Вечные вопросы [Игорь Аскерович Чесебиев] (fb2) читать онлайн

Чесебиев Игорь Вечные вопросы

Введение

Почему существуют “вечные” вопросы?

В чем смысл жизни? Что такое “хорошо” и что такое “плохо”? Есть ли Бог и какой он, если есть? Эти и другие вопросы часто называют “вечными”. Почему? Потому что задают их люди многие тысячелетия, но до сих пор никаких общепринято правильных ответов на них нет. Дважды два? Четыре (хотя и тут есть варианты), А вот, например, скажите: как нужно наказывать преступников за разные преступления? Варианты ответа будут у каждого свои и отстаивать правильность своего ответа многие будут “до хрипоты”.

Почему до сих пор нет окончательных ответов на эти “вечные” вопросы?

Проясним для начала, есть ли нечто, что объединяет эти вопросы, кроме их почтенного возраста и отсутствия общепринятого ответа. Есть. Все они имеют отношения к тому, что мы знаем априори, то есть ДО И НЕЗАВИСИМО ОТ всякого опыта, полученного пятью нашими внешними чувствами — зрением, слухом, осязанием, вкусом и обонянием. Сами эти вопросы как будто от рождения зашиты в нашем мозгу, хотя и до определенного возраста мы не можем их сформулировать словами. Ответы там же, тоже в нашем сознании. Только вот они как будто скрыты пеленой тумана. Кто-то из нас обходит этот туман стороной, предпочитая “ходить” там, где все чисто и ясно. Кто-то вступает, но обнаружив, что путь в тумане долог, скорее ищет путь назад. Но, выйдя “наружу” рано или поздно мы снова натыкаемся на один из этих вопросов и либо снова отправляемся искать истину “в тумане” или продолжаем жить так, как будто этих вопросов не существует, хотя и смутно чувствуем, что не ответив на них, мы, скорее всего, движемся не совсем туда, куда нужно, а может быть и совсем не туда.

Что делает эти вопросы “вечными”? То, что они касаются самой сути нашего существования.

Что делает ответы на них туманными, не ясными? Здесь ответ не так прост… Во-первых, судя по-всему, ответы на главные из них не такие простые и чтобы понять ответ на них, нужно сначала ответить на множество более простых вопросов и ответить правильно.

Во-вторых, опыт наших пяти чувств и даже достижения современной науки зачастую подталкивает нас к ответам, которые мешают правильно отвечать на “вечные” вопросы. В итоге мы принимаем свое, чужое мнение или выводы науки, основанные на опытах с “внешними” объектами, за ответ на вопрос, на который может быть получен ответ только путем размышления о вещах, НЕ основанных на “внешнем” опыте.

Наука о том, что существует в сознании до всякого опыта, априорно, это философия. Она включает в себя науку о правильном поведении этику, теорию познания, логику, науку о красоте и искусстве эстетику.

В свое время Кант сформулировал четыре главных вопроса философии: что я могу знать? что я должен делать? на что я смею надеяться? что есть человек? Мы попытаемся ответить, главным образом, на первые два. Ответ на первый дает теория познания и в какой-то мере логика — наука о правильных умозаключениях. Ответ на второй — предмет этики, которая будучи распространена на общество дает политику как науку.

Философии в русской традиции была и остается связана (и не только в среде малообразованных людей) с представлением о бесполезном времяпровождении или пустословии. В ее и свою защиту скажем, что, во-первых, если это времяпровождение приятно тому, кто им занимается, и никому из окружающих не вредит, оно ничуть не хуже других форм досуга. Более того, человек деловой и занятой вполне может извлечь из философии для себя и чисто практическую пользу.

Во-первых, философия учит человека отличать истину ото лжи.

Во-вторых, она учит разбираться в людях.

В-третьих, она учит разбираться в том, что происходит вокруг.

В-четвертых, она учит делать правильные умозаключения и не делать неправильные.

Современная жизнь, развитие науки и техники подразумевают что для того, чтобы человек достиг успеха, а человечество в целом могло развиваться в научно-техническом плане и дальше, каждый или очень многие должны стать узкими специалистами — ведь чем дольше ты идешь в одном направлении, тем дальше ты можешь в нем пройти.

Это обстоятельство приводит к так называемой атомизации человеческого общества. Зачастую даже у формально близких людей мало общего.

Это создает проблему для общества в целом: если каждый движется в выбранном им самим направлении, как быть уверенным, что в целом общество движется к чему-то позитивному? Не работаем ли мы как Лебедь, Рак и Щука из басни Крылова?

Элементарная философия может и должна быть той минимальной сферой, которая объединяет всех (наряду с искусством) и которая дает гарантии движения общества в правильном направлении (уже без искусства).

Элементарная практическая философия — это то, чем должен на базовом уровне овладеть каждый и то направление, на развитие в котором каждый должен находить время в течение недели, как раньше люди находили время для похода в Церковь.

Философия не догматична в отличие от религии, она не заставляет всех быть одинаковыми в каком-то смысле, она лишь обеспечивает общий дискурс, то есть взаимопонимание.

Элементарная философия включает в себя этику, понимание общих подходов к познанию (то есть науке), понимание проблематики, связанной с верой в Бога и религией, основы теории государства и права.

Философия связывает различные варианты ответов на “вечные” вопросы с данными повседневного и научного опыта в логически непротиворечивые конструкции, то есть типы мировоззрения.

Основное отличие религии от философии — в том, что каждая из религий признает только один правильный ответ на каждый из “вечных” вопросов.

При этом ответ на вопрос о смысле жизни у всех религий всегда один: цель жизни — угодить Богу, что как правило, подразумевает выполнение набора отдельных действий и ограничений, направленных на сохранение установившегося социального порядка (вне зависимости от того, насколько он плох или хорош) и, в ряде случаев, набор ритуалов, демонстрирующих подчинение и лояльность.

Что первично — материя или сознание?

По Марксу основной вопрос философии — что первично, сознание или материя. Второй по важности вопрос — есть ли пределы познания. Сам Маркс отвечает на них так: материя порождает сознание, мир неограниченно познаваем.

На наш взгляд, основным вопросом философии является скорее вопрос о смысле и цели человеческой жизни. Это основной вопрос жизни каждого конкретного человека, а философия — часть этой жизни. Но не только поэтому.

Вопрос о первичности материи или сознания на данном этапе неразрешим. Науке так и не удалось до конца понять, как именно физиологические процессы порождают индивидуальное сознание и бессознательное. На данном этапе возможно в какой-то мере влиять на поведение человека, воздействуя на участки мозга, но невозможно формировать образы или мыслительные процессы. Развитие технологий подарило удобную аналогию: компьютер, его программное обеспечение и данные — информация. Одно и то же программное обеспечение может работать на разных устройствах, разные устройства могут использовать одни и те же данные. Данные, информация — очевидно, нечто нематериальное. То есть в дихотомии материя/сознание, это скорее сознание. Впрочем, в такой аналогии нет необходимости.

Понятие материи также заслуживает прояснения. Что это? То, что мы можем ощутить? Атом неощутим. То, что можно зафиксировать приборами? Существование некоторые элементарных частиц доказывается лишь по косвенным признакам, приборы фиксируют не их, а некоторые их «следствия». Но следствия нашего сознания тоже можно фиксировать — это, например, наши сознательные действия. Если материей считать то, что обладает массой, то энергия также не является материей, хотя принято говорить, что энергия — это особая форма материи. Физика говорит о том, что скорее материя — это форма энергии.

Итак, мы имеем вместо дихотомии материя/сознание дихотомию энергия/информация. Из энергии возникает материя, из материи энергия, так что назовем это одним словом энергия. Но из материи не возникает информация, а из информации непосредственно не возникает материя. Но именно тождественность материи и информации делает мир познаваемым. Если между ними нет связующего звена, то в мире есть что-то или вообще все, что невозможно познать. Но тезис о непознаваемости мира не является продуктивным. Если мир непознаваем, нет смысла его познавать. Поэтому тезис о непознаваемости мира не принимал не только «объективный идеалист» Гегель, но и материалист Маркс, утверждая, что материализм якобы доказывает познаваемость мира. Хотя это и не так.

Чтобы как-то соединить старую философию с современным мировосприятием, проведем связующие линии. То, что называлось Абсолютом, Богом или душой — это отчасти информация, отчасти энергия, а иногда (в случае Абсолюта) и материя. Информация вечна («рукописи не горят») и в этом смысле бессмертна, бессмертны и люди и все, что с ними когда-либо происходило.

Материализм 19–20 века уничтожил не Бога вообще, а антропоморфного Бога. Понятие Абсолютного Духа Гегеля или Бога-субстанции Спинозы по-прежнему не утратили права на жизнь.

Материя в виде мозга не порождает наше сознание и нашу личность, а служит лишь зеркалом материи вне нас, приемником информации и вместилищем нашего Я. Сам мозг порожден из материи в соответствие с некоторой закономерностью, то есть информацией. Все, что содержится в нашем мозге — порождение внутренних (физиологических) и внешних по отношению к нам материальных условий, но сами эти условия развиваются не хаотически, а закономерно (во всяком случае только такое воззрение для нас продуктивно), то есть в соответствии с некоторыми правилами, которые есть информация. Более того, все что с нами было и будет, находится в соответствие с определенными правилами, то есть определяется информацией и в этом смысле мы все, безусловно, бессмертны.

Итак, “основной” вопрос марксистской философии в наше время принял такой вид: что первично — информация или энергия. Если информация — получаем Бога как “порождающую модель” Платона, информационный образец порождающий материальные воплощения.

Но, опыт, как мы уже заметили, учит, что информация не порождает материю непосредственно из самой себя. А если не первичны ни информация ни энергия, а что-то третье, атрибутами чего являются и информация и энергия, мы получаем Бога как “Субстанцию” Спинозы (об этом подробнее будет ниже в нашей книге).

Вся философия, по большому счету, делится на практическую философию и метафизику. Практическая философия — это этика, то есть учение о том, как жить человеку, и политика, то есть учение о том, как правильно существовать государству.

Метафизика — это учение о не-природном или над-природном (физика — учение о природе, “мета-физика” — “над”-физика). То есть это учение об объективной стороне разума, о мышлении, когда мы рассматриваем его не как природное явление, а “само по себе”. Другие названия для того же самого — гносеология, эпистемология, философия познания. Ее главная составляющая часть — логика.

Иногда входящее в теорию познания учение о бытии (существовании, проявлении всего что есть в мире в нашем сознании) онтологию выделяют в отдельный раздел философии. Даже представляют вопрос онтологии о том, что первично — сознание или материя, — как основной вопрос философии (хотя таковым, на наш взгляд, является вопрос о смысле жизни).

Онтология уже в начале Нового времени разделилась по вопросу наличия и существования свободы воли. То есть по вопросу о том, могут ли какие-то действия или процессы происходить без природной причины. Более узко: могут ли наши поступки быть полностью необусловлены никакими природными причинами, а только лишь нашей свободной волей. Одни говорили: нет, не могут. Мы можем не осознавать причины, но природные причины есть у всех наших поступков. Другие же настаивали: в человеке и в природе вообще есть принципиально непознаваемая суть, которая может также определять наше поведение, как и природные причины. Слабость этой точки зрения была в том, что она ставила границы человеческому разуму. В конечном итоге с пониманием этого противоречия пришла и точка зрения, объединившая оба представления: объективно все поступки природно обусловлены, но субъективно (а существование субъективной реальности также необходимо признавать) существует и свобода воли.

Другим противоречием, изначально обозначившимся в философии Нового времени был вопрос о соотношении эмпирического (опытного) и доопытного (внеопытного).

«Поскольку в знании находятся вещи и их определения, то, с одной стороны, возможно представление, что они существуют вне сознания сами по себе и даются сознанию просто как нечто чуждое и готовое. С другой же стороны, поскольку для знания настолько же существенно и сознание, становится возможным также и представление, что сознание само создает себе этот свой мир и само своими действиями и своей деятельностью целиком либо отчасти производит или модифицирует определения этого мира. Первый способ представления называется реализмом, второй — идеализмом». (Гегель Г., «Философская пропедевтика», Второй курс, Первый отдел, параграф 3) То, что у Гегеля названо “реализмом”, позже стало называться “эмпиризмом”, а то, что у него называется “идеализмом” — стало называться “рационализмом”. Сам же Гегель и предложил путь, который разрешил противоречия между этими двумя подходами: «… рассматривать всеобщие определения вещей только вообще как определенное отношение объекта к субъекту». Невозможно понять субъективную сторону сознания, если не учитывать реальность наличия в нем некоторых врожденных структур. Даже если отрицать, что эти структуры проявляются в нас как присущие абсолютному духу, мировому сознанию или чему-то подобно определенному, нужно хотя бы допускать их генетическую обусловленность. Представляется, что попытки свести все познание к эмпиризму после Канта и Гегеля, которую предпринимали позитивисты и марксисты, это явный регресс в этом вопросе, так как такой подход сознательно исключал субъективную сторону познания как ненужную.

В чем цель и смысл жизни?

Высшее благо — то к чему стремятся ради него самого и все остальные виды благ вторичны как цели для него. Прекрасный кандидат на роль Высшего блага — это Человеческое Счастье. Под термином “счастье” здесь и дальше мы будем понимать максимальное удовлетворение потребностей конкретного человека от физиологических до самоактуализации. В обычной жизни “счастьем” мы называем крайне приятное ощущение, возникающее по причине роста нашей общей (физической и духовной) удовлетворенности, а не саму удовлетворенность. Это ощущение счастья по природе своей кратковременно и не может быть целью жизни уже по факту своей “неуловимости”.

Необходимые условия Счастья — благоразумие и добродетель. Достаточных условий не существует, так как мы не все контролируем в этом мире.

Благоразумие состоит в том, чтобы избегать саморазрушения и обеспечивать свое благополучие: добрый бесконфликтный нрав, забота о здоровье. Добродетель это правильное социальное поведение, направленное на то чтобы социум в целом был максимально счастлив. Справедливость это общественный порядок, при котором награждается добродетель и наказывается антисоциальное поведение. В несправедливом обществе не происходит этого и добродетельный не получает положенного ему счастья, а порочный — положенного наказания и осуждения. Награда и наказание в справедливом обществе пропорциональны положительному или отрицательному вкладу человека в общее счастье.

Как «считать» ценность “элементов” счастья? Возможны три подхода. Первый, “рыночный” — сумма субъективных оценок людей, выражаемая в том, за что они готовы платить. Большее благо — то, за которое больше платят.

Второй подход, “научный” — попытка объективной оценки действительных потребностей человека с научно-философской точки зрения.

Третий — комбинация первого и второго: “научный” подход к оценке основных потребностей человека с возможностью корректировать эти оценки человеку индивидуально через определение своих «рыночных» потребностей.

Что нужно изменить в мире, чтобы был счастлив конкретный я? Не окажется ли так, что максимизация моего счастья приведет к минимизации счастья кого-то другого? Много философские учения и религии говорят: невозможно быть счастливым, если несчастлив кто-то рядом с тобой. Жизнь, как будто бы, доказывает обратное: очень даже можно — достаточно лишь чтобы был счастлив ты и небольшой круг достаточно близких тебе людей. Если близких людей у тебя нет, то счастье даже более возможно. Многие так и думают.

Будь такая точка зрения правильной, для каждого идеальным мироустройством было бы такое, в котором для него и его близких было бы максимально хорошо, а для остальных — “не важно”. В этом случае для каждого существовали бы две возможности. Первая — “война всех против всех”: все понимают, что каждый сам за себя и стремится подавить окружающих ради своего блага. Этот подход, очевидно, чрезвычайно трудозатратен и ведет к неминуемому краху такого мироустройства. Вторая возможность — маскировка под добро и человеколюбие. Кто-то, кто “поумнее”, по-прежнему считая свои личные интересы самыми приоритетными, но тем не менее, сознавая издержки “войны всех против всех”, играет роль “волка в овечьей шкуре”, демонстрируя показное человеколюбие и пытаясь вызвать у окружающих стремление жить “для других” и жертвовать личными интересами ради “общественных”, под которыми эти “волки”, сам собой, подразумевают свои личные интересы.

Очевидно, и этот подход ведет к развалу мироустройства, только более долгим и мучительным способом.

Для того, чтобы счастье всех было возможным, нужна правильная социальная организация. Она нужна не только для счастья, она нужна, в первую очередь, для выживания. Человек по-прежнему слаб и смертен. Мы не покорили природу и никогда ее не покорим, мы лишь можем пытаться выжить сегодня и стать сильнее, чтобы выжить завтра. Экология, энергетический кризис, когда-нибудь, наверное, прилетит смертоносный метеорит, когда-то потухнет солнце (если человечеству суждено дожить до этого).

Что мы делаем сегодня для того, чтобы принять или быть готовыми в будущем принять эти вызовы?

Без правильной социальной организации мы не выживем. И целью мироустройства должно быть не только счастье, но и выживание. Необходимое условие всякого блага для человека — выживание человечества. Поэтому то, что делает человечество в целом сильнее — добро и морально, то, что делает его слабее — зло и аморально. По крайней мере до тех пор пока общее благо не приводит к гибели невиновных людей.

Цель человека — счастье. Для счастья человеку необходимо не только удовлетворение потребностей, но и преодоление страха личной смерти.

Вера в загробную жизнь — неадекватный способ преодоления страха смерти, адекватный — осознание своего безусловного бессмертия в последствиях своих поступков, в бессмертии своего универсального (то есть относящегося к тому, что я назвал Универсумом) или хотя бы материального субстрата, в бессмертии себя как определенной информации. Вера в загробную жизнь не порождает желания сделать мир лучше, осознание же своего безусловного бессмертия в указанном адекватном смысле мотивирует человека творить то, последствия чего он хотел бы видеть в будущем, наступит ли оно при его физической жизни или после нее.

Представляется продуктивной также такое представление о цели жизни: цель жизни — это максимизация объема жизни. Объем можно понимать по аналогии с физическим объемом тела или вещества: поперечное сечение этого объема — количество счастья, удовлетворенности в каждый момент времени, длина объема — продолжительность жизни. Таким образом, цель — увеличивать и длину и поперечное сечение. Пока не решена проблема физического бессмертия увеличение длины сверх обычной человеческой жизни возможно лишь через творения и деяния, живущие среди будущих поколений и через собственных потомков.

Мы считаем, что принятие гипотезы о цели жизни должно быть первым действием при построении мировоззрения или философии: тогда продуктивность остальных гипотез можно будет оценивать именно с точки зрения их отношения к главной цели.

Именно осознание личной смертности побуждает человека отречься от эгоцентризма и стремиться достичь бессмертия через своих потомков или через выживание своего рода, человечества как такового. Эгоизм, вооруженный рассудком, также предпочтет жить среди счастливых людей, а не среди злых и обманутых. Стремление к личному счастью — уже повод делать жизнь других лучше.

Гипотеза о существовании Бога

Есть несколько подходов к тому, как определять Бога или богов.

Первый подход — определение места Бога. Первый вариант внутри такого подхода: мир закономерен и этим закономерностям подчиняются и Бог (боги) и люди. Второй вариант: Бог и есть закономерность, которой подчиняются люди. Тут есть два под-варианта: а) он в любой момент может менять “правила игры”, б) правила установлены раз и навсегда и с того момента Бог бездействует.

Второй подход — определение природы Бога. Первый вариант этого подхода — Бог — это личность. Второй вариант — Бог — безличный принцип, нечто без чувств и желаний, закон.

Суммируя оба подхода видим три варианта Бога: 1) Бог-личность действующий в рамках Высшего закона 2) Бог-личность, создавшая мир и постоянно меняющая не только сам мир, но и сами “правила игры” 3) Безличный Бог — закономерность, которую правильно было бы называть не Бог, а, например следуя индийской традиции, Абсолютом.

Есть также третий подход к определению Бога — его отношение к человеку. Бог или любит человека (то есть стремится к его благу) или безразличен к нему или, не дай Бог, враждебен (Он создал человека, чтобы тот страдал).

Понятие Бога, как одновременно всемогущего и любящего существа логически противоречиво и поэтому не может быть принято. Если он всемогущ и любит нас, он не допустил бы как минимум крайние формы зла (На некоторые ограничения “свободы воли” человечество, наверное, не обиделось бы, тем более, что говорить о полной свободе человека невозможно, поскольку свобода — это мера наших возможностей, а они всегда будут ограничены). Всякие теологические объяснения того, почему любящий и одновременно всемогущий Бог допускает, например, страдание невинных, оскорбляют человеческий разум. Для этого оскорбления даже есть специальная формула “Пути Господни неисповедимы”, что в переводе означает: “нам, дуракам, не понять”.

(Еще менее логически последовательно представление о Боге как о любящем в свете учений, утверждающих, что он за кратковременные прегрешения наказывает вечными страданиями)

Можно было бы предположить существование любящего и могучего (даже самого могучего), но НЕ ВСЕмогущего Бога, которому что-то (дьявол, природа…) мешает сделать нас и нашу жизнь совершенной. Или Бога всемогущего, но НЕ любящего нас, то есть создавшего нас для решения каких-то своих задач пусть даже в ущерб нам самим (непонятно, правда, зачем тогда нужно было давать нам свободу выбора — хотя может быть на самом деле у нас ее и нет, об этом позже).

Понятие о таком Боге, по крайней мере, в первом приближении не было бы логически противоречивым (противоречия возникнут в ходе дальнейших рассуждений).

Продуктивным понятием является Абсолют (Спиноза называл его Субстанция) — безличная первооснова мира, причина как существования материи, так и закономерного характера Универсума (то есть и природы и нашего сознания). Опытным путем доказать существование Абсолюта также невозможно. Представление о его существовании также является гипотезой, принимать или не принимать которую нужно, ответив на вопрос, сделает ли ответ на этот вопрос счастливее и сильнее человека, стимулирует ли он его творческую деятельность или тормозит.

В теории познания существует такое понятие как “бритва Оккама”: не следует вводить новые понятия для объяснении явлений, если явление можно объяснить без введения этого понятия. Оккам был католическим монахом и ему не приходило в голову применить свой принцип с целью отвергнуть необходимость понятия Бог. Но странно, что этим принципом не так уж часто пользуются те, кто опровергает существование Бога. А ведь было бы логично сказать: раз все в мире в конечном итоге объясняется без помощи понятия Бог, значит это понятие лишнее.

Почему это не так применительно к понятию “Абсолют”? Потому что понятие “Абсолют” объясняет не явления, а предполагаемую причину, цель и закономерность природы. Если мы решим считать, что мир закономерен, а не случаен, что у него есть причина и конечный итог (что равнозначно: цель), в этом случае нам не обойтись для понятия (понятий), обозначающего (обозначающих) причину, цель и закономерность мира. Именно для обозначения этих понятий и вводится понятие “Абсолют”. Правда на этом этапе не очевидно, что, все эти три понятия указывают на одно и то же. Триединство еще нужно доказать.

Понятие Абсолюта как единого и Абсолюта как причины всего дает мотивацию к познанию, делая его возможным. Если бытие не едино, любое познание относительно. А если бытие едино, то у всего есть и единая причина.

То, что в разные времена называлось словом “Бог” также не всегда являлось пустым понятием (то есть понятием, которому ничего не соответствует). Если убрать из объема этого понятия все лишнее (логически противоречивое), мы получим понятие, которое мы бы назвали “Всеобщий закон” или “Полная информация обо всем”. От слова “Бог” можно в дальнейшем для избежания путаницы отказаться, так как для многих оно подразумевает личность, а оба понятия “Абсолют” и “Всеобщий закон” безличны. Всеобщий закон при этом, очевидно, вторичен по отношению к Абсолюту, является его атрибутом.

Всеобщую причину мы видим в Абсолюте, всеобщая цель нужно искать или в нем же или в нас самих. Причем второй вариант выглядит даже предпочтительнее.

Невозможно на основании опыта доказать существование объективной (независимой от нашего опыта) реальности. Невозможно доказать, что существует что-то вне нашего сознания, разве что за исключения нашего собственного Я (“Я мыслю, следовательно существую”). Также невозможно доказать, что не существует объективной реальности. Но, исходя из предположения существования объективной реальности, мы выводим ее законы (например, законы физики) и проверяя их на практике получаем правильные результаты, также как получаем, например, практически полезные вещи. Все это не доказывает окончательно существование объективной реальности, но заставляет нас из двух парадигм предпочесть ту, в которой объективная реальность существует.

Аналогично, невозможно доказать существование или несуществование того, что Гегель называет Абсолютный Дух, Спиноза — Субстанцией, Платон — порождающей моделью и что все трое называют также словом Бог.

Раз нельзя доказать существование равно как его отсутствие (то есть установить окончательную истину в этом вопросе), то, очевидно, нужно выбирать ту парадигму, которая более полезна.

Итак, в чем польза и вред парадигмы, в которой Абсолют существует? Вред в случае принятия парадигмы очевидно появляется, если вместе с верой в некоторые недоказуемые, но и не опровергаемые атрибуты Абсолюта, мы получаем некий набор догм, который предполагается принять даже если они противоречат опытным данным, логике и соображениям пользы. Человеческому разуму в этом случае выставляется барьер, тормозящий возможности его развития.

Практическая польза от выбора парадигмы с наличием Абсолюта также очевидна — обосновывается закономерный, а не случайный, характер бытия, возможно обосновывается и наличие цели жизни человека и человечества (то есть их смысл), что в свою очередь, возможно, обосновывает существование какой-либо нравственной системы (если Бога нет, то все дозволено).

Парадигма, предполагающая существование Абсолюта, таким образом, как будто более практически полезна при условии, что само понятие Абсолюта принимается лишь в той части, в которой оно не противоречит понятиям науки и здравого смысла.

Очевидно, что ни одна из существующих мировых религий, по крайней мере в их общепринятом изложении, не подходит на роль такой парадигмы в силу противоречий их догматов данным науки и, порой, здравому смыслу. Но это не отрицает пользы от принятия гипотезы об Абсолюте.

Атрибуты понятия Абсолю, безусловно ему присущие, таковы: он вечен, его атрибутами являются информация и материя, он вездесущ (то есть существует и присутствует везде), он причина всего.

Атрибуты Абсолюта, принятие которых могло бы быть продуктивным, если бы они оказались внутренне логически непротиворечивыми, то есть те атрибуты, которые не вытекают напрямую из сущности понятия Абсолют, но до сих пор не опровергнуты или не могут быть опровергнуты в принципе, а польза или вред от их принятия или непринятия пока не определены или не могут быть определены в принципе: Абсолют является основой нравственного поведения человека, Абсолют — это личность (то есть тот, с кем можно общаться), Абсолют обеспечивает жизнь души после смерти, обеспечивает существование ангелов, бесов, “младших богов”, реинкарнацию. Наделение Абсолюта такими атрибутами не носит отрицательного характера (возможно, даже полезно, но это нужно доказать), пока оно логически не противоречит безусловно присущим Ему атрибутам, не опровергается данными науки или не носит практически вредный для развития человека (человечества) характер.

Такие атрибуты Абсолюта как личностный характер, осуществление им жизни после смерти человека или реинкарнации, существование ангелов, бесов, “богов” на данный момент не противоречат (хотя и не подтверждаются) данными науки, не противоречат безусловным атрибутам Бога и, возможно, безвредны, хотя стоит более подробно исследовать насколько представления о загробной жизни или реинкарнации вредны с точки зрения реализации себя в “основной”, текущей жизни.

Существуют атрибуты, обычно или иногда приписываемые Богу, которые однозначно следует отвергнуть применительно к понятию Абсолюта. Прежде всего следует отвергнуть все представления о том, что Моисей, Гаутама (Будда), Иисус и прочие создатели религий были кем-то “большим”, чем обычными людьми, учения которых должны приниматься полностью и догматически, даже если оно противоречат данным истории, физики, здравому рассудку или содержат внутреннее логическое противоречие. Их можно и нужно критиковать как учения любого другого, не “освященного“, философа. Следует извлекать из их учений то полезное, что в них есть и отвергать то, что в них есть вредного.

Следует отвергнуть учение о вечном наказании за грехи как вредное и внутренне противоречивое. Следует отвергнуть тезис о подчинении любой власти, на том основании, что “любая власть от Бога”. Этот тезис также вреден, так как предлагает отказаться от намерения что-либо менять в социально-экономическом устройстве общества.

Должны быть отвергнуты любые положения, мешающие менять жизнь к лучшему на основании, например, того, что этот мир обречен, а награду за свою “праведную” жизнь следует ждать только в следующей жизни. Сами же представления о существовании загробной жизни, реинкарнации или кармы, по-видимому, невозможно ни опровергнуть или подтвердить, а их польза или вред не представляются очевидными (в той части, в которой они не побуждают отказаться от этой жизни).

Итак, мы констатировали, что опытным путем нельзя ни доказать существование Бога или Абсолюта, ни их несуществование. Далее, мы даже отказались от принципа бритвы Оккама, по которой в данной ситуации не было бы смысла принимать идею существования. Мы решили исходить из принципа полезности, продуктивности этой идеи и ее логической непротиворечивости.

Вывести понятия “добро” и “зло” из понятия Абсолют также проблематично. Добро — это предельно обобщенное понятие-представление о том, в чем мы испытываем потребность. Зло — предельно обобщенное понятие-представление о том, что мешает нам удовлетворить наши потребности. При этом мы знаем разницу между потребностями и желаниями и понимаем, что если мне чего-то хочется сейчас, а завтра из-за этого я буду страдать, то это зло. А если сегодня мне нужно потерпеть, чтобы завтра получить большой выигрыш — то это добро.

Движение к добру состоит с одной стороны в изучении самого человека — в чем именно состоят его потребности вообще и в каждых конкретных ситуациях. С другой стороны движение к добру — это изучение окружающего мира и приведение его в соответствие с нашими потребностями. Опять же, нам понятно, что если мы сегодня будем нерационально относится к окружающей среде, то завтра мы и наши потомки будут жить хуже. Это понимают, впрочем не все, а только люди, дошедшие в понимании человека до осознания, что его потребностью является счастье и будущих людей тоже. Эта потребность есть у всех, но не всеми она осознана.

Подавляющая часть наших потребностей является общечеловеческими, так как генетически мы на 99,9 % одинаковы. На 0,1 % мы разные, кроме того до некоторой степени обстоятельства нашей жизни разные. Но все-таки, исходя из соотношения 99,9/0,1 или пусть даже 90/10, стремление к счастью человека как такового (человечества) — есть кратчайший путь и к индивидуальному счастью всех.

Блез Паскаль, в шутку или всерьез, доказывал полезность веры в Бога следующим рассуждением.

Если у нас есть два варианта для выбора — в данном случае а) верить в Бога б) не верить в Бога, — то полезность каждого варианта можно оценить как <произведение выигрыша в случае если вариант окажется правильным на вероятность его правильности> минус <произведение проигрыша в случае если вариант окажется неправильным на вероятность его неправильности>.

Выигрыш от веры в Бога в случае если Бог существует — вечная жизнь (то есть он бесконечно большой), проигрыш от веры в Бога, если его не существует — бесполезность некоторых ограничений и потеря некоторого количества времени и денег на “дела веры”.

Если не верить в Бога, полезность этого в случае если Бога нет равна, соответственно, сэкономленным деньгам, времени и отсутствию некоторых в этом случае бессмысленных ограничений. Проигрыш же, в случае, если Бог есть, равняется вечному пребыванию в аду.

Таким образом, очевидно по мнению Паскаля, выгоднее выбрать первый вариант. Очевидно, под верой в Бога подразумевалось не только сама вера, но и следование определенным верой правилам поведения. Неверие же вполне могло допускать моральный образ жизни.

Очевидным возражением на аргумент Паскаля является наличие множества вероисповеданий (например, ислама) и деноминаций в каждом из них, утверждающих, что лишь их вариант веры и правил поведения является правильным, а остальные, те, кто верят в Бога неправильно, также попадут в ад. То есть вариантов выбора не два, а много, а для каждой “неправильной” веры проигрыш в случае ее неправильности тот же самый, что и для неверия — адские муки. Но при этом вариант неверия по-прежнему позволяет потратить “с удовольствием” время и деньги, не потраченные на следование религии. Очевидно, подход Паскаля приводит нас к мысли, что все варианты плохи, но меньшим из зол является как раз неверие.

Попытка свести все варианты веры в один путем утверждения, что все верующие в Бога, ведущие моральный образ жизни, попадут в рай, называется экуменизмом. При этом неверующие, даже если в моральности своего образа жизни превосходят всех верующих, будут отвергнуты Богом просто по факту своего неверия. Как говорится, формальности должны быть соблюдены. Вы, конечно, были хорошим человеком, но добро пожаловать в ад.

Аргумент, что нельзя быть моральным человеком без веры не принимается — множество неверующих людей были весьма моральными, а множество верующих — весьма порочными. Это исторический факт.

Посему, как вам нравится такой Бог? Если он добр, то что такое доброта и хорошо ли кому бы то ни было быть добрым в таком, весьма формалистском, смысле?

Прекрасное описание Абсолюта дано Спинозой. Правда его философ называл не словом “Абсолют”, а Бог или Субстанция.

Если следовать его логике, настоящий Бог — это природа, но Природа в его понимании не тождественна материи. Природа представляется нам и как материя и как сознание (под сознанием в данном случае нужно понимать то, что мы выше назвали “Всеобщий закон”).

Согласно Спинозе, если что-то существует, то для существующего есть наиболее общее понятие — Субстанция. Отсюда: Субстанция — это то, что существует и существует вечно. Она же, по определению, совершенна и содержит в себе все, что существует. Совершенно логично, что такая субстанция может быть единственной (не может быть нескольких субстанций, содержащих ВСЕ). Ее Спиноза и называет Богом.

Она имманентна существующему миру, то есть она не смотрит на мир «со стороны», она (с известным допущением, о котором чуть дальше) и есть этот мир. Иначе она не могла бы содержать этот мир в себе и быть тем, что она (или «он» — Бог) есть.

Сознание (“всеобщий закон”) и материя — это вечные и неделимые атрибуты мира.

Существование разделенных понятий в мире, как и существование отдельных тел и предметов в мире — лишь способ, которым природа представляется нам. Истинные сознание (читай: “информация”) и материя — непрерывны, вечны и бесконечны.

Интересно, что представление Спинозы о непрерывном характере материи полностью совпадают с современными научными представлениями. Материя — это поле в физическом смысле, которое есть везде и непрерывно. Частицы, из которых состоит весь воспринимаемый нами мир, — лишь способ, которым мы можем зафиксировать непрерывную материю-поле.

Понятия, соответствующие материальным объектам, по Спинозе, находятся в таких же взаимосвязях и отношениях, что и материальные объекты, к которым они относятся.

Свободы воли, согласно Спинозе, не существует. Все в мире подчинено необходимости, причинно-следственным связям. Даже природа-Бог не обладает так называемой «свободой воли», иначе созданное ей(им), а значит и она (он) сама (сам) были бы несовершенными.

Все возможное в Боге (природе) уже существует причем вне времени. Для природы (Бога) времени нет. Время — это свойство нашего восприятия. Так называемая «свобода воли» человека — это отсутствие понимания причин своего поведения.

Свобода — это не антоним необходимости. Свобода — это то, что совершается из внутренних побуждений, а не из-за принуждения. Поэтому и Бог-природа подчиняется необходимости (он и есть необходимость), но вместе с тем он и абсолютно свободен, так как ничто внешнее не может его принуждать, так как ничего внешнего по отношению к нему не существует: он содержит все.

Бог Спинозы имманентен миру. То есть, он находится в мире, а мир — в нем. Собственно, Бог и есть мир (точнее — природа). Бог — не личность, которой присущи любовь или ненависть. Он — это природа и ее законы. Все религии, проповедующие Бога как личность — предрассудки.

Бог (природа) по Спинозе более общее понятие, чем материя. Материя лишь один из его (ее) атрибутов. Такое представление также весьма актуально в связи с современными представлениями физики об ограниченности вселенной. Вселенная ограничена? Ну и что? У Бога (природы) есть и другие миры.

«Из необходимости божественной природы должно вытекать бесконечное множество вещей бесконечно многими способами (т. е. все, что может представлять бесконечный разум)».

«Этика», Б. Спиноза, часть 1, теорема 16.

Это означает, кроме всего прочего, существование так называемых «параллельных» миров и, как представляется, существование сколь угодно мало отличимых от каждого из нас существ в этих параллельных мирах. Чем не вариант вечной жизни?

Кант о существовании и характере Бога писал следующее: «… так как этот мир мы знаем слишком мало и еще в меньшей мере можем сравнивать его со всеми возможными мирами, то от порядка, целесообразности и величия его мы можем, правда, заключать к мудрому, благому, могущественному и т. д. Творцу, но не можем заключать к всеведению, всеблагости, всемогуществу и т. д.»

То есть: из опыта пяти чувств нельзя логически вывести существование ВСЕМОГУЩЕГО Бога.

«Следовательно, на эмпирическом пути (физики) понятие о Боге всегда остается не строго определенным понятием о совершенстве первосущности, чтобы можно было считать его соответствующим понятию о божестве (от метафизики в ее трансцендентальной части здесь ничего нельзя добиться)».

Характер Бога по Канту может быть выведен только из практического разума, то есть из морального закона в нашем сознании.

«Это понятие я пытаюсь рассмотреть в рамках объекта практического разума и тогда нахожу, что моральное основоположение допускает его только как возможное при предположении, что имеется Творец мира, обладающий высшим совершенством. Он должен быть всеведущим, дабы знать мое поведение вплоть до самых сокровенных моих мыслей во всех возможных случаях и во всяком будущем времени; всемогущим, дабы дать соответствующие этому поведению результаты; вездесущим, вечным и т. д.»

«Следовательно, понятие о Боге первоначально относится не к физике, т. е. [дается] не для спекулятивного разума, а к морали».

Иными словами, Кант признает, что объективно (то есть в сознании как таковом, сознании в том числе любого человека) существует моральный закон, но Бог — лишь гипотеза, которая хорошо объясняет, почему такой моральный закон мог бы существовать.

Гипотеза о существовании Единого-первопричины и Единого, как объединяющего все существующее безусловно продуктивна для человека, так как делает систему наших представлений о мире хотя бы потенциально полной и непротиворечивой. По той же причине мы принимаем, например,гипотезу о существовании объективной реальности (в опыте нам дана только субъективная), которую так же нельзя доказать или опровергнуть спекулятивно. Или гипотезы (так называемые “законы”) о сохранении количества вещества или энергии (хотя их продуктивность может быть сильно ограниченной).

Мы принимаем также гипотезу единости своего “Я”, чего-то, что соединяет мои руки, ноги, мозг и т. д. в одно “Я”. Эта гипотеза также представляется продуктивной. Допускаем (но не утверждаем) возможность существования “Я” после наступления физической смерти.

Абсолют, как и Всемогущий Бог, не могут быть “добрыми”, так как это логически противоречиво. Добро и зло — это, следовательно, то, что является частью нас самих. Конечно, из того, что Абсолют не может быть “добрым” еще не следует, что он не может быть личностью, но тем не менее понятие “личность” подразумевает 1) отдельность от чего-то, что не является ею 2) динамику, т. е. изменение (если и не мысли и чувства людей, то их эквивалент другого уровня. Очевидно, это несовместимо с понятием Абсолюта. То есть Абсолют — не личность.

Любой “личный” Бог (Бог-личность) — это всегда часть нас самих, которую мы сами (ошибочно) соотносим с Абсолютом или Всемогущим Богом.

Добро — это то, что делает нас счастливее и сильнее, зло — то, что этому мешает. На любом этапе одно и то же действие может быть добром для одного и злом для другого. Простой пример — спорт и победы/поражения в нем.

Дьявол — это конструкция нашего сознания (или, скорее, сознания тех, кто его придумал или “создал”), воплощающая все, что в конечном итоге оборачивается для нас несчастьем и слабостью.

На каком-то этапе развития конструкции личного Бога и дьявола, возможно (но это не точно) могли быть полезны, но с определенного момента (уровня развития сознания) они становятся вредными и лишними.

Идея Всеобщей Цели как атрибута Абсолюта недоказуема и, по-видимому, не более продуктивна для человека, во всяком случае, чем идея о том, что у Абсолюта нет цели, а цель человеку назначает себе он сам. Идея Абсолюта как моральной основы жизни человека не доказуема и не лучше чем идея о том, что человека делает лучше мысль о собственной смертности.

Единственное, что оправдывает принятие идеи Абсолюта — то, что, очевидно, в мире существуют материя (в формах вещества и энергии) и информация, и эти две сущности не являются причиной возникновения друг друга. Познаваемость мира диктует наличие единственной первопричины, чего-то, что является причиной и информации и материи. Это нечто Спиноза называл Субстанцией, возможно именно ее Платон называл Порождающей моделью, мы будем использовать для этого понятия слово “Абсолют”.

Объективное существование нашего “Я”, которое, по-видимому, нельзя свести ни к материи ни к информации, по-видимому, также целесообразно выводить из понятия “Субстанция” или “Абсолют”.

Христианство

Христианство — продукт наложения греческой философии на иудейскую религию. При этом всему тому, что в христианстве есть хорошего, по большей части оно обязано греческой философии, а всему остальному — по большей части иудаизму. Впрочем, учение о посмертном наказании в аду взято, скорее из греческой мифологии, чем греческой философии. В иудаизме изначально вообще ничего такого не было. Но соединение иудаистской мстительности и фанатизма сделало из греческого умеренно унылого аида христианский ад. Греческий Элизиум стал раем.

Объединяющем звеном греческой философии (главным образом платонизма) и иудаизма в христианство стали представления о Едином Боге. Впрочем составляющие христианство компоненты всегда делали его внутренне логически противоречивым учением, позволяя трактовать его в ходе истории и так и сяк.

Сократовское “творить добро в ответ на зло”, сократовская добровольная жертвенная смерть за правду — все это перенесено на образ Иисуса. Не лишним будет заметить также, что Сократ, будучи реальным человеком, — до нас дошел по большей части как продукт литературной мифологизации Платона, так же как и, по-видимому реально существовавший Иисус, для нас — во многом продукт литературного творчества апостолов.

Иисус из Назарета — по всей видимости реально живший в конце 1 столетия до н. э. — начале 1 столетия н. э. человек.

Для миллионов людей он — мессия (правитель, посланный на землю Богом), Сын Бога и (или) сам Бог, Спаситель, искупивший грехи людей, творец множества чудес, проповедник Слова Божия, не совершивший греха и бывший казненным (распятым) властями, после чего воскрес из мертвых, велел своим последователям рассказать о своей жизни, смерти и воскресении всем людям, после чего вознесся на небо.

Однажды он вернется (перед этим на земле будут великие бедствия) и тогда все умершие воскреснут и будут судимы им вместе с живущими, после чего “плохие” люди (в том числе, те, кто не поверил в божественность, истинность учения и воскресение Иисуса) пойдут в геенну огненную (то есть либо будут окончательно и безвозвратно уничтожены или даже — причем эта версия более распространенная, — будут вечно мучиться). “Хорошие люди” (главный критерий опять же — вера в божественность, истинность учения и воскресение Иисуса) попадут на небо, условно говоря в рай, где будут вечно наслаждаться.

Кем был этот человек, если смотреть на имеющуюся о нем информацию критично, с точки зрения науки? Какова его историческая роль?

Ислам не признает его Сыном Бога (или признает в том же смысле, в котором все люди — дети Бога). Но считает его великим пророком. Пророк — это человек, через которого с другими людьми говорит Бог. И то, что говорит Бог — это истина в последней инстанции. Соответственно то, что Пророк говорит не как человек, а как Бог — это истина в последней инстанции. Для христиан все, что говорил Иисус — истина в последней инстанции. Чем доказывается истинность? При жизни пророка — чудесами. После жизни (или как в случае с Иисус — после его земной жизни) — тем, что оказались истинными его предсказания (пророчества). В случае Иисуса, по мнению многих апологетов христианства, не нужно даже и сбывшихся пророчеств — человек, внимающий его учению своим внутренним голосом (если таковой человек “избран”, не окончательно испорчен) и так понимает: это истина в законченном виде. Учение Иисуса, по их мнению, это законченное этическое учение, учение о том, как надо жить и почему.

Считается, что наука отрицает чудеса. На самом деле это не так. Не чудеса — это то, что подчиняется знакомым нам закономерностям. Всегда есть возможность существования закономерностей, проявляющихся настолько редко, что они оказываются незнакомыми живущим в это время и воспринимаются как чудо.

В том случае если некто владеет некоторой информацией о том, что происходит вокруг, и эта информация недоступна остальным, он может удивить их чудесным прорицанием. Так же человек, владеющий технологией, неизвестной и недоступной остальным, может удивить остальных превратив, например воду в вино или прогулявшись по воде. Эти технологии недоступны нам сейчас, но именно так действовали бы на людей, например, средних веков наши нынешние технологии вроде телевидения или самолета.

Допустим, что Иисус из Назарета владел этими технологиями. Но даже это не доказывает, что он является источником абсолютной истины, как и мы не являемся таковыми для людей средневековья по факту наличия у нас неких технологий. Более того, факт владения такими технологиями вообще ничего не говорит о моральном или духовном превосходстве и каких-либо особых знаниях о том как правильно жить.

Прорицание о разрушении храма было точным, но вряд ли даже может быть отнесено к чудесам. Ход событий вполне естественно подводил к такому исходу. Прорицание о своем втором пришествии Иисус пока не выполнил. Но и сбывшиеся прорицания, как и другие чудеса, не делают человека тем, кто знает ВСЁ и уж тем более тем, кто является образцом поведения: знания это одно, а поведение — другое.

К слову сказать, то, что мы не отрицаем вероятность чудес, вовсе не означает, что чудеса равновероятны их отсутствию. Вероятность того, что чудо, непосредственными свидетелями которого мы не являлись, было должна приниматься значительно меньшей чем один процент, в то время, как вероятность отсутствия такового чуда рассудок велит принимать с вероятностью более 99 процентов.

Теперь о том, что касается тезиса, будто учение Иисуса определяется как истина неким "шестым чувством", которое есть у каждого «избранного» человека.

Это означает, что знание истины полностью доступно каждому «избранному», и ему эту истину надо просто “вспомнить” или что-то вроде этого. Внимая учению Иисуса “избранный” как раз «вспоминает». Если бы это было не так, то всегда оказалось бы, что есть часть учения, которую нужно принять просто "за компанию" с той частью, которые соответствуют личным убеждениям, основанным на опыте (относящемся как к внешним событиям, так и внутренним переживаниям человека).

Очевидно, что реальный опыт религиозного человека как раз соответствует не ситуации, когда человек «вспомнил» полностью все учение и нашел подтверждение в своем личном опыте, а скорее ситуации, когда человек, искренне согласный с некоторыми или многими утверждениями учения под воздействия авторитета (чудес, прорицаний, увещевания известных, облеченных властью, людей с "хорошо подвешенным языком", людей, от которых человек так или иначе зависит) или просто по лености ума принимает остальную часть учения. В этом случае всегда есть возможность, того что принятая "за компанию" часть учения частично или полность неверна.

В этом случае такие учения нужно рассматривать не как догмат, а в лучшем случае как поиски истины. С этой точки зрения моральное учение Иисуса априори ничуть не более верно, чем может быть верны учения, скажем, Платона, Аристотеля, Спинозы или других философов. В нем что-то может быть верным, а что-то нет.

Учение иудаизма, на котором основано христианство, включало в себе кроме известного всем (действительно априорно) "золотого правила нравственности" — "не делай другому того, чего не желаешь себе", ограниченного при этом народом Израиля, — также учение о едином Боге, а также характерные для всех вероучений наставления слушаться жрецов и власти.

Что учение Иисуса добавило к иудаизму?

Во-первых то, что Толстой назвал "непротивлением злом насилию": "если тебя ударят по одной щеке, подставь другую, … кто принудит тебя идти с ним версту, или с ним две". Хотя о подчинении властям устами Иисуса ничего не сказано (это сделали за него апостолы Петр и Павел в своих посланиях), оно логично вытекает из требования непротивления злу и иллюстрируется поведением Иисуса при аресте и после него до казни.

В-вторых, требование раздать все, что не требуется для поддержания базовой жизнедеятельности тем, у кого не хватает средств для поддержания базовой жизнедеятельности. То есть требование бедности и нестяжательства.

В-третьих, грехом называются уже не только действие, но и намерение действия, едва ли не сам соблазн греха — “если ты смотришь на женщину с вожделением, ты уже прелюбодействовал с ней в сердце своем”.

В-четвертых, самоуничижение: тот кто возвышает себя, будет унижен. Тот кто кто унижает — возвысится.

В-пятых, учение о Царстве небесном.

Иисус, насколько об этом можно судить по евангелиям, не собирался проповедовать даже в Израиле, ограничив свою деятельность только Иудеей. Если предположить (а мы решили подвергать сомнению все), что Иисус не воскресал или не наказывал на самом деле своим ученикам "идти и обращать все народы", то решение сделать учение Иисус «международным» является полностью заслугой апостола Павла. Так или иначе, христианство (насколько бы мало в нем в конечном итоге ни осталось от учения Иисуса) оказало значительное влияние на историческое развитие Европы и всего мира (Макс Вебер, например, считал, что современный капитализм не мог бы возникнуть если бы не было христианства в его протестантской форме)

Оценим по порядку, насколько, на самом деле христианство могло оказаться прогрессивным (или вредным) в истории человечества.

Итак, начнем с учения Иисуса, а потом рассмотрим то, что называется “христианством” в смысле его реального исторического воплощения.

Итак, во-первых, Иисус учил соблюдать “золотое правило” — относиться к другим так, как человек хочет, чтобы относились к нему. Это извечная и необходимая работа, которую во все времена нужно делать: сбившихся с пути надо пытаться на него вернуть.

Во-вторых, Иисус оказывал людям то, что сейчас мы называем психологической помощью, и, возможно действительно кого-то лечил. Это тоже прекрасно, честь ему за это и хвала.

Теперь об особенностях его учения.

Непротивление злу насилием и подчинение любым властям и законам. Думай о своей душе, твори добро, никому не мсти, а мир сам, глядя на тебя, станет лучше? Нет, даже не так. Иисус прямым текстом говорит: даже не надейся. Этот мир не станет лучше даже если ты будешь стараться изо всех сил. Он обречен. Хорошо будет ТОЛЬКО после смерти. Царство Божие “не от мира сего”. Нужно делать, что должен и даже не надеяться на то, что хорошо будет здесь, а не там. Конечно, кто-то станет из людей, глядя на тебя станет лучше, но их будет меньшинство (“много званых, мало избранных”). Очевидно, что людьми, принявшими такое учение становится значительно проще управлять. Является ли позитивным факт того, что большая часть населения не пытается отстаивать свои права или как-то улучшить свою жизнь вместо того, чтобы беспрекословно подчиняться власть имущим, вне зависимости от того, творят ли те зло или добро? Для нас ответ очевиден.

Не Иисус, ни его последователи никогда не требовали освободить рабов, а ведь рабство — это явная несправедливость в глазах любого современного человека, даже вовсе не верующего (и является таковой с точки зрения вневременной справедливости, состоящей как раз в признании изначального равенства людей). Даже ислам, возникший спустя шесть веков требовал постепенно освобождать рабов-единоверцев и не обращать мусульман в рабство.

Далее: раздать все, жить одним днем. Труднее верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в Царство Небесное. Нет ничего удивительного, что принцип нестяжательства ушел из реального “христианства” уже в первые века его существования. Нереально создать что-то большое, не делая запасов и не планируя, “живя сегодняшним днем”. Ну а то, что современные патриархи церкви носят ролексы, а при их движении по городу перекрывают улицы, пусть остается их личным выбором. Так или иначе, Иисус сказал, что таковые не смогут войти в Царство небесное, он ведь не сказал, что они не смогут научить других, как туда войти.

Самоуничижение. “Все что я делаю хорошего — это делает через меня Бог, когда я ему не мешаю. Все, что я делаю плохого — это делаю я”. Закономерный вывод из “кто унижает себя — возвысится”, сделанный вскоре последователями Иисуса. Унижение в своей крайней форме. “Кто возвышает себя — будет унижен”. А нельзя ли держаться относительно себя более-менее объективной оценке и в качестве заповеди вывести как раз стремление к этой объективной оценке самого себя? Иисус учит возлюбить ближнего как самого себя, но чтобы хорошо понимать, как любить ближнего, нужно любить самого себя. Невозможно любить себя, считая себя ничтожеством. Можно любить себя только осознавая свои достоинства. Человек, не любящий себя, озлоблен и в итоге эта озлобленность выливается на окружающих в явном или замаскированном виде в зависимости от изощренности ума озлобленного.

Омыв ноги ученикам Иисус говорит: если я, ваш учитель и Господь омыл вам ноги, то и вы должны делать так же”. Здесь все. Унижение показное, осознание своего превосходства при этом никуда не девается. И так везде: Иисус всегда говорит со всеми, как начальник (Господь) со своими подчиненными. Когда он требует общаться с людьми с позиции как бы незнания их достоинств и статуса, он тем самым говорит: делайте не так как я, делайте так, как я говорю. Иисус, как раз, любит себя. Уничижает себя всегда на показ и с определенной назидательной (или манипулятивной?) целью.

С требованием самоуничижения связано также “не судите, да не судимы будете”. Аристотель, как раз отстаивавший идею о том, что добродетель — это адекватная оценка самого себя, а не унижение или возвышение, говорит, что великодушный (а это для него синоним высшей добродетельности) справедливо презирает того, кого нужно презирать, ибо судит он верно. Иисус отнимает у людей право на негативную оценку.

В качестве иллюстрации требования не судить приводится история с женщиной, которую люди собирались побить камнями но разошлись после слов Иисуса “кто здесь без греха, пусть первым бросит в нее камень”, после чего Иисус сказал женщине: “Что же, никто не осудил тебя? И я не осуждаю. Иди и больше не греши”. С точки зрения справедливости бить женщину камнями за прелюбодеяние нельзя, потому что наказание не адекватно преступлению (если в данном случае оно вообще имело место, так как в патриархальном обществе у женщины вообще в большинстве случаев не было выбора, за кого выходить замуж, а значит ответственность хранить верность не могла быть ею сознательно принята), а вовсе не потому, что все не без греха. Для Иисуса же здесь женщина безусловно виновата и по “справедливости”(тому, что записано в законе Моисея) должна была быть побита камнями, но в его, Иисуса, присутствии приводить приговор в исполнение может только он сам, а сам он этого делать не хочет по какой-то причине.

Грех в мыслях, еще одно важное добавление Иисуса к иудейской религии. Помыслил — уже согрешил. Это как раз метод, пользуясь которым можно достичь сознания собственной самуниженности. Приучает воспринимать естественные реакции человека (сексуальное влечение, гнев), как уже нечто, за что он должен/может быть наказан, как доказательство собственного несовершенства. Отсюда прямой путь к “все согрешили и лишены присутствия Бога”. А после этого действительно — “кто не со мной, тот против меня”: или ты признаешь себя ничтожеством и подчиняешься или восстаешь. Третьего не дано. Никакого равноправного сотрудничества. Прямой путь ко множеству неврозов. Как это сочетается с верой, которая, по-видимому, исцеляла людей в буквальном смысле во времена Иисуса и нередко делает это теперь? Сочетается. Минимум личных благ — здоровье, минимальный продпаек, семью и детей желать не воспрещается (семью и детей — если ты не раб, разумеется). Посему в этих вопросах Бог тебе помогает (для атеиста — помогают внутренние резервы организмы, но всегда можно допустить, что Бог и есть источник этих внутренних резервов).

Далее, учение о Царстве небесном. Само учение о рае, аде и душе в иудаизме при жизни Иисуса не было общепринятым, хотя во времена Иисуса уже было достаточно распространенным. В пятикнижии и книгах пророков о рае и аде вообще ничего не говорится. Смерть там означала просто конец и ничего более. Скорее всего эти идеи заимствованы из греческой философии, где, например Платон устами Сократа “логически” обосновывает бессмертие души и посмертное воздаяние в соответствии с заслугами и мудростью человека. Еще до философов греки считали, что люди после смерти попадают под землю, в пространство, управляемое богом Аидом, где ведут некое полусонное существование. Наиболее выдающиеся люди, при этом, попадали, по их мнению, в Элизиум, греческий аналог рая. Греческая мифология и философия так или иначе должна была проникнуть на Ближний Восток после завоевания Александром Македонским, многолетнего греческого и римского господства. Да и до этого греческие поселения присутствовали вдоль всего азиатского берега Средиземного моря.

Надо сказать, что, по-видимому, картина рая и ада в представлении Иисуса и первых последователей отличается от той, которая была создана (в которую она была “откорректирована”) в средние века. Итак, как это представлялось изначально. Умирая, люди попадают в ад, оттуда немногие лучшие в рай. Ад — аналог греческого царства Аида, рай — аналог греческого Элизиума. В аду невесело, но и постоянных страшных мук там нет (вспомним притчу о бедном Лазаре и богаче). Что-то вроде жаркой и очень долгой полярной ночи. Через ад дорога для лучших лежит в рай. Там хорошо. Но не великолепно. Великолепно будет в Царстве небесном. На то, что путь в рай лежит через ад указывает сам Новый завет, упоминая, что Иисус после смерти на кресте прошел через него.

Итак, люди после смерти пребывают главным образом в аду, немногие праведные — в раю. После второго пришествия Иисуса все бывшие в аду на время вернутся на землю, где будут судимы им. Те, кто уверовал и правильно жил, попадут в Царство небесное. Остальные резиденты ада будут просто уничтожены, их просто не станет вообще. Геенна огненная — место в Иерусалиме, где жгли мусор. То есть таковых просто сожгут как мусор. Один раз и навсегда. Никаких ВЕЧНЫХ мук. Об этом новый завет не упоминает. Да, будет “плач и скрежет зубов”, один раз, но потом все. И это логично, ибо кто мог тогда, в то время, принять Бога, который за небольшой проступок наказывает вечными муками? Для этого понадобились годы и даже века самоуничижения. И лишь спустя несколько веков христианское учение, сместив постепенно установкой на самоуничижение человека акцент с Бога, который дает блага, на Бога, который наказывает за все, включая мысли, закономерно пришло к учению о вечных муках. Если бы изначально оно было таким, как кто-либо мог воспринять это как БЛАГУЮ весть? Ведь получалось бы, что абсолютно любого по итогам его жизни могут счесть как непригодного для Царства небесного (ибо согрешили все хотя бы мыслями — ну разве что кроме малых детей), а значит любой вместо унылого, но вполне сносного ада получал ВЕЧНЫЕ муки? Это, вне всякого сомнения, весть не благая. Но весть БЫЛА благой для первых христиан, потому что суть ее была не в этом, а в том, что можно постараться и тогда можно из ада попасть в Царство небесное, которое даже лучше рая-Элизиума. То есть по изначальной теории получалось, что большинство было в выигрыше, а по средневековой теории, господствующей в христианстве до сих пор, — в явном проигрыше.

Представление о вечных адских муках, впрочем, было уже общепринятым самое позднее к седьмому веку, ибо вечные муки грешникам предрекает и Коран.

Так или иначе, учение Иисуса, по факту, кроме позитивной установки творить добро стало средством противодействия борьбе за справедливость и источником неврозов у множества людей.

Теперь о роли христианства, как мировой религии. Оно лишь косвенно связано с Иисусом, хотя все негативные составляющие его учения бережно сохранило во всех своих течениях.

Никто из учеников Иисуса, очевидно, не ожидал его казни, хотя, если верить евангелиям, он сам о ней постоянно говорил. Как это могло произойти, понять трудно. Или ученики были очень уж непонятливыми (зачем нужно было выбирать таких) или говорил Иисус уж очень непонятно. Если второе, то почему он говорил непонятно: не мог говорить понятно или не хотел, чтобы поняли? Кажется вероятным, что, на самом деле, он ничего такого им не говорил, по крайней мере не как о вероятности, а как части своего плана. Посему, вероятно, казнь не входила в его планы. А значит, возможно, в его планы не входило воскресение, о котором он, по словам евангелистов, тоже говорил ученикам, но они опять же по какой-то причине не запомнили такого важного пророчества и лишь потом “вспомнили” — ну да, говорил, точно помним.

После своего воскресения, если верить евангелиям, Иисус вместо того, чтобы взять-таки власть в свои руки, является к небольшой группе своих последователей, после чего возносится на небеса, завещав им нести свое учение.

Мусульмане, почитающие Иисуса как пророка Ису, считают, что он вообще не был распят, а вместо него по ошибке был распят другой человек, а Иисуса Бог взял живым на небо.

Есть даже такая версия. Ученики спасли Иисуса, а вместо него был казнен кто-то другой, после чего Иисус отправился в Индию, где и прожил до глубокой старости. В индийском штате Кашмир даже показывают его могилу.

Нам же представляется наиболее вероятной такая версия. Иисус был казнен, после чего его тело было похищено учениками, которые тайно похоронили его и придумали историю с воскресением и вознесением на небо. У них был мотив: они поставили на Иисуса все и скорее всего, верили в правильность его учения. Они, должно быть, искренне верили, что такой маленький обман будет всем на пользу.

Самое сильное возражение на правильность такой версии состоит в утверждении, что не могло такое количество христиан идти на смерть (а, как мы знаем, в первые века христиан жестоко преследовали) за ложь. На это можно возразить, во-первых, что тех, кто их преследовал, не интересовали тонкости их учения. а в христианах они видели лишь потенциально опасную для своей власти группу людей. То есть, вопрос воскресения или не воскресения Иисуса не был важным при принятии решения — преследовать (казнить) их или нет. Во-вторых, апостолы могли пойти на смерть, веря в истинность учения: учение — это ЕГО учение, а наш обман — это НАШ обман. В-третьих, те, кто получил учение от них и дальше по цепочке — просто не знали про обман.

Как уже было упомянуто, христианство было по сути создано апостолом Павлом, который “творчески развил” учение Иисуса, разнес его со своими уже собственными последователями по всей территории Римской империи и даже дальше и вместе с апостолом Петром (скорее в роли “свадебного генерала”) создал организацию, называвшуюся христианской церковью. Ученики Иисуса, по-видимому, также не собирались выносить учение за пределы Иудеи (не смотря на концовку евангелия от Матфея: “идите и обращайте все народы…”). Но Павел сделал это за них.

Христианство стало организацией и к третьему веку обрело массу последователей. Их было так много, что римский император Константин решил сделать христианство государственной религией. Тут мы подбираемся к двум основным заслугам христианской церкви как организации, которые чаще всего упоминаются ее адептами. Первое. Христианство, являясь монотеистической религией, всегда способствует объединению государства (Римской империи, Византии, Руси) и его развитию (как следствию объединения и, отчасти, сути самого учения). Второе. Христианство стало в Европе и на Руси местом, где создавались, сохранялись наука, искусство и архитектура.

На первое можно возразить: для объединения государства важно не монотеистичность религии, а факт ее единственности или, хотя бы, доминирования во всем государстве. Это может быть и многобожие (как это было, например, веками в Римской империи) и атеизм (как это было в СССР).

По поводу роли христианства для культуры можно возразить следующее. Во все времена и до христианства и вне его (например, на Востоке) интеллектуальная элита в демократиях (единственный пример — Греция) становилась философами, в прочих странах — всегда была связана с религиозным культом. Христианство не было в этом плане исключением. Так что близость религии и культуры в древности и средние века никаким образом не связаны с сутью самого христианства. Искусство, наука и архитектура в известной мере нужны культу и именно в такой мере культ оказывает им поддержку, а вовсе не в связи с благородством своего учения.

Индуизм

Счастье не может быть достигнуто путем “отключения” от внешнего мира. В относительно благодатном климате Индии, где возникли индуизм и буддизм, в эту иллюзию было поверить проще, но и там она была и остается иллюзией.

На самом деле, максимум пользы от восточных религиозных практик, по крайней мере в их ортодоксальных формах, заключается в избавлении от беспокойства. Но с этим неплохо справлялся и Дейл Карнеги.

Что мы считаем наиболее вредным в индуизме? В первую очередь, положение о том, что вечное неизменное превосходит временное материальное и ради первого стоит жертвовать последним.

Второе. Индуизм называет “ложным Я” наше истинное Я, Я, которое “мыслит и, следовательно, существует”, оно же Я, которое хочет, то Я, через которое действует ницшеанская “воля к мощи”. Истинным же Я индуизм провозглашает чужую личность, а именно личность Высшего Бога (Абсолюта, Вишну и т. д.). Медитативные практики и ритуалы направлены на слом истинного Я человека и замену его сформированной извне псевдо личностью.

У этой псевдо личности множество как бы прекрасных свойств: она, например, общая для всех и поэтому объединяет все живое и всех живущих, она против всего плохого за все хорошее, она желает людям счастья, а, точнее, “освобождения”. Но она требует от человека выполнять его “долг” — не переступать границы варны и касты и отказаться от попытки любых социальных преобразований (по крайней мере, если ты не относишься к варне правителей), уповая на “освобождение” или лучшее перерождение в новой жизни в случае правильного поведения.

Несомненно такие воззрения повлияли на то, что будучи самым богатым государством мира в средние века, Индия в Новое время превратилась в государство отсталое. Несомненно, важную роль сыграла и британская колонизация, но и она стала возможной в немалой степени по причине собственной, если так можно выразиться, духовной слабости Индии.

Одно из наиболее продуктивных направлений в индуизме — то, которое утверждает, что Бог безличен и тождественен природе. Все неизменно, если смотреть на него как на целое (“снаружи”) и изменчиво, если смотреть на него как на совокупность частей (“изнутри”). В этом суть единства Природы и Духа, Я и Абсолюта, Субъективного и Объективного, Подвижного и Вечно Изменяющегося.

Неизменный безличный Бог тождественен изменчивой природе, если смотреть изнутри и не тождественен, если смотреть “со стороны” (насколько это возможно).

Также душа постоянно меняется, если отождествлять ее с телом, и долговечна, если рассматривать ее как идею, проходящую через всю нашу земную жизнь и относящуюся к постоянно меняющемуся телу с постоянно меняющимися (в т. ч. исчезающими) воспоминаниями, еще более долговечна, если следить за ней как за продолжением рода, эволюции от простейших живых организмов. Душа становится по-настоящему вечной лишь когда отождествляется со всей природой, то есть с Богом.

Материальное, изменчивое — реальное, а не кажущееся. Оно становится духовным и неизменным при смене точки наблюдения.

Буддизм и ислам

Если “жизнь — это страдание”, как учит буддизм, то есть лишь один последовательный выход — самоубийство. Но счастье — это полнота жизни, а не ее отсутствие.

Ислам — это по сути иудаизм, распространенный вместо “избранного народа” (евреев) на всех, желающих его принять, более поздняя, но и более примитивная альтернатива христианству как версии иудаизма для неевреев.

Молитва и медитация

Если человек принимает Бога, который знает его мысли, потребности, желания до того, как он их озвучит, то к кому тогда обращается человек в молитве?

Всемогущий и всеведающий Бог не нуждается в его молитве (он вообще ни в чем не нуждается). Так можно обращаться только к его «заменителю», отражению части собственного сознания/бессознательного, то есть в терминах единобожия, к идолу.

Известно возражение: “Молитва нужна не Богу, а человеку”. Тогда молитва — психологическое упражнение (действие), посредством которого в реальности достигаются два эффекта.

Полная концентрация на достижении некоторой цели.

Избавление от беспокойства по поводу того, что от молящегося не зависит.

Вера нужна именно для того, чтобы изменить психологическое состояние молящегося, а не для решения каких-то проблем помимо молящегося и без его участия. Хотя действенность достигается посредством достижения состояния, при котором молящийся верит в то, что тот, к кому он обращается, в состоянии именно изменить ситуацию помимо молящегося и без его участия”.

Вопрос о психологической пользе человеку от такого “упражнения” остаётся открытым. Делает ли человек себя цельным, более полным, через общение с «высшим» по отношению к нему «не-я» (которое при этом всегда является и частью его собственной личности) или, наоборот, способствует невротизации или даже расщеплению своей личности. Нам второе кажется более вероятным.

Существует мнение, что молитва и медитация — одно и то же. Это не так: молитва — лишь частный случай медитации, а именно словесная медитация, направленная на внешний по отношению к человеку объект. Но медитация может быть также направленной на себя, а также невербальной (несловесной) медитацией. Кроме того обычно молитвой называется озвученная медитация, то есть она произносится вслух, хотя иногда говорят о беззвучной или безмолвной молитве.

Польза медитации, направленной на свое внутреннее “Я”, в отличие от медитации-молитвы, несомненна. Она включает:

1) Самооздоровление

2) Избавление от беспокойства

3) Тренировка управлением собственными эмоциями и физиологическими реакциями

“Я” (душа) и жизнь после смерти

«Человек свободный ни о чем так мало не думает, как о смерти, и его мудрость состоит в размышлении не о смерти, а о жизни», — пишет Спиноза в своей “Этике”. Доказывает он это так. Человек свободный — это человек, движимый разумом, а ему на такую ерунду как мысли о смерти времени жалко. Как говорил Эпикур: «пока мы есть, смерти нет, а смерть придет — нас не будет».

Однако же человек разумный ни к чему так не стремится, по Спинозе, как к самосохранению, и ему, поскольку он разумный, совершенно ясно, что рано или поздно его усилия потерпят неудачу — он умрет.

Тут у разумного человека, на самом деле, два пути. Первый — жить одному и в свое удовольствие и просто не думать о смерти. Второй — таки думать о смерти и искать возможность «пережить себя» в своих деяниях, творениях и своих детях.

Если человек, пошедший первым путем, все-таки, не думая о смерти и живя поэтому в какой-то мере счастливее, и может оставить после себя значительные деяния и творения (как например, сам Спиноза оставил нам «Этику»), то уж детей он оставит вряд ли. Человечество умрет, умрут и его деяния и творения.

На практике мало думают о смерти как раз люди мало разумные.

Спиноза отрицает бессмертие души человека как индивидуума и в то же время утверждает бессмертие души всех в Боге (природе) в том смысле, что информация о каждом из нас изначально была в природе (Боге) и навсегда в ней останется. В этом смысле каждый человек бессмертен. Он может не думать о потусторонних вещах, о том, как избежать ада и попасть в рай. Он должен попытаться прожить осознанно свою реальную земную жизнь и это поможет сделать ее радостной.

«…душа наша, поскольку она познает, составляет вечный модус мышления, определяющийся другим верным модусом мышления, этот — третьим, и так до бесконечности так что вместе составляют вечный и бесконечный разум Бога»

Позволю себе толкование, выводящее за пределы, поставленные Спинозой.

Наш разум и мы сами — часть семьи, рода. Род и его разум — часть разума нации, нация и ее разум — часть разума человечества.

Наше высшее стремление — самосохранение, но мы бессильны против смерти. Но наша жизнь — часть жизни рода, нации, человечества.

Стремясь к добру и не имея возможности избежать смерти, мы неминуемо хотим счастья роду, нации, человечеству — тому, что переживет нас.

Душа вечна как идея природы (у Спинозы — Бога, что в его контексте одно и тоже), но кроме этого человек может надолго пережить себя в генах своих детей, в своих творениях, плодах и последствиях своей деятельности и поступков.

Есть аспекты человеческого бессмертия, принимаемые почти всеми, даже атеистами: человек бессмертен в силу того, что все что он делает (и даже все, о чем он думает) имеет последствия в окружающем его мире.

Были попытки (например, у Бехтерева) свести положительное решение вопроса бессмертия к закону сохранения энергии (который, к слову, не закон, а всего лишь продуктивная гипотеза): мол, наука выяснила, что материя и энергия — это одно и то же, пройдет немного времени, она докажет, что и сознание — лишь форма энергии (он даже приводит довольно смешное обоснование этой идеи: человек хуже соображает, когда движется, чем в спокойном состоянии: значит энергия, которая шла бы на мышление, идет на физическую деятельность). Сегодня, во времена информационных технологий очевидно, что информация (а она является неотъемлемой частью, если и не сутью мышления) не сводится к энергии: даже если мы кодируем информацию нулями и единицами, используя для единиц высокий уровень напряжения, для нулей — низкий, для самого кодирования не важно, насколько высоким или низким будет это напряжение, мы можем даже, например, наоборот кодировать нули высоким, а единицы низким напряжением — при этом сама информация не изменится.

Информация, таким образом, к энергии не сводится (что не означает, что, например, нельзя свести энергию к информации).

Другой аспект человеческого бессмертия, принимаемый всеми, — продолжение нас в наших детях.

Третий аспект — бессмертие нашего ДНК как информации (“рукописи не горят” — информация материально не обусловлена, она просто есть).

Но ко всему этому нужно добавить: продуктивной гипотезой является и существование нашего “Я” как чего-то нематериального, а значит, существование которого не обусловлено нашим материальным существованием. Как и априорные понятия Канта и априорные формы восприятия (пространство и время), оно существует в нас априорно, до всякого опыта. “Я” не является для нас обобщением чего-либо, не тождественно нашему мозгу, не тождественно нашему телу (оно нечто, чему принадлежит и тело и мозг — “мой мозг”, “мое тело”).

Идея о том, чтобы считать такие априорные понятия, общие для всех людей и способствующие приобретения опыта, который может использоваться любым из людей, объективно существующими, несомненно продуктивна. То есть продуктивна и идея о том, что “я” существует до и независимо от нашего тела. Более того допустима и гипотеза о реинкарнации, хотя на этом этапе пока и не очевидна связь между образом жизни или мыслей человека и его новым воплощением (гипотеза о природе такой связи будет чуть ниже).

Существование бессмертной души принималось как само собой разумеющееся и древними греками и в христианстве и в иудаизме. Развитие этой идеи шло разными путями по той причине, что одни считали, что мысли, чувства и воспоминания являются неотъемлемыми принадлежностями души, а другие — что они теряются душой вместе с телом. В первом случае речь шла об однократном воскресении в другом месте (например, аиде или элизиуме, аде или рае) — ведь если это не однократное событие, мы должны помнить наши прошлые жизни, а мы их не помним. Во втором случае — вполне возможно многократное воскресение. Второй вариант, на мой взгляд выглядит продуктивнее, так как мысли, чувства и воспоминания требуют материального “носителя” в виде наших мозга и тела.

Предлагается в качестве гипотезы такой образ: “Я” существует не только в измерениях пространства и времени, но и в пространстве информации. Сознание — это движение нашего “Я” в этом пространстве информации. Для самого движения нам нужно тело, но для нахождения в некоторой его точке — нет. Когда мы спим, сознания нет, наше “Я” находится в это время в определенной точке информационного пространства, не двигаясь в нем. То же самое происходит и после смерти (то есть не при временном, а при постоянном отключении “Я” от тела): “Я” зафиксировано в определенном месте. Это положение очевидно влияло бы на нашу участь в будущей жизни, если предположить возможность новой встречи тела и “Я”.

Когда мы встречаем близкого нам по духу человека, мы могли бы представить, что наши “Я” находятся недалеко друг от друга в пространстве информации. Наше бессознательное — наше окружение в этом пространстве, невидимое нам, пока мы не начнем двигаться в нем, то есть сознавать.

“Я” не тождественно Абсолюту в смысле цели, то есть Абсолют не решает через нас свои задачи. “Я” само источник цели. Я тождественно Абсолюту только в том смысле, что оно является его следствием. “Я” существует объективно и отрицание этого для человека всегда было вредным.

“Я” — это бесконечность, Абсолют — это бесконечность, поэтому всегда был соблазн уравнять “Я” и Абсолют, но уступка этому соблазну не может быть оправдана. Очевидно Абсолют — причина “Я”, но не очевидно, что Абсолют — цель для “Я”. То есть, наверное, цели “Я” и Абсолюта могут совпадать, но нам это ничего не дает, так как мы можем знать только о наших целях.

Декартово “Я мыслю, следовательно существую” констатирует существование “Я” в объективной реальности и косвенно доказывает существование этой самой объективной реальности.

“Я” — это своего рода мост между материальным и идеальным, нечто, что идеально и материально одновременно. Но идеально “Я” — сингулярное понятие, нечто неразложимое. Можно предположить, что в этом случае “Я” неразложимо и в материальном смысле. Возможно, “Я” — некая элементарная частица из тех, о которых знает физика или не знает.

В этом случае смерть человека не означает гибели “Я”. “Я”, очевидно, — это не мозг, не тело, поскольку мы говорим “мой мозг”, “мое тело”, показывая, что есть “Я”, есть тело (или мозг) и между ними есть отношение принадлежности: мозг принадлежит “Я”, тело принадлежит “Я”. Где находится “Я” как материальная частица? Трудно сказать. Возможно в том месте в груди, куда мы показываем, когда говорим “Я”. Конечно это только ни на чем серьезном не основанное предположение.

“Сознание — состояние психической жизни организма, выражающееся в субъективном переживании событий внешнего мира и тела организма, а также в отчете об этих событиях и ответной реакции на эти события” (Википедия)

Если не считать, что в этом определении опущена роль слова и языка, это определение во многом описываетмеханизм работы второй сигнальной системы в теории Павлова.

Отметим здесь, что в определении сознания идет речь о “субъективном переживании”, то есть об отношении к “Я”.

Перейдем к описанию сигнальных систем в теории Павлова и посмотрим, что пропущено в определении сознания из Википедии.

Первая сигнальная система — совокупность нервных клеток, воспринимающих сигналы окружающей среды и преобразующих их в образы, а также через систему условных и безусловных рефлексов взаимодействуя с системой потребностей организма, вызывающих двигательные реакции, поведение.

То есть схема выглядит так.

Во второй сигнальной системе появляется речь, посредством которой организмы могут обмениваться информацией: сначала появляются звуки и слова для обозначения образов, общих для разных людей, потом эта система становится более-менее автономной и независимой от условных и безусловных рефлексов, влияет на поведение человека.

У животных, как принято считать, есть только первая сигнальная система, у человека действуют обе схемы одновременно. Можно было бы совместить обе схемы выше в одну.

Появление письменности нельзя считать выходом за пределы второй сигнальной системы — в ней важно не звуковое содержание речи и словесного мышления, а наличие символов для обозначения образов и способность оперировать этими символами.

Также принято считать, что сознание есть у человека, но его нет у животных. Можно предположить, что вторая сигнальная система — это и есть сознание. Тогда в первоначальном определении сознания не хватает ссылки на словесное мышление и речь. Зато в этом определении сознания есть упоминание субъективного переживания, которое на обоих схемах соответствует блокам “Я” и “Потребности”.

Это объясняет, почему невозможно искусственное сознание (даже если возможен так называемый “искусственный интеллект”): сознание подразумевает наличие “Я” и его потребностей.

Обладает ли человек свободой воли?

«Свободы воли» человека, если смотреть на него как на внешний объект, воспринимаемый пятью “внешними” чувствами, не существует. Причинность определяет все поступки всех людей в этом “внешнем” мире.

С этой точки зрения иллюзия «свободы воли» есть результат того, что не все поступки осознаны. Есть сознательное и бессознательное. То и другое определяют наши поступки. То, что осознано, определяется нами как причинно обусловленное. То, что бессознательно, определяется нами как проявление «свободы воли».

Процесс интеграции бессознательного в сознание, то есть осознание, потенциально бесконечен. Видимо также он является благоприятным для нас и окружающих.

Спиноза, смотрел на свободу воли именно так: ее не существует. Так называемая «свобода воли» — это неполнота знаний о мотивах собственного поведения. Каждый человек хочет жить и быть счастливым. Знание — и, в первую очередь, знание о себе — это путь достичь счастья. Здесь Спиноза — продолжатель традиции, идущей от Сократа и Эпикура.

Правда, для Спинозы истина достигается сознательными размышлениями, ведь, по его мнению, в нашем сознании уже живет истина, а всякая неясность идет от недостатка знаний и связана с ошибочностью.

Много позже Ницше и основатели психоанализа будут оправдывать бессознательное, иррациональное в человеке, доказывая, что то, что сделает человека счастливым, может лежать и вне рационального мышления, а рациональный самоанализ — не единственный, а порой (с их точки зрения) и не лучший путь к осознанию истины о себе.

Почему так важно, существует «свобода воли» или нет? Это вопрос педагогический и одновременно определяющий, что такое этика вообще.

Если «свобода воли» есть, то

1) цель этики и воспитания — сформировать правильное отношение человека к себе, миру, людям

2) человек сам полностью ответственен за свои поступки — он, а не среда, в которой он вырос или живет

Если «свобода воли» не существует, то

1) цель этики и воспитания — помочь человеку найти, выбрать или создать для него среду, в которой он будет правильно функционировать и потому будет жить более полной и счастливой жизнью. Для этого нужно, чтобы человек осознал, чего он действительно желает и почему, осознал правила, по которым работает реальная жизнь и либо сменил среду в которой он находится либо смирился с теми правилами, по которым работает среда либо нашел благоприятное для себя сочетание смены среды и примирения с ней.

2) человека продукт среды и потому, если быть последовательным, не несет ответственности за свои поступки — его нельзя наказывать, ему нужно создавать другие условия жизни

Если «свободы воли» нет, а все наши поступки обусловлены необходимостью, то воля — это состояние, когда разум следует необходимости. То есть воля и разум — одно и то же. «Воля и разум — одно и то же» («Этика», Б. Спиноза, часть 2, королларий к теореме 49).

Как тогда трактовать то, что мы называем проявлением воли, если свободы воли не существует? Воля проявляется в том, что мы сознательно совершаем какие-то поступки или не совершаем какие-то поступки, чтобы добиться какой-то осознаваемой цели.

Где здесь причина, а где следствие?

Причина — наши действительные потребности (не то, что мы думаем, что хотим, а то, что нам действительно нужно). Следствие — наши действия или бездействия в соответствие с нашим представлением о том, как нам добиться своей цели. То есть потребность-причина заставляет нас в любом случае что-то делать или от чего-то воздерживаться. Цель — это то, как мы представляем свою потребность.

Если наше представление о том, что нам нужно адекватно (то есть у нас адекватная цель) и адекватно наше представление о том, как добиться удовлетворения нашей потребности (достичь нашей цели), то мы необходимо (то есть обязательно) добиваемся своей цели, и это делает нас счастливее и сильнее.

Если наша цель не соответствует нашим действительным потребностям (эти потребности неосознанны, находятся на уровне бессознательного), но у нас верное представление о том, как ее добиться — мы достигаем цели, но действительная потребность по-прежнему остается неудовлетворенной, а, значит, мы не становимся ни счастливее, ни сильнее.

Если цель неадекватна и неадекватен план ее достижения — мы терпим крах в достижении цели и, конечно, опять же остаемся неудовлетворенными и становимся даже более слабыми чем были до того. То же самое, если цель адекватна, но неадекватен план.

Если мы не добились цели — у нас неадекватный план. Если достижение цели не делает нас счастливее и сильнее — у нас неправильная цель.

«Под аффектами я разумею состояния тела…которые увеличивают или уменьшают способность самого тела к действию, благоприятствуют ей или ограничивают ее а вместе с тем и идеи этих состояний».

Спиноза, «Этика», Часть III, Определения.

Спиноза все аффекты делит на активные (в которых мы — причина аффекта) и пассивные (причина — вне нас).

Все активные в конечном счете сводятся к желанию. Пассивные делятся на удовольствие и страдание. При удовольствии способности тела (и души соответственно) растут, при страдании — уменьшаются.

Все остальные аффекты (любовь, ревность, зависть, надежда и прочее) — это лишь градации трех основных аффектов или различные их сочетания.

Особенный вид аффектов — познание добра и зла.

«Познание добра и зла есть не что иное, как аффект удовольствия или неудовольствия, поскольку мы осознаем его».

«Этика», Часть IV, теорема 8.

Отсутствие свободы воли не означает, что человек ни на что не влияет. Человек делает или не делает то, что он действительно хочет. Но что хотеть — не зависит от него. Его истинные желания могут быть сознательными — тогда он именно делает то, что хочет, — или бессознательными (неосознанными) — в этом случае он в той или иной степени реализует и некоторую внешнюю по отношению к нему и, возможно, враждебную ему программу.

Единственный способ повлиять на это — осознание своих мотивов и желаний. Осознавший их человек поступит в соответствии со своими действительными желаниями — а именно себе на благо.

Именно осознание себя — путь к счастью, свободе и изменениям вокруг себя. Это и есть способ увеличения своего знания о себе.

«Поскольку душа познает вещи как необходимые, она имеет тем большую власть над аффектами, иными словами, тем менее страдает от них»(«Этика», Часть V, Теорема 6)

«Аффект, составляющий пассивное состояние, перестает быть им, как скоро мы образуем ясную и отчетливую идею его».

«Этика», Часть V, Теорема 3.

Нужно как можно чаще задавать себе вопросы: «Чего я действительно хочу? Почему?», «Что я чувствую сейчас? Почему?». И обязательно давать себе на них ответы и докапываться до самого дна. Это и есть способ познать себя. Чуждые пассивные аффекты, навязанные мне, отпадут, отдав свои силы моему стремлению к жизни, моей жизненной силе.

«Счастье не есть награда за добродетель, оно и есть добродетель, и мы наслаждаемся им не потому, что обуздываем страсти, но, наоборот, вследствие того, что наслаждаемся им, мы в состоянии обуздывать свои страсти».

«Этика», Теорема 42, Часть V.

«Если же путь, который, как я показал, ведет к этому, и кажется весьма трудным, однако все же его можно найти. Да он и должен быть трудным, ибо его так редко находят. В самом деле, если бы спасение было у всех под руками и могло бы быть найдено без особого труда, то как же могли бы почти все пренебрегать им? Но все прекрасное так же трудно, как и редко».

Там же.

Казалось бы, Спиноза все прекрасно объяснил и свобода воли, действительно, лишнее понятие. Но есть одно и очень важное “но”.

Если мы говорим, что наше “Я” существует, то это означает и существование свободы воли. Я — есть причина (пусть и не первопричина), источник воли, хотения.

Чтобы принять отсутствие свободы воли, нужно отрицать реальность существования нашего “Я”. Но если мы будем утверждать, что нашего “Я” не существует, то мы очень далеко зайдем. Начать придется с уже упомянутого тезиса о том, что если у нас нет свободы воли, то нет и ответственности, а значит никакое преступление не должно наказываться, а никакой подвиг — награждаться. Кроме того, исключая субъект познания, то есть того, кто познает (а это и есть “Я”), мы лишаем познание точки отсчета, а значит делаем сам процесс познания невозможным. Более того, отрицание “Я” ставит под сомнение сам вопрос существования объективной реальности.

С чисто практической точки зрения, нам также удобно принять наличие свободной воли, так как перспектива полного осознания мотивов своих желаний и поступков также весьма сомнительна: бессознательное, по всей видимости, может оказаться неисчерпаемым. Во всяком случае до сих пор “дна” его никому достичь не удавалось, а погружение в него вполне может оказаться в итоге неотличимым от процесса фантазирования, представляющим из себя составление бесконечного числа комбинаций из усвоенных нами образов. Принять “Свободу Воли” много проще и перспективнее, чем “Бессознательное” в том смысле, в котором его понимает психоанализ.

Интересно также, что принятие свободной воли не мешает говорить о согласовании человеческих желаний с условиями среды ни с точки зрения изменения психологии самого человека, ни с точки зрения преобразования среды, ни с точки зрения выбора человеком благоприятного для себя окружения. Но при этом человек становится ответственным за свой выбор.

Чем робот отличается от человека? Действия робота определяются программой, которую в него заложил человек, то есть алгоритм его действий нам полностью известен.

Человек до некоторой степени всегда непредсказуем не только для окружающих, но и для самого себя. Его действия определяет не только сознательная программа, но и то, что называется “бессознательным” или “свободой воли”.

Бессознательное мы отчасти можем выводить “на свет”, делать сознательным через методы свободных ассоциаций, анализ сновидений, другие виды психологического анализа. Но все-таки нужно признать, что до полностью детерминированной (то есть определенной) модели человеческой личности еще очень далеко, если таковая вообще возможна.

Если окажется, что человека можно полностью вписать в рамки некоторой детерминированной модели, то он ничем не будет отличаться от робота. В этом случае такое понятие как “личность” вообще окажется лишним.

Личность есть там, где есть непредсказуемость, то есть случайность.

Если случайность — это свойство универсума как такового, природы как таковой, то характер универсума — это хаос. Если универсум (а значит и “я”) закономерен, детерминирован, то случайность — лишь название для ограниченности нашего восприятия и неполноты наших знаний.

Вариант с закономерным универсумом представляется для нас более продуктивным, но его принятие означает, что у нас, нашего “Я” есть только две возможные перспективы: или каждый из нас лишь робот, просто очень сложный, или наше “Я” тождественно Абсолюту. И здесь второй вариант также представляется более продуктивным.

Воля как свойство человеческой личности

Воля как свойство человеческой личности — это его (человека) способность воздерживаться от чего либо, к чему его влечет, или делать что-то, что сопряжено для него с неприятными ощущениями, ради достижения некоторой цели.

Без сильной воли вряд ли можно добиться чего-то действительно значительного.

Развитие воли у ребенка и у человека вообще подразумевает некое принуждение делать что-то правильное или не делать что-то неправильное ради получения чего-то, что тот действительно хочет получить (или ради избежания наказания, на худой конец).

По сути это выработка условного рефлекса.

Чем больше число повторений, после которых воспитуемый получает награду, тем сильнее его воля.

Сначала следует приучать воспитуемого терпеть разовое «лишение» ради награды, затем цепочку следует удлинять: больше последовательных «лишений» или более длительные лишения ради достижения цели. Конечно, «лишения» по возможности не должны быть бессмысленными. Они должны соответствовать тем «лишениям», которые в действительной жизни чаще всего приходится преодолевать ради достижения цели.

При этом цель должна быть более существенна, чем лишения. Она должна соответствовать не только тому, что испытуемый хочет, но и его истинным потребностям с тем, чтобы по достижении цели он чувствовал себя удовлетворенным, а не просто усталым. Важно поэтому не только давать цели из категории «что он хочет», но и формировать желания воспитуемого в соответствие с его действительными потребностями, с тем, что действительно сделает его сильнее и счастливее.

«Воспитатель», сам не обладающий соответствующей волей, не сможет довести процесс воспитания до конца, поэтому не сможет воспитать волю и в другом.

Воспитателями воли для ребенка могут и должны быть родители. Взрослого может «воспитывать жизнь» при условии, что у него есть осознанная цель (это первое и обязательное условие) и трудности, стоящие на пути к этой цели не окажутся бо́льшими, чем он сможет перенести. В-общем, это во многом вопрос стечения обстоятельств.

В любом случае, у него должны быть зачатки воли, а испытания, встречающиеся на его пути, должны быть преодолимыми, с тем, чтобы развивать его волю и тренировать для более серьезных испытаний.

Что есть истина?

Большинство людей принимает мысль, что мир построен по каким-то правилам и законам. Наше сознание просто не в состоянии принять мир как хаос. В существование законов, по которым действует мироздание, верили даже атеисты вроде Маркса и Энгельса.

Банальное сознание склонно неправильно воспринимать понятия объективного и субъективного. Объективным представляется то, что одобрено большинством, как истина, а субъективным — то, в чем наши представления отличаются от общепринятых или просто касаются вопросов, относящихся только к нам самим.

Но “объективное” — это то, что существует помимо нашего индивидуального сознания, а не то что статистически является самым распространенным проявлением множества индивидуальных сознаний. Короче говоря, если одно мнение субъективно, то оно остается субъективным даже если его придерживается еще сто человек или несколько миллиардов. А то, что объективно, существует даже если никто кроме одного человека не признает его существования.

Объективным часто представляется то, что было зафиксировано пятью “внешними” чувствами (зрение, слух, обоняние, осязание и вкус) или логически непротиворечиво выведено из них. Но чувства как раз в значительной степени индивидуальны и изменчивы в течение времени. Для дальтоника не существуют некоторые цвета, а для глухих от рождения — все звуки. Пожилые люди не слышат многие высокие частоты, хорошо воспринимаемые молодыми. Вот как раз для оценки объективности “внешних” событий нам нужно свидетельство большинства, авторитетных для нас “экспертов” или результаты экспериментов, позволяющие зафиксировать нечто недоступное нашим чувствам, с помощью приборов.

“Внешнее познание” может быть объективным, но нам, как правило, нужно подтверждение от других, чтобы быть уверенным, что с таким знанием можно обращаться как с объективным.

А вот априорные понятия и конструкции, то есть понятия и конструкции, существующие в сознании до всякого опыта, присущие сознанию как таковому объективны и не нуждаются во внешнем “свидетельстве”. Примеры таких понятий и конструкций: наше “Я”, чувства пространства и времени, логика — они существуют объективно, даже если мы их не осознаем, отрицаем (в случае объективности “Я”) или не пользуемся (в случае логики).

Объективная реальность — это то, что объективно существует вне зависимости от нашего опыта. Объективная реальность — это и то, что можно воспринять “внешними” чувствами и то, что является общим для всех людей в области “внутренних” чувств. Продуктивно считать, что объективная реальность единственна — именно это позволяет предполагать возможность согласия между людьми по каким-либо вопросам и реальное накопление знаний.

Абсолютная истина — это то, что относится к объективной реальности.

Другой вид реальностей — сознательно вымышленные реальности, например миры произведений художественной литературы. Их может быть сколько угодно и они, как правило, частично пересекаются с миром объективной реальности. Относительная истина — это то, что относится к вымышленной реальности при условии, что тот, кто говорит о ней и тот, кто его слушает, понимают, к какой реальности относится высказывание.

Третий вид реальностей — субъективные реальности каждого из людей. Субъективная реальность — это все, что относится к области “внутренних” чувств, мыслей и переживаний человека. Она также частично пересекаются с объективной реальностью, а частично состоит из иллюзий. Иллюзии происходят от недостатка знаний, логических ошибок или в результате принятия на веру (например, от личности-авторитета или мнения большинства) его иллюзий или сознательного вымысла.

Объективная реальность кроме нашей повседневной деятельности исследуется наукой. Второй вид реальности — продукт деятелей литературы и искусства. Третий вид реальности мы должны стремиться сделать равным первому виду — объективной реальности. Для этого мы должны устранить иллюзии. Для этого нужны прояснение понятий и логика, а логика и прояснение понятий — и кроме нашей повседневной деятельности это предмет деятельности философии (применительно к наиболее отвлеченным, абстрактным понятиям, которые, тем не менее, не менее значимы для нашей жизни чем осязаемые и конкретные понятия).

Итак, что действительно существует в объективной реальности. Во-первых, наше “Я”. Мы об этом знаем непосредственно. “Я мыслю, следовательно Я существую” — сказал Декарт. Большой обман состоит в отрицании существования “Я”. Кроме “Я”, как выяснил Кант априори (до опыта), а мы добавим — объективно, — существуют пространство и время, а также логика (Кант считал — математика, но Альфред Норт Уайтхед и Бертран Рассел показали, как математика выводится из логики). Продуктивно считать, что существует и все, что мы воспринимаем пятью чувствами. Итак, объективно существуют 1) понятие “Я” 2) понятия пространство и время 3) инструмент логика 4) все, что мы можем осязать нашими “внешними” пятью чувствами

5) все, что мы логически непротиворечиво можем вывести из 1, 2 и 4, 6) то, что получено приборами построенными на основе 1–5, 7) то что логически непротиворечиво выведено из того, что получено в пунктах 1–6 8) данные приборов, построенных на 1–7 и логические выводы из них 8) и т. д.

Все остальное теоретически может существовать объективно, если оно или 1) в принципе может быть достигнуто с помощью описанных процедур или хотя бы 2) не может быть опровергнуто с помощью указанных процедур. Если использование такого понятия или идеи практически продуктивно (оно/она объясняет большинство существующих фактов в некоторой области знания и позволяет делать правильные прогнозы), то его принимают как гипотезу и обращаются с ним/ней как с объективной реальностью до тех пор, пока оно не перестанет правильно выполнять свою практическую функцию.

В общественных и гуманитарных науках гипотез в процентном отношении, вероятно, значительно больше, чем в естественных.

Два примера продуктивных гипотез: “золотое правило” нравственности и понятие Абсолюта (безличного единого “Бога” — в кавычках, так как, на наш взгляд, наиболее принятое понятие Бога включает в себя представление о том, что Он — личность):

Золотое правило нравственности (“не делаю другому того, чего не желаешь себе” или, другой вариант, “делай другому то, что хочешь себе”) — древняя (возможно, со времен первобытнообщинного строя) гипотеза, состоящая в представлении о том, как достичь максимума счастья в человеческом обществе. Она основана на представлении об удовольствии, неудовольствии, стремлении максимизировать удовольствие и предположении (продуктивном и, как правило, подтверждаемом повседневной “статистикой”), что люди ведут себя по отношению к другим в основном так же, как другие по отношению к ним.

Понятие Абсолюта основано на представлении о “Я” как о чем-то единственном и целом, представлениях о пространстве и времени и предположении, что единственность и целостность можно распространить на все пространство и время и дать ему некоторое имя. Гипотеза о существовании Абсолюта продуктивна как минимум с точки зрения перспективы возможности познания мира.

Какова ценность понятия “истина” в утверждаемой нами иерархии ценностей? Она вторая после “счастья”. То есть при необходимости выбора, мы выбираем счастье, а не истину. Это отнюдь не означает самообман ради собственного хорошего настроения. Самообман в течение непродолжительного времени приводит к смене маленького “счастья” на большое несчастье. То, что противоречит данным естественных наук, опыту и логике, не может быть принято ни при каких условиях. Речь идет о terra incognita, той области, в которой мы не обладаем достоверными знаниями, а лишь можем строить гипотезы. Приоритет счастья над истиной означает, что мы должны выбирать те гипотезы, следование которым по нашим обоснованным убеждениям должно делать нас сильнее и, что в конечном итоге то же самое, счастливее.

Познаваем ли мир?

Кант сделал важное открытие. У человека кроме пяти “внешних чувств” есть как минимум еще двух “внутренних” — чувства пространства и времени, без которых познание “внешними” чувствами невозможно, в то время как этих двух чувств достаточно для определенного познания — именно для математики (и геометрии — у Канта она отдельно).

Вещь сама по себе для человека непознаваема, то есть непознаваема объективная реальность, но Кант не хочет прослыть “идеалистом” (то есть “субъективным идеалистом” в современном понимании), поэтому говорит, что объективная реальность существует (что вам еще надо?), но мы ничего о ней знать не можем. (Далее он будет разъяснять, что у познания все-таки есть основание, то что делает возможным опыт и обмен им — это то, что можно назвать “объективная идеальность” — “априорные” понятия разума уже в добавок к “априорным формам познания” в виде пространства и времени).

Структура познания.

Априорные (доопытные, возникшие до опыта) механизмы познания у всех людей одинаковые, чувства — у всех разные. Благодаря априорным механизмам мы можем делиться опытом, то есть приобретать знания.

Ноумены (вещи сами по себе) существуют, влияют на наши чувства, но мы в них проникнуть не можем. Интеллектуальная честность или робость помешали Канту закольцевать картинку от ноумена (который тогда оказался бы “Абсолютом” или безличным Богом) к общему для всех людей априорному механизму познания и сказать: Бог (Абсолют, Абсолютный Дух) познает свою феноменальную (видимую, изменчивую) сторону через наш разум.

Именно так сделал Гегель. Что это было — смелость или нечестный трюк? Как бы не называл это сам Гегель, для нас это лишь еще одна гипотеза, которую следует оценивать с точки зрения продуктивности для блага человека.

Что все-таки первично — материя или сознание?

Апостол Иоанн, официальный автор “Апокалипсиса”, в своем сочинении невольно признается в своих пророчествах о последних днях нынешнего человечества: “… и по причине умножения беззакония во многих охладеет любовь”. То есть справедливость и несправедливость первичны по отношению к любви и ненависти в том смысле, что создают условия для них. То есть апостол, сам того не понимая, говорить: бытие определяет сознание. Конечно, не во всех, по его мнению, охладеет любовь, то есть не только бытие-беззаконие определяет сознание-любовь, а еще что-то, но все же по его признанию, у многих (по контексту — у большинства) именно бытие и является решающим фактором любви и ненависти.

Классики диалектического материализма не были правы, когда говорили, что только бытие определяет сознание, отрицая обратное влияние. Их ошибка доказывается уже фактами их собственной жизни: выйдя из “эксплуататорской среды”, они встали на сторону борцов против эксплуатации — не что иное как сознание заставило их совершить такую перемену.

По-видимому, именно так это и работает. Большую часть нашей жизни определяет рутина: правила на работе, в школе, институте, сложившиеся отношения в семье, даже наши привычные способы проводить досуг. Мы живем так месяцы и даже годы, но иногда в нашем сознании возникает мысль что нам нужно что-то изменить и мы либо не делаем это либо делаем — это и есть момент, когда сознание определяет наше бытие. После некоторого кризисного этапа, когда мы не до конца понимаем, что делать и как быть, мы, наконец обретаем новую рутину, которая в ближайшие месяцы или годы будет определять наше сознание. Некоторые застревают на кризисном этапе больше положенного и это приводит к негативным последствиям — в крайнем случае к смерти или сумасшествию. Так или иначе для нормального функционирования нам нужна рутина, то есть бытие, определяющее сознание. При этом нашей рутиной может стать разрушение рутины других, как это бывает у революционеров или разного рода наемных вояк.

Так или иначе, именно возможность смены рутины и определяет нашу свободу. Человек, лишенный возможности сменить рутину, которая делает его несчастным, деградирует. В этом важность свободы и досуга. Досуг — время осознания того, что ты хотел бы изменить в своей жизни и подготовки возможностей (например, обретение новых знаний, навыков) для ее изменения. То есть, чтобы не застрять на кризисном этапе, человек должен подготовить в своем сознании и возможностях новую рутину для себя и переключиться на нее.

Говоря о переключении на новую рутину мы не имеем в виду обязательно полную смену жизни — в большинстве случаев — это смена работы или рода деятельности, решение жениться, развестись, завести детей, сменить круг общения, заняться какой-либо общественной деятельностью и т. п.

Итак, и бытие определяет сознание и сознание определяет бытие. Но сознание само по себе не порождает бытие. “Определяет” нужно понимать как “направляет”.

Итак, непосредственно, само из себя, сознание не порождает материю. Ее порождает нечто третье — Абсолют, атрибутами которого являются и сознание и материя.

Из повседневного опыта мы знаем, что на самом деле преобразует сознание в энергию. Это наше “Я”. Наша воля, наши решения преобразуют наши представления (информация) в наш образ жизни, его изменение — то есть в энергию и материю. Наше “Я” есть нечто, через что сознание порождает материю. По всей видимости наше “Я” — это орудие “Абсолюта”, посредством которого он производит преобразование.

Очевидно, не вся материя и сознание порождаются через мое “Я” и “Я” всех остальных людей: у Абсолюта должны быть для этого и другие механизмы (см. рисунок).

Что такое счастье?

В одном из пониманий: счастье — это краткий временной промежуток очень сильной радости, вызванной либо удовлетворением нашей очень сильной потребности или исчезновением чего-то что причиняло нам сильную боль или душевные страдания.

В долгосрочной временной перспективе счастье — это величина степени удовлетворенности наших физических и духовных потребностей. Больше пользы говорить о счастье в этом, долгосрочном понимании.

Сократ считал, что все люди стремятся к счастью, но мало, кто знает, как его достичь. Если точно знать, как его достичь, человек станет счастливым, то есть секрет счастья — в знании.

Эпикур дает рецепт того, КАК быть счастливым — не хотеть многого и ничего не бояться. Самое страшное, по его мнению, что может случиться с нами это смерть. Но «когда мы есть, смерти нет, а когда придет смерть, нас уже не будет».

Вряд ли в наше время кто-то думает, что возможность счастья упирается в знания об окружающем мире. Мы все знаем куда больше об окружающем мире, чем Сократ или Эпикур, но вряд ли многие из нас счастливее их.

Если какие-то знания и могут сделать нас счастливее, то в первую очередь это знания о самих себе.

Если я и стремлюсь к счастью, то только в том случае, если та часть моей души, которая стремится к обратному — это не «Я».

«Когда придет смерть, меня уже не будет» означает, что после смерти тела умрет и душа, по крайней мере, умрут мысли и чувства.

То есть гарантированное спасение от страха, а значит и необходимое условие счастья — это вера в то, что после смерти ничего не будет. В противном случае, всегда остается возможность того, что после смерти будет хуже, чем до нее по той ли причине, что ты себя неправильно вел или почему-то еще.

Разве что кто-то дал бы гарантию, что после смерти в любом случае все будет хорошо. Или дал четкую и простую инструкцию, что нужно делать, чтобы после смерти было хорошо.

Дает ли такую однозначно понятную инструкцию какая-либо из мировых религий? Боюсь, что нет.

Хочешь быть счастливым — верь в то, что после смерти в любом случае не будет ничего плохого. Или хотя бы верь, что после смерти не будет вообще ничего.

А если ты не хочешь быть счастливым, значит в тебе говорит нечто чужое, то, что на самом деле не есть “Ты”.

Какая цель выше? Что выбрать — спасение человечества или личное счастье? Может ли быть по-настоящему счастлив человек, если знает, что умрет он, умрут его близкие, умрет все человечество и ничего от этого не останется?

Может ли стремление к своему счастью подтолкнуть к заботе о спасении других? Так и есть.

«Так как разум не требует ничего противного природе, то он требует, следовательно, чтобы каждый любил самого себя, искал для самого себя полезного, что действительно полезно, и стремился ко всему тому, что действительно ведет человека к большему совершенству, и вообще, чтобы каждый, насколько это для него возможно, стремился сохранять свое существование…

В самом деле, если, например, два индивидуума совершенно одной и той же природы соединяются друг с другом, то они составляют индивидуум вдвое сильнейший, чем каждый из них по отдельности. Поэтому для человека нет ничего полезнее человека; Люди, говорю я, не могут желать для своего сохранения ничего лучшего, как того, чтобы все, таким образом, во всем согласовались друг с другом, чтобы души и тела всех составляли как бы одну душу и одно тело, чтобы души и тела все вместе, насколько возможно, стремились сохранять свое существование и вместе искали бы общеполезного для всех. Отсюда следует, что люди, управляемые разумом, т. е. люди, ищущие собственной пользы по руководству разума, не чувствуют влечения ни к чему, чего не желали бы другим людям, а потому они справедливы, верны и честны».

Спиноза, “Этика”.

Как правильно жить?

Существуют два подхода к этому вопросу. Первый (телеологический) — “Цель оправдывает средства”, то есть образ действий менее важен чем правильная цель, которую мы достигаем. Второй подход (деонтологический) исходит из того, что мы ничего не знаем о правильных целях, но есть нечто (разум, совесть, правила поведения), следуя чему мы в конечном итоге придем к правильным результатам. “Делай что должен и будь, что будет”.

Телеологический подход представляется более продуктивным, чем деонтологический. Идея категорический императива может быть продуктивной в большей степени, если она связана не понятием долга, “висящего в вакууме”, а с мировоззрением или поведением, обусловленным целью.

В большой степени деонтологический подход имеет негативный характер, в нем всегда явно или неявно присутствует запрет что-то делать или не делать (потому что “не положено и точка”), он угнетает, давит.

Когда человек видит цель и хочет ее достижения, он думает не о долге или ограничениях, которые он должен преодолеть, а о награде, которую он получит в конце.

Происхождение морали и религии

Не бесспорные, но очень интересные тезисы о происхождении морали и, отчасти, религии содержатся у Ницше (“Генеалогия морали”).

1. Понятия хорошего и плохого изменили свой смысл в течение истории: изначально хорошим называлось то, что относилось к силе и счастью. Это была мораль, порожденная сильными и распространявшаяся на слабых. Потом “хорошим” (точнее “добрым”) стало называться то, что не причиняет вреда слабым и слабые смогли навязать свою мораль сильным, тем самым частично ослабив их.

2. Все религии образовывались следующим образом. Изначально люди почитали умерших родителей, считая себя в довольно конкретном долгу перед ними. Далее это закономерно привело к почитанию умерших предков вообще, по отношению к которым испытывалось уже менее конкретное, но не более слабое, чувство долга. Далее предки обожествлялись, становились “богами”. Образовывался определенный культ, представлявший из себя способ вернуть долг “богам”. По мере перемешивания племен и завоевания одними племенами других, “боги” перемешивались, навязывались подчиненным племенам, выстраивались в определенную иерархию. Наконец, в какой-то момент, из “богов” синтезируется Единый Бог. Таким образом, чувство долга перед предками постепенно трансформируется в чувство долга перед Единым Богом.

Чувство вины — это искаженное на бессознательном уровне ощущение своей слабости, болезненности. Христианство и другие религии, продвигающие Бога обвиняющего или, тем более, Бога искупающего вину людей, родились из соединения чувства вины (ощущения своей ущербности) и долга перед предками. Древние греки скорее обвиняли богов в своих неудачах, а не искали их причину в своей вине перед богами или Богом.

3. Религиозный аскет, аскет-философ — продукт соединения величайшей воли к мощи с болезнью. Чувство неприятия жизни, неприятия счастья и мощи как высшей ценности — признак душевной и, возможно, физиологической болезни (неопределяемой, впрочем, Ницше). Религиозный аскет, аскет-философ несчастлив, поражен болезнью, но реализует свою волю к мощи через влияние на “паству”. Паства — такие же больные. Аскет ослабляет их страдание, побуждая уменьшить тягу к жизни: меньше тяги к жизни — меньше боли от нее. Причина болезни не исчезает, но симптомы притупляются. Другой парадоксальный способ снять страдания этой болезни — самоистязание, наказание себя, порожденное чувством вины. Создание общины, церкви для помощи друг другу в снижении страдания от жизни и для “маленького удовольствия” от сознания своей “доброты”.

4. Наука, в том числе атеистическая (а она такова по большей части) — не выход из ложной моральности: ученые как правило подменяют одних “богов” богом Истины, вместо того, чтобы ставить выше всего волю к мощи, жизнь как таковую, личное счастье. Идеал воли к мощи (читай “счастья”) должен быть выше, чем стремление к истине. Если иллюзия делает человека сильнее, она выше, чем истина. Возможно, поэтому искусство даже важнее для человека, чем наука.

Несмотря на оригинальность и наличие интересных идей у Ницше, основная причина и “механизм” появления морали затронут им лишь вскользь.

Мораль возникает из внутрисемейных обязательств, развившихся затем во внутриродовые обязательства. Они формируются в детстве и воспринимаются как внутренние порывы души, находясь по большей части на бессознательном уровне.

Появление государства ведет к формированию сознательных правил, внешних по отношению к личности, посредством административного и уголовного права.

Золотое правило морали

Золотое правило морали существует в двух основных формах.

Первая: не делай другому того, чего не хочешь себе. Вторая: делай другому то, что хочешь себе.

Первая форма конкретизируется в правилах не убивать, не красть и т. п. Вторая форма бессмысленна, так как то, чего хочу я, может быть просто не нужно кому-то другому.

Так или иначе, золотое правило — результат того, что останется от морали или законов, если убрать из них классовые или частные интересы.

Цель золотого правила — стабильность и самосохранение конкретного общества — социальной группы ли, народа ли или человечества в целом. (например в Ветхом завете золотое правило, входящее как часть в Десять заповедей, относится только к еврейскому народу. По отношению к посторонним отнюдь не накладывается ограничение не убивать или не красть).

Золотое правило универсально и вечно. Его конечной и совершенной формой является не поступать по отношению к другому так, как не хочешь, чтобы поступали к тебе, распространенное на все человечество.

Разновидностью формулировки золотого правила морали является и категорический императив Канта: «Поступай так, чтобы максима твоей воли могла в то же время иметь силу принципа всеобщего законодательства»(«Критика практического разума»). Кант утверждает, что категорический императив (а значит и золотое правило морали) — есть нечто присущее разуму до и вне зависимости от всякого “внешнего” опыта.

Мы рассматриваем “золотое правило” как продуктивную гипотезу о том, как должен поступать человек, чтобы общество в целом и отдельный человек в этом обществе развивались, становились сильнее и счастливее. Следование золотому правилу не противоречит стремлению к индивидуальному счастью, а является его другой стороной.

Точно так же не противоречит индивидуальному счастью принцип справедливости — наказание и вознаграждение по заслугам. Он также является гипотезой продуктивной с точки зрения блага человечества и отдельного человека.

Как поступать в ответ на зло — мстить, не противиться или творить в ответ добро?

«Ненависть увеличивается вследствие взаимной ненависти и, наоборот, может быть уничтожена любовью.

Доказательство. Если кто-либо воображает, что тот, кого он ненавидит, в свою очередь питает к нему ненависть, то тем самым… возникает новая ненависть, между тем как первая (по предположению) еще продолжает существовать. Если же, наоборот, он воображает, что этот человек питает к нему любовь, то воображая так, он … смотрит на самого себя с удовольствием и будет стремиться … нравиться этому человеку, т. е. … будет стремиться не питать к нему ненависти и не причинять ему никакого неудовольствия. Такое стремление … будет больше или меньше соответственно с тем аффектом, из которого оно возникает. И, следовательно, если оно будет больше, чем то, которое возникает из ненависти и в силу которого оно стремится причинить неудовольствие ненавистному предмету, то оно одержит над последним верх и уничтожит в душе ненависть; что и требовалось доказать».

Спиноза Б., «Этика».

Спиноза логически объяснил действие того, что является квинтэссенцией учения Иисуса Христа. Попробуем возразить по сути вывода.

Во-первых, если человек А думает, что другой человек (Б) его ненавидит, это не становится однозначной причиной его взаимной ненависти к этому Б. Это доказывает повседневный опыт и его свидетельство, как представляется, должно стоять выше, чем абстрактное, пусть и логически непротиворечивое доказательство из, очевидно, неверных предпосылок. Практика — критерий истины. Если логически правильный вывод приводит к результату, противоречащему опыту, значит были ошибки в предпосылках.

Во-вторых, из описания механизма преодоления ненависти следует, что А, чтобы преодолеть любовью ненависть к нему Б, должен либо быть настолько наивным, чтобы в течение всего «преодоления» оставаться уверенным, что Б его любит, либо должен пойти насвоего рода обман, делая вид, что он сам любит Б, в душе его ненавидя, с тем, чтобы своей упорной псевдо любовью заставить того себя полюбить.

Даже если такое и случается, то очень и очень редко.

Впрочем, Спиноза и не говорит, что этот способ улучшить жизнь свою и окружающих самый эффективный или единственный.

Также у него не идет речи и о непротивлении злу насилием (которое проповедовал, например, Лев Толстой). Насилие может быть мотивировано не только ненавистью, а, например, представлениями о правильном функционировании общества и справедливости.

“Любите врагов ваших… Ударившему тебя по одной щеке, подставь другую…” Как любить врагов? Терпеть и надеяться, что им воздастся после смерти? Это любовь?

Или другой вариант — понять его, вашего врага. Ну вот я понял его — им двигала в его поступке против меня ненависть в чистом виде. Может быть из-за того, что кто-то когда-то раньше причинил зло ему. Наверняка даже именно поэтому. И что? Весь секрет в том, чтобы терпеть и ждать взаиморасчет после смерти? Кого больше обидели, чем обидел он — будет вознагражден.

Неотмщенная ненависть никуда не уходит, она поселяется в тебя и отравляет твое существо. И даже лучше, если ты дашь ей выйти — твоя душа станет чище. Единственный способ победить зло — не любить врагов ваших, а создать мир, в котором зло всегда наказывается, а добро награждается.

Но наши чувства не могут служить критерием справедливости. Мы все помним многие обиды, нанесенные нам, поскольку наша обида — это сильное чувство. Но мы не помним или почти не помним обид, нанесенных нами, так как невозможно чувствовать чужие обиды как свои (разве что если это не обиды наших детей).

То есть мы не склонны быть объективными в вопросе обид, нанесенных нам и нами.

Два существующих выхода имеют свои недостатки:

— поручить свои обиды третьим лицам (государству) и простить (=забыть) — значит отдать вопрос справедливости в руки зачастую равнодушных

— попытаться быть объективным, смотреть на ситуацию “сверху” и руководствоваться разумом, определить, вычислить баланс обид — это может оказаться попросту непосильной задачей.

Нужно ли стремиться к славе?

Потребность в прижизненной славе, признании — это форма инстинкта самосохранения.

Во-первых, человек живет в среде, где его выживание обусловлено, в том числе, и отношением к нему других людей — их агрессивностью по отношению к нему или дружелюбием, тем, считают ли его пригодным для совместной деятельности, боятся ли его. Поэтому человек стремится «произвести впечатление» на других людей.

Во-вторых, человек время от времени осознает свою смертность и в доброй памяти о себе видит способ «обмануть смерть», остаться живым после смерти.

В совершенной форме инстинкт самосохранения превращается в стремление оставить что-то после себя, что сделает людей сильнее и счастливее, вне зависимости от посмертной славы.

Все стремления (потребности) человека можно разделить на 4 группы:

1. Стремление к личному выживанию и связанные с ним потребности (в еде, воде, тепле и т. д.).

2. Стремление к естественным удовольствиям, например, половое влечение.

3. Искусственные потребности (ложные удовольствия).

4. Стремление “пережить” свою физическую смерть — стремление к творчеству, рождение и забота о потомстве, общественно полезная деятельность.

Абрахам Маслоу считал, что «высшие» потребности человек стремится удовлетворить после «низших». Это неверно. После удовлетворения потребности в выживании человек стремится удовлетворить все оставшиеся виды потребностей одновременно. Просто в каждый конкретный момент у него есть возможность удовлетворить только некоторые и только в определенных формах.

Стремление творить и «самоактуализироваться» (как оно обозначено у Маслоу) так же характерно для бедных, как и для богатых. Просто у богатых, наверное, больше для этого возможностей, чем у бедных.

Так нужно ли стремиться к прижизненной славе? Стремление к славе — это неосознаваемый страх и реакция на него. Во-первых, этот страх нужно осознать. После осознания этого страха часть усилий, по-видимому, перейдет на более адекватные способы удовлетворения потребностей, связанных с выживанием. Остальная часть усилий в идеале должна быть переключена на стремление “пережить” свою физическую смерть — то есть на творчество, рождение и воспитание потомства, общественно полезную деятельность.

Основания супружеской верности

Основание супружеской верности — неявный или явный договор между мужчиной и женщиной о том, что ему не придется воспитывать генетически чужих детей, считая их генетически своими, а он не поставит ее материальное благополучие и материальное благополучие их общих детей в зависимость от своих пристрастий (здесь вместо прелюбодеяния мог быть и алкоголизм или азартные игры).

Применительно к “не пожелай жены другого” это означает — не вынуждай другого растить генетически твоих детей.

Все это очевидно возникло во времена, во-первых, бедности, во-вторых, отсутствия контрацепции и именно вследствие всеобщей бедности (растить детей было трудно и приходилось во многом себе отказывать) и отсутствия контрацепции (любое прелюбодеяние могло стать причиной беременности).

Но у супружеской верности есть и третье основание: появление “другого” мужчины или “другой” женщины ставит под угрозу брак, а значит благополучие общих детей. Это основание остается актуальным и при отсутствии всеобщей бедности и при наличии контрацепции.

Смертная казнь за супружескую измену, применявшаяся в библейские времена и сейчас применяемая в некоторых мусульманских странах, не является справедливым (то есть соразмерным) воздаянием за поступок.

О мужестве

Вот как интересно писал о мужестве Спиноза: «Душевная сила или добродетель свободного человека одинаково усматривается как в избежании опасностей, так и в преодолении их» («Этика»)

Там же чуть ниже: «Следовательно, бегство вовремя должно при приписать такому же мужеству свободного человека, как и битву; иными словами, человек свободный выбирает бегство с тем же мужеством или присутствием духа, как и сражение»

«Под мужеством я разумею то желание, в силу которого кто-либо стремится сохранять свое существование по одному только предписанию разума».

Спиноза, Вы серьезно? Мужество — это не только смело ходить к зубному врачу, чтобы сохранять свое существование. Мужество это еще и вовремя «смыться» при наступлении опасности жизни и здоровью? Ну да, если высшее благо — самосохранение, а о смерти разумному человеку не нужно думать, чтобы не расстраиваться, то все вполне логично.

Однако, конечно, не стоит считать Спинозу малодушным конформистом. В чем-то, а именно в отношении к истине, он показывает себя совсем с другой стороны:

«Свободный никогда не действует лживо, но всегда честно». Чуть ниже: «Если же спросят: «А что если бы человек мог посредством вероломства освободиться от смертельной опасности, разве разум ввиду собственного самосохранения не посоветовал бы ему быть вероломным?», то я отвечу так: «Если бы разум советовал это всем людям, и следовательно, разум вообще советовал бы людям только лживо условливаться соединять свои силы и иметь общие права, т. е. на самом деле общих прав не иметь, а это нелепо».

Доказательство, на наш взгляд, неубедительное. В том, чтобы убегать от опасности, когда что-то угрожает тем или тому, кого или что ты любишь, никакого мужества нет.

Как нет его и в том, чтобы непременно говорить правду, когда тебе грозит опасность. Это как раз нелепое упрямство.

Человек должен быть честен с тем, с кем он ведет общие дела, если он рассчитывает на взаимное доверие. Он должен быть честен со своими близкими и друзьями. Но все это относится только к тому, что их касается. Человек не обязан быть откровенен или честен с кем-то в вопросах, относящихся только к нему или к нему и третьим лицам.

Разумеется, все что публикуется, предназначено для всех, поэтому требование абсолютной правдивости относится к любым научным, философским, новостным или любым другим публикациям (статьям, книгам и т. д.), кроме тех, где доля вымысла (как в беллетристике) изначально для всех очевидна.

По Аристотелю мужество — это способность поступать правильно (то есть добродетельно) при опасности.

По Аристотелю не любое пренебрежение опасностью — это мужество, а только связанное с правильной мотивацией. Действия при этом могут в той или иной степени неправильными, но только в силу недостатка знаний о ситуации или о том как правильно с ней справляться. Именно правильная мотивация — а именно совершения чего-то, что нужно не поступающему, а кому-то другому, делает поступок правильным в указанном смысле. Неправильно называть, например, дерзкий поступок ради обогащения мужественным.

Нам же представляется правильным отделить понятие мужественности от представления от правильности поступка и мотивации. Можно было бы выбрать для такого “неправедного” мужества другое слово, но зачем плодить сущности без необходимости?

Итак, мужество — это способность осуществлять свои намерения (любые) при опасности. Воля (добрая или злая) — желание, — определяет цель, обдумывая цель человек выбирает способ ее осуществления (или отказывается от нее, если считает ее осуществление невозможным) — такое обдумывание называется делиберацией, — в результате у него формируется намерение — совокупность цели и плана ее осуществления. Если осуществление намерения связано с преодолением некоторой опасности то для этого и требуется то, что мы называем мужеством.

Мужество, таким образом, может требоваться даже для спасения собственной жизни или здоровья.

Что делает человека мужественным? Аристотель считал, что в первую очередь им должно стать “стремление к истинной цели”. Правильнее было бы сказать, что во-первых, мужество требует цели (истинной или нет) и мотивации.

Во-вторых, мужественным делает проработанность, продуманность своих намерений. Это, с одной стороны, позволяет думать не об опасности, а о деталях осуществления своего плана, а с другой стороны предварительное обдумывание (делиберация) заканчивается намерением, только в том случае, если человек верит в свою способность осуществить намерение. То есть, если намерение продуманно более тщательно и тем не менее не отброшено, то человек в большей степени уверен в своей способности его осуществить.

В третьих, мужественным делает сознание своей подготовленности к осуществлению плана, порождаемая необходимой подготовкой, тренировками, по-возможность, с успешным опытом осуществления сходных намерений. Неуспешный опыт, вне всякого сомнения, снижает мужество. В этом случае, требуется большее количество опыта в решении пусть и более отдаленных по степени сходства, но более простых задач.

Наконец, в четвертых, мужественным делает концентрация, то есть тренированная способность сознания думать только об осуществлении своего плана, не отвлекаясь на постороннее (опасность). Необходимо тренировать свою способность управлять своими мыслями — не думать о чем-то или вообще ни о чем, на чем-то сосредотачиваться.

Если посмотреть на ситуацию немного под другим углом, то понятие мужества вполне адекватно заменяется понятием “правильная самооценка”, что в данном конкретном случае вполне согласуется с представлениями Аристотеля о том, что добродетель — это середина между двумя крайностями. Действительно, трусость — это заниженная самооценка, не дающая человеку осуществить то, к чем на самом деле у него есть возможности. Безрассудная храбрость — завышенная самооценка, приводящая к неоправданному подвержению себя опасности (и, как правило, сопутствующая отсутствию хорошо проработанного плана и необходимой подготовки). Мужество же — адекватная самооценка, позволяющая избежать ненужной опасности, при этом имея достаточную твердость выполнить свое намерение.

Грех и его виды

Понятие греха имеет смысл и вне контекста религии. Будем называть грехом поступок против истинной морали. Разумеется, мы далеки, от того, чтобы рассматривать грехи как поступки, за которые нас будут наказывать после смерти в аду. Грехи — это поступки, которые мешают сделать нас сильнее, а мир вокруг нас лучше и, наоборот, делающие нас слабее и мир вокруг нас хуже.

У нас есть три вид греха.

Первый — это грехи против самого себя. Во-первых, это непотребство (алкоголизм, наркомания, курение, переедание). Во-вторых, это трусость. В третьих, это лень. Все это делает слабее наше тело, наш дух и, как следствие, мешают нам быть счастливым.

Второй вид — это вред ближнему — убийства, кражи, лжесвидетельство, то есть по большей части то, за что предусмотрена уголовная и административная ответственность.

Третий вид грехов — это нарушение своих обязательств, то есть обман. Если у тебя есть обязательства, которые ты не хочешь больше выполнять, то ты должен сказать об этом тому человеку, перед которым ты несешь обязательство до того, как перестанешь их выполнять, и, если что-то должен ему, компенсировать ему весь свой долг до того, как снимешь с себя обязательства. Пока есть долг, ты обязан нести свои обязательства, если только твой “кредитор” не освободить тебя от уплаты. Речь, разумеется, идет не только о деньгах.

По отношению к нам также бывают нечестны, делая вид, что несут свои обязательства, в то время как не исполняют их или исполняют не в полной мере, в то же время требуя от нас выполнения наших обязательств. Это может быть человек, может быть государство, наш работодатель-эксплуататор. В таких ситуациях мы свободны от наших обязательств в той мере, в которой наш оппонент не выполняет свои или на какой процент от того, что мы реально зарабатываем, он нам не доплачивает. Это может быть, например, недоплата налогов или частичное использование рабочего времени, например, для саморазвития или подработки “на стороне”.

Неисполнение своих обязательств в такой ситуации, когда оппонент выполняет их частично (прибегая к обману) в той степени, в которой наш оппонент все-таки исполняет свои, также неправильно. Мы должны или частично исполнять свои обязанности или расторгнуть взаимные обязательства в полной мере. В случае работодателя это означает или работать не в полную силу или уволиться. В случае государства ситуация сложнее, так как отказ от гражданства ставит нас в излишне невыгодное для нас и несправедливое по отношению к нам положение.

Непотребство и распущенность

Непотребство — это действия, которыми человек вредит самому себе. Сюда относится алкоголизм, курение, наркомания, переедание.

Второе качество, характеризующее непотребство, — это то, что данные действия вызывают привыкание — к лишней еде, алкоголю, табаку, наркотикам, — и связывают волю человека, “контролируют” его.

Распущенность (в том числе половая), как и непотребство, имеет наказание в самой себе — человек становится зависимым сверх своей потребности, нанося ущерб самому себе — если и не здоровью, то возможности развиваться (не переключая свое внимание с лишней привязанности на обучение, размышление, плодотворную или доходную работу, физическое развитие) и зачастую тратить свои финансы более созидательно в первую очередь для себя самого.

Как и в отношении переедания, курения, алкоголизма, привязанности к наркотикам, осуждение вряд ли может что-нибудь изменить: переедающий сам страдает от своего лишнего веса, алкоголик — от похмелья и последствий для здоровья (страдает он сам и, как правило, его домочадцы).

Если распущенность не вредит окружающим (например, не приводит к насилию или не ставит в тяжелое финансовое положение семью), то осуждать за него бессмысленно: если человек не считает его последствия существенным вредом для себя или если считает, что польза (удовольствие) превышает вред, он не откажется от своего выбора, пока соотношение между пользой и вредом не изменится лично для него самого (иногда ему нужно указать на причинно-следственную связь между его пристрастием и негативными событиями в его жизни, которую он по какой-то причине не видит или старается не видеть).

До тех пор пока его распущенность не вредит окружающим в самом прямом смысле (здесь не имеется в виду подталкивание других взрослых людей к “участию” в распущенности), человек вправе сказать окружающим (кем бы они не были): это не ваше дело.

Страх и ненависть

Страх и ненависть — это одно и то же. Мы не можем ненавидеть того (или то), кого (или что) не боимся — самое большее мы его презираем. Мы не можем НЕ ненавидеть того (или что), кого (или что) мы боимся. Страх и ненависть — две стороны одного и того же.

Что тогда любовь? Отсутствие страха (= ненависти) или страх потерять объект любви? Любовь как эмоция именно второе. Первый вид любви связан со знанием — чем лучше мы знаем что-то, тем меньше мы его боимся и (или) больше любим. То есть любовь и знание — это тоже две стороны одного и того же.

Любовь = Знание, Ненависть = Страх, Любовь = НЕ Ненависть, Любовь = НЕ Страх, и т. д.

Сексуальная этика

Вот, что писал Бертран Рассел в своей работе “Наша сексуальная этика”.

“… если брак и отцовство сохраняются как социальные институты, необходим некоторый компромисс между полной беспорядочностью и «пожизненной» моногамией. Решение в отношении наилучшего компромисса в каждом отдельном случае нелегко, оно должно варьироваться время от времени в соответствии с привычками населения и надежности методов предотвращения беременности. О некоторых вещах, тем не менее, можно сказать с некоторой долей определенности.

Во-первых, нежелательно, и с точки зрения физиологии, и с точки зрения образования, чтобы женщины имели детей до 20 лет. Таким образом наша этика должна быть такой, чтобы сделать это редким явлением.

Во-вторых, маловероятно, чтобы человек без предыдущего сексуального опыта, мужчина или женщина, был бы способен различить между чисто физическим влечением и тем видом сродства, которое необходимое условие успешного брака.

Более того, экономические причины вынуждают мужчин, как правило, отсрочивать женитьбу. Не только невероятно, что они остануться целомудренными от 20 до 30 лет, но и нежелательно с психологической точки зрения. Гораздо лучше, если если бы у них были временные отношения не с профессиональными проститутками, но с девушками из их собственного сословия, чьим мотивом было бы скорее влечение, чем деньги. По этим причинам молодые неженатые люди должны пользоваться значительной свободой — до появления детей.

В-третьих, развод должен быть возможен без обвинений одной стороны другой, и не должен рассматриваться как порочащий в любом случае. Бездетный брак должен прерываться по желанию одного из партнеров, и всякий брак должен прерываться по взаимному согласию — с необходимым уведомлением за год в каждом случае. Развод должен, конечно, быть возможным на многих других основаниях — сумасшествие, предательство, жестокость и т. д., однако обоюдное согласие на развод должно стать самым обычным основанием.

В-четвертых, должно быть сделано все возможное, чтобы избавить сексуальные отношения от гнилой экономической подоплеки. В настоящее время жены, точно так же как проститутки, живут продажей своих сексуальных чар, и даже во временных свободных отношениях обычно ожидается, что мужчина берет на себя совместные расходы. В результате происходит грязное смешение денег и секса, так что мотивы женщин нередко имеют элемент торгашества. Секс, даже освященный церковью, не должен быть профессией. Это верно, что женщине следует оплачивать содержание дома, приготовление пищи, уход за детьми, но не то, что она просто находится в сексуальных отношениях с мужчиной. Также не должно быть такого, чтобы женщина, которая когда-то любила и была любимой мужчиной, жила с тех пор на его алименты тогда как его и ее любовь давно умерли. Женщина, как и мужчина, должна работать для своего существования, и бездельница-жена заслуживает ровно столько же уважения, сколько его получает жиголо”.

По нашему мнению, суждения Бертрана Рассела по этому вопросу вполне здравы.

Гомосексуальность

Не смотря на категорическую убежденность некоторых сторонников и противников “пользы” и вреда гомосексуальности для человека и общества, вопрос не так однозначен. Конечно, называть браком или семьей союз гомосексуалов неправильно: любое изменение определения существующих слов должно быть обосновано однозначной пользой нового определения для людей. В противном случае для этого нужно использовать другое “незанятое” слово.

Расхожий довод против гомосексуальности, состоит в том, что люди перестанут размножаться, если все будут гомосексуалами, что безусловно плохо. Очевидный ответ на это: поскольку люди знают способ появления новых людей, они в состоянии отделить процесс размножения от, как минимум, постоянной сексуальной практики. Да, наверное, людей станет меньше, зато решение стать родителем станет более осознанным.

Но в этом случае, воспитываемый ребенок будет отделен, как минимум, от одного из своих физических родителей, а физическое родство — это то, что ничем не может быть заменено: да, биологические родители бываю хуже приемных, но хороший биологический родитель всегда лучше, чем хороший приемный, поскольку он осознанно или неосознанно преодолевает в своих детях свою смерть, что выводит его возможность любить ребенка на совсем другой уровень.

Посему констатируем: если все будут гомосексуалами, человеку как таковому станет хуже.

Отношение к так называемой «пропаганде» гомосексуализма, в том числе к гей-парадам, однозначно определяется тем, является ли гомосексуальность явлением врожденным или приобретенным. Если он врожденный, то никакой проблемы в «пропаганде» нет: сколько не пропагандируй, если человек не гомосексуал, он им не станет. Если гомосексуальность приобретается — то исходя из ее социальной негативности, — запрет на пропаганду должен быть установлен.

Таким образом корень проблемы в том, что является причиной гомосексуальности. Когда-то считалось, что это явление — следствие крайней распущенности, нежелания человека сдерживать свои желания, то есть в конечном итоге — это вопрос выбора человека. Увы, исследования показывают, что большинство людей к тому возрасту, когда они могут принимать подобные решения, уже обладают определенной предрасположенностью. И вопрос выбора для человека с нетрадиционной ориентацией состоит в том, быть открытым геем, закрытым геем или отказаться от сексуальной жизни.

Итак, гомосексуальность — не вопрос морального выбора. Тогда что? Гены? Исследования до сих пор не выявили никакого гена гомосексуальности. Содержание гормонов? Но у геев содержание тестостерона в крови зачастую выше, чем у гетеросексуалов, то есть они в медицинском смысле порой и нередко более мужественны и имеют более выраженные первичные и вторичные мужские признаки.

Относительно недавно была выдвинута теория, связывающая гомосексуальность с отклонениями во внутриутробном развитии, но исследования похоронили и эту гипотезу.

Пока не доказан врожденный характер гомосексуальности, оправдан и некоторый запрет на ее «пропаганду». При этом нет никаких разумных причин для какого-либо преследования или осуждения взрослых людей, добровольно вступающих в какие бы то ни было отношения с другими людьми, если эти отношения не касаются посторонних.

Очень маловероятно, что на сексуальную ориентацию влияют социальные факторы. Для подавляющего числа людей сексуальное предпочтение появляется в детстве значительно раньше того, как человек будет способен к каким-либо сексуальным действиям и значительно раньше того, когда какие-либо сексуальные действия могут быть совершены с ним. То есть, то, что не найден генетический или другой врожденный фактор, определяющий сексуальное предпочтение, не говорит, что его нет. В любом случае выбор сексуальной ориентации никогда или почти никогда не является произвольным, у человека нет свободы воли по этому вопросу.

Кто-то начинает сознательную жизнь гетеросексуалом (таких большинство), кто-то бисексуален или гомосексуален.

Первоначальная фиксация предпочтений происходит, скорее всего, по запаху. Потом, обнаруживая, от кого исходит нужный запах, ребенок уже формирует зрительный образ.

У человека, как установлено наукой, нет инстинктов, то есть сложных поведенческих реакций. Но есть простые врожденные поведенческие реакции — безусловные рефлексы.

Половая ориентация, очевидно, также не носит случайного или социального характера — иначе в какие-то моменты времени в каких-то местах должны были существовать общества с преобладающими гомо или бисексуальными отношениями. Но ведь они существовали в Древней Греции? Там бисексуальность была повсеместно распространена. Ладно. Исправляемся. По закону больших чисел бисексуалов или гомосексуалов должно было быть значительно больше, чем их имеется. В общем, это же очевидно, что сексуальная ориентация по крайней мере до известных пределов врожденная, биологически определенная. Также об этом говорит преобладание гетеросексуальных особей у животных.

Поскольку инстинктов у нас нет — этой биологической причиной должен быть безусловный рефлекс. А безусловный рефлекс — это врожденная реакция на какой-то раздражитель.

Это не может быть какой-то визуальный раздражитель, так как внешние признаки пола сильно социально обусловлены (одежда, длина волос и т. д.).

Кажется весьма вероятным, что такой раздражитель может быть только обонятельным. Видимо, есть какой-то воспринимаемый на уровне ниже сознания “мужской” и “женский” запахи и люди в той или иной степени предрасположены с рождения к сексуальной реакции на какой-то или какие-то виды этих запахов.

Если этот рефлекс не выражен сильно, по-видимому, большую роль в социальной ориентации играет социальный фактор.

Как воспитать хорошего человека?

Все люди стремятся к счастью — их различное поведение обусловлено их представлением о мире и о себе. Многие люди, если и не большинство из них, даже не знают, что их главное, пусть и порой неосознанное стремление — счастье, и “стремятся” к чему-то другому, считая это правильным.

Те же, кто стремится к счастью, в большинстве случаев неправильно представляют как работает мир (главным образом, природу других людей и их взаимоотношений друг с другом) и, как следствие, правильно понимая цель, не могу ее достигнуть.

Человек действует в соответствие со своими представлениями о внешней реальности и о своих потребностях, всегда стремясь добиться пользы для себя, но редко понимая, в чем на самом деле эта польза и как ее добиться.

Как благодаря психологии известно, человек в значительной мере формируется в ранние годы, первые шесть лет жизни. К моменту начала взрослой жизни человек сформировать почти полностью. Во всяком случае, создан, если так можно выразиться, “базис” человека, его ядро. Что есть это ядро? Наши поведенческие и мыслительные “привычки”, шаблоны, зафиксированные в нас на уровне бессознательного, наша “вторая натура”.

Наибольшее влияние на воспитание оказывают те, от кого зависит наш образ жизни, кто способен формировать наши “привычки”, в первую очередь в детстве, и в меньшей степени во взрослой жизни. В детстве это в решающей степени родители и семья. Если семьи нет или воспитанием ребенка никто не занимается, максимальное влияние может оказать кто угодно — воспитатели, учителя, если они не равнодушные люди, хорошие или не очень друзья, старшие товарищи с уголовным прошлым. Во взрослой жизни в этот список добавляются начальство и коллеги по работе.

Искусство, книги, средства массовой информации не способны значительно изменить образ жизни, поэтому их одномоментное влияние незначительно. Зато они осуществляют это влияние постоянно и на протяжении всей жизни человека.

Искусство, литература, телевидение способны влиять и даже формировать представление человека о мире и его представление о собственных потребностях.

Чтобы не быть обманутым ложными представлениями о своих потребностях, нужно регулярно оставаться наедине с собой и добиваться самосознания (Чего Я действительно хочу? Почему? Как Я себя сейчас чувствую? Почему?).

Для того, чтобы представление об окружающем мире было адекватным, оно, во-первых, должно отталкиваться от верных данных, а, во-вторых, иметь крепкий каркас из научных знаний, связанных навыком правильного логического мышления.

Даже имея такой каркас и будучи самоосознанным, нелегко порой противостоять злонамеренной дезинформации СМИ и массовой культуры. Без каркаса и самосознания же человек становится игрушкой, «утлым челном» в бушующем море массовой информации, на самом деле управляемого невидимой рукой злонамеренных дельцов.

Если источник информации стремится сделать мир лучше, он будет планомерно выстраивать цельный каркас реальности. Если же его цель — криво понимаемая собственная выгода даже в ущерб всем, его стратегией будет: дробить информацию в мозаику, создавать из нее хаос, в смятении, порождаемом этим хаосом, используя страх и низменные страсти людей, тайно добиваться своей цели. Ведь если заявить о своих целях явно, они вряд ли придутся «пастве» по душе.

Для манипуляции сознанием массовой аудитории необходимо создание хаоса идей в обществе — нужно приучить людей к множеству «некогерентных» между собой (то есть логически противоречащих друг другу) общественных идей, приучить к отсутствию логики в рассуждениях манипуляторов.

Этим достигается, во-первых, то, что люди оказываются обескураженными, не понимающими, как им поступать. Им легче в таком состоянии принять чье-то мнение, высказанное с видимой уверенностью и апломбом. Во-вторых, хаос идей делает людей разобщенными, не способными совместно организованно противостоять манипуляции.

Даже если хаос идей возник и не как результат спланированных действий каких-то групп людей, он, вне всякого сомнения, выгоден людям, стремящимся манипулировать чужим поведением.

Литература и искусство

Кроме своей воспитательной направленности все произведения искусства неодинаковы и по качеству воспитательного воздействия. Любое произведение несет в себе различные виды информации. Количество и качество этой информации и определяет качество произведения.

Мы видим три направления, по которым можно оценить произведение по качеству воспитательного воздействия (пока не касаясь эстетической стороны, понятия красоты):

Первое. Насколько произведение точно передает историческую обстановку и атмосферу конкретного места в конкретное время.

Второе. Насколько правдоподобные и целостные характеры описаны в произведении и насколько поступки персонажей согласуются между собой и с декларируемым характером персонажа.

Третье. Насколько произведение интересно.

Первое и второе направление оценки в большей степени относятся к описательным видам искусства — литературе, поэзии, кино. В этом смысле создавать хорошие произведения в этих сферах искусства сложнее, хотя с другой стороны не требуется специфических навыков типа владения кистью или музыкальным инструментом. По этой же причине создать хорошую сказку или произведение в стиле фэнтэзи проще, чем произведение в реалистическом стиле: по крайней мере не нужно думать об исторической достоверности, хотя с другой стороны требуется создать выдуманный мир с его историей, в которую персонажи должны вписываться без противоречий. Опять же по этой причине многие (но не все) фантастические фильмы и сказки в исполнении Голливуда человек с интеллектом выше среднего вполне может с удовольствием смотреть, в то время как подавляющее большинство их «серьезных» фильмов или даже комедий — решительно нет.

Каким должно быть произведение, чтобы быть интересным человеку, чтобы нравиться ему? Ответ на этот вопрос касается не только произведений искусства, но и научной, учебной, публицистической литературы, фильмов — то есть тех форм творчества, которые способны давать полезную для практической жизни информацию человеку.

Человеку не интересно то, что несет для него слишком мало или слишком много новой информации. Если информации слишком много, он не способен обработать ее, — поэтому многие не могут любить классическую музыку, джаз или живопись импрессионизма. Поэтому, к слову, не все могут понимать тонкий юмор. Если информации слишком мало для человека, ему просто не интересно — он чувствует, что получил бы больше информации, если бы не тратил время на этот продукт чьего-то творчества. А низкоинформативный юмор кажется ему слишком плоским — и дело не в том, что этот юмор якобы «ниже пояса», а он любит непременно «выше», — дело просто в том, что этот тип юмора уже пройден данным человеком и хорошо ему известен.

Посередине между двумя крайностями и находится то, что интересно и приятно человеку. Собственно говоря, эта середина содержит все, что человек в принципе способен воспринять и усвоить. Причем чем менее информативно в этих пределах произведение, тем более оно приятно, но тем менее оно развивает в художественном или ином смысле человека и тем менее вероятность, что ему захочется вернуться к этому творению еще раз за неусвоенной ранее информацией. И, наоборот, чем более информативно оно, тем менее приятно его поглощать, ибо оно недостаточно льстит самолюбию человека, говоря ему, как много он уже знает. Зато поглощая этот продукт, человек развивается быстрее, и к такому произведению наверняка захочется вернуться еще и еще раз, за неусвоенной ранее информацией, будь то информация музыкальная, зрительная или какая-либо специфическая, или самая что ни на есть практическая информация, какая содержится, например, в учебниках.

Развиваясь, человек делается способным наслаждаться музыкой, книгами, фильмами, картинами, которые доселе казались ему чересчур заумными или вычурными, а то, что ранее восторгало его, кажется теперь пустым и никчемным.

Итак, первый критерий оценки произведения — критерий исторической правдивости и внутренней непротиворечивости. Второй — критерий психологической непротиворечивости. Третий критерий — интересность продукта для конкретного меня.

Идеология

Идеология в марксизме — надстройка над базисом. Базис — это наше бытие, то есть образ жизни. А образ жизни — это продукт социально-экономического устройства общества.

Бытие (экономика) определяет право (законы) и идеологию. Идеология в марксизме — всегда классовая — она относится к интересам определения господствующей социальной группы. Она же пишет законы и следит за их выполнением.

Нам представляется, что существует надклассовая, общечеловеческая часть идеологии. Она общая для всех людей, если они абстрагируются от своих классовых интересов. Эта идеология связана с представлением об обществе, где все будут счастливы, где не будет нуждающихся и где заслуги будут справедливо награждаться.

Эта часть идеологии — неотъемлемая часть духовности каждого человека. Пусть у кого-то она деактивирована, у кого-то, может быть, и не активировалась вовсе. Но эта часть духовности не является продуктом экономики и не имеет классового характера.

Структуру полной идеологии можно представить так:

— первая часть — отражение социальной реальности — социология. Здесь главное требование — научная честность и объективность. Сознание здесь есть в чистом виде отражение бытия.

— вторая часть — желаемая картина мира с точки зрения социальной группы. Представление о целях и ценностях своей социальной группы (класса). План того, как к этим целям идти.

— третья часть — “царство Божие на земле”, общечеловеческий идеал общества и человека.

–

Правильная идеология должна включать все три части и третья часть должна быть приоритетнее второй.

Вторую также можно разбивать на части:

— интересы семьи

— интересы класса

— интересы нации

Нужно учитывать, что в мире есть сильная тенденция выдавать интересы определенных групп за общечеловеческие. Но общечеловеческие интересы каждый может найти в самом себе. И тогда, услышав об “общечеловеческих ценностях” он сможет распознать, не фальшивку ли ему подсовывают. Но это совсем не просто, это большая работа.

Мифы: вред и польза

Платон устами Сократа прямо называет религию, господствовавшую в то время в Греции обманом, но считал этот обман полезным для простых людей не достигших умственной зрелости по молодости возраста или другим причинам, то есть для подавляющего большинства людей. В принципе, он говорит не только о религии, но и вообще о государственной идеологии. При том обман властителями допустим для блага управляемых, но не допустим обман управляемыми властителей, так как лишает возможности правильно управлять. Такой обман Платон сравнивает с лекарством, лечащим души простых людей, успокаивающий их и делающий их жизнь более спокойной и, возможно, даже счастливой в определенном смысле. Напрашивается аналогия с синей и красной таблетками из фильма “Матрица”.

Многие люди действительно выбирают обман, с которым спокойно, вместо правды, которая неприятна и не дает покоя. И, наверное, это их право. Но вот действительно ли правители имеют право сознательно потчевать такой ложью людей, оправдывая себя идеей о ее полезности для простых людей? А ведь именно так они и поступают.

Мы не согласны, что обман может быть полезен для самих людей, разве что только для самих правителей и только в краткосрочной перспективе, ибо в конечном итоге он приводит к деградации общества и в дальнейшем ухудшает участь и самих правителей, во всяком случае, их потомков.

Совершенно справедливо Платон относит к мифотворчеству, то есть обману, художественную литературу, поэзию, театр. Живи он сейчас, это относилось бы и к игровому кино, телефильмам и сериалам, компьютерным играм. При этом Платон также считает, что они полезны для взращивания незрелых умов, не готовых “жевать твердую пищу”, то есть изучать мир по учебникам, документам и научным работам. И действительно, спрос на игровое кино, сериалы, беллетристику был и остается высоким. Мы же также подвергнем сомнению мысль, что государство должно вкладывать деньги в игровое кино или так называемые художественные фильмы, если оно может потратить их на образовательные или научно-популярные программы. Кому-то это нужно? Наверное, не стоит их запрещать, но и делать это частью государственной идеологии не правильно.

Обман религии, литературы, поэзии, театра по Платону оправдан и даже для многих полезен, если это правильный обман. Именно правильный обман помогает правильно воспитывать людей. Неправильно учить о том что боги могут страдать, вести себя несправедливо, обманывать. Нужно учить о том, что они совершенны. Нельзя учить, что они посылают людям беды — нужно учить что они посылаю людям только благо, а беды люди создают себе сами. Неправильно показывать ошибки правителей и родителей — они должны быть безупречны в глазах подчиненных и детей, иначе те не будут подчиняться. Нельзя учить о том, что участь людей в Аиде после смерти может быть ужасной, чтобы воины не боялись смерти больше, чем порабощения. Боги, герои, аид — это мифы, сказки, но чтобы приносить пользу, эти сказки должны быть правильными, способствующими укреплению государства. В части про Аид трудно не согласиться — если уж кому-то и нужен религиозный обман, — то пусть в нем будет хотя бы то, что заставляет хорошего человека чувствовать себя уверенным и не бояться смерти. Христианство с его “много званых, но мало избранных” на самом деле лишает даже хорошего человека уверенности в себе и вселяет в него страх смерти, при условии если этот человек еще и склонен к самоанализу и критическому взгляду на себя. В христианстве быть хорошим человеком — это необходимое условие попадания в рай, но не достаточное. А про достаточное ты никогда не узнаешь, пока не умрешь. И вот тогда может выясниться, что ты старался недостаточно. А ведь как бы ты не старался, всегда можно делать это еще лучше. Правда современные церкви (будь то православная, католическая или большинство протестантских) учат, что нужно просто верить в Бога, принять крещение и быть хорошим человеком (то есть не быть профессиональным преступником) — и ты попадешь в рай, и в этом смысле они менее вредны, чем исконное, первоначальное христианство. Беда лишь в том, что это не соответствует положениям основной книги их вероучений, как раз это исконное, первоначальное христианство и излагающей.

Если уж продолжить мысль Платона о правильной литературе, театре, кино и прочем, следует добавить следующее. Читая беллетристику, смотря художественные фильмы или спектакли, человек, как правило, отождествляет себя с главным героем, так что, по-видимому, наибольшую пользу или наименьший вред приносят такие произведения, в которых главный герой хотя бы не является злодеем, то есть профессиональным преступником или маньяком. В противном случае, действительно, происходит так называемая “романтизация преступности”, а это действительно может стать негативным воспитательным фактором.

Неправильное искусство нельзя запретить — реализацию этого на практике просто невозможно осуществить, — к тому же “запретный плод сладок”. А раз кино и телевидение, поп-культуру большинство людей все-таки будет во многих случаях предпочитать штудированию учебников, изучениюдокументов и занятиям наукой, то государство, не запрещая “неправильные” с точки зрения его действительной пользы образцы, должно финансировать правильные образцы кино, художественных фильмов и сериалов, поп-музыки и прочей поп-культуры, создавая им конкурентное преимущество. Но только если они действительно по своим “товарным” качествам могли бы конкурировать с “неправильными” образцами при отсутствии поддержки. В противном случае эффект может быть обратным (как это было в позднее советское время с большинством “официальных” исполнителей). В противном случае их лучше не финансировать и не продвигать. Лучше даже продвигать нейтральные в идеологическом смысле образцы, но талантливо сделанные (чему тоже немало примеров в позднем советском периоде — комедии Гайдая, Данелии, “Самоцветы”, “Песняры” и др.)

Сознательное мифотворчество, на наш взгляд, всегда вредно. Мы должны помнить, что 1) выше ценности истины есть ценность человеческого счастья 2) человек, зная истину, более подготовлен к тому, чтобы добиться счастья 3) есть вещи, о которых мы на данный момент не можем сказать, истинны они или ложны. Так вот, относительно этих самих неопределенных вещей мы должны выбирать тот вариант, который нам представляется более продуктивным для нашего счастья. Если это “мифотворчество”, то это единственный род ситуаций, в которых оно оправдано.

Патриотизм

“Патриотизм — (от греч. “патриотис” — соотечественник) — чувство любви к родине, идея, сознание гражданской ответственности за судьбы отечества, выражающиеся в стремлении служить ради своего народа, защиты его интересов” (Советская историческая энциклопедия)

“Патриотизм… — политический принцип, социальное чувство, содержанием которого является любовь, привязанность к Родине, преданность ей и готовность к любым жертвам ради нее” (Википедия)

Существующие определения кажутся очень приблизительными, как будто предмет не заслуживает более внимательного рассмотрения. В самом деле, если патриотизм — это чувство, то нельзя требовать быть патриотом. Как говорится, насильно мил не будешь. Видимо, патриотизм все-таки — это любовь не в смысле “чувство”, а в смысле “служение”. Естественно, служение добросовестное (пока не будем уточнять что это значит).

Второй неясный момент — объект любви. Родина — что это? Государство, территория на которой оно находится вместе с ее природой, люди, которые на ней живут, культура (язык, искусство, достижения науки), могилы предков? Общепризнанная трактовка представляет возможность выбрать что-то из этого списка (в том числе что-то одно) и любить его либо в смысле чувства или в смысле служения или и в том и в другом смысле. При этом любая из возможных комбинаций этих элементов называется патриотизмом. Вряд ли кто-нибудь не попадет под одно из возможных определений патриотизма. Все это делает понятие патриотизма размытым и лишенным силы. Патриотов разных сортов при этом ничего на самом деле не объединяет.

Давайте все-таки проясним с объектом любви, раз уж мы предположили, что содержанием понятия “патриотизм” стоит считать служение. Служение чему из приведенного списка? На самом деле стоящих рассмотрения варианта только два: служить всему списку (государству, людям, природе, культуре) или всему списку минус государство. Во втором случае подразумевается, что ты не разделяешь в значительной мере политику властей и существующие в стране законы. Можно ли считать оба варианта “патриотизмом” или только первый?

На самом деле, ответ прост: если государство само служит ВСЕМ людям, природе и культуре своей страны, то понятие патриотизм включает и служение такому государству. Если же государство не служит ВСЕМ людям (например, служит интересам одной небольшой группы людей в ущерб интересам других групп), то, напротив, патриотизмом является служение всему списку МИНУС государство. Служение государству в этом случае — это антипатриотизм.

Итак, наше определение патриотизма. П. — это служение своим соотечественникам, культуре своей страны, бережное отношение к природе и охрана ее территории.

Теперь о том, нужно ли вообще быть патриотом в указанном смысле или все-таки указанные требования к служению нужно перенести на территорию всего земного шара. Очевидно, что так: нужно быть патриотом земли, космополитом, если угодно (если убрать всю историческую негативную коннотацию этого слова).

Зачастую “патриот” подается как раз как антоним слову космополит, патриотизм своей страны противопоставляется патриотизму мира. На самом деле эти понятия не имели бы между собой никаких противоречий — патриот было бы частным случаем понятия космополит, — если бы между государствами не возникали войны и экономические разногласия. То что называется в таких случаях “патриотизмом” предлагает в любом случае принимать сторону своего государства. Истина же требует того, чтобы мы приняли сторону того, на чьей стороне справедливость вне зависимости от того — наше это государство или чужое. В случае неясности в этом вопросе мы должны или удерживаться от принятия чьей либо стороны или, если это невозможно, до прояснения поддерживать свое государство, но не из соображений “патриотизма”, а из благоразумия и соблюдения собственных интересов.

Осудим ли мы условного солдата дезертировавшего из гитлеровской армии на том основании, что он не был “патриотом”? Нет, конечно.

Что такое справедливость?

Дадим сразу свое определение справедливости.

Справедливость — это правильное распределение благ, прав, обязанностей и назначение наказаний в обществе в соответствии с некоторым высшим благом.

Пример высшего блага — общественная польза. Пример критерия высшего блага — средняя полезность, то есть среднее количеств благ в обществе на одного его члена.

Для достижения справедливости мы должны решить математическую задачу оптимизации. Критерий должен быть максимизирован. При этом могут быть ограничения на систему. Пример ограничений — минимальный набор благ и свобод. Пример минимального набора благ — право на жизнь (т. е. питание, кров, одежда, базовое медицинское обеспечение, безопасность), свобода перемещений, свобода выбора партнера.

Чтобы выяснить, что такое справедливость, Сократ у Платона в его работе “Государство” для начала опровергает расхожее в то время определение “Справедливость — это творить добро друзьям и творить зло врагам”. А если друзья не справедливы, а враги справедливы? Выходит тогда справедливо может быть творить зло для справедливых и добро — несправедливым. Может быть тогда справедливость — это творить добро добрым, а зло — злым? На это Сократ говорит: “…те из людей, друг мой, кому нанесен вред, обязательно становятся несправедливыми? — По видимому”,”…вредить — свойство не хорошего человека, а наоборот…если кто станет утверждать, что воздавать каждому должное — справедливо, и будет понимать это так, что справедливый человек должен причинять врагам вред, а друзьям приносить пользу, то говорящий это вовсе не мудрец, потому что он сказал неправду, ведь мы выяснили, что справедливо никому ни в чем не вредить”.

С этой точки зрения человек изначально добр, во всяком случае не зол, а несправедливым его делает исключительно несправедливость по отношению к нему. Следовательно, только делая добро любому человеку можно сделать его лучше. Делай добро тому, кто делает тебе зло, забирающему у тебя одну рубашку, отдай вторую, ударившему в левую щеку, подставь правую. Только другими словами. Мало сомнений, что именно учение Платона со временем прорастет в Нагорную проповедь Иисуса из Назарета, ведь в иудаизме этого просто нет, во всяком случае в том количестве, чтобы из этого что-то проросло.

(К слову, здесь один из источников внутреннего противоречия христианства: его компонент-греческая философия учит о том, что человек изначально добр или не зол, в то же время его компонент-иудаизм учит о том, что человек от рождения грешен и зол в силу первородного греха Адама.)

Но позволим себе не согласиться ни с Сократом, ни с Иисусом. Не стоит смешивать понятия “вредить”, “творить зло” и “поступать несправедливо”. Следует также отличать “вредить” и “причинять боль”. Хрестоматийный пример: врач, чтобы вылечить, порой должен причинить боль. Он творит доброе дело, но причиняет боль. Наказывая ребенка ремнем по мягким тканям за то, что он не хочет слушать и упорно делает что-то, что вредит или может повредить ему, мы не наносим ему вреда (ведь мы не переусердствуем), при этом причиняем ему боль и при этом же совершаем добрый и справедливый поступок. Человек изначально не добр и не зол, но пока он не сформировался в хорошего человека он пробует разные пути — и добрые и злые, лишь бы они приносили ему удовольствие. Если родители и общество не будут причинять ему боль и страдания, когда он творит зло и не будут поощрять его, когда он творит добро, он формируется неправильно.

Справедливость — это творить добро всем — и добрым и злым, но для злых добро — это наказание, а для добрых — поощрение. Но это то, как понимает справедливость автор данного опуса.

Платон же сначала определяет, что такое справедливое государство (что есть справедливость в государстве), чтобы потом перейти по аналогии к выяснению, что есть справедливый человек (справедливость в человеке). Справедливость в государстве Платон устами Сократа определяет так: “заниматься каждому своим делом — это, пожалуй, и будет справедливостью”. “…государство мы признали справедливым, когда имеющиеся в нем три различных сословия делают каждое свое дело”.

В обществе по Сократу есть такие сословия: правительство — философы, чиновники — стражи, военные-воины и прочие (назовем их “четвертое сословие”). Принадлежность к тому или иному сословию определяется не происхождением, а личными качествами, хотя на практике дети с большей вероятностью лучшего результата добьются, занимаясь тем, чем занимались их родители, то есть в рамках того же сословия и по-возможности, той же профессии. Справедливость в обществе по Платону — это когда каждый выполняет ту роль в обществе, к которой он лучше пригоден по своим личным качествам. Если способности, знания и личные качества к осуществлению управления есть у потомка родителей из четвертого сословия, он должен участвовать в управлении. Если таковых нет у потомка родителей-стражей, то он не должен заниматься осуществлением управления.

Это и есть справедливость, то есть когда каждый занимается своим делом. Несправедливость же в государстве — это, в первую очередь, когда тот, кто не должен управлять, тем не менее управляет, являясь правителем, членом правительства, чиновником или полицейским: “… когда ремесленник или кто-либо другой, делец по своим природным задаткам, возвысится благодаря своему богатству, многочисленным связям, силе и тому подобному и попытается перейти в сословие воинов, или кто-нибудь из воинов попытается проникнуть в число членов совета или в стражи, будучи этого недостоин, причем и те и другие поменяются и своими орудиями, и своим званием, или когда один и тот же человек попытается все это делать одновременно, тогда ююю такая замена и вмешательство не в свое дело губительны для государства”.

Стражам Платон запрещает даже прикасаться к деньгам, а иметь они должны только самое необходимое. “Только так могли бы стражи остаться невредимыми и сохранить государство. А чуть только заведется у них собственная земля, дома, деньги, как сейчас же из стражей станут они хозяевами и земледельцами; из союзников остальных граждан сделаются враждебными им владыками; ненавидя сами и вызывая к себе ненависть, питая злые умыслы и их опасаясь, будут они все время жить в большом страхе перед внутренними врагами, чем перед внешними, а в таком случае и сами они, и все государство устремится к своей скорейшей гибели.”

Здесь есть рациональное зерно: не форма управления и даже не форма собственности первичны (хотя они и имеют значение) для справедливости, а значит и для процветания государства. Важнее всего личные качества тех, кто управляет. Если они не достойны управлять — любая форма правления превращается в тиранию.

Второе рациональное зерно: не торгаши-буржуазия или их ставленники должны править, а философы-бессеребренники-идеалисты. Вот почему идея общей собственности и единого управления всем миром, являясь идеалом при условии, если править будут мудрые и бескорыстные, защищать мужественные и бескорыстные, превращается в страшную антиутопию вроде оруэлловской, если к власти приходят люди, любящие власть ради власти, или вроде Хакслиевской, если к власти в таком сверх-государстве приходят торгаши. Надо заметить, тенденции двигать мир к варианту Хаксли сейчас более заметны. И тем, кто продвигает эти тенденции, идея единого мирового правительства и отмены частной собственности вполне по душе.

Параллельно с выяснением того, что есть справедливость, в работе идет сначала очный, а потом заочный спор Сократа с человеком по имени Фрасимах. Фрасимах утверждает, во-первых, что справедливость — это то, что устанавливают власть имущие и только. То есть это законы и постановления, действующие в этой местности. Не более и не менее. Сократ легко опровергает его, указывая, что законы и постановления могут быть вредны как для людей, так и для самих власть имущих, так как они могут ошибаться.

Является ли так понимаемая справедливость явлением объективной реальности или только чем-то субъективным, случайным?

Для ясности напомним наше определение объективной реальности Объективная реальность — то, что существует независимо от нашего я, даже если она существует в нашем собственном сознании. То есть критерием объективности явления или понятия служит скорее его постоянство и неизменяемость, а не то, внутренним или внешним “зрением” оно наблюдается.

Если справедливость объективна, то она существует вне времени и неизменна, мы в процессе познания лишь лучше ее рассматриваем.

Если же справедливость субъективна — она есть индивидуальное представление каждого о правильном порядке в человеческом обществе. У каждого изначально своя справедливость. Но люди по какой-то причине договариваются, соглашаются на некоторый компромиссный вариант общественных порядков, который, предположительно, приводит к большему общественному благу. И они принимают, что будут называть справедливостью не то, что каждый из них считал справедливостью изначально, а то, о чем они “договорились”. Здесь основание теории общественного договора.

Вот как его обосновывает Спиноза:

«…так как люди…подвержены аффектам, далеко превосходящим способности или добродетель человека…, то часто они влекутся в разные стороны… и бывают противны друг другу…,нуждаясь между тем во взаимной помощи… Поэтому, для того чтобы люди могли жить согласно и служить друг другу на помощь, необходимо, чтобы они поступились своим собственным правом и обязались друг другу не делать ничего, что может служить во вред другому…

…из того, что всякий аффект может быть ограничен только аффектом более сильным и противоположным ему и что каждый удерживается от нанесения вреда другому боязнью большего вреда для себя. При таком условии общество может утвердиться только в том случае, если оно присвоит себе право каждого мстить за себя и судить о том, что хорошо и что дурно. А потому оно должно иметь власть предписывать общий образ жизни и устанавливать законы, делая их твердыми не посредством разума, который… ограничить аффекты не в состоянии, но путем угроз. Такое общество, зиждущееся на законах и власти самосохранения, называется государством, а люди, находящиеся под защитой его права, — гражданами».

От себя заметим, что если бы ВСЕ люди по большей части руководились НЕ разумом, а остальными аффектами, то создание такого государства не представлялось бы возможным. А если бы все люди руководились разумом, необходимость в таком государстве отпала бы.

Если государство, созданное из указанных выше благих намерений, по каким-то причинам управляется людьми, в свою очередь управляемыми не разумом, а другими аффектами, ущерб от такого порядка вещей может быть в пределе даже больше, чем если бы никакого государства не было бы вообще.

От определения общественного договора Спиноза переходит к понятию справедливости: «… в естественном состоянии нет ничего, что можно было бы назвать справедливым или несправедливым. Из сказанного ясно, что справедливость и несправедливость, преступление и заслуга составляют понятия внешние, а не атрибуты, выражающие природу души».

Попытаемся опровергнуть Спинозу в рамках его же системы. Деятельность государства осуществляется людьми. Люди же, согласно воззрениям самого Спинозы, создавая государство, отчуждают свои права ради того, чтобы получить конкретные результаты. Думается, представления о том, как должно функционировать государство, какие у него права и обязанности по отношению к гражданам, а у граждан по отношению к нему, должны существовать, в том числе, и в сознании людей. А именно эти представления, в числе прочего, и определяют содержание понятия «справедливость».

Таким образом, принципы справедливости разумны, разум — это активный аффект по Спинозе, а активные аффекты есть “выражение души”. То есть справедливость — это именно атрибут, выражающий природу души. Следовательно, справедливость объективна. Но это только в рамках системы, описанной Спинозой.

На самом деле, сам факт существования справедливости как некой идеальной точки невозможно ни доказать, ни опровергнуть. Но объективно существует социальный порядок, который на данное время в данном обществе позволяет достичь максимума социального блага. Мы должны стремиться к этому максимуму и для этого изменять социальный порядок. Достигнув этого локального максимума мы можем обнаружить еще лучший с точки зрения социального блага порядок и продолжить движение к нему. Будет ли в конце глобальный максимум или эту функцию мы можем улучшать бесконечно. Глобальный максимум и есть справедливость. Мы должны двигаться в его сторону даже если движение никогда не закончится.

Таким образом существование справедливости как идеального порядка не доказуемо. Это лишь гипотеза, вероятно продуктивная, если мотивирует стремление двигаться в нужном направлении. А вот стремление к справедливости — объективная необходимость и потребность человека.

Мы можем и должны говорить о локальном максимуме справедливости, то есть о лучшем с точки зрения общественного блага социальном порядке, который люди на данном этапе развития способны представить и обосновать. А также о том, как к этому социальному порядку прийти.

В этом смысле принцип, придуманный когда-то утилитаристами, вполне нам подходит: мы максимизируем суммы некоторых общественных благ, то есть общее благо общество. Только мы, конечно, не будем повторять ошибки ортодоксальных утилитаристов, которые не учитывали то, как эти блага распределяются между людьми. Во-вторых, мы будем максимизировать не материальные блага, а счастье людей (а материальные блага учитывать в той мере, в которой от них зависит счастье).

Если выбрана цель для одного человека, кажется продуктивной идея, что есть один общественный порядок, максимизирующий ее достижение: в большинстве случаев реальной практики максимум функции достигается в одной точке.

В общих чертах этот общественный порядок можно описать уже на основании выбранной цели, повседневного опыта и достигнутых общественными науками (социологией, экономикой) данных с помощью логических связей. Уточнение же этого образа общественного порядка — одна из целей (по-моему, должна быть главной) для общественных наук.

Под понятием “справедливость” мы можем понимать: 1) соответствие человеческой деятельности порядку, который установлен в этом оптимальном общественном устройстве 2) само это оптимальное устройство.

С этой точки зрения (при выбранной цели и соответствующем ей оптимуму социального устройства) понятие “справедливость” является объективным и не произвольным.

Таким же объективным и не произвольным с этой же точки зрения является и понятие этики.

Принципы справедливости

Вот общие правила, то есть принципы, которым предполагается следовать, чтобы достичь справедливости:

1. То что, японцы называют Гири — обязательность воздаяния благом за благо, принцип обязательности деятельной благодарности. Гири является частным случаем принципа справедливой платы за содеянное добро, который включает также, например, справедливую оплату труда (оплату труда, соразмерную затраченным усилиям).

2. Наказание, равное совершенному преступлению (око за око, смерть за смерть). В иудаизме считалось, что любое преступление кроме убийства можно компенсировать выплатой определенной денежной суммы пострадавшей стороне. Убийство не имело такого эквивалента, само принятие денег как откупной платы за убийство считалось грехом.

3. Равенство — все люди считаются равными в той мере, в которой не доказано безусловно их неравенство. То, что от природы объединяет людей (например, генотип) в сотни раз превышает по объему то, чем они от природы отличаются. То чем они отличаются практически (скажем на 99 %) — это влияние социальных факторов (воспитание, обучение, уровень достатка и возможности для развития). Поэтому все люди должны иметь равные права до тех пор пока не доказано, что кто-то из них обладает в чем-то превосходством или ущербностью. В этом случае его права могут быть ограничены или увеличены но только в той области деятельности, в которой он проявляет свою ущербность или превосходство и только с целью достижения общественного блага.

Теория справедливости Ролза дает прекрасное обоснование равенства: этот принцип безусловно выбрали бы люди, заключающие гипотетический общественный договор, если бы не знали заранее какие имущественные, телесные атрибуты или социальную роль они получат. То есть, будучи поставленными в состояние близкое к объективности, все разумные люди совершенно свободно выбрали бы равенство как один из принципов справедливости.

4. Меритократия — наделение властью лучших, наиболее способных к тому, чтобы осуществлять в обществе (или группе) справедливость в смысле всех четырех указанных принципов. Способ, которым эти лучшие оказываются у власти (демократические выборы или что-то другое) вторичен по отношению к результату.

Справедливость и свобода

Что важнее — свобода или справедливость? Для человека, выживание которого находится под угрозой, который нуждается в пище, крыше над головой важнее справедливость, если она дает ему не умереть.

Получив от справедливости возможность не умереть, человек склонен более ценить свободу. Так происходит до тех пор, пока не перестает хватать на всех каких-то ценных ресурсов. Сознавая отсутствие жизненных перспектив, ухудшение прогноза на будущее для себя и своих потомков, человек снова начинает ставить справедливость выше свободы. Возможно, это и есть механизм колебаний маятника общественного развития, маятника, заставляющего историю развиваться по спирали.

Раз мы понимаем справедливость как социальное устройство, максимизирующей общее счастье, а свобода — это мера возможностей человека, то есть нечто, безусловно влияющее на счастье, то и мы должны учитывать свободу как переменную, значение которой влияет на максимизируемую функцию общественного блага. Для начала мы должны понимать сколько и какой свободы нужно каждой из категорий людей, чтобы они, с одной стороны не чувствовали себя несчастными, а с другой стороны, чтобы “избыточная” на данном этапе свобода не растрачивала энергию системы впустую, без увеличения количества счастья.

Справедливое распределение

Справедливо распределять поровну все, в чем нет человеческого труда. Все остальное должно распределяться пропорционально и затраченному труду и достигнутому общественно-полезному результату.

В момент рождения все должны иметь одинаковые условия, не зависящие от заслуг и социального положения родителей. Посему институт наследования должен быть в идеале сильно ограничен, но при условии, что все, что “наживается” одним поколением в равной мере переходит следующему поколению и всем обеспечено право на жизнь (то есть всеобщее бесплатное обеспечение жильем и работой, а нетрудоспособных — пособиями, достаточными для полноценной жизни)

При дефиците ресурсов наилучшим вариантом является такой, когда минимум, необходимый для поддержания жизни, получает каждый (не рассматриваем пока ситуацию, когда ресурсов не хватит даже на это), а остальные ресурсы распределяются пропорционально некоторому атрибуту человека или характеристике его поведения.

Существуют опять же несколько воззрений на то, как распределять этот “избыток”. Первый вариант: распределять все поровну. Очевидны недостатки, не обсуждаем. Второй вариант: распределять по потребностям — сколько кому нужно, идеальный вариант, но исключает исходное положение: ресурсы ограничены. Третий вариант: довериться “невидимой руке рынка”, которая сама все правильно распределит: если то, что ты делаешь, пользуется большим спросом, то ты получаешь и большее вознаграждение. Опять же работало только на ограниченном отрезке времени в ограниченном количестве мест, пока ресурсов — земли, неразведанных полезных ископаемых было в избытке, а интеллектуальная собственность (например, права на изобретения, технологии) не играла существенной роли. По мере усложнения технологий тот факт, что они принадлежат кому-то одному или узкому кругу людей, стал решающим фактором в возникновении монополий. Кроме того, вся земля и все источники полезных ископаемых (например, нефти и газа) оказались распределены, что тоже вело к монополизации. А монополии, как это понял еще сам автор теории о “невидимой руке рынка” Адам Смит, не дают этой “невидимой руке” работать правильно или даже совсем. То есть этот вариант даже безотносительно от рассуждений о его справедливости, оказывается нерабочим.

Остается последний вариант: распределение по труду. Больше получает тот, кто больше работает. Проблема в том, что упрощенный вариант — измерения количества труда просто в рабочих часах, тоже оказался несостоятельным. Эти самые рабочие часы можно работать спустя рукава или с энтузиазмом, можно выполнять квалифицированно и неквалифицированно, делать качественный продукт и не очень. Естественное решение — вводить контроль качества и измерять количество продукта на выходе, качественный продукт награждать выше, а само вознаграждение сделать пропорциональным количеству.

Тут опять возникают трудности. Первая: во многих случаях нет смысла вознаграждать большее количество, так как избыточный продукт попросту оказывается ненужным. Вторая — есть виды деятельности (образование, наука, армия, медицина и т. д.), в которых затруднительно измерение количества продукта. Вторая проблема решается путем установления квалификации работника и определении его вознаграждения пропорционально его квалификации и отработанному времени. С первой проблемой труднее. Именно на нее указывают сторонники “рыночной экономики”.

Но, возможно, проблемы как таковой может и не быть, если дать работнику, выполнившему, скажем, дневной план возможность потратить оставшееся время по своему выбору — занимаясь другой работой или проводя досуг.

Ролз видит проблему в том, что люди находятся в разном имущественном состоянии на момент рождения, что дает им неодинаковые стартовые условия. Это действительно так, если брать рыночную экономику, а тем более современную монополистическую экономику. При распределении по труду вообще не имеет значение твое имущественное положение, так как тебя вознаграждает не действительная или мнимая (как это и есть сегодня) рука рынка, а твой собственный качественный или некачественный труд.

Справедливость, лишение свободы и смертная казнь

Уголовное наказание, как принято считать, выполняет функции 1) воспитания преступника 2) ограждение общества от преступника 3) исполнение справедливости.

На практике, тюрьмы в большинстве стран не способствуют воспитанию преступников. Гораздо чаще они наоборот делаю из “оступившегося” человека закоренелого преступника. Происходит это из-за того, что условия пребывания в тюрьме совершенно не приспособлены для “воспитания”, но лишь для наказания. Но именно мысль о тяжелых условиях содержания в тюрьме удерживает многих от совершения преступления в первый раз или повторно. В тех европейских странах (например, в Швеции), где режим содержания в тюрьмах мягкий, для заключенного созданы условия исправления и даже развития, нет такого страха перед тюрьмой и потенциальные преступники легче принимают решение о совершении преступления.

Общепринятым считается также принцип соразмерности наказания преступлению. Он справедлив и именно поэтому способствует правильному восприятию наказания. Здесь не поднимается вопрос о том, что главное не наказание, а его неотвратимость, посему давайте оштрафуем убийцу, а укравшего кусок мыла в магазине давайте посадим пожизненно. Если бы это было так, это лишало бы людей какой-либо мотивации в плане наказания не совершать преступления: какой смысл соблюдать законы, в которых нет никакой разумной составляющей.

Когда же речь заходит о смертной казни, о принципе соразмерности наказания преступлению предлагают считать неработающим. Справедливым наказанием за умышленное убийство может быть только казнь. Но, говорят, во-первых, казнь лишит убийцу возможности исправиться. Во-вторых, возможны судебные ошибки, а исправить их будет уже невозможно. В-третьих, говорят, статистика показывает, что отмена смертной казни не повышает число преступлений, а ее введение — не снижает.

Пункт второй, возможность судейской ошибки, пока не будем подробно рассматривать. Скажем лишь о том, что разумеется, если есть малейшее сомнение в возможности такой ошибки, смертная казнь не должна применяться. Но во многих ситуациях такого сомнения нет и преступление надлежащим образом доказано множеством свидетельств.

По пункту первому, невозможности воспитания преступника, подвергаемого казни. Во-первых, это неправда. Он может искренне раскаяться в своем преступлении, то есть в известном смысле исправиться, но это не означает автоматически, что он не должен понести наказания. К тому же достоверно установить факт его исправления в этом случае будет невозможно. Но самое главное, важно помнить, что правосудие производит воспитательное воздействие не только на преступника, но и на тех, кто на свободе. А мы утверждаем, что воспитывает только такое правосудие, которое справедливо, то есть выносит соразмерные преступлению приговоры. Если закон или правоприменительная практика становятся более или менее справедливыми, это сказывается на снижении или росте преступности не “на следующий день”, а спустя известное время, когда всходы воспитательного эффекта, прорастут, возможно даже в другом поколении людей.

Тогда, могут возразить почему же (пункт третий) введение или отмена смертной казни не влияет на число преступлений?

Как было справедливо замечено, на число преступлений влияет в большей степени раскрываемость, а не суровость наказания. При этом чем серьезнее (с точки зрения наказания) преступление, тем меньше влияние оказывает его суровость, и большую — вероятность попасться. В этом и ответ. Мелкие преступления, совершаются, как правило случайно или дилетантами. Такие преступления реже планируются. Посему преступники, замыслившие такое преступление, в большей степени допускают возможность попасться. И если уж они допускают возможность попасться, то возможность понести наказание и его размер уже влияют на их решение совершать или не совершать преступление.

Человек, совершающий, скажем убийство (поскольку только умышленное убийство, по нашему мнению, является основанием для смертной казни) делает это, как правило, либо в состоянии страсти, алкогольного, наркотического опьянения, когда для него, что называется, море по колено, либо заранее все продумав, и будучи уверен, что не понесет наказания за свое преступление. Поэтому его и не волнует размер наказания: он уверен, что он его не понесет, иначе он бы его не совершал. И действительно, статистика говорит о том, что действительно подавляющая часть планируемых убийств не раскрывается, так что уверенность преступника в данном случае основана на знании фактов.

Многие религии говорят: милость выше справедливости. В каких случаях это так, а в каких нет?

Справедливость состоит в том, чтобы воздавать добром за добро и злом за зло и воздаяние это должно быть соразмерным совершенному нам добру или злу. Но нам трудно быть объективным по отношению к себе. “Милость выше справедливости” означает только то, что если мы не уверены в том, что наше воздаяние справедливо, нам лучше отдать больше добра, чем заслуживает человек, и заплатить ему меньшим злом, чем он заслуживает, чем наоборот.

Милость не отменяет справедливости когда нам дано судить посторонних. Она не отменяет справедливости и когда нам дано судить о том и тех, кто имеет отношение к нам. И она означает, что мы в случае неуверенности должны “округлять” плату в пользу других за свой счет.

Это относится и к смертной казни. Милость не отменяет ее, но она безусловно недопустима, если есть сомнение в виновности. И конечно, она допустим только за умышленное причинение смерти другому — это соразмерно.

Справедлив ли ссудный процент

Что об этом думал нобелевский лауреат П. Самуэльсон (“Экономикс”). Аристотель, пишет он, полагал, что “несправедливо начислять положительный процент за пользование ссудой”. Такой же точки зрения придерживалась христианская церковь в средние века, а также ислам по настоящее время. Впрочем и в средневековой Европе и в исламском мире люди находили способы обходить эти ограничения.

Самуэльсон так оправдывает ссудный процент.

Ситуация первая. Некто берет деньги для того, чтобы вложить их в дело и получить процент. Значит за то, что кредитор дал эти деньги, а не вложил их сам в дело и не получил выгоду, он должен получить возмещение. По мнению Самуэльсона, это справедливо. При этом не имеет значения, что предприниматель, взявший деньги, как минимум должен будет провести некие организационные мероприятия, требующие его сил и времени.

Ситуация вторая. Некто берет кредит просто для того, чтобы потратить его на свои потребительские нужды (например, хорошо поесть или на лечение), а не вкладывать деньги куда-то, чтобы получить выгоду. Справедливо ли брать с него процент? Да, справедливо, считает Самуэльсон, ведь какая тогда кредитору выгода давать ему деньги, если он может дать их предпринимателю или сам вложить в дело?

За скобками остается еще пара нюансов. Во-первых, кредитор, в общем случае — это коммерческий частный банк и дает он не свои деньги, а те деньги, которые ему передали на хранение. Во-вторых, наличие процента терпимо даже чисто с точки зрения экономики лишь в случае (и это прекрасно объясняется самим Самуэльсоном), когда в экономику постоянно внедряются инновации, повышающие производительность труда, в противном случае процент должен постоянно снижаться, доходя до нуля (в ситуация кризиса экономики наличие ссудного процента усугубляет действие кризиса).

Разумеется, разумно взимать некую сумму за услугу хранения денег (при этом у владельца депозита должна быть возможность наложить запрет на выдачу его денег в качестве кредитов другим людям, а сама стоимость услуги хранения не должна быть пропорциональна сумме, переданной на хранение), за осуществление кредитных операций (по факту совершения этих самых операций) и, конечно, в качестве страховки при выдаче ссуды на случай невозврата.

Что такое красота?

Чувство красивого априорно, до всякого опыта, врожденно свойственно человеку. Оно не вполне субъективно: при всех различиях есть нечто, что воспринимается как красивое абсолютно всеми (исключая, разве, слепых и глухих в этом отношении, то есть полностью не способных отличать красивое от некрасивого).

Лейбниц в свое время дал прекрасное определение красоты — “единство в многообразии”. У нас, по какой-то причине, есть способность отличать в том, что мы воспринимаем пятью чувствами наличие или отсутствие многообразия и его единства.

В объективном мире есть наше “Я”, есть материя, есть информация. Что такое красота с этой точки зрения? “Единство в многообразии” по сути означает высокую степень информационной насыщенности и упорядоченности, снижение энтропии. То есть чувство красивого — это чувство, априорно присущее нашему разуму, с помощью которого мы определяем направление в информационном пространстве, находя что-то такое, что достаточно информационно насыщенно для нас, чтобы мы развивались, но не настолько, чтобы мы не смогли это количество информации усвоить.

Не случайно, что не всем классическая музыка, живопись, литература кажутся красивыми и интересными, но и не все получают удовольствие от произведений массовой культуры. Чувство красивого развивается в процессе усвоения информации: то где новой информации для нас мало, нам уже не интересно, то — где слишком много — нам еще не интересно.

“Царство Божие” на Земле

“Царством Божиим” на Земле мы назовем общество, в котором максимизируется счастье всех людей. Если какие-то религии понимают Царствие Божие по-другому, оставим это на их совести. Тем более, что мы используем для нашего понятия кавычки. “Коммунизм” в нашем понимании, также имеет отличный от нужного нам, смысл. Может быть, “Справедливое общество” подходящее название, ведь справедливость — это условие для максимизации общественного счастья?

Как с практической точки зрения должно быть устроено Справедливое общество?

Это общество, как мы понимаем должно быть основано на перечисленных выше принципах, то есть оно, во-первых, должно награждать трудящихся по труду, во-вторых, наказывать преступников соразмерно их преступлению и делать это неотвратимо, в-третьих, все люди в нем должны изначально иметь равные возможности во всем, в-четвертых, управлять обществом должны те, кто в данный момент может это делать лучше всех и управлять они должны в общих интересах.

Здесь как-будто чего-то не достает. Должно ли Справедливое общество быть социальным государством? Вытекает ли из понятия справедливости необходимость заботы о тех, кто не может сам о себе позаботиться? Ведь детям, старикам, инвалидам и прочим уязвимым слоям населения по справедливости нужно дать столько, сколько они зарабатывают, то есть во многих случая, нисколько.

Нет, понятие справедливости не включает понятий социального государства, милосердия и благотворительности. Но для нашего “Царства Божия” все это нужно — ведь без этого мы не получим общества, в котором все будут счастливы.

Можно было назвать наше общество “Справедливое и милосердное общество”. Когда-то именно так понимался термин “Социализм”, но с тех пор значение этого термина сильно размылось и местами исказилось. Так что, вроде, нужно придумывать новый. Или не нужно? Может попробовать вернуть термину “Социализм” его изначальный смысл?

Будем называть уравновешенным общество, в котором соблюдаются принципы справедливости, указанные выше. Неуравновешенным — соответственно то общество, где они не соблюдаются.

Будем далее называть гуманистическим те общества, в которых обеспечивается право на жизнь, то есть обеспечивается достойный социальный минимум для всех, в том числе для тех, кто не может обеспечить этот минимум своим трудом. Не гуманистическими будем называть будем называть остальные общества.

Тогда теоретически возможны четыре вида общества:

— Неуравновешенное не гуманистическое

— Неуравновешенное гуманистическое

— Уравновешенное не гуманистическое

— Уравновешенное гуманистическое

Четвертый тип общества мы и будем называть социалистическим, вернув таким образом термину “социализм” изначальный смысл — то есть общество, построенное на отношениях братства людей.

Суть социализма, происходящего от слова “товарищество”, во-первых, в отсутствии эксплуатации одними людьми других (то есть в распределении по труду, справедливом распределении), а, во-вторых, в обеспечении права на жизнь для всех (обеспечение всем трудоспособным права на труд, несовершеннолетним — на получение профессии, нетрудоспособным — права на социальную помощь).

Почему почти все мыслители отождествляли социализм, то есть братство людей, с общественной собственностью на средства производства?

Почему социализм означает общественную собственности на средства производства?

Все просто. Социализм — это братство людей, братство возможно только при честных, справедливых взаимоотношениях. А честные, справедливые отношения между людьми возможны только тогда, когда один не эксплуатирует другого.

Но если есть частная собственность на средства производства, где собственник сам определяет размер своей доли в добавленной стоимости, у него всегда есть соблазн завысить эту долю выше стоимости своих трудозатрат по управлению, то есть взять часть из реальной зарплаты работников и добавить ее к своему доходу.

Чтобы не было такого соблазна, правила оплаты его труда должны быть установлены и для того, кто владеет/руководит предприятием и сделать это должна власть, отражающая интересы всех трудящихся.

Самый простой способ для государства добиться этого — забрать собственность и управление себе.

Представим,что есть бизнес, собственник которого — не государство, а частное лицо. Как государство может минимизировать его эксплуатацию по отношению к работникам и при этом не лишить предпринимателя-руководителя заинтересованности в развитии производства? Очевидно, установить ограничение на оплату труда руководителя, скажем, установить соотношение между максимальной зарплатой руководителя и средней зарплатой по предприятию — например не больше трех средних по предприятию зарплат. Но это оплата труда руководителя. А если владелец не руководит? Единственный способ не позволить ему эксплуатировать чужой труд — это не платить ему ничего. Но какой тогда для него смысл владеть этим предприятием? Никакого. Следовательно, собственником может и должно быть государство или коллектив трудящихся.

Итак — социализм означает общественную собственность на средства производства.

Тут нужно заметить, что общественная стоимость включает не только государственную, но и кооперативно-колхозную, то есть общую собственность коллектива людей на средства производства, при помощи которых эти же люди и осуществляют производства продукции. Кооперативно-колхозная собственность может быть очень эффективной в области производства сельхозпродукции, предметов народного потребления и оказания услуг. Члены кооператива/колхоза сами на демократических основах управляют его работой и получают доход в зависимости от размеров своих трудозатрат.

В остальном, на практике, социализм — это государственный капитализм плюс социальное государство. Экономическая эксплуатация государством граждан должна быть при этом нулевой или настолько близкой к нулю, насколько это возможно. Изъятия части зарплаты государством должно равняться стоимости государственных услуг (с учетом государственных расходов на их осуществление) и отчислениям в социальные фонды, направленные на повышение качества жизни самих людей.

Если степень эксплуатации, то есть доля оплаты труда работников, которую забирает государство, будет таким же или бо́льшим, чем при частной собственности на средства производства, то это не справедливо, это никакой не социализм и это экономически неэффективно.

Но кто ограничит государство как собственника в степени эксплуатации работников? Очевидно, это может сделать только само государство. И единственное условие для этого — личные качества тех, кто государством управляет. Править должны лучшие — и самые умные и самые лучшие по своим человеческим качествам, то есть лучшие по степени своей приверженности справедливости.

Нужно ли запрещать частную собственность при социализме? Крупное производство и системообразующие предприятия должны быть государственными. Но если мелкий и средний частный бизнес в условиях рынка оказывается более эффективным на данном этапе, если он готов платить работникам зарплату выше, чем государство, то запрет такого бизнеса не выгоден ни работникам, ни государству. Государство на данном этапе должно рыночными методами конкурировать с частным бизнесом и, если это в итоге приведет к исчезновению частного бизнеса, значит так тому и быть.

Но нужно ли ставить целью полную замену частной собственности на общественную? Безусловно, ведь частная собственность на средства производства означает эксплуатацию одного человека другим. Та ниша (главным образом, производство продуктов, потребительских товаров и оказание услуг), которую сейчас занимают частные сельскохозяйственные, производственные предприятия и предприятия услуг, должны в будущем занять кооперативы и колхозы, в которых работники сами и являются коллективным собственником.

Страна уже проходила это при коллективизации сельского хозяйства: государство сначала должно само организовать колхозы и кооперативы и оказывать им материальную и помощь до тех пор пока основная часть потребительской продукции, продуктов и услуг не вытеснит с рынка частный бизнес. После этого частный бизнес (кроме семейных и единоличных предприятий, где исключена эксплуатация), должен быть запрещен.

Крупные торговые частнособственнические сети, так называемые ритейлеры, уже сейчас могут быть национализированы. Они не дают никакого экономического преимущества по сравнению с государственными торговыми сетями, но при этом в силу своего монопольного положения на рынке могут держать завышенные цены, что снижает реальный уровень доходов населения и отрицательно стимулирует производство.

Государству должны принадлежать вся земля, все недра.

Во-первых, потому что они не являются продуктом чьего либо производства и поэтому владение ими каким-то частным лицом не справедливо.

Во-вторых, потому что владение ими какими-либо частными лицами неминуемо приводит к возможности ограничивать конкуренцию.

Итак, все недра и земля должны принадлежать государству. Также у него, безусловна, должна быть монополия банковской деятельности.

Земля (и недра) по своей природе не являются собственностью ни кого-то из людей, ни какой-либо группы людей, ни народа в целом. Она может быть или собственностью всех людей земли или ничьей. Первый вариант ведет к невозможности ее использования в условиях многих государств. Второй вариант посему единственный практически осуществимый в обозримом будущем: люди должны использовать землю и недра как чужое имущество, любезно предоставленное им (Богом ли, природой ли) во временное пользование.

Стоимость земли, как справедливо указывал Маркс, должна быть исключена из расчета себестоимости любых продуктов труда. То, что не произведено трудом человека, не имеет стоимости. То, что в реальности земля и недра имеют стоимость — лишь отражение того факта, что группа людей имеет механизм лишить остальных возможности беспрепятственно ими пользоваться.

Рента, получаемая за землю и недра, получаемая владельцами земли, как и рента за использование денег, выплачиваемая банкам в виде процентов — это деньги, частично или полностью исключенные из экономического оборота, и поэтому тормозящие развитие экономики в целом.

Еще одно следствие того, что земля узурпирована ограниченным кругом лиц и в силу этого имеет высокую меновую стоимость (при нулевой фактической) — скученность, существующая в большинстве крупных городов. Скученность делает нормальную жизнь в них невозможной, заставляет людей постоянно вторгаться в личное пространство друг друга, делает их нервными и озлобленными.

Нормальное для жизни количество жилого пространства может достигаться в городах с застройкой не выше пяти этажей. Но такая застройка будет «экономически невыгодной» для фактических владельцев земли, пусть это и позволит людям чувствовать себя людьми чуть в большей степени.

Итак, еще раз. Земля и недра по природе своей не принадлежат никому из людей, не будучи никем из них созданными. Они или ничьи или принадлежат всем. Пока земля разделена границами допустимо считать землю и недра принадлежащими всем гражданам страны. Таким образом, и доходы от земли и недр принадлежат всем гражданам в одинаковой степени.

Частной может быть лишь собственность, полученная собственным трудом. Но это никогда не может быть ни земля, ни водные ресурсы, ни свет ни воздух.

Симеон Новый Богослов, Девятое «Огласительное слово» (взято из книги С. Г. Кара-Мурзы, «Гражданская война в России»):

«Существующие в мире деньги и имения являются общими для всех, как свет и этот воздух, которыми мы дышим, как пастбища неразумных животных на полях, на горах и по всей земле. Таким же образом все является общим для всех и предназначено только для пользования его плодами, но по господству никому не принадлежит. Однако страсть к стяжанию, проникшая в жизнь, как некий узурпатор, разделила различным образом между своими рабами и слугами то, что было дано Владыкой всем в общее пользование. Она окружила все оградами и закрепила башнями, засовами и воротами, тем самым лишив всех остальных людей пользования благами Владыки. При этом эта бесстыдница утверждает, что она является владетельницей всего этого, и спорит, что она не совершила несправедливости по отношению к кому бы то ни было».

Далее там же:

«Дьявол внушает нам сделать частной собственностью и превратить в наше сбережение то, что было предназначено для общего пользования, чтобы посредством этой страсти к стяжанию навязать нам два преступления и сделать виновными вечного наказания и осуждения. Одно из этих преступлений — немилосердие, другое — надежда на отложенные деньги, а не на Бога. Ибо имеющий отложенные деньги… виновен в потере жизни тех, кто умирал за это время от голода и жажды. Ибо он был в состоянии их напитать, но не напитал, а зарыл в землю то, что принадлежит бедным, оставив их умирать от голода и холода. На самом деле он убийца всех тех, кого он мог напитать».

Де-юре у нас государству принадлежат “Газпром”, “Роснефть”, “Российские железные дороги”, крупнейшие банки (например “Сбербанк” и “ВТБ”). Но де-факто их деятельность лишь в малой степени совпадает с теми функциями, которые возложены на государство.

“РЖД” — естественный монополист, де-юре принадлежащий государству. Целью государства в области железнодорожных перевозок должно быть снижение их себестоимости с целью развития производства и внутреннего туризма в стране, ускорения освоения Сибири и Дальнего Востока. Но стоимость перевозок только растет. Почему так происходит? Почему такое руководство “РЖД” продолжает находиться “у руля”?

То же касается банковской деятельности. Государство заинтересовано в низкой ставке банковского процента для развития экономики и роста покупательской способности населения, но Центробанк держит процент высоким, а государственные банки еще и добавляют к этому проценту свою непомерно высокую маржу. Почему так?

Причины всего этого, в основном, две.

Первая. Государственные предприятия являются государственными лишь формально. Все крупные “государственные” предприятия являются акционерными обществами, в которых, как правило государству принадлежит 51 % акций. Но государству ли? Как правило, скажем, процентов 5 действительно принадлежит государству, а остальные — другой “государственной компании”, в которой тоже 51 % процент принадлежит еще одной “государственной” компании. И так далее. Не трудно сообразить, что для двухуровневой системы фактическое владение государством акциями может быть при этом чуть больше четверти, при трехуровневом — чуть больше 1/8, четырехуровневой — чуть больше 1/16. То есть фактически государство не является в этом случае владельцем, хотя на словах таковым считается.

Причина вторая. Все эти естественные монополии являются хозрасчетными коммерческими организациями, цель которых — получение прибыли. Их не волнует решение общегосударственных проблем, их волнует только прибыль. Зачем “РЖД” снижать стоимость перевозок, ведь ее цель — не развитие страны, а собственная прибыль, а ее сегодня проще получить повышая цену.

Менеджмент крупных государственных компаний назначает себе и получает зарплату зачастую больше чем получают прибыли владельцы частных компаний. Являясь на бумаге наемными менеджерами, они фактически владеют предприятиями, за исключением того факта, что не могут законно передать их по наследству. Возможно, пока.

Разновидности социализма

Приведем классификацию разновидностей социализма, взятую из работы известного социалиста-экономиста начала XX века Туган-Барановского “Социализм как положительное учение”. Сами взгляды этого автора не вполне совпадают с нашими, но его классификация позволяет получить неплохое представление о спектре социалистических учений.

Платон в “Государстве” фактически описал некий социализм (если и не вариант коммунизма), общество, в котором человек подчинен интересам государства.

Кантово учение о человеке как цели заставило искать лучшую модель общества в подчинении общества интересам индивидуума. Именно учение о человеке-цели, человеке, который никогда не должен становиться средством, обосновало идею равенства (каждый человек — бесконечность, а бесконечности равны, считает Туган-Барановский, с чем не вполне согласились бы математики).

Идеи свободы, равенства и братства были провозглашены французской буржуазной революцией, деятели которой еще не сознавали или делали вид, что не осознают, что их осуществлению мешает частная собственность.

Туган-Барановский считает, что из человекоцентризма непременно вытекает отрицание частной собственности (по крайней мере, в какой-то степени), так как если что-то нужно одному человеку для развития, частная собственность другого на это не должна его ограничивать. В известной мере это правильно (если четко и обоснованно определить эту меру и эту степень).

Итак, по Туган-Барановскому (далее сокращенно — ТБ) (и собственно по наиболее распространенному определению) социализм — это общество, в котором ликвидирована частная собственность на средства производства (все или значительную часть из них).

Он вводит классификацию систем социалистического строя.

Во-первых, он делит их все на социалистические — это те, в которых нормируется доход людей, — и коммунистические — в которых нормируются расходы людей (в идеале — каждому по потребностям). Посему социалистические подразумевают наличие денег, а в коммунистических они не являются необходимыми или даже не нужны вовсе.

Далее социалистические системы делятся на:

— государственный социализм — средствами производства владеет государство

— синдикальный социализм — средствами производства владеют работники в форме крупных предприятий-монополистов какой-то сферы деятельности

— коммунальный социализм — средствами производства владеют крупные и относительно автономные общины

— анархический социализм — подразумевает отсутствие государства как такового

На аналогичные виды делятся и коммунистические системы за исключением того, что среди них отсутствует синдикальный тип, так как он подразумевает наличие обмена, а значит и денег.

Государственный социализм

Основоположником его, по мнению ТБ, были Сен-Симон и его последователи (Базар и Анфантэн). Государство в их системе является единственным собственником средств производства (и является религиозной общиной новой религии). Распоряжение этими средствами возлагается на центральное государственное учреждение (аналог правительства) — ему подчиняются областные учреждения, тем — территориальные. Снизу вверх поступают данные о спросе, соответственно этому центральная власть распределяет между нижестоящими организациями средства производства. Ежегодно составляется национальный бюджет. Иерархия подчиненности охватывает всех трудящихся. Правило, по которому распределяются блага: от каждого по способностям, каждому по труду. Таким образом, об уравнительном распределении речь не идет. Более умные, талантливые и более нравственные должны в общественной властной иерархии стоять выше, те, кто стоят ниже — должны осознавать превосходство первых и подчиняться в общих интересах.

Позднее идею государственного социализма развивал Пекер. Все средства производства, по его мнению, также должны быть у государства. Но в его системе, в отличие от системы сенсимонистов, труд всех должен оплачиваться одинаково за одинаковое количество рабочего времени, независимо от количества и качества произведенного (но не менее минимальной нормы, а после достижения максимальной нормы — можно прекращать работу досрочно). Цель этого — освобождение человека, к тому же, по мнению Пекера, это справедливо, так как, например, природные таланты и способности человека (благодаря которым он может делать более качественный продукт или делать его в большем количестве) также не являются его заслугой. Таким образом, он предложил равную оплату труда для всех. Право работника на свой продукт Пекер отрицает — весь продукт принадлежит государству.

Система Родбертуса. Родбертус как раз, в отличие от Пекера, пытается осуществить полное право работника на свой продукт. Понимается это как точное соответствие оплаты труда и стоимости продуктов затраченному рабочему времени. Родбертус считал, что квалифицированный и неквалифицированный труд должны оплачиваться по-разному. Существует так называемый нормальный труд с соответствующей ему оплатой трудового времени, и повышающие или понижающие коэффициенты к этой оплате в зависимости от квалификации труда. Оплата труда при этом осуществляется пропорционально отработанному времени. Цена товаров должна равняться выраженному в деньгах затраченному на их производство рабочему времени нормального труда. Таким образом достигается соответствие между трудом и потреблением и осуществляется право работника на полный продукт своего труда.

Туган-Барановский считает, что сведение различных видов труда к единому нормальному рабочему времени (по сути аналог “общественно необходимого рабочего времени” Маркса) невозможно. Он считает, что попытки сделать это нужно бросить, что целью социализма должно стать не право человека на его полный трудовой продукт (читай — не право на справедливое распределение), а обеспечение, во-первых, права на жизнь, во-вторых, права на свободное развитие личности. С первым понятно — на практике это минимальная оплата труда каждого не ниже фактического прожиточного минимума для работоспособных и пособие не ниже того же уровня для нетрудоспособных. Расшифровку реализации второй цели социализма мы у Туган-Барановского не нашли.

Он также считает неправильным ценообразование от затрат рабочего времени. По его мнению и в социалистическом обществе цена продуктов должна быть такова, чтобы спрос на них соответствовал предложению. Таково, по его мнению, “требование экономической справедливости, покоящееся, опять-таки на идее равноценности человеческой личности, на признании за всеми равного права участвовать в потреблении.

Марксисты, еще одни сторонники государственного социализма, не имеют, по мнению ТБ плана будущего устройства общества (автор закончил работу в 1918 году, но в своих представлениях о планах марксистов отталкивался почему-то от работ Каутского, а не Ленина или, например, Троцкого). Оплату труда, если верить автору, марксисты видят равной (как в системе Пекера), возможно с более высокой оплатой “неприятных” видов труда. Труд является у марксистов обязательным для всех (кто не работает, тот не ест).

Так как марксизм не создал по мнению ТБ плана будущего устройства общества, а таковой план нужен, то возникают новые социалистические утопии.

Примером такой утопии может быть книга в жанре беллетристики американца Беллами “Взгляд назад”, в которой по словам автора есть “практичный план” обустройства социалистического государства. Новые идеи, пишет Туган-Барановский, только в деталях, но роль книги для популяризации социалистических идей трудно переоценить.

Государственный коммунизм

В качестве примеров государственного коммунизма автор приводит “Утопию” Томаса Мора и роман XIX века француза Этьена Кабэ “Путешествие в Икарию”. Если первое из этих произведений с учетом времени своего написания (16 век) и рисует сколько-нибудь привлекательную картину общественного устройства, то второе описывает тоталитарное общество, в котором максимально стираются какие-либо различия между людьми. “Путешествие в Икарию” по тому как оно воспринимается скорее является антиутопией, чем-то способным оттолкнуть от социалистических идей и дать яркий образ противникам социалистических идей, хотя, по-видимому, автор стремился к обратному эффекту.

Синдикальный социализм

Систему синдикального социализма придумал француз Луи Блан и позже разрабатывал в Германии Лассаль. Суть этой системы в следующем. Государство должно создать и первое время развивать и поддерживать в каждой из областей государственного хозяйства синдикаты работников, которые самостоятельно владеют и управляют этим синдикатом и производят в нем товары и услуги. По мере развития и отчасти благодаря поддержке государства эти синдикаты должны вытеснить с рынка частнособственнические предприятия. Само государство “сосредотачивает в своих руках все те отрасли хозяйства, которые по своему существу, допускают или даже требуют централизации; сюда относится вся область кредита и страхового дела, затем железные дороги, горнозаводская промышленность. Кроме того, государство сосредоточивает в своих руках оптовую и розничную торговлю. Располагая всеми этими могущественными хозяйственными средствами, государство пользуется ими для того, чтобы постепенно заменять все капиталистические частно-хозяйственные предприятия трудовыми ассоциациями, артелями рабочих, оказывая помощь свободно возникающим ассоциациям такого рода”.

“Каковы бы ни были выгоды такой организации общественного хозяйства, легко видеть, что она не обеспечивает экономической равноправности всех членов общества. При господстве синдикального социализма средства производства принадлежали бы не всему обществу, не всему народу, а лишь отдельным группам его. Рабочие в тех отраслях труда, которые оказались бы в более благоприятных условиях, могли бы пользоваться выгодами своего экономического положения в ущерб интересам остальной части общества и, таким образом, эксплуатировать ее.”

“Синдикальный социализм оставляет национальное производство в целом неорганизованным и непланомерным. Каждая группа рабочих самостоятельно руководит производством, не считаясь с нуждами и желаниями других групп. В этом отношении организованные группы профессиональных рабочих вполне соответствовали бы картелям капиталистов с тем, разумеется, различием, что они не имели бы капиталистического характера. Но, как картели не в силах предотвратить промышленных кризисов…, точно так же бессильны будут организовать общественное хозяйство и производительные ассоциации рабочих.”

Туган-Барановский считает, что синдикальный социализм “может иметь крайне важное значение, как временная мера перехода к более совершенным формам социализма”.

Коммунальный коммунизм и социализм

Идею коммунального социализма развивали независимо друг от друга Роберт Оуэн в Англии и Фурье во Франции. Общим в их учениях было представление об общине как основе будущего общественного строя. Сначала появляется одна община, потом другая, потом они заполняет весь мир и вытесняют все другие формы общежития. Община состоит из нескольких тысяч тружеников и представляет из себя максимально экономически независимую единицу, полностью обеспечивающую свое существование собственным производством. Туган-Барановский называет систему Оуэна коммунальным коммунизмом, а Фурье — коммунальным социализмом, так как в первом случае исключалось использование денег, а втором — не исключалось. При этом общины Оуэна реально существовали и были весьма прибыльными предприятиями, в то время как построения Фурье существовали по большей части лишь на бумаге, попытки практических реализаций оказались неудачными. В общине Оуэна отсутствовала частная собственность на любые средства производства, в общине Фурье — частная собственность сохранялась в полной мере. Цель, которую ставил перед собой Оуэн — воспитание нового человека. Фурье — напротив считал, что человека нужно не менять, а как можно более полно удовлетворять его потребности.

В общине (фаланстере) Фурье люди передавали свою частную собственность общине как взнос в совместно используемое общиной имущество, взамен получая акции общины, на которые получал дивиденды. Собственно социалистической общину Фурье можно было бы назвать с большой натяжкой только лишь за то, что производство велось в ней централизованно и планомерно и распределение благ подразумевало обеспечение всем жизненно необходимого минимума, то есть права на жизнь.

Теории Оуэна и Фурье возникли в самом начале XIX века, еще до начала промышленной революции, появления по-настоящему крупного машинного производства, появления железных дорог и прочей инфраструктуры, создание и поддержание которой в условиях общества, основанного на мелких независимых общинах, невозможно. Таким образом всего лишь через несколько десятков лет коммунальный социализм уже не мог бы выдержать конкуренции с крупным капиталистическим производством, а тем паче не мог поддерживать инфраструктуру, которую может поддерживать только государство. Кроме того, вряд ли общины могли бы защитить себя от вооруженных посягательств извне.

Посему коммунальный социализм может быть принят лишь в качестве добавки к другой форме социализма, а именно государственному.

Анархический коммунизм и социализм

Государственный, синдикальный или коммунальный социализм требуют подчинения личности обществу, а меньшинства — большинству. Анархисты не приемлют никакого подчинения, а основой любого социально взаимодействия видят добровольные договорные отношения между отдельными людьми. Государство как таковое, являясь органом насилия и принуждения, должно быть ликвидировано.

Первым анархистом, оказавшим существенное влияние на современников, был Прудон. Способом, которым он предлагал преобразование общества, была организация беспроцентного кредита и менового обращения без посредства денег. Для этого предлагалось создать меновой банк, в который все производители (каждый из которых производил то, что пожелает сам) привозили бы продукты своего труда, получали бы за них билеты банка, на которые могли бы приобретать здесь же то, что им нужно. Очевидна практическая неосуществимость этой идеи из-за несогласованности потребностей и производства и из-за плохой логистики (весь обмен сосредоточен в одном месте).

К крупнейшим представителям анархизма ТБ относит и Льва Толстого, который “будучи несомненным анархистом по своим общественным идеалам, не может считаться теоретиком анархизма”. Другим видным анархистом был Кропоткин, впрочем не добавивший к построениям Прудона ничего конструктивного.

Итог: идея анархизма об обществе, в котором не будет подчинения хотя бы отдельной личности и меньшинства большинству (или в худшем варианте любой другой организующей силе) неосуществима на практике.

Социалистический строй будущего

Из всех существующих форм социализма анархизм оказывается полностью нежизнеспособен, синдикальный и коммунальный социализм — жизнеспособны отчасти на нижнем уровне (видимо, профсоюзы и что-то вроде колхозов, кооперативов или кибуцев). Посему основой социализма будущего должен являться государственный социализм. Впрочем, государств не является максимальной по объему общественной единицей, в будущем должны существовать наднациональные социалистические образования (возможно, что-то вроде Интернационалов или Совета Экономической Взаимопомощи), а сами государственные границы должны устанавливаться с точки зрения мировой социалистической экономической целесообразности. Те границы, что есть сейчас, по определению Тугана-Барановского есть продукт не рациональной разумной деятельности людей, а во многом стихийных процессов.

По мнению ТБ, социализм исключит причины для военных конфликтов между государствами, поскольку будет устранена их причина: если целью общества становится благополучие его граждан, а не получение прибыли, оно не станет нападать на другое государство. Также постепенно исчезнет и преступность, так как исчезнут экономические (бедность) и социальные (неравенство) предпосылки для нее. Это вполне соответствует “материалистическому” тезису “бытие определяет сознание” и посему верно лишь наполовину, так как сознание тоже определяет бытие. Люди, получившие возможность не думать о выживании могут совершать преступления из стремления к власти или признанию. Как мы знаем, преступность в Советском Союзе была несколько ниже, чем в царской России, но она не исчезла полностью. Также различные социалистические государства могут конфликтовать друг с другом и по экономическим причинам и по причинам стремления к доминированию (то есть власти и признанию). Китай в 60–70 годы XX века имел напряженные отношения с СССР, доходящие даже до вооруженных столкновений. Для того, чтобы общество пришло к тому идеалу, который описывает Туган-Барановский, оно должно пройти много итераций, и переход к социализму является только первой из них. На каждой итерации должны совершенствоваться и социально-экономическая структура общества и происходить целенаправленные изменения в психологии и мировоззрении людей. И необходимым условием для этого является то, что уровень управления и людей его осуществляющих должен расти и, во всяком случае, не должен деградировать.

Более интересными представляются воззрения автора на экономическое обустройство будущего социалистического общества. Во-первых, оно безусловно должно быть плановым, поскольку такое хозяйство наиболее эффективно. Но оно должно сохранить определенные рыночные элементы. Центральным в системе автора становится понятие полезности продукции. Оно соответствует тому, что Маркс называл “потребительской стоимостью” и, как и в случае рынка, определяется как объективной необходимостью продукта для человека, так и его субъективными предпочтениями, а также тем, каков спрос и предложение на этот продукт. Цена продукта есть денежное выражение его полезности. В то время как другие социалистические системы в основном предлагали определять стоимость продукции как сумму трудовых затрат на его производство, Туган-Барановский предлагает использовать цену, которая определяется как затратами труда, так и соотношением спроса и предложения. Это позволит не производить ненужный товар, тратя впустую общественный труд и подрывая к нему уважение, в то же время повысить цену на дефицитный товар (например, модную одежду), тем самым, по мнению ТБ, добиться более справедливого распределения (дефицит получит не тот, кто первым успел, а тот, кому он нужнее).

Пропорциональность стоимости товара затраченному труду должен достигаться правильным распределением труда. А именно: товара нужно производить столько, чтобы его полезность (потребительская стоимость) была бы пропорциональна трудозатратам на его производства. То есть, если при некотором количестве производства товаров А и Б, полезность товаров для населения будет, например, соотноситься как 1 к 2, то количество труда, направленного на их производство будет, например, соответственно 2 и 4 условных единицы. Такое плановое распределение трудовых ресурсов позволит добится того, что рыночные цены товаров будут пропорциональны трудовым затратам. Но это означает и то, что цена на дефицитные по факту товары должна повышаться, а на непопулярные — снижаться, но не с целью получения максимальной прибыли, как это происходит при капитализме, а с целью максимального удовлетворения потребностей населения.

Тут следует напомнить о законе убывающей предельной полезности: по мере роста производства какого-то товара (при условии фиксации количества других товаров) полезность каждого следующего товара будет все ниже, пока, наконец, не станет равна нулю, когда спрос будет полностью удовлетворен. У разных товаров кривые снижения выглядят немного по-разному, поэтому всегда или почти всегда можно найти такую точку на оси абсцисс (количество товаров), что уровни полезности товаров в этой точке будут соответствовать трудовым затратам на производство этого количества товаров. Такой точки нет только если полезность одного товара настолько выше полезности второго, что нет смысла производить второй пока полностью не удовлетворена потребность в первом.

У денег при социализме, по мнению ТБ, “существенно иная природа” и поэтому иные функции, чем при капитализме. Деньги утратят функцию товара, всеобщего эквивалента для обмена, а будут служить лишь единицей измерения ценности товаров. В 1917 году еще существовал золотой стандарт, подразумевавший, что бумажные деньги должны свободно обмениваться на золото, являясь просто символом для золота. Уже в те времена необходимость привязки к золоту вызывала существенные трудности в экономике (например, нехватка золота ограничивала количество денег в экономике), так что возникла потребность отказаться от золотого стандарта. Лучшего эквивалента никто предложить не мог, поэтому возникала идея просто отказаться от воззрения на деньги как на символ какого-то количества товаров. На наш взгляд, это воззрение, являющееся в наше время весьма популярным, непродуктивно, ведет к образованию необеспеченных ничем денег, повышает вероятность финансовых кризисов (и в большинстве случаев служит их причиной), усложняет и запутывает понимание процессов, происходящих в экономике. Еще Адам Смит предлагал считать всеобщим эквивалентом обмена пшеницу или другие злаки, а деньги в этом случае могли бы служить знаком, который бы означал право на получение какого-то количества пшеницы. Развивая эту идею, можно было бы предложить набор обязательных товаров, входящих в определенной пропорции в потребительскую корзину (с учетом биологической потребности в них), а денежную единицу считать эквивалентом определенного количества таких “корзинок”. При этом, очевидно, устанавливая такой эквивалент, государство фиксирует цены на эти социально значимые товары.

Сами же идеи необеспеченных никаким товаром денег и развития безналичных расчетов, которые ТБ считал атрибутами социалистической экономики, в наше время господствуют во вполне себе капиталистических экономиках (или т. н.”смешанной экономике”, так как современная капиталистическая экономика — это не экономика Англии времен Адама Смита).

Если верить ТБ, общество переходит от одной социально-экономической формации к другой, когда вторая начинает обеспечивать большую производительность. Посему, переход к социализму обусловливается тем, что он позволяет достичь большей производительности, чем капитализм. На самом деле, это не так или не всегда так в случае перехода от капитализма к социализму, но это не отменяет вопроса: какие экономические преимущества дает социализм и дает ли он их вообще.

Во-первых, капитализм децентрализован, поэтому с одной стороны не позволяет где-то достигать экономии на масштабах производства, а где-то усилия, которые могли бы идти на повышение производительности, приходится тратить на конкуренцию. Во-вторых, капитализм предполагает наличие прибавочной стоимости — то есть часть средств вместо того, чтобы вкладываться в производство, извлекается из него, но хуже того, прибавочная стоимость ведет к эксплуатации рабочих, рабочие являются не целью производства, а средствами, осознание этого ведет к ленности рабочих, не говоря уже о их, если можно так выразиться, повышенном износе. Человек, избавленный от необходимости день и ночь трудиться на нелюбимой работе, имеющий досуг и достаточно средств для отдыха и саморазвития, за 5–6 часов сделает больше. чем рабочий на капиталистическом производстве за 12. В капиталистическом производстве работник — это издержка производства, которую можно сократить. уменьшив ему зарплату или заменив его машиной. Посему рабочие на таком производстве становятся врагами технического прогресса — он лишает их работы и средств к существованию. Технический прогресс при социализме — средство сократить рабочий день рабочему, оставив ему возможности для досуга или другой деятельности на его выбор.

Построение социализма, по мнению ТБ, возможно только тогда, когда переход к нему может обеспечить рост производительности, то есть там, где есть высоко развитое капиталистическое производство, которого на момент написанию книги (в 1917 году) в России не было. Кроме того, должен вырасти и образовательный уровень и уровень сознательности простых людей до той условной отметки, которой на тот момент достигнуто не было. ТБ очевидно отрицает тезис о необходимости диктатуры пролетариата, то есть периода, когда социалистические институты создаются в стране под вооруженным контролем трудящихся: иначе при капитализме этим структурам просто не дадут возникнуть. ТБ вскоре после написания книги умер и не мог наблюдать, как развивались события в России, не мог знать, что именно диктатура пролетариата привела страну к индустриализации, а затем к действительному построению социализма.

Карл Маркс

Зрелого уровня учение о социализме достигло у Маркса. Взяв за основу представление о том, что стоимость — это воплощение затрат человеческого труда (что было открыто еще до Адама Смита Уильямом Петти), Маркс последовательно доказал, что количество труда является выражением стоимости товара не только на ранних стадиях развития человеческого общества (как полагал Адам Смит), но и в современном ему обществе капиталистическом. При этом доход капиталиста — это не что иное, как часть стоимости, украденной у трудящихся, то есть недоплаченной им за их труд.

Маркс также вскрыл механизмы, посредством которых буржуазные “экономисты” пытаются скрыть факт эксплуатации, создавая представление о том, что часть стоимости создается не трудом, а самим капиталом (то есть фактом владения средствами производства — зданиями, станками, материалами).

Как обменивали люди необходимые им вещи до появления денег? Они меняли их пропорционально затраченному времени. Если второй участник обмена просил за шкуру например, зерна, большее во временном выражении труда, чем это зерно того требовало, я просто мог пойти и потратить это время на производство или поиск зерна, а не соглашаться на обмен. Все люди были универсалами, практически одинаково искусными во всех нехитрых навыках первобытного человека. Разница между их навыками была несущественна для жизни.

С появлением разделения труда, но до появления товарного производства, труд как оценка стоимости не потерял своего значения. Другого эквивалента не было исторически и ему неоткуда было возникнуть.

Потом появилось золото, редкий товар, требующий больших затрат времени на свои поиски, добычу и т. д., и не утрачивающий своих потребительских свойств со временем. Он стал деньгами. Но его стоимость опять же была выражением трудозатрат.

В своем “Капитале” Маркс шаг за шагом показывает, что на каждом этапе развития истинная стоимость товара оставалась выражением трудовых затрат. И на современном ему капиталистическом этапе, этапе крупного машинного производства, стоимость оставалась выражением трудовых затрат и остается таковой доныне. Современная буржуазная наука отрицает трудовую теорию стоимости. Она пытается заменить описанием закономерностей обмена, зачастую закономерностей на кратковременном историческом участке, ответ на вопрос, что есть стоимость. А стоимость, как при Марксе, так и сейчас — это выражение трудовых затрат. Другого не дано. Но стоимость товара есть выражение средних общественных трудозатрат, а не трудозатрат на производство конкретного товара. Стоимость же конкретного товара или меновая стоимость же — это та стоимость, по которой совершается конкретная сделка купли-продажи в конкретное время и в конкретном месте. Она может отличаться от просто стоимости, более того, она почти всегда от нее и отличается, но в условиях совершенного или приближенного к нему рынка стремится в пределе к простой стоимости.

Итак, Маркс бесспорно доказал, что и в современном обществе стоимость — это воплощенный труд.

Маркс раскрыл сущность капиталистической эксплуатации, описывая процесс получения так называемых абсолютной и относительной прибавочной стоимостей.

Стоимость труда — она же заработная плата, — это стоимость воспроизведения рабочей силы, то есть то количество денег, которое нужно рабочему (или работнику), чтобы не умереть, продолжать работать, приобретать и поддерживать необходимую квалификацию, наконец, размножаться и выращивать для капиталиста новую рабочую силу.

Это и есть та цена, которую платит капиталист за его труд. При этом за свой рабочий день работник производит стоимость, превышающую свою зарплату. Так образуется прибавочная стоимость.

Абсолютная прибавочная стоимость — это то, что получается за счет увеличения продолжительности рабочего дня. Относительная — то, что получается за счет удешевления стоимости рабочей силы.

Последнее достигается двумя способами:

— снижением стоимости товаров потребления в целом, что ведет к тому, что работнику нужно меньше денег, чтобы прокормить себя и семью,

— увеличением эффективности производства и улучшением его технической компоненты, — в силу чего на свою зарплату работникам нужно тратить меньше рабочего времени. Оставшуюся часть рабочего времени он по-прежнему производит прибавочную стоимость для капиталиста.

Все это доказывается Марксом подробно и логически безупречно. Всего этого было бы, по нашему мнению, достаточно, чтобы Маркс навсегда вошел в историю как один из величайших мыслителей в истории.

Но в его учении есть как минимум одна вещь, которая была несправедлива по отношению к истине уже с момент выхода «Капитал» (1867 год). Необходимость социализма не вытекает из самой сути развития общества, из хода развития капитализма, как об этом учит Маркс. Он обосновывает свою мысль тем, что капитализм, стремясь к сверхприбылям, неминуемо все сильнее эксплуатирует пролетариат и одновременно все сильнее организует его и обучает действовать против себя. Неизбежно должна наступить точка невозврата, после которой пролетариату не остается ничего, кроме как скинуть с себя ярмо и установить справедливый, социалистический порядок.

Где здесь ошибка? Невернаяпредпосылка, состоящая в том, что все процессы движутся в направлении прогресса от более простого к более сложному, от хорошего к лучшему, пусть и через периоды кризисов и откатов назад. Эта точка зрения вполне соответствует духу оптимизма Нового времени и философии Гегеля, приверженцем которой Маркс был в молодости. Но эта точка зрения не выдерживает проверки на опытных данных.

Техника да, все время усложняется. Знания да, все время накапливаются. Но социального прогресса нет. Маркс и сам косвенно подтверждает это, говоря о том, что продолжительность рабочего дня и степень эксплуатации при рабовладении были ниже, чем при капитализме. Технический прогресс при росте социальной несправедливости.

Рабовладельческий строй (эксплуататорский) сменился феодальным. Феодальный (эксплуататорский) сменился капиталистическим. Поэтому капиталистический (эксплуататорский) строй, по Марксу, неминуемо должен смениться справедливым социалистическим. Если какой-то вывод из этого можно сделать, так только тот, что при постоянном росте технической оснащенности и знаний одно эксплуататорское общество необходимым образом при отсутствии «внешнего» воздействия сменяется другим эксплуататорским обществом.

Социализм — логическое развитие понятия справедливого общества, но не необходимое следствие естественного хода развития общества.

Быть может Маркс и сам подсознательно чувствовал свою ошибку и посему активно ратовал за революционную борьбу, пытаясь подвигнуть на нее пролетариат. Что-то сначала должно произойти в умах людей, затем эти люди должны совершить социальные преобразования, а уже затем создается новый экономический порядок.

Государство: орудие подавления одного класса другим или/и средство реализации общих интересов?

Национальное всегда имеет приоритет по отношению к классовому. Это объективный закон. Утверждение обратного могло быть оправдано лишь как хитрость с тем, чтобы получить власть.

История показала, что одинаково ориентированные на социализм страны тем не менее могут иметь конфликты национальных интересов и даже воевать друг против друга. Это различие тесно связано с пониманием государства с одной стороны как средства подавления одного класса другим, а с другой — в первую очередь как средства решения общих интересов всех классов (например, правосудие, борьба с преступностью, защита от внешней угрозы), а уже потом, возможно, подавления одного класса другим.

В связи с сочетанием национального и социалистического трудно не вспомнить Гитлера с его так называемым национал-социализмом. Но, во-первых, Гитлер никогда не пытался строить реальный социализм, то есть общество исключающее эксплуатацию людей. Он лишь провозглашал себя социалистом в “маркетинговых” целях. Во-вторых, главное зло, делающее Гитлера Гитлером — не в агрессивной внешней политике (этим он не отличался от Наполеона или Александра Македонского), не в приоритете национальных интересов над интересами других наций (это как раз вполне разумно), а в политике геноцида и расовой дискриминации.

Социальные преобразования: революция или эволюция?

Китайский философ Мо-цзы считал, что путь преобразования общества — это путь убеждения мудрыми простолюдинами правителей.

При условии того, что правители соблюдают заповедь memento mori, интересы всех людей совпадают — выживание и счастье человечества, страны, семьи, отдельного человека. Остальное — лишь вопрос знания того, как этого добиться. Значит, есть путь убеждения. Убеждать можно, напоминая правителям о бренности их существования и донося до них знание — кратко, но убедительно.

Но даже и того правителя, который стремиться лишь к личному благополучию, можно убеждать. В конце концов, благополучие государства — в интересах каждого, а справедливость — это ключ к экономической эффективности в том числе. То есть стремясь к справедливости мы делаем государство эффективнее, а значит сильнее, значит повышаем возможность сделать счастливее и сильнее каждого в государстве. Поражение в Крымской войне убедило царя (пусть и не того, кто в ней проиграл, а его сына), что нужно отказаться от крепостного права. Он, конечно, думал не о том, чтобы исполнить справедливость, а о том, что ему нужно современное оружие, для него нужно производство, для производства — рабочие, а для того, чтобы появились рабочие, нужно открепить крестьян от земли. И все же, он сам о том не ведая, исполнил справедливость. И так бывает всегда: чем справедливее общество, тем оно экономически эффективнее (по крайней мере, на длинной дистанции), чем оно эффективнее, тем больше вероятность того, что каждый в нем будет богаче и счастливее.

Почему капитализм (империализм) до сих пор жив?

Классики марксизма-ленинизма учили, что империализм (монополистический капитализм) — это загнивающий капитализм, его противоречия постоянно усиливаются, из-за чего происходят постоянные кризисы перепроизводства, которые решаются войнами и переделами собственности в глобальном масштабе. Эксплуатация трудящихся все время усиливается (то есть процент доходов который отбирают у трудящихся в пользу капиталистов, растет) из-за чего неминуемы социалистические революции.

Как же тогда случилось такое, что монополистический капитализм еще жив?

Во-первых, как мы сказали, даже будучи крайне притесненным, эксплуатируемый всегда имеет выбор: восстать или умереть, или, скажем восстать или перестать оставлять потомство. То, какой вариант он выберет, увы, также не предопределено природой человека: кто-то борется, кто-то сдается и вымирает.

Ответим лучше на вопрос, как так случилось, что капитализм до сих пор не довел трудящихся до выбора умереть или восстать.

Главная причина, на наш взгляд, в следующем. После второй мировой войны произошла очередная научно-техническая революция, которая повысила производительность средств производства (станков, оборудования). Связана она была, главным образом, с бурным развитием электроники, а также с изобретением способов производства полимеров, изобретением лазера, освоением ядерных технологий. Повышение производительности средств производства привело к снижению стоимости жизни трудящихся. Теперь оказалось возможным оставить прежней номинальную зарплату трудящихся, при этом напечатав новые деньги. Фактическая зарплата при этом оказалась равной или даже несколько большей прежнего уровня жизни, а вновь напечатанные деньги осели в виде прибыли в карманах капиталистов (главным образом, финансовых). Все это позволило несколько отсрочить наступление нового кризиса.

Внедрение в 1980–2020 годах интернета и компьютерных технологий, вопреки ожиданиям, на практике не дало, по видимому, существенного роста производительности, не позволив увеличить или сохранить прибыль. Посему после 2020 года капитализм снова встал перед лицом классического кризиса империализма — сохранение прибыли капитала должно привести к снижению уровня жизни трудящихся и далее либо к войне либо к революции, либо сначала к войне, потом к революции.

Обязательна ли социалистическая революция?

Конец капитализма, согласно учению Маркса-Ленина, неизбежен из-за несоответствия общественного характера производства частнособственническому характеру присвоения результатов производства. Часть произведенной стоимости постоянно извлекается в виде прибавочной стоимости капиталистами для себя, тем самым ее недополучает само производство и трудящиеся, являющиеся основной потенциальной массой потребителей производимого. Капитализм ведет в конечном итоге к обнищанию трудящихся и упадку производства.

Все это, безусловно, правильно. Но вот неизбежен ли вооруженный конфликт между капиталистами и трудящимися? Ленин и Сталин считали, что да, неизбежен, так как имеющие власть, владеющие предприятиями и землей, по доброй воле их не отдадут. Во всяком случае, большинство из них. Но что если сама жизнь постепенно подведет их к мысли о неизбежности выбора между добровольным отказом от власти и имущества и жизнью? Разве в этом случае уже добровольно отказавшиеся от власти и имущества не окажутся в большинстве?

Действительно необходимым в историческом смысле является снижение нормы прибыли до уровня нормальной зарплаты управляющего, а следовательно, прибавочной стоимости и эксплуатации до нуля при условии развития производства и совершенной конкуренции. Эту совершенную конкуренцию некому обеспечивать, кроме государства и сама эта роль государства заключается в борьбе со всякой монополией на ресурсы (землю, недра, изобретения, технологии) и финансы. И решается это окончательно только тогда, когда государство становится единственным собственником этих ресурсов.

Монополия финансов означает, что должен быть единственный банк, он должен принадлежать государству и он не должен быть коммерческим — его целью не должно быть извлечение прибыли.

Если государство устранит условия возникновения несовершенной конкуренции, общество так же целесообразно перейдет от менее эффективного способа производства к более эффективному, как оно делало это, переходя от рабовладения к феодализму и от крепостного права к его отсутствию. Но это будет еще не социализм, так как эксплуатация будет сохраняться. Возникшее состояние будет неустойчивым и либо быстро перейдет назад к монополистическому капитализму либо закончится переходом к социализму.

В России мысль о том, что крепостное право тормозит развитие страны, была очевидной многим уже в конце XVIII века, но цари сохраняли ее как плату за лояльность аристократии, шкурные интересы которой не совпадали с интересами государства. И только после поражения в Крымской войне 1853–1856 годов царь решился отменить крепостное право, возможно поняв, что если этого не сделать, то такие поражения станут правилом и в конечном итоге приведут государство к распаду.

Это наводит на мысль, что прогрессивные экономические преобразования стимулируются не только внутренней “классовой” борьбой, но и внешней конкуренцией государств. И эта конкуренция является важным фактором экономического прогресса и, как следствие, позитивных социальных преобразований в государстве.

То, что до 1861 года русские крестьяне, находясь в крепостной зависимости, все же не совершили революции, кроме всего прочего говорит и о том, что (в полном соответствии с Марксом) степень их эксплуатации была ниже, чем в начале XX века у пролетариата. Крестьяне не были доведены до предела, работали относительно умеренно по времени (по сравнению с рабочими накануне революции).

Вообще в любые времена обычный человек не склонен к бунту, если у него не забирают жизнь, здоровье, жену и детей.

Крестьяне до 1861 года и обычные люди сейчас вполне осознают несправедливость того общества, в котором живут. Но во все времена бунт возникает лишь тогда, когда людей доводят до голода, смерти, болезни. До тех пор они будут терпеть. Власть имущие современного мира в целом неплохо это осознают. Могут ли они бесконечно поддерживать это состояние «стабильности», не меняя ситуации с социальной справедливостью, но при этом не доводя народ до крайности? Время покажет.

Вообще, революционная ситуация теоретически могла бы возникать, по-видимому, в одном из двух случаев.

В первом случае — тогда, когда бо́льшая часть населения начинает жить хуже. Вторая — когда есть значительная, пусть и не бо́льшая часть населения, которой уже нечего терять, так как под угрозой оказалась жизнь и здоровье их самих или их близких.

Революционная ситуация первого типа может быть избегнута, если жизнь бо́льшей части населения ухудшается не одновременно, а частями — сначала у одной части, потом у другой, каждая из которых не составляет большинства населения. При этом между ухудшениями должны быть паузы, достаточные для того чтобы те, чьи условия жизни были ухудшены, успели привыкнуть со своим новым положением, смириться.

В этом случае революционной ситуации можно избегать до тех пор, пока не появятся условия для революционной ситуации второго типа, то есть пока значительная часть народа не будет доведена до крайности. Этому исторически обычно способствовали голод, война и смертельные эпидемии.

Нужно стремится улучшать человеческое общество без доведения его до революционных ситуаций, меняя сознание людей.

Джон Браун, крупный плантатор и рабовладелец в США до войны Севера и Юга, добровольно дал свободу своим рабам и боролся за отмену рабовладения вплоть до того, что был за это казнен. Отмена крепостного права также происходила во многих странах не в результате революции. Человек способен отказываться от своих сегодняшних выгод ради бо́льших завтрашних выгод общества, человечества, когда осознает свою смертность и стремится преодолеть ее.

К сожалению, такие люди до сих пор всегда были исключениями, а не правилом. Без революции в смысле отъема власти и средств производства под угрозой насилия, по-видимому, в реальности не обойтись. Но желательно было бы создать условия, чтобы это произошло как можно более бескровно, по-возможности избежать войны.

Диктатура пролетариата

Согласно учению Маркса-Ленин при смене капитализма на социализм должен существовать переходный период, период диктатуры пролетариата.

При переходе от одного эксплуататорского общественного строя к другому (от рабовладения к феодализму, от феодализма к капитализму) структуры нового строя уже существуют внутри старого строя и революция нужна лишь для того, чтобы передать политическую власть от одного класса эксплуататоров к другому (от рабовладельцев феодалам, от феодалов — капиталистам).

При переходе от эксплуататорского строя к справедливому, социалистическому, структуры нового строя, по Марксу-Ленину, еще не существуют внутри старого строя и должны пройти этапы создания, роста и укрепления, для чего они должны быть надежно защищены диктатурой, то есть принудительной силой, чем-то, что ограничивает свободу действия определенных слоев населения (главным образом, землевладельцев и буржуазии).

Цели диктатуры пролетариата:

1. Удержать захваченную в ходе революции власть и защитить ее от внутренней и внешней угроз

2. Провести национализацию крупной и добывающей промышленности, банков, внешней торговли.

3. Создать органы нового государства

4. Для аграрных стран — установить и укрепить союз пролетариата с крестьянством

5. Провести индустриализацию, если в государстве не развита крупная промышленность

6. Провести коллективизацию сельского хозяйства, переведя его из мелко собственнического состояния на стадию коллективного сельскохозяйственного машинного производства.

Очевидно, все эти цели были актуальны для России в 1917 году, а также для аграрных стран типа Китая или Вьетнама, принявших решение о переходе к строительству социализма.

Нужна ли диктатура пролетариата сейчас в такой стране, как Россия, ведь, как будто промышленность уже создана, все сельское хозяйство уже механизировано, а существующие органы власти вполне могут по большей части быть приспособлены для осуществления “государственного капитализма + социального государства”? Не достаточно ли всего лишь провести национализацию крупной промышленности, банков и внешней торговли?

Не нужно забывать о том, что большая часть капиталистов, национальных и иностранных, не смирится с потерей собственности. Поэтому, по-видимому, решать вопросы, находясь в одном парламенте с буржуазией, с помощью дебатов и голосований трудящиеся не смогут, тем более, что старая избирательная система подчинена интересам капиталистического строя. Сами структуры власти могут оставаться старыми, но доступ к участию в них должны иметь только партии, имеющие целью построение (возрождение) социализма.

Кроме того, в России снова требуется индустриализация, ведь производство средств производства в стране по большей части было уничтожено после 1991 года.

О демократии

Демократия как существующий сейчас механизм сама по себе не способна обеспечить избрание на управляющие должности лучших. Механизм должен быть более совершенным. Например, таким. Любой человек может, если обладает определенными человеческим качествами и привержен справедливости, стать членом группы “избранных”, которая уже на основании ума и способностей к руководящей работе демократическим способом избирает из своей среды тех, кто правит государством. Это то, как это по большей части работало в Советском Союзе: любой мог стать членом коммунистической партии, если соответствовал необходимым личностным (а не имущественным) критериям. Партия же демократически избирала из своих рядов тех, кто управлял государством снизу доверху. Чем это отличается от ситуации, которая есть сейчас в России или, скажем, в США? Здесь процедура выборов производится с привлечением демократического механизма из числа кандидатов, принадлежащих к группе “избранных”, но сама эта группа избранных есть закрытое сообщество, в которое простым гражданам с обычным уровнем доходов вход закрыт. Вот по этой причине демократии в Советском Союзе было значительно больше, чем в любом из так называемых “демократических” государств. Хотя, конечно к “Советской власти” способ правления не имел практически никакого отношения. “Власть Советов” — всего лишь лозунг, который помог большевикам завоевать власть в 1917–1921 годах, но не реальный способ, которым управлялось государство.

Реальная демократия, понимаемая как “власть народа” на практике пока нигде и никогда не осуществлялась. Да и возможна ли она? Любое управление подразумевает, что у тех, кто управляет, больше прав, чем у тех, кем он управляет. Иначе управление не возможно.

Демократия в современном понимании — всего лишь процедура выбора властных структур. Поскольку в ней нет ничего от “власти народа”, ее обожествление совершенно неоправданно.

С этого момента во избежании путаницы мы будем называть демократией не власть народа как таковую, а процедуру выбора этой власти путем всеобщего прямого или опосредованного голосования граждан.

Едва ли не единственный, но очень жирный плюс так называемой «демократии» — наличие механизма, позволяющего сменить власть бескровно и без разрушения экономической и социальной структуры общества.

Отсутствие демократии становится важным лишь при плохом правлении, таком, которое приводит к ситуации, когда «низы не хотят жить по-старому», а прежний правитель в силу тех или иных причин не может управлять по-новому.

Пока правитель справляется со своим ремеслом сносно, отсутствие демократии не столь важно, как отсутствие социальной справедливости.

Посему социальная справедливости нужно отдать приоритет. Лучше «не демократичное» общество, в котором люди получают по труду и все слои общества защищены, чем «демократическое», где значительная часть населения прозябает в нищете.

Итак, важное отличие демократии от «не демократии» — отсутствие необходимости убивать предыдущего правителя.

Плюс демократии также в том, что она обеспечивает социальные лифты. Для того, чтобы талантливый человек пробился «наверх» не обязательно проливать кровь.

Но если любое решение принимает «народ», а не компетентные его представители, то система быстро лишается способности к управлению, что ведет к деструкции. Примеры — «демократия» Временного правительства с выбором командиров войсковых частей, афинская демократия, когда голосованием «народа» можно было подвергнуть обструкции, то есть изгнать, даже лучших людей, как это произошло с Солоном, или казнить, как это произошло с Сократом. Аристократическое «демократическое» относительно абсолютной монархии правление в средневековой Польше, в княжествах Германии, Киевской Руси, Великом Новгороде неминуемо приводило к политической слабости и подчинении более централизованным, менее «демократичным» государствам.

Итак, как совместить плюсы «демократической» выборности с управляемостью «авторитарного государственного устройства»?

Очень просто. Нужно совместить отдельные элементы того и другого. Например, так.

Любой человек из народа может при соответствии своих личных качеств требуемым нормам стать членом элитной группы (партии) из числа которой и выбираются все представители власти. Эта элитная группа “избирает из своих рядов” органы власти, которые пишут законы, определяют совместно с экспертами алгоритм оценки претендентов на должности руководителей органов власти, оценивают совместно с экспертами работу руководителей органов власти на основе заранее выработанного алгоритма. Если оценки негативны и (или) если существует более высоко оцениваемый претендент на должность, то должность переходит к нему.

На самом деле эта схема отличается от системы власти, существовавшей в СССР, лишь наличием четких и обоснованных критериев оценки работы руководителей, позволяющим, на наш взгляд, минимизировать субъективность выборов руководителей.

Какой вариант преобладающей собственности на средства производства (государственной или частной) экономически более эффективен?

Очевидно, более эффективным экономически является та система, в которой управление собственностью осуществляют наиболее приспособленные для этого люди вне зависимости от того, являются ли эти люди частными собственниками или управляющими государственных предприятий.

Если частный бизнес создается на основе честных частных накоплений и развивается за счет инноваций и умелого управления, это хорошо. Если частный бизнес создается на основе воровской приватизации государственного имущества, но развивается за счет инноваций и умелого управления, это хуже. Совсем плохо, когда этот бизнес создан на основе воровской приватизации и живет лишь за счет административного ресурса, зажимающего конкуренцию и лоббирующего его интересы.

Если есть конкуренция и работает антимонопольное законодательство, то у частного бизнеса есть существенный плюс — стремление получать прибыль стимулирует его развиваться.

Но частный характер бизнеса подразумевает, что часть прибавочной стоимости извлекается из экономики на избыточное потребление, предметы роскоши для владельцев бизнеса, что снижает эффективность развития экономики. Также эксплуатация работников подразумевает снижение уровня их покупательского спроса, что также ведет к снижению стимулирования развития производства через спрос.

"Суть советской плановой модели экономики (1930–1960 гг.) по В. Катасонову можно свести к следующим важнейшим признакам:

— общенародная собственность на средства производства

— решающая роль государства в экономике;

— централизованное управление;

— директивное планирование;

— единый народнохозяйственный комплекс;

— мобилизационный характер;

— максимальная самодостаточность (особенно в период, пока еще не появился социалистический лагерь);

— ориентация в первую очередь на натуральные (физические) показатели (стоимостные играют вспомогательную роль);

— ограниченный характер товарно-денежных отношений;

— ускоренное развитие группы отраслей А (производство средств производства) по отношению к группе отраслей Б (производство предметов потребления);

— сочетание материальных и моральных стимулов труда;

— недопустимость нетрудовых доходов и сосредоточения избыточных материальных благ в руках отдельных граждан;

— обеспечение жизненно необходимых потребностей всех членов общества и неуклонное повышение жизненного уровня, общественный характер присвоения и т. д.".

Работа плановой экономики обеспечивалась также следующими механизмами и факторами:

— государственная монополия внешней торговли, минимизирующая влияние мировой капиталистической экономики на внутрихозяйственные процессы;

— государственная монополия и централизованное управление в области денежно-кредитной системы;

— двухконтурная денежная система экономики: два вида рубля — наличный — которым выдавалась зарплата и за которые население покупало товары и услуги, — и безналичный — фактический виртуальные деньги, существовавшие только как записи в расчетах предприятий между собой или с государством. Это давало избежать нехватки денег в экономике, не прибегая к "печатному станку";

— переводной рубль — третий вид рубля — введенный после появления Совета Экономической Взаимопомощи (совместного экономического органа ряда социалистических стран) — позволившего вводить взаиморасчеты между социалистическими странами, не зависящими от курса доллара и влияния мировой капиталистической экономики;

От себя хочу добавить еще один важный пункт. Цены товаров и услуг рассчитывались государством в плановом порядке на основе расчета полных трудозатрат на их производства вне зависимости от того, за какую цену это можно купить-продать на мировом рынке. Зарплата также определялась главным образом объемом трудозатрат, а не ценой рабочей силы на рынке.

Плановая экономика на основе государственной собственности на средства производства обладает большим количеством преимуществ.

Преимуществом преобладания государственной собственности является снижение издержек за счет централизованности и планомерности управления, преимуществом преобладания малой собственности (частной или кооперативно/колхозной) — гибкость производства по отношению к спросу.

Экономика, построенная на тотальном планировании производства всех видов товаров и услуг до самых недавних оказывалась неконкурентоспособной, так как на расчет полного плана ушло бы слишком много времени (десятки, сотни лет). При укрупненном планировании время планирования можно было сократить, но тогда производство становилось дефицитным. Если пытаться использовать повышающие коэффициенты — то возникал бы непроизводительный перерасход материальных и трудовых ресурсов. Он был бы выше, чем при чистом рынке.

Современные вычислительные мощности уже сейчас позволяют строить полноценные и точные планы развития народного хозяйства в режиме реального времени. Интернет позволяет получить обратную связь от потребителей. Вследствие этого плановое хозяйство может и должно в обозримом будущем стать более эффективным, чем рыночное.

Основное препятствие на пути к этому — люди, заинтересованные в нынешнем положении дел.

Итак, каковы преимущества плановой экономики на основе государственного капитализма?

Плановая экономика — возможность выстраивать долговременную стратегию развития экономики на долгие годы.

Для окупаемости инноваций нужен рынок порядка 300 миллионов человек. Таковой был в СССР, но был разрушен после распада Союза.

Нерегулируемая государством рыночная экономика приводит к неоправданному обогащению класса посредников. Производителям экономически невыгодно заниматься транспортировкой и сбытом своих товаров — есть потребность в посредниках. Более того, посредничество позволяет с меньшими затратами осуществлять деятельность и при этом легче добиваться монополии. А монополия дает возможность наращивать цены по своему произволу.

Посредничество Британии и США в мировой торговле как главных морских держав стало условием их мирового экономического господства: многие другие страны заинтересованы в нынешнем миропорядке, чтобы не терять привычные направления товаропотоков.

Посредники-монополисты диктуют условия производителям, так как заинтересованы в производстве «усредненных» товаров и услуг массового спроса.

Посредники в финансовой сфере — те, кто заинтересован в раздувании стоимости акций с целью нажиться на них в процессе перепродажи, — источник финансовых кризисов (начало 2000-х — доткомы, 2008 — мировой кризис из-за обрушения ипотечного рынка в США).

От финансовых кризисов страдают в первую очередь те, кто вложил в переоцененные бумаги, то есть бумаги с искусственно раздутой стоимостью, свои деньги.

Но в конечном итоге от них страдает вся финансовая система, а чтобы финансовая система не рухнула, государство берет «деньги налогоплательщиков», то есть в том числе и тех, кто не покупал эти акции, и дотирует финансовые институты. В итоге посредникам от финансов платят все.

Полное самоустранение государства из любого направления бизнеса открывает этому бизнесу возможность стать опасным для общества в целом.

Ситуации, в которых без вмешательства государства не обойтись или отсутствие этого вмешательства оказывается негативным:

— функция защиты государства

— полицейская функция

— распоряжение ресурсами, являющимися общим достоянием

Почему нельзя продавать все ресурсы в частные руки?

— Возникнут проблемы с ресурсами общего пользования. Как будут относиться к лестничной клетке жильцы дома, если ее приватизирует один человек, который будет брать деньги за проход?

— Транспортная инфраструктура. Если передать дороги в частную собственность и платное пользование — слабые регионы захиреют окончательно. В результате будет парализована вся экономика.

— Платное лечение инфекций. Если полностью передать медицину в частные руки, зараженные, отказывающиеся платить за лечение, нанесут во много раз больший экономический вред, чем будет получено от оплаты за лечение тех, кто лечиться не откажется.

Одной из причин мировых кризисов является перенос производства в страны третьего мира. В этих странах люди не отвоевали себе права, обычные для развитых стран. Это те права (8-часовой рабочий день, соразмерный с трудозатратами размер оплаты и т. д.), которые трудящиеся бывших развитых социалистических стран отвоевали себе после 1917 года. В развитых странах Европы и США трудящиеся получили эти права от капиталистов, обеспокоенных как бы не потерять все, если социализм придет и к ним тоже.

Трудящиеся в странах третьего мира готовы работать за гроши, поэтому крупному бизнесу выгодно перенести производство туда и за счет своих сверхприбылей от перепродажи брендовых товаров с низкой себестоимостью по высоким ценам поддерживать высокий уровень жизни обывателей (потомков рабочих) в странах т. н. первого мира. Сами эти обыватели развитых стран в это время зачастую заняты синекурой, не производя никакой реальной стоимости, никаких ценностей.

В этом заключается источник роста инфляции. Рост инфляции на каком-то этапе всегда приводит к дефляции — дефициту денег, — и, как следствие, кризису производства.

Посему борьба за свои права трудящихся третьего мира — одно из условий оздоровления мировой экономики.

Сторонники так называемой либеральной рыночной экономики проповедуют социальный дарвинизм — мол, в рынке выживает сильнейший и это всем на благо.

Во-первых, даже в природе выживает не сильнейший. Вспомним динозавров.

В обществе также сегодняшние аутсайдеры завтра становятся теми, кто задает тренды развитию общества (первые скотоводы среди охотников, первые земледельцы среди скотоводов, ремесленники среди земледельцев и т. д.)

Во-вторых, экономическое благо общества связано с разделением труда, а разделение труда подразумевает устойчивость общества, а отнюдь не ситуацию при которой из экономики в любой момент может выпасть некое звено, не выдержавшее конкуренции.

Одно из следствий капитализма — нерациональное использование ресурсов: зачастую губятся сложные системы, когда выгодно продать то, из чего они сделаны. Губится природа без оглядки на будущее. Возможно, основная причина такого расходования средств и ресурсов — отсутствие прямой связи производителей с потребителями. Быть может, национализация торговли (кроме, может быть, торговли товарами и услугами мелких производителей) решила бы эту проблему?

Если регионы развиваются быстрее связей между ними, государство разваливается. Беда современных российских транспортных монополий (например, РЖД) — менеджмент, который думает о сиюминутной личной прибыли в ущерб долгосрочной государственной: повышает тарифы вместо того, чтобы снижать их и увеличивать валовые перевозки.

В условиях конкуренции, когда необходимо искать новые ниши и внедрять новые технологии с риском потерь, преимуществом обладают большие корпорации, для которых не фатальна потеря некоторой суммы денег, необходимой на инновации.

Это еще одна из причин того, почему бизнесу выгоднее укрупняться.

Но крупные корпорации не заинтересованы в решении социальных задач (образование, здравоохранение), хотя в долгосрочной перспективе оно выгодно и им (здоровые образованные люди работают лучше, чем больные и неграмотные), если они не являются частями одного организма общества, управляемого из одного центра.

То есть бизнес должен укрупняться, при этом должен и обобществляться.

Для реализации же предпринимательских способностей людей останется возможность (должна быть оставлена!) участвовать в общегосударственном «бизнесе» деньгами ли, управленческими способностями ли с адекватным вознаграждением деньгами и славой. Социалистическая система не имеет против этого принципиальных возражений.

Существующая сейчас реализация авторского права основана на ограничении копирования: не копируй, пока не заплатил. При этом цена на копирование новых продуктов, как правило, бывает завышена. Эта система препятствует быстрому развитию науки и техники и не была характерна для человечества еще максимум 200 лет назад. Материальное вознаграждение за творческий продукт должно быть или разовым или его копирование должно иметь очень низкую цену, делая продукт доступным для всех желающих им воспользоваться.

Существующая система способствует «горизонтальному» потреблению, когда вместо потребления более качественного предлагается потреблять БОЛЬШЕ товаров среднего и плохого качества (фаст фуд, плохая литература, поп-музыка, кино). При этом производство и потребление более качественного товара может быть даже более ресурсосберегающим и дешевым (и, как правило, так и бывает).

Ситуация, когда человек один раз вложив свой труд в создание бизнеса получает долгое время (или всю жизнь) с этого доход, не работая, не только несправедлива, но и экономически общественно невыгодна. Опыт подсказывает, что в такой ситуации некоторая часть денег, которые могли и(или) должны были быть вложены в развитие производства, идут на непроизводственное потребление. Да и собственник бизнеса и его творец — это часто или сразу разные люди или очень скоро после создания бизнеса разные люди.

Преимущество централизации производства еще и в том, что оно дает возможность думать о крупномасштабной и долговременной прибыли, а не только прибыли отдельных звеньев.

Конкуренция при социализме также существует и имеет значительные преимущества перед «рыночной». Это конкуренция не на уровне готовых продуктов, а на промежуточных стадиях создания нового. Пример этому — советская военная промышленность, конкурировавшая на уровне конструкторских бюро. Но и конкуренция — не единственный источник прогресса.

Планирование как услуга при частнособственническом капитализме не дает того же эффекта, что и при управлении из одного центра, государства как владельца всех средств производства. Причина — несогласованность интересов и действий потенциальных покупателей услуги планирования. Вторая причина — возможность влияния личных интересов не соподчиненных поставщиков информации, необходимой для планирования, на качество этой самой информации (то есть дезинформация).

Чем определяется пороговый размер рынка для окупаемости инноваций (есть расчеты, показывающие, что для этого нужно примерно 300 миллионов человек)? Вероятные факторы таковы.

1) Текущий уровень развития науки и техники. Чем он выше, тем больших затрат требует создание нового.

2) Соотношение оплаты разработчиков и серийных производителей

3) Простота преодоления ограничения права копирования.

Суммарная оплата разработки должна быть дешевле, чем усилия по преодолению ограничения права копирования (т. н. «пиратства»). Если бы не «пиратство», современная система защиты авторских прав позволила бы ставить неограниченно высокие цены на услуги разработки, так как инновации в наше время жизненно необходимы. Сегодня любая держава, желающая создать у себя мощную промышленность, старательно закрывает глаза на копирование всего созданного за рубежом, а то и поощряет промышленный шпионаж. Организация разумной оплаты за труд разработчиков государством решило бы проблему и для них самих и сняло бы искусственные ограничения на использование продуктов их труда. Прообразом могла бы стать система авторского права, существовавшая в СССР.

Прибавочный продукт возникает из-за того, что человек способен произвести больше, чем «съесть». Если этот прибавочный продукт не присваивается только группой собственников средств производства, а распределяется между трудящимися, это дает всем возможность потратить больше свободного времени и денег на свое развитие, что в итоге приведет к росту общего производства. А рост производства снова дает возможность для развития человека. Маркс писал: «свободное развитие всех — условие свободного развития каждого». Развитие и здоровье человека — это и есть цель социалистической экономики. Вкладывая деньги в здоровье и развитие персонала, бизнес также в конечном счете выигрывает.

Принудительный труд экономически невыгоден. Работник, который принужден работать, работает хуже, чем тот, кто работает свободно и реализует себя творчески в своей работе.

Почему важно давать людям с разным способностями равные возможности?

Во-первых, потому что возможности интеллектуального и профессионального роста очень велики даже для самых заурядных и малоразвитых людей. Во-вторых, общество заинтересовано в развитых, творческих и здоровых людях. Люди — главное средство производства. Вложения в это средство дают самый большой выигрыш в производительности.

Современные товарно-сырьевые и финансовые биржи превратились в казино, где основой для заработка брокеров становится заработок на краткосрочных спекуляциях контрактами и ценными бумагами и их производными, а не инвестирование как таковое. При этом объемы торгов во много раз превышают объем экономики. Это означает, что неминуемо кто-то должен в конечном итоге потерять большие деньги, что ведет к дестабилизации торговли на рынке, а это, в свою очередь, влияет негативно на «реальный» сектор экономики. Даже плохое планирование в таких условиях лучше, чем биржевая торговля в качестве регулятора обмена товаров и активов между хозяйствующими субъектами.

Наука и производство нуждаются друг в друге. Наука не может развиваться, если производство из соображений «свободы рынка» выведено за пределы государства.

Коммерческие структуры зачастую препятствуют осуществлению перспективных разработок (например, для госзаказов), так как им выгоднее продавать старое в новое обертке, чем создавать новое. Торговцев вынуждает поощрять создание нового лишь поиск новых ниш рынка, в то время как производственники стремятся создавать новое даже «для собственного удовольствия» и в силу стремления к творческому развитию. Производственник стремится сделать лучше. Торговец — лишь выгоднее продать.

Современные высокотехнологичные продукты требуют для своего производства осуществления длинных цепочек операций по производству полуфабрикатов, субпродуктов и т. д. Если каждая операция производится независимым поставщиком, в случае введения инноваций требуется страхование каждого этапа (иначе риски быть раздавленными конкуренцией в условиях рынка будут чересчур велики), что делает себестоимость конечного продукта завышенной. Этот факт тормозит развитие инноваций и на каком-то этапе полностью их блокирует. То есть сама жизнь подталкивает к укрупнению производства.

Плановая экономика при полном и точном расчете безусловно более эффективна, чем рыночная: поставщики в точности знают потребности, не расходуют ресурсы впустую и не упускают выгоду, там где она есть. Неудачи планового хозяйства в СССР были обусловлены именно отсутствием технической возможности правильно рассчитать план. Возможно, именно разочарование в результатах послужило поводом для того, чтобы отвернуться от социализма как такового. Рынок в тех условиях давал лучшие результаты, и было решено перейти к нему. Сейчас технические возможности растут значительно быстрее, чем номенклатура продукции, что делает уже сейчас или в ближайшем будущем возможным осуществлять планирование в масштабах государства правильно. Интернет дает все возможности для получения исчерпывающей информации о потребностях в той или иной продукции.

Настало время постепенно возвращаться к плановой экономике.

Переход к плановому хозяйству должен быть по возможности плавным и бескровным. Сначала могут оказываться услуги по планированию. Затем структуры, действующие по плану должны выигрывать конкурентную борьбу у не плановых хозяйств.

После этого владельцам частного бизнеса должно быть предложен выкуп их бизнеса с сохранением бывшему владельцу текущему (на момент национализации) уровня доходов. Если уровень доходов для них очевидно достиг потолка (условия для этого созреют), то вполне очевидно согласие этих самых владельцев.

Цель планирования — всестороннее развитие человека, а не полное удовлетворение его материальных потребностей или какая-либо иная абстракция.

“Если плановая экономика так хороша, почему же тогда в СССР на все был дефицит?” — может спросить критично настроенный читатель. Отвечаем.

Во-первых, как уже было сказано, причиной дефицита был слишком большой объем планирования по сравнению с тогдашнимитехническими возможностями планирования, слишком большой государственный сектор собственности на средства производства по сравнению с колхозно-кооперативным.

Система планирования не справлялась. Лучшим решением было бы создание вместо ряда унитарных предприятий в области производства потребительских товаров большого числа кооперативов по схеме коллективизации в 20–30-х гг XX века: прямое создание государством первых образцово-показательных кооперативов, материальная помощь государства кооперативам до выхода их на стадию рентабельности, агитация за вступление в кооперативы, постоянная материальная и организационная поддержка кооперативов государством на этапе их дальнейшей деятельности.

Речь идет не о разрешении частных капиталистических предприятий. Это было бы возвращением в НЭП — именно это произошло в Китае, что правда тоже дало предпосылки к росту его экономики на тот момент, но из-за наличия частно капиталистического сектора в экономике Китая говорить о том, что там построен социализм, нельзя — там НЭП. Итак, речь была не о возврате НЭПа, а о разгосударствлении производства потребительских товаров и новой коллективизации — создании хозяйств с общественной, артельной собственностью, в которых со-собственники сами являлись бы работниками и сами участвовали бы в управлении.

Во-вторых, причиной дефицита были действия отдельных работников торговли различных рангов и коррупционная поддержка их со стороны работников властных органов в целях личной наживы. Товар изымался из оборота и продавался на черном рынке с большой наценкой. Также дефицит создавался с целью создания спроса на продукцию “подпольных” производств, о которых влиятельные работники власти также получали доходы. В последние годы перед распадом СССР эти процессы чрезвычайно усилились, а коррупционная система — разрослась.

Закон стоимости

Одно из важнейших открытий экономики, если не самое важное, — это открытие закона стоимости. Он был еще у Адама Смита. Смысл его в следующем. Товары обмениваются друг на друга в количествах, обратно пропорциональных количеству затраченного на них труда. То есть — чем труднее произвести какой-то товар, тем больше он стоит вне зависимости от того, в чем эта стоимость выражается — в коровах, ракушках, долларах или буханках хлеба.

В основе обмена товаров лежит общественный труд, затраченный на их производство. Если производитель выносит на рынок стул и за него там дают его условно 20 килограмм зерна, это означает, что стул стоит столько же общественного труда, сколько 20 килограмм зерна. Следовательно, меновая стоимость товара — это воплощенный в товаре общественный труд производителей.

То, что стоимость товаров определяется трудом, затраченным на их производство, выводится из общеизвестных фактов: 1) материальные блага, не требующие затрат труда — вода, воздух, — весьма важны для человека, но ничего не стоят 2) материальные блага, требующие самых больших затрат на свое нахождение, производство или добычу — например, золото или драгоценные камни, — обладают и самой высокой стоимостью, 3) если вследствие научно-технического прогресса производство товара начинает требовать меньшего количества труда, то оно неминуемо и понижается в цене. В качестве примера можно привести, например, снижение даже за последние 100 лет в несколько раз цен на одежду или снижение цен на электронику в течение последних тридцати лет в конце XX — начале XXI века. Внедряются более производительные станки. Если один станок производит больше товаров. значит на один товар нужно меньше станков, значит меньше операторов станка, меньше трудозатрат.

В наше время можно слышать от некоторых преподавателей экономики, что закон стоимости и вся трудовая теория стоимости устарели и не соответствуют современным данным. При этом они не могут сформулировать, что именно тогда отражает стоимость товара, а лишь говорят в том духе, что это нечто, что растет когда на него растет спрос и убывает, когда растет его предложение. Потом они приводят много разных сложных формул, но ответа на вопрос, какую объективную реальность отражает стоимость, они избегают. Почему? Потому, что работа этих преподавателей состоит не в том, чтобы прояснить ситуацию, а в том, чтобы сделать ее более запутанной, чтобы обычный человек не мог понять, когда сильные мира сего его обманывают.

Итак, закон стоимости также справедлив сейчас, как он был справедлив и до Адама Смита и при нем, а также при Марксе и после него.

Реальная цена на рынке вследствие наличия монополий на ресурсы или готовую продукцию, может какое-то ограниченное время отличаться от “правильной” стоимости, но в конечном итоге она колеблется вокруг нее.

Средняя стоимость совпадает с трудовой стоимостью (стоимостью, выраженной в количестве человеко-часов среднего общественно-необходимого труда). Реальная цена на рынке вследствие наличия монополий на ресурсы или готовую продукцию, а также некоторых других факторов, может какое-то ограниченное время отличаться от “правильной” стоимости, но в конечном итоге она колеблется вокруг нее.

Действительно, чем выше спрос и ниже предложение, тем цена выше, но она растет при этом не до бесконечности: потребитель находит товару заменитель или даже производит его самостоятельно. Производители других товаров, видя высокий спрос, переключаются на производство дефицитного товара, что в конечном итоге опять приводит стоимость товара к “правильной”.

В то же время перепроизводство вынуждает продавать товары ниже “правильной” цены, что также приводит к тому что в среднем на достаточно крупном рынке и достаточном промежутке времени средняя цена будет равна “правильной”.

Для людей, не пугающихся формул, в конце этого сочинения, в приложении приводится описание модели для прогнозирования изменения цен при изменении предложения или спроса на конкретные товары, которая также косвенно подтверждает закон стоимости.

Итак, очевидно, что изменение цены выше или ниже “правильной”, равновесной — это игра с нулевой суммой — если какой-то бизнес на этом выигрывает, другой бизнес ровно столько же теряет. Если отклонение цены от справедливой постоянное — это показывает лишь “несправедливость” распределения между разными группами эксплуататоров, вызванное как правило либо монопольным владением каким-либо ценным ресурсом либо близостью к власти либо и тем и другим. Если бы этой “несправедливости” не было — цена рынка в среднем в долгосрочном периоде всегда стремилась бы к справедливой, равновесной.

“Невидимая рука рынка” и монополии как причина снижения “богатства народов”

“Невидимая рука” рынка, несомненно существует и она была причиной экономического процветания Западной Европы и США до конца XIX века, пока капитализм не дошел до той стадии, которую Ленин называл “империализмом”, то есть до той стадии, когда монополизация капитализма ограничила до минимума возможности “невидимой руки” действовать.

Пока монополии не контролируют большую часть экономики, наилучший вариант для процветания страны и народа — дать “невидимой руке рынка” самой регулировать экономические отношения, не прибегая к искусственным ограничениям. Это суть учения Адама Смита.

При этом интересы предпринимателей не совпадают с интересами общества. Если им позволить влиять на законодательство, они станут пытаться сделать его таким, чтобы получить монополию на ресурсы или на рынок сбыта, что приведет к росту их личных доходов, но повысить расходы и уровень жизни остальных и в конечном итоге снизит экономический уровень в стране.

Казалось бы, роль государства должна быть именно в уничтожении возможности монополии, а не в искусственном ее создании, например, путем протекции для отечественных производителей. Но вот конкретно в этом случае “рука рынка” будет работать только, если монополии отсутствуют не только в стране, но и в мире. В противном случае международные монополии просто убьют национальное производство.

Процветание страны по Смиту, в первую очередь зависит от сельского хозяйства, затем от промышленности и в третью очередь от торговли. Именно в таком порядке идут и приоритеты экономического развития страны.

Итак, по Адаму Смиту, стоимость любого товара состоит из стоимости труда по его производству, прибыли капиталиста и ренты на землю. Казалось бы, здесь не хватает стоимости материалов и орудий труда, но нет — стоимость сырых материалов состоит из стоимости труда по его заготовке и стоимости ренты, стоимость средств производства — это стоимость труда, прибыли, ренты и материалов, но материалы — это тоже стоимость труда и ренты. Итак, все в конечном итог свелось к зарплате, норме прибыли и ренте на землю.

Смит прямо пишет: чем больше норма прибыли, тем меньше остается денег на зарплату и развитие производства, следовательно, тем беднее простые люди и в конечном итоге снижается производство (на него идет меньше денег, а его продукция из-за бедности имеет меньший спрос) — ведь реальная стоимость товара остается прежней — это только стоимость труда. Норма прибыли растет когда нет конкуренции, то есть при наличии монополии.

Земельная рента на самом деле также ничем не отличается от нормы прибыли — когда есть в той или иной мере монополия на землю, стоимость продуктов питания и сырых материалов растет в денежном выражении, но так как реально она та же самая (а именно стоимость труда по их производству), то напрямую ведет к падению производства продуктов и сырых материалов, опосредованно — к снижению производства средств производства, и всегда — к снижению реальной заработной платы (даже если в числовом выражении она из-за инфляции и растет).

Итак норма прибыли (и рента на землю) ворует из производства и заработной платы и, следовательно, является причиной снижения богатства народа уже сама по себе. Но монополия вызывает рост, зачастую в разы, нормы прибыли и ведет к снижению уровня жизни и производства. При отсутствии недостатка земли, пригодной к обработке, и наличии совершенной конкуренции норма прибыли неминуемо снизилась бы до нуля — доход предпринимателя будет состоять только из оплаты его управленческого труда (который, разумеется, будет значительно ниже той прибыли, которую он получал). Богатство народа при этом было бы максимизировано — производство бы росло, а люди богатели.

Для этого одной из основных задач государства должна стать борьба с монополиями. Государственные монополии не должны приносить прибыль вообще — их доход должен состоять только из зарплаты и отчислений в бюджет.

Никто не должен иметь в пользовании земли больше, чем способен обработать сам со своей семьей. Для этого собственность на землю должна быть государственной, а государство должно препятствовать скупке земли.

У монополий есть два источника — владение ограниченными ресурсами и владение некоторыми секретами. И то и другое должно принадлежать государству и не должно приносить прибыль. Все открытия должны вознаграждаться государством и забираться в собственное пользование для нужд народа. Иноземное право на интеллектуальную собственность также не признается. Считаем в данном случае, что эта “интеллектуальная собственность” принадлежит всем людям мира.

А вот что думал Адам Смит о рациональной налоговой политике.

Он с самого начала обозначает четыре принципа налогообложения:

1. Люди должны участвовать в содержании своих властей, если у них есть такая возможность, и они должны делать это в соответствии со своим доходом. Не сказано: пропорционально доходу, но, разумеется, богатые должны платить больше, чем бедные.

2. Процедура расчета суммы налога, сроки уплаты, способ платежа должны быть четко прописаны в законе и не зависеть от произвола сборщика налога.

3. “Каждый налог должен взиматься в то время или тем способом, когда и как плательщику должно быть удобнее всего платить его”.

4. Процедура сбора налога должны быть максимально дешевой для государства и необременительной для налогоплательщиков.

Далее Смит рассматривает, как различные виды налогов могут приносить максимальный экономический эффект при учете соблюдения вышеуказанных принципов.

Первый налог — налог на землю. Речь, в первую очередь, о землях сельскохозяйственного назначения, цены и рента на которую определяют по Смиту и цену на прочие виды земли (например, под застройку) (он исходит из того, что если цена или рента земли под застройку будет приносить меньше денег, чем они же для сельхозземель, то владелец начнет заниматься на них сельским хозяйством — этого, разумеется, не может быть, если назначение земель определяется законодательно). Итак, налог на землю. Здесь можно получать налог двумя способами: налог на ренту земли и налог на сельхозпродукцию. Смит доказывает, что налог на сельхозпродукцию затрудняет выпуск сельхозпродукции, в то время как налог на ренту — нет. Посему взимать нужно только налог на ренту. При этом, по Смиту, вся или почти вся земля сельхозназначения должна находиться (он пишет — в собственности, но по сути, на наш взгляд, это может быть и долгосрочная аренда) в частных руках, так как именно частные производители, заинтересованные лично, способны получить от земли максимальный экономический эффект.

Можно согласиться с выводом Смита о том, что целесообразно из двух составляющих — земли и продукции, — облагать только землю, но предложить другой вариант решения: вся земля принадлежит государству, которое сдает его частным производителям, при этом государство имеет всю ренту, а сельхозпродукцию можно не облагать налогом вообще.

Второй налог — налог на недвижимое имущество. Стоимость недвижимости складывается из стоимости земли и стоимости строительства, а стоимость аренды жилья — из стоимости ренты земли и стоимости аренды самой постройки. Стоимость аренды постройки определяется, по Смиту, величиной банковского процента (в его время — банковский процент+1 %). Здесь также Смит считает правильным объектом налогообложения — ренту с земли, а не аренду постройки. Хотя в договоре аренды эти суммы, как правило, не разделены, не представляет большой сложности разделить их расчетным путем.

Третий налог — налог на прибыль. Прибыль состоит из дивидендов владельцам капитала (по-видимому, привлеченному в виде акций или кредитов) и непосредственно прибыли предпринимателя. Прибыль предпринимателя, с точки зрения Смита, “не может облагаться непосредственно”, так как “предприниматель должен получать это вознаграждение, в противном случае он не может в согласии со своими интересами продолжать свое предприятие”.

Экономические законы социализма

Сталинская и более поздняя советская политэкономия учит нас о существовании ряда объективных законов социализма, лишь один из которых, закон стоимости, то есть закон товарного производства, совпадает с основными экономическими законами капитализма. При этом закон стоимости при социализме имеет ограниченное применение и иное содержание, чем при капитализме. Закон стоимости, напомним, состоит в том, что цена товара (то есть продаваемой на рынке единицы продукции или услуги) равна количеству потраченного на ее производства человеческого труда.

Основным законом социализма по Сталину является “обеспечение максимального удовлетворения постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего общества путем непрерывного роста и совершенствования социалистического производства на базе высшей техники”

“В основном экономическом законе социализма выражены цель социалистического производства и средство к его достижению” (К,В, Островитянов, “Политическая экономия”, 1954 г.)

Остальные основные законы социализма таковы: закон планомерного (пропорционального) развития народного хозяйства, закон неуклонного повышения производительности труда, закон распределения по труду, уже упомянутый закон стоимости “и другие”.

При этом все эти законы (кроме закона стоимости) логически следуют из “основного” закона социализма и как раз к их логическому следованию претензий быть не может: планомерность, рост производительности и распределение по труду необходимы для достижения цели максимального удовлетворения постоянно растущих потребностей трудящихся.

А вот к “основному” закону есть вопросы. Как цель он безусловно похвален, но можно ли говорить о нем как об объективном законе? Законом он был бы если передача собственности государству, пусть и такому, которым управляют вчерашние рабочие и крестьяне, автоматически вело бы к подчинению всего государства цели максимально удовлетворять растущие потребности трудящихся. А история показала, что это не так. Нет никакого механизма, который заставил бы людей, стоящих у кормила власти, жить и работать на благо общества, всегда выбирая между личными и общественными интересами общественные. Можно написать законы, обязывающие их так поступать, но эти законы не будут исполняться. Если только “основной экономический закон социализма” не является частью их личных убеждений и их личной целью. То есть речь снова о тех ситуациях, в которых сознание (или даже воля) определяет бытие.

Рост производительности труда при социализме — тоже не неизбежность, а скорее цель, к которой нужно стремиться. Хотя в мире, где наличествует только монополистический капитализм, капиталисты могут искусственно снижать производительность, тормозить внедрение достижений науки и техники в производство или снижать качество продукции для увеличения собственной прибыли, в условиях так называемого соревнования систем, то есть при наличии могущественного социалистического государства, они на это, скорее всего, не пойдут. В этом случае организационные преимущества социалистической плановой экономики могут позволить увеличить общее производство или снизить себестоимость, но не повысить производительность труда. Реальное повышение производительности труда происходит только по одной из трех причин: интенсификации труда (как правило за счет здоровья работника), за счет роста квалификации работников — их знаний и навыков, за счет научно-технического прогресса.

Почему одни страны богатые, а другие — бедные?

Первая причина состоит в том, что большая часть мировых экономических активов принадлежит очень незначительной части людей, а большая часть этих людей живет в США и так называемых “странах Запада”.

Вторая причина состоит в том, что продукты и услуги “стран Запада” переоценены по сравнению с продуктами и услугами остального мира (если оценивать реальную стоимость трудозатратами). Это, в свою очередь, обусловлено тем, что так называемые нематериальные активы (ноу-хау — технологии, патенты, бренды — торговые наименования) принадлежат узкой группе людей, проживающих на западе. Они обладают на них монополией и, ограничивая на них доступ, добиваются завышенной цены на них.

Страны, обладающие значительными запасами мировых ресурсов (нефть, газ, древесина, в недалеком будущем, возможно, чистая пресная вода) и отчасти крупные сельхозпроизводители (в силу наличия такого ресурса как пригодные для сельского хозяйства земли) до сих пор не использовали в полной мере свои монопольные преимущества в силу политических (неэкономических) причин: ввиду угрозы санкций со стороны стран запада, давления прозападных СМИ или даже угрозы силового вмешательства (политические убийства, “оранжевые” революции, военные вторжения).

Третья причина — монополия выпуска мировой резервной валюты (доллар США), позволяющая получать ресурсы и трудовую силу незападных стран частично бесплатно за счет эмиссии новых денег.

Соотношение стоимости валют (то есть курс) должно соответствовать соотношению их покупательных способностей. Но это возможно лишь в случае совершенного рынка валют.

Это означает, что если курс рубля к доллар 1:70, то я могу купить на 70 рублей столько же, сколько американец на 1 доллар. Если курс рубля к евро 1:80 — я по идее должен покупать на 80 долларов столько же, сколько “у них там” покупают за 1 евро.

Но это не так. На самом деле не евро “там” можно купить примерно столько, сколько могу купить здесь на 40 рублей, а на доллар — на 30–35 рублей (на начало 2022 года). То есть реально курс рубля в 2 раза занижен по отношению к доллару или евро.

О чем это говорит? Во-первых, это говорит о том, что есть некий мировой анти рыночный механизм, позволяющий продавать доллары и евро по завышенной цене.

Во-вторых, это означает, что мы покупаем у Запада товары и услуги по завышенным в два раза ценам или, что то же самое, что Запад покупает у нас ресурсы и продукцию сельского хозяйства по заниженным в 2 раза ценам. То есть они имеют 100 % норму прибыли на самом факте обмена товаров с нами.

Чем можно объяснить такую ситуацию? Дефицитом у нас долларов/евро.

Это происходит из-за необходимости платить в долларах/евро за весь импорт из практически всех стран. А это, в свою очередь, обусловлено ролью американской валюты (а мы знаем, что евро — лишь другое имя доллара) как всеобщего эквивалента обмена.

Как изменить ситуацию? Во-первых, перейти к расчетам в национальных валютах — все расчеты должны идти в валютах стран-продавцов.

Заниженный курс рубля выгоден для экспортеров (нефти, газа)? Да, они, получив доллары, поменяют их на в два раза большее количество рублей, чем могли бы, и потратят их внутри России на в два раза большее количество товаров и услуг, оплатят в два раза больше рабочей силы.

Но дает ли такой порядок что-то всей стране или только экспортерам? Когда нужно завоевывать экспортный рынок, да, наверное, имеет смысл стимулировать экспорт, хотя заниженный курс — не единственный способ это сделать (например, есть еще снижение налогов, государственные инвестиции). Но когда рынок уже завоеван, для страны это нецелесообразно, так как удораживает импортные комплектующие для производства — мешает его развитию, делает беднее население. А в случае с нефтью, газом, продовольствием экспортный рынок в целом уже, по-видимому, сформирован.

Говорят, экспорт нефти и газа до сих пор дает почти половину денег в бюджет. Поэтому благополучие экспортеров — благополучие бюджета, а значит — всей страны. Но это порочный круг. Зависимость от экспорта “вынуждает” держать низкий курс рубля, низкий курс рубля мешает развивать свою экономику, что в свою очередь укрепляет зависимость экономики от экспорта нефти и газа. Нужно хотя бы постепенно выходить из этого порочного круга, поэтапно укрепляя рубль, развивая промышленность и да, уменьшая прибыль экспортеров нефти и газа.

Для ряда стран (главным образом Восточной Европы) есть еще один фактор относительного их “богатства” (четвертая причина) — с ними делятся преимуществами реально богатые страны в обмен на то, что они помогают им сдерживать своих стратегических конкурентов — Россию и Китай. Способ “помощи” — дешевые кредиты, предоставление технологий, нахождение в еврозоне (что позволяет продавать свои услуги по завышенным западным ценам и получать выгоду на отсутствии таможенных сборов внутри Евросоюза). В случае если эти страны перестанут выполнять свое “спецзадание”, они будут быстро переведены в положение “незападных”.

Монополия технологий, к слову сказать, приводит в том числе и к тому, что их не нужно больше развивать — достаточно ограничивать к ним свободный доступ. Наоборот, развитие новых технологий, не принадлежащих уже существующим монополистам, нужно как можно скорее и надежнее пресекать (желательно уже на стадии “оттока мозгов”, цель которого не столько собственное развитие, сколько отсутствие развития у других).

Национальный вопрос

Значение понятие “этнос” или “национальность” человека, определяется только его личным выбором на основе существенных для него критериев. Так называемое “происхождение” не может являться безусловным критерием при выборе своей национальности, так как

1. никто не знает своих предков более. чем в нескольких поколениях

2. сами эти предки уже в нескольких поколениях гарантированно относили себя более, чем к одному этносу

3. происхождение самих этих предков по тем же самым причинам не могло определять их национальности — их национальность также могла определяться только их субъективным выбором (на основе как разумных, так и эфемерных критериев)

Но сам выбор этноса все-таки должен опираться на некоторые определенные и устойчивые факторы. Нельзя просто произвольно приписать себе национальность (существующую или даже вымышленную). В этом смысле выбор должен быть все-таки привязан к одной из трактовок происхождения.

Какие же факторы при выборе своей национальности были и остаются определенными и устойчивыми? Во-первых, это гражданство. Во-вторых, родной (первый) язык. В-третьих, возможно, вероисповедание.

В западных странах понятия “национальность” — синоним понятия “гражданство”. В этом есть рациональное зерно. Собственно лучшего варианта, по-видимому, не существует. При этом, например, для американцев часто указывается происхождение и иногда вероисповедание — афроамериканец, итало американец, американец польского, ирландского происхождения, американец еврейского происхождения (причем в этом случае имеется в виду принадлежность родителей или более дальних предков не к еврейскому государству (которого долгое время не существовало), а к религии иудаизма). Также существует такое понятие как WASP — белый англосакс протестант, указывающее одновременно на расу, государств происхождения предков и их религию.

Сталин, как известно, называл себя “русским грузинского происхождения”. По аналогии с этим Анатолий Вассерман, например, называет себя “русским еврейского происхождения”. При этом происхождение невозможно однозначно указать уже когда твои родители относили себя к разным национальностям/вероисповеданиям.

Западноевропейский и американский способ определения национальности никогда не был общепринятым ни в Российской империи, ни в СССР. Национальность всегда или почти всегда указывала на происхождение (до известной степени действительное или мнимое). При этом не существовало критериев для определения, какую из ветвей происхождения считать “главной”, хотя, вероятно, чаще всего выбиралась национальность, к которой относил себя отец человека.

По-видимому, разумным критерием для определения национальности остаются родной язык и религия (возможно). Язык и религия могут служить поводом для разделения, но еще большим поводом для разделения будет ущемление по признаку религии или родного языка.

Государству стоит создавать преимущества для одного, главного, государственного языка, не запрещая, но и не финансируя развитие других языков. То же относится к религии: государство не должно запрещать отправления разных религиозных культов (при отсутствии в их деятельности криминала), при этом не финансируя их и не создавая им экономических преимуществ. Финансироваться может только официальная государственная идеология, если она есть, но она не должна быть религиозной. Школы на языках народностей, литература и СМИ на них должны финансироваться в частном порядке.

Государство должно стремиться к созданию единой нации с единым языком и единой идеологией (на практике это означает — не религиозной идеологией, так как догматы различных религий никогда не могут стать полностью взаимно непротиворечивыми) не запрещая “отклонений”, но и не поддерживая их.

Государственно-территориальное деление не должно происходить по национальному признаку — только по территориальному (Грозненская область, Казанская область и т. д.), а само государственное управление должно быть унитарным, а не федеративным.

Еврейский вопрос

Еврейский вопрос — это национальный вопрос применительно к людям, причисляющим себя к евреям, а также к людям, которых причисляют к евреям окружающие.

Не вызывает сомнения, что любые теории, доказывающие или провозглашающие генетическое превосходство или ущербность евреев по сравнению с другими нациями, несостоятельны. Это надо уразуметь раз и навсегда. Евреи от природы не умнее и не глупее остальных, они не являются ни дегенератами ни сверхлюдьми.

Как мы увидели есть три более-менее рациональных критерия для причисления к национальности — гражданство, родной язык и религия.

До создания (воссоздания) государства Израиль в XX веке евреи отделяли себя от населения государств, в которых они жили, по критериям происхождения и исповедания иудейской религии. Первый критерий не рационален, остается один — религия. Гражданство в большинстве случае не учитывалось (как и родной язык, который у евреев часто совпадал с языком страны проживания). Этим и было обусловлено неприятие евреев большинством населения государств, в которых они жили — они были чужими. Посему каждый, кто жил беднее, чем средний еврей рядом с ним, имел соблазн считать, что в это виноват этот самый “средний еврей”.

Неприязнь к евреям имела то основание, что живя в государстве и отделяя себя от прочих, евреи не могли до определенной степени не паразитировать на этих прочих. Прочие обычно интуитивно ощущали это, хотя и не могли объяснить способ, которым это паразитирование происходит.

Верхушка еврейства эксплуатировала нееврейское население посредством ростовщичества и обеспечивала остальным членам еврейской общины более высокий уровень благосостояния, чем у простых людей из числа неевреев. (Аналогично, возможности контролировать эмиссию единственной независимой резервной мировой валюты — доллара, — позволяет США эксплуатировать страны не “первого мира” и обеспечивать более высокий уровень благосостояния своим союзникам, странам “первого мира”, разумеется, также за счет остальных стран).

Мегаполизация и демегаполизация

Демегаполизация (расселение мегаполисов, деконцентрация проживания людей) необходима по следующим причинам:

— условия жизни в современном мегаполисе деструктивно влияют на физическое и психическое состояние и развитие человека: к этому приводит дефицит личного пространства

— мегаполизация вызывает серьезные экологические проблемы

В настоящее время есть некоторая тенденция к естественной демегаполизации в связи с переходом части людей на удаленную работу. Тем не менее, это явление сильно ограничено: потребности рынка диктуют необходимость в снижении транспортных издержек. Логистика требует, чтобы все производство было собрано на минимальном участке земли. Также очень выгодно, когда максимальное число потребителей товаров сосредоточено на небольшой площади, что дает возможность резко увеличить продажи.

Очевидно, без государственного вмешательства в этот процесс рост мегаполисов остановить невозможно.

Государственными мерами могут быть такие:

— вывод производства за пределы мегаполисов

— запрет на строительство домов выше определенной, скажем, 5 этажей, высоты

— ввод и строгое соблюдение нормативов рекреационной и социальной инфраструктуры в городах — большое количество парков, пляжей, мест отдыха

Например, в условиях нашего холодного климата в каждом микрорайоне обязательно должен быть общедоступный крытый плавательный бассейн.

В чем состоит смысл истории?

Последствие нарушения принципов справедливости и исторический процесс

Мы считаем, что историческая судьба народов и цивилизаций зависит от того, в каком направлении они движутся относительно реализации понятия “справедливость”. Эта идея была выдвинута еще Платоном через Сократа в его “Государстве”: государство, построенное несправедливо, разрушается, но государство, построенное справедливо — процветает.

Обоснование такой точки зрения следующее.

Нарушение принципа справедливого наказания, то есть ненаказание или слишком слабое наказание за преступление, ведет к тому, что

— Преступник уверяется в своей безнаказанности

— Снижается “уровень счастья” пострадавшего

— Нравы в обществе развращаются, люди отчуждаются друг от друга, в конечном итоге общество, государство разрушается.

Фактически аналогичные последствия имеет нарушение принципа справедливой платы за содеянное добро:

— Творящий добро теряет свою мотивацию

— Не творящий добро привыкает чувствовать свою нормальность

— Нравы в обществе развращаются, люди отчуждаются друг от друга, в конечном итоге общество, государство разрушается.

Нарушение принципа меритократии (власти лучших) ведет к росту безнаказанности, несправедливому распределению и в итоге к ослаблению и распаду государства.

То есть нарушение принципов справедливости в исторической перспективе ведет к распаду общества.

В истории кроме этого влияния несправедливости действуют и другие процессы, например:

— общее накопление знания человечеством, рост технической оснащенности

— постоянный поиск и прояснение лучшими из мыслителей принципов справедливости в условиях текущей информационно-технической реальности.

Это приводит к тому, что сообщества не только распадаются но и организуются снова.

Уровень справедливости (а значит и устойчивости) новых сообществ (государств) определяется:

— тем, насколько новая идеология справедлива

— тем, насколько новая идеология точно и глубоко оценивает современную информационно-техническую реальность

— тем, насколько новая идеология близка большинству людей.

Периодизация истории

Энгельс в книге «Происхождения семьи, частной собственности и государства» приводит периодизацию, более-менее общепринятую в его время или взятую у Льюиса Г. Моргана. Согласно ей, вся история делится на три больших периода — дикость, варварство и цивилизация.

Период дикости начинается с возникновения у первобытного человека (или его предка) членораздельной речи. Период варварства — с появления гончарного искусства. Период цивилизации — с появления письменности.

Дикость длилась сотни тысяч лет и состояла из трех периодов. В первом, как уже было сказано, человек научился говорить. Во втором — научился разводить огонь и приготовлять пищу, выловленную в воде. В третьем — изобрел лук и стрелы, и соответственно, перешел к употреблению кроме прочего мясной пищи.

Варварство длилось десятки тысяч лет и тоже состояло из трех периодов. В первом, как уже было сказано, появилось гончарное искусство. Этот период был самым большим. Во втором — приручение домашних животных и возделывание растений для пищи, то есть появляется животноводство и земледелие, появление орудий из меди и бронзы. Этот период наступил, по-видимому, не раньше 5–6 тысяч лет до нашей эры. Появление земледелия и животноводства привел к росту богатства и появлению имущественного неравенства. Именно в это время появляются первые государственные образования в Междуречье, Египте, Индии и Китае.

Наконец, в третьем периоде варварства человек научается обрабатывать железо. Это привело к быстрому развитию орудий труда, что привело к еще большему росту богатства и имущественного неравенства. В Европе и Азии обработка железа началась примерно около 1 тысячи лет до нашей эры.

Наконец, на третьем большом этапе развития человечества, появляется письменность и оно вступает в эру цивилизации.

Происхождение семьи

Согласно работам Моргана и Энгельса, этапу дикости в целом соответствует т. н. «групповой брак», варварству — «парный брак», цивилизации — «моногамный брак».

«Групповой брак» — это, по Энгельсу, такая форма брака, когда внутри группы все мужчины и все женщины являются мужьями и женами друг друга. По мере развития группового брака из числа потенциальных супругов исключаются сначала родители, затем братья и сестры затем — все более дальние родственники. Это происходит, по мнению Энгельса, во избежание вырождения и приводит в конечном итоге к парному браку. Так как на этом этапе нет существенного различия в уровне богатства (по сути большая часть скудного имущества принадлежит всей группе — так называемый первобытный коммунизм), а достоверно известна только мать, но не отец, человека, то для данного этапа характерно равенство мужчины и женщины или даже, кое-где, матриархат.

«Парный брак» — на самом деле всего лишь разновидность группового брака, где один мужчина и одна женщина образуют в течение более-менее длительного срока устойчивую пару, что впрочем не исключает половые связи вне ее. Посему и здесь мать известна, отец то ли известен, то ли нет. Существует равенство полов.

Где-то на стадии перехода от группового брака к парному, по Энгельсу, появляется гетеризм (проституция), «жертва, ценой которой женщины, отдаваясь посторонним, покупали себе право на целомудрие. Отдаваться за деньги было первоначально религиозным актом; это происходило в храме богини любви, и деньги шли в первое время в сокровищницу храма… У других народов гетеризм ведет свое происхождение от предоставлявшейся девушкам до брака половой свободы, и, следовательно также является пережитком группового брака, только дошедшим до нас другим путем. С возникновением имущественного неравенства, то есть уже на высшей ступени варварства (на самом деле в некоторых регионах на второй стадии варварства, еще до изобретения железа — например, патриархальная семья библейского Авраама — около 1600 лет до н. э. — Прим. наше), наряду с рабским трудом трудом спорадически появляется и наемный труд и одновременно как необходимый его спутник профессиональная проституция свободных женщин наряду с принуждением рабынь отдаваться мужчинам». Очень смелое утверждение, но вряд ли верное: весьма вероятно, что проституция в той или иной форме существовала и до этого, если не сказать с самого начала существования человечества.

«Моногамный брак» возникает с ростом богатства (то есть в основном — в третьем периоде варварства, в наиболее богатых регионах — Ближний Восток и т. д., — во втором периоде варварства, еще до начала обработки железа). При групповом и парном браке мужчины занимались добычей пропитания, женщины — домашним хозяйством. Их средства труда при этом были их личной собственностью. Возникновение животноводства и земледелия привело к резкому росту имущества мужчин, что привело к имущественному неравенству с женщинами. Мужчина теперь, по Энгельсу, был заинтересован в том, чтобы передать имущество своим детям, но, во-первых, достоверность отцовства была низкой, а, во-вторых, при групповом и парном браке дети женщины принадлежали к ее роду, что означало, что имущество мужчины после его смерти должно перейти не в его род, а в род женщины. Мужчины решили этот вопрос, во-первых, исключив для замужних женщин половые отношения вне брака, и, добившись признания своих детей частью своего рода, а не рода жены. Брак становится патриархальным, мужчина — господин, женщина — слуга. «Первое разделение труда было между мужчиной и женщиной для производства детей». «К этому я могу теперь добавить: первая появляющаяся в истории противоположность классов совпадает с развитием антагонизма между мужем и женой при единобрачии, и первое классовое угнетение совпадает с порабощением женского пола мужским».

По Энгельсу, на стадии патриархальной семьи, проституция (гетеризм) стала едва ли не единственным способом для женщины получить некоторую свободу и право на саморазвитие (античный мир). «Настоящая» же любовь (как он называет ее — «индивидуальная половая любовь») стала возможна, по Энгельсу, только в средние века (благодаря свободолюбивым германцам, в отличие от греков и римлян, более-менее уважавшим своих женщин — впрочем, скорее потому что были бедными на момент когда завоевали Рим и переняли античную культуру) и то в форме платонических отношений между рыцарем и прекрасной дамой (которая при этом была женой какого-то более высокопоставленного аристократа) или в форме супружеской измены. В эти времена, если верить Энгельсу, «по любви» браков не свершалось — они все были по имущественному расчету.

Лишь с переходом к капитализму, появилась необходимость включить женщин в хозяйственный оборот в качестве наемной рабочей силы, что привело к существенному продвижению к равноправию полов сначала в рабочей среде, а потом и в среде господствующих классов. В рамках своего класса мужчина и женщина получили возможность более-менее свободно выбирать себе спутника жизни (с учетом права родителей отсутствием благословения брака оставлять отпрысков без наследства). «… первой предпосылкой освобождения женщины является возвращение всего женского пола к общественному производству…».

После устранения классовых противоречий после перехода к социализму, по Энгельсу, устраняются последние социальные барьеры на пути «индивидуальной половой любви».

«Современная половая любовь существенно отличается от простого полового влечения, от эроса древних. В-первых, она предполагает у любимого существа взаимную любовь, в этом отношении женщина находится в равном положении с мужчиной, тогда как для античного эроса отнюдь не всегда требовалось ее согласие. Во-вторых, сила и продолжительность половой любви бывают такими, что невозможность обладания и разлука представляются обеими сторонам великим, если не величайшим несчастьем, они идут на огромный риск, даже ставят на карту свою жизнь, чтобы только принадлежать друг другу, что в древности бывало только в случаях нарушения супружеской верности. И наконец, появляется новый нравственный критерий для осуждения и оправдания половой связи, спрашивают не только о том, была ли она брачной или внебрачной, но и о том, возникла лиона по взаимной любви или нет?» Здесь Энгельс идеализирует человеческую эмоцию, называемую, на самом деле, влюбленностью. Если половое влечение, сопровождаемое искажением мировосприятия (зачастую весьма приятным, но нередко ведущим и к трагическим последствиям) — первичный и главный фактор создания семьи — устойчивой связи невозможно. Тем более что далее Энгельс пишет, что после того, как уходит «индивидуальная половая любовь», то лучше разводиться: «длительность чувства индивидуальной половой любви весьма различна у разных индивидов, в особенности у мужчин, и раз оно совершенно иссякло или вытеснено новой страстной любовью, то развод становится благодеянием как для обеих сторон, так и для общества». А как же дети? — спросите вы. А о детях должно, по Энгельсу, заботиться общество. Нелишне здесь заметить, что своих детей он не имел, а сам воспитывался отнюдь не в детском доме.

Резюме по теории происхождения и развития семьи Моргана-Энгельса. Они во многом не правы. Форма семьи у человека, как и у прочих животных, обусловлена главным образом физиологическим устройством и стереотипом поведения, характерным для человека как биологического вида. Один мужчина, одна женщина и их дети — эта модель, по-видимому, существовала всегда. Отклонения и вариации этого также существовали всегда и носят по большей части спорадический характер. В древние времена, когда человек не мог справляться с природой силами своей маленькой семьи, он вынужден был жить родом — группой маленьких семей, объединенных родством, роды объединялись в племена, группы племен, происходило смешение, ассимиляция и т. д.

Возникновение государства

Даже по Энгельсу государство возникло изначально не как средство подавления одними группами людей (классами) других, вопреки тому, чему многих учили в советское время на основе трудов Ленина.

По Энгельсу причиной возникновения государства стала необходимость организовать совместную деятельность и жизнь людей по территориальному, а не родоплеменному принципу.

На определенном этапе развитие торговли и производства привело к миграциям отдельных людей между племенами и росту концентрации людей в местах их проживания. Добавим Адама Смита и получим полную цепочку. Появляется разделение труда, оно вызывает рост производства и обмена, что в свою очередь приводит к межплеменным миграциям, появлению денег и концентрации людей в местах их проживания. И вот теперь, когда представители разных племен жили по соседству и вступали в экономические и прочие взаимоотношения друг с другом, возникла необходимость в создании органов, регулирующих их отношения вне обычаев рода и племени. Эти органы должны были быть организованы по территориальному, а не родоплеменному принципу. Так возникло государство.

Очевидно, внутриродовые связи должны были ослабнуть до того, как появилась новая, территориальная, система управления вместо родоплеменной. Более того, сначала отдельная домашняя община (мать, отец, дети и, может быть, рабы-прислуга) должна были стать основной хозяйственной единицей вместо рода.

Также весьма вероятно, что инициаторами появления территориальных органов должны были в первую очередь стать «приезжие», так как «местных» достаточно долго могло устраивать существование остатков родоплеменных органов управления.

Итак, на среднем этапе варварства, после появления скотоводства, земледелия, ремесел появляется имущественное неравенство и неравенство полов — вместо матриархального рода род становится патриархальным. После изобретения железа и роста производительности труда имущественное неравенство еще более увеличивается, одновременно увеличивается независимость отдельной семьи от рода — возникает домашняя община, которая постепенно становится основной хозяйственной единицей. Земля, принадлежавшая роду, разделяется между семейными общинами. Общими пока остаются луга для выпаса скота, леса и водоемы.

Вольноотпущенные и рабы глав союзов племен (или царей вновь возникших государств) становятся главной опорой своих «хозяев» как не принадлежащие к какому-либо роду. Из них в основном и возникают княжеские дружины (будущая аристократия).

Энгельс пишет: «Первое крупное разделение труда вместе с увеличением производительности труда, а следовательно, и богатства, и с расширением сферы производительной деятельности, при тогдашних исторических условиях, взятых в совокупности, с необходимостью (жирный шрифт — наш) влекло за собой рабство. Из первого крупного общественного разделения труда возникло и первое крупное разделение общества на два класса — господ и рабов, эксплуататоров и эксплуатируемых».

В Древней Греции и Риме в момент появления государства уже было большое число рабов. Оно в определенные времена и в некоторых местах во много раз превышало число свободных и рабы, действительно, создавали там основную часть национального продукта.

Но в то же время, в момент возникновения государств у кельтов, германцев, славян, древних жителей Индии и Китая рабы как сколько-нибудь значительный по численности класс населения, который нужно было «подавлять» государством, отсутствовали.

Таким образом, нужно отделять рациональные причины возникновения государства, актуальные и сейчас, от необязательной на определенном историческом этапе функции подавления одной группой людей других. Что, конечно, не отменяет того факта, что современные государства как минимум в большинстве (а скорее — все) до сих пор эту функцию подавления в себе содержат.

Появление рабовладения в одних местах не было необходимым, вызванным объективными причинами. Оно было вызвано как раз, скорее, вопросами идеологии и этики. Энгельс сам, не осознавая этого, подтверждает что «этого никогда не могло бы случиться, если бы алчное стремление к богатству не раскололи членов рода на богатых и бедных, если бы “имущественные различия внутри одного и того же рода не превратили общность интересов в антагонизм между членами рода” (Маркс)» Ключевые слова здесь — алчное стремление к богатству. Это этика, а не экономика. При одних и тех же условиях одни начинают грабить более слабых, другие — подобно самим Марксу и Энгельсу — за этих слабых вступаются.

О роли производственного фактора при переходе от одной социально-экономической формации к другой

Туган-Барановский пишет, что переход от одной СЭФ (социально-экономической формации) к другой происходит тогда, когда новая обеспечивает более высокий уровень производства.

Но, очевидно, чтобы выяснить, будет ли новая формация более экономически эффективной, нужно сначала на свой страх и риск перейти к ней, перейти к новому способу производства, так сказать, “попробовать”.

А вот способность выжить новой социально-экономической формации обеспечивается уже более эффективным способом производства.

Многие не верили в жизнеспособность попытки социализма в России, но он оказался жизнеспособным в течение семидесяти лет и погиб скорее от внутренних факторов (некомпетентности руководства страны), чем из-за внешних причин.

России после революционного перехода пришлось экспериментировать, искать новый способ производства, который, как минимум не уступает по эффективности способу, который был у ведущих держав Запада. И она его нашла. В противном случае она была бы уничтожена.

Движущие силы и логика исторического процесса

В обществе всегда, по большому счету, были только два класса — имеющие власть и все остальные. Изменения в организации общества в основном шли по двум направлениям:

1. накопление знаний и улучшение технологий — это направление никогда не меняло логики исторического процесса,

2. приближение способа распределения благ в обществе к максимуму справедливости или (иногда) удаление его от этого максимума.

На определенном этапе перед силами, руководящими обществом, возникает выбор:

1) добровольно стать более справедливым (например, отменить рабство),

2) погибнуть под воздействием внешней силы (так как относительная несправедливость общественного устройства в данном обществе по отношению к степени справедливости общественного устройства этой внешней силы вызывает конфликты внутри общества и ослабляет его по отношению к внешней угрозе),

3) увидеть, как недовольные изменят общество силой, в попытке сделать его более справедливым (это может получиться, но также может привести общество к гибели).

Основное правило исторического процесса: справедливость всегда должна расти. Сначала в одном географическом месте возникает идея, как сделать общество более справедливым. Затем в этом или другом месте эта идея реализуется. Спустя некоторое время об этом становится известно в других местах. С этого момента изменение должно произойти в этих местах так же, иначе общество (государство) в этих местах в течение некоторого времени так или иначе погибнет.

Справедливость всегда в итоге делает общество более эффективным и в экономическом и в политическом смысле.

Процесс накопления информации идет постоянно. Также постоянно развиваются орудия труда. Эти процессы однонаправленные, в них нет никакой спиральности или возвратно-поступательности. Развитие по спирали возможно при постоянном движении общества к справедливости на фоне накопления информации и технологического процесса, поскольку само понятие справедливости раскрывается в зависимости от материальных условий существования общества и накопления информации. То что казалось справедливым во времена и в месте проживания Платона (например, рабство), в наше время и в нашем месте может таковым не считаться.

Переломными моментами в развитии общества становятся следующие.

Во-первых, изобретение и усовершенствование средств труда (орудий производства). Первоначально один человек производил все, что нужно для него и его семьи с помощью примитивных орудий. С какого-то этапа вследствие развития средств производства возникает товарное производство: человек стал производить один вид благ для себя и для обмена его на другие виды благ, производимых прочими людьми.

Сначала концентрация производства отсутствует, каждый товарный производитель действует по-отдельности. Затем развитие товарного производства приводит к тому, что возникают места их обмена — рынки, а вокруг рынков постепенно появляются города.

По мере развития рынка и городов создаются мануфактуры. Орудия все так же примитивны, но концентрация производства позволяет получить экономическую выгоду за счет сокращения транспортных расходов, расходов на использование производственных и складских помещений и т. д.

Научно-технический прогресс приводит к улучшению орудий труда, но теперь существует концентрация производства, более того, она усиливается в силу тех же причин, что и в случае мануфактуры, а также из-за возросшей дороговизны средств производства (например, станков).

Дальнейшее развитие производства ведет к созданию глобальных систем коммуникации, удешевлению орудий труда. Все это в свою очередь должно вести к тому, что постепенно будет происходить (и происходит уже) децентрализация производства. Еще дальше это должно привести к «расселению» больших городов. Население постепенно будет перемещаться из больших городов в малые, из малых — в поселки. Все это, безусловно, должно будет позитивно сказаться на экологии и качестве жизни людей. Но все это не произойдет автоматически, для всего этого нужна человеческая воля.

Во-вторых, переломными моментами истории становятся изменения соотношения знаний человечества о мире и возможностей конкретного человека обладать знаниями. Сначала человек не знал почти ничего. Потом узнал что-то. Все знания человечества легко умещались в голове одного человека.

Количество знаний росло, появились новые орудия и инструменты. Знаний стало значительно больше. Но некоторые весьма одаренные люди все еще могли вмещать в себя все доступные на момент их жизни существенные знания о мире.

Потом знаний становится больше, чем может вместить мозг одного человека. Каждому конкретному человеку приходится уже выбирать, какие знания ему нужны, а без каких он может обойтись.

Наконец, настает момент, когда человек оказывается в состоянии, которое иногда называют “океаном информации”. Он понимает, что не может обладать сколько-нибудь существенной частью знаний. На первый план выходит уже не обладание знаниями, а способность, стратегия, позволяющая максимизировать полезность отбираемой информации. Вторая категория вопросов, которая становится важной — как взаимодействовать с другими в процессе обработки информации, то есть категория вопросов организации социальной системы и протоколов обмена информацией.

Революции и исторический процесс

На протяжении истории все так называемые “революции” были продуктом борьбы не между угнетающим и угнетенным классом (в отличии от неизменно подавляемых восстаний рабов, крестьянских восстаний), а между группами внутри класса господ.

Видимо, первой революцией, в которой угнетенный класс восстал против угнетателей и победил, была Октябрьская революция 1917 года. И причиной, по которой спустя 70 лет ее дело завершилось неудачей, был, как нам представляется, как раз недостаток подлинной интеллектуальной элиты в руководстве.

Буржуазная революции в Англии XVII века и Франции XVIII века были борьбой за передел собственности и доступ к власти между различными группами аристократии, в результате которой победили те, кто лучше взаимодействовал с буржуазией и простолюдинами.

Захват Римской империи варварами, хронологически совпадавший с переходом от рабовладения к феодализму, был по сути победой пришлых аристократов над римскими.

При этом зачастую в борьбе “элит” преимущество имеет та, которая опирается на наиболее талантливых представителей низших классов, в том числе через обеспечение им “социальных лифтов”, то есть позволяя наиболее лояльным, активным, талантливым плебеям стать аристократами и занять освободившиеся после смещения противоборствующей партии места

История как процесс возникновения, исчезновения и взаимного порождения цивилизаций

Марксом и Энгельсом был в основном создан формационный подход к рассмотрению развития истории. Элементы этого подхода — государства. Государство рассматриваются как совокупность способов производства и участвующих в общественном производстве и распределении людей. Люди по отношению к средствам производства делятся на классы. Классы бывают эксплуатирующие чужой труд и эксплуатируемые другими классами. В зависимости от способа производства и господствующих в данном виде общества производственных отношений Маркс и Энгельс выделяли следующие стадии развития человеческого общества: первобытнообщинный строй, рабовладение, феодализм, капитализм и социализм.

Цивилизационный подход не отрицает возможности формационного. Он смотрит на историю под другим углом — не как на процесс возникновения, исчезновения и взаимного порождения общественно-экономических формаций и государств, а как на процесс развития культур.

Что такое культура? Культура — категория, которая включает в себя: 1) ценности (то есть цели жизни и их приоритеты), 2) нормы (то есть правила), которым в этой культуре предполагается следовать, 3) материальные блага, производимые в рамках этой культуры. Так определяется культура у Э. Гидденса (“Социология”) и мы будем использовать это определение как рабочее.

С точки зрения истории так понимаемая культура — это синоним понятия “цивилизация”. Чисто ситуативная разница заключается в том, что когда говорят о культуре, в первую очередь понимают ценности и юридически неоформленные нормы, а говоря о цивилизации — в первую очередь имеют в виду производимые материальные блага и юридически оформленные нормы. Для целей книги эта разница не имеет значение и мы будем употреблять их как синонимы. На мой взгляд такое использование понятий не искажает сколько-нибудь существенно в том числе и понимание различных цивилизационных теорий развития истории.

Общество, согласно тому же Гидденсу, — это совокупность людей, связанных одной культурой. Культура же соответствует “механизму” функционирования общества.

Не трудно сообразить, что границы цивилизации не совпадают с границами государств. Цивилизация как правило (но не всегда) проходит по территориям нескольких или многих государств. Суперэтнос Гумилева, по всей видимости, должен соответствовать понятию цивилизация. С этой точки зрения цивилизация (или суперэтнос) состоит из одного или нескольких этносов. Этнос образующим элементом является по нашему мнению (не совпадающему с точкой зрения Гумилева) общность родного языка. Суперэтнос (цивилизация) имеет также один доминирующий язык, язык межнационального общения, lingua franca. Например, для русско-советской цивилизации таковым языком являлся (и является?) русский, для западной — английский.

Некоторые цивилизации могут на каком-то этапе своего развития попадать под понятие “глобальный проект”, используемое рядом исследователей, или даже быть результатом возникновения такого глобального проекта. У М. Хазина глобальный проект (ГП) — “‘это наднациональная и надгосударственная идея, которая в принципе может стать базовой для определения системы ценностей любого человека на Земле” или, как нам кажется, точнее, наднациональное сообщество, объединенное некоторой универсальной идеей (смысла жизни, набора ценностей и их приоритета). “Цивилизация (или ее зародыш), стремящаяся сформулировать собственный ГП, обязательно должна иметь в своем распоряжении Великую Надмирную Идею”. Китай, например, по мнению Хазина, такой идеи не сформулировал, поэтому пока не готов создать свой глобальный проект. “Это должна быть настоящая Идея, объясняющая мир видимый и невидимый, из которой непротиворечиво выводится система поведения и этические правила. Более того, эта Идея должна быть универсальной, предназначенной для всех людей без остатка, во всех уголках земного шара и во все времена. Ну и конечно, эта Идея должна гарантировать светлое будущее его носителям. Или, на крайний случай, их детям”.

То есть все состоявшиеся глобальные проекты — цивилизации, но, по Хазину (для нас этот вопрос не закрыт) не все цивилизации — это глобальные проекты.

Участие или неучастие в глобальном проекте абсолютно добровольно для каждого, вся объединительная сила находится в самой идее (наборе идей). Не всякая универсальная идея или система ценностей может стать основой глобального проекта, а лишь та, которая найдет “отклик в сердцах” миллионов как благодаря собственному содержанию, так и благодаря правильному “продвижению”.

Развитие глобального проекта проходит несколько стадий. В самом начале идея формируется и оттачивается в неформальном общении, спорах (внутренней конкуренции) небольшой группы людей. Этой стадии Хазин не дал название. После этого начинается сетевая стадия глобального проекта. На этой стадии идеи оформляются в Нормы, то есть общеобязательные правила поведения, и начинают распространяться своими адептами в массах. “Любой проект, пока только в потенции претендующий на то, чтобы стать глобальным, начинается как сетевой. Образуются и умножаются ячейки сторонников Идеи, совершенствуются ритуалы, формулируются правила поведения и взаимодействия”. На этой стадии ячейки не связаны отношением подчинения и, взаимодействуя друг с другом, все-таки действуют самостоятельно. “Можно сказать, что, пока их ведет сама Идея, Норма еще только складывается.” Пример сетевой формы глобального проекта — христианство первых веков, до того как оно стало официальной религией Римской империи, Красный проект в XIX веке. Буддистский проект до сих пор находится в сетевой форме.

Нам кажется очевидным, что для того чтобы стать глобальным проектом, идея должна сначала “овладеть миллионами” оставаясь именно идеей, до начала какого-либо администрирования, которое способно на более ранней стадии только убить ее. Посему человек, формирующий глобальную идею или участвующий в ее формировании, не должен рассчитывать на ее воплощение в материальную форму до момента пока она “овладеет миллионами”, что в наше время интернета и СМИ НЕ означает “не должен ожидать этого при своей жизни”. Преждевременное администрирование порождает сектантство.

“Как только численность сторонников становится существенной, неизбежно формулируется политическая составляющая. Иначе нельзя: необходимо постулировать правила общежития, определить систему управления, назвать друзей и врагов. Далее, для успешного развертывания ГП должен утвердиться в опорной стране (выделение мое). Она должна быть крупной, мощной в экономическом и военном отношении…Ровно с того момента, когда в опорной стране утвердились новые нормы и вся она достаточно окрепла, чтобы стать лидером, ГП становится иерархическим”, то есть начинается т. н. иерархическая стадия ГП. “Принципиально важно, однако, что экспансия проекта на данном этапе происходит преимущественно мирно, ибо пример воплощенной Идеи действует надежнее, чем сабли и ружья”. Например, Христианский проект перешел на эту стадию, когда соответствующая религия стала государственной в Византийской империи, Красный проект перешел на эту стадию после октября 1917 года, Исламский проект — почти сразу после возникновения.

“Развитие проекта в иерархической стадии может продолжаться достаточно долго, как например, в том случае, если его элита разбита на несколько групп…Однако со временем слабеет Дух носителей Идеи, портится мораль, все чаще допускаются послабления в нормах и правилах, а значит, как опорная страна, так и весь проект в целом клонится к упадку. Эта стадия отличается от иерархической еще большей концентрацией элиты, резким окостенением проектных механизмов и, главное, переходом управления проектом от достаточно плюралистических элит к жестко организованной имперской бюрократии”. Это имперская стадия по Хазину. Переход к ней может быть ускорен в условиях жесткого противостояния с другим ГП (Красный проект и Западный проект в середине XX века). “Имперская стадия ГП является последней, за ней следует его распад или переход в латентную форму. Причин здесь несколько: во-первых, имперская бюрократия категорически не успевает за происходящими в мире социальными, экономическими, политическими процессами. Во-вторых, имперское сознание явно предпочитает не доказывать что-то, а довольно активно и насильно вменять проектную систему ценностей, что резко уменьшает базу расширения проекта и уменьшает приверженность проектной системе ценностей внутри собственно проектных стран… В-третьих, существенно уменьшается адаптивность проектных ценностей и идеологических установок, которые начинают проигрывать идеологическую войну конкурирующим проектам”.

Наверное, для выживания глобального проекта нужно ответить на вопрос, как научиться сохранять его на иерархической стадии. Решение — это ответ на платоновский вопрос о господстве лучших.

“Конкуренция проектов … может идти по трем основным направлениям… И исторический опыт показывает, что если по двум из них очевидная победа достается одному из проектов, то любой перевес сил по третьему направлению уже практически никогда не играет роли. Эти три направления — экономика (производной которой является военная мощь), идеология и демография… К последней мы относим не только численность населения, но и его приверженность проектным ценностям, в частности готовность отдать за них жизнь”.

“… знаменитое противоборство “двух систем” в середине XX в. было связано с тем, что ни у одного из них не было явного преимущества…: в экономике — у Западного проекта, в идеологии — у Красного. По демографии, в общем, была ничья… И поражение Красного проекта в конце века было вызвано как раз тем, что в конце 50-х годов разложившееся имперское руководство СССР отказалось от концепции идеологической войны, перейдя к так называемому принципу мирного сосуществования, чем резко ослабило демографическую проектную составляющую”.

Тут следует заметить, что концепция мирного сосуществования была предложена не в конце 50-х годов, а еще при Сталине им самим.

Первым глобальным проектом по Хазину в истории был Иудейский ГП. “Именно он впервые предложил окружающим людям не силу оружия, а систему ценностей”. Он был неудачен во многом в силу своей замкнутости.

Проблему замкнутости при сохранении ценностей иудейского ГП решил Христианский проект, “который после перехода в иерархическую стадию естественно назвать Православным (Византийским).

По нашему мнению, скорее всего, ВСЕ цивилизации имели в своей основе “глобальный проект”, но до определенного момента в истории по логистическим причинам представление о глобальности было сильно территориально ограничено. Т. н. “иудейский проект” не был первым и, возможно, вообще не был глобальным (как ра в силу своего подчеркнутого ограниченного рамками еврейства характера).

Глобальный проект, вероятно, порождает цивилизацию спустя какое-то время после перехода в иерархическую стадию (скажем, 50 или 100 лет, нужно уточнять).

Были ли Красный проект в Европе (марксизм) тем же самым проектом, что и Красный проект в России? Возможно, нет, так как развивался на базе разных цивилизаций (западноевропейской цивилизации на стадии перехода от т. н. Капиталистического к т. н. Западному ГП и русской православной), возможно, марксизм универсальной церкви большевиков был только внешней видимостью (возможно, мешавшей им самим), и в цивилизационном смысле Красный проект в России был скорее развитием проекта “народников”.

В какой момент зарождается цивилизация (суперэтнос, Глобальный Проект)? Лев Гумилев предполагал мутации, вызванные, например, космическими излучениями. Эти мутации ведут к рождению особенных людей — пассионариев, они же интеллектуальная элита. По Тойнби, люди живущие на одной территории должны столкнуться с неким Вызовом со стороны природы или внешних по отношению к ним людей. Тогда интеллектуальная элита, если она есть, должна придумать, какой на этот вызов люди должны дать Ответ. Если люди услышат свою элиту, а сам Ответ окажется успешным, возникнет новая цивилизация. Сам Тойнби считал, что совсем уж новые цивилизации могли возникать только на основе первобытнообщинного строя, теперь они могут только отпочковываться от существующих.

Как связана концепция Вызова-Ответа с представлением о справедливости как о факторе исторического развития? Во-первых, на наш взгляд, Вызов, как таковой, вообще не является фактором возникновения или развития. Он лишь показывает, достигло ли общество к моменту его возникновения некоторого уровня развития. А вот адекватность Ответа как раз напрямую определяется тем, достаточного и уровня развития достигла структура общества, а именно: насколько общество продвинулось в направлении идеального справедливого общества. Несправедливость, как это правильно заметил еще Платон в “Государстве”, ведет к раздору и несогласию внутри общества и к тому, что обществом руководят или пытаются руководить не самые способные.

Маркерами близости к справедливому обществу, то есть обществу, способному вынести более высокий уровень Вызова, являются следующие (список не исчерпывающий):

— лучшие ли “наверху”?

— наказаны ли преступления

— адекватно ли вознаграждение затраченному труду или “кто не работает, тот ест”

— на “своих местах” ли люди.

Приложение. Модель для прогнозирования изменения цен при изменении предложения или спроса на конкретные товары

“Правильная” цена, как мы знаем, вычисляется так:

P_s = T

, то есть количество общественных человеко-дней потраченных на производство товара от получения исходного сырья до продажи.

“Реальная” цена (меновая стоимость, цена в отсутствии директивного регулирования, рыночная или квазирыночная) зависит от справедливой цены, но отличается от нее в зависимости от соотношения спроса/предложения:

P_r = T · f(C/S)

, где C — спрос, S — предложение, f(C/S) — функция, возрастающая при росте спроса C и убывающая при росте предложения S.

Определим f(C/S)

Пусть товар удовлетворяет несколько потребностей A₁,A₂,…A_m

Например, хлеб: 1) потребность в калориях 2) потребность в белках. Пусть 1 кг хлеба содержит N₁ калорий и N₂ белков.

Пусть далее общая потребность “на рынке” в калориях — C₁, в белках — C₂, общий объем калорий в товарах, предлагаемых на рынке — S₁, общий объем предложения белков на рынке — S₂.

Тогда

f(C/S) = k₁ · C₁/S₁ + k₂ · C₂/S₂

или, в общем виде:

Здесь M — количество удовлетворяемых товаром потребностей, k₁,k₂…,k_m — весовые коэффициенты, подобранные так что

k₁ + k₂ + … + k_m = 1

с другой стороны эти коэффициенты должны отражать, какую долю общей потребности этого вида удовлетворяет данный товар, то есть для товара с двумя потребностями:

обозначим правую часть как α, тогда

k₁ = α · k₂

k₂ + α · k₂ = 1

Аналогичным образом, решая систему уравнений, можно вычислить коэффициенты для более, чем 2 потребностей, удовлетворяемых товаром.

В случае, если товар удовлетворяет одну потребность, очевидно k₁ = 1,

f(C/S) = C₁/S₁

, а рыночная цена товара:

P_r = C₁/S₁ · T

На всякий случай напомним, что предложение потребности — это сумма по всем товарам, удовлетворяющим ее, а не только по товару этого конкретного вида.

Итак, получив коэффициенты k₁,k₂…,k_m, мы можем вычислить реальную цену товара:

В идеальном случае

должно быть равно 1. Это означало бы, что достигнуто истинное равновесие между спросом и предложением. Именно в этом случае реальная цена равна “правильной”.

Формулу (1), зная реальные цены, которые подставляются в левую часть уравнения, можно использовать для вычисления весовых коэффициентов k_i, получив которые мы можем получить модель, которую можно использовать для прогнозирования изменения цен при изменении предложения или спроса на конкретные товары.

Оглавление

Введение

  Почему существуют “вечные” вопросы?

Что первично — материя или сознание?

В чем цель и смысл жизни?

Гипотеза о существовании Бога

  Христианство

  Индуизм

  Буддизм и ислам

  Молитва и медитация

“Я” (душа) и жизнь после смерти

Обладает ли человек свободой воли?

  Воля как свойство человеческой личности

Что есть истина?

Познаваем ли мир?

Что все-таки первично — материя или сознание?

Что такое счастье?

Как правильно жить?

  Происхождение морали и религии

  Золотое правило морали

  Как поступать в ответ на зло — мстить, не противиться или творить в ответ добро?

  Нужно ли стремиться к славе?

  Основания супружеской верности

  О мужестве

  Грех и его виды

  Непотребство и распущенность

  Страх и ненависть

  Сексуальная этика

  Гомосексуальность

Как воспитать хорошего человека?

  Литература и искусство

  Идеология

  Мифы: вред и польза

  Патриотизм

Что такое справедливость?

  Является ли так понимаемая справедливость явлением объективной реальности или только чем-то субъективным, случайным?

  Принципы справедливости

  Справедливость и свобода

  Справедливое распределение

  Справедливость, лишение свободы и смертная казнь

  Справедлив ли ссудный процент

Что такое красота?

“Царство Божие” на Земле

  Почему социализм означает общественную собственности на средства производства?

  Разновидности социализма

    Государственный социализм

    Государственный коммунизм

    Синдикальный социализм

    Коммунальный коммунизм и социализм

    Анархический коммунизм и социализм

    Социалистический строй будущего

  Карл Маркс

  Государство: орудие подавления одного класса другим или/и средство реализации общих интересов?

  Социальные преобразования: революция или эволюция?

  Почему капитализм (империализм) до сих пор жив?

  Обязательна ли социалистическая революция?

  Диктатура пролетариата

  О демократии

  Какой вариант преобладающей собственности на средства производства (государственной или частной) экономически более эффективен?

  Закон стоимости

  “Невидимая рука рынка” и монополии как причина снижения “богатства народов”

  Экономические законы социализма

  Почему одни страны богатые, а другие — бедные?

  Национальный вопрос

    Еврейский вопрос

  Мегаполизация и демегаполизация

В чем состоит смысл истории?

  Последствие нарушения принципов справедливости и исторический процесс

  Периодизация истории

  Происхождение семьи

  Возникновение государства

  О роли производственного фактора при переходе от одной социально-экономической формации к другой

  Движущие силы и логика исторического процесса

  Революции и исторический процесс

  История как процесс возникновения, исчезновения и взаимного порождения цивилизаций

Приложение. Модель для прогнозирования изменения цен при изменении предложения или спроса на конкретные товары