в жизни чем-то более высоким, более научным, но он сразу после школы отучился на дезинсектора и до сих пор ни разу не пожалел. Самого себя он, правда, предпочитал называть натуралистом и вёл свой канал на ютубе, заработав скромную в целом, но достаточно широкую в узких кругах известность. У него были даже поклонники, что льстило и смущало одновременно.
И он уже предвкушал, как привезёт бутылку домой, подготовит для бесов подходящий хрустальный шарик, выселит их туда с максимальным комфортом, будет долго наблюдать, а потом снимет обзор.
Ему хорошо, сверх запрошенного, заплатили и очень благодарили.
Девушка, Лина, неловко протянула деньги и сказала:
— Мы только недавно дом с мамой купили. Нам все говорили, что рядом с лесом это глупо и опасно, и дом старый. И вот…
— Да нет, дом хороший, а в городе в некоторых местах куда опасней. Я поставил простую защитку, вряд ли в ближайшее время у вас будут проблемы, но если что — звоните. У меня гарантия на работу, поправлю, как понадобится.
— Спасибо.
Дождь за порогом меж тем из моросящего сделался ливнем. Так что ехать предстояло долго и по грязи, а сереющее к утру небо было беспросветно и неумолимо. Скорее всего, простуда усилится, перейдёт в ангину. Но лишь бы не расколотить бутыль.
***
У Ковжека выдался свободный вечер. Свободный вечер означал лишь, что на службу вероятнее всего не вызовут до четырех утра, но уж к утру-то точно придётся хоть раз прогуляться по району. Не то чтобы у него были какие-то предчувствия или ощущения.
Он сделал себе какао и бросил на сковороду замороженные котлеты. Ничего полезного в полуфабрикатах не было, но и готовить он тоже роскоши не имел. Он работал на два района уже полгода, поскольку специалистка из соседнего ушла на пенсию, а нового работника на её место всё никак не находилось. Зарплата была неплоха, но чтобы на такой работе зацепиться, нужно было, конечно, несколько больше, чем деньги. Тем более, в “частном секторе” всё равно платят куда больше за куда меньшее.
Ковжек сам не знал, почему продолжает работать именно здесь вот уже шестой год. Просто он пришёл и продержался первый год, а после первого уже не держался, а просто работал.
Город был стар, а в старых городах всегда много работы. Хочешь жить попроще — это в какую деревню или в один из тех индустриальных городов-заводов, которые спешно строили на пустых равнинах или посреди вырубленных лесов семьдесят лет назад, а сегодня заводы уже позакрывали. Там и народу мало, и история не такая обширная, чтобы на каждом шагу подергивало.
Но если бы Ковжек не стал отпускающим судэкспертом, то сделался бы историком — древности его манили не меньше мест смерти (а то и больше). Он не был бы против просидеть леть двадцать в пыльных архивах и написать с десяток книжек. В принципе, неплохая мысль — будет же ещё пенсия.
Но — видимо, надо было постучать по дереву. Потому что зазвонил телефон. Звонил Марк, диспетчер. Не поздоровался.
— Рядом с тобой, в трёх кварталах на север, странное шевеление. Не сходишь поглядеть? Недалеко совсем, даже ехать не надо.
— У меня выходной вечер.
— Там буквально пятнадцать минут, честное слово. Марица уже уехала со смены. А тебе все равно через три часа на дежурство.
— Ладно.
Котлеты всё равно подгорели. И он возьмёт-таки зонт, даже если придётся его где-то потерять — пятый по счёту за этот месяц. Подаст в бухгалтерию заявление на возмещение расходов, мстительно решил. И пусть ему выдадут служебные калоши.
***
Если свернуть за дом и пройти буквально сотню метров, начинается граница старого города, каменная мостовая, здания двухсотлетнего возраста, выстроенные из ещё более древнего, совсем уж хтонически-первородного камня, который, конечно, чего только за своё существование не видал.
Ковжек поражался этому камню, который всегда тонко, тихо гудел, переполненный тем, чему был свидетелем, но всё равно не трескался и простоять так мог миллион лет. На углу, где теперь торчит светофор, лет сто назад убили полицейского, а чуть дальше по кварталу (и лет на четыреста раньше) стоял прежде деревянный дом, в котором вся семья заразилась чумой. Дом заколотили и сожгли. Времена были такие.
В память о доме на этом месте всегда вились непонятные тени, вполне понятные бесы и прочие мелкие, любопытные сущности. Проходя мимо, Ковжек иногда их гонял, но не всерьез, потому что всерьёз их вывести было отсюда невозможно. Просто чтобы помнили, что не всё в жизни мёд, и поменьше путались под ногами у жителей домов. А то мелкие-то мелкие, но пакостники, могут под ногу метнуться невпопад.
Дальше, в следующем квартале, снова шли новостройки, уже послевоенные, выросшие здесь как замена обрушенным бомбежками зданиям. Там тоже изрядно народу погибло страшным образом, но дышалось всё равно легче, потому что в войну люди к смерти относились проще — с ужасом, конечно, но и с усталой привычкой.
И дальше, дальше…
Фонари кое-где моргали, кое-где вообще не горели,
