Мелкие неприятности [Гренд] (fb2) читать онлайн

[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]

Гренд Мелкие неприятности

Моим родителям посвящается

Искушение и наказание

Не знаю как другие, но я устроен таким образом, что постоянно возвращаюсь мыслями в прошлое. Сейчас модно заниматься саморазвитием, и я сталкивался с тем, что некоторые так называемые коучи на тренингах говорят о том, что вспоминать и заново переживать те моменты, которые случились когда-то в прошлом, вещь бесполезная, мол, все равно ничего исправить невозможно и лучше сосредоточиться на том, что происходит здесь и сейчас. Но лично я с этим не согласен. Мало того что сам часто вспоминаю, а еще сейчас попытаюсь ненадолго погрузить в свое прошлое и вас. Хочу поведать всего о нескольких эпизодах из своего далекого детства. Они где-то смешные, а где-то поучительные, и, возможно, кто-то, кто меня знает, прочитав эти строки, поймет, почему я стал именно таким, какой есть на сегодняшний день. И как знать, может быть, именно те мелкие неприятности, пережитые в раннем детстве, о которых я собираюсь вам поведать, позволили мне избежать более крупных ошибок уже во взрослом возрасте.

Москва, 1974 год… Для меня он стал эпохальным. Именно в том году я пошел в первый класс престижнейшей школы с музыкальным уклоном, расположенной всего в каких-то паре километров от Кремля, и меня там сразу же определили в хоровую капеллу мальчиков. Причем женщина, проводившая предварительное прослушивание соискателей, с таким пристрастием цокала языком, оценивая мой слух и вокальные данные, что мама моментально утвердилась во мнении о том, что меня неминуемо ждет успех, никак не меньший, чем у самого Робертино Лорети¹. Я думаю, что, кроме того, она была под впечатлением грандиозного всесоюзного триумфа Сережи Парамонова, юного солиста БДХ (большого детского хора Центрального телевидения и Всесоюзного радио СССР), знаменитого исполнителя песенки крокодила Гены из мультфильма про Чебурашку и шлягера того времени «Товарищ песня» из популярного, только что отснятого сериала «Как закалялась сталь»².

Мой небогатый репертуар был чем-то схож с парамоновским:

— Там вдали, за рекой, зажигались огни, в небе ясном заря догорала, — сходу затягивал я хит времен гражданской войны из того же фильма своим тоненьким голоском по каждой маминой просьбе, и слушатели тут же начинали закатывать глаза и охать, предрекая мне какое-то невероятное музыкальное будущее. Я так же иногда исполнял некоторые другие песни, но тематика была примерно та же: «Катюша», «Орленок», «Тачанка».

Меня вообще воспитывали в буденовских традициях. Мама работала в доме пионеров и обычно старалась брать меня с собой на всевозможные внешкольные детские мероприятия, но особенно старалась внести свою лепту в мое патриотическое воспитание баба Аня. Это мама моего отца — заслуженная работница Госплана, в то время находящаяся уже на пенсии. Меня частенько оставляли под ее неусыпным присмотром, вместо того чтобы вести в детский сад. Таким образом, родители считали, что убивают двух зайцев сразу: не дают скучать бабушке и просвещают внука. И она к вопросу просвещения подходила весьма добросовестно. Стихи Пушкина и Лермонтова, Фета и Тютчева то и дело шли в ход, создавая, возможно, даже избыточное, давление на мои, пока еще не окрепшие маленькие уши. А еще были бабушкины рассказы о тогда уже умершем муже и, стало быть, моем деде, заслуженном ветеране партии, орденоносце и участнике гражданской и отечественной войны. Однако про родного брата белогвардейца, эмигрировавшего в годы гражданской войны и впоследствии работавшего в парижском такси, баба Аня скромно умалчивала, и, надо сказать, правильно делала. Распространяться о такого рода вещах в то время было не принято. Мало ли что. Тем более что все связи с ним Анна Алексеевна прервала еще в зародыше, несмотря на отчаянные попытки того наладить контакт с родными оставшимися в Советской России.

Видимо, для меня, тогда пятилетнего, мощнейший поток информации от бабушки оказался критическим, и в конце концов я не выдержал и сотворил нечто такое, за что меня потом к ней уже долго не пускали.

А случай вышел, прямо скажем, трагикомичный. Я, как обычно, носился по квартире, во что-то там играл и вдруг заметил, как Анна Алексеевна, налив себе чаю и отрезав добротный кусок кекса, подошла к столу в гостиной и неспешно начала усаживаться, предвкушая приятную трапезу. В моей голове молниеносно созрела кровожадная идея. Где-то глубоко внутри я понимал, что так поступать неправильно, что бабушке будет очень больно, и мне потом не поздоровится, но соблазн был настолько велик, что я просто ничего не мог с собой поделать. Баба Аня медленно опускалась на стул, а моя внутренняя борьба продолжалась очень недолго, поскольку медлить было никак нельзя. И когда она оказалась в одном мгновении от соприкосновения с сидением, я подлетел и выхватил злосчастный стул из-под бабушкиной попы. Я не понимал почему, но мне отчего-то очень хотелось это сделать, и я не удержался, получив при этом какую-то необъяснимую разрядку и испытав неподдельное удовольствие.

Что было дальше, несложно себе представить. Я, конечно, сразу же, как мог, начал поднимать ее с пола, попутно поясняя, что все произошло само по себе, а я тут просто мимо проходил. Но Анна Алексеевна мне почему-то не поверила и, едва придя в себя, несмотря на все уговоры и отчаянные просьбы никому ничего не рассказывать, бросилась к телефонному аппарату, находящемуся в общем коридоре коммунальной квартиры. Остаток дня, проведенный в ожидании приезда разъяренного отца, для меня показался просто вечностью…

Баба Аня в результате моего хулиганства слава богу особо ничего себе не повредила, а сам этот случай добавил мне пищи для размышлений. Я, конечно же, не призываю вас выдергивать стулья из-под бабушек, но иногда в жизни очень хочется чего-то запретного, пусть даже за это и грозит жестокое наказание. А рисковать или нет — это уже выбор каждого.

А еще в семьдесят четвертом наша семья наконец-то получила отдельную двушку, и мы переехали в Бирюлево…

«На дальней станции сойду» — именно так называлась песня Владимира Шаинского на стихи Михаила Танича из одного детского фильма, снятого тоже где-то в эти годы. Это был именно наш случай.

Бирюлево-Пассажирская… Теперь, чтобы попасть домой, нам необходимо было сесть на Павелецком вокзале в электричку и лишь через сорок минут сойти с нее на этой захолустной станции. Причем ее название для нас, чувствовавших себя тогда коренными москвичами, звучало как личное оскорбление. Только вслушайтесь в это слово — Бирюлево! Словно какая-то хабалка встревает в разговор интеллигентных людей, внезапно выкрикивая его. Кто-то, возможно, возразит, что, мол, хорошо, что еще Пассажирская, а не Товарная. Так в том-то и дело, что даже станция Бирюлево-Товарная и та была ближе к Москве, чем наша. И единственное, что для меня могло скрасить мучительный путь домой, так это шоколадное эскимо с орехами за двадцать восемь копеек, которое я каждый раз с переменным успехом клянчил у мамы, проходя мимо продавщицы мороженого на Павелецком. А еще постоянно звучавший из вокзальных громкоговорителей хит того времени в исполнении Анны Герман. Это, конечно же, была «Надежда» — бессмертное творение Александры Пахмутовой и Николая Добронравова:

Светит незнакомая звезда

Снова мы оторваны от дома…

Загадочный коммунальный мир

Слова из этой замечательной песни можно было легко применить и к нам. Хоть отдельная квартира в те годы и была мечтой каждой советской семьи, а желание заполучить ее было очень сильным, после переезда все наши розовые очки вмиг испарились. Уж больно было далеко добираться. Это усугублялось еще и тем, что переехали мы в нее из самого центра Москвы. Из шикарного дома, расположенного в районе Патриарших прудов. Там в нашем распоряжении была просторная тридцатипятиметровая комната в коммуналке, в которой я имел собственный закуток, отгороженный большим одежным шкафом. Та коммунальная квартира была просто невероятных размеров. Множество комнат располагалось по обе стороны длинного, г-образного коридора. Начинался коридор просторной ванной комнатой и уборной сразу на несколько кабинок, а с другой стороны его венчала гигантских размеров кухня, на которой каждый представитель нашего жилища имел свой рабочий стол и шкаф для хранения всякой утвари. В смежной комнате с кухней находилась гладильная и постирочная. Соседей по квартире у нас конечно было очень много, сейчас уже точное количество не помню, но определенно более тридцати человек. Но и это обстоятельство, теперь, после переезда, не казалось мне таким уж большим недостатком.

Про соседей, кстати, хотелось бы рассказать отдельно. В моей памяти осталось всего несколько человек, но с каждым из них связаны, безусловно, очень яркие воспоминания. Я был еще очень мал, и, наверное, поэтому почти все обитатели нашей коммуналки мне тогда казались безнадежными стариками, а возможно, так оно и было на самом деле.

Например, в тесной комнатушке рядом с гладильной, служившей в прежние времена, по всей видимости, для проживания горничной, жила одна маленькая, шустрая и очень жизнерадостная старушка, которую все звали Асюта. Благодаря своему искрометному юмору она пользовалась всеобщей любовью соседей. А еще Асюта была горячей хоккейной болельщицей и без запинки легко могла по номерам перечислить всю сборную СССР. Болела она за «Крылья Советов» и не пропускала ни одной трансляции. Ее черно-белый «Рубин-102» был постоянно включен на полную громкость, и из приоткрытой двери в ее малюсенькую комнату неизменно доносился сочный баритон Николая Озерова. Создавалось такое ощущение, что знаменитый спортивный комментатор жил там вместе с ней.

— Асюта, ну как вчера сыграли твои «крылышки», неужели опять выиграли? — бывало спрашивал ее кто-то из жильцов, на что сразу же получал полный отчет, с подробным анализом технико-тактических данных чуть ли не по каждому члену команды. А еще во время знаменитой Суперсерии с канадскими профессионалами в 1972 году она на кухне для проспавших делала подробнейший утренний обзор каждого ночного матча.

А в комнате, расположенной прямо рядом с входной дверью в квартиру, жила Элеонора Иосифовна. Возраста она была такого же пенсионного, как и Асюта, зато во всем остальном — полной ее противоположностью. Если Асюта всегда носила на своей голове наспех повязанную косынку, то Элеонора считала просто непозволительным появиться в нашем коммунальном сообществе без изысканной прически. Уж не знаю, сколько времени она посвящала ей каждое утро, но придраться было просто не к чему. Элеонора Иосифовна была на редкость щепетильной к каждой мелочи, касающейся ее внешнего облика и манерам общения. Она, безусловно, была человеком искусства и не переставая, с большим удовольствием рассказывала о знаменитостях из этого мира, с которыми ей довелось сталкиваться то ли по роду службы, то ли просто по случайности. А еще для меня было удивительно, как в ее далеко не просторной комнате смог уместиться рояль. Да-да, самый настоящий полноразмерный рояль! Я часто бывал у нее в гостях, и именно она «открыла» во мне те самые музыкальные способности, которые в итоге и привели меня в хоровую капеллу мальчиков.

— Ниночка, я вас уверяю, мальчика необходимо отдать в музыкальную школу, если вы не отведете его туда, то совершите глубочайшую ошибку. У Сереженьки просто выдающийся дискант. Уж поверьте мне, дорогая моя, — взывала та к моей маме. И в конечном счете была услышана.

Точно не помню, но, по-моему, я был единственным ребенком на всю эту громадную коммунальную квартиру, и, возможно поэтому, ко мне было повышенное внимание всех местных старушек. А внимание публики я очень любил, да что там говорить, я в нем просто купался. Бывало так, что соберу их всех на просторной кухне, рассажу и давай декламировать. Обычно это был пересказ моей любимой в то время книжки «Золотой ключик, или Приключения Буратино». Причем повторялось это достаточно часто, поэтому бабульки знали сие произведение во всех мельчайших подробностях.

А еще бывало, что одна из них брала меня за руку и, проводя по просторному коридору квартиры, просила представить, что в какой-то ее части протекает река, а в другой — растет непроходимый лес, в ванной у нас был водопад, а на кухне то ли Ялта, то ли Сочи, точно не помню. В общем, там был курорт, потому что на курорте тепло и много еды. Я не исключаю, что у той бабушки начинал прогрессировать Альцгеймер, но для моего развивающегося сознания и фантазии, вероятно, такие игры могли принести совершенно определенную пользу, и я в конечном счете, безусловно, очень ей благодарен за те прогулки.

Жил с нами в квартире еще один очень колоритный персонаж, тоже весьма преклонных лет. Звали его Шамиль, и чем-то он мне напоминал Кащея Бессмертного из одноименного советского фильма-сказки, снятого Александром Роу. В отличие от большинства обитателей нашей коммуналки он ко мне особого внимания не проявлял. Даже напротив, был подчеркнуто холоден и обычно даже не смотрел в мою сторону. Чаще всего я его встречал в тот момент, когда он важно шествовал по длинному коридору в направлении ванной комнаты. Его подбородок был гордо приподнят, спина ровная, а через плечо было перекинуто махровое полотенце. В одной руке Шамиль, как правило, держал круглую коробочку с зубным порошком, а в другой — стакан с зубной щеткой и двумя арбузными дольками. По крайней мере, я так думал, что это были арбузные дольки. Думал до тех пор, пока папа не открыл мне глаза:

— Ха-ха-ха, ты действительно подумал, что Шамиль каждый день в ванной ест арбуз? Ну ты даешь! Слушай, а ведь действительно похоже, цвет такой нежно-розовый и белые семечки. Ха-ха-ха! Ну нет сынок, я тебя разочарую, у дедушки Шамиля просто-напросто вставные челюсти, поэтому он вынужден «глотать» их каждое утро. Но это совсем не так вкусно, как арбуз!

Но самое примечательное, что мне запомнилось в исполнении Шамиля, так это то, как он чихал. Данное явление возможно было сравнить разве что с раскатистым громом, после того как очень близко сверкнула молния:

— А-а-а-а-а-апчхи! А-а-а-а-а-апчхи! А-а-а-а-а-апчхи!!!

Эти пронзительные звуки действовали на каждого члена нашего коммунального сообщества, словно паралитический газ, причем совершенно неважно было, насколько далеко тот располагался от самого эпицентра распространения звуковых волн. Все процессы, протекавшие в коммуналке в этот момент, замораживались, а жители просто останавливались, зажмуривались и ждали, когда же пройдет это стихийное бедствие. Ждали, подобно тому, как, например, ждут, когда закончится проливной дождь, чтобы выйти на улицу. Я уже многие годы прожил с тех пор, но вряд ли смогу припомнить, что способно было бы сравниться с этим оглушительным звуком по силе воздействия на барабанные перепонки.

Среди всех соседей ближе всего мы общались с жильцами из соседней с нами комнаты. Это были мама и дочь. Мама работала экскурсоводом по Москве, постоянно чего-то читала и была очень общительной женщиной. А дочке было уже прилично за двадцать, и, на мой тогда еще неизбалованный вкус, она была весьма симпатичной девушкой. Видимо, не только я это замечал, и поэтому Лену, так ее звали, часто приглашали на всякие артистические богемные тусовки. В конце концов ее даже пригласили сняться в блокбастере того времени, в фильме «Большая перемена». Она там играла одну из учениц того самого знаменитого 9 «А». Роль оказалась эпизодической, Лена появлялась в кадре нечасто, и каждое ее появление на экране вызывало бурный восторг всех обитателей нашей коммуналки при совместном просмотре премьеры фильма по телевидению:

— А-а-а-а Ленка, вот она ты! Промелькнула! Я тебя заметил! — визжал я от восторга.

Лена же, высоко задрав нос, снисходительно улыбалась:

— Когда подрастешь, я договорюсь, и тебя тоже, может быть, снимут в каком-нибудь фильме, — важничала она.

— Ты забыла добавить, что это будет только в том случае, если он будет хорошо себя вести, — сразу же подхватывала мама, чтобы губы я особо не раскатывал.

Я очень привязался к своим замечательным соседям, мне было с ними тепло и весело, но этот весьма короткий период моей жизни, к сожалению, уже подходил к концу, а впереди маячило злосчастное Бирюлево.

Цена свободы

Это сейчас Бирюлево считается если не центром, то вполне себе законной территорией города Москвы, а на тот момент оно представляло из себя всего несколько панельных двенадцатиэтажных домов, окруженных с одной стороны вялотекущей стройкой, а с другой — болотистыми прудами. Цивилизация только-только приходила в эти пока еще слабо освоенные места, а природа всячески этому сопротивлялась. Сопротивлялась как могла: то непроходимостью дорог, особенно после дождей в осенний период, а то отчаянной перекличкой местных лягушек, назойливое кваканье которых заставляло первых новоселов на ночь плотно закрывать окна, чтобы получить хоть малейший шанс на сон.

Единственный, кто был абсолютно искренне доволен нашей передислокацией за город, так это папа:

— Свежий воздух, природа. Не понимаю, что вам еще нужно? Чем вы недовольны? — вопрошал он.

Но причин быть недовольными у нас с мамой было предостаточно. Ведь именно мама везла меня в школу в центр Москвы к восьми утра, так, чтобы самой вовремя успеть на работу. После занятий я оставался на продленке, чтобы сделать уроки, ну а потом, в середине дня, где-то в городе необходимо было найти место и время для моих занятий на фортепьяно, и уже после работы, поздно вечером, мы сонные опять тряслись в прокуренной электричке. И так проходил каждый будний день. В конце концов после нескольких месяцев этих мучений, как бы ни было досадно, но мы приняли коллегиальное решение о том, что по окончании первого класса мне все же необходимо будет бросить эту престижную общеобразовательную школу с музыкальным уклоном вместе с ее хоровой капеллой и перейти в обычную — бирюлевскую.

Мы потихоньку приспосабливались к загородной жизни, и специально для прогулок по бирюлевскому бездорожью маме где-то удалось раздобыть детские кирзовые сапоги. Они были прям как настоящие солдатские, но только маленького размера, и мы все никак не могли на них налюбоваться. Носить-то их даже я стал не сразу, поставим то на стол, то на шифоньер и все рассматриваем и любуемся формами.

И вот наконец-то мы все же решились испытать обновку. Стояло прекрасное октябрьское воскресное утро, я торжественно взял сапоги с самого видного места нашей квартиры, аккуратно их надел и, немного продефилировав по комнатам перед родителями, торжественно вышел на улицу.

Мое сердце готово было выскочить из груди, так я был горд своим неотразимым видом в замечательных кирзачах. Выйдя из подъезда чуть ли не строевым шагом, поднимая ноги настолько высоко, насколько позволяла тогда моя весьма недурная растяжка, я рванул на детскую площадку, рассчитывая вызвать зависть у своих новых бирюлевских друзей, но мальчишек там не оказалось, поэтому, немного покачавшись на качелях, я решил продолжить поиски тех, перед кем можно было бы еще покрасоваться в своей обновке. Немного побродив по округе, ценителей «современной моды» я так и не обнаружил, а тот, кто и попадался навстречу, особого интереса к моей обуви проявлять почему-то не желал. Когда же оказалось, что все заасфальтированные дороги Бирюлева-Пассажирского уже пройдены, меня вдруг посетила «интересная» идея. Я подумал, что сапоги-то солдатские, и хорошо бы их испытать по-настоящему, в полевых условиях. Благо, что эти полевые условия в Бирюлево были созданы практически везде, и я незамедлительно направился к ближайшему строящемуся многоэтажному дому.

Был выходной день, и на стройке не было ни души. Вступив на глинистую, сдобренную осенними дождями почву новостройки, я слегка расстроился тем фактом, что мои новые сапожки уже не будут выглядеть так блестяще, как прежде. «Но это же солдатские сапоги! Солдаты же не только на парадах маршируют? Они же сражаются!» — оправдывался я перед собой. Моя детская фантазия разыгралась не на шутку, и через несколько десятков шагов я оказался во вполне себе боевых условиях посреди перерытого строительного поля. По мере моего продвижения скользкая жижа под ногами постепенно превращалась в болотистую трясину, вызывая во мне легкое чувство беспокойства, но я не намеревался отступать, пробираясь все дальше по воображаемому «полю боя». Постепенно высота грязевого слоя достигла критической точки, и каждый последующий шаг уже становился новым испытанием. Это месиво у меня под ногами бурлило, булькало и чмокало, утягивая меня все глубже и глубже. И в тот момент, когда я начал осознавать, что вся эта затея к добру не приведет, и даже уже решил разворачиваться назад, почувствовал, что полностью обездвижен. Я влип в прямом и переносном смысле этого слова. Мои ноги оказались погружены по колено в плотную грязевую трясину, и вытянуть ни одну из них у меня не было ни малейшей возможности. Как я только ни старался освободиться, собирая последние остатки сил, кряхтел, кричал, звал на помощь, но все старания были тщетны, мои новые кирзачи так и оставались неподвижными, как у статуи, и помочь мне было некому.

Так, пропыжившись минут десять я совсем отчаялся. Паника сменилась полным унынием: «Неужели я здесь так и останусь навсегда? Замерзну и умру», — я горько вздохнул, а на глазах выступили слезы. Я уже отчетливо представил всю эту нелепую картину — «несчастный случай на стройке», — как вдруг меня осенило. Я осторожно вытащил из сапога одну ногу, затем вытащил другую и… О чудо! Чмок, чмок, чмок, чмок — стремглав поскакал я босиком по грязевой каше по направлению к спасительному выходу. Кто бы мог подумать, оказалось, что по этой пересеченной местности, передвигаться без сапог гораздо легче, чем в сапогах.

Я бежал домой в одних мокрых и грязных носках, и меня раздирали смешанные чувства: с одной стороны, я отчетливо понимал, что безвозвратно утратил главный предмет своего гардероба и что родители этому радоваться явно не будут. И если еще полчаса назад я пытался всячески привлечь к себе внимание встречных людей, то на обратном пути все было ровно наоборот. Я, опустив голову, старался прошмыгнуть мимо как можно быстрее, чтобы окружающие не заметили, в каком неприглядном виде я нахожусь. Но удивительно то, что прохожие были равнодушны ко мне босому, настолько же, как и тогда, когда я гарцевал перед ними в неотразимых сапогах. А с другой стороны, где-то глубоко внутри вдруг проснулось невероятно приятное и самое ценное для меня по сей день чувство — чувство Свободы. Тогда я переживал его очень остро, ведь все в жизни познается в сравнении, и у меня уже теперь было с чем сравнивать. И пусть эта свобода далась мне такой недешевой ценой, от этого она стала только слаще. Ведь за Свободу всегда нужно платить, и обычно цена чрезвычайно высока.

Вы спросите: «А что же родители?» А родители, открыв дверь и увидев меня в таком виде, просто рассмеялись. Потому что они были мудрыми людьми и сразу же все поняли. И еще долгие годы потом мы смеялись, когда вспоминали этот забавный случай.

Пропавшие ножницы, вши и любовь к чтению

Поскольку, как вы уже знаете, во второй класс я пошел в новой школе, мне предстояло пережить существенную внутреннюю перестройку, ввиду ее крайнего отличия от того, к чему я привык за первый класс в образцовой школе. Какая там хоровая капелла, тут уже было совсем не до песен, ведь все новое окружение, как это было бы ни прискорбно, неминуемо содействовало моему перевоплощению из отличника в хулигана, и я уверенно двигался в этом направлении. И даже сейчас, по прошествии стольких лет, я точно могу сказать, когда первый раз в своей жизни затянулся сигаретой. Это было 2 сентября 1975 года. Собственно говоря, я бы затянулся уже и 1 сентября, когда посетил новую школу впервые, но этому событию помешало присутствие моей мамы на линейке, посвященной открытию нового учебного года.

Видимо, в связи с тем, что школа только недавно была открыта, там не хватало кадрового состава, и поначалу не было даже продленки. Поэтому после уроков я сразу мчался домой, а иногда даже звал кого-то из одноклассников в гости, ведь родители были еще на работе и до вечера у меня была полная свобода.

С самого начала нового учебного года мне выдали собственный ключ от квартиры, а для того, чтобы его не потерять, мама намертво привязала его веревкой к шлевке школьных брюк. В первые несколько дней никаких вопросов не возникало. Я возвращался из школы, открывал собственным ключом дверь, а родители приходили уже вечером, но однажды я подумал, что несправедливо то, что все мои друзья после школы идут гулять, а я почему-то вынужден сидеть дома. И вот я решил эту несправедливость исправить, подумав, что предкам об этом знать совершенно не обязательно. Предварительно договорившись с друзьями встретиться в соседнем дворе, я зашел из школы домой, чтобы бросить портфель и переодеться, поскольку понимал, что если останусь в школьной форме во время прогулки, то по ее состоянию родители сразу же обо всем догадаются.

Переодевшись, я сразу же выбежал на улицу и направился было уже к месту встречи с друзьями, как вдруг резко затормозил: «Я же забыл закрыть входную дверь в квартиру!» Мне раньше никогда не доводилось покидать пустую квартиру в одиночку, поэтому процедура эта для меня была еще новой и малознакомой. Поскольку ключ был привязан к школьным брюкам, которые были уже переодеты, то, вернувшись обратно, я второпях начал искать ножницы для того, чтобы обрезать соединительный жгут, но они, как назло, никак не находились. Меня уже давно ждали ребята во дворе, а я все искал и искал. Поскольку я очень торопился, то особо не аккуратничал. Перевернул все полки в шкафах, вытряс мебельные ящики и даже попытался залезть на антресоль, но все было тщетно, ножницы исчезли. В конце концов я пошел на кухню, взял столовый нож и разрезал эту злополучную веревку. «Ну наконец-то!» — с облегчением вздохнул я и сунул ключ в карман…

По возвращении с прогулки я с удивлением обнаружил, что мама уже дома. Она была вся в слезах и сразу же бросилась ко мне:

— Сереженька, с тобой все в порядке?! Ты цел?! Где ты был и что здесь вообще произошло?! — Она меня крепко прижала к себе.

— Со мной все хорошо. Я просто пошел немного погулять с ребятами.

— А почему же тогда дверь в квартиру открыта и весь дом вверх дном?! Кто здесь у нас рылся?! У нас были грабители?! — не унималась она.

И тут я наконец понял, что произошло. Оказывается, я так сильно торопился, что, уходя из дома, снова забыл закрыть дверь в квартиру на ключ, несмотря на то, что он был уже у меня в кармане. То есть получилось так, что ключ то я отрезал, но, поскольку очень торопился, так им и не воспользовался по назначению. А мама в этот день решила прийти домой пораньше, чем обычно. И вот она подходит к квартире и видит, что дверь приоткрыта, а в самой квартире меня нет и все перевернуто так, как будто бы у нас был обыск. Она же не могла даже предположить, что весь этот бардак дома навел я, а не посторонние люди. К тому же я еще и пропал. Может быть, меня тоже похитили? В общем, трудно себе представить, что могла нарисовать ее фантазия. Хорошо еще, что я вернулся домой довольно рано и таким образом все разъяснилось. Мама даже не успела в милицию позвонить.

В общем, нагоняй я тогда получил вполне приличный, но зато в результате мне выдали дополнительный ключ от квартиры, специально для прогулок, и с тех пор закрывать квартиру я уже не забывал.

Вообще, если сравнивать две школы, то за новую говорило лишь одно преимущество — она находилась практически у меня во дворе; но все остальное — учебная часть, санитарное состояние классов и самих учащихся — было, мягко говоря, не на уровне.

И вот однажды я принес домой вшей. Вроде бы ничего страшного и, казалось бы, практически любой сталкивался с этим явлением хотя бы раз в жизни, но когда это касается тебя лично, то начинается невроз. Именно в этом состоянии мама и находилась. И поскольку обнаружилось все это поздно вечером и никаких специальных лекарственных средств у нас под рукой не оказалось, было решено истреблять врага в ручном режиме. Я сидел на стуле в ванной, а она, перебирая мою шевелюру, вылавливала каждого паразита поодиночке и уничтожала его. Процедура оказалась очень мучительной и неприятной, причем не только для вшей. Очень хотелось спать, и мое терпение подходило к концу, а паразиты все никак не заканчивались. Мама пыталась меня всячески отвлечь, чтобы я не капризничал, и, видимо, поскольку она имела дело с моей головой, то решила развлечь меня пересказом романа Александра Беляева «Голова профессора Доуэля». Однако, то ли по той причине, что в романе описаны леденящие кровь события, а пугать на ночь своего ребенка она не захотела, а может быть, она уже и сама точно не помнила содержание книги… в общем, пересказ в ее исполнении был, мягко говоря, вольным. Скажу больше — это было совершенно иное произведение, ничего не имеющее общего с оригиналом. Сейчас уже я, конечно, не вспомню той маминой истории, но по сюжету получилось нечто среднее между фильмом про Штирлица³ и сказкой про Колобка. И надо сказать, что мама своего добилась, ее экспромт меня захватил до такой степени, что я готов был терпеть очень долго. Впрочем, когда стало уже совсем поздно, мама решила завершить процедуру и под это дело придумала незатейливый финал, где все счастливы и добро побеждает зло.

Последующие несколько дней у меня прошли под впечатлением ночного рассказа, который я запомнил до мельчайших деталей. Я пересказывал эту историю всем подряд. Ее знал почти что весь мой класс, включая учительницу, мои знакомые из других классов, все мои дворовые приятели, и при этом ни у меня, ни у кого из моих слушателей не было ни малейшего сомнения, что это и был настоящий сюжет книги известного писателя-фантаста. Благо, что фильмов по этой книге на тот момент снято не было, а книголюбов в моем окружении оказалось немного. Фактически мы с мамой запустили в массы новую версию романа, и она начала жить своей самостоятельной, параллельной жизнью одновременно с оригинальной.

Но сколько веревочке не виться… В общем, подлог выяснился летом, в пионерском лагере. Однажды после отбоя я решил блеснуть и начал рассказывать свою любимую историю, но, к моему несчастью, уровень IQ обитателей нашей палаты в лагере оказался гораздо выше того, что был у всех моих предыдущих слушателей. Не успел я начать повествование, как был наглым образом прерван соседом по койке:

— Это что, шутка такая?! Что за сочинение ты нам тут пересказываешь?

— Какое сочинение? Это Беляев написал! — моментально парировал я.

— Ты сам читал?

— Нет, мне рассказывали. — Я совершенно никак не мог допустить мысли о том, что мама могла меня так безжалостно подставить.

— Ну так прочитай сначала сам, а потом уже и пересказывай. Не Беляев это никакой, а фигня полная!

Я настолько верил, что это подлинная история романа, что даже поспорил на компот.

На следующее утро, сразу же после завтрака я помчался в библиотеку и, на мое счастье, там нашелся дряхленький замусоленный сборник сочинений Александра Беляева. Я судорожно отыскал в оглавлении требуемое произведение и сразу же бросился жадно его читать. До этого момента я не был большим поклонником чтения, более того, я вам признаюсь, что это была моя первая взрослая книга. И я ее с упоением читал. Читал на протяжении всей долгой смены. В столовой и в спальном корпусе, во время тихого часа и после отбоя, во время мероприятий и на прогулке. Прочитал ее всю, от корки до корки, и был в восхищении. В восхищении от сюжета произведений, в восхищении от мастерства автора и в восхищении от самого процесса чтения. Именно тогда я понял, как это здорово — читать, уходя от реальности и погружаясь в совершенно иной, придуманный кем-то мир.

Компот отдавать, конечно, было жалко, но зато, когда я уже позднее ездил в пионерские лагеря, часто бывало, что после отбоя, перед сном, к моему величайшему удовольствию, кто-нибудь в палате обязательно начинал просить:

— Серега, пожалуйста, расскажи, что там было дальше в «Человеке-амфибии»…

Так что теперь могу уже точно сказать, если у вас вдруг завились вши, сразу не паникуйте, здесь могут случиться и полезные побочные эффекты. Я вот, например, после этого начал читать книги. А вши рано или поздно все равно уйдут.

Примечания

1

Итальянский певец, в подростковом возрасте (в первой половине 1960-х годов) завоевавший мировую известность.

(обратно)

2

В мультфильме и фильме песни исполнялись другими исполнителями.

(обратно)

3

«Семнадцать мгновений весны» — советский 12-серийный художественный телефильм Татьяны Лиозновой по одноименному роману Юлиана Семенова.

(обратно)