Жанна Вишневская
Как поймать за уши солнечного зайчика
Лешка перевернулся на спину и закинул руки за голову. В небе плыли сливочные облака. Он прищурился. Солнце, просеянное сквозь ресницы, мгновенно разбилось на лучи.
— Как сквозь решето! — подумал Лешка.
Живот уже нестерпимо пекло.
День для конца лета выдался неожиданно жарким. На рынке уже торговали грибами и ранними яблоками, верными признаками августа, а жара все стояла нестерпимая. Даже река Сестра, текущая из ледяных озер Карельского перешейка, прогрелась до парной. Плескались в ней, как клецки в бульоне, но все равно это освежало.
Лешка приподнялся на локтях. Живот покраснел, несмотря на то, что летний загар уже плотно прилип с июня, и даже уже несколько раз отшелушился. На спине и плечах кожа было пятнистая, как шкура леопарда.
Лицо еще больше покрылось веснушками.
— Золото мое! — говорила мама, целуя рыжую макушку.
— Рыжий, красный, черт опасный! — беззлобно дразнились мальчишки.
Лешка привык и не обижался.
— Люда!
Лешка даже вздрогнул от неожиданности.
— Людочка! Не подходи близко к воде! — кричала женщина в соломенной шляпе.
Пухлая кудрявая девочка, не обращая внимания, продолжала копаться в песке у самой кромке воды.
Людочка!
*****
Так звали и ту, которую он первый раз встретил на даче в Сестрорецке чуть больше десяти лет назад.
Каждый год с тех пор, как Лешка родился, их семья снимала там домик на улице Коммунаров.
Первый раз они поехали, когда ему исполнилось всего три месяца. Мама рассказывала, что долго сомневалась, боясь оказаться в походных условиях с маленьким ребенком.
Но потом не пожалела, потому что свободного времени оказалось гораздо больше. Маленького Лешку в коляске выставляли на улицу, и он спокойно спал между кормлениями.
Соседи с удовольствием присматривали за ним. Молодые родители даже сбегали в кино по вечерам. А когда через несколько недель на дачу приехали бабушка с дедушкой, то стало совсем вольготно. А то, что приходилось кипятить воду и стирать в тазу, так это, вообще, не было проблемой, потому что в городе на лето горячую тоже отключали.
С тех пор Лешку вывозили на дачу каждый год.
Людочку он увидел в первый раз, когда им обоим было по три года.
Сначала они подрались из-за мяча. Маленькая Людочка пиналась и царапалась так, что Лешка с ревом убежал на свою веранду.
Вечером ее родители пришли мириться и знакомиться.
Людочка сначала насуплено стояла в дверях, ожидая, что ее будут заставлять извиняться, но родители были заняты разговорами, и она оживилась и смело подошла к Лешке. Дети быстро нашли общий язык и через пару часов их было уже не растащить по домам.
И самое смешное, что ни с какими мальчишками ему не было так хорошо, как с Людочкой. Она была невероятной фантазеркой и выдумщицей.
Пока ее сверстницы играли в дочки-матери, укладывали спать кукол и с озабоченным взрослым видом прогуливались с игрушечными колясками, Людочка предпочитала бегать наперегонки, плавать до посинения, ловя в резиновую шапочку вертких колюшек Финского залива. Она даже дралась с мальчишками. Силенок у нее, конечно, не хватало, но Людочка, как бандерлог, запрыгивала на спину, цеплялась зубами и всеми конечностями в спину и визжала при этом так, что осыпались недозрелые дички с соседних яблонь. Несчастная жертва пиналась и брыкалась, но Людочка впивалась намертво, пока ее не отдирали и свои, и чужие. На всякий случай ее обходили стороной и, кажется, побаивались даже самые отъявленные хулиганы. С такой свяжешься, потом не отобьёшься. Да ну ее!
Людочку боготворили все дворовые собаки, а вот к кошкам она относилась с прохладцей после того, как соседский сиамец положил на ее веранду полузадушенную птичку.
Людочка спасала ее, как могла, пыталась кормить с пипетки, но, когда та все-таки умерла, положила птичку в коробку, закопала в лесу, и с тех пор обходила котов стороной. Нет, не обижала, конечно, просто игнорировала.
Собаки же были ее слабостью. Продукты и так было непросто доставать, а тут из дачного холодильника стали пропадать сосиски и колбаса. Тщетные попытки сказать, что она съела все это сама, были немедленно пресечены просто потому, что она ни ела ни того, ни другого. Что-то свалили на Лешку, но и он не мог сам слопать килограмм ливерной за раз. Словом, все быстро открылось, Людочку наказали, но не помогло. На пропитание собакам надо было зарабатывать. Людочку и Лешку стали замечать на местном рыночке или на станции электрички со стаканчиками лесной черники или грибами. На вырученные копейки покупалась наидешевейшая колбаса и скармливалась псам. Собачье сарафанное радио работало быстро. У дома на Коммунаров бродили голодные стаи, что было не безопасно, потому что могли и зарычать на тех, кто пытался их отогнать. Да и воровать повадились. На столах ничего нельзя было оставить. Даже умудрялись таскать из сумок, легко разрывая прочно сплетенные авоськи. Малышня боялась выходить за ворота. Единственная, кого не трогали— была Людочка. Лешка, как самый верный пес, конечно, всегда был при ней.
Во время учебного года они виделись мало, он жил в Купчино, она — на Гражданке. Очень редко перезванивались, еще реже встречались. Город выстраивал между ними каменную стену. Все было не так, чувствовалось напряжение, и после редких встреч они с облегчением расставались, хотя Лешка сразу же начинал скучать.
Лето сближало. Дистанция сокращалась в первые же дни. Старый волейбольный мяч взлетал в небо и до вечера то там, то тут слышалось:
— Штандер, штандер, Леша! Потом хохот, потом удар мяча по чей-то спине и снова:
— Штандер, штандер, Люда!
Так продолжалось до этого лета.
Лешка приехал на дачу в самом начале июня, но знал, что Людочка в этом году должна была задержаться на две недели, они уехали к ее бабушке в Псковскую область.
Наконец, однажды, он увидел свет на ее веранде и постучал в окно.
У них был свой условный сигнал.
Татам, там-там, там.
Дверь сразу распахнулась.
На пороге стояла девушка. Не девочка, которую Лешка помнил с прошлого года, а переросший его на голову худенький, немного угловатый подросток. Знакомыми были только медовокарие глаза и улыбка.
— Лешка! Привет! Заходи.
Леша робко протиснулся на веранду и встал в дверях. Он не знал ее, то есть он понимал, что это Людочка, но ее уже нельзя было просто так хлопнуть по спине и повалить на землю, пытаясь отобрать волейбольный мяч. До нее было не только страшно дотронуться, но и даже заговорить:
— Здравствуй! — С трудом выдавил Лешка.
Самое ужасное, что все сидящие на веранде засмеялись и Людочка тоже.
— Так! Еще один в шоке от того, как ты выросла! — приветливо поднялась навстречу Людочкина мама.
Лешку прошиб пот.
Если бы он мог, то провалился бы сквозь деревянный пол веранды.
Он и так легко краснел, как все рыжие, но сейчас от него можно было просто прикуривать.
Он попятился к выходу.
— Нет! Нет! Мы тебя не отпускаем! Садись с нами пить чай. — Людочка потащила его к столу.
С трудом глотая обжигающий кипяток, Леша всматривался в новую Людочку.
Ему было стыдно своих грязных рук и ног, пылающих ушей и огненной взлохмаченной головы.
— Рыжик, мой Рыжик! Как хочется, чтобы ты был счастлив! — периодически вздыхала мама.
— Рыжий, рыжий, конопатый! Убил дедушку лопатой! — продолжали дразниться мальчишки.
— Какой ты… яркий! Просто солнечной зайчик! — шутливо улыбнулась мама Людочки.
Лешку обожгло до слез.
Конечно, он со своими красными ушами, веснушками и рыжиной, всего на всего зайчик! Безобидный зайчик, которого никто не боится, но и не принимают всерьез.
Этим вечером он лежал без сна, еще не понимая, но смутно опасаясь тех новых чувств, которые смущали и пугали.
Он, наверное, все-таки уснул, потому что, когда открыл глаза, то услышал под окнами голоса.
Один, нестерпимо знакомый и не изменившийся, а другой- басистый, принадлежащий новому дачнику, который въехал с родителями в освободившуюся через дорогу мансарду.
Лешка знал, что мальчик на два года старше и всерьез занимается шахматами.
Выглянув в окно, он увидел Людочку, которая с интересом склонилась над шахматной доской, а высокий темноволосый парень охотно учил ее различать фигуры, и при каждом удобном моменте старался или взять Людочку за руку, или дотронуться до ее плеча.
Лешка зарылся головой в подушку, да еще и натянул сверху одеяло.
Мама забеспокоилась и стала совать градусник.
— Наверное, перегрелся на солнце! Вон, красный, как рак. Уши горят. Надо носить кепку.
Только этого еще не доставало!
Кепочка, рыжие волосы и розовые уши.
Солнечный зайчик в шляпке.
От горя Лешка зарыдал, напугав маму до ужаса. Днем его даже потащили в поликлинику, но ничего не нашли, и мама успокоилась.
Потом все как-то наладилось.
Людочка, как ни в чем не бывало, участвовала во всех играх, но стала более рассеянной и иногда просто уходила к себе под каким-то предлогом.
Только одно было прежним, собаки ели у нее с руки и ждали по утрам за воротами, грызясь между собой и пугая ранних прохожих.
Что-то еще неуловимо изменилось. Лешка не мог больше пить с ней молоко из одного треугольного пакетика и кусать с одного батона, как они делали всегда.
Он старался не оставаться с ней наедине, хотя и хотел этого, как ничего другого на свете.
А если все-таки случалось, то не знал, что сказать и выдавал какие-то глупости и пошлости, от которых потом сам страдал, встречая ее удивленный взгляд.
Шахматист ходил за Людочкой по пятам. Он устраивался со своей доской на самом видном месте, принимал многозначительные позы, подпирая голову в раздумьях над многоходовой комбинацией.
Задерживался взглядом на Людочке, нарочито рассеянно вертел в руках фигуру и затем решительно двигал ее по доске.
У Лешки застревали в горле слова.
Вместо привычного «Штандер, Люда!» вырывался какой-то невнятный сип и мяч не летел высоко в небо, а падал в соседних кустах.
Все чаще она оставалась сидеть на скамейке, наблюдая за развитием шахматных партий и, не обращая внимание на старых друзей, гоняющих мяч.
Лешкины уши пламенели в буйной заросли рыжих волос и веснушки темнели от гнева.
Зайчик, он всего лишь зайчик, пусть даже и солнечный!
*****
Сейчас Лешка лежал на берегу реки Сестры и думал о том, что Людочка очень любит кувшинки.
И хоть они через день начинают пахнуть затхлым болотом и вянуть, он все же решил набрать букет.
Ноги вязли в противном иле, и он сразу плюхнулся в воду, чтобы не чувствовать под ногами противную жижу.
Кувшинки не поддавались, но он ожесточенно выдирал их из реки, вымещая на цветах свое первое настоящее горе.
Потом он бежал по расплавленному асфальту и капли с ободранных стеблей высыхали так же быстро, как детские слезы.
Окно знакомой веранды было закрыто гипюровыми занавесками.
Лешка привычно запрыгнул на подоконник и отодвинул тонкую ткань.
Они сидели рядом на диване. Шахматист держал Людочку за руку, и его голова клонилась к ее смущенному лицу.
Услышав шорох, они вздрогнули и отпрянули друг от друга.
Лешка капал кувшинками на подоконник и, кажется, что-то кричал.
А потом он долго куда-то бежал, его вырвало и он долго плакал и отмывал рубашку у колонки, с отвращением топча, валяющиеся на земле полумёртвые кувшинки.
Лучи заходящего солнца отбивали стаккато в лужицах воды на каменной поставке, куда все ставят ведра и бидоны.
— Сол- неч-ный зайчик с ро-зовы-им уш-ка-ми! Солнечной зайчик!
*****
— А помнишь, ты принес мне лилии?
— Я принес желтые кувшинки.
— Да, возможно. Они были еще желтее от того, что на них падала твоя тень.
— В тени все темнеет.
— Не в твоей! Ты же рыжий! От твоей светлеют даже неприятные воспоминания.
— Спи давай! Скоро кормить зайца.
— Все, все, сплю. Надо же мне так и сказали в роддоме: «Держи своего солнечного зайчика!»
