Тысяча и одна ночь. В 12 томах [Автор неизвестен - Народные сказки] (fb2) читать онлайн

ТЫСЯЧА И ОДНА НОЧЬ ТОМ XI

ОЧАРОВАТЕЛЬНЫЕ ИСТОРИИ О МОЛОДЫХ ЛЮДЯХ

СВОЕНРАВНЫЙ МАЛЬЧИК И ЕГО СЕСТРА С ПРЕЛЕСТНЫМИ НОЖКАМИ

Говорят — но Аллах более осведомлен, — что в одной из деревень среди прочих жил честный человек, подчиняющийся воле Всевышнего, и у него была прекрасная жена, почитающая Всемогущего, и от нее благодаря Его благословению у него родилось двое детей — мальчик и девочка. Мальчик был своевольным и упрямым, а девочка обладала мягким характером и прелестными ножками. И когда оба ребенка достигли определенного возраста, их отец умер. Однако в свой смертный час он позвал жену и сказал ей:

— О жена моя, я наказываю тебе особенно следить за нашим сыном, зеницей нашего ока, и не ругать его, что бы он ни говорил, несмотря на то что он часто будет тебе противоречить, и, главное, позволяй ему всегда действовать так, как он хочет, при любых обстоятельствах жизни — пусть будет она для него долгой и процветающей!

И когда его жена, плача, дала ему это обещание, он умер счастливым и полностью умиротворенным.

И вдова не преминула выполнить последнюю волю своего покойного мужа. А через некоторое время пришел и ее смертный час — ибо один Аллах пребывает вовеки, — и позвала она свою дочь, сестру мальчика, и сказала ей:

— Дочь моя, знай, что твой покойный отец, — да пребудет он под десницей Милосердного! — умирая, заставил меня поклясться никогда не нарушать желаний твоего брата. А теперь, чтобы я могла спокойно умереть, и ты поклянись мне следовать этому совету!

И девочка поклялась в этом своей матери, которая тихо и мирно отошла по воле Создателя.

И как только мать была предана земле, мальчик подошел к своей сестре и сказал ей:

— Послушай, о дочь отца моего и матери моей! Я хочу немедленно собрать в нашем доме все, что у нас есть: мебель, зерно, буйволов и коз, одним словом, все, что оставил нам наш отец, и сжечь дом со всем содержимым.

И сестра его, широко открыв глаза и полная изумления, заплакала, забыв о своем обещании, и сказала:

— О мой дорогой брат, если ты это сделаешь, что же с нами будет?

А он ответил:

— Да будет так!

И он сделал, как было сказано. Он сложил все в доме и поджег его. И все вспыхнуло, чтобы сгореть дотла. А мальчик, догадываясь, что его сестре удалось спрятать кое-какие вещи у соседей, чтобы спасти их от уничтожения, отправился на их поиски и действительно нашел их, следуя по следам очаровательных ножек сестры своей. И, найдя спрятанное, он стал бросать и эти вещи одну за другой в горящий дом. Однако соседи при виде всего этого повыскакивали из своих домов с выпученными от страха глазами и, вооружившись вилами и топорами, отправились искать брата и сестру, чтобы убить их. И девочка, полумертвая от страха, сказала брату своему:

— Что ты наделал! Теперь нам придется спасаться! Бежим!

И они пустились бежать со всех ног.

И они бежали день и ночь и таким образом смогли убежать от тех, кто хотел их смерти. И они оказались в чудесной земле, где люди собирали урожай на полях. И чтобы прокормиться, они предложили им себя в качестве помощников, и поскольку они были молоды и красивы, то были приняты.

Несколько дней спустя мальчик оказался перед жилищем местного старосты. И, увидав его троих детей, он быстро подружился с ними и сказал им:

— Пошли на гумно, чтобы поиграть в игру об обмолоте!

И все четверо, держась за руки, пошли на гумно. И мальчик начал игру первым, и он стал зерном, а трое детей, развлекаясь, тузили его, не причиняя ему, впрочем, особого вреда. А потом настала их очередь стать зерном. И они стали зерном. И мальчик стал бить их так, как бьют цепом по колосьям пшеницы. И он отделал их на славу и измолотил в кашу. И они умерли на гумне.

И это все, что было с ними.

Что же касается девочки, сестры мальчика, то, когда она заметила отсутствие своего брата, подумала, что он опять совершает какие-то разрушительные действия. И она начала его искать и в итоге нашла на гумне, когда он уже закончил избивать троих детей старосты. И, увидав это, она сказала ему:

— Скорее бежим отсюда! Быстрее, о брат мой, нам надо спасаться! Опять ты сотворил что-то ужасное! А мы так славно тут жили!

И, схватив его за руку, она увлекла его за собою. И он позволил увести себя, и они ушли.

Когда отец детей пришел домой и стал их искать, он нашел всех троих на гумне избитыми в кашу, а когда он услышал об исчезновении брата и сестры, он закричал, обращаясь к своим людям:

— Мы должны догнать этих двух нечестивых, которые презрели наше гостеприимство и убили троих моих детей!

И люди вооружились вилами и дубинками и побежали по следам брата и сестры, следуя тем же путем, что и они. И с наступлением темноты они подошли к очень толстому и высокому дереву, у корней которого они расположились, чтобы дождаться рассвета.

А именно на вершине этого дерева прятались брат с сестрой. И когда они проснулись на рассвете, то увидели у подножия дерева всех мужчин, которые их преследовали и которые все еще спали. И тогда мальчик сказал сестре своей, показывая ей на старосту, отца троих детей:

— Ты видишь вон того спящего внизу? Ну так я справлю свою нужду ему на голову!

И сестра его в ужасе ударила себя ладонью по щеке и сказала ему:

— О, горе нам! Не делай этого, дорогой! Ведь люди внизу не знают, что мы прячемся здесь, наверху, прямо над их головами, и, если мы будем сидеть тихо, они уйдут и мы будем спасены!

Однако он сказал:

— Нет! — и добавил: — Я обязательно должен справить мои потребности на голову этого старосты!

И он присел на самую толстую ветку и стал писать, позволил своим испражнениям упасть прямо на голову старосты, и он был облит ими с головы до ног.

Вот так это было.

И староста, почувствовав это, внезапно проснулся и увидел на вершине дерева мальчишку, который спокойно вытирал свой зад листьями. И, дойдя до пределов ярости, староста схватил лук и начал стрелять в брата и сестру. Но поскольку дерево было очень высокое, стрелы не достигали их, застревая в ветвях. Поэтому староста разбудил своих людей и крикнул им:

— Срубите это дерево!

И девочка, услышав эти слова, сказала мальчику, брату своему:

— Вот видишь! Мы пропали!

А он спросил ее:

— Кто это тебе сказал?

А она ответила:

— Все наши мучения из-за того, что ты сделал!

Он же сказал:

— Мы еще не в их руках!

И в ту же самую минуту огромная птица Рух, которая пролетала в это время мимо, напала на них и сцапала их обоих своими когтями. И она улетела вместе с ними, пока дерево трещало под ударами топоров, а обманутый староста плевался внизу от ярости.

Что же касается птицы Рух, то она продолжала подниматься все выше и выше, держа в своих когтях брата и сестру. И сестра уже надеялась, что птица сядет где-нибудь на суше, когда закончит пересекать моря, над которым она летела, и в это время мальчик сказал своей сестре:

— О сестра моя, я собираюсь пощекотать зад этой птицы!

Но в эту минуту Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно прервала свой рассказ.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ ВОСЕМЬДЕСЯТ ВТОРАЯ НОЧЬ,

она сказала:

О сестра моя, я собираюсь пощекотать зад этой птицы!

И девочка, чье сердце заколотилось от ужаса, закричала дрожащим голосом:

— О! Пожалуйста, дорогой, не делай этого, не делай этого! Она выпустит нас — и мы упадем!

Он же ответил:

— Нет, я точно решил, пощекочу-ка я зад этой птицы, мне так хочется!

Она же воскликнула:

— Мы погибнем!

А он ответил:

— Да будет так!

И он сделал то, что задумал. И от щекотки птица резко вздрогнула, настолько неприятно ей это было, и в результате она выпустила то, что держала в когтях своих, а именно брата и сестру. И они упали в море и опустились на дно моря, которое было чрезвычайно глубоким. Но поскольку они умели плавать, смогли подняться на поверхность и достичь берега.

Однако они ничего не видели вокруг себя и ничего не могли разглядеть, словно бы оказались посреди темной ночи. Ибо земля, в которой они оказались, была землей тьмы.

И мальчик, недолго думая, нащупал несколько камней, чтобы с их помощью можно было высечь искры. И он собрал много кусков сухого дерева, сложил их в огромную кучу и поджег ее с помощью двух камней, высекая искры. И когда всю кучу охватил огонь, они смогли осмотреться. Но в то же время они услышали ужасный рев, похожий на рев тысячи диких буйволов. И при свете огня они увидели приближающегося к ним ужасного, черного, гигантского гуля^[1], который ревел своим огромным ртом, похожим на открытую печь:

— Кто тот неразумный, что сотворил свет на земле, которую я посвятил тьме?

И сестра мальчика при виде этого очень испугалась, и она сказала дрожащим голосом мальчику, брату своему:

— О сын отца моего и матери моей, на этот раз мы непременно умрем! Ой! Как я боюсь этого гуля!

И она прижалась к нему, готовая умереть или потерять сознание.

Однако мальчик, не теряя времени, вскочил, повернулся к гулю, стал бросать прямо в его широко открытый рот горящие головни из костра. И когда он забросил их все до единой, зад ужасного гуля вдруг лопнул. И над землей, обреченной на тьму, снова засветило солнце. Ибо именно своим задом этот гуль и заслонял солнце, не давая ему освещать эту землю.

И это все, что случилось с гулем.

^{И от щекотки птица резко вздрогнула, настолько неприятно ей это было, и в результате она выпустила то, что держала в когтях своих, а именно брата и сестру.}

А что касается правителя той земли, то скажу о нем вот что. Когда царь, правивший той страной, увидел, как снова после стольких лет, проведенных в беспросветной темноте, засветило солнце, он понял, что ужасный гуль мертв. И он покинул свой дворец вместе со своими охранниками, чтобы найти доблестного воина, освободившего его землю от царства тьмы. И когда он достиг берега моря, то на некотором расстоянии увидел кострище, которое все еще дымило, и направил туда стопы свои. А сестра мальчика, увидев, как весь этот вооруженный отряд во главе с царем быстро к ним приближается, задрожала от ужаса и сказала брату своему:

— О сын отца моего и матери моей, позволь нам убежать! Ах! Давай убежим!

А он спросил:

— Зачем нам убегать? Кто нам угрожает?

Она же сказала:

— Аллах с тобою! Уйдем, пока эти приближающиеся к нам вооруженные люди не добрались до нас!

Но он ответил:

— Нет! Нет! — и остался на месте.

И царь приблизился вместе со своим отрядом к дымящемуся кострищу и обнаружил, что гуль лопнул и распался на тысячу кусочков. И он увидел рядом с одним из них маленькую девичью сандалию. А это была как раз одна из сандалий, которую сестра потеряла со своей очаровательной маленькой ножки, когда побежала вслед за братом своим, который решил немного передохнуть за ближайшим пригорком.

И царь сказал своим людям:

— Это, несомненно, та сандалия, которая убила гуля и спасла нас от тьмы! Ищите хорошенько и найдите ее хозяйку!

И девочка услышала эти слова и решила выйти из-за пригорка. И она приблизилась к царю и бросилась к его ногам, умоляя о спасении.

И царь увидел на ее ноге вторую сандалию — родную сестру той, которую он нашел. И он поднял отроковицу с колен, поцеловал ее и сказал ей:

— О благословенная юница, это ты убила этого ужасного гуля?

Она же ответила:

— Это сделал мой брат, о царь!

И тогда он спросил:

— И где же этот доблестный герой?

А девочка сказала:

— И никто не причинит ему вреда?

И царь ответил:

— Совсем напротив!

И тогда она зашла за пригорок, взяла своего брата за руку и привела его к царю, который сказал ему:

— О доблестный герой, я отдаю за тебя свою единственную дочь, а сам возьму в жены эту юницу с маленькой ножкой, сандалию с которой я нашел!

И мальчик сказал:

— Не возражаю!

И все они зажили счастливо, довольные и процветающие.

А затем Шахерезада рассказала следующее:

БРАСЛЕТ НА ЛОДЫЖКЕ

Говорят, что в одном городе жили три молодые сестры, и они были дочерьми одного и того же отца, но разных матерей, и они жили все вместе и пряли пряжу, чтобы зарабатывать себе на жизнь. И все три походили по красоте своей на луны, но самая младшая из них была красивей прочих, и была она самой милой, самой очаровательной и самой умелой из всех, и пряжи делала она больше, чем две сестры ее, вместе взятые, и пряжа эта было сделана безупречно. И две ее старшие сестры, от другой матери, завидовали ей.

И вот однажды пошла она на базар и на деньги, которые она откладывала благодаря продаже своей пряжи, купила себе небольшую алебастровую вазочку, которая пришлась ей по душе, и хотела она поставить в нее цветок, чтобы любоваться на него, пока она будет прясть. Но когда вернулась домой с вазочкой в руке, две сестры ее стали смеяться над ней и над ее покупкой, называя это расточительностью и чудачеством. И это ее сильно смутило и глубоко взволновало, и она не знала, что сделать, чтобы утешиться, взяла розу и поставила ее в свою маленькую вазочку. А потом она села перед вазочкой с розой и начала прясть.

Однако маленькая алебастровая вазочка, которую купила юная прядильщица, была волшебной. И когда ее владелице хотелось есть, она доставляла ей вкусную еду, а когда она хотела принарядиться — дарила ей красивые платья, и эта вазочка удовлетворяла малейшее желание своей хозяйки. Однако младшая сестра была осторожна, и, боясь, что старшие ее сестры, которые были от другой матери, станут завидовать ей еще больше, она старалась не раскрывать им волшебные свойства своей алебастровой вазочки. И перед ними она делала вид, что живет так же, как и они, и одевалась она так же, как и они, и даже более скромно. Но когда ее сестер не было дома, она закрывалась в своей комнатке, ставила перед собой маленькую вазочку из алебастра, нежно гладила ее и говорила: «О моя маленькая вазочка! О моя маленькая вазочка, сегодня я хочу такую-то вещь!» И тут же маленькая алебастровая вазочка давала ей все, о чем она просила, — красивые платья и сладости. И ее хозяйка надевала на себя все золото и украшала себя драгоценностями, на все пальцы она надевала кольца, а на запястья и лодыжки — браслеты, и она ела вкусные сладости. После чего маленькая алебастровая вазочка делала так, что все исчезало. И младшая сестра несла ее обратно и шла прясть в присутствии своих старших сестер, а маленькая алебастровая вазочка с розой стояла при этом перед нею.

И она прожила таким образом некоторое время, бедная перед своими ревнивыми сестрами и богатая наедине с собою. И вот правитель того города по случаю своего дня рождения решил устроить праздник в своем дворце, и на него были приглашены все жители города. И три юные прядильщицы тоже были среди приглашенных. И две старшие сестры украсили себя лучшим из того, что у них было, а своей младшей сестре сказали:

— Ты останешься, чтобы сторожить дом.

Но как только они ушли, их младшая сестра пошла в свою комнату и сказала алебастровой вазочке:

— О моя маленькая вазочка, сегодня вечером я хочу, чтобы у меня было зеленое шелковое платье, красный шелковый жакет и белая шелковая накидка, и пусть все будет самым богато украшенным и очаровательным из того, что у тебя есть, и мне нужны красивые кольца для моих пальцев, бирюзовые браслеты для моих запястий и алмазные браслеты для моих лодыжек. А также дай мне все, что мне нужно, чтобы быть самой красивой во дворце сегодня вечером.

И она получила все, что просила. И она нарядилась и пошла во дворец царя, и вошла в гарем, где для женщин были приготовлены отдельные комнаты. И она была как луна среди звезд. И никто не узнал ее, даже ее сестры, настолько великолепие ее наряда увеличило ее природную красоту. И все женщины подходили к ней, и восхищались ею, и смотрели на нее влажными от умиления глазами. А она говорила с ними как царица, с нежностью и добротой, так что вскоре покорила все сердца и заставила всех женщин влюбиться в нее.

А когда праздник подходил к концу, младшая сестра, не желая, чтобы ее старшие сестры пришли домой раньше нее, воспользовалась моментом, когда певицы привлекли всеобщее внимание, чтобы выскользнуть из гарема и выйти из дворца. Но в спешке, когда она перепрыгивала через низкий деревянный желоб, служивший водопоем для царских лошадей, один из алмазных браслетов соскользнул с ее лодыжки и упал в воду. И она не заметила потери браслета и вернулась домой раньше своих старших сестер.

Однако на следующий день…

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ ВОСЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ НОЧЬ,

она сказала:

Вот один из алмазных браслетов соскользнул с ее лодыжки и упал в воду. И она не заметила потери браслета и вернулась домой раньше своих старших сестер.

Однако на следующий день, когда конюшие царского сына привели его лошадей к водопою, ни одна из них не решилась подойти деревянному желобу. И все вместе они отступили в страхе, и ноздри их расширились и затрепетали, когда они увидели на дне желоба что-то, что сияло и отбрасывало в разные стороны лучики света. И конюшие пытались заставить их подойти к воде, настойчиво понукая, но из этого ничего не вышло, как бы ни тянули они лошадей за узду, те только вставали на дыбы и лягались. Тогда конюшие осмотрели корыто и нашли там алмазный браслет, который соскользнул с лодыжки юницы.

Когда царский сын, который, по своему обыкновению, помогал ухаживать за лошадьми, осмотрел бриллиантовый браслет, который вручили ему конюшие, он удивился его малому размеру, и он примерил его к своей лодыжке и подумал при этом: «Клянусь своей жизнью! Какой же тонкой должна быть щиколотка женщины, чтобы ей подошел такой маленький браслет!» И он повертел его в руках и обнаружил, что камни его были так прекрасны, что наименьшие из них были лучше и больше, чем все драгоценные камни, которые украшали корону царя, отца его. И он сказал себе: «Ради Аллаха! Я должен жениться на обладательнице такой очаровательной лодыжки, хозяйке этого браслета». И он сразу пошел к царю, отцу своему, разбудил его, показал ему браслет и сказал:

— Я хочу жениться на обладательнице такой очаровательной лодыжки, хозяйке этого браслета.

И царь ответил ему:

— О сын мой, не возражаю! Но за этим ты должен обратиться матери твоей, потому что я не знаю этой женщины, а она, быть может, знает.

И царский сын пошел к матери своей и, показав ей браслет и рассказав его историю, спросил:

— О мать моя, ты поможешь мне жениться на обладательнице такой очаровательной лодыжки? К ней привязалось мое сердце, но отец сказал мне, что он не знает ее, а ты сможешь мне помочь.

И мать ответила ему:

— Слушаю и повинуюсь!

И она поднялась со своего ложа, позвала всех своих женщин и пошла с ними искать хозяйку браслета. И они прошли все дома города и заходили во все гаремы, примеряя этот браслет на лодыжки всем женщинам и всем девушкам. Но все их ступни оказались слишком большими для такого узкого браслета. И к концу второй недели бесплодных поисков и примерок они прибыли в дом трех сестер. И царица своими руками примерила алмазный браслет на лодыжки трем девушкам, и она громко вскрикнула от радости, когда увидела, что он чудесно подошел на лодыжку младшей из них.

И царица поцеловала ее, примеру царицы последовали другие дамы и также обняли ее. И они взяли ее за руку и привели во дворец, где вопрос ее брака с царским сыном был немедленно решен. И начались свадебные церемонии, которые должны были продлиться сорок дней и сорок ночей. И младшая сестра послала за своими старшими сестрами, и, видя знаки любви, которые они ей выказывали, она раскрыла им в конце концов секрет и свойства своей маленькой алебастровой вазочки, и поэтому им было несложно достать с помощью этой вазочки платья, украшения и драгоценности, необходимые для украшения невесты, и в результате их стараний младшая сестра была украшена так, как никогда прежде не украшали дочерей царей или султанов.

И вот в последний день, после того как невесту отвели в хаммам, ее сестры, успевшие стать знатными дамами во дворце, стали ее причесывать. И когда закончили укладывать ее красивые волосы, они украсили ее прическу большими алмазными булавками в форме перьев. И когда последняя булавка была закреплена, юная невеста внезапно превратилась в горлицу с хохолком на голове. И она взмахнула крыльями и вылетела через окно дворца, ведь булавки, с помощью которых сестры скрепляли ее волосы, были волшебными и обладали способностью превращать молодых девушек в горлиц. И эти булавки старшие сестры, терзаемые ревностью, достали с помощью маленькой алебастровой вазочки.

И две старшие сестры, которые в то время были наедине со своей младшей сестрою и видели, что с нею стало, не стали рассказывать правду царскому сыну. Они просто сообщили ему, что их младшая сестра на некоторое время куда-то ушла, но так до сих пор и не вернулась. И царский сын, так и не дождавшись ее возвращения, приказал обыскать весь город и все царство. Но поиски эти ни к чему не привели. А исчезновение его невесты повергло его в неизъяснимую печаль.

И это все, что случилось с несчастным царским сыном, терзаемым любовью.

Что же касается горлицы, она прилетала каждое утро и каждый вечер, чтобы присесть на окно своего молодого супруга, и там она долго и грустно ворковала. И царский сын почувствовал, что ее воркование сходно с его собственной грустью; и он полюбил эту горлицу. И вот однажды, заметив, что она не улетела при его приближении, он протянул руку и схватил ее. И она начала трепетать в руках его и дрожать, продолжая печально ворковать. И тогда он стал нежно гладить ее перья и голову. И тут почувствовал под пальцами, пока гладил ее голову, маленькие твердые предметы, похожие на булавочные головки. Он осторожно вытащил их одну за другой из-под перьев. И когда он вытащил последнюю булавку, горлица встряхнулась и снова стала молодой девушкой.

И оба они стали жить в радости, любви и процветании. А две злые сестры умерли от удара, который случился у них от прилива крови и зависти. А Аллах подарил влюбленным супругам много детей, таких же красивых, как они сами.

И Шахерезада в эту ночь рассказала еще следующее:

ИСТОРИЯ КОЗЛА И ДОЧЕРИ СУЛТАНА

Рассказывают между всем, что можно рассказать, что в одном из городов Индии жил султан, которого великий Аллах по щедрости Своей сделал отцом трех принцесс, прекрасных, как луны, и были они совершенны во всем и доставляли радость глазам смотрящих на них. И султан, их отец, который любил их до крайности, хотел, как только они достигнут брачного возраста, найти им достойных мужей, способных сделать их счастливыми. И с этой целью он позвал царицу, супругу свою, и сказал ей:

— Вот три наши дочери, возлюбленные отца своего, достигли зрелости, и, подобно цветущему дереву весной, должны они принести прекрасные плоды, и мы не должны дать их цветам засохнуть втуне. Вот почему нам нужно найти для наших дочерей мужей, которые сделают их счастливыми.

И супруга султана сказала:

— Прекрасная мысль!

И после обсуждения между собой наилучших способов достижения этой цели они решили приказать городским глашатаям кричать по всему царству, что три принцессы вступили в брачный возраст и что все сыновья эмиров и шейхов, а также купцов и простолюдинов должны явиться в определенный день под окна дворца.

Ибо супруга султана сказала своему мужу:

— Счастье в браке зависит не от богатства и не от знатности происхождения, а единственно от воли Всемогущего. Поэтому лучше отдаться велениям судьбы, чтобы выбрать мужей для дочерей наших. И им надо будет, когда придет время выбирать, лишь выбросить свои платки из окна на толпу претендентов. И те, на кого упадут эти три платка, и станут мужьями наших трех дочерей.

И султан ответил:

— Прекрасная мысль!

Так и было решено поступить.

Когда настал день, о котором кричали городские глашатаи, и площадь, раскинувшаяся у подножия дворца, была заполнена толпой женихов, открылось окно, и в нем появилась старшая дочь султана с платком в руке. И была она прекрасна, как полная луна, и она бросила свой платок в толпу. И он поплыл по воздуху, и ветер унес его и заставил опуститься на голову молодого эмира, сияющего и прекрасного.

Тогда вторая султанская дочь появилась у окна, и она также была прекрасна, как полная луна, и она бросила свой носовой платок, который упал на голову молодого принца, такого же красивого и очаровательного, как и первый избранник.

И тогда третья дочь султана Индии бросила свой платок в толпу. И платок этот закрутился в воздухе, на мгновение остановился и опустился вниз, зацепившись за рога козла, который стоял среди женихов. И хотя султан торжественно и пообещал выдать свою дочь за любого, на которого упадет платок, он посчитал этот результат недействительным и приказал снова бросить платок. И молодая принцесса снова бросила свой носовой платок в толпу, но он, подхваченный потоком воздуха над площадью, быстро полетел и опустился на рога того же самого козла. И султан, находясь на грани досады и разочарования, признал и этот второй выбор судьбы считать недействительным и заставил дочь свою снова повторить испытание. Но платок и в третий раз покружился в воздухе и опустился прямо на рогатую голову козла.

В эту минуту Шахерезада заметила, что наступает утро, и, по обыкновению своему, скромно умолкла.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ ВОСЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И платок в третий раз покружился в воздухе и опустился прямо на рогатую голову козла.

При этом зрелище возмущение султана, отца девушки, достигло крайних пределов, и он воскликнул: — Ради Аллаха! Я бы предпочел смотреть, как она стареет девственницей в моем дворце, чем видеть, как она станет женой этого грязного козла!

Однако при этих словах отца младшая сестра заплакала, слезы потекли по ее щекам, и она воскликнула между рыданиями:

— Видно, такова судьба моя, о отец, почему ты хочешь помешать мне принять ее? Почему ты хочешь встать между мною и моим счастьем? Разве ты не знаешь, что каждое создание носит судьбу свою на своей шее? И если моя судьба привязана к этому козлу, зачем ты мешаешь мне стать его женой?

А две сестры ее, которые тайно завидовали ей, потому что она была самой красивой из них, со своей стороны, стали говорить, что это справедливо, ибо они думали, что брак их младшей сестры с козлом станет прекрасной местью для нее. И они так долго и так красноречиво убеждали в этом султана, отца их, что в итоге он дал свое согласие на такой странный и необычный брак.

И сразу же были отданы распоряжения, чтобы свадьбы трех принцесс были проведены со всею пышностью и со всеми церемониями в соответствии с обычаями и правилами. И весь город был освещен и украшен в течение сорока дней и сорока ночей; и в это время давались большие веселые представления с танцами, песнями и игрой на музыкальных инструментах. И радость не переставала бы царить во всех сердцах, и всеобщее счастье было бы полным, если бы каждый из гостей не был несколько озадачен странным союзом между девственной принцессой и козлом, который по своему виду был самым ужасным среди всех козлов. И в течение этих подготовительных дней перед брачной ночью султан и жена его, а также жены визирей и сановников утомили языки свои, пытаясь отговорить девушку от брака с этим козлом, который издавал отвратительный запах и у которого были горящие глаза и ужасный зебб. Но каждый раз всем им она отвечала: «Каждый носит свою судьбу, привязанную к его шее, и, если мне суждено стать женой козла, никто не может противостоять этому».

И вот когда наступил день первой брачной ночи, младшая принцесса и ее сестры пошли в хаммам, где их украшали, прибирали и расчесывали. И каждая принцесса была приведена затем в брачную комнату, которая была приготовлена для каждой из них заранее. И к каждой принцессе вошел муж ее, который был предуготовлен ей самой судьбой. И с ними случилось, что должно было случиться.

Вот что было с двумя старшими сестрами.

^{Козел внезапно встряхнувшись, сбросил с себя свою козлиную шкуру и превратился в прекрасного юношу, похожего на ангела Харута.}

Что же касается младшей принцессы и ее мужа-козла, то о них скажу вот что. Как только козла ввели в брачную комнату третьей сестры и дверь была за ними закрыта, козел поцеловал землю между рук жены своей и, внезапно встряхнувшись, сбросил с себя свою козлиную шкуру и превратился в прекрасного юношу, похожего на ангела Харута^[2]. И он подошел к девушке и поцеловал ее между глаз, затем в подбородок, затем в шею, потом повсюду и сказали ей:

— О жизнь души моей, не пытайся узнать, кто я! Тебе достаточно знать, что я могущественнее и богаче султана, отца твоего, и двух мужей твоих сестер, вместе взятых. Любовь к тебе жила в моем сердце уже долгое время, но только сейчас я смог достичь тебя. И если ты захочешь видеть меня в любое удобное для тебя время, и захочешь, чтобы я был рядом с тобой, ты должна обещать мне кое-что.

И юница, которая решила, что красивый юноша нравится ей и подходит во всех отношениях, ответила ему:

— И что же я должна обещать? Скажи — и я выполню это ради тебя, как бы ни было трудно это сделать!

Он же сказал:

— Это легко, йа ситти. Я прошу тебя просто пообещать никому никогда не раскрывать, что я могу изменять свой облик по желанию, потому что, если кто-то хотя бы заподозрит, что я иногда козел, а иногда человек, тогда я сразу пропаду и тебе будет трудно найти мои следы.

И молодая девушка пообещала ему это со всей определенностью и добавила:

— Я лучше умру, чем потеряю в твоем лице такого прекрасного мужа!

И таким образом она успокоила супруга своего, и они позволили делам идти своим чередом. И они любили друг друга великой любовью той ночью, ночью благословения, и губы их соприкасались, а ноги переплетались в порывах чистого наслаждения и во время очаровательных взаимных обменов. И они не прекращали своих шалостей и стараний, пока не забрезжило утро. И тогда юноша поднялся с брачного ложа своей супруги и вернулся к своему первоначальному облику, превратившись в бородатого козла с рогами, раздвоенными копытами и огромными яйцами и зеббом. И от всего, что между ними произошло, не осталось ничего, кроме нескольких пятен крови на простыне, говоривших об утраченной девственности. И когда утром мать юной принцессы вошла по обычаю в ее брачную комнату, чтобы узнать новости о дочери и осмотреть ее простыню, она была на грани удивления, когда заметила, что честь юницы была с очевидностью подтверждена и что случилось то, что случилось. И она увидела, что дочь ее была свежа и счастлива и что у ее ног, на ковре, сидел козел с задумчивым и мудрым видом. И, увидав это, она побежала за султаном, мужем ее, отцом принцессы, который увидел то, что увидел, и он был не менее поражен, чем его супруга. И он сказал дочери своей:

— О дочь моя, это правда?

И она ответила:

— Это правда, отец мой!

И он спросил:

— И ты не умерла от стыда и боли?

Она же ответила:

— Ради Аллаха! Почему я должна умереть, когда мой муж был таким деликатным и таким очаровательным?

И мать принцессы спросила:

— Так ты ни на что не жалуешься?

Она же ответила:

— Вовсе нет!

Тогда султан сказал:

— Коль скоро она не жалуется на своего мужа, значит, она счастлива с ним. И это все, что мы можем пожелать нашей дочери.

И они позволили ей жить в мире с козлом, мужем ее.

Однако через некоторое время султан по случаю праздника устроил турнир на большой площади под окнами дворца. И он пригласил на этот турнир всех своих царедворцев, а также двух мужей своих старших дочерей. Что же касается козла, то султан не пригласил его, чтобы не выглядеть посмешищем перед зрителями. И когда турнир начался, всадники на своих скакунах, рассекающих воздух, стали с громкими криками сшибаться друг с другом. И среди них особенно выделялись двое мужей юных принцесс. И зрители воодушевленно приветствовали их как победителей, когда на площади появился великолепный всадник, один вид которого заставил прочих воинов тревожно нахмуриться. И он бросил вызов этим двум эмирам, победившим ранее всех в схватках, и одного за другим с первой же сшибки сбросил их на землю. И он был признан зрителями победителем турнира.

А затем юный наездник проскакал под окнами дворца, приветствуя султана и потрясая своим копьем, как это принято по обычаю, а две принцессы бросали на него взгляды, полные ненависти. Однако младшая сестра, признав в этом рыцаре мужа своего, не подала тем не менее вида, чтобы не выдать его тайну, но она вынула розу из своих волос и бросила ее ему. И султан с супругой, и ее сестры, увидав это, были чрезвычайно удивлены.

А на второй день турнир снова возобновился. И снова прекрасный неизвестный юный рыцарь стал победителем. И когда он проезжал под окнами дворца, младшая принцесса бросила ему цветок жасмина, который она вынула из своих волос. И султан с супругой, и ее сестры, увидав это, были чрезвычайно удивлены.

И султан сказал себе: «Теперь эта бесстыдница на людях публично демонстрирует свои чувства к какому-то незнакомцу, не довольствуясь тем, что заставляет нас видеть весь мир в черном свете, выйдя замуж за этого проклятого козла!» А супруга султана косо посмотрела на нее, а двух ее сестер аж передернуло от негодования.

А на третий день, когда победитель в последней схватке, тот же самый красивый всадник, снова проскакал под окнами дворца, молодая принцесса, жена козла, вынула из своей прически, чтобы бросить ему, цветок тамаринда. Ведь она не могла сдержать своих чувств, глядя на победное великолепие супруга своего. При этом гнев султана, негодование его супруги и ярость двух ее сестер перешла все границы. Глаза султана налились кровью, уши дрогнули, а ноздри расширились и затрепетали. И он схватил дочь свою за волосы и хотел убить ее и стереть в порошок. И он крикнул ей:

— Шайтан тебя побери! Тебе мало того, что ты сделала козла моим родственником, так ты еще и поощряешь незнакомцев, привлекая к себе их внимание! Умри же и избавь нас от этого позора!

И он хотел уже разбить ее голову о мраморные плиты. А бедная принцесса, охваченная страхом, видя собственную смерть перед своими глазами, не могла удержаться, чтобы не спасти жизнь свою, и она воскликнула:

— Погоди, я скажу тебе правду! Не убивай меня! Я все тебе расскажу!

И как на духу рассказала она отцу, матери и сестрам, что произошло с ней, с этим козлом, и кем на самом деле был этот козел, и как он иногда был козлом, а иногда человеком. И она сказала им, что этот красивый наездник, выигравший все состязания, и был муж ее.

И это все, что случилось с нею.

И султан, и супруга султана, и две дочери султана, сестры юной принцессы, были удивлены и поражены этой историей.

И это все, что было с ними.

А что касается козла, то он бесследно исчез. И не осталось ни козла, ни красивого юноши, ни запаха козла, ни малейшего вида юноши. И молодая принцесса, тщетно прождав его несколько дней и ночей, поняла, что он никогда не появится снова, и она впала в грусть, заболела, стала бледной и безжизненной.

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЯТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Он исчез. И не осталось ни козла, ни красивого юноши, ни запаха козла, ни малейшего вида юноши. И молодая принцесса, тщетно прождав его несколько дней и ночей, поняла, что он никогда не появится снова, и она впала в грусть, заболела, стала бледной и безжизненной. И она прожила так в течение некоторого времени, чахла, постоянно плакала и отказывалась от всякого утешения и соболезнования. И она отвечала всем, кто пытался заставить ее забыть о своем несчастье: «Это бесполезно, я самое несчастное существо на свете, и я непременно умру».

Однако, перед тем как умереть, она захотела узнать, существует ли на всей земле Аллаха женщина, брошенная, как и она, и столь же несчастная. И сначала она решила отправиться путешествовать и расспрашивать всех женщин в городах и селениях, через которые она будет проходить. Затем она отказалась от этой своей первой идеи, и решила построить за немалые деньги великолепный хаммам, которому не было бы равных во всей Индии. И она приказала городским глашатаям кричать по всей стране, что вход в хаммам будет бесплатным для всех женщин, которые захотят приехать и искупаться там, но при условии, что каждая посетительница расскажет дочери султана для ее развлечения о величайшем несчастье или величайшей печали, которая случилась в ее жизни. Что же касается тех, кто не сможет рассказать ничего подобного, то им допуск в этот хаммам заказан.

Вскоре все несчастные женщины страны потянулись в этот хаммам, и шли туда брошенные принцессы, и обиженные судьбой несчастные всех цветов, и вдовы, и разведенные — все, кто так или иначе пострадал от превратностей времени или предательства в жизни. И каждая из них перед омовением рассказывала дочери султана о самой большой печали в своей жизни. Некоторые из них рассказывали о побоях, которыми награждали их мужья, а некоторые проливали слезы, рассказывая о своем вдовстве, в то время как другие выражали горечь, поскольку видели, как их муж предпочитает какую-то ужасную соперницу, хотя она и была старой негритянкой с губами как у верблюда, были даже такие, кто находил трогательные слова, рассказывая историю смерти единственного сына или драгоценного любимого мужа. И таким образом среди мрачных рассказов и причитаний принцесса провела в хаммаме целый год. Но среди тысяч женщин, которых она видела, она не нашла ни одной, чье несчастье можно было бы сравнить с ее горем по интенсивности и глубине, и поэтому она все больше и больше погружалась в свою грусть и отчаяние.

И вот однажды в хаммам вошла бедная старуха, она уже дрожала от дыхания смерти и опиралась на палку, чтобы идти. И она подошла к дочери султана, поцеловала ее руку и сказала:

— Число моих несчастий, йа ситти, больше, чем число моих лет, и мой язык засохнет, прежде чем я закончу рассказывать о них. Вот почему я расскажу тебе только об одном несчастье, которое случилось со мною недавно и которое, кроме того, является самым большим из всех, потому что оно единственное, чье значение и причину я не поняла. И это несчастье случилось со мною вчера днем. И если я так дрожу перед тобой, йа ситти, то это оттого, что я увидела то, что увидела.

Так вот знай, йа ситти, что для всего хорошего у меня есть только одна голубая хлопковая рубашка, которую ты видишь на мне. И поскольку ее нужно было постирать, чтобы я могла предстать в подобающем виде в хаммаме твоей милости, я решила отправиться на берег реки, в уединенное место, где можно было бы раздеться, не будучи увиденной, и постирать мою рубашку.

И все шло прекрасно, и я уже постирала рубашку свою и растянула ее на камешках сушиться на солнце, когда увидела идущего мула, нагруженного двумя кувшинами с водой. И я, полагая, что скоро появится погонщик мула, поспешила надеть рубашку, которая была лишь полусухой, и позволила мулу пройти. Но поскольку я не увидела ни погонщика мула, ни даже тени погонщика мула, я была очень озадачена, думала об этом муле без хозяина, который шел, кивая головой, по берегу, совершенно уверенно держась определенного направления. И, движимая любопытством, я поднялась и последовала за мулом, держась на известном расстоянии позади него. И вскоре он подошел к кургану недалеко от кромки воды и остановился, упершись копытами в землю. И мул трижды ударил в землю копытом правой ноги. И при третьем ударе курган раскрылся, и мул спустился по пологому склону внутрь. И я, несмотря на свое крайнее удивление, не смогла помешать душе моей следовать за этим мулом. И я пошла за ним в подземелье.

И таким образом вскоре я пришла на большую кухню, которая, несомненно, была кухней какого-то подземного дворца. И я увидела изящные красные горшки, которые были красиво расставлены на горящих плитах и распространяли великолепный аромат, расправляющий крылья сердца моего и заставляющий трепетать ноздри мои.

И аппетит мой разыгрался до крайней степени, и душа моя возжаждала попробовать эту великолепную стряпню. И я не смогла противиться велениям души моей, а поскольку я не видела ни повара, ни поварят, ни кого-либо еще, у которых можно было бы попросить что-нибудь, я подошла к горшку, который испускал самый восхитительный запах, подняла его крышку — и огромное вкусно пахнущее облако пара окутало меня. Но вдруг со дна горшка донесся голос:

— Эй! Эй! Это для нашей госпожи! Не трогай, иначе ты умрешь!

И я, охваченная ужасом, уронила крышку горшка и убежала с кухни. И попала во вторую залу, поменьше, где на подносах были расставлены дивно пахнущие блины, великолепная выпечка и куча других прекрасных блюд, которые так и просились в рот.

И я, не в силах противостоять велениям души моей, протянула руку к одной из тарелок и схватила еще теплый пирог. И тут я получила пощечину, которая заставила меня выпустить пирог из рук, а из середины тарелки раздался голос:

— Эй! Эй! Это для нашей госпожи! Не трогай, иначе ты умрешь!

И мой страх достиг крайних пределов, и я побежала вперед, и мои старые ноги дрожали и скользили подо мною. И вдруг, миновав несколько галерей и переходов, я оказалась в большой зале, красоте и богатству украшения которой могли бы позавидовать дворцы царей. И в середине этой залы был большой бассейн со струящейся водой. И вокруг этого бассейна стояли сорок престолов, один из которых был выше и великолепнее остальных.

И я не видела никого в этой зале, в которой царили лишь свежесть и гармония. И я пробыла там какое-то время, восхищаясь всей этой дивной красотой, как вдруг посреди тишины мои уши поразил шум, похожий на звуки, издаваемые копытами коз,разгуливающих стадом по камням. И, не зная, в чем тут может быть дело, я поспешила свернуться калачиком под диваном, который стоял у стены, чтобы иметь возможность смотреть, не будучи увиденной. И звук копыт приблизился к зале, и вскоре я увидела, как в нее вошли сорок длиннобородых козлов. И все они вошли чинно друг за другом и встали в определенном порядке вокруг бассейна, каждый перед своим престолом. И тот, кто завершал эту процессию, встал перед главным престолом. Затем все остальные козлы склонились перед ним, опустив головы к земле, и на мгновение оставались в таком положении, не двигались. Затем они все встали и вместе со своим вожаком встряхнулись три раза. И в тот же миг их козлиные шкуры спали. И я увидел сорок отроков, похожих на луны, самым красивым из которых был вожак. И вслед за ним они спустились в бассейн и омылись в воде. И они вышли с телами, напоминающими жасмин, благословляющий его Создателя. И они пошли и сели каждый на свой престол, обнаженные, в полной красе своей. И когда я смотрела на юношу, который сидел на большом престоле, и сердце мое удивлялось при виде его, я внезапно заметила крупные слезы, капающие из глаз его. И слезы падали также из глаз и других отроков, но в меньшей степени. И все вздыхали и говорили:

— О госпожа наша! Госпожа наша!

И юноша, их предводитель, также вздыхал:

— О повелительница грации и красоты!

Потом я услышала стоны, исходящие из земли, звучащие по всей зале, идущие из стен ее, дверей и всей мебели, и они повторяли с сожалением и болью те же самые слова:

— О госпожа наша! О повелительница грации и красоты!

И когда прошел целый час, в течение которого все плакали, вздыхали и стонали, юноша встал и спросил:

— Когда же ты придешь? Я не могу выйти отсюда! О моя повелительница, когда же ты придешь? Ведь я сам не могу выйти отсюда!

И он сошел со своего престола и вернулся в свою козлиную шкуру. И все прочие юноши также сошли со своих престолов и тоже вернулись в свои козлиные шкуры. И они ушли так же, как и пришли. И я, когда уже больше не был слышен стук их копыт по земле, выбралась из своего укрытия и тоже ушла так же, как и пришла. И я смогла перевести дух, лишь выйдя из этого подземелья.

Такова, о принцесса, моя история. Это величайшее несчастье в моей жизни, потому что я не только не смогла удовлетворить свои желания, испробовав яства в горшках и на подносах, но я не поняла ничего из всего, что увидела в этом удивительном подземелье. И это самое большое несчастье в моей жизни.

Когда старуха закончила таким образом свою историю, дочь султана, которая слушала ее с бьющимся сердцем, уже не сомневалась, что козел, которого сопровождала свита и который обернулся самым красивым юношей из них, является ее дражайшим супругом. И она чуть не умерла от охвативших ее чувств, и когда она наконец смогла говорить, то сказала старухе:

— О мать моя, Аллах Милосердный привел тебя сюда только для того, чтобы твоя старость была счастлива моим посредством! Ибо теперь ты будешь как мать мне, и все, что у меня в руках, будет и под твоей рукою! Но только, будь добра, если у тебя есть хоть капля благодарности за милости Аллаха, упавшие на твою голову, тотчас встань и немедленно приведи меня к месту, где ты видела, как мул с двумя кувшинами вошел в подземелье! И я не прошу тебя спускаться туда со мною, только покажи мне место!

И старуха ответила, что слушает и повинуется. И когда над хаммамом взошла луна, они обе вышли и пошли к берегу реки. И вскоре увидели приближающегося мула, нагруженного двумя кувшинами с водой. И они пошли за ним, держась позади, и увидели, как он стучит копытом у подножия кургана и входит в подземелье, раскрывшееся перед ним.

И дочь султана сказала старухе:

— Подожди меня здесь.

Однако старуха не позволила ей войти одной и последовала за нею, несмотря на свой страх. И они спустились в подземелье и пришли на кухню. И из всех изящных красных горшков, славно расставленных на плите и гармонично поющих на огне, исходил наичудеснейший аромат, который расправлял крылья сердца, заставлял ноздри трепетать и рассеивал беспокойство души. И крышки горшков сами начали приподниматься при их приближении, и из них раздались радостные голоса:

— Добро пожаловать, госпожа наша! Добро пожаловать!

А во второй зале были расставлены подносы с превосходной выпечкой, суфле и такими славными и нежными блюдами, от которых только при одном взгляде на них текли слюнки. И со всех блюд и подносов, на которых находилась свежая выпечка, радостные голоса восклицали:

— Добро пожаловать! Добро пожаловать!

И сам воздух вокруг них, казалось, трепетал и волновался от счастья и был переполнен возгласами радости. И старуха, увидев и услышав все это, сказала дочери султана, показывая ей вход в галереи, которые вели в сводчатую залу:

— О госпожа моя, вот это место, куда ты должна пойти. Я же буду ждать здесь, потому что место прислуги на кухне, а не в тронном зале.

И принцесса прошла одна через галереи в большую залу, которую ей описывала старуха, а радостные голоса, следовавшие за нею, распевали от счастья.

В эту минуту Шахерезада заметила, что восходит утренняя заря, и с присущей ей скромностью умолкла.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ ВОСЕМЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ НОЧЬ,

она продолжила:

Не в тронном зале место прислуги, а на кухне.

И принцесса прошла одна через галереи в большую залу, которую ей описывала старуха, а радостные голоса, следовавшие за нею, распевали от счастья. И она не стала прятаться под диваном, как это делала старуха, а села на высокий престол, который стоял на почетном месте на краю бассейна. И в качестве меры предосторожности она лишь опустила маленькую вуаль на лицо свое. И когда она расположилась таким образом, как царица на троне, раздался слабый звук, но не маленьких копыт, стучащих по земле, а это были легкие бегущие шаги, предвещающие появление хозяина. И он появился как сверкающий бриллиант и обнял юницу. И случилось то, что случилось.

И в сердцах двух влюбленных мука сменилась радостью. И когда возлюбленные соединились, по всей зале, с ее стен и из всех уголков, разнеслись радостные песнопения и восхваления дочери султана.

И после некоторого времени, проведенного там супругами в очаровательных наслаждениях и удовольствиях, они вернулись во дворец султана, где их прибытие было встречено с восхищением как их родителями, так и всеми горожанами, молодыми и старыми. И все воспевали и прославляли эту пару среди криков радости. И с тех пор они жили счастливо и благополучно. Но Аллах превыше всех!

И Шахерезада, не чувствуя усталости в эту ночь, рассказала еще и следующее:

ИСТОРИЯ ЦАРСКОГО СЫНА И БОЛЬШОЙ ЧЕРЕПАХИ

Среди всего рассказанного говорили и о том, что в древние времена, в прошедшие века жил могущественный царь, которому Даритель благ подарил троих детей. И эти трое стали доблестными мужами и героическими воинами; и старшего звали Шатер Али, среднего — Шатер Хоссейн, а младшего — Шатер Мухаммед. И этот младший был, безусловно, самым красивым, самым доблестным и самым щедрым из трех братьев. И отец любил их настолько равной любовью, что он решил оставить каждому из них после своей кончины равную долю его имущества и его царства. Потому что этот царь был справедливым правителем, и он не хотел отдавать предпочтение одному сыну в ущерб другим или расстраивать одного и радовать прочих.

И когда сыновья его достигли брачного возраста, царь, отец их, стал думать, что ему делать, и, чтобы получить совет, он позвал своего визиря, мудрого, честного и благоразумного человека, и сказал ему:

— О визирь мой, я очень хочу найти жен для трех моих сыновей, дабы они вступили с ними в брак, и я позвал тебя, чтобы узнать твое мнение по этому поводу.

И визирь в течение часа размышлял, а затем поднял голову и ответил:

— О царь времен, это очень деликатный вопрос, — а затем добавил: — Удача и неудача сокрыты от нас, и никто не может навязать свою волю судьбе. Вот почему моя мысль такова: трое сыновей твоих должны оставить выбор жен своих судьбе. И для этого три юных принца не смогут сделать ничего лучшего, как только пойти на террасу дворца твоего со своими луками и стрелами. И там мы завяжем им глаза и заставим их несколько раз повернуться. И после этого каждый из них выстрелит в том направлении, на которое будет направлен его лук. И мы посетим жилища, на двор которых упадут их стрелы, и наш господин царь познакомится с владельцем каждого из этих жилищ и попросит его, чтобы его дочь вышла замуж за принца, владельца упавшей стрелы, и таким образом девушка будет предоставлена каждому из сыновей судьбой его.

Когда царь услышал эти слова от своего визиря, он сказал ему:

— О визирь мой, твой совет — превосходный совет, и он принят.

И он сразу же послал за своими тремя сыновьями, которые вернулись с охоты. И он сообщил им о договоренности между ним и визирем, которая касалась их судьбы, и он пошел с ними на террасу дворца, а за ним следовали все его сановники.

И три принца поднялись на террасу, неся свои луки и колчаны, и каждый выбрал стрелу и согнул свой лук. Им завязали глаза. И вот первый сын царя, самый старший, после того как его заставили повернуться несколько раз, остановился и выпустил свою стрелу в воздух. И стрела, выпущенная сильно натянутой тетивой, взлетела в воздух и упала на двор жилища знатного шаха. И в свою очередь второй сын царя выпустил стрелу, и она упала на террасу дома главного военачальника царского войска. А потом и третий сын царя, принц Мухаммед, выпустил стрелу в том направлении, куда был нацелен его лук. И стрела его полетела и упала на дом, о владельце которого ничего не было известно.

И все царедворцы во главе с царем пошли, чтобы посетить эти три дома, о которых шла речь. И оказалось, что дочь знатного шаха и дочь командующего царским войском были двумя очаровательными юницами, похожими на луны. И их родители были на грани безумия от восторга, узнав, что их дочерей хотят выдать замуж за двух царских сыновей. Однако когда все пришли к третьему дому, на который упала стрела Мухаммеда, то увидели, что в нем обитает только большая черепаха. И царь, отец Шатера Мухаммеда, и все визири, и эмиры, и камергеры^[3] увидели большую черепаху, которая жила одна в этом доме, и они были поражены этим зрелищем. Однако, поскольку царь ни на минуту не мог представить, что ее можно отдать в жены принцу Шатеру Мухаммеду, он решил, что опыт со стрелой нужно повторить. И поэтому молодой принц снова поднялся на террасу, неся на плече своем лук и колчан, и он выпустил вторую стрелу на свою удачу. И стрела, движимая самой судьбою, снова упала точно на дом, где обитала лишь большая черепаха.

При виде этого царь был очень расстроен и сказал принцу:

— Ради Аллаха! О сын мой, сегодня нет на тебе благословения! Молись пророку!

И молодой принц ответил:

— Да пребудет с ним, его сподвижниками и его верными последователями спасение, благословение и всякая благодать!

И царь продолжил:

— Призови имя Аллаха и пусти стрелу свою в третий раз!

И молодой принц сказал:

— Во имя Аллаха Милостивого и Милосердного!

И он натянул лук свой и в третий раз выпустил стрелу, которая, направленная судьбой, снова упала на дом, где обитала одна лишь большая черепаха.

Когда царь со всей определенностью увидел, что проведенное испытание ясно и однозначно указывает на огромную черепаху, он решил, что его младший сын, принц Шатер Мухаммед, останется холостяком. И он сказал ему:

— О сын мой, поскольку эта черепаха не принадлежит ни к нашей расе, ни к нашему роду, ни к нашей вере, лучше, чтобы ты вообще не женился, пока Аллах не даст нам в Своей милости знак.

Однако Шатер Мухаммед воскликнул:

— Ради пророка, да пребудет над ним молитва и мир! Время моего безбрачия прошло, и, поскольку большая черепаха была предначертана мне самой судьбой, я согласен жениться на ней.

А царь, дойдя до предела удивления, ответил:

— Конечно, о сын мой, черепаха была предначертана тебе судьбою, но с каких это пор сыновья человеческие берут черепах в жены?! Это невозможно!

Однако принц ответил:

— Я хочу взять в жены эту черепаху, и никого другого!

И царь, который любил своего сына, не хотел расстраивать его или причинять ему страдания, отменил свое решение и дал согласие на этот странный брак.

И в честь бракосочетания принцев Шатера Али и Шатера Хоссейна, двух старших сыновей царя, было устроено два веселых праздника с танцами, песнями и игрой на различных музыкальных инструментах. И когда сорок праздничных дней и сорок праздничных ночей для каждой свадьбы закончились, два принца вошли в брачные комнаты невест своих и со всей радостью и отвагой завершили заключение своих браков.

Но когда настал черед свадьбы молодого принца Шатера Мухаммеда с его женой, большой одинокой черепахой, два его старших брата, а также их жены и все их родственники вместе со всеми женами эмиров и сановников отказались присутствовать на этой церемонии и не жалели ничего, чтобы сделать этот праздник грустным и мрачным. И таким образом молодой принц был унижен в душе своей, и он перенес всевозможные оскорбления и от косых взглядов, и от кривых улыбок отвернувшихся от него людей. Однако о том, что случилось в брачную ночь, когда юный принц вошел в покои жены своей, никто не знал, потому что все произошло под покровом, под который может проникнуть лишь взор Аллаха. И точно так же прошла и следующая ночь, и все последующие. И все были крайне удивлены, что такой союз вообще возможен! И никто не понимал, как сын человеческий может жить с черепахой размером с огромный глиняный горшок?!

И это все о свадьбе принца Шатера Мухаммеда с его женой-черепахой.

Что же касается царя, то годы, заботы царствования и всевозможные страдания, не говоря уже о горе, которое причинял ему брак его младшего сына, согнули спину его и истончили кости его. И он похудел, пожелтел и потерял аппетит. И его зрение уменьшалось, так же как сила его, и вскоре он стал почти полностью слепым.

И когда трое сыновей царя, которые любили отца своего так же, как он любил их, увидели его состояние, они решили не оставлять заботу о его здоровье женщинам гарема, которые были невежественны и суеверны; и они договорились доставлять ему самые лучшие средства для восстановления сил и здоровья. И они пошли к нему и, поцеловав руки его, сказали:

— О отец наш, цвет твоей кожи желтеет, аппетит твой уменьшается, а зрение ослабевает. И если так будет продолжаться и впредь, то все, что нам остается сделать, — это разорвать наши одежды от боли скорой потери того, кто является нашей поддержкой в жизни и нашей путеводной звездою. Поэтому ты должен прислушаться к нашим советам, потому что мы сыновья твои, а ты наш отец. И мы считаем, что впредь еду для тебя будут готовить наши жены, а не женщины твоего гарема, потому что наши жены очень искусны в приготовлении пищи, и они приготовят для тебя блюда, которые восстановят твой аппетит, а благодаря силе аппетита вернется к тебе сила здоровья, и твои больные глаза исцелятся, и превосходное зрение вернется к тебе.

И царь был очень тронут таким вниманием сыновей своих и ответил им:

— Пусть Аллах осыплет вас милостями Своими, о сыны отца своего! Однако эти хлопоты будут большим неудобством для ваших жен.

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ ВОСЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Пусть Аллах осыплет вас милостями Своими, о сыны отца своего! Однако эти хлопоты будут большим неудобством для ваших жен.

Но сыновья закричали:

— Неудобством?! Но разве они не твои рабы?! И что может быть более неотложным делом, чем приготовление еды для твоего выздоровления?! И мы подумали, о отец, что для тебя будет лучше, если бы каждая из них подавала тебе свой поднос с блюдами, приготовленными ею, чтобы душа твоя могла выбрать из числа этих блюд то, которое будет наиболее приятным для тебя по запаху и вкусу. И таким образом, здоровье вернется к тебе, и твои глаза заживут.

И царь обнял их и сказал им:

— Вы лучше меня знаете, что мне надобно.

И, следуя этой договоренности, которая довела их до пределов радости, три принца пошли к своим женам и приказали им приготовить по подносу с блюдами, которые были бы восхитительны для взгляда и по запаху. И каждый из них всячески подстрекал свою супругу, говоря ей: «Наши блюда должны понравиться отцу нашему больше, чем блюда моего брата».

И пока два старших брата продолжали насмехаться над своим младшим братом, спрашивая его с большой иронией, что его жена, большая черепаха, собирается приготовить, чтобы вернуть аппетит отца их, он отвечал на их насмешки лишь спокойными улыбками.

Что же касается жены Шатера Мухаммеда, которая была большой одинокой черепахой, она лишь ждала возможности, чтобы показать, на что она способна. И в тот же час и в ту же минуту она принялась =за работу. И она начала с того, что послала своего доверенного слугу к жене старшего сына царя и приказала спросить ее, сможет ли она снизойти до того, чтобы собрать для своей родственницы-черепахи весь помет крыс и мышей в своем доме, поскольку ей срочно потребовалось приправить рис, фарш и другие начинки, а она никогда не использовала никаких других приправ, кроме этих. И жена Шатера Али, услышав это, сказала себе: «Нет, ради Аллаха! Я лучше поостерегусь давать этот крысиный и мышиный помет, о котором просит эта жалкая черепаха, потому что я теперь буду знать, как можно его использовать, и притом лучше, чем она». И она ответила слуге:

— С сожалением должна ответить отказом. Ради Аллаха! Вряд ли у меня найдется достаточно этого помета и для личных нужд.

И слуга вернулся, чтобы передать этот ответ госпоже своей черепахе. А та в ответ только затряслась от смеха. А потом она отправила своего доверенного слугу к жене второго сына царя, чтобы попросить ее отдать ей весь куриный и голубиный помет, который найдется у нее под рукой, под тем предлогом, что она, черепаха, срочно нуждается в нем, чтобы посыпать им блюда, которые она приготовила для царя. Но и на этот раз слуга вернулся к госпоже своей с пустыми руками и с унизительным ответом от жены Шатера Хоссейна. И черепаха, видя, что слуга ничего не принес, и выслушав уничижительные замечания, которые просила ей передать жена второго царского сына, задрожала от удовольствия и удовлетворения и так смеялась, что перевернулась на спину. После чего она приготовила блюда по собственным рецептам, расставила их на подносе, накрыла его плетеной крышкой, а сверху положила льняной платок с запахом роз. И она послала своего верного слугу отнести этот поднос царю, в то время как и две другие супруги юных принцев послали к царю своих рабов со своими подносами.

И вот пришло время обеда, и царь сел перед тремя подносами, но, как только крышка с подноса первой принцессы была снята, оттуда пошел мерзкий, тошнотворный запах крысиного помета, который был способен задушить слона. И обоняние царя было настолько ужасно поражено этим запахом, что он отшатнулся, дернув головой, и упал без сознания на спину. И сыновья его бросились к нему, окропили его розовой водой и стали обмахивать, и настолько преуспели в этом, что привели его в сознание. А потом, когда он вспомнил причину своего ужасного состояния, он не преминул позволить излиться гневу своему на свою невестку и покрыл ее проклятиями.

Однако через некоторое время ему удалось наконец настолько успокоиться, что он решился испробовать второе блюдо. Но как только второй поднос был открыт, залу заполнил настолько мерзкий и зловонный запах, что можно было подумать, что в городе сгорела вся домашняя птица. И этот запах проник в горло, в нос и в больные глаза несчастного царя, который подумал, что на этот раз он окончательно ослепнет и умрет. Но сыновья его поспешили открыть окна и убрать поднос, ставший причиной этого вреда, и они приказали зажечь ладан и бензой, чтобы очистить воздух от неприятного запаха.

И когда несчастный царь немного подышал свежим воздухом и смог говорить, он воскликнул:

— Какой вред я нанес вашим женам, о дети мои, что они так плохо обращаются со мной, со стариком?! Неужели они хотят вогнать меня в могилу?! Это наказуемое преступление перед Аллахом!

И два принца, мужья тех жен, что приготовили эти блюда, повесили носы свои и ответили, что это вопрос непостижимый.

А тем временем пришел молодой принц Шатер Мухаммед, и он поцеловал руку отца своего, и он умолял его забыть все неприятные ощущения и подумать о том удовольствии, которое он получит от блюд на третьем подносе. А царь, услышав это, был на грани гнева и негодования, и он воскликнул:

— Что ты такое говоришь, о Шатер Мухаммед?! Ты, наверное, решил поиздеваться над своим старым отцом?! Как я могу коснуться блюд, приготовленных черепахой, когда те, что были приготовлены женскими руками, оказались такими противными и ужасными?! Я вижу, что вы все трое поклялись убить мою печень и заставить меня выпить смертную чашу!

Но молодой принц бросился к ногам отца своего и поклялся ему жизнью и священной истинной верой, что третий поднос заставит его забыть о своих невзгодах и что он, Шатер Мухаммед, согласен проглотить все блюда с него, если они придутся не по вкусу отцу его. И он просил, и умолял, и настаивал, и уговаривал, с таким пылом и смирением говоря о третьем подносе, что царь наконец-то соизволил согласиться и жестом указал одному из рабов поднять крышку с третьего подноса, произнося защитную фразу:

— Спаси и сохрани меня, Аллах Защитник!

Но на этот раз, когда крышка была снята, от подноса черепахи поднялся запах, состоящий из самых сладких кулинарных ароматов, настолько изысканных и восхитительных, что все сердечные перегородки у царя мгновенно расширились. Его легкие свободно задышали, крылья его носа затрепетали, его давно уже исчезнувший аппетит вернулся, и глаза его широко открылись, а зрение прояснилось. И цвет алой розы стал цветом лица его, и этот цвет задержался на нем. И он начал есть и ел без остановки в течение целого часа. После чего он выпил отличный душистый ледяной шербет и с удовольствием несколько раз рыгнул из самой глубины своего довольного желудка. И, находясь на грани легкости и благополучия, он поблагодарил Воздаятеля за Его благословения и воскликнул:

— Альхамдулиллах!^[4]

И царь не знал, как выразить своему младшему сыну удовлетворение, которое он получил от блюд, приготовленных большой черепахой, его женой. И Шатер Мухаммед принял эти поздравления со скромным видом, чтобы не вызывать зависть братьев своих и не настраивать их против него. И он сказал отцу своему:

— О отец мой, это только часть талантов моей жены! И если пожелает Аллах, придет день, когда она сможет еще лучше заслужить твое одобрение!

И он говорил убедительно, предлагая, чтобы в будущем только черепаха отвечала бы единолично за обеспечение его блюдами на каждый день. И царь согласился с этим со словами:

— От всего отцовского сердца и от всей души, о дитя мое!

И в короткое время зрение царя полностью восстановилось и глаза его зажили. И чтобы отпраздновать свое выздоровление и возвращение зрения, царь устроил большой праздник во дворце с великолепным пиром, на который он пригласил трех своих сыновей с их женами. И принцессы решили сделать все возможное, чтобы предстать перед царем в лучшем виде, воздав честь мужьям своим, и обелить себя перед их отцом.

И большая черепаха также захотела воздать честь своему мужу, показав на людях красоту и элегантность нарядов своих. И когда она решила одеться по-своему, то послала своего верного слугу к невестке своей, жене старшего царского сына, чтобы попросить ее одолжить ей, черепахе, большого гуся, который жил у нее на заднем дворе, потому что она намеревалась приехать на нем верхом во дворец, на этот прекрасный пир. Но принцесса приказала слуге передать ей, черепахе, что если ее гусь столь красив, то она собирается использовать его для себя. И черепаха при этом ответе упала на спину от смеха и послала слугу своего ко второй принцессе, чтобы попросить ее одолжить ей большого козла, который жил у нее на заднем дворе. Однако слуга вернулся к своей хозяйке, передав ей на словах отказ в этой просьбе вместе с резкими словами и неприятными комментариями. И черепаха затряслась от смеха и была на грани радости и удовольствия.

И когда наступил час праздника, жены царя по приказу своего господина выстроились в должном порядке перед входом в гарем, чтобы принять жен царских сыновей, они внезапно увидели облако пыли, которое быстро к ним приближалось. И посреди этого облака вскоре появился бегущий впереди огромный гусь, который тянул шею низко к земле, быстро перебирал лапами и махал крыльями, а на его спине с лицом, искаженным от ужаса, сидела первая принцесса. А сразу же за ней верхом на блеющем и брыкающемся козле, вся в грязи и пыли появилась и вторая принцесса.

И при виде этого зрелища царь и супруга его были чрезвычайно оскорблены и лица их стали черными от стыда и негодования. И царь разразился упреками и руганью в адрес двух принцесс, сказав им:

— Вам, наверно, мало, что вы хотели моей смерти от удушья и отравления, так теперь вы хотите, чтобы все потешались надо мной и вами! Верно, вы хотите опозорить всех нас перед народом?!

И супруга царя тоже разразилась в их адрес гневными словами, бросая на принцесс косые взгляды. И неизвестно, чем бы это все закончилось, если бы не было объявлено о приближении кортежа третьей принцессы. И сердца царя и жены его были наполнены опасениями, поскольку они говорили себе: «Если так прибыли первые две принцессы, которые все-таки имеют человеческий облик, то что будет с кортежем третьей, которая принадлежит к роду черепах?» И они призвали на помощь имя Аллаха, воскликнув:

— Нет спасения и прибежища, кроме как у Аллаха Великого и Могущественного!

И они стали ждать беды, затаив дыхание от волнения.

Но, дойдя до этого места, Шахерезада заметила приближение утра и скромно умолкла, отложив продолжение своего рассказа до следующей ночи.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ НОЧЬ,

она продолжила:

А тут на площади появилась первая группа скороходов, объявившая о прибытии жены принца Шатера Мухаммеда. И вскоре все увидели четырех одетых в парчу и великолепные туники с широкими рукавами красивых глашатаев, которые раздвигали толпу с помощью длинных жезлов в руках, крича при этом:

— Расступитесь! Дорогу царской дочери!

А затем появился покрытый драгоценными тканями красивых цветов паланкин, который несли на своих плечах черные как смоль негры. И он остановился у подножия ступеней, ведущих к трону царя. И из паланкина вышла дама, одетая в настолько великолепные по своей красоте одеяния, что подобных никто и не видывал. И все думали, что вслед за ней выйдет и черепаха, а дама была лишь ее фрейлиной. Но когда все увидели, что эта дама поднимается по лестнице одна, а паланкин удаляется, все были вынуждены признать в ней жену Шатера Мухаммеда, и все приняли ее со всеми почестями и со всей возможной сердечностью. И сердце царя расширилось при виде ее красоты, и грации, и такта, и ее прекрасных манер, и всего обаяния, которое исходило от малейшего ее жеста или движения.

И когда пришло время начать пир, царь пригласил сыновей своих и их жен занять свои места вокруг него. И когда стали подавать еду, первым большим блюдом на подносе, согласно обычаю, был рис, жаренный на масле. Но прежде чем кто-нибудь успел к нему притронуться, прекрасная принцесса взяла это блюдо и опрокинула себе на волосы. И в то же мгновение все рисинки превратились в жемчужины, которые покатились по прекрасным волосам принцессы и рассыпались вокруг нее, упав на землю с чудесным звуком.

И едва все оправились от изумления при виде такого замечательного чуда, как принцесса взяла большую супницу, в которой находился зеленый и густой суп млухия^[5], и вылила его черпак себе на голову. И зеленый суп немедленно превратился в поток изумрудов самой чистой воды, которые скатились по ее волосам и одежде и разлетелись вокруг нее, мешая свои красивые зеленые цвета с чистой белизной жемчуга, лежащего на полу.

И зрелище этих удивительных чудес поразило царя и его гостей до крайности, а слуги поспешили принести и поставить на праздничный стол другие тарелки с рисом и зеленым супом. А две другие принцессы, которые пожелтели от ревности, глядя на успехи супруги младшего сына царя, в свою очередь, схватили тарелки с едой. И старшая взяла блюдо с рисом, а вторая — тарелку с зеленым супом.

И каждая из них вылила все себе на голову. Но рис остался рисом на волосах первой принцессы и прилип вместе с маслом к ее голове. И зеленый суп также остался супом, и потек по волосам, голове и одежде второй принцессы, и покрыл его зеленым слоем, похожим на коровий навоз, липким и ужасным на вид.

И царь при этом зрелище испытал отвращение до возможного предела и закричал своим двум старшим невесткам, чтобы они встали со своих мест и убрались долой с глаз его. И он крикнул им, что больше не хочет видеть ни их, ни даже тени их. И обе принцессы встали в тот же миг и удалились вместе со своими мужьями, пристыженные и униженные донельзя.

И это все, что случилось с ними.

Что же касается замечательной принцессы и принца Шатера Мухаммеда, ее мужа, то они остались одни в зале с царем, который обнял их и сказал им:

— Вы одни мои истинные дети!

И он сразу же захотел записать трон свой на имя младшего сына, и он собрал вместе эмиров и визирей и записал свой трон перед ними на Шатера Мухаммеда как свое наследство, а двух других своих сыновей из наследников вычеркнул. И он сказал Мухаммеду и супруге его:

— Я бы хотел, чтобы отныне вы жили со мною в моем дворце, потому что без вас я бы точно умер!

И они ответили:

— Слышать — значит подчиняться! Твое желание над головами нашими и перед глазами нашими!

А великолепная принцесса, чтобы не поддаться искушению вновь принять обличье черепахи, которая могла вызвать какие-либо неприятные ощущения у старого царя, приказала своей служанке принести ей черепаший панцирь, который она оставила дома. И когда этот панцирь оказался у нее в руках, она уничтожила его, бросив в огонь. И с тех пор она всегда оставалась в обличье принцессы. И слава Аллаху, Который наделил ее безупречным телом, радующим глаз!

И Покровитель продолжал осыпать их милостями Своими и дал им много детей. И они жили счастливо и в благоденствии.

И Шахерезада, увидав, что царь Шахрияр выслушал эту историю не без удовольствия, этой же ночью рассказала следующее:

ДОЧЬ ПРОДАВЦА НУТА

Дошло до меня среди всего сказанного, что жил однажды в Каире честный и уважаемый продавец нута^[6], которому Воздаятель подарил трех дочерей для его будущего потомства. И хотя дочери обычно не приносят с собой благословения, продавец нута безропотно принял дар своего Создателя, и он любил своих трех дочерей большой любовью. И все они походили на луны, но меньшая превосходила своих двух сестер по красоте, очарованию, изяществу, проницательности, уму и совершенству. И эту младшую сестру звали Зейнаб.

^{Что же касается замечательной принцессы и принца Шатера Мухаммеда, ее мужа, то они остались одни в зале с царем, который обнял их.}

И каждое утро три сестры приходили к мастерице, которая обучала их искусству вышивки шелком по бархату, ведь продавец нута, их отец, этот превосходный человек, хотел, чтобы у его дочек было хорошее образование и чтобы судьба направила их на путь брака с сыновьями настоящих купцов, а не сыновьями обычных уличных торговцев, наподобие его самого. И каждое утро по пути к мастерице вышивки три молодые девушки проходили под окнами сына султана, и они при этом очаровательно изгибали свои царственные станы и стреляли тремя парами вавилонских глаз, в которых отражалась вся их красота, скрытая под завесами их одежд.

И сын султана, видя, как они проходят каждое утро под окнами дворца, задорно кричал им громким голосом:

— Салам вам, дочери продавца нута! Салам вам, схожим по своей стройности с буквой «алеф»!

И старшая и средняя сестры всегда с легкой улыбкой и блеском в глазах отвечали на приветствие сына султана, но младшая ничего не отвечала, и она шла своим путем, даже не поднимая головы. И так происходило, даже если сын султана был настойчив и спрашивал, к примеру, о текущей цене на нут и о его продаже, а также о том, хорошим или плохим он уродился, или о здоровье самого продавца нута; младшая из сестер при этом даже не удосуживалась взглянуть на него. Она лишь порой говорила:

— А какое дело до нута твоей конопатой рожице?

И все трое со смехом продолжали идти своим путем.

Тем не менее сын султана, который страстно влюбился в младшую из дочерей торговца нутом, маленькую Зейнаб, никогда не переставал сожалеть о ее иронии, презрении к нему и нежелании обращать на него внимание. И однажды, когда в ответ на его вопросы она посмеялась над ним больше, чем обычно, он окончательно понял, что он никогда не сможет рассчитывать на ее любезность, и тогда он решил отомстить ей, унизив и наказав отца ее. Потому что он знал, что молодая Зейнаб любила своего отца до пределов привязанности. И он сказал себе: «Вот как мне удастся заставить ее почувствовать мою силу».

И поскольку он был сыном султана и имел власть над людьми, он призвал продавца нута и спросил его:

— Это ты отец трех юных девушек?

И продавец нута, дрожа, ответил:

^{Жил однажды в Каире честный и уважаемый продавец нута, которому Воздаятель подарил трех дочерей для его будущего потомства.}

— Да, ради Аллаха, это я.

И сын султана сказал ему:

— Ну что ж, о человек, я хочу, чтобы ты вернулся сюда завтра, ко времени молитвы, встал между рук моих одновременно одетый и обнаженный, в одно и то же время смеющийся и плачущий, приехавший на лошади и в то же время пришедший на своих ногах! И если, к несчастью, ты явишься ко мне, не выполнив этих моих условий, или если, выполнив одно, ты не выполнишь двух других, не жди пощады — твоя голова тут же слетит с плеч твоих!

И бедный продавец нута поцеловал землю между рук принца и ушел, думая: «Это действительно очень сложное дело. И я, безусловно, лишусь своей головы». И он вернулся к своим дочерям с очень желтым цветом лица, и в желудке у него поселилась холодная лягушка, а его нос вытянулся до земли. И его дочери заметили его беспокойство и волнение, и самая младшая из них, юная Зейнаб, спросила его:

— Почему, о отец мой, я вижу, как цвет кожи твоей желтеет, а мир чернеет перед твоими глазами?

И он ответил ей:

— О дочь моя, у меня случилась беда, и оттого грудь мою сперло.

И Зейнаб сказала ему:

— Расскажи мне о своей беде, о отец мой, возможно, грудь твоя и расширится.

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ ВОСЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И Зейнаб предложила отцу своему:

— Расскажи мне о своей беде, возможно, грудь твоя и расширится.

И он рассказал ей эту историю от начала и до конца, не забыв ни одной детали. Однако нет смысла повторять ее. И когда юная Зейнаб услышала историю злоключений отца своего и поняла причину его горя, изменения цвета лица его и стеснения в груди, она долго смеялась, и притом так сильно, что почти лишилась сознания. Затем она повернулась к нему и сказала:

— Дело только в этом, о отец мой? Ради Аллаха! Тогда откинь свои заботы и тревоги и доверься моим советам! И тогда придет черед сына султана, этого ничтожества, кусать пальцы свои с досады! — Потом она на мгновение задумалась и сказала: — Что касается первого условия, то тебе стоит лишь пойти к нашему соседу-рыбаку и попросить его продать тебе одну из его сетей. И ты принесешь мне эту сеть, и я сделаю тебе из нее накидку, которую ты наденешь на себя, сняв предварительно всю свою одежду. И таким образом ты будешь и одет и обнажен одновременно.

Что же касается второго условия, то, прежде чем идти во дворец султана, тебе нужно будет только взять с собой головку лука. И ты натрешь им глаза на пороге дворца, и в результате ты будешь плакать и смеяться одновременно.

А что касается третьего условия, то пойди, о отец мой, к нашему соседу, погонщику осла, и попроси его одолжить тебе осленка, рожденного в этом году. И ты возьмешь его с собой, и, когда придешь к сыну султана, этому негодяю, ты оседлаешь осленка, и тогда твои ноги будут касаться земли, и ты пойдешь, а ослик при этом двинется вперед, и так ты будешь шагать и ехать одновременно.

Вот таковы мои советы. Но Аллах разумнее и мудрее всех!

И когда продавец нута, отец мудрой Зейнаб, услышал слова своей дочери, он поцеловал ее между глаз и сказал ей:

— О дочь отца своего и матери своей, о Зейнаб! Тот, кто рождает таких дочерей, как ты, не умирает! Слава Тому, Кто вложил столько ума в твою голову и столько проницательности в твой разум!

И в тот же час и в ту же минуту мир из черного стал белым перед его глазами, из его сердца вылетели все тревоги, а грудь его расширилась. И он перекусил, выпил воды из кувшина и пошел делать то, чему научила его дочь.

И на следующий день, когда все было приготовлено в должном виде, продавец нута отправился во дворец, и он явился к сыну султана в соответствии с его требованиями: он был одетыми и обнаженными в одно и то же время, смеялся и плакал одновременно, шел и ехал в одно и то же время, а сбитый с толку осленок начал реветь и испускать газы посреди приемной.

И, увидав все это, сын султана был на грани ярости и разочарования, поскольку был не в состоянии подвергнуть продавца нута обещанному наказанию, которым он ему грозил, поскольку тот выполнил все требуемые условия, и сын султана чувствовал, что его желчный пузырь вот-вот лопнет от злости в его печени. И он поклялся себе, что в следующий раз нападет на саму его дочь и уничтожит ее без малейшего колебания. И он выгнал продавца нута и начал планировать свое злодейство против Зейнаб.

И это все, что случилось с ним.

Что же касается юной Зейнаб, то, поскольку она была полна предчувствий и ее глаза смотрели вдаль, а ее нос чуял приближение событий, после того как ее отец рассказал ей о случившемся и о ярости сына султана, подозревала, что молодой негодяй собирается учинить ей какое-нибудь зло. И она сказала себе: «Прежде чем он нападет на нас, мы нападем на него». И она встала и пошла, чтобы найти оружейного мастера, очень опытного в своем искусстве, и сказала ему:

— Я хочу, чтобы ты сделал мне, о отец умелых рук, цельностальные доспехи моего размера, а также поножи^[7], нарукавники и шлем из того же металла. Но все эти вещи должны быть сделаны таким образом, чтобы при малейшем шаге и при малейшем движении они производили бы оглушительный шум и ужасный грохот.

И оружейник ответил, что слушает и повинуется, и не заставил себя долго ждать, изготовляя ей предметы, которые она заказала.

И вот когда наступила ночь, юная Зейнаб переоделась, надев железный костюм, взяла ножницы, бритву и, прихватив с собой вилы, пошла во дворец в таком виде.

И когда стражники у ворот и во дворе увидели прибытие этого страшного воина, они разбежались от страха в разные стороны. И в самом дворце рабы, напуганные оглушительным грохотом различных частей железного костюма и ужасным видом его обладателя, который размахивал вилами по примеру охранников поспешили попрятаться по разным углам. И таким образом дочь продавца нута, не встретив препятствий и ни малейшего намека на сопротивление на своем пути, благополучно прибыла в залу, где обычно находился юный сын султана. И он, услыхав весь этот ужасный шум и увидав входящего в залу воина, был охвачен жутким страхом, и он поверил, что к нему заявился сам сборщик душ. И он пожелтел лицом, начал дрожать и стучать зубами и упал наземь, воскликнув:

— О могущественный сборщик душ, оставь меня, и Аллах пощадит тебя!

Но юная девушка ответила ему ужасающим голосом:

— Захлопни свою пасть, сучий сын, или я воткну эти вилы в глаза твои!

И испуганный сын султана втянул голову в плечи и замолк, не осмеливаясь вымолвить ни слова или пошевелиться. И дочь продавца нута подошла к нему в то время, как он неподвижно лежал на земле, едва не потерявший сознание от страха; и она взяла ножницы и бритву и сбрила один его ус, половину бороды на левой стороне лица, половину его волос на правой стороне головы и обе брови одновременно. После чего она потерла его лицо ослиным навозом и сунула его ему в рот. И, проделав все это, она ушла так же, как и пришла, и никто не осмелился преградить ей путь. И она благополучно вернулась домой, где поспешила снять свой железный костюм и лечь рядом со своими сестрами, чтобы крепко спать до утра следующего дня.

И в то утро три сестры, вымыв, как обычно, украсив и прибрав свои волосы, вышли из дома и пошли к своей мастерице-вышивальщице. И когда они проходили в то утро под окнами сына султана, они увидели, что он, как обычно, сидит у окна, но его лицо и голова обмотаны шарфом, так что были видны только его глаза. И все трое вопреки своему обычному поведению по отношению к нему начали внимательно и насмешливо его рассматривать. И сын султана сказал себе: «Я не знаю, в чем тут дело и почему они ведут себя иначе. Может быть, это потому, что шарф, которым я обмотал свою голову и лицо, делает мои глаза более красивыми!»

И он крикнул им:

— Эй вы! Три стройные буквы алфавита, о дочери моего сердца, салам вам всем троим! Как продается нут в это утро?

И младшая из трех сестер, маленькая Зейнаб, подняла голову и ответила за своих сестер:

— Эй, клянусь Аллахом! И тебе салам этим утром! Как поживает левая сторона бороды твоей и левый ус твой этим утром? И как чувствует себя правая половина твоей головы и твои красивые брови? И как тебе вкусослиного дерьма, о дорогой мой? Пусть он придется тебе по сердцу и принесет благо твоему пищеварению!

И, сказав это, она убежала со своими сестрами от сына султана, громко смеясь и показывая ему разные оскорбительные жесты.

И это все, что случилось с тремя сестрами.

И когда сын султана все это услышал и увидел, он, без сомнения, понял, что его вчерашний гость — не кто иная, как младшая дочь продавца нута. И он был в ярости и почувствовал, как желчный пузырь его разбухает, готовый лопнуть, и он поклялся, что покончит с этой девушкой или умрет. И, раздумывая о своих коварных планах, он подождал некоторое время, пока его борода, усы, брови и волосы не отросли, а потом снова призвал к себе продавца нута, отца своей юной противницы, и тот сказал себе, направляясь к дворцу: «Кто знает, какое бедствие ждет меня на этот раз и что измыслил этот сукин сын?» И он прибыл весьма встревоженный во дворец и встал между рук сына султана, который сказал ему:

— О человек, я хочу, чтобы ты отдал за меня свою младшую дочь, в которую я безумно влюблен! И если ты посмеешь отказать мне в этом, твоя голова скатится с плеч твоих!

И продавец нута ответил:

— Не вижу проблем! Однако пусть сын нашего господина султана даст мне время, чтобы я мог поговорить со своей дочерью, прежде чем она выйдет за тебя.

И сын султана ответил:

— Иди и поговори с ней, но знай, что если она откажется, то ты познаешь вкус черной смерти!

И расстроенный продавец нута пошел, чтобы найти дочь свою, и он рассказал ей о том, что случилось, и сказал:

— О дочь моя, этого бедствия не избежать!

Но девушка лишь рассмеялась в ответ и сказала:

— Ради Аллаха! О отец мой, в этом нет ни бедствия, ни запаха бедствия, потому что этот брак — благословение для меня, и для тебя, и для моих двух сестер. И я даю свое согласие на него.

И продавец нута пошел, чтобы передать ответ своей дочери сыну султана, который начал приплясывать от удовольствия и радости. И он отдал приказ незамедлительно готовиться к скорой свадьбе.

И это все, что было с ним.

Что же касается юницы, младшей сестры, то она пошла найти мастера-кондитера, искусного в изготовлении сахарных кукол, и она сказала ему:

— Я хочу, чтобы ты сделал мне из сахара куклу, которая была бы примерно моего роста и моего цвета и чтобы она была похожа на меня: с волнистыми сахарными волосами, красивыми черными глазами, маленьким ртом, милым маленьким носиком и длинными тонкими бровями, и все прочее тоже должно быть на своих местах.

И кондитер, который был большим умельцем, сделал для нее куклу, во всем на нее похожую, и сделал он ее настолько хорошо, что ей не хватало только умения говорить, чтобы стать живым человеческим существом.

И когда наступила брачная ночь проникновения, маленькая Зейнаб, которой помогли ее сестры, ставшие ее фрейлинами, надела свою рубашку на тело куклы, положила ее на кровать вместо себя и опустила вокруг нее москитную сетку. И Зейнаб, дав необходимые указания своим сестрам, пошла и спряталась в спальне за кроватью.

И когда наступил момент проникновения, две девушки, сестры Зейнаб, вышли навстречу жениху из свадебной комнаты. И, высказав обычные пожелания и рекомендации относительно их младшей сестры, они сказал ему:

— Она такой лакомый кусочек, и мы передаем ее тебе. Она мила и очаровательна, и тебе не на что будет жаловаться.

И они простились с ним и оставили его одного в комнате.

А сын султана, вспомнив в этот момент все оскорбления, которые нанесла ему дочь продавца нута, и всю свою накопленную ярость против нее, и все свои унижения, и все презрение, которым она обливала его, подошел к девушке, которая, как он думал, лежала под сеткой от москитов и молча ждала его в тишине. И он вдруг обнажил свой большой меч и ударил им ее изо всех сил, так что голова ее разлетелась на куски во все стороны. И один из таких кусочков попал в его открытый от ярости рот. И сын султана почувствовал во рту вкус сахара, и он был удивлен этим до крайности и воскликнул:

— Клянусь моей жизнью! Она накормила меня вонючим ослиным пометом при своей жизни, а теперь заставляет меня почувствовать после своей кончины нежную сладость ее мягкой плоти!

И, убежденный, что он только что отрубил голову такому восхитительному существу, он позволил разлиться своему отчаянию до самых пределов и хотел пронзить себя мечом, которым он разрубил куклу. Но в этот момент настоящая, живая девушка вдруг вышла из своего укрытия позади него, она взяла его за руку и поцеловала, говоря:

— Давай простим друг друга, и Аллах простит нас!

И сын султана, увидав улыбку этой юницы, которую он так желал, позабыл все свои прежние невзгоды и обиды. И он простил ее и полюбил истинной любовью, и они жили в достатке, оставив много потомков.

И Шахерезада, не чувствуя усталости в ту ночь, рассказал царю Шахрияру еще и историю одного лавочника:

ИСТОРИЯ ЛАВОЧНИКА

Говорят, что в городе Дамаске, в стране Шам, жил молодой торговец, державший свою лавку, и он был похож на луну в четырнадцатую ночь, и красота его была настолько привлекательна, что ни один из покупателей на базаре не мог устоять перед ней. И сказать по правде, он был радостью для глаз на него смотрящих, и проклятием для душ на него взирающих. И именно про него сказал поэт:

И вот однажды, когда этот юноша с большими темными глазами и очаровательным лицом, по обычаю, сидел в своей лавке, в нее вошла какая-то женщина, чтобы сделать покупки. И он с достоинством помог ей сделать выбор, а потом они заговорили о купле и продаже. И через некоторое время эта дама, совершенно очарованная его видом и обхождением, сказала ему:

— О луноликий, я приду к тебе завтра. И ты останешься доволен.

И она ушла от него, купив то, что выбрала, и заплатив не торгуясь. И она вышла из его лавки и пошла своей дорогой.

И она, как и обещала, вернулась в его лавку на следующий день в то же время. Однако при этом она держала за руку гораздо более молодую девушку, красивее и привлекательнее, чем она сама. А молодой купец, увидев эту юницу, начал хлопотать возле нее, почти не обращая внимания на первую даму, как если бы он и не видел ее вовсе. А она вскоре закончила тем, что шепнула ему на ухо:

— О благословенный! Ради Аллаха, ты сделал неплохой выбор. И если хочешь, я буду выступать посредником между тобой и этой юницей, которая является моей дочерью.

И юноша ответил:

— Благословение в твоих руках, о знатная госпожа! Конечно, ради пророка! Да пребудет над ним молитва и мир! Конечно, я искренне желаю эту юницу, дочь твою! Но — увы! — наши желания порой далеки от реальности, ведь, судя по внешнему облику, дочь твоя слишком богата для меня.

Но дама на это воскликнула:

— Ради пророка! О сын мой, не бери это в голову! Ибо тебе не нужно думать о приданом, которое жених должен записать на имя своей невесты, и мы также возьмем на себя все расходы на свадьбу. Так что все, что тебе следует сделать, — это найти приличное жилье, заботиться о хлебе насущном, беречь свое здоровье и пребывать в добром настроении. Потому что, раз уж мы нашли такого прекрасного юношу, как ты, то его следует принимать таким, каков он есть, не требуя от него ничего, кроме как решительных действий, сам знаешь каких, когда до них дойдет дело.

И юноша ответил:

— Не вижу препятствий!

Но на этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и, преисполненная скромности, не проговорила больше ни слова.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ ДЕВЯНОСТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

А раз уж мы нашли такого прекрасного юношу, как ты, то его следует принимать таким, каков он есть, не требуя от него ничего, кроме как решительных действий, сам знаешь каких, когда до них дойдет дело. И юноша ответил:

— Я не вижу препятствий!

И сразу же было достигнуто соглашение по всем вопросам, и было решено, что свадьба будет проведена как можно скорее, без церемоний и приглашения гостей, без музыкантов, танцоров и певцов, без кортежа и гуляний. И в назначенный день были вызваны кади и свидетели. И брачный договор был написан согласно предписаниям закона. И мать невесты в присутствии кади и свидетелей ввела молодого человека в свадебную комнату и оставила его наедине со его женой, сказав ему:

— Наслаждайтесь своей судьбой, дети мои!

И той ночью не было во всем городе Дамаске и во всей земле Шам более прекрасной пары, чем у эти двое обнявшихся молодых, которые подошли друг другу, как две половинки одного и того же миндаля.

А на следующий день после восхитительно проведенной ночи юноша встал и пошел совершить омовение в хаммаме. И после этого он, как обычно, пошел в свою лавку и оставался там до закрытия рынка. И тогда он встал и вернулся в свой новый дом, чтобы найти там жену свою.

И он вошел в отделение для гарема и пошел прямо в свадебную комнату, где накануне испытал так много прекрасных минут. И там он увидел, как под сеткой от москитов спала жена его, и ее волосы были рядом с совсем молодым юношей, у которого еще только стал пробиваться пух на щеках и который любовно ее обнимал.

И при виде этого мир потемнел перед глазами ее супруга, который выбежал из комнаты, чтобы найти мать жены своей и показать ей, что он увидел. И он встретил ее на пороге своей комнаты, а она, заметив его пожелтевшее от волнения лицо, спросила его:

— О Аллах! В чем дело, о сын мой? Скажи мне, ради пророка!

И он ответил:

— Да пребудет с ним молитва и мир! Но что это, тетя?! Что я вижу на своем ложе?! Да защитит меня Аллах от дьявольских козней! — И он яростно плюнул на землю, как будто сам дьявол стоял у ног его.

А мать сказала ему при этом:

— О сын мой, к чему весь этот гнев и столько криков? Не потому ли, что жена твоя с другим человеком? Но ради пророка, неужели ты думаешь, что мы можем питаться одним духом?! И неужели ты поверил, что я отдала тебе свою дочь в жены, не требуя от тебя никакого приданого, чтобы ты теперь осмеливался осуждать ее поведение и ее прихоти?! Это огромная наглость с твоей стороны, о сын мой! Потому что ты должен понять: две подобные нам женщины, просто не смогли бы выжить, если бы не могли вести себя по своему усмотрению. Теперь ты этот понимаешь?

А юноша, пораженный всем, что услышал, мог только бормотать:

— Да спасет меня Аллах Милосердный!

А мать его жены продолжала:

— И что?! Ты имеешь теперь наглость жаловаться! Сын мой! Если наш образ жизни тебе не по вкусу, все, что тебе нужно сделать, — это заставить нас увидеть твою спину во всю ширину ее!

При этих словах юноша, находясь на грани возмущения, закричал так, что его услышала и мать, и дочь:

— Я развожусь! Клянусь Аллахом и пророком, я развожусь!

И при этих словах молодая женщина, лежавшая под сеткой от москитов и услышавшая формулу развода, тут же встала и поспешила опустить свою вуаль на лицо, чтобы оно больше не было открыто перед человеком, который с этого момента снова стал для нее чужим. И в то же время она увлекла из-под москитной сетки человека, с которым она так ласково обнималась. И теперь этот человек, который издалека выглядел как безбородый юноша, продемонстрировав целую копну внезапно распущенных волос, которые достигали лодыжек, оказался совсем юной девочкой.

И в то время как несчастный молодой человек был удивлен до крайности, появились два свидетеля, которых мать прятала за занавеской, и они сказали ему:

— Мы слышали формулу развода и свидетельствуем, что ты развелся с женой твоей!

И мать сказала ему, смеясь:

— Ну, сын мой, все, что тебе теперь остается сделать, — уйти! А чтобы у тебя не осталось неприятного впечатления, знай, что юная девочка, которая спала с твоей женой, — это моя младшая дочь. А то, что ты поверил в иное, останется грехом на твоей совести. Но также знай, что твоя жена вначале вышла замуж за молодого человека, которого она любила и который любил ее. Но однажды они поссорились, и в пылу спора мой зять сказал моей дочери: «Ты разведена трижды!» А как ты, наверное, знаешь, это самая серьезная формула развода и самая торжественная. И тот, кто произнес ее, больше не может вступить в повторный брак со своей первой женой, если он однажды этого захочет, без того, чтобы его бывшая жена не вступила в новый брак со вторым мужем, который, в свою очередь, отвергнет ее. Так что нам нужен был глупец, сын мой. И я долго искала такого человека и не находила его. И наконец я встретила тебя. И, увидев тебя, поняла, что ты будешь безупречен в этой роли, поэтому я тебя и выбрала. И случилось то, что случилось. Уассалам!

И после этого она вытолкала его из дома и закрыла дверь, в то время как первый муж перед тем же кади и теми же свидетелями написал второй брачный договор на свою первую жену.

Такова, о счастливый царь, история лавочника. Но она далеко не так занимательна, как история начальника стражи.

ИСТОРИЯ НАЧАЛЬНИКА СТРАЖИ

Однажды в Каире жил курд, который приехал в Египет во время правления победоносного царя Саладина — да пребудет он в благодати Аллаха! И этот курд имел весьма внушительную внешность: у него были огромные усы и борода, которая поднималась к глазам его, и густые брови, которые спускались на глаза его, из его носа и ушей торчали пучки волос. И весь облик его был настолько грозным, что вскоре он стал начальником стражи. И соседские дети, просто увидев его издалека, убегали от него прочь со всех ног, и они бежали быстрее, чем если бы они увидели внезапно появившегося гуля. А матери, когда их дети становились невыносимы, угрожали призвать этого курдского начальника стражи. Одним словом, он был пугалом для всего города и его окрестностей.

И вот в один день между прочими днями он почувствовал, что одиночество тяжело давит на него, и он подумал: «Хорошо бы, возвращаясь вечером домой, найти там живую плоть, чтобы удовлетворить мой аппетит».

И поэтому он пошел найти сваху, и он сказал ей:

— Я хочу найти себе жену. Но у меня большой опыт общения с женщинами, и я знаю, какие несчастья они обычно приносят. Вот почему мне хочется, чтобы у меня с ней было как можно меньше осложнений, и я хочу, чтобы ты нашла мне юную девственницу, которая никогда не оставляла бы свою мать, которая будет готова жить со мной в доме, состоящем из одной-единственной комнаты. И еще я ставлю условие, чтобы она никогда не покидала этот дом и эту комнату. И тебе решать, сможешь ли ты или нет, найти мне такую девушку.

И сваха ответила:

— Я смогу. Нужны только деньги.

И начальник стражи дал ей в качестве аванса динар и пошел своим путем. И сваха встала и отправилась на поиски девушки.

И после нескольких дней поисков и хождений, вопросов и ответов она в итоге нашла юную девушку, которая согласилась жить с курдом, не выходя из его дома, состоящего только из одной комнаты. И сваха пошла, чтобы сообщить начальнику стражи об успехе предпринятых ею усилий, и она сказала ему:

— Я нашла для тебя одну девственницу, которая никогда не оставляла мать свою и которая сказала мне, когда я передала ей твои условия: «Буду ли я жить с доблестным капитаном или останусь здесь со своей матерью взаперти — это одно и то же».

И курд был очень доволен этим ответом и спросил сваху:

— А какова она?

И та ответила:

— Она пухленькая, мягенькая и белая!

И начальник стражи сказал:

— Это как раз то, что мне нравится!

И поскольку отец девушки дал свое согласие, и ее мать дала свое согласие, и сама дочь была согласна, и курд дал свое согласие, свадьба была отпразднована без промедления. И курд, владелец огромных усов, взял пухлую, мягкую, белую девочку в свой дом, состоящий из единственной комнаты, и закрылся там с нею. И один Аллах знает, что случилось той ночью.

А на следующий день курд, собираясь позаботиться о своих стражнических обязанностях, сказал себе, выходя из дома: «Мне повезло с этой юницей». А вечером, когда он вернулся со службы, ему было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что в его доме все в порядке. И каждый день он говорил себе: «Еще не родился тот, кто посмеет сунуть сюда свой нос». И его душевное спокойствие было безграничным, а его уверенность в безопасности такой жизни — полной. И он не подозревал, несмотря на весь свой опыт, что хотя женщина и рождается слабой, но если она чего-то захочет, то уже ничто не может ее остановить. И он должен был скоро убедиться в этом на собственной шкуре.

А на улице, напротив окон его дома, стояла мясная лавка, где продавалась баранина. И у владельца этой лавки был сын, пригожий молодец, который по своей природе был полон бодрости и веселья и который с утра до ночи распевал без остановки весьма красивым голосом. И молодая жена начальника стражи была очарована этим голосом сына мясника, и между ними случилось то, что случилось.

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ ДЕВЯНОСТО ПЕРВАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И молодая жена начальника стражи была очарована этим голосом сына мясника, и между ними случилось то, что случилось.

А начальник-курд вернулся в тот день раньше обычного и засунул ключ в замок, чтобы отпереть дверь. И жена его, которая в то время как раз была в разгаре любовных игр, услышав скрип ключа в двери, бросила это дело и вскочила как ошпаренная. И она поспешила спрятать своего любовника в углу комнаты, за веревкой, на которой висела ее собственная одежда и одежда ее мужа. Затем она взяла свою накидку, в которую обычно заворачивалась на улице, и начала спускаться по небольшой лестнице, чтобы встретить своего мужа, начальника стражи, который, поднявшись до половины лестницы, уже почувствовал, что в доме происходит что-то необычное, чего раньше не бывало. И он спросил жену свою:

— Что случилось? И почему ты в этой накидке?

Она же ответила:

— История этой накидки, о господин мой, — это история, достойная того, чтобы она была записана иглой во внутреннем уголке глаза для назидания потомкам. Но сначала пойди присядь на диван, чтобы я могла рассказать ее тебе. — И она потянула его к дивану, предложила сесть и продолжила так: — Знай же, что в городе Каире жил начальник стражи, ужасный и ревнивый человек, который следил за своей женой денно и нощно. И чтобы быть уверенным в ее верности, он запер ее в таком доме, как этот, с одной комнатой. Однако, несмотря на все эти меры предосторожности, молодая женщина наставила ему рога, втихомолку предаваясь утехам с сыном их соседа-мясника, и делала она это настолько часто, что однажды, вернувшись раньше, чем обычно, начальник стражи что-то заподозрил. И когда его жена услышала, как он входит в дом, она поспешила спрятать своего любовника и затащила мужа своего на диван, как я это сделала с тобой. А потом она набросила свою накидку, которую держала в руке, ему на голову и обвила руками его шею изо всех сил, вот так. — И, говоря так, молодая женщина набросила накидку на голову курда и сжала его шею, смеясь, и она продолжила рассказ свой: — И когда у этого собачьего сына голова и шея были замотаны накидкой, молодая женщина крикнула своему возлюбленному, который спрятался за одеждой ее мужа: «Эй, мой дорогой, скорее! Быстрей спасайся!» И сын мясника поспешил при этом из своего укрытия и бросился вниз по лестнице на улицу. Вот какова история накидки, которую я держала в руке, йа сиди.

И таким образом рассказав эту историю и увидав, что ее любовник уже в безопасности, молодая женщина отпустила накидку, которую она плотно обмотала вокруг шеи своего мужа-курда, и рассмеялась так сильно, что упала на спину.

Что же касается курда, начальника стражи, который освободился таким образом от удушения, он и не знал, должен ли он, выслушав эту историю, смеяться или злиться на проделку жены своей. Кроме того, он был курдом и оставался курдом. И именно поэтому он ничего толком не понял во всей этой истории. И огромные усы его по-прежнему бодро торчали в стороны, а борода не стала менее густой. И он умер счастливый и довольный своей жизнью, оставив после себя много детей.

И Шахерезада в ту же ночь рассказала следующую историю — о щедрости трех различных людей, а именно: мужа, любовника и вора.

КТО САМЫЙ ЩЕДРЫЙ

Рассказывают, что в Багдаде жили двоюродный брат с двоюродной сестрой, которые с детства любили друг друга до невозможности. И родители их считали этих двоих предназначенными друг для друга, и они всегда говорили: «Когда Хабиб вырастет, мы женим его на Хабибе». И мальчик с девочкой жили и росли вместе, и с ними росла и их взаимная привязанность. Но когда они достигли брачного возраста, судьбе было угодно, чтобы их свадьба не состоялась, поскольку для их родителей настали черные времена, они впали в бедность, и отец и мать Хабибы сочли необходимым для блага своих детей, чтобы мужем их дочери стал респектабельный шейх, сын одного из самых богатых торговцев в Багдаде, который попросил отдать ее ему в жены.

И когда ее брак с шейхом был таким образом решен, юная Хабиба захотела в последний раз увидеться со своим двоюродным братом Хабибом, и увидав его, она заплакала и сказала:

— О сын моего дяди^[8], о мой возлюбленный, ты видишь, что происходит, мои родители отдают меня замуж за шейха, которого я никогда не видел и который никогда не видел меня! И в результате этого брака мы навсегда расстанемся и наша любовь умрет, о двоюродный брат мой! Быть может, наша смерть станет лучше такой жизни?!

И Хабиб ответил ей, рыдая:

— О возлюбленная двоюродная сестра моя, наша судьба горька, и наша жизнь отныне бессмысленна! Как мы сможем, находясь так далеко друг от друга, наслаждаться вкусом жизни и красотами земли?! Увы! Увы! О двоюродная сестра моя, как мы вынесем эту тяжесть судьбы нашей?!

И они долго плакали друг над другом и почти потеряли сознание от душевной боли. А затем за Хабибой пришли, говоря, что невесту уже ждут, дабы отвести ее в дом жениха. Так Хабиб с Хабибой были разлучены. И Хабиб, с опустошенной душою, побрел в хвосте свадебной процессии к дому шейха. И после обычных церемоний, пожеланий и призывов к благоденствию свадьба закончилась, и все ушли, оставив невесту наедине со женихом ее.

Когда наступил момент обладания, шейх вошел в брачную комнату и увидел, что его жена плачет, уткнувшись лицом в подушки, а ее грудь вздымается от рыданий. И он подумал: «Конечно, она плачет, как все молодые девушки, которые оставляют матерей своих. Но к счастью, это обычно не длится долго. С помощью масла можно открыть самые тугие замки, а с помощью ласки и нежности приручают даже львят».

И он подошел к ней, в то время как она плакала, и сказал ей:

— Йа ситти Хабиба, о свет души моей, почему ты портишь красоту своих глазок? И что за душевная боль заставляет тебя забыть о присутствии рядом твоего новоявленного мужа?

Однако молодая девушка, услышав голос мужа своего, зарыдала еще сильнее и еще глубже погрузила голову в подушки.

И удивленный шейх сказал ей:

— Йа ситти Хабиба, если ты плачешь из-за своей матери, из-за того, что ты ее покинула, скажи мне — и я пойду и немедленно приведу ее к тебе!

Но юная девушка в ответ лишь покачала головою, продолжая плакать и ничего не говоря.

Тогда муж ее сказал ей:

— Если ты так плачешь из-за отца твоего, или одной из сестер твоих, или кормилицы, или из-за какого-то домашнего животного, будь то петух, кошка или газель, скажи мне, ради Аллаха, — и я пойду за ними!

Но ответом ему было лишь отрицательное покачивание головою. Тогда шейх задумался и сказал:

— Возможно, ты плачешь из-за дома своих родителей, где ты провела свое детство и юность, о Хабиба? И если ты плачешь из-за этого, скажи мне — и я возьму тебя за руку и отведу туда!

И юная девушка, несколько смягченная добрыми словами мужа своего, немного приподняла голову; и ее красивые глаза были полны слез, и ее очаровательное лицо горело как пламя. И она ответила дрожащим от слез голосом:

— Я, сиди, плачу не из-за своей матери, или отца, или сестры, или кормилицы и не из-за домашнего любимца. И я прошу тебя извинить меня за то, что я раскрыла тебе причину моих слез и скорби.

И великодушный шейх, который впервые увидел лицо жены своей, был очень тронут ее красотою, и детским обаянием, которое исходило от нее, и сладостью ее речи.

И он сказал ей:

— Йа ситти Хабиба, о самая красивая среди молодых девушек, венец их, если не расстояние, отделяющее тебя от семьи твоей и дома твоего, причиняет тебе столько боли, то тут должна быть какая-то другая причина! И я прошу тебе рассказать мне о ней, чтобы я мог исправить это!

И она ответила:

— Пожалуйста, освободи меня от этого рассказа!

Он же сказал:

— Тогда наверняка причина в том, что ты испытываешь ко мне отвращение и неприязнь. Клянусь своей жизнью! Если бы ты через свою мать передала мне, что не хочешь становиться моей женой, я бы, конечно, не заставил бы тебя войти в дом мой против твоей воли!

И она сказала:

— Нет, ради Аллаха! О господин мой, причина моего горя не в отвращении или неприязни! Как у меня могли возникнуть такие чувства к кому-то, кого я никогда в жизни не видела? Но это связано с кем-то другим, и я не могу тебе это открыть!

Однако он продолжал расспрашивать ее так настойчиво и с такой добротой, что наконец юница, опустив глаза, призналась ему в любви к своему двоюродному брату, сказав:

— Причиной моих слез и моей скорби является милое мне существо, оставшееся в моем родном доме; это сын моего дяди, я с ним выросла, он любит меня, и я люблю его с самого детства. А любовь, о господин мой, — это растение, корни которого проникают глубоко в сердце, и, чтобы вырвать ее, тебе придется вырвать и само сердце.

При этом откровении жены своей шейх склонил голову, не говоря ни слова. И он размышлял в течение часа, а затем поднял голову и сказал молодой девушке:

— О госпожа моя, закон Аллаха и Его пророка — да пребудет над ним мир и молитва! — запрещает правоверному получить что-либо от правоверного с помощью насилия. И если даже кусок хлеба нельзя отобрать у верующего силой, то как можно забрать его сердце?! Итак, успокой душу свою и осуши глаза свои! Ничего не произойдет, кроме того, что написано в судьбе твоей. — И он добавил: — Поэтому встань, о жена моя, и прямо сейчас с моего согласия и по моей собственной воле пойди и найди того, кто имеет больше прав на тебя, чем я, и отдай себя ему совершенно свободно. И ты вернешься сюда до утра, прежде чем слуги проснутся и увидят, что ты возвращаешься домой, потому что с этого момента ты будешь мне как дочь от плоти моей и крови моей. А отец не тронет дочь свою. И когда я умру, ты будешь моей наследницей. — И еще добавил: — Встань же, дочь моя, и не задумываясь иди и утешь двоюродного брата своего, который должен теперь оплакивать тебя, как мы оплакиваем мертвых!

И он помог ей подняться и надеть на себя красивые свадебные одежды и драгоценности и проводил ее до двери. И она вышла на улицу в своих нарядах и драгоценных камнях, прекрасная, как Мадонна^[9], статую которой несут на своих праздниках неверные^[10].

В эту минуту Шахерезада заметила, что восходит утренняя заря, и с присущей ей скромностью умолкла.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ ДЕВЯНОСТО ВТОРАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И она вышла на улицу в своих нарядах и драгоценных камнях, прекрасная, как Мадонна, статую которой несут на своих праздниках неверные. Однако едва она сделала двадцать шагов по улице, где в этот час ночи не было ни одной живой души, как внезапно из тени вынырнула какая-то черная фигура и бросилась к ней. И это был вор, который рыскал в поисках какой-нибудь ночной поживы и который видел, как блестят на юнице драгоценные камни. И он сказал себе: «Этого будет достаточно, чтобы обеспечить себя на всю жизнь». И он схватил, и остановил ее, и приготовился снять ее одежды и украшения, сказав ей устрашающим шепотом:

— Если ты откроешь рот, чтобы заплакать, я вгоню длину твою в ширину твою!

И он уже наложил свои руки на ее ожерелья, когда его взгляд встретился с ее красотой, и, смутившись, он подумал: «Ради Аллаха! Вот что мне нужно забрать, потому что это дороже всех сокровищ!» И он сказал ей:

— О моя повелительница, я не причиню тебе вреда! Не сопротивляйся мне, пойди со мной по собственному желанию, и наша ночь будет благословенной ночью!

И при этом он подумал: «Она альмея!^[11] Потому что только аль-мея может выйти на улицу в такой час, одетая с таким великолепием. Наверное, она возвращается со свадьбы какого-нибудь знатного князя».

Однако юная девушка вместо ответа начала плакать.

И вор сказал ей:

— Ради Аллаха! Почему ты плачешь? Я клянусь не причинять тебе зла и не обкрадывать тебя, если ты свободно мне отдашься! — И в то же время он взял ее за руку и хотел обнять.

И тогда сквозь слезы она сказала ему, ничего не скрывая, и кто она такая, и о щедрости шейха, ее мужа. И она добавила:

— А теперь я в твоих руках. Делай со мной что хочешь!

И когда вор, который был самым умелым грабителем во всей гильдии воров Багдада, услышал эту необычную историю молодой девушки и оценил все благородство поступка великодушного шейха, ее мужа, он на мгновение опустил голову и глубоко задумался. Затем он поднял голову и сказал юнице:

— А где живет сын твоего дяди, которого ты любишь?

Она же ответила:

— В таком-то квартале, на такой-то улице он занимает комнату, которая находится в садовом доме!

И вор сказал:

— О госпожа моя, нельзя, чтобы вор лишил двух влюбленных любви! Пусть Аллах дарует вам самые избранные из милостей Своих в эту ночь, которую ты проведешь со своим двоюродным братом! Что же касается меня, то я провожу тебя, чтобы помочь избежать опасных встреч с другими ворами вроде меня! — и добавил: — О моя повелительница, если воздух для всех, то твоя флейта не для меня!

И, сказав так, вор взял молодую девушку за руку и проводил ее со всем почтением, которое не оказал бы и царице, к дому ее возлюбленного. И там он простился с нею, поцеловав подол ее платья, и пошел своим путем.

И юная девушка открыла ворота сада, пересекла сад и пошла прямо в дом двоюродного брата своего. И она услышала, как он рыдает в одиночестве, думая о ней. И она постучала в дверь; и ее двоюродный брат со слезами в голосе спросил:

— Кто там?

И она ответила:

— Это я, Хабиба!

И он воскликнул:

— О! Это голос Хабибы! — а потом добавил: — Но Хабиба для меня мертва! Кто ты, говорящий со мною ее голосом?

Она же сказала:

— Это я, Хабиба, дочь твоего дяди!

И дверь открылась, и Хабиб упал, теряя сознание в объятия своей двоюродной сестры. И когда благодаря заботе Хабибы он пришел в себя, она заставил его лечь рядом с нею, опустив голову к ней на колени, и она рассказал ему, что случилось с шейхом, ее мужем, и со щедрым вором. И Хабиб, услышав эту историю, был настолько тронут, что сначала не мог произнести ни слова. Затем он внезапно встал и сказал двоюродной сестре своей:

— Пойдем, о возлюбленная двоюродная сестра моя!

И он взял ее за руку, не принимая никаких возражений, вышел с нею на улицу и повел ее, не говоря ни слова, в обитель шейха, ее мужа.

И когда шейх увидел, как его жена вернулась с молодым Хабибом, ее двоюродным братом, и понял причину, которая привела их обоих к нему домой, он провел их в свои внутренние комнаты, и поцеловал их, как отец целует детей своих, и сказал им дрогнувшим голосом:

— Как правоверный, я сказал жене своей: «Ты дочь моя от плоти моей и крови моей», и никакая сила не сможет освободить меня от этих слов! Итак, дети мои, вы мне ничего не должны, потому что я связан собственной клятвой!

И, сказав так, он записал свой дом и свои владения на их имя, а сам отправился жить в другой город.

И Шахерезада в эту ночь с разрешения царя Шахрияра рассказала ему еще одну историю по собственному выбору:

БРАДОБРЕЙ-КАСТРАТ

Говорят, что в Каире жил юноша, непревзойденный по красоте и прочим достоинствам. И у него была подруга, которая его очень любила и которую он любил, — юница, муж которой был юзбаши^[12] — главой сотни стражей. Это был человек, полный отваги и храбрости, с такими сильными руками, что и одного их пальца было бы достаточно, чтобы раздавить этого юношу. И этот юзбаши обладал всеми замечательными качествами, способными удовлетворить обитательниц его гарема; у юноши же не было бороды, а жена главы стражей была одной из тех, кто предпочитал мясо ягнят; и ее можно было уподобить кобыле, которая любит, когда ее объезжают юные наездники.

И вот в один день среди прочих дней юзбаши пришел домой и сказал жене своей:

— О жена, я сегодня приглашен в одно место, в сады, подышать свежим воздухом с друзьями. Поэтому, если я зачем-то тебе понадоблюсь, ты будешь знать, где меня искать.

И жена его сказала ему:

— Мне лишь важно знать, что ты счастлив и доволен, ничего другого от тебя мне и не надобно. Иди и порадуйся в этих садах, о господин мой, для нашего общего блага и удовольствия.

И юзбаши отправился туда, еще раз поздравив себя с тем, что у него такая внимательная, деликатная и послушная супруга.

Но как только он показал свою спину, жена его воскликнула в душе своей: «Хвала Аллаху, Который сегодня удаляет от нас этого дикого кабана! И теперь я могу послать за усладой моего сердца».

И она позвала маленького евнуха, который был у нее на службе, и сказала ему:

— О мальчик, пойди скорее найди для меня моего юношу. И если ты не найдешь его у него дома, ищи его повсюду, пока не встретишь, а потом скажи ему: «Моя хозяйка посылает тебе привет и просит немедленно посетить ее».

И маленький евнух вышел от своей хозяйки, и, не найдя юношу дома, он начал заглядывать во все лавки и заведения, куда тот обычно ходил. И он в итоге нашел его в цирюльне, куда юноша вошел, чтобы побрить голову. И маленький евнух подошел к юноше как раз в тот момент, когда брадобрей обернул его шею чистым полотенцем и сказал ему:

— Пусть дарует Аллах приятное освежение для тебя!

И тогда маленький евнух приблизился к юноше и сказал ему на ухо:

^{И он подумал: «Она альмея! Потому что только альмея может выйти на улицу в такой час, одетая с таким великолепием».}

— Моя хозяйка посылает тебе свои самые любезные саламы, и она приказала мне сказать тебе, что сегодня берег чист и что юзбаши в садах. Поэтому, если ты хочешь обладать ею, ты просто должен прийти к ней без промедления и без задержки.

А юноша, услыхав такое, уже не захотел оставаться на месте и закричал брадобрею:

— Быстро вытри мне голову и дай уйти! Я вернусь сюда в другой раз!

И, сказав это, он вложил в руку брадобрея серебряную драхму, как будто тот уже потрудился над его головой. А брадобрей, увидав такую щедрость, сказал себе: «Он дает мне драхму, хотя я ничего ему еще не побрил! Что же он мне дал бы, если бы его голова была побрита! Клянусь Аллахом! Вот клиент, которого ни в коем случае нельзя упустить! Без сомнения, когда я побрею ему голову, он даст мне несколько таких драхм».

Тем временем юноша быстро встал и пошел к выходу. А брадобрей проводил его до самого порога, говоря ему:

— Благословение Аллаха над тобою, о господин мой! Я надеюсь, что, когда ты уладишь все свои нерешенные вопросы, ты вернешься сюда и выйдешь от меня еще красивее, чем вошел. Благослови тебя Аллах!

И юноша ответил:

— Я непременно вернусь!

И с этими словами он поспешно выскочил вон и исчез за поворотом улицы.

И он быстро оказался перед домом своей подруги, жены юзбаши. И он уже собирался постучать в дверь, когда, к своему крайнему удивлению, он увидел, что перед ним появился брадобрей, прибежавший с другого конца улицы. И, не зная, в чем может быть причина, по которой этот брадобрей прибежал к нему, юноша перестал стучать. А брадобрей сказал ему:

— О господин мой, Аллах над тобою! Я прошу тебя не забывать мою цирюльню, появление в которой тебя было для меня благословением, ибо мудрец сказал: «Когда тебя ублажают в одном месте, не ищи другого». А великий врач арабов Абу Али Хусейн ибн Абдаллах ибн Сина — да пребудут над ним милости Всевышнего! — сказал:

«Ни одно молоко несравнимо для ребенка с молоком его матери». И нет ничего приятнее для головы, чем рука умелого брадобрея. Поэтому я надеюсь, что ты, о господин мой, узнаешь мою цирюльню среди всех других цирюлен в городе.

И юноша сказал:

— Эй, валлахи! Я обязательно узнаю ее, о брадобрей!

И он толкнул дверь, которая уже открывалась перед ним изнутри, и он поспешил закрыть ее за собою. А затем он подошел к своей любимой, чтобы заняться с ней привычным делом.

Что же касается брадобрея, то, вместо того чтобы вернуться в свою цирюльню, он остался стоять на улице, напротив закрывшейся двери, говоря себе: «Уж лучше я подожду здесь этого моего неожиданного клиента, чтобы привести его потом в свою цирюльню, и так он точно не перепутает ее с соседскими».

И он застыл там как вкопанный, не отрывая взгляда от закрывшейся двери.

Что же касается юзбаши, то, когда он прибыл на место встречи, его друг, который пригласил его, сказал ему:

— Йа сиди, прости меня за беспримерную глупость, в которой виноват только я. Но мать моя только что умерла, и я должен подготовиться к похоронам. Так что извини, что сегодня я не могу порадовать тебя, и прости меня за мою неучтивость. Однако Аллах щедр, и мы скоро снова здесь встретимся с тобою.

И он простился с юзбаши, снова не раз перед ним извинившись, и пошел своим путем. И юзбаши, опустив нос до земли, сказал себе: «Пусть Аллах проклянет старых болванов, которые испоганили мне такой день, уготованный для отдохновения! И пусть Аллах погрузит их в самую глубину пятого ада!»^[13]

И, подумав так, он сплюнул от ярости…

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ ДЕВЯНОСТО ТРЕТЬЯ НОЧЬ,

она сказала:

Когда друг юзбаши простился с ним и пошел своей дорогою, юзбаши, опустив нос до земли, сказал себе: «Пусть Аллах проклянет старых болванов, которые испоганили мне такой день, уготованный для отдохновения! И пусть Аллах погрузит их в самую глубину пятого ада!»

И, подумав так, он сплюнул от ярости и пробормотал себе под нос:

— Я плюю на тебя и на землю, которая похоронит тебя, о причина моих бедствий!

И он пошел домой и, с выкаченными от гнева глазами, пришел на свою улицу. А там он увидел брадобрея, который стоял неподвижно, уставившись на окна его дома, словно собака, ожидающая, когда ей выкинут кость. И он подошел к нему и спросил:

— В чем дело, о человек? Что у тебя общего с этим домом?

А брадобрей поклонился до земли и ответил:

— О сиди юзбаши, я жду здесь лучшего посетителя своей цирюльни, потому что руки его полны щедрот.

И, очень удивленный, юзбаши спросил его:

— О чем это ты толкуешь, о приспешник джиннов? С каких это пор мой дом стал местом встречи клиентов такого брадобрея, как ты?! Иди отсюда, или ты узнаешь, какая у меня тяжелая рука!

А брадобрей ответил:

— Да пребудет имя Аллаха над тобою, о господин мой юзбаши, и над домом твоим, и над всеми обитателями благородного дома твоего, о сосуд честности и всех добродетелей! Но клянусь твоей драгоценной жизнью! Уверяю, что мой лучший клиент зашел именно сюда! И поскольку это было уже довольно давно, а моя работа и моя цирюльня не позволяют мне больше ждать, я прошу тебе сказать ему, когда ты его увидишь, чтобы он поторопился.

И муж юницы сказал ему:

— А каков он из себя, клиент твой, о сын сводницы и порождение сутенеров?

Брадобрей же ответил:

— Он красивый юноша, вот с такими большими глазами и прочими статями, и все остальное у него не хуже. Он гуляка, довольно изящный, с утонченными манерами. А как он щедр! Он сладок, как кусок халвы, йа сиди! Это улей, полный меда, валлахи!

Когда капитан услышал эту похвалу и описание того, кто вошел в его дом, он схватил брадобрея за шею, несколько раз потряс его и прокричал:

— О сын сводницы и порождение сутенеров!

А потрясенный брадобрей воскликнул:

— Да в чем же дело?

А юзбаши продолжил:

— Как ты смеешь говорить такие слова о моем доме?!

А брадобрей к ответил:

— О господин мой, вот увидишь, что мой клиент скажет тебе, когда ты его увидишь: «Брадобрей с дивными руками ждет меня у двери».

И пускающий пену от ярости юзбаши крикнул ему:

— Оставайся здесь, пока я не пойду и не проверю слова твои! — И он бросился в дом.

Однако за это время молодая женщина, которая слышала и видела из окна все, что происходило на улице, уже успела спрятать своего любовника в большой емкости для хранения воды. И когда юзбаши вошел в дом, там больше не было ни юноши, ни запаха юноши, ни чего-либо еще, хоть как-то о нем намекавшего. И капитан спросил жену свою:

— Ради Аллаха! О женщина, есть ли основания полагать, что какой-то мужчина вошел в наш дом?

И жена, как будто оскорбленная до крайности этим предположением, закричала ему:

— О позор на дом наш и на мою голову! Как, о господин мой, сюда мог зайти мужчина?! Да удалится от нас нечистый!

А юзбаши сказал:

— Этот брадобрей, который стоит на улице, сказал мне, что он ждет, когда из дома выйдет молодой человек, его клиент.

Она же ответила:

— А ты не задал ему за это хорошую трепку?

Он же сказал:

— Уже иду.

И он спустился вниз, схватил брадобрея за шею и начал сворачивать ее, крича:

— О сводник матери своей и жены своей! Как тыосмелился сказать такие слова о гареме правоверного?!

И он, несомненно, собирался превратить длину его в ширину его, однако брадобрей, хрипя, воскликнул:

— Клянусь истиной, которую нам открыл пророк, о юзбаши, я видел собственными глазами, как в этот дом вошел юноша! И я не видел, как он вышел!

И юзбаши прекратил сворачивать ему шею, и он был на грани недоумения, услышав, как этот человек утверждает такое перед лицом смерти. И он сказал ему:

— Ладно, я не стану убивать тебя, прежде чем не буду уверен, что ты солгал мне, о собака! Пойдем со мной!

И он потащил его в дом и начал проходить с ним через все комнаты, внизу, наверху, повсюду. И они всё осмотрели, и посетили все помещения, и обыскали все углы, и, ничего не найдя, они вернулись во двор. И юзбаши повернулся к брадобрею и сказал:

— Тут никого нет.

А он ответил:

— Это правда, но есть еще емкость для воды, которую мы не осматривали.

Ну и ну! А юноша слышал их слова и приближающиеся к нему шаги. И после этой последней фразы (о емкости для воды и ее осмотре) он проклял брадобрея и сказал в душе своей: «Ах ты, сукин сын! Сейчас меня обнаружат!»

И со своей стороны, жена юзбаши тоже услышала, как брадобрей говорил о необходимости осмотреть емкость для воды, и тогда она поспешно спустилась вниз и сказала, плача, мужу своему:

— До каких пор, о муж мой, ты собираешься таскать этого человека через свой дом и гарем в поисках тысячи примет блуда?! И как тебе не стыдно приводить таким образом в свой гарем этого подозрительного незнакомца?! Чего ты еще ждешь?! Тебе надо примерно наказать его в соответствии с его преступлением!

И юзбаши сказал:

— Ты права, о женщина, он должен быть наказан! Но это должна сделать ты, ведь это тебя он оклеветал! Накажи его в соответствии с серьезностью его обвинений!

Тогда молодая женщина поднялась наверх, чтобы взять нож с кухни, и она стала нагревать его на огне, пока он не стал белым от жара. И она подошла к брадобрею, которого юзбаши уже успел растянуть на земле. И раскаленным ножом прижгла его яйца и зебб, в то время как юзбаши крепко держал его прижатым к земле. И после этого они выкинули его на улицу, крича:

— Это научит тебя не возводить поклеп на гаремы порядочных людей!

И несчастный брадобрей оставался на улице до тех пор, пока какие-то жалостливые прохожие не подобрали его и не отнесли в его цирюльню.

И это все, что случилось с ним.

Что же касается юноши, спрятавшегося в емкости для воды, то, как только гвалт в доме прекратился, он поспешил выбраться из своего укрытия и поскорее унести ноги. А что с ним было дальше, только Аллах знает!

И Шахерезада успела в ту же ночь начать рассказывать царю Шахрияру историю Файруза и его жены.

ИСТОРИЯ ФАЙРУЗА И ЕГО ЖЕНЫ

Говорят, что однажды некий царь сидел на террасе своего дворца, то поднимая глаза вверх, к небу, и оживляя их чудесным видом облаков над своей головой, то опуская свой взор на прекрасные сады, раскинувшиеся у ног его. И его взгляд неожиданно упал на женщину, сидевшую на террасе дома напротив дворца, — подобной красоты он никогда прежде не видел. И он повернулся к окружающим его сановникам и спросил их:

— Кому принадлежит этот дом?

И ему ответили:

— Твоему слуге Файрузу. А это его жена.

И тогда он сошел вниз с террасы; и страсть сделала его пьяным без вина, и любовь наполнила его сердце. И он позвал своего слугу Файруза и сказал ему:

— Возьми это письмо, иди в такой-то город и вернись с ответом. И Файруз взял письмо и пошел к себе домой, и положил письмо себе под голову и так провел эту ночь. А когда наступило утро, он встал, попрощался со своей женой и пошел в город, о котором шла речь, не зная, что его повелитель строит против него козни.

Что же касается царя, то, как только муж красавицы ушел, он поспешно встал, переоделся, пошел к дому Файруза и постучал в дверь. И жена Файруза спросила:

— Кто там, у двери?

И он ответил:

— Я царь, повелитель твоего мужа!

И она открыла дверь.

И царь вошел, сел и сказал:

— Мы пришли к тебе с визитом.

А жена Файруза улыбнулась и ответила:

— Спаси и сохрани меня Аллах от этого визита! Потому что, по правде говоря, я не ожидаю от него ничего хорошего!

Но царь сказал:

— О желание моего сердца, я повелитель твоего мужа, и я думаю, что ты меня не узнала!

Она же ответила:

— Конечно, я узнала тебя, о господин мой и хозяин, и я знаю, что ты повелитель моего мужа, и я догадываюсь о твоих планах и чего ты хочешь. И чтобы доказать тебе, что я очень хорошо понимаю это, я советую тебе, о мой государь, быть достаточно благородным, чтобы применить к себе следующие строки поэта:

И, прочитав эти стихи, жена Файруза добавила:

— А ты, о царь, будешь ли пить из источника, к которому другие прежде тебя прикладывались губами своими?

И царь, услыхав эти слова, с удивлением посмотрел на нее. И он был так тронут, что отвернулся, не найдя подходящих слов для ответа; и он в спешке ушел, позабыв одну из своих сандалий у порога этого дома.

И это пока все, что случилось с царем.

Что же касается Файруза, то с ним было вот что. Когда он вышел из дома и пошел туда, куда его послал царь, то поискал письмо в кармане, но не нашел его. И он вспомнил, что оставил его под подушкой. И Файруз вернулся в дом свой как раз после того, как царь его покинул. И он увидел царскую сандалию на пороге. И он сразу понял причину, по которой царь отослал его в такой-то город. И он сказал себе: «Царь, мой повелитель, посылает меня туда, только чтобы дать волю невыразимой страсти». Однако он решил смолчать и, тихо войдя в свою комнату, взял письмо, которое оставил, а затем он вышел, причем так же тихо, как и вошел, и его жена даже не заметила, что он возвращался в дом. А затем Файруз поспешил покинуть родной город и отправиться в город такой-то выполнять поручение, которое ему доверил царь, его повелитель. И Аллах даровал ему безопасность в пути, и он доставил письмо по адресу и вернулся в свой город с полученным ответом. И, не заходя в свой дом, чтобы отдохнуть, он поспешил предстать перед царем, который, чтобы вознаградить его за усердие, подарил ему сто динаров. И ничего не было сказано о том, что мы уже знаем.

И Файруз, взяв сто динаров, пошел на базар ювелиров и золотых дел мастеров и купил на все эти деньги великолепные украшения, сделанные специально для женщин. И он отнес все купленное своей жене и сказал ей:

— Это по случаю моего возвращения! — А потом он добавил: — Возьми это и все, что есть здесь твоего, и возвращайся в дом отца твоего!

И она спросила его:

— Почему?

А он ответил:

— Воистину, царь, мой повелитель, осыпал меня своими милостями. И я хочу, чтобы все это знали и чтобы твой отец обрадовался, увидев все эти украшения на тебе, — вот почему я хочу, чтобы ты пошла туда, куда я тебе сказал.

И она ответила:

— Слушаю и повинуюсь! От всего сердца, с радостью и любовью!

И она украсила себя всем, что ее муж ей принес, и всем, что у нее уже было, и пошла в дом отца своего. И отец ее был очень счастлив, что она пришла и увидав на ней прекрасные украшения. И она оставалась в доме отца своего целый месяц, а ее муж Файруз даже и не думал о том, чтобы прийти за ней или узнать, как ей живется.

И вот после этого месяца разлуки брат молодой женщины пришел, чтобы найти Файруза, и он сказал ему:

— О Файруз, не хочешь ли ты раскрыть причину своего гнева на жену свою? Почему ты ее бросил и оставил нам? Давай пойдем и обсудим это перед царем, нашим повелителем!

И Файруз ответил:

— Этого хотите вы, а не я.

А брат молодой женщины сказал:

— Пойдем все равно, я тебя умоляю!

И он пошел с ним к царю. И они нашли царя в зале заседаний, и рядом с ним сидел кади. И брат молодой женщины, поцеловав землю между рук царя, сказал:

— О наш повелитель, я пришел разобрать одно дело.

И царь сказал ему:

— С делами, которые нужно разбирать, следует обращаться к господину кади. Именно к нему ты и должен обратиться.

И брат молодой женщины повернулся к кади и сказал ему:

— Да поможет Аллах нашему господину кади! И вот наш случай и наша жалоба: мы отдали в пользование этому человеку прекрасный сад, защищенный и укрытый от посторонних глаз высокими стенами; и он был в чудесном состоянии, и он был засажен цветами и фруктовыми деревьями. Но этот человек, после того как сорвал все цветы и съел все фрукты, разломал стены, предоставив сад четырем ветрам для полного разорения. И теперь он хочет расторгнуть наш договор и вернуть нам наш сад. И такова наша жалоба и наше дело, йа сиди кади.

И кади повернулся к Файрузу и сказал ему:

— А ты, что ты скажешь, о молодой человек?

И он ответил:

— Воистину, я возвращаю им сад в лучшем состоянии, чем он был прежде!

И кади сказал брату:

— Правда ли, что он сдает сад в лучшем состоянии, как он только что заявил?

И брат ответил:

— Нет. Но я хочу узнать причину, по которой он возвращает его нам.

И кади спросил Файруза:

— Что ты на это скажешь, о молодой человек?

И Файруз ответил:

— Я возвращаю этот сад поневоле. А причина этого возвращения, уж коль скоро вы хотите ее знать, такова. Однажды я вошел в этот сад, о котором идет речь, и увидел на земле следы, оставшиеся от лап льва. И я испугался, что, если я рискну туда снова войти, лев меня сожрет. И именно поэтому я вернул сад его владельцам. И сделал это только из уважения ко льву и из страха за свою жизнь.

Но на этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и скромно приостановила свой рассказ.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ ДЕВЯНОСТО ЧЕТВЕРТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

А поэтому я вернул сад его владельцам. И сделал это только из уважения ко льву и из страха за свою жизнь.

И когда царь, который возлежал на подушках и который слушал Файруза, не подавая вида, что он слушает, услышал эти его слова, он понял их значение и смысл, и он поднялся и сказал этому молодому человеку:

— О Файруз, успокой сердце свое, не волнуйся и поскорее возвращайся в свой сад! Ибо — клянусь правдой и святостью ислама! — твой сад защищен лучше, чем я мог ожидать, и его стены защищают от любых нападений и его деревья, и фрукты, и цветы, а они лучшие всех виденных мною!

И Файруз понял царя, и он вернулся к жене своей, и они зажили в любви и согласии.

Но ни кади, ни кто-либо из многочисленных помощников, которые присутствовали в зале заседаний, ничего не смогли понять в этом деле, которое осталось тайной между царем, Файрузом и его женой. Лишь Аллах всеведущ!

И в эту же ночь Шахерезада рассказала еще одну историю:

ИСТОРИЯ О ТРЕХ НЕЗНАКОМКАХ

Жил-был человек, сириец по происхождению, которого Аллах наделил, как и всех людей его расы, диким нравом и медлительным умом. Ибо хорошо известно, что, когда Аллах раздавал дары Свои людям, Он поместил в каждую землю различные положительные качества и недостатки, которые должны были достаться всем, кто на этой земле родился. Так, Он даровал остроумие и ловкость жителям Каира, любовную силу — жителям Верхнего Египта, любовь к поэзии — нашим арабским предкам, храбрость — всадникам Центральной Азии, обходительность — жителям Ирака, гостеприимство — кочевым племенам, и Он даровал многие другие качества разным прочим странам, однако сирийцам он подарил только страсть к завоеваниям и стремление к наживе, совсем позабыв о них, когда раздавал приятные качества. Поэтому, что бы ни делал этот сириец на земле, простирающейся от соленого моря до границы пустынь, он всегда оставался тупоголовым дикарем, а его разум соблазнялся лишь соображениями наживы.

И вот этот сириец, о котором идет речь, проснулся в один прекрасный день с желанием отправиться в Каир. И без сомнения, это его злосчастная судьба подкинула ему идею поселиться среди самых обаятельных и самых одухотворенных людей на земле. Но как и все прочие сирийцы, он был самодоволен, и он думал, что произведет там неизгладимое впечатление своими дорогими вещами. И действительно, он прихватил с собой в сундуках все свои драгоценные вещи: шелка и другие роскошные ткани, дорогое оружие и множество прочих подобных предметов, и он прибыл с ними в благословенный город Миср-аль-Кахир, то есть в Каир.

И он начал с того, что снял комнату для себя и своих товаров в хане, в самом центре базарной жизни. И он начал каждый день ходить к покупателям и торговцам, приглашая их прийти взглянуть на его товары. И он продолжал поступать таким образом некоторое время, пока в один день среди прочих дней, когда он вышел на прогулку, посматривая направо и налево, он не встретил трех молодых женщин, которые шли, покачивая бедрами, смеясь и болтая о том о сем. И каждая была красивей, и привлекательней, и очаровательней прочих. И когда он их увидел, усы его встопорщились и задвигались; и он подошел к ним, в то время как они смотрели на него, и сказал:

— Не желаете ли составить мне приятную компанию нынче вечером в моем хане? Мы могли бы все вместе приятно провести там время!

И они со смехом ответили ему:

— С удовольствием и охотно, и мы сделаем, что ты скажешь, чтобы доставить тебе удовольствие!

И он спросил:

— У меня или у вас, о госпожи мои?

И они ответили:

— Ради Аллаха! У тебя! Не думаешь же ты, случайно, что наши мужья позволят нам приводить незнакомых мужчин к себе домой? — и добавили: — Сегодня же вечером мы будем у тебя. Скажи лишь, где ты остановился.

И он ответил:

— Я живу в комнате в хане, на той улице.

И они сказали:

— В таком случае ты приготовишь для нас ужин, и ты будешь держать его горячим для нас, а мы приедем к тебе в гости после вечерней молитвы.

И он сказал:

— Замечательно, договорились.

И они оставили его, чтобы продолжить свой путь. А он, со своей стороны, пошел на продуктовый базар, купил рыбу, огурцы, устриц, вино и ароматы и отнес все в свою комнату; и он сам приготовил, помимо риса и овощей, пять видов мясных блюд и держал все наготове в лучшем виде.

И когда настало время ужина, три женщины пришли, как и обещали, и они были в накидках из синей ткани, что сделало их неузнаваемыми. Но, войдя, они сбросили со своих плеч эти накидки и сели, прекрасные, как луны. И сириец поднялся и сел напротив них, как кувшин перед чашами, и он расставил перед ними тарелки с едой. И они ели до насыщения. А потом настал черед вин. И чаша с вином ходила межу ними по кругу. И сириец по их настоятельному требованию не отказывался ни от одного круга и выпил так много, что его повело во все стороны. И тогда он, немного осмелев, начал глазеть на своих гостий; и он не мог не восхищаться их красотой, и он удивлялся их совершенству. И, глядя на них, он пребывал между замешательством и изумлением. И он колебался между сумасбродством и смятением. И он уже больше не мог отличить мужчину от женщины. И он дошел до состояния забвения, и вид у него был плачевный. И он смотрел — и не видел, и пил, не разбирая вкуса. И ноги у него заплетались, а голова шла кругом. И он косил глазами и клевал носом. И он сморкался и чихал. И он смеялся и одновременно плакал. А потом он повернулся к одной из трех красавиц и спросил ее:

— Ради Аллаха! Йа ситти, скажи, как тебя зовут?

И она ответила:

— Меня зовут Ты-видел-кого-нибудь-похожего-на-меня.

И его дух воспарил еще выше, и он воскликнул:

— Нет, валлахи! Я никогда не видел никого, похожего на тебя!

Затем он растянулся на земле, опираясь на свои локти, и спросил вторую гостью:

— А ты, о ситти, о кровь и жизнь моего сердца, как тебя зовут?

Она же ответила:

— Ты-не-видел-кого-то-напоминающего-меня.

И он воскликнул:

— Валлахи! Нет, ради Аллаха, о госпожа моя Ты-не-видел-кого-то-напоминающего-меня!

Затем он повернулся к третьей и спросил ее:

— А ты, йа ситти, пламя моего сердца, как тебя можно величать?

И она ответила:

— Посмотри-на-меня-и-узнаешь.

И, услышав этот третий ответ, сириец покатился по земле, восклицая:

— О, конечно, госпожа моя Посмотри-на-меня-и-узнаешь!

И они продолжали пускать чашу по кругу и опорожнять ее в его горло, пока он наконец не упал и всякое движение в нем замерло. И когда они увидели его в таком состоянии, они встали, сняли с него тюрбан и надел ему на голову дурацкий колпак. Затем огляделись и собрали все, что смогли найти ценного. И, нагруженные этой добычей и оставив его храпеть, как буйвол в своем стойле, они с легким сердцем покинули его.

И это все, что случилось с ними.

^{И когда они увидели его в таком состоянии, они встали, сняли с него тюрбан и надел ему на голову дурацкий колпак.}

Однако на следующий день, когда сириец очнулся от своего кутежа, он увидел себя одного в своей комнате и вскоре заметил, что комната заполнена лишь воздухом, в ней находящимся. И тогда он полностью пришел в себя и заорал:

— Нет величия и силы, кроме как в Аллахе Славном и Великом!

И он выбежал из хана в дурацком колпаке и начал расспрашивать всех прохожих, не встречали ли они трех красавиц. И он произносил имена, которые ему сказали молодые женщины:

— Ты-видел-кого-нибудь-похожего-на-меня, Ты-не-видел-ко-го-то-напоминающего-меня, Посмотри-на-меня-и-узнаешь.

И люди, видя его в таком виде и в таком состоянии, думали, что он сбежал из маристана^[14], и отвечали:

— Нет, ради Аллаха! Мы никогда не видели никого, подобного тебе!

А другие говорили:

— Мы никогда не видели того, кто похож на тебя!

И другие отвечали:

— Мы смотрим на тебя, но, по правде говоря, мы не узнаем тебя!

И в конце концов после своих расспросов он уже не знал, к кому обратиться или кому пожаловаться, и наконец встретил милосердного прохожего, который сказал ему:

— Послушай меня, о сириец! Лучшее, что ты можешь сделать в сложившихся обстоятельствах, — это вернуться в Сирию без промедления или задержки, потому что в Каире люди знают, как выколотить дурь из башки, и они могут побить твои шары камнями.

И сириец, опустив нос до земли, собрался и вернулся в свою страну, Сирию, из которой ему никогда и не следовало уезжать. И поскольку такие приключения часто случались с выходцами из Сирии, те всегда открывают рот на жителей Египта.

И Шахерезада, закончив рассказывать эту историю, замолкла.

Тогда царь Шахрияр сказал ей:

— О Шахерезада, эти забавные истории понравились мне до крайности, и, выслушав их, я стал более знающим и просвещенным!

А Шахерезада, улыбнувшись, ответила:

— Лишь один Аллах — наш Учитель и Просветитель! — и добавила: — Но разве эти истории могут сравниться с историей волшебной книги?!

И царь Шахрияр спросил:

— Что это за волшебная книга, о Шахерезада, и какова ее история?

И она сказала:

— Если это будет угодно Аллаху, я позабавлю тебя этой историей следующей ночью.

И царь ответил:

— Конечно! Я хочу послушать эту историю, которую не знаю, следующей ночью!

И когда настала

ВОСЕМЬСОТ ДЕВЯНОСТО ПЯТАЯ НОЧЬ,

маленькая Доньязада встала с ковра, на котором лежала, свернувшись калачиком, и сказала:

— О сестра моя, когда ты собираешься начать рассказывать нам историю волшебной книги?

И Шахерезада ответила:

— Без промедления, если этого пожелает наш повелитель и царь.

И она начала так:

ИСТОРИЯ ВОЛШЕБНОЙ КНИГИ

В летописях народов и в древних книгах сказано — но только Аллах ведает прошлое и видит будущее, — что в одну ночь среди прочих ночей халиф Гарун аль-Рашид, сын правоверных халифов, потомков Аббаса, который правил в Багдаде, сел на своей постели, охваченный душевным томлением, и как был, в ночной одежде, вызвал к себе Масрура, меченосца своей милости, и тот сразу явился между его рук.

И аль-Рашид сказал ему:

— О Масрур, эта ночь невыносима, и я чувствую тяжесть у себя в груди, и я хочу, чтобы ты развеял мою тоску.

И Масрур ответил:

— О эмир правоверных, встань и соизволь выйти на террасу, чтобы взглянуть своими глазами на свод усеянного звездами неба и увидеть блуждающую сияющую луну, в то время как к нам будут подниматься музыка плещущих вод и жалобы поющих норий^[15], о которых сказал поэт:

И тот же поэт, о эмир правоверных, так сказал о проточной воде:

Но Гарун, выслушав своего меченосца, покачал головой и сказал:

— Ах, нынче вечером я в совершенно другом настроении.

Тогда Масрур сказал:

— О эмир правоверных, в твоем дворце триста шестьдесят юниц всех мастей и статей, и они подобны лунам и газелям, и они облачены в красивые платья, похожие на цветы. Встань и пройди посмотреть на них, так чтобы они тебя не заметили. И ты послушаешь их песни, увидишь их игры и развлечения. И может быть, тогда твоя душа потянется к одной из них. И она составит тебе компанию нынче вечером, и она будет играть с тобой в свои игры. И вот увидишь, от твоей печали не останется и следа.

Но Гарун ответил:

— О Масрур, немедленно пойди и приведи ко мне Джафара!

И тот ответил, что слушает и повинуется. И он пошел, чтобы найти Джафара в его доме, и он сказал ему:

— Иди к эмиру правоверных!

И тот ответил:

— Слушаю и повинуюсь!

И он тут же встал, оделся и последовал за Масруром во дворец. И он предстал перед халифом, который все еще находился в постели, поцеловал землю между рук его и сказал:

— Да удалит от нас Аллах все плохое!

И Гарун сказал:

— И дарует нам только хорошее, о Джафар! Но сегодня я утомлен и опечален. И я послал Масрура сказать тебе, чтобы ты пришел сюда и развлек меня, развеял мою скуку.

И Джафар задумался ненадолго и ответил:

— О эмир правоверных, когда наша душа не желает, чтобы ее радовала ни красота неба, ни сады, ни легкий ветерок, ни вид цветов, остается только одно лекарство — книга. Ибо, о эмир правоверных, самым красивым из садов остается шкаф с книгами. И прогулка по его полкам — это самая сладкая и очаровательная из прогулок. Так что встань и возьми какую-нибудь книгу наугад с полки одного из твоих книжных шкафов.

И Гарун ответил:

— Ты говоришь дело, о Джафар, это лучшее средство от скуки. А я об этом и не подумал.

И он встал и в сопровождении Джафара и Масрура вошел в комнату, где стояли шкафы с книгами.

Джафар с Масруром держали по факелу, а халиф вынимал книги из красивых шкафов и сундуков из сандалового дерева, открывал их, просматривал и закрывал. Таким образом он осмотрел несколько полок и наконец достал очень старую книгу, которую открыл наугад. И он натолкнулся на что-то, должно быть сильно его заинтересовавшее, потому что, вместо того чтобы поставить книгу на место, он сел и начал ее внимательно читать, перелистывая страницу за страницей. И вдруг он так сильно засмеялся, что опрокинулся на спину. Затем он снова взял книгу и продолжил читать. И вдруг слезы потекли из глаз его, и он заплакал так сильно, что вся его борода промокла, и слезы потекли по волосам бороды на книгу, которую он держал на коленях. Потом он закрыл книгу, опустил ее в карман и встал, чтобы выйти.

Когда Джафар увидел, что халиф и плачет и смеется, он не мог не спросить у своего повелителя:

— О эмир правоверных и правитель обоих миров, что заставило тебя смеяться и плакать почти в одно и то же время?

И халиф, услышав это, дошел до пределов гнева и крикнул Джафару раздраженным голосом:

— О пес среди прочих псов Бармакидов, что это за дерзость с твоей стороны?! Куда это ты лезешь?! Знай свое место, а не то будешь наказан! Ради Аллаха! Все, что тебе нужно знать, — это что ты не должен соваться не в свои дела и должен подчиняться моим приказам и желаниям! Я же хочу, чтобы это дело не осталось без последствий, которые оно влечет. Поэтому я приказываю тебе найти кого-нибудь, кто сможет сказать мне, почему я смеялся и плакал, когда читал эту книгу, а также угадает, что написано в этом томе, от первой его страницы до последней. И если ты не найдешь такого человека, я снесу тебе голову, а потом скажу, что заставило меня смеяться и плакать.

Когда Джафар услышал эти слова и увидел гнев халифа, он сказал:

— О эмир правоверных, я совершил ошибку. Люди вроде меня порой совершают ошибки, но прощение присуще тем людям, у которых душа такая же возвышенная, как у твоего величия.

Но Гарун ответил:

— Нет! Как я сказал, так будет! Ты должен найти кого-нибудь, кто расскажет мне все содержание этой книги, иначе я немедленно прикажу отрубить тебе голову!

И Джафар сказал:

— О эмир правоверных, Аллах создал небеса и миры за шесть дней, и, если бы пожелал, Он создал бы их за один час. А если Он этого не сделал, то только потому, что хотел научить Свои создания действовать терпеливо и умеренно во всем, даже творя добро, а тем более когда нужно сотворить нечто противоположное добру, о эмир правоверных. Однако, если ты непременно хочешь, чтобы я нашел человека, о котором идет речь и который должен угадать, что заставило тебя смеяться и плакать, дай своему рабу всего три дня!

И халиф ответил:

— Если ты не приведешь ко мне человека, о котором идет речь, ты погибнешь самой ужасной из смертей!

На что Джафар ответил:

— Я уже отправляюсь на поиски, — и вышел, с изменившимся лицом, с беспокойной душой и с сердцем, полным горечи и печали.

И он пришел в свой дом с горьким сердцем, чтобы попрощаться с отцом своим Яхьей и братом своим эль-Фадлем и поплакать. И они сказали ему:

— Почему мы видим тебя в таком состоянии беспокойства и печали, о Джафар?

И он рассказал им, что произошло между ним и халифом, и ознакомил их с поставленными ему условиями. И он добавил:

— Кто играет с заостренным концом, уколет себе руку, и всякий, кто играет со львом, будет убит. Что касается меня, то мне больше нет места рядом с халифом, ибо отныне пребывание с ним грозит величайшей опасностью для меня, а также и для тебя, отец мой, и для тебя, брат мой! Так что мне лучше исчезнуть с глаз его. Потому что сохранение жизни — бесценная вещь, и ее невозможно предсказать. А расстояние — лучшее сохранное средство для моей головы. И как сказал поэт:

И на это отец его и брат его ответили:

— Не покидай нас, о Джафар, потому что халиф, вероятно, простит тебя!

Но Джафар сказал:

— Он поставил условие. И как же мне найти кого-то, кто смог бы с первого взгляда угадать причину, заставившую халифа смеяться и плакать, а также содержание этой злополучной книги от начала до конца?

И Яхья тогда ответил:

— Ты говоришь правду, о Джафар. Тебе остается только бежать, чтобы спасти свою голову. И самое лучшее, если ты уедешь в Дамаск и будешь оставаться там до тех пор, пока не закончится черная полоса в твоей судьбе и не начнется светлая.

И Джафар спросил:

— А что будет с моей женой в мое отсутствие и с моим гаремом?

И Яхья сказал:

— Уходи и не беспокойся об остальном. Это те двери, беспокоиться о которых у тебя уже нет времени. Отправляйся в Дамаск, где ждет тебя судьба твоя…

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ ДЕВЯНОСТО ШЕСТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И не беспокойся об остальном. Это те двери, беспокоиться о которых у тебя уже нет времени. Отправляйся в Дамаск, где ждет тебя судьба твоя, — и добавил: — Что же касается того, что может произойти после твоего отъезда, то Аллах позаботится об этом.

В соответствии с этим советом визирь Джафар, прислушавшись к словам отца своего, без промедления или задержки взял сумку, в которой находилась тысяча динаров, надел пояс и свой меч, простился с отцом и братом, сел на мула и, не сопровождаемый ни рабом, ни слугою, отправился в Дамаск. И он ехал прямо, через пустыню, и не прекращал свой путь, пока на десятый день не достиг зеленой равнины Эль-Мардж, которая лежит перед входом в радостный Дамаск.

И он увидел прекрасный минарет Невесты^[16], выступавший из окружающей зелени, покрытый от основания до верха золотой черепицей, и сады, орошенные проточной водой, где росло море цветов, и миртовые поля, и фиалковые холмы, и поля олеандров. И он остановился, чтобы посмотреть на всю эту красоту и послушать на деревьях певчих птиц. И он увидел, что это был город, подобного которому не было на земле. И он посмотрел направо, и он посмотрел налево и наконец увидел какого-то человека. И он подошел к нему и сказал ему:

— Брат мой, как называется этот город?

И он ответил:

— О господин мой, этот город в древние времена назывался Джуллаг, и именно о нем сказал поэт:

И человек, который произнес эти стихи, добавил:

— Этот город также зовут Шам, другими словами, Родинка, потому что это родинка Бога на земле.

И Джафар получил огромное удовольствие от этих объяснений. Он поблагодарил человека, слез со своего мула и взял его под уздцы, чтобы пройти с ним мимо домов и мечетей. И он медленно ходил по городу, рассматривая один за другим все прекрасные дома, которые перед ним возникали. И, осмотрев так все, он увидел в конце концов на хорошо вымытой и политой водой улице великолепный дом посреди большого сада. И в саду он увидел богато украшенный шелковый шатер, увешанный прекрасными хорасанскими коврами и богатыми драпировками, и внутри него было множество шелковых подушек, стульев и кушеток. А посреди шатра сидел молодой человек, прекрасный, как восходящая луна в свой четвертый день. И он был одет по-домашнему: на голове у него был только платок, а на теле — накидка розового цвета. А перед ним были различные блюда и всевозможные славные напитки. И Джафар остановился на мгновение, чтобы полюбоваться на эту сцену, и был очень доволен тем, что увидел. А присмотревшись, он заметил рядом с молодым человеком молодую девушку, подобную солнцу на безмятежном небе. И она прижимала к груди лютню, словно это был ребенок на руках у матери. И она заиграла на ней и запела такие стихи:

И Джафар, услыхав эти стихи и эту мелодию, почувствовал бесконечное удовольствие, и его внутренности содрогнулись от звука этого голоса, и он сказал себе: «Клянусь Аллахом! Это прекрасно!», а молодая девушка с лютней в руках заиграла по-новому и запела такие стихи:

Когда она закончила, Джафар, испытывая чувство огромного удовольствия от пения юной красавицы, прошел чуть дальше вперед. И вдруг молодой человек, который лежал в шатре, увидел его и привстал со своего ложа, а затем он подозвал одного из молодых рабов своих и сказал ему:

— Видишь того человека, который стоит там, у входа?

И мальчик сказал:

— Да, вижу.

И тогда молодой человек сказал:

— Судя по некоторым признакам, которые я вижу, должно быть, это чужеземец. Беги и позови его ко мне, но будь осторожен, чтобы не оскорбить его.

И мальчик ответил:

— С радостью и удовольствием!

И он поспешил найти Джафара, и, приблизившись к нему он сказал:

— Во имя Аллаха! О господин мой, будь так добр, подойти к моему хозяину!

И Джафар прошел через дверь сада с мальчиком; подойдя к входу в шатер, он передал своего мула ожидающим рабам и вошел внутрь. А молодой человек поднялся в честь его и уже стоял перед ним; и он подошел к нему, широко раскинув руки, и приветствовал его, как будто он всегда его знал, и, поблагодарив Аллаха за дар Его, он пропел:

И, спев так в честь Джафара, он сказал ему:

— Да будет тебе угодно сесть, о мой добрый господин! И хвала Аллаху за твое счастливое прибытие!

И он прочитал молитву во славу Аллаха, и он продолжил свою песню так:

И, пропев эти строки, он подошел к Джафару, облобызал его, превознес все его достоинства и сказал ему:

— О господин мой, этот день — счастливый день, и если бы ты уже не попал на устроенный мною пир, так я бы приказал его устроить в благодарность Аллаху за этот дар!

И тут же рабы подбежали и стали между рук его, и он сказал им:

— Принесите нам все, что уже готово!

И они принесли подносы с едой: мясом и прочими вкусностями, и молодой человек сказал Джафару:

— О господин мой, мудрые говорят: «Если тебя пригласили, удовлетвори свою душу тем, что перед тобою». Однако если бы мы с самого начала знали, что ты собираешься сегодня своим визитом оказать нам милость, мы бы предложили самих себя и принесли бы в жертву для тебя наших маленьких детей.

И Джафар ответил:

— Я приложу к эти блюдам руку свою и буду есть до насыщения.

И юноша начал собственноручно подавать ему самые изысканные кушанья, и он говорил с ним со всей сердечностью и с огромным удовольствием. Затем им принесли кувшин и таз, чтобы вымыть руки. После этого молодой человек провел его в отделение с винами и напитками, где велел юной красавице спеть. И она снова взяла лютню, настроила ее, приложила к груди и, подыгрывая себе, запела:

И, выслушав эти стихи, Джафар возрадовался, так же как и молодой человек, хозяин шатра и сада. Однако Джафар не переставал беспокоиться о том, что случилось у него с халифом. И это беспокойство проступало у него на лице и было заметно в поведении. И оно не осталось скрытым от глаз молодого человека, который ясно видел, что гость его обеспокоен, напуган и находится в состоянии тяжелой задумчивости. Джафар же, со своей стороны, понимал, что молодой человек заметил его состояние, но из осторожности избегает расспросов о причине беспокойства. Однако в конце концов молодой человек сказал ему:

— О господин мой, послушай, что сказали мудрые:

Не бойся и не печалься о том, что должно произойти,

лучше подними чашу с вином — сладким ядом,

отгоняющим все заботы и неприятности!

На одеждах этого напитка нарисованы

самые прекрасные цветы — взгляни на них!

Сбор виноградной лозы происходит

среди лилий, нарциссов, фиалок и роз.

Если неприятности донимают тебя, сбрось их,

чтобы они заснули среди бокалов с вином,

цветов и любимых блюд!

Затем он сказал Джафару:

— Пусть грудь твоя не сжимается от забот, о господин мой! — И он сказал юнице: — Спой!

И она снова запела. И Джафар, который упивался этими песнями и был поражен ими, в конце концов сказал:

— Давайте же не переставать радоваться песням, а иногда словам, пока не закончится день и не наступит ночь с ее беспросветной тьмою!

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ ДЕВЯНОСТО СЕДЬМАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Не переставать радоваться песням, а иногда словам, пока не закончится день и не наступит ночь с ее беспросветной тьмою!

И тогда молодой человек приказал рабам пойти за лошадьми. И они немедленно подчинились; и они привели гостю своего господина царственную кобылу. И тогда оба запрыгнули на спины своих скакунов и стали разъезжать по Дамаску, наблюдая за базарами и рассматривая улицы, пока не оказались перед фасадом дома, ярко освещенного фонарями всевозможных цветов; а перед входной дверью на золотой цепочке висел большой светильник из чеканной меди. А внутри этого жилища были беседки, окруженные чудесными статуями, а внутри этих беседок сидели всевозможные птицы и росли всевозможные цветы; и беседки окружали павильон с куполом и серебряными окнами. И молодой человек открыл входную дверь — и они очутились словно в прекрасном райском саду, наполненном пением птиц, ароматом цветов и журчанием ручейков. И весь дом щебетал на разные птичьи голоса, и он был устлан шелковыми коврами и затянут парчой, и везде лежали подушки из страусовых перьев. Кроме того, дом благоухал запахом цветов и фруктов, и внутри него было несметное количество всевозможных роскошных и дорогих вещей, таких как серебряные тарелки, блюда, драгоценные чашки, курильницы для благовоний, а также амбра, листья алоэ и сушеные фрукты. Короче говоря, этот дом был похож на жилище, описанное поэтом:

И когда Джафар сел, молодой человек сказал ему:

— Тысяча благословений сошли с небес на наши головы, о господин мой и гость мой, благодаря твоему приходу!

И он сказал Джафару еще много других очень приятных слов и наконец спросил:

— Здесь ты будешь чувствовать себя как дома, непринужденно и будешь принят со всей сердечностью, но какой же причине мы обязаны честью твоего прибытия в наш город?

И Джафар ответил:

— Я, о господин мой, по профессии военный, и я командую войском. И я из города Басры, откуда только что прибыл. А причина моего прибытия сюда в том, что я не имел возможности заплатить халифату дань, которую я был ему должен, и меня охватил страх за свою жизнь, и я бежал, склонив голову от ужаса. И я не переставая бежал по равнинам и пустыням, пока судьба не привела меня к тебе.

И молодой человек сказал:

— Да будет благословен твой приезд! А как тебя зовут?

И он ответил:

— Меня зовут так же, как и тебя, о мой господин.

И молодой человек, услышав это, улыбнулся и сказал со смехом:

— О господин мой, тогда тебя зовут Абул Хасан! Но умоляю, пожалуйста, вздохни свободно и выкинь все тревоги из своего сердца!

И он приказал подать еду. И тогда им принесли тарелки, наполненные всевозможной нежной и вкусной стряпней; и они ели и были довольны.

После этого стол убрали, рабы принесли кувшин и таз, и они вымыли руки, встали и прошли в комнату вин и напитков, прекрасно оформленную цветами и фруктами. И молодой человек снова попросил юную девушку сыграть и спеть. И она очаровала их обоих и восхитила их совершенством своего искусства; и от звуков ее лютни и голоса, казалось, затрепетало и заплясало само это жилище вместе с его стенами. И Джафар, дойдя до края восторга, скинул с себя одежду и бросил ее, разорвав на части. А молодой человек сказал ему:

— Валлахи! Надеюсь, твои слезы были вызваны удовольствием, а не горем или болью! И пусть Аллах убережет нас от козней врагов!

Затем он сделал знак одному из своих рабов, который немедленно принес Джафару новую одежду, которая стоила сто динаров, и помог ему надеть ее.

И молодой человек сказал юнице:

— Сыграй нам что-нибудь другое!

И она изменила мелодию и пропела такие стихи:

И когда эта песня закончилась, Джафар снова скинул с себя одежды и застонал. И молодой человек сказал ему:

— Пусть Аллах улучшит жизнь твою и сделает ее начало концом, а ее конец — началом!

И рабы опять надели на Джафара новую одежду, еще красивее первой. И юница больше часа не пела, пока двое мужчин были заняты беседой. И молодой человек сказал Джафару:

— Послушай, о господин мой,что поэт сказал о стране, в которую твоя счастливая судьба привела тебя в этот благословенный день! — И он сказал юной красавице: — Пропой нам стихи поэта о нашем крае, о том, который мы раньше называли долиной Рабат^[17].

И юница пропела так:

И когда юница закончила, Джафар в третий раз сбросил с себя одежду, а юноша при этом встал, поцеловал его в голову и возложил на него другую одежду. Ибо этот молодой человек был, о чем я расскажу далее, самым великодушным и великолепным человеком своего времени, и щедрость рук его и высота души были не меньше, чем у Хатима, правителя племени тай^[18]. И он продолжал беседовать с ним о событиях прошлых лет, о различных предметах, историях и прекрасных стихах. И он сказал ему:

— О господин мой, не отягощай свой ум заботами и тревогами!

И Джафар ответил ему:

— О господин мой, я покинул свою страну, не найдя даже времени, чтобы поесть или попить. И я сделал это с намерением развлечься и посмотреть на мир. Но если Аллах дарует мне возвращение в мою страну и моя семья, мои друзья и соседи начнут спрашивать и допытываться у меня, где я был и что я видел, я скажу им, какие благословения, благосклонности и милости ты возложил на мою голову в городе Дамаске, в земле Шам. И я расскажу им, что я видел здесь и там, и я поведаю им и подробно расскажу им обо всем, что обогатило дух мой рядом с тобою, в твоем городе.

И молодой человек ответил:

— Спаси меня Аллах от соблазна возгордиться, ибо лишь Он воистину щедр! — и добавил: — Оставайся со мной сколько хочешь, хоть десять лет или даже более того, потому что мой дом — твой дом, со своим хозяином и со всем тем, что в нем имеется.

Тем временем, когда ночь уже была на исходе, вошли евнухи и устроили Джафару изящную постель в комнате на почетном месте. И они соорудили вторую лежанку рядом с кроватью Джафара, а потом, все устроив и наведя порядок, они ушли. И визирь Джафар, увидев это, сказал себе: «Наверное, мой хозяин хранит целомудрие, и поэтому ему соорудили постель рядом с моей. Думаю, я рискну задать ему один вопрос». И действительно, он рискнул задать вопрос, спросив хозяина:

— О господин мой, ты соблюдаешь безбрачие или женат?

И молодой человек ответил:

— Женат, о господин мой!

Тогда Джафар сказал на это:

— Почему же тогда, если ты женат, ты будешь спать рядом со мной, вместо того чтобы войти в свой гарем и лечь там, как женатый мужчина?

И молодой человек ответил:

— Клянусь Аллахом! О господин, мой гарем со всем его содержимым никуда не улетит, и у меня будет достаточно времени, чтобы потом лечь спать там. Однако теперь это было бы с моей стороны нетактично, и некрасиво, и даже грубо, что ни говори, оставить тебя одного, а самому пойти спать в свой гарем. Как я могу оставить такого человека?! Ты же гость, подарок Аллаха! Такой поступок противоречил бы правилам вежливости и гостеприимства. И воистину, о господин мой, пока ты будешь своим присутствием оказывать благосклонность этому дому, я не буду отдыхать в своем гареме и не буду возлежать там до тех пор, пока не мы не простимся в день, когда тебе будет угодно это сделать и когда ты захочешь вернуться с миром в свой город и свою страну.

И Джафар сказал себе: «Это невиданно и чудесно».

И они спали в одной комнате в ту ночь.

А на следующий день рано утром они встали и пошли в хаммам, где молодой человек, которого на самом деле звали Аттафом Щедрым, приготовил для своего гостя узелок великолепной одежды. И после того как они приняли самую изысканную из ванн, они сели на великолепных лошадей, которых они нашли уже оседланными у дверей хаммама, и направились к кладбищу, чтобы посетить там святые могилы, и они обошли много их в тот день, вспоминая жизни людей и их смерти. И они продолжали делать так каждый день, посещая то одно место, то другое, и они спали бок о бок по ночам…

Но тут Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ ДЕВЯНОСТО ВОСЬМАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И они спали бок о бок по ночам, уже привыкнув к этому, и все это продолжалось в течение четырех месяцев. Однако по прошествии этого времени душа Джафара опечалилась, а его дух упал; и однажды он сел и заплакал. И Аттаф Щедрый, увидев его в слезах, сказал:

— Да избавит тебя Аллах от скорби и печали, о господин мой! Почему я вижу тебя плачущим? И что может тебя огорчать? Если у тебя тяжело на сердце, почему бы тебе не раскрыть мне причину, по который ты чувствуешь тяжесть на сердце и горечь в душе?

И Джафар ответил:

— О брат мой, я чувствую, что моя грудь сжимается до крайности, и я хотел бы пройтись немного по улицам Дамаска, и я также хотел бы успокоить свой разум видом мечети Омейядов.

И Аттаф Щедрый ответил:

— Кто же может остановить тебя, брат мой? Разве ты больше не свободен гулять где хочешь, и освежать душу как хочешь, чтобы твоя грудь расширилась, а твой дух расцвел и возрадовался?! По правде говоря, о брат мой, все это пустяки, иди куда твоей душе угодно!

И Джафар уже собирался выйти, когда хозяин остановил его, чтобы сказать ему:

— О господин мой, только, будь добр, подожди минутку, чтобы мои люди могли оседлать для тебя скакуна!

Но Джафар ответил:

— О друг мой, я предпочитаю пойти пешком, ибо человек, сидящий на лошади, едва ли может развлечься, глядя вокруг себя и наблюдая; скорее люди, на него смотрящие, будут развлекаться, глядя на него и наблюдая за ним.

И Аттаф Щедрый сказал ему:

— Хорошо. Но позволь мне хотя бы дать тебе этот кошелек с динарами, чтобы ты мог делать подарки по дороге и раздавать деньги пригоршнями, бросая их в толпу, — и добавил: — Теперь ты можешь отправляться на прогулку, и пусть она успокоит твой разум, умилостивит тебя и вернет тебе радость и удовлетворение!

И Джафар, следуя пожеланиям своего щедрого хозяина, взял у него кошелек с тремястами динарами, а затем покинул дом своего друга.

И шел он медленно, угнетаемый своими мыслями об условиях, наложенных на него халифом, ведь он пытался их выполнить, но пока так и не нашел человека, который мог бы догадаться о содержании книги. И в это время он подошел к великолепной мечети, поднялся по тридцати мраморным ступеням главного входа и с восхищением осмотрел прекрасную фаянсовую облицовку, позолоту, драгоценные камни и великолепный мрамор, украшавшие ее со всех сторон, а также прекрасные бассейны, в которых текла такая чистая и вода, что ее не было видно. И он произнес молитву, и послушал проповедь, и оставался там до полудня, чувствуя, как великая свежесть опускается на душу его и успокаивает сердце. Затем он вышел из мечети и у дверей стал раздавать милостыню нищим, произнося следующие стихи:

А затем он покинул прекрасную мечеть и продолжил свою прогулку по кварталам и улицам, глядя и наблюдая, пока не пришел к великолепному дому, окна которого были украшены радующей глаз серебряной и золотой каймою, и в каждом окне висели шелковые занавеси.

Перед дверью дома стояла мраморная скамья, покрытая ковром. И поскольку Джафар уже чувствовал усталость от прогулки, он сел на эту скамью и стал думать о себе, о своем состоянии, о событиях последних дней и о том, что могло произойти во время его отсутствия в Багдаде. И вдруг в одном из окон раздвинулась занавеси — и появилась белая рука, обладательница которой держала маленькую золотую лейку. И своим восхитительным лицом и задумчивым взглядом она была похожа на полную луну, одиноко проходящую по небесному своду. И красавица задержалась на мгновение, чтобы полить цветы в ящиках на окне: базилик, жасмин, гвоздику и флоксы. И ее грация, когда она поливала эти душистые цветы собственной рукой, была исполнена совершенства. И Джафар, увидав ее, почувствовал, как его сердце забилось от любви. И он встал во весь рост и поклонился ей до земли. А девушка, закончив поливать растения, посмотрела на улицу и увидела наклонившегося до земли Джафара. И сначала она хотела закрыть окно и исчезнуть, но затем передумала и, перегнувшись через подоконник, сказала Джафару:

— Разве этот дом — твой дом?

А он ответил:

— Нет, о госпожа моя! Клянусь Аллахом, этот дом — не мой дом, но раб, стоящий у его дверей, — твой раб! И он ждет твоих приказов!

И она сказала:

— А раз этот дом не твой, что ты там делаешь и почему не уходишь?

И он ответил:

— Это потому, йа ситти, что я остановился здесь, дабы сочинить несколько строчек в твою честь.

И она спросила:

— А что ты мог бы сказать обо мне в своих стихах, о незнакомец? И Джафар прочитал стихи, которые тут же сочинил:

И когда, несмотря на эти стихи, она хотела уйти, он воскликнул:

— Подожди, пожалуйста, о госпожа моя! Вот другие строки, которые я прочел на твоем лице и в выражении твоих глаз!

И она спросила:

— И что ты можешь сказать по этому поводу?

И он прочитал следующие стихи:

Услышав эту импровизацию, девушка сказала Джафару:

— Ты преуспел. Но это не более чем слова.

И, бросив на него пронзительный взгляд, она закрыла окно и быстро исчезла. И визирь Джафар терпеливо остался ожидать на скамье, надеясь, что окно откроется во второй раз и ему будет позволено еще раз взглянуть на эту восхитительную красавицу. И каждый раз, когда ему хотелось встать и уйти, его чувства кричали ему: «Сиди!» И так он сидел, пока не наступил вечер. А потом он встал и с трепещущим сердцем вернулся в дом Аттафа Щедрого. И он нашел там его самого, Аттаф ждал его у входа в дом свой, стоя на пороге. И, увидев Джафара, он воскликнул:

— О господин мой, ты сегодня очень огорчил меня своим отсутствием! И мои мысли из-за долгого ожидания и такой задержки были только о тебе!

И он бросился ему на грудь и поцеловал его между глаз. Но Джафар ничем не ответил на это и был сумрачен. И Аттаф посмотрел на него и прочитал многое на его лице, обнаружив, что тот сильно изменился, пожелтел и был встревожен.

И он сказал ему:

— О господин мой, я вижу, что ты расстроен и дух твой в смятении!

И Джафар ответил:

— О господин мой, с тех пор как я оставил тебя, я страдал от сильной головной боли и нервной дрожи, потому что в эту ночь я отлежал себе ухо. И в мечети я не слышал даже молитвы, которые читали верующие. И мое состояние плачевное, и оно достойно жалости.

Затем Аттаф Щедрый взял своего гостя за руку и повел в комнату, где они обычно любили разговаривать. И рабы принесли тарелки с едой для ужина. Но Джафар ничего не смог съесть и ни к чему не притронулся.

И юноша спросил его:

— Почему, о господин мой, ты не притрагиваешься к еде?

И он ответил:

— Это потому, что еда сегодня утром была для меня тяжела, и она теперь мешает мне поужинать. Но никаких других причин нет. Я надеюсь, что после сна все пройдет, и завтра мой желудок уже снова будет пустым.

В результате Аттаф приготовил кровать для Джафара раньше, чем обычно, и Джафар прилег на нее в подавленном состоянии души своей. И он натянул на себя одеяло и стал думать о юной девушке, о ее красоте, элегантности, обаянии, великолепии, о ее гармоничных пропорциях и обо всем, что Даритель благ — да будет Он прославлен! — даровал ей. И он забыл все, что случилось с ним в его прошлые дни: историю с халифом, положение, семью, друзей, страну. И мысли его теснились так, что у него закружилась голова и его тело было опустошено. И он вертелся и ворочался на кровати до утра. И он чувствовал, что тонет в море любви.

И когда они встали в свой обычный час, Аттаф поднялся первым, наклонился над ним и спросил:

— Как твое здоровье? В эту ночь все мои мысли были о тебе. И я видел, что ты всю ночь не мог заснуть.

И Джафар ответил:

— О брат мой, я нездоров, у меня нет сил.

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ ДЕВЯНОСТО ДЕВЯТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Брат мой, я нездоров, у меня нет сил.

Услышав эти слова, Аттаф Щедрый был доведен до крайнего предела волнения и немедленно послал белого раба найти врача. И раб поспешно ушел, чтобы выполнить этот приказ, и вскоре вернулся с лучшим доктором Дамаска и самым искусным врачом своего времени.

И доктор, великий хаким^[19], подошел к Джафару, который лежал на своей постели с потерянным видом, посмотрел ему в лицо и сказал:

— Не тревожься при виде меня, и пусть дар здоровья вернется к тебе! Дай мне руку!

И он взял его за руку, пощупал пульс и увидел, что все было на своих местах, без каких-либо нарушений, и ничего не болело, и что пульсация была насыщенной, и что паузы между сердцебиениями были регулярными. И, заметив все это, он понял причину его состояния — его пациент болен от любви. Однако он не хотел говорить ему о своем открытии перед Аттафом. И чтобы поступить тактично и осмотрительно, он взял лист бумаги и написал на нем свой рецепт. И он осторожно положил эту бумагу под голову Джафара, сказав ему:

— Лекарство под твоей головой. Я прописал тебе микстуру, и, если ты примешь ее, ты вылечишься.

Сказав это, хаким попрощался с Джафаром, чтобы пойти лечить других больных, которых было много.

Аттаф же проводил его до дверей и спросил:

— О хаким, что с ним?

И тот ответил:

— Все написано на бумаге, — и ушел.

Аттаф же вернулся к своему гостю и обнаружил, что тот произносит следующие стихи:

И Аттаф, который не слышал стихотворение полностью и ухватил только последнюю строчку, не понимая ее, сел у изголовья кровати и спросил своего гостя, что хаким сказал ему и что он предписал.

И Джафар ответил:

— О брат мой, все написано на бумаге, которая лежит здесь, под подушкой.

И тогда Аттаф вытащил эту бумагу из-под подушки и прочитал ее. И он нашел там следующее, написанное рукою хакима: «Во имя Аллаха Целителя, мастера врачевания и хороших диет! Вот что нужно взять с помощью и с благословения Аллаха: три меры чистого присутствия любимого, смешанные с небольшой дозой благоразумия; плюс три меры превосходного союза, из которого удалены зерна отсутствия и равнодушия; добавить к этому две дозы чистой любви, смешанной с небольшой каплей экстракта из поцелуев; плюс сто зерен двух прекрасных гранатов, пятьдесят из которых должны быть подслащены, пройдя через губы любимой, и двадцать — согреты ее нежными вздохами; затем добавить две мерки слюны с ее кончика языка; все это следует хорошо перемешать и растолочь; затем поставить на плиту вместе с тремя мерами египетской пшеницы, добавив к ним жир хорошего качества, чтобы их можно было варить в воде любви и сиропе желания на дровах удовольствия, горящих в любовном жару; после чего следует лечь на очень мягкий диван, добавить две меры сиропа слюны и пить натощак в течение трех дней. А на четвертый день надо откушать в полдень кусочек дыни желания с миндальным молоком и соком лайма и завершить эту трапезу тремя мерками доброй работы бедер. Закончить же все визитом в хаммам с пользой для здоровья».

И когда Аттаф Щедрый закончил читать этот рецепт, он невольно рассмеялся и хлопнул в ладоши. Затем посмотрел на Джафара и сказал ему:

— О брат мой, этот доктор — великий, и его открытие — великое открытие. Здесь он пишет, что ты страдаешь от любви. — И он добавил: — Тогда скажи мне, в кого ты влюблен и кого ты любишь?

Но Джафар, склонив голову, ничего не ответил и не сказал ни слова. И Аттаф был очень огорчен молчанием, которое он хранил по отношению к нему, и он был очень раздосадован его недоверием, и он сказал ему:

— О брат мой, ты мне больше чем друг! Разве ты не находишься в моем доме, как душа находится в теле?! Разве мы вместе не провели целых четыре месяца в неге, товариществе и чистой дружбе между разговорами?! Зачем скрывать от меня свое состояние?! Что до меня, то я очень волнуюсь за тебя, и мне боязно видеть тебя одного, без проводника в таком тонком деле. Ты же все-таки иностранец, ты не из этого города, а я его сын, и я могу быть тебе полезен, и я могу помочь тебе развеять твое замешательство и беспокойство. Клянусь моей жизнью, которая принадлежит тебе, и хлебом и солью, которые между нами, я прошу тебя открыть мне свой секрет!

И он продолжал так с ним говорить, пока Джафар не решился заговорить. И он поднял голову и сказал ему:

— Я не буду больше скрывать от тебя причину моей беды, о брат мой! И впредь я больше не буду смеяться над влюбленными, страдающими от беспокойства и нетерпения души, потому что со мною произошло именно то, чего, как я всегда думал, со мной никогда не может случиться, о нет! И я не знаю, что дальше будет со мною, потому что дело это неприятное, сложное и даже, можно сказать, погибельное.

И он рассказал все, что с ним случилось, когда он сел на мраморную скамью: как перед ним открылось окно, появилась молодая женщина, самая прекрасная на свете, и как она поливала цветы на своем окне. И он добавил:

— И теперь мое сердце взволновано любовью к ней! Она внезапно закрыла окно, бросив единственный взгляд на улицу, где я находился, и она закрыла его так быстро, как если бы заметила незнакомца. И вот теперь я из-за своего чрезмерного возбуждения и горячей любви, которой я к ней воспылал, неспособен ничего делать и не могу ни есть, ни пить; и мой сон нарушен силой моего желания, которое навсегда утвердилось в моем сердце. Таков мой случай, о брат мой Аттаф, и я рассказал тебе все, что со мной произошло, не скрыв от тебя ничего.

И когда Аттаф Щедрый услышал слова своего гостя и понял их значение, он склонил голову и думал в течение часа, поскольку он, без сомнения, только что узнал из всего услышанного, а также из описания дома, окна и улицы, что красавица, о которой шла речь, была его женой, дочерью его дяди, которую он любил, и которая любила его, и которая жила в отдельном доме со своими рабынями и служанками. И он сказал себе: «О Аттаф, нет силы, кроме как у Аллаха Всевышнего и Величайшего! Мы пришли от Аллаха, и мы к Нему возвратимся!» И его щедрость и величие души взяли верх, и он подумал: «Я не буду похож на того, кто строит на песке или на воде. И ради Аллаха Великодушного я буду служить своему гостю всей душой и всем, что есть у меня».

И, подумав так, он повернулся с улыбающимся и спокойным лицом к своему гостю и сказал ему:

— О брат мой, успокой сердце свое и осуши глаза свои, ибо я беру на себя ответственность довести твое дело до успешного завершения, ведь я знаю семью этой красавицы, о которой ты мне рассказывал, и она является женщиной, разведенной со своим мужем уже несколько дней. И я сей же час, не откладывая это дело ни на минуту, позабочусь о тебе. А ты, брат мой, жди моего возвращения с миром и будь счастлив. — И он сказал ему еще несколько ободряющих слов, чтобы успокоить и утешить его, а после вышел из дома.

И он пошел в дом, где жила жена его, юная красавица, которую видел Джафар, и он вошел на мужскую половину дома и, не меняя одежды и ни с кем не разговаривая, позвал одного из своих молодых евнухов и сказал ему:

— Пойди к моему дяде, отцу госпожи твоей, и скажи ему, чтобы он пришел.

И молодой евнух поспешил пойти к своему хозяину и привести его к своему господину.

И Аттаф встал в его честь, чтобы принять его, поцеловал его, усадил и сказал:

— О мой дядя, все, что ни делается, — к лучшему. Знай же, что, когда Аллах посылает благословения Свои слугам Своим, Он также показывает им путь, которым нужно следовать. И теперь я обрел свой путь, и, поскольку мое сердце склоняется к Мекке, я желаю пойти в дом Аллаха и поцеловать черный камень святой Каабы, а затем отправиться в Медину, чтобы посетить могилу пророка — да пребудут над ним молитва и мир, милости и благословения! И я решил посетить эти святые места в этом году и вернуться только после совершения хаджа. Вот почему я должен оставить все связи и обязательства, а также все, что может составлять предмет моих забот, потому что никто не знает, что принесет ему судьба на следующий день. И поэтому, дядя, я позвал тебя, чтобы передать письменный документ о моем разводе с твоей дочерью, женой моей.

И когда дядя Аттафа Щедрого, отец жены его, услышал эти слова и понял, что Аттаф хочет развода, он был чрезвычайно взволнован и, оценивая в своем уме серьезность этого дела, сказал следующее:

— О Аттаф, сын мой, что заставляет тебя прибегать к таким серьезным мерам? Если ты собираешься уехать, оставив здесь жену, сколько бы времени ни длилось твое отсутствие и как бы долго ты ни давал ей о себе знать, твоя жена тем не менее останется твоей женою и будет тебе принадлежать. Никто и ничто не заставляет тебя разводиться, о сын мой!

И Аттаф ответил на это, в то время как слезы текли из глаз его:

— О мой дядя, я дал клятву, и то, что написано, должно быть исполнено.

И отец юной красавицы был встревожен этими словами Аттафа, и он почувствовал, как отчаяние вошло в его сердце. А молодая жена Аттафа, узнав об этом известии, помертвела и заплакала, и ее душа потонула в ночи горечи и боли, потому что она с детства любила своего мужа Аттафа, сына своего дяди, и ее привязанность к нему была чрезвычайной.

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТИСОТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

А молодая жена Аттафа, узнав об этом известии, помертвела и заплакала, и ее душа потонула в ночи горечи и боли, потому что она с детства любила своего мужа Аттафа, сына своего дяди, и ее привязанность к нему была чрезвычайной.

Что же до Аттафа, то, объявив эту новость своему дяде, он поспешил найти своего гостя и сказал ему:

— О брат мой, я позаботился о молодой разведенной женщине, и Аллах захотел, чтобы мое посредничество было успешным!

Так что возрадуйся, ибо теперь твой союз с нею будет легким! Вставай и избавься от печали и уныния!

И тут же Джафар встал, и его печаль исчезла, и он ел и пил с удовольствием и благодарил своего Создателя. И тогда Аттаф сказал ему:

— Знай же, о брат мой, для того чтобы я мог действовать еще более свободно, необязательно, чтобы отец твоей возлюбленной, с которым я собираюсь поговорить о твоем браке, знал, что ты чужеземец, ведь иначе он мог бы мне сказать: «О Аттаф, с каких это пор отцы выдают своих дочерей замуж за чужеземцев, за тех, кого они не знают?!» Вот почему я считаю, что ты должен познакомиться с отцом этой красавицы. И для этой цели я поставлю для тебя за городом шатры с прекрасными коврами, подушками, роскошными вещами и лошадьми. И ты поедешь туда, никому не говоря, что выехал отсюда, и будешь жить в этих красивых шатрах, которые будут твоими шатрами для разъездов, а потом ты торжественно въедешь в наш город. А я, со своей стороны, позабочусь о том, чтобы распространить по городу слух о том, что ты очень большой человек из Багдада, и даже скажу, что ты сам Джафар аль-Бармаки и что ты собираешься от лица эмира правоверных посетить наш город. И вали Дамаска, и городской кади, и городской голова, которых я лично навещу, чтобы сообщить о прибытии визиря Джафара, придут встретить тебя по собственному желанию, и передадут тебе свои приветствия, и будут целовать землю между рук твоих. И тогда ты скажешь каждому слова, которые нужно сказать, и будешь обращаться с ними в соответствии с их рангом. И я тоже пойду в гости в твою палатку, и ты всем нам скажешь: «Я прибыл в ваш город, чтобы сменить обстановку и найти себе жену по своему вкусу, и, поскольку я слышал о красоте дочери эмира Амра, именно ее я и хотел бы взять в жены». И тогда, брат мой, случится то, чего ты так жаждешь.

Так Аттаф Щедрый сказал своему гостю, имени и происхождения которого он не знал и который, собственно, и был не кем иным, как Джафаром аль-Бармаки. И он поступил с ним так только потому, что тот был его гостем и вкусил хлеб и соль его гостеприимства.

Ибо Аттаф Щедрый был наделен поистине щедрой душою и возвышенными чувствами. И никогда на земле не было человека, подобного ему, до него и не будет после него!

Что же касается Джафара, то, когда он услышал эти слова от своего друга, он поднялся, взял руку Аттафа и хотел поцеловать ее, но Аттаф упредил его, быстро отдернув свою руку. И Джафар, продолжая хранить в тайне свое имя и скрывать свой высокий статус великого визиря и главы Бармакидов, горячо поблагодарил своего хозяина и провел с ним эту ночь и спал с ним рядом. А на следующий день на рассвете оба они встали, совершили омовение и прочли свои утренние молитвы. Затем они вместе вышли, и Аттаф проводил своего друга за город.

После этого Аттаф приготовил палатки и все необходимое, включая лошадей, верблюдов, мулов, рабов, мамелюков, сундуки со всеми видами подарков для раздачи, а также мешочки с золотыми монетами и деньги. Выслав все это из города втайне, он пошел найти своего друга, и он облачил его в великолепное платье визиря, весьма роскошное и дорогое. И он приказал воздвигнуть трон визиря в главном шатре и посадил его там. Однако он не знал, что тот, кого он впредь будет называть великим визирем Джафаром, на самом деле и был Джафар, сын Яхьи Бармакида! И после этого он послал рабов-посыльных к главе Дамаска, чтобы объявить о прибытии великого визиря Джафара, посланного халифом в их город с визитом.

И как только глава Дамаска был оповещен об этом событии, он выехал из города в сопровождении городской знати и его властей, и он пошел навстречу визирю Джафару, поцеловал землю между рук его и сказал ему:

— О мой повелитель, почему ты не сообщил нам раньше о своем благословенном прибытии, чтобы мы могли приготовить для тебя прием, достойный твоего звания?

На что Джафар ответил:

— В этом нет необходимости. Да благословит вас Аллах и укрепит ваше здоровье! Я приехал сюда только с намерением сменить обстановку и посетить ваш город. Кроме того, я собираюсь остаться здесь ненадолго, просто чтобы найти себе жену. И я действительно узнал, что у эмира Амра есть дочь благородного происхождения, и я хочу, чтобы вы устроили мне встречу с ее отцом и получили ее для меня в жены.

И глава Дамаска ответил:

— Слушаю и повинуюсь! Ее муж только что развелся с ней, потому что он хочет отправиться в Мекку и Медину в качестве паломника. И как только законное время после развода истечет, больше не будет никаких препятствий для того, чтобы с соизволения твоей чести ты бы занял освободившееся место.

И он попрощался с Джафаром и без промедления отправился, чтобы найти отца молодой женщины, разведенной жены Аттафа Щедрого, и он велел ему прийти в шатры к великому визирю Джафару, сказав, что тот пожелал жениться на его дочери знатного происхождения. И эмир Амр мог ответить на этот только послушанием и повиновением.

Тогда Джафар приказал принести почетные одежды и золотые монеты и раздать их. И он вызвал кади и свидетелей и без промедления велел им написать брачный контракт. И у него было десять сундуков роскошных вещей и десять мешков с золотом, которые он приказал записать на имя молодой красавицы. И он приказал вынести дары, большие и малые, и раздал их с щедростью истинного Бармакида всем своим помощникам, богатым и бедным, чтобы все были счастливы. И после того как контракт был написан на атласной ткани, он приказал накрыть для гостей столы с прекрасной едой и закусками. И все ели, а потом омыли руки. Затем подали сладости, фрукты и прохладительные напитки. И когда все было закончено и договор был заключен, глава Дамаска сказал визирю Джафару:

— Я собираюсь подготовить дом для проживания твоего и жены твоей.

Однако Джафар ответил:

— Этого ни к чему. Я нахожусь здесь с официальным визитом от имени эмира правоверных, и я должен взять жену свою с собой в Багдад, и свадебные торжества будут проходить именно там.

И отец невесты сказал:

— Вступай в брак и уезжай, когда тебе будет угодно.

И Джафар ответил:

— Я пока не могу этого сделать, потому что сначала я должен подготовить все вещи твоей дочери, но, как только они будут готовы, я уеду в тот же день.

И отец невесты ответил:

— Не вижу препятствий.

И когда приданое было готово и все пошло по плану, отец невесты приказал подать паланкин, и его дочь села в него. И кортеж пошел к шатрам своим путем, окруженный людской толпою. И после прощания с обеих сторон был дан сигнал к отъезду. И Джафар на своем коне и его невеста в великолепном паланкине отправились в Багдад с многочисленной и хорошо организованной свитой.

И так они ехали некоторое время. И когда они уже прибыли на место, называемое Тиниат-эль-Икаб, что в половине дня ходьбы от Дамаска, Джафар оглянулся и увидел вдалеке скачущего к ним со стороны Дамаска всадника. И он немедленно остановил караван, чтобы посмотреть, в чем дело. И когда всадник подскакал к ним достаточно близко, Джафар всмотрелся в него и увидел, что это был Аттаф Щедрый, который приближался к нему с криками: «Не останавливайся, о брат мой!» И он подошел к Джафару, поцеловал его и сказал ему:

— О господин мой, я не находил покоя, находясь вдали от тебя! О брат мой Абул Хасан, для меня было бы лучше не видеть и не знать тебя, потому что теперь я не смогу вынести твоего отсутствия!

И Джафар поблагодарил его и сказал ему:

— Я не могу уберечь себя от всех благословений, которыми ты меня осыпал. И я молил Аллаха о нашей скорейшей встрече, чтобы более мы могли никогда не разлучаться, ведь Он Всемогущий и Он может сделать то, что захочет.

Затем Джафар спешился, расстелил шелковый ковер и сел рядом с Аттафом. И им подали блюдо с жареным петухом, цыплятами, сладостями и другими лакомствами. А когда они поели, им принесли сушеные фрукты, повидло и спелые финики. А затем они час уделили напиткам и снова сели на лошадей. И Джафар сказал Аттафу:

— О брат мой, каждый путешественник должен отправиться к месту своего назначения.

И Аттаф прижал его к груди, поцеловал между глаз и сказал ему:

— О брат мой Абул Хасан, не прерывай отправление своих писем и не продлевай свое отсутствие в моем сердце! И давай мне знать обо всем, что с тобой будет происходить, чтобы я чувствовал себя рядом с тобой!

И они сказали друг другу еще много прощальных слов и расстались друг с другом, и каждый из них пошел своей дорогой.

Вот и все, что произошло с великим визирем Джафаром, о котором его друг Аттаф Щедрый и не знал, что это и есть Джафар!

Что же касается разведенной красавицы, новой жены Джафара, то…

В эту минуту Шахерезада заметила, что брезжит рассвет, и со свойственной ей скромностью умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ПЕРВАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Что же касается разведенной красавицы, новой жены Джафара, то, когда она заметила, что верблюды и караван остановились на своем марше, она высунула голову из паланкина и увидела своего кузена Аттафа, сидящего на земле, на ковре, рядом с Джафаром, и что оба ели и пили вместе и прощались друг с другом. И она сказала себе: «Клянусь Аллахом! Это мой двоюродный брат Аттаф, а это тот человек, который видел меня в окне и на которого, как мне кажется, даже капала вода, когда я поливал цветы на окне. И, без сомнения, он друг моего кузена. Он влюбился в меня и рассказал об этом моему кузену Аттафу. И он описал меня и мой дом, и тогда щедрость и величие души моего кузена взяли верх; и он развелся, чтобы его друг взял меня в жены». И, подумав так, она заплакала, сидя в паланкине, и стала оплакивать то, что случилось с ними, и горевать о разлуке с бывшим мужем, которого она любила, с родителями и с со своим родным городом. И она вспомнила, кем была и кем стала. И горючие слезы текли из глаз ее, когда она читала такие стихи:

И она всхлипнула, сетуя на судьбу свою, и произнесла:

После чего она снова всхлипнула и заплакала, но не могла не вспомнить следующие строки:

И это все, что случилось с ней.

А что касается великого визиря Джафара, то, как только его караван снова двинулся в путь, он подошел к паланкину и сказал своей невесте:

— О госпожа паланкина, ты убиваешь меня!

Однако при этих словах она посмотрела на него скромно и доверчиво и ответила:

— Я не должна ни о чем говорить тебе, поскольку я была женой твоего друга и приятеля Аттафа, принца щедрости и преданности. Однако если в тебе есть хоть малейшее человеческое чувство, ты сделаешь для него то, что он в порыве благородства сделал для тебя.

Услыхав эти слова, Джафар забеспокоился и заволновался в душе своей, и наконец, прозрев всю сложность возникшей ситуации, он спросил молодую красавицу:

— О! Так ты действительно была женой и кузиной Аттафа?

И она ответила:

— Да. И я была в окне в тот день, когда произошли такие-то события и твое сердце привязалось ко мне. И ты ему рассказал обо всем, что с тобой случилось. И он развелся, и, ожидая истечения положенного срока, он подготовил все, что сейчас причиняет мне столько боли. И теперь, когда я объяснила тебе сложившуюся ситуацию, все, что тебе нужно сделать, — это повести себя как настоящий мужчина.

И когда Джафар услышал эти слова, он начал громко рыдать и воскликнул:

— Мы все пришли от Аллаха, и мы к Нему возвратимся! О! Теперь ты запретна для меня, и ты стала священным сокровищем на моих руках, и я должен доставить тебя туда, куда ты мне укажешь. — Затем он сказал одному из своих слуг: — Я поручаю тебе заботиться о госпоже твоей.

И так они продолжили свой путь и шли днем и ночью.

И это все, что случилось с ними.

Что же касается халифа Гаруна аль-Рашида, то с ним было вот что. Сразу после ухода Джафара он почувствовал беспокойство и печаль из-за его отсутствия. И он был в большом нетерпении и мучился желанием увидеть его снова. И он сожалел о невыполнимых условиях, которые он наложил на него, вынудив его скитаться по пустыням и уединенным местам, подобно страннику, и заставив по своей прихоти покинуть родную землю. И он послал людей во все стороны и концы света искать его. Но он не получил о нем новостей и был очень смущен, что его больше не было рядом. И поэтому жалел о своем решении и ждал его возвращения.

И теперь, когда Джафар со своим караваном подошел к Багдаду, о чем халифу было доложено, он возрадовался в душе своей и почувствовал, как его сердце облегчилось, а грудь расширилась. И он вышел ему навстречу, и, как только Джафар подошел к нему, он поцеловал его и прижал его к груди своей. И они вместе вернулись во дворец, и эмир правоверных усадил своего визиря рядом с собою и сказал ему:

— А теперь расскажи мне свою историю, и все, что произошло с тех пор, как ты покинул этот дворец, и все, что случилось с тобою до этого дня.

И Джафар рассказал ему все, что с ним произошло с момента его отъезда до момента его возвращения. Но повторять это нет смысла. И халиф очень удивился и сказал:

— Валлахи! Ты причинил мне много горя своим отсутствием. Но теперь я был бы рад узнать твоего нового друга. А что касается юницы в паланкине, я считаю, что тебе следует немедленно развестись с ней и отправить ее домой в сопровождении надежного слуги. Ибо, если твой товарищ найдет в тебе недруга, он станет и моим врагом; а если он найдет в тебе друга, он станет и моим другом. И я приглашу его к себе, и я увижу его, и мне будет весело слушать его, и мы будем проводить с ним время весело и счастливо. Нельзя пренебрегать таким человеком, и благодаря его щедрости мы извлечем много уроков и много прочего.

И Джафар ответил:

— Слушаю и повинуюсь!

И он устроил для юницы, о которой они говорили, очень красивый дом в восхитительном саду и послал ей целую толпу рабов и слуг. И он прислал ей еще ковры, фарфор и все остальное, что ей могло понадобиться. Но он никогда не подходил к ней и никогда не стремился ее увидеть. И каждый день он посылал ей свои приветы и успокаивающие слова о ее скором возвращении домой и встрече с кузеном. И он выделял ей по тысяче динаров в месяц на текущие расходы ее существования.

Вот и все о Джафаре, халифе и юной красавице в паланкине.

Но что касается Аттафа, то с ним случилось вот что. Как только он попрощался с Джафаром и тронулся в обратный путь, все, кто завидовал его богатству и удаче, решили воспользоваться этой ситуацией, чтобы настроить против него главу Дамаска.

И они сказали ему:

— О господин наш, почему ты не обращаешь внимания на Аттафа? Разве ты не знаешь, что визирь Джафар был его другом?! И разве ты не знаешь, что Аттаф поскакал за ним, чтобы попрощаться с ним, и что он довольно долго сопровождал его?! И разве ты не знаешь, что, когда Джафар сказал ему: «Не нужно ли тебе чего? Что я могу сделать для тебя, о Аттаф?», Аттаф ответил: «Да, мне кое-что нужно — указ халифа, по которому глава Дамаска будет низложен». И это было сказано, оговорено и обещано между ними. И теперь самое безопасное — пригласить его к себе на утреннюю трапезу, прежде чем он пригласит тебя к себе на ужин, потому что успех достигается в том случае, когда нападение упреждает оборону.

И глава Дамаска ответил им:

— Хорошо, что вы сказали мне об этом. Немедленно приведите его ко мне!

И люди пошли в дом Аттафа, который спокойно отдыхал у себя, не подозревая, что кто-то может что-то замышлять против него. И они напали на него, вооружившись саблями и палками, и били его, пока он весь не был залит кровью. И они притащили его к главе города, и тот приказал разграбить его дом. И все рабы, все богатство Аттафа и вся его семья перешли в руки этих безумцев.

И Аттаф спросил:

— В чем мое преступление?

И ему ответили:

— О темноликий! Значит, ты настолько презираешь справедливость Аллаха (да будет Он прославлен!), что строишь козни против главы Дамаска, нашего господина и отца, и веришь при этом, что можешь спокойно спать в своем доме?!

И меченосцу было приказано тут же отсечь ему голову. И меченосец оторвал кусок от его одежды и завязал ему глаза. И он уже поднял свой меч над его шеей, когда один из эмиров, присутствовавший при казни, встал и сказал:

— О глава наш, не торопись, чтобы этому человеку отрубили голову! Ибо поспешать нам советует шайтан, пословица же гласит: «Тот, кто имеет терпение, достигает своей цели, и заблуждается тот, кто торопится». Поэтому не стоит торопиться ударить по шее этого человека, возможно, те, кто говорил против него, всего лишь лжецы. Ведь никто не свободен от зависти. Так что наберись терпения, потому что, возможно, позже ты пожалеешь, что поступил несправедливо. И кто знает, что произойдет, когда визирь Джафар узнает о том, как ты обошелся с его другом и сотоварищем? И тогда уже твоя голова не будет находиться в безопасности на плечах твоих.

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ВТОРАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И наберись терпения, потому что, возможно, позже ты пожалеешь, что поступил несправедливо. И кто знает, что произойдет, когда визирь Джафар узнает о том, как ты обошелся с его другом и сотоварищем? И тогда уже твоя голова не будет находиться в безопасности на плечах твоих.

И, услышав эти слова, глава Дамаска очнулся, поднял руку и остановил меч, который уже был готов оборвать жизнь Аттафа. И онприказал бросить Аттафа в тюрьму и приковать его цепью за шею. И его притащили, несмотря на его крики и мольбы, в городскую тюрьму, и там он был прикован за шею, как и было приказано. И каждую ночь и каждый день Аттаф плакал, призывая Аллаха в свидетели и умоляя Его избавить его от страданий и несчастий. И так он прожил три месяца.

И вот однажды ночью он проснулся, вознес молитву Аллаху и прошел через свою камеру, насколько позволяла длина его цепи. И он увидел, что оказался один в своей темнице и что тюремщик, который накануне принес ему его хлеб и воду, забыл закрыть за собою дверь. И из этой полуоткрытой двери исходил слабый свет. И при виде этого зрелища Аттаф внезапно почувствовал, как его мускулы напряглись с необычайной силой, и, взглянув вверх, на небеса Аллаха, он приложил огромное усилие и одним рывком разорвал удерживавшую его цепь. И ощупью, с тысячей предосторожностей он преодолел все препятствия спящей тюрьмы и оказался наконец перед дверью, которая выходила на улицу. И он без труда нашел для нее ключ, который висел тут же, в углу. И, бесшумно открыв эту дверь, он вышел на улицу и скрылся в ночи. И тьма Аллаха защищала его до утра. И как только ворота города открылись, он вышел, смешавшись с людьми, и поспешил двинуться в сторону Халеба. И после долгих переходов он благополучно прибыл в город Халеб и вошел в главную мечеть города. И там он увидел группу незнакомцев, которые явно собирались в дальний путь. И он спросил их, куда они идут.

И они ответили ему:

— В Багдад!

И Аттаф тут же воскликнул:

— И я с вами!

И они сказали ему:

— По земле бродят тела наши, но дух наш с Аллахом!

И они ушли, захватив Аттафа с собой. И по прошествии двадцати дней пути они прибыли в город Куфу, а потом продолжили путь до Багдада. И вскоре Аттаф увидел этот город с его высокими домами, элегантными и великолепными дворцами, устремившимися в небо, и восхитительными садами; и были в этом городе ученые и невежды, бедные и богатые, хорошие люди и плохие. И он вошел в этот город в своей бедной одежде, с грязным и рваным тюрбаном на голове, с нестриженой бородой и длинными волосами, которые ниспадали ему на глаза. И весь вид его при этом было плачевным, и он не ел два дня. И он вошел в дверь первой попавшейся ему мечети и сел там в углу, чтобы отдохнуть и грустно поразмышлять о своей жизни. И в это время какой-то бродяга, из тех, кто просит милостыню ради Аллаха, вошел в мечеть и сел прямо перед ним. И он снял со своего плеча старую сумку, которую он принес с собою, и он открыл ее и вынул оттуда: буханку хлеба, курицу, еще одну буханку, варенье, апельсин, оливки, финиковые пирожные и, наконец, огурец. И голодный Аттаф пожирал все это глазами и обонял носом своим.

И бродяга стал есть, а Аттаф смотрел, как он спокойно поглощает эту еду, которая, казалось, лежит скатертью самого Исы, сына Мириам^[20] (мир им и благословение Аллаха!). И Аттаф, который не только два дня не ел, но и четыре месяца не мог толком насытиться, сказал себе: «Клянусь Аллахом! Я бы откусил и от этой прекрасной курицы, и от этого хлеба, и съел хотя бы кусочек этого восхитительного огурца».

И его тяга к хлебу, курице и огурцу так ярко светилась в глазах его, что бродяга пристально посмотрел на него. И от крайнего голода у Аттафа покатились из глаз слезы. И бродяга покачал головой, глядя на это, и, когда он проглотил все те вкусные вещи, которыми он набил свой рот, он заговорил и сказал:

— Почему же, о владелец грязной бороды, ты поступаешь как чужак или как голодные собаки, которые выпрашивают глазами то, что ест их хозяин? Ради Аллаха! Ты можешь пролить столько слез, чтобы напоить ими Яксарт^[21], Бактрос^[22], Даджлу^[23], Евфрат, реку Басры^[24], реку Антиохии — Оронт^[25], Нил египетский, и все соленые моря, и все океаны с их безднами, — я не дам тебе ни кусочка из того, что ем сам.

Но если ты хочешь отведать белого цыпленка, теплый хлеб, нежную баранину, всевозможные джемы и выпечку Аллаха, то тебе нужно лишь постучаться в дом великого визиря Джафара, сына Яхьи Бармакида, ибо он получил гостеприимство в Дамаске от человека по имени Аттаф, и теперь в его честь и ради памяти об этом он распространяет свои блага, и он не встает и не ложится спать, не сказав доброго слова об этом человеке.

Когда Аттаф услышал эти слова от бродяги с так хорошо набитой сумой, он поднял глаза к небу и сказал в душе своей: «О Ты, чьи замыслы непостижимы, Ты снова изливаешь благословения Свои на слугу Твоего!» И он произнес следующие стихи:

Затем он пошел к торговцу бумагой и попросил его подарить ему на бедность листок бумаги ровно такого размера, чтобы написать несколько слов. И купец был достаточно любезен, чтобы удовлетворить его просьбу. А Аттаф написал на листке следующее: «От твоего брата Аттафа, который известен Аллаху. Да не возгордится тот, кто владеет миром, ибо однажды он будет свергнут и останется один в прахе со своей горькой судьбой. И если бы ты увидел меня, то не узнал бы из-за мой бедности и несчастий, поскольку время обратилось вспять, а голод, жажда и тяготы долгого путешествия довели мою душу и тело до истощения. И вот я нашел тебя, когда приехал сюда. Уассалам!»

Затем он сложил бумагу и, поблагодарив хозяина, вернул ему писчие принадлежности. И он спросил, где находится дом Джафара. И когда ему указали на него, он остановился и встал перед дверью на некотором расстоянии от нее. И привратники видели, как он стоял там, не говоря ни слова. И с ним тоже не разговаривали. И когда он стал чувствовать себя очень смущенным в этой ситуации, евнух, одетый в великолепную мантию и опоясанный расшитым золотом поясом, прошел мимо него. И Аттаф подошел к нему, поцеловал его руку и сказал ему:

— О господин мой, посланник Аллаха (мир ему и молитвы!) сказал: «Помощник доброго дела подобен тому, кто сам делает доброе дело, и тот, кто это делает, принадлежит к благословенным Аллахом на небесах».

И евнух спросил:

— И что тебе нужно?

Он же сказал:

— Я хочу, чтобы твоя милость отнесла эту бумагу хозяину этого дома, сказав ему: «Твой брат Аттаф у дверей».

Однако, услыхав эти слова, евнух пришел в ярость, глаза его повылезали из орбит, и он воскликнул:

— О наглый лжец! Значит, ты утверждаешь, что являешься братом визиря Джафара?! — И рукой, которой сжимал палку с золотым набалдашником, он ударил Аттафа по лицу.

И кровь хлынула по лицу Аттафа, и он упал наземь, потому что усталость, голод и слезы сильно ослабили его. Однако в священной книге сказано: «Аллах вложил инстинкт добра в сердца некоторых рабов своих, так же как Он вложил инстинкт зла в сердца других». Вот почему второй евнух, который издалека наблюдал за происходящим, подошел к первому, и он был полон гнева и негодования и из-за того, что произошло, и из жалости к Аттафу.

И первый евнух сказал второму:

— Разве ты не слышал, он утверждал, что является братом визиря Джафара?!

И второй евнух ответил ему:

— О человек зла, сын зла и раб зла! О проклятый! О свинья! Быть может, Джафар — один из наших пророков? Разве он не такая же тварь под солнцем, как и все мы? И не все ли люди братья, имея по отцу в родственниках Адама, а по матери — Хавву? И разве не сказал поэт:

И разве разница меж ними не сводится, по сути, лишь к разной степени доброты сердца?

И, сказав это, он наклонился над Аттафом, поднял его и помог сесть. И он вытер кровь, стекавшую по его лицу, умыл его, стряхнул пыль с его одежды и спросил:

— О брат мой, чего тебе надобно?

На что Аттаф ответил:

— Я только хочу, чтобы эту бумагу доставили Джафару и передали ему в руки.

И сострадательный слуга взял листок из рук Аттафа и вошел в залу, где стоял великий визирь Джафар Бармакид среди своих подчиненных, родственников и друзей, сидящих бок о бок. И одни из них сидели справа от него, а остальные — слева. И все пили, и читали стихи, и радовались игре на лютне и восхитительным песням. И визирь Джафар с чашей в руке сказал окружающим:

— О все собравшиеся! Если не видишь человека, это не мешает его присутствию в сердце твоем. И ничто не может помешать мне думать о моем брате Аттафе и говорить о нем. Он самый великолепный человек своего времени. Он подарил мне лошадей, молодых белых и черных рабынь, юниц, а также красивые, роскошные вещи в количестве, достаточном для составления приданого для жены моей. И если бы он этого не сделал, я, несомненно, был бы сломлен и пропал бы без его помощи. Он был моим благодетелем, не зная, кто я, и он был щедр, не думая о прибыли или процентах.

Услышав эти слова своего господина, благочестивый слуга возрадовался в душе своей, он подошел к Джафару, склонил перед ним шею и голову и протянул ему бумагу. И Джафар взял ее и, прочитав, пришел в такое смятение, что выглядел как человек, выпивший яд. И он потерял контроль над собой и упал навзничь, все еще держа в руках хрустальную чашу и бумагу. И чаша раскололась на тысячу частей и ранила его глубоко в лоб. И из раны потекла кровь, а бумага выскользнула из рук его.

И когда слуга увидел все это, он поспешил убежать со всех ног, опасаясь последствий. И друзья визиря Джафара подняли своего залитого кровью хозяина. И они восклицали:

— Нет более силы, кроме как у Всевышнего! Эти проклятые слуги всегда ведут себя одинаково: они тревожат жизнь владык своими просьбами, причиняя им беспокойство! Клянусь Аллахом! Тот, кто написал эту записку, заслуживает того, чтобы его притащили к вали, который прикажет нанести ему пятьсот ударов палкой, а затем бросит его в тюрьму!

И соответственно, рабы визиря пошли на поиски того, кто написал эту бумагу. Однако Аттаф предотвратил все розыски, сказав:

— Это я, о господа мои!

И тогда они схватили его, притащили к вали и потребовали для него пятьсот ударов палками. И вали даровал их ему. И кроме того, на тюремных цепях, которые надели на Аттафа, было написано: «На всю жизнь». Вот как они поступили с Аттафом Щедрым. И его снова бросили в темницу, где он пробыл еще два месяца и где его следы были затеряны и стерты.

А по прошествии этих двух месяцев у эмира правоверных Гаруна аль-Рашида родился ребенок, и Гарун по этому поводу приказал щедро раздать милостыню, а заключенных освободить из тюрем и темниц. И среди тех, кто был таким образом освобожден, оказался и Аттаф Щедрый.

И когда Аттаф вышел из тюрьмы ослабленным, голодным, больным и полуобнаженным, он поднял глаза к небу и воскликнул:

— Благодарю Тебя, Создатель, при любых обстоятельствах! — Он зарыдал и добавил: — Я пострадал таким образом, без сомнения, из-за какой-то вины и действий, совершенных мною в прошлом, поскольку Аллах одарил меня Своими лучшими милостями, я же ответил Ему непослушанием. Однако я умоляю Его простить меня, ибо я сознаю, что зашел слишком далеко в разврате и в своем мерзком поведении.

Затем он прочитал следующие стихи:

И он снова прослезился и подумал про себя: «Что же мне теперь делать? Если я направлюсь в свою страну, то, поскольку я очень слаб, наверняка умру раньше, чем до берусь туда. А если мне все-таки удастся, к моему счастью, добраться туда, то моя жизнь не будет ничем защищена, и я окажусь среди нищих, умоляя их принять меня к себе, но никто из них не допустит меня в корпорацию, поскольку меня никто среди них не знает, и от меня не будет никакой помощи или пользы. Поэтому лучше я оставлю заботу о своей судьбе Хозяину судеб…»

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ТРЕТЬЯ НОЧЬ,

она сказала:

И он снова прослезился и подумал про себя: «Что же мне теперь делать? Если я направлюсь в свою страну, то, поскольку я очень слаб, наверняка умру раньше, чем доберусь туда. А если мне все-таки удастся, к моему счастью, добраться туда, то моя жизнь не будет ничем защищена, и я окажусь среди нищих, умоляя их принять меня к себе, но никто из них не допустит меня в корпорацию, поскольку меня никто среди них не знает, и от меня не будет никакой помощи или пользы. Поэтому лучше я оставлю заботу о своей судьбе Хозяину судеб. Теперь все обернулось против меня, и все произошло совсем не так, как я ожидал. И поэт был прав, когда сказал:

И он снова заплакал и воскликнул:

— О Боже! Дай мне терпения!

После чего он встал, пошел к мечети, вошел в нее и оставался там до полудня. И когда его голод усилился, он сказал себе: «Клянусь Твоим великодушием и Твоим величием, о Создатель, я не буду просить ни у кого, кроме Тебя!» И он оставался в мечети, не протягивая руку ни к одному правоверному, до наступления темноты. А потом он вышел из нее, сказав себе: «Я помню слова пророка, — мир ему и благословение Аллаха! — который сказал, что Аллах позволяет спать в святилище, но лучше оставить его для поклоняющихся Ему, потому что святилище предназначено для молитвы, а не для сна». И он некоторое время гулял по улицам и наконец пришел к какому-то разрушенному зданию, в которое он вошел, чтобы переночевать там. Но в темноте он споткнулся обо что-то и упал лицом вниз. И он почувствовал, что споткнулся о труп только что убитого человека. И нож, которым он был убит, лежал рядом на полу. И Аттаф, обнаружив это, быстро встал. Но его лохмотья уже были залиты кровью, и он оставался там некоторое время, не двигаясь и находясь в полной растерянности, и он не знал, что делать, и говорил себе: «Остаться или лучше убежать?» И пока он предавался таким раздумьям, к развалинам подошел вали со своими стражами, и Аттаф крикнул им:

— Идите сюда и посмотрите, что тут такое!

И стражи подошли со своими факелами и нашли тело убитого, нож и несчастного Аттафа, стоящего рядом с трупом, и его тряпки были залиты кровью.

И они закричали ему:

— Несчастный, это ты убил его?

И поскольку Аттаф ничего на это не ответил, они схватили его и отвели к вали. И вали сказал:

— Свяжите его и бросьте в темницу, пока мы не доложим об этом происшествии великому визирю Джафару. И если Джафар прикажет его убить, мы казним его.

И они сделали, как было сказано.

А на следующий день страж, ответственный за записи, написал Джафару следующий отчет: «Мы вошли в разрушенный дом и там встретили человека, который убил другого. И мы допросили его, а он своим молчанием признал, что был виновником этого убийства. Итак, каковы будут распоряжения на этот счет?» И визирь приказал предать виновного смерти. И поэтому они вытащили Аттафа из тюрьмы, приволокли его к месту, где совершались повешения, отсечения голов и прочие казни, оторвали кусок от его тряпья и завязали ему глаза. И они предали его меченосцу, и тот спросил вали:

— Могу ли я, о господин, отрубить ему голову?

И вали ответил:

— Руби!

И меченосец, размахивая своим острым клинком, который сиял и отбрасывал отблески в толпу, уже повернулся, чтобы заставить голову несчастного покатиться, когда позади него послышался окрик:

— Останови свою руку!

И это был голос великого визиря Джафара, возвращавшегося с прогулки. И вали пошел ему навстречу и поцеловал землю между рук его. И Джафар спросил его:

— Почему здесь собралось так много народа?

И вали ответил:

— Они пришли посмотреть на казнь молодого человека из Дамаска, того, которого мы вчера нашли в разрушенном доме и который на все наши вопросы, повторенные трижды, не ответил ни слова, а убитый был человеком благородной крови.

И Джафар сказал:

— О! Неужели молодой человек из Дамаска приехал к нам только для того, чтобы попасть в такую переделку? Валлахи! Это невозможно!

И он приказал привести этого человека к себе. И когда Аттаф оказался между рук его, Джафар не узнал его, потому что лицо Аттафа изменилось, его красота и благородная осанка исчезли. И Джафар спросил его:

— Из какой ты страны, молодой человек?

И тот ответил:

— Из Дамаска.

И Джафар спросил:

— Из самого города или из окрестных деревень?

И Аттаф ответил:

— Валлахи! О господин мой, из того самого города Дамаска, где я родился.

И Джафар спросил его:

— А случайно не знал ли ты там человека, известного щедростью и шириной дающих рук своих, которого звали Аттаф?

И осужденный ответил:

— Я знал его, когда ты был его другом, и ты жил с ним в таком-то доме, на такой-то улице, в таком-то районе, о господин мой, и вы вместе ходили гулять в сады. Я знал его, когда ты женился на его кузине. Я знал его, когда вы прощались на дороге в Багдад и когда пили из одной чаши.

И Джафар ответил:

— Да! Все, что ты говоришь об Аттафе, — истинная правда! Но что с ним случилось после того, как он оставил меня?

И Аттаф ответил:

— О господин мой, его преследовала судьба, и с ним случилось то-то и то-то.

И он рассказал ему все, что произошло с ним со дня их разлуки на дороге, ведущей в Багдад, до того момента, когда меченосец собирался отрубить ему голову. И он прочитал следующие стихи:

И когда произнес эти строки, он воскликнул:

— О господин мой Джафар, я узнаю тебя! Я Аттаф!

И Джафар, со своей стороны, вскочил, издав громкий крик, и бросился в объятия Аттафа. И их взаимные чувства были настолько сильны, что они лишились сознания на несколько мгновений. А когда они пришли в себя, то расцеловались и стали рассказывать друг другу, что с ними произошло, от начала до конца. И они еще не закончили делиться новостями, как вдруг раздался громкий крик, — все обернулись и увидели, что его издал некий шейх, который выступил вперед из толпы и сказал:

— Вы собираетесь казнить не того человека!

И Джафар с Аттафом посмотрели на него и увидели, что это был шейх с бородой, выкрашенной хной, и его голова была покрыта синим носовым платком. И Джафар, поглядев на него, приказал ему выйти вперед и рассказать о своем деле.

И шейх с крашеной бородой воскликнул:

— Уберите, о люди, невинного из-под меча! Потому что преступление не является его преступлением, он никого не убивал! И труп убитого молодого человека не его рук дело, он не имеет к этому никакого отношения, потому что единственный убийца — это я!

И тогда визирь Джафар спросил его:

— Так это ты убил его?

И он ответил:

— Да.

И Джафар спросил:

— И зачем ты его убил? Разве ты не боишься Аллаха, убивая таким образом сына благородной крови?

И шейх ответил:

— Этот молодой человек, которого вы нашли мертвым, был моей собственностью, и я сам его вырастил. И каждый день он брал у меня деньги на свои расходы. Однако, вместо того чтобы быть мне верным, он развлекался с неким Шумушагом, а иногда с неким Нагишем, и с Гасисом, и с Губаром, и с Гуширом, и со многими другими негодяями; и он проводил с ними свои дни, оставляя меня одного. И все они хвастались, что проводили время с ним, даже уборщик мусора Одис и сапожник Абу Бутран. И моя ревность росла с каждым днем. И как я его ни увещевал, как ни пытался его отговаривать от этого, он не слушал ни моих советов, ни моих выговоров, и наконец в такой-то вечер я увидел его с человеком по имени Шумушаг Сифилитик. И при этом зрелище мир потемнел перед моими глазами, и в том самом разрушенном доме, в котором я его застал, я его и убил. И таким образом я освободился от всех мучений, которые он мне причинял. Такова моя история. — Затем он добавил: — И я молчал до сегодняшнего дня. Но когда я услышал, что невиновный будет казнен вместо виновного, я не смог более хранить свою тайну, и я пришел сюда, чтобы избавить невиновного от удара меча. И вот я перед тобой. Казни меня и возьми жизнь за жизнь! Но сначала освободи этого невинного молодого человека, который не имеет никакого отношения к этому делу!

И Джафар, услышав эти слова шейха, задумался на мгновение и сказал:

— Это весьма сомнительное дело. А если сомневаешься, просто убери руку. О шейх, иди с миром, и пусть Аллах простит тебя! — И он отпустил его.

После этого он взял Аттафа за руку, снова прижал его к груди и повел в хаммам. И после того как впавший в ничтожество Аттаф был обновлен и восстановлен, он пошел с ним во дворец халифа.

И он вошел к халифу, поцеловал землю между рук его и сказал:

— Аттаф Щедрый здесь, о эмир правоверных! Это он был моим хозяином в Дамаске, и это он относился ко мне с таким уважением, добротой и щедростью и предпочитал меня своей душе.

И аль-Рашид сказал:

— Немедленно приведите его ко мне!

И Джафар представил его таким, каким он еще был: ослабленным, измученным и все еще дрожащим от волнения. Однако Аттаф не преминул отдать дань уважения халифу самым лучшим образом и самым красноречивым языком. И аль-Рашид вздохнул, увидев его, и сказал ему:

— В каком состоянии я тебя вижу, бедняга!

И Аттаф заплакал, и по просьбе аль-Рашида он рассказал всю свою историю от начала до конца. И, слушая его, аль-Рашид плакал и страдал, как и жалостливый Джафар.

И вот тем временем вошел шейх с крашеной бородой, помилованный Джафаром. И, увидев его, халиф рассмеялся. А затем он попросил Аттафа Щедрого сесть и заставил его еще раз повторить свою историю. И когда Аттаф закончил, халиф посмотрел на Джафара и сказал ему:

— Скажи мне, о Джафар, что ты собираешься сделать для своего брата Аттафа?

И тот ответил:

— Во-первых, моя кровь принадлежит ему, и я его раб. Во-вторых, я приготовил для него казну в три миллиона золотых динаров и на столько же миллионов чистокровных лошадей, юных мальчиков, черных и белых рабов, молодых девушек со всех концов света и прочей роскоши. И он останется с нами, чтобы мы могли радоваться ему. — А потом он добавил: — Что касается его двоюродной сестры, то это дело останется между мною и им.

И халиф понял, что настал момент оставить двух друзей наедине, и отпустил их. И Джафар привел Аттафа в свой дом и сказал ему:

— О брат мой Аттаф, знай, что дочь твоего дяди, которая любит тебя, цела и что я не видел ее лица непокрытым со дня нашей разлуки.

Но, дойдя до этого места в своем рассказе, Шахерезада увидела приближение утра и скромно умолкла, не желая продолжать его в эту ночь.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ЧЕТВЕРТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Брат мой Аттаф, знай, что дочь твоего дяди, которая любит тебя, цела и что я не видел ее лица непокрытым со дня нашей разлуки. Я развелся с ней ради тебя, я разорвал наш брачный контракт. И я возвращаю тебе этот драгоценный дар, который ты вложил в мои руки, в том же состоянии, в коем он и находился.

И таким образом Аттаф и дочь его дяди снова оказались связанными прежними узами нежности. А что касается главы Дамаска, виновника всех страданий Аттафа, то халиф послал к нему своих людей, которые арестовали его, наложили на него цепи и бросили в подземелье, где он и остался до дальнейшего уведомления.

Аттаф же провел несколько месяцев в Багдаде в полном счастье рядом со своей женой, и рядом со своим другом Джафаром, и он близко общался с аль-Рашидом. И он хотел было провести всю свою жизнь в Багдаде, однако из Дамаска пришло много писем от его родителей и друзей, которые умоляли его вернуться в родной город, и он подумал, что сделать это было его долгом. И он пошел просить милости халифа, который дал ему разрешение на отъезд, впрочем, не без сожаления и дружеских вздохов. Однако он не отпустил бы его, не оказав ему неизгладимых знаков своей доброжелательности, поэтому он назначил его вали города Дамаска и дал ему все знаки отличия, соответствующие этой должности.

И он сопровождал его некоторое время вместе со всадниками, и, отпуская его в Дамаск, он подарил ему мулов, верблюдов и множество великолепных подарков.

И весь город Дамаск был освещен и украшен по случаю возвращения Аттафа, самого щедрого из детей этого города, потому что Аттафа любили и уважали все, в особенности бедняки, которые всегда оплакивали его отсутствие.

А для главы города пришел второй указ халифа, который приговаривал его к смерти за совершенную им несправедливость. Однако Аттаф Щедрый заступился за него перед аль-Рашидом, и тот заменил смертную казнь на пожизненное изгнание.

Что же касается волшебной книги, в которой халиф прочел нечто, заставившее его смеяться и плакать, то она больше не обсуждалась, потому что аль-Рашид был очень рад снова видеть своего визиря Джафара и больше не вспоминал ничего из прошлого. И Джафар, которому, в свою очередь, не удалось угадать, что же было написано в этой книге, или найти человека, способного отгадать это, старался не заводить разговор на эту тему. И к тому же зачем знать это, поскольку с тех пор все жили в счастье и спокойствии, в безраздельной дружбе, получая все радости жизни, пока не пришла к ним разрушительница радостей и строительница гробниц, та, кем командует Властелин судеб и Милосердный к правоверным.

— Вот что, о счастливый царь, — продолжила Шахерезада, — рассказывают об Аттафе Щедром, жившем в Дамаске. Но его историю и близко нельзя сравнивать с той, которую я собираюсь рассказать, если мои слова оказали на тебя благоприятное впечатление!

И царь Шахрияр ответил:

— О чем ты говоришь, о Шахерезада?! Эта история научила меня, просветила и заставила задуматься. И я готов тебя слушать так же, как и в первую нашу ночь.

И тогда Шахерезада начала рассказывать великолепную историю принца Диаманта:

^{И весь город Дамаск был освещен и украшен по случаю возвращения Аттафа, самого щедрого из детей этого города.}

ВЕЛИКОЛЕПНАЯ ИСТОРИЯ ПРИНЦА ДИАМАНТА

Об этом рассказывается в книгах мудрых людей, ученых и поэтов, открывших дворец своего разума для тех, кто пребывает в его бедности, — многократные и особые хвалы Тому, Кто на земле наделил превосходством некоторых из людей, подобно тому как Он поместил на небосводе солнце, окно дома славы Его, и на краю неба — рассвет, светильник ночной залы красоты Его; Тому, Который облачил небеса в мантию из голубого атласа, а землю — в ярко-зеленую мантию; Тому, Кто украсил сады, деревья и кустарники Своими зелеными одеждами; Тому, Который дал жаждущим источники наслаждения — виноградники, женщинам — красоту, весне — розы, розам — улыбки, а чтобы прославлять розы, — поющих во все горло соловьев; хвалы Тому, Кто поместил женщину в глаза мужчины и желание, этот драгоценный камень посреди пустыни, — в сердце его! И в этих книгах говорится, что в одном царстве среди великих царств жил величественный правитель, каждый жизненный шаг которого был осенен удачей, чьи рабы были благословенны и который превосходил Хосроя Ануширвана^[26] справедливостью и Хатима ат-Таи^[27] — щедростью.

И этого безмятежного царя звали Шам-шах, и у него был сын с изысканными манерами и чарующим видом, и был он подобен звезде Канопус^[28], когда она сияет над морем.

И этот молодой принц, которого звали Диамант^[29], пришел однажды к отцу своему и сказал ему:

— О отец мой, душе моей сегодня грустно в городе, и она хочет, чтобы я пошел на охоту или на прогулку — развлечься, иначе от скуки порву свои одежды на куски.

И когда царь Шам-шах услышал эти слова от сына своего, он поспешил из-за своей большой любви к нему отдать необходимые приказы для охоты и прогулки, о которой шла речь. И охотники и птицеловы приготовили ястребов, а конюхи оседлали коней своих. И принц Диамант возглавил великолепный отряд крепко сбитых и ладно сложенных молодых людей, и он отправился с ними в те места, где хотел поохотиться, чтобы развеять скуку.

И, двигаясь верхом с гордым и величественным видом, он наконец прибыл к подножию горы, которая своей вершиной соединялась с небом. И у подножия той горы росло большое дерево, а у подножия дерева тек ручей, и из него пил олень, склонив голову к воде. И Диамант, обрадованный этим зрелищем, приказал своим людям остановить коней и позволить ему одному отправиться в погоню для поимки этой добычи. И он бросил своего коня со всем пылом на это красивое дикое животное.

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ПЯТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И он бросил своего коня со всем пылом на это красивое дикое животное. А олень, понимая, что жизнь его зависит от этой минуты, совершил большой прыжок, быстро отбежал от ручья, выбрался из лощины и помчался вперед на легких ногах, уничтожая расстояние перед собой на обширной равнине. И Диамант, погнавшийся за ним как ветер, последовал за оленем в пустыню, удалившись от своего вооруженного отряда. И он продолжал преследовать оленя по песку и по камням, пока его лошадь, вся покрытая пеной и задыхающаяся, не рухнула под ним в пустыне, где не было ни следов сынов Адама, ни даже их запаха и где на всем протяжении царил лишь один Невидимый.

И вот в этот момент он оказался перед песчаным холмом, закрывающим вид перед его глазами, и за этим холмом олень, которого он преследовал, исчез. И отчаявшийся Диамант стал взбираться на этот холм, и, когда он достиг его вершины, внезапно перед его глазами открылось совсем иное зрелище: вместо безжалостной и засушливой пустыни он увидел освежающий оазис с живой зеленью, с текущими ручьями, и на всем своем протяжении он был украшен красными и белыми цветами, похожими на вечерние и утренние сумерки. И принц Диамант почувствовал, как душа его расцвела, а сердце расширилось, словно он оказался в саду, крылатый хранитель которого сам ангел Ридван^[30].

И когда принц Диамант увидел сию замечательную работу Создателя, он спустился к оазису, напоил свою лошадь и сам напился его восхитительной воды, зачерпывая ее ладонями, а потом он встал и стал осматриваться, приглядываясь к разным деталям. И вот под сенью очень старого дерева, корни которого, должно быть, доходили до внутренних врат земли, он увидел уединенный престол. И на этом троне, глубоко задумавшись, сидел старый царь, с головой, увенчанной царской короной, и с босыми ногами. И Диамант почтительно подошел к нему со своим «салам». И старый царь ответил ему своим «салам» и сказал ему:

— О сын царей, зачем ты пересек суровую пустыню, где даже птица не может махать крыльями и где кровь хищных зверей превращается в желчь?

И Диамант рассказал ему о своем приключении и добавил:

— А ты, о достопочтенный царь, не можешь ли объяснить мне причину своего пребывания в этом месте в окружении такого запустения? Твоя история, должно быть, необычна?

И старый царь ответил:

— Конечно, моя история удивительна и необычна. Но тебе лучше не слушать, что я могу рассказать, ибо в противном случае это станет для тебя причиной многих слез и бед.

Однако принц Диамант ответил:

— Ты можешь говорить, о достопочтенный, потому что я вскормлен молоком матери своей и сын отца своего.

И он очень настаивал, старался убедить его рассказать историю, которую он хотел услышать.

Тогда старый царь, сидевший на троне под деревом, сказал ему:

— Послушай же слова, которые выйдут из самой глубины сердца моего, а затем собери их и вложи в складки своего тюрбана. — И он на мгновение склонил голову, а затем поднял ее и начал свой рассказ так: — Знай же, о юноша, что до моего прибытия на этот зеленый островок посреди пустыни я правил в землях Вавилона, и я жил среди моих богатств, двора, войск и славы.

^{И на этом троне, глубоко задумавшись, сидел старый царь, с головой, увенчанной царской короной, и с босыми ногами.}

И Всевышний — да будет Он превознесен! — даровал мне для потомков семерых детей, которые были благословением своего Создателя, и они были радостью для моего сердца. И все в моем царстве пребывало в мире и процветании, пока однажды мой старший сын не узнал из уст караванщика, что в далеких землях Сина^[31] и Масина^[32] есть принцесса, дочь царя Камуза, сына Тамуза, по имени Мохра, и что нет ей равных в мире, и что перед совершенством ее красоты меркнет лик молодой луны, и что Юсуф и Зулейха^[33] должны быть рабами перед нею. И это о ней сказал поэт:

И караванщик также сообщил моему старшему сыну, что у этого царя Камуза не было другого ребенка, кроме этой благословенной дочери. И для этого очаровательного дитяти прекрасного сада пришла весенняя пора расцвета, и вокруг ее цветущего тела, словно пчелы вокруг цветника, стали появляться женихи, молодые принцы из самых разных стран, и, согласно обычаю, они просили руки юной принцессы. Однако при этом перед ними было поставлено условие — ответить на вопрос, который задавала принцесса: «Какие отношения связывают сосновую шишечку и кипарис?» И это все, что требовалось от каждого жениха, и от него не требовали ничего в качестве приданого для принцессы, однако всякому, кто не сможет ответить на этот вопрос должным образом, грозили отрубить голову и повесить ее на стене дворца царя Камуза.

И когда мой старший сын узнал все эти подробности из уст караванщика, его сердце воспылало, как мясо на жаровне, и он подошел ко мне, проливая слезы, как грозовая туча. И, застонав, он попросил у меня разрешения уйти, чтобы отправиться в путь и попытаться завоевать принцессу земель Сина и Масина. И я, до крайности напуганный этим безумным предприятием, тщетно пытался отговорить его и вывести из состояния любовной горячки, однако ни одно лекарство и ни одно возражение не подействовало. И тогда я сказал сыну своему:

— О свет очей моих, если ты не можешь не умирать от печали и не в состоянии удержаться от посещения областей Сина и Масина, где правит царь Камуз, сын Тамуза, отец принцессы Мохры, я буду сопровождать тебя туда, находясь во главе своего войска. И если царь Камуз охотно согласится отдать мне свою дочь для тебя в жены, все будет хорошо, а иначе, клянусь Аллахом, я заставлю руины его дворца обрушиться на его голову, и я пущу его царство по ветру. И его дочь, таким образом, станет твоей пленницей и твоей собственностью.

Однако моему старшему сыну этот план, похоже, не понравился, и он ответил мне:

— Не надо ронять наше достоинство, о отец мой, брать силой то, что не дано нам взять уговорами. Поэтому я должен сам ответить на ее вопрос и таким образом завоевать царскую дочь.

И тогда я лучше, чем когда-либо, понял, что ни одно существо не может стереть письмена судьбы своей, которые крылатый писец начертал для него в книге судеб. И, понимая, что судьба моего ребенка именно такова, я не без многих вздохов разрешил ему уйти. И он, соответственно, простился со мной и отправился искать судьбу свою.

И он прибыл в ту далекую страну, где правил царь Камуз, и явился во дворец, где жила принцесса Мохра, и он не смог ответить на вопрос, о котором я говорил тебе, о незнакомец. И по приказу принцессы ему без сожаления отрубили голову и повесили ее на стене дворца. И я, получив это известие, заплакал слезами отчаяния. И я надел траурные одежды и оставался наедине со своей болью в течение сорока дней. И мои друзья посыпали свои головы пылью, и они порвали свои одежды от горя. И весь дворец оглашался плачем и стенаниями.

Затем и мой второй сын нанес собственной рукою вторую рану моему истерзанному печалью сердцу, выпив, как и его брат, смертную чашу, потому что он, как и его старший брат, тоже захотел попробовать себя в этом деле. А затем настала очередь и пяти других моих детей, которые таким же образом вступили на путь смерти и погибли мучениками любви.

И я, неизлечимо поверженный черной судьбою и раздавленный безнадежной болью, оставил царскую власть и страну свою и пошел по пути судьбы своей. И словно в беспамятстве я пересек равнины и пустыни. И я прибыл сюда, где я нахожусь, как ты видишь, с короной на голове и босиком, и теперь я ожидаю собственной смерти на этом троне.

Когда принц Диамант выслушал эту историю старого царя, он был ранен стрелой любви и испустил искрящийся вздох, потому что, как сказал поэт:

Вот и все, что случилось с бывшим вавилонским царем Вавилем, сидящим на троне в оазисе.

Что же касается товарищей Диаманта по охоте, то они очень беспокоились об исчезновении принца, и через некоторое время, несмотря на данный им приказ не следовать за ним, они начали его искать и в конечном итоге нашли его выезжающим из оазиса. И голова его была грустно склонена на грудь, и лицо его было бледным. И они окружили его, как бабочки розу, и подали ему свежую и быструю лошадь, истинный зефир^[34] легкости, которая мчалась быстрее, чем воображение. И Диамант отдал своей свите свою первую лошадь и сел на поданную ему, а она была с золотым седлом и уздечкой, украшенной жемчугом. И после все они благополучно прибыли во дворец царя Шам-шаха, отца Диаманта.

И царь, вместо того чтобы найти своего сына с посвежевшим лицом и расширенным сердцем после этой прогулки и этой охоты, увидел, что его цвет лица сильно изменился и принц погрузился в океан черной печали. Ибо любовь проникла в его кости, сделала его слабым и бессильным, она пожирала сердце его и печень его.

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ШЕСТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И принц погрузился в океан черной печали, ибо любовь проникла в его кости, сделала его слабым и бессильным, она пожирала сердце его и печень его. И царь с помощью молитв и увещеваний уговорил наконец сына раскрыть причину своего болезненного состояния. И когда с этой тайны спала пелена, царь обнял сына своего, прижал его к груди и сказал ему:

— Не беспокойся! Осуши глаза свои и успокой свою драгоценную душу, потому что я собираюсь направить своих послов к царю Камузу, сыну Тамуза, который правит областями Сина и Масина, с письмом, написанным мною собственноручно, в котором я попрошу выдать за тебя его дочь Мохру. И я пошлю ему на верблюдах множество дорогих одежд, ценных вещей, драгоценности и прочие подарки всех видов, достойные царей. А если, на свою беду, отец принцессы Мохры не согласится на нашу просьбу и станет для нас источником унижений и печали, я пошлю против него целое войско, которое разрушит трон его, зальет его кровью и пустит царство его по ветру. И таким образом мы завладеем прекрасной Мохрой, со всеми ее с очаровательными достоинствами.

Так сказал царь Шам-шах сыну своему Диаманту, сидя на золотом троне перед визирями, эмирами и шейхами, которые кивали в знак одобрения этих царских слов.

Однако принц Диамант ответил ему:

— О надежда мира, не стоит этого делать! Лучше я приду туда сам и дам требуемый ответ, и тогда я заслуженно получу очаровательную принцессу.

И царь Шам-шах, услышав это от своего сына, стал издавать болезненные стоны и сказал:

— О душа моя, я до сих пор хранил ясность глаз моих и жизнь тела моего лишь ради тебя, ибо ты единственное утешение для моего старого сердца и моя единственная опора в жизни! Как же ты можешь бросить меня и устремиться навстречу смерти, пренебрегая помощью мне в старости?!

И он продолжал так говорить с ним, чтобы смягчить его сердце. Но все было напрасно. И чтобы не увидеть собственными глазами, как сын его умрет раньше него от печали, царь Шам-шах был вынужден отпустить его.

И принц Диамант сел на великолепного коня и поскакал по дороге, ведущей во владения царя Камуза. А отец его, мать его и вся семья его в отчаянии заламывали руки, погружаясь в бездонную пропасть отчаяния.

И принц Диамант двигался день за днем, и благодаря безопасности, которая была ему предписана судьбою, он прибыл наконец в далекую столицу царя Камуза. И он оказался перед его дворцом, который казался выше гор. И на стенах этого дворца висели тысячи голов принцев, одни с коронами, а другие — покрытые одними волосами. А на месте главной площади были воздвигнуты шатры из золотой ткани и китайского атласа с дверями из золотого муслина. И, созерцая все это, принц Диамант заметил, что на главной двери дворца висел барабан, украшенный драгоценными камнями, а также колотушка для него. И на этом барабане золотыми буквами было написано: «Всякий принадлежащий к царской крови, желающий увидеть принцессу Мохру, должен стукнуть в барабан колотушкой». И принц Диамант не раздумывая слез с коня и решительно направился к двери, о которой шла речь. И он взял украшенную драгоценностями колотушку и ударил ею в барабан с такой силой, что звук, который он извлек из него, заставил задрожать весь город.

И тотчас жеиз дворца появились люди и повели принца к царю Камузу. И царь, увидав его красоту, увлекся им в душе своей и захотел спасти от смерти. И он сказал ему:

— Горе тебе, о сын мой! Почему ты хочешь потерять свою жизнь, как все те, кто не смог угодить прихоти моей дочери? Откажись от этого, пожалей себя и стань моим сановником, потому что никто, кроме Аллаха Всеведущего, не знает всех тайн и не может объяснить сумасбродные идеи молодой девушки. — Но поскольку принц Диамант настаивал на своем, царь Камуз снова заговорил: — Послушай, о сын мой! Для меня будет большим горем видеть, как такой красивый юноша из Восточных земель подвергнется столь бесславной смерти, вот почему я прошу тебя, прежде чем ты решишься на роковое испытание, поразмыслить в течение трех дней, а затем вернуться и попросить об аудиенции, в результате которой твоя светлая голова должна будет отделиться от царственного тела твоего. — И царь жестом приказал принцу удалиться.

И принц Диамант был вынужден покинуть дворец в тот же день. И чтобы скоротать время, он начал бродить по базарам и лавкам, и он обнаружил, что жители земель Сина и Масина полны такта и ума. Однако он чувствовал, что его неодолимо влечет к дворцу, где жила та, чье притяжение извлекло его из собственной страны, и это притяжение напоминало то, как магнит притягивает иглу. И он решил прийти в дворцовый сад, подумав, что, если ему удастся попасть туда, он сможет увидеть принцессу и удовлетворить свою душу этим зрелищем. Но он не знал, как туда пройти, чтобы его не остановили привратники, и тогда он увидел под стеной канал, вода из которого текла в сад. И он подумал, что вполне может попасть в сад вместе с этой водою, вот почему он решительно нырнул в канал и без труда оказался в саду. И он присел ненадолго в укромном месте, чтобы его одежда высохла на солнце. А потом он поднялся и начал медленно проходить по этому саду. И он восхищался его зеленью, которую омывала вода ручьев; и земля там была украшена, как богатый человек в праздничный день; белая роза улыбалась там своей сестре — красной розе; и переливы соловьев, влюбленных в своих возлюбленных, трогали душу, как нежные стихи, положенные на прекрасную музыку; клумбы там были великолепны; капли росы на пурпурных розах были подобны слезам благородной молодой девушки, расстроившейся из-за какого-то пустяка; птицы в этом саду, опьяненные радостью жизни, распевали песни во все свои глотки, а среди ветвей кипарисов, стоявших у самой воды, ворковали горлицы, чьи нежные шейки были украшены кольцами. И в этом саду все было так прекрасно, что сады Ирама Многоколонного^[35] представлялись по сравнению с ним терновым кустом.

И, продвигаясь вперед медленно и осторожно, принц Диамант дошел до поворота аллеи, где находился небольшой водоем, облицованный белым мрамором, на краю которого был расстелен шелковый ковер. И на этом ковре беспечно сидела, как отдыхающая пантера, юная девушка, и она была так красива, что своим блеском осеняла весь сад. И аромат ее вьющихся волос был настолько силен, что казалось, он уносится в небо, чтобы этот благоуханный янтарь могли обонять гурии рая.

И принц Диамант при виде этой прелестницы, за красотой которой он мог наблюдать с той жадностью, с какой пьет воду из Евфрата больной водянкой^[36], понял, что такой красотой могла обладать одна Мохра, — та, ради которой тысячи душ принесли себя в жертву и погибли, как гибнут бабочки, летящие на губительное пламя.

И вот в то время как принц предавался экстазу созерцания, молодая девушка из числа сопровождавших Мохру подошла к тому месту, где он прятался, и хотела было наполнить водой из ручья золотую чашу, которую она держала в руке. И вдруг девушка вскрикнула от испуга и уронила свою золотую чашу в воду. И она, дрожа и прижимая руку к сердцу, побежала назад, к своим подругам. И те немедленно отвели ее к госпоже своей Мохре, чтобы она могла объяснить причину своего испуга и почему она уронила чашу в воду.

И молодая девушка, которую звали Коралловая Веточка, сумев немного подавить биение сердца своего, сказала принцессе:

— О корона на голове моей, о госпожа моя, когда я наклонилась к ручью, в воде я внезапно увидел отражение молодой красивой фигуры, столь совершенной, что я не знала, принадлежит ли ее обладатель к роду джиннов или к роду человеческому! И от волнения я уронила золотую чашу в воду.

Но на этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и, преисполненная скромности, не проговорила больше ни слова.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ СЕДЬМАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И от волнения я уронила золотую чашу в воду.

Услыхав эти слова Коралловой Веточки, принцесса Мохра приказала, чтобы другая девушка из ее свиты немедленно пошла и посмотрела в воду. И тут же эта вторая побежала к ручью и, увидев там отражение очаровательного лица, прибежала назад, и ее сердце горело и стенало от любви, и она сказала своей хозяйке:

— О госпожа наша Мохра, я точно не знаю, но думаю, что это отражение в воде принадлежит ангелу или сыну джиннов! А может, это даже сама луна спустилась в ручей!

При этих словах принцесса Мохра почувствовала, как в душе ее вспыхнуло любопытство и в сердце — желание увидеть все собственными глазами. И она поднялась со своего ложа и, гордая, как пава, пошла к ручью. И, увидав отражение принца Диаманта, она побледнела и пала жертвой любви.

И, вернувшись назад, пошатывающаяся и поддерживаемая своими прислужницами, она поспешно позвала свою кормилицу и сказала ей:

— Пойди, нянюшка, приведи мне того, чье лицо отражается в воде, иначе я умру!

И кормилица ответила, что слушает и повинуется, и она ушла, оглядываясь по сторонам. И через некоторое время ее взгляд упал наконец на уголок, где прятался принц с очаровательной фигурой, тот молодой человек, подобный солнцу, которому завидуют звезды. А прекрасный принц Диамант, увидав, что его обнаружили, решил спасти свою жизнь, притворившись сумасшедшим.

И когда кормилица, взяв юношу с очаровательной фигурой за руку так осторожно, словно она дотрагивалась до крыльев бабочки, привела подобного солнцу принца к своей великолепной хозяйке, тот засмеялся, как дурачок, и сказал:

— Я голоден и не хочу есть. — И он также сказал: — Муха превратилась в буйвола. — И еще: — Гора хлопка от воды стала глиной. — И еще сказал, выкатывая глаза: — Воск растаял от снега, верблюд ест уголь, а крыса сожрала кошку. — И добавил: — Я проглочу весь мир. Именно я, а не кто-то другой.

И он продолжал, не переводя дух, громоздить одну нелепицу на другую, пока принцесса не убедилась в его полнейшей глупости.

Затем, поскольку она уже успела залюбоваться его красотой и была тронута ею в сердце своем, а ум ее был обеспокоен его состоянием, она преисполнилась печали и сказала, обращаясь к слугам своим:

— Увы! Какая жалость!

И, сказав это, она задрожала и затрепетала, как пришибленный цыпленок, ибо любовь впервые вошла в ее тело и произвела свои обычные действия. Тем не менее через некоторое время она смогла оторваться от созерцания прекрасного юноши и с грустью сказала своим прислужницам:

— Вы видите, этот молодой человек сошел с ума оттого, что в него вселились джинны. Однако вы знаете, что блаженные Аллаха — великие святые, а пренебрегать святыми так же опасно, как сомневаться в самом существовании Аллаха или божественном происхождении Корана, поэтому этого юношу нужно оставить здесь, предоставив ему полную свободу, чтобы он мог жить, как ему заблагорассудится, и делать то, что он хочет. И смотрите, чтобы никто не смел его расстраивать или отказывать ему в том, что он может пожелать или попросить.

Затем она повернулась к юноше, которого приняла за блаженного, и сказала ему, с почтением верующей целуя его руку:

— О божий человек, даруй нам милость выбрать этот сад для твоего обитания и павильон, который ты видишь в этом саду, где у тебя будет все необходимое!

И юный блаженный, который на самом деле был принцем Диамантом в здравом уме, ответил, выпучив глаза:

— Необходимо! Необходимо! Необходимо! — и добавил: — Ничего! Ничего! Ничего!

Затем принцесса Мохра оставила его, поклонившись ему в последний раз, и, удрученная и опустошенная, ушла, а за нею последовали ее прислужницы и старая кормилица.

И действительно, с тех пор молодой блаженный был окружен всевозможным вниманием и множеством забот. А павильон, переданный ему под жилище, обслуживали самые преданные из рабов Мохры, и с утра до ночи он был заполнен подносами, уставленными всевозможными деликатесами и джемами всех цветов. И слухи о святости юноши распространились по всему дворцу. И были те, кто с охотой подметал землю, по которой тот ступал, и собирал остатки еды его, и даже обрезки ногтей его, и прочее в этом роде, чтобы сделать из них себе амулеты.

И вот в один день среди прочих дней девушка по имени Коралловая Веточка, любимица принцессы Мохры, пришла к юному блаженному, который был в то время один, и она подошла к нему, бледная и дрожащая, смиренно склонила голову к ногам его и, издавая вздохи и стоны, сказала ему:

— О корона на голове моей! О, творец красоты твоей — Всевышний, Владыка совершенств! Я все сделаю для тебя, если ты позволишь! Мое сердце волнуется за тебя, оно в печали и тает от любви, как воск, ибо стрелы твоих взглядов пронзили его и в него проникло жало любви! Скажи же мне, молю, кто ты и как ты попал в этот сад, чтобы, узнав тебя получше, я могла бы еще лучше служить тебе!

Однако Диамант, опасавшийся хитрости принцессы Мохры, не поддался умоляющим словам и страстным взглядам юной девушки, и он продолжал говорить как те, чьи умы действительно находятся во власти джиннов. А Коралловая Веточка, издавая стоны и вздохи, продолжала умолять юношу и кружить вокруг него, как мотылек вокруг пламени. И поскольку он всегда воздерживался отвечать толком на ее расспросы, она в конце концов сказала ему:

— Ради Аллаха и пророка Его, раскрой мне веера своего сердца и открой мне свой секрет! Никаких сомнений в том, что он у тебя есть! Мое же сердце можно уподобить шкатулке, ключ от которой теряется сразу после ее закрытия! Так что поторопись ради любви, которая находится в этой шкатулке, сказать мне определенно то, что ты обязательно должен мне поведать!

И когда принц Диамант услышал эти слова прекрасной Коралловой Веточки, он убедился, что они искренние, от любви, и поэтому не будет ничего плохого в том, чтобы все объяснить этой чаровнице. Поэтому он какое-то время смотрел на девушку, не говоря ей ни слова, а затем улыбнулся и, раскрыв веера своего сердца, сказал ей:

— О чаровница, если я прибыл сюда, после того как вытерпел тысячу страданий и подвергся множеству опасностей, то только в надежде ответить на вопрос принцессы Мохры: «Что связывает сосновую шишечку и кипарис?» И если ты из сочувствия ко мне можешь дать правильный ответ на этот непонятный вопрос, скажи его мне, и чуткость моего сердца будет открыта для тебя…

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ВОСЬМАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И если ты из сочувствия ко мне можешь дать правильный ответ на этот непонятный вопрос, скажи его мне, и чуткость моего сердца будет открыта для тебя. — И он добавил: — Не сомневайся в этом!

И Коралловая Веточка ответила:

— О достопочтенный юноша! Я не сомневаюсь в бархатной чуткости твоего сердца, но, если хочешь, чтобы я ответила тебе на этот непонятный вопрос, поклянись истинностью нашей веры, что ты сделаешь меня своей невестой и главой всех дам во дворце отца твоего в царстве твоем.

И принц Диамант взял девушку за руку, поцеловал руку ее и положил на сердце свое, пообещав ей брак и звание, о котором она просила.

И когда юная Коралловая Веточка получила это обещание и это заверение от принца Диаманта, она с легкостью вскочила и со смехом сказала ему:

— О повелитель жизни моей, знай, что под кроватью из слоновой кости принцессы Мохры лежит негр. И этот негр забрался туда и обосновался там, никем не знаемый, кроме принцессы, после того как сбежал со своей родины, из города Вакака. И именно этот злосчастный негр заставил госпожу нашу задавать всем женихам ее этот каверзный вопрос. И если ты хочешь узнать правильный ответ, тебе нужно отправиться в город негров, а именно в город Вакак. Это единственный способ раскрыть этот секрет. И это все, что я знаю о связи между сосновой шишечкой и кипарисом. Но Аллах мудрее всех!

Когда принц Диамант услышал эти слова из уст Коралловой Веточки, он сказал себе: «Сердце мое, ты должно набраться терпения, чтобы увидеть, что скрывается за завесой этой тайны, потому что теперь тебе, несомненно, придется претерпеть в этом негритянском городе Вакаке много несчастий и страданий». Затем он повернулся к девушке и сказал ей:

— О моя спасительница! Знай, что, до тех пор, пока я не попаду в этот город Вакак, который населен неграми, и пока не разгадаю загадку, о которой идет речь, я не буду отдыхать ни дня. Однако если благодаря Аллаху путешествие мое будет безопасным и я достигну желаемого результата, то я выполню твое желание. В противном случае я буду пребывать в угнетенном состоянии до Дня воскресения.

Сказав это, принц Диамант попрощался с рыдающей Коралловой Веточкой, и, оставив ее с разбитым сердцем, он незаметно покинул сад и направился к хану, где хранились его дорожные вещи, сел на великолепную лошадь и отправился по пути Аллаха. Но поскольку он не знал, в какой стороне находится город Вакак и по какой дороге до него можно добраться, он стал крутить головой в поисках кого-либо, кто мог бы его просветить. И тут он увидел дервиша, на плечах которого была зеленая накидка, на ногах лимонно-желтые кожаные туфли, а в руке посох, и просветленное лицо носило печать просвещения, как у Хизра-хранителя^[37]. И Диамант слез с лошади, подошел к этому почтенному дервишу и передал ему свой салам. И когда дервиш вернул ему салам, он спросил его:

— В какой стороне, о достопочтенный, находится город Вакак и как далеко он отсюда?

И дервиш, пристально глядя на царевича, сказал ему:

— О сыны царей, опасайтесь ступать на эту страшную дорогу! Откажитесь от этого безумного плана и позаботьтесь лучше обо всех остальных делах, потому что, отправившись на эти поиски, вы потратите на них всю свою жизнь, но так ничего и не найдете. Более того, стремясь отправиться в город Вакак, вы бросаете ветру смерти само свое существование и свою заветную жизнь.

Однако принц Диамант ответил ему:

— О уважаемый и достопочтенный шейх, мое дело — важное дело, и моя цель так велика, что я скорее тысячу раз рискну своей жизнью, чем откажусь от цели своей. Так что, если ты что-нибудь знаешь об этом пути, будь моим проводником, как Хизр-хранитель.

И когда дервиш увидел, что Диамант никоим образом не отказывается от своей идеи, несмотря на всевозможные полезные советы, которые он продолжал давать ему, он сказал так:

— О благословенный молодой человек, знай, что город Вакак расположен в центре горы Каф, на которой, как внутри, так и снаружи, живут джинны — мариды и ифриты. А чтобы попасть туда, есть три пути: правый, левый и средний. Но ты должен идти по правому пути, а не по левому, равно как и не пытаться идти по среднему. Вдобавок, пройдя один день и одну ночь, в лучах рассвета ты увидишь минарет, на котором будет мраморная плита с надписью, сделанной куфическими буквами^[38]. И ты должен будешь прочесть эту надпись и поступить так или иначе в зависимости от того, что там будет написано.

И принц Диамант поблагодарил старика и поцеловал ему руку. А затем он сел на своего коня и поехал по правому пути, который должен был привести его в город Вакак. И ехал он день и ночь по дороге и прибыл к подножию минарета, о котором говорил дервиш. И он увидел, что минарет этот был таким высоким, что, казалось, доставал до лазурного небосвода. И там была установлена мраморная плита с выгравированными на ней куфическими буквами. И надпись на ней гласила следующее: «Все три дороги, которые лежат перед тобой, о путник, ведут в город Вакак. Если поедешь по левой, то претерпишь много горя, если поедешь по правой — пожалеешь об этом, а если поедешь по средней — последствия будут ужасны».

И когда принц Диамант прочитал эту надпись и понял ее значение, он взял горсть земли, насыпал ее в складки своей одежды и воскликнул:

— Пусть обращусь в пыль, но все равно достигну своей цели!

И он опять сел в седло и не раздумывая поехал по самой опасной из трех дорог — по средней. И он решительно двигался по ней весь день и всю ночь. А наутро перед его взором открылось огромное пространство, покрытое деревьями, ветви которых доходили до неба. И деревья эти стояли изгородью, которая ограждала и укрывала от свирепого ветра зеленый сад. И вход в этот сад прикрывала гранитная дверь. И для охраны этой двери и этого сада рядом лежал негр, от черного лица которого темнота разливалась по всему саду и у которого безлунная ночь могла бы позаимствовать свою тьму. И этот сын дегтя был гигантским. Ее верхняя губа в форме баклажана возвышалась над ноздрями, а нижняя губа спускалась к шее. На груди у него висел жернов, служивший щитом, а к его поясу была прикреплена железная цепь китайской работы, и была эта цепь такой толщины, что через каждое из ее звеньев мог бы легко пройти боевой слон. И этот негр возлежал, растянувшись во всю свою длину на шкурах разных животных, и рот его был широко открыт, и оттуда доносился храп, подобный раскатам грома.

И принц Диамант остановился, спешился, привязал уздечку своего коня к голове негра и, пройдя через гранитную дверь, вошел в сад. И воздух в этом саду был так прекрасен, что ветви его деревьев колыхались как пьяные. И под этими деревьями паслись большие лани, к рогам которых были прикреплены золотые украшения с драгоценными камнями, их спины покрывали вышитые попоны, а к их шеям были привязаны парчовые платки. И все эти лани своими передними и задними ногами, глазами и бровями начали делать Диаманту явные знаки, чтобы он не шел дальше. Однако Диамант, не обращая внимания на их предупреждения и думая, что эти лани двигали своими глазами, бровями и ногами таким образом только для того, чтобы выказать ему удовольствие, которое они получали от его визита, спокойно пошел вперед по дорожкам этого сада.

И он пришел таким образом к великолепному дворцу, входная дверь которого была распахнута, как глаз влюбленного. И в проеме этой двери показалось очаровательное лицо юной красавицы, которая была похожа на фею и которая могла бы заставить полную луну страдать от ревности, а глаза ее могли бы пристыдить своей красотой венчики нарциссов. И эта красавица оглядывалась по сторонам и улыбалась.

И как только она увидела Диаманта, она была одновременно поражена и покорена его красотой. И она оставалась несколько мгновений неподвижной, а затем послала ему свой салам и спросила:

— Кто ты, молодой человек, и где ты набрался такой смелости, позволившей тебе войти в этот сад, где и птицы не смеют махать крыльями?

Так спросила Диаманта красавица, которую звали Латифа, и она была жемчужиной своего времени.

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ДЕВЯТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Так спросила Диаманта красавица, которую звали Латифа, и она была жемчужиной своего времени. И Диамант поклонился до земли, стал между рук ее и ответил:

— О потомок сада совершенства! О госпожа моя! Я такой-то, сын такого-то, и я здесь для того-то и того-то.

И он рассказал ей свою историю от начала и до конца, не упуская ни одной детали. Однако повторять ее нет смысла.

И Латифа, выслушав его историю, взяла его за руку и усадила рядом с собою на ковер, расстеленный под вьющейся лозой. Затем нежным голосом она сказала ему:

^{И под этими деревьями паслись большие лани, к рогам которых были прикреплены золотые украшения с драгоценными камнями.}

— О кипарис из сада красоты! Как жаль твою молодость! Как трудна твоя задача! Это плохая идея, ты в опасности! — затем добавила: — Ты должен отказаться от этой затеи, если тебе небезразлична жизнь твоя. Так что лучше оставайся здесь, со мною, чтобы моя рука обхватила благословенную шею желания моего. Потому что союз с такой дивной красавицей, как я, желаннее, чем поиск неизведанного.

Однако Диамант ответил ей:

— Пока я не добрался до города Вакака и не решил вопрос, о котором идет речь, а именно: «Какова связь между сосновой шишечкой и кипарисом?», удовольствия и счастье мне недоступны. Но, чаровница, когда я добьюсь своей цели, я женюсь на тебе, и я надену ожерелье нашего союза на шею желания твоего.

И Латифа вздохнула и сказала, жалея себя:

— О покинутое сердце!

Затем она жестом пригласила выйти вперед розовощеких виночерпиев — молодых девушек, чей вид удивлял солнце и луну и чьи волнистые волосы невольно заставляли трепетать сердца влюбленных. И в честь их очаровательной хозяйки среди музыки и песен пошли по кругу праздничные кубки. И прелести девушек, соединенные с удовольствиями гармонии, соблазняли и заставляли быстро биться сердца независимо от того, были они заняты или свободны.

И когда все чаши опустели, принц Диамант поднялся, чтобы проститься с юницей. И, выразив свои наилучшие пожелания и благодарности, он сказал ей:

— О принцесса мира, теперь я хочу получить у тебя разрешение отправиться в путь, ибо мне предстоит пройти долгий путь, и, если бы я задержался на мгновение дольше, огонь любви твоей спалил бы снопы души моей. Но если Аллах пожелает, после успешного выполнения моего плана я вернусь сюда, чтобы сорвать розы желаний и утолить жажду сердца моего.

И когда девушка, убедившись, что принц Диамант, к которому она воспылала любовью, упорствует в своем решении оставить ее, она тоже вскочила и схватила посох в форме змеи. Она внезапно подняла его, пробормотала несколько слов на непонятном языке и ударила посохом принца по плечу с такой силой, что он трижды перевернулся и упал наземь, сразу утратив человеческий облик. И он превратился в оленя, похожего на прочих оленей.

И тотчас Латифа заставила его надеть на рога украшения, подобные тем, которые носили другие олени в саду, и, повязав ему вышитый шелковый платок на шею, отпустила его, крикнув вслед:

— Иди гуляй теперь с твоими друзьями-оленями, раз уж ты не захотел красавицу с обликом феи!

И принц Диамант в облике оленя пошел в сад на своих четырех ногах. Теперь он имел вид животного, но оставался, как и прочие, сыном Адама, со всеми присущими человеку качествами.

И, бродя таким образом на четырех ногах по аллеям, где, как и он, гуляли другие люди, ставшие животными, Диамант-олень начал размышлять о том новом положении, в котором он оказался, и о том, как он мог бы вернуться к своей прежней жизни, освободившись от чар колдуньи. И он пробрался потихоньку в угол сада, где стена была заметно ниже, чем где-либо. И, обратив свою душу к Повелителю судеб, он взлетел в воздух и одним прыжком перескочил через стену. Однако вскоре он осознал, что все еще находится в том же саду, словно он и не перескакивал через стену. Затем он убедился, что это также было действием чар, поскольку он семь раз подряд прыгал через стену одним и тем же способом, но без всякого результата, поскольку всегда оказывался на одном и том же месте. И тогда его недоумение достигло предела, а его копыта покрыл пот нетерпения. И он начал бегать взад и вперед вдоль стены, как запертый в клетку лев, пока не оказался перед проемом в форме небольшого окна в стене, который он вначале не заметил. И он проскользнул в это отверстие и после тысячи мучений на этот раз оказался за пределами ограды сада.

И он очутился во втором саду, благоухающий запах которого проникал ему в самый мозг. И в конце аллей этого сада ему явился дворец. И в окне этого дворца он увидел юную очаровательную фигуру девушки в одеянии цвета тюльпана, глаза которой возбудили бы зависть и у китайской газели. Ее волосы цвета янтаря словно светились на солнце, а цвет лица напоминал персидский жасмин. И она подняла голову, посмотрела в сторону Диаманта и улыбнулась ему.

И когда Диамант-олень подошел к ее окну, она поспешно поднялась и спустилась в сад. И она сорвала пучок травы, и, словно для того чтобы приручить его и не дать ему убежать при своем приближении, она издалека осторожно протянула ему этот пучок, прищелкивая языком. И тогда Диамант-олень, который хотел разузнать, что это было за место, в котором он очутился, приблизился к молодой девушке, подошел к ней, как это делают голодные животные. И тут же молодая девушка, которую звали Гамила и которая приходилась Латифе сестрой от того же отца, но от другой матери, схватилась за шелковую веревку, которая была на шее принца-оленя, и использовала ее как поводок, чтобы отвести его во дворец. И там она поспешила предложить ему множество вкусных фруктов и прочих угощений. И он ел и пил, пока не насытился.

И когда принц-олень поел, он наклонил голову, положил ее девушке на плечо и заплакал. И Гамила была очень взволнована, когда увидела, как слезы текут из глаз этого оленя, и она стала нежно гладить его своими руками. И, чувствуя эту жалость к себе, он положил голову к ногам девушки и заплакал еще сильнее. А она сказала ему:

— О мой милый олень, почему ты плачешь? Я так люблю тебя!

Но он в ответ удвоил слезы свои и стал тереться головой о ноги нежной и жалостливой Гамилы, которая на этот раз, без сомнения, поняла, что он умоляет ее вернуть ему человеческий облик. И хотя она очень боялась своей старшей сестры, колдуньи Латифы, она встала и пошла взять в стенной нише небольшую шкатулку, украшенную драгоценными камнями. И, не теряя времени, она совершила ритуальное омовение, облачилась в семь платьев из недавно отбеленного льна и взяла из маленькой коробочки немного находившегося там электуария^[39].

В эту минуту Шахерезада заметила приближение утра и остановилась, не желая злоупотреблять полученным разрешением.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ДЕСЯТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Не теряя времени, она совершила ритуальное омовение, облачилась в семь платьев из недавно отбеленного льна и взяла из маленькой коробочки немного находившегося там электуария. И она дала оленю этот электуарий и в то же время сильно потянула его за волшебную веревку, обвивающую его шею. И олень тотчас же встряхнулся и, выйдя из своего животного облика, снова принял облик сына Адама.

Затем он подошел, поцеловал землю между рук молодой Гамилы и, воздав ей благодарность, сказал:

— О принцесса, ты вырвала меня из когтей несчастья, и ты спасла мою жизнь, сделав снова человеком! Как я могу отблагодарить тебя за твои услуги, ведь каждый волосок на моем теле воздает хвалу доброте твоей и благодати твоей, о благословенная?

Но Гамила поспешила помочь ему подняться и, облачив его в царские одежды, сказала:

— О юный принц, чье благородство проявляется и в облике, и в одежде и чья красота освещает наш дом и этот сад, кто ты и как зовут тебя? По какой причине мы удостоились чести приезда твоего и как ты попал в сети сестры моей Латифы?

И тогда принц Диамант рассказал своей освободительнице свою историю от начала и до конца. И когда он закончил, она сказала ему:

— О Диамант, зеница ока моего, оставь, пожалуйста, эту опасную и бесплодную мысль, которая так занимает тебя и подвергает твою очаровательную молодость и саму жизнь твою, которая мне так дорога, смертельной опасности. Ведь глупо рисковать и погибнуть в расцвете лет. Лучше останься здесь и наполни чашу жизни своей вином удовольствия, потому что я готова служить тебе согласно твоим желаниям, ставя твое благополучие выше своего и подчиняясь тебе, как ребенок подчиняется голосу своей матери.

И Диамант ответил на это:

— О принцесса, благодарность, которую я тебе должен оказать, так тяжело лежит на крыльях души моей, что я должен без промедления сделать сандалии из моей кожи и надеть их на твои прелестные ножки, ибо ты вернула мне человеческий облик, вырвав меня из оленьей шкуры и избавив от уловок своей сестры-колдуньи. Но если и теперь твоей щедрости будет угодно распространяться на меня, я прошу без промедления предоставить мне несколько дней свободы, чтобы я смог осуществить свое желание. И когда благодаря помощи, которую я ожидаю получить от Всевышнего, я вернусь из города Вакака, чтобы припасть к твоим дивным ножкам, я буду делать все, чтобы доставлять тебе всевозможные удовольствия. И так я смогу выполнять свои сердечные обязанности и отблагодарить тебя должным образом.

И когда юная красавица, несмотря на свои настойчивые просьбы и увещевания отказаться от задуманного, увидела, что принц Диамант не может на это согласиться и что он по-прежнему увлечен своей безнадежной идеей, она все-таки позволила ему уйти. И, издавая жалобы, вздохи и стоны, она сказала ему:

— О зеница ока моего, поскольку никто не может убежать от судьбы, привязанной к его шее, а твоя судьба заставляет тебя покинуть меня сразу после нашей встречи, я хочу дать тебе в помощь, чтобы ты защитил свою бесценную душу и благополучно вернулся, три вещи, которые достались мне в наследство.

И, сказав это, она пошла, взяла из ниши в стене большую коробку, открыла ее и вынула оттуда золотой лук со стрелами, меч, а также китайский стальной кинжал с нефритовой рукоятью, и она отдала их Диаманту и сказала:

— Этот лук и эти стрелы принадлежали пророку Салиху^[40] — да пребудет с ним молитва и мир! А этот меч, известный как Скорпион Сулеймана, настолько хорош, что, если ударить им гору, она расколется, как кусок мыла. И наконец, этот кинжал, сделанный когда-то мудрым Таммузом^[41], бесценен для тех, кто им владеет, потому что он защищает их от любого нападения силой, скрытой в его клинке. — И она добавила: — Однако, о Диамант, ты можешь добраться до города Вакака, который отделяют от нас семь океанов, только с помощью моего дяди аль-Симурга, поэтому приложи ухо к моим губам и внимательно выслушай наставления, которые тебе будут даны. — Она помолчала мгновение и сказала: — Знай же, о друг мой Диамант, что в дне ходьбы отсюда есть фонтан и совсем рядом с этим фонтаном находится дворец негритянского царя по имени Так-Так. А его дворец охраняют сорок кровожадных эфиопов, каждый из которых командует армией из пяти тысяч свирепых негров. Однако теперь царь Так-Так будет добр по отношению к тебе благодаря предметам, которые я тебе дала, и он даже подружится с тобою, хотя обычно у него есть привычка поджаривать попадающих к нему путников и есть их без соли и приправ. И ты проведешь два дня в его компании. После чего он сопроводит тебя во дворец моего дяди аль-Симурга, благодаря которому ты, возможно, сможешь добраться до города Вакака и разрешить загадку о связи между сосновой шишечкой и кипарисом. — И в заключение она сказала: — И пожалуйста, о Диамант, будь осторожен, чтобы не отклониться от того, что я говорю, ни на один волосок! — Она поцеловала его и, плача, сказала ему: — А теперь, когда после твоего ухода моя жизнь станет несчастьем для сердца моего, до твоего возвращения я больше не буду улыбаться, разговаривать и буду держать открытой дверь печали для разума моего. Сердце мое будет постоянно вздыхать, и я перестану слышать голос тела моего, потому что без внутренней силы и поддержки тело мое отныне станет лишь тенью души моей.

Затем она прочла такие строки:

Затем девушка попрощалась с Диамантом, обратившись к нему с благословениями и пожелав безопасности в пути. А затем она поспешила обратно во дворец, чтобы скрыть слезы, навернувшиеся на глаза.

Что же касается Диаманта, то он уехал на своей лошади, красивый, как сын джинна, и он продолжил свое путешествие, день ото дня стремясь добраться до города Вакака. И вот, двигаясь таким образом, он наконец благополучно добрался до фонтана. И это был именно тот фонтан, о котором говорила ему Гамила. И именно там стоял дворец царя негров, грозного Так-Така. И Диамант увидел, что подходы к этому дворцу действительно охраняют эфиопы высотой в десять локтей и с ужасными лицами. И, не позволяя страху сковать грудь свою…

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

ДЕВЯТЬСОТ ОДИННАДЦАТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Не позволяя страху сковать грудь свою, он привязал коня под деревом рядом с фонтаном и сел в его тени, чтобы отдохнуть. И он услышал, как негры говорили между собой:

— Наконец-то сюда заявился человек, чтобы мы могли полакомиться свежатинкой. Давайте тотчас же воспользуемся этой неожиданной удачей, чтобы царь наш Так-Так смог подсластить язык свой и нёбо.

И в результате то ли десять, то ли двенадцать самых свирепых эфиопов двинулись к Диаманту, чтобы схватить его и доставить к царю своему, сидевшему во дворце.

Но когда Диамант увидел, что в его жизни настал действительно поворотный момент, он вытащил из-за пояса меч Сулеймана и, бросившись на нападавших, отправил многих из них на равнину смерти. И когда эти сыновья ада достигли места своего назначения, весть об их гибели быстро донеслась до царя Так-Така и он в порыве бешеной ярости, чтобы схватить виновника этого дела, немедленно послал за предводителем своих негров, черным как смоль Мак-Маком. И этот Мак-Мак, который был сущим бедствием, появился во главе черного войска, похожего на вылетевший рой шершней, и черная смерть исходила из глаз его, ища жертв своих.

И при виде этого принц Диамант встал и стал ждать его, крепко упершись ногами в землю. А злополучный Мак-Мак, шипя, как рогатая гадюка^[42], и издавая сипение своими огромными ноздрями, подошел прямо к Диаманту и так замахал перед его носом своей дубиной для сшибания голов, что задрожал воздух. Но в то же время любезный Диамант высвободил свою руку, вооруженную кинжалом Таммуза, и тот, словно сверкнувшая молния, вонзился под ребра эфиопского великана и заставил его испить чашу смерти. И тотчас ангел смерти слетел к этому проклятому в последнюю для него минуту жизни.

Что же до негров из свиты Мак-Мака, то, когда они увидели, что их предводитель упал на землю, а длина его сократилась до ширины его, они дали стрекача и упорхнули, как воробьи от коршуна с большим клювом. И Диамант преследовал их и убивал, кого настигал. А те, кто смогли, убежали.

И когда царь Так-Так узнал о гибели Мак-Мака, гнев так сильно проник в его ноздри, что он больше не мог отличить правую руку от левой. И его глупость побудила его пойти самому атаковать всадника гор и равнин, царя всадников — Диаманта. Однако при виде доблестного героя черный сын толстоносой распутницы почувствовал, как его мускулы расслабились, живот скрючился, а над головой пролетел ветер смерти. И Диамант взял его на прицел и пустил в него одну из стрел пророка Салиха, — да пребудет над ним молитва и мир! — и он заставил его глотать пыль со своих каблуков и мгновенно послал его душу в кладбищенские места, где кормилец стервятников оставляет свой улов.

После этого принц Диамант ударил мечом по неграм, которые окружили мертвого царя своего, и проложил прямой путь на своей лошади по их бездыханным телам. И вот он победоносно прибыл к воротам дворца, где правил Так-Так. И он постучал в дверь, как хозяин стучится в собственное жилище. И ее пришла открыть девушка, похожая на растерянную газель, это она была лишена своего престола и своего наследия зловредным Так-Таком. И она обладала изящной фигурой, которая могла посеять смятение во влюбленном сердце, и если она не вышла дальше из дверей, чтобы встретить Диаманта, то это потому, что, говоря откровенно, ей могла помешать тяжесть ее бедер, поддерживающих хрупкую талию, а зад ее, украшенный различными впадинами и углублениями, был воистину замечательным и благословенным, хотя создавалось впечатление, что она не могла двигать им по собственной прихоти, потому что он колыхался сам по себе, как простокваша в миске бедуина или как горка ароматного айвового желе посередине серебряного блюда.

И ее освободитель, принц Диамант, сразу стал ее пленником. И она хотела посадить его на трон убитого царя, но Диамант отказался от этого. Взяв ее за руку, он пригласил ее саму взойти на трон, из-за которого отец ее был лишен власти Так-Таком. И принц не попросил у нее взамен ничего, кроме благословений. И тогда, покоренная его щедростью, она сказала ему:

— О красавец, какой ты веры? Что заставляет тебя творить добро без надежды на вознаграждение?

И Диамант ответил:

— О принцесса, моя вера — ислам, и верования ислама — мои верования.

И она спросила его:

— И в чем состоят, о господин мой, эта вера и эти верования?

Он же ответил:

— Они состоят просто в подтверждении Единого Бога через исповедание веры, которое было открыто нам нашим пророком — да пребудет над ним мир и молитва!

И она спросила:

— Можешь ли ты оказать мне благо, открыв это исповедание веры, которое делает людей такими совершенными?

И он сказал:

— Вот оно: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк Его!» И тот, кто произносит это с убеждением и по временам, сразу облагораживается исламом. И даже если он был самым последним из неверующих, он сразу же станет равным самому благочестивому из мусульман.

И, услыхав эти слова, принцесса Азиза почувствовала, как ее сердце тронулось истинной верой, и она по собственному желанию подняла руку и указательный палец на уровень глаз своих, произнесла формулу веры и сразу же стала облагороженной исламом.

Но тут Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ДВЕНАДЦАТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Услыхав эти слова, принцесса Азиза почувствовала, как ее сердце тронулось истинной верой, и она по собственному желанию подняла руку и указательный палец на уровень глаз своих, произнесла формулу веры и сразу же стала облагороженной исламом.

После чего она сказала Диаманту:

— О господин мой, теперь, когда ты сделал меня царицей и я встала на путь справедливости, я в твоих руках, и я готова служить тебе до последнего вздоха и быть рабыней среди рабынь твоего гарема. Хочешь ли ты в качестве милости принять царицу этой страны в супруги, и жить с нею где угодно, и следовать с нею по жизни в ореоле красоты твоей?

И принц Диамант ответил:

— О госпожа моя, ты мне так же дорога, как жизнь моя, но в этот момент меня зовет очень важное дело, ради которого я оставил отца, мать, дом свой, царство и страну свою. И может быть, отец мой, царь Шам-шах, оплакивает меня теперь, думая, что я уже мертв. И все же я должен отправиться туда, где меня ждет судьба моя, в город Вакак. А по возвращении оттуда — иншаллах^[43] — я женюсь на тебе, привезу в свою страну и буду радоваться твоей красоте. Но пока я хочу узнать от тебя, если тебе это известно, где находится аль-Симург, дядя принцессы Латифы, потому что именно аль-Симург один и может провести меня к городу Вакаку. Но я не знаю его дома и даже не знаю, кто он, джинн или человек. Так что, если у тебя есть какие-либо сведения об этом драгоценном аль-Симурге, поспеши сообщить их мне, чтобы я мог найти его. И это все, о чем я прошу тебя в данный момент, раз уж ты хочешь доставить мне удовольствие.

И когда царица Азиза узнала о планах Диаманта, сердце ее затосковало и она огорчилась до крайности. Однако, видя, что ни ее слезы, ни ее вздохи не могут отвлечь царского юношу от своего решения, она встала со своего трона и, взяв его за руку, молча провела его по галереям дворца и увела в сад.

И это был сад, похожий на тот, крылатым хранителем которого является ангел Ридван. Среди зарослей роз тянулись аллеи, и ветерок, который веял над этими розами, казалось, был насыщен ароматом мускуса, и этот дивный аромат проникал прямо в голову. Здесь распускались тюльпаны, опьяненные своим собственным цветом, и волновались кипарисы, восхваляя постоянно звучащие переливы соловьев. Здесь у подножия зарослей роз с набухшими бутонам текли ручьи, которые лопотали, как смеющиеся дети.

И вот принцесса Азиза, увлекая за собой пышное бремя своего великолепия, которое, несмотря ни на что, стойко выдерживали ее хрупкие размеры, прибыла таким путем вместе с Диамантом к подножию большого дерева, чья щедрая тень защищала в тот момент сон лежащего под ним великана. И принцесса Азиза приблизила губы свои к уху Диаманта и тихо прошептала:

— Тот, кто здесь лежит, — это именно тот, кого ты ищешь, это дядя Гамилы, аль-Симург Летучий. И если, когда он проснется, тебе повезет и он сначала откроет свой правый глаз, то он будет рад тебя видеть и будет благодарен, что ты послан ему дочерью брата его, и он сделает для тебя то, о чем ты его попросишь. Но если тебе не повезет и благодаря злосчастной и неизбежной судьбе он сначала откроет свой левый глаз, то ты пропадешь безвозвратно, ибо он схватит тебя и, несмотря на твою доблесть, оторвет от земли силою рук своих, и он будет так держать тебя, как воробья в когтях сокола, а потом прижмет к земле, сокрушая все кости твои. И он, о мой любезный господин, сократит длину твою до ширины твоей. — И она добавила: — А теперь пусть Аллах бережет и охраняет тебя и ускорит твое возвращение к любимым, уже рыдающим по причине твоего долгого отсутствия!

И она оставила его и поспешно ушла, с глазами, полными слез, и щеками, которые стали подобны цветам гранатового дерева.

А Диамант ждал целый час, пока гигант аль-Симург Летучий пробудится ото сна. И он думал: «Интересно, почему этого великана зовут Летучим? И как он, будучи таким огромным, может подниматьсяв воздух без крыльев, ведь он напоминает слона?» При этом аль-Симург продолжал храпеть под деревом, издавая звуки, похожие на шум стада молодых слонов. И тогда потерявший терпение Диамант пощекотал ступни ног его.

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ТРИНАДЦАТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Между тем аль-Симург продолжал храпеть под деревом, издавая звуки, похожие на шум стада молодых слонов. И тогда потерявший терпение Диамант пощекотал ступни ног его. И великан от этого прикосновения внезапно содрогнулся и стал молотить ногами в воздухе, при этом ужасно пукая. И в то же время он одновременно открыл оба глаза. И он увидел молодого принца и понял, что тот виноват в том, что ему пощекотали ступни, причинив тем самым неудобство. Вот почему великан, подняв ногу, выпустил в его сторону ужасный пук, который длился целый час и отравил вокруг все и вся на целых четыре парасанга. И Диаманту удалось избежать этого адского дыхания только благодаря чудесным свойствам оружия, обладателем которого он стал.

И вот когда великан аль-Симург исчерпал все свои запасы зловония, он сел и, изумленно глядя на юного принца, сказал ему:

— Как?! Разве ты не умер от выстрела из моего зада, о человек?!

И, сказав это, он внимательно посмотрел на него и увидел оружие, которое было при нем. И тогда он встал, поклонился Диаманту и сказал ему:

— О господин мой, извини за случившееся! Но если бы ты предупредил меня о своем приходе с помощью какого-нибудь раба, я бы устлал землю, по которой тебе предстояло ступать, своими волосами. Поэтому я надеюсь, что ты не будешь держать в своем сердце зла на то, что непроизвольно было сделано с моей стороны. Кроме того, окажи мне милость и скажи, какое важное дело привело тебя в эти места, куда не могут добраться ни люди, ни животные. Поспеши мне объяснить твой случай, и я, если понадобится, помогу тебе.

Тогда Диамант, заверив аль-Симурга в полной своей к нему симпатии, рассказал ему свою историю от начала и до конца, не упустив ни одной детали. Затем он сказал ему:

— И я пришел к тебе, о шейх, о Летучий, чтобы с твоей помощью добраться до города Вакака через непреодолимые океаны.

Услышав рассказ Диаманта, аль-Симург приложил руку к сердцу, к губам и ко лбу и ответил:

— Слушаю и повинуюсь! — затем добавил: — Мы незамедлительно отправимся в город Вакак, после того как подготовим припасы для этого путешествия. Для этого я пойду поохотиться на диких ослов, обитающих здесь, в лесу, и добуду несколько, чтобы сделать из их мяса кебабы^[44] и из их шкур — мехи. И когда все это будет готово, ты оседлаешь меня, как лошадь, и я полечу вперед вместе с тобою. И так я помогу тебе пересечь семь океанов. А когда я буду слабеть от усталости, ты будешь давать мне кебаб и воду, и так мы доберемся до города Вакака.

И в соответствии со сказанным он немедленно отправился на охоту и добыл семь диких ослов, по одному для пересечения каждого из океанов, и заготовил оговоренные кебабы и мехи. Затем он вернулся к Диаманту и помог ему взобраться на свои плечи, предварительно набив кебабами из диких ослов большой мешок, который он накинул себе на шею, и нагрузив на себя семь мехов с родниковой водой.

Однако, когда принц Диамант сел на плечи великана аль-Симурга, он сказал себе: «Этот великан больше слона, и при этом он утверждает, что полетит со мной по воздуху без крыльев! Клянусь Аллахом! Это чудо, о котором я никогда не слышал!» И пока он думал об этом, он внезапно услышал что-то вроде шума ветра в дверном проеме и увидел, как живот великана заметно раздулся и вскоре достиг размеров купола. И когда живот великана раздулся еще, тот стал испускать ветры, и звук от них стал похож на звук кузнечных мехов. И вдруг аль-Симург топнул ногой — и через мгновение Диамант обнаружил, что тот со всем своим грузом уже парит над садом. Затем аль-Симург продолжил подниматься в небо, маневрируя ногами, как лягушка в воде.

И, достигнув подходящей высоты, аль-Симург по прямой помчался на запад. И когда он чувствовал, что ветер вопреки его воле уносит его выше, чем ему хотелось, он испускал один, два, три или четыре пука. И наоборот, когда его живот начинал сдуваться и он начинал опускаться вниз, он вдыхал воздух всеми своими верхними отверстиями, а именно ртом, носом и ушами, и издавал дополнительные пуки разной силы и продолжительности. И тотчас же он снова поднимался в лазурное небо и мчался вперед с быстротой птицы.

И они летели так некоторое время, как птицы, паря над водами и пересекая океаны один за другим. И каждый раз, когда они пересекали один из семи океанов, они спускались на землю, чтобы немного отдохнуть, поесть кебабов из диких ослов и напиться воды из мехов. И когда великан восстанавливал свои летательные силы после нескольких часов сна, они возобновляли свое путешествие.

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ НОЧЬ,

она продолжила:

Но каждый раз, когда они пересекали один из семи океанов, они спускались на землю, чтобы немного отдохнуть, поесть кебабов из диких ослов и напиться воды из мехов. И когда великан восстанавливал свои летательные силы после нескольких часов сна, они возобновляли свое путешествие. И по окончании семи дней полета они оказались утром над городом, который спал посреди своих садов.

И Летучий сказал Диаманту:

— Теперь ты стал мне как сын, и я отнюдь не жалею о тех тяготах пути, которые я перенес, чтобы доставить тебя сюда. И сейчас я собираюсь отнести тебя на самую высокую террасу этого города, это и есть город Вакак, где ты, несомненно, найдешь ответ на вопрос: «Какова связь между сосновой шишечкой и кипарисом». — Затем он добавил: — Да, это тот самый город черных негров, один из который лежит у принцессы Мохры под кроватью из слоновой кости. И именно здесь ты сможешь узнать, как этот негр задумал это непростое дело.

Сказав это, он, понемногу сдуваясь, спустился и мягко и плавно опустил принца Диаманта на террасу. И, прощаясь с ним, он дал ему прядь волос из своей бороды, сказав:

— Береги эти волосы из моей бороды и никогда не расставайся с ними. Когда с тобой случится какая-то серьезная неприятность или когда я понадоблюсь тебе, чтобы вызволить из беды, тебе нужно будет сжечь один из этих волосков — и я сразу же предстану перед тобой.

И он снова надулся, поднялся в воздух и легко и быстро полетел к своему жилищу.

И Диамант, сидя на этой террасе, стал думать о том, что ему делать. Как спуститься с этой террасы, чтобы его не заметили люди, живущие в доме? И он увидел, как на лестницу вышел юноша несравненной красоты, который, по-видимому, был хозяином этой обители. И этот юноша подошел к нему, поприветствовал его поклоном, открыто улыбнулся ему и сказал:

— Какое чудесно утро! Что привело тебя на мою террасу, о красивейший из живущих? Ты ангел, джинн или человек?

И Диамант ответил:

— О дорогой юноша, я человек, очарованный тем, что этот день позволил мне увидеть тебя! Я здесь, потому что моя судьба привела меня сюда. И это все, что я могу рассказать о своем присутствии в твоем благословенном доме.

Сказав это, он прижал юношу к груди, и оба поклялись в дружбе. И они вместе пошли в залу для приема друзей, где вместе стали есть и пить. Хвала Тому, Кто объединяет прекрасных существ, сглаживает трудности на их жизненном пути и делает его простым и ясным!

И теперь, когда между принцем и юношей, которого звали Фарах и который был фаворитом царя города Вакака, завязалась дружба, Диамант сказал ему:

— О друг мой Фарах, ты фаворит царя и его близкий друг, для которого ни одно дело в этом царстве не может оставаться в секрете, поэтому не можешь ли ты оказать мне, как друг, одну услугу, которая не будет стоить тебе никаких хлопот?

И юный Фарах ответил:

— С радостью и удовольствием, о друг мой Диамант! Говори, и, если мне придется продать свою кожу, чтобы сделать из нее для тебя сандалии, я охотно сделаю это.

И тогда Диамант сказал ему:

— Можешь ли ты прямо сказать мне, каковы отношения между сосновой шишечкой и кипарисом? И не мог бы ты также объяснить мне, какова роль черного негра, лежащего под кроватью из слоновой кости принцессы Мохры, дочери царя Камуза, сына Тамуза, хозяина областей Сина и Масина?

Услышав этот вопрос от Диаманта, юный Фарах сильно изменился, и цвет его лица стал желтым, а взгляд затуманился. И он задрожал, как если бы он стоял перед ангелом Азраилом^[45]. И Диамант, увидев его в таком состоянии, сказал ему нежные слова, чтобы успокоить душу его и отмыть ее от страха.

И юный Фарах в конце концов сказал:

— О Диамант, знай, что царь приказал убить любого горожанина или странника, который заговорит о кипарисе или сосновой шишечке, ибо Кипарис — это не что иное, как имя нашего царя, а Сосновая Шишечка — имя нашей царицы. И это все, что я знаю об этом страшном вопросе. Что касается отношений между царем Кипарисом и царицей Сосновая Шишечка, то мне о них ничего не известно, так же как я ничего не могу сказать о роли в этом опасном деле упомянутого тобою негра. Все, что я могу поведать тебе, о Диамант, чтобы доставить тебе удовольствие, так это то, что лишь царь Кипарис знает эту темную тайну. И я могу отвести тебя во дворец и представить царю. И если ты не упустишь возможность воспользоваться его благосклонностью, тогда ты, возможно, сможешь решить эту трудную задачу.

И Диамант поблагодарил своего друга за помощь и стал дожидаться дня визита к царю Кипарису. И когда наступил нужный момент, они оба пошли во дворец, держась за руки, как два ангела. И царь Кипарис, увидав входящего принца Диаманта, расцвел и оживился. И он долго им восхищался, а потом приказал подойти ближе. И Диамант подошел и стал между рук царя, и после поклонов и пожеланий здоровья и процветания он преподнес ему в подарок красную жемчужину, которую носил на своих четках из желтого янтаря, и она была столь драгоценной, что всей земли города Вакака не хватило бы, чтобы оплатить ее ценность, и у самых могущественных царей не было подобной ей. Царь Кипарис был очень счастлив, и он принял этот подарок, сказав:

— Принимаю от всей души и от всего сердца! — А затем он добавил: — О юноша, осененный благодатью, ты можешь попросить меня взамен о любой услуге — и я заранее обещаю исполнить ее!

И как только Диамант услышал слова, которые он и надеялся услышать, он ответил:

— О царь времен, пусть Аллах убережет меня от просьбы о какой-либо другой милости, кроме как быть рабом твоим! Однако, если ты захочешь спасти жизнь мою, я скажу тебе, что у меня на сердце.

В эту минуту Шахерезада заметила, что брезжит рассвет, и со свойственной ей скромностью умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ПЯТНАДЦАТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Как только Диамант услышал слова, которые он и надеялся услышать, он ответил:

— О царь времен, пусть Аллах убережет меня от просьбы о какой-либо другой милости, кроме как быть рабом твоим! Однако, если ты захочешь спасти жизнь мою, я скажу тебе, что у меня на сердце. О мой повелитель, глухие и слепые очень счастливы, потому что не подвергаются бедствиям, которые проникают в нас через глаза наши и уши, потому что в данном случае бедствие навлекли на меня мои уши, — с того злополучного дня, как я услышал то, о чем собираюсь тебе рассказать, я не знаю ни покоя, ни отдыха.

И он подробно рассказал ему свою историю от начала и до конца. Однако пересказывать ее нет смысла. Затем он добавил:

— И теперь, когда судьба благословила меня зрелищем твоего сияющего присутствия, о царь времен, и ты готов дать мне в качестве выдающейся милости возможность просить об услуге, как ты сказал, я просто попрошу тебя рассказать мне, каковы отношения между нашим повелителем, царем Кипарисом, и нашей обожаемой царицей Сосновая Шишечка, и в то же время рассказать мне, какова роль черного негра, лежащего под кроватью из слоновой кости принцессы Мохры, дочери царя Камуза, сына Тамуза, хозяина областей Сина и Масина.

Так сказал Диамант царю Кипарису, хозяину города Вакака. И царь Кипарис, пока Диамант говорил, заметно менялся в лице. И когда принц Диамант закончил речь свою, Кипарис уже пылал от гнева и огонь разгорелся в глазах его. И ярость кипела в груди его, и она была подобна ярости котла, булькающего и плюющегося кипятком над пламенем. И какое-то время царь Кипарис не мог издать ни звука. А потом он вдруг взорвался, воскликнув:

— Горе тебе, незнакомец! Клянусь моей головою, если бы я не дал тебе священную клятву, я бы немедленно отделил твою голову от тела!

И Диамант ответил:

— О царь времен, прости рабу твоему его опрометчивость! Но я решился спросить тебя об этом только после того, как ты мне позволил. И теперь, что бы ты ни говорил, ты не можешь поступить иначе — ведь ты дал обещание, — кроме как уступить просьбе моей. Потому что ты самолично приказал мне высказать свое желание, и то, что ты знаешь, — единственное, что меня волнует.

И царь Кипарис во время этой речи Диаманта был на грани недоумения и отчаяния. И душа его то хотела смерти Диаманта, то склонялась к желанию выполнить обещания свои. Но первое желание было намного сильнее. Однако ему удалось временно обуздать его, и он сказал Диаманту:

— О сын царя Шам-шаха, почему ты хочешь заставить меня без особой необходимости пустить твою жизнь по ветру? Разве не лучше тебе отказаться от опасной задачи, которая так тебя беспокоит, и попросить взамен что-нибудь еще, пусть даже и половину моего царства?

Однако Диамант настаивал, говоря:

— Моя душа желает только этого, о царь Кипарис!

Тогда царь сказал ему:

— Нет проблем! Однако ты должен знать, что, когда я открою тебе то, что ты хочешь знать, тебе отрубят голову без всякой жалости!

И принц Диамант сказал:

— Моя голова в твоем распоряжении, о царь времен! И когда я узнаю решение этой загадки, которую я так хочу разгадать, а именно: каковы отношения между нашим повелителем, царем Кипарисом, и нашей любимой царицей Сосновая Шишечка и что делает негр под кроватью из слоновой кости принцессы Мохры, я сделаю все, что хотел, совершу омовения и умру с отрубленной головой.

И тогда царь Кипарис решил раскрыть принцу Диаманту свою тайну, о которой он заботился больше, чем о душе своей, и не столько потому, что обещал выполнить любую его просьбу, сколь оттого, что Диаманта ожидала верная смерть. Поэтому он оставался с опущенной головою и вытянутым до земли носом целый час. А потом отдал знаком приказ стражникам — и те вышли из залы, а через некоторое время вернулись, ведя на красном кожаном поводке, украшенном драгоценными камнями, красивую борзую собаку. Затем они торжественно разостлали на полу большой квадратный парчовый ковер, и борзая подошла и села на один из его углов. После этого в залу вошли несколько рабынь, посреди которых была прекрасная юная девушка с изящной фигурой и связанными за спиной руками. И под бдительным оком двенадцати кровожадных эфиопов рабыни усадили эту девушку на противоположный угол ковра и поставили перед нею поднос с головой негра. И эта голова была сохранена в соли и специях и выглядела так, будто ее только что отрубили. Затем царь сделал еще один знак — и тут же вошел шеф-повар дворца в сопровождении разносчиков всевозможных блюд, которые радовали глаз и вкус, и он поставил все эти блюда на ковер перед борзой.

А когда борзая все съела и насытилась, остатки еды сложили в дрянную грязную тарелку и поставили ее перед прекрасной девушкой, у которой были связаны руки. И она сначала стала плакать, потом — улыбаться, и слезы, которые текли из глаз ее, превращались в жемчуг, а улыбки с губ ее — в розы. И эфиопы осторожно собрали этот жемчуг и эти розы и отдали их царю.

Взяв их, царь Кипарис сказал Диаманту:

— Настал момент твоей смерти от меча или от веревки!

Однако принц Диамант сказал:

— Конечно, о царь времен, но только после того, как я получу объяснение тому, что только что увидел, а после умру!

Тогда царь Кипарис забросил край своего царского платья на левую ногу и, подперев подбородок правой ладонью, сказал так:

— Знай же, о сын царя Шам-шаха, что юную девушку, которую ты видишь со связанными за спиной руками и чьи слезы и улыбки — жемчуг и розы, зовут Сосновая Шишечка. И она моя жена. А я царь Кипарис — хозяин этой страны и этого города Вакака. И в один день из прочих дней, дарованных нам Аллахом, я вышел из своего города на охоту, и на обширной равнине меня поразила жгучая жажда.

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ШЕСТНАДЦАТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Хозяин этой страны и этого города Вакака. И в один день из прочих дней, дарованных нам Аллахом, я вышел из своего города на охоту, и на обширной равнине меня поразила жгучая жажда. И, как заблудший в пустыне, я везде ходил в поисках воды. И после долгих страданий и волнений обнаружил старый колодец, выкопанный давным-давно какими-то людьми. И я поблагодарил Всевышнего за эту находку, и, хотя у меня почти не оставалось сил, я, призвав имя Аллаха, дополз до края этого колодца, доступ к которому был затруднен оползнями и развалинами. Затем, используя свою шапку как ведро и привязав размотанный тюрбан к поясу, я спустил шапку в колодец. И мое сердце вздрогнуло, когда я услышал всплеск воды. Но к сожалению, когда я хотел вытянуть веревку, сделанную из размотанного тюрбана, у меня ничего не вышло. Моя шапка стала такой тяжелой, как будто в ней поместились все несчастья земли. И я приложил огромные усилия, чтобы попытаться вытащить веревку, но все было безуспешно. И, на грани отчаяния и не в силах терпеть жажду, которая меня изнуряла, я закричал:

— Сила и спасение только в Аллахе! О существа, поселившиеся в этом колодце, будь то люди или джинны, помилуйте меня, ради Аллаха! Меня мучит жажда, так позвольте ведру моему подняться! О славные обитатели колодца! Я при последнем издыхании, и жизнь моя готова прерваться!

И я кричал и стенал о своих мучениях таким образом довольно долго, пока наконец из колодца до моего уха не донесся голос, и я разобрал, что он говорит:

— Жизнь лучше смерти! О правоверный, если ты вытащишь нас из этого колодца, мы наградим тебя! Жизнь лучше смерти!

Поэтому я, позабыв на мгновение о жажде, собрал все, что осталось от моих сил, и ценою невероятных усилий мне наконец удалось вытащить свое «ведро» из колодца. И я увидел, что за мою шапку уцепились пальцами две слепые старухи, чьи спины были изогнуты, как луки, и они были такие худые, что, казалось, могли проскочить через отверстие для шнурка. Веки у них вывернулись, рты были беззубы, головы ужасно тряслись, ноги дрожали, а волосы были белы, как вата. И когда, охваченный жалостью и совершенно позабыв о жажде своей, я спросил их, по какой причине они оказались в этом старом колодце, они сказали мне:

— О наш спаситель, однажды мы навлекли на себя гнев нашего повелителя, царя джиннов первого ранга, который лишил нас зрения и заставил опуститься в этот колодец. И теперь из благодарности мы готовы выполнить для тебя все, что ты пожелаешь. Однако сначала мы укажем тебе способ, как излечить нас от слепоты. И когда мы исцелимся, мы осыплем тебя своими благословениями. — И они продолжили: — В некотором отдалении отсюда, в месте, о котором мы тебе сейчас расскажем, есть река, на берегу которой обычно пасется белая корова. Найди ее свежий навоз, намажь им наши глаза — и мы тотчас же прозреем. Но когда эта корова появится, ты должен от нее спрятаться, потому что, если она тебя увидит, ничего не получится.

И я в соответствии с услышанным пошел в сторону реки, о которой шла речь и которую я не видел во время моих предыдущих поисков, и я прибыл в указанное место, где спрятался в камышах. И вскоре увидел, как из реки вышла белая корова. И как только она оказалась на земле, то сделала большую лепешку, а потом стала щипать траву. После чего она вошла в реку и исчезла.

Я немедленно встал со своего места, взял навоз белой коровы и вернулся к колодцу. И я нанес этот помет на веки двух старух — и они сразу прозрели, встали и огляделись вокруг. Затем они поцеловали мои руки и сказали мне:

— О наш повелитель, что ты хочешь: богатства, здоровья или красотку?

И я не раздумывая ответил:

— О мои почтенные тетушки, Аллах от щедрот Своих уже одарил меня богатством и здоровьем. Что касается красоток, то их никогда не бывает достаточно, чтобы удовлетворить наше сердце. Дайте мне красотку, о которой вы говорите!

И они сказали мне:

— Слушаем и повинуемся! Мы подарим тебе эту красотку, и она дочь нашего повелителя. Она подобна улыбающейся розе в саду, и сама роза, иногда садовая, а порой и дикая. Глаза у нее с поволокою, как у пьяного, и один-единственный поцелуй ее сразу успокаивает тысячу самых мрачных печалей. Что же касается ее красоты, то при виде ее солнце теряет свой блеск, луна начинает ревновать, а все сердца сразу разбиваются. А что до ее родителей, то они ее безумно любят, постоянно потакая ей во всем, и начинают каждый свой день с этого напитка любви. И эта красотка со всем, что она прячет от глаз, будет принадлежать тебе, и ты возрадуешься с ней, и она возрадуется с тобою.

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ СЕМНАДЦАТАЯ НОЧЬ,

она продолжила:

Наш повелитель, эта красотка со всем, что она прячет от глаз, будет принадлежать тебе, и ты возрадуешься с ней, и она возрадуется с тобою. И мы собираемся отвести тебя к ней, и вы оба будете делать то, что должны. Однако следите, чтобы ее родители вас не увидели, особенно когда вы будете ласкать друг друга, иначе они могут бросить вас живьем в огонь. Однако от любого зла есть свое средство, и мы всегда будем рядом, чтобы присматривать за вами и спасать от смерти. И даже в крайнем случае с вами не случится ничего, кроме хорошего, потому что мы тайно покроем ваши тела маслом фараоновой змеи, оно действует таким образом, что, даже если бы вы простояли тысячу лет на костре или в печи, ваши тела не подвергнутся ни малейшему вреду, и огонь станет для вас купелью, такой же прохладной, как источники в садах Ирама Многоколонного.

И, предупредив таким образом меня обо всем, что должно было со мною случиться, и заранее заверив в благоприятном исходе обещанного приключения, две старухи перенесли меня с поразившей меня быстротой во дворец, о котором шла речь и который принадлежал царю джиннов первого ранга. И мне вдруг почудилось, что я увидел себя в небесном раю. И в уединенной комнате, куда меня доставили, я увидела ту, что досталась мне по воле судьбы, — озаренную собственной красотою юницу, которая лежала на кровати, положив голову на очаровательную подушку. И разумеется, сияние щек ее заставляло стыдиться само солнце, а слишком долгое ее лицезрение могло помутить разум и отнять саму жизнь. И сразу же пронзительная стрела желания союза с нею глубоко вошла в мое сердце. И я стоял перед нею с открытым ртом, в то время как малыш, доставшийся мне в наследство от отца моего, решительно задвигался, словно захотел выйти на улицу подышать свежим воздухом.

При виде этого луноликая юница нахмурилась, как будто ее скромность была задета, в то время как ее озорной взгляд давал согласие. И она сказала мне тоном, которым выказывала, что готова рассердиться:

— О человек, откуда ты пришел и как ты набрался такой смелости?! Неужели жизнь твоя тебе не дорога?! Значит, ты не боишься с ней расстаться?!

И я, проникшись ее чувствами ко мне, ответил:

— О восхитительная госпожа моя, разве жизнь может быть дорога в этот момент, когда душа моя наслаждается видом твоим?! Клянусь Аллахом! Ты вписана в судьбу мою, и я пришел сюда именно для того, чтобы повиноваться судьбе своей, поэтому я прошу тебя, ради твоих глаз, этих бриллиантов, не трать время на бесполезные слова, ведь его можно использовать с пользой!

После этих слов юница внезапно отбросила свою скромность, вскочила и подбежала ко мне, словно движимая непреодолимым желанием, и она обняла меня и, побледнев, упала мне на руки. И она не замедлила задвигаться, тяжело дыша и извиваясь, так что мой малыш, недолго думая, залез в колыбель, и он не кричал и не капризничал там, а чувствовал себя как рыба в воде. И сознание мое воспарило, и я, не ощущая перед собой никаких преград, получил чистое и безупречное наслаждение. И мы провели весь день и всю ночь, не разговаривая, и мы не ели и не пили, переплетая наши ноги и чресла, находясь в плену всевозможных встречных движений. И рогатый баран не щадил свою бьющуюся овечку, и он сотрясал ее так, словно был быком с огромной шеей, а сладости, которые он подавал, были сладостями экстаза, и отец белизны не опускал свой сотрясающий инструмент, и нежную плоть подавали к столу одноглазого воина, и упорный мул был послушен посоху дервиша, и немой птенец внимал трелям переливчатого соловья, и безухий кролик подружился с бравым молчаливым петухом, и безголосый язык заставлял капризные губки пошевеливаться — одним словом, все, что должно было прийти в восторг, было в восторге, а то, что следовало убрать, было убрано. И мы не прекращали нашу работу до наступления утра, чтобы затем прочитать молитву и пойти в хаммам.

И мы провели так месяц, и никто во дворце не подозревал о моем присутствии и о той необычной жизни, которую мы вели, и все наши дни и ночи были наполнены молчаливыми совокуплениями и тому подобными действиями. И моя радость была бы полной, если бы не страх, который моя подруга никогда не переставала испытывать, что наша тайна может быть раскрыта отцом ее или матерью ее. И этот страх, по правде говоря, был настолько силен, что он леденил наши сердца.

Но вот этот страшный день не преминул настать, ибо однажды утром отец юницы, проснувшись, пошел в комнату своей дочери и заметил, что ее лунная красота и свежесть угасли и что глубокая усталость изменила и скрыла ее прелестные черты. И тут же он позвал мать ее и спросил:

— Почему изменился цвет лица дочери нашей? Разве ты не видишь, что губительный осенний ветер иссушил ее розовые щеки?

И мать долго молча и подозрительно смотрела на свою мирно спящую дочь, а потом, не говоря ни слова, подошла к ней, внезапным движением подняла ее рубашку и двумя пальцами левой руки разделила две очаровательные половинки внизу своей дочери. И своими глазами увидела то, что увидела, а именно неопровержимое доказательство испарившейся девственности этого цветка жасмина.

Но, дойдя до этого места, Шахерезада заметила приближение утра и скромно умолкла, отложив продолжение своего рассказа до следующей ночи.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ВОСЕМНАДЦАТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И своими глазами увидела то, что увидела, а именно неопровержимое доказательство испарившейся девственности этого цветка жасмина. И при этом наблюдении она чуть было не упала в обморок от волнения и воскликнула:

— О, ее скромность и ее честь украдены! О распутница! О несмываемое пятно на одежде ее целомудрия! — Затем она яростно встряхнула ее, разбудив, и закричала: — Если ты не скажешь правду, собака, я заставлю тебя узнать вкус красной смерти!^[46]

А юница, вздрогнув и проснувшись, увидела мать свою с носом, полным черной злобы, и она сразу поняла, что происходит, и в смущении почувствовала, что момент очень серьезный. И она не стала пытаться отрицать того, чего нельзя было отрицать, но и не хотела признаться в том, о чем шла речь. Вместо этого она решила опустить голову и веки и промолчать. И время от времени под потоком бурных слов, произносимых ее матерью, она довольствовалась тем, что на мгновение поднимала веки и сразу опускала их на изумленные глаза. Что же касается ответа, она так или иначе старалась не отвечать. И когда по окончании сотни вопросов, угроз и бурных восклицаний мать юницы почувствовала, что голос ее охрип, а горло отказывается производить дальнейшие звуки, она оставила дочь свою и в смятении вышла, чтобы отдать приказ произвести поиски по всему дворцу, дабы найти виновника причиненного ущерба. И слуги не заставили себя долго ждать, и через некоторое время поиски были произведены, и они напали на мой след, учуяв запах постороннего человека.

И они схватили меня и вывели из гарема и дворца; и, собрав множество дров, меня раздели и приготовились бросить в костер. И именно в этот момент ко мне подошли две старухи из колодца, и они сказали стражникам:

— Мы собираемся бросить в огонь этот сосуд с маслом и умаслить им тело этого злодея, чтобы огонь лучше лизал его и сжег все его члены, побыстрее избавив нас от этой беды.

И охрана не доставила им препятствий, скорее наоборот. И тогда две старухи вылили на мое тело кувшин, полный масла, о достоинствах которого они говорили мне ранее, и натерли им все мои конечности, не пропуская ни одной части тела моего. После этого охранники поместили меня в центр огромного костра, который они тут же и разожгли. И через несколько мгновений меня окружило бушующее пламя. Но облизывающие меня красные языки огня были мягче и свежее, чем ласка воды в садах Ирама Многоколонного. И я оставался с утра до вечера посреди этого пекла такой же невредимый, как в тот день, когда я вышел из чрева матери.

И вскоре джинны первого ранга, которые разжигали огонь и которые были уверены, что от меня остались одни кости, спросили своего хозяина, что делать с моим прахом. И их повелитель приказал взять мои кости и снова бросить их в огонь.

А царица при этом добавила:

— Но сначала вы все должны на них помочиться.

И в соответствии с этим приказом джинны потушили огонь, чтобы собрать мои кости и помочиться на них. Но они нашли меня улыбающимся и неповрежденным, в том состоянии, о котором я говорил.

При этом зрелище царь и царица джиннов первого ранга убедились в моей силе. И тогда они переменили свое отношение ко мне и решили, что теперь их долг в том, чтобы уважать такого выдающегося человека. И они сочли возможным выдать свою дочь за меня. И они подошли, взяли меня за руку, извинившись за свое поведение, и стали обращаться ко мне с большим уважением и сердечностью. И когда я открыл им, что я царь города Вакака, они возрадовались до пределов радости, благословляя судьбу, соединившую их дочь с благороднейшим из сыновей Адама. И они отпраздновали мою свадьбу с этим чудесным розовым созданием с большой пышностью и торжественностью.

Однако через несколько дней я почувствовал желание вернуться в свое царство, и я попросил разрешения отца жены моей уйти. И хотя ему и царице было больно расставаться со своей дочерью, они не захотели противодействовать моему желанию. И они приказали приготовить для нас золоченую колесницу, запряженную шестью парами воздушных джиннов, и преподнесли мне в качестве подарка огромное количество драгоценных камней, великолепных самоцветов. И после прощания и пожеланий благоденствия мы были перемещены в одно мгновение, достаточное для того, чтобы закрыть глаза и тут же открыть их, в мой город Вакак.

И теперь ты знаешь, о юноша, что эта красавица со связанными за спиной руками, которую ты видишь перед собой, — дочь царя джиннов первого ранга, и она моя супруга, и зовут ее Сосновая Шишечка. И это о ней я рассказывал до сих пор, и именно о ней я собираюсь продолжить свой рассказ.

И вот однажды ночью, спустя некоторое время после моего возвращения, я спал рядом со своей женой Сосновая Шишечка. И из-за сильной жары я проснулся вопреки своей привычке крепко спать и заметил, что, несмотря на температуру той душной ночи, ноги и руки моей Сосновой Шишечки были холоднее снега. И меня тоже стал охватывать этот необычный холод, и, подозревая, что с моей женой не все в порядке, я нежно разбудил ее и сказал ей:

— Моя прелесть, твое тело такое холодное! Тебе нездоровится? Что ты чувствуешь?

Но она ответила мне равнодушным тоном:

— Ничего страшного. Некоторое время назад я удовлетворила малую потребность, и из-за омовения, которое я сделала после этого, мои ноги и руки стали такими холодными.

И я поверил, что она говорит правду, и, не сказав более ни слова, повернулся и снова заснул. Однако несколько дней спустя произошло то же самое, и жена моя после моих расспросов дала мне то же объяснение. Но на этот раз я не был им удовлетворен, и смутные подозрения зародились в голове моей. И с тех пор я забеспокоился. Однако…

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Но на этот раз я не был им удовлетворен, и смутные подозрения зародились в голове моей. И с тех пор я забеспокоился. Однако я спрятал эти подозрения в шкатулку своего сердца и приложил язык — замок молчания — к ее дверце. И чтобы отвлечься от беспокойных мыслей, я пошел в конюшню посмотреть на своих прекрасных лошадей. И я увидел, что лошади, которых я оставил для личного пользования из-за того что их скорость превышала скорость ветра, стали такими худыми и истощенными, что кости протыкали их кожу, а их спины были поцарапаны в нескольких местах. И я, не зная, что и продумать, подозвал к себе конюших и сказал им:

— О сукины дети! Что это такое?! И как это случилось?!

И они бросились лицом вниз наземь перед моим гневом, и один из них приподнял голову и, дрожа, сказал мне:

— О господин наш, если ты пощадишь меня, я расскажу тебе кое-что. Это секретное дело.

И я бросил ему платок безопасности, сказав:

— Говори истинно и не скрывай от меня ничего!

Тогда он сказал:

— Знай, о господин наш, что каждую ночь сюда в конюшню непременно приходит царица, госпожа наша, одетая в свои царские одежды и украшенная своими драгоценностями, как Балкис^[47] в своих нарядах. И она выбирает одну из лошадей твоей милости, чтобы прокатиться на ней, отправившись на прогулку. А когда ближе к концу ночи она возвращается, лошадь уже ни на что не годится и падает на землю от изнеможения. И такое положение дел длится долго, о чем мы никогда не осмеливались сообщить твоей милости, о царь наш.

И тогда, узнав все эти странные подробности, я забеспокоился в сердце своем, и мое беспокойство возросло, и подозрения пустили глубокие корни в голове моей. И этот день я провел, не имея ни минуты покоя, и совершенно не мог думать о государственных делах. И я ждал с нетерпением ночи, и от этого ожидания мои ноги и руки дрожали, несмотря на всю мою волю. Итак, с наступлением ночи, в час, когда я обычно отправлялся в покои жены своей, я вошел к ней и обнаружил, что она уже разделась и протягивает ко мне руки. И она сказала мне:

— Я очень устала и просто хочу лечь спать. Сон уже накатывает на глаза мои. Давай спать!

Я же, со своей стороны, знал, как скрыть свое волнение, беспокойство и внутренний беспорядок, и, притворившись, что еще более утомлен, чем она, я лег рядом с нею и, хотя бодрствовал, начал глубоко дышать и захрапел, как те, что спят в хане.

И тогда эта злосчастная женщина поднялась, как маленькая кошка, и поднесла к моим губам чашку, содержимое которой она вылила мне в рот. И у меня хватило сил не выдать себя, и, отвернувшись к стене, сделав вид, что сплю, я молча выплюнул в подушку жидкий банж, который она налила мне. А она, не сомневаясь в его действии, встала с кровати и стала ходить по комнате. И она умылась и привела себя в порядок, нанеся себе на глаза тени, и блеск на волосы, и индийскую сурьму на брови, она подкрасила губы, надушилась летучей эссенцией из роз, украсила себя драгоценностями, и походка у нее сделалась как у пьяной.

Затем, дождавшись, пока она выйдет, я встал с постели и, накинув на плечи накидку с капюшоном, крадучись пошел за нею босиком. И я увидел, как она вошла в конюшню и выбрала себе красивую и легкую на ходу лошадь. И она села на нее и ускакала. И я сначала тоже хотел сесть на лошадь, чтобы следовать за нею, но я подумал, что стук ее копыт долетит до ушей моей бесстыдной жены и таким образом она узнает то, что должно было оставаться скрытым от нее. Поэтому, затянув пояс на своей талии, как это делают гонцы, я бесшумно пустился бежать за лошадью жены моей. И когда я спотыкался, я вставал, и когда я падал — поднимался, не падая духом. И так я продолжал свой бег, ушибая ноги о каменистую дорогу.

А теперь, о молодой человек, знай, что я не приказывал борзой с золотым ошейником, стоящей перед тобою, следовать за мной. Однако она выскочила из псарни и побежала рядом со мной, охраняя меня верой и правдой и не подавая голоса.

И по прошествии нескольких часов этого безудержного бега жена моя прибыла на голую равнину, где стоял только один дом, низкий, построенный из глины, и в нем жили негры. И она спешилась и вошла в этот дом негров. И я хотел оказаться позади нее, но дверь закрылась, прежде чем я добрался до порога, и мне пришлось выяснять, в чем дело, заглядывая в окно.

И вот здоровенные, как буйволы, негры, которых было семь, встретили жену мою ужасными оскорблениями. И они схватили ее, бросили на землю и начали топтать, нанося ей такие удары, от которых, как я считал, кости ее будут сломаны, а душа вылетит вон. Однако она не только не показала, что страдает от жестокого обращения, от которого до сегодняшнего дня на ее плечах, животе и спине остались следы, но и удовлетворилась тем, что сказала неграм:

— О мои дорогие, клянусь жаром любви моей, я немного опоздала этой ночью только потому, что царь, муж мой, этот паршивый, негодный зад, не заснул в положенное время, иначе стала бы я так долго заставлять ждать душу свою, чтобы насладиться напитком нашего союза?!

И, увидав это, я уже больше не знал, где я и кто я, и мне казалось, что я стал жертвой ужасного сна. И я подумал в душе своей: «Йа Аллах! Я ни разу не ударил Сосновую Шишечку, даже розой! Как же тогда она выдерживает такие удары и не умирает?!» И пока я думал об этом, увидел, как негры, умилостивленные извинениями жены моей, раздели ее донага, сорвав с нее царские одежды, драгоценности и украшения, и бросились на нее все разом, чтобы атаковать сразу со всех сторон. И она, подвергаясь этому насилию, отвечала удовлетворенными вздохами и закатывала глаза, издавая ахи и охи. И я, будучи не в силах выносить больше это зрелище, бросился внутрь через окно и, очутившись посреди помещения, схватил одну из дубинок, которые там находились. И, воспользовавшись изумлением негров, которые подумали, что я джинн, я набросился на них и стал сбивать их с ног сильными ударами дубинки по головам. И я отшвырнул пятерых от жены моей, отправив их прямиком в ад.

Увидев это, двое других негров, которые еще оставались с женой моей, стали искали спасения в бегстве. Но мне удалось поймать одного из них, и я растянул его у своих ног, и, поскольку он был только оглушен, я схватил веревку и хотел связать ему руки и ноги. Но когда наклонился, жена моя внезапно подбежала сзади и толкнула меня с такой силой, что я повалился наземь. И негр воспользовался этой возможностью, чтобы подняться и взгромоздиться ко мне на грудь. И он уже поднимал свою дубинку, чтобы тут же меня прикончить, когда моя верная собака, эта борзая, прыгнула на него и вцепилась ему в горло. И она повалила его на землю и покатилась вместе с ним. А я сразу же воспользовался этим благоприятным моментом, чтобы взять верх над своим противником и быстро скрутить ему руки и ноги. Затем настала очередь Сосновой Шишечки, которую я поднял и тоже связал, не говоря ни слова, а из глаз моих вылетали искры гнева.

Сделав это, я вытащил негра из дома и привязал его к хвосту моего скакуна. Потом я взял жену и положил ее перед собою поперек седла, как тюк. И в сопровождении моей борзой, спасшей мне жизнь, я вернулся во дворец, где собственноручно отрубил голову негру, бездыханное тело которого, после того как его проволокли по дороге, напоминало тряпку. А после я кинул его мясо собакам своим. И я засолил его голову, вот именно эту, которую ты видишь прямо здесь, на этом ковре, перед Сосновой Шишечкой. И в качестве наказания за бесстыдство я ежедневно ставлю перед своей женою отрубленную голову ее любовника-негра, чтобы она могла на нее полюбоваться.

Что же касается седьмого негра, которому удалось бежать, то он прибыл в области Сина и Масина, где правит царь Камуз, сын Тамуза. И благодаря серии своих черных дел ему удалось скрыться под кроватью из слоновой кости принцессы Мохры, дочери царя Камуза. И в настоящее время он ее советник по любовным вопросам. И никто во дворце не знает, что он находится под кроватью принцессы.

Вот, о молодой человек, и вся моя история с Сосновой Шишечкой, и такова роль черного негра, лежащего в это время под кроватью из слоновой кости дочери царя земель Сина и Масина, принцессы Мохры, виновной в гибели стольких царских сыновей.

Так говорил царь Кипарис, хозяин города Вакака, юному принцу Диаманту. А потом он добавил…

В эту минуту Шахерезада заметила, что восходит утренняя заря, и с присущей ей скромностью умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ДВАДЦАТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Так говорил царь Кипарис, хозяин города Вакака, юному принцу Диаманту. А потом он добавил:

— А теперь, когда ты услышал то, что не знает ни один человек, вытяни шею, ибо твоя голова уже больше не принадлежит тебе, и расстанься с жизнью!

Но Диамант ответил:

— О царь времен, я знаю, что моя голова в твоих руках, и я готов расстаться с нею без особого сожаления. Однако пока самый важный момент этой истории остался для меня недостаточно прояснен, поскольку я еще не знаю, почему седьмой негр укрылся именно под кроватью принцессы Мохры, а не в другой части земли и как так получилось, что эта принцесса согласилась его вечно прятать там. Дай мне узнать, как это произошло, и, как только я это узнаю, я совершу омовение и умру.

И когда царь Кипарис услышал эти слова от принца Диаманта, он был чрезвычайно удивлен, потому что не ожидал такого вопроса, и он никогда не хотел узнать подробности, которые так интересовали Диаманта. Вот почему он, не желая казаться несведущим в таком важном вопросе, сказал молодому принцу:

— О путешественник, то, о чем ты спрашиваешь меня теперь, относится к сфере государственной тайны, и, если бы я открыл ее тебе, это навлекло бы на мою голову и на царство мое самые ужасные бедствия. Поэтому я предпочитаю пощадитьтвою голову, и я прощаю тебя за твою нескромность. Так что поспеши убраться из дворца, пока я не передумал.

И Диамант, который не надеялся так легко спастись, поцеловал землю между рук царя Кипариса и, узнав о том, что он так хотел знать, покинул дворец, поблагодарив Аллаха, Который не дал ему погибнуть. И он пошел проститься со своим юным другом, прекрасным юношей Фарахом, который заплакал перед его отъездом. Затем он поднялся на террасу и сжег один из волосков аль-Симурга — и тут же перед ним появился Летучий, за которым следовал его бурный выхлоп. И, узнав о желании принца, он посадил его к себе на плечи, пересек семь океанов и с радушием и доброжелательностью пригласил в свое жилище. Там он заставил его отдохнуть несколько дней, а после доставил к восхитительной принцессе Азизе, которая ожидала его среди распускающихся роз. И там он нашел прекрасную юницу, которая роняла слезы во время его отсутствия и которая радостно вздохнула после его возвращения, и ее щеки стали подобны цветку гранатового дерева. И когда она увидала, как он вошел в сопровождении аль-Симурга Летучего, ее сердце дрогнуло и она встала, дрожа, как лань, которая слышит призывный зов. И аль-Симург Летучий, чтобы не беспокоить их, вышел из комнаты и позволил им узнать друг друга. И когда спустя час он вернулся, то обнаружил, что их руки и ноги все еще переплетены и прекрасный обнимал великолепную.

И Диамант, у которого были определенные планы, сказал аль-Симургу:

— О наш благодетель, о отец великанов и корона на головах их, я желаю, чтобы нынче ты перенес нас к своей племяннице, очаровательной Гамиле, которая ждет меня на берегу, раскалившись от желания, словно угли.

И великолепный аль-Симург взял их обоих, посадил на плечи свои и в одно мгновение, достаточное для того, чтобы закрыть глаза и тут же открыть их, перенес их к доброй Гамиле, которая пребывала в печали, не имея никаких новостей о принце Диаманте. И, вздыхая, она произносила следующие стихи:

И Диамант, который не забыл, чем он обязан услужливой Гамиле, избавившей его и от оленьей шкуры, и от уловок сестры ее, колдуньи Латифы, да еще и преподнесшей в подарок волшебное оружие, не преминул выказать ей свою благодарность. И после радости от новой встречи он стал умолять принцессу Азизу оставить его на час с Гамилой наедине, без свидетелей. И Азиза нашла это требование справедливым, а распределение внимания Диаманта — равным и ушла с аль-Симургом. И когда через час она вернулась, обнаружила, что Гамила расцвела в руках Диаманта. А Диамант, которому нравилось все делать в свое время, обратился к своим двум женам и к аль-Симургу и сказал им:

— Я думаю, пора решить дело с колдуньей Латифой, сестрой твоей, Гамила, и дочерью твоего брата, о отец всех летучих.

И все ответили:

— Нет проблем!

Затем аль-Симург по просьбе Диаманта прилетел к своей племяннице, колдунье Латифе, и, разом связав ей руки за спиною, доставил ее между рук Диаманта. И молодой принц, увидев ее, сказал:

— Чтобы судить ее, присядем здесь и поразмыслим, какое наказание она заслуживает.

И когда они сели друг напротив друга, аль-Симург высказал свое мнение.

— Мы должны без колебаний избавить человечество от этой злодейки, — сказал он. — Я считаю, что ее надо немедленно повесить вверх ногами, а потом убить. А после бросить ее тело на растерзание стервятникам, хищным птицам.

Тогда Диамант обратился к принцессе Азизе и попросил ее высказать свое мнение. И Азиза сказала:

— Я считаю, что лучше позабыть все причиненные ею обиды нашему мужу Диаманту и простить ее в этот благословенный день в честь нашего союза.

И Гамила, в свою очередь, согласилась, что необходимо простить ее сестру и попросить ее взамен вернуть человеческий облик всем молодым людям, которых она превратила в оленей.

Тогда Диамант сказал:

— Ну что ж, тогда даруем ей прощение и защиту! — И он бросил ей свой платок и сказал: — Теперь я должен остаться с нею наедине на час.

И обе супруги его согласились. И когда через час они вернулись в комнату, то обнаружили, что Латифа прощена и счастлива в руках юноши.

И когда Латифа вернула первоначальный облик всем принцам и прочим людям, которых она с помощью колдовства превратила в оленей, и отпустила их восвояси, дав им еду и кое-что из одежды, аль-Симург взял Диаманта и трех жен его, посадил к себе на спину и в кратчайший срок перенес в город царя Камуза, сына Тамуза, отца принцессы Мохры. И он разбил для них палатки за городом и позволил им немного отдохнуть, чтобы пойти по просьбе Диаманта в гарем, где обитала Коралловая Веточка. И он сообщил девушке о прибытии Диаманта, которого она ждала со вздохами и болью в сердце. И ему без труда удалось убедить ее позволить отвести себя к своему возлюбленному. И он доставил ее в шатер, где спал Диамант, и оставил ее наедине с ним, уведя с собой остальных трех его жен. И Диамант после бурных радостей по поводу своего возвращения смог доказать Коралловой Веточке, что он не забывает своих обещаний, и он сразу же заговорил с нею на соответствующем языке. И грудь ее расширилась от удовольствия, и душа расцвела, а три жены Диаманта сочли ее очаровательной.

Теперь, когда любовные отношения между Диамантом и его четырьмя женами были улажены, они стали думать о выполнении главного дела. И Диамант вышел из шатра и пошел один в город, и он пришел на площадь перед дворцом Мохры, где висели тысячи голов принцев, царских сыновей, и некоторые были с коронами, а другие — покрытые одними волосами. И он подошел к барабану и со всей силы стукнул в него колотушкой, чтобы объявить, что он готов дать принцессе Мохре ответ, который она требовала от женихов своих.

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Он объявил, что готов дать принцессе Мохре ответ, которого она требовала от женихов своих. И немедленно стражники отвели его к царю Камузу, который узнал в нем молодого человека, красотой которого он когда-то восхищался и которому он сказал однажды: «Поразмысли в течение трех дней, а затем вернись и попроси об аудиенции, в результате которой твоя светлая голова должна будет отделиться от царственного тела твоего». И на этот раз он жестом попросил его выйти вперед и сказал ему:

— О сын мой, да защитит тебя Аллах! Ты все еще хочешь узнать тайну и объяснить причудливые идеи юной девушки?

И Диамант ответил:

— Наука гадания пришла к нам от Аллаха, а Он знает все, и нам не нужно удивляться дарам Его! Секрет, который твоя дочь спрятала в шкатулке сердца своего и который она просит открыть, не известен никому, но ключ от этой шкатулки находится у меня.

И царь сказал:

— Мне жаль твою молодость! Ты только что приговорил себя к верной смерти!

И поскольку он больше не надеялся отговорить молодого человека от его рокового плана, он приказал рабам предупредить их повелительницу принцессу Мохру, что еще один заезжий принц собирается попытаться заполучить ее, ответив на ее сумасбродные вопросы.

И вскоре в залу аудиенций вошла, предшествуемая запахом ароматных кудрей, очаровательная юная принцесса с царскими манерами, та самая благословенная Мохра, причина стольких загубленных жизней, та, на которую не устаешь смотреть, как больной водянкой не устает пить воду из Евфрата, та, ради которой тысячи душ пожертвовали собою, как бабочки, летящие на губительное пламя. И, взглянув на Диаманта, она сразу узнала в нем юношу с загорелым лицом и очаровательным телом, вид которого так расстроил ее сердце, и поэтому она была на грани изумления, но вскоре осознала, что была обманута этим юношей, который исчез в мгновение ока, не оставив никаких следов. И она пришла в ярость в душе своей и сказала себе: «На этот раз он от меня не убежит». И, сев на трон рядом с отцом своим, она посмотрела юноше в лицо потемневшими глазами и сказала ему:

— Вопрос, который я задаю, хорошо известен! Дай же на него ответ! Какая связь между сосновой шишечкой и кипарисом?

И Диамант ответил:

— О принцесса, ответ на этот вопрос никому не известен! Однако отношения между Сосновой Шишечкой и Кипарисом весьма неважные, ибо Сосновая Шишечка, жена царя Кипариса, правителя города Вакака, нашла справедливое возмездие за то, что она сотворила. К тому же в этом деле замешаны негры.

При этих словах Диаманта принцесса Мохра пожелтела, как шафран, и ее сердце охватил страх. Однако, преодолевая волнение, она сказала:

— Слова твои непонятны. И когда ты разъяснишь их мне, я буду знать, правду ты говоришь или лжешь.

И когда принц Диамант увидел, что принцесса Мохра не хочет смотреть правде в глаза и отказывается понимать его с полуслова, он сказал ей:

— О принцесса, если ты хочешь, чтобы я рассказал тебе все в подробностях и приподнял занавес, который скрывает то, что должно быть скрыто, скажи мне, от кого ты научилась таким делам, какими не должна заниматься юная девственница? Речь идет о человеке, чье появление стало бедствием для всех принцев, которые мне предшествовали. — Проговорив это, Диамант повернулся к царю и сказал ему: — О царь времен, тебе нужно узнать тайну, с которой живет твоя достопочтенная дочь, и я прошу тебя приказать ей ответить на вопрос, который я ей задал.

И царь повернулся к прекрасной Мохре и сделал знак глазами, который означал: «Говори!» Однако Мохра хранила молчание и, несмотря на неоднократные знаки отца, не хотела освободить язык свой от связавших его уз.

Тогда Диамант взял царя Камуза за руку и, не говоря ни слова, провел его в комнату Мохры. И вдруг он наклонился и неожиданно сдернул полог с кровати из слоновой кости — секрет Мохры разлетелся на куски, и негр, ее черный наставник, предстал перед всеми, махнув кудрявой головой.

При виде этого царь Камуз и все присутствующие были поражены, они склонили головы от стыда, и тела их покрылись потом. И царь больше всего желал, чтобы его бесчестье во всей полноте его не предстало теперь перед его народом. Поэтому, не требуя дополнительных объяснений, он отдал свою дочь в руки принца Диаманта, чтобы тот мог распорядиться ею по своему усмотрению. И он добавил:

— Я только прошу тебя, о сын мой, поскорее убраться отсюда, забрав эту бесстыдную, чтобы я больше не слышал о ней и чтобы глаза мои больше не страдали от ее вида!

Что же касается негра, то его посадили на кол.

И Диамант не преминул повиноваться царю, взял сконфуженную принцессу и доставил ее к шатрам своим, связав по рукам и ногам. И он попросил аль-Симурга Летучего отнести его со всеми женами к воротам города отца его, царя Шам-шаха, что и было мгновенно исполнено. А после этого великолепный аль-Симург навсегда простился с Диамантом, не приняв от него никаких благодарностей. И, произведя серию выстрелов в воздух, он полетел своим путем-дорогою.

И это все, что случилось с Летучим.

Что же касается царя Шам-шаха, отца Диаманта, то, когда быстрая весть о прибытии его любимого сына дошла до него и вечер печали по причине его отсутствия сменился для него утром радости, его глаза уподобились двум фонтанам. И он пошел навстречу сыну своему, в то время как благая весть распространилась по городу и радость озарила все его дома. И царь подошел, дрожа от волнения, прижал молодого принца к груди своей, поцеловал его в губы и в глаза и зарыдал от радости. И Диамант, обняв его, в свою очередь, пытался сдерживать слезы свои и вздохи. И когда наконец первые восторги немного улеглись и царь смог заговорить, он сказал сыну своему Диаманту:

— О зеница ока моего и светильник дома отца твоего…

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Когда наконец первые восторги немного улеглись и царь смог заговорить, он сказал сыну своему Диаманту:

— О зеница ока моего и светильник дома отца твоего, расскажи же мне подробно историю твоего путешествия, чтобы я мог мысленно прожить дни твоего мучительного для меня отсутствия.

И Диамант рассказал царю Шам-шаху все, что с ним случилось, от начала и до конца, но повторять эту историю нет смысла. Затем он представил ему одну за другой всех своих четырех жен и, наконец, принцессу Мохру, которую привели к нему со связанными руками и ногами. И он сказал ему:

— Теперь ты, о отец мой, распоряжайся ею как хочешь.

И царь, которого Всевышний наделил мудростью и разумом, подумал, что сын его, должно быть, всем сердцем любит эту роковую юницу, ставшую причиной смерти стольких прекрасных принцев, поскольку именно ради нее он перенес все страдания и тяготы. И он решил, что если он вынесет ей суровый приговор, то, несомненно, причинит ему боль. Поэтому, поразмыслив еще мгновение, он сказал Диаманту:

— О сын мой, тот, кто после долгих мучений и трудностей получает в качестве приза жемчужину, должен бережно хранить ее. Безусловно, эта принцесса с изворотливым умом виновата в предосудительных действиях из-за собственной слепоты, но их следует считать созданными по воле Всевышнего. И если так много молодых людей лишились жизни по ее вине, то это потому, что Вершитель судеб записал это в книге судеб. С другой стороны, не забывай, о сын мой, что эта юница очень уважительно отнеслась к тебе, когда ты входил в сад ее под видом блаженного. Наконец, ты знаешь, что ничья рука, кроме разве одного негра, не касалась плодов этого молодого куста и что никто более не пробовал яблочного вкуса ее подбородка и фисташек губ ее.

И Диамант был тронут этой поэтической речью, тем более что четыре жены его, обладавшие прекрасными манерами, поддержали эту речь своим согласием. Вот почему, выбрав благоприятный день и подходящее время, этот юноша с телом, подобным солнцу, соединился с этой коварной луной, как змей соединяется с сокровищем, которое он стережет. И у него были от нее, как и от его четырех законных жен, чудесные дети, чьи шаги были для него счастьем и которых ожидали в жизни, как отца их Диаманта Великолепного и деда их Шам-шаха Прекрасного, удача и счастье.

Такова история принца Диаманта. И слава тем, кто сохранил древние истории в качестве уроков для ныне здравствующих, чтобы они, становясь умнее, могли познавать мудрость прошлого!

И царь Шахрияр, который выслушал эту историю с чрезвычайным вниманием, впервые поблагодарил Шахерезаду, сказав ей:

— Хвала тебе, о сладкие уста! Ты заставила меня забыть о моих горестях!

Однако затем лицо его внезапно потемнело. И Шахерезада, увидав это, поспешила сказать:

— О царь времен! Что это по сравнению с тем, что я собираюсь рассказать тебе о мастере розыгрышей и смеха!

И царь Шахрияр спросил:

— О Шахерезада, кто этот мастер розыгрышей и смеха, которого я не знаю?

И Шахерезада сказала:

ЗАБАВНЫЕ ИСТОРИИ ИЗ ЖИЗНИ МАСТЕРА РОЗЫГРЫШЕЙ И СМЕХА

В записях древних мудрецов, в ученых книгах и старинных преданиях рассказывается, о великий царь, что в городе Каире во времена, когда шутки и розыгрыши были в чести, жил человек, глуповатый с виду, однако скрывавший за своей яркой и шутовской внешностью бездну изящества, сообразительности, ума и мудрости, не говоря уже о том, что он был самым необычным, образованным и забавным человеком своего времени. Его звали Гоха, и у него не было определенной профессии, хотя иногда он проповедовал в мечетях.

Однажды его друзья сказали ему:

— О Гоха, не стыдно ли тебе проводить жизнь свою в лени и использовать руки свои со всеми их десятью пальцами только для того, чтобы подносить их ко рту! Разве ты не задумывался, что пора бы тебе прекратить вести беспутную жизнь и найти себе какое-нибудь уважаемое занятие?!

Однако он ничего не ответил на это. Но однажды он поймал аиста, высокого и красивого, с великолепными крыльями, с помощью которых он мог летать высоко в небе, и у него был чудесный клюв на зависть прочим птицам и две длинные ноги, похожие на стебли королевских лилий. И, взяв этого аиста, он поднялся на свою террасу, на виду у всех подрезал ножом великолепные перья на его крыльях, укоротил дивный длинный клюв и очаровательные стройные ноги и, подтолкнув его после всего этого, сказал:

— Ну давай, лети теперь! Лети!

И его возмущенные друзья упрекали его:

— Да проклянет тебя Аллах, о Гоха! К чему все это безумие?!

И он им ответил:

— Этот аист раздражал меня своим внешним видом, потому что он не был похож на других птиц. Но теперь я сделал его таким же, как все прочие.

А в другой день он сказал окружающим:

— О мусульмане и все, кто здесь присутствует, знаете ли вы, почему Аллах Всевышний и Милостивый — да будет Он прославлен и возблагодарен! — не дал крыльев ни верблюду, ни слону?

И все засмеялись и ответили:

— Нет, клянемся Аллахом! Мы не знаем, о Гоха! Но ты, ученый, от которого не скрыта ни одна из тайн, поспеши нам рассказать об этом, чтобы мы могли поучиться!

И Гоха тогда сказал им:

— Я скажу вам. Это потому, что, если бы у верблюдов и слонов были крылья, они, опустившись на цветы в ваших садах, своим весом раздавили бы их.

В другой день в дверь Гохи постучал его друг, и он сказал ему:

— О Гоха ради нашей дружбы одолжи мне твоего осла, который мне нужен для срочной поездки.

И Гоха, который не очень доверял этому другу, ответил:

— Я с удовольствием одолжил бы тебе осла, но у меня его больше нет, я его продал.

И вот в этот самый момент осел начал кричать в сарае, и друг услышал этот крик, который никак не прекращался, и он сказал Гохе:

— Да вот же он, твой осел, в сарае!

На что Гоха очень обиделся и ответил:

— Эй, клянусь Аллахом! Ты веришь ослу больше, чем мне?! Уходи, я больше не хочу тебя видеть!

А в другой раз сосед Гохи нашел его, чтобы пригласить его пообедать, и сказал:

— Приходи, о Гоха, и поешь в моем доме!

И Гоха принял это приглашение. И когда они оба сели перед блюдом с едой, им подали курицу. И Гоха, пожевав немного, в конце концов перестал есть, ибо курица была очень старой и мясо ее было очень жестким. И он удовлетворился тем, что выпил немного бульона, в котором она была сварена. Потом он встал, взял курицу, повернул ее в сторону Мекки и приготовился помолиться о ней.

И обиженный хозяин сказал ему:

— Что ты собираешься делать, о негодник?! И с каких это пор мусульмане молятся за кур?!

И Гоха ответил:

— О любезный, ты ошибаешься. Эта птица, о которой я буду молиться, вовсе не птица. Это всего лишь облик птицы, а на самом деле это святая старуха, превратившаяся в курицу, ибо она дружит с огнем, и пламя ее не берет.

Однажды он ехал с караваном, запасы еды караванщиков подходили к концу, и людей мучил голод. Что же до Гохи, то его желудок так требовал от него еды, что он проглотил бы порцию, которая подошла бы верблюду. Однако, когда все расселись во время следующей стоянки, чтобы поесть, Гоха проявил сдержанность и стал отказываться от еды, что поразило его товарищей. И когда его стали уговаривать взять хлеб и сваренное вкрутую яйцо, которое было его законной долей, он ответил:

— Нет, клянусь Аллахом! Вы ешьте и будьте счастливы, но я не могу съесть ни хлеб, ни яйцо, ибо мой желудок заполнен. Пусть каждый из вас возьмет свою долю — хлеб и яйцо, однако я из деликатности, лишь чтобы составить вам компанию, готов съесть у каждого половинку хлеба и половинку яйца, которыми вы со мной, конечно же, поделитесь.

А в другой раз он подошел к мяснику и сказал ему:

— Сегодня у меня дома праздник, поэтому дай мне лучший кусок жирной баранины.

И мясник достал большой кусок баранины и отдал ему.

И Гоха отнес мясо жене своей и сказал ей:

— Сделай нам из этого превосходного куска мяса шашлык с луком. И хорошо посыпь его приправами, как я люблю.

А затем он отправился на базар. Однако жена воспользовалась отсутствием Гохи, чтобы поспешно приготовить из баранины шашлык и съесть его вместе со своим с братом, ничего не оставив для мужа. А когда Гоха вернулся домой, он почувствовал аппетитный запах жареного шашлыка, и его ноздри затрепетали, и живот заурчал от голода. Но когда он сел для трапезы перед подносом, жена принесла ему лишь кусок греческого сыра и заплесневелый хлеб. Что же касается шашлыка, то его не было и в помине.

И Гоха, который только и думал о шашлыке, сказал жене своей:

— О дочь моего дяди, а где шашлык? Когда ты собираешься подать его мне?

И она ответила:

— Да прольется милость Аллаха на тебя и шашлык! Однако его сожрала наша кошка, когда я вышла по своей надобности.

Тогда Гоха, не говоря ни слова, встал, схватил кошку и взвесил ее на кухонных весах. И он обнаружил, что она весила намного меньше, чем принесенное им баранье мясо. Тогда он повернулся к жене своей и сказал ей:

— О сучья дочь! О бессовестная! Если то, что я взвесил, — кошка, где же съеденное мясо? А если я взвесил мясо, где же кошка?

В другой день жена его, которая была занята на кухне, отдала ему младенца, их маленького сына, которому было всего три месяца, и сказала:

— Возьми этого ребенка и покачай его, пока я кручусь возле сковороды. А потом я заберу его у тебя.

И Гоха был готов позаботиться о ребенке, хотя это занятие ему не очень нравилось. Однако именно в этот момент ребенок захотел пописать, и он начал мочиться прямо на новый кафтан отца своего. И Гоха, придя в крайнее раздражение, поспешил положить ребенка наземь и, будучи в ярости, решил, в свою очередь, помочиться на него. А жена его, увидев это, подбежала к нему с криком:

— О дегтярная рожа! Что это ты делаешь с нашим ребенком?!

И он ответил ей:

— Ты что, слепая? Клянусь Аллахом! Разве ты не видишь, что я лишь слегка на него брызнул, потому что это мой собственный сын?! По правде говоря, если бы на меня помочился чужой ребенок, я бы, без сомнения, полностью вылил на него содержимое мочевого пузыря моего.

Однажды вечером собравшиеся у Гохи друзья сказали ему:

— Йа Гоха, ты знаешь науки и сведущ в астрономии, можешь ли рассказать нам, что делается с луной, прошедшей свою последнюю четверть?

И Гоха ответил им:

— Чему вы только учились в школе, о друзья мои?! Клянусь Аллахом! Каждый раз, когда луна доходит до своей последней четверти, она затем разбивается и из нее получаются звезды.

А в другой день Гоха пошел поискать одного из своих соседей, и когда он нашел его, то сказал ему:

— Сосед должен помогать соседу. Одолжи мне горшок, чтобы я дома смог сварить голову барана.

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ НОЧЬ,

она сказала:

Так я дома смог бы сварить голову барана.

И сосед одолжил Гохе горшок, о котором шла речь, и тот приготовил в нем то, что приготовил. А на следующий день Гоха принес горшок его хозяину. Однако он позаботился о том, чтобы поставить в первый горшок второй, поменьше. И сосед очень удивился, получив назад свое имущество и увидав, что оно принесло плоды. И он сказал Гохе:

— Йа сиди Гоха, что это за горшочек, который я нахожу в своем горшке?

И Гоха ответил:

— Я не знаю, но думаю, что это твой горшок разродился им прошлой ночью.

И сосед сказал:

— Аллах акбар! Это чудесный дар, полученный через тебя, о благословенный сосед!

И он поставил горшок с горшочком на кухонную полку.

И вот спустя некоторое время Гоха вернулся к своему соседу и сказал ему:

— Если бы не боязнь смутить тебя, о сосед, я бы попросил у тебя горшок с его сыночком для сегодняшних нужд.

И тот ответил:

— С удовольствием, о сосед!

И он дал ему горшок с маленьким горшочком внутри. И Гоха взял их и ушел.

И вот прошло несколько дней, а Гоха не вернул то, что занимал. И сосед пошел, чтобы найти его, и сказал ему:

— Йа сиди Гоха, это, конечно, не от недостатка доверия к тебе, но сегодня дома нам нужна посуда.

И Гоха спросил:

— О чем речь, о сосед?

И тот сказал:

— О горшке, который я тебе одолжил и который разродился горшочком.

И Гоха ответил:

— Да пребудет с ним Аллах! Он умер.

И сосед сказал:

— Нет Бога, кроме Аллаха! Как, о Гоха?! Разве может горшок умереть?!

И Гоха ответил:

— Все, что рождает и рождается, умирает. И мы пришли от Аллаха, к нему мы и возвратимся.

Однажды феллах подарил Гохе жирную курицу. И Гоха приготовил эту курицу и пригласил феллаха к трапезе. И они съели курицу и были счастливы. Однако через некоторое время пришел другой феллах, который постучал в дверь Гохи и попросил, чтобы ему оказали гостеприимство.

И Гоха открыл дверь и сказал:

— Добро пожаловать, но кто ты?

И феллах ответил:

— Я сосед того, кто подарил тебе курицу.

И Гоха сказал:

— С радостью и удовольствием!

И он принял его со всей сердечностью, накормил его и ничего не требовал. И этот человек ушел счастливый.

А через несколько дней в дверь постучал третий. И Гоха спросил:

— Кто там?

И тот ответил:

Я сосед того соседа, который подарил тебе курицу.

И Гоха сказал:

— Заходи, я буду рад.

И он заставил его войти и сесть перед подносом с едой. Но вместо еды и питья он поставил перед ним горшок с горячей водой, на поверхности которой было видно несколько капель жира.

И феллах, видя, что на большее рассчитывать нечего, спросил:

— Что это, о хозяин?

И Гоха ответил:

— Это? Это сестра сестры той воды, в которой готовилась курица.

Как-то раз друзья Гохи, желая повеселиться за его счет, договорились между собой и повели его в хаммам. И они взяли незаметно для Гохи несколько яиц. И когда они вошли в хаммам, разделись и зашли с Гохой в харарет^[48], то сказали:

— Время настало. Теперь каждый из нас должен отложить яйцо, — и добавили: — А тот, кто не может откладывать яйца, должен будет заплатить хозяину хаммама за всех остальных.

И при этом они присели и закудахтали, словно курицы-несушки. И каждый из них вытащил из-под себя яйцо. И Гоха, увидев это, вдруг замахал малышом, который достался ему от отца его, закукарекал, бросился к своим друзьям и принялся наскакивать на них. И все в недоумении вскочили и закричали ему:

— Что ты собираешься делать, мерзавец?!

На что Гоха ответил:

— Как?! Вы не знаете?! Поскольку я вижу перед собою кур и я единственный петух среди них, значит, я должен их как следует потоптать.

Люди также рассказывают, что Гоха завел привычку каждое утро, стоя перед дверью дома своего, возносить молитву Аллаху, говоря: «О Щедрый, я прошу у тебя сто золотых динаров — ни на один больше и ни на один меньше, — потому что мне нужно ровно сто.

И если благодаря Твоей щедрости эта сумма в сто динаров будет превышена, пусть и на один динар, или если из-за недостатка моих заслуг только одного динара будет не хватать в этой сотне, извини, я не приму этот дар».

А среди соседей Гохи жил один богатый еврей; богатство приходит к нам от Аллаха, но он разбогател благодаря всяким предосудительным делам — да сгинет он в огне пятого ада!^[49] И этот еврей слышал, как Гоха каждый день произносил эту молитву вслух перед дверью дома своего. И он подумал про себя: «Клянусь Авраамом и Иаковом! Я хочу испытать золотом этого Гоху! И я посмотрю, как он выдержит это испытание». И он взял кошелек, в котором было ровно девяносто девять золотых динаров, и бросил его из окна к ногам Гохи, который совершал свою обычную молитву, стоя у порога дома своего. И Гоха поднял кошелек, а еврей наблюдал за ним, чтобы узнать, что будет дальше. И он увидел, как Гоха развязал шнурки кошелька, высыпал его содержимое себе на колени и принялся пересчитывать динары один за другим. Затем он услышал, как Гоха, заметив, что одного динара из сотни не хватает, воздел руки к Создателю своему и воскликнул:

— О Щедрый, хвала Тебе за благодеяния Твои, и благодарю Тебя, Прославленный! Однако твой подарок неполон, и я, как и говорил, не могу принять его в таком виде, — и добавил: — Вот почему я собираюсь передать его тому еврею, моему соседу, — бедному человеку, у которого есть семья и который сам образец честности.

И, сказав это, он взял кошелек, бросил его на двор еврея и пошел своей дорогой.

И когда еврей увидел и услышал все это, он был страшно поражен и сказал себе: «Клянусь светящимися рогами Моисея^[50], наш сосед Гоха — человек искренний и добрый. Но я ничего окончательно не могу сказать о нем, пока не проверю вторую часть мольбы его».

И на следующий день он взял кошелек, положил в него сто динаров и еще один и бросил к ногам Гохи как раз в тот момент, когда тот читал свою обычную молитву у двери дома своего. И Гоха, который очень хорошо знал, откуда упал кошелек, но продолжал делать вид, что верит во вмешательство Всевышнего, наклонился и поднял подарок. И, подсчитав золотые монеты, он обнаружил, что в кошельке на этот раз было сто один динар. Тогда, подняв руки к небу, он сказал:

— Йа Аллах, Твоя щедрость безгранична! Теперь Ты дал мне то, о чем я просил, и Ты захотел исполнить мое желание, дав мне даже больше, чем я хотел. Поэтому, чтобы не оскорбить доброту Твою, я принимаю это пожертвование как есть, хотя в этом кошельке на один динар больше, чем я просил. — И, сказав это, он привязал кошелек к своему поясу и пошел себе своей дорогой.

Но когда поглядывающий за ним еврей увидел, что Гоха таким образом взял кошелек и тихо ушел, он пожелтел от горя и почувствовал, что от гнева кровь готова хлынуть у него из носа. И он выскочил из своего дома и побежал за Гохой, крича ему:

— Погоди, Гоха, погоди!

И Гоха остановился и, повернувшись к еврею, спросил его:

— Что с тобой?

А тот ответил:

— Кошелек! Верни мне мой кошелек!

И Гоха сказал:

— Вернуть тебе кошелек со ста одним динаром, которые дал мне Аллах?! О пес, разум твой помутился сегодня утром в черепе твоем! Или ты думаешь, что я должен отдать его тебе, как вчера?! Подумай-ка хорошенько! Неужели я готов оскорбить Всевышнего, подумав, что Его щедрость недостойна меня?! Я знаю, что в этом кошельке есть еще один динар, помимо сотни, но другим он не повредит. Что же до тебя, то иди отсюда!

И он схватил большую узловатую палку и сделал вид, что собирается со всего маху опустить ее на голову еврея. И несчастный отпрыск Иакова был вынужден вернуться домой с пустыми руками и вытянутым до земли носом.

Однажды Гоха слушал в мечети проповедь имама. И проповедник на этот раз разъяснял своим слушателям один из пунктов традиционного права, говоря:

— О правоверные, знайте, что, если муж выполняет с наступлением темноты долг хорошего мужа по отношению к жене своей, он будет вознагражден Дарителем благ, как если бы он принес в жертву овцу. А если законное исполнение долга происходит в течение дня, это будет засчитываться как освобождение раба. А если это будет сделано посреди ночи, то такое действие будет равноценно принесению в жертву верблюда.

И, вернувшись домой, Гоха рассказал об этом жене своей. Затем он лег рядом с нею, чтобы заснуть. Но женщина, охваченная неистовым желанием, сказала Гохе:

— Поднимайся, о сын Адама, и потом преподнесем Аллаху овцу.

И Гоха ответил:

— Хорошо.

И они проделали свои дела и снова легли. Но ближе к середине ночи ненасытная снова ощутила желание, и она разбудила Гоху и сказала ему:

— Иди сюда, о сын Адама, и потом преподнесем Аллаху верблюда.

И Гоха…

В эту минуту Шахерезада заметила, что приближается утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И Гоха проснулся, застонал, с полузакрытыми глазами выполнил нужную работу и тут же снова заснул.

Однако тем же утром жена его, охваченная новым желанием, растолкала Гоху, разбудив его, и сказала:

— О сын Адама, проснись скорее, чтобы мы еще до восхода солнца успели вместе сделать то, что хотим, получив от Дарителя благ добро за освобождение раба.

Однако на этот раз Гоха ничего не предпринял и ответил:

— О женщина, а что может быть хуже, чем рабство мужчины, которого заставляют приносить в жертву своего малыша? Оставь же дитя отцу своему и освободи меня первым, ибо я раб твой!

А в другой день в другой мечети Гоха благоговейно слушал имама, который сказал:

— О правоверные, знайте, и в особенности те, кто избегает женщин для того, чтобы заглядываться на мальчишеские зады, что каждый раз, когда правоверный совершает свои дела с супругой своей, Аллах создает беседку в раю для их ближних.

И Гоха, вернувшись домой, рассказал об этом жене своей, не придав, впрочем, этому большого значения. Однако жена его, которая никогда не выпускала из одного своего уха то, что вошло в нее через другое, подождала, пока их дети легли в постель, и сказала Гохе:

— Пойдем, пойдем построим беседку для наших детей!

И Гоха ответил:

— Не возражаю!

И он поработал своим инструментом каменщика, засунув его в ступку с раствором, а потом лег спать. Однако час спустя неуемная ступка разбудила Гоху и сказала ему:

— Я совсем позабыла, что у нас есть дочь, которая рано или поздно выйдет замуж и будет вынуждена жить отдельно от нас. Давай соорудим беседку и для нее.

И Гоха сказал:

— Йа Аллах! Ну пусть мой малыш поработает ради девочки!

И он поместил своего малыша в колыбель, которая звала его.

А потом Гоха лег на свой матрас, заснул и захрапел. Но посреди ночи жена потянула его за ногу и потребовала, чтобы они сделали беседку для ее матери.

Однако на сей раз Гоха воскликнул:

— Да проклянет Аллах вечно клянчащих! Разве ты не знаешь, о женщина с вечно пустой ступкой, что щедрость Аллаха обойдет нас, если мы будем заставлять Его сооружать для нас столько беседок?!

И он повернулся на другой бок и снова захрапел.

Однажды на неделе одна набожная женщина, соседка Гохи, усердно молилась, и в это время по случайности она громко пукнула. И поскольку ей это не было присуще, она не была уверена, действительно ли этот звук возник прямо из нее, или это было шарканье ног ее по плитам, или же это был вздох во время горячей молитвы. И, охваченная сомнениями, она пошла посоветоваться с Гохой, который, как она знала, хорошо разбирался в тонких вопросах. И она объяснила ему, в чем дело, и спросила его мнения.

И Гоха в ответ немедленно громко пукнул и спросил:

— Это был такой звук, тетушка?

И женщина ответила:

— Нет, тот был явно громче!

И Гоха немедленно пукнул во второй раз, громче прежнего, и спросил:

— Это был такой звук?

И она ответила:

— Даже сильнее!

Тогда Гоха воскликнул:

— Клянусь Аллахом! Тогда это были не ветры, а настоящая буря! Отойди-ка от меня в безопасное место, о мать ветров, иначе я от таких усилий наложу в штаны!

Однажды страшный завоеватель татар Тимур Хромой^[51] прошел недалеко от города, где жил Гоха. И жители его собрались и после бесконечной болтовни о том, как предотвратить разорение города этим ханом, стали умолять Гоху спасти их от жестокой напасти. И тогда Гоха приказал принести весь муслин, который имелся на базарах, и сделал себе из него тюрбан размером с большое колесо арбы. Затем он сел на своего осла и выехал за город навстречу Тимуру. И когда Гоха приблизился к нему, Тимур заметил этот необычный тюрбан и спросил Гоху:

— Что это за тюрбан?

И Гоха ответил:

— О властитель мира, это мой ночной колпак, извини меня, если я появился между рук твоих в этом ночном колпаке, но совсем скоро ко мне на специально одолженной телеге прибудет мой дневной тюрбан.

И тогда Тимур Хромой, изумленный такими огромными головными уборами жителей, не стал брать этот город. И, симпатизируя Гохе, он приобнял его и спросил:

— Кто ты?

И Гоха ответил:

— Я, как ты видишь, божество земли.

А Тимур, принадлежавший к татарской расе, был в этот момент окружен несколькими юношами, одними из лучших ее представителей, и они имели, как и положено их расе, очень маленькие и раскосые глаза. И Тимур сказал Гохе, показывая ему на этих юношей:

^{Сделал себе тюрбан размером с большое колесо арбы. Затем он сел на своего осла и выехал за город навстречу Тимуру.}

— О божество земли, нравятся ли тебе эти симпатичные юноши? И есть ли равная им красота?

И Гоха сказал:

— Не хочу тебя обидеть, о правитель мира, но у этих юношей слишком маленькие глаза, и поэтому их лица лишены изящества.

И Тимур сказал ему:

— Неважно! Но поскольку ты божество земли, будь добр, увеличь их глаза!

И Гоха ответил:

— О господин мой, что касается глаз на лице, то только Аллах может увеличить их, я же, будучи божеством земли, могу только увеличить чеснок, который они таскают у себя за поясом.

И ответ этот развеселил Тимура, и он понял, с кем имеет дело, и с тех пор держал Гоху при себе, сделав его шутом своим.

Однажды Тимур, который не только хромал и имел железный костыль, но и был одноглазым и крайне уродливым, болтал с Гохой о том о сем. А тем временем вошел цирюльник Тимура и, побрив ему голову, подал ему зеркало. И, взглянув в него, Тимур заплакал. И, следуя его примеру, Гоха тоже расплакался и стал издавать горестные стоны. И таким образом прошел час, и второй, и третий. И в то время как Тимур уже перестал плакать, Гоха продолжал рыдать и стенать.

И удивленный Тимур спросил его:

— Что случилось? Если я заплакал, то потому, что, посмотрев на себя в зеркало этого несчастного цирюльника, я обнаружил, что действительно уродлив. Но почему ты проливаешь столько слез и продолжаешь так жалобно стенать?

И Гоха ответил:

— При всем уважении к тебе, о повелитель наш, хочу сказать, что ты лишь ненадолго посмотрел на себя в зеркало, и этого тебе хватило, чтобы проплакать целый час. Так что же удивительного в том, что раб твой, который видит тебя целый день, плачет дольше тебя?

И при этих словах Тимур, вместо того чтобы рассердиться, так рассмеялся, что откинулся на спину.

А в другой день Тимур, находясь за столом очень близко от Гохи, громко рыгнул.

И Гоха воскликнул:

— О мой повелитель, отрыжка — постыдный поступок.

И изумленный Тимур ответил:

— Отрыжка в нашей стране не считается постыдной.

И Гоха ничего на это не ответил, однако ближе к концу трапезы он громко пукнул.

И Тимур раздраженно воскликнул:

— О сучий сын, что ты делаешь?! Как тебе не стыдно?!

И Гоха ответил:

— О мой повелитель, в нашей стране это не считается постыдным. И поскольку я знаю, что ты не понимаешь язык нашей страны, я не стыдился.

Однажды Гоха заменял проповедника в мечети соседней деревни. И, закончив проповедь, он сказал своим слушателям, качая головою:

— О мусульмане, я нахожу, что обстановка в вашем городе точно такая же, как в моей деревне.

И его спросили:

— Как ты это узнал?

И он ответил:

— Это потому, что я только что прикоснулся к своему зеббу, и я почувствовал, что здесь, как в и моей деревне, он вялый и висит. Салам вам всем, я ухожу!

В другой день Гоха проповедовал в другой мечети, и в заключение он воздел руки к небу и сказал:

— Мы благодарим Тебя и прославляем Тебя за доброту Твою, о Истинный и Всемогущий Бог, спасибо за то, что Ты не сотворил нас с задницей в руках!

И слушатели, изумленные этой фразой, спросили его:

— Что ты хочешь этим сказать?

И Гоха ответил:

— Клянусь Аллахом! Если бы Создатель сотворил нас с задницей в руках, мы бы пачкали свои носы более ста раз в день.

А в другой раз, снова поднявшись на кафедру, он сказал:

— О мусульмане, хвала Аллаху, Который не приделал нам сзади то, что приделал спереди!

И его спросили:

— Как это?

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Хвала Аллаху, Который не приделал нам сзади то, что приделал спереди!

И когда его спросили: «Как это?», он ответил: — Если бы то, что у нас спереди, было сзади, каждый мог бы невольно делать то, что творили друзья Лута^[52]. А Лут только потому и смог спастись, что не делал этого.

Однажды жена Гохи, оказавшись одна совершенно обнаженной, стала с большой любовью обращаться со своим безухим кроликом, говоря:

— О мое сокровище, почему у меня нет двух, или трех, или даже четырех таких же, как ты?! Ты источник моих удовольствий, и ты приносишь мне драгоценные блага.

Однако судьбе было угодно, чтобы в это время Гоха пришел домой. И он все увидел и услышал, о чем говорила жена его. Тогда он обнажил малыша своего и сказал ему, плача:

— О сукин сын, сколько бед ты навлек на мою голову! Лучше бы ты не доставался мне в наследство от отца моего!

А в другой день Гоха вошел в виноградник соседа и стал есть виноград, как лиса, беря в рот всю гроздь, а потом вытягивая ее изо рта уже без ягод. И вдруг появился сосед, который, пригрозив ему палкой, крикнул:

— Что ты там делаешь, о проклятый?!

И Гоха ответил:

— У меня колики, и я пришел сюда, чтобы облегчится.

И сосед спросил:

— Если это правда, где доказательство тому, что ты сотворил?

Гоха на мгновение сбился, но, оглядываясь по сторонам, чтобы найти хоть что-нибудь в свое оправдание, показал соседу-виноградарю на ослиный навоз, сказав при этом:

— Вот доказательство.

И сосед-виноградарь воскликнул:

— Заткнись, лжец! С каких это пор ты стал ослом?

А Гоха немедленно достал свой огромный зебб и сказал:

— С тех пор, как Создатель дал мне этот губительный инструмент.

Однажды Гоха шел по берегу реки и увидел группу прачек, стиравших одежду. И прачки, увидав его, подошли к нему и окружили, словно пчелиный рой. И одна из них,приподняв юбки, обнажила телеса свои. Гоха увидел это и, отвернувшись, сказал:

— О Защитник скромности, в тебе лишь мое убежище!

Но обиженные прачки сказали ему:

— Что с тобою, дражайший?! Разве ты не знаешь, как называется эта прелесть?!

И он ответил:

— Я хорошо ее знаю, она называется источником моих страданий!

Но они закричали:

— Вовсе нет! Это рай для бедняков!

Тогда Гоха попросил разрешения отойти в сторону, он обернул своего малыша тканью тюрбана, как саваном, а потом вернулся к прачкам, и те спросили его:

— Что это, о Гоха?

И он ответил:

— Это бедняк, который умер, и он просит впустить его в рай для бедняков.

И прачки так смеялись, что попадали на спины. И в то же время они увидели, как что-то свисает из савана, а это была огромная мошонка Гохи. И они спросили его:

— Ладно! А что это висит вон там, под мертвецом, как два страусиных яйца?

И он сказал:

— Это два сына бедняка, которые пришли навестить его могилу.

Однажды Гоха был в гостях у сестры жены своей. И она сказала ему:

— Йа сиди Гоха, мне нужно пойти в хаммам. Прошу тебя, позаботься о моем ребенке во время моего отсутствия.

И она ушла, а малыш начал кричать и плакать. А Гоха стал его успокаивать. Он вынул свой рахат-лукум и дал младенцу пососать, и тот вскоре заснул. А когда мать вернулась и увидела спящего ребенка, она стала благодарить Гоху, а он сказал ей:

— Не за что, о сестра жены моей. Если бы я сделал то же самое с тобою и если бы ты попробовала мое снотворное, то тоже заснула бы без сил.

А в другой раз Гоха предавался удовольствиям со своим ослом у двери одиноко стоявшей мечети. И какой-то человек случайно пришел совершить молитвы свои в этой мечети. И когда он увидел Гоху, который был очень занят этим делом, то, охваченный отвращением, плюнул на землю. А Гоха искоса посмотрел на него и сказал:

— Возблагодари Аллаха! Если бы я не был занят своим неотложным делом, я бы отучил тебя плеваться.

В другой раз Гоха лежал в жаркий день на дороге, на самом солнце, держа в руке свой обнаженный зебб. И прохожий сказал ему:

— Позор тебе, о Гоха! Что ты здесь делаешь?

И Гоха ответил:

— Заткнись, о сын Адама, и иди своей дорогой! Разве ты не видишь, что я позволяю своему малышу подышать свежим воздухом, чтобы охладить его?

А в другой день люди пришли посоветоваться с Гохой, и они спросили его:

— Если имам в мечети пукнул, что делать всем прочим?

И Гоха не задумываясь ответил:

— Совершенно ясно: они должны ответить ему тем же.

Однажды Гоха и жена его шли по берегу реки во время паводка. И вдруг, споткнувшись, женщина поскользнулась и упала в воду. А так как течение было очень сильным, оно подхватило и понесло ее. И Гоха не колеблясь прыгнул в воду, чтобы вытащить жену свою, но, вместо того чтобы поплыть вниз по реке, он поплыл вверх — против течения. И собравшиеся вокруг люди заметили его поступок и сказали ему:

— Что ты делаешь, сиди Гоха?

И он ответил:

— Клянусь Аллахом! Ищу упавшую в воду дочь моего дяди!

И люди сказали:

— Но, о Гоха, должно быть, поток понес ее вниз, а ты ищешь ее, плывя вверх, против течения.

Он же сказал:

— Вовсе нет. Я знаю ее лучше, чем вы, ведь она жена моя. У нее такой настырный характер, что я абсолютно уверен: она поплыла против течения.

В другой день Гоха выполнял обязанности кади.

К нему привели человека и сказали:

— Вот этого мужчину застукали, когда он посреди улицы насиловал кошку. И поскольку тому есть свидетели, этот человек не может отпираться.

И Гоха сказал ему:

— Ну, давай рассказывай, как было дело! И если ты скажешь мне правду, тебе будет даровано снисхождение Аллаха. Расскажи мне, как ты изнасиловал кошку.

И человек ответил:

— Клянусь Аллахом, о господин наш кади, я представил, что ты знаешь эти двери благодати, и я открыл эту дверь, держа лапы кошки в своих руках и зажав ее голову между колен своих. И поскольку этот трюк однажды мне удался, я решил повторить его. И я признаю свою вину, о господин наш кади.

Но Гоха воскликнул:

— Ты лжешь, сукин сын! Я более тридцати раз пытался проделать это — все без толку!

И он приказал задать ему палок.

Однажды Гоха пришел в гости к кади в одном городе, а к нему в это время пришли два истца и сказали:

— О господин наш кади, наши дома стоят так близко, что почти соприкасаются. И этой ночью вдоль наших домов прошла собака, которая нагадила на одинаковом расстоянии от наших дверей. И мы пришли к тебе, чтобы ты сказал нам, кто должен позаботиться о том, чтобы прибрать за нею.

При этом кади повернулся к Гохе и сказал ему насмешливым тоном:

— Я оставляю это дело на твое усмотрение. Изучи его и вынеси решение.

И Гоха повернулся к двум истцам и сказал одному из них:

— Слушай, это лежит ближе к твоей двери?

Однако тот ответил:

— По правде говоря, это именно посередине.

Тогда Гоха спросил второго:

— Верно ли, что это лежит ближе к твоей двери?

И тот ответил:

— Ложь! Это лежит на улице ровно между нашими двумя дверьми.

Тогда Гоха вынес свой вердикт:

— Дело решено. Эта забота касается не вас, а того, кому по долгу службы приходится содержать улицы в чистоте, а именно нашего хозяина, господина кади.

Однажды сын Гохи, которому тогда было четыре года, пошел с отцом к соседям на праздник. Ему подарили красивый баклажан и спросили его:

— Что это?

И малыш ответил:

— Это новорожденный теленок, который еще не открыл глаза.

И все засмеялись, а Гоха воскликнул:

— Клянусь Аллахом! Я его этому не учил!

В некий день, когда Гоха был настроен к совокуплению, он обнажил малыша, доставшегося ему от отца его. Однако на головку малыша случайно присела муха-журчалка, и Гоха, увидав это, воскликнул…

Но, дойдя до этого места, Шахерезада заметила приближение утра и скромно умолкла, отложив продолжение своего рассказа до следующей ночи.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И однажды, когда Гоха был настроен к совокуплению, он обнажил малыша, доставшегося ему от отца его. Однако на головку малыша случайно присела му-ха-журчалка, и Гоха, увидав это, воскликнул:

— Клянусь Аллахом! Ты знаешь толк в выборе, о мушка, ибо именно этот цветок достоин быть выбранным среди всех прочих цветов для извлечения сладости.

— Таковы, о счастливый царь, — сказала Шахерезада, — только некоторые из множества историй, которые приключились с мастером розыгрышей и смеха, восхитительным и незабываемым сиди Гохой, да пребудет над ним милость Аллаха, и да дарует Он ему прощение Свое! И пусть память о нем будет жива до Судного дня!

И царь Шахрияр ответил:

— Эти истории про Гоху заставили меня забыть о самых серьезных заботах, о Шахерезада!

А маленькая Доньязада воскликнула:

— О сестра моя, какие это были сладкие, вкусные и свежие истории!

А Шахерезада сказала:

— Однако они ничто по сравнению с историей юницы Дивное Сердце, повелительницы птиц.

И царь Шахрияр воскликнул:

— Клянусь Аллахом! О Шахерезада, я знавал многих юниц и видел их гораздо больше, но я совсем не помню это имя! Кто такая эта Дивное Сердце и почему она повелительница птиц?

И тогда Шахерезада сказала:

ИСТОРИЯ ЮНИЦЫ ДИВНОЕ СЕРДЦЕ, ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦЫ ПТИЦ

Рассказывали мне, о счастливый царь, что в Багдаде, Городе мира, обители всех радостей, всех удовольствий и саду духа, халиф Гарун аль-Рашид, наместник Владыки миров^[53] и эмир правоверных, среди своих близких и дворецких имел в качестве верного компаньона и любимого друга того, чьи пальцы владели гармонией, чьи руки любили лютни и чей голос мог бы поучить соловьев; и это был царь музыкантов, музыкальное чудо своего времени, выдающийся певец Ишах аль-Надим из Мосула. И халиф, любивший его великой любовью, подарил ему самый красивый из своих дворцов. И у Ишаха была обязанность — обучать искусству пения и гармонии одаренных молодых девушек среди тех, которые были куплены на базаре невольников и на других рынках мира для гарема халифа. И как только одна из них выделялась среди своих подруг и опережала их в искусстве пения, игры на лютне или гитаре, Ишах приводил ее к халифу и заставлял петь и играть перед ним. И если она нравилась халифу, ее немедленно приводили в его гарем. Но если она недостаточно нравилась ему, она возвращалась, чтобы занять свое место среди учениц во дворце Ишаха.

И вот в один прекрасный день эмир правоверных, чувствуя, что его грудь сжалась, послал за своим великим визирем Джафаром Бармакидом, верным товарищем Ишахом и меченосцем Масруром. И когда они оказались между рук его, он приказал им переодеться, как только что сделал сам. И они стали похожи на компанию обычных людей. И к ним присоединились также переодетые эль-Фадль, брат Джафара, и ученый Юнус. И все они, никем не замеченные, вышли из дворца, пошли к Тигру и вызвали лодочника, и он их повез в Аль-Таф, пригород Багдада. И там они сошли на берег и пошли по дороге случайных встреч и непредвиденных приключений.

И когда шли вперед, разговаривая и смеясь, они увидели подходящего к ним старика с седой бородой и почтенной внешностью, который поклонился Ишаху и поцеловал руку его. И Ишах узнал в нем одного из торговцев, которые поставляли девочек и мальчиков во дворец халифа. И именно к этому шейху обычно обращался Ишах, когда хотел получить новую группу учениц для своей музыкальной школы.

И теперь, когда шейх подошел к Ишаху, не подозревая, что его сопровождают эмир правоверных, его визирь Джафар и его друзья, он извинился за доставленные неудобства, что прервал их прогулку, и добавил:

— О господин мой, я давно хотел тебя увидеть. И я даже решил найти тебя во дворце твоем. Но поскольку сегодня Аллах поставил меня на пути твоей милости, я немедленно расскажу тебе, что беспокоит меня.

И Ишах спросил:

— Что же, досточтимый? И чем я могу помочь тебе?

На что работорговец ответил:

— Так вот, в данный момент у меня среди рабынь есть молодая девушка, очень хорошо владеющая лютней, и, поскольку она музыкально одарена, она не замедлит оказать честь обучаться в твоей школе, ибо она лучше всех знает, как извлечь пользу из твоего замечательного обучения. И поскольку, кроме того, стать ее является продолжением духа ее, я думаю, что ты не погнушаешься мимоходом бросить на нее взгляд и прослушать ее. И если она тебе понравится, все будет хорошо, в противном случае я продам его какому-нибудь торговцу и еще раз извинюсь за неудобства, причиненные тебе и этим благородным господам, друзьям твоим.

Услышав эти слова старого работорговца, Ишах тут же посоветовался с халифом и ответил:

— О дядя, иди впереди нас, приведи к девушке, о которой идет речь, и предупреди ее, чтобы она готовилась быть увиденной и услышанной всеми нами, потому что меня будут сопровождать мои друзья.

И шейх ответил послушанием и повиновением и поспешно исчез, в то время как халиф и его товарищи, ведомые Ишахом, который знал дорогу, медленно пошли к тому месту, где старик держал рабынь своих.

Хотя в этом приключении не было ничего необычного, тем не менее они приняли его с открытым сердцем, — так рыбак у моря принимает удачу, которую Аллах посылает с его первым уловом, какой бы маленькой она ни была. И вскоре они увидели здание с высокими стенами и широким внутренним пространством, в котором могли с комфортом разместиться все племена пустыни. И они прошли через дверь и вошли в большую залу, предназначенную для продажи и покупки и окруженную скамьями, на которых сидели покупатели. И они сами сели на эти скамьи, а старик, шедший впереди них, пошел за девушкой.

И для нее прямо посреди залы было приготовлено нечто вроде драгоценного деревянного трона, покрытого тканью с ионийской вышивкой, и у его подножия — дамасская лютня, украшенная серебряными и золотыми нитями.

И вот ожидаемая молодая девушка появилась на пороге залы. И, поприветствовав общество, с изяществом качающейся ветки она села на приготовленный для нее трон. И она была подобна солнцу, когда оно светит в вышине полуденного неба. И хотя ее руки немного дрожали, она взяла лютню и прижала ее к груди своей, как сестра прижимает к себе младшего брата своего, а затем она исполнила прелюдию, которая привела всех в восторг. И она заставила послушные струны звучать в другой тональности и пропела такие стихи:

И когда юница закончила петь, халиф не смог удержаться от возгласа:

— Благословение Аллаха на голос твой и на искусство твое! По правде говоря, ты преуспела!

Но он внезапно вспомнил о своей маскировке и больше ничего не сказал, боясь, что его узнают. А Ишах, в свою очередь, тоже похвалил девушку. Но не успел он закрыть рот, как царственно сложенная юница быстро встала, подошла к нему и почтительно поцеловала его руку, сказав:

— О господин мой, мои руки все еще дрожат в твоем присутствии, язык замолкает перед твоим взором, а красноречие иссякает. И только ты можешь, насколько я знаю, развязать эти путы.

И когда она сказала ему это, из глаз ее покатились слезы.

При виде этого Ишах, очень удивленный и тронутый, спросил ее…

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И при виде этого Ишах, очень удивленный и тронутый, спросил ее:

— О драгоценная юница, почему душа твоя грустна и отчего она заставляет глаза твои плакать? И кто ты, почему я тебя не знаю?

И когда девушка, не отвечая, опустила глаза, Ишах понял, что она не хочет говорить на людях. И, взглянув на заинтригованного халифа, он задернул занавеску, отделяющую на аукционе рабынь от покупателей, и мягко сказал:

— Может быть, теперь ты захочешь объясниться легко и свободно?

И юница, увидев, что осталась с Ишахом наедине, жестом, полным изящества, сразу приподняла покрывало с лица своего и предстала перед ним во всей своей красе: белая, как новая луна, с черными локонами на каждом виске, прямым, тонким, словно выточенным из прозрачного перламутра носом, ртом словно из мякоти спелых гранатов и маленьким изящным подбородком. И на этом прекрасном, свободном от покрывала лице под двойной дугой бровей сияли большие черные глаза, и, казалось, они готовы были выйти за пределы лица ее, если бы их не сдерживали виски.

И Ишах, пристально посмотрев на нее, тихо сказал:

— Говори, о юница, ты можешь мне довериться.

И тогда она сказала голосом, похожим на журчание воды в фонтанах:

— Долгое ожидание и мучения духа сделали меня неузнаваемой, о господин мой, и слезы, которые я пролила, смыли свежесть со щек моих. И больше на них не расцветают прежние розы.

И Ишах улыбнулся и, прервав ее, сказал:

— И с каких это пор, о юница, розы расцветают на лике полной луны?! И почему ты своими словами стремишься умалить собственную красоту?!

Она же ответила:

— На что могла рассчитывать красавица, которая до сих пор жила только для себя?! О господин мой, дни и месяцы я провела здесь и умудрялась при каждом новом аукционе находить новый предлог, чтобы не быть проданной, потому что я все еще ожидала твоего появления и мечтала поступить в твою музыкальную школу, слава о которой широко распространилась в моей стране.

И когда она сказала это, вошел купец, ее хозяин.

И Ишах спросил его:

— Какую цену ты хочешь за нее? И скажи, как ее зовут?

И шейх ответил:

— Что касается ее имени, о господин мой, мы зовем ее Тохфа аль-Кулуб^[54], Дивное Сердце, потому что, по правде говоря, никакое другое имя ей не подходит. Что же касается ее цены, должен сказать, что она много раз обсуждалась между мной и богатыми ценителями красоты, которых соблазняли ее очаровательные глаза. И это как минимум десять тысяч динаров. И я должен добавить, что до сих пор она препятствовала возможным покупателям делать какие-либо дальнейшие шаги. Каждый раз, когда по ее просьбе я показывал ей лица возможных покупателей, она отвечала мне, зная, что я не буду продавать ее без ее согласия: «Этот мне не нравится потому-то и потому-то, и тот ни за что не подойдет потому-то и потому-то».

И таким образом она бесповоротно оттолкнула от себя местных покупателей и распугала всех иноземцев, ведь все заранее знали, что она наверняка заметит в них какой-нибудь серьезный недостаток или несовершенство, и никто не осмеливался подвергаться ее обидным замечаниям. Вот почему честность вынуждает меня просить у тебя в качестве цены за эту юную невольницу сумму только в десять тысяч динаров, что едва покрывает мои расходы.

Ишах улыбнулся и ответил на это:

— О шейх, прибавь еще два раза по десять тысяч динаров к тому, что ты просишь, и тогда, возможно, цена будет справедливой. — И, сказав это перед изумленным купцом, он добавил: — Ты должен отвести эту юницу ко мне домой, и там тебе отвесят оговоренные меж нами динары.

И он оставил юницу, которая трогательно улыбнулась ему, и пошел искать халифа с остальной компанией. И он нашел их на грани нетерпения и рассказал им все, что произошло, не упуская ни одной подробности. И они все вместе пошли дальше, доверяя свой путь прихоти их общей судьбы.

Что же касается девушки Дивное Сердце, то шейх, ее хозяин, поспешил привести ее вовремя в нужное место — во дворец Ишаха, где он получил за нее оговоренную сумму — тридцать тысяч динаров, а затем пошел своей дорогой.

Тогда юные рабыни Ишаха окружили Дивное Сердце и повели ее в хаммам, где искупали ее, одели, причесали и украсили ожерельями, кольцами, ручными и ножными браслетами, вышитыми золотом накидками и серебряными нагрудниками. И прекрасная бледность ее нежного лица была подобна луне, сияющей в месяце Рамадане над царским садом.

Когда учитель Ишах увидел Дивное Сердце в этом новом сиянии, которое делало ее более прекрасной, чем молодая невеста в день ее свадьбы, он поздравил себя с приобретением, которое только что сделал, и сказал себе: «Клянусь Аллахом! Когда эта девушка проведет несколько месяцев в моей школе и еще больше усовершенствуется в искусстве игры на лютне и пении и когда она сможет благодаря удовлетворению сердца своего вернуть свою природную красоту, она станет звездою в гареме халифа, потому что, по правде говоря, эта юница не человеческая дочь, а избранная гурия».

И он отдал приказ, чтобы все, что ей необходимо для изучения гармонии, было предоставлено в ее распоряжение, и он рекомендовал не пренебрегать ничем, дабы ее пребывание в музыкальной школе-дворце было приятным во всех отношениях. Так и случилось, и поэтому этой юнице легко давалось и искусство гармонии, и искусство красоты.

Однако в один прекрасный день между другими днями все юницы, обучавшиеся игре на лютне и гитаре, разошлись по дворцовому саду, и музыкальная школа-дворец полностью опустела, и тогда Дивное Сердце поднялась с дивана, на котором отдыхала, и вошла в залу для обучения одна. И она села на свое место и прижала лютню к груди движением лебедя, прячущего голову под крыло, и вся красота ее вернулась, а бледность и утомление прошли, — так на исходе весны на смену бледному анемону приходит яркий нарцисс. И теперь она была соблазном для глаз, очарованием для сердец и песней радости для Того, Кто создал ее.

И в полном одиночестве она заставила свою лютню петь, исполнив ряд прелюдий, которые опьянили бы самых тонких ценителей. Затем она вернулась к первой мелодии с искусством, превосходящим способности самых сладкоголосых птиц, ведь, и вправду, в каждом ее пальце было скрыто настоящее чудо.

Однако, конечно же, никто и подумать не мог, что во дворце Ишаха сам хозяин имел в лице этой девушки равного себе или даже превосходящего его своими способностями музыканта, ибо с того дня, как она покинула шейха и когда от волнения у нее дрожали руки и голос, у нее не было возможности играть или петь на публике. И когда она, как и ее подруги, слушала наставления Ишаха, она играла и пела не в одиночку, а хором со всеми ученицами.

И теперь она заставляла лютню гармонично подражать голосам птиц, которые раньше порхали в ветвях дерева, из древесины которого она была сделана, и она подняла голову, стала напевать, и с ее губ слетели такие стихи…

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И теперь она заставляла лютню гармонично подражать голосам птиц, которые раньше порхали в ветвях дерева, из древесины которого она была сделана, и она подняла голову, стала напевать, и с ее губ слетели такие стихи:

И вот пока она пела, Ишах, который с утра проводил время с халифом, вернулся домой, не известив слуг о своем прибытии. И как только вошел во дворец свой, он услышал дивный голос, чудесный и такой сладкий, как ветер раннего утра, когда он приветствует пальмы, и более благодатный для сердец слушателей, чем миндальное масло для тела.

И Ишаха так тронули переливы этого голоса, смешанного с аккордами лютни и который, без сомнения, не мог быть одним из голосов земли, а скорее напоминал комету, вылетевшую из садов Эдема, что он не мог удержаться и издал громкий крик удивления и восхищения. И молодая певица, услыхав этот возглас, вскочила и побежала, все еще держа лютню в руках. И она обнаружила господина своего Ишаха, который стоял, прислонившись к стене и положив руку на сердце. Он был так бледен и так взволнован, что она бросила лютню, подбежала к нему, полная тревоги, и воскликнула:

— О господин мой, да пребудет с тобой милость Всевышнего и да избавит Он тебя от всякого зла! Пусть не будет с тобою ни одной печали или неудобства!

А Ишах, придя в себя, спросил ее тихим голосом:

— Неужели это ты, о Дивное Сердце, играла и пела в пустой зале?

И девушка смутилась, покраснела и не знала, что ответить. Но поскольку Ишах настаивал, а она побоялась расстроить его своим молчанием, то она ответила:

— Увы! О господин мой, это была раба твоя Дивное Сердце.

И Ишах, услышав это, склонил голову и сказал:

— Какой злосчастный день! О Ишах, ты со своей гордой душою, который считал себя первым в своем веке по голосу и знанию гармонии, ты не более чем презренный раб всех талантов этой божественной юницы, словно спустившейся с небес!

И, охваченный необыкновенным волнением, он взял руку Дивного Сердца и почтительно поднес ее к своим губам, а затем ко лбу. И Дивное Сердце почувствовала, что падает в обморок, но все-таки она нашла в себе силы быстро убрать руку и воскликнула:

— Во имя Аллаха, о господин мой! С каких это пор хозяин целует руку рабыни?!

Однако он ответил со смирением:

— Молчи, о Дивное Сердце, о первая из всех созданий, молчи! Теперь Ишах нашел своего повелителя, а ведь он до сих пор думал, что ему нет равных, потому что, клянусь пророком, — да пребудет с ним мир и молитва! — до сих пор я думал, что мне нет равных, но теперь мое искусство рядом с твоим все равно что драхма рядом с динаром. О Дивное Сердце, ты само совершенство! И я, не теряя времени, отведу тебя к эмиру правоверных Гаруну аль-Рашиду. И когда его взор упадет на тебя, ты станешь принцессой среди женщин, да ты уже царица среди всех созданий Бога. И да будет благословенно твое искусство и красота твоя! И хвала, хвала тебе, о моя повелительница Дивное Сердце! И когда по воле Аллаха и твоей чудесной судьбы ты сядешь на избранное место во дворце эмира правоверных, прошу, не изгоняй из памяти своей твоего нижайшего раба Ишаха!

И Дивное Сердце с глазами, полными слез, ответила:

— О господин мой, как я могу забыть тебя?! Ты источник всяческого богатства и самой силы сердца моего!

И Ишах взял ее за руку и заставил поклясться Кораном, что она не забудет его. И он добавил:

— Да, конечно! Твоя судьба — чудесная судьба, и на твоем челе я вижу отметину желания эмира правоверных, и поэтому позволь мне попросить тебя спеть в его присутствии то, что ты только что пела для себя, а я слушал за дверью, уже считая себя одним из избранных. — И, получив обещание юной певицы, он сказал ей: — О Дивное Сердце, можешь теперь в качестве последней услуги сказать мне, в результате какой серии таинственных событий такая царственная особа, как ты, оказалась среди рабов из разных стран, которых продают и покупают, в то время как выкуп за тебя оценить невозможно, даже если собрать вместе все скрытые сокровища копей и все подземные и морские богатства, которые Всевышний спрятал в самом сердце этих стихий?

И, услышав эти слова, Дивное Сердце улыбнулась и сказала:

— О господин мой, история твоей рабыни — странная история, и случай этот весьма удивителен, и, если бы эта история была записана иглою во внутреннем уголке глаза, она послужила бы назиданием для будущих поколений, которые будут читать ее. И в один прекрасный день, если пожелает Аллах, я расскажу тебе историю моей жизни и моего появления в Багдаде. Но на сегодня тебе будет достаточно знать, что я из Магриба и что я долго жила среди людей Магриба, — и добавила: — Я в твоих руках, и я готова следовать с тобою во дворец эмира правоверных.

И Ишах, у которого был весьма сдержанный и деликатный характер, постарался не настаивать на том, чтобы узнать больше. И, поднявшись, он хлопнул в ладоши и приказал рабыням, которые прибежали по этому сигналу, подготовить парадные одежды для их повелительницы Дивное Сердце. И тут же они открыли большие сундуки с одеждами и вытащили целую кучу чудесных полосатых платьев из нишапурского шелка, легких на ощупь и на вид и пропитанных ароматными эссенциями. И они также достали из инкрустированных ящичков наборы украшений с драгоценными камнями. И они облачили девушку, хозяйку свою, в семь платьев разного цвета, усыпали ее драгоценными камнями и таким образом сделали ее похожей на прекрасного китайского божка.

И когда эти церемонии закончились, рабыни взялись ее поддерживать под руки справа и слева, в то время как другие девушки взяли на себя заботу нести фестоны ее бахромчатых шальвар. И все они вышли из музыкальной школы-дворца в сопровождении Ишаха, который шел впереди всех вместе с молодым негром, несущим чудесную лютню.

И вся эта процессия прибыла во дворец халифа и вошла в приемную залу. И Ишах поспешил пойти и сначала один предстать перед халифом, и он сказал ему после должного вознесения почестей:

— Вот, о эмир правоверных, сегодня я привел особенную и единственную девушку среди всех прочих, этот прекрасный, избранный дар от Создателя, и, кажется, она сбежала из самого рая, и она мой учитель, а не ученик, это чудесная певица Тохфа аль-Кулуб!

И аль-Рашид улыбнулся и сказал:

— И где она, о Ишах? Может быть, это та юница, которую я однажды видел на невольничьем рынке, когда она пела, будучи невидимой и скрытой от глаз покупателей?

И Ишах ответил:

— Она самая, о мой повелитель! И клянусь Аллахом, она более приятна для глаз, чем прохладное утро, и более гармонична для слуха, чем журчание воды в ручье!

И аль-Рашид ответил:

— Тогда, о Ишах, не медли с приходом утра и не лишай нас гармонии журчащей воды, ибо, по правде говоря, утро не должно скрываться, а вода должна петь.

В эту минуту Шахерезада заметила, что брезжит рассвет, и со свойственной ей скромностью умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Не медли с приходом утра и не лишай нас гармонии журчащей воды, ибо, по правде говоря, утро не должно скрываться, а вода должна петь.

И Ишах пошел за Дивным Сердцем, в то время как халиф был поражен в душе своей, услыхав, как тот впервые и с такой страстью восхваляет певицу. И аль-Рашид сказал Джафару:

— Разве не удивительно, о визирь, что Ишах выражает свое восхищение кем-либо, помимо себя?! Это меня поражает до крайности, — и добавил: — Но давай посмотрим, что будет дальше.

И через несколько мгновений в залу вошла девушка, которую Ишах осторожно держал за руку. И когда эмир правоверных взглянул на нее, глаза его засверкали и разум его был тронут ее благодатью, он был восхищен ее очаровательной походкой, которая напоминала развевающийся шелк шарфа. И пока он так смотрел на нее, она подошла, стала между рук его и приподняла с лица покрывало. И она была подобна луне в ее четырнадцатую ночь — чистая, ослепительная, белая, безмятежная. И хотя она была взволнована тем, что оказалась в присутствии эмира правоверных, она не забыла, что требовали от нее вежливость и хорошие манеры, и своим дивным голосом, не похожим ни на чей другой, поприветствовала халифа, сказав ему:

— Приветствую тебя, о потомок благороднейших из сынов человеческих, о благословенное семя господина нашего Мухаммеда, — да пребудут над ним мир, молитва и благодать! — дом и убежище для тех, кто идет по пути честности, наместник Владыки миров! Салам от самой покорной рабы твоей!

И аль-Рашид, услыхав эти слова, сказанные с такой восхитительной грацией, расцвел от удовольствия и воскликнул:

— Машаллах!^[55] Вот совершенное создание!

А когда он рассмотрел ее еще внимательнее, он чуть не улетел от радости. И Джафар и Масрур тоже чуть не последовали за ним. Затем аль-Рашид встал со своего трона и спустился к девушке, подошел к ней и очень осторожно накинул маленькое шелковое покрывало на лицо ее, и это означало, что теперь она была в его гареме и что все, что ее касалось, подпадало под тайну избранных правоверных. И после этого он пригласил ее сесть и сказал ей:

— О Дивное Сердце, ты действительно особый дар! Но не могла бы ты своим приходом, озаряющим дворец мой, привнести в него еще и музыкальную гармонию? Ведь наш слух принадлежит тебе, как и наше зрение!

И Тохфа взяла лютню из рук маленькой черной рабыни и села у подножия трона халифа, чтобы немедленно заиграть мелодию, способную тронуть самое требовательное ухо. И музыка, летящая из-под ее пальцев, была чудеснее и трогательнее, чем все птичьи трели. Затем, когда звуки почти смолкли, она запела, и с ее губ слетели такие стихи:

И аль-Рашид посмотрел на юную девушку с любовью, добротой и нежностью, и он был так очарован ее природными дарами, красотою ее голоса и превосходством игры ее и пения, что ради нее сошел со своего трона, подошел к ней, сел рядом на ковер и сказал ей:

— О Тохфа, клянусь Аллахом! Ты действительно избранный подарок! — Затем он повернулся к Ишаху и сказал ему: — Воистину, о Ишах, ты недостаточно справедливо оценил это чудо, несмотря на все, что ты рассказал нам о нем, потому что я не боюсь безоговорочно утверждать, что она превосходит тебя.

И было записано, что никто не должен оценивать ее, кроме халифа.

И Джафар воскликнул:

— Клянусь своей головой, о мой повелитель, ты говоришь истинно! Эта юница — похитительница разума!

И Ишах сказал:

— По правде говоря, о эмир правоверных, мне было нетрудно понять это, тем более что, услышав ее в первый раз, я сразу очень ясно почувствовал, что все мое искусство и то, что Аллах даровал мне, — ничто в моих глазах перед нею. И я воскликнул: «О Ишах, сегодня злосчастный день для тебя!»

И халиф сказал:

— Это так и есть.

Затем он стал умолять Тохфу начать ту же песню снова. И, услышав ее снова, он вздрогнул и вскрикнул от удовольствия. И он сказал Ишаху:

— Клянусь заслугами моих предков! Ты доставил мне подарок, который стоит всех владений мира!

Затем, не в силах уже больше испытывать такую радость, но не желая показаться слишком чувствительным перед своими товарищами, халиф встал и сказал меченосцу Масруру:

— О Масрур, вставай и отведи госпожу свою Тохфу в самую почетную часть гарема. И убедитесь, что у нее нет недостатка ни в чем.

И евнух-меченосец увел Тохфу, а халиф влажными глазами смотрел, как она уходит походкой газели в своих украшениях и в дивных полосатых платьях. И он спросил Ишаха:

— Она одета со вкусом. Откуда они, эти платья? Я никогда не видел таких у себя во дворце.

И Ишах ответил:

— Они достались ей от раба твоего, это ты научил меня такой щедрости, о мой повелитель. Но клянусь своей жизнью, этот мой подарок, который перешел теперь вместе с нею от меня к тебе, — ничто по сравнению с ее красотой.

И халиф, который всегда был великодушно щедр, обратился к Джафару и сказал ему:

— О Джафар, ты немедленно выдашь нашему верному другу Ишаху за это сокровище сто тысяч динаров и подаришь ему десять платьев из нашего гардероба по его выбору.

Затем аль-Рашид, с цветущим лицом и свободной от всех забот головою, направился в отведенное для Тохфы помещение. И он вошел к ней со словами:

— Да пребудешь ты в безопасности, о Дивное Сердце!

И он подошел к ней и обнял за завесой тайны. И он нашел ее чистой девственницей, нетронутой, как только что вынутая из раковины морская жемчужина. И он был счастлив с нею.

И с того дня Тохфа заняла очень большое место в его сердце, настолько большое, что он не мог вынести ее отсутствия ни мгновения. И в конце концов он даже передал в ее руки бразды правления своим царством, ибо он нашел в ее лице мудрую советницу. А на ее обычные расходы он выделял двести тысяч динаров ежемесячно, и он передал ей пятьдесят молодых рабынь для дневной и ночной службы. И у нее было достаточно подарков и драгоценностей, чтобы купить весь Ирак и все земли Нила.

И любовь к этой юнице так укоренилась в сердце халифа, что он не хотел никому доверять заботу о ней. И когда он выходил из ее дома, то держал при себе ключ от ее апартаментов. И однажды, когда она пела перед ним, он был в таком восторге, что едва не поцеловал ей руку. Но она отдернула ее и этим резким движением сломала лютню. И она плакала, а доведенный до крайности аль-Рашид вытер ее слезы и дрожащим голосом спросил ее, почему она плачет, и воскликнул:

— Аллах с тобою, о Тохфа! Пусть ни одна слезинка никогда не упадет из глаз твоих!

И Тохфа сказала:

— Кто я такая, о мой повелитель, что ты хочешь поцеловать мне руку?! Ты хочешь, чтобы Аллах и Его пророк — да пребудет с ним мир и молитва! — наказали меня за это и заставили мое счастье испариться?! Потому что никто в мире не удостоился такой чести!

И аль-Рашид был доволен ее ответом, и он сказал ей:

— Хорошо, о Тохфа, теперь, когда ты знаешь, какое место ты занимаешь в душе моей, я больше не буду повторять жест, который так задел тебя, поэтому осуши глаза свои и знай, что я люблю только тебя и что я умру, любя тебя.

И Тохфа упала к его ногам и обняла его колени. А халиф поднял ее, поцеловал и сказал ей:

— Ты единственная моя царица! И ты даже выше дочери моего дяди Сетт Зобейды!

И вот однажды, когда аль-Рашид уехал на охоту, Тохфа была одна в своей комнате, она сидела рядом с золотым подсвечником, который освещал ее ароматными свечами, и при этом свете она читала книгу. И вдруг к ней на колени упало ароматное яблоко. Она подняла голову и увидела того, кто бросил это яблоко. И это была сама Зобейда. И Тохфа как можно скорее встала и после почтительных приветствий сказала:

— О госпожа моя, прими мои извинения! Клянусь Аллахом! Если бы я могла свободно передвигаться, я бы каждый день умоляла тебя принять мои услуги как рабыни твоей! Да никогда не лишит нас Аллах шагов твоих!

И Зобейда вошла в комнату фаворитки аль-Рашида и села рядом с нею. И лицо ее было печальным и встревоженным. И она сказала:

— О Тохфа, я знаю, что у тебя большое сердце, и твои слова меня не удивляют, потому что твоя щедрость — это естественное качество души твоей. И — клянусь жизнью эмира правоверных! — у меня нет привычки выходить и навещать жен и любимиц халифа, моего кузена и мужа. Однако сегодня я пришла рассказать тебе о той унизительной ситуации, в которую я попала с тех пор, как ты появилась во дворце. Знай же, что я действительно совершенно брошена и низведена до уровня простой наложницы, потому что эмир правоверных больше не приходит ко мне и не спрашивает, как у меня дела.

И, сказав это, она заплакала. И Тохфа заплакала вместе с нею и чуть не потеряла сознание. А Зобейда сказал ей:

— И я пришла к тебе, чтобы попросить передать ему одну просьбу. Я хочу попросить аль-Рашида даровать мне только одну ночь в месяц, чтобы я не совсем опустилась до положения рабыни.

И Тохфа поцеловала руку царицы и сказала ей:

— О корона на голове моей, о госпожа наша, я всей душой желаю, чтобы халиф проводил рядом с тобой все месяцы, а не одну ночь и чтобы сердце твое утешилось, и я молю, чтобы в нем было даровано мне прощение за то, что я своим появлением стала причиной твоей печали. И пусть я однажды стану рабой между рук твоих, о царица и повелительница!

Однако тем временем аль-Рашид вернулся с охоты и пошел прямо к жилищу своей любимицы. А Сетт Зобейда, увидев его издалека, поспешила исчезнуть, после того как Тохфа пообещала ей помочь. И аль-Рашид вошел, сел, улыбаясь, и усадил Тохфу к себе на колени. Затем они вместе ели, пили и развлекались. И только тогда Тохфа заговорила о Сетт Зобейде и умоляла его обратить к ней сердце свое и прийти к ней той же ночью. И он улыбнулся и сказал:

— Поскольку мой визит к Сетт Зобейде столь срочен, тебе следовало, о Тохфа, рассказать мне об этом, прежде чем мы начали развлекаться.

Однако она ответила:

— Я сделала это, чтобы доказать правоту поэта, сказавшего:

Не стоит просителю быть лицемером,

Открытое сердце — вот лучший ходатай.

Услышав это, аль-Рашид обрадовался и прижал Тохфу к груди своей. И случилось то, что случилось. После чего он ее оставил, чтобы совершить то, о чем она просила, — визит к Зобейде. И он запер за собой дверь и ушел.

И это все, что случилось с ним.

Что же касается Тохфы, то произошедшее с нею с этого момента было настолько удивительно и поразительно, что об этом стоит рассказать немедленно.

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ТРИДЦАТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Что же касается Тохфы, то произошедшее с нею с этого момента было настолько удивительно и поразительно, что об этом стоит рассказать немедленно.

Когда Тохфа осталась одна в своей комнате, она снова взяла книгу и продолжила читать. Потом, почувствовав себя немного уставшей, она взяла лютню и начала играть. И лютня зазвучала так красиво, что неодушевленные предметы заплясали от удовольствия.

И вдруг она почувствовала, что в ее освещенной свечами комнате происходит нечто необычное. Она повернулась и увидела посреди комнаты старика, танцующего в тишине. Веки его были опущены, вид — почтенный, а осанка — величавая. И он танцевал так самозабвенно, как ни один человек не танцевал ранее перед глазами ее.

И Тохфа похолодела от страха, ибо окна и двери гарема были закрыты, а выходы ревностно охраняли евнухи. И она не помнила, чтобы когда-либо видела во дворце этого странного старика, поэтому поспешила про себя произнести слова изгнания нечистого: «Прибегаю к Всевышнему против всех, кого надо побить камнями! Разумеется, я не собираюсь показывать, что заметила присутствие этого странного создания. Я лучше буду продолжать играть, и то, чего хочет Аллах, произойдет». И у нее хватило сил продолжить начатую мелодию, хотя пальцы ее дрожали на струнах.

И вот по прошествии часа шейх перестал танцевать, подошел к Тохфе и, поцеловав землю между ее рук, сказал:

— Ты преуспела, о самая искусная на всей земле от востока до запада! Пусть мир никогда не лишится лицезрения твоих совершенств! О Тохфа, о Дивное Сердце, разве ты не узнаешь меня?

И она воскликнула:

— Нет, клянусь Аллахом! Я не знаю тебя! Но я думаю, что ты джинн из земли джиннов. Изыди, о лукавый!

И он ответил, улыбаясь:

— Ты говоришь верно, о Тохфа. Я глава всех племен страны джиннов, я Иблис^[56].

И Тохфа воскликнула:

— Имя Аллаха на мне и вокруг меня! Я ищу прибежища в Аллахе!

Но Иблис взял ее руку, поцеловал, поднес к своим губам и ко лбу и сказал:

— Не бойся, о Тохфа, потому что уже долгое время ты под моей защитой и любимица молодой правительницы джиннов Камарии, которая из всех дочерей джиннов больше всего любит красавиц, а ты таковая и есть среди всех дочерей Адама. Знай же, что в течение очень долгоговремени я появлялся вместе с нею, чтобы навещать тебя каждую ночь, хотя ты и не подозревала об этом, и восхищаться тобою, хотя ты этого и не знала, потому что наша очаровательная правительница Камария безумно любит тебя и часто клянется именем твоим и глазами твоими. И когда она приходит сюда и видит тебя, пока ты спишь, она тает от желания и умирает от твоей красоты. И время для нее тянется медленно, за исключением ночей, когда она приходит к тебе, чтобы наслаждаться, глядя на тебя, хотя ты этого и не знаешь. Так вот я пришел как ее посланник, чтобы рассказать тебе о ее печали и томлении, которое она испытывает, находясь вдали от тебя, и я должен передать тебе, что, если ты хочешь, я доставлю тебя в страну джиннов, где ты будешь возведена до высшего ранга среди правителей джиннов. И ты будешь управлять нашими сердцами, как ты владеешь здесь сердцами сынов человеческих. И именно сегодня обстоятельства складываются чудесным образом для твоей поездки, потому что сегодня мы будем праздновать свадьбу дочери моей и обрезание сына моего. И наше застолье будет освещено твоим присутствием, и все джинны будут тронуты твоим приходом, и все будут рады принять тебя как свою повелительницу. И ты останешься с нами столько, сколько захочешь. Если тебе не понравится в стране джиннов и если ты не привыкнешь к нашей жизни, которая есть непрерывный праздник, я клянусь, что верну тебя туда, откуда забрал, без всяких проволочек и повторных просьб.

И, услышав эту речь от Иблиса, — да бежит он нас! — перепуганная Тохфа не решилась отказаться от этого предложения, опасаясь мести шайтана. И она кивнула, что означало: «Да». И тотчас Иблис сказал: «Бисмиллах!»^[57] — и взял в одну руку лютню, которую отдала ему Тохфа, а другой — ее за руку. И, ведя ее таким образом, он открывал двери без помощи ключей и шел с нею, пока они не достигли входа в кабинеты удобств, ведь эти кабинеты, а порой колодцы и емкости для воды — единственные места, которые подземные джинны используют для выхода на поверхность земли. И именно по этой причине ни один человек не входит в эти кабинеты, не произнеся охранную формулу и не обретя убежища в Аллахе. И как джинны выходят из кабинетов удобств, точно так же они возвращаются домой. И нам не известны ни исключения из этого правила, ни отказы от этого обычая.

Поэтому, когда напуганная Тохфа оказалась перед кабинетами удобств вместе с шейхом Иблисом, она чуть не лишилась разума. Однако Иблис начал болтать, чтобы отвлечь ее, и вместе с нею быстро спустился в недра земли через зияющую дыру одного из кабинетов удобств. И, миновав этот узкий проход без всяких происшествий, они очутились у вырытого в скале подземного хода. И когда пересекли и этот проход, они вдруг оказались снаружи, под открытым небом. И на выходе из подземного хода их ждала оседланная лошадь без хозяина и погонщика. И шейх Иблис сказал Тохфе:

— Бисмиллах, о госпожа моя!

И, держась за стремена, он помог ей сесть на лошадь, седло которой было с большой спинкой. И она уселась, как смогла, на лошадь, а та тут же заволновалась под нею и внезапно расправила огромные крылья и взлетела, в то время как шейх Иблис летел рядом. Однако Тохфа так испугалась, что потеряла сознание, откинувшись в седле. Но когда благодаря свежему воздуху оправилась от обморока, она увидела себя на обширном лугу, который был таким свежим и полным цветов, что казался похожим на легкое разноцветное платье. А посреди этого луга возвышался дворец, высокие башни которого окружали сто восемьдесят ворот из красной меди. А у парадной входной двери дворца стояли джинны-стражники в красивых костюмах.

И когда эти стражники увидели шейха Иблиса, они закричали:

— Пришла Сетт Тохфа!

И как только лошадь остановилась перед входной дверью, стражники окружили ее, помогли ей спуститься на землю и отвели во дворец, целуя руки. А внутри она увидела большую залу, состоящую из четырех последовательно расположенных помещений, стены которых были золотыми, а колонны — серебряными, они были так великолепно украшены, что язык успел бы обрасти волосами, прежде чем я закончила бы их описывать. А в глубине залы стоял трон из червонного золота, украшенный морским жемчугом. И джинны с большим почтением усадили ее на этот трон. И главные джинны встали на ступени престола и расположились у ног ее. И они были похожи на сыновей Адама, за исключением двоих: лица их были ужасны, у каждого посреди головы был только один глаз, а впереди торчали огромные клыки, как у диких кабанов.

И когда все заняли места в соответствии со своим рангом и все затихли, в залу вошла любезная и красивая молодая царица. Лицо ее было так прекрасно, что оно освещало всю залу. А за нею, переваливаясь с боку на бок, шли три юные джиннии. И когда они подошли к трону, где сидела Тохфа, они поприветствовали ее милостивым поклоном. А затем шедшая впереди юная царица взошла на ступени трона, и Тохфа спустилась к ней. Приблизившись к Тохфе, царица долго целовала ее в щеки и в губы.

Эта царица была именно той правительницей джиннов, джиннией Камарией, которая влюбилась в Тохфу. А остальные три джиннии были ее сестрами, и одну из них звали Гамрой, вторую — Шарарой, а третью — Вакимой.

И Камария была так счастлива видеть Тохфу, что не смогла удержаться — подошла к ней, поцеловала ее еще раз и прижала к груди своей, лаская ее щеки. И, увидав это, шейх Иблис засмеялся и воскликнул:

— О какое прекрасное объятие! Будьте добры, возьмите и меня в свою компанию!

Но на этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и скромно приостановила свой рассказ.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И увидав это, шейх Иблис засмеялся и воскликнул:

— О какое прекрасное объятие! Будьте добры, возьмите и меня в свою компанию!

В ответ смех потряс сборище джиннов, и Тохфа тоже рассмеялась. А прекрасная Камария сказала ей:

— О сестра моя, я люблю тебя, а сердца настолько глубоки для чувств, что только души могут знать эти глубины! И душа моя свидетельствует, что я полюбила тебя еще до того, как увидела тебя!

И Тохфа, не желая казаться невоспитанной, ответила:

— Клянусь Аллахом! Ты тоже дорога мне, йа ситти Камария. И я стала рабой твоею, с тех пор как увидела тебя.

И Камария поблагодарил ее, снова поцеловала и представила ей трех сестер своих, сказав:

— Они жены наших предводителей.

И Тохфа должным образом поприветствовала каждую. И они подошли, чтобы, в свою очередь, поклониться ей. А после этого вошли джинны-прислужники с большим блюдом с едой и расстелили скатерть. И царица Камария пригласила Тохфу подойти и сесть с нею и ее сестрами вокруг блюда, в центре которого были выгравированы следующие строки:

^{А посреди этого луга возвышался дворец, высокие башни которого окружали сто восемьдесят ворот из красной меди.}

Прочитав эти стихи, они перешли к трапезе. Но Тохфа ела без аппетита, потому что была смущена видом двух джиннов с отвратительными лицами. И она не могла не сказать Камарии:

— Клянусь жизнью, о сестра моя, глаза мои больше не могут переносить вида того джинна, и того, другого, что рядом с ним! Почему они так ужасны и кто они?

И Камария засмеялась и ответила:

— О моя повелительница, этот — предводитель аль-Шисбан, а тот — рыцарь, великий Маймун. Если ты видишь их такими уродливыми, то это потому, что они из-за своей гордости не захотели поступить так же, как все прочие джинны, — поменять свой настоящий облик на человеческий. Ибо знай, что все предводители джиннов, которых ты видишь перед собою, на самом деле такие же, как те два, но сегодня, чтобы не испугать тебя, они приняли облик сыновей Адама, чтобы ты могла познакомиться с ними и чувствовать себя спокойно.

И Тохфа ответила ей:

— О госпожа моя, поистине, я не могу смотреть на них, особенно на этого Маймуна, он такой страшный! Я вправду очень боюсь его! Меня бросает в дрожь от этих близнецов!

И Камария не могла не рассмеяться. А аль-Шисбан, один из двух предводителей с ужасными лицами, увидел, что она смеется, и спросил ее:

— Какова причина этого смеха, о Камария?

И она заговорила с ним на языке, который не смог бы понять ни один сын Адама, и объяснила ему, что Тохфа спросила о нем и о Маймуне. И ужасный аль-Шисбан, вместо того чтобы рассердиться, засмеялся таким чудовищным смехом, что могло показаться, что во дворце свирепствует буря.

Так и закончилась эта трапеза, под смех предводителей джиннов. И когда все вымыли руки, принесли кувшины с вином. И шейх Иблис подошел к Тохфе и сказал ей:

— О госпожа моя, ты восхищаешь нас, освещаешь и украшаешь эту залу своим присутствием! Но в каком бы восторге ни были мы, предводители джиннов, мы хотели бы услышать игру твою на лютне и твое пение, ибо ночь, распростершая над нами крылья свои, продлится недолго. И прежде чем она закончится, сделай нам одолжение, о Дивное Сердце!

И Тохфа ответила:

— Слышать — значит повиноваться!

И она взяла свою лютню и так чудесно заиграла на ней, что тем, кто ее слушал, показалось, что весь дворец заплясал, как корабль на волнах. И она пропела следующие стихи:

И предводители джиннов, услышав эти стихи и музыку, пришли в экстаз от наслаждения. И уродливый Маймун, этот злодей, был так взволнован, что стал танцевать, воткнув палец в зад свой.

А шейх Иблис сказал Тохфе:

— Пожалуйста, сыграй еще другую мелодию, потому что от удовольствия, которое переполнило сердце мое, у меня в груди замирает дыхание и останавливается кровь!

А царица Камария встала и подошла к Тохфе, чтобы поцеловать ее между глаз, и она сказала ей:

— О свежесть души моей! О ядрышко моего сердца! — и тоже стала умолять ее сыграть еще раз.

И Тохфа ответила:

— Слышать — значит повиноваться!

И она спела следующее, аккомпанируя себе на лютне:

И она спела эти строки таким красивым голосом, что все предводители джиннов заплясали. А Иблис подошел к Тохфе, поцеловал ее руку и сказал ей:

— О чудесная, не злоупотреблю ли я щедростью твоею, если попрошу спеть еще одну песню?

И Тохфа ответила:

— А почему не просит Камария?

И юная царица тотчас подбежала и, целуя обе руки Тохфы, сказала ей:

— Клянусь жизнью моей! Спой еще!

Но она сказала:

— Клянусь Аллахом! Мой голос устал, но если вы не возражаете, я расскажу, о чем поют зефир^[58], цветы и птицы. И для начала я расскажу, о чем поет зефир.

И она отложила свою лютню в сторону и среди всеобщей тишины, глядя на обворожительные улыбки повелителей джиннов, сказала:

— Песня зефира такова:

— А теперь, если хотите, о мои повелители и повелительницы, — продолжила Тохфа, — я поведаю вам песню розы…

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ НОЧЬ,

она сказала:

А теперь, если хотите, о мои повелители и повелительницы, — продолжила Тохфа, — я поведаю вам песню розы.

— А теперь, если хотите, о мои повелители и повелительницы, я расскажу, о чем поет жасмин.

— А теперь, о мои повелители и повелительницы, если хотите, я расскажу, о чем поет нарцисс.

— А теперь, если хотите, о мои повелители и повелительницы, я поведаю вам песню фиалки.

— А теперь, о мои повелители и повелительницы, я расскажу вам песню кувшинки.

— А теперь, если вы не возражаете, о мои повелители и повелительницы, я расскажу вам, о чем поет белоцветник…

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ НОЧЬ,

она сказала:

О мои повелители и повелительницы, а теперь, если вы не возражаете, я расскажу вам, о чем поет белоцветник.

— А теперь, о мои повелители и повелительницы, я поведаю вам песню базилика.

— А теперь, о мои повелители и повелительницы, расскажу вам, о чем поет ромашка.

— А теперь, о мои повелители и повелительницы, если хотите, я расскажу вам песню лаванды.

— И наконец, о мои повелители и повелительницы, я расскажу песню анемона.

— А теперь, когда я закончила песни зефира и цветов, я расскажу вам, если хотите, о мои повелители и повелительницы, несколько песен птиц. Вот первая песня — ласточки…

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

А теперь, когда я закончила песни зефира и цветов, я расскажу вам, если хотите, о мои повелители и повелительницы, несколько песен птиц.

Вот первая песня — ласточки:

— А теперь, если хотите, о мои повелители повелительницы, я расскажу вам песню совы.

— А теперь, если хотите, о мои повелители повелительницы, я расскажу вам, о чем поет сокол.

— А теперь, если хотите, о мои повелители и повелительницы, я расскажу вам песню лебедя, она короткая.

— А теперь, если хотите, о мои повелители и повелительницы, я расскажу вам песню пчелы. Вот она:

— А теперь, если хотите, о мои повелители и повелительницы, я расскажу вам песню бабочки.

— А теперь, если хотите, о мои повелители и повелительницы, я расскажу вам, о чем поет ворон…

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

А теперь, если хотите, о мои повелители повелительницы, я расскажу вам, о чем поет ворон.

— А теперь, если хотите, о мои повелители и повелительницы, я расскажу вам песню удода.

И, проговорив эти песни цветов и птиц, юная Тохфа замолкла. А затем со всех сторон дворца раздались возгласы восторженных джиннов. И шейх Иблис подошел, чтобы поцеловать ее ноги, а доведенные до пределов восторга джиннии пришли обнять ее, роняя слезы. И все они руками и глазами стали делать знаки, которые ясно говорили: «Мы в восхищении! Наш язык скован, и слова не могут вырваться из уст наших!» Затем они начали прыгать на своих местах и задирать ноги, приплясывая, что на их языке явно означало: «Это здорово! Ты преуспела! Поражены! Благодарим тебя!» И джинн Маймун, так же как и его столь же уродливый спутник, встал и начал танцевать, воткнув палец в зад свой, что на его языке, безусловно, означало: «Я схожу с ума от этих чудес!»

И Тохфа, увидев, какое влияние оказали песни ее на джиннов, взволновалась и сказала им:

— Клянусь Аллахом! О мои повелители и повелительницы, если бы я не устала, я бы рассказала вам и другие песни благоухающих цветов, трав и птиц: соловья, перепела, трясогузки, синицы, горлицы, голубя, сороки, щегла, павлина, фазана, куропатки, коршуна, грифа, орла, страуса; я бы рассказал вам, о чем поют животные: собака, кошка, верблюд, лошадь, осел, жираф, газель, овца, лиса, коза, волк, лев и другие. Но — иншаллах — это будет, когда мы встретимся при других обстоятельствах. А пока я прошу шейха Иблиса отвезти меня обратно во дворец господина моего, эмира правоверных, который, должно быть, очень обо мне волнуется. Извините, я не смогу присутствовать на обрезании ребенка и свадьбе юной джиннии.

Тогда шейх Иблис сказал ей:

— По правде говоря, о Дивное Сердце, наши сердца заболели, когда мы узнали, что ты хочешь покинуть нас так скоро. Не можешь ли ты остаться с нами еще немного? Ты дала нам испить сладость, а теперь отбираешь ее от губ наших! Клянусь Аллахом! О Тохфа, удели нам еще несколько минут!

И Тохфа ответила:

— Но это действительно выше моих возможностей. Я должна вернуться к эмиру правоверных, ибо, о шейх Иблис, ты знаешь, что дети земли могут вкусить истинное счастье только на земле и душе человека грустно, когда она так далеко от собратьев своих. Пожалуйста, не удерживайте меня здесь больше против моей воли!

Тогда Иблис сказал ей:

— Слушаю и повинуюсь! Но сначала, о Тохфа, я хочу сказать тебе, что я знаю твоего старого учителя музыки, замечательного Ишаха ибн Ибрагима из Мосула, — затем улыбнулся и добавил: — И он тоже меня знает, потому что в один из зимних вечеров между нами произошли кое-какие дела, о которых я обязательно расскажу тебе — иншаллах — в свое время, потому что история моих отношений с ним — длинная история, и он, должно быть, еще не забыл те аккорды на лютне, которым я научил его, и той юницы, которую я ему однажды ночью доставил. Но сейчас не время тебе все это рассказывать, поскольку ты так спешишь вернуться к эмиру правоверных. Однако нельзя допустить, чтобы ты покинула нашу обитель без подарка, поэтому я хочу показать тебе кое-какие приемы игры на лютне, с помощью которых тебя будут все восхвалять, а твой повелитель халиф полюбит тебя еще больше.

И она ответила:

— Сделай то, что считаешь нужным.

И Иблис взял лютню юницы и сыграл на ней по-новому, с чудесными переливами, невероятными повторами и отточенными щипками. И Тохфе показалось, что все, что она знала до сих пор, было неправильным, а все только что услышанное от шейха Иблиса, — да изыдет он от нас! — источник и основа настоящей гармонии. И она возрадовалась, подумав, что сможет дать послушать эту новую музыку господину своему, эмиру правоверных, и Ишаху аль-Надиму. И чтобы не ошибиться, ей захотелось повторить услышанную мелодию в присутствии того, кто сыграл ее, поэтому она взяла лютню из рук Иблиса и, руководствуясь первоначальным тоном, который он задал, совершенно точно повторила сыгранную им тему. И все джинны закричали:

— Отлично!

И Иблис сказал ей:

— Вот и ты, о Тохфа, подошла к крайним пределам искусства, поэтому я выдам тебе грамоту, подписанную всеми предводителями джиннов, в которой ты будешь провозглашена лучшей лютнисткой на земле. И в этой же грамоте я назову тебя предводительницей птиц. Стихи, которые ты нам прочитала, и песни, которые ты пропела, так понравились нам! Они бесподобны, и ты заслуживаешь встать во главе всех певчих птиц.

И шейх Иблис вызвал главного писца, который взял петушиную кожу и немедленно приготовил ее для вышеупомянутой грамоты. Затем он написал на ней…

В эту минуту Шахерезада заметила, что восходит утренняя заря, и с присущей ей скромностью умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И шейх Иблис вызвал главного писца, который взял петушиную кожу и немедленно приготовил ее для вышеупомянутой грамоты. Затем он написал на ней красивым куфическим почерком несколько строк под диктовку шейха Иблиса. В этой грамоте было установлено и признано, что юная Тохфа отныне является наставником певчих птиц и что специальным декретом она назначается султаншей всех лютнистов и певцов. И этот диплом был отмечен печатью шейха Иблиса, а также печатями других предводителей джиннов и джинний. И когда это было сделано, шейх Иблис положил эту грамоту в маленькую золотую шкатулку и пришел, чтобы передать ее Тохфе, которая взяла ее и, поднеся ко лбу, поблагодарила его.

Затем Иблис сделал знак всем окружающим — и тотчас же вошли джинны-носильщики, и у каждого из них в руках был сундук. Они поставили перед Тохфой сундуки, которых было ровно двенадцать и все одинаковые. И Иблис открыл их один за другим, чтобы показать их содержимое Тохфе. И он сказал ей:

— Это твоя собственность!

И первый сундук был целиком заполнен драгоценными камнями; второй — золотыми динарами; третий — слитками золота; четвертый — золотыми украшениями; пятый — золотыми канделябрами; шестой — сухим вареньем и прочими сладостями; седьмой — шелковыми тканями; восьмой — духами и эссенциями; девятый — музыкальными инструментами; десятый — золотыми подносами; одиннадцатый — платьями из парчи, а двенадцатый — шелковыми платьями всех цветов.

И когда Тохфа взглянула на содержимое этих двенадцати сундуков, Иблис сделал еще один знак джиннам-носильщикам, которые немедленно закрыли сундуки и выстроились в правильном порядке позади Тохфы. И когда царица Камария, правительница джиннов, пришла, плача, проститься с повелительницей птиц, то сказала ей:

— О сестра моя, увы, ты покидаешь нас! Но ты позволишь нам хоть иногда приходить к тебе туда, где ты живешь, и радоваться при виде лика твоего, заставляющего душу воспарять? И мне также хочется, вместо того чтобы оставаться невидимой, отныне принять облик земной девушки, чтобы я могла будить тебя дыханием своим.

И Тохфа сказала:

— От всего сердца, о сестра моя Камария! Ну конечно, пожалуйста! Я буду счастлива просыпаться и чувствовать, что ты рядом!

И они поцеловались в последний раз, передав друг другу тысячу «салам» и тысячу уверений в любви.

Затем к Тохфе подошел Иблис, он подставил ей свою спину и усадил ее к себе на шею. И среди прощаний и вздохов сожаления он улетел вместе с нею, а за ним последовали джинны-носильщики с сундуками на спинах. В мгновение ока все они благополучно прибыли во дворец эмира правоверных в Багдаде. И Иблис осторожно опустил Тохфу на ее кровать, а джинны-носильщики расставили двенадцать сундуков у стен в правильном порядке. И, поцеловав землю между рук повелительницы птиц, все они ушли так же, как и пришли, вслед за Иблисом, не произведя ни малейшего шума. И когда Тохфа оказалась в своей комнате и на своей кровати, ей показалось, что она никогда не покидала ее, и она подумала, что все, что произошло с нею, было всего лишь сном. Поэтому, чтобы убедиться в реальности своих приключений, она взяла лютню, настроила ее и сыграла на ней по-новому, так, как научил ее Иблис, и пропела несколько стихов. И евнух, который сторожил ее комнату, услышав эту игру и ее голос, воскликнул:

— Клянусь Аллахом! Это игра моей хозяйки Тохфы!

И он бросился прочь, как человек, преследуемый ордой бедуинов, и, падая и вставая, прибежал к главному евнуху, меченосцу Масруру, который, по обычаю, стоял на страже у дверей покоев эмира правоверных. И он упал к ногам его, восклицая:

— Йа сиди! Йа сиди!

И Масрур спросил его:

— Что с тобой? И что ты здесь делаешь в такой час?

И евнух ответил:

— Поспеши, йа сиди, разбудить эмира правоверных! Я принес хорошие вести!

А Масрур начал ругать его, говоря:

— Ты что, сошел с ума, Сауаб?! Ты думаешь, что я способен разбудить господина нашего халифа в такой час?!

Но тот стал настаивать и так громко кричать, что халиф услышал этот шум и проснулся. И он спросил:

— Йа Масрур, что за шум?

И Масрур, дрожа, ответил:

— Это Сауаб, о господин мой, смотритель шатра, он пришел сюда и сказал мне: «Разбуди эмира правоверных».

И халиф спросил:

— Что ты хотел сказать мне, о Сауаб?

Но евнух мог только повторять:

— Йа сиди! Йа сиди!

Тогда аль-Рашид сказал одной из молодых рабынь, которая приглядывала за его сном:

— Иди посмотри, в чем там дело.

Тогда рабыня вышла к евнухам и привела того, кто охранял шатер. И он был в таком состоянии, что, увидав эмира правоверных, забыл поцеловать землю между рук его и крикнул ему, как если бы он говорил с одним из своих товарищей-евнухов:

— Йа Аллах! Скорее! Вставай! Моя госпожа Тохфа находится в своей комнате, она поет и играет на лютне! Иди же скорее и послушай, о сын Адама!

И халиф в изумлении посмотрел на евнуха, но не мог произнести ни слова.

А тот повторил:

— Разве ты не слышал, что я сказал тебе?! Я не сумасшедший, клянусь Аллахом! Говорю тебе, госпожа моя Тохфа сидит в своей комнате, играет на лютне и поет! Иди же скорей! Поторопись!

И аль-Рашид встал и в спешке надел первую попавшуюся одежду, не понимая ни слова из речи евнуха, которому он сказал:

— Горе тебе! Что ты такое говоришь?! Как ты посмел говорить мне о хозяйке своей эль-Сетт Тохфе?! Разве ты не знаешь, что она исчезла из своей комнаты, когда ее двери и окна были закрыты, и что мой визирь Джафар, который знает все на свете, сказал мне, что ее исчезновение было сверхъестественным и что это произошло по вине джиннов и их злых чар?! И разве ты не знаешь, что обычно люди, которых похитили джинны, не возвращаются?! Горе тебе, о раб, если ты осмелился прийти и разбудить господина своего из-за сумасбродного сна, который приснился твоей черной голове!

И евнух ответил:

— У меня не было ни сновидения, и я не в бреду, и я ничего такого не ел, так что вставай, иди и посмотри, что я слышал, — голос самой чудесной из дочерей Хаввы!

И халиф, несмотря ни на что, не мог удержаться от смеха, когда понял, что евнух Сауаб точно тронулся умом. И он сказал ему:

— Если ты говоришь правду, это будет тебе к счастью, потому что я освобожу тебя и дам тебе тысячу золотых динаров, но если все это ложь, а я могу сказать тебе заранее, что это ложь, бред и результат твоих черных фантазий, я распну тебя!

И евнух, подняв руки к небу, воскликнул:

— О Аллах, о Защитник, о Повелитель стражей, сделай так, чтобы это не было ни видением, ни сном моей черной головы!

И он приблизился к халифу и сказал ему:

— Уши для слуха, и глаза для зрения. Так что иди посмотри и послушай сам своими глазами и своими ушами.

И когда аль-Рашид подошел к двери комнаты Тохфы, он услышал звуки лютни и пение. А она в этот момент пела и играла так, как научил ее шейх Иблис. И аль-Рашид не знал, что и подумать, и, с большим трудом удерживая свой разум, который уже был готов улететь, он вставил ключ в замок, но его рука ему не повиновалась, так сильно она дрожала. Однако через некоторое время он приободрился и, толкнув открывшуюся дверь, вошел и сказал:

— Бисмиллах! Да не смутит нас лукавый! Я прибегаю к защите Аллаха от злых чар!

^{И когда Тохфа увидела, что к ней вошел эмир правоверных, и в каком он был волнении, и как дрожали руки его, она быстро встала.}

И когда Тохфа увидела, что к ней вошел эмир правоверных, и в каком он был волнении, и как дрожали руки его, она быстро встала и побежала ему навстречу. И она обняла его и прижала к сердцу своему. И аль-Рашид закричал, как будто теряет душу свою, и, потеряв сознание, упал навзничь. И Тохфа окропила его водою, настоянной на плодах шиповника, и омывала ею виски и лоб его, пока он не оправился от обморока. И какое-то время он был как пьяный. И слезы потекли по щекам его и смочили бороду. И когда он полностью пришел в себя, он смог наконец свободно выплакать всю свою радость, прижавшись к возлюбленной, которая тоже плакала. И слова, которые они сказали друг другу, и ласки, которыми они обменивались, были выше всего на свете!

И аль-Рашид сказал ей:

— О Тохфа, твоя пропажа — это, конечно, необыкновенное дело, но твое возвращение — непостижимое чудо.

И она ответила:

— Клянусь твоей жизнью, о господин мой, это правда! Но что ты скажешь, когда услышишь все, что я расскажу тебе?!

И, не заставляя его больше ждать, она рассказала аль-Рашиду о появлении в ее комнате шейха, танце Иблиса, спуске в недра земли через дыру одного из кабинетов удобств, крылатой лошади, своем пребывании у джиннов, об их правителях, о красоте Камарии, угощении и оказанных ей почестях, о песнях цветов и птиц, уроке музыки у Иблиса и, наконец, о грамоте, выданной ей как повелительнице птиц. И она развернула перед ним упомянутую грамоту, написанную куфическим почерком на петушиной коже.

Затем, взяв его за руку, она показала ему один за другим двенадцать сундуков со всем их содержимым, которое не смогли бы описать и тысяча писцов на тысяче листов.

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ДЕВЯТЬСОТ ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ НОЧЬ,

она сказала:

А затем, взяв его за руку, она показала ему один за другим двенадцать сундуков со всем их содержимым, которое не смогли бы описать и тысяча писцов на тысяче листов. И именно эти сундуки впоследствии стали источником богатства семей Бармакидов и Аббасидов.

Что же касается аль-Рашида, то, найдя, к своей радости, любимицу свою Дивное Сердце, он украсил и осветил Багдад от одного берега до другого и устроил великолепные пиршества, на которых не был забыт ни один бедняк. И во время этих праздников Ишах аль-Надим, который был более, чем когда-либо, почитаем и обласкан, публично спел песню, которой из благодарности Тохфа не упустила возможности обучить его. И это была мелодия, которой ее, в свою очередь, научил сам Иблис — да бежит он нас!

Аль-Рашид и Дивное Сердце продолжали вести восхитительную жизнь в достатке и любви, пока не пришла к ним неизбежная строительница гробниц — смерть.

— Такова, о счастливый царь, — продолжила Шахерезада, — история о юной Тохфе аль-Кулуб, Дивном Сердце, повелительнице птиц.

И царь Шахрияр восхитился этой чудесной историей Шахерезады, стихами и песнями цветов и птиц, особенно песней удода и песней ворона. И он сказал себе: «Клянусь Аллахом! Эта дочь моего визиря стала для меня благословением. И человек ее достоинств и талантов не заслуживает смерти. Поэтому, прежде чем я решу это дело, я должен поразмышлять о нем некоторое время. И кстати, возможно, у нее есть и другие, не менее замечательные истории, которые она может рассказать мне». И он был в приподнятом настроении, которого никогда раньше не ощущал. И чувство это было настолько сильным, что он не смог удержаться, прижал Шахерезаду к сердцу своему и сказал ей:

— Блаженны девушки, похожие на тебя, о Шахерезада. Эта история довела меня до крайнего восхищения, ибо она содержит песни цветов и птиц и великое учение, которое обогатило меня. Итак, добродетельная и многоречивая дочь визиря моего, если у тебя есть еще одна, две, три или четыре подобные истории, не медли и начни их рассказывать, потому что сегодня ночью я чувствую душу свою утешенной и освеженной твоими словами, а сердце мое покорено твоим красноречием!

И Шахерезада ответила:

— Я всего лишь раба господина моего царя, и его похвала выше всех моих достоинств. Но если ты хочешь, чтобы я рассказала тебе несколько историй о женщинах, начальниках стражи и прочем, боюсь, мои слова могут оскорбить твой разум и любовь твою к красоте, ибо в них будет слишком много свободы и смелости, поскольку, о царь времен, люди обычно не прибегают к высокому слогу, а их выражения выходят порой за рамки приличия. Так что, если ты хочешь, чтобы я к ним перешла, я сделаю это, но если хочешь, чтобы я умолкла, я буду молчать!

И царь Шахрияр ответил:

— Конечно, Шахерезада, ты можешь говорить! Женщины больше ничем не могут меня удивить, ибо я знаю, что они подобны перекрученному ребру; хорошо известно, что, если кто-то хочет выпрямить кривое ребро, он еще больше его скручивает, а если быть настойчивым, его можно сломать. Так что говори без опаски, ибо с того дня, когда произошло предательство этой проклятой жены, о котором ты знаешь, мудрость покинула меня!

И после этих последних слов лицо царя Шахрияра внезапно потемнело, глаза сузились, брови нахмурились, кожа побледнела и его настроение стало мрачным. И это его состояние было вызвано воспоминанием о старом происшествии. И когда маленькая Доньязада увидела эту перемену, которая не предвещала ничего хорошего, она сразу воскликнула:

— О сестра моя, пожалуйста, поспеши рассказать нам о начальниках стражи и о женщинах и не опасайся этого благовоспитанного царя, который хорошо знает, что женщины подобны драгоценным камням — у них могут быть пятна, дефекты и трещинки, а в остальном они чисты, прозрачны и крепки. А он знает лучше нас с тобой, как изменить мир к лучшему и не путать драгоценности с обычными камнями!

И Шахерезада сказала:

— Ты говоришь верно, малышка! Поэтому я собираюсь от всего сердца рассказать нашему повелителю историю об аль-Малике аз-Захире Рукн ад-Дине Бейбарсе аль-Бундукдари, начальниках его стражи и о том, что с ними случилось!

И Шахерезада начала так:

Примечания

1

Гуль — разновидность джиннов. Они оборачиваются молодыми женщинами, заманивают путников к себе в логово и пожирают их. Спастись от гулей можно силой оружия, ударив их лишь единожды (второй удар оживляет оборотня). Увидеть их в истинном виде удается, воззвав к Аллаху.

(обратно)

2

Харут и Марут — в исламe два ангела (малaика), находившиеся в Вавилоне в период жизни пророка Сулеймана и обучавшие иудеев колдовству. В противовес дьяволам, которые представляли колдовство как благо, Харут и Марут объясняли людям, что это тяжкий грех и признак неверия, а сами они являются лишь испытанием их веры. Однако те, кто не внимал советам и предупреждениям, получали от них полные знания о колдовстве, тем самым лишая себя любых оправданий в Судный день.

(обратно)

3

Камергер (от нем. Kammerherr — «дворянин комнаты») — изначально, на заре Средневековья, ключник монаршего дворца. В средневековых европейских государствах блюститель ключей от дворца часто ведал не только состоянием личных покоев своего монарха, но и всем дворцовым хозяйством, а следовательно, государственной казной, включая доходы столичного города.

(обратно)

4

Альхамдулиллах! (араб.) — «Хвала Аллаху!»

(обратно)

5

Мулукхия (млухия), или джут маслянистый, или джут длинноплодный — это всё названия одного растения, что с незапамятных времен начали разводить и использовать в Индии и в Древнем Египте, из зеленых листьев которого готовят мулукхию — одноименную похлебку.

(обратно)

6

Нут бараний (турецкий горох) — травянистое растение семейства бобовых; семена нута — пищевой продукт, особенно популярный на Ближнем Востоке; основа для приготовления традиционных блюд ближневосточных кухонь — хумуса и фалафеля.

(обратно)

7

Поножи — часть старинных доспехов в виде железных пластин, прикрывающих ноги от колена до щиколотки.

(обратно)

8

Сын моего дяди — здесь: двоюродный брат.

(обратно)

9

Мадонна — в христианской традиции Дева Мария, земная мать Иисуса Христа; известна под различными наименованиями, также называемыми Марианскими титулами: Богородица, Пресвятая Дева, Благословенная Мать, Мадонна, Богоматерь, Панагия, Царица Небесная, Мать Милосердия и др.

(обратно)

10

То есть христиане.

(обратно)

11

Альмея (альма, алмея) — «искусная или ученая женщина»; танцовщица, певица и женщина-музыкант высокого ранга, которая развлекает женщин в гаремах, а также богатых и знатных господ в их домах.

(обратно)

12

Юзбаши (юз-баши, юс-баши; от тюрк. «юз» — «сотня» и «баш» — «голова») — начальник сотни, сотник, капитан.

(обратно)

13

Согласно мусульманскому учению, разные категории грешников помещаются в семь разных областей ада. Пятую область ада — Сакар («обжигающий») — Аллах предназначил для нечестивых, лгунов и гордецов. Подробно об этом см. т. V. История Ямлики, подземной царицы. 362-я ночь.

(обратно)

14

То есть из сумасшедшего дома.

(обратно)

15

Нория — устройство, предназначенное для подъема жидкостей (водяное колесо), используемое, как правило, в ирригации (орошении).

(обратно)

16

Минарет Невесты (Мадханат-аль-Арус) — часть архитектурного комплекса мечети Омейядов (Джамия-аль-Умейи) в Дамаске.

(обратно)

17

Рабат (Ар-Рибат) — столица Магриба (Марокко).

(обратно)

18

Хатим ат-Таи (Хатим Тай) — прославленный арабский поэт VI в. из племени тай. Благодаря своей щедрости стал героем арабских легенд многих восточных народов. Сюжеты о нем широко распространены на Востоке, нередко он герой сказок — обладатель несметных богатств, которыми щедро делится с нуждающимися.

(обратно)

19

Хаким — арабское слово, которое буквально означает: «тот, кто судит между людьми», то есть судья; также «обладатель мудрости»; также врач-мусульманин, лечащий по правилам традиционной арабской медицины.

(обратно)

20

Скатерть Исы, сына Мириам — волшебная скатерть, ниспосланная Аллахом по просьбе пророка Исы, которая в мгновение ока наполнилась едой и изысканными блюдами; упоминается в пятой суре Корана, Аль-Маида («Трапеза»).

(обратно)

21

Яксарт — иное название реки Сырдарьи.

(обратно)

22

Бактрос — иное название реки Балх в северной части Афганистана.

(обратно)

23

Даджла — иное название реки Тигр.

(обратно)

24

Иракский город Басра расположен на реке Шатт-эль-Араб (Арабский берег).

(обратно)

25

Антиохия (Антиохия-на-Оронте) — древняя столица Сирии, расположенная в северной части страны, на левом берегу реки Оронт.

(обратно)

26

Хосров I Ануширван (501–579) — шахиншах из династии Сасанидов, правивший Ираном с 531 по 579 г., один из героев памятника персидской литературы, национального эпоса иранских народов «Шахнаме».

(обратно)

27

Хатим ат-Таи (Хатим Тай) — прославленный арабский поэт VI в. из племени тай. Благодаря своей щедрости стал героем арабских легенд многих восточных народов. Сюжеты о нем широко распространены на Востоке, нередко он герой сказок — обладатель несметных богатств, которыми щедро делится с нуждающимися.

(обратно)

28

Канопус — ярчайшая звезда Южного полушария.

(обратно)

29

Диамант (др. — греч.) — «алмаз», «бриллиант».

(обратно)

30

Ридван (Ризван) — «божественное благоволение»; в исламской ангелологии страж рая и начальник над сонмом ангелов — хранителей рая.

(обратно)

31

Син (Чин) — древнее название Китая.

(обратно)

32

Масин (Мачин) — древнее название Индокитая. Син-Масин (Чин-Мачин) — так называлась обширная территория стран Древнего Востока.

(обратно)

33

Юсуф и Зулейха — кочующий сюжет многих литературных памятников народов Востока, в основе которого библейско-кораническая легенда о добродетелях Иосифа Прекрасного (известного в Коране как Юсуф) и любви к нему безымянной в Библии жены начальника телохранителей фараона — Потифара. Эта женщина в арабских легендах приобретает имя Зулейха (Зулейка, Зулайхо, Селиха — «соблазнительница»), под этим же именем, а также как Зефира она фигурирует в исламской поэзии IX–XV вв.

(обратно)

34

Зефир — устоявшееся в русской традиции греческое наименование западного ветра, теплого и влажного, который дует с побережья Атлантического океана и имеет довольно высокую скорость, порой достигающую силы бури. В древнегреческих мифах Зефир — сын бога звездного неба Астрея и богини зари Эос; олицетворял западный ветер, который, по мнению древних, господствовал в Средиземном море с весны и наибольшей интенсивности достигал к летнему солнцестоянию. Образ бога в западном Средиземноморье характеризовался силой и непостоянством, так как он, хотя и теплый, часто приносил с собой дожди и даже бури, в то время как в его восточной части Зефир почти всегда был легким и приятным. Зефир как символ приятного и легкого ветерка — частый поэтический образ.

(обратно)

35

Ирaм-зат-аль-Имaд (Ирам Многоколонный, или Ирам Столпов) — древнее сооружение или город, упоминаемый в Коране и многих доисламских источниках. Его радужные башни, построенные из металла и драгоценных камней, по преданию, были воздвигнуты во времена правления адитского царя Шаддада. По преданию, Ирам был разрушен по воле Аллахa — «ветром шумящим», бушевавшим семь ночей и восемь дней, был стерт с лица земли город Ирам, и пески поглотили земли его народа.

Шаддад, также известный как Шаддад бен-Ад — считался царем потерянного арабского города Ирам Многоколонный (Ирам Столпов), о котором упоминается в 89‑й суре Корана. Говорят, что братья Шаддад по очереди правили 1000 адитскими племенами, каждое из которых состояло из нескольких тысяч человек. Здесь, очевидно, имеется в виду один из потомков Шаддада бен-Ада.

(обратно)

36

В данном контексте «водянка» — это не скопление жидкости в тканях, а «сахарное мочеизнурение». Этим термином в древности называли болезнь, которую мы сегодня зовем диабетом. В стародавние времена только так и могли заподозрить диабет — больной начинал много пить и много мочиться (это естественная попытка организма «сбросить» лишний сахар).

(обратно)

37

Хизр (Хидр, Хидир, Хизир, Хызыр) (араб.) — «зеленый»; исламский праведник и пророк, упоминаемый в Коране.

(обратно)

38

Куфическое письмо — один из старейших видов арабского письма, созданный в конце VIII в. после основания двух иракских городов — Басры и Эль-Куфы. Куфическое письмо сыграло большую роль в дальнейшем развитии всей арабской каллиграфии.

(обратно)

39

Электуарий — лекарство, состоящее из порошка или другого ингредиента, смешанного с чем-то сладким, медом или сиропом, чтобы сделать его более вкусным.

(обратно)

40

Салих — исламский пророк, посланный Аллахом к народу самуд. Согласно Корану, самудяне впали во грех заносчивости и гордыни, отказывались поклоняться Аллаху, отрицали пророчества Салиха и стали требовать от Салиха знамения в доказательство правоты его слов. После этого Аллах послал самудянам знамение — верблюдицу. Существуют разночтения в описаниях обстоятельств появления верблюдицы. По одной версии, верблюдица была выведена чудесным образом из расколовшейся скалы после того, как Салих попросил у Аллаха исполнить пожелание самудян о знамении и совершил намаз. Гора затряслась, издала звук — и из нее вышла красная верблюдица. По утверждениям других толкователей Корана, Аллах сотворил эту верблюдицу из большого твердого и гладкого камня, и произошло это на глазах у большинства самудян.

(обратно)

41

Таммуз (Фаммуз, Ваммуз) — сир о-финикийский бог растительности, воды и плодородия; отождествляется с Адонисом из древнегреческой мифологии.

(обратно)

42

Большинство видов рогатых змей принадлежит к семейству гадюковых; например, рогатая гадюка, или фи (лат. Cerastes cornutus s. aegyptiacus) — широко распространенный вид, который встречается во всей Северной Африке (исключая Марокко) и на Аравийском полуострове.

(обратно)

43

Иншаллах (араб.) — «если Бог даст».

(обратно)

44

Кебаб (кабаб, кябаб) — «жареное мясо»; общее наименование популярных в странах Ближнего Востока, Центральной Азии, Закавказья и Балкан блюд из жареного мяса.

(обратно)

45

Азраил (Азраиль) — в исламе и иудаизме ангел смерти, который помогает людям перейти в иной мир; изображается обычно с мечом или и с идеально ровным ножом в руках, этим ножом он отнимает душу праведника.

(обратно)

46

Красная смерть — это арабское выражение означает насильственную смерть, смерть на войне или вследствие убийства, иногда «дорогой красной смерти» называли кровную месть; «белая смерть» — естественная смерть от старости, «черная смерть» — от болезни, природной катастрофы или несчастного случая.

(обратно)

47

Балкис (Билкис) — так в арабских текстах зовется царица Савская, легендарная правительница аравийского царства Саба (Шеба), чей визит в Иерусалим к царю Соломону описан в Библии.

(обратно)

48

Харарет — основное, самое жаркое помещение хаммама, температура в нем достигает 50–60 градусов.

(обратно)

49

Согласно мусульманскому учению, разные категории грешников помещаются в семь разных областей ада. Пятую область ада — Сакар («обжигающий») — Аллах предназначил для нечестивых, лгунов и гордецов.

(обратно)

50

На протяжении сотен лет ветхозаветного пророка Моисея изображали с рогами. По самой распространенной версии, рога на его голове появились в христианском искусстве в результате ошибки, которую допустил Иероним Стридонский (342–419 / 420), переводя Ветхий Завет с древнееврейского на латынь. Как сказано в Книге Исход, Моисей дважды поднимался на гору Синай, где говорил с Богом. В первый раз Господь вручил ему две скрижали с заповедями, которым должен был следовать народ Израилев. Однако по возвращении пророк обнаружил, что евреи впали в идолопоклонство и стали почитать золотого тельца. После этого он «воспламенился гневом и бросил из рук своих скрижали и разбил их под горою» (Исх. 32:19). Тогда он по велению Господа сам изготовил две каменные таблички и с ними во второй раз поднялся на гору, где Господь снова продиктовал ему заповеди. После сорока дней и сорока ночей на вершине горы Моисей, осененный божественной благодатью, вновь вернулся к израильтянам. В латинском переводе Ветхого Завета, который сделал Иероним, говорится, что, спустившись с Синая после общения с Господом, Моисей «не знал, что лицо его стало рогато (et ignorabat quod cornuta esset facies sua)» (Исх. 34:29). В греческом переводе (III–I вв. до н. э.) Ветхого Завета, известном как Септуагинта, в этом месте никаких рогов нет. Соответственно, нет их и в церковнославянском тексте Книги Исход, который был переведен с греческого («и Моисей не ведяше, яко прославися зрак плоти лица его»), и в русском синодальном переводе, сделанном в XIX в. («Моисей не знал, что лице его стало сиять лучами оттого, что Бог говорил с ним»). Считается, что Иероним неверно прочел древнееврейский текст и вместо слова «сияющий» увидел там созвучное ему слово «рогатый» (еще до него, во II в., та же «ошибка» появилась у Аквилы Синопского, который сделал свой перевод Ветхого Завета на греческий). Однако, судя по всему, дело в другом. В древнееврейском тексте в этом месте стоит крайне редкий глагол «каран», образованный от существительного «керен» — «рог». Что означало слово «каран» изначально, не совсем понятно, но позже его стали толковать как «сияние». Вероятно, стремясь описать Божью славу, осенившую Моисея после того, как он во второй раз вернулся с Синая, Иероним остановился на слове «рог» вполне осознанно. Во многих ближневосточных культурах, влияние которых заметно в Ветхом Завете, рога могли олицетворять величие, мощь и силу. То, что Моисей спустился с Синая «рогатым», значило, что он был исполнен небесной славы.

(обратно)

51

Тимур (Тамерлан) (1336–1405) — тюрко-монгольский военачальник и завоеватель, сыгравший существенную роль в истории Средней, Южной и Западной Азии, а также Кавказа, Поволжья и Руси. Основатель империи Тимуридов (ок. 1370 г.) со столицей в Самарканде. Настоящее имя этого великого полководца — Тимур, означающее «железо». Тамерлан — это прозвище, производное от перс. Тимур-э Лянг («Тимур Хромой»), так его стали называть в связи с его хромотой, которую он получил вследствие ранения в коленную чашечку в одном из боев. На Руси он был известен как Темир Аксак, что в переводе с половецкого означает «Железный Хромец».

(обратно)

52

Потомок друзей Лута — содомит, человек нетрадиционной сексуальной ориентации. Лут — коранический пророк, отождествляется с библейским Лотом. Перед разрушением небесным огнем двух нечестивых городов, Содома и Гоморры, от общей гибели спаслось только Лотово семейство, которое из Содома вывели два ангела. Библейское повествование о разрушении города, населенного нечестивыми людьми, описывает жителей города Содома, пожелавших сексуальной связи с двумя странниками, остановившимися на ночлег у праведного Лота.

(обратно)

53

Владыка миров, Господин и Владыка миров, Владыка неба и земли, Владыка всех миров — так называется Аллах в Коране.

(обратно)

54

Тохфа аль-Кулуб (араб.) — «дар сердца».

(обратно)

55

Машаллах! (араб.) — «Так пожелал Аллах!»

(обратно)

56

Ибли́с — в мусульманской мифологии дьявол, сотворенный из огня мятежный дух, противник Аллаха; он отказался помогать сотворенному из глины Адаму.

(обратно)

57

Бисмиллах! (араб.) — «Во имя Аллаха!»

(обратно)

58

Зефир — устоявшееся в русской традиции греческое наименование западного ветра, теплого и влажного, который дует с побережья Атлантического океанаи имеет довольно высокую скорость, порой достигающую силы бури. В древнегреческих мифах Зефир — сын бога звездного неба Астрея и богини зари Эос; олицетворял западный ветер, который, по мнению древних, господствовал в Средиземном море с весны и наибольшей интенсивности достигал к летнему солнцестоянию. Образ бога в западном Средиземноморье характеризовался силой и непостоянством, так как он, хотя и теплый, часто приносил с собой дожди и даже бури, в то время как в его восточной части Зефир почти всегда был легким и приятным. Зефир как символ приятного и легкого ветерка — частый поэтический образ.

(обратно)

59

Саба, или Сабейское царство (устар. Сабея, Шеба) — древнее государство, существовавшее с конца II в. до н. э. по конец III в. в южной части Аравийского полуострова, в районе современного государства Йемен.

Балкис (Билкис) — так в арабских текстах зовется царица Савская, легендарная правительница аравийского царства Саба (Шеба), чей визит в Иерусалим к царю Соломону описан в Библии.

(обратно)

60

Ююба (китайский финик) — деревце с круглыми плодами с очень сладкой, вкусной и питательной мякотью; его плоды и семена используются в лечебных целях.

(обратно)

Оглавление

ОЧАРОВАТЕЛЬНЫЕ ИСТОРИИ О МОЛОДЫХ ЛЮДЯХ

  СВОЕНРАВНЫЙ МАЛЬЧИК И ЕГО СЕСТРА С ПРЕЛЕСТНЫМИ НОЖКАМИ

  БРАСЛЕТ НА ЛОДЫЖКЕ

  ИСТОРИЯ КОЗЛА И ДОЧЕРИ СУЛТАНА

  ИСТОРИЯ ЦАРСКОГО СЫНА И БОЛЬШОЙ ЧЕРЕПАХИ

  ДОЧЬ ПРОДАВЦА НУТА

  ИСТОРИЯ ЛАВОЧНИКА

  ИСТОРИЯ НАЧАЛЬНИКА СТРАЖИ

  КТО САМЫЙ ЩЕДРЫЙ

  БРАДОБРЕЙ-КАСТРАТ

  ИСТОРИЯ ФАЙРУЗА И ЕГО ЖЕНЫ

  ИСТОРИЯ О ТРЕХ НЕЗНАКОМКАХ

ИСТОРИЯ ВОЛШЕБНОЙ КНИГИ

ВЕЛИКОЛЕПНАЯ ИСТОРИЯ ПРИНЦА ДИАМАНТА

ЗАБАВНЫЕ ИСТОРИИ ИЗ ЖИЗНИ МАСТЕРА РОЗЫГРЫШЕЙ И СМЕХА

ИСТОРИЯ ЮНИЦЫ ДИВНОЕ СЕРДЦЕ, ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦЫ ПТИЦ

*** Примечания ***