Постыдное ремесло (СИ) [Алиса Вишня] (fb2) читать онлайн

ПРОЛОГ

Переселенцы прибыли на безымянную планету ранним утром, и поразились красоте нового мира. Казалось, сам воздух наполнен прозрачным нежно малиновым светом, в котором кружили вихри красноватых, голубых и золотистых линий. Поэтому, планета получила имя Земли Рассвета.

Был выбран один континент, самый подходящий для жизни, и земляне обосновались на нем, образовав Монийскую республику. Правда, в этих местах обитали аборигены, вполне разумные гуманоиды, но когда человечество это останавливало? Обычно, земляне с местными планетянами жили дружно, правда, занимая лучшие территории. Или же загоняли их в резервации, иногда даже истребляли, с помощью войск Земной Федерации. Но, не в этом случае. Прибывшие, вместе с семьями и соратниками, были остатками разбитой повстанческой армии, и рассчитывать могли только на свои силы.

Аборигены сильно разнились внешне — некоторые расы совсем не отличались от землян, а другие выглядели весьма экзотично, и мало напоминали людей. Но, почти все они приняли пришельцев дружелюбно, и особых проблем в освоении материка не возникло.

У этого мира была странность, особенность, под названием магия. То, что на земле казалось нереальным, в Землях Рассвета было обычным делом, и применялось повсеместно. Подивившись, переселенцы приняли это чудо за данность, и нарекли магических существ привычными для себя именами — эльфами, троллями, гоблинами, демонами… Как оказалось, прибывшие тоже могут использовать магию, и очень успешно, к тому же, волшебство не требовало никаких материальных затрат, только умение им пользоваться. И земляне отринули технические знания своей цивилизации, приспособились, ассимилировали, и деградировали до средневековья, нисколько об этом не сожалея.

Сила мага зависела от самого человека, и передавалась его потомкам — люди называли это генетикой. Кроме того, использовались магические приемы и заклинания, и чем больше ты их знаешь, и умеешь применять, тем ты сильнее. Были и секретные знания, а также артефакты, которые хранили, оберегали, и передавали по наследству. Сильнейшие маги выделились и возвысились над другими, более слабыми — так возникла аристократия. Самый сильный — или самый коварный из них — провозгласил себя императором, Монию империей, и основал династию правителей страны.

На материке остался только островок демократии и технического прогресса — город Сайнтифик, где обосновались ученые, вернее, потомки ученых, прибывших на планету, которые передавали свои знания из поколения в поколение, развивали их и совершенствовали, не приемля магию, и не полагаясь на нее. Здесь же находился и корабль, на котором в Земли Рассвета прибыли земляне. Теперь он представлял только музейную ценность, и к нему, многие года, прибывали паломники, потомки переселенцев. Они не забывали свою родную планету, и считали корабль ее частицей.

Те спокойные, процветающие времена названы историками Золотой Эрой. А потом случилась война. Кто, и из — за чего ее начал — уже забыто, но памятно, что длилась она долгие годы, и все жители — и местные, и потомки землян — разделились на два лагеря. Своих противников люди, опять используя земные термины, окрестили темными, или демонами, а соратников — светлыми.

Темные побеждали, как более искусные в магии — так сложилось, и светлые оказались на грани уничтожения. Но прибыли два разумных дракона, необычайно магически и физически сильных, встали на светлую сторону, и демоны оказались повержены, и рассеяны. Откуда явились драконы, и почему защитили именно светлых — никто не знал. Драконы, прекрасно разговаривающие на местном языке, не пожелали это объяснять.

От Монии осталась небольшая часть, а остальные земли или обезлюдели, или вышли из состава страны — в том числе, и Сайнтифик превратившийся в самостоятельный город — государство. Однако, страна продолжала называться империей, и долгие годы ее процветание продолжалось, под охраной драконов.

Затем, началась новая война.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Многие аристократические семьи полностью погибли во времена Первой войны, и их в Монии осталось не много. Но эти немногие сильны, богаты, и служат императору.

Их Дома имели вековую историю, а дворцы, в большинстве случаев, представляли собой реконструированные старинные крепости. Поместье семьи Барно не исключение, но родовой замок этого древнего рода перестроен настолько, что от крепости Горж почти ничего не осталось. Господский дом представляет собой большой светлый особняк, с фасада украшенный колоннами, а стрех других сторон окруженный парком с беседками и фонтанами. Внутри этого дворца уютно, удобно и роскошно. Огромные окна; отделанные ореховыми панелями стены, украшенные картинами; светлая изящная мебель… Во всех покоях ванные с водопроводом, во всех комнатах камины с ажурными решетками…

… Миледи Гвиневра Барно, рыженькая семнадцатилетняя девушка, сидела перед большим зеркалом, и с нетерпением стучала ногой по полу — две служанки делали ей прическу, и Гвен приходилось сидеть смирно, что ей уже надоело. Старая нянюшка, должная следить за этим процессом, мирно дремала, сидя рядом в кресле.

Гвен тряхнула головой, и заявила служанкам:

— Хватит!

— Миледи! — попыталась удержать девушку горничная. Гвен, не обращая на нее внимания, собралась встать, но в комнату вошла матушка, графиня Агнес Барно, красивая стройная блондинка сорока лет.

И миледи плюхнулась обратно на стул, а нянюшка встрепенулась и вытаращилась на прическу своей подопечной, изображая — не сплю, слежу и наблюдаю!

Графиня осмотрела голову дочери и приказала:

— Переделать!

— Мама! — воскликнула Гвен — Мы опоздаем!

— Лучше опоздать, чем опозорится! — ответила ей матушка, и опустилась в другое кресло, намереваясь проследить за приготовлениями дочери к Большому турниру в честь Дня Рождения императора Сайроса IV.

В каждом аристократическом Доме есть своя отличительная особенность, магическая «фишка», благодаря которой они возвысились, которую сохраняют и развивают поныне. В семье Гвен и ее брата Ланса, Доме Барно, такой особенностью было искусство фехтования, не простого, а с применением магии. Здесь важно было сочетание качеств — умение владеть шпагой, и магические навыки. Все Барно, и прошлые поколения, и нынешнее, считались, лучшими фехтовальщиками Земель Рассвета. Но, никто не владел шпагой, сочетая бой с заклинаниями, лучше чем Ланс — он превзошел предков. И конечно, брат будет участвовать в турнире, а семья, сидя на трибунах, в личной ложе, будет за него болеть.

На Большом турнире, проводимом по случаю Дня Рождения императора, присутствуют все аристократические Дома, поэтому, Гвен так долго и старательно наряжали — ее собирались выдать замуж, и подыскивали подходящую партию.

Прошедшая неделя стала для Гвиневры мучением — девушке пришлось бессчетное количество раз примерять платья, в которых она должна блистать на празднике. Гвен любила наряжаться, но стоять по часу неподвижно — это ужасно! До этого, она много раз ездила к портнихе, но когда платья доставили в поместье, матушка нашла в них недостатки, требующие исправления. И началось — тут подшить, тут отпустить, то рукав короток, то подол длинноват…

Надо сказать, что наряды были хороши! Турнирное платье из синего бархата, так идущее к голубым глазам и рыжим волосам девушки, было с распахивающимся разрезом до талии, скромным декольте, и открытыми плечами. Сейчас в Монии модно, что бы в разрезах мелькали ножки, но графиня Агнес сочла это для дочери неприличным, и под платье надевалась тонкая светло — голубая рубашка, низ которой оформлен в виде волн. Платье для завтрашнего бала было нежно розовым, тонким и легким — самое то для ночных танцев!

Не забыли и об украшениях — к синему сапфировый гарнитур, к розовому — жемчужный. Графиня видом дочери осталась довольна, и подумала:

— "Моя девочка красавица! От кавалеров отбоя не будет!"

А Гвен о женихах не думала. Прошло всего два месяца, как миледи вернулась из академии, и надеялась пожить дома, в семье, по которой соскучилась. Во время учебы, в родном поместье Гвиневра бывала не часто — только на каникулах.

Гвен, в отличии от Ланса, фехтование не любила, и особых успехов в нем не проявляла. И внешность ее, опять же, в отличие от брата, была самая обычная, и манеры оставляли желать лучшего. В детстве девочка предпочитала драться не шпагой, а ногами и кулаками. И от нее часто доставалось мальчишкам — детям слуг, и крестьян из ближайших деревень. Дралась она и с мальчиками из знатных семей, если им доводилось играть вместе, чем шокировала как родителей, так и гостей поместья — такое поведение для аристократки неприемлемо! Но больше всего доставалось братику Лансу: Гвиневру раздражало восхищение им окружающих — незаслуженное, по ее мнению. Гвен внезапно нападала на брата, колошматила, и злилась, что Ланс уклоняется от ударов, смеясь над ее попытками.

Граф и графиня Барно детей любили, баловали, и, огорчаясь поведению дочери, особо не наказывали.

— Пройдет с возрастом! — говорили они.

Когда девочка сломала свою первую шпагу, пытаясь обучится самым простым приемам фехтования, ей наняли учителя — до этого отец обучал дочку владению этим оружием сам. После третьей сломанной шпаги, и фингала под глазом герцогского сына, родители отстали от Гвен. Девочкам позволительно не владеть семейной магией — все равно в доме мужа будет другая "фишка".

Затем Гвен отправили, как и положено, в Магическую Академию. В первые годы обучения, она, со своим независимым, свободолюбивым и упрямым характером, доставила много хлопот и неприятностей как преподавателям, так и родителям, которым учителя жаловались на выходки их дочери. С годами, миледи Барно стала умнее и спокойнее, но нрав ее особо не изменился. А вот в магии Гвиневра достигла определенных успехов, и создала свой, уникальный стиль. Она научилась направлять на врагов волны энергии, которые подбрасывали их, а затем обрушивали вниз; а также создавать свою иллюзию, неотличимый от настоящей. Правда, жили такие фантомы недолго, но этого времени хватало, что бы ввести недругов в заблуждение. Пока они пытались уничтожить иллюзию, Гвинерва или внезапно нападала, или сбегала — в зависимости от обстоятельств. Справедливо полагая, что волны и фантомов для победы недостаточно, Гвен продолжила, как и детстве, добавлять к магии приемы драки — прыгала на соперников, и лупила, пока они находились под действием магической волны. Такой стиль более подходил бойцам, чем магам, или, тем более, девушке-аристократке, но содержал ценную боевую магию, чем Гвиневра гордилась.

Теперь Гвен выросла, закончила обучение, а Ланс, который обучался дома, превратился в красивого юношу, лучшего фехтовальщика Земель Рассвета.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Маршал Тобиас Тигриал, огромный воин в доспехах и накидке с гербом Монии, стоял на холме, и щурясь, смотрел вдаль, на подернутые дымкой тумана скалы красно — ржавого цвета. Смотрел не просто так — он наблюдал, как монийские воины теснят к камням беспорядочную толпу темных, и делают это вполне успешно. Наконец, сражение закончилось полным разгромом демонов, часть из которых погибла, а часть вернулась туда, откуда и появилась — в Великий Разлом.

Рядом с Тобиасом стояли его заместитель, генерал Алакард.

— Ваше превосходительство, Вы докладывали императору, что держать целую армию у Разлома нецелесообразно? — спросил генерал, худощавый человек со светлыми волосами, и глазами цвета льда. Звание генерала этот довольно молодой воин получил не столько из-за заслуг своего погибшего отца, сколько из — за собственных боевых подвигов. Но, генерал не имел полководческих талантов, и иногда узко мыслил.

— Нет! — ответил маршал, и добавил, поймав недоуменный взгляд Алакарда — Его Величество получает наши донесения, и знает обстановку на фронте. Он сам примет нужное решение.

Генерал скептически улыбнулся, сомневаясь, что Сайрос достаточно хорошо разбирается в ведении войны.

— Разрозненные отряды темных рыскают по Землям Рассвета, наводя ужас на население! — сказал он — В городах от них защищает стража, в поместьях у всех свои армии. А что делать остальным?

— Мы армия Монии! — ответил Тигриал — Другие земли пусть думают о своей защите сами.

Алакард не возразил, но недовольно поджал губы, и маршал продолжил:

— Если отвести армию, темные полезут с удвоенной силой, и небольшие отряды их уже не сдержат. Пока наша основная задача — не допускать выхода больших волн темных. Что же касается их просачивающихся отрядов — надо искать решение. Но, армию от разлома убирать нельзя!

К маршалу подбежал штабной офицер, и вручил пакет, на котором красовался герб Монии.

— Личное послание от Его Величества, Сайроса Четвертого! — доложил штабной.

Тобиас открыл письмо, прочитал, и устало улыбнулся.

— Его Величество просит меня прибыть на турнир! — сообщил он генералу.

— Так отправляетесь, милорд! — произнес Алакард — Мы справимся.

— Нет! — покачал головой Тигриал — Турниры меня не прельщают. А вот отпустить на состязание нескольких желающих воинов, любых званий и сословий, вполне возможно.

— Многие желают! — заметил генерал.

— Пусть тянут жребий! — велел маршал.

Только он имел право не являться на Празднование Дня Рождения Императора, и вообще — отказывать ему в просьбах. Вот если бы Сайрос приказал — командующий Тигриал приказ бы выполнил.

… Наконец, приготовления закончились, семья Барно уселась в карету с гербом — скрещенными шпагами, и отправилась в столицу Монии, Алумбрадо, на Большой турнир.

Не успели отъехать от поместья, как обнаружили на дороге карету, съехавшую одним задним колесом в канаву. Кучер пытался ее вытащить, дергая коня за поводья, но упрямая лошадь мотала головой, и не двигалась с места. А чуть поодаль, наблюдая за этими безуспешными попытками, топтались юная маркиза Элоиза Скин, и ее компаньонка.

Узрев эту картину, Барно переглянулись. Их карета остановилась, графиня покачала головой и вздохнула, а граф, полноватый немолодой мужчинв с рыжеватыми кудряшками на голове, недовольно поморщившись, вышел на дорогу.

Компаньонка маркизы принялась объяснять графу, что случилось, а Скин, едва присев перед ним в приветствии, побежала к карете со шпагами. И миледи Барно тоже пришлось выйти.

— Ах, Гвен! — воскликнула маркиза, схватив девушку за руку — Ты не представляешь…

— Ланс уже уехал! — перебила ее миледи, и увидев огорчение на лице Элоизы, добавила — Пять монет! И побыстрее — карету уже вытащили!

И показала на барновского кучера, который с легкостью освободил застрявшую повозку, приподняв ее за угол.

— Было же три! — возмутилась Скин. Гвен пожала плечами, и повернулась, что бы уйти, но Элоиза опять схватила ее за руку, сунула монеты и записку, и, обиженно фыркнув на миледи, направилась к своей карете.

— Что только не придумают, лишь бы увидеть Ланса! — произнес граф, усевшись на свое место — И слуг выставляют идиотами! Будто кучер не знает, как карету вытащить! Скорее всего, он и в канаву съехал, по приказанию госпожи!

Гвен была с этим согласна — наверняка, романтичная Скин надеялась, что спасать ее будет Ланселот, должный проезжать в это время по этой дороге

— Боюсь, и другие дамы могут нам здесь повстречаться! — вздохнула графиня.

Да, поклонницы буквально осаждали поместье Барно, надеясь увидеть молодого графа — Ланс был очень популярен. И это неудивительно — турниры, проводимые императорским двором, были любимы в народе, на них собиралось множество зрителей, а их участники получали обожание и восхищение всех, и знати, и черни.

У Ланселота было особенно много поклонниц, потому, что он обычно побеждал, и считался первым, лучшим. Да и магом был сильным — без этого, от чистого фехтования пользы мало. Кроме того, брат Гвен был красивым — в маму — и обаятельным, с хорошими манерами. Родители гордились им, все его любили, в том числе, и императорская семья.

Молодой граф заботился о своей внешности. У него был личный, парикмахер, завивавший, каждый день, длинные светлые волосы милорда, и личный портной — Ланс менял костюмы, иногда по нескольку раз в день. И манеры его оставались безупречными— всегда вежлив и галантен. После каждой победы в турнирах, проходящих при императорском дворе, он дарил какой — нибудь даме из зрителей розу, посвящая победу ей. В этот раз, Ланселот обещал вручить цветок Гвиневре. Как и прежде, девушка относилась ко всеобщему обожанию брата скептически и пренебрежительно, но гордилась его победами, да и получить розу, под завистливые взгляды, других дам, будет приятно.

Любовь фанаток к брату приносила Гвен некоторую выгоду — желая, через нее, сблизиться с Ланселотом, многие хотели дружить с Гвиневрой, и ее часто приглашали в знатные дома. Также, частенько, сестру просили передать Лансу письмо или записку. И она соглашалась — за определенную плату. Но, эти письма не доходили до адресата — Гвен их выбрасывала, потому, что знала — Ланселот сжигает, или выкидывает записки от поклонниц, не читая.

— На Земле, — произнес граф — такой славой, как у Ланса, пользуются певцы и актеры! Их называют "звездами"!

Теперь переглянулись только мать и дочь — покинутая предками колыбель человечества, планета Земля, была любимой темой графа.

Оставшуюся часть пути ехали без происшествий и молча — каждый из Барно был занят своими мыслями.

Гвен думала о том, на что бы потратить деньги, скопленные ею из платы за передачу записок. И ничего толкового в голову не приходило.

Графиня Барно пыталась вспомнить всех подходящих дочери женихов.

Граф размышлял, как бы наставить сына на правильный путь.

Да, манеры Ланса были безупречны, а вот поведение…Впрочем, как и у большинства юношей из знатных семей — это считалось нормой. Свободное от турниров и тренировок время молодой Барно проводил с друзьями, которые следовали за ним свитой.

Они охотились, кутили, дрались с другими компаниями, устраивали дуэли… Аристократам заниматься каким либо делом, кроме службы императору, считалось позором, вот молодые отпрыски знатных семей и спасались от скуки, в охоте, и кутежах.

Бывало,"милые забавы" молодых повес заканчивались скандалами. Ланс тоже влипал в истории. Самая скандальная — он тяжело ранил на дуэли одного молодого аристократа, и ему пришлось выслушивать нотации отца, испытать недовольство императора и гнев семьи находящегося на грани смерти юноши.

Раненый поправился, родители простили, Ланс опять победил на турнире, вызвав одобрение императора. История, казалось, забылась…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Не явится на турнир по случаю Дня Рождения императора аристократом было нельзя — это считалось чуть ли не государственной изменой. Поэтому, в путь отправился и единственный королевский родственник, принц Монийский Элвин, со своей дочерью, принцессой Оделией. Этот немолодой уже, худой, седой человек, двоюродный брат императора, жил, вместе с дочкой, в уединении, в глуши, в поместье у озера. Поселились они там из соображений безопасности, что бы быть подальше от двора, и светской жизни. Остаться единственным родственником императора и претендентом на престол опасно… При дворе они появлялись раз в год, в празднование Дня Рождения императора, но каждый раз Элвин отправлялся туда, не зная, вернется ли домой. Положение усугублялось еще одним обстоятельством — красивая, скромная и умная Оделия, появляясь при дворе, вызывала нежелательные разговоры. "Вот такую бы нам принцессу!", говорили и в народе, и при дворе, намекая, что Оделия, во многом, превосходит Сильвану, дочь императора, единственную наследную принцессу. До Сайроса такие разговоры доходили, и конечно, раздражали. Он не мог избавиться от родственников, из-за проблем с престолонаследием — если бы с его единственной дочерью что-нибудь, не дай бог, случилось, как произошло с маленьким принцем, сыном Сайроса, императорская династия могла прерваться, и в стране начался бы хаос. Поэтому, до замужества своей дочери и рождения внуков император родственников не трогал.

Оделия и ее отец спешили, поздравив Его Величество, как можно быстрее покинуть дворец. Но, на этот раз, они задержались, что бы побывать на турнире — дочь очень хотела, и упросила Элвина.

… Напрасно Гвен боялась опоздать на турнир — аристократы, обычно, прибывали к его середине, пропуская состязания лучников и групповые поединки.

Прибыв на Главную арену, где и проходили соревнования, Барно поклонились императору — полноватому высокому мужчине шестидесяти лет, с едва заметной проседью в светлых волосах и бороде; и принцессе, высокой голубоглазой блондинке двадцати одного года, со строгой прической; после чего заняли свою ложу.

На арене заканчивались индивидуальные бои всадников, которые, несясь навстречу друг другу, пытались выбить противника из седла. Это были увлекательные зрелища, но Барно ждали состязания холодным оружием, где всегда блистал Ланс.

Пока зрители ахали, кричали и хлопали, матушка оглядывала ложи знатных семей, и обмениваясь с дамами определенными знаками. Кому-то улыбалась, кому-то просто кивала, а некоторым приветственно махала.

Не смотря на малочисленность, отношения между аристократическими домами сложные. Они враждовали, интриговали, создавали союзы или наоборот, разрывали отношения. Делалось это, во первых, от скуки — не все имели должности при дворе, позволяющие заниматься хоть каким — то делом, во вторых, из-за пафосности — каждая семья считала себя выше и главнее других. Разобщенности знатных Домов способствовал и император, возвышая, или ввергая в опалу, то одних, то других — если аристократы объединятся, они смогут диктовать Двору свою волю, и даже императора, пожалуй, смогут сменить…

Из-за сложных отношений выбор жениха или невесты для своих отпрысков у знатных домов был непростым. А именно этим — поиском жениха для Гвен — графиня Барно и принялась заниматься, едва усевшись в ложу, и мало обращая внимания на арену.

Между тем, многие участники турнира прибыли на поединки прямо с поля боя. Но большинству зрителей не было до войны никакого дела, гораздо важнее для них затмить соседей нарядами, знатностью, раскритиковать недругов, и создать важные союзы.

Гвен тоже смотрела на арену без особого внимания — она, как и матушка, улыбалась и кивала знакомым девушкам, подругам по академии, ревностно отмечая про себя, кто из них во что одет, у кого какая прическа, и предвкушая, как после турнира, на Большом Императорском Обеде, они с подругами будут болтать обо всем, что видят, и о том, что произошло в их жизни после окончания академии. При этом, Гвен старалась не крутить головой, дабы крупные локоны, на создание которых потрачено столько времени, не растрепались.

Также, семья Барно, как и все прочие зрители турнира, поглядывали на ложу принца Монийского, не частого гостя при дворе. Но рассматривали не принца, а его дочь — красивую высокую девушку двадцати лет, с роскошными золотистыми волосами, стекающими волной по белоснежным плечам. И отец и дочь держались отстраненно, и на взгляды аристократов внимания не обращали.

Глава семейства Барно тоже не обращал ни на кого, и ни на что, внимания. В отличии от жены и дочери, он не сводил взгляда с арены, поглощенный зрелищем состязаний. Интригами и союзами мужчины займутся после турнира.

… Ланселот Барно, красивый юноша двадцати трех лет, с голубыми глазами и длинными светлыми волосами, сидел в ожидании выхода на арену, в специально отведенном для участников турнира помещении, где каждому бойцу дана отдельная комната. Ланс был не один, а в окружении своей свиты, молодых отпрысков обедневших аристократических семей, или наоборот — богатых, но не знатных. Миньоны бурно обсуждали соперников Ланселота, у кого какие шансы приблизиться к призовым местам, а так же женщин и девушек, присутствующих на турнире — размышляли, кому из дам стоит подарить розу. О том, что цветок нынче получит сестра, Ланс им не говорил — он всегда выбирал красавицу, достойную розы, сам, но к мнение друзей прислушивался.

— Твоя сестра Гвен стала такой красавицей! — заметил Деги, сын оружейника, и лучший друг Ланса, будто угадав его мысли. И покосился на Ланселота — вдруг тот поймет похвалу сестре как — то не так. Ланс, как и все, знал, что Деги очень хочется стать аристократом, и войти в блестящий круг знати. Для этого было два пути — получить дворянство от императора, что сложно, или жениться на аристократке, что маловероятно. А уж думать о руке Гвен, девушки из столь знатной и влиятельной семьи, было бы для сына оружейника авантюрой.

Но, Деги опасался напрасно — молодой Барно не отреагировал на комплименты сестре.

— Нет никого прекраснее Алисии, герцогини Ритжбургской! — воскликнул кто — то из миньонов.

— Я уже дарил ей розу! — произнес Ланс.

Он никогда не дарил цветок одной даме два раза. Даже Алисии.

— Принцесса Оделия очень красивая! — заметил кто — то из свиты.

— Оделия? Не помню ее! — задумчиво произнес Ланс.

Была названа еще дама, но ее кандидатуру сразу отвергли, из — за слишком легкого поведения.

… Наконец, всадник — победитель получил свою награду из рук принцессы Сильваны, девушки гренадерского роста, и такой же стати, и начались пешие бои, разумеется, как и предыдущие, с применением магии.

Ланс вышел на арену — высокий, стройный, широкоплечий и мускулистый, из — за чего его фигура, облаченная в доспехи золотистого цвета, казалась мощной. Граф раскланялся, красиво откинул прядь волос, упавшую на лицо, и был награжден бурными аплодисментами зрителей.

Большинство участников использовало мечи, и только Ланс сражался шпагой, хотя одинаково хорошо владел всеми видами холодного оружия. И — он всегда побеждал. Козырем молодого Барно была скорость — он двигался молниеносно, вызывая восхищенные рукоплескания, ахи и вскрики дам.

Бои на турнире были праздником, в некотором роде спектаклем, шоу. Участники проводили определенные ритуалы: прерывали поединки, советовались с секундантами, которые толпились у края арены, меняли по ходу боя оружие, которое те же миньоны и держали… Малейшая царапина превращалась в значительное ранение, и пострадавшим занимались доктора и секунданты. Однако, раненый возвращался на арену, и "героически" продолжал бой.

Ланс в деле развлечения публики превзошел всех. Понимая, что интересно и зрителям, и императору, старался не побеждать быстро, часто поддавался в начале поединка, вызывая испуг у своих поклонников, что бы эффектно победить в конце. Впрочем, когда соперники были достойными, а победа сложной, юному графу нравилось больше.

Сражался Ланселота красиво — его движения и жесты были изящны, и напоминали сложный танец с поворотами. А удары — молниеносны и разящи. Недаром император называл выступление графа "смертоносным кружевом".

В этот раз все было как всегда, пока граф не обратил внимания на ложу принца Монийского. И в этот момент даже споткнулся на ровном месте — он увидел глаза девушки, сидящей рядом с принцем. Огромные, синие, как горные озера… И все пошло не по плану. Кое-как отбивая атаки противников, Ланс, снова и снова, возвращался взглядом к принцессе. Граф ее вспомнил, их представляли — но, раньше он не обращал на девушку внимания, не замечал.

Так продолжалось до тех пор, пока меч очередного противника едва не пригвоздил Ланса к стене зрительской трибуны.

— "Черт!" — подумал граф, разозлился, тряхнул головой, и ринувшись в бой, быстро разделался с везунчиком, едва его не убившим.

Победив всех, Ланс принялся раскланиваться, принимая изящные позы, и красиво поправляя блондинистые прядки, романтично падающие на лоб. Затем наступила кульминация представления — в руке графа появилась роза, и он направлялся к зрительницам, что бы одарить цветком одну из них. Ловя томный взгляд победителя, каждая из поклонниц надеялась, что, на это раз, цветок и сердце красавца достанутся ей.

И Ланс разжег эту искру надежды в девичьих сердцах до пламени — он прошел мимо ложи своей семьи, вызвав негодование сестры, и дрожь в сердцах всех прочих девушек и дам — роза для кого-то из них!

Ланс миновал императорскую ложу, не одарив цветком и принцессу Сильвану. Над трибунами повисла тишина — зрители застыли в ожидании — кому же?

— Вот умеет! — крякнул граф Барно, думая, что сын продолжает шоу.

Ланс остановился возле ложи принца Монийского, преклонил колено, и кинул розу к ногам Оделии. Зрители ахнули — кто удивленно, кто разочарованно, а император нахмурился. Оделия не поддержала игру Ланса, не подняла цветок, и не дала победителю поцеловать руку, не исполнив положенный ритуал. Девушка даже не посмотрела на графа — и розу, и Ланса она проигнорировала.

Барно, оказавшийся в неловком положении, еще раз поклонился девушке, и быстро покинул арену. Он опять ругался на себя — надо же так опозориться! Холодность Оделии привела молодого графа в замешательство — никогда не бывало, что бы розу не приняли! — и послужила причиной мрачного настроения. Он решил немедленно поговорить с принцессой — о чем, не важно, лишь бы пообщаться. Но, Монийских нигде не было видно — сразу после турнира принц, вместе с дочерью, отбыл в свое поместье, не оставшись на праздничный обед.

Император пребывал в хорошем расположении духа — благодаря юному графу Барно принцесса Оделия показала всем свой истинный характер: гордыню и высокомерие.

Ланс же, вместо того, что бы радоваться победе, мрачно напивался. А многочисленные поклонницы раздражали его больше обычного.

… Вечером, вернувшись домой после турнира и обеда, Гвен пришла в покои Ланса, который, против обыкновения, не кутил с друзьями, а был дома, и, с задумчивым видом, лежал на диване. В той же одежде, в которой был на обеде — черной бархатной куртке, расшитой серебряными узорами, и таких же, обтягивающих, как вторая кожа штанах. Из под куртки виднелась белая шелковая сорочка, вернее, пышные кружева выглядывали из ворота, и покрывали обшлага рукавов. Ланселот даже свои замшевые, расшитые золотыми узорами, сапоги не снял…

— Переживаешь? — спросила сестра, усевшись рядом с ним — Так тебе и надо, раз не мне розу подарил! Вот и получил! Такой позор!

Ланс молчал, и Гвен продолжила:

— Но принцесса-то какова! Ей такая честь, а она и цветок не подняла, и даже не поблагодарила!

— И правильно сделала! — произнес Ланс — Она же не собака, брошенное поднимать!

Гвен хотела было возмутится, но не нашла что ответить — ее саму веселило, что дамы поднимают розу, брошенную к их ногам. Самой Гвен брат вручил бы цветок в руки.

— Ты права! — продолжил Ланс — Я сам виноват! Не надо было кидать! Но, ближе не подойти!

И Ланс в раздражении стукнул кулаком по стене.

Действительно, Монийские сидели в соседней с императорской ложе, а приближаться к императору во время турнира нельзя — за соблюдением дистанции следили стражники, и Ланса не подпустили бы, хоть он победитель.

— Ну и что! — упрямо возражала Гвен — Эта Оделия могла хоть поблагодарить, хоть кивнуть!

— Она такая красивая! — произнес Ланс, не слушая сестру — Такие глаза! Как озера!

И Гвен опять не нашла что ответить — принцесса Монийская, действительно, была красавицей, а Ланс, до этого, никогда ни о ком так не говорил.

— Ты влюбился, что ли? — спросила она.

— Нет, просто говорю, что Оделия красивая! — ответил Ланс и перевел разговор на другое.

— Хочешь, потренируемся завтра вместе? — предложил он — Моя шпага против твоих прыжков?

Гвен обрадовалась — брат может дать полезные советы и — согласилась.

Однако, Ланс продолжил вдыхать, и страдал весь вечер. А Гвен его утешала. Но уже на следующий день, после тренировки с сестрой, граф с друзьями отправился праздновать победу в турнире. О происшествии с розой он, казалось, забыл.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Компания закатились в таверну "Золотой петух", где приятели заказали вина, и принялись сдвигать столы, образуя из них один, наподобие круглого стола короля Артура из древних земных сказаний — в честь одного из его рыцарей, Ланселота, имя которого носил Ланс. Но, в таверне уже были посетители, пришедшие до них — юный представить аристократического Дома, барон Линдсни, со своей свитой. Линдсли был именно тем, кто едва не победил Ланса на турнире, когда тот засмотрелся на принцессу Монийскую. И, эта "чуть ли не победа", вознесла юного барона, не имеющего особых заслуг и умений, на новую высоту. Юноша и сам уверился в своей крутости, и заважничал.

Линдси и его свита не пожелали прерывать свое пиршество, но и терпеть другую компанию тоже не хотели. Началась словесная перепалка, в которой Ланс участия не принимал — на то есть миньоны — перешедшая в драку. Он стоял в стороне, предоставив разборки друзьям, и, с задумчивым видом, поправлял кружева на манжетах.

Так как в таверне было тесно, потасовка вылилась на улицу, и сразу собрала зевак — выяснили отношения участники турнира, и эта драка была, как бы, его продолжением.

Закончилось все тем, что отпрыск Линдсли усомнился в честности побед молодого Барно, о чем и стал орать во всеуслышанье:

— Вы, граф, любимчик императора, поэтому многие воины, более искусные в магии, чем Вы, поддаются, что бы угодить Его Величеству!

Этого Ланс стерпеть не мог. Он атаковал барона, легко выбил у того меч, и прижав болтуна к стене таверны, приставил шпагу к его горлу. Юноша притих, и косился на своих приятелей, ища у них помощи, но члены его свиты или трусливо разбежались, или были заняты выяснением отношений с миньонами Ланселота.

Ланс усмехнулся, и позорно отстегал Линдсли шпагой, как кнутом, на глазах его и своих приспешников, а также собравшихся у таверны зрителей, под их хохот и улюлюканье. Юному барону только и оставалось, закрывая руками голову, спасаться бегством. Ланселот преследовал его, и продолжал наносит удары, под смех и свист зевак, пока несчастный отпрыск Линсли не покинул площадь, и не скрылся в одном из узких переулков столицы.

Изгнав наглецов, посмевших препятствовать, Ланселот и его свита пировали в "Петухе" до утра, потом отправились в другую таверну, затем в следующую. Когда граф вернулся домой, там его встретили разгневанный отец и рассерженная матушка — семья Линдсли пожаловалась императору, и выразила возмущение произошедшим родителям Ланса.

Отец прочитал сыну нотацию.

— Ссорится с дружественным домом Линдсни нельзя! — говорил он— Мы теряем союзников! А позорить аристократа перед лицом черни — последнее дело! Вот! — добавил он, размахивая зажатой в руке бумагой — Пришло письмо от Императорского Блюстителя Нравов, где указано на недопустимость подобного поведения!

Ланс сделал печальное лицо, и виновато смотря на родителей, произнес:

— Простите меня, недостойного сына, позорящего семью!

— Вот именно! — воскликнула матушка — Ты, будущий глава дома Барно, и гордость этого дома! И вдруг такой низкий поступок! Не ожидала от тебя, столь недостойного поведения!

Ланс извинялся, смотрел глазами, полными раскаяния, и был прощен — как всегда. Но, старший Барно настоял, что бы молодой граф прекратил кутежи, и занялся поместьем, в котором, в связи с войной, дела были не очень хороши. Кроме того, у Барно были предприятия, оформленные на подставных лиц — аристократам позорно заниматься производством — тоже требующие внимания. Старому графу нужна была помощь, да и Ланселоту пора, как будущему главе дома, учится управлять делами семьи. Ланс, некоторое время, почти не покидал поместья, отлучаясь только на барновские фабрики.

Но, это длилось не долго — друзья скучали без своего предводителя, а он без них. В скором времени Ланс вернулся к прежней жизни.

Следующий скандал не заставил себя ждать.

По настоянию отца, и вместе с ним, Ланс отправился на деловой ужин в поместье барона Кирми, для заключения дружественного союза. Ланселоту среди важных стариков было невыносимо скучно, не помогало и присутствие молодой и хорошенький жены барона Мардж. Молодыми и хорошенькими Ланса не удивишь, а баронесса была очень глупой. Когда, выйдя на балкон, он застал там леди Кирми, то, из вежливости, завел с ней беседу. Мардж пожаловалась, что умирает от скуки — ей совсем нечего делать.

— А вы чем занимаетесь, граф? — спросила баронесса — Наверное, ваша жизнь очень интересная, и наполнена важными событиями и делами!

— "Тем же, чем и ты — ничегонеделаньем!" — подумал Ланс, однако произнес, изящно откинув с лица прядь волос:

— Завтра с друзьями отправляемся на охоту!

И добавил:

— Хотите с нами?

Девушка не ответила, но поинтересовалась, в каком месте охотники собираются.

Ланс объяснил, и вернулся в кабинет, где собравшиеся старики уже обсудили возможный союз, и рассуждали о войне.

— Тигриал ничего не может не из-за своей неспособности военачальника! — говорил его отец — У Тамуза нет регулярной армии, и его разрозненные полки появляются то здесь, то там. А неповоротливая имперская армия за ними не поспевает. Да что говорить! Наша армия Некрокип взять не может, не то что Разлом!

Барон, краснолицый одышливый толстяк, высказался, что командующему войсками светлых, Тигриалу, следует сконцентрироваться возле Великого Разлома, откуда, сплошным потоком и прут темные, разбиваясь затем на отряды. Там их и уничтожать!

Мнение присутствующих разделилось: одни считали, что армии следует оставаться у Разлома, другие — что нужно преследовать и уничтожать темных на всех территории страны.

Ланселот в беседу старших не встревал, но по поводу темных у него было свое мнение.

Когда Лансу было восемь лет, демон убил на глазах мальчика его воспитателя, верного слугу, и близкого человека, бывшего с ним рядом с пеленок.

Вернее, воспитателя убила демоница… После этого случая Ланс до ужаса боялся темных, а отвратительное исчадие Бездны снилось в кошмарах. Мальчика даже лечили от нервного потрясения.

Со временем расстройство прошло, но страх перед темными остался. Ланс скрывал эту позорную слабость ото всех, даже от родителей, и пытался с нею бороться.

Молодому графу приходилось сталкиваться с этими нечестивцами, которые появлялись везде и всюду на неохраняемых территориях. Ланс был с друзьями, и, преодолевая страх, нападал первым, легко уничтожая темных. Он был уверен, что справился бы и один — настолько эти порождения бездны были никчемны и слабы. И фобия ушла, пропала — юноша перестал бояться демонов.

Теперь Ланселот считал, что слухи о силе темных сильно преувеличены — те, кого граф и компания встречали, были слишком жалкими, и не слишком опасными. А демоница из детства… Ланс был ребенком, а воспитатель стар, и не владел магией… Даже не попробовали сопротивляться!

Лансу казалось удивительным, что разрозненные группы темных причиняют стране такой вред, и с ними никак не удается справиться. Однако, Тигриала он знал, и в его неспособность военачальника не верил. Знал Ланс и замок Некрокип. У молодых повес был такой ритуал — ездить к замку, и стоя в отдалении, на холме, рассматривать его. Это считалось очень дерзкой и смелой выходкой, и о путешествии к Некрокипу его участники хвастались перед друг другом, зачастую придумывая разные страшные подробности, которых на самом деле не было. Да, по пути к замку можно было встретить темных — или одиночек, или маленькие группы, и легко с ними разделаться. Больше никаких ужасов рядом с замком не было. Однако все знали — кто спустился с холма, и приблизился к замку, назад уже не вернулся…

Слушая рассуждения стариков, Ланс посматривал на толстого краснолицего Кирми, и сочувствовал его юной жене.

На следующий день, как и собирался, Ланс отправился на охоту. К его изумлению, на место сбора явилась и баронесса, хотя одна женщина в компании мужчин — верх неприличия… Отказать даме граф не смог, и красавица присоединилась к его свите.

Охота для аристократов — это целый ритуал, действо… Молодых людей захватывал азарт погони, зашкаливающий адреналин, особенно если дичь бывала опасна, и могла сдать дачи, даже убить охотника. А после, конечно же, великая пьянка, на которую Ланс с друзьями закатились в охотничий домик семьи Барно — весьма удобное строение, с несколькими комнатами, водопроводом, и винным погребом.

Ланселот увлекся прелестной баронессой, и Мардж задержалась в лесных хоромах на три дня. Об этом не должны был узнать, но кто-то из свиты графа проболтался, и грянул скандал.

Весть о происшествии разнеслась по всей империи, и только ленивый не обсуждал это приключение графа Барно, и не смеялся над супругом баронессы, и над всей его семьей. Саму же Мардж Кирми настигла бешеная популярность — не многие дамы могли похвастаться соблазнением Ланса. Вернее, таких было немало, но их свидания с графом, по большей части, оставались для всех тайной — женщины умеют хранить секреты, если это касается их репутации.

Конечно, союз Барно и Кирми распался. Не желая выслушивать гневные речи отца, Ланс старался не попадаться ему на глаза, и редко бывал дома.

Однако, Ласелота озаботила проблема — вдруг, в наказание, отец запретит ему пользоваться деньгами семьи? Что тогда? А он грозил так сделать! Конечно, если у молодого Барно заканчиваются деньги, то кошельки его друзей всегда для него открыты. Если Ланс не бывает дома — он может заночевать или у одного из миньонов, где его встретят с радостью, или у одной из подружек — простолюдинок — у них нравы попроще. Но если у Ланса ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЗАКОНЧАТСЯ ДЕНЬГИ, то все друзья его оставят, и примкнут к другим свитам. Все они обретаются с отпрысками аристократов, изображая дружбу, что бы быть ближе к кругу богатых и знатных. Даже при дворе бывают, сопровождая своего сюзерена. Да и похвастаться этой самой дружбой тоже неплохо. Но, главное — пить и веселится за счет предводителя. А без денег кому он нужен? Ланселот знал цену друзьям, принимал эти правила, и сам им следовал. Поэтому он размышлял, можно ли уже вернуться домой, и со слезами на глазах, вымолить прощение у родителей? Наверное, они соскучились по сыну, и уже не сильно злятся. Однако, размышляя так, Ланселот в родное поместье не спешил.

В одну из таких, веселых, пьяных, и "бездомных" ночей случилось происшествие,круто изменившее жизнь молодого графа Барно…

Сильно нетрезвые миньоны Ланса остановили на ночной улице карету без герба, показавшуюся им сомнительной. Но, в экипаже оказалась женщина, о которой Ланс раньше часто думал… Это была она, его первая любовь, его мечта, его наваждение — Алиса Ритжбургская. Та любовь давно прошла, но герцогиня Лансу все еще нравилась. Поразившись такому совпадению, и своей удаче, Ланселот разогнал буянящих парней, и предложил женщине проводить ее — ночью опасно! Герцогиня была не против, как не возражала и против более близкого общения.

Ланселот сел в карету, рядом с красавицей, и опять поймал ее будоражащий, влекущий и пьянящий запах… Запах розы… Теперь он своего не упустит, и получит то, что желает! А желал Ланселот шикарное тело герцогини, не думая о ее пустой и холодной душе. Впрочем, проверить, настолько ли Алисия безчуственная, как он думал, граф тоже не отказывался. Не желая медлить не секунды, Ланс поцеловал пухлые, обещающие рай губы девушки… Нет, она не бесчувственная! Ее тело дрожит и трепещет от страсти, и это не притворство! Ланс скользнул взглядом на грудь герцогини… И оторопел — на ней лежал, поддерживаемый тонкой цепочкой, кулон, похожий на слезу. Прозрачный, будто подернутый туманом печали. А в центре слезы тускло мерцала кроваво-красная жемчужина…

— Откуда это у Вас? — спросил юноша, слегка отодвинувшись.

— Конфискат! — произнесла Алиса голосом, который минуту назад казался Ланселоту чарующим, и спросила — Что не так?.

Очарование спало, растаяло… Ланс не стал объяснять, извинился, и вышел из экипажа.

Он быстро уходил от кареты по ночной, темной, как глаза герцогини, улице, находясь в смятении чувств. Растерянность, недоумение, отвращение, гнев… И страх, вернувшийся из детства… Ланс торопился оказаться как можно дальше, потому что казалось, что на него сейчас нападут со спины, в которую вонзятся когти и клыки, и он не сможет сопротивляться… Юноша напряженно прислушивался, не раздается ли хлопанье крыльев…. На бесстрашного до безрассудности графа Барно накатывали холодные волны ужаса. И все эти ощущения смешались с остатками влечения и отрицанием. Граф пытался убедить себя, что кулон — совпадение, что напавшая на его воспитателя демоница не может быть Алисой, а украшение действительно куплено на распродаже конфискованных у темных вещей…

Воспитатель заставлял Ланса бегать по несколько миль в день, и сам составлял ему компанию. И однажды, на глухой проселочной дороге, на них напали. Целый рой странных причудливых существ, окружавший, словно муравьи свою королеву, крылатую и рогатую женщину в полумаске, из-за чего ее лица было не разглядеть.

Демоница кинулась на Ланселота, но учитель закрыл его собой. Так они и упали в грязь — сначала Ланс, на него — тяжелое тело учителя. Именно тело — демоница уже оторвала мужчине голову. Через плечо учителя, сквозь чужую кровь, текущую на его лицо, мальчик с ужасом смотрел на лицо женщины в маске, которая, почти лежа на трупе, облизывала свои полные губы, испачканные кровью… А у самого лица Ланса болтался, свисая с ее шеи, кулон, похожий на слезу. Прозрачный, будто подернутый туманом печали. А в центре слезы тускло мерцала кроваво-красная жемчужина…

Демонов вспугнули охотники, вышедшие на шум из леса. Благодаря им Ланс остался жив…

Теперь, вспоминая ту демоницу, Ланселот сравнивал ее глаза, губы, и фигуру — все, что он видел тогда — с герцогиней, и все больше убеждался, что это она… Лансу было нестерпимо противно, что он поцеловал эти губы, которые теперь вспоминались, как жирные красные гусеницы.

— Черт! Черт! Черт! — выругался Ланс, и выхватив шпагу, изрубил в клочья росший на обочине ни в чем не повинный куст местной жимолости.

На улице, по которой брел Ланселот, были только жилые дома, и купить вина оказалось негде. А выпить необходимо, что бы перебить вкус того рта… Слава богам, графу повстречался пьяный мужичок, несущий бутылку выпивки. Ланс кинул ему монетку, забрал вино, и с жадностью припал к горлышку.

Алкоголь успокоил, и прогнал страх. Но, осталась проблема — графу нужно было сообщить о своем открытии в Святую Инквизицию, занимающуюся поиском и уничтожением темных. А он не мог. Потому, что когда-то любил эту женщину, и хранил о тех чувствах светлые воспоминания.

— "Наверное, я ошибся! — наконец, с облегчением подумал граф — Не мог любить такое!"

Отпив еще несколько глотков, Ланселот продолжил мысль:

— "Испугался женщины! Позорище! Не мальчик теперь! Убью демоницу, если нападет, кем бы она не была!"

Ланс окончательно успокоился, и закрыл для себя эту тему. Однако теперь, встречаясь при дворе с герцогиней, старался ее избегать.

В конце концов, у юноши закончились деньги, и ему пришлось вернутся домой. Ненадолго — родители сердились, ругались, не прощали… Ланс пополнил кошелек, и ушел опять.

Но, гнев родителей не единственное последствие такого поведения… Дела Ланса были намного хуже, чем он думал.

ГЛАВА ПЯТАЯ

… В "Золотом петухе", в задней комнате, предоставленной хозяином для уважаемых гостей за дополнительную плату, сидели четверо: первый — худой неприметный мужчина, второй — старше и толще, третий, с важным видом, и четвертый, молодой человек, одетый богато, и увешанный украшениями, как женщина.

Худой говорил негромко, обращаясь к молодому:

— Ваша семья Деги намного богаче и влиятельнее, чем дом Барно. Однако, вы входите в свиту Ланселота, а не наоборот!

— Барно аристократы! А мы не владеем магией так, как они и вы, уважаемые господа, о чем вам известно, — усмехнулся Деги — и никогда не попадем в высшее сословие.

— Это можно исправить, — вкрадчиво произнес толстый — достаточно войти в аристократическую семью.

— Женится на дочери знатного дома? — спросил Деги — Боюсь, такое невозможно! Это бывает крайне редко! Аристократы стараются заключать браки между своими, что бы не распространять магические сверспособности на посторонних.

— Да, — произнес худой — но, семья Малеро не против принять в свое лоно достойного представителя состоятельного, но не знатного рода.

— Вам, господин Малеро, нужны наши деньги? — усмехнулся Деги, смотря на худого — Военные действия, и сопряженные с этим трудности сильно истощили ваши запасы, а мой отец занимается производством оружия, и нисколько не пострадал, а даже наоборот…

— Нет! — сказал важный господин, до этого молчавший — Вы знаете, что нам нужно! И Малеро, и нам всем! Маленькая услуга, взамен которой вы войдете в знатную семью. Плата более чем достойная.

Деги помолчал, и поднялся.

— Я не предам друга, уважаемые господа! Свои обиды и претензии высказывайте хоть молодому графу Барно, хоть старому, и решайте все вопросы с ними.

— Барно благоволит двор! — заметил Малеро — И выяснять с ними отношения в открытую бесполезно. Нас же и обвинят!

— То, что вы предлагаете, низко, и недостойно благородных Домов! — ответил ему молодой человек — Такие вопросы принято решать на дуэли!

— На дуэли! — возмущенно воскликнул худой — Даже если мы кинемся на Барно втроем, втроем же и сдохнем, в ту же минуту!

— Не спешите с решением, господин Дега, подумайте хорошенько! — произнес знатный — И напоминаю, вы дали слово не разглашать тему нашей беседы!

— Разумеется! — сухо ответил Деги, раскланялся, и вышел.

Оставшиеся помолчали, затем худой сказал:

— И этот отказался! Юношеская дружба отличается искренностью и преданностью.

— Не спешите с выводами! — ответил ему знатный — Он посоветуется с отцом, а старый оружейник не упустит такую возможность, уж поверьте! Жители Сайнтифика все такие, себе на уме!

— Надеюсь, так и будет! — сказал толстый и спросил Малеро — Как ваш племянник?

— Лучше, слава богам! — ответил знатный — Но, боюсь, здоровье его никогда не станет прежним, и жизнь будет недолгой!

Все трое помолчали, скорбно опустив головы.

— А сын главы вашего дома отошел от нанесенного унижения? — спросил Малеро знатного.

— Он не покидает поместья! — печально ответил знатный — И как долго это добровольное заточение продлится, как долго над ним будут потешаться — неизвестно!

Все опять печально покачали головами.

Толстого о его жене не спросили — это было бы совсем неловко для всех.

… Гвен завидовала брату — нет, не его пьянкам и дебошам — а тому, что он может делать, что пожелает. Девушка тоже "занималась делами" — наносила визиты и принимала гостей, вышивала, помогала матери управлять их огромным домом… И находила эти занятия ужасно скучными. Единственной радостью была для нее магия, которую она не бросила и дома — Гвинерва старалась развивать свои способности, ей хотелось научится летать. Для занятий миледи была выделена комната, и девушка проводила там много времени. Если она не занималась магией — то просто сидела и мечтала. О любви… О приключениях… О путешествиях …

Все мечтания Гвинервы проистекали из романов, которые девушка обожала, и в которых все это присутствовало — любовь храбрых рыцарей и прекрасных дам, чудесные дальние страны, путешествия на пиратских кораблях по бурным морям… Гвен мечтала о приключениях, но главное — она хотела влюбиться в рыцаря или прекрасного принца. И что бы и прекрасный рыцарь тоже ее любил, и совершал для Гвиневры подвиги. А разговаривали бы они с возлюбленным исключительно стихами — такие понятия были у юной графини Барно о любви и отношениях.

… Напрасно Гвен весь день прождала Ланса — он не ночевал дома, не явился и утром. А девушке нужно было с ним поговорить, и попросить о помощи. Ей, наконец-то подыскали жениха.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Подходящим мужем для Гвен сочли четвертого сына семьи Паксли, Госсена — обе семьи устраивала перспектива будущего родства.

Для Гвен эта новость не была громом среди ясного неба — она не хотела замуж, но родители давно говорили о ее свадьбе. Правда, Гвен думала, что это будет нескоро — когда-нибудь. Девушка пыталась вспомнить, кто такой Госсен, но в семье Паксли было много сыновей, и кто из них ее жених, она не знала. Гвен хотелось обсудить эту новость с братом, и расспросить его о будущем муже — Ланс наверняка с ним знаком — но молодой граф дома так и не появился.

Тем временем, в поместье Паксли устроили прием для семьи Барно, что бы познакомить жениха и невесту друг с другом, и объявить предстоящей свадьбе.

Ночью Гвен снились неясные, будоражащие сны, а с утро ее охватило волнение, и не отпускало до самого поместья Паксли. Все два часа поездке в карете она молчала и теребила в руках кружевной платок. Девушка грезила о своем женихе, и мысленно нарисовала его образ — романтичный, любящий, пылкий и мужественный. И красивый, как рыцарь Лео.

На этот раз, матушка велела нарядить Гвиневру в зеленое шелковое платье-тунику, с накидкой шлейфом. В нем Гвен еще ни разу не выходила в свет, и оно было достаточно скромным — именно такое, что бы произвести хорошее впечатление на родителей жениха. Из украшений был выбран жемчуг, как символ невинности.

Замок, куда миледи Барно предстояло переехать после свадьбы, произвел на нее неприятное впечатление — снаружи он выглядел мрачным, даже зловещим, с темными стенами и узкими окнами. А внутри к мрачности прибавлялся аскетизм — похоже, глава дома Паксли, чьим сыном и был Госсен, не любил роскошь.

Однако, внешность и личность будущего мужа занимали ее больше, чем интерьеры замка. Пока шла церемония приветствий и представлений, Гвен разглядывала мужчин, находящихся на приеме, пытаясь понять, кто ее жених.

Встречали гостей сам Паксли, неприятный старик, похожий на сушеного таракана; его жена, милая и очаровательная, пытающаяся сгладить впечатление от неприглядного дома и ворчливого мужа; а также восемь(!) сыновей Пасксли, и еще куча какой-то родни.

Некоторых из парней Гвен знала, например, симпатичного блондина Эймона. Теперь она поняла, что Эймон похож на свою маму — такой же милый, веселый, и любезный.

"Ну ж бы и Госсен был таким! — думала девушка — Они же братья, и должны быть похожи!"

Когда жениха и невесту представили друг другу, миледи не знала, то ли смеяться, то ли плакать — Госсен оказался худеньким, угрюмым пареньком, держащимся в стороне от других. Более того, его братья хихикали над застенчивостью четвертого Паксли — уж они бы столь очаровательную невесту встретили радушнее! Гвен, как и подобает благородной даме, скрыла свое разочарование, присела в поклоне, и любезно поддержала беседу с матушкой жениха, сдерживая злость.

За обедом ее и Госсена посадили рядом. Девушка отодвинулась на самый край стула, что бы быть подальше от жениха, то же сделал и Госсен — отодвинулся. Между собой они не пообщались, ни сказали друг другу ни слова.

То ли старик на еде не экономил, то ли так встречали только гостей, но стол буквально ломился от яств. Однако, расстроенной Гвен кусок в рот не лез, и она даже не видела, что подают. И уж точно не пробовала, вяло ковыряя вилкой единственное блюдо — шоколадный пудинг.

Девушка переживала, что их с Госсеном, как положено, на некоторое время оставят одних — пообщаться. Она страшно не хотела этого, и не знала, о чем с ним говорить. Но, старик Паксли прямо за столом завел разговор о приданом Гвен, что было неприлично в присутствии невесты, и его жене ничего не оставалась, как увести девушку, что бы показать замок.

Похвастаться баронесса решила своим садом, где росло множество цветов, и своими покоями. В обители хозяйки дома было довольно мило, по крайней мере, не так серо и мрачно, как в той части замка, которую Гвен видела — мебель в покоях баронессы была мягкой, современной, в нежно пастельных тонах.

— Как я рада, — щебетала женщина — что ты скоро переедешь к нам! У нас восемь сыновей, дочек нет! И никто из парней пока не женат! Я одна женщина на весь замок, не считая служанок! Поговорить не с кем!

Эта речь не улучшила настроение Гвен — девушка подумала, что баронессе просто нужна помощница.

Гвиневра хвалила все что видела, заверяла, что будет просто счастлива подружиться с будущей свекровью, а когда уже не знала, что бы еще похвалить, и в чем бы еще заверить, спросила — для поддержания разговора:

— Леди Паксли, а почему вы решили женить именно Госсена? Он же не старший!

— Это муж решил! — сухо ответила баронесса — Почему — я не спрашивала!

Спохватилась, и добавила, фальшиво улыбаясь:

— Госс достойный и хороший мальчик!

— "Что-то с ним не так, с этим мальчиком! — подумала Гвен — Даже мать его не любит!

Больше о женихе не говорили, зато на общения с ним у невесты не осталось времени — визит подошел к концу.

После приема, усевшись в карету, разгневанная Гвен высказала родителям все, что думает:

— Если вы решили избавиться от меня, и выдать ее замуж, то могли бы выбрать кого — нибудь, более достойного! Я никогда не выйду за этого хлюпика! — решительно заявила она, и больше, до самого поместья Барно, не произнесла ни слова.

Зато родители высказались. Отец напомнили Гвен о том, о чем миледи знала с самого детства:

— Твой долг выйти замуж, дабы укрепить положение семьи! А более подходящей для этого партии, чем Паксли, не сыскать! Личные симпатии в таком деле — дело десятое!

Матушка была в суждениях помягче.

— Нельзя судить о людях по первому взгляду! — сказала графиня — Ты пока не знаешь Госсена, но твое мнение поменяется при более тесном общении — я уверена. Ибо четвертый сын Паксли — достойный и приятный молодой человек, насколько я о нем наслышана. Да и сегодня он произвел хорошее впечатление. Милый скромный мальчик!

И родители, и Гвиневра остались при своем мнении, но девушка должна подчинится их воле…

Гвен, вернувшись в поместье, отправилась в свою комнату, с твердым намерением: что-нибудь придумать, но замуж за Госсена не выходить. Она рассказала няне о своем женихе, о том, какой он никчемный, чем опять довела старушку до слез. Та, уже который день горевала, что девушке не позволят взять няню с собой в новую семью, и они расстанутся.

— Перестань плакать! — успокаивала ее Гвен — Я ни за что не выйду за него!

— Это невозможно! — вытирая слезы, бормотала няня — Противится воле родителей нельзя!

— Я их уговорю! — воскликнула Гвен — Ты же знаешь, как мама и отец меня любят!

— Если не Паксли, так другого найдут! Уедешь в чужой дом, одна одинешенька!

И няня опять разрыдалась. Гвен ее, кое — как, успокоила и отправила спать, а сама предалась воспоминаниям.

В академии они с подругами обсуждали свои будущие браки, мечтали о романтичной любви, и о мужьях красавцах. Гвен хотела выйти замуж за рыцаря Лео, красивого, храброго и галантного мужчину, блиставшего, в те времена, на турнирах. Девочку не смущало, что Лео был старше ее лет на двадцать, и был влюблен, как говорили, в королеву соседнего государства, Вексану Ритжбургскую.

Когда Лео погиб, Гвен плакала.

Казалось, это было так давно… И государства того теперь нет, и королевы тоже, а замок Вексаны превратился в ужасный и мрачный Некрокип, пристанище темных сил.

Гвен хотела, что бы ее муж был красив, как рыцарь Лео. Но, увы…

И она принялась строить планы побега, раз другого способа избежать замужества не было. Вот и пригодятся деньги, заработанные на поклонницах брата!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

От злости Гвен не могла уснуть. Вдруг, в окно стукнул камешек, потом еще один. Удивленная, девушка выглянула в сад, и обнаружила стоящего под деревом, под светом фонаря, Госсена. Миледи поразилась — как он сумел пробраться в поместье, незамеченный стражниками?

— Выйди, надо поговорить! — негромко, сказал юноша.

— "Что ему надо?" — недовольно подумала Гвен, посмотрела, спит ли няня — старушка во всю храпела — накинула на ночнушку накидку, и вылезла в окно, что бы на разбудить няню. Что подумает жених о таком неприличном поведении, и таком непристойном наряде, ее не волновало. Девушка находилась в злорадном предвкушении, собираясь задать трепку поганцу, посмевшему потревожить ее, что бы, видимо, объясниться в любви.

Но, как только она подошла к Госсену, он сказал:

— Я не хочу на тебе женится! Ты тоже не хочешь свадьбы. Нам надо придумать, как избежать этого! Отойдем, что бы нас не увидели!

Юноша повернулся и пошел в глубь сада, а ошарашенная Гвен поплелась следом.

Она то думала! А он!

— "Не хочет на мне женится! Что он возомнил! Боже, как стыдно!"

Но, Гвен сделала вид, что ей ни капельки не обидно, и она даже рада, что их взгляды на брак совпадают.

Они остановились у пышного куста местной магнолии, и стали обсуждать, что делать.

— Единственным выход — уйти из дома! — сказал Госсен — И я это сделаю, но после экзаменов.

Гвен понимала, что он имеет ввиду, и как это важно. При достижении совершеннолетия молодые аристократы сдавали магический экзамен. Без этого они не имели права, в дальнейшем, применять не только магию, но и занимать государственные посты. Да и вообще, на таких" недоучек" даже собственных семьях смотрели косо. Госсен не мог покинуть дом, пока не сдаст магический экзамен.

— А если нас поженят раньше? — спросила Гвен — Родители ждут, когда мне исполнится восемнадцать. Когда у тебя экзамен?

— Через два месяца!

— А мой день рождения через полтора! Значит, и свадьба!

— Значит, — хмуро повторил юноша — останусь без экзаменов!

Ломать жизнь юному Паксли Гвен не хотела, возмутилась его предложению, и сообщила, что сбежит сама — ей только надо достать денег, что бы жить самостоятельно.

— Где жить? — усмехнулся Госсен — Ты знаешь, куда пойдешь?

Гвен не знала. Она вообще мало представляла, как устроен мир, да и в географии Земель Рассвета была не сильна.

Госсен просветил ее в некоторых вопросах.

— Одной, без сопровождения, девушке отправляться в путь небезопасно! — сказал он — Возможно, ты не знаешь, но идет война.

— Все я знаю! — возразила Гвен — Война между светлыми, и темными силами демона Тамуза. Но, она далеко, у Большого Разлома.

— Темные не имеют армии в прямом смысле этого слова! — объяснил Госсен — Армия Тигриала сдерживает и уничтожает огромное количество врагов, появляющихся из Разлома. Но, не всех — многие прорываются и разбредаются группами или в одиночку по Землям Рассвета. И нападают на все и всех. Плюс мародеры, и просто оставшиеся без всего люди, которым надо выживать — они тоже грабят и убивают. Ваше поместье, и ваши земли, охраняет личная армия. Выйдя за пределы поместья ты станешь беззащитна.

— Пфф! — воскликнула Гвен — Я сильный маг! Кто мне может навредить?

Госсен опять возразил, что среди темных тоже есть маги. Гвен ответила, что не такие искусные, как она. Они спорили до рассвета, затем Госсен ушел, обещав вернутся следующей ночью.

Гвиневра с нетерпением ждала вечера, придумывала аргументы, как убедить жениха в своей магической силе, и злилась на Ланса, потому что он не появлялся дома, а был сестре очень нужен.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Ланселот не знал, что обиженные им аристократы объединились, и создали заговор, а один из его друзей, Деги, оказался предателем. Как и предполагали заговорщики, юноша рассказал отцу о беседе в "Золотом Петухе", и тот убедил его принять их предложение. Возможно, и не убедил бы, но молодому Деги понравилась его будущая предполагаемая невеста, девушка из дома Малеро.

Не ведал граф Барно и о том, что инициатором заговора, его мозгом, была герцогиня Ритжбургская, которая предположила, что Ланселот знает ее тайну, раз так странно себя ведет по отношению к ней. Следовательно, Ланс опасен, и его нужно устранить.

Около полудня свита Ланселота, во главе со своим предводителем, отправилась на охоту. Полдень считался среди молодых повес ранним утром, охотники двигались неспешно и молча, да и сам Ланс был задумчив и неразговорчив — не выспался, встав такую рань.

Ланселот думал об Оделии.

— "Места, куда мы направляемся, — размышлял он — граничат с поместьем у Лазурного озера, с Монийским Домом.

Было бы хорошо, если бы принцесса Оделия отправилась на прогулку, и мы бы встретились…"

Ланселот не знал, влюблен ли он в принцессу, но думал и вспоминал о ней он часто. Однако, эти чувства не были похожи на ту любовь, которую он испытывал в юности к Алисе…

Ланс увидел герцогиню Ритжбургскую в тот день, когда отец впервые взял его на прием императора — юному графу исполнилось шестнадцать, и его нужно было представить при дворе. Тогда Ланселот и увидел… Прекрасную, в черном, расшитом серебром платье, открывающем белоснежные плечи, на которые падали небрежными волнами темные волосы. Заметил он и большие карие глаза, горящие таинственным огнем, словно скрывающие в своей глубине некий печальный секрет… И, разумеется, шикарную фигуру Алисии, с тонкой талией и пышной грудью, так волнующей воображение мужчин… Еще Ланс уловил аромат окутывающий девушку — чарующий горьковатый аромат розы…

Герцогиня не обратила внимания на юношу, а он словно в омут ухнул… Водоворот чувств и желаний нахлынул и увлек в сладостную бездну… Ланс думал о девушке засыпая, она ему снилась, и первой мыслью после пробуждения была Алиса…

Ланс писал любимой письма и стихи — разумеется, никому, в том числе и ей, не показывая и не посылая; и посвящал ей победы в дуэлях и турнирах… Эти посвящения, в отличие от писем, не скрывались, и все знали, что Ланселот, как и многие прочие, влюблен в герцогиню Ритжбургскую.

Так продолжалось два года. Затем Ланс победил на Большом Императорским турнире, посвятил победу Алисе, которая сидела, среди других зрителей, на трибуне, и видела его триумф. После боя Ланселот подарил Алисее розу. Девушка была польщена, цветок приняла, и позволила поцеловать руку. Потом граф Барно сделал дарение розы после победы ритуалом, но первой была Алиса. Да и сам выбор розы — в честь нее.

Ночью после турнира Лансу удалось станцевать с Алисой. Было волнующе — держать женщину-мечту в объятиях, смотреть в ее прекрасные глаза, и чувствовать ее аромат… Более того, юноше казалось, что он тоже нравиться Алисе, что она отвечает ему взаимностью… Вдохновленный и опьяненный вниманием Алисы, после бала юноша последовал за каретой герцогини, и, добравшись до ее дома, велел слуге, открывшему на его стук, доложить, что граф Барно просит его принять…

Графу отказали. Потом Ланс вспоминал эту попытку, как минуту позора, и клял себя последними словами.

Однако, часто встречаясь с Алисой при дворе, Ланс продолжал на нее смотреть. И понял — он не единственная жертва прекрасной герцогини. Эта женщина, при внешней ослепительности, холодная и жестокая, любящая увлекать и соблазнять, ничего не давая взамен… Со временем, любовь к Алисе если и не прошла, то значительно уменьшилась. Засохла, как срезанная роза…

Однако, герцогиня продолжала нравиться и волновать, но уже без фанатизма… До той ночи, когда Ланс сел в карету без герба… Теперь он если и думал о герцогине, то с настороженностью и отвращением.

Бывали в жизни Ланса и другие женщины, но не более, чем короткие легкие увлечения.

Чувства к Оделии были не такими, не похожими ни на что прежнее. Ланселот думал о ней с робостью, и его мечты не заходили дальше, чем просто увидеть, хоть издалека. Максимум — поговорить. Однако, нежный ускользающий образ Оделии часто занимал его мысли, и так же часто появлялся во снах.

Алиса была колючей розой с дурманящим ароматом, Оделия — нежной лилией Лазурного озера…

Ланселот очнулся от грез, и огляделся. Его лошадь неспешно, в одиночестве, брела по лесу, что было странно — как могли миньоны оставить своего предводителя одного, когда он об этом не просил?

Ланс даже не знал, куда двигаться, где его друзья, и предоставил лошади выбирать дорогу самой. Но, среди деревьев мелькнул всадник, и перед графом появился Деги, бледный, и возбужденный.

— Ланс! — крикнул он — Мы попали в засаду!

И добавил, указывая рукой направление:

— Там, у реки!

Ланселот, не раздумывая, рванул вперед, тревожась о том, как бы его друзья продержались до него — магией они не обладали, из — за чего могли пострадать. За время недлинного стремительного пути Ланс понял, что Деги за ним не следует — даже оглянулся, что бы убедится. И был этим бегством друга разочарован:

"— Деги, оказывается, трус? Нет, не может быть! Наверное, он ранен!"

Когда граф выехал к реке — и с недоумением заметил, что в указанном месте нет ни друзей, ни врагов — на него из леса обрушился град стрел. Ланс заранее поднял невидимый магический щит, поэтому обычные стрелы не могли в него попасть. Но, рой этих смертоносных жал вонзился в коня, и бедное животное, заржав, понесло, а затем поднялось на дыбы. Ланселот рухнул на землю, повредив, при этом, защиту. И несколько вражеских стрел достигли цели. Перед падением он успел заметить, как из леса выехала верхом герцогиня Ритжбургская. И остановилась, злорадно улыбаясь. Самих же нападавших Ланс так и не увидел.

Ланселот свалился с лошади на крутой речной берег, и, скатившись по нему, упал в реку.

Деги сделал то, о чем его просили заговорщики: отвлек миньонов, оставив Ланселота одного, и заманил его в ловушку, зная, что Ланс бросится на помощь друзьям. Убедившись, что Барно утонул, так как не было видно в воде, удолетворенный "друг" быстро покинул место засады…

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

… Тигриал проводил в своем шатре — штабе Большой Совет, на котором присутствовали, помимо прочих военачальников: генерал Алакард, Верховный Маг Армии Харит, и представитель Сайнтифика, ученый, чье имя маршал сразу забыл.

Сейчас совет как раз слушал сайнтификанца, который сообщил, что мнение ученых по поводу Большого Разлома разделилось.

— Без детального изучения места точно не определить, что это за явление, и чем оно вызвано! — важно произнес ученый муж — Что же касается нового оружия…

Тигриал и так знал, что появление Большого Разлома пока необъяснимо. Просто, однажды в горах, в теле планеты появилась трещина, вначале излившая лаву. А потом в этом районе стали появляться полчища странных существ, злых, тупых, и кровожадных, бывших на стороне темных, и уничтожавших на своем пути все, что им попадалось. Из Разлома они лезли, или откуда — то еще — точно неизвестно. Места здесь дикие, неизведанные и труднодоступные, плюс выплескивающаяся время от времени лава, постоянно раскаленные до красна скалы, а так же присутствие кровожадных тварей, затрудняли изучение трещины. Но, было известно что они, также как и все прочие темные нынешних времен, подчиняются демону — лорду по имени Тамуз, и действуют по его указаниям. Да и земли эти, называемые Великой Пустошью, или Бездной, принадлежали лорду. Где тот здесь, среди скал, находился и его дворец.

— Есть ли ответ от Великого Дракона? — спросил Тобиас Харита.

— Нет, милорд! — вздохнув, ответил Верховный Маг — Но говорят, что Дракон состарился, уже и себя защитить не может, нет то что нас. А Черного он убил несколько лет назад, якобы, за измену.

— Страсти! — усмехнулся Тигриал. Он всегда относился к драконам скептически, и их роль в победе в прошлой войне считал выдуманной. Связаться с Великим Драконом маршалу велел император.

… Ланс не утонул. Он, раненый в грудь и бедро, потерявший много крови, и ослабевший, не смог подняться по крутому скалистому берегу, но ухватился за плывущую, на его счастье, корягу, и река понесла и дерево, и Ланселота дальше. Граф мог только надеяться на чудо — что ствол прибьет к пологому берегу, или же его, Ланса, кто-нибудь заметит, и спасет. Река вынесла юношу, уже потерявшего сознание, но не отпустившего корягу, в Лазурное озеро, где Ланселота увидели, и вытащили на берег стражники замка.

Когда Ланс очнулся, он лежал в постели, а возле него сидела Оделия, смотря большими, встревоженными глазами.

— Ты опять мне снишься… — пробормотал Ланс.

Увидев что раненый пришел в себя, Оделия обрадовалась и позвала доктора. Когда врач, от которого сильно пахло лекарствами, наклонился над ним, Ланселот понял, что не спит.

— Не беспокойтесь, граф! — нежным голосом подтвердила свою реальность Оделия — Вы в нашем замке, у Лазурного озера, в безопасности! Вы были без сознания три дня!

Лансу некоторое время соображал, избавляясь от тумана забытья, а когда осознал, что происходит, ужаснулся — предмет его мечтаний, принцесса Оделия видит его беспомощным, неухоженным и некрасивым. И Ланс погрузился то ли в сон, то ли в забытье, спасаясь в нем от позора.

Но придя, через какое — то время, в себя, он опять увидел девушку у своей постели — похоже, она не вообще не отходила от раненого, и очень переживала — он заметил, что она похудела, и выглядела измученной.

Собравшись с силами, граф поблагодарил принцессу, и попросил ее пойти отдохнуть.

— Я чувствую себя лучше! — заверил он девушку, и доктор подтвердил его слова, заявив, что опасность миновала. Когда Оделия ушла, Ланс попросил доктора о двух вещах — принести перо и бумагу, и распорядится, что бы к нему приставили слугу, могущего привести графа в порядок.

Затем, он — с трудом — написал письмо в поместье Барно, справедливо полагая, что дома беспокоятся, не зная, куда он пропал. В послании Ланс сообщил, что гостит в замке у Лазурного озера, однако не рассказал, что ранен. При этом, он попросил никому, даже друзьям, не говорить, где он.

Эта просьба была вызвана тем, что Ланс понял — Деги заманил его в ловушку, и не был уверен, что в заговоре не замешены остальные миньоны из его свиты. Этого родителям он тоже не сообщил, не желая вмешивать их в свои разборки. С врагами и предателями Ланс разберется, когда поправится. Еще, выяснит, какую роль в покушении играла Алиса. И поставит точку в своих догадках о демонизме герцогине. Но, это все потом…

… В поместье Барно, конечно, озаботились исчезновением сына, тем более, его друзья тоже не знали где он, и тоже переживали, особенно лучший друг юного графа, сын оружейника Деги. Но, родители успокоились, получив письмо от Ланса, и продолжили приготовления к свадьбе дочери.

Гвен и Госсен встречались каждую ночь, и сидели в саду до рассвета, обсуждая планы побега. Вернее, юноша был против, а Гвен наставала на своем, и даже похвасталась, что у нее есть деньги для побега. Госсен спросил сколько, и вздохнул — этого мало.

"Ну, Ланс! — подумала Гвен — Мог бы быть и популярнее!"

И, что бы раздобыть денег для осуществления своего плана, она решила продать часть своих драгоценностей — столько, что бы родители не заметили. А Госсен должен ей в этом помочь. Юноша, без возражений, взял украшения, и на следующую ночь принес вырученные деньги.

Место, куда Гвен отправится, теперь было известно — она поедет в замок принца Монийского. Гвиневра не могла сказать Госсену про письмо брата — Ланс запретил открывать свое местоположение — просто сообщила, что ее пригласила погостить Оделия. И Госс — так теперь его называла девушка — вынужден был согласиться.

С первыми лучами малинового солнца юноша уходил, что бы не быть замеченным стражниками, и не ставить под удар репутацию невесты, и возвращался, когда сад под окном Гвен окутывала темнота. Кроме обсуждения побега, они болтали обо всем на свете. Девушка показала Госсену свою магию, избрав мишенью куст боярышника, а юноша продемонстрировал свою, основанную на фехтовании клинками, на том же кусте. Он, как и Ланс, использовал холодное оружие, но его Дом славился магией невидимости — именно это их фишка, умение исчезать на короткое время. Что Госс и показал, в сочетание с бросками кинжалов, необычайно впечатлив этим Гвен. Госсен кидал клинки — и ловил их — с такой скоростью, что Гвен видела только блеск кинжалов, а за их полетом уследить не могла. Похоже, Госсен быстрее Ланселота… Или, так казалось из-за способности юноши исчезать во время боя. При этом, он кидал сразу несколько клинков, которые разлетались веером, и поражали каждый свою цель, что выглядело эффектно, и поразительно.

— Почему ты не участвуешь в турнирах? — поинтересовалась девушка.

— Фехтование в доме Паксли считается презренным занятием, — произнес Госсен — и меня бы в семье осудили. К тому же, я использую только кинжалы — не шпагу, или меч, что для турнира не подходит. А на экзамене мне придется убедить отца, и других членов Дома, в своем превосходстве над чистой магией.

Гвиневру такое отношение Паксли возмутило, ведь семейным делом Барно было именно фехтование. Однако, подумала она, шпаги Барно и кинжалы Госсена — совсем разное. То, что показывал юноша, можно было назвать презренным — так, казалось девушке, владеют кинжалами разбойники и убийцы. В магии Госсена не было красоты и изящества фехтования Ланса, да и других участников турнира. Хотя, девушка не могла не признать, что молодой Паксли управляется ножами отменно.

Сама она продемонстрировала способности, ударяя в прыжке куст, и нанося ему повреждения. При этом, пусть и на короткое временя, девушка зависала, и двигалась в воздухе. Это был полет, недолгий, но полет, чем Гвен гордилась — насколько она знала, летать никто из землян не умел. И Госсен тоже. Он восхитился ее способностью, и подтвердил, что магия Гвен уникальна.

О ночных свиданиях, похоже, никто не догадывался, только садовник подивился, почему бедный боярышник стал потрепанным и измочаленным.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

А Ланселот, в поместье у Лазурного озера, потихоньку оправлялся от ран. По началу, визиты Оделии очень смущали его, и едва придя в себя, он попросил прислать к нему парикмахера.

Желание ли не выглядеть перед принцессой жалким, или силы молодого организма сыграли роль в выздоровлении графа, но он быстро пошел на поправку, и вскоре девушка стала заставать его сидящем в кресле. При ее появлении Ланс быстро вставал, и пытался поклониться как можно изящнее, терпя при этом сильную боль, но ничем не выдавая своих страданий.

Вскоре Ланселот смог осмотреть замок, в который его занесла судьба, вернее, происки врагов, и течение реки. Когда — то, в далекой древности, это была военная крепость. Серые стены замка хранили как следы осад и сражений, так и трещины от старости. За свою долгую историю замок много раз перестраивался, и теперь это был чудесный образец стиля барокко, очень уютный, и в миру роскошный. Красивая мебель из красного лакированного дерева сочеталась с мягкими светлыми диванами, креслами и пуфиками, на стенах висели картины великих художников, и портреты всех представителей императорского Дома. На изящных столиках стояли вазы с цветами, и разные милые безделушки. Отапливались огромные залы, и небольшие уютные комнаты множеством каминов — обитатели замка любили тепло, и на дровах не экономили.

Окружали замок чудесные сады с беседками, лес, подступавший к самым его стенам, и озеро, прекрасное, голубое и тихое…

Так же, Ланселот теперь мог присутствовать на семейных обедах, где ему представилась возможность познакомится с братом короля. Принц Элвин был худым, пожилым и болезненным человеком, однако в нем чувствовалась благородная кровь. Одна царственная осанка чего стоила! Но разговаривал принц с графом Барно по простому, как с равным, нисколько не выказывая высокомерия. Похоже, Элвин был рад молодому графу, с которым можно было поговорить обо всем, что принца интересовало, и обсудить последние новости. Еще, Монийский радовался за дочь, которая страдала от одиночества в этих прекрасных, но далеких от светского общества местах.

Оделия тоже была простой, легкой в общении, и ни капли не высокомерной.

— Простите меня, граф, — сказала она однажды — что я не взяла розу на турнире! Я просто… Просто растерялась, и не знала что делать!

— Моя дочь совсем не бывает в обществе, и не знает, как вести себя в некоторых обстоятельствах!

— вздохнул принц, присутствующий при этом разговоре — Оделия очень переживала, что у Вас, из — за этого инцидента, сложится о ней не верное впечатление!

— И вы меня простите, милорд и миледи! — произнес Ланс — Я не должен был кидать цветок… Нужно было вручить в руки. И, — заметил он — это не было первым знакомством — меня представляли принцессе.

— Это было три года назад! Тогда вы почти не обратили на меня внимания! — заметила Оделия — И неудивительно — я была как птенец лебедя, нескладная и неуклюжая!

Смущенный Ланс, понимая, что девушка права, и именно такое впечатление осталось у него от той первой встречи, принялся жарко и клятвенно уверять, что Оделия ошибается, и что она прекрасна и тогда, и сейчас.

Здоровье графа становилось все лучше, они с миледи стали прогуливаться по поместью, проводя очень много времени вместе, и разговаривая обо всем. Обнаружилось, что Оделия умная и образованная, да и общаться графу и принцессе было легко: они словно сто лет друг друга знали, были одинаковых взглядов на многое, и похожих убеждений. Ланс и Оделия оказались родственными душами, и общались "на одной волне".

За это время в поместье случилось два происшествия.

Принц Элвин был слишком стар, что бы полностью заниматься делами поместья, и во многом ему помогала дочь. Однажды она отправилась посмотреть на урожай на крестьянских полях, а заодно узнать, не надо ли чего ее подданным. Девушку вызвался сопровождать Ласелот, подивившись, что принцесса отправляется в поездку одна. Но, раз она не боится, высказывать сомнения не стоит, что бы не прослыть трусом.

Однако, его опасения оказались не напрасны. Когда парочка, мило болтая, двигалась по дороге у озера, из леса выскочили несколько темных. И это не были хилые живые мертвецы, а довольно сильные маги — их темная энергия опустилась на всадников серым тяжелым туманом. Ланс среагировал мгновенно.

— Включи щит! — крикнул он девушке, спрыгнул с коня, и ринулся в бой. Конечно, он мог драться и верхом, но тогда пришлось бы использовать меч, а Ланс предпочитал шпагу. Да и враги были пешими.

Бой обещал быть нелегким, в чем Ланселот убедился, оказавшись в гуще темных. Одного убил сразу, чуть позже ранил еще двоих, ловко уворачиваясь от их оружия — магических мечей. Раненые продолжали нападать, истекая черной кровью. А были еще и трое здоровых. В пылу драки Ланс услышал странные звуки — словно пение. Однако, когда враги были повержены, ничего такого слышно не было — видимо, Ланселоту померещилось. Еще, граф находился в некотором замешательстве — такие сильные враги неожиданно быстро сдохли…

Оделия слегка отъехала от битвы, и только — убегать не стала.

— Граф! Вы бесподобны! — произнесла она, смотря на Ланса восхищенным взглядом — Моя благодарность не знает границ!

Ланс возгордился — он только что спас девушку — но вида не подал. Граф поправил упавшую на лицо прядку, затем отряхнул кружева на манжетах, и после этого спросил:

— Оделия, почему Вы отправились в дорогу без охраны? Как видите, это опасно!

— Я не подумала! — ответила девушка, скромно опустив глазки.

Дальнейший путь прошел без происшествий.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Секрет Оделии, ставшей причиной быстрой гибели темных, Ланс узнал позднее. О втором происшествии, случившимся на следующий день, граф, возможно, догадался, хотя эту тайну принцесса тоже предпочла скрыть.

Каждое утро Оделия ходила на озеро кормить лебедей, которые жили там, и были почти ручные. Птицы подплывали к принцессе, и брали хлеб с ее рук, а она гладила их изящные шеи.

Этим утром лебеди были чем-то, или кем-то, растревожены. Девушка прошла чуть дальше, что бы понять, кто посмел побеспокоить этих прекрасных птиц. И быстро нашла.

Это был Ланс, который купался в озере. И, в тот момент, когда его увидела Оделия, он как раз закончил, и выходил на берег. Девушка, невидимая из — за кустов, замерла, и во все глаза смотрела на Ланселота, на его шикарное тело, по которому стекали струйки воды… В одежде Ланселот казался худощавым и стройным, без оной было видна вся мощь его фигуры, из — за широких плеч, и узких бедер, имеющей форму треугольника. Казалось, его тело состоит из одних мышц, перекатывающихся под кожей стальными канатами, и буграми… Ланс остановился, и сделал такой знакомый и любимый его поклонницами жест — откинул назад прядку волос, упавшую на лицо. Здесь не было зрителей, значит, это движение не продуманное, для большей привлекательности, а естественный, обыденный жест.Сердце девушки зашлось от восхищения…

Ланс, видимо, почувствовал взгляд, и настороженно осмотрелся. Оделия отмерла, ужаснулась тому, что она подглядывает, начала отступать, и хрустнула попавшей под ногу сухой веткой.

Ланс схватил шпагу, девушка кинулась бежать…

— "Боже! — думала она — Если он догонит! Если увидит меня! Какой стыд!"

Ланс не догнал.

Когда он зашел в гостиную, Оделия сидела на диване, и читала. Увидев Ласелота, девушка покраснела, и преувеличенно увлеченно уставилась в книгу.

Однако, на приветствие юноши она ответила, как ни в чем не бывало, совершенно спокойно.

— Здесь очень жарко! — заметил Ланс, видимо, комментируя горящие алым цветом щеки девушки. Возможно, он знал причину стыдливого румянца, но сделал вид, что ничего не случилось.

— Да, слишком натопили! — ответила принцесса, добавила — Пойду на веранду!

И быстро убежала.

Краснеть при виде Ланселота Оделия перестала только через несколько дней.

Граф поправился, и ему нужно было покидать гостеприимный замок у Лазурного озера. А он не мог, не хотел… Ланселот влюбился, влюбился безоглядно, всем сердцем… Теперь он знал это точно. Но не мог признаться Оделии — чем больше Ланс узнавал принцессу, тем больше осознавал, что своим разгульным образом жизни может вызвать у такой девушки только презрение и жалость.

Оделия призналась сама.

Они пришли к Лазурному озеру, и стоя на песчаном берегу, смотрели на красоту, открывшуюся взору. Озеро казалось нежно — голубым, словно отраженное в нем небо, с прозрачной, как воздух водой, в которой, колеблясь от зыби, отражались прибрежные высоченные, и прямые, как свечи деревья.

Ланс оценил окружающую красоту, но любовался он не природой, а девушкой, стоящей рядом, ее огромными глазами, белоснежной кожей, и, такими манящими, губами…

Глядя в прозрачные воды, не смотря на Ланса, и теребя, от волнения, рукав платья, Оделия стала говорить, сбиваясь, замолкая, и опять решительно продолжая:

— Признаюсь граф, что давно восхищалась Вами… Видела Вас на турнирах, видела на приеме у императора, но Вы не обращали на меня внимания… И на последнем турнире мы с отцом остались, потому, что я его уговорила, желая увидеть Вас. А розу не взяла, потому, что… растерялась — не ожидала получить признание и подарок от того, кем восхищалась… и о ком мечтала…

Ланс был поражен этими ее словами, и вначале не поверил.

— Вы шутите? — спросил он.

— Нет… — тихо ответила девушка.

— Оделия… — помолчав, сказал Ланс, и взял девушку за руку — Я люблю Вас! Влюбился с того самого турнира, когда отдал Вам цветок, и свое сердце!

Оделия подняла глаза и посмотрела на своего кумира. Она тоже не могла поверить, что нравиться Ланселоту! И столько было в ее взгляде любви, восхищения и обожания, что Ланс отбросил все сомнения, и поцеловал девушку. Они целовались, стоя на берегу, и отражаясь в почти неподвижной, лазурной глади озера…

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

… Каждый вечер, с нетерпением ожидая Госсена, Гвен наряжалась, и делала прическу. И каждый вечер разную. Если Ланселот завивал волосы, то Гвен наоборот, пыталась выпрямить свои непослушные рыжие кудряшки. И делала она это сама, не тревожа служанок — просить их наряжать ее перед сном было бы странно.

Занимаясь волосами, девушка с неодобрением рассматривала свое отражение — сама себе она не нравилась. Личико ее было пухлым, как и губы, нос вздернутым, и вдобавок, на нем сияли веснушки. Только глаза у Гвен были красивые — большие, синие, с густыми черными ресницами. "Ну, почему я не похожа на маму, как Ланс!" — с огорчением думала она.

Госсен приходил ночью, кидал в окно камешек, Гвен вылезала, и они до утра гуляли по саду, или сидели в беседке, и болтали, обо всем на свете. И обнаружили, что их взгляды на многое в этой жизни совпадают.

Гвен рассказала, почему ее родители дали детям такие имена — Гвиневра и Ланселот. В их семье хранилась книга, привезенная предками с Земли, история короля Артура и рыцарей Круглого стола, на которую можно только смотреть, а трогать нельзя — при прикосновение она может рассыпаться в пыль, от древности.

И Гвен, и Госсен не понимали пиетета взрослых перед земными реликвиями, и их ностальгии по планете, на которой никто из людей Земель Рассвета не бывал сотни лет — для молодежи Земля уже ничего не значила.

Когда девушка открыла свою мечту — узнать, что находится за пределами Монийского материка, Госсен воскликнул, что тоже хочет это выяснить.

— Темные же, откуда — то появляются! Пусть и через разлом в горах, но они приходят! И, разные диковинные звери и существа. Да и драконы, спасшие людей от гибели в первой войне, тоже откуда — то прибыли. Так что, я уверен — за пределами Земель Рассвета много интересного.

Обсуждали молодые люди и войну. Госсен рассказал, кто такой Тамуз.

— Предки Тамуза — говорил он — были местной знатью. И люди дали им титул — лорды. Поэтому, и Тамуз лорд. Почему лорды решили воевать с землянами — уже забыто. Теперешний лорд, Тамуз, очень силен, коварен, и успешно противостоит землянам.

— А как он выглядит? — спросила Гвен — Его кто — нибудь видел?

— Самого Тамуза — не знаю, а от его предков остались портреты. Прежние лорды похожи на небольших жирных драконов. У них даже хвосты драконьи были. Но они похожи и на людей, ходят на двух ногах, прямо как мы, и разговаривают по нашему. И у них даже бывают дети от обычных женщин!

— Ужас! — ахнула Гвен, а Госсен ее обнял — что бы не боялась. Девушка не возражала, пусть обнимает, а то действительно страшно!

Гвен рассказала юноше и об учебе в Академии, а он — о своих учителях. И о тех, и о других вспоминали с юмором. Так, за разговорами, Гвен и Госс проводили время, сидя в беседке, или гуляя по ночному саду. И много смеялись. Да, Госсен оказался вовсе не угрюмым, и часто веселил девушку, которая, хохоча, утыкалась лицом в его плечо — что бы смех не услышали стражники. При этом, она чувствовала как напрягаются на этом плече твердые, словно стальные, мыщцы — Госс вовсе не был тощим задохликом, как показалось Гвен при первой встрече. И это соприкосновение ее лица, и ее губ с телом юноши было необычайно приятно, и приводило девушку в трепет.

Еще, ей нравилось смотреть на Госса при свете луны — на нос с горбинкой, тонкие губы, и загадочно — печальные глаза необычного стального цвета (цвет их она заметила днем, на официальном приеме). Теперь ей нравилось в юноше все — и темные, на вид жесткие волосы (которые ей, почти нестерпимо, хотелось потрогать), с длинной косой челкой, падающей на глаза, и худощавое, но, как оказалось, состоящее из сплошных мышц тело, и высокий рост, и даже то, что юноша, словно стесняясь этого роста, слегка сутулился. Гвен решила, что Госсен красивый, и поняла, что влюбилась в него.

Каждый вечер, ожидая юношу, она думала:

— "Как бы намекнуть на свои чувства? Может быть, самой поцеловать его?"

Но, так ни на что и не решилась. Встречаясь днем, официально, Гвен и Госс делали вид, будто и не знакомы. Но, когда их сажали рядом, они уже не отодвигались, а наоборот, старались, вроде случайно, соприкоснутся руками. И общались взглядами, и тайными знаками.

Например, Госсен смотрел на сгорбленного от старости очень важного вельможу, и изображал пальцами загогулину — что означало — "Смотри какой кривой!". А Гвен била его за это ногой под столом, потому, что едва могла сдерживать смех. А смеяться над стариками неприлично…

Особенная близость у Гвен и Госса возникала во время танцев, когда молодые люди соприкасались руками, или касались друг друга телами. Тогда Гвиневру словно пронзал ток, и у нее перехватывало дыхание. Девушка не знала, испытывает ли то же Госсен — в эти сладостные, и такие быстротечные, минуты девушка и юноша стеснялись смотреть друг на друга. А если встречались взглядами — оба страшно смущались, хоть Госс и пытался не подавать вида.

Однажды, во время очередного ночного свидания, Гвен спросила, почему Госсен ведет себя, как невидимка — держится за спинами братьев, сутулится, что бы быть незаметнее, и не смотрит людям в глаза.

— Как вор! — пошутила миледи.

— Это долгая история! — помолчав, ответил Госс, и, поколебавшись, поведал девушке свою тайну.

Госсен был внебрачным сыном Главы Дома Паксли, и после смерти своей матушки, обычной крестьянки, был отдан ее родственниками в одно заведение, где детей, с малолетства, обучали навыкам, необходимым убийцам.

— Боже! — ахнула девушка — Убийцами! Это же такое постыдное занятие!

— Да! — кивнул Госс — Нас заставляли быть как можно незаметнее, и не показывать своих эмоций. А за непослушание, шалости или косяки жестоко наказывали. О том, что во мне течет кровь аристократа, и о своих магических способностях я не знал. И именно там, в школе, я научился владеть кинжалом, и был одним из лучших в этом деле. Лучшим, если честно! — добавил он — Потом меня нашел и забрал отец, стал развивать магические, имеющиеся у меня от рождения способности, и посвящать в тайные знания семьи. Но, упражнятся с клинками я не бросил, правда, в тайне от других — отец очень гневался, когда узнавал об этих моих занятиях. Как я уже говорил, любые драки — оружием ли, или на кулаках — он считают презренным занятием. Семья Паксли признает достойными только магические поединки. К тому же, отец хотел, что бы я забыл все, что связано с той школой убийц.

В этом Гвен была согласна со старым Паксли — такое обучение лучше не вспоминать.

— Так твоя мама неродная? — уточнила она.

— Да, мачеха! — кивнул головой юноша, и продолжил — Она всем нам не родная, кроме Эймона. Первая жена отца умерла, вторая сбежала… Меня отец решил женить первым, потому что у меня сложный характер, который от него самого и передался. Отца злит и раздражает мое непокорство, подающее плохой пример другим, и он думает, что женитьба меня остепенит. Хотя все говорят, что я его любимый сын, потому что больше всех на него похож! — при этих словах Госсен рассмеялся — Поэтому и женит на хорошей, богатой и знатной девушке. Мачеха была против, хотела, что бы тебя выдали за Эймона, но отец, конечно, ее не послушал.

После рассказа Госсена о своем прошлом Гвен стала обращать внимание, что парень, когда никто не видит — Гвиневра не в счет, при ней можно — все время тренируется с кинжалами, постоянно вертя их в ладонях. И это девушке совсем не нравилось. Так же, ей показалось, что Госс любит своего отца, и гордится своей на него похожестью. Значит, древний жук Паксли не такой уж и противный, раз его можно любить…

Она так и не поняла, как Госс относится к ней — если и была какая — то симпатия, более, чем дружеская, то юноша никак ее не показывал. Однажды Госсен подарил Гвиневре фиалку — только одну, что, как девушка знала, означало объяснение в любви.

— Синяя, как твои глаза! — произнес при этом юноша.

И Гвен, приняв цветок со смехом, хотя ее сердце трепетало, замирало, и билось через раз, сначала засунула его, как украшение, в волосы, потом высушила, положив между страниц любовного романа. А затем, оставаясь одна, и скучая по Госсу, девушка доставал фиалку, любовалась ею, и нюхала — ей казалось, что чарующий аромат сохранился до сих пор. Но, она не знала, зачем Госсен вручил ей этот знак любви — может быть, не знал о любовном ритуале, и подарил один цветок просто так.

Не знала Гвен и того, что ее родители в курсе ночных встреч жениха невесты, и, радуясь, что дочь больше не противится браку, не препятствовали свиданиям, наказав няне следить за влюбленными, что бы они не позволяли лишнего. И няня следила, притворяясь, что спит. И о планах дочери сбежать родители знали, однако решили, что теперь этого ей не нужно.

Но, в этом они ошибались. Гвен обрадовалась возможности увидеть Ланса, она очень скучала по нему, хотела расспросить про Оделию и рассказать ему о Госсене, ведь поговорить о нем было не с кем.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

День побега настал. Гвен, потихоньку, вывела из конюшни лошадь, и отправилась в путь. Госсена она не стала ждать, что бы он ее проводил, как договаривались, и уехала одна — она не хотела, что бы у юноши были неприятности, из-за ее в побега. По плану, она должна была ехать, как можно быстрее, в сторону Лазурного озера. Госсен подробно рассказал, как туда добраться, и даже, снабдил картой, не смотря на то, что собирался проводить до самого замка Оделии. Но, отъехав от поместья, Гвен сбавила скорость. Теперь лошадь шла шагом, а девушка пребывала в сомнениях. Ей хотелось увидеть брата, но не хотелось расставаться с Госсеном. Да и замуж за него она была уже не против… Но он то, не хочет на ней женится! К тому же, Гвен не желала жить в семье Паксли, в этом мрачном доме, хозяином которого был вечно недовольный, ворчливый старик.

Так она и ехала, не спеша, размышляя, и рассматривая окружающую местность. В этом направлении, так далеко от поместья, она не бывала. Увиденное производило странное впечатление. Красивые пейзажи сменялись брошенными, пустыми деревнями, некоторые были сожжены полностью, и только кирпичные печные трубы торчали на месте бывших домов. На дорогах, ведущих в столицу, или к соседним поместьям такого не было, может потому, что эти пути усиленно охранялись императорской стражей, и солдатами местных личных армий. Неспешная езда и разглядывание пустых деревень сыграли роковую роль — Гвиневру настигли всадники.

Девушка перепугалась насмерть, думая, что это темные, или разбойники, пока не увидела на одежде нападавших герб Паксли. Да, это были люди Паксли, посланные за нею в погоню, по просьбе ее родителей, когда побег обнаружился.

Граф Барно попросил своих будущих родственников, потому что дорога, по которой двигалась Гвен, находилась близко от земель этой семьи. Все это Гвен узнала после, а пока…

Хотя преследователи застали девушку врасплох, схватить ее было не легко — Гвиневра дралась как тигр, и многим из напавших сильно досталось. Гвен направляла в них сбивающие с ног волны магии, а потом била в прыжке. При этом, врагам было не понять, где сама девушка, а где ее иллюзии. Но, людей Паксли было много, и они победили. Гвиневру запихнули в карету, и повезли домой, в поместье Барно. В карете девушка сидела одна, но возле двери ехал всадник, и выскочить она не могла, да и не стала бы, на ходу. Всю магическую силу Гвен истратила, пока раскидывала похитителей, и теперь нужен хотя бы час, что бы магия восстановилась. И еще, не смотря на то, что люди Паксли были осторожны, девушка чувствовала себя потрепанной и опозоренной — ее трогали чужие мужские руки, да и она, оказывается, переоценила свои возможности, и не справилась с кучкой нападавших, почти не обладающих магией. Девушка уже забыла, что не очень-то и хотелось бежать — она была в ярости, и думала, что ее предал Госсен, рассказав о побеге.

Вдруг карета дернулась, а всадник, ехавший у ее двери, свалился с лошади. С улицы раздавались крики, и Гвиневра опять перепугалась — она решила, что опять напали, но, на этот раз, уже точно темные, или разбойники. Между тем, повозка продолжила двигаться, а Гвен продолжала в ней сидеть. Ей оставалось только надеяться, что ее не убьют, пока не накопится магия. После ее восстановления она сможет дать отпор, или сбежать.

Карета остановилась, дверь распахнулась, и пред Гвен возник Госсен.

— Выходи! — сказал он.

Девушка выпрыгнула из экипажа, проигнорировав и руку Госса, и правила приличия. Вышла она только за тем, что бы набросится на парня с кулаками.

— Предатель! — орала Гвен — Ты рассказал своему отцу про мой побег! Больше никто не знал!

— Нет! — ответил парень, уворачиваясь от ее тумаков — Я тебя не выдавал! Подумай, кому еще ты говорила?

Девушка замерла, ибо вспомнила — она не смогла уехать, не попрощавшись с няней…

— И, почему не дождалась меня? — продолжал хмуриться Госсен.

Гвен осмотрелась. Дорога была пуста.

— А где солдаты? — осторожно спросила она. Мысль, что Госсен убил всех, причем своих людей, людей Паксли, повергла девушку в шок.

— Они живы, хотя и заслуживают смерть! — произнес парень — Посмели причинить вред моей невесте!

— Им же, наверное, твой отец велел! — произнесла Гвен — Как они могли ослушаться?

И заметила, что Госсен кажется таким же, как обычно — отстраненно холодным и равнодушным. Или юноша хорошо скрывал эмоции, или ему было все равно…

Госс не стал продолжать спорить, а принялся распрягать лошадей.

— Что ты делаешь? — спросила Гвен.

— Тебе же надо продолжать путь! Вот лошадь, садись! Правда, без седла…

Гвен не двинулась с места.

— Я провожу тебя! — добавил Госс.

— Я вернусь домой! — сказала девушка, и добавила — Помоги мне сесть на коня!

Госсен не стал спорить, и помог, подставив Гвен плечо, на которое она наступила своей маленькой ножкой. Кроме того, ей пришлось опереться рукой на голову парня. Оказалось, что волосы Госсена не жесткие, а мягкие и густые…

Гвен решила вернутся, опять же потому, что бы Госсена не наказали за помощь в ее побеге. Госс тоже сел на свою лошадь, и они, не спеша, двинулись в обратный путь.

По дороге Гве и Госсен решили, что сбегут вместе, после экзаменов, даже не задумываясь о странности этой идеи — сбежать вместе, что бы не их не поженили…

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Грянул скандал. Семья Паксли упрекали Барно в плохом воспитании дочери, и, говорили они, мы еще подумаем, нужна ли нам такая невестка. Свадьбу отложили на неопределенный срок… Гвен заперли в ее комнате, запретив выходить. Даже еду подавали в покоях… Но окно никто не охранял, и ночью девушка, как и раньше, встречалась с Госсом.

Настал день экзамена Госсена. Гвен волновалась не меньше его, но по другой причине — если Госс сдаст экзамен, он сможет покинуть свой дом, свадьбы не будет, и девушка его больше не увидит.

"Хватит молчать! — решила Гвен — Скажу о своих чувствах, и, будь, что будет!"

Настал вечер, потом ночь — Госсен не приходил.

"Неужели, — думала Гвен — он ушел насовсем, не попрощавшись?"

В волнении, девушка ходила по комнате. Ей стало жарко, она сняла платье, потом опять надела — вдруг Госсен придет, а она не одета… Под утро, Гвен прилегла и задремала. Проснулась она от того, что легкий ветерок коснулся ее лица… Гвен открыла глаза… Госсен сидел рядом, на кровати, и смотрел на нее. Девушка быстро села, даже не возмутилась такой бесцеремонности, потому что лицо юноши…

— Что случилось? Ты не сдал?

— Сдал. Я лучший! Никто, даже, и сравнится не может.

— Так в чем дело? Твое лицо…

— Фехтование — презренное ремесло… — усмехнулся Госсен — Меня поставили перед выбором — или бросить свои ножички, и заниматься чистой магией, или… Или меня выгонят из семьи, и из дома. Я выбрал фехтование. Отец меня прогнал. У него больше нет четвертого сына. Теперь я бездомный, и безродный.

— Боже… Не думаю, что все так, серьезно! Твой отец погорячился, утром помиритесь!

— Ну, ты ведь знаешь, какой у Паксли характер…

Гвен знала. В империи была поговорка — "Упрямый, как Паксли". Госсен тоже был упрямым, и прогибаться перед семьей не хотел…

Тем временем, Госс достал из — за пазухи мешочек с драгоценностями. И мешочек, и содержимое, девушка узнала сразу — эти украшения она отдала юноше, что бы продать.

— Я не продал их, жалко… Пригодятся тебе! Свои деньги отдал.

— Свои? Госс, я не смогу их вернуть! Деньги забрали родители, после побега, и положили в сейф.

— Да не надо! Заработаю.

— Как? И вообще, куда ты пойдешь, что будешь делать, как жить?

— Я смогу зарабатывать своим мастерством. Буду убийцей.

— Убийцей? Ты шутишь? — поразилась Гвен.

Госсен наклонился к девушке.

— Гвен! — произнес он — Это не правда, что я не хотел на тебе женится… Ты мне очень нравишься, очень… Но я тебе не понравился, я заметил.

— Понравился! — воскликнула девушка — И сейчас нравишься… Не уходи…

Госсен улыбнулся.

— Правда нравлюсь?

— Правда!

— Жаль, я не знал раньше… Теперь, тебе надо меня забыть. Безродный нищий тебе не пара. Забудь меня!

— Не говори так!

— А я не буду тебя забывать!

И Госсен поцеловал Гвен. Поцелуй был легким и нежным, как летний ветер… Девушка закрыла глаза, а когда открыла — Госса уже не было.

Гвен вскочила и подбежала к окну. Но, Госсен уже исчез, растворился в ночи, только, в глубине сада что-то блеснуло — может его клинок, а может, девушке просто показалось.

Гвиневра проплакала до утра. Надо же так! Встретить любовь, любовь взаимную, и потерять, из-за своей глупости, и нелепых предрассудков… И Госсена очень жалко. Как он будет жить? Будет убийцей?

Гвен слышала о них. Быть убийцей — что может быть постыднее? Их презирали, и боялись… Чаще всего, говорили о хелкартах, расе полудемонов, которые, обычно, и были наемными убийцами. Им все равно, кого убивать, лишь бы платили деньги. Никто ничего не знал о хелкартах — где они живут, есть ли у них семьи, зачем им деньги… Но, их боялись, боялись до ужаса. В детстве няня напугала Гвен, сказав, что, если она не будет слушаться, за ней придет хелкарт. Она рассказывала, что эти твари — нечто среднее между котом, человеком и демоном, и все, кто их видел, погибли мучительной смертью.

Потом, долго, Гвен не ложилась спать, не проверив, не сидит ли хелкарт под кроватью… И только повзрослев, девушка спросила няню — если этих тварей никто не видел, откуда известно, что они похожи на кошку? Няня не смогла ответить.

И, вот, Госсен будет убийцей…

На следующей день все узнали, что четвертого сына Паксли изгнали из семьи, и его свадьбы с Гвиневрой не будет. Две семьи, Барно и Хаксли, перессорились окончательно — упрекая друг друга недостойными детьми, нарушением брачных обязательств — и оказались на гране войны. Гвен перестали охранять, и она была предоставлена сама себе.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

А в замке у озера царила любовь. Ланселот полностью поправился, но покидать поместье Монийских не спешил.

Ланс и Оделия почти не расставались, проводя все дни вместе, наслаждались обществом друг друга, и были счастливы.

Принцесса любила смотреть, как Ланселот упражняется со шпагой — выздоровев, он возобновил тренировки. И смотрела Оделия на графа, при этом, с неподдельным восхищением.

Однажды, Ланс спросил у девушки — какова ее магия? О способностях и фишках этой семьи ему известно не было.

— Пение! — улыбнулась Оделия — Моя магия в голосе.

Ланселот не удивился — голос у девушке, даже при обычном разговоре, был чарующим.

— Спой, милая! — попросил Ланс.

Но Оделия отказалась, объяснив, что ее пение разрушительное.

— Для союзников оно не опасно, но, при этом происходят разрушения, и даже они могут пострадать.

— Разрушения? — переспросил Ланс — Даже так?

— Я боевой маг! — с гордостью сказала девушка.

Ланс был заинтригован — он никогда не слышал, что бы голос был магическим оружием. Но настаивать не стал.

Отец Оделии, заметив привязанность дочери к гостю, поговорил с ним. Он объяснил, что Оделия не может выйти замуж без согласия императора, а тот, скорее всего, согласия на брак племянницы не даст. Поэтому, Монийский надеялся, что Ланселот не воспользуется симпатией принцессы в своих целях, а будет вести себя ответственно. Ланс ответил, что все понимает, и принцу беспокоится не о чем. Однако, его расстроил этот разговор — принц Монийский, так же как и все — кроме Оделии — считали Ланса совсем конченым негодяем… Однако, Ланселот ошибался — принц был другого мнения о молодом графе Барно. Элвин не мог противится отношениям дочери и графа, потому что очень любил Оделию, и не хотел ее огорчать. И надеялся только на порядочность молодого человека, и верил в эту порядочность — он разглядел в юноше то, что позволяло верить его слову. Но принц Элвин знал, что ничем хорошим эти отношения не закончатся — император никогда не позволит племяннице выйти замуж за того, кого она выберет. И, скорее всего, ее замужество вообще исключено. Это обстоятельство заставляло принца переживать — он понимал, что после расставания с юным графом Барно дочь будет страдать. Оделия и Ланс тоже знали о воле императора, но о будущем не думали — они жили сегодняшним днем.

Однако, Ласелот задумывался вот о чем: он понимал, что бесполезный мот и гуляка не пара принцессе. Лансу нужно чем — то заниматься, каким — то достойным делом. Однако, кроме фехтования, он ничего не умел.

Почти каждый день, и определенно, каждую ночь, стражникам замка приходилось отбивать атаки демонов и разбойников, нападавших на земли принца Монийского. Голодные, отчаявшиеся темные лезли в поместье, и им было все равно, погибнут они или нет. Темные лезли по одиночке, или небольшими группами, но их было очень много. Поместье у озера располагалось в глуши, далеко от цивилизации, и подвергалось нападениям чаще других. Принц стар, его магия слаба, поэтому руководить обороной замка приходилось Оделии. Ланселот тоже участвовал в отражении атак, и убедился, что его мнение о темных было ошибочным — демоны, штурмующие поместье, были очень сильны, и физически, и магически, и их было много. Видимо в земли, где раньше встречал темных Ланс, добирались единицы, и были они уже сильно ослабевшими.

Однажды ночью все обитатели замка проснулись от звуков рога, которые были сигналом тревоги. Наспех одевшись, Ланс присоединился к к принцу, тоже полуодетому, и они поспешили на замковую стену.

— Если стражники объявили тревогу, — объяснил графу Элвин — значит атака опасная и серьезная, и солдатам не справиться!

Вышла и Оделия. Не смотря на ночь, она успела полностью одеться, и выглядела безупречно.

"Настоящая леди!" — подумал с восхищением Ланс.

Все трое принялись вглядываться в предутренние сумерки, и при первых лучах солнца, а также при свете сторожевых костров, смогли рассмотреть нападавших.

Замок располагался на берегу озера, и эта водная преграда защищала поместье с юга. Но, с трех других сторон к замку подходил лес, да и между озером и замковым комплексом была полоса берега. Этой ночью темные лезли с трех сторон, вываливаясь из леса, и продвигаясь по берегу вдоль водной глади. Лансу удалось их рассмотреть: это были существа, очень похожие на людей, вернее, на огромных обезьян со зверскими мордами, и торчащими из пастей клыками, с кожей синего или красного цвета, поросшей шерстью. При этом, одеты эти уродцы были как воины — в доспехах и шкурах, а в руках-лапах держали оружие — огромные топоры.

— Орки! — констатировал Элвин, вглядываясь в нападавших слезящимися от ветра глазами.

Ланс знал об этой расе, живущей где-то в горных лесах на севере. Иногда орки встречались и на землях Монии, где не жили, но бывали по своим делам — например, приходили покупать доспехи и оружие. Про эту расу было известно следующее: они очень сильные, агрессивные, упрямые, нелюдимые и тупые. В Монии орки не нападали ни на кого, и вели себя хоть и не дружелюбно, но мирно — в империи было запрещены битвы, драки и боевое применение магии, и этот запрет строго соблюдался. Разрешены были только дуэли, а воевать могли лишь солдаты Тигриала, и воины из армии аристократов — последние, на своих землях.

Наказания за нарушения были суровыми, поэтому и местные жители, и пришлые гости не осмеливались преступать закон.

Солдаты замка медленно отступали под натиском орков, которых было необычно много — казалось, замок окружают потоки красно — синей лавы.

— Стража не справиться! — заметил принц.

— Отец, идите внутрь! — произнесла Оделия, и добавила — И вы, граф, тоже!

Эльвин кивнул, и увел ничего не понимающего Ланселота со стены.

Оделия запела без слов, сначала тихо, но тревожно. Солдаты бросились бежать, и укрылись в замке. А с озера поднялись, и потянулись прочь сонные лебеди. Голос девушки звучал все громче и громче, и тревога в нем сменилась грозным предупреждением.

На озере поднялись гигантские волны, с громом обрушивающие на берега, лес шумел, деревья раскачивались, как от сильнейшего урагана, стены замка дрожали, а темные падали замертво, корчась в муках…

Ланс впервые увидел работу боевого мага, и понял, что его знания и умения ничто, по сравнению со способностями Оделии. И догадался, почему, несколько дней назад, так легко одолел темных — принцесса и тогда пела. Лансу стало стыдно — он так гордился своей быстрой победой, так выделывался и хорохорился перед девушкой…

После битвы, когда нападавшие были уничтожены и рассеяны, солдаты собрали и погрузили в телеги трупы орков, и отвезли подальше от замка, что бы сжечь. Оделия, уставшая и выдохшаяся, ушла спать, а Эльвин пригласил Ланселота в свой кабинет — выпить вина.

— Что-то новое! — сказал принц, сделав глоток из бокала — Организованная атака организованного войска!

— Да, видимо война вышла на новый уровень! — задумчиво произнес Ланс.

— Нападавшие не выглядели голодными, и усталыми, и не за едой они перли на замок! — продолжил Монийский — Крепкое справное войско! Видимо, теперь темные захватывают земли, уничтожая светлых.

Граф опять согласился.

Тогда Барно и понял, чем он должен заниматься. Не откладывая, он написал письмо Тигриалу, командующему армией, с пожеланием вступить в ее ряды. Через несколько дней пришел ответ. Ланселот ждал его, и надеялся на положительное решение, но получив и прочитав растерялся — он не ожидал, что это случится так быстро!

Ланс не хотел расставаться с Оделией, и боялся оставлять ее одну, учитывая постоянные атаки на замок темных. Но, приглашение от Тигриала, ответившего графу лично, получено, и отступить от принятого решения невозможно!

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

…Утром, выйдя из своей спальни, Оделия обнаружила у дверей Ланселота, в дорожной одежде, в нетерпении расхаживающего по комнате.

— Ты куда — то собрался? — удивленно спросила она.

— Я написал маршалу. Написал, что хочу вступить в армию. Не говорил тебе, пока не получил ответ — не был уверен, что он согласится, ведь командующий не любит аристократов, хотя сам из такой семьи. Вот, сегодня пришло письмо от него.

Ланс протянул Оделии бумагу, она прочла, и расстроилась.

— Я бы отправилась с тобой! Армии нужны маги. Но мне необходимо защищать поместье и замок. Отец стар, и один он не сможет этого делать!

Она помолчала.

— Значит, тебя уже ждут?

— Да, скоро наступление, я должен прибыть до его начала.

Оделия опять взглянула на письмо.

— Но, у тебя еще три дня… Ты так спешишь?

— Прости, любимая, хочу перед отъездом побывать дома. Получить благословение родителей, увидеть Гвен. Я соскучился по ней, по сестренке!

Про то, что ему нужно еще и разобраться с заговорщика, граф предпочел не рассказывать.

Принцесса улыбнулась, хотя ей хотелось плакать.

— Конечно, тебе надо съездить в поместье! — произнесла она — Я дам людей, и сама провожу до границы своих земель. Ты отправляешься прямо сейчас?

Ланселот подошел к принцессе и взял ее за руку.

— Оделия, любовь моя! — он помолчал и продолжил — Могу ли я попросить тебя стать моей женой, после войны, когда я вернусь?

— После войны?

— Да. Всякое может случится. Не хочу, что бы ты была связана обязательствами — вдруг я не вернусь… Или, стану калекой. Не нужно, напрасных ожиданий.

Оделия не ответила. Отвернувшись, она смотрела на виднеющееся в окно озеро.

Ланселот отпустил ее руку и отступил.

— Прости… Зря я… — сказал он.

— Ланс! — произнесла девушка — Я согласна быть твоей женой, но сейчас. Не хочу ждать конца войны!

— Но…

— Ничего с тобой не случится, потому что я буду ждать!

— А согласие императора? — спросил Ланс.

— Мы можем держать наш брак в тайне! — ответила принцесса.

Ланселот опустился на колено и поцеловал руку Оделии.

— Любимая, ты станешь моей женой, здесь и сейчас? — с волнением и спросил он.

— Да… — ответила девушка.

Ланс поднялся и поцеловал невесту.

— Не могу передать, как я счастлив! Не хватает слов!

— Пойдем, сообщим отцу… Он будет рад, ты ему нравишься. И приготовим все к церемонии. Тебе придется задержаться на несколько часов.

— Я побуду несколько дней!

— Но…

— Я напишу домой письмо! Не хочу пропустить наш медовый месяц!

Принц Монийский слишком любил и баловал дочь, поэтому, не стал возражать против брака. К тому же, Ланс ему действительно нравился. И, принц поддержал идею — держать брак в тайне, что бы никто, тем более император, о нем не знал. Это условие касалось и семьи Барно — они тоже останутся в неведении, настолько долго, насколько это возможно. Этот брак, и сокрытие его от всех было лучшим выходом из ситуации — Элвин не мог этого не признать.

Этим же днем Ланс и Оделия поженились.

Церемония была тайной и скромной — летописец поместья, записывающий все свадьбы, рождения и смерти, сделал запись о браке графа Барно Ланселота и принцессы Монийской Оделии в специальную книгу.

Каждый год сведения о браках, рождениях и смертях передавались в столицу, в Главное Управление по учету населения. Но, принц Монийский мог не сообщить об одном из обрядов, совершенных в поместье. Конечно, книги время от времени проверялись правительственными ревизорами, но это бывало редко, да и кто будет проверять записи замка королевского родственника?

После церемонии состоялся праздничный обед, на котором тесть Ланса обсудил с ним его предстоящую службу в армии, которую, как и все аристократы, считал не достойным занятием. "Но, во время войны это допустимо!" — резюмировал он.

Принц посчитал, не говоря впрочем этого в слух, что отъезд Ланса в армию только на пользу Оделии. Она не будет страдать от разбитого сердца, ибо будет ждать и надеется. А потом… потом, возможно забудет… А так как об этом браке никто не знает, его, как бы, и не было.

За обедом Ланс сообщил о еще одном своем решении — Оделия и Элвин должны покинуть Замок у Лазурного озера, и переехать в поместье Барно — так безопаснее. В таком случае, конечно, придется открыть родителям Ланелота тайну брака их сына с Оделией, но Ланс утверждал, что семья Барно не выдаст секрет.

Оделия сразу и категорически отказалась.

— Мы с отцом единственные, — сказала она — кто здесь может противостоять темным! Мы уедем, а что станет с замком, и с людьми, работающими на Монийских? Их магия слишком слаба, что бы защищать себя и свои земли! Своих людей не брошу! — заявила девушка.

Ланселот мог настоять на своем решении — жена обязана слушаться мужа. К тому же, принц Монийский поддерживал эту идею графа, о переезде в другое место. Но, Ланс решил не портить отношения с девушкой перед первой брачной ночью. Он с нетерпением ждал, когда приличия позволят им с женой удалиться в их, теперь уже общие, покои, и посматривал на часы. Что же касается отъезда Оделии в поместье — граф был уверен, что сумеет уговорить жену. Но, все это позже…

Медовый месяц молодоженов продлился три дня, затем Ланс уехал.

После исчезновения жениха Гвен не находила себе места, ее душа болела и плакала, а тоска по любимому была невыносимой. И ей до сих пор казалось, что поцелуй Госсена все еще храниться на ее губах. Когда девушка думала об этом поцелуе, ее ноги млели, а тело дрожало от неведомых ранее ощущений. Девушка решила найти Госса, и остаться с ним, где бы он не был, и кем бы он ни был. Она собралась отправится к Ланселоту, и попросить его помочь с поисками любимого. Гвен воспользовалась тем, что родители, занятые враждой с Паксли, о ней почти забыли, и опять сбежала. На этот раз, она не медлила, и гнала коня к замку у озера во весь опор.

Девушка не знала, что Ланса там уже нет…

Когда Гвиневера уже была в пути, в поместье Барно пришло письмо от Ланселота. Письмо это страшно опечалило родителей. Их сын, их гордость, надежда и опора, бросил семью, поместье, и ушел воевать! Служить в армии — постыдное занятие для аристократов! Да, они участвовали в войнах, и гордились этим. Но, сидя в уютных кабинетах, составляя планы и стратегии, или в отдалении от баталий, в роскошных шатрах, глядя на битву в подзорную трубу, и раздавая приказы и указания. Но служить в армии, пусть даже и командиром — что может быть поозорнее? Разве что, быть наемным убийцей… Да и заменить старого графа в делах и охране поместья теперь некому…

К вечеру обнаружилось, что Гвен опять сбежала. Удар за ударом сыпались на бедные головы родителей. Дети бросили их, бросили дом, семью…

Гвиневера не знала о письме Ланселота, и не думала, что ее побег так потрясет родителей — как — то, не пришло в ее голову… Не знала она и того, что отыскать Ланса, так же, как и Госсена, будет очень трудно. Не знала, что Ланселот тоже стал убийцей— именно с целью предложить Лансу эту роль, и пригласил его Тигриал, решив сделать ставку на одиночек и мелкие маневренные отряды.

Убийцы… Они невидимки. Их никто не видит, о них никто не знает, они не общаются с родными и любимыми. Их, как бы, нет. Как же возможно найти того, кого нет?

Ланселот воюет за светлые силы, Госсен же — просто наемный убийца. Ему все равно, на чьей он сегодня стороне, он служит тем, кто ему платит. И, может так случится, что пути Ланса и Госсена пересекутся. Но, они будут по разные стороны…

А Гвен придется делать непростой выбор.

КОНЕЦ КНИГИ

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…

Оглавление

ПРОЛОГ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ГЛАВА ВТОРАЯ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ПЯТАЯ

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ