Курьерская служба 5. Финал Секатора [Андрей Скоробогатов] (fb2) читать онлайн

Курьерская служба — 5. Финал Секатора

Часть I Драконы, замки и кабан

Глава 1

Дождь на улице продолжал идти, правда, стал чуть пореже, кое-где в облаках проглядывало солнце.

— Я вызову такси, — предложил я, достав телефон.

Стоит ли говорить, что именно в этот момент Алла позвонила ещё раз, и я ещё раз сбросил.

Нинель Кирилловна кивнула, похоже, посчитав это техническим поражением. Достала зонтик и спряталась под ним.

— Да, разумеется, вам следует посадить меня на такси, а сами — отправитесь к месту несения вашей курьерской службы. Видели, кстати, Эльдар Матвеевич, в «Таксомоторе» добавили возможность указания второго адреса? Вас высадят по дороге.

— Так. Я тут подумал — отставить такси, — сказал я и убрал телефон. — Пойдём пешком. Как я понимаю, здесь недалеко.

— Достаточно близко, — она тряхнула чёлкой.

Меня снова пригласили под зонтик. Спрашивать разрешения я не стал, и обхватил рукоятку зонта поверх её ладони. Казалось, под кожей щиплет от электрических токов — возможно, таков был эффект близкого соприкосновения двух весьма мощных сенсов, коими вы являлись. За месяцы пребывания в этом мире я так и не изучил до конца особенности «нулевого навыка».

Мы направились обратным маршрутом к площади, на север, а я думал: интересно, что она замышляет? Зачем понадобилось идти пешком. Это какая-то игра? Сознательное желание максимально раззадорить друг друга перед неизбежным?

— Вы торопитесь? — спросила она.

Я слегка замедлил шаг.

— Тороплюсь ли я? Нинель Кирилловна, я полон выдержки.

— Хорошо. Просто можно подумать, что вы так торопитесь, потому что вам взбрело в голову, что я позову вас к себе в гости. Это невозможно. Там вход по карточкам, и на территорию, и в сам кампус… Вы же понимаете, Эльдар Матвеевич, что это невозможно?

Я кивнул.

— Разумеется, я понимаю. Это абсолютно невозможно. Не существует никаких тайных путей и обходных маршрутов, все вахтёрши неподкупны, а…

— Что такое «вахтёрша»? Какое-то немного вульгарное слово, мне кажется.

— Хорошо. Консьержи, швейцары, сторожи…

— Кустоды, — подсказала она.

— Боже, Нинель Кирилловна, вы так очаровательно начитаны!

— Вы мне льстите.

— Так вот, — продолжил я, — все вот эти замечательные дамы в летах, хранящие вечерний покой абитуриенток — неподкупны, не подвластны телепатическому гипнозу — коим вы уже весьма владеете, кстати. А все девушки из вашего института, разумеется, ни разу не водили к себе в кампусы никакого рода юношей. И не делились с вами разного секретами.

Нинель Кирилловна, похоже, приняла игру, но некоторое время шла, обдумывая варианты ответа.

— Нет, ну, конечно, это всё никоим образом невозможно. К тому же, там везде камеры.

— Артефакт-матрицированные?

— Я не разглядывала. А что, вы развили навык их взлома?

— Конкретно камеры я не взламывал, но однажды починил самолёт в прямо в полёте, захваченный террористом-артефактором.

Не люблю хвалиться, но пришлось очень кстати.

— Нет, что это я такое спрашиваю, — кивнула она. — Как можно взламывать собственность института! Да ещё и для проникновения на территорию.

— Это страшное, страшное правонарушение, плохо так делать, нехорошо, — подтвердил я. — На каком этаже, кстати, вы располагаетесь?

— На втором.

— О, ну, сравнительно невысоко. Я думал — куда выше!

— Здание трёхэтажное…

— Я так предполагаю, что это трёхэтажное здание со внутренним двориком, ведь так? Длинное, с множеством подъездов?

— Да, именно так, «реккехаус», как говорят норманны. Огороженный внутренний двор, с садом для чтений, спортивной площадкою… Мои окна выходят во двор, достаточно мило и уютно. Но, всё равно — в случае, если потребуется срочная эвакуация, например, при пожаре — мне будет очень страшно.

— Почему же, любезная Нинель Кирилловна? — спросил я, искусно изобразив недоумение.

— Ну, конечно же, потому что ближайшая пожарная лестница находится через окошко от меня, следовательно, мне придётся шагать до неё по узкому карнизу шириной в пару ладоней. Да и как по этой лестнице спускаться — я не очень представляю, ведь она начинается на высоте куда выше моего роста.

— Да, — согласился я. — Крайне неудобная конструкция. Не удивительно, что в вашем кампусе напрочь отсутствуют незваные гости, различные полюбовники студенток. Я даже вспомнил цитату из одного малоизвестного фильма, кажется, называется «Ирония судьбы». Один из персонажей сетует на то, что в обществе пропал дух авантюризма, что мы перестали лазить в окна к любимым женщинам, перестали делать большие хорошие глупости. А как можно становиться этим самым…

— В-окно-залазательным любовником? — подсказала Нинель Кирилловна?

— Им самым. Как можно им становиться, когда на пути такие непреодолимые сложности? Вероятно, и этот ваш внутренний дворик, этот сад для чтений совершенно невозможно покинуть после оставления здания, ведь так?

— Нет, почему же, можно открыть калитку всё тем же пропуском… Правда, разумеется, нужно, чтобы он был у кого-то изнутри… Ну, то есть, чтобы его кто-то прихватил при пожаре. В противном случае — уподобляться мартышке и вульгарно перелезать через ограду, а там вот такого размера шипы! И высоко.

Она весьма неуклюже показала ладошкой размер шипов на ограде.

— Да, это прямо-таки непреодолимая преграда. Страшно представить, что будет, ежели действительно приключится пожар. Вероятно, и идти до этой самой калитки вам весьма приличное расстояние… Какое ваше окно от края здания?

— О… надо посчитать… У меня четвёртый подъезд, если брать слева направо, со стороны улицы… со стороны двора — второй. В подъезде по двадцать одной комнате, по семь на этаже, со стороны двора — четыре окна… Получается, что девятое. Да, девятое окно. Кстати, про калитку…

Она снова ненадолго задумалась, по-видимому, принимая решение — говорить или нет.

— Что же про калитку, любезная Нинель Кирилловна?

— Ещë я вспомнила, что в районе первого подъезда сейчас проводятся ремонтные работы на теплотрассе, и часть забора отсутствует, так что в случае пожара можно пробраться там. Но только в случае пожаров и прочих происшествий!

Мы ненадолго прервались, чтобы пересечь тот самый злосчастный переход у площади, где мы начали свидание. Следов аварии уже не было видно — видимо, и мотоцикл оказался на ходу, и никто не пострадал. Даже тот чудесный бомж, спасший мою возлюбленную, подобрал картонку с остановки и ушёл куда-то в другое место.

Или его увели. Или он растворился в потоках дождя, как полагается любому добропорядочному ангелу.

— Страшно, — вырвалось у меня.

— Что именно? Вы всё об этом эпизоде?

— Ага.

— Ну, подумаешь! Умерла бы я и умерла, что с того? Никому бы дела не было. Вот вы что бы делали, если бы я умерла?

— Ну… сперва, наверное, крепко напился бы с моим камердинером. Кого-нибудь поколотил бы, загремел бы в каталажку. Потом бы перестал смотреть на девушек. Лет так до двадцати восьми — тридцати. А после два варианта, в зависимости от того, каким образом сие травмирующее воспоминание будет закреплено. Либо мне захочется полной противоположности вам, и я буду искать высоких худых…

— Африканок?

Вопрос был с подвохом — женская память на подобные случаи очень хороша, и наверняка она запомнила лицо — и расовую принадлежность — Самиры из новостей.

— Хм. Предположим, азиаток. Или индустанок. Или и тех, и других одновременно, оптом. Худых, с низким прокуренным голосом… С нулевым процентом сечения. Ни в коем случае не дворянского сословия, возможно, даже не русско-подданную. И чтобы никаких, никаких, мать его, очков!

— Не выражайтесь при даме! Ну почему, можно и очки?

— Можно, — я кивнул. — Но только в случае иного рода акцентуации, когда я буду бесконечно искать в нитях своей судьбы похожую на вас. В очках, с милой улыбкой, ямочками на щеках, сладкими ушками, и…

— И не нашли бы ни за что. Потому что я у мамы одна такая была! Но нет, всё, я погибла под колёсами того мотоцикла.

Тут я встал, как вкопанный, несколько неаккуратно дёрнув Нинель Кирилловну за руку.

Из глубины веков, из глубины астральной памяти, хранящей все более-менее значимые факты о прошлых жизнях, пришло тревожное чувство. Чувство «дежа вю». Что что-то такое уже примерно было. Что примерно в такой же момент жизнь делилась на «до» и «после», а мир делился на тот, в котором неисправимое событие произошло, и тот, в котором всё обошлось.

Нет, подумалось мне. Это всего лишь глюк моей психики, истерзанной бесконечными перерождениями. Сейчас — я просто влюблённый девятнадцатилетний парень. Надеюсь, скоро это пройдёт.

— Вы о чём-то задумались, Эльдар Матвеевич?

— Да, нет, нет, показалось, — сказал я, и мы продолжили путь. — На чём мы остановились? А, мне кажется, вы хотели рассказать о Марфе. Кто она такая, и почему даёт вам различные мудрые советы?

— О, она бы вас заинтересовала. Ей двадцать два года, у неё было очень много мужчин, больше четырёх — точно.

— Ясно, именно поэтому она учит вас плохому и приносит вам эротические японские сериалы? Сколько, кстати, в нём было серий?

— В каком из? — хихикнула Нинель Кирилловна.

— Что, их было несколько? Дайте угадаю — целых два⁈

— Четыре сериала… По пять или по десять серий каждый… Ну, короткие, в основном. И несколько видеороликов… Настоящих, с японками и японцами. Кстати! А что вы знаете про Восточную Клику?

Я снова едва не запнулся.

— В смысле — про Восточную Клику? Откуда т…вы, простите, про такое словосочетание услышали?

Нинель Кирилловна недолго помялась и сказала:

— Яша… тот кадет, с которым мы один раз гуляли по крышам, хвастался, что его пытались завербовать в какую-то Восточную Клику. Дескать, их тренер по единоборствам как-то раз отвёл их в поход в лес и предлагал какие-то баснословные деньги за то, что они будут подглядывать за кораблями в порту. Мне кажется, это очень здорово — никому не вредить и получать за это деньги.

Становилось ещё веселее. Я еле сдержался, чтобы не прочитать лекцию о технологиях работы иностранных разведок в среде молодёжи.

Вообще, в подобных реликтовых мирах я часто сталкивался с тем, что люди считают меня слишком серьёзным. И дело тут не только в двух сотнях прожитых жизней. Поскольку я и спустя три месяца плохо разбирался в местной современной музыке, не знал популярных цитат из классики кинематографа, не следил за модными тенденциями и так далее — собеседник на отвлечённые темы я получался так себе. Другое дело — наиболее популярные Ветви Основного Пучка — Суперствол Пятый, коммунистический, или Четвёртый, республиканский. Оттуда я помнил уйму цитат из популярной культуры, ещё мог неплохо поговорить на некоторые вечные и достаточно-универсальные темы — религии, психологии, техники, и, конечно, на темы секса.

Был ли тренер кадетского реальным членом японского тайного общества, вербующим либо каким-нибудь «шестёркой», разболтавшей по глупости это своим подопечным — мне никто не мог сказать. Поэтому я решил промолчать и перевести тему. Ну и, конечно, взять вьюношу «на карандаш», а возможно — и доложить кому следует. Не мести и ревности ради, а сугубо для охраны государственной безопасности.

Всё же, даже если мне и придётся разрушать этот мир — я предпочту это делать с сильной и процветающей отчизной.

— Нет, я слышал что-то про Восточную Клику, но порекомендовал бы не связываться с японцами. Всё-таки…

— Я понимаю, вы были у них в плену, — кивнула Нинель Кирилловна. — Прошу извинить, я никак не привыкну, что для вас это больная тема. Не стоит больше нам беседовать про японские эротические сериалы.

— Почему же? Расскажите сюжет. Одного из них.

— Ну… Там история про школу благородных девиц, или как там точно у них называется?

— Гейш?

— Ну, почему. В общем, у них появляется сторож, который владеет навыком превращения в животных. Вымышленным, конечно, такого не бывает! Вот… и он каждую ночь наведывается к выпускницам, достигающим совершеннолетия, и…

— Превращается?

— Да… в волка, в осьминога, в грифона, в пошлую… я, бы даже сказала, в похотливую обезъяну?

— Вероятно, он проникает к ним в комнаты через окно, по накладной лестнице?

— В одной из серий — да! Там он, кажется, в форме огромного кота… или кролика, я не помню. Так, Эльдар Матвеевич, мы уже почти пришли. Далее я отправлюсь самостоятельно.

Она резко обернулась ко мне, развернувшись под зонтом, и обожгла мне губы поцелуем — коротким, но горячим. Я попытался задержать мгновение, прижать к себе, но она вывернулась, тихо напомнив напоследок:

— Девятое окно…

Глава 2

Наверное, одно из самых приятных и сложных чувств — стоять посреди улицы после первого — пусть и не самого, но за долгий период — поцелуя с любимой девушкой, полный счастья и слегка мучаясь с нахлынувшим возбуждением.

Тем более, что это явно была не концовка текущего вечера…

Стоит ли говорить, что Алла позвонила снова и сбила настрой, как только Нинель Кирилловна скрылась за углом своего общежития. На этот раз звонок я принял.

— Ты там с ней, да? С той очкастой своей?

— Откуда ты знаешь, что очкастая? Страницы смотрела, что ли?

— Не…не важно, важно то, что Вольдемар уже приехал! Нам надо выезжать — крайний срок через полчаса!

— Едьте без меня, — сказал я после секундного раздумья.

— Ты что! С такими людьми, как Андрей Ремигиевич — надо непременно полной делегацией! Иначе… иначе он на проверку отправит! На соответствие должности!

— Пусть отправляет.

— Эльдар! Ты не понимаешь! Отправит не только тебя! Но и меня! И Вольдемара тоже!

— Твою ж дивизию… Ладно, Алла, я постараюсь. Если не постараюсь — придётся покрывать издержки из кармана и корить себя до конца жизни, — сказал я и положил трубку телефона.

Я выждал пару минут — показалось логичным, что Нинель Кирилловне будет необходимо переодеться и привести себя в порядок. Быстрым шагом отправился в обход здания, найдя ту самую калитку. Высота забора была приличной, под три метра, наверху действительно наличествовали острые пики, а перекладин между прутьями, на которые можно было бы встать ногой — не наблюдалось. Конечно, при желании я мог забраться и туда, но решил не рисковать, к тому же была вероятность, что я испорчу форму. Зашагал дальше — забор шёл сплошной до соседнего здания, пришлось обойти и его, выйдя на берег Невы.

Прошёлся по набережной, обошёл второй корпус, встретив хмуро посмотревшего на меня постового, и нашёл те самые дорожные работы. Они были огорожены пластиковыми заборами и полосатой лентой, которую я без труда перешагнул, проигнорировав грозную табличку «Проходъ запрещёнъ! Штраф 10 ₽». Яма с трубами была глубокой, но между обрывом и забором был уступ в десять сантиметров, по которому я ловко прошёлся, выйду уже со стороны дворика.

Сзади засвистели, я сориентировался быстро, преодолел десяток метров и спрятался за густой живой изгородью. Но это не помогло.

— Эй! Кто там! Я тебя вижу. Опять к девицам? — послышался голос постового.

— Так точно! — отозвался я и встал в полный рост.

— Назовитесь!

— Циммер Эльдар Матвеевич, девятнадцать лет, не судим, подпоручик курьерской службы.

Постовой внимательно меня разглядел и, видимо, сделал вывод о моём сословии и о том, что я не представляю угрозы. Вздохнул.

— Уже третий за неделю. Я надеюсь, с амурными целями, не с целями грабежа?

— Разумеется. Я, вообще-то, при исполнении нахожусь.

— Я вижу… Удачного исполнения.

Снова зазвонила мать, я сбросил, быстро написал сообщение: «Неудобно говорить, напиши текстомъ».

Прошёлся вдоль изгороди, наткнулся на скамейке на двух студенток, тихо о чём-то беседующих на французском — видимо, уроки учили. Увидев нас, одна ойкнула, а вторая, похоже, намеревалась завизжать, но я ответил:

— Chut, belles demoiselles, je ne troublerai pas votre tranquillité (Тише, прекрасные юные дамы, я не потревожу ваш покой).

— Merci, — ответила одна из них, и я пошёл дальше.

Остановился, отсчитал девять окон от края на втором этаже. Там зажёгся свет, а на шторах высветился тень знакомого силуэта.

Упомянутая пожарная лестница начиналась чуть выше уровня моего роста, я попытался допрыгнуть, чтобы дотянуться рукой — тщетно.

— Тра-ля-ля, тра-ля-ля… — пропел я и слегка дёрнул ладонью на себя.

Выдвижная секция с лязгом сдвинулась вниз. Дотянулся, схватился, подтянулся, полез. Наружный карниз второго этажа оказался ещё уже, чем я думал, видимо, говоря про ширину в две ладони Нинель Кирилловна описывала ширину своей ладони, а не моей. Тем не менее, я без особого труда дошагал до окна: думаю, в моём случае основной инстинкт притупил любое чувство самосохранения и даже самую тяжёлую акрофобию.

Я постучал в окно. Дважды. Свет погас.

Сначала я подумал, что перепутал, и мне показалось, или я неправильно рассчитал номер окна. Но мгновение спустя из-за шторы высунулась рука, приоткрыла щеколду. Я толкнул створку, схватился, перелез через подоконник и откинул штору.

Нинель Кирилловна стояла по центру тесной комнатки. Свет ночных фонарей из-за шторы выхватывал её волнующую фигурку в ученическом костюмчике — коричневой жилетке, белой блузке, коричневой юбке. Она сняла очки, положила на тумбочку рядом с кроватью.

Я бросил взгляд на кровать. Какая ж она узкая. На ней будет сложно поместиться вдвоём. Лучше уж стол. Стол для этих целей куда лучше.

Мы стояли молча, а я сделал осторожный шаг к ней, протянул руку, провёл по спине, осторожно подтянул к себе.

Поцелуй. Долгий, сладкий, с тихим, едва слышным стоном.

«Я буду говорить мысленно», — послышался голос в голове.

Хорошо, подумал я в ответ.

«Я решила, ты будешь моим первым мужчиной».

Конечно, глупенькая, я это понял уже давно. Я очень хочу быть твоим первым…

Твоим. Она назвала меня на «ты». Мы перешли на «ты». Боже, это было настолько возбуждающе, что я с ужасом для себя понял, что первый раз с моей стороны рискует произойти слишком быстро.

«Залезь ко мне под юбку», — попросила она.

Моя рука залезла пониже, задрала ткань, коснулась мягкого под тканью, пальцы залезли под ткань, потянули край трусиков вниз.

«Жилетка… сними»

Пришлось отвлечься от попы, потянуть край жилетки вниз, пальцы Нинель тут же принялись расстёгивать маленькие, раздражающе-многочисленные пуговки блузки, начиная от нижних и всё выше и выше. Моя ладонь коснулась живота, плоского, но слегка мягкого, нежного, пошла выше и упёрлась в жёсткий нижний край лифчика.

«Расстегни».

Ладонь ушла назад, нащупала застёжку, да, в каком бы мире я не был — застёжки на лифчиках одинаково неудобные для мужских пальцев, но спустя пару секунд мне это удалось. Правая рука скользнула вдоль лямки под блузкой вперёд, сдвигая чашу лифчика вверх, кончики пальцев залезли под край, нащупали твёрдую ягодку соска…

— Да-а… — прошептала она.

— Неля… — шепнул я в ответ, впервые назвав её на «ты» вслух.

Сдвинул блузку в бок, лифчик — вверх, подставив лучам из окна нежный полуовал груди, выглянувшей наружу, посмотрел пару секунд, любуясь, потянулся ртом…

А в следующий миг в дверь застучали. Я услышал голос Альбины.

— Нинель, открой! Я видела, там к тебе лез этот монстр!

Нинель вздохнула, оттолкнула меня, быстро начала поправлять одежду.

— Ты не должна!… Ты не имеешь право! — крикнула Нинель со слезами к голосе. — Я взрослая девушка, а ты… ты не моя воспитательница, ты моя крепостная! Это ты меня должна слушаться, а не я тебя!

— Я за тебя ответственна! Я не позволю, чтобы ты снова с ним была! Он тебя обманет!

Удары в дверь продолжались и сменились уже с кулачных на характерные громкие удары плечом, которые слышны, когда дверь пытаются выбить.

— Уходи… — сказала Нинель Кирилловна. — Я не хочу, чтобы вы с ней дрались.

— Я останусь, я поговорю, — сказал я.

Поговорить действительно было нужно. Мне вдруг стало чётко и ясно, кто был моим главным оппонентом в отношениях с Нинель: не коварные сокурсницы Марфы, не корнеты, склонные к воздействию иностранной агентурой. И даже не открывшаяся после отъезда из отчего дома долгожданная свобода юной девицы, вырвавшейся из золотой родительской клетки.

Кусок клетки остался вместе с ней. Моим главным противником была Альбина. Чёрт знает, что было у этой барышни в голове, и что именно она испытывала к своей хозяйке, родительскую заботу или чего постраннее — но сейчас это делало её страшным противником.

Дверь была выбита из косяка через секунд десять. Вломившаяся двухметровая мулатка долго осматриваться не стала. Грубо оттолкнула Нинель на кровать, замахнулась на меня. Я увернулся, но мне помешала маленькая площадь комнаты и разница в весе.

И не только она. В такие моменты, как был тогда, мужчина наиболее беззащитен: невероятно сложно переключиться в боевой режим из режима предвкушения долгожданного соития. Меня грубо прижали к окну, а затем вцепились в глотку обеими руками.

— Альбина… мы же на одной стороне, — прохрипел я. — Помнишь, как мы тогда… в парке всех уделали…

— Уйди! Пошёл нахрен отсюда!

— Отпусти! Отпусти его! — кричала где-то сзади Нинель, возможно, даже пытаясь ударить свою служанку.

Боже, как я не люблю, когда в рукопашном поединке мой противник — женщина. Я люблю женщин, даже таких, как Альбина, а «бьёт — значит любит» — это не про меня. Я применил приём, освобождающий от горлового захвата. Перехватил руку, сделал подножку, чтобы она больно ударилась коленом о край стола, одновременно разворачивая и заламывая руку за спину. Сказал тихо, стараясь, чтобы было слышно только двоим:

— Альбина, ты не сделаешь этим её счастливее. И не сделаешь счастливее себя. Отпусти её. Она взрослая. Она сделала выбор, я… люблю её, а она — меня, зачем ты пытаешься выполнить то, о чём тебя не просят, ты не сделаешь этим лучше не нам, ни своим страхам, а я обещаю, что не обману её и не сделаю ничего, что нам повредит.

Мулатка извернулась и дала мне в челюсть. Я взвыл, отпуская захват, и попытался ударить в ответ.

А после меня толкнули во всё ещё открытое окно — спиной вперёд. Взметнувшаяся занавеска чуть задержала меня, я схватился за неё одной рукой, услышав, как трещит что-то сверху — не то ткань, не то крепление гардины к стене.

Но равновесие я уже потерял. Не знаю, был ли у Альбины опыт выбрасывания нежданных гостей в окно, но провернула она более чем ловко.

Просто схватила меня за ботинок и предала дополнительный импульс, окончательно выкидывая меня в окно.

Каким образом я не разбил черепушку и сломал шею, упав с пятиметровой высоты — я не знаю. Ровно так же не знаю, почему никто толком не заметил моего падения.

Болели нога, рука, рёбра. Болели сильно — так болят только переломы.

— Всё идёт по плану… всё идёт по плану, — бормотал я, сидя на асфальте и слушая, как ругаются наверху, как громко, почти по-детски плачет Нинель.

Долечил перелом ноги, попробовал встать, но силы иссякли. Лёг обратно на асфальт, некоторое время обдумывал план мести. Де-факта это было покушение на убийство, и можно было просто заявить куда положено. Но факторов было слишком много — неизвестно, как бы повели себя родители Нинель, чью сторону приняли, и не наняли бы какого-либо адвоката. Сложно будет сохранить при этом честь Нинель Кирилловны и не оказаться в глазах общественности каким-нибудь вором или насильником.

Возникла и другая мысль — снова полезть наверх. Снова попробовать, применить что-нибудь из навыков, чтобы получить преимущество. Кинектировать, поджечь… Но так я решил навлечь на себя ещё бОльшие проблемы — и на себя, и на Нинель Кирилловну. Я уже неплохо понимал Кодекс и знал, что применение навыка без надобности в таких случаях считается превышением самообороны вроде применения огнестрела. Поэтому я отложил планы на месть на потом.

К тому же, в амурных делах гораздо серьёзным оружием бывает простое слово. А я сказал уже достаточно.

В общем, я проиграл битву, но не проиграл войну.

— Помощь нужна? — спросила та самая девица, которая общалась на французском на скамейке.

— Воды-ы… — прошептал я.

Незнакомка кивнула, скрылась в общежитии. Спустя пару минут из окна первого этажа бросили бутылку воды. Я жадно выдул половину и снова забормотал — предстояло долечить распухающую руку.

— Ого, никогда не видела, как люди сами себя лечат, — сказала незнакомка, голос был игривый-игривый. — Может, залезешь ко мне?

— Позже… когда-нибудь… в следующей жизни, — отозвался я, хотя понимал, что вероятность близка к нулевой.

Возможно, это было неправильно. Но я привык не переживать из-за каждой помощи, которая сперва казалась бескорыстной, а затем оказалась совсем не такой — жизни не хватит.

Снова позвонили, на этот раз — Алла.

— Алё, — сказал я.

— Ну чего⁈ Ты где⁈ Мы едем на Дворцовую… Есть шанс успеть.

— Эм… заедьте за мной, — вздохнул я. — Адрес продиктую.

Поднялся, подобрал бутылку и выброшенную следом сумку.

Мой реципиент в глубине сознания одновременно ликовал и сокрушался. Что ж, подумалось мне. Первый блин комом. Хотя зрительные и тактильные ощущения от этого неудачного раза вышли настолько яркими и долгожданными, что стоили десятка других подобных случаев. Примерно с такими мыслями я отправился к ближайшему перекрёстку.

Когда я перелезал через ограждение под саркастическим видом того самого постового — мне снова позвонили.

Судя по неопределившемуся номеру, это был отец. Я поднял трубку.

Глава 3

— Алло? — послышался голос отца.

— Отец, я очень рад тебя слышать, но…

— Что «но?» Тебя где черти носят?

— Да вот. Из окна женского общежития выбросили. Только что.

Почему-то показалось забавным этим поделиться. Отец пару секунд обдумывал эту информацию.

— А. Ну, пожалуй, если тебя ни разу не выбрасывали из окна женского общежития, то жизнь прожита зря. Я у твоих соседей в гостях. Планировал заглянуть в твою холостятскую конуру, потом проследил твой телефон с пистолетом — они в Санкт-Петербурге. А мне скоро уезжать.

— Блин! Обидно. Такая уж работа у меня, пап, — сказал я и резко вздохнул — сломанное и недолеченное ребро дало о себе знать. — Жаль, что не встретились.

— Да. Я, собственно, все равно съездил и посмотрел. Ну… бедненько. Не думаешь расширяться? Или ты опять ту мою сумму проиграл?

— Думаю. Не проиграл, даже слегка приумножил. Если нужно — я могу её вернуть, я вполне могу и сам заработать.

— Брось. Верю, — хмыкнул отец.

— Сида видел? Он тебя вспомнил?

— Вспомнил. И сказал, что у него свадьба седьмого июля. Видимо, тогда попробую нанести дополнительный визит. Ты там же будешь?

Значит, Сид с Софией в моё отсутствие наконец-то определились с датой. Я прокрутил в голове все ближайшие события и не сразу подтянул нужную ассоциацию, почему эта дата впечаталась в память.

А впечаталась она потому, что бывшая императрица Елизавета Петровна именно на эту дату установила мне ответ на ультиматум. Что я выбираю — этот мир или все остальные. Разрушение или предательство. Спасение жизни тысяч людей или — скорее всего — завершение цикла перерождений.

Будет ли ждать меня в этом случае та самая нирвана, или же мое сознание обратиться в ничто — вопрос был интересным, но получить ответ на него в любом случае я бы хотел как можно позже.

— Буду, отец. Скорее всего — буду. Все же, не только камердинер, но и друг.

— Рад, что тебе передалось от меня правильное отношение к крепостным. Я ведь всегда таким был. И дед.

Он сделал многозначительную паузу.

— Ага, пап. Слушай, там еще у Сида отец вернулся. Мать мне его хочет передать.

— Забирай, это всё детали. В общем, увидимся.

Он положил трубку.

Стоявший рядом со мной и наблюдавший за этим всем постовой подошёл и протянул бумажку с печатью.

— Правильно же по памяти написал? Циммер Эльдар Матвеевич?

— Так точно.

— Распишитесь в получении штрафа.

А лицо было довольное-довольное. Видимо, не три юноши в неделю за забор лезут, а три в день, иначе бы в этом месте не стоял.

Что ж, решил я, проведу через кассу как непредвиденные расходы. Скоро подъехала машина с Аллой и Вольдемаром, я хлопнулся за заднее сиденье.

— Погнали, — скомандовала Алла. — Впритык вообще! Ну и как? Успешно? Дала она тебе… ой… ты ранен?

Она бросилась ощупывать ссадины на лице.

— Перестань, — я убрал её руки. — Всё нормально. Вода есть?

Вольдемар с переднего сиденья протянул бутылку. Алла вздохнула — не то с сочувствием, не то с некоторым облегчением.

— Избили тебя? Не получилось?

— Пробный заход, — прокомментировал я и выдул залпом половину бутылки.

— Кто тебя так? Сторож? Это же… общежитие, ведь так?

Она оглянулась и разглядела здание за кормой.

— Ну, будем считать, что сторож…

— У-у, сударь! — подал вдруг голос Вольдемар. — Я и не разглядел сперва, как вас уделали! Это катастрофа, да. Загримироваться мы не успеем.

— Я уже предлагал — идите вы. От ворот в здание груз достаточно нести двум сотрудникам, это не будет нарушением.

— Я. Не. Пойду, — твёрдо повторил он. — Пускай уж нас лучше депримируют за ваш внешний облик, чем я снова увижу морду этого… этого… не стану при дамах!

Я пожал плечами и подвинул носком ботинка стоявший в ногах чемодан.

— Интересно, зачем такая небольшая партия таких продвинутых устройств? — спросил я. — Да ещё с закупкой и доставкой через Курьерку, а не через министерство.

— Я тут почитала, — сказала Алла. — Безусовы — влиятельный род. Наверняка они для каких-то своих целей, родовых…

—…Для подковёрных интриг! — перебил Вольдемар, резко вывернув руль на повороте. Вечно эти господа устраивают всякое…

Остаток дороги мы слушали различные тезисы оппозиционных масс-медиа о коррупции в высших эшелонах власти. Меня многое позабавило. Во-первых, в тезисах чувствовалась уже давно знакомая мне уверенная рука революционера-пропагандиста, взывающего к оскорблённым чувствам народных масс, а во-вторых, даже если факты и имели место быть — в нынешней системе власти называть такое коррупцией было как-то по популистски-наивно.

В общем, под конец пути я немного успокоился и даже успел подлечить наиболее-заметный синяк под глазом.

Мы прошли «эрмитажные залы» Зимнего — музей здесь, как и во многих иных мирах в начале XXI века уже имелся, правда, в части помещений остались и кабинеты министерств. Достаточно любопытно было наблюдать очень знакомые лица с портретов и сюжетных картин XVIII столетия, в которых вместо привычной флоры были апельсиновые деревья и съедобные кактусы опунции.

Наконец, мы прошли несколько степеней защиты и встали у входа в приёмной — здоровенные старинные двери с не менее здоровыми охранниками-мулатами. Простояли молча около десяти минут.

— Заходите, — сообщил церемониймейстер.

В конце крупного зала за приличных размеров дубовым столом сидел министр по делам дворянства.

Средних лет господин в рубашке — пиджак висел на спинке кресла — листал и подписывал привычных размеров стопку документации. На нас он даже не взглянул, церемониймейстер выразительным жестом остановил нас в паре метров от стола, заставив прождать ещё какое-то время.

Не знаю, сколько точно продлилось подписание бумаг — может, пара минут, может, полчаса, но по ощущениям прошло несколько суток. Я с трудом стоял на ногах — после переломов и экспресс-лечения всё тело ломило, а от монотонных движений министерских пальцев с зажатой ручкой клонило в сон. Я едва не зевнул, но Алла заметила, тайком схватила меня за мизинец и ущипнула.

Наконец, министр соизволил поднять глаза.

— Так… Это что такое? — твёрдым, но властным тоном произнёс он, взглянув мне в глаза.

— Подпоручик особого отдела Курьерской службы Циммер Эльдар… — начал я, щёлкнув ботинками.

— Это что такое? — повторил министр. — В каком виде вы явились? У вас помятая форма и фингал под глазом. Вы подрались в подворотне?

— Никак нет, ваше сиятельство. Возникло некоторое недоразумение по дороге сюда.

— Недоразумение? Это вы называете недоразумением? Мало того, что вас двое, а не трое. Как ваша фамилия?

— Циммер Эльдар Матвеевич.

Министр нахмурился.

— Матвеевич, значит. Всё ясно. Думаете, если ваш отец выполняет столь важную для государства функцию — вам позволено являться к министру в подобном виде?

— Никак нет, ваше сиятельство. Я потратил много сил для тренировки своих сенс-навыков и профессиональных качеств. Мне очень обидно, что первый в моей карьере инцидент произошёл именно перед визитом к вам. Прошу от лица организации принять искренние извинения.

— Довольно. Вижу, что язык у вас подвешен. Однако это не отменяет того, что вы проявили непрофессионализм, который достоин порицания. А теперь распаковывайте телефон и производите парную настройку.

— Каждый?

— Разумеется, каждый! У вас фамилии совпадают, насколько я понимаю, вы родственник разработчику. Должны понимать.

Он снова уткнулся в записи, сделав непонятный жест церемониймейстеру. Тот указал гвардейцам принести в угол пару стульев и крохотный столик, на котором мы еле разместились. Алла бросилась помогать распаковывать коробки, я с трудом разобрался с изначальной настройкой и только с её подсказки понял, что значит «парная»: телефоны увязывались в что-то вроде рации, доступной для прямых звонков друг с другом безо всяких вышек — что-то вроде квантовой связи, которая в большинстве миров появилась в мобильных устройствах только к 2050-м.

— Молодые люди, поторопитесь, — скомандовал министр, когда мы делали третью пару из пяти. — Вы выбиваетесь из графика.

Дальше следовала демонстрация звонков, проверка каждой пары, составление описей, перерыв на несколько важных звонков по внутреннему телефону, во время которых нас попросили покинуть помещение, и, наконец, мы получили долгожданную подпись.

— Ну, свой комментарий по поводу качества вашей работы вы получите. Проводите их, — скомандовал министр в конце.

На обратной дороге я прочёл. Оценка — «1», «Рекомендуется депримировать всю команду и отстранить отъ работы либо отправить на переквалификацию Циммера Эльдара Матвеевича за проявленный непрофессионализмъ при выполнении служебных обязанностей».

По дороге в аэропорт я безуспешно пытался дозвониться Нинель Кирилловне. Написал несколько сообщений, возможно, излишне эмоциональных и невыдержанных

Перед самым самолётом поступил звонок от Корнея Константиновича. После объяснения ситуации он вздохнул:

— Ну, старик, сам понимаешь. Руководство спросит. На тебе ещё расследование по уральской истории висит. Депремирую — это однозначно. Увольнять не хочу. Выбирай — или курсы повышения квалификации, или отпуск без содержания до разбирательств.

— Отпуск, — кивнул я. — Я хотя бы в институт поступлю.

Прилетел ночью, все спали, я не стал никого будить и тоже завалился спать.

А утром ко мне в дверь затарабанил Сид.

— Дарь Матвеич… Во-первых, ангажирую тебя на нашу с Софией свадьбу. Во-вторых, приезжал твой отец…

— Я в курсе.

— И в третьих… мой батя спит в конуре Славика. Потребовал пузырь коньяка, я…

— Так, сейчас разберёмся.

На участке ухаживал за деревьями и филиппинец Эрнесто, он приподнял шляпу, поприветствовал меня, а затем, увидев, куда я направляюсь, попытался меня остановить.

— Здравствуй, барин! Не иди туда, барин! Там злой мужик!

— Знаю. Он вам что-то сделал, Эрнесто?

Тот указал на плечо — видимо, там был синяк.

Я направился в пристрой. На маленькой кровати племянника Сида прямо в одежде лежал, отвернувшись к стене, здоровенный мужик.

Длинные слегка седые волосы, кожаная «электроджазовая» безрукавка с шипами, кожаные же штаны. Бутылка на столике рядом была выпита лишь на четверть.

Я бесцеремонно толкнул его в бок.

— А? — он обернулся.

Они были с Сидом на одно лицо, только вот папаша был куда старее, наполовину беззубым, щетинистым и со слегка раскосыми глазами. Ну и что-то не то шотландское, не то норманнское в физиономии проступало куда более чётко.

— Василий Исидорович, стало быть? — спросил я.

— Ну, — кивнул он. — А ты?…

— Барин твой будущий.

— А, — кивнул батя и снова отвернулся к стене, пробурчав. — Молодой какой-то барин, пошёл ты нахер.

— Понял, — кивнул я.

Сид в каморку так и не рискнул войти. Я редко видел своего камердинера испуганным — тут был именно такой случай.

— Набери ведро из скважины, поледянее, и принеси сюда.

— Может не надо, барь?

— Надо, Сид, надо, — кивнул я.

Спустя минуту ведро воды опрокинулось на голову моего нового крепостного.

Глава 4

Василий Исидорович мигом вскочил, взревел, расплескав по стенам брызги с мокрых волос. Затем бросился на меня с кулаками.

— Ах ты! Сука!

Я оказался проворнее: увернулся, врезал ребром под грудину, нырнул под кулаком, сделал подсечку, отчего противник повалился на кровать. Но противник вырывался, успел вмазать мне локтём. Я рявкнул Сиду:

— Хватай!

После недолгих раздумий Сид присоединился ко мне на моей стороне — росту и весу в нём было почти столько же, и вскоре его папаша перестал дёргаться. Эрнесто поднёс верёвку, мы скрутили буяна и посадили на кровать, продолжая удерживать за плечи.

Некоторое время он рыпался, пытаясь освободиться, затем расплылся в беззубой улыбке и хрипло расхохотался:

— Хэ…хэ… хэ! А баря-то не промах! Не промах, да! Да и отродие дало жару. Ладно, чего хотите?

— Значит, так, — я решил перейти на «ты». — Кормить я тебя не буду. Готовь и питайся сам. Жить здесь тоже не будешь — это комната племянника Сида. Я знаю, что после выхода из тюрьмы дворянский дом даёт стартовое пособие, это так?

— Даёт… ещё как даёт, — оскалился Василий Исидорович. — Сто пятьдесят рублей! Я им сказал — в жопу себе засуньте.

Я усмехнулся.

— Ты меня обмануть решил? Для чего? Думал, я его вымогать буду? По глазам же вижу, что ты деньги взял, потратил уже все?

Василий Исидорович смачно сплюнул на коврик.

— Тридцать рублей осталось! Такси в этой ваше Москве знаешь какие дорогие? То-то же.

— Тридцать рублей хватит на пиломатериалы, чтобы сделать рядом нормальный сарай. И кое-что из мебели купить. В течение двух недель устраиваешься на работу. Если будешь бухать по-чёрному, или попадёшься…

— Ясно, ясно. В Дом на аукцион сдашь. Что за слово такое «бухать»? — спросил Макшеин-старший.

— Накидываться, закладывать за воротник, — подсказал Сид отцу.

— Помолчи! — прикрикнул тот в ответ. — Развяжите меня! Всë, всë, трезвяк!

Переглянулись с Сидом, развязали веревку. Тот плотоядно размял кулаки.

— И чего дальше? Хочешь, чтобы я тут у вас строился?

Я кивнул:

— Обрезки и гвозди можешь брать у нас. Эрнесто поможет…

— Чтоб я этого петрика!

— Попрошу без оскорблений колониальных народностей. Он, между прочим, учитель.

— У нас тут хорошо… Абрикосы… — добавил Сид. — Арбузы будут.

Немного грустно было видеть потуги Сида наладить отношения с отцом.

Но тот замотал головой.

— А я может не хочу я под боком у барина жить! Сколько там, двадцать или десять километров надо? Вот там и буду строиться! Под Звенигородом лачужный комплекс, сотку в аренду на десять лет. Дай только пару ночей перекантоваться!

— Можешь так. Мне так проще. Но готов отрабатывать положенные восемь часов в неделю. Можешь остаться. Могу подрядить тебя охранником и разнорабочим на стройку, тогда платить буду.

— Какую такую стройку?

— Скоро. Будет тут по соседству.

Макшеин-старший почесал подбородок и прищурился.

— Сколько платишь в месяц? Полтинник дашь?

— Тридцать. За неполный рабочий день. Будешь отлынивать…

Снова этот плевок в ладонь.

— По рукам!

Вернулся, проверил переписку. Сообщение от Нинель Кирилловны было коротким, но многозначительным:

«Какая я дура! Дура!»

Ответил тоже коротко.

«Я звонилъ, чтобы сказать, что внешние обстоятельства всё равно не смогутъ намъ помешать. Я обязательно вернусь. Скоро. Жди, хорошая моя»

Ответили тоже коротко, но уже чуть менее многозначно:

«Давайте въ переписке продолжим на „вы“, мне такъ спокойнее. Я поняла, что Альбина права, я слишкомъ увлеклась и подпала подъ влияние Марфы. Не спешите съ возвращениемъ».

Чёрт возьми, почему же всё так сложно? С другой стороны, тут я ничего не мог поделать. Любовными делами по-прежнему заведовал мой реципиент, и именно от такого женского типажа меня пёрло настолько, что я всё ещё готов был идти до конца, не взирая на возможные препятствия.

Разумеется, до конца в определённой степени разумного, не превращаясь в безумного маньяка-сталкера, стучащегося в наглухо захлопнутую дверь. Благо, в моём случае по всем признакам такого пока ещё не было.

После скатался в офис и подписал заявление об отпуске без содержания. Отпуск заканчивался как раз в начале июля. Что ж, подумалось мне, предостаточно времени, чтобы закончить дела.

Следом пришло время ставить точки над «i» с Самирой. Алла, по счастью, ничего своей подруге не рассказала, но по моему внезапному демаршу с поездкой в Питер всё было ясно и без этого. Мне очень не хотелось делать больно девушке, которая, похоже, всë ещë испытывала ко мне чувства. Менее всего я хотел бы бросать тех, кого приручил. Но обманывать еë становилось все сложнее и сложнее. Моё сердце по всем признакам было отдано другой.

С другой стороны, с пафосом жечь мосты однозначно не входило в мои планы. Я назначил встречу в кафе и с первых минут удивился женской проницательности. Горячая темнокожая красотка была холодна, какснежная королева.

— Я думаю, что стоит дать прошение о переезде и смене конторы. Моего отца вызвали на работу в консульство в Уэле… там есть представительство Курьерской Службы, но всего один специалист в отделе особых…

— Уэле — не самая благополучная республика, Самирочка. Территориальные претензии к Конго, бриты под боком.

— Я знаю. Мне хочется подальше… чтобы забыть это все. К тому же, некоей организации там тоже не помешают свои люди. Хотя Мариам против, хочет, чтобы я осталась. Я не знаю…

Я пересел на сиденье рядом с ней, осторожно обнял.

— Ты дорога мне. И менее всего мне хотелось бы сделать тебе больно.

— Я… я не знаю, верить ли тебе. И кто ты на самом деле. В тебе смешалась рассудительность и безрассудство в какой-то жгучей пропорции… Мне иногда кажется, что ты безумен.

Я кивнул, вздохнув.

— Да. У меня знания старика, разум древней непонятной твари и гормоны, тело юноши. Сложно с этим справляться.

— Это было ошибкой — начинать встречаться с парнем моложе меня…

— Самира. Не считай ничего случившегося ошибкой. Нам было хорошо вместе. Мы спасли друг другу рассудок и ещё, возможно, не раз его спасём. Просто нам было сложно сделать друг друга счастливыми…

В общем, слово за слово — разговор пошёл более-менее в спокойном русле, а после и вовсе перешёл на отвлечённые темы. Конечно, тут следует отдать должное её рассудительности и крепости характера — большинство девушек при разговорах на подобные темы или начали бы рыдать, или скандалить, или бы просто хлопнули дверью. Как говориться, нет лучшего способа испортить отношения, чем начать их выяснять.

Но на этом наш разговор не закончился. Днём с Сидом занимались хозяйством, а поздно вечером я получил письмо от Самиры:

«Мне одиноко… Я могу приехать?»

Что ж, я согласился.

— Мы же не будем?… — спросила она, когда мы уселись на диван перед экраном.

По правде сказать, мне хотелось, но что-то наподобие совести подсказало мне — нет, не стоит.

Смотрели сериалы, валялись в кровати под одеялом, в том числе в обнимку — но без перехода на интим. Признаюсь, сдерживаться было тяжело, но в случае, когда всё делается обоими сознательно, это весьма действующая тактика при расставании — плавно переходить от близости.

За последующую неделю скатался к матери, разрулил некоторые дела с крепостными, затем слетал в Казань, пообщался с Искандером и оформил продажу Гузель Степановны.

Стройки и различные работы на участке продолжались. Отношения с Василием Исидоровичем день ото дня налаживались, он оказался не запойным, хоть и не лез в карман за словом. Пару раз крепко ругались с Сидом, чуть не доходило до драки.

А вот денег на кошельке оставалось всё меньше и меньше. Благо, в понедельник я вспомнил о договорённости с Евгением и отправился в Москву, прихватив в качестве телохранителя и водителя Макшеина-старшего. С трудом нашли тот самый «Гюнтер» на Тверской, с не меньшим трудом нашли парковочное место.

Евгений уже сидел за самым дальним столиком с хмурым очкастым мужичком, в типаже которого явно угадывался ювелир-оценщик.

— Ну и чего? Почему так долго ждать пришлось, парень?

Оценив расположение камер наблюдения, я сел за стол, Макшеин расположился рядом. Молча достал пакетик, преподнесённый Елизаветой и звякнул камнями об стол. Тут же заметил, как расширились зрачки моего покупателя. Евгений машинально потянулся пальцами к пакету, но тут же получил хлопка по ладони от Макшеина.

— Но-но! Не лапай!

— Позвольте один, в качестве образца? — попросил очкарик.

В следующие моменты ювелир дул щёки, тщательно пытаясь изобразить неудовольство и разочарование по поводу качества. Я же чувствовал лёгкий ветерок силы, причём очень близкой к моей — по всему видно было, что он владеет разновидностью навыка артефакторства, позоволяющего определить качество материала.

Наконец он многозначительно переглянулся с Евгением. Я прочитал в его взгляде: «Я развожу руками, придраться не к чему».

— Лиловый и розовый родолиты. Незначительные потёртости… Но это…

— 100 за карат у розового и 200 у лилового, — перебил его Евгений.

Я усмехнулся.

— Женечка. Мы же с тобой теперь партнёры? Ты пытаешься на первой же сделке с партнёром его обуть? Думаешь, я не узнал, что рыночная цена — 600 и 700 за карат соответственно. Так и быть, отдам за 500 и 600.

Евгений покачал головой.

— Так я ничего с этого не получу. Хорошо, скажу честно, мне разрешено брать такие камни по 400, оба оттенка. Но так я ничего с этого не получу! Ты же понимаешь, как это делается? Максимум — это 300.

— Понимаю. Понимаю, что ты сейчас скинул ещё одну лишнюю сотню. Сказал, что 400, а по факту тебе озвучили 500–600 с учётом маржи в сотню.

Евгений нахмурился — похоже, я попал в точку.

— За 450 розовые и за 500 лиловые. Суммарно — двадцать карат. Одиннадцать тысяч — мне, а от Лаптевых получишь разницу в две с половиной.

— У меня с собой только десять, — нахмурился он.

Я убрал один из камней, трёхкаратный, в карман.

— Плати девять…

На обратной дороге закинул деньги на счёт — операция с финансовой стороны дела была не вполне законной, но, как мне подсказали, налоги можно было заплатить позже.

'Платёжный счётъ: 505 ₽ 10 коп.

Накопительный счётъ: 59190 ₽'

В тот же вечер я совершил звонок Леонарду Эрнестовичу.

— Добрый день! У нас остался тот участок, три гектара, с лесом?

— Остался, Эльдар Матвеевич! Что, сумма готова?

— Готова.

— Заезжайте. У меня к вам будет встречное предложение.

Глава 5

Подъехать договорились спустя час, уже затемно.

Усадьба Голицына-младшего с каждым посещением становилась всё краше и ухоженней. Горели изящные фонарики, вагончиков рабочих было уже значительно меньше. Вдоль участка вырос нормальный кирпичный забор, несколько новых хозяйственных построек, а внутри усадьбы оставалась только отделка.

Нас проводили в уже знакомую не то кальянную, не то чайную, где меня встретила достаточно большая компания: оба Голицыных, старший и младший, а также незнакомый коренастый мужик лет сорока — с достаточно обычным, не запоминающимся лицом…

Но лицо это показалось мне смутно знакомым, а аура, исходившая от него, выдавала сенса сравнимого со мной по силе. Он расплылся в улыбке, вместе с остальными горячо пожал руку:

— Эльдар! Рад снова увидеть — уже в новом статусе. Да, возмужали, возмужали… И не только внешне. Ещё больше на отца похож. Разминулись, получается, в Новобессарабии?

Только после последней фразы я догадался, что это Пунщиков — коллега и бывший начальник моего отца, которого я, по-видимому, наблюдал в детстве.

— Ян Яковлевич! Да, не ожидал вас увидеть.

— Я тут с коротким визитом, — кивнул он. — Скоро снова будут ждать дела.

— Собственно, у нас выдался очень хороший повод собрать часть нашего отделения, — кивнул Эрнест Васильевич. — Предлагаю выпить за встречу.

Пили мы, разумеется, чай — был ли кто из хозяев заядлым трезвенником, либо же так полагалось на подобных встречах — я не стал уточнять. Чай, впрочем, был чудесным — с какими-то местными травами и цитрусовыми нотками.

— Итак, пока к нам присоединился юноша, вопросов на повестке два. Покупка участка Эльдаром Матвеевичем — это чуть позже, это его право. Сперва — об обязанностях. Ян Яковлевич, изложите.

— Как вы уже, наверное, поняли, значительная часть нашего крыла Общества официально трудится в Поволжско-Уральском газовом картеле. Это удобно в связи с обширной заграничной деятельностью организации. При этом нам, Эльдар Матвеевич, стало известно, что у вас весьма высокий навык врачевательства…

— Ну, не такой уж и высокий, — на всякий случай сказал я.

— Нет, не прибедняйтесь, — сказал Леонард Эрнестович. — Мы изучили факты применения вами врачевательства — очень, очень эффективно.

— С хорошим знанием анатомии, — добавил Голицын-старший. — Давно не видел, чтобы так грамотно сращивали костную ткань. Где так научились?

Разумеется, я мог бы пояснить, что в иных мирах в чуть более поздних эпохах мне приходилось иметь дело с полевыми наноботными принтерами и робоаптечками, достающими костные осколки из пулевых отверстий и сращиващими их на бегу. Но предпочёл соврать:

— Интересовался в детстве. Читал в сети. И в период учёбы в университете проходил неплохой курс первой медицинской помощи.

Ответ, кажется, все удовлетворил. Голицын-младший кивнул:

— Лекарский навык очень редкий даже среди членов Общества. Вы же в курсе, наверное, что лекарей выгребают в офицерские госпитали или частные клиники. Всего в нашем крыле на триста адептов около тридцати с таким навыком.

Продолжил его отец:

— Поэтому периодически мы будем просить вас оказать нам услугу. За хорошее вознаграждение.

— Наверное, я не против, если это послужит пользой делу.

— И начнём мы… с простой, и, в то же время, весьма деликатной просьбы, — завершил Пунщиков. — Один из лаборантов, находящихся в моём подчинении, столкнулся с проблемой… Лаборант, несмотря на низкий чин в иерархии Общества, занимается очень серьёзными делами. Командировка ожидается короткой, в пределах одних суток. Операция — достаточно простой… Вознаграждение — две тысячи. Правда — не вполне официально. Подробности скажут на месте.

Отказываться от такого лёгкого заработка было бы глупым, но я на всякий случай заметил.

— И вам, подозреваю, известно, что я как раз нахожусь в вынужденном отпуске…

Отец с сыном переглянулись, усмехнулись:

— Вы же понимаете, что нам не составит труда утрясти этот вопрос, если вы так жаждете вернуться к рабочим обязанностям.

— Нет-нет. У меня хватит дел на следующий месяц.

— В таком случае… не угодно ли будет вам завтра совершить поездку?

— Куда именно?

— На южные рубежи метрополии. На Черноморское побережье.

Думаю, у жителя большинства Ветвей, в которых есть Россия, СССР, различного рода Московские Республики и тому подобные образования, фраза «на Черноморское побережье» вызывает самые приятные ассоциации. Недолго думая, я согласился.

Пунщиков тут же сделал короткий звонок, достал планшетный рихнер — надо сказать, редкость, которую я видел всего пару раз — затем мы выбрали рейс, и мне тут же оплатили билет на дворянский класс.

— Теперь — к первому вопросу нашего, скажем так, заседания… Регистрацию вашего участка мы запустим завтра же утром, можете попросить вашего камердинера подъехать для оформления бумаг… Ключи и прочие формальности пока не готовы, но к вашему приезду, думаю, всё будет в порядке.

Мой накопительный вклад значительно поуменьшился:

'Платёжный счётъ: 505 ₽ 10 коп.

Накопительный счётъ: 4190 ₽'

Выспаться не удалось. Первый раз за многие месяцы мне предстояло лететь одному — страха, разумеется, никакого не было, но ощущение было несколько позабытым. К тому же, лёгкого волнения добавляло ожидание нового долгожданного участка.

Рейс был до Адлера — более привычный мне Сочи здесь являлся его городом-спутником, а сам Адлер располагался чуть западнее по побережью. Граница с Закавказской Социалистической Федерацией также проходила чуть ближе, я заметил это на подлёте к аэропорту: с нашей стороны всё побережье сияло от огней отелей и городских кварталов, с их же — наоборот, казалось почти пустым, зато в море светили фонариками десятки рыбацких лодок.

Искать долго не пришлось, в зале прилёта меня встретил сухой, представительный господин с табличкой «ЦИММЕРЪ», напечатанной зачем-то золотой краской. Смуглый, с короткими усами, в стильном лёгком пиджаке. Он пожал руку и предложил:

— Прошу.

Сначала я подумал, что он камердинер, но приблизившись ощутил силу. Мы проследовали на стоянку, откуда на меня пахнуло утренним душным зноем. Уселись в машину — только тогда я заметил, что машина с посольскими номерами. Не то сербскими, не то греческими.

— Прошу прощения, вы не представились? — только тогда сообразил спросить я.

— В этом нет нужды, — хмыкнул он. — Мне сказали, что вам можно доверять, но я нахожусь под маскировкой, дабы не бросить тень на мой род. Раз вы меня не узнали — думаю, этого достаточно.

Про «рода» чаще всего говорили дворяне титулованные, а то княжеской крови. В пользу этого также говорило то, что ему было крайне неуютно одному — люди подобного статуса редко ходят без охраны.

— К вам следует обращаться «ваше сиятельство»? — догадался я.

Он приоткрыл дверцу и пристально разглядел меня — с некоторым подозрением.

— Знаете… я думал, что вы несколько… опытнее. Конечно, наши братья из Общества не могли меня обмануть. И понимаю, что дело не терпит отлагательств, но я бы предпочёл доверить мероприятие несколько более зрелому господину, чем вы.

Я пожал плечами.

— Если вы чем-то недовольны — я готов развернуться и уйти. Не скрою, гонорар меня заинтересовал, но если вас что-либо не устраивает, то я могу сейчас же направиться в кассам и приобрести билет.

— Ладно, — кивнул он. — Вы выглядите рассудительным. Можете называть меня… Арсен. Да, давно меня не называли по имени. И машину я один давно не водил…

Некоторое время он достаточно неуклюже разбирался с зажиганием, бормоча что-то на малознакомом языке.

— Могу повести, в принципе, — предложил я.

— Нет, это не требуется. По правде сказать, мне это даже приятно.

— Итак, какого рода проблема? В чём ваше заболевание?

Мы наконец-то поехали. Он криво усмехнулся.

— Хм… Заболевание не вполне моё. И не вполне заболевание.

— Тогда зачем я здесь? И куда мы едем?

Создавалось впечатление, что он не вполне хотел рассказывать подробности. Да уж, дело было более чем деликатное.

— На арендованную виллу.

— Я вижу, что обращение к братьям из Общества было вынужденной мерой?

Назвавшийся Арсеном поджал губы, кивнул:

— Мы приводили одного врача… традиционного, хирургического. Он задавал куда меньше вопросов, но в итоге… возникла некоторая загвоздка.

— Какого плана?

— Скажем так — проблема повторилась. Господи, да почему вы все такие любопытные! Чёрт!

Он напряжёнными руками держался за баранку автомобиля, стиснув зубы, и несколько резко давил на тормоза. Признаться, мне даже стало немного боязно по поводу его стиля вождения, а разговор загадками меня начинал утомлять. Но я не стал громко возмущаться и попробовал охладить пыл.

— Арсен, вы выглядите человеком, который умеет держать себя в руках. Вы должны доверять доктору. Расскажите всё, как есть.

Мы мчались по шоссе вдоль моря, которое периодически скрывалось за густыми лесами. Сочинский климат в этом мире почти не отличался от такового в иных мирах, разве что был немногим теплее — я наблюдал всё те же пальмы, те же цветущие заросли, те же эвкалипты у пансионатов.

— Я — весьма важное должностное лицо в… а, чёрт, ладно. В Прогрессивном Союзе. Возглавляю одну из комиссий. Княжеский род, как вы уже, наверное, поняли. Также я являюсь опекуном у своей племянницы… вашей ровесницы, девятнадцати лет…

Тут я несколько громко вздохнул. Кажется, я начал догадываться, к чему всё идёт.

Чёрт возьми, вот чем-чем, а абортом я вовсе не хотел бы заниматься. Конечно, я понимал, что мой навык лекарства рано или поздно мог привести меня в сферу гинекологии, и особых мук я по этому поводу не испытывал, но были вещи, которые впускать в свою зону профессиональных интересов точно не хотелось бы.

— Получается, Арсен, вы вступили с ней в кровосмесительную сексуальную связь, она находится в положении, и нужно…

— Что⁈ — рявкнул он, резко дёрнув за руль, и мы едва не врезались в столб.

— Хорошо, хорошо, я просто уточнил. Инцест лучше сразу исключить, а так мы быстрее продвинемся в нашем диалоге. Так что случилось?

— Что вы себе позволяете⁈ Да как вы!… Как вы вообще могли такое подумать⁈

— Знаете, я, конечно, выгляжу молодым. Но уже повидал разного дерьма достаточно, чтобы предположить самые мерзкие варианты того, чем мне предстоит заниматься. Ваше сиятельство, приношу глубокие извинения за нанесённое оскорбление, уверяю, совсем не хотел очернить вас. Разговор конфиденциальный, и…

— Проехали. Вот знаете, чем я люблю Общество, так это тем, что мы здесь можем наплевать на разного рода политес и разницу в статусе. Не представляете, что бы я сделал, если бы мне подобное заявил какой-нибудь парнишка из числа подчинённых, да… Или районный докторишка. Мы приехали.

Достаточно резко свернули с шоссе, прокатились по узкой извилистой дорожке вдоль высоченных заборов, над которыми нависали балконы внушительного вида особняков.

Заскрипели ворота, вилла распахнула свои объятия — зелень пальм, павлины на лужайке, десяток представительно вида машин…

И всего один одинокий дворецкий-мулат, подскочивший закрывать ворота.

— Штефан Михаэлевич, она пыталась… — начал он вещать через окно, но мой водитель перебил его, резко открыл дверь и едва не ударив по носу.

— Чёрт! Мы же договаривались, Драгомир!

Он прикоснулся к цепочке на шее, поводил головой — и преобразился. Лицо из смуглого славянина стало не то понтийско-кавказским, не то с примесью цыганской крови. Я попытался выйти, но он скомандовал:

— Сидите, сейчас, пару минут, — а затем снова обратился к дворецкому. — Выведи всех из спален, кроме Марии, в сад. Гостя я провожу сам.

Мы вышли из машины, и он скомандовал идти вдоль забора, по узкой тропе между изгородью.

— Если не затруднит, прикройте лицо. Постарайтесь по возможности, чтобы вас не заметили с соседних вилл фотошпионы.

— Папарацци, — вспомнил я слово из других миров.

— Что это значит?

— Да так. Один старый приятель, промышлял фотографированием развлечений итальянской золотой молодёжи.

— Сицилийской, надеюсь? Не хотелось бы думать, что хирург моей племянницы общается с кем-то из вражеского лагеря.

Благо, я сообразил, что не во всех мирах был великий итальянский режиссёр Федерико Феллини, и, соответственно, далеко не везде итальянское имя собственное перешло в международное имя нарицательное. В ходе диалога мы обошли виллу сбоку и нырнули в дверь для прислуги, к которой через забор шла узкая лестница откуда-то с горного серпантина.

У самого входа он развернул меня за плечи.

— Пожалуйста, проявите твёрдость. Что бы она не предлагала — постарайтесь её убедить и отговорить от разного рода глупостей. Я временно отлучусь.

— Без проблем.

Меня проводили в пустую кухню для прислуги, где уже был накрыт стол — острый кавказский суп вроде харчо, шашлык из неведомого зверя с лепёшкой. Хозяин дома вернулся, когда я уже перекусил и привёл себя в порядок.

Выглядел очень взволнованным.

— Что ж… она готова. О сути проблемы расскажет… самостоятельно. Прошу вас… потвёрже с ней, я разрешаю. Пожалуйста, не подведите, Эльдар Матвеевич.

Меня повела по анфиладе комнат служанка — милая кавказская старушка в белоснежном чепчике. Вид у неё был слегка осоловевший.

В одной из них на плечиках напротив трюмо висело шикарное свадебное платье, на десятке ящиков и столиков лежали элементы гардероба и косметические принадлежности.

И тогда я уже окончательно догадался.

— Оу… Значит, матримониальные дела.

— Да… накуролесила Мария Робертовна, — прошепелявила старушка.

Наконец-то дверь в спальню распахнулась. На кровати в одном нижнем белье сидела девушка — с распущенными волосами, в наушниках, уткнувшись в телефон.

Есть девушки красивые, а есть по-восточному красивые. Это такая особая, жгучая красота, намешанная со страстью и утрамбованная различными устоями и запретами.

А ещё и бельё было чёрное, кружевное, так и просящееся, чтобы его сняли. А ещё и грудь близкая к третьему размеру — или какая здесь классификация, ко «второму плюс». А ещё и с сенситивностью у неё всё было в порядке. В общем, будь я чуть более впечатлителен, и не будь моё сердце занято одной очкастой застенчивой особой в двух тысячах километров севернее — обязательно бы влюбился.

Но что-то мне подсказало, что влюбляться тут будет даже и не обязательно. В общем, мне предстояло держать оборону.

Старушка бесцеремонно выдернула из рук — почему-то захотелось сказать «мухарайку» — и всплеснула руками.

— Мария Робертовна, доктор пришёл, я же попросила одеть пижаму, ну что же вы так встречаете, ну что же делать?

Она наконец-то подняла глаза, одобрительно дёрнула резными бровками, вынула наушник из уха. Из динамика донёсся уже знакомый мне приглушённый мотив «абисса».

— Не «одеть», а «надеть». Ты забыла, у меня четвёрка по русскому? О, а ничо так доктор. Дядь не обманул. А ну-ка выйди, — она строго зыркнула на служанку.

— Но Мария Робертовна, я должна присутствовать, дабы убедиться, что… — залепетала бабушка.

— Выйди!! — властным, громким голосом скомандовала невеста.

Я почувствовал значительное течение силы. Чёрт возьми, и навык-то, навык совсем как у Нинель Кирилловны — только вот внешность совсем другая, практически полная противоположность. Старушка изменилась в лице, молча вышла из спальни и закрыла дверь.

Мария Робертовна встала, сладко потянулась, отпила воды из стакана на столике, а затем резким движением сдёрнула вниз трусики. Перешагнула, бодро пнула предмет гардероба куда-то в стену.

— Значит так. Раз дядь не обманул и прислал молоденького лекаря, как я просила — придётся согласиться. Только на моих условиях, ты понял, да-а?

— Озвучивай, — я кивнул и решил сразу перейти на «ты».

— Сначала мы трахаемся. Минимум дважды. На три раза тебя не хватит, наверное, какой-то ты слишком сладкий, устанешь быстро. Затем ты мне там своим колдовством всю писю сшиваешь, ну, понимаешь. Чтобы «до свадьбы зажило». А то порвалась тут случайно, прикинь?

Она прикусила губу, пытаясь понять, впечатлён ли я её планом.

Глава 6

Надо сказать, я был впечатлён. Чёрт возьми, почему моя любовь к Нинель Кирилловне обязана выдерживать такие жестокие испытания? Но мой заказчик, Штефан Михаэлевич, упоминал, что следует быть потвёрже, и что мне следует отговорить её от «разного рода глупостей».

В общем, я приготовился держать оборону до последнего. Хотя уже чувствовал, что после недельного воздержания она уже начинала трещать по швам — вместе со швами на моих брюках.

Я решил выиграть время, начав диалог.

— А на ком мы женимся?

Она раздражённо фыркнула, но всё же ответила:

— Какая разница! На ассирийском княжёныше. Внуке этого… несторианского патриарха. Там знаешь как всё проверять будут! И повитухи, и после простынки смотреть, чтобы кровь была.

— Представляю. Я так понимаю, брак неравный, он тебе не нравится?

Княжна пожала плечиками.

— Да не. Достаточно милый, нас по сети познакомили. Тридцати ещё нет, стройный, атлет такой весь. Только вот ни по-русски, ни по-румынски — ни слова. Предлагают по-норманнски и по-французски общаться, мe comprenez-vous?

— Je te comprends (понимаю тебя), — кивнул я. — Только трахаться мы с тобой не будем. Не положено.

— Почему? Ещё скажи, что я тебе не нравлюсь!

С этими словами она расстегнула лифчик, окончательно освободившись от одежды. Несколько последующий секунд я думал, как на такой большой, красивой и, несомненно, натуральной груди могут быть настолько аккуратные маленькие тёмные соски.

Один мой знакомый из прошлого мира однозначно бы сказал что-нибудь циничное, навроде: «Порода…»

— Нравишься, конечно. Но я не нанимался работать жиголо. Я на работе. Мне за эту операцию платят, получается, я получу деньги за секс. У меня, знаешь ли, есть пунктик на этот счёт. К тому же, мне не нравятся девушки, готовые отдаться первому встречному.

— Пунктик, говоришь, — она жеманно пожевала пальчик. — У меня идея! Давай, раз тебе там кто-то платит, то ты мне заплатишь? Заплатишь мне за секс! Получается, трахнешь меня, как портовую шлюшку! Как там называется — откат? За сколько? За десятку отдамся!

Что самое страшное — она не выглядела безумной, когда такое говорила. Игривой, возбуждённой — да, но не безумной. Бывает, что насильно выдаваемая замуж бунтует, калечит себя, отдаётся каждому встречному. Это явно было спланированное, но вполне осознанное желание. Взвешенное, словно этой игрой она торговалась с чем-то — не то с дядей, не то со своей совестью.

— Решила, что не нагулялась перед свадьбой? Подруги подсказали, да? Так ты же и дальше можешь этому ассирийцу рога наставлять, если неймётся.

— Да что ты такой скучный! Вот! Есть у меня всё! Не бойся!

Она достала из-под подушки и показала презервативы.

— Ясно. А кто, собственно, виновник сей процедуры? Кто обесчестил?

Мария Робертовна села на кровать.

— Сёмочка, конюх дядюшкин. Дядя его выпорол и продал позавчера. Он такой классный был! Кудрявенький, белобрысый. Ну, всё, кончай мне настроение портить.

С этими словами она призывно раздвинула ноги.

Я пожал плечами, подошёл, присел, вгляделся, забормотал:

— Всё идёт по плану… всё идёт по плану.

И тут же получил звонкую пощёчину, мигом прервавшую ещё толком не начавшийся процесс.

— Не смей меня обманывать!

После я пропустил несколько секунд — после того, как сознание пришло в норму, мне подумалось, что это произошло от пощёчины, но тут же гулким эхом в голове раздалось:

«Иди ко мне, иди ко мне».

Я был без рубашки и уже лежал на ней, и мы вдвоём вполне успешно освобождались от моих брюк и нижнего белья. За секунду до победы моего организма над разумом я рявкнул:

— Стоп!

Мой палец мгновенно лёг на нужный перстень, слегка отозвавшийся лёгким толчком силы. Почему он, умный такой, не сработал — видимо, считал моё подсознательное желание поддаться внушению, либо посчитал, что данное внушение не опасно для жизни.

Собственно, так дело и обстояло — сознательное и бессознательное продолжало бороться друг с другом в моём котелке. Я уж молчу про то, что творилось с остатками личности моего реципиента — пожалуй, он мучался не меньше моего. Нам обоим чертовски хотелось животной близости с этим красивым женским телом. Но хотелось, во-первых, соблюсти приличия, а во-вторых — не изменить любимой девушке.

Я мигом протрезвел. Слез с княжны, оттолкнул, поправил одежду, а затем крепко, возможно даже чересчур, схватил за плечо.

— О! Ты любишь грубости! Я не против! Давай, вмажь мне!

— Значит так. Я терпеть не могу прибегать к шантажу, но сейчас просто уйду и откажусь выполнять процедуру. Возможно, твой дядя найдёт более профессионального, более дорогого доктора, и ты его будешь соблазнять, не меня. А может — и не найдёт. И брак расстроится. И останешься ещё на пару лет с дядей, а после он выдаст тебя уже не за тридцатилетнего атлета, а за пятидесятилетнего жирдяя.

Княжна на миг задумалась. Нет, конечно, она была расчётливой, но далеко не самой умной девушкой. Тем более, говорят, что в обнажённом виде у самой самоуверенной женщины на пару пунктов проседает интеллект, потому что голова занята мыслями о том, как она выглядит. В итоге она достаточно бесхитростно сменила тон и тактику.

— Да ладно, чего ты! Никто не узнает… ну, дядя догадается, но я ему уже всё сказала! У тебя же уже вон, всё стоит! Может, ты именно внутрь не хочешь? Можно же и снаружи.

Мария Робертовна снова потянулась к застёжке моих брюк. Я резко отдёрнул её руки.

— Хорошо, — сказала она и спрыгнула с кровати.

Прошла рядом со мной, потеревшись грудью о плечо, подошла к двери, высунула голову и крикнула в коридор.

— Дядя Штефан!! Можно я этого врача трахну⁈

Выждала пару секунд, затем захлопнула дверь.

— Молчание — знак согласия.

— Не в моём случае. Я не согласен, — я покачал головой.

— Чёрт, ты специально, да⁈ Мне ещё никто не отказывал! Ты меня так только сильнее заводишь…

«Никто» — значит, конюх был не единственным. Возможно, он просто был первым, кто, так сказать, зашёл с парадного входа… Я вздохнул и решил прочитать короткую лекцию.

— Ладно. Ты, похоже, не только хочешь что-то своему дяде показать и доказать. Ты просто боишься, что тебе не хватит досвадебных впечатлений. И боишься, что тебя после засунут в золотую клетку, где ты не будешь получать удовольствие от близости с мужем. Но главный афродизиак в твоём случае — твоё собственное тело. Ты и так просто кайфуешь от его вида и от реакции мужчин на него.

Удивительно, она не стала перебивать, только погладила себя по боками и сжала грудь, как будто бы соглашаясь с этим утверждением. Я продолжил.

— В твоём случае тебе просто достаточно будет стать портовой шлюхой для своего собственного мужа. Постарайся сразу после свадьбы постепенно узнать, что вам обоим нравится, и…

— Он ещё девственник, скорее всего, — поморщилась она и снова улеглась на кровать.

— Тем более! Поначалу всё будет происходить быстро, но потом вылепишь из него, чего захочешь. В плане предпочтений и извращений.

— Ты для чего мне всю эту речь толкаешь, мальчик? Умный какой! Что, думаешь, я не разберусь с этим всем после свадьбы? Да я, может, ему самой верной женой буду! Я сейчас секса хочу! С тобой!

— Компромиссный вариант. Хочешь секса — занимайся. Одна. А я подожду. Тебя возбуждает вид врача? Который будет наблюдать за тобой?

— Наблюдать…

На миг задумалась, затем её рука скользнула вниз по животу.

— Разденься, хочу, чтобы ты был голый!

Спорить не стал — избавился от одежды и встал подальше от кровати, наблюдая за происходящим. Зрелище, в общем-то, было из приятных. Со временем к зрительной информации добавилась и звуковая — действительно, своими долгими попытками меня уломать княжна довела себя до нужной стадии кипения, и хватило лишь небольшой стимуляции, чтобы завершить процесс.

— Подожди, подожди, сейчас ещё…

За первым пиком удовольствия княжны последовал второй, затем третий. Сколько миров в расцвете порнографической индустрии я не застал — всегда в голове возникал вопрос о том, как можно этим заниматься с таким внушительным маникюром.

Невеста абиссинского князя показывала себя во всей красе, словно издеваясь над тем, что я сам запретил себе близость с ней. После третьего раза упала, обессиленная, а я подошёл ближе. Княжна потянулась руками к нижней части моего туловища, предложив.

— Давай и тебе…

Я присел рядом, позволив тонким острым пальцам коснуться меня, а сам склонился над смуглой кожей и раздвинул её ноги пошире. Забормотал:

— Всё идёт по плану, всё идёт по плану…

Судя по всему, она не сразу сообразила, что я её отвлёк и подловил, и что мои руки делают совсем не то, что ей хотелось бы.

— Ах ты!!! Подлец!!! Козёл!!! Мерзавец!!!

Ладони из нежных и ласкающих тут же превратились в когтистые лапы разъярённой хищницы. Я с трудом избежал серьёзных шрамов в соответствующем месте, затем накинул штаны, похватал вещи и выбежал из комнаты.

— Проверяйте, — крикнул я служанке. — Работа завершена.

Последовал напряжённый диалог на всё той же кухне с дядей виновницы мероприятия, в котором я подробно объяснил происходящее. Похоже, ответ его устроил. Затем — проверка при помощи специализированной повитухи, которая подтвердила качество проделанной работы. И, наконец, мне передали упаковку с деньгами — две внушительные пачки.

— Вы уж… извините нас, — поджал губы дядюшка. — Такое… Такой позор.

— Я не хочу вникать в суть ваших отношений, но… меньше контролируйте её, может. Это по всем признакам протест против чего-то, каких-то запретов и так далее. Бунт подростковый.

— Спасибо за совет, юноша, но я уж как-нибудь сам разберусь. Мой камердинер отвезёт вас в аэропорт.

Когда уже собрался уходить — в кухню с возгласом «А вот вы где!» ворвалась Мария Робертовна — босиком, в трусах и натянутой безразмерной майке.

— Деньги! За то, что смотрел! — и протянула руку.

Я посмотрел на побагровевшего князя, тот стиснул зубы и кивнул.

Вытащил десятку, положил в ладонь, в ответ она схватила меня за воротник, притянула и быстро поцеловала, укусив за губу.

На часах было три часа дня, я успел перекусить и уже стоял в зале ожидания, когда на телефон пришло сообщение.

«Эльдаръ Матвеевичъ, не желаете сходить на концертъ?»

Быстро набрал в ответ:

«Желаю. Въ какую дату?»

«Сегодня… Въ восемь вечера. Простите, я долго не решалась. У меня два билета, Альбина такое не любитъ, и я не знаю, съ кемъ пойти».

«Скиньте адресъ — я постараюсь, но, скорее всего, опоздаю».

Выматерился, пробежался до кассы. Мне повезло — оставалось одно место на самолёт до Санкт-Петербурга, который отлетал через сорок минут. На эконом-класс по бешеной цене — двенадцать рублей.

Дальше было три с половиной часа беспокойного полёта на тесной лавке между дурно пахнущим мужичком и знойной афророссиянкой. Затем ещё пара сообщений:

«Самолётъ приземлился».

«Концертный залъ имени Ю. Семецкого, 15 рядъ, 13 место. Осталось полчаса!»

Такси по сумеречному Питеру, суматошный бег через залы под звук третьего звонка, короткая перебранка с капельдинером — и, наконец, я увидел место рядом со знакомыми светлыми кудрями. Я бесцеремонно принялся протискиваться через ряды.

Глава 7

Выслушав несколько неодобрительных комментариев среди дам бальзаковского возраста, я наконец-то упал на соседнее сиденье с Нинелью Кирилловной ровно в тот момент, когда в зале погас свет.

Она, разумеется, сделала вид, что меня не знает, хотя я даже с расстояния почувствовал, как участилось еë сердцебиение. Наклонился, уткнувшись в волосы, сказал:

— Добрый вечер, я не помешаю?

— Тише, Эльдар Матвеевич, сейчас начнётся.

Значит, всё же на «вы». Что ж, это было по прежнему приятно.

— Я так и не понял, чей это концерт.

Она молча сунула в руку программку:

'Алексей Ягудинъ.

вечеръ нового стоун-романса

ЗОЛОТОЙ ВЕКЪ

избранное по произведениям А. С. Ганнибала'

Романсы. Признаться, в этом мире я куда чаще слышал этот музыкальный жанр в общественных местах, хотя ни в этой, ни в прошлой жизни он не был моим любимым. И всё же что-то из глубины памяти донеслось до меня.

— Ягудин… что-то знакомое, кажется, он ещё знаменит фигурным катанием?

— Тише, Эльдар Матвеевич. Что такое «фигурное катание»?

— Вроде танцев. На льду.

— А-а, да, помню, на Аляске недавно изобрели. Нет, есть известный болеро Олег Погудин, но…

— Молодые люди, не соизволите заткнуться? — осведомилась обернувшаяся пожилая петербурженка, слеповато взглянув на нас через театральный бинокль.

Нинель Кирилловна толкнула меня в бок локтём. Да-да, разумеется, это я был виноватым, что на нас наворчала незнакомая дама.

Что ж, я приготовился к испытанию. Сперва прозвучало длинное, затянутое и слегка занудное вступление. О том, как тяжело жанру романса в наши дни, о том, как здорово, что есть такие замечательные слушатели, благодарности организаторам и спонсорам. Затем, минута молчания безвременно почившему пару лет тому назад меценату Юрию Семецкому, в честь которого назван зал, и, наконец-то началось.

На самом деле, я вспомнил это чувство — классическая музыка в живом исполнении в первые минуты всегда вызывала у меня отторжение и раздражение, затем я настраивался на нужный лад, а ближе к концу даже ловил что-то вроде катарсиса.

К тому же к середине мероприятия к музыкантам, исполняющим партии на классических инструментах, неожиданно присоединились вполне современные ударник, саксофонист и электрогитарист, а жанр сменился на какое-то подобие симфонического рока или даже металла.

Разумеется, я не только наслаждался музыкой — я мчался через полстраны не для этого. Примерно через десять минут я осторожно положил руку на подлокотник поверх ладони Нинели Кирилловны, провёл пальцами по коже — она сперва отдёрнула, но потом оставила и лишь через пару минут шепнула:

— Вы меня смущаете, Эльдар Матвеевич…

Апофеозом первого отделения стала сольная партия гитариста, электрогитара которого неожиданно оторвалась от рук, повисла в воздухе, продолжая играть ещё минуту, а в завершении упала вместе с гитаристом, потерявшем сознание.

— Маэстро Сергей Маврин! — продекламировал Ягудин, и зал зашёлся в овациях.

Нинель Кирилловна, впрочем, аплодировала весьма слабо, и когда народ потянулся в буфет, шепнула:

— Мне скучно. Может, уйдём?

— Вот ведь, как занятно — мне только к концу начало нравиться.

— Вечно вам нравятся утяжелённые гитары, — улыбнулась она.

Отрицать это я не стал. Мы вышли в холл. После перелёта мне дико хотелось пить, но взглянув на очередь у буфета я понял, что в этот раз — не судьба.

— Как вам так удалось так быстро прилететь из Москвы?

— Из Адлера.

— Из Адлера⁈ — тут Нинель Кирилловна округлила глаза. — Как⁈

— Ну, если я скажу, что летел на крыльях любви, то вы скажете, что я наслушался романсов…

— Скажу. Не верю! — она прищурилась и развернулась, встала рядом.

— В таком случае — я был на одной… деловой поездке, уже находился в аэропорту, когда пришло ваше сообщение. Благо, оставались билеты на ближайший рейс. Это было достаточно безрассудно, потому что не знал, шутите ли вы, или нет.

Я продолжил идти к лестнице — спуск вниз вёл к гардеробам, спуск вверх преграждала табличка «Служебные помещения. ПОСТОРОННИМЪ ВХОДЪ ВОСПРЕЩЁНЪ».

— Я тоже не знала, идти или не идти, — кивнула она, продолжив идти за мной.

— Как видите, мы не обманули друг друга, Нинель Кирилловна.

— Куда вы меня ведёте?

В конце лестничного марша путь преграждала полосатая лента, недолго думая, я перемахнул через неё и подал руку.

— Мадемуазель?

— Там какой-то тёмный мрачный коридор… вы смутьян, нас могли заметить.

— И наверняка заметили… — сказал я, и словно в доказательства нашим словам где-то внизу послышался голос охранника:

— Молодые люди! Туда нельзя!

— Скорей! — скомандовал я, и это подействовало.

Нинель Кирилловна подхватила юбку, нырнула под ленточку, побежала по коридору.

Судя по всему, здесь сидела администрация концертного зала, а может, размещались какие-то творческие объединения — дальнем кабинете горел свет.

— Куда? — спросила Нинель Кирилловна, и я указал направление к одной из дверей.

— Эй! Вы куда, шпана малолетняя! — послышался грозный окрик охранника.

Я оглянулся: типичный бывший люмпен, нахмуренный, наверняка пьющий. Нинель Кирилловна на секунду замешкалась, затем сделала шаг вперёд, шепча что-то губами.

— Уходи, здесь никого нет… — твёрдо сказала она.

— Так… здесь никого нет, — кивнул охранник, развернулся и зашагал вниз по лестнице.

Мы же нырнули в ближайший тёмный кабинет — пробивался лишь тусклый свет из окна, который выхватил пару столов с рихнерами, шкафы и пару кресел.

Я закрыл дверь.

— Вы довольны? Я совершила правонарушение, за такое могут отчислить! — сказала она, схватила меня за воротник, притянула к себе, и…

Наверное, это повлиял концерт, но в тот момент я подумал, что этот поцелуй стоил тех денег, времени и нервов, которые я потратил на перелёт. Она присела на краешек стола, мои руки начали делать своё дело, борясь с миллионом пуговок на её блузке.

Лифчик оказался кружевным. Значит, свидание действительно планировалось оказаться серьёзным. Но когда мои руки уже нацелились избавиться от этой огромной неудобной юбки, меня хлопнули по рукам.

— Нет… не здесь… — шепнула Нинель Кирилловна.

— Отель, — предположил я.

Она кивнула. По правде сказать, я к тому времени тоже подумал, что чей-то офисный кабинет — не самое правильное место для приобретения девушкой первого интимного опыта. Мы упаковались и направились вниз, мимо одурманенного охранника и прозвеневшего звонка с антракта. Нинель Кирилловна забрала куртку из гардероба, поймав неодобрительный взгляд гардеробщицы, на ходу одела, схватила меня под руку и направилась к выходу. Я же был в одной рубашке и тут же ощутил прохладу петербургского вечера — хоть дождя и не было, ветер оказался сильный, буквально сбивающий с ног.

Следующей была задача — найти отель и добраться до него. Такси и поиск по интернету я пресёк сразу — так можно было растерять весь кураж. Я просто обозрел окрестности в поисках таблички «Отель» — зал располагался в историческом центре, и они были повсюду.

И верно — через перекрёсток от нас высился приятный особнячок, где удалось разглядеть соответствующую табличку.

— Вон там, — скомандовал я, потянув за собой Нинель Кирилловну.

Мы успели сделать пару шагов, после чего я услышал голос:

— Неля!

Моя зазноба остановилась и оглянулась.

Оглянулся и я. Чуть поодаль от входа стоял паренёк в красно-чёрной кадетской форме. Рыжий, кудрявый, с жидким букетом из цветов, явно сорванных на клумбе. Сначала я подумал, что он моложе меня, но затем понял, что мы ровесники. Просто в моём случае постоянно забываешь о том, насколько молод мой организм.

Только в следующий миг до меня дошло, что он назвал её по имени на «ты».

— Неля, я думал… я подумал, что ты всё-таки пойдёшь на этот концерт…

— Ты следил за мной, Яков, — сказала Нинель Кирилловна одновременно сухо и грустно. — Я же сказал, что не пойду сюда.

— Следил, — кивнул он, смерив меня испепеляющим взглядом. — Я следил, потому что влюблён в тебя. А ты… обманула.

Всё ясно, подумал я. Вот она — причина неуверенности. Нинель Кирилловна сначала позвала на концерт его, но затем передумала, отказала и написала мне. Мне не составило труда представить, что чувствовал несчастный парень, когда его настолько больно укололи прямо в сердце. Я видел подобные сцены, а возможно, и неоднократно участвовал в них в других мирах в роли такого же неудачника. Бедный, бедный парень — он ещёи признался в любви в такой ситуации, выбросив из рукава последний козырь, показав себя ещё более жалким и несчастным.

Но ревность ужалила и меня. Хотя я, повинуясь опыту, даже не стал обижаться и выражать эмоции — это всё признак неуверенности. Ох уж это девичье непостоянство! Когда в столь юном возрасте вылетаешь из родительского гнезда и обнаруживаешь себя красивой и сексуальной девушкой — не мудрено запутаться в мужском внимании.

Букетик резким взмахом отправился под ноги, и он уже собрался уходить, но вдруг обернулся, шагнул ко мне и процедил сквозь зубы:

— Дуэль?

— Нет, — я покачал головой. — С тобой — ни в коем случае.

— Ссышь, да? — прищурился он, но его губы дрожали.

Разумеется, я не «ссал», мне просто совершенно не хотелось ни биться с ним, ни убивать его, ни даже что-либо доказывать. Самая лучшая битва — та, которая закончилась, не начавшись. Всю работу за меня сделали его собственные ошибки и неопытность. Он не представлял угрозы, а раз Нинель Кирилловна подружилась с ним — значит, скорее всеог, он был хорошим человеком и вполне достоин прожить положенный ему остаток жизни.

Ровно до конца света, захотелось добавить мне — но я не стал.

Нинель Кирилловна подошла к нам. Сняла очки, поймала его взгляд, посмотрела в глаза.

— Ты никого не видел. Меня здесь не было. Тебе почудилось… — сказала она.

А затем взяла парня с остекленевшим взглядом за плечи, осторожно развернула и толкнула в спину.

Мы зашагали в сторону перекрёстка, но за углом Нинель Кирилловна остановилась, нахмурилась, подняла взгляд.

— Спасибо, что ничего не стал… не стали делать с ним. Я не договаривала…

— Я понимаю. И я могу это простить, — добавил я.

— Как видите… я сделала выбор. Я выбрала вас. Но это конец. Сегодня — конец… Мы опять спешим. Я устала, два пси-воздействия… Я очень хочу пить и спать.

— Понимаю. Не представляете, как я хочу пить и спать. Я могу остаться на ночь, и мы встретимся завтра.

— Нет. Нет! — она схватила себя за голову. — Я рискую провалить вступительные экзамены… И вам тоже не мешало бы заняться образованием…

Тут она была абсолютно права. Я не стал спорить и продавливать «продолжение банкета». Вызвал такси, пока ждал — сбегал до ближайшего ларька за двумя бутылками воды, одну дал Нинели, вторую жадно выхлебал сам.

Прощальный поцелуй — и окно возможности между нами снова на время захлопнулось. Благо, не как в тот раз.

Слонялся по городу, нашёл ту самую столовую и того самого уборщика, как раз заканчивающего смену.

— Спасибо, барин! Я потратил ваши деньги и прошёл измерение в клинике, у меня оказалось три и два процентов! Три и два, представляете!

— Я рад. По квотам вполне можешь пройти в университет. В тот же камнерезный, или смотря на что тянет. Но я к тебе ещё по одному делу.

— Позвонить? Это я с радостью! Мне, кстати, какое-то сообщение приходило.

Он протянул телефон.

Сообщение, несомненно, было от Андрона.

«Кек, про яндекс рофл. За мной следят, кстати. Где? Питер?».

Прежде чем ответить, я сделал два звонка. Первый — Модесту Константиновичу.

— Алло?

— Это Циммер. Простите, что не со своего… Всё же будет готово, правильно?

— Да-да. Уже полтора изделия готовы… Правда, на вторую половину не хватает пары компонентов…

— Я сейчас в соседнем здании с вами.

— О!… Увы, я уже ушёл с работы.

— В таком случае, я передам вам предоплату в ближайшее время. Три тысячи вас устроит? Я сообщу координаты человека.

После я позвонил Вольдемару Ивановичу — сотруднику курьерки, с которым мы неделю назад были на задании. Разумеется, я очень рисковал, но связной требовался, а других более-менее проверенных людей в Санкт-Петербурге у меня не было.

— Добрый вечер! Не сможете оказать мне маленькую услугу…

Я договорился с ним, что встречусь и передам часть суммы предоплатой, а затем — переведу остаток, он же заберёт посылку и передаст посыльному. Которым, по моему плану, должен был оказаться Андрон. Вольдемар согласился выполнить всё за полтинник, сказав, что подъедет через полчаса.

После я написал сообщение Андрону с указаниями координат и времени — через две недели, через ячейку для хранения сумок одного из супермаркетов, который я успел разведать во время первой командировки.

Затем я заплатил парню ещё пять рублей, с трудом нашёл работающий банкомат, снял тысячу пятьдесят рублей с накопительного счёта (две тысячи были моим врачебным гонораром) и дождался Вольдемара. Принимая деньги, он спросил:

— Это всё противозаконно? Вы осуществляете борьбу с режимом?

— Немного противозаконно, но не в рамках экстремистских действий, конечно.

— Жаль… жаль… Вы молоды, почему вы не строите баррикады? Ладно, я вам помогу.

Знал бы я, как закончится эпопея с нашей контрабандой — наверное, не занимался бы. Но раз уж занялся — надо было довести дело до конца. К тому же деньги, как я выяснил чуть позже, мне всё ещё были позарез нужны.

После я отправился в аэропорт и вернулся домой рано утром.

И настал долгожданный миг, когда я открыл ворота своего нового участка.

Глава 8

Участок в три гектара расположился в полукилометре от первого. Конечно, я до покупки приглядывался, ходил и рассматривал через забор, но, по большому счёту, я покупал «кота в мешке», положившись на честность Голицыных. Признаться, они меня немного разочаровали. Половину участка занимали буйные заросли субтропических кустарников, в основном, не плодоносящих, хотя я увидел и дикие сливы, и черешню, и даже какой-то мелкий цитрусовый. Половину — непроходимый лес, слегка болотистый, а по дальней окраине вдоль забора тёк ручей.

— Сид. Ты посчитал смету? На три этажа, с большим бункером, с гаражом, с резервной электростанцией, со всеми постройками — как говорили?

— Посчитал, барь… Если со всей отделкой, да ещё и прислуги прикрутить — триста-четыреста тысяч нужно, — вздохнул Сид. — При текущих наших доходах — заработаешь через двадцать лет.

— Мы забесплатно, баря, спину гнуть не станем, — хмыкнул Василь Исидорович. — Ежели чего — сам знаешь, в дворянский дом телегу настрочим, сам говорил, мол, так надо.

— Бать, брось, — нахмурился Сид, но я кивнул.

— Не будете забесплатно работать.

— А чего? Невесту богатую пущай ищет, — обернулся к сыну Василь Исидорович. — Батю — министра какого-нибудь. Ты вон выбрал какую-то оборванку, так хоть баря пусть найдёт нормальную.

Так я понял, что долгожданное и давно откладываемое знакомство Софии с будущим тестем наконец-то состоялось.

— Она. Не. Оборванка! — сжал кулаки Сид.

— Так, стоп. Отставить разговорчики. И отставить батю-министра, — я приструнил мужиков. — Заработаем, не бойтесь. Лучше готовьтесь к строительству. Материалы изучайте, проекты выбирайте, и так далее.

Впереди было ещё почти три недели моего вынужденного отпуска. На той же неделе я подал документы на поступление на заочное отделение в на экономику производства. Специальность была той, что плюс-минус совпадает со многими схожими, которые я заканчивал ранее. Кроме того, часть учебного плана совпадало с первыми курсами камнерезного университета, и для того, чтобы поступить прямиком на третий курс, мне не хватало всего десятка предметов.

Через Голицына-младшего я нашёл пси-программатора, «закачавшего» мне в мозг конспекты по половине предметов. За две недели я сдал историю, основы электроприборов, основы матрицированных приборов, системы автоматики, управление коллективов, основы рихнер-экономики.

Среди недели Голицын снова позвал для очередного задания — вылечить колени у пожилого генерала Бориса Анатольевича Кабанова в Сергиевом Посаде. Взял Серёгу «Пельменя» в качестве шофёра, выехали рано. Обогнули Москву по «Дворянскому Пути», попали на шикарнейшее имение, практически замок, где нас обоих, несмотря на сословие Серёги, накормили чудесным обедом из двух блюд и домашней выпечкой.

Также состоялся любопытный диалог.

— Вы, мне сказали, в «курьерке» служите? — спросил генерал. — Мой двоюродный брат начинал там карьеру в восьмидесятые.

— И где он сейчас, позвольте спросить?

— На небесах, Эльдар Матвеевич, на небесах, — вздохнул старик. — Долгое время был послом Империи в ряде североаустралийских государств, знаете, в самое буйное время — парад суверенитетов, нам еле удалось удержать колонию. Затем был заместителем министра иностранных дел по вопросам Антарктики.

— Антарктика — там я ещё не был, — признался я. — Какая она?

Я не врал. Конечно, память о самых первых моих жизнях может меня подводить, но, по крайней мере, в тех жизнях, память о которых я всё ещё прочно хранил — южнее Огненной Земли и Сандвичевых островов я ни разу не был. Просто не было ни смысла, ни времени, ни желания.

— Ох, мой друг, — усмехнулся Борис Анатольевич. — Я могу вам посоветовать на выбор либо никогда там не появляться — либо посвятить всю свою жизнь этому континенту. Многие сходятся во мнении, что весь ключ к познанию мира — именно там. Последние по-настоящему дикие края, ну, за исключением центральной Аустралии. Не зря Великие Драконы выбрали для обитания этот материк. Они там хозяева, не мы.

— Точно ли они? Может, кто-то другой.

Старик изменился в лице. Выразительно на меня посмотрел:

— Возможно, не только они. Такая гипотеза тоже имеет место быть. Я не знаю ваш уровень доступа в нашей… организации. Потому не могу судить о том, могу ли беседовать на эти темы. В общем… если будет туда командировка — одевайтесь потеплее. И постарайтесь не показывать свою силу, край суровый, знаете ли.

За работу я получил полторы тысячи, из них полтинник отдал Сергею.

Макшеин-старший всё-таки съехал через неделю в какую-то общагу в десятке километрах восточнее вдоль «Дворянского пути». Затем то ли занял, то ли попросил у Сида две сотни рублей и купил раздолбанную квадратную машинку почти полувековой давности неизвестной мне туркестанской марки.

У меня же денег после покупки участка всё равно было очень мало — едва хватало на внесение остатка по оплате заказанных артефактов. Надеяться на Андрона с его брильянтами, принесёнными из другого мира, в ближайшей перспективе не приходилось. Нет, я был уверен, что он выполнит обещание, но зная, как медленно могут работать лифтёры, процесс обещал быть не быстрым. В какой-то момент в уплату текущих расходов пошли бумажные накопления, оставшиеся от моего реципиента и найденные в его тайнике. Я попросил ещё работы у Голицына-младшего, и он сказал, что посмотрит, но тоже не скоро. Спасли внезапно пришедшие дивиденды по акциям, десятина, заработанная Эрнесто, Василием Исидоровичем, а также мой процент за фабрику свистулек, которым владел Искандер.

'Платёжный счётъ: 265 ₽ 50 коп.

Накопительный счётъ: 9190 ₽'

В итоге оставшиеся восемь с половиной тысяч ушли через посредника Модесту Константиновичу точно в срок. А спустя пару дней мне отзвонился Вольдермар Иванович.

— Всё, Эльдар Матвеевич, я передал ключи от ячейки и проследил, что он забрал.

— Как он выглядел?

— Небритый, среднего роста… в очень странной не то куртке, не то рубашке — с тремя полосками по бокам.

— Адидас? — зачем-то вспомнил я.

— Да, возможно… я никогда не видел такой фасон.

— Хорошо. Спасибо. Родина вас не забудет.

«Родина», — вздохнул я, положив трубку. Чем ближе была свадьба Сида, тем ближе приближался момент истины, когда я должен был совершить самый важный выбор в своей жизни — и, возможно, во всех последующих жизнях. И чем больше я задавал себе вопрос: «Хочу ли я сохранить этот мир?» — тем чаще возникал другой: «Зачем этот мир убивать?»

И дело было не только и не столько в Нинель Кирилловне, общение с которой продолжалось по сети, и которая всё ещё продолжала быть смыслом жизни моего реципиента. (Да, возможно, стоит упомянуть то, что летний зной дошёл и до Петербурга, и она прислала фотографию своего нового полупрозрачного топика, который надела без лифчика.)

Дело в моём профессиональном опыте, который неожиданно подлежал пересмотрению. Выражение «парша магии» сидела в глубине моего самосознания очень глубоко. Каждый раз, вспоминая о том, что я «сенс» и, фактически, маг, каждый раз перед тем, как применить навык — какая-то часть меня брезгливо морщилась, как будто мне предстоит ковыряться в сливе раковины, доставая застрявшие там объедки.

За пару дней до седьмого июля, заехав после очередного экзамена на тренировку к Барбару и встретив там старого приятеля, Алишера, после спарринга я спросил его, знает ли он такого ученика, как Микифора.

— Припоминаю… — оскалился парень. — Имя странное. Барбар говорил о том, что был такой парень, давно. Какой-то богатенький сенс, вроде тебя, вроде бы.

— Ты так говоришь, как будто это что-то плохое, — усмехнулся я.

— Конечно, ничего плохого. Твои способности, какие бы ни были — благо для всех нас.

Бывает так, что одна простая и очевидная фраза может задеть очень глубокие струны души. Примерно тогда я впервые подумал — а почему, собственно, «парша»?

Не было никаких признаков того, что магия может активно распространяться из мира в мир. Не было никаких признаков того, что лица, обладающие магией, вступают в противоречие с целями Бункера. И не было никаких признаков того, что такой мир действительно нужно было бы разрушать.

Примерно с такими мыслями я проснулся в день свадьбы моего камердинера.

Стоит ли описывать свадьбу небогатых людей низшего сословия? Всегда будет примерно одно и то же — пара десятков гостей, половина из которых не вполне жданные, но были приглашены невестой, несколько не то скромных, не то мутноватых друзей жениха. Несколько родственников — у обоих брачающихся их оказалось не так много. Не вполне добрые взгляды тёщи и свёкра, которые уже смирились с выбором детей.

Торжественным моментом стал и мой подарок — помимо конверта с небольшой — так уж вышло — суммой была торжественно вручена купчая и прочие документы, переводящие Исидора Васильевича Макшеина из сословия крепостных в сословие мещан.

— Горько, горько! — последовали возгласы.

Затем — всё переместилось к нам на участок. Выехал свадебный торт, начались традиционно-нелепые конкурсы, устроенные Славиком. Напившийся двоюродный брат невесты, полезший в драку с женихом и ловко перехваченный Василем Исидоровичем.

Была и Алла, приглашённая Софией. Выпившая изрядно, она повесилась ко мне на грудь и бормотала что-то про то, что «Самира уехала, теперь я одна у тебя осталась», но была вовремя загружена на такси и отправлена домой.

Ближе к полуночи народ начал расходиться. Я, уставший от шума и веселья, прошагал по пыльной дороге полкилометра в сторону своего нового участка.

Ворота были открыты, рядом с ними стояла машина — серебристая, достаточно просторная, но невзрачная, слегка угловатая. Что-то стрельнуло глубоко в груди, когда я увидел угловатые обводы и прочитал марку: «Заря-99».

Приоткрыв ворота, я шагнул внутрь. В свете уличных фонарей, светивших поверх забора на косогор, виднелась фигура.

Гость обернулся.

Признаться, я уже начал забывать, как он выглядит, и представлял его немного не так. Ростом чуть ниже меня, заметно плечистей, в сером лёгком пиджаке, с залысинами и в очках.

— Папа! — вскрикнул я и бросился навстречу.

Он сделал несколько шагов ко мне и сказал тихо:

— Ну, вот и встретились.

А затем в свете фонарей сверкнул ствол пистолета, направленного мне в голову.

— Говори, тварь, — сказал отец. — Зачем ты захватила тело моего сына.

Глава 9

Пистолет отца, как и мой, был матрицированным. Только если мой метко стрелял и особым образом отклонял пули в нужном направлении, то отцовский действовал иначе — он прямо-таки парализовал волю цели.

Или это был не пистолет? Или это что-то внутри меня пробудилось, застряло и заставило замереть. Мои мышцы одеревенели, я безвольно смотрел на дуло в полутора метрах от меня, и, с трудом ворочая языком, начал говорить.

Говорить правду — потому что её было говорить легче всего.

— Ты мой папа. Всегда был такой же отец. Я прожил две сотни жизней Циммера Эльдара Матвеевича. Всегда был Матвеевичем. Хотя иногда у тебя было другое отчество. Миры были другие. Редко когда Империя. Иногда республика. Иногда — Союз Советских Социалистических Республик. Иногда — Конфедерация Евразия. Иногда… Я твой сын. Я терял тебя сотни раз…

Только тогда я заметил, что ствол отца дрожит.

— Довольно. Я не верю тебе.

— Как… как ты узнал…

— По разговорам. Ещё до того, как об этом сказали Елизавета и Демофонт. Ты совсем другой. Добил последний наш разговор — фраза про крепостных и деда. Мой отец Генрих был одним из самых жестоких помещиков, которых я видел. Он был осуждён и лишён наград за то, что по неосторожности убил крепостного. Только то, что он герой войны, спасло от ссылки… Я рос таким же, пока в двадцать лет не понял, что… чёрт, я всё это тебе рассказывал с самого детства.

— Я забыл. Многое забыл, да, забыл наше с тобой прошлое, забыл детство. Я обманывал тебя про дневник… Но мой реципиент… моё тело, местный Циммер — он остался таким, каким ты его пытался воспитать. Смелым, дерзким, пусть и за маской неуверенности.

— Чёрт с ним… с сыном, — продолжал отец. — Допустим, я признаю, что ты — мой сын. Допустим… Но ты зачем-то пришёл в этот мир. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что чужаки приходят в мир не с добрыми целями… Не приближайся!

Незаметно для себя я сделал несколько шагов вперёд. Что-то двигало меня к стволу. Кто-то на одном из плечей говорил знакомым голосом из-под капюшона: «Давай, ты умеешь, ты учился драться, тебе просто нужно вывернуть ствол из ладони, развернуть, и…»

Нет, сказал я себе. Не сейчас. Погоди ещё немного…

— Я пришёл уничтожить этот мир, — сказал я. — Одним из десятка способов, доступных мне. Не сейчас — через несколько десятилетий.

— Мне нужно было это услышать от тебя. Елизавета мне сказала… Демофонт намекнул. Я не мог поверить, но… Я знаю, что Елизавета вынесла тебе ультиматум. Ты должен был принять решение сегодня. Я пришёл, чтобы ты мне его озвучил. Прими решение — сейчас же.

Как трудно, как сложно принять решение. Убить отца и продолжить путь Секатора — или сохранить ему жизнь и закончить свою череду перерождений.

— Мы оба знаем, что ты не сможешь выстрелить, — сказал я. — И знаем, что я не смогу убить тебя. Чёрт возьми, кто такой Демофонт?

— Это старший брат Акаманта, — зачем-то сказал отец. — И я смогу выстрелить — если потребуется, моим пальцем нажмут они.

В тот момент я не понял, что это означало — имя вылетело из головы.

— Кто — они? — спросил я, уже подозревая.

— Иерархи Общества. Я не чувствую пальца на курке, сын мой. Я не чувствую его! Наверное, сейчас пойдёт отчёт до десяти.

Получается, мне предлагается сделать совсем другой выбор.

Не между убийством отца и согласием с волей хозяев этого мира. А между согласием на своё собственное убийство — и продолжением жизни отца.

«Давай, выхвати ствол из руки», — снова сказал голос из-под капюшона за плечом. — «А не получится — не беда, переродишься снова…»

Какой же знакомый звон в ушах. Я слышал его когда-то раньше. Мне кажется, оглянись я назад — позади меня будут знакомые стены верхнего зала Бункера.

Нет. Не хочу туда снова. Пусть туда идёт кто-то другой, а не я.

— Пошёл ты нахер, Верховный Секатор! — рявкнул я.

Звон в ушах прекратился.

— То есть? — спросил отец.

— То есть я принял решение. Я не хочу умирать сейчас. Не хочу снова перерождаться. Я хочу дожить эту жизнь здесь, в этом мире. Пусть даже если эта жизнь станет последней.

— Последняя? Хочешь сказать… Ты не переродишься? А как же другие?

Я покачал головой.

— Я не знаю про других. Это задание я не мог провалить. Есть Бункер… место вне пространства и времени. Туда я возвращался, и один человек говорил мне новое задание. Каждый раз я перерождался в одном из своих новых тел. Если я провалю это задание — я отправлюсь на пенсию.

Правда лилась из меня, словно рвота у отравившегося, злая, горькая правда.

— Сколько жизней ты прожил, сын?

— Сто, сто пятьдесят, двести… Может, двести пятьдесят. Я не помню, сколько. Давно перестал считать.

— Получается… Двадцать тысяч лет…

— Может, и меньше. Десять, может, пятнадцать.

Я заметил, что ствол уже давно не смотрит мне в лицо. Голос над левым плечом снова заговорил: «Правильно, молодец, хорошо сыграл, хорошо отвлёк внимание, теперь самое время…»

Нет, решил я. Я не отвлекал внимание. Я говорил правду. Но ствол отца снова уставился мне в голову.

— Но как я могу тебе верить? Что ты действительно принял решение. Что ты сказал правду? У меня нет навыка чтения мыслей.

— Зато у меня есть, — послышался голос сзади.

Это была Елизавета — уже знакомый голос «Хозяйки Медной Горы», оказавшейся бывшей Императрицей Всероссийской, парализовал меня куда сильнее отцовского артефакторного оружия. Жар сработавшего «нулевого навыка» обжёг кожу, но я выстоял. Отец спросил, даже взглянув на неё, продолжая держать меня на прицеле.

— И что, Ваше Величество? Правда?

— Правда, — кивнула она, выйдя из-за спины. — Сейчас — правда. Поменяет ли он решение после? Сие мне неведомо. Тебе решать, ты лучше знаешь своего сына.

— Сына, — рука снова дрогнула. — Могу ли я называть его сыном? Чудовище… десять тысяч лет. Демон!

Елизавета прошла уже второй раз вокруг нас. Она шагала босиком, по сочной траве, папоротникам и мхам. Промолчала, и ответил я:

— Ты смело можешь называть сыном. Моя личность формируется не только памятью моих прошлых жизней. Не только казнёнными мирами, которые я покинул. Во мне твоя кровь, во мне твоё воспитание, твои наследственные черты характера.

— Но тот мой сын… Он мёртв!

— Нет, он просто стал частью моей личности. Влился в неё, поделился воспоминаниями в первые дни. И знаешь что — я бы пришёл совсем в другое время, если бы ему не было так больно тогда, в день отчисления. Я не виню, отец, но ты ведь бросил нас с матерью, бросил ради службы, при этом требовал с меня закончить учёбу. И он ждал тебя, скучал по тебе.

— Прекрати, — отец поморщился. — Ты не знаешь, чего мне это стоило.

— Я догадываюсь, поэтому и не буду винить. Это был тяжёлый выбор. Но двадцать восьмого февраля выбор у твоего сына — того твоего сына — был невеликий — или сойти с ума, или наложить на себя руки. Его загнали в угол. Я спас его, спас его жизнь и будущее.

Возможно, что-то из этого я преувеличил. Возможно, мой реципиент и мог выжить тогда. Но опыт и понимание ситуации позволило мне быть честным — хотя бы с самим собой.

Ствол отцовского пистолета уже не смотрел мне в лицо. Отец медленно опустился на корточки, снял кепку, вытер пот с лица.

— Мой сын был упёртым балбесом. Возможно, иногда лентяем, иногда — слабаком. Но упёртым. С принципами. Если в тебе осталась хоть капля его личности…

— То я не изменю решение, ты хотел сказать? Да. И не только поэтому. Чёрт, да почему я должен что-то доказывать!

— Твой выбор был принят под дулом пистолета, — отец покачал головой.

— К тому же у меня был десяток случаев обезоружить тебя. А у тебя — и у тех, кто за нами следил издалека — десяток случаев пристрелить меня. Но мы живы. Потому что мы отец и сын.

Отец поднялся, подошёл и коротко обнял меня, похлопал по спине. Послышался смешок Елизаветы Петровны за спиной:

— Именно такого завершения диалога мы все и ждали. Могу вас уверить — выбор будет зафиксирован, господа Циммеры. Десятком свидетелей. Думаю, вы притомились стоять на ногах — позвольте небольшой подарок.

В паре метров от нас сверкнуло, запахло озоном. На лужайке, напротив ворот словно из-под земли выросла чугунная беседка — ажурные витые столбики, столик по центру, лавки, фонарь — только пока без электричества.

— За сим откланяюсь, — сказала она и растворилась в воздухе.

Мы присели на беседку — уже начинало ломить колени от напряжённой позы, пока меня контролировал отцовский пистолет. Сначала посидели молча. Разглядывали друг друга, пытаясь понять, как теперь общаться. Начал я:

— Кто такой Демофонт? Знакомое имя.

— Эх… Это же знают все дети. Дети этого мира. Старейший из ныне живущих драконов.

— Драконов⁈ Ты… ты говорил с драконами? У тебя есть такой навык?

— Да… сынок. Я один из десяти говорящих с драконами. Из них двое — мои троюродные братья. Я открыл этот навык случайно, в ходе экспедиции в Атлантике. Именно я говорил с Акамантом, прежде чем они полетели на гнездование.

— Расскажи о них…

— Нет, это успеется. Если ты не солгал, если ты выбрал путь вместе со мной — тебе тоже предстоит общаться с ними.

— Я слышал, как он сказал слово «сын». Когда мы плыли через Курильские острова.

— Да? Значит, навык уже пробудился. Что ж… давай о другом — что такое — этот Бункер?

Как же просто было говорить, рассказывая правду — о лифтёрах, о прошлых жизнях, о первых неделях в этом мире. О том, как лифтёры помогли сбежать из плена, и о том, что угрожали убить всех близких.

Собственно, именно это позволило мне не чувствовать себя предателем. Именно сейчас я понял, что сохранность близких куда важнее, пусть и близких этой моей копии — куда важнее всех заданий, выданных мне начальством. Мы говорили долго, в основном — говорил я, и перебивал он всего несколько раз.

— Получается, твой бывший коллега…

— Андрон.

— Да, Андрон. Он может быть где-то здесь? И его напарники?

Я кивнул.

— Да. И у нас есть незаконченное дело. Он должен принести драгоценности для обналички. Очень скоро. Хотя сейчас я понимаю, что это не так важно. И что я могу прекратить всякое с ними общение. Хотя как только они это поймут…

— Да нет же, почему. Пусть они продолжают думать, что ты выполняешь работу. У них же нет других способов слежения?

— Боюсь, что есть. Лифтёры обязательно придут, если увидят, что моя временная линия вместе с миром сворачивает не туда.

Отец кивнул.

— Думаю, мы сможем дать им отпор. Силы Общества вполне достаточно, а если угроза будет всему миру… заклятые враги могут стать союзниками. Пока не думай об этом.

— Кто хозяева этого мира? Ты знаешь?

— Нет, — отец покачал головой. — Всё то, что ты наверняка уже слышал. Несколько гипотез, несколько зацепок… Общество для того в том числе и существует — чтобы разобраться. Так, на чём ты остановился…

Я не помню, как распрощался с отцом и как лёг спать. Он растворился и пропал с радаров на долгие недели. А впереди у меня было много работы — и долгожданная встреча с Андроном.

Который теперь снова из союзника превратился во врага.

Глава 10

Великий Секатор приснился мне то ли в следующую ночь, то ли через день. Он просто обязан был мне присниться, такое всегда бывает. И, как и в прошлые разы, я не был уверен — он ли это на самом деле общается через неведомые мне инструменты, либо это плод моего больного воображения.

Мы встретились в Хранилище. Холодный синий свет ламп на потолке, высокие и длинные, по четыре метра капсулы со скруглёнными краям, похожие на красноватый янтарь, внутри которых застыли предметы, машины, оружие.

Великий Секатор стоял в пятнадцати метрах от меня. Почему-то подумалось, что масаи, бывшие в большинстве миров одним из последних изолированных африканских племён, всегда при виде незнакомца или врага встают в пятнадцати метрах. Инстинктивно считается, что это минимальное расстояние, позволяющее броситься в бегство в случае, если противник нападёт.

— Значит, ты выбрал, — услышал я голос. — Значит, ты решил уйти на пенсию досрочно.

— Решил, — не то кивнул, не то произнёс я, а затем спросил. — Кто ты?

— Что ты хочешь услышать? И увидеть?

Он снял капюшон. Налысо бритый грубоватый череп. Полное отсутствие бровей и растительности на лице. Но лицо было другое, не моё, как в прошлый раз. Это было лицо моего отца, причём отца из этого мира — с похожей мимикой и прищуром.

— Ты маг, — понял я простую вещь. — Все твои слова, все твои увещевания о том, что паршу магию надо искоренять — ложь. Все твои технологии, все порталы между мирами — это магия.

На лице Верховного Секатора отразилась улыбка.

— Странно, обычно в таких диалогах меня называют Антихристом, демоном, или хотя бы чёртом — а ты так вот просто взял и принизил мои способности до магических.

Я покачал головой.

— Не важно, как правильнее называть. Правда в том, что все сильнейшие маги являются тебе угрозой. Угрозой твоей монополии.

— Не всегда. Иногда маги, появившиеся в тех или иных мирах, становятся моими главными союзниками. Ты был магом во всех прошлых жизнях, Эльдар. Ты либо не осознавал свою силу, либо магическое напряжение этого мира не позволяло сделать что-то серьёзное. А тут…

— А тут — ты встретил силу, с которой не в состоянии справиться Бункер. Ты же знаешь, что такое — Центр Треугольника? Всегда знал, так? Они твои давние враги?

На этот вопрос Верховный Секатор не ответил, он просто продолжил монолог:

— Я понимал, что этот мир может стать проверкой. Проверкой на прочность. Что ж. Ты не прошёл проверку. Прощай. Теперь ты вечно будешь гнить смертной жизнью. А мы постараемся сделать так, чтобы ты не представлял нам угрозы.

Из-за одной из капсул вышла Лекарь, в её руках была бензопила — или электропила, разумеется, в зыбкой реальности сна я не мог определить точно.

Взмах — и моя левая рука по плечо отвалилась от тела, упала на пол. Боли я не чувствовал, только злость и обиду. Я не мог пошевелиться, а злодейка продолжала своё дело — туда же отправилась и правая, затем ноги по колено — я упал на культи, злобно усмехаясь.

— Я любила тебя! — оскалилась она. — А теперь я иду за тобой.

Я проснулся в холодном поту — как ни крути, сон был тем ещё кошмаром.

— Лифт, — пробормотал я. — В проекте имения не должно быть лифтов…

Вскоре уснул снова, но сюжет сна продолжился. Я был в казематах больницы для душевнобольных — не тех, в которых я оказался после встречи с господином Кастелло, а в куда более мрачных, без окон, с грубыми побеленными стенами, тусклыми лампами накаливания, сыростью и длинным рядом панцирных коек, уходящих в тёмную бесконечность туннеля.

На мне была смирительная рубашка. Я не припомню, чтобы в каком-то из миров носил такой элемент гардероба, хотя достоверно сказать не мог — многие детали, как я уже говорил, позабылись.

Поднялся с подушки, попытался встать.

— Ну, батенька, получается, тупик? — услышал я голос за спиной и обернулся.

Разумеется, это был тот самый Кастелло, только на этот раз он был одет точно так же, как мой отец в момент нашей последней встречи.

— Почему?

— Сомнения по поводу сделанного выбора.

— Нет никаких сомнений. Я выбрал сторону.

— Но не ту, не ту… — вздохнул Кастелло. — Конечно, это несколько лучше, чем ваши изначальные работодатели, судя по тому, что я о них знаю, но…

— А что вы знаете?

— Ну… Бункер, какой-то парень в капюшоне. И лифты. Да, с лифтами надо будет осторожнее.

— Я так до конца и не понял, вы, Центр Треугольника — противники Обществу — или нет?

Кастелло рассмеялся.

— Мы — выше Общества. Но уверен, что вы можете принести пользу и в текущем статусе. Отчасти вас так будет даже проще контролировать.

— Вы — Бункер? Только другой, так? Другие его конкуренты?

— Ох… Что за безумное предположение! Желаю вам просто хорошенько выспаться, любезный. Да, я так вижу, что вы уже больше месяца страдаете от нехватки женского общества? Понимаю, понимаю, в таком возрасте это очень тяжело переживается. Ну, ничего, я вам помогу…

Как часто бывает в подобных безумных сновидениях — туннель психбольницы тут же наполнили толпы девиц — топлес, разные, в них узнавались знакомые девушки-коллеги, узницы японской лаборатории, клиентки, студентки, и лица женщин из прошлых миров, которые уже начал забывать. Они принялись толкаться вокруг меня, стаскивать смирительную рубашку, а господин Кастелло куда-то испарился.

— Где вы⁈ Где вас искать⁈ — хотел спросить его снова, но он растворился в бушующем океане обнажённых женских телес.

К концу отпуска я успел сдать все предметы, кроме одного, и был благополучно зачислен прямиком на третий курс из четырёх. Поскольку это была заочная форма — следующая месячная сессия должна была начаться пятого сентября, а закончиться в аккурат в мой день рождения, второго октября.

До сих пор, заглядывая в свои документы, я вздрагивал — я настолько привык к шестнадцатому, а не второму октября. И до сих пор это была загадка, на которую не было ответа — почему произошёл такой сдвиг.

Месяц закончился быстро — не без помощи Голицыных дело в отношении меня закрыли, и я первый раз за долгое время вернулся в офис. Не скажу, что такой способ решения проблем казался мне нормальным, но по сравнению с тем, что приходилось делать в других мирах — показался приемлемым.

Коллеги встретили с умеренной радостью — я не был душой коллектива, да и коллектив у нас был весьма непрочный, но при этом и Алла, и Тукай, и даже Лукьян выказали радушие.

А Самира не выказала — так как уже укатила в республику Уэле. Зато вместо неё через день вышла новенькая, из свежего набора — Вероника Делакруз. Маленькая, худенькая, с филиппинскими кровями и хитрым разрезом глаз. Девушкам такого типа может быть и восемнадцать, и тридцать пять, а иногда даже и сорок пять — не угадать.

После первого дня мы устроили небольшой междусобойчик — завалились в уже привычный кабак в Успенском, попугали Веронику историями из практики. Разумеется, упомянули и мои — в Зеленогорье и в Аустралию, рассказывали, в основном, Алла и Лукьян, а я хмуро молчал.

— Да вообще у нас Эльдарчик завидный жених, недавно три гектара в Голицыно купил, — подмигнула Алла Веронике.

Вот же чёрт! Неужели сватает? Нет, мне это было совсем не нужно.

— Как быстро распространяются слухи…

— Он у нас мафиози, как говорят в Сицилии, — усмехнулся Сергей. — Замешан в разных тёмных делишках.

Вероника скромно улыбалась и уже поглядывала на меня с интересом. Нет, девушка была, разумеется, весьма интересная. Но моё сердце было занято совсем другой, и я сразу постарался это дать понять.

Выпили все тогда изрядно, и Алла — в том числе. Я поленился заниматься врачеванием и чисткой крови от алкоголя — процесс нудный, утомительный и не всегда успешных, но, как чуть более трезвый, взялся проводить до дома. Попросил заехать за мной тёзку нашего коллеги, Серёгу Пельменя на «Атланте».

Нетрудно догадаться, какой диалог начался на заднем сиденье.

— Ну?… Как тебе Вероничка? Такая сладкая! Эти филиппинки. Ты же что-то рассказывал про какой-то филиппинский массажный салон?

— Это было давно и неправда.

— Не, ну какая у неё фигурка, а? Была бы я мужиком…

— Прекрати, — попросил я. — Пожалей Лукьяна. Он опять на меня волком смотрит. Да и, сама знаешь, что меня ждут в Санкт-Петербурге.

— Ждут? — она усмехнулась. — Ты в этом уверен? Ты же умный парень… Вспомни, на какой неделе знакомства я тебе дала?

— Тише, мы тут не одни, — попросил я.

А сам себя поймал на мысли, что очень хочу сказать «нет, это другое» — но не могу. Всё же, опыт прошлых жизней всё равно не позволял до конца верить в любовь на расстоянии. Как и в устойчивость увлечений и выбора юных восемнадцатилетних девиц.

— Да… У меня, после тебя, между прочим, никого не было, — продолжила Алла.

— Кроме…

— Да. Кроме Тукая.

Она погрустнела, и некоторое время мы ехали молча.

— Слушай, а как ты относишься amis avec des avantages? — вдруг спросила она.

— Je ne pense pas que ce soit une bonne idée (не думаю, что это хорошая идея), — ответил я.

— У тебя жуткий акцент, ответь нормально?

— Не думаю, что секс по дружбе — это хорошая идея. Алла, я очень хотел бы помочь тебе избавиться от одиночества, но это самообман. В одну реку дважды не входят. К тому же — у меня есть принципы и обязательства.

Алла вдруг положила голову на плечо и погладила по щеке. Стало как-то очень тепло, и я в ответ провёл пальцем по границе волос.

— Ну ты же доведёшь меня до квартиры?…

— Нет, ты успешно поднимешься сама.

— А если я оступлюсь и сломаю ножку? — кокетливо спросила она.

— Завтра приеду и вылечу. Я мастер по излечению переломов.

— А знаешь, какого цвета на мне трусики? Красного.

Это всё долгое воздержание. В голове всплыла та самая противная фраза: «Иногда соблазн можно победить, только поддавшись ему». Это всё противное долгое воздержание и возраст, которые заставляют идти на сделку с совестью. Причём дважды — и на тему Нинели Кирилловны, и на тему алкогольного опьянения.

Мы доехали молча, молча вышли, я молча махнул рукой Серёге, чтобы ехал парковать машину. Молча поднялись на лифте — первый раз после того самого сна. Я бы предпочёл пойти пешком, но решил рискнуть, потому что нет ничего хуже, чем впадать в лифтофобию. Воспоминания о квартире, в которой прошло немало экспериментов и первых опытов для моей нынешней тушке, ощутимо всколыхнули меня.

В квартире было душно — кондиционер, судя по всему, не работал. За порогом Алла бросилась на шею и попыталась жадно целовать, я ненадолго ответил ей, затем принялся раздевать. Мы были уставшие, а духота добавляла сонливости, заставляя пару раз некстати зевнуть. Стянул с неё брюки, подхватил на руки, положил в кровать.

— Иди сюда… — она протянула руки, и я лёг на неё.

Я ощутил горячие ноги на спине, а в щёку ударило холодное дыхание. Настолько обжигающе-холодное, что я чуть не вскрикнул.

Проклятый паразитный навык — я уже и забыл про него. Инстинктивно от боли отстранился, схватился за щёку.

— Ой, нет, я сильно… я так сильно возбудилась… так сильно тебя хочу, — зашептала она, гладя меня по шее и груди. — Сейчас, погоди, я успокоюсь.

Что ж, подумалось мне, это шанс избежать той самой сделки с совестью. Я лёг рядом, на место, где должна была быть вторая подушка, но её по очевидной причине не было. Прикрыл её покрывалом, замолчал и вскоре дождался тихого сопения. После тихо встал, попил воды, залечил щёку, настроил кондиционер и ушёл домой — пешком, полураздетый, по уже знакомому ночному тротуару между городком и посёлком.

До въезда в коттеджный посёлок Голицыно оставалось метров триста, когда я услышал скрип тормозов за спиной.

Две машины, семеро парней, мигом выскочивших из дверей. Да уж, подумалось мне — рано я начал забывать, что такое ночные драки.

Часть II Пилигрим

Глава 11

Двое из них начали стрелять сразу же. Меня спасло два фактора — перстень, отклоняющий пули, и молниеносная реакция, заставившая меня спрыгнуть с тротуара на обочину, в кусты, за песочную отсыпку.

«Боевой режим» включился мгновенно. Первое — пистолет в руку. Второе — понять, кто стреляет, кто главарь. Третье — первый выстрел. Четвёртое…

Вместе с четвёртым вмешалась и интуиция. Теперь «боевой режим» включал в себя и новые компоненты — мгновенно запустившиеся навыки. Мне хватило секунды, чтобы вспомнить мелодию и прокрутить в голове нужные строки. Навыки телекинеза и пирокинеза сработали одновременно: тот автомобиль, который был дальше от меня, дёрнуло вперёд, затем раздался хлопок, и капот объяло пламя, перекинувшееся на двух стоявших рядом парней.

Мне кажется, этого должно было быть более достаточно, чтобы пустить их в бегство — но нет. Я мельком увидел выражение лица одного из стрелявших, рядом с которым орали загоревшиеся компаньоны — и на их лицах не отразилось ни малейшего сомнения.

Они даже не думали отходить от горящей машины, даже не думали отогнать вторую. Зомби. Обычные мобы. Подосланные самоубийцы.

Вражеские пули тем временем впивались в землю очень близко ко мне. Я перекатился за бугор, выстрелил ещё раз — срезав сначала одного, потом другого, шагнувшего вперёд.

Выстрелил ещё и ещё, с неявным результатом — но на этот раз патроны в обойме кончились. Патроны, всегда надо проверять патроны — как можно было про это забыть! Что ж, пришло время переходить на холодное оружие.

Третий подошёл слишком близко, и я вынужден был вскочить, держась за перстень-щит. Признаться, я попросту про него забыл — когда прожил столько жизней во вполне привычной технологической среде, то сложно запомнить, что есть предмет, которое позволяет просто так останавливать пули.

Сначала я взмахом ноги в подбородок отправил шедшего ко мне в нокаут. Осталось трое. Пули замирали и падали в метре от меня, сам же я пришёл в движение. Перстень жгло, но подогнутый палец продолжал держать его — интересно, на сколько хватит заряда? Стреляли с двух стволов, с учётом выпущенных по земле — наверняка скоро будет предел из двадцати пуль, после которого он разрядиться. Сначала отбежал назад, подпрыгнул, сорвал со столба метровый указатель «Голицыно 300». Хороший, ровный край обкатанной пластиком жести, хоть и загнутый внутрь, но острый. Идеальное холодное оружие.

— Ля-ля-ля, ля-ля-ля… — снова пропел я, больше мысленно, чем вслух, и потянул рукой на себя.

Пламя взметнулось, перекинувшись на рубашку стрелка, стоявшего рядом с горящей машиной.

— Полиция! Прекратить стрельбу! — донёсся голос со стороны посёлка.

Но ждать подмоги было преждевременно. Осталось ещё двое — и один из них стрелявший.

Перехватив по короткой стороне, как дубинку, я саданул краем по шее нападавшего. Стрелок не двигался с места, несмотря на корчевшихся рядом с ним подельников.

Последняя пуля саданула по касательной, боль пронзила плечо. Перстень погас резко, как будто разомкнули невидимую цепь. Выставил вперёд перед лицом щит,прыгнул вперёд. Удивительно, но это сработало, больше психологически — стрелявший не стал стрелять через вывеску, хотя он бы с лёгкостью пробил бы её. Взмах, пинок в живот — указатель острым ребром выбил пистолет из рук, оставив рваные раны на лице и руках.

— А-а! — заорал он. — Где я⁈ Кто? Что это? Как больно!

Мгновенно прозрели и остальные — вопли стали осмысленнее, и из зомби враги превратились в несчастных, но живых людей. Ко мне уже бежал знакомый жандарм из проходной посёлка.

Бой был завершён, осталось разобраться с его последствиями.

Перво-наперво я вытащил из уцелевшей машины огнетушитель и потушил вторую. Затем присел помогать трëм раненым. Достал аптечку, запустил лекарский навык, чтобы минимально остановить кровотечение. Поселок всполошился — на стрельбу, помимо полицейского, выбежали двое, в том числе с двустволкой наперевес сосед-контрактник Степан Савельевич, вступивший в перепалку с полицейским:

— Не лезь! Это дворянские разборки! Лучше иди позови Голицыных или их дворецкого.

— Степан, не учи учëного! Я зафиксирую для себя, чтобы ни у кого претензий не было. Начальству передавать не буду.

— Я тебя уже три года знаю, хоть раз что-нибудь доносил?

Признаться, сначала я подумал, чтобы дать ходу официальным разбирательствам с полицией, но Степан оказался рассудительней. Очевидно, что в дело оказались втянуты тайные общества Треугольника, и полиция только усугубила бы подозрения.

В итоге полицейский позвонил кому-то, и вскоре подъехал дворецкий Голицына с парой рабочих, мешками и лопатами. Раненых закинули в машину и увезли, остальные занялись освобождением дороги от следов. Подоспел и Сид с Серëгой Пельменем.

— Барь, ты в порядке? — испуганный Сид подскочил ко мне и затем отпрянул, увидев трупы, сгоревшие у машины. — Что, опять? Как тогда?

— В порядке. Как тогда. Помогите коллегам лучше избавиться от следов.

— Не стоит, — твердо сказал дворецкий Голицына. — Леонарда Эрнестовича нет, но это не проблема. Доверьтесь мне, ваше благородие, я профессионал по решению проблем. Ложитесь спать. Хотя — машину оттолкать мы ваших мужиков попросим.

Когда я вернулся домой и уже готовился спать — позвонил Давыдов.

— Мне сообщили. Завтра утром, в десять тридцать — в министерство. Будет разговор.

Я решил поехать на «Атланте» один, не рассчитал и опоздал на десять минут — тут и утренние пробки, и непривычные маршруты, и традиционные для этой эпохи проблемы с парковкой в центре Москвы. Поэтому на аудиенцию в закрытый подвальный кабинет я влетел несколько взъерошенным.

Не то, чтобы я боялся встречи с начальством, этот страх — по крайней мере в обычных, земных жизнях я изжил давно. Просто я не люблю опаздывать, когда действительно лучше приезжать вовремя.

— Юноша, ведите себя ответственнее, — нахмурился Давыдов и протянул руку. — Я теперь вынужден перейти сразу к делу. Ваш случай — один из четырёх нападения на низших членов Общества за последнюю неделю.

— То есть это не…

— Не «Единороги». Мы после первого инцидента уже допросили вчера вечером четырёх их членов, включая вашего приятеля Игоря. С применением нейрочтения — они чисты. Это с большой вероятностью одна из сторон Треугольника.

— География?

— Помимо Москвы — Верх-Исетск, Санкт-Петербург и Владивосток. Места размещения консульств стран Северной Лиги и Восточной Клики. С одинаковой долей вероятности. Что им надо — точно неизвестно. Я терпеть не могу всех этих шпионских игр, Тайная Полиция уже подключилась, но когда нужные люди внутри их отдела узнают, что в дело замешано Общество — они спустят по тормозам. Поэтому решать всё придётся нашим братьям.

— Я так полагаю, что от меня что-то требуется?

Давыдов хлопнул ладонью по столу.

— Да. Требуется. Как мне сообщили сверху — вам теперь можно доверять. Вы проявили верность, к тому же являетесь наиболее ценным из указанных четырёх.

— Почему ценным? — осторожно спросил я.

— Банально по совокупности навыков и боевому опыту. Именно поэтому попробуем использовать вас как наживку.

Давыдов достал из-под стола небольшой, но выглядящий серьёзным не то сейф, не то большую шкатулку. Достал ключ, провернул замок, затем приложил отпечаток пальца в окошка. Дверка открылась. На красном бархате лежал чёрный браслет.

— «Пилигрим». Это устройство стоит миллион триста тысяч рублей. Его носят только члены императорской семьи, министры и верховные иерархи Общества. Интеллектуальная система обнаружения смертельной угрозы для человека. Анализирует в радиусе километра все виды оружия и эмоциональное состояние их владельца. В случае, если оружие и человек обращены против хозяина, происходит два действия. Хозяин телепортируется на пять метров от места срабатывания. Агрессор получает львиную дозу гормона сна и засыпает. Ну, к тому же, невидимость, пятиразовый щит от пуль и огня…

— Спасибо, Анатолий Алексеевич, — я кивнул и осторожно принял браслет. — Я надеваю сейчас же?

— Надевайте. Ваша задача как приманки — выманить их из страны, ваша профессия к этому как нельзя кстати подходит. Потрудитесь в ближайшее время брать как можно больше иностранных командировок — желательно в страны Европейского Полуострова или японской сферы влияния. Ваш руководитель получит соответствующее распоряжение. О каждой командировке — оперативно сообщайте Голицыну-младшему, он скоординирует поддержку группы захвата при передвижении.

— Честь имею, — кивнул я.

Хоть Давыдов и сказал, что не любит шпионских игр — я вдруг осознал, что весьма по ним соскучился. Мне приходилось быть разведчиком, дипломатом и тому подобным сбродом в прошлых жизнях. Отчасти поэтому мне до сих пор так близка казалась Курьерская служба. Но по сравнению с прошлыми жизнями — ставки были куда выше. Права на ошибку не было. Теперь после смерти я с большой долей вероятности уже не попадал в Бункер, а к недоброжелателям присоединялись и бывшие работодатели. Потому действовать требовалось куда осторожнее.

Ждать долго не пришлось — в тот же вечер Корней Константинович торжественно объявил:

— Так! Первая командировка стажёра. Эльдар, ты сегодня опоздал — будь добр, побудь наставником у Вероники.

А сам ещё и подмигнул. Вероника же неожиданно густо покраснела и подошла ближе.

— На какой климат собираться? Я такая неопытная в этих делах…

— На климат исключительно прибалтийский. Летите в Варшаву. И не смейте привозить мне янтарные бусы — у меня их уже целых шкаф.

«Доставка срочная. Драгоценный предметъ, ценность товара — 1420 рублей (в томъ числе 120 ₽ — доставка). Наименование — „Коллекционная статуэтка «Кабан», антиквариатъ, предметъ древности, 0 Кейта, Габаритъ… Весъ — 1,5 кг. Доставку производитъ: Делакруз В. В, Циммеръ Э. М. Адрес: Царство Польское, Варшавская Губерния, городъ съ особ. статусомъ Варшава, улица Гжегожа Бженчишчикевича, корп. 3“, Получатель: Поланский Роман Мойзешевич, граф».

— Роман Поланский, — пробормотал я. — Где-то я это уже видел…

Глава 12

Груз выдали в аэропорту два курьера из тульского отделения. Одного из них я уже как-то раз видел в нашем отделении — высокий, белобрысый, почти альбинос, чуть постарше меня. Он меня тоже узнал, усмехнулся:

— Ну надо же, тот самый Циммер. Моё почтение!

Вероника посмотрела на меня с уважением. Нашим грузом оказалась упакованная во вполне обычную небольшую коробку статуэтка не то кабана, не то тельца. Зачем она потребовалась упомянутому Полянскому — догадок, как часто бывает, у нас не возникло.

В этот раз первый раз случился перенос рейса на целых четыре часа. Поскольку мы с были с грузом, решили не возвращаться, потому что сдача на хранение съела бы все время. Остались в аэропорту, засели в кафе. Разговорились не сразу — Делакруз долгое время стеснялась говорить и упорно пыталась называть на вы. Только к самому самолету, чтобы скоротать время, мы начали рассказывать друг о друге.

Во-первых, я узнал, что родилась на острове Себу. Наполовину испанороссиянка — из переселившихся ещë до независимости в Аляску южнокалифорнийских беженцев, а наполовину — из народа вараев, которые живут совсем на другом конце Петринского архипелага.

Во-вторых, оказалось, что она из контрактного сословия. Училась в женской кадетной школе, служила в штабе на Филиппинах, в крупной военной части во втором по величине городе Себу-Орловске. На момент увольнения со службы получила диплом военной академии и звание старшего прапорщика.

Тут-то я впервые подумал о том, что возраст азиаток может быть обманчив. Впрочем, это для меня было неважным.

— Если были неплохие перспективы и звание, то почему тогда пришлось поменять работу? И, как я понимаю, город…

— Не стоит об этом, — она неожиданно поджала губы и посмотрела в окно.

Что ж, подумал я, в Курьерке, похоже, у всех свои скелеты в шкафу.

Общение с красивыми скромными девушками всегда приятно само по себе независимо от планов, установок и ограничений. Конечно, жаркая летняя погода в и без того жарком климате неуклонно добавляла пикантности беседе. На время перелета мы оба облачились в шорты, на мне была легкая рубаха, на ней — короткий спортивный топик.

А ещë пикантности добавляли отчетливо заметные признаки симпатии ко мне. Наука о языке жестов, микровыражениях и невербальном общении в этом мире то ли была недоступна широким массам, то ли вообще не была толком изобретена и структурирована: и действительно, зачем, если у небольшого процента есть навык чтения мыслей. Во время перелета Вероника залезла с ногами на сиденье, повернув колени в мою сторону, и наматывала волосы на палец.

— Я думала, вы… ты старше. А я для тебя, получается, вообще старуха. Мне двадцать шесть… уже почти двадцать семь.

— Ты очень, очень старая. Люди столько не живут, — кивнул я.

— А можно немного бестактный вопрос? Мне показалось, или у тебя что-то есть, или было с Аллой?

— Не показалось, было. Не стоит об этом, — я подмигнул. — На самом деле, у меня есть девушка, только она в Санкт-Петербурге.

Конечно, называть так Нинель Кирилловну в текущей ситуации было немного самонадеянно, но показалось, что будет верным.

— Любовь на расстоянии? А у меня в Москве так никого и нет. Правильно говорят, что Москва — город для работы, а не для свиданий.

Два часа полета прошли быстро. Случаев, когда Варшава в начале XXI века оставалась российским городом, за всю мою многовековую карьеру Секатора можно было пересчитать по пальцам одной руки. В лучшем случае — это была какая-то форма восточноевропейского союза с «нашими» (кажется, иногда и называемого Варшавским), но чаще всего — это была соседствующая и оттого настроенная весьма негативно держава.

Впрочем, здесь независимая Польша тоже имелась, да и сам город был сильно другой. Варшава располагалась по противоположным берегам вытянутого эстуария Вислы, соединённого километровым мостом. Западная Варшава, сформированая из речных островов и пригоррдов, являлась одной из двух столиц Республики, а восточная, историческая — одной из столиц Царства Польского в составе Империи.

Я понял и прочитал об этом достаточно поздно: Империя и называлась федеративной именно из-за трёх царств, входящих в неё — Русского, Польского и Финляндского. Каждое из царств имело независимые парламенты, кабинеты министров и долю экономической независимости. Конечно, более глубинным было деление и на уровне дворянских кланов, стоявших у власти, но в эти дебри я пока не лез.

По сути, это были две Варшавы, нечто подобное я видел пару раз с Берлином в мирах шестого Суперствола. Правда, здесь, судя по всему, власти поняли, что разделенные поляки — бомба замедленного действия. Потому старались удержать и тех, и других в зоне своего влияния, а жителям обеих Варшав позволялось свободно перемещаться через границу. Более того, здесь даже имелась работающая в особом режиме ветка метро, соединяющая обе половины города — правда, на ней мне в тот раз не удалось прокатиться.

Подобная практика здесь была распространена. Нечто подобное, насколько я мог судить по картам, было и с Киевом, и со Стамбулом, и с Вильнюсом.

В аэропорту позвонили Поланскому. Я уже привык, что по указанному телефону отвечает слуга, но тут ответил приятный мужской голос с сильным не то французским, не то польским акцентом:

— Так, так, Роман Полански у аппарата. Przy telefonie!

— Вас беспокоит подпоручик особого отдела императорской Курьерской Службы, моя фамилия Циммер.

— О, так-так, вы где? Под Варшава?

— Tak, — кивнул я. — Когда вам будет удобнее принять заказ?

— В любой удобный для вас время! — пропел он. — Улица прославленный герой Третьей Японской Войны Гжегожа Бженчишчикевича — на одной ветке метро от аэропорта, в микрорайон Каменек.

Уже было восемь часов вечера по местному времени, но я решил рискнуть и согласился отправиться прямо сейчас, «с колёс».

Пока ждал Веронику, переодевающуюся в туалете в форму Курьерки, решил на всякий случай посмотреть что-то в сети про нашего клиента. Телефон, подключившийся к Сети Царства Польского, торжественно сообщил об этом на двух языках вместе с извещением о конском повышении тарифа. Но я всё-таки заглянул в энциклопедию, чтобы подтвердить свои опасения.

«Романъ Мойзешевичъ Поланский, род. 4 августа ‎1933‎ (76 лет), г. Краков, Великая Польская Империя. Графъ Царства Польского (съ 1993 г.). Всемирно-известный кинорежиссёръ, известный по картинамъ 'Ребёнокъ Розалии», «Убийство», «Балъ Вампировъ», «Ханьский Кварталъ» и пр.

Родился въ семье иудеевъ, бежавшихъ изъ Парижа на волне роста антисемитизма, отецъ Мойзешъ Либлинхъ сменилъ фамилию на Поланский. Въ детстве после распада кратковременной Польской Империи, и последовавшей въ ходе оккупации северныхъ регионовъ Нормандией бежалъ сперва въ Вильно, затемъ — въ Вену.

…

Во время съёмокъ въ Холливуде, Калифорнийская респ., познакомился со своей второй женой, Шаронией Тейтъ. Шарония во время беременности пережила покушение сектантовъ-социалистовъ во главе съ Карломъ Мейсономъ, которого Романъ Мойзешовичъ лично застрелил изъ дробовика. Въ последствии по мотивамъ покушения былъ снятъ полудокументальный боевикъ «Однажды въ Холливуде».

…

Сенситивные способности Романа Мойзешевича характеризуются какъ «средние», среди публично-оглашённыхъ навыковъ присутствуетъ бителепатия и иллюзионизмъ. Въ кинематографическихъ кругаъ известенъ своимъ экстравагантнымъ нравомъ. Романа Мойзешевича характеризуют какъ «бабника, склонного къ групповымъ оргиямъ», утверждается, что со студенческихъ летъ онъ владеетъ искусствомъ очаровывать женщин, называя такой сортъ бителепатии «инкубизмомъ».

— Мда уж… Опять «парадокс», — пробормотал я, а затем наклонился к уху коллеги, чтобы перекричать шум метро. — Вероника, что ты знаешь про инкубизм?

— Ты хотел сказать — про суккубизм? — переспросила она. — Ну… Да, я им владею, говорят… только плохо. А кто рассказал?

— Ох… весёлая встреча ожидается.

Дальше был путь до небольшого таунхауса на берегу Вислы, и дверь открыла пожилая, но молодящаяся и улыбчивая дама.

— Проходит-те, Рома вас примет. Чай, кофе?

— Спасибо. Не откажемся от чая.

В гостиной, неброско, но со вкусом обставленной, были развешены не то репродукции, не то оригиналы полотен времён ренессанса с обнажёнными девами. Немного странной и неуместной показалась внушительных размеров кровать, стоявшая в углу помещения. Мы с Вероникой переглянулись.

— Дорогие гости! — получатель явился в расписном халате, распахнул руки, не то для объятий, не то просто в странном жесте, затем указал на кровать. — Присаживайтесь. Там будет удобней распаковать.

Супруга принесла чай на столик рядом с нами, зачем-то подмигнула и удалилась. Поланский присел рядом — сила, действительно, в нём чувствовалась, но несколько слабее моей. Впрочем, я заметил кольца у него на руке. Распаковали коробку — это оказалась странная бронзовая статуэтка кабанчика, которая совсем не выглядела антиквариатом.

— Так, так… всё на месте! — Полянский нащупал на заднице кабана крышечку, под которым оказался уже знакомый треугольный универсальный разъём. — Прошу вас, можете подвинуться?

Над нишей кровати в стене открылся лючок, за которым оказался компактный рихнер, провод от которого воткнули кабану в пятую точку. Тут же погас свет, а на противоположной стене открылся проектор.

«Инфотрагер», как здесь называли флешки, как это было вполне ожидаемо, содержал видеофайлы, а точнее, «фильмо-датэи», подписанные просто — 1-вид, 2-вид, 3-вид, 4-вид и 5-вид.

Он нажал на первое видео.

Зазвучала мрачная, неритмичная музыка. На кадре появились не то выцветшие, не то стилизованные под старину титры:

«Давидъ Линчукъ. Кролики».

— Восемьдесят девятый год… — расплылся в ностальгической улыбке Полянский. — Мой старый знакомый. Как давно это было!

На экране нарисовалась обстановка семейной квартиры с красно-чёрными обоями и паркетом, женщина в сером халате стояла и гладила бельё. На голове у неё была маска кролика с ушами. В комнату с закадровыми аплодисментами вошёл мужчина — в точно такой же маске.

Некоторое время между ними происходил диалог не то на польском, не то на украинском, не то на каком-то вымышленном славянском языке, после чего главная героиня скинула халат, оставшись полностью обнажённый, только в маске, и принялась заниматься с вошедшим оральным сексом. Музыка сменилась за трагическую, заиграли скрипки. Затем в комнате позади героини раскрылся шкаф, где оказался ещё один мужчина в маске кролика, только уже абсолютно голый. Он бодро шагнул к «крольчихе», и примерно на этом моменте Полянский переключил на следующее видео.

Всё ясно. Порнография. Мы провезли «запрещёнку». «Интересно», — подумалось мне. — «Кому за это может больше влететь — нам или Корнею Константиновичу?»

На титрах на этот раз отобразилось «Grüner Elefant». После титров возникли кадры не то замызганного подвала, не то вытрезвителя, но долго мы смотреть не стали. Полянский пробормотал что-то вроде:

— Не при дамах… нет, потом… skomplikowane, то есть, сложное кино.

— Я люблю сложное кино, — тихо сказала Вероника. — Но должна заметить, Роман Мойзешевич, что…

Я выразительно посмотрел на неё, и она замолчала.

— О, нет, не в том смысле, там… есть неприятные сцены. Вы позволите — я проверить оставшиеся два ленты?

— Конечно, это вполне вписывается в процедуру проверки товара, — кивнул я.

— Вообще-то не вписывается, — заметила Вероника. — Мы вообще не знали, что внутри будут фильм-датэи, да ещё и подпадающие под закон о нераспространении…

Мне хотелось бы поскорее закончить процесс, и я, хоть и предпочёл бы не командовать, но тут уже вынужден был перебить.

— Простите, ваше сиятельство, она у меня стажёр… первая командировка. Нет опыта работы с клиентами вроде вас.

Я взглянул на Веронику, мимикой изобразив не то сожаление, не то недовольство. Она замолчала. Полянский кивнул, переключил дальше. Высветилось что-то на сербском, и он снова тут же выключил, прокомментировав:

— Это новый фильм… тоже не стоит, там слишком… натуралистично.

Четвёртый фильм оказался чёрно-белым, зазвучала музыка, характерная для старинных триллеров. Хорошо поставленный дикторский голос зачитал:

— 'Доктор и карандаш, режиссёр Юрген Хаарбемастер, тысяча девятьсот семьдесят второй год".

— О… странно… — сказал Полянский. — Странно, зачем они добавили это сюда? Безусловно, шедевр, но это совсем другой жанр, к тому же — я это смотрел. Так, так, ладно, дальше.

Пятый, последний фильм оказался не то французским, не то на китайском — титры были на двух языках. Причём китайские иероглифы я прочитать не сумел. Правда, тут же прозвучал перевод на русском — гнусавым бубнящим голосом, так знакомым мне по эпохе видеокассет, которые я застал в некоторых постсоветских мирах.

— «Капризное арбузное облако. Фильм-мюзиклэ. Произведён Париж-ню-нуар-синема и Государственной кинокомпанией Государства Ся, город Синин».

На первых же кадрах показалась маленькая голая азиатка на кровати, вся облитая чем-то липким и сладким, не то поющая, не то стонущая от удовольствия Зазвучала этническая музыка, и на горло песни главной героини наступили, грубо воткнув в глотку здоровенный кусок арбуза.

Вероника сидела вся раскрасневшаяся, потупив взгляд. То ли она в принципе никогда не видела раньше такого «кина», то ли сама ситуация, что её заставляют это смотреть, её крайне смущала.

А может — и не смущала, а возбуждала. На экране в это время голые азиатки в заброшенном особняке продолжали есть арбузы и заниматься свальным грехом во всех возможных позах и разнообразным составом. Наконец, Вероника снова не выдержала.

— Ваше сиятельство, вы не боитесь, что ваша супруга войдёт и увидит, что вы тут занимаетесь просмотром… просмотром…

Поланский рассмеялся и отошёл к барному столику, оставив нас сидеть на кровати вдвоём.

— О! Мы с моей дражайшей супругой в молодости пережили столько разные приключения, с которыми не сравнятся нынешние кадры. Сколько их сейчас в кадре, раз-два-trje… втроём? Вчетвером? Знаете, были бы мы чуть моложе, а вы — чуть раскрепощённей… Шарония! Мон шер, tu ne veux pas voir (ты не хочешь посмотреть?), — крикнул он куда-то в сторону комнат, но ответа так и не дождался и обратился к нам. — Позвольте спросить, мой дорогой гости… а вы не пара? — расплылся хозяин в улыбке.

— Нет, ваше сиятельство! — вспыхнула Вероника.

— Я почти слышу у вас промежду строк слово «увы». Да, а жаль… такая красивая пара. И вы же наверняка нравитесь друг друг. Поверьте моё… моё чутьё. Может… вы станете пара? Хотя бы на один час?

Я поймал его взгляд и тут же почувствовал лёгкое жжение в области затылка. Зажгло палец на руке под перстнем, но это я понял только потом. Следующим действием я обнял Веронику за плечи и поцеловал в губы.

— Эльдар, ты точно хочешь этого?… — я услышал словно сквозь сон, в то время как расправлялся с последними пуговицами её блузки. Какая же противная у Курьерской Службы летняя женская форма — очень долго снимается.

Мы снова поцеловались, тут уже целовала она первой, моя рубашка уже тоже была расстёгнута, она сдёрнула расстёгнутый лифчик вниз. Наступило время нам обоим избавиться от лёгких летних брюк, как вдруг…

В глазах помутнело, затем голова резко закружилась, и я упал на пол. Нахлынула целая гамма чувств — тошнота, головокружение, судороги в конечностях, онемение затылка. Нечто подобное, только слабее, я чувствовал рядом с Елизаветой Петровной, сейчас воздух в гостиной буквально искрился от сенситивного напряжения. Я не сразу понял, что лежу рядом с барной стойкой, в трёх метрах от кровати, на которой спешно одевалась смертельно-испуганная Вероника.

Рядом валялся халат хозяина, рядом крутился упавший на пол нож для фруктов. Откуда-то не то снаружи поместья, не то с балкона раздался крик жены Поланского:

— Роман! Роман! Uratuj go! Jest w rzece! On się utopi! Спастите его! Он в реке! Тонет!

И только тогда я понял, что произошло.

— Телепортация. Грёбаный браслет…

Глава 13

Взглянул на руку — и точно. Во-первых, кожу слегка жгло, а во-вторых — браслет, до этого сливавшийся с рукой, как хамелеон, и казавшийся едва заметным выступом на коже, теперь сверкал матовой чернотой.

Вот тебе и «Пилигрим». Вот тебе и миллионы. Это вполне очевидно «ложное срабатывание», которое случается, например, с компьютерными.

Вся прислуга в поместье тут же высыпала наружу. Я даже представить не мог, что их так много в здании.

— Что, чёрт возьми, случилось? — спросил я.

— Мы… поцеловались, — сказала Вероника, поспешно поправляя одежду.

— Я понял, что дальше! — резко сказал я, и тут же решил смягчить. — Прости… Мне правда очень неудобно, что так вышло.

— Мне так стыдно, так стыдно… — она закрыла руками лицо. — Что мы наделали? Это… это твой паразитный навык, да? Я видела, что он применил внушение, чтоб мы… занялись этим, я могла предотвратить, но…

Но ей это самой хотелось, продолжил я фразу. Я не стал спорить и рассказывать правду про браслет — по крайней мере, пока. Посмотрел в окно, прислонился к стеклу. В сумеречных водах Вислы, подсвеченных фонарями набережной, в нескольких сотнях метрах бултыхался в волнах, борясь с течением, всемирно известный режиссёр Роман Полянский. На миг мне стало страшно — не утонет ли он? Ведь насколько мне было известно, браслет должен не только телепортировать, но и усыпить. К своему стыду я понял, что страшно даже не столько за гибель клиента, сколько за судебные тяжбы и общественный резонанс, который бы за этим последовал.

К счастью, я увидел, что к нему уже спешит катер речной охраны и отошёл от окна.

— Почему он сработал… что не так? Он же не представлял угрозы? — рассуждал я вслух.

— Он взял нож в руку, видимо, чтобы разрезать фрукты… и глядел на нас… Так что это было, Эльдар?…

Взял нож в руку: видимо, в этом дело, подумалось мне. Судя по всему, браслету хватило безумной мимолетной мысли, навроде «А не прирезать бы мне парня и оставить себе эту красотку?» Договорить нам не дали: в комнату влетел сначала дворецкий, затем — супруга Полянского, ругавшаяся на смеси французского, польского и русского:

— Вы! Йак можна! Scandaleux!

Правда, увидев, что мы полуголые, а на полу лежит халат её супруга — желание ругаться несколько поубавилось. Видимо, она сразу поняла, что виновником случившегося был сам супруг. Вскоре толпа прислуги вместе с офицером речного контроля притащили и самого Романа Мойзешевича — мокрого, обёрнутого в плед поверх белья, слегка сонного. Возмущался он слегка своеобразно:

— Друзья мои… нельзя так! Небеспечно… Небезопасно! Это же… Я мог погибнуть! Я не желал вам зла!

— Мы вам тоже, ваше сиятельство. Приносим свои глубочайшие извинения за инцидент.

Полянский засунул мизинец в ухо и попытался избавиться от воды, к нему тут же подбежала служанка с ватной палочкой.

— Да уж… я другий, то есть, второй раз в жизни переживаю телепортасьон. Отвратительное, жуткое чувство, друзья мои. Ужасно… Очень грустно, что у вас такая паразитная умеечность. То есть навык. Телепортировать случайное лицо при намёке на любовную связь… Как редко и как безумно! Или же это из-за ревность? Я слышал про одного такого, он так и остался девственник до конца дней!

Я решил не спорить и изобразил на лице скорбь.

— Ладно, ладно… Не стану задерживать. К тому же, наверняка телепортасьон — это большая государственная тайна. Давайте, я подпишу, что потребно…

Мы подсунули бумажные акты, успешно отвязались от жандармов, и уже через десяток минут мчали обратно в аэропорт на метро. На часах было полпервого ночи, дико хотелось спать, и Веронике — тоже, клевала носом, норовя как бы невзначай положить голову на плечо. Ближайшие билеты в Москву были только через десять часов, поэтому мы решили лететь через Санкт-Петербург.

Ну, то есть как «решили». Увидев, что есть два билета в дворянский класс в Санкт-Петербург через три часа, я не раздумывая скомандовал:

— Так, берем.

Мозг быстро посчитал: мы прилетим в семь часов, до рейса в Москву будет часов пять, можно успеть доехать до того самого общежития, и…

Нет, конечно, звучало безумно, но, тем не менее, я написал:

«Любезная Нинель Кирилловна, я буду проездомъ въ СПб съ восьми утра до двенадцати. Жажду встречи съ вами»

Мы уже засели в кафе с Вероникой, когда неожиданно пришел ответ.

«Меня разбудило ваше сообщение. Эльдарчикъ Матвеевичъ, я очень хочу увидеться, но у меня утром очень важная лабораторная работа…»

«Эльдарчик» — это было что-то новое. Я уже смирился и заказал стейк из оленины и крепкий чай, прежде чем пришло ещë одно сообщение:

«Но если вы вдругъ успеете къ корпусу гуманитарныхъ наук къ одиннадцати… »

Вероника заказала алкогольный коктейль. Пить во время поручений не рекомендовалось, тем более — стажëром, но я закрыл глаза на это нарушение. Все же, стресса она испытала изрядно. Она сидела молча, затем я заметил, что по щеке у неë беззвучно течëт слеза.

— Ну-ну, ты чего, — я подсел рядом и в нарушение субординации обнял за плечи. — Ты из-за случившегося? Из-за того, что он меня заставил?

— Не только, — сказала она, отхлебнув коктейль из стакана. — Это всё напомнило… Напомнило мне прошлое.

— Расскажи о прошлом…

— А что рассказывать! Я девушка! Работавшая в штабе военной части.

На самом деле, дальше можно было не продолжать — подобных историй я повидал уже много, но я кивнул, изобразив интерес. Она продолжила.

— Подполковник… старше вдвое, но такой, достаточно бодрый. Наполовину испанец, наполовину пилипино…

— Как его звали?

— Рюрик… Рюрик Дутерте. А я… Мне двадцать лет было, что я могла понимать? Красивый, офицер. А я девственницей была. Ну и что, думаю, что женат, раз любит — значит, ко мне уйдет, ведь так?

Она усмехнулась, а мне стало немного грустно — все подозрения подтвердилась. Девушка, начавшая отношения со статуса любовницы зрелого и, вероятно, циничного мужика — это серьёзная проблема. Такие могут бесконечно цепляться за уже занятых и «проверенных» парней, не замечая вокруг свободных. Будет сожалеть о своём положении, но раз от раза наступать на одни и те же грабли.

Я вдруг подумал — что, если её интерес ко мне начался именно после того, как я сказал, что у меня есть девушка? Хотя, пожалуй, всё из-за моего типажа, как ни крути, по характеру я куда ближе к образу пожилого подполковника, чем остальные мои биологические ровесники.

Что ж, другой мог бы тогда задуматься — какой лакомый кусок, чтобы крутить шашни одновременно с двумя, а то и с тремя? Но я мысленно осадил себя — нет, у меня не было достаточно времени, чтобы заниматься подобным многообразием. Моё положение, успешность и доход неуклонно продолжали расти, и случаев, чтобы окружить себя прекрасным женским обществом у меня будет ещё не один и не два. Но моё внимание сейчас полностью занимала Нинель Кирилловна — уж такой мне достался реципиент.

Иногда мне казалось, что любовь к ней — это единственное, что осталось от его личности в этом теле, и я не имел права это убивать. Я ответил достаточно резко.

— Нет, Вероника, он бы никогда бы не ушёл. Более того, большинство военных бы не ушли, у военных вообще нет привычки уходить к молодым любовницам. Особенно штабные вояки, вроде твоего — зачем, если в семье достаток, а жена всё равно стерпит похождения.

Она кивнула.

— Любовницам… Я уже потом поняла, что я любовница. «Боевая жена», как-то так это называется. Боже, какими глупостями мы занимались… Один раз даже… даже было в подводной лодке. А потом появилась эта… малявка…

— Тоже лет двадцати?

— Как ты угадал? Ага, именно. Новая стажёрка. В моём взводе обработки смет логистики, где я уже стала начальницей… то есть командиром.

— Какая ирония. Вероника, посмотри вокруг. Как ты думаешь, какой процент молодых мужчин в этом зале свободен?

Она кивнула.

— По статистике до тридцати пяти лет не женаты до половины дворянского сословия, до четверти контрактного и мещанского… Правда, это не учитывает так называемый «австрийский брак»…

— Ну? Зачем тебе женатики, или занятые? Тем более, что дамам с твоим сословием можно выходить замуж хоть за кого.

— Кроме коренных народностей и духовенства, — вхдохнула она.

— Они тебе и так не нужны. Терпеть не могу заниматься сводничеством, но у нас есть Лукьян, есть Тукай, есть разные порталы для знакомств.

Она вдруг поменялась в лице — как будто догадалась до чего-то.

— Слушай, это же неправда — про твой паразитный навык? Ну, что ты телепортируешься при контакте с девушкой. У тебя ничего такого нет? Ты… слишком опытный для молодого парня.

— Да, это была ложь, — я покачал головой и закатал рукав рубашки, показав браслет. — Один друг подарил дорогущую цацку. Которая должна была помочь от возможного покушения, но в итоге ошибочно сработала, когда Роман Мойзешевич взял в руки нож.

— А на тебя кто-то охотится?

— Считай это профессиональной паранойей.

Она лукаво посмотрела на меня через плечо, затем развернулась и придвинулась ближе — на опасно близкое расстояние. Прошептала:

— Не поцелуешь меня?

Я осторожно отстранился, проведя рукой по спине.

— Нет. Я бы с радостью, но это только усугубит в тебе твои старые болячки. Лучше расскажи побольше про прошлое — что-нибудь хорошее, что было?

Она вздохнула, отвернулась и опрокинула весь остаток стакана.

— Что рассказывать. Он любил сзади. Говорил, что у меня самый лучший на Тихом Океане зад. Иногда делал больно, пару раз… он приводил мальчика, молодого солдатика, что-то вроде его адъютанта, чтобы тот смотрел и учился. Один раз даже просил его помочь, подержать меня за… Ладно, что это я…

— Ты можешь рассказывать дальше. Ты не думала найти этого парня?

— Думала… Наверняка этому мальчику тогда всё понравилось. Только зачем я ему такая. Испорченная.

Я покачал головой.

— Кто тебе такое сказал? Про испорченное?

— Никто, сама решила!

— А я знаю, кто. Мамаша тебе сказала это. Или батя. Или какая-нибудь тётушка Люсинда, которую ты очень уважала в детстве и которая резко поменялась, когда ты начала всю эту интрижку. Всегда есть кто-то из близких, кто очень авторитетный, и чьё мнение очень сильно отпечаталось.

— Бабушка, — прошептала она. — Она мне с двадцати лет это говорит…

— Она жива у тебя?

Вероника кивнула, оживилась, даже улыбнулась.

— Конечно, ездит на мотороллере… работает свечницей в церкви святого Луки в Катарманске… Баколодская область.

— Значит так — бери телефон, звони своей бабуле и говори ей, что плевать хотела на её уважаемое мнение, и что вообще — не надо лезть и со своими свечками стоять над постелью дорогой внучки!

— Позвонить не получится… Но, пожалуй, ты прав!

Она достала телефон, набрала «голосовую почту», затем отошла в сторонку и принялась долго и с активной жестикуляцией и слезой в голосе записывать сообщение на незнакомом мне странном языке, затем пошла заказывать ещё выпивки, но тут я уже вовремя поймал и остановил.

— Не. Так не пойдёт. Ты так сопьёшься. Давай лучше чаёчку, какого-нибудь с травками успокоительными.

Она коротко уткнулась мне в грудь и сказала:

— Да, не стоит больше пить. Спасибо, что подсказал. Полегчало. Давно пора было.

Решение чужих психологических проблем — не то, чтобы моё хобби, но приятное занятие, к которому то и дело возвращаюсь, причём неосознанно, по привычке. То ли в качестве искупления миллиардов угробленных мной жизней, то ли просто из-за моего многочисленного опыта общения с людьми. В этот раз было и другое — откровенные диалоги помогли мне избавиться от волнения от предстоящей встречи с Нинелей Кирилловной.

Мы сменили тему — немного пообщались про особенности работы тихоокеанской армии, разумеется, не переходя черту дозволенного государственной тайной. Затем перешли на обсуждение интриг внутри Курьерской службы.

— Получается, ты встречался с Аллой… Расскажи, как всё было?

— Нет, я не могу рассказывать подробностей, прости. Ну… она была некоторым образом моей первой девушкой. В этой жизни, — зачем-то уточнил я, и Вероника посмеялась. — Всё было хорошо. Но так получилось, что мы оба ошиблись.

— Ошиблись… кто-то из вас изменил друг другу? — догадалась Вероника.

Я кивнул.

— Вроде того. Я оказался в очень, очень длительной командировке с девушкой, на место которой ты сейчас пришла.

— А! — воскликнула Вероника. — Так вот про что вы тогда рассказывали! Про попадание в плен и прочее. Значит, там был и романтический аспект.

— Скажем так — это помогло нам обоим не сойти с ума. Но отношения с Аллой я не мог больше продолжать.

— И именно тогда появилась та самая загадочная девушка из Санкт-Петербурга?

— Нет. Она была у меня в голове задолго до этого. Кажется, с самого моего момента появления в этом мире.

Так или иначе, остаток времени мы просидели в более комфортной обстановке. В итоге в самолёте я благополучно смог уснуть и проснулся только когда мы заходили на посадку в аэропорту Санкт-Петербурга. Не скажу, что выспавшийся, но с этим делом лучше хоть сколько-то, нежели совсем ничего. Дальше — выгрузка, путь в зал ожидания. Здесь я и попрощался в Вероникой, пообещав вернуться к полпервому — самолёт вылетал в час, и получаса, учитывая дворянский класс, хватало.

— Если будет скучно, я поеду в центр и тебя найду, — пообещала она.

— Звучит как угроза, — заметил я.

До одиннадцати оставалась куча времени, и я решил не спешить. Метро здесь проходило прямо до аэропорта, и из зала вёл лифт. Я встал, привычным движением, повторённых мной в разных жизнях уже миллиарды раз, нажал кнопку вызова.

И тут, конечно, всё пошло не по плану. Рядом встал ещё кто-то, на кого я — из-за не довыспанности и определённых переживаний — не обратил внимания. Я зашёл в лифт первым, незнакомец — вторым. Нажимать кнопку он не спешил, хотя был ближе к пульту, поэтому потянулся я.

И поймал взгляд. Взгляд Андрона, смотрящий на меня со смесью ненависти и презрения.

— Ну что, привет.

— Ты достал? — зачем-то спросил я.

— Достал. Но сначала ты ответишь мне на несколько вопросов.

Двери лифта начали закрываться. Промелькнула мысль — остановить, бежать, либо всадить пулю в лоб. Теперь он враг, с которым осталось одно незаконченное дельце. Которое заканчивать совсем не обязательно. Да, драгоценные камни могут решить массу проблем, но закрыть пробел в финансах и сделать задел, которого хватило бы на безбедную жизнь, можно и другими способами.

Как часто бывает, решать самому не пришлось. Чья-то крепкая ладонь просунулась между створками лифта и заставила створки открыться.

— Чёрт, — Андрон развернулся, готовый вытолкать незваного гостя, который мог помещать открытию портала, но вдруг застыл неподвижно.

В лифт втиснулась высокая фигура в чёрной толстовке. За ней — такая же, но в похожей, в белой.

Андрон кряхтел и шипел, неуклюже зашагал к задней стенке лифта на оловянных ногах, будто его кто-то держал за горло. Фигура в чёрной толстовке скинула капюшон.

— Н-ну-с, г-господа. Д-давайте, поехали, поехали кататься!

И в этот миг я понял, что в следующие пару часов Императоръ и Самодержецъ Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Сибирский, Царь Херсониса Крымского, Царь Луороветланский; Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Карельский, Волынский, Подольский и Финляндский; Князь Тлинкитский, Тунуимиинский, Грумантский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Туркестанский и иныхъ; Государь и Великий Князь Зеленогорья низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полотский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Камчатский, Уссурийский, Государь Иверская, Карталинския, Прилиманская и Кабардинския земли и области Черкасскихъ и Горскихъ князей и иныхъ наследный Государь и Обладатель; Государь Туркестанский, Русско-суданский, Русско-гвинейский, Сомалиляндский, Конголезский, Новогвинейский, Новокаледонский, Новокубанский, Змеебережного края и Нового Подолья Повелитель, Государь Аляскинский, Арктических и Антарктических земель, Наследникъ Каталонский, Герцогъ Ольденбургский, и прочая, и прочая, и прочая, Божьей милостью, Николай IV впервые в своей жизни и в истории Российской Федеративной Империи нанесёт в моей компании визит в параллельный мир.

Глава 14

— Ваше величество! — я машинально припал на колено, хотя не был уверен, что это уместно.

— Эль-Эльдар, брось. Я М-микифор, — проговорил царь. — И ты б-брось бояться, иномирец. Я просто ха-хочу прогуляться по другим мирам. Т-ты же можешь это организовать?

— Пусти… — прошипел Андрон. — Я могу…

Хватка ослабла, и мой бывший коллега схватился за горло, жадно задышал-захрипел.

— Зайдите… Я могу. Но есть одна проблема.

Двери тем временем закрылись, Андрон шагнул к двери, но Иван, спутник императора, схватил его за руку.

— Тише, всё нормально, — сказал Андрон и продемонстировал чёрную полоску портала.

Император вопрошающе взглянул на меня, и я кивнул. Полоска отправилась на стык дверей, растеклась, побежала по швам и контурам лифта.

— Не касайтесь стен, — сказал Андрон. — Вас будет тошнить.

Он сказал это так уверенно и просто, как будто и без указания императора согласился бы нас «прокатить» на лифтовом портале. Всё выглядело как безумнейшая авантюра, и я подумал — Андрон наверняка может нас попросту прикончить. Бросить в другом мире. Увезти. Но затем я взглянул в глаза Андрона и понял: в ближайшее время он это точно не сделает.

Потому что то ли император, то ли его спутник Иван вправили несчастному лифтёру мозги.

На стене всплыла карта Древа реальностей. Двое наших новых спутников раскрыли рты от удивления.

— Иггдрасиль… — проговорил император. — Древние н-норвеги не врали!

Мне же вид управляющей голограммы портала не казался удивительным. Но только сначала — пока он не увеличил мастшаб, и пока я не пригляделся.

— Что это? — я подошёл и упёрся в пульсирующую точку — 2010 год, ветвь 172.16.1.1.

Третий и Пятый Суперстволы Основного Пучка лежали параллельно нашей реальности, отчего она казалась тонкой паутинкой, протянутой рядом с двумя массивными брёвнами. Линия шла далеко вниз без единого разветвления, вплоть до самых средних веков — там большинство ветвей терялись по причине отсутствия изобретённых лифтов.

Но отличие было в том, что подсвеченных для возможности перемещения ветвей теперь было меньше десятка, и открытый диапазон в большинстве из них начинался тем же дветысяча десятым годом.

Если лифтёр сходил в какую-либо ветвь, то в следующий раз попасть сможет только в её прямое будущее — иначе порталы попросту не позволят.

— Ты перепробовал все эти ветви?

— Да. И из них нет выходов в Суперствол… — сказал Андрон бесцветным голосом. — Как и в Бункер. Я хотел спросить тебя, не знаешь ли, что это такое.

О, я знал. Очень хорошо знал. Только теперь я увидел неактивную кнопку «Бункер» сверху. Это говорило о том, что лифтёру сделали замену. Власти Бункера вытащили Андрона Холявко из какой-либо другой ближайшей параллельной реальности, сделали его новым лифтёром, и теперь Андрон заперт только в тех реальностях, в которые посещал ранее, и в которые не ходил его двойник.

А за этим двойником наверняка идёт охота. А это, в свою очередь, могло означать несколько вещей — либо Верховный Секатор прознал про нашу контрабанду, либо он знает чуть больше — про то, что я отрёкся.

— Нет, не знаю, — соврал я и пояснил императору. — Ваше Величество, в этих двух стволах — по нескольку миллионов миров, но сейчас доступно только несколько ближайших. Очень странно.

— З-зови меня Микифор, тем более, что я сейчас покину мир и на время перестану быть императором, — попросил Николай IV, а затем нахмурился. — Не может же ваш артефакт барахлить? Почему так?

— Я впервые это вижу. Я всего четыре года работаю, и такое впервые.

В прошлый раз было меньше, подумал я. Получается, он проделал много работы, чтобы найти эти камни.

— Ладно, — кивнул император, видимо, удовлетворившийся ответом. — И куда мы отправимся?

— Я добыл и оставил камни вот здесь, — Андрон тыкнул в пятый Суперствол, неподалёку от ветви, где мы уже приключались с коммунистическом Нью-Йорке.

Отобразилась дата — ноябрь две тысячи семнадцатого года.

— Камни? Что за камни?

Отпираться не было причин, к тому же, я почуял настрой императора — он вполне очевидно жаждал азарта и считал путешествие весёлым приключением.

— Ваше ве… Микифор, мы с Андроном провернули одно мероприятие. Межмировая контрабанда.

— Хм. Любопытно.

— Гранаты, сапфиры, рубины. Шпинель, — добавил всё тем же бесцветным голосом лифтёр. — Примерно поровну всего. Ещё немного агатов.

Мне подумалось, что именно агаты могут оказаться в сделке ценнее всего.

— Для кого?

— Для Лаптевых, — признался я.

— Сколько?

— Около четырёх кило. Двадцать тысяч карат. Большинство — с сертификатами.

— Хм…

Император на миг задумался, словно взвешивая на невидимых весах двадцать тысяч карат и степень значимости клана Лаптевых. Такая уж работа у любого правителя страны в период клановой олигархии — рулить всеми системами сдержек и противовесов внутри властных структур.

— Догадываюсь, зачем они ему. Л-ладно. Се-сертификаты другого мира, конечно, можно отправить на помойку. Сколько ты получаешь со сделки?

Я вспомнил примерную стоимость, которую заплатил Евгений при продаже того десятка камней.

— Примерно по пятьсот рублей за карат. Думаю, за опт — меньше. Хотя — сапфиры и рубины я ещё не продавал.

— То есть ты, Эльдар Матвеевич, х-хочешь вот просто так стать рублёвым мульти-миллионером? — улыбнулся император. — Так и быть. Это же к-клад? Ведь так? Значит, государству полагается четверть. Ещё половину я заберу как частное лицо, участвовавшее в оп-операции. Четверть — тебе.

— Не вижу смысла спорить, — кивнул я.

Палец Андрона нажал на выбранный мир, покрутил глобус, нажал ещё, выбрал дату. Стены лифта сжались, голограмма засветилась и исчезла. Стены лифта стали чуть шире, а цвет поменялся с белого на серебристый, с причудливой арабской вязью.

— Сколько ещё портальных капсул у тебя? — спросил я Андрона.

— Шесть… пять, — ответил он. — Со мной поделился Борис. Он тоже понял, что что-то неладное происходит. Он будет нас ждать.

Я обернулся к императора, с интересом разглядывавшего узоры лифта.

— Постарайтесь не задерживаться. Этот мир без силы, на нас он действует губительно.

Николай IV кивнул. На пульте было тридцать пять кнопок, Андрон нажал на последнюю, помеченную буквой «P» — пентхаус.

— По-получается, мы на месте. Что за страна? Что это за мир? — спросил император.

— Великая Социалистическая Народная Арабская Джамахирия, муниципалитет Бали. Бывшая Индонезия.

Что-то новенькое, подумалось мне. С другой стороны, Пятый Суперствол таил в себе множество весьма любопытных государственных устройств.

— Что такое Джамахирия? — Николай IV задал следующий, вполне резонный вопрос.

— Что-то среднее между республикой и монархией, приправленное социализмом, — коротко пояснил я.

Мы вышли из лифта. Впереди было панорамное окно. За ним — море, которое озарял рассвет где-то виднелся небольшой кусочек берега с пляжем и круизными яхтами. В небе пролетал самолёт — несомненно, реактивный, сверхзвуковой.

Мне подумалось, что лучше было бы, если бы император этого не заметил.

— Господин Андрей, — приветствовал на чистом русском смуглый работник в зеленоватой рубахе и говоривший с едва ощутимым акцентом. — Господин Борис ждёт вас в зале для гостей… О, вы не один…

Он учтиво поклонился.

— Получается, это всё твоё, — кивнул император. — Что ж, нормальное жилище контрабандиста… О, а что это? Ракета? Самолёт?

— Истребитель Великой Социалистической Народной Арабской Джамахирии, — кивнул Андрон.

— Вы же достанете мне чертежи? — Николай IV похлопал меня по плечу.

Я промолчал. Мы прошагали через ряд коридоров, и постепенно моё тело начинало чувствовать дыхание чужого мира. Всё та же лёгкая тошнота, лёгкий зуд под кожей и жар. Я посмотрел на императора, он вида не подавал — не то просто потому что был бодрее, не то из-за более высокого процента сечения.

Наша группа вышла в просторный зал, где уже сервировали стол две служанки, тут же убежавшие. За столом сидела молодая дама восточной внешности, в роскошном коктейльном платье. Рядом с ней был Борис, во всё том же старом советском пиджаке, в котором я его видел в здании на Невском Проспекте. По кабинету разносился запах дешёвого табака.

— Что, привёл? — спросил он, обернувшись и потушив сигарету. — О… и не одного. Это кто? А… припоминаю, видел портреты. Ваше Величество!

Сказал он это не то приторно, не то насмешливо. Молчаливый Иван за спиной царя нахмурился и сделал шаг вперёд. Император остановил его. Девушка стрельнула глазами на Андрона, сказала:

— Дорогой, я буду у себя, — и ускользнула куда-то в коридоры.

— Ладно, ладно, полно те, — Борис махнул рукой. — В общем, тут без так много всего произошло.

— Опять наш старик что-то учудил? — спросил Андрон.

— Ага, — кивнул Борис. — Собирается объявить войну Жириновскому.

— Тому самому? — спросил я. — Генсеку СССР?

— Кто, чёрт возьми? — спросил император. — Кто объявил войну.

— Муаммар Каддафи, — догадался я. — Получается, вот кому вы отдали те три артефакта

Борис кивнул. Только тут я заметил, что во второй руке у него ствол. Получается, Иван не просто так сделал шаг вперёд.

— Но это не все новости. Я был в Петрограде. Туда пришла Оля. Сказала, что с текущим миром Эльдара всё кончено. Что им… то есть, тобой, Эльдар, будет заниматься совсем другая команда, а ты, Андрон, теперь не нужен.

— К…как не нужен? — вытаращив глаза, спросил Андрон, который, казалось, заразился от императора заиканием. — Чёрт… Зачем… зачем я это сделал?

Он обернулся, не то испуганно, не то со злобой посмотрев на Николая IV. Тут я понял, что внушение с него спало — не могло оно столько держаться в мире, в котором нет силы, тем более, после межмирового перехода.

— Я это всё к чему, Андронушка, — сказал Борис. — Сдай портальные капсулы мне. Все.

Он протянул руку.

Глава 15

Андрон покачал головой.

— Я не отдам! Борис, у тебя их уже несколько сотен!

— Все. Мне нужны все.

— Кроме одной, я правильно понимаю? — уточнил я.

— Нет, все, — Борис покачал головой. — У тебя их должно быть около пяти.

В глазах мелькнул нездоровый огонек.

— А как ты представляешь мое возвращение обратно? И возвращение столь важных гостей?

— Меня это не волнует. Придет новая команда — они и проводят.

Царь тем временем как-то непривычно кашлянул. Я мельком посмотрел на него — на его лице на миг промелькнула гримаса боли.

Я же снова начинал чувствовать голод.

— Ты в курсе, что наше пребывание в немагических мирах вредно для наших тел?

— Нет, — Борис покачал головой. — Подозреваю, это ненаучно. Это всего лишь глюк психики, последствие телепортации.

— И у меня т-тоже? — Вклинился в диалог император. — Я сейчас готов съесть… да вот хотя бы Ивана. Хочешь сказать, я каждый день такое же должен испытывать? Я, б-бывает, использую навык по три, четыре раза за сутки.

Борис странно усмехнулся, принялся обходить стол. Только тут я заметил, насколько он постарел по сравнению с нашей прошлой встречей. А затем он принялся читать стихи.

— «Каждый день выплевывать сердце на сцену с занозами. Каждый день, каждый год, каждый час никогда не проснуться тверезым. Каждый гвоздь в каждый палец каждому встречному. Каждый пес будет лаять на каждого меченого…» *

— К чему этот цирк⁈ — рявкнул Иван.

— Сына вспомнил, — тихо сказал Андрон и покачал головой, отчего я понял, что это происходит не в первый раз.

— Я родился в тридцать восьмом. Омская область, этот же, пятый Суперствол. Я обошел пару тысяч миров. В большинстве из них — геофизик на Урале, где-то даже приходилось убивать академиков. Почти во всех мирах — одна или две дочери, родившиеся в шестидесятые, но в одной из тридцати двух магистральных ветвей — обнаруживается сын. Тоже Борис — Борис Борисович Рыжий. Поэт, весьма талантливый. Где-то на его стихи даже записывали музыкальные альбомы. Но почти везде он кончает жизнь самоубийством в двадцать с небольшим лет. А поскольку я пришел в этот пучок в районе десятых-двадцатых годов…

Андрон сжал кулаки от бессильной злобы.

— В этом всем нет твоей вины! Ты бы все равно с ним не пересекся и его не спас! Я сто раз тебе про это твердил! Неужели ты действительно затеял всë это ради портальных капсул⁈ Ты одержим этой местью!

— Осталось полсотни миров с моими копиями. Чтобы прийти и прикончить мерзкого старика, из-за которого жизнь сына прервалась так рано.

— Борис, ты же знаешь, что это рискует изменить ход истории, — вырвалось у меня. — И что теперь ты тоже вне закона.

Борис резко повернулся к нам, направив ствол мне в грудь.

— Что, ты против? Мне ничего не помешает это завершить.

Я мысленно пропел мелодию моего третьего, кинетического навыка, выставил руку вперед, готовый вырвать оружие из пальцев, но не почувствовал ничего. То ли навык дал осечку, то ли силы не было ни во мне, ни в окружающем мире.

Император и его телохранитель тоже выглядели обескураженными. Получается, и они тоже пусты?

Иван достал сверкающий пистолет. Щёлкнул спусковой крючок — осечка.

— Думаете, я не предусмотрел вариант «Б»? — усмехнулся Борис. — Я тоже нашёл артефакты в твоём мире, Эльдар. Ваши пушки не действуют.

Не действуют — как так? Матрицированные, понял я. Любое «зачарованное» оружие теперь становилось дефектным. Первым делом я толкнул тяжеленный стол прямо на Бориса, пытаясь придавить его к стене. Он ловко увернулся, отступив к двери. На него шёл Император, ствол Бориса метался то к в сторону Николая IV, то в мою сторону.

Моя рука тоже запоздало дернулась к кобуре, но чужой выстрел прозвучал быстрее.

Я наклонился, пытаясь укрыться за столом и уже приготовился почувствовать боль. Но её не было. Послышался лишь сдавленный хрип, а затем грузное тело Бориса свалилось на пол. Из коридора вышла девушка, всё ещё сжимавшая трясущимися руками пистолет — местный, не матрицированный.

— Андрон… Андрон, он целился в тебя, — лепетала она.

Бывший лифтёр подошёл и тихо обнял её за плечи.

— Всё нормально. Ты сделала всё правильно. Уйди пока из комнаты, я вернусь через пару часов.

— Мне на самом деле жаль, что он умер, — сказал я. — Вы, похоже, были приятелями.

— Если бы я был чуть сентиментальнее, то дал бы сейчас клятву, что всё-таки отыщу его сына, — горьковато усмехнулся Андрон, а затем склонился над трупом. — Никогда не думал, что буду этим заниматься, но сейчас мне придётся обыскать труп моего начальника.

— Андрон, к-кажется? — переспросил император. — Можете побыстрее расплатиться с Эльдаром. И проводить нас. Меня что-то мутит.

— Ваш-величество, а можно я хотя бы в этом мире без советов и указаний? — огрызнулся Андрон, затем сдёрнул с шеи Бориса цепочку с амулетом и кинул в коридор. — Вот он, амулетик. На рынке прикупил — надо же, действует.

Прошарился по карманам, а я услышал тихий диалог царя со своим слугой:

— Интересно, а эти лепёшки со стола… их м-можно есть? И фрукты вон, что это, драконовка?

— Не думаю. Ну что, понравилось вам? Это же реальный риск для жизни!

— И для г-государства, — ответил Император. — Знаю, но я д-должен был это почувствовать. Очень, знаешь, нужно, чтобы дальше жить.

За окном тем временем послышался шум двигателей самолёта. С гражданского аэродрома, расположенного неподалёку, стартовал огромный, крашенный зелёным двухпалубный авиалайнер. По характерному расположению двигателей я понял, что это творение КБ Туполева — с наследием великого конструктора приходилось работать в одном из обречённых миров, чтобы затем подобраться поближе к ядерной триаде.

— Какие д-двигатели интересные, маленькие. А такой мощный, — прокомментировал император. — Вот бы достать чертежи.

— Чертежи ему нужно. А у меня тут не научно-техническая библиотека! — проворчал Андрон, затем достал с пояса и кинул мне в руки странный брелок. — Эльдар, не стой без дела, найди чертежи этого… как он там называется. Ну, на которых все в четвёртом-пятом Стволе летают. Жми «Цифровая Энциклопедия Джамахирии», дальше разберёшься. Я пока уберу труп.

Он подозвал слугу, и вместе они потащили тело убиенного из комнаты.

— Двухконтурный турбореактивный двигатель, — пробормотал я. — Ну, чего только не сделаешь ради отечества.

Я навёл брелок на проектор, нажал кнопку включения. На стене открылся проектор — монохромный экран, аскетичный шрифт, больше похожий на интерфейсы из восьмидесятых. Но я достаточно быстро разобрался с управлением, вбил в поиске «Чертежи патента двухконтурного турбореактивного двигателя». По правде сказать, если бы я долго посидел над чертежами на авиационную тематику и повспоминал формулы, то мог бы воссоздать принципиальную схему на память. Но готовые чертежи, конечно, это совсем другое — в этом случае процесс прогрессорства ускоряется многократно.

На третьей строчке результатов поиска мною обнаружился печатный план-конспект того самого двигателя серии ПС-90 на восьмидесяти страницах.

— Затейливый текст, — хмыкнул император. — Безграмотно как будто написан, но вроде бы по делу. Как теперь это у-унести?

— Вон, кнопка «Обумажить», — подсказал Иван. — Странное слово.

Я нажал кнопку, и из стены под экраном проектора с небольшим лязгом выдвинулась массивная тумба, оказавшаяся странный встроенным принтером. Печать началась громко, но достаточно быстро — уже через минуты три стопка бумаг была готова. Николай IV подобрал, бегло пролистал.

— Обидно, тут о-один чертёж обрезался. И здесь ещё плохо напечатано… ну да ладно. А то наши конструктора совсем обленятся.

Он подошёл ко мне, выудил страничку и вручил мне принципиальную схему.

— Кто там, говоришь, с тобой в доле? Лаптевы? Пусть берут, считай, с барского плеча. Не то их Строгановы с тлинкитами скоро совсем к ногтю прижмут.

Андрон вернулся с небольшим, но, несомненно, увесистым чемоданчиком. Поставил на стол.

— В общем, повторю вопрос. Что за хрень происходит? Я не про то, что ты предал Бункер — это я давно догадался. Я про другое — почему я порталами теперь не могу ходить дальше соседнего подъезда. Ты что-то точно знаешь, Секатор, просто молчишь. Не хочешь пугать.

Я вздохнул. После смерти Бориса потянуло на откровенности.

— Тебя блокируют. То ли из-за меня, то ли из-за контрабанды, что запачкал руки магией.

— Тогда почему я могу ходить в соседние миры?

— У тебя остаточные, «не протухшие» токены доступа в несколько ближайших миров. Я не знаю точного принципа, но ключи и права доступа обновляются по цепочке, каскадно. Пройдёт несколько месяцев, или лет, и оставшиеся миры захлопнутся навсегда. Поэтому мы с тобой теперь в одной лодке. И рекомендую выбрать, в каком именно мире тебе хочется остаться. Я ответил на твой вопрос?

— Наверное, да. Наверное, этот мир, — кивнул Андрон. — Женился вот снова… Пентхаус, опять же. Джамахирия. Правда, скоро война, возможно, ядерная… Надо подумать.

— Время есть, закрытие случится точно не завтра. Сколько у тебя портальных капсул? Сколько прибавилось?

— Было пять, после исследования карманов — стало восемь. Но я догадываюсь, где он прячет заначку. Можно будет поискать, да.

Я отвел Андрона чуть в сторонку от императора с Иваном, уплетавших разложенные яства на столах, раскрыл чемоданчик. Судя по блеску и переливчатости, делец не обманул. К тому же, действительно, все камни были уложены в индивидуальные пакетики с крохотными бумажками, исписанными убористым почерком. Я спросил вполголоса:

— Ответь и ты на мой вопрос. Что Ольга могла сказать по поводу «новой команды»? Речь только про лифтёров, или…

— Не знаю. Боюсь, что «или». Наверное, сама попытается наведаться. Ну что, все готовы? Пойдём.

Император тем временем уже рассовал стопку бумаги по карманам толстовок, и увидел мой расстёгнутый чемодан. Подошёл, выставил две свои приличных размеров лапища в форме лодочки.

— Давай, отсыпь. Не скупись. Я т-тебе потом выпишу бумагу об уплате налогов.

Я не поскупился. Вполне нормальная практика, и «клад» теперь выглядел вполне себе законной добычей. Тошнота и зверский аппетит тем временем, становились совсем невыносимыми, однако я заметил, что в этот раз продержался уже куда больше. Неужели действительно, как сказал Борис, это всего лишь психосоматика?

Наконец, мы упаковались и отправились вчетвером к лифтам. В холле Андрон на миг задумался.

— Так… Этот уже разрядился, попробуем второй. Конечно, слишком близко, но должно сработать. Главное, там на ту же точку не становиться.

Второй лифт пришёл, снова погас свет, снова зажглась голограмма дерева — всё такая же, как получасом ранее, урезанная. Мир 172.16.1.1, дата — 13 июля, время…

— Без десяти минут одиннадцать, — внаглую предложил я, не дождавшись варианта императора.

— Место?

— Корпус гуманитарных наук Санкт-петербургского Университета благородных девиц. Угол Щекочихина и Крестовоздвиженской.

Андрон кивнул и нажал на «старт». Моё сердце снова забилось чаще от приятного чувства, которое бывает перед свиданиями.

Глава 16

— Все с тобой ясно, Эльдар Матвеевич, — усмехнулся государь.

Стены лифта сжались, превратились из стальных в сделанные из деревянного шпона. Кнопок этажей было пять. Лифт сам начал движение на четвертый этаж. И, наконец, двери открылись.

Нинель Кирилловна стояла передо мной вместе с двумя подружками. Еë глаза округлились, она раскрыла рот от удивления:

— Как ты… вы… Сюда же не пускают!

Мы трое стояли неподвижно. Воспользовавшись замешательством, Андрон просочился между девушками и скрылся на лестничной площадке. Мне подумалось, что её удивление связано с моим появлением, а не с появлением того, кто стоял за моей спиной. Возможно, лицо императора в тот момент скрывал капюшон, либо он просто стоял в полоборота. А вот подруга Нинели, — смуглая, фигуристая, но с гораздо менее выразительным и волнующим лицом, чем у моей воздыханной — машинально шагнула вперёд, едва не уткнувшись лицом в грудь «Микифора», а затем подняла глаза выше…

И в благоговейном ужасе отшатнулась к стенке, как будто увидела чудовище.

— В-ваше величество!… — пролепетала она чуть слышно.

А затем изобразила что-то вроде книксена — весьма кривущего из-за трясущихся ног и стеснённых условий лифта. В иной ситуации я бы посмеялся над тем, что они оба заикаются, но сейчас было не до смеха. Надо было что-то делать и как-то объяснять. Вторая подруга Нинели куда-то испарилась — возможно, просто ничего не поняла и отправилась пешком.

— Цепочка, — шепнул Иван.

— Вот чёрт… — Николай IV провёл по шее и снова стал Микифором — правда, с новыми, не вполне знакомыми чертами лица. — П-проходите, не задерживайтесь. Вам же первый?

Мы все с трудом утрамбовались в лифт, предназначенный максимум для пятерых, и поехали вниз. Как я уже много раз говорил — лифты я не люблю, но в этот момент мне было более чем приятно. Нинель Кирилловна встала прямо передо мной, едва касаясь грудью плеча, а её подруга, отшатнувшаяся от императора, теперь прижималась к моему боку филейной частью. Нинель Кирилловна тоже всё поняла и стояла с открытым ртом. Мне показалось, что ей тоже было страшно, я рискнул и обнял её, погладил по спине рукой.

Пару секунд продолжалась пауза, затем император пробормотал что-то вроде:

— Ну-с… инспекцию этого корпуса завершили, всё нормально…

Мне показалось, что никто этому не поверил. Иван тихо спросил его:

— По воздуху?

Император кивнул.

— К дядьке заглянем… Что, б-барышни, молчите, испугались? Вы чего, «Вестник эмигранта» насмотрелись, думаете, я младенцев на завтрак ем?

— Не ешьте, ваше величество… а как… а зачем вы здесь? Меня Марфа зовут.

— Марфа, какой император? Вам привиделось, — сказал Иван. — Это Микифор, меня Иван зовут.

— Та самая Марфа! — не выдержал я, а затем перевёл взгляд на Нинель Кирилловну и спросил полушёпотом: — Как прошёл экзамен? Или что там было?

Двери лифта открылись. Император с Иваном вышли из лифта, пошли в сторону выхода, Марфа засеменила за ними. С лестничной клетки в этот момент вышел Андрон, коротко посмотрел на меня и кивнул. Затем прошёлся до турникета и ловко через него перемахнул, скрывшись в выходных дверях.

Интересно, кто он теперь — враг мне, или, всё же, невольный союзник?

Нинель Кирилловна осталась стоять в лифте в оцепенении. Да уж, если вспомнить весь мой опыт по произведению впечатления на девушек — этот случай точно бы оказался на первом месте.

— Ты… вы… он… — пробормотала она. — Зачем?

— О чём вы? А, о них… — я как бы невзначай оглянулся. — Сейчас, чуть позже объясню. Пойдёмте.

Я буквально взял её за руку и повёл по коридору. Мы прошли через холл к выходу из корпуса — у турникета охранник препирался с Иваном, а император, отвернувшись, стоял в сторонке.

— Нет, ну это вообще не годится, это женский корпус, вас в списке не было, откуда я знаю, кто вы? — настаивал пожилой охранник. — Одеты не по уставу! Один так вообще сбежал! Как это у вас не может быть при себе документов? Может, вы какие вражеские соглядатаи?

Я поймал взгляд императора, скрытого под артефакторной маской, он усмехнулся из-под капюшона. Затем взглянул на Нинель Кирилловну, спросил:

— Родовое д-дворянство?

— Нинель Кирилловна Чистякова, — она наконец-то ответила книксеном.

— Чистяковы… Х-хороший выбор, Эльдар.

— Спасибо. Я знаю, — кивнул я и приобнял Нинель Кирилловну.

Наш диалог заметил охранник.

— Так, и вы, молодой человек! Что вы здесь делаете? Что за балаган развели?

— Сударь, я коварно выкрал абитуриентку на короткое свидание, пробравшись в здание через тайные входы, — сказал я, изобразив раскаяние на лице.

Нинель Кирилловна прыснула — кажется, эта короткая шутка вывела её из оцепенения. У выхода тем временем уже скопилась небольшая толпа. Вахтёр вылез из будки и принялся по одному пропускать студенток, немного потешно прикрывая выход императору и Ивану.

— Я никуда вас не пропущу! Я уже вызвал начальника охраны! С этим нужно разобраться, с какими целями, зачем вы здесь…

Ситуация накалялась, но применять силу никто не спешил — нашу сторону она, конечно, забавляла.

— Может, я его — того? — спросил Иван императора, постучав себя по виску.

Тот покачал головой.

— Не надо — того. Ты нам т-транспорт вызвал же? Вот и постоим, подождём, компания при-приятная, — тут он обернулся, спросил. — Тебя подбросить, Эльдар?

— Не, спасибо, у меня самолёт уже скоро. А может… — я посмотрел на Нинель Кирилловну. — Может, и останусь. Слушай, знаешь что? Можешь оказать услугу — взять на ответственное хранение чемоданчик? Я позже за ним зайду.

Император не раздумывая кивнул, забрал. Нинель Кирилловна сняла очки и нервно протирала салефеточкой — какая же она милая и беспомощная без них!

— Ой, а можно ваш автограф? — осмелела Марфа, подошла ближе и достала какую-то тетрадку. — Прямо тут, на полях.

В руке уже был приготовлен телефон — я уже разбирался, дорогой американо-норвежский «Ферскен», с надкушенным персиком на задней стороне.

— Марфа, запиши-ка лучше сюда свой телефон? — усмехнулся Иван и протянул ручку и бумажку.

Та спешно написал цифры, оторвала край листа, протянула охраннику Ивана. Интересно, он просто её клеит? Я тоже наконец-то заглянул в телефон — там сбились настройки времени, было несколько пропущенных вызовов и сообщение от Вероники:

«Ты где? Самолётъ задерживаютъ на полтора часа»

— Хорошая новость — у нас есть на полтора часа больше времени, — сказал я Нинель Кирилловне. — То есть чуть более двух часов. Здесь есть поблизости кинотеатр? Всё забываю, что задолжал за билеты, хочу компенсировать.

— Да, в соседнем квартале… Только нас так и не выпускают.

Проблема разрешилась за пару минут. Сперва прибежал начальник охраны вместе со своим приспешником — иначе назвать эту парочку грузного высоченного мулата и худого юнца в кепочке я не мог. Вокруг снова собиралась толпа из юных девиц и чуть более зрелых преподавательниц.

— Документы! — сказал начальник, похлопывая короткой дубинкой по ладони. — Что в чемодане?

— Артефакторная бомба, — сказал Иван. — Поступил сигнал. Мы специальнная группа обезвреживания.

Император толкнул его в бок, потом развернулся и кивнул, решив подыграть.

— Либо вы вы-выводите всех с этажа, либо даёте нам вынести её из здания.

Секунда растерянности, и начальник охраны засвистел в свисток, а вернувшийся на пост вахтёр врубил сирену.

— Срочно! Всем укрыться в кабинетах! — закричала охрана, разгоняя толпу зевак.

Послышались визги, студентки не спеша, насколько позволяли каблуки, разбрелись по кабинетам. Марфа, прогоняемая охранником, показала характерный жест у уха, мол, «позвони», а Нинель Кирилловна встала ко мне чуть ближе, обозначая, что пойдёт вместе с нами — в общей суете её так и не заметили. а заветный турникет щёлкнул, приглашая выйти. В этот момент во входной группе стал характерно моргать свет. Я почувствовал острое покалывание потоков силы, идущих откуда-то сверху, и не я один — Нинель Кирилловна тоже поёжилась и потёрла себя по плечам, проследовав за Иваном.

— Т-ты же взял телефон у этой барышни не просто так? — услышал я диалог Императора с Иваном.

— Конечно. Я уже пробил её координаты и вышлю ребят для чистки. А что с…

Иван обернулся, бросив взгляд на Нинель Кирилловну. Я напрягся — лезть в голову к моей возлюбленной я бы без крайней на то нужды не позволил бы и императору. Благо, Николай IV всё ещё производил впечатление благоразумного правителя и ответил:

— Я доверяю Эльдару. К т-тому же у него свидание — имеет право.

На площадку перед парадной корпуса университета тем временем медленно спускался дисколёт. Я впервые видел этот типа аппаратов так близко. Небольшой, метра четыре в диаметре, но отличавшийся от полицейских, окрашенный в цвета флага и лишённый видимого оружия. Беззвучно приземлившись ровно между двумя скамейками, створки обращённой к нам стороны раскрылись. Из приземистого, блестящего каменной отделкой салона вылезли два пилота в странной форме — с косынками на голове, в лёгких майках и шортах, также окрашенных в цвета флага. Один из них снял с лица что-то, похожее не то на очки дополненной реальности — которых здесь ещё не изобрели — не то на повязку для сна. Встали по стойке смирно, приветствуя императора.

— Вольно, братцы, я инкогнито, — сказал Император и полез внутрь, на прощание салютовав чемоданчиком с моим состоянием. — Эльдар, «Штопор», через пятницу.

После все четверо погрузились, створки сомкнулись, и аппарат свечкой взмыл в воздух.

— Штопор⁈ Через пятницу⁈ — воскликнула Нинель Кирилловна. — Что это за грёбаный шифр? Вы — секретный агент императора? Это правда — про бомбу?

— Нинель Кирилловна, вам совсем не к лицу такие выражения. Про бомбу — не совсем, хотя предмет большой важности. Я не секретный агент, просто был привлечён на некоторой миссии государственной важности. А с императором я знаком по одному подпольному клубу настольных игр. Вы голодны? Если нет — не соизволите показать дорогу к кинотеатру?

— Обойдусь воздушным маисом, — кивнула Нинель Кирилловна.

Кинотеатр оказался маленьким, всего с двумя залами, в которых шло всего четыре фильма: любовный скандинавский триллер «Затерянный лесъ», мультфильм «Крыса-поварёнокъ-2», криминальный боевик-вестерн «Выжить съ дюжиной патроновъ на Аляске» и не то чёрная комедия, не треш-хоррор «Маршъ зловещихъ мертвецовъ-7».

— О, а давай… давайте мы пойдём на «Крысу-поварёнка-2»? Я так любила первую часть, когда была маленькой.

— Увы, дорогая Нинель Кирилловна. До сеанса полтора часа, нам не успеть…

— Тогда — «Затерянный лес», это же Вольфганг Штильцшиирер, школа учеников Юргена Хаабермастера.

— С радостью, но… боюсь, что по сеансам нам подойдёт только «Маршъ зловещихъ мертвецовъ-7».

— Фу-у! — она поморщила носик. — Как можно⁈ Я один раз смотрела с двоюродным братом не то вторую, не то третью часть… какой кошмар, у вас отвратительный вкус.

Я вздохнул, изобразив раскаяние. При прочих равных я бы и сам не стал такое смотреть, потому что фильмы про оживших мертвецов, гулей, зомби и прочие нежити я в свои прошлые жизни насмотрелся достаточно. Но диалог вступил в очаровательную фазу флирта.

— Я тоже терпеть не могу такие фильмы. Это ещё на самое ужасное, посмотрите, билеты остались только на первый и на последний ряд…

— Нет, только не на первый, на последнем хотя бы не будет так страшно…

Как это делают все уважающие себя кинотеатры, подлокотники на сиденьях последнего ряда оказались поднимающимися. И первое, что я сделал, когда мы сели, поднял подлокотник.

— Но так же неудобно…

На стартовой заставке я совершенно невзначай поймал её ладонь, положив между сомкнутыми моим левым и её правым коленом. На первых кадрах показали толпу зомбяков в лохмотьях, стоящих за ржавой решёткой и протягивающих руки к парочке стонущих главных героев. Камера скользила по лицам нежити, полным уродств, пустых глазниц, гнили и прочей грубо-нарисованной гадости, а голос главных героев вещал.

— Мать моя! Твою мать! Сука! Вот же твари! Они сожрали мою руку, Прохор! Мою, мать его, руку сожрали они! Они её откусили и сожрали! Моя рука! Я не чувствую, мать его, мою руку! Прохор, верни… верни мою руку, сейчас же верни, отбери у них! Моя рука!

— Не отберу, барин, — ответствовал бас. — Это очень худо, что сожрали они руку твою, барин.

— Почему⁈ Почему худо, Прохор⁈

— Это значит, барин, что ты таперича тоже мертвяком стать можешь. А значицца, что тебя надобно тоже пристрелить!

Раздался выстрел, сопровождаемый прожорливым воем зомбяков, и начались вступительные титры.

— Мне так страшно! — услышал я шумное дыхание прямо у своего уха. — Немедленно поцелуйте меня, Эльдар Матвеевич.

Глава 17

Разумеется, я поцеловал — я хотел этого все последние часы, а может дни, а может, недели. Наконец-то ситуация позволила дать волю рукам — я предпринял осторожные, но настойчивые попытки проникнуть под одежду и получить тактильные ощущения. И мне это удалось — Нинель Кирилловна сама приподняла край блузки, позволив ладони проникнуть под неё.

Я снова ощутил себя там — в тесной комнатке общежития, на третьем этаже, за девятым окном слева. Мне снова показалось, что события того дня — когда мы снова, спустя много недель, оказались вместе, стали решающими для этой моей жизни. Весь мой романтический опыт этой и прошлых жизней казался безумно-далёким и тусклым. Только чувства и страсть, пробуждаемая этой девушкой и её телом, казались самыми настоящими и самыми первыми.

У меня загудела голова — сначала я подумал, что от волнения, но потом я понял, что кое-кто открыл телепатический канал, как в тот раз.

«Расстегни пуговку на брюках», — услышал я мысленную просьбу.

На её или на своих? На всякий случай я закрыл оба варианта. Всё это происходило на фоне наименее подходящего и оттого очень контрастирующего сопровождения:

— Сучьи твари, ненавижу их, из-за них мне пришлось завалить своего барина!

— Обожаю вышибить им мозги. Чтобы ошмётки черепа разлетелись по всей округе. С таким приятным звуком — чпок! Смотри, вон ещё парочка!

Звуки не то рёва, не то тошноты, затем звуки выстрелов — разумеется, мы оба этого не видели, потому что наши глаза были закрыты, и мы предавались тактильным удовольствиям, прерываясь на поцелуи.

Моя рука, прочувствовав мягкость груди, скользнула ниже под блузкой, осторожно полезла под краешек лёгких брюк.

— Щекотно, — предупредили меня вслух, и я стал действовать медленнее.

Сложно описать, как я был напряжён, насколько неудобно мне было сидеть в таком положении, и настолько взрывоопасной была вся ситуация. Но Нинель Кирилловна подлила масла в огонь. Её рука, обнимавшая меня за шею, спустилась ниже, и настойчиво полезла в брюки ко мне.

— Я никогда… никогда не трогала… — услышал я шёпот.

Чёрт бы побрал эту моду на длинные ногти. И чёрт бы побрал эту тягу юных девушек к японским порнографическим мультфильмам.

«Как горячо и твёрдо»

Когда её тонкие пальцы осторожно разобрались с моими ремнями и застёжками, и я ощутил, насколько холодны её руки, чувства усилились настолько, что я даже подумал затребовать технический перерыв. Возможно, я даже был готов позволить моему напряжению таким образом реализоваться — но, как-никак, сменной одежды у меня не было. Да и не стоило начинать эту сторону наших отношений с такого странного поступка с моей стороны.

Но брать паузу самому не потребовалось. Откуда-то сверху, из аппаратной, расположенной прямо над нашим рядом, донёсся тихий, но хриплый и гневный женский голос:

— Молодые люди! Вы чем тут занимаетесь? Сейчас выгоню и полицию вызову!

— Чёрт! — пискнула Нинель Кирилловна, тут же отодвинулась в дальний угол своего сиденья.

Некоторое время мы сидели, как будто ничего не происходило. Я даже немного посмотрел фильм: шестеро отчаянных борцов с зомби прорываются с боем на заброшенный космодром, устанавливают на стартовый ствол ржавую ракету. Грузятся в космический корабль — тесный, отчего они расположились как селёдки в бочке. Один из них — отважный ненец — остаётся и поджигает двигатели вручную, от лучины, разумеется оставшись обгоревшим до кости, после чего отстреливается от прорвавшихся на территорию зомбей, пока не погибает в страшных муках. На этом эпизоде Нинель Кирилловна снова повернулась ко мне и уткнулась в плечо, спрятавшись от жуткой картинки. Снова поцелуи, раздевательства, но потом она вдруг сказала:

— Погодите… не сейчас. Мне стало интересно, я хочу досмотреть.

Мне смотреть было не так интересно — я уже примерно догадался, что будет дальше. Разумеется, среди пятерых оставшихся остался один, заражённый «мертвячинской проказою» — щупленький молодой купчишка. Его сперва затолкали в «карантин» на шлюз, долго переживая и споря, что делать. Ночью, когда все уснули, чванливая сочная дворянка средних лет, кажется, её звали Аделаида Серафимовна, вероятно, пылавшая страстью к юному купчишке, открыла шлюз, чтобы его накормить. После чего, конечно же, была покусана. Купчишка отправился к открытый космос, а она заняла его место в шлюзе.

— «Десять негритят», — пробормотал я.

— Что вы говорите?

— Ничего, ничего, милая Нинель Кирилловна. Наслаждайтесь дальше сюжетом.

Аделаида Серафимовна за несколько суток превратилась в жуткого монстра, норовившего вырвать шлюзовой люк, отчего отправилась вслед за своим возлюбленным в космос. Следом трагически погиб представитель пожилой, но крепкий представитель духовенства — перекрестившись, он сам смело нырнул в шлюз и, драматично помахав рукой, попрощался с оставшимися двумя героями.

Остаток фильма Прохор, бородатый и суровый представитель крепостничества, и «МалАя», молоденькая представительница мещанства, параноили друг на друга, тыкали друг в друга огнестрельным оружием, но по прошествии двух суток ни у кого симптомы заражения не обнаружились, и они с огромным удовольствием занялись любовью — сий эпизод был отражён весьма целомудренно и с нарезкой, но сомнений не вызывал.

Тут, конечно, случился третий приступ нежностей, но уже без попыток проникновения за нижние детали гардероба. Краем глаза я поглядывал в экран: в конце выжившие главные герои фильма торжественно совершают посадку на Марсе, нацепив дыхательные маски, и их встречает компания мрачных господ в старинных фраках. На финальных кадрах хозяева планеты снимают маски и плотоядно обнажают вполне характерные клыки. Посередине появляется титр:

«Продолжение — въ фильме 'МАРСЪ КРОВОСОСОВЪ-1».

— Терпеть не могу фильмы с продолжением, — сказала Нинель Кирилловна, поднимаясь с кресла и хихикнула. — Но мне… мне понравился сеанс. Мне надо припудрить носик…

Мне снова принялась названивать Вероника, предупредив, что до самолёта осталось сорок минут. Честно говоря, у меня возникла мысль остаться, напроситься в гости, или, например, снять отель. Но я решил не настаивать: конечно, любовь на расстоянии — штука крайне ненадёжная, однако пока всё говорило о том, что мы оба каждый раз делали шаг в сторону окончательной близости.

— Вам пора, Эльдар Матвеевич? — спросила она, когда мы вышли из кинотеатра.

— Меня разрывает желание остаться и отправиться выполнять свой профессиональный долг. К тому же я почти не спал.

Она коротко уткнулась мне в грудь, прошептала:

— Я чуть не… я не готова… Но, мне кажется, уже буду готова в следующий раз.

Уж не знаю, что больше — последние слова, или всё произошедшее в первые минуты просмотра, но в состоянии я был приподнятом и слегка рассеянном. Поэтому я только спустя секунду сообразил, что в такси, которое я вызвал, сел ещё один человек.

Однако спустя уже пару секунд мой ствол был направлен в голову незнакомцу. Таксист вскрикнул, затормозил. В салоне на заднем сиденье автоматически включился свет, такая опция была в некоторых автомобилях. Только тогда я разглядел лицо.

— Амелия! Мать твою, как ты меня напугала.

— Ты максимально-неудобный персонаж для ловца на наживку, — сказала она. — Ты где два часа до этого пропадал? Пропал со всех локаторов. И… Микифора ещё где-то нашёл?

— Он сам меня нашёл. Погоди, так Давыдов тебя?…

— Меня-меня. Я и в Польшу с вами гоняла, и из Польши. Я сейчас класс в Обществе поднимаю, временно в Московском генерал-губернаторстве осела. Терпеть не могу заниматься слежкой, — она смачно сплюнула в окно. — А второй парень? Который с тобой в лифт сел? А? Он куда делся?

— Откуда я знаю? Я видел, что он ушёл через турникет в институте, и всё.

— Ясно… Кого хрена в кинотеатр попёрлись? Ты, твою мать, на задании — зачем совмещаешь со свиданками, а? Я два часа тут околачивалась у входа, переживала. Что смотрели хоть? Мелодраму какую-нибудь поди?

— «Марш Зловещих Мертвецов-7»

Амелия поменялась в лице, удовлетворённо хмыкнула:

— Хороший вкус. У меня даже автограф Артемия Лебедева есть.

— Чей?

— Ну, который там «Прохора» играет. Очень талантливый актёр, только с социалистическим загонами. Не суть. Теперь моя задача — сопроводить тебя в целости и сохранности до самолёта.

В целости — да, но за свою сохранность я уже не мог поручиться — после безумных объятий, поцелуев и прочих тактильных ощущений определённый физиологический процесс никак не желал сойти на нет. Я попытался успокоиться, разглядывая вывески на зданиях.

Кинотеатр расположился в исторической части Санкт-Петербурга, что во многих мирах выглядели одинаково — узкие улочки, трёх-четырёхэтажные старинные серые здания, чьи первые этажи сплошняком сдавались в аренду. В мирах похуже глаз обычно выцеплял на первых этажах похоронные бюро, адвокатские конторы, оружейные лавки, дисконт-магазины, ломбарды, столовые для малоимущих, залы игровых автоматов и интимно-массажные салоны, в нередко народе называемые «проституточными».

Бывало и ещё жёстче: например, с первыми этажами, наглухо по периметру забитыми жестяными листами и опутанными колючими проволоками, чтобы спасти жильцов от мародёров. Здесь же не было живого места от ресторанов, сувенирных лавок, магазинов с деликатесами, «Бюро красоты», — именно «бюро», а не «салонов», каких-то странных игровых клубов и зоосалонов. Признаться, я уже забыл, как может выглядеть более-менее здоровый мир.

Спустя минут десять я сообразил, что выбранный мной способ успокоения. К тому же на перекрёстке мы остановились у магазина дамских корсетов, и барышня на рекламном баннере, облачённая в один корсет без бретелек, чудовищно напомнила Нинель Кирилловну.

— Как там Сид? — спросила Амелия.

— Женился. Тебя не помнит.

— Хорошо, — сказала Амелия с некоторым сожалением в голосе. — Классныймужик, надеюсь, жёнушку свою он точно так же хорошо потрахивает, как меня тогда на той посудине. Главное, ты не проболтайся.

— И не подумаю.

— Ничего ты напряжённый, — Амелия вдруг обратила внимание на то, как я характерно сижу и грубо схватила меня за промежность. — Самиру, значит, на беленькую променял? Вот засранец!

— Самира уехала, — зачем-то сказал я, будто это дейстивтельно было причиной и могло меня оправдать. — Может, уберёшь руку, а?

Цепкая рука никак не собиралась отпускать мои брюки.

— Дай подержаться, ты чего? На счастье!

В этот момент машина резко остановилась, и я взвыл от боли, потому что пальцы Амелии едва не сжались в кулак над моим естеством.

— Вот чёрт!

Мы ехали по максимально-неуютному перекрёстку: до Московского Проспекта, от которого был поворот на аэропорт, и таксист, вероятно, пожелал срезать.

Таксист вскрикнул и замолк. Я не сразу понял, что происходит, и что липкое течёт у меня по лицу. А затем услышал характерные звуки дробящегося лобового стекла и стука врезающихся пуль в автомобильную жесть.

Глава 18

Амелия дёрнула меня вниз, под сиденье, потом рявкнула:

— «Пилигрим»! На тебе должен был быть «Пилигрим!»

— Он на мне! Он сработал на задании у того режиссёра!

— Твою мать! Ладно, сейчас!

Нас спасло то, что такси я вызвал комфорт-класса, с весьма просторным пространством под задними сиденьями, где нам удалось уместиться. На мне был второй перстень — автощит от пуль, первый я потратил в перестрелке у дома, но перстень пока молчал. Получается, то, что меня не задели пули, направленные в нижнюю часть дверей, можно было списать только на оставшееся везение Секатора. Прямо перед лицом оказалась филейная часть Амелии, а пятки кроссовок упёрлись в затылок. Я уже нащупал пистолет, но применять его не спешил. Амелия быстро запела что-то задорное и громкое. Я увидел, как от наших тел вверх поднимается что-то вроде языков пламени, смутных силуэтов, а затем пули снова изрешетили стёкла, затрещали по обшивке кресел. Снаружи всё пылало, будто бы машина горит, но я не чувствовал жара, и только спустя пару секунд понял, что Амелия создала иллюзию.

Изогнулся, освободившись от ног Амелии, и посмотрел наверх — наши силуэты сидели на своих местах и палили в окна. Противники же, судя по звукам, подходили ближе к машине — вероятно, их удивило, что спустя столько попаданий, мы всё ещё продолжаем вести огонь.

— Они же нас не видят? — спросил я.

— Да!

— Ладно, попробуем, — сказал я, и тоже запел. — Ля-ля-ля, ля-ля-ля…

Затем передвинулся чуть ниже на середину сиденья и поднялся вертикально вверх, оказавшись ровно посередине между силуэтами. Пара пуль ушла в кресло в десяти сантиметрах от головы, прежде чем я выстрелил сам — сначала влево, в ближнего, затем вправо, в подходящего следом. А третья прилетела прямо в лоб, отчего я едва не почувствовал касание кожей металла — но тут уже сработал автощит от пуль. Причина моей задержки была необычной — на противниках были костюмы, делающие их полупрозрачными, и я не сразу их разглядел.

Противник слева умер сразу, справа — упал, раненый в бедро, но продолжал стрелять. «Снова зомби», — понял я. Третьего стрелка, выскочившего из машины, я толкнул при помощи навыка — он навзничь повалился на острое ограждение, а его куртка загорелась. Ещё пара пуль врезались в невидимый щит прямо у меня перед грудью.

А следом Амелия у меня под ногами закричала. Из-за наведённой иллюзии я сам не сразу разглядел и понял, что произошло. Что-то тяжёлое пролетело через разбитое лобовое стекло, ударилось мне в грудь и упало вниз, прямо её в руки.

— Твою мать…

Это была граната. Давно у меня под ногами не валялась граната без чеки, подумалось мне. Я не мог выпрыгнуть — я сидел по центру, и было слишком сложно перешагивать Амелию. Всё решали секунды — Амелия протянула мне гранату, я размахнулся и швырнул, насколько хватило амплитуды замаха, в разбитое боковое стекло, а затем снова упал на Амелию.

Граната описала дугу в метра три и взорвалась, не долетев до земли. Уши заложило. Машину толкнуло вбок, её корпус загремел, как от крупного града, облако огня и осколков пронеслось из окна в окно над головами. Кольцо на пальце обожгло до невыносимой боли и погасло — видимо, антищит от пуль помог и от осколочной гранаты.

За окном слышалась сирены, стрельба прекратилась, дым развеивался. Я выглянул — внедорожник противников, преградивший нам дорогу, горел.

Послышались звуки отдалённой стрельбы — это явно стреляли не по нам, а затем голос в мегафон:

— Вы окружены! Стреляем на поражение!

В ответ раздался одиночный выстрел.

— Поднимайся, — я подал руку Амелии и услышал, как она хнычет от боли.

Один из осколков всё-таки залетел — то ли силы моего щита не хватило, то ли его радиуса действия, но ступня превратилась в сплошное месиво. Я помог ей выбраться, допрыгать до машины полицейских — к нам уже спешила скорая помощь. Помог остановить кровотечение, думал остаться и дальше, но она сказала:

— Езжай. Вали скорее из города, пока они не поняли, что ты ещё цел.

Последний нападавший покончил с собой, и выяснить, кто был заказчик на месте не удалось. Потребовалась пара срочных звонков, в том числе Давыдову, чтобы меня отпустили и посадили на скоростной байк, который домчал меня до самолёта за пять минут до закрытия посадки.

Когда мы взлетали, я заметил в нескольких километрах от нас тонкую линию, прочерченную дисколётом, и подумал — наверное там летят мои миллионы, после чего наконец-то отрубился.

Мне приснилась Ольга Лекарь. Стресс прошёл, а моё либидо, подкормленное утренними объятиями Нинели Кирилловны, снова проснулось, и сон вышел самым что ни на есть эротическим. Я лежал голый на массажной кушетке в комнате, отдалённо напоминавшую ту самую пыточную на нижнем уровне Бункера. Лекарь сидела на краю, абсолютно голая, не то потная, не то намазанная кремами и маслами, и совершала вполне очевидные движения кистью руки на уровне моего пояса. Я был почти уверен, что она говорила со мной через сны.

— Значит, ты теперь предатель, Эльдар. Ты предал нас.

— Считай, как хочешь.

— Нет, ты предал. И убил Бориса.

— Борис был безумным. А я просто устал, Ольга. Я устал от этого всего, от бесконечной цепочки обмана, разрушений и гибели близких.

— Ты уже чувствуешь, Эльдар, что с Ветвью творится что-то непонятное. Что-то непостижимое даже для меня?

— Возможно. Возможно это то, что вы называете «паршой магии». А возможно — вы врёте и прекрасно знаете, что происходит и будет происходить с миром. Но я к этому не причастен.

— Нет, причастен, — сказала она, на пару секунд заняв рот совсем не разговором. — Именно ты, Эльдар, к этому и причастен. И нам очень хочется разобраться, к чему это всё приведёт. Но Верховный уже отправил в Ветвь новых людей. Они проконтролируют процесс… Будь осторожен… Я не хочу, чтобы ты умирал. Право убивать тебя есть только у меня, Эльдар…

На следующее утро за мной приехал человек от Давыдова и отвёз к нему на дачу, во всё ту же подземную комнатку для переговоров.

— Итак, напали? — нахмурился он.

— Напали.

— «Пилигрим»?

— Туфта ваш «Пилигрим»! — не выдержал я и выложил из кармана пустой браслет, который прихватил с собой. — Он сработал, когда полуголый режиссёр артхаусного кино меня загипнозил, отчего я чуть не трахнул свою коллегу, а затем взял в руки нож.

Давыдов вытер ладонью пот на лбу — жара, и кондициционеры не справлялись. Потёр пальцами тёмную гладкую поверхность браслета, а затем выбросил его в корзину в углу.

— Да… Ложное срабатывание. Гадство! Такое уже пару раз было. Слишком большая чувствительность у ядра. Но ты в итоге выжил.

— Выжил, но Амелия тяжело ранена. Даже не знаю, наверное, она лишится ноги. Такое мне не починить.

— В этом не беспокойся. В Санкт-Петербурге хватает хороших лекарей, ей уже занимаются. В крайнем случае — поставят лучшую автоматическую, с обратной связью.

— Приятно жить в мире, где есть магические протезы, — вздохнул я.

Давыдов кивнул и снова хлопнул ладонью по столу.

— О ней позаботятся, меня больше беспокоишь ты. У Общества есть соображение, что охота, всё же, идёт именно за тобой. Мы взяли одного из нападавших во Владивостоке. Перед смертью он сказал что-то на тему «антихриста всех времён» и «злого демона из другого мира, пришедшего к нам, которого нужно остановить».

Я усмехнулся. Давыдов, насколько я мог судить, до сих пор не знал всех тайн о моей персоне, которые знали Елизавета Петровна и император. С другой стороны, мне вспомнились слова Ольги из сна — неужели сон был вечным? И мой выбор не окончательный, а значит, что конец мира всё же возможен? Я решил на всякий случай изобразить недоумение.

— То есть — про меня? Они серьёзно в это верят?

— Ну, не только у них есть представление, что ты как-то завязан с будущим этого мира. Я упоминал Абиссинскую школу познания, упоминал факты с лифтёрами. А если учитывать то, что ты сказал по поводу сознания из другого мира… На самом деле — не только потому, у тебя в мозгу поселился пришелец — слишком уж тесный узел вокруг тебя. Потому у меня следующее распоряжение: Антарктида.

В воздухе повисла пауза.

— Чего-о⁈ — совсем не по табели о рангах ответствовал я

— Антарктида. РосКон — договор по Российскому Контролю Антарктики и все базы, к нему относящиеся. Ну, города тоже можно. На полгода-годик. Можешь считать это ссылкой. Там тебя их агенты точно не достанут. Есть, конечно, варианты с Луной и тому подобным… Но будем считать Антарктиду условно-безопасным местом. К тому же, скоро там начнётся весна…

Признаться, у меня в душе всё обвалилось. Во-первых, работа, к которой я уже прикипел, и учёба, которая планировала начаться. Во-вторых — мои миллионы и особняк, который я собирался строить: я побоялся, что мои драгоценности теперь мне попросту не успеют передать. В-третьих… точнее — во-первых — Нинель Кирилловна. Неужели на нашем с ней романе можно поставить точку? Да и просто не хотелось покидать страну, которую я полюбил.

— Дополнительная интересная информация — Елизавета Петровна сообщила, что нашла Ануку Анканатун. Она на Антарктиде, в самом сердце Земли Драконов. Каким образом она туда добралась — я не знаю, возможно, она уже овладела телепортацией. У нас уговор с драконами, что доступ в их кормовые угодья может осуществлять только ограниченный круг лиц.

— Я знаю. Мой отец рассказал мне.

— Вот. Попутная задача — найти её. Значит, какие будут вопросы?

Я пожал плечами.

— Работа. Учёба. Личная жизнь, — честно ответил я. — Ваше сиятельство, я нисколько не хочу спорить с вашим решением, я верен Обществу, однако если у вас есть какие-то идеи и рекомендации, чтобы это не полетело к чертям — я их выслушаю.

Давыдов кивнул.

— Ну, по работе — всё очень просто. В «Курьерской Службе» Антарктиды гигантская нехватка профессиональных кадров. Будет оформлена как длительная командировка по усилению штата. По зарплатам там, насколько помню ставку подпоручика — примерно вдвое больше, чем в Москве. В отношение учёбы — тоже. У вашего университета есть представительство в Казанцево. Будете проходить сессии там. Личная жизнь… Ну, как-нибудь разберётесь, возьмёте абонемент в бордели, они там в большинстве городов разрешены.

— Спасибо. Как-нибудь обойдусь, — ответил я немного резко.

— Когда готов отправиться? Два-три дня достаточно?

— Я бы попросил восемь-девять. Есть нерешённые дела.

Давыдов почесал подбородок и кивнул.

— Ладно, пойдёт. Восемь-девять. Возможно, ближайший свободный рейс примерно тогда и будет. Но тогда придётся выставить охрану. Сейчас я выпишу вам двух в штатском, одного сенса — будут вас сопровождать. У вас же будет где их поселить?

— Не думаю.

— В таком случае — будете ночевать на загородной даче, а днём заниматься подготовкой. На работе оформляете отгулы по производственной необходимости. Из дома по возможности не выходите…

Я получил ещё с десяток разного рода указаний, а из здания вышел уже с охраной и со взносом — пятью тысячами наличкой, а также с новым «Пилигримом» на запястье. Если поразмыслить, то каждая вторая моя жизнь заканчивалась в окружении телохранителей, личной гвардии, пары крепких наёмников и тому подобное Разумеется, я любил свободу, мне совсем не улыбалось в столь юном возрасте ходить под конвоем. Но перетерпеть мог.

Вся последующая неделя прошла в подготовке к переезду, в компании с молчаливыми, но накаченными Вячеславом и Виталием. Уладил дела на работе, получив бумагу «о длительной командировке». И с учёбой, оформив перевод в «Казанцевский филиал его Императорского Инженерного Института», факультет производства. Собирал и раздавал финансы, приобретал нужные тёплые вещи, десяток заготовок под артефакты и готовых защитных колец и амулетов. Улаживал дела с крепостными, оформив выкуп ещё парочке пенсионеров из татарской деревни и приобретя взамен молодого парня-качка, приписанного в Юстиновске. Как бы не был я недоволен крепостным правом, пользоваться им виделось мне вполне удачным. Теперь мой список выглядел так:

Помещик: Циммеръ Эльдаръ Матвеевичъ. Статусъ: Мельчайший (неимущий). Число душ: восемь. Общая рыночная стоимость душъ — 20146 ₽ Список:

— (НОВЫЙ!) Момота-Хабза Дмитрий Русуфовъ — 4,0, 28 л., Аустралийское Генерал-губернаторство, территория г. Годунов-Тихоокеанский (РосКон) (врем. регистр. — Русский Антарктический Союз, столич.территор., г. Юстиновск)

— (В РОЗЫСКЕ!) Анканатунъ Анука, рейтингъ — 0, 14 л.

— Анканатунъ Киргина, рейтингъ — 4,1, 47 л., Зеленогорский край, Тунумиитская обл., Кристаллогорский уезд, общ. Нануй, эскимосъ, безъ обр.

— Бертрандъ Эрнестъ Рамосовъ, рейтингъ — 4,1, 62 г., Петриноостровский край, Лузонская обл., Лусенский уезд, г. Лусена, тагалъ, высшее обр. (пенс.)

— Макшеинъ Ростиславъ Сергеевъ, рейтингъ — 4,49, 15 г., г. Москва, русский, нач. обр.

— (В РОЗЫСКЕ!) Абрамовъ Иванъ Алексеевъ, рейтингъ — 4,34, 26 л., г. Казань (врем. регист. — Новая Бессарабия, Долгово Городище), русский, среднее проф. (мед.) обр.

— Хазеев Василь Юсупов, рейтингъ — 14, 75 л., Казанский край, Свияжский уезд, дер. Малое Дрюшево, татар., нач. обр.

Последнего старика я бы тоже продал, но запрос на продажу провисел четыре дня и закрылся со статусом «не одобрен» — видимо, из-за его низкого рейтинга, здоровья и склонности к алкоголизму.

Сид изъявил желание примчаться хоть на Южный Полюс, как только будет самолёт, но я решил не трогать и оставить заниматься строительством. Мне нужен был кто-то, кто помогал бы мне в текущих поручениях, именно поэтому я выбрал неплохого на вид и крепкого парня-квартерона. На шестой день, в четверг я получил электронное письмо с фотографиями и коротким сообщением от своего нового крепостного:

«Чо каво барь вижу купил меня хорошо хоть не пень старый молодой окай давай приедь всё закуплю всё оформлю с жильём с девицами порешаю пиши что нужно буду ждать в аэропорту по первому звонку телефон мой 13–53445–4242 всё будет чики-пуки не очкуй нормально затусим с барей московским только оденься тепло холодно тут у нас, съ уважениемъ, Момота-Хабза Дмитрий Русуфов.»

Да, подумалось мне, кадр специфический, но общение выглядело дружелюбным. Вылет был назначен на субботу, двадцать четвёртое июля. В кошельке после покупок и возможных манипуляций зияла дыра. Билеты мне выписала Курьерская Служба, но вопрос с миллионами и строительства дома так и оставался подвисшим.

Но шанс, всё же, оставался. Двадцать третьего, в пятницу, мне позвонил Тукай:

— Собираешься после работы?

— Собираюсь. А не знаешь, Микифор будет? — спросил я на всякий случай.

— Наверное. Он раз в две-три недели обычно, в прошлую не был. А что?

— Ничего. Это хорошо.

Итак, вечером мы собрались с Виталием и Вячеславом и отправился в клуб «Штопор» — забирать мои миллионы.

Глава 19

Примерно в обед я оставил Евгению сообщение: «Готовь деньги, возможно, вечером». Конечно, стоило написать раньше, но я до конца не был уверен, удастся ли мне забрать деньги. Сообщение осталось непрочитанным, но выбирать не приходилось.

Я обложился всеми возможными защитными артефактами и выбрал наименее опасный маршрут — чуть дольше, но по тихим нескоростным шоссе.

Мы приехали одними из первых. Собирались гости долго, и я уже начал волноваться, прибудет ли «Микифор» со своей компанией и моими миллионами.

Он пришёл — снова в уже знакомой маске, но не вдвоём, как в прошлые два раза, а втроём — их сопровождала смуглая, с застенчивой улыбкой девушка — стройная, статная, спортивной внешности.

— Алина Маратовна, — коротко представил Император гостям свою спутницу. — Н-некоторые из вас уже знакомы, так что…

Мне кажется, я поймал в движениях и мимике самодержца лёгкое смущение и даже робость. А после подтверждения в виде мимолётом брошенного взгляда у меня не осталось сомнения в том, что меня только что познакомили как минимум с фавориткой, как максимум — с будущей императрицей. Затем его взгляд упал на меня, и он принялся здороваться, сказав вполголоса.

— И-иван, говорил же, не зря несли. А ты — не п-придёт, не придёт. Передай сразу.

Иван неуклюже обошёл стол и вручил мне всё тот же чемоданчик. Вес его я примерно помнил — он несколько поубавился, впрочем, как мы и договаривались.

— Н-не четверть оставили, а треть, — прокомментировал император. — Уж очень хорошие чертежи вышли, очень.

— Благодарю! Рад слышать.

Мне не терпелось изучить содержимое и пересчитать, но я честно выдержал два раунда партий, за которые я проиграл пятьсот рублей, после чего скомкано попрощался и сразу же, на выходе из здания позвонил Евгению.

— Товар готов. Ждать буду два часа на Тверской в том же «Гюнтере». Приезжай с деньгами, по полной предоплате.

— Два часа? Блин, чел, я Серпухове, добираться будет…

Евгений явно был навеселе, позади звучала танцевальная музыка — цифровой гопак или что-то в этом роде. Но выбирать мне не приходилось.

— Понятия не имею, как. Мне не обязательно наличность, можно и переводом. У меня есть только два часа, максимум — три, дальше я уезжаю. На полгода, а может, на год. И в таком случае продам товар совсем другим людям.

— Сколько? В рублях.

— Не меньше семи-восьми. А если рассчитываешь на бонус — то лучше десять.

На самом деле, сумму я взял почти что с потолка — но, с учётом торга, готов был сократить.

— Так… — пару секунд он натужно сопел в трубку, затем рявкнул: — Предупреждать надо! Предупреждать!

Я услышал нотки ненависти в голосе. В принципе, я был доволен таким ответом. То, что он не стал спорить, означало, что деньги либо есть у него на счету, либо он как-то решил этот вопрос.

— Как хочешь. Если что, государь в курсе нашей сделки, в курсе, для кого предназначены, и уже взял свой налог.

— Государь⁈ — не то усмехнулся, не то удивился Евгений — Ты больной, что ли?…

Я перебил:

— Твой навар, если я верно помню — четверть этой суммы. Скоростной байку, верто…геликоптер, дисколёт — всё в твоём распоряжении. И всё окупится. А сейчас не мешай мне.

Я положил трубку. Затем просто уселся на скамейку на том же внутреннем дворе, где был расположен «Штопор». Если учесть, что это был самый центр Москвы, место мне показалось сравнительно-безопасным. Виталий с Вячеславом примостились по бокам, а я вытащил скомканный листок с распечаткой принципиальной схемы двигателя, подложил на скамейку и высыпал камни горкой. Принялся доставать из упаковок с вложенными ярлыками-сертификатами, пересчитывать и взвешивать на заранее приобретённых компактных весах. Стоимость карата драгоценных камней мне подсказали справочники, я дополнил их информацией, которую дал Евгений при нашей последней встрече, сделал значительную скидку — времени торговаться не было, и приходилось решать — и достал калькулятор.

Итого, за час с небольшим я насчитал:

1) 150 карат рубина, в основном среднего качества — примерно 150 тысяч рублей

2) 300 карат сапфиров — примерно 400 тысяч рублей

3) 200 карат изумруда — 200–250 тысяч рублей

4) 850 карат шпинели махенге — вот тут вышло неплохо, примерно 1 миллион 200 — 400 тысяч рублей

5) 1200 карат родолитов высшей пробы — 500–600 тысяч рублей

6) 700 карат лунного камня — тут цена могла быть какой угодно, от жалких семи тысяч рублей до 700 тысяч рублей, потому что этим словом назывались разные камни, и что именно было в мире Андрона — я понятия не имел.

7) 150 карат александрита — здесь он был редким, 600 тысяч рублей.

8) 900 карат топазов, и дешёвых жёлтых, и дорогих голубых — в среднем выходило в районе 550 тысяч

9) 1050 карат бриллиантов, в основном крупными камнями — тут Андрон по незнанию просчитался, так как бриллианты в этом мире ценились хуже, чем остальные драгоценности, и цена им была от силы 150 — 200 тысяч рублей

10) И, наконец, основной вес и основная цена — не то австралийские, не то эфиопские, не то яванские опалы и агаты. В этом мире в России они были в диком дефиците, потому что все территории, на которых их добывали, были или под вражеской Восточной Кликой, либо под дикими австралийскими племенами. За качество я не мог поручиться, поэтому я округлённо посчитал 500 грамм опалов по два миллиона пятьсот тысяч рублей.

Итого у меня со всеми возможными скидками вышло шесть с половиной миллионов рублей — то есть примерно две-три тысячи моих годовых зарплат. Около пятой части драгоценных камней и опалов я решил не обналичивать, удержать и припрятал по карманам — получалось около пяти миллионов. Оставшийся чертёж я вполне готов «толкнуть» за два миллиона, но решил положиться на волю случая и сговорчивость Евгения.

— Что ж… — пробормотал я, поднялся, и мы отправились в указанное кафе «Гюнтер», которое располагалось в двух кварталах.

Маршрут даже по столь оживлённой улице, когда ты обременён столь внушительной суммой в форме драгоценных камней, кажется весьма опасным, но преодолели мы его без приключений. До указанного времени осталось сорок минут. Мы сели сначала на летней веранде, потом я вовремя спохватился, подумав, что место не вполне безопасное, и велел пересесть в середину зала. Кондиционер работал отвратительно, к чему я уже был вполне привыкший. Ничего, подумалось мне, скоро я окажусь в краях бескрайнего снега — уж там-то охлажусь вдоволь.

Евгений приехал с опозданием на полчаса, как раз, когда я доедал вторую порцию острых куриных крылышек. Взъерошенный, пахнущий алкоголем, со свитой: всё тот же очкастый парень и четверо головорезов, один из которых, расплывшись в полу-беззубой улыбке, пожал руки Виталию и Вячеславу. Евгений хлопнул на стол чемодан.

— Ты заставил меня понервничать, — процедил он сквозь зубы. — Императора какого-то приплёл. У тебя точно всё в порядке с головой?

— Более чем. Ты тоже заставил меня понервничать. Ты опоздал на полчаса.

— Ну, давай, показывай товар!

— Не хочу показаться героем плохого боевика — но сначала покажи деньги.

Евгений поджал губы. Щёлкнули замки чемодана — он оказался набит купюрами. В моих прошлых жизнях уже встречались чемоданы, набитые наличностью.

— Маловато, — хмыкнул я.

— Ха! Ты даже не считал!

— Думаешь, у меня не хватит опыта? В чемодан такого размера помещается в районе 250–300 пачек по сто банкнот. Банкноты по двести рублей, итого — около пяти-шести миллионов. Бонуса ты не получишь, а из камней получишь две трети.

— Что за бонус?

— Технология. Двигатель, который может совершить революцию в авиации.

— Откуда мне знать, что это будет работать? Что это не пустышка!

— Потому что я тысячи раз летал на такого рода самолётах, — сказал я и посмотрел на время.

Времени оставалось мало — девять тридцать, а в одиннадцать закрывалось последнее отделение банка. Ассистент-очкарик разложил инструменты, принялся неторопливо, долго разглядывать в свой окуляр небольшой трёхкаратный топаз.

— Давайте ускоримся. У меня осталось около получаса. Камни пересчитаны, вот таблица.

Я показал все пересчитанные мной камни на телефоне — разумеется, скрыв графу с примерной ценой. К нам подошла администратор кафе и принялась возмущаться на тему того, что мы пугаем окружающих своим поведением, и что люди приходят сюда есть. Евгений вытащил пять двухсотрублёвых и сунул ей в ладонь.

— Нет… ну так нельзя… — сказала она и тихо удалилась куда-то.

Началось взвешивание, чтение инструкций и торг — конечно, после каждой категории я заламывал цену раза в полтора выше той, что было посчитано, после опускался примерно до задуманной. Топазов и рубинов взяли немного. Долго дискутировали по поводу махенге, в итоге сторговались на миллион двести пятьдесят тысяч. Лунный камень оценщик не опознал, договорились, что купит три небольших камня по сотне за карат. Бриллианты я предложил только самые крупные, но их Евгений отказался брать:

— Нахрен они нужны Лаптеву? Продай лучше каким-нибудь африканцам!

Спорить было некогда, поэтому перешли к опалам. Тут меня ждал сюрприз — я назвал цену не в полтора, а в два раза больше, и оценщик тут же согласился, отчего я понял, что продешевил. Итого за опалы, за вычетом тех, что я оставил для себя насчитали три миллиона.

— Шесть восемьсот… — сказал Евгений. — В чемодане, как ты верно оценил, шесть двести. Знаешь что? Отложи половину родолитов и махенге, я это попытаюсь подороже толкнуть Лаптеву, а потом остаток выкуплю. А бонус давай сейчас.

Тут он облажался. С самого начала я начал замечать, что он ведёт себя как-то странно. И дело было не в алкоголе и чем-либо ещё, что он употреблял на вечеринке — дело было в деньгах.

— Хочешь сказать, что эти деньги — все твои? Я думал, что тебе дал их в долг Лаптев.

— Ну… да. Как мои — дядя помог, — сказал он и весьма характерно отвёл глаза. — В долг! Не Лаптев. Лаптеву я буду продавать.

Чго-то здесь было нечисто. Почуя неладное, Вячеслав и Виталий встали по бокам, загородив меня. Свита Евгения тоже напряглась.

— Эльдар, — тихо сказал Виталий, наклонившись к моему уху. — Я слышал разговор девки, которой он деньги. Там было слово «фальшивые».

А вот теперь всё сложилось. Конечно, изначально наш план являлся безумной авантюрой. Конечно, понимая, с км имею дело, такой исход событий я тоже предполагал. Что ж, переходим к плану «Б», подумалось мне. Я опустил руку поближе к поясу, чтобы успеть выхватить пистолет.

— Твой дядя — уролог, — сказал я. — У него нет таких денег. И он в Зеленогорье. И ты точно говорил, что заплатит Лаптев, а ты только посыльный.

— Стой-стой, погоди! Ты что несёшь⁈ Что это меняет? — Евгений тоже привстал. — Ты же надолго уезжаешь, что ты с этим всем делать будешь? А деньги тебе же нужны, да? Давай сейчас всё решим.

— Что делать? Уж точно не менять драгоценности на фальшивые бумажки. Сделка отменяется, — сказал я и поднялся с места, принявшись упаковывать камни.

Что произошло в следующий момент я понял не сразу.

Я моргнул. Затем я стал падать куда-то вниз, больно ударившись локтём об… унитаз, стоящий позади меня. Браслет на руке жёг несчадно. На то, чтобы прийти в сознание, хватило секунд пять. Затем я уже нёсся из туалета — даже не знаю, мужским он был или женским — по коридорам обратно в зал, в котором уже послышалась пара выстрелов.

Глава 20

Народ спешно бежал из зала. Вячеслав и Виталий были ранены в ноги и загипнотизированы — ассистент Евгения выставил руку с амулетом, отчего двое моих охранников сидели, трясясь, корчась от боли. Сам же Евгений суетливо закидывал камни, разбросанные по столу, в чемодан, из которой выкинул половину фальшивок.

Его головорезы взяли меня на мушку. Я демонстративно приподнял руки, показывая, что они пустые.

— Обыграл, Евгений, обыграл! — усмехнулся я. — Скажи хоть честно — Лаптевым действительно нужны были камни, или это всё легенда?

Он вздрогнул, увидев меня, но сборы не прекратил.

— Нужны! Конечно нужны! Просто у меня денег не было! С собой. А там парень как раз печатает! Говорит — давай! А ты забери эти бумажки! Они качественные, банковские аппараты прожуют, не боись!

В его глазах была безумная жажда лёгкой наживы, которая включается у отморозков в подобный момент. Удивительно, но он даже не осознавал, насколько ситуация бредовая — он уже ощущал себя победителем, хотя на самом деле срывал сделку всей своей жизни.

Краем глаза я заметил, как ассистент с амулетом повернулся ко мне и отступил в сторону, продолжая махать побрякушкой. Амулет был мощный, вроде тех, что я заказывал для Андрона. Меня так и тянуло взглянуть, но я сдерживался. В этот момент из другого конца зала поднялись две фигуры, до того мирно беседовавшие и не обращавшие на нашу сделку внимания. Это были Ленни и Алишер — я успел им позвонить последнему на выходе из «Штопора», попросив проверить «Гюнтер» и проследить, нет ли какой-либо подставы. Подставы на тот момент действительно не было, зато теперь…

— Мне одно непонятно, зачем было в меня стрелять? Это какое-тл слишком радикальное решение, не находишь?

— Я не стрелял!

— Не стреляли! — в унисон с шефом пробормотали его головорезы, с недоумением глядя на приближающихся Алишера и Ленни.

— Тогда кто?… — подумал я, а затем взглянул на широкое панорамное окно.

В нём сияла характерная дыра от снайперской винтовки. Изголовье дивана, за которым я сидел, было пробито насквозь. А на асфальте проезжей части лежала тëмная фигура, которая, казалось, упала прямо с неба.

Получается, киллер. Получается, за мной следили. Очень захотелось разобраться, но времени не было.

— Когда ты пропал… я подумал — вот, божий замысел! Шанс! — Евгений попытался выбраться из-за стола, но я преградил ему путь.

— Ты не понял, пацан, баря сказал, что он уйдёт, значит… — начал бубнить ближайший ко мне мужик, но внезапно его висок встретил стул, кинутый подошедшим Алишером.

От бандюганов, стоящих по центру зала, последовала пара выстрелов: один попал в молоко, второй поймал мой ещё работавший щит. Кто-то из официанток истошно завизжал в углу зала, и один из головорезов рявкнул:

— Молчать, сука!

Я заткнул его: перепрыгнул столик, схватил стул за спинку, швырнул, подкрепив кинетическим навыком, припечатал к столбу в центре зала. Алишер подобрал выпавшую пушку и взял его на прицел. Затем я развернулся, выставил руку назад, и толкнул стол, соседний с нашим, мимо которого пытался прошмыгнуть Евгений. Его припечатало к стене. Он выронил на стол пакеты с минералами кашлянул, согнулся и заныл от боли: стол прилетел углом в причинное место. Обезвредил на минут пять, понял я, заодно и вызвал замешательство у партнёров.

Тут случилось то, на что я не особо рассчитывал — один из головорезов Евгения, на вид самый крепкий и матёрый, получил по уху от подлетевшего Ленни, бочком-бочком отступил назад и слинял из кафе. Я решил заняться ассистентом, причём не вполне привычным для меня методом. Я знал, как устроен гипнотизирующий амулет — блок аккумулятора, блок подавления воли, блок удержания внимания, блок управления… Я шагнул в сторону, напевая анимешный мотив и прикрываясь рукой, чтобы не смотреть на амулет. Затем резко взглянул в самый его центр, послав команду на отключение блока управления.

Могло не сработать — если там стояла какая-либо продвинутая защита, но, как я уже замечал в этом мире, такое практиковали далеко не все мастерские. Ассистент-очкарик вздрогнул, потеряв связь навыка с аккумулятором амулета. Я подошёл и выдернул его за цепочку, а затем саданул кулаком в челюсть, отправив на пол.

— Не с места! Полиция — заорали от входа.

Ленни с Алишером побросали оружие, я тоже поднял руки.

— Он угрожал мне! Пытался вымогать мои деньги! — захныкал Евгений.

— К стене! — скомандовал мне офицер. — Бросить амулеты и орудие. Руки за голову.

— Вы ошибаетесь, — сказал я, но всё же бросил на пол всё ещё лежащий в ладони амулет и неспешно повернулся. — Обокрасть пытались меня.

— В управлении разберутся. Мать твою, сколько камней! — пробормотал он. — Тут же…

— Примерно шесть миллионов рублей, — мрачно ответил я. Император в курсе сделки.

В воздухе повисла немая пауза. Двое молодых полицейских, пакующих Алишера и одного из головорезов Евгения, на миг остановились, глядя на командира.

— Император? Молод ты для того, чтобы с императором беседовать. На испуг берёшь?

— Он говорит правду, — послышался голос с дверей.

Там стоял Иван в сопровождении Марфы — той самой сокурсницы Нинели Кирилловны, с которой мы пересеклись в злосчастном лифте. Девица была одета в коктейльное платье с несуразным меховым воротником, а сам Иван — в строгой рубашке, видимо, уже успел переодеться после покера.

В руке Ивана мелькнула какая-то ксива, которую он сунул в морду офицеру, отчего тот резко втянул живот в щёки и встал по стойке смирно.

— Этих — упаковать, — он небрежно махнул рукой в сторону головорезов, ассистента и Алишера с Ленни. — С дворянином пусть он сам решает.

— Этих двух не стоит, они со мной, — вовремя остановил я полицейских, а после добавил: — И там на улице киллер, Иван. У меня браслет сработал. Не знаю, на сколько хватит снотворного.

— Да, его уже наши взяли, среагировали, — Иван кивнул. — Удачи, Эльдар.

Они вышли. Я выглянул в окно: толпа людей на месте телепортации усыпленного убийцы уже рассосалась.

— Ваше… сиятельство, — обратился офицер ко мне, видимо, приняв за титулованное дворянство. — Что прикажете делать с ним?

— Оставьте нас. Сам разберусь. Дайте мне одного бойца в сопровождение, и вызовите скорую моим телохранителям.

Минут десять потратил на то, чтобы минимально остановить кровотечение телохранам — получилось не сразу, всё-таки, я только что применял другие навыки, и был уставшим за день. Затем подобрал разбросанное и пересчитал все камни — не хватало парочки, видать, успели умыкнуть сбежавшие бандюги. После достал отобранный амулет, подошёл к Евгению и помахал перед носом для профилактики. У меня не было навыка гипноза, следовательно, он работал на остатке «заряда», но, похоже, этого всё равно не требовалось. Евгений больше не пытался убежать и мрачно допивал пиво, каким-то чудесным образом после всего случившегося заказанное у официантов.

— Ну. И что делать будем? — спросил он.

— Ты меня спрашиваешь? Ты хоть понимаешь, какую дичь пытался сотворить?

— У меня не было выбора!

— Любимая отмазка разных отморозков. Евгений, ты долгое время был моим врагом. Я бы не стал с тобой сотрудничать, если бы не понял, что ты изменился. В лучшую сторону, как мне показалось. Что, мать твою, с тобой не так сейчас?

— Отвали! — огрызнулся Евгений. — Тяжёлый день был! Ну перебрал. Я вообще не планировал ехать! Быстро проблему с наличкой решил — вот и поехал.

— Только не говори, что у тебя не было никакого плана по поводу того, как мне платить — ты не настолько дебил.

Евгений нахмурился, помолчал немного, потом кивнул.

— Был. Лаптев так сказал — берёшь кредит, платишь поставщику, то есть тебе, потом даёшь мне товар, за него плачу я. Но мне этот план изначально не нравился…

— И поэтому ты придумал план получше. Пооригинальней, в духе модных аббис-композиций, так?

Евгений не ответил, отвёл взгляд. Да уж, так себе деловой партнёр, подумалось мне, с другой стороны — а чего ждать от девятнадцатилетнего парня? По правде сказать, я сразу подумал о том, чтобы обратиться напрямую к Лаптеву — но совершенно не факт, что он заплатил бы сильно больше, к тому же мне требовалось совершить сделку быстро.

— Сударь, я вам нужен ещё? — перебил парень-полицейский.

— Нужен, — кивнул я. — Мы направляемся в Московский Дворянский банк, на Ганнибальской площади. Мне нужно сопровождение.

Алишер и Ленни сменили моих телохранителей, а Евгений понуро шёл следом, сопровождаемый полицейским. Я понимал, что он чувствует — у него не было выбора, кроме как согласиться на сделку, при этом он не знал, не кинет ли его Лаптев после того, как тот получит деньги. Но это уже были его проблемы — сам виноват, что согласился на подобную схему.

Мы пришли за двадцать пять минут до закрытия и с ходу объявили, что берём кредит на шесть с половиной миллионов рублей.

— Извините, это слишком большая сумма… выдача кредита должна пройти стадии согласования, — молоденькая девушка-консультант заморгала глазами, явно не желая выполнять свою работу.

— У меня есть долговое поручительство, в бумажном и видеоформате, — Евгений неохотно вытащил из кармана рубахи грубо сложенную дважды бумагу, а также небольшой носитель. Я слышал про практику видеоподтверждения поручителей, она была и в некоторых других мирах — докатилась и сюда. Я успел прочитать фамилию его дяди на бумаге и снова усмехнулся — вот же засранец, даже это предусмотрел.

— Бумажного достаточно… скажите, вы совершаете операцию без принуждения?

— Без принуждения, — кивнул Евгений. — Всю сумму перечислите вот ему на счёт…

Не буду описывать всю бумажную волокиту, но засыпая на упакованных вещах, я в десятый раз заглянул в кошелёк.

'Платёжный счётъ: 85 ₽ 05 коп.

Накопительный счётъ: 6 507 190 ₽'

Спал я, впрочем, недолго. До самолёта оставалось четыре часа — за это время я успел: заплатить внезапно объявившийся «налог на богатство» в размере пять процентов с суммы, перевести пятьдесят тысяч рублей на специальный фонд-счёт для строительства, установив управляющим Сида, а также ещё около десяти тысяч раскидал знакомым, родным и близким.

Последний платёж на континенте я с горем пополам выполнил уже из такси, выполнив полдюжины звонков — букет из двадцати пяти роз по адресу общежития, в котором жила Нинель Кирилловна, сопроводив его письмом:

'Дорогая Нинель Кирилловна. Дела государственной важности обязали меня отправиться на неопределённый срокъ на другой конецъ света. В места, где всё плохо со связью. Я могу вернуться и черезъ несколько месяцевъ, и черезъ полгода, и даже черезъ годъ. Я знаю, что у нас былъ уговоръ, касающийся следующей нашей встречи. Въ новых обстоятельствахъ у васъ нетъ ни малейшихъ обязательствъ передо мной, я оставляю вамъ право решать — ждать меня, либо не ждать.

Однако, Нинель, знай, что я не сомневаюсь в своих чувствах к тебе. Я буду ждать тебя — ждать встречи с тобой, потому что для меня ты особенная. Надеюсь, цветы дошли.'

Криво, на бегу, но это был тот минимум, который показался достаточным.

Уже садясь в самолёт, я получил короткое сообщение:

«Дошли. Какъ много ошибокъ! И какой грубый переходъ на „ты“. Да, Эльдар, я буду ждать… васъ. Скажемъ… полгода.»

И уже на следующей пересадке в Сочи я получил заключительное, дополнительное, последнее на долгие недели:

«Просто потому что я читала, что сильные чувства при разлуке живутъ максимумъ полгода…»

Часть III Союз Льда и Пламени

Глава 21

Стоит ли мне описывать маршрут в южное полушарие в формате очередных «путевых заметок»? Пожалуй, опишу его кратко, потому как особо-азартных приключений не происходило.

Этот мир был более разрозненным, перелёты — длиннее, маршруты сложнее. Когда я читал путевые заметки о путешественниках в Антарктиду — даже в начале XXI века они нередко занимали две недели и больше. Но, к моему удивлению, в моё случае путь занял не так много, как я предполагал.

Мы договорились, что Эрнесто будет сопровождать меня до Бразилии, до последнего рейса — нужен будет кто-то, кто поможет нести вещи, решать вопросы по гостинице и так далее. Старик Эрнесто был рад оказаться полезным и повидать мир, к тому же, я щедро заплатил.

Из Сочи мы полетели в Каир, приземлились глубоко заполночь. Аэропорт даже в это время суток напоминал огромную шумную одноэтажную ярмарку или восточный базар под крытым навесом. Четыре часа сна, час на покушать — уличная еда с риском отравиться — и новый перелёт, над Абиссинией, на небольшом сорокаместном самолёте в город Бумба в социалистической республике Уэле.

Здесь мы застряли на двое суток в крохотном гостиничном номере на трассе от аэропорта до города — лил проливной тропический дождь с грозами, а в аэропорту случилась забастовка диспетчеров. Был вариант — поехать в русско-польское Конго на автобусе, но вышла бы ровно та же пара суток, к тому же пункт проходил через дикие джунгли в местности, где орудуют повстанческие социалистические отряды, поэтому безопаснее показалось остаться.

Первый день с Эрнесто мы резались в го — я ещё в Каире прикупил походной набор и неплохо освежил свои навыки. Примерно четыре-пять жизней назад я преуспел в игре и достиг не то пятого, не то шестого пина по тайваньской системе, но сейчас навык значительно порастерял, и Эрнесто выиграл семь партий из девяти.

На вторые сутки, выпавшие на понедельник, я написал письмо Дмитрию Момота-Хабзе с рекомендацией выдвигаться на остров графини Кулагиной — самую северную точку Антарктического Союза, куда я должен был приземлиться после Бразилии.

Остаток суток провёл за просмотром старенького фантастического сериала «Потусторонняя Молекула» по мотивам книги Рыбаченко, который крутили по местному кино. Главный герой волшебным образом попал в организм диктатора вымышленной африканской страны и принялся спасать отчизну, вводя его в безумное состояние и портя пищеварительные процессы. Играли актёры чрезвычайно плохо, не спасали даже весьма откровенные сцены с полуголыми мулатками, в общем, большого удовольствия я от просмотра не получил.

Затем просматривал скудные ресурсы местной сети с купленного перед поездкой планшеторихнера. Они были представлены всего полдюжиной русскоязычных порталов, средикоторых особо выделялся ресурс «Отличные африканские жёны для белыхъ маса любого сословия», изобилущий фотографиями, за которые в метрополии запросто вкатили бы срок. Затем заглянул в список контактов для переписки, я обнаружил там «зелёный» аккаунт Самиры.

Нет, разумеется, поводом написать стала не предстоящая долгая разлука с Нинель Кирилловной, не накатившие воспоминания о нашей безудержной страсти и не пара десятков пролистанных фотографий обнажённых темнокожих красоток — а просто скука и лёгкое чувство, что соскучился по общению.

Ещё, возможно, мне просто захотелось приключений.

«Я въ Бумбе. Ещё на сутки или около того. Ты же въ Лисале?»

«Ага. Хочешь встретиться?»

«Да, можно»

«Электробусъ — и въ путь. Въ шесть вечера въ посольскомъ квартале».

Ливень к обеду поутих, но диспетчеры продолжали бастовать. Нет, конечно, я мог поискать таксиста, готового отвезти в соседний город, но мне стало интересно воспользоваться именно таким видом транспорта.

Мне было не впервой пользоваться жутким африканским автотранспортом. Всё «лучшее» — в Африку, девиз подавляющего числа миров, которые я видел. Лишь в некоторых к середине XXI века, с угасанием европейской цивилизации наступал «афропанк»: настоящий расцвет культуры, впрочем, часто сопровождающийся развитием смертельных болезней, безумных технологий, которые немедленно следовало уничтожить.

Как обычно представляет себе электробус обитатель миров пятого или шестого Суперствола начала XXI века? Блестящий, бесшумный, сверхтехнологичный, «экологичный» — конечно, если такой эпитет продиктован «зелёным безумием». Здесь всё было не так. Из-за более раннего изобретения ёмких аккумуляторов электробусы стали массово выпускаться ещё в середине двадцатого века. Неудивительно, что именно такие — пятидесятилетние трижды перепроданные старички оказались в автопарках африканских держав.

Ржавый, огромный драндулет без половины стёкол и с бледной рекламой какой-то быстроразводимой жижи на борту ехал час. Всё время поездки я трясся на каждой кочке, чувствуя, как трутся мои позвонки, вытирал с лица залетающий через щели песок, чувствовал запах палёной проводки, назойливый писк каких-то электроприборов прямо под ногами. Местность между двумя городами была урбанизированная и более-менее обжитая — это я проверил, иначе бы не рискнул на подобный вояж. Гораздо страшнее было то, что внутри. В салоне ехала троица парней с автоматами — и это явно были не военные, какие-то частники, вышедшие посреди дороги. А прямо в проходе рядом со мной везли козу и парочку молодых проституток, одетых в изношенные купальники цвета флага Норвежской империи и пахнущих дешёвой сивухой.

Высокое смуглое бедро одной из них как бы невзначай тёрлось о моё плечо. Что самое печальное — я почувствовал присутствие силы, слабенькой, в пределах 1 — 1,5 процентов сечения, и явно неосвоенной. Сперва я даже подумал уступить место — советские инстинкты уступать девушкам очень сложно искоренить, но вовремя сдержаться. Я был одет в наименее чистую свою футболку, чтобы не выделяться, но, конечно, меня приметили — к тому же, я был всего одним из трёх белых, которые ехали в переполненном автобусе.

— Маса, мы дать любовь… — предложила наконец жрица любви, наклонившись ко мне ближе и отогнув край лифа купальника.

Разумеется, я инстинктивно взглянул на то, что мне показали. Девицы засмеялись, завертелись, залопотали что-то на своём. Я понял, что диалога не избежать.

— Wie viel kosten Sie pro Stunde (сколько стоите в час)? — спросил я на ломанной версии австрийско-немецкого, распространённого в этих краях языка.

— Zweihundert Franken. Zehn Dreißig Minuten, wenn gehen schnell. (Двести франков. Можно пятьдесят за десять минут, если надо быстро), — ответила она.

— Für zwei — ein Viertel des Betrags! (Скидка — четверть суммы за двоих), — добавила вторая.

Двести франков — это примерно шесть рублей, подумалось мне. Даже если за двоих, даже если сделать скидку на то, что они задрали цену… Боже, как это дёшево и грязно.

— Ich werde nachdenken (я подумаю), — сказал я.

А когда доехали, на выходе я сунул им по две бумажки в двести франков, которые разменял ещё в аэропорту.

— Wohin wollen gehen (куда пойдём)? — спросила первая, та самая, которая шептала в ухо.

— Nirgends. Dies ist Geschenk (Никуда, это подарок), — сказал я и добавил одной из них. — Überprüfen Sie den… сечение, sections, Sie haben Kraft (Проверь… сечение, в тебе есть сила).

— Danke! — раскланялась она, тут же засунув бумажку в трусы. — Zeigen wir es wenigstens… (Давай хотя бы покажем…)

На прощание они синхронно приспустили лифчики и покрутили попами, заставив свистнуть проходящих рядом парней, один из которых тут же направился выяснять про стоимость.

Такая вот разная Африка — при этом совсем рядом была Абиссинский Союз, двенадцатая по населению и десятая по экономике держава, где всё было совсем по-другому, насколько я мог судить. Спустя пару минут пришло осознание, что я зря сорю деньгами. Это мне точно было не свойственно, я столько раз за жизни переходил из одной экономической страты в другую, что следить за собой научился. Наверное, это снова, как и различные влюблённости, пришли ко мне от реципиента.

Надо следить за собой, подумал я. Так ведь, того и гляди, от оставшихся шести лямов окажутся жалкие тысячи.

Десять минут ходьбы — посольский квартал встретил парой обветшалых небоскрёбов и десятком зданий в стиле ампир, ухоженными улочками. Самира уже сидела в летнем кафе, вполне европейском, попивая кофе. Мы молча обнялись, достаточно коротко и немного холодно. Последовал короткий диалог, о моей поездке и её делах, оказалось, что она заместитель директора офиса Курьерской службы Уэле.

— Какой хоть руководитель? Нормальный?

— Хороший… Тридцать пять лет. Даже симпатичный. Но женатый, — Самира вздохнула. — Здесь почти все русские — женатые. Из них половина причём, в некоторой организации. Все четверо.

Она провела пальцем по шее, по невидимому воротничку. Я кивнул.

— Думаю, это не твоя последняя точка на маршруте. Да и есть же всякие ресурсы для знакомств.

— Эльдар, — она вдруг очень серьёзно посмотрела на тебя. — Ты точно счастлив? Я знаю, что должна быть зла на тебя, но всё это было каким-то безумием, поэтому…

— О! Я тут подумал, перед тем, как ехать — я же тебе за всё время так и не подарил ни одного более-менее нормального подарка. Хоть и поздно, решил исправиться, думаю, так будет верно.

Я достал из кармана криво упакованную коробочку. Она приняла из рук, открыла — там лежал бриллиант в пять карат и пластинка опала в три карата. Самира округлила глаза.

— Ты сдурел⁈ Это стоит тысячи полторы!

— Ну… можем считать, что я теперь богатый.

Она вопросительно наклонила голову.

— Что-то полезное для Общества сделал?

— Вроде того, — я кивнул.

— Это всё хорошо. Спасибо тебе большое, я правда — благодарна за такой знак внимания. Но ты так и не ответил. Ты счастлив? Встретил ту… из Петербурга, кажется?

— Наверное, да. Сейчас, видишь, командировка. Не знаю, что будет дальше.

Самира усмехнулась:

— Это не командировка — форменная ссылка. Впрочем, как и у меня. Я бы могла сострить и посоветовать тебе портал для знакомств… Наверняка же есть какие-нибудь замороженные антиарктидянки, жаждущие встречи с москвичом. Сколько у тебя сейчас там градусов будет?

— Холодно. На побережье в районе минус пяти. Ну, мне не привыкать к холоду.

— Я помню, что во время плавания пыталась расспросить про твои прошлые жизни… Ты так и не рассказал. Там были ледяные миры?

— Как правило, они становились таковыми… в конце моей жизни. Но парочка стала ледяными и до моего прихода туда.

— То есть нас всех ждёт глобальное похолодание?

— Нет, уверен, это очень вряд ли, — я покачал головой.

— Получается, ты знаешь, что нас ждёт в дальнейшем? Наверняка же что-то повторяется, от жизни к жизни. Циклы Кондратьева, и тому подобное.

— О, Кондратьев? Он и тут… ладно, да, пожалуй, я помню, — кивнул я. — Пара крупных метеоритов, один через три года, один где-то в тридцатых годах. Чаще всего уходят куда-то в молоко где-то на Урале, но иногда и разрушают мегаполисы. В одиннадцатом году — землетрясение в Японии, где-то в середине двадцатых — в Турции.

— Что такое Турция?

— Анатолия, прости, никак не привыкну. То, что осталось от османской империи. Ну, ещё — вулканы, цунами. Обычно — в двадцать первом или двадцать втором году. В Америке, на Яве и в океании. А в шестидесятом… тебе лучше не знать.

— А войны?

— Будут, — кивнул я. — Увы, человечество без них долго не может. Даже такое, как здесь.

Некоторое время мы помолчали.

— А встреча с инопланетными цивилизациями? — Самира прищурилась. — Или это всё сказки?

— Сказки! — я засмеялся. — Хотя пару раз я встречал очень правдоподобные мистификации, в которые поверил весь мир. Чаще всего их придумывают власти не сильно успешных держав, чтобы отвлечь население от внутренних проблем.

А спустя пару минут я задумался. Уж больно этот мир отличался от предыдущих. Мало того, что магия, мало того, что драконы. Больше всего меня до сих пор волновала зеленокожая человеческая раса и реликтовый вид аустралийских людей.

Нет, опроверг я сам себя. Космос пуст, ствол существования и линии жизни прошивают космос именно в месте, где вертится Земля, а всё остальное вокруг — великое фрактальное подобие. Никаких инопланетян быть не может в принципе. Всё, что могло существовать — существует на Земле.

А правда, меж тем, всё также вертелась на языке. И я чувствовал, что это, возможно, последняя наша встреча — либо последняя в ближайшие годы. В итоге я решился.

— Ты задумался? — Самира коснулась моей руки. — Что-то произошло?

— Ещё нет. Но наверняка произойдёт в ближайшие месяцы. Самира, пожалуйста, пообещай, что будешь беречь себя. И я должен тебе сказать. В начале этого года, когда всё случилось, мне сказали, что есть несколько девушек, с которыми моя судьба очень прочно связана. Знаю, что это всё звучит нелепо и безумно, и между нами уже всё кончено, но тогда мне сказали, что если я оплошаю — они…

Я чуть не сказал «будут убивать одну за другой», но вовремя сдержался. Ещё не хватало, чтобы после такого разговора Самира жила в постоянном страхе и чувстве опасности.

— Кто — «они»?

— Помнишь шагоходы в том Бункере?

— Помню, — Самира кивнула. — Я уже тогда поняла, что ты мне врёшь. И ещё я говорила… говорила, что даже если выяснится, что ты злое инопланетное чудовище… Ладно, не стоит. Это в прошлом.

Она отвела взгляд. Я помнил, что она сказала — что всё равно будет меня любить.

— Сейчас всё изменилось. Обществу всё известно про меня. Может, это не по иерархии, но, думаю, и тебе можно знать правду, к тому же, полуправду ты и так знаешь. В феврале прошлый Эльдар Циммер умер, и в его мозг пришёл я. Да, я злое инопланетное чудовище, я пришёл в этот мир, чтобы уничтожить всё человечество. Как делал это ранее — уже несколько сотен раз. Есть Бункер, и есть Секаторы, люди, вроде меня, которые приходят, чтобы уничтожать отданные на заклание миры. Все миры с магией должны были быть уничтожены…

— Эльдар, мне страшно, — Самира чуть ли не втянула голову в плечи.

— Мне тоже страшно. Но я сделал выбор. Мне здесь понравилось. Я выбрал Общество и этот мир. Мне надоело бегать и менять жизни, как перчатки. После того, как я принял решение — что-то изменилось. Что именно — я не понял. Я это всё к тому, что теперь есть люди, которые охотятся за мной. Мои бывшие коллеги. Их немного, пара-тройка человек. Но им может показаться хорошей идеей совершить какую-нибудь пакость с близкими мне людьми. Не обязательно убить, может, что-то вымогать, или шантажировать.

— Убить, — кивнула Самира. — Я понимаю, что меня могут убить. Эльдар, я взрослая девушка. Будь я из купеческой среды, или свяжись я с Демидовыми или Строгановыми — я точно также оказалась бы удобной пешкой в игре кланов. И моей жизнью смогли бы точно также успешно манипулировать. Мне повезло, что я с Обществом. Я не питаю иллюзий, но с ним шансов выжить побольше. Ты же видишь перстни на моих руках?

— Вижу. Я некоторых даже не знаю. Но это — автощит, вижу.

— В Уэле тоже не особо безопасно, даже в посольском квартале. Год назад здесь грохнули помощника консула, тоже члена Общества. Как выяснилось, кто-то из польских кланов. Эльдарчик, я очень рада, что встретила тебя. Я надеюсь, ты будешь счастлив со своей… этой новой девицей. И… всё же не удержусь. Я же находила её персональную карточку в сети. Вычислила, знаешь, ну, это несложно. Что ты в ней нашёл, скажи? Мне казалось, тебе нравится совсем другой типаж!

— Сам не знаю, — я пожал плечами. — Так сложилось. Ещё с детства знакомы… вернее, прошлый владелец этого тела был знаком.

— Ты же сказал, что он умер?

— Не весь. Что-то от него осталось. Вкусы, предпочтения, гормоны, эмоции, реакции.

— Мне кажется, он был очень неуверенным молодым человеком. Именно таким нравятся застенчивые очкастые серые мышки. Но ты-то не такой. Ладно, это тебе решать.

Она подозвала официанта и принялась собираться. Меньше всего я хотел заканчивать беседу на такой ноте — сцене ревности, да ещё и с попыткой посеять сомнение в правильности моего выбора. Признаться, я тоже об этом думал. Типаж Нинели Кирилловны при всей её неземной красоте объективно был типичным типажом первой любви не сильно уверенного в себе мальчика-ботаника. Яркие, «дорогие», как это цинично говорят, девушки, нравятся успешным и уверенным в себе — таким, каким Эльдар Циммер стал двадцать седьмого февраля.

Но посеять сомнения не удалось. С самоуверенностью, граничащей с упёртостью, я проживал часы моей «ссылки» с мыслью, что обязательно встречу Нинель Кирилловну снова.

Глава 22

Из Бумбы мы вылетели ночью — на ещё более жутком, ржавом и готовом развалиться самолёте, в котором бедного старика Эрнесто бесконечно тошнило. Приземлились в трёхмиллионном Годуновске-на-Конге, самом крупном русскоязычном мегаполисе в Африке, стоящим по берегам исполинской плотины.

С высоты я увидел целых два района небоскрёбов, обширные парки, плантации, коттеджные посёлки. Впереди было полдня, погода стояла отличная, и я бы с радостью прогулялся, но помнил наставления Давыдова — гулять за пределы гостиницы не рекомендовалось. Конго называли «самой независимой российской колонией». Ещё с 1980-х колониальные власти подчинялись не Москве, а Царству Польскому в Варшаве. Вторая же Польша, республиканская, по причине тесной связанности дворянских родов уже давно прибрала к рукам половину производств, в том числе и получив контрольный пакет акций в Конго-Энергум, поставляющим энергию для всей Центральной Африки. В плане же глубинного устройства Конго являлась площадкой затяжной войны Общества и Северной Лиги, и в столице колонии агентов было предостаточно.

Я прислушался к рекомендации, и засел в люксовом номере гостиницы при аэропорте, поедая фрукты и деликатесы, которые Эрнесто таскал нам с ближайшего рынка.

Дальше на карте была одна из самых необычных точек на маршруте — остров святой Дорофеи, в других мирах известный мне как остров Святой Елены, святой Матильды и прочих святых дам. Он принадлежал Бразильской империи и служил перевалочным пунктом из метрополии в её африканские колонии. Треть крохотного острова занимал аэропорт, треть — порт и военные сооружения, а чудом выжившие аборигены были согнаны в лес на склоны потухшего вулкана.

После прошедших циклонов здесь тоже случились задержки с рейсами, и зданиях аэропорта и отелях не было свободного места. Ещё обнаружилась интересная деталь — местный бразильский вариант португальского оказался мне совершенно незнакомым. За прошедшие месяцы я слышал несколько песен на незнакомом языке, и только сейчас понял, что именно это — и есть местный бразильский. Основа была романская, но и звучание, и лексика куда сильнее отличались от испанского и изобиловали не то арабскими, не то какими-то баскскими заимствованиями. По счастью, Эрнесто немного понимал и помог разобраться, а кое-где помогло знание французского.

Ночевали мы в арендованной палатке в чём-то подобии стихийного кэмпинга, который хмурый коренастый индеец развернул прямо за оградой аэропорта.

После — перелёт в континентальную Бразилию, в город Ресифи, расположенный на самом краю материка. Южная Америка по очертаниям здесь отличалась не меньше других материков от привычных мне: вместо бассейна Амазонки здесь разлилось огромное, хоть и мелкое Бразильское море, полное островов, а на месте аргентинской реки Ла Плата расположился обширный одноимённый залив. Аргентина, вернее, северная её часть, была французской, Патагония — английской, а территория Куско и южное Чили были протекторатом Японии. Для независимого Уругвая места не нашлось, Парагвай же был крохотной колонией, основанной беглыми русскими дворянами. Ещё здесь была карликовая империя Тиуокано — реконструированная в XIX веке усилиями России и Бразилии империя Инков, владевшая парой островов на озере Титикака.

В общем, поле для путешествий и командировок здесь имелось значительное — но, увы, не в ближайшие месяцы. В Ресифи мы задержались на восемь часов, а билет на рейс был сквозной, поэтому нас дружно отвезли на автобусе в отель в историческом центре города. В автобусе я приметил несколько человек русского происхождения, следовавших с нами ещё с Конго. Один — крепкий, коротко бритый парень лет тридцати с лёгком бежевом пиджаке. По всем признакам — купеческого сословия. Пожилая пара, весьма странная, напоминавшая престарелых хиппи: почти без багажа, цветастые рубашки, фенечки, браслеты, ходили босиком.

Четвёртым был весьма худой парень неопределённого возраста — не то двадцать пять, не то сорок, в строгой синей рубашке. Он мог бы сойти за испанца или итальянца, но его выдало вполне отчётливое отечественное «б…», произнесённое, когда он обронил документы в очереди.

Я позволил себе прогуляться по улочкам, оставив вещи Эрнесто в номере. Упомянутый парень подсел ко мне в кафе, спросив на русском:

— Не занято?

— Нет. Я тоже вас заметил, Эльдар, — сказал я и протянул руку.

Силы в нём было изрядно.

— Вильям, — он пожал руку. — Можно «Вил». Дворянское?

— Да. Нетитулованное.

— Контрактное. Управление цифровой безопасности Императорских Железных Дорог. Зауряд-прапорщик. Какими судьбами в Антарктиду? Ссылка?

— Можно и так сказать. Хотя называется командировкой. Курьерская служба, подпоручик. Как узнали? По объёму багажа?

— И по наличию тёплой одежды. Предположу, что либо государственный, либо особый отдел Курьерской службы?

Я кривовато улыбнулся.

— Вы проницательны, но дать вам ответ я не могу, знаете ли.

— Понимаю. Всё правильно. Как знакомый с защитой информации — одобряю ваше поведение.

Нам принесли напитки и первые блюда, он салютанул стаканом с напитком. Диалог поставили на паузу, после решил возобновить его я:

— И какие, если не секрет, задачи у Императорских Железных Дорог в Антарктическом Союзе?

— Как вы понимаете, секрет. Но в общем и целом могу сказать, что связано с Великой Антарктической Магистралью.

Я выразил легкое удивление на лице и кивнул. Не хотелось показаться невеждой, я слышал только вскользь — о том, что через все автономии Антарктического Союза уже полвека тянут железнодорожную магистраль, и строительство не прекратилось и после девяностых, когда Союз стал независимым.

— Как повлияли забастовки рабочих на стройку? Сейчас все тихо, насколько я понимаю.

— Ха! — Вильям оживился. — Еще бы они не повлияли. Новокавказский участок отдали компаниям Орловых. Хозяева были очень недовольны.

Он посмотрел в окно и промолчал. Сперва я подумал, что речь про каких-то железнодорожных чиновников, но после понял, что ситуация чуть глубже. На том злосчастном корабле Амелия вместе с Климовым обсуждали текущую клановую структуру, и говорили о том, что Строгановы, помимо нефтянки, владеют большой частью торгового флота, а Демидовы — «оседлали железку». Конечно, это помимо нефтянки, газодобычи, гидроэнергетики, редкоземов и прочего. При этом, разумеется, был ряд кланов чуть поменьше, владевший другими отраслями и активами, но нередко покушавшийся на двух мастодонтов.

По всему выходило, что Вильям работал на Демидовых. Причем это было настолько очевидным и широко известным, что он, будучи контрактником-безопасником, не побоялся это озвучить случайному встречному.

— То есть манифестации были срежиссированы Орловыми? Как это знакомо.

— Под ними половина средств массовой информации на материке, — сказал Вильям. — Признаться, порядком надоела эта возня за ресурсы. Иногда даже начинаешь понимать ультра-левых, которые говорят, что надо всё «раздать и поделить».

— Не уверен, что это будет работать в долгосрочной перспективе, — сказал я. — Разве что с глубоким нейросетевым… то есть рихнер-регулированием в каждой отрасли. Но до этого нам ещё очень долго.

— «Вся власть машине?» — усмехнулся Вильям. — Думаю, это никогда не случится. Общество, основанное на власти сенсов, никогда не поделится этой властью с бездушным набором камней и железок.

Конечно, я не стал говорить, но я видел некоторые миры из пятого Суперствола, которые в 2040-х в условиях нехватки ресурсов перешли на полную тоталитарную социалистическую технократию, разбившись на три-четыре лагеря. Еда выдавалась однообразная и дозированно, один ассортимент одежды, транспорт — только общественный, социальный рейтинг с чипами, отслеживающими каждый чих, и так далее. Добром это не кончилось — после череды бунтов цивилизации погрузились в полнейший хаос, кое-где к власти пришли молодые хунвейбины, а некоторые умудрились развязать локальные ядерные конфликты. Конечно, на каждую такую ветвь приходилось несколько, в которых никаких проблем не возникало, и цивилизация становилась устойчивой, но одно я понял давно — социализм в условиях нехватки благ, безмерной уравниловке и неразвитой сферы услуг живёт недолго.

Зная, что подобные встречи не бывают случайными, я решил воспользоваться диалогом с пользой: получив из первых уст несколько советов по поводу Антарктиды.

— Вильям, вы уже не первый раз отправляетесь на крайние юга?

— Не первый, конечно, — кивнул он. — Пару месяцев каждый год уже семь лет.

— У вас есть какие-то советы по поводу проживания там?

Он на миг задумался.

— Ну… Про тёплые вещи вы, наверное, знаете.

Я кивнул. Он продолжил.

— У вас, как я вижу, достаточно высокий навык? Не демонстрируйте его на публике, прошу вас. Если есть возможность — надевайте «глушилку». Особенно в неблагополучных кварталах. В провинции одевайтесь неброско, лучше всего в местные одежды. Лучше всего посетить рынок в столице. Есть такой вид одежды, называется, «тулуп», также есть «шуба», это пошло от зеленогорских поморов.

— Я знаю… был в Зеленогорье в длительной командировке.

— О! Любопытно, я там не был. Хотя мои предки по деду оттуда, из Ньюлэнда, англичане. Ну, что ещё. Не ешьте тонмаорийскую кухню. Знаю несколько случаев, когда европейцы погибали, отведав ферментированного морского змея, фаршированного карликовыми кикиморами.

— Копальхен, — вспомнил я слово. — У северных народов тоже есть подобное блюдо, только там фаршированные олени или тюлени.

— Да, трупные яды и тому подобное. У тонмаори иммунитет в совокупности с широко распространённым стихийным лекарским навыком, они включают особый режим почек и печени. Кстати, о тонмаори — лучше не суйтесь к ним в автономию. Они хорошо относятся к русским, за исключением высокосенсетивных. Собственно, тут и русские, и тонмаори ко всем высокосенсетивным относятся с недоверием и злобой. Ещё с начала прошлого века распространено нюхачество.

— Нюхачество? Токсикомания?

— Нет! — Вильям рассмеялся. — Нюхачи, специальные люди с нулевым или первым слабым навыком, которые выискивают в толпе или где-нибудь на входе в учреждения проверяют навык, а потом устраивают люстрации. Да, ещё… Вы человек молодой, думаю, этот совет вам очень пригодится. Нормальных борделей в стране три — в Юстиновске, в Казанцеве и в Акулаевске…

— Вильям, не. Я предпочитаю не пользоваться розничными любовными услугами.

— Хм, ну, есть дорогие эскортницы, но тут я не силён. А, или вы про серьёзные отношения? По правде сказать, я и сам после брака… — тут он продемонстрировал кольцо на пальце, — заходил всего пару раз. Сейчас — ни-ни.

— Охотно верю, — кивнул я.

Хотя, конечно, верилось с трудом. Я неплохо разбирался в лицах, визогномике и интонациях, чтобы понять, что такой человек может и вполне готов на регулярные измены. Да ещё и с частными командировками. Такие, как он, любят пошутить про «сто километров от жены — и не считается».

— Спасибо за советы. Да, ещё — вы упомянули кикимор, я, конечно, с детства смотрел биологические атласы, но что фауны страшнее всего?

— Комары, — покачал головой Вильям. — Конечно, сейчас полно средств — и дымовые завесы, и ловушки, и спреи, и амулеты — но последние, к примеру, придётся менять куда чаще, чем на нашем Поморье.

— А если брать кого-то покрупнее?

— Покрупнее вы вряд ли встретите. Большие кикиморы живут только в лесах, степные грифоны только со стороны японцев. Правда… — тут он помрачнел. — В мою вторую или третью поездку, когда я был ещё обычным инспектором и проверял участок пути с оборудованием, мы разминулись с лешим на пару часов. Он перегрыз всех в вахтовых домиках. Пожалуй, страшнее только драконы. Но Великие без крайней нужды не нападают, а малые антарктические живут только на Новом Кавказе, и их почти всех перебили Великие.

Лешего я видел в нескольких видео, и, как это уже было раньше, только сейчас сообразил, что это не кадры из мистификации. Он напоминал что-то вроде трёхметрового бурого чешуйчатого медведя с ветвистыми рогами.

— Вы видели драконов? — не мог не спросить я.

— Нет, разумеется, я ни разу не был на плато — и, признаться, не собираюсь, — Вильям покачал головой и взглянул на наручные часы. — И вам, мой друг, не советую. Приятно было побеседовать — меня ждут ещё некоторые дела. Да, подскажите, в какое отделение вы направляетесь, в Акулаевск?

— Да, туда.

Акулаевск был крупнейшим русским городом в Антарктике и бывшей столицей колоний и назывался Николаевск-Антарктический. Но в девяностые, после независимости Союза столицу перенесли севернее, поближе к большой земли. Центральный офис же так и остался в старой столице.

— Возможно, ещё увидимся — у меня будет для вас небольшое дельце.

— Ну, тут уж как распределят, — я развёл руками. — Вы можете написать комментарий, что хотите распределить на меня, но как в таких случаях поступает мой новый начальник — я не знаю. Я его ещё не видел.

Признаться, встречи со своим новым руководителем я немного побаивался. Кучин успел сказать, что он старик, что общался с ним на заре карьеры на некоторых рабочих конференциях, и что тот произвёл впечатление немного безумного.

Из Ресифи мы вылетели в Монтевидео, которых здесь был небольшим, самым южным городом континентальной Бразильской Империи. Там мы с Эрнесто переночевали один день, а затем наступил перелёт в один из самых странных островов в моём путешествии.

Как я понял уже сильно позже, оживив в памяти карты прошлых миров, этот остров назывался Южной Георгией. Здесь он в русских источниках назывался Южным Грумантом, а также островом графини Кулагиной и был открыт в конце XVIII века почти одновременно англичанами и русскими. Удачно нависая на антарктическими морями, он был идеальной пересадочной гаванью во все колонии, которые в девятнадцатом начали активно расти и развиваться. Как было написано в энциклопедии — всего за остров произошло порядка тридцати сражений, и не менее десяти раз он переходил из рук в руки. Всё закончилось в середине XX века, в начале «ледяной войны», когда после заключения мира было принято решение сделать Южный Грумант, как и пролив Босфор, «всемирным достоянием». На побережье построили три порта и три аэродрома, принадлежавшие концернам с инвестициями крупнейших империй.

Самолёты в этом мире пока что имели куда меньшую дальность, чем в привычных мне мирах, мелкие суда не могли пробиться через мощное течение вокруг потому Антарктики. Остров стал своего рода воротами в Антарктиду. Другими такими воротами было Королевство Маори, известное мне ранее как Новая Зеландия. Как успел мне рассказать Давыдов, сейчас остров был абсолютно безопасен. Его наводняли сотрудники всех возможных российских спецслужб, а также агенты Общества, а все информационные системы имели «дыры» для возможности контроля ситуации.

Итак, спустя девять дней и полторы тысячи потраченных рублей я оказался на острове графини Кулагиной. Именно здесь я распрощался и посадил на обратный рейс Эрнесто. Старик лил слёзы, спросил разрешения обнять на прощание, как будто я прощаюсь с ним навсегда. У меня такого чувства не было, хотя, конечно, после полутора недель перелётов оставалось ощущение, что прощаюсь с близким родственником.

Я остался в обширном зале ожидания, оборудованном небольшими лежанками и откидными столиками. Перекинулся парой слов с Вильямом, он сказал, что будет ждать рейса в Казанцев ещё два дня. Мне же сначала лежал путь в столицу — город Юстиновск, и самолёт, который забирал туда половину всех ожидающих, должен был прилететь через час с небольшим.

После отбытия Эрнесто я остался один. Это чувство было одновременно уже и позабытым, и пугающим. Не то, чтобы я перестал чувствовать себя несамостоятельным, просто наличие Общества, подпирающего спину, внушало чуть больше уверенности и предавало спокойствия.

Приближение климата чувствовалось всё острее, я распаковал багаж и надел куртку. В южном полушарии в начале августа ещё была зима, но снега в этих широтах ещё не наблюдалась, погода больше напоминала привычную мне балтийскую или поморскую, но на улицу я решил всё же не выходить — дул сильный ветер с мелким дождём. Вскоре я заметил в зале ещё одного спутника, который летел с нами ещё с Африки. Причём заметил я его не просто так. Бритый парень в бежевом пиджаке в дальнем конце зала у колонны явно наблюдал за мной и отвёл взгляд, когда я заметил его.

Я тоже стал наблюдать за ним. Больше он на меня не глазел, но через минут двадцать как бы невзначай сходил за чаем, а затем пересел со всеми вещами поближе ко мне, сократив расстояние почти вдвое. Здесь я уже напрягся. На всякий случай, пересел поближе к выходу, за колонну, чтобы уйти из зоны видимости. Ещё десять минут — он пересел чуть ближе и в сторону, снова контролируя моё местоположение.

Наконец, женский голос объявил на трёх языках, что самолёт из Юстиновска прибывает на третью посадочную полосу. Ещё десять минут — и в зал ожидания ввалилась разноцветная, но хорошо утеплённая толпа, среди которой я разглядел чёрную, как смоль, голову моего нового местного камердинера — Дмитрия Момоты-Хабзы. Я пристал, чтобы быть заметным, мы встретились взглядами, и антарктический мулат, расплывшись в улыбке, вальяжной походкой направился ко мне.

Сделал пару шагов и увидел, как бритоголовый тоже пришёл в движение. И не просто пришёл — побежал.

Интуиция сработала чётко.

— Ложись!! — успел рявкнуть я — не то толпе, не то лично Дмитрию, а затем сам свалился на пол, чувствуя, как пламя огненного цветка от взрыва бомбы раскрывается вокруг меня.

Глава 23

Когда перестало звенеть в ушах — встал, отряхнулся, посмотрел по сторонам. Тихо и настырно гудела сирена, к нам бежали люди. Ранений не было. Бомба, и мощности автощита хватило, чтобы закрыть осколками не только меня, но и оказавшуюся рядом девушку.

А вот нападавший, бросивший её мне под ноги за секунду до взрыва, лечь не успел — его и ещё двух человек в радиусе пяти метров посекло осколками, благо, не смертельно. Я не сразу понял, что это был не бритоголовый, от которого, я полагал, и исходила угроза. Оказывается, бритоголовый бежал на перехват террориста, пытаясь меня спасти, а теперь крепко держал его, не давая сбежать.

К нам уже бежали медики и местные копы. Подошёл и Дмитрий Момота-Хабза, «дал краба» вполне в стиле клубных тусовщиков из нулевых Пятого или Шестого Суперствола. По сути, он был именно таким — в чёрных солнцезащитных очках, безвкусном леопардовом полушубке и с толстенной цепью на шее — ни дать ни взять сутенёр из плохих североамериканских фильмов.

— Барь, ну ты чётенько, я уж думал, что помрёшь, огонь, барь!…

Договорить ему не дали, оттеснили в сторону, подоспели к раненым. Я подошёл к раненой женщине, у которой сильно посекли руки, вошёл в режим, остановил пару особо крупных кровотечений. Всё это время полицейский и бритый, отдавший бомбиста в руки правоохранителей, не мешали мне, и начали говорить только когда я освободился.

Первым представился полицейский, спросил, кто я, на какой рейс, знали ли об угрозе, и спросил, что за устройство предотвратило теракт.

Представился коротко, объяснил, куда лечу. Долго мурыжить не стали, сказали, что свяжутся с моим начальством для подтверждения информации.

Подошла очередь и бритоголового, который сел на сиденье поодаль и закурил — удивительно, но запрета на курение в помещении здесь не было. Тут снова подошёл Дмитрий, но я попросил его немного подождать.

— Кто вы? Я правильно понял, что вы пытались меня спасти? Тайная полиция? Или некая…

Я потянул воротник. Мужик поморщился, стряхнул пепел на пол.

— Управление особых операций коллегии внутренних дел Подмосковья. Капитан-поручик Жук-Щербаков. Приказ сопроводить вас до Юстиновска. Тайно.

— Вечно путаю сорта силовиков. От кого приказ? От Давыдова?

Он пожал плечами.

— От непосредственного начальства. Кто ему передал — мне не сообщали.

Я усмехнулся.

— Если вы подчиняетесь Давыдову, то, очевидно, от него. Что значит — сопроводить?

Жук-Щербаков нахмурился.

— Слушай, парень, я тебе жизнь спасать бежал, между прочим! Я вообще не знаю, чем тебе так обязаны. Какая тебе разница? Меня, кстати, тоже посекло.

Он задрал штанину, на которой я только сейчас заметил кровь — в икроножной мышце была приличная дырка, впрочем, я сразу понял, что рана не смертельная.

— Подлатать? — предложил я.

— Не стоит. Не трать силы. Сейчас попрошу местных медиков.

— Я тебе благодарен, спасибо. Просто интересно, почему мне не сообщили. Получается, Давыдов решил перестраховаться.

Жук-Щербаков пожал плечами. Я подумал — есть и другой вариант. Давыдов либо мне не доверяет. Либо приказ не от Давыдова, и за мной следит кто-то другой. Силовые ведомства, как я знал по другим мирам, могу быть не вполне однородной штукой, по сути, это инструмент у разных властных кругов.

— Ну, что уж. Спасибо и на том. Не буду мешать вам дальше тайно меня сопровождать. Надеюсь, вы мне тоже мешать дальше не будете.

Протянул руку, обменялись рукопожатиями, и я, наконец-то, вернулся к Дмитрию.

— Ничего ты серьёзный паря! С такими дядями общаяшься!

— Слушай, говори нормально. Я с тобой общаюсь пару минут, а ты уже начал раздражать.

— Да остынь, всё в поряде. Где шмотьё своё кинул? Вон там? — он направился к вещам. — Да, прилично! Ну, утащим.

Он запросто похватал все четыре моих сумки и пошёл в сторону самолёта, которые уже был был открыт для посадки. По дороге начал спрашивать:

— Барь, а можно мне к тебе деликатный вопрос? А ты богатый?

— Не бедствую, но и не миллионер.

Тут я, конечно, уже соврал, но лучше было не раскрывать все карты.

— Это хорошо… А сила, чую, есть, да? Я нюхач, у меня нулевой-то навык немного имеется, и я с тобой прям почувствовал, что прямо неплохо.

Навык у него действительно был — я специально выбрал из имевшихся в продаже с чуть более худшим рейтингом, но с процентом сечения 0,6. Скрывать было бессмысленно, сказал честно:

— Есть. В районе семи процентов.

— Ого! Это ж рекорд! У меня максимум четырёхпроцентный был один баря. О, смотри, смотри, какая сочная идёт, жопа огонь, — зашептал он, беззастенчиво кивнув головой в сторону девушки, идущей соседним курсом. — А ещё вот такой вот вопрос — ты по девочкам или по мальчикам?

Вопрос был, мягко скажем, неожиданный.

— Чего⁈ Разумеется, по девочкам.

— Да? — на его лице отобразилось удивление, смешанное с уважением. — Просто я москвичам ни разу не прислуживал. Мне говорили, что все молодые москвичи, у кого навык повыше — того.

— Предположу, что некоторые — да, но большинство, скорее, фигурально, чем в прямом смысле.

— А женщины уже были? Сколько? Или, типа, всё на ручной тяге, да, на картиночки и видео?

Какое, всё-таки, интересное дело, подумалось мне. Человек биологически старше меня на десять лет, при этом в плане психологического развития накрепко застрял в пубертатном возрасте. В то время как мой психологический возраст лучше попросту не пытаться рассчитывать. Особенно сейчас.

— Так. Дмитрий. Сколько у тебя там было бывших владельцев? Шестеро? Теперь я понимаю, почему так много. Потому что ты, сука, слишком болтливый! Были у меня женщины. Может, больше чем у тебя было. Обсуждать с тобой я это не хочу. Лучше скажи, почему тебя предыдущие владельцы продавали?

— Меня всего четыре раза сами баре продавали! Двое померло! Саню Бунда, последнего, на леднике загрызли тюлени, а Алекса Качанова раздавила в Казанцевском центральном аустралийская извращенка…

— Прямо-таки раздавила?

— Ну, или не раздавила. Хиленький был, сердце не выдержало. Как её… Лили Ко-ко, полтора центнера чистой страсти. Мы её тогда вдвоём, он-то, считай, снизу, а я ей…

— Так, давай сразу точки над «i». Насколько я понимаю, ты участвовал в оргиях со всеми барями? И полагаешь, что будешь участвовать со мной? Могу сразу предупредить, что групповой секс, где я не единственный мужчина, меня не заводит. Так что ищи других.

— Да ну, почему обязательно групповой! Я тоже, надо сказать, не очень-то и люблю такое. Так, пришли, в соседние комнаты, я все места покажу, по девушкам сориентирую, все ребята знакомые работают, так что…

— Бордели я тоже с тобой посещать не буду. Остальные четыре? Почему продали?

— Ну… — тут он замялся.

Мы как раз дошли до трапа и принялись подниматься наверх.

— Ну один, Константин Иванищенко, заразился мексиканкою, поздно поймал, уехал лечиться куда-то в метрополию.

— Мексиканкой? — не понял я.

— Ну… это когда нос отсыхает, а внизу…

— А, ясно. Мексиканская болезнь. Сифилис. Это ты его в бордель привёл?

— А чо он! Ему скучно стало в центральных борделях, ну я ему и посоветовал пару мест, говорю, ты предохраняйся только, а он… Ну, значит… Двое просто каких-то смурных. Скучные мужики. Один даже по бабам со мной не ходил!

— А ещё один?

— Не один, — тут Дмитрий поменялся в лице и вздохнул. — Одна. Машенька Фролова-Курдюкова. Они на базе РосКОН-4 жили, в офицерском квартале. Меня её батя телохраном взял, когда мне шестнадцать лет стукнуло и от мамки оторвали.

— Чувствую, там какая-то драматичная история? Неужели у такого прожжёного тусовщика тоже была первая несчастная любовь?

— Почему это несчастная? Очень даже счастливая! Потом, правда, два года исправительных работ… Ну да ладно, лучше про своих баб расскажи! Страшно интересно же, что там у молодых москвичек.

Мы уже тем временем расположились в салоне — класс здесь был один, комфортабельный, с широкими креслами. Мне подумалось, что нам с этим парнем, при всех его недостатках, предстоит работать несколько месяцев вместе подряд. Поэтому разумно будет установить более-менее доверительные отношения, и разговор на нормальные мужские темы прозвучит прилично.

Когда мы взлетели, я рассказал — про Аллу и Самиру, разумеется, не упоминая имён и слишком уж личных подробностей. После коротко про случай с Верой на трассе, про княжну из Адлера и про внезапные чувства Ленки, горничной тётушки. После плюнул и коротко пересказал события в бункере японцев. Про Нинель Кирилловну решил не говорить. Дмитрий слушал, открыв рот от удивления, до того самого момента, когда голос пилота что-то невнятно пробубнил, а затем Дмитрий неожиданно прервался, хлопнул меня по руке, вжался в спинку кресла и скомандовал:

— Держись!!!

Я, не раздумывая, прижался к спинке кресла. Самолёт затрясло, замотало на кочках. Свет в салоне на секунду моргнул, такое в других мирах бывало, когда самолёт на стоянке отключался от аппаратуры аэропорта. Я почувствовал, как невидимая волна проходит через всё мое тело — чувство, похожее с воздействием «Воротуна» в том бою на Курильской гряде. Жуткое, неприятное чувство — уши заложило, на соседних рядах зашуршали пакетами, и послышались звуки рвоты, захотелось в туалет.

— Что это было?

— Как что? Великий Антиарктический Барьер. Это самолётик слабенький, тут глушитель плохой, вот я на японском один раз летел, там зашибись, почти не слышно. Да и падают у них реже.

— Падают⁈

— Ну, да. Эти, «Бореи», примерно одно крушение на десять тысяч полётов, а у них — на пятьдесят.

Стало не по себе. Я давно помнил, что в приличных авиакомпаниях начала двадцать первого века такой параметр в большинстве миров составляет один на несколько миллионов. А тут…

Ещё вдруг вспомнились кадры из какой-то древней чёрно-белой немой хроники про мореплавателей, которую я подсмотрел во время командировок — о том, как корабль с колонистами плывёт через южный океан, а затем все начинают болеть, падать в обморок, затем несколько трупов выкидывают за борт. Теперь ясно, почему при раннем развитии мореплавания первые колонии здесь стали появляться только в девятнадцатом веке. Каждое пересечение, каждое переселение — это серьёзное усилие и работа мощных защитных артефактов.

Я пытался вглядеться в окно — там виднелась лишь лёгкая прерывистая полоса облаков, уходящая дугой до горизонта, к низко зависшему солнцу. Остаток пути прошёл без инцидентов. Дмитрий рассказал про свою местную, гражданскую работу — неожиданно, он был соучредителем кооперативного магазина рыболовных снастей и наживки, иногда стоял за прилавком, также иногда был гидом в места рыбной ловли.

— Я как с базы уехал — давно бы мог полноценное гражданство получить, но мне так проще.

— Льготы от Тихоокеанского Дворянского Дома?

— А то!

Мы благополучно сели в Юстиновске — достаточно приветливом городке, напомнившем мне что-то от Норвегии из Шестого пучка.

Столица Союза расположилась почти на самой оконечности Большого полуострова. Береговая линия у растаявшего материка была сложная, и я на миг застыл над картой, висевшей у выхода в зону досмота. Союз занимал всю Западную Антарктику, разделённую на два больших острова: Ближний и Дальний, а также выступающий кусок Льда Великого — основной, центральной части материка. Всё это делилось на автономии и территории и по площади равнялось всей Западной Европе, вместе взятой.

Только вот проживало здесь всего семь миллионов человек, включая миллион коренных тонмаори, что делало край безлюдным и опасным.

«А ещё и драконы…»

Наш путь лежал дальше, но требовалось заехать в город, чтобы уладить кой-какие дела. Прошли долгий паспортный и прочий контроль, утеплились, затем отправились менять валюту. Союзный Рубль стоил примерно в десять раз дешевле, чем имперский, считать было удобно. Прикупил карту, погрузились во внедорожник Дмитрия, припаркованный на стоянке — уже знакомая «Бирюса», только не 2004, как в Зеленогорье, а 2006-м, чуть новее и стильнее. Снега, на моё удивление, было не так много, а кое-где проглядывала в проталинах робка зелёная поросль.

В это время года здесь были вечные сумерки, солнце поднималось над горизонтом всего на пару часов. Люди на улице, как я уже наблюдал в других российских колониях, ходили всех разных цветов и оттенков, но особо выделялись меднолицие, высокие тонмаори — часто в национальных утеплённых пончо или очень затейливых шубах, слепленных из неведомых мне чешуйчатых зверей.

Три часа ушли на разную бюрократическую суету. Встал на учёт в местной миграционном контроле, затем заехал в посольский квартал, в местное отделение дворянского дома, чтобы подписать некоторые бумаги на Дмитрия.

— Люба? — спросила полноватая дама в конторе свою соседку. — Это не ему тут бумажное письмо было?

— Ему-ему… Не могу найти, чёрт. Зинка тут всё переложила. Куда он убывает-то? В Николаевск? Вот найдём и туда копию и пришлём

Николаевском раньше назывался Акулаевск, который в ходе независимости переименовали в честь какого-то старого партийного деятеля-социалиста. Я читал, что переход к независимости был здесь почти бескровный и «управляемый», по сути, это всё начиналось как вполне имперский эксперимент по управляемому сепаратизму и переходу в другой социальный строй.

После перенастроил телефон на местную сеть — пришлось изрядно повозиться.

Пришло несколько писем — запоздалых, двухдневной давности. От Сида про строительство, от матери, от шефа, от Самиры (короткое: «Успелъ хоть на рейс?»). От Нинель Кирилловны писем не было. Я был предупреждён, что местная служба электронных писем была устроена совсем непостижимым образом и работала не то через спутник, не то через специальные переносные передатчики на самолётах. При этом входящая работала куда лучше, чем исходящая.

А спустя пару часов, когда мы ехали перекусить, пришёл звонок от отца.

— Так, ты, получается, тут?

Глава 24

Я ответил:

— Тут, папа. В столице. В местной.

— Один?

— Нет. Обзавёлся крепостным. Следую к месту ссылки.

— Авиатранспортом?

— Вероятно.

— Ты же понимаешь, что это не ссылка? Что тебя сюда отправили, потому что ты тут можешь быть полезным?

Признаться, я уже думал об этом, но слегка удивился, услышав об этом из уст отца.

— Я думал, что меня собираются понадёжнее спрятать.

— Это тоже. Но есть несколько неотложных дел, которые нужно будет обсудить. Касательно нашей беглянки, в частности.

Анука… не надо думать, что я не вспоминал о девочке все эти дни, и вопросов к отцу накопилось немало, но в телефонном разговоре, даже по защищенной линии, не рискнул.

— Ты в столице? Где мы встретимся?

— Не-е, я не в столице. Я на базе газового картеля в Новом Кавказе. Встретимся в Акулаевске послезавтра, вечером. Ресторан «Потускневший Тромбон» на пятой океанической.

— Хорошо, замëтано.

— Что такое «замëтано»? Что за выражение.

— Папа, я…

— Ах, да. Из другого мира. Понимаю. Ну, до встречи.

Дмитрий разговор почти не слушал, включил на фоне приглушённо какую-то аббис-композицию, спросил через плечо:

— Что, бате звонил?

— Звонил. Ты же не подслушивал? А то придётся тебя убить.

Прозвучала как шутка, хотя в моей ситуации и с таким отцом, как у меня — что называется, «в каждой шутке есть доля шутки».

— Это хорошо, что с батей общаешься. Я вот не могу. Мой на каторге. На опаловых приисках в Аустралии. Смотрел я видео с той каторги — сидят под пальмой, четыре часа в норке камушки покопали, затем играют в кости, потом сончас…

— Что-то мне везёт с камердинерами, у которых отцы — сидельцы. У моего первого камердинера вот тоже — недавно откинулся.

— Это ты верное слово сказал — откинулся! А моему ещё лет восемнадцать лет сидеть.

— А твой за что?

Дмитрий почесал затылок.

— Да там… мутное одно дело было. В общем, его завербовало норвежское правительство, чтобы он за своим барей шпионил. Ты только, барь, никому!

Я усмехнулся.

— Прекрасно. Люблю норвежское правительство. И что, успешно нашпионил?

— А то! Он на базе РосКОН-одиннадцать служил, который на Новом Сахалине. Ну, это остров в море Головина, там же рядом англичане, поляки, португальцы. В общем, он им подробный офицерский состав настрогал, состав лодок и ещё чего-то. Это ещё две тыща первом. Ну, золотишко ему прикопали, он потом его снял… с нами поделил — двумя сыновьями и женой тогдашней. Четвёртой, почитай.

Тут он усмехнулся, сделав непонятный жест рукой.

— То есть эта машина и тот твой кооператив?…

— Ну…

— Дмитрий, я тебе так скажу — круто, что ты мне доверяешь. Очень круто, — сказал я немного озлобленно. — Но мне как-то расхотелось в этой машине кататься. Испачкаться боюсь. Не подскажешь, здесь же есть автосалон? Той же «Бирюсы», например.

Не скажу, что моё решение было продиктовано исключительно взыгравшим чувством патриотизма — я и без этого планировал купить внедорожник.

— Есть, конечно! Тут недалеко, кстати. «Бирюса», «Саха-авто», «Узола». У них же сборочный завод в Казанцеве. По Союзу они только по квотам отпускаются и по очереди, а тут — чисто для приезжих иностранцев. Здесь выберешь — тебе потом паромом за неделю привезут. Можно подержанные, у них большой выбор.

Мы успели поужинать и заглянуть в салон — хотя это был, скорее, не салон, а полноценный авторынок — под большим крытым ангаром стояла пара сотен машин ценой от пары сотен рублей до пятидесяти тысяч.

Я склонен к скупости, когда дело касается моего быта и комфорта. Поэтому выбор я всерьёз начал с видавших виды внедорожников «Бирюса-1979у» и «Бирюса-1982а», квадратных, напоминавших знакомые мне по «советским» мирам очертания машин «Нива» и «УАЗ». Удивительно, что при всей угловатости в версии 1979 года были полноценные бортовые компьютеры, то есть рихнеры, усилитель беспроводной сети, примитивный климат-контроль, подогрев двигателя и стёкол — технологии. явно опередившие время. Версия 1982 года была лишена полноценного рихнера и имела лишь какой-то примитивный аналоговый навигатор с прокручивающейся картой, зато и стоила смешные четыреста рублей.

Затем продавец обратил моё внимание на «Бирюса-1924-реплика» — восстановленный по чертежам первый в России полноприводный внедорожник. Он был ещё более квадратным, и у него не было ничего из атрибутов современного автомобиля, даже ремней безопасности и подушек, зато стоил он целых пять тысяч.

— Броня — четыре миллиметра! Пулю остановит!

— Не остановит, — покачал я головой — уж я-то знал. — Кстати, есть у вас модели с нормальной круговой бронёй?

— Есть… есть, конечно, — менеджер засуетился и повёл меня в сторону огороженной затемнённой секции ангара, погремел ключами, открыл. — Вот: «Бирюса-2010д», декабрьская модель. Отпускается только дворянскому и служивому сословию Империи. Матрицированный, если вы понимаете, о чём я.

Машина выглядела впечатляюще. Тоже квадратная, угловатая, но шире привычных мне чуть ли не на четверть,

— Понимаю. Я дворянское.

Продавец бросил на меня несколько странный взгляд — не то уважительный, не то раздражённый.

— Шифрованная защита «свой-чужой», объём батареи двадцать кейтов, антиугон с гипнозом четыре кейта, композитная броня, бронированное стекло, плюс антипульный и антиосколочный щит на пятьдесят кейтов. Бамперный таран. Большой багажник, задние места оборудуются в раскладные…

Он продолжал расхваливать достоинства и, по правде сказать, я принял решение почти сразу, но когда он добил меня информацией, что «бортовой матрицированный рихнер от бюро Циммер» я мысленно передал привет тётушке и, перебив продавца, спросил:

— Сколько?

— Четыреста десять тысяч союзных… То есть тридцать девять тысяч имперских. Пожизненная гарантия, пять комплектов резины, бесплатная доставка по союзу…

— Беру. Оформляйте.

Обеднев примерно на сто пятьдесят своих месячных зарплат, я с приятным чувством завершённой задачи отправился на ночёвку в отель. Дмитрий предложил переночевать у него на квартире, но мне после многочисленных перелётов остро захотелось побыть одному.

Утром был перелёт — на жутко тарахтящем, душном и бесконечно падающим из ямы в яму сорокаместном «Атланте». За шторкой в конце салона везли клетку, оттуда доносился неприятный запах и жуткие звериные рыки, а охраняли клетку двое парней Союзной Курьерской Службы — наших бывших коллег, и прямых конкурентов, как позже выяснилось.

Мы садились со стороны океана, и когда я увидел в сумерках город, я в очередной раз почувствовал, в насколько непривычном для меня мире я оказался. Бывшая столица русской Антарктики стояла на высокой скале в конце длинного фьорда и скрывалась со стороны океана здоровенной, под сотню метров стеной. Пригороды в виде частной застройки и кварталов новостроек, напоминавших цитадели, тянулись с обеих сторон, но вся основная жизнь кипела именно внутри обширного квадрата, вдоль грани которого протянулась взлётно-посадочная полоса. Во время самой посадки я увидел, как прямо из скалы слева от нас вылетела пара дисколётов, прочертив потрескавшийся лёд фьорда и скрывшись за горизонтом.

Но мой спутник, разумеется, не преминул шансом испортить торжественное впечатление от открывшегося вида, прокомментировав:

— Повезло-то как, барь, повезло! В Акулаевске лучший бордель на континенте!

Досмотр и допрос в аэропорту был ничуть не слабее, чем в новой, северной столице. Пистолет опечатали специальной пломбой. Арктический климат давал о себе знать — хоть это и было в полутора тысячах километров от полюса, ветра и холод здесь были соответствующие, а сугробы лежали самые настоящие. Вытерпев все мучения, мы отправились в закусочную, где крепко набили брюхо. После чего я отсчитал денежную «котлету», отправил Дмитрия закупаться бытовыми вещами и искать арендное жильё, а сам пошёл на растерзание местному начальству.

Не без труда отыскав уютный старинный особнячок в историческом центре, я прошёл досмотр у хмурого седого офицера и постучал в дверь.

Я знал, что у моего нового начальника необычные имя и фамилия, но чтобы настолько!

Елпидифор Анемподистович Ходосовцев оказался беззубым сухим стариком с рваной причёской, огромным, как картошка, носом и привычкой неприятно щурить глаз, когда поворачиваешь голову.

Некоторое время он молча листал моё досье — в бумажном виде, потому что рихнера на его столе не было. Затем раздался его голос — скрипучий, прокуренный.

— Можешь звать меня Патефон Аккордеонович, если так проще. Так. Подпоручик. Подсидеть меня приехал, да⁈ — он строго зыркнул мне в лицо, и я ощутил лёгкое касание силы.

«Я здесь ненадолго», — мысленно произнёс я. — «Я не хочу здесь задерживаться, и хотел бы принести пользу».

— Ладно, ладно… вижу, нормальный. В плену был, получается?

— Был.

— И в Зеленогорье… перестрелка, да?

— Было.

— Ладно, ладно. Зам — так зам.

— В смысле? — тут я немного опешил.

— Чего? Будешь у меня заместителем. Предыдущего загрызла акула в отпуске в Аустралии. Показатели же надо улучшать? Надо! А то внедрили эту чепуху с цифровым профилем и оценками, теперь сплошные тройбаны за доставку… Разбирайся с жильём. У нас из служебных только однушка в левом пределе, так что лучше искать самому. Через два дня отправлю в первую командировку.

Зарплата зама здесь, как оказалась, составляет шесть тысяч местных — то есть шестьсот, то есть примерно втрое больше моего оклада подпоручика. Что ж, осталось понять разницу цен — по многовековому опыту я знал, что далеко не всегда повышение зарплаты при смене страны влечёт повышение благосостояния.

Зашёл в общий зал и познакомился и с коллективом особого отдела: трое хмурых и, судя по всему, частенько пьющих мужиков, двое их которых были русские, а третий — метис с примесью местных, тонмаори. Все трое играли в какую-то видавшие виды настольную игру с обнажёнными девицами на карточках. Четвёртой была маленькая худая девушка, тут же бросившаяся вполне по-армейски докладывать о себе.

— Зинаида Курносенко. Тридцать четыре года. Казачка. Замужем, вот кольцо! Десятый год здесь работаю. Служилое, то есть контрактное сословие. Процент сечения — три и два, навык пирокинеза, ещё начальный матрицированный, сейчас учусь в университете…

— Стой, стой… не надо докладывать.

— Парень! — подал голос метис. — В частные бордели не ходи. Только в центральный.

— Зачем в бордели! В бордели не надо! — тут же встряла Зинаида. — Если надо что-то показать — покажу! Без проблем! Могу экскурсию провести!

Я умел считывать язык тела — по всему выходило, что она с первых секунд принялась клеиться ко мне. По правде сказать, она совсем не выглядела на тридцать четыре, как часто бывает с хорошо держащими себя в форме девушками. Но… разница пятнадцать лет, я — юноша из другой части света, кольцо на пальце. Получается, ей очень хотелось сбежать из Антарктиды на большую землю, и теперь она была готова уцепиться за меня, как за соломинку.

— Спасибо, спасибо, если надо будет — обращусь, но пока не стоит утруждаться, — несколько грубо сказал я. — У меня есть камердинер, разберёмся. А про бордели… понял, учту.

Если посчитать людей, которые говорили мне про этот бордель, то их число уже подходило к десятку. Я терпеть не мог подобный тип сексуальных отношений, но чем больше я про него слышал, и чем громче тикал счётчик недель воздержания — тем сильнее чёртик на левом плече пел мне «давай… иди туда… сходи…»

Вечером меня подобрал Дмитрий на здоровом внедорожнике и повёз показывать варианты жилья.

— Съёмного тут мало. И дорого. Но, в общем, нашёл два варианта. Оба ничего так. Кстати, знакомься, это Хуан, наш водитель.

— Боньжюр! — темнокожий коренастный парень на переднем сиденье повернулся и отдал честь, приподняв утеплённую шапку.

— Дай угадаю — он твой родственник?

— Ну… да… А чо? Троюродный племянник по материнской линии. Только старше на четыре года, да… С гражданством! Всего за десятку в месяц.

— Что ж. Подумаю. Ещё кого нашёл?

— Ну, кухарку-гувернантку нашёл. Синтия. Хорошая девочка… Филиппинка.

— Хм. Боюсь спрашивать, в каком она родстве. И сколько будет стоить.

— Да не боись! Итак, вот здесь, за поворотом, первый вариант.

Мы ехали через череду длинных постаревших таунхаусов, как назывался в других мирах этот тип жилья. Машина остановилась у узкой, в метра четыре двухэтажной секции с выцветшим фасадом и разбитым окном на втором этаже, закрытым в лучших традициях картонкой. Пять минут прождали женщину с ключами, которая открыла дверь и впустила внутрь. Оказалось — ледяное помещение без мебели, со сломанной сантехникой, обоями, поеденными грибком, сквозняком и прочими прелестями.

— Зато всего пятьдесят имперских в месяц!

— Мда. «Всего». В Подмосковье за это можно снять приличную трёхкомнатную. В новостройке. С консьержкой.

— Что, едем смотреть вторую?

Дмитрий хитро зыркнул на меня с прищуром.

— Едем. только не говори, что это твой хитрый план — сыграть на контрасте между этой и той!

Хуан на переднем сиденьи не то закашлял, не то засмеялся — и я понял, что угадал.

Мы проехали по тоннелю через стену центральной части города в пригороды. Дорога петляла по заснеженной трассе между двумя высоченными заборами — привычная картина для дорогих коттеджных посёлков, которую не смог исправить даже наступивший в этих краях социалистический строй. Я вспомнил, как ехал по похожему пейзажу на свой первый заказ, везя вибратор покойной баронессе — боже, как давно это было!

Ехать пришлось недолго. Поворот, шлагбаум, ещё один. Длинная растяжка над дорогой:

«Национализируем элитное жильё: даёшь детские лагеря и приюты для бездомных!»

Я даже вздрогнул, в очередной раз заметив, что здесь отказались от «Ъ», отчего реальность всё больше начинала напоминать Пятый или Шестой Суперствол.

— Да, вот здесь — коллективный сад с теплицами, там детский лагерь, сейчас пустой, а там будет наркологическая лечебница, — пояснил на ходу Хуан. — Но вот здесь, в самом центре, десять особняков ещё остались…

Особняк, надо признать, оказался шикарным. Не сильно крупный, хоть и три этажа, гараж на три машины, несколько спален, полная меблировка, резервные генераторы и прочие прелести. В гостиной уже был затоплен камин, а рядом стояла в коротком костюме горничная-азиатка с пипидастром наперевес. Фигуристая, молоденькая, с чёрными, как смоль, волосами.

— Та самая Синтия? Уже тут? Ну… отлично. И сколько всё это удовольствие стоит?

— Полторы сотни, — Дмитрий потупил взгляд. — Всё честно, через бюро! Ещё Синтия — двадцать, коммуналка — десятка, ну… мне полтинник точно будешь же отстёгивать, так?

Следует уточнить, что крепостным из всей прислуги был только он, и я мог запросто отказать, мотивировав это повинностью, но решил сойтись на компромиссе.

— Знаю я тебя. Ещё и, поди, коттедж оформлен на кого-то чей-то из родственников, так? Поэтому обойдёшься. Положенные восемь часов в неделю — забесплатно отработаешь, остальное — по рублю за час.

Так или иначе, моя будущая зарплата таяла на глазах. А если учесть, что через месяц мне предстояло уходить на сессию, в которой оплачивалась только половина…

Я махнул рукой. В конце концов, в кармане у меня было ещё неполных шесть миллионов рублей, которые, конечно, я не планировал прокутить в этих ледяных краях, но которые помогли бы не не экономить.

Вечер ушёл на обустройство дома, и спать я лёг поздно. Разбирая вещи, я наткнулся на ту самую потрёпанную фотографию Нинель Кирилловны. Письма от неё так и не было, сеть здесь работала из рук вон плохо. Только я вздумал грустить, как в спальню тихо постучали.

— Сударь… — услышал я голосок Синтии. — Дмитрий велел мне идти вас ублажить. Только мне сегодня нельзя, я могу руками, могу… ртом…

Дверь приоткрылась, и я увидел свою свежеобретённую горничную — в одном фартуке на голое тело. Не знаю, то ли фотография Нинель Кирилловны в руке помогла сделать выбор, но я сам удивился своей силе воли:

— А ну брысь!! Соблазны мне тут разводит!

— Сударь, простите, я не специально, я больше не буду… я…

Уснуть удалось не сразу, и следующий день был расписан по часам — устройство быта, постановка на учёт, подписание различных бумажек и прочее. В обед я получил короткое сообщение с неизвестного номера:

«Въ городе. Всё въ силе»

И вечером я, попросив Хуана довезти меня до центра, отправился пешком искать тот самый кабак «Потускневший Тромбон» в рабочих кварталах.

Это оказалось старое деревянное здание — приземистое, двухэтажное, выполненное в нарочито-псевдорусском стиле. Над входом висела здоровенная труба, доносилась музыка. У входа тёрлась пара алкашей, окрикнувшие меня, но я нее отреагировал.

— Меня должны ожидать, — сказал я администратору. — Мужчина ростом с меня, лысый, в очках…

— А, да-да. Пройдёмте за мной.

Длинная цепочка коридоров, спуск в полуподвальный этаж, в одной из лож которого спиной к залу сидел мой папаша.

На этот раз встреча была куда более тёплой — мы обнялись, неторопливо заказали еды и выпивки.

— Много не пей, — услышал я знакомое отцовское. — Впереди ещё много дел.

— Ну, начинай. Какое поручение меня ждёт? Что с Анукой?

Глава 25

Отец засмеялся.

— Так, не гони коней. Сперва — вот что хочу у тебя расспросить. Ты упоминал в прошлый раз, что в Новом Израиле, в заповеднике, перед тем, как тебя поймали работорговцы, ты видел плотоядный цветок. Опиши, что это было.

— Уже помню очень смутно. Силуэт. Светящийся двухметровый кокон, бутоны, лианы, вокруг — сплошная сила, хлещет потоками, а между корней в сплетениях скелет не то ребёнка, не то женщины. И голос в голове «Иди, иди»…

— Голос? Сила? Ты прямо ощущал потоки?

— Да. Как будто стал сильнее в несколько раз.

Отец вытер пот со лба.

— Ясно. Значит, в Новом Израиле тайком открыта ядерная энергетика.

— Ядерная⁈ То есть…

— То, что ты видел, сынок, — отец перешёл на шёпот. — Это первичный источник силы. Месторождение. Именно так оно и выглядит. Для передачи в место трансформации сенситивной энергии в электрическую туда укладывается акцептор, попросту — «жертва». Чаще всего первой жертвой становится «лоза», открывшая источник. Погоди, а ты точно не видел ничего похожего на металлическую капсулу? Но человек был.

Я напрягся, пытаясь оживить в памяти то, что я видел в том злополучном оазисе.

— Мне кажется — нет. Жертва просто была оплетена не то лианами, не то лепестками. То есть месторождение силы и выглядит как плотоядный цветок? О-хре-неть.

Я редко бываю удивлён — но сейчас было именно то. Оказывается, я уже много месяцев живу после прикосновения к тайне. Одной из центральных тайн мироздания.

— Что за выражения? Да. Тебе очень повезло. Чаще всего источник силы скрывает местоположение, а тут он зачем-то затребовал новую жертву и позвал тебя. Скорее всего, акцептор то ли умер, то ли случилось что-то с каналом до энергостанции. Возможно, это кустари, которые не утилизируют полный поток энергии. Возможно, даже не Новой Израиль, а какие-то дикари из этой…

— Утопии? — предположил я.

— Именно. Силу первичных источников люди сознательно используют только несколько столетий, и в конце девятнадцатого века, кажется, веке состоялся договор между обществами о неиспользовании акцепторов в качестве полноценной жертвы. Их опускают в особой капсуле и меняют каждые несколько лет… По сути, это попросту глупо — аксептором может быть человек с процентом сечения не меньше десятки, а таких днём с огнём… Кстати, теперь я понимаю, почему твой процент сечения сейчас в районе семи-восьми процентов, а не пяти, как ранее.

— То есть прикосновение к источнику поднимает процент?

— Абсолютно разные могут быть эффекты. У кого-то поднимает, у кого-то отнимает.

Плотоядный цветок вдруг представился мне в виде лианы, опутавшей Землю.

Либо — не Землю? А Ветвь в Древе миров? Неужели именно это и представляет собой магия?

— Ты чего задумался?

— Да вот думаю — почему так много людей ходит по этому коридору. И в основном — мужчин.

Мимо нас, за спиной действительно шёл весьма существенный поток людей. Хотя, по моему впечатлению, залы, расположенные в цокольном этаже, не были такой большой вместимости. Отец усмехнулся:

— Я думал, тебе уже рассказали. Тут же главный бордель. Под зданием. Три этажа профурсеток.

— А. Наслышан. Что, ты там был.

Отец нахмурился, посмотрел строго.

— Нет. Я матери не изменял.

— В смысле? Все эти годы… пять или сколько уже лет? Вы же уже официально разведены!

— Все эти годы, да. Знаешь — так бывает. Следует… следует контролировать в себе все негативные энергии. Но тебе — тебе пока можно немного погулять.

Чувствовалось, что он серьёзно нервничает, когда касается таких скользких тем. Я знал такой тип поведения и грустно вздохнул. Эх, папа-папа! Да уж, даже имея огромные деньги и высокий статус в пятьдесят лет запросто можно оставаться закомплексованным трудоголиком, начисто лишив себя личной жизни. Помня истории про тирана-деда — легко понять, почему это так. Наверняка моего несчастного родителя в детстве хвалили и называли хорошим, только когда он исправно трудился и радовал высокими оценками на учёбе.

— Что вздыхаешь? А, да. Я забыл, что тебе, на самом деле, лет поболее, чем мне. Значит, и понимать можешь в амурных делах побольше меня.

— Папа, пожалуйста, общайся со мной, как будто мне девятнадцать лет. Я хоть и прожил здесь уже шесть месяцев, многого не знаю. И по гормонам, по восприятию — мне и есть девятнадцать.

— Ладно. Закрыли тему. В общем, теперь всё складывается. Анука, судя по сообщениям от Елизаветы Петровны, открыла дар телепортации и отправилась сюда, в Антарктиду. Скорее всего, её позвало очередное открывшееся месторождение.

— То есть они открываются и закрываются?

— Иссекают. Примерно за век-полтора. Именно поэтому так важны колонии и так важно не терять лидерство. Мы раньше других империй поняли, что бесконечно жечь нефть и газ не получится, и надо приучать ядерную энергию…

Я не выдержал и усмехнулся. Отец снова нахмурился.

— Что смешного? Опять твои истории из прошлых жизней? Хочешь сказать, в других мирах — точно также?

— Прости, не сдержался. До сих пор странно. В тех, в которых я был — далеко не во всех. В некоторых на ядерную энергетику вводился тотальный запрет. Я смеялся над другим…

— Над чем именно? Постой, ты же говорил, что во всех других мирах магия отсутствует. Откуда же ядерная энергетика?

— Не во всех, — я покачал головой. — В парочке — тоже была, хотя несколько другого рода. Хотя — сейчас я уже и не так уверен. Возможно, лифтёры и парадоксы заносили при помощи артефактов из этого мира, просто я не знал. Дело в том, что под ядерной энергетикой обычно понимали совсем другое.

Я коротко рассказал про управляемую ядерную реакцию и про строение ядерных реакторов, на что отец ответил, что задумывался над этим, когда учился на физика, правда, во всех немногих научных трудах про расщепление ядра атома говорилось, что при текущих технологиях это практически невозможно. А ряд химических элементов, которые я озвучил, не были открыты в природе и объявлялись «гипотетическими».

— Значит, вовсе не невозможно, — предположил я. — Значит, все последние века или Общество, или кто-то другой следит за тем, чтобы данные технологии не развивались. Ну и, к тому же… чёрт, мы опять соскочили с темы. Так что Анука?

— Как ты понимаешь, я и Пунщиков — он, кстати, вернулся, сейчас на Дальней Земле — напрягли все связи. Сначала мы были уверены, что она в Земле Драконов — так сообщила Елизавета…

— Почему, кстати, она не направится за ней?

— Потому что вход запрещён. Договор не то с драконами, не то со старейшинами тонмаори. После она же передала, что не видит её там больше. Когда мы созванивались, результата не было, но буквально вчера, когда я уже был в пути сюда, позвонил. Дескать, неделю назад один из милиционеров — здесь их так называют — в тонмаорской автономии, городок Елаут, поймал с поличным девочку лет двенадцати-четырнадцати, незнакомой внешности, в лёгкой одежде, укравшую из местной татарской кулинарии пахлаву и чак-чак. Говорит, отвёл в отделение, напоил, угостил сладостями. Пытался расспросить. Не разговаривала, но силу почувствовал прямо-таки кожей, хотя сам почти нулевой. «Аж жглось», говорит. А потом она телепортировалась.

— Фото есть? Или фотопортрет?

— Пунщиков не сказал. Возможно, не успели. Но, думаю…

Я кивнул.

— Думаю, это излишне. Вряд ли в Антарктиде можно найти другую любительницу чак-чаков с навыком телепортации. Может, спросишь у драконов? Наверняка же они знают, где она.

Отец сперва вытаращил глаза, затем расхохотался:

— Ты серьёзно думал спросить у них о такой… ерунде? Ты хоть представляешь, как они к этому отнесутся? К тому же, экспедиция в их родовые земли — конечно, у нас есть график общения с ними, но точно не в ближайшие недели.

— Не представляю. Очень плохо понимаю их психологию. Но как её искать, если она телепортировалась?

— Есть подозрение, что она не ушла далеко. Я уже написал письмо, запросил помощь с «Зари-15». Там сейчас смена нашего человека из Общества, Сергей Рязанский, недавно началась экспедиция.

— «Заря-15»? Это же какая-то космическая станция?

В местной космической индустрии я по-прежнему «плавал». Привычки смотреть в небо у меня не было — почти все миры, которые я уничтожал ранее, были крайне бедны до космических технологий.

— Какая-то⁈ — отец аж закашлялся. — Военная. Единственная полярная. Лет десять назад Общество испытывало орбитальный сканер телепортационных вибраций. Принцип в том, что каждая телепортация вызывает незначительный скачок в мощных потоках силы. Если сопоставить данные с нескольких точек… Дальше — триангуляция и прочая геометрия, на рихнере можно рассчитать. Вся проблема в том, что стихийные круговые течения силы недостаточно изучены, и заработает ли прибор, и освоит ли его Сергей Рязанский. И получится ли у РИКО выбить часы работы — там же циклограмма, всё расписано.

Аббревиатуру РИКО я знал — Российское Императорское Космическое Общество.

— Мощные потоки, говоришь… Получается, не зря мы соскакивали с темы. А если не с неба, а с земли засечь. Что насчёт потоков с месторождений на атомные станции? Это же очень мощные потоки, и наверняка их изменение как-либо фиксируется тем самым «ядром» сенсетивов?

Отец вытаращил глаза.

— Слушай, а это… очень хорошая мысль. Всего в Антарктиде четыре крупных атомных станции и десять малых, на военных базах. Надо будет собрать с них статистику. В общем, постарайся брать меньше командировок, возможно, понадобится помощь. Сейчас свободных членов Общества на Антарктиде, сам понимаешь, по пальцам одной руки. Хотя, конечно, в самое пекло, к драконам, я тебя не отправлю.

— Почему это — не отправишь? Очень бы хотел увидеть.

— Нет уж. Обойдёшься. Расскажи лучше… как у тебя с той афророссиянкой? Или кто там у тебя.

— Эх, папа…

Остаток беседы мы проговорили про моих женщин и на разные темы — повспоминал и прошлые миры, поговорил про их политическое устройство и причины, по которым мне было приказано их разрушать. Теперь я чувствовал себя развязанным по рукам и ногам. Я порвал с прошлым, и практически не было тем, которые я не мог бы обсудить, и от этого было неожиданно легко на душе.

На следующий день началась работа. Патефон Аккордеонович рано утром вызвал меня планёрку и хлопнул на стол здоровенную пыльную папку.

— Инспекция филиалов. Начинаешь сегодня же.

— В смысле — инспекция?

— В том самом! На высшие чины особого отдела Императорской Курьерской службы в особых случаях отдалённых отделениях возлагается… кхе-кхе… обязанность проведения проверок и инспекций гражданских и почтовых отделений службы. Не проводилось уже полгода, меня Поликарп Семёнович потом взгреет за такое. И тебя — тоже! Бери своих крепостных, робят бери, кто с навыком дознания, если хочешь, составляй сам график — чтоб за две недели семь городов проверил!

Мне не хотелось знать, кто такой Поликарп Семёнович, да и помотаться по городам я бы не прочь, и я кинулся в работу, держа телефон наготове.

А письма от Нинели Кирилловны пока так и не было…

Глава 26

Проверками я заниматься умел. График составил за день. В подчинении у региональной конторы было две провинции и семь городов, включая парочку крупных. В первый же день с Патефоном Аккордеоновичем мы навестили офис в Акулаевске, где он продемонстрировал весь алгоритм проверки. На следующий день я отправился по близлежащим городам — в серый, пропахнувший рыбой портовый пригород Пискарёв и небольшой прибрежный Сидорозолотицинск, полный старинных церквей, с огромной верфью напротив. Ездили на машине, вдвоём с Дмитрием. В первом случае в отделении был полный порядок, а во втором же — полный раздрай, журнал жалоб был переполнен, а журнал хозяйственных расходов заполнен с ошибками.

Глава с бухгалтером на меня едва не накинулись с кулаками, отчего я был вынужден продемонстрировать пистолет и воспользоваться артефакторским навыком, чтобы взломать огромный сейф у них в кабинете, к которому они меня никак не подпускали. Там оказались купюры разного номинала, различные драгоценности и мелкие артефакты, не то приподнесённые в качестве взяток, не то — украденные из посылок.

Через пару дней мне пришла машина, но воспользоваться ею я толком не успел — совершил перелёт на стареньком шумном геликоптере и отправился в турне по Новой Якутии, которая была чуть ближе к столице.

Сперва я посетил промышленный старинный город Романочтецовск, коптящий заводскими трубами сумеречное небо. В отделении, на удивление, всё оказалось пристойным, в анкете я не заполнил ни одной графы со статусом «удовлетворительно» или ниже. Видимо, потому что отделением управлял пожилой офицер подмосковного полка Тимофей Тимофеевич. В семьдесят лет он самостоятельно освоил старенький рихнер и перевёл весь документооборот в цифровую форму, чего я не видел в нескольких филиалах. Вечером я позволил себе вольность — мы засели в кабак, и он расспрашивал меня про нынешние обычаи в столице.

— А дуэли? Дуэли у вас проводятся?

— Ну… случались.

Я рассказал коротко про дуэль с Мамонтовым, старик слушал, затаив дыхание, потом залпом допил пиво.

— Девушка хоть потом… согласилась на близость после такого поступка?

— Мы некоторым образом состояли в отношениях, поэтому…

— Повезло тебе, парень. А меня вот — сослали. А она за мной не поехала. Так и остался один.

После таких встреченных характеров и судеб я тоже всё больше чувствовал себя в ссылке. Хоть ситуация была другой — за мной тоже не поехала любимая девушка, я тоже начинал чувствовать одиночество и тосковать под гнётом вечных сумерек и нехватки солнечного света. Теперь становилось понятным, почему местные так прилично пьют и ходят по борделям.

Бордель. Всё чаще вспоминались наставления, в пыльных отелях всё чаще снились сны о шумных роскошных покоях, полных обнажённых и чрезвычайно-распутных девиц. Большинство их них напоминали Нинель Кирилловну, но некоторые лицом и фигурой походили на Аллу, Веронику и Ольгу Лекаря. На последней я обычно просыпался.

На пятый день меня встретил Аксюткинск — третий по величине город в стране, стоящий на берегу небольшого залива. Он выглядел куда более мирным, и стен, подобных Акулаевску, был лишён.

— Потому что сюда не долетали, — пояснил Дмитрий, когда мы ехали от аэропорта. — На Дальней земле и в Новоуралье только.

— Кто не долетал?

— Малые антарктические. Раньше они в Приполярье много шороху наводили, а теперь как будто вымерли совсем. Говорят, что их большие все переубивали.

— А Малые — насколько они малые?

— Ну… до десяти метров, говорят. Великие-то чего, раз в пару месяцев кита сожрут, перекусят единорогами, и спят лежат. А у этих этот… ну как оно слово умное… сильный очень.

— Метаболизм? Я, конечно, читал в детстве книжки про драконов, — соврал я. — Но как так вышло, что одни драконы убивают других? Вроде же сородичи.

— О, тут смотрел умную передачу. Дескать, раньше было много видов человеков. А потом наши предки всех остальных перебили, только лесовики остались. Там что-то умное про ксенофобию, расовую нетерпимость, вся эта хрень. И, типа, рано или поздно, их тоже перебьют. Вот, получается, с драконами то же самое происходит — раньше было много разных средних, а потом Великие все остальные виды перебили, потом и за последних, за мелочь взялись.

— Как-то грустно. Или есть за что?

— Есть, конечно! У Великих какой-никакой интеллект. С ними хотя б договориться можно. А малые совсем берега путают, фермы разоряют, людей жрут. Они ж неразумные, вроде обезьян у людей.

Я вспомнил слова отца и усмехнулся.

— Какой-никакой? Ладно, рули давай.

В Аксютинске отделение оказалось большим, двухэтажным. Это было первое отделение, возглавляемое женщиной и со штатом, наполовину состоящим из женщин. И, казалось бы, наоборот, должен был быть порядок, но всё оказалось куда интересней. Нет, с пьянством здесь всё было прилично, никто не выглядел запойным. Санитарные условия, форму, инвентарь, хранение отправлений я оценил «хорошо». Но когда коснулся документооборота… На штат из двадцати человек здесь было два рихнера — у заместителя и у связиста, при этом бухгалтерия всё ещё велась по старинке, в бумаге. Памятуя о неприятном случае, действовал я в этот раз куда более осторожно, выпытывая секреты и спрашивая журналы постепенно.

Но в какой-то момент меня переиграли. Когда мы остались одни в комнате с главной бухгалтершей, я услышал, как за моей спиной прозвенел о замочную скважину ключ. Я обернулся, и, наверное, только тогда посмотрел в лицо этой женщине. Молодая, не старше тридцати пяти, возможно, с примесью латиноамериканской или филиппинской крови. Стройная брюнетка, с меня ростом, весьма спортивного телосложения, в тёплом джемпере на молнии.

Ярко-напомаженные губки сложились не то в коварную, не то в кокетливую улыбку. Молния поехала вниз, ключ опустился между грудей. Здоровенный талмуд пришлось отложить в сторонку.

— Эм… Простите, забыл, как вас зовут?

— Ната-алья Рудольфовна, — пропела бухгалтер, сделав в мою сторону пару шагов. — Можно просто Наташа.

— Наталья Рудольфовна, вы не поясните, что происходит?

— Ну… считайте, у меня особый навык… я вижу, какой вы напряжённый молодой человечек, Эльдар Матвеевич. Вот и возникла у меня идея. А что, если мы договоримся?

— И на счёт чего мы договоримся? Каким образом?

— Ну… например… вы закроете глаза на некоторые… некоторые неряшливости… если…

— Если что? Если раздену вас, чтобы достать ключ?

— Ну… не только…

Молния скользнула ещё ниже — под джемпером была блузка, немного несовременная, но полупрозрачная. Под блузкой проглядывал красный лифчик, в недрах которого, видимо, и спрятался заветный ключ. Я ещё раз вгляделся в лицо, пытаясь понять, кто она на самом деле. Красивая, но что-то в её внешности было не то. Наверняка её родителями был кто-то из местных пожилых офицеров, много лет назад отправленный в местные имперские базы, да так и осевшие в них. После мир резко поменялся: все крепостные, мещане и прочие низшие сословия внезапно стали гражданами новой страны, но большинство немногочисленных дворян гражданство не приняло. Офицерские и прочие чины остались верны Императору и продолжили трудиться в военных базах и филиалах различных контор далёкой бывшей метрополии. Стали белыми воронами.

В чём-то они все были похожи — и моя новая коллега, и другие молодые девушки в отделениях. Подданные империи, волей судьбы закинутые на другой конец света. Женщины в той стадии запущенного одиночества, смешанного с однотипной работой, когда любой молодой дворянин из метрополии казался светом в окошке, глотком свежего воздуха.

Интересно, чего в её поступке было больше: желания спастись от взыскания — или одиночества, похоти и жажды телесностей?

— Хорошо, — легко согласился я. — Сейчас я доделаю свою работу, закончу проверку и займусь вами, Наталья Рудольфовна.

Ещё примерно двадцать минут я чинно и благородно изучал тетради, производил расчёты на служебном планшетном рихнере, заполняя анкеты. Несчастная Наталья Рудольфовна места себе не находила. Нет, всё ж, она не была распутных нравов — наоборот, с давними застарелыми комплексами, нехваткой общения и прочим. Волнение — и, возможно, возбуждение, переполняло её, она не находила себе место, пересаживалась на стул, то на краешек стола. Под конец сняла туфли и расстегнула джемпер полностью, оставшись в одной блузке, юбке и колготках. Мне в какой-то момент даже доставило лёгкое садистическое удовольствие наблюдать за её терзаниями — тем более, что по бумагам выходила недостача расходных материалов и топлива для служебного транспорта на полторы тысячи рублей.

На самом деле, мне и самому уже хотелось её — горячую, одинокую и незнакомую. Конечно, противоречие между убеждениями, высоконравственными желаниями и желаниями примитивными становилось всё сильнее. Но — нет, сказал я себе, я твёрдо решил хранить верность Нинели Кирилловне. Хоть писем от неё всё ещё не было, это мне казалось чем-то сакральным, связывающим меня с моей основной жизнью.

Да уж, с каждым разом подобное испытание всё тяжелее и тяжелее. Впрочем, разве это испытание? Обычное рабочее приключение.

Наконец, я захлопнул журнал, погасил экран планшет-рихнера, поднялся с места. Она сделала шаг ко мне.

— Вы закончили? — я услышал, как дрожит её голос.

— Закончил. И мне надо выйти. Ключ вы, как я понял, не достанете?

Она задорно помотала головой.

— То есть, вы хотите, чтобы…

— Ага!

Кивнул, молча подошёл, принялся расстёгивать пуговку за пуговкой. Она несмело пододвинулась ближе,положила руки на плечи. Она была нулевой, и я подумал, что у меня давно не было простых девушек с нулевым процентом сечения, добавляющего нотку пикантности. Я продолжил разбираться с пуговицами, а когда закончил, она торопливо скинула блузку, затем схватила меня за запястье, моей рукой подняла юбку, заставив ощутить мягкость и упругость под утеплёнными капроновыми чулками. После чего попыталась поцеловать и потянула к столу. От поцелуя я отвернулся, полез пальцами в лифчик — пока не расстёгивая, отчего она сладострастно вздохнула, не то от моей грубости, не то от неожиданности. Но тут же следом, похоже, поняла, что меня интересует только ключ, поэтому оттолкнула меня, пробормотала:

— Нет, погоди, только после…

Уселась на край стола, ловко расстегнула юбку, скинула на пол, протянув ноги. Я кивнул, обнял за талию, чтобы удобнее удерживать, а сам снова полез пальцами в глубины лифчика. Но вот же зараза, форма чаш была неудобной для подобных изысканий, а размер груди оказался чуть больше, чем я думал, и мне не оставалось ничего, кроме как снять эту деталь гардероба. Наталья Рудольфовна впилась пальцами мне в шею и жадно притянула к себе, впечатав мою физиономию между обнажившихся грудей. Долго я в таком положении не планировал находиться, вывернулся, ловко увернувшись от бёдер, стремящихся сомкнуться у меня на плечах, и опустился вниз. В темноте под столом сверкнул ключ, я схватил его, взял планшет со стола, шагнул к двери, как Наталья Рудольфовна тут же прыгнула ко мне наперерез.

— Куда⁈

— Простите, что обманул вас, Наталья Рудольфовна, но в мои планы адьюлтер не входил, — сообщил я, разбираясь с дверным замком.

И тут произошло то событие, об опасности которого я уже начал забывать.

— Караул! Насилуют! — заорала она, просунувшись между мной и дверью, и застучала локтями по дверному полотну.

Глава 27

— Дайте же мне выйти! — успел крикнуть я.

Ситуаций, когда меня обвиняли в сексуальном насилии, за все мои жизни можно было пересчитать по пальцам одной руки, и сто процентов этих случаев были клеветой. В интимные отношения я вступал только когда полностью был уверен в том, что это желание взаимно, и позволял себе только деликатно подталкивать нерешительную девушку к сексу, но ни в коем случае не принуждать.

Смутно запомнилось, что в один из разов дело даже дошло до суда, и не то счастливая случайность, не то успешные действия адвоката помогли доказать мою невиновность.

Сейчас судебные разбирательства мне не были нужны. Я успел открыть дверь, и мы оба буквально вывалились из кабинета. В коридор уже высыпала половина офиса, в основном, женщины. Дмитрий ошивался где-то далеко позади толпы, никак не реагируя — впрочем, ничего другого я и не ожидал.

— Что… что вы себе позволяете! — воскликнула директриса, глядя на полуобнажённую Наталью Рудольфовну, прижавшуюся ко мне и всем своим видом изображавшей страх и смятение.

— Я закончил работу. Ваша коллега засунула ключ в лифчик и не пускала, пока я не исправлю что-то в отчёте.

— Это ложь!

Я несколько грубо оттолкнул её, схватил за плечо директора филиала, подпоручика Арнаутову, и потащил к ней в кабинет.

— Пойдёмте, я вам кое-что покажу.

— Отпустите меня! — она вывернулась, отскочила в сторону и крикнула куда-то в коридор. — Степа-ан! Зови милицию, у нас насильник!

Меня обступили тесным кругом. У кого-то из молодых дам я заметил в руках раскрытые ножницы. Ох уж эта женская солидарность! Нет, в подобном поведении женского коллектива, мигом ополчившегося против молодого «самца», проявившего агрессию, не было ничего странного и нездорового. Так уж получилось, что у всех приматов мужские особи обычно сильнее и опаснее, чем женские, и природа с глубокой древности отработала механизмы, чтобы этому противостоять.

Двое крепких мужиков-курьеров вышли вперёд, готовые меня схватить, но увидев, что я не представляю угрозы, остановились, ожидая указания.

— Дамы и господа, минуту внимания! — Я поднял и показал планшет-рихнер. — Позвольте мне продемонстрировать кое-что.

Сделал громкость побольше, открыл «Звукозапись» и отмотал на начало записи. Нажал «Воспроизвести», проматывая некоторые паузы и реплики.

'— А что, если мы договоримся… Ну… например… вы закроете глаза на некоторые… некоторые неряшливости… если…

— Если что? Если раздену вас, чтобы достать ключ?

— Ну… не только…

— Ключ вы, как я понял, не достанете? То есть, вы хотите, чтобы…

— Ага!.. Нет, погоди, только после… Караул! Насилуют!

— Дайте же мне выйти!'

Я остановил воспроизведение. В воздухе повисла пауза, директриса отвела глаза — по выражению лица было ясно, что она в курсе финансовых махинаций.

— Вам нужны пояснения? — улыбнулся я. — Полового контакта не было, хотя я получил устное согласие, вернее, требование, чтобы он состоялся. Ключ, как вы видите, действительно был спрятан в глубинах нижнего белья…

— Вы ничего не докажете! — вырвалось у директрисы.

— А мне не нужно ничего доказывать,

— А я знала, что они топливо сливают!.. — послышался тоненький голосок откуда-то с задних рядов. — Слышала разговор…

Она замолчала — видимо, девушку кто-то одёрнул. Можно было порадоваться проснувшейся честности, но, скорее всего, всё было не так. Как это часто бывает, всегда находится кто-то, желающий в подходящий момент поставить подножку провинившемуся начальству.

— В общем, дорогие дамы, так поступим. Я напишу комментарий, что потеря расходных средств произошла не по злому умыслу, а из-за халатности и цифровой безграмотности. Напишу рекомендацию о выделении бОльшего числа рихнеров на подразделение, а также на обучение штата основам работы в учётных программах. Чтобы окончательно уже перешли на электронный документооборот.

В толпе послышался ропот:

— Ещё чего… ничего нет надёжнее бумаги…

— Давно пора…

— Зачем это нам…

— Тише! А сейчас, пожалуйста, напоите меня и моего крепостного чаем, и мы…

Я не успел договорить фразу. Через толпу рванула стройная тень, затем цепкие пальцы ухватились за планшет, который я всё ещё держал в руках.

— Отдай! Отдай! — шипела Наталья Рудольфовна.

Благо, двое мужиков, стоящий рядом, расцепили нас, потому что драться с девушкой, которой десятью минутами ранее едва не вступил в интимную связь — мне точно не хотелось.

Я обратил внимание, что Дмитрий всё это время стоит сзади и светит на меня камерой телефона. Закончив и отправившись домой, я спросил:

— Ты зачем снимал?

— Да так! Для личного архива, люблю всякие такие потасовки снимать.

— А я уж думал — для доказательств в случае суда.

— Ну, тут, барь, не боись, я б за тебя вписался, без базара! Когда бабы начинают барагозить…

Далее последовал полный маскулинного шовинизма монолог про сущность женского характера и случаи несправедливых наказаний за сексуальное насилие — ни опровергнуть, ни поддерживать его я не стал, потому что тема была слишком сложной и противоречивой, а я банально устал. Сказал только, чтобы больше не снимал про меня никаких видео, и тем более —не выкладывал никуда, пригрозив штрафами и продажей.

Нет, всё чаще думалось мне, всё же, Сид как камердинер был куда лучше. Да и просто как компаньон и приятель. Но уговор — есть уговор, я обещал дать ему свободу — я дал, и жалеть об этом не собирался.

На следующий день был последний город, старинное Сухово Городище, бетонная крепость с двумя десятками многоэтажек, стоящая на берегу большого болотистого озера.

— Вот это Большая Шиза, а там за островом, где разделяется — Малая Шиза, — снова рассказал Дмитрий. — Василиски здесь отменные водятся. Ну, мелкие-полосатые которые, съедобные. Которые тебя сами не схарчат.

— На вкус они как?

— Ну, как лягушки.

Я вгляделся в снежную гладь озера, которую пересекал одинокий снегоход. Дмитрий хохотнул:

— Ты не вглядывайся, барь, они в спячке все! Под корягами, на дне. Потом вода спадает, лёд с воздушной прослойкой остаётся, они вылезают и подо льдом ползуют, тут их и берут.

— Я понимаю. А почему озеро так называется?

— А что-то с греческого. Тут первооткрыватель был этот… Дмитрий, как его… На «И» фамилия.

— Ипсиланти? — вспомнил я фамилию греческого офицера из истории параллельных миров.

— Во! Он. Он как-то по-хитрому назвал, вроде как Шизонерия, то бишь «разделяющаяся вода». Но потом народ сократил.

— Прекрасно.

Проверка в этом городке оказалась быстрой и особых нарушений не выявила. По сложившейся традиции перед перелётом мы по дороге в геликоптерный аэродром присели перекусить в столовке — прямо скажем, весьма дорогой и со скудным меню.

И когда я допивал чай, соврешенно неожиданно для меня телефон прорезался десятком сообщений.

— О, письма прилетели! — синхронно со звуковым оповещением сообщил Дмитрий, зарывшись в свой телефон. — Тут рядом военная база, видимо, выгрузка быстрее, чем от гражданки прилетела.

От Сида:

«Баря, приветъ! Зову тебя барей по привычке, ничего? Как ты там? Рассказывай, посылай фотографии хоть — интересно же! И если надо приехать — пиши. Высылаю тебе два строительных проекта от бюро, про которое говорили перед вылетом, оцени, какой лучше?»

От мамы:

«Какъ ты тамъ, не простыл? Говорятъ, надо есть мёдъ и пить чай съ цитрусовыми».

От Мариэтты Генриховны:

«Ну что, племяшъ, видалъ чешуйчатых? Пей чай съ мёдомъ, чтобы не простыть. Надеюсь, тамъ бываетъ мёдъ? Приветъ отцу передавай. У меня всё хорошо. Браслетъ тотъ проклятый доделала наконецъ, в серию пойдётъ. Ленка замужъ собирается, отговариваю, не пара он ей. Помощникъ дантиста какой-то».

От Аллы, снова короткое:

«Как оно?»

От Самиры — уже второе, в ответ на моё последнее сообщение, которое я отправил уже с Антарктиды:

«Значитъ, долетел. Приветъ драконамъ…»

Чертежи дома на маленьком экране загружались и открывались чрезвычайно долго, но общая мысль была понятна. Двухэтажные и трёхэтажные имения — дань традициям, когда высота была признаком успеха. В пользовании они куда менее практичный, чем большое, но одноэтажное строение просто потому, что тратится меньше сил и времени на передвижение по лестницам. Это сейчас мне двадцать, а уже ближе к сорока лишний раз задумаешься, напрягать ли колени, чтобы подняться наверх, или лучше остаться ночевать в нижней спальне. Но это, конечно, касается жилой зоны, а не всего остального. Потому выбрал вариант одноэтажный, с одной высокой «башенкой» и большим технологическим цокольным этажом. Написал ответ Сиду, добавив:

«Если архитекторы смогут — пусть посчитают ещё пару бункерных этажей, мало ли, какие идеи придут».

Признаться, от новости про Ленку стало даже как-то грустно. Светлой грустью, конечно. Не то, чтобы что-то у нас могло получиться, но такое чувство всегда испытываешь, когда узнаёшь о помолвке знакомой симпатичной девушки, которую знаешь давно.

Гораздо бОльшей грустью явилось то, что среди писем всё ещё не было письма от Нинели Кирилловны. Я, конечно, давно понял, что почтовые сервера работают и связываются друг с другом каким-то совершенно загадочным образом. Но за полторы недели уж точно могла написать. Если…

Если, конечно, не передумала. Если её не переубедила или строго-настрого запретила со мной общаться Альбина. Если не объявился тот рыжий кадет…

Возникла мысль даже попросить Сида связаться с ней, уточнить, почему не пишет, но этот вариант я отбросил, как проявление ненужной слабости и неуверенности. Как много переживаний в период молодости! К счастью, даже несмотря на юношеские гормоны, я умел усмирить своё волнение, чтобы успешно продолжить работу. Сумел убедить себя в том, что моя воздыханная всё ещё ждёт меня, а молчание имеет веские причины.

Хотя, конечно, очередной сон про бордель указывал на то, что проблема воздержания становится всё серьёзней.

А работы было много. Терпеть не могу подобные трудоголистские запои, но это отлично помогло отвлечься от зимней хандры и мыслей о молчании Нинели Кирилловны. По возвращению в офис я ещё два дня оформлял анкеты, отчёты, спорил с Елпидифором Анемподистовичем по поводу важности отдельных деталей, прежде чем наступил долгожданный выходной — первый за девять дней. Он выпал на субботу, день, в которой половина организаций социалистического союза не работало, поэтому я проводил его дома, читаю историческую литературу и коротая время за просмотром классических фильмов.

Посмотрел старинную французскую трилогию «Масочный злодей» про злого властелина, меняющего маски, а затем улетающего на ракете на луну. Затем — отечественный фильм семидесятых годов «Флиртъ на службе» про молодого очкастого подпоручика, устроившегося на работу в отдел к строгой одинокой конторской даме. Смотрел в перемотке, потому как многое показалось знакомым.

За этот день мне пришло два звонка. Первый — от отца.

— Как успехи? — спросил я.

— Никак. Нет следа. Уральские коллеги нашли и разговаривали с её матерью — перед уходом, оказывается, она сказала, что «уходит очень далеко, к звёздам».

— Что это может значить? На Луну, что ли?

— Ты думаешь… — отец замялся, подбирая слова, видимо, о месторождении он не рисковал говорить даже по защищённой связи. — Думаешь, «оно» могло вырасти там? Это выглядит безумием, такого никогда не было. Я бывал на Луне, и там…

— Ты бывал на Луне⁈ — воскликнул я.

— Да, а что такого? В общем, там всё привозное. Аккумуляторы и прочее.

— Понял. Тогда — где именно?

— Пока продолжаем контролировать данные с ядерных станций. Договорился уже с половиной, раз в неделю будем собирать и анализировать.

— Хорошо. Но выглядит ненадёжным — слишком уж неоперативно выйдет реагировать по данным недельной давности.

— Знаю, но критикуешь — предлагай!

— Драконы. Спросить у них, — повторно предложил я.

— Да ну! Брось. Не того уровня вопрос, чтобы им задавать. Ладно, буду думать. Перезвоню через неделю.

— Привет от тёти тебе.

— И ей.

Он положил трубку. Чуть позже поступил первый звонок с материка — звонил Голицын-младший.

— Эльдар Матвеевич! Рад слышать ваш голос. У вас всё в порядке? Полярная хандра уже овладевает вами?

— Есть немного, — признался я.

— Знаю, что у вас там в городе есть отличный бордель, один из лучших в южном по…

— Пожалуйста, хватит! — не выдержал я. — Мне, блин, уже в десятый раз о нём говорят! Хватит!

Голицын-младший выдержал паузу, за время которой я почувствовал, что проявил излишние эмоции.

— Оу. Ну, мне кажется, вам уже пора. Да. Определённо пора туда. Но я не за этим. Мы тут с батюшкой и Давыдовым, кажется, вычислили члена Северной Лиги, который руководит охотой за вами. Похоже, они всё это делали исключительно из подозрений, что вы являетесь неким «антихристом», стремящимся уничтожить мир. Отправили его в качестве посыльного и придумали план переговоров с целью доказать, что вы не представляете угрозы. В общем, возможно, скоро ваша ссылка закончится.

— Это отличные новости, Леонард Эрнестович, — кивнул я. — Если от меня что-то требуется — присутствие на каком-то обсуждении, или что-то ещё — я готовы выдвинуться в любую минуту.

— Пока не отсвечивайте. И обезопасьте своё жилище.

— В каком смысле?

— Ну… мало ли. До свидания, связь очень дорогая, очень…

Это «обезопасьте» прозвучало крайней подозрительно — как будто бы ищейки уже вышли на мой след, но признаваться в этом Леонард Эрнестович мне не захотел.

Что ж, я был готов к такому повороту событий. Некоторые артефакты уже были припасены, особняк уже до меня был напичкан видеокамерами и системами слежения, спал я всегда в амулетах и потому усугублять паранойю пока не собирался.

Но следом, почти сразу после звонка пришло сообщение от пользователя «Анонимъ» с текстом, эту паранойю основатель усугубившую:

«Я знаю всё о тебе. И у меня есть важная информация для тебя. Приходи въ бордель, кабинка номеръ двадцать два, завтра, девять вечера…»

Глава 28

Разумеется я спросил: «Кто это?»

Ответ пришёл через пару дней:

«Та, кто знает о тебе чуть больше тебя самого».

Умела ли эта незнакомка заинтриговать? Пожалуй, умела. Признаться, уснул я не сразу, поскольку сомневался, стоит ли идти. Во-первых, я решил, что буду сторониться борделей, как источник самого мощного соблазна в моём текущем положении. Во-вторых, всё выглядело как типичнейшая ловушка. С другой стороны — логичнее всего было бы взглянуть в глаза своему страху, а ловушки с заманиванием в бордели не очень в стиле работы тайных обществ. Значит, это действительно был кто-то, кто владел важной информацией обо мне.

Что ж, я решил, что попробую. Схожу в злополучную кабинку номер двадцать два.

Обидно было, что назначили на восемь вечера. Хоть я и в достаточной мере самоорганизован, всё равно словил это неприятное чувство ожидания, когда оставшиеся часы перед встречей используешь неэффективно и хочешь пропустить в быстрой промотке.

Итак, ближе к шести выдвинулся в город. Зашёл в парикмахерскую, приведя свою шевелюру и небритость на лице в порядок. Короткую не то бороду, не то щетину, выросшую за время разъездов по городам и весям, оставил в форме эспаньолки, чтобы казаться чуть старше. Сытно перекусил, решив не полагаться на ресторан. Без получаса восемь я зашёл в кафе «Потускневший Тромбон» и попросил у подошедшей администраторши:

— Мне назначено на восемь в двадцать вторую кабинку.

— В двадцать вторую?… — она нахмурила брови, не сразу поняв, что я имею в виду, а затем перешла на полушёпот. — А, вот вы о чём. Постойте, я позову.

На лице у неё отобразилось не то сожаление, не то презрение. Прождал пять минут, слегка занервничав. Припёрся крепкий парень северных кровей, не то якут, не то чукча, не то алтаец — достаточно редкая «порода» в этих краях.

— Следуйте за мной, — мрачно сообщил он.

Я отметил про себя, что он ничего не сказал и не спросил про мой возраст, что, возможно, говорило о профессионализме. Такие, как он, по лицу и одежде определяют, что перед ними не просто парень с улицы, услышавший о заведении от сверстников. На моём лице определённо было написано, что я пришёл сюда целенаправленно, и он, похоже, это прочёл. Мы прошли цокольный этаж, дойдя до неприметной шторки, висящей на стене в качестве элемента интерьера. Он отодвинул полотно, нажал пульт, который достал из кармана. Дверь, успешно сливавшаяся со стеной, пришла в движение, открыв путь на лестничные пролёты вниз.

— В первый раз? — спросил провожающий, когда я только вступил на лестницу.

«Ох и не люблю же я бункеры. Пожалуй, больше я только не люблю лифты», — подумалось мне, когда я взглянул вниз.

Там оказалось пролётов тридцать, не меньше. До самого основания скалы фьорда, на котором стоит замок. При этом этажи ниже минус пятого были подсвечены заметно тусклее.

— Да, в вашем заведении — первый. Это что, все тридцать этажей — вниз?

— Нет, конечно, — усмехнулся провожающий. — Минус пятый, на нижних — база дисколётов РосКОН, а мы занимаем любезно-предоставленные пустые этажи. Если бы было глубже — мы бы наши гости слишком уставали и приходили в полную небоеготовность.

— Вы офицер? — предположил я.

— Отставной, — он неприятно цыкнул зубом. — Правила, получается, не знаете?

— Не знаю.

На самом деле, это мне было не особо интересно. Как и не особо интересна история этого парня и этого места — в каких они взаимоотношений с местной властью и с имперской армией, кто держит заведение, откуда берут девушек — и так далее. Хотя, судя по серьёзности, в подобные заведения бывает приличный конкурс, и несчастных пленниц тут не бывает — только вольные профессионалки, пришедшие в профессию более-менее сознательно.

Я не был любителем подобных мест, но знал, что серьёзные учреждения такой направленности часто появляются под покровительством кого-то из силовиков и военных. Для России во всех ей вариантах подобная практика была редкостью, но по примеру колониальных держав из других миров я знал, что такое вполне может работать. Такие бордели вырастают на окраинах зон влияния, в разных удалённых местах — и из-за удобства занятия таким бизнесом, и с вполне практической целью. Но часто дорогие заведения бывают и в столицах, и служат для сбора досье о различных девиациях наиболее-знатных посетителей. Тайная полиция может в борделях копать на министерство обороны, губернская гвардия — следить за чиновниками внутренних дел. Демидовы на Строгановых и так далее. А затем всплывшие факты ложаться козырями на стол и всплывают в сми в качестве улик при различных клановых разборках.

В любом случае, распутывать этот клубок, заниматься освобождением женщин, наведением справедливости и борьбой с армейской коррупцией я не стал. Пусть другие герои занимаются, я же пришёл сюда с вполне конкретной целью: получить ответ на вопрос «кто написал анонимку».

«Или?» — спросил себя я.

Нет, никаких «или». Даже оказавшись вдвоём в комнате я не стану делать ничего, что бросит тень на мои чувства к Нинели Кирилловне.

— Минимум два часа. Предоплата двести рублей, остальное на выходе. Наличные. Если у вас нет, то можем вернуться для обналички в ресторане.

— Дорого, — признался я. — Это почти моя месячная зарплата на материке. Неужто ваши… дамы столь дорогие?

— Двести местных рублей. Или девятнадцать имперских.

Всё никак не привыкну у масштабам цен. Это уже было куда ни шло. Всё равно дорого, конечно, но уже вполне ожидаемо. Я пока не был уверен, что дело в принципе дойдёт до заказа.

— Девушек младше семнадцати у нас нет. Равно как и юношей любых возрастов. Если вы за этим…

— Меня это не интересует, — прервал я ненужные пояснения.

— Табак, алкоголь и средства контрацепции входят в цену. Из наркотических средств разрешены только…

— Не интересует.

— Большинство девушек состоят в профсоюзе, поэтому проявляйте уважение к профессии, элементы физического насилия рекомендую использовать только с согласия дамы. Цена за час указана за классику, либо за эротический массаж. Прейскурант по дополнительным услугам есть на месте, там…

— Тоже не стоит, — оборвал его я.

Он развернулся, остановился на миг и всё-таки решился уточнить.

— Понимаю, что задаю некорректный вопрос, но зачем вы здесь? Такое чувство, что вы идёте с какой-то целью.

— Дело в том, что мне пришла анонимка. О том, что меня будут ждать в двадцать втором номере. Возможно, дело ограничится разговором.

Охранник ухмыльнулся.

— Наше учреждение не рассылает анонимной рекламы, у нас с этим строго. Скорее всего — частная инициатива кого-то из дам, хотя это мы тоже не поощряем. Что ж, остаётся надеяться, что кто-то даст вам знак. Мы пришли.

Мы остановились у двери в лестничном пролёте. В небольшой прихожей с парой бархатных диванов стоял секьюрити — я сразу почувствовал наличие сенса, процентов на пару ниже моего. В руках у него было два прибора — металлодетектор, тут же отловивший мой опечатанный пистолет, отправившийся в камеру хранения, и короткий артефакторный жезл, которым он точно также провёл вдоль меня.

На браслетах и амулете на шее прибор издал тихий звук.

— Так… автощиты тоже в хранение. У нас не стреляют. Амулет от гипноза, как вижу — можете оставить, если вам это не нравится. Готово, теперь, прошу, предоплату.

После уплаченных купюр открылся вход в холл. Надо сказать, с дизайном всё было в порядке — дорого, слегка вульгарно, но именно того градуса, какого полагается. Золото, шёлк, бархат, картины художников эпохи возрождения. Играл бликами диско-шар, в баре звучала тихая электронная музыка. Там меня встретила администратор — в коротком латексном платье на голое тело, и отвела в комнату для выбора дамы. Усадила на диванчик, вручила в руки прейскурант. Мой взгляд пробежал по строчкам, заметив строку: «Удушение гостя — +50 ₽»

— Что предпочитаете, сударь? Вам сенситивную, или простую? Одну, или несколько? Классика, массаж, или что-то более изысканное? — она говорила с таким волнующим контральто, что я изрядно разволновался.

— Эм… мне бы двадцать вторую комнату, — сказал зачем-то я. — Полагаю, одну девушку. Мне сказали, что будут ждать там. Кто у вас в двадцать второй?

— У наших коллег нет привязки к комнатам, — девушка помотала головой. — Но двадцать вторая комната — это люкс для любителей садо-мазо… Это плюс шестьдесят рублей.

— Так… — я задумался на миг. — Признаться, я не знал.

— Почему именно двадцать вторую комнату? У вас договорённость с кем-то из дам?

— Нет, вовсе нет, — ей я решил не признаваться — мало ли, вдруг это как-либо дискредитирует незнакомку, отправившую послание. — Знаете, а сколько дам сейчас свободно? Можете показать всех?

— Всех? У нас сто комнат, и сейчас свободно около сорока работниц… Полагаю, вам не сильно интересны девушки старше… скажем, тридцати?

В этом я не мог быть абсолютно уверен — дама, отправившая сообщение, могла оказаться и старше.

— Давайте до тридцати… пяти.

— Хорошо, тогда мы приведём сначала десять, а если вам не понравится — ещё десяток, — сообщила распорядитель, тихо поднялась и отправилась куда-то в коридоры.

Оставшись наедине, я вдруг вздрогнул. Садо-мазо. «Знаю всё о тебе».

Чёрт возьми, это же Ольга Лекарь. Я не знал, что за чертовщина творится с лифтами, и была ли моя палачиха сейчас в мире, но это был определённо её почерк.

Нет, встреча с ней мне сейчас не нужна. Я не готов — только не сейчас. Я дёрнулся, собравшийся уже уйти, даже сбежать, но не успел — девушки ровной отточенной походкой уже зашли в комнату и встали напротив. В лёгких полупрозрачных туниках, прикрывавших ажурное бельё. Худые, стройные, белые, чёрные, даже одна бронзово-зелёная.

Ольги среди них не было. Но вот третья девушка…

Она была блондинкой, славянкой лет двадцати пяти, чуть пониже меня, самую малость пофигуристей модельного стандарта красоты, в розовом лифчике.

Но что самое чудовищное — на ней были очки. А черты лица чудовищно, прости невыносимо напомнили мне Нинель Кирилловну. Мы встретились взглядами, и она подмигнула мне.

— Её, — не раздумывая сказал я распорядительнице.

— Это Аделаида, прекрасный выбор! Рассказать подробнее про опции? Вы выбрали двадцать вторую комнату, это означает, что…

Она взглянула на девушку, и та кивнула, поэтому фразу распорядитель не закончила. Мои догадки подтверждались. Девушка, напоминающая внешностью Нинель Кирилловну, ни в коем случае не стала бы соглашаться на садо-мазо, а значит — это именно та, что назначила встречу.

— Все свободны. Изволите выбрать алкоголь и напитки?

Аделаида протянула мне руку, я взял её ладошку в руку, и она повела меня по ковровой дорожке вдоль кабинетов. Ряд дверей с табличками вдоль бетонных, пусть и украшенных стен, неприятно напомнили мне лифтовые шахты Бункера, но я быстро сбросил наваждение.

Как хорошо, как хорошо, что это не Ольга Лекарь.

— Как вас зовут, сударь? — спросила она.

— Скажем… Эдуард, можно на ты.

— Хорошо. Меня можно Ада… А ты почему опции не выбрал? Ты же знаешь, что там, в двадцать второй?

Это всё разговор для отвлечения внимания, понял я, и решил не отвечать, пока мы не придём в комнату.

— Мы пришли, — она щёлкнула магнитным ключом по замку углового кабинета.

Загорелся свет. Нет, это была не кабинка — помещение было огромным, оформленным в красно-чёрных тонах. Плётки, приспособления разной длины и формы на полках. Огромная кровать, готовая вместить десяток дам с чёрными простынями и подушками из кожезаменителя. Кожаный диван. Столы с подушками, какие-то безумные конструкции вроде электростульев с креплениями для рук и ног. Цепи с крюками, клетка по центру комнаты. В общем, все тёмные пучины похоти мир от мира оставались примерно теми же самыми. Оставшись вдвоём, Аделаида скинула туфельки, пошла по голому бетонному полу босиком.

— Так ты не уточнил, ты хочешь со связыванием… и прочим?

— Нет, Аделаида, мы оба знаем, зачем мы здесь, — сказал я, выразительно посмотрев на неё.

— А… хорошо. Просто грубости и прочее, без предметов… просто я никогда именно в двадцать второй не была, ты у меня первый, я обычно не соглашаюсь, но посмотрела на тебя, и поняла, что хочу поэкспериментировать именно с тобой! Ты… ты же не девственник? Может, попробуем что-то новое?

Она сняла очки и протёрла краешком пеньюара.

— Не девственник. Аделаида. Что-то я уже засомневался. Это ты отправила сообщение?

— Ка… какое сообщение? — опешила девушка.

— «Я знаю всё о тебе. Важная информация, приходи в бордель, номер двадцать два, завтра, девять вечера…»

— Я… я не отправляла ничего такого, — Аделаида подошла к столику, где стоял алкоголь и кувшины с разными соками. — Тебе что-то налить?

— Чаю мне приготовь. Или закажи. Я выпью и пойду.

Тут она уже заволновалась.

— Может, останешься? Честно, мы можем всё отменить, можешь посмотреть кого-то другого, может, действительно, кто-то встречу назначил, но у нас с этим строго. Вряд ли кто-то из девушек, скорее всего кто-то из коллег пошутил, или…

Я хлопнул себя ладонью по лбу.

— Дмитрий, будь он неладен. Постоянно говорил про бордель, и что мне нужна разрядка, и выбрал самое интересное место. Вот же чёрт!

— А тебе нужна разрядка? Да, вижу, нужна… Не уходи, ладно? Кто такой Дмитрий? Твой друг?

Она присела на край обширной кровати и похлопала по простынке, мол, садись. Я не сразу понял, что инстинктивно сел в метре от неё.

— Какой, к чёрту, друг. Крепостной. Камердинер. Местный.

— Местный? Ты дворянин… Я вижу акцент. Центральный регион, да?

— Подмосковье, — кивнул я.

— Ты здесь… в ссылке, ведь так?

А она была не дурой, подумал я. Я уже почти был готов слиться и уйти, но она попала в самую болевую точку, выведя на душевный разговор. Я бы даже предположил, что она может быть сенсом и прочитать мои мысли — но нет, это простая насмотренность, опыт на чтение характеров. Такой бывает у таксистов, парикмахеров и прочих лиц, через которые проходит очень много разношёрстной публики, и которые слышат много разных историй.

— Да, Ада, ты почти угадала. Что-то вроде ссылки. Я зарёкся ходить в бордели, но мне настолько скучно и одиноко, что я ухватился за соломинку и напридумывал себе каких-то секретов сразу же, как пришло сообщение. А Дмитрий не промах, да.

— Так что мы делать будем… — Аделаида сладко потянулась, отчего кружевной лифчик под полупрозрачной туникой съехал немного вбок.

— Ну, раз уж мы с тобой говорим — то давай поговорим.

— Только давай сначала о тебе? У меня всё скучно… обычно спрашивают, сколько лет в профессии — пара лет всего, а до этого неудачные поступления на социолога, несчастная любовь, в общем… Расскажи, а почему ты зарёкся ходить в бордели? Ты же… тебе лет двадцать, откуда такой негативный опыт?

— Ну, когда-то очень-очень давно я был в борделях. И мне всегда не нравилось. После них остаётся послевкусие лжи.

— Лжи, потому что у меня было много мужчин для тебя? Но я тебе не вру. Я… подмигнула тебе, потому что ты мне очень понравился, честно.

Как же убедительна была эта ложь, я почти повёлся. На самом деле, я действительно мог ей понравиться — как удобный и даже интересный клиент.

— Ладно. Есть ещё одна причина, по которой я не хотел бы ходить в бордели.

— Как зовут эту причину? — Аделаида улыбнулась. — Она осталась там, в Подмосковье, правильно?

— Не совсем. Неважно, где она. Далеко, на другом конце света.

— Она блондинка? Похожа на меня?

Она сняла очки, положила на столик, посмотрела на меня слегка с прищуром. Отпираться было бессмысленно.

— Да, чёрт возьми, она похожа на тебя. Только чуть моложе. Видимо, поэтому я и ошибся.

— Расскажи подробнее. Чем похожа?

— Ростом и чертами лица. Она тоже носит очки. Она отличница, очень домашняя девушка. Любит читать. Лицо такое светлое. У неё длинные светлые волосы, сладкие, слегка пухлые губки, ножки не такие длинные, она… она любит пингвинчиков, понимаешь? Вот ты любишь пингвинчиков?

Это говорил не я — это говорили остатки реципиента в моём мозгу.

— Бедный Эд… — жрица любви осторожно погладила меня по плечу. — У вас с ней так ничего ещё и не было. Она тебе так и не дала?

— Оба раза срывалось, — кивнул я. — Но она сказала, что готова, скажем, сорвать цветок любви вместе со мной.

— О-о… Знаешь, я сначала подумала, что она тебя динамит. Но нет, если она действительно девственница, и пообещала тебе, то действительно может тебя дождаться. Вы с ней сядете на кровать, она снимет блузку, вот так…

Пеньюар оказался на полу.

— Я стараюсь не представлять, как это будет. Всё равно всё будет не совсем так.

— А какая у неё грудь? — Аделаида провела по нижнему краю чашек своего лифчика.

— Самая красивая в мире грудь, наверное. Я видел на фото. И попа… Так, знаешь что, Аделаида. В общем, примем как медицинскую процедуру, — я вздохнул и откинулся на кровать. — Снимай всё с себя и сделай со мной что-нибудь руками, только, пожалуйста, быстро и безэмоционально.

Наверное, я был готов на подобное поражение, уже переступая порог помещения. Наверное, моя совесть будет не совсем чиста после такого, но я смогу пойти с ней на договор.

Как только остатки одежды моей собеседницы оказались на полу, моё тело обнажилось в необходимых местах, а медицинский процесс начался, щёлкнул магнитный замок на двери. Я приподнял голову — в дверях был силуэт ещё одной девушки в пеньюаре.

— О, я не знала, что ты заказал двоих, — сообщила Аделаида, на секунду отвлечься.

— Я тоже не знал, — сказал я, не сразу сообразив, что происходит.

А затем Аделаида вскрикнула и отпрыгнула в противоположный от двери угол комнаты. Я поднялся и вгляделся в зашедшую.

Вернее, в зашедшего. Это была не девушка, это очень худой юноша с впавшими щеками, надевший тунику поверх майки и коротких шорт. Он точно шёл в мою сторону, в глазах была решимость, а в руках…

В руках сверкнуло что-то острое.

— Так вот кто мне писал! — воскликнул я, готовясь кинектировать его об стенку.

Глава 29

Парень сделал шаг назад, в его глазах отразилась растерянность вместе с сильной взволнованностью.

— Я думал… ты будешь связан или вроде того, — сказал он, слегка картавя и отвернулся, вероятно, чтобы я поправил одежду.

— Тра-ля-ля, тра-ля-ля… — уже напевал я, чувствуя, как зреет сила.

В иных условиях на то, приготовиться к применению навыка, потребовались бы секунды, но из-за пикантного сообщения мои потоки силы находились в хаотичном состоянии, из-за чего на концентрацию усилий ушло куда больше времени.

— Стой-стой! Хорошо! Ты переиграл меня! — сказал он, явно почуяв, что я замышляю.

Он развёл руками, и я увидел, что у него в ладони — это оказался небольшой крюк наподобие тех, что висели в моей же комнате на цепях. Обманный трюк? Не похоже. Он действительно раздумал нападать. Я расслабился, позволив назревшему невидимому кому энергии в ладонях растечься обратно по жилам.

— Положи оружие. Кто ты такой?

— Ваня. Иван Абрамов я.

Признаться, мне потребовалась пара секунд, чтобы сопоставить в голове имя и фамилию с известным мне и понять, кто он такой. Но после я охнул и спешно поправил одежду.

Это был мой крепостной, Абрамов Иван Алексеев, с рейтингом 4,34, двадцать шесть лет, фельдшер из Казани, после моего проигрыша Евгению оказавшийся в Новой Бессарабии. Я вспомнил, как выкупил его обратно в том покере в Зеленогорье и собирался его отыскать, но, заработавшись, попросту забыл об этой задаче.

Похоже, он был очень взволнован и при этом зол на меня. Оставалось только догадываться, через какое дерьмо ему пришлось пройти.

Такие глаза я видел не часто — это были глаза не то киллера-маньяка, много лет выслеживавшего жертву, не то поклонника, пробравшегося в гримёрку к поп-идолу.

— Я помнил о тебе, Иван, — сказал я. — Честно.

— Не верю! Ка-атегоически не верю! — он поднял тонкий, паучий палец, чтобы придать весу своим словам. — Ты знаешь, что мне пришлось пройти, после того, как ты продал меня⁈

— Пришлось снять этот пеньюар с проститутки? — зачем-то пошутил я, но после понял, что ему не до смеха.

— Мне… мне… — он изменился в лице, снова шагнул ближе. — Я работал в подпольной фабрике по увеличению грудей! У какого-то подпольного бандюгана! Сотни… тысячи элитных эскортниц! Вот этими вот руками… сиськи, сиськи, я уже не могу на них смотреть!

Я еле сдержал улыбку. На самом деле, ситуация действительно была страшной — но было что-то в его образе комедийное и какое-то залихватское.

— Какой кошмар, — ответил я спокойным тоном, изобразив сочувствие на лице. — Мне говорили, что ты в какой-то полевой лаборатории. Но сейчас-то ты здесь? Как ты здесь оказался?

— Я… я бежал в Антарктику, как только узнал, что ты меня выкупил снова. Я написал письмо! Ты не ответил!

— Бумажное? Ещё бы. Оно зависло в местном столичном отделении Дворянского дома. Почему не электронное-то, блин?

— Боялся, что меня выследят по нему! То есть… ты хочешь сказать, что хотел меня вытащить?

Он изменился в лице. Я кивнул:

— Честно, хотел. Я весьма ответственный помещик, знаешь ли.

— Мальчики, может… мне выйти, а? Или охрану позвать? — спросила Аделаида, всё ещё сидевшая в углу.

— Погоди, — машинально попросил я и вернулся к диалогу с Иваном. — Я очень хочу обо всём узнать, узнать твою историю, через что прошёл. Но…

Иван как будто бы только что заметил Аделаиду, сделал удивлённые глаза, закивал, открыл дверь картой и скрылся в коридоре, кинув в щель в двери:

— Наверху подожду.

Я хотел его остановить, но решил всё-таки закончить начатое. Признаться, после произошедшего стресса образ Нинели Кирилловны, который я всё ещё держал в голове, основательно растворился, и я даже был бы готов всё прекратить, но моя физиология была против.

Итак, медицинскую процедуру я завершил — обойдусь на этот раз без подробностей, к тому же особых и не было. Далее всё же последовал небольшой диалог с Аделаидой, в которой я пояснил, что это был мой потерянный крепостной, что никакой угрозы нет, и говорить никому не нужно. Что оказанными услугами я доволен, желаю всего наилучшего, а также желаю поскорее бросить это грязное дело — говорят, что рекомендовать такое моветон, но в данном случае не удержался.

После — «обмывочный пункт», как говорилось в каком-то старинном юмористическом рассказе из Основного Пучка, оплата, получение пистолета из сейфа. Я уже отправился к выходу на поверхность, как вдруг увидел, как через фойе по коридорам ведут моего нового знакомого, которого держат под руки двое крепких мужиков. Один из них был мне знакомым — именно он сопровождал меня вниз и, по видимому, был старшим.

— Стойте! Прошу прощения, а что с ним? — спросил я, стараясь не подавать виду.

— Ничего страшного, извините за неприятный конфуз, тут недоразумение, ничего криминального, — защебетала подскочившая администратор.

— Нет, мне правда нужно знать. Я знаю этого человека. И хочу, чтобы его отпустили.

Головорезы остановились. Иван обернулся — он уже был одет в пальто, верхняя пуговица которого была порвана, в его глазах прочитался ужас.

Но он промолчал.

— Что случилось? — повторил я вопрос.

— По камерам посмотрели — отобрал карту у работницы, крюк сорвал, переоделся и ходил по чужим комнатам, — пояснил знакомый мне северянин.

— Так он к нему и заходил, — тихо сказал второй мордоворот.

— Ой, простите, простите… — снова занялась администратор, но я её перебил и подтвердил.

— Да, он заходил ко мне. Он искал меня. Если недоразумение только в этом, то я прошу, нет, требую, чтобы его отпустили.

На миг в воздухе повисла пауза, затем знакомый мне парень неохотно пояснил.

— Он выкрикивал лозунги… в холле. Что-то про равенство прав и свободу от сексуального рабства. Посетители возмущались. Нужно… разобраться.

Мужчина развернулся и снова взял Ивана за тонкое предплечье попрочнее с твёрдым намерением увести куда-то.

— Хм… Хорошо, я его барин! — я поднял голос. — Он мой крепостной. Беглый. Остановитесь. Я правильно понимаю, что вы ведёте его перевоспитывать? Надеюсь, не продать в сексуальное рабство?

— Поговорить.

— Я так понимаю, разговор этот имеет конкретную сумму? За причинённое беспокойство?

Второй мужик криво усмехнулся:

— Что, предлагаешь что-то?…

— Да, внести залог за него. Сколько?

Администратор несколько грубо подтолкнула меня поближе к ним, прошептала:

— Тише, тише, тут другие посетители.

— Две тысячи, — озвучил старший. — Официальный штраф за причинение неудобств другим посетителям.

Деньги были очень приличные. Но, на самом деле, мне нравится, когда срочные и неприятные дела решаются деньгами, и при этом не испытываешь чувства чего-то неправильного, как при даче взяток, например. Я достал бумажник и расплатился — Ивана тут же отпустили, даже деловито отряхнули напоследок рукав пальто и толкнули ко мне. Он кивнул и прокомментировал:

— Идём.

Спустя несколько шагов вверх по лестнице я всё-таки уточнил:

— А «спасибо»?

— Спасибо? Ха! Я столько пережил, что… Я был готов к такому повороту! Главное — почти всё получилось. Мой план был не идеальным, но всё-таки я тебя нашёл, и наконец-то выскажу всё, что собирался.

— Я правильно понимаю, что «знаю о тебе больше, чем ты сам» — это тоже часть твоего плана? Чтобы я точно повёлся?

— Ну, не сказал бы. Есть у меня один материальчик. Очень интересный. Очень! Но сначала поесть — очень проголодался. Ты оплатишь!

Я усмехнулся. Да уж, дерзости ему было не занимать.

— Да? Не борзеешь ли ты?

— Вот такой вот я сволочь. Я потратил все деньги!Ни гроша в кармане, даже на обратную дорогу!

— Понимаю, наверное, ты заплатил за несколько часов с женщиной, пока ждал? Я тебе скажу, что тебе очень повезло. Я мог выбрать другую кабинку, мог прийти раньше, позже и так далее. Мог просто вырубить тебя, посчитав наёмным киллером. Ты везунчик! Хорошо хоть время провёл?

— Я асексуален. Меня не интересует интимная сторона вопроса и общение с противоположным полом. И со своим — тем более. Только работа. Только врачебная практика.

— Кем хоть работаешь?

— Позже. Сейчас сядем и обсудим.

Признаться, я тоже хотел есть. Заказал за двадцать местных рублей салат «гнездо альбатроса» и язык тюленевой кликуши в пюре из антарктического потата — если бы я знал, что это, а Иван же размахнулся на шестьдесят — борщ нордический с квашеной сельдью, сырных шариков, оленину с нарезку солонины и клюквенную водку.

— Итак, — начал я сразу. — Если ты про откупную, то я готов скататься в Юстиновск и оформить в Дворянском доме…

— Ещё чего! Я имею значительные льготы и субсидии от государства со статусом беженца-крепостного!

— Так ты от меня бежал, или искал меня? Как ты вообще узнал, что я здесь?

— Птичка… нашептала. Я сейчас тружусь в Аксюткинске. Двоюродная сестра моей коллеги работает главным бухгалтером в Курьерской Службе…

— Наталья Рудольфовна? — догадался я.

— Да! Она сказала, что вы здесь, и что вы её чуть не изнасиловали…

Я не выдержал и перебил его заливистым смехом, но вскоре остановился и коротко пояснил ситуацию про ключ.

Иван лишь коротко улыбнулся — кажется, впервые за вечер — и продолжил:

— У меня тогда всё и сложилось. Я не до конца верил в это всё, но…

— Давай по-порядку. Кажется, ты хотел мне рассказать о том, как и почему докатился до жизни такой.

Глава 30

— Рассказать? Хорошо, расскажу. Полтора года назад ты меня проигрываешь в карты. Или во что там, в стрелялки? Меня ловят приехавшие бандюганы, тычут в морду купчей… Садят в оцепленный автобус — знаешь такой, особый, для ссыльных крепостных, с демидовскими вместе ехал. Везут во Владивосток… Потом в трюме каком-то вонючем… до Аустралии. Дальше клиника — я уже сказал. Сиськи, сиськи, сплошные резиновые сиськи.

— Может, силиконовые?

— А какая разница? Тьфу. Смотреть на них не могу. Потом приходит проверка, подпольную клинику разгоняют. Полгода я живу беспризорником в Долговом Городище… Прятался у цыган… лечил их. Затем… в апреле — я совершенно случайно узнаю, что мне теперь нечего бояться, я выкуплен, и у меня на счету что-то около сотни имперских. До метрополии бы не хватило, и решил в Антарктиду. Сначала боялся, но потом понял, что здесь чудесно. Я встретил Виолетту, сейчас вместе мы занимаемся интереснейшим делом…

— Виолетта? Расскажи поподробнее? — перебил я его. — И… дай угадаю, у неё нулевой размер груди или около того?

— Откуда⁈… ладно, не важно. Её грудь меня не интересует, мы просто коллеги, просто коллеги. Она замечательный человек, помогла мне найти себя. Мы создаём первую в Антарктиде добровольническую клинику по гомеопатической вакцинации. Она считает, что вакцины очень вредны для здоровья, и поэтому…

— Не продолжай, ты отвлёкся, — вернул я диалог в привычное русло.

Он кивнул и достал из кармана листок, какие-то распечатки, изжульканные, скомканные, сложенные в четыре раза.

— В общем… я ненавидел тебя, Эльдар Матвееч. Да, всем-всем сердцем ненавидел. Особенно после того, как ты мне не ответил на все письма. Решил я, что ты меня презираешь, что тебе наплевать… В общем, я не то, чтобы думал мстить. Но начал изучать твою биографию. Скатался в Юстиновск специально, просидел в Информатории. По досье в почтовой программе, по упоминанию в сети, по отдельным новостным роликам… Узнал, что ты сбежал из японского плена, и уже задумался — мне стало интересно, каков ты на самом деле…

Иван всё мял в руках бумажку, и я уже начал переживать за её сохранность.

— Покажи уже, что там.

— Вот, да, да, — он достал и развернул листок, но пока держал его повёрнутым к себе. — В общем, не далее как полтора месяца назад мы с Виолеттой ездили в Казанцев, у её подруге, работающей главой кафедры медицины. Там в университете есть супер-рихнер, на котором тестируют какой-то уникальный метод поиска людей по лицам из базы фотографий. Безсенсетивный, исключительно цифровой.

— Нейросетевой поиск? — вспомнил я позабытые слова.

— Да, вроде того! Я не разбираюсь, а ты, получается, знаешь? В общем, я разговорился с молодым аспирантом, подговорил попробовать. Подсунул ему несколько твоих фото. Он выдал уже известные мне датэи с твоим досье, а также… вот это. Из малоизвестной «Коллекция городских легенд», книги, изданной скромным тиражом в начале двадцатого века. Документ называется «Признание Алехандро Дробитко, темпорального путешественника, утверждающего, что…»

Я вырвал листок из рук.

На листе было моё фото. Вернее, очень качественно выполненная гравюра, полностью повторяющее мою фотографию из телевизионных хроник — когда мы с Самирой и моим «гаремом» прибыли в Голицын-Южный. Рядом же была старинная чёрно-белая фотография незнакомого мне худого небритого юноши с немного безумным взглядом.

И на нём была изношенная, протёртая до дыр футболка с надписью «Coca Colа».

Текст был написан ещё с «ятями» и «ижицами», но проведённой здесь реформы, после которой из непривычного остался только твёрдый знак в конце слов, поэтому я прочитал его медленно, с некоторым затруднением.

«Признание Пауло Назари, темпорального путешественника, утверждающего, что прибыл из будущего. Касательно лифтов интересной историей также является история Алехандро Дробитко, человека, родившегося в конце XVIII столетия в Праге. Точные данные о месте его рождения отсутствуют, и ряд фактов заставляют предположить, что он является либо путешественником во времени, либо же путешественником из иных неведомых пространств. В первую очередь, любопытен факт его появления на широкой публике. Во время демонстрации первого на Европейском Полуострове электрического лифта в 1802 году в Пражском Граде после отправления его в аутоматическом режиме с верхнего этажа на нижний произошла поломка, из-за чего потребовалось остановить устройство и вручную открыть двери. Внутри оказался юноша двадцати лет, говоривший на странном диалекте великорусского языка. Облачён он был в рубашку с нанесённым текстом латинского шрифта, внятным образом не переводимым. При себе имел листы бумаги, на котором изображлась гравюра. Он был напуган, бормотал невнятные слова, из которых после поиска переводчика стало ясно, что некий злодей посадил его в другой лифт в его родной стране, сказав известить всех о грозящ. Говорил также, что его дама удерживается сим злодеем в неволе. Когда его спросили, какой сейчас год, он сказал, что две тысяча пятнадцатый, страну свою он назвал Содружеством Независимых Государств, а город — Днепродержинском…»

— Днепродзержинском, — зачем-то пробормотал я, поправив авторов статьи.

— Что? — спросил Иван. — Город? Ты… знаешь его?

— А? Нет, просто странное такое название, — быстро исправил я ситуацию. — Парень явно не в своём уме.

— Ты дочитал хоть?

— В процессе.

«Юноша страдал от отсутствия телефона — устройства, изобретенного несколькими годами ранее и публике неизвестного. Свою профессию он наименовал саунд-дизайном, упомянув непонятные слова про электронно-вычислительные машины и музыку, а среди географических познаний рассказывал про Соединённые Штаты Америки, Транс-Гоа и Западную Германию. А узнав, что находится в Праге, спросил, распалась ли уже некая Чехословакия. Вторым же любопытным фактом стали листки, которые он имел при себе. Выполнены они были из чистейшей бумаги, которую не производила ни одна бумажная фабрика в Праге. На одном листке были невнятные схемы и числа, на другой — приведённый на странице портрет человека. Алехандро утверждал, что его скрутили по рукам и отправили с миссией в то время сообщить о пришествии не то Антихриста, не то Мессии, которое состоится в 2010-м году, в феврале. Имя мессии было Илдар, фамилию юноша не смог вспомнить, упомянул лишь, что она немецкая, и начинается на „Ч“. Также сообщил, что этот Илдар родится в России, сбежит из плена врага с группой наложниц, станет героем, после чего будет сослан на другой конец света. Навыки владения силой у Алехандро отсутствовали, а навыки рукописного письма плохими. В качестве инструмента перемещения пришелец назвал некий артефакт, способный превратить замкнутое пространство в „звёздное небо“. Силознатели, исследовавшие данный случай, полагают, что имел случай либо некоего секретного эксперимента по исследованию неизвестного науке навыка, либо спонтанной телепортации, подобной Пизанской трагедии, в результате которой рухнула знаменитая башня. В дальнейшем юноша прожил несколько лет в здании Пражского града, затем его след…»

На этом копия страницы закончилась.

— Что за «пизанская трагедия»?

— Как⁈ Ты не знаешь? Это же известная история, когда в 1899 году на башню в Италии упал мамонт, после чего она развалилась. Тогда все считали, что мамонты вымерли, но после чего их стали искать, и в конечно итоге… Не, ты прочитал? Какие мысли?

— Ну… это про меня, всё верно. Отпираться бессмысленно, сходится очень многое. Только причём тут февраль, и какого хрена меня считают мессией, — я изобразил задумчивость.

— Да потому что ты не мессия — ты Антихрист! Тебя следует уничтожить!

Иван нахмурил брови, нервно прижался в край стола. Я почувствовал, что ситуация накалилась. Нет, мой собеседник не выглядел безумным, только взволнованным и возбуждённым. Но на всякий случай я осторожно опустил руку вниз, к кобуре с опечатанным пистолетом.

В этот момент принесли блюда, Иван быстро убрал бумажку, поменялся в лице и сказал:

— Шутка. Хорошо же сыграл, да? Я ходил в школе в театральный кружок.

— Ну… так себе, честно. Ну так… сам думаешь?

— Думаю, что это происки тайных сообществ. Есть же всякие… клики, или как там их. Секты. Они и экспериментируют. Да, третий закон Столбовского о невозможности применения силы для изменения течения времени, но… что, если это не наше время? Что, это это параллельное время какое-то? А? И он сначала от нас туда, там поймали этого Алехандро, а оттуда можно и…

Он сделал непонятный жест рукой и накинулся на следующее блюдо. Я задумался на миг и поёжился. Всё сходилось, более чем. На самом деле, я признался сам себе в догадке только спустя несколько минут, и мне стало жутковато. Очевидно, что это была работа лифтёров, возможно, даже той самой новой опергруппы. Причём кого-то очень изобретательного и наплевавшего на законы. Судя по статье, несчастный саунд-дизайнер был один, лифтёра-наставника в кабине не было. Скорее всего потому, что линия жизни лифтёра в этом мире проходила, не в XIX веке, и вернуться через соседний мир в прошлое он попросту не мог. То есть Алехандро показали всё «на пальцах», бумагу дали. Правила лифтёров не позволяли вербовать «на улице» и отправлять необученных в другую эпоху первым же «рейсом».

И уж тем более моветоном считалось брать в заложники кого-то из близких будущего лифтёра. Да ещё и с целью оставить послание в прошлом — это выглядело как полный бред и попытка создать хроноклазм — определённую алогичную болезнь, замкнутую логическую петлю в ходе роста Ветви. Я был в курсе про подобные эксперименты на обречённых и при этом изолированных — как эта — Ветвях. Лифтёры и старые Секаторы, имена которых я не знал, пытались сделать «надрез», закладывать временнУю бомбу, вроде самосбывающеегося пророчества, которое затем пыталось всех погубить. Как правило, Ветвь, даже самая больная, успешно с этим справлялась — воля цивилизации к жизни и исправлению ошибок прошлого очень велика. К моменту прихода Секатора в настоящее время — от подобных попыток не оставалось и следа.

Что же до применения такого метода против самого Секатора. Да ещё и в магическом мире с весьма сложной и прочной социальной системой — я уже не был так уверен.

— Хорошо, — я растёр ладонями виски и принялся больше размышлять вслух, чем беседовать. — Допустим, какой-то безумец в будущем… или даже в настоящем действительно знает, что я представляю угрозу. И нашёл способ пройти в другой мир. Чтобы что-то сделали со мной.

— Ага, — кивнул Иван.

— Но почему в феврале со мной ничего не происходило особенного? Конец февраля действительно были тяжёлыми, меня отчислили из вуза, то есть, института, потом я открыл навык, стал работать… Но это же всё могло начаться и в феврале?

Сказал я — и осёкся. Или, может, борьба со мной и началась в феврале, сразу после пришествия? Та авария на мосту, пара странных покушений? Нет, про какие-то из них говорил Кастелло из Центра Треугольника, позже смирившийся с моим существованием, какие-то взяли на себя Единороги — всё это враги несколько иных порядков.

— Дело в том, — ответил Иван, сделав паузу, чтобы прожевать жирнющий сырный шарик, — что я спросил того аспиранта, как давно сделано сканирование данной книги. У неё тираж, как я понял, что-то около сотни штук! Очень малоизвестная.

— И когда же?

— Недель пять назад.

Всё сходится, подумалось мне, и по спине пробежал холодок. Именно месяц назад мой отец чуть не застрелил меня, а я — его. Именно месяц назад я принял решение, что не хочу уничтожать мир. И именно месяц назад моя линия жизни в этом мире стала представлять угрозу для Верховного Секатора.

— Ты хочешь сказать, за мной уже могут охотиться?

— Ага.

Глава 31

— Есть гипотезы, кто? — спросил я.

— Я рылся на форумах. Говорят, в мире три основных противоборствующих силы, Европейский полуостров, Россия и Дальний Восток.

— Эк ты глубоко копнул…

Только сейчас я заметил, что у парня есть процент сечения — небольшой, меньше 0,5, но достаточный, чтобы противодействовать «глушилкам», которые, по рассказу Осипа Воршконштея-Порей, блокируют знания широких масс об Обществе.

— Я думаю, может любая из этих сил. Например, европейцы.

Я вспомнил последний звонок с Большой Земли. С европейцами обещали договориться, объяснить, что я не представляю угрозы. Но не было ли это хитрым ходом, чтобы отвести подозрение от…

Нет, подумалось мне. Нет ничего хуже подозрения к своим. В холодном краю паранойя отлично произрастает на почве одиночества. Здесь я в относительной — а может, и в абсолютной безопасности, нет никого и ничего, что может мне угрожать. Драконы крепко держат оборону в этом краю, не пуская чужаков, а след мой затерялся. Не зря же Общество отправило меня на этот край земли?

Задумался я крепко, не заметил даже, как Иван бодро доел ужин и поднялся.

— Ну, всё, я рассказал, что знаю, миссия выполнена, и у меня теперь чувство выполненного долга. Мы поели — теперь можно и спать.

С этими словами он подхватил пальто с вешалки и отправился на улицу.

— То есть даже прощаться не будем?

— Зачем прощаться? — он обернулся. — Я планирую пожить у тебя некоторое время. У тебя же большая съёмная квартира?

На самом деле я уже понял, что так просто от этого товарища не отделаюсь, поэтому согласился, но поставил условия.

— Некоторое время — это сутки. Не больше. Либо потом поменяю статус крепостного на дворового и затребую обязательное перемещение в место проживание барина.

— Ха! Это не получится, я беженец, меня защищают законы Антарктического Союза. Впрочем, суток будет достаточно, завтра вечером есть рейсы.

Разместил в гостевой спальне, время было позднее, и уснули оба без особых разговоров. Утром я проснулся чуть раньше будильника от запаха завтрака — Синтия должна была прийти с обеда, и я с некоторой опаской спустился из спальни. Интуиция не обманула — Иван готовил какое-то жуткое холостяцкое хрючево из овощей, замороженных пельменей и яиц, мирно беседуя с Дмитрием. Тот выглядел несколько удивлённым.

— Слышь чего твой парень говорит! Оказывается, ты крепостных в карты проигрываешь! И из плена японского сбежал! И по новостям тебя показывали! И охотиться за тобой могут!

— Иван, мне казалось, что все разговоры останутся между нами?

— Ты не доверяешь своему камердинеру⁈ — воскликнул Иван. — Я был лучшего о тебе мнения! Значит, порции завтрака ты не получишь, приготовишь сам.

— Так. Отставить. Я должен попробовать, как готовит человек, вставивший тысячи силиконовых грудей.

Я с твёрдым намерением направился к сковородке, после непродолжительной потасовки оттеснил Ивана и забрал порцию.

— Ах, так! Я требую денежной компенсации за трудочасы, потраченные на готовку.

— Про деньги — позже поговорим. Я помню, что у тебя ни гроша нет.

— Я тоже подкинуть на билет могу, — сказал Дмитрий. — Как-никак, под одним барином ходим.

— Я! Ни под кем! Не хожу! — воскликнул Иван. — То, с каким статусом я записан в ваших проклятых капиталистических устройствах — меня не волнует. А свой долг я выполнил и готов удалиться.

За столом Дмитрий снова свёл разговор о женщинах, причём — о моих, рассказал про Самиру и Анну и про десятки жертв японского эксперимента. Иван заметно занервничал от таких разговоров, видно было, насколько он закомплексован и стеснителен. Интересно, как ему только удался трюк с переодеванием с пеньюар проститутки? Чтобы поддержать разговор, он сказал:

— Хорошо хоть… Ну, я был немного удивлён, что Эльдар… Учитывая, что пошёл в бордель…

— А, ты про Синтию? — усмехнулся Дмитрий. — Что так кухарочку нашу не трахнул? Да, вот такой вот он — принципиальный.

Отдав Дмитрию распоряжение купить гостю обратный билет из общего бюджета, отправился на работу. Утро в конторе снова прошло в отчётах и совещаниях. Отправили мужиков в соседние города, а к обеду вернулся коллега, которого я ещё не видел — Степан Чемоданников. Это был дворянский сын, сирота из ещё более бедного, чем у меня, рода, на год старше меня, белобрысый, поджарый, обросший, как леший, с посиневшим носом. За обедом рассказал, как провёл месяц в малонаселённой Ледяной территории, выполнив двадцать рейсов с базы РосКон на острове Новый Сахалин до посёлка Свободный-Южный. Выглядел он уставшим и раздражённым, но разговорились и общий язык мы нашли очень быстро. Видимо, это свойство «полярников», как тут называли всех жителей союза — во время антарктической зимы желание говорить по душам возникает всё с большей силой.

К тому же, его процент сечения оказался одним из самых высоких, что я видел за время моей «ссылки» — по ощущениям, в районе пяти, как раньше было у меня.

— Двадцать рейсов на геликах с геологами… водка, водка, водка… Ни одной девушки красивой. Я сейчас под Зинаиду опять готов свалиться… как тогда…

Парень поделился интимным подробностями служебного романа и осведомился, спал ли я уже с нашей коллегой. Несмотря на проведённые в борделе процедуры, я всё ещё чувствовал нехватку общения с женщинами, и потому перевёл беседу на разговоры куда более спокойные.

— Что вы возили?

— Да… Ну, вообще — это государственная тайна, но… ты теперь, получается, заместитель начальника, так что можешь и сам посмотреть наши заявки. Стабилизирующие аккумуляторы для реактора я возил. Списанные — на разбор, новые — на установку. Каждая по двадцать пять килограмм. Вчетвером с парнями из Юстиновска возили, по две штуки. Опалы, агаты, гранит, молибден, цирконий…

— Не продолжай, подозреваю, это государственная тайна. Так ты — артефактор?

— Ну… да. Два года как навык открылся. Был на коротких курсах в Казанцевском университете, сейчас на заочном…

— В Казанцевском⁈

Оказалось, что мы учимся на параллельных курсах и уйдём на лекционную сессию с перехлёстом в неделю. Что ж, знакомство с человеком, близким по навыкам и статусу меня несколько приободрило.

Вечером я отправился провожать Ивана в аэропорт — он был уже с сумками, полными разного барахла — консерв, белья и прочего. Об их происхождении сказал неохотно:

— Дмитрий дал… две сотни в дорогу.

На самом деле, его гордость меня одновременно раздражила и вызвала уважение. На стоянке перед геликоптеропортом я придержал его и достал из кармана стопку наличных.

— Даже не думай! Не возьму, — заявил он. — Ты же мне это даёшь как барин — крепостному? Не возьму.

— Нет. Даю как человек, который хочет и может помочь. Есть такая фраза — «мы в ответе за тех, кого приручили». Хороший руководитель в ответе за своих подчинённых, хороший чиновник — за вверенных ему граждан.

Он задумался на миг, но снова покачал головой.

— Это попахивает как попытка купить мою дружбу. Нет, Эльдар, дружбу не купишь! Ты из класса угнетателей, я из класса угнетённых. Пока у власти в стране кучка олигархов…

— Выкинь из головы лозунги, — сказал я. — Поверь мне, я хорошо знаю, что такое социалистические революции при текущей геополитической обстановке — это инструмент капиталистов. Вот через лет пятьдесят… Если доживём — тогда и живы по заветам Маркса, или кто там будет посвежее. А пока прими правила игры и подумай о себе и о своём будущем. И о своих жизненных целях. Ты же там какую-то клинику собираешься делать?

Он кивнул.

— Клинику гомеопатической вакцинации.

— Господи, что ж за ересь… хрен с ним, ты там говорил о Виолетте, если думаешь, что деньги не нужны тебе — то будут нужны ей. Женщинам всегда нужна финансовая стабильность, при любом строе. Так что отложи деньги на кольцо и хлопоты по гражданской регистрации, а дальше…

— Я!… Я асексуален! Она всего лишь коллега! — вспыхнул он. — Мы с ней про это говорили уже много раз.

— Мне-то не рассказывай! Я всё по глазам вижу. Тебя просто останавливают твои дурацкие принципы и бред про классовую гордость, которые тебе внушили.

— Она… старше на пять лет, — сказал он зачем-то. — Точнее — это я моложе её.

— Значит, ещё и синдром отложенной жизни. Ну она же зачем-то с тобой до сих пор, так? Не ушла? Много раз, говоришь, говорили, о том, что вы всего лишь коллеги? А ну покажи фото — я хорошо разбираюсь в лицах. А, или у тебя нет, ты же без умного телефона.

Телефон Иван носил самый примитивный, кнопочный, но в карман он всё же полез и выудил бумажник. Среди пары замызганных визиток и пятирублёвых купюр выудилась фотография — бумажная маленькая фотография, с которой на меня глядела очень худая, но вполне симпатичная ярко-рыжая девушка с кротким выражением лица с белоснежном медицинском халате.

— Чёрт, Ванька, какой же ты балбес. Это она все эти разговоры начинала?

Он помялся и ответил.

— Да, на кухне… иногда, вечерами. С тех пор, как она уговорила меня вместе снимать двухкомнатную квартиру.

— Вы вместе снимаете двухкомнатную квартиру⁈ И до сих пор не… Чёрт, да ты святой человек!

— Мы оба скромные трудолюбивые люди! Из угнетённого класса! И я насыщен видом обнажённых женских тел!

— Ты же сам видишь, что в ход оправдания нерешительности идут уже всё более и более затейливые аргументы. Ну так занимайтесь любовью в одежде, кто вам запрещает, партия?

— А, к чёрту. Сколько тут?

Он неожиданно вырвал у меня из руки стопку банкнот.

— Пятьдесят тысяч местными. Твоя рыночная стоимость в «Моём дворе» — пять с половиной тысяч имперских, считай, что я тебя формально выкупил.

Иван с лёгким пренебрежением вытащил из-под бумажной обмотки половину и отдал мне.

— Что ж, я вижу, что ты делаешь сделку со своей совестью, и я благодушно не буду тебе отказывать. Половины за меня будет достаточно. Для оборудования и аренды помещений.

— На свадьбу можете не звать, я гость привередливый.

— И не подумаю! — сказал Иван и, не прощаясь, вышел из машины.

Не то, чтобы я люблю быть инженером человеческих душ, но чувствовал себя после всего этого вдохновлённым. Хотя, конечно, грусть на душе всё ещё сохранялась, я достал телефон и проверил сообщения от Нинели Кирилловны. Не было. Пусто.

Зато было другое письмо — от Аллы.

«Кучин отправил меня в командировку в Юстиновск. Тебя проведать, говорит. Буду там двадцать четвёртого или двадцать пятого августа, приезжай».

Глава 32

Двадцать четвёртое августа наступало на следующий день, выпадало на вторник— электронные письма через весь континент опять ходили с жуткой задержкой, иногда совпадающей со скоростью перелётов.

Я понял, что хочу, и что я даже должен увидеться с Аллой — как просто с любым другим человеком из привычной мне среды. Конечно, на душе стало ещё неспокойнее после такого сообщения и решения. Так всегда бывает, когда девушка из прошлого, с которой был бурный роман, неожиданно снова зовёт на свидание. Нет, сказал я себе — это будет не свидание. Это будет обычная деловая встреча с коллегой. Максимум — хорошая непринуждённая беседа с человеком из моего прошлого. Ну, или совсем уж максимум — качественная дружеская попойка.

Чтобы убить все возможные сомнения, поздно вечером я устроил просмотр сохранённых фотографий из писем Нинели Кирилловны. Словно чувствуя мой специфический настрой, в дверь постучали, а затем бесцеремонно открыли. Это оказалась Синтия, вооружённая здоровенным розовым пипидастром, облачённая во всё ту же задорную короткую форму горничной.

Поймал себя на мысли, что уже который день хочу попросить её одеваться более естественно — и который день отказываю.

— Ты же должна была уже час как уехать? И я просил не открывать, если не разрешили после стука.

— Хозяин, простите! Хозяин, я забыла вынести мусорное ведро у вас в комнате.

— Не стоит, оно почти пустое. И я не хозяин. Иди спать, уезжай, всё в порядке, — сказал я, быстро закрыв фотографию на экране, как подросток, в комнату к которому в самый неподходящий момент зашла строгая мамаша.

— Дмитрий будет ругаться… — заявила она, проследовала через всю комнату и медленно, по-кошачьи наклонилась под стол. — Он требовал хорошо следить за хозяином…

Как я и предполагал, трусиков под юбкой не оказалось. Кроме того, как бы невзначай край юбки задрался чуть выше необходимого.

— Ой, что-то оно никак не достаётся… Застряло… Не получается… — она крутила попкой прямо перед моим лицом в лучших традициях жанрового кино, откуда, вероятно, она и подглядела подобные сюжеты.

Первые секунды я смотрел на это, и понимал: нет, конечно, проведённых днём ранее мануальных процедур было недостаточно, крайне недостаточно, понимал я теперь. Я снова недооценил гормональный фон и заложенный генами психотип моего реципиента. Теперь мне хотелось полного тактильного контакта, настоящих, пусть даже и слегка наигранных эмоций в ответ, страсти, ощущения, что доставил удовольствие даме и прочих компонентов настоящей близости. Встал со стула, подошёл сзади, внимательно разглядывая все анатомические подробности, подсвеченные тусклой лампой на столе. Сомнения и муки длились долгие секунд пять, после чего я смачно шлёпнул по филейной части и скомандовал:

— Синтия, не надо, прекрати. Забери мусор и уйти из комнаты.

— Но хозяин, вам надо… расслабиться… — она неохотно развернулась ко мне лицом, не спеша поправлять задравшуюся юбку.

Интересно, что ей на самом деле нужно было, подумалось мне? Моих денег, моего статуса, который на самом деле всё ещё был недостаточно высоким. Или одобрения Дмитрия, или, наоборот, какой-то мести ему, защиты от него? Я до сих пор не до конца понимал их взаимоотношения.

Или, может, ей просто нужен был секс? Может, она просто хотела меня, как любого симпатичного и приятного парня, вне зависимости от его денег, сословия, власти, статуса и прочего?

Последняя мысль возбуждала гораздо сильнее предыдущих. Я смотрел в её карие глаза, глядящие на меня с расстояния границы интимной зоны контроля. С такого расстояния ощущалась её сила — слабая, неразвитая, меньше процента сечения, возможно, усиленная возбуждением. Она зажмурилась, потянулась для поцелуя, и я поддался искушению в последний раз — провёл ладонью по бедру, схватил её за мягкое место, сжал слегка грубовато и даже, возможно, больно. Она восприняла это как спусковой крючок, охнула и попыталась мне обнять, но разум снова победил.

Я отстранил её, сел на кровать.

Мой организм негодовал — какой же дурацкий, нелепый принцип не изменять той, которую выбрал! Любой бы на моём месте не раздумывал ни секунды. Но, во-первых, мне по-прежнему казалось, что Нинель Кирилловна, и то, что должно случиться между нами после моего возвращения — это нечто большее, чем просто любовь и просто лишение невинности. И для меня, и для моей жизни, и для моего нового мира. А во-вторых…

— Синтия, ты очень красивая, и та часть меня, что ниже пояса, уже давно хочет тебя и еле сдерживается, но это против всех моих принципов, против правила равного статуса партнёров, к тому же ты никогда не сможешь мне дать любви, мы едва знакомы, у нас нет ничего общего, я уйду отсюда, и не вспомню тебя, а ты — меня, и вообще — я не знаю, что у тебя на уме, так нахрена это всё начинать?

— Да иди ты!.. — взвизгнула она и ушла из комнаты, хлопнув дверью.

Спустя десять минут я услышал звук удаляющихся по снегу шин.

Последняя сцена была наигранной, очень наигранной. Она не была расстроена тем, что я отказал, и это говорило о том, что целью склонения к соитию было нечто корыстное. На самом деле — после этого я уснул даже с более спокойным сердцем. Все точки на «i» поставлены, и на сделки с совестью идти не пришлось.

Той ночью я написал письмо Нинели Кирилловне, с трудом оживив в памяти первоисточник из старинного фильма, не то из Пятого, не то Шестого Пучка:

«А еще скажу вамъ, разлюбезная Нинель Кирилловна, что являетесь вы мне, будто чистая лебедь, будто плывете себе, куда вамъ требуется, или по делу какому, только дыхание у меня сдавливаетъ от радости, будто из пушки кто въ упоръ саданулъ. Только знайте, любезная Нинель Кирилловна, что классовые сражения на сегодняшний день въ общемъ и целомъ завершены, и придётъ мне чередъ домой возвратиться, чтобы съ вами вместе строить новую жизнь въ милой сердцу родной стороне».

Я зарекался писать первым, потому что это выглядело как слабость, но иногда следует идти против таких принципов. В любом случае, подумалось мне, сборщики электронной почты работают отвратительно, межконтинентальные каналы связи даже при наличии спутников были хуже, чем в восьмидесятые, и всё это становилось похожим на лотерею с неизвестным результатом. Так что, может быть, письмо уйдёт в «молоко», подумалось мне' — ну, уйдёт — и уйдёт.

Вопрос же, как выбраться на встречу с Аллой решился сам собой. Ранним утром Елпидифон Анемподистович вызвал в кабинет.

— Пребывает делегация твоих. Московских, отдел особых поручений. В столичную контору, в Юстиновск. Говорят, дорогой матрицированный товар, но — поди, на самом деле с проверкой, ага? Посмотри, знакомые фамилии?

Я вчитался. Подпоручик Расторгуева Алла Петровна, подпоручик Амосова Ирина Аксентьевна — фамилия показалась мне знакомой, но точно не из числа начальства, а также почтовый пристав Гиркин И. В.

— Не, не думаю, Патефон Аккордеонович. Алла из нашего отделения, знаю её… очень хорошо. Амосова — что-то знакомое, но она тоже подпоручик, они бы не стали присылать подпоручика с проверкой.

— Ну а пристав… надо полагать, тоже не из ревизоров, — начальник зыркнул на меня из-под заросшей брови. — Ладно, верю. Но — всё равно, проверь. Разведай. Встретишь их, в общем. Помоги чем. Билеты выделю, только вот с гостиницей — сам разберись, денег мало. Потом, может, спишем расходы.

Дальше — два рейса геликоптера с пересадкой в тесном аэровокзале в Аксюткинске. Пересадка была в районе двух часов, и даже возникла мысль вызвонить Абрамова, напроситься в гости и спросить, успешно ли он потратил мои деньги — но решил не становиться навязчивым.

Итак, в семь вечера я был в Юстиновске, столице Союза. Здесь, на десяток параллелей ближе к экватору, уже полным ходом наступала весна. Снег весь растаял, зацветали альпийские лужайки, люди ходили в лёгких куртках, и я наконец-то первый раз за три недели прошёлся по улице без шапки и уселся в вездесущем кафетерии «Гюнтер» с видом на площадь, рядом с отелем, где решил заселиться.

Лёгкая надежда была, что письма от Нинели Кирилловны придут хотя бы сюда, в столицу — но пусто. Зато навалилось писем от знакомых и друзей, в том числе от Сида — снова отчёты по хозяйству, переписка про строительство: предложения по плану бункерных этажей, которые я проглядел и быстро отписал, выбрав наиболее подходящий вариант.

Письмо от Искандера про доходы фабрики свистулек и про крепостных. Несколько неожиданное письмо от Евгения недельной давности:

«Что ж, ты меня не обманул, зараза, я обналичил всю сумму, вернул кредит и теперь в плюсе на половину лимона. Ну, спасибо и на том. Когда вторая партия?»

Я хотел было сказать: «Никогда», но не стал делать поспешных заявлений. Вдруг будет новая встреча с Андроном?

Наконец, позвонила Алла:

— Еду! Как я рада слышать твой голос!

— Тоже рад, Алла. Первый знакомый голос за три недели.

— Всё, полчаса — Ирку сейчас закину в отель и к тебе приеду повидаться. Ты где остановился?

— Ещё нигде, но, видимо, скоро заселюсь. На площади имени Ульянова. Погоди! Мне поручено вас обоих встретить и проверить, как у вас дела.

— Кем поручено?

— Анемподистом… Аккордеоном Патефоновичем, в общем. Моим начальником. Думает, что вы ревизоры и после к нам поедете.

— Ха, да какие мы ревизоры! Везли доставку для супруги посла, набор дорогих безделушек. Всё, жди, буду.

Заселился в отель, снова сел в кафе. Когда ждёшь кого-то, полчаса растягиваются в вечность — скорее всего, реально прошёл час, а то и полтора. В процессе высматривания знакомой женской фигурки на площади я неожиданно зацепился взглядом за одно лицо.

Девушка неотрывно смотрела на меня через всю площадь — я не был уверен, те ли это черты лица, но по лице пробежал холодок. Потому что эти черты лица я бы не спутал ни с чьими.

Ни в одном из миров.

Только наши взгляды встретились, как девушка, очень похожая на самку богомола из моей личной Преисподней тут же развернулась и скрылась в толпе.

Было ли это совпадением? Игрой уставшего разума? Лёгким помешательством? Я сработал не сразу, спустя десять секунд. Бросил всё, рванул через площадь под свист испугавшегося постового. Протиснулся через толпу у остановки, забежал в четырёхэтажный «Универмаг». Там тоже потолкался через две очереди — дошёл до эскалатора, заглянул вверх — пусто. Затем вправо — и там оказался лифт со старым светоиндикаторным табло над только что закрывшимися дверьми. Первый этаж… второй… третий… На третьем этаже лампочка стала моргать. Очень характерно, неприятно моргать, и долго — секунд десять.

— Что случилося? — с характерным деревенским акцентом обратился ко мне подбежавший постовой. — Что за паника? От кого бежал? Документы!

Я чувствовал, как уходит время.

Глава 33 Эпилог V романа

Я оторвал взгляд от табло лифта. Показал документы, и пока усатый милиционер смотрел документы, я достал мобильник и написал Сиду ещё одно короткое письмо:

«Напиши Нинели Кирилловне Чистяковой, номер найди в копии моих контактов. Спроси, всё ли хорошо, и почему не отвечает на письма».

В конце этого странного эпизода, когда постовой возвращал мне документы, бубня нотацию о том, что «надо ходить спокойно, не бегать, не пугать рабочих людей», я снова выцепил взглядом лицо девушки, выходящей из лифта. Той самой, за которой бежал, и которую принял за Ольгу Лекаря.

Нет, это оказалась совсем другая девушка — странной внешности и одежды, явно не местная, из Европы или Америки. Очень похожая лицом, но другая. Я облегчённо выдохнул. А спустя минуту увидел Аллу, вышедшую на середину площади.

Ускорил шаг и почувствовал, что сердце забилось чаще. Конечно, сердце принадлежит другой, да и всегда принадлежало, но приятные моменты прошлого никак не вычеркнешь. По сути, мы влетели в объятия друг друга, и я еле увернуться, чтобы не поцеловаться в губы. Поцелуй пришёлся в щёку, и щёку защипало от холода. С грустью подумал, что она всё ещё любит меня — а я просто соскучился и желал общения.

Да и разве что-то могло у нас получиться после того, как она изменила мне? Даже если убрать из уравнения Нинель Кирилловну. Этот факт назойливой мухой то и дело гудел в голове.

— Как долетела? — спросил я, когда мы уселись в кафешке.

— Ужасно! То жара, то ливень, то дождь… Сейчас ещё дикий холод. Ещё дядька этот… всё время травил армейские анекдоты.

— Это разве холод? Вот там, где я живу…

— Расскажи!

И я рассказал, хотя, по сути, рассказывать особо было нечего — сплошная рутина. Слово за слово, в итоге — не удержался и рассказал про поход в бордель и Ивана, слегка переврав и содержание разговора, и подробности произведённых процедур.

— Что… совсем никак даже не воспользовался?

— Ну… Как сказать. Только массажные процедуры.

— Да… это тебе всегда нравилось, — хихикнула Алла и потупила взор.

Мы общались как два давно знакомых и близких человека. Это было грустно осознавать, но за короткие полгода жизни она была мне куда ближе и лучше знакома, чем Нинель Кирилловна. С ней всё было по-настоящему, а вот с объектом моего обожания…

— Слушай… я хочу тебе показать кое-что… — вдруг сказала она. — Только ты, пожалуйста, если у меня ничего не выйдет, сделай вид, что как будто бы всё так и должно было быть.

— Разумеется. Давай.

Она налила в кружку вторую заварку чая — жиденькую, слабую. Затем сосредоточилась, нахмурилась, сжала кулачки — я прямо увидел, как напряглась жилка у неё на шее.

— Напряжение мышц иногда только блокирует выход силы, — осторожно подсказал я.

— Я знаю! Знаю! Я… У меня получилось всего пару раз!

— Плюс аудиальный стимул, то есть мелодия…

— Знаю! Да нет никакой мелодии! Моя мелодия — это то, как я стонала тогда, в наш первый раз в душевой. Когда удалось остановить паразитный навык. Я там на два тона так… Пару недель назад вспоминала, тоже в душе… потом сосредоточилась, и… чуть ноги не отморозила себе.

— Ты вспоминала обо мне? В душе? — осторожно осведомился я.

— А о ком ещё вспоминать! О других, что ли⁈ — она наверняка хотела сказать имя «Тукай», но вовремя остановилась. — Да там… Там… три секунды, и всё, вот что было!

Удивительно, но иногда упоминания иных партнёров бывшей могут не задеть самооценку, а даже её приподнять.

— Ну, я, всё же, держался на пару порядков подольше, да.

— Держался. Блин, как ты держался… И, главное, сейчас ни с кем другим не воспроизведёшь!

— Что — не воспроизведёшь? Ту ситуацию в душе?

— Ну — да. Не совместишь приятное с полезным.

Она поджала губы и принялась дальше гипнотизировать чайную кружку. Если это не было прямым намёком и отчаянной просьбой — то что же ещё было? Мне оставалось пока только делать то же самое, гипнотизировать её чайную кружку. На какой-то момент мне показалось, что в самом центре на поверхности действительно образовались кристаллики льда, я набрался наглости и потрогал, задев её ладонь.

— Холодная! Она основательно остыла.

— Да тут везде холодно! Смотри, какие у меня холодные руки!

Она обхватила своими ладонями мои поверх кружки. Тактильный контакт. Пальцы действительно были холодными, но вовсе не от воздуха в кафе — попросту от волнения, мне удалось почувствовать пульс, и он был очень высоким.

Я ждал, когда она отпустит, а она никак не отпускала. Чёрт, как же сложно, мучительно сложно после месяцев воздержания не поддаться девушке, с которой уже всё было, которая сидит перед тобой и откровенно тебя соблазняет.

А как же Нинель Кирилловна? А как же измена Аллы? «Слабость. Бесхребетность», — сказал внутренний голос, не то реципиента, не то кого-то из мудрых старцев, коим я был в прошлых жизнях.

Ну ей же надо помочь? — сказал голос честного человека, которым я был когда-то. Ты в ответе за тех, кого приручил. Ты должен проявить уважение, и это вовсе не «зайти в реку дважды», это совсем другое. Просто однократная помощь в раскрытии навыка, что-то вроде грамотного психотерапевта, помогающего преодолеть сложности.

Ну и следом полезли новые удобные аргументы. Навроде того, что Нинель Кирилловна может молчать, потому что разлюбила и ушла к тому самому рыжему кадету. Как его там, Яшка?

На самом деле, все мои сомнения продолжались секунд десять. Не люблю сомнения, поэтому, когда оба варианта кажутся одинаково плохими — просто обрываю размышления и поддаюсь интуиции. А в данном случае — ещё и соблазну. Увы, в таком возрасте единственный способ победить соблазн — это поддаться ему.

— То есть, ты хочешь сказать, что нам надо в более тёплое место?

— Ну… если там ещё будет вода… Желательно, проточная и чистая. И тёплая.

— Полагаю, подойдёт чья-то душевая, так?

Она кивнула, всё ещё не отпуская моих ладоней. Я осторожно освободился, заплатил за ужин, подал куртку — хотя в соседний подъезд можно было и без него.

Мы зашли в отель — восемь звёзд из десяти, чуть ли не лучший в городе. Я взял карточку, молча кивнул на строгий вопрос администратора:

— Вы вдвоём будете?

И машинально направился к лестнице.

— Есть же лифт? — тихо спросила Алла.

— Третий этаж. Не люблю лифты.

— Я устала за день. Ещё и не высыпаюсь постоянно… соседи храпят! Давай на лифте.

Пришлось согласиться — ещё не хватало при такой хрупкой ситуации ещё начать о чём-то спорить. В лифте я всё же решил поставить точки над «i».

— Алла, я сразу скажу… мне просто хочется тебе помочь.

— Я понимаю. Я знаю, — сказала она. — А я хочу помочь тебе.

Я промолчал, тут она была права — одиночество и прочие прелести молодого импульсивного организмадавали о себе знать.

Полу-люксовый номер был одним из двух на этаже. Открыл дверь, впустил внутрь. Сомнения ещё были, и я всё же озвучил:

— Ещё я бы предпочёл без поцелуев. Чтобы не усугублять старые привязанности.

— Ну уж, нет… — сказала она, развернула меня и впилась своими губами в мои.

Дальше включились инстинкты, и руки начали делать всё сами. Обнять, расстегнуть, стянуть, потрогать, сжать, подхватить… Инстинкты прервались лишь один раз — в душевой, когда кожа под моими руками и вода с её губ снова начали жечь кожу льдом.

— Сейчас, стой, сконцентрируйся, — попросил я. — Погоди. Вспомни, как ты тогда стонала…

— А… ой… стой… это же не я. Это же ты! Ты жжёшься, — она отстранилась от меня, вышагнула из душевой и сказала.

— Ты ничего сейчас не напевал? Я как будто услышала что-то… то ли в голове, то ли…

Я вспомнил и напел мотив, подслушанный пару сотен лет назад, в позапрошлых жизнях:

— «Мне под кожу, мне под кожу мне запустить дельфинов стаю…»

Вода стала странно пениться на моих руках, шипеть, а на пол душевой застучали ледышки. Я выскочил, как ошпаренный, продолжая наблюдать песню и оставив душ включённым. Горячая вода под моим взглядом охлаждалась, и до пола долетали ядра града толщиной в палец.

Похоже, я мог заморозить ещё с десяток вёдер и заполнить поддон душевой до верха, но Алла сама прервала меня.

— Интересно… термонавык передаётся половым путём?

— Я… я не знаю, чёрт возьми. Нет! Не передаётся, я читал про такое. И в роду у меня ни у кого не был, насколько знаю.

Я опустился на пол на упавшие остатки нашего белья и полотенца, выдохнул. Как всегда после мощного использования навыка, особенно нового, незнакомого, дико захотелось пить. Алла поняла без слов, принесла из комнаты стакан воды.

— Что за песню ты напевал? Чья она? — спросила Алла, когда я залпов выпил и почувствовал, что силы начинают возвращаться.

— Не помню… помню, что какая-то владивостокская группа, очень старая и малоизвестная. Видимо, я настолько хотел, чтобы у тебя всё получилось, что сделал всё сам раньше тебя и вместо тебя.

Подумал, что тут можно было бы добавить «прости, что так вышло», но это отдавало чем-то очень таким.

— Мне даже понравилось. Правда… мы так и не закончили.

— С экспериментом?

— С экспериментом. Посмотри, там растаял лёд?

Я заглянул в поддон.

— Нет ещё. Сейчас горячая вода натечёт, и…

— Можешь как-то… Ускорить? Ты же говорил, что у тебя есть навык.

Выглядело как весьма ответственное задание: пирокинезом я владел, но вот прицельно растопить ледышки в ванной, не сжигая всё вокруг — это было для меня новым.

Однако я справился. Сначала отключил воду, потому что предположил, что от паров воды может произойти воспламенение гремучего газа. Затем сосредоточился, успокоился. Прочитал мотив той странной метал-композиции, но тихо, спокойно, не позволяя силе выплеснуться через край, а когда почувствовал срабатывание навыка — тут же замолчал, отскочил. Небольшое облако огня возникло в метре от меня, надо льдом — нас обдало паром, но кафель и поддон душевой уцелели, лишь слегка оплавило одноразовые шампуни на полочке.

Мы вернулись к процессу. Я стиснул зубы, чтобы ненароком не запустить свой навык снова. Алле же поймать нужную тональность вздохов на этот раз удалось. Я едва успел выскочить из-под воды, как под её пальцами стали расти сосульки, а весь водяной столб стал превращаться в один большой сталагмит.

— Получилось, получилось! — сказала она, пританцовывая на одном месте.

Именно такой я её и запомнил — маленькой, голой, мокрой и счастливой. Запомнил, потому что на следующую ночь она исчезла из моей жизни.

Я долго не мог уснуть. Мы заказали второй ужин в номер, посмотрели какую-то короткую дурацкую телепередачу про антарктическое сельское хозяйство.

— Может, ещё раз? — осторожно спросила она, но я отказался.

И по этическим причинам, потому что я обещал себе, что это всего лишь психологическая помощь. И из-за банальной усталости — чередование секса с применением навыка весьма выматывает. Потом она уснула, а я сначала прибрался в мобильнике, затем нашёл на полке в коридоре книжку — военную прозу некоего Дмитрия Конаныхина про Первую Японскую. А потом просто думал о разном — от Нинели Кирилловны, которую в очередной раз предал, от дома, который так и не стал родным, до судьбы мира. Конечно, мысли лезли в том числе и предательские. Например, о том, что спящая рядом со мной Алла и есть правильный и разумный выбор, а Нинель Кирилловна — бред, доставшийся от реципиента.

В итоге уснул я сам под утро, а когда проснулся — номер был пуст, и никаких вещей Аллы не наблюдалось.

Проснулся же я от того, что еле слышно звонил телефон, на котором уже было штук пять пропущенных, включая от арендодателя. От Аллы не было ни звонков, ни записки. По логике надо было звонить Алле, но я набрал первый.

— Эльдар Матвеевич Циммер? Вас беспокоит участковый. Это же вы проживаете в третьем особняке квартала Женщин-строителей Социализма?

Да, именно так назывался переименованный коттеджный посёлок.

— Я. А в чём…

— А мы тут с вашим арендодателем. Обокрали ваш дом. Вынесли всё.

— Обокрали⁈ Стоп, там должен быть мой камердинер, Дмитрий.

— Ну, вот — он, собственно, один из первых подозреваемых. Вместе с господином Хуаном, вашим водителем. Потому что следов взлома нет, его нет, и их вещей тоже. Когда вы возвращаетесь?

Я принялся быстро собираться. Всё время держал в голове, что надо позвонить Алле и вспомнил, только когда закрыл номер и шагнул на лестничную клетку.

«Телефон не отвечает, вероятно, абонент вне зоны покрытия сетей», — сказал голос в наушниках.

Я остановился — чувство тревоги усилилось, когда я заглянул в список вызовов. Там был и ещё один, который я сначала принял за арендодателя, но лишь потом понял, что он московской нумерации.

— Простите… Вы Эльдар?

— Да, а кто…

— Это Ирина, Алла говорила о вас, что отправилась к вам… Она не берёт трубку с самого утра, написала только сообщение, что скоро поедет, и поэтому…

— Я думал, она уехала к вам, я перезвоню, — сказал я.

Лифт остановился на нашем этаже. Пожилая коренастая уборщица, похожая на индианку, мыла пол в лифте.

— Кровь, — проговорил я, увидев характерные разводы.

Уборщица остановилась, обернулась на меня, затем достала из кармана помятый и слегка намокший бумажный конверт.

— Господин, вы же в триста первом номере? Тут написано «301», может, это вам? Это странно, я думала отнести Людмиле…

— Откуда здесь кровь?

— Не знаю, господин, чертовщина какая-то. Три часа назад, когда я на смену заходила, лифт сам по себе ездить стал, то на третий, то с него…

Я разорвал конверт.

Сначала взгляд упал на яркий отпечатанный помадой поцелуй в углу. Размашистый, немного резкий почерк с парой непривычно написанных букв. Я сразу понял, что с такими ошибками, с такими отклонениями от синтаксической нормы и формы написания пишут только родившиеся в других мирах.

«Dорогой Ельdар, я забрала ее в Бункер, чtоб она tебе не мешала. Если хочешь найtи мениа — поиграй со мной в пряtки»

Ниже, у поцелуя — подпись:

«Tвоиа на век Олиа».

Наградите автора лайком и донатом: https://author.today/work/262325

Читать далее: https://author.today/reader/281192

БОНУС: Антарктида и Русский Антарктический Союз

Географически Антиарктика делится на острова Ближнюю и Дальнюю Землю, а также «Лёд Великий» (Magna glacies) — собственно Антарктиду. БОльшая часть Антиарктики освободилась от ледяного покрова примерно 12000−10000 до н. э. Второй этап потепления и таяния льдов произошёл предположительно в IX — XI веках н. э.

Первым разумным видом, жившим и сформировавашимся (по ряду исследований) на территории материка являются Великие Антарктические Драконы, численность которых на 2010 г. составляет по разным данным от 84 до 98 особей. Исследованием драконов занимается наука драконоведение.

Установлено, что драконы совершали перелёты в Северное Полушарие, на безлюдные вулканы Камчатки ещё в древние времена, что отразилось в легендах и мифах. Всего за время наблюдения (начиная с кон. XVII в.) перелёты Великих драконов происходили 10 раз. О более ранних вылетах достоверно неизвестно, однако исследования показывают, что вылет за пределы материка и гнездование драконов на Камчатке происходит раз в 30–50 лет, за исключением увеличения частоты в конце XIX века. Традиционно маршрут занимает от десяти до двенадцати дней, на пути происходит две остановки. В трёх случаях (1691, 1739, и 1895) они пользовались маршрутом через Сен-Соломон, в пяти (1765, 1811, 1880, 1864 и 2010) — через Фиджи и в двух — через Новую Каледонию (1669 или 1670 и 1932).

Также перелёт до Фиджи совершила пара Эммела и Урании в 1964, но спустя день вернулась (вероятно, из-за потери яйца).

Обратная миграция происходила после высиживания яйца и вынашивания детёныша спустя 3 — 3,5 года точно таким же маршрутом у каждой семейной группы. Снижение перелётов в XX и нач. XIX века эксперты связывают с развитием авиации, Великим Японским истреблением драконов в начале XX века, а также старением большинства ныне живущих семейных пар.

Первыми колонистами среди людей стали племена маори и полинезийцев, доплывших до материка к XVII в. и основавшие ряд племенных союзов. Первыми европейцами, доплывшими до континента, стала Норвежская Империя в нач. XVIII в., заявившая претензию на весь континент, но, столкнувшись с рядом сложностей, ограничилась основанием нескольких колоний.

Следующей волной колонистов стали представители Российской Империи (главным образом, польские рода), основавшие к началу XIX в. более десяти поселений в Западной Антарктике, которые сформировали к концу XX в. основу Русского Антарктического Союза.

Общее население Антарктиды к 2010 г. составляет по разным оценкам от 16 до 22 млн человек. Хозяйственная деятельность государств и колоний ведётся на 7–8% территории, остальная часть находится со спорным статусом под контролем различных племенных союзов, либо непригодна из-за опасной реликтовой фауны и холодного климата.

Сложность колонизации представляет мощное Круго-антарктическое течение, а также Великий Антиакртический Барьер неизвестного генеза, влияющий на самочувствие пересекающих его людей. По всей вероятности, щит был установлен либо Драконами, либо неустановленными сверх-сенситивными лицам из числа коренных племён. Успехи колонизации Антарктиды Российской Империей связывают также с тем фактом, что русские оказались единственной народностью на планете, владеющей навыком переговоров с драконами (либо единственными, с кем драконы согласились общаться).

Часть российских колоний в ходе войн и событий XX века захватили Норвежская, Японская Империя и её сателлит — Сиам. Русский Антарктический Союз стал формально-независимым в 1990ые. Также союзником России является единственное признанное независимое государство континента — Нга-репо-ти-тонга (государство тонмаори, народа, близкого к маори).

Численность политических образований Антарктиды (в млн. человек)

Русский Антарктический Союз (столица Юстиновск, 0,19) — 8,32 (включая подданных Р. Ф. И. и базы РосКОН)

Хельхейм* (Норвегия, столица Легинат, 0,1) — 41

Нга-Репа-Ти-Тонга (столица Ноа-Моана, 0,62) — от 1 до 3

Гран-Алканце-де-Сур* (Кастилия, столица Сан-Антонио-де-Сур, 0,85) — 1,18

Великая Полусфера Южного Процветания (Япония, столица Тацумачи, 0,5) — от 1 до 1,8

Ксинк-На-Пах-Ти (Сиам, столица Маи-Сонгхала, 0,2) — от 0,5 до 1

Алжир-ду-Сур* (Франция, столица Алжир-ду-Сур, 0,07) — 0,46

Скоттслэнд (Англия, столица Скоттспорт, 0,31) — 0,4

Восточный Хельхейм (спор Норвегия/Франция/Кастилия) — 0,3

Санта-Мейаонте (спорная между Португалия/Бразилия, столица Санта-Мейаонте, 0,21) — 0,27

Санта-Хиело (Мексика, столица Санта-Хиело, 0,09) — 0,09

Новый Волин (Республика Польская, столица Богуцлав, 0,07) — 0,07

Новая Южная Луизиана (Луизиана, столица Граф-де-Ветали, 0,03) — 0,05

Территория Южный Грумант (под упр. компаний Всемирного Совета и Прогрессивного Союза) — 0,05

(* — не включая Восточный Хельхейм)

Примерная численность диких племён — 2–5 млн

Общая численность населения Антарктиды — 17 — 22 млн человек

Города Антарктиды с населением свыше 0,5 млн человек

Хелльсборг(Норвегия) — 1,12

Сан-Антонио-де-Сур(Кастилия) — 0,85

Акулаевск(Русский Антарктический Союз) — 0,67

Ноа-Моана(Нга-Репа-Ти-Тонга) — 0,62

Воваст(Норвегия) — 0,55

Тацумачи(Япония) — 0,5

Россия была одним из первых колонизаторов центральной Антарктиды, наряду с Норвежской Империй и Кастилией. Русский Антарктический Союз стал формально-независимым в 1990ые, хотя Р. Ф. И. до сих пор располагает на континенте двумя десятками военных баз «Российского Конвенционного Отряда Наблюдения» (РосКОН)

Города Русского Антарктического Союза с населением свыше 10 тысяч человек

Столичная территория. Население — 352000

Столица — Юстиновск, 190200. Основан — 1901

Северобураковск, 65000. Основан — 1950

Новокамчатская Автономия. Население — 1435600

Столица — Маридьюковск, 360700, Основан — 1885

Колпаково городище, 95300, Основано — 1816

Литвиново городище, 83400, Основано −1817

Деево городище, 42300, Основано −1816

Бураково городище, 21000, Основано −1820

Новоякутская Автономия. Население — 842000

Столица — Аксюткинск, 457100, Основан −1822

Сухово Городище, 52300, Основано −1829

Квазимордовск, 13200, Основано −1935

Новопоморская Автономия. Население — 1460600

Столица — Акулаевск, 672500, Основан −1845

Романочтецовск, 90200, Основан −1867

Пискарёв, 75100, Основан −1979

Сидорозолотицинск, 39000, Основан −1817

Дейнекинск, 11200, Основан −1868

Территория Новый Южный Урал. Население — 303300

Роккосовский, 65200, Основан — 1952

Панфилов, 41000, Основан — 1956

Сорокино, 12300, Основано — 1886

Матросов, 10900, Основан — 1952

Новокавказская Автономия. Население — 1323000

Столица — Казанцев, 490200, основан — 1829

Башкинск, 133400, основан — 1957

Гончаренково Городище, 82300, основано — 1820

Ермолов, 14900, основан — 1832

Текели,13100, основан — 1831

Восточная Тонмаория (Восточно-Тонмаорская Автономия). население — 1623000

Столица — Танетуа 95100, основан ~1500

Елаут, 70200, основан ~1550

Яскино, 69600, основано — 1886

Ашихминск, 36000, основан — 1886

Матола, 17100, основано ~1500

Ледяная территория. Насление — 81200

Свободный-Южный, 21100, основан — 1884

Общая численность — ВСЕГО 7871700

Общая численность подданных империи и офицеров баз РосКОН (договора по Российскому Контролю Антарктики) — 451000

Административно подданные Российской Империи в Антарктике и посетители базы РосКОН относятся к Тихоокеанскому Генерал-губернаторству, территории города Годунов-Тихоокеанский (170 100), расположенного в Новой Зеландии:

Оглавление

Часть I Драконы, замки и кабан

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

Часть II Пилигрим

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

Часть III Союз Льда и Пламени

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33 Эпилог V романа

БОНУС: Антарктида и Русский Антарктический Союз