Борис Совин
Обыкновенный случай
Короче — худшего не произошло.
Худшее происходит только
в романах, и с теми, кто лучше нас
настолько, что их теряешь тотчас
из виду, и отзвуки их трагедий
смешиваются с пеньем веретена,
как гуденье далекого аэроплана
с жужжаньем буксующей в лепестках пчелы.
И.А. Бродский
I
По вечерам я подрабатывал, раздавая газеты. Когда рабочий день заканчивался, я хватал корзину, спешно застегивал дешевую осеннюю куртку и бежал домой. Знакомая дорога неизменно вела меня к комнате № 18.
Больше всего общежитие напоминает исправительное учреждение. Сначала ты ненавидишь его, затем привыкаешь к нему и, в конце концов, начинаешь любить все, что в нем есть. С каждым днем желтый свет побитых окон становится милее, а фасад все больше напоминает родной дом. И дело ведь совсем не в том, что твой нынешний ночлег умеет улыбаться, шептать на ухо о великом будущем или просто одаривать своим теплом. Нет, ничто не может изменить твердую, неизменно бесчувственную и холодную груду камней и бетона. И это равнодушие видно лишь тем, кто не стал мелкой жертвой нехитрого студенческого быта. Другое дело, что эти люди давно находятся в сетях иных рыболовов — работы и своего дома. Но теперь не об этом.
Студент, что уязвим до всякой мелочи, хрупок, мягкотел и чувствителен как осенний лист, непременно сам построит теплокровный дом.
II
Тот вечер я помню хорошо.
Дописывая последние страницы очередной работы, я сложил измученные листы в папку и постарался забыть о них до следующего семинара. Кровать манила опрокинуться в тяжелый сон, и я последовал своему желанию.
Через полтора часа, проснувшись от шума за окном (по-видимому, пьяные первокурсники сбивали банки на тротуаре), я без удивления обнаружил, что безнадежно голоден. По обыкновению, разваливающийся холодильник не мог обрадовать кромешный зоб, и потому, собрав с полки последнюю мелочь, я отправился в ближайший магазин.
Подъездный мрак привычно поглотил мой силуэт. В угоду всеобъемлющей тоске и вечер вытравил все краски.
Из магазина выходили последние покупатели. Пышная женщина, волоча пузатые пакеты, исчезла в дорожке между скрученными деревьями. За ней вышел мужчина средних лет. Глядя вдоль дороги, он сорвал с пачки сигарет прозрачную ленту и закурил. Я засунул руку в мелкий карман и проверил присутствие холодной мелочи. Монету, схваченную за гравированное ребро, я сжал до рези в костях.
Через десять минут магазин закрылся, и я вышел на улицу с маленьким пакетом гречки в руках. Охранник сдвинул двери. Я пропустил машину и пошел домой.
Со временем знакомые улицы чужого города не радуют привыкший глаз. Они водят дурманящими нитями скомканных жителей по томной и ими же затертой колее. Веками и тысячелетиями сложившийся туман не различает лиц… Каждый человек в нем будто сорвавшийся лист подгоняем легкими порывами ветра. И так же я… Я шел домой и, насколько это возможно, ни о чем не думал. Последние годы мне вообще осточертело думать. Я всецело был охвачен властью чувства, что не оставляет тебя, пока не поглотит все твое существо. И гречка, купленная мной незадолго до происшествия, о котором теперь пойдет речь, лишь возбуждала во мне желание поскорее набить орган, называемый желудком.
По обыкновению, у сгорбившегося клена я повернул направо и нырнул под шлагбаум. Фонарный свет на миг осветил мое лицо, и я, охваченный своим желанием, зашел во мрак.
За всю свою жизнь мне раз лишь довелось почувствовать угоду режиссера. Тогда меня оглушил рев нарочного сценария и я, подвластный правилам игры, не выдал фальши. В тот день наш автобус столкнулся с грубой стеной и по правилам той игры унес с собой жизни нескольких человек. Я думал, то бывает в жизни раз, и, если повезет, оно меняет все твое никчемное существование. Но я был глуп и незадачлив. Равно как и сегодня. Нет, происшествие одного вечера, о котором теперь идет речь, перевернуло все с ног до головы.
Я бросил небрежный взгляд на угол заросшей площадки и увидел силуэт. В черной траве в изнеможении и с жалостью он звал на помощь. Вокруг никого не было. Я был один.
Я знал, что люди легко становятся жертвой своих же действий. Они живут, стараются, берут чужое, отдают и ждут. И каждый мнит, будто он понимает жизнь. Но нет, она способна быть коварной, хладнокровной, улыбающейся в доброе лицо и бьющей под дых. В ней больше ухищрения, юмора, бескомпромиссности и равнодушия, чем мы можем себе вообразить.
И вот вопрос. Да не один. Как на малодушии не принять чужое изнеможение за всепоглощающее удовольствие? Как не прокатить ужасную действительность на шестеренках собственного страха в безмолвный край небытия? И как в таком положении не счесть, вероятно, больного человека за бросившего праведный путь глупца? Нет, это невозможно. Ведь мало ли людей находят счастье в игривых, сладких веществах? Жизнь тычет пальцем, крутит им у виска. Нет, не мало. Я оправдал свое малодушие, я вычеркнул из строк возможность зацепиться за беду. Я прошел мимо. И темнота молча посмотрела мне вослед. Стоны затихли, и я ускорил шаг.
В то ночь меня ничего не тревожило. Спустя десять минут после отбоя я заснул. Что снилось — не помню. Около двух часов ночи вернулся и мой сосед, ненадолго включил свет и прыгнул в свою койку. Под утро я услышал вой глухой сирены. Ветер положил на подоконник лист сухого дерева, и я закрыл окно.
III
Я, как обычно, вышел из метро и, уткнувшись перед собой, поплелся в сторону дома. Никаких дел у меня не было. Все, что нужно было приготовить на завтра, я сделал уже в университете.
В такие дни бывало столь тоскливо, что порой, волоча ноги, я был готов упасть в снег и забыть, куда иду и кто я такой.
И все же волею судьбы, сумев добрести до дома, я скинул с плеча рюкзак и потянулся в карман, где, не дыша, лежали хрупкие ключи. Казалось, ничто не могло меня остановить. Я представлял себе решительно каминное тепло моей хромой кровати и сладкий сон, что временами, как хороший друг, выуживал мою тоску из мутного сознания. Но нет, нашлось. Меня кто-то окликнул. Я обернулся и никого не увидел.
— Подойди, — сказал человек, которого я все еще не распознал.
— Кто вы?
— Ну, это уж совсем, — с нарочной грустью ответил мужской голос.
Этот голос доносился из-за угла. Наконец, я подошел ближе и увидел дядю Колю.
— А, это ты, дядь Коль, — с улетучившимся любопытством сказал я.
— Ну, подойди сюда.
Он сидел на толстом картоне и чинил «Газель». Рядом лежали черные замасленные инструменты.
Он натянул улыбку и сказал:
— Можешь, пожалуйста, сходить за шайбой? Тут через два квартала, я денег дам, — он полез грязными руками в боковой карман.
Мне было неудобно отказывать, но именно теперь помимо кровати ни о чем другом я думать не мог.
— Дядь Коль… Мне просто дел на завтра, понимаешь? Я бы правда сходил, но не успею… Извини.
Я криво улыбнулся и собрался тут же уходить.
С дядей Колей я познакомился в первую неделю переезда. Семья осталась в родном городе, а здесь знакомых у меня не было. Кажется, в то время это был человек, который не позволял ничему унывать. Но со временем я знал его лучше и понял, что никакого природного оптимизма в нем нет. Он оказался тем печальным человеком, что, по несчастию, обременен эмпатией. В основном он пил и работал. И любая его радость, любая живость реакции основывались на желании убежать и убежать прежде всего от самого себя.
Мысли, мысли… Все они путают. Их глупая сплетенность связала и меня самого.
Я вспомнил это и пошел в сторону магазина. Это самое маленькое, что я должен сделать. У меня нет настоящих причин отказывать. Нет, все это глупости. Дело ведь не в том, что надо помогать. Мой отец говорил, что впечатления устаревают. И что толку? Никто не оценит твою добродетель. А время тает, силы уходят. Дело совсем в другом. Интересы — вот, что важно. Теперь, оказывая небольшую помощь своему доброму знакомому, я хорошо это понимал. Я шел в магазин ровно по той причине, что время неутомимо тает и настанет час, когда откажут мне. И что же я буду делать? Я вспомню сегодняшний и другие похожие дни. Я буду жаловаться, страдать, спрашивать, откуда повелось, что мир настолько несправедлив. И в этом будет мое утешение. Мне будет странно, но все-таки хорошо. Я буду знать, что я ни в чем не виновен и мрак округи — дело рук других.
Я вернулся. В рюкзаке поперек скомканной бумаги лежала шайба. Снег усилился. Солнце село.
Отчего-то дядя Коля изменил свое положение. Облокотившись об колесо, он сидел на картоне и затягивался толстой сигаретой. Я подошел и вытащил из рюкзака шайбу:
— Сказали, подойдет.
— Положи туда, — не указав места и глядя мимо меня, сказал дядя Коля.
Наступила пауза. Я знал, что он что-то скажет. И не ошибся.
— В среду мать умерла.
С самого детства я не любил тяжелых разговоров. Наверняка мать дяди Коли была совсем уж старым человеком. Люди умирают, и это неизменно. Ведь никто не рожден для вечной жизни.
Я сделал над собой усилие:
— Соболезную.
Затем, выждав несколько секунд, добавил:
— Я знаю, что тебе сейчас тяжело. Но это жизнь, ведь ты сам знаешь.
Он по-детски сморщил лицо и отвернул его в сторону. Затем достал еще одну сигарету и поджал к себе колени.
— Два месяца назад она, как обычно, вышла из дома и села на скамейку около подъезда. Вечер, темно, сам понимаешь. Переживал я, что-то чувствовал. В общем, подышала она маленько и домой не вернулась… Она же родилась здесь, выросла и меня родила и моего брата. Может, в последний раз хотела осмотреться… Она гулять пошла.
Я ничего не чувствовал. Мне хотелось домой.
— Однажды сын в Карелию поехал и на неделю решил остаться. Я не очень это понимаю, но ведь вы, молодые, всегда чего-то нового ищете, из заперти выбраться хотите. В общем, через несколько дней он и бабушку позвал. Сильно ее любил, знаешь. Сам при деньгах, да и друг обещал на время с жильем помочь. И вот мать ни за что не поехала. Приросла корнями, не вытянешь. Я тогда внимание не обратил, а только теперь все понял. Да поздно.
— Понимаю, — нарочно сказал я.
Мы молчали.
— Инсульт случился. На площадке нашли. Вот тут, на углу.
— Где?
— На углу.
— Как?
— Так, запросто.
— Прямо здесь? — мой голос дрогнул.
— Да.
***
Более двадцати лет назад я вошел в авантюру. Люди делали это миллиарды раз, но, по-видимому, и мне надо было сыграть в такую рулетку. Хоть это и не было моим выбором, но это коснулось только меня. Говоря прямо и без интереса, я появился на свет. И с тех самых пор нить странной жизни перекатывает пуговицу событий из одного края в другой, не давая ей выбиться в пропасть.
13 октября 2023 г.
Оглавление
I
II
III
