В тексте допущены упрощения и неточности, чтобы не перегружать читателя специфическими подробностями работы и быта вахтовиков.
Магия, "изменённые" и прочие "проклятия" — вымысел автора.
****
Пшшш... В последний раз стрельнув искрами, электрод закончился. Павел откинул маску и привычным движением выбил огарок из держателя, потянулся к лежащей рядом на куске пеноплекса пачке, но не успел. Свет переносных фонарей, установленных на штангах, ослепительно белых в полярной ночи, вдруг мигнул и погас. Разом, на всех трёх точках, погрузив "куст" во мрак.
— Во дела, — высказался стоявший рядом Марат, и выругался. — Кажется, "Моська" накрылась.
Сварщик выпрямился и прислушался. Действительно, тарахтения генератора, к которому привыкли настолько, что и не замечали, не было слышно. Молчала и болгарка, постоянно визжащая в руках монтажников. На всей рабочей площадке воцарилась тишина и темнота. Лишь в отдалении светились габаритные огни вахтовки, да из печной трубы тепляка вырывались искры и слабое свечение огня, видимо, кто-то недавно подкинул в топку дров.
А ещё над головой во всё небо полыхало северное сияние. Когда Пашка и Марат приехали на Бованы впервые, в конце весны, они каждый вечер выходили из вагончика на улицу, чтобы полюбоваться этим чудом природы. Увидели лишь к концу смены и были слегка разочарованы. Блеклая полоса зеленоватого цвета светилась тускло, то и дело исчезая и перемещаясь с места на место. Совсем не так, как Пашка себе представлял. Впечатляли разве что размеры от горизонта до горизонта, через весь небосвод. Потом, конечно, они увидели настоящее сияние, но пришлось ждать сентября. Зато ожидание себя оправдало.
Вот как сейчас, когда всё небо было залито разноцветными всполохами. Преобладал зелёный цвет, обычный для этого явления, но к нему добавились розовые, красные и даже фиолетовые вспышки. Жаль только, что снять на телефон это буйство красок было нельзя, бюджетный гаджет не обладал камерой достаточной чувствительности. Пашка подумывал купить и привезти хороший фотоаппарат, но всё не решался выложить ради нескольких снимков огромные деньги.
Он встал, посмотрел на суетящегося возле "Моськи" дизелиста, ещё раз полюбовался разноцветным небом и предложил:
— Пошли в тепляк, что ли?
— Айда, — согласился Марат.
Он выпустил из рук увесистую окрашенную и отшлифованную по краям пластину. Приятель, с которым они познакомились и сдружились при устройстве на Север полгода назад, должен был её попозже обварить.
— Эй, пацаны! — окликнул их Михалыч, с другого конца площадки. — Не стойте на холоде, идите греться.
— Ага! — в два голоса откликнулись они, переглянулись и рассмеялись.
Голоса из-под толстой ткани балаклав что у бригадира, что у подчинённых звучали глухо, ткань возле рта покрылась тонким слоем инея. Они пошли к тепляку, маленькому деревянному домику, установленному на раму из сваренных труб, загнутых на манер санок на концах, обшитому снаружи листовым железом и окрашенного в зелёный цвет толстым слоем краски. На ней выделялись огромные буквы СМУ-1, нарисованные от руки белой краской. Буквы были неровные, надпись кривая, с хвоста буквы "У" и "единицы" стекали неровные потёки, словно слёзы. Но внешний вид тепляка сварщиков и монтажников заботил мало. Изнутри он был обшит пеноплексом и досками, там стояли лавки, на которые можно было присесть, и даже прилечь, и даже поместился небольшой стол, на котором разместились чашки и кружки. А главное, здесь была печка, дававшая тепло, и на которой можно было согреть чай. Чего ещё надо? Электричество? Можно и без него обойтись, вот как сейчас.
В клубах морозного воздуха они ввалились в темноту тесноватого помещения и тут же принялись расстёгивать одежду. В вагончике тепло, посидишь пять минут и вспотеешь, а потом на улицу, на мороз, в мокрой одежде. Так и заболеть недолго.
— Дверь закройте, — проворчали из темноты, и Пашка поспешно хлопнул толстой дверью.
— Это ты "Моську" сломал, Саныч? — весело спросил Марат, стаскивая с головы шапку и подшлемник, и вешая на вбитый в стену гвоздь свою каску.
— Делать мне нечего, — лениво пробурчал Саныч. — Талгат ещё неделю назад предупреждал, что там генератору кирдык приходит. Вот и дождались.
— И чего теперь делать? — осведомился Пашка, пристраиваясь за стол. — Так, где моя кружка?
— Вон она, держи.
Глаза приятелей привыкли к темноте, и они смогли лучше разглядеть обстановку. В красноватых отблесках, пробивающихся сквозь решётку, на которой стоял чайник, было видно, что напарник Михалыча, второй сварщик в их бригаде, приподнялся в углу, где он полулежал, подложив в качестве опоры себе под спину толстую сварочную робу. Его длинная рука протянулась к стоявшим на краю стола чашкам, широкая ладонь подвинула на середину полиэтиленовый пакет с сахаром.
— Угощайтесь, проглоты.
Пока Марат и Пашка разливали кипяток, заваривая его пакетиками чая и размешивая сахар, Саныч молчал, присоединившись к молодым, но когда все сделали по первому глотку, шумно дуя на обжигающую жидкость, он заговорил.
— А вы, ребятки, знаете, что сегодня за ночь?
— Не-а, — помотал головой Марат.
— Вторник, — пошутил Пашка.
— Эх, вы, — снисходительно фыркнул старый сварщик. — Ничегошеньки не знаете, только в телефонах сидеть умеете. Вот вырубилось электричество, и что теперь делать будете? Телефоны-то не ловят.
— Ничего, — бодро возразил Пашка. — Скоро обед, а там и связь появится.
— А если не появится? — зловеще проговорил Саныч из полумрака. — Вот представь, что свет вырубился, что делать будешь?
— Как что? В вахтовку сяду и доеду до соседей.
— Сядет он, как же... Вахтовка тоже сломаться может.
— Ой, напугал. Тут до Тройки пешком дойти можно.
— Это если тебя "метлой" не накроет.
— Так нет ни снега, ни ветра, Саныч, — засмеялся Марат. — На улицу выйди: мороз и тишина.
— И далеко ты уйдёшь? До Тройки километров десять топать, если не больше. А мороз крепчает! Да и ночь сегодня особенная...
И Саныч таинственно замолчал. Пашка переглянулся с приятелем и подмигнул. То, что бородатый вахтовик, полжизни проведший на северах, решил подшутить над неопытными первогодками, им было понятно с первых же слов. Но разрушать игру не хотелось, и потому Марат послушно спросил:
— Ну и чем ночь сегодняшняя отличается? Я разве что сияние такое сильное впервые вижу. Даже осенью слабее было.
— Эх ты, салага, — Саныч потёр свою шею, почесал бороду. — Сегодня ночь Рытхэу!
— Эт чё такое?
— А это, ребятки, ночь особая...
Объяснить, чем ночь Рытхэу отличается от обычной, он не успел. Дверь в тепляк распахнулась и появился Михалыч с Талгатом. Оба были недовольны, а бригадир то и дело пытался по рации вызвать начальство. Она шипела, трещала и посвистывала, но никак не желала соединять бригадира с мастером или прорабом, которые должны были находиться на соседнем, восемнадцатом "кусту".
— Как я и говорил, генератор накрылся, — ответил Талгат. — Ремень порвался.
— А поменять?
— Так ещё два дня назад обещали привезти.
— Бардак! — раздражённо высказался Михалыч. — И связь пропала, как назло! Придётся на вахтовке ехать на гору, может, оттуда до начальства докричаться смогу.
Семнадцатый "куст" располагался в небольшой низине, поэтому любая связь тут шалила постоянно. По телефону вообще можно было дозвониться лишь возле Тройки, да и то если повезёт. Вся надежда была на "короткую" радиосвязь, но и с ней вечно были проблемы.
— Хлебни-ка чайку, бугор, успокойся, — посоветовал Саныч, наливая в кружки бодрящий напиток бригадиру и дизелисту. — Глядишь, и связь наладится, и ремень привезут. Сам знаешь, сегодня ночью всё, что угодно произойти может.
— Чего? — удивился Михалыч, потянувшись за своей посудой.
— Нам тут сварщик твой страшилки рассказывал, — охотно поведал Пашка. — Ночь, типа, сегодня особенная.
Михалыч посмотрел на напарника, усы у него дрогнули в улыбке, но лицо тут же сделалось серьёзным.
— А, ну да, как я забыть мог?
— Да хорош разыгрывать, — не выдержал Марат. — Что за ночь Рыхау?
— Рытхэу, — строго поправил его Саныч. — Сегодня первые сутки полярной ночи...
— А, блин, точно! — вспомнил Пашка. — Я же прогноз погоды смотрел, там так и написано было, типа, первая ночь из пятидесяти шести суток.
— Ну вот, а ты не верил, — с укоризной посмотрел на Марата бородатый сварщик. — Эх ты, неуч. Даже кореш твой в курсе. Наберут по обьявлениям...
— Ладно, ладно, — примирительно поднял ладони монтажник. — Ну, первая ночь, и чё?
— А то! — Саныч многозначительно поднял вверх указательный палец. — Ночь эта не простая...
— А золотая, — вставил Пашка, хохотнув.
— Дурень, — отмахнулся рассказчик и продолжил. — По местным поверьям, когда солнце прячется, наступает время нечисти. И в первые сутки она, нечисть эта, особенно злая, потому как целый год ждала момента, пока ей появиться можно будет.
— Откуда появиться? — спросил Марат.
— Известно откуда, с кладбища, — объяснил Саныч. — Откуда, думаешь, сказки о вампирах и всяких зомби пошли? Вот после таких ночей. Но на Большой Земле этим тварям времени резвиться отведено мало даже зимой, дома-то солнышко каждый день показывается. А здесь полтора месяца светло бывает только пару часов, вот нежить всякая и резвится безнаказанно до самого рассвета. То бишь, пятьдесят... Сколько там?
— Пятьдесят шесть.
— Во-во! Пятьдесят шесть дней.
— И как это тебя до сих пор не съели? — протянул Пашка. — Ты, Саныч, просто счастливчик, тебе не сварщиком работать надо, а в лотерею играть. Давно бы уже миллионером стал.
— Он живой, потому что башкой думать умеет и не лезет, куда не надо, — возразил Михалыч. — А вот вы, два брата-акробата, вечно на задницу приключений ищете.
— Да чё мы сделали-то? — возмутился наезду Марат. — Всего-то хотели на кладбище глянуть.
— На местное кладбище, — выделив слово "местное", обличительно проговорил бригадир.
— Ну и что? На обеде же, не в рабочее время! Тут всего-то два шага шагнуть.
— Ох, я с вас ху... Худею я с вас, — показательно вздохнул Михалыч, и повернулся к напарнику. — Хоть ты этим балбесам объясни, что ли.
— Думаешь, поймут? — засомневался Саныч, и услышав бригадирское "а вдруг?", тоже вздохнул. — Ну ладно, парни, слушайте сюда.
Он неторопливо отпил из кружки, шумно втягивая чай, так же неспеша отломил кусок хлеба и отправил его в рот, снова запив горячей жидкостью.
— Ну? — не выдержал Пашка.
— Не нукай, не запрягал.
Саныч допил чай и посмотрел на слушателей. Михалыч откинулся к стене, чтобы молодые не заметили его улыбку, Талгат держал покерфейс, а Марат и Пашка с нетерпением ждали продолжения рассказа. Не верили, конечно, но ждали. Время идёт, чего не повеселиться-то?
Идея подшутить над шебутной парочкой родилась у бригадира после того, как тех уже второй раз развернули с полдороги на кладбище. По прямой до него было меньше километра, располагалось оно на холме, за изгибом дороги. У местных не было кладбищ, к которым привыкли жители южных районов.
Земля тут... Какая тут земля? Тонкий слой мха, проступающая под ногами вода, да промёрзший песок — вот и вся земля. Вечная мерзлота, тундра на тысячи километров, даже летом снег может выпасть, и это никого не удивляет. Могилу не выкопать, разве что экскаватором, гроб не сколотить по причине отсутствия деревьев. Сейчас, конечно, не времена неолита, кругом нефтяники, газовики, железная дорога, вертолёты, и прочие блага цивилизации. Ненцев, как представителей малых народностей, дотирует государство, вроде как подкидывает деньжат в обмен на разрешение вести на их исконных землях геологоразведку, строить заводы и путепроводы, по которым качается газ и нефть.
Платят, кстати говоря, не так уж и мало. Марат и Пашка были поражены, когда увидели в руках у оленевода, одетого в невзрачную серую кухлянку, спутниковый телефон. А приехал этот представитель малых народов на крутом снегоходе "Ямаха-викинг" в спортивной модификации. Такие снегоходы Пашка, увлекающийся всякой мотоциклетной техникой, видел только в рекламных проспектах и цену им представлял. Хорошая была цена, на Большой Земле можно легковушку купить в приличном состоянии. Опять же, на моторках местные гоняют, рыбой торгуют. Не дикари, в общем, совсем даже не дикари.
Но наличие снегохода, моторной лодки и спутникового телефона не изменили климат Заполярья. Вот и хоронят местные, как и сотни лет назад хоронили. Заворачивают умерших в шкуры и везут на кладбище, вроде того, что расположено на ближайшем пригорке. Правда, теперь укладывают не на нарты, а в сколоченные здоровенные ящики.
Доски для ящиков с железнодорожной станции берут, там что ни день, то состав со всяким оборудованием приходит. Вот с упаковки этого оборудования и берут. Это Марату вахтовик один рассказал на складе, когда тот спецовку получал. Дядька этот был из тех, кто на кладбище бывал, говорил, что на некоторых досках даже маркировка видна, не смылась чёрная краска дождями и снегами, не выгорела под солнцем. А ещё рассказал, что некоторые ящики стоят открытые, стало быть, покойники лежат, как в фильмах ужасов. Можно подойти и посмотреть, если смелости хватит. Ну, Марату и захотелось проверить, хватит ли у него смелости в такой ящик заглянуть, а Пашка, такой же любитель экстрима, идею приятеля поддержал. И тут словно сама судьба подкинула возможность, бригаду перевели на семнадцатый "куст", и они вторую неделю варили, резали и стыковали. Как тут удержаться, ведь вот оно, кладбище-то, в двух шагах!
Старые вахтовики идею "экскурсии" не одобряли. Михалыч заявил, что нечего им там делать, не музей, Саныч его поддержал.
— Знаю я вас, балбесов, — сказал он. — Вы туда сходите, следов понаделаете, а потом местные придут сюда на разборки, да и постреляют нас всех к чёртовой матери. Поди, докажи им, что у вас просто в заднице любопытство играет. Да и вы же не просто так туда потащитесь, вы же непременно что-нибудь сопрёте, типа, сувенир на память.
Напрасно Пашка и Марат уверяли, что они только глянуть одним глазком, неубедительно выходило. Михалыч только хмурился и грозился завалить работой так, чтобы у молодых сил хватало только до вахтовки дойти. А Саныч, хохмач и приколист, поддакивал. Вот и сейчас он начал рассказ тихо и вкрадчиво, стараясь нагнать на слушателей побольше жути.
— Как думаете, сколько лет этому кладбищу? Десять? Двадцать? Нет, ребятки, ему лет сто, не меньше. Оленей сюда гоняют каждый год, много поколений сменилось. И хоть пастухи всё больше парни молодые, но и взрослых там полно. Вы стойбище видели? Нет ещё? Ничего, летом увидите. Там и совсем дети, и стариков хватает. Места тут, сами знаете, суровые, вот и мрут люди. Кто от старости, кто по болезни, а кто и по пьянке. Опять же, случаи несчастные бывают, а вертолёт не всякий раз вылететь может. Я слышал, у местных таких кладбищ штук десять на оленьих перегонах, так-то вот.
— И чё? — не выдержал неторопливости рассказа Пашка.
— А то, — невозмутимо ответил Саныч, наливая новую порцию чая. — Когда было здесь полтора человека на сотню километров, никого это не парило, жили, как жили. Тут нравы простые, горевать некогда. Помер человек, похоронили его, как положено, да и дальше пошли. Но когда тут вахтовики начали шастать туда-сюда, ситуация изменилась. То геологи на "Трэколе" приедут, то типы вроде вас. И всем интересно, все хотят посмотреть на мёртвых, будто в жизни трупов никогда не видели. Знаете, сколько на то кладбище народу ходило? Вот вам бы понравилось, что на ваших мёртвых родичей всякие придурки пялились?
— Чего обзываться-то сразу? — обиделся Марат.
— А ты сразу про себя подумал? — насмешливо спросил Саныч, и продолжил, не дождавшись ответа. — Так вот, я вам скажу: много туда кто ходил. Как новеньких завезут на "куст", так глядишь: то один, то двое, то всей бригадой попёрлись. Ненцам это, понятное дело, не нравилось, но что они сделать могли? Они же кочевники, сегодня тут, завтра там. Подумали они, подумали, прикинули хрен к носу, и позвали шамана, а тот, недолго думая, наложил на кладбище проклятие, чтобы любопытных варвар всяких отвадить.
— Да ладно врать-то, Саныч, — рассмеялся Пашка. — Какой ещё шаман?
— Самый натуральный, — вставил бригадир. — Не веришь, вон у Талгата спроси.
— Был шаман, — подтвердил дизелист. — Всё прошлое лето тут жил.
— Где, прямо тут, на "кусту"?
— Зачем на "кусту"? Ему ярангу поставили рядом с кладбищем, там и жил.
— Гонишь ведь! "Битву экстрасенсов" пересмотрел.
— Это экстрасенсы твои телевизорные туфту гонят, — невозмутимо ответил Талгат. — А здесь шаман самый настоящий был, не подстава какая-нибудь.
— С чего ты взял, что этот был лучше тех, что в телевизор лезут?
— А с того, что ему целую ярангу соорудили и всё лето жрачку возили, — объяснил дизелист. — Представляешь, сколько денег на это ушло? Кто на такие расходы просто так пойдёт, а? Он тут до самой осени сидел. Говорят, с духами общался. А по ночам в бубен стучал и песни пел.
— Ну и что? — не уступал молодой монтажник. — Может, он водки нажирался, оттого и пел.
— Может водки, может и мухоморов, — согласился Талгат. — Только я на Бованенково уже двенадцать лет езжу, и летом, и зимой тут бывал, всё повидал. Так вот, за все эти года тут о грозах никто не слышал. Возле каждой вышки, возле каждого агрегата на ГэПэшках громоотводы ставят, но никто молний не видел.
— Зачем тогда ставят? — не понял Пашка.
— По инструкции положено. Молния, она же в то, что повыше бьёт, верно? В дерево одинокое или столб. А на заводах много чего торчит, потому там и громоотводов натыкано немеренно. А так-то тут равнина, тундра, сам знаешь. Потому и гроз не бывает, хоть и обещают каждое лето. Так вот, никогда их не было, но тем летом, что тут шаман колдовал, грозы три дня подряд гремели, у кого хочешь спроси.
— Спрошу, — пообещал Пашка. — Что, прямо над "кустом" гремело? Ещё скажи, тут молнии били.
— Где они били, точно не скажу, — признал Талгат. — Я тогда не здесь, а на Тройке работал, забор чинили. Но сверкало в этой стороне. Так что, я бы на вашем месте Саныча послушал.
Талгат хмыкнул, а неугомонный Пашка повернулся с Санычу.
— А что за ночь сегодня такая, как ты там её назвал?
— Рытхэу.
— И чего?
Саныч вздохнул с видом человека, уставшего объяснять очевидные вещи:
— Ночью этой вся нечисть северная просыпается, я ж говорил уже, Фома ты неверующий. И будет колобродить тут все пятьдесят шесть дней, пока край солнца над горизонтом не покажется, понял? А ты на кладбище собрался, где шаман целое лето колдовал, проклятье против таких вот, как ты, ходоков, готовил. Неужели непонятно, к чему я веду? Если хочешь, иди, только потом не плачь.
Ответить Пашка не успел, зашипела стоявшая на столе рация. Чертыхнувшись, Михалыч схватил пластиковый параллелепипед с торчащей антенной и заорал в неё:
— Костя, Костя, как слышишь?
В ответ раздался треск разрядов и чей-то невнятный голос прохрипел что-то неразборчивое. Бригадир выматерился, нахлобучил на голову шапку и выскочил на мороз. Какое-то время были слышны его крики, потом они прекратились. Михалыч вернулся в домик и принялся застёгиваться, раздавая указания.
— Значит так. Сидите пока здесь, грейтесь. Я всё же попробую на вахтовке наверх подняться, может там что получится.
— А если не сможешь? — спросил Саныч.
— Тогда до Костяна придётся ехать, пусть он с ремонтниками связывается. У него УАЗик, сможет и сам до них доехать. Талгат, у тебя размер ремня есть?
— Есть, но лучше бы мне самому съездить, ремень выбрать. А то подсунут опять дерьмо кооперативное.
— Ладно, давай со мной.
— Можно и мы поедем? — встрял Пашка.
— Зачем это? — удивился бригадир.
— А чего нам тут сидеть, слушать, как Саныч храпит? Так хоть прокатимся.
— Не храплю я, — проворчал Саныч. — Врешь ты всё.
— Ага, это ты тигра душишь, — подколол Марат. — Михалыч, в самом деле, чего нам делать-то? Мне что, напильником края зачищать?
— Если до Костика не дозвонюсь, придётся к нему ехать, — предупредил бригадир. — Тогда я вас на горе высажу, и обратно пешком доберетесь. Хочешь лишний раз сопли поморозить?
— Дойдём, фигня вопрос, — отмахнулся Пашка, застёгиваясь. — На улице всего-то градусов пятнадцать, и ветра нет.
— Дурная голова ногам покоя не даёт, — прокомментировал желание молодёжи Саныч, устраиваясь на топчане поудобнее. — Ступайте, хлопцы. Гуляйте, пока молодые.
— Пенсию не проспи, — ответил Марат, опуская подшлемник на лицо.
Бригада почти в полном составе подошла к вахтовке, Михалыч разбудил дремавшего водителя, работяги загрузились в кунг, машина рыкнула дизелем, выбросила из выхлопной трубы клуб соляного дыма и тронулась с места, переваливаясь на неровностях и поскрипывая замёзшим железом.
По узкой дороге с наметившимися в неглубоком снегу колеями, "Урал" вырулил с "куста", прошёл левый поворот почти на сто восемьдесят градусов и начал набирать скорость. Ещё один поворот, теперь правый и не такой крутой, движок зарычал громче, набирая обороты, и тяжёлая машина полезла вверх, на горку. Перед самой вершиной водитель сбросил скорость, с перегазовкой и хрустом переключился на пониженную, потом опять поддал газу и вывел вахтовку на дорогу, ведущую к восемнадцатому "кусту".
Именно на эту грунтовку, посыпанную щебнем для крепости, но всё равно изрядно разбитую за осень колёсами грузовиков, выходили все ответвления. Вели они к "кустам" газовых скважин, из которых действовали лишь два, а остальные стояли пока законсервированные. Работы велись сейчас только на двух "кустах": семнадцатом и восемнадцатом. Восемнадцатый был крайним, дальше начиналась тундра до самого Северного Ледовитого океана. Точнее, либо четыреста вёрст до Сабетты и Обской губы, если смотреть на северо-восток, либо сотня километров до Карского моря и Харасавэя на северо-западе. По северным меркам всё совсем рядом.
Машина плавно остановилась, слегка качнувшись, несколько минут работяги, сидевшие в салоне, в ожидании таращились в темноту сквозь запотевшие и замерзающие окна. Потом дверь кабины хлопнула, в будку залез Михалыч. Он посмотрел на Пашку и Марата недовольным взглядом, и доложил:
— Связи нет, мать её так. Придётся нам до восемнадцатого сгонять, а вы здесь останетесь, чтобы вопросов не возникало, чего это я двух рабочих за собой таскаю. Сами назад доберётесь или вас всё же отвезти?
— Доберёмся! — в один голос ответили парни, подрываясь с места. Пашка лишь уточнил. — Вы долго ездить будете?
— Если Костик на месте, и рация у него работает лучше нашей, то за час обернёмся. А вот если нет... — Михалыч задумался. — Если нет, придётся самим за ремнём ехать, а это часа два, не меньше.
— Так там уже и обед будет.
— Вот именно. Ладно, если хавчик раньше привезут, оставите нам пайки. Постараемся побыстрее обернуться.
— Лады.
Михалыч опять полез в кабину, потому что там можно было курить по дороге, а некурящий Талгат остался в будке. Машина рыкнула, и покатила дальше, размалывая здоровенными колёсами в пыль комья снега.
Пашка проводил взглядом удаляющиеся габаритные огни, и повернулся к Марату.
— Ну что, куда пойдём: на кладбище или к Санычу?
Марат огляделся. Ночь, северное сияние над головой полыхало так, что звёзд не было видно. Лёгкий морозец пробивался сквозь подшлемник, покусывал незащищённые участки кожи. Под ногами хрустел снег, ветра не было. Красота! Тащиться в жаркое, но душноватое нутро тепляка не хотелось. Хотелось наоборот, чего-то адреналинового, запоминающегося.
— Пошли на кладбище, — решительно кивнул монтажник. — Ты дорогу-то знаешь?
— Да чего её знать? — удивился приятель и показал рукой, упрятанной в рукавицу, в чистое поле. — Вон на тот холмик выйдем, а с него и до кладбища недалеко.
— Тогда пошли.
И Марат потопал прямо по целине в указанном направлении. Вдоль дороги намело глубокие сугробы, преодолев которые искатели приключений вышли на практически бесснежную тундру. Вообще-то, большинство людей плохо представляют Заполярье. У тех же Пашкиных родственников и знакомых при упоминании Ямала возникали стойкие ассоциации с лютыми морозами, белыми медведями, снегами по пояс и бесконечной полярной ночи, длящейся, как минимум, полгода. Да что там, Пашка и сам представлял Север примерно так. И лишь попав сюда он понял, насколько его фантазии отличались от реальности.
Мороз? Морозы были, да. В сентябре термометр уже стабильно показывал минус, а в лицо летели колючие снежинки. Но сильные морозы, со слов тех же Саныча и Михалыча, ожидались лишь сейчас, в декабре, с наступлением полярной ночи. А до октября-ноября великий терморегулятор, Северный Ледовитый океан, сдерживал холод до тех пор, пока берега полуострова не покрывал толстый слой льда. Даже этой осенью на Бованах в конце октября было теплее, чем в далёком и вроде бы южном Оренбурге.
С белыми медведями тоже промашка вышла. Эти бродяги предпочитали жить где-то во льдах, спускаясь южнее, к земле, только весной. Говорят, прошлым летом двое медведей бродили в окрестностях ГП-2 в поисках пищи, но Пашка был на межвахте, и своими глазами самых крупных хищников Севера так и не увидел. Ребята показывали фото и нечёткие видео мишек, и Павел был весьма разочарован. Медведи были вовсе не белые, а грязно-серые, с обвисшей шкурой на похудевших боках. Они брели куда-то по тундре метрах в двухстах от дороги, не обращая внимания на машины. Что с ними в итоге стало, было непонятно. Кто говорил, что сами ушли, а кто-то утверждал, что прилетели охотники, медведей усыпили, и на вертолёте отвезли подальше.
Зато на песцов Пашка насмотрелся вдоволь. Полярные лисы здесь были не редкость, почти не пугались людей, и постоянно крутились возле вахтовиков, которые подкармливали пушистых зверьков, несмотря на запрет. Некоторые песцы регулярно появлялись в обеденный перерыв, получали кусочки колбасы, хлеба и мяса. Талгат даже утверждал, что иные звери питались лучше работяг...
— Зараза! — раздался голос спереди, оторвав Пашку от размышлений.
Это Марат опять провалился по колено в снег. Снега в тундре, кстати говоря, было немного. Ветром его носило с места на место, заравнивая неровности, оставляя торчать лишь кочки, покрытые мхом, но общая толщина снежного покрова была на удивление небольшой. Практически в любом месте при желании можно было валенком раскидать снег в стороны, и на глубине пары ладоней добраться до травы. Правда, всяких ямок тоже хватало. Ямки эти забивались снегом, и провалиться в них можно как нефиг делать, что и продемонстрировал Марат. Сварщик оценил пройденный путь. М-да, по тундре шагать выходило куда медленнее, чем по дороге.
— Давай я вперёд пойду, — предложил он, и приятель охотно уступил ему место в авангарде.
Они вновь пошли, Пашка старался наступать на видневшиеся кочки, но света от северного сияния не хватало. Несмотря на яркие краски, это был даже не свет, а именно цвет, почти не разгонявший ночную темень. Спасала лишь белизна снега. Глаза уже привыкли к полумраку, а торчащие из-под снега кочки и чахлые травки довольно чётко на белом фоне выделялись. Но всё равно строчка следов за ними то и дело отклонялась от прямой линии, петляя то вправо, то влево.
Вот ещё одна забавная штука, подумалось Пашке. Все помнят о полярной ночи, но никто не вспоминает о полярном же дне. А между прочим, уже в апреле темнота длится всего пару часов, а в мае уже в пять утра солнце висит над горизонтом. Ну и кто назвал Север краем вечной тьмы? Это скорее край света. Солнце даже зимой жжёт глаза, низко вися над тундрой. А от тундры бьёт отражённый от снега свет, тоже добавляя ощущений. Вот мои удивятся, когда я с загорелой мордой в марте приеду.
Они выбрались, наконец, на пригорок, и остановились отдышаться. О чём южные люди не думают, так это о недостатке кислорода. Воздух тут чистый-чистый, любая гарь чувствуется, как инородное вмешательство в эту чистоту, но дышать тяжеловато. Словно не на равнине, находящейся лишь чуть выше уровня моря, а на километровой высоте. После приезда многим надо время на аклиматизацию, в спортзале тоже осторожнее надо быть. Вот и сейчас, сколько они прошли, метров сто? А уже запыхались оба.
— Чего-то не хочется мне дальше по этим кочкам скакать, — признался Марат. — Может, ну его на фиг, кладбище это? Там всё равно всё снегом занесло.
— Да ты чего? — неискренне возмутился Пашка.
Ему тоже не хотелось и дальше работать тральщиком, на каждом шагу ожидая, что нога провалится сквозь слой наста на неизвестную глубину. Но и отступать так просто, особенно теперь, когда местный погост был уже виден?
— Сдрейфил что ли? — подколол он приятеля.
— Устал, — честно ответил Марат. — А ведь ещё назад тащиться, а потом по дороге топать целый километр.
— Какой там километр, скажешь тоже. Назад идти проще будет, по своим же следам пойдём. А по дороге вообще легкотня. Глянь, мы уже почти дошли!
И Пашка показал рукавицей в темноту. Марат прищурился, хмыкнул и выругался.
— Вот чёрт, и вправду, недалеко. Как-то даже стрёмно разворачиваться.
— Ага, как в анекдоте, — подтвердил Пашка, и пошёл вперёд. — Держись за мной, нас ждёт прогулка средь могил. Кино такое есть, знаешь?
— Ага, — откликнулся сзади Марат. — Только я его не смотрел, только заставку видел. Там ещё этот играет... Который джедаев учил.
— Нильсон.
— Точно, Нильсон. Или Нильсен?
— Чёрт его знает, не помню, — признался Пашка. — Может и Нельсон. Да какая разница?
— А ты фильм смотрел? Про что он хоть?
— Не-а, — хохотнул приятель. — Прикинь, я тоже только афишу помню и название. Как думаешь, про что там? Ужастик или боевик?
— Боевик, наверное, — пожал плечами Марат. — Нильсен этот всё время в них снимается. То спасает кого-то, то мстит кому-то.
— Ну да, наверняка, боевик. В ужастиках я его ни разу не видел.
Какое-то время они шли молча, потом Марат выглянул из-за плеча Пашки, и спросил:
— Слушай, Паш, а тебе не страшно?
— С чего бы?
— Ну... Помнишь, что Саныч говорил?
— А ты ему поверил? — засмеялся Пашка, оглядываясь. — Ну ты даёшь, Маратик! Врали они, неужели не понял?
— Что, все трое?
— Конечно! Шаманы, блин... Проклятия... Сказки всё это.
— Думаешь?
— Да сто пудов! — Пашка даже остановился. — Ну ты сам подумай. Если бы хоть слово правды там было, мы бы тут работали? А Михалыч, думаешь, он нас бы так просто из вахтовки выпустил?
— Саныч в тепляке засел, — напомнил Марат.
— Дрыхнет твой Саныч уже давно, — отрезал Пашка. — Шаманов он каких-то испугался, ага, как же. Его хлебом не корми, дай только поприкалываться. Нет никаких проклятий, понял?
— Мы бы тоже сейчас спать могли, — вздохнул Марат. — Ладно, пошли.
И он сделал шаг в сторону, чтобы обойти приятеля. Нога внезапно провалилась в снег, монтажник нелепо взмахнул руками и завалился на бок, громко вскрикнув от неожиданности.
— Смотри, куда прёшь, — рассмеялся Пашка, протягивая руку, чтобы помочь встать. — Поперёк батьки.
Но тут ему стало не до смеха. Марат вытащил руку из сугроба. Рукавицы на ладони не было, по пальцам стекала струйка крови. Пашка выматерился, предчувствуя звиздюлины от Михалыча, и полез помогать напарнику.
— Что там у тебя? Сильно зацепил?
— Хрен его знает, — испуганно ответил Марат. — Я пальцев не чую.
— Твою ж мать! Сломал?
— Да откуда я знаю?! — монтажник перевалился на бок и встал на колени, пытаясь рассмотреть повреждения. — Блин, без перчатки ещё остался.
— Ща найдём, — заявил Пашка, делая шаг, и тоже проваливаясь чуть не по пояс. — Так, вот тут ты свалился... А вот тут рука была...
— Осторожнее там! — крикнул Марат, но было поздно.
Пашка резко вскрикнул и рванулся назад. На его толстой перчатке сварщика, которая должна была выдерживать многократные попадания брызг раскалённого металла, висела короткая, но толстая змея, вцепившаяся в ладонь с такой силой, что прокусила асбестовую ткань.
— Твою мать, сука! — заорал Пашка, мотая рукой из стороны в сторону. — Вали, нахрен, отсюда!
Змея моталась, словно резиновый шланг, не желая расставаться с добычей, в итоге перчатка соскочила с ладони и улетела в сторону, оставив с голой рукой ещё и сварщика.
— Мля! — выругался Пашка, грозя окровавленным кулаком туда, куда улетела его амуниция. — Не, ты видал?! Змея!
— В-видал, — слегка заикаясь, тихо ответил Марат, вглядываясь в темноту.
— Да как так-то?! Почему эта гадина на нас напала? Зима же вокруг! Змеи, они же, блин, эти... Хладнокровные, вот! Они же, твари такие, сейчас спать должны! Как она вообще тут оказалась, а? Чё за херня творится?!
— Пошли отсюда, Паш, — предложил так же тихо Марат.
— Вот падла, она и меня цапнула, — Пашка показал глубокую царапину на ладони, откуда тяжёлыми каплями капала на снег чёрная в темноте кровь. — Нет, ну что за херня, а? Вот же невезуха. Даже не дошли, а тут засада такая.
— Засада? — встрепенулся вдруг Марат. — Так это что, правда шаман постарался?
— Какой ещё шаман, — скорчился Пашка, зажимая царапину, чтобы унять кровотечение. — Просто какая-то полудурошная змеюка проснулась, а тут мы... Ладно, ну его нахрен, кладбище это. Пошли отсюда, пока не околели окончательно. Ты как сам?
— Нормально, рука только онемела. Наверное, от яда.
— Идти сможешь?
— Я отсюда на карачках готов ползти, лишь бы убраться побыстрее и подальше, — заверил Марат.
— Ага, я тоже, — согласился Пашка. — Валим отсюда. Пошло оно в задницу, это кладбище, с этими шаманами, змеями и проклятиями.
Он плюнул в ту сторону, куда улетела перчатка со змеёй, и решительно зашагал в обратном направлении по своим же следам. Марат пошёл за приятелем, придерживая покусанную левую руку.
Обратный путь до дороги оказался легче. По новой прокладывать в темноте тропинку не было необходимости, знай валенки переставляй, попадая в ямки следов. Раз, два, левой, правой... Добрались до дороги, отдышались слегка, осмотрели раны. Кровь течь почти перестала, это было хорошо. Но руки у обоих замёрзли и онемели, и это было плохо. Плохо было и то, что они понять не могли, отчего руки потеряли чувствительность, от мороза или от яда? Если от мороза, то почему болели обе руки, и покусанная, и здоровая? А если от яда, то почему яд так странно действовал?
По дороге они сначала даже побежали, но зимняя спецодежда монтажника и сварщика — не тренировочный костюм, в робе далеко не побегаешь, да и устали оба. Пришлось перейти на шаг. Сначала быстрый, потом всё медленнее и медленнее. В итоге они еле плелись, с трудом переставляя ноги и борясь с внезапной болью в голове.
Дошли до поворота с дороги на "куст" и начала спуска. Пашка остановился, покачнулся и чуть не упал. Марат поддержал его, и почувствовал, что силы закончились, и идти он больше не может.
— Чего-то мне совсем хреново, дружище, — прохрипел Пашка. — Видать, ядрёный яд у той гадюки был.
— Надо идти, — прошептал Марат. — Если свалимся, то встать не сможем. Так и сдохнем тут оба.
Опираясь друг на друга, шатаясь, словно двое пьяниц, они начали спускаться. След от машин, по которому они шли, был узким, по краям и посередине дороги лежал снег, едва доходя толщиной до середины валенок. Ещё недавно они бы на такое препятствие и внимания не обратили, но сейчас боялись даже сойти с колеи.
— Уже и ног не чую, — поделился ощущениями Марат. — Промёрз так, будто лёд внутри.
— Я бы вискаря сейчас бахнул, — нашёл силы пошутить его спутник. — Виски со льдом, говорят, шикарная вещь. Не пробовал?
— Пробовал. Гадость. Уж лучше стакан самогонки накатить.
— Это точно.
Мысли путались, валенки стали совсем неподъёмными, шапка давила так, словно была сделана из чугуна. Марат с трудом поднял руку и стащил проклятый головной убор.
— Ты чего? — спросил Пашка.
— Так легче, — улыбнулся Марат и вздохнул полной грудью морозный воздух. — Сам попробуй.
Сварщик колебался недолго. Снял шапку, затем подшлемник, покрутил головой, разминая затёкшую шею, и принялся расстёгивать бушлат.
Они шли, по дороге избавляясь от ненужных вещей, бросая их на обочину. Бушлаты, куртки, свитера... С толстыми ватными штанами пришлось повозиться, для того чтобы их снять, надо было сперва снять валенки, а значит, сесть на снег. Первым решился Марат. В сугроб полетел сначала один валенок, затем другой. Потом и штаны были отброшены за ненадобностью. Носки присоединились к штанам, термобельё легло рядом, и вот Марат остался в одних лишь трусах.
— Ну как? — спросил Пашка.
— Класс!
Марат вскочил на ноги и глухо засмеялся каким-то странным лающим смехом. Пашка торопливо принялся стаскивать с себя одежду и вскоре был в том же виде, что и приятель. Они посмотрели друг на друга и молча пошли дальше, утопая босыми ступнями в снегу по щиколотку. Кровь с прокушенных пальцев уже не капала, она замёрзла сосульками. Вены на руках почернели, словно татуировки. У Пашки рисунок поднимался выше правого локтя, у Марата чёрные переплетения охватывали всю левую руку, шею, и даже на лице проступали тонкие чёрточки на побледневшей коже. С каждым шагом становилось всё холоднее, но они не обращали на мороз внимание. Они знали, что скоро найдут тепло...
Саныч вышел из тепляка по малой нужде. Всё же три кружки чая подряд — это перебор. Он отошёл на край отсыпанной площадки, расстегнул штаны и уставился в небо. Ну надо же, как сегодня полыхает! Давно такого не было. Застегнул ширинку, вернулся к будке, присмотрелся к закреплённому на деревяшке термометру. И мороз крепчает прямо на глазах, до двадцати уже дошло. Он передёрнул плечами, поёжился. Скорее бы обед привезли, хочется горяченького похлебать. И каши побольше бы, с мясом, можно даже с курицей. Хотя он и от окорочка не откажется.
Сбоку что-то мелькнуло, Саныч посмотрел туда и увидел стоящего в трёх шагах песца.
— Жулик, Жулик, — позвал он зверька.
Белый лис переступил с ноги на ногу, но ближе не подошёл.
— Как жрать, так ты первый, — обвинительно покачал головой вахтовик. — Вот дождёшься, сошью из тебя шапку.
Словно испугавшись угрозы, песец тявкнул негромко и бросился прочь. Саныч усмехнулся в бороду, повернулся и застыл на месте. Перед ним стояла неугомонная парочка, Марат и Пашка, но в каком виде?! Оба были одеты, точнее, раздеты до трусов, кожа их побелела от холода, а руки были покрыты странным рисунком. У Марата чёрная сетка была слева, а у Пашки справа.
— Вы что, татухи себе набили? — растерянно от неожиданности спросил Саныч.
Вместо ответа бледные фигуры сорвались с места. Пашка бросился на шею, а Марат в ноги. Саныч рефлекторно отмахнулся от нападения и поразился, насколько холодными были пальцы у парня, словно ледышку схватил. В следующий миг его сбили с ног. Пашка навалился на него сверху и вцепился в шею ледяными пальцами, Марат же принялся стаскивать со сварщика валенок.
— Да вы чего?
Саныч двинул охреневшего Пашку в морду своим тяжёлым кулаком и пинком попытался отшвырнуть монтажника. Нога освободилась, а вот молодой сварщик и не думал слезать со своего старшего коллеги. Парень лишь мотнул головой, что-то прорычал невнятное и ударил лбом Саныча в лицо. Мелькнули пустые, ничего не выражающие глаза, рот оскалился чёрным провалом, из него показался извивающийся язык. На мгновенье они застыли, глядя друг на друга, а потом Саныч понял, что язык у Пашки раздвоенный, а глаза превратились в две бездонные пропасти. Да и не Пашка это был, а какая-то жуткая тварь, принявшая облик парня.
Секунда прошла, ногу рвануло, валенок слетел, и ступню Саныча пронзила дикая боль. Он заорал, отшвырнул монстра от себя, рывком приподнялся и уставился на Марата, который... Который укусил его за ногу? Марат поднял на Саныча взгляд, лицо перерожденца было перемазано его, Саныча, кровью, и сделал судорожное глотательное движение. Язык, такой же раздвоенный, как и у Пашки, облизал красные капли с почерневших губ бывшего монтажника.
— Ах ты...
Договорить он не успел. Пашка вновь запрыгнул ему на грудь, неестественно белое лицо приблизилось вплотную, словно раздетый парень собирался его поцеловать. Но вместо поцелуя он оскалил рот и вцепился зубами Санычу в лицо.
— А-а-а!
Он завопил от боли, пытаясь опять скинуть с себя Пашку, но ледяные пальцы держали его крепко, а вторым укусом Пашка впился в напряжённую шею, как раз туда, где вздулась толстая вена, а рядом суматошно билась артерия. Кровь фонтаном ударила в сторону, заливая снег вокруг, Саныч метался из стороны в сторону, беспорядочно молотя руками и ногами, но быстро ослабел и затих. А Пашка с Маратом, удостоверившись, что сопротивление сломлено, принялись деловито раздевать сварщика. Когда труп был освобождён от одежды, они затащили его в тепляк, подняли тяжёлое тело на стол и продолжили трапезу. Мясо было ещё тёплым, а кровь горячей, и лишь это могло их согреть и насытить.
Первыми на "куст" вернулись Михалыч с Талгатом. На восемнадцатом Костика не оказалось, пришлось ехать на Двойку, но когда они подъезжали к Тройке, навстречу им попался знакомый УАЗик. Михалыч перебежал через дорогу, объяснил, что к чему, вместе с дизелистом пересел в джип, и они рванули сразу на рембазу. Связь появилась где-то на полпути, так что, когда они доехали до базы, запчасть уже была найдена и выписана.
Талгат придирчиво осмотрел ремень и кивнул, подтверждая, что он не растянется через пять минут работы, словно пресловутое "изделие номер два", и они погнали обратно. Вахтовка дожидалась их на перекрёстке, они вновь пересели, Костик укатил опять на восемнадцатый, а они к себе, на семнадцатый.
"Куст" выглядел... как обычно. Сколько их таких, стоящих по тундре тут и там, законсервированных и действующих, с торчащими из песка "ёлками" синих труб, или пущенных в эксплуатацию. Разве что в глаза бросилась распахнутая дверь тепляка да непонятные пятна на снегу. Они там что, масло пролили или ещё что-то? Вот чёрт, не дай бог кто из начальстваувидит, или того хуже, экологи. Задолбаешься объяснительные писать, а могут и штраф на всю бригаду повесить. Балбесы малолетние, не иначе эта шебутная парочка опять что-нибудь отмочила.
— Ты глянь, это же роба Саныча! — бригадир поднял со снега коричневый бушлат с крупными буквами RUS 56 на спине.
Сзади раздался невнятный возглас, хлопнула дверь вахтовки. Михалыч обернулся на непонятную возню, прищурился. Разглядеть подробности мешала темнота, да и колёса машины закрывали обзор. Но вроде бы там кто-то копошился в снегу, то ли пытаясь подняться, то ли наоборот, залезть под машину. Наверное, водитель решил что-то проверить. Может, трубка какая лопнула или шланг перетёрся. Домой-то они как поедут? Михалыч зашагал обратно, неся в руке одежду сварщика.
Он подошёл к капоту "Урала", зачехлённому куском дарнита, и почти обогнул морду машины, когда навстречу ему выпрыгнула белёсая фигура. В свете подфарников блеснули красные полосы, фигура рывком сблизилась с бригадиром, и он с изумлением узнал в ней раздетого Пашку. Сказать что-то Михалыч не успел. Голый сварщик взмахнул рукой, и в лоб бригадиру ударил монтажный молоток. А Пашка длинными прыжками устремился к тепляку, откуда слышались крики и звуки драки, дизелист не желал смиряться со своей участью.
Пашка и Марат сидели в домике, благодушно отдуваясь и похлопывая себя по вздувшимся животам. В остывающем помещении стоял тяжёлый смрад, стены были забрызганы кровью, под ногами валялись обглоданные кости. Еды хватало с избытком. Они доели Саныча и наполовину справились с бригадиром. Чудом уцелевшие при нападении водитель вахтовки и дизелист лежали связанными на улице. У них начались изменения, места вокруг укусов почернели, под кожей проступила сетка заражённых сосудов. Скоро они встанут и доедят то, что осталось от добычи.
Марат вытянул вперёд руку и хвастливо гукнул, привлекая внимание. Пальцы у него теперь заканчивались короткими, но крепкими когтями. Пашка в ответ растянул губы, демонстрируя отросшие клыки и разросшуюся нижнюю челюсть. Шея у него удлинилась, приобретя невероятную гибкость. Теперь бывший сварщик мог с лёгкостью заглянуть себе за спину, а по хребту под кожей проступали острые края изменившегося позвоночника.
— Па! — хрипло выкрикнул Пашка, ударив сжатым кулаком себя в грудь.
Теперешний рот его был не слишком приспособлен для разговора, так что приходилось общаться односложными выкриками.
— Ма! — подумав, назвался тот, кто был раньше Маратом.
— Ы! Ы! Ы! — процедура представления завершилась взаимным гыканьем и уханьем.
Они вышли на мороз, которого, впрочем, почти не замечали, освободили пленников и пинками заставили их подняться. Те медленно встали, слегка покачиваясь. Перерождение ещё не было завершено, и новое нечто не смотрело на мир их глазами. Ма и Па потащили новеньких к трупам. Увидев пищу, те оживились и начали принюхиваться.
Когда на "куст" завернула "хозяйка" с ночным обедом, за ней жадно наблюдали уже четыре пары голодных глаз. Нападение прошло, как по маслу, разве что с водителем пришлось повозиться. Рывок к кабине, дверь нараспашку, пока ошеломленный водила таращился на окровавленную морду, длинная рука схватила его за плечо и попыталась вытащить наружу. Помешал ремень, дисциплинированно застёгнутый. Водитель заорал, попытался спастись, даже воткнул передачу и выжал сцепление, но Проклятый был быстрее. Жилистый Та, который раньше был дизелистом, ловко протиснулся в кабину и вцепился зубами в глотку добыче. Машина рыкнула, прыгнула с места рывком и заглохла. На стёкла изнутри ударил красный фонтан, в кабине захрипели, зарычали, но это была уже агония.
Водителя и двух пассажиров, привезших ужин, было решено съесть на месте. Всем нужна была пища, энергия и материал для перестройки организмов. А увеличить стаю проблем не составит. Совсем рядом, всего в нескольких километрах располагался "куст" газовых скважин номер восемнадцать, там работало сразу две бригады, стояли две передвижные дизельные станции, которые обслуживал коллега Та, а также был прораб Костик, и водители вахтовки и УАЗика. Четырнадцать человек, которым предстояло либо переродиться, либо пойти на корм.
Ма посмотрел в сторону холмов, за которой небо светилось заревом, это давала отблеск Тройка. Он зарычал, в предвкушении сжимая когтистые кулаки. Много мяса, много рекрутов... А потом Двойка, карьеры тридцать шестой и четырнадцатый, два поселения с сотнями вагончиков и несколькими общагами. А ещё дальше газпромовский городок, в котором спят сейчас сладким сном не меньше тысячи обречённых людишек. Славная будет охота!
Па, стоявший рядом, вытянул свою ставшую ещё длиннее шею, принюхался, и выстрелил в воздух своим длинным языком. Лёгкий, едва заметный ветерок донёс до него запах далёкой добычи. На северо-западе располагались сразу три городка: карьеры 321-й, 322-й и 323-й. В каждом из них проживало по меньшей мере по две сотни человек. А ещё дальше, на берегу моря, его ждало настоящее пиршество: Харасавэй. Два городка, Полторашка и Пятитысячник. Полторы тысячи обитателей в одном и целых пять тысяч в другом. Шесть с половиной тысяч кусков горячего мяса, которое можно либо сожрать, либо обратить. И командовать этой стаей будет лично он, Па! Неплохая карьера для рядового сварщика.
До окончания полярной ночи оставалось пятьдесят пять суток...
***
Примечания:
На Бованенково и Харасавэе грозы очень редки, но в 2021-м году гроза действительно была.
Ненцы и прочие малые народы Севера хоронят умерших именно таким способом. И, разумеется, они не очень рады всякого рода "туристам" на кладбищах.
Кладбище около семнадцатого "куста" существует в реальности. Там под открытым небом захоронено более двух десятков человек.
Рытхэу — Юрий Рытхэу, советский чукотский писатель. Никакого "дня Рытхэу" не существует.
Пояснения:
Бованененково (Бованы) и Харасавэй — крупные газовые месторождения, расположенные на западном побережье полуострова Ямал. Вахтовым методом только на Бованах проживает более десяти тысяч человек.
Тройка, Двойка — заводы по переработке природного газа (ГП-1, ГП-2). Численность персонала обычного ГП — около 350 человек. ГэПэшки очищают природный газ, поступающий на них с "кустов" и гонят его дальше, в трансконтинентальный газопровод.
"Куст" — куст газовых скважин, КГС. Действующие "кусты" соединены с ГП посредством газопровода. Недействующие чаще всего представляют собой просто несколько труб, торчащих из-под земли, с заглушенными выходами ("ёлки").
"Моська" — передвижная дизель-генераторная станция "Моsа". Даёт дастаточное напряжение, чтобы спокойно работали два сварочных поста.
Тепляк — мобильный домик, оборудованный печкой, чаще всего на самодельной раме-санях. Перевозится либо на трейлере, либо на буксире.
"Метла" — метель.
Бугор — бригадир.
Вахтовка — автобус повышенной проходимости на базе грузового автомобиля. Чаще всего это отечественные "Уралы" и "КамАЗы" разных модификаций, но встречаются и иномарки. Вместо кузова у них расположена будка (кунг) с отдельным отоплением и сиденьями. Вместимость 20-24 человека.
Роба — верхняя одежда: бушлат и/или комбинезон. Обычно так называют зимнюю одежду, с тёплыми наполнителями, но можно назвать робой любую спецовку, в том числе и летнюю.
