него момент он, видимо, не ощутил. Ее вторая приемная мать, миссис Уилкс, непременно заметила бы на это, что, конечно же, Берни знал, что для него это был момент неописуемой радости, ослепительного сияния и ангельской музыки. Бедная, бедная миссис Уилкс! Маленький домик этой вдовой женщины, потерявшей на войне сына, был постоянно наполнен шумом голосов приемных детей, ради которых она жила. Ей так нужны были эти ее мечты. Она запасалась ими на всю жизнь, как запасаются угольными брикетами на зиму. Корделия вспомнила сейчас о ней впервые за несколько лет и снова услышала ее утомленный, но нарочито бодрый голос: «Если Бог не даст сегодня, то непременно наградит завтра». И сегодня, и завтра для Берни прошло, но Бог ничем не воздал ему.
Странно, но в общем-то типично для Берни было и то, что он сохранял непобедимую веру в будущее своего предприятия даже в те черные дни, когда у них в кассе не оставалось ничего, кроме нескольких медяков для газового счетчика, а с жизнью расстался без борьбы. Должно быть, до него дошло наконец, что ни у него самого, ни у агентства ничего впереди нет. Бывшему полицейскому, несомненно, были известны все способы добровольной смерти, почему же он избрал именно этот – бритву и порошки?
И тут до нее дошло: пистолет! Берни мог воспользоваться пистолетом, но ему хотелось, чтобы он достался ей. Он завещал ей его вместе с обшарпанным ящиком для досье, древней пишущей машинкой, набором инструментов для обследования места преступления, малолитражкой, своими противоударными и водонепроницаемыми наручными часами, пропитанным кровью ковром и ошеломляющим количеством писчей бумаги, где на каждом листе был типографским способом отпечатан гриф: «Сыскное агентство Прайда – Мы гордимся своей работой».[1] Все имущество! Слово «все» он намеренно выделил. Должно быть, хотел напомнить ей о пистолете.
Она отперла замок нижнего ящика письменного стола Берни, ключи от которого были только у них двоих. Пистолет по-прежнему лежал в замшевом мешочке, который она специально для него сшила. Отдельно были упакованы три обоймы патронов. Это был полуавтоматический пистолет 38-го калибра. Трудно сказать, где Берни раздобыл его, но она отлично знала, что разрешения на него у Берни нет. Она никогда не рассматривала его как смертоносное оружие, возможно, потому, что мальчишеское увлечение им Берни низвело пистолет в ее глазах до уровня детской игрушки. Он сделал ее – по крайней мере теоретически – умелым стрелком. Практиковаться они уезжали в чащу Эппингского леса, и в ее воспоминаниях пистолет был связан с пятнистой тенью деревьев и густым запахом гнилой листвы. Он закреплял мишень на стволе дерева, пистолет заряжал холостыми патронами. В ее ушах и сейчас звучали его громкие, отрывистые команды: «Ноги в коленях слегка согнуть. Ступни расставить. Рука полностью вытянута. Теперь левой рукой возьмись снизу за ствол. И смотри все время на мишень. Рука прямая, компаньон, прямая рука! Хорошо! Это неплохо, это совсем-совсем неплохо». – «Но Берни, говорила ему она, мы же никогда не сможем из него стрелять. У нас нет разрешения». В ответ он улыбался; то была лукавая и чуть самодовольная улыбка умудренного опытом человека. «Если нам когда-нибудь придется стрелять, то только ради спасения наших жизней. При подобных обстоятельствах вопрос о разрешении отпадет сам собой». Ему понравилась эта солидная фраза, и он с удовольствием повторил ее, по-собачьи задрав свою большую голову к солнцу…
Итак, пистолет он оставил ей. Это было самое ценное, чем он владел. Прямо в мешке она сунула его к себе в сумку. Конечно, полиция вряд ли будет производить обыск, имея дело со столь явным самоубийством, но рисковать все же не стоит. Берни хотел, чтобы она взяла пистолет, и она не собиралась легко с ним расставаться. Корделия произнесла заученную молитву Богу, в существовании которого не была уверена, о душе Берни, который никогда не верил, что она у него есть, и стала дожидаться появления полиции.
Полицейский, прибывший первым, был старателен, но молод, неопытен и не смог скрыть брезгливости при виде трупа, как и своего изумления перед хладнокровием Корделии. В кабинете он долго не задержался. Вернувшись в приемную, он битый час изучал предсмертную записку Берни, словно надеялся, что тщательный анализ поможет извлечь потаенный смысл из ее простых фраз. Затем он аккуратно сложил ее.
– Мне придется на время забрать это у вас. Скажите, как он здесь оказался?
– Что значит, как он здесь оказался?! Это его кабинет. Он был частным детективом.
– А вы, стало быть, работали у этого… мистера Прайда? Кем, секретарем?
– Я была его компаньоном. Об этом вы могли прочитать в записке. Мне только двадцать два года. Берни был старшим партнером и основателем дела. Раньше он служил в следственном отделе столичной полиции под началом старшего инспектора Далглиша.
Она пожалела об этих словах, едва произнесла их. Они были жалкой и наивной попыткой защитить беднягу Берни.
