Борис Алексин
Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 1
Часть первая
Вместо предисловия
Уважаемые читатели!
Все события, описанные в этой книге, действительно были. Большинство географических мест, в которых происходили эти события, также соответствуют действительности. Но имена и фамилии участников мною изменены точно так же, как и номера воинских частей и подразделений. Написанное — не очерк, не историческое исследование, а продолжение описания жизни одного человека, так или иначе связанных с ним людей и событий, в которых ему довелось участвовать. Именно поэтому всё, что происходило в тылу и на фронте, характеристики разных людей, с которыми нам предстоит встретиться, показаны так, как они представлялись герою, жизнь которого послужила основной канвой нашего романа.
Борис Алексин
Глава первая
Война для Бориса Яковлевича Алёшкина и его семьи явилась такой же неожиданностью, как и для большинства советских людей. Радиоприёмника у них не было. Вообще, в это время в таких местах, как станица Александровка, эта вещь была редкостью, а в семье Алёшкина, которая только год назад приехала в станицу и ещё до сих пор не могла устроиться по-настоящему даже с жильём и одеждой, конечно, пока о радиоприёмнике нечего было и мечтать. Во всей Александровке в это время насчитывалось всего два приёмника: один у учителя немецкого языка — плохонький батарейный Би-234, и другой у главного инженера Крахмального завода. Газеты в Александровку привозили с двух-, а иногда и с трёхдневным опозданием — как-никак станица находилась от районного центра и железнодорожной станции более чем в восемнадцати километрах. Правда, иногда почту привозили из Муртазова люди, ходившие туда на базар, но в этот день случилось так, что никто из знакомых на базар не пошёл, да и сами Алёшкины были дома.
Воскресенье 22 июня 1941 года было прекрасно — летний, тёплый, ясный день. Солнце высоко стояло над горизонтом, когда Борис Яковлевич поднялся с постели и, закурив, присел на крыльце, выходившем в их маленький огород. Было уже жарко. Девочки давно убежали на Лезгинку, где привыкли пропадать целыми днями. Екатерина Петровна что-то варила на кухне, домработница Нюра, как всегда в воскресенье, была выходной.
Он сидел один и думал: «Ну, кажется, жизнь начинает налаживаться. Работа на участке и в больнице идёт хорошо, среди населения удаётся завоевать определённый авторитет, и даже с переломами стали теперь чаще обращаться ко мне, чем к деду Елисею, «костоправу», который до сих пор пользовался здесь такой популярностью, что за помощью к нему даже сам секретарь райкома обращался. Хлопоты о пристройке к больнице, помещения для операционной и хирургической палаты тоже пока успешны. Райздрав выделил деньги, а с председателем колхоза договорились о материалах и рабочей силе. Вчера уже закончили кладку фундамента под пристройку. Если так дело пойдёт и дальше, то к осени строительство закончат, тут строят ведь быстро. Саман, из которого будут класть стены, уже завезли (ведь и вся больница тоже из самана). Вот, пока ещё леса на стропила и балки не хватает, да как бы директор завода не подвёл с черепицей на крышу. От него ведь всего можно ожидать, самодур порядочный. И Катю опять стал терзать. Последнее время чуть ли не каждый вечер на работу вызывает. А сам, как она говорит, пристаёт с ухаживанием. Надо будет с секретарём партячейки поговорить, Пряниным. Он сумеет как-нибудь обуздать этого Текушева. Ну да ладно, это как-нибудь утрясётся. В общем-то, всё идёт неплохо. Вот, огород посадили, теперь уже за каждой мелочью ни в колхоз, ни на базар бегать не надо, всё своё. Огурцы и помидоры посеяли, а редиску давно уже едим, скоро и картошка своя будет. Яйца тоже уже свои. Кур Катерина и Нюра развели десятка полтора. Осенью Катя поросёнка приобрести собирается. Хорошая она у меня, — думал Борис, — и на работе за двоих работает, дома большое хозяйство ведёт и детей ещё обшивает, а ведь их трое». И он подумал о своих сорванцах: «Старшей Аэлите уж тринадцатый год идёт — совсем барышня. Ну, а две других— шестилетняя Нина и четырёхлетняя Майя — ещё маленькие, а от старшей не отстают: Эла на Лезгинку — и они за ней; Эла на шелковицу лезет — и они карабкаются (особенно младшая), Эла в колхозный виноградник — и эти туда же! Сейчас, летом, в тихой и солнечной станице, в этом благодатном кавказском климате, они живут, как молодые зверята…»
Его мысли прервала Катя:
— Борис, ты что же, встал, а завтракать не идёшь? Иди умывайся, да садись за стол. Я пирожков напекла. Девчата уже давно поели и на Лезгинку убежали, я с ними перекусила. Ешь побыстрее, и мы сходим на речку искупаться, а то опять в больнице, наверно, застрянешь. Выходных-то для тебя нет. Или ещё, может быть, кто-нибудь позовёт на дом, тоже ведь побежишь.
Борис Яковлевич схватил за руку подошедшую жену и потащил её к себе:
