Мой разрыв с сектантами-трясунами [Федор Николаевич Мячин] (fb2) читать онлайн

Религиозное сектантство, с которым я был связан 12 лет, украло у меня лучшие годы жизни, заставило бросить школу, разбило семью, подорвало здоровье. Мне 28 лет. Только недавно мне стала доступна радость жизни среди дружных советских людей, радость труда, познания, доступны все блага, которыми пользуются люди на земле.

Следуя неписаным законам общины, я до двадцати двух лет ни разу не был в кино, клубе, театре. Я почти не читал книг, газет, журналов, не слушал радио. Больно становится на душе, когда видишь, сколько дорогого времени и молодых сил бессмысленно принесено в жертву несуществующему богу.

Может быть, людям меня трудно понять, но я как бы заново родился. С тех пор, как я близко соприкоснулся с жизнью, с нашей советской действительностью, — я увидел, как ничтожно мало я знаю, как огромен тот мир, в который я вошел и который мне еще предстоит узнать. И это было одной из причин, побудивших меня сесть за эту книгу. Я не могу спокойно жить, зная, что еще многие люди, бывшие мои «братья» и «сестры» по секте, слепо отгородились от жизни, живут в мире призрачных идей и нереальных представлений и этим самым лишают себя радостей жизни. Мне хотелось бы этой брошюрой хоть в какой-то степени помочь им разорвать те путы, которые они добровольно надели на себя, хотелось бы сказать им от всей души: «Взгляните на мир! Отойдите хоть на миг от религии и попытайтесь трезво осмыслить свою веру. Сделайте этот первый шаг, и вы сами увидите свои заблуждения, убедитесь в них, как убедился я. Религия — это ложь, ложь ваших проповедников и моя в том числе. Я тоже был проповедником и знаю, какими методами действуют они, чтобы завлечь людей в религиозные путы».

Моя вера была глубокой и искренней. Я чтил бога, как самое святое святых. Но я и не подозревал, что, давая мне душевное удовлетворение, слепая вера в бога в то же время исподволь, незаметно отравляла мое сознание, прививала извращенный, неправильный, уродливый взгляд на жизнь.

Люди выдумали бога еще в далекие, древние времена. Вначале они поклонялись идолам, вырезанным из дерева или камня. Потом заменили их богом и иконами. Потом появились сектанты, отрицающие и иконы и церковные обряды, но поклоняющиеся «духу святому». А суть осталась та же: религия — это видоизмененное идолопоклонство.

Ведь писали же единоверцы бывшему священнику, кандидату богословия Дарманскому, увидевшему всю вредность религии, порвавшему с ней и выступившему в печати, писали же они ему: «Молчи! Всякий знает, что в наше время может верить только дикарь. А ты молчи!»

Так вот я тоже, подобно Дарманскому, не хочу молчать. Да, я был дикарем, верил в идолов, иными словами — в бога. Но я нашел в себе силы, увидел, что все то, чему я поклонялся, — это фантазия, несуществующий призрак, созданный собственным воображением. И пусть не обидятся на меня бывшие мои товарищи по секте, если я им скажу: «Да, он прав, этот анонимный писака. Сектанты действительно дикари. Как темные, невежественные люди, они поклоняются идолам, созданным их собственным воображением».

Меня готовили к проповеднической деятельности с детства. Став проповедником, а затем членом церковного совета и руководителем сектантской молодежи, к тому же общаясь с бывшими единоверцами в Казахстане, на Алтае и в Приморье, я хорошо познал закулисные дела руководителей сектантских общин. Я расскажу о них ниже.

Длительными и мучительными были мои сомнения и колебания. Внимая голосу здравого рассудка и будучи бессильным перед ним, я метался между религией и правдой жизни, между молельным домом и кипящей вокруг меня созидательной трудовой жизнью. Я не сразу постиг истину. Труден, извилист и противоречив был этот путь — от темноты к свету. Но теперь, когда все это позади, когда религиозный угар прошел, когда я твердо стал в ряды активных участников коммунистического строительства, я оглядываюсь назад, вижу этот мучительный путь и мне хочется рассказать о сектантстве.

Рассказать о нем, во-первых, людям, которые не сталкивались с ним в своей повседневной жизни, чтобы они поняли, узнали, какое это зло, чтобы они приняли самое активное участие в борьбе против него. И, во-вторых, рассказать рядовым сектантам — не руководителям, нет! — те знают все и им совсем не требуются мои откровения; наоборот, я наперед знаю: они будут проклинать меня, будут говорить, что я продался коммунистам, что меня смутил сатана и тому подобную чушь. Я хочу рассказать рядовым сектантам ту правду о веровании, которую я увидел.

Послушайте мою исповедь…

КАК Я СТАЛ ВЕРУЮЩИМ

Мое детство прошло в семье деда. Дед Георгий Федорович и бабушка Мария Кузьминична не были атеистами, но и фанатиками их назвать было нельзя. Они соблюдали религиозные праздники, бабушка тихо молилась, о секте старики и не помышляли.

В 1936 году, когда мне было 7 лет, наша семья переехала в город Токмак, неподалеку от Фрунзе, и поселилась в доме Осиповых. Кто бы мог подумать, сколько горя принесет нам этот дом! Старики Осиповы — ярые сектанты-пятидесятники. Как коршуны на свою добычу, набросились они на деда и бабушку, чтобы втянуть их в свою общину. Старики особенно и не сопротивлялись. Правда, дед некоторое время пытался сохранить независимость: в члены общины не вступал, крещение «духом святым» не принимал, но был, как говорят верующие, «приближенным» секты.

В дом стали часто приходить незнакомые люди. Они раскрывали толстую книгу и читали удивительные истории, которые я, семилетний мальчишка, слушал, как говорится, разинув рот. Однажды бабушка попросила, чтобы я прочитал ей что-нибудь из этой загадочной для меня книги. И вот она передо мной. Что я читал, мне было непонятно, однако я произносил слова по слогам с такой важной торжественностью, с какой это делали взрослые. Попросту говоря, мне было очень приятно, что старые люди ловят каждое мое слово и одобрительно кивают головой. Когда я прочитал несколько страничек библии, бабушка сказала:

— Молодец, Федя, ты очень хорошо читаешь.

— Это будет наш проповедник, — улыбался дедушка и гладил меня по голове.

С тех пор меня просили читать каждый вечер. Умильные взгляды стариков наполняли мое мальчишечье сердце тайной гордостью за свои успехи. Это чувство самолюбования во мне усиленно укреплялось.

Я вообще любил читать. В городской библиотеке брал книги и удивлялся, почему бабушка и дедушка, и даже мама, которым так нравилось, когда я читаю библию, очень неодобрительно относились к тому, что я беру книги в библиотеке. Чтобы отвадить меня от библиотеки, родные однажды сожгли принесенные мною книги. Я плакал, спрашивал — зачем они это сделали? Мне ответили:

— Книги мирские — греховные книги. Тебе надлежит читать только священное писание, посланное нам господом богом.

Я перестал ходить в библиотеку.

В школе мои дела шли хорошо. В дневнике были только отличные и хорошие отметки. Но дома никто не интересовался моим дневником.

Были у меня друзья, с которыми мы после уроков бегали по улицам, играли в снежки, ходили на стадион. Я очень увлекался спортом и музыкой. Однажды я принес домой альт, который мне выдали в духовом кружке, и стал разучивать гамму. Бабушка, закатив глаза, что-то быстро зашептала и выгнала меня из кухни вместе с альтом:

— Тьфу, сатанинское наваждение…

Шли годы. Я уже кончил шестой класс. В дни каникул у нас появилась гостья — Мария Владимировна Мачульская. Это была невысокого роста, энергичная и волевая женщина лет пятидесяти. Она многое знала и умела увлекательно рассказывать. Частенько она беседовала со мной, хвалила за выразительное чтение библии и сама предложила мне книги. Как я был благодарен ей за это! Откуда мне было знать тогда о недобрых замыслах старухи? Ни о чем не догадывался я и в тот день, когда она раскрыла передо мной книгу Буньяна «Путешествие пилигрима в небесную страну», а затем и другие книги религиозного содержания. Больше всего меня привлекали в них красочные рисунки.

Так изо дня в день я слышал «божественные» рассказы, жил в мире священных книг и рисунков. Конечно, все это не могло пройти бесследно для меня в те годы, но пока я воспринимал религию бездумно. Есть ли бог, есть ли у меня душа и куда она попадет после моей смерти, — такие и подобные им вопросы передо мной, естественно, не возникали.

Но однажды наступил переломный момент. Хорошо помню этот вечер, положивший начало моему первому шагу к религии. Я прибежал с улицы домой и занялся своими школьными делами. Вся семья была в сборе. Мария Владимировна, поглядывая на меня, как бы невзначай завела один из своих библейских рассказов. Я прислушался.

— В Одессе это было. В доме одном наш святой брат отдавал богу душу. Вокруг стояли братья и сестры и, преклонив колени, со слезами и мольбой просили господа нашего принять грешную душу брата в райские обители. И видит одна из сестер: стоят рядом с умирающим братом ангел и сатана, и в руках у обоих громадные свитки.

И сказал сатана ангелу: «Эта душа принадлежит мне». «Нет, — возразил ему ангел, — эта душа принадлежит богу».

Тогда сатана развернул свиток, и все увидели злые дела, которые свершил на земле человек. Но сказал сатане ангел: «Бог простил раскаявшегося грешника, который обратил все помыслы свои к господу нашему Иисусу». И завладел ангел душою брата, и вместе полетели они в небесную обитель к вечному блаженству…

Даже теперь, когда прошло так много лет, я не могу объяснить, почему этот рассказ потряс тогда мое детское воображение. Перед глазами вставали ожившие вдруг картинки из библейских книг. Мне казалось, что за мной неотступно ходит сатана с длинным свитком и записывает туда все мои грешные поступки и мысли. Я не находил себе места.

— Ты помолись, Федя, — шептала мне Мачульская.

Я плакал и молился, три дня не покидал комнату деда. Только Мачульская заходила ко мне, утешала и приговаривала:

— Благодари господа за то, что отверз очи твои и поставил на путь истины…

* * *

Я до сих пор не упомянул про моего дядю Максима. Скромный труженик, бескорыстный и честный человек, он был далек от религиозной атмосферы, которая царила в нашем доме. Бывало, придет усталый с работы, подсядет ко мне:

— Ну как, парень, уроки? Ну-ка, тетрадки покажи.

Замечая рядом библию, он уносил ее в другую комнату, о чем-то бранился с родными, потом снова возвращался ко мне:

— Учиться, Феденька, учиться надо. Ты будешь первым грамотеем в нашей семье, — говорил он и мечтал: — Когда вырастешь, мы с тобой уедем отсюда далеко-далеко. Будем строить заводы…

Строить заводы нам с ним не пришлось. В 1941 году дядя Максим ушел на фронт. Последнее письмо, которое мы получили, было написано им под Сталинградом.

А Мачульская, между тем, не оставляла меня ни на минуту в покое. Я верил ей, как самому себе. Но позднее, когда мне стала известна подлинная деятельность и настоящее лицо этой религиозной фанатички, я рвал на себе волосы: кому была вверена моя жизнь!

Мачульская была одной из активнейших сектанток-пятидесятниц. Несмотря на преклонный возраст, она активно и ревностно распространяла по городам и селам сектантское учение. Но если бы только этим ограничивалась ее деятельность! Впоследствии для меня стало понятно, что религия была для нее лишь ширмой, за которой она скрывала свою подлинную сущность, враждебную нашей советской жизни. Среди отсталых, малограмотных людей эта фанатичка, рисуясь «страдалицей за веру», открыто высказывалась антисоветски, сея неверие в дело социализма, пророчествуя «божье наказание» для нашего государства, его скорую «гибель». Когда лучшие сыны и дочери советского народа грудью защищали отчизну от немецко-фашистских захватчиков, она шипела:

— Не берите в руки оружие, убойтесь бога.

Именем бога она пророчествовала победу немецко-фашистским захватчикам. Слушатели Мачульской так были напуганы адом и карой божьей на том свете, что подчас даже затруднялись провести грань между верой и предательством.

Но, внимая проповедям Мачульской, я тогда сам еще не разбирался в этих вопросах. К тому времени я уже давно замкнулся в себе, школьные друзья от меня отошли, я жил мыслями о предстоящем суде всевышнего.

Однажды Мачульская сказала мне:

— Каждый, кто хочет спасти свою грешную душу, должен в сердце своем иметь дух святой.

Давно подготовленный ее беседами, я ответил, что тоже хочу иметь в своем сердце святой дух. Мачульская только этого и ждала. В тот же вечер в наш дом пришли сектанты — просить бога, чтобы он крестил меня «духом святым». Окна были занавешены, все долго сидели в полумраке при слабом мерцании керосиновой лампы. Мачульская прочитала отрывок из библии — беседу Никодима с Иисусом Христом. Все упали на колени, начали шумно молиться. Кричали все громче и громче, доводя себя до исступления. Мне становилось страшно.

— Ты, Федя, руки вверх подними, — услышал я шепот. Я исполнил это.

— Кричи, моли бога, Федя!

Я закричал во все горло:

— Крести, господи, меня, крести, господи!

Прошло десять минут, двадцать, час… Колени у меня онемели, тело покрылось испариной, по лицу текли капли пота и слезы, голос охрип, а я все кричал и кричал:

— Крести, господи, меня, крести, господи!

Но бог, видимо, не торопился спасать мою душу. Я был уже в полуобморочном состоянии, а «чудо» все не свершалось. Решили отдохнуть. Все перестали молиться.

— Вспомни, Федя, — внушала мне Мачульская, — может, есть у тебя еще грехи, может, что гнетет твое сердце?

Я перебирал в памяти и рассказывал Мачульской все, что мог: и как лазил в чужие сады, и как дергал девчонок за косички… Но, видимо, мои грехи не очень устраивали духовную наставницу. Она снова открыла библию и начала читать послание Иакова.

Все собравшиеся снова упали на колени. Мачульская велела опять поднять руки, но у меня уже не было больше сил. Тогда одну мою руку она подняла сама, другую держала старая сектантка Татьяна Губа. Мачульская шептала:

— Федя, кричи одно слово «крести».

И я кричал:

— Крести, крести, крести…

А вокруг — вопли собравшихся:

— Дай, дай, дай!.. Крести его, крести «духом святым!».

У меня стал заплетаться язык, я терял сознание.

— Крести… сти… кре… ре… рестикри…

Я уже не соображал, что говорил^[1]. Но едва нечленораздельные звуки стали срываться с моих уст, стены дома задрожали от крика: сектанты возликовали. Я стал бегать по комнате. Все кричали, как оглашенные:

— Благодарим тебя, боже, что ты послал крещение духом святым, омытым и очищенным кровью Христа…

Я продолжал выкрикивать несуразности: онари, контури, онтари, шанар, файмана…

Людям, неосведомленным в подобных психических самоистязаниях, это может показаться выдумкой. Однако фанатизм пятидесятников действительно доводит их до умопомрачения, и именно это-то и является одной из отличительных черт их обрядности. Невразумительные слова, которые выкрикивает человек, доведенный до бесчувственного состояния, считаются у пятидесятников ангельским наречием, которым, дескать, дух святой ходатайствует перед богом о прощении человеческих грехов.

Насколько «божественно» проявление «иноязыков», можно судить по такому любопытному случаю, о котором рассказывали приезжавшие из Владивостока сектанты. Хитроватая пятидесятница Нина Блохина, живущая во Владивостоке, решила не утруждать себя муками во время крещения и получить ангельское наречие более легким способом, пойдя на сделку с богом. Она потихоньку от всех заучила несколько бессмысленных слов и на собрании общины в подходящий момент нараспев повторила эти слова. Сначала все молчали. Тогда Нина, не смущаясь, громче повторила то же самое. Это возымело успех. Члены общины стали бегать вокруг нее, кричать, благодарить бога за милость. Она удивилась, что никто в общине ничего не заметил и не нашел разницы между ангельским наречием и ее, Нининой, изобретательностью. Она тревожно рассказала об этом подруге Дусе Прощенко. Та, успокоив Нину, воспользовалась ее выдумкой и успешно приняла крещение таким же безболезненным образом. Проповедник даже отметил благозвучность и нежность их ангельских наречий.

Однако большинство сектантов добивается крещения «честным» путем, доводят себя до исступления, до кликушества.

Вряд ли надо подчеркивать, сколь пагубно отражается этот обряд на здоровье верующих. Мне известно немало случаев, когда крещение «духом святым» буквально калечило психику людей на всю жизнь. Сектант Денис Карабанов, живущий во Владивостоке, молился, например, не покидая чердака дома. Рядом с ним стояло ведро воды, ему приносили хлеб. Проделав в крыше возле трубы дырку, он молился в течение целого месяца, глядя на небеса, пока, наконец, не «заговорил» на «иноязыках». Ничто уже не в силах было восстановить его подорванное здоровье.

В городе Имане Приморского края крестили «духом святым» сектанта Петра Федоренко. Верующие повели своего «брата» в глухую тайгу, заставили его опуститься на колени, неистово рычать и грести под собою землю. Эта процедура продолжалась до тех пор, пока несчастный не потерял сознания. Только после того как из груди его стали вырываться нечеловеческие вопли, его подхватили и поволокли обратно.

В этом же городе недавно отправили на излечение в психиатрическую больницу сектантку Анну Полякову, с детства воспитанную в религиозном духе. Во время одного из ревностных молений, сопровождавшегося истерикой, тридцатилетняя женщина сошла с ума.

Такую же участь разделила ее «сестра» по секте Нина Некрасова. Стремясь угодить богу, она ночами просиживала над евангелием и усиленно молилась. Старый проповедник Денис Карабанов решил устроить женщине крещение «духом святым». Сколько он ни заставлял ее трястись и кричать, Некрасова так и не изрекла бессмысленных слов. Не добившись цели, старик отослал ее к «братьям» в Находку. Здесь уже имели опыт в этом деле. Над женщиной куражились так, что вскоре после беспрерывных молений ее поместили в больницу для душевнобольных.

В семье сектанта Циммермана решили окрестить 12-летнего мальчика. Ребенка тоже довели до такого состояния, что он стал выкрикивать нечленораздельные звуки.

* * *

Когда «бог» ниспослал на меня свое благословение, Мачульская сказала, гладя меня по плечу:

— Будем основательно изучать библию, ты далеко пойдешь, Федя!

ПАУК ПЛЕТЕТ ПАУТИНУ

«Мир тебе и любовь. Да умножатся они в сердце твоем, дорогой мой сын Федя, приветствую тебя любовью господа нашего Иисуса Христа. Если бы ты знал, сколько я пережила за тебя, то ты, как достойный и любящий свою мать, не причинил бы мне столько горя и слез. Умоляю, дорогой сын, еще раз прошу во имя господа нашего, покайся, в чем виновен, ибо скоро придет конец всем нечестным на земле. Вспомни, дорогая душа, кем ты был и кем стал. Образумься, обрати взор твой к господу, покорись…»

Это письмо моей матери. Я получил его в феврале 1955 года, когда усомнился в веровании и сообщил ей об этом. Бедная мама! Она так радовалась моим успехам на пути, предопределенном Мачульской, и так надеялась, что именно секта сделает из меня человека, что мой разрыв с религией она переживала, как самое тяжкое несчастье для меня самого и для нашей семьи.

Ведь сектанты последовательно и настойчиво добиваются, чтобы не только знакомые им люди, но и прежде всего члены их семьи были верующими. На словах они заявляют, что не внушают детям религиозных чувств. Дескать, ребенок вырастет и сам определит свое отношение к религии. Это явная ложь. Дети, общаясь со взрослыми сектантами, задавая им всевозможные вопросы, порожденные окружающей жизнью, слышат ответы в строгом соответствии со священным писанием. Родители заставляют ребенка просить у бога благословения перед принятием пищи, молиться. Едва ребенок научится ходить, его приводят на собрания сектантов, и он падает вместе со всеми на колени, плачет часами до бесчувствия. Если ребенок заупрямится выполнять сектантские обряды, в ход пускают розги.

Проповедник Тимофей Гончарук, живущий в городе Имане Приморского края, предлагал в своих проповедях, чтобы верующие запрещали своим детям вступать в пионеры и петь советские песни. Во Владивостоке живет семья пятидесятников Ефима и Елены Машталер. Они часто водят на религиозные собрания своих детей школьного возраста.

На собраниях секты в городе Находке Приморского края вы увидите ребят дошкольного и младшего школьного возраста. Это дети руководителя секты Николая Горетого, сектанта Михаила Пименова и многих других. Дети в сектантских семьях растут примерно в тех же условиях, в которых довелось воспитываться и мне.

Когда я перешел в девятый класс, Мачульская сказала:

— Школа отвлекает тебя, брат мой, от бога.

На следующий день я переступил порог кабинета директора школы. Василий Федорович Баклушин удивленно посмотрел на меня:

— Это почему же ты решил бросить школу, Мячин?

Я опустил голову. Сказать правду не мог, а лгать нельзя. И все-таки я солгал:

— Дома тяжело… материальные условия… — повторил я то, что мне велела сказать Мачульская.

Конечно, нас было много в классе. Учительница, а тем более директор школы, могли и не знать действительного положения в семье. Но теперь я хорошо вижу, что школа должна глубоко вникать в те условия, в которых воспитывается в семье каждый ученик. Скольких молодых людей это спасло бы от тлетворного, разлагающего влияния религии!

Василий Федорович развел руками: мол, как знаешь. Так я и распрощался со школой. Моим воспитанием серьезно занялись Мачульская и известный сектантский проповедник Михаил Сидорович Бут. Это высокий и плотный человек преклонного возраста, без одной руки, с тоненькими черными усиками на крупном скуластом лице. Бут нигде не работал, на одном месте долго не задерживался. Я лишь впоследствии узнал, что в прошлом он, как и Мачульская, отбывал тюремное заключение за антисоветскую деятельность. Теперь мне стало понятно, почему он говорил о себе, как о «мученике за праведное дело Христа»!

Бут прибыл в Киргизию, чтобы вовлекать в секту молодежь, на которую у пятидесятников были особые виды. Изворотливый и хитрый человек, Бут напоминает мне теперь черного паука. Своими проповедями он плел невидимую глазу, но прочную паутину, каждодневно затягивая в нее новые жертвы.

Бут тщательно обучал других сектантских активистов, и меня в том числе, уменью опутывать юношей и девушек религиозным дурманом. В 1945 году я уже считался примерным проповедником, членом церковного совета.

— Прежде всего, — инструктировал меня Бут, — нужно присматриваться к людям. Обращай внимание на тех, кто безмолвен на собраниях, сторонится общественной жизни. Постарайся подойти к нему, заговорить. Не вздумай сразу раскрывать карты, тут нужен тонкий подход. Заведи речь о каких-либо жизненных явлениях, скажем, о сне или смерти. Послушай, что он будет говорить в ответ, затем осторожно растолкуй в свете учения библии. Потихоньку прощупывай его настроение и, если увидишь, что человек начнет спорить с тобой, доказывать противоположное, — брось его, больше не подходи, избегай. А если заинтересуется, — побеседуй с ним подробнее, пригласи послушать песни, проповеди. Придет — там видно будет…

Я добросовестно выполнял все инструкции моих наставников. Помню одну из своих бесед с семнадцатилетней Лидой Гулюк. Она выросла без отца и матери, перенесла немало жизненных лишений. Я заговорил с ней о смерти.

— Ты полагаешь, что когда умрет человек, от него ничего не останется? Но вот представь себя мертвой и в то же время живой. Какая разница между тобой живой и тобой мертвой?

Лида удивленно посмотрела на меня, заинтересовалась. Я продолжал излагать свои взгляды не спеша, уверенно, слово к слову, как кирпич к кирпичу.

— И у мертвой и у живой у тебя все остается на месте: руки, сердце, тело и все, что в нем есть. Почему же в одном случае ты мертва, а в другом жива? Потому, Лида, что из тела твоего вышла душа. Смерть — это отделение души от тела.

Что мне могла возразить собеседница? Ведь она не знала, как не знал и я тогда, что наша наука неопровержимо свидетельствует о нелепости существования души, тем более ее бессмертия.

— А куда же девается душа? — поинтересовалась девушка.

— Смотря какая душа, — серьезно и таинственно отвечал я. — Души грешные попадают в ад и пребывают в муках вечных, одно мгновение которых так же тяжко, как муки человека за всю его земную жизнь. А души праведные, покаявшиеся, летят к господу нашему и пребывают в вечном блаженстве.

Мне стыдно теперь за себя, за эти свои беседы. Но эти сказки о рае и аде, о душах праведных и грешных — до сих пор один из главных козырей в руках сектантских проповедников, устрашающих ими темных, малограмотных людей.

У девушки заблестели глаза. Мы продолжали разговор в том же духе, я внутренне улыбнулся и подумал: «Эта будет наша». И Лида потом действительно стала сектанткой.

Сектанты обращают внимание прежде всего на молодежь. Туда, где плохо поработала школа, пионерская и комсомольская организации, тянет свои щупальцы религия. Особенно легко поддаются «обработке» люди с какой-либо психической травмой. Добрая половина девушек-сектанток пришла в общину в поисках «утешения» после обиды, которую им нанесла «судьба». Если бы на предприятиях и в учебных заведениях эти молодые люди нашли в свое время чуткий, отеческий подход и внимание, вряд ли они стали бы жертвами сектантов.

Следует сказать и о другом. Иногда молодых людей влечет к сектантам религиозный обряд, романтизм обстановки. Таинственные сборы в полутемном помещении, где-либо на глухой окраине города, спевки хора, торжественные проповеди — все это, естественно, может заинтересовать юношей и девушек, особенно там, где бездействуют очаги культуры, как это было у нас в Токмаке.

Применялись и другие методы, чтобы заинтересовать молодежь. Мы, например, иногда уходили в горы и проводили моления на лоне природы. Устраивали для молодежи сектантские «вечера любви» с пением псалмов или стихов церковного содержания. Не лишним будет отметить, что многие стихи на библейские темы пелись на мотив известных революционных песен, например, «Смело, товарищи, в ногу…» Руководители секты искусно используют популярность этих песен в народе.

Потом на этих вечерах загадывали загадки религиозного содержания. Большинство их, как, впрочем, и песнопения и беседы, прививают молодежи неправильные взгляды на жизнь. Вот, например, одна из загадок: «У человека взяли и ему же отдали. Что это такое?» Оказывается, это ребро, которое бог якобы взял у Адама и ему же возвратил в виде Евы. Как видите, религия внушает верующим, что жена является собственностью мужа.

За всей этой внешней развлекательностью сектанты ни на миг не забывают о своих подлинных целях. Все глубже втягивая в свои путы молодежь, запугивая ее муками ада на том свете, община открыто и настойчиво добивается непреложного выполнения сектантских требований.

Молодым людям категорически запрещается участвовать в демонстрациях по случаю всенародных революционных праздников. Также категорически запрещается вступать в комсомол, в другие общественные организации, принимать участие в общественной жизни. Молодежь не должна посещать кино, театры и другие очаги культуры, ибо, как говорят сектанты, все то, что не от бога, является мирским и греховным.

Я и сам, как проповедник и наставник молодежи, много раз отговаривал юношей и девушек сектантов от их участия в демонстрациях в дни Октября и Первого мая. Обычно в дни революционных праздников сектанты тайно, по одному, чтобы не было заметно, собираются в доме где-нибудь на окраине города и там молятся.

Помню случай, когда Лида Гулюк, уже будучи сектанткой, пошла в кино. Вместе с Николаем Губой я строго побеседовал с ней и взял с нее обещание никогда больше в кино не ходить.

Многие девушки-сектантки спрашивали у меня, можно ли им делать завивку волос. Я отвечал, что это мирской соблазн, от которого следует отказываться, и ссылался на священное писание: «Не любите ни мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви отчей; ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от отца, но от мира»^[2].

Ведь чем более темен, необразован человек, тем легче сделать из него фанатика веры. Не случайно среди молодежи, посещающей секту, люди с начальным образованием составляют, как правило, подавляющее большинство. Скажу о своих сверстниках. Леня Свинаренко окончил четыре класса, Вася Палий и Николай Губа бросили школу на пятом году обучения.

Уклад нашей советской жизни очень часто сам по себе отрывает юношей и девушек от секты, вовлекает в бурную созидательную деятельность. Сын сектанта Константина А. Николай, несмотря на все угрозы, решительно порвал с религией. Из дома ушла старшая дочь Лиля. Старики даже били ее, но девушка оказалась непреклонной:

— Мне с сектой не по пути, я хочу жить на этом свете, — заявила она.

Таких, как Лиля, немало. Однако есть и такие молодые люди, которых сектантские проповедники цепко держат в своих руках. Вот почему нельзя полагаться только на то, что сама жизнь рано или поздно вернет верующих на правильный путь. Нужно всеми возможными средствами — через печать и радио, путем лекций, открытых диспутов и индивидуальных бесед, при помощи кино и книг — скорее помочь им прозреть.

ПО ТУ СТОРОНУ ЗДРАВОГО РАССУДКА

Теперь я расскажу, как привлекли в секту Александру Артамонову. Она работала бухгалтером в одном из учреждений Находки. Вечером за ней приезжал на мотоцикле муж, они оба отправлялись в магазин за гостинцами для четырех ребятишек и торопились домой. Но однажды муж не пришел. В результате мотоциклетной катастрофы он получил тяжелую травму и вскоре умер.

Несчастье сломило эту сильную жизнерадостную женщину. Она не хотела никого видеть, ни с кем говорить. Но соседке-сектантке все же удалось переползти порог чужого дома.

— Пойдем, милая, на собрание, — ворковала она, — да поможет твоему горю господь!

Молча Артамонова накинула косынку и отправилась вслед за соседкой. Молча она слушала проповеди, моления, заунывно-печальные песни хора. Когда собравшиеся стали расходиться, ее подвели к проповеднику. Тот усадил ее, вздохнул и покачал головой:

— Бог наказал твоего мужа за грехи, а тебе, милая, он открыл истину через этот случай. Поэтому стремись к господу, чтобы наследовать вечную жизнь и избавить и себя и своих детей от вечных мук в аду.

— Что это… за муки? — безучастно спросила она.

— Человек, милая, является темным грязным пятном, жизнь его пуста и бесцельна, если он не имеет общения с богом. Конец таких людей — смерть со вторым пришествием, а оно уже близко.

Недавняя гибель дорогого человека, глубокое горе и эти слова о смерти тяжело подействовали на женщину. Она вздохнула и закрыла лицо руками.

Делая вид, что не замечает ее душевного состояния, проповедник неторопливо продолжал:

— Ничто, никакие преграды не в силах оттянуть роковой час расплаты с человечеством, которое отвергает бога. Нам известно из библии и из раскопок, произведенных учеными, что на огромных пространствах земли под руинами песков погребены целые царства. Причина погребения для верующих ясна, как ни пытается наука доказать по-своему загадку гибели ряда царств. Господь их погреб за неверие и непослушание.

Заметив тень растерянности на лице Артамоновой, проповедник поднял руки и заговорил тяжело, громко, протяжно:

— Господь все знает, все видит. Души грешные будут ввергнуты в озеро огненное. Но сгорят они не сразу, а будут подвергаться медленному горению целую вечность. Наши земные муки и страдания ничего не стоят по сравнению с одной минутой мук на том свете.

Артамоновой казалось, что вместе с детьми ее предали адским мукам, она взмолилась:

— Господи, молю тебя, пощади меня и детей моих, не дай мне погибнуть в аду, прошу тебя, прости грехи моей прежней жизни, каюсь перед тобой…

Так Артамонова связала свою жизнь с сектантами. По их наущению она забросила дом, не смотрела за детьми, денно и нощно стояла на коленях, просила у бога прощения неведомо за что и со страхом ждала день пришествия.

Кстати сказать, с недавних пор пятидесятники весьма конкретно указывают время второго пришествия Христа. Основываясь на библейской легенде о посещении Христом самаритян, продолжавшемся два дня, и учитывая, что у бога один день равен тысяче лет, как об этом говорится в той же библии, они пророчествуют приход бога на землю в 2000 году. Ждать, дескать, осталось недолго. Души праведные будут вечно радоваться в раю, а души нечестивцев попадут в ад. Отсюда вывод: кайтесь, страдайте и терпите в жизни «этой», чтобы не мучиться в жизни «той».

Нужно ли говорить о том, насколько бессмысленны подобные «предсказания»? Ведь каждому здравомыслящему человеку ясно, что никакого «второго пришествия», никакого «конца света» не будет. Но в этом-то и беда верующих, что они, как дети, наивно и слепо верят всему, чему их учат проповедники. Можно привести такой пример.

Как-то в городе Фрунзе община сектантов с нетерпением ждала назначенного часа второго пришествия Христа. И вот этот час наступил. Верующие оставили дома и с пением псалмов поспешили в горы, чтобы первыми встретить Христа. Они долго молились, призывали бога. Конечно, бог существовал только в больном воображении этих людей. Поздно ночью голодные и усталые сектанты побрели, наконец, домой, стыдясь смотреть друг другу в глаза.

Но проповедники мало смущаются тем, что с каждым «предсказанием» садятся в лужу. Они умело выкручиваются и без зазрения совести назначают новую дату второго пришествия Христа.

Основой, на которой секта строит свое учение, является непременное признание «загробной жизни». Сектанты думают, что раз никто и никогда не возвращался после смерти на землю, не видел потустороннего мира, значит никто ничего и сказать о нем не может. И они настаивают, чтобы в загробную жизнь безоговорочно верили. Ведь не будь этой веры, нельзя было бы держать людей в страхе. А страх перед неведомыми силами — это главное, что связывает малоустойчивого человека с религией.

Но сектанты жестоко ошибаются. Вследствие своей темноты и неосведомленности они не знают, а если и знают, то по своему невежеству не хотят верить последним достижениям естественных наук, в частности медицины. Ведь известны случаи поистине удивительного возвращения человека к жизни после его клинической смерти, то есть уже после того, как остановилось сердце, отлетел его последний вздох, другими словами, после того, как человек умер. Об этом не раз сообщалось в нашей печати.

Мне рассказывали, что недавно случай возвращения к жизни произошел и у нас в Приморье. Рекордсмен-мотоциклист Виктор Успенский, проживающий в дачном районе Владивостока, получил во время аварии серьезную травму и в тяжелом состоянии был доставлен в госпиталь. На операционном столе у больного прекратилось дыхание, он не подавал признаков жизни. На общежитейском языке это означало, что человек умер.

Врачи приняли экстренные меры для спасения больного. Благодаря их самоотверженности Успенский был буквально «воскрешен из мертвых», его вернули к жизни «с того света».

Где же была его душа в период смерти? В раю или в аду? Видел ли он ангелов, бога, сатану?

Виктор Успенский рассказывает:

— Конечно, я ничего не видел. На операционном столе я был без сознания. Очнулся уже в постели, когда операция благополучно закончилась. Вот и все.

Не являются ли эти факты самым убедительным и неопровержимым доказательством, что «того света», «загробной жизни» не существует?

* * *

Запугивание нечеловеческими муками и страданиями, которые якобы ожидают на «том свете» нераскаявшихся, является одним из самых распространенных методов привлечения в секту новых людей и удержания в ней колеблющихся сектантов.

— Земная жизнь, — говорят проповедники Николай и Андрей Горетые, Афанасий Райлян, Николай Циммерман, — является временной и краткосрочной, а загробная жизнь — вечная. Будет ли человек вечно радоваться или страдать — это зависит от его раскаяния, от его угодной богу всей земной жизни. Верь богу, страдай за него, и тогда тебя ждет царство небесное.

В евангелии от Матфея есть такие слова, приписываемые несуществующему Иисусу Христу: «Не всякий, говорящий мне «Господи! Господи!», войдет в царство небесное»^[3]. На основании этих слов сектанты требуют от членов общины не только безусловной веры, но и активного участия в распространении «божеского учения», в том числе и вовлечения в секту новых людей. Иначе их тоже якобы ждут адские муки.

У некоторых возникает вопрос — откуда же люди знают так детально об аде, ведь его никто не видел? Чтобы убедить верующих, проповедники прибегают к самой беззастенчивой лжи.

В одной из своих проповедей руководитель общины Николай Горетой трогательно рассказывает, что якобы одна женщина долго молила бога, чтобы он показал ей ад. Тот исполнил ее просьбу. «Когда окончилось моление и верующие начали расходиться, — рассказывал Горетой, — женщина стояла на коленях как вкопанная. Это было только ее тело, потому что душа уже поднялась на небеса.

Ангел повел ее душу к воротам ада. Приоткрылась дверь, и женщина увидела невероятные муки, о которых она даже и не помышляла. Тогда неразумная взмолилась: «Господи, неужели я так виновна перед тобой, что достойна всех этих страданий». Ответил ей ангел: «Ты ведь молилась, и господь только выполнил твою просьбу». Затем ангел закрыл ворота ада и вновь отпустил душу женщины на землю. Через пять минут тело ее вновь ожило, и она поднялась с колен вместе со всеми».

— Вы сами знаете, братья и сестры, что это факт, а факты — упрямая вещь, — закончил свою проповедь Николай Горетой.

Я недоумевал: кто эта женщина в нашей секте и почему я не приметил этого знаменательного события. Вечером я поинтересовался у деда: «С кем случилась история, о которой рассказал Николай Горетой?»

— Ведать не ведаю. Но раз Николай Петрович сказал, значит, так оно и было, — ответил дед.

Я спрашивал у Кляцких, Иваненковых, Полещуков и многих других сектантов. Каждый отвечал:

— Это известно только богу и Николаю Петровичу.

Николай Горетой любит поговорить и о рае, куда попадут все «праведные». Рай, по его рассказам, выглядит городом, в котором все дома вылиты из золота, а улицы вымощены изумрудами, рубинами, сапфирами и другими драгоценными камнями. Нет там, дескать, промышленных предприятий, фабричный дым не коптит лазурное небо. «Там бог отрет слезы с очей каждого, кто страдал за него в этой жизни», — фантазирует он.

Сектанты, большинство которых является честными тружениками, не представляют себе жизни без работы.

— А что мы будем в раю делать? — спрашивают обычно молодые сектанты.

Горетой улыбается:

— Мы будем жить, как ангелы!

Но как живут ангелы — тут каждому представляется возможность фантазировать по-своему.

Охваченные ожиданием загробной жизни, сектанты смотрят на жизнь земную, как на нечто временное и преходящее. Считая себя божьими избранниками, они сторонятся «мирского люда», миллионов людей, которые не ждут милости божьей на том свете, а собственными руками строят счастливую и радостную жизнь на земле. Сектантов мало интересуют успехи науки и техники, достижения человеческого разума. Они и слушать не хотят, например, об электронных машинах, которые могут самостоятельно производить сложные математические вычисления, переводить с одного иностранного языка на другой. Не по нутру им сообщения о сверхскоростных полетах советских реактивных самолетов, о завершении строительства крупнейшей в мире Куйбышевской ГЭС, заставившей Волгу покориться и отдать свою энергию народному хозяйству. «Напрасный труд, бубнят на молениях Николай Горетой и другие проповедники. — Все это пропадет, только мы одни будем спасены».

В людях, которые честно живут, трудятся на благо общего дела и не верят в бога, сектанты стремятся видеть только отрицательные черты. Из мухи они делают слона. Если увидят на улице выпившего человека, сектанты не скажут: «Вот такой-то пьян». Они скажут: «Все мирские — грешники». Если услышат грубость, сказанную кем-нибудь, они опять же обобщат: «Все они, мирские, — грубияны» и т. д.

Ярые сектанты упорно не желают замечать высоких моральных качеств советских людей, строящих коммунистическое общество. Сами сектанты, работая на производстве, тоже вносят свой вклад в это великое дело. Но сбитые с толку проповедниками, они меньше всего думают об общем благе. Сектанты видят в труде не дело чести, а лишь «божье наказание», которое нужно безропотно нести за грехи.

Они не щадят и детей своих, если те порывают с религией и становятся на путь полнокровной трудовой жизни.

Считая неверующих людей воплощением всех смертных грехов, устремляя помыслы к несуществующей загробной жизни, которую верующие представляют по библейским легендам и со слов фантазеров-проповедников, сектанты-пятидесятники безоговорочно отворачиваются от окружающей действительности. Пятидесятники считают, что у них не может быть иной цели в земной жизни, кроме страданий во имя будущего блаженства…

Поистине весьма жалкую роль отводят они себе на земле!

Миллионы советских людей, не верующих в бога, тоже мечтают о будущем. Но их мечты — не пустое воображение. Они не ждут милостей от бога, не надеются на чудеса. Они строят новый мир, завоевывают свое счастье в упорном труде собственными руками.

ПРОРОЧЕСТВА «ДУХА СВЯТОГО»

Иногда меня спрашивают: что же все-таки поддерживает человека в вере и укрепляет в ней? Ведь здравый смысл и повседневная трудовая практика самих верующих на каждом шагу опровергают религиозные представления.

Этот вопрос не так прост, как кажется поначалу. Ведь верующие люди — это не дети малые. Если поговорить с ними, то можно услышать немало «доводов», якобы доказывающих существование «сверхъестественной силы». Среди аргументов, которые приводят сектанты-пятидесятники, наибольшим успехом у малограмотных людей пользуются рассказы «очевидцев» о пророках и пророчествах. В свое время и я сам приходил в трепет и умиление от таких рассказов. Только значительно позднее для менястало ясно, что все эти «пророчества» — чистейшее надувательство, самый неприкрытый обман, рассчитанный на доверчивость и честность людей, не представляющих себе, чтобы так нагло и беззастенчиво можно было их обманывать. Лишь в самых редких, исключительных случаях «пророчества» возникают, если можно так сказать, «честным» путем, когда доведенному до экстаза сектанту представляется, что он говорит истину. Но и тогда эта «истина», это «пророчество» не более чем плод его. воображения. Приведу несколько характерных примеров, подтверждающих эту мысль.

Вот приземистый, бревенчатый дом на глухой окраине Токмака. Дверь заперта на запор. Окна занавешены, в душной комнате полумрак. В дальнем темном углу тягучий мужской голос читает молитву, призывая собравшихся отвлечься от посторонних мыслей, от домашних мирских забот и устремить помыслы свои к господу богу.

В комнате с низким, черным от копоти потолком сектанты теснятся как сельди в бочке. Подняв кверху потные лица, они закрывают глаза, чтобы ничто уже не могло отвлечь их от священнодействия. Мне в глаза попали капли пота, хочется потереть их кулаком. Но я крепко жмурюсь и стараюсь вызвать в воображении светлое царство небесное, над которым парит господь бог, такой благообразный, каким я видел его еще в детстве на рисунках. Мир и покой постепенно наполняют мое сердце.

Потом все опускаются на колени и поднимают кверху руки. Сначала тихо, а потом все громче и громче, не слушая друг друга, люди выкрикивают свои нужды и каются в различных грехах, которые они совершили за день.

— Господи, прости мою душу грешную…

— Прими, господи…

— Дай, господи…

Неподалеку от меня стоит на коленях Лида Гулюк. На собрание она пришла впервые.

— Плачь, сестра, и кричи, что есть мочи, — зашептал я ей.

Лида пронзительно взвыла, но ее голос тонул в истошных выкриках собравшихся.

Представьте себе эту груду распростертых на полу тел, охваченных судорогами. Молодые и старые, мужчины и женщины, подростки, дети с пеной у рта, со стонами, плачем и ревом бьют себя в грудь, кричат, трясутся, словно в лихорадке. Ведь недаром пятидесятников зовут в народе трясунами.

Весь этот обряд рассчитан только на психическое расстройство человека. Верующий внутренне подготавливается к беспрекословному восприятию «святого духа». «Блаженны плачущие, ибо они утешатся», — говорится в библии. И сектанты плачут.

Они плачут до молитвы и после нее. Плачут утром и вечером. Только за неделю верующий обязан лить слезы в секте не менее 30 раз. Каждый плач длится час-полтора. К чему это приводит, можно судить по моей бабушке. У нее теперь слезы льются из глаз беспрерывно в течение многих последних лет.

Но вернемся к рассказу. Когда сектанты, задыхаясь в тесной избе, уже начинали терять сознание, перед ними появилась «пророчица». Мне никогда не забыть это смуглое, узколобое лицо Веры Булгаковой с хитрыми глазами и больным провалившимся носом. Она походила на обыкновенную базарную торговку. Но в то мгновение ее лицо, исказившееся от напряжения, было особенно страшно.

Не опуская поднятых кверху рук, Булгакова быстро двигалась на коленях между собравшимися. Когда я услышал тяжелое шарканье совсем рядом, у меня похолодело сердце.

— Сын мой, Федор, — услышал я нервный голос, — сын мой, ты увлекаешься миром. Враг расставляет сети вокруг тебя. Он натянул лук свой, и в тебя летят стрелы. Пребывай, сын мой, в слове божьем, ибо ты труба моя, через которую я назидаю народ свой.

«Пророчица» зашаркала дальше, а я замер ни жив ни мертв. «Все видит, все знает господь! — вертелось у меня в голове. — Не вчера ли еще тайком я принес домой стихи Пушкина и Лермонтова. Господи, всезнающий и вездесущий, прости меня».

Булгакова, тяжело дыша, остановилась рядом с проповедником Михаилом Бутом. В темноте раздалось новое «пророчество»:

— Сын мой, Михаил, скоро в твоем сердце будет великая радость. Ты соединишься со своей семьей…

Грузный Бут подался вперед, широко раскрыл рот.

Можете представить мое изумление, когда оказалось, что через два дня Бут действительно выехал в Днепропетровск, где жила его семья. После этого сектанты, и я в том числе, с еще большим рвением стали молиться богу и верить его предсказаниям.

Только значительно позже мне стало известно, что накануне моления «пророчица» весь вечер просидела вместе с Бутом и Мачульской. Желая поддержать в сектантах веру, а заодно «спасти» меня от увлечения художественной литературой, они придумали весь этот маскарад и детально отрепетировали с Булгаковой всю сцену «пророчества» сыну Федору. Потом Бут показал ей железнодорожный билет, взятый им до Днепропетровска. Но если бы я знал об этом раньше!

Наивные люди верят «пророчествам», потому что не знают «кухни», в которой они готовятся. Члены секты нередко обращаются к «пророкам» и «пророчицам» со своими нуждами. Но ведь эти «пророки» так детально осведомлены о жизни и положении дел в каждой семье пятидесятника, что «предсказать» что-либо двусмысленное не составляет большого труда. Бывает, что они попадают в самую точку. Это происходит, разумеется, совершенно независимо от бога, а в силу сложившихся обстоятельств, но тогда ликование у «пророков», проповедников и во всей общине — необыкновенное.

Однако гораздо чаще происходит наоборот…

Дед мой как-то рассказывал:

— Жила в Токмаке молодая семья Павла Ползунова. Пришел брат Павел к «пророчице» Устинье Диденко: пусть, дескать, скажет господь о судьбе отца и матери, от которых долго нет никаких вестей. И ответила Устинья: отец, мол, жив, а мать уже почила. Шесть дней пребывал в тяжком трауре брат Павел. Его молодая жена слегла от переживаний. А на седьмой день приходит письмо от отца и матери, оба живы и здоровы…

— Как же это могло случиться, дед? — спрашивал я, не веря своим ушам.

— Устинья дерзнула.

Оказывается, когда «пророчица» изобличается во лжи, верующим объясняют, что в минуту предсказания у нее не было проявления духа святого, она «дерзнула», то есть сказала не от бога, а от себя.

Теперь мне иногда бывает и смешно и досадно: как мог я верить во все эти благоглупости?!

Не так давно мне рассказывали, что в селе Незаметном Приморского края был такой случай. Сектант-фанатик Тимофей Гончарук решил удивить безграмотных односельчан своими дружескими отношениями с самим господом богом. В три часа ночи в его доме собрались женщины и старики. По знаку «пророка» все опустились на колени. Гончарук подполз на коленях к печи, открыл дверцу и стал выкрикивать никому не понятные слова.

— Рата, тара, рура…

Присутствующие не сводили глаз с печи и тихо бормотали:

— Господи, благослови! Господи, благослови!..

Когда в избе воцарилась тишина и слышно было, как гудит в печной трубе ветер, Тимофей Гончарук прислонил ухо к печи и замер. Присутствующие затаили дыхание. Прошла минута, другая, третья…

«Пророк» захлопнул дверцу и сказал:

— Господь передал мне, что он благодарит вас за усердие.

С тех пор в селе стали называть Гончарука «святым человеком».

«Святой» и еще раз удивил доверчивых односельчан. Как-то верующие отправились в соседнее село. Кругом высоко поднялась колхозная пшеница, парили птицы. Гончарук подошел к обочине дороги и неожиданно упал на колени. Спутники остановились недоумевая. «Святой» стал молиться и что-то выкрикивать. Потом он вдруг прислушался…

В тишине слышен был птичий пересвист да глухой шорох пшеницы, ласкаемой ветром.

Гончарук поднял обе руки и крикнул:

— Тала, лата, талата…

И снова, приложив руку к уху, прислушался. Потом, как бы про себя, но так, чтобы слышали все, сказал:

— Угу, понятно, передам!

Спутники широко раскрыли глаза, они уже не сомневались, что «святой» снова беседовал с богом.

— Что он передал тебе? — обступили односельчане Гончарука.

— Всевышний сказал: через две недели на земле будет светопреставление. Неверующие потонут, а мы с вами вознесемся на небо.

Наивные люди начали готовиться к знаменательному дню. Перестали работать, ухаживать за своими огородами, без устали молились.

И лишь через полтора месяца, когда «конца света» так и не получилось, люди, наконец, стали браться за ум.

Одной из разновидностей «пророков» являются так называемые «толкователи». Они выступают в роли переводчиков с «иноязыков», на которых молятся пятидесятники, на человеческий язык. Секта считает, что сам верующий не понимает «ангельского наречия», на котором говорит.

Помню, однажды я молился, выкрикивая заученные слова:

— Файмана, онари, контури, шанара…

«Толкователь» подумал минуту и «перевел»:

— Господи, стенает дух мой, испытываю великую нужду в твоей благословляющей деснице.

Не знаю, может быть, и такая мысль тогда была у меня в голове; но позже я удивился другому. Прошел примерно месяц. На другом молении я вновь повторил те же самые слова, в том же самом порядке. Теперь «толкователь» перевел иначе:

— Радуюсь имени твоему, славлю тебя за милость избрания души моей в спасение твое…

Весь фокус заключается в том, что «толкователи» переводят «иноязыки» таким образом, что ни проверить, ни опровергнуть их нельзя.

«Толкователи» используют для «перевода» свою осведомленность в том, что творится на душе того или иного члена общины.

Однажды пятидесятница Мария Слюсарева попросила истолковать ее «наречие». Всем было известно, что ее сын Виктор недавно ушел из секты и мать тяжело переживала это. Когда Мария Слюсарева помолилась на «иноязыках», «толкователь» не замедлил «перевести»:

— Умоляю за сына моего, чтобы он познал истину и вместе со мной прославлял имя твое.

Ну, конечно, это было именно то, о чем думала тогда Мария Слюсарева. Наивная женщина не догадывалась, что примерно таким же образом «перевел» бы ее «наречие» даже новичок в общине.

Многих «пророков» и «пророчиц» я очень хорошо знаю. Вера Булгакова, эта малограмотная, грубая и невежественная женщина, была прожженной шарлатанкой, для которой «божье дело» являлось весьма доходным промыслом. Хорошо помню грузную, тяжелую Фросю Свинаренко. Она ловко умела совмещать «святые» занятия с весьма мирскими. Нигде не работая, Свинаренко в первые послевоенные годы покупала и перепродавала втридорога различные дефицитные товары. Проповедник Сергей Медведев и его жена — тоже «пророчица», разъезжали по Киргизии и Украине и вершили крупные спекулятивные махинации.

Иногда я недоумевал: почему бог, всеведущий и всезнающий, говорит с нами, своими сыновьями, через этих людей, занимающихся далеко не божеским делом. Но я тут же гнал от себя сомнения и с плачем просил господа простить мои греховные мысли…

А между тем шарлатаны-«провидцы» немало людей доводили буквально до сумасшествия.

Как сейчас помню среди членов секты в городе Фрунзе «сестру» Нюру, невысокую полную женщину с большими, всегда слезящимися глазами. Она приходила на собрания общины с тремя детишками и усердно молилась вместе с ними. Однажды «пророчица» Ксения Леонтьева, сверкая глазами, остановилась рядом с ней. Женщина, затаив дыхание, выслушала «пророчество»: богу угодно, чтобы «сестра» Нюра оставила дом и пешком отправилась по большой дороге, заходила в населенные пункты и кричала: «Раскайтесь, наступает день господний!»

Нюра, не задумываясь, бросила дом, детишек, хозяйство и зашагала по шоссе. В двадцати километрах от города раскинулось селение. На полях рокотали тракторы, колхозники дружно косили сено.

— Раскайтесь, наступает день господний! — сказала странница.

Колхозники посмотрели на нее, улыбнулись шутке и весело поздоровались. Но сектантка даже бровью не двинула. Она упала на колени и громко заголосила:

— Раскайтесь, наступает день господний!

Косари заливались смехом…

Женщина отправилась по шоссе дальше. В другом селе озорные ребятишки со свистом проводили «блаженную» опять до шоссе. Она упрямо шла дальше. И вот уже позади шестьдесят километров нелегкого пути. Обессиленная странница едва добрела до порога нашего дома в Токмаке и упала. Ее окружили соседи.

В тот же момент, откуда ни возьмись, появилась Мачульская. Боясь, что Нюра расскажет о «пророчестве» и жестокое издевательство над женщиной вызовет возмущение присутствующих неверующих, Мачульская подняла ее голову и, пристально глядя в глаза, тихо, но твердо сказала:

— Сестра моя, это у тебя от сатаны, а не от бога. Ты должна молиться, потому что впала во искушение. Возвращайся домой.

Нюру выпроводили со двора и втолкнули в вагон поезда, следовавшего во Фрунзе.

До сих пор не знаю, вернулся ли к несчастной женщине рассудок.

НРАВСТВЕННОСТЬ… ИЛИ ЛИЦЕМЕРИЕ?

Сектанты не жалеют сил и времени, чтобы преподнести в розовом свете свои собственные достоинства. Помню одну из бесед Мачульской. Она всегда любила поговорить о высокой «нравственности» членов общины, чтобы подчеркнуть их отличие от всех остальных людей. Мир, говорила она, наполнен злом, только божьи дети носят в сердце своем любовь.

Любовь! Нет такой проповеди, беседы или моления, в которых бы сектанты десятки раз не повторяли и не склоняли по всем падежам это дорогое для человека слово. «Бог есть любовь» — эту строку евангелия вы встретите на стене в любом сектантском молельном доме.

В юности я просто-напросто верил Мачульской, Буту и другим «наставникам», окружавшим меня. Но вот однажды я усомнился в библии. Я подчеркнул слова Иисуса Христа: «Любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас»^[4]. И задумался: «Как же это так? Если, предположим, на твою Родину напали враги, то с ними нужно не бороться, а благотворить им?.. Да, наверное, в этом есть истина и великая цель человеческой жизни.

Читаю дальше. «Думаете ли вы, что я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение; ибо отныне пятеро в одном доме станут разделяться: трое против двух и двое против трех»^[5].

Ничего не понимаю! В первом случае речь идет о всеобщей любви и прощении. А здесь всемогущий бог выступает сторонником распрей. Как же это так?

Переворачиваю еще страницу, потом еще одну. «Если кто приходит ко мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть моим учеником»^[6]. Тут я совсем растерялся. Значит, бог не всемилостив? Он требует ненависти, а не любви?

Сомнения не давали мне покоя. Я пришел на исповедь к Мачульской.

— Сатана ввел тебя во искушение, сын мой, — пробормотала старуха и опустилась на колени.

— Молись вместе со мной, чтобы простил господь твои мирские заблуждения.

И я молился. Мне казалось, что действительно сатана вводит меня в заблуждение и моему разуму не дано постигнуть высокий смысл божьих слов.

Это мучило меня до самых последних дней пребывания в секте, потому что среди членов общины я никогда не видел той самой настоящей любви, о которой слишком много говорят сектанты.

Недавно пришла ко мне Полина К. Ей 26 лет, живет с матерью. В личной жизни девушки случилось горе. Она дружила с парнем, который не мог оценить глубины чувств Полины. Ради любви она готова была даже порвать с сектой. Но парень покинул ее. Чтобы скрыть позор, Полина решила избавиться от ребенка, которого ждала с нескрываемой радостью. В секте об этом узнали.

— Сил моих больше нет, Федор, — рассказывала мне Полина. — Где же их любовь, скажи? Придут к матери и ни слова не говорят, пока я в доме. Я ухожу, куда глаза глядят. А вернусь — мать в слезах, смотреть на меня не смотрит и выгнать не может. Ведь она же мать, Федя! Должна все понимать, но не понимает. Нет у них любви, и не говори мне про это. Нет!

Разговор с Полиной у нас был в августе 1958 года, когда мои сектантские заблуждения были давно позади. В тот вечер мы вместе с ней вспомнили немало случаев поистине жестокого отношения сектантов к людям.

Вот история молодого пятидесятника Семена Матяша. Он полюбил неверующую девушку и женился на ней. Дружно и ладно жила молодая семья. Но общине это было не по нутру. В проповедях и в частных беседах Семена изо дня в день запугивали адскими муками. Чтобы не выпустить из своих рук члена секты, сектанты не брезгуют никакими средствами, подчас самыми грязными. Сектантки-старухи распускали про молодую женщину всевозможные сплетни, чернили ее, всячески добивались своего. У Семена не хватило сил защитить свою любовь. Он оставил семью. Потом община женила его на сектантке Ире.

Нравственность и сектантство — понятия несовместимые. Их нельзя представить вместе, так же как нельзя представить розу, выросшую на болоте. Сколько бы сектанты ни говорили о высоких моральных качествах членов общины, факты свидетельствуют о другом.

Можно вспомнить печальную историю руководителя секты во Фрунзе Василия Федоровича. Жестокий человек, он погубил свою первую жену, выгнал из дома вторую жену, на руках которой было уже четверо его детей, и в третий раз женился на молодой девушке из общины Любе Громек.

То же можно рассказать и о Николае Фортуне. Ежедневные моления не мешали ему притеснять жену Елену и сожительствовать с пятидесятницей Еленой Шевчук. Жена, доведенная до отчаяния, хотела покончить жизнь самоубийством. Только случайный прохожий предотвратил несчастье.

В семье руководителя сектантской общины во Владивостоке Ивана Бондаренко это несчастье случилось. После преждевременной смерти сына Евгения старик начал преследовать молодую сноху Екатерину. Он запретил ей выходить на улицу, встречаться с подругами, читать книги. В доме с ней говорили только на религиозные темы и силой заставляли молиться. Как ни пыталась Екатерина вырваться из этого страшного сектантского плена, молодая женщина ничего не могла поделать, старики были глухи к ее мольбам. Уходя, они запирали ее на замок.

Но женщине все же удалось убежать из дома. Она устроилась работать в пошивочной мастерской, получила комнату, забрала к себе двух малолетних детей, которых приняли в детский сад. Нужно было начинать жизнь снова… Однако сектанты не хотели примириться с уходом Екатерины. Они преследовали ее на каждом шагу. Когда у женщины не стало больше сил терпеть, она решилась на крайний шаг. Однажды подруги, придя в ее комнату, обнаружили труп самоубийцы. Екатерине было тогда 22 года.

Можно было бы привести немало примеров, когда пятидесятники вмешивались в личную жизнь людей и бессердечно разбивали жизнь дружных и хороших семей. Николай Горетой прямо заявляет, что после принятия крещения член секты не должен выходить замуж или жениться на неверующих. Хитрый проповедник хорошо понимает, что сектанту очень трудно увлечь за собой неверующего, а неверующему куда легче раскрыть глаза сектанту.

Вот почему, когда молодая пятидесятница Вера Миськова вышла замуж за неверующего, ей не давали прохода. В общине с Верой Миськовой не здоровались, даже родители не стали садиться с дочерью за один стол.

Немало горя принесла секта семьям, где кто-либо оказывался неверующим. Я читал письмо шофера треста «Дальморгидрострой» Н. Солотчина, опубликованное в газете «Красное знамя»^[7]. Этот человек рассказывает, как он познакомился с Варей Курочкиной. В годы войны у молодой женщины погиб под Ленинградом муж, и она осталась с двумя дочерьми. Полюбив Варю, Солотчин решил заменить ее девочкам родного отца. Дружно и ладно жила семья. Через два года у них родился сын — только бы жить да радоваться!

Беда пришла нежданно-негаданно. В их доме поселилась тетка жены Прасковья Клочко, убежденная пятидесятница. Ей удалось однажды заманить Варю на собрание, потом познакомить с проповедниками. Молодая женщина постепенно втянулась в общину. С тех пор ее как будто подменили. Исчезла прежняя жизнерадостность, она стала молчаливой и грустной. Следуя указаниям руководителей общины, Варя принялась приобщать к религии детей. Старшие дочери стали поговаривать о смерти… Как ни пытался муж вернуть жену и детей к нормальной жизни, ничего не помогало. Счастье из семьи ушло.

Такая же история произошла в семье Дмитрия Ильюши, Андрея Марченко и многих других честных тружеников.

Когда в газетах стали появляться взволнованные письма людей, у которых пятидесятники отняли радость семейной жизни, проповедники стали заявлять, что все это «клевета», за которую, дескать, «покарает безбожников господь», хотя они прекрасно знают, что люди пишут правду. Общественность справедливо возмущается их бессердечным вмешательством в личную жизнь граждан. Однако проповедники, потеряв всякую совесть, продолжают действовать по-прежнему, обливая грязью авторов газетных выступлений.

Я не сомневаюсь, что, читая и эти строки, руководители общины, как я уже писал в начале брошюры, наверное, сочиняют анафему своему бывшему «брату». Меня это не страшит. Люди должны знать о «трясунах» правду.

Но продолжим рассказ о «нравственности» пятидесятников.

Мелкие дрязги, взаимное недоверие, склочничество, сплетни — обычные явления в душной, атмосфере сектантов, сторонящихся людей, живущих своим обособленным заплесневелым мирком.

В городе Токмаке произошло такое событие. Община разбирала «дело» Александра Жеребилова. Молодой парень женился на сектантке Вале Кривоплясовой. Молодые поселились у матери Вали. Теща стала прятать от зятя не только вещи, но и продукты питания. Однажды утром она обвинила Александра в воровстве: пропало сто рублей. Валентина тут же поддержала мать, и обе они набросились на Александра. Тот ушел из семьи. Впоследствии оказалось, что в пропаже денег парень был не виновен.

Жадность многих членов общины стала, что называется, «притчей во языцех». Когда семье Павла Иваненкова, приехавшего в Находку без копейки денег, решено было оказать помощь, это вызвало ожесточенные споры.

— Зачем ему деньги! Хотел ехать, пусть бы заработал! Нечего нам его детей кормить! — захлебывалась Прасковья Агеева. Ее поддержала моя мать, дед, Валя Кривоплясова и многие другие.

И это называется любовью к ближнему! Как же совместить такой эгоизм, такую неприкрытую скаредность с проповедью о всеобщей любви, о братстве? И не говоря уже о морали, — ведь у многих сектантов есть деньги на сберегательных книжках.

В тяжелом материальном положении оказалась после переезда в Находку семья регента Никифора Стаценко. Когда на собрании молятся за нуждающихся, Никифор заливается слезами, как ребенок. Все хорошо знают о бедственном положении семьи, но ни один не протянул ему руку помощи.

Ханжество, лицемерие, двоедушие — вот что насквозь пропитывает отношения между сектантами. На словах, в проповедях — одно, а на деле — совсем другое. «Своя рубашка ближе к телу» — вот истинная заповедь сектантов.

Особо мне хотелось бы остановиться на так называемом «молчаливом согласии», являющемся вершиной ханжеского лицемерия пятидесятников.

Человек не может не любить ту землю, где он родился и вырос. Советские же люди особенно горячо любят и гордятся своей великой Отчизной. Разве забудут люди, как стояла у виселицы гордая Зоя Космодемьянская, предсмертные слова которой были преисполнены великой любви к Родине? Разве изгладится из памяти людей подвиг Александра Матросова, заставившего собственной жизнью замолчать вражескую амбразуру? Имена лучших сынов и дочерей навсегда вошли в сердца советского народа.

Но в семье, говорят, не без урода. Когда честные люди уходили добровольно на фронт, сектанты-трясуны призывали «не брать в руки оружия». Это одна из их основных заповедей. Пятидесятники понимали, что сказать об этом вслух — значит навлечь на себя гнев и презрение всех трудящихся. Поэтому они прибегали и прибегают сейчас к «молчаливому согласию»: говорить на эту тему избегают, но думают по-своему.

С омерзением вспоминаешь молодых сектантов, которые в трудные для нашей Родины дни шли на самые подлые авантюры, лишь бы только избежать исполнения священного долга советского человека.

Вот Николай Лунин, крепкий и здоровый парень. Когда пришла пора защищать Родину, он длительное время умышленно морил себя голодом. На призывной пункт он явился крайне истощенным. Медицинская комиссия освободила его от прохождения службы.

Какой это был козырь для сектантов!

— Бог помог брату Николаю, — шумела община, — бог избавил!

Мне тоже это внезапное «избавление» казалось невероятным. В этот период я не встречался с Луниным и не знал, что за «божьим заступничеством» скрывалась такая подлость.

Если пятидесятник все же попадал в солдатские ряды, секта давала ему наказ — быть подальше от оружия. Всеми силами добиваться какой-нибудь работы на кухне, в сапожной или пошивочной мастерской — где угодно, только подальше от оружия. Пусть, мол, Родину защищают другие.

Как-то в Барнауле молодой парень Михаил Сапкун, которого втягивали в секту, прямо завел речь о том, как должен поступить пятидесятник в случае войны. Проповедник Иван Мозговой ответил:

— Нельзя нам об этом беседовать, сам понимать должен.

Однако другой сектант, Николай Циммерман, цинично улыбнулся:

— Господь устроит, чтобы верующие были избавлены от участия на стороне Советского государства в войне с любым противником.

Вот куда привела сектантов их пресловутая «нравственность».

С каждым днем жизнь раскрывала мне глаза. Я больше не мог оставаться в секте и молиться рядом с этими людьми.

Но рассказ об этом впереди.

В ПОИСКАХ ЗАОКЕАНСКОГО КОВЧЕГА

В начале лета 1957 года барнаульских сектантов охватило смятение. В субботний день руководитель общины Николай Горетой, как ни в чем не бывало, провел собрание. А в воскресенье ни Николая, ни брата его Андрея Петровича на молении не оказалось. Верующие волновались, спрашивали друг друга, что бы это могло значить. Но ответа не находили.

А дело обстояло так. За несколько дней до субботнего моления Николай Петрович Горетой втайне от «братьев» выехал на станцию Алтайка, расположенную неподалеку от Барнаула. Часом позднее сюда же прибыли близкие к проповеднику Люба Кляцкая, Михаил Пименов, Николай Бабарыкин и Владимир Степанов. В узком кругу они обсудили вопрос о выезде из Барнаула на Дальний Восток.

Следует сказать, что некоторые из общин трясунов — кочующие. Многие семьи сектантов больше двух-трех лет на одном месте не задерживаются. Знакомые мне Левковичи, Иваненковы, Полещуки и другие за последние годы переменили по 10–15 городов.

Чем вызваны эти переезды, препятствующие нормальной жизни и постоянному труду членов секты? Одной из причин является быстрое разоблачение общиной своей неприглядной сущности в глазах окружающего населения. Вербовать новых членов секты становится все трудней. В то же время смена обстановки является своеобразным методом «освежения» внутренней жизни общины, постоянно раздираемой дрязгами. Но внешне все выглядит по-иному.

— Киргизия вскорости будет залита кровью, горы ее покроются трупами, — таинственно объяснял верующим Николай Горетой, когда секта отправлялась из Фрунзе в Барнаул.

Сектанты с мольбой обращались к «пророчице» Булгаковой и слышали голос «святого духа»:

— Дети мои, благословляю ваш выезд, ибо над местом сим мой гнев. И не оставлю камня на камне.

Минуло два года — Киргизия расцвела краше прежнего. Колосятся хлеба на бескрайних полях, тучные отары овец поднимаются в горы. С каждым днем все зажиточнее и веселее становится жизнь трудящихся республики.

Но сектанты не хотят этого видеть. Они уже в Барнауле. Прошло еще два года, и вновь знакомый разговор все того же проповедника:

— Братья и сестры, господь наш свидетельствует, что надо отсюда уезжать, потому что, великой мудростью возвещая будущие времена, спаситель хочет вывести народ свой из места, обреченного на гибель и разрушение.

Проповедник Николай Горетой отличается не только красноречием и умением «выкрутиться» из любого неприятного положения. В нем удивительно сочетается внешняя простоватость с неудержимым тщеславием и озлобленностью против советских людей. Во Фрунзе он почти не скрывал среди верующих своих антисоветских настроений и, боясь разоблачения, решил с помощью бога бежать и перетянуть за собой общину.

В Барнауле иные обстоятельства не давали ему спокойно спать. Здесь оказалась вторая группа пятидесятников, во главе которой стояли не менее прожженный проповедник Яков Пиджаков и его жена — известная «пророчица» Мария. Члены общины не раз поднимали вопрос о слиянии. Но никто из проповедников не хотел уступать власть. Борьба за руководящую роль в общине привела к полному разрыву: Пиджаков и Горетой даже перестали здороваться. Но верующим разрыв был объяснен иначе:

— Пиджакова увел сатана от правильного понимания действия святого духа, — объяснял «своим» Николай Горетой.

Разъяснения Пиджакова оригинальностью не отличались:

— Увлек Горетого сатана от правильного пути понимания действия духа святого.

Тесно было тому и другому жить в одном городе. Но у Пиджакова здесь был свой дом, хозяйство. Горетому легче было тронуться в путь и, кроме того, он давно мечтал поселиться, наконец, в тех краях, где он будет единственным и полновластным повелителем обманутых людей. Таким городом он избрал Находку — новостройку Приморского края.

Но как объяснить членам секты выбор именно этого города? Такое объяснение не замедлило родиться. Среди барнаульских пятидесятников стали потихоньку распространяться слухи о том, что в Америке есть высокий утес, на котором покоится громадный ковчег. Скоро поднимется вода в море-океане, и ковчег сойдет со скалы. Он придет к берегам молодого города, заберет все покаявшиеся души и доставит их в царство небесное для вечного блаженства. И добавляли «божьи» слова: «После переправки народа моего самых преданных примет другой народ, другое государство, и там народ мой отдохнет».

Николай Горетой вдохновенно рисовал перед слушателями живописную картину перехода в иностранное подданство. «С распростертыми объятиями и с радостными криками «русс, русс», — говорил он своим единоверцам, — примут нас, братья и сестры, в заокеанском государстве».

Члены общины не вдумывались в истинный смысл всех этих «предсказаний», рожденных ненавистью к социалистическому государству и страхом за совершенные перед обществом преступления. Напуганные муками загробной жизни и жаждущие «вечного блаженства» в чертогах рая, они слепо выполняли указания «посланника бога на земле», как любит называть себя Николай Горетой.

Переезд осуществлялся в строгой тайне. Поначалу, кроме близких к Горетому людей, об этом не знал никто из членов общины. Это делалось с целью обезопасить себя от возможных разговоров, будто бы руководители сект принуждали верующих ехать за собой. Дело было обставлено гораздо тоньше.

После того как в воскресенье стало известно о внезапном отъезде Горетых, взволнованные верующие обратились к «пророчице». Феня Миськова потихоньку шептала: страшному, дескать, проклятию предан Барнаул. Нужно отправляться в такой город, где господь избавит народ свой от власти нечестивцев.

А Михаил Пименов, Люба Кляцкая, Александр Булгаков, боязливо оглядываясь по сторонам, называли Находку, куда-де вот-вот приплывет ковчег.

Начались сборы. Семья сектанта Григория Грейтана жила по улице Колесной у неверующих Поповых. Хозяева заинтересовались внезапными хлопотами квартирантов.

— К родным едем, в Кзыл-Орду, — отвечали квартиранты.

— Куда выезжаете? — спросил управдом моего деда.

— В Кемерово, к брату, — не моргнув ответил дед.

В домовых книгах, в листках убытия назывались самые различные города. Багаж адресовали на одну из попутных станций, откуда потом переправляли к действительному месту назначения. Шли на обман товарищей по работе, соседей по квартире, советских учреждений — лишь бы запутать следы.

Долог был путь от Барнаула до берегов Тихого океана.

Немало средств и сил стоило длительное странствование обманутым людям, бросившим в Барнауле квартиры, хозяйство и даже неверующих членов семьи. Павел Иваненков, например, работал начальником почтового отделения. Он имел благоустроенную квартиру, неплохо был обеспечен в материальном отношении. Когда в секте начались дорожные сборы, он оставил квартиру, бросил работу и вместе с женой, на руках которой было пятеро детей, отправился вслед за всеми. В Приморье он приехал почти нищим.

Николай Бабарыкин преждевременно выписал из больницы жену Аллу, ее вели к поезду под руки. Переезд резко подорвал здоровье молодой женщины, еще не успевшей оправиться после мучительных родов.

Многие помнят изможденное лицо Анны Иннокентьевны Люкшиной. У нее на руках был больной муж, пятеро малолетних детей, сама ждала шестого.

— От мира грешного останется пепел, кровь его будут лизать псы, — запугивали женщину. — Собирайся, сестра Анна, бог приготовил тебе праведный путь и да сохранит всевышний тебя и семью твою…

Нет, не сохранил бог семью Анны Иннокентьевны! В середине пути на станции Тайга она похоронила мужа.

— Так было богу угодно, — разводил руками Горетой.

За окном проплывала Уссурийская тайга, блестели озера в распадках сопок… И вот слева от полотна железной дороги сверкнул залитый солнцем голубой залив, обрамленный скалами. Вдоль побережья появились кварталы зданий, трубы промышленных предприятий… Долгожданная Находка!

Однако и здесь все началось так, как это было во Фрунзе, в Токмаке, Барнауле и многих других городах. На окраине поселка Падь Ободная сняли полуразвалившийся домик, и вновь начались неустанные, до потери сил, моления и ожидания прихода ковчега.

Николай Горетой незамедлительно приступил на новом месте к бурной проповеднической деятельности.

— Горе мне, если я не проповедую, — любил повторять он.

Этим живет Горетой и не упускает случая, чтобы из своих приближенных сделать проповедников «слова божьего». Он строчил сотни писем во все концы, сзывая единоверцев. Они не заставили себя долго ждать.

Что же это за люди, так быстро откликнувшиеся на зов сектантского проповедника?

В те годы я не знал их подлинного лица. Лишь позднее понемногу просочились в среду узкого круга руководителей сектантов кое-какие сведения. Рядовые же члены секты до сих пор ничего о них не знают. Поэтому я должен рассказать о них.

Циммерман Николай Александрович. В 1949 году проповедник «христианской морали» был судим за воровство.

Курбатов Иван Константинович. В годы Великой Отечественной войны он уклонялся от службы в рядах Советской Армии, за что был судим^[8].

Лоренц Александр Густавович. В начале Отечественной войны его призвали в армию, но вскоре он сдался в плен. Ходили про него в среде сектантов различные слухи, но утверждать их я не берусь^[9].

Афанасий и Ксения Райлян. В годы Великой Отечественной войны супруги, враждебно настроенные к советскому народу, устраивали молебны за отказ от службы в рядах Советской Армии, предательски распускали нелепые слухи о советских людях.

Губа Николай Терентьевич, Толстикова Клавдия Дмитриевна, Янцен Иван Германович, Калабухова Евфросинья Михайловна и другие сектантские активисты в годы минувшей войны и в послевоенное время были судимы за антисоветскую деятельность.

Этот список можно было бы продолжить, но и приведенные примеры достаточно красочно характеризуют лицо тех, кем окружил себя Горетой, кто выполняет в общине ведущие роли.

На прибывших Горетой возложил задачу вовлечения в секту молодежи и руководства ею. Нетрудно представить, в каком духе воспитывают молодых людей эти «божьи дети». Нельзя умолчать и о том, что находятся легковерные, неискушенные в жизни юноши и девушки, которые попадают в хитро сплетенную паутину и вверяют подобным христолюбцам свою судьбу. Пусть, читая эти строки, они узнают настоящее лицо своих «духовных наставников».

Шли недели и месяцы. Кругом звенели голоса молодых строителей, портовиков, судоремонтников, сооружающих новый советский город. А сектанты, спрятавшись от жизни, по-прежнему конвульсивно тряслись и молились.

Некоторые стали выражать сомнения и недовольство. Ведь Алтайский край, который покинули, все еще не наказан господом богом. Напротив, молодежь подняла там многие тысячи гектаров целины, воздвигла новые поселки и предприятия. Далеко за пределы края хлынул обильный поток алтайского хлеба. Опять господь не сдержал слова. Недовольство начало было просачиваться наружу, но Горетой быстро переключил внимание верующих на ковчег.

Наивные люди, чего они ждали! Ведь американские империалисты убедительно показывали, какие «ковчеги» шлют они другим народам. Мало ли этих «ковчегов» шестого американского флота прибыло с вооружением и солдатами к берегам Ближнего и Среднего Востока, чтобы начать интервенцию против народов Ливана. Немало прибыло их к берегам Китайской Народной Республики. Воздушные «ковчеги» Соединенных Штатов Америки по сей день кружат над миролюбивыми государствами с тяжелым грузом атомных и водородных бомб.

Но сектанты не слушают радио, не бывают на лекциях, не читают газет.

Сектанты молятся…

Я ВЫХОЖУ ИЗ ТЕМНИЦЫ

Незаметно летели месяцы и годы моей проповеднической деятельности. Я усердно изучал библию, подолгу просиживал над конспектами «божественных» бесед. Руководители секты с похвалой отзывались о моих проповедях. Казалось, ничто уже не заставит меня свернуть с этой узкой тропы.

Но в июне 1950 года пришла повестка из горвоенкомата. Она была громом среди ясного дня: меня призывали на службу в ряды Советской Армии. Неожиданная весть мигом облетела общину. Что делать?

«Братья» и «сестры» пали на колени. Они молились ожесточеннее прежнего, чтобы бог отвел меня от службы. Но не надеясь, видимо, на всевышнего, они стали давать мне практические советы: усиленно молиться и поститься, по три-четыре дня ничего не есть. Все припоминали, что именно таким образом Николаю Лунину удалось избежать службы.

Поститься я не стал. Но молился днем и ночью, отчаянно взывая к богу.

— Если не оставишь меня, и я тебя не оставлю, защищу и сохраню, — отвечал мне бог устами «пророчицы» Нюры Котелевич.

Моему отъезду было посвящено специальное собрание общины. «Братья» и «сестры» сокрушенно молились и заливались слезами. Потом, подняв глаза к потолку, долго пели:

В этом нестройном хоре громче всех раздавался мой жалобный голос:

…С самого утра на многолюдном перроне гремел оркестр. Новобранцы шутили, обнимали невест, обещали старикам не забывать дома.

Меня пришли провожать хмурые «братья». Они негромко молились, чтобы господь дал мне силы устоять перед соблазнами, которые меня ожидают, и ускорил бы час моего возвращения к «народу божьему». На нас обращали внимание, но мы невозмутимо молчали и продолжали тихо молиться.

— По вагонам! — раздалась команда.

Последние напутствия и горячие поцелуи, обрывки песен, слезы и смех — все слилось в многоголосый вокзальный шум. Я поднялся в тамбур и молча смотрел на перрон.

Поезд тронулся. Моих печальных «братьев» оттеснили сотни провожающих, которые долго махали нам руками.

Когда вокзал скрылся за поворотом, я влез на третью полку, заплакал и начал молиться.

Молодые ребята, ехавшие в нашем вагоне, решили коллективно купить баян, но я не хотел иметь с ними ничего общего. Они не обиделись на мой отказ. Потом позвали меня играть в домино, но я снова отказался.

— Не болен ли ты, товарищ? — спросили у меня.

— Не болен.

На меня махнули рукой.

В вагоне было весело, шумно.

Ребята быстро перезнакомились друг с другом, уже знали, кто где работал, показывали фотографии знакомых девушек, родных. Я почти не покидал третьей полки.

Через несколько дней поезд подходил к Сталинграду. Стоянка была долгой, поэтому нам предложили познакомиться с городом. Все высыпали на перрон. Я тоже спустился со своей полки, потому что оставаться весь день в вагоне одному не хотелось.

— Смотри-ка, Федор Мячин! — послышался чей-то голос. Я обернулся.

Ко мне бежал высокий, худощавый парень. Я сразу узнал его. Это был Виктор Манечкин — мой однокашник, товарищ по школе.

— Ты в каком вагоне?

— В третьем, а ты?

— А я в пятом. Со мной в вагоне Ваня Аношко, Валя Сытых — помнишь?

Здесь оказались многие мои товарищи по школе. Они хлопали меня по плечу, и мы вместе направились в город.

В Сталинграде я впервые увидел следы недавней войны: руины домов, сожженные и изуродованные орудия на берегу Волги, бесчисленные могилы солдат. «Наверное, где-то здесь похоронен и дядя Максим», — подумал я.

Мы стояли перед могилой Неизвестного солдата. Чьи-то заботливые руки положили здесь букеты цветов.

— Вечная слава героям, павшим в боях за освобождение нашей Родины, — тихо прочитал Виктор надпись на сером камне.

Мы молчали. Потом Ваня Аношко поднял голову:

— Мы тоже будем служить на совесть! А если начнется война, не дрогнем. Верно, ребята?

Я вспомнил, как часами молился, чтоб освободил меня бог от службы, и низко опустил голову.

Потом Виктор сказал:

— Айда, ребята, в центр города, там, говорят, такие дома построили, как на картинке!

Мы сели на трамвай и поехали.

— Видал, что наделали фашисты? — возбужденно говорил Виктор, показывая на развалины. — Между прочим, мои родственники тоже участвовали в Сталинградской битве, — с гордостью произнес он.

Мне тоже хотелось сказать, что здесь пал смертью храбрых мой дядя. Но подумал, что это грешно. Ведь не надо было дяде брать в руки оружие — так говорили в секте о его гибели. Я промолчал.

Вечером наш поезд тронулся дальше. На другой день мы прибыли в часть. Нам выдали воинскую форму, пилотки со звездочками, портянки, сапоги.

Трудно было привыкать к незнакомой армейской жизни. Но я старался все делать добросовестно. Одинаково усердно занимался строевой и огневой подготовкой, выслушивал и запоминал все то, что нам говорили на политических занятиях. Старший лейтенант Щербаков однажды отметил мое усердие, и мне было это очень приятно.

После отбоя, когда солдаты в палатке начинали засыпать, я накрывался одеялом и тихонько молился.

— Что-то не пойму я тебя, — сказал мне как то Виктор. Он был избран членом комитета комсомола нашего полка. — Вроде, солдат тыисправный, а какой-то не от мира сего. Ну, пожалуйста, улыбнись хоть для меня!

Виктор, конечно, знал о том, что я был верующим. Я ждал, что он начнет упрекать меня, ругать бога, как это делают многие другие, вызывая у верующих чувства, как правило, противоположные тем, которые они хотели бы вызвать своими поверхностными нравоучениями. Виктор не навязывался ко мне с этими разговорами. Он просто старался втянуть меня в солдатский коллектив, приобщить к общественной жизни.

Однажды он попросил меня дойти с ним до гарнизонной библиотеки. Здесь было так много книг, что у меня разгорелись глаза. Но записываться в библиотеку я не стал.

— Рядовой Мячин желает получить книгу, — вдруг услышал я голос Виктора. Молоденькая белокурая библиотекарша повернулась ко мне:

— Какую книгу он желает?

Ну что мне оставалось делать? Я посмотрел на Виктора, он улыбнулся и развернул газету.

— Вон… ту, — указал я на первую, которая бросилась мне в глаза. Это оказался роман Александра Фадеева «Молодая гвардия».

Я читал роман запоем. А потом, не дожидаясь Виктора, сам побежал в библиотеку, чтоб взять почитать еще что-нибудь. Примерно через месяц, другой меня уже считали одним из самых активных читателей.

Однажды я увидел на полке толстую книгу. Ее заглавие очень заинтересовало меня: «Библия для верующих и неверующих».

— Можно… эту? — спросил я и покраснел до ушей. — Конечно, можно, Мячин, — улыбнулась девушка. Вечером я раскрыл книгу Емельяна Ярославского. Ее страницы, исполненные глубоких мыслей и трезвой, умной критики религиозных заблуждений, пугали и влекли меня одновременно.

«Нельзя читать эту греховную литературу, немедленно отнеси ее обратно», — вертелось у меня в голове. Я захлопнул книгу и стал собираться в библиотеку.

«Но ведь ты же проповедник! Этой книге все равно не сбить тебя с толку, зато ты узнаешь, наконец, доводы умного безбожника», — думал я и снова садился за нее.

Книга Емельяна Ярославского так увлекла меня, что я осмелился в следующий раз снова попросить в библиотеке антирелигиозную литературу.

Не все прочитанное удовлетворяло меня. Прямо скажу, что некоторые популярные брошюры атеистического характера рассчитаны на малоубежденных верующих. А тех, кто верит серьезно и глубоко, они только удивляют и раздражают весьма наивными, поверхностными рассуждениями.

В одной брошюре, например, автор глубокомысленно ставит вопрос: если, мол, бог мудрый, то зачем он выдумал войны? Или еще: почему, дескать, бог не наказывает «безбожников»? И сам себе отвечает, что верующих эти вопросы ставят в тупик, а потому, значит, бога нет. По-моему, нельзя так упрощенчески подходить к этому сложному делу. Ведь любой верующий, читавший библию, убежден, что войны посланы богом на землю для наказания за грехи, а безбожников господь покарает на том свете.

Атеистическая литература, на мой взгляд, должна содержать более существенную и глубокую критику религиозных заблуждений. В библии немало действительных противоречий и уязвимых мест. Но об этом следует говорить в полный голос, серьезно и со знанием дела, так, как это мог делать Ярославский и другие деятели Коммунистической партии, с трудами которых я познакомился позднее.

Книги из гарнизонной библиотеки я поглощал одну за другой. Теперь я уже не стеснялся сам поговорить с Виктором Манечкиным и Валей Сытых о своих сомнениях. Но ребята не были сильны в области атеизма и разубедить меня в вере было им не под силу.

Зато они усиленно тянули меня в солдатский хор, на волейбольную площадку и в сельский парк на день увольнения.

Мучительными были для меня вечера, когда в солдатском клубе демонстрировали очередной кинофильм. Каждый раз мне приходилось придумывать какой-нибудь предлог, чтобы избежать «греховного игрища». Я говорил, что плохо себя чувствую, занят интересной книгой, даже просился во внеочередные наряды. В течение года мне удавалось избегать искушения.

— Пойдем, Федор, — тянули меня в кино Виктор и Валентин.

— Нельзя, грех.

— Что ты! Ведь там показывается вся жизнь, чему мы должны учиться и от чего отказываться. А разве грех — учиться хорошему?

Я не устоял и вместе со всеми отправился в солдатский клуб. Будь что будет! Еще в школьные годы, зазывая меня в кино, ребята рассказывали, что на белом экране появляются люди «совсем, как живые». Я нетерпеливо мял в руках пилотку и не сводил глаз с таинственного четырехугольного полотна.

Солдаты, сидевшие вокруг, говорили о посторонних вещах, шутили, торопили киномеханика. Кто бы из них поверил, что в наши дни возможна такая дикость: городской парень за двадцать два года жизни никогда еще не был в кино и сейчас не может спокойно сидеть на месте, раздумывая, не уйти ли от греха подальше. Наверное, если бы они знали в этот момент мои мысли, то смотрели бы на меня как на музейную редкость. А ведь и сегодня в молельном доме можно встретить молодых людей, которые все еще не решаются переступить порог кинотеатра.

Когда погас свет, у меня тревожно забилось сердце. На полотне вспыхнули слова: «Богдан Хмельницкий». Начался кинофильм, посвященный освободительной борьбе украинского народа. Через несколько минут я уже был всецело поглощен событиями, развертывающимися на экране. Особенно мне запомнился такой эпизод. Дьякон спрашивает:

— В Христа веришь?

— Верю.

— Горилку пьешь?

— Пью.

— Истинно христианская душа! — восклицает грузный дьякон.

Я хохотал вместе со всеми.

Ночью мне не спалось. В голове теснились сомнения и страхи. «Не накажет ли меня господь за такой грех? Но ведь это так интересно было!.. Не могу же я еще целый год выдумывать причины, чтобы избегать кино», — оправдывал я сам себя. Но тут же приходила другая мысль: «Ты поддался козням сатаны и должен устоять перед ними».

«Устою, клянусь тебе, господи, устою», — плакал я и засыпал.

Но в кино я все-таки стал ходить.

Однажды меня пригласил к себе подполковник Колесов. Заместитель командира по политической части был широкоплечим великаном, чуть тронутый сединами. Он поинтересовался моими воинскими успехами, похвалил за отличную службу. Потом посмотрел в глаза и тихо сказал:

— Мой Юрка был такой же, как ты, смирный, со спокойными голубыми глазами. А когда началась война, он ушел на фронт добровольцем. Мать — в слезы, а он сказал: «Когда в дом лезут бандиты, нужно брать в руки оружие».

У меня горели уши. Значит, есть и другая правда: оружие брать в руки нужно, когда в опасности дом?

Я спросил:

— А где он сейчас, ваш сын?

Подполковник как будто не слышал вопроса, отвернулся от меня и стал рассматривать большую карту полушарий, висевшую на стене. Потом снова поднял голову:

— Сейчас… он строил бы большие дома, как мечтал в детстве. Только не пришел Юрка с войны. Под Берлином убили Юрку…

…После беседы с подполковником Колесовым я долго не мог уснуть. Но в эту ночь я уже, кажется, не молился.

Замполит часто стал приглашать меня к себе, осторожно заводил речь о религии. Он очень спокойно, толково указывал мне на бессмысленность священного писания.

— Ты только посмотри, Мячин, на тех святых, которые должны быть образцом для подражания. Помнишь рассказ о праведнике Ное, который напился до такого состояния, что развалился голый рядом со своим жилищем? Или вот другой тип из библии — премудрый Соломон. Помнишь, у него было 700 жен и 300 наложниц. Библия нигде не указывает, что эти. женщины были такими же живыми и равноправными существами, как и Соломон. Ну скажи, разве могут быть образцами для подражания такие святые?

— Нет, — признался я.

— А ведь библия считается божественной книгой, словом божьим. Между тем, учит она не совсем хорошим вещам. Наверное, все-таки ее писали люди, как ты думаешь? — спокойно продолжал Колесов.

Возражать ему было трудно, потому что помимо религиозных знаний, которыми обладал я, он знал еще многое такое, о чем я вообще слышал впервые.

Мы засиживались до поздней ночи. Я возвращался в палатку и думал: «Господи, не вводи меня во искушение, дай силы устоять против сомнений, за что ты так мучаешь меня?! Я твой, я весь твой, господи, верни мне прежнее усердие!»

Но прежнего усердия давно уже не было.

Однажды после беседы с подполковником я сел за письмо к руководителю объединенной секты баптистов и пятидесятников в Токмаке Николаю Александровичу Ядыкину. Я спрашивал, можно ли, оставаясь верующим испытывать желание учиться и стать офицером Советской Армии.

Через несколько дней пришел ответ. «Такие желания отделяют человека от бога», — писал мне Ядыкин.

«Где же правда? — ломал я голову. — У подполковника, который гордится сыном, взявшим в руки оружие, или у секты, которая уговаривала меня поститься, чтобы избежать службы?» После долгих раздумий я решил, что спокойно жить и молиться, когда другие платят головой за твою свободу, — это совсем не по-братски. Наверное, подполковник прав.

В то время у меня появился новый друг Ваня Сербин, до армии работавший трактористом под Челябинском. Я давно приметил задумчивого папенька, который тоже проводил ночи над книгами, очень редко ходил в кино. Я не сомневался, что встретил единомышленника.

Однажды, когда он склонился над толстой книгой (библия — мелькнуло у меня в голове), я подошел к нему.

— Что ты читаешь, Сербин?

Он спокойно показал мне книгу. Это был «Капитал» Карла Маркса.

— Интересная? — спросил я.

— Интересная, только трудная, — устало улыбнулся он, — а мозги развивает здорово. Да ты возьми, посмотри, — пододвинул он ко мне том.

Я начал читать первую страницу: «Богатство обществ, в которых господствует капиталистический способ производства, является огромным скоплением товаров, а отдельный товар — его элементарной формой. Наше исследование начинается поэтому анализом товара».

— О чем это? — спросил я.

Сербин задумался, потом неторопливо сказал:

— Эта книга о законах развития общества. В ней рассказывается, почему один строй сменяется другим, почему капитализм рано или поздно отживет свой век и обязательно уступит место социализму…

Меня это заинтересовало.

— Дашь мне потом почитать?

— Пожалуйста, только ты сам не разберешься. Если хочешь, давай читать вместе.

С тех пор мы стали строчка за строчкой овладевать «Капиталом». Это было невероятно трудно. Мы листали философские и экономические словари, обращались за разъяснением к подполковнику Колесову.

Постижение великих мыслей, заложенных в этом труде Карла Маркса, так захватило нас обоих, что мы отдавали этой книге каждый свободный час.

Прошел еще год, прежде чем я решился написать родным о своем сомнении в истинности сектантского учения.

Что было потом! Ко мне посыпались письма. «Ты не достоин называться сыном, — писала мне мать. — Жаль мне тебя, зачем ты оставил бога живого и истинного? Как жестоко твое сердце, опомнись и вспомни Христа!» Подобные письма я получал и от «братьев».

Эти письма разрывали мне сердце на части. Я с ужасом думал о приближающемся сроке окончания службы. Что делать дальше?

Как-то собрались солдаты, разговорились о будущем.

— Я вернусь в свой техникум, буду сельским механизатором, — улыбнулся Виктор.

— А я буду сдавать в индустриальный, — сказал Иван Аношко.

— Мы с Аней решили махнуть на Иркутскую ГЭС…

— А ты куда, Мячин?

«В самом деле, куда? — вертелось у меня в голове. — Снова в общину, простаивать жизнь на коленях, пугать и обманывать доверчивых молодых людей?»

— Я еще не знаю, — ответил я ребятам, но сам уже твердо знал, что возврата к прошлому нет. Разве я не могу приносить пользу, как эти ребята, быть всегда жизнерадостным, чувствовать удовлетворение от работы? Но если вернуться домой, от общины не уйти…

Я попросил оставить меня на сверхсрочную службу.

Демобилизовался я только в 1957 году. От прежнего сектанта во мне уже ничего не осталось. Я выехал в Барнаул, где тогда жила наша семья. На станции меня встретили члены общины Александр и Римма Лоренц, которую я когда-то вовлек в секту. Они не подали мне руки и молча провели домой.

Родные встретили меня холодно и настороженно. В дом стали приходить сектанты. Николай Фортуна, Александр Булгаков и руководитель общины Николай Горетой подолгу беседовали со мной, внушая, что господь простит отступничество, если я раскаюсь.

— Ты был хорошим проповедником, ты должен по-прежнему возвещать людям слово божье, — твердил Горетой. Наверное, раньше мне было бы это лестно слышать, но теперь похвала не трогала меня.

Однажды в наш дом пришел Александр Булгаков.

— Весь день я думал о тебе, — возбужденно заговорил он. — Собрался было уходить с моления домой, но вот как будто ноги мои, помимо воли моей, направились к твоему дому. Неспроста это, Федор!

— Не валяй дурака, говори, зачем пришел? — ответил я Булгакову.

— Скажу. Хочу помочь тебе вновь обрести веру христову и избавиться от грядущих страданий.

— Не старайся напрасно, — ответил я.

— Испытай бога еще раз, он вернет тебе веру, приди на собрание, — присоединились к Булгакову и мои родные.

Ну что ж, я решил посетить собрание. При моем появлении вся община поднялась и громко запела псалом:

Я только улыбался про себя. Потом все плакали и шумно, с криком и воплями, тряслись и молились — так же, как шесть лет назад, когда меня провожали в армию. Я сидел и думал о том, как трудно открыть глаза этим обманутым людям, которые смотрят на жизнь только через занавеску окон молельного дома.

Видя, что я не поддаюсь ни на угрозы, ни на уговоры, сектанты постарались вмешаться в мою личную жизнь и принесли мне немало горя. Когда и это не помогло, они стали преследовать моих родных, думая тем самым образумить их сына.

Недавно мне в руки случайно попало письмо моей матери, адресованное ее сестре Вере. Оно было написано как раз в те дни. «Я тяжело устала, ты должна это понять, — писала мама. — Хочу ясно сказать тебе, хоть ты, наверное, отчасти и знаешь, что Федя приехал к нам, за это не приветствуют меня, даже на собрании не хотят садиться рядом со мной. Выходишь — полна грудь скорби и горести в душе. Община большая, но любви среди нее мало. Что будет дальше, не знаю…»

А дальше было вот что. Из Барнаула наша семья вслед за Николаем Горетым и другими членами общины выехала в Находку.

Через некоторое время выехал туда и я, чтобы поддержать больную мать и начать на новом месте новую жизнь.

С ОТКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ

Утром меня будят гудки пароходов. Я смотрю в окно. Находка пробуждается навстречу трудовому дню. Откуда-то доносятся позывные Москвы…

Я тороплюсь на работу. В гараже автотранспортной конторы меня ждет видавший виды грузовик ГАЗ-51. На нем я доставляю на строительные площадки цемент и бетон. У ворот встречаюсь с Владимиром Лимаренко, Юрием Манохиным и Иваном Викуловым, мы шагаем к гаражу вместе. Это мои большие друзья. Я часто бываю у них в семьях, мы вместе отправляемся в кино, на стадион или спорим о прочитанных книгах. Это люди, которые не оставят в беде и всегда разделят с тобой радость. Собственно, весь коллектив у нас такой. Жизнерадостные, подчас озорные, товарищи по работе очень мало говорят о морали. Но их неустанный труд, честные сердца и высокие помыслы куда выше выхолощенных и лицемерных идеалов сектантских поборников «нравственности».

Иногда вечерами, когда я спешу во Дворец культуры или в библиотеку (собираюсь заочно учиться), я встречаю членов общины, бывших своих «братьев». Опустив голову, они по-прежнему бредут в молельный дом.

— Добрый вечер, Иван, — окликаю я своего давнишнего приятеля Мозгового. — Как живешь, дружище?

Иван не хочет и глаза поднять на «безбожника».

— Молимся, чтобы вырвал тебя господь из сатанинского плена и направил на путь истинный, — чуть слышно говорит он.

Не надо за меня молиться, Иван! Долго я искал этот истинный путь. Нет, он не в четырех стенах душного молельного дома. Безрадостные дни в слезах и мучениях, в вечном страхе перед выдуманной неграмотными людьми загробной жизнью — это совсем не тот путь, которым идет человек — созидатель всех благ на земле.

В одной из книг я прочитал замечательные слова: «Человек рожден для счастья, как птица для полета». Как это правильно! Впрочем, ты не знаешь этих слов, Иван, ведь ты не читаешь книг.

Жаль, может быть, книги помогли бы тебе открыть глаза. Ты бы узнал совершенно иной мир, преисполненный радостного труда, большой человеческой любви, познания великих тайн природы. Ведь члены общины, и ты в том числе, — советские люди, только с повязкой на глазах. Открыть глаза еще не поздно, Иван!

Хочется мне обратиться и к тебе, Михаил Пименов.

Я глубоко уважаю тебя, как мужественного защитника нашей Родины. В годы Великой Отечественной войны ты не раз ходил в тыл врага, выполнял важные боевые задания и заслуженно награжден правительственными наградами. Фашисты тяжело ранили тебя, но врачи вернули тебе жизнь.

Зачем же ты так безжалостно посвятил теперь ее слепому служению вере и не хочешь видеть, как прекрасна действительность, во имя которой ты проливал кровь?

А дети, Михаил? У тебя их шестеро, все они достойны радости и безмятежного счастья, которое дала страна всей советской детворе. Зачем же ты отнимаешь у них радость и заставляешь днем и ночью простаивать на коленях с молитвами на устах?

Меня мучает совесть, когда я думаю о юношах и девушках, которых сам вовлек в общину.

Где ты теперь, голубоглазая Лида Гулюк? Все так же внимаешь проповедям и ищешь в них утешения?

А вы где, Ваня Рыбак и Толя Киселев? По-прежнему поете псалмы, вроде:

Или уже проснулись от тяжелого сна и весело трудитесь на новостройках Сибири или целинных землях Казахстана?

Мне стыдно, друзья. Пусть эти откровенные строки помогут мне хоть немного искупить свою прежнюю вину перед вами.

Не бойтесь навлечь на себя гнев фанатичных «братьев» и «сестер», преодолевайте ложный стыд перед религиозными родителями, сами рвите с трясунами и другим открывайте глаза. Ведь вы мне откровенно рассказывали о своей жизни в среде пятидесятников, и это дополнило мои собственные наблюдения, изложенные в этой брошюре. Не бойтесь же говорить об этом!

Я очень хочу видеть вас жизнерадостными, слышать ваш голос на рабочих и профсоюзных собраниях, встречаться с вами во Дворце культуры, на занятиях в спортивных секциях и в кружках художественной самодеятельности, в читальных залах библиотек.

Смело и решительно выбирайтесь из темницы!

Сентябрь 1958 года.

Информация об издании

Федор Николаевич Мячин

Мой разрыв с сектантами-трясунами

Приморское книжное издательство

Редакторы М. С. Воронович, А. И. Шинкарев

Обложка художника М. В. Филиппова

Техн. редактор М. Н. Потребич.

Корректоры Р. А. Ершова и И. В. Здорова

ВД 02768. Сдано в набор 20.Х-58 г. Подписано в печать 14.XI-58 г.

Формат 84×108¹/₃₂=1,88 физ. п. л., 3,1 усл. п. л. (3 уч.-изд. л.) Тираж 15 000. Цена 55 коп.

Типография № 1 Крайполиграфиздата.

Владивосток, Ленинская, 43. Заказ 3078

Примечания

1

По объяснению врачей-психиатров, у человека, находящегося в таком состоянии, наступает резкое возбуждение центров речи, которое вызывает торможение всей остальной коры мозга, то есть притупление сознания. Затем длительное раздражение речевого центра переходит в защитное торможение, которое сопровождается отсутствием контроля за речью и проявляется в выкрикивании несуразных, бессмысленных слов. — Прим. ред.

(обратно)

2

Первое послание Иоанна, глава 2, стихи 15 и 16.

(обратно)

3

Евангелие от Матфея, глава 7, стих 21.

(обратно)

4

Евангелие от Луки, глава 6, стих 27.

(обратно)

5

Там же, глава 12, стихи 51–53.

(обратно)

6

Там же, глава 14, стих 26.

(обратно)

7

«Красное знамя» № 148 (12162) от 25 июня 1958 года.

(обратно)

8

По наведенным справкам, И. К. Курбатов действительно был судим. Являясь военнообязанным, он с 1941 по 1944 год уклонялся от мобилизации в ряды Советской Армии, проживал на нелегальном положении под вымышленной фамилией — Романов, отпустил длинные волосы и бороду, выдавал себя за глубокого старца, призывал верующих не подчиняться законам советской власти, проводил антисоветскую агитацию.

На фото слева — маскирующийся И. К. Курбатов в 1944 году, когда ему было 39 лет; на фото справа — он же в настоящее время, спустя 14 лет.

(обратно)

9

Справки, наведенные в органах прокуратуры, подтверждают слова автора. Лоренц Александр Густавович, находясь на фронте, сдался в октябре 1941 г. в плен гитлеровцам и поступил на службу в немецко-фашистскую армию, где в марте 1942 г. принял воинскую присягу на верность службы гитлеровскому правительству.

Находясь на службе у врага, был до 1943 г. переводчиком при 87-й пехотной дивизии, а с 1943 г. по день капитуляции служил в 187-м батальоне связи 87-й пехотной дивизии в чине обер-ефрейтора и собирал сведения разведывательного характера о Советской Армии.

В 1944 г. Лоренц в составе штурмовой группы германских войск в районе Невеля и Витебска принимал участие в боях против частей Советской Армии, за что командованием германской армии был награжден Штурмовым значком, а впоследствии орденом «Железный крест» второго класса.

За совершенные преступления Лоренц в 1946 г. был осужден военным трибуналом к 10 годам исправительно-трудовых лагерей с последующим поражением в правах на 5 лет.

(обратно)

Оглавление

КАК Я СТАЛ ВЕРУЮЩИМ

ПАУК ПЛЕТЕТ ПАУТИНУ

ПО ТУ СТОРОНУ ЗДРАВОГО РАССУДКА

ПРОРОЧЕСТВА «ДУХА СВЯТОГО»

НРАВСТВЕННОСТЬ… ИЛИ ЛИЦЕМЕРИЕ?

В ПОИСКАХ ЗАОКЕАНСКОГО КОВЧЕГА

Я ВЫХОЖУ ИЗ ТЕМНИЦЫ

С ОТКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ

Информация об издании

*** Примечания ***