Недетские забавы (СИ) [Анастасия Дмитриевна Петрова] (fb2) читать онлайн

Недетские забавы Ася Петрова

Глава 1

Воспоминания

Песок летит прямо мне в лицо, слова обжигают каждый участок моего детского сознания, вера в доброе и хорошее рушится по секундам, а реальность прожигает нутро.

— Посмотри, посмотри на себя в зеркало! Гоблинша уродливая, — мальчишка лет десяти тычет в мое лицо книгу с яркой иллюстрацией чудовищ, намекая на происхождение.

— Ты вообще понимаешь, насколько ты уродливая? Насколько ты страшная? — задира постарше кидает глинистый песок опять же прямо мне в лицо. Пока я пытаюсь разглядеть белый свет, расчищая веки от грязи, кто-то старается валить меня в траву и стаскивать кроссовки.

— Пацаны, пацаны, давайте кроссовки выкинем в реку, пусть идет босиком, — раздает указания главарь.

Главарем является Пашка Федулов. Ему тринадцать, он курит за гаражами сигареты и пьет пиво со старшими. А его банда из малолеток всегда выполняет указания, любые, даже самые жестокие. Пашка никогда сам руки не марает — ему лень, да и зачем что-то делать, когда это могут сделать за тебя? Пашка Федулов нравится девочкам, но ему никогда не нравилась я. Не знаю почему, но он невзлюбил меня еще с первых дней, как я приехала в детдом. Мне тогда было восемь лет, а ему уже одиннадцать.

Помню, как сижу в коридоре с небольшой черной сумкой вещей, из которой торчат уши моего Пипа — его подарил папа, когда я только родилась. Пипа — самый любимый плюшевый зайка, с которым я не расставалась никогда. Он напоминает мне об отце, который пропал бесследно. Тогда, в коридоре детдома, я потеряла последнюю нить, связывающую меня с ним.

Вот Пашка Федулов идет вразвалку с неподкуренной сигаретой во рту и что-то насвистывает себе под нос. Потом резко останавливается и смотрит на меня, его лицо кривится, сигарета выпадает изо рта.

— Фу, какая ты страшная. Ужас. Ты не девочка и не мальчик, какое-то оно, — подходит ближе, чтобы рассмотреть меня, и прищуривает глаза, бросая взгляд на сумку: — И заяц у тебя уродливый, прям компашка уродов.

Его руки жадно и резко вытягивают Пипа за уши из сумки. Я сразу вскакиваю со своего места и смотрю с мольбой в глазах на мальчишку.

— Нечего на меня так смотреть, заяц меня твой бесит, ему здесь не место, — его руки рвут Пипа на мелкие части, каждый кусочек ткани оседает у моих ног.

Слезы градом брызгают из моих глаз, а руки начинают дрожать. Губа дергается в непроизвольном жесте: я хочу защитить себя, но не могу.

— Че ты мычишь, чучело? Отойди с дороги и дай мне пройти, — он грубо толкает меня в сторону, отчего тело сталкивается со стеной.

Боль пронзает правую руку, и я сгибаюсь пополам, содрогаясь от беззвучных рыданий.

— Пашка, поганец, ты что творишь, ирод? — вылетает тучная женщина из кабинета с табличкой: «директор Лапшно Зинаида Павловна», и грозно глядит в сторону мальчика.

— Ниче, Зиночка, просто мимо проходил, — скалится мальчишка.

— Я тебе дам Зиночка, уродец, пошел вон! Колония по тебе плачет, — огрызается директриса и внось смотрит в мою сторону: — Девочка, маленькая, не плачь, заходи в кабинет, я тебя чаем напою. Документы почти готовы.

Я пячусь следом за Зиночкой, а затем оглядываюсь назад, проверить, не угрожает ли мне ничего, но встречаюсь лишь с презрительным взглядом зеленых глаз и вздернутым подбородком Пашки. Он сплевывает себе под ноги и проводит по своей шее большим пальцем, показывая, что сделает со мной, потом поспешно удаляется из моего поля зрения.

Так в первый раз я познакомилась с Пашкой Федуловым. Мальчишкой, который ненавидел меня больше всего в жизни.

***

Воспоминания

Я, как и все дети, очень люблю наряжать елку и получать подарки от Деда Мороза. В этом году я загадаю самое заветное желание. Так хочется, чтобы папа забрал меня отсюда, чтобы он вернулся, и мы снова были вместе. Поэтому я всю ночь писала письмо, чтобы рано утром положить его под елку. Она еще не украшена, но девчонки из тридцать второй группы, которые старше на три года, обещали помочь украсить деревце. Это будет мой первый Новый Год без папы. Это будет мой первый праздник в детском доме.

— Эй, страшила, иди сюда, куда прешь как танк? — Лева Масленников хватает меня за капюшон и тянет назад.

Лева — шестерка Федулова, вообще над Левой издеваются из-за лишнего веса и легкого косоглазия, но так как он вечно потакает Пашкиным прихотям, то в основном его не трогают. Вообще все потакают Федулову, кроме меня. Я не влюбляюсь в него по сто раз на дню и не бегаю за ним, я его боюсь. Да и какая любовь у восьмилетней девочки… Я даже не знаю никакой любви, кроме отцовской.

Я, оторопев, гляжу на Леву, а потом аккуратно поворачиваю голову вбок, чтобы проверить территорию. Я знаю: если Пашки рядом нет, Лева просто словесно поиздевается и отпустит. Но в этот раз мне не повезло. Федулов стоит у края стены, подперев ее своим боком и важно сложив руки на груди, мол, такой весь неприступный и серьезный. Глаза прожигают во мне дыру, отчего желудок скручивается в тугой узел. Не понимаю, почему он меня так ненавидит, но спросить не могу.

После исчезновения отца я потеряла голос, и теперь совсем не могу говорить. Даже мычать получается редко, только когда сильно больно или страшно. В других случаях звуки произносить не получается. Врач говорит, что у меня психогенный мутизм, но в свои восемь лет я понятия не имею, что это такое и с чем его едят. Я просто не могу разговаривать и все.

— Маленькая сучка, смотри, что я нашел! — Пашка расцепляет руки и достает из-за спины ровный белый конверт с красивой маркой. Мой конверт. Мое письмо Деду Морозу.

Я дергаюсь вперед, чтобы отобрать свою вещь, но Федулов лишь смеется, как конь, и поднимает руку вверх. Он высокий, а я еле достаю ему до груди, поэтому шансов у меня нет.

Я знала, что единственный способ, которым я могу воспользоваться, чтобы попросить вернуть письмо — это сложить руки вместе и встать на колени. Пашке нравится, когда я умоляю о чем-то, хоть это никогда и не срабатывает.

Он смотрит на мои попытки встать в преклонную позу, а потом рычит:

— Ты даже умолять не умеешь нормально, уродка, — затем разрывает конверт по линии сгиба и вытаскивает оттуда маленький клочок бумажки. — Дорогой Дедушка Мороз, прошу тебя в этот Новый Год о самом заветном, — читает он с ухмылкой на лице, — верни мне, пожалуйста, моего папочку. Я очень по нему скучаю.

Где-то сбоку наигранно ржет Лева, а проходящие мимо девчонки и мальчишки встают в круг, чтобы тоже послушать.

— Мне ничего не надо, игрушек и конфет не надо, только чтобы папа был рядом, — продолжает Федулов, но потом резко останавливается.

Подходит ко мне вплотную, хватает одной рукой за шею, а вторую, с письмом, поднимает на один уровень с моим лицом.

Он вздернул меня вверх, чтобы поднять на ноги.

— Маленькая дрянь скучает по папочке, маленькая дрянь хочет, чтобы папочка ее забрал, а ее папочка давно уже где-нибудь гниет в земле, уродка, — и он рвет письмо прямо перед моим лицом, а клочки подбрасывает вверх, чтобы они разлетелись над моей головой.

Я трясусь в беззвучных рыданиях и, сама того не понимая, оседаю на пол, хватаясь руками за Пашкину кофту, чтобы не шлепнуться. Но он резко отрывает мои руки от себя и громко орет на весь коридор: — Заразная дрянь, никогда не прикасайся ко мне!

Он тяжело дышит — ноздри его раздуваются до огромных бычьих размеров. Я для него как красная тряпка…

— Фу, ненавижу, ненавижу тебя. Сука! — кричит и уходит прочь от меня, срываясь на бег, пока его фигура не скрывается за поворотом.

Все ребята разошлись, а я так и сижу на полу, пытаясь поймать хоть каплю воздуха.

В Новый Год нянечка находит меня на полу без сознания, и все праздники я провожу в больнице.

Доктор пытается разговорить меня, спрашивая, что случилось, были ли у меня когда-то такие приступы ранее, но я молчала…

Глава 2

Наши дни

— Алиса Константиновна, вы выглядите очень сексуально в этом костюме, — теплые руки обхватывают мою талию и прижимают к себе.

— Лешка, дурак, напугал, — я роняю из рук тушь для ресниц и улыбаюсь в зеркало красивому мужчине, стоящему позади меня.

— Что это дурак-то сразу? Просто по уши влюбленный идиот.

Лешка разворачивает меня лицом к себе и впивается своими губами, нежно сминая рот.

Я мычу и, смеясь, пытаюсь вырваться из цепких оков со словами:

— Ну что ты делаешь? У меня встреча через час, а ты помаду всю размазал по моему лицу.

— Крошка, я просто каждый раз не могу устоять перед соблазном потискать это аппетитное тело, — он подмигивает и снова пытается заполучить мои губы, но я быстро разворачиваюсь обратно к зеркалу и принимаюсь оттирать размазанную помаду. — Ладно, понял, занятая моя, ты торопишься.

Лешка всегда понимает меня по жестам, взгляду, глазам. Мне с ним легко, и я его люблю. Мне нравятся его знаки внимания: забота, ласки и то, как он смотрит на меня. Иногда кажется, что он любит меня больше всех на свете, и это чувство греет. Больше всех на свете меня любил только один человек… Мой отец. А теперь Лешка любит.

В двадцать два года я закончила юрфак, а в двадцать три меня взял на практику сам Станислав Бронский. Он — лучший адвокат в нашем городе, и попасть к нему на практику — подарок судьбы. Мужчина сразу отметил во мне потенциал и упорство, а его сына — Алексея Бронского — я свела с ума. Ну, по крайней мере, Лешка сам так мне сказал.

Сейчас мне двадцать семь, и сегодня Станислав Владимирович должен передать мне дело, которое я буду вести лично. Он говорит, что я готова, но если честно, то я ужасно боюсь.

— Все, любимый, мне пора, пожелай удачи, — кричу из коридора, попутно натягивая классические бежевые лодочки на стопы.

Лешка вышел из кухни с чашкой кофе, оглядывая меня с ног до головы.

— Мне есть о чем беспокоиться? Ты выглядишь как самый сексуальный адвокат в этом мире.

— Ты можешь беспокоиться только о том, что я могу подвести твоего отца.

— О нет, Алиса, ты настолько хороша в адвокатской деятельности, что тут у меня даже нет к тебе вопросов. Но все-таки костюмчик мог быть и менее сексуальным, — он тяжело сглатывает и голодно на меня смотрит.

— Леш, у меня один мужчина, которого я хочу, поэтому можешь успокоиться. Тем более, для меня табу отношения с клиентами, — я игриво подмигиваю.

— Ох, чертовка, еще и издевается, беги уже!

Я чмокаю мужчину в губы и вылетаю из квартиры. Времени впритык, и хочется перехватить кофе по пути, но не могу себе позволить опоздать даже на минуту.

Станислав Бронский сидит в кабинете и что-то усердно печатает в своем ноутбуке. Я стучу костяшками пальцев и заглядываю, спрашивая разрешения. Он лишь зовет рукой, жестом приглашая войти.

— Алисонька, ты как раз вовремя, я хотел тебя посвятить в суть дела, присаживайся.

Я захожу и опускаюсь в кресло напротив стола Станислава Владимировича с тяжелым вздохом.

— Я вижу, что ты волнуешься. Дело, действительно, не из простых, но только в условиях стресса голова начинает правильно работать, поэтому я решил, что тебе пора начать вести дела самостоятельно, а не в качестве моей помощницы.

— Я очень признательна, Станислав Владимирович.

— В общем, ближе к делу, — он кладет толстую черную папку на стол, — клиент мужчина. Ему тридцать лет. Все, как обычно: открыл бизнес с товарищами, дела пошли в гору, появились деньги. Стандартная схема, его хотели убрать и подставили. Идет по статьям двести двадцать восьмой и сто шестьдесят третьей УК РФ*. Я уверен, что ты справишься. Сейчас его держат в СИЗО, поэтому изучи все подробно, а на три часа дня назначена встреча с ним. Я уже договорился.

— Ох, это все так волнительно, но я обещаю, что не подведу вас, Станислав Владимирович.

— Алиса, я даже в этом не сомневаюсь. И зови меня папой.

Мужчина широко мне улыбается, а я хватаю папку в руки, чтобы скрыть волнение и дрожь в руках. Я не могу его звать папой. Потому что он не мой отец, а Леши.

Я прощаюсь с мужчиной и решаю все-таки выпить кофе и заодно изучить дело подробнее. В кафетерии с утра мало людей, поэтому я сажусь на место у окна, открываю папку. В ту же секунду воздух застревает в легких, и я пытаюсь хоть как-то начать дышать. Глаза наполняются страхом, все тело пробивает мелкая дрожь.

Дело № 53. Федулов Павел Александрович. Дата рождения — 11.08.1992.

— Черт!

Я сижу и в ступоре смотрю на раскрытую папку перед собой. Никогда не думала, что окажусь в ситуации более глупой и безнадежной, чем эта. С Федуловым мы не виделись около тринадцати лет, и я предпочитаю не видеть его до конца своих дней. Он — самый главный кошмар в моей жизни.

Когда в четырнадцать меня забрала приемная семья, Федулову оставался год до совершеннолетия. Я была разбитой и подавленной, когда покидала детдом, он же выглядел триумфально. В последний год моего пребывания в детдоме он сделал все, чтобы сломать меня окончательно. Я думала, что никогда не соберу себя снова.

Он — грязное и тупое животное, которое я ненавижу больше всего в жизни. И это грязное и тупое животное я должна защищать. Уверена, что его никто не подставлял, он не похож на человека, которого можно подставить, а похож на того, кто может убить. И спустя столько времени я не хочу быть той маленькой немой Алисой, которая терпела все унижения просто так, просто потому что ее ненавидел глупый мальчишка.

Маленькая Алиса сидит очень глубоко, в самом потаенном месте, а Паша Федулов стерт из памяти как вирус. Но судьба определенно решает дать мне шанс наконец-то уничтожить этот вирус раз и навсегда. Поэтому я решаю собрать всю волю и весь страх в кулак, и сделать все возможное, чтобы Павел Александрович Федулов завыл от боли.

***

Наши дни

Подъезжаю к СИЗО и долго смотрю на обшарпанное кирпичное здание через лобовое стекло. Мыслей много. Первая, больше всего вероятная: он меня узнает и опять обольет грязью. Откажется от услуг адвоката в моем лице. Вторая, удачно складывающаяся для меня: он меня не узнает, а я буду действовать по своему намеченному плану. Третья — самая нелепая, но интересно: какова вероятность того, что он просто меня убьет?

— Добрый день, у меня встреча с задержанным Федуловым Павлом Александровичем, — тяну молодому парню свой паспорт через стеклянное окошко.

— Кем приходитесь задержанному?

«Объектом для издевательств», — первое, что приходит в голову.

— Адвокат, — тихо шепчу я, — я его адвокат.

— Хорошо, сдайте ваш телефон и любые электронные приборы, и проходите.

Меня провожают в небольшое помещение, где стоят стол и два стула. Именно так в моих кошмарах могла выглядеть пыточная, в которой придется остаться один на один с Федуловым.

Лязг металлической двери отвлекает меня от дурных мыслей, и в помещение заходит конвоир с подозреваемым.

— У вас двадцать минут, — говорит басом мужчина в форме и выходит.

— Добрый день, меня зовут Дворецкая Алиса Константиновна, я ваш адвокат. Мне уже удалось ознакомиться с материалами вашего дела, теперь хотелось бы послушать вашу версию, чтобы в дальнейшем мы смогли разработать действенную линию защиты, — стараюсь говорить уверенно и четко.

Но мужчина долго молчит, лишь пристально осматривая меня с легким прищуром. Господи, хоть бы не узнал. По фамилии не должен узнать, это фамилия моей приемной семьи. По внешности? Может, конечно, но я очень изменилась с нашей последней встречи. Тогда чего же ты так пялишься, Федулов?

— Хм, — хрипит слегка севшим голосом, потирает рукой лицо и устало смеется. — Это что, такой розыгрыш? Серьезно? Ты вообще кто? Какой адвокат? Девчонка, еще и малолетка, будет меня защищать.

«Этот урод не изменился.»

— Прошу оставить ваши оскорбления при себе. Я действительно ваш адвокат. Меня назначил Бронский Станислав.

— Я хотел, чтобы он вел мое дело лично, а он прислал какую-то мышь на побегушках. Мне говорили, что Бронский — лучший в своем деле, а по итогу, что я вижу?

— Вы видите перед собой квалифицированного адвоката по личному распоряжению Станислава Владимировича. Я не понимаю причину вашего гнева, вы по внешности судите профессионализм людей?

— Я по опыту знаю, матерый дядька больше поможет, чем какая-то пигалица, — он раздраженно отодвигает стул и садится на него.

— Павел Александрович, я пропущу мимо ушей ваши оскорбления. Давайте поступим следующим образом. Вы расскажете мне все, что произошло, а я передам Станиславу Владимировичу, что вы хотите его личное сопровождение.

Он сперва долго смотрит на меня исподлобья, а потом молча кивает.

«И что это? Согласился? Ну, надо же, барин разрешил.»

Радует больше всего факт, что он не узнал меня.

Федулов очень изменился: взгляд более тяжелый и холодный, тело крепче. Он и раньше был высоким, а сейчас словно скала. Грубые руки со сбитыми костяшками. Нос немного кривой — видимо, был сломан, но это маленькая черта лишь придавала еще больше суровости мужчине.

Глава 3

Наши дни

Возвращаюсь домой в смешанных чувствах.

Федулов поделился максимально подробно, насколько он мог, информацией по своему делу. Мужчина говорил уверенно и четко, в какой-то момент я даже начала верить ему, в его невиновность. Но вовремя вспомнила кто сидит напротив. Ему нельзя верить. Он — зло.

Уже припарковавшись у дома, выключаю двигатель машины и решаю просто посидеть в тишине, чтобы понять свои чувства. Они действительно разные. Павел напоминает мне о детстве, о несчастливом времени потери близкого человека и жизни в детдоме. Те воспоминания, которые я тщательно прячу глубоко внутри себя и не даю им повода выйти, на самом деле помню каждый божий день, проведенный в детдоме. Помню, но не вспоминаю.

За первый год жизни в приемной семье, к слову, с которой мне безумно повезло, я начала медленно приходить в себя. Мама Катя водила меня к психологу, где мной действительно занимались. Через полгода я начала произносить односложные предложения. Еще позже — более сложные речевые конструкции.

В обычную школу меня не брали, поэтому я была на домашнем обучении. Мама Катя занималась со мной каждый день, вкладывая в меня знания и даря огромное количество любви и ласки. Чтобы отогреть мое сердце.

Я никогда не спрашиваю у приемных родителей, почему из большого количества детей, они взяли меня, девочку с дефектом. Кажется, что если я спрошу, то услышу слова жалости. А мне так не хочется жалеть себя, хочется быть сильной.

В порыве благодарности и любви я набираю номер мамы:

— Алиса, детка, как же я рада, что ты позвонила! Как твои дела? В гости когда приедешь?

— Привет! Я хотела на той неделе заехать, но навалилась куча дел. Обещаю, что завтра вечером буду у вас.

— Отлично, солнышко. Мы с папой ужасно соскучились. Он, кстати, наконец-то починил старый карниз в твоей комнате, что висел на соплях. А еще мы купили Блейду новую лежанку и миску. Он тоже скучает…

Я улыбаюсь, представляя как папа Витя вешает карниз под командный голос этой чудо-женщины, а под ногами мешается мой Блейд.

Блейд — дворовый пес. Я его притащила домой в шестнадцать лет. Он казался одиноким и таким же разбитым, как и я. В глазах этой умной и бездомной собаки я нашла понимание. Мы были нужны друг другу. Блейд, вкупе с приемными родителями, растопил мое сердце. Он постоянно крутился хвостиком вокруг меня. Лаял на всех, кто косо смотрел в нашу сторону. Защищал даже от бабулек на скамейке.

Но пришло время съезжать от родителей к Леше, Блейд не принял его. Первую неделю он жил с нами. Леша его не обижал и покупал всякие игрушки. Но псу было плевать. Он рвал одежду мужчины, грыз обувь и мочился в нее. В общем и целом — вел себя не как взрослый и воспитанный пес, каким он являлся. Пришлось привезти питомца обратно к родителям. Но я до сих пор испытываю вину перед ним, словно бросила его и променяла на другого.

— Мам, я заеду завтра. Железно.

— Хорошо, дорогая. Я приготовлю твой любимый абрикосовый пирог. До встречи!

Дома стоит тишина. Скорее всего Леша задерживается на работе или находится в спортзале. Это радует. На данный момент у меня совершенно нет ресурсов рассказывать, как прошел этот чертовски сложный день. А Алексей точно спросит…

Пока я варила гречку и напевала себе под нос мелодию, которую слышу с утра по радио уже вторую неделю, в соседней комнате на тумбе разрывается телефон. Кто-то настойчиво пытается дозвониться до моей скромной натуры.

— Слушаю, — обычно я не беру неизвестные номера, но тут два пропущенных, явно кто-то рвется в диалог.

— Я думал, вы сдохли, — от знакомого голоса идет пот по спине и начинают дрожать руки.

— Откуда у вас телефон? В СИЗО запрещены средства связи.

— Алиса, как вас там по батюшке, вы только что продемонстрировали свою некомпетентность. Всегда можно дать на лапу, чтобы организовать звонок. Не бесите меня своей девичьей тупостью, я по делу.

«Боже, дай сил не нахамить ему и послать на все четыре стороны!»

— Павел, соблюдайте субординацию!

— Похер на твою субординацию. Жду тебя завтра в час дня ровно, я тут кое-что осмыслил. Надо поговорить. Бронскому пока не передавай информацию, что я отказался от твоих услуг.

— Во-первых, Павел, мы не переходили на «ты».

— А во-вторых, мне все еще похер. Сказал же. Слушай внимательно мои слова. Всегда. Завтра в час, — после бросает трубку, оставляя меня злую, даже взбешенную.

Он считает, что последнее слово за ним. Ненавижу. Еще и вода из-под гречки убежала, заляпав кристально чистую плиту.

Ужасный день. Ужасный Федулов.

***

Сидя в камере для переговоров в назначенное время, ожидаю обвиняемого. Выполнить его указания было очень сложным решением, он меня раздражает. А мысль, что это именно он является моим детским кошмаром, вообще не дает покоя.

Тело местами покрывается гусиной кожей, а ладони потеют. Как бы ты не пытался скрыть волнение — тело всегда выдает. Поэтому я сейчас я стараюсь глубоко дышать.

От дыхательных практик меня отвлек лязг металлической двери и голос конвоира:

— У вас пятнадцать минут.

Павел молча подходит к столу, расслабленно опускается на стул, сцепляя руки в замок, а локти размещая на краю обшарпанного стола. Его глаза устремлены прямо на меня — ощущение, словно на моем лбу разрастается огромная дыра от его взгляда.

— Молодец, что вовремя приехала. Не люблю, когда опаздывают.

— Если честно, после вашего хамства мне вообще не хотелось приезжать. Но я это сделала, потому что уважаю Станислава Владимировича, и не могу его подвести.

— Ладно, малая, я тебя понял. Нежный аленький цветочек, зачем пошла в адвокатуру?

— Мы будем обсуждать мою деятельность или же перейдем ближе к делу?

Он улыбается уголками губ и наклоняется в мою сторону, обдав нежную кожу горячим дыханием. Его рука тянется к моим волосам и убирает выбившуюся прядь за ухо.

— Павел Александрович, что вы себе позволяете? Соблюдайте дистанцию.

— Будешь такой недотрогой, останешься в девах.

«Господи, какой же урод!»

— Ладно, перейдем к делу. Есть такой человечек, Мишуров. Владеет сетью АЗС «Нефтьпром», видела наверняка? — киваю. — Ну так вот, эта гнида хочет меня засадить минимум на полжизни. Вышел из девяностых, а повадки остались. Крыса.

— Павел, у него региональная сеть, а у вас контора. Зачем ему вы?

— Не будь наивной, контора у меня по бумагам только. Повертишь пару раз попкой, глазками похлопаешь — он клюнет. Любит таких чистеньких, как ты. Поездишь с ним по саунам и дачам, заодно послушаешь о чем разговаривает с партнерами, и найдешь для меня одну папку.

«Он больной?»

— Я не проститутка, чтобы мутить с каким-то мужиком в поисках компромата, помогая другому сомнительному персонажу.

— Так тебе не обязательно с ним трахаться, Василиса. Ну только если захочешь, конечно.

Мне в ту же секунду захотелось треснуть этого придурка по его лицу. Да так, чтобы все мозги вышибить. Хотя их там нет уже.

— Знаете что? Во-первых, меня зовут Алиса. Во-вторых, я передам Станиславу Владимировичу, что не справилась с его поручением, он вам пришлет другого адвоката. Всего хорошего!

Хватаю сумку и направляюсь к железной двери. Кулак уже взметнулся над ней, но крепкая мужская ладонь перехватывает мой локоть. Мужчина разворачивает меня к себе.

Его лицо так близко, что я разглядываю каждый его шрам, горбинку носа, складку на лбу и потрескавшиеся сухие губы.

— Алиса, я уверен, что у тебя получится. Я действительно не прошу прыгать к нему в койку, но иногда адвокатская деятельность — это не только грамотная линия защиты. А еще риски.

— Вы мне просто неприятны, Павел. Мне не хочется вам помогать.

— Хочешь построить карьеру, так делай то, что не хочешь. Если поможешь мне — от клиентов отбоя не будет, поверь. Молодая девчонка вытащила Федулова из тюряги, прикинь, какой ажиотаж будет?

— А кто такой Федулов? Мне стоит ему доверять?

Глаза мужчины неотрывно смотрят в мои. Его зрачки темнеют, кадык нервно дергается.

— Никому не стоит доверять. Но я помогу тебе, если ты поможешь мне.

Глава 4

Наши дни.

— Малыш, ты какая-то загруженная эти дни. У тебя все хорошо? — Леша ласково обнимает меня за плечи и тянет к себе.

— Да, просто голова забита работой. Твой отец подкинул мне непростого клиента, — не буду уточнять, что этот клиент предлагает мне закрутить вымышленный роман с одним из влиятельных людей нашего региона.

— Хочешь, я с ним поговорю?

— Нет, не нужно, родной. Пользоваться родством в рамках работы я не буду. Если он доверил мне это дело, значит, он верит в меня.

— И я в тебя верю!

Мужчина нежно проводит губами по моей щеке и оставляет дорожку невесомых поцелуев вдоль линии подбородка. Он всегда замечает мои разные состояния и верно угадывает, что мне нужно. Иногда я нуждаюсь в одиночестве, и он не трогает меня в такие дни; бывает, обрушивается шквал эмоций, и мы занимаемся диким сексом, используя все поверхности в квартире и не только. Алексей идеальный партнер. Лучший, кого я могла встретить в этой жизни.

И что сейчас? Сейчас я должна начать «сотрудничать», даже если и не по-настоящему, с мужчиной, который старше меня лет так на двадцать пять. Еще и втереться к нему в доверие. Мне стоило отказаться от этого абсурда и передать дело другому адвокату.

«Почему согласилась тогда?»

Я пытаюсь ответить на этот вопрос сама себе, но не могу — состояние нестабильное. Словно я перестала себя узнавать, какие мотивы мной двигают? Месть? Да, мне хочется сделать больно Федулову и отомстить, но разве должно это причинять вред мне? Может, я хочу что-то доказать, только кому? Себе или ему?

И пока рой мыслей и вопросов крутятся в моей голове — ответов там не найдется.

Самое страшное, это когда ты неуверенно функционируешь. В болоте ты тонешь, это неизбежно. И да, есть вариант вылезти оттуда и спастись, но есть ли у меня этот вариант… Меньше всего хочется променять теплые отношения с любящим человеком на сомнительного рода авантюру, которая в будущем сможет мне принести деньги и статус.

— Леш, прости сразу за вопрос, просто мы никогда этого не обсуждали, да и повода не было… Но отец когда-нибудь закрывал дела, использовав в своей методике нетрадиционные методы?

Мужчина отодвигается от меня и смотрит на меня как на маленькую девчонку. Да что ж они все так на меня смотрят?!

— Детка, ну разумеется. Если бы он действовал лишь традиционными методами, то не был бы таким востребованным адвокатом и не закрыл столько дел. У него тысячи успешных кейсов, тебе ли не знать.

— Да, я понимаю. Просто всегда ли средства оправдывают цели?

— Нет, не всегда. И ты должна это понимать. Именно по этой причине я не пошел в адвокатуру, всегда знал, что это не мое.

И это правда, Леша никогда не хотел идти по стопам отца, ему нравится помогать людям, но другими способами. Именно поэтому Алексей — врач, теперь он действительно помогает людям, которые на грани жизни и смерти.

— Мне просто страшно, что я не оправдаю твои ожидания и ожидания твоего отца. Что у меня ничего не выйдет.

— Я не хочу, чтобы ты оправдывала мои ожидания. Я люблю тебя и не ожидаю ничего. Но что насчет твоих ожиданий от самой себя? Чего хочешь ты?

— Лешка, — я крепко прижимаюсь губами к его, — иногда кажется, что я не заслуживаю тебя. Детдомовская девчонка и интеллигентный ты, всегда понимающий и принимающий.

— Не говори глупости. Ты знаешь прекрасно, что после смерти мамы, ты — первая женщина, кого я полюбил.

«Да, знаю, именно поэтому так страшно. Страшно сделать тебе больно.»

— Я ожидаю, что не сломаюсь на полпути, — шепчу я.

Но Леша уже не слышит. Его руки нашли полушария моей груди и теперь крепко их сжимают. Я решаю, что исчерпала на сегодня лимит самокопания, и полностью ухожу с головой в ласки с любимым мужчиной.

***

Наши дни

Жизнь определенно всегда преподнесет тебе урок и даст возможность обрести тот или иной опыт. Твои дни идут размеренно, ты вроде как счастлив, движешься к своим целям, а потом «бац» — и жизнь стучит тебе в дверь, предлагая авантюру. Ты хочешь отказаться от этой затеи и готов уже сказать «нет», но варианты ответов ведь никто не предлагает. Выбора-то как такового и не было. Мы всегда склонны думать, что контролируем свою жизнь и можем ей управлять, и до какой-то поры это кажется действительно так, пока та не подкидывает нам определенные обстоятельства и ни одного варианта ответа.

И вот я стою, одетая в полушубок и на шпильках, напротив самого дорогого отеля в нашем городе, где сутки стоят порядка тысячи долларов. Мои голые лодыжки обдувает прохладный ветер, а нежную кожу слегка задевает вуалью шелковое платье. Мои густые светлые волосы стилист в салоне пустила россыпью по спине, а губы накрасила ярко-малиновой помадой.

Мой вид просто кричит о том, что я готова сегодня отлично провести время в компании мужчины, может, даже не одного. Конечно, я не собираюсь ни с кем уединяться в номере, но вот моя «нажива» точно сегодня проводит аукцион в стенах этого отеля. У меня даже имеется пригласительный на это мероприятие. Его, к слову, оказалось достать не так просто, но когда есть связи и знакомые определенного круга, то вроде как задача становится проще.

Матильда — обворожительная женщина с огненными волосами и по совместительству мачеха Алексея — работает в администрации города, поэтому найти для меня один проходной билет она смогла довольно быстро.

Если честно, плана у меня нет, Федулов говорит, что такие мужики, как Мишуров, падкие на таких, как я. И вроде как и звучит немного оскорбительно, а с другой стороны…

Немного помявшись у входа, я легкой походкой поднимаюсь по мраморным ступеням. Иду ли я за будущей карьерой или за главным позором в своей жизни — предстоит только узнать.

Людей в зале не так много, официанты проносятся мимо, предлагая то закуски, то алкоголь. Аккуратно схватив с подноса обслуживающего персонала напиток, мои пальцы смыкаются на тонкой ножке бокала с Просекко.

Пару глотков игристого мне точно не навредит — разум я не потеряю, но немного расслаблюсь.

Аукцион оказывается довольно интересным событием — самые влиятельные люди нашего города и региона скупают за баснословные деньги живопись, скульптуры и ювелирные изделия.

Появляется лот с бриллиантовым колье с крупными изумрудами по всей окружности украшения — и мои глаза сияют ему, будто в ответ. Я никогда не была падка до «брюликов» и различного рода украшений, цыган в роду точно нет. Обычно я ношу аккуратные сережки-гвоздики, и кольцо на среднем пальце — подарок от Леши. Но это колье волшебное. Просто невероятное…

— Понравилось? — хриплый мужской голос касается моего сознания.

Поворачиваю голову влево, рядом со мной, плечо к плечу, стоит высокий статный мужчина с хитрыми голубыми глазами и пепельными волосами, которые уложены по всем правилам аристократии: волосинка к волосинке.

— Простите?

— Я спрашиваю, понравилось ли вам колье? — его глаз касается уже легкая усмешка.

— Мне кажется, в этом зале не найдется ни одной женщины, кому бы оно могло не понравиться.

— Еще бы! Это же Клодисье, девятнадцатый век. Хотите, я приобрету его для вас?

Мужчина обходит меня и встает напротив, он теперь кажется еще выше.

— С учетом того, что я вас абсолютно не знаю, то воздержусь от таких подарков. Спасибо!

Я слегка улыбаюсь, хоть этот мужчина и немного странный и пугающий, но в таких местах нужно быть вежливым.

— Отличный повод познакомиться. Меня зовут Минаев Игнат. А вас, прекрасная незнакомка?

— Алиса. Просто Алиса.

— Отлично, просто Алиса. Теперь мы знакомы, и я могу со спокойной совестью преподнести вам подарок.

Мужчина поднимает руку вверх и называет огромную сумму, которую готов отдать за этот лот. Весь зал оборачивается в нашу сторону, у меня от такого внимания затряслись ноги.

— Игнат, прошу вас, не нужно! Вы ставите меня в неловкое положение, мне достаточно смотреть на это украшение издалека. Но подарки такие не нужны.

— На самом деле такая скромница, или просто цену себе набиваешь?

Его слова отрезвляют меня, это как пощечина. Стало гадко и обидно.

«Он пытался меня купить? Черт!»

Слезы все больше скапливаются в уголках глаз, поэтому я стремглав мчусь прочь из зала, чтобы не расплакаться на глазах у людей, у очень богатых людей.

— Алиса, постойте! — мужская рука обхватывает запястье, как только он догоняет меня. — Я ни в коем случае не хотел вас обидеть. Идиотская шутка вышла, хотел пофлиртовать, а получилось, что обидел.

— Нет, Игнат. Мне просто здесь не место.

«Все из-за чертова Федулова, будь он проклят.»

— Алиса, прошу вас, не убегайте. Я готов искупить свою вину. Все, что скажете.

Я не знаю, как подобная мысль зародилась в моей голове и как слова вылетели из моего рта, но я сейчас слышу просто свой собственный голос со стороны:

— Тогда окажите мне услугу, Игнат. Мне хотелось бы познакомиться с Мишуровым, вы сможете помочь?

Мужчина недоверчиво дергает голову вбок, отчего его идеальная прядь упала на лоб.

— Не поймите меня неправильно, я бы просто хотела с ним поработать, чисто деловые отношения.

Мне кажется, Игнат тут же расправил плечи и выдохнул.

— А я-то уж подумал неприличное, второй раз уже за наше знакомство. Конечно, Алиса, хоть мы с ним и не близкие приятели, но я могу вас представить Мишурову, как свою спутницу. Позволите?

«Ну, раз уже ввязалась в эту авантюру, то роли нужно доигрывать до конца.»

— Позволяю! — моя рука протискивается под локоть мужчины, и мы движемся обратно в зал.

Глава 5

Воспоминания

Первый поцелуй в жизни каждого человека является особенным воспоминанием. У кого-то этот опыт довольно удачный, у кого-то слюнявая история и нелепые движения губ, у кого-то по любви, а у кого-то на спор. Много разных историй первых поцелуев есть в этом мире. Моя история не стала исключением.

Он должен был случиться с Кириллом — мальчиком из моей группы. Мы общались почти с самого начала моей жизни в детдоме, играли с ним в машинки и устраивали кулинарные поединки из пластилина.

Кирилл добрый и отзывчивый. Не причиняет боль, поддерживает и защищает как может.

Именно с ним я первый раз залезла на дерево и ободрала все колени, именно с ним я ловила на палки ужей, лазила по крышам гаражей, стоящих вблизи детского дома. С ним все самое интересное и увлекательное случилось в первый раз.

В июле стоит адская жара, ничто не спасает от духоты. Тогда мы вместе с воспитателями впервые поехали купаться на местную речку. Дети часто ловили обморочное состояние из-за солнечных ударов, поэтому руководство детского дома приняло решение отвезти нас освежиться.

На речке мы с Кириллом дурачимся, брызгая друг в друга водой, прыгаем с плеч, имитируя воздушных гимнастов.

— Алиса, смотри, какая ракушка красивая! — Кирилл кидает мне в руки небольшой камень.

Я кручу у виска пальцем и пишу на песке палкой: «Это камень, а не ракушка».

— А для меня ракушка!

Я лишь пожимаю плечами. Ну, раз хочет так, пусть будет.

В детдоме приходится представлять разные вещи — например, красивых кукол, которых у нас нет; давать новые свойства предметам и использовать их не по назначению. Дети из нашего дома часто строят иллюзии — так проще воспринимать реальность. Вот ты представляешь, что камень — это ракушка. И уже жизнь ярче.

— Алиска, а пойдем в камыши лягушек ловить? Надоело чета плавать.

И мы идем ловить лягушек. Поймав три штуки, сразу отпускаем. Нам не хочется делать им больно или убивать, мы просто дурачимся, гоняясь за ними. За ловлей зеленых гадов, мы не замечаем, как к нам подходит компания мальчишек. Компания Федулова…

Настроение сразу портится, сейчас он снова начнет унижать и обижать.

— Посмотрите-ка, кто это тут у нас! А! Это же два дебила резвятся тут в камышах. Ты че, Петров, ее жених? Мог бы найти кого-то посимпатичнее, — Федулов по колени заходит в воду и встает в свою привычную позу, сложа руки на груди.

Его шестерки полукругом встают позади него.

— Чего тебе от нас нужно? Уходи, — Кирилл впереди меня заслоняет своей спиной.

Паша недобро сверкает глазами, ему не нравится, когда кто-то пытается вступить с ним в конфликт. Думаю, подсознательно он боится поражения.

— Сейчас этот камыш заставлю тебя жрать, придурок. Или лучше твою немую подружку, а ты будешь смотреть.

Я сжимаюсь вся от испуга, потому что знаю — он свои обещания сдерживает.

— А вы типа парочка? — без комментария Левы Масленникова тут не обходится, нужно ведь своего главаря поддерживать.

— Интересно, они уже целовались? — ржет худощавый парень, стоявший рядом с Левой.

Федулов мерзко хохочет вместе с ним, а потом эта свора шакалов подхватывает общий настрой.

— О! Вот и проверим. Ну-ка, поцелуй ее, живо! — приказывает Паша.

Ноги мои в тот момент совсем подкашиваются, и стою я лишь из-за того, что крепко держусь за локоть Кирилла.

— Пошел ты, Федулов! Не для твоих глаз это.

Я чувствую, как друга потряхивает. И, хоть он и кажется смелым, Кирилл тоже боится Федулова.

— Охреневший сученок… Живо целуй ее, иначе тебе конец.

Я понимаю, что дело пахнет жареным, и пока друг не додумывается выкрикнуть что-то в ответ, разворачиваюсь к нему лицом и быстро чмокаю в губы.

За спиной слышится гогот.

— Господи, эта болезненная даже целоваться не умеет. Может, научить ее? — ржет все тот же худощавый.

Только вот Федулову не до смеха… Он мечет молнии в мою сторону и прожигает дыру. Ему явно что-то не нравится, и тот не скрывает своего разочарования.

— Сейчас научим, — зло рычит Паша и направляется в мою сторону.

Он в секунду приближается к нам и отталкивает Кирилла в камыши — тот не удерживает равновесия и падает.

— Ненавижу тебя, — руки врага обхватывают мое лицо.

Я испуганно сжимаюсь, а он закрывает глаза и касается своими губами к моим, нежно целуя… Я сперва стою в замешательстве, и после смыкаю свои губы сильнее. А потом его захватывает злость, и твердый язык прорывается сквозь преграду и вторгается в мой рот. Он целует меня. По-взрослому. До мурашек.

Моих мурашек от страха.

Он целовал меня, казалось, очень долго. А затем резко отстраняется. Смотрит в глаза и полыхает, весь полыхает изнутри.

В воздухе висит тишина.

— Дура, — кидает он мне, сплевывая слюну после нашего поцелуя. — Пацаны, пошли отсюда.

Компания, во главе с Федуловым, скрывается из поля зрения, только мы с Кириллом молча стоим и смотрим им вслед.

Кирилл хотел надрать ему зад, а я хотела понять… Что это было? И не показалось ли мне, что где-то очень глубоко внутри его сердца сидит нежный мальчик?..

***

Наши дни

Сквозь небольшое решетчатое окно в СИЗО пробивается луч света, озаряя темное промозглое помещение. Мужчина ходит из угла в угол, и на повышенных тонах объясняет свою позицию. С которой я, разумеется, не согласна.

«Меня попросили познакомиться с Мишуровым? Я познакомилась. Мне сказали втереться в доверие? Я пытаюсь. Тогда почему такая бурная реакция на мои действия?»

— Ты должна прекратить общение с Минаевым, это не обсуждается.

— Не понимаю такую бурную реакцию на мое знакомство с Игнатом. Он, между прочим, помог мне познакомиться с Мишуровым! Я выполнила вашу просьбу, а каким путем — вас не касается.

— Меня, блять, все здесь касается, — рычит мужчина, — потому что разговор идет о моей будущей свободе. Когда я тебе сказал втереться в доверие, я не имел в виду ко всем присутствующим.

— Знаете что, Павел? Я не намерена продолжать диалог в таком тоне. Как успокоитесь и придете в себя, напишите мне, я приеду.

— Ты дура, если отказываешься выслушать меня! Минаев — скользкий тип, он имеет отношение к местным борделям, в которых обслуживаются все шишки региона.

— Вы переживаете за меня, Павел?

Я скептически выгибаю бровь и усмехаюсь. Мужчина напротив бесится еще больше.

— Мне похуй на тебя. Но лишняя огласка к моей персоне не нужна. Когда тебя найдут, вытраханную в какой-нибудь подворотне с открученной башкой, дело будет греметь по всему региону. А когда всплывет кто ты и чем занимаешься, выйдут на меня, и все станет ясно. Сечешь, какие проблемы ты можешь создать?

— А почему у вас всегда какие-то страшные сценарии исхода ситуации? Почему не может закончиться все хорошо?

— Потому что я реалист, — мужчина устало трет глаза и приземляется на стул, — я рос в детдоме, там никто тебя по голове не гладит, мамка в жопу не целует. Я не тепличный ребенок, как ты, и знаю, что такое реальная жизнь. Со всеми ее вытекающими.

«Да что ты говоришь, Федулов? Неужто твоя жизнь была адом в детском доме? Адом был ты.»

Так хочется заорать и высказать ему все: что я не тепличный ребенок, что знаю, какой он мерзкий тип, знаю, что его душа гнилая.

Но я не могла. Глупо было поддаваться своим эмоциям и выдавать главный козырь.

— Хорошо, Павел. Давайте отбросим все эти нравоучения с вашей стороны и все же вернемся к делу. Мишуров мне назначил встречу на послезавтра, я ему намекнула, что хотела бы, чтобы он проспонсировал один проект.

— Дальше.

— Дальше я хочу, чтобы он взялся за спонсированиепроекта, который буду вести я. Нам придется общаться с ним довольно плотно, поэтому будет достаточно времени, чтобы втереться в доверие и стать чуточку ближе.

— Какой проект ты хочешь ему всучить? Он редко идет на какие-то благотворительные штуки, не его черта характера.

— Думаю, в этом случае он согласится. Я хочу, чтобы он помог отстроить корпус онкозаболеваний при нашем главном медицинском центре.

Мужчина гортанно смеется.

— Нахера ему твой онкоцентр? Мишуров не будет такой ерундой заниматься.

— Я узнала, что его мать и жена умерли от рака. Думаю, у меня получится надавить на болевые точки. Плюс, в последнее время народ жалуется, что его некоторые заправки неисправны, так как запах бензина распространяется по большим территориям. Считаю, такой жест доброй воли сможет отвлечь бунтующий народ от реальных дел.

— Первый раз слышу о его жене и матери.

— В интернете есть об этом информация, Павел! В большом количестве. Мишурову нравится публичность.

— Хорошо, допустим. Тогда постарайся сделать все максимально грамотно и чисто.

— Разумеется. И еще, Павел, у меня для вас новость хорошая.

Мужчина кивает, предлагая мне продолжать.

— Я договорилась, чтобы вас отпустили под залог, но вам нельзя светиться. Вы сами знаете, что врагов у вас много. Нужно, чтобы вы пожили в каком-то месте, где вас точно не найдут. И будут знать только самые близкие. У вас есть такое место?

— Да, есть. Спасибо.

«Это он что? Поблагодарил меня? Ушам своим не верю.»

— В таком случае, держим с вами связь. До свидания! — говорю я и иду к выходу, стараясь скорее покинуть помещение и больше не терпеть его общество. Хотя бы сегодня.

— Алиса! — зовет мужчина.

Разворачиваюсь и смотрю прямо на него. Он вальяжно разваливается на стуле, широко расставляет ноги, и руки складывает на груди. По лицу блуждает хитрая полуулыбка. Я, вздернув плечами, ожидаю реплику от мужчины, но тот молча продолжает сверлить меня взглядом. Обдумывает у себя что-то в голове.

— Павел, вы будете говорить или я могу идти?

— Просто… Просто ты на нее так похожа. Даже имя.

— На кого?

Мужчина усмехается своим мыслям и тяжело вздыхает.

— На нее.

Он отворачивается в сторону окна, а мне становится не по себе. Надеюсь, он не думает сейчас обо мне «той» из детдома. И почему вообще вспомнил?

— Павел, всего хорошего.

Очень быстро выхожу за дверь и прижимаюсь спиной к холодной стене. Сердце гулко бьется. Я хочу, чтобы он узнал, кто я. Но это произойдет в тот момент, когда он будет максимально мне доверять. Нанесу ему удар. Самый болезненный в его жизни. Я вставлю ему нож в спину, и меня даже не будет мучить совесть. Потому что я его ненавижу.

Глава 6

Наши дни

Выбор — это то, перед чем мы склоняемся ежедневно в нашей жизни. Выбор одежды, партнера, работы или собственного пути. Мудрецы прошлых веков, да и нашего, в том числе, твердят, что он есть всегда, и зависит от твоего восприятия ситуации. А если тебе в моменте кажется, что нет никакого выбора? Нет другого пути?

Как там говорят? Выбор сегодня определяет твое завтра? Черт, порой мне кажется мое «завтра» может не наступить. С учетом того, в какую задницу я залезаю из-за дела Федулова.

Как же интересно складывается: человек отравлял мне большую часть жизни своим присутствием, видом, существованием. Стал ночным кошмаром. А сейчас я делаю выбор в пользу его спасения. Иду на те вещи, на которые бы не пошла никогда в жизни. Выбираю спасти, чтобы что? Спасти его, чтобы потом уничтожить?

Проблема лишь в том, что как помочь я знаю, а как уничтожить — еще не придумала. Вот она, женская натура, интересная. Встретилась лицом к лицу с обидчиком, ухватилась за наживу, поддалась эмоциям и поняла, что в целом-то шанс отомстить есть, а каковы риски — не предусмотрела, не задумалась.

Слепо повелась эмоциям. Никакого рационализма.

Все дни после нашей встречи с Павлом и до встречи с Мишуровым, я брала в руки телефон раз пятьсот, чтобы набрать номер Федулова, сказать ему, что я его ненавижу и не хочу помогать. Но потом все эти пятьсот раз передумывала.

И вот сейчас я стою у входа в ресторан, снова делая выбор, не имея понятия, правильный он и какое будет «завтра».

— Добрый день! Меня зовут Алиса Дворецкая, меня должны ожидать.

— Да, конечно, следуйте за мной, — девушка-хостес указала рукой в сторону дальнего стола, где сидели два мужчины, и двинулась в их сторону.

Я следую за ней, спешно перебирая ноги на высоком каблуке. Юбка-карандаш плотно облегает бедра, из-за чего шаги получаются небольшими, и это дает возможность сохранить время и обдумать все.

Хотя мужчины уже заметили меня.

— Прекрасно выглядите, Алисонька, присаживайтесь, — Мишуров подает мне руку и усаживает напротив себя, рядом с Игнатом.

— Всем добрый день! Не знала, что вы здесь тоже будете, — обращаюсь непосредственно в Минаеву.

— Не мог упустить возможность встретиться с вами, да и, если честно, ваш проект меня тоже заинтересовал. Рассматриваю возможность вложить свои деньги, — мужчина окидывает взглядом мои голые коленки и улыбается мне, медленно переводя взгляд на мое лицо.

— Да, Алиса, вкратце я понял ваш проект, теперь хотелось бы чуть подробнее. Давайте для начала закажем что-то выпить и поесть. Как вы смотрите на красное вино?

Мишуров открывает меню и перечисляет названия различных вин.

— Я, пожалуй, откажусь от вина, все-таки деловая встреча.

— Одно другому не мешает, — Минаев улыбается.

Я не спорю с мужчинами и соглашаюсь выпить всего один бокал.

Пока наш заказ готовится, я решаю, что на трезвую голову лучше быстрее обсудить все вопросы. Не то, что могу опьянеть от одного бокала вина, но лучше оставаться полностью трезвой. Тем более Мишуров заказал себе коньяк, а Игнат отказался пить, аргументируя тем, что за рулем.

Я достаю папку с документами, где расписала примерную смету по проекту и набросала этапы развития.

— Дмитрий Львович, у вас есть какие-то вопросы ко мне касательно проекта или в целом все понятно? — после получасовой презентации, я уверена — дело в рукаве. Мужчины довольно заинтересованно меня слушали и внимали каждое слово.

— Нет, пока все понятно. Игнат, что думаешь? — спрашивает Мишуров, отрезав жирный кусок стейка средней прожарки, и окуная его в соус.

— Да и мне все понятно, я честно готов вложиться, особенно, когда такой проект предлагает такая девушка.

Мужчина явно пытается вогнать меня в краску, потому что он сегодня сделал столько комплиментов, сколько не делали все мужчины, которых я встречала за всю жизнь.

После плотного ужина и обсуждения всех дел, Дмитрий Львович торопится по делам, а Игнат вызывается подвести меня до дома.

Как только мы садимся в его машину, я немного расслабляюсь: то ли выпитый алкоголь дает о себе знать, то ли мужчина располагает к себе.

Игнат уточняет мой адрес, и мы трогаемся в сторону дома. Спустя некоторое время мужчина нарушает тишину:

— Алиса, не сочтите за наглость, но мне ужасно хочется пригласить вас на свидание.

— Игнат, с вами приятно общаться, но я несвободная девушка. Вынуждена отказать.

— Кажется, мне только что разбили сердце, — мужчина игриво прикладывает руку к своей груди, драматично вздыхая.

Я тихо смеюсь. Не понимаю, как такой открытый и располагающий к себе мужчина может содержать бордель. Может, Федулов врет? Или же я не разбираюсь в людях…

— В любом случае, Алиса, теперь мы будем чаще видеться. Ведь у нас назревает общий проект, — мужчина подмигивает, заворачивая ко мне во двор.

— Спасибо, что подвезли. Была рада вас видеть!

— Как же это взаимно, Алиса, — улыбается Минаев.

Мы еще несколько раз обмениваемся любезностями, и после мужчина трогается с места, оставляя на дороге крупные следы от своего внедорожника.

Я смотрю вслед уезжающей машины и направляюсь в сторону подъезда.

— Сядь в машину, немедленно, — грубый голос за спиной заставляет меня оцепенеть.

Я узнаю его, конечно же. Сложно было бы не узнать. Только что он здесь делает?

***

— Павел, вы меня напугали! — я пытаюсь отшутиться, так как понимаю, что сейчас начнется разбор полетов.

Меня ужасно раздражает то, что Федулов любит заниматься нравоучениями. Отчитывает как маленькую девочку, некоторые черты характера он прям нес в себе с самого детства, не изменяя своим принципам. Интересно, если бы он знал, кто я, скорее всего он бы точно открутил голову?

— Мне вообще не до смеха, в машину села. Повторять не буду.

— Если честно, я вас сейчас побаиваюсь, — продолжаю шутить, так легче спрятать напряжение.

— И правильно делаешь, я жутко зол. Даже не представляешь насколько. Терпеть не могу, когда меня не слушают и не выполняют мои просьбы, — мужчина почти рычит, напоминая разъяренного тигра.

Как только я сажусь в огромный салон внедорожника и закрываю дверь, Федулов резко нажимает на газ, и мы со скоростью света мчимся прочь из моего двора.

Конечно, я хочу спросить, куда мы едем, но наблюдая за ходячими желваками на лице Павла — не решаюсь испытывать судьбу. Точно убьет.

Вряд ли он везет меня закапывать в лес, а если даже и туда, то спастись я точно не смогу. Почему-то вся ситуация меня забавляет: то ли от усталости, то ли от напряжения, но кроме как истерически смеяться, мне ничего не хотелось.

Я решаю не игнорировать потребности организма и начинаю смеяться. Громко, открыто.

Мужчина удивляется, его взгляд направлен в мою сторону, и глаза озадаченно проходят по моему лицу. Красивые у него глаза. Ничего тут не скажешь. Я еще в детдоме это заметила. Красивые и злые. И грустные.

Никогда не задавалась вопросом, почему он таким стал, я понимаю, что это следствие детских травм, но мне кажется, какими бы травмы ни были — стать таким злом может только тот, кто родился с этим злом внутри. Как дьявольское дитя…

Я продолжаю смеяться, разгоняя звонкий смех по всему салону и заставляя мужчину мысленно крутить палец у виска.

Павел не терпит эту гомерическую истерику и вскоре тормозит у обочины.

— Собираешься заткнуться? — конечно, это верх вежливости от него.

Я отрицательно мотаю головой, продолжая смеяться.

— Черт, ты просто ненормальная. Тебе лечиться надо! — мужчина устало трет глаза и глушит двигатель.

Я немного успокаиваюсь.

— Как интересно, Павел, получается. Я ненормальная и больная, а вы — почти зек, вот такая парочка получается, — я поднимаю большие пальцы вверх, саркастически усмехаясь.

— Не дай бог такую женщину рядом. У меня хороший вкус, и ты под него не подходишь.

— Это взаимно! Представляете, даже мерзкий, по вашему мнению, Минаев оказался более приятной партией.

— Закрой уже свой рот.

— Вам не угодишь, барин, то не смейся, то не разговаривай. Дышать-то можно?

— Можно. Только тихо, чтобы я не слышал.

Господи, какой же он придурок. Какой же невыносимый. Едкий как удушающий газ.

Мы молча сидели, каждый размышляя о своем. Пытаться понять, о чем думает мужчина, совсем не хотелось. Уверена, что у него такие же неприятные мысли, как и он сам.

— Тебе придется пожить со мной в моем секретном месте.

«Что? Это он так несмешно шутит?»

— У вас абсолютно несмешные шутки, вам говорили об этом ранее?

— Суть в том, что я не шучу. Ты вытворяешь всякую ерунду, я должен тебя контролировать. Потому что по-другому ты не понимаешь.

— Жить с вами не входит в мои обязанности.

— Я доплачу, — звучит это мерзко.

— Федулов, ты переходишь все границы. Я несвободная девушка, жить с другим мужчиной не входит в мои обязанности.

Я намеренно перехожу на «ты», потому что вежливость — не его манера разговора.

— О, надо же, как запела птичка. Плевал я на твоего мужика, на твои хотелки. Я уже все решил, обсуждать мы это не будем. Ты же понимаешь это?

«Урод.»

— Пошел ты к черту! И там же останься, пожалуйста, — не сдерживаюсь я.

Выскакиваю из машины и иду в противоположную сторону. Подальше от него. Хочу скорее стереть его взгляд из памяти, его колкие слова, его грубость, его красивые и злые глаза. Хочу вытравить всего его из своей жизни навсегда.

Шла я от силы минут десять. Ноги от высокого каблука гудят, юбка мешает и раздражает. Я пытаюсь поймать попутку, но машин, как назло, нет.

Спустя какое-то время на горизонте все-таки появляется старая девятка и тормозит рядом. Молодые парни лет двадцати оценивают меня.

— Молодые люди, подбросите до дома, пожалуйста? — улыбаюсь я.

— Ничего себе. Нынче проститутки стали красивыми. Элитная, видать, не по карману нам.

Вторая волна помоев обрушивается на меня. Да за что мне все это?

Как только в моей жизни появился Федулов, она идет под откос. С геометрической прогрессией. Просто летит в бездну.

— Вы меня не за ту приняли. Я просто заблудилась и мне нужно в город.

— На трассе? — усмехается один из парней.

— Представляете, и такое случается.

— Да, конечно, красотка! Подвезем. За минет, — ржет второй.

Настроение падает с каждой секундой, и в какой-то момент мне кажется, что я сейчас разрыдаюсь. Прямо здесь, сев на обочине.

— Сейчас ты себе сам аутофелляцию сделаешь, сладко так, причмокивая. Поверь, я устрою, — грубый голос за моей спиной заставляет взбодриться.

Все же противоречия, но… Федулов приятнее, чем минет с двумя молодыми парнями в старой девятке. Увы.

— Мужик, ты че?

— Ниче. Закрыли окна, нажали на газ и нахуй отсюда свалили.

Долго объяснять не пришлось, молодые люди тут же ринулись с места.

Мужчина тяжело дышит за моей спиной прямо мне в затылок. Злится, я чувствую это. Плечи мои опускаются, хочется все же расплакаться. Что я и делаю, второй раз за день приводя мужчину в ступор.

Глава 7

Наши дни

Я ожидала, что мужчина уколет меня по поводу моей истерики, но Павел удивил.

Он легким касанием обнимает меня за плечи и ведет в сторону машины. Там он так же молча слушает мои завывания, а после, видимо, только трогается дальше по дороге. Этого я уже не помню — уснула.

Просыпаюсь я в незнакомой комнате, на большой кровати, укрытая пледом. Благо в своей одежде. Я догадываюсь, Павел все же привез к себе в секретное место, чтобы я тут с ним «жила», как он выразился.

Комната довольно большая, но мрачная. Кровать, тумба, шкаф — все в черном цвете. Стены серые и большое окно. На этом все.

Я подхожу к окну, чтобы оценить обстановку и понять хотя бы приблизительно, где я могу находиться. Территория за окном оказалась частной, огороженная по периметру высоким забором. Ясное дело, что мы за городом.

Находиться в мрачном помещении мне больше не хочется, потому я иду искать хоть одну живую душу в этом доме. Но после десяти минут поисков не натыкаюсь ни на одного человека, только на холодильник, который зазывает меня заглянуть. Ужасно хотелось есть.

Холодильник забит едой — мясо, рыба, овощи, сыры. На любой вкус. Пока я выбираю, чем полакомить свой бунтующий желудок, что-то мокрое утыкается мне в колено. Я опускаю голову вниз.

— Малыш, ты чей такой славный? Тоже голодный? — я присаживаюсь на корточки, чтобы погладить за ухом черного, как смоль, пса.

«Здесь все черное?»

Пес ласковый и приветливый, он сразу же подает мне лапу в знак приветствия и лижет руку. Я сразу же вспоминаю своего Блейда, по которому ужасно скучаю.

— Так, я вижу, ты тоже голодный. Давай с тобой перекусим, дружок.

Я на скорую руку сооружаю себе бутерброд с сыром и завариваю чай, а для нового друга нахожу на полке собачьи консервы со вкусом ягненка.

— Он уже ел час назад, ему так много нельзя, — в проеме появляется Павел.

На нем черные джинсы и черная водолазка. Видимо, в этом доме такой дресс-код, других объяснений культа этого цвета я найти могу.

— У него был жалобный взгляд, не удержалась. Павел, я тут немного обчистила ваш холодильник, взяла, так сказать, кусок сыра и хлеба, как моральную компенсацию за похищение.

— Я тебя не похищал, — мужчина складывает руки на груди, отчего рубашка натягивается на бицепсах, демонстрируя физическую подготовку.

— Разве? Тогда что я делаю в вашем доме?

— Это моя дача.

— Ну, знаете, сути дела не меняет.

— Может, хочешь что-то более существенное поесть, кроме хлеба?

— Ха, ну конечно, на мой вопрос отвечать вы не собираетесь, — я громко усмехаюсь.

Мужчина молча двигается в мою сторону и облокачивается о столешницу, смотря прямо мне в глаза.

— Ты же должна была усвоить, что я не отвечаю на глупые вопросы. Мне кажется, мы в машине обсудили все. Ты дала свое согласие.

«Что? Он бредит?»

— Когда это я дала свое согласие? Вы в своем уме?

— Абсолютно. Когда засыпала, я тебя еще раз спросил, ты сказала «хорошо».

— Ну знаете, Павел, это уже не смешно. Выпустите меня отсюда, я поеду домой.

Я вскакиваю со стула и пытаюсь обойти мужчину, но он не пропускает.

— Пропусти меня живо!

— Мне нравится, как ты переходишь на «ты» в состоянии злости. Мило, — мужчина коротко усмехается.

— Меня ждет жених, дай мне пройти! Слышишь? Меня тошнит от тебя.

Мужчина дергается, как от удара, но тут же через секунду собирается и хватает меня за руку, больно сжимая запястье.

— Уясни себе раз и навсегда, пигалица. Мои решения никогда не оспариваются. Читай, блять, по губам «нет», — он зло шипит, и в этот момент я ни на шутку пугаюсь.

— За что ты так со мной? Я же не враг тебе.

Силы иссякают, руки опускаются. В глубине души почему-то я надеялась, что он изменился. Не признавалась себе, но надеялась. Была дурой. Потому что он еще больше очерствел.

— Ты многого не понимаешь и воспринимаешь любые мои слова и действия как угрозы. Но я, черт тебя дери, пытаюсь спасти тебя. Мы оба залезаем в жопу, и единственное, что я могу сейчас сделать — это держать рядом с собой. Для твоей же безопасности.

— То есть ты считаешь, что проявляешь благородство?

«Шут!»

— Я устал. Твоя комната слева по коридору. До завтра, — мужчина направляется в сторону лестницы.

— Где мой телефон? Мне нужно хотя бы предупредить Лешу, что я в порядке.

— Телефон в твоей комнате на тумбочке. Там же ты найдешь все, что нужно для сна и душа. Спокойной ночи.

Мускулистый силуэт скрывается за поворотом. А я сползаю на пол, и мой новый мохнатый друг укладывает свою голову мне на колени и проникновенно смотрит в глаза.

Никогда бы в жизни не поверила, что у такого отвратительного мужчины может быть такая ласковая собака.

***

Я возвращаюсь в свою мрачную комнату, непонятно сколько дней, недель мне здесь придется провести, поэтому обязательно нужно будет попросить Павла добавить хоть каких-то красок сюда, иначе сойду с ума от апатии.

Телефон предательски беспрерывно звонит, разнося вибрацию по поверхности тумбочки, а я предательски боюсь брать трубку. Именно предателем я себя и ощущаю. Дома ждет любимый и родной мужчина, а я тут прячусь с другим мужчиной, уже не таким приятным и вовсе не родным.

После пятой попытки ответить на звонок, я наконец решаюсь поговорить с Лешей.

— Малыш, ты где? Я не могу до тебя дозвониться весь день, ужасно волнуюсь.

«Черт, ощущаю себя отвратительно. Врать или говорить правду?»

— Родной, послушай, ты помнишь, что твой отец дал мне очень важное и крупное дело? — я заламываю пальцы на руках, нервничая.

— Конечно! Что-то случилось? У тебя неприятности? — голос молодого человека становится громче.

Я чувствую его тревогу даже через трубку.

— Пока нет, все хорошо. Но поэтому мне пришлось уехать с клиентом в секретное место. Прости, что мне приходится тебе сообщать это таким образом…

— Алис, я сейчас с ума сойду! Что значит «пока»?

— Леш, послушай. Мой клиент — непростой человек, и люди, которые его подставили, тоже далеко не простые. Пока никто из его конкурентов не в курсе, что я его адвокат. Поэтому, чтобы уберечь меня от плохого, Павел спрятал меня.

На какой-то момент мне действительно кажется, что я так думаю, а не просто оправдываю Федулова.

— Мне все это не нравится. Какого черта мой отец поручил тебе такое дело? Я сейчас же ему позвоню и попрошу, чтобы тебя заменили кем-то.

— Милый, послушай, прошу тебя. Не нужно никому звонить. У Павла есть охрана, я в безопасности. Понимаешь, это просто меры предосторожности. Я не могу потерять такое крупное дело — это мое будущее.

Мужчина на том конце провода молчит, заставляя мое сердце сжиматься от волнения.

— Ладно, малыш. Прошу тебя только, всегда будь на связи. Я очень люблю тебя!

— И я тебя очень сильно люблю! Ты же знаешь, что ты самый прекрасный и понимающий мужчина?

Слезы предательски текут из глаз. Я не заслуживаю этого мужчину.

Мы еще какое-то время обмениваемся приятными словами, после ложусь на кровать и вою в подушку. Второй день подряд рыдаю — и причина этому другой мужчина.

Впрочем, он всегда был причиной моих слез.

***

Утром просыпаюсь опухшая и снова в своей одежде. Вчера так и уснула. Нахожу полотенце и одноразовые мыльно-рыльные баночки. Вода приятно бодрит и придает сил. Я решаю, что все-таки адвокат, а не эмоциональная девчонка, и впредь мне нужно себя вести более профессионально. Буду воспринимать эту поездку как командировку. Почему бы и нет?

Также нужно с Павлом обсудить, как я теперь буду ездить в город на встречи с Мишуровым.

Подсушив волосы полотенцем, надеваю свою одежду и выхожу из комнаты. Раннее утро, я уверена, что все еще спят. Пока готовлю завтрак, мой мохнатый друг снова ко мне присоединяется, выпрашивая еду своим пронзительным взглядом.

— Даже не знаю, дружок, спит твой хозяин или уже кормил тебя.

Пес в ответ громко гавкает и идет в сторону лестницы. Я отворачиваюсь и продолжаю готовить завтрак, но пес снова гавкает.

— Что такое? Что ты хочешь?

Собака удивленно наклоняет голову вбок, давая понять, что я дура, и все предельно ясно, чего он хочет. Меня это веселит. То плачу, то смеюсь. Видимо, пес устал от моего ступора, подходит ко мне, аккуратно схватив зубами рукав кофты.

Наконец до меня доходит: мой черный друг куда-то меня зовет. Что ж, прогуляемся.

Выключив плиту и накрыв яичницу крышкой, я следую вниз по лестнице.

На цокольном этаже я обнаруживаю небольшой тренажерный зал и полуголого Павла, который беспощадно бьет боксерскую грушу. Мужчина выглядит сосредоточенным и максимально собранным, его мышцы на спине мощно перекатываются после каждого удара, ноги пружинят в стойке, выдохи ритмично вылетают изо рта мужчины. Я, честно, засмотрелась на него. Глупо отрицать, что Федулов в отличной физической форме.

— Павел, прошу прощения, что отвлекаю, — я решаю не стоять истуканом и подойти ближе.

Встаю сбоку на одной линии, он останавливается и поворачивается в мою сторону. Пот стекает с его лба по вискам, волосы влажные, губы поджаты. Да и в целом вид враждебный.

— Что-то случилось? — он останавливает одним движением руки раскачивающуюся грушу.

— Да, то есть нет, — от его вида я немного теряюсь.

Федулов изгибает бровь, усмехаясь.

— Я хотела спросить: кормили ли вы вашего пса? Он снова пришел ко мне на кухню.

— Кормил, — коротко отрезает мужчина.

Я продолжаю молча стоять и наблюдать за ним.

— Это все? Или что-то еще ты хотела спросить?

— Вообще хотела уточнить один вопрос, но можно после вашей тренировки.

— Прекрати выкать, я тебя прошу. Меня уже начинает это раздражать. Можешь сейчас задать вопрос.

— Мы с вами, — начинаю я, но поймав взгляд мужчины, сразу же исправляюсь, — то есть с тобой. Мы с тобой не в городе, а у меня назначены встречи с Мишуровым. Как мне добираться до города?

— Тебя будет возить водитель на машине, зарегистрированной на моего друга. Ну и, разумеется, возвращаться сюда тебе так же нужно на ней.

— Хорошо. На завтра назначена встреча. И могу я заехать домой и взять свои вещи? Неудобно все время в юбке ходить, — в доказательство своих слов я одергиваю ее вниз.

— У тебя будет один час. Дальше сразу сюда едешь. Ясно?

Снова хочется съязвить, но я останавливаю себя.

— Ясно. Это все, что я хотела узнать. Спасибо!

Я разворачиваюсь и иду в сторону выхода из зала.

— Стой, — грубый окрик останавливает меня.

— Что такое, Павел?

— Минаев. Его не должно быть рядом.

— И как ты себе это представляешь?

— Включи все свое женское, если оно, конечно, у тебя есть. И отшей его.

Его слова обидно задевают «мое женское» эго.

— Хорошо, босс. Включу! — огрызаюсь и иду дальше, напоследок крикнув: — Если что, я приготовила завтрак, оставлю на столе.

Хочется добавить «придурок», но оставляю это у себя в голове.

Глава 8

Наши дни

День выдался суматошным. Утром я поехала на встречу с Мишуровым, там мы обсудили детали и пришли к определенным выводам. Я пообещала Дмитрию Львовичу собрать всю нужную информацию по необходимой документации для развития онкоцентра, а также прописать план дальнейшего развития проекта на ближайшие полгода. Мне понравилось, как ведет дела Мишуров, несмотря на то, что ходят слухи о его незаконном бизнесе, все же он — не просто удачливый человек, которому свалились деньги на голову, а действительно умный. От этого и сложнее. Его будет тяжелее к себе расположить, ведь такие люди ложь чуют за версту. Нужно быть предельно осторожной.

Игната на встрече не было, так как он уехал в другой город по делам. Я обрадовалась такому расположению дел, потому что понятия не имела, что говорить мужчине, чтобы не пересекаться с ним. Особенно, когда у вас общий проект.

Мишуров угостил меня замечательным обедом и предложил отпраздновать старт проекта небольшой вечеринкой у него в усадьбе. Позвать туда влиятельных людей нашего региона, чтобы заинтересовать их и привлечь внимание общественности к благотворительной деятельности.

После плотного обеда, водитель Федулова отвез меня домой. Там я собрала самые необходимые вещи. Леши дома не было, я оставила записку, что взяла несколько своих вещей и попросила, чтобы он не волновался.

И вот я снова в мрачном доме Федулова. Одна. Мужчину я не видела ни с утра, ни когда вернулась из города.

Может, оно и к лучшему.

Наконец я переодеваюсь в домашнюю одежду, и теперь чувствую себя более комфортно в майке и спортивных штанах, чем в узкой юбке.

— Друг мой, пошли посмотрим с тобой фильм, чего это мы скучаем, — выхожу из комнаты и натыкаюсь на пса, лежащего у двери.

Надо бы узнать у Павла, как зовут собаку, а то это единственная живая душа в доме, кто уделяет мне столько внимания, а я даже клички не знаю.

Пока я выбираю фильм, малыш вертится рядом и трется мокрым носом о мою руку, щекоча кожу. Я смеюсь и аккуратно, играючи, отталкиваю пса. Нашу идиллию нарушают громкие шаги по паркету и стук дверей. Кто-то с явной злостью хлопает ими.

Я направляюсь в сторону шума и натыкаюсь на Павла, склонившегося над раковиной в ванной комнате. Его спина напряженно вздымается.

— Привет, у тебя все хорошо? — постараемся быть вежливыми.

— Выйди, — грубый голос мужчины режет воздух.

Ну, глупо ожидать вежливый ответ на мой вежливый вопрос.

Решаю, что не буду перечить мужчине, раз он хочет побыть один. Но вовремя замечаю красные капли, стекающие на кафельный пол.

— Боже, Павел, ты в порядке? Я вижу кровь!

Федулов тяжело вздыхает.

— Да, блять. Я пиздец в каком порядке.

Не знаю, что движет мной, но я решаю не отвечать на колкость мужчины, молча подойдя к нему.

Его лицо в крови, нос, кажется, разбит. Бровь рассечена.

— Давай я помогу обработать раны. Обещаю, что не буду задавать глупых вопросов и донимать расспросами. Просто помогу.

— Не нужно. На мне заживает все, как на собаке, — он отодвигает мою руку от своего лица.

Павел выглядит уставшим и подавленным. Я быстро нахожу в шкафчике аптечку, смачиваю вату перекисью и аккуратными, похлопывающими движениями, обрабатываю бровь.

— Да уж, Алис, просьбы мои ты никак не хочешь выполнять, — усмехается мужчина.

— Какие, например? Сегодня сделала все так, как ты просил.

— А сейчас? Прошу тебя не трогать меня, а ты не слушаешься.

— Знаешь, сама не понимаю почему. Может, хочу оставаться человеком. Ты втягиваешь меня в далеко не чистый мир, а я вот пытаюсь удержаться на плаву. Хоть как-то.

Федулов обхватывает мою ладонь своей большой и шершавой рукой, останавливая меня.

— Считаешь меня уродом?

— Будто тебе интересно мое мнение, — я обреченно улыбаюсь и гляжу прямо в его глаза.

— Ну я же спросил.

Все это время моя рука горит в его обхвате, кожу жжет и колет.

— Нет, не считаю, — вру.

По его взгляду понимаю, что он не верит. Да и я не особо стараюсь звучать убедительно.

— Ладно! Не смотри так. Я не считаю тебя уродом, но и хорошим человеком тоже. Я абсолютно тебя не знаю, чтобы делать какие-либо выводы. Базируюсь лишь на твоем поведении, а ты сам понимаешь, что не очень-то вежлив со мной.

Мужчина смеется, отчего его сухая нижняя губа лопается в уголке и оттуда льется кровь. Я тут же выдергиваю свою руку из его и прикладываю кусок ватки к свежей ране.

— А тебе интересно?

— Интересно что? — уточняю.

— Узнать что-то обо мне.

«Ого, вот это новый виток в разговоре! Он пытается быть открытым. Только непонятно для чего.»

— Ну-у-у, скажем так. Личного интереса, конечно, у меня нет, — тут я лукавлю, на самом деле мне интересно знать, как сложилась его судьба после детдома, — но с точки зрения моей работы, то чем доверительнее отношения с клиентом, тем проще ему помочь. Я смогу тебе доверять, если буду знать лучше.

— Давай, я готов ответить на твои пять вопросов. Любые. Но при одном условии.

— Разумеется, разве могла я подумать, что будет так легко. И что ты хочешь?

— Ты тоже ответишь на мои любые пять вопросов.

Я отстраняюсь от Федулова, и молча начинаю складывать вату и перекись обратно в аптечку.

— И зачем тебе что-то знать обо мне?

— Потому что доверительные отношения строятся с обеих сторон, Алиса. Так что? По рукам? — Павел протягивает свою ладонь в мою сторону.

Я стою в ступоре несколько минут, после чего протягиваю свою, и мы пожимаем друг другу руки, закрепляя наши договоренности.

Мужчина ведет меня в гостиную, где мы комфортно располагаемся на креслах, стоящих напротив друг друга. Павел наполняет свой бокал янтарной жидкостью, а мне любезно предлагает бокал красного сухого.

Я подгибаю свои босые стопы под себя и делаю большой глоток, чтобы немного расслабиться. Федулов молча наблюдает за мной, и по его губам гуляет расслабленная полуулыбка. Наверно, таким спокойным и не отталкивающим, я не видела его никогда.

— Кто первый начнет? — я решаю разрушить неловкую тишину.

— Уступлю, — Павел отпивает из своего стакана, разрешая начать.

— Как зовут твоего пса?

«Мда, Алиса.»

Видимо, Федулову тоже смешно от моего вопроса, потому что он закатывает глаза и откидывает голову назад.

— Смешная ты. Ладно, хочешь потратить свой первый вопрос на эту информацию, я не против. Его зовут Кингстон.

Мое сердце сжимается. «Кингстон, не может быть.»

— Что-то случилось? Ты вся побледнела.

Я нахожусь в легком шоке, ведь так звали пса, который жил у нас в детдоме. И над которым Павел издевался каждый божий день, а я защищала. За что потом тоже от него получала. Это был самый мой любимый пес. И он умер у меня на руках…

— Нет, все в порядке. Просто вино резко в голову ударило, я редко пью.

Я решаю перевести тему, чтобы он не ничего заподозрил.

— Хорошо, красавица. Тогда расскажи, как ты выбрала адвокатскую деятельность?

«Красавица, серьезно? Я же не в его вкусе.»

— У меня с детства было обостренное чувство справедливости. Поэтому я интуитивно всегда знала, чем буду заниматься. Всегда хотелось доказать, что правда сильнее любого зла.

— Это глупо. Деньги сильнее правды.

— Я так не думаю, Павел. Но спорить, если честно, не хочу. Ты спросил — я ответила.

— А я бы хотел, чтобы ты поспорила. Ты частенько подстраиваешься, гибкая. В постели это хорошо, в жизни нет.

— Как это мы так быстро к постели перешли? — я лукаво гляжу на мужчину, снова делая жадный глоток.

Он явно пытается меня спровоцировать.

— Твои голые ступни навеяли мысль о постели, — он наклоняется корпусом в мою сторону и улыбается.

— Фетишист?

— Готова потратить свой второй вопрос на это? — мужчина откровенно издевается.

— Нет, Павел, мне неинтересно. Просто ты говорил, что я не в твоем вкусе.

Не знаю почему, но мне не дает это покоя. Либо действительно алкоголь в голову ударил, либо просто задетая самооценка.

— Ничего не изменилось. Все еще не в моем вкусе.

— Отлично. В таком случае, я продолжу. Как ты оказался в детдоме?

Брови мужчины сразу хмурятся. Заметно, что вопрос ему не нравится и отвечать он на него не хочет. Но правила есть правила.

— Я сын проститутки, она залетела от какого-то сутенера, который потрахивал ее между клиентами. Говорят, что любила его, хотела ребенком привязать. То есть мной. А когда дело дошло до родов, то никому она ненужной оказалась. И я оказался на том же дне. До четырех лет я жил с ней и мотался по всяким борделям, а потом она отдала меня в детдом. Вот и сказочке конец, а кто слушал — молодец.

Не знаю почему, но мое сердце обливается болью за маленького мальчика. Он рос с самого начала в жестоком мире. А я — в тепле, заботе и любви до детдома. Он не знает, что такое любовь, а я знала всегда. Поэтому наши миры никогда не пересекались, даже в детском доме мы были под одной крышей, но абсолютно в разных мирах.

В уголках глаз начинает скапливаться влага, и слезы вот-вот готовы пуститься вниз по щекам. От мужчины это не утаить.

— Ты собралась реветь? Жалеешь меня? Не смей, — я чувствую, как внутри него назревает злость.

— Нет, конечно нет. Просто меня это тронуло. Ты через многое прошел.

Он отворачивается в сторону и молчит.

— У тебя оба родителя есть? — Павел резко задает вопрос, заставая меня врасплох.

— Да, конечно. А почему ты спрашиваешь?

— Ты напоминаешь мне одного человека из моего прошлого. И имя такое же. Но этого человека больше нет в живых.

«Что он несет?»

— Кого?

— Я рос в детдоме с одной девочкой, ее тоже звали Алиса. Когда ей было четырнадцать, ее удочерили, а три года назад, наводя справки, оказалось, что она погибла через год после того, как ее забрали.

Мое сердце стучит, как у испуганного кролика, и готово вырваться из грудной клетки. Мало того, что по его словам я считаюсь погибшей, так еще и он зачем-то меня искал. Ничего не понимаю.

— А зачем ты ее искал?

— Это уже не важно. И да, кстати, ты потратила еще два своих вопроса. У тебя остался всего один.

«Черт. Если бы он только знал, что теперь у меня этих вопросов куча. И как это все выяснять — я понятия не имею.»

— О чем ты мечтаешь? — очень несвойственный вопрос для такого мужчины как Павел.

— О семье, конечно. Хочу построить карьеру и детей потом родить. Чтобы был большой дом. А чего-то глобального нет.

— Скучновато, однако.

— А ты хотел бы семью?

— Нет. Во-первых, я понятия не имею, что такое семья. Во-вторых, в моем мире нет места детям, он опасный.

— И никогда не хотелось жить по-другому?

— Твой лимит вопросов исчерпан, — мужчина выгибает бровь и откидывается назад в кресло, — а вот у меня один остался. Но знаешь, я подумал, что приберегу его и задам чуть позже.

Вечер крайне странный и шокирующий. Я все еще не могу переварить услышанное.

— Павел, ты не против, если я возьму еще вина немного?

— Да пей хоть все, хотя говорят, что женский алкоголизм не лечится.

Мужчина встает из кресла и подает бутылку с рубиновой жидкостью.

— Я редко пью, хотя не мудрено, что с такими темпами начну делать это чаще, — пытаюсь разрядить обстановку.

— Я присмотрю за тобой, — мужчина подмигивает.

— Ладно, Павел. Позволишь, я удалюсь в свою комнату. А тебе советую все же обработать еще раз раны. Спокойной ночи.

И, не дождавшись ответа мужчины, я сбегаю из гостиной в комнату, прихватив бутылку вина с собой.

***

Утром просыпаюсь от оглушающего звонка. Не до конца раскрыв веки, я протягиваю руку по направлению к тумбочке и хватаю телефон. Номер неизвестный. Понятия не имею, кто бы это мог быть. Я сбрасываю вызов и кладу телефон рядом с подушкой. Но через несколько секунд снова раздается звонок. Я пытаюсь сфокусироваться на экране, чтобы понять, который час. Уже полдень. Ничего себе я сплю.

Клацнув по кнопке «принять вызов», ставлю разговор на громкую связь.

— Слушаю, — говорю сонным голосом.

— Алиса, добрый день! Неужели я вас разбудил? Приношу свои извинения, — голос Минаева раздался по всей комнате.

Я хмурюсь. «Зачем он звонит? Надеюсь, по делу.»

— Да нет, Игнат, вчера просто выдался насыщенный день, видимо, организм устал, вот так долго и спала, — откидываюсь обратно на подушку и сладко потягиваюсь.

— Понимаю. Дмитрий Львович бывает любителем поболтать долго, что, кстати, странно для такого серьезного человека как он, — я не решаюсь говорить Минаеву, что вымотал меня совершенно другой мужчина.

— Да, мы чудесно посидели. Жаль, вас не было.

И зачем, собственно говоря, я с ним любезничаю? Мне нужно наоборот быть отстраненной, чтобы мужчина охладел и перестал набиваться ко мне в приятели. Иначе Федулов устроит разбор полетов.

— Алиса, я на самом деле звоню по делу. Мишуров оповестил меня о предстоящей вечеринке, поэтому я хотел бы сопроводить вас туда. Скажем так, в качестве друга. Что думаете?

Сон как рукой сняло. Я поднимаюсь с постели и растерянно оглядываюсь по сторонам, переваривая в голове сотни вариаций отказа.

— Игнат, знаете, я ведь несвободная девушка. Мой молодой человек будет против, даже если мы с вами пойдем туда вместе в качестве друзей. Тем более там будут камеры, не хотелось бы неловких ситуаций.

Да уж, Леша был бы не рад, но кто действительно будет в ярости — даже уточнять не стоит. Уже представляю лицо Федулова, когда говорю, что меня будет сопровождать Минаев. Так и вижу раздувающиеся ноздри и рычащий оскал. Нет уж, спасибо.

— Согласен, может выйти некрасиво. Тогда позвольте хотя бы вас сопроводить в качестве водителя. Отказы не принимаются!

— Вы ставите меня в неловкое положение, — я нервно расхаживаю, меряя комнату шагами.

— Я понимаю, но все же настаиваю. Прошу вас, не отказывайтесь.

— Хорошо, — каюсь, я сдаюсь. Понятия не имею как отшивать такую настойчивость.

Еще минуты две мы обмениваемся любезностями, желая друг другу хорошего дня, а после Игнат просит меня прислать смс с адресом, откуда меня забирать, и кладет трубку, попрощавшись.

Я сажусь на край кровати и хватаюсь за голову. Так не хочется идти к Павлу и объяснять все это, а оставить в тайне — будет крайне глупым поступком. Он все равно узнает, и будет хуже, если не от меня. Устроит скандал, начнет опять упрекать. А мы только вышли на более или менее человеческий диалог.

В общем и целом, никак нельзя с ним ругаться. Особенно сейчас.

С тяжелыми мыслями я направляюсь в душ, чтобы освежить голову и прорепетировать свой убедительный монолог, который мне придется сегодня вывалить на Федулова.

В этот раз Павла искать не пришлось: он сидит на кухне и что-то усердно рассматривает на экране ноутбука. На столе стоит чашка с американо и кусочек горького шоколада рядом.

— Доброе утро, — бодро здороваюсь я, залетая в столовую.

— Уже день, выспалась?

— Да, спала чудесно. Вот решила подкрепиться. Ты голоден?

Мужчина отрывает свой взгляд от экрана и удивленно на меня смотрит.

— Ты хочешь меня накормить?

— Ну, я в любом случае буду себе готовить, могу сделать на одну порцию больше. Мне не сложно, — пожимаю плечами, мол, что в этом такого странного. Будто я ему пистолет в руки протягиваю.

— Если честно, не откажусь. С утра ничего так и не поел. Что готовить будешь? — мужчина выглядит заинтересованным.

Он заглядывает вместе со мной в холодильник, сканируя полки своим взглядом. Как будто первый раз в жизни свой же холодильник видит.

— Я хочу сэндвич с тунцом и зеленью, ты как к такому относишься? — уточняю я, доставая банку с консервированным тунцом.

— В целом, неплохо. Валяй, — мужчина снова утыкается в свой ноутбук.

Пока тосты румянятся на сковородке, я начинаю разговор. Тянуть нет смысла.

— Павел, завтра вечером состоится вечеринка у Мишурова в усадьбе, в честь запуска проекта. Я должна там быть.

— Это отличная новость, значит, ты сможешь оценить обстановку. Важно, чтобы ты запомнила расположение комнат и нашла его кабинет.

— Зачем? — его комментарии сбивают меня с толку.

— Затем, что нам нужно будет потом найти очень ценные бумаги. И подойти к этому делу ответственно. Ты должна выучить его дом наизусть.

«Как же я могла забыть, что на самом деле шпионка? А не просто адвокат.»

— Ладно, хорошо. Но это не все.

— Что еще?

— Меня будет сопровождать Игнат. Я правда пыталась ему отказать, но он был слишком настойчив. Павел, прошу, он будет сопровождать меня только в качестве водителя. В машине как раз я его постараюсь отшить.

Мне кажется, я начала тараторить со скоростью света. Краем глаза замечаю, как спина мужчины напряглась, а вздохи стали тяжелее.

— Господи, какая же ты дура.

— Павел, я прошу без оскорблений.

— Я говорю факты!

— Давай попробуем найти компромисс в данном вопросе. Пусть твой водитель следует за машиной Минаева, чтобы удостовериться, что со мной все хорошо. А обратно с вечеринки я уеду с водителем сразу сюда. Павел, прошу.

Подхожу к мужчине и проникновенно смотрю ему в глаза. Я чувствую, как мужчина борется внутри, как он хочет мне отказать, но не отказывает.

— Ладно! Но ты не будешь откладывать разговор и расставишь все точки по местам. Завтра же скажешь Минаеву, чтобы оставил тебя в покое. Услышала?

Я облегченно выдыхаю. «Быстро, однако, сдался наш оппонент.»

— Есть, босс, — я шутливо кланяюсь и продолжаю готовить сэндвичи.

— Я не буду есть, — угрюмо басит мужчина.

— Но ты же былголоден…

— Перехотел, — Федулов, хлопнув крышкой ноутбука, молча удаляется из кухни.

«Да уж, пятьдесят оттенков Павла Федулова.»

Глава 9

Наши дни

Долго выбираю платье на вечеринку, мечась между короткими вариантами, потом склоняясь к более длинным и строгим. Хочется что-то простое, но с изюминкой, мне же нужно расположить Мишурова, быть легкой и приветливой. Значит, и платье должно соответствовать моему настроению.

Покопавшись в шкафу больше часа, отчаянно ложусь на кровать, устало потирая виски. Но вдруг перед взором появляется черное лаконичное платье с длинными рукавами и разрезом на бедре. Длинное, но при этом не помпезное, а очень аккуратное. Даже немного сексуальное. Не могу вспомнить, когда я его купила, видимо, это спонтанная покупка.

На работу я обычно хожу в юбках или брюках — платья носить некуда. Особенно такого формата.

За двадцать минут до отъезда решаю спуститься в гостиную и выпить бокал вина, чтобы успокоить нервы — состояние тревожное.

Аккуратно ступая своими каблуками по паркету, не замечаю, что в гостиной еще один человек. Павел сидит в кресле с закрытыми глазами и вертит в левой руке стакан с виски. Кубики льда бьются о стеклянные стенки, нарушая тишину, но мужчину это не отвлекает. Зато его отвлекает от раздумий мое появление.

Федулов хмуро оглядывает мой наряд и сужает глаза:

— Павел, привет! Я тебя отвлекла, хотела просто выпить бокал вина, если ты не против, — подхожу к бару и достаю бутылку красного сухого.

Мужчина продолжает молчать. Я тоже ничего не говорю, может, он все еще злится из-за утренней ситуации. Хотя мы вроде как неплохо поговорили, без криков и обвинений.

Наливаю вино в бокал и подхожу к окну, оценивая погоду. Ветрено, обязательно нужно надеть пальто. Пока я размышляю, как пройдет вечер, не замечаю, что Павел все также молча встает и подходит ко мне.

Его рука касается локтя и он медленно разворачивает меня к себе лицом.

— Это самое отвратительное платье, которое я видел, — от его фразы мне становится неприятно и не по себе.

«Ну зачем же он так? Мне казалось, что я очень симпатичная в нем.»

— А этот разрез для кого? Для Минаева? — мужчина кладет свою руку мне на оголенное бедро и сжимает нежную кожу.

От возмущения я открываю рот:

— Ты что себе позволяешь? Убери руки!

— Ха! Это я еще ничего себе не позволяю. А вот Минаев позволит. Сначала он проведет рукой по твоему бедру, потом дойдет до более укромных мест, а дальше я тебе уже рассказывал сценарий, — мужчина не отстраняет руку от моей ноги.

— Убери немедленно руку, — я пытаюсь скинуть его ладонь, но хватка кажется мертвой.

Ужасно обидно и некомфортно. Но Павел продолжает свою шарманку:

— А потом он сделает так, — рука мужчины хватает меня за шею, — и вот так!

Губы Павла обрушиваются на мои, ничего не успеваю понять, кроме того, что его язык нагло вторгается на мою территорию, срывая все рамки дозволенного. Павел целует меня. Целует грубо, ненасытно, очень откровенно. Первые тридцать секунд я брыкаюсь и мычу, а потом меня накрывает волной.

Я чувствую огонь, да такой, который никогда не ощущала. Внутри все полыхает, я горю. Приятно и страшно. И мерзко от себя, очень порочная. В голове картинками проносятся силуэты: мой Леша, Минаев, Мишуров. Я ужасная предательница, потому что все еще целую в ответ другого мужчину.

Я даже не пытаюсь понять, почему отвечаю. Его губы идеально подходят моим. Мы двигаемся, словно танцуем танго. Это очень вкусно.

Но весь интимный и такой неправильный момент прерывает рука Павла, которая скользит по внутренней стороне бедра и больно сжимает нежную часть тела.

— Вот так все будет! Потом он тебя нагнет и трахнет. Ты даже пискнуть не успеешь, тем более, склонить тебя к поцелую не такая уж и сложная задача. Как мы выяснили только что.

Я отхожу в сторону от слов мужчины. «Какой же он ублюдок.»

— Ненавижу! — я не отдаю отчет действиям, просто с размаху влепляю пощечину.

— Ты мерзкий тип, зачем это делаешь? Я только начала к тебе относиться более или менее сносно, думала, мы даже ладим. А ты все портишь! Думаешь, я какая-то проститутка? Подстилка? Так это твой план. Ты захотел, чтобы я втерлась в доверие, чтобы я шпионила, чтобы я что?..

Слезы уже ручьем стекают по моим щекам, безжалостно стирая все мое самообладание.

Павел засовывает руки в карманы и молчит, наблюдая за моей истерикой.

— А знаешь что? Пусть будет так, как ты говоришь! Пусть Игнат меня сегодня трогает, целует, — я не знаю, зачем все это говорю, но когда замечаю яростный блеск в глазах Павла, понимаю, что зря.

Я выбегаю в коридор и хватаю пальто, наспех накидывая его на плечи. Слезы продолжают течь, застилая обзор перед глазами.

— Остановись! — Павел кричит мне вслед.

— Пошел к черту!

Я бегу по тропинке в сторону ворот.

— Сейчас же, остановись!

Но я не слушаю, продолжая бежать.

***

Я прибываю на вечеринку одна — не хотелось никого видеть. Ни водителя Федулова, ни Минаева. Хочется скорее осмотреться, выпить пару бокалов, успокоить нервы и уехать домой. К Леше.

То, что я предательница, осознавать тяжело. Но именно так себя и ощущаю, ведь я не оттолкнула мужчину, не дала отпор, а наслаждалась его ласками. Мне нравилось, как Павел меня целовал. Да, это неправильно, но в моменте я не могла отказать себе в удовольствии. Никогда в жизни не поверила бы, что буду наслаждаться губами Федулова, а вот как жизнь иногда все поворачивает. Стоишь и сгораешь от желания в руках врага. В плену губ человека, которого ненавидишь.

Телефон уже в сотый раз разрывается от настойчивых звонков мужчин. Минаев звонил и спрашивал что произошло; почему я отказалась ехать с ним. Федулов зачем-то названивал и угрожал сообщениями, что открутит мне голову, если я не возьму трубку сейчас же. А мне плевать, что он там собирается делать. Не хочу его видеть и слышать.

В очередной раз поднимаю телефон и вижу пропущенный от Минаева. Здравая часть меня понимает, что мужчина не виноват, и нужно ему ответить.

— Игнат, еще раз здравствуй, прости, у меня поменялись планы, поэтому я уже тут, на месте, — продолжаю врать, намеренно переходя на «ты», чтобы расположить мужчину.

— Ничего страшного, я уже подъезжаю к усадьбе Мишурова, скоро буду на месте. Хотя, на самом деле, страшное есть, я ужасно расстроен, что не смог пообщаться с тобой до вечеринки в более комфортной атмосфере. Сейчас будет много народу и шума, но ничего. Надеюсь, ты позволишь отвезти тебя домой обратно, — голос мужчины сдержан, он также обращается на «ты», молча принимая правила игры.

Игнат отлично управляется со своими эмоциями; умеет сглаживать углы. Я уверена: он был в момент неприятно удивлен, что не удалось меня забрать, но напрягать своим недовольством не стал. Отличная выдержка.

— Я пока пойду и поздороваюсь с Дмитрием Львовичем, увидимся, — скидываю вызов и убираю телефон обратно в сумочку прежде, чем он опять начнет разрываться от настойчивых звонков и сообщений Федулова.

Как называется состояние, когда ты одинаково зол и взволнован? Внутренний конфликт? Скорее всего, так оно и есть. Как еще можно охарактеризовать то, что я ужасно злюсь на Павла, но одновременно же ужасно хочу еще раз почувствовать его губы на моих.

Откинув все возбуждающие и одновременно упрекающие мысли, я направляюсь в сторону гостей, которые с шумом располагаются вокруг зоны барбекю.

Дмитрий Львович первый замечает меня и, махнув рукой, приветливо подзывает к себе. Он представляет меня всем гостям, как делового партнера, это крайне ответственно.

Спустя пятнадцать минут Игнат так и не появляется, потому я решаю устроить самостоятельную экскурсию по особняку, заодно осмотреться и понять, где что находится.

На кухне стоят двое мужчин, довольно возрастные, лет по шестьдесят. Они активно что-то обсуждают, потягивают коньяк и выкуривают одну сигару на двоих, передавая по очереди друг другу. Ничего интересного в их разговоре не слышу, потому решаю оставаться незаметной и идти дальше.

Но вдруг краем уха ловлю, как один из них произносит фамилию Павла. Тело тут же замирает и принимает затаившуюся стойку. Я, скрывшись за углом и, как мышка, не дыша, подслушиваю разговор:

— Федулову дадут срок, я тебя уверяю. Ткач не оставит это дело выигранным. Он его закроет.

— Ты так уверен в этом? Ткач сдает позиции, я слышал, что его завод разваливается на части, рабочие бастуют. А Федулов молодой, юркий, перспективный. Ткачу нужен такой союзник, зачем его закрывать?

— Потому что Ткач не терпит конкуренции ни в каком ее виде, и ты это знаешь и без меня. Федулов представляет угрозу, вылез, как черт из табакерки, и быстро начал разрастаться. Кому это понравится, Мих?

— Да я хуй знает, Серег, но нельзя Федулова убирать. Жопой чую, что он еще всех нагнет. Парнишка из детдома, другие там правила жизни. Будет мстить. И тебе, кстати, тоже прилетит.

— А мне то за че? — мужчина гортанно ржет.

— Еще скажи, что наркоту Ткач не через тебя заказывал.

— Тихо ты, придурок. Еще громче скажи это, — мужчина зло скалится и грубо стукает бокалом о мраморную столешницу.

— Ну так ты тупые вопросы не задавай. Ткач тоже твою жопу прикрывать не будет, и сольет в первую очередь.

— Ткач — не крыса, зря ты так.

— А я и не говорю, что крыса, но и спасать тебя не будет. Каждый сам за себя.

— Все, завязывай, заебал нагнетать.

Я понимаю, что услышала и так слишком много, чтобы продолжать здесь прятаться. Нужно срочно уходить.

Я аккуратно пячусь назад, но в ту же секунду спиной упираюсь в чье-то тело.

— Подслушивала? — насмешливый голос Игната проникает в мое сознание.

Даже не знаю, радоваться или плакать, что за подслушиванием меня обнаружил именно он.

— Если честно, я очень любопытная, но не поняла ни слова про кого говорили эти люди, — включаем режим дурочки с переулочка.

— Пошли, — Игнат берет меня за руку и ведет от греха подальше.

Мы выходим в сад, людей вокруг нет, видимо, все продолжают вести светские беседы у барбекю.

— Выглядишь потрясающе, — Минаев оглядывает меня с ног до головы.

Взгляд не оценивающий и липкий, как предвещал Федулов.

— Благодарю, — я улыбаюсь и пытаюсь расслабиться, — Если я задам вопросы, ты на них ответишь?

— Мне не хочется на них отвечать, — честно парирует мужчина

Я устало вздыхаю и поднимаю взгляд к небу. Звездное, очень красивое.

— Кто такой Федулов? — попытка номер два.

— А ты сдаваться не собираешься, да, красавица? — Игнат жестом приглашает меня прогуляться дальше по саду.

Я следую за ним.

— Павел Федулов сейчас в СИЗО, бандит и беспринципный тип, мерзкий, нечестный человек и абсолютно самоуверенный. Но на него повесили кучу статей, думаю, закроют, и всем спокойно заживется, — ага, то есть никто не в курсе, что Федулова выпустили под залог.

— А что он такого сделал? Почему его все так не любят?

— А за что его любить, Алис? Он — моральный урод, бесчувственный и абсолютно ненормальный.

«Ну он и жути нагоняет. Павел действительно тот еще козел, но чтоб настолько… Хотя, Алиса, насколько ты его хорошо знаешь сейчас? Если вспоминать детский дом, то данное описание отлично подходит.»

— А кто такой Ткач?

— Завод деревообрабатывающий знаешь? Который на восемьдесят седьмом шоссе стоит?

Я киваю.

— Ну так это Ткача завод, самый крупный по импорту и госзаказам. А Федулов хотел к рукам прибрать, вот Ткач ему их и отрубил.

«Интересно, а Павел в курсе, что именно Ткач ему отрубил эти руки? Если да, то почему ни разу мне не рассказывал про него? Почему вообще я слежу за Мишуровым, а не за главным врагом? Ничего не понимаю…»

— Алис, а ты позволишь мне задать тебе личные вопросы? — Игнат резко останавливается и поворачивается ко мне, теперь мы стоим друг напротив друга.

Я уже собираюсь ответить, как мой телефон снова оживает. Звонок орет настолько сильно, что я аж вздрагиваю. В то же время мысленно благодарю Бога, что он не зазвонил, когда я подслушивала разговор мужчин на кухне.

— Прости, мне нужно ответить, дашь мне пару минут? — обращаюсь к мужчине.

— Конечно.

Я отхожу на безопасную зону, и все же поднимаю трубку.

— Да?

Павел молчит, дышит в трубку и молчит.

— Павел, я тебя слушаю, — произношу устало.

— Скажи, что с тобой все в порядке, — хрипит мужчина.

От его голоса сердце сжимается.

— Да, все хорошо, я даже успела кое-что узнать.

— Отлично, — облегченно выдыхает Федулов, непонятно только: от того, что я уже узнала полезную информацию, или от того, что со мной все хорошо.

— Выходи через десять минут на трассу, я тебя заберу.

— Я еще не осмотрела дом, не успела, — даже не решаюсь спросить, почему отправил не водителя, а едет сам. Все равно не ответит.

— Плевать. Будет еще время. Выйди, пожалуйста, поехали домой.

— Ты отвезешь меня домой к Леше?

— Нет, — четко отрезает.

— Но твой дом для меня — не дом, — почему-то именно в этот момент мне хочется спорить.

— Алис, я прошу, давай хотя бы сейчас не будем спорить. Я виноват перед тобой, выйди и поехали.

Соглашусь ведь. Буду долго потом искать причины, почему каждый раз клюю на его уловки, но не найду.

— Хорошо, буду через десять минут.

— Уже через восемь, я тебя жду, — он кладет трубку.

Я, виновато опустив голову, возвращаюсь к Минаеву.

— Игнат, мне очень жаль, но я вынуждена уехать.

— Давай я отвезу тебя? Пожалуйста, только не отказывайся, — он берет меня за руку.

— Я не могу, меня уже ждут. Обязательно с тобой увидимся чуть позже, мне пора.

Аккуратно выдергиваю свою руку, и направляюсь в сторону выхода. Сбегаю, как Золушка, только какая-то неправильная. Не от принца и не к принцу.

Глава 10

Наши дни

В салоне автомобиля стоит тишина, вот уже десять минут мы едем по трассе, но никто так и не проронил ни слова. Я, если честно, не хотела первая начинать разговор. Павел обидел меня очень сильно и позволил себе лишнего, поэтому я искренне считаю — он должен начать. А вот он, видимо, совсем не хочет говорить.

Еще спустя пятнадцать минут понимаю, что ужасно надоела игра в молчанку и я, ничего не придумав умнее, набираю Алексея:

— Родной, привет, — произношу мягко, когда мужчина поднимает трубку.

— Я умираю от тоски без тебя, — говорит Леша без приветствия.

На самом деле, я тоже сильно скучаю по нему. Я не люблю все эти экстремальные вещи, которые сейчас происходят в моей жизни, а Алексей именно та самая тихая гавань, где всегда спокойно и стабильно. Это именно тот мужчина, с которым строят семью, заводят детей и живут в заботе и любви.

— Прости, что заставляю тебя волноваться. Сейчас такие обстоятельства, но я уверена, что скоро все закончится, и мы будем рядом как обычно.

— Малыш, просто скажи, с тобой все хорошо? Никто не обижает?

Врать. Мне снова придется врать любимому человеку. Отвратительнее чувства не бывает. Когда-то я сама себе клялась, что буду всегда честна с людьми, которых люблю. Получается, предаю не только их, но и себя. Погрязла во лжи из-за желания отомстить мужчине, который сейчас сидит сбоку от меня. Мужчина, который сегодня целовал меня и ласкал руками мое тело. Разве бывают ситуации хуже, чем эта? Да. Хуже лишь то, что его губы и руки вызвали отклик в моем теле.

— Нет, все хорошо. Я люблю тебя, — Павел на моменте слов о любви неприятно усмехается.

Впрочем, я не удивлена. Он не знает, что такое любовь. Но винить в этом я не могу, люди с такой судьбой закрываются от всего мира.

Закончив разговор с Лешей, кладу телефон обратно в сумку и открываю бутылку с водой, жадно делая три глотка.

Павел сосредоточенно смотрит вперед, но я вижу, что боковым зрением он посматривает в мою сторону.

— Что? — не выдерживаю.

— Да так, пытаюсь понять кое-что.

— Ну, конечно, ты не скажешь. Нет смысла спрашивать дальше. Долго еще ехать?

— Мы почти дома.

— Отлично, я ужасно устала и хочу спать, — решаю не спорить по поводу того, что это не мой дом.

Демонстративно делаю зевок, прикрывая рот рукой.

— Я понимаю, но хочу тебя расстроить: дома нас ждет серьезный разговор, — спокойно парирует мужчина.

— Боже, Павел, я не хочу ничего обсуждать, и разговаривать. Я знаю, что ты скажешь, чтобы я перестала крутить задом перед Минаевым, что я плохая и неисполнительная и бла-бла-бла.

Раздражение берет свое. Федулов бесит, потому что вечно устанавливает разные правила. Ему всегда нужно, чтобы было так, как хочет он. А я хочу скорее закрыть это дело и вернуться в свою счастливую жизнь.

— Вообще, это правда, — он улыбается, — но говорить мы будем о другом. У меня к тебе есть предложение.

— Опять нужно кого-то окучивать? Кто на этот раз?

— Я, — коротко отрезает мужчина.

«Чего? Походу, Федулов сошел с ума.»

Я молчу. Долго. Потому что понятия не имею, как разговаривать с душевнобольными. И что отвечать вообще на такое. А я ведь всегда догадывалась, что у него проблемы с головой.

Мы подъезжаем к даче, и как только машина останавливается у ворот в ожидании, пока они откроются, я выхожу и бегу в сторону дома.

— Алиса, если ты думаешь, что сбежав, мы не поговорим, то ты ошибаешься, — кричит в спину Павел.

Я быстро сбрасываю с себя всю одежду и ухожу в душ, чтобы спрятаться ото всех и выкроить себе хотя бы еще десять минут личного времени. Если Павел говорит, что нам не избежать разговора — значит, так и есть. Он все равно сделает так, как нужно ему. Поэтому шанса избежать этого нет.

Я спускаюсь в гостиную, Федулов снова в кресле и с бокалом в руке. Надеюсь, что история не повторится, и никто не будет меня целовать и зажимать. Я нежно глажу макушку Кингстона и сажусь на диван рядом с псом.

— Ты ему нравишься, — говорит мужчина, смотря на собаку.

— Он мне тоже, славный малыш, — я перебираю мягкую шерсть.

Поглаживание пса успокаивает меня.

— Я хочу тебе предложить стать моей любовницей. Просто секс и ничего больше.

Пока Федулов говорит весь этот бред, мои глаза медленно расширяются и становятся размером с блюдца.

— Ты спятил, да? Давай вызовем тебе врача.

— За ехидство прощаю первый и последний раз. Нет, не спятил, — делает жадный глоток алкоголя и смотрит в упор на меня.

— Ты же знаешь мой ответ. Конечно нет.

«Просто наглухо отбитый и чокнутый мужчина.»

— Что тебя смущает?

— Например, меня смущает абсолютно все.

Встаю с дивана, потревожив Кингстона, и начинаю ходить по комнате.

— Я в отношениях и люблю своего мужчину.

— Не любишь, просто не поняла еще.

— Ага, ну конечно, тебе же виднее. Ты лучше знаешь, что я чувствую.

Павел встает и подходит ко мне, сжимая мою руку. Второй рукой он приподнимает мою голову за подбородок, требуя посмотреть ему в глаза.

— Алиса, ответь мне, разве любящая женщина будет отвечать на поцелуй другого?

— Ты застал меня врасплох, вторгся в мой, прости господи, рот.

Павел смеется.

— А ты не оттолкнула, хотя у тебя была такая возможность.

Он прав, нет смысла оправдываться. Могла оттолкнуть, но не сделала этого. Но это не значит, что я не люблю Лешу. Я просто-напросто запуталась. Еще несколько дней назад я жила абсолютно серой и неприметной жизнью, а сейчас как в главной роли какого-то триллера.

— Хорошо, ты говорил, что я не в твоем вкусе, — захожу с другой стороны.

— Ну, я не отказываюсь от своих слов. Но это же не значит, что я не могу тебя хотеть. Мы взрослые люди, такое случается, — он говорит уверенно, абсолютно не стесняясь.

— Павел, я не буду с тобой спать. Это даже не обсуждается.

— Ты так уверена в этом? Давай поспорим, что ты сама придешь ко мне в постель? — он протягивает свою ладонь.

— Это глупо. Потому что я никогда не приду.

— Ну, тогда тебе точно нечего терять.

— Какие условия спора?

— Если ты не прыгнешь ко мне в постель в течение всего нашего пребывания здесь, я спокойно тебя отпущу и исчезну навсегда. Если же придешь, то станешь моей любовницей до тех пор, пока это будет мне удобно и нужно.

— М-да. Какое-то рабство.

Мужчина лишь пожимает плечами и продолжает протягивать ладонь для рукопожатия.

В тот момент, когда я протягиваю к нему свою руку, уверена на все сто процентов, что никогда не окажусь в одной постели с этим мужчиной. Никогда не проиграю этот спор. Никогда больше не позволю ему сделать мне больно.

— Знаешь, я услышала кое-что на вечеринке, — останавливаюсь у выхода из гостиной.

Павел поворачивается на мой голос и смотрит в упор, повернув голову вбок.

— Ткач. Этот человек фигурировал в разговоре двух мужчин. Они сказали, что ты пытался отжать его завод, — мужчина в секунду напрягается, его руки сжимаются в кулаки, а костяшки становятся белыми с синим отливом. — У меня вопрос, Павел.

— Никаких сейчас вопросов. Иди к себе, — он достает из кармана брюк телефон и кому-то набирает.

Я разочарована. Мне хочется получить сейчас ответы, но в глубине души осознаю — затея провальная. Я в этом доме и в жизни мужчины являюсь кем угодно, только не адвокатом. Это ужасно злит и расстраивает. До сих пор не понимаю, честен ли Федулов в своих мотивах, потому что ощущаю себя пешкой, а не полезным полноценным игроком.

Кингстон тоже решает не мозолить глаза хозяину и спешит за мной.

Глава 11

Воспоминания

Павел.

Я торчу в гараже уже четвертый час и чиню старый мопед, который нашел на свалке. Вообще я всегда любил работать руками и что-то чинить, это сродни успокоения. Отвлечься от всех проблем, обид, разочарований и заняться делом. У меня неплохо выходит, предполагаю, что когда выйду из детдома, то обязательно займусь реставрацией старых машин и мотоциклов. Каждую деталь я полировал, красил с любовью. Отдавался полностью процессу.

Пока я окрашиваю старую раму черной краской, в гараж залетает Лева, тяжело дыша. В пятнадцать лет у него уже нехилая одышка — парень много курит, да и в целом ведет девиантный образ жизни. Я тоже стараюсь поддерживать образ плохого мальчишки, но копаться в деталях и читать книги по механике — мне нравится куда больше, чем пить и тусить.

— Пах, прикол, там эта немощная свалилась с дерева и походу сломала себе ногу, а рядом никого, — ржет пацан. Я напрягся. Все, что связано с этой девчонкой, меня напрягает. Ее существование в целом меня напрягает.

Не помню уже точно, как все началось, но я сразу почувствовал, что не смогу быть в стороне от нее. Чистенькая и ладненькая. Как из другого мира. Из той жизни, о которой я всегда мечтаю. Но еще ужаснее, что я каждый раз испытываю потребность держать ее при себе. Издеваюсь, да, но чтобы только рядом была. Чтобы ощущать ее присутствие. А она сторонится. Хотя, это было очевидным, я делаю ей больно. Специально. Потому что всегда ужасно боюсь привязаться к кому-либо, а к ней тянет страшной силой.

— И че ты, там ее оставил? Одну? — осторожно интересуюсь, дабы не выдать волнение.

— Ну да, Пах, а че? Тащить на себе эту заразную?

И снова под дых. Я всех настроил против нее, разнес нелицеприятные слухи, лишь бы никто никогда не смотрел на нее, не думал о ней. Только я.

— Ну и молодец, Косой, иди гуляй дальше. Я еще с мотиком повожусь, — вру приятелю, потому что знаю, как только он выйдет из гаража, я помчусь к ней.

Так и вышло. Лева ушел, а я стремглав побежал в сторону парка.

Вижу хрупкую маленькую фигуру, Алиса сидит на земле и одной рукой сжимает лодыжку. Она спокойна, не плачет, но видно, что растеряна. И ведь не может попросить о помощи никого, даже крикнуть. Немая. Как бы ужасно это ни звучало, но я рад, что она молчит. Если бы еще слышал ее голос — точно бы сошел с ума.

— Вставай, давай, че расселась тут? — намеренно грублю.

Она поднимает глаза, смотрит пристально, а у меня пробегается ток по всему телу от ее взгляда. Какая же красивая, самая красивая девочка. Тоже молча смотрю на нее, ожидая хоть какой-то реакции. Она копошится на земле, пытаясь подняться, опираясь на свои хрупкие руки, но ее попытки тщетны. Слышу лишь тяжелые вздохи. Хочу ее схватить и взять на руки, отнести в медпункт, но медлю.

Самый большой страх — открыться перед этой девочкой. Боюсь, что поймет, как сильно нуждаюсь в ней. Как тяжело быть уродом рядом… Но выхода другого не вижу. Такие девочки, как она, не влюбляются в таких мальчиков, как я. Пусть лучше ненавидит. А я буду наблюдать со стороны.

Я хватаю ее за руку и резко поднимаю с земли, быстро отдергивая свою и вытирая о штаны, демонстрируя неприязнь. Ее глаза наполняются слезами от боли, дело серьезное. Алиса сгибает ногу и не может на нее встать, тело пошатывает, и девчонка начинает падать. Я быстро хватаю ее, прижимая к себе. Сердце гулко бьется, от ее волос пахнет чем-то ягодным, на секунду вдыхаю запах и растворяюсь в нем. Моя.

Девчонка испуганно смотрит на меня, ожидая, что я ее оттолкну. Но я беру ее на руки и двигаюсь в сторону медпункта. Первый раз не сдерживаю себя и помогаю ей открыто. Обычно делаю это через кого-то.

— Не думай, что ты перестала быть противной мне. Я просто оказываю услугу взамен на твою.

Алиса кивает, напрягаясь. А я даже не могу придумать, что буду просить взамен. Просто готов сделать все, чтобы она никогда не узнала истинных чувств.

— Пашка, ты что, уродец, уже до рукоприкладства дошел? — медсестра сразу обрушивает на меня поток ругательств.

Конечно, с моей репутацией здесь, другой реакции я не ожидал. Но в груди все неприятно сжимается от мысли, что я могу причинить вред Алисе. Словесно я постоянно причиняю, да и не только ей, а вот чтобы физически — никогда. И никогда никому не позволю, насколько это в моих силах. Я единожды пересек черту, за что себя долго наказывал. Тот канун Нового года не забуду никогда…

— Нет, она упала с дерева.

— Ага, конечно, рассказывай мне тут. Знаю я тебя. Пользуешься тем, что девчонка молчит, не сможет сказать правду. Положи ее на кушетку и пошел вон отсюда, — женщина продолжает причитать со злостью.

Я смотрю на девчонку и вижу, что она переживает. За меня, что ли? Сердобольная дурочка. В этом вся она. Ей делаешь больно, а она жалеет не себя, а других. Собачек, кошечек, тараканов. Да всех. Поэтому никогда не буду ей ровней, никогда не смогу быть рядом больше, чем есть сейчас. Мы с разных планет.

Я вижу, как ее рука тянется в карман куртки, она достает блокнот с ручкой и что-то быстро там чирикает. А потом молча передает медсестре.

— Детонька, ну чего ты его защищаешь? Боишься, если расскажешь правду, еще больше тебе навредит? — женщина поднимает взгляд от блокнота.

Она начинает активно мотать головой из стороны в сторону, отчего ее мягкие локоны бьют мне по лицу. А я на миг зажмуриваюсь и кайфую.

— Ладно, упала с дерева, значит. Пусть будет так, — соглашается женщина.

Оставляю девчонку на кушетке и уже собираюсь покинуть кабинет, как маленькая ручка хватает меня за рукав. Я поворачиваюсь вполоборота к Алиске, она смотрит снова на меня, а я тону. Протягивает блокнот, где аккуратными маленькими буквами написано: «Спасибо тебе».

Вылетаю за дверь, как ошпаренный. Грудь жжет, глаза слезятся. Вот она — настоящая пацанская любовь. Возвращаюсь в гараж, и чтобы скорее отвлечься, начинаю молотить стену кулаками.

— Пашка, привет, ты чего такой грозный? — голос Алинки Самойловой режет слух.

— Самойлова, чего тебе надо? Иди отсюда.

— Ну, Паш, я хочу с тобой побыть, не прогоняй, — стерва льнет ко мне.

Ее руки ведут по плечам, она целует мою скулу. А я позволяю. Лишь бы вытворить Алису из головы, чтобы не мучила меня.

— Паш, слышал? Немая сегодня ногу сломала. Такая она дура, конечно.

— Откуда знаешь, что перелом? — полчаса прошло, как отнес ее в медпункт, а уже ползут слухи.

— Так на скорой увезли десять минут назад.

Опускаю голову. Хорошо, что успел, надеюсь, осложнений не будет.

— Пофиг мне на нее, — огрызаюсь.

— Ну ладно тебе, родной, чего злишься, — Алинка лезет своими руками мне в волосы, поглаживая.

— Не называй меня так!

— Прости-прости, — девушка шепчет на ухо, — Паш, поцелуй меня.

Я смотрю на девушку, обычная красивая девчонка. Но не та. Глаза не те, волосы не пахнут ягодами, кожа не такая нежная. Но все равно целую Алину, потому что ту, кого хочу получить, не смогу поцеловать.

Алине, как и мне, семнадцать, мы уже спали пару раз. Обычный секс для разрядки. Поэтому, когда девушка садится ко мне на колени и целует более глубоко, проникая своим языком в рот, я поддаюсь. Долго целоваться не люблю, потому стараюсь скорее раздеться и получить разрядку.

Глава 12

Наши дни

К завтраку я так и не выхожу из своей комнаты, мне нужно время переварить сказанное мужчиной. В голове не укладывается логика его действий, и есть ли она там вообще? Павел честно признался, что я влеку его физически, не понимаю, как это могло произойти, так как я не подавала никаких признаков заинтересованности.

Хотя мужчинам не всегда нужен флирт и заинтересованность второй половины, чтобы захотеть женщину. Я долго размышляла о том, смогла бы я когда-то переспать с Федуловым. Чисто физически, он был красив. Отрицать это глупо. Высокий, подтянутый, широкоплечий. Всегда стильно одет, обувь чистая и отполированная. Брюки идеально выглажены. Волосы красиво уложены, а запах — на все сто. И даже если я испытываю к нему неприятные чувства, это не мешает мне видеть в нем красивого мужчину. Чего только стоят эти зеленые проникновенные глаза. Еще с детдома помню, что они были глубокими и очень грустными. Теперь я знаю причину этой грусти. Недолюбленный мальчик.

К обеду все же решаюсь выйти и немного прогуляться по заднему двору. Ищу Кингстона по дому, чтобы взять его с собой на прогулку, пес не изменяет своим привычкам — лежит у двери в кухню. При виде меня радостно начинает вилять хвостом, на самом деле очень приятно, что Федуловская собака меня приняла.

Мы долго играем во дворе, пес счастливо носится по газону, а я забрасываю мяч в труднодоступные места, чтобы усложнить ему задачку. Я всегда так играла с Блейдом, тренируя его.

— У меня предложение, — голос над моим ухом заставляет испуганно подпрыгнуть и выронить из руки мяч, который тут же хватает Кингстон, радостно бегая вокруг.

Павел забирает мяч у пса и кидает его.

— Достаточно, Павел, мне от тебя предложений. С каждым разом они все абсурднее, — стараюсь не смотреть на мужчину, стоящего рядом.

— В чем их абсурдность? — усмехается и встает прямо напротив, тем самым не оставляя права выбора не смотреть на него. Я держу взгляд на уровне его шеи, наблюдая за движением кадыка.

— Не вижу смысла это обсуждать. Дай мне сделать свою работу хорошо и уйти.

— Ладно тебе, святая невинность. Я просто хотел предложить сходить в спа.

— В спа? Серьезно? — его слова заставляют все же посмотреть на него. Ошарашенно гляжу на его лицо, которое абсолютно спокойно.

— Тебя сейчас что именно удивляет? — кажется, мужчине становится скучно. Он слегка закатывает глаза и устало ерошит волосы.

— Ну, не вижу поводов для посещения таких мест.

— А тебе обязательно нужен повод? Ну смотри, выглядишь ты крайне уставшей, а должна цвести и пахнуть, ведь тебе еще общаться с Мишуровым.

— Спасибо за комплимент, — огрызаюсь, — но вообще-то это я из-за тебя такая.

— О, представляешь, а это я еще тебя даже не трахнул, — смеется мужчина, — там бы ты поболе устала.

Не хочу отвечать на его колкости. Отвлекаюсь на собаку и снова закидываю мяч, Кингстон тут же убегает, оставляя нас наедине с его хозяином.

— Алис, прекращай вести себя, как малолетняя девчонка. Собирайся и поехали, отдохнем. Впереди еще много работы, нужно расслабиться.

Ладно, наверное, он прав. Отдохнуть не помешало бы. Хочется выкинуть все плохие мысли из головы хотя бы на неопределенный срок. Я соглашаюсь на предложение мужчины и иду собираться.

— Павел, у меня нет купальника, — парируя я, подходя к машине, где меня уже ждет Федулов.

— Не проблема, там есть магазин. Купим тебе купальник, — он открывает дверцу машины, и я сажусь в салон.

Едем мы недолго, около двадцати минут, после чего паркуемся у красивого деревянного комплекса с панорамными окнами. Машин нет вообще, что смущает.

— Такое ощущение, что тут нет людей, наверно, сегодня комплекс закрыт, — высказываю свои догадки.

— Ну, нам ни к чему, чтобы меня кто-либо видел. Я арендовал его на несколько часов. Полностью.

Я уже давно поняла, что у Федулова много денег. И его контора по бумагам, как он и говорил, лишь прикрытие. Интересно, насколько нечестный бизнес ведет Павел. Я обязательно это узнаю, может, чуть позже. Но мне нужна любая информация про него, которую я смогу потом использовать, обезопасив тем самым себя.

Я выбираю слитный черный купальник, чтобы чувствовать себя максимально комфортно. Мы договариваемся с Павлом встретиться у входа в сауну через пятнадцать минут, после чего расходимся.

Купальник сидит на мне отлично, максимально скромно, но при этом по фигуре. Ладно, грех жаловаться, на мне почти все вещи хорошо сидят. С телом у меня никогда не было проблем — детдом не оставил возможности заиметь лишний вес, а потом я уже сама следила за питанием.

Павел выглядит очень хорошо в черных плавках по типу шорт. Кожа смугловатая, но не сильно, грудь покрывают черные волосы, которые идут аккуратной линией вниз по животу и скрываются ровной полосой под шортами. Никогда не любила волосатую мужскую грудь, но отмечаю, что Павлу очень идет. Волосы уже мокрые и небрежно уложены — видимо, мужчина успел окунуться в бассейне, пока ожидал меня.

Мы молча заходим в сауну и садимся на верхнюю полку. Я стараюсь держаться от Федулова подальше, но он как назло пододвигается ближе, едва задевая своей ногой мою. Я не ощущаю дискомфорта, но напряжение никуда не девается. Павел это замечает, но молча усмехается своим мыслям.

— Мне жарко уже, я пойду, поплаваю, — встаю со скамьи и аккуратно спускаюсь к двери.

— Хорошо, я еще тут побуду.

В бассейне приятная температура, тело еще горячее после парилки, но вода кажется очень теплой. Плавать я всегда любила. Делаю несколько заплывов туда и обратно. В какой-то момент понимаю, что ногу начинает сводить судорогой, а я где-то на середине дорожки. Стараюсь не паниковать и передвигаюсь в сторону бортика, помогая руками. Но нога становится совсем каменной, и тело начинает тянуть на дно. Паника. Первый раз за всю жизнь я ловлю панику в воде. Потому что Павла все еще нет, а вокруг никого. От нарастающей тревоги руки дрожат, дыхание сбивается, и я начинаю тонуть. Просто прекрасно, вот и моя песенка спета. Пока я камнем иду ко дну, испытываю ужасный страх, наверное, это самая нелепая смерть. Приехать в спа-салон расслабиться и утонуть.

Но меня спасают. Я чувствую, как тело обхватывают сильные руки и тянут меня наверх.

— Тише, девочка, тише. Дыши, — Павел тащит меня к бортику.

Я жадно ловлю воздух, делая глубокие хриплые вздохи.

— Молодец, дыши глубже. Все хорошо, — мужчина прижимает мое тело к себе, продолжая успокаивать.

Я благодарна ему сейчас, как никогда, мне все еще страшно, я испытываю тихий ужас. Хватаюсь руками за плечи мужчины и в состоянии аффекта падаю к нему на грудь, сокрушаясь в громких рыданиях.

Федулов никак не язвит, а просто медленно поглаживает меня по спине, постоянно проговаривая: «Дыши».

Не знаю, сколько прошло времени, но мне удается успокоиться. Мы все еще в бассейне, но Павел меня крепко держит.

— Спасибо, мне уже лучше, — отрываюсь от его груди, собирая пальцами слезы в уголках глаз.

— Ты меня напугала, — тихо говорит мужчина.

— Моя смерть невыгодна? — пытаюсь отшутиться.

— Я не желаю тебе смерти, — пожимает плечами, не отпуская мою талию.

Отмечаю, что судорога прошла. Даже не заметила, когда это произошло.

— Алиса, — зовет мужчина, — я хочу поцеловать тебя.

— Нет, не нужно.

Я боюсь. Очень сильно боюсь своей реакции.

— Я же все равно поцелую.

— Павел, это же так нечестно по отношению ко мне. У нас с тобой спор, — напоминаю ему.

— Мы спорили про постель, поцелуи там не фигурировали.

— Одно другому не мешает. Почему я? Столько прекрасных женщин вокруг, а ты выбрал меня, которая не в твоем вкусе.

— Обиделась, да? На то, что я сказал, что ты не в моем вкусе, — мужчина улыбается.

— Нет, просто логики в этом нет.

— Я любил всего раз в жизни. Абсолютно не взаимно, — мужчина начинает откровенничать, приводя меня в ступор, — ты очень на нее похожа. Я зарекся никогда не спать с девушками, похожими на нее, поэтому всегда выбирал других. А к тебе тянет, не могу себя сдерживать.

— Она тебе отказала? — любопытничаю.

— Нет, она никогда не знала о моих чувствах, слава богу.

— Почему ты ей не сказал? — не хочу верить, что разговор идет обо мне.

А может, была в его жизни и другая, похожая на меня. Кто ж знает.

— Это уже неважно, ее нет в живых. А ты есть. Я не предлагаю тебе любовь, но мне нужно твое тело.

Мы с Павлом выходим из бассейна, тело все еще подрагивает от страха. Только теперь еще добавилось странное волнение.

— Я сочувствую тебе, но я люблю другого мужчину и изменять ему не буду. Я уже ранее обозначила свою позицию. Не поднимай эту тему вновь, пожалуйста, — укутываюсь в мягкое полотенце и направляюсь в сторону раздевалки. Достаточно с меня на сегодня расслаблений.

Глава 13

Наши дни

Абсолютно не понимаю, как коммуницировать с мужчиной. Он очень активно наступает в мою сторону, проявляя внимание, да и в целом прямо говорит о своей заинтересованности. Благо уже два дня он отсутствует почти целыми днями, и я слышу только его шаги по дому ближе к ночи. Не знаю, где он пропадает…

Мои чувства мне непонятны, это пугает и сбивает с толку. Еще некоторое время назад была уверена, что люблю Алексея, и никакой другой мужчина не может мне понравиться, ведь я верная, однолюбка. А сейчас Павел вызывает у меня эмоции, забыть наш поцелуй я так и не могу. Да, он был отнюдь не романтичным, но в груди явно зажглась искра. Он возбудил меня тогда лишь своим языком в моем рту, а что было бы, не останови я его?

Я часто в последнее время вспоминаю нашу встречу с Лешей, это было самое романтичное время в моей жизни. Парень красиво ухаживал. Помню, как однажды он залез на балкон с букетом красивых полевых цветов. Я вышла к нему в легкой прозрачной ночнушке и подарила поцелуй. Тогда у нас в первый раз случилась близость, а утром мы пили кофе на том же балконе, и уже тогда стало понятно, что мы — полноценная пара. Он всегда был серьезен в наших отношениях, через три месяца отношений заявил моим приемным родителям, что собирается забрать к себе. Мама долго причитала, как же они меня отпустят к мужчине, но он безусловно очаровал их. Всех, кроме Блейда. Пес не воспринимал молодого человека никак. Устраивал пакости, но даже тут терпения Леши хватило с лихвой, он пытался наладить отношения с собакой. Разве бывают идеальные мужчины? Да, Алексей таким и является.

Федулов же совершенно неидеальный, уверена, что Павел никогда и не стремился к этому. Да, его принципы такие же четкие, как и выглаженные стрелки на брюках. Но я осознаю, что мужчина может легко переходить черту. Во всем. Если ему выгодно, то он перейдет ее. Со мной он уже перешел черту, я позволила.

Поэтому так страшно чувствовать что-то к неидеальному Федулову, когда тебя любит идеальный Алексей.

— Привет, — мужчина без стука входит в мою спальню.

Первый раз, когда он вот так врывается в мою обитель и позволяет себе такую вольность, это возмущает. Я свожу брови к переносице и сердито дышу, он лишь лукаво улыбается на мои попытки выпустить злость.

— Павел, это личная территория. Хотелось бы, чтобы ты стучался прежде, чем войти, — встаю с постели и упираю руки в боки, что снова веселит мужчину, — Как минимум, я могла быть голая.

— Я бы обрадовался, — не стесняясь, парирует мужчина.

— Мне сейчас некомфортно, — признаюсь в своих чувствах, — Что-то случилось? Или ты просто так решил зайти?

— Ничего не случилось, но я должен тебя предупредить, — голос мужчины становится более серьезным: — Я усилил охрану дома, скорее всего, за нами ведется слежка. С сегодняшнего дня ты покидаешь дом только под прикрытием.

— Кто может следить за нами?

Федулов уклоняется от ответа, не желая посвящать в дела, а меня это очень сильно злит. Я уже потеряла суть моего нахождения рядом с ним, для чего я тут на самом деле. Кажется, Павел не видит во мне адвоката, а лишь девчонку для забавы, поэтому и держит рядом с собой, чтобы скучно не было. Я тут же высказываю ему свою претензию.

— Ну, я скрывать не буду, что считаю тебя не особо компетентной, но мне с тобой спокойно. Не знаю, почему так, ты даешь мне чувства покоя и уверенности, — откровенничает мужчина и движется в мою сторону.

Я молчу, его откровенность сбивает с толку.

— Павел, почему ты сразу не отказался от моих услуг, и оставил при себе?

— Мне кажется, ответ очевиден, — мужчина пожимает плечами.

Я вспыхиваю, как спичка, когда он намекает на сексуальный интерес.

— Бронский — отец моего молодого человека, и дал мне это дело, чтобы я зарекомендовала себя, как профессионала, — говорю мужчине, но на полуслове обрываюсь, потому что мужчина громко гортанно смеется.

— Мне нравится твоя наивность, девочка. Бронский дал тебе это дело, потому что я попросил, — мужчина немного успокаивается. — Я пришел тогда к Бронскому, чувствуя, что меня скоро закроют. Увидел тебя в коридоре, и меня торкнуло.

«Павел сегодня несказанно щедр на откровенность!»

— В СИЗО ты не особо был рад моему появлению, это был спектакль одного актера, я так понимаю, — начинаю закипать.

Буря внутри разрастается, я готова сорваться.

— Но это не значит, что я не расцениваю тебя в качестве адвоката. Мне все еще нужна твоя помощь с Мишуровым.

— Ты чертов придурок, Федулов! — меня все-таки срывает с тормозов, я бегу к шкафу и стягиваю свою одежду с вешалок, кидая на постель.

Мужчина молча наблюдает за моими действиями. Его поза максимально расслаблена, он никак не реагирует на психи.

Комкаю одежду инеаккуратно складываю в сумку, запихивая атласные блузки, которые потом сложно будет выгладить. Слезы вырываются из глаз, картинка размывается, но я продолжаю бегать по комнате и собирать вещи.

В какой-то момент чувствую, что мужская крепкая рука обхватывает локоть и останавливает меня.

— Отпусти меня! — кричу.

— Успокойся, не веди себя как истеричка. Тебе не к лицу.

— Зато тебе все к лицу! — кричу еще громче. — Ты мерзкий, отпусти, сказала.

— А если не отпущу? — шепчет на ухо, прижимая к себе.

— Я буду кричать, Павел. Я подам в суд за домогательства.

— Дурочка, — шепчет нежно, задевая губами мочку уха.

Меня простреливает током, я теряюсь и обмокаю в руках мужчины, как безвольная кукла. Федулов слегка дует мне в шею, заставляя пробежать табун мурашек по телу. Хватаюсь за плечи Павла — ноги подкашивает от близости. Он поглаживает своей рукой мою поясницу, внизу живота тянет и становится очень тепло.

— Лиса, ты такая вкусная, — прикусывает нежную кожу шеи.

Его «Лиса» звучит очень сладко. Я молчу. Страшно говорить.

— Я тебя не буду ни к чему принуждать. Я не трахаю женщин без их разрешения.

Уже собираюсь ответить, как слышу грохот. Павел быстро ориентируется, и мы падаем на пол, он прикрывает меня своим телом. Поднимаю взгляд и только сейчас замечаю, что окно разбито и валяется грудой стекла на полу. А рядом лежит гильза.

Холодею от ужаса. В нас стреляли.

Глава 14

Наши дни

Мы едем уже около шести часов по проселочной дороге неизвестно куда. Павел молчит, но изредка отвечает на мои вопросы односложными предложениями, я всем телом чувствую его напряжение. Тело натянуто как струна, абсолютно немигающий взгляд и тонко сжатые губы.

Как только в нас перестали стрелять, Павел устроил разбор полетов охране, как они могли упустить вооруженного человека. Его гнев был страшен, он крушил все вокруг, поэтому я взяла Кингстона и закрылась в ванной комнате. Только спустя минут сорок пришел за нами и велел собираться, разумеется, не ответив куда. Кингстона оставили с охраной, я умоляла взять пса с собой, но меня никто не слушал. Я была подавлена, поэтому молча пошла собираться. Только уже в машине, спустя час нашего пути, обрушиваю поток вопросов на мужчину. Он лишь отмахивается от меня, как от надоедливой мухи, и дальше мы едем уже молча.

— Я хочу в туалет, — в очередной раз нарушаю тишину.

Павел устало вздыхает и паркуется на обочине. Пока я выбираюсь из машины и бегу в кусты, он прикуривает тринадцатую сигарету — я считала — и вдыхает едкий дым в себя. Подхожу к нему и становлюсь рядом, молчим, слушая шелест листьев от ветра.

— Все становится слишком опасным, я предполагал, что так будет. Теперь я должен защитить тебя, — наконец я слышу что-то больше, чем «угу» и «ага».

— Кто мог в нас стрелять? — аккуратно интересуюсь.

— Да кто угодно, Алис, — мужчина тушит окурок своим ботинком и поворачивается ко мне всем корпусом, складывая руки в карманы брюк.

— Павел, пожалуйста, дай мне хоть какие-то ответы. Неизвестность убивает.

— Если бы они у меня были, — наклоняет голову вбок и сканирует своим проницательным взглядом.

— Куда мы едем?

— В лесную хижину, побудем там пару дней, пока мои ребята чистят территорию. В доме сейчас крайне опасно находиться.

— Молния не бьет дважды в одно и то же место, — парирую и, ежась от холода, плотнее укутываюсь в шарф.

— Алиска, — по-свойски зовет меня Павел.

Я удивленно вздергиваю брови вверх. А Федулов тем временем подходит плотнее ко мне, обнимает своими сильными руками, окутывая мое тело в кольцо, и кладет свой подбородок мне на макушку. Молчит и тяжело дышит, а я утыкаюсь в его грудь, от запаха мужчины кружится голова. От Павла исходит невероятная мощь.

— Я на секунду представил, что тебя могли убить, — тихо говорит он, — и испугался за твою жизнь. Мы были на волоске.

Он отходит на полшага назад, сжимает мою руку крепко, нежно перебирая фаланги пальцев своими грубыми мозолистыми подушечками, а после отпускает мою руку, направляясь обратно к водительскому сиденью.

— Поехали, — командует.

А я стою еще минуты две, как статуя, кожу до сих пор покалывает от его пальцев, а тело сотрясается, будто от электрического разряда.

«Господи, ну почему даже такие легкие прикосновения этого мужчины выбивают почву из-под ног. Так не должно быть. Тело — предатель, потому что ему нравятся прикосновения мужчины. Отрицать глупо.»

Наконец-то мы подъезжаем к этой хижине, домик егеря, логово браконьеров — называйте как хотите. Вся эта конструкция стоит среди глухого леса. Даже не могу предположить, откуда Федулов знает об этом Богом забытом месте. Внутри самой хижины стоит печка, одна кровать полуторка, небольшой деревянный стол и полка с посудой.

С ужасом осознаю, что спальное место одно, я не готова делить постель с Федулом, даже если это просто сон. Пячусь назад к двери и выбегаю на улицу, где Павел уже вовсю орудует топором, разрубая поленья.

— Там одна кровать!

— Я в курсе, — усмехается мужчина. Ну, разумеется, я говорю очевидные вещи, но от этого не легче.

— Ты сможешь лечь на полу? — серьезно задаю вопрос.

— В доме, который не отапливался более полугода? — риторически парирует мужчина. — Я не джентльмен, Алиса.

— Но как же, — пытаюсь найти нужные слова, но понимаю, что сморожу глупость.

— Лучше иди посмотри, что есть из еды в доме, — обрывает меня мужчина.

Явно ему сейчас не до моих споров. Решаю послушаться и ухожу обратно в дом, краем глаза наблюдая, как Федулов вновь орудует топором. Да, тело у него что надо. Сама не замечаю, как любуюсь, а потом сразу ругаю себя и корю. Не может он мне нравиться. Даже физически. Ну как такое возможно?

Нахожу гречку, соль, перец и две банки тушенки. Отлично, можно приготовить в котелке еду. Прошу Павла помочь организовать костер для приготовления еды, он берет эту задачу на себя, а я непосредственно занимаюсь ужином.

— Очень вкусно, — неожиданно мужчина делает комплимент после ужина.

— Спасибо! — шепчу, складывая грязную посуду в металлический таз.

Федулов уже растопил печку, в доме стало теплее и уютнее, я заваривала чай и даже нашла сахар.

— Глаза слипаются, — устало тру веки.

— Ложись спать, — мужчина смотрит в окно, он максимально задумчив.

— А ты?

— Ты же не хотела, чтобы я ложился рядом, — снова усмехается, ловя меня на противоречии.

— Да, но ты был за рулем шесть часов, я могу поспать сидя, — несказанная щедрость так и прет из меня.

— Я, конечно, не джентльмен, но и не придурок.

«Вот тут, конечно, спорный вопрос.»

— Ладно, пошли вместе, просто отвернемся друг от друга, — предлагаю компромисс.

— Как школьники?

— Нет, Павел, как люди, которые не должны спать вместе, — тут же нахожу ответ.

Мы укладываемся в постель, и я сразу же отворачиваюсь к стенке. Глаза слипаются, царство снов так и манит к себе, но настойчивая мужская рука крепко обхватывает мою талию, прижимая к себе плотнее. Я зло бормочу, убираю руку со своего тела, но она снова туда возвращается. И так раза три.

— Павел, убери руку!

— Нет, — бесстрастно отвечает сиплый голос.

— Пожалуйста, — чувствую как тело слабеет в попытках вырваться. Все еще ужасно хочется спать.

Мужчина целует мой затылок и шепчет: «Спи!».

Я решаю забить. Решу этот вопрос завтра, расставлю все точки по местам, скажу ему пару ласковых. Но завтра. И тут же проваливаюсь в сон. Правда сон длится недолго, так как чувствую, как руки Павла касаются моего лица, перебирая пряди волос.

— Что ты делаешь? — сонно бормочу, поворачиваясь к мужчине.

Сейчас мы лежим непозволительно близко друг к другу. Вижу каждый шрам, каждую морщинку на его лице. Нахожу шрам под левой бровью, точно знаю, откуда он. Федулов как-то упал с мотоцикла и задел всей левой частью лица железный выступ. Тогда еще все воспитательницы причитали, как без глаза не остался. Глаз-то на месте, а глубокий шрам остался.

Я сбивчиво дышу. Кто бы мог подумать, что спустя столько лет буду лежать так близко с главным обидчиком. С человеком, который делал невыносимо больно, дразнил, издевался. Смотрю на упрямый подбородок, осматриваю щетину, и сама не замечаю, как мои пальцы касаются его щеки, находя родинку.

— Смотрю на тебя и не верю в такие совпадения. Ты точная ее копия. Разве так бывает? — словно сам себе задает вопрос. Я молчу, лишь дыхание сбивается. В груди жжет. Неприятно. Он не должен ничего узнать, он никогда не должен узнать, кто я. — Если бы не заключение о смерти, которое я держал в руках, если бы не очевидцы, которые видели, как ее хоронили, я бы не усомнился в том, что она — это ты, — я вижу, что ему больно.

И хочется задать вопрос: «Отчего же тебе больно, Федулов? Не верю я тебе.»

— Как она умерла? — убираю руку от лица мужчины, и тут же становится холодно.

— Сгорела, восемьдесят процентов ожогов, — я чувствую, как он задыхается. — Она всегда была такой маленькой. Беззащитной. И такая смерть ужасная, моя Алиса умерла, не сохранив о себе ничего. Только воспоминания.

Мое сердце вновь сжимается, бьется, как у загнанного кролика. Я отчетливо понимаю, что речь обо мне, потому что мужчина показывает мне фотографию маленькой девочки из кошелька, которая сидит на качелях. Я узнаю себя. И теперь вопросов становится в разы больше. И хочется плакать. Очень горько.

«Федулов меня любил? Меня кто-то записал в мертвецы? Кого на самом деле похоронили? И что со всей этой информацией делать?»

Глава 15

Наши дни

Ночь была бессонной, Павел постоянно складывал на меня свои руки, ноги, и в целом наваливался всем телом. На кровати было тесно, поэтому он жался ко мне, чтобы не свалиться. Либо я в очередной раз оправдываю его в своей голове. Мы вчера так и уснули лицом друг другу, я не испытывала какой-либо тревожности, хотя Федулов — опасный человек. Если отбросить то, что он проявляет ко мне свой сексуальный интерес, то его деятельность связана с криминалом, он не самый хороший человек. Он вовсе не добрый и не милый. С такими мужчинами нельзя играться, можно вырыть себе яму, из которой потом никогда не выберешься. Впрочем, подкоп я уже явно сделала.

Павел крепко спал, лишь ресницы слегка подрагивали, губы плотно сжаты даже в расслабленном состоянии, хотя, может, ему снится что-то неприятное. Слышала, как ночью он бормотал себе под нос, но разобрать слова не удалось. Я смотрела на мужчину еще какое-то время, пока мой телефон не оповестил меня о входящем сообщении.

Встаю на колени и аккуратно пытаюсь перелезть через мужчину, на полпути грубая рука хватает мое колено настолько резко, что я в испуге сваливаюсь прямо на тело Павла. Он прижимает меня, удерживая ладонь на пояснице.

— Доброе утро! — пищу ему в грудь, стыдливо пряча глаза. Мало того, что неуклюжая, так еще и разбудила. Хотя это он меня напугал.

Павел молча кивает в ответ, прижимая ладонь еще сильнее. Чувствую, как поясница разгорается пламенем, спина вытягивается и каменеет. Я замираю.

— Куда ползешь? — голос с утра у него довольно грубый и хриплый. Мужчина сонно трет глаза и взъерошивает свои волосы на голове.

— За телефоном, — мне наконец удается встать с груди мужчины.

Павел протягивает руку к столу, близстоящему у кровати, где как раз и лежит мой сотовый, и берет его в руки, бесцеремонно читая сообщение. Я даже не успеваю возмутиться, как глаза Федулова чернеют.

— Опять этот недоумок, — рычит. Понимаю, что скорее всего написал Игнат.

Пытаюсь выхватить свой же телефон из жадных рук, но Павел уже бесцеремонно орудует, отвечая на сообщение.

— Это личное, отдай! — протестую, но он даже бровью не шевелит, продолжая усердно клацать по сенсорному экрану. В какой-то момент мне кажется, что он настолько сильно нажимает на дисплей, что просто проломит защитное стекло.

Павел кидает телефон на подушку и встает с кровати, потягиваясь, отчего мышцы на его спине перекатываются. Он не просто отлично сложен, он явно посвящает огромное количество времени спорту. Такое тело — это не генетика, а колоссальный труд.

Я бросаюсь к смартфону и читаю, что он там написал. По мере прочтения, мои брови ползут вверх, и я грозно пялюсь на мужчину. Федулов абсолютно спокойно делает жадные глотки воды и не реагирует на мой гнев, который так и пышет из меня.

— Зачем ты ему это написал?

— Захотел, — коротко отрезает он, возвращаясь к кровати, где сижу я, полыхая от злости и негодования.

— Павел! — голос, кажется, обрывается до фальцета, — Какого черта? Что значит: «Игнат, я больше не буду тебе отвечать и хочу работать только с Мишуровым, а еще мой мужчина жутко ревнует и грозится тебя избить, если еще раз увидит рядом со мной!» — перечитываю сообщение, которое настрочил Федулов.

— Так там же написано, что это значит. Значит, что вы больше не будете видеться и общаться.

— Тут угроза! — тыкаю экраном почти в лицо мужчины.

— Где? — он придуривается и делает вид, что перечитывает текст.

— Что за побои? Леша никогда никого не ударит, он даже мухи не обидит.

— Так я и не про Алексея, — издевается надо мной. Наклоняется ближе к моему лицу, и пока я в замешательстве, коротко чмокает меня в губы. Секундное действие заставляет меня отвлечься от телефона.

Смотрим друг на друга, слова застревают в горле, я чувствую это. Я чувствую все. Знаю, что хочу сейчас и боюсь этого больше всего на свете. Самое страшное, когда голова все прекрасно осознает, всю патовость события, а тело, как тот злой демон на левом плече, шепчет тебе: «Давай!»

И я слабачка, потому что в ту же секунду кидаюсь вперед к мужчине и целую его. Отдаю ли я отчет своим действиям? Нет. Но чувствую, что именно сейчас так надо. Что этот электрический ток от короткого чмока можно унять только так.

Павел сгребает меня в охапку и жадно целует. Мы даже не следуем прелюдии, а сразу заталкиваем языки в рот друг другу. Я слышу мужской запах, уровень тестостерона у Павла явно критически повышен, от него веет энергетикой настоящего самца. Он беспощадно кусает меня в плечо, на секунду отрываясь, и снова целует.

А я чувствую, как мозг начинает подсыпать упреки, слезы собираются в уголках глаз. Я плачу, а он собирает губами слезы. А потом отстраняется от меня, как ошпаренный, дышит тяжело, взгляд мечется по комнате.

«Я должна была его оттолкнуть, это я должна была прекратить этот абсурд, это я его ненавижу! Это я только что не могла от него отлипнуть и вела себя, как самая настоящая блядь.»

— Я больше не могу, — его рев сотрясает и без того хлипкие окна. — Это невыносимо!

Он мечется по халупе, как загнанный в клетку зверь. Ему больно. Я впервые чувствую его эмоции, я ощущаю, что ему плохо. Молчу, пока он чуть ли не рвет волосы на своей голове, все еще тяжело дыша.

— Ты, блять, не понимаешь. Это как наваждение. Сколько я баб трахал? Сотни. Там даже от секса не было и доли того, что я чувствую сейчас, целуя тебя. Это невозможно, — он кричит так сильно, что я в испуге прислоняюсь к стене. — Мне конец, Алиса! Теперь ты — мое уязвимое место, и если туда начнут бить, а рано или поздно начнут, то ты будешь в большой опасности, — мужчина закрывает глаза.

— Я не должна была целовать тебя, — зачем-то пытаюсь оправдаться.

— Ты не понимаешь, да, девочка? Мне пиздец.

Я не узнаю Павла, его чувства обнажены, он вываливает все, что чувствует, на поверхность.

— Ты должна уехать обратно к своему жениху! Так будет безопаснее для тебя же, — смотрит на меня так, словно душу вытягивает, — Ткач не должен узнать о тебе. Если он тронет тебя, я сорвусь.

— Ты отпускаешь меня? Что происходит?

— Я не могу больше подвергать тебя опасности. Они будут бить по мне через тебя.

Павел хватает мою сумку и велит собираться скорее. Я инстинктивно одеваюсь, даже не пытаясь понять, что случилось в голове мужчины после одного поцелуя. Мы садимся в машину и едем обратно в город. Павел всю дорогу причитает, что никто меня не тронет, что он не позволит, что он облажался. А я ничего не понимаю.

Мужчина тормозит у моего подъезда, поворачивается полубоком и смотрит проникновенно.

— Ты моя, Алиска. Рано или поздно ты это поймешь. Беги пока к своему жениху, но знай, что я заберу тебя, — уверенно говорит мужчина. — Хотя ты скоро сама поймешь, что хочешь ко мне.

Он открывает дверцу машины с моей стороны, огибая мое тело. Я выхожу, но дверь не закрываю.

— Моя! — чуть ли не бьет себя в грудь, и сам захлопывает дверцу, садится и тут же срывается с места, уезжая прочь.

Я стою какое-то время у дома, пока не начинается ливень.

«И как мне теперь смотреть в глаза Алексею?»

Глава 16

Наши дни

Захожу в квартиру, прислоняясь к дверному косяку спиной, и устало вздыхаю. Голова просто разрывается от количества мыслей, немыслимая путаница, от которой хочется спрятаться. В доме тишина, чувствую себя пусто в родном месте, понимаю, что не смогу смолчать, что мое обостренное чувство справедливости заставит рассказать Алексею правду. Правду, что целовала другого мужчину.

Скидываю обувь и неаккуратно отодвигаю ботинки в сторону, плетусь прямо в верхней одежде на кухню. Осушаю стакан с водой, затем второй — легче не становится. В холодильнике мышь повесилась, что странно, Леша обычно готовит. Может, он у отца гостит. Набираю молодому человеку.

— Привет, а ты где? — проговариваю в трубку.

— Малышка, привет, я на работе, сегодня была четырехчасовая операция, — устало произносит мужчина. — А тебе как живется в чужом доме?

— Леш, я дома, — прикрываю глаза и устало тру лоб ладонью.

— Лечу, скоро буду! — он скидывает звонок, даже не дав мне вставить и слова.

Я решаю принять ванну, чтобы смыть с себя запах Павла, но это оказывается не так просто. Он везде. Вспоминаю его руки, прижимающие к себе, и тело простреливает. Вспоминаю трехдневную щетину, которая грубо касалась моей мягкой кожи. Его губы, глаза. Его всего. Как там говорят мужчины, когда не могут выдворить женщину из своей головы? Ведьма! Видимо, Павел настоящий ведьмак, потому что его образ поселился у меня в сознании. Оседаю на пол ванной, разглядывая узор на кафеле и прислушиваясь к шуму воды.

— Алиска, я дома, — Леша без зазрения совести вваливается в ванную комнату. Я испуганно поднимаю глаза, словно меня поймали за непристойностями.

Обычно мы с Лешей никогда не закрываем дверь на щеколду, и можем заходить друг к другу, не смущаясь. Сейчас мне кажется, будто мужчина посягнул на мою территорию и помешал. Это осознание неприятно обжигает, теперь между мной и любимым мужчиной встал еще один человек, к которому я явно что-то испытываю. Что-то одновременно неприятное и пугающее, наряду с желанием.

Алексей молниеносно снимает с себя одежду, прижимая мое тело к своей груди. Орошает лицо дорожкой мелких поцелуев, шепчет приятные нежности. Его руки шарят по телу, пытаясь возбудить меня. Я отвечаю на поцелуй, позволяя углубиться, но понимаю, что все это неправильно. Нам нужно поговорить.

— Леш, — шепчу, пока мужчина отрывается от меня, — Лешка, погоди, мы должны поговорить.

— Что случилось? Я так скучал, — он словно не слышит меня и продолжает руками гладить грудь, сжимая упругие полушария.

— Я тоже скучала, — честно отвечаю. — Но есть кое-что, что ты должен знать.

— А это не может подождать? — он прикусывает сосок, и я чувствую, как начинаю злиться.

— Леша! — произношу громко.

Он наконец отрывается от меня, затуманено смотря в глаза. Вижу его голод, и я бы тоже после разлуки больше всего хотела отдаться ему и забыться. Но не могу.

Алексей молча одевается и выходит из ванной, я следом надеваю халат и иду за ним. Мы садимся за кухонный стол друг напротив друга, вижу, что молодой человек выглядит уставшим. Похоже, работы сейчас как никогда много.

— Алиса, что происходит? — серьезно говорит мужчина, складывая руки в замок.

— Я сделала кое-что ужасное и теперь обязана тебе рассказать, меня разрывает от этого.

— Убила кого-то? — отшучивается, но я чувствую его напряжение.

— Лешка, — губы дрожат. — Я поцеловала другого мужчину.

В помещении воцаряется звенящая тишина, боюсь посмотреть в глаза Алексею, страх сковывает тело.

— В смысле? — переспрашивает, ошарашенно вставая со стула, отчего тот падает назад.

— Леш, прости, пожалуйста! Я чувствую себя настоящей дрянью, — лепечу извинения.

Но все мои попытки сказать что-то вразумительное рушатся после оглушающего треска, ощущаю, как по щеке расплывается след жгучей болью. Алексей опускает руку и прячет в брюки, сам не веря, что сделал это. Он ударил меня. Я прижимаю руку к скуле, слез нет, только боль. Физическая и моральная одновременно.

— Господи, маленькая, я не знаю, как так вышло, — он тут же кидается в мою сторону и прижимает к себе.

— Наверное, я заслужила, — пытаюсь оправдать его поступок.

— Нет! Прости!

— Леш, видимо, теперь мы квиты, — горько усмехаюсь. Чувствую себя некомфортно в его объятиях, хочется спрятаться.

— Алис, скажи, что больше никогда так не сделаешь! Умоляю, поклянись! — он прижимает еще сильнее к себе, становится трудно дышать.

— Я очень сильно запуталась, Леша! — глотаю воздух. — Мне тяжело.

Мужчина чувствует, что я задыхаюсь, и ослабляет хватку.

— Любимая моя, мы со всем справимся! Мы вместе все решим, я знаю это, — он берет мои руки.

— Я надеюсь, а сейчас очень устала и хочу спать. Ты позволишь? — все еще чувствую вину перед мужчиной, поэтому словно спрашиваю разрешения.

— Конечно, мы сейчас ляжем спать, а завтра все забудем, как страшный сон, — Алексей отпускает меня, и я двигаюсь в сторону спальни.

Проходя мимо зеркала в прихожей, замечаю, как алеет светлая кожа на месте удара. Становится невыносимо горько. Понимаю, что как раньше уже точно не будет. Уже ничто не забудется.

Падаю на кровать, чтобы включить будильник, и вижу одно непрочитанное сообщение от Павла: «Моя!»

Прижимаю телефон к груди, а руку к месту удара. Теперь моя жизнь похожа на настоящую драму, в которой я — главная героиня.

Леша приходит через двадцать минут, ложится рядом, но не обнимает как обычно перед сном. Я расслабленно выдыхаю, понимая, что не готова сейчас на любого рода тактильные проявления. Пытаюсь уснуть, но слезы мешают. Разве я раньше так много плакала? Даже когда жила в детдоме столько слез не было пролито, сколько за последние недели. Чертов Федулов. Самый страшный кошмар. И теперь уже больше, чем просто враг и клиент. Теперь что-то желанное и манящее невообразимой силой, которое я буду подавлять всеми силами. Я не хочу собирать себя потом по кускам, потому что уже чувствую, как разрушаюсь.

Еще раз перечитываю сообщение, закрываю глаза и засыпаю. Сон получается некрепкий, просыпаюсь почти каждый час, потому что мне снится один и тот же кошмар. То я вижу, как в Павла стреляют, то как мы куда-то бежим с ним. Вижу во сне своего родного отца, пугаюсь еще больше.

Небылица продолжается до самого утра, пока я не слышу звонок будильника.

Глава 17

Наши дни

Стою перед входом в офис будущего свекра, хотя не уверена сейчас абсолютно ни в чем. Судя по настроению Леши — он готов забыть все и жить дальше, как раньше. Я же не уверена, что готова вычеркнуть из памяти поцелуй с Павлом, потому что изменила. Измена же это не про физическое действие, Алексею я не сказала главного. Я хотела поцеловать Павла, я наслаждалась этим поцелуем, я таяла в его руках, как предательское мороженое под солнечными лучами. А еще этот удар. Он расчертил огромную линию между прошлым и нынешним. В своей голове я, конечно же, нахожу оправдания поступку молодого человека, только вот приходится нарушать свои принципы. В который раз уже. Усмехаюсь сама себе в голове. Настоящая дура. Я никогда не простила бы мужчине удар. Но из-за чувства вины перед Алексеем — нахожу причины, почему должна простить. Только и на мужчину больше смотреть как раньше не получается, разочарования никуда не деть. Уверена, что и младший Бронский найдет повод для укора рано или поздно, обязательно вспомнит мне, что я целовала другого.

Стучу костяшками пальцев по стеклянной двери, слышу голос начальника, но смелости набраться не могу. Он еще раз произносит строгое: «Войдите», и я нерешительно приоткрываю дверь, просовывая голову. Смотрю по сторонам, на рабочий стол, на кресло — куда угодно, лишь бы не в глаза. Веду себя, как трусливая зайчишка, кажется, что в детстве я была куда более смелой.

— Алиса, дорогая, проходи, — мужчина жестом зазывает к себе. Еще несколько секунд мнусь на входе, мне бы его оптимизма сейчас.

— Добрый день! — сажусь напротив Станислава Владимировича, все еще не решаясь посмотреть на него. Тот тут же ловит мой настрой и хмурит брови, складывая руки в замок.

— Что случилось? — скрыть свое нервозное состояние мне не удается, да я и не старалась особо.

— Станислав Владимирович, а зачем вы дали мне дело Федулова? — выпрямляю спину, от чего мышцы неприятно сводит, и все тело натягивается как струна.

— Мы же обсуждали уже этот вопрос.

— Да, только вот Павел сказал, что попросил вас назначить меня, — голос немного надрывается.

Мужчина кладет свою теплую и большую ладонь поверх моей, сжимая ее в знак поддержки.

— Я понимаю, к чему ты клонишь, — он продолжает греть мою руку. — Но я действительно дал тебе это дело не только потому, что Павел Александрович попросил. Я тебе говорил, что не сомневаюсь в твоих способностях.

Аккуратно вытаскиваю руки и кладу их к себе на колени, комкая юбку.

— Рамки нашего сотрудничества с Павлом Александровичем иногда выходят за рамки адвокатской деятельности, — поворачиваю голову к окну. На соседнем здании сверкает неоновая вывеска круглосуточного магазина, одна буква мигает, сообщая, что в скором времени она погаснет, и нужно менять лампочку. Хватаюсь за эту деталь, как за спасательный жилет, и считаю, сколько раз в минуту она моргнет.

Когда в детдоме я сильно нервничала или на чем-то хотела сосредоточиться, всегда смотрела в одну точку, останавливая взгляд на конкретном предмете. Эта практика часто помогала мне, когда дыхание сбивалось или же накатывались слезы. Последнее время я ее не использовала, но сейчас нервы на пределе, поэтому мигающая красная буква «К» помогает восстановить дыхание и выровнять его.

— Алиса, может, воды? — от мужчины не ускользает мое тревожное состояние.

— Нет, — тихо говорю. — Просто, я хочу, чтобы вы меня убрали из дела Федулова. Я не могу больше его вести, все вышло из-под контроля.

— Я не могу, Алиса. Контракт не позволяет.

Резко поворачиваю голову и смотрю прямо на Станислава Владимировича, он виновато опускает голову вниз.

— Какой контракт?

— Видишь ли, Алиса, когда Федулов попросил, чтобы я поставил на это дело тебя, то мы добавили по его просьбе один пункт, — мужчина достает папку и кладет передо мной, — который гласит о том, что отказаться от его дела ты не можешь, только если он сам этого захочет.

Сердце замирает на секунду, а потом снова стучит. Я пробегаюсь бегло по строчкам, но там все четко написано. Придраться не к чему.

— Я ничего не подписывала!

— Да, но ты являешься моим сотрудником, а там стоит моя подпись, — мужчина встает и нервно вышагивает по кабинету. — Прости меня, дочка.

Его «дочка» звучит неестественно, хочется закричать, затопать ногами. Сделать все, что делают люди, когда не согласны с ситуацией.

— Что он сделал тебе? — заботливо спрашивает.

— Да я ему не нужна как адвокат, он просит меня следить за людьми, втираться к ним в доверие, изображать из себя невесть кого, — жалуюсь, как капризный ребенок, и умалчиваю, что Федулов предлагает быть его любовницей.

— Алисонька, мы не всегда честно работаем. Наша главная задача — защитить клиента. Любым способом.

— А если он справедливо наказан? — уточняю, хотя примерно знаю ответ.

— Мы не судьи. Да и забудь про справедливость, ее не существует, — подтверждает мои догадки.

Встаю с кресла, снова смотрю на мигающую букву и понимаю, что она перестала подавать сигналы жизни. Она погасла. И я тоже погасла.

Прощаюсь с мужчиной, отвечая на его робкие объятия, выхожу из кабинета и плетусь в сторону уборной. Слезливая Алиса тут как тут. Когда-то я буду вспоминать этот период, как самый тяжелый. Надеюсь, когда-то он обязательно закончится.

Вытираю слезы бумажной салфеткой, попутно захватывая шмыгающий нос. Телефон звонкой трелью звенит в сумочке, хочется послать весь мир, скрыться дома под одеялом и ждать, когда проблемы сами по себе рассосутся и исчезнут. Только вот в розовых очках я давно не живу и знаю, что я — единственная кто может их решить.

— Да, — отвечаю на звонок, видя на дисплее имя Федулова, но если не буду брать трубку, он все равно меня найдет. Прятаться нет смысла.

— Ты плачешь? — замечаю, что мужчина редко здоровается. Всегда начинает диалог с конкретики. Мой шмыгающий нос не остался незамеченным.

— Нет, просто приболела.

— Не ври! — отрезает мужчина, — Что случилось?

— Да какая к черту разница, — устало говорю.

— Опять истеришь? Алис, прекращай.

— Ты случился, жизнь после встречи с тобой пошла под откос. Зачем ты попросил добавить дополнительный пункт в контракт? — сжимаю крепко телефон, словно боюсь, что он выпадет из трясущихся рук.

— Алис, так было нужно. Я чувствовал, что ты захочешь сбежать. Мне нужен был рычаг.

— Я чувствую себя вещью, которой распоряжается кто угодно, — признаюсь. — Отпусти меня.

— Я не могу.

— Можешь! — давлю на мужчину. Хотя это выглядит больше как жалостливая просьба.

— Без тебя уже никак, маленькая.

— Удаленькая, — огрызаюсь.

Слышу его смех. Тихий и хриплый.

— Я не могу пока тебя увидеть, это небезопасно, — начинает мужчина. — Встреться с Мишуровым тет-а-тет. Скажи, что твой партнер хочет с ним переговорить.

— Какой еще партнер? Кто хочет увидеться с Дмитрием Львовичем?

— Я, — чеканит Павел.

Я присаживаюсь на диван в приемной, голова слегка кружится. Мысли путаются.

— Мне больше не нужно скрывать, кто я есть?

— Не говори ему ничего, просто договорись о нашей с ним встрече. Это не он мутит воду.

— А кто?

— Ткач, падла.

Пропускаю мимо ушей нецензурную брань. Привыкла к таким выпадам со стороны Федулова.

— Ничего не понимаю, Павел, — максимально опускаю голову на колени.

— Не засоряй сейчас себе голову. Я позже все расскажу, дай время разобраться со всем дерьмом. Просто делай, как я говорю, — пытается меня успокоить.

— Ладно, — сдаюсь.

— Алиска, — Федулов вздыхает, я прислушиваюсь к его дыханию в трубке, — Кингстон скучает.

Улыбаюсь, вспоминая черного доброго пса. С удовольствием зарылась бы сейчас в его мягкую шерсть и уснула.

— И я скучаю, — добавляет мужчина.

Я ничего не отвечаю и кладу трубку. Жизнь не дает никаких шансов упростить ее. Становится только сложнее. Но и мы не из робкого десятка, будем разгребать. Медленно, но верно.

Глава 18

Наши дни

Еду к родителям, понимая, что в суматохе всех событий, я совсем про них забыла. Конечно, с мамой мы переписываемся изредка, но я скучаю. Мне нужны объятия и тепло. Паркую машину и достаю пакет из кондитерской с заднего сиденья, свет в окне на кухне горит, мама наверняка готовит что-то вкусное. Рот тут же наполняется слюной. Взбегаю по ступенькам на второй этаж со скоростью света и зажимаю палец на выпуклом звонке, слышу по ту сторону трель.

— Кто там? — голос папы басистый и раскатистый, но очень теплый.

— Сюрприз! — машу рукой в глазок, улыбаясь от уха до уха.

— Мать, Алиска приехала, — кричит отец и тут же открывает дверь, притягивая меня в объятия.

Как же хорошо. Утыкаюсь в его грудь и прикрываю глаза. Мне несказанно повезло с приемными родителями, да и вообще, детей в моем возрасте не забирают из детского дома. Это большая редкость. Все хотят малюток, а не подростков. Но мама говорила, что когда увидела меня, то сразу поняла, что я уеду с ними. Ее даже не смутил мой речевой дефект, это сейчас мы вообще не вспоминаем, а тогда я очень переживала и волновалась.

Мама выходит в коридор, вытирая руки о фартук. Блейд тут же выбегает и бросается в мою сторону. Хохочу, почесывая за ухом пса.

— Моя девочка приехала, — вижу, что глаза ее на мокром месте.

— Блейд, красавчик мой, — целую пса в макушку и иду в сторону мамы, прижимая ее седую голову к себе.

— Ты меня покормишь чем-нибудь вкусным? — шепчу ей в ухо, смеясь.

— Как чувствовала, что ты придешь навестить стариков, — улыбается женщина в ответ. — У меня твои любимые куриные котлетки.

Закрываю глаза в блаженстве и иду мыть руки. Блейд счастливо машет хвостом и идет по пятам. Скучала по этому задире. Скучала по дому.

Весь вечер шутим с родителями, ужин протекает максимально комфортно. Хотя, разве могло быть по-другому? Отец подшучивает над матерью, у них, конечно, своеобразная любовь. Когда мне было четырнадцать, я не понимала, почему папа никогда не говорит ласковые слова маме, не целует. А потом, когда мама попала в больницу с язвой желудка, он не ел и не пил все дни, ходил мрачнее тучи, ездил к ней каждый день в больницу и молча сидел рядом. Тогда я поняла, что любовь-то у них большая, просто не на словах. И только когда мама вернулась домой, я увидела, что он выдохнул. Словно снял груз с плеч.

Мне же Лешка почти каждый день говорит, как любит, какая я красивая, да и самая лучшая для него. Всегда приятно слышать такие слова от любимого мужчины, только вот сейчас словно пазл неполный, словно какой-то детали не хватает. Алексей несомненно прекрасный мужчина, только есть что-то еще. Кто-то еще. Совершенно другой, не умеющий говорить комплименты, мрачный, но такой горячий. Мужчина, в чьих руках я уже дважды теряла рассудок.

— Детка, сядь и отдохни, я помою посуду сама, — мама забирает тарелку из моих рук.

— Ты ужин готовила, а значит, я мою, — повторяю ее же правило, которое она придумала, когда приучала к чистоте в доме.

— Ой, ну ладно тебе, — целует меня в макушку.

— Мусь, сама садись и отдыхай, — шутливо приказываю. Женщина слушается и тут же садится, собирая крошки со стола в ладонь. Не может без дела.

Она смотрит на меня пристально и задумчиво, я не выдерживаю и спрашиваю:

— Что ты так смотришь?

— Да вот, думаю, что изменилось за это время в тебе, — пожимает плечами.

— А что-то изменилось? — удивляюсь.

Она отворачивается к окну, Блейд укладывает голову на соседний стул, выпрашивая взглядом колбасу, стоящую на краю. Она журит его и отправляет к отцу в комнату, умный пес обиженно покидает кухню.

— Алиска, ты другая, — выпаливает женщина. — Твои жесты стали другими, немного дерганными. С тобой все в порядке?

Тяжело вздыхаю и откладываю мыльную губку в сторону.

— Не совсем.

— Я и чую, что чехарда какая-то с тобой.

— Я просто немного запуталась, а распутаться не могу, — сажусь рядом с женщиной, вытирая руки о полотенце.

— С Алексеем поссорились?

— Дело не только в Леше, — беру зубочистку и нервно ее перекатываю между пальцев.

— А в ком? — смотрит прямо на меня, словно рентгеновским зрением.

— Помнишь, вы забирали меня из детдома, парень такой хмурый провожал взглядом, я потом тебе рассказывала, что хулиган был у нас, — начинаю рассказ.

— Такой, в серой ветровке, что ли? — память у мамы была отменная. — Который бежал за мной и просил, чтобы мы тебя не забирали. Умолял даже.

— Чего? — когда это он так делал.

— Да мы шли с отцом, помню, по коридору к вашей главной, а он мчался вслед за нами, все просил: «Алиску оставьте, не забирайте ее, оставьте». Такой потерянный был. Чего ты вдруг его вспомнила?

— Ты, наверно, путаешь его с кем-то, — отмахиваюсь от этой ерунды. — Не мог он так говорить.

— Ну как путаю, — всплескивает руками. — Высокий такой, с темными волосами. Брови угрюмо сведены.

Похоже на Федулова, ничего не понимаю. Со слов Павла он меня любил, только его действия всегда говорили об обратном. Теперь еще и мама говорит, как он умолял их.

— Так почему спрашиваешь про него? — она гладит меня по голове.

— Станислав Владимирович дал мне клиента, — зубочистка в руках ломается пополам, нервы ни к черту, — им оказался Павел, парень из детдома.

— Ничего себе, какая все-таки маленькая земля, — качает головой женщина. — А чего натворил? Преступником стал?

Слышу взволнованные нотки в ее голосе.

— Да нет, мусь, подставили его.

— Уверена?

— Мне кажется, что да, — отвечаю ей, а в голове четко слышу свой голос, который кричит: «Уверена!»

— Я верю в тебя, крошка моя, — целует много раз меня в щеку, — поможешь своему Павлу.

От фразы «своему Павлу» тело вздрагивает. Хочу снова спать, чтобы не думать о нем, а он как назло прочно сидит в голове. Его четкий образ и прямой взгляд. Как уверенно говорил в последнюю нашу встречу: «Моя!»

Решаю остаться у родителей — мне нужно побыть в месте, где я чувствую себя максимально комфортно, в безопасности. Где меня никто не сможет достать.

Блейд ложится рядом, утыкаясь мокрым носом прямо в мою пятку, щекотно, но я позволяю псу остаться. Он скучает по мне, ведь раньше мы проводили так много времени вместе. Плохая я хозяйка, оставила своего друга ради мужика. Усмехаюсь.

— Малыш мой, не грусти, — целую пса. Он чуть ли не мурчит как кошечка.

Закрываю глаза и проваливаюсь в сон.

Глава 19

Наши дни

Договориться с Дмитрием Львовичем не составило труда, он предложил встретиться в его усадьбе. Конечно, ехать за город абсолютно одной к мужчине не хотелось, поэтому я решаю позвонить Павлу.

Кажется, это первый раз, когда я осознанно прошу у него защиты и помощи, а гордость и принципы уходят на второй план. Мне нужна помощь, и Федулов единственный, кто может помочь. Мы договариваемся встретиться в нескольких километрах от усадьбы Мишурова, правда изначально Павел настаивает, что заберет меня. Но, Алексей дома, и я не хочу, чтобы он видел, как я сажусь в машину к мужчине, с которым целовалась.

Павел злится из-за моего отказа, но я довольно грубо пресекаю все это. Мужчины как с цепи сорвались: один проявляет свои собственнические замашки, абсолютно не имея никакого права на это, другой делает вид, что все хорошо, хотя в глубине души глушит обиду и злость на меня. Единственный, кто может сейчас оставаться в уме и с холодным рассудком, это я.

Меня кидает из стороны в сторону: то плачу и хочу спрятаться, как маленький ребенок, то я абсолютно холодна и собрана. Эти качели порядком надоели, но я стараюсь быть рациональной насколько могу.

Паркую свою машину около съезда в резиденцию, где располагается усадьба, уже вижу, что Павел здесь. Он стоит, облокотившись о капот машины, и курит, выдыхая большие кольца дыма. Выглядит, как всегда, безупречно. Мну пальцы и покусываю нижнюю губу, не решаясь выйти к нему. Павел, конечно, ждать не любит. Смотрю через лобовое стекло, как он выбрасывает сигарету в сторону и размашистым шагом направляется в мою сторону. Глушу двигатель и жду.

— Привет, — хрипит мужчина, открывая дверь с моей стороны. Он протягивает руку к моему локтю и вытаскивает из машины, не давая даже возможности выйти самостоятельно.

Я замечаю, что мужчина стал более вежлив — если раньше от него не услышать было ни «спасибо», ни «привет», то в последнее время он несказанно щедр.

— Выглядишь усталым, — шепчу, пока его руки нагло обвивают талию и прижимают мое тело к автомобилю. Он наклоняется к шее и вдыхает аромат, прикрывая глаза. Молчит. Я еле дышу.

— Не спал, — коротко отрезает, неуклюже обнимая. Словно что-то внутри него рвется ко мне, а он запрещает. Боится быть уязвимым.

— Паш, — шепчу, не замечая как имя вырывается из моих уст. Так жалобно и в то же время очень чувственно. Впервые позволяю себе назвать его не Павлом.

Он тут же отрывается от меня, смотря прямо в глаза. Мужчина растерян. Трет рукой лицо и отталкивается от двери, отходя от меня на расстояние.

— Алис, чувствую, что мы с тобой в полной заднице, — констатирует факт.

— Давно уже, — усмехаюсь иронически.

Он снова делает шаг навстречу ко мне, сгребает в охапку и целует. Ровно три секунды. Я считаю, потому что тут же отворачиваю голову в сторону.

— Ты обещал, что не прикоснешься ко мне, пока я сама не захочу, — напоминаю ему.

— А я с тобой уже все свои обещания и принципы нарушил, — пожимает плечами, ведя дорожку поцелуев к уху. — Терять мне нечего.

— А мне есть что. Дай время разобраться в себе, — молю его. — Ты прешь как танк, сметая все на пути. Я не успеваю за тобой. Еще вчера ты кидал грубые фразы в мою сторону, а сегодня уже целуешь.

Он качает головой, не соглашаясь со мной.

— Я делал все, чтобы оттолкнуть тебя, — откровенничает. — Чтобы даже не давать шанса нам. Только не сдержался, а теперь тормозов у меня нет.

— Зато у меня есть, — веду себя как сучка, но так проще. Чувствую, что он бесится.

— Алис, я вот хочу заткнуть тебе рот поцелуем, но сдерживаюсь, — смеется. — Смотри, мы делаем успехи.

— Просто дай время. Я не успеваю за тобой, мне нужно разобраться в своих чувствах и эмоциях.

— А он тебя трахал все эти дни, что мы не виделись? — смотрит коршуном. Самый настоящий хищник.

— Я могу не отвечать? — действительно интересуюсь у него. Вдруг прокатит.

Он пинает носком ботинка небольшой камень, отчего тот отлетает с глухим свистом на приличное расстояние. Федулов поворачивается спиной ко мне, складывая руки в карманы. Спина напряжена.

— Знаешь, что бесит? — задает вопрос в пустоту, даже не поворачивая головы. — Что не могу забрать тебя и запереть у себя дома. Вытрахать всю дурь из твоей головы, чтобы ты прозрела и поняла, что нужна мне.

— А мы сейчас учитываем только твои желания, я же правильно понимаю? — начинаю тоже злиться.

— А твои эмоции у меня как на ладони, — все еще не поворачивается, — я же вижу, как ты дышишь, как волнуешься рядом со мной, как хлопают твои красивые глазки. Просто интересно, как долго ты будешь это подавлять и врать самой себе.

— Давайзакончим этот разговор, — уже спокойно прошу мужчину. Он забирается мне в голову, а ему там не место, ибо это чревато. Ощущение, что он намного лучше понимает, что со мной происходит. В голове такой хаос, что все не собрать воедино.

— Как скажешь, — он разочарован.

«Что ж, может, это и к лучшему.»

Я сажусь обратно в машину. Мы договариваемся, что как только я переговорю о встрече Федулова с Мишуровым, Павел приедет. Он хочет этой встречи сегодня.

Коленки дрожат: что если у меня ничего не выйдет, что если Мишуров разозлится? Собираю всю волю в кулак.

— Добрый день, я к Дмитрию Львовичу, — голос дрожит.

Охранник цепким взглядом проходится по моей фигуре, отчего становится неприятно и мерзко, затем кивает и открывает ворота. Паркуюсь и выхожу. Дмитрий Львович разводит руки, расплываясь в улыбке.

— Моя дорогая, как рад вас видеть! — встает ближе.

Я пытаюсь расслабиться, но ничего не выходит.

— Дмитрий Львович, добрый день! — жму руку мужчины, соблюдая все правила вежливости.

— Как двигаются дела с проектом? Игнат говорил, что уже закупили оборудование, — интересуется мужчина.

Приходится изворачиваться, ибо последнее время я не сильно погружалась в дела центра. Игнат действительно писал, что производится закупка, а я безответственно ответила сухим: «Ок».

— Все верно, двигаемся медленно, но верно.

— Отлично, я рад, — мужчина жестом предлагает присесть на диван, как только мы заходим внутрь.

— Я вообще по делу к вам приехала, — мнусь, как школьница перед выпускным.

— Да я уж понял, что не просто старика решили навестить, — мужчина легок и шутлив.

У меня все же выходит немного выдохнуть.

— Один человек очень хочет с вам встретиться, Дмитрий Львович.

— И кто же он?

— Просил остаться инкогнито, — фокусирую взгляд на картине времен Ренессанса, что висит за спиной мужчины.

— Что за игры такие? — хмурит брови.

Дыхание слегка сбивается, дрожу как осиновый лист. Сейчас возьмет и пристрелит. Или выкинет на улицу.

— Я тут лишь связующее звено… Один человек очень хочет поговорить с вами, прошу, — звучу жалко. Переговорщик из меня никакой.

— Я его знаю?

— Думаю, что да, — утвердительно киваю. На самом деле уверена на все сто процентов.

Пока мужчина обдумывает мои слова, к нам в зал заходит охрана. Они все вооружены, холодный пот стекает по спине.

— Босс, там к вам гости, — чеканит верзила.

«Неужели Федулов не стал ждать моего звонка и пришел?.. Почему нельзя следовать правилам. Неугомонный мужчина.»

— Кто? — грозно спрашивает Мишуров.

— Минаев к вам пожаловал, и еще один. Они там походу сейчас драку устроят, как волки скалятся друг на друга.

Сердце заходится в бешеном ритме. «Приплыли, называется. Доставайте все карты на стол. Полный ахтунг.»

Глава 20

Наши дни

Выбегаю на улицу вслед за Мишуровым, хотя он строго наказал сидеть в доме, но разве я послушная? Вижу за забором Павла и Игната, сердце пропускает три резких удара, дышать становится тяжело. Мужчины нас не замечают, переглядываются как хищники перед схваткой. Еще чуть-чуть — и набросятся друг на друга. Дмитрий Львович что-то кричит, но я не разбираю слов. Смотрю на Федулова, прижимая руку к груди, где отбивается ритм словно молотом, он ловит мой взгляд и жестко чеканит сквозь зубы: «Выпусти ее!»

Почти ревет. Не понимаю, что с ним происходит. Он выглядит не просто злым, а максимально разъяренным, как зверь, загнанный в клетку и ищущий свободы.

— Приказы отдавать будешь у себя дома, — огрызается Мишуров. Первый раз вижу, как мужчина грубит, но сдерживается и не показывает злость.

В голове сумбур, осматриваю высоту забора и понимаю, что перелезть точно не выйдет. Тут метра три, не меньше, а по кругу еще растут высокие туи. Поднимается сильный ветер, заставляя деревья раскачиваться, я ежусь от холода, обнимая плечи руками. А может, это бьет озноб изнутри.

— Открой эти чертовы ворота, — продолжает орать Федулов, а потом поворачивается ко мне и, не выпуская мои глаза из виду, уже тише говорит: — Алиса, пожалуйста, поехали домой.

Его «пожалуйста» звучит настолько чувственно и проникновенно, что ноги подкашиваются. Павел умоляет меня своим взглядом, а я пытаюсь понять, что могло произойти, но внезапно понимаю. Мужчина просто потерян и боится, правда чего? Никогда не видела его таким растерянным.

— Это он хотел со мной встречи? — Мишуров обращается ко мне. Находясь здесь за забором и без поддержки, чувствую себя некомфортно. В случае чего, бежать мне некуда. Паника накатывает легкой волной, тело каменеет.

Вспоминаю дыхательные практики, начинаю втягивать воздух носом и выдыхать ртом, отсчитывая ровно до четырех. Павел тут же замечает, что мне нехорошо, сжимает кулаки и со всей дури бьет по железному ограждению.

— Блять! — Федулов не выдерживает и рвется выламывать тяжелую дверь, но тут же оказывается под дулом пистолета.

Охрана целится прямо ему в голову, я вскрикиваю и чувствую, что слезы собираются в уголках глаз. Испытываю жуткий страх. За него. На секунду представляю, что пуля вышибет ему мозги, и понимаю, что не хочу этого. Не хочу, чтобы Павел умер. Кидаюсь в сторону мужчины, но меня останавливает вытянутая рука Дмитрия Львовича.

Все это время Минаев стоит в стороне, наблюдая за спектаклем. Он отрешен и просто саркастически усмехается, взгляд циничен и холоден.

— Уведи ее в дом и запри, мы пока тут побеседуем, — Мишуров отдает приказ одному из головорезов, и тот тут же подхватывает меня за локти, таща в сторону крыльца.

Я вырываюсь и кричу, слышу, как Павел орет матом, игнорируя пушку, направленную на него.

— Паша, не надо, — кричу ему.

— Ты его подстилка, что ли? — наконец Минаев подает голос. — Надо же, Федулов, такую кошку себе поимел. Даже завидую.

— Паша, нет! — уже во всю силу воплю, когда Федулов срывается с места и бросается на Игната.

— Пожалуйста, сделайте что-то! Разнимите их, — молю Дмитрия Львовича, чуть ли не падая на колени.

— Зачем? — усмехается мужчина. — По-моему интересное шоу намечается.

Павел безжалостно бьет Минаева по лицу, слышу хруст костей даже на расстоянии, Игнат тоже успевает наносить удары по ребрам. Верзила, что тащит меня к дому, с упоением наблюдает за дракой, скаля свои уродливые желтые зубы. Меня передергивает, но я ловлю момент и выхватываю пистолет из его кобуры. Он не успевает даже сориентироваться, как я поднимаю пушку к небу и делаю предупредительный выстрел. Что оказывается моей роковой ошибкой…

Охрана стреляет по мне на поражение, чувствую резкую боль в правом бедре, ноги подкашиваются, и я падаю на землю как груда костей, ударяясь головой о бетон.

— Долбаебы, вы что сделали? Приказа стрелять не было! — Мишуров орет на своих бойцов.

— Алиса, блять, Алиса! — Павел кричит мне, но из-за большого количества голосов я не понимаю в какую сторону смотреть. — Девочка, не закрывай глаза, — он продолжает меня инструктировать.

Я тяжело дышу, грудная клетка ходит ходуном, ногу совсем не чувствую, кровь расползается по серому бетону, оставляя грязно-багровый цвет.

— Пустите его!

Ворота открываются, и Павел просто летит в мою сторону, падая на колени и хватая мое лицо в ладони.

— Маленькая, все хорошо! Слышишь? — целует мой лоб. — Не закрывай глаза только. Он укачивает меня на своих сильных руках, шепча успокаивающие слова. Я чувствую его запах и расслабляюсь, несмотря на жуткую боль. — Вызовите ебаного врача! — рычит в сторону, а потом снова возвращает губы на мое лицо.

— Уже едет, неси ее в дом, — Дмитрий Львович устало вздыхает.

— Больно очень! — шепчу в губы Павла.

— Все пройдет, потерпи, — он коротко целует меня.

Мужчина прижимает руку к ране, чтобы остановить кровь, но она бьет ключом, даже не собираясь останавливаться. Надеюсь, жизненно важные артерии не задеты, иначе мне конец.

— Паш, — обращаюсь к мужчине, смотрю в его грустные и такие красивые глаза, но не успеваю задать вопрос.

Тело мякнет, глаза закрываются, я улетаю. Становится очень легко и хорошо, поддаюсь этому состоянию и вырубаюсь, слыша лишь крик где-то вдали.

Глава 21

Наши дни

Приоткрываю глаза, слизистая сухая, веки подрагивают. Обвожу комнату взглядом, не понимая, где нахожусь. Горло першит, хочется воды. Последнее, что помню — как лежала в руках Павла и истекала кровью. Тут же спохватываюсь, вспоминаю про свою ногу, шарю руками по постели и откидываю тяжелое одеяло. Нога на месте, облегченно выдыхаю, место ранения профессионально перебинтовано. Стараюсь открыть глаза как можно шире, но пока любое движение дается с трудом. Слева в кресле сидит Федулов — спит, но его лицо осунулось и заросло щетиной. Далеко не первой свежести.

«Господи, сколько же я тут пролежала без сознания?»

— Павел! — зову мужчину, голос из-за сухости еле слышен.

Федулов никак не реагирует, я повторяю еще раз, но результата ноль. Приподнимаю корпус, опираясь на локоть, неуклюже поворачиваясь на бок, и тут же опрокидываю на пол вазу, стоящую на тумбе возле изголовья кровати. Она с шумом бьется о кафельный пол, и красивые ромашки с водой распластываются по поверхности. Досадно вздыхаю, но из-за шума Павел тут же вскакивает и обводит комнату взглядом в поисках источника звука. Натыкается на меня, глаза широко раскрываются, а потом я вижу, как его грудь начинает ходить ходуном.

— Воды, — шепчу и тяну к нему руку.

Он еще несколько секунд смотрит на меня, а потом подходит к столу и тут же подает стакан. Я жадно делаю глотки и становится легче.

— Алиска, — словно отойдя от шока, говорит Федулов. Он садится на корточки рядом с постелью и проводит большой ладонью по моим волосам. Я теряюсь от такой ласки и отодвигаюсь от мужчины.

Мой жест его ничуть не смущает, он тут же тянется ко мне и сжимает мое лицо в своих руках. Смотрит неотрывно, опускает губы и проходится по моим щекам, оставляя невесомые поцелуи. Я прикрываю глаза, млея и позволяя себе немного расслабиться и не думать ни о чем.

— Я думал сдохну сам, пока ты тут лежала без сознания, — признается и продолжает орошать меня россыпью поцелуев.

— Паш, подожди, — останавливаю, — сколько я спала?

— Трое суток.

«Долго.»

— А где мы? — тут же задаю второй вопрос.

— В частной клинике, мы сразу тебя сюда доставили, как только врач остановил кровотечение, — он отворачивается в сторону, не желая вспоминать события того дня. — Ты много крови потеряла…

— Паш, ты поговорил с Мишуровым? Как Игнат?

Мужчина встает и недовольно морщится, упоминание Минаева его ужасно раздражает. И он никогда не скрывал этого факта. Но мне важно знать, что все живы и все в порядке. Что мы не зашли так далеко во всем этом.

Жду ответа, но Павел не торопится изъясняться. Да и никогда он не любил посвящать меня в свои дела.

— Я все еще твой адвокат, мне важно знать, — нажимаю на него. Он саркастически усмехается и складывает руки на груди. Злится.

— Уже нет! — отрезает, но получается чуть более эмоционально, не свойственно ему. — Закончились игры, Алис. Теперь ты просто моя женщина, никаких адвокатских игр, Мишуровых и Минаевых. Дальше я сам разберусь.

В шоке смотрю на него, как ловко он все решил. Решил всю мою судьбу без меня. А я уж на секунду подумала, что он умеет давать право выбора, хотя бы мнимое.

— А меня спрашивать не нужно? — начинаю злиться. — Ах, ну да, конечно! Зачем мнение какой-то девки, да?

Откидываю одеяло на пол, пытаюсь встать, ногу простреливает, я шиплю от боли, но продолжаю упрямиться.

— Ты такая дура, Дворецкая! — Федулов взрывается. — Я чуть сам тут не откинулся, пока врачи тебя доставали с того света. Я первый раз, нахуй, схожу с ума из-за бабы настолько сильно, что теряю разум. Все кишки мне вывернула. Выкинуть тебя пытаюсь каждый гребаный раз, а когда тебя рядом не оказывается — я вою от тоски. Я не ебу, что ты сделала, ведьма, но и без тебя мне уже никак.

Вся эта откровенность максимально сбивает с толку, смотрю, как Павел мечется из угла в угол. Он нервничает, теряет контроль над ситуацией. Его трясет. От страха. От страха потерять меня.

В глубине души я что-то чувствую к нему, это пугает и будоражит одновременно. Пугает то, что я стала уязвима рядом с ним, с врагом. Будоражит то, что ранее таких эмоций я не испытывала никогда. Меня саму рвет на атомы рядом с ним. Хочу его, и сильные руки, губы. Хочу иметь право прикасаться к нему, целовать его. Понимаю, что он самый лучший и худший мужчина в моей жизни. Вот такая драма у нас складывается.

— Я испугалась за тебя, когда ты был под мушкой, — признаюсь ему.

— Я не знаю, как долго ты будешь отрицать, что у тебя есть чувства ко мне, Алис, — устало вздыхает. — Но я буду ждать.

Протягиваю руку к нему, он медлит и не подходит. Зову его, махнув кистью руки, он двигается в мою сторону, как хищник. Глаза горят. Я запускаю пальцы в его волосы, перебирая гладкую кожу на затылке, целую щетинистую скулу.

— Паш, я не хочу ничего делать и решать. Не хочу больше никуда бежать, — сдаюсь.

Решаю, что пусть все плывет по течению. Пускай я буду делать ровно то, что хочу. Не оглядываясь на страхи прошлого, позволяя себе быть плохой.

— Я не смогу тебя отпустить уже, — он целует меня.

Я стону, когда его губы касаются моих, язык врывается в мой рот, совершая немыслимые вещи. Просто растворяюсь в пространстве и времени, тело дрожит, боль в ноге уходит на второй план. Даже не замечаю ее. Руки трясутся, пытаюсь их успокоить, но Павел просто берет мои ладони в свой захват и не отпускает. Я как голодная львица кусаю губы мужчины.

— Если мы не остановимся, то я трахну тебя прямо здесь, на больничной койке, — он отрывается от меня.

— Хочу, — мной уже руководят немыслимые страсть и похоть. Никогда я ранее не испытывала такого. Абсолютная потеря контроля.

— Нет, еще слишком рано для таких нагрузок, — он останавливает нас. — Я не могу так рисковать тобой.

Ого. Теперь, видимо, мы поменялись ролями, где он рационален, а я полностью теряю рассудок. Разочарованно дую губы, но понимаю, что он прав. Все будет, у нас с ним все будет. Осталось только решить вопрос с Алексеем. Я должна быть честна до конца.

Глава 22

Наши дни

Реабилитация проходит тяжело. Больше морально давит, чем физически. Я спокойно передвигаюсь по квартире, изредка опираясь о поверхности: столешница, спинка дивана. Леша мне помогает и не задает вопросы, но я вижу, как его распирает от злости и любопытства.

Я все еще помню этот яростный взгляд, когда Павел чуть ли не на руках занес меня в квартиру, положил на диван и, уходя, коротко поцеловал в губы. Алексей был готов налететь на него, но Федулов его остановил одним жестом руки, грубо бросив: «Разборки устраивать будем потом. Позаботься о ней, сдувай с нее пылинки.»

Несомненно, такое поведение мужчины меня напрягало, ибо я была против обозначать Леше какие-либо границы, пока я с ним сама не поговорю. Но разве меня будут слушать? Ни до этого, ни сейчас.

И вот уже две недели я бьюсь в муках, находясь здесь, в подвешенном состоянии. Я не знаю, что с Пашей, он периодически звонит, или же поздно вечером уже перед сном присылает сообщение, что с ним все хорошо. За это время он не появлялся ни разу. Меня разрывает на части, хочу быть рядом с мужчиной, пока мои чувства так остры и как на ладони. Я чувствую потребность в его прикосновениях, в его голосе, в нем. Сложно было признаться, что чувства есть, но и отрицать я этого уже не могу. Мне хорошо, когда он обнимает меня и прижимает к себе, хорошо, когда он целует. Даже когда его колючая щека оставляет раздражение на моей — млею от этого прикосновения. Он легко считывает мои эмоции и чувства, я у него словно на ладони. Пугает, что он читает меня, как раскрытую книгу.

Единственная и главная тайна, которая есть между нами — это кто я на самом деле. Не уверена, что буду готова когда-либо рассказать ему правду. Да и зачем она ему? Он похоронил ту любовь, теперь он растит новые чувства, ко мне. Подсознательно соревнуюсь с той маленькой Алисой.

Однажды, когда я открыла глаза еще в клинике, видела, как Павел сидел у окна и сжимал в руке фотографию с ней, то есть со мной. И меня поразила поднимающаяся ревность. Мне хотелось подойти и выбросить ее в окно. Чтобы он забыл навсегда о той части жизни.

На самом деле и сама хотела забыть ту часть жизни. Не только потому что жизнь в детском доме была отвратительна, хотя и не без этого, мне просто хотелось найти оправдание самой себе, как я могла открыть сердце этому человеку. Человеку, который принес так много боли в мою жизнь.

Наливаю себе горячий чай в кружку, уже полночь, Леша давно спит. Он пришел после смены, уставший, даже не притронулся к ужину. Сходил в душ и лег спать, а у меня сегодня была самая настоящая бессонница. Сна ни в одном глазу. Я ворочалась в постели, а потом решила пойти выпить успокаивающего чаю, авось поможет.

Присаживаюсь к окну и дую на кипяток, чтобы он скорее остыл. Не люблю разбавлять холодной водой, но при этом не пью горячие напитки. Замечаю, как во двор въезжает знакомая машина. Сердце тут же делает кульбит, застревая в горле. Я очень скучала. Павел не торопится выходить из машины, лишь глушит двигатель. Порываюсь позвонить ему, но потом осознаю, что он не собирается ни звонить, ни писать мне, а уж тем более подниматься. И как часто он так делает?

Просто приезжает и сторожит. От кого? Боится, что мне снова что-то угрожает? Значит, располагает информацией. Давно поняла, что он ничего никогда не делает просто так. У него есть мотивы и причины.

Сижу еще какое-то время, наблюдая за ним, но желание прикоснуться побеждает. Собираю бутерброды и чай в термосе, тихо одеваюсь, стараясь не разбудить Алексея, спускаюсь. В лифте опираюсь о стену, потому что нога начинает ныть. Понимаю, что забыла выпить обезболивающее, но сейчас уже не до этого. Возвращаться в квартиру не хочу, когда он так близко. А вдруг уедет сейчас? И я не успею…

Чуть ли не вылетаю из подъезда, громко стукнув железной дверью о кирпичную стену дома. Павел тут же поворачивает голову на шум, я стою и улыбаюсь, размахивая ему рукой с пакетом бутербродов. Он тихо смеется. Вижу как губы растягиваются в улыбке и плечи то опускаются вниз, то поднимаются наверх. Он выходит из машины и размашистым шагом двигается в мою сторону. Не успеваю поздороваться, как он сгребает меня в объятия и целует. Мычу, удерживая одной ладонью ручку двери, а второй хватаясь за мощную шею мужчины.

— Алиска, — он отрывается на секунду, позволяя себе заглянуть мне в глаза, а потом снова целует.

Нога начинает напоминать о себе, я слегка качаюсь и держусь за Федулова еще крепче. Он осознает, что мне становится тяжело и останавливается.

— Пошли в машину, — не спрашивает, а утверждает. Подхватывает меня на руки и несет в сторону авто. Аккуратно усаживает на переднее сиденье и закрывает дверь. Сам садиться не спешит, прикуривает сигарету и делает глубокий затяг.

— Паш, я скучала, — опускаю окно со своей стороны и высовываю голову. Он поворачивается ко мне, наклоняет голову вбок и смотрит.

— Ты не представляешь каких усилий стоит каждый день не сорваться и не забрать тебя, — он выдыхает едкий дым из легких, засовывая одну руку в карман джинсов.

Только сейчас замечаю, что на нем синие джинсы. Ничего себе, первый раз не в черном. По крайне мере при мне.

— Так забери! — опускаю глаза на его шею, где бьется пульс.

— Я не могу больше тебя подвергать такой опасности, не сейчас, — он отворачивается.

Понимаю, что он винит себя в том, что произошло. Но на удивление я не виню его. Так просто случилось.

— Тогда расскажи мне хоть что-нибудь, Паш, — снова зову его. — Ты нечестно со мной поступаешь, когда оставляешь в неизвестности.

— Меньше знаешь, крепче спишь, — парирует в ответ. — Слышала такое?

Улыбаюсь, он пытается шутить, но я чувствую каждой клеткой своего тела насколько он напряжен.

— Как видишь, я и так не сплю.

Он выкидывает сигарету и идет к водительской стороне. Садится в салон, закрывая окно с моей стороны. Притягивает к себе и целует в лоб. Интимный жест выбивает у меня воздух из легких, столько в нем нежности и трепета. Это тот Паша, который заставляет влюбляться в него все больше и больше.

— Плохо, что ты не спишь. Организм не восстанавливается.

— Я хочу спать рядом с тобой, — признаюсь.

Понимаю, что стало очень тяжело скрывать все то, что внутри. Да и есть ли смысл прятаться, когда он так все видит и понимает?

— О, нет, маленькая. Спать мы точно не стали бы, — игриво шепчет и прикусывает мою нижнюю губу.

В голове возникает вопрос — а как давно у него была женщина? Была ли она у него, когда я жила в его доме? Была ли после? Есть ли сейчас? Если я узнаю, что он спит с кем-то — сойду с ума. Свихнусь, представляя, как эти руки могут касаться кого-то еще, кроме меня. Павел выглядит как человек, которому важна физическая разгрузка. А между нами пока только нагрузка: мы оба горим, но не даем огню захватить нас.

А каково ему осознавать, что я нахожусь рядом с другим мужчиной под одной крышей, пока он здесь, сидит в своей машине и стережет меня?

Нам обоим больно и тяжело.

Глава 23

Наши дни

Возвращаюсь в квартиру спустя два часа, губы горят и распухли от поцелуев. Прижимаю руку и улыбаюсь. Вспоминаю все приятные слова, что Паша шептал на ухо, как его рука перебирала пряди волос, и живот скручивает от возбуждения. Не знаю, как он сдерживается, с учетом его темперамента, но мне все тяжелее и тяжелее.

Снимаю обувь, куртку и на носочках крадусь в ванную комнату, чтобы ополоснуть горящее лицо. Свет в коридоре резко включается, вижу сонного Лешу, он стоит в проеме гостинной комнаты, где ночует последние дни, одна его рука опущена в карман пижамных штанов, другая держится о дверной косяк. Он пристально смотрит, немного злой и разочарованный. Знаю, как все это выглядит. Не будь я участницей этой драмы, со стороны осудила бы главную героиню. А теперь сама забрала все лавры. Я предала Алексея, и это факт. Отрицать, прятаться, изворачиваться, лгать — я не буду.

— Где ты была? — задает резонный вопрос.

Осматриваю фигуру мужчины, выглядит отлично. Лешка вообще красивый парень, у него острые черты лица, большие завораживающие глаза. Он — настоящий романтик, любая другая бы с ума сошла от его внимания. Да и я в свое время сошла, он красиво ухаживал. Цветы, кафе, кино, поцелуи робкие, никогда не давил и ни к чему не принуждал. Первой мой мужчина во всех смыслах. Жалею ли я? Нет. Первая любовь оказалось очень нежной, трепетной и сладкой. Только сейчас встретив полную противоположность, сердце бьется сильнее. Как никогда не билось. Психологи утверждают, что влюбляются в плохих парней именно хорошие девочки. То ли это интерес, то ли это жажда новых неизведанных эмоций. Не знаю, что произошло со мной по отношению к Павлу с точки зрения психологии, кролик влюбился в удава. Но разве ребенок, живший в детдоме можеть стать здоровым взрослым? Вот и у меня есть оправдание.

— Ты же знаешь, Леш, — смотрю ему в глаза. Нужно выдержать с достоинством, если оно еще осталось.

— Полная хуйня происходит, Алис, — он так редко ругается матом, что слова режут слух, — Вот это я точно знаю.

Все же двигаюсь в сторону ванной, лицо теперь горит не от возбуждения, а от стыда. Запускаю ладони под ледяную воду и ополаскиваю лицо несколько раз, руки дрожат. Чувствую спиной Лешин взгляд, если можно было визуализировать дыры в моей спине — их там минимум штук пять уже.

— Наверно, нам нужно поговорить, — словно делаю одолжение, но на самом деле мне просто тяжело. Тяжело подводить какие-либо итоги.

— Наверно? То есть ты еще сомневаешься нужно ли тебе объясниться? — он вспыхивает за секунду, больно сжимая мою кисть.

Мне становится страшно, все еще помню его удар. Может ли он ударить снова? Вполне. Хотя если бы меня спросили об этом еще месяц назад — я уже крутила бы у виска. Сейчас уверенности нет ни в чем.

— Нет, Леш, я хочу все обсудить. Готов ли ты это услышать? — делаю попытку вырвать руку, но она словно в кандалах.

Он тащит меня как безвольную куклу в гостинную и чуть ли не кидает на расправленный диван. Я пружиню и собираю ноги под себя, дрожа от страха. Не узнаю парня совсем. Откуда эта агрессия взялась, за столько лет отношений ее даже в зачатке не было.

— Если ты меня ударишь снова, мне придется сказать об этом Павлу, — то ли я дура, то ли идиотка. Слова вылетают рефлекторно. Насколько ситуация абсурдна даже обозначать не нужно.

Вместо конструктивного диалога, угрожаю своему близкому человеку.

— Пиздец, — он начинает истерически смеяться. Понимаю его реакцию. Выгляжу ущербно.

— Леш, давай я съеду к родителям. Не буду пока ничего им говорить, нам обоим нужно время, чтобы все обсудить, — среди всего этого цирка стараюсь включить рационализм.

— Не, дорогая, — цокает, — Не хочу ничего откладывать в долгий ящик. Давай здесь и сейчас. Начинай.

Он ставит стул напротив меня и садится, опираясь руками о колени. Прокручиваю в голове сотни вариаций, как правильно начать разговор. Но, конечно, верного ответа нет. Просто нужно говорить все то, что чувствую.

— Сейчас ты снова будешь смеяться, — начинаю нейтрально, — И я тебя понимаю. Леш, я влюбилась. Влюбилась в другого мужчину. Я не знаю почему и как это вышло. Головой понимаю, что натворила дел, но сердце без него не живет, а существует. Я правда долго это подавляла в себе, пыталась найти причину не влюбляться в него, ненавидела его, но сдалась.

Прерываюсь на секунду, делаю жадный глоток воздуха. Даже не замечаю, как быстро говорю.

— Возможно, я совершаю огромную ошибку. Но я хочу рискнуть, я хочу выключить голову и броситься в омут. Я хочу попробовать. Прости меня, я предала тебя. Я не хочу, чтобы ты думал, что есть твоя вина. Ты — лучший мужчина, которого я когда-либо могла встретить. Если сможешь, то прости!

Заканчиваю свой монолог. Горло першит из-за нехватки влажности. Леша смотрит и молчит. По лицу ничего не понятно. Но самое главное, что я сказала все, что хотела. Дажа если он не простит меня, я все пойму и приму.

— А что мне теперь делать, если мое сердце тоже без тебя не может? — наконец начинает говорить.

Я выдыхаю, немного радуюсь, что он спокоен, и агрессия ушла.

— Лешка, я не знаю, — слезы начинают течь. Просто без предупреждения огромными линиями катятся по щекам.

— И я не знаю. Алис, я сейчас готов все забыть и простить, но если ты уйдешь, то обратной дороги нет. Подумай хорошо. Включи голову, он преступник, у тебя вся жизнь будет, как на пороховой бочке с ним. У него таких как ты сотни. Зачем ты ему?

— Он любит меня! — выпаливаю на автомате. Не знаю, откуда такая уверенность, но подсознательно знаю, что Паша любит. Даже если ни разу не говорил мне об этом.

— Ну, конечно, сказка сказочная. Бандит и хорошая девушка. Может ты романов перечитала или работа на тебя так плохо влияет? Давай в отпуск съездим?

— Леш, я никогда ни в чем не была так уверена. Он любит меня. Да, он не самый хороший человек, далеко не хороший. Но я хочу подарить ему все то, что есть у меня внутри. Он тоже заслуживает ласки и тепла, — сердце сжимается, вспоминая, сколько этот маленький мальчик повидал дерьма в жизни. Он не видел любви в жизни, но при этом открыл свое сердце для меня.

— Ты непроходимая дура, Алис! Ты еще сто раз пожалеешь, но помни. Я не приму обратно после него, — он встает со стула, — Завтра собери, пожалуйста, свои вещи и едь к родителям.

— Может ты и прав, что я дура. Спасибо тебе за все! — касаюсь его плеча, но он сбрасывает мою руку.

Что ж, обид у меня нет. Еще раз смотрю на мужчину, все еще родной мой человек. Я искренне верю, что у него все будет хорошо. Выхожу из комнаты и направляюсь спать.

Глава 24

Наши дни

Утром быстро собираю вещи, беру самое необходимое, не хочется к родителям приезжать с чемоданом: будет много вопросов, на которые я пока не готова отвечать. Алексей уже ушел на работу, может это и к лучшему, не будет неловких прощаний и обреченных взглядов. Еще раз осматриваю квартиру, легкая грусть все же присутствует. Здесь я провела прекрасное время с любимым человеком, теперь же я ухожу к другому. Да, я сделала этот выбор осознанно, но такова жизнь. Прятаться и юлить не вижу смысла.

Выбегаю из подъезда и двигаюсь к машине, ее еще неделю назад Паша пригнал от усадьбы Мишурова. Не успеваю открыть багажник, как меня окликают. Поворачиваю голову, вижу Минаева. Черт, сейчас вообще не время.

— Добрый день, Алиса! Как хорошо, что я вас застал, или тебя, — изгибает бровь и окидывает меня быстрым взглядом.

— Добрый, Игнат, — киваю, все же открыв багажник. Складываю внутрь сумку и захлопываю.

— Позавтракаем? — он спокоен и расслаблен. Однако, его появление меня настораживает, я все еще помню все колкие фразы, которыми он меня одарил. Федуловская подстилка.

— А разве нам есть о чем говорить? — выстраиваю стену, стараясь не подпускать мужчину близко.

— Конечно! У нас общий проект, — разводит руки в стороны, словно удивляется моему вопросу.

— Не думаю, что после случившегося Дмитрий Львович захочет вместе работать, — не лукавлю. Действительно не знаю, состоялся ли разговор между Пашей и Мишуровым, и о чем он был.

— Как же, Алисонька. А твой любовник тебе не сообщил, что с Мишуровым обо всем договорился?

Он насмехается надо мной, прекрасно понимая, что я не в курсе дел Федулова. Это меня ранит, не понимаю, Паша мне не доверяет или же действительно из-за соображений безопасности не рассказывает.

— А можно без этого елейного голоса и насмешек? — огрызаюсь. Раздражает абсолютно все.

И Минаев с тупой ухмылкой, и ситуация, и Паша, который держит все в тайне.

— Ладно, не злись, — Игнат наконец перестает издеваться и выводит разговор в нейтральное русло, — Поехали. Надо обсудить дела в центре.

Он двигается к своему джипу, я не спешу следовать за ним. Ехать куда-либо нет никакого желания, хочется под плед и забыться. Еще нога периодически дергается, постоянно напоминая о травме.

— Да ладно тебе, не обижу.

Раздумываю, с одной стороны дела действительно стоит обсудить, как минимум потому что по документам я являюсь ответственной. Даже если не обсуждала дальнейшее развитие событий с Дмитрием Львовичем. С Пашей тоже нужно обсудить, как быть дальше с проектом.

— Давай встретимся вечером, — предлагаю, — Сейчас я не настроена на конструктивный диалог. К вечеру соберусь с мыслями.

Мужчина соглашается, мы договариваемся о деловом ужине, и я наконец покидаю двор.

Дома меня встречает только Блейд, родители видимо на даче. О своем приезде я не предупреждала, а может оно и к лучшему. Малыш встречает меня радостным вилянием хвоста, облизывает мои руки, лодыжки и проносит свой мяч. Мы с ним играем, чувствую себя в безопасности в этих стенах. Блейд приносит мне папин ботинок, понимаю, что он намекает на прогулку. Смеюсь и глажу пса за ухом, почему-то у него давняя привычка сообщать о желании погулять именно таким способом. Работает только папин ботинок, мою и мамину обувь он никогда не приносил. Хотя гуляли мы все с ним. Раньше вечерами выходили втроем, мне покупали мороженое летом, а зимой чипсы, я шла рядом с ними и что-то рассказывала, Блейд бегал вокруг. Прекрасные времена были. Почему сейчас все стало так сложно.

Надеваю мохнатому другу ошейник, поводок просто беру с собой. Выходим на улицу и двигаемся в сторону аллеи, где обычно гуляем, когда я приезжаю погостить. Блейд снова бегает кругами и гоняется за своим хвостом, я смеюсь с него. Такой он дурашливый. Но тело напряжено, вижу боковым зрением, уже десять минут мужчина в черном капюшоне неотрывно следит за нами и двигается по тому же маршруту. Я, конечно, не мнимая, но совпадения настораживают. Как назло людей мало, все довольно на большом расстоянии от нас. Поднимаю с пола ветку и кидаю Блейду, тот радостно бежит за ней, подхватывает чуть ли не на лету и обратно ко мне несет. Проделываю так еще раз пять, занимаясь с собакой, я теряю бдительность. Смотрю по сторонам и не вижу преследователя. Выдыхаю, видимо показалось. Пора начать пить успокоительные, а то так и до ручки дойти можно. Стараюсь немного расслабиться и уделить время играм.

Вдоволь нагулявшись, мы двигаемся к выходу из аллеи. Хочу набрать родителям, но понимаю, что оставила телефон в сумке, а сумку в прихожей.

— Вот такая у тебя несобранная хозяйка, дружок, — улыбаюсь псу.

Он радостно гавкает, подтверждая мои слова, а потом резко начинает рычать мне за спину. Замираю, Блейд — один из самых дружелюбных псов, он никогда не агрессирует на людей просто так. Понимаю, что происходит что-то неладное, собака не успокаивается, а начинает еще больше показывать свой оскал. Пытаюсь повернуться, но не успеваю, чувствуя как холодный металл ножа прислоняется к шее. Сглатываю слюну, холодный пот стекает по спине. Руки начинают дрожать, перебираю в голове все знания по самообороне со студенческих времен, но в голове словно ветер гуляет. Меня окутывает лишь липкий страх и ничего больше. Блейд надрывно лает, но не спешит нападать на обидчика.

— Сейчас ты молча пойдешь со мной, не задавая никаких вопросов, — незнакомый голос режет слух.

Вздрагиваю, потому что лезвие еще сильнее вдавливается в мою нежную кожу. Верный друг уже сходит с ума, истошно воя. Я смотрю на него, пытаясь хоть как-то успокоить.

— Ты поняла меня? — грубый и противный голос касается уха, — И угомони свою шавку, иначе это сделаю я.

Я начинаю кивать как болванчик, пытаясь идти вперед медленным шагом и глажу малыша, успокаивая. Блейд звереет и набрасывается на мужчину. Я успеваю увернуться, чтобы лезвие не полоснуло мое горло поперек. Пока я прикладываю руки к шее и пытаюсь прийти в себя, слышу возню и вой Блейда. В ужасе поворачиваю голову вбок, собака лежит на земле с воткнутым в ребро ножом. Слезы молниеносно срываются из глаз, я кричу изо всех сил и рыдаю.

— Нет, нет, нет, — подлетаю к собаке и прикладываю руку к ране.

— Малыш, маленький мой, живи, — беру лапы в руки и сжимаю их.

Блейд смотрит на меня и тяжело дышит, но не двигается. Я размазываю кровь по мягкой шерсти, попутно вытирая этими же руками слезы.

— Заебала выть, встала и пошла, — незнакомец больно хватает меня под мышки и поднимает на ноги.

Я брыкаюсь, пытаясь вырваться, кричу проклятья. Меня тащат все дальше от погибающего друга, я бьюсь в истерике, молотя кулаками все части тела этого морального урода. А потом чувствую удар и все. Темнота.

Глава 25

Наши дни

Чувствую холод, пронизывающий до костей, зуб на зуб не попадает. Я вся дрожу, дышится тяжело, руки болят словно в оковах. Я пытаюсь пошевелиться, но каждое движение дается с трудом. Простреленная нога ноет, сводит и бьет в легкой судороге. Я пытаюсь открыть глаза, понимаю, что на лице повязка. Кромешная тьма, ничего не видно совершенно. Страха нет, есть только отчаяние и гнетущее чувство неизбежности. Я не знаю, где я, кто меня похитил, что с Блейдом. Вдруг его кто-то из прохожих спас, помог моему малышу. От воспоминаний окровавленного тела любимого пса хочется рыдать. Понимаю, что нужно попытаться снять повязку, отчаянно тру висок о каменную стену, чтобы она сползла, но все попытки тщетны. Кирпич лишь оставляет ссадины на моем лице.

— Эй, кто-нибудь здесь есть? — зову. Не знаю, правильно это или нет, ведь ранее меня не похищали. Но и сидеть здесь в неизвестности нет никакого желания.

Ответа не поступает. Я еще громче начинаю кричать, голос садится, хочется пить. Спустя какое-то время я все же слышу шаги за стеной, уверенные такие и очень тяжелые.

— Чего орешь? — голос незнакомый. Этого человека я точно не знаю, грубоватый, слегка надменный.

— Где я? Кто вы? Как долго я здесь? — поток вопросов так и сыпется.

— Полегче, куколка, — он насмехается, — Мне просто сказали тебя сторожить.

— Тогда дайте мне воды, я еле говорю, — прошу, вытягивая руку вперед.

— Да, горло бы надо тебе смочить, а то еще работать не сможешь, — он противно ржет, а я столбенею.

— В каком смысле?

— Ой, не надо прикидываться невинной овцой, я таких как ты тут повидал сотни.

— Я правда не понимаю о чем речь! — воплю и начинаю дрыгаться, чтобы отцепить руки.

— Ага, конечно! — он уже рядом, подставляет горлышко бутылки к губам, и я делаю жадные глотки.

— Послушайте, меня похитили, — шепотом говорю, чувствую, что он все еще рядом, — Я понятия не имею кто. Помогите мне.

— Если я тебе помогу, то меня сразу пристрелят, — он отстраняется, — Так что сиди тихо.

Его шаги отдаляются, он уходит. Я кричу ему в спину слова мольбы о помощи, но безуспешно. Дверь с грохотом закрывается, и я снова остаюсь одна. Еще какое-то время безуспешно пытаюсь высвободить руки или хотя бы снять повязку, но любые мои манипуляции приводят только к новым ссадинам и боли. Я закрываю глаза и вырубаюсь.

— Аккуратнее давай, ценный груз, — сквозь сон слышу голоса. Кто-то трогает меня ниже пояса, в районе раны на ноге. Невыносимо больно, словно мне ложкой ковыряются в незажившем шраме. Мычу и брыкаюсь, боль становится нестерпимой.

— Да не шевелись ты, хуже будет, — тяжелая рука припечатывает тело к стене, — Открой рот.

Конечно, я не выполняю приказ и дальше стону.

— Открой рот, дура! Легче будет, — снова командует.

— Снимите повязку, — прошу сквозь стиснутые зубы. Боль становится такой сильной, что повышается пульс. Сердце выпрыгивает из груди.

Мне никто не перечит, повязка тут же слетает с глаз, я щурюсь от света, сквозь узкие щелки вижу три фигуры, одну из них узнаю. Игнат. Стискиваю зубы от неприязни к этому мужчине, Паша же предупреждал. Он стоит у дальней стены, безразлично на меня смотрит. В нем нет ни сожаления, ни симпатии, которую он демонстрировал ранее. Абсолютно безжизненный и пустой взгляд. Как я раньше не могла замечать эту наглую физиономию.

Передо мной на корточках сидит огромный мужчина, я не преувеличиваю. Ростом метра два, плечи как скала, взгляд серьезный и сосредоточенный. Только сейчас замечаю, что он обрабатывает мне рану. Швы разошлись и еще свежий шрам загноился. Паникую. Хоть бы не было заражения.

— Откроешь рот? — устало спрашивает этот бугай.

Я почему-то беспрекословно подчиняюсь, мужчина выглядит уверенно и не опасно, несмотря на его размеры. Возможно, я какая-то дурная, но чувствую, что в данную минуту мне пытаются помочь. Открываю рот, мне тут же вкладывают кляп из тряпок, скрученных в один валик. В ту же секунду на рану льют спирт, я кричу и сильнее стискиваю зубы.

— Потерпи девочка, надо зашить, я бы вколол тебе обезбол, ничего с собой нет, — он продевает хирургическую иглу и зашивает мою кожу словно полотно. Я рыдаю, стискиваю руки в кулаки. Боль нестерпимая.

Двадцать долгих минут мучений, новый шов готов. Не такой красивый, как мне сделали в больнице, а уродливый, безобразный. На всю жизнь останется напоминанием. Если, конечно, я выживу. Кто знает для чего я здесь.

— Ей бы в постель, антибиотики и покой, недели две хотя бы, — бугай обращается к Игнату.

— Боюсь у нас нет столько времени, ее ждут, — Игнат пожимает плечами.

— Сколько у нас есть времени?

— Дня три, не больше.

Я не улавливаю суть разговора до конца, но понимаю, что меня должны показать какому-то человеку.

— Он нас уроет, если увидит, в каком виде она, — Минаев переживает. Глаза бегают.

— Тогда у нас невыполнимая задача, поднять ее на ноги в самые короткие сроки, — этот великан подхватывает меня на руки как пушинку, даже бровью не ведет, — Давай ее в северный корпус положим.

Игнат кивает. Мы выходим из помещения, вернее меня выносят. Только сейчас замечаю, что была в каком-то сыром, холодном подвале. Типа погреба.

Мы заходим в небольшую комнату, тут только кровать и тумба. Больше ничего. Мужчина кладет меня на мягкий матрас и накрывает пледом.

— Поспи, если получится. Болеть будет еще долго, я постараюсь вколоть тебе обезбол, но это будет часа через четыре. Пока терпи.

Я киваю как болванчик, спорить не хочется. Стараюсь вести себя тихо и не отсвечивать. С больной ногой я далеко не убегу, а если буду создавать много шума, меня точно прицепят к кровати. И тогда я вообще не убегу.

— Вот и умница! — он улыбается. Улыбка добрая, но теперь уж я точно никому не доверяю. У Минаева тоже когда-то была добрая и спокойная улыбка, а сейчас я здесь.

Уверена, что Паша меня вовсю уже ищет. Не знаю, найдет ли до того, как меня куда-то увезут, но точно найдет. Представляю в какой ярости он сейчас, мечется из угла в угол. Главное, чтобы глупостей не наделал, не убил никого в порыве гнева. Усмехаюсь сама себе, понимая, что закрыла бы глаза на любые его злодеяния, лишь бы он сейчас прижал меня к себе и сказал, что все будет хорошо. Во что же мы с тобой влипли, Федулов…

Две поломанные детские судьбы, и вроде как моя начала складываться, я обрела семью, работу, дом и уют, а жизнь все равно за нас все решила. Все равно столкнула спустя столько лет. Сначала я думала для того, чтобы я с ним раскиваталсь. Чтобы я стала тем самым бумерангом, который нанесет ему сокрушительный удар. А сейчас понимаю, что несмотря на все то, что я приобрела, я оставалась такой же раненой детдомовской девочкой. Которую потянуло в сторону такого же мальчика. И вот мы вместе в одном котле из обид, боли и разочарований. Только теперь у нас есть кое-что одно большое на двоих. Наши чувства.

Я не идеалистка, любовь не побеждает все. Но она точно уже победила меня, разрушила мои принципы, показала, что не всегда бывает так, как ты задумываешь. Что не стоит зарекаться. Сглатываю слезы, топя щемящее чувство в глубине сердца.

Как же я хочу увидеть тебя, родной.

Глава 26

Наши дни

Понимаю, что нужно отсюда выбираться. Паша, может, и найдет меня, но сколько времени у него это займет — я не знаю. Не могу ждать, полагаясь на судьбу или удобное стечение обстоятельств. Остался всего день, завтра меня увезут отсюда, куда — тоже не знаю. Из разговоров понятно, что меня кто-то ждет, и это очень влиятельный человек.

Бугай, он же Антон, как я выяснила, по образованию врач,но помогает сейчас Игнату по бизнесу. Разумеется, они не могли меня отвезти в больницу, поэтому Тони, как ласково его называет персонал, поручился поставить меня на ноги. Несмотря на похищение, отвращение к Антону я не испытываю, он лишь выполняет свои обязанности. Относится ко мне нормально, не хорошо и не плохо, главное, что вкалывает обезбол. Иначе я с ума бы сошла от боли, особенно в первый день.

Еще за мной присматривает Сергей, охранник. Он парень добрый, но туповат. Ему лишь дают задачи, а он беспрекословно их выполняет. Его недалекость ума мне на руку: иногда он таскает что-то сладкое к чаю, иногда отвечает на мои вопросы. В целом все, что я сейчас знаю — узнала от него. И третье лицо во всей этой истории, самое неприятное — Игнат. Заходил ко мне за все время два раза, но конструктивного диалога у нас не вышло. На вопросы он вообще не отвечает, а порой переходит на оскорбления, повторяя, словно попугай, как я могла связаться с Федуловым. Не его собачье дело это, как говорится, но мужчине неймется.

Правда есть еще один небольшой нюанс: вчера вечером он приперся ко мне пьяный вдрызг. Смотрел на меня и молчал, создавая максимально гнетущую и дискомфортную атмосферу. Пиком всего безрассудства оказалась его рука, которую он засунул мне в трусы. Хотелось бы сказать, что все обошлось, но нет…

Он орудовал у меня в интимном месте минут десять, пытаясь возбудить. Я плакала, было очень больно, остались ссадины и синяки. Дальше тот не пошел, но отмыться от ужасного чувства стыда и грязи у меня не получается. Перед глазами до сих пор его безжалостный взгляд, рука, трущая мою нежную плоть, и язык, ласкающий кожу на шее. И все-таки это отвратительно…

— Сереж, а ты можешь мне найти спортивные штаны и кофту с длинным рукавом? — отпиваю горячий чай.

— Зачем вам? — он не переступает границы и всегда обращается на вы, хотя уверена, мы одногодки, может, я даже чуть старше.

— Мне прохладно ночью спать, да и в целом целый день щеголять в майке и трусах, даже по периметру этой комнаты — неудобно.

Конечно, доля правды в этом есть. Но истинная причина моей просьбы — план, что родился у меня в голове почти сразу. План, который не имеет последовательных действий. Все, что я знаю — то, что хочу выбраться, и делать это без одежды — не лучший вариант.

— Так давайте я принесу вам обогреватель, — предлагает альтернативу, чем начинает меня раздражать, слишком много лишних слов. Я просто хочу одежду.

— Сереж, пожалуйста, я бы хотела штаны и кофту. Если ты не в состоянии выполнить такую плевую просьбу, я попрошу Антона, — намеренно манипулирую. Знаю, что парню важно себя зарекомендовать как самостоятельную личность, без помощи Антона, а уж тем более Игната.

— Не нужно, я принесу! — тут же вздрагивает. Ну вот и славно.

Еще через время приходит Тони, его-то я ждала. По Антону реально можно сверять часы, он появляется всегда минута в минуту, без опозданий. Поразительная пунктуальность. Дежурно интересуется состоянием ноги, меняя бинты. Я сама вижу, что дело плохо, рана заживает так себе. Мужчина делает укол, становится легче. К вечеру бедро ноет, и порой нестерпимо.

— Можешь мне дать какое-то снотворное? — обращаюсь к Тони, пока тот складывает все свои инструменты в чемоданчик.

— Плохо спишь? — интересуется, раскладывая блистеры по алфавиту. Это я знаю наверняка, так как каждая ячейка в его чемодане подписана буквами.

— Вообще не сплю.

Он кивает и протягивает пакетик с порошком.

— Это быстродействующее снотворное, завтра нам выезжать. Нужно, чтобы было легкое пробуждение, это должно помочь.

— Отлично, — забираю белый пакетик из его рук.

— Пей сейчас!

— Я пока не хочу, Тони. У меня еще не было ужина.

— Тогда загляну к тебе после ужина, чтоб ты выпила при мне, — а он не глупый, хочет проверить меня.

Что ж, тогда план меняется. Будем бежать перед ужином, хоть и кормят здесь очень вкусно. Словно в санатории побывала.

Антон уходит, и я замешиваю пакетик в чае, чтобы мутный осадок был не так сильно виден. Сейчас у меня будет одна попытка, решающая. Если не сработает, то считай пропала. Я мужалась все эти дни, вела себя спокойно и исполняла все приказы, идеальная пленница. Не перечила, не сопротивлялась. Только один раз позволила себе показать зубки, когда Минаев распустил свои клешни. Я научилась защищаться, терпеть, быть хитрой. Теперь настало время научиться быть спасательным кругом для себя.

Вспоминаю, как всегда нуждалась в защите со стороны: в детском доме меня защищали воспитательницы, потом приемные родители, дальше Алексей, Павел… Возможно, настало время стать той опорой для себя, в которой я так давно нуждалась.

— Сереж! — кричу, парень тут же вваливается в комнату, глядя на меня вопросительно. — С чаем что-то не то, он какой-то серый и ужасно невкусный.

Дабы не делать его совсем дураком, отпиваю немного из чашки.

— Че там? — он подносит к носу жидкость и принюхивается.

— Не знаю, попробуй, гадость редкостная!

Сейчас два варианта развития событий: или же он выпьет, и полдела в шляпе, или же план провален.

Но я все-таки радуюсь тому, что Сережа наивен и глуповат, он делает большой глоток.

— Да норм вроде, цвет и правда странный, по вкусу ок, — отдает мне чашку обратно.

— По мне так гадость, ну ладно. Спасибо! — делаю максимально добродушную улыбку и ставлю емкость на тумбу.

Парень пожимает плечами и выходит из комнаты. Осталось подождать, пока он уснет, и делать отсюда ноги. Правда есть один маленький нюанс — я понятия не имею, кто и что меня ждет за дверью, но будем решать проблемы по мере их поступления.

Глава 27

Наши дни

План срабатывает: как только я приоткрываю дверь в коридор, замечаю Сережу. Тот сидит на стуле, облокотив голову о стену, и мирно посапывает. На секунду становится даже жалко его — парню точно влетит, если я выберусь отсюда. Но, оставаться и ждать непонятно чего — пик идиотизма.

Осматриваю коридор более детально; что справа, что слева одинаковые железные двери, нужно выбрать какую-то одну. В загадках и ребусах мне редко везло, поэтому у меня одна попытка. Прохожусь по карманам Сережи и забираю телефон. Радуюсь как ребенок. Еще прихватываю с собой пистолет — с этим товарищем у меня с недавних пор сложные отношения. Вспоминаю перепалку в Мишуровской усадьбе, и нога тут же дергается в болезненном приступе. Надеюсь, мне не придется стрелять в кого-то, хотя я уверена, что здесь куча охраны и остаться максимально незамеченной не выйдет.

Набираю номер Павла, не знаю, почему запомнила его, видимо чувствовала, что понадобятся эти цифры. Руки дрожат в предвкушении, так хочется ему все сказать, признаться, что очень скучала. Верю, что он меня ищет.

Три гудка тянутся словно вечность, я заламываю пальцы и кусаю нижнюю губу, ожидая скорее услышать голос мужчины.

— Слушаю, — на том конце провода слышу тяжелый вздох. Его голос тихий и уставший, сердце сжимается от боли. Я чувствую, как сильно он измотан.

— Паш, это я, — шепчу, зажмуривая глаза.

— Алиска, — он стонет с облегчением, — где ты?

— Я не знаю это место, тут длинный коридор. Минаев держал меня в какой-то комнате, удалось усыпить охранника, и вот, звоню тебе, — хочу, чтобы он гордился, какая я сильная и смелая.

— Зато, кажется, я знаю, где ты, — глухо рычит в трубку. — Прошу тебя, будь аккуратна. Я скоро приеду.

Он сбрасывает, так и не дождавшись моего ответа. Что ж, сидеть тут я тоже не собираюсь. Нужно выбираться.

Решаю пойти направо, руководствуясь правилом: когда не можешь сделать выбор, выбери то, куда больше тянет. Первой моей мыслью была именно дверь справа, поэтому я целенаправленно двигаюсь к ней, слушая интуицию. Толкаю тяжелую ручку вниз и тут же оказываюсь в еще одном коридоре.

Боже, это не здание, а какой-то лабиринт. Крадусь на цыпочках вдоль одинаковых дверей, повсюду свет красного оттенка, приглушенная и довольно интимная обстановка. Проходя мимо одной из дверей, до ушей доносится женский стон, прислоняюсь ухом и морщусь. Кажется, там очень весело проводят время, потому что я слышу характерные шлепки, стоны и крики. С ужасом понимаю, где нахожусь. Паша не шутил насчет притонов Минаева, это явно то самое место. Становится не по себе.

Я никогда не осуждала древнейшую профессию и девушек, зарабатывающих себе на жизнь таким способом, но и желания сталкиваться лицом к лицу с этой грязью тоже не было. Интересно, сколько тут таких коридоров и сломанных женских судеб? Сколько тут таких дверей, где девушки делают вид, что им приятен секс с мужчинами, что их используют?..

Пока я позволяю себе стоять и раздумывать над всем этим, одна из дверей открывается, и оттуда вываливается тучный мужик под ручку с длинноногой брюнеткой. Они меня не замечают, а я вот прекрасно их вижу. Вижу его толстую и противную руку с пальцами-сосисками, что мнет упругую попу девушки, залезая двумя пальцами под линию трусиков. Вижу его отвратительное поросячье лицо, затем лоб, по которому стекает пот. Меня передергивает от отвращения. Девушка дежурно мило ему улыбается, поглаживая по плечу. Смеется, когда тот что-то шепчет ей на ухо. Но смех абсолютно наигранный, в глазах у нее усталость и тоска. Еще несколько минут они милуются и, слава богу, мужчина удаляется в противоположную от меня сторону, скрываясь за дверью. Брюнетка прислоняется к стене, брезгливо вытирая руки о свой халат, и резко поворачивает голову в мою сторону.

— Новенькая?

— Что? — немного испугавшись, округляю глаза.

— Да я видела твои сочувствующие взгляды, когда Эдик меня лапал. Явно ты не при делах. Нахер тогда выбрала такую работу? — она скалится, ее задела моя жалость. Но я же не имела в виду ничего такого, просто была сторонним наблюдателем.

— Да я что-то передумала, хочу вернуться домой. Не подскажешь, где выход? — подыгрываю, подтверждая догадки девушки. Пускай думает, что я тут собиралась работать, чем забьет тревогу и отдаст в лапы Минаева.

— Да у тебя на лице написано, что ты белая и пушистая. Нахуя тебя вообще приняли, — видно, что вся сложившаяся ситуация ее злит. — Но у нас главное правило: никто не уходит со смены, не закончив ее. Так что обслужи, дорогуша, своих, а потом пиздуй на все четыре.

Я конфужусь от ее говора, в голове начинают работать шестеренки. Мне нужно отсюда выбраться, и она единственная, кто сможет помочь. Да, не самая приятная компания, но выбора нет.

— Послушай, я правда не хочу. Пойми меня как женщина женщину, пожалуйста, — стараюсь быть вежливой и добродушной, пытаясь расположить ее к себе.

— Блять, ты тупая? Если ты не обслужишь своих клиентов, то их раскидают по другим. Я не хочу сегодня трахаться с очередным уродом, только потому что ты, неженка, не удосужилась раздвинуть ноги. Сечешь?

— Секу, — киваю, — как тебя зовут?

Она раздраженно закатывает глаза, а я чувствую, что диалог не клеится.

— Послушай, у меня есть любимый человек. Я не знаю, зачем сюда пошла. Глупая, видимо, но я не могу его предать. Помоги мне, пожалуйста, я тебе заплачу, — достаю свой единственный козырь из рукава. — Ты же явно тут из-за денег, я заплачу.

— Откуда у тебя деньги, неженка? Успела уже насосать? — ее взгляд становится заинтересованным.

— У моего мужчины есть, он заплатит. Идет?

— Ладно, хуй с тобой. Пошли, — она машет в сторону двери, куда ушел ее недавний кавалер. — Только я возьму по двойному тарифу.

— Без проблем, — соглашаюсь с ней. Уверена, что смогу убедить Федулова заплатить проститутке.

Обманывать я ее точно не стану.

Мы проходим еще один длинный коридор, меня радует, что тут ни одной живой души. Видимо, сейчас самое время для разврата, и все предаются плотским утехам. Кроме меня, сбегающей из притона, и проститутки, что помогает мне.

— Так, короче, это черный выход. Не хочу, чтобы Игнатик увидел, как я помогаю сбежать тебе. Тем более в главном холле камеры, а тут чисто. Застываю, что-то я не подумала, что здесь могут быть камеры. Испуганно пялюсь на девицу, она тут же считывает все по моему лицу.

— Да не ссы, в коридорах нет камер. Никому не нужны записи, как влиятельные чиновники обжимаются со шлюхами. Компромат нехилый, — она изгибает свою идеальную тонкую бровь. Я сразу облегченно выдыхаю. Мы выходим с ней на улицу, никогда бы не подумала, что буду так рада свежему воздуху. Блаженно закрываю глаза. Вкус свободы так сладок.

— Пошли давай, че ты встала! — прикрикивает на меня брюнетка. Бегу за ней в сторону забора, волоча больную ногу. Вокруг лес, оборачиваюсь назад и замечаю четырехэтажное кирпичное здание. Никогда бы не подумала, что внутри него творится такой беспредел. Игнат хорошо замаскировал свой бизнес.

— Ой, кажется, это ко мне, — голос девушки становится сладким, — мой самый любимый клиент. Я поворачиваю голову и вижу Пашу. Сердце пропускает удар. Потом еще один. И замирает.

— Дорогой, давно ты к нам не заезжал. Я скучала по твоему члену, — брюнетка двигается в сторону Федулова.

Только сейчас понимаю, что они знакомы. Какая-то чертовщина.

— Маленькая, я потом все объясню, — он игнорирует проститутку и хватает меня за руки, прижимая к себе. Я в ступоре. Конечно, он не держал целибат, но факт, что Паша был клиентом у Минаева, обескураживает.

— Это че, и есть твой мужик? — она тычет в нас пальцем. — Неплохо ты! А я-то думаю, чего мой сладенький перестал приезжать…

Чувствую, как меня начинает тошнить. Вот-вот вывернет наружу.

— Паш, оплати двойной тариф, я обещала ей. Расценки ты, наверно, знаешь, — мажу по нему взглядом, он морщится, как от удара.

Спешу к машине и сажусь на переднее сиденье, ожидая мужчину. Они о чем-то говорят ровно тридцать секунд, я считаю. Ее рука проходится по его лицу, и я тут же отворачиваюсь, не желая наблюдать за этим. Слезы уже наготове, обида глушит. Я разочарована и влюблена. И обе эти стороны борются во мне сейчас.

Глава 28

Наши дни

Паша садится за руль, громко хлопает дверью и резко стартует. Я вижу, что он не может совладать со своими эмоциями. Мне тоже тяжело. Хочу целоваться, много. Мне нужно, чтобы он прижал меня к себе и убедил, что все будет хорошо.

— Алис, послушай, — Паша крепко сжимает руль правой рукой, отчего кожа натягивается и белеет.

— Не нужно, — останавливаю его. — Давай не сейчас, пожалуйста. Просто будь рядом. Кладу свою ладонь на его, чтобы успокоить. Нам всем сейчас тяжело, разбор полетов — не лучшее решение в данной ситуации.

— Они что-то тебе сделали? Как-то навредили?

Тушуюсь с ответом. Говорить ему про ситуацию с Минаевым будет правильным решением, но нелогичным. Я знаю, что он сорвется и просто поедет обратно. Не будет ничего взвешивать, а просто его убьет. Я не хочу, чтобы на его руках была кровь, не хочу его потерять. И как бы мне ни было страшно и противно, я решаю скрыть этот факт.

— Нет, кормили и лечили, — усмехаюсь, улыбка выходит вымученной. — Ничего такого, что могло мне навредить.

— Сука! — Федулов бьет по рулю. — Гнида.

— Паш, прошу, успокойся. Сейчас я рядом, жива и здорова.

— Если бы хоть волос упал с твоей головы, Алиса, — он качает головой, — Алиса… Я бы ему сердце вырвал голыми руками. Клянусь.

На миг представляю Пашу, стоящего на коленях перед бездыханным телом Игната и сжимающего его еще теплое сердце. И меня бьет мелкая дрожь. Павел — опасный человек, я никогда себя не тешила мыслями, что он жил все предыдущие годы честно и по правилам. Но все это не помешало мне открыть свое сердце и пустить его туда. Чувствую, как пальцы покалывает от желания прижаться к нему, поцеловать, вдохнуть запах табака и его парфюма с нотками мускуса.

— Остановись на обочине, — мой голос тихо, но настойчиво звучит в салоне автомобиля.

Он не задает вопросов, резко сворачивает и тормозит. Смотрим друг на друга неотрывно, сейчас его глаза красноречивей, чем когда-либо. Они кричат о желании и чувствах. Так меня еще никогда не хотели.

Он проводит костяшками пальцев по моей скуле, нежно сминая кожу. Удивляюсь, откуда в этом мужчине со звериным характером такая чувственность. Опускаю голову вбок и кладу ее в его ладонь, целуя внутреннюю сторону. Решаю поиграть и, высунув кончик языка, прохожусь по фаланге большого пальца, губами прикусив подушечку на конце. Паша дергается, и тут же, намотав мои волосы на кулак, притягивает к себе. Секундная заминка, и его губы уже терзают мои. Стону, даже рычу.

Прохожусь рукой по его бедру, уводя ее ближе к паху. Под нежной кожей ощущается грубая ткань брюк, сминаю ее, сжимая в кулаке. Пальцы на ногах тоже поджимаются от неимоверных эмоций, что кружат голову. Это самое настоящее помешательство. Мы на грани.

Я позволяю себе двинуться дальше и кладу руку на пах, ощущая как тверд мужчина. Как сильно он желает меня. Паша стонет, стонет как мальчишка, что дорвался до запретного плода. Хватает меня и усаживает к себе на колени.

— Идеальная, — он приспускает кофту чуть вниз, обнажая верхнюю часть груди. Проходится языком по впадине. Сжимает сосок через ткань, а меня ударяет током. Я никогда не любила манипуляции с грудью, потому что чувствительность низкая. Сейчас же от одного касания тело взрывается, между ногами все стягивается в нервный комок, который незамедлительно нужно расслабить. Я хочу кончить.

Я хочу его руки на моей плоти.

— Паша, пожалуйста! — вымаливаю, как настоящая шлюха.

Он не заставляет себя ждать, тут же проскальзывает рукой в штаны, оттягивая трусики в сторону и касаясь самого потаенного места. Так далеко мы еще не заходили.

— Да, да, да, — стону и извиваюсь, ощущая его пальцы на влажных складках. — Родной…

— Повтори! — входит двумя пальцами так резко, что я вскрикиваю.

— Родной мой!

Федулов жестко трахает меня пальцами, нет и намека на ласку или нежность, сейчас мы просто сходим с ума. Я в порыве страсти чуть ли не рву пуговицу брюк, исступленно дергая ширинку вниз.

Хочу скорее прикоснуться к его плоти. Мы должны быть в равных условиях. Паша помогает мне справиться с ненавистными брюками, и его член оказывается у меня в ладони. Не представляю, как он поместится в меня… Красивый, крупный, я бы даже сказала слегка широковат.

— Ты уверена, что хочешь здесь, в машине?

— Сейчас я уверена, как никогда и ни в чем, — провожу вверх-вниз, растирая смазку.

— Никогда бы не подумал, что все может быть так, — он закатывает глаза, кадык дергается.

— Как так? — прикусываю мочку уха, активнее двигая рукой.

Паша подхватывает мой темп и вдалбливает свои пальцы, ловя ритм.

— Так ахуенно…

Не выдерживаю, хватит нам ходить вокруг да около. Он нужен мне сейчас, хочу, чтобы он чувствовал, как тело горит именно в его руках, и знал, что я пала в этом бою и отдаю себя полностью. Что я его.

Одним движением стягиваю с себя штаны и трусы до колен, и тут же насаживаюсь на его член. Стонем в унисон. Это невозможно. Невозможно так хотеть человека, невозможно так подходить друг другу. Чтобы все пазлы совпали. Мы — как один механизм, кажется, что не хватало только двух деталей, чтобы он заработал. И мы двигаемся ритмично, пошло, громко.

Это не просто лучший секс в моей жизни. Это вообще не секс. Это полет. Я отрываюсь от земли и лечу. Тело больше не принадлежит мне.

Кончаем быстро, словно подростки. Разве бывает, что пара кончает вместе? Думала, это все выдумки сексологов и особенно впечатлительных барышень. Теперь я на их стороне. Это возможно, пусть и необъяснимо.

— Что это было? — искренне недоумеваю, как мы это сделали.

— Это были мы, маленькая, — он нежно проводит губами по виску.

— Тогда я хочу, чтобы мы существовали всегда.

— Другого варианта и не будет, Алис, — смотрит прямо в глаза. — Либо со мной, либо ни с кем.

Звучит угрожающе, нужно бежать от такого, а я умираю. Потому что сама не готова больше никогда и ни с кем. Только с Павлом Федуловым. Только с мальчишкой, что сломал меня. Только с мужчиной, что починил меня.

Глава 29

Наши дни

Когда мы подъезжаем к дому Павла, я немного напрягаюсь. Все еще помню, как здесь в нас стреляли, как мы бежали отсюда в ту лесную хижину, где я начала влюбляться в мужчину. Осматриваюсь по сторонам — охраны стало больше, но это не приносит облегчения.

Выхожу из машины, навстречу бежит Кингстон, запрыгивая на меня и облизывая с ног до головы.

Сердце тут же сжимается, и перед глазами встает картина окровавленного тела Блейда. Я сглатываю комок горечи, и в немом вопросе поворачиваюсь в сторону Павла, смотря на него. Он понимает, чего я хочу от него.

— Алис, мне жаль, его не удалось спасти, — пытается сделать шаг в мою сторону.

Я протягиваю руку вперед, останавливая его, отчего он тут же тормозит. Кингстон продолжает радостно вилять хвостом и крутиться вокруг. Я не могу винить Пашу, но сердце рвет. Как ножом пырнули. Терять любимого питомца — сродни потери близкого человека. Он до последнего пытался меня защитить, а сам…

Смахиваю слезу, плакать буду позже. Сейчас мне нужно быть собранной, опасность повсюду — это я теперь знаю наверняка.

— Мы справимся со всем, маленькая, — Паша обнимает меня со спины, прижимая к себе. В кольце его рук и правда проще дышать, но боли от этого меньше не становится.

— Паш, — разворачиваюсь к нему лицом, кладя руки на его стальную грудь, — пообещай, что все будет хорошо!

— Обещаю, я сделаю все для тебя, — отвечает не раздумывая.

Дома принимаю горячий душ, намыливая тело три раза. Жаль смывать с себя запах Павла, но я ощущаю присутствие третьего лишнего. Замечаю синяк на внутренней стороне бедра, с сожалением сглатывая горечь и отчаяние.

Когда выхожу из душа, Паша сидит на кровати, ожидая меня. Босыми ногами ступая по ковру, подхожу ближе. Он тут же притягивает к себе, оставляя поцелуй в уголке губ.

— Переедешь ко мне в спальню? — спрашивает. Внутри ликую, что для него важен мой выбор, иначе бы он просто поставил перед фактом. С удовольствием отмечаю для себя, что он не такой диктатор, каким хочет казаться.

Постепенно будем снимать с тебя твои защитные маски, Паша.

— А мне можно подумать? — кокетливо смеюсь, проходя рукой по мощной шее пальчиками.

— Нет.

Захватывает рот в плен своих губ, я снова чувствую желание внутри. Так теперь будет всегда? Я всегда буду хотеть этого мужчину, находясь на грани? Стоит ему коснуться любого участка моего тела, я становлюсь мягкой и податливой. Как пластилин: бери и лепи, что хочешь.

Но понимаю, что хочу сначала поговорить. Теперь мне важно показать ему, что со мной нужно разговаривать. Чувства — это замечательно. Но без хорошей коммуникации мы не продвинемся далеко.

— Паш, — еле останавливаю его, когда он подхватывает меня под попу, — я хочу поговорить.

— Сейчас? — смотрит с недоверием.

Киваю. Максимально серьезное лицо, кажется, даже тело становится более прохладным. Не то, что минуту назад, когда оно горело.

— Ладно. Твоя взяла, — он поднимает руки вверх, отпуская меня.

Сажусь на край кровати, как бедная родственница. Паша же залезает с ногами, заняв больше половины матраса. Хватает тут же за руку и устраивает меня сбоку, крепко обнимая.

— И куда делась моя смелая девочка?

— Я тут, только не распускай руки. Мне правда необходимо поговорить с тобой.

— Хорошо. Задавай свои вопросы, — недовольно вздыхает, но все же соглашается.

— Кто такой Ткач? — задаю самый интересующий вопрос.

— Владеет заводом, я хотел купить его, но мы не договорились, — скупо выдает информацию.

— А более развернуто?

— Спроси конкретнее, Алис, что тебя интересует, — он понимает, к чему я веду, но дает мне право вести диалог.

— Это он тебя подставил? Федулов кивает.

— Не своими руками. Свои он марать не будет, — Паша недобро скалится, я чувствую, как его рука сжимается на плече.

— А почему тогда я следила за Мишуровым?

Он берет мое лицо в свои руки, смотря прямо в глаза. Сейчас они черные и настолько глубокие, что утонуть можно за одну секунду. И шансов выбраться уже не будет. Хотя я давно утонула в нем.

— Я никогда бы тебя не отправил к Ткачу, он нелюдь. Мне поступила информация, что Мишуров тоже хочет купить этот завод, и они даже подписали контракт. Я думал подобраться к Ткачу через Львовича.

Но ошибся, Мишуров ни при чем. Никаких договоренностей у них не было и нет.

— А кто тебя проинформировал? — беру его за руку, нежно поглаживая костяшки его пальцев.

Чувствую, как сильно он напряжен. Разговор не из приятных.

— Игнатик, — с ядом выплевывает имя Минаева, — мы давно знакомы.

— О, это я теперь в курсе, — ревность снова появляется на горизонте.

— Все это было до тебя. Как только ты переступила порог этого дома, у меня не было ни одной женщины. Не стоит ревновать меня к прошлому, которое не имеет никакого значения. Только ты имеешь значение.

Паша целует меня так нежно, что я начинаю сходить с ума. Его губы словно орошают сладостью мои, забирая в плен, потом освобождая и снова забирая. Эти манипуляции кружат голову. Его чувства сейчас как на ладони, не нужно слов, чтобы понять. Он не врет. Я важна и любима.

— Паш, а зачем ты спорил со мной?

— Не знал, как тебя еще к себе привязать, — очерчивает рукой мой позвоночник. — Хотел, чтобы у тебя не было шансов уйти. Но ты ушла.

— Тогда я испытывала к тебе злость. Силой меня не взять.

— Я знаю, теперь я знаю. Главное, что ты здесь, — он прикрывает глаза, вдыхая запах моих волос. — Главное, что ты со мной.

— Что будет дальше? — считаю, что мы еще не договорили.

— А дальше, как я и говорил, все решу сам. Еще один день, находясь в неизвестности, я не переживу. Когда ты пропала… — он осекается, — лучше тебе не знать, что со мной творилось.

Я понимаю, что его трясет. Злость затмевает его разум, нужно срочно расслабить мужчину. Решаю закончить разговоры. Провожу кончиком языка по кадыку, спускаясь поцелуями вниз. Он тут же срывает с себя домашнюю футболку. Я рассматриваю красивую грудь и подсушенный рельефный торс. Да, определенно хорош собой. Растительность на груди небольшая, при этом заводит и пробуждает все мои животные инстинкты. Я теку, как самка перед спариванием. Абсолютно бессовестно и откровенно. А это он еще даже не дотронулся до меня.

Опускаюсь вниз поцелуями, останавливая взгляд на области паха. Леше не нравился оральный секс, мы редко им занимались. Но Федулов выглядит как человек, который любит такого рода ласку. Поэтому я отбрасываю стеснение прочь, приспуская спортивные штаны вниз.

Член тут же встает в боевую готовность. Маленькая капля смазки образуется на кончике органа, я завожу руки назад, закрепляя их в замок, и подхватываю языком солоноватую субстанцию.

Смотрю на мужчину — там пелена, его ведет. Даю возможность руководить процессом. Паша кладет руки мне на голову и насаживает мой рот на свой член, доводя до середины. Потом снова проделывает то же самое, пока я не ощущаю, как головка утыкается в стенки горла. Выпускаю член изо рта, хватая воздух и размазывая слюни вокруг рта. Веду себя развязно, но от этого завожусь еще больше. Словно рядом с этим мужчиной из меня выходит все порочное.

Продолжаю сосать, издавая характерные звуки. Паша стонет. Громко. Это такое наслаждение, когда мужчина стонет от твоих ласк. Он быстро кончает, а я, ни минуты не думая, сглатываю семя.

— Я сдох и заново родился, — он без брезгливости сминает мои губы. — Теперь твоя очередь.

Опрокидывает меня на спину, разводя мои ноги в стороны. Полотенце уже валяется на полу, я даже не заметила, когда оно спало с меня. Забываю, что на бедре остался синяк. Спохватываюсь, чтобы сжать ноги вместе, но натыкаюсь на взгляд, полный ярости.

Понимаю, что произошло неизбежное.

Глава 30

Наши дни

— Паша, остановись, прошу тебя! — бегу за мужчиной вниз по ступенькам. — Пожалуйста, остановись.

Он не слышит, просто вихрем несется вниз, задевая плечом картину, висящую на стене. Она со звоном падает на пол, стекло разбивается вдребезги, я еле успеваю отскочить, чтобы не наступить босыми ногами.

— Если ты сейчас же не остановишься, то больше меня не увидишь, — я говорю ужасные вещи, осознанно идя на манипуляцию. Укол разочарования больно бьет в сердце. В кого я превратилась?

Манипулирую жестоким способом уже второго близкого человека. Но понимаю, что это единственный действенный способ. Меня упорно не хотят слышать.

И манипуляция срабатывает: он тормозит уже у двери, держа руку на ручке. Я тоже останавливаюсь, стою за его спиной, которая пляшет ходуном из-за частого дыхания. Он весь натянут как струна, напряжение бьет волнами.

— Ты поступаешь неразумно, Алиса, — он еле сдерживается, чтобы не повысить на меня голос.

Я вижу злость во взгляде, когда он поворачивается лицом ко мне. Осуждает. Я понимаю. Но меня не обижает его ярость, направленная в мою сторону. Знаю, что он просто пытается совладать с эмоциями, но у него не выходит.

— Паш, я просто прошу тебя не рубить с плеча.

— То есть предлагаешь закрыть на это глаза и жить дальше, словно ничего не произошло? — он тычет пальцем на мое оголенное бедро с виднеющимся синяком.

— Нет, я просто не хочу, чтобы ты на эмоциях натворил дел, — стараюсь подбирать спокойные нотки в тоне, чтобы усмирить его гнев.

— Да какого хуя ты вообще решила смолчать об этом? — видимо, у меня плохо получается, потому что Федулов срывается на крик.

Кажется, окна начинают дребезжать от его ора. Я пытаюсь сделать шаг в его сторону, но он останавливает меня одним жестом.

— Я просто боялась вот такой реакции!

— Какой, блять, такой реакции? — продолжает кричать: — Любой нормальный мужик так отреагирует, узнай он, что его женщину трогал другой мужчина.

— Паш, я хочу, чтобы ты сначала успокоился, а потом решил, что делать.

— Ты дура или не понимаешь, да? — его слова обжигают меня. Я чувствую, что это всего лишь эмоции, но легче не становится.

— Нет, Паш, я не дура. Я боюсь за тебя. Боюсь тебя потерять, — тихо говорю. У самой эмоции на нуле, не хочу кричать, доказывать, биться об стену. Зачем?

Он все равно всегда все делает так, как считает нужным. Он выбирает всегда свои желания, не мои, редко интересуясь моим мнением. И как бы сильно я не была влюблена в этого мужчину, терять себя— тоже больно.

Я разворачиваюсь и молча удаляюсь в сторону лестницы. Нет смысла спорить. Федулов все уже для себя решил.

— И куда ты пошла?

— Какой смысл останавливать тебя, если ты все сделаешь по-своему, — обреченно пожимаю плечами.

— То есть я еще и виноват сейчас?

Он, психуя, пинает мячик Кингстона, отчего тот пролетает метра три. Пес тут же прибегает на шум, думая, что с ним хотят поиграть. Вижу, что Павел готов сорваться на собаку.

— Не смей! — тычу в него пальцем.

— Блять! Жил без бабы, проблем не было, — в сердцах выпаливает.

Становится нестерпимо больно. Неужели можно ставить под сомнение все то, через что мы прошли вместе? Еще десять минут назад этот несносный мужчина стонал от моих ласк. Смотрю на него и вижу того маленького Пашу, что делал мне больно. Только в его глазах я еще отчетливо вижу страх.

Он боится меня потерять, он уязвим. Включает все тумблеры защитной реакции, лишь бы никто не считывал, как ему тяжело. Только передо мной не нужно надевать маски, я хочу видеть его настоящего. Уязвимого, открытого, раненого. Со всеми страхами.

— Мне уйти?

— Я не знаю, Алиса, что должно произойти, чтобы я тебя отпустил. Нет такого варианта, — он все еще тяжело дышит, но понемногу успокаивается.

— Паш, пожалуйста, тогда мое мнение тоже учитывай. Это касается не только тебя и твоих эмоций, но и меня. Это мое тело, моя боль, и мне хотелось бы, чтобы ты слышал меня.

— Меня разрывает на части, Лиса, — он снова обращается ко мне этим ласковым прозвищем.

Подходит ближе, делая всего три размашистых шага, и сгребает в объятия. Целует в макушку раз десять — такая ласка отпечатывается в сердце огромным клубком нежности. Вот такие у нас американские горки.

— Мы решим все вопросы, просто давай не сгоряча, — прошу его, обнимая в ответ.

Он кивает, наконец-то соглашаясь со мной.

— Все, что связано с тобой, вызывает у меня шквал эмоций. Не могу это контролировать.

Я глажу его спину, очерчивая мышцы. Вдыхаю запах. И понимаю, что сама в ловушке таких же эмоций. Но могу их контролировать, чего не скажешь о мужчине, конечно. Я знаю, что мы научимся разговаривать. И он научится слышать меня, просто нужно время, которого до этого у нас не было.

Целую колючий подбородок, оставляя влажный след от губ. Паша заглядывает ко мне в глаза, сканируя что-то внутри. Хочу, чтобы именно сейчас он сказал. Сказал, что любит меня. Но заветные три слова так и не вылетают из его рта, хотя я вижу это невооруженным взглядом. Ему тяжело говорить, проще сделать. Он не слышал никогда в жизни слов любви, и уверена, что никогда и никому не говорил. Но я буду ждать, сколько нужно.

— Нереально красивая. Моя девочка, — целует. Глубоко, осторожно и медленно.

Я хочу, чтобы так было всегда. Потому что ничто не было так правильно в моей жизни, как мы.

Глава 31

Воспоминания

Я все еще хорошо помню, в каком отчаянии находился, когда Алису забрали. Я не мог спать, есть. Перед выходом из детдома тогда упрашивал Зиночку дать мне ее адрес, на что получал резонное: «Нет».

Все знали, что я недолюбливал девчонку. Видимо, главная боялась, что найду ее и начну снова гадить. Но тогда, проведя эти жалкие месяцы без нее в детдоме, я словно осознал, что должен сказать ей все, как есть. Пусть не примет, прогонит, ударит, да что угодно сделает. Лишь бы знала, каким дерьмом я себя чувствую.

Но найти девушку мне так и не удалось. Каждый раз, когда подбирался к истине — что-то неведомой силой прятало ее от меня. Я не мог уловить связь и понять, куда постоянно пропадают ее следы. Все сводилось к одному: такой девушки больше не существует.

За годы, помимо поисков своей первой любви, я строил карьеру. Понимал, что детям из детдома устроиться на хорошую должность проблематично, подобно зеку. Почему-то все считают, если тебя воспитывали не твои родаки, а левые люди, значит, ты — отброс общества. Будто бы моя блядская мать смогла воспитать что-то хорошее во мне, а не ненависть и отвращение, да и я бы сто процентов пропитался всем этим дерьмом, если не Алиса…

Единственный человек, который меня останавливал — она. Я словно хранил что-то светлое и такое потаенное, чтобы на фоне такой девочки не быть совсем дерьмом. Конечно, получалось хуево, не спорю. Но как мог.

Еще часто задавался вопросом: а что я в ней, собственно, такого нашел? Обычная девчонка, что росла в обычной неполной семье, воспитывалась отцом. Ну да, красивая, но таких полно. А потом понимал, что нет. Таких практически не существует. Она умела держать себя, свое достоинство, принимала удары судьбы с улыбкой на лице.

Черт возьми, ей было чертовски больно… Я видел как она рыдала в подушку сотни раз, а потом шла по коридорам и улыбалась. Молчала и улыбалась. И я ахуевал от нежности, гордости и уважения к этой малышке. И любви.

Я долгое время работал на стройке, выполняя разную работу — то кирпич уложить, то груз растаскать, то жопу начальству лизать. С зарплатой кидали постоянно, жил с таджиками в фургоне. Вонь, антисанитария, полное разочарование в жизни… Смотрел на себя в зеркало и думал: вот приеду я к ней вонючий и заебанный, а она сразу простит и полюбит. Ха!

Нет, такое положение дел меня вовсе не устраивало, хотелось быть в ее глазах героем. Впервые. Чтобы ей было, за что меня любить. Это я могу ее любить просто так, но разве меня можно без причины хотеть? Нет, мать мне в жизни преподнесла ценный урок — я никому не нужен, и если хочу любви, то должен ее заслужить.

Психанул, ушел со стройки. Поступил импульсивно, не имея и гроша в кармане, но и терпеть унижения не было сил. Познакомился с пацанами в парке. Как там говорят? Не бывает случайных встреч. Вот и тут случайная оказалась вовсе не случайной. Пацаны сразу приняли за своего — хоть и не детдомовскими были, а все равно улица растила. И выживать тоже учились. Вписались с ними в бизнес, да что там, проще говоря — арматуру продавали за копье. Такой себе стартап, но на еду хватало.

А потом я познакомился с Леной, девчонка училась в педагогическом, что располагался рядом с нашей конторой.

Влюбилась в меня, ходила хвостом. Ну я и предложил встречаться. Только условия мы не обговорили с ней: она любви хотела, а мне просто нужен был постоянный секс с проверенным человеком.

Недолго наши отношения длились, месяцев семь от силы, но за это время ее отец неплохо так подсобил мне с работой. Понравился я ему каким-то чудесным образом.

Тут и деньги начались. Большие. Тогда даже казалось, что огромные. Устроил меня работать на ЦБК*, где прям перло. Понравилось и втянулся. Даже химию учить стал с нуля, чтобы знать все процессы варки целлюлозы. Быстро вырос до топового менеджера по продаже целлюлозы за границу, без знаний выезжал. Харизмой брал и умением договариваться. А потом, когда появились знания и нужные связи, стал подумывать о своем деле.

Так открыл фирму по перепродаже целлюлозы. Продавал по самым большим ценам в Европу, конкуренты только руками разводили, мол, как так у меня получалось. А я сам не знал, просто перло и все. Продавал выше рынка, но и не говном торговал. За браком следил всегда тщательно, иностранным покупателям не подсовывал дерьмо за большие деньги, как иногда поступали другие фирмы. Авторитет себе завоевывал.

Фирма росла, рос и спрос, а сырья не всегда хватало. Так и вышел на Ткача. И в этот же момент появились первые зацепки по поиску Алисы. Гульнул тогда от души: праздновал и новые поставки и то, что скоро увижу ее. Совсем рядом она…

*** Сижу в машине у обычной хрущевки, сжимая в руке бумажку с адресом. Сердце бешено колотится. Уже представляю, как лечу по лестнице на третий этаж, звоню в дверь, и она ее открывает. Смотрит на меня, все такая же красивая и робкая. Смакую эти мечты в голове.

Выхожу из машины, осматриваясь по сторонам. Если живет в таком небогатом районе — значит, удочерили ее все-таки обычные рабочие. Конечно, я ничего против не имею, но всегда думал, что моя девочка достойна большего. И я готов бросить все к ее ногам. Деньги есть, статус есть, связи есть — осталось только прощения вымолить и любовь завоевать.

Стучусь в дверь, так как замок сломан; уже ожидания расходятся с моими фантазиями, но не унываю. Нас разделяет какая-то несчастная дверь, где-то там за ней, сидит она, возможно, на кухне.

Перебирает свои пышные волосы и пьет чай. Но дверь никто не открывает. Начинаю злиться и волноваться, я всегда был нетерпелив в своих желаниях. И если окажется, что никого нет дома, я отчаюсь. Но буду долбиться до последнего.

Но мне так никто и не открывает. Зло ударяю по стене кулаком. Заебало ждать. Я сейчас к ней хочу.

— Чего ты долбишься? Ну нет никого! — соседняя дверь открывается, и на пороге появляется тучная женщина. Корчит недовольную морду, тыча в меня скалкой.

— А где ваши соседи? — морщась от брезгливости, задаю вопрос. Неприятная особа.

— Алкаши эти? Да черт их знает, может опять у собутыльников своих ошиваются.

Внутри все сжимается. Неужели эти люди, что ее забрали, оказались алкашами?.. Выглядели вполне прилично. Представляю, как моя наивная Алиса живет в логове алкашей, и горло спазмирует. Это пиздец.

— А девочка? Девочка где?

— Какая еще девочка? — задумывается она. — А, эта, что они притащили тогда? Так погибла она.

— Чего? — начинаю задыхаться, хватаясь рукой об стену.

— Ну так это, они тогда детдомовскую себе взяли, чтобы пособие получать. Ну, — чешет свой подбородок, — симпатичная такая девчушка была. У них пожар был, по пьяни чет подожгли, я, если честно, не в курсе. Знаю, что девчонка сгорела. Жалко.

Перед глазами все становится черным, сердце постоянно простреливает болью. Похоже на сердечный приступ, но мне уже похуй. Все это время мною двигала только эта мотивация — найти, вымолить прощение и забрать себе. А сейчас для чего жить?

Тетка пугается, выносит мне стакан воды и таблетку под язык. Машинально выполняю все действия, хотя уже ни в чем смысла не вижу.

— Ты че это? Умирать тут вздумал? Только не у меня на лестничной клетке.

Мразь. Таких мы много повидали.

— А похоронена где? Знаете?

— Да, знаю, ща адрес запишу. А ты ей вообще кто? Родственник что ли отыскался?

— Ага, родственник, — трясущимися руками забираю листок уже с другим адресом. В один конец.

Долетаю до кладбища за сорок минут, хотя езды тут — часа полтора. Меня рвет на куски. Держусь из последних сил, чтобы не свалиться. Рыщу, как поисковая собака, ее могилу. И нахожу.

Просто падаю на колени, когда вижу имя, фамилию, дату рождения, дату смерти. И фотографию. Она. Алиска. Моя девочка. Кричу. Наверное впервые даю волю эмоциям, и ору как сумасшедший. Боль никуда не уходит, сердце правда отпускает. А вот душевную боль унять уже не получится. Никогда.

Если ее нет, то и меня нет.

*ЦБК — целлюлозно-бумажный комбинат.

Глава 32

Наши дни

Паша уезжает по делам. Разумеется не говорит, куда именно, но обещает, что мы позже все обсудим. Просит дать ему время разобраться самостоятельно. Что ж, я девочка терпеливая, хоть и не всегда…

Прохожусь по дому, осматриваясь внимательнее. Хозяйкой здесь себя точно не ощущаю и вряд ли когда-либо смогу, энергетика тут давящая. То ли это из-за того, как изначально у нас складывались отношения с мужчиной, то ли из-за выстрела. Не знаю, просто некомфортно находиться тут, тем более одной. Обнаруживаю дверь, которую ранее не замечала, она в самом дальнем углу коридора на втором этаже. Любопытство берет верх, клянусь себе, что если там супер личное, о чем Паша не успел рассказать — я дождусь его откровений. Тем более с каждым днем мы все ближе становимся друг к другу.

Приоткрываю дверь и захожу в темную комнату, шторы блэкаут плотно сжаты, на столе включена лампа. Это кабинет. Не припомню, чтобы Федулов сюда заходил. Может, работает в мое отсутствие. Стол девственно чистый — на поверхности лежит лишь красивый паркер, и стоит фото в рамке. Аккуратно беру ее в руку, боясь оставитьследы. Словно остерегаюсь быть пойманной…

С горечью сглатываю слюну — на фото я, вернее Алиса. Сама уже запуталась. Я спокойно идентифицирую себя с той прошлой, но только не тогда, когда дело доходит до наших отношений с Пашей. Я словно раздваиваюсь, перестаю мыслить грамотно. Он — мой мужчина, а я какого-то черта ревную его к другой. К другой, которая тоже я. Если бы можно было читать мои мысли, бригада санитаров из психиатрии уже мчалась бы сюда на всех порах. Не могу объяснить, как так происходит. Но в глубине души понимаю, в чем причина.

Он встретил меня, абсолютно не имея понятия, что нас связывает гораздо больше, чем деловые отношения. И в глубине души он все время хранит место для той, своей первой любви. А потом случаемся мы, с нашей страстью, чувствами и опасностью, что подогревает и так большое пламя. Самое время забыть прошлое и окунуться с головой в новое. Только фотография, стоящая здесь в рамке, говорит, что один из нас прошлое не отпускает.

Ставлю фото обратно, прохожусь кончиками пальцев по краю стола. Натыкаюсь на ящик, и снова любопытство маячит на фоне. Не должна я этого делать, но зачем-то делаю… Нам точно стоит поработать над доверием в отношениях, ведь у меня оно явно отсутствует. Второй укол горечи врезается в сердце.

Ты не такая стойкая, Алиса, как могла показаться.

Достаю из ящика увесистую папку в черном кожаном переплете. Она выглядит опрятно, словно с нее каждый день сдувают пыль, а значит, туда очень часто заглядывают.

Открываю. Ну, что ж. Бог любит троицу. Только теперь отчаяние расползается по венам, заполняя все пространство и вытесняя бурлящую кровь. Резко становится холодно и неуютно. Словно тело окаменело и застыло.

Он же сказал, что я погибла. Какого черта он возобновил поиски?

От досады кидаю папку обратно в ящик, уже не так аккуратно и любовно, как делает это Паша. Уж не сомневаюсь, что он неровно дышит к содержимому.

Вылетаю, как ошпаренная, и несусь вниз на кухню. Срочно нужно выпить, иначе я сорвусь. Бухаю бокал вина залпом, рот вяжет от таниновых ноток, но меня это не смущает. Следом идет второй бокал. Я теряю счет времени, но бутылка быстро заканчивается, а вместе с ней и мое терпение.

— Где ты? — не здороваясь, сразу выпаливаю, как слышу на том конце его голос.

— Ты пьяна? — что ж, сегодня мы оба не сильно вежливы в общении. Я чувствую даже по ту сторону, как он зол.

— Да. А что, тебе не нравятся пьющие? Ну ничего, переживешь, — намеренно хамлю. В какой-то момент становится тошно от самой себя, но отступать я не буду.

— Мне не нравится тон, который ты сейчас используешь, разговаривая со мной. Что случилось?

— Ах, тон ему не понравился. Какая жалость… — не понимаю откуда во мне эта желчь.

— Ты совсем там головой поехала? — рявкает чертыхаясь. — Алиса, сейчас же закрой рот, пока ты не сказала лишнего. Я буду дома через десять минут. Надеюсь, у тебя был веский повод так надраться. В противном случае я выдеру тебя сам.

Он сбрасывает, а с меня сходит спесь. Неужели нельзя цивилизованно поговорить? Хотя, справедливости ради, я первая начала.

Жду его, попутно открывая вторую бутылку вина. Не церемонюсь и пью из горла — так вкуснее. Кингстон жалобно поглядывает на меня, а я вообще не могу сейчас воспринимать ничего и никого.

Сердце топят боль, ревность, обида. И разочарование — к слову, самое страшное для меня. Можно разлюбить человека, но уважать его. Можно ревновать человека, но любить его. А что делать с разочарованием? Никогда не понимала. Для меня это самое тяжелое чувство. Я ненавижу разочаровываться в людях, особенно которых люблю.

— Блять. Что тут происходит? — Паша оглядывает меня, сидящую на полу в окружении одной пустой бутылки и другой наполовину полной, к которой жадно присасываются мои губы.

— Ничего. У меня банкет, — мирно отзываюсь.

— Это полный пиздец, Алиса, — мужчина выхватывает сосуд из моей руки, от чего часть янтарной жидкости капает на ковер.

Я досадно восклицаю, тру рукой пятно, делая его еще больше.

— Да оставь ты этот чертов ковер в покое, — хватает меня за руку и встряхивает как тряпичную куклу.

— Что происходит? Живо говори!

— Ну, для начала, перестань орать, — вырываюсь из захвата. — Я тебя прекрасно слышу.

— Ага. Я вижу, — он устало трет глаза.

— Паш, а скажи, — приглаживаю разметавшиеся волосы, — а вот что ты ко мне чувствуешь?

— У нас вечер ебанутых вопросов? — скептически поднимает бровь, и делает шаг в мою сторону. Но я сторонюсь.

— Нет. Просто пытаюсь понять кое-что…

— Что? — сейчас у него совершенно недобрый взгляд. Но меня это все не пугает, боли от него я не боюсь уже много лет, иммунитет выработался.

— А вот чисто гипотетически, если сейчас в эту дверь, — я тычу пальцем на вход, — зайдет твоя любимая Алиса из прошлого… Ну так, представим. Что ты будешь делать?

— У тебя галлюцинации уже? — бродит глазами по моему лицу.

— Малыш, ну я же сказала, что представим, — его лицо кривится на слове «малыш».

Конечно, все это вылетает из моего рта неестественно. Я никогда бы так не назвала любимого мужчину, тем более Павла. Какой же он малыш?

— У меня сейчас мозг нахуй взорвется! Говори прямо, что случилось, — Федулов в бешенстве.

— Ладно, — почему-то истерить не хочется совсем, — просто нашла у тебя папку с документами. Ты все еще ее ищешь. Тебя даже не останавливает тот факт, что она мертва. А значит, будь она жива, для меня места в твоей жизни не было бы.

Пока говорю все это, чувствую, как абсурдны мои слова. Но из нас двоих истину знаю только я. Потому слезы душат, и безучастной остаться не получается. Эмоции притупились, но боль просто затаилась за углом, ожидая, когда можно вырваться наружу.

— Эта сцена ревности сейчас? — кажется, теперь ему весело.

Я злюсь и сжимаю кулаки, еще бы ногой топнуть в знак протеста. Да вот смех его гогочущий останавливает. Возможно, в дурку сегодня увезут двоих.

— Алиса, блять, это фиаско, — еле выговаривает сквозь смех.

А мне все еще не смешно. Не понимаю, что его так рассмешило?..

Глава 33

Наши дни

— Успокойся, маленькая, — мужчина перестает смеяться, хватает меня в кольцо рук, прижимая к своему торсу. Я тут же замолкаю, смотря прямо в глаза мужчины. Снизу вверх, ощущая какую власть он имеет надо мной. Я готова броситься за ним даже в огонь.

Разве можно было так полюбить?

— Расскажи мне правду, — шепчу ему в подбородок, прикрываю глаза, обмякая в объятиях, — Пожалуйста.

— Алис, послушай. Мы оба взрослые люди, и у нас до встречи было прошлое. Но оно не меняет того, что сейчас и здесь мы вместе. Мне казалось, мои чувства предельно ясны и видны, к чему весь этот цирк?

— Просто рядом с тобой у меня отключает голову. Никогда себя так не вела, я правда тебя ревную. Не понимаю почему.

— Потому что любишь, — он усмехается, прижимаясь губами к виску.

— Да.

Нахожу его губы своими, неуверенно делая движения. Паша дает мне право вести, еще несколько секунд мешкаюсь, а потом зверею. Как самая настоящая львица, хищница. Если уж в жизни случилась такая страсть, то не стоит отказываться от нее. Да, порой я веду себя безрассудно и немного взбалмошно, но я его люблю. Люблю так, что готова на все. И я хочу его любить, несмотря на то, что страшно. Страшно упасть к нему в руки и разрешить крутить мной в разные стороны, управляя, как марионеткой. Но почему-то чувствую, что Паша готов играть в равную игру, ему просто нужно время принять тот факт, что мы вместе — это не значит, что я подчиняюсь. Это значит, что я люблю и верю.

Я задавалась уже ранее вопросом, простила ли я Пашу. До конца нет, но боль притупилась, травмы скрылись. Травмы вообще невозможно вылечить, там где была сломана кость — она срастается, но вот бывший перелом на протяжении всей жизни будет напоминать о себе. Где-то сильнее, где-то слабее. Но будет.

И я неуверенно иду в наше с ним будущее, зная, что мои переломы будут ложиться периодически на поверхности, напоминая о прошлом. А вот мое восприятие к этому прошлому — это выбор. Либо я здесь и сейчас выберу, что я с этим мужчиной, я ему доверяю, я иду за ним и забываю старое, и даю прошлому просто утихнуть в глубине души. Или же я продолжаю безрассудно вести себя, устраивая беспочвенные сцены ревности и вечную гонку за прошлым.

Однозначно, наши отношения выживут только в том случае, если я выберу быть мудрой и довериться своему мужчине. И сейчас, находясь в его руках, касаясь его губ, я ставлю в своей голове галочку напротив первого варианта.

— Нежность моя не растеряна, на семи ветрах не развеяна, по пустякам не разменяна, я ждала тебя, только тебя, слышишь? — начинаю петь старую песню.

Паша удивленно смотрит на меня и снова смеется.

— Женщина, я что, теперь всегда буду на таких американских горках кататься? — он приподнимает меня за подбородок.

— Как это важно и дорого, отыскать любовь среди холода, снова любить и дарить тебе, целый мир под названием "Я", — заканчиваю петь и облизываю пересохшие от вина губы.

— Лиса ты, самая настоящая. Моя, — падает на диван, утягивая к себе на колени.

Сажусь сверху, расставляю ноги по бокам, откидываю пышную копну волос за спину, обнажая красивое декольте и тонкую ключицу. Паша проводит рукой по моей шее, оставляя следы, словно метки. После его пальцев кожа полыхает. Медленно расстегиваю пуговицы на его рубашке, прикладываю руку к волосатой груди, прямо туда, где бьется его сердце.

— Это теперь мое, — очерчиваю форму сердечка на его горячей коже.

— Твое, — уверенно кивает.

— И есть только я и ты.

— Все верно, — он сильнее прижимает мою руку к себе, и я ловлю пульс. Сердце колотится, и мое также подхватывает его ритм.

Теперь наши чувства играют в унисон.

Ловлю себя на мыслях, что хочу его прямо сейчас, но без телячьих нежностей. Хочу, чтобы взял меня грубо, показал, в чьи руках я кончаю. В чьих руках я забываюсь.

— Возьми меня, — шепчу ему на ухо и пробираюсь к ширинке. Сжимаю член через плотную ткань брюк, двигая по нему медленно. Паша закатывает глаза, кадык дергается.

Звеню пряжкой ремня, быстро управляюсь с пуговицей и ширинкой — эрегированный член уже у меня в руках. Провожу большим пальцем по головке.

— Руководи балом, — подбадривает меня.

Срываю с себя трусики, быстро вскочив на ноги. Отбрасываю ненужную ткань в сторону и возвращаюсь к мужчине на колени. Его орган стоит, призывно зазывая опуститься на на него. Я не медлю, беру в руку и направляю внутрь себя, резко опускаясь со стоном. Мы с Пашем вздрагиваем синхронно, так остро ощущаются все части тела сейчас. Насаживаюсь до самого конца, насколько это возможно, и позволяю себе привыкнуть к этой позе. Сверху мне всегда некомфортно, но сейчас я так сильно возбуждена, что большое количество смазки позволило проникнуть члену без препятствий и болезненных ощущений.

— Подвигайся, — рычит.

Я тут же привстаю и снова насаживаюсь. Ощущения, не как в машине, сейчас намного острее. Угол входа прямой, поэтому откидываю корпус тела слегка назад, опираясь руками о его бедра. Головка дотрагивается до мягкой точки влагалища, стимулируя ее. Я двигаюсь более быстро и резко, позволяя себе получить дозу удовольствия. Паша смотрит на меня в упор, как плут. Я млею под его взглядом, но приближающийся оргазм не позволяет робеть. Вот-вот, и я на пике.

Федулов замечает, что я близка к разрядке и манипулирует моим клитором, нежно его поглаживая.

— Паш, пожалуйста, — громко прошу о ласке.

Он продолжает дразнить, медленно очерчивая половые губы и возвращаясь к спазмирующей горошине.

— Пожалуйста, — тяну букву "а" в конце.

Он перестает играться и мастурбирует мне, помогая прийти в экстаз. Я кричу, кончая. Теряю равновесие от нахлынувших чувств, заваливаясь назад, но мужчина вовремя меня ловит.

— Теперь моя очередь, — он не успел разрядиться. Это была моя персональная порция кайфа.

Паша кладет меня животом на диван, скатывает валик из пледа мне под лобковую часть из-за чего попа приподнимается. Сжимаю пальцы на ногах в ожидании и закусываю губу. Он не заставляет себя долго ждать, входит сзади мощным рывком, вколачиваясь в мое еще не успевшее отойти от первого оргазма лоно. Жестко трахает меня, наказывая за те выходки, что я устраиваю, но не переходит черту. Мне не больно, но я на грани.

— А, черт, — чувствую как спазмирует низ живота.

— Давай со мной второй раз, — глухо стонет.

Чувствую как член скользит внутри, оставляя даже там свои метки. Теперь Федулов везде, внутри и снаружи.

Не веря в оргазм подряд, я кончаю под ним снова. В этот раз сильнее и мощнее. Не понимаю, как такое возможно. Он падает сверху, спуская свое семя мне на поясницу. Зарывается лицом в волосы, вдыхая, и сжимает левое полушарие груди в своей большой ладони, больно оттягивая сосок.

— Если так будет всегда после выяснения отношений, то можешь себе иногда позволять покапризничать. Я закрою на это глаза.

— Ты будешь давать поводы для моих капризов? — смотрю на него, повернув голову вбок, но под тяжестью его тела, щека придавливается в грубую ткань дивана.

— Нет, Алис. Не буду.

Удовлетворенно киваю.

— Мы снова это сделали, — намекаю на парный оргазм.

— И сделаем еще тысячу раз, — встает с меня и подает руку. Я поднимаюсь на ноги следом.

— В душ, — командует, несильно хлопая по моей ягодице, — Будем проверять, на что еще ты способна, лисица.

В предвкушении закатываю глаза и мчусь на второй этаж в душевую.

*Алиса пела песню Валерии "Нежность моя".

Глава 34

Воспоминания. За месяц до встречи в СИЗО.

— Павел Александрович, к вам пришли, — Лиза, моя помощница, заглядывает в кабинет. Я устало отрываю голову от бумаг, поднимая на нее вопросительный взгляд.

Интересно, кто мог пожаловать в столь позднее время. Свожу брови ближе к переносице, рассматривая на циферблате наручных часов время. В груди неприятно сводит, догадки одна к одной сходятся. Давно я ждал данного гостя, был уверен, что он не оставит это дело просто так. И вопрос не только в бизнес сфере, тут личные мотивы.

— Пропусти.

Она поспешно удаляется, стуча каблуками по паркету, не успевает закрыть дверь, как тяжелая рука снова распахивает дубовую дверь. Ткач брезгливо вытирает руку о платок из нагрудного кармана, проходит в кабинет и присаживается на стул, поправляя брюки.

— Чем могу быть обязан? — оттягиваю галстук, который словно удав сдавливает горло.

— Давай без этих прелюдий. Переставай копать и лезть туда, куда тебе вход воспрещен, — его перстень на пальце блестит и переливается от света настольной лампы, — Иначе закапывать придется тебя.

Откидываюсь на спинку кресла.

— Угроза?

— Пока просто предупреждение. Давай-ка с тобой заключим мировую, я тебе покупателей даже приведу, хороших.

— А взамен? — понимаю, что он сейчас скажет, но все равно спрашиваю.

— Искать ее перестань, меня это уже начинает нервировать. Не стоит меня злить, — он пытается дружелюбно улыбнуться, но этот хищный оскал не спутать ни с чем. В нем нет ничего святого, да и живого.

Ткач продал душу дьяволу.

— Мне такие условия не подходят, — огрызаюсь.

— Слушай сюда, щенок. Я тебя засужу, а если и оттуда будешь свой нос высовывать, то ты знаешь на что я способен, — начинает злиться.

— Вы можете угрожать сколько угодно.

— Блять, за смелость уважаю. Но все-равно сотру тебя в порошок, — он кивает своему верзиле, что все время стоял в углу. Тот за три шага оказывается у моего стола, поднимает за грудки и припечатывает меня к стене, оставляя удар на животе. Хватаю воздух ртом, мышцы скручивает судорогой. Но в детдоме и не такое проходили, на мне все заживает как на собаке.

— Ну, Толик, зачем же так грубо с нашим уважаемым, помягче, — фальшивым елейным голосом тянет Ткач, а после мне снова прилетает удар под дых.

— Вот что, Пашенька. Ты оставь это дело. Любовь — это прекрасно, но Алису не ищи. Даю тебе месяц одуматься, посотрудничаем. Авось и выйдет что.

Он двигается в сторону выхода, ловлю воздух из последних сил, в глазах уже рябит.

— Она мертва. Уясни это, — роняет короткую фразу и уходит, кивая верзиле.

Толик последний раз оставляет вмятину на моем теле и следует за боссом.

— Павел Александрович, как помочь? — Лиза испуганно прислоняется к стене, сжимая тонкие пальчики на своих руках.

— Воды принеси и лед, — хриплю. Она убегает исполнять просьбу, а я падаю на диван.

Выпрямляю тело, чтобы сократить болевой синдром.

Сука!

Знал же, что придет. Я знал, что Ткач копает под меня. Не хочет, чтобы я ее нашел, но хуй ему с маслом. Пусть сажает, но я ее найду. Мое сердце и так тогда на кладбище остановилось, но я чувствовал, что моей Алиски там нет. Боль глушила и топила сердце, как и я топил себя в алкоголе полгода. Но до конца так и не мог поверить, что она мертва. Невозможно это.

Нашел этих алкашей, вытряс всю душу из них. Признались, что сами подожгли хату. Суки поганые. Показали фотографию девочки, понял, что не она это. Другая, тоже белокурая, забавная, но не моя. Угробили другую, невиновную ни в чем. Вот так эта ебанная система калечит жизни людей, заставляя одних, в попытке выжить, убить других. Разве та малышка могла представить, что ее продадут за ящик водки и подожгут. Блять. Второй раз рыдал тогда.

Первый, когда думал, что ее больше нет. Второй, когда осознал, что убили другую, молодую и никому ненужную. Детдом всегда диктовал правила, там тебе четко объясняли, что ты отброс общества. И как бы воспитатели не пытались вложить в нас самое лучшее и светлое, от жизни всегда прилетало больнее и поучительнее.

Хорошо помню почти каждое лицо ребенка, кого забрали домой. Представлял себя на их месте, но понимал, что нахуй никому не нужен. Как ни крути, а котировались милые и добрые. Покалеченных и озлобленных списывали. Ни один потенциальный родитель не захотел со мной познакомиться, даже Леву Масленникова трижды смотрели. До десяти лет я еще теплил надежду, что те самые заберут, отогреют и полюбят. Но нет.

Потом ОНА случилась. Смотрел на нее в том злосчастном коридоре и понимал, вот она. Та, которую захочет каждый родитель. Маленькая, хрупкая, светлая, невинная. Разозлился на весь мир. На то, что она здесь вообще оказалась. Разве от таких отказываются? Невозможно.

Она даже попыталась сделать жалкие попытки улыбнуться, хлопала своими глазами. Дура. Разорвал в клочья ее идиотского зайца, а слезы видеть не мог. Долго себя корил за содеянное, решил для себя, что стану для нее защитой и опорой, больше никогда не обижу. Летел на крыльях к ней в группу, представлял как предложу свое сердце. Она точно не отвернется. Ну, конечно же, вот оно. Послание свыше. Она и есть моя семья, она точно примет.

Залетел в кабинет, где у них проходили занятия. Подлетел к ней, присаживаясь рядом. Вскинула испуганный взгляд, отстранилась. А я молчал, утопая в круговороте чувств.

— Дружить будешь? — наивно и по-пацански предложил. Ну а как еще это делается.

Она еще больше испугалась.

— Че молчишь?

Не ответила. Сучка. Отвернулась в другую сторону, а меня такая ярость захватила. Разве семья так поступает? Разве я мог ошибиться?

Крушил все вокруг. Никто меня не хочет. Никто не любит. Не заслужил, рожей не вышел, урод моральный. На что я вообще надеялся.

Глава 35

Наши дни

Паша спит на животе, распластавшись почти по всему периметру кровати, его руки согнуты в локтях, одна покоится под подушкой, другая собственнически придерживает мое плечо. Во сне этот, на первый взгляд, хмурый мужчина выглядит совершенно по-юношески. Смотрю на него пристально, разглядывая лицо, и вижу того Федулова из детдома. Окажись я месяц назад вот так лицом к лицу с ним, меня бы окутал страх и отчаяние, сейчас по телу разливается тепло. Вспоминаю, как его рука в душе нежно массировала самые интимные места, и тут же разгоняется жар в районе клитора. Я прикусываю губу, в попытках остановить дрожь.

Я люблю этого мужчину. У меня все еще есть небольшой процент настороженности, но это не из-за недоверия, а просто тяжело объяснить себе самой как это могло произойти с нами. Как я могла добровольно кинуться в его руки, объятия и отдать себя. Но любви много, я прониклась к нему, увидела другого Пашу. Простила ли я за все то, что он делал в детстве? И да, и нет. Нам рано или поздно придется поговорить, я боюсь исхода этого разговора. Простит ли он меня, узнав, что девушку, которую он похоронил, трахает каждый день? Тяжело.

Чем дольше я оттягиваю этот момент, тем стремительнее мы мчимся к нему.

Прохожу рукой по его волосам, перебирая пряди, упавшие на лоб. Он слегка морщится, но не просыпается. Дыхание прерывается на секунду, и страх прорывается из всех щелей. Рука дрожит, и я, пискнув, прикладываю ладонь к его коже.

Черт! Мы снова на мушке. Алое пятно от прицела четко отражается на спящем лице любимого мужчины. Почему долбанная охрана так плохо работает. Я боюсь сделать лишние движение, лишь бы пуля не оказалась в его голове.

Телефон беззвучно вибрирует на тумбе, быстро хватаю его, чтобы посторонний шум не разбудил Пашу. Внутри поднимается буря. Истерика накатывает, но моя задача держать себя в руках. От моих действий зависит каждый момент этой гребанной минуты.

— Куколка, без лишних слов, просто кивай мне в ответ, — сразу узнаю голос Минаева.

Закрываю рот рукой, чтобы не выдать немой крик, когда снова обращаю внимание на чертову красную метку. А если он сейчас выстрелит? А если Пашу убьют? Нет! Не смогу уже без него.

— Красиво выглядишь, жалко не удалось тебя хорошенько трахнуть. Но чувствую Федулов неплохо справляется со своей задачей, — мерзость. Осматриваю свое обнаженное тело, осознавая, что лапы этого урода касались самых интимных мест. Поспешно накидываю полотенце, брошенное на пол у кровати.

— Ну что ты прикрылась, я не успел налюбоваться. Ну ладно, это позже. Ведь теперь ты сделаешь абсолютно все, что я скажу. Правда, малышка?

Киваю. Веду себя как самая прилежная ученица. Отбиваться буду потом, сейчас главное, чтобы красная метка не стала красным пятном крови.

— Знаешь, а твой защитничек неплохо съездил мне по морде. Даже не знаю, что с ним будет, когда я пришлю ему видео, как кончаю в тебя. Мы ведь снимем домашнее видео?

Снова киваю. Тело дрожит, я уже не чувствую ног.

— Моя покладистая девочка. Сразу мне понравилась, как увидел тебя тогда в отеле. Думал получится по-хорошему, а получилось вон как. Опередили меня. Но ничего страшного. Мы же исправим это недоразумение?

Киваю.

— Ладно. Слишком много разговоров, что-то я заболтался. Смотри, нам же нужно убрать с прицела твоего любимого? Тогда ты должна мне помочь.

Киваю три раза, для убедительности.

— Жду тебя за поворотом. Как только выйдешь за забор, и появишься в моем поле зрения, мой человек отпустит винтовку. И все будут рады. У тебя две минуты.

Он сбрасывает. Я со скоростью света натягиваю одежду на себя, напоследок смотрю на родное лицо, тихо скулю и убегаю. Неужели я думала, что наша любовь имеет счастливый конец? Она началась хуево, так же и закончится.

За поворотом стоит черный внедорожник, мне любезно открывают заднюю дверь, и я юрикаю на кожаное сиденье.

— Я сделаю все, если пообещаешь, что он будет жить, — рычу в лицо Игната.

— Прям все? Тогда соси, — прикладывает руку к ширинке, сжимая свой член под тканью брюк.

Тело спазмирует, живот крутит. Меня выворачивает наизнанку. Но я действительно готова на все. Не отмоюсь никогда, но не спасти Пашу не могу. Он спас меня, он полюбил меня. А я полюбила его.

Медленно приближаю свое лицо к паху мужчины, попутно расстегивая ширинку. Трусы мужчины натянуты до предела от эрекции, но кроме отвращения ничего не испытываю. Касаюсь кромки трусов, оттягиваю вниз, но тяжелая рука останавливает меня.

— Ну крошка, от такого жалостливого взгляда у меня сейчас все упадет. Ты должна хотеть меня.

Как я могу хотеть тебя, чертов ублюдок?

— Ладно, потерпим до дома. Может там ты расслабишься и покажешь на что способна, — убирает волосы мне за спину, проходясь по шее, где пульсирует венка, — Парни, едем.

Машина дергается с места, оставляя огромную дыру в моем сердце. Я прощаюсь с этим местом, с любимым человеком и своим прошлым. Не знаю, как долго смогу быть в руках Минаева, как долго смогу терпеть его. Рано или поздно сорвусь. Но Паша будет жить. Это главное.

— Обещай мне! Скажи, что вы все отстанете от него! — срываюсь на крик. Слезы душат, позволяю себе устроить настоящую истерику. Плевать на формальности. Хотел меня? Тогда получай бешеную истеричку.

— Обещаю, что лично не трону его, — скалится, — Но ты же понимаешь. Он многим дорогу перешел.

— Обещай! — воплю.

Он морщится от ультразвука и прикрывает уши. Не нравится? Вот именно так я буду кричать каждый раз, когда ты будешь касаться меня. Каждый.

— Сейчас приедем к одному человечку. Если он даст слово, то его точно никто не осмелится нарушить.

— Куда ты меня везешь?

— Терпение, красота. Скоро все узнаешь, — его губы касаются ложбинки между моих грудей.

Я неистово кричу, Минаев зло смотрит на меня. А я с презрением. Секунда, и получаю пощечину. По сравнение с Лешиной, то было нежное касание. Голова отлетает в сторону, из губы сочится кровь. Плевать.

Смеюсь ему в лицо. Жалкий, мерзкий урод. Ты никогда не получишь мое сердце, а тело мне больше не принадлежит.

Глава 36

Наши дни. Павел

— Я вас урою. Закопаю, — срываюсь. Все трещит по швам, она снова ускользнула из моих рук. Я снова не смог защитить ее. Гребанный мудак. Как я могу претендовать на женщину, на ее сердце, если даже не могу обеспечить ее безопасность.

Сердце сжимается от боли, кажется, я снова чувствую боль за грудиной. Не позволю себе откинуться раньше времени, я обязан ее найти. Моя девочка. Еще вчера стонала в моих руках, отзывалась сладкими поцелуями, а сегодня в руках Ткача. Это гребанный ад. Понимание того, что не уберег.

То, что он до нее рано или поздно доберется — я знал, но был уверен, что переиграю его. Не вышло, подставил ее и подставился сам. Почему ты вышла самостоятельно? Чем они тебе угрожали? На какие точки надавили? Я нихрена не понимаю. Просматриваю сотый раз запись с камер, вижу, как дрожит, спускаясь вниз по ступеням, обхватывает свои хрупкие плечи, но идет вперед. Сука! Сама идет в лапы этих убийц.

Прикладываю руку к кадыку, внутри все трясется, и голос теряется от злости. Я не прощу себе, что не уберег ее.

— Павел Александрович, они Серого вырубили, а я был на заднем дворе. Там тишина, — хуевые отмазки, парень. Очень хуевые.

— А рация вам для чего? Указания в инструкции, когда последний раз читали? — рычу. Руки чешутся, всех бы поубивал, но пока держусь из последних сил. Главная задача — спасти. Остальное потом.

— Виноваты. Найдем ее, — опускает голову.

— Да, конечно, вы блять ее найдете! У вас сука выбора нет, — реву. Сил никаких, агрессия, злость, отчаяние — все прорывается из меня мощным потоком.

И самый главный гонец всего парада — страх. Неконтролируемый. Ткач точно ей ничего не сделает, но Минаев… Я уже преподал ему урок, что чужое трогать нельзя, но такая гнида как он, все-равно не услышит.

Если он только посмеет дотронуться до нее…

Парни уходят выполнять работу, а я падаю в кресло. Все еще колотит изнутри. Я не могу второй раз потерять любимого человека. Судьба словно специально забирает у меня все, что я так сильно люблю. А люблю я только ее. Всегда любил.

Алиска, я все ждал, когда ты мне скажешь, кто ты на самом деле. А ты молчала все это время. Играла со мной, а я с ума каждый раз сходил. От осознания, что ты в моих руках, что рядом, что нашел. Что жива на самом деле.

Красиво роль сыграла, только вот мое сердце могло так откликнуться только на одну. И даже на выпады в СИЗО не отвечала. Думал, что сорвется. Но нет, держалась. Стойкая девочка.

Не успел сказать, как сильно люблю. Как дорожу. Как нужна мне.

Набираю номер Минаева, уверен на все сто, что трубку возьмет. Ему же нужно показать свое превосходство, что он обошел меня. Только мне похуй на эти гонки, мне просто нужно знать, что с ней все хорошо.

— О, какие люди! Проснулся и не нашел, дай угадаю, — от его мерзкого голоса внутри разрастается гнев. Уже представляю, как выбиваю из него всю гниль.

— Дай ей трубку, — не реагирую на его выпады. Мне просто нужно услышать ее голос.

— Ага, бегу и спотыкаюсь. Слушай, Федулов, бесит меня твоя самоуверенность. Никогда ты мне не нравился, ни в качестве клиента, ни в качестве конкурента. Лишний ты на этом празднике жизни.

— Поверь, когда я доберусь до вас, лишним будешь ты.

Срывает тормоза. Мысленно я уже придушиваю его.

— Пашенька, а может ты к нам приедешь? На шашлыки, коньячок откроем, — он специально тянет каждое слово, разгоняя гнев по моим венам.

— Минаев, сукин ты сын, послушай меня. Пока ты там, под крылом Ткача, твоя жопа в тепле и безопасности. Но я же найду тебя, мне похуй на вас. Ты знаешь, что я с тобой сделаю. Верни мне ее! Пока по-хорошему прошу.

— Не, Федулов, сукин сын тут ты. Забыл что ли, кто твоя мамашка? — насмехается, — Алису не отдам. Жениться на ней хочу, такая баба ахуенная.

— Какой нахуй жениться, только тронь ее! — вскакиваю с кресла, опрокидывая его назад.

— А что ты думал, я попробую один раз и все? Ну так неинтересно.

Белая пелена застилает обзор. Меня мутит, ноги подкашиваются. Я чувствую, как с каждой секундой, она все дальше от меня. Я не смогу без нее. Если она не будет рядом каждый гребанный день, я подохну. Однажды, я уже струсил, отпустил ее. Второй раз не допущу.

— Чего хочет Ткач? Какие условия? — придется договариваться. Мне нужно потянуть время.

— Твоя голова.

— Я готов на все, лишь бы вы оставили ее в покое. Пускай она вернется к прежней жизни.

Сука, нам даже не дали шанса на будущее. Судьба, какого черта так жестоко? Почему? За что ты так со мной? Я много не просил, просто быть рядом с ней до конца своих дней. Видимо конец пришел, а ее рядом нет.

— Мы подумаем над твоим предложением, — продолжая усмехаться, скидывает трубку.

Осознаю, что Минаев пешка, только вот зачем Ткач подкладывает ее под него. Ведь разве можно так, неужели у него совсем внутри ничего не трогает.

Мой последний выход — это подполковник ФСБ Кристенко. Давний знакомый, классный мужик. Когда-то предлагал отучиться на мента, чтобы я к ним пошел. А я вот на другой стороне остался. Просил меня помочь поймать Ткача, и я почти помог. А потом случилась она, все мысли заняла. Дорвался до лакомого кусочка, все спуталось. Потерял бдительность.

— Олег Викторович, у нас проблемы. Вернее у меня.

— Ну и что ты хочешь? — гремит басом. Как обычно, без лишних слов. Просто конкретика.

— Когда Ткач меня упек за решетку, я к вам не пошел. Сам думал выкручусь, но сейчас уже не справлюсь. У него моя женщина. Помоги найти.

— Ну и сволота. Он же не трогает никогда родных. Не его методы. Чего вдруг?

— Она… — оступаюсь на полуслове, — Она его дочь.

Глава 37

Наши дни

— Чей это дом? — задаю вопрос вполголоса. Связки болят из-за крика и истерики.

— Твой будущий дом, — Минаев кладет руку на мое колено, сжимая его. Чувствую, как внутри холодеет.

— Что это значит? — осматриваю шикарный особняк. Территория огромная, вдалеке виднеется озеро. Пашина дача по сравнению с этим зданием выглядит маленькой избушкой, хоть и двухэтажной.

Неужели такое богатство можно заработать на содержании проституток? Уверена, что эти хоромы не Минаевские. Следовательно, меня с кем-то будут знакомить. С кем-то очень важным.

— Слишком много вопросов, куколка. Я слегка устал.

Я игнорирую выпад мужчины. Мне искренне плевать на его чувства, на его желания. Я здесь только для того, чтобы Паша был в сохранности. Прикрываю глаза и представляю, как он зол сейчас. Надеюсь, что он меня простит. Я ушла из его постели, из его дома к другому мужчине. Но уверена, что понимает почему. Федулов знает, я не предательница. Так любить мужчину и уйти к другому… Невозможно.

Мы заходим в хоромы, я торможу на входе, слыша голоса из гостинной. Все мужские. Они что-то обсуждают, смеются. Мне не по себе. Минаев хватает меня за руку, тащит за собой, но я упираюсь. Он зло сводит брови, прожигая во мне дыру, и мы смотрим друг на друга, испепеляя взглядом.

— Кто эти люди? — киваю в сторону голосов.

— Если перестанешь упираться, то мы сейчас пойдем туда, и ты познакомишься, — снова дергает меня за руку.

Стою на месте.

— Послушай, — он хватает меня за горло, слегка сжимая его, — Я не Федулов, потакать твоим капризам не собираюсь. Тебе лучше меня не злить.

Мои зрачки расширяются, потому что его пальцы смыкаются в плотный замок, отчего воздуха становится меньше. Он демонстрирует свою силу, и да, мне страшно.

— Отпусти, — шепчу, размыкая его пальцы, но он еще плотнее их скрепляет.

— Будешь хорошей девочкой, и будет у тебя счастливая сказка.

Он смотрит еще некоторое время мне в глаза, продолжая держать за шею. Голоса из гостинной становятся ближе, и когда в проеме появляется мужская фигура, пальцы Минаева ослабевают, и он меня отпускает. Я тут же прокашливаюсь, ловя воздух ртом, как рыба.

— И что тут происходит? — я пока не вижу из-за туловища Игната, кто там стоит, но голос его грубый и уверенный. Чувствуется, что обладатель такого тембра чувствует власть.

— Константин Петрович, мы тут немного с вашей… — Минаев ловит заминку, но продолжает, — С вашей дочерью повздорили немного. Но ничего страшного.

От его слов кружится голова, я вскидываю взгляд и смотрю на мужчину, выглядывая из-за плеча Игната. Слезы брызжут из глаз мощным потоком, даже не успеваю отследить как они прорываются вниз по щекам. Смотрю на высокого мужчину и узнаю. Конечно, я его узнаю. Несмотря на то, что последний раз я его видела, когда была ребенком, он не сильно изменился. Поседел, слегка набрал в весе, но лицо выглядит свежим, только вот взгляд пустой. В мои детских воспоминаний это были самые теплые глаза. Сейчас этого нет.

— Папа, — всхлипывая, шепчу.

Я много раз представляла нашу встречу. Никогда не верила, что он может быть мертв. Я чувствовала, он жив. Представляла, как увижу его, брошусь на шею, упаду на грудь и прижмусь к родному человеку. Ведь по крови он единственный, кто есть у меня в этой мире. Но отчего то не спешу бросаться к нему. Сердце колотится, выпрыгивая из груди.

— Даже папку родного не обнимешь? — он раскрывает руки для объятий, делая шаг вперед. Минаев тут же отходит в сторону, открывая мне проход.

Несмело делаю шаги в сторону отца, ноги словно к полу приросли. Но все же оказываюсь в его руках, чувства радости и счастья нет, даже близко. А страх есть. Энергетика подавляющая.

Он небрежно проводит большой ладонью по моим волосам, без нежности, но демонстрируя кто здесь главный.

— Наделала ты шуму в наших кругах, Алиса.

— Что ты имеешь ввиду? — выбираюсь из объятий.

— Я тебя спрятал так хорошо, что шансов найти почти не было. Но нет, этот щенок нашел тебя.

Его руки сжимаются в кулаки, он свирепеет.

— Ты про Пашу? Вы знакомы?

— Дочка, а ты свою родную фамилию вообще помнишь?

— Ткачева, — тут же произношу, и пазл складывается воедино.

Ткач.

— Почему ты забрал меня от него? Зачем ты поставил его на мушку? — тычу в мужчину пальцем.

— Нам много, что нужно обсудить. И первое, я хочу, чтобы ты усвоила. Дочка Ткача не будет путаться со всяким отродьем.

Он выплевывает каждое слово с презрением.

— Ведь все было хорошо, такой замечательный молодой человек у тебя был. Я прям налюбоваться не мог, — он улыбается, но фальшиво, — Надо же было тебе спутаться с этим ублюдком.

— Он такого же мнения о тебе, отец, — холодно бросаю, — Я так полагаю, ты следил все это время за мной? Знал, где я и что со мной?

— Ты думаешь, твоя приемная семья смогла бы тебе обеспечить хорошую безбедную жизнь? Как ты думаешь, откуда у вас были деньги?

— Я ждала тебя каждый день своей жизни. Ждала, когда ты заберешь. Я была уверена, что ты меня ищешь. А ты всегда знал, где я.

— Знал. И отдал тебя в детдом в целях безопасности, дочка. А не потому что отказался от тебя. Как я мог? Ты — моя кровь и плоть.

— Я хочу знать всю правду, — зло чеканю.

— Мы обязательно обсудим. Для начала давай пообедаем, — он жестом приглашает меня в гостинную.

Я сторонюсь, все еще чувствуя напряжение рядом с ним, но прохожу вперед.

— Константин Петрович, — окликает нас Минаев, а я уже про него и забыла.

Мы останавливаемся в проеме. Отец поворачивается на звук его голоса.

— Я бы хотел сейчас обсудить нашу помолвку с Алисой.

От его слов меня пробирает на смех. Какая помолвка? Минаев явно в бреду. Но смешно тут видимо только мне.

— Позже, Игнат. Дай девочке прийти в себя.

— Какая помолвка? — вскрикиваю.

— Я думаю вы будете отличной парой, — отец щурит глаза, отчего в уголках его глаз собираются пучки из морщинок.

— То есть с Пашей нельзя, а с человеком, который содержит бордель — пожалуйста? Что это значит? — я кричу. Вижу как мрачнеет лицо отца.

— Прошу тебя сейчас же закрыть рот. И не стоит оспаривать мои решения, — грубо отрезает, подталкивая меня в комнату.

— А если нет?

— Алиса, не стоит будить во мне зверя. Иначе я снова посажу на мушку твоего Федулова.

Я цепенею от ужаса. Разве этот человек может быть моим отцом?

Глава 38

Наши дни

Обед проходит в напряжении. Я одна среди четырех мужчин. Один из них мой отец, который до сегодняшнего дня считался без вести пропавшим. По крайне мере для меня. Минаев справа от меня, как сытый и довольный кот, поглощает пищу, переговариваясь с отцом. И двое незнакомых мне мужчин, которым меня представили, как дочь. И все.

Подношу ложку с ароматным бульоном ко рту, но кроме тошноты ничего не испытываю. Сердце гулко бьется. Тяжело сознавать реальность происходящего, а еще тяжело осознавать, что рядом нет Паши. Он бы сейчас сжал мою руку в поддерживающем жесте, шепнул бы, что все будет хорошо. А по итогу, что мы имеем. То, что родной отец не переваривает мужчину которого я люблю, и пытается сосватать с мужчиной, которой лапал мои интимные места против моей воли. А, да, и зарабатывает на проституках.

В целом, неплохо я так устроилась. Иронизирую.

— Дочка, ты не притронулась совсем к еде. Не нравится? — отец пытается выглядеть добродушно, однако я замечаю, как зло сверкают его глаза. Мне не по себе от его реакции на такую простую вещь, как отсутствие аппетита с моей стороны. А еще я понимаю, что это всего лишь желание контролировать все процессы в моей жизни. Вплоть до поглощаемой пищи.

— Не голодна, — наконец перестаю мучать злочастную ложку, купая ее в супе. Откладываю столовый прибор в сторону, вытирая слегка вспотевшие руки от волнения о салфетку, лежащую на коленях.

Ловлю на себе взгляд Минаева, он усмехается. Ждет, когда папочка меня накажет за непослушание? Ведь у него не вышло усмирить меня. Интересно, а в браке он тоже будет бегать к отцу и жаловаться на неугодную женушку. Идиот.

Почему я не послушала Пашу, ведь он все знал наперед. Видел и знал. Конечно, на тот момент это не представлялось возможным. Я собиралась мстить мужчине и превратить его жизнь в ад, и уж точно не нуждалась в его советах. Зато по итогу этот мужчина сделал мою жизнь цельной и счастливой. Несмотря на все страшные вещи вокруг нас, пока он жив, я чувствую себя тоже живой.

— Тебе стоит поесть. Выглядишь слегка болезненно, — подает голос, как шестерка, прислуживающая главарю стаи. Игнат раздражает всем свои видом. Первый раз ощущаю желание съездить по наглой роже, разодрав ее в клочья, как разъяренная кошка. Но сдерживаюсь.

— Я не выспалась, — улыбаюсь наигранно, — Ты же вытащил меня из постели любимого человека.

У Минаева дергается глаз от моей колкости, он уже собирается ответить, как комнату озаряет оглушающий удар по столу. Посуда чуть ли не подпрыгивает, мой нетронутый суп из тарелки слегка выливается за края суповой тарелки, оставляя оранжевые разводы на идеально белой скатерти.

— А ну ша! Что за детский сад устроили, — гаркает отец, повторно стуча тяжелой рукой по столу, — Ладно она, — кивает головой в мою сторону, обращаясь к Минаеву, — Ты хоть свой род держи в узде.

Игнат, как щенок, щемится, кивая. А мне тошно от происходящего. Разве это настоящий мужчина? Так, пешка. Поэтому отцу Паша не нравится, он никогда бы не остался в долгу и ответил на такие выпады. Иногда мне кажется он совершенно никого и ничего не боится. Мой самый сильный и смелый мужчина.

— Я, конечно, понимал, что детский дом не научит тебя хорошим манерам, Алиса, — он спокойным жестом обмакивает губы салфеткой, словно это не он минуту назад стучал по столу, — Но у тебя отличные гены. Постарайся вести себя хорошо.

Слезы накатывают и душат. Хочется выкрикнуть, что по его вине я оказалась сиротой. По его вине все мои праздники проходили в окружении чужих людей, а не родного отца. И все это время я думала, что мой папа как минимум спасает диких животных где-то в Африке, поэтому не может меня забрать. А он тем временем строил бизнес на костях, глотая дорогущий коньяк и поедая омаров. Такова жизнь с ее разочарованиями.

— Могу я выйти из-за стола и удалиться на время? — делаю вид прилежной девочки, общаясь по нормам этикета. Что ж, если правила заданы, то я сыграю по ним, но это не значит, что не буду блефовать.

— Конечно. Тамара проводит тебя в твою комнату, — миловидная женщина лет пятидесяти, которая сервировала стол, тут же подбегает, покорно опуская голову вниз.

Я скупо прощаюсь с мужчина, одариваю Минаева презрительным взглядом и удаляюсь из гостинной. Уже в комнате позволяю слезам течь рекой. Обида и жалость к самой себе глушат. Даю себе время выплакать всю горечь, потому что в дальнейшем мне понадобятся силы противостоять всему этому дерьму. И снова придется быть сильной. Впрочем как всегда.

Тамара приносит свежее чистое белье, застилая его. Я порываюсь помочь женщине, но она отмахивается. Забираю из ее рук стопку новых вещей и ухожу в ванную комнату.Видимо, отвлеченная своими мыслями, не закрываюсь на замок, и оказавшись уже под струями тропического душа, слышу как открывается дверь. Испуганно поворачиваю голову в сторону шума, обнаруживаю неприятное лицо Минаева. Он откровенно пялится на мое тело, проходясь скользким взглядом от головы до пят. Я жмусь ближе к краю душевой, прикрывая интимные места.

— Не прячь, — останавливает меня, — Я хочу посмотреть на тело, которое буду трахать каждый день.

Вздрагиваю, ощущая себя куском мяса. Молю небеса, чтобы произошло чудо и этот мужчина покинул ванную комнату, но происходит обратное. Он закрывает за собой дверь, поворачивая замок и оставаясь со мной в одном помещении. Сердце бьется как у испуганного кролика, кажется агония поражает мои клетки. Мне неописуемо страшно и дико. Если мужчина позволит себе тронуть меня, я уже не отмоюсь никогда.

Он медленно расстегивает манжеты на рубашке, плотоядно облизываясь. Даю себе пять секунд на передышку перед громким истерическим криком. Воплю как сумасшедшая, словно меня разделывают большим ножом на маленькие кусочки. На дверь обрушиваются удары кулаком, Минаев с ужасом смотрит на меня. А я хочу, чтобы он сдох.

— Что происходит? — за дверью слышу голос отца.

— Отец, Игнат пытается меня изнасиловать, — произношу как можно громче. Вода все еще льется сверху, создавая шум.

Игнат скалится недобро, надвигаясь на меня, замахивается для удара. Но дверь выламывает охрана, пока происходит потасовка, и верзила вытаскивает за шкирку Минаева из ванной комнаты, я хватаю полотенце, укутывая себя и пряча тело от посторонних глаз.

Отец осматривает место происшествия, не найдя следов насилия, вскидывает на меня вопросительный взгляд.

— Он зашел без спроса сюда, не спрашивая стал раздеваться, — жестко чеканю, — Это похоже на то, что он пытался взять меня силой.

— Ладно, разберусь, — отец еще раз скептически осматривает ванную и выходит.

Оставшись наедине с самой собой, спускаюсь по стене вниз, приглушая ладонью рвущиеся рыдания.

Пашенька, ну где же ты, родной мой?

Глава 39

Наши дни. Павел

— Ну что, товарищи, какие у нас планы? — опоздавший Мишуров грузно падает на стул напротив, слегка прокашлявшись. Берет в руки меню, изучая, хотя он прекрасно знает его наизусть, так как обедает тут каждый день. Заинтересованно просматривает перечень блюд, оттягивая время намеренно и создавая эффект важности ожидания его персоны.

Меня же на части рвет, в другой любой день я бы забил хуй и просто ушел, не привык ждать людей, особенно когда они опаздывают почти на полчаса на встречу. Но сейчас сдерживаюсь, понимаю, от хороших отношений зависит скорость разрешения ситуации с Алисой. Тем более, что Мишуров все еще поддерживает отношения с Минаевым, даже если уже и не такие близкие, как ранее.

Олег Викторович, что сидит по правую руку от меня, тоже раздраженно поглядывает на наручные часы, хмуря брови. Вряд ли у подполковника ФСБ есть лишние время ждать пока сытый жизнью бизнесмен выберет, что он будет жрать и пить.

— Ты сказал, что знаешь, где она находится, — с Мишуровым мы давно перешли в плоскость общения без формальностей, поэтому мое обращение на "ты" не режет его слух, даже бровью не ведет.

— Мне свиную отбивную, картошечки с луком, шефу передай, чтобы позажаристее была, — отвлекается на официантку, — И принеси-ка Мартель.

Официантка быстро записывает все, повторяя заказ, и уходит.

— Знаю, — кивает, уже направляя взгляд в нашу сторону, — Только подставляться я не хочу, Федулов. Какой мне резон идти на это? У меня с Ткачом более менее, могло, конечно, и лучше быть, но терпимо.

— Я заберу себе завод, поделим его. Два монополиста лучше, чем три, — уверенно отвечаю.

— Ты что-то путаешь, Паш. Монополист — он один. Не два.

Раздраженно откидываю вилку в сторону, Олег Викторович ловит мою нервозность, забирая себе право продолжить разговор. Злюсь на себя, раньше любые переговоры были моей стихией, мог договориться о чем угодно, а сейчас нервы сдают. Представляю, что ее нет рядом уже вторые сутки, и трясет всего. Какого черта так сложно все в этом блядском мире?

— Оба поможете мне выйти и убрать Ткача, я решу твой вопрос с липовым делом, — смотрит на меня Кристенко, — И твое попрошу закрыть, — направляет нож в сторону Мишурова.

— Это которое? Пожар на заправке? — заинтересованно смотрит на фсбшника.

— Оно самое.

— Что ж, это уже другое дело. Но и от половины заводика не откажусь, — гадко потирает свои руки.

Официантка приносит его заказ, откупоривает коньяк и разливает темно-коричневую жидкость по бокалам. Осушаю залпом, не морщась. Не могу вынести этот день. Ситуация не меняется, легче не становится. Только еще больше загоняюсь, представляя в самых страшных картинках, как Минаевские руки трогают ее нежную кожу. Скулы сводит судорогой от того, как сильно я сжимаю челюсть, в попытке не завыть от боли. Все обострилось в разы. Устало провожу пальцами по глазам, потирая их и сдерживая слезы. Я реально с этой девчонкой стану тряпкой. Просто устал бежать за ней, искать ее, не хочу и не могу без нее. Верните мне любимую женщину, и я откажусь от всего, что имею.

Какой смысл существовать, если еще будучи подростком я сделал ее причиной для того, чтобы жить? Все всегда крутилось вокруг нее, все мои действия были направлены на то, чтобы быть с ней. Я даже бизнесом стал заниматься, потому что хотел прийти к ней состоявшимся и успешным мужчиной, а не хуй пойми кем. Для самого себя мне ничего не нужно было никогда.

Да, я зависим от нее. Наверно, психологи посчитают, что у меня явно есть проблемы. Да я и не отрицаю, но менять ничего не собираюсь. Я мечтал почувствовать хоть раз любовь, когда оказался в детдоме, выброшенный и забытый. Искал эту чертову любовь везде и нашел только в ней. Теперь держусь за это чувство так крепко, как только могу.

Да, больная такая любовь. Зато самое сильное и прекрасное чувство, что есть в моей жизни.

— Мы будем брать штурмом дом? — устало сиплю.

— Да куда ты торопишься. Все сделаем тихо, с Ткачом нужно деликатно. Нужны переговоры, для начала, — Кристенко откусывает розовый кусок форели, смачно причмокивая. А меня от любой еды мутит. Стресс сказывается.

Осушаю второй бокал.

— Я не смогу еще сутки продержаться. Могу делов наделать, — честно признаюсь.

— Давай я тебя в КПЗ посажу. Отсидишься, подумаешь обо всем.

— Хорошая идея, — поддакивает Мишуров.

Юмористы хуевы. Мне не смешно.

— Парень, послушай, мы все прекрасно тебя понимаем, — Мишуров делает лицо серьезным, — Несмотря на то, что мы все тут серьезные дядьки, любовь для нас также важна. И твоя пока жива, ходит, ест, спит. А моя умерла. У тебя хотя бы есть шанс быть с ней. А у меня только один вариант, это туда, — поднимает глаза к потолку.

Да, Алиска говорила, что его жена умерла от рака.

— Согласен. Моя жена, бывшая, хоть и жива, но рядом тоже нет. Разлюбила. Так что у тебя есть все шансы наладить жизнь, она жива и любит тебя, — Олег Викторович делает жадный глоток, причмокивая.

Блять, они правы, безусловно. Я тут растекся как кусок дерьма, жалея себя. Просто чертовски устал бороться за наше с ней счастье. Чертовски устал, каждый раз упускать ее из рук.

— Что делать то будем?

— Для начала перестань глушить боль в алкоголе. Нужен чистый разум, — Кристенко откидывается на спинку кресла, — Чтобы ты вышел на диалог с Ткачом. Иди с повинной. Он ждет твоего покаяния.

— Сука, может на колени еще встать? — истерически хмыкаю.

— Если понадобится, то встанешь.

А я не сомневаюсь, что Ткач не упустит шанса поглумиться. Захочет унизить меня максимально, втоптать в грязь. Что ж, если такова цена любви… То я согласен.

Глава 40

Наши дни

— Я заметила вы совсем ничего не съели. Такой молодой и красивой девушке не стоит голодать, — Тамара бесшумно подходит к моей кровати и ставит на тумбочку поднос с ароматным пловом. Желудок стягивает от голода, все-таки она права, я сегодня не притронулась к еде. И это не было протестом, просто не хотелось.

— Спасибо, — благодарю женщину.

Она кивает, отходя к двери, но останавливается. Мешкается, хочет что-то сказать, но видимо отец приучил не говорить пока не разрешат.

— Говорите, Тамара, — стараюсь улыбаться. Женщина уж точно ни в чем не виновата, и спускать на нее всех собак я не собираюсь.

— Вы простите, я лезу не в свое дело, — она переминается с ноги на ногу, отпускает руку с ручки двери, — Константин Петрович жесткий и принципиальный человек, но он вас любит. Несмотря на то, что подавляет вашу волю.

— Тамара, а у вас есть дети?

— Сын, — кивает она.

— Разве вы подавляете волю сына, указывая, где и с кем ему быть?

Она на секунду задумывается, но усмехнувшись, качает головой.

— А я не Константин Петрович, у меня обычная жизнь. Я не говорю, что он прекрасный человек. Все мы не без греха. Но то, что он вас любит — чистая правда. Ни дня не прошло, чтобы он не говорил о вас.

— Тамара, он отдал меня совсем маленькой девочкой в детский дом, а потом заплатил приемной семье, чтобы они меня удочерили. Все это время он был рядом, но не захотел, чтобы рядом была я, — смахиваю непрошеную слезу. Обида детства прорывается, расталкивая броню. Я плачу не из-за себя, а из-за той маленькой Алисы. Которая сражалась с этим злым миром в одиночку, думая, что совсем одна, пока самый родной единственный человек жил себе припеваючи.

Никогда я этого не пойму и не приму. Хотел спрятать, увез бы в другой город или страну. Или как там еще делают богатые люди. А судя по этому дому у отца проблем с финансами нет. Но нет же, выбросил как нашкодившего котенка.

— Я влезла не в свое дело, простите, — она поспешно открывает дверь и убегает. Я кошусь на еще горячий плов и снова не испытываю чувство голода. Но поесть нужно, иначе свалюсь в обморок от переживаний.

Плов — идеальный: рис рассыпчатый, мясо нежнейшее, а специи какие! Хоть что-то приятное во всем этом дерьме есть. Детдом научил меня искать, по возможности, положительные моменты в совершенно отрицательных ситуациях. В данном случае, кормят меня потрясающе. На этом положительное закончилось.

Ладно, я лукавлю. Как бы больно и тяжело мне не было, отца я рада видеть. В глубине души, но рада. Осознавать, что жив, что здоров. Обида сильнее, но все же… Я так долго его ждала.

Стук в дверь разрывает поток моих противоречивых мыслей, оборачиваюсь на звук.

— Так спокойно на душе, когда ты рядом, здесь, в этом доме, — отец обходит комнату, но не приближается ко мне. Становится у окна, сцепив руки в замок за спиной.

— А я не испытываю радости, — печально хмыкаю.

— У меня не было выбора, дочь.

— И мне ты этот выбор не предоставил, — отламываю кусок свежего хлеба, катая мякиш в руке, — Что с Игнатом?

Разумеется, я интересуюсь не из вежливости, и уж тем более не потому что, волнуюсь. Напротив, я очень надеюсь больше никогда не видеть его в своей жизни.

— Провел воспитательную беседу, он кается. Больше не будет тебя обижать, — спокойно парирует. А у меня внутри буря негодования нарастает.

— То есть достаточно воспитательной беседы и все, можно простить? Так ты серьезно хочешь выдать меня замуж за него? — откидываю кружок из хлебного мякиша на поднос.

— Я планов своих не менял.

— Отец, родненький, — подбегаю к нему, утыкаясь в грудь, — Пожалуйста, не отдавай меня ему. Зачем мне вообще замуж?

— Нужен наследник. Сына у меня не получилось, пускай хоть внук будет.

Обида топит сердце, разгоняясь со скоростью света. Дочка неугодная была, подавайте мальчика.

— Я не буду рожать от Минаева, — холодно отрезаю, — Я сделаю все, чтобы этого ребенка не было.

— Мне угрожать не нужно, дочка. Я это дело не люблю, — хватает меня за плечо, но силу контролирует.

— Я не угрожаю, а предупреждаю.

Отхожу обратно к кровати, от отца веет холодом. Ничего теплого и родного сейчас я не испытываю. Только разочарование.

— Если это все, что ты хотел мне сказать, то я буду готовиться ко сну, — расправляю кровать, скидывая декоративные подушки и покрывало на пол.

— Не все, — он тяжело вздыхает, — Я скучал, дочь.

Ищу отклик в душе от его слов, но там тишина. Отрицательные эмоции топят и не выпускают какие-либо позитивные ощущения. Все еще беспросветная мгла.

— Что ж, теперь твоя жизнь прекрасна. Дочь рядом, все пляшут под твою дудку. Все удалось, — язвлю. За себя не боюсь, уверена, что отец меня и пальцем не тронет, — Только ты не учел один момент. Паша не сможет без меня, как и я не смогу без него. И наша встреча — это дело времени.

— Если этот щенок будет стоять у меня на пути, я найду способ его убрать. Навсегда, — повышает голос.

Сдерживаюсь от ответного крика, не хочу быть уязвимой.

— Не будет его, не будет меня, — я манипулирую. Жестко. Но пусть только попробуют тронуть его пальцем, я всех сама поставлю на мушку.

Надоело быть слабой и беззащитной.

— Ты явно не в настроение и бредишь. Поговорим позже, — отец тоже сдерживается от гнева, но я вижу как горят его глаза от ярости. Ну ничего, папа. Я твоя дочь, умею играть в такие игры.

Как ты там сказал? Хорошая генетика? Отличная!

Глава 41

Наши дни. Павел

Желание потянуться к бутылке и забыться в алкоголе сохраняется по сей день, но я сдерживаюсь. Меня всего трясет изнутри, словно кто-то пустил по вене яд, и оставил меня медленно умирать, наблюдая насколько я бессилен в ситуации. Теряю контроль. Боксерская груша, что висит в подвале, истерзана в клочья, каждый раз представляю лицо Минаева и пытаюсь сбросить гнев. Кингстон боится меня, сторонится, а я и правда озверел. Кидаюсь на людей, грублю, огрызаюсь, срываюсь по пустякам — следствие неуравновешенная психика. Так и до ручки дойти можно.

Падаю на мягкий мат спиной, смотрю в потолок. Не дышу. Представляю, что делает моя девочка сейчас. Надеюсь сидит одна, ее никто не тревожит, она спокойна. Если она спокойна, то и мне стоило бы прийти в себя.

Телефон звонкой трелью доносится до перепонок, морщусь от громкости, поднимаю гаджет перед лицом. Олег Викторович.

— Да, — сиплю.

— Ты связался с Ткачом? — без приветствия задает вопрос. У фсбшников только так — конкретика наше все. Времени нет ни на что. Хотя я тоже далеко не эталон вежливости. Порой бываю тем еще придурком.

— Сегодня встреча, на пустыре. Разумеется, Алису он не привезет, — бью кулаком в стену, царапая кожу об шершавую поверхность.

— А чего сам не сказал? Все выпытывать из тебя нужно, — злится подполковник, отчитывает как мальчишку. Правда это меня в последнюю очередь волнует, в любой другой день я нашелся бы с ответом. Сейчас же пустота.

— Он сказал, чтобы я один был. Ткач ваших ребят сразу считает, не дурак же он. Поеду сам.

— Давай хотя бы одну машину за тобой поставлю. Грохнет же, не пожалеет.

— Не грохнет, — в этом я уверен, — Она ему никогда этого не простит.

— Плохо ты знаешь Ткача, — Олег Викторович замолкает.

И я молчу. Может я и плохо знаю Ткача, но я хорошо знаю ее. Она не простит его, не примет и не поймет. А ему точно нужно доверие дочери.

— Все будет гуд, — сам себя уверяю больше.

— Ладно, хер с тобой. Потом отзвонишься, — скидывает.

Продолжаю лежать и смотреть в потолок, телефон отбрасываю подальше.

Интересно, чего захочет Ткач кроме моей головы?

Допустим, покорности, я согласен прогнуться. Но он далеко не идиот, что поверит в этот фарс. Все мое покаяние будет до тех пор, пока я не возьму ее за руку — там же и закончится игра.

Ну почему из всех женщин мира я влюбился в его дочь? Почему у Алиски не простые родители, которые не стояли бы на пути счастья собственной дочери. Потому что она особенная. Самая. Мой магнит, который тянет меня уже больше десяти лет за собой. Я как собака поводырь — куда она, туда и я. Даже если нет рядом, на ощупь ее ищу, рою землю. А когда рядом оказывается — покорно складываю голову на колени и кайфую. Наркотик, а не женщина. И с каждым разом я хочу еще и еще.

Время словно специально тянется медленно, решаю приехать туда раньше. В доме тесно, стены давят. Голова гудит, сжимаются виски. Так и до инсульта не далеко. Пульсация невыносимая.

На пустыре тишина, снизу обрыв, а там пропасть в никуда. Ощущаю такую же пропасть в своем сердце: колотится, кровь качает, но абсолютно бесполезно.

Однажды я даже задумался, а что если мы с Алиской станем семьей. Настоящей. Я знаю, что женюсь на ней, хочу, чтобы она носила мою фамилию, но дети… Уверен это не для меня, какой из меня отец. Примерно такой же как Ткач, именно поэтому его действия мне понятны. Но все же единожды допустил мысль, что у нас будет ребенок. Даже не думал, какой пол, просто малыш.

Она его держит на руках, укачивает, целуя молочный лоб, что-то шепчет ласковое. А я кроме страха ничего не чувствую, наблюдаю за ними и пиздец как боюсь. Только не понимаю, чего именно боюсь? Потерять или приобрести?

Шины за спиной визжат, раскидывая грязь по сторонам. Оборачиваюсь, смотрю на огромные черный гелик с кортежем из двух седанов. Кладу руки в карманы, подходить не спешу, пусть выходит сам, я первый шаг делать не буду. Молодой парнишка выпрыгивает из водительского кресла и бежит открыть заднюю дверь. Ткач тоже не спеша выходит, смотрит на меня, сведя брови и расправляя идеально выглаженные брюки.

— Приветствую, — улыбаюсь как идиот и машу рукой. Увлекает меня весь этот цирк. Смотрю за спину Ткача и вижу главного клоуна.

Тебя то я ждал больше всего. Руки начинают гореть и чесаться, так хочется съездить по наглой роже Минаева.

— Ты не язви, Федулов. Не в той позиции, — качает головой Ткач.

— А у меня никакой позиции. Я как ветер в поле гуляю, все у меня забрали, — кричу ему в ответ. Наклоняю голову в бок, прохожусь презрительным взглядом по Игнату, — И ты тут, шавка.

Он дергается в мою сторону, но Ткачев одним движением руки его останавливает.

— Прекрати паясничать, я же тебя предупреждал что будет, если ты не прекратишь поиски.

— А какая уже к черту разница? Все уже произошло, и я хочу исправить.

Иду в их сторону вразвалку, как пацан, мальчишка. Руки из карман не вынимаю.

— А вот скажите мне, каково это подкладывать сосбсветнную драгоценную дочь под насильника? — останавливаюсь в метре, — Неужели родительское сердце не дрогает?

— Что ты имеешь ввиду? — поворачивает голову и смотрит на Минаева, тот тушуется, но держит плечи ровно и гордо. Петух напыщенный.

— Например то, что он залез в трусы к Алисе без ее разрешения и оставил там отметины, — глаза наливаются кровью. Вспоминаю, как в порыве страсти и любви раздвинул ее ноги для ласки, а сам чуть не задохнулся от увиденного.

— Заебал, — у Минаева все же получается вырваться вперед, но я не зря молотил все дни грушу, оттачивая технику. Успеваю отпрыгнуть, поэтому противник спотыкается и летит в грязь лицом. Цирк, говорил же.

— И вот это ваш будущий зять? — показываю на тело, лежащее в говне, — Прекрасно.

— Вы меня уже оба порядком раздражаете, — сдерживается от мата.

— Константин Петрович, а давай полюбовно решим, что делать? Я готов на переговоры, — тут же становлюсь серьезным.

Шутки шутками, а девочка моя все еще у него. Игнат где-то сбоку пытается встать, как муха навозная. Ткач кивком головы указывает на него, и парни из охраны забирают тело, усаживая в машину. Надеюсь его больше не увидеть.

— Закопайте его. Я хотел сам, но обещал Алиске без смертей.

— Хочешь, чтобы она меня ненавидела?

— Думаю, она не далека от этого, — пожимаю плечами, — Так что? Решим вопрос?

— Решим. Исчезни из ее жизни, и обещаю, что дам ей полное руководство над своей жизнью.

— Не гожусь я вам в зятья? — нет, должен быть другой выход. Не могу я уйти. Не хочу.

— Ты такой же, как я. Один в один, — начинает он, — Любил Марину очень сильно, еще подростком влюбился. Бегал хвостиком за ней. Воротила от меня нос, но все-таки добился своего. Поженились, дочка родилась, и бизнес в гору пошел. Не жизнь, а сказка.

Он смотрит в пол, сглатывает. Волнами чувствую, насколько тяжело ему откровенничать, но находит в себе силы продолжить.

— Только жену убили, а дочку пришлось спрятать в детском доме. Хочешь такую же судьбу Алисе?

— Нет, но я не допущу такого же.

— Я тоже так думал. Только не было и дня, чтобы я не пришел к Марине на могилу с цветами.

Один раз я уже думал, что она мертва, когда выл у чужой могилы. Прекрасно знаю это чувство, мне и объяснять не нужно.

— Дайте мне увидеться с ней. Я все решу, — наступаю на него. Ссориться не собираюсь, но отступать тоже не буду. Заебался я отступать.

— Федулов, исчезни, — садится обратно в гелик. Стучу по капоту, кричу. Один хуй делает вид, что не слышит. Уезжают.

Бегу за ними несколько метров, дыхалка сбивается.

Сука! Сука! Сука!

Падаю на колени, вколачивая кулаки в грязь. Как же, сука, больно то. Кто-то сзади пытается меня успокоить, но зверь внутри уже рычит и рвет все на части.

— Парень, хватит! Угробишь себя. Вставай, — Кристенко с его бойцами поднимает меня. Рычу, брыкаюсь.

— Да нашел я лазейку. Угомонись ты, — отвешивает жесткую пощечину, приводя в чувство.

— Что? — ошалело вскидываю глаза.

— Решаем вопрос с Ткачом. У нас все шансы.

В какой-то момент кажется, что тучи на небе рассеиваются, и появляется слабый луч надежды.

Ты ли это, Господь? Спасибо, очень больно.

Глава 42

Наши дни

Стучу костяшками пальцев по тяжелой дубовой двери, ожидая отклика, но там молчание. Разочарованно вздыхаю, так долго собиралась начать этот разговор, хотелось побыстрее выговориться, но видимо отца дома нет. Последнии дни вообще все стихло, Игната я не видела, с отцом пересекаемся только во время еды. Единственная Тамара всегда рядом, что несомненно радует. Иначе от одиночество я завыла бы волком.

Все время думаю о Паше, прокручивая в мыслях нашу последнюю ночь. Сейчас мне остро необходимо сказать, как сильно я полюбила его, как благодарна, что он показал какая любовь может быть. Да, не очень правильная, но в нашей ситуации про экологичность и заикаться не стоит. И все же на этом пепле удалось построить отношения.

И больше всего сожалею, что у меня не хватило смелости сказать ему правду.

Сказать, что я это Я.

— Отец, ты здесь? — подаю голос и повторно стучу.

— Да, — очень тихо и хрипло, но я различаю его голос за дверью. И какого черта он не реагировал на стук?

— Могу я войти?

— Валяй, — откликается в ответ. Голос, кажется, пьяный. Надеюсь он не причинит мне вреда в таком состоянии.

Захожу в кабинет, отец сидит в кресле, слегка развалившись и вытянув ноги вперед. Я была права, он пьян, но не сильно. Отстраненно рассматривает бутылку с коньяком, словно не здесь находится, а где-то внутри себя.

— У тебя что-то случилось? — присаживаюсь напротив. Мне плевать, что на самом деле у него происходит, я все еще ужасно зла, но где-то в глубине души еще крутится что-то былое. Все же он мой отец. Даже если такой.

— Вот и сказочке конец, а кто слушал — молодец!

Он усмехается, потирая устало глаза, и делает жадный глоток, выдыхая.

— И что это значит?

— Потерпи, дочка. Скоро ты вырвешься из оков ненавистного отца.

— А можно перестать говорить загадками, а попробовать вести адекватный диалог? — раздражаюсь, потому что ни черта не понимаю.

— Да все просто. Нашли они возможность выкрутит мне руки, что ж, я знал, рано или поздно это произойдет, но думал, у нас будет больше времени провести вместе.

— Ты не особо проявлял желание поговорить со мной, — пожимаю плечами, — И пытался выдать замуж наильно за нелюбимого человека.

— Ты, глупышка, так ничего и не поняла. Я пытался переписать на тебя все активы, а по внутреннему уставу нашего предприятия — женщина не может стать владельцем. Это была вынужденная мера.

— А как же речь про внука? — прищуриваюсь, не верю я ему.

— Ну до восемнадцатилетия твоего сына, у тебя был бы доступ ко всем средствам. Игнат никак не смог повлиять на деньги, а вот после совершеннолетия твой сын бы сел в кресло генерального. Я все продумал, дочка, — отворачивается в сторону стены. Провожу взглядом за ним.

Только сейчас замечаю, что на стене висит картина. Сердце сжимается. На ней карандашом нарисована женщина с младенцем на руках, черно-белый портрет.

— Это мама? — задаю вопрос, я плохо помню ее. Только по фото, но воспоминания так далеки, что все размыто.

— А ты на руках, — кивает, подтверждая мои догадки, — Тебе тут два месяца, ты постоянно капризничала и не хотела есть, а Марина переживала и не выпускала тебя из рук. Словно чувствовала, что ей немного осталось времени, хотела быть как можно больше с тобой.

Мужчина выглядит измотанным, только сейчас замечаю, как сильно он все же постарел. И с какой болью говорит о маме. Точно не играет, так невозможно притворяться.

— Я думала она умерла почти сразу после родов.

— Это для тебя такая версия была, чтобы не пугать сильно. Но сейчас ты выросла, можно и правду сказать, — прочищает горло, отпивая приличную порцию, — Ее убили, Алиса. Конкуренты. Именно поэтому у меня было критично мало времени, чтобы тебя спрятать.

Прикрываю глаза, одинокая слеза срывается вниз. Это не боль, это отчаяние. В каких больших иллюзиях я пребывала всю свою жизнь. Маму все равно во воспоминаниях почти нет, размытые образы. Но судя по всему она была в моей жизни намного дольше, чем я думала.

— Почему же не забрал меня потом?

— А что я мог дать девочке, живя каждый день в риске? Я хотел, чтобы ты была в безопасности, никто даже не подозревал о твоем существовании. Когда твой Федулов начал рыть и искать тебя, и при этом покусился на мой завод, мне пришлось тебя похоронить, Алиса. Я всю жизнь беспокоился только о твоей безопасности.

Ах, вот оно что. Вот почему Паша думает, что я мертва.

— Во всем это есть здравый смысл, отец. Однако, любви никакой. Только холодный расчет, а я вот всю жизнь мечтала только об одном — это оказаться в твоих объятиях, — горько выдыхаю. Ну вот и вторая слеза срывается.

— Я уже ничего не смогу изменить, дочка. Просто хочу, чтобы ты знала. Я люблю тебя, — он абсолютно спокойно и уверенно говорит такие важные для меня слова. Сердце больно отстукивает, срываясь в пятки и обратно.

— Если любишь, позволь быть с ним.

— С ним ты повторишь судьбу своей матери. Я не могу этого допустить. Сколько раз ты была в опасности, пока вы были вместе?

— Отец, — срываюсь на истерический смех, — Все неприятности создавал ты. Опасность исходила от твоих людей.

— Показательно было? А так будет всегда, если ты останешься ним. Ты — его уязвимое место, туда бить и будут. Нормальной семьи у вас не выйдет.

— Не решай за меня! Паша сделает все, чтобы я была в счастлива. Дай хотя бы возможность объясниться с ним. Он не в курсе, кто я на самом деле.

Отец смеется, так открыто, словно я действительно шутку какую-то рассказала. Недоумевающе смотрю на него, ожидая, пока он успокоится. Видимо такого рода истерика — это у нас семейное.

— Вот еще одно доказательство моих слов. Он прекрасно знает, кто ты такая, Алиса. Прекрасно знает, что ты жива. Поэтому он и нашел тебя, неугомонный мальчишка.

— Нет, этого не может быть! Он мне рассказывал о своей первой любви, — спотыкаюсь на полуслове, — Ну то есть обо мне. Не важно! Говорил, что мертва.

Рычу от злости. Паша не мог врать.

— Наивный мой цветочек. Он прекрасно знал, с кем ложится каждый день в постель. Он одержим тобой, поэтому никакая другая его бы не удовлетворила.

— Ты несешь бред!

— Серьезно? Ну давай у него как раз и спросим, — смотрит в окно, снова над чем-то усмехаясь. Отпивает уже из бутылки, не заморачиваясь над переливанием жидкости в стакан.

— Ты разрешишь увидеться с ним? — шепчу с надеждой.

— А чего разрешать, он вот сам приперся. Шуму опять навел. Заебал, — отец выплевывает со злостью, кивая на улицу.

Подхожу к оконной раме, вставая рядом и выглядывая в окно. А там ОМОН, возня, шум. Полный хаос. Поворачиваюсь в сторону отца, глаза неживые, пустые. Он знал, что они придут.

За спиной раздается грохот, резко оборачиваюсь и вижу его.

— Маленькая, — шепчет, срываясь ко мне.

Глава 43

Наши дни

Бросаюсь в объятия мужчины, он подхватывает меня на полпути, прижимая к себе. Слезы срываются вниз, но это точно от радости. Я выдыхаю облегченно, пряча лицо в изгибе его шеи. Он нежно гладит мою спину, шепчет что-то ласковое, но я ничего не слышу кроме стука его сердца.

— Скажи мне, что тебя не трогали? — заглядывает в глаза, а там надежда. Боится, что не усмирит своих демонов, а я боюсь, что натворит дел на эмоциях.

— Все в порядке, Паш, — лукавлю, но упоминать Игната крайне глупая затея. Как бы я не хотела защиты, но не такой ценой, тем более Минаев пропал. Надеюсь, навсегда.

— Я снова сошел с ума. Клянусь, я не вывожу всего этого. Привяжу тебя к себе, чтобы больше никто не забрал, — я не боюсь его собственнических порывов, это пустой страх. Он никогда не станет запирать меня в клетке, потому что знает, под гнетом я уйду. А для его это будет концом, потому что вернуть меня уже будет невозможно.

— Очень все это мило, но смею вас прервать, — слышу голос отца за спиной. Оборачиваюсь, на лице мужчины никаких эмоций, а вот Паша пускает воздух из ноздрей, как бык на красную тряпку. Ему сорваться ничего не стоит. Но последнее, что я хочу — это видеть, как любимый мужчина нападает на родного отца. Даже если отец далек от идеала.

— Отец, послушай, — перебиваю, — Давай мирно решим. Сядем за стол и поговорим. Я все равно не брошу его, а он не уступит тебе никогда. Мы попытаемся найти компромисс. Ради меня.

Я как кот Леопольд пытаюсь привести всех к уму разуму, но понимаю, что мужчины живут абсолютно по другим законам. У них другие понятия, но если я им так важна, как они говорят, то выход у нас один. Это мир.

— Я готов, если для тебя это важно, — Паша целует мой висок, прижимая крепче к себе. Все еще боится, что я исчезну. Вдыхать его запах невообразимо хорошо, потому что его присутствие придает сил и спокойствия.

— А я не понимаю, что мы будем обсуждать, — отец разводит руки в сторону, — Раз уж тут Кристенко, то судя по всему меня ждет решетка.

Не понимаю, почему отец так спокойно говорит о таких страшных вещах. Неужели он не понимает, что его посадят не на один год. Или же он хорошо скрывает свой страх.

— Я предупреждал, чтобы ты вернул ее, — Паша огрызается, я сжимаю его руку, успокаивая.

— А я предупреждал, что не отдам, — отец рычит в ответ.

— Стоп! Хватит! — взрываюсь, — Вы послушайте вообще себя. Делите меня как безвольную куклу. А меня вы спросить не хотите? Чего я хочу?

— Малыш, — Федулов пытается ухватиться снова за мое тело, но я вырываюсь из его объятий.

— Подожди, — прерываю его, — Я люблю тебя, Паш. Но и отец мне не чужой человек. И если вы оба, как говорите, хотите моей безопасности, то вам нужно объединиться, а не ссориться из-за всего подряд.

— Что ты хочешь кроме Алисы? — на удивление отец первый идет на диалог.

— Уже ничего. Не всрался мне этот завод, если бы я знал, что он достанется мне такой ценой, я бы сразу отказался.

— Допустим. Но я не могу оставить завод Алисе, пока она не замужем. А следовательно, если ты станешь ее мужем, то и завод уйдет тебе. Как все хорошо складывается, тебе не кажется?

— Кажется. Но когда началась борьба за завод, я не знал, чья она дочь.

— Дочь, я не смогу отдать ему завод. Нет веры, — отец делает вид, что попытался решить вопрос. На самом деле он изначально знал, что останется при своем.

— Мне ничего не нужно, пап, — горько усмехаюсь, — Все, что я хотела — это найти тебя. Оказалось, зря.

Паша делает попытку сблизиться со мной, заключая в кольцо своих рук. Пытаюсь расслабиться, но обида глушит. Так больно осознавать, что ты лишь разменная монета в игре.

— Так доверяешь ему, как лань льнешь, — отец хрипит, — А мы не выяснили главный вопрос. Ты хотела что-то рассказать своему суженному.

Да, точно. Мне действительно стоит рассказать Павлу правду. Носить в себе это очень тяжело. Я надеюсь, Паша воспримет информацию спокойно. Не подумает, что я водила его за нос и обманывала. Не закроется от меня. Мужчину столько раз предавали, что это может разбить его.

Федулов смотрит мне прямо в глаза, не ищет подвоха. Его чувства как на ладони. Улыбаюсь кротко, вспоминая, как только-что минуту назад призналась в своих чувствах. Абсолютно честно и открыто. Давно надо было сказать, что люблю его. Паша искал меня столько лет, а я даже не подрузамевала, жила своей спокойной жизнью. Только все до него было фальшивой идеальной картинкой, а с ним я нашла себя, только с ним поняла, что такое любить.

— Родной, — и правда льну как лань, — Есть кое-что, чего ты не знаешь. Прошу тебя, не думай, что я тебя вводила в заблуждение. Просто я была растеряна и зла какое-то время, — прикладываю руку к его лицу.

Он настораживается, но слушает внимательно.

— Ты рассказывал мне про свою первую любовь. Девочку Алису из детского дома. Так вот, — делаю глубокий вдох, — Это я.

Зажмуриваю глаза, боясь увидеть разочарование или еще что похуже. Но слышу только хриплый смех. Ничего не понимаю.

— Я знаю, маленькая. Разве я мог полюбить другую? — он целует меня, а сзади отец хлопает в ладоши, подтверждая свои слова.

Каменею в руках Паши, машинально отвечая на жаркий поцелуй. Он не стесняется выражать свои чувства открыто, а у меня в голове мысли путаются в клубок.

Растерянно отрываюсь от него, закусывая губу.

— А ты что думала, все тут честно играют, дочь? — отец снова присасывается к бутылке, — В нашем мире честных путей не бывает. Он хотел тебя любым способом, он получил. А теперь подумай будешь ли ты в безопасности с таким содержимым.

Паша ревет, срывается в его сторону, но не рассчитав силу, сбивает меня с ног. Падаю на пол, роняя глухие слезы на персидский ковер.

— Лиса, — тут же опускается на колени передо мной, виновато поднимая за подбородок.

— Мне все всегда врут. Я и правда кукла, — срываюсь в жгучие рыдания.

Не могу больше справляться со всем. Я ни черта не сильная, а просто марионетка. Дура. Думала все под контролем, еще и отомстить когда-то хотела обидчику. А мной изначально руководили, дергали за нужные ниточки. Играли красиво. Наивная идиотка.

Паша пытается до меня достучаться, кричит. Но мне плевать. Устала.

Глава 44

Наши дни

— Маленькая, посмотри на меня, — целует в висок, разворачивая мою голову в свою сторону. Мы едем в машине, отца забрали в участок на допрос, а Паша усадил меня в авто, чтобы увезти подальше.

Расфокусировано смотрю ему в глаза, в голове шум, все гудит. Тело обессилено, просто хочу спать. Никаких выяснений отношений сегодня, только сон.

— Я люблю тебя больше жизни. Просто знай это. Хорошо? — взволнованно смотрит на меня. Конечно, он все чувствует. Он понимает, что я разочарована.

Киваю в ответ, говорить тяжело. Паша вздыхает, прижимая ближе к себе. Я тоже его люблю и злюсь, имею ли я право злиться, когда сама молчала столько времени о прошлом? Не знаю. Но эмоции берут вверх. Мы оба друг друга водили за нос, построили отношения на лжи.

— Знаешь, — хриплю, — Когда я узнала, что буду вести твое дело, я мечтала засадить тебя за решетку.

Он вздрагивает, но быстро собирается. Старается не показывать, что его задели мои слова, но ему неприятно, я вижу.

— Почему передумала? — задает очевидные вопросы.

— Полюбила, — пожимаю плечами, — Не знаю, как ты меня околдовал, но в какой-то момент поняла, что уже без тебя все не так.

— Я всю жизнь живу с чувством, что без тебя не так, — качает головой.

— Почему ты изводил меня в детдоме? Почему не пришел и честно не сказал о своих чувствах? Паш, почему? — обрушиваю на него шквал вопрсов, мне правда непонятно.

— Потому что боялся, Алис. Что ты отвергнешь, что буду тебе не нужен. Это бы убило меня. Проще было задевать тебя каждый день, но лишь бы рядом была. Пацанская любовь, — кротко улыбается.

Целует, крепко сжимая щеки в своих руках. Ласкает языком мой, погружаясь все глубже, захватывая в плен мой вздох. Я тону в ощущениях, мне очень хорошо и горячо. Отвечаю ему с такой же страстью и отдачей, он должен понимать — сейчас я его не оттолкну.

— Черт, маленькая, мы так не доедем до дома. Давай потерпим, — кивает головой в сторону водителя. Да, секс при людях безусловно интересное занятие, но не уверена, что готова на такой отчаянный шаг. Даже сейчас, когда тело полыхает и потряхивает от возбуждения.

— Просто знай, что ничто в этом мире не изменит мое отношение к тебе, — коротко целует, остужая пыл, — Ты всегда была здесь и здесь останешься до конца моих дней.

Паша прикладывает мою руку к своей груди, и я отчетливо слышу как рвано бьется его сердце. Оно бьется для меня.

Заходим в дом, он мне ужасно не нравится. Несмотря на то, что здесь были сладкие моменты с любимым мужчиной, плохого здесь было больше. Придирчиво осматриваю помещение, чувствую холод, хотя в камине горят поленья.

— Тебе здесь не нравится больше? — обнимает со спины, скрещивая руки на моей груди. Прикладывается губами к затылку.

— Он мне никогда не нравился. Ты насильно меня сюда привез, в нас стреляли, тут я напилась впервые, отсюда и ушла, оставив тебя на мушке, — перечисляю весь кошмар, который пришлось пережить, и не верю. Еще несколько месяцев назад моя жизнь была абсолютно спокойной и размеренной. Дом, работа, дом.

И в ней не было Павла Федулова.

— Если хочешь, я продам его. Купим что-нибудь другое, — он и правду готов для меня сделать все. Он марионетка в моих руках, а не я. Почему я раньше этого не замечала?

Но пользоваться этим я не буду.

— Сейчас я хочу, чтобы ты меня трахнул, — разворачиваюсь к нему, смотрю четко в глаза, замечая как расширяются его зрачки от возбуждения, — Без прелюдии.

Мне нужно, чтобы он выбил из меня всю дурь и плохое. Хочу, чтобы укрыл своим телом и запахом. Только он и я.

Отхожу на два шага назад, пытается схватить за руку, но я прикладываю палец к губам. Не торопись, родной.

Медленно снимаю кофту и спускаю лямки бюстгальтера, позволяя держаться груди только за счет чашечек. Кладу палец в рот, смачивая его в слюне, и веду по стоячему соску, потерявшемуся за плотной тканью лифа. Ловлю взгляд мужчины, он уже еле контролирует себя. Аккуратно расстегиваю пуговицу на джинсах, приспускаю их с талии, оставляя торчать кружево трусиков из-под денима.  К ни го ед . нет

— Ты хулиганка, Алиса, — смеется.

Преодолевает расстояние за секунду, подхватывая меня на руки. Прижимает спиной к стене, чувствую нежной кожей шершавую поверхность, но ощущения только обостряются. Срывает джинсы, оставляя трусы на месте. Сам приспускает свои брюки и боксеры, обнажая стоячий член. Беру плоть аккуратно в руку, размазывая смазку по всей длине, стонет мне в шею, толкаясь вперед.

— Паш, возьми меня.

Тормоза рвет, сдергивает кружево и отбрасывает в сторону, врываясь жестким толчком внутрь. Пальцы на ногах сжимаются, кричу, так невыносимо хорошо. Он насаживает меня на себя, лопатки трутся о стену, оставляя следы и царапины, спускаю правую чашечку лифа, хватая себя за грудь. Жесткая ласка поддает огня. Паша ловит зубами сосок, прикусывает. И меня уносит. Мякну как кукла в его руках, продолжая громко стонать. Он вколачивается в мою нежную плоть, шлепки от нашего порыва слышны на весь дом. Еще секунда и сорвусь.

— Кончи в меня, пожалуйста, — кричу.

Его долго уговаривать не нужно, спускает внутрь, держа меня на руках. Я бьюсь почти в конвульсиях, ловя ртом воздух.

От переизбытка эмоций слезы срываются вниз.

— Я сделал больно? — Паша взволнованно приподнимает мою голову.

— Нет. Ты сделал чертовски хорошо. Никогда меня больше не отпускай.

— Не отпущу. Клянусь.

Обнимаю его мощный торс, укладывая голову на плече. Я хочу семью с этим мужчиной, хочу быть только с ним и любить только его. Но впереди остались неразрешенные вопросы. И чем быстрее мы их решим, тем быстрее сможем построить настоящую семью. Без криминала и опасности.

Глава 45

Наши дни

— Паш, я переживаю. Ты уверен, что все под контролем? — завязываю мужчине галстук, приглаживая накрахмаленный воротник рубашки.

— Алис, у нас с Кристенко определенные договоренности были. Все окей, — он целует мою ладонь, успокаивая.

Тяжело вздыхаю, отходя к окну. Сердце тревожно бьется, но оно в целом давно так бьется. Все, что касается этого мужчины — сказывается тревожностью. Я просто боюсь, что снова пойдет все по одному месту, и я останусь одна. Дело не в страхе одиночества, а в страхе остаться без него. Любовь с каждым днем все больше и дальше прорастает во мне, смотрю на него украдкой и понимаю, что мой. То, как он застегивает пальто, сбрызгивает затылок парфюмом, сводит брови к переносице, приглаживает волосы — все это вызывает ярчайшую волну желания.

— Маленькая, я больше ни на день не оставлю тебя одну, — обнимает меня за талию, окутывая ароматом, — Землю выгрызу, но из суда выйду полностью оправданным. Главное жди меня. Хорошо?

Он утыкается своим прохладным носом в изгиб моей шеи, оставляя дорожку коротких поцелуев.

— Куда я денусь. Как гвоздями к тебе приколочена.

— Звучит так, словно я насильно тебя привязал, — на лбу пролегает глубокая морщинка. Смеюсь.

Если бы насильно, я бы так не ластилась к нему. Нет, тут только все по-любви, и он это прекрасно знает.

— Люблю тебя, — целую в губы, сжимая его руку в жесте поддержки.

Смотрит так, что колени трясутся. Слов не говорит, но по взгляду и эмоциям все понятно. Взаимно.

Федулов уходит, оставляя меня одну. Ладно, почти одну. Рядом Кингстон, а за входной дверью охрана, но ребята такие бесшумные, что я даже про них порой забываю. Тем более им не положено разговаривать. Уже месяц мы живем в квартире в центре города. Я так была счастлива, что мы покинули тот дом. Я не знаю, продал ли Паша его, или он остался в его владении. Главное, что мне не придется там жить. Каждый метрФедуловской дачи напоминал о тяжелых моментах, с которыми пришлось столкнуться.

И есть еще кое-что, о чем не знает Паша. Я боюсь ему сказать. Знаю, что откладывать нет смысла — мое молчание может ранить его, но найти силы в себе не могу. Вдруг он не готов, вдруг не примет. Это меня он любит, но мы никогда не говорили о нас, как о традиционной семье. Никогда не обсуждали эту тему, да и времени не было особо. А сейчас, когда нас уже трое — все изменилось.

Смотрю на тест, прикладывая руку к животу, и не могу поверить, что там наш ребенок. Мой и Паши. Двоих, выросших в детском доме. И я точно знаю, что дам всю свою любовь и нежность этому малышу, но Паша… Слишком сложно.

Да, он умеет любить женщину, но дети это же другое. Это про ласку, заботу, абсолютное вселенское принятие, защиту, нежность.

Извожу себя мыслями, но понимаю, что времени не осталось. Или я скажу сегодня сама, или он узнает без моей помощи. И второй вариант точно разобьет ему сердце. Не дай бог подумает, что я скрывала от него, потому что не хочу иметь детей с ним. В его голове много страхов, он настолько одержим мной, что боится любой боли, связанной со мной. Отец был прав. Но одно он не учел, Паша не предатель, если он выбрал меня однажды, то это навсегда. Его предавали нескончаемое количество раз, поэтому у него аллергия на эти дела.

Кусаю губы и ногти, Паша не берет трубку, а суд закончился как два часа уже. Что же такое? Неужели его обманули…

Бросаю трубку на диван, та отскакивает от плотной обивки и стучит об пол. Кингстон тревожно вскакивает от шума, сонно оглядываясь по сторонам. Не хотела переживать, но это выше моих сил. Сердце стучит так сильно, что начинаю тревожиться не только за Пашу, но и за малыша. Ему точно не на пользу измотанная мать. Как только собираюсь поднять с пола телефон, чтобы снова совершить попытку дозвониться, дверной замок щелкает.

— Федулов, что б тебя! — ругаюсь как бабка, выдвигаясь в коридор.

Мужчину не видно из-за огромного букета нежно-розовых пионов, он осторожно выглядывает одним глазом из-за бутонов и снова прячется.

— Дорогой мой, тебя сейчас ничто не спасет от моего гнева. Я с ума чуть не сошла, — топаю ногой в знак негодования.

— Кристенко утащил меня отпраздновать, чисто по-мужски. Когда понял, что засиделся, телефон сел, — протягивает мне букет, который я тут же забираю, — В общем, виноват, Алиска.

Глаза блестят, улыбка шальная. Самая настоящая пацанская. Я видела у него такую, когда в детском доме он гонял на своем двухколесном друге. Сидела на качелях и наблюдала. Было интересно видеть парня счастливым, а не злым и угрюмым. Сейчас он такой же задорный.

— Знаешь что, — тычу пальцев в стальную грудь, — Мне теперь нельзя волноваться вообще ни одну минуту. Поэтому побереги мои нервы, папаша.

Вскидываю волосы за спину, создавая блондинистую волну. Разворачиваюсь на пятках и ухожу на кухню ставить букет в вазу.

— Это что, новые ролевые игры, маленькая? — шепчет в ухо, прижимая к себе со спины.

— Ага. На ближайшие долгие годы, — вздыхаю, улыбаясь.

— Я выиграл суд, — разворачивает к себе и целует. Мычу ему в губы. Все будет, но нужно сначала сказать. Не могу и не хочу больше молчать.

— Паш, подожди, — останавливаю его, — Ты должен кое-что знать.

— А это не подождет? — хмурится, развязывая мой халат.

— Родной, у нас будет ребенок, — прямо в глаза смотрю, пытаясь уловить реакции.

А там пустота. Сердце больно сжимается. Ну нет, такое я не вынесу.

Глава 46

Наши дни

Паша ослабляет узел галстука, освобождая шею и прочищая горло. Он все еще молчит, только руки выдают напряжение. Пальцы не слушаются, он раздражается, а после отворачивается от меня, подойдя к окну и не удостоив меня взглядом. Я смотрю на широкие плечи, которые так сильно люблю обнимать, на прямую спину, за которую можно спрятаться, на идеальную линию роста волос на затылке, где я обычно оставляю поцелуи. Такая манипуляция всегда смягчает его, он становится податливым и максимально открытым, но сейчас я не позволяю себе такую вольность. Сердце словно в тиски сжимается, отбивая молотком рваные удары. Прикладываю руку к животу, сминая ткань халата, прикрываю глаза и понимаю, что ничто не заставит меня отказаться от этого ребенка. Ребенка от любимого мужчины.

Теряю связь с реальностью, земля словно уходит из-под ног.

— Помнишь, ты задолжала мне один вопрос? — наконец подает голос. Хриплый, словно издалека.

Поворачивается в мою сторону и останавливает свой взгляд в районе руки, защищающей зарождающуюся жизнь. Киваю ему.

— Маленькая, ты что, плачешь? — подходит ближе, а я даже не понимаю о чем речь. Не заметила как слезы захватили лицо.

— Паш, я понимаю твои чувства. Но я не откажусь от этого ребенка, — шепчу на грани срыва. Кажется еще один удар, и все. Сердце перестанет биться.

— Замолчи! — впервые позволяет себе грубость. Впервые после того, как мы стали парой.

Сжимаю губы в плотную линию, виновато опуская голову. Последнее, что я хочу — это задеть его чувства.

— Я всю жизнь любил одну женщину и так будет до самого конца. Ты действительно думаешь, что какой-то ребенок заставит меня отказаться от тебя?

— Не какой-то, Паш, а наш! — выкрикиваю прямо в лицо.

Он обхватывает меня своими руками, сильно прижимая к себе. Словно и правда боится, что я могу исчезнуть.

— Тебе также страшно, как и мне. Еще недавно я жила простой спокойной жизнью, и если на твоем месте был Алексей, то я бы ни о чем не переживала. Но наша с тобой жизнь похожа на какой-то фильм, где стреляют, убивают, появляются отцы спустя столько лет, — тараторю, захлебываясь в своих переживания, — Но даже все это никогда не заставит отказаться от ребенка. Потому что он от тебя.

Отпихиваю Федулова подальше от себя, рычу от злости. А у него губы в улыбке расплываются. Что за идиот. Меня на куски рвет, а он лыбится.

— Так ты мне задолжала вопрос, помнишь? — как попугай про свой вопрос.

— Да! — рявкаю.

— Ну что ж, я давно об этом думал, хотел сделать как-то красиво все. Но судьба распорядилась иначе, впрочем у нас всегда так, Алиска.

Он уходит в другую комнату под моим смятенным взглядом, а возвращается уже не один. Следом бежит любопытный Кингстон, который удивленно смотрит на Федулова. Мол, почему все пошло не по плану. Эти двое явно что-то замышляли.

— Ну что, дружище, не получилось у меня романтично, как хотелось, — треплет пса за ухом, — Алиска, любимая, ты станешь моей женой?

Он опускается на одно колено, как самый настоящий джентельмен, раскрывает бархатную черную коробочку, где блестит тоненькое колечко из белого золота с небольшим камушком.

Земля под ногами снова начинает раскачиваться, я молчу и не отвечаю ему. Хотя все нутро кричит о том, что ДА.

— Паш, это что?

— В народе называют предложением руки и сердца, — начинает ржать, — Алиска, не томи, я сейчас сойду с ума.

А вот и потрепи себе нервы, как я трепала их пять минут назад. Но не могу я долго издеваться над ним, ловлю его черти во взгляде, пацанский блеск и снова эту улыбку. Самую любимую. И почему мне не довелось полюбить тебя раньше, Павел Александрович Федулов?

— Конечно, да, — падаю рядом с ним, целуя в губы. Он дрожащими руками надевает кольцо на безымянный палец, после целует ладонь.

— Дай теперь мне свою руку, — прошу его. Он протягивает мне в ответ, перехватываю его длинные пальцы и кладу на живот. Он прикусывает нижнюю губу, словно не верит, осторожно прощупывая почву.

— Мальчик или девочка? — так доверчиво на меня смотрит.

— Ему или ей только месяц, пока неизвестно, — смеюсь.

— Ах, ну да. Мне страшно, маленькая, — он роняет свою голову мне на колени. И столько нежности в этом опасном мужчине, он сейчас абсолютно голый передо мной. Не боится, что я его предам, брошу, насмехнусь. Полное доверие. Для меня это большой подарок, потому что я знаю, что единственная, с кем он будет таким. Как на ладони.

— Чего ты боишься, Паш?

— Что стану плохим отцом. Гены все-таки.

— Не станешь, — качаю головой, — Не ты ли мне говорил, что будешь любить все, что касается меня? Так вот ребенок внутри меня, это наша с тобой плоть.

— Получается, жизнь дала мне шанс стать счастливым? — я замечаю одинокую слезу в уголке его левого глаза.

— Да, и подарила мне тебя. Самого лучшего.

Он целует меня так крепко, словно печать ставит. Клеймит губами. А я готова все тело отдать под клеймо, лишь бы он знал, как сильно я его люблю. Каким прекрасным отцом он станет. И как я доверяю ему себя и ребенка.

— Ты удивительная женщина. Словно была создана для меня. Все в тебе идеально, — он прикусывает мочку уха.

— Ты погоди, сейчас меня разнесет за период беременности, уже будет не все так идеально, — подшучиваю.

— Мне плевать, — отмахивается.

А ему и правда будет плевать. Он никогда не показывал свою любовь через призму моей внешности. Я просто априори во всем для него всегда была самой лучшей. И он стал для меня таковым, пускай и спустя столько лет. И совсем скоро нас станет трое.

Глава 47

Спустя 2 года

— Мне все это жутко не нравится, Алис! — Паша сильно злится. Я бегаю по квартире, собирая по пути игрушки. Паша все утро забавлялся с сыном, пытаясь научить его перекладывать кубики. В год и три месяца!

Иногда этот невыносимый мужчина настолько трогателен, что у меня накатываются слезы. Я ни капли не сомневалась, что Паша полюбит нашего ребенка и отдаст всего себя без остатка, но у него было много сомнений. Первый месяц после рождения нашего Степана, муж даже не прикасался к нему. Мог стоять у кроватки, наблюдать, но брать на руки — нет. Но я понимала, что ему нужно время. Он обязательно откроет своего сердце и впустит туда этот комочек нашей с ним любви. Я же вообще от сына отлипнуть не могла, он такой славный вышел, крохотный, что каждый раз вызывал во мне чувство огромного счастья.

Однажды, я сильно простудилась, не смогла даже с кровати встать, температура была настолько высокая, что меня положили под капельницу. Паша просто потерялся, не отходил от моей кровати, но именно тогда у нас произошла первая большая ссора. Я кричала ему, что наш сын нуждается в нем, как никто. В отце. А мне сейчас кроме лекарств ничто не поможет, и я не могу рисковать Степой, кормить его, убаюкивать. Пока я больна, это обязанность Паши. Он не слышал меня. Поэтому я устроила ему бойкот и запретила подходить ко мне.

Глупо?

Да, и не отрицаю. Манипулировать любимыми людьми — страшное дело, но тогда, мне показалось, что это выход. И это сработало. На следующий день я застала его в кресле со Степой на руках, он что-то рассказывал сыну полушепотом, пока тот, причмокивая, спал. В тот день он переступил через свои страхи. Ну а я, конечно, извинилась за свой ультиматум.

— Родной, я должна закрыть эту главу, — бросаю пирамидку в корзину с игрушками, — У меня словно незакрытый гештальт. Я мучаюсь в неизвестности. Пойми ты меня.

— Не понимаю и не собираюсь даже. Если бы моя мамашка объявилась, то была бы послана нахуй, — он огрызается, откидывая ногой мягкий шар.

Укоризненно качаю головой, продолжая убираться.

— Не ругайся при сыне, пожалуйста, — спокойно парирую, вскидываю взгляд на любимого мальчика. Он сидит в манеже и играется с Кингтоном, не замечая никого вокруг. Лучшие друзья.

Бывает, вечерами я вспоминаю Блейда. Тоже своего лучшего друга, который пожертвовал собой, спасая меня.

— Мне и так дорогого стоило принять твоих "родителей", — упрямый. Самый настоящий упрямец.

Мои приемные родители были не при чем, такие же заложники ситуации, как и я. Отец действительно посылал им деньги, только инкогнито. Просто подписывая белый конверт "Для Алисы". И ни копейки они не потратили на меня. Складывали все эти средства в комод, первый ящик. За столько лет там скопилась огромная сумма, которую они тут же отдали мне. Пашу они тоже не особо приняли, и я их понимаю. Он устроил настоящий скандал, оскорбил их, не разобравшись в ситуации.

Так и живем, с внуком я езжу к ним одна. Без мужа. И они этому рады. И мне спокойней.

Федулов жутко вспыльчивый, иногда не может сдерживать себя. Но чувства ко мне стопорят его в порывах. Он сначала делов наделает, а потом с повинной приходит. Сейчас также, нагрубит, но осознает все. Если бы я не любила этого мужчину так сильно, то не стала бы терпеть, но видя, как он каждый день работает над собой ради нас с сыном — сомнений не остается.

— Паш, я встречусь с отцом всего на десять минут. Он хочет передать документы по заводу, как и обещал.

— Он начнет выпытывать тебя про Степу, захочет увидеть внука. Я не позволю.

— Он знает, что ты не позволишь. Поэтому ему будет достаточно фотографий внука, — вздыхаю, — Паш, он в тюрьме. И будет там долго. Не знаю, что он осознал, но давай не будем устраивать самосуд. Между прочим, он принял тебя. С трудом, но принял.

— Я не просил его принимать меня. Мне от него ничего не нужно, и завод этот. Мы ему Мишурову отдадим, как и договаривались.

— Делай, что хочешь. Я не человек бизнеса, махиной такой руководить точно не буду.

— И сыну нашему это богатство не нужно, — продолжает свою пластинку.

— Хорошо, как скажешь, — я соглашаюсь с ним, знаю, что сейчас он никого не захочет слушать, кроме самого себя.

Подхожу к сыну, протягивая к нему руки. Прикладываюсь губами ко лбу, оставляя короткие поцелуи на молочной коже. Какой же он все же сладкий.

— Я вас люблю, маленькая, — выпаливает как на духу. Паша редко говорит о своих чувствах, но мне достаточно его действий. Он все делает для нас. Порой даже невозможное.

— И мы тебя, — улыбаюсь.

— Я самый счастливый, — подходит ближе.

— Это точно! — киваю.

— Не знаю, как ты меня терпишь.

— Я не терплю, а люблю! — накрываю губы мужа, но Степка требует к себе внимание.

Смеюсь, а Паша прижимает нас к себе. Мой самый дорогой, сильный мужчина, который не сдался и сделал все возможное и невозможное, чтобы мы стали семьей. Настоящей. Которой не было у нас в детстве.

Конец!

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47