Сергей Куликов
Музыкальная пауза
В музыке есть нечто волшебное; она заставляет нас верить, что возвышенное принадлежит нам
И. В. Гёте
Скрипнувшая дверь чердака испугала Максима. От неожиданности он выронил из рук старый цифровой проигрыватель. Тот полетел вниз, ударился о хлам, наваленный на черновой пол, пару раз подскочил, перевернулся и затих в одной из щелей.
— Опять дуришь? — с лёгким присвистом, вырывающимся при произнесении шипящих, проговорил Борис, просовывая голову в дверной проём. — Хватит крутить свои дурацкие визги-писки! Пошли вниз, отец зовёт.
Брат не стал ждать ответа Максима, а прикрыл дверь, скрывшись за ней. Максим проводил его взглядом, вздохнул и наклонился в поисках проигрывателя. В чердачной полутьме он едва разглядел упавший аппарат, который с таким трудом прятал все эти дни, найдя его в полуразграбленной лавке древностей.
Батарейка проигрывателя ещё тянула, и можно было слушать коллекцию цифровых записей, собранную предыдущим хозяином много-много лет и десятилетий назад. Максиму очень нравился высокий, немного визжащий звук. Как ему объяснила его бесценная Анна, этот звук издавал инструмент под названием «электрогитара».
Не то, чтобы Максим не слышал гитар в прошлом. Просто он не обращал на них внимания: звучит и звучит, а что это и как называется — не столь важно. Раньше было много разных развлечений, сейчас же едва ли не весь мир радостных переживаний свёлся к маленькому чёрному прямоугольнику с миниатюрным дисплеем.
Кроме того, Максиму нравились и эффекты, рождавшиеся при игре других инструментов. Например, под ритмичные удары вторивших гитаре «барабанов» и отрывистые звуки «баса» оказалось очень весело притопывать ногами на привалах. Можно было изобразить подобие танца перед хохочущей Анной, неумело подражая голосу певца из проигрывателя. «Ещё один в пыли…» — эти слова в одной из песен очень подходили к их нынешнему положению.
Впрочем, не все члены «семьи» ценили увлечение Максима. На правах самого старшего в семью входил названный «отец» Кирилл. Он нашёл их с Борисом в заброшенном сарае на другом конце этой побитой невзгодами страны, ободрил, накормил и повёл за собой к лучшей доле. Была ещё Анна, напавшая на них на переходе, перепутав с изнасиловавшими её ранее бандитами.
Теперь-то Анна на правах «дочери» Кирилла и «сестры» Бориса и Максима полностью взяла на себя готовку, стирку и всё такое, что обычно называют «женским» делом. Тем не менее в самом начале с ней пришлось повозиться, пока она не поняла, что три этих угрюмых существа мужского пола сами жертвы обстоятельств, а никакие не охотники до чужих тел.
Кирилл не одобрял увлечений Максима, считая их чудачеством, а то и почти что преступлением. Действительно, головных телефонов у Максима не было, слушать музыку приходилось через писклявые динамики проигрывателя. В большинстве случаев это могло лишь раздражать лишённого музыкального слуха отца. Между тем в некоторых ситуациях, именно музыка выдала бы присутствие «семьи» в местах временных пристанищ.
Проигрыватель был маленький, но громкий. Звуки музыки, которые так любил Максим, разносились далеко от их пристанища. Любая банда, рыскавшая поблизости, способна была засечь странные, мало кому сейчас нужные звуки и напасть на их слушателя. Хорошо, если они отделаются ограблением, наставлял Кирилл своего нерадивого пасынка, а могут ведь их и убить!
В последние несколько лет чудовищная эпидемия положила страну на обе лопатки. Она унесла большинство населения. Поговаривают также, что не лучше болезнь поступила со всем остальным миром. Сведений вот только мало. Впрочем, и без дополнительных свидетельств становилось ясно, что дела плохи.
Родная страна Максима превратилась в какую-то издевательски примитивную декорацию для новой серии древнего фильма про Безумного Макса. Максим смотрел, точнее «пережил» этот фильм в детстве, его тогда только-только голографировали и выпустили в прокат неизвестно в какой уже раз. Кино не могло вместить и сотой доли реальных проблем.
Тем не менее было верным и для текущей версии событий, что продукты питания и топливо стремительно заканчивались, ибо их запасы никто не умножал, а лишь делил и вычитал. Оставшиеся ресурсы стали желанным трофеем для немногих носителей природного иммунитета. Они сбивались в банды покрупнее и грабили менее успешных конкурентов. Но никакой эстетики «постапокалипсиса» и вообще романтики в их действия не наблюдалось. Лишь банальное желание выжить любой ценой. Кому-то везло, кому-то не очень.
Максим понимал тревогу Кирилла и в уме с ним полностью соглашался. Но сердце тянулось к прекрасному. Ничего с собой он поделать не мог. Вот как сейчас, когда Максим решил послушать своих любимцев, спрятавшись на чердаке дома, соседнего с тем, что служил их временным пристанищем на пути к Казани.
Названный город, ставший для жителей Западной России почти что Эдемом, как полагали, смог чудом избежать полного вымирания. Вместе с тем Казань сохранила богатые резервы питания, топлива, медикаментов и прочих прелестей некогда сытой и спокойной жизни «цивилизации».
Страна целых полтора года держала удар, нанесённой ей сразу после возвращения одной из космических экспедиций в область, приграничную к Солнечной системе. До звёзд добраться в ближайшее время не планировали, но смогли дотянуться до отдалённых районов в межзвёздном пространстве, обнаружив там долгожданного инопланетного гостя. Гость в том был виноват или слепой случай, но эпидемия охватила мир сразу после возвращения космонавтов на Землю.
Борьба шла долгая и упорная, но пришлось уступить. Население страны оказалось недостаточным для того, чтобы всерьёз рассчитывать на значительное число носителей врождённого иммунитета. Если правда охвачен весь мир, то таких для успешного восстановления должно хватить разве что в густонаселённом Китае, да на Юге, в сходных с Китаем по численности Индии и подросшем в последнее столетие Пакистане.
Конечно, сейчас активно ищут вакцину. Только найдут ли? Да и успеет ли она помочь, сохранив ничтожно малое число жизней народов Земли, сильно поредевших за годы эпидемии.
Всё это Максиму рассказывал Кирилл в долгие вечера, занятые сбором сухих веток, да опасливым разведением костра, приправленного сырой травой, чтобы не так ярко горел и не выдавал их присутствие. Вообще Кирилл любил поговорить, порассуждать на отвлечённые темы. Не все из них оказывались близки братьям и названной сестре.
Кирилл, по его признанию, работал преподавателем философии в момент, когда «всё началось». Говорить «эпидемия», «болезнь» или что-то похожее избегали. Сильно уж навредила то ли стихия, то ли подарки инопланетных гостей, привезённые на Землю космонавтами. Точно ведь не знали, из космоса пришёл вирус или родился на Земле, вырвавшись из редких оставшихся лабораторий недавних недругов. Поэтому из суеверия пользовались словами-заместителями, чтобы не накликать повторения.
Прошлая профессия Кирилла, пусть он и разочаровался во всей этой «цивилизованной» жизни, постоянно лишь с иронией в голосе произнося само слово «цивилизация», побуждала бывшего преподавателя что-то говорить и в чём-то убеждать. Не всегда это было так уж нудно, как, скажем, неделю назад, при разборе понятий «ответственность» и «долг» (Борис тогда украл у приютившей их на время общины пару банок сгущённого молока, и они выслушали пламенную речь от Кирилла, когда кража вскрылась).
Часто рассказы Кирилла, особенно при хорошем его настроении, бывали увлекательны и даже захватывающи. Впрочем, смотря для кого. Рассуждения о смысле военных действий в разграбленном мире могли стать интересны для парней, но совершенно не вдохновляли Анну. Напротив, монологи о стандартах красоты с придыханием воспринимались девушкой.
Кирилл как-то объяснял Анне всю прелесть её нестандартно коротких ног, широких бёдер и в целом крепкого приземистого тела, намекая на то, что природа мудро приспособила тело Анны для успешного деторождения. В мире, в котором осталось так мало людей, ценность женщин, могущих родить максимальное количество здоровых детей, взлетала до небес.
Анна слушала эту речь и даже в некотором плане она её увлекала. Только вот тут же приходили воспоминания о потных насильниках, шумно радовавшихся хоть какой-то поживе и мерзко копошившихся потом над ней в своих неумелых потугах. Эти воспоминания начисто убивали радость от самой идеи деторождения и всего с ней связанного.
Тем не менее хоть какой-то общий язык со своим «семейством» Кирилл искал и порой находил. Максим же не мог или не хотел пойти навстречу и признать отеческие доводы о вреде музыки. Поэтому с ним у Кирилла были проблемы.
Очень странно, что Кирилл вообще не любил музыку. Видимо, так бывает даже у людей, профессионально занимавшихся хотя бы в прошлом гуманитарными вопросами. Слишком увлёк голос абстрактных построений и возвышенных помыслов. Вот и не осталось место воспринять красоту физического воплощения гармонических сочетаний звуков в реальной музыке.
В то же время причиной нелюбви к музыке могла быть и банальная травма, вызванная катастрофой. Слишком тяжело пришлось Кириллу в первые месяцы, учитывая его слабую приспособленность к решению элементарных бытовых задач. Необходимость всё-таки включиться в процесс и изменить подход к миру буквально выбила опору из-под ног Кирилла, показав всю бренность тех знаний, которые он считал «вечными истинами» ещё пару месяцев назад.
Максим сунул своё бесценное устройство за пазуху, открыл дверь чердака и быстро спустился по ветхой лестнице вниз. В стенах дома зияли дыры, оставленные каким-то «весельчаком», выпустившим в них пару обойм из автоматического оружия. В доме гулял ветер, а в щели сочился солнечный свет, причудливо скрещивая тени от разбросанных на полу вещей.
Максим опасливо переступал дыры, зиявшие ещё и в полу. Их, видимо, наделали в поисках несметных здешних сокровищ. Перепрыгивая через особенно широкие пробоины, юноша миновал сорванную с петель дверь и вышел на улицу.
— Где ты застрял? — привычно присвистнул при речи Борис. — Чуть не полчаса тебя жду! Пошли уже.
Максим взглянул на брата исподлобья и ничего ему не ответил. Побрели через дорогу к ожидавшему их Кириллу, который был по пояс раздет и сурово поглядывал на них, держа в руках топор для рубки дров.
— Ты там музыку слушаешь, молишься или ещё чего делаешь, на этом своём чердаке? — с весёлой усмешкой поинтересовался Кирилл у Максима. — Хватит уже, чем бы ты там ни занимался. Идите к Анне, она покажет, где набрать воды. Будете ей помогать готовить ужин. Вперёд, шагом — марш!
Братья миновали Кирилла, который уже вернулся к начатому ранее делу. Анна ждала их во дворе за домом, держа в руках громадную кастрюлю.
— Вот вам, — сказала она. — Вёдер нет, есть только эта ёмкость. Берите кастрюлю, в соседнем дворе я видела колодец. Цепь оборвана, но уж как-нибудь постарайтесь, удивите меня!
Максим снова ничего не сказал, хотя на Анну посмотрел уже приветливее, чем ранее на Кирилла. Анна была незлобива, да, любила поучать и покомандовать, но злости в её речах не прослеживалось. Кроме того, она реально заботилась об их «семействе», приходя на помощь там, где могла.
Братья взяли кастрюлю и побрели по указанному адресу. Придя на место, они оглядели масштаб бедствия и приуныли. Оголовок колодца был малость раскурочен, и, хотя при взгляде, брошенном в скважину, серьёзного сора там не обнаружилось, но предстояло поломать голову, как добраться до воды.
— Пойду, найду верёвку, — проговорил несколько манерным тоном Максим. Борис критиковал его за такую манерность, поэтому Максим и предпочитал помалкивать, ибо по-другому изъясняться не мог.
— Зачем тебе верёвка? — удивился Борис. — Хочешь опустить её вниз, дать пропитаться и высосать воду с верхнего края? — веснушчатое лицо Бориса растянулось в ухмылке.
— Вовсе нет, дорогуша, — ответил Максим. — Я обмотаю верёвку вокруг пояса и спущусь вниз, поскольку легче тебя. Ты держи меня сверху. В руки я возьму кастрюлю, да зачерпну там, внизу. Ты меня поднимешь.
— Понял я, понял, не дурней паровоза! — бросил в ответ Борис, прикидывая, хватит ли у него сил удержать Максима с кастрюлей в момент подъёма. — Может, лучше привяжем верёвку к кастрюле, сбросим в колодец, а затем вытянем?
— Надо тогда две верёвки, чтобы с двух сторон тянуть вверх, — ответил Максим. — Или одну верёвку, но длинную как-то исхитриться пропустить под дном кастрюли, и тогда её с двух сторон сможем потянуть. Найдём ли вот только нужное?
— Если не найдём, поступим так, как ты в самом начале предложил, — задумчиво проговорил Борис.
На том и договорились. Удалось обнаружить только одну, но как будто вполне прочную на вид верёвку. Между тем длины её хватало лишь на спуск вниз Максима. Это решило дело. Стали воплощать в жизнь первоначальный план.
Обвязавшись верёвкой и взяв кастрюлю в руки, Максим пролез в скважину, отодрав торчащие доски, некогда составлявшие оголовок колодца. Борис стал понемногу стравливать верёвку, позволяя Максиму упираться ногами в стенку и двигаться вниз, слегка отталкиваясь от неё. Максим старался двигаться равномерно, бережно держа над головой пустую кастрюлю.
Юноша стремился к тому, чтобы кастрюля не мешала спускаться, а также опасался выронить её в воду и утопить. Глубина колодца была неизвестна и искать единственную посуду в холодном полумраке под водой совершенно не улыбалось. Сверху пыхтел Борис, который упёрся ногой в остатки оголовка, пустил верёвку поверх согнутого колена и старался при этом удержаться, не уронить брата вниз и не лишиться заодно ноги.
Всё шло удачно почти до конца спуска. Внезапный шум, раздавшийся со стороны их временного пристанища, вызвал сбой в наметившейся слаженной работе братьев. Борис повернул голову в сторону шума и прислушался. В этот момент его собранность дала трещину, верёвка предательски скользнула в руках и вырвалась совсем. Внизу с шумным плеском и паническим воплем врезался в воду Максим.
Борис испуганно заглянул в колодец и постарался разглядеть текущее положение Максима. Тот оказался по пояс в воде и шарил руками рядом с собой, разыскивая упавшую кастрюлю. Борис понял, что брат пока в принципе в порядке, хотя и малость пострадал от падения. Надо было разобраться с шумом, раздававшимся со стороны места их пребывания.
Максим какое-то время пробыл в воде один, благо, что колодец оказался не так глубок, как мог бы. В это время до него доносились лишь отдельные звуки, свидетельствовавшие о каких-то непонятных и потому тревожных событиях, происходивших наверху. Максим опасливо смотрел вверх, горя желанием увидеть лицо брата и выпутаться из сложившихся обстоятельств.
— Что, музыкант, потерялся? — раздался внезапно сверху насмешливый женский возглас. — Как ты там, не утонул?
Максим посмотрел вверх и в полумраке разглядел размытые контуры незнакомого женского лица. Девушка немного нагнулась вниз, её длинные волосы свисали, словно абажур старых люстр, которые Максим видел ещё в «нормальной» жизни.
— Лови верёвку! — девушка бросила конец прочного буксировочного троса. «Любопытно, — подумал Максим. — Где-то ещё ездят машины, в которых есть нормальные тросы. По крайней мере, трос из такой машины у кого-то точно имеется».
Максим слышал, как девушка наверху отдавала кому-то указания, как схватить и тянуть канат, чтобы вытащить случайного пленника колодца быстрее. Это помогло. Скоро Максим тяжело вывалился на землю возле колодца и смог рассмотреть своих спасителей, или пленителей, как повезёт.
Высокая стройная русоволосая девушка насмешливо разглядывала Максима. Рядом с ней стоял как две капли воды похожий на неё парень. Только стрижка у парня была значительно короче: волосы едва обозначались на голове и маячили лишь на самой её верхушке.
— Привет, музыкант, я Дарья, — представилась девушка. — Гигант рядом со мной, — немного иронично продолжила она, — мой брат Даниил.
— Почему ты зовёшь меня музыкантом? И где мои родные? — спросил Максим, тяжело дыша и стараясь отжать воду из одежды.
— О, да ты у нас сладенький какой! — усмехнулась Дарья, услышав манеру речи Максима. — Берегись, Даня!
— Неправда, — сказал Максим, — я не такой! Это у меня манера речи просто, она всех смущает, не вы первые. Но я и сам осуждаю разные там наклонности.
— Посмотрим, — подмигнула смутившемуся юноше Дарья. — Сейчас было бы не кстати, останься один из «ваших» в живых, а кто другой помри! — она сделала ударение на слове «ваши» и жестом показала кавычки в воздухе. — Миру нужно активно восполнять убыль народа, а не играться в терпимость. «Ваши»-то не очень способны детей производить.
— Ещё раз говорю, — насупился Максим, отчего его голос стал даже более манерным, — никакой я не «их». Мне Анна нравится.
— Это та девка, которая сильно царапалась, пока мы её вязали, — понимающе кивнул Даниил.
— Что вы с ней сделали, и кто вы вообще такие? — вскрикнул Максим.
— Мы обычные люди, только нам жить хочется и нас больше чем вас, — насмешливо ответила Дарья. — Остальные сейчас общаются с твоим папашей. Вот братцу твоему не повезло. Кинулся на нас, как бешеный. Пришлось малость утихомирить. Да не плачь, дорогуша! Жив он, только помяли-связали мы его. А с Анечкой, которая «просила снять маечку», как пелось когда-то, и подавно всё хорошо. Сидит тихонько, как мышь под веником. Она про тебя и рассказала, музыкант. Иначе пожил бы здесь подольше.
— Да что ты всё «музыкант», «музыкант» … — оскалился Максим.
— А кто же ты? — снова усмехнулась Дарья. — Когда б не твоё пристрастие к музыке, мы бы вас и не обнаружили. Ладно, пошли, посмотрим, чем вы нас можете порадовать.
Максим затравленно смотрел на близнецов, вспоминал слова Кирилла и думал, что музыка, возможно, и пробуждает в нас веру в возвышенное, но в некоторых обстоятельствах она способна скинуть в пропасть. Времена меняются, а с ними, увы, должны меняться и мы. Не всегда надо доверять громкому голосу чувств, иногда следует прислушиваться и к тихому голосу разума.
Опустив голову, Максим пошел вслед за Дарьей и Даниилом на встречу своей судьбе.
