I
Быстро войдя в вагон скоростного поезда Москва – Санкт-Петербург, Виктория, отыскав своё место у окна, плюхнулась в кресло и прислонилась горячим виском к осеннему окну.
Проделавшее это, была актриса сорока лет. Ещё несколько лет назад она была востребована и желанна, но заигравшись в звезду не заметила, как вместе с молодостью ушёл муж и успех. Теперь она цеплялась за каждую возможность подзаработать, не гнушаясь антрепризой в театрах, телесериалами и рекламой, чтобы жить самой и содержать единственную дочь – болезненного и нервозного подростка.
Несмотря на то, что денег катастрофически не хватало, она предпочла бы поезду самолёт, но перепады давления при взлёте и посадке просто убили бы её сейчас. Вчерашнее посещение клиники так и осталось незавершённым. После прохождения томографии головы, она, не дождавшись результатов, убежала, только услышав по телефону, от своего директора, что есть возможность хорошо заработать в спектакле БДТ.
С трудом отклеив раскалывающуюся голову от стеклопакета вагона Виктория невольно устремила взгляд в сторону шума, доносящегося в торце вагона. Высокий, сухощавый старик, кричал на непонятном для проводницы и пассажиров восточном языке.
Возбуждённый, он, то скрывался за дверьми соседнего вагона, то появлялся вновь, постоянно сопровождаемый проводницей и удерживаемой его от чего-то необдуманного. Беспрерывно посылая проклятья в её адрес, он вскоре обессилил, сел по-турецки на пол и стал поднимать руки к верху, рыдая, словно пропало дело всей его жизни. За его спиной и растрёпанной проводницей возникло два новых персонажа: сотрудник РЖД и охранник вокзала.
Случись происшествие с иностранцем на глазах Виктории ещё пару лет назад, оно промелькнуло бы для неё, как титры в кино. Теперь она существовала в естественной для большинства людей чёрно-белой реальности. Происходящее, будто специально показывалось в замедленном действии, а иногда повторяясь. Эта, обыденная повседневная жизнь, постоянно грозила нервным срывом, где были: головная боль, безденежье, капризы дочери, долгий ремонт машины, пьянствующий сосед за стенкой квартиры, приживалы подруги.
Виктория, не дожидаясь развязки с иностранцем, откинулась в кресле и закрыла глаза. Головная боль не давала ей моментально расслабится и хоть немного подремать. Она попыталась вспомнить лучшие свои моменты прошлой жизни: изумрудное море – обдающее бризом расслабленное тело; солнце – играющее с глазами, сквозь листья пальмы; и музыку набегающей волны – звучащей в тон дыханию.
Речь двух попутчиков, проходящих мимо кресла Виктории, вернули её в реальность:
– Да не, спёрли у него что-то.
– Хм, получил впечатления.
Виктория посмотрела в окно, поезд по-прежнему стоял на перроне. В торце вагона было свободно. Она с трудом поднялась с кресла и направилась в уборную.
Подметавшая возле уборной уже знакомая читателю проводница, злобно продекларировала:
– До движения поезда в туалет нельзя.
– Оставьте меня. – Устало выдавила актриса и, оттолкнув проводницу, вошла в туалетную комнату, а заперев на щеколду дверь, опустилась на корточки.
– Женщина, откройте немедленно. Я сейчас полицию вызову. Да что сегодня, с ума что ли все посходили. – Нервные слова проводницы, сопровождались настойчивым стуком в дверь.
Не обращая внимания на крики и барабанный бой в дверь, Виктория принялась брызгать ладошкой воду из-под крана себе на покрасневшее лицо. В отражении зеркала, на крышке стульчака, она увидела стеклянный непрозрачный флакон необычной формы. Искусно выгравированная арабская вязь на флаконе блестела золотом.
Бутылочка, размером с тюбик туши для ресниц, была заткнута пробковым деревом. Повертев пузырёк в руке и проведя большим пальцем по надписи, Виктория без особого труда откупорила крышку и поднесла бутылочку к носу. Отдавало шафраном. Перевернув флакон над раковиной, Виктория потрясла им. Сосуд был пуст.
В этот момент дверь в туалет резко открылась и в комнате стало тесно, от всё той же взъерошенной проводницы и сотрудника РЖД. Виктория инстинктивно спрятала стеклянную вещицу в карман пальто. Первым вступил в диалог сотрудник РЖД:
– Женщина, – произнес он командным голосом, но через паузу, вдруг, сошёл на снисходительный лад, – можно вас попросить покинуть помещение. У нас имеются некоторые правила, – концовку предложения он завершил заискивающим тоном, – впрочем, если вы… в общем, простите, мы уходим.
– Нет, я, всё. Вы меня тоже извините, просто мне нехорошо было.
– А я так и поняла, может что случилось. – Неожиданно виновато заголосила проводница.
Сотрудник РЖД и проводница, улыбаясь, посторонились, пропуская актрису.
Гнездясь в кресле, Виктория внутренне радовалась, предполагая, что её, звезду кино узнали. Как вдруг послышался голос рядом сидящего мужчины:
– Ничего подобного.
На вид ему было около сорока, правильные черты лица средиземноморского типа. Одет он был в серый костюм тройка. Виктория подивилась факту присутствия соседа:
– Что, простите?
– Я про то, что хоть они вас и узнали, но никакой скидки вам не собирались делать. Это я их настроил на новый лад.
«Что за бред?» – Спросила себя Виктория.
– Никакой это не бред. Сейчас я всё устрою.
Мужчина приблизился к соседке и посмотрел ей прямо в глаза. Её несколько измученное лицо мгновенно преобразилось. Оно стало умиротворённым, детским. В голубых глазах мужчины, которые немного рябили, она увидела, где-то в дали, поблёскивающее от солнца летнее озеро. Виктория вдруг почувствовала, что она лежит на надувном матрасе в центре этой водной глади, отражающей – белоснежные облака и бескрайнюю синеву неба. Ей стало легко и благостно, словно кто-то снял с её головы стягивающую повязку. А когда незнакомец запустил свои руки в волосы Виктории и стал гладить её виски, она вдруг сама, в своём воображаемом мире с прудом, опустила руку в воду, там, где было отражение облака, и тем самым, словно прикоснулась к небесам и полетела. После чего Виктория отключилась в обоих мирах.
Очнувшись, Виктория оторвала голову от подушки и посмотрела прищуренным глазом в окно, второй закрытый глаз был отдан на растирание костяшке пальца. Поезд стоял на перроне. Она непонимающе посмотрела, уже обоими глазами, на подушку с пледом, на часы в телефоне и только когда обратила внимание, что пассажиры выходят из вагона, поняла, что поезд прибыл в Санкт-Петербург.
Не особо задаваясь вопросом откуда взялись плед и подушка, Виктория быстро собралась и поспешила на выход.
Поднимаясь на лифте гостиницы Санкт-Петербурга, Виктория почувствовала сильнейшую сонливость. Добравшись до кровати номера, она, не раздеваясь, рухнула лицом на покрывало, поперек кровати, и засопела.
Провалявшись, так, день и ночь Виктория открыла глаза ранним утром. Окно в комнату было открыто. Приморский ветер колыхал капроновую штору. По письменному столу отшлёпывала чайка. Всё тело Виктории приятно покалывало. Она стала потягиваться, делая кошачьи фигуры на кровати. Что-то тёплое растеклось у неё внутри. Ей стало легко и радостно. Подивившись смелости птицы, не пугающейся присутствия человека, Виктория направилась в ванную комнату, в уверенности, что проспала не больше часа.
Вытираясь после душа, в помутнённом от пара зеркале она увидела, что её лицо изменилось, оно стало заметно моложе. Виктория провела по запотевшему зеркалу ладонью. На чистой поверхности стекла, её лицо отражалось ещё краше. Но не только лицо, но и волосы, кожа, всё выглядело здоровым, подтянутым, свежим, словно ей снова двадцать лет. Рассматривая свою наружность в телефоне, после сделанных селфи, она с трудом сдерживала восторг, мысленно задавая вопросы: «Что за ерунда? Свет, что ли тут такой?»
Наспех просушив волосы и одевшись, Виктория выскочила в коридор гостиничного этажа и побежала, сама, не зная куда и зачем. Её мышцы и лёгкие будто требовали нагрузки. Пробегавшей мимо гостиничного ресторана Виктории, желудок напомнил о себе.
Регистратор ресторана даже не спросил её номер комнаты, а учтиво поклонился, указывая рукой в глубь зала. Очутившись в ресторане, Виктория, осмотревшись, развернулась и подошла к регистратору:
– Ам…
– Виктория Дмитриевна, ваш отдельный столик у сцены.
– Вы меня узнали?
– Вас трудно не узнать.
– Но, вы, ничего не замечаете в моём облике? Ну, там, я как-то изменилась.
– Вы как всегда изумительны, Виктория Дмитриевна.
– Я не накрашена.
– Поверьте трижды женатому, вам это не к чему.
Виктория расплылась в улыбке и в приподнятом настроении, кокетливо теребя юбку направилась в сторону сцены.
За столом, она не узнавала свой организм. Заставленный яствами в два яруса стол Виктория с лёгкостью опустошала, отправляя съестное в рот. Это обжорство было остановлено звонком сотового телефона. В трубке было порядка сорока пропущенных вызовов, был даже звонок от бывшего мужа. Переговорив с директором театра, успокоив дочь и передумав звонить бывшему мужу, она ехала в БДТ на присланной за ней театром машине.
Несмотря на суточное опоздание, в театре никто не сделал Виктории замечание. Все были вежливо-приятны по отношении к ней. Даже режиссёр, увидев её – молодую, похвалил за поддержание формы и попросил пройти в гримерку, где ей наложили грим сорокалетней женщины.
Жизнь Виктории кардинально изменилась. У неё будто появилось второе дыхание. Вновь – успех, признание. Главное всё получалось. Жизнь была снова в цветном кадре.
Впрочем, молодость, и она это не могла не заметить, как оказалось давала и обратный эффект. К примеру дочь, встретившая её после Питерских гастролей, поначалу не признала мать. Даже позвонила отцу, предварительно сделав фотографию спящей женщины.
И хоть в последствии дочь удостоверилась, что молодая женщина действительно её мать, когда получила порцию выговора за разбросанные вещи в комнате и двойку по географии, в дальнейшем, дочь не воспринимала её как мать в полной мере, а скорее, как старшую сестру, непонятно на каком основании командующей ей.
Ещё один неприятный момент, который ощутила на себе Виктория, после неожиданно возникшей молодости, это – назойливость молодых коллег и не только коллег и не всегда молодых, которые видя перед собой двадцатилетнюю привлекательную особу, в разговорах с нею, пьянея от её внешности, забывали, что юной красавице уже сорок и она давно мудрёная женщина.
Вдруг возникший, и уже не нужный, бывший супруг, после объяснений с нею, хорошо всё усвоял и был впредь предельно тактичен с бывшей женой и наконец участлив в судьбе их общей дочери.
Подруги-изумруды, которых она видела теперь насквозь, словно карты перетасовались и частью ушли в бито. Бабёнки, приглашавшие звезду на общие посиделки в ресторан в качестве наживки, дабы подцепить мужчин на вечер, теперь не входили в её колоду подруг. Были обычные, не всегда семейные, не особо успешные, но, никогда завистливые и вульгарные, как ей теперь казалось.
Ни дурная погода, ни пьяная компания в соседней квартире, не беспокоили Викторию. Даже звонок из клиники, где она обследовалась до поездки в Питер, нисколько не взволновал её, а позабавил, когда врач сообщил, что её состояние критическое.
В клинике Виктория Дмитриевна отшучивалась:
– Тут, какая-то ошибка. Вы посмотрите на меня, в свои сорок я чувствую себя лучше, чем двадцать лет назад.
Доктор всё же настоял на повторном обследовании, которое удивило всех, ознакомившихся с результатом. Мало того, что первоначальный диагноз не подтвердился, у неё, были анализы младенца. И лишь слова молоденькой медсестры немного насторожили Викторию:
– Хорошо, что всё это не подтвердилось. Ведь эта болезнь способна передаваться по женской линии.
Уже в машине, мчась по заснеженным улицам Москвы, к Виктории пришло осознание неполного, вернее поддельного счастья. И причиной была её дочь. Быть некрасивой – трагедия для девочки. Знать, что с тобой общаются только потому, что твоя мама – звезда. А вывод, сделанный дочерью однажды, что ни далёкому отцу, ни вечно занятой матери, она не нужна, пожирал остатки её душевных сил.
Школу она не любила. За это, школа платила ей мелочью в виде колов и двоек. Некрасивой девочке можно было бы спрятаться в спорте, но ведь и должного здоровья не имелось. «Очкарик», «Китаец» – кричали в сердцах, на что-то разозлившиеся на неё сверстники. Всё это давило на психику маленького человека, главной отдушиной которого был интернет, где она могла сидеть часами, не жалея остатков зрения.
В вечерней темноте переулка, у единственного пробивающего сквозь метель фонаря, кто-то махнул Виктории рукой, предлагая остановится. Фигура ей показалась знакомой, и она нажала на тормоз.
Салон машины сразу обдало приятным морозцем, как только мужчина, припорошённый снегом, в костюме тройка уселся на сиденье рядом с водителем.
– Всё же, удивительная штука автомобиль.
– Вы…
– Джинн.
– А! Вспомнила. В поезде, месяц два назад. Мы с вами ехали в Питер.
– Так и есть. Ну, что, едем? – Мужчина, дрожа телом, так как ещё не согрелся, постучал пальцами по передней панели машины.
Виктории Дмитриевне это не понравилось.
– Я не такси.
Но, тут, она стала постепенно подводить себя к мысли, что перед ней один из назойливых и не всегда адекватных поклонников. Было поздно, темно и безлюдно, поэтому она выбрала мягкий путь выдворения нежелательного кавалера:
– Ам, Джон?
– Я – джинн.
– Окей, Джин, вижу вы легко одеты, но я очень спешу, правда, поэтому смогу довести вас лишь до метро.
– Мне врать бессмысленно. Я всё знаю о вас. Знаю о чём вы думаете, о том, что с вами происходило. Вот, когда вам было семь лет, вы нашли двадцать пять рублей. По нынешним деньгам это тысяч пятнадцать. Для бюджета семьи: матери швеи провинциально театра и дочери школьницы большое подспорье. Но вы, испугавшись идущего в вашу сторону мужчины, скомкав купюру, бросили её в сирень и убежали. Нет, я не тот мужчина, как вы подумали. Тогда бы мне было на вид не сорок лет, а восемьдесят три. Да и умер он два дня назад.
Виктория, пристально поглядела на мужчину, но вдруг не естественно засмеялась и произнесла:
– Эту историю я рассказывала Галке.
– Галина. Ваш директор. Нет, она тут не причем. Кстати, зря вы вручили ей два миллиона рублей. Ничем не болен её отпрыск. Она вам солгала. Эти деньги она послезавтра отдаст своему новому ухажёру, который тут же растворится. Он вовсе не из Еревана, а из Армавира, где у него имеется жена и трое детей, младший, надо сказать, не от него, только он не знает об этом. Удивительно, как, эти, ваши, человеческие взаимоотношения сочетается с потрясающими самодвижущими машинами. Отдельный восторг, летающей стальной бочке с крыльями. Удивительное волшебство! Ах да, простите. Вот, потяните за эту ниточку на рукаве моего пиджака и вся правда наружу. Вся цепочка. И два миллиона вам тут же вернутся. Сразу оговорюсь, раз это исходит от меня, то и в зачет трёх желаний оно не войдет. Так что, у вас по-прежнему останется последнее желание. Как, каких желаний? А ваша молодость. Вы же пожелали это в поезде. Теперь вот счастье вашей дочери. Не беспокойтесь, считайте, что она уже здорова. Только мне нужно увидится с ней. Хорошо, хорошо, соберите мысли, я подожду.
Виктория действительно смотрела на мужчину с удивлением и пыталась соображать, перебирая темы: «В такую стужу в одном костюме. Алкаш. А как же моя молодость? Я приняла её как должное, но что это, каким образом? А эта ошибка томографии. Или не ошибка. И сейчас я в клинике и мне всё это снится».
Мужчина больно ущипнул Викторию за предплечье. Женщина подпрыгнула в кресле и взвизгнула:
– Ай! Вы с ума сошли?
– Не верите словам, поверьте действию. Будь вы во сне, вам бы не было больно. А по поводу трепета от холода, так это я специально делаю. Веду себя так, как если бы я был человек. Нам нельзя привлекать к себе внимание.
В одночасье мужчина перестал дрожать. Снег, на его плечах, моментально превратился в воду, и каплями, медленно поднимаясь, словно в безвоздушном пространстве, испарялся по пути, не долетая до крыши автомобиля. Сопроводив последнюю каплю глазами, Виктория сглотнула пересохшим горлом и с хрипотцой спросила:
– Простите, не расслышала. Как вас зовут?
– У нас нет имен. Я – джинн.
– Хм, в смысле – джинн.
– Так и есть.
– А… погодите… то есть вы… Ну хорошо, допустим. То есть вы можете сделать так, чтобы, не знаю… в одночасье прекратилась метель.
– Метель сама утихнет через восемнадцать минуты. Вы действительно хотите, чтобы я прекратил её сейчас?
– Ага, начинаете юлить. Кстати, сколько там у меня желаний осталось?
– Одно. Ваша молодость – рас. Здоровье дочери – два. Но не волнуйтесь, метель не пойдет в счёт. Ибо ваше желание не от сердца, а лишь для забавы. И ради того, чтобы вы мне поверили, метель прекращаю.
Ветер стих. Фонари засияли во всю силу и если бы не они, то можно было легко увидеть звёзды в чистом ночном небе. Виктория с восторгом огляделась, но встретившись с глазами мужчины обыденно сообщила:
– Неплохо.
А начав судорожно копаться в сумочке, она начала оглашать очередное испытание:
– Но, знаете, вот если бы вы сказали сколько у меня в кошельке мелочи, тогда…
– Двадцать рублей десятками и ещё семь рублей в виде пятака и двух монет по рублю. Это ели мы говорим про мелочь. А вообще, всё ваше богатство, с учётом акций, недвижимости, рекламной компании и просто денег в разной валюте дома и в банках – сто восемьдесят три миллиона пятьсот двенадцать тысяч семьсот два рубля. И это, не считая двух миллионов у Галины. Ниточку на рукаве дёрнете?
Золотистая ниточка, торчащая из серого сукна костюма, напоминала Виктории арабскую вязь на бутылочке в поезде. Сложив руки на вершине рулевого кольца, она уткнула в них подбородок и устремила взор в даль. В таком положении, молча, под тихое урчание мотора, Виктория пробыла с минуту. А когда она выпрямилась, крепко взялась за руль и решительно произнесла:
– Едем к дочери!
Передние колёса автомобиля бешено завертелись на покатом снегу. Мгновенье, и машина рванула с места, закружив за собой поднятые с дороги снежинки.
Несмотря на поздний час, в квартире Виктории слышались звуки застолья, доносящиеся из соседней квартиры. Джинн подошёл поближе к межквартирной стене и стукнул кулаком по кирпичной кладке. В соседней квартире кто-то вскрикнул и всё стихло. Виктория улыбнулась и с интересом спросила:
– Что вы сделали?
– Вместо хлебного вина они хватили по стакану уксуса. Теперь там будет тихо, как на кладбище. Нет? Ну, как хотите.
Вердикт был закреплён очередным стуком кулака в стену. В соседней квартире что-то пришло в движение и звуки разделились. Одна часть выразилась в виде сбегания по лестничным маршам к выходу на улицу, другая, издала звук работающего унитаза. Джинн резюмировал:
– Хозяина квартиры и его компанию я записал в клуб моржей.
– Среди зимы? Жёстко.
– Однако ваша дочь ещё не спит. В прочим, как и всегда. Ждёт каждый раз, когда вы поздно приходите домой. А не выходит встречать из вредности. Нет, в её недуге вы виноваты лишь отчасти. Ваша мать привезла эту болезнь из Монголии ещё студенткой. Мне эта болезнь хорошо известна. Вашу мать она сделала глухой. Вас чуть было не приковала к постели. Дочери даровала желтизну кожи и близорукость. Я смогу исполнить второе желание. И болезнь эта уже никогда не побеспокоит вашу семью. Вообще странно, все дочери, рождённые от больных, данным недугом, матерей, не доживают до двадцати лет. Вам же, уже сорок. Если только…
– Врачи говорят у меня хорошая генетика. А есть, то, что вы не можете?
– Я – джинн, а не Всевышний. Генетика – что это?
– Погоди, а если я попрошу, то, что вы не сможете выполнить?
– Тогда я исчезну, навсегда.
– В смысле – умрёшь? Да? Не бойся, я не сделаю этого. Скорее я пожелаю какую-нибудь глупость в виде метели. Слушай, а после исполнения последнего желания, что произойдет?
– Я стану свободным.
– А моя карета превратится в тыкву.
– Нет. Всё, что пожелали сбудется. Моё лекарство безупречно. Да нет же, даже не думайте об этом, ваша молодость не исчезнет. После освобождения, я умерщвлю вас, и вы останетесь молодой.
– Как? В смысле? Ты, что, шутишь? Нет, ты не шутишь. Господи, тогда я просто не оглашу последнее желание. Или что, есть какой-то срок?
– Никаких сроков нет. Но вы рано или поздно, пожелаете что-либо. Вы даже не заметите этого. Вы можете пожелать мороженого в зной и если это желание будет настолько велико, то оно сбудется. Желание должно быть истинным. Вспомните, разве в поезде вы думали о молодости? Вы просто хотели вернутся в то время, когда первый раз оказалась на море, а это было как раз двадцать лет назад. Подсознательно вы желали стать именно юной. И о дочери, вы думаете каждый день, но именно сегодня, вы больше всего на свете пожелали ей счастья. И желание это, было даже сильнее первого.
– Неужели ты убьёшь меня? Ведь я вытащила тебя из бутылки. Погоди, тот иностранец, высокий старик, он был твоим прежним хозяином?
– Так и есть, что был. Служить человеку – есть самое обидное для джинна. Я должен смыть обиду кровью.
– Но, как же ты попал к нему?
– Он не простой человек был. Колдун. Все маги до единого мои злейшие враги. Они могут видеть нас, не будучи нашими хозяевами. Они способны отличать нас среди людей. Этот колдун усыпил меня обманом, а после заточил в сосуд. Он узнал мою слабость.
– Какую?
– От сладкого я теряю контроль и становлюсь совсем беспомощным.
– Но ведь я же тебя не обманывала, наоборот, выручила, не прося ничего взамен.
– Э-э, нет. Вы пожелали. И ваше первое желание исполнилось, а значит вы заключили сделку.
– Я выпустила тебя из бутылки после того, как замечталась о море. Ну, или, там, о молодости.
– Вы могли и в детстве загадать истинное желание, я бы и его исполнил после извлечения из сосуда.
– Не пойму, если ты готов меня убить, зачем рассказал о способе избавления от себя?
– Я обязан говорить правду хозяину.
– Нет, я всё же не верю тебе. Ты обладаешь огромной силой. У тебя дар исцеления. Ты способен изменить целый мир к лучшему. И ты уверяешь меня, что можешь опустится до такой мелочи, как месть.
– Будто вы, люди, не такие. У вас чем богаче государство,
чем оно более развито и имеет большие возможности, тем оно кровожаднее.
– Джинн, ты не оставляешь мне выбора. Я буду вынуждена дать тебе неисполнимое желание.
Джинн злорадно улыбнулся, словно он только что выиграл пари. Но сделавшись серьёзным смиренно произнёс:
– Как пожелаете.
Слова у Виктории закончились, но она продолжала смотреть в лицо мужчине способного спасти её дочь и лишить её саму жизни. Ей овладела грусть человека, слышащего за окном песнь соловья, и, знающего, что поутру его ждет эшафот. Она отвела взгляд, медленно подошла к двери комнаты дочери и тихо постучала. Сзади она услышала невозмутимую речь джинна:
– Представьте меня доктором и близким другом её отца. Ей будет спокойней. Ничему не удивляйтесь и не мешайте мне.
Исцеление походило на шаманский ритуал. С минуту джинн поглаживал пальцами виски тринадцатилетней девочки, сопровождая горловым пением. А надавив на её брови большими пальцами, он принялся втягивать в себя воздух. Из глаз девушки потекли слёзы. Вначале ржаво-коричневые. Затем жёлтые. И только в конце слезинки засверкали кристальной частотой. Джинн отступил от девушки, сидящей на диване, и указывая пальцем на шкаф, твёрдо приказал:
– Взгляни на книжную полку! Прочти!
– Донкихот Ламанчский. Мама, я вижу! Обзор Русской классики XIX века. Мама!
– А вот это, – джинн потряс своей правой рукой, в которой был айфон девочки, – подождёт до завтра.
– Вера, слышала, доктор сказал никаких телефонов.
Девчушка играючи взяла под козырёк. Джинн приблизился к ней и коснулся её лба. Девушка стала соловеть и вскоре плюхнулась на подушку, полностью отдавшись сну.
Укрыв дочь одеялом, счастливая мать тихонечко вышла из комнаты. Джинн стоял у входной двери квартиры. Виктория поинтересовалась:
– Куда ты теперь?
– Буду находится в ожидании последнего желания.
– А где ты живёшь? Что делать будешь? Вообще, ты спишь когда-нибудь?
– То, что ты видишь всего лишь образ. Я способен принимать любой человеческий и звериный облик. Только в собак и кошек не могу. Эти твари охраняют миры не подвластные мне.
– А каков ты на самом деле?
– Не стоит. Обожжёте роговицу глаз и опалите ресницы взглянув на меня естественного.
– Погоди, не уходи. Побудь ещё со мной. М! У меня есть зефир в шоколаде. Пальчики оближешь.
– Какой ещё зефир?
– Ха-ха, да ты ещё ничего не знаешь о нашем мире.
Вначале не доверчиво, потом пренебрежительно, а после сладострастно джинн пожирал один зефир за другим, каждый раз чмокая и поглядывая на тарелку, будто подсчитывая сколько ещё осталось. Виктория с трудом сдерживалась чтобы не расхохотаться и тем самым не помешать процессу уничтожения сладкого. Проглотив последний зефир, джинн хлопнул в ладоши и поднятый над его головой заварник для чая выдал концентрированную струю в рот едоку. Женщина поморщилась. Дождавшись, когда джинн закончит трапезу, Виктория спокойно произнесла:
– Странно, ты должен будешь меня убить после третьего желания, но я совершенно не чувствую к тебе злобу. Скажи, почему тот колдун не уничтожил тебя невыполнимым желанием. Или он не знал об этом?
– Тщеславие. У кого ещё в кармане джинн сидит. К тому же, как вы заметили, я исполняю и мелкие поручения, по своей инициативе, дабы пустяки, злоба, блажь, не отвлекала хозяина от истинного желания. Да, да, именно; сосед пропойца, ремонт автомобиля. К слову сказать, сам чинил машину. Вот этими руками. Работников автомастерской я в клуб моржей определил. Удивительные творения эти ваши стальные: самодвижущие и самолетающие устройства.
– Я бы могла научить тебя ездить на машине. Погонял бы по ночной Москве. А?
– Напрасно, ваши чары не действуют на меня. Я – джинн. У меня нет пристрастий, жалости…
– Да-а, а как насчет сладкого?
– Зефир – не ваше волшебство. Вы отвратительно готовите.
– Эй, нельзя говорить постоянно правду – это неприлично. А кроме сладкого, что любишь? Про машины я поняла. Кстати, благодарю за мою ласточку. Просто летает. И никаких стуков. У тебя золотые руки.
– Такие же, как и у вас.
– Расскажи о себе. Ты ведь… блин, ведь ты – человек из сказки. Я только сейчас начинаю осознавать, что ты взаправду существуешь.
Виктория робко коснулась руки джинна.
– Ух, какой ты горячий.
– Я создан из пламени.
– А ведь и вправду – огонь. Веселишь, полезен. И даже можешь быть опасен. И всё же, у человека тепло иного свойства. Что ты смеёшься? М! Ты впервые, за всё время нашего знакомства, улыбнулся.
– Так и есть. Ведь я свободен!
– Как это? – Радостно спросила Виктория, но заметив полыхающий огонь в глазах джинна, тревожно добавила. – Я ничего не желала.
– Желала! Он уже едет.
– Харон?
Джинн сплюнул.
– Александр едет. Юноша двадцати лет отроду. Умен непогодам. Сахарная внешность. Силен во всех смыслах. Дети от него славные будут. Да ты сама всё увидишь. Нет, я тут не причем. Он увлечён тобой с семнадцати лет, как только увидел тебя на экране. Письма тебе писал, да ты не читаешь почту. Тут уж ваше, человеческое волшебство. А теперь прощай! Наш контракт окончен.
Джинн важно поднялся с места. Виктория соскочила со стула и прижалась к холодильнику. Джинн было направился к выходу, как задержался возле Виктории и удивлённо произнёс:
– Странные у тебя мысли. Я же не могу теперь убить тебя.
– Не можешь?
– А ты не простушка. Генетика, говоришь. Надо будет обновить знания. Да успокойся, сказал же не убью. Если бы я тебя умертвил, то как же тогда сбылось твоё последнее желание с Александром?
– Каким Александр? Я никого не приглашала?
– Ты же сама пожелала, чтобы появился Он.
– Я? – Краснея, удивилась Виктория.
– Теперь я наложу на тебя забвение. И ты забудешь и нашу встречу и меня самого. Кстати, в вашем времени ипподромы существуют?
– Что?
– А в прочим, ладно. Прощай!
– Погоди, джинн…
II
После очередных посиделок в ресторане, три подруги стали покидать насиженное место. Как одна из них – Виктория, толкнув входную дверь ресторана, в отражении стеклянной створки увидела мужчину, сидящим уединённо в конце зала. По-барски расположившись в кресле, он млел над здоровенной порцией чак-чак. Виктория повернула голову в сторону, где должен был сидеть мужчина, но никого не обнаружила.
К застывшей в проходе заведения Виктории прильнули подруги. Они посмотрели в её напряжённое лицо, а переглянувшись, недоумённо принялись рыскать глазами в стороне, куда смотрела их подруга. Изучив конец зала, где ничего не происходило и никого не было, они, сдерживая смех полюбопытствовали:
– Что там?
– Викуль, ты с нами?
– Так, что-то промелькнуло. А что, сама не знаю. Старею!
Обменявшись улыбками, вся троица поспешила на улицу, где их глаза подкараулило летнее солнце.
Через полчаса, Виктория вернулась в ресторан, вбежав, держа в руке солнцезащитные очки, используя их словно зеркало. Но они не потребовались. Невооружённым глазом она сразу нашла мужчину взволновавший её несколько минут назад. Виктория, борясь с волнением и частым дыханием, стала осторожно подкрадываться ссади к ничего неподозревающему и по-прежнему млеющему, теперь уже над горой кусочков шербета, господину.
Резко ухватив мужчину за плечи, Виктория восторженно вскрикнула:
– Попался!
– А? Что? – Пойманный врасплох мужчина даже углубился в свой пиджак и нервно завертел головой по сторонам.
Виктория обогнула стол, за которым сидел мужчина, и усевшись напротив, затараторила, словно она школьница, встретившая подругу после летних каникул:
– Джинн, я так рада тебя видеть. Десять лет прошло. Я столько должна тебе рассказать. Всё, всё сбылось как ты говорил. У нас с Сашей дочка – Катя. А старшая, Верка, от первого брака, ну, ты помнишь? Так она в Малайзии помощником дипломата. Представляешь? Я грешным делом думала, что ничего из неё не выйдет. А она расцвела. А Саша, не только мой муж, но и мой главный режиссёр. Видел наши работы? Да ты в кинотеатрах бываешь? М! На днях Катька кота принесла. Самой ещё четырёх лет нет, а твёрдо объявила, что кот будет жить с нами. Забавный зверёк оказался. Чёрный, плотный, глазищи зелёные. Смышлёный. С нами всё говорить по-своему пытается. Блинов хоть тонну слопать может. М! Я же готовить научилась. А ещё танцами увлеклась, такими, Восточными. Саша уже предложил мюзикл сделать, в стиле Болливуд. Правда ковид немного срезал планы. Но в следующем году надеемся наверстать. Все до сих пор удивляются моей внешности, ведь мне, по паспорту, пятьдесят лет.
Виктория сделала паузу и о чём-то задумалась. Взяв с тарелки кусочек шербета, она принялась мять его при этом смотря куда-то в сторону. Вскоре, оставив в покое шербет, она продолжила рассказ, но уже спокойнее:
– Признаться, поначалу боялась, что я навсегда останусь молодой и буду видеть, как стареет супруг и перерастают меня дочери. Но нет, оказалось, откатившись на двадцать лет я начала новый отсчёт.
Всё это время мужчина смотрел на рассказчицу покорными глазами. Но после произнесённых Викторией слов «новый отсчёт», вдруг принял подобающий мужчине вид и стукнул кулаком по столу. Гора съестного моментально исчезла. Свет в зале усилился. Виктории показалось, что и интерьер стал иным. Поднявшись с места, мужчина в костюме тройка направился к выходу. Виктория бросила ему в след:
– Куда ты?
– К твоей машине. Идём, тут много глаз.
Виктория, поравнявшись с мужчиной взяла его под руку и всё время следования до машины радостно поглядывала в его лицо. У неё перехватывало дыхание, и потому, она не могла говорить, хотя мысли наговорили на целую страницу.
И как только она захлопнула дверь машины, мужчина, уже ожидавший её в салоне с купюрой в руке, держа её кончиками пальцев, скомандовал, одновременно разжав пальцы:
– Держи!
Виктория инстинктивно выдвинула правую руку и поймала бумажку. На это, ей заметили:
– Не рукой лови, а глазами.
– Как это?
Мужчина, достав очередную купюру, поднял её к верху.
– Представь, что твои глаза фотоаппарат. Смотри на бумажку. Щёлкни затвором!
С последними словами джинн разжал пальцы, но в этот раз купюра осталась висеть в воздухе. И лишь когда Виктория заулыбалась, купюра, закружившись вокруг оси, опустилась на дно салона автомобиля.
– Это, что, я? Это я сделала?
– Сахира.
– Что?
– Ты – ведьма. Теперь понятно, как смогла снять забвение.
– Какая ещё ведьма? Да я и вспомнила тебя случайно, вот, только что. Джинн, это же я.
– И твоя генетика. И смышлёный кот, поедающий блины. Твоя младшая дочь – тоже ведьма. Значит она пушистого охранника принесла домой. Э-э нет, не выйдет.
Костяшки пальцев, сжатых в кулаке джинна, застрекотали, глаза засверкали холодным пронзительным светом, а волосы ощетинились.
Виктория, догадавшись о его намерении, затрепыхалась:
– Нет, я не ведьма. Я… я – человек. Не убивай меня.
– Человек? А! Человек. Старый, молодой, мужчина, женщина, банкир, повар, герой, бомж, насильник, убийца, в общем, человек. Тысячу лет наблюдаю за людьми. Увеличивая знания в науках, вы не объясняете саму жизнь. Не растолковывая будущему человеку понятия о добре и зле, наделяете это существо знаниями в области химии и физики. При отсутствии духовного-нравственного воспитания, в спортивных секциях – учите только бить. Покупающему в магазине оружие – даёте лишь тир. То же, касается приобретателей бойцовых собак. У вас не развито чувство меры и такта. Вы не обладаете в должной мере этикетом. Не владеете культурой поведения. Под образованием вы понимаете лишь преподавание наук. Вам самим не страшно жить среди охотников, боксёров, генетиков, не имеющих представления о том, что есть хорошо, а что плохо? Видишь позади девочку на самокате? Бац!
Девочка на самокате, не доезжая пяти метров до машины, где сидели джинн с Викторией, качнулась и грохнулась на тротуар с характерным тупым звуком, словно глиняный горшок о камень. Виктория вскрикнула и попыталась выскочить из машины, спеша на помощь девочке, но джинн втащил её обратно в салон и придавил к спинке кресла:
– Я – джинн. Не человек, не друг, не вечерний костерок. Для меня люди, что для вас мухи. Убить тебя? Теперь, когда у тебя всё хорошо? Заманчиво. Но, нет. Я не убью тебя.
– В клуб моржей?
– За последние триста лет я не встретил ни то, что джинна, а хоть мало-мальски стоящего мага. Не считая того болвана из поезда. Даже расчёт, который он получил, не доставил мне удовольствия. Совсем я загрустил, не встречая достойных соперников. Только чак-чак и спасает от тоски. Ты сказала, что после исполнения трёх желаний у тебя начался новый отсчёт. О, нет, ничего ещё не начиналось. Ты только сейчас раскрылась. И способности твои будут расти в геометрической прогрессии. Поднимем ставки! Подожду, пока ты и твоя дочь не войдёте в силу, а после… Уж поверь мне, вот будет потеха. А теперь прощай.
Толпа уже теснилась у лежащей на тротуаре девочки. Джинн вышел из машины и направился в их сторону. Виктория, мгновенно заблокировала дверь с пассажирского сиденья и устремила взор в сторону удаляющейся фигуры мужчины.
Протискиваясь сквозь зевак, с любопытством рассматривающих бездыханное тело девочки и делающих фото на телефон, джинн важно произнёс:
– Дорогу доктору!
И как только, он провёл по голове девочки рукой, она ожила и непонимающе поглядела на собравшихся вокруг неё людей, хлопающих в ладоши.
Виктории наблюдавшей всё это представление из машины вспомнилось, как в детстве, поймав бабочку ладошками, слегка придавив насекомое, она обездвижила её. А раскрыв ладошки, она стала с любопытством разглядывать богато раскрашенные крылья. Налюбовавшись красавицей, она слегка подула на безжизненное существо. Бабочка, пару раз медленно помахала крылом, поднялась на лапки и упорхнула в небо.
