Из книги "Стихи и проза". Посмертное собрание сочинений [Иван Иванович Коневской] (fb2) читать онлайн

[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]

Иван Коневской ИЗ КНИГИ "СТИХИ И ПРОЗА" ПОСМЕРТНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ

ОТРЫВОК

Я с жаждой ширины, с полнообразья жаждой

Умом обнять весь мир желал бы в миг один:

Представить себе вдруг род, вид, оттенок каждый

Всех чувств людских, и дел, и мысленных глубин.

Всегда иметь тебя перед духовным взором,

Картина дивная народов и веков!

Вот что бы я считал широким кругозором

Ума, вознесшегося вплоть до облаков…

11 ноября 1894

ПРИРОДА

Природа, ты не вторглася мне в душу.

Ценю и вижу всю красу твою.

Но, как моряк, спустившийся на сушу,

Здесь на ногах не твердо я стою.

Да, сердце мое там еще витает,

Где мутным морем темный град шумит.

Там странно меркнет, странно рассветает,

Где думами и чувствами дымит.

Там, как моряк, привык я колыхаться

На беспокойной жизненной волне

И в атмосфере бурь людских вращаться

Дарило жгучую отраду мне.

И вдруг кругом меня все тишь святая,

Как суша, все незыблемо стоит,

И, красотой бесстрастною блистая,

Из недр своих природа жизнь струит.

Все тот же круг, от века неизменный,

Для каждой травки, злака, деревца.

Природа здесь вершит свой чин священный:

Все естеству покорно до конца.

Но в этом царстве дик я и растерян,

Красою этой чинной удручен.

Ах, каждый листик так в себе уверен,

И только я колеблюся, смущен…

20 мая 1895

ВОЖДИ ЖИЗНИ

Луна — укор, и суд, и увещанье,

Закатных судорог льдяная дочь.

Нас цепенит недвижное молчанье,

Нас леденит безвыходная ночь.

Но звезды кротко так вдали мерцают,

К нам в душу с лаской истовой глядят;

Хоть приговор луны не отрицают,

Зато любовь к безбрежности родят.

То — солнце — кубок животворной влаги,

То — сердце мира с кровью огневой:

Впускает в нас ток пенистой отваги

И властно рвет в круг жизни мировой.

И кровь в нас снова живчиком струится.

Для нас свет солнца, это — жало в плоть!

Мир лучезарных грез в душе роится…

Да, ты рожден нас нежить и колоть,

О мощный свет! — В своей нетленной дали,

В блаженстве стройном разметался ты;

В бездонных горизонтах увидали

Мы новый мир бодрящей теплоты.

Март — апрель 1896. Петроград

«Пел на юге весь мир я окрестный…»

В каком-то забытьи изнеможенья
Здесь человек лишь снится сам себе.

Тютчев

Пел на юге весь мир я окрестный,

Здесь я снова в себе буду рыться.

Безотрадный ты, край, бессловесный!

Никуда от тебя не укрыться!

Как в былые века Прозерпина

Свет могла созерцать лишь полгода,

Так болот горемычного сына

Лишь недолго ласкала природа.

Чую — вновь меня мгла поглощает,

Стих мой тоже стал вял и беззвучен,

Втихомолку и сердце скучает,

И уж солнце любить я разучен.

21 июля 1897. За Кёнигсбергом,

на дороге к русской границе

ZEITGEDICHTE

I. СУМЯТИЦА

Зимние дни, посветлевшие, явные —

Радостно-мертвые, бело-унылые.

В воздухе — клики с угрюмою силою,

Гомон сухой, столкновенья неравные.

Снова под небом недвижным, безрадостным

Движутся тупо отряды служебные.

Хмурятся, злобятся лица враждебные,

Глухо смеются в безумии младостном.

Кто вы, откуда вы, юноши бледные?

Что вы беснуетесь в чахлом весельи?

Или закручусь я и с вами в метели

И увлекусь в эти шумы бесследные?

Шутки докучные, буйства печальные,

Но и зачем же гоненья ненужные?

Ну так вперед же, с улыбкой недужною,

Дети туманов, навеки опальные!

II. ОТПАДЕНИЕ

Не о былом вздыхают розы…

Тютчев

Грустные, слабые дети

Этих сырых холодов,

Радости нет вам на свете,

Нет вам услады плодов.

День ото дня вы пьянитесь,

День ото дня унываете.

То вы с трудами бранитесь,

То обо всем забываете.

В сердце прохлады не чуя,

Бьетесь за шумные сны.

Вам бы все мстить, негодуя,

Не замечая весны.

Нужны вам страхи и смуты,

Нужен запальчивый гнев.

Нет их — вам чужды минуты,

Чужд вам и жизни посев.

Нет их — вам в холоде косном

Век свой придется влачить.

В море благом, живоносном

Вам не почить, не почить!

О, как вы мне опостыли…

Лжете — я вам не сродни.

Дрязги лишь — все ваши были,

Ваши смятенные сны.

13-17 февраля 1899

СОБОРНАЯ ДУМА

Замысел, подлежащий окончанию

Где же радость? ты спросишь — в спокойном ли зреньи

Иль в сладостных винных парах?

Взирать ли нам гордо, как Бог, на творенье,

Иль дух свой сжигать на пирах?

И как нам отбиться от волка лихого,

Которого тягостный глад

Снедает — от Времени серо-глухого?

Скажи, о бездольный мой брат!

Сражать ли его ежечасно и ясно,

Встречая на каждом шагу,

Что ново всегда и во веки прекрасно,

Всегда на родном берегу?

Иль бойко затравим его за стаканом,

Стаканом с огнистой струей,

Который направим мы к сказочным странам,

Гуляя свободной семьей?

И так разодвинем мы сердца пределы,

И так воскурится алтарь,

Что будет ладьею наш дом отверделый,

И каждый из нас — мореплаватель-царь!

Но дивный корабль обречен на крушенье.

На мертвый заброшены брег,

В слезах изойдем мы от злого лишенья

И горестно кончим свой век.

Что ж делать? ужели проклясть исступленье?

Чем к жизни любовь утолим?

Любя ее, как допустить истребленье

Минут ее Временем злым?

Сама ль не подскажет? Не ею ли, братья,

И страсть эта жить внушена?

Что ж так веселит, что не рад умирать я?

Чем жизнь так блага и красна?

О, вникните… нас со дня на день колышет

И тихий, и быстрый поток.

Но внутренний мир — он собою лишь дышит,

Всем полон, а сам одинок.

Торжественно движутся лета и зимы,

И зори, и ночи, и дни.

И те же они, если мы — невредимы.

А нет нас — прошли и они.

Красуется в них все мой образ нетленный,

Мой образ, и общий наш зрак,

Который устроил движенья вселенной;

Слуга ему — Время, не враг.

Строители — мы, и не в нем мы витаем:

Что в памяти — ныне оно.

На сотни ладов мы его испытаем.

Но чувство — повсюду одно.

Март 1899

РАДОНИЦА

Замысел, подлежащий завершению

Внемли, внемли,

Кликам внемли,

Грозная юность, ярость земли!

Высоко ходят тучи,

А лес кадит.

А ветер, вздох могучий,

Свободно бдит.

И звонкие раскаты

Несут напев.

И волны-супостаты

Разверзли зев.

Полны пахучей сладости,

Поля зазеленевшие

Широко разливаются

Сияющей струёй.

Слезами заливаются

Былинки онемевшие

В ответ воззваньям младости

Воскресшею семьей.

Воззвания безумные,

Воззванья неутешные,

Торжественно-веселые

И чуждые земле.

Ах, слышал я воззвания,

Суровые и здешние,

Негодованья шумные,

Что ропщут: мир во зле.

Как тусклы те воззвания,

Те вопли скудоумия,

Те вопли человечества.

Гнетомого судьбой.

О замирайте, нищие.

Я вашего безумия,

Слепого упования

Не обновлю собой.

Нет, до последних пределов земли

Стану я славить природу живую,

Песнь гробовую, песнь громовую,

Что немолчно рокочет вдали.

Жизни, воскресшей из мертвых, кипучие взрывы,

Всю чистоту ее светлую, темный весь ее тлен.

Телом в могилу нисшедшего сына земли молчаливой

И очей его свет, что расторг подземелия плен.

О эти гимны смерти ожившей,

Всей этой плоти, восставшей от сна,

В мертвенной мгле преисподних почившей,

Смерти, что ныне — святая весна.

Слышите, слышите, праотцы реют,

Праотцы плачут в светлых ночах.

Теплая радость сердце их греет,

Тихо плывут они в утра лучах…

.........................................

Май 1899

ПРЕД СВЕТЛОЙ НОЧЬЮ

Суровость рек, всегда готовых
С грозою выдержать войну.

Некрасов

На волнах заката, торжественно алых,

Я вольно парил в забытьи,

Покинув движенья народов усталых

И слушая страсти своп.

Леса колыхались грядами немыми.

Суровые реки неслись.

И дали, своими чертами земными

С божественным небом слились.

И где не дышала здесь Божия воля?

И где здесь не пел океан?

О вечер багряный и чистое поле!

Огнем я святым обаян.

28 июня 1899. Wiborg

КРАЙНЯЯ ДУМА

Живя давно в чаду мечтаний,

В своем великом забытьи,

Я приступал к душам созданий:

Меня коснулись их струи.

Есть утешение большое —

Явленьем всяким пламенеть,

Все равнодушное, чужое

В себя принять, в себе воспеть.

Но где ж надежды ликований,

Свободно-праздничных времен?

О ложь надежд и начинаний!

Грядущий день — нечуем он.

И робко о былом жалея,

Дышу той явной красотой,

Что льнет на миг, но все теплее

К груди и чуткой и пустой.

10 июля 1899. Nevvola (Suomi)

ПЕСНЬ ИЗГНАННИКА

На мотив из Калевапы

Из той унылой Сариолы,

Земли изгнания больной,

Я вновь пришел в крутые долы,

Перевалив за кряж лесной.

Преданья предков вспоминая,

Вхожу под сумрачный намет.

Так — мать на молодца родная

Пролила неба вечный мед.

Давно спустил я сети, шалый,

На дно чернеющей реки,

За мрачной щукою Маналы,

В пучины те земной тоски.

Все — похвальба была пустая:

Не удалец я, не герой.

И самого река густая

Сманила в топь глуби сырой:

Нечистые впилися силы

И в грудь, и в плечи мне, и в лик.

И истерзали жизни жилы,

Н вещий окоснел язык.

Но плоти мерзостную груду

На дне трясины роковой

Открыла мать. Сбылося чудо.

Бессмертен дар пчелы живой.

Обретен мед благоуханный,

Что ломти трупа вновь целит.

А мать снесла на брег желанный,

Который сердце веселит.

И жилы ветхие стянулись

От влаги сладостной небес.

И мысли мертвые очнулись,

Когда узнал я отчий лес.

18 июля 1899

ПОРЫВЫ

1

Если всмотришься в дальнее небо,

Где блуждают деревьев вершины,

Утихают людские кручины,

Замирает людская потреба.

Ведь жестоко здесь кости коснеют,

И шагам преткновенье — коряги.

А в бушующей облачной влаге

Проясненные сферы синеют.

И великие древа глаголят,

На привольи небесном витая,

Там, где птиц легкокрылая стая

О попутном поветрии молит.

Знаю, слишком легка та свобода,

И отважные борются с телом,

Но надломлен я тягостным делом,

И о воздухе плачет природа.

И всегда, в эти бездны благие

Устремляя прозор свой далекий,

Жду, что в чистом и полном потоке

Увлечет меня духа стихия.

2

Мыслей настойчивых воля

Скована крепко и слепо.

Нет, незавидна их доля,

Доля владетелей склепа.

Только в отчаяньи — благо,

В дерзости — вольная сила.

Это — великая влага.

Та, что и камни сносила.

Ей безразличны обличья,

Ей бы лишь в ширь разливаться —

В буре неистовой мчаться,

В битве сплеча разгуляться:

Только в размахе — величье!

23 июля 1899

СТАНСЫ ЛИЧНОСТИ

between… deeds and days.

Swinburne. Genesis

1

Я обуян двумя творцами.

Один, то — демон чудных слов.

В них жизнь со всеми чудесами

Своей борьбы излила кровь.

Другой, то — дух неудержимый.

Он все вперед, все рвется знать,

Что там, там за чертою зримой

Тех слов, тех форм ему обнять.

Меж тем, как этот звал в сраженья,

Их первый смело презирал,

Раз не включить в изображенье

Тот пыл, которым бой сгорал.

Но все же я един в обоих,

Я проникаю их вдвоем.

И дух красот мечтал о боях

В воображении своем.

Была чужда согласья нега

Тревоги судорожной той

И страстному стремленью бега,

Когда дышал он красотой.

И песни пенились так дики,

И так буйна была игра,

И, мнилось, силы так велики,

Что и за дело мне пора.

Но до сих пор я бьюсь средь красок,

Подобий, теней бытия,

И сколько расточаю ласок,

Как ярко устремляюсь я!

Все ж ненавистней жажды вечной

Дух твердой воли и труда,

Затем, что тенью скоротечной

Я не прельщался никогда;

Что жив он только вечной целью,

Мгновенье ж для него мертво,

И он глубоко чужд веселью,

Не видя сердца своего.

Да, он не видит и не слышит

Тех отблесков, отзвучий тех,

Что бой житейский в нем колышет,

Мир этих внутренних утех.

И, вдаль пустив свое сознанье,

Идет он, грозный и слепой.

И слышно хриплое стенанье

В его груди, зовущей в бой.

2

Ужели ж нет певцов деянья?

Есть хор сказителей простых,

Что отлучили излиянья

От дел и подвигов святых.

И как решились, как терпели —

Нам не поведали они.

Итог лишь мертвый нам воспели,

А не души живые дни.

Нет, я тогда лишь бодро стану

В сомкнутый строго ратный строй,

Коль сладко вникнуть можно в рану,

Которой мучился герой:

Сознать, вкусить все треволненья —

Что привело к победе сил

Отваги над путем сомненья,

К тому, чем деятель разил.

И так, удары направляя,

В душе восторженно вонму,

Какою роскошью сияя,

Они гремят мечтанью моему.

24 июля — 3 августа 1899

ПРОЯСНЕНИЕ

От дикой, жаркой качки лет

Разгоряченный и разбитый,

Стою я на стезе забытой,

И мой волшебный мир, мне вслед,

Летит, по воздуху развитый.

Темно-лазурные моря,

Недосягаемые скалы,

Златорумяная заря,

Что по горам меня искала,

И девы дивные дубрав

Несутся, силы все собрав.

Из всех минувшего глубин,

Из области туманных дум

Выносит их на свет и шум.

Игра узорна. Дух един.

Созрела кровь. Созрел и ум.

23 августа 1899

ОСЕННИЕ ГОЛОСА

1

По обширным полям моих дум,

По концам многолюдных земель

Веял в холоде дней моих хмель,

Затаенный в тиши моей шум.

И всегда не хотел я людей.

Я любил беспристрастный обзор

Стен, высот и степных областей,

Величавый, игривый узор.

Я на башни немые взирал,

Я внимал грохотанью лавин

И средь северных явных равнин

Я с осенним дыханьем играл.

Высока моя песнь, высока:

Так холодные токи плывут,

Легкий дым в небесах, облака…

Ни страстей, ни уныния путь.

Так по нивам житейским лечу,

А порой укрываюсь во ржи.

О, дышать вновь и вновь я хочу:

Сказку, ветер, как встарь, мне скажи!

Август 1899

2

Убийственный туман сгустился над столицей,

И ноют, смерть в себе тая, сердца, дома.

Сцепились всюду колесница с колесницей,

И цвет земли погиб, а далека зима.

Удел наш — нищета, уродство и бессилье.

Высасывает кровь из нас сырая мразь.

И Скука распластать губительные крылья

С Тоской седой вослед идут, не торопясь.

Зачем ты здесь, мой дух, в крови глухих страданий,

О ты, что веруешь в блаженство горячо?

Властителен, как царь, строитель славных зданий,

Ты вражьей силе дал ломать свое плечо.

Ты — в мире демонов, зловонных и холодных,

И в их руках теперь — теснящая судьба.

Но сущий — ты один, создатель чар природных

И тех же демонов, чтоб с ними шла борьба.

С беспечностью косясь на призрачное тело,

Что в слякоть немощью своей меня влечет,

Прозрящий взор летит к блаженному пределу,

Где радужная жизнь в глуби теней течет.

А тут же, близ меня — я знаю — есть собратья,

Которым нем юдоли покаянный плач.

Он небылица: в нас ведь — бытия заклятье.

Из смертной сей земли вперед! Наш свет горяч.

Сентябрь 1899

К СЛУЖИТЕЛЯМ

Вы взором тонули в безбрежных просторах,

Себя не поняв в сокрушенных укорах

Себе и сопутникам дней.

Вы были сосудами силы несметной,

Теснившейся к цели, все к цели заветной,

С отчаяньем рвавшейся к ней.

И гордые люди идут вам на смену:

Не мечут они возмущенную пену,

Не лезут на стену,

И внутрь обращен у них взор.

Что чуют они, то в себя принимают,

Себя обретают, в себе расцветают:

В себе им простор.

1 октября 1899

БЛАГОДАРНОСТЬ

Мне вас ли не благодарить,

О демоны мятежных размышлений!

Сумели вы мне волю, личность покорить,

Отвергнув блага все, со днями примирить,

Найти в себе убежище томлений.

И вот, после того, что узнавал я тьму,

И мертвым холодом на грудь мою дохнуло,

Я доверялся вновь лукавому уму.

И кровь застывшую опять бежать тянуло,

И жар присасывался к сердцу моему.

17 октября 1899

ОТРЕЧЕНИЕ

Посвящено А.Н.Г.

Да, все бегут часы, но уж не так, как прежде.

И светы радуют, и волны дум растут;

Но места нет в душе единственной надежде:

Восторги первой страсти не взойдут.

Ты там же все вдали, о легкая, как пламя,

Н мощная, как плоть густых, сырых дубрав.

С тобой расстались мы широкими словами,

И мысли зов и воли суд мой прав.

Я не создатель, нет — я только страстный голос.

Могу я жаром обаятельным дохнуть.

Но жизнь моя, увы! на части раскололась,

И иногда не дышит грудь ничуть.

5 ноября 1899

ЗИМНИЙ ГОЛОС

…The breath of these rude days
Rocks the year…

Shelley

О старость могучая круглого года,

Тебя я приветствую вновь.

Я юн, как мечта, и я стар, как природа,

Хранитель событий и снов.

Так радостно осени ветры свистали,

Носясь по жнивьям, зеленям,

И столько безумных дождей наметали,

Рыдая по сгубленным дням.

Великому жизнь обреклась запустенью,

И ждал обездоленный мир:

Ужели же смерти не минуть растенью,

И край навсегда уже сир?

И ветры с невидимых стран налетели

Под вечер промокшего дня.

И розы хрустальные к утру осели,

Таинственный холод храня.

Так славлю я снова священные зимы.

Пусть греются зерна, что грезят в земле,

И мыслей посев, дальновидный, озимый,

Медлительно всходит в челе!

3 ноября 1899

«Откуда силы воли странные?..»

Откуда силы воли странные?

Не от живых плотей их жар.

Но небеса парят пространные,

И пламень влажный льют мне в дар.

А все мила земля дебелая.

Как дивен бедный вешний цвет!

И в сладкой страсти нива спелая,

И щокот славий — дерзкий бред.

И кровь кипит в самозабвении

И верит, пламенно любя.

Захлебываясь хмелем рвения,

Кто юн, не сознает себя.

В согласьи древнем мощь животная

С великодушной страстью дел.

И род летит: он плоть бесплотная.

Но хочет личный дух быть цел.

Ах, личность жаждет целомудрия.

Средь пышных рощ, холмов, лугов

Молюсь на облачные кудри я,

На сонмы вечные богов.

22 декабря 1899

ГРАНИ ПОЭТА

Macht zu üben nur Genuss.

Novalis

Знаю — суров я и слаб.

Нет мне упругости струй.

Гордости личностной раб

Презрел волны поцелуй.

В чем же свободу искать,

Личной твердыни исход?

Вечной гордыни запрет,

Как мне себя выпускать?

Сладость мне только в бою,

Только в усилии сил.

Зреть самобытность свою —

Дух лишь об этом просил.

В подвиге нежу мечту,

В неге я рвуся к борьбе.

Все захватить на лету —

Так положил я себе.

Жизни не дам я качать

Мыслей и мышец своих.

Да, я один на двоих:

Кто же придет выручать?

23 декабря 1899

МАДОННА В. ВАСНЕЦОВА

Небо в вещих звездах…

Край, угрюмый и серый,

Весь в стоячих водах,

Мертвых, как дух без веры…

Ниже — дневной небосклон,

Низкий, придавленный, тупо страдающий,

Выше — звезд торжественный звон,

Полный отрады мерцающей…

Недуг снедает весь край:

Край — в лихорадке болотной…

Звезды глубокие шепчут про рай,

Про таинство жизни бесплотной…

Жена над краем воздвигается:

Стопами на земле основана,

Глава звездами очарована,

От женщины той Бог рождается,

Бог-Младенец неисследимый,

Тот, о Ком так грустно бредим мы

В наших топях и песках…

Взор — порыв самозабвения

И огонь проникновения…

Дышит восторг вдохновения

В простертых к небу руках!..

Матери лик величавый

Бездну во взоре таит —

Мир безысходной отравы,

Той, что нам всем предстоит,

Когда окрылится Младенец,

На нас Его духом пахнет,

И что каждый из нас — отщепенец,

Наш род беспокойный поймет…

......................................

НАБРОСКИ

Много в руки нам дано игрушек.

Божий мир и страсти человечьи.

Много нам расставлено ловушек:

Отовсюду нам грозит увечье.

Есть пред нами немощное тело,

И зачем-то к нам оно пришито:

Все, что эту внешность лишь задело,

Почему-то и внутри прожито.

Скверных штук немало в нашей доле:

Лезут все какие-то предметы.

Так и шмыгают меж ног у воли

И ее расстраивают сметы.

Что ж, чего же, волюшка, ты хочешь?

А козявки эти часто любы.

Ну, пока о них еще хлопочешь,

Их целуй, на них точи и зубы.

Пусть они туда-сюда таскают,

Пусть как будто тешатся тобою:

Их твоя охота лишь ласкает.

Правишь ты сама своей судьбою.

1899

ГНОМЫ

(G
n
v
m
a
i
)
Бежать в нелепость, в небывалое,
Себя бежать?

Случевский

I. ВЕЧНЫЕ МУКИ

В страдании могущества свобода:

Я есмь — но все, что есть, я отвергаю.

Живу я силами иного рода,

И так жизнь внешнюю превозмогаю.

А радость — чувство не от нашей воли:

В нем покоряемся мы тел потоку.

И если сладость ощутил я в боли,

То просто сердце я подладил к року.

Да, мы к страданью так давно привыкли,

Что полюбили пост и ужас кельи.

И потому мы к радости приникли,

Что не под силу стало нам веселье.

Себя мы нудим к радости летучей,

Чутьем лукавой гордости влекомы:

С тем, чтоб отвыкнуть от тоски плакучей,

Забыть наш рок, заранее знакомый.

Как в первый день, ликуя, мы играем,

Так просто небу ясному смеемся.

И тем, что блескам всем себя вверяем,

Ударам грозным мы врасплох даемся.

Их выдержим спокойно и мятежно.

Нежданной муки жар нас не разнежит.

Пока людское горе безнадежно,

Не прекратится наш зубовный скрежет.

II. БЫТИЕ И ЕДИНИЦА

Нет, не было у смертных большей веры,

Чем Бог, что все творит из ничего.

Борьба посредством данных сил, их меры

Ничтожное людское торжество.

Нет мощи в том возможном созиданьи,

Что, лишь разъяв себя же, два творит.

Но если часть себя отдать — в страданьи

Возможность величайшая царит.

III. В НЕБЫВАЛОЕ

Стыдитесь говорить: нельзя! взывайте: можно!

«Навеки» — это смерть, а власть —

«все до поры!»

Ведь непреложное так пусто и ничтожно,

Вне всякой вольности и роскоши игры.

«Все может быть!». И так быть всемогущ могу я,

«Нельзя не быть» — то для невольников закон.

Возможность берегу, в возможность убегу я,

Не вечен ни один заветный Рубикон.

Люблю я Истину, но так же мило Мненье,

И вечность хороша, лишь если время есть.

Под каждым Мнением заложено Сомненье,

Как заповедный клад: то личной воли честь.

10, 12 и 19 января 1900

НАБРОСКИ ОДЫ

Wer hat des irdischen Leibes
Hohen Sinn errathen,
Wer kann sagen,
Dass er das Blut versieht?

Novalis

Волокна, мышцы все теснятся

Вперед и вверх; тепло и дух

Зовут, чтоб силами меняться,

Чтоб совершался жизни круг.

Огни земли, огни лесные

Варят для них плоды земные.

Густые, плотные плоды.

И вот, впитав их соки, тело

Опять раздвинуло пределы,

Опять растут людей роды.

И крови мерное теченье

Приемлет тела, солнца жар,

И в сердце плеск круговращенья

Кипит, как в небе звездный шар.

По сердцу, по среде томится

И вместе вне и вдаль стремится

Строительнпца жизни кровь.

Ей в срок урочный возвращаться,

Чтоб вновь извне обогащаться,

Чтоб ткать живые ткани вновь.

И все творит, и все струится,

И тело — тьмы сплоченных сил.

Но нечто от ума таится:

Их много — я один пребыл.

Сейчас лишь здесь толпы их были,

Теперь уж сплыли и забыли:

Я не могу быть там, тогда.

Когда б я был всегда и всюду,

То мне не быть иль сбыться чуду:

Я — это месть, минут чреда.

24 января 1900

ПРИСЛОВИЯ

M.A. E — чу

Есть люди, что жаждут страданья.

Приняв его, боль сознают,

Но в горе им — жизни созданье

И неги суровый приют.

Есть люди, что страстно страдают,

Но скудно так жизнь создают,

Что в счастьи лишь сладость вкушают,

А в горе лишь горькую пьют.

3 февраля 1900

«Кто мы? Неведомой породы переходы…»

Кто мы? Неведомой породы переходы.

Она-то наконец до счастья доросла…

И вот влечет и нас свет праздничной свободы.

Порода вновь творит — и нет в желаньях зла.

Питал себя, растил наш род во время оно.

Он мышцы устроял и соки насыщал.

Горящий весь в жару от солнечного лона,

К струям морей и рек себя он приобщал.

Любил он дом родной, и град, и землю дедов,

В ростках супружества он возрождал свой лик.

В совете, на войне — боец без смутных бредов,

Он в смерти веровал: двуногий зверь велик.

Весна 1900

«Вот опять уж вы объяли, о весенние дали…»

Вот опять уж вы объяли, о весенние дали,

Сердца бедного занывающую грусть.

Ах, что раньше вы мне дали, что раньше подсказали,

Я ведь знаю уж давно наизусть.

Что ж, прости — скажу истоме; как в святом водоеме,

В лучезарных искупаются струях.

В жизни сдавленном объеме, в этом замкнутом доме

Буду жить я, как в волшебных краях.

1900

ВЗРЫВЫ ВОД

Ликующие волны-звери,

Белоголовые зубры,

Хвала стремящей вашей вере,

Надежде дерзостной игры!

В пустынях гама несвободных,

Где в пыли высохла гортань,

Толпе скитальцев сумасбродных,

Тоске, унынью пес я дань.

И в бор пушистый, в бор корнистый

Меня привел младенец-бог.

H там распелся голосистый

Широкопенистый порог.

Я был спокойный и согбенный,

И обуял меня испуг.

Я окроплен святою пеной,

И гулом захлебнулся дух.

30 мая 1900. Imatra

ВСХЛИПЫВАНИЯ

Из финских голосков

По тропам и по омутам,

По лядинам я брел.

Пробирался я к дрому там —

Ничего не обрел.

Ничего… ни дыхания,

Ни струи не плеснет.

Лишь ольхи издыхание

К тихой тине все льнет.

Смерть мне! — сердце подумало, —

Здесь, где камни и хлябь…

Смилосердился Юмала:

Где-то тронулась рябь…

8 июня 1900. Pellisenranta

ЗАТИШЬЕ

Как я люблю тоску свободы,

Тоску долов, тоску холмов

И в своенравии погоды

Покой садов, покой домов!

И дней ручьи луками вьются,

И так играет с ними свет,

И в берега озера бьются,

А море дальний шлет ответ.

В странах безвестных, небывалых

Идет война, гуляет мор —

Страстей, страданий, страхов шалых,

Любви и гнева древний спор.

Но я люблю их шум протяжный,

Призывный, призрачный их шум.

Их проницает помысл влажный,

Их созерцает яркий ум.

Нет душных снов в ночах безвольных,

В привольи дня курю я сны,

Что, средь пустынь моих юдольных,

Из сердца мысли рождены.

16 июня 1900. Rauharanta

ВЕДУНЫ

Мы пройдем над коснеющим городом плавной стопой,

Как пары, мы пройдем над немыми, глухими домами.

Он навек ли кирпичный, бумажный застой?

Нет ли тайной и точной беседы меж ними и нами?

Да, их строили мертвые люди, с пустою душой.

Но забились сердца за тупыми, слепыми стенами.

Исполинская заводь, запруда, о город большой,

Испаряется песнь над зловонными мути волнами.

Если там, за лампадой, убогое сердце горит,

И его не принять ли нам в веденье наше с приветом?

Где ютятся торги, ремесло в полумраке творит,

Это быт устрояется, глушь украшается цветом.

Ты свети, не копти, о подгорных елеев огонь!

И топи, и дыми, о лесов красно-бурое пламя!

От осенних снегов до весенних ручьев ты их тронь

Плоти, крови, что стынут, замкнуты прямыми углами.

Пусть грохочут подводы, повозки по злым мостовым,

Пусть светильные газы бегут неживой вереницей —

Вещуны улетят в небеса по трубам дымовым,

Чтоб витать и гадать над мечтами, судьбами Столицы!

9 августа 1900. Петербург

В ЕЗДЕ

Размеры дальних расстояний,

Мне зрим ваш белоснежный смысл.

Вы совершенней изваяний,

Простор и время, беги числ!

Летят пробеги и прогоны.

За стрелкой часа дух следит.

Над родниками тайг — иконы,

И пахарь башню бороздит.

Пускай леса порою тощи,

Мелеет полный гул дубрав —

В пустынях разрастутся рощи,

Земля насытит вволю нрав.

Величье дебрей самородных

Восстанет в рощенной красе.

И глас живой творцов свободных

Подтянет плугу и косе.

8 сентября 1900. Осташковский край

СТАРШИЕ БОГАТЫРИ

1

И в годы серые бессилия простого

Вы мне встречались на распутиях души,

Столпы громадные Мечтания святого!

Вы возвышаетесь поднесь в родной глуши,

Один — носясь над ней на исполинских крыльях,

Другой — твердынею обставший рубежи.

О гордый горный царь, пусть ты угряз в усильях,

Но властною главой ты грозен небесам

И степи, что ползет в пыли, в колосьях, в быльях.

В зияньи мертвых скал, в гробнице только — сам,

Ты знаешь — власти нет у неба над землею:

В ее лишь недрах — мощь; за нею дым да гам.

Пускай оратаи потеют над сохою

К сыплют семена из бурой той сумы,

Которой не поднять тебе твоей рукою.

Она не по тебе. Но честь — под сенью Тьмы.

Ты поднял бы суму — в тебе не стало б славы:

Тревожно б ты ходил, как ходим, бродим мы.

Нет, не затем ты рвал к себе небес составы.

Их кованым кольцом ты с земью бы сомкнул,

И был бы мир, — венец, — что Вечность —

шар державы.

Но в бездне ты навек торжественно уснул.

И вещий этот сон. Он ведает: движенье —

Посев и урожай — то издыханий гул.

И так ты превозмог мест, сроков протяженье.

Ты всюду и всегда: иного нет, как ты.

Нет воли — нет судеб, побед ни пораженья.

Дела, тягло лживых, — пары твоей мечты.

И светлый небосвод — то вымысел был воли.

И прах семян сорить — вот тяга суеты.

От века, Святогор, владыка ты юдоли.

2

Как вал, восстала высь над ровною землей.

Кто быстр, ширяет тот по всей пустынной шири.

То своевольный смысл, отважный то разбой.

Чем бурный скок да лет — нет лучше силы в мире.

И кто есть плоть и кровь от всех живых стихий,

В оплоте градов — вождь, и вождь — в кровавом пире.

Так! Дивный оборотень, хитрый, мудрый змий,

Ты зорким оком зрел зараз полдень с полночью.

Ты чутким ухом внял трезвонам двух Софий.

Ты чуял, вещий Волх, как корень рос, воочью.

В тебе был сизокрыл-орел, был волк седой.

Проник ты в жнзнестрой, в тела, ко средоточью.

Ты слово знал. В нем свет, в нем жар, в нем — влаги бой.

Заклятье бытия — мечта и разуменье:

То обаяние души — плоти живой.

В размахе Думы — Русь, размер без измеренья.

Рядил ты суд и строй в уделе пущ своем.

H тут же ткнул копьем в стол южного княженья.

Родившись, ты прорек. Разнесся в небе гром.

И ужас обуял животные обличья,

Бежать пустился всяк в глухой и темный дом.

Сознали воды, дебрь, и зверь, и племя птичье,

Что ты — из рода их, преемник всех их сил,

Что целость ты их благ, богатства и величья.

И так ты их постиг, настиг и изловил.

Объем ты скинул, стал мураш — твердынь не стало:

Громады сплоченные царств ты разносил.

А где людская власть до власти той достала?

Что значит пахарь тот с присошком золотым,

Чью сошку взять и несть тебя с дружиной мало?

О гнет земной груди, ползучий, тяжкий дым!

Он в поле от жары и от дыханий пышет,

И семена в земле рождают только им.

Согбенный человек черты по комьям пишет,

По целым дням влачась в сыпучей их пыли.

А смелый, гордый лет тех комьев не всколышет.

Но на лету проник и ты ведь в глубь земли.

Ты в слух свой уловил ее лукавый шепот,

Излучины корней, протоки струй в стебли.

Те тайны из нее исторг твой конский топот,

Когда неистово на воле ты скакал.

И воздух возмущал дружины славный ропот.

К чему тогда соха? Присошек пусть сверкал,

Пусть дело не твое тягаться с тяготою —

Над Русью власть Восторг Души тебе снискал.

И ты без пахаря не тронут нищетою.

Ведь ум ты, чудотвор: ведь ты воззвал к песку,

И рожь произросла волною золотою.

А взял бы ты соху, и туту, и тоску,

Впрягись ты в нудящую лямку плоской дали, —

И ты невольник дней, подобно Мужику,

И суть твою и мощь судьбы пересоздали.

Октябрь 1900

ВАРЯГИ

Герои личной гордости безмерной,

Служители властительных богов,

Боялись неги вольной суеверно,

Их тешил только лютый звук рогов.

Хмелея лишь от тягостного меда,

Не млея, а лишь с ног своих валясь,

В твердынях Библии и Car народа

Они замкнулись вдруг, не шевелясь.

В них самолюбье, самогубье было.

Под знаменем владыки, Бога Сил,

Как никогда, гордыня возопила,

Как никогда, их рок превозносил.

Так, проклятые сладкой жизнью тела,

Они прияли горестный урок:

Побил их царь пустынного предела,

Как степь, воздушен, светел и широк.

Он заливался бешеным весельем.

Ликуя, светоч жизни он сжигал.

В нем кровь зверей горела горьким зельем.

Он, край спалив, державу воздвигал.

В нем восставала свежая природа.

Гораздый распускался в нем народ.

И натиск мудросмелого похода,

Как вихорь, смел варягов шалый ход.

Молюсь вам, предков дерзостные тени!

Мечтами самоцельными влеком,

Я не хочу пород и поколений:

Люблю свой рост, но с родом незнаком.

Дышу одним безумным, диким бредом.

За духа честь в бесцельный бой иду.

Но смерть наверно — путь к моим победам;

И от руки пород живых паду.

Осень 1900

СРЕДА

Не земля, а так — одна зыбь поднебесная,

и один солдатик сторожевой стоит.

Предо мною — распутье народов.

Здесь и море, и земли, все мрет

В этих устьях, под грохот заводов,

В хляби мглистых и тинистых вод.

Это крайняя заводь, глухая,

Край лиманов и топей речных.

И по взморьям клубится, вздыхая,

Пар болот и снарядов стальных.

Здесь граждан коренных не бывало;

Но, сойдясь из противных концов,

С укреплений высоких, с забрала,

Все сшибались кольчуги бойцов.

Здесь заглохли и выдохлись финны,

Шведы строили крайний оплот,

А на них новгородцев дружины

Направляли свой беглый налет.

Так он пуст был века за веками,

Этот край островов и паров.

Меж озерами, морем, реками

Он продрог под бореньем ветров.

И безумные дни наступили,

Царство демона древней Москвы,

Антихриста отеческой были,

Кто чрез дебри прорыл свои рвы.

Порываясь к морям ненавистным,

Он низвергнул свой град родовой,

И, кипящий стремленьем корыстным,

Вел пиры на земле неживой.

Так воздвигнут им город плавучий,

Город зыбкий, как мост на плотах.

Вдоль воды, разливной и дремучей,

Люди сели в бездушных дворцах.

Иноземцы стекались толпами,

Наживаться грузами судов,

Управлять кочевыми полками,

От гражданских кормиться трудов.

Над породой свершилась победа;

Здесь ее не слагали века:

Сын Руси забывает здесь деда,

А у Шведа по Руси тоска.

В ком крепка была сила породы

Перенес ее в быт домовой,

И немногие свежие всходы

Из целины взросли бытовой.

Но вмешали их домы нагие

В духе Цезаря новых веков,

А сады все квадратно прямые

Иль на лад пасторальных лужков.

Только баре спасались в поместья:

Там сочны были предков хлеба.

Но пробило им смерти предвестье,

Как лишили их власти раба.

..................................

От казны, от торгов, от заводов,

Не от благ, что из почвы идут…

Так кончаются лица народов —

Самородные лица грядут!

Зима, 1900–1901

К П.П. КОНРАДИ

Ты прав — не века сын, я чую лишь отзвучья

На мертвую тоску иль на живую страсть.

Нет, сын цветущего, как сад, благополучья

Судьбам неведомым обрек себя на часть.

Гроза таинственная вечно идет мимо.

Я чутким трепетом всечасно возбужден.

Струятся дрожь, озноб в крови неутомимой.

Чуть замер в сердце дух — уж вновь он возрожден.

И вся вселенная — на лоне вертограда.

Так тайно, жутко все, уютно, верно мне.

В траве и в сенях — цвет, и влага, и прохлада;

А пламя, тьма грозы — вдали, в глухой стране.

7 апреля 1901

«Солнце на вершине мачты…»

Солнце на вершине мачты.

Мы за ним летим.

Ветр, заливистый трубач ты,

Ветра мы хотим.

Небо — жизни плащаница.

Воды — ризы волшебной ткань.

О взыграй до восторга, зеница,

До зенита воспрянь!

Ветер, выспренний трубач ты,

Зычный голос бурь;

Солнце на вершине мачты —

Вождь наш сквозь лазурь.

5 июля 1901