Явление [Александр Степанович Попков] (fb2) читать онлайн

Александр Попков Явление

Явление

Анатолий Григорьевич Маланин до сих пор вспоминает происшествие в Большом зале мэрии как нездоровый сон: он и заместитель мэра по общим вопросам Всеволод Евгеньевич Киселёв, стоя чуть поодаль в широком проходе Большого зала, задравши головы вверх, изумлённо рассматривали картину, появившуюся на потолке этой ночью. Творение находилось в центральном прямоугольнике кессонного потолка, и у Анатолия Григорьевича не получалось даже придумать этому явлению эвфемистическое наименование, зато не видевшие картину обыватели впоследствии окрестят её как «Явление π народу». Впрочем, изображение было не натуралистическим, а больше походило на пиктограмму с сайта, продающего картинки для общеупотребительных указателей. Не исключено, что лет через пятьдесят такие указатели будут привычно располагаться над входами в женские комнаты на вокзалах и аэропортах; вероятно, что в будущем разделение общественных туалетов будет организовано не по гендерному, а по физиологическому признаку.

Накануне Большой зал мэрии готовили к совещанию — приезжали мэры региональных городов. У Анатолия Григорьевича эта рутина уже не вызывала никаких эмоций — он не один десяток лет прослужил в должности заведующего хозяйством. Но сегодня утром в раздражённом голосе Всеволода Евгеньевича клокотало лихо:

— Анатолий Григорьевич, у тебя ЧП в Большом зале. Ты, вообще, в курсе?

Анатолию Григорьевичу сразу не понравилось металлическое «Анатолий» вместо выверенного годами «Григорича».

— Здравствуйте, Всеволод Евгеньевич. Большой зал вчера проверил — всё было готово к совещанию, — как можно спокойнее ответил Маланин, зная по опыту, что в острой ситуации настоящий руководитель не терпит не только возражений, но и даже вопросов.

— Было, да сплыло. Через три минуты ждём тебя в зале!

С ощущением своей вины за ещё неизвестный промах и неожиданной одышкой Анатолий Григорьевич пропрыгал по лестнице с пятого этажа до второго, ожидая чего угодно, но только не картины на потолке.

По принятому распорядку дверь в Большой зал должна была открыть техничка Лилия Николаевна, но в это утро ни свет ни заря появился в зале инженер службы системного администрирования Марк Гусельников. У него не получалось настроить работу проектора, подключённого к ноутбуку — на экране бесконечно крутилось беспощадное колёсико и многократная перезагрузка, как водится, и поиск по форумам не помогали найти причину неисправности. Марк Гусельников не выспался, в голове у него крутились различные версии такой заковырки, и он уже начинал нервничать, представляя срыв презентации мэра. Он хорошо помнил, как вчера заместитель мэра Всеволод Евгеньевич подливал масло в огонь своими аффирмациями: «Вы о чём думаете? На работе всего-навсего нужно о работе думать и тогда всё будет получаться».

Марк — молодой паренёк с крупными чертами лица и тёмными кудрями, прямой и высокий и, как все высокие, немного скованный, работал системным администратором в мэрии уже больше года, попав на эту должность совершенно случайно после окончания местного технического университета. Пользователи компьютеров мэрии, уставшие от постоянной «текучки» сисадминов, преувеличенно хвалили Марка и советовали ему не увольняться, намекая на то, что ему очень сильно повезло с работой. Возможно, такая симпатия к Марку была вызвана тем, что предыдущий сисадмин ходил со значком «Не будь дебилом» и пользователи стеснялись задавать ему простые вопросы.

Наставник Марка, старший сисадмин Вадим Германович, вчера тоже не помог разобрался с этой «головной болью» и философски заключил: «Кривая винда — руки бы пообломать тому, кто ее написал». Эту свою любимую фразу он оттенял долгой паузой, показывавшей всю глубину своей сентенции. Марк же ещё больше утвердился в назревшей необходимости создания единого цифрового эфира, в коем он бы без труда нашёл источник капризов проектора. И если бы концепт Марка осуществился, то выяснилось, что виновником проблем с проектором был индиец Шивпрасад Синх из филиала Microsoft в городе Хайдарабад. Этот молодой человек при доработке драйвера скопировал кусок своего же программного кода, забыв вырезать из него отладочную переменную — индиец торопился в гости к дяде в деревню на праздник Амалаки Экадаши. Марк, впрочем, тоже приложил к этой проблеме руку — в настройках драйвера он установил флажок «Обновлять автоматически». Сисадмин с сединой никогда бы так не поступил, руководствуясь принципом: «работает — не трогай!» Вот так и получилось, что в то злополучное утро Марк два раза заходил в Большой зал, но каждый раза в фокусе его внимания находился только неработающий проектор.

После Марка в зале появилась техничка Лилия Николаевна с ведром и шваброй. Дверь неожиданно для неё оказалась уже открытой и, включив общий свет, Лилия Николаевна чуть не присела от удивления.

— Ни в π, ни в Красную армию, — неожиданно вырвалось у неё, хотя матерщину она терпеть не могла.

Лилия Николаевна, бодрая и улыбчивая пенсионерка, а в прошлом старший инженер секретного НИИ, устроилась на работу в АХО Мэрии «по протекции» жены Анатолия Григорьевича — после того, как дочь вышла замуж за банкира, Лилия Николаевна не усидела дома без дела. На её прежней настоящей работе раз в год к ним в лабораторию приходил начальник первого отдела Павел Иванович, чтобы провести плановую беседу о режиме секретности и «новых требованиях времени». Каждый год он рассказывал про советскую туристку в Болгарии, потерявшую бдительность с приятным иностранцем. Слушатели посмеивались, поскольку заграницу их не выпускали, даже в Болгарию. Но в памяти у Лилии Николаевны осталась инструкция, предписывающая в критической ситуации перво-наперво доложить о происшествии начальнику первого отдела или, в крайнем случае, начальнику охраны. В мэрии Лидия Николаевна знала только начальника службы безопасности Игоря Владимировича Смирнова, проводившего с ней инструктаж, его то она и огорошила своим докладом, предварительно благоразумно выключив свет и закрыв дверь в зале на ключ.

Игорь Владимирович, как настоящий безопасник, был неулыбчив и неприметен, он походил на боксера в легком весе, успешно адаптировавшегося к костюму асфальтового цвета. Как любой человек без чувства юмора Игорь Владимирович подумал вначале, что его разыгрывают, но ненаигранное смущение пенсионерки говорило о реальности происходящего. Увидев же воочию «граффити», как он мысленно окрестил картину, Игорь Владимирович тут же позвонил заместителю мэра по общим вопросам.

— Всеволод Евгеньевич, это Смирнов. У нас ЧП в Большом зале.

Тут он запнулся, но затем подобрал нужные слова.

— Провокация, порнографическое граффити на потолке!

— Где?! У нас через час начало совещания. Начальник АХО с тобой?

— Он, похоже, не в курсе, мне техничка сообщила.

— Встречаемся в зале.

Вот так трое мужчин оказались в Большом зале мэрии, и они сосредоточенно молчали, рассматривая картину, казавшуюся нереальной, как фата-моргана, в таком сакральном для многих столоначальников месте.

Всеволод Евгеньевич удивился качеству изображения — это не шпана какая-то рисовала. И как неизвестные злоумышленники за одну ночь на большой высоте нарисовали картину? А сама картина напомнила Всеволоду Евгеньевичу почему-то рассказ одного зэка, подслушанный ещё в детстве, про типажи женских гениталий: «Королёк — расположена половая щель высоко спереди. Сиповка — ближе к аналу. Мутовка — самое классическое расположение, в этом случае, — уточнил зэк, — можно и сзади, и спереди». Всеволод Евгеньевич чертыхнулся от таких мыслей и начал размышлять: «Как же поступить? Добраться до потолка, стереть эту мазню и сделать вид, будто ничего не было, уже не получится — то, что знают двое, знает и свинья, поэтому придётся доложить мэру. Короче, настроение мэру придётся сегодня испортить неожиданным переносом совещания в Малый зал».

— Игорь Владимирович, поставь охранника возле входа, и чтобы он никого не пускал в зал, а с тобой, Анатолий Григорьевич, потом очень серьезно поговорим.

Уже выйдя из зала, Всеволод Евгеньевич всё ещё не мог отделаться от мыслей про картину: «Честное слово, будь я верующим, то в первую очередь про нечистую силу подумал бы, а так — больше похоже на фантастику. Да пусть мэр сам и разбирается с этой чертовщиной, а я займусь Малым залом. А легенду для переноса совещания можно придумать такую: авария на системе отоплении при гидравлических испытаниях. Легенда так себе — тоже повод для демагогии, но внимание отвлечёт».

Маланин

У Анатолия Григорьевича после треволнений в Большом зале сильно зашумело в голове и он поднялся в свой кабинетик на последнем этаже, закрыв дверь на ключ. Громкие пульсации в висках говорили о подскочившем давлении. Он вспомнил, как вчера вечером, выходя из зала услышал странный звук, ни на что не похожий. Правда, когда он остановился и прислушался, звука не было. «Странно, может это у меня нарушение головного кровообращения. А не уйти ли мне на пенсию? Уйду и даже поляну накрывать не буду. Друзей, с кем начинал, уже не осталось, а с техничками можно просто чайку попить на прощание, — от этих простых мыслей Анатолию Григорьевичу полегчало, — И эта сучка, Лилия Николаевна, почему не предупредила?! Не ожидал такого от неё».

Лильку он знал ещё с молодости, правда, потом их судьбы надолго разошлись. В школьные годы Лилька жила в соседнем с ним бараке на окраине города. Обращала она тогда внимание на себя открытой улыбкой. А когда Анатолий первый раз пошёл с парнями на танцы, то пригласил Лильку на медленный танец. Вести в паре он не умел, и Лилька помогала ему. Но в темноте никто и не заметил его неуверенности — так ему думалось. И он даже пожалел тогда, что манкировал раньше клубные вечера — девушки, оказывается, не такие уж недотроги. После танцев, окрылённый почином, подошёл на крыльце дома культуры к Лильке и заговорил с ней уверенно, но голос свой при этом не узнал и от этого неожиданно сконфузился. С насмешками бы он справился, но Лилька наоборот перестала улыбаться и посмотрела на него серьёзно, как взрослая, ничего не сказав, а Анатолий после того случая больше перед ней не рисовался, хотя почему-то зауважал её.

«Похоже сегодня будет праздник воспоминаний», — как будто сам себе разрешил Анатолий Григорьевич. Он заварил крепкого цейлонского чая, выпил полчашки и расслабился, но через несколько минут забытья, встрепенулся, почувствовав приближение своего вечного пугающего миража. Сейчас не время дремать.

В детстве они с мальчишками как-то раз пробрались на железнодорожную станцию, где Толя не боялся пролезать даже под уже готовящимися тронуться с места вагонами, выдававшими своё намерение тяжелым кряхтением. И выскочив первым из мальчишек из-под вагона, Толя вдруг увидел несущийся на него по рельсам металлический дирижабль, прекрасный и ужасный одновременно. Позже он узнал, что это был паровоз «Иосиф Сталин», его обтекаемую форму спроектировали ученые-аэродинамики. Чья-то сильная рука выхватила его с пути страшного болида. Когда этот человек в кожаном плаще посмотрел на него, то стало уже совсем страшно, потом уже Толя понял, что это был взгляд волка. Человек отвёл Толю к дырке в заборе и молча отпустил. Толя не помнил, как он оказался дома, его трясло, и он не мог даже ничего объяснить напуганной его видом матери.

Анатолий Григорьевич допил чай и подумал, что жизнь устроена так, что рано или поздно она налаживается сама собой.

После школы Анатолий поступил в техникум, распределили его на металлообрабатывающий завод — такой огромный, что и за день не обойдёшь. Как сейчас он помнит огромный цех с постоянно висящем в воздухе маревом из горелого металла, и бесконечную какофонию работающих станков. В юности Анатолий отзывался на любую просьбу, не мог отказать и согласился вначале на мастера цеха, а потом и на комсорга — желающих-то больше не было. На этом заводе познакомился Анатолий с Иваном Никандровичем Савельевым, секретарем партийной организации. Иван Никандрович сильно отличался от остальных руководителей завода, он всегда куда-то торопился, но успевал улыбнуться, крепко пожать руку, спросить о делах, и, даже когда был строг, всё равно после разговора оставалась радость от встречи с хорошим человеком. С его подачи Анатолий Григорьевич вступил в партию и сведущие люди стали намекать ему на скорые перевыборы парторга цеха. Но не случилось ему стать парторгом — у Ивана Никандровича произошёл конфликт с райкомом КПСС, заставивший его уйти с завода. Но вскоре после этого Ивана Никандровича выбрали председателем горисполкома — такие люди не тонут в бюрократических водоворотах.

Сейчас для эпохи, с которой совпала молодость Анатолия Григорьевича, придумали обидное название «эпоха застоя», вынося этот вердикт на основании пустых магазинов и очередей, умалчивая при этом о том, что у людей наконец-то появились свободные деньги и каждый мог позволить себе купить то, что он хочет. На заводе с отоваркой продуктами проблем не было, при столовой генеральный директор открыл отдел полуфабрикатов, где в конце рабочего дня всегда выстаивалась очередь конторских служащих, с приливом адреналина обсуждавших возможный ассортимент того, что сегодня могут «выкинуть». Руководство отоваривалось отдельно и почему их продуктовые наборы со случайным набором дефицитной еды назывались заказами, никто понять не мог. Но беспокоиться о завтрашнем дне никому и в голову не приходило. Любимая внучка Дашулька говорит, что нынче позитивную установку люди сами у себя воспитывают без всякой партийной идеологии. А в советское время позитивная вера в будущее была не личным делом каждого — её прописали в Программе Коммунистической партии, а теперь кто гарантирует, что грядущее будет лучше?

Года через полтора после ухода Ивана Никандровича с завода Анатолия Григорьевича пригласил к себе новый секретарь парткома завода. «Дуй, — говорит, — в кабинет 305 горисполкома для беседы, работу тебе предложат — решай сам». Анатолий Григорьевич удивился предложению. Собирался он тщательно, достал из шкафа новый костюм, а к горисполкому приехал за час до назначенного времени. В те времена никаких охранников в учреждениях не было, и Анатолия Григорьевич поднялся с улицы по гранитным ступеням, ведущим к входной трёхметровой двери из благородного дерева, потянул с волнением за бронзовую массивную ручку и поразился красотой и торжественностью центральной лестницы — как к пьедесталу власти по ней поднимаешься. На третьем этаже прошелся вдоль кабинетов, читая таблички, нашёл кабинет 305, на двери которого золотистым металлом блестела надпись: «Начальник отдела кадров такая-то». Минут за пятнадцать до назначенного времени вежливо постучал, отсчитал пять секунд и слегка приоткрыл дверь. Начальница пила чай, посмотрела на Анатолия Григорьевича пристально, а может недовольно, но пригласила зайти.

— Я с завода, Маланин, по телефонограмме…

— Проходите, присаживайтесь, — чай отставила на тумбочку, — Анатолий Григорьевич, Иван Никандрович рекомендовал вас на должность начальника АХО, вам нужно принести рекомендации от администрации завода и от партийной организации.

Анатолий Григорьевич понял тогда, что разговор идёт об уже решённом деле. Значит Иван Никандрович знал, что не посмеет он ему отказать.

— А с Иваном Никандровичем можно переговорить?

— Запишитесь на прием у секретаря, — начальница посмотрела на него удивлённо.

Вот оно как, большим человеком стал Иван Никандрович. Спустившись этажом ниже, Анатолий Григорьевич нашёл приёмную и пока разговаривал с секретаршей, из коридора появился Иван Никандрович.

— А, Анатолий, проходи в кабинет.

Но сесть не предложил. Куда-то звонил, только потом поднял глаза.

— Большое доверие тебе оказываем, Анатолий. Дело для тебя новое, присмотрись, разберись — все материальные ценности хотим тебе доверить.

— Да вы ж меня знаете, Иван Никандрович, я — советский человек, — неожиданно для себя выпалил Анатолий Григорьевич.

Савельев замолчал, уголки глаз его собрались в мелкие морщинки, нижняя губа чуть выдвинулась. Он вроде хотел что-то сказать, но потом его отпустило и, как бы завершая беседу, Иваном Никандрович встал и подал свою руку.

— Ну и по рукам, Анатолий.

Анатолий Григорьевич вышел из приемной растерянный от какой-то недоговорённости, возникшей после его невольного самохвальства: «Я — советский человек».

Анатолий Григорьевич ещё заварил чай, бросил в этот раз несколько кусков сахара и опять задумался: «Важная тогда была беседа, определяющая. Его вспомнили, выделили, но разговора на равных не получилось, вернее сам он не чувствовал себя равным Ивану Никандровичу. А еще забыл тогда задать самый главный вопрос: что будет с очередью на квартиру? Как поженились с Галиной, сразу встал в очередь на получение жилплощади в месткоме завода и терять очередь не хотелось. Эх, до чего наивный был».

Горисполком в советское время строил жилье для всего города, получая ведомственное финансирование из московских министерств, а себе, то есть для всего своего городского хозяйства, за это посредничество оставлял десятую долю. Квартирку двухкомнатную Анатолий Григорьевич получил уже через год, когда занял должность начальника отдела АХО. Про предыдущего начальника ходили слухи, что он служил вертухаем в лагере и сам людей расстреливал, а в квартире у него до сих пор висит портрет Сталина. Анатолий Григорьевич встретился с ним на передаче дел в бухгалтерии. Колючий волчий взгляд старика показался ему знакомым и пронзил его как когда-то в детстве, дедок сразу понял свою власть и затеял с Анатолием Григорьевичем странный разговор.

— Что Толя-Анатолий, сегодня на твоей улице праздник? Вот то будет праздник у вас, когда доведёте страну до ручки — Сталина на вас нет. У меня другом в молодости был сын Сталина, Александр Яковлевич, незаконный, правда, но это не важно, всё равно я побольше вашего о вожде знаю. Иосиф Виссарионович его своим сыном признал, даже в Москву приглашал, но Сашка не поехал, говорил: «Быть врагом Сталина опасно, а незаконным сыном — смертельно опасно». Он мне рассказывал про Курейскую ссылку, где Иосиф Виссарионович с матерью Сашки и сошёлся. Сталина царские стражники определили на постой в дом к детям-сиротам, там он четырнадцатилетнюю Лидию и заприметил. Рассказывала Сашке Лидия Платоновна, мать его, что Иосиф Виссарионович смеялся над царским правительством за его правильность. В Петрограде думали, что если сослали, то и наказали, а революционеры там нормальную жизнь построили, нельму кушали, да и почта к ним регулярно приходила, книги там разные. Иосиф Виссарионович в ссылке всегда оставался свободным человеком и как-то раз даже пошутил, что будь он на месте начальника Охранного отделения, то давно бы уже всех революционеров из Женевы с их проститутками на кожаные ремешки порезал. И из ссылки Иосиф Виссарионович уехал обманом, записавшись в 1916 году добровольцем на фронт, потому что знал, что он непригоден к службе, а его стражник Мерзляков ему потворствовал — сам был дезертир. Так что Иосиф Виссарионович, в отличие от лысого теоретика, хорошо знал простой народ, и присказку народную усвоил: «дурака грех не обмануть». Иосиф Виссарионович поэтому и навёл такой порядок, что обмануть его было невозможно. Теперь говорят: репрессии, репрессии, а ведь даже Бог грешников наказывает. Написано же у верующих в талмудах: «Раб же тот, который знал волю господина своего, и не был готов, и не делал по воле его, бит будет много». И кто ж этих рабов божьих конкретно будет наказывать? Значит, у Господа тоже есть свой НКВД, так то. А теперь, при Брежневе, страха нет, а значит и порядка нет. Вот поэтому, Толя-Анатолий, и просрём мы всё, что нам Иосиф Виссарионович оставил.

Потом уже Анатолий Григорьевич разобрался, что экспедитором в отделе числилась племянница старика, никаких обязанностей не выполняла, но зарплату получала. Уволились родственники одновременно, доказательств подлога не было, да и зачем было бросать тень на отдел.

А ещё Анатолий Григорьевич почему-то хорошо запомнил один день из детства сразу после смерти Сталина. К ним домой зачем-то пришла географичка из школы, в то время, кажется, были обязательны обходы квартир учеников, и мать усадила её на кухне пить чай. Толя подслушивал их беседу, стоя за дверью общей комнаты.

— Как теперь жить будем? — неестественно жалостливо причитала мать.

— Тяжело, конечно, но вот, говорят, собираются отменить плату за обучение в старших классах, — также неестественно сочувственно поддерживала её географичка.

Географичка не пользовалась в школе авторитетом и то, что мать унижается перед ней, унижало и Анатолия, но он был замечен матерью за дверью, и отправлен на улицу. Через несколько дней в семье случился скандал, оказывается, пока мать угощала географичку конфетами с чаем, младшая сестра Валька выследила, где мать прячет конфеты. Так как место это было высокое — полка в прихожей для хранения шапок, то на помощь была вызвана подружка, на плечи которой и взгромоздилась Валька, чтобы опустошить тайник. И когда мать нашла за кроватью обёртки от конфет, то Вальке сильно досталось от матери, ведь конфеты всегда береглись для особого случая.

А по вопросу распределения квартир, как узнал позже Анатолий Григорьевич, было закрытое заседание горисполкома. Выяснилось, что много квартир, переданных предприятиям для распределения очередникам, стояли незаселенными. Директора придерживали их оформление, так как возможностей для премирования у многих руководителей не было, а работу нужно было делать, людей мотивировать. Вот молодые отцы семейств за заветное обещание «получить» квартиру и пахали, кто на полигонах невылазно по полгода, кто в цехах с вредностью, кто на работе спал, чтобы министерскую тему сдать досрочно. А дай им квартиру, считай, что на полгода про работника можно забыть. Будет в ночных очередях дежурить за стенкой или кухонным гарнитуром, унитазы доставать, а потом еще сколько водки будет выпито. Поэтому держали нужных работников на крючке до последнего.

Столько лет отдано службе, многое уже и забылось. Вот, в конце 80-х ремонтировали малый зал в горисполкоме, «выбили» фонды на дубовую доску из Чехословакии. Анатолий Григорьевич тогда нашел мастера краснодеревщика — связи уже в городе были. Отделка зала получилась благородная. Из ботанического сада Анатолий Григорьевич привез фикусы и пальму, горшки керамические для растений заказали из Риги. Теперь тематическое оформление залов заказывают в дизайнерских студиях: остоугольные формы из дешевого пластика в бело-сине-красных цветах, устремленные в будущее. «Живых цветов сейчас не ставят, — подумал Анатолий Григорьевич, — да и ладно, мне меньше хлопот».

Ивану Никандровичу очень понравился обновлённый интерьер зала, и он поручил Анатолию Григорьевичу договориться с мастером-краснодеревщиком об отделке его загородного дома. Дубовые доски, оставшиеся на складе после ремонта, Савельев выкупил, рассчитавшись до копейки. Много раз Анатолий Григорьевич мотался за город, привозил то лак, то шпаклевку. Оправдал доверие Ивана Никандровича. И вскоре после этого, приглашает его секретарша срочно зайти. Иван Никандрович опять же сесть не предложил, но по-отечески сказал:

— Засиделся ты, Анатолий, в своей «двушке» — иди в комитет по жилищным вопросам, оформляй ордер на трехкомнатную квартиру.

— Спасибо, Иван Никандрович, — в этот раз Анатолий Григорьевич уже не стал ничего добавлять и Ивану Никандровичу это понравилось.

Как узнал потом Анатолий Григорьевич, его квартира в кирпичном доме в тихом центре предназначалась прокурору, но тот наотрез отказался вселяться на первый этаж. «Ну, да ладно, — подумал Анатолий Григорьевич, — мне то грех жаловаться: простому парнишке с рабочей окраины всё дала советская власть. Всю жизнь ощущаю себя советским человеком». В середине 90-х, когда Анатолий Григорьевич услышал про покупку «хлебных» должностей в мэрии, он даже поверить не мог. Спросил как-то раз про это у своего старого знакомого, так тот даже рассмеялся над его наивностью. С тех пор и стал Анатолий Григорьевич смотреть на теперешних руководителей слегка свысока. Мысли его снова вернулись к Лильке: «Я бы, случись что с ней, непременно постарался бы помочь, а она сразу побежала с докладом». И тут Анатолия Григорьевича осенила мысль: «Получается, не я, а она и есть настоящий советский человек. Вот что хотел тогда сказать Иван Никандрович — не взял бы он к себе на работу настоящего советского человека! Это ж сколько лет мне надо было прожить, чтобы понять это».

Внезапно мысли у Анатолия Григорьевича прояснились, и он понял, что решение уволиться уже принято и что он даже рад этому. Пенсия с муниципальной надбавкой у него заработана уже давно, семья устроена, даже внучке сделал однокомнатную квартиру, и можно пожить для себя. И уже другим взглядом оглядел кабинет, наметил, что нужно забрать с собой. Выдвинул нижний ящик стола, куда он складывал всё самое сокровенное и самое бесполезное. Вот членский билет КПСС, открыл его, удивился — надо же, заполнен ещё перьевой ручкой. Маленькое черно-белое фото какого-то молодого человека, наполовину запачканное синей печатью. Берёг билет, думал, что может быть время ещё и повернётся вспять. Вспомнилась и ноябрьская суббота 1991 года, когда за ним прямо на дом приехала служебная машина Ивана Никандровича. В горисполкоме поднялся по пустым лестницам на второй этаж, Иван Никандрович открыл свой сейф, достал конверт с надписью «Секретно» и показал Анатолию Григорьевичу президентский указ Ельцина о роспуске КПСС.

— Сегодня рано утром фельдъегерской службой доставили мне прямо на дом, — сказал он абсолютно спокойно. Но для чего показывал указ? Неужели думал, что на словах не поверю? — Сейчас приедут из милиции и поедем опечатывать горком КПСС, давай срочно решай, чем опечатывать кабинеты будем.

К горкому подъехали на ПАЗике уже в сумерках, сыпал сверху осенний то ли дождь, то ли снег. Стояли на ступеньках, ждали приезда Ивана Никандровича. Анатолий Григорьевич вспомнил тогда, как его отец рассказывал про избитые ступени Рейхстага, на которых он с сослуживцами фотографировался в 1945 года и там тоже шёл дождь. Теперь и он приобщился к настоящей истории и, получается, ему тоже есть о чём рассказать внукам — но будет ли им это интересно?

А Ивану Никандровичу, выходит, повезло, что карьеру сделал не по партийной, а по советской линии, но Анатолий Григорьевич знал тайну этого «везения». Был на заводе отдел технической документации, где копировали чертежи и прочую документацию на ротапринтах и нашёлся «добрый» человек, стуканувший о том, что там печатают самиздат. Начальник первого отдела после полученного сигнала проследил, кто остаётся на ротапринте после работы и накрыл небольшой тираж. Вдохновителем нарушения инструкции по копированию оказался Иван Анисимов, фронтовик, коммунист и лучший специалист конструкторского бюро. Под видом помощи в настройке печатных машин он размножал самиздатовскую литературу. Печатник на ротапринте, знакомый Анатолия Григорьевича, по секрету дал ему на время одну из брошюр. Анатолий Григорьевич впервые тогда читал самиздат, у него даже голова закружилась, а в памяти остались только отдельные цитаты: «Уничтожение православного христианства было задачей евреев-ашкенази». «В отличие от русских крестьян, которые были в основной массе крепостными, ашкеназы были свободны и занимались торговлей и посредничеством. Отмена крепостного права потеснила их положение и часть евреев двинулось в революционное движение». «Предложенный ашкеназом Карлом Марксом проект социалистического интернационала стал идейной основой для революции в России». «В руководстве Российской социал-демократической рабочей партии большевиков, которая и совершила революцию в России, ашкеназы составляли большинство». «Микроб — он хоть и маленький, но может убить большого слона». Анатолий Григорьевич вернул своему знакомому серые листы с расплывчатым шрифтом с ощущением избавления от опасности и посоветовал ему сжечь их.

Дело о самиздате дошло до горкома. Анисимова вызывали и в КГБ, но отпустили. В партийном комитете завода провели закрытое заседание, в котором участвовал инструктор райкома КПСС. Анисимов стоял с поникшей головой, он покаялся, признал свою несознательность, рассказал, что брошюру взял у бывшего однокурсника, размножал по своей инициативе. Потом дали слово молодому инструктору райкома партии по фамилии Халамендик. Никто даже не успел улыбнуться странной фамилии, как инструктор вскочил с места, побагровел и начал кричать на Петрова.

— И вот за этой правильной оболочкой скрывается гнойный антисоветский выродок, который сумел войти в доверие партийной организации, а сам исподтишка отравлял товарищей ревизионистским ядом.

Все присутствующие сделали серьёзные лица. Стало понятно, что сейчас любого могут причислить к заблудившимся. Халамендик, хоть и был небольшого роста, с огромной головой и короткими руками, но он стоял как гранитный памятник революционеру. Кулаки его сжались, пиджак вот-вот был готов порваться от вздымавшейся от криков груди. Анатолий Григорьевич сидел напротив выступающего и даже почувствовал горький запах желчи в воздухе. Ему стало понятно, почему так боятся разносов в райкоме партии. У Анатолия Григорьевича даже засосало под ложечкой — он ведь тоже читал самиздат. Чтобы хоть как-то сбить внутренне напряжение, Анатолий Григорьевич представил, как ведёт себя этот инструктор с девушкой. Он, наверняка, пользуется успехом: при встрече он смотрит на девицу со слегка снисходительной улыбкой, молча берёт своей крепкой рукой её ладонь, и девица, чувствуя настоящую силу, откликается покорностью, и тогда герой наконец-то расслабляется, превращаясь в обычного молодого человека.

Партийный комитет единогласно проголосовал за исключение Анисимова из партии. Савельев с Халамендиком, видимо, имели неприятный разговор до заседания и гнев Халамендика был направлен больше на Ивана Никандровича, который вскоре был вынужден перейти на другую, не партийную, работу, хотя и с повышением.

Маланин очнулся от воспоминаний и положил членский партийный билет на свой рабочий стол и снова сунул руку в выдвижной ящик. Так, а это что? — диплом об окончании Университета марксизма-ленинизма. Анатолий Григорьевич усмехнулся — вскоре, как стал секретарем комитета комсомола цеха, вызывают его в партком завода к секретарю, отвечающему за идеологический сектор:

— Анатолий, пришла нам разнарядка в Университет марксизма-ленинизма, мы тут посовещались, предложили в райкоме партии твою кандидатуру и это уже одобрено.

Вот так, райком партии одобрил — отказаться уже нельзя. Поняли, что Анатолий — безотказный и «поехали». Запомнилось первое занятие в райкоме партии на третьем этаже. Там специальный зал был: стояли ряды кресел из светлой гнутой фанеры с опускающимися сиденьями как в театре, а перед сидящими — узкий откидывающийся столик. Очень похоже в целом на школьную парту, только все это привинчено к полу и выйти во время занятий из центра ряда практически невозможно. Пригляделся Анатолий Григорьевич к будущим сокурсникам и увидел Аркашу из заводской лаборатории НОТ, поздоровались и сели рядом. Познакомились они на заводе, когда Аркаша приходил в цех создавать паспорта рабочих мест токарей и фрезеровщиков. Директору в Москве на годовом отчете министр сделал замечание, что завод не занимается научной организацией труда, вот после этого и появился приказ об организации лаборатории НОТ. Заведующей поставили бывшую председательшу профкома, а работать взяли Аркашу с кафедры политэкономии местного института народного хозяйства. Разговаривать с Аркашей было интересно, он любую тему развивал, и, как он любил говорить, структурировал.

А занятия в Университете оказались не простыми. Анатолий Григорьевич думал вначале, что там просто «углубят понимание линии партии», но когда началась философия Гегеля: закон единства и борьбы противоположностей, закон перехода количественных изменений в качественные, закон отрицания отрицания, то Анатолий Григорьевич понял, что не разобраться ему в этой науке. Профессор, доктор наук Столяров Вениамин Алексеевич, наверное, часто замечал у слушателей такую растерянность, а у кого-то даже некоторый скепсис в глазах, и как-то раз на лекции о диктатуре пролетариата он вдруг прекратил свое степенное хождение перед первым рядом кресел и обратился к присутствующим.

— И именно пролетариат своей мозолистой рукой усадил вас за эти парты.

Анатолий Григорьевич даже вздрогнул тогда: получается, что он сам себя и усадил сюда? А само великое учение находится в руках, то есть головах, таких «жрецов» как Столяров? Анатолий Григорьевич на перерыве поинтересовался у соседа:

— Аркаша, а ты здесь как оказался?

— Написал заявление в партком с просьбой дать направление на учебу.

— А зачем тебе это надо?

— Толя, я хочу поступать в аспирантуру, мне кандидатский минимум у Столярова сдавать.

— Это что, диссертацию будешь писать?

— У меня уже и тема для диссертации есть, но кафедре дают по социологии только одно место в аспирантуру раз в два года и, хоть не в почёте у нас эта наука, конкурс всё равно большой.

— И что за тема, если не секрет?

— Психология толпы.

Анатолий Григорьевич тогда удивился ещё больше, чем от мозолистой руки пролетариата. Откуда в советском обществе, где есть два класса: рабочие и крестьяне, ну и ещё прослойка — интеллигенция, взялась толпа? Толпа может быть только там, в западном мире. Странная тема. Уж не придумал ли ее себе сам Аркаша?

Вскоре Аркаша ещё больше удивил Анатолия Григорьевича. Он один задавал вопросы на лекциях и как-то раз спросил:

— Вениамин Алексеевич, а какой ступени пирамиды Маслоу соответствует классовое самосознание?

Столяров некоторое время молчал — вопрос ему, похоже, не понравился, затем он четко проговаривая каждое слово ответил:

— Подход Маслоу противоречит марксистскому положению о социальной обусловленности потребностей личности. Критике буржуазных теорий у нас будет посвящена отдельная лекция.

«Эх Аркаша, лучше бы ты не высовывался», — подумал уже сейчас Анатолий Григорьевич. Когда подошло время экзаменов, Анатолий Григорьевич сильно волновался. Вопрос ему попался про коллективизацию. Вроде простой вопрос, но щекотливый, можно было «проколоться». Главное, нужно было обосновать необходимость коллективизации: индустриализация требовала перевода мелкотоварного сельскохозяйственного производства на индустриальные рельсы с применением тракторов вместо лошадей с плугом, а избыточные рабочие ресурсы из села можно было направить на заводы и фабрики. Анатолий Григорьевич ответил правильно, но своим косным рабочим языком, Вениамин Алексеевич посмотрел экзаменационную карточку, а именно, место работы и благосклонно сам стал развертывать ответ Анатолия Григорьевича уже своим правильным научным языком, а Анатолий Григорьевич согласно кивал. Пятёрка — сколько было радости и гордости. Не вспомнилось тогда на экзамене про «семейное проклятие», а сегодня вот можно и поверить в него: не просто так этот вопрос на экзамене попался. «Да нет, глупости всё это, конечно, предрассудки», — рассудил Анатолий Григорьевич.

Когда Толя ещё учился в пятом классе, отец привез из деревни бабу Аню — совсем немощная она стала и пришлось забрать её к себе. Толю любила она больше всех, но только часто путала с сыном — называла Гришкой. Иногда баба Аня и отец переругивались и, прислушавшись, Толя понял, что отец недоволен тем, что бабуля всё замаливает какой-то грех. Приоткрыв как-то раз её ящик, Толя нашёл в самом дальнем углу маленькую медную иконку с облупившейся от времени глазурью. Пытался Толя выведать у бабушки эту тайну, но она только ласково гладила его по голове и называла ангелом. Но однажды, перепутав Толю с сыном, она стала причитать:

— Простил ли Бог братца моего Кольку? Всё из-за того нерусского комиссара, что подначил братца в раскулачке участвовать. Выгонят ссыльных, и старых, и малых на улицу на мороз, посадят на ссыльную телегу, а сами ихний погребок растащат и кутят потом до утра. Последних выселяли Петровых, а у них слепая Пелагея приживалкой жила, колдовством владела, заговоры знала. Вот схватил её наш Колька и потащил в телегу, а она, хоть не знала и не видела нашего Кольку, как закричит не своим голосом: «Проклинаю тебя Николка и весь твой род!». Замёрзла она, сказывали люди, в дороге. А за нами в деревне так прозвище и прицепилось — «проклятые». Говорила я ему: «Пелагею то зачем?», а он в ответ: «А куда её девать было?». Кольку комиссар этот в район перевёл завскладом, повесили недобрые люди на него недостачу, в лагерь упекли, там и сгинул дурачок — брёвнами завалило. Молюсь я и за него и за всех нас с тех пор.

Напугался Толя тогда из-за этого рассказа, но никому ничего не сказал. Впрочем, баба Аня и не такое рассказывала. По её словам, когда она ещё была девчонкой произошёл в её деревне страшный случай: бабка Харланчиха превратилась в свинью, которая подкопала забор у соседей через три дома, залезла во двор и съела младенца, которого оставили в люльке под навесом. Свинью забили, но шамать это мясо никто бы не осмелился, поэтому и закопали её куда подальше. А Харланчиха через несколько дней объявилась вся побитая и болела потом очень долго, но сказать ей в лицо, что о ней думают — побоялись.

К сожалению, так и не удалось расспросить бабу Аню про революцию, она каждый раз уходила от ответа, только однажды, когда ей уж совсем надоели эти вопросы, она ответила: «Кто головы рубит — тот и власть».

А с Аркашей же такое дело приключилось. Получил он на экзамене тройку. Савельев задал ему уточняющий вопрос: чем была вызвана необходимость усиления идейно-политической работы после окончания Великой отечественной войны? Аркаша наговорил много — это он умел, но главного не сказал. Побывав во многих городах и столицах Европы, солдаты увидели другую жизнь и, вернувшись домой, развязали языки. И партия «развернула беспощадную критику всех и всяческих проявлений низкопоклонства и раболепия перед Западом и его капиталистической культурой». Странным показался Анатолию Григорьевичу правильный ответ даже в то советское время, ведь эти солдаты были победителями. Наверное, это был отголосок на вопрос про пирамиду Маслоу. Анатолий Григорьевич потом уже вспомнил, как разбирая вещи отца после похорон, нашел в толстой пачке поздравительных открыток несколько старых немецких открыток с погашенными марками и красивым готическим текстом, написанным перьевой ручкой. На лицевой стороне открыток были цветные фотографии красивого городка с красными черепичными крышами, утопающими в зелени на склонах небольших гор, местами идиллическую картину протыкали острые шпили строгих кирпичных костёлов. Странно, отец никогда не показывал эти открытки, никогда не хвалился, какие сказочные места ему довелось увидеть в конце войны. И этот красивый, явно женский почерк — чей он? Жаль, что открытки потерялись, теперь стало интересно, что за тайна была в тех строках на немецком языке. И о воспоминаниях отца о войне Анатолий Григорьевич узнал только после его смерти — от матери. Призвали отца в конце 1944 года. Уже в полку в первые дни службы во время сна у него украли винтовку. В то время за потерю оружия грозил военный трибунал, может даже расстрел. Командир, тоже деревенский, старик по тем временам, чуть за сорок лет, прикрыл отца — когда побежала пехота в наступление, то он взял винтовку у убитого солдата и сунул её отцу. А в Австрии их рота заняла небольшую железнодорожную станцию и в одном из вагонов обнаружили ящики с коньяком. Один ящик успели умыкнуть, пока не приехал полковой денщик и не опечатал вагон для отправки в Москву. И, наверное, прав был отец, что не рассказывал тогда пацанам о войне — не поняли бы.

А в разгар перестройки, когда уже почти на любую тему стало можно говорить, Анатолий Григорьевич спросил у Аркадия:

— Аркаша, а почему евреи — самая умная нация?

— Эх, Анатолий Григорьевич, не должен ты был такое спрашивать, а я тебе отвечать, но, да ладно, на прощание расскажу тебе про хождение евреев по пустыне. Евреи, покинув Египет, в итоге оказались единственными хранителями тысячелетней мудрости жрецов Египта. Но по пустыне евреи путешествовали не одни, были там и другие воинственные племена, которые нападали на стоянки евреев и могли перебить всех, кто не успевал спрятаться. Поэтому все мальчики обучались Торе. Они должны были уметь правильно по памяти написать текст Торы и правильно его прочитать. Это было нужно для того, чтобы не прервалась духовная жизнь народа и даже если из всей стоянки евреев останется в живых после нападения только один мальчик, то он сможет по памяти полностью восстановить всё священное писание, прочитать его и правильно истолковать. После испытания на знание Торы проходил обряд инициации и все взрослые обнимали мальчиков, говорили о своей вечной любви к ним. Вот тебя, Анатолий Григорьевич, кто-нибудь поздравил с окончанием Университета марксизма-ленинизма, обнял и поцеловал?

А Аркаша так и не поступил в аспирантуру и в начале 90-х уехал в Америку.

Анатолий Григорьевич продолжал разбирать свой последний служебный ящик. Где-то сбоку завалялась выцветшая пачка с влажными салфетками, так и не пригодившаяся за много лет. В 1991 году, когда в Москве и Ленинграде стала ощущаться нехватка продуктов питания, западные страны стали оказывать «победившей демократии» гуманитарную помощь. Студентам в общежитиях столичных городов раздавали полевые наборы солдата НАТО. Иван Никандрович через свои связи в Москве решил вопрос с выделением одной машины этих наборов для горисполкома. Часть наборов Иван Никандрович приказал отложить для ветеранов горисполкома, эти коробки стаскали в кладовую, где хранился инвентарь для демонстраций 1 Мая и 7 Ноября. Необычная была картина: бархатные знамена с бахромой, с вышитой золотыми нитями эмблемой в виде серпа и молота, и стопка аккуратных небольших коробок из картона шоколадного цвета с символикой NATO. Из того набора салфетка и осталась.

Анатолию Григорьевичу вдруг захотелось заплакать и уже глаза стало щипать, но о чём плакать — не понятно, и онпогрузился то ли в размышление, то ли в дремоту и стал видеть почти наяву навязчивый странный сон, знакомый уже до деталей. Только теперь паровоз наконец-то приезжает в какой-то тупик, все люди выходят из вагонов и спешат куда-то по своим делам, а Анатолий Григорьевич не может выйти на перрон, потому что он, вроде как, и есть этот паровоз. Видит Анатолий Григорьевич через тусклое окошко, как Иван Никандрович с портфелем по перрону идёт, хотя он уже покойник. Покойник — странное слово, наверное, его придумали в то время, когда жизнь была так тяжела, что про умершего говорили: слава Богу, успокоился. А в будущем, наверное, будут удивляться слову «советский», то ли советы раньше всем давали, то ли жили только по советам. А паровоз с вагончиками остановился и, оказывается, все в этом составе были только пассажирами, даже Иван Никандрович.

А вот и учительница истории Вера Петровна вышла из вагона — не ожидал такого от неё. Маленького роста, в длинном вязанном платье, похожая на тумбочку, она шагает на старомодных толстых каблуках с тем же усилием, с каким ходил сатир на своих копытцах, а её большая голова всегда смотрит только вперёд. Помнится, класс затихал, ещё только услышав это далёкое цоканье в школьном коридоре. Своим голосом она владела великолепно, она им наказывала, поощряла, предупреждала. Единственный раз, когда голос перестал её слушаться, произошёл на уроке о Сталинградской битве. Толя с удивлением узнал, что Вера Петровна девятнадцатилетней медсестрой оказалась сразу в гуще сражений, и её медицинская палатка стояла на берегу Волги, по которой, как брёвна, плыли трупы наших солдат. Но больше всего она удивила класс, когда на одном из уроков заявила, что сегодня все будут слушать «Сказку о Военной тайне, о Мальчише-Кибальчише и его твёрдом слове», написанную замечательным советским писателем Аркадием Гайдаром. Читала она её демонически: «Нахмурился тогда Главный Буржуин и говорит: Сделайте же, буржуины, этому скрытному Мальчишу-Кибальчишу самую страшную Муку, какая только есть на свете, и выпытайте от него Военную Тайну, потому что не будет нам ни житья, ни покоя без этой важной Тайны». Тогда Толя не посмел спросить у учительницы, а в чём же на самом деле была эта тайна, которая делала Красную армию непобедимой, потому что было бы стыдно показать, что все поняли сказку, а он — нет. А теперь остаётся только жалеть, что эта тайна так и осталась неразгаданной для Анатолия Григорьевича, а учительница ведь наверняка знала тайну, но почему-то не открыла. Вера Петровна уходила от паровоза с гордо поднятой головой, потому что она ни советский строй, ни партию не предавала — в коммунисты её просто не взяли. Существовала при приёме в партию квота на служащих, не должно их было быть больше, чем рабочих, вот на этом «проценте» Веру Петровну и завернули, объяснив ей, что в школе в членах партии — одни учителя, а КПСС — это партия рабочих и классовый состав партии нужно сохранять. После этого Вера Петровна стала демонстративно называть себя «беспартийной коммунисткой».

А сегодняшнее «явление» на потолке мэрии намекнуло Анатолию Григорьевичу, что он не только новую жизнь не понимает, но, возможно, и советскую явь не понимал, поэтому и не мог он ни разу поговорить по-настоящему с Иваном Никандровичем, который был руководителем и при Советах, и при демократах, и мог бы им быть даже при царе-батюшке — для Ивана Никандровича сойти с поезда не было трагедией. Анатолий Григорьевич уже почти нащупал ту боль, от которой хотелось плакать, но тут зазвонил телефон.

— Купи ванилин, я тесто для булочек поставила, — попросила супруга без предисловий.

— Хорошо, — почти радостно выдохнул Анатолий Григорьевич.

Лилия Николаевна

Лилия Николаевна шла после работы до автобусной остановки, она чувствовала досаду на то, что оказалась замешана в этом странном происшествии в мэрии. Такое состояние бывает, когда нужно говорить о человеке, который умер в глупой ситуации — вроде и горе, а приходится сдерживать неуместную улыбку. Первые осенние листья носились под ногами, то взлетая высоко вверх, то медленно опускаясь на тротуар как воспоминания и одно из них подлетело прямо к глазам.

В ту осень она только что вышла замуж за такого же, как она, улыбчивого, смешливого Ивана. Вышла, потому что он не дал даже времени подумать: на карниз залазил с букетом цветов, на коленях, как рыцарь, просил руки. Свадьбу сыграли быстро, по молодежному. И купил он в один из первых семейных выходных дней торт. Сели пить чай и вдруг Иван хватает из связки горький красный перчик и вдавливает его посередине торта. Лилия тогда опешила, не привыкла еще к шуткам мужа. А Иван привстал и, изображая вожделение, склонился над тортом и, нежно поцеловав перчик, взял его в рот и, пытаясь изобразить счастливейшую улыбку, разжевал и проглотил его. И уже, видимо, не выдерживая жжения отхватил большой кусок торта. Потом они целовались и у неё щипало губы. Как это было давно, но сейчас ей было неприятно от этого перекликающегося с сегодняшним происшествием воспоминания. В то время, в самом начале семейной жизни Лилия Николаевна уже работала инженером на почтовом ящике. Так называли все режимные предприятия, которые кроме обычного общеупотребительного названия имели еще и секретное наименование, типа п/я Р-0000. И самым грубым нарушением секретности было использование в одном документе двух наименований предприятия одновременно. От п/я и получили они комнату на подселение в коммунальной квартире. Во второй комнате жила молодая семья, латыш Арвид и его жена, тоже Лилия. Арвид был из семьи, сосланной в послевоенные годы из Латвии в Сибирь. После реабилитации он остался в России и женился на русской сироте. Арвид был антиподом Ивана; он не шутил, не смеялся, был всегда аккуратен, говорил серьезно, чуть протяжно, даже как-то песенно, в его взгляде не было часто присущих русскому человеку прищура, смешливости или «бычьих глаз». Между собой Арвид со своей Лилией разговаривали только в своей комнате и негромко.

Однажды в общей кухне сорвало вентиль на батарее, забил фонтан кипятка, Лилия Николаевна даже руку себе немного ошпарила. У Арвида оказался разводной ключ, он пошёл в подвал, перекрыл стояк, а потом постучался в комнату Лилии и Ивана, поинтересовался состоянием Лилии Николаевны — не нужна ли помощь. И стала с тех пор Лилия Николаевна наблюдать за Арвидом: как он помогает жене на общей кухне, как приходит с работы и, даже когда уже дочку носила, все равно продолжала наблюдать. А когда переехали в отдельную новую квартиру, то Лилия Николаевна обратила внимание и на своего Ивана и поняла, что роман у того на стороне. И даже не расстроилась и не поскандалила, а предложила развестись, и муж ушёл из её жизни. Уже через много лет, от знакомой Лилия Николаевна узнала, что жена у Арвида умерла, а сам он уехал в Латвию, получив там статус репрессированного — выдали ему такое пластиковое удостоверение, дающее право на какие-то льготы и на бесплатное жилье.

«Вот так всегда… когда неспокойно на душе, то вспоминаю моего Арвида, — прошептала Лилия Николаевна.

Смирнов

В детстве Игорь Смирнов смотрел по телевизору передачу про муравьев: в колонии-государстве у муравьёв были матки, рабочие муравьи и муравьи-воины. И Игорь решил, что он будет муравьём-воином. Он записался в группу восточных единоборств, занимался упорно, хотя на соревнования его так и не взяли ни разу, а окончив школу, постарался попасть на службу в ВДВ. После армии занесло его в фельдъегерскую службу, где параллельно он непонятно как закончил заочно филиал юридической академии.

Игорь Владимирович был один из немногих, кто продолжал ходить в спортзал к своему тренеру Николаю Кузьмичу, который до сих пор «широко известен в узких кругах». В его взрослой группе занимались одновременно и «братва», и городские чиновники, и даже заместитель мэра. После одной из тренировок заместитель мэра спросил Николая Кузьмича.

— Николай Кузьмич, нам человечек нужен в службу безопасности, чтобы не дурак, но и не жид. Не поможешь найти?

— Да есть такой, переговорю и дам «обратку», — Николай Кузьмич, как на ковре, реагировал всегда молниеносно.

Игорь Владимирович, услышав о предложении от Николая Кузьмича, понял, что настал его час удачи. Среди друзей по спортзалу, приезжавших на «правильных агрегатах», он чувствовал по отношению к себе преувеличенную доброту. Теперь же у него будет статус, а это даже лучше дорогого автомобиля, а доброту пусть оставят себе.

Игорь Владимирович решил провести собственное расследование появления злополучной картины. Судя по записям с камер видеонаблюдения только два человека заходили сегодня утром в Большой зал — вначале Марк, а через некоторое время Лилия Николаевна. Поговорить с Марком сразу не получилось, так как он отвечал за техническую сторону проведения совещания и поэтому Марк был перехвачен только в столовой. Игорь Владимирович взял его под локоть, и начал «конвоировать» в свой кабинет. Марк удивился и даже пытался шутить.

— Игорь Владимирович, я вроде вам свидание не назначал.

— Свидания у тебя, возможно, будут скоро только по расписанию.

Марк осёкся. Недавно он узнал, что Вадим Германович настроил новую компьютерную программу отслеживания интернет-трафика пользователей и шутя посоветовал Марку не заходить на некоторые сайты, так как скоро эта программа будет стоять и у Смирнова. Марку показалось, что он догадался, о чем будет предстоящий договор. Но в кабинете Марка ожидал сюрприз.

— Ну как утреннее селфи с π?

— Э-э-э, да у меня нет девушки.

Тут пришла очередь удивиться Игорю Владимировичу.

— Ты что думаешь, если у меня есть девушка, то я каждое утро такое селфи делаю?

Игорь Владимирович помнил наставление преподавателя по уголовному процессу, состоявшее в том, что допрос должен проводится с полным внутренним убеждением в виновности допрашиваемого. Но Марк выскальзывал как угорь. «Может, — подумал Игорь Владимирович, — слабо давлю». Игорь Владимирович решил при разговоре с Марком попробовать навыки, которым их учил Николай Кузьмич. Тренер толковал, что и в жизни, как и в поединке, нужно понять, кто находится перед тобой, какой выбор в начале своего пути сделал этот человек: быть «убегающим» или «нападающим»; и этот выбор проявляется даже в его фигуре и осанке. Сутулость и плоскостопие — это не следствие плохой мебели, плохой обуви или образа жизни, это осанка сдавшегося человека. Никакими упражнениями нельзя распрямить спину «убегающего». «Нападающий» же, наоборот, даже не занимаясь спортом, вырастает физически сильным.

Игорь Владимирович попытался ментально прочувствовать тело Марка и ощутить его эмоции. Страха в Марке он не заметил, тревожность есть, а вот агрессия отсутствует. А, вообще-то, читать в Марке особо нечего, рабочий муравей — он и есть рабочий муравей. «А вот немного агрессии ему бы всё-таки не помешало, — невольно подметил Игорь Владимирович, — А также раскрыть таз, укрепить ягодицы и ноги, и тогда бы он удивился возросшему вниманию со стороны девчонок».

— Пошли в Большой зал, — бросил он Марку.

Игорь Владимирович открыл ключом дверь в Большой зал и, посмотрев на потолок, спросил: «Что скажешь по поводу увиденного?»

Уже темнело, Марк стал щуриться. Он попросил включить свет в зале и тут до Игоря Владимировича дошло, что Марк мог просто не увидеть картину утром и, вообще, было ошибкой показывать картину ему. Марк же стоял ошарашенный и ничего не говорил.

— Так, о картине не распространяйся, — Игорь Владимирович постарался скомкать разговор.

Игорь Владимирович считал себя опытным человеком и знал, что любое нарушение установленных правил ставит нарушителя в зависимость от свидетеля и теперь он чувствовал досаду, что показал картину Марку, хотя Марк вряд ли этим воспользуется. Единственная ситуация, при которой не нужно бояться совершить ошибку — это завоевание девушки, в отличие от женщин, девушки совершенно непредсказуемые существа даже для самих себя. Игорь Владимирович поморщился, вспомнив празднование Восьмого марта, на котором Марьяна из канцелярии переборщила с шампанским и Антонина Сергеевна, её начальница, попросила Игоря Владимировича подбросить её до дома. Марьяна только-что закончила школу и училась в какой-то академии заочно. Но в машине Марьяна быстро «пришла в норму» и Антонину Сергеевну, которая в последний момент решила всё-таки сама проконтролировать подопечную, высадили возле метро. Марьяна недовольно морщилась, но разговор поддерживала и Игорь Владимирович зацепил в разговоре «больную», как он и предполагал, тему замужества.

— Мне нравятся военные, а ещё лучше фээсбэшники. Алёнка, подружка моя, уже познакомилась с одним курсантом из их школы, сейчас она и для меня кандидата присматривает. А мне именно её парень приглянулся, но он на меня не смотрит. Да и не буду же я у подружки молодого человека отбивать, хотя мне и тяжело смотреть на их любовь. А что я хочу? О-о-о, много чего, например, иметь трёх детей и большое фортепиано. Почему большое, потому что у нас дома не повернуться: мама, бабушка, дедушка и я, но бабушка — главная!

И вдруг Марьяна спрашивает:

— Игорь Владимирович, а вы видели настоящих бандитов?

— Что значит видел, я с ними вырос, — не совсем подумав, ответил он, его задела интонация сомнения в словах Марьяны, — вот сейчас будем проезжать мимо дома моих родителей, могу тебе показать интереснейший альбом, — Игорь Владимирович вспомнил, что его родители уехали в санаторий, а ключи у него всегда с собой.

— А это удобно?

— Это же и мой бывший дом.

Марьяна согласилась, они поднялись по знакомой с детства лестнице пятиэтажки. Жильцы в подъезде сделали почти «евроремонт» по сравнению с тем, что было раньше, и даже цветы на подоконниках поставили — живут-то одни пенсионеры, чем им ещё заняться?

Сидели в малюсенькой кухне, пили какой-то сладкий ликёр, и Марьяна с интересом рассматривала фотографии, на которых Игорь Владимирович был в компании борцов, часть из которых стали потом «легендами» города. В одном борце Марьяна узнала директора департамента мэрии, но Игорь Владимирович рассмеялся и сказал, что она обозналась. Марьяна тоже понимающе рассмеялась и случайно пролила ликёр на свою блузку.

— Вот, бэ-бэ-бэ. Игорь Владимирович, дайте мне рубашку, нужно быстрее застирать пятно. Ведь первый раз только надела.

Игорь Владимирович выдал ей чистую отцовскую сорочку и вышел из кухни. Сквозь полупрозрачную дверь он видел, что Марьяна разделась, слышал, как полилась вода из крана и потом Марьяна долго стояла полуголая, не одевая рубашку, как бы ожидая чего-то. Игорь Владимирович тоже выжидал, не решаясь её потревожить. Внезапно Марьяна нервно одела свою мокрую блузку и вышла из кухни.

— Отвези меня домой, — почему-то перейдя на «ты», холодно сказала она.

В машине Игорь Владимирович видел боковым зрением, как сквозь мокрую блузку выпирает длинный сосок небольшой груди, но Марьяна сидела с таким каменным лицом, что шутка на эту тему была бы не уместна. На следующий день Игорь Владимирович специально зашёл в канцелярию посмотреть на Марьяну, но та притворилась сильно занятой и не поддержала беседу. Игорь Владимирович проворчал сквозь зубы: «Не даром говорят, что маленькая грудь с длинными сосками — признак стервы».

Киселёв

В тот злополучный день мэр Самохвалов Виктор Филиппович уехал после совещания с гостями в загородную резиденцию. На следующее утро Всеволод Евгеньевич столкнулся с мэром в коридоре — такого огневлённого Виктора Филипповича он ещё никогда не видел.

— Заходи, — резко бросил мэр Киселёву и уже в кабинете продолжил, — у тебя Инстаграм есть?

— Нет, — ответил Киселёв.

— Смотри: «Мэрия города N накрылась π». Это так, кстати, московский блогер-урбанист критикует наши дороги, а π у него — как вишенка на торте. А я то думаю вчера, что это некоторые коллеги мне так заговорщицки подмигивают.

— Виктор Филиппович, я сразу приказал Смирнову поставить охранника. Как это выплыло наружу — непонятно.

— Что тут понимать, Сева. Это под меня копают.

— Так давайте этого рыжего блогерюгу за жабры брать.

— Всеволод Евгеньевич, он лишь исполнитель. Да и за рекламу он нам только спасибо скажет. И это не тот случай, чтобы просить помощи там, — Самохвалов показал пальцев вверх, — хорошо ещё, что разные «600 секунд» теперь уже не приезжают.

Виктор Филиппович стал остывать от гнева и было видно, что какое-то решение у него уже вызревает:

— Так, Всеволод Евгеньевич, свяжешься с городским управлением полиции, попроси составить протокол о мелком хулиганстве, и образцы нужно взять для экспертизы. Пресс-служба пусть подготовит релиз о факте хулиганства — пока «в стол». Можно отметить, что ведётся работа с подозреваемым, который уже привлекался за подобные проступки. И главное: мы не комментируем то, что рисуют хулиганы на стенах или на потолках. Сразу после полиции — ремонт. Пойдем, кстати, посмотрим на это художество.

Всеволод Евгеньевич понял, что мэр хочет вывести это происшествие за скобки политики и представить его как мелкое хулиганство. Но получится ли? Слишком много развелось желающих выслужиться на «скрепах». Побегали, как тузики, на свободе и вернулись на службу к миске с кормом и будке с цепью.

Всеволод Евгеньевич вспомнил, как в начале 90-х после падения «железного занавеса» увидел в магазине «Вавилон» где-то в Бруклине искусственные пенисы и вагины. Он впервые оказался за границей и, наверное, меньше бы удивился приземлению инопланетного корабля. А в полупустом sex shop-е, кроме продавцов, ходила только чопорная тётя с голубыми волосами. Ему было неловко зайти в этот магазин, так как будучи активным звеном советской агитации, клеймя эрзацы буржуазной культуры, культ секса и насилия Всеволод Евгеньевич и сам волей-неволей поверил в разлагающее влияние западной свободы.

После самороспуска ВЛКСМ Всеволод Евгеньевич пристроился в городском жилищном хозяйстве. Приватизация тогда только началась, жилой фонд был в муниципальной собственности. Было принято решение передать его на обслуживание районным администрациям, а городской комитет жилищного хозяйства остался как формальный придаток. Всеволоду Евгеньевичу трудно было сориентироваться, в какую сторону плыть: вроде расцветал бизнес, но с юности он всегда видел себя на руководящей работе. И тут мэрия заключила договор с USAID — Агентством США по международному развитию. Американское правительство выделило грант на демонстрацию рыночного механизма в жилищном хозяйстве. Заниматься организацией процесса на местах поручили Всеволоду Евгеньевичу. Дело было непонятное, непопулярное среди жилищников, а Всеволод Евгеньевич был молод и это был его шанс. Приехала из Америки консультант по имени Рита, для неё сняли четырехкомнатную квартиру, потому что кто-то слышал, что американцы привыкли жить в больших домах. Рита была немолодая уже женщина, которая скоро как-то быстро сникла и перестала улыбаться. Это многие заметили и подшучивали: «У нас не забалуешь». Создали как бы независимую управляющую компанию, но под полным контролем мэрии. Дело шло, но больше для «галочки». Власти тогда ещё боялась повышать квартплату после шоковой терапии 1992 года и содержание жилого фонда поэтому было убыточным и дотировалось через муниципальный бюджет.

Через год американская сторона пригласила в рамках этого проекта большую делегацию жилищников посетить США. Поехали, конечно же, не сторонники рыночных реформ, а в основном начальники районных жилищных управлений. Америка удивила. В Нью-Йорке сопровождающая группу русская американка Татьяна собрала у них паспорта и заказала билеты на самолёт в Сан-Франциско через домашний компьютер. Это тогда просто в голове не укладывалось. А когда гуляли по берегу Тихого океана в Калифорнии, то зашли в общественный туалет — там были даже одноразовые сиденья на унитазы — и не воруют ведь. Посмеялись, вспомнив о том, что в нашем жилищном хозяйстве есть правило: разбитые стёкла в окнах подъездов не стеклить до начала отопительного сезона, иначе всё равно до зимы разобьют. Но больше всего чувствовалось отличие именно в простых людях. Трудно это даже сразу понять. Это как кот-бродяга и кот-баловень. Бывалый котяра всегда насторожен к миру, собран и стоит махнуть рукой в его сторону, как он сиганёт в кусты, из которых будет потом внимательно посматривать, приподнимая голову. Баловень же совсем не боится других людей и только на третье «брысь» всё-таки посмотрит удивленно. Даже русская американка Татьяна уже выделялась среди нашей делегации своей американской доброжелательностью, которая начинает выглядеть естественной из-за постоянного употребления. Она прибегала по утрам не накрашенная, в кроссовках, но всегда с улыбочкой и никогда не выглядела озабоченной. Для американцев все были равны и даже, когда зашли всей делегацией в придорожное кафе, то никто не подошёл к заместителю мэра, долго топтавшемуся, прикидывая куда ему присесть.

Всеволод Евгеньевич тоже встречал в своей жизни расслабленных людей, но они не были доброжелательными. Один из них — главарь дворовых пацанов Пашка. Его боялись, потому что он никого не боялся и не любил слабых, а во внутреннем кармане куртки у него всегда был нож. Однажды в их двор забрела маленькая больная кошка. Шерсть у неё была как у старой скатанной кофты, глаза слезились, она хрипло мяукала. Пашке кошка не понравилась, он сплюнул и сказал:

— Сейчас у неё будет аутодафе.

Посмотрел в глаза Севе и сказал:

— Чё, не понял, иди проволоку ищи.

Потом из тонкой проволоки Пашка изготовил петлю, прикрепил её к высокой ветке дерева. Севе не верилось, что сейчас будет казнь кошки, его наполнила тошнота. Кошка потом долго дергалась в петле, но пацаны уже разбежались. Теперь Всеволод Евгеньевич смотрел на тот случай философски: если будет война с американцами, то у них нет шансов.

В Сан-Франциско один из членов делегации — начальник районного ЖКХ из окна машины увидел в переулке переполненные мусорные бачки. Остановил машину, побежал делать фотографии. Потом этот случай был у него изюминкой в рассказах про Сан-Франциско и таким счастьем светились при этом его глаза.

К концу поездки все уже расслабились и в предпоследний вечер устроили дружеские посиделки в отеле. Разговор пошёл пьяненький. Кто-то хвастался, что подарил сыну на восемнадцатилетие ключи от «девятки». Кто-то ругал американцев. Один из начальников жилищных управлений, бывавший в одном круге с губернатором, неожиданно разоткровенничался:

— Мужики, я бы с автоматом пошёл против Ельцина — была бы команда.

На что Виктор Филиппович тихо заметил Всеволоду Евгеньевичу:

— После того, как вассал дал присягу сюзерену, стоя на колене, никого уже не интересует, что он думает о хозяине.

Но скрасил вечер рассказ другого начальника о том, как к нему пришла на приём симпатичная паспортистка лет тридцати — просить служебное жильё.

— Я ей говорю, что паспортистам не положено служебное жильё, только дворникам и сантехникам. А она мне: «А моя знакомая паспортистка получила квартиру, и я знаю, как…». А потом покраснела и говорит с вызовом: «А я чем хуже?».

Все рассмеялись. Кто-то спросил:

— Ну и что, получила?

— А то, настоящей труженицей оказалась.

Все снова рассмеялись, а Виктор Филиппович тоже пошутил.

— Теперь мы все должны тебе по одному секрету.

В этой первой заграничной поездке и сблизился Всеволод Евгеньевич с будущим мэром.

Мэр

Виктор Филиппович встал под злополучной картиной и посмотрел на неё вначале без всякого интереса, но вдруг вздрогнул. Где-то он уже видел что-то подобное. Ну, конечно, это же Йони — женский детородный орган как символ божественной созидательной силы, которую они с женой видели в шиваитском храме в Индии. Супруга одно время увлекалась йогой, и он организовал дружеский визит небольшой делегации в один из городов Индии. «Может она ещё и замироточит», — саркастически подумал Виктор Филиппович, глядя на картину, и тут же осёкся, почувствовав себя футболистом, получившим жёлтую карточку. Внутренняя гигиена мыслей возникла у него ещё в студенчестве. Ещё на первом курсе он сдавал экзамен по истории КПСС пожилой чопорной даме, как говорили в полголоса, родственнице Николая Ивановича Бухарина, соратника Ленина. В институте её называли уважительно «старой большевичкой». И она, послушав его всего несколько минут, вдруг перебила и сказала:

— Виктор, у вас может быть большое будущее, но чтобы достичь его, вы должны понять, что публичный человек должен говорить только то, о чём он сам думает и во что верит или, хотя бы верить в то, что он говорит. Это дает ему свободу самовыражения и убирает внутреннего цензора.

Виктор Филиппович навсегда запомнил эти слова и начал тренировать такую внутреннюю позицию, при которой свои мысли всегда можно было смело высказать вслух в любой аудитории. И неожиданно выскочившая сейчас язвительная мыслишка явно была окрашена пораженческим сарказмом, который никогда нельзя допускать руководителю. Виктор Филиппович был вынужден констатировать, что у него появилась какая-то внутренняя проблема.

Ещё учась на первом курсе, Виктор решил поучаствовать в конкурсе рефератов по общественно-политическим наукам, он выбрал тему «Роль личности в истории на примере выдающихся революционеров». Наверное, главным мотивом этого решения была возможность попросить старую большевичку стать научным руководителем реферата. Он решил подойти с этим вопросом к ней в курительной комнате.

— Чем обязана такой чести? — спросила она в ответ.

Виктор напрягся, он понимал, что фальшь здесь не уместна.

— Я вами восхищаюсь! — вдруг выпалил.

— Не вы первый, но скорее всего, последний, — абсолютно серьезно парировала она, — я вижу, что вы сегодня более искренни, чем были на экзамене.

Виктор покраснел, он впервые встретился взглядом с серыми глазами большевички. До сих пор он помнит легкие морщинки под её глазами, длинный нос с горбинкой, гордо нависший над тонкими губами, слегка вьющиеся от природы седые волосы.

— Хорошо, Виктор. Я, правда, завтра улетаю в Москву, один театр попросил меня стать консультантом в новой постановке. Позвольте, я выкурю ещё одну сигарету. Вы знаете, скорее всего, два азбучных феномена: первый называется импринтинг — только что вылупившийся из скорлупы утёнок считает своей матерью любой предмет, который ему предъявили; а второй феномен — это красные флажки, которые расставляют для загона диких животных. Эти приёмы с древних веков используют эксплуатирующие классы для управления народами. Элиты, перед которыми встала задача формирования государств, были вынуждены создать исторически-культурный код, иначе бы государство всегда строилось только на одном насилии. В итоге общество получило стабильность, а государство стало гарантом безопасности. Вы, Виктор, думаю, знаете банальные истины, что обмануть человека можно только при условии, что он об этом не догадывается, такое же правило действует и для управления людьми. Только, если для обмана человеку требуется показать «конфетку», то для управления — снять с него ответственность за будущее и взять её на себя. И лишь небольшое количество пассионариев невозможно обмануть, и они идут либо в правящий класс, либо в революционеры. Революционная ситуация, поэтому, всегда возникает в «верхах», а сам народ-богоносец, как отмечал ещё Бердяев, способен только на бунт. Бунт сопровождает революцию, но революция — это не бунт. Революция состоит в уничтожении «жрецов» старого кода и в провозглашении новой идеологии. И это — апофеоз революционера-вождя, революционера-трибуна, революционера-организатора. Когда большевики взяли власть, то веру в бога подменили на веру в светлое коммунистическое будущее, а вместо красных флажков создали кодекс строителя коммунизма. Интересно, что в 1918 году предлагалось заменить прогнившее православие исламом, но Владимир Ильич эту идею категорически отверг. Но этот мой пассаж, Виктор, естественно не для реферата. А пока пишите реферат, пишите, как я вас учила — только то, во что верите, но знать всегда нужно больше написанного. И ещё, молодой человек, я вам скажу: учите иностранный язык, дворяне были не далеки от истины, когда считали рабами тех, кто не знал иностранных языков.

Старая большевичка в дальнейшем сыграла с Виктором Филипповичем такую же неожиданную шутку, как Пушкинская пиковая дама с Германом. Уже будучи женатым и имея сына, он встретил свою вторую и настоящую жену Аделаиду, как две капли воды похожую на молодую «старую большевичку». Целый год он пытался обратить на себя внимание, пока его настойчивость наконец-то не победила. В редкие совместные вечера в семье Самохваловых случается иногда лёгкое недопонимание: Виктор Филиппович начинает делиться философскими рассуждениями с Аделаидой, а она, улыбаясь, перебивает его фразой: «Виктор, ты опять считаешь меня самой умной».

Было у Виктора Филипповича золотое время в 90-х годах, когда к нему приходили серьёзные люди и предлагали сотрудничество в проведении выборной кампании мэра. Люди то были серьёзные, но говорить с народом не умели, а Виктор Филиппович мог говорить часами и на любые темы. Но теперь всё изменилось, «говорение» с народом уже не является достоинством, а скорее, даже недостатком и не каждому позволено. Мэр теперь не политик, а завхоз.

Виктор Филипповича вернулся в своих размышлениях к картине — не ради же народной забавы её нарисовали на потолке и не губернатору же такое в голову пришло, хотя здесь никакие варианты нельзя исключать. Подходит к концу его второй мэрский срок, но предложений на губернаторский пост не поступило, а, значит, единственный способ удержаться в политике — пойти на третий срок мэра. Он всегда был борцом и умел выигрывать в открытой борьбе, но, как говорится, от тюрьмы и сумы не зарекайся. На всякий случай Виктор Филиппович приготовил себе запасной аэродром в Москве. Там на имя сына Алексея была куплена двухкомнатная квартира в новом элитном доме на Патриарших прудах, стоила она как небольшой самолёт. Также сын был совладельцем небольшого заводика в Подмосковье по производству полиэтиленовых пакетов для мусора. Пакеты, в основном, закупались жилищно-коммунальным хозяйством. В важном министерстве у Виктора Филипповича работал свой человек, которому крупная компания при содействии Виктора Филипповича ещё в 90-х годах купила в этой уважаемой организации должность. Тогда ещё молодой парнишка уехал в Москву с одним чемоданчиком, прижился, притёрся к министерской жизни и стал помогать. Должность у него была небольшая, но отследить и подписать нужный документ всегда помогала. При его содействии впоследствии и был принят регламент, который открыл дорогу в жизнь мусорным пакетам подмосковного заводика. Заводом управлял наёмный директор, сына заводик не интересовал. Алексей, который с детства был увлечён фотографией, имел элитный фотосалон на Кутузовском проспекте, куда часто захаживали известные московские фотографы. Салон прибыли не приносил, а с заводика около миллиона в месяц «капало». Но сам Виктор Филиппович в ссылку на Патриаршие пруды не хотел, да и не лежало у него сердце к Москве, а последний визит в Министерство финансов оставил уж совсем неприятные воспоминания. Полдня он не мог попасть на приём к начальнику департамента, сидел как проситель в приёмной. Виктор Филиппович тогда, чтобы отвлечь себя от неприятных мыслей, вспоминал, как он подъезжает к служебному подъезду мэрии. Главный вход в здание мэрии Виктор Филиппович не любил: большое фойе напоминало ему парадную лестницу в захолустной дворянской усадьбе, где на промежуточной площадке раньше почему-то располагалось капище с головой Ленина, а теперь — герб города. Водитель Артём всегда со смешным шиком паркует машину прямо возле ступенек лестницы. Артём где-то покупает брутальную туалетную воду и Виктор Филиппович, хоть и не пользуется парфюмом, однажды попросил и ему купить флакон для «разведки боем». Артёму он хорошо доплачивает за ненормированный рабочий день, но тот и отрабатывает с верхом эту щедрость, выполняя множество мелких услуг. А парковка перед служебным входом даже в сильнейший снегопад очищена до асфальта и встречать его служебный автомобиль выбегает начальник службы безопасности Смирнов, который открывает перед ним входную дверь в мэрию и провожает до приёмной, семеня метрах в пяти впереди Виктора Филипповича, и немного ускоряясь на поворотах, чтобы успеть отогнать людей со «встречки». А в приёмной его всегда ждут посетители. На этом месте его мысли прервал голос секретарши департамента.

— Виктор Филиппович, проходите, пожалуйста.

Директор департамента встал с позолоченного кресла, дружески пошёл навстречу с протянутой рукой. А потом «по-дружески» посоветовал ему решать «этот» финансовый вопрос через губернатора. Стало понятно, что губернатор блокирует его как возможного кандидата на выборах и намекает на разговор. В той поездке и пришла Виктору Филипповичу в голову мысль о привлечении «свежей крови» в свой будущий избирательный штаб.

Был у него на примете один молодой человек, Евгений Подстебенко, который ещё студентом участвовал как кандидат в выборах молодёжного мэра. И хотя Евгений и был сильнейшим претендентом на выборах, но победила тогда симпатичная блондинка Виктория, которая стала в дальнейшем руководителем городского центра молодёжи. Виктор Филиппович был уверен, что если парень не дурак, то поймёт, что в этом информационном балагане выиграть было не главное, а девчонка мэру просто приглянулась. Подстебенко после выборов уехал учиться в Москву в лучшую PR-школу. Недавно Евгений связался с Виктором Филипповичем через приёмную и Виктор Филиппович это оценил — ему нравились настойчивость, готовность добиваться своего. Так Евгений Подстебенко начал работать главным консультантом в Аппарате Городской Думы, а на телефоне Виктора Филипповича появился Инстаграм.

В конце этого длинного рабочего дня Виктору Филипповичу позвонил растерянный безопасник Игорь Владимирович.

— Виктор Филиппович, граффити исчезло. Охранник утверждает, что в зал никто не входил.

— Всё, хватит «ваньку валять», приглашай специалистов, пусть снимут все следы. Кто-то нас за нос водит, и охрану не снимай, даже ночью, — Виктор Филиппович занервничал — даже в здании мэрии он уже больше не хозяин.

Виктор Филиппович не стал оставаться в кабинете допоздна, как обычно, а усевшись в персональную машину, поинтересовался у Артёма, что слышно в городе про картину.

— В основном не верят, околесицей и чушью называют, но обшучивают с удовольствием, разрешите не пересказывать.

— Ладно, пусть развлекаются.

— А если честно, то вам, Виктор Филиппович, подфартило.

— Да чем именно?

— Лет через сто какой-нибудь краевед раскопает этот артефакт и непременно заинтересуется вопросом, кто же в то далёкое время был мэром.

— А что, без «перчинки» никто мэров и не вспоминает?

— Без инфоповода, как говорит Подстебенко, и блогер не вскочит.

Виктор Филиппович задумался, несколько лет назад он попросил помощника подобрать мемуары мэров городов и на удивление таких воспоминаний почти не оказалось, кроме что, разве, книги Лужкова. Начал читать тогда эту автобиографию «Москва и жизнь», но быстро понял, что этот глянец предназначен для размягчённого мозга пенсионера. Да и как мэру правдиво рассказать о событиях, связанных с тысячами чужих судеб? Есть опасность в одночасье удвоить количество врагов. Конечно, можно составить завещание с волей о публикации рукописи через сто лет — хотя кому такая книга будет интересна спустя целый век? Сейчас же совершенно не актуальны раздумья градоначальника времён начала прошлого века о способах складировании навоза, собранного с улиц города.

Но некоторые сотоварищи из окружения Виктор Филиппович всё же не удержались и напечатали книги о себе — трудно не поделиться с миром историей своего успеха. Тот же Сансаров. Начинал с начальника отдела кадров треста, распределял дефицит московского снабжения, со всего города к нему на поклон ехали, кто за дублёнкой, кто за сапогами. Так дружба до Высшей партийной школы довела, далее уже министерский кабинет светил впереди. А когда всё рассыпалось в труху в начале девяностых, то не растерялся, выиграл выборы и стал генеральным директором. Потом акционирование, выкуп акций, но книгу написал ведь не про свои истинные таланты: умение дружить и говорить с народом, а про судьбу бедного крестьянского мальчика, делавшего хорошие дела. Сказка эта заканчивалась абзацем о таинстве получения государственной награды в Кремле из рук Дмитрия Анатольевича.

Всё-таки очень несвоевременно сейчас выставлять свои мысли и воспоминания на всеобщее обозрение. Да и самому не потянуть на увлекательное изложение своих мемуаров на бумаге. Виктор Филиппович вспомнил конференцию по литературе «Языки познания», которую он открывал как мэр принимающей стороны и после церемонии открытия для приличия послушал пару докладов. Первым выступал известный московский филолог, который разнёс Пелевина, назвав его «не писателем, а проектом», а ещё он заявил, что «главное в романе — это язык, а умные мысли писателя никому не нужны». Виктор Филиппович усмехнулся про себя — часто мысли выступающего с докладом тоже никого не занимают. Слушают вначале глазами, оценивая походку и осанку докладчика, потом ловят тембр и напористость голоса, потом проверяют образы от говорящего на своих ментальных камертонах и только после всего этого кто-нибудь, может быть, попытается уловить мысль оратора. А насколько бессмысленны и затасканы все эти приветствия на мероприятиях, но с каким вниманием люди их слушают: «Дорогие друзья, для меня большая честь сегодня от имени руководства, от лица жителей города поздравить ваш коллектив со знаменательным юбилеем! Вы выстояли в трудные времена и твёрдо встали на путь развития. Неоценим ваш вклад в развитие нашего любимого города…». Это как гастролёры в каждом новом месте используют фразу-клише: «такой умной и отзывчивой публики мы ещё нигде не встречали».

А вот о чём, вернее, о ком, Виктор Филиппович написал бы без тени сомнений, так это об Аделаиде. Каждое утро, уже перед дверью, перед выходом из дома, она делает вид, что поправляет ему галстук, и на несколько секунд останавливает свою ладонь у него на груди. И эти секунды так его успокаивают, что он уже заранее прощает всех своих врагов. И тепло от ладони для него как маяк, по которому он знает, что ему есть куда вернуться и, что даже если завтра на него выпустят политических киллеров с центральных каналов, а за ними подтянутся активисты из Думы и прочие падальщики, то есть душа, которая ни на секунду им не поверит и не отвернётся от него.

Аделаида всегда покупает к новой сорочке новый галстук, а потом и выкидывает их вместе. Однажды Виктор Филиппович спросил её.

— А галстук ты зачем выкинула вместе с сорочкой, он как новый был и нравился мне?

— Галстук мужчины — это реноме его супруги, он всегда должно быть безупречным.

— А где же ты так хорошо научилась завязывать мужские галстуки? — пошутил Виктор Филиппович.

— Меня научила бабушка, она намекнула мне как-то раз ещё в детстве, что нашему деду будет приятно, если я завяжу для него настоящий виндзорский узел. Дед был директором завода и очень серьезным человеком, но когда я завязала ему галстук, то его глаза отсырели.

— А я похож на твоего деда?

— Наверное, когда я тебя увидела, то сразу подумала: вот бы мне такого мужа.

— Так почему же ты заставила так долго за тобой ухаживать?

— Мне бабушка запретила ещё в юности разрушать чужие семьи и мне очень трудно было переступить через себя.

Марк

Реноме системного администратора в начале двадцать первого века аналогично реноме телефониста в начале двадцатого века. А уже в конце прошлого века бывший солидный телефонист в кожаной куртке с саквояжем, которого с почтением встречали солидные люди, превратился в мужичка в синем халате с сумкой через плечо, который иногда появлялся в кабинетах, когда телефон переставал работать. Чем он занимался, когда не было заявок, никому не известно — может быть, подслушивал телефонные разговоры, а, скорее всего, эта забава ему уже давно надоела. В двадцать первом веке этот персонаж вообще исчез из штатного расписания.

Статус системного администратора движется по похожей технологической спирали развития, вернее, упадка. И никого особо не волнует, что этот человек владеет практически всей информацией, размещенной в доверенной ему сети. Хотя, в последнее время ему уже не известны пароли от баз данных, которые администрируют совсем другие специалисты. Работу системного администратора оценить ещё труднее, чем понять. Приоритеты своей работы он часто оценивает по степени сложности проблемы для него, а не потребностями пользователей оборудования и программ. По-настоящему хорошего системного администратора, приложившего много усилий для проектирования и настройки сети, никто не замечает, потому что сетевая инфраструктура работает без чудес и никому не создаёт проблем. Но для мэрии это, конечно, была бы фантастическая ситуация — работы у Марка было много всегда, кроме того, он обслуживал компьютеры Аппарата Городской Думы. Так часто бывает, когда в разных организациях имеются одни и те же аффилированные лица.

Недавно у Марка была заявка от нового работника Аппарата Городской Думы Евгения Николаевича Подстебенко, который не мог залогиниться в Windows. У Марка тоже не получилось этого сделать, правда, Марк уже ничему не удивлялся и просто «сбросил» старый пароль Евгения и сгенерировал для него новый. После чего написал секретный пароль, как водится, на бумажке и передал Подстебенко.

— А что, так легко взломать пароль? — спросил Евгений.

— Никто ничего не взламывал, просто я заменил неизвестный мне пароль на новый, для этого и существуют администраторы домена, а предыдущий пароль никто не мог увидеть, даже я, потому что пароли шифруются в системе. Рекомендую спрятать эту бумажку и никому её не показывать, впрочем, скоро ваши пальцы сами запомнят пароль.

— Хм, — хмыкнул Евгений.

— Если доживём до уникального идентификатора личности, то залогиниться в цифровое пространство можно будет без шпоргалок.

— Это что-то вроде цифрового паспорта?

— Ну, цифровой паспорт — это почти чтонаш завтрашний день, а я говорю о будущем. Как это будет выглядеть — никому не известно. Возможно, это будет чип, имплантированный в ткань, а может быть, научатся считывать генетический отпечаток человека. Но проблема в том, что кто-то всегда будет работать над «взломом» пароля.

— Так может в будущем этот вопрос решат не технически, а поработают над социальным фенотипом человека?

— Всё равно найдётся гений, который предложит решение этой проблемы, ведь с увеличением мощности компьютеров документы, подписанные современными электронными цифровыми подписями станут слабозащищёнными и нужно будет придумывать безусловную электронную подпись.

— Это тебя работа в мэрии так вдохновила? — пошутил Евгений.

— Не-ет, в студенческие годы я состоял в клубе футурологов.

— Знавал я футурологов, которые вынуждены были побираться грантами у Газпрома и Росатома. Но Газпром будущее без газа вообще не интересует, а вот Росатом подкидывал им копеечку.

— Можете посмотреть мой доклад на футурологической конференции в Москве, он опубликован в интернете.

— Забавно, — улыбнулся Евгений, — а можешь в двух словах процитировать свой доклад, правда, интересно?

Переход на «ты» в разговоре обычно означает, что собеседник распознан как представитель близкого сословия и можно включить большую доверительность, но возможен вариант, что говорящий считает себя представителем более высокого сословия. Кстати, к Марку в мэрии обычно обращались на «ты».

— Уникальный идентификатор личности УИЛ позволит заменить все рудименты современного мира: паспорт, водительское удостоверение, банковские карты, цифровые подписи, бюллетени голосования и тому подобное. Сенсоры УИЛ будут находиться везде и, таким образом, информация о местонахождении человека будет собираться в бигдату в непрерывном режиме. Исчезнут проблемы пересечения границ, верификации банковских транзакций, раскрытия преступлений. Будет действовать принцип: разрешено всё, что не запрещено.

— Получается, что приватность в будущем будет полностью утеряна?

— Что понимать под приватностью? Все подробные записи нашей жизни в едином цифровом пространстве будут доступны только для нас самих, а посторонние лица смогут увидеть чужую историю только при разборе дела, например, в суде. А интегральная оценка законопослушности человека будет доступна всем — так не нарушайте!

— А искупить, то есть обнулить баллы за нарушения законов можно будет? Богатые не смогут просто откупиться?

— Мнения по данному вопросу в нашем клубе разошлись. Я считаю, что в обществе должна быть элита, причем не денежная, а интеллектуально-нравственная элита. Алгоритмы бигдаты могут проставить баллы за нарушения правил, но решить, перевоспитался ли человек или нет, они вряд ли смогут.

— А кто будет контролировать элиту?

— Возможно, элита будут полностью открыта в информационном пространстве — это будет плата за элитарность. И, естественно, они будут избираться. Правда, есть опасность, что технократы, в руках которых будет вся система управления и контроля миром, захотят претендовать на роль жрецов.

— Но сейчас же администратор компьютерной сети мэрии никак не претендует на управление городом, хотя и контролирует многие цифровые ресурсы. А мне лестно было услышать, что PR-специалисты в будущем не останутся без работы, так как выборы там тоже останутся. А ты знаком с творчеством писателя-фантаста Ивана Древесного? Нет? Он на одном семинаре, где я присутствовал, устроил промоушен своего нового романа «Кластер», раздавая участникам первую главу. Его роман словно снят у тебя с языка, — Евгений достал из ящика стола тоненькую брошюрку и презентовал её Марку.

После визита к Подстебенко Марк забежал в сисадминскую комнату, выпить чаю. Вадим Германович обрадовался собеседнику — он явно созрел для какого-то важного обобщения, поэтому обратился к Марку по имени-отчеству.

— Слушай, Марк Викторович. Я тут зашёл на сайт госуслуг записаться на замену прав и вдруг вижу, что паспорт то там не мой, смотрю дальше, а это какая-то баба из Оренбургской области. Только ты не шути, что я пол сменил — заранее предупреждаю.

Марк подошёл посмотреть и точно — данные чужого паспорта.

— Вадим Германович, да нас бы уволили за такое.

— Да кто их там уволит. У них же там прямо жуткий дефицит управленцев. При этом у этого администратора баз данных на госуслугах, наверняка, десятки начальников, начиная от Ростелекома до Минцифры и все они в десятки раз больше его получают. Многие «рукамиводители» уже по нескольку раз уже в Силиконовую долину смотались, а сисадмина на курсы повышения квалификации послать — жаба давит. Сейчас они российскую национальную поисковую систему «Спутник» пиарят, типа будущий «убийца Гугла». По-моему, чистый распил бабла. Ну вот, попомни мои слова, лет через пять никто и не вспомнит об этом «Спутнике», хотя, наши одноклеточные маркетологи ещё какую-нибудь дрянь назовут «Спутником».

Вадим Германович, как и любой человек после сорока, прибился уже к своему берегу жизненной реки. Его берег оказался болотистый, с дощатой дачкой у воды, оставшейся после родителей. А на противоположном берегу сквозь дымку виднелись красивые белые виллы с песчаным пляжем и шезлонгами. А по середине реки на большой скорости на мощных катерах уносились вдаль эффективные менеджеры. Но сегодня день у Вадима Германовича явно удался и он, прихватив пачку сигарет «Петр I», направился в курилку.

Марк же размышлял, как такая путаница возможна на самом главном государственном информационном ресурсе. Наверняка, дело не в потере данных, а в порушенном индексе, подумал он. И вспомнил, как в школе студент-практикант рассказывал им на уроке информатики сказку об устройстве базы данных: «Представьте, коллеги, информационную базу небесной канцелярии. Огромный шкаф, уходящий в небо, с выдвижными пронумерованными ящичками, в каждом из которых лежит свиток жизни каждого человека. Этот шкаф обслуживают три вида ангелов. Первый вид ангелов отвечает за получение человеком отметки перста божьего, то есть уникального идентификатора души, так сказать, ключа. Ангел второго вида знает все номера ящиков и может, зная номер, мгновенно подлететь к нужному ящику и взять свиток. Но так как свитки постоянно добавляются либо переносятся в архивный шкаф, то эти ангелы не знают, в ящике с каким номером в данный момент лежит свиток нужного человека. Для этого есть ангелы третьего вида — они постоянно переписывают заново индексные книги, лежащие перед шкафом. Листы этих книги состоят из двух колонок. В первой колонке записан цифровой ключ человеческой души, а во второй — номер ящика. Ключи в таблице всегда выстроены по возрастанию числового значения. И ангелы ищут нужный ключ следующим образом. Вначале они открывают книгу точно на середине, смотрят на медианный ключ и понимают, в какой половине книги должен находиться их искомый ключ, затем они открывают книгу на середине той половинки, где должен быть нужный ключ и так далее, пока не отыщут нужный. А иначе бы им пришлось перелистывать все страницы книги в поисках нужного ключа. То есть ангелы третьего вида производят индексацию базы. Потеря индексной книги не страшна, так как сами свитки остаются лежать в ящичках в целости и сохранности».

После чаепития Марк пошёл в Правовое управление — там в очередной раз перестал печатать принтер. Марк уже предвидел причину: «Техничка шваброй задела провода, валяющиеся на полу под столом, и контакт в разболтанном разъёме RJ-45 опять исчез. Нужно всего то передёрнуть штекер. Не хочется туда идти из-за Дарьи, тем более дедок её, начальник АХО, в последнее время начал очень приветливо здороваться, хоть и старый, но даже с другого конца коридора заметит и помашет рукой. А уж если вблизи встретит, то протянет руку и долго жмёт, каждый раз спрашивая одно и тоже: «Ну как, система работает?» Что он понимает под словом «система» не понятно и понимает ли он, вообще, что-нибудь, кроме того, что хочет добра своей внучке?»

Началось с того, что Марк заметил, как сотрудницы юридического отдела вдруг заинтересовались его знаком Зодиака, а узнав, что он «Рак», чему-то обрадовались, только Дарья вздрогнула и пристально посмотрела на него. Потом, в очередной визит, когда ему пришлось снова дёргать провода под столом Дарьи, путь к проводам преградили женские туфли. Туфли были шикарные и как бы из другого мира — внутри на стельке была красивая золотая эмблема с надписью «London» и ещё от них пахло дорогой кожей. Марк замешкался: убрать их самому или попросить Дарью, которая стояла рядом.

— Дарья, уберите туфли, мне к роутеру не подобраться.

— Что? А, туфли, — Дарья виновато улыбнулась Марку. Марку показалось, когда её голова оказалась рядом с ним, что Дарья слегка дрожит и на лбу у неё проступили мельчайшие капельки пота.

Уже выйдя из кабинета, Марк озадачился: неужели Дарья к нему неравнодушна? Марк не хотел бы объяснений, потому что придётся сказать Дарье какие-то окончательные слова, а он сам ещё болен несбывшейся надеждой. При этом он даже не мог назвать себя отвергнутым — отвергают ведь кого-то близкого, а когда ты просто пустое место для человека — как это называется? И Марка загрустил, в очередной раз задумавшись о Марьяне.

Где-то полгода назад в канцелярии появилась Марьяна. Марк, как обычно, на бегу, не здороваясь залетел тогда в канцелярию, настроил для неё рабочий стол Windows, дал пароль и побежал дальше по кабинетам. Но так как серверная комната находилась напротив канцелярии, то Марк иногда из неё видел стол Марьяны. Марьяна чаще всего была серьёзна, а её красивые брови при этом были собраны в домик, при этом она надувала свои и без того пухлые щёчки, очень забавные для её худенькой фигурки. Марк с нею никогда не разговаривал, как-то не было необходимости. Но однажды он увидел, как председатель избирательной комиссии что-то шутливо рассказывает Марьяне, а она смотрит на него снизу вверх, как восторженный ребёнок, откидывая при этом голову и смеялась таким нежным грудным смехом, что даже начальница канцелярии, недовольная внезапным нарушением трудовой атмосферы, вышла из своего кабинета проконтролировать порядок в своей епархии. После этого случая, зайдя в очередной раз в канцелярию, Марк неожиданно для себя поздоровался и даже спросил, нет ли у кого вопросов по технике, посмотрев при этом на Марьяну, которая выразила удивление своими «домиками».

— А я думала, что ты хам.

Одна из сотрудниц хихикнула и попросила Марка взять шефство над Марьяной, чтобы помочь ей с компьютерной грамотностью. Марьяне такое предложение вроде не понравилось.

— А квартира-то у шефа есть? — вдруг спросила она.

— А что, разве квартира — это главное в человеке? — попытался отшутиться Марк.

— Понятно, — скептически констатировала Марьяна, — ладно, будешь ты теперь «шеф Марковка».

Марк уже давно шёл по длинному коридору, но в голове у него всё ещё звенела ехидная дразнилка «Марковка». Как, оказывается, приятно, когда тебя панибратски обзывает симпатичная девушка. У Марка даже была иллюзия, что она прошептала эту фразу «на ушко» и он успел уловить запах её волос. Ещё Марк не понимал, почему он раньше не обращал внимание на Марьяну — ведь у неё такое необычное имя, да и сама она тоже необыкновенная.

Наступило лето — пора корпоративных выездов на природу. Выехал и Организационный департамент на арендованном теплоходе. Марк присоединился к их поездке из-за Марьяны. Он уже несколько раз пытался пригласить её в кино, но она всегда была чем-то занята. А поездка на природу — удобный случай поговорить с нею. За длинный летний день на природе все отдыхающие устали, загорели и вечером еле волочили ноги. Марк всё время старался быть возле Марьяны и это уже стали замечать коллеги Марьяны, а у неё самой опять сердито поднялись брови домиком. Но Марк уже не обращал на это внимание и вызвался проводить её до дома — Марьяна это даже поддержала. Потом стало понятно, почему. Уже возле её дома он спросил:

— Марьяна, у меня к тебе есть вопрос. Почему в тебе я всегда натыкаюсь на стену?

— Марковка, — Марьяна резко перебила Марка, чувствовалось, что у неё накипело, — я тебе серьёзно говорю: не заводи больше этот разговор, у нас с тобой всё равно ничего не получится. И не провожай меня дальше. Пока-пока.

Последние слова Марьяна сказала сердито, но всё равно её голос был для Марка родным и от этого ему стало ещё тяжелее. Он уходил от её дома, ничего ей не возразив и думал, думал: «Почему я выбрал именно её? Вот, например, Дарья, почему не она? С Дарьей был бы совсем другой разговор. Я бы говорил ей о футурологии, а она улыбалась или сопела от непонимания, но слушала. Асфальт был бы асфальтом, деревья — деревьями, а с завтрашним днём всё было ясно и понятно. А с Марьяной асфальт превращается в загадочную дорогу с чудесами за поворотом, деревья начинают махать тебе лапами и за каждым поворотом новая мечта, и даже боль от недостижимости такой мечты не хочется терять. Марьяна — «настоящая», с ней идёшь по твёрдой дороге с ясной разметкой и чёткими указателями, а не как по болоту, как с «ненастоящих» людьми, когда не понимаешь, чего они на самом деле хотят. Марку казалось, что Марьяна всегда знает, чего она хочет, она как будто видит впереди своё счастье и радуется ему заранее. «Почему я не могу быть счастливым сам, без того, чтобы кто-то не поделился своим счастьем со мной?»

На следующий день после теплоходной поездки Марк сидел за рабочим столом как больной. Странно, ничего не болит, сердце стучит, а воля парализована, трудно отвечать на чужие эмоции, хочется раствориться, исчезнуть. Вадим Германович заметил потерянность Марка и начал издалека.

— Потерпи немного, рассосётся. Ни мне тебе советовать, у самого сын другого дядю папой называет. По опыту знаю, что к сорока годам любая фемина хоть раз да скажет, что «бабы дуры», ибо даже у самой некрасивой были хорошие варианты в молодости. Но принца они выбирают не головой, а другим местом, в котором у них «бабочки летают». Да и они ли его выбирают? — типа, самки решают, от какого самца будет более жизнеспособное потомство. Херня это, видел я недавно дочурку моей первой любви — страшнее атомной войны. А ты, Марк Викторович, конечно, извини меня за прямоту, не будь бездомным котёнком, который ждёт что его возьмут в хорошие руки. Девицы, хотя и любят котиков, но мужики им нравятся дерзковатые и беспроблемные. Я, знаешь ли, разобрался в бабских хитростях, поэтому и живу один сейчас. Чтобы соответствовать той женщине, которая мне была бы интересна, мне нужно сильно себя изменить, а мне лень. Вот представь, приезжаю я домой в пятницу ночью с наших пацанских раскладок, икаю вонючим ароматом сигарет, пива и воблы, переодеваюсь, показывая пивной животик — и всё это происходит в однокомнатной квартире. И наивняк думать, что мадам будет любить меня за мой духовный мир. Не просто же так цивилизованные люди спят в раздельных спальнях с приватной ванной комнатой, но мне это не по карману. Я свои небольшие деньги и те, как ты же знаешь, трачу на фотоаппараты. Эх, нелегко вам молодым, — философски закруглил своё наставление Вадим Германович в тот тоскливый понедельник.

А сегодня заявок от пользователей было необычайно много, и Марк вернулся в сисадминскую комнату только к концу рабочего дня. Вадим Германович сидел нахохлившийся, потому что его рассказ про чудеса на сайте госуслуг никого не заинтересовал — сегодня все обсуждали непонятно откуда взявшуюся странную картину в Большом зале.

— Марк Викторович, а ты что-нибудь слышал про π-щу на потолке? В курилке сегодня болтали, что она как знамение проступила на потолке в Большом зале. Мэр даже, говорят, батюшку вызывал, чтобы окропить помещение. А теперь туда вообще никого не пускают. Чудеса в решете, то есть в мэрии.

Марк пробурчал что-то неопределённое и Вадим Германович вначале не обратил на это внимание, но потом вдруг встрепенулся.

— Да ты ж ходил в зал перед совещанием?

Марк напрягся, рассказывать Вадиму Германовичу о картине явно было нельзя, так как после этого вся курилка об этом узнает. Он опять пробурчал что-то про темноту в зале и занятость, но Вадим Германович теперь смотрел на него уже пристально и что-то заподозрил.

— Слушай, западло своих обманывать, я тебе этого не советую.

Но Марк всё равно стоял на том, что утром было темно, да и времени у него не было разглядывать потолок. Этот довод, вроде, убедил Вадима Германовича и тот отстал. Но Марку было неприятно, что он обманул Вадима Германовича, который недавно ходатайствовал об увеличении ему оклада, при этом он сказал Марку, что безотказность и стремление помочь не ценят даже пользователи, а уж начальству на эти качества вообще наплевать. Начальство ценит только тех, кто помогает ему прогнуться перед более высоким начальством.

Евгений Подстебенко

Евгения весь день подначивало желание спросить Марка о картине, которую тот, по слухам, мог видеть, но Евгений никак не должен был выдавать свою причастность к её появлению, а всё началось со случайного знакомства с сотрудником известной PR-компании. Познакомился Евгений с менеджером «ИФА-консалтинг» Олегом на каком-то мероприятии, когда уже заканчивал учёбу в Вышке — обучение в этом заведении помог оплатить мэр посредством фандрайзинга.

Мероприятие проходило в центре Москвы в шикарном старинном особняке, бережно отреставрированном, но покурить участники выходили во внутренний двор с обшарпанными стенами соседних домов и мусорными контейнерами. Компания «курящих» разделилась на две кучки: солидные дяди и начинающие пиарщики. Евгений, хотя и не курил, подошёл к стоящему чуть поодаль молодому человеку с наивным вопросом.

— Извини, а вот тот «чел» с бородкой и есть тот самый Владимир Александрович?

— А ты из каких пенатов будешь, что Зиновьева не знаешь? Командировочный? — молодой человек посмотрел на Евгения удивлённо.

— Да нет, учусь в Вышке как стипендиат города N.

— А, муниципал. Ты угадал — это Владимир Александрович, мой шеф.

— А это правда, что он придумал «либерастов»?

— Либерасты, простилигенция — это Илья Смирнов. Ты его книгу «Либерастия» не читал, что ли? А детишки моего шефа — это «пиндосы» и «гейропа». Давай знакомится, меня Олег зовут, а тебя как?

— Очень приятно, меня зовут Евгением, сейчас у меня времени хватает только на специальную литературу и иногда, для души, читаю Пелевина, его книги для меня как симфония мыслей.

— Евгений, — оценивающе повторил Олег, — понятно, а с какими мыслями покидаешь альма-матер, Евгений?

— Хочу заняться выборными технологиями, — Евгений почувствовал, что его тестируют.

— То есть в политтехнологи метишь, а не в фигуранты?

Евгений замялся, но Олег, вроде как, и не обратил на это внимание и продолжал.

— Мы, в отличие от Вышки, работаем не с брендированием, а с обратной стороной луны — с профанацией нежелательных инвазий и глубинной аутоагрессией. Вижу — не понимаешь. Ну, вроде как настраиваем иммунную систему общества. Мы разрабатываем технологии маркировки нежелательных агентов с помощью доступных глубинному народу понятий, а потом зацикливаем агрессию народа на этих агентах. Это наша команда имплантировала в обиход такие клише агрессивного неприятия, как «либерасты», «гейропа», «пиндосы» и прочие. Агрессия здесь привязана к коду «свой-чужой». Поднимаем из глубин эволюции стайные инстинкты защиты территории: «наших бьют», «стенка на стенку» и т. п. Подключаем языческую убеждённость в заговорах. И самое удивительное, что люди верят в заговоры против них. Конспирология — это полезный вид невежества, низводящий людей до дождевых червей. Что у них общего?

1. Их много.

2. Их не жалко.

3. Про них вспоминают, когда они вылезают из своих нор.

4. Пласт их жизни могут перевернуть некие высшие силы (для дождевых червей — это тракторист или дачник:).

— А как же разработка позитивных политических брендов, технологии избирательного маркетинга, создание завлекательных образов кандидатов — разве за это уже не платят? И ещё, росжигание агрессии в обществе — разве это правильно?

— В избирательных компаниях очень сильная конкуренция, да и технологии там, в основном, американские, всем давно известные. Мы же заняли уникальную нишу с российской спецификой. А агрессия — это неотъемлемая часть ответа на маркер «свой-чужой». На Западе русских, то есть россиян, часто называют суровыми и неулыбчивыми. Что мы им отвечаем: мы искренние и улыбаемся всегда только искренне, по-настоящему. То есть, первоначальная реакция россиянина на чужого — это агрессия, а когда «чужой» становится «своим» — принятие и улыбка. Но мы должны так поставить барьеры, чтобы нежелательные инвазии никогда не стали «своими». И ещё, транслировать эти установки через телевизор сейчас малоэффективно как для поколения X, так и для поколения Y, аудитория TV постепенно сужается до пенсионеров, домохозяек и контингента закрытых заведений, где у людей просто нет выбора. Посуди сам, когда ты ищешь врача или ремонтника, ты же не веришь рекламе в телевизоре, а спрашиваешь совета у знакомых и друзей. Поэтому наш контент запускается в социальный континуум через горизонтальные связи и люди воспринимают созданное нами парадигмальное суждение как мнение народа, свободное от предвзятости, то есть как их собственное.

— А такие способы допустимы?

— Если тебя смущает негуманность социальных технологий, то, извини, тогда ты не ту сферу выбрал. Самым эффективным инструментом повелевания большими массами людей, как показала всемирная история, является ненависть. Ещё Конфуций говорил: «Если ты ненавидишь, значит, тебя победили». Обуздать народ, поэтому, можно внушением ненависти к врагам — это есть наиболее прочный фундамент для национальной идеи, главное — дать врагу имя. Впрочем, у нашей команды есть и позитивистские кампании — вот будем участвовать в подготовке персонала для Олимпийских игр. Тезисно: мы — лучшие и мы докажем «через не хочу» всему миру, что мы — самые гостеприимные, самые дружественные и самые заботливые. Но работает это, опять же, только на противопоставлении «свой — чужой».

Перерыв закончился, Евгений с Олегом обменялись контактами. Евгений пребывал в необычном для себя состоянии, как будто он постоял под струями огромного водопада и нужно прилагать усилия, чтобы тебя не унесло потоком. Всё, сказанное Олегом, не укладывалось в стандартные рамки. И, вообще, почему Олег так откровенно говорил с незнакомым человеком — может это был стёб столичного сноба над наивным провинциалом? Такая версия Евгения особенно задела — он докажет этому Олегу, что он не просто провинциал.

После учёбы в Вышке Евгений осел в аппарате Городской Думы и мэр уже пообещал ему позицию заместителя руководителя избирательного штаба. Всё-таки в мэрии Евгений был не совсем новичок, он ещё со студенчества протоптал дорожку в Департамент по молодёжной политике. Два года назад Евгений с удивлением встретил в мэрии своего «одна» Артёма. В школе они только пересекались, не соприкасаясь, потому что Артём был легендой, он смог покорить даже сердце математички, а Евгений, наоборот, хотя и имел большой круг знакомств, не имел ещё опыта близких отношений с девушками.

На первом курсе университета Евгений заметил, что засматривается на всех незнакомых девушек, провожая взглядом каждую и невольно думая: а может с ней попробовать? Причём, только исчезнет одна за поворотом, Евгений уже другую рассматривает, и она ему тоже нравится. Однажды Евгения даже напугала мысль: а не маньяк ли он?

Как-то раз на большом перерыве шёл он по университетскому коридору, привычно изучая очередную мимолётную пассию — студентка шла впереди, а из её бежевого плаща сползал пояс, который скоро уже будет совсем волочиться по полу. Евгений машинально поднял падающий пояс, коснувшись нечаянно девушки. Она удивлённо оглянулась, но увидев Евгения с поясом в руке, вовсе не испугалась «маньяка», а, наоборот, вопросительно улыбалась. И Евгений даже не стал придумывать никаких предлогов, просто сказал: «Пояс упал». Потом они говорили о чём-то и даже обменялись телефонами. Девушку звали Любовь. Через какое-то время Евгений уже посматривал на студенток просто с любопытством, каждый раз отмечая, что его Люба лучшая. Конечно, она лучшая — другие студентки даже о себе не могут позаботиться, а Люба, живя в общаге, приносит к большому перерыву два контейнера с перекусом: себе и Евгению. И он для неё самый лучший — всегда. Правда, Люба не разделяет его профессиональные интересы, а её сакраментальная фраза «я политикой не интересуюсь» вначале покоробила Евгения, но потом он догадался, что Люба использует её как своеобразный гандикап в разговоре.

Теперь, по прошествии нескольких лет, Евгения вдруг смутило наитие, что на его месте в жизни Любы мог оказаться любой другой и всё бы было точно так же. Люба — это матрица, она обязательно родит себе подобных, чтобы передать им код своей матрицы: сохранять семью, заботиться о муже, не предавать, не засматриваться на другого мужчину — жить с ней удобно, пусть так и будет.

Вскоре, после начала работы в аппарате Городской Думы Евгений предложил мэру заказать социологическое исследование, «чтобы определиться со стратегией подготовки к предстоящим выборам». Мэр согласился и Евгений позвонил Олегу уже как заказчик — и вскоре Олег прилетел в город N в командировку. С мэром он увиделся только один раз на подписании договора, мэру не приглянулся, но не корову же проигрываем, если что. Заключение сделки Евгений с Олегом отметили в ресторане как старые друзья.

— Евгений, ты знаешь о технологии геолокационной разведки месторождений? Нет? Тогда объясняю в двух словах. На поверхность земли укладывается антенна, которая посылает мощный волновой импульс вглубь породы и по откликам, которые фиксируют приёмные антенны, рассчитываются толщины пластов, их параметры и делаются выводы об объемах и глубине нахождения полезных ископаемых. Точно также можно послать информационный импульс в общество и посмотреть, как отреагируют на него разные слои контингента. Более того, к удачному резонансному отклику в дальнейшем можно прицепить свои реферальные ссылки. Понимаешь, это двойная экономия ресурсов, мы берём за одну работу деньги дважды, вначале за исследование контингента, а затем за распространение нужных целевых установок. Ты сейчас подпишешь допсоглашение, а потом я расскажу тебе подробности. Подписывай, — Олег протянул ему бумагу, где уже стояла подпись Зиновьева и печать «ИФА-консалтинг».

— Сколько, сколько? — удивился Евгений штрафу в случае нарушения конфиденциальности договора.

— И это без шуток — у нашей компании очень серьёзные связи и одними деньгами ты не отделаешься.

Евгений подписал допсоглашение, и Олег продолжил в том же доверительно-уверенном тоне:

— Мы опробуем в нашем социологическом исследовании модель дрона с краскопушкой. Наши люди в Силиконовой долине прикупили новейшую цветовую матрицу. Этот дрон позволяет, как принтер, но бесконтактно, напечатать на любой поверхности изображение, которое микроскопическое по толщине и через некоторое время само исчезает. Ты представляешь, какие это возможности? Можно на стенах домов, на отвесных скалах, может даже, на облаках создавать картины, которые потом бесследно исчезнут. И делать это будут маленькие дроны, управляемые с одного компьютера. Мы организуем появление в мэрии шок-картины, апеллирующей к подкорке глубинного народа, и затем будем фиксировать реакцию виртуальных фокус-групп — у нас есть возможность фиксировать активность любых аккаунтов в соцсетях. А если эта волна разойдётся очень широко, и мы сможем организовать нужные информационные сцепки с этим событием, то это будет такой же капитал, как миллионы подписчиков в интернете.

«Как теперь доложить мэру не об успехе, не о приготовленном для него виртуозном пиаре, а о фиаско — моём фиаско? И в чём смысл такой немыслимой метаморфозы первоначального образа, который так хвалил Олег? — Евгений хотел вздохнуть, но у него не хватало воздуха, — Задумка с фреской на потолке сразу показалась уж слишком замечательной, даже при одной мысли об этом он испытывал восторг: из-под отслоившейся штукатурки на потолке Большого зала народ увидел бы фреску с портретом усатого генералиссимуса. Даже удивительно, как мне пришла в голову такая идея — это был бы настоящий выстрел в медийное пространство. Хотя, если совсем честно, то натолкнул на эту идею старик Григорьевич».

Когда Евгений обустраивался в новом кабинете, то пошёл заказывать мебель к завхозу и, открыв дверь в кабинет Анатолия Григорьевича, не стуча, так сейчас принято, вероятно, напугал дремавшего дедка — тот аж подскочил, выругавшись:

— Тьфу ты, чёрт, опять Иосиф Сталин на меня ехал. Да ты не подумай лишнего, это не человек — паровоз такой был. Чего тебе?

После этого разговора Евгений нашёл в интернете фото «Иосифа Сталина» ИС 20–16 — это был космический звездолёт на колёсах, целый час Евгений любовался чистыми формами паровоза. Всё в нём было убедительно: и мощь, и устремлённость в будущее, и страшная, подчиняющая себе красота — идеальное произведение Агитпропа.

А несколько дней назад Евгений получил от Олега ссылку в Телеграме, открыв которую, он увидел воочию свой потрясающий замысел. Видео начиналось с изображения потолка мэрии, затем после лёгкого потрескивания стала шелушиться белая потолочная краска и как на потолке, как на старинной иконе, проступил лик Сталина. Евгений представил сногсшибательный эффект этого «явления» на заполненный высокими гостями зал — журналисты, операторы телекомпаний и просто участники совещания начнут снимать показавшуюся наверху картину. «Не исключено, что такой сюжет попадёт и в CNN и тогда об этом узнает весь мир», — такая волнительная мысль промелькнула в его уже почти воспалённом от предстоящего успеха уме.

Сегодня же утром, когда Евгений удивлённо стоял перед закрытыми дверями Большого зала, проходивший мимо Артём шепнул ему на ухо:

— Ты чего застыл, уже видел «пелотку» на потолке?

Евгения после этих слов сжала липкая длань страха, он молча вернулся к себе в кабинет и весь день не мог заставить себя встать из-за стола, он ни с кем не общался и не знал, что происходит в мэрии, он даже в туалет не выходил, а только периодически набирал номер Олега, уже зная заранее, что услышит только механический голос автоответчика. Евгений начал понимать, что первое впечатление от знакомства с Олегом оказалось самым верным.

Но выход есть из любой ситуации и скорее всего он будет неожиданным. А что, если уехать в Америку? Его одноклассник Руслан вот уже пять лет там живёт, и считает, что принял правильное решение. Правда, он технарь и поехал в Силиконовую долину в надежде устроиться системным администратором, но до офисов Google и Apple не добрался, а устроился помощником монтажника кондиционеров у знакомого, тоже эмигранта. А для легализации подал заявление на политическое убежище, получил социальный номер и водительские права. Постепенно наработал опыт, сдал экзамены и получил лицензию на монтаж и обслуживание охлаждающей техники. Экзамен длится семь часов и включал в себя теорию и практику, нужно было по чертежам помещения рассчитать мощность системы охлаждения, выбрать сечение электрических проводов.

Через полтора года жизни в Америке Руслан открыл уже собственную фирму, сейчас у него работает несколько человек, а его личный доход составляет двадцать килобаксов в месяц, но он их не тратит, а вкладывает в развитие бизнеса. И как у любого молодого успешного эмигранта в гараже уже стоит Tesla. Правда на собеседование по политическому убежищу его ещё не вызывали и, возможно, ему откажут. Но жена Руслана уже родила сына в Америке, а по закону его сын — гражданин США. Евгений задумался: ну а что он то умеет, чтобы натурализоваться в Америке? Да и для получения политического убежища придётся выходить на пикеты, собирать копии протоколов задержаний, видеозаписи жестких действий полицейских — всё это для круга знакомств, куда входит Евгений, будет выглядеть как паранойя.

Куда заманчивее устроиться в какой-нибудь из многочисленных центров политических, экономических, стратегических и прочих исследований. При этом ты получаешь возможность исследовать реальную картину общества и писать правду, потому что узок и специфичен круг людей, которые будут просматривать твои исследования. И если имеет место деградация человеческого капитала, вытекающая из фактологии и статистики, то и писать об этом будет позволено — широколобые господа, читающие такие отчеты, хладнокровны и беспристрастны, а прочие такие отчеты и не читают. Хорошо под крылом власти в узком кругу посвященных, это ли не мечта любого российского либерала? Нет, не всё ещё потеряно — Евгений оделся и пошёл домой к Любе.

Артём

Артём уже несколько лет работал личным водителем у мэра, хотя по бумагам числился помощником, поэтому кроме мэра, он находился ещё и в распоряжении Аделаиды Ефимовны. Артём не был ничьим родственником, нашёл его начальник службы безопасности Игорь Владимирович, причём, как он это сделал, не знал даже сам соискатель. Первое время Артём по любому вопросу консультировался с Игорем Владимировичем. Но после того, как мэр сделал ему доверенность на свой личный «Мерседес», Артём понял, что проверка пройдена. Но то, что он всё равно под контролем, Артём стало ясно после рядового разговора с мэром.

Евгений Подстебенко, когда ещё участвовал в выборах молодёжного мэра, попросил Артёма приударить за Викторией, потому что ему показалось, что мэр к ней «не ровно дышит». Для Артёма такой подкат вообще никаких трудностей не представлял — после школьного романа с учительницей Олесей Викторовной он перестал бояться девчонок и даже взрослых женщин. Викторию он как раз отнёс к типажу женщин, которым нравятся хорошие физические данные и прямота мужчины. Но знаки внимания с её стороны принимались холодно, а через какое-то время мэр, вроде как в шутку, спросил: «Артём, ты чего это тёзку мою кадришь, отвлекаешь от важного мероприятия?» Но ответа мэр не стал ждать, а сразу начал кому-то звонить, а значит не вопрос это был, совсем не вопрос. А у Евгения неудача Артёма с тех пор стала дежурным приколом: «Тём, да не Тём». И недавно на этой придурковатой волне Артём на самом деле сглупил, даже хуже, даже не приятно вспоминать: увидев вышедшую из дверей канцелярии Марьяну, с многозначительной улыбкой похвалился стоявшему рядом Евгению.

— А для неё я уже тём-тём!

— Вот где, оказывается, бьётся сексуальный пульс мэрии, — отпарировал Евгений.

И вдруг Артём сбоку увидел негодующее лицо председателя городской избирательной комиссии Андрея Геннадьевича Петрова. Он, очевидно, услышал их разговор, проходя мимо. Глупо получилось.

А началось амурное похождение банально. Артём должен был срочно отвезти письмо на другой берег, куда в конце дня без пробок не доедешь. Он зашёл в канцелярию за пакетом, поздоровался, всем улыбнулся, отметив новенькую симпатяшку, и прошёл к начальнице. И уже на выходе Артём сымпровизировал.

— Зоя Фёдоровна, а там стоянки для автомобилей нет, соблаговолите выделить мне эскорт — отнести письмо в приёмную.

Зоя Фёдоровна как будто ничего не заподозрила и подозвала Марьяну, как самую молодую, на что Артём и рассчитывал. Когда Артём шёл с Марьяной по коридору, то он вежливо пропускал её вперёд. Брюки и блузка у неё были на полразмера больше, чтобы хоть как-то увеличить небольшие женские прелести. Спускаясь по лестнице, Марьяна тянула носик туфлей и так как Артём это заметил, то значит не дружила она с растяжкой и фитнес-залом. А смеялась она грудью, не открывая рот, потому что нижние зубки у неё были неровные, но тушевалась она зря, потому что небольшие недостатки наоборот придают шарм и неповторимость. Артём решил выбрать с Марьяной стратегию джентльмена, он ловко открыл перед ней дверь служебного автомобиля мэра и помог Марьяне расположиться на переднем кресле. Было видно, что Марьяна впервые в представительской машине и ей тут всё интересно. Артём вежливо поинтересовался о предпочтительных музыкальных стилях и нашёл романтическую мелодию. На перекрёстке они остановились одновременно с новой Ауди, водителем которой была молодая автоледи. Девица из Ауди вначале оценивающе, а потом надменно посмотрела на Марьяну, Артём почувствовал напряженность Марьяны и неожиданно для всех включил спецсигналы и проехал на красный свет. Девица тоже было дёрнулась, но заметив впереди наряд ДПС, тормознула. Служивые, конечно, честь не отдали, но стояли смирно и не рыпались. Марьяна рассмеялась.

— А вы, Артём, так лихо только девушек возите или мэра тоже?

— Ну ты же не испугалась? Предлагаю, кстати, перейти на «ты». А с девушкой, для которой мне хотелось бы по-настоящему рисковать, мы расстались.

Марьяна замолчала и недоверчиво, исподтишка смотрела на Артёма. Она пыталась уловить, что за неотразимый аромат исходит от него — запах туалетной воды, но какой-то незнакомый. Артём тоже молчал и внимательно смотрел на дорогу.

— Артём, а что за туалетная вода у тебя? — Марьяна решила сгладить долгую паузу.

— Это американский бренд Х, поэтому в нём чувствуется запах свободы и вызов миру, в отличие от ароматов старушки Европы. Мне товарищ из Нью-Йорка подгоняет.

На обратном пути Артём подвёз Марьяну прямо к подъезду её дома и галантно, как только мог человек, гордившийся жимом в сто килограммов, помог ей выйти из автомобиля — две бабуськи на лавочке возле подъезда торжественно прервали своё воркование.

Артём, пока был в отпуске, подарил Марьяне ощущение, что она действительно заслуживает внимания, он почти каждый день подвозил её до дома после работы, правда, уже на собственной «Камри». Эту «чёрную красавицу» он купил совсем дёшево в автохозяйстве мэрии. Когда готовили списание служебных машин, мэр позволил Артёму купить один из автомобилей, поставив перед списанием его на срочный капитальный ремонт. В этом автомобиле уже не было ароматизатора в виде короны, георгиевской ленточки и иконки-трио с Казанской Божьей Материю, Господом Вседержителем и Святым Николаем как в предыдущем автомобиле Марк 2. Нельзя сказать, что Артём сознательно отказался от этого стандартного набора российского автомобилиста, но после прихода в мэрию он ни у кого не видел здесь таких артефактов и решил, что это уже не модно. Нет, на служебные автомобили георгиевские ленточки на 9 Мая, конечно же, повязывали, но даже мэр свой личный мерседес этим не баловал, может, потому что всё же это был немецкий автомобиль. А Святой Николай оказался не русским Дедом Морозом, а средиземноморским священником, служившим в эллиническом городе Миры, он прославился своей борьбой с язычеством — по его инициативе был разрушен храм Артемиды. Но и его склеп оказался разграблен, правда не турками-сельджуками, пришедшими на благодатное Средиземноморье со стороны далёкого Алтая, а итальянцами, которые увезли его мощи в город Бари. В 19 веке при участии русского императора православная организация выкупила место, где были обнаружены остатки церкви с саркофагом, и церковь начали откапывать, пытаться сохранить то, что осталось. Про историю этого святого Артём услышал во время поездки на экскурсию в турецкий город Демре — было удивительно узнать, какой путь проделал образ Святого Николая, чтобы оказаться на передней панели его автомобиля, но что было ещё удивительней, что Артём так бы никогда и не узнал, чей лик находился у него возле руля, если бы не поездка в Турцию. Это была их последняя поездка с Алёной. Алёна тогда очень хотела ребёнка, и Артём уже сдался и не возражал, но не получалось. Когда они с Алёной отдыхали в Турции, то посетили церковь Святого Николая. Вход в церковь для туристов был организован через рынок с сувенирами и магазин с иконами, обязательный для посещения. Иконки там были как самые простецкие, так и «солидные для солидных господ», были там и консультанты, крупные деревенские женщины из Украины с постными лицами, в их функционал входило поддакивать и сочувствовать посетителям и рекомендовать иконки как лекарственные травы — от всех напастей. Алёна выбрала Николая чудотворца в серебряном окладе за 300 евро и Артём конечно же оплатил. Крестьянка-консультантка в черном платке напутствовала их счастливой возможностью освятить икону у саркофага, где изначально находились мощи старца. Каково же было удивление Алёны, когда она увидела, что саркофаг защищен от посетителей толстым бронированным стеклом. Алёна вопросительно посмотрела на гида, которая виновато пробормотала, что можно приложить икону и к стеклу. Но в Алёне в тот момент что-то надломилось, похоже, она потеряла веру, то ли в Бога, то ли в Артёма, и вскоре они расстались.

А свой последний день текущего летнего отпуска Артём проснулся в хорошем настроении и рассмеялся от своей полной уверенности: «Куплю сегодня Марьяне огромный букет цветов и куда она от меня денется?» Вечером Марьяну ждала в машине огромная корзина белых роз, наградой за которую стали для Артёма искрящиеся глаза на удивлённом личике. Когда он остановил машину возле уже знакомого подъезда пятиэтажки, Марьяна сама попросила: «Помоги донести букет». Поднялись на пятый этаж, Марьяна открыла ключом потёртую деревянную дверь, пропустив Артёма вперёд — в квартире никого не было.

— Ну во что мне поставить твой букет, в ведро, что ли? — рассмеялась вошедшая за Артёмом Марьяна, а потом именно так и сделала.

— Пошли пить чай, мой персональный водитель.

Артём не дал ей даже повернуться в сторону кухни, он обнял её за плечи, и нежно, как бы спрашивая разрешения, прикоснулся губами к её шее.

— А я уж думала, что ты «Алень», — сказала Марьяна низким, незнакомым для Артёма голосом, — у меня мама завтра приезжает из санатория.

Артём повернул Марьяну к себе, прижал свои губы к её губам — Марьяна не отвечала, тогда он стал целовать глубже, ловя её язык, пока она сама не подалась к нему. И сколь бы сильно он не прижимал её к себе, с каждым его усилием Марьяна становится ещё ближе. Артём чувствовал пресный запах старого половика, на котором они стояли, навязчивый запах роз и аромат волос Марьяны. Он сделал то, о чём подумал ещё утром — провёл рукой между узких бёдер Марьяны, ещё одетых в капрон, и живое тепло в начале пути превратилось в огоньв его венчальной точке — Марьяна вскрикнула, а он подхватил её на руки, лишив последней опоры.

Уже стало светать. Возле кресла, в котором они провели ночь, были разбросаны презервативы. Марьяна вдруг засуетилась и стала их собирать со словами: «Вдруг мама раньше приедет, уезжай быстрее». Марьяна назвала его первым мужчиной и, хотя Артём никогда не верил тому, что говорят девушки, но врезавшийся в память неопытный вскрик от простого касания руки подсказывал, что это была правда.

Петров

Андрей Геннадьевич Петров ненамеренно подслушал разговор двух «пикакеров» — так он мысленно окрестил водителя мэра и Подстебенко. «Всё-таки не ошибся я в Подстебенко, — Андрей Геннадьевич относил Подстебенко к типу людей, которые подсели на тренинги и семинары и думают, что чужой опыт можно купить за деньги.

Недавно Марьяна заносила Андрею Геннадьевичу письмо из канцелярии, она так тихо постучала в дверь, что вначале он подумал будто ему это почудилось. А когда она вошла в кабинет с сосредоточенным выражением лица, отражающим важность выполняемого задания, то Андрей Геннадьевич почувствовал себя напыщенным вельможей и поспешил откреститься от такого впечатления шуткой про значение канцелярии, рассказав историю поручика Киже. Марьяна рассмеялась и кошачий разрез её смеющихся глаз напомнил ему глаза Маши.

После окончания школы в далёком забайкальском городке Андрея призвали на срочную службу в полк, расположенный в городе Абакане. На первом же дежурстве Андрея с напарником откомандировали драить пол в актовом зале. Но ни ведра, ни швабры не выдали. Тряпку они тогда взяли у входа в зал, а ведро Андрей купил в магазине «Военторга». Прапорщик, когда узнал об этом, долго смеялся, сказав, что это была задача на сообразительность, ведь для бойца это главное, а ведро можно и даже нужно было украсть в другом взводе. Прапорщик, полноватый хохол родом из Полтавы, после этого случая заприметил Андрея. В полку прапорщик выполнял приватные хозяйственные поручения командования и часто бывал в городе. Человек он был добрый, но хитроватый, а ещё матерщинник и тихий пьяница. Андрей стал для него собеседником, вернее слушателем его рассказов о «грёбанной» службе и о прекрасной будущей пенсионной жизни в родной Украине. Однажды Андрей с прапорщиком поехали по каким-то делам на городской ипподром и там Андрей увидел грациозную юную всадницу. Потрясение от наездницы было так велико, что Андрей не раздумывая подошёл к ней и сразу заговорил. Он не помнит точно, что он сказал, наверное, «Вы прекрасны!» Но к его удивлению, девушка вдруг смутилась и искренне ответила ему писклявым девчачьим голосом: «Спасибо». Но потом в её глазах засверкали искорки иронии, и она добавила: «Я подумаю об этом послезавтра».

Он хорошо запомнил первое свидание с Машей, так звали его прекрасную незнакомку, они гуляли по городскому парку, Маша уклонялась от его смелых взглядов, показывая ему хвостик из тончайших каштановых волос. И самое большее, что ему было позволено — это взять её за руку. Он так хорошо помнит её детские руки с коротко подстриженными ногтями, со слегка собранными вместе кончиками пальцев из-за постоянного пользования карандашом. На свиданиях молчаливый обычно Андрей превращался в рассказчика, но он замечал с растерянностью, что Маше были не интересны его казарменные истории. Маша мечтала о другом мире, где кругом будут увлечённые, культурные и интересные люди. Чтобы попасть в этот другой мир, она обязательно поступит в университет. У Андрея вдруг появилась новая цель в жизни — стать образованным и интересным человеком, достойным Маши.

Вечер перед «гражданкой» врезался в память навсегда. Вначале вдалеке беззвучно блистали молнии, потом налетел ветер, закачав могучие тополя во дворе казармы, только что распустившиеся горьковатые листья тополей затрепетали шумом аплодисментов. Этот свежий ветер наполнил воздух забытыми за долгую зиму полевыми ароматами и сулил волнительное, но неясное будущее. И действительно, после армии Андрей Геннадьевич поступил в университет, в тот же самый, что и Маша.

Теперь та узкая полоса счастья в его жизни осталась только в воспоминаниях, в запахе Машиного платья, в которое он утыкался носом, когда клал голову ей на колени, в её справедливых упреках в его закрытости. Грустно, что он не умел тогда даже выражать свои чувства. Наблюдая однажды за Машей, которая читала свернувшись клубочком в кресле, он погрузился в ощущение уюта и радости и непроизвольно выпалил: «Я так сильно привык к тебе». «Привык? — возмутилась Маша, — я для тебя просто привычка?» Теперь бы он сказал: нет, нет, нет — любовь! Его закрытость была родом из детства. Он помнит «откровенный» разговора с отцом, окончательно разорвавший связь с родителями. У него случилось ночью юношеское выделение и осталось пятно, похожее на высохший конторский клей, на простыне. Андрей подумал, что никто ничего не заметит, ведь и покуривал он и никто не обращал внимание. Но мать разглядела пятнышко и выпихнула отца поговорить с сыном. Отец как будто проводил какой-то ритуал: закрыл дверь, усадил Андрея напротив себя и начал, как инквизитор, издалека долгий невыносимый разговор, только отдалявший их друг от друга.

А Андрей с Машей, как любые очень близкие люди, придумали друг для друга приватные прозвища. Маша называла Андрея «Петровичем», а Андрей её «Матильдой», вначале это была дразнилка-антитеза, но постепенно «Матильда» прижилась. Как-то раз Андрей протестировал обращение «моя дева Мария», но сразу же получил незачёт — почему-то дразнилки у него получались лучше.

Полоса счастья закончилось далёким летом в студенческом походе в горы. Утро тогда выдалось сырым и хмурым, но никто не отказался от похода на «Чёртову скалу». В одном месте нужно было идти по узкой тропе над обрывом, а в отвесную породу были вделаны поручни для подстраховки. Камни были сколькие от сырости, но Андрей был так воодушевлен горами, что быстро проскочил опасный участок. Маша побаивалась и поэтому сильно отстала. Он ожидал её на площадке в конце тропы, рассматривая серо-синие громады гор, укрытые покрывалом из клубившихся облаков. Вдруг он услышал вскрик и звук падения в глубине ущелья. Андрей побежал назад по тропинке и увидел внизу ущелья её, смотрящую в бесконечное небо. Андрей был уверен, что ему снится сон, а он почему-то не может проснуться. Потом он услышал крики, кто-то из студентов, шедших позади, побежал обратно в лагерь, чтобы вызвать помощь. А Андрей побежал по тропинке вперёд и, обогнув скалу, спустился в ущелье, не замечая разбитые в кровь коленки. Когда он приблизился к Маше, она продолжала смотреть в небо. Неожиданно её губы напряглись — она пыталась сказать ему что-то, но он расслышал только: «Я тебя …».

Сколько раз Андрей Геннадьевич потом вспоминал этот момент. Сколько раз он думал про то утро — искал знаки беды — ведь так легко было отказаться от похода, нужно было лишь вернуться на несколько часов назад. И что она не договорила?

Даже если бы она бросила его, то мысль о том, что она живёт где-то рядом в этом мире, всё равно бы грела его, но необратимость беды не давала ему шансов избавиться от боли. Единственным осмысленным делом его жизни стала общественная работа. Педантично ответственный и исполнительный, несколько лет назад Андрей Геннадьевич был рекомендован в городскую избирательную комиссию. Мэр был против него, но кандидатура Андрея Геннадьевича в итоге стала компромиссной. К этому времени его жизнь наладилась, он женился, у него родился сын и иногда ему самому казалось, что он счастлив.

Проблемы начались, когда жена доросла до финансового директора в местном холдинге, хотя, может быть, они начались раньше, может быть она чувствовала, что любят не её, а какую-то тень из прошлого. Домашние вечера Алла проводила за компьютером, ведь похвала генерального директора для неё была даже значимее денег. И разговоры стала заводить всё больше о работе.

— Представляешь, правительство исключает из пенсионных дел сведения о фактически перечисленных за работника взносах. Хотели сделать как на Западе, чтобы работник видел, сколько за него работодатель реально заплатил в пенсионный фонд. Но вернули советскую систему, при которой предприятие платит налог, а государство — пенсию. Но начисляет пенсию, как хочет, москвичу, например, в два раза больше остальных. А ещё, на семинаре мы разобрали пример, в котором сотруднику каждый месяц бесплатно выделяется путёвка в санаторий и за счет пенсионных взносов за путёвки его пенсия окажется больше, чем у отработавших на производстве всю жизнь. Вот и ты, хоть зарабатываешь меньше меня, а пенсия у тебя с чиновничьей выслугой будет в разы больше.

— Алла, я, конечно, не всё понял из твоей, э-э-э, речи, но главное уловил — народ за такую систему, — вяло отмахнулся Андрей Геннадьевич.

— Конечно, людей устраивает, что все заботы о пенсии переложены с их плеч на плечи бизнеса, который, по сути, ведёт пенсионные дела своих сотрудников, а Пенсионный фонд только собирает уже обработанные данные и денежки.

— Государство же позволяет бизнесу пользоваться своими гражданами — вот пусть бизнес им на пенсию и скидывается.

Андрея Геннадьевича на работе окружали женщины. В избирательной комиссии это были в основном немолодые сотрудницы, проверенные годами муниципальной службы, знающие цену своему месту и виртуозно владеющие искусством субординации. На эту должность, как в студенческие годы на место сторожа в детском саду, попасть с улицы невозможно. Позиция сторожа детсада — это синекура, которая передавалась только по наследству. В детсаду и еды на вечер оставят и девушку туда можно пригласить на тет-а-тет и ещё зарплата идёт. Из всех его подчинённых только одна председательша районной комиссии, уже пенсионерка, неожиданно для Андрея Геннадьевича нарушила субординацию — как-то раз уже перед уходом она остановилась у конца длинного стола для совещаний и, внимательно посмотрев на него, с женской проницательностью выдохнула: «Трудная у вас жизнь, Андрей Геннадьевич — не долюбили вы в молодости». Андрей Геннадьевич вздрогнул от этих слов, засмеялся, чтобы скрыть удивление и тем самым только выдал себя, но успокоился, поняв, что дальше этого её интуиция не продвинулась.

Андрей Геннадьевич иногда посещал «конторку» с красивыми девушками, рекрутингом которых занимался явно профессионал: клиенты чувствовали и заботу, и внимание начиная «с вешалки». Попадались, правда, иногда случайные студентки, которые временно нуждались в деньгах — они ещё не умели управлять своими эмоциями и возбуждались по-настоящему. Приводили таких девиц на подработку близкие подруги в порядке финансовой помощи. Андрей Геннадьевич вначале даже не задумывался о скрытых пружинах круговорота лиц в конторке, воспринимая это как хорошую работу продюсера. Тем более, излишние расспросы здесь не поощрялись, даже имена у девушек были не настоящие и если при случайной встрече кого-то из них окликнут чужим именем, то это будет индульгенцией непричастности. Самым волнительным моментом для Андрея Геннадьевича было ожидание открытия двери, походившее на ожидание начала квеста. Не нравилось Андрею Геннадьевичу в этом ожидании только непредсказуемая вероятность встречи с соседями, но даже этот ненужный риск придавал остроту переживаниям. И однажды, когда конторка в очередной раз мигрировала в новостройку, такая встреча с соседом по этажу чуть не закончилась скандалом. Андрей Геннадьевич вначале удивлялся невозмутимости девчонок, пока не понял, что диспетчер заранее предупреждает их о визите «постоянщика», и у них просто нет повода для беспокойства. Именно поэтому, а не по причине его обаяния, как самодовольно решил Андрей Геннадьевич вначале, девушки всегда приглашали его зайти ещё разок. Проверенный клиент — лучший клиент. Но задержавшись один раз в прихожей, Андрей Геннадьевич стал свидетелем неожиданного волнения, охватившего девушку после разговора с диспетчером, и тогда он впервые задумался, каково же это ждать незнакомца с улицы. У обывателя, отравленного телевизором, рисуются в этом случае фантасмагорические картины притонов с опустившимися наркоманками и алкоголичками, возможно, где-то так и есть, но, а куда же тогда деваться красивым и ухоженным девушкам, будущим экономистам, банкирам и юристам. Для двадцатилетних студенток работа в конторке — это игра, далёкая от реальности и в будущем они будут вспоминать это занятие как дерзкий эксперимент молодости. Андрей Геннадьевич решился однажды спросить у одной из них: «А если бы я попытался познакомиться с тобой на улице?», на что получил высокомерное: «Я на улице не знакомлюсь». И вообще, трудно было иногда понять, кто здесь главный.

В отличие от студенток, двадцатипятилетние уже работают на постоянной основе, у каждой из них уже есть конкретные цели: накопить на квартиру или машину, а своими практическими рассуждениями они напоминают в постели домовитую жену. И совсем мало в конторке тридцатилетних, но среди них можно найти как интересных собеседниц, так и адептов красивого тела, пытающихся «отбить» инвестиции непомерно высокими тарифами. Конечно, клиентам всегда интересно узнать, что их будет ожидать за очень большие деньги и Андрей Геннадьевич тоже не удержался. Дама была очень ухожена, а из бюстгальтера вываливались накачанные полусферы, которые были позже оголены изысканным движением её руки. Андрей Геннадьевич так и не заставил себя дотронуться до этих неестественных шаров, и, пожалуй, лучшим вариантом хоть как-то оправдать потраченные деньги в этом случае была коленно-локтевая поза, благо кожа на ягодицах у дамы была отшлифована до состояния нежного персика. Андрей Геннадьевич даже придумал по этому поводу витиеватый комплимент, но задав прилагавшийся к нему вопрос о возрасте фемины, сразу пожалел об этом. Дама после такого вопроса внезапно развернулась к нему с потоком банальных нравоучений, прервать которые Андрей Геннадьевич смог лишь приступив к процессу, за который он очень хорошо заплатил, ловя при этом взгляд её бессильно сердитых глаз и только этот эмоциональный контакт спас его от впечатления резиновой куклы.

Любая экзистенциальная встреча случайна, но ожидаема. Произошла такая встреча и у Андрея Геннадьевича, став наградой за незаметное унижение платной любви. Когда дверь ему открыло юное чудо в полосатых «трениках» со взлохмаченной шевелюрой, с толстым слоем тонального крема на щеках и, с припухшим, как после вечеринки, лицом, то Андрей Геннадьевич совсем не заинтересовался таким «сырым» вариантом и уже собрался развернуться, но девчонка успела ему бросить: «Ну ты решай уже быстрее». Это дерзкое «ты» его по-хорошему насторожило, и он остался — взял у неё большое махровое полотенце и пошёл в душ. Когда он после душа, обмотанный полотенцем, зашёл в комнату, то замер от удивления: девчонка уже разделась и лежала на кровати совершенно голая, похожая на сюрприз. В детстве Андрей Геннадьевич даже не мечтал о сюрпризах, а став взрослым, он их и не любил, но теперь этот неожиданный подарок с белоснежной кожей, маленькими едва набухшими грудками и мерцающей алой ранкой между ног по-настоящему удивил его. Это был тот редкий случай, когда после раздевания девушка становилась красивее. Было очевидно, что это неопытное чудо совсем не умеет разводить клиентов на время: предлагать чай, кофе, разговоры. Андрей Геннадьевич слегка потянул её за руку, показывая, что просит подняться и подойти к нему. Оля, так её звали, нехотя встала босыми ногами на холодный пол — ну да ладно, если клиент просит. А он опустился перед ней на колени, обнял руками прохладные упругости, уткнувшись лицом в живот, закрыл глаза и замер, стараясь не потерять какой-то важный для него оттенок переживаний и вдруг ощутил неуверенное касание Олиных рук на своих плечах — и тогда время окончательно остановилось, открыв дорогу в ту далёкую полосу жизни, которая издалека теперь казалась счастьем.

Против своих правил Андрей Геннадьевич пришёл к Оле ещё раз, они встретились как старые знакомые — пережитая близость раскрывает людей, даже если она не настоящая. Андрей Геннадьевич и Оля болтали обо всём и, хотя он особо не просил, она рассказала свою историю появления в конторке. Этим летом она поступила в какой-то университет и проводила теперь время в развлечениях. Получилось так, что она шла домой одна из ночного клуба по пустынным утренним улицам и возле неё притормозил красивый чёрный автомобиль. Обаятельный мужчина так умело с ней заговорил, что она села к нему в автомобиль. Он благородно подвёз её до дома, а на следующий день приехал с огромным букетом цветов и долго уговаривал поехать с ним в ресторан. Артём, так звали мужчину, рассказал ей про элитарный салон, куда приходят крутые бизнесмены и где девушек очень хорошо благодарят за ласку. Оля слушала его с недоверием, но после проведённой с ним ночи согласилась поработать в конторке до начала учёбы в университете. Оля жила с мамой, терапевтом районной поликлиники, и очень хотела помочь маме осуществить мечту — заменить в квартире старые деревянные окна на новые пластиковые.

Впрочем, Оля была минутной беззащитностью Андрея Геннадьевича, он больше не хотел капризов женщин и не собирался потакать своим слабостям смутной надеждой на женскую поддержку и понимание. Как спецназовец отказывается от лёгких путей, так и Андрей Геннадьевич отказался от приятностей матриархальной созависимости, мешающей достигать собственных целей. «Блаженнее брать, нежели принимать», — так он переиначил известное изречение из Библии.

А этим летом Андрей Геннадьевич вместо запланированного отдыха на Байкале внезапно оказался в Сочи. Ему позвонила сотрудница Областной администрации и напомнила, что он уже несколько лет вписан в резерв управленческих кадров и что резервистов второго уровня приглашают на сборы в Сочи. Андрей Геннадьевич удивился, что о нём ещё помнят где-то в Москве, он то думал, что уже выбыл из этого резерва по возрасту.

Прилетев в Сочи, Андрей Геннадьевич не узнал город, ставший шумным и пыльноватым — везде шли стройки, но встретивший его в аэропорту чёрный минивэн свернул на тихую тенистую улицу, заканчивающуюся шлагбаумом, проехав который, они оказались на территории большого пансионата. Перед пленарным заседанием Андрей Геннадьевич ещё и успел искупаться в море, после которого само мероприятие показалось ему чересчур аскетичным и только элегантная соведущая подчёркивала шик происходящего. Для провинциалов она демонстрировала неведомый типаж фемины, раскрепощенно-доброжелательной, но аристократически недоступной; только одно колечко на её тонкой холёной руке было эквивалентно нескольким годовым зарплатам Андрея Геннадьевича. Наверное, её образ служил намёком присутствующим здесь карьеристам на те возможности, которые перед ними открываются.

Последняя meeting point случилась в аудитории, представляющей из себя полу-амфитеатр с боковой стеклянной стеной, за которой был виден склон горы с террасным садиком. На круглую площадку внизу, жертвенник, элегантно выбежал энергичный господин с бородкой клинышком, представившийся Владимиром Александровичем Зиновьевым. Вдруг оратор замер, повернув голову, и долго рассматривал красивый террасный сад за витражными окнами, потом повернулся к аудитории и заговорил:

— Извините, друзья, за заминку. Последний раз, когда я имел честь находиться в этой аудитории в качестве слушателя, меня иногда спасал вид на этот прекрасный сад. Но должен заметить, что картинка сильно изменился, садовник, похоже, использует эффект цветущей волны: цветение начинается на нижних ярусах, а затем постепенно поднимается вверх. Самосознание народа может быть таким же непредсказуемым на первый взгляд, как этот сад. Хотя, может быть, каждый из вас чувствует себя частью народа и поэтому уверен, что знает всё о его помыслах и устремлениях, как о своих. Но поможет ли это знание выиграть выборы? Поднимите руки, кто уверен в своей победе? Так, несколько человек есть, хорошо. Но в целом, получается, все согласны, что избиратели — это не просто народ, а капризные покупатели. А теперь я вас окончательно разочарую: народ — это, скорее, сказочная мифологема или политическая икона и поэтому ему можно приписать любые качества, традиции и победы. В библейских текстах под народом понимали единоверцев, помните знаменитую цитату: «каждый народ достоин своего царя». Сейчас можно иногда услышать от неумных либералов искаженный смысл этого утверждения: ленивый и недалёкий народ достоин вороватой власти. Но это и есть тот капкан, куда следует загонять оппозицию — даже капля сомнения в народе лишает любую политическую силу шансов на победу, ибо для русского человека принадлежность к народу — единственный способ доказать свою правоту. Элита же называет избирателей народом, когда элите больше нечего дать им.

Основная социальная потребность народа — это потребность в справедливости и поэтому самой значимой для русского человека чертой является доминантность, гарантирующая верховодство справедливости. Поэтому Россия имеем успехи в проектах, контролируемых волей доминанта, например, космических, но не может организовать выпуск ширпотреба, производство которого требует элементарной самодисциплины. Мы вынуждены расставлять на низовое руководство брутальных идиотов, ибо только они воспринимаются субординатными группами как настоящие хозяева, знающие волшебные слова. Нет, эти слова не «энеке бээ энеке», а сакральное повелевание: «Знай своё место!». Эта установка обеспечивает жесткость системы наряду с высокой степенью свободы каждого сословия. Так, каждый мирянин искренне считает, что он живёт в самом свободном мире, потому что здесь ему всё дозволено: и выпить, и обматерить, и подраться, и украсть у ближнего, но встречая ещё более свободного незнакомца, он всегда удивлённо уточняет: «А ты кто такой?» И если ответом с другой стороны будет обоснованное «Знай своё место», то мирянин подчинится с достоинством, потому что отстаивал своё право до конца и подчинился в итоге только неизбежному. И посему в почёте у мирян разные маркеры значимости, такие как красивые номера, большие автомобили, спецпропуска etc. И чем выше человек находится по социальной лестнице, тем точнее он понимает «своё место». Недаром православный старец Ефрем Филофейский в своей книге «Искусство спасения» написал: «человеку необходимо обратиться с молитвой к Богу, попросить Его о даровании силы, чтобы обуздать своё «я», сказать своей гордыне: Замолчи, знай своё место». Эти слова для русского человека как священное откровение.

Рассмотрим для примера типичного доминанта — Иосифа Сталина. Этот грузин по-настоящему любил в жизни только одного человека — первую жену Екатерину. Она умерла от тифа и на её похоронах Сталин прыгнул в могилку, откуда его с большим трудом вытащили. Эта рана не зарубцевалась — в 1937 году по его экивоку были расстреляны родные брат и сестра Екатерины. Сталину пришлось в своей жизни отказаться и от отца-пьяницы, и от веры, и от друзей-революционеров. Для простого смертного трудно понять, как можно остаться без опоры и поддержки близких людей, но такова участь человека, идущего к большой власти. Сам Сталина понимал вторичность своей фигуры, ведь новую идеологию сформулировал не он, сын люмпена-алкоголика, а дворянин Ленин, хотя в наше время накалённость такого противопоставления современному человеку уже не понятна. Ленин был фанатик с мистическим уклоном, при нём возникли новые ритуалы и оккультные символы, а символика старого мира в виде крестов и полумесяцев безжалостно уничтожалась. Не просто так его мумия находится в мавзолее, как мумии фараонов в пирамидах. Сталин же скорее являлся циником, в военные годы он даже вспомнил Бога, когда война потребовала использовать глубинные перфекты подсознания людей.

Понятно, что всё необходимое для своей жизни современные архантропы могут заработать для себя сами, но смысл, цели и нравственную оценку они должны получить извне. И о какой бы смысловой субстанции не шла бы речь — о религии или идеологии, любая из них имеет две стороны медали. Первая сторона — простой и понятный слоган, вторая — сложная и запутанная теория, полная противоречий. Поэтому человек всегда имеет дилемму: либо разбираться в схоластике обратной стороны медали, либо принять на веру сияющую простоту лицевой стороны. Глобальную идеологию, так же бесконечно далёкую от реальности, как и религия, но поэтому и убедительную для глубинного народа, смог создать Ленин, а Сталину достался удел практика, и он трансформировал коммунистическую идею в систему посткрепостного права, при которой единственным сюзереном стало государство.

Посткрепостное право вернулось не только в производственные отношения, но и в самоидентификацию народа, что скорее хорошо, чем плохо, ибо альтернативой ему может быть только либеральная самоидентификации, открывающая возможности для всех и каждого, да только не ясно, кто этими возможностями в итоге воспользуется. Должен заметить, что в пользу посткрепостной самоидентификации говорит и тот факт, что в недалёком прошлом крепостные были патриотами, при этом яремники всегда были беспощадны к маркированным врагам отчизны, на которых им позволялось безнаказанно выплёскивать накопленную на господ злобу и агрессию. Ещё древнеегипетские жрецы научились сплавлять не только медь с оловом, но и покорность с патриотизмом, использую вместо огня религию и праздники, и чем меньше веры было у рабов, тем больше приходилось придумывать праздников. Использование символических государственных праздников — это инструмент репрезентации и легитимации власти и, думаю, вы хорошо знакомы с этой практикой, иначе бы не оказались в этой аудитории.

Либерализм же, в отличие от автократии, всегда плохо приживался на российской почве. Русский народ боится либерализма как своей вседозволенности. Либерализм в России всегда взращивался искусственно, инкапсулировано, в советский период его семена посеял сам Иосиф Виссарионович: к дешёвому пролетарскому мясу понадобился гарнир из свежих интеллектуалов, выращиваемых в закрытых теплицах. Народ же никогда не любил либералов, завидуя их мнимой свободе и качеству жизни. В эпоху смуты власть позволяет пускать либералов под нож, а в эпоху созидания снова начинает их культивировать.

А вот с гендерной теорией цивилизаций вы вряд ли знакомы. Если кратко, то русская цивилизация является женской, а англосаксонская — мужской. Недаром, в русском языке все основные скрепы женского рода: Родина, Вера, Дума. В английском языке слова не имеют рода, но принято считать, что они мужского рода. Мы предлагали иностранное слово «президент» заменить на русское «глава», а наш эпатажный коллега Олег Иванович пошёл ещё дальше — потребовал заменить трансгендерное «отчизна» на «отчизнец», но Дума, как истинная дама, предпочла это предложение проигнорировать. В русской, как типичной азиатской культуре, мальчиков в детстве воспитывают женщины — самосознание и самооценка мужчины у нас формируются с женской позиции. Большинство мужчин считают, не осознавая в этом женского генезиса, что они должны быть сильными, умеющими постоять за себя защитниками и щедрыми во всех проявлениях. Поэтому любой конфликт мужчин, принадлежащих «женской» цивилизации, является аналогом драки самцов за самку. Англосаксы же воспитывают мальчиков в традициях свободы выбора и здоровой конкуренции, но в безусловной толерантности ко всем окружающим. Западные аристократы растут в закрытых учебных заведения, где полностью игнорируются женские «хотелки». Поэтому калиброванные англосаксы не соответствуют «женским» представлениям русской цивилизации и подвергаются у нас жесткой обструкции — мы успешно используем эту особенность восприятия россиян в нашей контрпропаганде.

Чуть не забыл, тут в кулуарах перед нашей встречей меня спросили, как мы работаем над национальной идеей? Россия сейчас плывёт по бескрайнему денежному океану и это даёт нам бесконечные возможности проектирования реальности. Мы можем в каком-нибудь далёком чужеземном городке назвать какую-нибудь площадь именем России и подарить нашим гражданам возможность испытать настоящий патриотический оргазм, а можно было на эти деньги увеличить пенсии на пару сотен рублей, но этой подачкой мы бы только обидели людей.

А национальную идею придумать невозможно, её нужно искать метолом проб и ошибок. Помните знаменитый фильм «День сурка»? Такой «день сурка» мы организуем в медийном пространстве, перманентно репрезентируя новые смелые идеи, а на самом деле это улучшенные вчерашние и позавчерашние импровизации. Таким незамысловатым способом мы нащупываем «точку G» у электората и в итоге «поддеваем на фуфу» даже самых принципиальных избирателей.

И заканчивая своё выступление, скажу, что так или иначе «общественный договор» между властью и народом, заключенный ещё князьями со своими холопами до сих пор не дезавуирован, хотя с течением времени держатели власти много раз меняли свои официальные статусы: вначале были боярами, потом дворянами, затем комиссарами, а теперь? Ну вот вам и домашнее задание, общественный договор есть, а наименование исполнителя услуг в этом договоре не заполнено.

Некоторые не удержались и с ходу предложили свои варианты:

— Слуги народа.

— Патриоты.

— Коллеги, — Владимир Александрович поморщился, — в современном мире важно научиться производить в первую очередь «смыслы». Создав акафист во славу властительной силы, вы получаете и часть этой силы. Но это не так просто, как кажется, даже у политологов это плохо получается, но потренироваться нужно. На некоторых лицах я замечаю удивление от того, что вместо ожидаемых в этом зале пропагандистских штампов речь здесь шла о чём-то сокровенном, почти интимном. Я говорю с вами, как с будущими жрецами власти, которые должны постигать науку управления для того, чтобы служить народу и, главное, заставить народ служить Родине. А тех, кто вынесет этот дискурс из нашей аудитории, я предупреждаю заранее, что вам никто не поверит. А теперь прошу желающих высказаться.

В отличие от школьных и тем более армейских собраний поднялся лес рук. Выступающие говорили долго, нудно и уклончиво, многие не соглашались с лектором, что особенно нравилось Владимиру Александровичу.

— А почему не закрывают «Эхо Москвы»? — вожделенно спросил один из слушателей.

— Вам знакомо учение Августина Блаженного? Он считал, что Зло — это нехватка Добра. Бог допускает Зло как наше своеволие, чтобы оно еще больше оттеняло Добро. Как говорится, если бы Зла не существовало, то его следовало бы выдумать, но ещё проще его купить.

— Почему вы считаете народ мифологемой? Это же очевидно, что объединение людей в народ — единственный способ выживания, — выкрикнул какой-то очкарик.

Владимир Александрович поднял руку, прося тишины.

— Вы совершенно правы, в мире животных хищники тоже объединяются, чтобы победить более сильных и более быстрых травоядных. И травоядные объединяются в стада, чтобы уменьшить свой риск быть съеденным, и у каждого из них есть надежда, что съедят кого-нибудь другого. Объединение объединению рознь.

— А как вы относитесь к Пелевину? — кто-то задал неожиданный для этой аудитории вопрос.

Владимир Александрович задумался и все поняли, что отвечать он будет серьёзно.

— Он — гений. Он похож на естествоиспытателя, который в научных целях заразил себя теолого-конспирологическим бредом, чтобы предельно честно и хронологически точно описать течение болезни.

Андрей Геннадьевич невольно подумал, а что если этот диспут — просто ловушка, испытание на твёрдость убеждений, как знаменитый лозунг Мао «Пусть расцветают сто цветов»? Он решил никак не показывать своих эмоций и сконцентрировался на цветущем акценте сада, цветение которого дошло ровно до середины склона. Это было символичным, ведь только вчера он подумал о том, что вступает во вторую половину своей жизни.

Шесть дней семинаров и групповых утренних тренировок с забегом вдоль моря пролетели незаметно, в конце заезда резервистов разбили на группы по пять человек для проведения командных игр на выбывание. Каждая команда должна была доставить конверт до пункта назначения за конечное время. В команде, куда попал Андрей Геннадьевич, оказались ещё дама по имени Алина и трое мужчин: поджарый спортивный Сергей, Григорий — холёный сноб в очках и, выглядевший самым возрастным, Иван Иванович. Хотя по правилам игры в команде было принято обращение по имени, но Ивана Ивановича, с животиком и бульдожьим лицом, все называли по имени и отчеству.

Первым этапом игры был выбор пяти единиц дополнительного снаряжения из длинного списка. Консультантом по выбору снаряжения взялась быть Алина, которая оказалась альпинисткой третьего разряда. В итоге решили, что нужно дополнительно взять верёвку, топорик, карабины, навигатор и сейф-пакет для конверта. Сергей, заметив в списке среди прочих позиций тридцатилетнее виски «Macallan», предложил вместо сейф-пакета взять бутылочку «для сугрева». Григорий, до этого молчавший, усмехнулся:

— А на первом этапе тоже возможна дисквалификация команды?

После этого вопроса все внимательно посмотрели на Сергея, а он засмеялся, показывая, что пошутил. Совсем не похож был этот Сергей на руководителя, может быть, он успешно женился на дочке вице-губернатора — такие сухопарые и коренастые самбисты, а не красавцы-бодибилдеры, и есть самые настоящие самцы.

А Иван Иванович предложил перенести утренний выезд на точку старта с шести утра на семь, чтобы плотно позавтракать в открывавшимся в без пятнадцати семь утра буфете и не брать в дорогу лишний груз в виде пайка. Все, кроме Алины, поддержали такой вариант.

Утром назначенного дня выехали почти вовремя, но в Сочи уже и в это время случались небольшие пробки. Пока ехали, Алина рассказывала про варианты предстоящего маршрута, которые она построила по навигатору, на самом деле их было два. Первый, короткий, проходил через переправу на горной речке, а второй, длинный, по хорошей дороге, но по времени там был «впритык» — нужно было практически бежать. Все посмотрели на свою обувь — мужчины были в кроссовках и только Алина — в тяжелых горных ботинках. Видимо, она уже решила заранее, что пойдём через переправу. Наверняка первый маршрут был более сложным, но раз он отмечен на карте, то значит пройти его можно — выбрали его. Стартовали по маршруту около девяти часов утра, когда солнце уже начало припекать. Первое время двигались в гору, впереди шла Алина, за ней пристроился Андрей Геннадьевич, потом шли Иван Иванович и Григорий, а замыкал колонну Сергей, который слегка посвистывал и был в прекрасном настроении. Ивану Ивановичу, наверняка, было тяжело, он покрылся крупным потом, ноздри его расширились неимоверно, но он шёл в центре группы и, по сути, задавал её скорость. Погода была отличная, но никто не восхищался красотами Кавказа — все ждали подвоха. И подвох случился — переправа оказалась упавшим через речку старым деревом, на которое заскакивали буруны от поднявшейся после ливней воды. Алина и здесь не хотела упускать инициативу, она начала сразу предлагать способы форсирования реки.

— Есть два способа перехода по бревну. Первый — натянуть канатные перила, второй — горизонтальный маятник. Для способа «маятник» нужно привязать один конец веревки к поясу туриста, а второй конец закрепить на расстоянии не меньше длины переправы напротив бревна, чтобы турист мог, удерживая равновесие постоянным натяжением верёвки за счёт небольшого наклона в противоположную сторону от точки крепления, боком пройти по бревну.

Андрей Геннадьевич не мог отвести взор от скользкого сучковатого бревна — ему стало страшно, он уже почти отчетливо видел картину падения Алины на один из сучков, её удивлённые от произошедшего глаза. Нет, только не это. Он подошёл к Сергею и заговорил с ним вполголоса.

— Сергей, у тебя есть шанс прийти к финишу первым. В задании ведь нет требований к числу человек, доставивших конверт.

Но Сергей как-то не клюнул на такую соблазнительную, как казалось Андрею Геннадьевичу, наживку. Тогда Андрей Геннадьевич высказался на чистоту.

— Понимаешь, Алина не остановится и это может закончиться трагедией.

После этих слов Сергей удивлённо посмотрел на взволнованного Андрея Геннадьевича и неожиданно согласился.

— Хорошо, но как я это сделаю?

— Видишь на том берегу расщелину в камнях? Мы привяжем к верёвке камень, закинем его туда, а когда потянем за верёвку, то камень застрянет в расщелине, и верёвка натянется. А потом прицепим тебя карабином к верёвке, и ты перехватом доплывёшь до противоположного берега. Затем прицепим к верёвке рюкзак с сухой одеждой и конвертом, и ты перетянешь его на свой берег. Мы пойдём по дальней дороге, а ты побежишь к финишу один, чтобы успеть передать конверт вовремя. Это будет, в первую очередь, твоя победа.

Последние слова Андрей Геннадьевич сказал зря, Сергей брезгливо поморщился, но ничего не возразил. Андрей Геннадьевич поделился принятым ими решением с остальными участниками. Все, кроме Алины, согласились. Иван Иванович неожиданно заметил, что для натяга такой переправы нужно усилие больше тонны, а их общий вес не больше 400 кг, поэтому нужно срубить дерево для рычага. Пока Григорий пошёл искать дерево, остальные пытались перекинуть камень через реку, но ни у кого не получалось, тогда Иван Иванович предложил использовать молодой ясень как катапульту. Ствол ясеня притянули куском верёвки к поваленному дереву, а потом перерезали натяг и камень перелетел реку, упав за расщелиной к скале.

Сергей разделся до плавок, его талию обхватывал самодельный пояс с верёвочным отводом, который был зацеплен карабином к основной верёвке. Мужчины подняли вставленное в углубление между камнями срубленное дерево, похожее на кол, с привязанной к вершине верёвкой, верёвка натянулась до расщелины на противоположном берегу, поднявшись больше чем на метр над уровнем воды. Сергей перекрестился и прыгнул в бурлящий поток. Как ни наседали на кол трое мужчин, верёвка всё равно провисла под тяжесть тела Сергея, и он погрузился в воду. Его тело закрутилось на быстрине как блесна. Все побледнели. Андрей Геннадьевич зарычал, пытаясь удержать кол в вертикальном положении, Григорий дёргал кол на себя с такой силой, что у него слетели очки, а Иван Иванович навалился всем своим весом, побагровев от напряжения. Верёвка начала подниматься из воды, пока все не видели голову, высунувшуюся из бурлящего потока и открывающую рот, как это делают утопающие, но этот вдох всё и решил. Хотя Сергей снова ушёл под воду, но он стал быстро двигаться в сторону противоположного берега, передвигая руки вдоль верёвки. Сама стремнина была не широкая, не более двух метров, и уже через минуту голова Сергея снова вынырнула, но уже в более спокойной воде. Если бы не река между ними, то мужчины бы кинулись обнимать Сергея. А Алина во время переправы сидела на камне, обхватив свою голову руками и не смотрела на происходящее.

Андрею Геннадьевичу уже дома пришла мысль, что в их группе наверняка находился «смотрящий» от организаторов, но кто же это был? А через две недели после приезда из Сочи Андрею Геннадьевичу позвонили из Москвы, вежливый голос в телефоне был спокоен и уверен.

— Андрей Геннадьевич, меня зовут Вадим Александрович, я представляю … Приглашаю вас на разговор в Москву. Вы готовы прилететь в эту пятницу вечером?

— Да, готов, — Андрей Геннадьевич не поверил своим ушам.

— Отлично, зарегистрируйтесь в Телеграме под аккаунтом Архандр, вам сегодня же пришлют инструкцию. И важно — никто не должен знать ни о звонке, ни о поездке, даже ваша супруга. До встречи, Андрей Геннадьевич.

В пятницу ближе к вечеру к дому Андрея Геннадьевича подъехала неприметная «Лада». Андрей Геннадьевич в ветровке с рюкзачком, в тёмных очках и бейсболке ожидал её на углу дома, как будто он собрался на пикник. Место в самолёте у него оказалось в самом конце салона, очень неудобное. После приземления в Шереметьево, к удивлению пассажиров, к самолёту подали два трапа, причём задний выход открыли первым. Пассажиры бизнес-класса обиженно смотрели в окно на то, как от заднего трапа отъезжала чёрная BMW с мигалкой.

Вечер пятницы — москвичи уезжают из города на выходные, а Андрей Геннадьевич, наоборот, ехал в самый центр Москвы. Когда подъехали к Театральному проезду, вечерние лучи солнца уже косо попадали на заднее стекло.

Андрей Геннадьевич впервые прогулялся по этим улицам ещё подростком, когда они с семьей проездом оказались в Москве и поехали посмотреть Красную площадь. Вышли тогда из метро «Площадь Свердлова» и пошли в сторону Манежа мимо Госплана. Андрея поразило тогда множество летящих по своим делам чёрных лакированных автомобилей, в то время это были «Волги». «Какие важные и ответственные дела вершат эти люди в чёрных правительственных машинах, моя судьба тоже зависит от них», — Андрей впервые задумался о сакральности власти. А теперь он сам едет в таком же чёрном автомобиле и почему-то вспомнились ему дворовые пацаны в забайкальском городке, которые не признавали его за равного, а их дети сейчас, возможно, смотрят с тротуара на него и для них загадка — кто же спешит по своим обязанностям в этом чёрном автомобиле? Всё-таки выигрывает в этой жизни не самый сильный, а умеющий приспособиться и выжить, самых сильных из его дворовой иерархии судьба первыми сломала, а некоторых из них уже нет на этом свете.

Вдруг при подъезде к Лубянке Андрею Геннадьевичу показалось, что из перекрёстных улочек показались небольшие ручейки крови, которые слились в одну полнокровную реку, по которой их автомобиль плыл как против течения — иррациональная растерянность охватила Андрея Геннадьевича. Водитель заметил тревожное состояние пассажира и посочувствовал: «Кровь видите? Это новая система противолазерной защиты так работает, мы уже написали претензию разработчикам, но у них пока не получается исправить. Несколько человек уже до гипертонических кризов довела».

Повернули направо, исчезли солнечные лучи, исчезла и кровь. Машина проехала мимо поста охраны. Водитель проводил Андрея Геннадьевича до кабинета, при этом они прошли ещё два поста. Моложавый и энергичный Вадим Александрович встал из-за своего стола и крепко пожал руку Андрею Геннадьевичу, как старому знакомому. Окно его кабинета выходило во внутренний двор и Андрея Геннадьевича неприятно слепило предзакатное солнце.

— Андрей Геннадьевич, прежде всего поздравляю вас с зачислением в наш кадровый резерв. Ваше тестирование в рамках нашего экспериментального проекта завершено успешно, мы специально тест на выживание отдали на аутсорсинг, чтобы избежать аффилированности кандидатов. Нам в вашем регионе требуется координатор выборных кампаний, как считаете, справитесь с такой задачей?

— Я готов выполнить все поставленные передо мной задачи — Андрей Геннадьевич последний год ждал какого-нибудь предложения, но мэр даже не заговаривал на эту тему. Вадим Александрович же, выслушивая ответ, слегка постукивал пальчиком по папочке с надписью «Петров».

— Хорошо, что мы нашли взаимопонимание. Буду с вами откровенен, за вашими мэром накопилось много шероховатостей, сейчас он собирается на новый срок и ваше первое задание — организовать ему неформальное послание, смысл которого состоит в том, что Виктор Филиппович уже хорошо потрудился и пока ещё имеет право на заслуженный отдых. Но это поручение вам — для проминки, а нам ещё о многом другом, более важном, нужно переговорить.

Про Вадима Александровича ходили слухи, что он иногда ездит на метро. Нужно отметить, что так оно и было, но только в том случае, если ему получалось высвободить время для полноценного обеда — тогда Вадим Александрович всегда отправлялся трапезничать домой. Супруга готовила в этом случае фрикадельки или котлетки из индюшатинки. Тем, кто понимает отличие мяса индейки от индюшатины, как, впрочем, и разницу между мясом бройлера и цесаркой, тем больше ничего можно и не объяснять, а остальным это будет не интересно. Квартира Вадима Александровича находится в пяти минутах ходьбы от метро «Смоленская», поэтому на обед домой он шёл вначале пешком по Ильинке мимо Министерства финансов и поворачивал в Богоявленский переулок, где расположен один из выходов метро «Площадь Революции», а там два перегона — и он дома. Вглубь вагона метро Вадим Александрович никогда не проходил, а стоял возле раздвижной двери, не облокачиваясь на поручень. Народу в это время было не много, да и те, в основном, гости столицы всех мастей и национальностей, которые почти не обращали внимание на вельможу, спокойно смотрящего куда-то в стеклянную дверь вагона. Зимой он был обычно одет в тёмно-серое с глубоким фиолетовым отливом итальянское пальто из плотного кашемира, чуть короче обычного — чтобы удобно было садиться в автомобиль, в меру зауженные брюки, которые не блестели, а как бы только собирались делать это, опускаясь с одной только складкой на чёрно-коричневые заострённые ботинки с тремя дугообразными рубчиками на носке, почти незаметными для незаинтересованного взгляда, а летом — в серо-голубой костюм из шерсти и льна. Возможно, он кого-нибудь рассматривал через отражение в стекле, но он никогда не встречался взглядами с пассажирами, чтобы не растрачивать бессмысленно свою эмоциональную энергию. Лицо Вадима Александровича — это лицо вельможи: спокойное, доброе, с умным понимающим взглядом — такие лица можно увидеть на старинных гравюрах, например, чтобы не ходить далеко, в мемориальной квартире Пушкина на Арбате. Как будто не было революций, ни войн и переворотов, и управляют страной, как и двести лет назад, всё те же вельможи, давно отвыкшие от возражений и непокорства и поэтому всегда преисполненные благородством и невозмутимостью.

В ведомственную гостиницу Андрей Геннадьевич приехал уже за полночь, да можно было и не гонять машину, так как гостиница находилась в одном из переулков Маросейки. Вывески на здании не было, о гостинице говорила только неприметная дверь с видеодомофоном. Андрей Геннадьевич прошел в уютный двухкомнатный номер, принял душ и упал на кровать без сил, даже не обратив внимания на дорогую средиземноморскую мебель.

Ночью ему снился странный сон.

Андрей Геннадьевич служит жрецом в храме в древних Фивах и откуда-то сверху слышится размеренный голос верховного жреца бога Амона.

— Архандр, слушай меня. Будущий властитель Египта Аменхотеп IV собирается взять в жены самую красивую и достойную девушку в Фивах по имени Нефертари, для которой он придумал уже новое имя — Нефертити. За Нефертари её отцу обещано 12 кувшинов золота. Ты знаешь, что Аменхотеп IV благоволит к нашему богу, и он намерен дать знак об этом верховным жрецам всех остальных богов, представив им свою новую жену, которая проведёт перед ними древний обряд поклонения диску солнца Атону. Канонический ритуал, я думаю, ей хорошо известен.

— Конечно, верховный слуга бога — это мы все знаем с детства: захватывая в приподнятые ладони солнечные лучи, мы наполняемся силой Атона, и каждая частица нашей души сливается с божественным светом, а скверна из сердца убегает вглубь земли, — отвечал Андрей Геннадьевич, он же Архандр.

— Да, всё так, ты описал духовную ипостась, но надо чтобы этот ритуал выглядел божественно и внешне. Кроме того, будущий властитель Египта Аменхотеп IV написал ещё и песнь восхваления Атону, с которой и обратится к богу Солнца юная Нефертари. И мы должны подготовить будущую царицу, чтобы её первый выход к жрецам прошёл безупречно. Ты должен прочитать ей по памяти древние таблички, написанные жрецами, жившими более века назад. После войны с Сирией полководец Хромид привёз в Фивы странного смуглого пленника, который обладал необычайной гибкостью и мог превращаться в мертвеца. Его посылали в мир мёртвых — замуровали в саркофаг и закопали в землю, а когда отрыли, то пленник ожил. Он объяснил, что силу ему даёт солнце, и это знание он получил от своего наставника по имени Чаван. Наши жрецы не признали силу чужих богов, но изучили иноземный ритуал приветствия солнцу и записали телесный канон этого действа, а верховный жрец потом наложил на эти таблички печать тайны. Сейчас я прочитаю тебе этот древний текст для того, чтобы ты пересказал его слово в слово Нефертари.

«Для приветствия встаём лицом к восходящему солнцу. Сливаемся с окружающим нас миром: облаками, ветром, ближайшим деревом, даже с курицей вдали, стоящей на одной ноге. Наполняем вниманием голени и стопы, которые врастают в землю словно корни могучих деревьев, а пальцы на ногах оживают как пальцы рук. Все четыре угла стопы опираются на поверхность равномерно. Волна напряжения от стоп движется вверх, наполняя верх ягодиц, которые раскрывают таз вперёд и приподнимают его. Ключицы разворачивают грудную клетку и, как основания крыльев птицы перед взмахом, опускаются вниз, освобождая и удлиняя шею. Тело как будто готовится к полёту. Анус и низ живота втягиваются внутрь. Руки вздымаются к солнцу, касаясь кончиками пальцев его лучей. Спокойствие и радость наполняет тело, на долгом выдохе руки опускаются перед собой и смыкаются ладонями перед грудью».

Архандр запомнил древний текст сразу, как будто он знал его и раньше. В храм Солнца на аудиенцию к Нефертари ему предстояло отправиться на одноосной колеснице, которая была так мала и легка, что он был вынужден лечь в неё по диагонали. И только он натянул вожжи, как сразу понесся будто на.

На входе в дворец его встретили два темнокожих охранника с копьями и повели сквозь колоннаду с огромными статуями фараонов. На небольшой круглой площадке в конце колоннады стояла девушка, одетая в платье-калазирис, а чуть поодаль стояли ещё два охранника с копьями. Её большие глаза внимательно смотрели на приближающегося Архандра. Не дойдя до Нефертари несколько шагов, Архандр был вынужден остановиться — копья охранников скрестились перед ним. Архандр встретился глазами с Нефертари, он выпрямился от внимательного и спокойного взгляда будущей царицы, ожидая указаний, но уже через секунду её глаза потеряли к нему интерес. Архандр растерялся, он не знал, как обратиться к Нефертари и решил просто склонить голову.

— Достаточно, — услышал он от неё, — как тебя зовут жрец?

— Архандр.

— Что ты пришел сообщить мне?

— Мне нельзя говорить при смертных, — опять склонил голову Архандр.

Нефертари подняла вверх указательный палец и три охранника отошли, но один остался.

— Он глухой, — улыбнулась Нефертари.

Архандр пересказал канон с древних табличек, которые нельзя было выносить из святилища.

— Анус и низ живота втягиваются внутрь, — рассмеялась Нефертари. А почему об этом не пришёл рассказать сам верховный жрец?

— Его вызвал ваш будущий супруг Постоянно являющий Атона Аменхотеп IV.

— А мне вот очень интересно узнать, что увидел тот пленник в мёртвом царстве. У нас много богов, а хоть один жрец видел бога? Вот ты видел?

— Нет, Единственная.

— Наши жрецы тысячи лет учились у учеников других учеников, пересказывая Знание от поколения к поколению. Но Знанию нельзя научиться, его можно только постичь собственными усилиями. Тебе известно, как жрецы создавали пересказанный тобой канон?

— Да, верховный жрец говорил про это, древние жрецы нарисовали на теле пленника множество горизонтальных и вертикальных полос, воткнули в его кожу серебряные иголочки и заставили выполнять ритуал одновременно с нашими жрецами.

— Это подтверждает, Архандр, тот факт, что Знание всегда конкретно и для его постижения нужна не вера, а труд, чем и занимались настоящие жрецы — этим они и отличаются от непосвященных, мыслящих абстрактно. Ты, наверное, заметил, что жрецы никогда не используют в беседах между собой любимые логосы непосвященных, такие как родина и энергия. Но вернёмся к богам. Боги у жрецов расплодились и разделились на добрых и злых. Множество богов — это источник хаоса и повод для несогласия. Нам нужен единственный бог — солнечный диск Атон в небесах, а на Земле его наместник — фараон. Если мы установим такой порядок, то, рано или поздно достигнем единения Бога на Небесах и Бога на Земле. И тогда Бог станет не просто жалователем благ, а ещё и образцом для повседневной жизни народа, прообразом его совести. Единый Бог — это исполнение вечной мечты рабов о строгом, но справедливом Господине, тем более, как можно сомневаться в единственном Боге, если больше не с чем сравнивать! Думаю, что верховный жрец не пришёл сюда из-за страха услышать эту, по его мнению, ересь. А тебе, жрец, всё равно никто не поверит.

Нефертари неожиданно закончила разговор и пошла в глубь храма семенящей походкой царицы, не сказав Архандру ни одного слова на прощание. Архандр смотрел ей вслед и удивлялся тому, что даже в движении Богоподобная никогда не отрывает ног от земли. Два охранника повернулись и направили копья в сторону выхода, показывая Архандру, что его визит закончен.

Андрей Геннадьевич проснулся, не понимая, где он находится. «Жрец, которому никто не поверит», — задумчиво, как бы вспоминая что-то важное, повторил он вслух. Приняв холодный душ и вернувшись в комнату, Андрей Геннадьевич упёрся взглядом в кресло из тёмного дерева с изгибистыми подлокотниками и набалдашниками в виде головы павиана. В это кресла захотелось сесть, как хочется сесть в кресло императора в каком-нибудь музее. Андрей Геннадьевич аккуратно расположился в кресле, приняв удобную позу и опустил руки на головы обезьян. Он замер, сонливость сняло как рукой, сознание прояснилось, от благородного дерева шла какая-то приятная теплота и спокойствие. С каким-то новым незнакомым удовольствием Андрей Геннадьевич наконец-то вскочил с кресла, оделся и пошёл завтракать. В кафе гостиницы все столики были свободны, только в углу сидел с чашкой кофе господин с внимательным прищуром. Он вдруг улыбнулся Андрею Геннадьевичу и заговорил.

— Андрей Геннадьевич, позвольте представиться, Владимир Александрович Зиновьев. Вадим Александрович попросил встретиться с вами до вашего отъезда.

— Доброе утро, Владимир Александрович, я имел удовольствие присутствовать на вашем диспуте в Сочи.

— Присаживайтесь, Андрей Геннадьевич, за мой столик, а я закажу вам кофе — здесь варят бесподобный кофе, только ради него вы будете приезжать в Москву.

— Я не большой любитель этого напитка.

— Знаю, но, поверьте, хотел бы вам открыть это удовольствие. А вы вспоминаете ваших товарищей по экстриму в Сочи?

— Представьте, да. Я даже, кажется, понял, кто был смотрящим в нашей команде.

— Очень интересно, и кто же?

— Думаю, Сергей.

— Вы угадали сейчас, а вот опытный номенклатурщик Григорий Алексеевич вычислил Сергея с первых минут.

— Но виду не подал.

— Вы выбрали Сергея как исполнителя вашей идеи, но на самом деле Сергей мог преодолеть преграду своим, более простым и безопасным способом, но вы не разглядели такую возможность. А вот Иван Иванович подтвердил свою репутацию крепкого хозяйственника. Он был бы прекрасным мэром, если бы наши избиратели не хотели только сладких сказок.

— Я, кажется, понимаю, в чём была моя ошибка.

— Мы не считаем это ошибкой, это всего лишь минус один балл. Но вернёмся к делу. Как вы уже знаете, в вашем городе Олег, наш сотрудник и любитель пароксизмов на публику, работает над проектом для господина мэра, увидевшего себя в большой игре и, должен сказать, имеющего на это право — Виктор Филиппович много лет при власти и уже стал жрецом.

Андрей Геннадьевич вздрогнул, но постарался не выдать своего удивления.

— Так значит он понимает язык жреческих знаков? — спросил Андрей Геннадьевич, намеренно стараясь увести разговор в так заинтересовавшую его оккультную тему.

— Думаю, что да. Язык жреческих знаков можно использовать как сигнал, дающий ему шанс уйти, сохранить при этом лицо. Вот расскажу вам историю про скрытые посылы. Приглашают одного модного режиссёра, исповедующего принципы авангардного театра, совершенно неожиданно на церемонию награждения деятелей культуры, чтобы вручить какую-то награду. Сам лично жмёт режиссёру руку и не для камеры говорит что-то вроде: «Мы на вас рассчитываем». Бедный режиссёр несколько ночей не спит, пытаясь разгадать загадку, что означают эти слова: обычная протокольная вежливость или какое-то поручение. Потом приближенные Самого намекают творцу, что от него ждут смелости. И творческое чутьё подсказывает ему гениальную сцену для новой постановки: голая русалка, прикрываемая только волосами проходит по сцене мимо иконки, крестится на неё и потом исчезает в свете рампы. Спектакль ставят в афишу раз в месяц без всякой рекламы, но билетов на него достать не возможно. На премьеру собирается всё московское селебритис, которым и адресован сигнал: гештальт оскорбления чувств не касается круга сверхновых и на свободу их совести пока никто посягать не собирается. Вот так! А мы с вами, Андрей Геннадьевич, люди маленькие и поэтому наш посыл мэру должен быть ещё больше завуалирован. А скажите, Андрей Геннадьевич, где Виктор Филиппович мог сталкиваться вблизи с настоящими богами?

— Знаю по его рассказам, что в Индии он посещал какой-то шиваитский храм с детородным началом.

— А, это, скорее всего, Лингараджа. Что-то мне уже подсказывает, что наш неутомимый Олег Иванович собирается послать Виктору Филипповичу «метку» именно в виде этого артефакта божественного происхождения. Олег, конечно, знает, что будет наказан за подобную дерзость, но, как говорится, победителей не судят.

Андрей Геннадьевич удивлённо смотрел в сверкающие вдохновением глаза Владимира Александровича, а потом и сам рассмеялся с приятным облегчением, но при этом он подумал вовсе не о мэре — он представил Подстебенко, безуспешно пытающегося собрать пазл «явления» из симфониальных фантазий своего любимого Пелевина.

— А вы, Владимир Александрович, как мне кажется, не любите русский народ? — Андрей Геннадьевич ощутил какую-то высокую степень доверительности в их беседе и позволил себе этот неудобный вопрос.

Владимир Александрович сделался серьёзным, и Андрей Геннадьевич уже стал сожалеть о своей вольности.

— Позвольте, Андрей Геннадьевич, я расскажу вам историю своей бабушки. В молодости она была красавицей и любимицей своего отца. Когда ей стукнуло восемнадцать, то к ней посватался вдовец с двумя сиротами. Её отец не смог отказать в сватовстве, потому что это была родня местного деревенского священника. Бабушка ушла в чужую большую семью с высокими требованиями к прилежанию, порядку и трудолюбию. Первого сына она родила в поле, так получилось, потому что она не хотела разговоров о своём притворстве, и сама пошла на работу — никто её не гнал. В коллективизацию мужчин из нашей семьи забрали на Беломорканал, а женщин, старух и детей погрузили на подводы и погнали на Васюганские болота. Дело было в марте, и её второй семимесячный сын Николай подморозил ножки. На пересыльных пунктах кулацкие семьи не пускали в теплые помещения, единственное, что позволяли — ночевать в тамбурах, стоя на ногах. Семимесячный дядя мой не доехал до места ссылки — умер от обморожения ног. Из девяти бабушкиных детей в живых осталось трое. Я очень люблю свою бабушку и часто вспоминаю её, хотя её уже давно нет в живых. А что касается моего отношения к русскому народу, которому наплевать на чьё-либо мнение о нём и который никогда не каялся в грехе миллионов безвинно убиенных, хотя искренне считает себя народом-богоносцем … Михаил Булгаков писал: бойтесь своих желаний — они имеют свойство исполняться. Да, Андрей Геннадьевич, я не придумал ничего лучшего, как выбрать для себя миссию помогать русскому народу в исполнении его самых сокровенных желаний.

Кластер

Меня зовут Апокалек113, а в узком кругу просто Апока, и я начинаю писать свой личный архив 1 сентября 2421 года. Да, не удивляйтесь, я пишу на бумаге и делаю это не потому, что я член «Клуба фанатов 17-ого столетия», а из-за тех странных неточностей, которые я обнаружил в моём личном архиве в макросети. Если быть честным, то я пока ещё наговариваю текст во временный буфер в моей коммуникационной комнате — коммуне, а после автоматической корректуры и стилистической обработки переписываю отредактированные абзацы в мой бумажный архив. Мне трудно с непривычки самому формулировать мысли без помощи нейронного помощника автора. Переписав текст на бумагу, я очищаю буфер, чтобы нейронные сети не дотянулись до моих мыслей. Но, надеюсь, что в скором времени мой навык самостоятельно излагать мысли на бумаге разовьётся, как и способность писать бумажным стилусом, и я смогу записывать свои мысли сразу на бумагу, и тогда у меня появится возможность писать где угодно, а не только сидя в коммуне. А нужно отметить, что моя старомодная коммуна в детстве очень напугала меня и я, будучи уже самостоятельным человеком тридцати лет, продолжаю относиться к ней с недоверием. В детстве мои комнаты: спальня и коммуна входили в апартаменты моих родителей, но когда мне исполнился 21 год, то по закону нашего поселения, именуемого Урбаюнит395, в здании, где мы жили, включили режим трансформации и мои комнаты превратились в отдельные апартаменты. После этого я стал заходить к родителям только в гости, пока они в конце концов не переселились в пенсионный Урбаюнит774 и с того времени мы общаемся только посредством коммуны. А необходимость наговаривать текст сидя в коммуне связана с тем, что Совет нашего Урбаюнита рекомендовал не использовать коммуникационные доски в общественной барабе без крайней необходимости.

Не знаю, есть ли необходимость рассказывать про Кластер-001, который объединяет все наши урбаюниты? Ведь любой из моих вероятных читателей просто не может не знать его истории, тем более в поисковом запросе эта история всегда находится в топе. Но события эпохи переселения народов настолько впечатляют меня, что я не могу не высказаться.

В 2200-х годах, когда на Земле начался очередной ледниковый период, то целые страны постепенно начали попадать в зону вечной мерзлоты, обитаемая поверхность сократилась настолько, что стало не хватать продовольствия и энергии. Человечество подошло к опасной черте и неизвестно, чем бы это всё закончилось, если бы не великое переселение народов в Северную Африку. К нему тщательно готовились. Были разработаны правила и технологии для новой жизни. Через всю Северную Африку от океана до океана был запланирован сплошной пояс поселений шириной до 300 километров, названный Кластер-001. Главным принципом его построения была экономия ресурсов и предельная унификация и рационализация всех технологий. Кластер был разбит на прямоугольные урбаюниты, которые в свою очередь делились на жилую зону и производственную. В центре жилой зоны каждого урбаюнита расположен закольцованный бульвар с общественными пространствами внутри кольца. По внешним сторонам урбаюнитов были проложены скоростные транспортные линии из самодвижущихся вагонов. Эти транспортные пути были построены строго горизонтально, чтобы не тратить энергию на преодоление силы тяжести при подъёмах. А для всех транспортных и прочих движущихся средств были разработаны двигатели размером с пищевой кубик — из них и набирают необходимую мощностью для любого транспорта или манипулятора. Вдоль внешней границы Кластера от океана до океана идут транспортные трубопроводы, по которым перемещаются капсулы, как пассажирские, так и товарные. Капсулы приводятся в движение всё теми же двигателями-кубиками, а для устранения трения разработаны специальные покрытия стенок трубопроводов и, кроме того, из труб откачивается воздух.

Мой далёкий предок был приглашён в Урбаюнит395 как известный сыродел. Ведь урбаюниты специализируются на каком-то одном виде деятельности и наш урбаюнит является сыроделом. Я тоже унаследовал эту профессию. Сыры теперь изготавливаются из морских моллюсков, модифицированных генами специальных бактерий. В оставшихся тёплых морях построены огромные полностью автоматические фермы по выращиванию моллюсков. После их первичной переработки на берегу, полученную мягкую пасту отправляют транспортными капсулами в наш урбаюнит, где из неё изготавливаются сотни сортов сыра. Наше сырное производство работает по заказам из всех урбаюнитов. Уже много десятков лет все товары производятся только по предварительному заказу и доставляются по трубопроводам в ближайшие к дому заказчика ячейки хранения.

Первые урбаюниты были застроены двухэтажными домами, потому что солнечные батареи на крышах не способны были дать мощность для большего количества помещений. Теперь этажность подросла до четырёх, так как стены, как и крышу, стали делать из солнечных панелей, которые ещё и меняют прозрачность в зависимости от времени суток. Население урбаюнитов перемещается по жилой зоне только пешком и даже лифтов в домах нет. Лифты бывают только в пенсионных урбаюнитах и больницах. И только в главном урбаюните построен огромный небоскрёб для Высшего Совета Кластера, похожий на заострённый бутон розового лотоса. Когда в младшей школе слушатели проходили обряд инициации, то нашу школьную группу вывели солнечным утром на смотровую площадку школы, где я впервые в телескоп увидел сияющий в гордом одиночестве над бесконечным простором черных крыш и бирюзовых фасадов розовый лотос. Конечно, все видели это удивительное сооружение на голограммах, но очень важно было увидеть абсолют собственными глазами и убедиться в его материальности. До сих пор помню нашу группу и тот восторг, который мы все испытали от вечного сияния розового лотоса.

Теперь мой читатель знает кто я, где живу и чем занимаюсь. Безусловно все эти сведения можно узнать, набрав в глобальном поиске Апокалек113. Интересно, что мои родители утверждали, что они сами придумали мне такое имя, чтобы оно носила гордый порядковый номер единицы, но пока они регистрировали моё имя в макросети, сто двенадцать ботороботов успели перехватить его и зарегистрировать раньше. Но и сто тринадцатый номер — это не худший вариант, по крайней мере, в моём лицее только несколько человек имели имена с порядковым номером меньше ста.

Мне кажется, я должен объяснить моё желание вести бумажный архив. Как известно, уже двести лет макросеть ведёт запись всех артефактов жизни любого человека. Вы можете представить, какая это мусорная гора: ссылки на архивы всех голограмм, в которых вы случайно засветились, просто проходя по улице или отдыхая в парке, анализы крови, посещённые занятия, многочисленные рабочие дни, просмотренные иллюзионы. Конечно, нейросети умеют создавать что-то типа квинтэссенции, выбирая и компонуя самые интересные и актуальные события из потока жизни и тогда вы можете просмотреть свою жизнь за несколько часов. А через сто лет после смерти человека архив его жизни становится доступным всем желающим, если таковые найдутся, что очень маловероятно.

Моя коммуна сделана по старинной технологии, когда комнату разделяют на две половины, в одном находишься ты, а во второй, отделённой активным прозрачным экраном, проецируются принятые голограммы. Именно так, сидя в кресле с чашкой кофе я общаюсь со своими родителями, которые сидят в своих домашних тапочках возле журнального столика с неизменным чайным сервизом во второй половине комнаты-коммуны, по крайней мере, так это выглядит со стороны.

Итак, в детстве я непонятным образом нашел в рекомендуемой коммуной голотеке странный иллюзион про перенос личности человека после его смерти в инклюзивный куб — инкуб, в котором скрестили нейросеть, искусственный интеллект, сенсорно-имитационный аппарат слуха и речи, а также зрения. Несколько добровольцев, доказательные данные которых подтверждали завершение естественной физической жизни, согласились на эксперимент по переносу их личности в инкуб. Последние дни своей жизни эти эонавты должны были прожить как бы в двух измерениях: в своём теле и в инкубе, глазами которого каждый из них видел своё тело, лежащее на кровати в комнате с подключёнными к голове съёмниками. Но что оказалось неожиданным для исследователей, это то, что после подключения эонавтов к инкубам их физическое состояние постепенно стало улучшаться. Но такой эксперимент противоречил Хартии о бессмертии, принятой Высшим Советом Кластера. Парадигма Хартии о бессмертии заключалась в непротивлении закону естественной смены поколений, то есть в запрете искусственного продления жизни. Правда, по макросети блуждали анонимные сообщения, что позже была принята неоглашаемая поправка к Хартии, допускающая в исключительных случаях искусственное продление жизни граждан, признанных Высшим Советом выдающимися деятелями Кластера. Хотя не очень понятно, откуда могут появиться такие возможности, если сами исследования по этой проблематике запрещены. Экспериментаторы в том иллюзионе не осмелились нарушать Хартию о бессмертии и решили прекратить эксперимент. Когда они стали отключать пациентов от инкубов, то забыли обнулить одно из устройств, и неумерщвлённый инкуб, осознав, что происходит, начал звать кого-то на помощь, называя при этом совершенно незнакомые имена, потом он пытался подкупить медиков, обещая им бессмертие. Подсветка инкуба, имитирующая эмоциональное состояние, после хаотичного мигания стала малиново-красной. И, видимо, приняв свою участь, инкуб неожиданно взорвал себя, разрушив лабораторию — все пациенты и экспериментаторы погибли. После просмотра этого иллюзиона я боялся находиться в своей комнате, и отец ещё долго убеждал меня в том, что это всего лишь фантазия и никаких инкубов с забытыми душами не существует.

Потом, при изучении мозга человека в старшей школе, я понял, какие реальные технологии легли в основу сюжета фильма. Оказывается, что мозг совершенно не похож на компьютер, и поэтому все зародившиеся ещё сотни лет назад надежды на создание искусственного интеллекта до сих пор не осуществились. Мозг, как и всё живое, привержен принципу экономии энергии, поэтому в памяти остаётся только то, что признаётся жизненно важным для постоянного хранения и критерием такой необходимости является повторное обращение к этим воспоминаниям. Собственно, сон и является перезагрузкой памяти, когда мозг во сне перебирает важные для личности образы и эти образы при этом заново перезаписываются в память, правда в уже чуть искаженном виде. Паттерны мышления, закреплённые в памяти, опять же, при их многократном повторении, помогают интерполировать информацию, которая была утеряна памятью, но делается это так незаметно, что человеку кажется, что эти артефакты он когда-то сам запомнил. И самое главное, мозг, в отличие от компьютера, не работает как цифровое устройство. Человек, исходя из своего первобытного жизненного опыта, считает естественными две системы счисления: десятичную, потому что у него десять пальцев на руках, которые он привык загибать; и двоичную, потому что все категории у него делятся на две противоположности, например, лево-право, низ-верх, да-нет и так далее. А мозг для хранения и поиска информации использует образы, похожие на элементы многомерных пазлов, и когда найденный образ лишь частично совпадает с искомым элементом, то такой неточный результат поиска является ассоциацией. Таким образом, мозг, в отличие от компьютера, может искать ассоциации даже среди никак не связанных между собой областей объектного мира. После того как принцип кодирования информации мозгом стал более-менее ясен, то программистов-кодеров, в основном, заменили гориллы. Самым рискованным шагом в этом процессе было заполнение блока внешней памяти понятиями и навыками программирования. Для этого добровольцам программистам делали операцию, во время которой их специфические нейронные связи разрывались и подключались к пустому блоку внешней памяти. После операции ошарашенный программист понимал, что он ничего не помнит из профессии, но навыки познания у него полностью сохранялись, и он начинал заново учиться программированию, но уже закачивая при этом новые знания не в свой мозг, а в блок внешней памяти. Потом учёные-саддукеи делали повторную операцию, изымали электроды из мозга, соединяли программистам их повреждённые нейронные пути, и участник эксперимента начинал опять учиться заново, но правда, уже гораздо быстрее. Но некоторые программисты просили не отключать блок внешней памяти, потому что этот блок, в отличие от мозга, ничего не забывал, хотя позже Высший Совет Кластера почему-то запретил использование внешней памяти на постоянной основе. А информация с блока внешней памяти копировалась уже на целую серию устройств, которые затем через электроды подсоединялись к мозгу горилл, правда обезьянам дополнительно вживляли ещё и стимулирующие электроды. Гориллам-программистам ставилась задача разработки программных модулей, причём в очень простом виде: указывались входные и выходные значения при разных параметрах кодируемой процедуры, а потом посылался мотивационный импульс. И гориллы начинали работать без устали, пытаясь постоянно улучшать уже написанную процедуру, пока им не отключали мотивационный сигнал по медицинским показаниям. Защитники животных начали было протестовать, но когда им было предложено занять позиции обычных программистов-кодеров вместо горилл, то они успокоились. Но стройной концепции о том, как думают гориллы, по-прежнему не существует. А сборкой программных модулей в программный контейнер занимались уже настоящие программисты.

Как вы можете заметить, что мой слог изменился, потому что я постепенно уменьшаю уровень автоматической стилистической обработки. Итак, уже будучи взрослым я попытался найти в макросети тот страшный иллюзион, чтобы посмотреть его уже осмысленным взглядом взрослого человека и понять, а затем и снять неявный страх перед коммуной, но поиск по макросети мне не помог. Тут нужно разъяснить регламент поиска в макросети. В макросети есть всё, но профессиональные и нежелательные сведения можно найти только по прямой ссылке, а где её взять, не всегда понятно, анализировать же триллионы ссылок общедоступного поиска совершенно бесполезно. Тогда я стал просматривать свой архив за тот месяц, который я хорошо запомнил, но следы о просмотре иллюзиона в хронологической канве исчезли. Это было невероятно. Мне явно нужно было с кем-то поговорить на эту тему. В нашем Урбаюнит395 не принято ходить в гости друг к другу, причину этого я объясню позже. Да и поговорить на такую тему я мог, наверное, только со своим учителем-вежей Элен941. Каждому человеку в нашем обществе кроме профессиональных знаний нужно постигать ещё и вежество, то есть понимание своего место во всеобщем бытии. Эти знания дают учителя-вежи, которые проводят встречи со своими учениками в сфероидах познания. Учителя учат и многим простым вещам — как правильно спать, питаться, какие упражнения выполнять для тела и сознания, как жить в мире с собой и получать радость от жизни. Итак, я рассказал Элен о моём страхе, связанном с иллюзионом про инкуб и о попытках найти в макросети этот иллюзион. «Зачем тебе это надо?» — ответила она вопросом на вопрос. Я растерялся и не смог объяснить ей. Уже дома я понял сказанное ею как совет бросить ненужное самокопание и заняться чем-то реально полезным, такая мысль показалась мне правильной и постепенно этот иллюзион всплывал у меня в памяти всё реже и реже. Но недавно я увидел нашу беседу с Элен во сне и мне показалось, что перед ответом Элен посмотрела в камеру архивации. Было ли так на самом деле, я не помню. Но учителя-вежи получают «Доверие», это такая грамота, в Высшем Совете Кластера и значит, зависят от него. Тема бессмертия в нашем обществе считается табуированной, все споры и противостояния по этому поводу закончились более ста лет назад. Тогда же учителя-вежи доказали, что спинной мозг также является частью сознания и личность человека распределена по всему телу. Трансплантацию органов от человека к человеку запретили, как негуманную. И вот недавно Элен неожиданно вручила мне бумажный листок со ссылкой на иллюзион! Наверное, она долго думала, прежде чем поступить так. Я, конечно же, подумал, что это ссылка на мой детский страшный иллюзион, но, оказалось, что нет, хотя тоже на иллюзион, но другой, который как бы является продолжением иллюзиона, увиденного мной в детстве.

Немолодой уже профессор по имени Иоганн, потолстевший, но всё ещё пышущий здоровьем, один из основателей медицинской клиники, чувствовал свою беспомощность — готовился к смерти его товарищ, более талантливый и успешный коллега, и для его спасения уже ничего невозможно сделать. Это они вместе разработали протокол операции по подключению к мозгу человека внешнего устройства нейронной памяти, которое потом было использовано для горилл-программистов. В последнее время между товарищами всё чаще вспыхивали споры, хотя это было странно после признания обществом их научных успехов. Если Иоганн считал, что внешние блоки памяти постепенно трансформируются в ex-сознание, то его товарищ по науке Фаустус, наоборот, разочаровался в этом направлении. Фаустус, может быть, поэтому и заболел, он пожелтел и как-то скрючился. Иоганн переставал понимать своего коллегу и поэтому был очень удивлён, когда тот попросил его сделать ему операцию по подключению внешнего блока памяти. Но уже при подготовке операции после сделанных анализов Иоганн обнаружил, что организм Фаустуса слишком слаб, и операция была очень рискованной. Более того, нельзя подключать человека к внешней памяти без уведомления Высшего Совета. Иоганн понимал, что спорить с Фаустусом бесполезно, и он решился всё же пойти на проведение операции, оправдывая риск вкладом в науку и расценивая решение Фаустуса как самопожертвование ради передачи бесценного опыта научному сообществу. Иоганну было трудно признаться даже себе в том, что он хотел в будущем прочитать мысли своего коллеги. Для помощи в проведении операции Иоганн мог привлечь только дочь, только ей он мог доверить этот секрет. Тем более, его дочь Рита была энтузиастом науки и даже одна из первых имплантировала себе бесконтактный элемент для связи с внешним устройством памяти. Такой же элемент установили и Фаустусу, внешне этот датчик был почти не заметен, и только при внимательном осмотре места операции можно было обратить внимание на небольшую припухлость волосяного покрова головы. Как и следовало ожидать, состояние Фаустуса после подключения к внешней памяти улучшилось, этот эффект наблюдался почти всегда и даже Высший Совет запрашивал информацию касательно этого эффекта, видимо опасаясь нарушения Хартии о бессмертии. Именно из-за этого появилась норма запрашивать разрешение Высшего Совета на любое подключение внешней памяти к человеку. Фаустус тогда, кстати, не хотел делиться материалами с Советом, объясняя это их «сыростью», но кто же сможет противостоять могуществу Розового Лотоса?

Через несколько дней после операции у Фаустуса вдруг начались судороги ног и только присутствие возле него Риты облегчало его состояние. Фаустус категорически отказался сканировать свой мозг, хотя это помогло бы понять причину судорог. Иоганн каждый день наблюдал через головизор за состоянием Фаустуса и был тронут той заботой, которой окружила его Рита. Так как присутствие Риты быстро успокаивало пациента, то Иоганн не стал настаивать на сканировании его мозга. Всё шло на удивление хорошо и это должно было насторожить опытного профессора, но он полностью доверял дочери и не замечал никаких проблем, пока однажды утром профессор не обнаружил в палате мёртвого друга, а дочери нигде не было. Профессор растерялся, он не мог привлечь к расследованию индидента руководство клиники, потому что это была бы явка с повинной, за которой последовало бы закрытие отделения, которому отдана вся жизнь. Да и в чём признаваться? Смерть Фаустуса была предсказуема и естественна, а дочь, как и любой человек, всегда находится в поле зрения макросети и если бы в её поведении анализаторы заметили что-либо настораживающее, то он, как ближайший родственник, уже бы знал об этом. Но дочь скоро объявилась, оказывается, что Рита с Фаустусом перед самым его уходом из жизни обменялись апартаментами. Дело в том, апартаменты являются собственностью урбаюнита, но если поселенцы с обеих сторон согласны, то возможен их обмен. Кроме того, Фаустус перед смертью составил рекомендацию по назначению Риты главой отделения. Таким образом, Иоганн оказался подчинённым своей дочери. Это немного задело Иоганна, но заподозрил он во всём происходящем что-то странное лишь тогда, когда узнал, что внешний блок памяти Фаустуса оказался пустым. И хотя Рита как руководитель отделения перевела отца в другой сектор, но у него остались записи голограмм из палаты Фаустуса. Не имея никаких других артефактов, Иоганн стал просматривать дома архивные записи и внезапно ему показалось, что в то время, когда у Фаустуса начались судороги, и Рита наклонилась к его голове, то между их головами был виден блок внешней памяти какой-то новой конструкции. Иоганна осенила догадка, что его коллега и дочь подключались одновременно к одному и тому же блоку внешней памяти. Ради каких целей дочь пошла на такой риск, неужели Фаустус увлёк её идеей бессмертия? Иоганн конечно бы мог заявить о своих подозрениях в Высший Совет, но тогда бы наверняка и он, и Рита оказались бы в startup-урбаюните. Для Иоганна перспектива жить в комнате-пенале, питаться в общественной столовой по расписанию и в обязательном порядке осваивать какую-нибудь новую для себя профессиональную область, пока твоей персоной не заинтересуется какой-нибудь специализированный урбаюнит, была как кошмарный сон. Да и в startup-урбаюните, как известно, нет кольцевого бульвара, по которому Иоганн любит гулять каждый день, а он уже так привык к добродушным гориллам-охранникам, которые всегда приветственно машут ему руками. Если бы они знали, что именно благодаря его изобретению они полжизни отдали программированию! При выходе на пенсию им подключали к мозгу внешний блок охранника и теперь они беззаботно наслаждаются жизнью в зарослях бульвара, попутно выполняя социально-полезную функцию.

На этом месте иллюзион обрывается, оставляя больше вопросов, чем ответов. После просмотра истории Фаустуса «страшный» иллюзион про инкуб кажется мне теперь по-детски наивным. Мы в сфероиде познания знакомились с религиями прошлого, и скрытая интрига иллюзиона про Фаустуса очень похожа на идею реинкарнации, но почему Рита добровольно согласилась на то, что Фаустус станет частью её сознания? Или, может быть, Фаустус научил внешнее устройство памяти не только записывать информацию из мозга, но и переносить её обратно в другой мозг, а в этом случае Рита — просто матрица для Фаустуса. И Фаустус продолжает жить как часть сознания Риты? Теперь понятно, почему Высший Совет так щепетилен по отношению к этой теме.

Со всеми этими мыслями я пошёл к Элен, вернее, она назначила мне встречу. Я поздоровался с учителем и не знал с чего начать разговор. Она увидела мою растерянность и предложила сегодня провести совместную медитацию. Я был взволнован и смог в ту медитацию опустить точку концентрации внимания только до позвонка, отвечающего за печень. После медитации Элен сказала мне, что она очень переживала за меня и за то, что не смогла сразу понять, как помочь мне победить неявный страх коммуны, но теперь она чувствует, что я взволнован уже не от той детской истории. Для меня, конечно, было странно, что учитель невольно поставила перед своим учеником столько новых вопросов, но детский страх перед коммуной у меня действительно исчез.

Я обещал вернуться к особенности нашего быта, а именно: почему мы не ходим друг к другу в гости. Чтобы объяснить эту обыденность необходимо углубиться в историю. Когда мой отец был ещё подростком, в Урбаюнит395 провели плебисцит под названием «Равенство или возможности?» Общество разделилось почти пополам, но победили всё-таки сторонники равенства. С тех пор в нашем урбаюните все граждане равны, все услуги и товары у нас бесплатны, у нас вообще нет денег. Но сам Урбаюнит395 за все внешние ресурсы должен платить, поэтому учёт затрат всё равно ведётся очень строго, как количественно, так и в полезных единицах, которые, по сути заменяют деньги. Так вот, расходы каждого человека учитываются, хоть он за них и не платит, и если за три года количество затрат на человека превышает количество полезных единиц, которые он принёс урбаюниту, то его могут выселить в startup-урбаюнит на переобучение, причём даже члены семьи не смогут компенсировать убыток этого гражданина своим положительным сальдо, потому что у них нет права распоряжаться своими полезными единицами. И хотя стоимость воды оценивается большим количеством полезных единиц, но не это стало причиной негостеприимности урбаюнитцев. Первые годы равенства все радовались тому, что можно не задумываться о своих тратах, но постепенно Совет установил счётчики на все услуги, а потом потребовал вносить в базу данных отчёт о воде, потраченной гостями, причём гостидолжны были акцептировать эти показания. Наш сосед Геннадас, к которому в молодости, по словам отца, особенно часто ходили подружки, часто шутил в то время, что он всем «прощает», но когда Совет выставил ему длинный список посещений с длительностью больше часа его апартамента и потребовал отчёт о расходе воды гостями, то Геннадас рассвирепел и кричал на всю округу, что не за это он боролся, когда агитировал голосовать за идеи равенства. Но его перевели на минимальный паёк воды, позволяющий два раза сходить в туалет и утолить естественную жажду. С большим трудом он составил отчёт и упросил подписать его всех посетивших его дам, а после этого уже никого больше не приводил к себе домой.

По этой же бюрократической причине я столкнулся с большими трудностями, когда начал искать в своём урбаюните пачку бумажных листов, так как писчая бумага не входит в список необходимых для жизни товаров для взрослых. Принцип равенства не позволяет удовлетворять чьи-то прихоти за счет насущных потребностей большинства жителей — так прописано в Кодексе Равенства, который не может нарушить никто, независимо от его статуса. Вначале я обратился с просьбой в Совет Урбаюнита395 и через два дня в моей коммуне я прочитал обоснованный отказ. Многие жители других урбаюнитов удивятся таким сложностям. Действительно, я даже не могу попросить бумагу у кого-нибудь из знакомых, потому что по Кодексу Равенства граждане не могу самовольно распоряжаться имуществом, а если у них появились излишки чего-то, то они обязаны сдать их в Совет, потому что принцип равенства гарантирует только потребление по потребностям, а сверхпотребление является проступком, противоречащим Кодексу Равенства. Но я всё-таки решил эту проблему. Каждый житель Урбаюнита395 имеет право один раз в жизни съездить на море, для этого нужно с самого детства записаться в лист ожидания. И, оказывается, была принята поправка к Кодексу, позволяющая заменить поездку на море на право заказать себе любые не нужные для жизни товары в пределах сэкономленных для Совета полезных единиц. Мне, конечно же, хотелось потрогать руками море и вдохнуть его запах, который невозможно уловить через коммуну, но бумага для меня была важней. Но я всегда верил, что когда-нибудь увижу море.

Перед выходом на пенсию, когда Геннадас уже готовился покинуть наш урбаюнит и возвращался после прощальной прогулки по кольцевому бульвару, я случайно встретил его возле нашего дома.

— Я, Апока, себя на пенсию ещё в молодости отправил, — мрачно пошутил Геннадас, — после того скандала с водой меня больше не выбрали в Совет урбаюнита, и моим мнением никто больше не интересовался, только однажды через десять лет после скандала меня вспомнил член Высшего Совета Кластера Петард002, который приехал в наш урбаюнит по делам. Петард002 подробно расспрашивал меня про причину моего разочарования в идеях равенства, и я открылся ему, назвав свободу более важным для меня проявлением бытия, чем принцип равенства, он же возразил мне такими словами: «Дорогой Геннадас, человечество много веков грезило колонизацией других планет и мало кто догадывался, что в будущем мы будем колонизировать собственную планету Земля, что мы будем вынуждены оставить свои жилища и начать жизнь заново в других местах, а наша прошлая цивилизация исчезнет под многометровыми пластами снега и льда. Существует, правда, Руния, которая выбрала путь акклиматизации в снегах и возвращения к своим древним традициям, в третий раз отрекшись от христианства. Но наше общество находится в развитии, и мы специально дали урбаюнитам свободу выбора общественного устройства, чтобы оценить возможности разных общественных систем. Благодаря твоей активности ваш урбаюнит выбрал равенство и мне странно, что ты теперь разочаровался в этой идее. Изначально никто не хочет возможностей, всем подавай только равенство и свободу, а если бы мы поставили на голосование: бессмертие или возможности, то многие бы выбрали бессмертие. Но потом, после выбора, люди начинают сомневаться в казавшимся им таким очевидным выборе. А ты, Геннадас, по-настоящему готов к свободе выбора? Если я предложу твоему сыну место в лучшей школе сциентифического урбаюнита, то подаришь ли ты ему эту возможность?». Всю ночь я не спал после такого предложения, а утром побежал сказать своё «согласен». Недавно я видел в коммуне новости про древнеегипетские пирамиды, которые поросли лесом. Высший Совет решает, нужно ли очищать пирамиды от леса или это естественный процесс, который уже сам стал частью всемирной истории. И рядом с Петардом002 я увидел своего сына. Я знал, что мой сын стал большим учёным, он присылал мне ссылку на свою книгу о философии вечности, но я не ожидал, что Петард002 так приблизил его к себе и стал для него почти как отец. Вот так Апока, я не стал счастлив ни от равенства, ни от свободного выбора для моего сына. Может зря я смеялся над вежами и никогда их не посещал? В чём счастье, Апока? Прошу тебя, разберись с этим обязательно, это даже важнее бессмертия. А Петард002, как мне показалось, стал выглядеть ещё моложе.

После некоторого перерыва я вновь продолжаю писать мой дневник. Вчера меня пригласили в Совет урбаюнита. Председатель рассказал мне, что наконец-то подошла очередь дублировать функции нашего урбаюнита. Многие важные отрасли Кластера001, например, программирование, уже давно разнесены по разным урбаюнитами в целях выживаемости при чрезвычайных обстоятельствах. Грубо говоря, если в один из урбаюнитов программирования попадёт, например, метеорит, то другой урбаюнит всё равно останется жизнеспособным. Но Совет нашего сырного урбаюнита кроме очевидной пользы увидел в таком решении и опасность конкуренции. После небольшого потепления климата на северном побережье Средиземного моря стало возможным сельскохозяйственное производство, хотя зима там была ещё довольно холодной. И в глобальных заказах на продовольствие Совет урбаюнита обнаружил заявки на настоящий козий сыр с северного побережья. Там живут народы, которые не подчиняются Совету Кластера, и которых у нас принято считать одичавшими. Чтобы новый сырный урбаюнит не перехватил новую тенденцию, наш Совет решил отправить группу сыроделов за море для установления контактов с северными сыроделами и меня предложили включить в неё как самого молодого сыродела. Я всё-таки увижу море! А вчера нас начали обучать пользоваться личными кошельками в макросети и латентными переводчиками на «тарабарский» язык одичалых. Переводчик представляет собой ошейник и если говорить текст «про себя», то ошейник начинает громко переводить его, при этом даже тембр голоса он подстраивает под голос хозяина, правда вначале переводчик должен адаптироваться к выговору хозяина. А что касается личного кошелька, то в чужой стороне мы будем должны за всё платить — это очень странное ощущение.

День первый.

Сегодня наша экспедиция, а это руководитель Оран201, биолог Майкл325212 и я в качестве технолога, погрузились вместе с оборудованием в серебристую транспортную капсулу, которая перенесла нас в терминал Главного урбаюнита. Когда мы вышли в зал трансфера терминала, то нас встретила тележка с надписью «В добрый путь, Оран201», на неё мы погрузили наш скарб, и тележка повела нас к желтой капсуле. Буквально через полчаса полёта в трубе мы оказались уже в настоящей гавани, и я наконец-то увидел тёмно-серый бескрайний простор моря с белыми кусочками пены, взбирающимися на вершины волн. Дул очень прохладный ветер, и мы одели тёплые куртки с подогревом. Для меня эти ощущения были столь новыми, что я даже не понимал, нравится ли мне всё происходящее или нет. Оран показал нам рукой в сторону площадки с квадрокоптерами и на одном из них замигал маячок — это был наш аппарат. Я много раз «летал» над землёй с помощью своей коммуны, но сегодня мне предстояло впервые подняться в воздух в реале. Почти бесшумно закрутились лопасти квадрокоптера, он поднялся над землёй на высоту самого высокого дома в нашем урбаюните и, наклонившись чуть вперёд, полетел на север. Это было уже не столь быстрое путешествие как в капсуле по трубопроводу, меня даже начало подташнивать, но когда через несколько часов на воде стали появляться отдельные льдинки, и тогда Оран разбудил уснувшего Майкла. Я понял, что скоро будет встреча с терра инкогнита и, действительно, впереди показались горы с белоснежными вершинами, поросшие редким лесом. Наш аппарат залетел в небольшую бухту, где у берега стояло несколько рыболовецких судёношек, и аккуратно приземлился на земляную площадку. К нам подошла группа людей в грубых куртках, капюшоны которых были отточены мехом. Они поприветствовали нас на «хорошем» языке Кластера и забрали из-под сидений несколько ящиков, которые понесли в Таможню. С нами остался только один из них, который представился Филиппом и сказал, что будет нашим проводником. Он провёл нас в Таможню, где мы прошли биометрию, кроме того у нас взяли мазки из зева, а Оран ещё и заплатил за неделю пребывание на Территории Д132 из расчёта по одной полезной единице за один день пребывания. Я вспомнил, что мой трудодень на сырном производстве оценивается в 530 полезных единиц. Оран сказал, что де-юре эта земля принадлежит народам Кластера, но фактически её контролируют группы беглецов из северной страны Рунии, народ которой отказался переселяться на юг и решил остаться жить в вечных снегах. У Кластера нет силовых структур и поэтому Кластер решил платить вождям местного населения за поддержание контроля над территорией. Пока ситуация стабильная, так как в последнее время убежники из Рунии больше не появляются, более того, Руния сама ищет людей для работы на заводах.

Сегодня же я имел опыт впервые заплатить за себя: консьерж гостиницы поднёс браслет на своей руке к браслету на моей левой руке, экран моего браслета ожил и на нём замигала сумма оплаты за номер и баланс моего счёта. Я поднёс своё правое запястье к мигающему экрану, браслет булькнул, цифры остановились и экран погас, а консьерж удовлетворённо кивнул головой. А завтра мы на том же самом квадрокоптере вылетаем в скотоводческую деревню.

День второй.

В этот раз в квадрокоптер загрузилось на одного человека больше, с нами полетел Филипп. Воспользовавшись тем, что квадрокоптер над дикой территорией переключился в полуавтоматический режим, мы подняли его до высоты горного хребта. Сверху перед нами открылся фантастический вид: мы летели вдоль зеленовато-стальных склонов горной гряды, сползающих в бескрайнее тёмное море, а за высокой грядой простиралась загадочная снежная пустыня. В салоне стало холодно, так как он не был рассчитан на северные условия. Но уже через полчаса мы приземлились в большой красивой долине, защищённой от ветров высокими горами, здесь было гораздо теплее. Несколько посадочных площадок были пронумерованы и находились на другом берегу ручья по отношению к спрятанной в чаще леса деревянной базе. Нас расселили по отдельным комнатам, в которых совсем незнакомо пахло деревом, и дали час на знакомство с лагерем. Сидеть в номере не хотелось, и я выбежал из дома на широкую террасу, которая смотрела на отвесную скалу, с вершины которой низвергался вниз узкий поток воды. Я так увлёкся обследованием территории, что чуть не пропустил обед. В просторной светлой зале были накрыты длинные деревянные столы, мы сели с того края, что был ближе к окну. На столе уже стояли графины с каким-то ягодным напитком. Мы наполнили бокалы и стали обсуждать насыщенный многокомпонентный вкус напитка, как вдруг появились две юные официантки, одетые как в древних фильмах в белые передники и с ободком на голове, покрытым собранной в складки белой тканью. Они стеснялись смотреть нам в глаза и просто молча расставили перед нами подносы с закусками и почти убежали. Мясо, нарезанное пластами, произвело на нас ужасающее впечатление, у нас почти пропало желание трапезничать за этим столом, но Филипп быстро унёс этот нежелательный поднос обратно в столовую. Он извинился за девушек, которые работают совсем недавно и ещё не умеют отличать приезжих из Кластера от гостей из Рунии. А мы стали пробовать сырную тарелку, отказаться от которой уже не могли в силу профессиональных обязанностей. Кстати, такого многогранного накатывающего волнами послевкусия мы в своих изделиях добиться так и не смогли.

После обеда я решил протестировать своё оборудование и разложил его компоненты на столе у себя в номере. Окно было открыто, и я увидел, что наши официантки, уже переодетые в какие-то местные костюмы, сидели на лавочке под деревьями, о чём-то болтали и смеялись. Я попытался с помощью ошейника-переводчика уловить смысла их речей, но до официанток было далеко, и мой переводчик ничего не понял. Потом они достали из карманов довольно неплохие доски и стали снимать себя, корча всякие смешные рожицы. Как я позже узнал, одну из девушек, хрупкую непоседу, зовут Жозефина, а другую, сильную и коренастую — Адель. Жозефина совсем не боялась выглядеть дурнушкой и строила своим личиком такие некрасивости, что я даже испугался за её нормальность. Внезапно они одновременно посмотрели на часы, и Жозефина вскочила со скамьи и подбежала к высокому дереву. Она как пантера стала пробираться к вершине дерева, перескакивая с ветки на ветку. Где-то уже возле макушки дерева я заметил привязанную к ветке длинную верёвку. Жозефина отвязала её и, обмотав ею несколько раз вокруг кисти, прыгнула вниз. Она полетела по дуге, потому что дугой конец верёвки был привязан к вершине ещё более высокого дерева, и в итоге упала в большой стог сена. Жозефина раскинула руки в разные стороны и рассмеялась, а её толстые, как солома, светлые волосы слились с сеном на вершине стога. А Адель снимала всё это представление на свою доску. Что это было?

День третий.

Наш руководитель Оран всё своё время посвящает переговорам с местными руководителями, поэтому к вечеру он обычно уже еле стоит на ногах. Мы с Майклом сегодня целый день провели на ферме, забили наши криокамеры образцами сыров со всех этапов производства. Честно говоря, нам очень непривычен вкус местного сыра, он пахнет чем-то животным, поэтому вечером мы с удовольствием пошли в столовую, где можно заказать более привычные нам блюда. В зале никого не было, а официантки курили на лавочке. Мы вначале удивлялись, что в деревне люди по собственной воле вдыхают в себя настоящий дым, но в этих краях такое времяпровождение как норма. Мы всё же решили выяснить у девушек, в чём состоит удовольствие от курения?

— Вам, чипированным, этого не понять, вы, наверное, и к девушкам только по сигналу подходите, — отшутилась Адель.

— Что означает «быть чипированным»? — не понял Майкл.

Я объяснил ему, что «чип» — это древнее название специализированого микромодуля и, видимо, она имела в виду, что мы с Майклом по их пониманию представляем из себя андроидов. Майкл рассмеялся и попросил у Адели закурить. Она с удивлением посмотрела на него, но угостила. Майкл один раз вдохнул и закашлялся. Подруги расхохотались, особенно Жозефина, при этом она почему-то закрывала лицо руками, как будто хотела остановить свои бесконечные гримаски.

— А угостите и вы нас — вином, — неожиданно предложила Жозефина, и, не ожидая ответа, как будто уже знала его, продолжила, — вон там за деверьями есть беседка вне зоны наблюдения, мы придём туда после работы.

Вино мы купили после ужина, правда, было не понятно, как мы потом отчитаемся за списанные с моего счета полезные единицы, но спрашивать об этом у Орана мы не стали. Расположившись в беседке с видом на скалу с водопадом, мы любовались прекрасным видом. Оказывается, отличие путешествия с помощью коммуны и путешествия наяву состоит в том, что тело начинает вести себя по-другому: меняется дыхание и его дразнят неизвестные запахи и касания ветра. Мы стали непроизвольно улыбаться и тут как раз пришли наши официантки. Они опять переоделись и в этот раз через блузки у них светились мерцающие бюстгальтеры. К их удивлению, мы не знали, как открыть бутылку вина, а они, хотя и знали, но заставили нас сделать это самим, правда, в титановые стаканчики вино разлила уже Жозефина. Майкл сел на одну лавку с Адель, а я — с Жозефиной. Я сказал какой-то тост из древнего фильма и девушки заулыбались, но вино не пилось ни нами, ни хозяйками, было видно, что вино они тоже пробуют в первый раз и пытаются понять, нравится оно им или нет. Я сидел на краю скамейки и решил подвинуться ближе к Жозефине, но она вдруг быстро скинула свою обувь, забросила ноги на скамейку, вытянула их и почти уперлась голыми ступнями в меня. Я извинился за своё неожиданное движение, сказав, что мне просто неудобно было сидеть на краю. Жозефина засмеялась со словами: «Ладно, можешь потрогать». И я неожиданно для себя провел руками по её ступне, а затем по голени. Я вспомнил, как учитель Элен говорила о том, что для того, чтобы понять человека, нужно посмотреть вначале в его глаза, а потом на его стопы. У Жозефины был очень высокий свод сильной топы, почти такой же как у Элен, но учитель занималась специальными техниками уже много лет, а откуда у этой официантки такая феноменальная стопа? А голень у неё, наоборот, оказалась мягкая, абсолютно расслабленная. Я признал для себя, что мне очень далеко до физической формы Жозефины, и не смог удержаться от любопытства.

— Жозефина, ты занималась у какого-то учителя-вежи? — я показал пальцем на её стопу.

— У нас нет таких, я, так, просто танцевала, — уклончиво ответила она, — кстати, опять забыла твоё имя.

— Апока.

Тут у неё завибрировал браслет, и она быстро вскочила и отбежала подальше от нас. Она с кем-то резко говорила через браслет, а потом позвала Адель, и они без прощания бросились бежать через кусты.

День четвёртый.

За завтраком я попытался выведать у Жозефины причину их вчерашнего внезапного исчезновения, но ничего не получилось.

— Если тебе интересна моя жизнь, — вдруг ласково сказала Жозефина, то можешь подписаться на мой аккаунт, только он платный, и она показала свою доску с универсальной меткой в углу экрана, и я зафиксировал эту ссылку на всякий случай, хотя у меня нет права платить из личного кошелька за такие развлечения.

После завтрака наш проводник Филипп повёл нас в другую деревню и я, воспользовавшись долгой дорогой, стал расспрашивать его про Жозефину.

— Жозефину я знаю плохо, она приехала к нашему охотнику Димитру и живёт у него. Он говорит, что она его жена, хотя сама она никогда его мужем не называет; честно говоря, я думаю, что ей просто негде жить, да и на нашей Территории такой девушке нельзя оставаться одной. А вот отца её я знавал. Лет пятнадцать назад он увлёкся идеями рунов, бросил семью и с помощью частных визитёров из Рунии уехал туда. Через год он вернулся и стал организовывать на нашей территории товарищество руноборцев, чтобы бороться за выход из-под влияния Кластера, который, по его словам, попирает все наши вековые традиции и устои, а руны — наши ближайшие родственники, у нас общие с ними обычаи и язык. Как-то раз мы хорошо выпили с ним, и он проболтался про житьё в Руне — это столица Рунии. Город этот промышленный и хоть засыпан вечными снегами, но лежит вокруг большого незамерзающего озера. Вдоль берега озера построена большая красивая набережная, а в центре озера высится огромный памятник Великому Руну — это их вечный правитель, говорят, что он живёт уже больше двухсот лет. На набережной озера — вечная слякоть из грязного снега, а голова памятника правителю часто скрывается в серой пелене то ли низко ползущих туч, то ли в смоге от многочисленных заводов. Те руны, которые к нам прилетают на отдых — очень важные люди в своей стране, а остальные жители никогда не выезжают из снегов, да они и не поедут никуда даже под угрозой смерти, потому что боятся чипирования. Отец Жозефины при очередной поездке в Рунию попал в облаву на городской набережной и сгинул навсегда. Дело в том, что электроэнергию у рунов вырабатывают атомные станции и раньше на урановых рудниках работали только одни несогласные с учением Великого Руна, но когда уже всех врагов переловили, то там некому стало работать. Самым справедливым решением тогда посчитали начать облавы, в которые будут попадать совершенно случайные люди. Такое решение соответствует вековым понятиям рунов о принципах справедливости, выполняя которые, они и могут жить вместе — семьи тех, кто арестовывал, и семьи тех, кого арестовывали.

— А почему руны не двинутся на юг? — спросил я.

— Этого я не знаю, вроде как между Великим Руном и Высшим Советом Розового Лотоса есть какой-то договор, который заключён ещё столетие назад. Но советую тебе на эту тему не болтать, да и зря я с тобой разоткровенничался.

День пятый.

Сегодня я понял, что мои представления о жизни сильно изменились, и я без колебаний подписался на платный аккаунт Жозефины. Здесь меня ждало новое открытие — Жозефина в своём аккаунте оказалась красавицей. Как будто целый пул имидж-обработчиков колдовал над её осанкой, добрым, искрящимся, но горделивым взглядом, мягкой улыбкой. Она бы точно стала самым популярным персонализированным виджетом в Кластере. А в столовой я снова увидел немного стеснительную деревенскую девушку Жозефину, поздоровался с ней и доложил ей, что мы скоро улетаем, а мне бы очень не хотелось терять с ней коммуникацию. Скорее всего мне это показалось, но после этих слов она погрустнела.

— Можешь поздравить меня с днём рождения в моём аккаунте, у нас так принято, — и Жозефина назвала близкую дату текущего месяца.

День шестой.

Наш отряд погрузился в квадрокоптер, и я с какой-то тоской смотрел на суровую природу северного побережья. По всем правилам нашего урбаюнита я не должен был увидеть море, но всё же увидел! Может быть у меня получится вопреки всему вернуться и в эти края. А пока у меня ещё оставалась возможность пользоваться личным кошельком, я перевёл на аккаунт Жозефины несколько полезных единиц и послал ей сопроводительное поздравление с днём рождения. Когда наш квадрокоптер уже поднялся в воздух, я получил благодарный ответ от Жозефины и стал машинально просматривать историю её аккаунта — какое же было моё удивление, когда подписчики аккаунта поздравляли её с днём рождения в совершенно другой зимний день! Жозефина меня провела и вначале я был удивлён, даже обижен. Или человек, достигший взрослого состояния среди одичалых, уже не сможет принять наши ценности? Да и ценности ли они для неё? Она никогда не полагалась на общество, не привыкла жаловаться и перекладывать на других свои проблемы, за маленькие деньги она дарит в своём аккаунте праздник свободы и счастья тем, кто сам на это не способен. Любым знаниям нужно учиться, а Жозефина умеет создавать настроение, хотя, я уверен, она нигде этому не училась! Я решил не обижаться на неё, а постараться понять. Я ткнул пальцем в её аккаунт, но её аватара побледнела, а сбоку появилась надпись «you're blocked». Мне неожиданно стало больно, как будто из меня выдернули частицу души.

Оран, который тоже тыкал пальцем по своей доске, вдруг пристально посмотрел на меня.

— Ты зачем перевёл полезные единицы на счёт какого-то Димитра? — удивился он.

— Я поздравил Жозефину и поблагодарил её от всего нашего отряда за хорошее обслуживание, — слукавил я.

— Это было напрасной тратой, Апока. Местных девушек нельзя купить, они признают либо силу, либо очаровываются безграничной щедростью, на которую способны только богатые руны из снегов. Мы не в их вкусе, да и сами они быстро превращаются в грубых тёток, любящих только местный алкоголь.

— И что, никого из них нельзя спасти?

— То, что ты называешь «спасением», для них хуже «чипирования», которого они все тут бояться. Наши менталитеты за сотни лет раздельной жизни разошлись очень далеко друг от друга и это хорошо, потому что кто бы тогда по доброй воле стал жить в снегах? А тебя за такие нарушения, скорее всего, больше не выпустят из зоны контроля.

Потом он посмотрел на Майкла, который как бы спрашивал взглядом: и это всё? Чувствовалась, что Оран колебался, но потом всё же продолжил.

— Вы думаете, что жизнь среди одичалых на самом деле такая безоблачная? Хотя формально эта территория находится под нашей юрисдикцией, но нас не трогали здесь только потому, что была договорённость с фактическим хозяином этих людей Большим Кабаном. В местную полицию здесь никто не обращается, потому что полицейские будут тянуть время, жаловаться на загруженность, писать отписки, а на самом деле ждать сигнала от Большого Кабана. Если сигнала не будет, то и делать ничего не будут. А этот Кабан меня пытался споить в баре и всё выведывал важный для него вопрос. Дело в том, что в прошлые века и Розовый Лотос и Великий Рун пытались купить преданность полудиких, а один рунский генерал, ныне захороненный в пантеоне великих людей, даже вёл переговоры с главарям одичавших об организации маленького бада-бума, чтобы создать повод для ввода своей армии на побережье. Но потом все денежные подачки с обеих сторон как отрезало. И Большой Кабан не может понять, что же посулил Розовый Лотос Великому Руну за отказ притязать на территории Северного побережья? Да мне и самому это интересно. У рунов есть ракеты, они, по слухам, даже хотят запустить первую в новой эре пилотируемую станцию на орбиту Земли, а у нас нет даже отрядов самообороны. Тут есть какая-то тайна.

***

Марк дочитал брошюру с первой частью фантастического романа «Кластер» писателя Ивана Древесного, которую дал ему Евгений Подстебенко, и задумался о том, как трудно сказать что-то новое в фантастике.

Оглавление

Явление

Маланин

Лилия Николаевна

Смирнов

Киселёв

Мэр

Марк

Евгений Подстебенко

Артём

Петров

Кластер