Триллер в призрачных тонах [Владимир Алексеевич Колганов] (fb2) читать онлайн

Владимир Колганов Триллер в призрачных тонах

Глава 1. Незваный гость

Терентий Павлович в науке преуспел — только нескольких голосов на выборах не хватило, чтобы стать действительным членом Академии наук. Но и член-корреспондент — это тоже вам не фунт изюма. Да и в остальном ни шибко, ни валко шёл к поставленной цели — обеспечить благоденствие семье несмотря на кое-какие препятствующие этому обстоятельства вроде обострения международной обстановки. К пятидесяти годам дослужился до поста директора солидного института, ну и сына после окончания МГИМО пристроил в секретариат ООН, благо за время директорства обзавёлся полезными знакомствами. Словом, грех жаловаться на жизнь, если бы не один досадный случай, с которого всё и началось.

Как-то утром Терентия Павловича разбудил стук в дверь. Открывает, перед ним мужик в рабочей спецовке, суёт какую-то бумажку:

— Распишитесь в получении.

— Что такое?

— Да вот, — указывает на лужайку перед домом.

А там памятник вождя с протянутой рукой… «Господи! Откуда что взялось?»

— Я не заказывал!

— Ничего не знаю. У меня разнарядка от Минобрнауки. Расчищаем старые завалы на территории подведомственных учреждений. Каждому доктору наук что-нибудь досталось — кому-то бюст Карла Маркса, кому-то девушка с веслом, а вам решили доверить самое дорогое. Я имею в виду полезный вес, как-никак три тонны.

— Но почему именно мне оказана такая честь?

— По совокупности заслуг.

Против такого аргумента трудно устоять.

«Логичнее было бы утилизировать на месте — не пришлось бы везти через всю Москву ко мне на дачу. А с другой стороны, вдруг власть снова переменится? Тогда можно памятник вождя им предъявить, мол, я всегда стоял на страже принципов социальной справедливости, не изменяя прежним идеалам. Ну а до той поры надо бы его чем-нибудь прикрыть, чтобы птицы не обгадили».

Вечером, когда уже собирался отойти ко сну, вдруг входит Он и с порога заявляет:

— Что это вы напялили на меня какую-то дерюгу? Я вам, батенька, не выскочка-грузин, чтобы мой светлый образ до такой степени уродовать!

Терентий Павлович стоит в одних трусах ни жив ни мёртв — виданное ли дело отчитываться о содеянном перед вождём?

— Владимир Ильич, я не виноват! Мне вас подсунули.

— Подсунули… Что за лексикон?! Вам поручили важное дело, а вы превратили его в откровенный балаган. Где почётный караул? Почему на крыше красный флаг отсутствует?

— Завтра же непременно водрузим.

— И чтобы, как положено, серп и молот золотым шитьём.

«Ничего себе заявочки! Положим, флаг по интернету закажу, но чем памятник прикрыть, чтобы вождю не обидно было?» А Он не унимается:

— Кстати, мог бы для такого случая заказать шикарный ужин в ресторане.

— Да тут дачный район, так что не взыщите: чем богаты, тем и рады.

— Ну тогда всё выкладывай на стол, а то жуть как проголодался. Стоять с протянутой рукой в жару и под дождём, это вам, батенька, не Зимний брать! Требуется срочно восполнить жизненные силы.

Съев полпалки сервелата и закусив марокканскими сардинами, вождь спросил:

— Ну и как вы здесь живёте?

Терентий Павлович решил не огорчать основателя марксизма-ленинизма:

— Да вот, с хлеба на воду перебиваемся.

— А что я говорил?! — воскликнул вождь, хлопнув ладонью по столу. — Частная собственность до добра не доведёт! Пора поднимать народ на баррикады. Штурмом взять телеграф и телефон, а после этого и к национализации приступать, причём всего и вся, чтоб неповадно было…

Что и кому неповадно, вождь не разъяснил — похоже, организм был слишком занят перевариванием пищи, так что разговор о высоких материях пришлось ненадолго отложить. Продолжился он уже после второй рюмки коньяка, когда Терентий Павлович задал вопрос, мучивший его ещё с того времени, когда докторскую диссертацию писал:

— А как вы считаете, Владимир Ильич, тезис о победе мировой революции по-прежнему актуален?

Ленин вскочил из-за стола и, заложив привычным жестом большой палец левой руки за край жилета, правой рубанул воздух, как будто отсекал кому-то голову:

— Всё это выдумки левых радикалов! Денно и нощно этот архимерзкий миф вбивали в головы малообразованных людей профессиональные политики-манипуляторы. А что имеем в результате? У России до сих пор наблюдается ярко выраженный постимперский синдром. Это не только непреложный факт, это клинический диагноз! Именно этим объясняется её нынешние внешнеполитические амбиции и те проблемы, которые то и дело возникают в мире по её вине.

— Но ведь это делается ради счастья всех людей!

— Эх, Теша! Вижу, ты в таких делах совсем не разбираешься. Империализм — это наш злейший враг! Однако нельзя победить, если не имеешь троекратного превосходства над врагом! Я имею в виду экономику и финансы. Нельзя победить, если народ вас не поддержит, причём не только здесь, в России, но и там, — вождь махнул рукой куда-то в сторону, видимо туда, где, по его мнению, находился запад, — Ну и самое главное: тем, кто жаждет крови, кто ради благой цели готов шагать по трупам, тем гореть в аду!

Терентий Павлович мало сказать, что ошарашен. Но ведь и возражать вождю нельзя! С трудом нашёл нужные слова:

— Что-то я вас совсем не узнаю, будто подменили.

Ночной гость почесал за ухом, прищурил глаз и с явной укоризной в голосе сказал:

— Ну да, на роль властителя дум ты явно не годишься. А я вот скоро уж сто лет, как обсуждаю все эти проблемы с лучшими умами человечества, от Платона до Ницше и Сенеки. Жаль, что раньше не имел такой возможности. Всё, батенька, текущие дела… То с попами воевал, то старорежимных интеллектуалов пытался как-нибудь прищучить. Помните, был такой «философский пароход»…

— Выходит, и вы в чём-то заблуждались, совершали ошибки?

— Грешен, признаюсь! А потому, что хотел удержать власть любой ценой.

Всё это шло вразрез с тем, о чём много лет писал, убеждая несогласных, благодаря этому и стал членкором. Вполне логично, что Терентий Павлович попытался возразить:

— Но ведь без сильной власти огромная страна развалится. Будет несколько государств размером с Германию или Францию.

— Да ничего страшного! Главное, чтобы людям было хорошо.

Тут уж нечем крыть.

Уходя, вождь прихватил с вешалки плащ и красную бейсболку — сын привёз в подарок из Майами. Так ведь для хорошего человека ничего не жалко! Да и куда он с постамента денется, разве что почаёвничать зайдёт.

Глава 2. Ещё один

В понедельник, приехав на работу, Терентий Павлович поведал членам Учёного совета о встрече с ночным гостем, подробно остановившись на том, как изменились взгляды Ильича за прошедшие сто лет. Увы, никто в реальность этой истории не поверил — все восприняли рассказ как анекдот. Так бы всё и закончилось, если бы на следующий день не позвонили из Минобрнауки — якобы министру не терпится с ним переговорить.

Когда прибыл в министерство, выяснилось, что министр занят: «Вас примет референт». Судя по военной выправке и манере формулировать вопросы, явно представитель «органов». Разговор вначале напоминал телевикторину «Что? Где? Когда?»

— Терентий Палыч, как же так? Вам доверили руководство солидным институтом, а вы…

— Что я?

— А вы будоражите народ. У нас есть президент, правительство, наконец, органы дознания — у них вся информация, им и карты в руки. А у вас что ж, есть другое мнение?

Терентий Павлович аж на месте подскочил:

— Да я ни сном, ни духом! Всю сознательную жизнь агитировал за власть.

А тот словно бы не слышит:

— Вот и Ленина приплели ни к селу, ни к городу.

— Так что я мог поделать, если он сам ко мне пришёл?

«Референт» покачивает головой — вроде бы сочувствует:

— Может, вам стоит подлечиться?

— С какой стати? Я вполне здоров! Недавно диспансеризацию прошёл в академической клинике в Уско́во.

— Похвально, однако по вашему профилю там нет специалистов. Давайте, мы вам выделим отдельную палату в Кащенке. Или удобнее в институте Сербского?

«Вот ведь влип! А во всём Ленин виноват. Однако надо как-то извернуться, иначе и впрямь в психушку запихнут».

— Товарищ, я про Ильича всё выдумал, хотел проверить своих сотрудников на лояльность.

— Ну да, хотел, как лучше, а намотал себе срок по статье УК.

— За что?!

— За распространение злостной клеветы на власть, — и после паузы: — сам придумал или кто-то подсказал?

— Так я же говорю: Владимир Ильич Ленин…

«Референт» смотрит куда-то в сторону и словно бы разговаривает сам с собой:

— Опять он за своё! И что же мне с ним делать?

Самое время предпринять ещё одну попытку оправдаться или хотя бы добиться снисхождения. Терентий Павлович решил давить на жалость:

— Товарищ, проявите сочувствие к старому, больному человеку! У меня грыжа в шейном позвонке, хронический фарингит и несварение желудка, я и дня в тюрьме не проживу. Отпустите Христа ради!

Тот ни в какую:

— Вот отпущу тебя, а ты опять за прежнее возьмёшься.

— Я больше никому об этом не скажу!

— А не врёшь?

— Готов поклясться на Библии! То есть я хотел сказать: на Конституции.

Терентий Павлович прикусил язык, сообразив, что сморозил глупость — ведь на Конституции только президенты присягают, причём не просто так, а на верность своему Отечеству. Но было уже поздно, поскольку «референт» вскочил из-за стола и гаркнул так, что всё вокруг заходило ходуном, как при землетрясении:

— Ты что о себе вообразил, гадёныш?! В президенты метишь?

— Боже упаси! Я не потяну.

А тот снова гнёт своё:

— Сначала поставил под сомнение политику нашей партии, а теперь и вовсе задумал госпереворот!

Что было дальше, Терентий Павлович уже не слышал — силы оставили его, да и аргументов в оправдание своего поступка больше не нашлось. В такой ситуации либо писать чистосердечное признание, либо сразу в обморок, что он и выбрал…

Очнулся, когда кто-то положил руку на плечо. Открыл глаза, а передним снова вождь, но уже совсем не тот, что прежде. «Неужели и генсека приволокли на дачу? Если до царей дойдёт, тогда пропадёт моя лужайка, ни травинки не останется! А ведь холил, лелеял, поливал… Да что лужайка! Сейчас начнёт навешивать лапшу мне на уши, опять всё та же болтология… Если и этот подведёт меня под монастырь, тогда уж точно в Мордовию отправят лет на десять».

Другой в такой ситуации дал бы дёру, но для профессионального политолога на первом месте интересы государства, а уж потом забота о личной безопасности. Поэтому и спросил:

— Где я?

— Так у себя на даче, где ж ещё?

— А «референт»?

— Теперь будет на Ямале отлавливать шпионов, диверсантов и врагов народа.

— И за что вы его так?

— Да за то, что в перестройку не вписался.

— А что будет со мной?

— В нашей стране, дорогой товарищ, теперь свобода слова, плюрализм, а уж мнение Ильича, которое ты донёс до нас, оно дорогого стоит! Так что не беспокойся, мы тебя в обиду не дадим, за мной ещё стоит кое-какая сила, и немалая.

Терентий Павлович хотел сказать: «Рад стараться!», но промолчал — кто знает, как там у них в верхах принято благодарность выражать. А генсек продолжает:

— Теперь мы с Америкой друзья, и нет никаких причин, чтобы что-то делить, конфликтовать. Поэтому мечты о возрождении империи утратили свою актуальность и, более того, наносят вред нашей экономике. Ну, спрашивается, зачем наделали столько танков, ракет и подводных лодок? Напрасный труд! А ведь хорошей обуви днём с огнём не найдёшь, я вот ноги себе до мозолей натёр в скороходовских опорках! Так что основа нашего благосостояния — нефть и газ, ну а уж Запад нас будет обувать и одевать. Ну вы меня понимаете…

К счастью, у Терентия Павловича наконец-то восстановилась способность здраво рассуждать: «Что-то тут не то. С американцами мы замирились лишь при Ельцине, тогда почему генсек его лавры решил себе присвоить?» Так и спросил — а потому что нечего терять. Дальше Камчатки не отправят! Вождь ответил сразу, не задумываясь:

— Терентий, ты не прав! Первый камень в фундамент этой дружбы заложил я, ещё когда встречался с Рейганом. Процесс пошёл, ну а Борис, что называется, примазался. То же самое и в экономике. Кто как не я дорогу частному бизнесу открыл? Да вся страна превратилась в огромный торгово-закупочный кооператив! И людям хорошо, и загранице можно показать, что мы не лыком шиты. Вот так и делается история! А ты всё Ельцин, Ельцин…

Терентий Павлович с трудом смог вставить слово:

— Но согласитесь, что именно Ельцин вернул в политику многопартийность.

— А толку-то? Всё вернулось на круги своя.

— То есть как? Михал Сергеич, даже в парламенте оппозиция представлена.

— Да не смеши меня, Терентий! Я-то знаю, кто есть ху на самом деле. Кто правит, тот и прав, так было со времён царя Гороха. Все эти партии — что-то вроде ширмы, за которой делят пирог под названием Россия. Ну а объедки достаются вам. Совсем другое дело — Политбюро ЦК, там можно обо всём договориться без того, чтобы выслушивать разные там мнения.

Генсека тоже пришлось угощать, благо после визита первого вождя сохранились ещё какие-то запасы. Ну а можно ли иначе — гость он и в Африке гость, хотя бы и непрошенный, а этот как-никак выручил из беды, от «референта» спас. Да за такое не жалко и бутылку виски выставить на стол! Впрочем, от выпивки гость отказался, сославшись на «сухой закон», а то бы получилась куда более откровенная беседа. Ну что поделаешь, пришлось битый час выслушивать упрёки в адрес Ельцина, и как страну он развалил, и как промышленность отдал на откуп иностранцам и ворюгам. В итоге гость договорился до того, что стал настаивать на пересмотре Конституции, мол, если при Борисе принята, тогда не может быть руководством к действию.

Тут уж Терентий Павлович не на шутку испугался: «Чего доброго генсека заметут, а я пойду как соучастник. Нет, это надо прекращать!» Но ведь нельзя же указать спасителю на дверь… К счастью, генсек сам куда-то заспешил, а у Терентия Павловича появилась возможность ещё раз осмыслить происшедшее. «Что это они ко мне повадились? Жратвы не напасёшься! И ведь каждый дудит в свою дуду, будто только он один и прав, а остальные — лохи, потому как в политике не смыслят ничего».

Когда генсек ушёл, Терентий Павлович выглянул в окно, а там рядом с памятником Ильичу ещё один, только рукой показывает совсем в другую сторону.

Глава 3. Посланец с неба

Ночью Терентий Павлович плохо спал, всё думал: идти или нет завтра на работу? Тут такое творится, что психике без отдыха не обойтись, поэтому позвонил секретарю, сослался на недомогание. «В сущности, так оно и есть, потому что боюсь глянуть на лужайку перед домом — вдруг опять?» Только подумал и тут же слышит грохот за окном, словно бы камень с неба упал — не такой, как Тунгусский метеорит, но тоже порядочного веса. Выглянул, а он уже стоит — Борис Николаевич собственной персоной. Впрочем, толком и не разберёшь, стоит или сидит, поскольку на постаменте только бюст — на полноценный памятник бывшие соратники так и не расщедрились. Да и где они теперь? «Семья» разбежалась кто куда — одних уж нет, а те далече, не считая тех, кто хорошо устроился при новой власти.

«Слава богу, что ходить не может». Эта мысль поначалу успокоила, но только собрался пообедать, а Он тут как тут — голова торчит над столом, а рот как раз на уровне тарелки. Даже не надо ничего под бюст подкладывать, ваятель точно рассчитал, как будто знал, что так получится. Одно лишь не учёл — можно, конечно, с ложечки кормить, но зачем, если бюсту не положено иметь желудок? Как говорится, не в коня корм…

До еды так и не дошло, поскольку вождь как начал говорить, так и продолжал твердить не переставая. Терентию Павловичу удавалось вставлять лишь короткие фразы, но чаще ограничивался мимикой и жестами, поскольку уже убедился, что вождя невозможно переспорить. А начал он с экскурса в историю:

— Эх, Терентий, ну до чего ж России не везёт! Петр I не закончил реформу, Екатерина II тоже не смогла, Александр II опять не сдюжил, не говоря уж о бездарном Николашке. Тот по наущению горе-советников Думу учредил, вот и выкопал себе могилу. Да уж, не везло России на царей, только я смог сдвинуть её с места, но, понимаешь, здоровье подвело. Вот какая загогулина!

Терентий Павлович собрался было возразить, но стоило посмотреть на безрукий бюст, как всякое желание спорить с ним пропало. Поэтому попытался сформулировать свою мысль крайне осторожно:

— Борис Николаич, вы полагаете, что только после Беловежской пущи у нас появились шансы возродить былое величие России?

— Ну а как иначе? Баба с возу — кобыле легче! Это я про Украину, да и прочие нахлебники нам даром не нужны. А суверенитет — это, понимаешь, такая штука, что всякие там перестройки против него… В общем, держаться надо этого пути, тогда никакие враги нам не страшны!

— Но если вдруг возникнет конфронтация со Штатами?

— Да с Биллом я всегда договорюсь.

— А если не удастся? Там ведь, что ни президент, то свой взгляд на отношения с Россией.

— Канешна, и такое может быть. Но силой тут нельзя, и отступать нельзя. Надо, чтобы и победа была, и чтобы без войны. Дипломатия, понимаешь ли! А девальвации рубля не будет, это я твёрдо обещаю.

«Ладно, с этим всё понятно, но если уж представилась такая редкая возможность, надо бы и про экономику спросить»:

— Борис Николаевич, вот все говорят, будто углубляется пропасть между богатыми и бедными. Вроде бы одни других совсем не разумеют.

— Тут всё просто! Нам нужны миллионы собственников, а не горстка миллионеров. Тогда и пропасти не будет!

— Но как этого добиться?

Если бы у бюста были руки, наверняка бы он какую-нибудь «загогулину» изобразил. К примеру, мог бы почесать себе за ухом или двинуть Терентию Павловичу в лоб кулаком за несвоевременно заданный вопрос, а всё потому, что никто не знает на него ответа. Но бюст лишён такой возможности… Жаль, всё как-то криво получилось, а ведь при его харизме мог бы горы своротить!

Так ни о чём и не договорились, поэтому бюст, что называется, не солоно хлебавши отправился на своё законное место — на постамент посреди лужайки. Терентий Павлович вздохнул с облегчением, но только принялся разогревать обед, как за окном завыла полицейская сирена. Ещё через несколько минут двор заполонили омоновцы и «золотопогонники» из Следственного комитета.

— У нас есть сведения, что вы украли бюст.

— Да что такое говорите? Он весом с тонну, а мне больше пяти кило врач не разрешает поднимать.

— Значит, наняли подъёмный кран…

— А где следы?

Следаки и опера засуетились, стали искать на траве свежие следы. Ничего так и не нашли.

— Тогда откуда он у вас?

— Свалился с неба.

— Понятно! Ваш сообщник похитил бюст из кабинета губернатора Свердловской области и сбросил с самолёта.

— Так оно и было… То есть, про кражу ничего не знаю, но вот звук удара был, а потом смотрю — стоит.

— Зачем?

— Что вы имеете в виду?

— Зачем он здесь?

— Да откуда же мне знать? Возможно, чья-то шутка.

Следак приказал оперу:

— Проверьте инвентарный номер.

К счастью, номер не совпал, и вся вооружённая армада тут же удалилась. «Но если так пойдёт…» Терентий Павлович не успел закончить мысль, потому что с кухни потянуло гарью и ещё чем-то совершенно несъедобным. «Ну вот, пропал обед! И ведь снова виноват вождь, а не было б его, могли бы жить, да жить под знаменем марксизма-ленинизма».

Уже перед сном в голову пришла неожиданная мысль: «Что, если здесь какая-то аномалия или тектонический разлом, поэтому и вожди покоя не дают. Если и дальше так пойдёт, придётся дачу продавать и перебираться на другое место. Но где гарантия, что не достанут там?» Так и не нашёл ответа на вопрос, а ночью приснился сон — будто входит в свой кабинет, а на стене вместо портрета президента красуется личность Леонида Ильича — при орденах, всё, как полагается. Запер дверь на ключ, что б никто не вошёл, встал на стул и попытался снять портрет, а он не поддаётся, словно бы в стену врос. И ведь мастеров вызывать нельзя, чтобы стену раскурочили — тогда не избежать позора. И дня в директорском кресле после этого не просидишь!

Вдруг слышит неведомо откуда возникший звук, словно бы кто-то горло прочищает:

— Кхе-кхе!.. Мы тут с товарищами посовещались и решили, что надо нам с тобой кое-что срочно обсудить, а то эти… как их… наверняка запудрили тебе мозги.

Терентий Павлович смотрит на портрет и видит, что Брежнев губами шевелит, словно готовится произнести следующую фразу. Так и есть:

— Нехорошо, если переметнёшься к либералам или того хуже — к анархистам. Это непорядок! Как можно руководить солидным институтом при подобных взглядах на роль личности в истории? Так что давай начнём всё по порядку, с Ивана Грозного до нынешних времён.

«Этого только не хватало! Тут и за день не управимся». Другому бы посоветовал прочитать одну из своих монографий, но ведь вождям книги некогда читать — надо претворять в жизнь решения очередного съезда партии. Попытался немного сузить временные рамки:

— Леонид Ильич! А может быть, начать с Хрущёва, а потом…

— Да нет, с Никитой всё предельно ясно! Развенчать культ личности после её смерти — это каждый сможет. А ты попробуй при жизни её осадить! У меня вот получилось… В общем, тратить время на него не стоит.

— Тогда Сталин?

— Сталина не трожь! Ты представь, какой была бы наша многострадальная страна сегодня, если бы мне позволили возродить сталинскую экономику? Ведь в ней государственная собственность сочеталась с этой… как её… кооперацией, с коллективными хозяйствами в промышленности и на селе? И Америка, и даже Китай сегодня бы нам в зад дышали, и не было бы нужды ни в какой горбачевской перестройке. А уж Ельцин… Эта вражина, этот прихвостень империалистов родную мою Украину им отдал. Да за такое я бы… Что тут говорить — если бы не помер, я бы всем им показал… А что теперь? Народ меня забудет и даст себя обмануть, и ведь уже не в первый раз!

Вождь замолчал. Видимо, пропало желание спорить о роли личности в истории. Ему всё ясно, а вот Терентий Павлович никак не мог понять, почему «не в первый раз». Ведь всё делалось из благих побуждений, а если в чём-то ошибались, так на то были объективные причины, к примеру, засуха, падение цены на нефть или снижение рождаемости… С природой не поспоришь!

Глава 4. То есть как?

Проснувшись, первым делом выглянул в окно. Вроде бы все на месте, но главное, что их трое, а не четверо. Есть надежда, что хотя бы этот день пройдёт без приключений. Теперь со спокойной душой можно отправляться на работу, а то дел невпроворот: с утра Учёный Совет, потом телевизионное ток-шоу, ну и далее по списку.

Но вот наконец добрался до Останкино. Только здесь, на ток-шоу «Места хватит всем», можно было получить ответ на все недоумённые вопросы.

Как всегда, сначала прозвучал голос за кадром:

— На лужайке перед загородным домом директора Института исследования роли личности в истории обнаружен неопознанный объект. Спецслужбы выясняют его происхождение. Есть версия, что это послание от внеземной цивилизации. Так ли это, вы узнаете из нашей программы.

Аплодисменты в зале. На авансцену выходят ведущие этой программы.

— Здравствуйте! Я Ваня Трушечкин.

— А я Андрей Ноткин.

— Это программа «Места хватит всем»…

— …где рады всем гостям, даже если не все этого заслуживают. Мы работаем в прямом эфире.

Ноткин раскрывает в свой блокнот, где сотрудники редакции заранее расписали всё, о чём он должен говорить:

— Ну что ж, на этой неделе произошло событие, которое наверняка потрясло не только политическую элиту, но и тех участников нашей программы, которые пока к элите не относятся. Речь о некоем подобии метеорита, который найден во дворе Терентия Павловича Дынина. У нас есть возможность узнать из первых рук о том, как это всё произошло. Вам слово.

Терентий Павлович возмущён: «Опять всё перепутали!»

— Позвольте! Но это же не метеорит, а памятник! И даже не один, их несколько.

— Как это так? У меня здесь ничего такого нет, — Ноткин ткнул пальцем в свой блокнот.

— Не знаю, чего понаписали там редакторы, но вот вам факт.

Терентий Павлович достал смартфон, вывел на дисплей фотографию и предъявил её ведущим.

— Любопытно! Сейчас мы выведем картинку на большой экран.

Увы, изображение вождей посреди лужайки не произвело должного эффекта. Сразу последовало возражение:

— Да это фейк! Я с помощью фотошопа и не такое могу изобразить. К примеру, Ленина в обнимку с Анжелиной Джоли.

Терентий Павлович не хотел сдаваться:

— Вот вам ещё несколько фотографий, как бы с разных ракурсов. Неужели вы думаете, что мне нечем заниматься кроме как вводить в заблуждение общественность?

После того, как фотографии вывели на дисплей, о фейке уже никто не вспоминал, но возник вопрос:

— А как они туда попали?

Попытался объяснить:

— Ленина мне привезли согласно распоряжению Минобрнауки. Якобы расчищают старые завалы. А вот откуда Ельцин с Горбачёвым, ума не приложу. Вроде бы Борис Николаевич свалился с неба, но утверждать однозначно не могу, поскольку в момент падения разогревал себе обед.

Такой сценарий не был прописан в «методичке» Ноткина, поэтому он оказался в затруднении. И впрямь, можно ли говорить о бесхозных изображениях вождей, не имея разрешения начальства? Поэтому ведущий сделал ход конём:

— У нас рекламная пауза. Вернёмся через пару минут. Немного потерпите!

Пока телезрители наслаждались рекламой, участники ток-шоу не теряли времени даром — одна криминологическая версия рождалась за другой. Однако Ноткин, выйдя из-за кулис, прервал процесс поиска приемлемого объяснения:

— Итак, всё выяснилось. Два памятника из трёх доставили Терентию Павловичу по ошибке. Один предназначался для установки перед главным корпусом Физтеха, того, что в Долгопрудном, а другой — для детского садика номер две тысячи триста пятьдесят шесть в Черёмушках…

Терентий Павлович перебил ведущего:

— Да никто их мне не доставлял. Вот и следственная бригада не нашла следов. А ведь там не обойтись без специальной техники. Один только Горбачёв тянет на две тонны.

— Ну тогда не знаю. Максим Петрович, ваше мнение.

— Я думаю, что в нынешней ситуации, когда Россия находится на перепутье между Востоком и всё тем же Западом, появление вождей в той или иной конфигурации вполне закономерно. Потому что надо разобраться, с чего всё началось и по какой причине мы оказались в этой… Ну вы понимаете, что я имею в виду.

— Тогда без Сталина не обойтись.

— Он-то здесь причём?

— Необходимо выслушать все мнения.

— Что значит выслушать? Кого? Ведь памятник не может говорить. Или я в чём-то ошибаюсь?

Максим Петрович посмотрел на Дынина, и теперь уже тот оказался в сложном положении. «Сказать нельзя, а если промолчу, признают шарлатаном, который ради поднятия собственного имиджа устроил на лужайке перфоманс с участием вождей». Терентий Павлович покрутил головой, затем поднял глаза и упёрся взглядом в потолок, как бы надеясь там найти моральную поддержку… «Эх, была не была!»

— Я не виноват! Он сам втянул меня в дискуссию.

— Да кто?

— Владимир Ильич Ленин.

— То есть как? — воскликнул Ноткин.

Пришлось Терентию Павловичу всё рассказать. Пока он говорил, Ноткин пытался связаться с главой телеканала, но тот был вне зоны доступа, а Трушечкин стоял с открытым ртом, не зная, как реагировать на эти откровения. Одно дело гнобить оппозицию и прочих несогласных, но тут ведь вождь! А что, если и в самом деле ожил, чтобы навести в стране порядок?

На помощь ему пришёл Жозеф Степанович:

— Я бы предложил такой расклад: Терентию Павловичу всё это приснилось. Ну в самом деле, читал перед сном «Каменного гостя» Пушкина, вот так одно с другим и сошлось, да ещё в голове перемешалось.

Дынин не решился возразить. Во-первых, никого из них переубедить просто невозможно, а во-вторых, кто знает — может, в самом деле спал. Тогда и Горбачёв наверняка привиделся. Но говорящий бюст… Такая сцена никогда бы не смогла родиться в его подсознании, да и в книгах ни о чём подобном не читал. В общем, возражать не стал — тут собрались известные эксперты, им и карты в руки.

Однако Ноткину идея Жозефа Степановича не понравилась:

— Если человек не в состоянии отличить явь от сновидения, это же клинический случай! А перед нами вполне здоровый человек, я перед началом программы проверял его справку о диспансеризации. Там все анализы в норме, в мозговом кровообращении нарушений нет, поэтому приходится признать, что с ним и впрямь кто-то говорил, но прикрывался именем вождя, — тут Ноткин посмотрел на Дынина: — Терентий Павлович, у вас в ту ночь не было гостей? Может, кто-то решил вас разыграть?

— Да нет, жена на курорте, а мы с ней так договорились, чтобы в её отсутствие ни-ни! Ни преферанса, ни пьянок, не говоря уж о любовницах.

— Строго всё у вас… Может, Алексей Николаевич нам подскажет, что бы это значило.

Алексей Николаевич почесал губу, поправил галстук-бабочкой и только после этого воспользовался микрофоном:

— Ну что сказать? Мне Терентий Павлович симпатичен, поэтому я не верю в то, что он нас хочет обмануть. Раздвоение личности и сомнамбулизм мы исключили по медицинским показателям. Предположение, будто он общался с призраком я тоже отвергаю как совершенно ненаучное. Тогда что же остаётся?

— Ну что? — вскричал Ваня Трушечкин, не в силах сдерживать желание найти мало-мальски правдоподобную причину необъяснимого явления.

— А вывод из этого один. Такой разговор имел место, и я бы предложил перейти к обсуждению его сути.

В этот момент из-за кулис выбежала какая-то девица и передала Ноткину записку, вероятно, содержавшую дополнение к сценарию этого ток-шоу. Ноткин прочитал и с облегчением вздохнув произнёс слова, которых многие, прежде всего за кулисами, ждали с нетерпением:

— Ну вот теперь всё стало ясно! Оказывается, у меня наушник не работает, а нам уже давно пора сделать перерыв на рекламу.

На этом всё закончилось. Позже Терентию Павловичу объяснили, что прямой эфир приостановлен на неопределённый срок по техническим причинам.

Глава 5. На ближней даче

Если бы Терентий Павлович признался в том, что имел возможность побеседовать ещё и с Горбачёвым, а потом и с Ельциным, наверняка территорию телецентра покинул бы не на своей «ауди», а в карете Скорой помощи, и оказался бы на больничной койке в какой-нибудь психушке. Но внутренний голос подсказал, что это уже перебор, да им и Ленина хватило, чтобы отменить прямой эфир. И вот теперь, направляясь из Останкино в сторону Арбата, он постепенно пришёл к выводу, что всё сделал правильно. Теперь у «говорящих голов» будет повод для размышлений, может, и придумают, как спасти страну от грядущих потрясений.

Уже когда свернул на Садовое кольцо, обнаружил, что улица пуста, все автомобили прижались к тротуару. «Видимо, начальство едет». Так оно и оказалось, но почему-то вместо «ауруса» и внедорожников с мигалками Терентий Павлович увидел четыре ЗИС-110 — образовав каре, они неслись по Садовому кольцу, занимая две центральные полосы. А дальше произошло что-то совсем уж непонятное — поравнявшись с его «ауди», кортеж остановился. Дверь одного из лимузинов открылась, из неё вышли двое в военной форме и направились прямиком в сторону автомашины Дынина. «Что бы это значило?» Однако до анализа возможных вариантов дело так и не дошло, поскольку, не говоря ни слова, эти двое выволокли его из кабины и запихнули в один из ЗИСов. Тут же процессия рванула в сторону Маяковки, и не успел Терентий Павлович снова заняться поиском ответа на ранее возникший в его голове вопрос, как выехали на МКАД. Дальше он ничего не смог бы разглядеть, поскольку надели повязку на глаза. Да тут ни одна толковая мысль не посетит извилины, поскольку эти парни так сдавили бока, что совсем не продохнуть.

Когда доехали до места, Терентия Павловича, не снимая с его глаз повязки, провели в дом, заставили подняться по ступеням на второй этаж, и только усадив на стул позволили обозреть окрестности. Впрочем, кроме унылых серых стен ничего примечательного там не было за исключением одной детали, на которую Терентий Павлович ранее не обратил внимания. Дело в том, что на головах охранников были синие фуражки с малиновым околышем. «Господи! Куда же я попал?» Но не успел он прийти к какому-то умозаключению, как в комнату вошёл ещё один охранник, видимо, имевший более высокий чин, и жестом приказал следовать за ним.

Прошли по длинному коридору и наконец упёрлись в массивную дверь. Сопровождающий нажал на кнопку переговорного устройства в стене и сказал:

— Это Власик, товарищ Сталин.

В ответ прозвучало:

— Заходи!

Дверь отворилась и Терентий Павлович оказался перед входом в кабинет, в глубине которого за письменным столом слегка сгорбившись сидел тот, которого Власик назвал Сталиным. «Как такое может быть? Одно дело, когда Ельцин сваливается с неба на лужайку перед домом, но тут фигура несравнимого масштаба…»

— Власик, это кто с тобой?

— Да вот, товарищ Сталин, доставил по вашему приказу. Это тот пройдоха, который в своих книгах ни слова правды о вас не написал.

— Так-так… Ну ты иди, а мы побеседуем.

Сталин закурил трубку, затем встал из-за стола и подошёл вплотную к Дынину:

— Неужели правду он сказал?

У Терентия Павловича язык присох к горлу и в голове сумятица, поэтому с трудом выдавил из себя:

— Извините, но таков уж тренд…

— Это ещё что такое? — и не дав ответить Сталин предложил сесть: — В ногах правды нет, а я тут похожу. От долгого сидения ноги затекают.

Пришлось провести ликбез специально для вождя:

— Видите ли, быть в тренде — это всё равно что идти вместе со всеми в одном строю, в некоем заданном направлении. К примеру, сейчас в моде у нас сочетание чёрного с белым, поэтому стоит какой-то даме выйти в свет, надев зелёную юбку с жёлтой блузкой, тогда скандал, сожрут эту даму с потрохами… В общем, я бы ей не позавидовал. А всё потому, что она не в тренде. Ну вот и вы…

Сталин остановился:

— Ну что замолчал? Раз начал, договаривай.

— Я это к тому, что вас не принято хвалить, а я если хвалят, то очень осторожно и уж конечно не с высоких трибун.

— Почему же так?

Терентий Павлович решил схитрить, скрыв истинную причину, то есть не упоминать о культе личности:

— Я думаю, завидуют, но не решаются сказать.

Сталин удивлён:

— Чему завидовать? Сижу в своей берлоге, не могу даже по парку прогуляться днём. А всё потому, что кругом враги.

— Неужто всё так плохо?

— Этому не стоит удивляться. Страну поднял с колен, подмял под себя пол-Европы. Этого там, на Западе никогда мне не простят. Да и среди соратников есть такие, что готовы пойти на попятную, лишь бы жрать омаров, сидя в шикарном ресторане где-то в Лондоне или в Париже. Ты-то там бывал?

— Случалось.

— Ну и как?

— Так ведь разврат кругом, всеобщее падение нравов. А в последнее время дошло даже до того, что женщины стали называть себя мужчинами, ну или совсем наоборот.

Сталин остановился, покачал головой и после недолгого раздумья произнёс слова, на первый взгляд никак не связанные с темой разговора:

— Хотел ещё в середине тридцатых послать наши войска на Берлин, но через Польшу и Чехословакию отказались пропустить, а я на вторжение так и не решился. И зря! Тогда враг ещё не был так силён, ну а потом было уже поздно. Да вот и вы теперь, похоже, наступаете на те же грабли.

Текущие дела Терентий Павлович не собирался обсуждать, даже если вождь попросит. Куда интереснее разобраться в том, как личность вождя может повлиять на ход истории. Поэтому и спросил:

— А что было бы, если бы власть в стране захватил, к примеру, Троцкий?

Сталин чуть не выронил из рук трубку, поперхнувшись дымом:

— Типун тебе на язык! Этому авантюристу дай только волю, он такого натворит, мало не покажется!

— Ну а Бухарин?

— Слишком мягкотелый, да к тому же болтун. Таким нельзя доверить власть. Тут нужна железная рука, и чтобы на плечах голова была, а не кочан капусты. Иной способен только исполнять приказы от сих и до сих, эдакий служака, но посади его на трон, такого натворит, что мама не горюй!

— А ещё нужна харизма.

— Это уж само собой!

Сталин оглянулся на портрет Ленина, висевший на стене, и с грустью произнёс:

— Да, были люди в наше время…

Похоже, аудиенция подошла к концу, Терентий Павлович встал со стула, но тут вождь резко сменил тему разговора — внимательно посмотрел на гостя, улыбнулся и произнёс слова, которые можно было бы воспринять как комплимент:

— Вижу, ты не болтун, что уже немало, да и в политике немного разбираешься. А пойдём-ка я тебя вином хорошим угощу. Киндзмараули, Хванчкару пил когда-нибудь?

— В молодости приходилось, и не раз. Но только ведь теперь грузинское вино уже совсем не то. После введения «сухого закона» в середине восьмидесятых почти все виноградники вырубили.

— Так-то оно так, но в моём личном погребке кое-что осталось. Пойдём, пойдём, я угощу. Особенно с дынькой хорошо идёт.

Под крымскую дыньку немало было выпито, да и разговоров было много — в основном, о литературе, театре и кино. Но в памяти Терентия Павловича остались лишь слова: «да, были люди…» Причём вождь их повторил не раз, имея в виду не только правителей России.

По дороге домой Терентий Павлович твёрдо решил написать правдивую монографию о Сталине.

Глава 6. Переполох в Большом театре

Дома его ждал сюрприз — жена раньше времени возвратилась из Сочи. Отдыхала там с подругой, поскольку Терентий Павлович был занят на работе, но, похоже, у неё там что-то не срослось.

После посиделок с вождём ещё толком не пришёл в себя, а она потянула на балет. Вот уж чего на дух не выносил! Спектакль по пьесе Чехова или Булгакова — это был предел его желаний. Однако с юности всем видам искусства предпочитал кино — знал наперечёт всех французских актёров, начиная с Габена, да и американскими фильмами не брезговал, если там играл, к примеру, Де Ниро или хотя бы Роберт Редфорд. А вот балет… Эти пляски и прыжки под музыку никогда его не возбуждали, скорее уж наоборот, но разве можно отказать дорогой супруге, которая в это зрелище буквально влюблена. Вот и теперь, как выяснилось, прискакала с юга, только для того, чтобы сходить в Большой театр на премьеру — у неё там знакомый администратор, так что с билетами не было проблем.

Приехали, заняли места в партере, однако Терентию Павловичу терпения хватило лишь на полчаса. Хотел уйти, сославшись на то, что срочно надо посетить известное всем заведение, куда даже царям приходится ходить пешком, но вдруг случилось то, чего никак не ожидал… Музыка прервалась. Иван Грозный, опираясь на золочёный посох, вышел на авансцену и обратился к публике:

— Пошто штаны здесь протираете, бояре? Надо Расею поднимать, прирастать новыми землями от моря и до моря. А вы что ж? Чуть что не так, челом бьёте государю, а сами и пальцем не пошевелите. Погрязли в неге и разврате, а на интересы государства наплевать. Стыда у вас нет! Вот ужо с помоста я сойду…

Тут в зале начался переполох. Мужики рванулись к выходу, в темноте расталкивая дам, а те — кто в обморок, кто, преклонив колени, воздевает руки, надеясь найти защиту где-то там, на небесах.

Тем временем государь поднял посох, да как швырнёт его в партер! Кричит:

— Я вас и с того света достану, если Расею раздербаните!

Терентий Павлович еле удержал жену от опрометчивой попытки выбраться из зала. Та сунула таблетку валидола в рот и теперь съёжилась в кресле, зажав уши и зажмурившись, повторяя: «Этого не может быть!»

Но вот уже зрители и актёры разбежались кто куда, а царь стоит и улыбается. Потом посмотрел на Терентия Павловича и говорит:

— А ты пошто не убежал?

— Так ведь куда бежать, если вы везде достанете7

— Тоже верно! А ну-ка поднимись сюда, да посох прихвати. Вещь казённая. Если потеряю, потом затаскают по судам, а то и импичмент могут объявить.

«Как-то одно с другим не вяжется». Поэтому и спросил:

— Я всё же не пойму… Вы царь или только притворяетесь?

— Царь, царь! Тот самый, Грозный. Однако лежать в гробу долго не могу. Скучища смертная! Вот и устраиваю иногда такие представления. Как оно тебе?

— Да я к балету равнодушен.

— Думаешь, мне он нравится? Но вот однако же терплю. Иначе обо мне совсем забудут.

— А памятник?

— Это тот, что в Петроверигском переулке? Да не смеши! Вот если бы в Кремле или в Александровском саду… Как думаешь, когда-нибудь поставят?

— Мне кажется, опричнину вам не простят. Уж очень много народу пострадало.

— Так им и надо! Ничего толком не умеют, окромя того, чтобы набивать себе мошну. Вот и теперь полным-полно воров и жуликов. Пора снова опричное войско создавать!

— Да вроде бы уже есть полиция, служба безопасности…

— Это совсем не то, да и среди них полно мздоимцев. Нет, без опричнины нам не обойтись! А что, пошёл бы мне служить, если главой опричников назначу?

«Этого только не хватало!»

— Нет, такая работа не для меня.

— А жаль…

Царь задумался — возможно, прикидывал, как бы несогласного уговорить. Ну а Терентий Петрович решил задать вопрос — что-то вроде провокации, только бы увести разговор от неприятной темы:

— А зачем нужно было покорять Казань, Прибалтику и Крым в придачу? Неужели без этого никак не обойтись?

Царь лицом побагровел, посохом замахнулся, да как заорёт:

— Ах ты дубина стоеросовая! Чему вас только в школе учат?

Терентий Павлович не стерпел унижения, поэтому, выпятив нижнюю губу, тут же возразил:

— Я между прочим доктор политических наук.

— Да какой из тебя учёный, если азов политики не знаешь! Ведь любая империя обречена на гибель, если перестанет расширяться. А мы со времён Олега, Игоря и Святослава только тем и занимались.

— Не согласен! Это всего лишь объединение земель исконно русского народа.

— Да брось ты, не было тогда никакого русского народа! Только разрозненные племена тех, кого позже стали называть славянами.

У Терентия Павловича аж руки затряслись от возмущения. Еле сдержался от того, чтобы упрекнуть царя в невежестве:

— Вам-то откуда это знать?

Царь попытался отшутиться:

— Вот полежишь с моё в гробу, тогда и тебе истина откроется.

— А если серьёзно?

— Книг надо больше читать, а не только статьи в академических журналах и методички, которые присылают из Кремля.

«Что-то не похож он на государя. Откуда знаний нахватался?» А потомподумал: «Что, если Грозный прав и истина нам откроется только после смерти?» Стало грустно, потому что какая же это жизнь, если всё основано на лжи? «Нет, это надо прекращать, а то ведь до такого договориться можно!»

Тут зажёгся свет и в зрительный ввалилась толпа спецназовцев в защитных шлемах, ну а за ними ещё один, уже без шлема, но в мундире полковника полиции:

— Что здесь происходит?

Терентий Павлович оглянулся, собираясь сказать, что во всём Иван Грозный виноват, но сцена была удивительно пуста — только роскошные декорации и он один-одинёшенек стоит посередине.

— Значит так, — сказал майор. — За нарушения порядка мы вас отправим в КПЗ, а там уж органы дознания пусть разбираются.

Через час Терентий Павлович сидел перед следователем и пытался сформулировать мало-мальски реалистичное объяснение того, что произошло, но, увы, ничего не получалось — следователь никак не мог уловить главную мысль, а потому задавал глупые вопросы:

— Вы говорите, что Иван Грозный виноват. Это такое погоняло, что ли?

— Да нет, это он и есть!

— И давно с ним познакомились?

— Вроде бы в седьмом классе на уроке истории.

— Так это ваш сосед по парте?

Терентия Павловича столь очевидное скудоумие крайне возмутило:

— Да что вы такое говорите! Он же царь, а у меня всё было ещё впереди.

— Неужели тоже собирались стать царём?

— А что в этом особенного? У нас перед каждым человеком открыты все дороги. Можно стать министром, генералом, губернатором…

Следователь покрутил головой — словно бы выражал сомнение. Потом привычным движением смахнул пыль со своих погон, и набрал по телефону какой-то номер:

— Аполлинарий Модестович! У меня тут интересный экземпляр, как раз по вашей части… Спасибо за понимание. Я жду.

«Ну вот, сейчас ещё один недотёпа сюда явится!»

Но всё получилось совсем не так — через полчаса в комнату для допросов вошли два дюжих санитара и поволокли… Всю дорогу до спецавтомобиля Терентий Павлович кричал, требуя прокурора, и угрожал, что пожалуется вождю:

— Там их несколько у меня на даче и все при полномочиях.

Санитары отвечали:

— Будет тебе Канатчикова дача, не боись!

Глава 7. В психушке

Ещё по дороге в клинику Терентий Павлович понял — что-то с ним не так. Видимо, встречи с таким количеством вождей даром не проходят. «Ладно, пусть подлечат. Главное, всё отрицать, мол, переутомился, поэтому и чудится чёрт-те что — призраки всякие и всё такое прочее».

И вот он уже лицом к лицу с врачом. Тот сразу задаёт вопрос, что называется, в упор:

— Так что вы следователю наговорили?

Терентий Павлович изобразил лукавую улыбку:

— Да я просто пошутил.

— Такие шутки, дорогой мой, до добра не доведут. Это я, специалист со стажем, однозначно утверждаю, — затем как-то с намёком подмигнул и снова спрашивает: — А всё же любопытно, что конкретно вы ему сказали.

«Ловушка! Но что-то надо предъявить, иначе не отстанет».

— Да в общем ничего особенного. Рассказал, о чём беседовали с Ильичём, это тот, что Ленин. Обсуждали перспективы улучшения международной обстановки… Но ведь в этом нет ничего особенного, вот и Маяковский в своих стихах обращается к вождю: «Товарищ Ленин, я вам докладываю не по службе, а по душе».

— Проблема в том, отвечает вождь или же молчит.

— Ну что поделаешь, Маяковскому не повезло, а мне ответил, — тут Терентий Павлович сообразил, что несколько увлёкся и уточнил: — Я хотел сказать, что у поэта не хватило воображения, ну а я изучаю роль личности в истории уже не первый год.

Врач радостно всплеснул руками:

— Так мы с вами вроде бы коллеги, только я изучаю историю болезни, а вы как бы предшествующий период, когда человек ещё здоров.

Сравнение политологии с психиатрией Терентию Павловичу не понравилось:

— Вы что же, считаете, что всякий вождь на старости лет непременно попадёт в психушку?

— Ну, до этого конечно не дойдёт, однако деменция — это весьма распространённое явление в преклонном возрасте. Вот вам сколько лет?

— Не дождётесь! — воскликнул Терентий Павлович, давая понять, что ему крайне неприятен этот разговор.

— Ну ладно, тогда сделаем так. Поместим вас в палату с теми, у кого тоже нет проблем с воображением. Понаблюдаем, а потом решим, нужно ли вас лечить или здесь случай уж совсем из ряда вон…

По дороге в палату Терентий Павлович пытался понять, что значит «из ряда вон», и надо ли воспринимать слова врача как комплимент или дело совсем плохо.

Оказалось, что все пациенты спят, поэтому Терентий Павлович тоже завалился на кровать и забылся тяжким сном, что немудрено — уж очень непростой выдался денёк. А если припомнить переполох в театре, надо согласиться с тем, что не каждый организм в состоянии такое выдержать без последствий для здоровья. Снились Терентию Павловичу вожди вперемежку с дознавателями и психиатрами, но уловить какой-то смысл в их действиях и словах он так и не сумел.

Разбудил его голос, прозвучавший так громко, словно бы колокольный перезвон устроили в палате. Открыл глаза, а перед ним мужик под два метра ростом, стоит руки в боки и спрашивает басовитым голосом:

— Ты кто таков?

Спросонья Терентий Павлович никак не сообразит, что отвечать, тем более, что говоривший для начала сам должен бы представиться. Поэтому спросил:

— А ты?

— Романов Пётр, сын Алексеев. Неужели не признал?

Прищурился:

— То-то я смотрю…

Вскочил с постели и встал на вытяжку перед царём, не зная, что ещё сказать. А в голове одна-единственная мысль: «И здесь они меня достали!» Что ж теперь, пришлось держать ответ:

— Позвольте доложить вам, государь! Дынин Терентий Павлович, доктор политических наук, член-корреспондент.

Пётр удивлён:

— На самом деле или же как эти? — и мотнул головой куда-то в сторону. — У нас тут Эйнштейн, Александр Македонский. Да кого здесь только нет!

— Я и диплом могу предъявить, — Терентий Павлович пошарил по карманам, но все документы, похоже, в приёмном покое отобрали.

— Да верю я, не суетись! Вот если бы представился папой Римским… А доктор каких-то там наук — это, согласись, не та величина…

Терентий Павлович хотел было обидеться, но потом сообразил, что рядом с государем даже президент Академии наук не более, чем пустое место. Поэтому спросил:

— И как вы здесь?

— Да всяк по-разному. Иные пытаются кому-то что-то доказать, а я давно смирился. Всё потому, что никак не разберу, кто здесь чужие, кто свои. Вот когда шведов под Полтавой бил, там всё было понятно, а теперь… — и после паузы, чуть понизив голос: — Тут у нас такое происходит! На пациентах этой клиники новую методику лечения отрабатывают, никаких таблеток не дают, но что-то подмешивают в пищу.

«Вот ведь угораздило меня!»

— И что же делать? Голодовку объявить?

— Нет, это не поможет, просто будь готов, что всякое может случиться. Недавно Александр Македонский вдруг объявил себя президентом США. Сразу спецслужбы набежали, стали выяснять, что да как, кто мог эту заразу нам подсыпать, а в Минздраве назначали проверку на лояльность.

— Откуда ты всё знаешь?

— Меня тут уважают за прошлые заслуги, вот информацией и делятся.

После этих откровений стало совсем не по себе. «А ну как в моих мозгах всё так перевернётся, что Ленин превратится в Гитлера, Сталин в Муссолини, а вместо Горбачёва будет Рейган? Тогда совсем беда!»

Что-то в этом роде и случилось. Приснился сон, будто пришёл в бордель:

— Мне такую, чтобы Катенькой звалась.

Сам не понял, почему назвал это имя. Была в юности подружка, Катей звали, вот, видимо, и нахлынуло то, что не сбылось.

— Да выбирай любую! Все как на подбор молоденькие и смазливые, пальчики оближешь!

Тут только Терентий Павлович бандершу как следует рассмотрел. «Господи! Да что ж это такое? Вылитая Екатерина Великая, если сравнивать с портретом! Как такое может быть?»

А она, видимо, догадалась, что узнал:

— Не удивляйся, так бывает! Не только из грязи в князи, но и совсем наоборот.

— Но вами до сих пор восхищаются, как императрицей, много сделавшей для расширения территории государства, укрепления самодержавия, усиления армии и флота.

— А толку-то? Почти всё разбазарили. Увы, мон шер, русский мужик не умеет государством управлять! А я немка, потому-то и смогла.

— Это на что вы намекаете? Снова варягов пригласить?

— А хоть бы и так! Только ведь дело не только в их национальности. Ты посмотри, как поднялась Германия при фрау Меркель. А пришёл вместо неё мужик, ну и пошло-поехало, от былого величия остался один пшик. Эх, если б возвели меня опять на трон, я бы Россию превратила в сильнейшую державу в мире.

— Да мы вроде бы и так не на последних ролях.

Екатерина только рукой махнула и не стала спорить. Спросила:

— Тебе девку или что другое?

А Терентию Павловичу уже вовсе не до них.

— Вы-то как здесь оказались?

— Да очень просто! Адских мук не заслужила, а в рай тамошние чинуши не пустили, будто бы по каким-то параметрам не подхожу. Вот и перебиваюсь теперь с хлеба на воду.

— Может, я смогу чем-нибудь помочь?

Екатерина внимательно оглядела Терентия Павловича с голову до ног и молвила:

— Жидковат ты больно, не потянешь. Да и лицом не вышел. А у нас клиент больно разборчивый, чуть что не нравится, сразу кулаком в лоб, — ещё раз глянула. — Нет, не сдюжишь.

Когда проснулся, подумал: «К чему бы этот сон? Не к перемене погоды — это точно. А вот не хотят ли женщину сделать нашим президентом? Надо срочно провентилировать этот вопрос». А потом сообразил, что сидя за решёткой ничего не сможет разузнать, да и контингент совсем неподходящий — была бы в обслуге хоть одна женщина, мог бы у неё спросить, как на это смотрит лучшая в известном смысле половина человечества.

Чуть позже возникла ещё одна мысль — о бренности существования. «Вот работаешь, буквально выбиваешься из сил, а придёт твой срок и что? Кто-то превратится в статую из гранита или в бронзовый бюст, а кому-то меньше повезёт — только поросшая травой могилка на Никольском кладбище».

Глава 8. Страна теней

Сегодня врач сообщил, что назначен новый директор Института исследования роли личности в истории:

— А всё потому, что вы упорствуете. Сказали бы, кто вам мысли крамольные внушил, всё было бы иначе. А теперь что ж, придётся изменить методику лечения.

— Но я здоров!

— За вашу отставку по состоянию здоровья проголосовал весь Президиум Академии наук. Вы что же, академикам не верите?

Терентий Павлович понял, что спорить бесполезно, да и незачем. Всё потому, что в голове одна-единственная мысль: «Бежать! Жаль, Пётр уже смирился со своей участью, а то ведь с ним можно было бы на воле творить великие дела! Не то, что с этой немкой из борделя».

Пётр сначала отговаривал, видно, жаль было терять такого собеседника, но в итоге согласился, что других вариантов нет, и даже порекомендовал напарника, мол, сподручнее бежать вдвоём:

— Ты Алекса с собой возьми, это тот, что Александр Третий.

— У него-то какой интерес, чтобы так рисковать?

— Влюблён до беспамятства. Говорят, поэтому сюда и попал.

— Разве любовь — это болезнь?

— Да самая, что ни на есть, опасная, и притом заразная донельзя. Помню, я девицу увёл у князя Меншикова, а потом царицей сделал. Был бы здоров, никогда бы такой глупости не совершил.

«И то верно, от баб всё зло! Не дай бог, назначат такую президентом. Да вот и с Алексом пока что непонятки — прежде, чем предложить ему стать компаньоном, надо бы разобраться, кто он есть, а то в самый неподходящий момент может фортель выкинуть, и тогда уж точно окажемся в смирительных рубашках».

Попробовал завести разговор, как говорится, по душам:

— Ваше Величество! Вы каким видите будущее своей державы?

Тот отвечает, не задумываясь:

— Россия исключительно для русских!

— Допустим. Но и другим надо где-то жить. Не выгонять же из родного дома. У них же здесь работа, благоустроенная квартира, да и могилы предков с собою не возьмёшь.

Алекс почесал бороду:

— Так-то оно так, но без строгого надзора за своими подданными мне государство в руках не удержать. А как надзирать, если лопочут на непонятном языке и поклоняются другим богам? Получается, кто во что горазд, но ведь Россия не дозрела до такой свободы. Как можно в воду отрока бросать, если он ещё не выучился плавать?

Тема деликатная, даже скользкая, поэтому Терентий Павлович решил задать конкретный вопрос:

— А как вы относитесь к нашей избирательной системе, скажем, к выборам членов Академии наук:

— Академиков сам буду назначать.

На этом и сошлись…

Третьим Пётр предложил Эйнштейна — вроде бы он знает способ, как выбраться из заточения в психушке. А началось всё с его лекции, смысл которой, увы, не каждому дано понять:

— Мы живём как бы в параллельном мире, а реальный мир недоступен большинству людей. Лишь немногим удаётся туда попасть по воле случая или по причине нездоровья, если верить диагнозу врачей.

Терентию Павловичу не сразу удалось связать одно с другим:

— Здоровье тут при чём?

— Дело в том, что обычный человек воспринимает мир как некую трёхмерную субстанцию, хотя согласно моей теории там много измерений. К примеру, тот же ваш Ильич в трёхмерном пространстве — это памятник, но в четырёхмерном он может двигаться, а прибавьте ещё пару измерений, причём не только в пространстве, но во времени, и тогда памятник сможет говорить. Так вот люди, способные воспринимать то, что остальным недоступно, тут же признаются ненормальными и помещаются в психушку.

— Но почему такое происходит?

— Я думаю, что когда-то среди народов майя, ацтеков и древних египтян было много людей с такими уникальными способностями, поэтому их постарались уничтожить. Теперь таких людей всё меньше — допускаю, что один на миллион. Причина в том, что управлять такими людьми невозможно, а во власть их не пускают, поскольку многим жуликам и проходимцам тогда не поздоровится — им уже не удастся скрыть свои преступные намерения, потому что люди Х, так их назовём, видят то, что остальным людям недоступно. И вот получается так, что мы живём словно бы в стране теней и лишь единицы способны видеть мир таким, каков он есть на самом деле. Это их преимущество, и в этом их несчастье.

— А как же я? Почему со мной это случилось?

— Скорее всего, сошлось одно с другим, в физике это называется интерференцией. Ведь вы занимаетесь исследованием роли личности в истории, и вдруг эта самая личность оказывается на лужайке перед вашим домом. Мечта любого историка воочию увидеть и услышать предмет своего исследования, вы так хотите этого, так страстно этого желаете, что в мозгу ломаются некие защитные барьеры и вы начинаете воспринимать реальный мир. Но уточню — только частично, в той мере, которая необходима, чтобы мечта ваша стала явью.

«Похоже на спиритический сеанс, когда из прошлого вызывают духов». Все эти мистические выверты Терентий Павлович не воспринимал всерьёз, но тут ведь Эйнштейн, а не какой-нибудь прохиндей из Института теорфизики.

— И всё же я кое-чего не пойму. Выходит, среди нас бродят призраки, но мы их не замечаем.

— Так оно и есть.

— А они нас?

— Это непростой вопрос. При случае задайте его Ильичу или другому изваянию.

«При случае… А где мне его взять, да и захочет ли памятник снова разговаривать?»

— Допустим, что всё так, как вы рассказали. Но как мои способности помогут нам выбраться из этой западни?

— Всё очень просто. У тебя, Теша, уже есть опыт общения с реальным миром, а вдобавок к этому появилось желание обрести свободу. Теперь тебе надо лишь напрячь мозги и представить, что эти двери не всегда закрыты — они то и дело движутся, но уже в четвёртом измерении.

— Через них входят и выходят призраки?

— Вполне возможно. Так вот, тебе нужно только зафиксировать в своём воображении момент, когда они открыты, и тогда сможете выйти на свободу.

— Ну ладно, я попробую.

— Нет, так не годится! Ты должен быть уверен, что получится.

«Легко сказать. Но как этого добиться?»

Когда Терентий Павлович предложил Эйнштейну бежать втроём, тот отказался наотрез:

— Мне здесь спокойнее. А там, — махнул в сторону забора, — придётся опять убеждать невежд в безупречности моих теоретических построений, а в итоге снова окажусь здесь.

И вот ночью, когда приготовились к побегу, Терентий Павлович попытался на деле проверить теорию Эйнштейна. Сперва вспомнил о сыне, о жене, но дверь камеры так и не открылась — тут всё логично, поскольку заперта на ключ. Тогда вообразил, что присутствует на Общем собрании Академии наук, где голосуют за присуждение ему звания академика. Обидно, что не присудили, но не более того… Что ж, остаётся последний вариант — представил, что идёт заседание коллегии Минобрнауки, на котором решается вопрос об отстранении его от должности… И тут такая злость, такая в нём ненависть взыграла, что готов был стену проломить лбом, чтобы добраться до этих злыдней и прекратить бесовской шабаш…

Тут дверь открылась вроде бы сама собой, даже не скрипнула. И уже через несколько минут, пройдя через все кордоны, беглецы наконец-то оказались на свободе. Ощущение такое, что не передать словами!..

— Алекс, ты теперь куда?

— Сначала в Кремль, на своё законное место, а потом в Париж, там обожаемая княжна Мария меня ждёт.

У Терентия Павловича глаза полезли на лоб:

— Ты в своём уме? На дворе сейчас двадцать первый век, а ты всё о своей пассии хлопочешь.

Алекс растерян — как будто полтора столетия провёл в психушке, не зная, что творится за окном.

— А вернуться в позапрошлый век никак нельзя?

Дынин только развёл руками.

И вот идут по ночной Москве, вышли на какую-то площадь, посреди неё невысокий постамент, на нём лошадь, но без седока. Александр Третий, не говоря ни слова, направился туда и, уже когда сел в седло, прямо на глазах Терентия Павловича стал бронзоветь, только успел крикнуть:

— Храни тебя Господь, Терентий! Будь осторожней!

«Ну как не быть, если живёшь в стране теней — того и гляди какому-нибудь призраку на ногу наступишь. Видимо, так и оно и случилось, иначе лежал бы сейчас в своей постели и не думал, как выпутаться из этой передряги. Хорошо хоть, Алексу повезло — если уж памятник обрёл первозданную форму, значит и сам Александр благополучно вернулся в прежние века, в Зимний, в царские покои».

Глава 9. В бегах

«Домой идти нельзя — там наверняка засада. Ну как же, псих сбежал! Вот и в гостиницу не сунешься». Есть только один вариант — прилёг на скамейке в сквере, благо ночи тёплые.

Только задремал, почувствовал, как кто-то шарит по карманам. Смотрит, перед ним патлатый мужик, по виду бомж, говорит:

— Линяй отсюда, а не то в ментовку заметут.

— Да мне некуда.

— Тогда пойдём со мной.

Пришли в какой-то занюханный подвал, а там целая компания таких же бомжей. Судя по тому, как выражаются, люди образованные, дали выпить, закусить. Потом стали расспрашивать, что, да как, почему на улице ночуешь. Правду рассказывать нет смысла, поскольку не поверят — пришлось наскоро соорудить историю про то, как уволили с работы, а теперь жена не пускает на порог, говорит, что не нужен ей такой.

Бомжи посочувствовали, потом разошлись по лежакам, а самый разговорчивый из них остался. Спросил:

— Ты чем раньше занимался?

— Изучением роли личности в истории.

— Это зачем?

— Ну потому что важно знать, к примеру, как избрание некоего человека президентом большого государства повлияет на исторический процесс в мировом масштабе.

Тот от радости всплеснул руками, чуть не завопил, но, оглянувшись на спящих, перешёл на шёпот:

— Ты попал именно туда, куда и надо. Мы тебе такие истории расскажем! Вон дед Савелий, тот, что с бородой. Это, скажу тебе, такая личность! Он тридцать лет потратил на то, чтобы доказать, будто Крым включили в состав Украины незаконно. Обращался в суд, писал в Госдуму, в правительство, президенту…

— И что?

— Жена ушла, продал квартиру, на эти деньги издал книгу, где доказывал, что совершена несправедливость. Потом в электричках продавал…

— И много на этом заработал?

— Да нет, в итоге стал бесплатно раздавать на улице, в метро. Как-то раз задержали, обвинили в незаконном промысле. Отделался условным сроком, но работу потерял. Теперь вот с нами.

Терентий Павлович не смог сдержать грустную улыбку:

— Артель напрасный труд!

— Это почему?

— Да потому, что претензии можно предъявить только тем людям, которых с нами уже нет. Хрущёву, Маленкову, Ворошилову… Всё партийное руководство виновато в том, что допустили такое безрассудство.

— Но ведь нарушен закон!

— Нарушена только процедура. Да ни один судья в нашей стране не отменит правовой акт только на том основании, что не так оформлен, не со всеми согласован. Достаточно подписи представителя высшей власти. А спорить с ней — себе дороже!

— Похоже, и ты от власти пострадал.

Терентий Павлович не смог сдержать зевоты — не столько потому, что считал бесполезным этот разговор, нет, просто захотелось спать.

А ночью приснился сон — к счастью, обошлось без борделя и Екатерины. Зато явился сам Никита, но почему-то с бородой:

— Ты это что себе позволяешь? Какое ещё безрассудство, если так партия решила?

— А вы партию собой не подменяйте!

— Ах так! Вот покажу тебе кузькину мать! — кричит Никита, размахивая башмаком.

Тут только Терентий Павлович сообразил, что уже не спит, а перед ним вовсе не Хрущёв, а дед Савелий. Видимо, подслушал разговор, дождался, когда все уснут и решил свести счёты с оппонентом. Но до чего похож!

«Ну вот, теперь и здесь… Где же найти защиту и пристанище? Куда безработному политологу податься?» Вскочил с лежанки и бежать… Выбрался из подвала, затем бегом через двор в подворотню и на улицу… Там его и задержал патруль. Сразу же обратил внимания на то, что одеты не по форме — в синих мундирах, с красным околышем на фуражках. Как такое может быть?

Уже потом, когда сидел на лавке в КПЗ, пришёл к такому выводу: видимо, с дверьми переусердствовал — выскочили с Алексом не только из психушки, но и оказались в другом времени, словно бы возвратились лет на семьдесят назад. «Алексу всё равно — он же теперь памятник. А мне-то каково!»

Вскоре повели на допрос. Дознаватель задаёт дежурные вопросы:

— Фамилия? Имя-отчество? Год рождения? Адрес, где прописан?

А что ему сказать? Если правду — не поверит. В лучшем случае — опять в психушку, а в худшем… Об этом не хотелось думать, поскольку ещё в детстве начитался книжек про шпионов. Решил молчать.

Но и дознаватель не прост — отбросил прочь формальности и перешёл прямо к делу:

— Я вот что тебе скажу: повинную голову меч не сечёт. После двадцатого съезда нашей партии даже рецидивистов на волю выпускают. Так что выкладывай всё начистоту, а уж я похлопочу, чтобы тебе скостили срок…

Наконец, Терентию Павловичу наскучило молчать:

— А что мне будет, если признаюсь, что японский шпион?

Дознаватель видит: перед ним приличный человек. То ли решил помочь, то ли выгоду для себя какую-то нашёл:

— При культе личности могли бы сразу расстрелять, ну а сейчас потребуются доказательства. Это такая тягомотина! Лучше признайся в ограблении табачного киоска, у меня тут есть несколько похожих эпизодов.

— А как же с документами? Меня самого на днях ограбили. И деньги, и документы отобрали.

— Что ж, такое бывает. Как зовут?

— Дынин, Терентий Павлович.

— Откуда родом?

Сказал первое, что в голову пришло:

— Из Саскылаха.

— Это где ж такое?

— Да в Якутии.

— Надо же, куда занесло! Ну ладно, мы пошлём запрос, а пока посидишь в Бутырке.

Когда ввели в камеру, понял, что до ночи не дожить. Там такие жуткие мордовороты собрались! Тут же напряг свои мозги, причём выразил желание сразу отправиться из Бутырок куда-нибудь подальше — в Бирюлёво или хотя бы в Нагатинский затон. И что-то в этом роде получилось! Ну а как иначе, если судьба хотя бы иногда благоволит?

Глава 10. В гостях у государя

Увы, механизм телепортации крайне ненадёжен — может занести в любой уголок Земли и в какой угодно год. Вот и теперь Терентий Павлович оказался в комнате среди людей, которых прежде не встречал, да и одеты очень странно — на одних длиннополые сюртуки, на других толстовки. А разговор крайне интересный — готовится покушение на Александра Третьего. Терентий Павлович в ужасе: «Этого нельзя допустить! Положим, памятника мне не жалко, пусть взрывают, но тут живой человек, богопомазанник, отличный семьянин и прочее, и прочее». Стал думать, как Алекса предупредить, и тут помогли сами заговорщики — поручили следить за передвижением царя по Петербургу, чтобы найти удобное место для теракта.

Вот так Терентий Павлович оказался на улице, когда государева карета мимо проезжала в сопровождении отряда драгун. Ну и дождался — царь выглянул из кареты и кричит:

— Терентий! Ты ли это?

И вот они уже в Зимнем, за обеденным столом, уставленным разнообразными яствами. Всё, как положено — обер-форшнейдер режет фазана, запечённого под винным соусом, затем раскладывает кусочки по тарелкам, мундшенк разливает по бокалам испанское вино, по вкусу похожее на любимую «риоху». Понятно, что царю прислуживает обер-шенк, но и Терентию Павловичу со стороны прислуги малая толика внимания досталась.

Потом перешли в государев кабинет — там-то и сдал Терентий Павлович заговорщиков. А чего их жалеть? Террор — это не наш метод!

Алекс так расчувствовался, что готов был полцарства подарить. Но потом одумался:

— Лучше я тебя в звание обер-гофмаршала произведу, будешь моим хозяйством управлять.

Терентий Павлович не в восторге от такого предложения:

— Ну какой из меня управляющий? Я по складу ума и по образованию учёный.

Тут царь хлопнул себя ладонью по лбу:

— Как же я сразу-то не сообразил?! Вот что, я тебя академиком назначу, а вдобавок орден Святого апостола Андрея Первозванного вручу.

«Ну вот, понемногу жизнь налаживается. Но почему для этого пришлось перебираться в девятнадцатый век, да ещё оказывать неоценимую услугу государю?»

А царь никак не успокоится, словно бы ждёт выстрела из-за каждого угла:

— Ну вот ты скажи, зачем они меня убить хотят? Я же к людям всей душой, не то, что мой отец. «Вешатель», так его прозвали.

— Он вроде бы либеральные реформы проводил.

— Одно другому не мешает.

«Странная логика у Алекса. Однако у правителя огромной империи свои резоны. Сочетание кнута и пряника — такая метода проверена в веках, и ничего лучше люди так и не придумали. А либеральные реформы, что ж, это модно, но скоро устаёшь от засилья ничем не ограниченной свободы и даже более того — словно прокисшее вино, она вызывает жуткую изжогу».

Через несколько дней роскошной, сытой жизни при дворе Терентий Павлович затосковал:

— Хорошо у тебя, Алекс, но пора возвращаться в двадцать первый век.

— Может быть, останешься?

— Да нет, домой хочу.

— Так ведь там опять запихнут в психушку.

— Не посмеют, если такой орден на груди.

— И то верно. Тогда грамоту собственноручно напишу — когда пожалован и за какие заслуги.

Грамоту царь написал, скрепил своей печатью, а потом снова за своё:

— По-моему, не стоит тебе рисковать. Того и гляди, занесёт ещё лет на семьдесят назад, не дай бог, станешь декабристом и кончишь жизнь в сибирских рудниках под Нерчинском.

— Это вряд ли. Я понял, в чём тут дело. Если уж очень разозлён на власть, тогда тянет в прошлое, будто бы там всё было лучше, никаких тебе проблем. А что, если объяснюсь в любви и к коллегии Минобрнауки, и к Президиуму Академии наук? Вроде бы должен вернуться на круги своя, туда, где всё и началось.

— Ну что ж, попробуй! Не получится, тогда опять ко мне. Я с радостью приму.

Прежде, чем предпринять попытку возвращения в прежний мир, Терентий Павлович решил заново проанализировать то, что с ним случилось за последние дни:

«Я конечно, не Эйнштейн, но жизнь и не тому научит. Будем рассуждать, что называется, от печки. С памятником Ильичу всё ясно — ну привезли и привезли, ничего тут не поделаешь. Но почему он решил заговорить именно со мной? Ведь когда стоял на прежнем месте, рядом проходило множество людей, выбирай любого. Видимо, им Ильич совсем не интересен, а вот я обязан уделить ему внимание по должности — как-никак, занимаюсь изучением влияния личности на ход истории»

Терентий Павлович мысленно поставил галочку в списке накопившихся проблем и перешёл ко второму пункту:

«Теперь займёмся Горбачёвым. Не велика персона, всего шесть лет у власти, но не в этом дело. Его-то как занесло на мою лужайку? Видимо, имел возможность пообщаться с Ильичём — тот и посоветовал встретиться с интересным собеседником. Похоже, все там собрались, от Платона и Сократа до тех вождей, философов и прочих мудрецов, которые совсем недавно ушли из жизни. Тогда и появление бюста Ельцина можно объяснить. А вот почему портрет Брежнева заговорил? Ах да, это же был сон, тоже касается и Екатерины».

Ещё четыре галочки, но после разговора с Брежневым случилось уж совсем необъяснимое:

«Пустобрехи с ток-шоу вроде ни при чём, что почему именно после "Места хватит всем" меня посадили в ЗИС-110 и повезли на ближнюю дачу к Сталину. Ну Ильич! Болтун, каких надо поискать! Небось, всем раззвонил, вот и до Сталина дошло. А ведь каждый вождь готов использовать любую возможность, чтобы приукрасить свою личность, и делает это доступным ему способом. Вот Сталин даже дачу с Власиком и лимузины сюда перетащил… Однако Иван Грозный всех переплюнул — такое, что он в Большом театре учинил, не всякому по силам. Так ведь на то и Грозный!».

О том, что было в психушке, не хотелось вспоминать: «Надо бы это вообще выкинуть из памяти. Но как выкинешь, если там познакомился с Петром Великим, Александром Третьим и Эйнштейном?»

Тут и возникла страшная догадка: «А может, я и впрямь сошёл с ума? И все свидания с "великими" созданы всего лишь моим воображением, то есть это результат работы нездорового ума? Обидно, если так! Но если я здоров, тогда начинается самое интересное».

Терентий Павлович решил применить доказательство от противного:

«Допустим, что в психушке содержат только психов — это уже сомнительно, но пусть. Тогда как объяснить, почему псих разработал внутренне непротиворечивую теорию строения Вселенной, да и Пётр не произвёл впечатление законченного идиота? Ещё более загадочным является встреча с Александром Третьим в Петербурге — с какой стати он меня узнал? Впрочем, есть объяснение — я сплю. Вкололи мне каких-то препаратов и вот приснилось чёрт-те что!»

И тут Терентия Павловича осенило:

«Ведь на груди у меня орден Андрея Первозванного! А это значит, что по возвращении в прежний мир он может стать вещественным доказательством того, что было в Петербурге. Если орден исчезнет, тогда сам вернусь в дурдом, а если нет… Если нет, тогда вы у меня ещё попляшете, всех умою!»

И вот стоит он у окна с видом на Дворцовую площадь и пытается внушить себе, что обожает тех, кто устроил ему эту «козью морду». Увы, ничего не получается, словно бы с души воротит. Ещё раз, и ещё… И вот, наконец-то получилось.

Глава 11. Любовь зла

Очнулся Терентий Павлович в незнакомом месте. Перед ним окно, а за ним мохнатые ели и какая-то стена. «Похоже, в другую психушку запихнули?». Потом пригляделся: «Ба, так я же нахожусь в Кремле! Сюда-то каким образом попал?» А когда успокоился, понял, что всё вполне логично: «Я же прямиком из питерской резиденции царя. Ну а Кремль, по сути, то же самое».

И вдруг Терентий Павлович весь похолодел, причём от макушки и до самых пяток. Всё потому, что кинул взгляд на грудь, но ордена там не обнаружил, да и царская грамота пропала. В такой ситуации надо срочно принимать решение — либо возвращаться в дурдом, либо снова на семьдесят лет назад… «Впрочем, есть и третье решение». Попытался открыть окно, но оно не поддавалось. Снял ботинок, со всего размаха стукнул по стеклу — никакой реакции, броня! И тут ощутил чью-то руку на своём плече:

— Терентий Павлович! А мы вас обыскались. Неучтиво с вашей стороны заставлять первого секретаря ЦК так долго ждать. Да, и оденьте, пожалуйста, ботинок, здесь непринято ходить босиком. И вот ещё, тут охрана кое-что у вас изъяла… Ну да Никита Сергеевич всё вам объяснит.

Не успел войти в кабинет, как началось!

— Что это ты себе позволяешь? Ишь, орден царский нацепил на грудь! — Хрущёв указал пальцем на стол, где лежали и грамота, и орден, а затем, собравшись с мыслями, продолжил: — Не за то мы проливали кровь, чтобы восстанавливать монархию! С культом личности покончили, а ты опять? Сам-то, небось, воевал за Врангеля…

— Да нет, по возрасту не прошёл.

— Врёшь, я тебя насквозь вижу! Много вас таких тут развелось! Вот и в искусство лезете со своей мазнёй. А когда сельское хозяйство надо поднимать, вас и силком на пашню не затащишь… В общем так, свеклы на Украине недобор, этим и займёшься.

— Так я не агроном, а политолог.

— Ты это брось, нет у нас такой науки! Нахватались всякой дряни там, в Европе! А мы сами, знаешь ли, с усами, нам Европа не указ! Поня́л?

«Как не понять? Только ведь и грязь месить в деревне очень уж не хочется».

— Никита Сергеевич! А может, я в другом деле пригожусь? Например, в качестве спичрайтера…

— Чего, чего?

— Говорю, речи вам могу писать.

— Так я что, по-твоему, неграмотный?

— Да нет, я не о том. Но вы проверьте меня в деле. Вдруг понравится?

Хрущёв почесал лысину:

— Ладно! На днях Пленум будет, в повестке дня мой доклад о международном положении. Тут у меня есть ещё один такой же грамотей, так ты пиши, а я посмотрю, кто лучший в этом деле. Тогда и решим, куда тебя направить.

«Был бы под рукой интернет, тогда доклад можно сочинить за пару часов, а теперь придётся вспоминать, что писал когда-то о Хрущёве и его политике. Какая-никакая, а всё же личность, надо только слегка приукрасить, критику убрать, тогда наверняка понравится». Но получилось всё не так …

Едва Терентий Павлович вошёл в кабинет Хрущёва, как тот вскочил из-за стола и, размахивая кулаками, закричал:

— Ты что такое тут понаписал?! Международное сотрудничество… Это нам зачем? Советскому Союзу с капиталистами не по пути! Да, наша партия за мирное сосуществование, но, если надо, покажем кузькину мать, надолго нас запомнят.

— Никита Сергеевич, я полностью согласен, но ведь и у них можно что-то позаимствовать. Пока мы делали революцию и воевали, Америка далеко ушла вперёд.

— Догнать и перегнать! О том и напиши… Да, и побрякушку свою забери, мне она ни к чему. Только не вздумай снова нацепить на грудь, не то в Сибирь отправлю, будешь для медведе́й речи сочинять!

На этом разговор закончился, и стало понятно, что надо отсюда выбираться, несмотря на то, что наступала оттепель. «А ведь интересно посмотреть, как на самом деле это было».

Стоило об этом подумать, как сразу изменился интерьер, а вокруг Терентия Павловича закипела жизнь, не имевшая никакого отношения к политике. Всё потому, что здесь снимали фильм.

Первым из знакомых актёров увидел Игоря Ильинского — решил прикинуться журналистом и взять интервью:

— Игорь Владимирович! Как по-вашему, хороший будет фильм?

Актёр, видимо, ещё не вышел из роли Огурцова:

— По этому вопросу обратитесь к моему секретарю.

Тут на съёмочной площадке появился сам Рязанов — молодой ещё, сразу и не узнаешь создателя «Иронии судьбы» и «Служебного романа». Рядом с ним толпа помощников, что-то напряжённо обсуждают. С трудом удалось привлечь его внимание:

— Эльдар Александрович! По случаю двадцатипятилетнего юбилея журнала «Искусство кино» мы намерены опубликовать интервью с людьми, внёсшими наибольший вклад в развитие российской кинематографии.

Рязанов не то, чтобы растерялся, но, видимо, почувствовал себя не в своей тарелке:

— Вы, наверное, с Пырьевым меня спутали.

— Дойдёт очередь и до него. А пока я хотел бы узнать, что за фильм снимаете.

— «Карнавальную ночь».

— В каком жанре?

— Да вот хотел поставить сатиру на чиновников сталинской закваски, но… — тут он развёл руками, словно бы извиняясь. — Но, видимо, получится совсем не то. Парадокс истории! Сталин говорил, что нам нужно больше Гоголей и Щедриных, а после того, как покончили с диктатурой и вроде бы настала оттепель, оказалось, что сатира больше не нужна, — и, снова как бы принося извинения за то, что не оправдал надежд, Рязанов пояснил: — Приказано снять весёлый фильм, чисто развлекательный… Но это уже не для печати, а то нас, чего доброго, прикроют.

— Уверен, что всё у вас получится. И лирические фильмы будете ставить, и остросатирические.

— Насчёт сатиры — это вряд ли. Сильный правитель критики не испугается, а вот слабому сатира ни к чему, — тут он махнул рукой: — Что-то я разболтался. Извините, меня работа ждёт.

Уже покидая съёмочную площадку, Терентий Павлович прокручивал в уме слова Рязанова: «Пожалуй, он не прав. Любой правитель опасается критики, даже конструктивной, причём не только потому, что боится потерять власть. Причина в том, что не хватит времени со всеми спорить, доказывая свою правоту, да и признавать ошибки как-то не с руки. Гораздо проще и надёжнее с высокой трибуны заявить, что всё у нас идёт по плану, а сомневающимся затыкать рот, не подпуская к микрофону».

И снова декорации изменились, снова Терентий Павлович в Кремле, стоит перед окном и думает: «А не пора ли возвращаться? Ведь ничего нового я здесь не узнаю — всё то же самое было, есть и будет, и по сути не изменится, разве что фасад подкрасят и новую мебель завезут».

Глава 12. Финита!

И вот он опять всё в том же кабинете, только обстановка поменялась — похоже, сделали евроремонт. А вождь молчит, смотрит на Дынина в упор, словно бы пытается проникнуть внутрь черепной коробки и разузнать, какие мысли блуждают по извилинам. Наконец, сказал:

— Я слышал, вы посвятили себя изучению роли личности в истории. И как, дело продвигается?

— Работаю, не покладая рук. Всех, от Ивана Грозного до Бориса Ельцина, как бы рентгеном просветил насквозь. Даже успел кое с кем переговорить.

Президент в недоумении:

— Это как?

«Только бы не проболтаться! А то опять отправят в "жёлтый дом"». Пришлось по-быстрому сочинить что-то в стиле фэнтези:

— Ну это новейший приём в политологии. Пытаешься представить, что некий вождь из прежних времён перенёсся к нам, сюда, и на основе своего опыта и знаний воображаешь, что ведёшь с ним разговор.

— И что же подсказал вам Грозный?

— Говорит, что, если воров и жуликов полным-полно, пора опричное войско собирать.

— Так ведь есть у нас полиция, служба безопасности…

— И я ему о том же. А он настаивает, что этого явно недостаточно.

— Что ж, я подумаю. А с кем ещё таким образом удалось переговорить?

— Ну вот Брежнев, например, считает, что народ всегда обманывают, а он, то есть народ, этому даже рад.

— И неудивительно! Людям опасно говорить всю правду, потому что могут сделать неправильные выводы. А тогда и проголосуют не так, как надо, и резко снизится производительность труда… В общем, весь набор негативных последствий от этой правды. Но кое-что всё-таки придётся рассказать. Вы с этим согласны?

— Ну да.

— А что же с Ельциным?

Терентий Павлович задумался: «Стоит ли правду говорить? А ну как президент сделает неправильные выводы? Эх, ма, была не была!»

— Борис Николаевич странные слова сказал про Украину, до сих пор не могу в них разобраться. Будто бы баба с возу — кобыле легче, да и прочие нахлебники ему даром не нужны.

— Да уж, он мастер выдавать такие загогулины. Да бог с ним! Что у нас там дальше?

— Ну вот, к примеру, Горбачёв. Сказал, кто правит, тот и прав, так было всегда, а партии — что-то вроде ширмы, за которой делят большой пирог под названием Россия. Ну а объедки достаются нам.

— Так, так. И за что же ратует?

— За возрождение Политбюро ЦК.

— Что ж, в этом есть здравое зерно. Полезнее для дела ограничиться узким кругом осведомлённых лиц вместо того, чтобы тратить время на споры с оппонентами, — президент взмахнул рукой, словно бы отгоняя назойливую муху, а затем продолжил: — Ну ладно, это всё вожди второго ряда. Другие что, отказались говорить?

— Да нет, вот Сталин утверждает, что совершил ошибку, не двинув войска на Берлин в середине тридцатых годов. Да и теперь, мол, наступаем на те же грабли.

Президент мотнул головой, выражая недовольство:

— Ему легко об этом говорить. Но если бы разбирался в текущей обстановке… Я бы послушал мнение Ильича. Он-то что об этом думает?

«Если скажу, не видать мне больше никогда свободы! С другой стороны, против правды не попрёшь — не могу же я исказить слова вождя, основателя СССР». Когда стал говорить, закрыл для верности глаза — только бы не видеть лица президента, а то заикой можно стать, если очень уж рассердится:

— Вот что он сказал, цитирую по памяти, но почти дословно: "Нельзя победить, если не имеешь троекратного превосходства над врагом! Я имею в виду экономику и финансы. Нельзя победить, если народ вас не поддержит, причём не только здесь, в России. Ну и самое главное: тем, кто жаждет крови, кто ради благой цели готов шагать по трупам, тем гореть в аду!"

Терентий Павлович завершил этот монолог, но глаза открывать так и не стал — всё потому, что боязно. Прошло, наверное, с минуту, и вот наконец услышал голос:

— Ну и зачем мне эта хренотень?

— Так ведь сам Ленин говорил…

— И слышать не хочу! — вождь замахал руками, но после недолгой паузы продолжил, перескочив сразу на другую тему: — Ладно, памятники мы с лужайки уберём, наверняка это чья-то злая шутка. Так что идите, работайте на своём директорском посту и выбросьте из головы все эти бредовые идеи. И нам спокойнее будет, да и реализация вашей мечты стать академиком теперь не за горами.

«Тут уж не поспоришь, поскольку смысла никакого нет!» Терентий Павлович направился к выходу из кабинета, а президент кричит вдогонку:

— Да, чуть не забыл. Мы недавно премировали молодых учёных, вот и вас внесём в тот список. Ну а орден вместе с грамотой отправим в Эрмитаж.

«Всё-то они знают и про памятники, и про орден… Только верить не хотят, что на самом деле это было».

На выходе из здания Терентия Павловича подхватили под руки двое санитаров, засунули в салон автомобиля и повезли…

«Неужто опять придётся бежать в девятнадцатый век, к Алексу? И дёрнула меня нелёгкая выходные провести на даче! Жил бы в городской квартире, тамтакое не пройдёт — без постановления общего собрания жильцов во дворе не только памятник, даже телефонную будку не поставить».

Оглавление

Глава 1. Незваный гость

Глава 2. Ещё один

Глава 3. Посланец с неба

Глава 4. То есть как?

Глава 5. На ближней даче

Глава 6. Переполох в Большом театре

Глава 7. В психушке

Глава 8. Страна теней

Глава 9. В бегах

Глава 10. В гостях у государя

Глава 11. Любовь зла

Глава 12. Финита!