
Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
303

Вариант того же сюжета, что и № 131, интересный четкостью характеристик
кэлбэсам и хунь как антиподов.
1

Лыжная палка.
Клей из сухих плавательных пузырей осетровых рыб; высоко ценился, был
предметом обмена с эвенками и другими народами.
3
Т.е. муж.
2

№133
Рассказала О.В.Тыганова. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [7, № 75,
с. 83-86]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».
Один из полных вариантов сюжета о кэлбэсам, обманом убивающей женщину
(хунь) и преследующей ее детей. Более подробно здесь повествуется о погоне кэл­
бэсам за детьми; новое — с кэлбэсам расправляются сами дети. Сюжет обнаружи­
вает черты детального сходства с селькупской сказкой [6, № 53, с. 145-155].
1
В варианте, записанном составителем от той же рассказчицы в 1972 г. (не
опубликовано), называется фамилия братьев — Бунеевы; имеется и топонимиче­
ская привязка — действие происходит на Подкаменной Тунгуске.
2
В качестве хлеба использовались пресные лепешки — нянь. Их выпекали
в глинобитных сводчатых печах с двумя отверстиями. Печь сооружали возле чума;
ею могли пользоваться несколько семей. На коротких привалах нянь пекли в рас­
каленном песке (золе) костра.
3
Жимолостью (местн.) называли низкий кустарник, растущий на болотных
местах; снятая с прутьев кора используется в качестве стелек для обуви.
4
Имеются в виду головы детей.
5
Имеется в виду лед, которым вместо стекла закрывали световое отверстие
землянки.
6
Род спального мешка.
7
Непереводимое восклицание, выражающее раздражение, осуждение.
8
Букв, «чайный горшок».
9
Колмасам гадает, подкидывая поварешку и другие вещи, чтобы узнать, куда
ушли дети. Те не желают отвечать (падают выпуклой частью вверх, что означает
отрицательный ответ). Ср. с обычаем гадать отрубленной лапой медведя: если она
падает ладонью вверх, то это означает утвердительный ответ, если тыльной сто­
роной — отрицательный.
10
В оригинале аськет.

№134
Рассказал Ф.Н.Ламбин. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [2, № 7,
с. 156-157]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».
Версия сюжета о хонь (хунь), которая своей мудростью спасает себя, подругу
и ее детей от «чертовки» (в оригинале литысь; злокозненный персонаж отмечен
«знаком колбасам» — четырехпалостью). Сказка несет информацию о традицион­
ных поведенческих нормативах, нарушение которых наказывается (здесь наказа­
ние предотвращено хонь). Этот мотив имеет широкое распространение в фоль304

клорных традициях сибирских народов [64, с. 145]; сходство в деталях дают хан­
тыйские сказки [66, № 101, с. 92].
1
2

Т.е. в будущем.
В оригинале аськет.

№135
Рассказал по-русски В.А Ламбин. Зап. А.П.Дульзона опубл. [2, с. 157-158].
Вариант отличают образные и бытовые детали, свидетельствующие о неза­
урядных способностях молодого исполнителя (племянник Ф.Н.Ламбина, от кото­
рого был записан текст № 134) и развитии его мировоззрения: идея наказания за
нарушение обычных норм для него оказалась неактуальной.
1

Имеется в виду чум; «юртой» называли любое жилище коренного северного
населения местные русские.

№136
Рассказала О.В.Тыганова. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [9, № 55,
с. 175-178]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».
В этом варианте сказки, основной идеей которой является наказание за нару­
шение поведенческих нормативов, противопоставляются две невестки: мудрая
жена старшего брата (рассказчица назвала ее не по имени, а конасам — «светлая
женщина», т.е. «кетка») и колмасам. Последней отводится роль нарушительницы
«человеческих» норм поведения, за что сама она и ее дети гибнут от «чертовки»
(в оригинале этот персонаж именуется сирис — «земляная» и литысъ). Как и дру­
гие произведения О.В.Тыгановой, текст отличают художественно-образные и бы­
товые детали. Специфично обращение конасам за помощью к русским.
1

Т.е. надела упряжь.
Глухая, с капюшоном одежда из медвежьей шкуры подчеркивает отчужден­
ность образа — для традиционной одежды кетов характерен распашной халатообразный покрой.
3
Т.е. не показал дорогу. О гадании предметами см. примеч. 9 к № 133.
4
Букв, «охотящиеся люди» — мужья женщин, уходившие на малую ходьбу.
5
Старший брат назвал свою жену не по имени, что запрещалось после рожде­
ния у нее первого ребенка, а классификационным термином бепь (так именовались
жены и мужья братьев и сестер говорящего, если они были старше его по возрасту).
2

№137
Рассказала в 1960 г. в пос. Келлог К.Х.Бальдина. Зап. и пер. Е.А.Алексеенко.
Публикуется впервые.
Близкую версию записал Э.И.Белимов от Л.П.Тыгановой в пос. Суломай
[14, с. 40].
Вариант сюжета о двух женщинах на осеннем стойбище: умной (старшей,
многодетной) и глупой (молодой). Последняя, нарушая правила поведения, вызы­
вает появление злокозненной доотэм бам («страшнбй»), которая съедает эту жен­
щину и двух ее детей. За жену мстит муж. Сюжет включает мотив, характерный
для цикла сказок о кэлбэсам и хунь (см. № 129) и известный в фольклорных тра-

305

дициях ненцев, селькупов, хантов: появление кровососущих насекомых от сго­
ревшего злокозненного существа [53, с. 133-134].
1

Имеется в виду доотэм бам.

№138
Рассказала в 1960 г. в пос. Верхне-Имбатское К.Х.Бальдина. Зап. и пер. совме­
стно с рассказчицей Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
Злокозненный персонаж поименован здесь исполнительницей «ератником» (от
рус. еретик, «употребляется в народе не только в значении „вероотступник, рас­
кольник", но и как „колдун, портящий людей", „вредный знахарь"» [44, т. 1,
с. 521]), хотя характеристика его внешнего вида — «с четырьмя пальцами, волоса­
тый» — типична для кетской мифологии. О еретике см. также № 140.
1

Четырехпалость (уродство в целом) — общий признак злокозненных сушеств
мира не-людей в ряде сибирских традиций.
2
«Тундрой» местные жители называют заболоченное, открытое место в лесу.
3
Персонаж, скорее всего заимствованный из русской сказки («Лихо одногла­
зое»; ср. AT 1137).
№139
Рассказала Т.Г.Толстых. Зап. и пер. В.С.Бибиковой [7, №112, с. 114-115].
В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».
Отдельные мотивы сближают текст с селькупской сказкой про лесную бабу,
записанной А.П.Дульзоном от М.П.Педугиной в Томской области [6, № 53,
с. 145-155]. Можно думать, что в обоих случаях сказалось воздействие русского
фольклора. Персонажи сказки кетские— старик Ыдохот с дочерью, его анти­
под — злая колмасам с дочерью и медведь, которому отведена роль воздающего.
Мотив и детали сходны с русской сказкой типа «Морозко» (AT 480).
1

Букв, «мои уши уже оглохли».

№140
Рассказал по-русски весной 1960 г. на оз. Някольда С.А.Пешкин. Зап.
Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
Мотивы, образы и детали этой сказки позволяют связывать ее с русским
фольклором (ср. AT 315) и народными верованиями местного русского населения.
1

Известны этнографические информации о местах прежних сражений кетов
с иноплеменниками. В доказательство обычно сообщалось о найденных на этих
местах наконечниках боевых стрел и костях.
2
По представлениям кетов, в еретика превращался дурной человек.
3
Информант не смог объяснить, кто имеется в виду. Можно, однако, допус­
тить, что этот образ имеет прототип в русской сказке «Посадил дед репку» (ср.
ниже в кетском тексте: «Репка тащил — не мог вытащить, лисица тащила — не
вытащила, конь тащил — не мог вытащить»).
4
В оригинале кан.
5
Слово «заяц» в кетском языке относится к женскому именному классу.
306

№141
Рассказал М.М.Дибиков. Зап. и подстр. пер. А.П.Дульзона опубл. [6, № 13,
с. 41-43]. В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».
В сюжете сказки отражена реальная ситуация— голод, настигавший людей
весной (об этом сезоне, в частности, говорит использование героиней лыж-голиц),
когда кончалось добытое зимой мясо и мясные продукты, сушеная рыба, а рыбо­
ловный сезон еще не наступил. В реалистическую канву повествования включены
волшебные элементы: действия различных предметов без участия человека, по
одной его воле, провидение.
1

Перечень мест отражает реальное членение пространства в кетском жилище.

№142
Рассказала У.Н.Каменских. Зап. и пер. М.Н.Валл опубл. [7, №101, с. 109].
В кетском оригинале текст обозначен как «аськет».
Текст мифологического характера. Об этом свидетельствует имя персонажа,
в семье которого происходит действие, — Эт, а также его функция вершителя
погоды. Дятел (кеты считали его особой птицей, называли кайгусем) хитростью
развязывает мешки с ветром, от снежной пурги становится теплее, и люди полу­
чают возможность заниматься своими делами.
1

Аналогичный мотив — птица приносит людям тепло, развязав мешки с обла­
ками, — записан у нганасан Б.О.Долгих [77, № 14, с. 57-58].
№143
Рассказала У.К.Дибикова. Зап. и пер. Э.И.Белимова опубл. [14, с. 56-57].
Сказка этиологического характера — о происхождении полос у бурундука от
когтей медведя.
№144
Рассказала Т.С.Латикова. Зап. и пер. А.П.Дульзона опубл. [6, № 31, с. 105-107].
Аналогичный мотив известен в селькупском фольклоре [6, № 46, с. 125-127].
1
Сказительница употребила русское «мост» из-за отсутствия этого слова
в кетском языке.
2
Крохаль — крупная утка из семейства нырковых. В селькупском варианте
место крохаля занимает рябчик.

№145
Рассказал по-русски в мае 1960 г. на оз. Налимье И.О.Бердников Зап.
Е.А.Алексеенко. Публикуется впервые.
Фрагмент сказки, записанный от сымской кетки Е.С.Савенковой в пос. Ярцево,
опубликовал А.П.Дульзон [6, № 43, с. 122].
1

Клей из сушеных плавательных пузырей осетровых рыб; высоко ценился,
был предметом обмена.
2
Подставное название медведя.
3
Следующий абзац — комментарий рассказчика, которым он закончил пове­
ствование.

ГЛОССАРИЙ
Азям (местн. рус.) — верхняя одежда распашного (халатообразного) покроя. Кеты
называли азямом традиционную одежду из сукна — котлям (см.).
Айса — женское имя. В сказке Айса и ее старшая сестра противопоставляются
представителям мира не-людей — брату и сестре Вихря.
Алатей (алатай; кет.)— берестяная покрышка— тиска (см.)— остова чума
(см.). Существовали «передняя» алатей (ею закрывали верхнюю часть остова с
противоположной входу стороны жилища), отмеченная сакральным отноше­
нием, и «задняя» (покрышка над входом), с которой связаны представления об
отрицательном для человека начале.
Алинское — поселок на Енисее.
Аллэл, аллэл бам (кет. бам — «старуха») — антропоморфная деревянная фигурка
высотой 15-30 см; покровитель и охранитель семьи, очага. Женский мифоло­
гический персонаж. Ее изображения изготовлялись из крени (см.) растущего
кедра. Отличались непропорционально большой круглой головой. Голова и
туловище оклеивались мехом росомахи, белки, колонка, медведя. Аллэлам ши­
ли и периодически меняли одежду и обувь, их угощали, одаривали бусами,
низками цветного бисера, прося благополучия, помощи в родах, лечении жен­
щин, детей и т.д. Фигурки использовались для гадания. Наследовались по муж­
ской линии, не должны были попадать к чужеродцам. При плохом обращении
могли отомстить, но и хозяйка могла наказать своих аллэлов за нерадивость.
Альба — мифический герой-богатырь, создатель природного ландшафта в регио­
не проживания кетов: его борьбой с Хоседам (см.) объясняется возникновение
Енисея ниже устья Подкаменной Тунгуски, Осиновских порогов, скал и остро­
вов в устье Енисея. Сам Альба превратился в каменистый кряж на правом бе­
регу Енисея; предполагается, что он, как и другие мифологические и леген­
дарные герои, оживет после очередного потопа.
Альдонь (кет.) — изогнутый наподобие сабли нож на железном головном уборе
шамана (см. корона). Шаман использовал его в качестве боевого оружия,
а также разрубал им встречавшиеся во время путешествий в верхнем мире
препятствия — облака, льды, горы и т д.
Аргйш (местн. рус; кет. итанг) — обоз из оленьих упряжек при перекочевке се­
мьи или семейной группы на зимнем охотничьем промысле. Итанг безоленных
кетов составляли следующие друг за другом на лыжах люди, тянущие с помо­
щью грудной лямки, часто вместе с собакой, груженые ручные нарты. Кетское
итанг («аргиш») означало также само расстояние, которое проходила группа от
одной стоянки (см. стойбище, стан) до другой.
Аргишйть — отправляться в путь, перекочевывать с места на место.

308

Арины — енисейскоязычный народ, расселявшийся в XVIII в. в долине Енисея
севернее Красноярского острога.
Лесины — енисейскоязычные обитатели низовьев Ангары в XVII в.
Байкит— поселок на правом берегу Подкаменной Тунгуски, районный центр
Эвенкийского автономного округа Красноярского края. К Байкитскому району
относятся подкаменнотунгусские (суломайские) кеты.
Бакарй (местн. рус; кет. сасынг-тэсинг)— зимняя обувь с союзкой (вставка,
закрывающая переднюю и боковые части головки) и высокими (до паха —
у мужчин, до колен — у женщин) голенищами. Типична для оленеводческих
культур, известна у ненцев, энцев, нганасан, оленных хантов, манси и др. У кетов камусная обувь вместе с глухой меховой одеждой (см. сокуй) вошла в быт
с распространением среди части их транспортного оленеводства самодийского
типа (с середины XVII в.). Характерно, что в фольклоре человек, обутый в ба­
карй, распознается как чужак.
Бакланиха — поселок на правобережье Енисея в Туруханском районе Краснояр­
ского края, где с 1960-х годов проживают кеты, переселившиеся из прежнего
своего центра — Паку лихи, располагавшегося в верховьях одноименной реки.
Балнины см. Бальдины.
Бальбины см. Бальдины.
Бальдины — фамилия елогуйских кетов из рода Кэнтаан (см.).
Бальна (Бальнэ)— легендарный национальный герой. Вместе с братьями —
Белёгыном (см.) и Тоигытом (Тогетом; см.) — борется с тунгусами. Черемуховая
палица— знак героя, а само имя героя связано с названием черемухи (кет
бальн). В предании Бальна выступает не только как воин, наделенный неза­
урядной силой, но и как глава сообщества родственников, ревнитель традиций.
Некоторые сюжеты рисуют Бальну «мудреным» человеком, способным оказы­
вать магическое воздействие на животных, рыб и таким образом обеспечивать
пищей своих людей. Жена Бальны в преданиях выступает как смелая помощ­
ница. Родиной Бальны считается р. Елогуй; местные кеты Бальдины (см.) счи­
тают его своим предком, гордятся этим родством.
Бангдэхып см. Бангрэхып.
Бангбс (кет. банг— «земля») — особые специалисты (чаще — женщины), наибо­
лее близким соответствием которым может быть рус. «колдун», «знахарь»,
«провидец». Сферой их действия считался земной мир, а помощниками — та­
кие его обитатели, как крот, летучая мышь (в засушенном виде бангос давали
их людям в качестве талисманов). Их действие в некоторых случаях (при лече­
нии женских болезней, родах) признавалось более эффективным, нежели ша­
манское. Специального облачения и атрибутов бангос не имели.
Бангрэхып (Бангдэхып) — Сын земли, мифологический персонаж. Символ связи
между нижним и верхним мирами. Покровитель шаманов и сам первый шаман.
Известно о существовании мифологического цикла об этом персонаже, но за­
фиксированы только его фрагменты, а также несколько сказочных сюжетов
с этим героем. Иконография: антропоморфное изображение на наружной сто­
роне обтяжки бубна [30, с. 177-178; 51, рис. 85, 88-90, 92].
Бангсёль (букв. «Земляной Олень»)— фольклорно-мифологический персонаж,
олень-важенка (см.). Ее образ принимает шаман, путешествующий в пределах
среднего — земного — мира. Бангсёль — название бубна (ездового животно­
го) шаманов этой категории. В сказках мифологического характера Банг-

309

сель — Дочь неба (см. Есьгехунь) и жена Сына земли (см. Бангрэхып) — по­
кидает его и в образе важенки возвращается к отцу — Есю (см.).
Бангусь — букв, «земляной чум», землянка (см).
Беба см бепь.
Белёген см. Белегин.
Белёгин (Белегын, Белеген) — младший брат легендарного Бальны (см.).
Белёгын см. Белегин.
Бельма — искаженное название р. Вельмо, притока Подкаменной Тунгуски (см.).
Бепь (беба — зват. форма) — классификационный термин родства — мужья
и жены людей из класса бисеп, в который входят старшие сестры и братья го­
ворящего.
Бесём см. бэсем.
Бесям см. бэсем.
Бильгёт — герой «военных» преданий, содержанием которых является месть сы­
на за убитого юраками (ненцами) отца.
Бог— этому русскому слову обычно соответствует Есь (см.)— мифологический
персонаж, верховное начало кетского пантеона, олицетворенное небо.
Богдеденг (Богдэденг, Бокдэденг) — букв, «люди огня»; название одной экзогам­
ной (родовой) половины кетского общества; известна с XVII в. на реках Подс­
менная Тунгуска и Бахта. Мифологический Каськет (см.) — человек этого рода.
Богдёй (Богдий) — см. Бодейгет.
Богдёйгет (букв, «человек из рода богдей») — этноним, обозначающий принад­
лежность к экзогамной половине Богдеденг (см.).
Богдэденг см. Богдеденг.
Бокдэденг см. Богдеденг.
Большая ходьба (местн. рус.) — охотничий сезон, возникший с развитием товар­
ного пушного промысла, начинался после зимнего солнцеворота и характери­
зовался кочевьем всей семьи.
Бубен (кет. хась)— один из главных шаманских атрибутов, материализованное
выражение семантического образа шамана, а также степени его становления,
связи с мирами, определенными духами-помощниками и покровителями. Как
и у ряда сибирских народов, у кетов бубен символизировал вселенную, а также
ездовое животное шамана — оленя.
Булум — женское имя; дочь старика Ириса (см.), ставшая женой кайгуся-медведя
(см.).
Бунёевы — фамилия подкаменнотунгусских кетов, считавшихся выходцами
с р. Сым (см.). Уньгет (см.), женой которого становится лесной дух кайгусь
(см.), — один из них.
Бэсем (бесем, бесям)— кетское название распашной халатообразной одежды,
матерчатый верх которой простеган вместе с подкладкой из заячьих шкур (кет.
бэсь — «заяц»). Носили ее преимущественно женщины, пожилые люди и де­
ти. Длинные, запахивающиеся на левую сторону полы одежды закрывали ноги
при сидении. Подкладкой бэсема могли служить сшитые в одно полотнище
шкурки, снятые с беличьих голов.
Важенка — уже телившаяся самка оленя, т.е. животное в возрасте не менее двух
лет. Известна мифологическая важенка Бангсель (см.).
Варган (кет. пымыль) — язычковый музыкальный инструмент из дерева (березы)
или кости. В фольклоре известен как инструмент героя (шамана, богатыря).

310

Легендарный Бальна (см.) своей игрой привлекал рыб и животных, чтобы
обеспечить людей пищей.
Варка (местн. рус.) — лакомое блюдо, крошево из вываренной в небольшом ко­
личестве воды жирной рыбы (осетровых, сиговых пород), смешанной с жиром
Продукт заготавливали впрок; могли добавлять толченую черемуху Варка по­
давалась как угощение (например, на медвежьем празднике).
Век (местн. рус.)— идиома, употребляемая в значении «всегда», «постоянно»,
«долго».
Вельмо — приток р. Подкаменная Тунгуска (см.).
Верещагине) — поселок на правом берегу Енисея в Туруханском районе Красно­
ярского края.
Верх (кет. утэ) — при пространственных обозначениях по горизонтали — юг;
местность в верхнем течении Енисея, его притоков и вообще за пределами Туруханского Севера (по представлениям кетов, Москва и Петербург находятся
«вверху»). Мифологически— сторона положительного начала, жизни (ср
низ).
Верхне-Имбатское — крупный поселок на правом берегу Енисея в Туруханском
районе Красноярского края. С начала XVII в. известен как центр инбатской
группы кетов и одно из первых ясачных зимовий Мангазейского уезда.
Верховскйе, верховскйе люди (кет. утрэренг, утэденг) — люди, проживающие
вверху (см.), приехавшие оттуда.
Ветка (местн. рус; кет. дылътий)— лодка-долбленка, изготовленная из целого
ствола осины. Незаменима в труднопроходимых местах и на мелководье. Бы­
товали ветки на одного, двух человек, на человека с собакой. Упоминающиеся
в преданиях ветки из бересты этнографической действительности кетов не из­
вестны; они были характерны для соседей кетов — эвенков, селькупов, хантов.
См. облас
Вешали (местн. рус.) — хозяйственное сооружение (перекладины на стойках) на
стойбище. К ним подвешивали лыжи, охотничье снаряжение, упряжь.
Вброгово — старинный русский поселок на левом берегу Енисея на юге Туруханского района Красноярского края; известен как центр проживания сымской
группы кетов-югов (см.).
Гагара (кет. бит)— водоплавающая птица из семейства нырковых. В мифоло­
гии — дух-помощник шамана. В образе (шкуре) гагары легендарный шаман
Дог (см.) спустил на землю своего сына. В снятой чулком шкуре гагары кеты
хранили оставшиеся в семье от шамана-предка металлические подвески с его
костюма; их подвешивали к священному жертвенному дереву (см. коксь оксь)
или к «передней» сакральной олатине (см.) внутри чума.
Голицы (местн. рус; кет. локтак)— широкие лыжи без подволоки (камусной
обтяжки), изготовленные из ели. Использовались осенью, по мелкому снегу,
но особенно весной, когда на снегу появлялся наст, обдиравший подволоку.
Голйчки см. голицы.
Голомо (от эвенк, гдломо) — углубленная в землю коническая постройка с земля­
ным покрытием; жилище курейских кетов, функционально соответствующее
землянке-бангусь (см.).
Гонять, гнать (местн. рус.) — идти по следу, преследовать добычу (в предани­
ях — врага).
Даг (даго, дах) — мифическая птица огромных размеров с железными когтями,
символ верхнего мира (см. архаический миф о разорителе гнезд— № 121).
311

Типологический аналог — орел. В шаманской мифологии известна особая ка­
тегория шаманов — даг. Сферой их действия был верхний, сакральный мир.
К.Доннер упоминает железное изображение птицы даг среди шаманских атри­
бутов, а также то, что эта птица при необходимости могла закрыть собой
солнце [89, с. 81].
Дйго см. даг.
Дандукн — мужское имя; охотник, получивший в жены лесную женщину-кайгусь.
Даром (местн. рус.)— идиома, употребляющаяся в кетской лексике в значении
«как бы не так», «нет уж», «хватит», «пустяк», «ничего» и т.п.
Дах см. даг.

Делёсь — букв. «Кровавое небо (бог)»; мифологическое олицетворение заката.
Делёсьтехунь — Дочь Делеся (см.); фольклорно-мифологический образ, связан­
ный с мотивом кровопролития, войны.
Денг, дэнг (кет.) — люди, народ.
Дикий (местн. рус.) — дикий олень.
Дилтак— имя культурного героя, обеспечившего «очеловечение» людей после
того, как они стали использовать огонь.
Дисл — человек, встретившийся с представителем лесного мира не-людей и нака­
занный за нарушение этики отношений с этим миром.
Дог (Дого бат, Дох) — легендарный шаман рода Кэнтаан, местом жительства ко­
торого признавался левый приток Енисея — Елогуй, исконная территория кетов этого рода. Известен цикл преданий о путешествиях Дога в верховья Ени­
сея к Томам (см.), на север — к Хоседам (см.), о переходе его с сородичами на
небо, борьбе там с громами, о сыне Дога, которого он, пытаясь спасти от огня,
«пустил» на землю в виде гагары.
Дого бат (кет. бат — «старик») — Дог-старик; см. Дог.
Дботам (дотодам, доотадам, дботем)— женское злокозненное существо, живу­
щее в тайге, в горах. Пугает людей своим криком. Способна погубить челове­
ка, но и он, если не испугается, может справиться с ней, победить хитростью,
умом, смелостью. Еще в 1987 г. верещагинские жители показывали яму на ста­
рой аэродромной площадке, где, считалось, жила доотам. Она покинула свое
обиталище, испугавшись геологических гусеничных вездеходов и другой тех­
ники. Знакомые с русским фольклором молодые исполнители называют ее
«бабой-ягой», но иногда доотам употребляется как замена запретного для про­
изнесения имени Хоседам (см.).
Доотам бам (кет. бам — «старуха») — доотам-старуха; см. доотам.
Доотэм бам см. доотам.

Доотэт (дбтэт) — мужское злокозненное существо, муж доотам (см.).
Дботэт бат (кет. бат — «старик») — доотэт-старик; см. доотэт.
Дорога образовалась (открылась)— фольклорный образ, обычно означающий
доступность персонажу какого-то иного, чем его собственный, мира.
Доси (мн. ч.; рус. адапт. кет. досьн) — антропоморфные культовые фигуры. Бере­
зовые (реже — еловые) бревна или жерди длиной от 0,5 до 5 м, оканчиваю­
щиеся острой, грубо высеченной головой. Зарубками изображалось лицо
и семь пар косых ребер. Стояли на родовых священных местах — холай (см.).
Число их увеличивалось при очередном ежегодном посещении места сороди­
чами. Считались сыновьями одноименной хозяйки места — Холай (см.) и за­
щитниками рода (семьи), которому принадлежало священное место. В отличие
от круглоголовых культовых изображений из дерева (см. аллэл) одежда досям
312

не полагалась (ср. «голые доси мерзнут» — [7, с. 104, 105]). Своей семантикой
связаны с широким кругом «речных» символов.
Дотет см. доотэт.
Дотот см. доотэт.
Дбтэт см. доотэт.

Дох см. Дог.
Еккыт (кет.)— гром; считался живым существом женского начала, живущим
в южной части неба. Мифологический образ неопределенен — крылатое суще­
ство с копытами (иногда более четко— конь, лось); птица. Известен сюжет
(№ 14) об упавшем с неба громе, съев который голодавшие мужчины и жен­
щины забеременели; мужчины умерли, а женщины родили людей, которых
стали называть еккаденг — «грома люди» или бокдэденг — «огня люди» (см.).
Легендарный шаман Дог (см.) сражался с громами. Возможно, здесь просле­
живается мотив межродовых противостояний, конфликтов.
Елец — мелкая рыба частиковой породы. Массовый промысел этой рыбы заго­
родкой— котцом (см.) имел существенное хозяйственное значение, так как
позволял заготовить впрок рыбные продукты — жир, порсу (см.).
Елогуй — левый приток Енисея; с начала XVII в. известен как место расселения
кетов-инбаков.
Ельцбвый см. елец.
Ёльчик см. елец.
Енисейск — в начале XVII в. казачий форпост на Енисее; ныне город районного
значения в Красноярском крае.
Енисёйцы — арины, котты, ассаны, пумпоколы, юги (см.), носители родственных
кетскому арийского, коттского, ассанского, пумпокольского, югского (сымского) языков.
Ератник см. еретик.
Еретик (ератник; местн. рус.)— злокозненный персонаж, насылающий порчу;
иногда — покойник, бывший при жизни злым колдуном, знахарем и т.д.
Есь (кет.)— верховное начало кетского пантеона, бог (см.) и одновременно —
обожествляемое небо. В окончательном формировании образа Еся-бога воз­
можно влияние православной мифологии. Компонент есь—отличительный
признак лексики, выражающей небесные природные явления или признавав­
шиеся таковыми их олицетворения и персонификации (см. Делесь, Усесь).
Есьтехунь — Дочь неба (бога), персонаж мифологического цикла.
Есьтехып — Сын неба (бога), персонаж мифологического цикла.
Запор (местн. рус.) — рыболовная ловушка, перегораживающая реку (см. котец).
Затылочная жена («походная», «ходовая» жена) шамана— дочь Хоседам (см.).
Считалось, что она сопровождает и помогает шаману при его путешествиях
в земном мире, однако известны сюжеты, где она вместе с Хоседам строит
козни своему мужу. Изображение ее в виде антропоморфной фигуры в жен­
ской одежде находилось в изголовье постели шамана (отсюда название
«затылочная жена», «затылочный дух», кет. тыхытын кынсь).
Земляная (кет. сирис)— злое женское лесное существо, являющееся людям
в одежде из медвежьей шкуры. Сюжеты с «земляной» выражают идею необхо­
димости соблюдения поведенческих норм, принятых в коллективе людей.
Землянка (кет. бангусь; см.)— углубленное в землю каркасное стационарное
жилище кетов. Каркас составляли наклонные бревна, опирающиеся на две па­
ры центральных опорных стропил. Неглубокая прямоугольная яма имела рас11 — 4822

313

коп со стороны входа. Покрытием служили плашки, еловые стволы, расколо­
тые пополам бревна, засыпанные землей, дерном. Для отапливания жилища
сооружался чувал (см.). В землянке кеты жили в холодное время года — с осе­
ни и до начала основного этапа охотничьего сезона — так называемой боль­
шой ходьбы (см.). Две-три землянки располагались, как правило, на берегу ре­
ки или озера. В землянке размещались одна или несколько родственных семей.
Земляные (звери, птицы и т.д.) — т.е. относящиеся к среднему (земному) миру.
Идат (Ыдат) — имя старика (упоминается только в названии текста, рассказанно­
го З.Н.Дибиковой), дочь которого терпела побои от мужа и была отмщена бра­
том Силеке (см.).
Илймка (местн. рус; кет. асель)— большая лодка с крытой берестой частью,
используемой для жилья. На илимках кетские семьи отправлялись осенью по
притокам Енисея к местам охотничьего промысла. Передвигались бечевой или
под парусом (весной, вниз по течению). На зиму илимки вытаскивали на берег.
Ильгет — герой «военных» преданий, содержанием которых является месть сына
за отца врагу-соблазнителю и женщинам, предавшим мужа и отца (№ 113).
Имя встречается и в общем значении — «человек земли, вселенной» (№ 38 ).
Инйт (Иньгет) — персонаж архаичного мифологического цикла о Каськете (см.).
Известны иниты — семья (родовая группа?) Иньгета.
Иньгет — возможно, «относящийся к инитам» (этимология не ясна); см. Инйт.
Ирис— имя старика, дочь которого вышла замуж за лесного духа— медведякайгуся (см.).
Кай гусь— мифологический персонаж, обеспечивающий промысловый успех.
Хозяин (хозяйка) промысловых животных, законодатель охотничьей этики,
обрядовых и поведенческих предписаний, регулирующих отношения людей
с объектами промыслового мира. Ипостаси: 1) женское существо, мать белок,
соболей; выступает как в зооморфном, так и в антропоморфном обличье;
2) медведь (медведица), в распоряжении которого находятся звери. Брачная
связь кайгуся с человеком— условие промыслового успеха. Изображением
кайгуся служили шкурки редкой расцветки (белка-альбинос, пестрый соболь
и т.д.) или антропоморфная фигура, обтянутая такой шкуркой.
Калбэсэм см. кэлбэсам.
Калмесэм см. кэлбэсам.
Каменная сторона — высокий и каменистый правый берег Енисея.
Камлание в темном чуме (кет. унат, унат кусъ) — особый вид шаманского ри­
туала. Действо, которое В.И.Анучин определил как «чистейший спиритиче­
ский сеанс» [33, с. 31], осуществлялось для общения живых с умершими. Кам­
лание происходило в темное время суток и года в специально сооруженном
чуме или обычном, но тщательно закрытом от проникновения света жилище.
Роль шамана сводилась к созыву и сбору ульвей (невидимый двойник, жизнен­
ная субстанция — «душа» человека). Присутствующие спрашивали их об об­
стоятельствах и причине смерти, о посмертном существовании. Те отвечали
«голосом шамана» (или стуком в котел, в который, считалось, они собирались)
и в свою очередь задавали вопросы о жизни родственников. Предполагалось,
что шаман в это время находился в бессознательном состоянии («спал»). Во
время сеансов в темном чуме рядовые люди могли общаться со своими духа­
ми-охранителями. Сакральное чувство камлания в темном чуме не вызывали,
отношение к нему точнее всего выражает определение самих кетов — «игра»
[28, с. 118-119]. Обряд этот известен у ряда сибирских аборигенов, в том чис­
ле у ближайших соседей кетов — селькупов.
314

Камус (местн. рус; кет. сась)— шкура с ног копытных (оленя, лося) с гладким
коротким ворсом. Использовался на лыжные подволоки (см.) и для шитья обу­
ви. Высоко ценился в кетской среде, был предметом обмена и подарков.
К а мы с см. камус.
Кае — река на левобережье Енисея.
Каськет (сымск. Хасингет) — фольклорно-мифологический персонаж, в том чис­
ле архаичного цикла о разорителе гнезда. Широкий круг внешних паралле­
лей— америндейских, обско-угорских, самодийских, южносибирско-тюркских. Образец северносибирского трикстера [55; 83; 85]. Имеется этнографи­
ческая информация о каскетах — «песчаных людях», живших между Подкаменной Тунгуской и Ангарой, занимавшихся рыболовством, добычей косуль.
Кат — смычковый музыкальный инструмент.
Кёллог (рус. адапт. кет. къль елук — «кривой Елогуй») — левый приток Енисея
и поселок, где проживает группа елогуйских кетов.
Кеты (рус. адапт. кет. кет — «человек, мужчина»; мн. ч. дэиг) — этноним.
Кёгл — имя старухи с Подкаменной Тунгуски, сосватавшей невесту сыну на
р. Елогуй и задумавшей погубить ее после его смерти.
Клейница — см. хиттын.
Кокн улье (кет.; букв, «река соснового бора») — р. Кёллог.
Кокора — нижняя часть ствола дерева с корневищем.
Коксь оксь — жертвенное дерево (чаще — кедр), ставившееся на священном месте
и возле чума шамана. Символ шаманского чума и мирового дерева, соединяюще­
го нижний и верхний миры; от него начинался подъем шамана в верхний мир.
Колбасам см. кэлбэсам.
Кблмасам см кэлбэсам.
Кбльтуты — семь мальчиков, волшебным образом возродившихся в бездетной
семье из семи глиняных чашек, помещенных в раскачиваемый котел (символ
возрождения, пересотворения).
Комель — прилегающая к корню часть дерева; нижний конец бревна.
Кбнэнг — родовое подразделение кетов Кэнтаан (см.).
Копыл см. копылья.
Копылья (ед. ч. копыл) — парные стояки, соединяющие в ручных нартах и
оленьих санках полозья и поддерживающие настил.
Корона шаманская — головной убор из железа и меди в виде обода, соединенно­
го одной-двумя перемычками. Являлся знаком доступности шаману верхнего
мира. Детали на короне — ответвления рогов, фигуры птиц, изображения об­
лаков— символизировали образ, принимаемый шаманом при перевоплоще­
нии, или среду, где осуществлялись его действия. Отогнутый наподобие сабли
отросток спереди изображал оружие шамана (см. альдонь).
Косач (местн. рус.) — мужская особь тетерева.
Косее — кетское название р. Пакулиха, левого притока Енисея.
Котёц (местн. рус.) — рыболовная ловушка в виде загородки из тонких еловых
жердочек, скрепленных кедровым корнем (см. запор), и собственно котца
с плетеной мордой (см). Использовались в период открытой воды и подледно.
Важная роль летнего котцового лова, когда заготавливали рыбные продукты
(порсу, юколу, рыбий жир) впрок, нашла отражение в народном календаре ке­
тов («котцов месяц»). Одним котцом поочередно могли пользоваться несколь­
ко семей, составлявших население стойбища (иногда уже изготовленные про­
дукты поровну делились между ними).

и*

315

Котлам — распашная одежда из цветного сукна, одинаковая по покрою в муж­
ском и женском вариантах; носили с поясом, украшали цветными бейками. См.
азям.
Котлям см. котлам.
Копы — енисейскоязычный народ, обитатели правобережья Енисея в бассейне
Ангары. М.А.Кастрен в середине XIX в. встретил пять последних коттов, пом­
нивших свой язык.
Крень (местн. рус.) — часть ствола наклонно растущей ели, кедра, лиственницы,
естественный изгиб которых удобен для изготовления полозьев нарт и санок,
древка лука, других изогнутых деталей.
Крохаль — утка семейства нырковых.
Кулёма (местн. рус.) — ловушка давящего типа на мелких зверьков; у кетов по­
явилась под воздействием охотничьей культуры русских.
Куньт — имя человека, своей сексуальной силой напугавшего семь злокозненных
доотэм бам (см.).
Курган (местн. рус.) — колдобина, яма с оставшейся от весеннего разлива водой.
Курёйка— 1) правый приток Енисея на севере Туруханского района Краснояр­
ского края; в бассейне этой реки расселена самая северная — курейская группа
кетов; 2) поселок на чевом берегу Енисея напротив устья р. Курейка.
Курья (местн.) — старое русло реки, старица.
Кынч— сказочный богатырь остяков, военный предводитель, вождь. Кетское
соответствие слову «вождь» — кын 'с' (кынсь, кыньс, кынч) употреблялось
также в общем значении «дух» и «русский» [15, с. 50; 41, с. 60]. Использовани­
ем слова кынч в значении «вождь» могли выражаться неординарные качества
вожака (предводителя)— предвидение, способность понимать магические
знаки и т.д.
Кынь (кет.) — непереводимое слово, характерное восклицание злокозненной кэлбэсам (см.).
Кырын — имя отца девушки с Елогуя, отданной замуж на Подкаменную Тунгу­
ску за сына старухи Кёгл (см.).
Кыт— кетское название лука (см.), употреблявшегося как охотничье и боевое
оружие.
Кэлбэсам (калбэсэм, колбасам, калмесэм, колмасам) — злокозненный женский
персонаж. Частое русское соответствие при переводе— «чертовка», «лесная
баба», «баба-яга». Ее отличительный признак — четырехпалость. Живет рядом
(иногда вместе) с людьми, обманывает их, может погубить. Распространенный
персонаж сюжетов, где ее антиподом является женщина хунь (см.). В.Н.Топо­
ров видит в этих сюжетах трансформацию архаических прототекстов (см. Усесь),
а имя и мифологему Калмесэм считает енисейским заимствованием из древнеиранского источника (Ахура-Мазда) [83].
Кэнтаан (Кэньтан) — название второй экзогамной (родовой) половины кетского
общества (ср. Богдеденг). Этноним известен с начала XVII в. для одной из
групп кетов, живших на р. Елогуй (см.).
Кэтэ — фольклорное обращение к человеку рода Кэнтаан (см.).
Лйбаз (местн. рус.)— хозяйственная постройка для хранения вещей и запасов
продуктов. Лабазы сооружались на стойбищах и в тайге— на охотничьих
угодьях. Имели различную форму и устройство — в виде открытого настила
на столбах, свайного амбара с двускатной крышей и т.д. — в зависимости от
срока и сезона использования.

316

Листвень — распространенное местное название лиственницы.
Лйтись см. лйтысь.
Лйтысь (лйтись, лютысь)— лесной дух (аналогия русскому лешему); злокоз­
ненное существо, распространенный персонаж сказочных сюжетов и бытовых
(преимущественно охотничьих) рассказов. Образ недостаточно индивидуали­
зирован.
Лоб— шкура со лба оленя, лося. Особая прочность позволяла использовать ее
в качестве подошвы зимней обуви. В сказках на шкуре со лба катается дочь
злой кэлбэсам (см.).
Лопатка (кет. хатбул) — шаманский атрибут. Использовалась как орудие гадания
и в качестве колотушки к бубну. Колотушка начинающего, камлающего еще
без бубна шамана была из сырого (гнилого) дерева, в дальнейшем ему полага­
лась колотушка из кедра, обтянутая с тыльной стороны мехом. Наружная сто­
рона колотушки разделялась на две различные по цвету части— красную
(небо, верхний мир) и черную (земля, нижний мир). После смерти шамана на­
следовалась родственниками по мужской линии.
Лбпать (местн. рус.) — одежда, мягкое имущество (сумки, подстилки из оленьей
шкуры и т.д.).
Лук (кет. кыт) — орудие охоты, окончательно вытесненное огнестрельным ору­
жием только в 1930-х годах. Кетский сложный лук (состоит из двух частей:
верхней — березовой и нижней — из лиственничной крени) славился на Ени­
сейском Севере, был предметом обмена с другими народами. В «военных»
преданиях лук используется в качестве боевого оружия. Стрелы различались
формой наконечников и материалом (железо, рог, дерево) в зависимости от на­
значения.
Люди белого света (кет. кыныренг), «чистые люди», «светлые люди» — опреде­
ление «мира людей», противостоящего «не-людям». Часто выступает в значе­
нии «кетский народ», «кеты».
Лютысь см. лйтысь.
Мадуйка — адаптированное русское название поселка на берегу озера Мундуй­
ское (см.).
Малая ходьба (местн. рус.)— начальный этап охотничьего сезона (с осени до
середины декабря), когда женщины, дети и нетрудоспособные оставались на
стойбище в землянках (см.), а охотники осваивали ближайшие угодья, возвра­
щаясь домой ежедневно или с одной-двумя ночевками в тайге (ср. большая
ходьба). В народном календаре кетов этот период известен под названием табеинг (табанг— «лес»), которое переводится обычно как «пешая охота».
Маленькая ходьба см. малая ходьба.
Мангутиха — верхнее и среднее течение левого притока Енисея — Сургутихи.
Мбрда— плетенная из тальниковых прутьев рыболовная ловушка, использова­
лась как часть котца (см.) и самостоятельно.
Мудреный, мудрый — распространенное выражение: не рядовой, обладающий
особыми качествами, непредсказуемый и др.
Мундуйское озеро — озеро за полярным кругом в бассейне р. Курейка, место
расселения курейских кетов.
Налим — хищная рыба. Кеты добывали ее преимущественно котцом (см.) подледно осенью и в начале зимы (до образования очень толстого льда). Суще­
ствовали определенные предписания и запреты, связанные с культом налима.
Мифологическая Хоседам (см.), спасаясь от Альбы (см.), превращается в на317

лима. В быту прочная шкура налима использовалась для изготовления непро­
мокаемых мешочков, в которых держали порсу (см.) и другие продукты.
Нарта ручная (кет. ут суль)— средство перевозки груза. При перекочевках
в тайге на нартах перевозили малолетних детей, больных и старых. В помощь
человеку в нарту впрягали собак. Соединение частей в нарте (полозьев, ко­
пыльев, настила и спинки) было не пазовым, как в оленьих санках, а привязан­
ным (использовались расщепленный кедровый корень и ровдужные ремни),
что обеспечивало ей особую подвижность и проходимость через бурелом, в
чаще и т.д. Женские, более крупные нарты отличались от мужских четырехкопыльностью и наличием особой спинки-задника— суклам (см.). У хозяйки
семьи задник нарты был украшен резьбой с мифологическим сюжетом
(изображение вселенной), и это свидетельствовало о ее высоком социальном
положении. Такая нарта называлась «чум кормящая четырехкопыльная». Пе­
реходила по наследству невестке.
Наст — осевший после оттепели и отвердевший от мороза снег. При ходьбе по
насту кеты пользовались лыжами без меховой подволоки— голицами (см.).
Короткое время наста (ночь, утро) люди использовали при возвращении
с охотничьих дорог на берег к землянкам (см.).
Низ (кет. тыхэ/тыгэ)— при пространственном обозначении по горизонтали —
север; местность в нижнем течении Енисея, любой реки. Мифологически —
сторона отрицательного начала, мира мертвых, самой Хоседам (см.). Ср. верх.
Низовской человек, низовские люди (кет. тыхыренг)— живущие в низовьях
Енисея и любой другой реки; люди с севера (например, ненцы). Тыхырам
(букв. «Низовская мать») — подставное имя Хоседам (см.).
Ноговицы (кет. киненг) — деталь одежды, закрывавшая голень и половину бедра.
При коротких натазниках являлись необходимой составной частью традици­
онного мужского и женского костюма. Летние ноговицы были из ровдуги
(см.), зимние — из сукна или камусов (см.). До конца XIX в. ноговицы исполь­
зовались вместе с короткой кожаной обувью — черком.
Нюням — персонаж «военных» преданий, сюжетом которых является месть сына
за отца (см. Ильгет, Силеке, Сясинкусь).
Някольда — адаптированное русское название озера в верховьях р. Мангутиха.
Одно из мест расселения сургутихинских кетов.
Облас (обласок; рус.) — лодка-долбленка, изготовленная из одного ствола дерева,
или берестянка. Название, более распространенное к западу от Енисея; в Туруханском регионе чаще употребляется слово «ветка» (см.).
Одеяло (местн. рус; кет. усенть) — спальный мешок из оленьей шкуры.
6лан — кетское название птиц — сойки, кукши [41, с. 82].
Олатина (рус. адапт. кет. алатэй) — шест остова чума.
Ольгит — имя героя мифологического предания и родовой этноним — название
подразделения кетов Кэнтаан (см.), переселившихся на Курейку (Ольгыт —
Серковы).
Орда — народ, племя, род (в зависимости от контекста).
Оселок — брусок или кремень для затачивания и правки лезвия ножа, отказа (см.)
и т.д. Часто упоминается в сказках в качестве волшебного предмета, создаю­
щего преграду преследующим людей злокозненным персонажам.
Осиновские пороги — узкое место на Енисее в южной части Туруханского рай­
она вблизи пос. Ворогово (см.). Горный кряж здесь образует высокие щеки на
обоих берегах, течение реки стремительное, с водоворотами. Считалось, что
318

ущелье прорубил легендарный Альба, боровшийся с Хоседам. Подплывая
к порогу, кеты останавливались и осуществляли умилостивительные действия
по отношению к Улемам (Мать-река, Мать-вода) — бросали в реку угощение,
подарки (монеты, бисер и т.д.).
Острога (кет. ель)— орудие рыбной ловли. Трезубый железный наконечник
с жальцами на зубцах, насаженный втулкой на длинную рукоять. Острогой лу­
чили рыбу (тайменя, хариуса, налима, щуку) в темное время на порожистых
мелких местах. Для освещения использовали факел из бересты. В шаманской
мифологии острога — оружие шамана; ее изображение из железа могло быть
на парке (см.) шамана.
Остяки (кет. остыган) — старое название кетов, данное им русскими служилыми
людьми в XVII в. по аналогии с угроязычными обскими остяками-хантами.
В 1920-х годах утвердилось новое наименование— кеты (от кет— «чело­
век»), ставшее самоназванием народа.
Остяцкий скребок (кет. сюнгт)— орудие труда, используемое при обработке
шкуры (для соскабливания мездры). Состоит из березовой рукояти и собствен­
но скребка— плоской железки с расширяющимися, противоположно загну­
тыми концами, заточенными по рабочему краю. Скребок вставлен поперечно
в отверстие посредине рукояти. Женщина скребет шкуру движением от себя
попеременно то одним, то другим концом скребка. Кетские скребки пользова­
лись успехом у селькупов, эвенков. В фольклоре нашло отражение известное
с давних времен кузнечное мастерство кетов.
Отказ (местн. рус; кет. аттэс) — орудие, заменявшее топор и служившее для
охоты на крупного зверя. Состоял из черенкового железного прямоспинного
ножа-наконечника и длинной (до 2,5 м) рукояти из березы. В фольклорных тек­
стах упоминается и как боевое оружие.
Пакулиха — адаптированное русское название левого притока Енисея, а также
бывшего поселка в среднем течении этой реки. Жившие здесь кеты ныне со­
средоточены в приенисейском поселке Бакланиха (см.).
Пальма (местн. рус; кет. усь) — орудие охоты на крупного зверя, известное так­
же под названием «рогатина». Представляла собой массивный нож с широким
(25-35 см) железным обоюдоострым лезвием, насаженным на длинную (1,5 м
и более) рукоять. Чаще всего пальма использовалась при подъеме медведя из
берлоги; в фольклоре фигурирует как боевое оружие.
Пальник (местн. рус; кет. куп)— боровая птица, мужская особь тетерева
(см. также косач). В шаманстве — дух-помощник; изображения пальников на
шестах стояли на священных местах — холай (см.).
Панцирь — защитные доспехи воинов из железа. Панцирем в текстах называется
также одежда из плотно прилегающих друг к другу щитков и кольчуга из не­
скольких рядов скрепленных металлических колец. Неполное одеяние воина
выражают такие обороты, как «полпанциря», «два кольца». По этнографиче­
ским данным, кеты находили железные доспехи (отдельные их детали) на мес­
тах, считающихся полем прежних сражений. Интерес представляют данные
о плавильной печи, в которой выплавляли железо для панцирей. Защитная
одежда из железа могла быть и у женщин — жен военных предводителей.
Шрка (кет. хагыт) — зимняя распашная одежда из одной оленьей шкуры мехом
наружу. Короткая (выше колен) парка была удобна при выслеживании зверя,
когда кеты проходили на лыжах десятки километров. Женская парка по по­
крою не отличалась от мужской, но была более длинной. С конца XIX — нача319

ла XX в. вошли в употребление парки, кроенные из двух и большего количест­
ва шкур, а парка из одной шкуры сохранялась в качестве промысловой одежды
мужчин еще в 1970-е годы.
Пасть (местн. рус; кет. ки) — ловушка давящего действия, распространившаяся
у кетов под влиянием охотничьей культуры русских. Употреблялись пасти при
охоте на росомах (особенно вблизи лабазов с запасами продуктов), зайцев,
глухарей и т.д.
Пимы (местн. рус.) — меховая обувь.
Подволбка (местн. рус.)— меховая обтяжка зимних лыж, сшитая из оленьих
и лосиных камусов (см.). Гладкий ворс обтяжки обеспечивал скольжение,
а при подъемах, наоборот, не давал лыже скатиться вниз.
Подкаменная Тунгуска — крупный правый приток Енисея.
Пбрса (местн. рус.) — истолченная в порошок просушенная и прокопченная ры­
ба. Заготовленную на зиму порсу хранили в непромокаемых мешках из кожи
налима, в берестяных коробах. Из порсы готовили густое варево типа каши,
заправляли ею бульон, добавляли в муку при выпечке лепешек.
Постель (местн. рус; кет. си) — шкура оленя, снятая осенью или зимой, т.е. проч­
ная, с наиболее длинным и густым ворсом. Использовалась в качестве под­
стилки, а также для шитья парки (см.).
Пумпокблы (рус. адапт.) — енисейскоязычные жители верховьев Кети и бассейна
Чулыма, известные по русским историческим документам начала XVII в.
Пучка (местн. рус) — борщевник, зонтичное растение с полым стеблем.
Пущальня (местн. рус; кет. унят)— ставная самодельная рыболовная сеть из
крапивной пряжи; ее ставили недалеко от берега на вешках. Грузилом служили
камни, закрепленные в обруче из тальника, поплавки были из прошитой в не­
сколько слоев или свернутой рулоном бересты. Использовались весь период
открытой воды и подледно (в первые зимние месяцы). Пущальни были до 10 м
длиной, высотой (шириной) до 1 м; размер ячей зависел от объекта промысла
(от двухперстной до шестиперстной). В семьях имелось несколько таких сетей;
изготавливали их обычно мужчины, чинить могли и женщины.
Ратта — поселок в верхнем течении р. Таз (см.), место давних этнокультурных
контактов левобережных (реки Елогуй, Сургутиха) кетов с селькупами, вос­
точными хантами.
Рбвдуга (местн. рус; кет. хэлэт)— очищенная от ворса, продымленная и выде­
ланная оленья шкура (замша). Из ровдуги у кетов была летняя одежда (парка,
натазники) и обувь, мягкая утварь (кисеты, сумки и т.д.); реже встречались
ровдужные покрышки для чума.
Рогатина (местн. рус; кет. усь) см. пальма.
Рожёнь (кет. кых) — заостренная палка из березы. На нее нанизывали куски мяса,
рыбу и пекли возле костра с подветренной стороны. Таким же образом дово­
дили до готовности испеченный в золе хлеб (лепешки — нянь). Рожень у кост­
ра (очага) — символ благополучия семьи. Образ поваленных рожней и поту­
шенного огня связан с гибелью людей, вымиранием рода.
Салтись (кет.)— кремень, использовавшийся вместе с железным огнивом
(кресалом) для высекания огня.
Самолбв (рус.) — самодельная крючковая снасть для ловли «красной» (осетровой)
рыбы. Состоял из бечевы (длинника) и прикрепленных на поводках крючков (от
20 до 50 штук). Снасть закрепляли с помощью грузил крючками вниз; приманкой
служили вьюны. Самоловы были заимствованы кетами у местных русских.
320

Санка (кет. суль) — средство для переезда и перевозки груза в оленьей упряжке.
Для них характерны три-четыре пары высоких, косо поставленных копыльев
(см.) и пазовое соединение всех частей. В зависимости от назначения санки
разделялись на ездовые, грузовые, особые женские (со спинкой-задником),
санки с ящиком (для перевозки продуктов и посуды). В каждой упряжке было
по два (редко по три) оленя. Санный аргиш (см.) перемещавшейся на зимнем
промысле семьи состоял из пяти-восьми упряжек. Если оленей не хватало для
всей семьи, в санках ехали мужчины— охотники и старики, а подростки
и женщины перебирались с места на место с ручной нартой (см.), используя
в помощь собак. Оленьи санки, как и само транспортное оленеводство, были
заимствованы частью кетов у северных самодийцев — ненцев, энцев.
Сарана (кет. кох) — лилейное растение, луковицы которого шли в пищу. Собира­
ли сарану в начале лета; для выкапывания луковиц существовали специальные
лопаточки. Сарану ели сырой, пекли на рожнях, варили; зимой сушеной сара­
ной заправляли мясные отвары.
Сарга (местн. рус.) — связочный материал,' расщепленный кедровый корень,
тальниковая кора и т.д., используемые для скрепления деталей.
Светлые люди — определение «мира людей», противостоящего «не-людям». Час­
то выступает в значении «кетский народ», «кеты».
Селькупы (северные)— самодийскоязычные соседи кетов, издавна связанные
с ними территориальными и семейно-брачными отношениями. Для этих наро­
дов характерна большая культурная близость: сходство хозяйственно-быто­
вого уклада, дуальная экзогамия. В исторических преданиях селькупы почти
всегда выступают как союзники кетов в их борьбе с эвенками и ненцами.
Серково — населенный пункт на р. Курейка (см.), основателями которого счита­
ются кеты с русской фамилией Серковы, выходцы с Елогуя.
Сивер (местн. рус.) — ветер с низовьев Енисея, северный ветер.
Силекё — имя героя «военных» преданий, содержанием которых является месть
сына за отца (см. также Ильгет, Нюням, Сясинкусь).
Сйны — возможно, мифологический образ бобров (они были истреблены
к XVIII в., но известно, что раньше их было так много, что кеты оклеивали
шкурой бобра свои зимние лыжи). О.В.Тыганова охарактеризовала их как «че­
ловекоподобные, сказочные существа, лазающие по березам» (№ 79).
Сокуй — длинная (до щиколоток), глухая, без разреза спереди мужская одежда из
оленьего меха. Отличительная ее особенность — крой спинки вместе с затылочной
частью капюшона. Надевали ее поверх парки при переездах на оленьих санках.
Этот вид одежды был утрачен кетами вместе с транспортным оленеводством.
Сохатый (кет. кай)— лось. Так же именуются созвездия Большая Медведица
и Малая Медведица. Семантика названий связана с мифом о небесной охоте,
распространенным у ряда охотничьих народов Сибири (селькупов, эвенков,
северных алтайцев, бурят). Кетская особенность— родовые истоки мифа:
Большая Медведица была созвездием кетов Богдеденг, Малую Медведицу
считали «своей» кеты Кэнтаан (см.).
Стан (кет. итанг)— 1) народная мера расстояния между двумя стоянками. Букв,
«перетаск за день»; компонент танг имеет самостоятельное значение «лямка»
(см. аргиш); 2) стоянка (см. стойбище).
Старик и старуха — обычные персонажи кетских сказок, рассказов и преданий.
Как и в бытовой речи, эти лексемы чаще обозначают не возраст, а семейное
положение (муж и жена) действующих лиц.
321

Стойбище — место, где одна или несколько семей на тот или иной срок (в зави­
симости от хозяйственной деятельности в данный сезон) ставили свои жили­
ща. Более постоянными и многочисленными были летние стойбища возле ры­
боловных котцов (см.), насчитывавшие два-семь и более чумов (см.), а также
места осеновок во время «малой ходьбы» (см.), где обычно располагались не­
сколько землянок (см.). Временные (на 3-5 дней) стойбища из одного-двух
чумов были характерны для периода «большой ходьбы» (см.). Их население
составляла объединившаяся на охотничий промысел группа родственных се­
мей (или одна семья). Стоянки менялись по мере освоения ближайших охот­
ничьих угодий. См. также «стан». В героических преданиях упоминаются осо­
бым образом («полукругом», «мысом») организованные «военные» стойбища
с жилищем предводителя в средней части.
Столбовая — приток Подкаменной Тунгуски (см.), территория расселения подкаменнотунгусской (суломайской) группы кетов.
Суглан — сходка, сбор «инородцев» (коренных жителей); место сбора.
Суклам (кет.) — спинка-задник у ручной женской нарты (см.). Она имела особый
мифологический и общественный статус: у женщины, достигшей положения
хозяйки семьи, наружная сторона суклам была покрыта резьбой или рисунком
с традиционным изображением вселенной (см. [37, с. 68-69; 51, с. 84-90,
рис. 73-76, 78]). При переездах возле спинки помещались семейные охраните­
ли — аллэлы (см.) и другие предметы домашнего культа. Достигнув нетрудо­
способного возраста, женщина передавала свою суклам старшей невестке, что
было знаком возросшего социального статуса последней.
Сулом&й (рус. адапт. кет. Сулем кай — «Красный яр») — поселок на р. Под камен­
ная Тунгуска, центр подкаменнотунгусской группы.
Сумарокове — поселок на левом берегу Енисея ниже устья Подкаменной Тунгу­
ски, место жительства отдельных кетских семей, преимущественно выходцев
с Подкаменной Тунгуски.
Сургутиха— левый приток Енисея и одноименный поселок вблизи ее устья;
центр расселения сургутихинской группы кетов.
Сык, сюк (кет.) — овальное блюдо («корытце»), выдолбленное из кости или бере­
зового наплыва. В нем замешивали тесто, подавали на стол вареное мясо, рыбу
и т.д. На дне с наружной стороны ножом делали зарубки-углубления, изобра­
жавшие глаза блюда.
Сым — левый приток Енисея, впадающий в него возле поселка Ярцево Енисей­
ского района Красноярского края. Бассейн реки с XVII в. известен как терри­
тория расселения южных (сымско-касских) кетов.
Сымско-касские кеты — кеты, территорией расселения которых были реки Сым
и Кае.
Сясенгусь (Сясинкусь)— герой «военных» преданий, основной сюжет кото­
рых — месть сына за отца (см. также Силеке, Нюням, Ильгет).
Сясинкусь см. Сясенгусь.
Таган (рус. места.) — треножник, устанавливаемый над костром.
Таз — река в Обь-Енисейском междуречье, впадающая в Обскую губу.
Тальник — кустарник ивовой породы. Гибкие ветки его использовались для изго­
товления плетеных ловушек, а особым образом обработанная кора — в каче­
стве скрепляющего (связочного) материала.
Таниньга— имя дочери Ырохота (см.), которая становится женой духа воды
(ульгуся; см.).
322

Тель (тэль; кет.) — «мамонт»; хтонический образ, символ нижнего мира, персо­
наж архаических текстов о разорителе гнезда (см. Каськет).
Тесло — орудие обработки дерева: палка-рукоять с железным, прогнутым внутрь
наконечником, имеющим на торце режущую кромку.
Тйльгет (Тыльгет) (букв, «кусок оленьего сала») — образ, сопутствующий сюже­
ту о Каськете (см.); иногда — ипостась (трансформация) самого Каськета.
Тйска (кет. коятль)— покрышка из сшитых полос вываренной и выделанной
бересты. Широко использовалась в быту — для покрытия чума, жилой части
лодок-илимок (см.), лабазов и т.д. Тиски из плотной бересты стели пи на землю
в летнем чуме, ими закрывали края снежной ямы при строительстве землянки
(см.) и т.д. Выделка прочных и эластичных тисок требовала умения и навыков.
Девушка могла быть просватана, если она обладала таким опытом.
Тогет (Тогёта, Тбгот, Тогыт, Тоигыт)— герой цикла «военных» преданий
о борьбе кетов с иноплеменниками, средний брат легендарного Бальны (см.).
Тогёта см. Тогет.
Тбгот см. Тогет.
Тогыт см. Тогет.
Тоигыт см. Тогет.
Тойол (кет.) — вид берестяной утвари. Наиболее распространены тойолы в виде
круглого плоскодонного короба с крышкой, использовавшиеся для хранения
чая, сахара, покупной чайной посуды. Их украшали орнаментом (чаще — ха­
рактерные вильчатые фигуры), выполненным охрой. Чтобы рисунок не стерся,
поверхность покрывали слоем рыбьего клея. Такие разрисованные тойолы
(иринг тойол) очень ценились, упоминания о них имеются в сказках. Для хра­
нения рыбьего жира, масла изготовлялись тойолы с прямоугольным дном
и четырьмя трапециевидными стенками. Они покрывались крышкой из не­
скольких слоев бересты. С нижней стороны к крышке был пришит широкий
ободок, который плотно охватывал снаружи верхний край тойола.
Толстых — фамилия кетов, уроженцев Подкаменной Тунгуски, принадлежащих
к родовому подразделению Кэнтаан (см.).
Томам— мифологический персонаж высшего уровня— хозяйка юга, теплой
земли на юге (в верховьях Енисея). Мать перелетных^ птиц, которые ежегодно
пережидают у нее зиму. Вместе с птицами к Томам уходил зимовать легендар­
ный шаман Дог (см.); весной он возвращался с первыми лебедями. Провожая
осенью птиц, кеты обращались к Томам с просьбой снова на следующий год
послать их людям. Исходным началом осмысления образа Томам могло быть
непосредственное олицетворение юга и явлений природы, связанных с этой
стороной света. Мифологически — альтернатива Хоседам (см.).
Томар (местн.; кет. суом) — стрела с тупым округлым утолщением на переднем
конце, составляющим одно целое с древком, или такой же формы насаженным
наконечником из дерева или кости. Применялась при охоте на белку, колонка
(тупой наконечник не портил шкурку мелкого зверька). Стрелы с такими нако­
нечниками использовались также при стрельбе по цели во время состязаний,
а также в качестве детских игрушек. Имеются сведения о томарах, в наконеч­
никах которых были просверленные отверстия; при полете такая стрела изда­
вала характерный свист, вспугивающий зверька. В фольклоре томары упоми­
наются и как боевые стрелы.
Тотаболь — персонаж текстов мифологического характера, где главный герой —
Каськет (см.), возможно младший брат последнего. Погибает, не послушав323

шись советов Каськета, но оживает после того, как тот покачал его в семиушном котле (ритуал оживления).
Тунгуска— 1) женщина-эвенкийка; 2) сокращенное название р. Подкаменная
Тунгуска.
Тунгусы — старое название эвенков.
Турухйнск— населенный пункт на месте впадения в Енисей Нижней Тунгуски
(бывш. село Монастырское, Ново-Туруханск), центр Туру ханского района
Красноярского края.
Туяс (местн. рус.) — короб из бересты; в фольклоре упоминаются туяса, исполь­
зовавшиеся в качестве ведра.
Тыгылам (букв. «Нижняя Мать») см. Хоседам.
Тыльгет см. Тильгет.
Ты ней — герой сказки о сироте, покинувшем обижавших его людей и проживав­
шем в старом земляном жилище с выходом в озеро. Пользовался берестяной
лодкой. Жилище с выходом в озеро, лодка-берестянка — реалии культуры за­
падных соседей кетов — тазовских, кетских селькупов, восточных хантов.
Тэль см. тель.
Угор (местн. рус.) — высокий берег, возвышенность.
Уквол — легендарный шаман кетов из рода Богдэденг (см.). Известны предания о
его путешествии вместе с Догом (см.) в образе лебедя на юг, за пределы рассе­
ления кетов. Там Уквол, не внявший советам старшего спутника, погиб от рук
«утиных людей» — югов.
Ульвёй (кет.) — название души человека, его двойник, невидимый рядовым людям.
Ульгет — младший сын предводителя кетов, по ошибке убитый своими же воинами.
Ульгысь (ульгусь)— водяной дух. Персонаж сказочных сюжетов и бытовых
рассказов, где ему отводится роль хозяина речной фауны. Вступая в брак
с женщиной, он обеспечивает ее родственников постоянной промысловой уда­
чей (см. также кайгусь).
Уньгет — герой сказочного сюжета, где женой охотника становится лесная кай­
гусь (см.), но покидает людей из-за несоблюдения ими' правил взаимоотноше­
ний с лесным миром. Известна фамилия семьи Уньгета — Бунеевы (см.) — ре­
альные жители Подкаменной Тунгуски.
Усесь (кет.) — букв. «Теплый Есь (бог)»; мифологическое имя особой ипостаси
верховного начала — Еся (ср. альтернативную ипостась Тайесь — «Холодный
Есь»). Персонаж архаических текстов.
Хальк— героиня сказки об обиженной людьми старой женщине, лишившейся
выращенной ею лисички. В заключительных словах старухи Хальк выражается
идея воздаяния за причиненное сироте зло.
Хйттын (кет. хит— «клей», тын— «котел»)— приспособление для разогрева­
ния клея. Представляет собой палочку с развилкой на верхнем конце, где за­
креплялась берестяная воронка с клеем. Палочку втыкали в землю возле костра
и разогревали находившийся в воронке клей. В сказках клейнице отводится
роль помощницы злокозненных персонажей.
Холай (хблый, хблий; кет.) — родовое или семейное священное место и имя его
духа-хозяйки, символической матери родового шамана. Ежегодные посещения
места сородичами были приурочены к дням летнего солнцестояния перед на­
чалом рыболовного сезона, однако особая идеологическая значимость обрядо­
вых действий у холай как общеродового и единственного в году сакрального
праздника предполагает более широкую их служебную направленность, неже324

ли только обеспечение успешного рыболовного промысла. Мифологическое
осмысление образа Холай противоречиво — родовой покровитель и одновре­
менно опасное для забывших ритуал людей начало. В культе холай у кетов
в наибольшей степени проявляются трансформации и синкретизм, характер­
ные для символической культуры народа конца XIX — начала XX в. Со свя­
щенными местами связана культовая скульптура — деревянные антропоморф­
ные изображения самой Холай (или ее личина, вырезанная на стволе дерева),
ее сыновей — досей (досьн) (см.), зооморфные фигуры из дерева (медведь,
птицы на высоких шестах).
Хблий см. холай.
Хблый см. холай.
Хонь см. хунь.
Хорей (местн.) — длинная палка, которой управляют оленями при езде на нартах.
В тексте № 114 говорится о хорее юрака (см.) с железным наконечником, на­
званным в оригинале усь — копье, рогатина (см.), пальма (см.).
Хбседам (Хбседэм, Хбсерям)— отрицательное начало кетского пантеона; жена
Еся (см.), изгнанная им. Главным в осмыслении этого образа было признание
непосредственной причинной зависимости между действиями Хоседам
и смертью людей. Постоянным местом пребывания Хоседам (= страны, куда
попадают умершие) считался север, низовья Енисея. С последним связано од­
но из эвфемистических имен Хоседам — Тыгылам, Тыхырям (тыгэ/тыхэ —
«низовье», «север»; ам — «мать»). Негативное восприятие севера и природных
явлений, с ним связанных, сказалось на формировании образа Хоседам, однако
генезис его, видимо, имеет иные корни, нежели непосредственное их олице­
творение; возможно, здесь представлен трансформированный вариант перво­
начального образа Матери-Земли. В сказках мифологического происхождения
вместо Хоседам иногда фигурирует доотэм (см.).
Хбседэм см. Хоседам.
Хбсерям см. Хоседам.
Хунь (хонь; кет.)— букв, «дочь», «кукла»; фольклорно-мифологический персо­
наж широко распространенного цикла о женщине (хунь) и злокозненной кэлбэсам (см.). Известно несколько сюжетов с этими героями: кэлбэсам обманом
подменяет сына женщины своей дочерью; убивает женщину и затем преследу­
ет ее детей; обманывает мужчину, собиравшегося жениться на Хунь, и сама
становится его женой и т.д. В конечном счете добрая хунь выходит победи­
тельницей в противостоянии злой кэлбэсам. В шаманской мифологии известна
Есьтехунь (Дочь неба, бога), в образе важенки покинувшая своего мужа —
Сына земли (см. Бангрэхып).
Хыпь (Хып; кет.)— букв, «сын»; распространенный персонаж сказок мифологи­
ческого происхождения, восходящий к образу Сына земли (Бангрэхып; см.).
Чага (кет. кутат) — нарост на березе. В сухом, растолченном виде его заварива­
ли вместо чая. Отвар чаги обязательно входил в рацион питания беременных.
Чувал (кет. сонгол) — отопительное устройство в землянке (см.) в виде располо­
женной перед кострищем загородки из тонких жердочек и трубы (также из
жердочек, скрепленных обручами, или выдолбленной колоды). Труба и заго­
родка промазывались смешанной с травой глиной, предохранявшей от обгорания. На чувале могла быть нарисована личина — изображение Матери-Огня.
Чум (кет кусь)— коническое жилище с остовом из шестов и берестяными по­
крышками. Основу остова составляли два центральных опорных шеста сухо325

санг, верхний конец одного из них входил в развилку другого. Два сухосанга,
равно как и третий, прислонявшийся к ним шест котэнгданг (котэнг —
«переднее», «чистое» место в чуме против входа, за очагом), считались са­
кральными. В фольклоре образ упавших шестов символизировал гибель семьи,
рода. Распределение мест между членами семьи и размещение имущества
в одном чуме и возле него регулировались нормативами, обусловленными об­
щими представлениями о дуализме мифологического пространства.
Чуман (местн. рус; кет. ыхт) — распространенная утварь из бересты в виде низких
открытых коробов. Изготовляли их, складывая определенным образом (сгибали
на углах) прямоугольные листы бересты. Чуманы имели преимущественно пря­
моугольную форму, удлиненную или квадратную, реже — круглую; размер утва­
ри зависел от назначения В них чистили и мыли рыбу, из них умывались и кор­
мили собак. Были чуманы длительного пользования (большие, из нескольких
слоев бересты, заменявшие корыто) и временные сосуды, которые выбрасывали
после использования (например, служившие чашкой для чая на привале).
Ыдахат (Ыдохот) см. Эрохот.
Ырохот (Ь1рогот) см. Эрохот
Ыськет (Иськат) — эвфемистическое название вскормленного в семье медведя.
Эрохот — персонаж архаического космологического сюжета, определяемого важ­
нейшими противопоставлениями: холод / тепло, верх (верхний мир, небо) / низ
(нижний мир, земля), и трансформированных сказочных текстов (см. также
Усесь, Бангсель, кэлбэсам). В.Н Топоровым высказано предположение о воз­
можной связи имени Эрохот с центральноазиатским обозначением Будды [83,
с. 151-157].
Э т — существо верхнего мира, имеющее отношение к Усесю— Теплому богу
(см. Усесь); возможно, связан с ним родственными отношениями. Персонаж
архаического космологического сюжета.
Этль — персонаж бытового сюжета, мать сына, жена которого оказалась лентяй­
кой, но после ряда испытаний исправилась.
Юги (рус. адапт. кет. югын) — название группы сымско-касских кетов (см.). Язык
югов (сымский) считается наравне с кетским самостоятельной ветвью енисей­
ской языковой семьи. Носителей сымского ныне не существует, они оконча­
тельно ассимилировались в русской среде во второй половине XX в.
Югын см. юги.
Юкола (местн. рус;кет. ит) — заготовленная на зиму вяленая рыба. Более всего
на юколу шли щука, язь, крупный лещ. Рыбу распарывали, вынимали внутрен­
ности и, сделав ножом поперечные надрезы, в распластанном виде подвешива­
ли для просушки. Сухую рыбу отваривали себе и собакам; из нее готовили суп,
заправленный мукой. Размоченную юколу разогревали на рожне, ели в сухом
виде.
Юкса (местн. рус) — крепление к лыжам из сыромятной кожи.
Юракй (местн. рус; кет. дыхыденг)— название самодийскоязычных северных
соседей кетов — енисейских ненцев. В кетском фольклоре юраки выступают
всегда как враги кетов.
Юрта (местн. рус.) — так русские называли традиционное жилище кетов — чум,
землянку.
Ярцево— населенный пункт в Енисейском районе Красноярского края вблизи
устья р. Сым; прежний центр сымской группы кетов.

СВЕДЕНИЯ О РАССКАЗЧИКАХ

Записи публикуемых текстов производились в разное время разными собирателя­
ми. Необходимые сведения обо всех исполнителях, к сожалению, отсутствуют Здесь
дан общий список дикторов кетского фольклора преимущественно конца 1950-х —
1980-х годов. Более подробные данные приводятся лишь о некоторых из них.
Бальдин Ф.А., 1906 г. рожд., житель пос. Келлог на р. Елогуй: № 96, 97, 130
Бальдин Харлампий Петрович, 1887 г. рожд., житель пос. Келлог на р. Ело­
гуй. Обаятельный приветливый человек, прекрасно владевший родным и русским
языками. Мастерски изготовлял долбленки, санки, лыжи. Любимый Елогуй, лес
и «вольный воздух» были для него предпочтительнее поселковой жизни даже
в преклонные годы. Интерес и уважение к традициям своего народа он привил
детям и внукам. Обладал артистизмом и незаурядными исполнительскими способ­
ностями. В сборник включена записанная от него одна из самых полных версий
о легендарном шамане Доге — № 45.
Бальдина З.Х., 1944 г. рожд., жительница пос. Сумароково на р. Енисей: № 68.
Бальдина Клавдия Харлампиевна, 1927 г. рожд., жительница пос. Келлог на
р. Елогуй. Выросла в большой семье Харлампия Петровича и Анны Васильевны
Бальдиных, давшей несколько незаурядных знатоков языка и фольклора (Г.Х.Ни­
колаева, З.Х.Бальдина, Т.Х.Бурова).
Одинаково хорошо владеет родным и русским языками. Окончила 8-летнюю
школу. С детства помогала взрослым в рыбной ловле, рано научилась метко стре­
лять, овладела основными женскими занятиями (обработка шкур, бересты и др.).
Работала библиотекарем в разъездном Красном чуме. Многодетная мать, вырас­
тившая и давшая образование всем детям.
Никогда не отрывалась надолго от любимых занятий — охоты и рыбной лов­
ли, а, вырастив детей, уже немолодой, вместе с мужем-охотником на несколько
месяцев уходила из поселка в тайгу на свои промысловые угодья.
Обладая прекрасной дикцией и несомненным исполнительским талантом,
Клавдия особенно любила сюжеты, выражающие семейную этику, поведенческие
установки в промысловой деятельности, обеспечивающие гармонию отношений
человека и природы.
Включенные в настоящее издание тексты— № 2 1 , 80, 81, 103, 115, 132, 137,
138— были записаны Е.А.Алексеенко от К.Х.Бальдиной в начале 1960-х годов,
когда К.Х.Бальдина принимала участие в работе Туруханского отряда Северной
экспедиции Института этнографии АН СССР.
Бердников И.О., 1915 г. рожд., житель пос. Сургутиха на р. Сургутиха: № 50,
145.
327

Бурова (урожд. Бальдина) Тамара Харлампиевна, 1939 г. рожд., жительница
пос. Келлог на р. Елогуй.
Родилась в многодетной семье Харлампия Петровича и Анны Васильевны
Бальдиных, известной знатоками кетского языка и народной культуры, в том чис­
ле фольклора. Прекрасно владеет родным и русским языками. Еще будучи сту­
денткой Игарского педагогического училища, летом 1956 г. охотно помогала
в сборе этнографического материала, записи и переводе фольклорных текстов.
Наши контакты продолжились и в последующие годы.
Тамаре выпал трудный жизненный путь: она рано овдовела (муж, работавший
в сейсмологической партии, трагически погиб), одна воспитывала дочь и осиро­
тевшую племянницу. Дочь — Валентина Ивановна Бурова получила педагогиче­
ское образование, преподает в Келлоге кетский язык.
Тамара известна как одна из лучших мастериц по изготовлению меховой об>ви и
других изделий, пользующихся большим спросом, особенно у новоселов на Севере.
Общение с Тамарой позволяет говорить о ней как о добром, с развитым чувст­
вом собственного достоинства человеке, самоотверженной матери.
В настоящее издание включены три текста, полученные от Т.Х.Буровой в
1956 г. (№ 76, 83) и 1958 г. (№ 52).
Цибиков Михаил Михайлович, 1890 г. рожд., житель пос. Пакулиха на р Пакулиха, пос. Верещагино на Енисее.
Представитель смешанной кетско-селькупской, оленной черноостровской
группы. Прекрасно владел кетским и селькупским языками. Русский язык освоил
в 1920-е годы, включившись в работу создававшихся на местах национальных
потребительских (торгово-заготовительных) обществ. Был инициатором расшире­
ния их функций, в частности организации в них пунктов ликвидации неграмотно­
сти. Михаил Михайлович до преклонного возраста не оставлял охоты и рыболов­
ства, пользовался уважением как один из лучших промысловиков (в качестве та­
кового он в 1939 г. был делегирован на ВСХВ в Москву).
Мудрость и деловые качества М.М.Дибикова особенно проявились в трудное
послевоенное время, когда он возглавлял многонациональный колхоз в Пакулихе.
Ему пришлось заботиться не только о коренных северянах, но и об оказавшихся
здесь не по своей воле спецпереселенцах (поволжские немцы, прибалты). Основ­
ной состав северян и переселенцев — женщины, дети, старики — в промысловые
занятия включались с трудом. Усилиями и авторитетом М.М.Дибикова к концу
1950-х годов в Пакулихе был создан колхозный центр с необходимыми поселко­
выми учреждениями и жилыми постройками. Расположенный на дюне, окружен­
ный сосновым бором, он выглядел очень привлекательно. Однако из-за трудно­
стей связи с районным центром (Пакулиха мелководна и летом часто пересыхает)
жители в дальнейшем были переселены в приенисейские поселки Верещагино
и Бакланиху.
Михаил Михайлович запомнился как высокий, подтянутый, моложавый в свои
70 лет человек. Подкупала его деликатность и внутренняя интеллигентность. Михаил
Михайлович очень помог нам с транспортом, заинтересованно относился к нашей
работе и, несмотря на занятость, не отказывался от длительных бесед.
М.М.Дибиков был женат на русской, их сын Павел, получивший педагогиче­
ское образование, в 1987 г. жил с семьей в Верещагино. В свое время он, как
и отец, был информантом А.П.Дульзона, который опубликовал несколько его тек­
стов [6, № 20-22, с. 59-65].

328

В настоящее издание включены три из семи опубликованных А.П.Дульзоном
фольклорных произведений, полученных от М.М.Дибикова в конце 1950-х годов
[6, № 13-19, с. 41-59] — №91, 102, 141. Один текст— о последней войне кетов
с юраками (№ 102)— характеризует М.М.Дибикова как знатока и незаурядного
исполнителя фольклора. Сообщенный им вариант этого распространенного сюже­
та содержит редко фиксировавшиеся художественные стереотипы, свойственные
устной традиции кетов.
Дибиков П.М., 1923 г. рожд., житель пос. Верещагино на р.Енисей: № 87.
114.
Дибикова Зинаида Николаевна, 1900 г. рожд., жительница пос. Верещагино
на р. Енисей.
Выходец из оленной черноостровской смешанной кетско-селькупской группы,
потомственный охотник и прирожденный натуралист. Большая часть ее жизни
прошла на таежных угодьях. Трижды была замужем, родила 13 детей, из которых
к 1987 г. в живых оставался один 55-летний сын.
Известна как знаток кетского языка и фольклора; владела русским и (менее)
селькупским языками.
В 87 лет (1987 г.) она сохраняла мироощущение человека, для которого при­
рода является жизненной средой («Я родиной интересуюсь — какие тундры, боло­
та есть, все осмотрю, какие листочки-иголочки. Болотные березочки чащеватые,
карлики»). Зинаида Николаевна замечала малейшие изменения в экологической
обстановке, например, что стало меньше куликов, а два ворона почему-то уже
несколько лет предпочитают жить в селе, а не в лесу, где «есть их пастбище».
Свой интерес к живому миру Зинаида Николаевна выразила словами: «мне как-то
всех жалко». Это необычное для исконного охотника чувство у нее выражалось
в желании всегда иметь рядом живое существо, наблюдать за ним и ценить как
друга, скрашивающего одиночество. У Зинаиды Николаевны, например, долго
жил дикий гусь. Она «таскала» его в нарте со стойбища на стойбище. «Закутаю,
сидит. Пока чум поставлю, лопать разложу, он гуляет...» Сшила ему пимы кульком
(«чтоб лапа растопырилась»), «чтоб ноги не ознобил». Гусь, орел, лебедь «пони­
мают язык», а вот зайцу в этом было отказано: «Кого она слышит? Выйдет — бе­
жит без ума!» Записанная от З.Н.Дибиковой этнографическая информация о при­
рученных животных корреспондирует с любимыми кетами фольклорными сюже­
тами о «вскормленных медведях».
В настоящее издание включены три текста— повествовательное поучение
о взаимоотношениях людей с иным для них миром (в данном случае — велика­
нов) — № 92, рассказ о мести брата за сестру, подвергавшуюся притеснениям
в семье мужа, — № 118 и сказка с некоторыми чертами волшебной (присутствие
магического пера) — № 128. Все три текста записаны в 1979 г. Э.И.Белимовым.
Дибикова У.А"., 1927 г. рожд., жительница пос. Верещагино на р. Енисей:
№ 24, 85, 143.
Дорожкин Владимир Прокопьевич, 1930 г. рожд., житель пос. Сургутиха на
р. Сургутиха.
Жил с родителями на внутренних угодьях сургутихинских кетов — озерах На­
лимье, Някольда. В семье были родственники (по браку) из селькупов с р. Таз
(пос. Ратта), притоком связанной с оз. Някольда. Семья имела оленей, и зимние
поездки на Таз были обычны. Пребывание в селькупоязычной среде сказалось на
произношении и лексике Владимира. В школьные годы ему неоднократно доводи329

лось добираться на лодке через систему речек и озер из пос. Сургутиха, где нахо­
дился интернат, к родителям на летние каникулы, а осенью совершать обратный
путь. В его умении ориентироваться на местности (в половодье, когда земли во­
круг не видно совсем), точно рассчитывать расстояние и время составителю дове­
лось лично убедиться при трехдневном переезде на долбленке с оз. Някольда
в пос. Сургутиха (1960 г.). С детства Владимир был приобщен к рыбной ловле,
охоте, умело управлял оленьей упряжкой: Он отличался веселым характером, доб­
родушием.
Записанные от него во время весновки на оз. Някольда (1960 г.) тексты кратки,
для них характерны новации (переосмысления и синкретизация образов), связан­
ные с эволюцией мировосприятия у молодежи. В сборник в память о В.П.Дорожкине (он умер, не дожив до 40 лет) включены четыре его текста— № 25, 43,
98,116.
Дорожкин О.А., 1900 г. рожд., житель пос. Някольда: № 14, 30, 32, 71, 72,
107.
Дорожкина Вера Сергеевна, 1888 (?) г. рожд., жительница пос. Сургутиха на
р. Сургутиха.
Представительница смешанной кетско-селькупской, оленной черноостровской
группы. В совершенстве владела кетским и селькупским языками; русский знала
слабо, что затрудняло общение с ней.
Восемь текстов в конце 1950-х годов записал от В.СДорожкиной и опублико­
вал А.П.Дульзон в качестве приложения к очеркам по грамматике кетского языка
[3, с. 140-215]. Эти тексты и личные впечатления позволяют сделать вывод, что
В.С.Дорожкину можно назвать выдающейся сказительницей, знатоком редко фик­
сировавшихся у кетов крупных фольклорных произведений. В одном из них —
о культурном герое Дилтаке (Jfe 13)— усматривается фольклорное авторство.
В исполнении В.СДорожкиной А.П.Дульзоном записан самый полный текст ши­
роко распространенной легенды о кайгусе верховьев реки (№ 56), осмысляющей
ритуал по случаю добычи медведя (так называемый «медвежий праздник»). Речи­
татив и песенная форма были свойственны исполнению В.СДорожкиной героиче­
ских сказаний. Несмотря на языковые трудности, Вера Сергеевна охотно общалась
и в меру своих возможностей старалась быть понятой. По встречам осенью 1959 г.
в Туруханске (она приезжала туда лечиться) она запомнилась как приветливый,
доброжелательный человек.
В настоящий сборник включены семь текстов замечательной сказительницы,
опубликованные А.П.Дульзоном, — № 13, 56, 57,95, 100, 106, 108.
Ирикова Я.Л., 1949 г. рожд., жительница пос. Келлог на р. Елогуй: № 15, 55.
Каменских Павел Николаевич, 1916 г. рожд., житель пос. Суломай на р. Подкаменная Тунгуска.
Фамилия Каменских (Каменские), видимо, связана с такими дошедшими до
нас из документов XVII в. названиями, как закаменное (закаменское) зимовье,
закаменные остяки (топоним «камень» относится к месту Осиновских порогов на
Енисее, образовавшихся, согласно преданию, после того, как мифический Альба
прорубил лежащий «поперек земли» камень). Каменские, известные только на
Подкаменной Тунгуске, составляли особую экзогамную группу, заключавшую
браки в обеих родовых половинах (Кэнтаан и Богдэденг). Этот факт дает повод
предполагать, что предки Каменских жили за пределами известного кетоязычного
ядра, из которого сформировались современные кеты (характерно, что суломайские кеты называли их «совсем особым народом»).
330

В 1972 г. в Суломае оставались только двое Каменских — Павел Николаевич и
его старшая сестра Ульяна Николаевна. Павел Николаевич хорошо говорил покетски и по-русски, хотя дикция не была четкой. Работа в качестве информанта
ему нравилась. В определенной степени он сам определял интересующие его сю­
жеты. Чаще всего это были тексты мифологического характера: о возникновении
земли и земного ландшафта, о небесных светилах, о появлении на земле первых
людей, животных, птиц (их обычно «пускает» на землю Есь — верховное начало
кетского пантеона). Он заявил себя не только как знаток фольклора, но и как рев­
нитель точного определения жанра произведения. Некоторые из них в его испол­
нении воспринимаются как притча. Характерен текст о Матери-Огне, потребо­
вавшей в наказание за обиду человеческой жертвы (№ 82). Заканчивая его, Павел
Николаевич выразительно подчеркнул достоверность сюжета: «Это не каська
(сказка), это говор!» Стремление включить сюжет в реальную действительность,
придать ему бытовой характер свойственны рассказчику. Характерен зачин:
«Бунеев мужик с двумя бабами жил...» и концовка: «Толстых здешние— их род­
ственники» (текст № 63, где речь идет о встрече охотника с лесной женщиной —
кайгусь).
По числу представленных в настоящем издании текстов П.Н.Каменских зани­
мает второе (после О.В.Тыгановой) место: №2, 4, 7, 12, 16-19, 22, 31, 37, 54, 63,
66, 82, 89, 90, 112. Несовершенная дикция рассказчика, видимо, была причиной
того, что лингвисты реже обращались к П.Н.Каменских как к информанту, чем
этнографы.
Каменских Ульяна Николаевна, 1918 г. рожд., жительница пос. Суломай на
р. Подкаменная Тунгуска.
Сестра Каменских Павла Николаевича (см.). В отличие от него Ульяна Нико­
лаевна часто привлекалась лингвистами, более всего для записи бытовых текстов.
В настоящем сборнике представлен записанный у нее М.Н.Валл сюжет, известный
и в других сибирских мифологических традициях: о птице — вершителе погоды
(№ 142).
С именем Ульяны Николаевны Каменских связан один очень интересный
и существенный этнографический факт. Во время полевой работы собирателя
осенью 1972 г. она показала нехарактерное для кетской культовой скульптуры
изображение «затылочного духа» — символической жены шамана. Эта фигура из
дерева с заостренной, скошенной назад крупной головой досталась ей от шаманки
Кутнам (Кутнак). Ее изготовил немой старик Каменский. Об этом знали люди,
у которых фигура хранилась до того, как перешла к Кутнам, умершей в годы Пер­
вой мировой войны. А имя этой шаманки упоминает В.И.Анучин, работавший
у кетов в начале XX в. по поручению Императорской Академии наук и конкрет­
но — Музея антропологии и этнографии (МАЭ) [37, с. 32]. Сведения Ульяны Ни­
колаевны Каменских из Суломая о сохраненном ею уникальном предмете объеди­
нили время, пространство и усилия собирателей разных поколений.
В легендах о великом шамане Доге его символическая жена, «затылочный
дух», — дочь самой Хоседам. Она сопровождает шамана и помогает ему в его
путешествии в земном мире (отсюда второе название— «походная жена»), но
одновременно не упускает возможности отстаивать интересы матери (см. №46,
47). Второй раз вещь довелось увидеть в 1986 г. в Байките, районном центре
Эвенкии, куда с 196(Ьх годов входит пос. Суломай. В числе других немногочис­
ленных кетских экспонатов скульптура, изображающая «затылочного духа», по­
ступила в формировавшийся тогда сельский краеведческий музей.
331

Коротких М.Д., 1886 г. рожд., житель пос. Келлог на р. Елогуй: № 77.
Коротких П.Е., 1912 г. рожд., житель пос. Келлог на р. Елогуй: № 28.
Ламбин Филипп Николаевич, 1895 г. рожд., р. Курейка, оз. Мундуйское.
Родился в районе современного г. Игарка. Семья матери жила вблизи русской
деревни Денежкино, что на правом берегу Енисея, ниже устья Курейки. Отец —
выходец с более южной территории кетов, возможно с Подкаменной Тунгуски.
Это мнение Ф.Н.Ламбина находит подтверждение в том, что кеты Ламбины
(кет. Ламтыльгыт), по историческим данным, относились к роду Богдэденг, тер­
риторией которых в начале XVII в. были низовья Вахты и Подкаменной Тунгуски.
Филипп Николаевич прекрасно владел кетским и русским языками, говорил поселькупски. В свое время он окончил три класса церковноприходской школы
в Туруханске, но, по собственному признанию, русский освоил только в армии
(1946-1943). До образования колхоза (первое послевоенное десятилетие) семья
Ламбиных постоянно находилась на оз. Ирбакан, занимаясь преимущественно
подледным рыболовством и охотой. Владели небольшим числом оленей, впослед­
ствии утраченными. Весной выходили на р. Курейку, а после спада воды — на
побережье Енисея между деревнями Денежкино и Горошиха. На Мундуйском
озере основным занятием также оставалось рыболовство, подсобным— охота.
Жили в теплое время в чуме, а в холодное время в голдмо (эвенк, гдломо) — уг­
лубленной в землю конической постройке с земляным покрытием. Функционально
она соответствовала известной в более южных районах кетской землянке бангусь.
Голомо, в котором Ф.Н.Ламбин с женой жили весной 1958 г. во время охоты на
ондатру, видимо, было последним жилищем подобного типа у курейских кетов.
Ранней весной и летом 1959 г. они жили на так называемом Большом заказнике
Мундуйского озера в чуме или в небольшой однокамерной постройке, выстроен­
ной для рыбаков. До открытой воды на озере занимались преимущественно охо­
той (на зайцев, куропаток) ловушками. Жена Филиппа Николаевича, Прасковья
Николаевна, — селькупка по происхождению.
Филипп Николаевич запомнился как мягкий, общительный человек, открытый
для бесед о прошлом родного края и кетов. В фольклоре его более всего привле­
кали сюжеты героического характера о борьбе его народа с врагами (тунгусами,
юраками), которых кеты побеждали не силой и числом, а умом, смелостью и лов­
костью. Действие в его исполнении часто оказывалось привязанным к конкретным
местам — устью р. Мундуйка, окрестностям оз. Пашкино, острову посредине
Мундуйского озера. Филипп Николаевич был одним из немногих информантов,
способных воспроизводить произведение речитативом или в песенной форме
(предание о мстящем за отца Нюняме, песня о Пикуле и т.д.).
В настоящий сборник включены три текста, полученные от Ф.Н.Ламбина:
№99,105,134.
Латикова Татьяна Семеновна, 1884 г. рожд., жительница пос. Ворогово на
р. Енисей.
Сымская кетка, одна из последних носителей сымского (югского) языка. Роди­
лась поблизости от с. Ярцево, позднее переселилась в Ворогово. Хорошо знала
родной и русский языки. В 1920-х годах, занимаясь на курсах по ликвидации не­
грамотности, обучилась начальной грамоте. Вырастила пятерых детей. В середине
1960-х годов она продолжала жить в однокамерной срубной постройке, характер­
ной для стационарных жилищ, появившихся у кетов-югов в начале 1930-х годов.
Татьяна Семеновна Латикова была доброжелательным, открытым человеком
и с большой ответственностью относилась к роли информанта. Особо доверитель332

ные, сердечные отношения у нее сложились с Генрихом Каспаровичем Вернером,
ныне ведущим специалистом по енисейскому языкознанию, приезжавшим в Ворогово в 1964-1965 гг. для изучения югского языка.
Интенсивная русификация кетов-югов сказалась и на характере текстов, полу­
ченных от Т.С.Латиковой; этим объясняется краткость, близкая к пересказу, упро­
щение образов и т.д.
В настоящем издании представлено четыре образца фольклора сымских кетов,
записанных от Т.С.Латиковой: № 9, 33, 39, 144.
Лямич А.И., 1915 (?)г. рожд., жительница пос. Суломай на р. Подкаменная
Тунгуска: № 123.
Максунова А.А., 1927 г. рожд., жительница пос. Верещагино на р.Енисей:
№ 26, 69.
Максунова З.С., 1942 г. рожд., жительница пос. Келлог на р. Елогуй: № 5 1 .
Пешкин СЛ., 1935 г. рожд., житель пос. Сургутиха на р. Сургутиха: № 10, 140.
Савенкова Т.П., 1903 г. рожд., жительница пос. Ярцево нар. Енисей: № 49, 86.
Серков Ф.А., 1885 г. рожд., оз. Мундуйское: № 53, 58, 62.
Серкова Т.Н., 1900 г. рожд., оз. Мундуйское: № 44, 59, 84.
Танков П.И., 1928 г. рожд., житель пос. Сургутиха на р. Сургутиха: № 11, 122.
Танкова А.Н., 1925 г. рожд., жительница пос. Сургутиха на р. Сургутиха:
№20,41,73,111, 117.
Толстых Т.Г., 1902 г. рожд., жительница пос. Суломай на р. Подкаменная
Тунгуска: № 42, 109, 139.
Тыганов К.М., 1910 г. рожд., житель пос. Суломай на р. Подкаменная Тунгу­
ска: № 3, 46.
Тыганова (урожд. Латикова) Ольга Васильевна, 1917 г. рожд., жительница
пос. Суломай на р. Подкаменная Тунгуска.
Ведущий информант по кетскому языку, фольклору и этнографии. Смолоду
владеет русским языком— научилась от «деда», старшего брата своей матери,
в семье которого она, осиротев, жила с детства до замужества. Главными запове­
дями деда были труд, трезвость, уважение обычаев. Такое же отношение он ста­
рался привить молодым. Ольга с детских лет была включена в четкий хозяйствен­
ный ритм семьи и ее духовную жизнь. Зимой кочевали на охотничьих угодьях по
притокам Подкаменной Тунгуски, весь период открытой воды проводили на ени­
сейских «песках», занимаясь рыбной ловлей. Свой чум обычно ставили вблизи
русских деревень Сумароково и Вахта. В 1915-1920-х годах каждое лето у них
жил ссыльный русский, который обучил деда начальной грамоте. В Суломай се­
мья перебралась в 1927 г., в то время там было три постройки — лавка с жилым
помещением для продавца, амбар и баня. Кетские семьи жили в чумах. В 1933 г.
в Суломае впервые заработала начальная школа и в числе других учеников (все —
переростки) в 1934 г. в первый класс пошла Ольга.
Окончив два класса, она в 1936 г. вышла замуж за Петра Тыганова— опытно­
го охотника, выходца из уважаемой (в ней было несколько братьев) семьи. Боль­
шое влияние на его развитие оказала встреча с будущим известным этнографомсибиреведом, собирателем нганасанского и энецкого фольклора Борисом Осипо­
вичем Долгих. На Подкаменную Тунгуску он приезжал из Красноярска совсем
молодым для подготовки и проведения переписи 1928 г. Борис (так, вспоминая,
его называли кеты еще в 1986 г.) подолгу находился на рыболовецких стойбищах
братьев Петра, жил в их илимке, чуме. Он интересовался обычаями, сказками ке333

тов. Петр рассказывал сам и водил к старикам, а Борис, в свою очередь, учил его
читать и писать, совершенствовал в русском языке. По инициативе и при прямом
участии Петра и Бориса несколько суломайских мужчин впервые подстригли во­
лосы, и это стало примером для других.
В 1938 г. Петр и Ольга Тыгановы сами построили себе дом, двускатная крыша
которого сначала была из берестяных покрышек (первый дом кетской семьи, при­
надлежавший старшему брату Петра, в Суломае появился в 1933 г.). Петр работал
председателем сельского совета (в Туруханске он окончил специальные курсы);
в этой должности ему пришлось провожать односельчан на войну.
Зимой 1942 г. семья Тыгановых (в ней было трое сыновей) совершила свою
единственную «большую ходьбу». Они ушли в тайгу в первых числах января и до
весны в деревню не возвращались. Взрослые и старший — шестилетний — сын
передвигались на камусных лыжах, младших везли на нарте, используя помощь
впряженной в лямку собаки. Ольга помогала свекрови перетаскивать груз, остав­
ленный на старой стоянке, а потом вместе с мужем белковала до новой кочевки.
В 27 лет Ольга осталась вдовой (младшему сыну было четыре года): Петр умер,
вернувшись с фронта после полученного под Сталинградом тяжелого ранения,
прожив дома только 22 дня. Чтобы содержать семью, Ольга бралась за любую
работу: подряжалась заготавливать дрова и сама тащила с лесной делянки тяже­
лые нарты, работала уборщицей, санитаркой, справлялась в отсутствие специали­
стов с фельдшерскими обязанностями. Но она никогда не оставляла своих люби­
мых занятий — охоты и рыбной ловли. После ночного дежурства в короткий све­
товой день урывала несколько часов, чтобы «сбегать в лес с ружьем». К 30 годам
ей дважды выпало обнаружить берлогу, а затем присутствовать при добыче зве­
ря, один на один встречаться с росомахой. Она единственная из женщин отва­
живалась «буру иду ковать»: массовый выход зверьков из зимних убежищ прихо­
дится на время весеннего наста, способного выдержать не только человека или
собаку, но и медведя (те в эту пору начинают покидать берлогу); опасаясь его,
другие женщины предпочитали не рисковать. Летом семья была с рыбой — в ку­
рье всегда находились несколько ставных сетей. Проверять их Ольга ездила на
лодке-долбленке по два раза в день. Свою любовь и знание Леса и Реки Ольга
передала сыновьям.
Жизнь проверила Ольгу Васильевну на стойкость, верность себе и смелость
(черты, присущие многим кетским женщинам). Незаурядный, талантливый в лю­
бом деле человек, она известна и как выдающийся знаток языка, фольклора и са­
мобытной культуры своего народа, обладает прекрасной памятью, интуицией
и требовательностью к себе как к информанту (при возникавших сомнениях она
всегда советовалась с уважаемыми ею другими знатоками — Татьяной Григорьев­
ной Толстых, Карпом Михайловичем Тыгановым и др.).
С Ольгой Васильевной в разные годы работали многие лингвисты и этногра­
фы. Она всегда охотно соглашалась стать информантом, была четка в работе,
а иногда сама инициировала ее, используя каждый час (и в преклонном возрасте
она оставалась хозяйкой в семье младшего сына — Владимира, занимаясь не толь­
ко каждодневными домашними делами, но и огородом).
Для исполнения Ольгой Васильевной фольклорных произведений характерны
присущая ей эмоциональность и несомненный артистизм. Сведения, полученные
от Ольги Васильевны Тыгановой, имеют первоклассное источниковое значение.
Блестящим образцом может быть рассказ о медвежьем празднике, опубликован­
ный с лингвистическими и этнографическими комментариями Е.А.Крейновичем
334

[61, с. 6-111]. Он отражает событие 1947 г., когда в образе обнаруженной моло­
дой женщиной медведицы, по представлению кетов, к ней в гости явилась из ино­
бытия мать.
В настоящем издании представлены 30 текстов, записанных от О.В.Тыгановой
разными собирателями, — № 8, 27, 35, 36, 38, 40, 47, 48, 60, 61, 64, 65, 67, 70, 75,
78, 79, 88, 94, 101, 104, 110, 113, 119, 120, 121, 124, 127, 133, 136.
Эти тексты отражают все основные сюжетно-тематические и жанровые груп­
пы кетского фольклора. Верность народной фольклорной традиции характерна
для Ольги Васильевны Тыгановой, творческие новации (например, описания «кра­
соты») вызваны образами русской сказки (№ 38, 60, 67). Автобиографические
подробности получены составителем от О.В.Тыгановой во время нескольких по­
левых сезонов, преимущественно в 1972 и 1986 гг.
Хозов И.П., 75 лет, житель пос. Бакланиха на р. Енисей: № 126, 131.
Хозова А.П., около 70 лет, жительница пос. Сургутиха на р. Сургутиха: № 125.
Хозова М., год рожд. неизв., жительница пос. Черноостровское на р. Енисей:
№93.

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

МАЭ

—

СЭ
ТГПИ
MSFOu

—
—
—

Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого
(Кунсткамера)
Советская этнография
Томский государственный педагогический институт
Memoires de la Societe Finno-Ougrienne. Helsinki

БИБЛИОГРАФИЯ
1. Записи кетского фольклора
1. Богораз В. Г. Кастрен— исследователь палеоазиатов.— Памяти М.А.Кастрена. Л., 1927. (Один кет. текст, записанный Н.К.Каргером, с подстр. рус. пер.)
2. Дулъзон АЛ. Кетские сказки и другие тексты. — Уч. зап. ТГПИ. 1962, т. 20,
вып. 2. (Кет. тексты с рус. подстр. пер.)
Ъ.Дульзон А П. Очерки по грамматике кетского языка. Ч. 1. Томск, 1964.
(Приложение: кет. тексты с рус. подстр. пер.)
А. Дулъзон АЛ. Кетские сказки и другие тексты. — Уч. зап. ТГПИ. 1964, т. 21,
вып. 1. (Кет. тексты с рус. подстр. пер.)
5. Дулъзон АЛ. Кетские сказки и другие тексты. — Уч. зап. ТГПИ. 1965, т. 22.
(Кет. тексты с рус. подстр. пер.)
6. Дулъзон АЛ. Кетские сказки. Томск, 1966. (Кет. тексты с рус. подстр. пер.)
1. Дулъзон АЛ. Сказки народов Сибирского Севера. Вып. I. Томск, 1972. (Кет.
тексты с рус. подстр. пер.)
8. Каргер Н.К. Кетский (енисейско-остяцкий) язык. — Языки и письменность
народов Севера. Т. III. М.-Л., 1934. (Один кет. текст с рус. подстр. пер.)
9. Кетский сборник. Мифология, этнография, тексты. Л , 1969. (Кет. тексты
с рус. подстр. пер.: I. имбацкие тексты; И. сымские тексты.)
10. Остыганна асъкэтац— Кетские сказки. Сост. и обраб. Г.Х.Николаевой.
СПб., 1998.
11. Сказки народов Севера. М.-Л., 1951. (Три кет. текста в рус. лит. пер.)
12. Сказки народов Севера. Сост., предисл. и примеч. М.Г.Воскобойникова
и Г.А.Меновщикова. М.-Л., 1959. (Семь кет. текстов в рус. лит. пер.)
13. Сказки народов Сибирского Севера. Вып. П. Томск, 1976. (Кет. тексты с рус.
подстр. пер.)
14. Сказки народов Сибирского Севера. Вып. IV. Томск, 1982. (Кет. тексты
с рус. подстр. пер.)
15. Donner К. Ketica. Materialien aus dem Ketischen oder Jenissei-ostjakischen,
bearb. und hrsg. von Aulis J.Joki. — MSFOu. 1955, vol. 108. (Приложение: кет.
тексты с подстр. нем. пер.)
15а. Donner К. Ketica И. Supplement. Bearb. und hrsg. von Aulis J.Joki. — MSFOu.
1958, vol. 108, 2. (Приложение: кет. тексты с подстр. нем. пер.)
16. Findeisen Н. Neue Untersuchungen und Materialien zum Problem der
westsibirischen Altasiaten sowie iiber der Ursprung der Altasiaten uberhaupt. —
Zeitschrift fur Ethnologic 1927, Bd. 59. (Кет. расск. в нем. пер.)
17. Findeisen Н. Zwei ketische (jenisseiostjakische) Erzuhlungen von der Steinigen
Tunguska (Westsibirien). — Mitteilungen der Anthropologischen Gesellshaft in
Wien. 1941, Bd. 71.
337

18. Northern Lights. M, 1976. (Два кет. текста в англ. пер.)
19. Архив полевых записей В.И.Анучина. 1905-1908. — Центральный государ­
ственный архив Республики Узбекистан, ф. 1726, оп. 1, д. 2. (Кет. тексты
с рус. подстр. пер.)
20. Архив Лаборатории языков народов Сибири Томского педагогического
университета. 1948-1980 гг. (Кет. тексты с рус. подстр. пер.)

2. Использованная литература
21. Айзенштадт А. У кетов и селькупов. — Музыка Сибири и Дальнего Восто­
ка. Вып. 1.М., 1982.
22. Александров В.А. Русское население Сибири в XVII — начале XVIII в. (Ени­
сейский край). М., 1962.
23. Алексеенко К А. Культ медведя у кетов. — СЭ. 1960, № 4.
24. Алексеенко КА. Кеты. Историко-этнографические очерки. Л., 1967.
25. Алексеенко К А. [Рец. на:] Дульзон АЛ. Кетские сказки. Томск, 1966. — СЭ.
1967, №4.
26. Алексеенко КА. Этнографические элементы в кетском фольклоре. — Фольк­
лор и этнография. Л., 1970.
27. Алексеенко Е.А. Кетский обрядовый фольклор. — Фольклор и этнография.
Обряды и обрядовый фольклор. Л., 1974.
28. Алексеенко Е.А. Представления кетов о мире. — Природа и человек в рели­
гиозных представлениях народов Сибири и Севера. Л., 1976.
29. Алексеенко Е.А. Кетская проблема. — Этногенез народов Севера. М., 1980.
30. Алексеенко Е.А Шаманская нарта (коссул) у кетов. — Сб. МАЭ. 1981,
XXXVII.
31. Алексеенко Е.А. Шаманство у кетов. — Проблемы истории общественного
сознания аборигенов Сибири. Л., 1981.
32. Алексеенко Е.А. Кеты. — Этническая история народов Севера. М., 1982.
33. Алексеенко Е.А. Этнокультурные аспекты изучения шаманства у кетов. —
Этнокультурные контакты народов Сибири. Л., 1984.
34. Алексеенко Е.А. На медвежьем празднике у кетов. — СЭ. 1985, № 5.
35. Алексеенко Е.А. Мифологические параллели культу медведя у кетов. — Сис­
темные исследования взаимосвязи древних культур Сибири и Северной
Америки: Духовная культура. Вып. 2. СПб., 1995.
36. Антропология кетов. [Авторы: Гохман И.И., Башлай А.Г., Беневоленская Ю.Д.,
Давыдова Г.М., Жомова В.К., Хить Г.Л.]. — Кетский сборник. Антрополо­
гия, этнография, мифология, лингвистика. Л., 1982.
37. Анучин В.И. Очерк шаманства у енисейских остяков. — Сб. МАЭ. 1914, т. II,
вып. П.
38. Вайда Э. Актантные спряжения в глаголе кетского языка. — Вопросы язы­
кознания. 2000, № 3.
39. Вернер Г.К., Вернер И.Г., Николаева ГС, Николаев НЕ. О песнях совре­
менных сымских и имбатских кетов. — Сказки народов Сибирского Севера.
Вып. IV. Томск, 1982.
40. Вернер Г.К. Новый кетский алфавит. Красноярск, 1989.
41. Вернер Г.К Словарь кетско-русский и русско-кетский. СПб., 1993.
42. Вернер Г.К. Аб бисебдан и 'ль — Песнь о моем брате (Эпическая поэма).
Книга для чтения в старших классах кетских школ. Красноярск, 1999.
338

43. Вестник статистики. М., 1980, № 7.
44. Даль Вл. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. I—IV. М., 1955.
45. Долгих Б.О. Кеты. Иркутск, 1934.
46. Долгих Б.О. Родовой и племенной состав народов Сибири в XVII веке. М.,
1960.
47. Долгих Б.О. К истории родо-племенного состава кетов. — Кетский сборник.
Антропология, этнография, мифология, лингвистика. Л., 1982.
48. Дульзон АЛ. Кетские топонимы Западной Сибири. — Уч. зап. ТГПИ. 1958,
т. 18.
49. Дульзон А П. Былое расселение кетов по данным топонимики. — Вопросы
географии. 1962, № 58.
50. Иванов СВ. Мамонт в искусстве народов Сибири. — Сб. МАЭ. 1949, т. 11.
51. Иванов СВ. Материалы по изобразительному искусству народов Сибири
XIX — начала XX в. — Тр. Института этнографии. Нов. сер. 1954, т. XXII.
52. Иванов Вяч.Вс, Топоров В.Н. К вопросу о реконструкции кетского эпоса
и его мифологических основ. — Симпозиум по структурному изучению зна­
ковых систем. М., 1962.
53. Иванов Вяч.Вс, Топоров В.Н Комментарий к описанию кетской мифоло­
гии. — Кетский сборник. Мифология, этнография, тексты. М., 1969.
54. Иванов Вяч.Вс, Молошная Т.Н., Сегал ДМ., Топоров В.Н, Успенский Б.А.,
Цивьян ТВ. Кетские песни и другие тексты. — Кетский сборник. Мифоло­
гия, этнография, тексты. М., 1969.
55. Иванов Вяч. Вс Кетско-америндейские связи в области мифологии. — Кетский
сборник. Антропология, этнография, мифология, лингвистика. Л., 1982.
56. Иохельсон В. Натуралистический сюжет о происхождении комаров и прочих
гадов в сибирско-американских мифах. — Сб. МАЭ. 1918, т. V, вып. 1, 2.
57. Казакевич О.А. Языковая ситуация у коренных малочисленных народов Ту­
ру ханского района: Кеты и селькупы. — Язык в контексте общественного
развития. М., 1994.
58. КошелевЯ.Р. О кетских сказках. —Дульзон А.П. Кетские сказки. Томск, 1966.
59. Крейнович Е.А. Кетские загадки. — Кетский сборник. Мифология, этногра­
фия, тексты. М., 1969.
60. Крейнович Е.А. Кетское предание об одном из их сражений с юраками. —
Кетский сборник. Мифология, этнография, тексты. М., 1969.
61. Крейнович Е.А. Медвежий праздник у кетов. — Кетский сборник. Мифоло­
гия, этнография, тексты. М., 1969.
62. Крейнович Е.А. Обряд кормления «дорожной старухи» у кетов. — Кетский
сборник. Мифология, этнография, тексты. М., 1969.
63. Кривоногое В.П. Кеты на пороге III тысячелетия. Красноярск, 1998.
64. Куприянова З.Н. Собирание и изучение фольклора кетов в советское вре­
мя. — Языки и фольклор народов Крайнего Севера. Л., 1973.
65. Легенды и сказки хантов. Записи, введ. и примеч. В.М.Кулемзина и Н.В.Лукиной. Томск, 1973.
66. Материалы по фольклору хантов. Записи, введение и примечания В.М.Ку­
лемзина и Н.В.Лукиной. Томск, 1978.
67. Мифологические сказки и исторические предания энцев. Запись, введение и
комментарии Б.О.Долгих. М., 1961.
68. Мифы, предания, сказки хантов и манси. Перевод с хантыйского, мансий­
ского, немецкого языков. Состав., предисл. и примеч. Н.В.Лукиной. М., 1990
(Сказки и мифы народов Востока).
339

69. Николаев Р.В. Некоторые вопросы этногенеза кетов в свете данных фольк­
лора. — Проблемы этногенеза народов Сибири и Дальнего Востока. Ново­
сибирск, 1973.
70. Николаев Р.В. Общие элементы в кетских и хакасских эпических сказани­
ях. — СЭ. 1974, №1.
71. Николаев Р.В. Фольклор и вопросы этнической истории кетов. Красноярск,
1985.
72. Николаев Р.В. Фольклор как источник по традиционным религиозным воз­
зрениям кетов. — Мировоззрение народов Западной Сибири по археологи­
ческим и этнографическим данным. Томск, 1985.
73. Пелих Г.И. Происхождение селькупов. Томск, 1972. (Селькупские сказки —
приложение 1; хантыйские сказки — приложение II.)
74. Сборник материалов по эвенкийскому (тунгусскому) фольклору. Сост.
Г.М.Василевич. Л., 1936.
75. Сказки и мифы народов Чукотки и Камчатки. Состав., предисл. и примеч.
Г.А.Меновщикова. М., 1974 (Сказки и мифы народов Востока).
76. Сказки и мифы эскимосов Сибири, Аляски, Канады и Гренландии. Состав.,
предисл. и примеч. Г.А.Меновщикова. М., 1985 (Сказки и мифы народов
Востока).
77. Сказки и предания нганасан. Запись и подготовка текстов, введ. и коммент.
Б.О.Долгих. М., 1976 (Сказки и мифы народов Востока).
78. Старостин С.А. Праенисейская реконструкция и внешние связи енисейских
языков. — Кетский сборник. Антропология, этнография, мифология, лин­
гвистика. Л., 1982.
79. Старостин СА. Сравнительный словарь енисейских языков. — Кетский
сборник. Лингвистика. М., 1995.
80. Терешкин НИ Очерки диалектов хантыйского языка. М.-Л., 1961.
81. Топоров В.Н Библиография по кетскому языку. — Кетский сборник. Мифо­
логия, этнография, тексты. М., 1969.
82. Топоров В.Н О типологическом подобии мифологических структур у кетов
и соседних с ними народов. — Кетский сборник. Мифология, этнография,
тексты. М., 1969.
83. Топоров В.Н О следах старого иранского культурно-исторического пережи­
вания у енисейских кетов. — Актуальные вопросы иранистики и сравни­
тельного индоевропейского языкознания. М., 1970.
84. Топоров В.Н Об иранском влиянии в мифологии народов Сибири и Цент­
ральной Азии (1-2). — Кавказ и Средняя Азия в древности и средневековье.
М., 1981.
85. Топоров В.Н. Енисейский образ трикстера (кетское— Каскет, югскосымское — Хасингет) в свете ареальных и типологических параллелей. —
Мировоззрение народов Западной Сибири по археологическим и этногра­
фическим данным. Томск, 1985.
86. Топоров В.Н Мамонт. — Мифы народов мира. Энциклопедия. Т. 3. М., 1988.
87. Хелимский Е.А. Keto-Uralica. — Кетский сборник. Антропология, этногра­
фия, мифология, лингвистика. Л., 1982.
88. Шейкин Ю.И. Кетско-селькупские народы Енисея. Кеты. — Музыкальная
культура народов Северной Азии. Якутск, 1996.
89. Donner К. Ethnological Notes about the Jenissey-Ostjak (in the Turukhansk
Region). — MSFOu. 1933, vol. 66.

СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие
Мифы и мифологические

5
сказки

1. О потопе
2. Сотворение земли
3. Бангдэхып-месяц
4. О Солнце и Месяце
5. Сказка о Месяце
6. Месяц и Солнце
7. Отчего появились пятна на месяце
8. Про Сына неба
9. Есь
10. Большая Медведица
11. Сохатый
12. Первые люди на земле
13. Откуда жизнь вперед пошла
14. Упавший с неба гром
15. Как человек стал смертным
16. Про первого оленя
17. Про первого зайца
18. Про первого медведя
19. Про рябчика
20. Белка
21. Старик и старуха
22. Про первого глухаря
23. Глухарь, утка и гусь
24. Почему у глухаря и косача глаза красные
25. Кукушка
26. О кукушке
27. Соболь
28. Глухарь и зайчиха
29. Шаман и зайцы
30. Лебеди
31. Про орла
32. Про оленей
33. Деревья
34. Богатырь Альба и Хосядам
35. Альба
36. Ольгит
37. Хунь и кэлбэсам
38. Сын земли
39. Дочь неба
40. ПроУсеся
41. Теплая сказка
42. Бангсель
43. Кэлбэсам
44. Дого
45. Дог
46. Про Дога
47. Как Дог ходил убивать Хоседам
48. Как Дог с громами воевал
49. Гагара

.•

56
57
57
57
58
60
63
63
64
64
65
65
65
74
74
75
75
76
77
77
77
79
80
80
81
81
82
82
84
84
85
85
86
86
87
89
90
91
92
93
98
100
102
103
104
107
108
110
112
341

50. Дог
51. Дог
Легенды, бытовые рассказы,

113
115
поучения

52. Невидимый человек
53. Про упавшего вниз человека
54. Про тунгуса
55. О шамане
56. Кайгусь верховья реки
57. Кайгуси верховья реки
58. Кайгусь
59. Про кайгусь
60. Про Дандукна
61. Кайгусь
62. Кайгусь
63. Про кайгусь-жену
64. Кайгусь скалистой горы
65. Старик Ирис
66. Про ульгуся
67. Про Таниньгу
68. Девушка и водяной
69. О медведях
70. Рассказы о вскормленных медведях
71. Случай в лесу
72. Медведь-выкормыш
73. Не надо бояться медведя
74. Охотники в берлоге
75. Про одинокую старуху Хальк
76. Сирота
77. Про сиротку
78. Про старуху Кёгл
79. Про сноху Этли
80. Ленивая жена
81. Глупая жена
82. Говор про огонь
83. Рыбьи головы
84. Кайгусь — беличья мать
85. Про двух охотников
86. Филин
87. Про сохатого
88. ПроДисла
89. Про доотам
90. Как два брата доотэм бам встретили
91. О старике-дототе
92. Про великанов
93. Старик и доотеты
94.Куньт

...

117
119
119
120
120
127
130
131
132
135
138
139
139
139
141
142
144
144
145
146
146
147
147
148
148
149
150
153
155
157
159
159
159
160
161
161
162
163
164
164
166
167
167

Героические сказания и исторические предания
95.
96.
97.
98.
99.
342

Кайгусь верховья реки
Бальна
Бальна
Бальна
Бальна

169
171
172
174
175

100. Бальна
101. Рассказ о том, как Бальна с эвенками воевал
102. Последняя война
103. Слепая старуха и чужак
104. ПроУльгета
105. Нюням
106. ОСясинкусе
107. Сясенгусь
108. ПроСилеке
109. Сражение с юраками
110. Про Бильгета
111. Месть сына за отца
112. Война кетов с эвенками
113. Про отца Ильгета
114. Старик с заячьей паркой
115. Как старик-остяк юраков обманул
116. Ологынтатсь
117. Война с селькупами
118. О дочери старика Идата
119. Тыней
120. Про Антоску Бальбина и царя

:

177
180
182
184
184
186
188
195
196
200
202
205
206
207
209
210
210
211
211
213
215

Сказки
121.Каськет
122. Хыпь
123. Про мамонта
124. Про Каськета и старика Эрохота
125. Про Каськета и Тотаболя
126. Кольтут
127. Про сестру Вихря
128. Как женщина с орлом жила
129. Колбасам и хунь
130. Хунь и кэлбэсам
131. Про хунь и колбасам
132. Кэлбэсам и хунь
133. Про колмасам
134. Хонь
135. Женщина и чертовка
136. Про колмасам
137. Две женщины на лесном стойбище
138. Ератник
139. Про старика Ыдохота
140. Брат и сестра
141. Старик рыбак
142. Про дятла и ворону
143. Медведь и бурундук
144. Мышка
145. Лиса

216
218
219
220
222
225
228
230
231
233
234
239
240
244
245
246
248
249
250
252
253
254
255
256
257

Комментарии
Глоссарий
Сведения о рассказчиках
Список сокращений
Библиография

260
308
327
336
337

Научное издание

МИФЫ,
ПРЕДАНИЯ, СКАЗКИ
КЕТОВ
Редактор Н. Г Михайлова
Художник Э.Л.Эрман
Технический редактор О В Волкова
Корректор И И Чернышева
Компьютерная версткаН.А.Важенкова
ЛР№ 020297 от 23.06.97
Подписано к печати 16.11.01
Формат 60x90 7|б. Печать офсетная
Усл. п. л. 21,5. Усл. кр.-отт. 21,5. Уч.-изд. л. 24,3
Тираж 1000 экз. Изд. № 7966. Зак. № 4822
Издательская фирма
«Восточная литература» РАН
103051, Москва К-51, Цветной бульвар, 21
ППП "Типография "Наука"
121099, Москва Г-99, Шубинский пер., 6
Налоговая льгота — общероссийский классификатор продукции
ОК-005-93, том 2; 953000 — книги, брошюры