В городах отражаются эпохи и люди.
Пусть смутно, но я помню Питер. Санкт-Петербург, Петроград, Ленинград и, что приняли далеко не все жители, снова Санкт-Петербург. Столица империи, со всеми её блеском и грязью, навсегда оставшаяся таковой. Очень разные люди, гордившиеся местом, в котором живут. Холодный, равнодушный, надменный город, не любящий чужаков.
Берёзов иной. Тоже столица, только не империи, а княжества, самого восточного из славянских княжеств. Жителей намного меньше, постоянных всего тысяч тридцать, не более, и почти четверть взрослых мужчин носят воинский пояс. За последние пять сотен лет город уничтожался дважды — один раз орда пришла, во второй, сто лет назад, тогдашний князь в многовекторность доигрался. С тех пор не всех соседей у нас любят, да… Каменных строений почти нет, даже опоясывающие кромник стены деревянные, даже Обители выращены из деревьев. Дома в лучшем случае двухэтажные и позволить себе этакую роскошь могут только бояре. Живет народ подворьями, одно подворье — одна семья, причем не «папа, мама, два ребенка», а не менее десяти человек, три-четыре поколения под властью матерого патриарха.
У нашего рода в городе своего подворья нет, поэтому во время наездов останавливаемся на принадлежащем сотне. Таких, можно сказать, общественных, здесь тоже немало. Они относительно небольшие и больше похожи на постоялые дворы, но с отдельными комнатами на два-три человека, что по местным меркам — бешеный уровень комфорта.
— Тиша!
Кричал дядя Милорад, и я поторопился закончить расставлять мешочки с зельями на полке. Да, именно кожаные мешочки с деревянным кольцом у горла. Стеклянные флаконы здесь есть, и много, только они дороги и ради хранения обычных простеньких стимуляторов их никто использовать не станет.
— Держи, — едва я вышел из пристройки, дядя сунул мне в руки берестяной короб. — Убери подальше.
Выглядел он потрепанным, со слегка надорванным рукавом рубашки, и я рискнул спросить:
— Что-то случилось?
— Напали на меня, хотели это, — он взглядом указал на короб, — отнять. Так что по улицам ходи осторожнее.
Нелишнее предупреждение. Из-за готовящегося похода у нас внезапно появилось множество врагов, причем некоторые из них очень влиятельны. С другой стороны, персон, заинтересованных в успехе, всё-таки больше.
В принесенном коробе оказались флаконы с клеймом Обители Исцеляющей, и я спрятал их в местечко потемнее. Зелья, подстегивающие регенерацию, стоят не меньше серебрушки за дозу, будет обидно, если они испортятся из-за неправильного хранения. Не говоря уже о том, что накажут меня старшие без жалости. Так-то они к излишней жестокости не склонны, просто считают, что отроку лишняя розга не повредит, особенно если порют за дело.
Дверь скрипнула, в проем просунулась голова Завида:
— Молчун, ты к Синеокому идешь? — я кивнул. — Пошли вместе, мне тоже туда.
Молчун — это я. Вообще-то говоря, моё внешнее имя, известное всем, звучит как Тихомир, близкие зовут Тишей. Просто в раннем детстве, когда память начала просыпаться, я старательно держал язык за зубами, чтобы чего случайно не ляпнуть, и привык больше помалкивать, чем говорить. Так прозвище и возникло.
Стоило мне выйти во двор, Завид пристроился рядом и принялся болтать:
— Представляешь, Заяц, сын Мещери, с Истомой-кожевенником подрался, да крепко так, мало до ножей дело не дошло. Никак Горицу, ту, что племянница Ждана-кузнеца, поделить не могут. Еле растащили.
Два парня чуть ли не насмерть бьются ради девушки, беременной от третьего, причем родня их дружно поддерживает. В нашем мире крутили бы пальцем у виска, но местные считают иначе. Раз в шестнадцать лет дите понесла, значит, не пустоцвет, ещё нарожает, брать в семью такую не просто можно — нужно. Если до конца доносит без выкидыша, то и без приданого возьмут. А то, что у ребенка кровь другая, никого не волнует. Муж младенца на руки возьмет, идолу предков покажет, губы своей кровью помажет, и всё — в род принял, теперь родной сын.
— Ты к Ждану ходил?
— Ага, там про драку и услышал. Горица дово-ольная!
— Ещё бы! — хмыкнул я. Впрочем, до малолетней кокетки мне дела не было, меня волновало другое. — Ждан мою кольчугу починил, не знаешь?
— Сказал завтра зайти. Не повезло тебе!
— Повезло, — не согласился я. — Если б не кольчуга, лось бы мне бок пропорол.
— А, ну так-то да…
На последней охоте лось (жуткая бронированная тварь с острыми рогами) внезапно прорвался сквозь строй охотников и бросился на стоявших в отдалении отроков. Повисшие на ляжках псы задержать его не смогли. Несколько лучший эффект оказал брошенный мной простейший Лепесток Огня, однако зверюга всё равно дотянулась до нас с братанами. Прежде, чем взрослые добили её, лось успел ткнуть меня рогом и хорошенько приложить копытом по бедру Твердяты. В результате
