Багровым огнем полыхало небо у горизонта, а ледяной ветер сковывал, обжигал до боли в грудной клетке. Светало, а я стоял посреди заледенелой площади и нервно докуривал, глотая горький сигаретный дым в слепой надежде утопить в нем горести и волнения. Время насмехалось над нашими терзаниями, замерло в предрассветный час, делая мучительно тяжелую минуту бегства еще ужаснее. Девушки все еще не было, а я переминался с ноги на ногу, с опаской озираясь по сторонам.
Революция поглотила нас, перемолола и растоптала. Распорола сердце. Пустила кровь душам. Превратила наш укромный мир на двоих в агонию мрака и отчаяния — подняла по Неве хаос аида и укутала город. Траур по прошлому нестерпим. Траур по прежним нам оглушительно трагичен. Сейчас, оглядываясь назад, я и не узнаю нас в тех тенях ушедшего прошлого. Теперь у нас остался один лишь выбор: бежать, в попытках сохранить украденный у серого Петербуржского неба лучик света этих черных дней, или сгореть во всеобщем безумии.
Бегство… Каков позор! Но точно знаю — это единственный способ спасти не отнятое февралем и революцией, оставшееся у нас. А остались лишь мы.
Бегство. Каков позор… Но если единственный способ спасти любимую — заставить ее бежать, я должен это сделать. Если единственный способ заставить ее покинуть город золотых шпилей — это насильно увести ее за собой, то я готов наступить на горло своей гордости и покинуть погибающую империю. Готов заставить любимую предать себя и, позволив последний раз взглянуть на красно-коричневые фасады Зимнего и золотой купол Исаакиевского, вывезти прочь из Петербурга, забрать из Российской империи, вальсирующей на тонком покрытом трещинами льду.
Мир рушился. Мир, который мы знали, в котором выросли, утопал в реках крови и догорал в пламени революции. И мы не в силах переменить этого. Мы не в силах… Прошедшие годы с Великой войной и грандиозными переменами во всем свете меркли по сравнению с личной трагедией морозного утреннего часа.
Медленно поднималось солнце. Наступал новый день, и я не знал, что он несет собою. По правде говоря, попросту не хотел знать. Возвращаясь к превратившемуся в пепел прошлому уже не верилось, что все вновь может вернуться на прежние места. Что все вновь может стать хорошо.
Стая птиц со скорбным гвалтом поднялась в воздух со стороны Адмиралтейства и рухнула вниз, разлетаясь в лабиринте голых черных деревьев парка. Эхом разнесся птичий крик по пустынным улицам.
Я бросил окурок под ноги, одернул мундир, оправляя набитый вещами мешок на плече.
Нужно подождать. Нужно немного подождать… Время тянулось нестерпимо долго, точно так же, как и в те бессонный ночи, когда незнание и страх обволакивали душу. Так же как в ту минуту, когда горящий флаг Российской империи опустился предо мной на обагренный кровью снег. Так же, как в ту секунду, когда красноармейцы подожгли наш дом, а мужественная благородная девушка, которую я знал долгие семь лет, сломалась и, не сдерживая слез и рыданий, упала на голени, смотря, как огонь пожирает стены поместья, вишневый сад и всю нашу жизнь.
Хотел ли я знать, что несет собою сегодняшний день? Нет, увольте. Не хотел.
В единый комок переплелись все ухищрения бесов и чертей. Мы оказались втянуты в круговорот дней, когда перекраивался мир, когда вершилась история. Мы хотели простого счастья и покоя, а получили холодные казематы и дыхание смерти в наши затылки. И даже когда раны затянутся, когда сойдут кровоподтеки и синяки, когда срастутся кости, когда белые шрамы станут незаметны на коже; даже тогда ни на сердце, ни в душе не станет легче. И еще не раз мы будем пробуждаться от ночных кошмаров, в которых вновь и вновь будем оказываться в сырых камерах, вновь и вновь будем видеть мародерства, вновь и вновь будет ощущать, как с груди срывают отличительные знаки. Еще не раз мы будем стараться загнать воспоминания в самый дальний угол памяти. Еще не раз… Если, конечно, сегодня нам удастся покинуть Петербург.
Вновь оглянулся. На сердце тревожно, от волнения стянуло спазмом горло. Холодно. Заледенелые ветви деревьев бесшумно дрожали на ветру. И тишина давила.
Почему девушки все еще не было? Григорий обещал помочь, клялся, что все устроит… Я не мог сомневаться ни в нем, ни в отчаянной смелости любимой. Старался уверить себя, что то волнения играют со мной, плетут из глубинных страхов и немногих слабостей отчаяние.
Бинты на моих руках словно задубели.
Солнце поднималось. Холодные лучи его скользнули по холоду шпилей. Вспороли низкое серое небо. Сердце быстро-быстро колотилось в груди, и кровь стучала в ушах. На душе неспокойно. И страшно отчего-то. Страшно, что все сорвется. Страшно, что…
Я тряхнул головой, отгоняя навязчивые мысли.
Все будет хорошо. Все удастся. Ту красную нить, что связывала наши с девушкой судьбы, не сможет разорвать ни одна живая душа, ни войны, ни революции. Ни Бог, ни дьявол.
Вдруг, я услышал девичий слабый
