Успей пожить [Денис Ершов] (fb2) читать онлайн

[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]

Денис Ершов Успей пожить

По понедельникам я умираю …или рассказ о том, как жить может быть очень скучно

Я тут вдруг понял, что в полночь — все иначе. Я чувствую себя, веду себя, думаю и говорю иначе. Никогда не понимал, с чем это связано, но я ощущаю себя гораздо свободнее, когда тьма накрывает город.

Я не могу выносить понедельники. Это тянущее чувство внутри, в воскресенье вечером, накрывает меня с головой. Я знаю, что всего каких-то 10 часов и мне снова нужно будет вставать рано утром, собираться на учебу, добираться до нее и, наконец, сидеть на парах, что-то писать, работать. Я не могу сосредоточиться, даже насладиться выходным днем в полной мере. Вместо этого, я лишь в ужасе и в подавленном настроении коротаю остаток дня. Не нужно даже говорить, как я себя чувствую в итоге весь понедельник. Ужасно. С опускающимися руками. Все внутри меня будто сопротивляется всему живому. Кажется, что этот день никогда не закончится…

Да, я ненавижу понедельники. Как часто я слышал эту фразу.

А дело в понедельниках? Я задаю себе этот вопрос каждый раз, но не получаю ответа. Потому что каждый мой день — это понедельник, иногда чуть лучше, иногда хуже. Мне просто скучно. Скучно жить, словно каждую прожитую минуту я просыпаюсь в понедельник утром, или сижу в режиме ожидания в воскресенье вечером.

Мне скучно.

Мне скучно с людьми, с любимым человеком, мне скучно с собой. Меня ничего не интересует. Те вещи, что могли когда-то заинтересовать меня теперь воспринимаются пустышками. Я не хочу ничего делать. Я хочу лежать. Лежать и смотреть в потолок. Хочу забиться в угол, обнять себя руками и просто сидеть в тишине, в ожидании какого-то чуда, зная при этом, что чудо не произойдет. Я хочу исчезнуть. Хочу вычеркнуть всех людей из своей жизни, чтобы про меня забыли, оставили, не трогали, не тревожили, не писали, не звонили, не знали моего имени, забыли меня, вычеркнули, словно меня никогда не существовало. Не хочу выходить на улицу, так часто там накрывают панические атаки. Не хочу ни с кем общаться, ведь даже одна только мысль о встрече с людьми приводит в ужас, тревожит. Особенно ужасно, если каждый твой день связан с общением с людьми, прямо как у меня. Общением, с мыслями о котором я просыпаюсь каждое утро в ужасе. Я даже ненавижу свое имя. Эрик. Какое-то невзрачное, какое-то пустое, прямо как я сам.

“Еще один ужасный день”.

В тот день я лежал на кровати поздно вечером. На ноутбуке играла какая-то медленная и грустная мелодия, не описывающая даже мизера того пустого чувства, что было у меня внутри. Была полночь. Окна в моей комнате были занавешены, свет от фонаря под окнами, как ни пытался, не мог проникнуть в комнату, а единственным источником света был горящий в темноте холодным свечением экран ноутбука. Я лежал, вытянув ноги, наслаждаясь тишиной, что царила в доме, потому что родители уже спали, но я спать не собирался. У меня было четкое ощущение, что сейчас я чувствую себя в безопасности, что никто и ничто не сможет мне навредить или как-то потревожить, просто потому, что мой мир сейчас погружался в сон, наконец-то оставляя меня одного.

Но я лежал, повернув голову набок, а слезы стекали тонким ручьем по моей щеке, сразу впитываясь в подушку. Что со мной? Сколько еще я должен страдать? Что мне сделать, чтобы приглушить эту боль? Что мне сделать, чтобы вновь почувствовать себя живым? Что мне сделать, чтобы вновь начать дышать? Как унять боль? Как заполнить пустоту? Какой выход?

Убить себя?

Не смогу, я слишком труслив для этого. Но и продолжать так жить я тоже уже не могу. И не хочу.

“Эрик, тебе нужна помощь…” — прозвучало где-то у меня в голове.

Люди редко обращаются за профессиональной помощью. В постсоветском пространстве четко и прочно укоренилась мысль о том, что психиатр — это мозгоправ и это что-то постыдное, что ты псих, что тебя поставят на учет, который просто разрушит твое будущее. Но то, что ты в таком состоянии можешь разрушить свою жизнь или покончить с ней раньше времени — это никого не волнует.

Никто тебе не поможет, кроме себя самого.

Я стоял около ноутбука и держал на свету в руке таблетки, которые нашел у мамы в ящике. У мамы тоже не стабильная нервная система, так что это, семейное?

Я прокрался к родителям в комнату, идя осторожно, освещая путь экраном своего смартфона. Один ящик у мамы в комоде был отведен только под таблетки, и я взял все, что были со странным названием, все те, что не знал. Идя обратно, я окинул взглядом кровать, где они спали. Мама и мой отчим. Как же я его ненавидел раньше. Особенно сильно возненавидел после того, как увидел их секс. Мне было лет 6, тогда мы жили в коммунальной квартире и делили одну комнату на троих. Я проснулся среди ночи от какого-то шепота, от скрипа кровати, от томительных вздохов. В ужасе перевернулся на другой бок, чтобы не видеть этого, хотел убежать, скрыться, забыть.

“Эрик увидел, что мы трахаемся…”

Меня до сих пор трясет от воспоминаний об этом. Мне до сих пор это неприятно. И я до сих пор боюсь, что смогу быть невольным свидетелем этого опять. Поэтому перед тем, как войти в их комнату, я прислушивался. Да и каждый раз, когда просыпаюсь ночью и иду в туалет, проходя мимо двери, ведущей в их комнату, я молюсь, чтобы снова не услышать того томительного маминого вздоха.

Но нет, все прошло без происшествий. И теперь я стоял в своей комнате, разглядывая таблетки и прикидывая, сколько мне может понадобиться для того, чтобы уснуть и больше никогда не проснуться. Соблазн велик. Вот оно — спасение, можно просто выдавить из пластинки пару десятков таблеток, запить их водой и снова лечь. Можно даже плакать и уже не сдерживать слез. Можно даже снова подумать о всем, что беспокоит, что болит, что пожирает изнутри. Ведь какая теперь разница, если через несколько минут все уже закончится. Можно вспомнить всю свою жизнь напоследок, все радостные моменты и грустные, все победы и разочарования, улыбки и слезы — все то, что, может быть, получится унести с собой. Может быть после смерти я буду все таким же? Сохраню свою внешность, только вместо тела будет дымка. Сохраню воспоминания, только на этот раз они не будут болеть, а будут лишь знанием. Может, я смогу летать, когда стану духом и полечу туда, куда захочу, где еще не был, но так хотел попасть. А может, я просто усну и все забуду, и исчезну без возможности вернуться обратно.

Я не смог.

Я положил таблетки на стол и выключил ноутбук. За окном светало. Было лето, поэтому светает сейчас очень рано. Мне стало вдруг душно, будто кислород в моей комнате начал заканчиваться, будто мысль о самоубийстве уже так хорошо запрограммировалась в моей голове, что стала реальностью.

Мне стало страшно. Я решил выйти на улицу, чтобы просто подышать. Мне хотелось вдохнуть свежего воздуха. Хотя, несколько мгновений назад, я мог осознанно перестать это делать.

Уже давно мы продали ту коммунальную квартиру и живем в отдельном доме, который достался в наследство от дедушки. За домом был приусадебный участок, мама сажала там цветы и овощи. Я даже не подозревал, как вкусно тут пахнет по утрам. Я вошел в сад и медленно прошел к столику с лавочками, которые соорудил мой отчим и за которым моя семья часто отдыхает после тяжелого трудового дня.

Я сел на лавочку и обнял себя руками. На улице было очень тихо, только птицы начали просыпаться. Солнце еще не выглянуло, но уже отогнало тьму, постепенно осветляя небо. А я смотрел на это небо, которое будто бы было покрыто тучами.

“Эрик…”

Кто-то позвал меня по имени. Это было очень тихо, но будь хоть на полтона выше, я бы непременно вздрогнул. Я оглянулся — никого. Наверное показалось. Так я подумал я, пока мое имя не прозвучало еще раз.

В зарослях сливы и терновника, практически сливаясь со столбами деревьев, стоял мужчина. Я пристально смотрел на него, но не видел лица, лишь расплывчатые очертания. Я носил очки, поэтому списывал это на плохое зрение. Однако, подойдя ближе, понял, что человек почему-то странно переливается на ветру, будто сам колышется вместе с листьями деревьев. Мне не было страшно. Он меня не пугал. Он мне даже нравился, и я смутно пытался отыскать этого человека в своей памяти, потому что мне казалось, что я точно его знаю.

Я его знаю.

— Здравствуй, Эрик. Как поживаешь? — спросил меня человек. Его голос звучал гулко, как-то отдаленно, но эти нотки также были мне знакомы.

— Не очень, — ответил я. — Я хотел покончить с собой несколько минут назад.

— Я знаю, поэтому я и пришел к тебе. Ответь мне, зачем?

— Мне больно. Мне страшно. Мне непонятно. Мне невыносимо. Я не могу больше это терпеть. Я не могу выносить эту боль вперемешку с пустотой, я не могу и не хочу…, — я запнулся и тяжело вздохнул. Затем произнес вновь. — Мне страшно.

— Понятно. Но все же ты стоишь сейчас передо мной, ты не сделал того, что хотел.

— Я не смог, — честно признался я.

— Что тебя остановило?

Я задумался.

— Мне стало страшно.

— Так же страшно, как тебе сейчас?

— Нет, — ответил я. — Еще страшнее.

Мужчина подошел ко мне вплотную, нежно и осторожно взял мое лицо в руки, положив ладони на щеки и пристально посмотрел в глаза. Его ладони были приятны наощупь, а от его взгляда по моим щекам вновь потекли слезы. Не от страха, нет, но от того, что внутри меня будто прорвалась дамба; будто камень, преграждающий путь ручью был, наконец, смыт и унесен течением.

Он продолжал смотреть на меня своим пронзительным взглядом, а я смотрел на него в ответ, иногда зажмуривая глаза от слез и тихо всхлипывая. Этот взгляд был мне знаком, вся сущность этого человека была мне знакома, находила какой-то отголосок внутри, кричала, звала, прорывалась радостью сквозь тьму боли и страдания.

— Эрик, запомни мои слова, — ласково произнес мужчина. Он смотрел на меня с легкой улыбкой на губах. — Запомни их навсегда. Ты — красив, ты — молод, ты — бесценен, ты — уникален. Такого, как ты, в этом мире не существует. И никогда не будет существовать. Цени ту жизнь, что у тебя есть, цени ее, люби ее, люби себя. В жизни ты будешь сталкиваться с неудачами, потрясениями, болью, разочарованием, разбитым сердцем и страданием. Но в твоей жизни будет и радость, и счастье, и любовь, и успех. Ты еще не знаешь, что готовит тебе твое будущее, но я это знаю, и это потрясающе. Ты добьешься успеха, ты полюбишь и будешь любим, ты будешь счастлив. Поверь мне. Ничего не бойся, иди вперед. Ты не ошибешься, тебя охраняют. А если ошибешься, то знай, что это не просто так, эта ошибка приведет тебя к правде. Будут дни, когда тебе будет казаться, что все, что тебя сопровождает — это неправильные решения. Игнорируй это. Именно неправильные решения и ведут к истине.

Ты забудешь все то, что я сказал тебе сейчас, но через много лет в твоей памяти возникнет этот образ, и тогда ты, наконец, вспомнишь мои слова, ты будешь благодарен, потому что поймешь, что я говорил тебе правду. Та боль, что сидит в тебе сейчас, она нужна тебе. Она нужна для того, чтобы ты понял, чтобы ты вынес урок, чтобы изменился, чтобы повзрослел. То, что происходит с тобой сейчас — это подготовка к тому, о чем ты просил. Переживи это. Постарайся быть сильным. Не осуждай себя за неправильные решения, ведь они преподают тебе урок, все твои ошибки невероятно ценны.

Ты бесценен, помни это.

Я смотрел на него с открытым ртом, потому что все то, что он сказал мне, вызывало во мне интерес, и какое-то время я не мог выдавить ни слова, продолжая смотреть на этого мужчину заплаканными глазами. Наконец, он отпустил мое лицо и отошел назад, по-прежнему продолжая улыбаться. Я же сделал шаг вперед. Конечно я не мог просто так ему поверить.

— Откуда… откуда вы все это знаете?

— Я был на твоем месте. Я знаю, о чем говорю.

И последний вопрос, который волновал меня не меньше предыдущего.

— Простите, но кто вы такой? — И не дав ему ответить, я продолжил. — Мне кажется, я вас знаю. Ощущение, будто где-то видел, мне знакомы ваш голос, ваша внешность… Мы могли где-то видеться?

Человек усмехнулся.

— Конечно, мы виделись.

— Но где? Я не могу вспомнить…

— Чтобы понять, ты должен кое-что сделать прямо сейчас.

— Что? Что мне нужно сделать?

И он произнес свою просьбу. Слова, что навсегда изменили мою жизнь. Слова, которые произвели внутри взрыв, освобождая свет, что был во мне, что ждал освобождения. Слова, что заставили меня пошатнуться и отступить назад. Слова, что встряхнули меня, взяли за плечи, перевернули, хорошенько растрясли и поставили на место, производя атомный взрыв, спектр эмоций, непонятных ощущений, который разливались по мне, как алкоголь разливается по крови; как сильнейшей чувство, парализующее, цепенящее, заставляющее твое сердце делать пируэты внутри, сначала замедляться, а потом снова продолжать биться с новой силой.

— Прямо сейчас зайди в дом и посмотри в зеркало. Смотри внимательно, рассмотри каждый сантиметр своего лица, пристально посмотри в глаза. Ты увидишь меня там. Увидишь меня, как себя, через много лет. Именно поэтому я знаю тебя лучше всего. Именно поэтому я знаю, что говорю. Потому что Я — это Ты. И мы имеем значение.

Послезавтра был вторник

— Ты ничтожество!

Я перевернулась на другой бок.

— Ты тупая, ты никто!

— Какая же ты жалкая!

Нет, это бесполезно. Я перевернулась на спину и уставилась в потолок. Со мной такое случается часто, когда я просыпаюсь от криков в своей голове, криков прошлого, криков собственного подсознания, криков чужих людей внутри, которые кричат каждый раз одно и то же. На часах было несколько часов после полуночи. Я встала и прошла в кухню, чтобы выпить воды.

В квартире было тихо. Лишь тиканье настенных часов, да сопение моего пса нарушал тишину этой ночи. Я не стала включать свет, мне хотелось побыть в темноте. Темнота внешняя перекликалась с темнотой внутренней. Мне нравится находиться в темноте, нравится, когда на улице темнеет. Как сейчас, когда я стояла на кухне с бокалом воды в руке, чувствуя спокойствие, растворяясь в нем, ощущая, как все находится на своих местах. Как в первый раз за сутки я перестаю чувствовать себя тем самым ничтожеством, о котором так яростно кричат голоса внутри меня.

— Что? Танцы? Елена, дорогая, твоя комплекция не позволит тебе нормально танцевать, к тому же, ты совсем не пластична, — говорила мама, подливая вина себе в бокал. Она смотрела на меня своим тяжелым холодным взглядом, отрывая его лишь на то, чтобы взглянуть на свой бокал с алкоголем. Только позже я поняла, что ее глаза были полны какого-то вечного раздражения, будто я была в чем-то виновата. Сама не зная в чем, я винила себя, я тоже чувствовала себя виноватой, ведь мама мною не довольна. Она никогда мною не была довольна.

— Гитара? Елена, дочка, посмотри на свои пальцы, они же у тебя полные, как сардельки, для занятия музыкой нужны пальцы утонченные, как у твоей матери, смотри…, — говорил мне папа, тоже подливая себе в бокал и беря мою мать за руку. Они оба пытались выглядеть утонченными, благородными, но на деле лишь были высокомерны, в частности со мной, с их дочерью.

В детстве я была полновата. И сейчас не стройняшка, но обычно родители списывают телосложение своих детей на возраст. Ведь дети не должны сидеть на диете. Не должны же? А я сидела. Мои родители не давали мне ужин и чаще всего прятали меня в комнате, когда к ним приходили гости. Ссылались на то, что я делала уроки, хотя я просто лежала и плакала, а уроки давно были сделаны. Они стыдились меня.

— Какая же она тупая, — девочки в моем классе не пытались даже понизить голос, напротив, они хотели, чтобы я услышала их.

— Перестаньте сейчас же, чтобы больше я этих слов не слышала! — говорила моя учительница.

— Скажите, я и правда тупая? — вопрошала я, когда понимала, что остаюсь после уроков лишь одна я.

Раздраженно бросив на стол очки, моя учительница поднимала на меня глаза и, натянув улыбку, говорила:

— Конечно нет, Елена. Просто у всех разные способности.

А я тогда не понимала, как человек может улыбаться и при этом испытывать к тебе неприязнь. Я не могла это объяснить, но могла почувствовать.

— Елена, пожалуйста, будь побыстрее, — говорила мне другая учительница, нетерпеливо вздыхая за моей спиной, когда я последняя дописывала контрольную работу.

Помню, как к ней зашла другая учительница, и они начали перешептываться. А подняв голову, я увидела, что две пары глаз, смотревшие все это время на меня, вдруг начинают нервно переглядываться, а шепот прекращается.

— Мы собираемся на вечеринку сегодня всем потоком, приглашены все, — объявляла старшекурсница, приходя в нашу аудиторию после лекции. Тогда я обрадовалась, потому что только поступила в университет и надеялась, наконец, изменить свою жизнь. — В течении сегодняшнего дня вы все получите приглашения на руки, без приглашения никто не приходит, это традиция. А поскольку вы все первокурсники, вы должны традиции уважать.

В тот день я ждала приглашения целый день. К вечеру, когда пары уже заканчивались, я подошла к старшекурснице и спросила про приглашение. Она же, окинув меня оценивающим взглядом с головы до ног, как-то странно улыбнулась и произнесла:

— Да, приглашение будет, нужно подождать.

Я сидела около аудитории еще несколько часов, практически до самого вечера, но так ничего и не дождалась. Но на тот момент я уже очень хорошо понимала, что могут означать подобные улыбки.

— Елена, идешь на корпоратив? — однажды спросила меня коллега на работе.

Из универа я давно выпустилась и уже работала журналистом. В писательстве я находила уединение и спокойствие, когда нигде больше найти их не могла.

— Эмм, наверное, я не думала об этом…, — это был канун Нового Года, я дописывала свою статью и должна была успеть сдать ее в печать.

— Давай скорее заканчивай и пойдем вместе.

У меня были странные чувства. С одной стороны я привыкла всегда быть одна, с другой — это первый в жизни корпоратив, более того, первая в жизни вечеринка. Я не знала как реагировать и как себя вести.

В тот вечер мы собрались в каком-то помещении, странно напоминавшим чью-то гостиную. Я стояла в углу с бокалом коктейля в руке и смотрела на веселившихся людей, на целующиеся парочки, на диджея, который делал движения головой под звучавший ритм. Внутри меня что-то трепетало, когда я смотрела на парочки, обнимавшиеся в танце. Как они трогали друг друга, как обнимали и целовали.

— Ты какая-то скучная и неинтересная, — сказал мне мой единственный парень, повстречавшись со мной несколько недель. — Елена, пойми меня правильно. Думаю, я жду от девушки что-то другое.

На вопрос “что?” он пожал плечами.

В тот вечер на вечеринке я так и простояла в углу, а затем просто ушла домой. Та коллега, что позвала меня так ко мне и не подошла. Внутри я понимала, что она мне не нянька и ничем не обязана, но я не смогла побороть тот барьер, что вдруг встал внутри меня, тот, что не позволял мне подойти к людям самой.

Я слышала много примеров подобного уклада жизни, как у меня. Подобного склада характера, подобного уровня застенчивости или самоуничижения, назвать можно по-разному. Есть много примеров в сериалах, фильмах и книгах, когда девушка, будучи этаким гадким утенком, продолжает верить в себя, продолжает добиваться от жизни всего, чего хочет; продолжает оставаться на позитиве. И я была такой, но из всего перечисленного для меня правдивым являлась лишь строчка про гадкого утенка.

Однако странно, что такой я была не всегда. Ну, то есть не была такой внутри. Людям виднее, какая ты снаружи, но внутри я никогда не чувствовала себя ничтожеством или гадким утенком. Я чувствовала просто, что я другая, но мне было абсолютно комфортно с самой собой. Только по прошествии какого-то времени, я начала верить в то, что говорят люди. Видимо, собственной уверенности оказалось недостаточно в противовес с людским убеждением.

А сейчас единственное, что дает мне успокоение и убежище — это мое одиночество.

Но пустота…

Пустота никуда не девается. Напротив, когда я одна и в темноте, мне кажется, что пустота вырывается наружу, что она поглощает меня и никак не желает отпускать. Пустота, которая охватывает все тело, завладевает всеми внутренностями, вытесняет все то хорошее, что есть внутри, вытесняет весь свет, оставляя лишь кромешную тьму.

Вскоре я почувствую, что одиночество сначала просто начинает давить, а потом и угнетать. Растворять. Заставляет медленно исчезать. Я понимала, что мне некому поделиться, не на кого возложить хоть самый маленький кусочек своей пустоты. Да, моя собака отвлекает меня, но она не понимает, что у меня внутри. Иногда я ей завидовала. Завидовала, что она не может чувствовать так, как я. Завидовала, что не чувствует этой пустоты, что у нее вообще нет всех тех эмоций.

Я одна…одна…одна…

А может?..

Может просто исчезнуть? Зачем мучиться, зачем пытаться и стараться, если в конечном счете я все равно умру? Я хотела умереть. Я хотела прекратить эту боль, которой нет причины и от которой нет лекарства. Я хотела перестать чувствовать это бессилие, хотела перестать чувствовать себя пустым местом. А я таковым и являлась, я в это верила, я это знала, я это чувствовала. Пустое место. Жалкое ничтожество. Тупая. Неуклюжая. Скучная. Одинокая. Некрасивая. Пустая.

— КАКАЯ ЖЕ ТЫ УРОДИНА. ЖАЛКАЯ И НИКЧЕМНАЯ, НИГДЕ ТЕБЕ НЕТ МЕСТА…

Однажды ночью я в очередной раз проснулась от звуков в своей голове. Я не стала сопротивляться, хотя понимала, что просто так они не затихнут. Они не затихали. Они не давали мне спать. И тогда я решила покончить с этим.

Я вышла на крышу. Я не стала закрывать за собой дверь, все равно никто меня не увидит. Мне казалось, что сама Вселенная “оберегает” меня от всяких контактов с внешним миром.

Меня трясло всем телом. Не потому что было холодно, нет, но потому что с моих щек стекали слезы, вырываясь из меня потугами и беззвучными всхлипами. Была поздняя осень, на улице было холодно, а я шла босиком по крыше, одетая в одну лишь пижаму и не чувствовала холода. Мне хотелось почувствовать хоть что-то, что-то резкое, как когда ты окунаешь руку в снег, и ее начинает покалывать. Я чувствовала покалывание на своих стопах от ледяной поверхности, но при этом это не мешало мне продвигаться дальше. Мне казалось, что я иду по чему-то слегка прохладному.

Я сделала свой первый шаг к краю.

Я слышала, что прямо перед смертью, перед какой-либо аварией или экстремальной ситуации, у людей вся жизнь пролетает перед глазами. Но что могла вспомнить я из своей жизни? Наверняка у меня тоже было что-то хорошее, но я словно пробудилась от долгого сна, пытаясь понять где я и что со мной и не понимала. Будто пыталась вспомнить свою жизнь, но тьма поглощала меня, она не пускала ничего хорошего внутрь, транслируя лишь боль и пустоту.

Шаг.

А кто заметит, что меня нет? Родители давно умерли, друзей за всю мою жизнь у меня так и не появилось. Мой кузен? Мы уже очень давно не общались. Парень ушел к другой. Собака… Собака заметит. Но пройдет время, и она забудет.

Шаг.

Я ненавижу свою работу, я ненавижу свою жизнь, я ненавижу себя. По моим щекам стекали слезы, а я пыталась вытереть их рукавом своей пижамы, который, вскоре, весь промок насквозь.

Шаг.

Господь, я в тебя верю, я так сильно верю в тебя и всегда тебе молилась. Тогда за что? За что ты наказываешь меня, за что обрекаешь на все эти страдания? За что ты выбрал для меня такую жизнь? Видишь, я не справляюсь! Что ты теперь скажешь? Ты ошибся? Моя жизнь — это ошибка, и теперь я это знаю.

Шаг.

Я дошла до края. До края крыши и до края своей жизни. Я посмотрела вниз и увидела ночной город, бурлящий жизнью внизу. Даже он был живее, чем я. Еще шаг и все закончится. И я внесу свой штрих смерти в эту бурлящую внизу жизнь.

Я вытягиваю ногу, и моя правая босая стопа зависает в воздухе. Я смотрю на нее. Смотрю на свою ногу, смотрю на город вокруг, смотрю на проезжающие мимо машины, слышу, как они сигналят, как все шумит вокруг. Я будто смотрела на себя со стороны, будто уже слилась с этим городом, хотя пока и не умерла, хотя пока и не сделала шаг вникуда.

Моя тьма завладела мной, она меня победила. Я больше не могла ей сопротивляться, хотя, может, просто не хотела. Мне хотелось, чтобы все это закончилось, хотелось перестать слышать голоса в голове, голоса, полные ненависти; хотелось перестать себя ненавидеть.

— ТВАРЬ, ПАРШИВАЯ ТВАРЬ, НИЧТОЖЕСТВО, УРОДКА…

Я закончила то, что начала. Я сделала шаг.

Получай, проклятая тьма, ты не сможешь завладеть мной навсегда. Я убью себя, а значит убью и тебя.

Пока я летела, жизнь и правда начала пролетать у меня перед глазами. Как ретроспектива, как старая кинопленка, эта картинка окружила меня, кадры сменялись друг другом.

Я перевернулась в воздухе и теперь летела спиной вниз. А там, на краю, была готова прыгнуть за мной моя собака, которая выбежала из дома, но так и не успела спасти хозяйку. Я видела, как мой пес мечется на крыше, то исчезая, то появляясь вновь; как смотрит на меня, видя мои последние мгновения жизни, как лает, но его лай заглушают звуки города, и он постепенно от меня отдаляется. Отдаляется навсегда.

— Елена, доченька, мы так любим тебя, не переживай насчет танцев, в конце концов, ты можешь заняться чем-то еще.

— То, что тебе не легко даются какие-то конкретные предметы — еще не значит, что ты глупая. Я знаю, что ты делаешь успехи по литературе, сконцентрируйся на тем, что любишь, и у тебя все получится.

— Эй, подожди! Ты не забрала свое приглашение, ты пойдешь сегодня на вечеринку со всеми первокурсниками?

— Пойдем с нами, после работы мы все вместе идем в бар, хочешь составить нам компанию?

Мои родители, учителя в школе, однокурсники в университете, коллеги по работе — все эти образы вдруг возникли передо мной, предстали совершенно с другой стороны. Как бы поменялась моя жизнь, если бы все эти строки действительно прозвучали? Как бы я жила сейчас, если бы люди оказались ко мне чуть добрее? Могла ли я кого-то винить в этом? А может, они и правда говорили мне все это? Все внутри меня перепуталось. Все растворилось в становящейся с каждым разом все больше тьме. Я никого не винила. Без людей и их мнения я все равно имела значение. Но я поняла это слишком поздно. Тьма не давала места свету. А я ей позволяла.

И я упала. Упала сильно, растворив все свои страдания в шуме этого города, поделилась с ним своей печалью, своей болью и своей тьмой. Тьма не ушла из меня даже после того, как я прекратила свое падение. По факту, она никогда меня не покинет, потому что она — часть меня, потому что тьма есть в каждом человеке. Но лишь мы решаем давать ли ей волю, либо не позволять завладеть собой. А силы на это есть у каждого. Они были и во мне. Жаль только, что поняла я это только когда мчалась на огромной скорости навстречу бесконечности.

Полуночная среда Или Создать нельзя разрушить (запятая по-усмотрению)

Алекс открыл ноутбук.

“Всегда ли сбываются наши мечты? Всегда ли все намеченное идет по плану? Разумеется, нет, не всегда. И я не могу понять к счастью это, или к сожалению.

Первое, что приходит на ум — к сожалению. Мало кто из людей, планируя что-то, всерьез задумывается, что что-то может пойти не так. А зря! Иногда вещи идут наперекосяк, иногда мы не знаем, почему это случается с нами, зачем или за что, но оно случается. Всегда случается.

Тогда, может быть, к счастью? Ведь даже все то, что идет не по плану в конечном итоге приводит нас к чему-то. Ведь все случается по какой-то причине. Для чего-то. И даже самые большие провалы ведут к чему-то новому, к новым возможностям.

Когда я учился в школе, а затем в университете, я часто думал о том, каким я хотел стать человеком. Мне хотелось быть звездным, популярным, успешным. Хотелось, чтобы все люди бросали на меня восхищенные взгляды, хотелось, чтобы у меня практически брали автографы, чтобы узнавали, чтобы поклонялись. Эта мания величия, этот юношеский максимализм вполне уживался с моим внутренним дискомфортом от всего этого. Мне никогда не было комфортно от людского внимания. Тем не менее, я желал его все больше с каждым годом.

Я создал макет успешного человека, сам поверил в эту оболочку себя; человека, который выше других. Я действительно чувствовал себя особенным, лучше других, красивее, талантливее. И мне потребовалось время, чтобы понять, что этот макет оказался бумажным. Его было очень легко сбить, а с течением времени поддерживать его оказалось все сложнее. Когда ты еще только на пороге взрослой жизни, когда только лишь приоткрыл ту дверь, но не вступил туда даже одной ногой, вся жизнь кажется проще. Захотел — стал. Поискал — нашел. Попросил — получил. Так ли это на самом деле? Так ли все просто сейчас, когда ты уже совсем взрослый и рассчитывать приходится только на себя? Кажется, что совсем не просто. А что, если мы просто начали забывать об этом жизненной простоте? Что, если жизнь и в самом деле довольно проста, а мы лишь сами усложняем ее, потому что все твердят о том, что жить — тяжело. Мне хотелось бы верить, что все на самом деле проще. Но, к сожалению, я уже упал в эту пучину, а падать, как известно, намного проще, чем подниматься.

В конечном итоге я стал совершенно другим человеком. Я побыл тем, кем хотел, успешным и популярным, хотя сейчас я не могу понять, было ли это взаправду, либо же я так хорошо вжился в свой бумажный образ. Вся моя успешность состояла сплошь из фантазий, мне хотелось думать, что я знаменитость, и что прохожие кидают на меня взгляды, как будто они знают меня, но боятся подойти. С течением времени я понял, насколько жалкой была эта попытка привлечь внимание, насколько жалок я сам, ставя себя выше других, создавая эту оболочку без возможности выхода из нее. Сейчас я хочу быть другим, но у меня это получается с трудом.

Я хочу быть полной противоположностью того картонного человека, каким себя создал. Сейчас я хочу быть сильным, мудрым, тихим и сосредоточенным. Даже может быть хладнокровным. Потому что именно из-за недостатка этих качеств я и чувствовал боль в разные годы своей жизни. Именно из-за фокусирования на неверных ценностях я спотыкался больше, чем поднимался. Сейчас я хочу взрастить себя заново. Переродиться, стать взрослее и сбросить этот груз, словно ящерица, сбрасывающая хвост.

Получилось ли у меня это? Пока нет.

Получится ли? Не знаю.

Буду ли пытаться дальше? Абсолютно.

Единственное, что я знаю — это то, что я устал быть заложником. Заложником самого себя. Сейчас мне тридцать, а я до сих пор не знаю, кем хочу быть, когда вырасту. Но знаю абсолютно точно, что никогда и ни при каких обстоятельствах не захочу вернуться назад, в прошлое. Не хочу становиться моложе. Слишком много всего было пройдено и пережито, не думаю, что выдержу это еще раз.

Что стало с нашим поколением? Миллениалы, на которых возлагали огромные надежды, но в итоге все мы выросли большими детьми. Сломленными, травмированными.

Но если кто-то лучше нас? Да. Есть ли хуже? Тоже да. Всегда будет кто-то лучше, кто-то хуже. Мы учимся жить. Учимся жить каждый день и каждый в своем темпе. И никогда не будет того дня, когда мы скажем — фух, ну все, теперь я умею жить. Мы будем становится взрослее, мудрее. Мы приспособимся. Но вряд ли сможем похвастаться тем, что мы, наконец, поняли эту жизнь.

Сегодня я окончательно убедился, что человеческая жизнь невероятно хрупка и мимолетна. Человек позиционируется вершиной эволюции, старается покорить природу и провозглашает себя хозяином этой планеты. Однако, человек уязвим. А для хозяина этого мира даже очень.

Подходя к своей любимой кофейне в центре города, я увидел скопление машин скорой помощи. Девушка спрыгнула с крыши и лишь счастливая случайность не позволила ей превратиться в мокрое место на асфальте. Я не знаю, осталась она жива или нет. Но даже если и жива, ее жизнь вряд ли когда-то станет той, что была до того, как она приняла решение шагнуть в пустоту.

Так что живите. Просто живите ради того, чтобы жить. Старайтесь создавать больше, чем разрушать. Старайтесь не сравнивать себя ни с кем, нет ни одного человека, кто был бы таким же, как вы. Вы — уникальны. Старайтесь упрощать. В жизни слишком много сложностей, делайте ее проще.

Жизнь — это тернистая дорога, а счастье в ней — это сам путь, а не конечная точка.”

Алекс закрыл ноутбук.

Трезвый четверг и пьяная пятница

То был четверг…

Марк очень любил ее. Любил так, как никогда никого не любил. Она, Милли, буквально показала ему, что такое любовь. Его любовь поначалу граничила с чем-то вроде одержимости, может, потому, что это были его первые серьезные отношения. Может, потому, что внутри у него посыпались чувства, от которых становилось страшно и странно… Эти чувства пугали, эти чувства увлекали, и он все время боялся ее потерять. Если вам это знакомо, то это было то чувство, когда ты чувствуешь, что любишь так сильно, что кажется, что уже не способен функционировать без этого человека.

Говорят, любовь живет три года. Он всегда знал, что это бред, и сам всегда надеялся доказать всем, что это ложь, что все это — неправда. И он это сделал. Марк и Милли вместе уже больше четырех лет, а его любовь не только не стала меньше, но напротив. Напротив, он чувствует, что любит ее все сильнее, что буквально влюбляется в нее каждый день, что чувства его только крепнут. И сегодня…

Сегодня он собирался сделать ей предложение. Он не раздумывал долго, Марк купил кольцо всего неделю назад, он давно знал, что время пришло. Здесь не нужно было даже решаться, он просто ждал, когда пройдет достаточное количество времени, ведь, по правде говоря, он готов был сделать предложение уже спустя пару месяцев.

Марк купил цветы, сел в машину и положил цветы и коробку с кольцом на переднее сидение. Он посмотрелся в зеркало заднего вида, чуть подправил волосы и улыбнулся самому себе. Это был самый счастливый день в его жизни.

Спустя примерно полчаса Марк уже был в центре города, где они договорились встретиться. Он припарковал машину, застегнул куртку, взял кольцо и букет и вышел из машины. Почти сразу же проносный зимний ветер взъерошил его волосы и обдул лицо ледяным ветром. Марк сморщился от холода, запер машину и, втянув голову в куртку, посеменил по скользкой дороге к месту встречи. В тот день валил огромный снег, так что даже идти было затруднительно.

Он подошел к пешеходному переходу как раз в тот момент, когда загорелся красный и стал ждать зеленого сигнала светофора, переминаясь с ноги на ногу. И тут он увидел ее.

Милли стояла на другой стороне дороги и махала ему рукой, чтобы тот ее заметил. От ее вида, у Марка замерло сердце. Боже, какая же она красивая. Она была в светлом платье, словно, уже сейчас была готова выйти за него замуж, и тогда Марк подумал, что это, должно быть, добрый знак. Но в то же мгновение он почувствовал раздражение. Ничего себе, как она одета! На Милли было светлое платье и поверх легкая курточка, которая подходит для весны, но никак не для такой погоды зимой! Ну сейчас он ее отругает! Потом, правда, быстро оттает, поскольку он не мог на нее долго злиться.

Машины начали движение, а Марк продолжает смотреть на Милли. Он видит, как она улыбается, как машет ему, а он машет ей в ответ. В те моменты он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Марк не отрывал от нее взгляда, хотя проезжающие машины на несколько мгновений скрывали ее из виду. Он посмотрел на светофор и увидел желтый свет. Ну скорее же!

Последние машины заканчивали свое движение, некоторые проскакивали на желтый свет, не желая ждать очередного зеленого сигнала. В тот момент машины увеличили скорость и на несколько мгновений скрыли Милли из вида, а когда загорелся зеленый свет для пешеходов, Марк начал переходить дорогу, но Милли не увидел.

Наверное спряталась и решила разыграть его, подумал Марк. Перейдя дорогу, он начал оглядываться по сторонам, разглядывая каждого человека, но своей девушки так и не увидел. Марк простоял так несколько минут, улыбка постепенно сошла с его лица. Он решил, что шутка несколько затянулась.

Вынув телефон из кармана, Марк набрал номер Милли и стал ждать гудка. Гудок, еще один, еще три — ответа не было. В шуме, что царил в центре их города расслышать что-то было практически невозможно. Марк прибавил громкость на телефоне, вслушиваясь в гудки, но они по прежнему давали понять, что никто ему не ответит. Он сбросил вызов, и снова набрал ее номер. В этот момент машины снова остановились и запищал светофор. Именно в этот момент он услышал ее рингтон позади.

Ага, попалась! Марк с улыбкой повернулся. В очередной раз улыбка начала сползать с его лица. Он увидел ее телефон, лежащий в сугробе снега около дороги. Букет цветов падает на землю, а Марк подбегает и хватает телефон. В этот момент он понял, что случилось что-то страшное. Что-то непоправимое. Шок не давал мыслить адекватно, он по-прежнему хотел думать, что все это лишь часть розыгрыша.

Но проходит полчаса, затем и час, а Милли так и не появилась из-за угла с улыбкой на лице и громко крича, что все это был всего лишь шутка.

“Извините, вы не видели тут девушку, в белом платье, белые волосы?”, — спрашивал Марк у прохожих.

“Извините, вы не видели тут девушку в белом платье?”…

“Простите, вы не видели тут девушку…?”

“Извините…извините…”

Марк начал быстро дышать, ему казалось, что он может сейчас упасть и умереть. Паническая атака. Он закрыл глаза и присел на корточки, тяжело дыша.

Никто ничего не видел. Все отвечали одинаково, словно сговорились.

В тот вечер он приехал в полицию, написать заявление. Ему сказали, что прошло меньше суток, а значит по закону никакого заявления в таких случаях не пишется. Но услышав всю историю от Марка, что он нашел ее телефон, дежурный полицейский все же разрешил Марку написать заявление.

Прошла неделя. Потом другая. Марк ходил в полицию через день, но они продолжали утверждать, что зацепок нет.

То была пятница…

Он напивался каждый день. Напивался до беспамятства, так, чтобы ничего не чувствовать, так, чтобы успокоить свои нервы. Пил и делал записи в своем дневнике.

“День, когда я умер. Дневник несчастного. Какие еще эпитеты я могу придумать для своей жизни сейчас?

Мне плохо. Мне больно. Мне страшно. И я не знаю, как это изменить. Я не знаю, как вновь почувствовать себя живым.

Я в шоке. В шоке от того, что мой самый любимый человек просто исчез. Она пропала. Или ее похитили. Я не хочу в это верить. Не хочу быть в этой жизни, когда может произойти нечто подобное. Я хочу лишь спрятаться. В тихое, уютное, укромное место, чтобы меня больше никто и никогда не нашел. Чтобы эта жизнь мне больше не смогла угрожать…”

Спустя еще неделю Марк понимает, что его мама не приходит домой. Его сестра тоже не приходит домой. Может, они уходят на работу и учебу в тот момент, когда он спал от огромного количества алкоголя? Может, так оно и было. Ведь просыпаясь, он сразу шел в магазин за алкоголем. Напивался, а затем засыпал.

Он проснулся вечером, чувствуя, как все тело пронзает боль, не понимая, боль ли это физическая или душевная. Марк сполз со своей кровати, отшвыривая рукой бутылки, поднялся на ноги и, покачиваясь, пошел в ванную. Он умылся, с трудом узнал себя в зеркале, а затем его вырвало прямо в раковину. Марк вышел в прихожую.

— Мама? — позвал он. — Мама! Мама…

Никто не отвечал. Он прислонился спиной к стене, обхватил голову руками и, сползая вниз, с каждым сантиметром начал проваливаться в рыдания. Он закричал так громко. Он ударил кулаком по полу и встал на колени, продолжая ударять по полу. Он всхлипывал, вытирал слезы рукавом, а затем рыдал еще сильнее. Он прошел в комнату, продолжая плакать, нашел бутылку с вином, и залпом осушил остатки.

Он позвонил маме и сестре на мобильный, но их телефоны были выключены. Где-то в глубине души, он понимал, что все это странно и не нормально, что они не могли просто так оставить его одного.

В ту ночь Марк проснулся на пороге. Он не помнил, ни куда он ходил, ни что делал.

“…Со мной происходит то, чего я больше всего боюсь. Я боялся смерти близкого человека, не просто родственника, но кого-то из моей семьи. И вот у меня умирает отец, а я становлюсь участником всего происходящего изнутри.

Я всегда боялся заболеть, даже простудой. И каждый раз, когда у меня в голове возникает страх болезни, я заболеваю всего через несколько дней. Более того, я боялся заболеть где-то в поездке, и вот при первой же поездке на отдых с друзьями, я повалялся несколько дней в номере с температурой.

Я боялся того, что буду ограничен в движениях. И на мою долю выпадает пандемия коронавируса в 2020 году, так что весь мир оказался ограничен в этих движениях. Да, я понимаю, что это событие было глобальным, и от меня оно не зависело, но сам факт…

Я боялся какой-то боли, которой ничто не поможет. Думаю, это страх безысходности. Прошлым летом я не мог ходить из-за боли в спине, из-за того, что там была грыжа.

И вот она, эта паршивая жизнь снова преподносит сюрпризы. Моя любимая сейчас где-то, где я не могу ее найти. Нас разлучили. Я этого тоже боялся. И вот оно — прямо здесь… Мои родные просто исчезли. Я остался один, совсем один. И я не могу найти в себе силы хоть что-то изменить…”

Каждый день Марк приезжал на то место в центре города, где они с Милли должны были встретиться. Каждый день он спрашивал прохожих те же самые вопросы, что задавал им в тот вечер, когда она исчезла. Он приходил туда трезвый и пьяный, люди шарахались от него, кто-то даже узнавал, но большинство просто проходило мимо. Ему хотелось кричать от своего бессилия, хотелось завопить и выплеснуть всю злость на этих прохожих, которые выражали безразличие. Он продолжал спрашивать всех подряд, слезы стекали из глаз, но он быстро вытирал их и подходил к очередному человеку.

Одним вечером, после бесконечного количества опрошенных людей, он устало прислонился к автобусной остановке и закрыл глаза. Он не видел никакого выхода, вся ситуация и он вместе с ней будто находились в тупике, из которого не выбраться ни за что и никогда.

Марк повернулся в сторону торгового центра и отрешенно посмотрел вперед. Ноги сами несли его, будто на автомате, а он был готов рухнуть от бессилия, морального и физического.

Марк взглянул на здание Торгового центра. Зеркальные панели, из которых было построено здание, давали ему возможность взглянуть на себя со стороны. Марк подошел к стене. Он перестал узнавать этого человека. Кто он? Друг на друга смотрели будто два далеких знакомых, и каждый пытался вспомнить, откуда один знает другого.

Пустоту в душе заполнить не получится. Если эта дыра пожирает тебя изнутри, то ты можешь заполнять ее чем угодно, но все это будет проваливаться в никуда, словно в черную дыру, из которой никто и ничто не может вырваться наружу. Нужна вера. Вера спасает.

Марк взглянул вверх и несколько минут смотрел на камеру наружного наблюдения, пока его, наконец, не осенило. Камеры! Конечно, они же записывают все, вероятно, они записали и исчезновение Милли. Как он сразу не догадался!

Марк быстрым шагом подошел к углу и взглядом нашел камеру, которая как раз выходила на тот пешеходный переход, на котором он так и не встретился с Милли. Быстро развернувшись, он стремглав помчался в ТЦ, расталкивая руками случайных прохожих, которые возмущенно кричали ему вслед, но ему было все равно.

Зайдя внутрь, он нашел стойку информации и прочитал, что комната охраны находится на первом этаже, совсем недалеко от него.

— Чем могу помочь? — дверь открыл толстый охранник с пончиком в руке. Рубашка на нем была натянута так сильно, что было удивительно, как пуговицы еще не оторвались. На бейджике было напечатано: “Брайан”.

— Брайан… — начал Марк. — Вы должны мне помочь…

Пока Марк рассказывал свою историю, из его глаз то и дело лились слезы, но он поспешно вытирал их рукавом и продолжал говорить. Он рассказал, как хотел встретиться со своей девушкой, как она исчезла, как нашел ее телефон в снегу.

— Мужик, ты принимал сегодня что-то? — спросил Брайан, откусывая сразу половину пончика и облизывая пальцы.

Марк ожидал какой угодно реакции, но явно не такой.

— Что?

— Ты выглядишь, как наркоман. Если пропал человек, то первым делом идут в полицию, а не пытаются провести свое расследование.

— Я был в полиции! — Марк всплеснул руками. — Они уже несколько недель ее ищут, и никаких зацепок!

— Ну, значит, пусть сюда приходит полиция, и смотрит эти камеры, а так каждому встречному мы не имеем права их показывать.

— Но, сэр, прошу вас… Брайан, сэр, у меня уже не остается сил, прошу вас, помогите… — в этот момент Марк опустился на колени, из глаз снова полились слезы.

— Ну хорошо… — Брайан закинул остатки пончика в рот, вытер руки о брюки и поманил Марка к себе. — Подойди-ка сюда.

Марк вскочил на ноги. Брайан наклонился к нему и прошептал на ухо.

— Если ты сейчас же не уберешься отсюда, грязный бомжара, я вызову полицию, либо же сам тут тебя уложу. Лучше катись отсюда.

С этими словами Брайан развернулся и захлопнул дверь.

***

— Прикинь че! — Брайан повернулся и плюхнулся на свое кресло. Ножки предательски заскрипели. — Камеры ему посмотреть надо, ага!

— Кто это был? — Напарник Брайан потянулся за очередным пончиком и смачно отхлебнул из кружки.

— Да наркоман какой-то.

— Ха, да тут полно таких!

Остаток рабочего дня Брайан провел за компьютером, не особенно обращая на него внимания, зато уделяя большую его часть очередной коробке с пончиками. Его напарник от него не отставал, по правде говоря, у них было что-то вроде соревнования: кто больше съест и выпьет.

Когда на часах было ровно 9 вечера, напарник Брайан вскочил со своего стула и засобирался домой. Брайан же сегодня оставался на ночную смену. Он не слишком сильно переживал по этому поводу. Как правило, все его ночные смены заканчивались громким храпом, раздававшимся на весь торговый центр, ведь он был уверен, что сюда никто не проникнет. Никто никогда не проникал. Даже не пытался. Но этой ночью исключению суждено было случиться.

“…Я не знаю, что делать мне дальше. С одной стороны, я рад, что нет никаких доказательств, что она мертва, ведь в этом случае еще есть надежда. С другой — мне невероятно больно, что она не со мной, и я не знаю, будет ли когда-то со мной еще. Я должен был чаще обнимать ее, чаще целовать, чаще говорить, как сильно я люблю ее. Ведь никогда не знаешь, какая ваша встреча будет последней. Хотя, из-за этого моего страха потерять ее, может, я думал, что если я уделяю ей меньше внимания, значит мне будет проще переживать расставание? Что мне будет не так больно? Но вот нас разлучили. А мне больно.

Каков мой дальнейший план? Я не знаю. Я все же собираюсь проникнуть туда и посмотреть эти чертовы камеры. А еще, наверное, мне нужно будет сходить к психиатру. Мне нужны таблетки. Мне нужно то, что будет влиять на меня, что сильнее, чем я. Потому что сейчас я чувствую, что я слаб. Что я ничего не могу сделать. Я проиграл. Я пытался. Что теперь? Самоубийство? Для чего все эти пытки? Потому что то, что происходит со мной сейчас — это самое ужасное время моей жизни. Темное, глубокое, полное боли, от которой не скрыться. Каково это? Думая, что приобрел опыт, понимать, что сейчас — самое ужасное для тебя время. Какой ценой? Как жить дальше? Что мне делать дальше? Я не знаю. Я не знаю. Я не знаю. Я не знаю. Я ничего не знаю. И мне плохо. Мне больно. И мне страшно…”

Брайан сполз со стула от удара по голове и ударился о пол. Марк не знал, надолго ли вырубил его, поэтому действовать нужно было быстро. Он сел на стул и открыл программу на рабочем столе, которая была подсоединена к камерам. В этот момент его мозг работал очень быстро, даже не смотря на то, что он не спал больше двух суток. Видимо из-за количества выброшенного адреналина. Марк без труда нашел то, что искал. Вот оно! Вот тот день. Он щелкал мышкой, пока, наконец, не увидел тот самый пешеходный переход, на котором они должны были встретиться с Милли.

“Так… еще чуть чуть”, — бормотал себе под нос Марк, пытаясь отыскать нужное время на хронометраже.

Получилось! Вот он видит себя, стоящего на другом конце дороги с букетом цветов в руках. Быстро перевел взгляд на другой конец пешеходного перехода. Где же Милли? Там ее не было. Марк на мгновение перевел взгляд в сторону, пытаясь понять, где она, пока внезапно не вспомнил. Он увидел ее не сразу! Ну конечно! Она подошла чуть позже, так что сейчас появится. Вот сейчас… еще чуть-чуть.

Прошло еще какое-то время. Марк видит, как на видео он машет рукой. Машет Милли. Но на том месте, где должна была стоять Милли, по-прежнему никого не было.

“Что происходит…”

Камера не охватывает весь угол? Но он видит всех людей, стоящих там. Может, Милли просто затерялась в толпе?

Марк поставил видео на паузу. В тот момент на другом конце дороги было не так много людей, так что, приблизив изображение, Марк прильнул к экрану, пытаясь разглядеть каждого человека, но самое главное — очертание Милли.

Но он не увидел ее, как бы ни старался, он ее не видел. А вот он на другом конце дороги машет своим букетом. Он увидел, как люди на записи смотрят на него и оглядываются, по видимому пытаясь понять, кому же он машет. Марк перемотал запись несколько раз, каждый раз все одно и то же. Ничего не менялось. Он перематывал снова и снова, будто надеясь, что в очередной раз он все же разглядит Милли, будто она все же стояла там, а он просто ее не замечал. Но нет, он пробовал сделать покадровый просмотр, девушки в белом платье так и не было, он бы уж точно узнал ее. Узнал ее из миллиарда человек, а там была всего лишь группа людей.

Марк встал из-за стола и посмотрел на охранника. Тот лежал без движения, может, он убил его? Ему было все равно. Он открыл дверь из комнаты охраны и просто пошел вперед. Что происходит? Что происходит с ним? Что делать? Страх, горечь, печаль, а самое главное — шок, вот все те вещи, что происходили с ним. В очередной раз они захлестнули его новой волной.

Пройдя еще какое-то время, Марк понял, что не может узнать обстановку торгового центра, в который изначально пришел. Его немного качнуло от неожиданности, и он, моргая, оглядывался вокруг, чтобы понять, где он находится на самом деле.

“Какого черта…”

Он стоял в коридоре. Стены были окрашены в розовый цвет, а коричневые двери вели в больничные палаты. Вокруг не было ни души, ни звука, ни одного человека.

Он в больнице.

Он прижался к стене от страха и безысходности, он старался вжаться в нее, старался слиться с этой стеной, навсегда в ней растворится и исчезнуть. Слезы брызнули из глаз, все его тело вдруг начало дрожать. Это так сходят с ума?

“Я схожу с ума, Боже, помоги мне, я схожу с ума, я хочу умереть, забери меня…”

Внезапно он услышал всхлипы. Плакала женщина. Плакала тихо, будто старалась сдержать всю свою боль. Марк понял, что плачь раздается за той дверью, рядом с которой он находится.

Он толкнул дверь и оказался в больничной палате. Дверь за ним закрылась сама собой, а он не мог пошевелиться от увиденного. В ногах вдруг появилась слабость и он вновь сполз по этой двери вниз.

Он увидел свою маму, которая рыдала, склонившись над кроватью. Тут была и его сестра, она плакала вместе с ней, держа ее за руку. Тут же была и Милли, которая сидела к нему спиной, закрывая собой человека, что лежал на кровати. Он понял, что это была она. Он ни с кем бы ее не перепутал, ему даже не нужно было видеть ее лица.

Никто не обратил на него внимания. Никто даже не посмотрел, когда он вошел.

— Мама…

Она не ответила. Он позвал еще раз, но мама лишь всхлипнула сильнее. Поднявшись на ноги, Марк подошел к Милли и хотел было уже дотронуться до ее плеча, но с ужасом отпрянул.

Он увидел себя. Он лежал на кровати весь оклеенный разными трубками, Милли держала за руку именно его, а мама и сестра тихо плакали, уткнувшись в его ноги.

— Мама! Милли!

Он звал все громче, его голос превратился в крик, и в этот момент мама приподняла свое заплаканное лицо и посмотрела в его сторону.

Да, мама, пожалуйста, увидь меня! Вот, я здесь, я рядом, пожалуйста, ответь мне, пожалуйста, услышь, пожалуйста, пожалуйста…

Он умер?

Нет, скорее, это кома. Марк думал, что такое происходит только в кино, но прямо сейчас он видел свое тело со стороны, а от этого было страшно. Ему было очень страшно.

— Я застрял…

Марк попятился назад, его дыхание сбилось от ужаса, что он испытывал.

— Я не знаю, как выбраться….

Он прислонился к двери и закрыл лицо руками.

— Как вернуться назад?

Из глаз брызнули слезы, и он зарыдал, выкрикивая всю свою боль.

Кто поможет, если не сам себе?

Марк снова подошел к своей койке и увидел, что Милли не только держит его за руку, но еще и гладит по шрамам на запястье, которые, казалось, только недавно начали заживать.

— Я пытался покончить с собой?

Марк выбежал из палаты и оказался в больничном коридоре. Только в этот раз, он изменился. Он увидел в конце коридора две двери. И в тот же момент кто-то позвал его по имени.

Мертвая суббота и живое воскресенье

Тревор Смит всеми силами старался проснуться в то утро, тщетно пытаясь ответить на вопрос в своей голове — для чего вообще ему все это нужно? Он слышал, что в Японии есть такое понятие, как «Икигай». Означает оно ощущение собственного смысла жизни, своего предназначения, то, что заставляет вставать по утрам. Слышать то может быть и слышал, но свой Икигай ему так и не удалось найти.

Очень странно, ведь у большинства людей, думал Тревор, с утра если и не прилив сил, то хотя бы нет желания умереть, а новый день — новый шанс и все такое. Парадоксально, но факт — у него прилив сил случался только после того, как заходило солнце, когда на город опускалась ночь, обволакивая все вокруг своим теплым покрывалом. Да, это время суток было для него избавлением и искуплением, то, когда он, наконец, чувствовал себя живым.

Да, к 40 годам Тревор так и не смог найти свой «Икигай». Семьи у него не было, всю свою жизнь он был карьеристом. Никогда никого не любил, гнался за деньгами и повышением по службе. Вся его энергия шла именно на это, и он всем был доволен, а в один момент вдруг осознал, что и карьера и деньги перестали приносить радость. Даже элементарное удовлетворение — и того не было.

Тревор был руководителем крупного издательства. Он проработал в этой компании 20 лет — почти половину своей жизни. Сначала он был стажером, потом помощником редактора и казалось, что в этой компании он перепробовал все должности, когда, наконец, получил свое заслуженное повышение.

«Да», — вспоминал Тревор, с трудом вставая с постели и медленно продвигаясь в ванную комнату — «Икигай» действительно имел место в жизни, ведь работала когда-то приносила колоссальное удовлетворение. Когда-то, но не сейчас.

Тревор потянулся к дверной ручке, но внезапно застыл. Воспоминания резко ударили по нему, словно враг, стоявший за спиной с ножом в руке. Просыпаясь по утру, он забывал о произошедшем, но потом мозг внезапно просыпался и обрушивал на него поток воспоминаний. Наверное, ему до сих пор было плохо потому, что этот ужасный, бессердечный поступок с его стороны произошел всего каких-то пару дней назад. И пусть не он напрямую принимал это решение, пусть от него в тот момент ничего не зависело, Тревор все равно винил в этом себя. Это было ужасно…

Проработав на своей должности 20 лет, он так и не научился увольнять кого-либо из сотрудников. В чем была причина? Он так и не разобрался. Но каждый раз, вызывая сотрудника к себе в кабинет, он нервничал даже больше, чем тот несчастный, которому уже вскоре предстояло искать новую работу. Причем совершенно не важен был статус работника, будь то уборщик, или главный менеджер — перед каждым ему было невероятно стыдно.

Это и не случайно. Их совет директоров порой действовал совершенно неадекватно. Они просто созывали собрание, на которое звали Тревора и говорили ему кто стал жертвой на этот раз. Происходило это часто, в среднем раз в несколько месяцев. А самое удивительное, что никто ему не говорил причину. Просто уволь и все.

Казалось бы, за такое время можно было уже и привыкнуть. Тревору каждый раз казалось, что в следующий раз будет легче. Но этот как в жизни — пока не настал момент Х, мы думаем, что справимся с этим на раз-два.

Однако, весь вышеуказанный стресс не шел ни в какое сравнение с тем, что он испытал буквально пару дней назад. Да, увольнять кого-то тяжело, но когда ты знаешь конкретные проблемы человека, его жизненную ситуацию и все равно должен его уволить — это просто невыносимо.

В четверг был обычный дождливый день, совсем непримечательный, тот самый, от которого ты ничего не ожидаешь, но он все равно преподносит сюрпризы.

Совет директоров сообщил ему об очередном собрании как раз в тот момент, как Тревор зашел в свой кабинет. Не успев снять пальто, он вышел из кабинета и, не сказав ни слова своему секретарю, отправился на парковку. Он прекрасно понимал, что это значит. Очередная жертва выбрана. Тревор задавался вопросом, а когда уже придет его черед? Кому в таком случае они скажут о его увольнении? Или не будут даже церемониться и просто поставят перед фактом? Его уже невозможно было удивить.

Примерно через час Тревор был на месте и ждал всех остальных в круглом кабинете. Через несколько минут вошли люди в черных костюмах, поздоровались, сели за стол и открыли свои ноутбуки.

Собрание началось. Обсуждали рейтинги издательства в текущем месяце, расходы, чистую прибыль и прочие моменты, касающиеся непосредственно ведения бизнеса, но Тревор прекрасно понимал, что только этими разговорами все не ограничится. Никогда не ограничивалось. И, разумеется, он оказался прав.

Примерно минут через 40, совет огласил очередную жертву. Начиналось как всегда издалека. "Бизнес переживает не лучшие времена, необходимо сокращение бюджета и бла-бла-бла". Но когда они назвали имя, Тревор оцепенел и не в силах был даже пошевелиться. Нет, назвали не его. Но лучше бы его!

— Только не он…, — наконец подал голос Тревор.

— Почему же? — резко возразил один из директоров.

— Только не Марк…

— Тревор, объяснитесь!

— Полторы недели назад, может, чуть больше, у него умер отец. Они с матерью и сестрой остались одни, влезли в огромные долги, насколько я помню, мы не можем СЕЙЧАС его уволить, это бесчеловечно…

Повисло молчание, нарушаемое лишь стуком чьих-то пальцев по клавиатуре. Наконец, один из директоров в черном костюме не произнес:

— А вы как-то помогли ему в этой ситуации?

Тревор не ожидал услышать этот вопрос. Он вообще не мог поверить, что все это происходит в реальности.

— Ну…мы собрали денег со всех сотрудников, я лично звонил ему несколько дней подряд, уговаривая выйти на работу, потому что это его отвлечет… Каждый день я с ним разговариваю, стараюсь не нагружать слишком сильно, но тем не менее ставлю какие-то задачи, с которыми он справляется безупречно…

— То есть, — подал голос сидящий рядом с ним один из директоров, — вы сделали все возможное?

Тревор пристально посмотрел в глаза этому человеку, а затем окинул взглядом всех присутствующих в этом кабинете, пытаясь понять, что у них на уме.

— Я думаю, да, я сделал все возможное…

— Тогда тут не о чем больше говорить, — отозвался еще один человек в черном костюме из дальнего конца комнаты. — Вы, как и сказали, сделали все возможное.

— И это мы говорим про личные ситуации, которые никоим образом не связаны с ведением бизнеса, — ответил второй.

— Бизнес не терпит подобных слабостей, — подхватил третий. — Мы искренне соболезнуем ему и сожалеем о его потере, но влиять на рабочий процесс это не может и не должно.

“Боже, они разговаривают словно один большой организм, вовремя перехватывая слова, не перебивая друг друга. Как это возможно?..” — подумал Тревор.

— Но поймите, если я скажу ему об этом, это просто его добьет… — Тревор пытался вызвать у этого “большого организма” хоть какое-то сочувствие и сострадание.

— Настоящий профессионал не будет смешивать рабочие моменты с перипетиями в личной жизни. Иначе тут встает вопрос о том, почему вы наняли на работу такого непрофессионала, которому эта компания платит деньги. — парировал человек в костюме.

— Этот "непрофессионал" делает свою работу просто идеально…

— Ну значит ему не составит труда найти новое место, где его оценят по достоинству. Тревор, вы никогда не высказывали своих сомнений по поводу нашего выбора, что изменилось?

— Изменилось то, что у человека настоящее горе и работа для него сейчас — это единственный способ оставаться занятым и хоть как-то отвлекаться от того, что произошло! Я не могу поверить, что вы действительно все поддерживаете это решение! Это жестоко! — на эмоциях Тревор даже вскочил со своего места. Его переполняли злость и чувство несправедливости.

— Пожалуйста, сядьте на свое место. У каждого человека происходит что-то внутри, и мы не можем всем делать одолжение…

— Но не у каждого умирает близкий человек прямо перед увольнением!

— Поэтому все мы, в отличии от вас, Тревор, остаемся профессионалами и не смешиваем личную жизнь с работой.

— Но…

— Довольно! — мужчина в черном костюме прямо напротив него встал со своего места. — Мы не намерены больше продолжать этот бессмысленный разговор. Вам дан приказ, будьте любезны его выполнить. Совещание окончено. Все могут быть свободны. А вам, Тревор, личный совет. Повзрослейте.

С этими словами мужчина развернулся и пошел к выходу. Остальные зашуршали бумагами, начали складывать свои вещи и через несколько минут Тревор остался в кабинете один. Он сидел в кресле совершенно опустошенный. Он чувствовал усталость, но не мог определить физическая она или моральная. Видимо, все вместе.

Как же просто бывает порой распоряжаться чужими жизнями, словно играть в шахматы. Очень просто… Если у тебя есть власть, и если ты лично не принимаешь участия в реализации своего решения.

***

Прошло уже два дня, после того, как Тревору пришлось уволить Марка. То была суббота, и Тревор ехал на работу, не переставая думать о произошедшем. По субботам он, как правило, работал в офисе один, ну, еще какое-то время там проводила его секретарь. Все два дня Тревор пытался звонить Марку, но в ответ получал только холодные гудки. Он попытался дозвониться и тем утром, но опять тщетно. Марк не отвечал.

— Эмили, будь добра, попробуй дозвониться Марку, у меня никак не получается…

— Я пыталась, сэр, каждый день пытаюсь, но никто не подходит к телефону.

Высунувшись из своего кабинета Тревор молча уставился на Эмили, пытаясь понять, что ей сказать. Но на ум ничего не приходило.

— Все же… все же ты, пожалуйста, попытайся еще несколько раз в течении дня.

— Да, сэр, все сделаю.

Тревор прошел вглубь своего кабинета, закрыв входную дверь и сел на кресло перед своим рабочим столом. Он смотрел вдаль, пытаясь разглядеть хоть что-то в запотевших от дождя окнах. Чуть крутанулся в своем кресле и в очередной раз (он уже сбился со счета), начал вспоминать тот самый день.

— Да?.. а почему?.. — спросил Марк. Его голос выражал еле заметное удивление, видимо, этого он никак не ожидал. Вместе с тем, все его удивление перекрывалось дозой безразличия, будто он задал этот вопрос только потому, что так принято говорить в подобных ситуациях.

Тревор объяснил ему всю ситуацию, стараясь быть спокойным, но внутри бушевал ураган. Ни одному из своих сотрудников он не называл истиной причины увольнения, но в данной ситуации, он просто не мог врать Марку. Он рассказал все, как есть.

Марк отреагировал на удивление спокойно.

— Я вас понял, сэр. Все в порядке, уверен, я найду другое место.

— Марк, мне очень жаль… Поверь, я как мог пытался отстоять тебя на том собрании, но я просто не смог. Прости, меня, мне очень жаль, что это происходит с тобой именно в такой сложный для тебя период.

Марк чуть заметно улыбнулся.

— Все в порядке, сэр. Я понимаю, что вы сделали все возможное, но это зависит уже не от вас. С другой стороны, — Марк встал с кресла и подошел к двери. — Это всего лишь работа. В жизни есть вещи и поважнее, правда ведь?

С этими словами он вышел из кабинета, оставив Тревора одного со своими мыслями. Было по прежнему тяжело эмоционально? Да. Но Марк даже улыбнулся и, по всей видимости, воспринял эту новость более-менее спокойно. Хмм… все равно какое-то паршивое чувство внутри.

Это чувство лишь усиливалось с каждым днем, особенно после тщетных попыток Тревора дозвониться до Марка. Он позвонил ему на следующий день, несколько раз, затем снова и снова, звонил и сегодня, но все безуспешно. С каждым не отвеченным звонком, Тревор лишь убеждался в том, что это он сам во всем виноват. Ко всем прочим эмоциям добавлялась тревога, усиливавшаяся с каждой тщетной попыткой дозвониться. Тревор старался отвлечь себя, выкинуть все из головы, но с каждым разом это чувство лишь разрасталось с новой силой.

То была полночь субботы. Тревор бросил попытку звонить Марку, хотя бы даже сегодня. Он и так набрал его номер уже 25 раз, каждый гудок дослушивал до конца, и сам, казалось, уже скоро сойдет с ума.

Проблемы со сном только усилились. Теперь, для того, чтобы уснуть, Тревор выпивал примерно полбутылки виски. Это помогало успокоится, а затем и уснуть.

То была полночь воскресенья, и Тревор как раз опустошал очередной бокал с алкоголем. Сна ни в одном глазу, казалось, алкоголь тоже уже перестал помогать, и все же он осушил его одним глотком.

Внезапно на кухне зазвонил телефон.

— Сэр…

Приличная доля алкоголя в крови давала о себе знать, и он не сразу идентифицировал голос звонящего.

— Да… Марк? Это ТЫ?…

— Нет, сэр, это Эмили.

Тревор завис на несколько секунд.

— Эмили? Уже очень поздно, что-то случилось?

— Да, сэр… Мне удалось дозвониться до Марка. Точнее, до его мамы. Он покончил с собой еще в четверг… точнее… попытался. Он остался жив, его вовремя спасли и …

Тревор повесил трубку. Дошел до шкафа с выпивкой, налил себе очередной бокал виски и осушил его, стараясь выровнять дыхание.

Это все из-за него.

Это он виноват.

Он должен был быть жестче на совете директоров.

Он должен был отказаться участвовать в этом.

Он не должен был его увольнять.

Однако, чаще всего жизнь играет по своим правилам. Вопреки тому, как мы хотим, она всегда все равно сделает так, как нужно. Потерявшись в пучине сомнений, ты не получишь никаких ответов, но ты должен быть терпеливым, чтобы понять, для чего все это было нужно. Мы часто сожалеем о сказанном или сделанном. Мечтаем, как все могло бы быть по-другому. Но лишь сам человек принимает решение в любой ситуации.

Какие решение принимаешь ты?

Решение плыть дальше?

Или утонуть?

Заключение

Через несколько секунд зазвонит телефон и вырвет меня из сна. Откуда я это знаю? Просто смотрю на себя со стороны и удивляюсь: как, при тех проблемах с засыпанием и со сном в целом, я умудрился уснуть прямо за столиком в своем саду? Кстати, если ты помнишь меня, это я, Эрик — тот самый странный человек из Понедельника, который хотел покончить с собой, а потом вышел в сад и встретил кого-то, кто был очень на меня похож. А, может, наоборот, это я был похож на него. Все равно.

Я уже смутно помню нашу встречу. Я помню, как удивился, когда меня позвали по имени. При других обстоятельствах мне бы, наверное, было бы очень страшно, но тогда я почувствовал лишь спокойствие. Как будто увидел старого друга.

Чем же все закончилось? Да, мы разговаривали, но я не могу припомнить о чем конкретно. Как я себя чувствую? Ну, покончить с собой уже не хочется. От мысли об этом мне почему-то становится страшно. Страшно просто исчезнуть, хотя, всего лишь несколько часов назад я именно этого и хотел. Хотел просто выпить таблетки и навсегда заснуть. Кстати, а где те самые таблетки? Неужели я их выкинул?

Что-то изменилось…

А может, все это был просто сон? Такой странный, сюрреалистический сон. Может, я заснул сразу и никого не видел и не разговаривал? Не знаю. В любом случае, Вторник уже наступил и готов был шарахнуть меня еще сильнее, чем даже тот проклятый Понедельник.

Звонок телефона. Три…два…раз…

Я резко поднимаю голову от пронзительного рингтона. Черт, давно надо было его сменить. Мотаю головой, пытаясь прогнать сонливость, потираю глаза и все еще не до конца понимаю, где я.

Наконец, я поднимаю телефон. В трубке слышны крики, вой сирен и чей-то громкий голос пытается до меня докричаться.

— Что? Я вас плохо слышу. — говорю я.

— Ваша сестра…

— Что… что с ней?

Вы слышите меня? Почему вы молчите? Ваша сестра! Она спрыгнула с крыши!

***

Я очнулась от боли в спине, ногах и от вопящих звуков машин скорой помощи, которые звучали так громко, что, казалось, старались друг друга перекричать. Все тело болело, я не могла даже пошевелиться, только хлопала глазами и вертела головой. И да, это я, Елена, что во Вторник сиганула с крыши. Боже, как там моя собака? Я же помню, что я видела ее, когда летела спиной к асфальту. Но как получилось так, что я жива? Почему не разбилась в лепешку об асфальт?

Но я была рада этому. Какая же это была ошибка, Боже, как же я не хочу умирать. Как жаль, что понять всю ценность жизни я смогла только тогда, когда совершила эту страшную попытку.

Я повернула голову насколько смогла (странно, но боль каким-то чудом уже начала отступать), и внезапно в нос ударил ужасный запах, что я даже зажмурилась. Я попыталась понять, откуда исходит этот запах, пока, наконец, не обнаружила, что я и есть источник. Точнее, то, на чем я лежу. Я приземлилась на мусоровоз прямо в самую кучу мусора!

Вокруг бегали люди, светили в меня фонариком, но не трогали. Видимо, боялись, что все мои кости переломаны. По правде, я и сама уже начала так думать, хотя, и я отметила это с еще большим удивлением, боли я уже практически не испытывала.

Один из врачей прокричал что-то рядом со мной. А сразу после этого в лицо ударил яркий свет — медик в перчатках начал по очереди светить мне в глаза.

— Реакция на свет присутствует. Она еще жива. Как ее зовут? — два медика переговаривались между собой.

А что значит еще жива? Меня зовут Елена!

— Где то есть ее имя?

Я подняла голову, удивляясь тому, что они меня не слышали.

— Елена! Меня зовут Елена! — крикнула я еще громче.

— Они тебя не услышат.

Я резко повернула голову.

— Эрик?..

Около мусоровоза стоял мой брат, с которым я не общалась много лет.

— Эрик, это ты?

— Да, сестренка, это я. — улыбнулся Эрик.

Я привстала на локтях, а затем повернулась к нему. Я совсем перестала чувствовать боль и в очередной раз этому удивилась. Более того, от нее не осталось и следа, будто я упала не с километровой высоты, а лишь прыгнула на подушки своего дивана. Я не могла поверить, что хотя бы раз в жизни мне действительно повезло.

— Я тебя не видела столько лет…

— Я знаю.

Я не находила слов.

— Что происходит?

— Ты можешь сойти оттуда? — спросил меня Эрик, протягивая руку.

Я медленно начала вставать. Это далось мне легко. Даже слишком легко. Так странно. Взявшись за руку Эрика, я спрыгнула на асфальт, который, по ощущениям, был очень мягким. Неужели расплавился от жары? Я даже посмотрела на свою обувь. Нет, чистая.

Я повернулась к Эрику.

— Что ты тут делаешь?

— Елена…

— У тебя все нормально?

— Оглянись…

Я не ожидала такого ответа и была сбита с толку.

— Что? Зачем? Эрик, как ты тут оказался?.. — мой голос начал становиться все громче.

Эрик взял меня за плечи.

— Успокойся, просто оглянись.

Я все еще не понимала этой просьбы. Но когда я обернулась, от увиденного у меня перехватило дыхание, а ноги подкосились. Эрик подхватил меня сбоку и помог не упасть.

— Что происходит…

— Тише, тише. Дыши глубже.

Я увидела себя со стороны. Я увидела, как лежала на этой куче мусора, как раскинуты были мои руки, а волосы словно спутались и лежали на мусоре и на моем лице. Как под неестественным углом были согнуты ноги. Я увидела это безжизненное тело, но вдруг вспомнила, что говорили врачи. Я была еще жива. Ну конечно я жива!

— Как это… как это возможно? — я медленно повернулась к Эрику.

— Ты в коме. Ты не умерла, но и в том мире, который ты знаешь, тебя тоже нет. Ты где-то посередине.

— Что значит посередине? Мы в ловушке?

— Совсем нет. Скорее, это распутье. Ты сама принимаешь решение. Но выход… выход еще придется поискать. Причем выходы в обоих направлениях.

— Направлениях куда?

— У тебя есть шанс вернуться обратно. А также, ты можешь пойти дальше. Но никто не знает, что будет дальше.

— Но ты меня видишь! Значит… — я начала плакать и дотронулась до лица Эрика. — Что ты тут делаешь?

— То же, что и ты, — улыбнулся младший брат. — Тоже принял неверное решение.

— Ты пытался покончить с собой?

— Пытался, — кивнул он.

— Но что нам делать дальше? Куда идти? Где искать эти выходы? — я крутила головой, словно пыталась найти какие-то двери.

— Не сейчас, пойдем.

Эрик взял меня за руку и повел подальше от того места, где лежало мое тело. Отдаляясь от него, я все равно не могла оторвать свой взгляд.

— Куда мы идем?

— Мы идем в больницу.

— Но зачем? Мы же в коме. К тому же, нас все равно там не увидят.

— Нас нет. Но мы — увидим.

***

То утро было прохладным и пасмурным. Как всегда, поработав с утра, я поехал в свою любимую кофейню в центре, чтобы продолжить писать там. В то утро добираться пришлось намного дольше — машины почти не двигались, зато все сигналили, создавая хаос вокруг.

Спустя еще примерно час я, наконец, повернул на нужную улицу и увидел причину. Огромный мусоровоз перегородил дорогу, вокруг стояли полицейские машины и машины скорой помощи, а сама территория была оцеплена желтыми лентами. Неужели мусоровоз попал в аварию? Но других машин не видно…

Подъехав ближе, я увидел на крыше мусоровоза какое-то скопление людей. То были полицейские и медики, кто-то фотографировал, но большинство же просто склонилось над чем-то, что я увидеть не мог.

Потом, увидел.

Наверху мусоровоза, прямо в куче мусора лежал человек. Девушка? Да, точно девушка. К сожалению, не мог рассмотреть поближе. Толпа зевак переговаривалась между собой, стараясь сделать голос как можно тише, но из-за воя сирен люди переходили с шепота чуть ли не на крик, стараясь докричаться до слушателей, так что в общих чертах я услышал то, что случилось.

Как оказалось, она спрыгнула с крыши небоскреба. Была еще жива. Какой же кошмар.

— Кофе для Алекса!

— Да, спасибо, — ответил я и забрал теплый стакан со своим именем на нем. Сев за свободный столик, я обнаружил, что окна выходят как раз на место происшествия. М-да, то еще зрелище с самого утра.

Мне всегда было интересно, страшно и интересно, почему люди пытаются сами закончить свою жизнь. Мне незнакомо это чувство, но до какого же пика отчаяния нужно дойти, чтобы потерять желание жить. Не совсем мог разобраться со своими чувствами: не понимал осуждать ли мне этих людей или жалеть.

Посмотрев в окно еще несколько минут, я открыл крышку ноутбука и начал писать.

***

— Марк?

Марк резко обернулся и не мог поверить своим глазам.

— Эрик! Эрик, ты меня видишь? — он бросился к Эрику и Елене. — Что… что ты тут делаешь?

— Да, друг, я тебя вижу. — Эрик и Елена стояли около палаты Марка в той самой больнице.

— Но как…

— Видимо, — Эрик сделал шаг вперед. — Мы все приняли неправильное решение.

— А это… — Марк указал на Елену.

— Это Елена, моя сестра.

Елена не сказала ни слова, лишь кивнула. По всей видимости, она все еще была в шоке и справляться с этим потрясением для нее было не легко.

— Мы в коме? — спросил Марк.

Эрик улыбнулся.

— Думаю, да. По крайней мере другого объяснения у меня нет.

Он прошел вдоль стены, прикасаясь к ней. Эрик надавливал костяшками пальцев на разные участки, будто искал что-то определенное.

— По всей видимости, мы не призраки. Сквозь стены проходить пока еще не можем.

— Как тебе вообще удается улыбаться в этой ситуации? — наконец подала голос Елена. В ее голосе было раздражение.

— Да никак, — пожал плечами Эрик, продолжая разглядывать стену. — Просто понимаю, что у нас все еще есть шанс. Мы еще не умерли. Эта мысль мне помогает.

Повисло молчание. Елена стояла поодаль, обхватив себя руками. Марк сидел на полу, прислонившись к стене, а Эрик ходил и осматривался.

— А вы думали о том, каково это все-таки умереть? — вдруг спросил Марк. — Сейчас мы в подвешенном состоянии, и я не уверен, что хочу продолжать эту жизнь. Также не уверен, что готов умирать.

— Тебе нужно будет сделать выбор. — ответил Эрик, постукивая и что-то бормоча себе под нос.

— Но какой выбор правильный?

— А правильного не существует. Они все одинаково правильные и одинаково неправильные.

В тот момент позади послышался шум. Марк резко встал, а Елена и Эрик повернулись. Мимо них прошел человек, который, разумеется, их не заметил и вошел в палату к Марку.

— Мистер Смит… Тревор. — пробормотал Марк.

— Ты его знаешь?

— Да… это мой начальник. Ну, бывший начальник, меня же уволили.

Спустя примерно несколько минут из палаты донесся плач. Плакала мама Марка.

В этот момент Эрик принял решение.

— Нам нужно идти.

— Куда? — почти одновременно спросили Елена и Марк.

— Не знаю куда, подальше отсюда. Нам нужно принять решение, мы должны сделать выбор.

Не сказав больше ни слова, Эрик проследовал по коридору и скрылся за поворотом. Марк и Елена поспешили за ним.

Однако, долго идти не пришлось.

На том месте, где еще буквально несколько минут назад был коридор больницы, теперь была стена. Стена с двумя дверьми.

Еще несколько мгновений они смотрели сначала на двери, потом друг на друга.

Они поняли, что это значит. Выбрать можно только одну. Но как выбрать правильную? Существует ли правильная? Что, если они выберут не ту, которую хотят. Что, если из-за своего выбора они просто умрут в реальной жизни? Кого спросить, кто подскажет? Поверить в судьбу? Существует ли судьба?

Ответа не последовало. Прямо как в жизни, когда происходит что-то, и мы задаем вопросы, на которых не получаем ответа.

Они поняли, что в этот раз будет то же самое. В этот раз им также никто не ответит.

И они выбрали левую.

Эпилог

Бывает ли с тобой такое, что, засыпая, ты внезапно просыпаешься от кошмаров? Ничто их не предвещает, все вроде бы нормально, но внезапно ты вскакиваешь и, с замиранием сердца, пытаешься понять, было ли это правдой? Отпускающее чувство облегченности, когда после всего пережитого кошмара ты понимаешь, что находишься в своей комнате, в своей постели, и что все это было лишь сном. Но иногда эти воспоминания, эти картинки, будто обрывки какого-то фильма ужасов внезапно появляются вновь и вновь, заставляя переживать все эмоции сначала. Сон — одна из самых важных составляющих человеческой жизни, наравне с едой и водой, с кислородом, наравне со всеми вещами без которых человеческий организм просто не может существовать. Но что же делать, когда одолевают кошмары?

Я не могу сказать тебе почему снятся кошмары. Равно как и почему нас одолевает бессонница. Не могу сказать, почему один и тот же кошмар может повторяться вновь и вновь, а также почему с людьми случаются по-настоящему плохие и страшные вещи. Единственное, что я могу сказать, что жизнь становится гораздо проще, когда ты не вкладываешь в сны (да и в любую другую часть нашей жизни) никаких скрытых смыслов. Когда по жизни не вопрошаешь, почему с тобой случилось то или иное, почему это случилось именно с тобой и чем ты это заслужили. Оно случилось. Плохое или хорошее — вот оно, оно рядом. Никто не ответит на вопрос почему, но кое кто может помочь. Ты можешь помочь себе. Не разрушением, но концентрацией. И ты выживаешь. Ты приспосабливаешься. Ты понимаешь, что справедливости не существует, что этот мир, когда вдруг ты в нем разочаровываешься, вовсе и не был обязан тебя очаровывать, а самое главное — что ты становишься сильнее, после того, как упал.

Когда со мной случается что-то плохое, когда снится страшный сон, я вспоминаю все то хорошее, что было со мной. Пусть это был совсем короткий эпизод, пусть это самая малость, но даже она сильнее. Сильнее всего негатива, если ты веришь, если ты сосредоточен на чем-то светлом.

Я не знаю в итоге выжили ли герои этих рассказов, именно поэтому каждый из рассказов в конце открыт для выбора. Все повествование открыто для выбора. А этот выбор делаешь ты. Точно так же, как и выбор со своей жизнью. Для меня они выжили, потому что выжил и я. Надеюсь, ты тоже выбираешь жизнь. Надеюсь, что не смотря на то, что с тобой происходило или происходит или будет происходить, ты все равно выберешь жизнь. Надеюсь, что у тебя получится поверить в то, что ты сильнее всех неудач и черных полос в своей жизни. И надеюсь, что ты найдешь в себе силы подняться. Потому что когда ты поднимаешься после большого падения, в жизни суждено случится чему-то прекрасному.

А умереть… умереть всегда успеем. Но для начала — успей пожить.