просто сидеть рядом. Немного обождать. Ничего не делать.
Крокодил взвыл. Крокодил грязно выругался, вскочил, по дуге швырнул безвинное оружие за борт. Продолжая сыпать проклятиями, пробрался к своей сумке, вытащил скрученный, скрюченный ихор, с третьей попытки вбил нужный адрес. Если парень продержится до Спицы, то пусть живет, так тому и быть.
Вернулся к Первому, на адреналине, без натуги оттащил нашинкованные трупы наемников к бокам-бортам. Сел рядом с мальчиком.
Погладил холодеющий висок.
— Держись, малыш.
Откинулся к флагу, прижался горячим затылком. Прикрыл глаза. Лут, Лут, ты знаешь мою историю…
***
— Знаешь, кто я?
— Знаю.
Нилу стоило труда держаться прямо. Еще вчера сиделец Хома Альбатроса, Хома-тюрьмы строгого режима, еще вчера калека и коллега тысячи заключенных. Сегодня— свободная птица. Насколько может быть она свободной, с якорной цепью на лапе.
Хом Бархатцев, так, кажется, звалось это место.
Его сопровождающие отступили в тьму огромной залы, сводчатые потолки тянулись вверх и вверх, а из всего освещения водились лишь рудничные лампы с заключенными в них бабочками. Эндемики страшно далекого полудикого Хома Сиаль, кажется.
Но даже в этом неярком, словно дождем размытом свете видно было драгоценное сияние жил пород, складывающих стены и пол.
Та, с кем он говорил, имела власть, лишь на пару ступеней отстающую от безмерной власти Башни. Мама Ама, Ама де Каса, Хозяйка. Королева. Одна из церр Ведуты.
Каменная баба, шептались за спиной те, кто еще мог говорить.
Сегодня Нил лично убедился, как они правы.
Женщина говорила низким, грудным голосом, протяжным и тягучим. Она носила вуаль, тяжелое, прихотливо расшитое бисером и самоцветами платье, в поясе перехваченное удавкой. И в полутьме лицо ее оставалось прикрытым кружевным забралом.
Подол в пол не столько скрывал, сколько подчеркивал.
Ама поняла его взгляд. Изящно, двумя пальцами зацепила парчу и приподняла подол, точно светская кокетка, дарящая поклонника видением щиколоток.
Вот только щиколоток там и в помине не было.
Все, что ниже пояса, представляло собой кусок грубой, грязной каменной породы.
Проклятие. Заклятие.
— Думаю, теперь нет нужды объяснять, для каких целей мне нужна карта.
Нил кивнул. Кивнул еще раз, поразившись своей немоте.
Карта Вторых. Вещь без Имени, вещь без души, мертвая вещь. Трофеит, один из листового списка Лута, известный не меньше, чем Книга Глубины или Вожжи. Владетель ее мог претендовать на благосклонность Башни. Хозяин Башни мог рассчитывать на исполнение желания. Одного. Заветного.
Крокодилу не надо было угадывать заветное желание каменной бабы.
***
Тамам Шуд открыл глаза.
Пошевелился, и песок с шорохом полился с широких плеч, шелковой волной скользнул с бугристого торса, точно золотая мантия. Тамам Шуд медленно поднялся. Один, словно на заре рождения или на пороге смерти. Солнце стояло в зените. Тамам Шуд встретил его взгляд, как равный, не склонившись.
Обритую голову колол песок. Пальцы помнили сырую мягкость скальпа предшественника — так, по закону Нума, переходила власть. После поединка его обрили и четырьмя иглами окрутили голову венцом. Теперь снять корону можно только вместе с головой.
Тамам Шуд хлопнул в ладони.
На первый хлопок вздрогнули, задышали барханы. На второй — заструились, точно змеи. На третий — не стало песка, перед Тамам Шуд предстало войско, и сухо, жадно горели янтарные глаза тонконогих локуста.
Пора, сказал он.
Войско отозвалось протяжным гулом, визгом локуста, шелестом раскрывающихся крыл…
Глас звал его.
Когда-то его народ выбили за пределы нижней границы. Но теперь — теперь их сила превосходит все возможности нынешних праздных обитателей.
Тамам Шуд знал — сегодня его Хангары идут в последний поход.
Сегодня они возвращались домой.
