Злые дети [Дмитрий Сергеевич Грунюшкин] (fb2) читать онлайн

[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]

Дмитрий Грунюшкин, Дмитрий Шутко Злые дети

Дизайн переплета – Сюзанна Давлетшина

Издательство благодарит литературное агентство «Amapola Book» за содействие в приобретении прав

https://amapolabook.com/

Серия «Книга и кино. Беллетризация лучших остросюжетных сериалов и кинопремьер»

* * *

00.

– Ты любишь музыку?

Эльвира вздрогнула всем телом и вскинула опустившуюся на грудь голову, пытаясь разглядеть хоть что-то за границей тьмы. Ничего. Только тьма и голос.

Голос… Он был искажен, его тембр плавал, то поднимаясь до детского фальцета, то сваливаясь в глубокий бас, при этом вибрируя и распадаясь на дребезг. Он был изменен каким-то электронным устройством.

«Скремблер» – услужливо подсказала память. И это было странно. Эльвира знать не знала ни про какие скремблеры. Наверное, когда-то случайно услышала и название засело где-то в глубине разума, а сейчас вот неожиданно всплыло на поверхность.

В голове, пробираясь сквозь ватный шум, медленно, будто нехотя, проползла еще одна мысль. Скремблер искажает голос на этапе прохождения сигнала от микрофона к динамику или записывающему устройству.

Эльвира мотнула головой, отгоняя эту бессмысленную мысль. Что тут странного?

От движения внутри головы что-то щелкнуло, она почувствовала резкую боль и застонала. От этой боли мысль стала почему-то более понятной. Если есть скремблер, должен быть динамик. А голос из тьмы казался непонятным образом живым. Он перемещался где-то там, за границей света, и его сопровождал приглушенный звук шагов. Шагов хищника – мягких, терпеливых, уверенных, неспешных. Словно шаги тигра за решеткой клетки. Только сейчас в клетке была она, Эльвира, а тигр был снаружи. И никуда не торопился, точно зная, что жертва от него никуда не сбежит. Ей просто деваться некуда. Она сейчас как козленок на веревке, которых оставлял на привязи знаменитый охотник Корбетт, убивший сто тигров-людоедов в Индии в конце XIX века. Это был его основной прием…

Эльвира снова затрясла головой, уже не боясь боли. С ней происходило что-то странное. Какой еще охотник Корбетт? Какие еще тигры? Какая еще, к черту, Индия XIX века? Откуда все это в ее мозгу? Она сроду не читала ничего подобного. Ей это было неинтересно. Вот брат ее в детстве увлекался приключенческой литературой, причем именно старинной – Киплинг, Джек Лондон, Корбетт… Корбетт! Братишка читал этого чертова Корбетта! Но…

Но это было двадцать лет назад! С тех пор она никогда не слышала этого имени. Откуда оно, черт побери, влезло в ее голову?!

– Что вы со мной сделали? – простонала Эльвира.

Тот, во тьме, усмехнулся и ответил:

– Почти ничего. Все, что с тобой происходит, сделала ты сама. Все это внутри тебя. Внутри твоей головы. Жаль только, что она оказалась слишком пустой.

Это обидело Эльвиру. Она считала себя умной девушкой. Она хотела встать, но ничего не вышло. Ее руки оказались примотаны к подлокотникам кресла широкими мягкими лентами. Они не ранили руки. Но это, наоборот, только напугало девушку. Беречь руки пленника – а она в плену, это, несомненно, нужно только в двух случаях. Если пленник слишком ценен и ему нельзя навредить. Это можно было отбросить сразу – Эльвира себя ценила, но была девушкой здравомыслящей и понимала разницу между «ценить» и «переоценивать». И второй вариант – на руках пленника не должно остаться следов, поддающихся идентификации при судебно-медицинской экспертизе трупа. Чтобы следы не выдали, что тело перед этим было привязано.

Эльвира мгновенно вспотела, по спине скользнула холодная струйка и шелковая блузка тут же прилипла к телу. Она попыталась собраться с мыслями. Но она не помнила, не помнила, НЕ ПОМНИЛА, как она сюда попала и что происходит. Кто этот человек? Что ему нужно? Сексуальный маньяк? Но он не истязал ее физически. Голова существовала словно отдельно от тела, но руки-ноги она чувствовала. А вот боли – нет, не ощущала. А после истязаний что-то должно было болеть. ТАМ тоже все было в порядке. Во всяком случае, пока.

Если это и маньяк, то какой-то странный. Память Эльвиры отказывалась проникать хотя бы на четверть часа назад, ее будто вырезали. Но оставался фантом памяти. Этот человек-зверь ее о чем-то спрашивал. Спрашивал долго, терпеливо. Но… но она не помнила о чем. Это пугало до тошноты. Что он с ней сделал?

Ее немного мутило, словно она выпила лишнего. В ушах слегка шумело, и в глазах чуть рябило. Что-то шуршало под ногами. Эльвира посмотрела вниз. Лучше бы она этого не делала. Цементный пол был застелен полиэтиленовой пленкой. От нее не остается следов. От этого открытия стало трудно дышать.

– Ты так и не сказала, любишь ли ты музыку, – в электронном голосе проскочили нотки разочарования. Впрочем, неискреннего.

– Я… не знаю, – прошептала Эльвира.

– Музыка… – человек во тьме мечтательно вздохнул. Или это был не человек, а зверь? – Вся наша жизнь – музыка. Когда ты натягиваешь струну на гриф, она сначала молчит. Потом начинает издавать звук. Начинает гудеть, потом звенеть. Так рождается музыка.

Зверь во тьме не стоял на месте, он перемещался, оставаясь невидимым.

– Кто-то другой нажимает пальцами на лады, и звук меняется. Он становится таким, каким его хочет услышать тот, кто нажимает на лады и дергает за струны. Он играет музыку. Он натягивает струну все туже и туже. И вдруг…

Эльвира подскочила, когда раздался грохот. Это человек-зверь во тьме что-то бросил на пол.

– Струна рвется, не выдержав натяжения. Это и есть смерть. Это окончание музыки. Понимаешь? Когда струна вырабатывает свой ресурс, она рвется. И становится не нужна. Понимаешь?

Эльвира проглотила слезы и кивнула. Она поняла.

Голос теперь звучал сзади. Человек-зверь подошел со спины. Теперь он оказался в круге света, но Эльвира все равно не могла его увидеть.

– Очень жаль, что ты ничего не знаешь. Очень жаль, что ты оказалась бесполезной в своей жизни. Но, может быть, ты окажешься полезной после нее.

Эльвира всхлипнула. Позади раздался тонкий звон струны. Еще через миг струна легла на ее шею. Эльвира закричала. Но ее крик никто не услышал, потому что воздух больше не проходил через ее горло. А еще через три минуты она умерла.

Часть первая Следователь по особо важным делам

01.

Виктор Макаров работал мощно, ритмично, как пневматический молот, вгоняя себя в распластанную на простынях блондинку. Его богатый сексуальный опыт давно подсказал нужную линию поведения и секрет женского внимания. В этом деле важна не страсть, не нежность, не акробатические этюды и даже не таинственная «точка Джи». А простой ритм. Выдерживай взятый ритм, и заведется даже мертвая англичанка.

Блондинка энергичными звуками с энтузиазмом подтверждала его правоту. Соседка-пенсионерка завтра наверняка снова будет смотреть на него, как раввин на поросенка. Но так же традиционно ничего не скажет. Она предпочитала презирать молча. Потому что сдавала квартиру в соседнем доме десятку гастарбайтеров, и Виктор это знал. И она знала, что он знал. И знала, где он работает. Поэтому благоразумно помалкивала.

Впрочем, ее выразительное молчание ничего в раскладе не меняло. Не трогал гастарбайтеров Виктор отнюдь не из любви к соседке. Просто он выгодно обменял эту информацию. Он донес ее до ушей и сердца местного участкового. Тот прижал гастеров в углу и за слегка прикрытые глаза получал с них сведения о том, что происходит в диаспоре на его участке. И докладывал об этом уже самому Виктору. То есть «околоточный» получал инфу «с земли», а то, что находилось выше его компетенции, сливал следователю по особо важным делам Следственного комитета, коим Виктор Макаров и являлся в свободное от секса время.

И таких источников информации, часто не очень официальных, а иногда и не очень законных, у Виктора имелось много.

Непосредственный его начальник, Василий Романович Васильев, или Вася-Вася, как его звали за глаза подчиненные, а иногда и вышестоящие, такого метода работы не одобрял. Он много раз отчитывал Виктора за агентурную самодеятельность. Мол, сотрудники Следственного комитета должны быть чище и непорочней священников. Ибо стоят они на страже закона, а получение информации сомнительными методами не только ведет к развалу дела в суде, потому что такие доказательства суд не примет. Но и развращает юные и неокрепшие души следователей, внушая им порочные мысли об их исключительности и надзаконности. И вообще, агентурная работа и «бегание ногами по земле» – это удел полицейских оперов, но никак не «важняка» из СК. «Важняк» должен работать головой. А хочешь приключений на свою задницу – так я тебе, мол, быстро направление в райотдел выпишу.

Угрозы эти выглядели наивно. Особенно учитывая, что Макарова уже пытались сманить на вышестоящую службу, чему Вася-Вася резко и громко воспротивился. Говорят, прямо в кабинете шефа топал ногами и орал во все горло, что такими кадрами не разбрасываются, и если «они» хотят, то пусть своих выращивают. А Макарова ждет торная дорога через кресло самого Васи-Васи, с остановкой в кресле шефа, прямо в кресло начальника Комитета, а то и повыше. Сомнительная, конечно, характеристика, если смотреть из кресла шефа, в которое Вася-Вася прочил Виктора. Но в результате его так и не отдали, оставив в Управлении.

Стоило ли удивляться, что и эту информацию с подробностями Виктор получил, применяя тот самый агентурный и не очень законный метод? Так что ссылки в райотдел Виктор не боялся.

На прикроватной тумбочке завибрировал смартфон. Блондинка пребывала в том состоянии, когда не услышишь даже воя сирены воздушной тревоги. Виктор, не прекращая возвратно-поступательных движений, провел над экраном смарта ладонью, активировав вызов на громкую связь.

– Макаров, ты? – раздался голос Васи-Васи.

– Я, Василий Романович, – подтвердил Виктор.

– Ты где? Что происходит? – насторожился начальник. Видимо, расслышал в динамике тяжелое дыхание и поскрипывание кровати.

– Спортом занимаюсь, Василий Романович, делаю отжимания. На вторую сотню пошел, между прочим.

– А-а! – успокоился Вася-Вася. – Ты там не шибко усердствуй. Я чего звоню – напомнить, что через час это… занятия по рукопашному бою с последующим зачетом. Не дай бог опоздаешь или, тьфу-тьфу, прогуляешь – прощайся с премией. Понял меня?

– Я понял тебя, не бей меня, – процитировал Виктор слова Иешуа Га-Ноцри из «Мастера и Маргариты».

– Чего? – не понял Вася-Вася. – Ты чего несешь?

– Все хорошо, Василий Романович. Я буду и не опоздаю.

– Ну, то-то. И силы береги.

Блондинка издала приглушенный стон. Это был сигнал, что через пару секунд она взорвется.

– Что там у тебя? – снова насторожился шеф.

Но Виктор быстро махнул ладонью над смартфоном в обратную сторону, разрывая связь.

И вовремя. Через мгновение блондинка заорала, словно Медея, убившая собственных детей. Соседке будет о чем поразмышлять на досуге и чем поделиться с подругами по двору. Виктор закрыл глаза, вбил в тело блондинки последнюю сваю и позволил себе кончить, издав легкий рык. Блондинка обвила его ногами, обхватила шею и вжалась изо всех сил. Ее тело, особенно чресла, мелко дрожало, время от времени содрогаясь в судорогах.

Наконец, судороги стали реже, потом прекратились вовсе, ноги и руки блондинки разжались, и она обессиленно отвалилась на смятую простыню. На лице ее разливалось выражение, как у кошки, которая километр бежала за мышью, но потом все же поймала ее и сожрала.

Макаров встал, встряхнул плечами. Забыл совсем про сегодняшний зачет. Надо было бы действительно силы поберечь.

– Сволочь ты, Макаров, – сыто простонала блондинка. – Разговаривать по телефону во время секса – это подло.

Виктор ухмыльнулся.

– Но как же ты трахаешься, скотина! – Блондинка мечтательно закрыла глаза.

– До завтра останешься? – поинтересовался Виктор, натягивая джинсы.

– Да.

– Тогда закажи что-нибудь поесть, в холодильнике пусто. Вернусь часа через четыре. Если повезет.

Блондинка уютно свернулась в постели Макарова, явно намереваясь поспать. Виктор подошел к двери, открыл ее и обернулся на пороге.

– Кстати, как говоришь, тебя зовут?

Виктор молниеносно закрыл дверь. Услышал, как с той стороны по ней стукнуло что-то тяжелое. Кажется, туфлей запустила. Виктор ухмыльнулся и стал спускаться по лестнице. Лифта он не признавал. Всем он говорил, что так поддерживает себя в тонусе. Не признаваться же, что перспективный следователь-важняк Следственного комитета страдает от клаустрофобии.

02.

Занятия по рукопашному бою проводил майор из спецназа Главного разведуправления Генштаба. Причем в самом спецназе он был не каким-нибудь боевиком-головорезом, а тоже инструктором по рукопашному бою. Очень интересный и колоритный персонаж. Чуть выше ста семидесяти сантиметров ростом, он будто бы целиком состоял из жил и сухожилий, обвивавших его тело, как пеньковые веревки. Иногда казалось, что в нем и мышц-то нет.

В Управлении, где служил Макаров, народ подобрался большей частью молодой и спортивный. Виктор и сам на физическую силу не жаловался и поначалу поглядывал на спецназера с высоты своих ста восьмидесяти пяти с легкой иронией. До первого практического занятия.

В тот день, завершив знакомство с группой, майор, не мудрствуя, предложил следакам повязать его. Причем, впятером. В пятерку захвата попал и Макаров со своим напарником Серегой Носовым. В том вообще было за сто девяносто. Следаки переглянулись немного смущенно – нападать впятером на невысокого и худощавого инструктора было как-то даже неудобно. Они двинулись вперед. И через пару секунд уже лежали на ковре, растирая ушибы, которые грозили в ближайшее время превратиться в сочные полноценные гематомы.

Тогда они рассердились. Но стало еще хуже. К злости вскоре примешались обида, унижение и недоумение. Майор проходил сквозь них, как волк проходит сквозь овечью отару. Он не дрался с ними, не расшвыривал, даже не бил. Он их резал. Только делал это голыми руками. Жестко, хладнокровно, методично, молниеносно и как-то буднично. А главное – не оставлял им ни единого шанса на сопротивление, как волк не оставляет шансов даже самому здоровенному барану. Движения майора были быстры, скупы и экономны. Никакой красоты, чистая дистиллированная функциональность. И еще было очень обидно оттого, что Виктор прекрасно видел – майор работает не то чтобы вполсилы, но он не делает и половины из того, что мог бы сделать. Он щадил пятерых здоровых тридцати-сорокалетних мужиков, потому что мог сделать из них сочащийся кровью фарш в течение пары секунд.

Рухнув на ковер в седьмой или восьмой раз, Серега Носов потер руку, онемевшую от незаметного тычка в мышцу, и подниматься не стал.

– Научите? – просто спросил он, сидя на полу.

Майор покачал головой.

– Нет, парни, этому я вас не научу. И тому есть несколько причин. Первая – для этого нужно много времени. Наш факультатив во времени очень ограничен. Второе – это вам не нужно. Самые внимательные из вас могли заметить – то, что я делаю, предназначено для убийства людей. А ваша профессия не подразумевает убийства людей.

– А зачем тогда вы нам это показали? – не сдавался Носов.

– Чтобы вы лично, на своей шкуре убедились и поверили раз и навсегда – такие люди есть. И вы должны быть готовы с ними встретиться. Не в рукопашном бою, а морально.

– А почему не в рукопашном? – подал голос Виктор.

– Чтобы они вас не убили, – ухмыльнулся майор. – И это третья причина, почему я вас этому учить не буду. Потому что рукопашный бой, в принципе, нахрен никому не нужен, в особенности вам.

Собравшиеся в спортзале сотрудники Следственного комитета начали недоуменно переглядываться. Майор выдержал мхатовскую паузу и пояснил.

– Знаете, что означает, если боец спецназа вступил в рукопашную схватку с противником? – не дождавшись ответа, майор усмехнулся. – Это означает, что этот дебил отбился от своей группы, не смог выйти на заранее обусловленные точки сбора, просрал свой автомат, пистолет, гранаты, нож, лопатку. И ухитрился отыскать в тылу врага такого же дебила, чтобы с ним подраться.

Майор подождал, пока стихнет ржание двух десятков мужиков.

– Так что, парни, цель я ставлю перед вами совсем другую. Я хочу научить вас нормальной мужской агрессии, готовности вступить в бой, в том числе с превосходящими силами противника, научить вас терпеть боль и не бояться ее причинить. Занятия по рукопашному бою – это совсем не то, чем они кажутся непосвященным. Так же как банальная строевая подготовка в армии только идиотам кажется тупой шагистикой.

– А разве не так? – подал голос кто-то из строя.

– Нет, не так, – отрезал майор. – Строевая подготовка служит слаживанию подразделения в единый организм, который подчиняется командам головы по первому сигналу. Если левая нога начинает размышлять, правильно ли мозг сказал ей передвинуться вперед – этот организм умрет. Поэтому при команде «Нале-во» солдат должен сначала повернуться налево, а потом уже думать, зачем он это сделал. Тогда и в бою по команде «Ложись» он упадет прямо там, где стоял, на асфальт или в грязь, и не получит осколок в глупую размышляющую голову. Так и тут. Я буду учить вас не драться, хотя какие-то основные приемы, движения, действия, разумеется, покажу. Я буду учить вас быть бойцами. Все ли меня поняли? Тогда начнем!

…Занятия по рукопашному бою проходили раз в неделю в течение полугода. Не всегда удавалось на них присутствовать, потому что преподавалась дисциплина не студентам, а следователям, с которых никто не снимал обязанностей раскрывать преступления. Виктор старался без особой необходимости их не пропускать, хотя нельзя сказать, что он бежал в спортзал вприпрыжку.

Тот же Серега Носов обожал «рубиться в капустняк», как он говорил. И эту возможность майор ему предоставлял. Носову нравилось побеждать. Макаров же не испытывал удовольствия от экспириенсов наставника, когда он заставлял драться то против троих, причем, заведомо более сильных противников. То устраивал бои на коленях. А то завязывал человеку глаза и давал ему задание простоять минуту против зрячего. Это особенно бесило Макарова с его тайной клаустрофобией.

Но отлынивать Макаров не пытался. В конце концов, полугодовой курс рукопашного боя означал запись в личном деле и дополнительную ступень в повышении квалификации. А карьерный рост, что скрывать, являлся для Виктора не последней целью в жизни.

К тому же тренер с самого начала Виктору, если можно так сказать, благоволил. Понаблюдав за парой первых спаррингов, он отозвал Макарова в сторону и спросил:

– А-Эр-Бэ?

– Чего? – не понял Виктор.

– Армейский рукопашный бой?

Виктор непонимающе развел руками. Лицо майора выразило удивление.

– Странно, – сказал он. – У тебя есть культура движения, характерная именно для АРБ. Стойка, шаг, удары, уклоны. Бокс, кекусинкай, муай-тай – у всего есть своя характерная примета. Мог бы поклясться, что ты раньше занимался АРБ, причем, на серьезном уровне.

Виктору оставалось только снова развести руками.

– Может быть, в интернате, – пожал он плечами. – Но это было давно и я ничего не помню. Чему-то нас учили, но убей не скажу – чему именно.

– В интернате? – заинтересовался майор. – В каком?

– Для особо одаренных, – несколько резковато ответил Виктор, давая понять, что эта тема ему неприятна. Майор понял и расспросы прекратил. Хотя Виктор не раз потом ловил на себе его изучающий взгляд.

Дело в том, что Виктор действительно очень мало помнил из того, что с ним происходило в детстве. Какие-то обрывки, не всегда приятные и всегда спутанные. То ли воспоминания, то ли фантазии, то ли ложная память. То, что он не мог их разделить, жутко его злило. Ничего удивительного, что он избегал разговоров на эту тему. Для перспективного следователя по особо важным делам у него в голове водилось слишком много тараканов. И он не хотел выпускать их на волю, где их могли увидеть те, кому их видеть не полагалось.

…Первым зачет пошел сдавать Серега Носов, тридцативосьмилетний красавец мужчина, за сто девяносто ростом, плечистый, поджарый. Он вышел на ринг, самоуверенно постукивая друг об друга бойцовскими перчатками-шингардами. Смысл зачета был прост и происходил корнями из зачета, как помнил Виктор, краповых беретов группы «Витязь» бывших Внутренних Войск, а ныне Росгвардии. Нужно было всего лишь выстоять пять раундов по две минуты против пяти разных соперников. Не имелось задачи победить. Главное – не упасть.

Соперниками на зачете выступали парни из силовой группы Следкома. По жизни их задача чем-то параллелилась с работой полицейского СОБРа, но с учетом особенностей работы СК. Им требовалось, может быть, немного меньше «физики», но чуть больше интеллекта. Грубо говоря, их работа была чуть тоньше. Им нужно было соизмерять степень воздействия на «клиента». Если говорить еще грубее, «сябры» – чистые волкодавы. Когда они «входят в помещение» любому товарищу, хоть чуточку знакомому с головой, лучше упасть и не отсвечивать. Иначе сломанные ребра – лучшее, что с ним может случиться. А «маслина» в голову – вполне закономерный результат. И никто не будет за это отвечать.

Вот чтобы вместо трех потенциальных свидетелей не заполучить три трупа, Следком и вызывает не СОБР, а своих «пацанов».

Сейчас эти «пацаны» покручивали плечевые суставы и вызывающе поглядывали на следаков. Ну а что, они постоянно под руководством этих белых воротничков, а теперь выдалась возможность навешать им люлей забесплатно. Милое дело!

Серега цыкнул зубом и вышел на центр ринга. Понеслась.

Носов взял слишком крутой темп. Это Виктор понял сразу. Он отмудохал противника секунд за тридцать.

Свисток, и на ринге новый боец. Носов снова кинулся в атаку. И получил несколько конкретных пробоин в торец. Пока он догонял, что происходит что-то не то, ему насовали столько плюх, что втроем не унести.

Тем не менее Носов достоял до свистка. На ринг выскочил свежий боец. Макаров понял – это хана. Но Носов закрыл голову и отстоял раунд. Потом еще один. В пятом раунде, которые шли без перерыва, Виктору хотелось закрыть глаза. Последний боец, статью и даже лицом похожий на Ивана Драго из Рокки-4, молотил Носова, как мешок. Но тот выстоял. Правда, даже не помышляя о сдаче. Когда майор свистнул, Носов просто упал на колени и выпустил из-под капы струйку то ли крови, то ли слюны.

– Зачет, – несколько небрежно заявил майор, выходя на ринг. – Цели ставишь верные, силы распределяешь глупо. Следующий.

Он указал на Макарова.

Драться так драться. Какие проблемы. Виктор постучал шингардами по шлему и вышел на ринг. Допускать ошибок Носова он не собирался.

Два раунда он отстоял нормально. Особо не бил соперников, но и не давал им его бить. Игра на нули, как говорят футболисты. Следующие два были тяжелее. Виктор уже догадывался, что пятым выйдет кто-то опаснее предыдущих, и экономил силы. И угадал.

Сквозь ватный шум в отбитой голове он услышал шум болельщиков. На ринг выскочил тот самый «Иван», отволтузивший Носова. Видать, майор ему выписал приятную долю добивать уставших.

В отличие от киношного прототипа, этот «Драго» фигней и красивостями заниматься не стал. Прямой удар в голову и тут же левой снизу в расчете на то, что Виктор попытается уйти и нарвется именно на встречный удар.

Но Виктор ушел не вправо, а назад, против всех правил. Потому что «Драго» правила знал. А значит, их нарушение давало выигрыш.

Противник ухмыльнулся, сделал пару обманных движений и секанул, как косой, по правой ноге Виктора. Он даже не стал дожидаться результата, а продолжил вращательное движение и с разворота вбил Виктору кулак в переносицу.

В худшем случае Макаров после этого бы умер. А в лучшем – обзавелся бы пожизненным гайморитом. Но вот только в этот момент головы Виктора в нужном месте не было. И кулак просвистел в воздухе.

А Виктор, пропустив удар над собой, ударил чуть ниже подмышки, обездвижив руку противника, как это делал майор, рубанул его под ноги, опрокидывая навзничь. И пока тело пролетало мимо в кульбите, похожем на цирковой, увидел открытое горло противника. И даже сунул туда сжатыми пальцами, чтобы перебить кадык. Но зачем-то передумал и вместо этого врезал падающему уже входящим в радиус локтем. Только уже не в горло, а в челюсть, что совсем не одно и то же.

Через какое-то время – то ли минуту, то ли час – Макаров осознал себя глядящим на распростертое под ним тело «Драго». Белобрысый мужик с окровавленной мордой скалился на него.

– Слезай уже, я за тебя замуж все равно не пойду.

Макаров смутился и сполз на бок.

– Почему ты это сделал?

Виктор с недоумением и недовольством увидел над собой лицо тренера.

– Что сделал?

– Ты вывел его на точку, но ударил не в горло, а в зубы. Глупо. Зачем ты это сделал? Почему?

Макаров встал, отвернулся и пошел в раздевалку. Он не знал не только зачем он это сделал, но и что именно сделал не совсем понимал. И уже в спину услышал возглас.

– Зачтено.

03.

Носов нашел Макарова в душе, где тот стоял под тугими струями, бьющими прямо в макушку, и тупо смотрел в кафель стены.

– Отмокаешь? – бодро сказал Носов. – Круто ты этого громилу уделал! Отомстил за помятого товарища. Где это ты так наблатыкался ногами-руками махать? Вроде не замечалось за тобой раньше таких способностей?

– Раньше меня не били, – пробурчал Макаров, закрывая вентиль. – Разозлился, наверное. Сам не понял, как это получилось.

– Ну-ну, – с сомнением протянул Носов. – Ты булки-то не расслабляй, все только начинается.

– В смысле?

– В смысле – Вася-Вася нас с тобой на ковер вызывает. И, сдается мне, не на пряники.

– Твою мать, – выругался Виктор. – Запись вчерашнего задержания, похоже, посмотрел.

Носов кивнул головой.

– Мыло отсюда возьмешь?

– Предпочитаю на сухую. Мне нравится помучиться, – вздохнул Макаров и потянулся за полотенцем.

На плазменной панели в кабинете Васи-Васи застыл роскошный стоп-кадр – хоть сейчас на постер боевика. Широко расставив ноги, в распахнутой кожанке Виктор Макаров стоял на крыше большегрузной фуры, держа в одной руке австрийский «Глок», а другой указывая куда-то вдаль.

– Красавец, – восторженно сказал Василий Романович. – Я попрошу распечатать мне на большом формате. Поставишь автограф? Как друга прошу!

Носов едва слышно хмыкнул. Виктор не отреагировал, тщательно изучая трещинки на паркете в кабинете шефа под своими ногами.

– Чего молчим, орлы? Скромность артистов не украшает, – продолжал ерничать Вася-Вася. – Совершили подвиг – извольте принимать восторги публики.

– Василий Романович, но ведь Витя… – начала было что-то говорить Ирочка, младший сотрудник в их группе, всего год как пришедшая в Следственный комитет прямо из вуза.

– А тебе кто слово давал, пигалица? – сверкнул глазами начальник отдела.

Ирочка вспыхнула, как рождественская елка. В ней, действительно, было чуть больше полутора метров роста. И хотя фигурка у нее что надо, все равно выглядела она ребенком.

– Какое вы…

Ирочка собиралась выплеснуть свое возмущение мужицкими повадками собственного начальства, но не успела этого сделать, потому что Носов как мог аккуратно наступил ей на ногу всеми своими ста десятью килограммами. Ирочка сдавленно пискнула и заткнулась, вызвав плотоядную ухмылку Васи-Васи.

– На язык ей в следующий раз наступи, – съязвил он. – Адвокатов нам тут даром не нать, и за деньги не нать. Ясно, мать?

Ирочка молча кивнула, сдерживая подступившие слезы. Она уже на практике убедилась, что это на шефа не действует. Он от женских слез не терялся – слишком много повидал их на своем веку. И даже не злился. Он их высмеивал. А это хуже всего.

– Что скажете, ковбои?

Носов искоса посмотрел на Макарова. Виктор не видел этого взгляда, но почувствовал его. Носов, как обычно, перекладывал на него право получить первый удар. Что интересно, Виктор понимал, что он виноват и не виноват в то же время. Он знал, за что сейчас их дрючит любимый начальник. Но верни все назад, он все равно поступил бы точно так же. Ну не было другого выхода…

…Эту банду работорговцев они выпасали больше года. Мрази поставляли живой товар в Турцию и туристические страны Северной Африки, словно сейчас середина «святых 90-х», как выразилась потерявшая связь с реальностью супруга покойного первого президента России. Только эти действовали хоть и так же нагло, но гораздо хитрее и беспощаднее. Повязать их не получалось.

Однажды, когда перевозчиков уже готовились взять с поличным при доставке груза на борт теплохода в Новороссийске, ублюдки просто пустили на дно лодку с семью обдолбанными наркотой девчонками. Не выжила ни одна.

Макаров при этом не присутствовал – он же следователь, а не оперативник. Но он видел фотографии. Фотографии веселых живых девчонок и фотографии поднятых из воды утопленниц. Он не давал себе зароков отомстить, не клялся перед товарищами, что это с рук гадам не сойдет. Даже в душе ничего вроде бы не изменилось – он уже много трупов на своем веку перевидал. Единственное – он точно знал, что возьмет этих сволочей и сделает это лично. Чисто для себя. Чтобы спать спокойней.

И они их вычислили. Ну как они – разумеется, все сделали парни из полиции, истоптав ногами сотни километров земли и асфальта, подкупая, запугивая, а то и просто выбивая информацию из сотен разных людей, крутых, чмошников, рядом проходивших и т. п. Оперативная работа она и есть оперативная работа. Опера далеко не всегда делились со следаками тайнами своего ремесла. Иначе и сами могли оказаться на жесткой скамье подсудимых.

Так или иначе, время и место передачи живого груза стало известно. Десяток девчонок с Украины, Молдавии и Узбекистана должны были в этот день исчезнуть из «гостеприимной» столицы и взять курс на Северную Африку, в бордели для пьяных немцев, голландцев, местных любителей белого мяса. Россиянок теперь использовали намного реже – слишком хлопотно и опасно это стало. Это в те самые «святые 90-е» сотни, если не тысячи наивных девчонок из Твери, Вологды или Красноярска ехали в Златоглавую за лучшей долей, счастьем, славой и принцами и исчезали безвозвратно. Причем даже не за бугор их отправляли, а пускали по рукам в столичных же кабаках и гостиницах. А потом по нисходящей – в придорожные шалманы, на трассы и вокзалы. И заканчивали они свои дни в лучшем случае беззубыми бомжихами, а чаще удобряли своим когда-то красивым, а нынче иссохшим от наркоты телом подмосковные леса.

Логистический центр неподалеку от одной из развязок на МКАД взяли под наблюдение. Именно тут, исходя из оперативной информации, должен состояться процесс передачи денег и «товара» между непосредственными похитителями и перевозчиками. Под это дело был выделен отряд СОБРа. Саму операцию проводили оперативные работники полиции, а Носов и Макаров отряжались для обеспечения абсолютной законности процесса, чтобы комар носа не подточил. Работорговцы не должны были соскочить с крючка из-за невыполнения каких-то процессуальных норм.

Следователи получили в оружейке штатные австрийские «Глоки» – предмет зависти оперов – и отправились на место на подержанном, но круто выглядящем джипе Носова. Там пересели в «техничку» к операм. Фургон, набитый всевозможной аппаратурой, был замаскирован под машину доставки ковровых изделий, с логотипом несуществующей фирмы на борту. Только нехарактерные для «грузовика» антенны на крыше могли выдать его истинное назначение. Но для этого наблюдатель должен иметь весьма широкие познания.

К сожалению, именно так и случилось.

Микроавтобус работорговцев въехал на территорию центра, забитую разнокалиберными фурами, грузовиками, «Газелями», и спокойно, не торопясь, поехал к известной ему цели. Камеры наблюдения, картинка с которых напрямую поступала на мониторы «технички», отслеживали его перемещения. Оперативники сейчас были похожи на охотничьих псов, которые едва не поскуливают от напряжения в ожидании команды хозяина. На каменных лицах собровцев эмоции не читались. Железные парни.

Микроавтобус въехал в крытый терминал. Тут камеры висели слишком низко, и он скрылся за многочисленными фурами. Макаров ощутил укол неосознанной тревоги. Но оперативники были спокойны. Все выезды из терминала под контролем. Сейчас похитители передадут работорговцам свой «товар», и, когда те будут выезжать, их возьмут с поличным. А сами похитители и так уже под колпаком полиции. Операция эта затевалась для того, чтобы хлопнуть заодно и покупателей, перерезав канал.

Шло время, ничего не происходило. Уже и опера начали выказывать признаки нетерпения. Из главных ворот терминала периодически выезжали уже загруженные фуры, а микроавтобус все не появлялся. И когда напряжение уже достигло пика, он выкатился из боковых ворот.

Тут же прозвучала отрывистая команда, и тяжелые минивэны СОБРа с визгом покрышек заблокировали работорговцев спереди и сзади. Спецназ произвел захват за три секунды – Виктор специально смотрел на таймер внизу экрана. Боковые стекла, выбитые кувалдами, сверкающими осколками посыпались на асфальт. Водилу и пассажира за шкирку вытащили из салона и бросили на землю. Один из оперов в техничке даже зааплодировал. Но Виктор не мог расслабиться. Что-то было не так. Лица задержанных выражали не то, что должны были выражать. Ни страха, ни удивления, ни даже недоумения. Они выражали скрытое удовлетворение. Они знали, что это должно было произойти.

Собровцы вскрыли заднюю дверь микроавтобуса. Старший заглянул туда и потянул рацию ко рту. Виктор уже понял, что он скажет, за мгновение до того, как в динамиках раздался голос спецназовца:

– Пусто. Здесь никого нет.

– Твою мать! – заорал оперативник. – Твою мать! Они нас срисовали! Группу захвата в терминал! Они могут избавиться от девчонок!

Виктор вырвал у него микрофон и крикнул:

– Посмотрите, деньги в машине?

Еще несколько секунд, и спецназовец ответил:

– Нет.

Виктор задышал быстро-быстро, как уставшая от бега собака.

Это помогало ему сосредоточиться.

– Сделка прошла, раз денег нет. Значит, продавцы передали «товар». Где же он?

Старший оперативник смотрел на Виктора с испуганной надеждой. Макаров бесцеремонно вытолкнул оператора из его кресла, уселся перед пультом управления. Он дергал ползунки и крутил ручки настройки, щелкал кнопками, вызывая на монитор нужные ему картинки камер наблюдения. Они мельтешили перед ним, как в калейдоскопе. Никто не успевал понять, что он делает и что он, вообще, видит в этой сумятице меняющихся кадров. Но Виктор знал, что ищет. Обработка большого количества информации в скоростном режиме – это был его конек. Никто в отделе, да и во всем Управлении не мог с ним в этом сравниться. Плюс умение подмечать микроскопические детали.

– Это не та машина, – бросил он через плечо.

– В смысле? – не понял опер. – Номера же…

– Номера левые. Смотри, – Виктор ткнул пальцем в стоп-кадр въезжающей в терминал машины работорговцев. – Левый борт ближе к задней двери в пыли. А этот, – он ткнул в монитор, – чистый. Они же не мыли там внутри машину, правда?

Опер кивнул.

– А где тогда их машина? Внутри?

Макаров отрицательно мотнул головой и крикнул оператору:

– Картинку с камер на МКАД в этом секторе на экран! Быстро!

Оператор кинулся к пульту, нажал нужные кнопки. К картинкам с камер логистического центра добавились картинки с МКАД. Макаров быстро начал их сортировать, бормоча про себя:

– Так… с терминала выехало три фуры, пока мы их ждали… Где они?.. Вот одна – осталась на площадке. Вторая… тааак… вот она, едет на юг…

– Перехват?

– Погоди… Третья… где третья? Ага!

Третья фура не вышла на кольцевую, она пересекла МКАД по подземному «проколу» и ушла на узкую лесную дорогу, ведущую в Подмосковье.

– Там постов ДПС нет! – понял мысль оперативник. – Они?

– Они, – подтвердил Макаров.

– Мы на фургоне их не догоним! – взвыл оперативник и схватился за микрофон. – СОБР! В ружье! Они уходят!

Спецназовцы бросились по своим тяжелым мини-вэнам. Макаров пристально посмотрел на Носова. Тот закатил глаза, но потом все же согласно кивнул.

– Мы на своей их догоним, СОБР не успеет, – проинформировал Виктор и выбежал из фургона. Опер не успел их остановить.

Потом была бешеная гонка по узкой извилистой дорожке. Фуру они догнали, но остановить ее на джипе не было никакой возможности. Во-первых, водитель не давал себя обогнать, виляя по дороге. Да даже если бы и удалось, что бы они сделали? Поставили машину поперек дороги? Многотонная махина снесла бы их, как спичечный коробок.

– Держись левой обочины! – скомандовал Виктор.

Носов послушно выполнил его указание. Виктор перелез назад, сел на левое пассажирское сиденье, открыл окно, высунулся в него по пояс и начал стрелять. Уже третьим выстрелом он разнес зеркало заднего вида грузовика. Водитель ослеп. И чтобы контролировать, что происходит позади, высунулся из своего окошка. Вытянул назад руку и несколько раз выстрелил в сторону преследователей. Нервы Носова выдержали, он не стал крутить рулем или бить по тормозам, портя план Макарова. Виктор смог тщательно прицелиться и влепить в водителя фуры следующую пулю.

Фура завиляла по дороге, прицеп начал складываться.

– Ох ты ж… – выдохнул Носов, вцепившись в руль.

Виктор затаил дыхание. Если фура завалится, то девушки могут сильно пострадать. Но грузовик остановился, не съехав с дороги. Значит, водитель получил пулю в плечо, а не в голову. Виктор даже порадовался этому факту. Убивать кого-то он совсем не хотел.

Следаки выскочили из машины и побежали к фуре. Водитель открыл дверь и вывалился на дорогу. Носов метнулся к нему. Сопротивления тот оказать не мог, но зафиксировать его требовалось.

С противоположной стороны кабины грузовика кто-то выпрыгнул на землю. Скорее всего, охранник. И скорее всего, вооруженный. Виктор на бегу бросился на асфальт, скользя по нему своей модной кожанкой. Двумя выстрелами он «подрезал» ноги охранника, видневшиеся под машиной. А когда тот упал, третью влепил ему в грудь.

Виктор поднялся, вскочил на сцепку. И тут сзади раздался скрежет открывающейся двери фуры. Виктор белкой влетел на крышу прицепа, успел крикнуть Носову:

– Серега, атас!

Инстинкт самосохранения у Носова был отточен до совершенства, поэтому он закатился под грузовик раньше, чем затих голос Макарова. И автоматная очередь хлестнула по асфальту, когда Носова там уже не было.

Подбежав в краю крыши, Виктор увидел пятерых людей, вооруженных «калашниковыми». И понял – это конец. Двое с пистолетами не соперники пятерым автоматчикам.

И когда он уже представлял себе собственную фотографию в траурной рамке на стене Управления, «прискакала кавалерия». Надсадно воя движками, на дороге показались два минивэна СОБРа. Они затормозили с дымом из-под колес, и спецназ горохом посыпался во все стороны, занимая позиции. А над дорогой уже разрастался свист вертолетных винтов, и в прогале деревьев возник полицейский Ми-8.

– Сопротивление бесполезно, бросайте оружие! – раздался голос с небес.

Трое охранников проявили здравомыслие, и тут же побросали оружие, задрав руки вверх. Один оказался полным идиотом и вскинул автомат, целясь в СОБР. Одиночный выстрел в голову поставил точку в его жизненном пути. А пятый, стоявший с краю, мышью метнулся в спасительные кусты.

– Держи! – заорал Виктор, вытягивая руку в направлении сбежавшего…

04.

…Именно этим стоп-кадром, снятым камерой в машине СОБРа, и любовался сейчас Василий Романович Васильев.

– Ну так чего молчим, джекичаны хреновы?

Виктор про себя порадовался, что СОБР так запоздал, и его трюки со стрельбой из движущейся машины и в падении в кадр не попали. Хотя результат и так был на лицо.

Носов развел руками – мол, а чего я, старший приказал. Макаров, действительно, был старшим в группе, хотя и моложе Носова по возрасту.

– Сложившаяся ситуация требовала мгновенного решения с нашим участием, – монотонно ответил Виктор, не поднимая глаз.

– А без вас десять оперативных сотрудников полиции и два десятка собровцев ну никак не справились бы!

– Счет на минуты был, Василий Романович! – подал голос Носов.

– СОБР не мог начать преследование быстро. Они на захвате другой группы были заняты.

– Ты дурака-то из меня не делай! – повысил голос начальник. – У оперов все вожжи в руках! И вертолеты в том числе!

– Преступники были готовы к любому развитию событий, – буркнул Макаров. – Судя по тому, что они использовали группу отвлечения, они знали, что их пасут. И могли избавиться от «груза».

Виктор хотел напомнить о судьбе девушек в Новороссийске, но не стал дразнить гусей – шеф наверняка о них помнил. Он обо всем всегда помнил. Внешность и манера поведения Васильева вообще были очень обманчивы. Невысокий, лысоватый, кряжистый, с лицом деревенского простака, он и вел себя соответственно. Был слегка косноязычен, напорист, употреблял много простецких слов и междометий, в том числе не самых печатных. Только долго знавшие его люди знали, что под напускной видимостью недоумка-карьериста скрываются живой и гибкий ум, цепкая память и феноменальные знания, сдобренные железными принципами.

Один из этих принципов Макаров с Носовым и нарушили. Вася-Вася терпеть не мог силовых и грубых методов. Следователь-важняк, по его пониманию, не мог опускаться до оперативных средств. Его инструмент – голова. Ей он и должен работать.

Но Виктор вспомнил лица освобожденных девушек. Их набили в кузов микроавтобуса, который потом загнали в фуру, как селедку в жестяную банку. Их накачали наркотой, но они понимали, что с ними происходит и что это билет в один конец. Вспомнил и упрямо наклонил голову. Если для того, чтобы их спасти, нужно рискнуть карьерой, он это сделает снова, не задумываясь.

Нет, не был он ни пламенным борцом за справедливость, ни ревнителем законности. Просто сволочи, которые творят такое, не должны топтать одну с ним землю. Избавиться от них – все равно, что потравить крыс в доме. Дело элементарной гигиены.

Вася-Вася, кажется, почувствовал настроение иотчего-то резко снизил накал речей.

– Герои, мать ити, – процедил он. – Спасители человечества. Робингуды хреновы! Сколько раз вам говорить, что ваш инструмент – ручка. Или эта, как ее, клавиатура! Я, мать вашу, вообще запрещу вам брать оружие из оружейки! Оно из вас идиотов делает! Так и вижу, как у вас яйца стальной скорлупой покрываются, как только вы ствол получаете. Прям по походке видно, как они вас утяжеляют!

Носов не удержался от ухмылки – гроза миновала, молнией их уже не испепелят, а раскаты грома нужно просто перетерпеть.

– А ты чего ржешь, конь педальный? – заметил это Вася-Вася. – Радуйтесь, что оба, кого Макаров подстрелил, живы остались. И все равно по факту применения оружия будете бумаги заполнять. И заполняйте тщательно! По вашу душу специального человека из Отдела собственной безопасности присылают.

Виктор почувствовал, как запульсировал и отозвался тонкой болью небольшой шрам на затылке, прямо на границе роста волос, ближе к правому уху. Сколько себя помнил, этот шрамик был там всегда. Но откуда он взялся – Виктор вспомнить не мог. Наверное, заполучил в еще несознательном детстве. Круглый, похожий на ожог от сигареты. Шрам почти не беспокоил, но в момент сильного напряжения или волнения вдруг начинал болеть, будто через него протягивали тонкую горячую проволочку. Проверка из Отдела собственной безопасности – это плохо. Ничего особого они на него не нароют, но душу вытянут и будут постоянно мешать работать. Придется несколько дней, если не недель постоянно жить с оглядкой на этого сыщика, который ищет грехи среди своих.

Его досаду прервал звонок рабочего телефона на столе шефа. Вася-Вася поднял трубку, несколько секунд слушал ее с каменным лицом. Потом положил ее на рычаг. Оглядел подчиненных хмурым взглядом.

– Ладно, промывание прямой кишки будем временно считать законченным. Собирайтесь, выезжаем. Труп.

– Что, всей группой? – не понял Носов. – Что нам там делать?

– Это наш труп, – вздохнул Вася-Вася, – профильный. Похоже, снова Скрипач объявился. Полиция уже там, ждут вас. Езжайте, я чуть позже подтянусь.

05.

Почему-то принято считать, что место преступления обладает какой-то особой, зловещей атмосферой. Будто бы звуки тут становятся глуше, свет блекнет и птицы замолкают. Зато мрачно шумят деревья, потревоженные человеческой кровью.

Виктор Макаров бывал на местах убийств много раз. Десятки раз точно, если не за сотню. В некоторых случаях это были места смерти не одного человека. С парнями из «военного отдела» пару раз выезжал на территорию одной из соседних стран, где в результате обстрелов гибли мирные люди. В большом количестве гибли. Так что разорванные в клочья тела он тоже повидал. А после того, как Виктор выезжал на место, где после ДТП сгорел междугородный автобус с пассажирами – его вообще трудно было чем-то удивить.

Так вот никакого мистического флера в местах преступлений он не замечал. Его и не было. Если он и существовал, то только в головах случайных свидетелей, которые невольно старались говорить потише и ступать неслышно рядом с телами мертвых людей, будто бы боялись их разбудить. Кто видит трупы чуть ли не каждый день, такой ерундой не страдает.

Вот и сейчас в парке было солнечно и спокойно. Птицы щебетали вполне обыденно, даже, по случаю выходного дня, празднично. Где-то тонко и красиво пела скрипка уличного музыканта. Слышался детский смех и лай маленьких карманных собак. С этими визгливыми истеричными созданиями в парк пускали, а вот со спокойными, как танк, невозмутимыми и вышколенными псами охранных пород почему-то нет. В дальнем углу парка, перед кустами в конце аллеи, толпились зеваки. Некоторые даже с детьми. Из-за кустов доносились бодрые, чуть ли не жизнерадостные голоса. Видимо, эксперты и прокурорские уже на месте. Полицейское оцепление свою работу знало, и никто за него проникнуть не мог.

Носов сверкнул «корочками» – этот процесс всегда доставлял ему удовольствие, и Макаров никогда ему его не портил, доставая свое удостоверение.

– Со мной, – солидно бросил Носов, кивнув на Макарова и Ирочку. Виктор с трудом сдержал улыбку, несколько неуместную в данных обстоятельствах.

Раздвинув кусты, Носов с Ирочкой двинулись сразу к экспертам и операм. При этом Носов нежно поддерживал девушку под локоток, помогая ей спускаться в низинку. И все норовил придержать за талию, но Ирочка умело ускользала.

Виктор, прежде чем к ним присоединиться, по привычке решил осмотреться по сторонам. Увиденное оптимизма не добавило. Это был глухой уголок парка, далеко от аттракционов и точек общепита. Но не это огорчало. А то, что сразу за низинкой, больше похожей на неглубокий овраг, где сейчас суетились опера и эксперты, находился металлический забор, ограждающий парк. А за забором проходила дорога, огибающая парк. Там время от времени проезжали машины, но даже сейчас, в выходной день, трафик был очень мал. Не больше двух-трех автомобилей в минуту. Ночью же, скорее всего, если раз в полчаса кто-то проедет, то это можно назвать пробкой. А главное – в заборе этом имелась калитка. Сейчас запертая на навесной замок. Причем замок висел снаружи. Преграда для честного человека. Можно было смело ставить ящик коньяка против бутылки минералки, что убийство произошло не здесь, труп был доставлен сюда ночью и именно через эту калитку. Надежда найти свидетелей стремилась даже не к нулю, а к отрицательной отметке.

Макаров недовольно цыкнул зубом, и пошел к своим коллегам. В этот момент раздался звук автомобильного сигнала, и Виктор отчего-то вздрогнул. Это был не просто гудок, а короткая мелодия – несколько тактов из знаменитого «Полета валькирий» Вагнера. Такие музыкальные сигналы были популярны в самом начале девяностых, но сейчас клаксон прозвучал странно и неуместно, как привет из прошлого.

Виктор внимательно посмотрел в сторону дороги. Там стояли припаркованными несколько различных автомобилей. Ничего необычного. Припарковаться с тыльной стороны парка, где, в отличие от главного входа, пусто и не надо ни драться за парковочное место, ни платить за него, самое милое дело. Что же так насторожило? Неужели мелодия гудка? Но что такого в Вагнере, к тому же в самой раскрученной его мелодии? Макаров пожал плечами и решил не отвлекаться на глупости.

Возле трупа на корточках сидели Носов, Ирочка и эксперт. Поодаль стоял опер из райотдела, смоля сигарету. Виктор двинулся к нему. Опер затушил сигарету пальцами, внимательно рассмотрел бычок и сунул его в карман. «Опытный», – с удовлетворением подумал Виктор. Он уже встречал бестолковых оперов, способных бросить окурок на месте преступления и пустить следствие по ложному следу. Этот был хоть и молодой, но с мозгами.

– Что тут? – поинтересовался Макаров.

Опер пожал плечами.

– Баба. Молодая. Красивая. Собачник нашел. Кому еще в голову придет в кустах шариться?

– Говорят, в МВД предлагали поставить памятник неизвестному собачнику, – очень серьезно сказал Макаров. – Как главному поставщику работы для убойных отделов.

– Зарубили идею? – так же серьезно поинтересовался опер.

– Пограничники воспротивились. Типа, у них монополия на образ человека с собакой.

– Завидуют славе, – покачал головой опер.

Виктор обожал такой юмор, когда люди хохмят с каменным выражением лица. Но времени на это сейчас не было.

– Еще есть что?

Опер снова пожал плечами.

– Там ваши занимаются. Я так, чисто компанию поддержать и за пивом сбегать. Что могу сказать? Замочили не здесь…

– Почему?

– Так горло перерезано, а крови две ложки.

– Горло перерезано? – удивился Виктор.

– Ну, это ваши решать будут, перерезано или чего, – не купился опер. – Рана на горле есть. Так что сюда ее привезли. Но уложили аккуратно, не сбросили с горки. Что-то, видать, этим показать хотели.

– В Следственный комитет пойти не думал? – спросил Виктор, приятно удивленный толковостью выводов молодого оперативника.

– Не-а, – отмахнулся тот. – Мне на земле интересней. Взятки брать, таджиков трясти, коммерсов крышевать…

– У нас взятки больше.

– Так ваших и сажают на дольше.

Виктор и опер встретились взглядами, несколько секунд смотрели друг на друга, а потом дружно усмехнулись. Разумеется, беззвучно. Чувства у них давно притупились, но не до такой степени, чтобы в голос ржать рядом с мертвым телом. Виктор кивнул парню, вздохнул, выгоняя улыбку из глаз, и двинулся к товарищам.

Убитая лежала на спине, запрокинув голову, словно демонстрируя свое горло, перечеркнутое раной. Было в этой позе что-то непристойное, стыдно-сексуальное. Одежда девушки в порядке, даже блузка на груди не расстегнута и юбка офисной длины натянута до коленей. Ноги вместе, левая рука покоилась на груди, правая вытянута за голову.

Виктор ощутил внезапный укол злости. Убийца не просто избавился от тела, а использовал его в какой-то паскудной, омерзительной инсталляции.

Носов увидел подходящего товарища и поднялся ему навстречу.

Макаров одними глазами задал немой вопрос.

– Наш клиент, – кивнул Носов. – Сто процентов. Скрипач.

«Скрипачом» серийного убийцу назвал именно Макаров. Маньяк душил девушек чем-то тонким и прочным, чем-то вроде струны. Орудие убийства резало кожу жертв, а в одном случае даже перерезало гортань. Из-за этого экспертам пришлось поломать голову, чтобы записать причину смерти. Носов считал, что негодяй использует гарроту – излюбленное оружие тайных убийц итальянской мафии в США. Но прижилось именно прозвище «Скрипач». Так его звали и в официальных документах.

– Удушение с помощью тонкого прочного предмета, – пояснила Ирочка. – Повреждение кожных покровов с обильным кровотечением. Отрезан мизинец правой руки. Все, как в предыдущих случаях. Видимых признаков изнасилования нет. Положение тела соответствует предыдущим случаям.

– Я ж говорю – наш клиент, – добавил Носов.

Из-за забора снова раздался «Полет валькирий», отчего-то неприятно царапнув по ушам. Виктор присел возле тела.

– Все, как обычно, – сказала Ирочка.

Виктор покачал головой.

– Не все.

– В смысле? – не понял Носов.

Макаров показал на руку погибшей.

– Скрипач отрезал мизинец еще живым девушкам. А этой уже после смерти.

– Ну, это нам эксперт скажет, – недоверчиво возразил Носов.

– Угу, – кивнул Макаров. – И подтвердит мои слова. Рана чистая, ни сгустков крови, ни воспаления тканей.

– Забыл отрезать, а потом вспомнил? – предположила Ирочка.

– Может быть. Имя жертвы, разумеется, неизвестно?

– Как раз известно. У нее паспорт в кармане был. Эльвира Кононова, восемьдесят первого года рождения. Замужем. Адрес имеется.

– Ого, – удивился Виктор. – А свою визитную карточку Скрипач нам на этот раз не оставил?

Что-то не нравилось Виктору в положении тела мертвой Эльвиры Кононовой. О неестественности его говорить было трудно. Наоборот, оно казалось слишком естественным. До того естественным, что выглядело искусственным. А все, что на месте преступления выглядит искусственным, должно рассматриваться в первую очередь и очень пристально.

Виктор проследил взглядом за вытянутой рукой погибшей. Но если она на что-то и указывала, то Виктор не мог понять на что. В том направлении не было ничего. Разве что на заборе висела какая-то старая афиша, которую молодняк уже разукрасил своими наскальными вензелями с бессмысленным набором букв и цифр какого-то безумного начертания.

«Полет валькирий» прозвучал в очередной раз…

– …Витя! Витя! Что с тобой? Витя!

Макаров вздрогнул и увидел перед глазами примятую траву и старые, прошлогодние еще, листья. Он чертыхнулся и сел. Тонкая пульсирующая боль, словно раскаленная проволочка, звенела в маленьком шраме на затылке, у самой границы роста волос. Что-то влажное дрожало на верхней губе. Соплю, что ли, пустил? Виктор провел рукой под носом. На ладони осталось кровавое пятно. Кажется, он на секунду потерял сознание?

– Все нормально, – буркнул он, поднимаясь на ноги.

Его чуть качнуло, но голова была ясной. Только мир вокруг немного поблек, как обычно бывает перед и сразу после обморока.

– Говорил я тебе – кабаки и бабы доведут до цугундера! – немного нервно хохотнул Носов. – Ну, ты чего, в норме? Может, таблетку какую? Или «Скорую»?

– Не надо ничего, – с досадой отмахнулся Виктор. – Давайте тут, завершайте процедуры. Я пойду, прошвырнусь, побеседую с местным населением.

– Вообще-то это работа оперов, – пожал плечами Носов.

– Ты Васю-Васю, что ли, подсиживаешь? – приподнял бровь Макаров. – Это же его текст.

– Точно, пришел в себя, – хохотнул Носов. – Язва!

– Давайте, я с вами! – предложила Ирочка, глядя на Макарова преданными глазами.

– Спасибо, не нужно. Сереге помощь нужнее, он без тебя не справится.

Виктор отвернулся и начал взбираться по склону к аллее, на ходу вытирая платком кровь из носа. Настроение упало на ноль. Неужели ко всем своим многочисленным, но тщательно скрываемым фобиям добавилась еще и неизвестная болезнь вроде падучей? Что он, институтка, чтобы при всех в обмороки падать? С другой стороны – он сегодня выдержал серьезный сексуальный марафон, начавшийся еще прошедшей ночью. Потом чертов зачет по рукопашке, где словил немало крепких ударов по голове. Все это, наложившись друг на друга, вполне могло вызвать банальное переутомление.

Успокаивая себя таким образом, Виктор выбрался на аллею. Осмотрелся, прикидывая, где можно найти потенциальных свидетелей. В дальнем конце аллеи слепой скрипач играл что-то протяжное и жалостливое. В мелодии сливались цыганские и балканские мотивы, сдобренные хорошей порцией еврейских. Скрипач искусно сочетал их, переплетая в одну причудливую тоскливую вязь.

Макаров двинулся в ту сторону, но не дошел. Ему на глаза попалось уличное кафе, сейчас почти пустое. За одним столиком, выставленным на улицу, сидела парочка, увлеченно пялившаяся в свои телефоны, да в дверях павильона скучала молодая то ли официантка, то ли барменша. Она со сдержанным неодобрением поглядывала на парочку. Судя по тому, что на их столике не было ничего, кроме двух чашек явно остывшего кофе, клиенты из них были неважные, а внимание они на себя отвлекали. Официантка была очень симпатичной, и Виктор решительно шагнул в ее сторону – симпатичные девушки являлись его слабым местом.

– Угостите мужчину кофе? – спросил Виктор.

– За ваши деньги – с нашим удовольствием, – парировала девушка.

– Но я люблю крепкий, с гущей.

– Гадать будете? Я всегда чувствовала, что полиция использует гадания в поисках.

– Неужели у меня на лбу написано, что я из полиции? – неприятно удивился Виктор.

Девушка внимательно посмотрела на его лоб, так, что Виктору захотелось его потереть ладонью.

– Нет, лоб чистый, – сообщила девушка. – А вот коленки не очень. Листики прилипли. Когда вы из оврага выбирались. А там сейчас одни полицейские. Так что варианта всего два – либо вы из них, либо вы страшный убийца, которого они ищут.

– А вы наблюдательная, – усмехнулся Виктор.

– Работа такая, – вздохнула девушка. – Во-первых, скучно. А во-вторых, надо всегда присматриваться к клиентам, чтобы знать, чего от них ожидать. Кто начнет жилы из тебя тянуть, что кофе недостаточно горячий, кто попытается смыться, не заплатив, а кто, наоборот, на чай хорошо оставит.

– Вы просто неоценимый источник информации, – обрадовался Виктор. – А вы давно на смене?

– Со вчерашнего вечера. У нас, как у вас – суточные дежурства. Сегодня вечером сменяюсь.

Девушка заинтересованно поглядывала на Виктора, и он одарил ее одной из самых обаятельных улыбок из своего арсенала, заодно посмотрев на картонку с именем на ее весьма развитой груди.

– А скажите, Светлана, не обратили ли вы внимания на что-нибудь необычное этой ночью?

– Так нечестно, – обиделась Светлана. – У меня есть бейджик, а у вас нет.

– Виктор. Следователь по особо важным делам, – представился Макаров, выделив интонацией слово «особо».

– Так вот, Виктор, я очень хотела бы вам помочь. Но, боюсь, вряд ли смогу это сделать. Так как почти всю ночь я бессовестно проспала. Эта часть парка не очень людная. А ночью сюда вообще никто не забредает. Нам даже охрану приставили. Правда, она тоже всю ночь дрыхнет. В общем, часов в двенадцать ночи скрипач закончил пиликать – я его люблю послушать. Интересно играет. Скрипка у него звучит, знаете… Очень необычно. Так вот, он зашел сюда, как обычно, выпить чашечку кофе. Потом ушел, и я пошла в подсобку и заснула.

– Скрипач? – насторожился Виктор, поразившись такому совпадению. – И часто он тут до ночи играет?

– Так он же слепой, – необидно рассмеялась Светлана. – Ему все равно, светло на дворе или темно.

– Спасибо вам, Света.

Макаров достал из кармана визитку, ручку и, нарисовав в уголке визитки цветочек, протянул ее Светлане.

– Что это? – улыбнулась девушка. Улыбка у нее была чистой и искренней. Официантки и барменши редко обладают такой улыбкой.

– Это колокольчик, – пояснил Виктор. – Если вы захотите увидеть следователя по особо важным делам – вам достаточно в этот колокольчик позвонить. И он тут же появится.

Светлана посмотрела ему в глаза открытым взглядом. Барменши и официантки так тоже делают редко. Виктор даже почувствовал легкое смущение, что с ним случалось еще реже.

– Мне пора, – попрощался он. – До свидания.

– До свидания, – раздельно произнесла Светлана, продолжая улыбаться. – Следователь по особо важным делам.

06.

Никакой полезной информации Виктор не нарыл, но настроение резко поднялось. Его отношение к прекрасному, но далеко не всегда слабому полу давно было чисто потребительским. Он давал женщинам то, что они хотели, брал от них то, что было нужно ему. Держал закрытой дверь в свое сердце, а в женские сердца даже не стучался. И если они пытались эти двери ему открыть, он подставлял ногу. Сложности в виде каких-то там отношений он считал излишними и даже вредными.

Несмотря на эту отчетливую позицию, он редко ночевал один. А когда такая ночь выдавалась, он старался провести ее у друзей-приятелей, вызывался на внеочередное дежурство или напрашивался в гости к Даурскому, который заменял ему отца после трагической гибели родителей Виктора.

На самом деле он просто боялся спать один. В его пустой холодной постели обитали демоны. Они набрасывались на него, когда он засыпал, и терзали до утра. Иногда он просыпался часа в четыре в смятой, мокрой от холодного пота постели, с сердцем, бьющимся, как пойманный кошкой воробей. И до рассвета сидел на кухне, наливаясь кофе и боясь снова лечь в кровать.

Самое же страшное в этих его кошмарах было то, что он ни разу не смог вспомнить, что именно ему снилось и что его напугало. Оставалось какое-то необъяснимое, смутное ощущение звонкой, как медь, надежды и непоправимой трагедии, разрушившей эту надежду. Будто он что-то нашел. Что-то, что должно его сделать счастливым на всю жизнь, а потом кто-то вырвал это из его рук, разбил и растоптал осколки. И еще ощущение бессилия перед какой-то могучей силой, и бессмысленная ярость, и цепенящее отчаяние.

И все. Ни единой зацепки, ни единой детали. И так раз за разом, год за годом. Было от чего свихнуться.

Однажды он познакомился с девушкой-психологом, практиковавшей гипноз. После нескольких встреч он как бы в шутку предложил ей загипнотизировать его и узнать, что он видел во сне. Он одновременно жаждал и боялся узнать.

Но боялся он напрасно. Эксперимент провалился с треском. Девушка билась впустую, провела насколько сеансов с разными методами и подходами. Тщетно. Макаров не поддавался гипнозу. Девушка не верила своим глазам. По ее словам, гипноз действует практически на всех. И уверения, что на кого-то не действует или кто-то может ему успешно сопротивляться, – сказки. Просто у всех разная степень гипнотизируемости. Иногда почти незаметная. Но она есть. Вопреки распространенному заблуждению, даже шизофреники поддаются гипнозу. Другое дело, что их не гипнотизируют из-за непредсказуемости реакции. На Макарова же гипноз не действовал абсолютно, даже «на полшишечки», как пошловато шутил Носов. Словно внутри него стоял как-то блок, который невозможно обойти. Это отчего-то пугало его подругу, и в скором времени они расстались.

В общем, природу своих ночных кошмаров с неведомым содержанием Виктор так и не выяснил. Он даже научился с ними жить. Выяснил опытным путем, что оглушение ударной дозой алкоголя никак их не притупляет, а делает только еще более болезненными. Поэтому он почти не пил. Зато они никогда не проявляли себя днем. Поэтому он с удовольствием брал на себя ночные дежурства и операции. Что прибавило ему уважения и благодарности в Управлении и среди коллег, которых он с удовольствием подменял, отдыхая днем.

Кошмары не случались, когда он спал не один. Будто они боялись других людей. Причем не обязательно, чтобы человек спал с ним в одной постели. Достаточно, чтобы этот человек находился с ним в одном помещении, не отгороженный закрытыми дверями. И еще кошмары не посещали его, когда он ночевал в доме Даурского. Эту особенность он объяснить никак не мог, поэтому пользовался ей безо всякого объяснения.

Встреча со Светланой каким-то образом подломила несокрушимый панцирь Макарова. Нет, ни о какой любви речи не шло. Но он ощутил непривычное тепло, шедшее от этой то ли официантки, то ли барменши. Ему просто приятно было находиться рядом с ней, и грела душу вероятность новой встречи.

Разрушил очарование, конечно же, Носов. Кому же еще? Он выбрался на аллею из кустов, как медведь из малинника, треща ветвями и громко пыхтя, и, едва увидев Макарова, принялся махать руками, как сигнальщик на мостике крейсера.

– Что стряслось? – спросил Виктор, подходя поближе.

– Пробили мы эту Эльвиру Кононову…

– Так быстро? – перебил Виктор. – Прям, вы пробили?

– Ну не сами мы, в Управлении, – не смутился Носов. – Знаешь, кем трудилась?

– Кем?

– Переводчицей в Министерстве обороны!

– Твою мать… – выругался Макаров.

– Угу. Могут возникнуть проблемы.

Носов был прав. Преступления военнослужащих, а также против военнослужащих находились в ведении Военной прокуратуры. И «зеленые человечки» крайне неохотно пускали в свою вотчину посторонних. И им было плевать, кто это – менты, Следственный комитет или даже ФСБ. Военная тайна, мать ее. Причем вояки норовили засекретить не только коды пуска баллистических ракет, но даже такие вещи, как количество «КамАЗов» в автопарке какой-нибудь части и фамилии прапорщиков. Под эту гребенку даже банальное расследование ДТП с участием армейской машины превращалось в битву за Сталинград. А тут убийство!

– Твою мать! – повторил Макаров. – Эти дуболомы же отнимут у нас дело!

– К бабке не ходи, – подтвердил Носов не особо расстроенным голосом.

– А ты чего такой довольный?! – взвился Макаров. – Ты понимаешь, что это звено в цепи Скрипача? Нам нужна каждая зацепка! Каждый шанс! Каждая деталь! А тут у нас могут отобрать целое звено!

Носов развел руками.

– Ты так орешь, будто это я у тебя это звено отбираю.

– Так… Так… – начал перебирать варианты Виктор. – Это серийка, причем очевидная. Надо срочно оформлять дело, подшивать его к остальным. Тогда им будет труднее его сдернуть у нас. Подключаем Васю-Васю. Пусть бежит к шефу. Они там, наверху, быстрее договорятся, чем если мы в какого-нибудь членоголового подполковника упремся. Что еще?

– А она точно военнослужащая? – подала несмелый голос Ира, неслышно подобравшаяся к коллегам.

– В смысле? Она ж из Минобороны, – не понял Носов.

Но Макаров сразу сообразил, что имеет в виду Ирочка.

– Умница! – воскликнул он, заставив девушку мило покраснеть.

– Она может не быть военнослужащей, а являться гражданской работницей по контракту. Срочно пробей это. Только аккуратно. У вояк бюрократия та еще. Сообщение о смерти Кононовой к ним, наверняка, уже поступило. Но пока они там прочухаются, что к чему, пара дней может пройти. Мы уже далеко уйдем. И чем дальше уйдем, тем труднее им будет нас обокрасть. Так что выясни это, не возбуждая их лишнее любопытство.

Ирочка кивнула, а Макаров ткнул пальцем в сторону Носова.

– А мы с тобой побежим окучивать ее родню. Сам знаешь – маньяки маньяками, а чаще всего женщин убивают собственные мужья.

Носов тяжело вздохнул, но возражать не рискнул.

– И еще, Ирочка! Обрисуй всю ситуацию Васильеву, пусть запускает свой мотор. Тело на экспертизу срочно. И скажи Менделею, что если он все сделает быстро, то с меня бутылка 15-летнего португальского портвейна. Он давно на нее зуб точит. И технарям скажи – записи с камер вокруг ее дома, вокруг ее работы…

– Вокруг Министерства обороны? – хмыкнул Носов. – Щас! Прям так тебе их и выдали по первому требованию. На простые-то камеры запрос в суд надо подавать.

Макаров досадливо цыкнул зубом. Носов был прав.

– Ладно, это я на себя беру. Все, гвардия, по коням!

Откуда-то издалека донесся «Полет валькирий», но на этот раз он Макарова не тронул. Он уже пошел по следу.

07.

Все не так! Все не то! Макаров прогуливался по огромной гостиной квартиры погибшей Эльвиры, разглядывая интерьер и вполуха слушая, как Носов опрашивал убитого горем ее мужа, сорокапятилетнего Николая Кононова. Вернее – пытался опрашивать. Потому что Кононов не отвечал на его вопросы. Он сидел на диване, раскачивался, обхватив себя руками, и монотонно бубнил:

– Этого не может быть, я не верю… Этого не может быть, я не верю…

Сегодня утром он прилетел из командировки в Сочи, где вел какие-то важные переговоры, и тут узнал сбившую его с ног новость, впав в прострацию.

Носов бросал на Макарова беспомощные взгляды, молча умоляя подключиться к допросу, но Виктор эти мольбы игнорировал. Ему было очевидно, что они попросту теряют время. По незначительным деталям он давно понял, что особой любви в этой семье не было. И что муж лишь изображает шок и вселенскую скорбь. И точно так же понял, что к убийству жены он отношения не имеет. С другой стороны, этот лицемерный тип мог дать какие-то наводки на то, чем занималась его жена, и тем самым помочь понять, как она попала в поле зрения серийного убийцы. Но совершенно не собирался этого делать.

Почему? Никакой тайны в этом для Макарова не было. Все просто и цинично. Рассказав о неофициальной части жизни жены, Кононов тем самым откроет секрет Полишинеля о том, что его жена гуляла налево, пока он делал то же самое. Кононов занимался достаточно серьезным бизнесом, связанным с поставками сырья за рубеж. В этих кругах внебрачные связи были делом обычным, но по законам жанра демонстративно осуждались. Особенно со стороны западных партнеров. Формально семейные ценности там были в почете. Поэтому выплывшие наружу шашни Кононова и, особенно, его жены крепко ударили бы по его репутации. Как в кино про Штирлица – «в порочащих связях замечен не был», где ключевым словом является «не замечен». С этой точки зрения быть безутешным вдовцом Николаю Кононову гораздо выгоднее, чем искать убийцу. На все остальное – в том числе и на других потенциальных жертв маньяка – ему было плевать с Пизанской башни.

Участие в этой дешевой театральной постановке вызывало у Макарова чувство физического омерзения. Любому неприятно, когда его обманывают. Но когда обманывают так топорно – это еще и унизительно.

Нагулявшись по комнате, Макаров подошел к дивану, на котором сидел Кононов, и навис над ним статуей Командора. Носов перевел дух, фактически этого и не скрывая.

– Прекратите крутить кольцо, – холодным голосом распорядился Макаров.

Кононов перестал раскачиваться, а Носов уставился на Виктора, будто действительно увидал Каменного гостя.

– Простите? – переспросил безутешный вдовец.

– Я говорю – прекратите крутить на пальце обручальное кольцо, будто бы это последнее, что вам осталось от горячо любимой жены, покинувшей вас в расцвете лет.

У Носова совершенно натурально отвалилась челюсть. Кононов начал медленно багроветь.

– Вы были в Сочи неделю. Но под кольцом у вас нет белой полоски. Вы надели его только тут, в Москве. Не знаю, для жены или для нас. Но мне на это плевать. Вы бездарный актер. Поэтому заканчивайте свой спектакль. У нас нет на это времени.

– Что вы себе… – Кононов даже приподнялся с дивана. – Да я…

– Не тратьте воздух, – оборвал его Макаров. – Можете сразу писать письмо на имя руководителя Следственного комитета. Возможно, он даже его прочтет. Но к тому времени я вытащу наружу все ваше грязное белье и продемонстрирую каждое пятнышко на нем репортерам с телевидения. Мне плевать на вашу репутацию, в обоих смыслах. У меня нет желания ее обрушивать, как и нет желания ее оберегать. Но мне нужен убийца, пока он не убьет еще кого-то. И ваша тупость мешает мне это сделать.

– Я тебя в порошок сотру, – прошипел Кононов, мгновенно позабывший о роли страдающего мужа убитой жены.

– Люди покруче обещали мне кары пострашнее, – холодно усмехнулся Макаров. – Но я пока еще тут, а некоторые из них уже в местах не столь отдаленных. Вас я посадить не обещаю – кажется, не за что. Вы слишком мелки, чтобы убить надоевшую жену. Ваш уровень – снимать обручальное кольцо перед тем, как перепихнуться с секретаршей. Но когда я приду к вам в следующий раз, я предъявлю вам обвинение в препятствовании следствию.

Кононов раскрыл рот, чтобы выплюнуть очередную угрозу, но Виктор не дал ему договорить.

– Я понимаю, что ваш скромный интеллект и гипертрофированное эго не позволят вам сейчас, на месте, оценить серьезность положения и принять верное решение. Поэтому сутки на раздумья я вам дам. За эти сутки вы можете позвонить мне и превратиться из моей цели в помощника. Я даже постараюсь сделать так, чтобы ваши семейные проблемы остались в тени. Через сутки я спущу на вас псов. Потому что больше всего в жизни я ненавижу самодовольство, тупость и упрямство. Человек, обладающий всеми тремя этими качествами, становится для меня личным врагом. Всего хорошего.

С этими словами Виктор достал визитку, швырнул ее на ковер, к ногам остолбеневшего вдовца, и пошел к двери. Он с улыбкой услышал, как Носов, обалдевший не меньше хозяина квартиры, что-то с грохотом уронил, поспешая вслед за товарищем сбежать из этого неуютного дома.

– Как-то крутовато ты взнуздал, не находишь? – поинтересовался Носов на лестнице. Правда, в голосе его не было осуждения. Только любопытство и даже какой-то восторг.

Макаров пожал плечами. Положа руку на сердце, он и сам был удивлен своими действиями. Нет, он сделал то, что хотел. Но он был удивлен тем, что он это сделал. Все-таки между тем, что ты хочешь сделать, и тем, что ты можешь себе позволить, есть большая разница. А сейчас…

Будто какой-то второй человек внутри Виктора, бесшабашный злой чертенок, на мгновение вылез из него наружу и натворил дел. Хотя какое-то внутренне чувство, от которого невозможно отмахнуться, которое оценивает все не так, как должно или могло быть, как должно выглядеть, а так, как оно есть на самом деле – это чувство подсказывало Виктору, что он не ошибся. Что он все сделал правильно. И это чувство тоже было для него чем-то новым. Что-то в нем изменилось, но он не мог понять, что именно и хорошо ли это. А главное – с чего бы это?

08.

Затея с камерами наблюдения, чтобы отследить перемещения убитой Эльвиры Кононовой в последние дни, с треском провалилась. Дом, где они с мужем жили, считался элитным и охранялся солидной фирмой с фээсбэшной начинкой. То есть организована она была бывшими чекистами, и работали в ней большей частью вышедшие на покой сотрудники спецслужб. Так что наскоком барьер взять не удалось, только повеселили охранников немного. Никаких неформальных контактов они не признавали и выдавать записи жизни богатеев и звезд разной величины без постановления суда не собирались. А след остывал стремительно. Второй «конец» жизненной цепочки обычного москвича «дом – работа» и вовсе был недоступен. Ирочка честно пыталась попросить записи с камер наблюдения Министерства обороны, но там просто расхохотались ей в милое лицо. А для того, чтобы попытаться отследить перемещения человека, не имея начальной и конечной точек маршрута, нужно задействовать такой гигантский ресурс, что обычному следаку, пусть даже по особо важным делам, можно и не мечтать.

Впрочем, Макаров это предвидел и на успех особо не рассчитывал. Поэтому задействовал свой собственный козырь. Предельно неофициальный. Если за неформальные методы работы Вася-Вася просто вздрючивал, то если бы узнал об этом козыре, дни Макарова были бы сочтены не только на службе, но и, что вполне вероятно, на воле.

Отправив Носова в Управление помогать Ирочке, Макаров взял такси и отправился в район, который еще не так давно считался спальным, но по мере разрастания Москвы приобрел статус престижного. Этому способствовало хорошее транспортное положение, относительная близость к центру, уже достаточно современные дома в 16 этажей и большой парк, больше похожий на лес, под окнами.

В одну из шестнадцатиэтажных башен он и вошел, воспользовавшись универсальной «таблеткой». Поднялся на последний этаж на лифте, открыл ключом невзрачную железную дверь технического помещения, прошел темным пыльным коридором и остановился перед еще одной металлической дверью.

Виктор замер на минуту, прислушиваясь. Из-за двери не доносилось ни звука. Только грохот лифтовых механизмов нарушал тишину. Он достал из кармана ключ, осторожно вставил его в замочную скважину, повернул на один оборот. Замок едва слышно щелкнул. Виктор скрипнул зубами и толкнул дверь.

Это помещение можно было бы назвать квартирой. Только оно не значилось в списках жилого фонда. Досталось оно ему по случаю. Когда-то он оказал услугу одному человеку, занимавшему хорошую должность в структуре районного жилищно-коммунального хозяйства. Она не была незаконной, но и законной ее тоже было назвать трудно. Во всяком случае, она помогла этому человеку избежать очень серьезных неприятностей. Не с законом – на это бы Макаров не пошел. А с людьми попроще и поконкретней. В качестве благодарности тот человек вручил Виктору ключи от этого помещения. Оно представляло собой что-то вроде лофта, официально оформленного как мастерская одного художника среднего уровня известности, который на деле почти все время проводил в Италии. Помещение было сдано в аренду на пятьдесят лет за какие-то смешные деньги, причем аренда была выплачена сразу на весь срок. Коммунальные платежи проводились вовремя, поэтому никто этим помещением не интересовался. Его как бы не было.

Впрочем, помощь эта человеку впрок не пошла. Через полгода он погиб при весьма странных обстоятельствах. Семья его быстренько покинула отчий край и отправилась проживать честно нажитое на муниципальной службе за границу. Не в Швейцарию, конечно, а всего лишь в Черногорию – статусом не вышли. А ключи от роскошной квартиры, которой не существовало ни в одном реестре жилых помещений, остались у Макарова.

И вот сейчас он стоял в дверях и тихо наливался черной злобой. Едва слышно шелестел в огромной комнате, квадратов на сто пятьдесят, кулер мощного компьютера да журчала вода в неисправном унитазе туалета. И больше ничего.

Комната была обставлена так, как диктовало воображение любящего плотские утехи чиновника среднего масштаба. Здесь дамы разной степени доступности должны были расставаться с последними остатками стыда, пораженные роскошью и размахом. Хром, плазменные панели по стенам, кожаная мебель и прочие приметы мещанской роскоши двадцать первого века. И большие, в пол, окна, занимающие целую стену. Под ногами плескалось зеленое море парка, а ближе к горизонту клыками хищника терзали небо башни Москвы-Сити и пожелтевшие от старости зубы сталинских высоток.

Среди всего этого пошлого великолепия сейчас стоял здоровенный полукруглый стол, на котором разместилось с полдюжины больших мониторов, несколько перепутанных клавиатур, мышей, горсть всевозможных флешек, кружки с засохшим кофе и прочие приметы профессии того, кто сейчас тут обитал.

Пока Виктор размышлял, за стеной гулко громыхнули механизмы лифта и в первой двери кто-то заскрежетал ключом, нисколько не пытаясь сохранять тишину. Макаров одним движением достал свой «Глок» и прижался к стене. Этот кто-то прошел по коридору, напевая идиотский мотивчик из современной эстрады, завозился со вторым ключом. Дверь распахнулась, прикрыв собой Макарова. Визитер шагнул в полутемное помещение. Это был небрежно одетый в мешковатые джинсы и засаленную толстовку молодой человек лет двадцати пяти с длинными неопрятными волосами. В руках он держал два пакета из супермаркета.

Макаров прижал ствол пистолета к его затылку и тихо, почти шепотом, сказал:

– Здорово, крыса. Привет от Магомеда.

Парень что-то пискнул, выронил пакеты. Там что-то звякнуло, разбившись, и на полу стала растекаться лужа темного цвета.

– Надеюсь, ты не обоссался? – уже нормальным голосом спросил Виктор. – И так загадил мне всю квартиру.

– Виктор Иванович? – дрожащим голосом проговорил лохматый. – Вы меня так напугали…

– Я тебя, сука, сейчас не напугаю, я тебе башку оторву, урод немытый! Пошел вперед!

Виктор убрал пистолет, а парень двинулся в глубь комнаты, держа руки поднятыми, как пленный немец.

– Да опусти ты руки, придурок! – выругался Макаров.

Парень руки опустил и обернулся, подобострастно скаля зубы в улыбке. Виктор молча врезал ему в живот. Парень мешком повалился на пол, не в силах вздохнуть.

– Я все пытаюсь вспомнить, – задумчиво сказал Макаров, присаживаясь рядом на корточки. – Говорил я тебе из квартиры не выходить или не говорил?

– Говорил, – просипел парень.

– Так чего же ты, мандавошка вонючая, гулять поперся? Или мои слова для тебя ничего не значат?

– Я… у меня газировка кончилась, – едва вымолвил парень, пряча глаза.

Макаров только сокрушенно покачал головой.

– А что? Надоело мне тут сидеть! – зло сказал парень, приподнимаясь с пола. – Сдохну тут, и никто не узнает.

– Если ты тут сдохнешь – я об этом узнаю и похороню, – рыкнул Макаров. – А вот если тебя Магомед найдет, для которого ты банковские карточки ломал и которого ты сдал с потрохами – тогда точно никто не узнает, где тебя зароют, как собаку. Только перед этим зажарят твои яйца на медленном огне, а вместо сардельки в эту яичницу бросят твой маленький никчемный хрен. И заставят сожрать. И даже на сигаретной пачке не напишут – здесь лежит Миша Лерман, самый тупой хакер в мире, сдохший из-за бутылки кока-колы.

Миша Лерман сел в крутящееся кресло возле компьютерного стола, повесил лохматую голову и сжал свои руки между коленями. Он выглядел жалким, и злость постепенно начала уходить из груди Виктора.

– Сиди тут, никуда не вылезай. Последний раз тебе говорю. Я даю тебе работу и снабжаю всем необходимым. Я работаю над тем, чтобы тебе отсюда выбраться. Но это непросто. Понимаешь?

Миша вздохнул и кивнул.

– Шестерок Магомеда мы всех взяли, но сам он утек. Шестерки его молчат, как рыбы. Поэтому ты единственный, кто может его утопить. А значит, ты для него цель номер один. Кончит он тебя – и сможет спокойно вернуться. По оперативным каналам я запустил слух, что ты скопытился от передоза…

– Но я же не… – вскинулся Миша.

– Я знаю, что ты не наркот. Не волнуйся. Так вот по тем же каналам я узнал, что Магомед не купился и все равно тебя ищет. Так что пока мы его не возьмем или не придумаем другой способ тебя прикрыть – ты будешь сидеть тут.

– А если мне за бугор свалить? – оживился Лерман. – Я легко могу все доки организовать, базы там подчистить…

– На какие шиши ты собрался туда сваливать? – презрительно усмехнулся Виктор. – Или ты думаешь, что я тебе денег дам? Хе-хе. Совсем ты дурак, я смотрю.

– Я мог бы…

– Даже не думай, – предостерегающе поднял палец Виктор. – Только заподозрю, что ты у кого-то деньги увел – прибью собственными руками. По факту я уже с тобой зашкварился по самое не балуйся. Для закона ты не информатор, а соучастник преступления. Понимаешь? Я скрываю преступника.

Миша в очередной раз тяжело вздохнул, и Макаров махнул рукой.

– Ладно. О деле – как успехи?

Миша мгновенно оживился. Когда речь заходила о компьютерных технологиях, он расцветал, как алкоголик при виде бутылки водки.

– Я зашел на сервак фирмы, которая их дом охраняет. Они думают, что все хорошо устроили. Но только думают. Нашел я пару дыр. Потом попробовал ломануть наблюдашки там, где она работает…

– Что-о? – округлил глаза Макаров. – Это же Министерство обороны! Ты совсем охренел?

– Ну, я так, только сунулся, посмотрел конфигурацию и тэ пэ. Там столько слоев защиты стоит, что мне нужна аппаратура посерьезней. Тогда можно было бы червячка туда…

– Стоп! – рявкнул Виктор. – Никаких червячков туда. Это зеленые человечки, понимаешь? Это не Магомед! Если они только почувствуют, что ты в их огороде копаешься, они даже не снайпера пришлют, а просто взорвут нахрен весь этот дом на всякий случай. Не лезь к ним! Ищи другой способ!

– Да я нашел, – усмехнулся хакер. – Залез в систему ГИБДД – у них камер больше всего…

Макаров молча схватился за голову. Если когда-нибудь вскроется то, что для него творил этот немытый гений, его заживо распнут во дворе Следственного комитета.

– …Короче, вот, смотрите, за ней приезжает такси. Сама она не водит, в базе ГИБДД ее права не числятся. Выезжает со двора. Из соседнего двора за ней выезжает черный джип. Потом вот…

Хакер дернул мышкой, и на экране монитора поменялась картинка. Теперь это был не двор, а проезжая часть с высоты полицейской камеры.

– Видите, уже два квартала, а он едет за ней. А вот уже другой район – а он все еще тут. То есть он за ней следит. И поехала она совсем не на работу! Так что ничего страшного, что я их не ломанул, все равно бы не пригодилось.

– А куда поехала?

– Пока не знаю. Там на трассе пробка была, и таксист «огородами» поехал. Там камер нет. Я расширю зону поиска и вычислю, где они выскочили из бермудского треугольника. Но это серьезный ресурс, мне побольше времени надо.

– Понятно, – согласился Виктор. – Но ты ускорься, как можешь.

А что за машина за ней следила?

– Ну, это просто. Машина принадлежит Игорю Вершинину, дважды судимому. А сам Вершинин принадлежит, если так можно сказать, Николаю Кононову. Мужу вашей убиенной. Тоесть он у него работает водителем и личным охранником.

– Вот оно как, – задумчиво протянул Макаров. – Ревнивый муж пасет свою благоверную, сам убравшись в командировку. Сильно смахивает на обеспечение алиби.

– Что? – переспросил Миша, увлекшийся компьютером.

– Ничего. Все хорошо. Ладно, я пошел. А ты помни, что я тебе сказал.

– Черт, – Миша обмяк от расстройства. – Я кофе забыл купить.

– Зато я не забыл, – Макаров бросил ему две пачки тонко молотого кофе, который можно заваривать прямо в чашке. Растворимого хакер не признавал, а варить нормальный ему было некогда. Будто бы его компьютер мог от него убежать.

Обрадованный Лерман проводил Макарова до дверей. И уже когда следователь вышел в коридор, несмело кашлянул.

– А вы, Виктор Иванович, изменились.

– Что? – не понял Макаров.

– Вы меня раньше не били.

Макаров пожал плечами.

– Раньше ты меня так не доставал.

Но, направляясь к лифту, Виктор не мог не признаться в душе, что он действительно сделал то, чего раньше никогда себе не позволял.

А главное, сделал он это спокойно и расчетливо.

09.

Когда Макаров подъехал к зданию Управления, уже начинали сгущаться сумерки. Рабочий день давно закончился, но Виктор набрал такие обороты, что ему трудно было остановиться. К тому же он знал, что нужный ему человек тоже сейчас на работе.

Судмедэксперт Мендель Джалилович Карпов, незаходящая звезда Управления, был истинным продуктом интернационального Советского Союза. Еврей по маме, татарин по отцу и русский по отчиму, он воспитывался в духе всех трех культур, взяв из них все лучшее. Себя называл сыном трех народов и уверял, что удачно устроился. Если что, всегда может уехать в Израиль, но не хочет. А если евреям придется туго, запросто пристроится в исламисты. Благо, что и Тору, и Коран, как, впрочем, и Новый Завет, он знал в совершенстве. Но сейчас ему выгоднее, по его словам, быть русским, пока его кровные народы между собой не договорятся.

Разумеется, ни в какие исламисты или хасиды, равно как и в черносотенцы, он уходить и не думал. Просто, как многие патологоанатомы, обладал очень специфическим, циничным чувством юмора и был чертовски неполиткорректен. Коллеги со смехом вспоминали, как на одной «разделке» весьма тучного трупа он шмякнул на поднос юной ассистентке с килограмм удаленной жировой ткани со словами «забери домой, вечером картошки пожаришь». Ассистентку пришлось откачивать, но Мендель отделался устным внушением от начальства. Потому что специалист он был экстра-класса, и наказывать его за мелочи обходилось себе дороже.

В обиходе его звали, разумеется, Менделеем или Менделеевым. На работе он засиживался допоздна, потому как жизнь вел одинокую. Жена, чернобровая хохлушка без малейшей примеси еврейской крови, лет пять назад, удачно воспользовавшись мужниным происхождением, свалила в Израиль и грела пышное тело на морском побережье в Хайфе. Старший сын имел клинику во Флориде, а младший зарабатывал совершенно фантастические суммы где-то на нефтяных скважинах Ханты-Мансийского автономного округа. Так что дома его никто, кроме кота по кличке Саддам, не ждал, и Мендель со спокойной душой мог предаваться любимому делу – копаться в трупах.

Менделея Макаров нашел там, где и ожидал, – в лаборатории. Тот сидел в своем кабинете, в прорезиненном фартуке и перчатках, и курил, зажав сигарету пинцетом. Руководство неоднократно грозило эксперту карами небесными за курение на рабочем месте, но он эти угрозы стоически игнорировал.

– Есть чего? – не здороваясь, спросил Виктор.

– Самому мало, – парировал Менделей.

– Про портвейн передали?

– Передали, – вздохнул эксперт. – Потому тут и сижу. Пошли.

В принципе все свои результаты он мог выложить и в кабинете. Но Менделей имел склонность к театрализованным представлениям, поэтому предпочитал выступать на фоне трупов.

В прозекторской на металлическом столе лежало тело Эльвиры Кононовой. К счастью, накрытое простыней, через которую проступали красные пятна.

– У погибшей был весьма богатый внутренний мир, – начал Менделей, взявшись за край простыни. – Хочешь в него заглянуть?

Виктор остановил его жестом.

– Достаточно лица, Мендель Джалилович.

Тот согласно кивнул и не стал сдергивать простыню полностью. Виктор насмотрелся в своей практике на трупы самой разной степени поврежденности и испорченности, но разглядывать вскрытую грудную клетку еще молодой и привлекательной женщины большого желания не испытывал.

Лицо погибшей уже приобрело восковую бледность и его черты заострились. Обезвоженная кожа плотно обтянула кости черепа. Но даже сейчас она оставалась красивой. Только опустившиеся вниз уголки рта и запавшие глаза придавали ей вид фатальной обреченности. Словно она знала, что вот-вот умрет, и смирилась с этим. Но ни отчаяния, ни ужаса не испытывала.

– Боюсь, молодой человек, картина не очень отличается от предыдущих случаев. Ссадин и царапин на теле практически нет. Во всяком случае, таких, которые указывали бы на схватку или отчаянное сопротивление. Причина смерти – механическая асфиксия, вызванная пережатием дыхательных путей тонким гибким предметом.

– Струна, – пробормотал Виктор.

– Интерпретация выводов – не мое дело. Я занимаюсь точными науками, – ответил эксперт. – Струна, проволока, леска – мне сие неведомо. Какие-то уточняющие признаки я смогу выдать после тщательного изучения раны на микрочастицы, но на это пока не было времени.

– А на что время было?

– Не торопите меня, молодой человек! Итак. Механическая асфиксия стала причиной смерти. Рана на горле затронула трахею, но не повредила ее. Кровотечение при этом было недостаточно обильным, чтобы как-то повлиять на общую картину. Так что тут все понятно и однозначно. А вот дальше…

– Что дальше? – не выдержал Макаров, заставив эксперта снисходительно улыбнуться.

– А дальше возникают отличия от прошлых дел.

Виктор почувствовал возбуждение и едва удержался, чтобы не потереть руки. Он даже вынес пятисекундную паузу, которую взял садист в прорезиненном фартуке. Менделей снова улыбнулся, но уже с уважением.

– Первое – характер раны на горле у предыдущих жертв был несколько иным. Немного – но иным. Там края выглядели так, будто их разрезало нечто тонкое и острое, и трахея повреждена гораздо сильнее. Здесь же края как бы слегка замяты, и повреждения трахеи скорее сдавливающего типа, нежели резаные.

– Что это значит? – Макаров сам мог бы сделать предположения, но «сын трех народов» не терпел подобного вмешательства в свою область.

– Я бы предположил, что на этот раз убийца сменил орудие труда. Если использовать вашу, молодой человек, терминологию, то теперь вместо первой струны он использовал четвертую. То есть что-то более толстое или более мягкое.

– Та-ак, – протянул Макаров. – Но ведь это еще не все?

– Не все, – кивнул Менделей. – Предыдущим жертвам убийца отрезал мизинец при жизни, причиняя этим дополнительные страдания. И убивал только после того, как насладится их болью. Они повреждали тонкие ткани гортани, исходя истошным криком – если позволите такую романтическую интерпретацию. Они повреждали ткани запястий, пытаясь вырваться. А в этот раз мизинец отрезан посмертно. Почти сразу после смерти, но все же после нее. Почему именно эта женщина заслужила такую поблажку – решать вам.

– Все? – заинтересованно спросил Виктор.

– Этого мало? – удивился эксперт.

– Это очень много. Но у вас же есть еще что-то! Я же вижу!

Менделей загадочно улыбнулся.

– Да, есть кое-что еще. И вот это действительно необычно. Это необычно не с эмоциональной точки зрения, не с точки зрения психологии убийцы. Хотя серийники редко меняют модус операнди – способ действия. Но это все же теоретически допустимо. А вот технологические изменения – это совсем другой уровень необычности.

– И что же это за изменения?

– Я успел провести анализ крови. Так вот в ней обнаружились крайне интересные следы. Причем в очень малых количествах. Еще лет пять назад мы бы их просто не обнаружили, но наука не стоит на месте. А Следственный комитет на ее передовом крае, чтоб вы таки знали, молодой человек!

Макаров напрягся. Когда Менделей начинал вставлять в свою речь местечковые обороты и словечки – жди бомбы. Это означало, что он готовился к триумфу.

– Итак, – Виктор с горящими глазами, шепотом пригласил начинать.

– Итак! – небрежно сказал эксперт. И это тоже означало, что у него имеется нечто из ряда вон выходящее. – Я могу сказать, что обездвижена жертва была с помощью нейролептика нового поколения. Следы его я обнаружил в ее крови. Причем его формула крайне незначительно отличается от обычного успокаивающего средства, поэтому его очень сложно обнаружить. В кровь он попал воздушно-капельным путем – я обнаружил раздражение слизистой носа и глаз. То есть его распылили жертве в лицо с близкого расстояния.

– Она либо знала убийцу, либо он не вызывал у нее никаких опасений.

– Догадки – ваша область. И главное – кроме следов этого нейролептика, в крови я нашел буквально исчезающее количество амитала натрия.

У Макарова глаза полезли на лоб. Вот это действительно бомба так бомба.

– Амитал натрия? Вы уверены?

Эксперт обиженно поджал губы.

– Надеюсь, это был риторический вопрос, молодой человек? Или вы сомневаетесь в моей компетенции?

– Это был даже не вопрос, – тут же отыграл назад Макаров. – Я просто несколько ошеломлен. Я не поверил не вам, а самой ситуации. Сыворотка правды – слишком дорогое и редкое удовольствие, чтобы всплывать случайно на таком, пусть и ужасном, но бытовом деле.

– Согласен с вами, молодой человек, – кивнул Менделей. – Но, как я уже говорил, откуда, куда, кто и зачем – эти вопросы вне моей компетенции. Меня интересует только «что». Добавлю перчику вам в суп – это не просто амитал натрия. Тот держится в крови достаточно долгое время и легко обнаруживается. Кроме того, он вводится внутривенно и для проявления эффекта требуется довольно большое время. Здесь же следы были в микроскопическом количестве, а сейчас их и вовсе нет. Если бы не ваш обещанный портвейн, мы бы его не обнаружили. Это некое неизвестное мне средство с мощным действием и быстрым распадом. При этом оно выводится из организма не с мочой или дыханием, как остальные препараты, а просто распадается в организме. Ведь жертва-то, если вы не забыли, уже мертва.

– Вы сказали – внутривенно. То есть остался след от укола?

– В том-то и дело, – усмехнулся Менделей. – Препарат введен не внутривенно, а непосредственно в позвоночник. Вот сюда.

Менделей потянул тело за плечо, поворачивая его на бок. Виктор шагнул к столу. И увидел, как палец эксперта указывает на крохотную точку на затылке, на самой границе роста волос.

Ему пришлось собрать все силы, чтобы не выдать эмоций, полыхнувших в его мозгу. Знакомая тонкая раскаленная нить пронзила его собственный шрамик на том же самом месте.

– А это что? – ровным голосом спросил Макаров, указывая на тонкий шрам рядом со злополучной красной точкой укола.

– То же самое, что и это, – Менделей отвел волосы Эльвиры и продемонстрировал такой же шрамик за ухом. – Пластика.

– Не рановато ей делать пластические операции? – удивился Виктор.

– Женские сердца неподвластны мужскому разумению, – пожал плечами Менделей. – Я отработал свой портвейн?

– Завтра он будет у вас, – поклялся Виктор. – Если бы у меня было две бутылки, я бы отдал вам обе.

Виктор уже двинулся к выходу, но остановился.

– Менделей Джалилович! Вы же не должны были выдать результаты так быстро?

– Нет.

– Ну так и не выдавайте. Особенно, если об этом начнут спрашивать зеленые человечки.

– Я не так уж много пью.

– Я про других, с Фрунзенской набережной. Эта девушка работала переводчицей в Министерстве обороны.

– Так, – задумчиво пробормотал Менделей. – Пожалуй, если учесть новейшие средства, которые к ней применялись, эта информация была для меня лишней. Я до сих пор прекрасно жил без нее. Хорошо. Аркашу, моего помощника, я тоже предупрежу. Он мне ассистировал.

10.

«Подражатели» или «имитаторы» в историях с серийными убийствами никогда не являлись чем-то необычным. Скорее, наоборот. Кто-то вдохновлялся подвигами маньяков и шел по их следам. Кто-то таким образом реализовывал свои собственные порочные наклонности, маскируя их под дела известного убийцы. Имелись даже случаи, когда таким образом путали следы наемные киллеры.

Именно поэтому «охотники за маньяками» хранили в глубоком секрете подробности расследования, выдавая прессе очень дозированную информацию. Это позволяло легко отличать действия имитаторов от деяний «оригинала».

По всей видимости, убийство переводчицы Минобороны являлось именно имитацией. Сделать такой вывод на основании трех факторов – мелких ошибок в исполнении, месте работы погибшей и применении секретного препарата – мог бы даже новичок. А Виктор новичком не был. Но в деле имелись странности. По большому счету, ошибок было всего две – минимальное отличие в орудии убийства и посмертная ампутация мизинца. Но они слишком незначительны, чтобы сделать вывод об имитации. Если бы не следы сыворотки правды, их было бы недостаточно для каких-то серьезных подозрений. То, что Виктор получил такие серьезные аргументы – чистое везение.

Макарову было тревожно. Кажется, он со своим расследованием мог влезть на очень опасную территорию, где убийцы имеют исчерпывающую информацию о работе следствия и доступ к новейшим препаратам, неизвестным даже такому монстру экспертизы, каким был Мендель Джалилович Карпов.

Он не боялся. Но территория эта была неизведанной и таила в себе много подводных рифов. Стоит ли вообще на эту территорию лезть? Ведь, по большому счету, делу Скрипача, которое вел Виктор, это нисколько бы не помогло. Зачем ввязываться в шпионские разборки, да еще не имея никакой информации о том, на чьей стороне ты окажешься, кому поможешь или, наоборот, навредишь? Тут требовался совет человека, который ориентируется в этих темных водах.

Таким человеком являлся его друг, наставник и опекун – Семен Андреевич Даурский.

Виктор не помнил, при каких обстоятельствах он с ним познакомился. Вернее – как Даурский вошел в его жизнь. Такое ощущение, что он был в ней всегда.

Впрочем, о своей жизни до юношеских лет Виктор вообще почти не помнил. Он жил и учился в интернате. Не в таком, куда сплавляют трудных детей или сирот. Нет. Их интернат располагался на обширной территории с вековым лесом и чистым озером в ближнем Подмосковье. Программа была сложнейшей, и обучали детей разного возраста специалисты высочайшего класса. И все, что они вкладывали в головы воспитанников, там и осталось. Виктор знал несколько языков, включая пару экзотических, обладал приличными знаниями в экономике, физике, химии, что очень помогало в работе. Мог наизусть цитировать Бодлера или Ницше, не путал Гегеля с Гоголем, а Бабеля с Бебелем. Кроме того, он умел водить автомобиль в экстремальных режимах, стрелять с двух рук в движении и, в принципе, понимал, как пилотировать вертолет, хотя ни разу не пробовал.

Одна беда – он не помнил ни лиц, ни имен. Ни-че-го. Годы, проведенные в интернате, остались в нем запахами, звуками, ощущениями. И только.

Было еще одно воспоминание. Не проходящее чувство обиды. Раз в три месяца все разъезжались к родителям. И раз в месяц родители приезжали на два дня к воспитанникам. К Виктору не приезжал никто.

И только когда ему исполнилось шестнадцать, и воспитанников интерната на торжественном построении поздравили с окончанием обучения и распределением по подготовительным отделениям солидных вузов, появился Даурский. Но это не было днем знакомства. Виктор был уверен, что они встречались раньше. Только непонятно где и когда.

После построения Даурский подошел к нему, положил руку на плечо и сказал:

– Здравствуй, Витя Макаров. Я друг твоего отца.

Следующее, что помнил Виктор – он сидит на заправленной койке в дешевом гостиничном номере и плачет, сжимая в руках старую фотографию. Черно-белую фотку из какого-то ателье. А на снимке молодой мужчина с ироничным взглядом темных глаз и крепким подбородком обнимает ясноглазую девушку, со смешным начесом на голове, как было модно в восьмидесятых. А на руках у нее – темноглазый мальчишка лет трех, удивительно похожий на отца.

Да, на отца, потому что Даурский сказал, что эти люди – мать и отец Виктора. А мальчик – это он сам. А не навещали они его в интернате по одной простой причине. Они погибли.

Нет, не так. Они не погибли. Их убили. Отец Виктора был разведчиком-нелегалом. Они с женой жили в одной из условно западных стран, где заправляли парни из-за океана. Он подобрался очень близко к тому, чтобы вскрыть сеть двойных агентов – наших сотрудников спецслужб, работавших на западные разведки.

Их машина разбилась на трассе в Польше. В стране, наводненной разведчиками, контрразведчиками, двойными агентами и просто авантюристами всех стран мира. Здесь пересекались зоны влияния блоков и альянсов. Поэтому так и не удалось выяснить, кто стоял за этой без сомнения рукотворной аварией – западные спецслужбы или наши предатели, боявшиеся разоблачения. Случилось это почти десять лет назад, когда Вите не исполнилось и шести. Поэтому он все свое детство провел в этом интернате, куда самые богатые и влиятельные люди России пытались пристроить своих чад, но почти всегда безуспешно. Потому что туда принимали только действительно экстраординарно способных. Деньги и влияние не решали ничего.

Даурский сказал, что не мог рассказать обо всем Виктору раньше. И не только потому, что тот был слишком мал. Просто имелись некоторые обстоятельства». Больше он ничего не сказал. Он вообще мало говорил. Но раз уж Виктор закончил обучение в «приюте для гениев», ему достаточно было сопоставить два и два, чтобы понять, что этот дядька тоже из ФСБ или из какой-нибудь еще более секретной конторы. Скорее даже не из ФСБ, а из внешней разведки. В нем присутствовал некий лоск, больше подходящий шпиону, а не оловянноглазому контрразведчику.

С того дня Даурский был всегда рядом. Он направлял, помогал, поддерживал. При этом никогда не навязывая своего мнения. Он сказал, что поклялся отцу Виктора, что его сын не останется без присмотра. И теперь выполнял эту клятву.

За двадцать с лишним лет Виктор так и не узнал, кто такой Даурский и чем он занимается. Сейчас ему было шестьдесят, но он никогда не «ходил на работу». У него имелись приличные деньги, но он не был богатым в том смысле, как это понимается в России. Он был энциклопедически образован и играл на фортепиано, но в «спортивной комнате» его дома висела груша, набитая не песком, а щебнем, он лежа жал штангу больше ста килограммов чисто для поддержания тонуса и каждый день пробегал пятнадцать километров. А еще у него с собой всегда, даже в кармане банного халата, лежал небольшой пистолет «ПСМ» без серийного номера.

К кому еще, если не к такому человеку, как Семен Андреевич Даурский, мог обратиться следователь по особо важным делам Виктор Макаров, когда его дело о серийном убийце вот-вот могло обернуться попаданием в самую гущу шпионских разборок с участием «зеленых человечков» из здания на Фрунзенской набережной?

Уже стемнело, когда Макаров пробился сквозь пробки и подъехал к старому дому Даурского на окраине старого города-спутника Москвы. Это был крепкий, но не пафосный коттедж еще советской постройки, стоявший на обширном тенистом участке, заросшем вековыми соснами. Тут, менее чем в десятке километров от МКАД, квадратный метр земли стоил больше, чем сотка в не самых дальних дачных поселках. Окрестные коттеджи сияли роскошью и во все горло орали даже не о достатке, а о настоящем богатстве владельцев. На их фоне домишко Даурского площадью в несчастные сто пятьдесят квадратных метров казался халупой. Только трехметровый каменный забор с системой охраны был современным. На безопасность Семен Андреевич не скупился.

Дом этот принадлежал Даурскому еще при Горбачеве. За какие заслуги он его получил, не рассказывал. А каким образом такой человек, как он – не бандит, не олигарх, не авторитетный бизнесмен и даже не чиновник, – смог сохранить его в собственности в дурные девяностые, когда за подмосковные сотки даже академиков и писателей вывозили в ближайший лесок, не рассказывал тем более. Только усмехался. Мол, даже у спаниеля есть зубы, а я, дескать, не совсем спаниель. Виктор подозревал, что Даурский совсем даже не спаниель, но эту сторону своей жизни опекун хранил под семью замками.

Уже став следователем, Виктор как-то попытался чуть-чуть, одним глазком, заглянуть «под половицу», пользуясь служебным положением. Делал он это крайне аккуратно и ничего не нашел. Вообще ничего. Стена. А на следующий день за чашкой утреннего кофе Даурский доброжелательно попросил Виктора больше не предпринимать подобных попыток. Не нужно. И Виктор послушался совета.

Сдвижные ворота бесшумно отъехали в сторону, как только машина Макарова к ним приблизилась. Даурский встретил его на крыльце, чуть поеживаясь от вечернего сквозняка.

Узкое интеллигентное лицо, худощавая фигура, вьющиеся волосы крепко прибиты инеем. Одет как обычно – мягкие домашние брюки, свободная рубашка с расстегнутым воротом и старый теплый халат, слегка потраченный молью. В кармане наверняка все тот же «ПСМ» – оружие советских генералов и партработников. Маленький, плоский, идеальный для ношения в кармане.

Тепло обняв Виктора, Даурский провел его в дом и усадил на старый, обжитой кожаный диван. Кофе и закуски уже ждали на столе. Причем кофе был обжигающе горячим. Даурский не опускался до заваривания кофе литрами и, тем более, его подогревания. Значит, узнал, что Виктор подъезжает как минимум минут за пять. И, разумеется, не скажет откуда. Маленькие секреты таинственного человека.

Минут пять ушло на неспешную болтовню о том о сем. Этот ритуал следовало соблюсти. Но Даурский не затягивал его до состояния утомительности. Поэтому вопрос задал скоро.

– Что-то случилось? По работе или личное?

Виктор задумался, покачивая в руке фарфоровую кофейную чашку. Он ехал сюда с конкретной целью – поговорить. Но сейчас не знал, как начать.

– Давай с самого начала. От яйца, – посоветовал Даурский, заставив Виктора вздрогнуть. Ведь он не успел озвучить свою мысль.

– Ты знаешь, дядя Семен, я расследую серию убийств так называемого Скрипача.

Даурский молча кивнул.

– Сегодня найдена очередная жертва. Я не могу назвать ее имя – тайна следствия. Скажу только, что она работала в Министерстве обороны. Техническая должность, но тем не менее. Так вот в ее случае имеются некоторые особенности, которые заставляют меня думать, что это дело рук имитатора. Причем имитатора с большими возможностями. Понимаешь?

Даурский все так же молча посмотрел Виктору в глаза. И Макаров махнул рукой на тайны следствия и выложил своему наставнику все, в подробностях.

Дослушав до конца, Даурский встал, достал из бара два стакана, бутылку виски и тоника. Налил виски себе, а Виктору тоник. Он прекрасно знал, что Макаров практически не пьет, поэтому и предлагать не стал. Сделал большой глоток и задумался. Виктор терпеливо ждал, подгонять Даурского бессмысленно. Показалось или дядя Семен напрягся несколько больше, чем полагалось бы для такой ситуации?

– Ты забрался в опасное место, – наконец произнес Даурский. – Столь тонкая имитация означает, что исполнитель имеет доступ к вашей информации. И я не думаю, что орудие и посмертная ампутация – это небрежность или ошибка. Есть ненулевая вероятность, что это маячок. Маркер. И он пускает тебя по этому следу. Зачем? Я не знаю. Но когда хищник оставляет видимый след, это означает, что он ведет в засаду. А вот на кого засада?

– На меня?

– Зачем?

Виктор пожал плечами.

– Имеешь ли ты какую-то информацию, которую можно было бы назвать из ряда вон выходящей? Не на бытовом уровне. И даже не на уровне большого бизнеса. А на том уровне, где могут обнаружиться интересы государства, военных или спецслужб? Не обязательно наших.

Даурский вонзил в Виктора немигающий взгляд. И Виктор понял.

– Смерти ученых.

Даурский медленно кивнул.

– Ты ведешь это дело уже год. Сколько случаев?

– Пять, – ответил Виктор. – Только за этот год. Но след тянется дальше в прошлое. Среди наших ученых, ведущих перспективные научные исследования, уже лет десять наблюдается подозрительно повышенная смертность и склонность к исчезновению без вести.

– Я ничего не утверждаю. Но попробуй поискать связь между этими делами.

– Между Скрипачом и учеными?

Даурский поморщился.

– Нет, между учеными и последним убийством этой переводчицы. И будь осторожен. Ты можешь затребовать охрану?

– На каком основании?

Даурский вздохнул. Его интуиция не могла служить поводом для выделения Макарову персональных охранников из отдела физической защиты. Да и не помогут следкомовские «физики», если в дело вступят парни из ГРУ. Эти всегда доводят дело до конца, так их учили.

– Если это военные, дело у вас отберут в ближайшие сутки. Под глупым надуманным предлогом, потому что реальный им показывать нельзя. Тогда просто забудь и не лезь. Впрочем, они могут попытаться засекретить все, даже если это дело рук их противников. Черт, с вояками ничего не поймешь и никогда не договоришься.

Виктор наскоро попрощался с другом-наставником и прыгнул в машину. Даурский стоял на крыльце, провожая его взглядом. Ну душе у Виктора было неспокойно. Разговор не дал ответов. Советы Даурского оказались несколько предсказуемы. И оставалось странное ощущение, что он не столько старался помочь Виктору, сколько направлял его в другую сторону. Отводил от потенциально опасной ситуации. Желание уберечь воспитанника, разумеется, нормально. Но Виктор не выносил манипуляций, направленных на него. Сам-то он манипулировать умел и не гнушался. Но то сам. А оказаться объектом манипуляций, хоть и вызванных самыми благими намерениями, слишком обидно и унизительно. С другой стороны, а что еще ожидать от старого прожженного ветерана спецслужб, про которого Виктор до сих пор не знал, какую именно спецслужбу он представляет, несмотря на десятилетия дружбы и самых доверительных отношений.

Отступиться было бы самым разумным решением. Но это надо еще обдумать.

11.

Москва, хоть и носит звание мегаполиса, город маленький. Ну ладно, пусть не маленький, но точно небольшой. Причем его размеры меняются в зависимости от времени суток. В час пик поездка на автомобиле в несчастные пару километров может затянуться на пару часов, а вот ночью весь город насквозь проезжается за какие-то полчаса, при этом даже без особого превышения скорости. Важно ведь не гнать, как сумасшедший, важно просто не останавливаться.

Виктор выехал со двора Даурского неспешно, но как только закрылись ворота, дал газу. Странным образом быстрая езда прочищала мозги. Во время гонки ты вынужден следить за дорогой, анализировать обстановку в условиях недостатка времени, и это отгоняло мысли, сомнения и тревоги на периферию сознания.

Но не в этот раз. В этот раз все было иначе. Шквал эмоций в голове Макарова смешался с таким же шквалом мыслей, причем мысли вломились в голову несвязные, цеплялись друг за друга, отталкивали друг друга, смешивались друг с другом, так, в итоге, и не складываясь во что-то хоть чуточку логичное. Дико пульсировала боль в затылке, отдаваясь в шее и правом плече. Взревывал мотор, подгоняемый педалью акселератора. Шелестели шины по асфальту. Мельтешили в глазах сотни летящих навстречу огней. Как струны переплетались разделительные полосы, запутывая все окончательно. Виктор погрузился в полусомнамбулическое состояние – часть сознания четко и безукоризненно управляла автомобилем, тогда как другая пребывала вообще незнамо где.

Когда Виктор пришел в себя, он стоял на обочине какой-то пустынной, плохо освещенной дороги. Слева – стена деревьев, погруженных во мрак. Справа – забор из металлических прутьев, за которым так же возвышались деревья. Он не понимал, где он и, главное, как и почему здесь очутился. Виктор уже собирался решить вопрос банальным способом, включив навигатор. Но забор почему-то показался ему смутно знакомым.

Он вышел из машины, не глуша мотор, и подошел к ограде. За ним глубокой тенью куда-то в преисподнюю сползал овраг. Еще через минуту Виктор осознал, что именно здесь он был сегодня днем, разглядывая тело убитой Эльвиры Кононовой. Внутренний компас зачем-то притащил его на место преступления.

«Место, где найдено тело» – занудно поправил он сам себя. Где именно было совершено преступление, еще предстояло узнать.

Виктор не раздумывал. Дверца в заборе оказалась незапертой. Он вошел под сень мрачных деревьев и двинулся туда, где днем лежала убитая. Нога проскользила по прелой прошлогодней листве, и Виктор на пятой точке, вполголоса матерясь, съехал на самое дно лощины.

Несколько минут он прислушивался к окружающей его тишине. Впрочем, разве бывает в мегаполисе тихо? Шум тысяч машин и миллионов голосов, неведомых агрегатов, кружащих в небе самолетов и несущихся под землей поездов метро сливался в один могучий гул, звучащий, кажется, на уровне инфразвука, который слышишь не ушами, а всем телом.

Зачем он здесь? Что хочет найти? Да и что можно увидеть в темноте?

Он осмотрелся, потом закрыл глаза. Это помогало сосредоточиться и отключить «быстрое зрение», включив зрение внутреннее. Что-то не так? Вроде бы все так же, как было днем. Ну, разве что за исключением мертвого тела на траве, толпы экспертов, полицейских, сыскарей и прочего люда. Стоп!

Есть расхождение! Нет той афиши на заборе, изрисованной нелепыми граффити. Ну и машина за ограждением стоит только одна – его собственная.

Виктор открыл глаза и вздрогнул. В проеме двери виднелась темная фигура. Фонарь находился метрах в ста дальше по дороге и светил в спину человеку, поэтому он выглядел как силуэт из театра теней.

– Эй! – крикнул Макаров.

Фигура отшатнулась, но не исчезла.

– Стой, где стоишь! Следственный комитет! – рявкнул Макаров, карабкаясь по склону оврага.

Забираясь, Виктор автоматически сунул руку за пояс, где должен был находиться верный «Глок», но его там не оказалось. Вася-Вася издал приказ сдавать оружие по окончании рабочего дня или дежурства. Но фигура и не думала ни нападать, ни скрываться.

Более того, оттуда раздался тихий смех.

Наконец, Макаров одолел крутой подъем, пыхтя от напряжения. И сам улыбнулся. Это была та самая официантка или барменша из летнего кафе. Светлана.

– Я поздно сегодня, – пояснила она прежде, чем Виктор спросил, что она тут делает. – Сменщица задержалась – родительское собрание. Ну и чтобы меня отблагодарить, накрыла скромный девичий стол. Тем более что в кафе давно никого нет. Так что я сейчас пья-а-а-ная.

Светлана рассмеялась, заставив Виктора снова улыбнуться. Она делала это легко и как-то заразительно.

– А что же такая красивая и пьяная девушка делает на темной улице одна? Вам не говорили, что это опасно?

Светлана легкомысленно пожала плечами.

– Тут не бывает людей. А где людей нет, там как раз безопасней всего.

– Логично, – хмыкнул Виктор. – Вы меня удивляете второй раз за день. А это со мной бывает редко.

– Следователь по особо важным делам, – раздельно произнесла Светлана, легонько ткнув Виктора пальцем в грудь. – Знаток человеческих душ.

– Давайте, я отвезу вас домой, – предложил Виктор.

– А где ваш дом? – Светлана наклонила голову к плечу, как это делают удивленные собаки. – Не очень далеко? Завтра мне нужно на одно очень важное мероприятие.

Его несло на каких-то волнах, неощутимых, невидных и неслышных, но таких могучих, что сопротивляться им не было ни сил, ни желания. Он вел машину, она сидела рядом. Она смотрела на него, молчала и улыбалась. Он смотрел на дорогу, но чувствовал ее взгляд и тоже молчал и улыбался. Машина летела по ночному городу и ни разу не попала на красный сигнал светофора. Словно кто-то большой и невидимый вел их своей рукой, всемогущей, как рука отца, ведущего сына в детский сад, оберегая от малейшей задержки.

Припарковаться удалось прямо у подъезда, хотя в такое время найти свободное место – задача нетривиальная, и иной раз приходилось еще четверть часа кружить по району, отыскивая незанятый клочок асфальта. Лифт поднял их на нужный этаж, и его кабина сегодня нисколько не напрягла Виктора. Они ничего не говорили друг другу, просто смотрели глаза в глаза. И улыбались. Как два счастливых идиота.

В прихожей их встретило зеркало, на котором губной помадой было жирно написано «Козел!». Рядом валялся сплющенный тюбик этой помады. Виктор, совсем забывший про оставленную тут с утра дорогую на вид блондинку, только пожал плечами и рассмеялся. Светлана тоже прыснула.

Через несколько секунд они уже были в постели.

Макаров не понимал, что с ним происходит. Все было как-то не так. Не так, как он привык. Они толком еще не познакомились, а их одежда уже валялась на полу, но почему-то не было ощущения ни дешевой доступности этой женщины, ни разнузданности в сексе, ни расчетливости. Все произошло очень естественно.

Он взлетал, падал, она снова заставляла его лететь. Она не была ни яростной в страсти, ни особо умелой и изобретательной. Она была нежной. Без всей этой мяукающей деланой нежности, от которой у Макарова всегда скулы сводило. Эта нежность обволакивала его не как сладкий, но липкий мед, а как пушистое одеяло, как теплая вода, погружая в себя, растворяя в себе. С ней Макаров забыл про свою технологию секса и в кои-то веки просто любил женщину, безотчетно и самозабвенно.

Он прижал к себе ее мягкое, податливое и одновременно упругое тело, зарылся лицом в пушистые волосы. Это было оно – счастье.

– Соня! – прошептал, почти простонал он.

– Почему соня? Я еще не хочу спать, – усмехнулась Светлана.

Макаров аккуратно отстранился и сел на край кровати, повернувшись к Светлане спиной. То, что он ощутил, можно было бы назвать ожогом. Только с обратным знаком. Будто ледяная игла кольнула в сердце, морозными метастазами скрипучего инея растеклась по мгновенно ставшим хрупкими жилам.

Молчание повисло, как тьма.

– Прости, я не поняла, что это было имя, – сказала Светлана.

В ее голосе не было ни обиды, ни сарказма. Только горечь. И безжизненность.

Виктор рефлекторно сжал кулак, сгребая в горсть край простыни.

– Я… – начал он, надеясь как-то сгладить момент, но неожиданно даже для самого себя закончил, – … вызову тебе такси.

Несколько секунд тишины. И голос, ровный, без надрыва.

– Да, вызови, я не знаю, где нахожусь.

Виктор подобрал упавший телефон, набрал номер, назвал адрес. За это время Светлана встала, оделась. Она не прикрывалась в лицемерной стыдливости, одевалась спокойно, будто его не было в комнате. Но из нее словно выпустили воздух.

Макаров потянулся за бумажником, чтобы дать денег на такси, но Светлана обожгла его таким взглядом, что он предпочел вместо бумажника подобрать часы.

– Будет через три минуты, – сказал он, откашлявшись.

Светлана кивнула и пошла к двери. Задержалась на мгновение, будто хотела что-то сказать, но не стала. Молча вышла, и щелчок замка отрезал ее от Виктора навсегда.

Виктор с силой потер лицо. Ушедшая было боль в затылке снова вернулась. Зачем? Зачем он это сделал? Неужели его так напугала опасность привязаться к женщине?

Он вскочил и подошел к окну. Чтобы увидеть ее. Рассмотреть в ней то, чего он испугался.

Светлана вышла из подъезда. Большинство женщин посмотрели бы вверх, на окна. Она этого не сделала. Она шла по асфальту подъездной дорожки, плечи ее были опущены, словно под непосильной ношей. Виктор скрипнул зубами. Он уже сделал движение, чтобы одеться и броситься за ней. Но в этот момент из-за угла вырулил светлый седан и остановился возле Светланы. Она села в машину и та тронулась, мигнув на прощание стоп-сигналом на выезде со двора.

Виктор посмотрел на экран телефона и выключил его. Сейчас ему не нужны были никакие звонки. Он выключил свет и ничком упал на постель, еще хранящую ее запах.

Во двор медленно въехала желтая машина такси. Постояла несколько минут и уехала, так и не дождавшись пассажира.

12.

Утро было тяжелым. Смертельно тяжелым. Смятая постель напоминала поле боя, причем с применением тяжелого вооружения. Наволочки и простыни посерели от пота. А сам измученный и истерзанный Виктор Макаров был похож на пехотинца, чудом выбравшегося живым с этого сражения.

За окнами серел неуютный рассвет, а Макаров сидел на краешке кровати, покрасневшими глазами наблюдая, как на полу потихоньку начинают вырисовываться нечеткие тени. Он поспал всего пару часов, но о том, чтобы вернуться ко сну, не могло быть и речи. Он же не враг сам себе – возвращаться в цепкие липкие объятия кошмара.

Когда Светлана ушла, он был пришиблен этим, а главное – тем, что он сам, своими руками сделал все, чтобы она ушла. Он закрыл глаза и, проклиная себя и того черта, что вдруг в нем завелся, попытался забыться.

Вот только он упустил из виду, что остался дома один. А ненасытный демон его снов никуда не делся, он просто притаился под кроватью, терпеливо ожидая, когда Виктор допустит промашку и забудет про него.

И дождался.

Злобный ночной зверь вцепился в свою жертву желтыми, дурно пахнущими клыками и жевал, драл когтями, зловонно дышал в лицо. Его хохот закладывал уши, а сверкающие глаза слепили. Но в этот раз зверь высунул свою хищную морду чуть дальше, чем обычно. Раньше он умудрялся измочалить и тело, и душу Виктора, ни разу не показавшись на глаза. Он всегда был за спиной. От него невозможно было ни убежать, ни принять бой. И он никогда не оставлял следов. Макаров ни разу не смог вспомнить ни единой детали своего ночного проклятия.

Но не в этот раз.

Соня.

То имя, что ни с того ни с сего всплыло вдруг в его голове и, черт бы его подрал, на языке в самый неподходящий момент. Имя, которого он не знал. Он не был знаком ни с одной женщиной по имени Софья.

Он так думал. До сегодняшнего утра, которое только собиралось наступить.

Он вытащил это имя из цепких когтей зверя, который приходил к нему по ночам. Он вынырнул с ним, будто тонул и, опустившись на дно, оттолкнулся от него, чтобы всплыть из мглы пучины на поверхность. И только вынырнув, обнаружил в своей сведенной судорогой руке что-то, что он случайно зацепил на дне. Раковину, жемчужину, ржавый гвоздь или просто горсть ила.

Макаров вынырнул с именем «Софья». Он вспомнил ее. Вспомнил единственное, что смог вспомнить о юности. Вспомнил девочку с серыми глазами, решительным подбородком и старомодной светло-русой косой. Ее чуть обветренные и соленые губы. Ее сильные руки. Ее еще небольшую, но упругую грудь, что трепетала под его неловкой мальчишеской ладонью. Его первую в жизни женщину, которую он любил пылко, страстно и беззаветно, как могут любить только пятнадцатилетние.

Почерневший в схватке с монстром ночного кошмара, Макаров застонал, вцепившись в свои волосы. Он вытащил это воспоминание из глубин своей памяти. И теперь не знал, что с этим делать. Потому что он понял, почему память столько лет не пускала его туда. Потому что он вспомнил и еще кое-что.

Он вспомнил, что соленый вкус ее девичьим губам придал не морской бриз. А кровь. И грудь, которую он сжимал своей ладонью, была мокрой и липкой от крови.

Он вспомнил, как ее серые глаза, распахнутые широко-широко от боли, смотрели прямо ему в мозг, в сердце, в душу. А губы шептали – «Беги!» А он не мог бежать. Куда он мог бежать от нее? Она уже понимала, что не ранена, а убита, просто по какой-то причине выключатель еще не щелкнул. Но он этого не понимал. И не хотел понимать. И даже если бы понял – никуда бы не ушел. Как преданный пес, он охранял бы ее тело до последнего вздоха и скалил бы зубы, даже сам будучи фактически мертвым.

Но – вот он здесь, сидит на своей измятой и поруганной постели, тридцатитрехлетний мужик. Живой и здоровый, если не считать пары не опасных для жизни шрамов. А ее нет. Значит, он ее оставил. Виктор не помнил, что случилось и почему. Он знал одно – непонятно как, но он бросил ее умирать в одиночестве. Или дождался, когда она умрет, и уже тогда бросил. Что, впрочем, одно и то же для того, кто любит и кому пятнадцать лет.

Как он мог?

Затылок пронзила острая боль, словно в череп ткнули раскаленным шилом. Виктор заскрипел зубами, пытаясь с ней справиться.

Ему нельзя любить. Он ничего не помнил из прошлого, но подсознание поставило совершенно верный блок. Тот, кто его любит, – умрет. Поэтому и Светлана должна была уйти. Неспроста всплыло имя Сони. Она таким образом уберегала его – и Светлану – от беды. От той беды, в которую попала она сама. Виктор ни на миг не сомневался, что виной гибели Софьи был именно он. Он не мог сказать, почему он так решил, но этого ему и не было нужно. Кого ему убеждать? Себя? Зачем, если он ЗНАЛ это?

И еще он знал, что у него, следователя по особо важным делам Следственного комитета России, специалиста по серийным убийцам и другой особо опасной «мокрухе», появилось новое дело.

Софья, девочка, которую он любил, умерла. Нет, не так! Ее убили! И убийца на свободе. Это Макаров тоже просто ЗНАЛ. Но судьба сыграла с убийцей злую шутку. Зачем-то он оставил в живых глупого пятнадцатилетнего мальчишку. А он взял и стал мастером по розыску убийц. И пусть это все случилось почти двадцать лет назад, а сам мальчишка не помнит решительно ничего из того, что происходило с ним тогда, это ничего не меняет. Дурак. Надо было убивать и пацана.

И начинать надо с интерната, в котором учились и Виктор, и Софья. Соня. Она не любила, когда ее так звали, а он дурачился, дразня ее именно так.

Виктор грустно улыбнулся воспоминанию. Беда только в том, что это воспоминание было единственным. Словно рыбка, поднявшаяся к поверхности мутного пруда.

Виктор нагнулся и поднял с пола выключенный телефон. Загрузил и набрал номер Даурского, не задумываясь, что на часах начало пятого. Даурский ответил после третьего гудка.

– Дядя Семен, мне нужна твоя помощь, – без предисловий заявил Макаров.

В трубке послышался сдавленный зевок.

– Да, сынок, чем я могу помочь? – голос был спокоен и сосредоточен. Не скажешь, что человека разбудили посередь ночи.

– Ее убили.

– Кого?Переводчицу?

– Нет, дядя Семен. Софью. Соню.

– Какую Соню? О чем ты?

Голос Даурского дрогнул. Или показалось? Не может быть.

Так и до паранойи шаг ступить.

– Дядя Семен, мне очень нужно, чтобы ты мне помог с моим прошлым. С тем временем, когда я учился в интернате.

Даурский молчал долго. Слишком долго, чтобы это можно было объяснить тем, что он спал и еще не включился. Тем более что Виктор прекрасно знал – включаться Даурскому не нужно, он всегда включен. Ему скорее надо научиться отключаться хоть ненадолго.

– Дядя Семен?

В трубке раздался тяжелый вздох, принадлежащий пожилому и усталому человеку.

– Я не знаю, чем я могу тебе помочь, сынок, – сказал Даурский. – Но ты для меня как сын. Если я что-то смогу сделать – я сделаю.

13.

В Управление Макаров пришел поздно, опоздав на утреннее совещание. Он фактически не спал этой ночью, но когда подошло время собираться на работу, не смог этого сделать – просто сидел на краю кровати и тупо смотрел в стенку.

В каком-то дымном одурении он прошел по коридору, вяло махнув рукой дежурному на входе. В голове шумело, в воспаленных глазах слегка двоилось, затылок ломило горячей болью. Особенно там, на самой границе роста волос.

Вошел в кабинет и плюхнулся на стул. Механически включил компьютер, долго разглядывая минималистически оформленный черный «рабочий стол».

Давно и безнадежно женатый Носов подбивал клинья к Ирочке. Та безуспешно от него отбивалась, временами бросая на Макарова жалобные взгляды. «Влюблена, как кошка», – неожиданно цинично подумал Виктор. – «Сделает для меня все, что я попрошу. Украдет, убьет, раздвинет ноги. И будет смотреть на меня все этим же жалобным взглядом, будто наказанная собака. Будет показывать, что она приносит жертву ради меня, моля о снисходительном благоволении. Тьфу».

Виктор помотал головой, избавляясь от этой мысли, сам поражаясь себе. Охнул от боли в затылке.

– У вас голова болит, Виктор Иванович? – тут же вскочила Ирочка. – Я сбегаю за таблеткой.

Макаров поморщился. Это внимание было неприятно, но ему удачно удалось скрыть досаду, сделав вид, что морщится он от боли.

– Не надо, перебьюсь. Что нового на совещании?

– Ничего хорошего, – скривился Носов. – Прислали по нашу душу какую-то ведьму из Отдела собственной безопасности.

– Даже так, – Макаров хмыкнул. – С какой мотивацией?

– Превышение полномочий, нарушение субординации, преднамеренное нарушение рамок ответственности, неправомерное применение табельного оружия и прочая лабуда.

– Все из-за того дела с торговцами людьми?

– Наверное, – пожал плечами Носов. – Я с ней еще не разговаривал. Скорее всего, будет использовать тот случай, как повод и копать во всех остальных направлениях. Ты же «этих» знаешь. Если уж выслали инквизитора на место, то будут рыть, пока не откопают скелет прабабки. Чисто чтобы впустую не ездить.

Это было правдой, водился такой грешок за инквизиторами из ОСБ.

– Справимся с божьей помощью. Это все неприятности на сегодня?

Носов и Ирочка переглянулись. Очень неприятный признак. Похоже, ведьма из ОСБ – не самая большая проблема.

– Давайте, колитесь, что там еще стряслось?

– Ну-у, – замычал Носов.

– Тело Кононовой забрали, – не стала рассусоливать Ирочка.

– Дело? – напрягся Виктор.

– И дело, и тело.

– Кто? Когда?!

Ирочка горестно уткнулась носом в свой компьютер, Носов пожал плечами.

– Нам особо не докладывают. Вася-Вася сказал – все, ее дело больше не наше. Какие-то вновь вскрывшиеся обстоятельства и тэ-пэ. Ушло по подведомственной траектории, в военную прокуратуру. Тело увезли еще рано утром, без нас.

– Твою мать! – рявкнул Макаров. – Это же эпизод по серийке!

Они вконец охренели там у себя в гребаном «пентагоне»?

– А я еще вчера об этом говорил, – спокойно ответил Носов. – Где армейцы – там геморрой.

Виктор несколько минут сидел молча, стискивая кулаки до хруста. Его переполняло бешенство. И дело было даже не в «зеленых человечках» с Фрунзенской набережной. В конце концов, у них могут быть свои резоны. Дело было в предательстве. Без него тут не обошлось.

Макаров набрал номер Менделея. Тот ответил сразу, хотя, по идее, должен бы сейчас отдыхать после трудовой ночи в морге.

– Это Макаров, – спокойным голосом без интонаций представился Виктор.

В трубке раздался тяжелый вздох.

– Знаешь уже?

– Знаю.

Менделей помолчал, ожидая, что Виктор что-нибудь скажет. Но Макаров предоставил старику самому придумать вопрос.

– Ты же понимаешь, что это не я? – наконец спросил Менделей сам.

– Понимаю. Кому ты успел сообщить?

– Только Аркашке. Он напарник, он обязан знать, – патанатом снова вздохнул. – Что будешь делать?

– Решу, – отрезал Виктор. – На твоем месте я бы начал подыскивать себе нового напарника.

Менделей не нашел ничего лучше, чем тяжко вздохнуть в третий раз. Он все прекрасно понимал. Аркашку он любил и пестовал, передавал ему все, что знал и умел сам. И парень рос отличным специалистом. Но в такой конторе, как Следственный комитет, не станут держать того, кто сливает информацию на сторону, каким бы он ни был специалистом. Значит, надо действительно искать другого ученика. О том, чтобы самому удалиться на покой, он даже не думал. Слишком любил свою работу.

– Только сам ничего не вздумай делать, – предупредил Менделей. – Он пацан непростой, заяву напишет в момент.

– Спасибо за заботу, – хмыкнул Макаров. – Отдыхай, дед. В ближайшее время у тебя будет много работы и мало выходных.

– Тьфу на тебя, – ругнулся патанатом двусмысленной шутке и повесил трубку.

– Что? – заинтересованно спросил Носов. Они с Ирочкой крайне внимательно слушали диалог Макарова с Менделеем. По крайней мере ту его часть, которую озвучивал Виктор.

– Мы с Менделеем вчера кое-что накопали по убитой. Кое-что, что наводит на мысли, что это не Скрипача рук дело, а имитатора.

– О как! – обалдел Носов. Ирочка просто молча округлила глаза.

– Да. И есть тема, что тут могут быть замешаны очень интересные люди в плащах и с кинжалами. Так вот Менделей сообщил об этих нюансах Аркаше. И тот незамедлительно слил это все воякам. Вот они и примчались, чтобы забрать у нас все это до того, как мы сунем свой любопытный нос куда не следует.

– Пфффф… – Носов фыркнул и откинулся в кресле, заложив руки за голову. – Ну и чего ты паришься? Значит, это дело изначально было не нашим. Просто его маскировали под наше.

В этих словах был смысл. Но Виктор уже закусил удила.

– Не бывает не наших дел! Оно было в наших руках. А потом нам щелкнули по носу и сказали – сидеть на жопе ровно, не вашего слабого ума дело.

Носов покачал головой, дескать, признаю, что так и было, но не понимаю, из-за чего тут расстраиваться. Виктор вскипел.

– А ты плечиками не пожимай, ты попытайся думать! Получается, мы тут с тобой как на арене цирка работаем, под софитами. Все видят, что мы делаем, а мы не видим никого. И все ржут с нас, как с клоунов дешевых. Не понимаешь? А я объясню. Или лучше ты, Ирочка, объясни нашему сообразительному.

Оба мужчины посмотрели на девушку, та мгновенно покраснела.

– Давай-давай, – ободрил Носов. – Чего я не понимаю? О чем этот вундеркинд говорит?

– О том, что если это имитатор, то он в курсе секретных подробностей расследования серии убийств. Которые знают только в Управлении.

Виктор одобрительно кивнул головой.

– И что есть крыса, сливающая информацию военным.

– Как вам такой расклад, Холмс? – зло ощерился Виктор, глядя на Носова. – Для полного счастья можно повесить вэб-камеру в туалете, а с совещаний у Васи-Васи вести прямую трансляцию в Ютуб.

– И что теперь? – угрюмо буркнул Носов.

– А теперь мы хоть одну крысу возьмем за хвост и треснем об угол!

Макаров вскочил и ринулся к двери. Носов пытался что-то ему сказать, Ирочка бежала сзади, уговаривая успокоиться и не делать глупостей на горячую голову. Но Виктор никого уже не слышал. Как там в старом фильме? Вижу цель, не вижу препятствий.

В коридоре возле дверей своего кабинета Вася-Вася беседовал с какой-то девушкой. Наверное, той самой ведьмой из Отдела собственной безопасности. Ничего так себе ведьмочка – отметил про себя Макаров. Высокая, стройная, спортивная. Широкие плечи, не покатые, как у гимнастки, а прямые. Черная водолазка обтягивала ее, как вторая кожа, не скрывая симпатичных таких выпуклостей в нужных местах. Узкие черные брюки подчеркивали длину и стройность ног. Разве что бедра немного узковаты, но сейчас это даже модно. В общем, хорошая ведьмочка. Интересно будет посмотреть, что у нее в ступе. Странно только, что «по гражданке» одета – инквизиторы предпочитали ходить в форме. Наверное, таким образом подчеркивая свой официальный статус и то, что никаких неформальных отношений и подходов к себе не допустят.

Общаться с начальством сейчас, да еще в таком состоянии едва сдерживаемого бешенства, Макарову не хотелось, поэтому он свернул в поперечный коридор до того, как Вася-Вася его увидит. Ирочка спешила следом. К счастью, молча. Прочувствовала момент.

Несколько минут быстрой ходьбы по длинным коридорам, лестницам. По пути Макаров только еще сильнее наливался яростью. Обычно он старался себя контролировать, не допускать не просчитанных тщательно действий. Но, видимо, бессонная ночь дала о себе знать, выбив пробки в защитных механизмах.

В лабораторию Макаров ворвался, как спецназ на захваченный объект – стремительно и неотвратимо. Аркаша – смазливый молодой человек лет двадцати семи в белом халате и с отвратительными тонкими бакенбардами – любезничал о чем-то с незнакомой Виктору женщиной в форме. Увидев Макарова, Аркаша округлил глаза и шарахнулся в сторону. Если бы он не перепугался так откровенно, все еще могло для него обойтись. В конце концов, никем не было доказано, что именно он слил информацию военным. Но сейчас Виктор среагировал, как пес на убегающего кота. Бежит – значит надо догонять и рвать.

– Что, гнида, на сторону работаешь?

Макаров схватил Аркашу за отвороты наутюженного халата и вбил спиной в стену, отчего в шкафах испуганно зазвенели всякие пробирки и реторты.

– Ч… что? – проблеял Аркаша?

– Я говорю – хана тебе, соплежуй! Хипстер гребаный! Я твоей тупой башкой сейчас сральник вымою, понял! Ты хоть врубаешься, недоносок, что натворил?

– Я ничего не сделал! – заверещал Аркаша, прикрывая голову слабыми руками, будто бы его кто-то собирался бить.

– Ты, скотина, выдал на сторону тайну следствия!

– Прекратить!

Макаров удивленно оглянулся – кто это тут вдруг заговорил таким командным голосом?

Девица, с которой до этого трепался Аркаша, гневно смотрела на Виктора. Макаров мгновенно оценил ее профессиональным взглядом.

Высокая, под метр восемьдесят. Возраст чуть за тридцать. Настоящая валькирия с сильным телом, широкими бедрами. Светлые волосы стянуты на затылке в хвост. Внушительная грудь распирает форменную голубую рубашку. Властный взгляд синих глаз. Решительное, чуть грубоватое лицо. Мундир майора юстиции сшит явно на заказ и подчеркивает фигуру, делая ее немного стройнее, чем она есть на самом деле. Хотя и так никакой полноты в ней не наблюдалось. Скорее, несколько немодная сейчас мощь.

– Ступайте по своим делам, госпожа майор, – криво усмехнулся Виктор. – Это наше внутреннее дело.

– Именно этим я и занимаюсь, – холодно ответила валькирия. – Отдел собственной безопасности, Анна Снежкова.

Она продемонстрировала красную «ксиву».

– Тогда займитесь этим ублюдком, – сказал, как сплюнул, Макаров. – По статье «Разглашение секретной информации» и «Препятствование расследованию».

– Мои расследования не в вашей компетенции, господин Макаров, если не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь.

Они еще несколько секунд сверлили друг друга взглядами, пока Аркаша на свою голову не решил, что беда миновала.

– И вот он всегда такой, – пискнул он.

Виктор перевел на него взгляд, и Аркаша попытался отшатнуться. Но сделать это было затруднительно, потому как он и так был прижат к стене.

– Не знаю, в чьей команде играет майор юстиции Снежкова, – процедил Макаров, – но тебе это в любом случае не поможет. Ты крыса. А крысам тут не место. Я лично прослежу, чтобы ты вылетел с работы по несоответствию. С такой отметиной пойдешь в районный морг, бомжей потрошить.

Макаров в последний раз, на прощание, шмякнул Аркашу об стенку и отпустил. Надо было как-то уходить отсюда, но сделать это, сохранив лицо перед этой бой-бабой.

Ситуацию спас Носов. Он ворвался в лабораторию и, не обращая внимания на застывшую сцену, крикнул:

– Витек, по коням. У нас труп. Снова Скрипач! Опять там же, в парке!

Это было невероятно. Это было в принципе невозможно. Серийные убийцы никогда не отступают от своих раз и навсегда заведенных привычек. Скрипач выходил на охоту раз в два месяца. Он не мог изменить расписание и убить на следующий день после очередного убийства. Это аксиома.

Что-то изменилось.

Виктор рванул к выходу, едва не оттолкнув с дороги Анну Снежкову, которая благоразумно успела сделать шаг в сторону.

14.

Виктор не чувствовал своих ног. Будто бы голова и верхняя часть туловища парили в воздухе. А все, что ниже груди, покрылось инеем и отмерло. Он даже не мог отойти, потому что боялся упасть. Поэтому так и стоял в метре от тела той, кого любил всего несколько часов назад. Любил не в физиологическом, а в самом прямом смысле. Он это уже понял. Понял, когда увидел ее мертвой. Потому что когда умирает тот, кого ты любишь, умирает часть тебя. Ты это ощущаешь физически. Ты становишься меньше. Легче. Тебя качает ветром и может унести в небо. Поэтому надо изо всех сил держаться за землю. Иначе снесет в космос.

За одну ночь он потерял двух любимых женщин. Одну обрел, оттолкнул и потерял. А вторую вспомнил – и тоже потерял.

Он не мог смотреть на лицо Светланы, искаженное страданием. Да и не различал его. В глазах все расплылось сразу, как только он понял, что это она.

Полковник Васильев, он же Вася-Вася, выехал вместе с группой на резонансное преступление. И сейчас суетился вокруг опергруппы и экспертов. Впрочем, умудряясь им не мешать. В конце концов, в прошлом он и сам был толковым следаком и в высокий кабинет попал, как говорится, «с земли», а не проскользил по паркету.

Наконец, начальник отдела дал все необходимые распоряжения и обратил внимание на Макарова, застывшего соляным столпом возле тела убитой.

– А ты чего стоишь, как Ленин на постаменте? – удивился Вася-Вася. – А ну-ка…

Рассмотрев выражение лица и побелевшие щеки Виктора, Васильев оборвал фразу и подошел поближе. Опытному сыскарю хватило секунды, чтобы сообразить, в чем дело.

– Ты ее знал? – прищурился полковник.

Его голос дополз до сознания Макарова не сразу, будто проталкивался через толстые ватные подушки. Он медленно кивнул.

– Откуда?

Виктор с трудом вернулся на грешную землю и едва слышно ответил:

– Свидетель. В кафе тут работает. Работала.

Васильев помолчал, играя желваками.

– Ты же не хочешь сказать, что вы с ней…

Он не закончил фразы, впившись в Виктора яростным взглядом.

– Да, – кивнул Макаров.

Полковник схватился за голову.

– Твою мать, Макаров! Твою же мать! Ты хоть понимаешь, что это значит, кобель тупой?! Чем это для тебя обернется?

Макаров молчал, отвечать ему было нечего.

– Ее тело обследуют и найдут следы полового акта. Проанализируют, и сегодня, край – завтра, станет известно, что следы принадлежат тебе! – Васильев понизил голос до свистящего шепота, который резал Виктору уши. – Ты понимаешь, как это выглядит? Следователь ведет дело о серийных убийствах, трахает свидетельницу, и наутро ее находят мертвой, со всеми сопутствующими приметами этой серии!

– Меня отстранят от дела?

– Что? О чем ты думаешь? Какое нахрен дело? Тебя вообще отстранят от службы и возьмут за жабры, как первого подозреваемого! Из тебя инквизиторы душу вынут грязными клещами, раздербанят ее на волокна и будут изучать на просвет!

– Василий Романович! Мне нужно довести это дело! Я должен взять этого выродка! Это теперь личное!

– Вот именно поэтому я тебя отстраняю от него. Заранее, без указаний Отдела собственной безопасности. Потому что личное. А личное тут неуместно. Оно глаза застит. Конфликт интересов – слышал про такое?

Виктор мрачно кивнул.

– Короче, передаешь руководство расследованием Носову. С завтрашнего дня. И рапорт мне на стол – расскажешь, какой головой ты думал, когда свидетельницу в постель тащил.

Полковник выругался напоследок, махнул рукой и двинулся давать распоряжения группе, отдавая команды резким раздраженным голосом. Виктор хотел поблагодарить Василия Романовича, но не рискнул снова привлекать его внимание. Ведь старик только что подарил ему целый день работы над этим делом. А день в его положении – гигантский срок. Только надо им с толком распорядиться.

Виктор в последний раз посмотрел на женщину, с которой ему было так хорошо всего несколько часов назад. Он не мог сейчас с ней даже попрощаться по-человечески, чтобы не вызвать ненужных кривотолков сослуживцев.

– Прости, – произнес он одними губами. – За все прости. Это я виноват, что ты умерла. Я найду его.

Он отвернулся и быстрыми шагами стал взбираться по склону оврага. Времени было в обрез. Несмотря на весь свой опыт и проницательность, Василий Романович Васильев, полковник юстиции и непосредственный начальник следователя Макарова, упустил одну деталь. Очень важную деталь.

Если Эльвиру Кононову убил не Скрипач, а имитатор, то и Света погибла от его же рук. Ведь таинственный Скрипач не мог сымитировать имитатора. По той простой причине, что он ничего не мог о нем знать. Более того – Света не случайная жертва. Это четкий и недвусмысленный сигнал Макарову – не лезь. Он вторгся на «темную территорию». Похоже, тут играли в свои поганые игры всякие шпионы, разведчики и тайные агенты. Простому следаку тут не место. И ему на это прозрачно намекнули – мы знаем, кто ты, где ты и с кем ты. Если не отступишься – будешь следующим.

Что-то в этом раскладе, в целом стройном, было неидеально, какая-то соринка, маленький заусенец мешал. Но состояние Виктора не позволяло ему применить то, чем он славился – остановиться, взглянуть на картину отстраненно, сопоставить все входящие и исходящие ниточки и четко дернуть за нужную, распутав клубок одним движением.

Он не мог позволить себе остановиться.

Время теперь было в дефиците. И в первую очередь из-за Василия Романовича Васильева. Потому что этот чертов старик очень скоро сложит в голове то, что уже сложил Макаров, и перекроет ему кислород. Из самых добрых побуждений – чтобы не сломал шею, забираясь в этот огород. Но тогда смерть Светланы окажется неотплаченной. А этого Макаров допустить не мог. Даже если придется влезть в самый эпицентр разборок чекистов, военной разведки, ЦРУ и Стражей исламской революции.

Передавая Виктору Макарову такой «привет», эти люди намеревались его напугать. Так вот они ошиблись. Они его не напугали, а взбесили. Взбесили той самой холодной яростью, которая не слепит, а обостряет чувства. И если влияет на зрение, то только в плане сужения нацеленности. Теперь для него есть только одна цель – найти и покарать.

И не просто покарать. Была у Макарова одна особенность. Ее когда-то сформулировал Серега Носов. Ты, сказал он, настоящий русский, по-своему добрый и готовый прощать. Но когда ты начинаешь мстить за что-то личное, то остановиться уже не можешь. Тебе недостаточно повалить врага. Тебе обязательно надо переломать ему все кости, вырвать сердце, обоссать труп, сжечь его дом, изнасиловать жену и дочерей и убить домашних животных, включая рыбок и попугайчиков.

Может, в этом и имелось какое-то преувеличение, но суть Носов передал верно. Врагом Макаров был очень неприятным, потому что всегда доводил разгром до конца и ничего не боялся – ни действий, ни последствий.

Виктор шел по аллее парка к выходу, когда его догнали Носов и Ирочка.

– Алё, командир! Оставил команду без капитана?

– А вы чего не на «теле»? – не слишком любезно спросил Виктор.

– Так мы там закончили. На опрос свидетелей, которых, разумеется, нет, отправили полицейских оперов, вещдоки эксперты собирают, – обиженно ответила Ирочка.

– Давай, командир, раскладывай расклады, – усмехнулся Носов. – Мы тоже не «Шиком» бриты, фишку мала-мала сечём. Понятно же, что нас с Кононовой подвинули, а эта «жмурка» под нее сработана, а не под предыдущих. Так что рисуется красивая картина в стиле Ван Гога. Чуть что не так – мигом останемся без ушей.

Виктор ответил не сразу. Циничное ерничество оперов, следаков, патанатомов и прочего люда, часто имеющего дело со смертью, было делом привычным. Но сегодня «жмурка» очень уж болезненно резанула по душе. Ведь сегодня это была не безымянная и безликая жертва, каких много, а Светлана. Но Виктор подавил в себе неприязнь.

– Какие будут приказы, командир? – испытующе прищурился Носов.

«Они мне нужны, – пронеслась в голове мысль. Холодная, как позёмка, чистая, как январский снег. – Втроем мы сделаем гораздо больше, чем я мог бы сделать один. И это прикрытие, если что. Сергей, конечно, себе на уме, но опытен. А Ирочка умна и остроглаза, но наивна – ей в голову можно вложить все, что нужно будет озвучить начальству. И она будет уверена, что это ее собственные мысли».

– Смотрите, расклад такой, – поджал губы Виктор. – Ты верно заметил, что эти два трупа связаны между собой, а не с прежними жертвами Скрипача. Но по сегодняшней пока никаких зацепок нет. А первую у нас выдернули. Поэтому хочешь не хочешь, а надо копнуть именно с этой стороны. Даже если нам это запретили.

Носов скривил губы. Лезть в конфликт с Минобороны ему явно не нравилось.

– И как мы это сделаем?

– Вояки нам явно ничего не скажут. Но есть один человек, который нам все же может кое-что полезное поведать.

– И это… – приподнял брови Носов.

– Муж Кононовой, Николай, – обрадовалась Ирочка. – Возможно, он даже не знает еще, что дело забрали себе военные.

– Бинго, мадемуазель, – выдавил из себя улыбку Виктор, хотя ему хотелось выть. – Самое время нанести визит безутешному вдовцу.

15.

На дом к Николаю Кононову решили нагрянуть без предупреждения. Как в том анекдоте, когда Изя объяснил Абраше, почему не предупредил о своем приходе – чтобы тебя дома застать. Охранник в будке на въезде во двор попытался позвонить жильцу, потому что этого, дескать, требует инструкция. Но Носов ему убедительно предложил этого не делать. А чтобы предложение не было проигнорировано, остался с охранником, пока Макаров его не позовет.

Пройдя через двор, заставленный дорогими машинами, Виктор с Ирочкой вошли в подъезд и поднялись на нужный этаж. Макаров позвонил в дверь так, как это делают только служащие правоохранительных органов – резко, требовательно, властно.

Еще до того, как замолк последний отголосок мелодичного звонка, Виктор уже знал, что дверь никто не откроет. Каким-то звериным чутьем он мог отличить по «голосу» звонка пустую квартиру от квартиры, в которой есть хотя бы кошка. Они звучат по-разному. В этой квартире никого не было. Но, что странно, и пустой она не ощущалась.

– Никого нет дома? – Ирочка удивленно приподняла брови. – Но охранник сказал, что хозяин никуда не отлучался со вчерашнего вечера.

Макаров для очистки совести еще несколько раз бухнул в дверь кулаком. Это было бесполезно. В том числе и потому, что массивная бронированная дверь гасила звук удара.

– Надо вызывать участкового и парней из МЧС, – вздохнул Виктор.

– Зачем? – не поняла Ирочка.

– Дверь вскрывать.

Ирочка снова недоуменно изогнула бровь. Симпатичную, надо сказать, бровь. Но по мере того, как мысль Виктора доходила до нее, недоумение сменилось недоверием и даже изумлением.

– Но вы же, Виктор Иванович, не думаете, что…

Договорить она не успела. Внизу хлопнула подъездная дверь, и на лестнице раздались звуки шагов двух человек. Макаров потянулся рефлекторно туда, где должен был быть пистолет, и зло скривился – чертов Вася-Вася с его усилением контроля за оружием.

Но «Глок» не понадобился. Там, внизу, кто-то что-то недовольно буркнул, и второй человек ответил ему голосом Сереги Носова:

– Топай давай! Будет тебе и адвокат, и прокурор с судьей! Топай!

Через несколько секунд пролетом ниже появился крепкий, но уже начавший жиреть мужчина лет сорока в темном костюме и очень коротко стриженный. За ним следовал Носов. Увидев Макарова и Ирочку, мужчина остановился. Носов хлопнул его по спине, подгоняя.

– Прошу любить без жалости, – представил Сергей. – Игорь Вершинин, водитель и охранник мужа убиенной Эльвиры Кононовой. Верный пес своего хозяина. Пытался ему позвонить, хотя представитель власти его прямо предупредил этого не делать. Похоже, хозяина боится больше, чем нас. Будем его разочаровывать?

– Будем, – кивнул Виктор. – Но потом. Ключи есть?

– Что? – не понял Вершинин.

– Ключи от квартиры!

– Нет.

– Ой, не лги, ой не лги, царю лжешь! – засмеялся Носов. – У охранника всегда есть ключи от берлоги хозяина. Сейчас досмотрим, и если найдем – получишь попытку воспрепятствования следствию. Меркуешь?

Вершинин засопел, принимая нелегкое решение. Потом вздохнул и достал из кармана пару ключей на общем брелке, протянув их Макарову, в котором чутьем опытного халдея сразу опознал старшего. Макаров отрицательно покачал головой.

– Сам открывай. Чтобы не было потом каких-нибудь непоняток. Мы рядом.

Потоптавшись еще несколько секунд, Вершинин открыл один замок. Вставил ключ во вторую скважину, попытался повернуть. Ничего не получилось. На лице Вершинина отразилось удивление.

– Стоп! – скомандовал Виктор. – Ничего не трогать. Отошел в сторону.

Вершинин подчинился приказу, по-прежнему удивленно глядя на дверь. Виктор достал из кармана носовой платок, накинул его на дверную ручку и аккуратно нажал ее вниз. Дверь с тихим, богатым чмоком открылась. Все понявший Носов выхватил свой «Глок», который успел получить перед выездом на место преступления еще утром, и, оттеснив Макарова, ужом скользнул в полумрак прихожей, которая по размерам вполне претендовала на звание вестибюля.

Макаров шагнул вслед за Носовым. За ним Ирочка. Она потянулась, чтобы включить свет, но Виктор коротко рявкнул:

– Руки! Ничего не трогать.

Бывали случаи, когда выключатель в прихожей активировал установленное взрывное устройство.

Носов уверенно и профессионально скользил по квартире, как тень, проверяя комнаты. Виктор ждал его в зале, где недавно допрашивал Николая Кононова. Он не волновался. Чего волноваться, когда ты все равно опоздал.

Через несколько секунд Сергей подтвердил его догадку. Он выглянул из одной из дверей и поманил Макарова.

– Здесь он. Заходи. И этого с собой тащи, а то сдриснет сдуру. Ищи его потом с собаками.

Макаров под локоток ввел опешившего Вершинина и закрыл дверь.

– Стоять. Ждать.

Вершинин согласно кивнул. А Макаров вошел в комнату, где его ждал Носов.

Виктор, конечно, был готов к сюрпризам, но увиденное его действительно заставило присвистнуть. На полу комнаты громоздилась куча платьев и нижнего белья Эльвиры Кононовой. А перед грудой тряпья, на крюке дорогого бра, вмурованном в стену, висел, подогнув колени, сам Николай Кононов. Крутой бизнесмен, «работавший по нефти», был одет только в короткий халатик из японского шелка, который был ему мал размеров на восемь.

– Милый халатик, – хмыкнул Носов. – Но ему явно не идет.

Макаров промолчал. Картина происшествия, казалось бы, ясна. Несчастный муж, убитый гибелью молодой красавицы жены, не вынес скорби. Он пытался как-то почувствовать умершую и для этого натянул ее нижнее белье. А потом повесился, в качестве удавки использовав ее чулки. Достаточно экзотично, но не сказать, чтобы такого никогда не бывало.

– Крепкие нервы у мужика, – чуть ли не с уважением сказал Носов. – Так, подогнув ноги, повеситься не каждый сможет – инстинкт самосохранения помешает. Тут сильная воля и твердое намерение нужны.

Снова ничего не ответив, Виктор достал из кармана небольшой светодиодный фонарик, с которым никогда не расставался. Портьеры были задернуты неплотно, но, хотя из-за них пробивался дневной свет, его было недостаточно для того, чтобы внимательно осмотреться. А раздвигать шторы и включать свет до приезда экспертов и оперов нельзя.

Но Виктору и не нужно было детально осматриваться. Он знал, что искал. Подойдя к повешенному, он одним пальцем качнул тело и посветил мертвецу на затылок. На границу роста волос. Он не ошибся. Маленькую точку – след укола тончайшей иглой – можно было найти только при детальном экспертном обследовании. Или если знать, что она там есть.

– Звони в Управление, – спокойно сказал Виктор. – У нас убийство.

– А как мы объясним, что мы тут делали? Нас же с дела сняли и отдали его воякам? – спросил Носов, уже набирая номер.

Макаров пожал плечами.

– Мы просто пришли сказать страдающему вдовцу, что новости о расследовании убийства его жены ему придется получать в другом ведомстве, по месту ее основной работы.

Все так же аккуратно, одним пальчиком, Виктор вернул телу прежнее положение. Обернулся. В дверях стоял побледневший Игорь Вершинин. Похоже, он впервые видел своего хозяина в таком виде и в таком одеянии. И был немного шокирован увиденным. Виктор жестом указал ему на роскошный диван в гостиной – мол, сиди, жди.

Через минуту он сам вышел в зал и присел на подлокотник кресла перед Вершининым, возвышаясь над ним на две головы, потому что хранитель усопшего тела сейчас утопал в кожаной роскоши чуть не до пола.

Виктор некотрое время разглядывал Вершинина, и под его взглядом здоровенный мужик постепенно становился все меньше и меньше, будто снежок, тающий на мартовском солнце.

– Ты? – Макаров равнодушно кивнул в сторону полутемной комнаты с висельником.

Вершинин аж побелел и затрясся.

– Ты чо, начальник! Мокрую не шей! У меня две ходки за хулиганку, если ты об этом, и те пятнадцать лет назад последняя. Меня ж никуда не брали, а Коля принял и ходу дал. Я на него за совесть работал!

– Хреново работал, – одними углами губ улыбнулся Виктор. – Не уберег благодетеля. А скажи, дорогой ты мой, как так получилось, что на твоей машине в день убийства жены твоего босса кто-то за ней следил?

У Вершинина самым натуральным образом отпала челюсть. При желании, можно было бы у него разглядывать гланды без медицинских приспособлений.

– Чего? – тупо спросил охранник.

– Того. В день убийства за Эльвирой Кононовой кто-то по всему городу ездил на твоей машине. Ну, на той, на которой ты шефа возил. Вот только он в это время в сексуальной командировке был.

Вершинин какое-то время пучил глаза, как жареный карась на сковороде. Потом его тупое лицо озарилось.

– Так у меня же машину угнали!

Виктор устало вздохнул.

– Ту, на которой ты только что приехал?

Вершинин снова съежился под его взглядом, жалко улыбнулся.

– Не поверишь, начальник, так и было. Пока шефа не было, я забухал у родни в Мытищах. Утром встаю – а тачки нет. Я хотел сразу в ментовку бежать. А потом подумал – а вдруг это Мишка, племяш, покататься взял? Я щас заяву кину – а потом ее у вас хрен обратно заберешь. И Мишке жопа будет, и меня хозяин на крюк подвесит, что за имуществом не проследил. А еще через день – гля, а она опять во дворе стоит. Я подумал, что упился слегонца лишнего, померещилось. А щас думаю – раз ты говоришь, что ее в другом месте видели, так мож и не померещилось. А?

– В рот на, – презрительно бросил Макаров. – Экспромт прикольный, но даже в школе не прокатил бы.

– Начальник! Сукой буду! – взвыл Вершинин. – У родни спроси – я там был три дня, с кумом бухал!

– Ладно, черт с тобой, не скули! – поморщился Виктор. – Напиши, где тебя искать, если что. И сиди тут, пока опергруппа не появится. Им дашь показания и шуруй домой. На работу тебе теперь не надо. А вот нам можешь понадобиться. Если я тебя с первого звонка не найду, когда нужен будешь, – пеняй на себя. Усек?

Вершинин кивнул, подобострастно глядя на следователя.

Виктор встал с подлокотника и вышел в коридор. Там стояли Носов и Ирочка, оба вопросительно глядели на старшего группы. Они слышали весь разговор.

– Что? – спросил Виктор.

– Ты это все серьезно? Ну про «сиди дома, мы позовем»? – недоверчиво поинтересовался Носов. – Вот прям так отпустишь едва ли не единственного свидетеля и даже подозреваемого?

– Есть соображения. Но о них не сейчас, – многозначительно буркнул Виктор и вышел на лестничную площадку. Там уже слышались шаги оперативников и экспертов из следственной группы.

У него, действительно, имелись свои соображения. Вот только делиться ими он с Сергеем и Ирочкой не собирался. Они бы не поняли.

Кононова убили те же люди, что убили его жену. И Светлану. Его тоже перед смертью допрашивали с использованием специальных препаратов. Зачем? Видимо, затем, чтобы узнать то, что не смогли узнать от Эльвиры.

И это означает, что это те же люди, что походя убили ни в чем не повинную, случайную девушку, просто для того, чтобы шлепнуть по рукам не в меру ретивого следака.

А значит, он должен этих людей найти и покарать. Лично. Следственный комитет тут ни при чем. Это не его дело.

И для этого Игорь Вершинин, дважды судимый за хулиганку придурок, прекрасный инструмент. Потому что он следующий. В этом нет ни малейших сомнений. Эта пьяная хтонь – единственная ниточка, которая может указать, что следствие пошло не по тому направлению. И ее обязательно обрежут.

Поэтому надо быть как можно ближе, чтобы увидеть, кто именно ее обрежет.

И Виктора Макарова ни на секунду не посетила мысль, что приманкой и жертвой он хладнокровно назначает совершенно непричастного и невинного человека.

Более того, его даже не удивило, что ему эта мысль в голову пришла. Для Виктора Макарова образца сегодняшнего дня это казалось вполне естественным вариантом действия.

16.

Два старика сидели на лавочке, грелись на солнце и молчали. Они давно не виделись. И еще бы столько же не встречались, но нужда заставила. Они не были врагами, но жизнь расставила фигуры на их игровом поле так, что они оказались пусть и по одну сторону баррикад, но в разных командах. Вернее, даже не так – в разных составах одной команды. И один из них в свое время был вынужден уступить место другому в основном составе.

Впрочем, стариками их можно было назвать с большой натяжкой. Одним из них был Семен Андреевич Даурский, спортивной форме которого мог позавидовать профессиональный спортсмен. Второму недавно стукнуло шестьдесят пять и выглядел он солидно, как университетский профессор. У него и прозвище такое было – Профессор. Так его звали подчиненные. Для тех, кто прошел с ним одну школу, он был Седой. Уже в молодости у него появился клок белых волос на затылке. Он и сейчас был, только очень сильно поредел. Вместе со всей остальной шевелюрой.

– А ты постарел, Седой, – нарушил молчание Даурский.

– А ты поседел, Старый, – иронично хмыкнул Профессор, припомнив рабочую кличку Даурского.

Он достал из кармана плоскую круглую коробочку монпансье, открутил крышку, двумя пальцами подцепил леденец и кинул его в рот.

– Курить бросаешь? – посочувствовал Даурский.

– Три года как бросил. Тогда спасался этим и привык. Специально из Франции мне привозят, здесь таких почему-то уже не делают.

Седой всегда был падок на легкий понт. Берега знал, но без порции мишуры просто не мог. Пиджак из настоящего английского твида выглядел не слишком роскошно, даже простовато. Но только для тех, кто роскошь видит в «фирме» и раскрученных брендах. А Седой предпочитал не дорогую марку, а хорошего портного. Как и Даурский. Только вот Даурский приехал на встречу на метро, а Профессор прикатил на белом «Линкольне», который сейчас сиротливо жался к чугунной оградке скверика, мешая проезду по и без того забитой улице. Водитель, наверное, уже осатанел от возмущенных гудков в свой адрес. Телохранитель размером с афишную тумбу беспечно прогуливался по соседней аллейке, наматывая уже десятый по счету круг.

Первым заговорил Даурский, но вопрос должен был задать Профессор. Иначе получится, что Даурский пришел просить помощи. Это было правдой. Но правдой было и то, что он пришел предупредить об опасности. Важно было правильно выстроить приоритеты.

Они помолчали еще минуту. Седой тяжело вздохнул.

– Все настолько серьезно, что нельзя было обсудить по телефону?

Даурский приподнял левую бровь, что означало высшую степень изумления. Седой, конечно, стареет и теряет хватку, но не до такой же степени. Собеседник заметил этот жест и досадливо поморщился.

– Так что там случилось?

– Самопроизвольный запуск, – коротко ответил Даурский.

Профессор перестал гонять леденец за щекой и даже повернулся к Даурскому. Несколько секунд он недоверчиво смотрел на него.

– А ведь ты не шутишь. Но… Но это невозможно! Это исключено!

Почему ты так решил?

– Он задал несколько вопросов, которые не должен был задавать.

– Ну… Это могло быть…

– Нет, это не могло быть случайностью или совпадением. Он кое-что вспомнил.

– Что?!

Седой не смог сдержать волнения. Действительно, стареет.

– Пока мелочи. Но он и их не должен был вспомнить. Значит, произошел запуск. Причем запуск нештатный.

Седой рефлекторно сжал и разжал кулак.

– Есть что-то, чего я не знаю, но должен знать? – спросил Даурский.

Профессор покачал головой, но сделал это со слишком малой амплитудой, выдав себя с головой.

«Да тебе, братец, пора на свалку, – подумал Даурский. – Ты же растерял все навыки».

– Говори, Седой, – потребовал он вслух.

Бывший друг немного подумал, взвешивая шансы и аргументы. Его выпуклые глаза сделали движение сверху вниз. Он принял решение. Даурский читал его, как раскрытую книгу. С картинками.

– Два года назад у нас была нештатная ситуация. Был утерян контроль над объектом, работавшим по схеме «Механик».

Даурский потрясенно покачал головой. Этот жест предназначался Седому. Сам Даурский был спокоен, как айсберг.

– Сбой в программе. Вы узнали, что стало причиной?

Седой промолчал, но в его глазах мелькнуло что-то еще.

– Господи, – Даурский презрительно усмехнулся. – Да вы его упустили!

Седой снова не ответил.

– И как это связано с нашим делом?

Профессор продолжал хранить молчание. Даурский понял – он больше ничего не скажет. Он дал кусочек пазла. Искать остальные детали и складывать из них картину должен тот, кому это нужно. То, что это нужно и Профессору, в расчет не берется. Это его тактика – заставить других таскать ему добычу, рискуя жизнью и здоровьем. Ну что ж, тактика не лишена привлекательных сторон. В конце концов, сейчас именно Седой заправляет тем делом, на которое угробил всю свою жизнь Даурский.

– Я понял тебя, коллега.

Даурский саркастически рассмеялся и даже похлопал Седого по коленке, отчего у того глаза на лоб полезли. Наверное, уже лет двадцать никто не позволял себе такого с ним обращения.

– А теперь слушай меня внимательно, – глаза Даурского превратились в щелочки, а в голосе зазвенел металл. – Я понимаю, что нештатные ситуации требуют нештатных решений. Но если вы вдруг подумаете, что нынешнюю можно решить простым и эффективным способом, то очень сильно пожалеете.

– Ты пойдешь против Команды? – вскинулся Профессор.

Даурский оскалился в волчьей ухмылке.

– Я не пойду против Команды. Я ее уничтожу. И ты знаешь, что я это сделаю. И на этот раз тебе твои интриги не помогут.

Он впился взглядом в глаза Седого, и тот его не выдержал.

– Ищите другое решение, – сказал Даурский, поднялся со скамейки и через несколько секунд исчез в городской толпе.

Да, он мог сделать то, что обещал. И если понадобится, сделает это. Но это означало уничтожить труд всей его жизни.

17.

Сейчас его главным врагом было время. Оно всегда было его противником, но никогда не становилось врагом, тем более главным. Ему часто приходилось мчаться, напрягая все силы, чтобы угнаться за ускользающим временем. Или, наоборот, мучительно его убивать – тогда оно растягивалось резиновым жгутом, выматывая из него все жилы. И никак убиваться не желало.

Но он впервые попал в ситуацию, когда от времени зависел не просто результат. Сегодня от него зависело все. Если он не справится с временем, он потеряет себя. Оно его уничтожит. Это Виктор Макаров понимал со всей ясностью.

Расследование, которое он безуспешно вел уже больше года, должно быть завершено сегодня. Точнее – до завтрашнего утра. Утром полковник юстиции Васильев подпишет официальный приказ об отстранении Макарова от расследования по делу Скрипача. Да, на деле останется его группа. Но Вася-Вася не тот человек, чтобы закрывать глаза на подобные нарушения. Он будет внимательно следить, чтобы Макаров не влез со своим «конфликтом интересов». И можно не сомневаться, что Носов, несмотря на все уверения в дружбе, на жертвы ради Макарова не пойдет.

Ирочка пойдет. Но ее влияние на процесс минимально. У нее можно узнать о ходе расследования, но ее никто не станет слушать, если она попытается его как-то подправить. А если возникнут подозрения, что за ее тонкой спиной маячит Макаров, – она сама с дела слетит в два счета. Если бы это как-то могло поспособствовать реализации планов Виктора, он бы рискнул карьерой влюбленной дурочки. Но какой смысл подвергать ее опасности, если это не даст ни малейшего результата? Ресурс надо расходовать вдумчиво и экономно.

В общем, к утру Скрипач должен быть в руках Макарова. Если для этого придется сбить ботинком с неба Луну или выжать литр сока из кирпича – он это сделает.

При этом нельзя не понимать, что Скрипач – промежуточная цель. Не он убил Эльвиру Кононову и тем более ее мужа. А главное – не он убил Светлану. Но, взяв его, можно сдвинуть с места тектонический пласт. А когда сдвигаются такие тектонические пласты – обнажаются скрытые под ними до времени горные породы. Еще неизвестно, что именно обнажится. Может быть, пустая, бесполезная каменная масса. Или россыпи золота. Не узнаешь, пока не сдвинешь. Но в том, что это точка приложения силы, Виктор не сомневался.

Носов осталсяразбираться с операми и экспертами в квартире свежеповешенного Николая Кононова. А Виктор, забрав с собой Ирочку, стремительно переместился в Управление. Начать следовало отсюда.

Еще в машине он набрал номер Хакера, не переживая, что Ирочка рядом. Она его не сдаст. Сто процентов. Макаров мог ей доверить закопать убитую им соседку – и она выполнила бы это безропотно и без вопросов.

– Слышишь меня? – спросил Виктор, услышав в трубке заспанный голос Миши Лермана. Тот был ночным животным и спать до обеда для него в порядке вещей. – Прими задание. Та, кого ты отслеживал, – выясни про нее все. С кем в школе училась, в какой кружок ходила, с кем в институте встречалась. В общем – все. Понял меня? Принимайся прямо сейчас. Данные мне нужны срочно. И ты понимаешь, что значит, когда я говорю «срочно». Отбой.

Виктор убрал телефон в карман. На вопросительный взгляд Ирочки пожал плечами.

– Добровольный помощник. Через официальные каналы действовать бывает слишком долго. А у нас сейчас совсем нет времени.

Ирочка кивнула, не задавая лишних вопросов. Идеальный напарник!

Вот и Управление. Виктор тормознул прямо возле крыльца, выскочил из машины и дал Ирочке команду:

– Запаркуй транспорт и быстро в лабораторию. По дороге ни с кем не говори, если нарвешься на Васю-Васю – ты меня не видела. Все отчеты ему – завтра. А лучше постарайся не нарваться. Нам сейчас не нужны его вопросы.

Здание Управления славилось своими запутанными коридорами. Как шутили «местные жители» – сюда гораздо проще войти, чем выйти. Проскочить в лабораторию так, чтобы и близко не оказаться на возможном пути Васильева, можно было десятком различных маршрутов.

Несмотря на бурлящее внутри нетерпение, Виктор шагал по коридору спокойно, не привлекая внимания коллег. Даурский в свое время наставлял молодого следователя Макарова: торопиться надо неспешно, спешка только приводит к ошибкам и потере времени на переделку. Надо делать все в обычном темпе, только без задержек и остановок. Для примера рекомендовал понаблюдать за действиями спецназа, например, при захвате или зачистке здания. Спецназеры никогда не бегут. Они перемещаются плавно и экономно, каждое движение не быстрее, чем движение обычных граждан. Но при этом они непостижимым образом, как жидкое масло, текут так, что глаз не успевает уловить их перемещение. Вот они тут, а через три секунды уже в другом месте. Чуть зевнул – и они у тебя за спиной. Просто во время процесса «инфильтрации», как они это называют, спецназовцы ни на мгновение не останавливаются. Одно движение перетекает в другое, а то – в третье. И все они результат сотен и тысяч повторений и тренировок. Если научить свой мозг работать в таком безостановочном режиме, то ты всегда будешь опережать противника.

Только надо иметь в виду, что результатом слишком интенсивных тренировок является состояние «перетренированности». А если перенапрячь мозг, то можно просто съехать с катушек. Поэтому, научившись работе в сверхрежимах, надо параллельно учиться полностью отключаться. Этому Даурский тоже научил своего подопечного.

Сейчас Макаров шел по коридорам в режиме автопилота. Как говорят в сказках – ноги сами несли его к цели. Он с кем-то машинально здоровался, кивал в ответ на приветствия, но не отмечал это в голове. Он шел за информацией, и пока он ее не получит, нет никакого смысла прокручивать в голове какие-то мысли и версии – они все будут бессмысленными по причине отсутствия той самой информации, за которой он шел. Самое время дать несколько минут мозгу отдохнуть. Это особая «мышца», может восстанавливаться даже за короткие отрезки времени.

Но полноценно отдохнуть не удалось. Кто-то преградил ему путь. Включался Виктор так же быстро, как и выключался. С неудовольствием он увидел, что перед ним стоит «дама в черном» – брюнетка в черных узких брюках и водолазке. Кажется, именно ее он видел намедни беседующей с полковником Васильевым. Он тогда еще принял ее за ведьму из Отдела собственной безопасности.

– Вы – Виктор Макаров? Следователь по особо важным? – прямо спросила девица, пронзая его внимательным взглядом темных глаз. У нее оказался низкий, чуть хрипловатый голос. Очень сексуальное сочетание.

– С кем имею честь? – холодно поинтересовался Виктор. Девушка видная, интересная, и в другое время он с большим удовольствием с ней пообщался бы. Но сейчас она представляла собой только досадную помеху. – Пресса, наверняка?

Девушка криво улыбнулась.

– Мне говорили, что вы людей видите насквозь, без УЗИ и рентгена. Обманули, видимо. Я капитан Орлова. Управление Следственного комитета по Сибирскому федеральному округу. У вас в командировке.

– Ну и чем могу быть полезен, капитан Орлова? – едва сдерживая раздражение, спросил Виктор.

– Ах, если бы я знала, – картинно всплеснула руками сибирячка. – Ваш начальник отдела полковник Васильев, к которому меня направили, сказал, что, по всей вероятности, мы будем работать вместе. Я у себя веду дело похожей направленности с тем, что ведете вы.

– Вы ловите серийного убийцу? – удивился Макаров.

Девушка пожала плечами.

– В какой-то степени это можно назвать и так.

– Простите, капитан Орлова, – прервал ее Макаров. – Возможно, у полковника Васильева есть какие-то свои резоны. Но я крайне ограничен во времени и с интересом пообщаюсь с вами завтра. Я люблю разгадывать загадки, но сейчас у меня в приоритете другая.

Макаров сделал движение, чтобы обойти назойливое препятствие.

– Убийства ученых, – коротко и серьезно сказала Орлова.

Виктор остановился.

– В наших научных центрах произошло несколько странных смертей научных сотрудников. Я работаю над этим делом. Вы работаете над чем-то похожим тут, в Москве. Наши усилия решено объединить.

Это было уже интересно. Но слишком не ко времени.

– Хорошо, капитан Орлова, – вздохнул Виктор. – Мы с вами обязательно вернемся к этому разговору. Завтра. У меня сегодня, действительно, совершенно нет времени.

– Понимаю, – улыбнулась Орлова. Губы у нее были четко очерченные и в свете ламп дневного света, горевших в коридоре, выглядели темными. – Маньяки ждать не будут. Пока вы тут болтаете со мной, они расползаются по городу и ткут свою смертельную паутину.

– Обожаю сарказм следственных работников, – хмыкнул Виктор. Он уже повернулся, чтобы уйти, но остановился. – И вот еще что, капитан Орлова…

– Я вся – внимание!

Она смотрела смело и иронично. Она ему нравилась.

– Как вас зовут, капитан Орлова?

– Ольга.

– Так вот, Ольга, я пока не получил никаких официальных предписаний и распоряжений, но если нам предстоит работать в одной команде, то мы должны доверять друг другу, правда?

– Абсолютная.

– Так вот я бы попросил вас, Ольга, о нашей встрече никому не говорить.

– И полковнику Васильеву?

– Ему – в первую очередь. И не спрашивайте почему.

– Потому что у него будет к вам много вопросов и указаний, а у вас очень мало времени – маньяки не ждут.

– Сообразительная девочка, – усмехнулся Макаров.

Орлова пожала плечами, развернулась и пошла по коридору прочь. Шла она красиво, быстро и сильно, без раскачивания бедрами и верчения задницей, но это выглядело опять-таки сексуально.

– Вот язва, – покачал головой Макаров. – Сработаемся.

– А кто это?

Макаров чуть не подпрыгнул от неожиданности. Ирочка подошла с другого коридора, оказавшись за спиной Виктора. Несмотря на невысокий рост, Ирочка каблуки не носила, во всяком случае, на работе. Поэтому в своих туфлях на мягкой подошве подобралась тихо, как ниндзя.

– Ты не поверишь – следователь по особо важным делам из Сибири, – сообщил Виктор.

– Мда? – скептически поджала губы Ирочка, провожая неприязненным взглядом удаляющуюся по коридору сибирячку. – Никогда бы не подумала.

Виктор с большим трудом удержался от хохота. И даже улыбку удавил в зародыше. Иначе вместо любви мог получить ненависть. Ирочка плюс ко всему была весьма самолюбива и тонкокожа. Любая насмешка выбивала ее из колеи и приводила или в ярость, или в слезы.

А ведь она, похоже, ревнует! Завязнув одним коготком, птичка пропадала прямо на глазах.

18.

Менделя Джалиловича Карпова они нашли в кабинете. На этот раз «сын трех народов» был мрачен и глядел на Макарова исподлобья, как раввин на выкреста.

– Как дела в горниле науки? – спросил Макаров, изображая легкость настроения.

– Вашими молитвами, – буркнул патологоанатом. – Вообще-то я в отпуск собирался. В Хайфу к жене мотануть, косточки на пляже погреть, с настоящими евреями пообщаться. Они там, знаешь ли, совсем не такие, как тут. Ты не поверишь, там даже водители автобусов – евреи. Ты здесь видел еврея – водителя автобуса? А ты представляешь, как евреи водят автобус, если им не дают играть на скрипке или рвать зубы? Это симфония! А теперь…

Менделей горестно махнул рукой.

– Слушай, Джалилыч, ты же не хочешь меня сделать виноватым в том, что твой отпуск обломался? Не я же подучил твоего малолетнего долбоеба сдавать наши секреты конкурентам?

– А что, думаешь, он сам к ним побежал? – вспыхнул Менделей. – Делать ему больше нечего, кроме как в Министерство обороны бегать. Там денег не предложат, так чего ради? Ясен пень – зажали мальчику яйца в тисках, вот он и сдал. Но нельзя обвинять человека в том, что он не герой. Героев вообще в популяции мало, это, если хочешь, патология на самом деле. И вообще – я вот не уверен, что он настучал в Минобороны. Они ведь могли просто узнать, что убили их сотрудницу и забрать тело чисто из корпоративного чувства собственничества.

Виктор уже собирался сказануть что-нибудь уничтожающее, но не стал. Его неожиданно посетила мысль, пока еще нечеткая, но весьма интересная. По сути, Карпов прав. Можно как-то допустить, что Аркаша изначально казачок засланный и стукачок. Но они работают в Следственном комитете! И их клиентура большей частью бытовые преступники, оргпреступность, убийцы, казнокрады и прочая человеческая дрянь. Но не шпионы. Поэтому, если бы Аркаша сливал информацию какой-нибудь преступной группировке или финансовой группе – это было бы объяснимо. Но чтобы «зеленые человечки» внедрили в Следком своего человека, да еще в лабораторию, специально на случай таких происшествий – это перебор.

В то, что Аркаша неожиданно проникся чувством военного патриотизма или клинического дебилизма и по собственной инициативе глухой ночью понесся на Фрунзенскую набережную сообщить, что ихняя переводчица лежит у них на оцинкованном столе и у нее в крови что-то не то, верилось еще меньше.

Что это означало? А то, что если Аркашу кто и взял за бубенчики крепкой мозолистой рукой, то этот кто-то знал заранее все, что Аркаша может сказать. И от Аркаши требовалось только подтверждение того, что хитрости убийц раскрыты.

О том, что Следственный комитет работает под колпаком военной разведки или контрразведки, говорить и думать смешно. А вот некое взаимопроникновение интересов и влияния – уже более похоже на правду. Оставалось понять, в какой степени это все «взаимопроникало». И какая сука отдала приказ «попугать следака», убив Светлану и топорно замаскировав это под работу Скрипача.

Так что надо было искать крысу в Комитете пожирнее, чем Аркаша. Этот мелкий мышонок, а не крыса. То есть вина его минимальна. Но о том, что Макаров уже взял его «за хибот», уже знают, наверное, все «в доме». И если сейчас спустить его с крючка, та самая жирная крыса сообразит, что Макаров сделал нужные вычисления. И либо затаится, либо атакует. А это нам не с руки. Так что, прости, Аркаша, ничего личного.

– …а герой тут ты один, остальные просто работают, как могут.

Виктор вздрогнул. Кажется, он настолько ушел в себя, раскладывая в голове пасьянсы, что выпал из реальности. Но, судя по окончанию фразы Менделея, получалось, что «отсутствовал» он какую-то долю секунды. Виктор с трудом удержался, чтобы на его лице не отразилось изумление. Он всегда быстро соображал. Но сейчас посрамил самого себя. Если голова и дальше будет работать в таком темпе и режиме, он либо скоро станет лучшим следователем страны, либо отправится восстанавливаться в статусе нормального человека в «Кащенко».

– Все, хорош меня перед дамой захваливать. Она и так знает, что я герой, – оборвал Макаров стенания доктора. – Выкладывай, что у тебя по последнему телу.

Менделей вздохнул и начал выбираться из-за стола.

– Пойдемте, молодые люди, я вам все покажу на месте.

– Нет, – резко сказал Виктор. – Нет времени. Выкладывай на словах.

Он проигнорировал удивленный и даже возмущенный взгляд Карпова, лишенного, можно сказать, театральных подмостков и вынужденного отыгрывать свой спектакль в гримерке. Но Виктор не мог себя заставить пойти в прозекторскую и увидеть холодное, затвердевшее тело той, кого он вчера любил и предал, на холодном «разделочном столе», с вскрытым черепом и грудной клеткой.

– Что вы хотите знать, молодой человек? – оскорбленным тоном спросил Менделей, усаживаясь обратно в свое вертящееся кресло.

– Все, но без подробностей и живописания, – Виктор уловил недоуменный взгляд Ирочки и добавил: – Пропускай все стандартное, заострись на том, чего не было в других случаях или что тебе показалось необычным. Хотя бы на полграмма необычным.

Карпов задумался, недовольно выпятив нижнюю губу.

– Да тут все необычно! – хмыкнул он, наконец. – Ее не пытали. Ей не отрезали палец ни при жизни, ни даже посмертно, как последней жертве. Но это те же люди, однозначно.

– Почему?

– Ее вырубили тем же редким нейролептиком, что и последнюю жертву. Ни в одном из остальных случаев он не применялся. Аэрозоль с очень близкого расстояния. Причем часть аэрозоля попала на волосы и одежду. В этом не было бы ничего странного – аэрозоль же. Но его довольно много даже на спине. То есть я могу предположить, что его распыляли в закрытом пространстве. Небольшом закрытом пространстве. Не знаю – в лифте…

– Или в машине, – вставила молчавшая до этого момента Ирочка. Она почему-то робела в присутствии Менделя Джалиловича. Он подавлял ее своей энергией.

– Или в машине, – кивнул патологоанатом. – Так вот ее вырубили, а потом в бессознательном состоянии задушили шнуром.

– Струной, – задумчиво сказал Виктор.

– Нет, именно шнуром. Очень тонким шнуром. Причем очень необычным шнуром!

– Что ты имеешь в виду? – насторожился Макаров.

– На коже в районе странгуляционной борозды я обнаружил частицы волокон органического происхождения, – в голосе Менделея послышались торжествующие нотки.

– Ну, – поторопил Виктор. – Веревка. Пеньковая, льняная, шелковая – да какая угодно.

– Нет, дорогой мой. Не какая угодно. У меня не получилось сразу идентифицировать материал. И это очень странно. Пришлось покопаться. И я смог в международной базе данных отыскать даже не соответствие, а подобие. Ты будешь смеяться, но это паутина.

Макаров уставился на Менделея с недоумением.

– Что значит – паутина?

– То и значит. Клейкая нить, которая вылезает из жопы паука.

Только не нашего.

– Не нашего? А какого? Вражеского?

– Можно и так сказать. У нас ведь с Японией до сих пор не заключен формальный договор об окончании войны? Или я отстал от жизни?

– Ты имеешь в виду, что это паутина японского паука?

– Ты чертовски догадлив, – саркастически хмыкнул патологоанатом. – У меня где-то даже было записано точное название. Латынь никогда не была моим сильным местом.

– Nephila maculata, – задумчиво пробормотал Виктор.

– Ого! – удивился Менделей. – Открываешься с неожиданной стороны. Паучков в детстве изучал?

– Что? – Виктор потряс головой, возвращаясь в реальность.

– Откуда, говорю, ты латинское поименование сего членистоногого знаешь?

Виктор хотел еще больше удивиться, но, заметив восторженный взгляд Ирочки, не стал этого делать. Тем более что через секунду и сам сообразил, что из его уст вырвалась латинская фраза, смысла которой он не знал еще мгновение назад. Эти внезапные погружения и просветления начали его немного напрягать. Нет, они явно ему помогали. Но такая помощь намекала на некие проблемы в его голове, которая, по всей видимости, хранила в себе что-то такое, о чем он сам понятия не имеет.

К тому же начала болеть голова. Точнее, не то чтобы прямо болеть. Скорее, возникло тягостное неприятное ощущение, что голова его набита мокрым песком, тяжесть которого смещена к затылку. Плюс зуд в районе чертова шрамика на границе роста волос. Виктор уже начал понимать, что неприятные ощущения в районе шрама – это сигнал к проявлению каких-то необычных состояний. Но он еще не установил какие именно ощущения и к каким именно проявлениям ведут. А главное – не понимал, с чего вдруг эта то ли напасть, то ли дар, откуда он взялся и чем это грозит. Но на данный момент нужно по максимуму использовать то, что на него так неожиданно свалилось.

– Я в школе хорошо учился, уроки не прогуливал и всегда делал домашнее задание, – вяло отшутился Виктор.

– Но что означают следы паутины? – спросила Ирочка. – Не могли же жертву задушить веревкой из паутины? Слишком экзотично для наших широт.

Боль в затылке полыхнула лазерным лучом, резанув по казалось обнаженному мозгу. Полыхнула и тут же погасла, оставив после себя даже не эхо боли, а страх. Страх ее возвращения. Боль была такой короткой, что Виктор не успел даже охнуть. Только устало привалился спиной к стене, борясь с желанием попросить стул. Не хотел, чтобы его мгновенную слабость заметила Ирочка. И тем более – Мендель Джалилович Карпов, обладавший зоркостью Виннету и проницательностью Эркюля Пуаро. Бог знает, к каким выводам может прийти этот эскулап, предпочитающий общество мертвых компании живых.

– Это означает, Ирочка, – глухим голосом произнес Виктор, – что наш уважаемый эксперт все же немного ошибся в выводах.

– Это в каких же? – ревниво вскинулся Менделей.

– Это не веревка. Это именно струна.

– Струна? – Патологоанатом скептически хмыкнул. – Из паутины? Что за ерунда! Я, простите, как полагается еврейскому мальчику, с детства приучен к скрипке, будь она проклята, тогда как мои татарские корни гнали меня на футбольную площадку.

– А русские – в винный отдел? – слабо усмехнулся Макаров.

– А русские – на боксерский ринг, – гневно отмахнулся Карпов.

– И там я, чтоб вы знали, молодой человек, достиг определенных успехов. Так что поостерегитесь надо мной подшучивать. Мы, евреи, народ обидчивый, а мы, татары, народ горячий, и не позволим шутить над нами, русскими.

Ирочка завороженно следила за этими словесными эскападами, едва успевая отслеживать прихотливую логику «сына трех народов».

– Так вот, Витя! – в пылу полемики Карпов перешел на панибратское общение, что позволял себе только в минуту сильного душевного волнения, вызванного сомнениями в его компетентности. – Я много играл на скрипке. Я много слушал скрипку. Я знаю за скрипку, как Носов знает за футбол. То есть – всё. Из чего только не делают струны для скрипки! Из меди, латуни, стали, вольфрама, серебра, нейлона. Я даже видел, как один дурак сделал их из золота, хотя лучше бы сделал из дерева – звук был бы достойнее. Лучшие струны до сих пор делают из овечьих кишок. Хотя некоторые злые языки утверждают, что их тянут из кошачьих жил. Не кривитесь, девушка, на то они и злые языки, чтобы болтать ерунду. Так вот я никогда не слышал, чтобы струны делали из паутины. Это сказка!

– Тем не менее, Мендель Джалилович, вы ошибаетесь, – Виктора отпускало, и он старался говорить бодрее, чтобы Карпов ничего не заметил. – Да, паучьи струны – старая легенда. Но несколько лет назад один японец превратил эту легенду в быль. Осаки Сигеёси его зовут. Всю жизнь посвятил паукам и полимерам. На него работало триста паучих вида Nephila maculata. Знаете таких?

– Не то чтобы знаю, – пожал плечами патологоанатом. – Я же не зоолог и не арахнофил. Узнал, когда выяснял, что это за волокна.

– Забавные паучки, – улыбнулся Виктор. Знание у него возникло в голове само по себе, и теперь он пытался уверенным голосом озвучить то, чего не знал секунду назад. – Самые крупные из тех, что плетут паутину. Их еще называют гигантскими кругопрядами. Паучихи сплетают паутину до восьми метров в диаметре. В них даже птицы иногда попадаются. И, что характерно, выбраться не могут, хотя паучихам они не нужны – не по размеру добыча. Но такая вот прочная и эластичная у них паутина.

– И этот Сигеёси делал из их паутины струны? – все еще недоверчиво уточнил Карпов.

– Да. Сплетал паутинки по три тысячи штук в один жгутик. А потом из трех таких жгутиков сплетал саму струну. Эффект, говорят, был ошеломительный. Звук совершенно неповторимый.

– Век живи – век учись, – все еще недовольно пробормотал Менделей. – И ты хочешь сказать, что какой-то сумасшедший скрипач душит наших девчонок струнами из японской паутины? Впрочем, чего это я лезу в твою епархию. Ты же в мою не лезешь, правда? Ха-ха.

При слове «скрипач» Ирочка шевельнулась, будто хотела что-то вставить, но Виктор бросил на нее предостерегающий взгляд. И Ирочка, умничка, его поняла правильно и рот закрыла.

– Ирочка, могу я тебя попросить об одной услуге? – спросил Макаров, отталкиваясь от стены. Он уже практически пришел в себя.

– Конечно, Виктор Иванович, – с готовностью согласилась Ирочка.

– Подгони мою машину прямо к крыльцу. Я понимаю, что не положено и охрана начнет орать. Но я выйду буквально через пару секунд. А нам сейчас нельзя терять время.

Ирочка согласно кивнула и молча скрылась за дверью. Менделей с интересом ожидал продолжения. Не просто же так следак отправил из кабинета свидетеля, а сам остался.

– Мендель Джалилович, – вкрадчиво начал Виктор, подходя прямо к столу. Благо для этого понадобилось всего два шага – кабинет у Карпова по размерам больше напоминал обувную коробку. – Как вы относитесь к своему ученику Аркадию?

Лицо Менделея вытянулось. Он не ожидал разговора на эту тему и не сразу нашелся, что ответить.

– Хорошо, – усмехнулся Виктор, глядя прямо в глаза патологоанатому. – Скажу проще. Вы хотите, чтобы он остался при вас?

– Ну-у, – протянул Карпов, отводя глаза, – я не имел бы ничего против этого.

– Даже зная, что ваш ученик – предатель?

Глаза Менделея забегали. Он не понимал, чего хочет от него следак. Но потеря Аркаши для него была слишком болезненной. Он слишком многое отдал этому молодому способному дураку, который одним поступком загубил на корню всю свою карьеру. Теперь, когда сыновья разъехались, Аркаша ему их заменял. Он был его учеником. Его продолжением. Но что запросит этот человек взамен? Ведь за все надо платить – это Мендель Джалилович Карпов за свою непростую жизнь уяснил четко.

– Да, даже зная, что он предатель, хотя я не уверен, что это так, – хрипло подтвердил он, сжигая мосты.

– Я не буду поднимать шум по поводу того, что он слил информацию военным, – сказал Макаров.

– Но это уже не секрет, – уныло вздохнул Карпов.

– Это не секрет, но это слух, – холодно улыбнулся Виктор. – Но точно это знаю только я. Ну и вы с Аркашей. Какое-то время Аркаше придется побыть новобранцем. Улыбаться в ответ на оскорбления, стирать с пола плевки следователей. Ничего, он способный, справится. А дальше все зависит только от него.

– И что я буду должен вам? – Менделей сам не заметил, как перешел на «вы».

– Ничего, – пожал плечами Виктор. – Просто быть «моим человеком».

– Вашим человеком?

– Да. То есть работать, как и прежде. Вы же профессионал экстра-класса. Оставайтесь самим собой. Просто относитесь к моим просьбам… эээ… неформально. Будьте моим другом, как говорил незабвенный Дон Корлеоне.

Менделей криво усмехнулся. Его вербовали. Цинично и жестко. Причем вербовали на «интересе». Не шантажировали, не загоняли в угол. Просто предлагали взять то, что он и так хочет. Он может отказаться. Легко. Но тогда ему остается только добарабанить до пенсии пару лет и уйти на покой. Бессмысленный и безрезультатный.

– Я согласен, – вздохнул Менделей. – Где расписаться?

Виктор хохотнул, будто услышал удачную шутку.

– Мы же джентльмены, нам не нужны расписки.

Он двинулся к двери, но вдруг, остановился. «Вот оно», – подумал Менделей. И не ошибся.

– Единственное, Мендель Джалилович. Хотелось бы уточнить во избежание недопонимания. То, что Аркаша – предатель, знаю не только я. Но и вы. Более того, информацию, которую он слил, ему передали вы. Вы это осознаете?

«Затянул узелок», – подумал Менделей.

– Конечно, осознаю, дорогой Виктор Иванович, – Менделей постарался подпустить в голос ровно столько сарказма, чтобы Макаров его услышал, но не воспринял потенциальной угрозой.

– Вот и отлично.

Макаров взялся за ручку двери. Карпов не удержался.

– А ты в последние дни очень изменился, Витя, – сказал он.

Макаров обернулся. В его глазах что-то промелькнуло. Что? Страх? Не может быть! Но очень похоже.

– Я знаю, Менделей, – сухо ответил следователь и вышел из кабинета.

19.

Ирочка выполнила указание буквально. Машина стояла прямо перед крыльцом так, что входящие и выходящие из Управления вынуждены были ее обходить. Рядом с машиной возвышался охранник с красным лицом и орал что-то совсем неразборчивое, состоящее из одних междометий и рефреном повторяющегося слова «мать». Нормальные выражения у него уже кончились. Ирочка взирала на него ясными глазами, в которых не проблескивала ни единая искра интеллекта, что бесило охранника еще больше.

Виктор хлопнул его по плечу, а когда тот обернулся, сунул ему руку для рукопожатия. Выслушал жалобную историю про «всяких дур за рулем», доверительно посоветовал обязательно изложить все подробнейшим образом в рапорте, «а то охренели совсем». Попрощался и сел в машину, оставив охранника подбирать с пола отпавшую челюсть.

– Как ты? – спросил Виктор.

– Нормально, – усмехнулась Ирочка. – Иногда так забавно бывает включить блондинку.

– Выезжай, а то он сейчас очнется и за пистолет схватится. За воротами тормозни, надо немного подумать.

– Там парковка запрещена.

– Забей.

Ирочка согласно кивнула и направила машину к выезду со двора. Ее беспрекословная исполнительность начинала слегка пугать.

Пока она выруливала, Виктор попытался привести в порядок мысли. В коридорах Управления он снова удачно выбрал маршрут, чтобы не столкнуться с Васильевым, хотя один раз даже услышал его голос. Но вот другой встречи, которой он не ожидал, избежать не удалось. Он нос к носу столкнулся с той валькирией из «особого отдела», как сыскари иногда называли Отдел собственной безопасности. Майор Анна Снежкова перегородила ему дорогу и потребовала немедленно пройти «в ее кабинет». Подивившись тому, что инквизиторша уже обзавелась собственной жилплощадью в Управлении, где следаки вынуждены ютиться по трое-четверо в одной комнатушке, Виктор в быстром свидании отказал. Дескать, прости, милая, но служба прежде всего, будет время – загляну. Истерику Снежкова не устроила, хотя Виктор втайне на это рассчитывал. Крепкие нервы у бабы. Попыталась давить авторитетом, но Виктор сказал, что у него есть только один непосредственный начальник, полковник юстиции Васильев. К нему и следует обращаться по команде. Он даст приказ и тогда следователь по особо важным делам Макаров предстанет пред светлы очи инквизиции. Пока же распоряжения неизвестных ему майоров для него не более чем грохот колесницы святого Георгия. А грома он еще в детстве отбоялся.

Выдав эту тираду, Виктор с торжествующим видом повернулся к Снежковой спиной и гордо прошествовал на выход. Но на душе было неспокойно. И дело даже не в том, что он сейчас нажил не просто противника, а заклятого врага. Он уже не раз сталкивался с коллегами Снежковой по инквизиции и особого пиетета перед ними не испытывал. Но общаясь именно с этой дамой в синем мундире, он ощущал безотчетную тревогу. Она была действительно опасной. Причем опасность исходила не из ее угроз, не из ее властного тона, не из ее должности и рода занятий. Опасность исходила от нее самой, была неосязаемой, но совершенно отчетливой.

И с этим надо что-то делать. Потенциальная опасность, пущенная на самотек, всегда превращается не просто в реальную, а в смертельную. Эту мудрость Даурский вколачивал в своего воспитанника постоянно. Ощутил угрозу – немедленно выясни ее потенциал и сразу же купируй. Иначе даже маленький комочек, лениво скатываясь с горы, вырастет, как снежный ком, превратится в лавину и погребет под собой беспечного человека.

Виктор решил напрямую заняться проблемой по имени «Анна Снежкова» сразу же, как только представится возможность. Но сегодня перед ним стояла проблема иного рода. И тоже требующая немедленного решения.

Ирочка внимательно смотрела на Виктора и терпеливо ожидала, когда он вынырнет из своих мыслей и обратит на нее внимание.

– Скрипач? – напомнила она о себе.

Виктор кивнул.

– Да. Сейчас это ключевая фигура.

– Но… – Ирочка замялась.

– Что?

– Но он же слепой.

– Альтернативно зрячий, – мрачно пошутил Виктор.

– Я знаю, что у слепых сильно развиваются другие органы чувств, – Ирочка упрямо мотнула головой. – Но в данном случае это не убедительно. Даже если к нему и ведут какие-то зацепки, я бы связывала их не с ним лично, а с кем-то из его окружения.

– Интересная мысль, – похвалил Виктор. – Я обязательно буду ее думать. Но сейчас мы в цейтноте. Для начала надо найти этого Паганини. Не знаешь, после первого убийства его кто-нибудь опрашивал? Он же там завсегдатай.

– Да, – потупилась Ирочка. – Я и опрашивала. Вернее, опрашивал опер из уголовки, а я присутствовала и пару вопросов задала.

– Прекрасно! – обрадовался Виктор, даже заерзав на сиденье. – Данные на него у тебя?

– Да, в компьютере.

– Адрес помнишь?

Ирочка покачала головой, глядя на Макарова жалобным взглядом. Ей так хотелось помочь ему! Виктор положил свою руку на ее ладонь. Ирочка слегка вздрогнула.

– Все хорошо, – приободрил ее Макаров. – Нельзя помнить все. Тем более что он даже не свидетель, а так – опрашиваемый. Все нормально.

– Он живет где-то неподалеку от того парка, где тогда тело нашли.

Макаров на мгновение задумался.

– Поступим так. Ты сейчас бежишь в Управление. По телефону докладываешь мне все, что есть на этого скрипача. Все, что он говорил, все, что про него узнала. Потом начинаешь копать его по всем базам. Найди все, что возможно, о его окружении. Поняла?

– Да. А вы?

– А я сейчас выдерну Носова с квартиры Кононова. Возьмем «физиков» или оперов и поедем по тому адресу, что ты мне скажешь.

Его надо срочно брать.

– А как же я? – глаза Ирочки наполнились слезами.

– А ты будешь нами руководить дистанционно, – улыбнулся Макаров. – Захваты, аресты – это все не так интересно, как тебе кажется. Грубые мужики бегают, орут, ругаются матом, ломают мебель…

– Так нечестно! Вы всегда все с Носовым делаете без меня!

– Работа следователя – находить информацию, которая приведет к поимке преступника! А не сама поимка преступника!

– Вы как Вася-Вася говорите, – обиделась Ирочка.

– Так потому что Вася-Вася – старый матерый следак, который посадил за решетку больше злодеев, чем ты людей видела, – усмехнулся Виктор. – Мы часто на него ругаемся, но, если честно, он прав практически всегда. Ну – почти всегда.

– Но…

– Мы начинаем терять время, – жестко одернул Виктор.

– Хорошо, я все сделаю, – буркнула Ирочка, выбираясь из машины.

Виктор проводил взглядом ее ладную фигурку, достал из кармана телефон и набрал номер Носова.

– Как обстановка на объекте? Эксперты еще не закончили? – спросил он, не представляясь, как только Носов поднял трубку.

– Возятся еще, – вздохнул Носов. – Но вроде потихоньку дело к концу движется. Трансвестита нашего уже упаковали и увезли.

– Слушай сюда, Серега. Мы вычислили Скрипача.

– Что? – В голосе Носова смешались недоверие и возбуждение. – Ты уверен?

– Доказательства собрать – это уже наша с тобой задача. А сейчас его надо брать.

– Круто! Куда ехать?

– Ирочка сейчас сообщит адрес. Но это рядом с тем самым парком. Поскольку ты сейчас являешься старшим группы по этому делу, срочно заказывай группу захвата. Лучше просто местных оперов, чтобы время не терять. Как только договоришься – выдвигайся на адрес. Я туда своим ходом доберусь. Подождите меня неподалеку от адреса, вы к нему намного ближе меня. Главное, не упустите.

– Погодь, а кто хоть это?

– Слепой скрипач.

Носов помолчал несколько секунд, а потом настороженно поинтересовался:

– Витя, ты как себя чувствуешь? Голова у тебя в последнее время побаливала, помнится…

– Я отвечаю за свои слова, – огрызнулся Макаров. – Даже если это не непосредственный убийца, то совершенно однозначно знает его и близок к нему. Так что сначала берем, потом разбираемся.

– Понял тебя. Выдвигаюсь.

– Стой!

– Чего?

– Серега, запомни – это твое дело. Пока не возьмем Скрипача, Васе-Васе обо мне ни слова. Иначе он нам все запорет своей перестраховкой.

– Понял, не дурак, – хмыкнул Носов. – Давай, поторопи Ирочку с адресом, а я закажу кавалерию.

20.

В пробку Виктор встал буквально через минуту после того, как тронулся. Пробкофобией он не страдал и к стоянию в заторах обычно относился философски. Но не сегодня. Сегодня он просто физически ощущал, как время ручейком утекает между пальцев.

Вскоре позвонила Ирочка, сообщила домашний адрес слепого скрипача. Виктор еще раз попросил ее сосредоточиться на углубленном изучении самого музыканта и его окружения, насколько это возможно с помощью закрытых баз МВД и Следственного комитета. Потом перезвонил Носову, передал адрес. И пожалел, что на месте Ирочки сейчас не Миша Лерман. Звонить тому было бесполезно. Он работал над Эльвирой Кононовой. А два дела зараз Миша делать не мог в принципе. Как он сам говорил – у него в мозгу однозадачный процессор, и если ему поручить второй поток информации, он просто зависнет и не выполнит ни одного. Оставалось надеяться на способности Ирочки.

Тревога не отпускала. Разговор с майором Снежковой уже забылся, но ощущение того, что случится что-то неприятное, не проходило. Да еще эти пробки, выматывающие нервы! Вырвавшись из одной, он тут же попадал в другую, словно невидимый недоброжелатель вел его по всем забитым дорогам. Рабочий день кончился, и москвичи – клерки и офисные «манагеры» – дружно ломанулись домой, намертво закупорив все транспортные артерии города и даже его мелкие кровеносные сосуды.

Носов доложил, что вместе с группой захвата уже прибыл на место, а Виктор не проделал еще и половины пути. Снова тренькнул телефон. Ирочка. Ну наконец-то! Макаров включил телефон на громкую.

– Докладывай, – ровным голосом распорядился он, стараясь, чтобы охватившее его раздражение никак не проявилось в интонации. Ирочка – существо ранимое, к тому же она и так сейчас расстроена тем, что ее не взяли на операцию.

– По нашим базам на него практически ничего нет. Бывший музыкант симфонического оркестра, первая скрипка. Пятнадцать лет назад попал в ДТП, получил обширную черепно-мозговую травму, после чего потерял зрение.

Голос Ирочки был монотонным, она явно читала оперативно подготовленную и скомпилированную справку. Прилежная девочка.

– С тех пор в поле зрения органов почти не попадал, вел законопослушную жизнь.

– Почти?

– Да, почти. Три года назад, когда была эпопея с выдворением уличных музыкантов с улиц города, его дважды задерживали за незаконную предпринимательскую деятельность. Если помните, тогда такое шили всем, кто музицировал без регистрации патента. Потом кампания затухла и на него перестали обращать внимание. Кому нужен в обезьяннике слепой музыкант? Не дай бог чего – не отпишешься.

– Что еще?

– Да так, мелочи.

Голос Ирочки странно дрогнул. Виктор понял, что она что-то раскопала, но хочет подать это поэффектней.

– Мелочи – неинтересно, – подыграл он ей. – Ну да ладно, выкладывай, я все равно в пробке стою.

– Оба раза из обезьянника его забирал один и тот же человек. Даниил Ольшевский. Я от нечего делать копнула под него. Человек в высшей степени интеллигентный. Я бы сказала – околомузыкальный.

– В смысле?

– Он занимается изготовлением деталей музыкальных инструментов. Штучный товар. Очень дорогой. К нему очередь из музыкантов топ-уровня стоит.

– И что же он изготавливает? – затаив дыханием, поинтересовался Виктор.

Ирочка выдержала паузу, но все же до «мхатовской» ей не хватило терпения.

– Струны.

Внутри все поджалось, завибрировало. По рукам пробежала холодная дрожь. Если бы на загривке Макарова росла шерсть, она встала бы дыбом. Он почуял цель.

– Ты прелесть, Ирочка. Когда я вернусь, я тебя зацелую до смерти. Еще что-то?

– Да, еще одна мелочь, – голос Ирочки потеплел. Виктор почти увидел, как покраснели ее щеки. – Даниил Ольшевский – активный член клуба «Арахна».

– Арахна? – переспросил Виктор.

– Да. Этот клуб объединяет любителей редких видов пауков. Он разводит пауков.

Виктор машинально ткнул ногой в педаль тормоза. Сзади возмущенно загудели.

– Где он живет? Ты выяснила, где у этого паука логово?

– У него мастерская на Плющихе, в подвале, пятнадцать минут пешком от нас. Ой, извините…

– Что? – не понял Виктор. – За что извинить?

– Это я не вам.

У Виктора в ушах появился тонкий звон, а в висках застучало.

– Эй, постой. Ты где сейчас? Ты в Управлении?

– Нет, я на Плющихе.

– Что?! – заорал Виктор. – Ты что задумала? Стоять!

– Все нормально, Виктор Иванович. Берите своего скрипача и не волнуйтесь. Я же не дура. Я не собираюсь его задерживать или что-то в этом роде. Но нам нужны зацепки. Прямых улик против него нет, постановления на арест и обыск нам за красивые глаза не дадут. Представлюсь сотрудницей районной управы. Зайду посмотреть что к чему. А потом уже вместе спланируем задержание.

– Ира! Ира!

– Что, Виктор Иванович?

Виктор не ответил. Пытаться ей сейчас запретить совать голову в смертельную ловушку просто бесполезно. Не сработает ни приказ, ни убеждение, ни логика, ни обман. Если женщина решила – она сделает. Нужен какой-то другой ход.

– Ты меня любишь? – слова эти вырвались раньше, чем Виктор успел о них подумать.

Ирочка не ответила. Она молчала долго, секунд десять. Потом сказала просто:

– Да.

Виктор сглотнул комок в горле.

– Ира, я хочу тебя увидеть. Я хочу с тобой говорить. Я хочу на тебя смотреть. Пожалуйста, не ходи туда. Я тебя очень прошу. Подожди где-нибудь рядом. Я скоро буду. Минут двадцать. Не больше получаса. И мы с тобой вместе… Мы все сделаем вместе. Не ходи…

– Не беспокойтесь обо мне, Виктор… Иванович. Витя… Я буду внимательной и осторожной.

– Черт! Ты не понимаешь! Я запрещаю! Я запрещаю!

– Подождите… Кажется, это он. Он вышел и собирается закрыть мастерскую. Я сейчас его займу, а вы… а ты приезжай побыстрее. На месте уже решим, что делать.

Она дала отбой. Виктор в ярости чуть не раскрошил телефон в руке. Тут же взял себя в руки, набрал Носова.

– Серега, берите этого Паганини без меня.

– Что? Ты сдурел? Это же твоя наводка, я толком даже не знаю, что ему предъявлять!

– Предъявляй, что хочешь. Только берите мягко. Думаю, он не убийца, а ближайшее к нему звено. Не переборщите.

– А ты куда?

– А у меня дела. Очень срочные.

Виктор «отбил» Носова и набрал номер Ирочки. Равнодушный голос сообщил, что «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Виктор взвыл от досады, выкрутил руль и через двойную сплошную развернулся в обратную сторону. Раздался вой клаксонов, визг покрышек.

Плевать!

Только бы успеть!

21.

Мастерская Ольшевского находилась не на самой улице Плющиха, а в одном из многочисленных переулков ближе к набережным. Чтобы добраться сюда, Макарову понадобилось не полчаса, а почти сорок минут. Еще несколько минут, закипая от злости, он провел, наблюдая за ссорой водителя навороченного джипа и «Газели» с логотипом мебельного салона. Джипер желал въехать во двор, из которого выезжала «Газель», и требовал, чтобы тот сдал назад. Газелист резонно возражал, что джиперу надо сдать назад три метра, чтобы выпустить его машину, а он обратно сдать не может, потому что там двор, забитый автомобилями. В ответ водитель внедорожника топырил пальцы и кричал, что ему плевать.

Посмотрев на эту битву неудовлетворенных амбиций, Макаров подпер своей машиной джип еще и сзади, выбрался и поспешил во двор. Джиповод что-то попытался вякнуть, но Виктор послал его так далеко и убедительно, что тот предпочел заткнуться. Тем временем со двора в хвост «Газели» пристроились еще две машины, сделав его маневры окончательно невозможными. Газелист философски вздохнул, закурил и уселся на металлическое ограждение, не обращая внимания на ревущие клаксоны собравшихся. Ему спешить было некуда.

Виктор вбежал во двор. Огляделся. Ирочка сказала, что мастерская расположена в подвале. Входа в подвал было два, с обоих торцов дома. Какой из них?

Макаров подбежал к ближайшему. Семь заплеванных ступенек вели вниз, к железной двери, выкрашенной мерзкой коричневой краской. Возле самой двери валялась пластиковая полуторалитровая «сиська» из-под крепкого пива. Вряд ли она попала сюда за последние полчаса. Значит, эту дверь не открывали.

Виктор ринулся ко второму торцу, едва не сбив с ног какую-то бабульку с маленькой собачкой, которая тут же залилась визгливым лаем. Здесь ступеньки тоже не блистали чистотой, но все же выглядели поаккуратнее. Виктор перевел дыхание и медленно, сдерживая себя изо всех сил, спустился к двери. Рядом с ней к кирпичной стене была прикручена небольшая металлическая табличка – «Мастер Струн». Именно так – оба слова с большой буквы. Сверху эту табличку видно не было. Сюда приходили только те, кто и без того знал, куда идет.

Истеричное гудение клаксонов запертых во дворе автомобилей, шум набережных неподалеку, все остальные звуки большого города – словно отодвинулись. Будто у включенного телевизора не просто пригасили звук, а вынесли его в другую комнату и закрыли за собой дверь. Виктор потер рукой шрамик, не дающий ему покоя уже несколько дней. Странно, но сейчас он никак себя не проявлял. Будто затаился. Потянул дверь за металлическуюскобу, заменяющую ручку. Дверь оказалась незапертой и без единого звука отворилась. Впереди тянулся узкий, слабо освещенный коридор, застеленный серым дешевым ковровым покрытием. Виктор шагнул вперед.

В подвале было прохладно, но сухо. Стены отделаны недорогим, но прилично выглядящим пластиком. Трубы и другие коммуникации убраны под фальшпотолок. Судя по длине коридора, мастерская занимала как минимум треть подвала. То есть этот Мастер Струн либо очень и очень обеспечен, либо обладает серьезным влиянием в районной управе, а то и на городском уровне. Потому что в этом районе, вплотную прилегающем к Садовому кольцу, помещение подобного размера стоит бешеных денег.

Дежурное светодиодное освещение почти не рассеивало царящего тут полумрака. Крадучись, Виктор двинулся вперед по коридору. Ковровое покрытие заглушало звук шагов. По обеим сторонам коридора были закрытые двери. Не так уж и много – по три или четыре с каждой стороны. Виктор открыл одну из них. Склад материалов. Многочисленные полки с коробками, мотки проволоки, склянки с непонятными реактивами.

От второй двери тянуло теплом. Особенно это чувствовалось в прохладе коридора. Виктор толкнул дверь, шагнул внутрь и отшатнулся. Приличных размеров помещение было залито янтарным светом от ламп, а вдоль стен стояли десятки больших аквариумов или террариумов. В них копошились, ткали свою бесконечную нить сотни здоровенных пауков необычной внешности – с длинными узкими тельцами и огромными тонкими ногами. Некоторые из них быстро носились по своим владениям, издавая тихое, зловещее шуршание. Виктор попятился. Вообще-то пауков он не боялся. Но не таких огромных и не в таких количествах.

До следующей двери пришлось пройти метров пятнадцать. И с каждым шагом все сильнее начинало колотиться сердце. Знакомый запах коснулся обоняния. Едва ощутимый поначалу, он становился все отчетливей по мере приближения к двери.

Запах сгоревшего пороха. В помещении недавно стреляли. Но в подвале царила мертвая тишина. И это приводило в отчаяние. Виктор замер у двери, не в силах заставить себя войти. Он боялся того, что увидит там. Боялся гораздо больше, чем жутких гигантских пауков.

Помедлив несколько секунд, он присел. Если кто-то будет стрелять сквозь дверь, пули пройдут выше. Так учили. Протянул руку и очень медленно повернул ручку. Резко толкнул дверь и отскочил в сторону. Так тоже учили. Стремительно скользнул внутрь, сделал движение вправо и тут же переместился влево, уходя с линии огня. И так учили. Прижался к стене.

Маневры были напрасны. Ни один звук не нарушал тишину комнаты. Его взгляд забегал по ней. Это мастерская. Полки с инструментами. Небольшие станки. Все очень опрятно и чисто, никакой пыли и мусора. Больше похоже на лабораторию, чем на рабочее место.

Видимо, подсознание направляло взгляд, не давая ему увидеть то, что видно лучше всего. То, что находилось в самом центре. Небольшой верстак. И то, что на нем лежало.

Тело Ирочки. Именно тело, потому что она была мертва. Верстак был чуть больше метра в длину. Руки, ноги и голова Ирочки свешивались с него абсолютно безжизненно. Кто видел мертвых, не спутает их с тем, кто находится без сознания. Никакие мышцы, связки, сухожилия не удерживают конечности мертвого человека, и они провисают так, как это не бывает, если человек жив.

Виктор сделал шаг и едва не упал. Он не чувствовал ног. Они существовали отдельно от тела. Сигнал от мозга проходил к ним, казалось, не напрямую, а через ретранслятор, поэтому они реагировали с задержкой. Но все же он собрался с силами и смог сделать нужные три шага.

На тонкой шее Ирочки вспухла красная борозда. Ее душили струной. Или паутинным шнуром. Какая разница? Ее душили. Но ее лицо не было обезображено, не побагровело, не вздулось. Значит, умерла она не от удушения. Ее пытались задушить, но не задушили.

Запах сгоревшего пороха в мастерской чувствовался отчетливо. Кто здесь стрелял и в кого? Макаров опустил взгляд. Рука Ирочки свешивалась почти до пола. В нескольких сантиметрах от ее бледных пальцев лежал табельный «Глок».

Ее открытые глаза совсем не поблекли, выглядели такими живыми, что Виктор на секунду поверил в чудо. Он протянул руку и положил ей на грудь в отчаянной надежде почувствовать пусть слабые толчки сердца. Она была еще теплой, но под обманчивой упругой мягкостью женской груди не происходило никакого движения.

– Даже не надейся, – раздался тихий голос и послышалось сдавленное хихиканье.

Макаров застыл. Тонкий невыносимый звон в ушах прекратился, будто выключили. Зато вместо него внутри черепа застучали мягкие молоточки. От их ударов височные кости, казалось, начали выгибаться наружу.

Медленно, очень медленно Виктор повернулся в ту сторону, откуда донесся голос, стараясь держать руки чуть приподнятыми, чтобы не спровоцировать выстрел. Это решение оказалось правильным. В углу мастерской, между двумя шкафами, забился какой-то человек. В слабом свете дежурных ламп он был едва заметен. Лет шестидесяти, одетый в какую-то темную рубашку с белым воротником. Такие редко сейчас носят. Неопрятные седые кудри, кустистые брови, мясистый нос, большие руки. В руках он держал старенький «ТТ». Старенький, но очень смертоносный. Его мощный патрон калибра 7,62 пробивал легкие кевларовые бронежилеты скрытого ношения, какие носили на службе следователи СК, без особых усилий.

Ответить человеку с оружием Макарову было нечем. Его собственный «Глок» стараниями начальства лежал в оружейной комнате. А от пистолета Ирочки отделяли стол и ее тело. Где-то по краю сознания проскользнула мысль – этот пожилой пердун вряд ли имеет хорошие навыки скоротечного огневого боя в замкнутом пространстве. Если прыжком перекатиться через тело Ирочки или опрокинуть стол, то можно добраться до оружия раньше, чем псих сумеет что-то предпринять. Но против этого восстало все естество Макарова. Тело девушки, даже мертвой, неприкосновенно. Его нельзя осквернить.

– Ольшевский? – спросил Виктор, чтобы хоть как-то сдвинуть с места застывшее молчание.

– Мастер Струн!

Человек снова захихикал. Высокий, едва ли не визгливый голос плохо вязался с его в общем-то достаточно массивной фигурой.

– Она сказала – ты придешь, – сквозь смешок, больше похожий на клекот хищной птицы, сказал Мастер Струн. Он злорадствовал. Он травил душу Макарову, ковыряясь грязной палочкой в обнаженной ране.

– Она сказала – ты обязательно придешь. Ты умный, ты догадаешься. Но ты опоздаешь. И ты пришел. И ты опоздал.

В глазах Макарова начала сгущаться багровая тьма. Он готов был двинуться прямо на ствол, только чтобы добраться до этого… паука. Добраться и раздавить голыми руками.

– Это ты убивал девушек? – спросил Виктор, с трудом разжав стиснутые до треска зубы. Его взгляд метался по комнате, ища, что можно использовать как оружие.

– Я, – Ольшевский осклабился, показав неровные зубы.

– Зачем резал пальцы?

– Чтобы шлюхи не играли на скрипке… ха-ха… это смешно… было.

– Где прятал пальцы?

– Ты все найдешь… тут. Я не прятал… Мне нужно было видеть… часто. Она сказала – ты придешь и сам найдешь… я не прятал ничего…

– Зачем! – взвыл Виктор. – Зачем ты убил ее? Она сказала, что я приду. Ты знал, что я приду! Так зачем ты ее убил?

Мастер Струн посмотрел на Макарова. На секунду показалось, что в его глазах мелькнуло удивление. Потом губы убийцы медленно, с трудом, растянулись в глумливой ухмылке.

– Она говорила, что ты… что ты умный… А ты… дурак…

Ольшевский сипло захохотал, откинув голову. Он махнул пистолетом в сторону Ирочки.

– Она говорила, что ты придешь за мной, а ты пришел за ней! Какой же ты дурак!

Коробка с инструментами, которую Макаров подцепил носком и отправил в сторону Ольшевского, как футбольный мяч, с грохотом ударилась о стену в сантиметрах от головы убийцы. Тот ошарашенно дернулся, вскинул руку и выстрелил. Но Макарова уже не было там, куда он стрелял. По сложной траектории, уклоняясь и корпусом и движением, Виктор бросился на Мастера Струн.

С ужасом Виктор услышал сквозь грохот выстрела, как пуля чавкнула, попав во что-то мягкое. В тело Ирочки!

Совершенно озверев, Виктор заорал что-то нечленораздельное, одним махом преодолел оставшиеся три метра. Схватил вооруженную руку Ольшевского и попытался выкрутить пистолет. Но старик оказался силен. Он попытался вывернуться и еще несколько раз нажал на спуск. Пламя опалило Макарову брови, он чувствовал завихрения воздуха от пуль, прошедших в считаных сантиметрах от его лица. А стальные комочки снова попали в Ирочку!

Макаров взвыл, будто подстрелили его самого, подсек ногу Ольшевского, одновременно скрутив корпус. Старик потерял равновесие, начал заваливаться, не выпуская пистолета. На мгновение его запрокинутая голова открыла дряблое, в складках, горло.

Сжатые пальцы Виктора вонзились в кадык Мастера Струн раньше, чем сам Макаров что-то успел подумать. Ольшевский хрюкнул, уронил ствол, рухнул на пол и схватился за шею, будто пытался сам себя задушить. Он сучил ногами, извивался, издавая какие-то нечеловеческие звуки. Виктор отрешенно смотрел за этой «пляской Святого Витта», пока попытки тела спастись не сменились предсмертными судорогами. Ольшевский выпучил глаза на побагровевшем лице, пустил пену изо рта, опорожнил кишечник и, наконец, затих. Его голова поникла, и взгляд потух. Кровь, смешанная с тягучей слюной, продолжала стекать с отвисшей губы. Ольшевский был так омерзителен, что возникло желание его немедленно оживить, чтобы после этого сразу же убить снова. Несколько раз.

Виктор сел на пол и привалился к стене. Хотелось умереть. То, что ждало его впереди, было хуже смерти. Его взгляд остановился на темном зрачке камеры наблюдения, установленной в углу комнаты. Виктор посмотрел на тонкую руку Ирочки, почти касавшуюся пальцами пола, и набрал номер полковника Васильева.

Часть вторая Война с собой

22.

Седой всю жизнь был склонен к внешним эффектам. Он всегда немного позировал, даже когда оставался наедине с самим собой. А в присутствии публики он и вовсе преображался. Жесты и движения его делались еще более элегантными и даже величественными. На лице играла сардоническая полуулыбка, глаза светились усталой иронией. Он ощущал себя Повелителем. Именно так, с большой буквы. Это не означало, что ради театральности он мог поступиться практичностью и эффективностью. Дело все же превыше всего. Но артистическая натура требовала не только результата, но и обстановки.

Агента он принял не в своем кабинете – рангом не вышел, чтобы в апартаментах Профессора бывать. Но и не в рабочей допросной. Во-первых, незачем человека пугать, не настолько велико прегрешение. А во-вторых – не просто так это Агент. Это слово означает в том числе и серьезную степень конспирации. В организации, которую возглавлял Седой, случайных людей не встречалось, каждый проверен и перепроверен сто раз. Но конспирация диктует свои правила. Чем меньше людей, даже проверенных, в доску своих, о чем-то знает, тем меньше людей могут об этом кому-то чужому рассказать. Случайно, под шантажом, под пытками, под психотропными веществами, как угодно. В конце концов, никто не отменял истину – предают только свои. Чужой не может тебя предать, потому что он чужой. Ударить в спину может только тот, кто стоит у тебя за спиной и находится достаточно близко. Обычно это тот, кому эту самую спину доверено защищать. Потому что ему уж точно никто помешать не может.

В подвальном помещении промышленного здания на окраине Москвы царили холод и сырость. Большая, едва ли не со спортзал величиной, комната была погружена во мрак. Только у дальней стены гудела и помаргивала старая люминесцентная лампа. Дефлектор на ней был настроен так, что она, как театральный софит, выхватывала из тьмы стоящий у стены стул, на котором восседал, закинув ногу на ногу и откинувшись на спинку, сам Седой. Он держал в руках старую трость, постукивая ей по ладони.

Агент шел от входа в противоположном конце комнаты медленно, ориентируясь только на это световое пятно, опасаясь наткнуться на невидимые препятствия. Шаги гулко отдавались меж бетонных конструкций. Резко очерченный световой контур притягивал взгляд к Седому, и за границей тени едва угадывался силуэт третьего человека. Седой вряд ли пришел бы на встречу один. Слишком многое для него значило понятие «безопасность».

Кстати, та же тень скрывала еще одну дверь в помещение, которая располагалась буквально в трех-четырех метрах от Седого. Находиться в глубине помещения, из которого есть только один выход? Да никогда в жизни!

Когда звук шагов приблизился и очертания Агента проступили сквозь темноту, Седой молча поднял трость и направил ее в сторону Агента, как ствол пистолета. Шаги мгновенно стихли.

Седой выдержал мхатовскую паузу, почти в минуту, и притворно вздохнул. Демонстративно притворно. Давая понять, что ему не слишком приятно то, что он скажет, но тому, кому он это скажет, намного неприятнее услышать это, чем ему – произнести.

– Я разочарован, – сообщил Профессор и снова замолчал, пристально глядя в темноту, туда, где едва угадывался человек, пришедший за наказанием.

Прошла еще почти минута. Агент не произнес ни звука. Седой позволил губам чуть дрогнуть, изображая улыбку. Хорошая школа, серьезный опыт. В присутствии Седого людям дозволялось раскрывать рот, только когда он требовал непосредственного ответа. В остальных случаях прервать его являлось страшным грехом. Даже отвечать на риторические вопросы. Только молчать и внимать. Не слушать, а именно внимать. Почтительно и со страхом.

– Это было очень простое задание, – вздохнул Седой и снова замолчал.

Из тени не доносилось ни звука. Агент, кажется, даже дышать перестал. Очертания фигуры с трудом угадывались. Но, судя по всему, человек в тени не шевелился.

На первый взгляд происходящее выглядело нарушением всех писаных и неписаных правил. По всем канонам, допрашиваемый должен находиться на ярком свету, а его палач скрываться во тьме. Лампа в глаза – классический прием всех оперов всего мира. Но тут ситуация была иной. Седой не допрашивал. Ему не надо было вызывать страх неизвестностью. Во-первых, какая может быть неизвестность, если Агент его знает? А во-вторых, он не допрашивал. И не наказывал. Ему не нужно было по мельчайшим деталям мимики угадывать мысли, которые человек пытается скрыть. Седой и так досконально знал все, что сейчас в голове Агента. В голове любого из сотен его агентов. В голове всех, кто на него работает.

Потому что эти люди не были наемниками, не были идейными последователями. Они все были его Детьми. Он знал их всю жизнь. Всю их жизнь. Он научил их всему, что они знают. Он мог предугадывать все их действия. Более того – управлять их действиями.

Если бы только не проблема с вышедшим из-под контроля агентом по кличке Механик! Но это исключительный случай, и это его личная ошибка. Одна-единственная ошибка за много лет. Остальные его люди проблем не создавали.

Они были его армией и его семьей одновременно.

Поэтому он не испытывал злости по отношению к Агенту. В конце концов, никаких особых бед пока не случилось.

– Это было очень простое задание, – повторил Седой, сокрушенно качнув головой.

Неудовольствие – вот самое страшное наказание для его людей. Они боялись не того, что Седой может с ними сделать. Они боялись его расстроить.

– Этот человек… – Седой пошевелил пальцами в воздухе, будто бы вспоминая имя, хотя он никогда ничего не забывал. – Его нужно было просто взять под плотный контроль. Перекрыть ему воздух. Его не надо ломать, его надо просто… стреножить! Он не должен иметь возможность делать что-то, чего мы не предвидим и не контролируем. Понимаешь?

– Да, – из темноты донесся даже не голос, а шевеление воздуха.

– А он пока совершает действия, которые не укладываются ни в какие рамки! Он действует полностью непредсказуемо! Понимаешь?

– Да.

– И если он непредсказуем, то он не только бесполезен для нас. Он для нас становится опасен! Понимаешь?

– Да.

Чтобы человек действовал эффективно, он должен иметь положительный заряд. Это аксиома, которую не знают тупые командиры. Они запугивают своих людей, гнут их. Они думают, что из-за страха получить палкой по спине человек может сделать невозможное. Это не так. Это знают даже дрессировщики собак. Собаку можно заставить бояться что-то сделать не так. Но страх или боль никогда не заставят ее делать ТАК. Не брать – можно научить кнутом. Брать – можно научить только пряником.

Седой широко улыбнулся. В его годы люди не любят так улыбаться. Зубы обычно не очень хорошо выглядят. У Седого с зубами все было в порядке. У большинства людей машина стоит меньше, чем вложено в зубы Седого.

– Ты знаешь, что делать. Этого жеребца надо стреножить. Не ломать ему ноги, не запугивать. Просто он должен быть ограничен в возможностях. Он должен искать. Но так, чтобы мы могли видеть, что он ищет и куда движется. И чтобы он не мог сделать ничего, чего бы не могли увидеть. Как ты это сделаешь – твоя проблема. Полномочий у тебя для этого достаточно. Ты меня понимаешь?

– Да… – прошелестело из тени.

Едва заметным движением кисти Седой отпустил Агента. В тишине звук удаляющихся торопливых шагов звучал, как капель в огромной жестяной трубе. Взвыла и захлопнулась входная дверь. Седой усмехнулся.

– Ты чем-то недоволен, Роман? – обратился он к тому, кто сидел у стены.

Хмыканье Седой скорее угадал, чем услышал.

– Зачем тебе нужен этот следак? Это потенциальная угроза. Его надо ликвидировать.

Седой покачал головой.

– Знаешь, Роман, я имею насчет тебя далеко идущие планы. Но ты постоянно заставляешь меня сомневаться в моем выборе.

– Почему? – Голос Романа был совершенно ровным. Разве что капелька любопытства просочилась сквозь стенку невозмутимости.

– Ты слишком склонен к простым решениям. Ты недальновиден. Ты идешь к цели как танк по директрисе. Ни одного лишнего движения рычагами. А все, что стоит на твоем пути, должно быть раздавлено.

– И что в этом плохого?

– Ты, Роман, теряешь очень многое. Ты не умеешь просчитывать и обращать себе на пользу то, что должно было пойти тебе во вред. А это очень важно. Жизнь – не боксерский поединок. Жизнь – это очень длинная шахматная партия. Этот следак, как ты говоришь, может быть бесконечно полезен нам. И если даже он окажется не полезен напрямую, окажется с брачком, то может помочь нам исправить другой брак. Понимаешь?

Человек в тени не ответил. Седой чуть скривил губы. Это был не риторический вопрос. Это был прямой вопрос. На него надо было ответить. Роман этого не сделал.

Это могло значить многое. А могло ничего не значить. Роман всегда был очень строптив. Но и очень талантлив. С талантами всегда приходится больше возиться.

Седой вздохнул и поднялся.

– Поехали, Роман, – сказал он, направляясь к двери.

Роман – высокий парень с очень узкой, почти девичьей, талией и широченными плечами двинулся следом. В его серых глазах не отражалось ничего.

Абсолютно.

23.

Если бы Вася-Вася наорал на Виктора, пусть бы оскорблял и унижал, даже ударил! Но полковник юстиции Василий Романович Васильев был холоден, как лед Гренландии. Он ни единым словом, жестом или интонацией не выражал своего отношения к Макарову и тому, что случилось. Он не был даже подчеркнуто официален – это хоть какая-то эмоция. Только спокойное равнодушие. Будто перед ним стоял абсолютно чужой человек.

Макаров был готов к выволочке, наказанию, ярости, презрению. Но не к этому. Васильев вывел его за скобки. Перспективный следователь по особо важным делам Макаров просто перестал существовать в его орбите.

– Василий Романович, не добивайте, – бесцветным голосом произнес Виктор.

Васильев, перебиравший бумаги на своем столе, посмотрел на Макарова поверх очков с удивлением.

– Почему я должен вас добивать? Вы меня с кем-то перепутали.

Виктор сел на стул у стены, не спрашивая разрешения, но Васильев ему ничего не сказал на это прямое нарушение субординации.

– Я имею право знать, – глухо сказал Макаров, упрямо глядя в стену. – Что говорят эксперты?

– Имеете право знать что? Убийство следователя Варюшиной расследуется Следственным комитетом и находится на персональном контроле председателя СКР. Этим занимаются наши лучшие люди. Что такое «тайна следствия», вам, надеюсь, объяснять не нужно? Роль в произошедшей трагедии следователя по особо важным делам Макарова изучается Отделом собственной безопасности, дело ведет майор юстиции Анна Снежкова. Вы с ней знакомы. Еще вопросы?

Виктор опустил голову, пытаясь справиться с бешеным стуком в ушах. Вена на виске пульсировала так сильно, что ощутимо ударяла в кость. Хорошо хоть проклятая боль в затылке, донимавшая его последние дни, куда-то ушла. Во рту пересохло, и простые слова из горла приходилось выталкивать.

– Вы считаете, что это я виноват в ее гибели.

– В гибели следователя Варюшиной виноват тот, кто ее убил. Почему подчиненный следователя по особо важным делам Макарова расследовал дело, от которого Макаров был официально отстранен и оказался один в месте пребывания подозреваемого в серийных убийствах, а второй его подчиненный в это время проводил задержание в другом месте и по тому же делу, от которого Макаров был отстранен, и почему Макаров в это время был в третьем месте, а потом вместо задержания убил подозреваемого – все это является предметом внутреннего расследования. Которому я не намерен препятствовать.

Разговор окончен – понял Виктор. Он встал, придерживаясь за спинку стула, и медленно, будто в воде, двинулся к двери. Жизнь кончилась. Две женщины, которые его любили, погибли меньше чем за неделю. И обе погибли по его вине. А еще он вспомнил третью – Софью. Она тоже погибла и наверняка тоже из-за него. Только он не помнил как и почему. Похоже, любить его опасно для жизни. Все, кто его любит, умирают. И он даже не может отомстить за их гибель. Потому что убийцу Ирочки он уже убил. А кто убил Светлану и Софью – не имеет понятия.

Рука коснулась дверной ручки.

– Пуля.

Виктор замер на пороге.

– Пуля, – глухо сказал за спиной Васильев. – Он ее застрелил.

Макаров молчал, боясь спугнуть шефа, почему-то решившего его пощадить.

– Сначала он пытался ее задушить. Струной из паутины. Ирочка оказала ему сопротивление. Сумела достать пистолет. Он выбил его, но ослабил хватку. Ирочка вырвалась, но не побежала к выходу, а бросилась к пистолету. И он выстрелил ей в спину. Пуля попала в позвоночник. Она умерла мгновенно.

– Отку… – Виктор закашлялся, – так подробно…

– Камера, – вздохнул Васильев. – В кабинете этой твари под потолком висела миниатюрная камера. Один из накопителей мы нашли – она была проводами подключена к компьютеру тут же, в мастерской.

– Один из?

– Камера передавала сигнал по вай-фай. Его мог принимать кто угодно, знающий пароль.

– Понятно, – пробормотал Виктор.

– Ни хрена тебе не понятно! – рявкнул Васильев. – Если ты сунешься и в это дело, то я лично прослежу, чтобы ОСБ и эта валькирия Снежкова распяли тебя на воротах комитета. И увольнением ты тогда не отделаешься. Понял?

– Понял, – потупился Виктор.

Странно, но ему сразу стало легче. Холодное равнодушие Васи-Васи резало его, как ледяной автоген.

– Мне рапорт на отпуск написать, чтобы тут не отсвечивать?

– Перебьешься, – скривился шеф. – У тебя есть дело по убийствам ученых? Вот им и займись. А к Снежковой чтоб являлся по первому зову. Это приказ. Носова не трогай, я ему другое дело дам. Чтоб вы не спелись опять.

– А что, одному, что ли, по ученым работать?

– Сибирячка тебе в помощь. Эта, как ее, капитан Орлова. Ну, ты ее видел. Она как раз по этому делу тут в командировке. Так что ройте вместе.

– Есть, – Макаров коротко кивнул и сделал «кругом».

– Если и к этой в койку полезешь – выгоню к чертовой матери! – добавил Вася-Вася уже в спину уходящему.

Дорога по коридорам Комитета затянулась. Многие останавливали Виктора, пытались поговорить. Кто-то старался приободрить, кто-то сочувствовал потере, а кто-то просто удовлетворял любопытство, скрывая его за скорбной маской. Главное, чтобы не попалась на пути эта блондинистая инквизиторша с ласковой фамилией Снежкова. Он всего два раза с ней встретился и оба раза ушел победителем. Но не обольщался. Он чувствовал в майоре юстиции хватку бультерьера. Если он ушел, значит, она его отпустила. Если вцепится всерьез, то уйти он сможет только оставив в ее зубах приличный шматок мяса со своей плоти. И далеко ли он после этого убежит, если она пойдет по свежему кровавому следу? Нет, на данный момент лучшая тактика – не показываться ей на глаза.

В кабинете Макарова ждал сюрприз. Носов оживленно беседовал с его новой напарницей – той самой Ольгой Орловой из Сибири. Ольга сидела на краешке стола Макарова, а Носов откинулся на спинку своего офисного кресла и вытянул ноги, небрежно жестикулировал и чуть вертелся на сиденье.

«Соблазняет», – с неожиданной неприязнью подумал Макаров, но тут же постарался удушить это глупое чувство в зародыше.

При появлении Макарова Орлова тут же встала с его стола. А Носов отвернулся к компьютеру и начал что-то печатать, стараясь не глядеть на друга. Лицо его тут же приобрело холодное выражение. Виктор стиснул зубы – хорош друг. От него сейчас поддержки не жди. Следователь, прокурор и палач в одном лице. Судья Дредд хренов.

Виктор прошел на свое место, уселся и сцепил руки в замок, положив их на стол.

– Я так понимаю, вы уже познакомились и представлять вас друг другу не надо?

Вопрос повис в воздухе. Ольга вопросительно посмотрела на Носова – по идее ответить первым должен был он. Но Носов хранил молчание. Тонкие, но густые брови Орловой удивленно изогнулись. Она чувствовала сейчас себя не в своей тарелке, стоя посреди кабинета, словно посетитель. Ольга шагнула было к столу, который раньше занимала Ирочка, но остановилась на полпути, шестым чувством поняв, что это может быть воспринято неоднозначно.

Макаров кивнул и сделал приглашающий жест.

– Не стесняйтесь, теперь это ваше место. Располагайтесь.

Настал черед удивляться Носову.

– Оля будет работать с нами? – подал он голос.

– Со мной, – подчеркнул Виктор. – Это моя новая напарница.

Лицо Носова окаменело.

– Вот, значит, как. А я…

– А ты продолжаешь заниматься тем, чем занимался. Группу никто не распускал. От дел отстранили меня одного. Оставили только то, чем мы будем заниматься со следователем Орловой. Вдвоем.

– Совет да любовь, – саркастически хмыкнул Носов.

Виктор постарался подавить вскипающее в груди бешенство, но сделать это оказалось труднее, чем обычно.

– Тебя что-то не устраивает? Подай рапорт о переводе. Его, скорее всего, удовлетворят. Дураку понятно, что работать рядом с тем, под кого копает инквизиция, неудобно для карьеры. Так что тебя поймут. Вперед. Я возражать не буду. Не хватало мне еще в компании человека, изображающего из себя немой укор.

– А что, не в чем тебя укорять? – взвился Носов, наплевав на присутствие в кабинете чужого, по сути, человека. – Безупречный ты, как всегда? Почему тогда в морге Ирочка, а не ты?

Виктор не успел ответить.

– Потому что она дура.

Оба мужчины замолчали и посмотрели на Ольгу. Та спокойно уселась за стол Ирочки, сдвинув бумаги на край.

– Ну что вы так уставились? Подробности уже всем в этом здании известны. Ирочка ваша по наводке Макарова нарыла неожиданную информацию. И решила отработать ее сама. Одна. Так может поступить только дура. И мне все равно, кем она тут у вас была – любимым ребенком или роковой женщиной. Она взрослая девочка. И не просто переоценила свои силы, а поступила как глупый подросток, который пытается доказать, что чего-то стоит. Ты пытался ее остановить?

Макаров молча кивнул, с трудом приходя в себя.

– У тебя был шанс ее остановить?

– Она не стала меня слушать.

Ольга хмыкнула и посмотрела на Носова.

– А если бы с ней говорил ты – она бы тебя послушалась?

Носов поиграл желваками, но был вынужден покачать головой.

– Вот вам и ответ. Виктор винит себя в том, что не смог остановить ее. Но сделать это у него не было ни одного шанса. А ты винишь его в этом, потому что был в другом месте и не мог помешать. Но ответ в том, что этого не мог сделать ни один из вас.

– Но она сделала так из-за него! – совсем по-мальчишески воскликнул Носов и даже показал на Макарова пальцем.

– То есть, я так понимаю, тут не логика говорит, а ревность? – усмехнулась Ольга и развела руками. – Тут уж, извините, медицина бессильна.

Носов выскочил из-за стола, одним махом подскочил к Орловой и навис над ней всем своим центнером. На Ольгу это никак не подействовало. Она смотрела на Носова, чуть склонив голову набок, как умная собака, которой встретилось что-то любопытное. Носов что-то рыкнул неразборчивое и выбежал из кабинета.

– Смело, – похвалил Виктор. – Прогуляемся? Мне кажется, нам есть, что обсудить, а я еще даже не завтракал.

24.

Макаров смотрел на Ольгу Орлову со смешанными чувствами. Она была бесспорно и объективно красивой женщиной, подчеркнуто сексуальной. Но, глядя на нее, Виктор не испытывал никакого эротического влечения, хотя среди коллег пользовался репутацией человека, мимо которого ни одна женщина не может пройти без риска. А тут хоть бы один нерв шевельнулся.

В чем тут дело? Виктор терялся в догадках. Вряд ли дело в неожиданном падении либидо. Скорее характер Ольги не давал шанса «поклеить» ее. В ней чувствовалась сила, решительность, властность. То, как она поставила на место Носова, внушало уважение. Она не пряталась за гендерной принадлежностью, не использовала женские штучки для достижения цели. Во всяком случае, пока. Чисто мужской стиль поведения. Резкий, жесткий, прямой. И взгляд такой же – открытый, чуть насмешливый. Свой парень, что называется. А «подкатывать яйца» к парням – это совсем не то, что мог допустить Виктор хотя бы в глубокой теории. Его воинствующий натурализм не вызывал ни у кого сомнений.

А может быть, трагическая гибель Светланы и Ирочки так на него подействовали? Но он не был влюблен в Ирочку, и даже ее собственную влюбленность в него пытался цинично использовать.

А Светлана… Мог ли он утверждать, что полюбил ее? Вот так стремительно, с первого, фактически, взгляда? С момента ее убийства прошло всего несколько дней, но образ уже размылся в памяти. Осталось какое-то теплое чувство, нежность, но он ощущал скорее вину, чем боль утраты. Вину и растерянность.

Еще вчера ему казалось, что он понимает суть происходящего. Таинственные и могущественные силы разыгрывают свою партию. Некий следователь узнает лишнее и может внести в эту партию элемент непредсказуемости. Его резко одергивают, показав, насколько он уязвим. Логично? Логично.

Но чем больше Виктор над этим думал, тем менее логичной ему казалась подобная выкладка. Какой смысл убивать почти незнакомую ему женщину? Никто же не мог залезть к нему в голову и понять, что она стала ему дорога за такой короткий промежуток времени. Следовательно, для постороннего взгляда он просто снял на ночь какую-то барменшу. Смысла в ее убийстве не было никакого. Если только она изначально не была целью.

Но и тут не складывалось. Света спокойно гуляла по темным безлюдным уголкам своего парка, да еще под хмельком. Убить ее там, обставив как нападение насильника или грабителя, – и все дела.

Если же принять версию, что это средство давления на следователя, то зачем такие сложности? Это не сицилийская мафия, тут не станут голову коня в постель подсовывать. Проще и надежней ликвидировать саму угрозу в лице следователя, чем надеяться, что он поймет намек, испугается и отступится. Да, его убить сложнее и хлопотнее, чем барменшу. Он и сам мог оказать сопротивление, и нападение на следователя по особо важным делам могло привести к масштабному расследованию Следственным комитетом. «Легавые» крайне болезненно относятся к гибели кого-то из своих. Это для них дело чести. Но зато это какая-никакая, а гарантия результата. Тогда как столь грубое «предупреждение» вполне могло сработать с точностью до наоборот. Не остановить его, а разозлить.

Нет, тут что-то не то. Надо будет над этим хорошенько поразмыслить.

Макаров мысленно поставил галочку над этим пунктом и вернулся к разговору. Ольга как раз сделала паузу в рассказе и аккуратно размешивала сахар в кофе. Тонкая серебряная цепочка с маленьким аккуратным кулоном уютно устроилась в долине между двух небольших, но чертовски симпатичных полушарий. Макаров с трудом отвел взгляд от этого зрелища. С эстетической точки зрения все в Орловой было идеально.

Они встретились взглядами, и в темных глазах Ольги мелькнула усмешка. Виктор не смутился и улыбнулся в ответ. Если тебя не тянет забраться в койку к женщине, это вовсе не повод демонстрировать ей такое отношение. Ее это может сильно обидеть, даже если она всем видом показывает, как ей такой вариант противен. Тем более что Орлова ничего такого не изображала. Как бы не наоборот.

– Вы меня точно слушали? – поинтересовалась сибирячка. – У вас был несколько отсутствующий вид.

– Давай на «ты», – предложил Макаров. – Пафос дистанции хорош для изощренного флирта, но мешает продуктивной работе двух ищеек.

– Не возражаю.

– А насчет «слушал» – да, я могу одновременно слушать и думать о другом. Особенности организма. У вас за последний год при странных обстоятельствах погибло трое ученых серьезного уровня.

– Да. Но то, что обстоятельства были странными, мы поняли совсем недавно. Понимаете… понимаешь – понятие «серьезный ученый» обычно означает если не преклонный, то во всяком случае солидный возраст. Ну там инфаркты, инсульты и прочие дела. Но тут уходили из жизни люди чуть старше средних лет. Уходили совершенно разными способами. И связать эти смерти не пришло бы никому в голову.

– Почему?

– Потому что, во-первых, криминалом там и не пахло. Во-вторых, они работали в разных отраслях науки. Посуди сам. Михаил Андреевич Кречетов, 48 лет, химик, сбит на пешеходном переходе семнадцатилетней дурой, которая гнала на папином «Порше», обдолбанная вусмерть. Ростислав Леонидович Раппопорт, 64 года, доктор педагогических наук, разбился во время прыжка с парашютом.

– Что?

– Не удивляйся, у деда было под три сотни прыжков, здоровье, как у космонавта. По результатам следствия установлено – нарушение техники безопасности при укладке. Когда укладывали купола, была оттепель, ночью мороз, утром, когда пошли на прыжки, чуть ниже нуля. Парашюты хранились в неотапливаемом помещении, как и положено. Но опытный парашютист почему-то забыл учесть суточные колебания температуры с переходом нулевой отметки. В итоге влага, образовавшаяся на материи купола, за ночь примерзла, и это помешало куполу выйти штатно. Несчастный случай.

– А третий?

– Равиль Маратович Гайнутдинов, 55 лет, профессор криптографии, недельный запой, смерть от алкогольной интоксикации. Бухал давно, так что никого это не удивило.

– И как вы связали эти случаи?

Ольга покрутила на столе чашку с остывшим кофе.

– На самом деле – случайно. Хотелось бы, конечно, рассказать про свою невероятную проницательность, но не люблю врать. Эти дела вообще находились в разных «столах». По Кречетову работали дознаватели ГИБДД, Гайнутдинова освидетельствовал врач в присутствии участкового и отправил в морг. Только дед-прыгун оказался в поле зрения СКР, по нему я работала. Так вот, когда шифровальщик допился, его вдова, с которой он на пару зажигал, развернула бурную деятельность.

– Спецслужбы убили? – хмыкнул Макаров.

– Ага, яду в водку ему подмешали. Бегала по всем инстанциям, заявления в прокуратуру носила каждую неделю. Видимо, особую пенсию хотела выбить, как вдове павшего на боевом посту. А потом и до меня добралась.

– Это как?

– Как-то узнала, что дело «парашютиста» у меня. Откровенная психическая. Весь мозг мне выела. Уверяла, что ее муж и Раппопорт дружили и работали над одним изобретением, потому их и убили. Едва выпроводила ее.

– А потом решила все же проверить информацию…

– Именно. Хотя звучало изначально глупо. Алкаш и спортсмен, педагог и криптограф – что у них может быть общего? Оказалось, что общее имеется.

– И что же? – Макаров заинтересовался всерьез.

– Они оба, в одно время – с 84-го по 86-й год – работали в Москве, были откомандированы из своих институтов. В трудовых книжках на это время – пробел. Но при этом в архивах подписки о неразглашении.

– Не разглашении чего?

– Нет указаний. Но на бланках Министерства обороны.

– Оп-па, – Макаров даже откинулся на стуле. – А третий?

– Тут в чем-то сложнее, а в чем-то проще. Эти двое работали еще при СССР, там с архивами было четче, но и с секретностью жестче. Кречетов также одно время работал в Москве, химиком-лаборантом, в середине девяностых. По контракту с некоей фирмой под названием «Парус». Фирма частная, но вот заказы выполняла по контракту с тем же Минобороны.

– Не совсем с тем же, – задумчиво сказал Макаров.

– Ну да, страна другая. Только люди те же. Со стороны заказчика, естественно, доступа к документам нет. И фирмы-исполнителя давно уже не существует. А вот в архиве Кречетова я один договор нашла. Абсолютно порожняя бумага, общие слова, юридические термины. Из полезного только название проекта, над которым Кречетов работал – Три Дэ.

– Три Дэ? Он же химик, а не дизайнер.

Орлова на салфетке вывела «ЗД».

– Вот так выглядело. Три дэ или Зэ-Дэ – не знаю. Спросить не у кого.

– А на Кречетова как вышла?

– А вот тут интуиция. Когда выявилась связь двух мертвых профессоров, я решила раскинуть сеть пошире и загребла Кречетова.

– А потом еще шире…

– Угу. И зацепила ваши случаи.

– Ремезов Борис Леонидович, профессор Института мозга, обширный инфаркт, вызванный ошибкой в приеме лекарств, – закрыв глаза монотонным голосом начал говорить Макаров. – Раушенблюм Яков Ильич, видный теоретик нейрохирургии, утонул в подмосковном пансионате, хотя плавал, как дельфин. Коваленко Сергей Андреевич, доктор педагогических наук, как ваш Раппопорт, убит при уличном ограблении. Богосян Армен Арбакович, профессор социологии, пропал без вести. Ехал на собственном «Рендж Ровере» из Питера в Москву и исчез, машину нашли брошенной в Тверской области.

– Ремезов в то же время работал на Минобороны, его имя значилось в списке, где фигурировали мои покойнички. А Богосян был одним из совладельцев «Паруса». По остальным я из своего прекрасного далёка ничего найти не смогла. Но ставлю пачку баксов против узбекского сума, что мы и тут связь с Минобороны найдем.

– Я должен срочно отъехать, – заявил Виктор.

У Ольги брови полезли на лоб.

– Не обижайся, это очень интересная и важная информация. И ее надо начать разрабатывать прямо… завтра. Мне сейчас нужно отделаться от еще одного дела, чтобы оно завтра и дальше не тянулось за мной хвостом и не мешало в нашем расследовании. Понимаешь?

Ольга неуверенно кивнула.

– Начинаем завтра утром. Сможешь отсюда дорогу до Комитета найти?

– Не знаю, я в Москве пока не очень ориентируюсь. Но мне туда и не нужно, я сразу в гостиницу. Отдохну перед штурмом.

– Отлично! – Виктор улыбнулся, бросил на стол купюру и выбежал из кафе.

Забравшись в машину, он набрал нужный номер.

– Миша? Я сейчас буду. Не вздумай снова за лимонадом уйти. Срочная работа.

Виктор нажал отбой и вырулил на проезжую часть. Привычно потер затылок. Боль не беспокоила его уже третий день. Просто замечательно. А то он уже начал к ней привыкать. Нет, без нее лучше. Заодно меньше неожиданных просветлений, которые его всерьез пугали.

Из прилегающего двора выехала неприметная серая «Хонда» и пристроилась к Макарову, следуя на почтительном расстоянии.

25.

Обычно поездку за рулем Виктор использовал как возможность поразмыслить в одиночестве, когда никто не мешает и не отвлекает. Дорожную обстановку он отслеживал на автомате и практически не задумывался над тем, куда повернуть или какую педаль в какой момент поднадавить. Но сегодня «автомат» почему-то перестал работать.

Виктор начал привычно раскладывать в мозгу пасьянс с мертвыми профессорами, пытаясь как-то увязать их со смертельной эпидемией, начавшейся с минобороновской переводчицы. Положа руку на сердце, получалась ерунда. Грубый и не женственный Вася-Вася называл такие умопостроения просто – «натянуть гондон на глобус». Не прошло и трех минут, как Макаров пропустил нужный поворот, едва не проскочил на красный и дважды чудом избежал «поцелуя в задницу» впереди идущей машины.

Пришлось сосредоточиться на вождении, иначе до греха недолго. Все это начинало несколько напрягать. Свалившиеся на него сверхспособности, конечно, пугали, но, во всяком случае, помогали. А теперь уже несколько дней с ним не случалось ничего подобного. Но, кажется, ушедшие экстранавыки забрали с собой и часть обычных умений, которые Макаров считал само собой разумеющимися. А это уже значительно хуже.

Он снова потер рукой затылок. Боль исчезла. И ночные кошмары, кстати, тоже. Но он уже не был уверен, что это на благо. А что если деградация продолжится? Тогда в ближайшее время он может стать не просто заурядным следаком. Тут слюни бы не начать пускать и в штаны мочиться.

Но тогда что получается? Все его успехи в работе – следствие неких скрытых возможностей, которые могут то усиливаться, то слабеть? Чушь какая-то. Ему тридцать три года, десять из которых он провел в Следственном комитете. И только сейчас, в возрасте Христа, все это начало проявляться? Так не бывает. Только в не очень хорошем кино, когда сценарист с режиссером плевать хотели на такое понятие, как достоверность.

Миша Лерман ждал у самых дверей, чуть приплясывая от нетерпения. Когда он так делал, можно было не сомневаться, что ему есть что рассказать. Виктор бросил ему пачку кофе и протянул сумку с различной снедью, заказанной хакером. В принципе, Макаров его не ограничивал. Но выбор продуктов его всегда удивлял. Кофе Миша просил весьма недешевый. А вот то, что можно съесть, находилось в нижнем ценовом сегменте. Сосиски только определенной фирмы. Курица-гриль должна жариться только на вертеле, ни в коем случае не в жарочном шкафу. Готовые обеды строго с кусочками мясаи рисом, никакого пюре или котлет, потому что неизвестно, чего туда понапихали производители. Что понапихано в доширак, его не волновало. Зато под строгим запретом супы других производителей, даже если они дороже в три раза. Логику кулинарных предпочтений Лермана Виктор вычислить так и не смог, хотя тот пытался несколько раз ее объяснить. Так же как не мог понять логику Мишиной гигиены – почему он чистит зубы три-четыре раза в день, а моется раз в две недели.

Рабочий стол хакера вечно был загажен остатками пищи, грязными кружками и коробками от «быстросупов». Но к приходу куратора он в меру своих возможностей этот гадюшник разгребал. Сейчас там стояла всего одна наполовину полная кружка, а от остальной посуды виднелись только следы на полированной поверхности. В Мишином случае это было равносильно стерильности операционной.

– По камере есть что?

В каком бы шоке Макаров ни находился, матерым сыщиком он быть не переставал ни на секунду. Поэтому камеру в бункере Мастера Струн он «срисовал» еще тогда и даже определил ее модель – довольно продвинутую, снимающую в цвете, со звуком и в хорошем разрешении, а также имеющую вай-фай-модуль. И в кабинете Васильева немножко сыграл, чтобы Вася-Вася не заподозрил, что убитый случившимся сыскарь сохранил интерес к делу. Причем интерес неофициальный.

– Практически, ничего, – вздохнул немытый гений. – На ваш сервер, куда сгрузили информацию с нее, я лезть не стал. Вы же не даете мне код доступа. А если я сам пыркнусь, то есть серьезный риск засветиться. У вас защиту грамотные люди ставили.

– Думать забудь, – отрезал Макаров. – Есть возможность узнать, подключался ли кто-нибудь к камере через вай-фай?

– Если бы поток лился на комп с модулем – определили бы. Но у камеры блок беспроводной связи автономный. Видеопоток в эфир может транслироваться на мультикастовый адрес по UDP. Факт приема UDP обычно никак не фиксируется, но иногда логируется факт анонса мультикастового IP потенциального клиента – в системе местных коммутаторов-роуторов с поддержкой мультикаста…

Виктор даже отступил на шаг и поднял руки в охранительном жесте.

– Стоп-стоп! Ты молодец. Я даже некоторые слова понял. А теперь скажи по-русски – можно или нет?

– Теоретически да, практически – нет.

– Жаль. Ну, ладно. Вернемся к основному заданию. На это у тебя времени было много. Докладывай.

Миша ринулся к компьютеру, едва не оттолкнув стоящего на пути Виктора. Если Менделей предпочитал проводить свои лекции на фоне вскрытых трупов, то Миша рассказывать о своих результатах без компьютера не мог в принципе. Макаров пристроился позади кресла. На экране замелькали какие-то документы, фотографии и ссылки. Они менялись с такой скоростью, что прочитать что-то не было никакой возможности.

– Тут у нас очень-очень интересная женщина. На поверхности вся жизнь ее банальна до скуки. Но если чуть копнуть, появляются странности. Все как бы нормально, но чуть-чуть не нормально.

– Поясни.

– Ну вот, смотрите. Ее девичья фамилия Хаймович. Вы ее знаете, как Кононову. То есть она сменила фамилию.

– И что в этом странного?

– А то, что она уже сменила фамилию Хаймович на Харитонова буквально за неделю до свадьбы. Зачем?

Макаров заинтересованно наклонился, опершись на спинку кресла.

– А что, ловко. В документах паспортного стола отныне значится, что замуж за гражданина Кононова вышла гражданка Харитонова, а вовсе не гражданка Хаймович.

– Точно! Дешево и сердито. Для быстрого поверхностного поиска по всем вашим базам конец отрубается, гражданка Хаймович просто перестает существовать. Разумеется, если искать тщательно и, особенно, если искать, зная, что ищешь, этот трюк расколоть сложности не представляет. Но чтобы скрыться от старых знакомых или бывших любовников – отличный вариант.

– Она скрывалась от кого-то?

– Вероятно. Но я бы сказал, что ее скрывали.

– В смысле?

– Семь лет назад она делала пластику.

– Это для женщин обычное дело.

– Да. Но как и с фамилией – все нормально, но чуточку ненормально.

– Давай, не тяни.

– Во-первых, пластику ей делали в «Бурденко».

– Но это же военный госпиталь, там спецы другого профиля в основном. Хотя… При ранениях и ожогах для пластических хирургов работы должно быть много.

– Ну да. Отрезать кожу с жопы и пересадить на обожженную морду. Или собрать из хрящей оторванный нос. Но ей пластику делали не по ранению. А по собственному желанию. Вы много женщин знаете, которые доверят свою и без того милую мордашку мужикам из военного госпиталя?

– Она уже работала в Министерстве обороны? Может, ей скидку какую-нибудь дали?

– Дали. Стопроцентную. Но сумма не слишком велика, операцию проводили не самую сложную. Я долго не мог понять, что к чему, но…

– Но?

Миша вывел на монитор две фотографии.

– Это до и после операции?

– Да. Что скажете?

С экрана на Виктора смотрела красивая молодая женщина. Причем красива она была на обоих снимках. Не имелось ни малейшей причины переделывать это лицо. Хотя у женщин в головах столько тараканов, пытаться понять или предугадать их логику – абсолютно пустое занятие.

– Ну?

– Она… – с сомнением сказал Виктор. – Она почти не изменилась!

– Вот!!! – аж подскочил хакер. – Я тоже сначала ничего не понял. Поэтому пришлось погонять фотки в разных редакторах, почитать историю болезни и немножко подумать. И я понял!

– Что?

– Все! Это часть программы исчезновения с «радаров»! Ей немножко укоротили нос, изменили разрез глаз, подняли уши, подрезали мочки, опустили уголки рта, полностью изменили форму носогубного треугольника – она стала похожа не на еврейку, а, скорее, на татарку, при этом не утратив узнаваемости. Те, кто ее знал, все равно бы узнали. И в этих операциях не было никакого смысла. Женщины идут на пластику ради красоты. А тут? Знаете, зачем?

– Зачем?

– Чтобы обманывать камеры.

– Не понял.

– Во всех аэропортах, в метро, в других местах массового скопления людей стоят системы опознавания лиц. Вы это лучше меня знаете. Система мгновенно анализирует захваченное лицо по нескольким параметрам. И если несколько из них совпадают с ориентировкой – дает сигнал. Так вот госпоже Хаймович – Харитоновой – Кононовой подправили почти все эти параметры. Чуть-чуть. Но достаточно, чтобы система не смогла ее идентифицировать. Это уже трюк покруче смены фамилии.

– Так она что, шпионка какая-нибудь?

– А вот тут опять странность. Дело в том, что жизнь Эльвиры прекрасно прослеживается до самых детских лет. Причем бьется сразу по нескольким базам, включая Фейсбук и ВКонтакте. И даже пара совсем левых сайтов, где фейковый аккаунт никому в голову заводить не придет. Школа с углубленным английским, Иняз, аспирантура, курсы делопроизводства. Готовилась к карьере за рубежом. Но нашла работу тут. Тоже немного странно, но, видимо, хорошие деньги.

– А что странного?

– Такой блестящий знаток инглиша идет работать в интернат секретарем преподавателя английского. Странно же.

– У преподавателя свой секретарь? Ну, наверное, это очень крутой интернат. Явно не заведение для сироток.

– Наверное. Из него она уже напрямую перешла в Минобороны. И только тогда все необычности у нее и начались.

– Что за интернат?

– Его уже нет, закрыли несколько лет назад. Номер сорок семь. В ближнем Подмосковье находился. Что с вами?

Виктор встрепенулся, потряс головой.

– Нет, ничего, все нормально. Просто очень тяжелые деньки. Иногда зависаю.

На самом деле Виктор словно получил удар в челюсть. Ногой. Он учился именно в этом, сорок седьмом интернате. В подобные совпадения он не верил. Эту информацию надо срочно обмозговать. И не при Мише Лермане. Не стоило показывать хакеру, что найденная информация касается Макарова лично. Этот неряшливый типчик в быту, конечно, производил впечатление безголового. Но вот с информацией он работал профессионально. И что он может сделать с ней – одному богу известно. Так что лучше оставлять его в этом плане в неведении.

– Так, Миша, у меня для тебя новая задача. Чтобы скучно не было. Готов?

– А у меня есть выбор?

– Выбор всегда есть. Я тебя не под замком держу. Ты в любой момент можешь уйти и начать свою новую прекрасную жизнь. Я даже не буду подсказывать людям Магомеда, где тебя искать. Я честный человек. Более того, я даже постараюсь их задержать, когда они тебя грохнут. И если повезет – посадить за это Магомеда. Он так хочет тебя найти, что теряет осторожность и может засветиться.

– Ладно-ладно, я все понял, – надулся Миша. – Что за задание?

– Вот список людей. Они погибли или умерли в течение последнего года. Трое в Сибири, остальные в Москве. Твоя задача – найти общее между ними. Точки пересечения. А может, и найти еще случаи, которые могут лечь в рамки системы.

– А Кононову в этот ряд стоит включать?

Виктор посмотрел в глаза хакеру. В них блестело что-то, похожее на вызов. С этим парнем надо держать ухо в остро. Как бы не затеял собственную игру. В конце концов, на Магомеда, прежде чем его кинуть и сдать, он тоже работал безупречно и результативно.

– Давай так – сначала работай по этим людям и Кононову не притягивай. Если найдутся хорошие точки, которые свяжут их всех между собой, – попробуй примерить на Кононову. Но слишком сильно тянуть не надо. Вероятность причастности крайне невелика.

26.

Виктор отъехал от дома, где в роскошных апартаментах сидел заложником хакер Миша, но остановился сразу за углом. Лерман вполне мог сейчас подключиться к сети камер и наблюдать за ним в режиме реального времени, но Виктору было плевать.

Голова просто распухла от с трудом сдерживаемых эмоций.

Нужны были ответы. Они требовались срочно и в большом количестве. Потому что количество вопросов, не имеющих не только ответов, но и даже намеков на них, угрожающе возросло. Возросло настолько, что обещало в ближайшем времени полностью парализовать привычную логику.

Несколько разрозненных дел неожиданно начинали связываться в какой-то нелепый и непонятный узор, цепляясь друг за друга углами и крючками. А самое глупое и невероятное, что весь этот колючий клубок, катясь с горы, вдруг зацепил его самого. Зацепил как бы невзначай, но так крепко, что чуть не сбил с ног.

Проводить расследование официально он не мог. Дело по убийству Кононовой забрала себе военная прокуратура – это раз. А главное, это дело проходило эпизодом по большому делу серийного убийцы под кодовой кличкой Скрипач, который превратился в Мастера Струн и убил Ирочку. И Виктор был от этого дела отстранен изначально, а теперь еще и под угрозой возбуждения уголовного дела уже в отношении его самого. Так что с этой стороны копать можно даже не пытаться. Если не дай бог всплывет какая-то связь между учеными и Кононовой – Харитоновой – Хаймович, то и это дело у него отнимут быстрее, чем он успеет крикнуть «Да вы охренели».

Хакер мог помочь. Но почему-то Макарову не хотелось пускать этого пройдоху туда, где могут находиться его собственные, Виктора Макарова, личные вопросы. Этому хорьку немытому и сейчас вполне может взбрести в голову покопаться в прошлом своего спасителя по собственной инициативе. Кто знает, что он там накопает? Учитывая, что о своем прошлом сам Виктор почти ничего не помнил.

Оставался только один человек, который знал о прошлом Макарова и мог что-то о нем рассказать. И, возможно, сообщить что-то, что помогло бы Виктору успокоить нервы. Потому что сейчас они у него напряглись, как струны.

Виктор набрал на смартфоне эсэмэску «Я еду. У меня очень странные вопросы». Выбрал в списке абонентов пункт «Даурский» и нажал значок «отправить».

Очень болела голова. Ее будто распирало изнутри, жестким пульсом било в виски и глаза будто сделались горячими. Но уже ставшая привычной боль в затылке не появлялась. И Виктора это отчего-то огорчало.

Семен Андреевич встретил, как обычно, на крыльце, обнял и проводил в дом. Объятия были крепкими, как всегда. Но Виктор не ощутил привычного расслабления от прикосновения старого друга. В присутствии Даурского от его слов, от его запаха, от его жестов и обычных рукопожатий, похлопываний по плечу Виктору всегда делалось спокойно и тепло. Будто старик, если, конечно, можно его так назвать, вливал в Виктора часть своей силы, своей уверенности, своего всемогущества. А сейчас… он не ощутил почти ничего. Даурский не стал бы от него закрываться – с чего бы? Видимо, он просто-напросто сам сильно напряжен. А то, что по лицу этого не видно – так никто не смог бы похвастаться, что увидел на лице старого волка что-то, чего бы он сам не пожелал продемонстрировать наблюдателю.

Это встревожило Макарова. Но показывать виду он не хотел. Если Семен Андреевич не желает, чтобы его питомец что-то узнал, самое разумное – не делать лишних движений. Он все равно тебя не допустит к тому, от чего решил оградить. Так чего ради изображать мелодраму?

Виктор прошелся по холлу и остановился у каминной полки, на которой стояла знакомая фотография. Темноволосый мужчина, ясноглазая блондинка со смешным «начесом» и маленький темноглазый мальчик. Даурский остановился в двух шагах позади. Виктор не видел его и не слышал, но чувствовал. Здесь, возле этой фотографии, Виктору казалось, что он возле алтаря. Здесь было… намолено.

Виктор посмотрел на наставника и друга.

– Дядя Семен, что со мной не так?

– Не понимаю, – Даурский неожиданно сглотнул, выдав себя.

– Понимаешь, дядя Семен. Ты понимаешь. Я… я чувствую себя, как инопланетянин, подсаженный в человеческое тело. Мне на все плевать. Я никого не люблю, кроме тебя. Я даже никого не ненавижу.

Виктор нервно прошелся, меряя шагами большую гостиную.

– Я не чувствую тепла. Понимаешь? Только от тебя. Только от тебя. У меня интуиция, как у зверя. Но…

Он посмотрел на «алтарь».

– Я даже их не чувствую. Я смотрю на эту фотографию и не чувствую их. А должен. Это же мой отец и моя мать! Я должен их чувствовать! А они… Я как-то зашел на барахолку. И там один дед продавал фотографии. Обычные старые фотографии лежали горой в чемодане, черно-белые. Какие-то чужие люди. Не знаю, кому нужны такие снимки. Но, наверное, нужны, раз продают. Так вот – эта фотография будто бы из этого его чемодана. Какие-то неизвестные мне чужие люди. Это не-нор-маль-но! Понимаешь?

Виктор резко обернулся и успел увидеть, как Даурский спрятал взгляд.

– Дядя Семен! Скажи мне! Почему у тебя в доме их фотография? Ну пусть это твой погибший друг. Пусть ты взял надо мной шефство в память о нем. Но тут не его фотка. Тут фотка его семьи! Почему?

Даурский несколько секунд смотрел в пол. И когда Виктор уже решил, что он не ответит, с трудом сглотнул и произнес безжизненным голосом:

– Потому что я любил твою мать. Когда она погибла… я не мог… у меня ничего не осталось.

Виктор оторопело смотрел на своего наставника, а тот горько усмехнулся.

– Не мог же я повесить в своей холостяцкой берлоге только ее портрет? Поэтому тут все трое.

Виктор снова обернулся к фотографии и снова ничего не ощутил. Такая же фотография была у него дома. Сначала он повесил ее на видном месте. Но вскоре убрал с глаз долой. Потому что ему не нравилось, что на него постоянно смотрят бумажные глаза совершенно чужих ему людей.

– Ты же приехал не за этим? – спросил Даурский.

В Семене Андреевиче пропадал великий актер, из-за него дрались бы МХАТ и Современник. Но Макаров слишком давно его знал. Он понял – дядя Семен хочет сменить тему. Он готов сейчас выдавать государственные секреты, лишь бы не развивать то, что он был вынужден сказать.

Виктор сделал пару шагов в сторону кухни, остановился, вернулся назад. Поднял палец, открыл рот, закрыл его, махнул рукой.

– Ты любил мою мать…

– Это было тридцать пять лет назад, – проворчал Даурский. – Истекли все сроки давности. И, если ты об этом, то твоя мать ни на мгновение не запятнала себя супружеской изменой. Это только моя боль. Личная. Персональная. Закапсулированная во мне. Это тебя успокаивает?

– Я не знаю, – развел руками Виктор. – Я, похоже, вообще ничего не знаю. Очень странно, знаешь, понять, что ты идиот, когда тебе уже серьезно за тридцать. Ты не понимаешь, что происходит сейчас, потому что не понимаешь, что было раньше, потому что, мать твою, ни черта не помнишь и не знаешь о своем прошлом.

Бровь Даурского чуть дрогнула, что могло означать высочайшую степень заинтересованности.

– Как связано «сейчас» и твое прошлое?

– Да если б я знал! – заорал Виктор, тут же обозвав себя последними словами за несдержанность. Неумение контролировать эмоции дядя Семен считал одним из самых страшных грехов для мужчины в принципе. А уж следователя – десятикратно.

– А теперь спокойно и по порядку, – распорядился Даурский.

Следующие десять минут Макаров как мог последовательно излагал то, что смог выяснить. И про Кононову, и про ученых, и про связь всех этих дел с Министерством обороны. И, наконец, про интернат номер сорок семь, в котором учился он сам и работала Эльвира Кононова – Хаймович.

Казалось, услышанное не произвело на Даурского никакого впечатления. Он внимательно посмотрел на Виктора и сказал то, чего он никак не ожидал услышать.

– А ты не думаешь, что это может быть простым совпадением?

– Что? – оторопел Виктор.

– В жизни очень многое происходит случайно. Ленин и Керенский не просто земляки, они учились в одной гимназии, хотя, конечно, и в разное время. Два юноши из маленького городишки на Волге фактически решают ход истории великой империи. Исходя из этого факта, ты сейчас попытался бы построить теорию заговора. А это тем не менее просто совпадение.

Виктор хрустнул пальцами, с трудом смиряя раздражение. Это было обидно. Даурский часто уходил от прямых ответов, если считал, что не может поведать правду. Но он никогда не опускался до подбрасывания своему ученику и воспитаннику палки вместо кости – дескать, грызи пока это.

– Что это был за интернат, дядя Семен? – глухо спросил Виктор. – Это же не обычная школа?

– Да, не обычная. Чтобы пристроить свое чадо в этот интернат, большие люди готовы были родину продать. А некоторые и продавали. Там растили будущую элиту. Там учились дети талантливых родителей, как шутили в СССР. Лучшие учителя, лучшие программы, лучшие перспективы по окончании. Это старое заведение. Работало еще в Советском Союзе. Если ты хочешь узнать относился ли интернат к сфере интересов спецслужб, то ответ – да. И это естественно. КГБ, а потом ФСБ, разумеется, следили за учениками. Но напрямую их контролировать им было не по зубам. Слишком большие люди держали там своих детишек.

– А я?

– Тут нужно немного пояснить. Элита, Витя, она не является наследственной. Большим людям свойственно пристраивать своих отпрысков на теплые места. Вот только случаи, когда дети могут повторить успехи родителей – крайне редки. Знаешь почему?

– Догадываюсь.

– Верно. Достигший высот папа, чаще всего зверь матерый, зубастый, злой и жесткий, крепкий на рану. Чтобы забраться на гору, он столько зверья под себя подмял. И это не обязательно глава нефтяной корпорации. Ректор университета тоже идет тем же путем. И нажравшись в своей жизни теплого мяса, напившись крови, они не желают деткам такого опыта. Они их лелеют. И детки вырастают либо плюшевыми мишками с мягким животиком, либо избалованными скотами.

– Но при чем тут…

– Притом, что в ваш интернат нельзя было попасть по блату или за деньги. Туда был жесткий отбор. У вас на курсе – у вас были курсы, а не классы, если помнишь – даже пара человек детдомовских обучались. Так вот, как сына разведчика-нелегала тебя туда пристроили по рекомендации Службы внешней разведки. Вернее, не пристроили, а пристраивали. Я, в свою очередь, словечко замолвил. Но все это ничего бы не значило, если бы у тебя не было выдающихся способностей. Но…

– Но?

– Это никакой не Форт-Брэгг. Не академия супергероев. Не тайный Принстон. Это обычный интернат с очень хорошими преподавателями. И если эта, как ее там? Эльвира? Там работала, значит, она просто очень хороший специалист. А что ей уши и нос потом подрезали – причины этого наверняка в ее следующем месте работы. Вернее – службы. Но туда лезть не надо. Это чисто человеческий совет. Гражданским не нужно лезть в дела военных, если военные сами не лезут.

– Хорошо, я тебя понял, дядя Семен.

Виктор поднялся, остановился на секунду возле «алтаря», совсем другими глазами посмотрев на фотографию.

– Я должен все обдумать, – сказал Виктор, направляясь к выходу.

В дверях они пожали друг другу руки. Макаров сел за руль, ворота неслышно скользнули в сторону, и он выехал на темную дорогу.

Сердце бешено колотилось. Прощаясь, Виктор посмотрел в глаза Даурскому. Он не соврал, что его интуиция граничила с интуицией зверя. И он увидел в глазах опекуна тревогу. Сильную тревогу.

И тревога эта касалась не безопасности Виктора из-за его дела. И даже не неожиданного признания. Она касалась чего-то совершенно другого. Чего – Виктор не знал.

И это «что-то» испугало Даурского до чертиков.

А у Макарова снова завибрировала, заскрежетала тонкая раскаленная иголка, вонзающаяся в маленький шрам на затылке, у самой границы роста волос.

Дядя Семен прокололся. Он сказал «эта, как ее там? Эльвира?» Это было «не по-Даурски». Дядя Семен не забывал имен, дат и цифр. Он слишком хотел показать незначительность информации. И это его выдало. Стареет.

На помощь его рассчитывать не стоит. Надо копать самому. Одно понятно – копать надо именно в ту сторону.

Виктор снова почесал затылок.

И улыбнулся.

27.

Если бы Семен Андреевич Даурский умел паниковать, он бы занялся именно этим. Прямо сейчас, не отходя от кассы. Когда автоматические ворота закрылись за машиной Виктора и шум мотора стих, он еще минут пятнадцать стоял на крыльце, не шевелясь, как памятник самому себе из музея восковых фигур мадам Тюссо. Эта неподвижность являлась аналогом нормальной человеческой паники. Обычно его тренированный мозг находил решение в считаные доли секунды. И почти всегда это решение оказывалось верным. Иногда – единственно верным. Но не в этот раз.

Причины для паники имелись. Ситуация стремительно выходила из-под контроля. Долгие годы, даже десятилетия, Даурскому удавалось тонко и незаметно держать руку на пульсе событий, не позволяя прошлому высунуть свой нос и показаться на горизонте внимания его воспитанника Виктора. Впрочем, это самое прошлое и не делало таких попыток.

И вот теперь глупое стечение обстоятельств и просчеты бывших коллег, заклятых друзей, поставили дело всей его жизни на грань провала. Самым неприятным было то, что оно, это чертово прошлое, и сейчас не особо стремилось заграбастать своей костлявой рукой его Витю. Витя сам каким-то образом нарвался на то, чего никогда не должен был встретить в своей жизни. Во всяком случае, пока его покровитель не решил бы, что настало время. Даурский искренне надеялся, что это время никогда не настанет.

Предотвратить встречу Виктора с нежелательным прошлым можно двумя способами. Помешать Вите в него вляпаться и не дать прошлому к нему приблизиться. О первом варианте можно смело забыть. Виктор не просто взрослый мужчина, с которым не прокатят методы воспитателя в детском саду. Хуже – он следователь по особо важным делам. Нарываться на неприятности – это его работа. Все его навыки и склад характера сформировались в Следственном комитете. То есть, видя проблему, он не пытался ее избежать или как-то сгладить последствия. Нет. Он решительно влезал в эту проблему по самые уши, разбирал ее на запчасти и ликвидировал. Так что, если сейчас попытаться намекнуть ему, что существуют вещи, которых ему касаться не стоит, это сработает с точностью до наоборот. Витя физически не переносит загадок. Он бросится в бой, как сорвавшийся с цепи волкодав. И чем это закончится – одному богу известно. Но вряд ли чем-то хорошим.

Идея рассказать Виктору правду и попытаться справиться сообща в голове Даурского даже не возникла. Он действительно был отличным разведчиком. А разведка – это искусство обмана и манипуляций. Даурский хранил в своей голове столько секретов самого разного уровня – от бытовых до межгосударственных – что даже мимолетное прикосновение к его знаниям могло оказаться для человека смертным приговором. Нет, решать все нужно самому.

Оставался второй вариант. Прошлое должно само отступить.

Исчезнуть. Раствориться в атмосфере.

Даурский вернулся в дом. Достал из кухонного шкафчика криптофон – аппарат для шифрованных переговоров. Он выглядел как обычный мобильник, причем откровенно устаревший. Но зато сигнал его шифровался на аппаратном уровне и не поддавался расшифровке при перехвате. Официально в Россию их ввозить запрещалось. Коллеги из спецслужб не могли позволить кому угодно болтать между собой без возможности их подслушать. Но Даурский не входил в число «кого угодно». Единственный минус криптофона заключался в том, что тайна переговоров обеспечивалась только в случае, если «на другом конце провода» тоже был криптофон подходящей модели, который на том же аппаратном уровне расшифровывал входящий сигнал и преобразовывал его в нормальную человеческую речь.

У абонента, которому звонил сейчас Семен Андреевич, такой аппарат, разумеется, имелся.

Профессор поднял трубку после второго гудка. В их кругу отвечать на звонок по криптофону было принято мгновенно. Для досужей болтовни такие аппараты не используют.

– Седой на связи. С кем говорю?

Номер вызывающего, естественно, высветился на экране, но подобная предосторожность никогда не бывала лишней.

– Это Старый, – подтвердил свою личность Даурский.

– Ты изменил своему правилу решать вопросы при личной встрече? – усмехнулся Седой.

Громкость звука чуть изменилась, в динамике послышался короткий негромкий стук. По всей видимости, Профессор включил громкую связь и положил аппарат на стол. Это выглядело форменным идиотизмом. А главное – оскорблением. Седой давал прослушать разговор, который его собеседник считает крайне секретным, кому-то третьему. При этом даже не зная, о чем пойдет речь. Или зная? Ну что ж, старый ты козел, пусть слушают.

– Мы уже встречались лично. Новой информации у меня нет, но хотелось бы удостовериться, что тебя не коснулась лапа старческого склероза.

В трубке послышался смешок. Укол достиг цели. Это Даурский знал точно. Профессор всегда был слаб на рану, когда дело касалось его личных качеств и способностей.

– Старый, а ты ведь слабеешь головой не хуже меня. Чтобы сам Старый что-то повторял два раза? Я вас умоляю. Ты не хочешь удостовериться, что я не забыл. Ты просто волнуешься, как целка перед первым свиданием.

– Считай, как хочешь, – поморщился Даурский. Профессор был очень близок к истине, и это раздражало.

– Ты все еще считаешь, что имел место спонтанный запуск? – Голос Профессора посерьезнел.

– Я уже не так уверен, – вздохнул Даурский. – Дело в том, что фигурант одного из его дел оказался причастен к нашей организации. Он задал мне несколько вопросов. Мне показалось, что это свидетельствует о запуске. Но потом выяснилось, что это чисто профессиональный интерес.

– Профессиональный? – напрягся Профессор.

– Не беспокойся. Они уже раскрыли дело, по которому проходил причастный. Организация не всплыла.

– Ты позвонил мне, чтобы это рассказать?

– Да, Седой. Я знаю, как вы работаете. И знаю, что вы попытаетесь поработать с ним. Так вот, я хочу, чтобы тот, кто сейчас нас слушает, услышал это своими ушами. А ты ему подтвердишь, что мои слова стоят того, чтобы их слушать. И им верить. Так вот, уважаемые. Я отвечаю за то, чтобы он к вам не приблизился ни при каких обстоятельствах. Как я делал все эти годы. А вы сами не приближаетесь к нему. Совсем не приближаетесь. Понимаете меня? Он умный. Если вы начнете его пасти издалека, он вас срисует. И я не смогу его удержать. Но виноваты в этом будете вы, а не он и не я. Это навредит нам всем. А я не позволю вам навредить ему. Понимаете? Чтобы вы не навредили, я нанесу вам вред первым. И этот вред будет фатальным. Дайте знак, что вы меня услышали.

Несколько секунд длилось молчание. Потом незнакомый молодой мужской голос произнес:

– Мы услышали.

– Вот и отлично. Остается надеяться, что не только услышали, но и поняли.

Даурский нажал отбой и задумался, постукивая трубкой по зубам. Он продемонстрировал слабость и волнение. Оставался вопрос – как это расценил Седой? Он решил, что Даурский паникует или понял, что это демонстрация? Седой сам размяк и ослаб. И он тщеславен. Поэтому он поверит, что его коллега и одногодок тоже подвержен возрастным изменениям. Он поверит, что Даурский настолько сошел с ума, что может нанести удар, если его задеть. Самоубийственный удар, но очень болезненный. А кураторы будут крайне недовольны, если по ним будут бить. Будут бить из-за того, что это допустил Седой. Поэтому Седой не захочет, чтобы появилась причина быть им недовольным. Процессор был талантливым и жестким. Но он всегда шел по трупам не столько для того, чтобы стать на вершину. Вершина не была самоцелью. Самоцелью было ощущение могущества и комфорт. Он не захочет подвергать все это риску.

Должно сработать.

Даурскому очень не хотелось ввязываться в настоящую войну, в которой у него не было бы шансов выжить. Но если понадобится, он к этому готов.

В просторном, но очень старомодно, хотя и богато отделанном и обставленном офисе с видом на «мордорские башни» Москва-Сити Профессор нажал кнопку отбоя на криптофоне, хотя звонок уже завершился, и хмыкнул. Откинулся на спинку большого кожаного кресла, поправил красную бабочку. Он был одет как обычно в темный шерстяной костюм классического английского стиля, и эта бабочка оживляла его несколько скучный образ.

– Твое мнение, Роман?

Его собеседник легко поднялся с роскошного дивана, не коснувшись подлокотника рукой. Темно-синие джинсы, черная водолазка, обтягивающая впечатляющую мускулатуру, короткая практичная стрижка. И ничего не выражающие глаза.

– Это становится опасным.

– Это было опасным изначально, – перебил Седой. – Но весь мир представляет опасность. Вопрос только в степени угрозы. Но я тебе уже не раз говорил, что любую угрозу можно использовать себе на благо. Подумай – практически все изобретения человека, которые подняли его над животным миром и двигают прогресс, представляют собой опасность. Огонь греет и обжигает, на нем можно сготовить ужин или сжечь еретика. Сталь рубит деревья и кости врагов. Атом дает энергию и испепеляет города. Все можно использовать с пользой.

– Как можно использовать следака, который угрожает раскрыть наше дело?

– Механик, – лаконично ответил Профессор.

– Механик?

– Старый говорил о спонтанном запуске. А сейчас он неловко пытается эту оговорку замять. Глупо. Так вот – спонтанный запуск невозможен. Следак, как ты говоришь, потенциально опасен. Но есть гораздо более опасный для нас человек.

– Механик.

– Механик. Я думаю, он где-то рядом с этим следаком и пытается через него выйти на нас. Он не знает, что следак – не наш человек. Это его просчет. И мы его должны использовать.

– То есть следак – приманка?

– Именно. Но есть проблема.

– Старый?

– Не только. Ты слышал разговор. Этот следак сам по себе зверь опасный. Нам нужно пройти сухими между струями дождя. Мы должны контролировать его шаги, но не попасться на глаза. Даур… Старый не шутил. Если следак начнет рыть в нашу сторону и мы вынуждены будем защищаться, он нанесет удар.

– Нужно всего лишь нанести его первыми, – пожал плечами Роман.

– Не сметь! – Профессор едва не подскочил на кресле. – Даже думать забудь! Ты очень способный парень, но ты еще молод. А Старый – волк матерый, он просчитывает на сто шагов вперед, а ты пока всего на девяносто.

Седой позволил себе улыбнуться, подслащивая пилюлю.

– Он срисует твоих людей раньше, чем они его увидят. И тогда его действия станут непредсказуемыми. Даже для меня.

– Тогда зачем вам я?

– Затем, что ты лучший. Недостаток опыта – это болезнь, которая с годами проходит. Ты лучше и меня, и Старого. Но потенциально. Старые псы бьют молодых не потому, что они сильнее, а потому что опытней. Но уже очень скоро ты станешь матерым псом. Задолго до того, как станешь старым. Только наберись терпения и учись.

– Наши действия?

– Плевать, что сказал Старый. Нам нужно немного надавить на этого волчонка. Но надавить не на него самого, а через его окружение. Он должен начать действовать, но должен думать, что это его решение. А, глядя на него, выползет из своей норы и Механик. Он будет думать, что волчонок взял наш след, и пойдет за ним. Поэтому след должен вести туда, куда назначим мы. И тогда мы возьмем Механика.

– А волчонок? В расход?

– Ни в коем случае. Он нам интересен и сам по себе. Несмотря на потенциальную опасность. Рано или поздно Старый сам приведет его к нам. У него нет другого выхода. Он же Старый.

Роман кивнул в знак того, что понял задачу, и направился к выходу. Его каменное лицо ничего не выражало, лишь губа едва заметно дрогнула в усмешке.

Старый волк, сильнее за счет опыта… Как же! Место на «Скале советов» освободится гораздо раньше, чем ты думаешь. Ты слабеешь прямо на глазах. Боишься принимать решения, стал самовлюбленным слепцом, даже контролировать себя удается все с большим трудом. Вот и сегодня едва не назвал Старого по фамилии.

Время, когда принимать решения станет Роман, все ближе. И надо быть готовым к тому моменту, когда оно придет.

28.

Обычно посещение рабочего места не привлекало Макарова. Он предпочитал работать «в поле». Но судьба распорядилась так, что он выбрал стезю следователя, а не оперативника. Наверное, это было ошибкой. С другой стороны, ну кем может стать опер с возрастом? Старшим опером? Начальником отдела? Даже до должности зама и, тем более, начальника хотя бы РОВД опера никогда не дорастают. Их не на это учат. А в СКР можно подняться до больших высот, это работа «белых воротничков». И когда поднимешься – можно будет делать действительно серьезные дела, вершить судьбы даже не людей, а страны.

Эта сторона службы как-то не слишком волновала Виктора раньше, но сегодня почему-то он об этом задумался всерьез. Дядя Семен всю дорогу его к этому ненавязчиво подталкивал. Работай, Витя, работай кропотливо и настойчиво. Ты ведь борешься со злом? Так вот, чем выше поднимешься, тем более серьезное зло будет в твоем поле зрения. Простой следак закроет квартирного мошенника или пьяного дебошира. Хорошо. А вот «важняк» уже берет за «хибот» фигуры посерьезней, которые ломают жизни не соседям, а очень многим людям. Коррупционеры, убийцы, маньяки. Но далеко не каждому важняку по силам зарубиться с продажным сенатором или долларовым миллиардером. А ведь можно забраться и дальше, и тогда ты сможешь влиять не на конкретных гадов, а на систему, их порождающую. Это гораздо важнее, чем засадить в камеру утырка, который по пьяни жену зарезал.

Вот только так скучно копаться в бумагах, подбирать статьи и оформлять дела!

Вася-Вася дал ему возможность поработать «в полях», выделив одно конкретное и крайне запутанное дело. Казалось бы, шикарная возможность не появляться на службе. Но Виктор чувствовал, что проблемы могут навалиться в самый неожиданный момент. И следовало себя по возможности обезопасить. А для этого он привык идти прямо на проблему, в атаку. Только атаку эту требовалось провести аккуратно, иначе вместо решения проблемы можно оказаться полностью ею раздавленным.

Когда он вошел в кабинет, Носов, что-то сосредоточенно набиравший на компьютере, молча встал и вышел. Макаров не обратил внимания на эту демонстрацию. Ему было искренне плевать. Носов не входил в его планы, а значит, был бесполезен. И его переживания можно не принимать в расчет.

Первым делом Виктор вызвонил свою новую напарницу – сибирячку Ольгу. Из-за смены часовых поясов она не высыпалась, и Виктор разрешил ей не тратить время на никому не нужные посещения Комитета. В их паре он занимал положение старшего и по званию, и по должности.

Ольге он поручил навестить прежние места работы почивших в бозе ученых и аккуратно, очень аккуратно поискать их связь с Министерством обороны, если таковая найдется. Сам он там уже бывал, и не раз, и не хотел, чтобы его очередное появление коллеги погибших сочли новым витком расследования. Это могло повлечь ненужный шум, который бы достиг ушей «зеленых человечков».

Был соблазн намекнуть Ольге про интернат номер 47. Но Виктор решительно отбросил эту идею. Она была слишком личной. Почему-то он не хотел, чтобы ушлая сибирячка раскопала что-то, что покажет его прямую заинтересованность в деле. Этим нужно заниматься самому. Лично.

Закончив разговор, Виктор выключил компьютер и принялся за дело, котрое всегда ненавидел больше всего. Он стал ждать. Предстояла весьма неприятная задача, но ее нужно было решить. Он мог сам пойти к Василию Романовичу, но это было бы тактически неверно. Поэтому он, вопреки обычной практике, заявился в Комитет шумно, не шкерился по коридорам, стараясь незаметно миновать места обитания начальника, а шел открыто и даже завел разговор с коллегой непосредственно перед кабинетом Васи-Васи. Значит, шеф уже в курсе его появления. И он вот-вот его вызовет. Или Виктор ничего не понимал в людях вообще и в Васильеве в частности.

В тягостном бездействии прошло сорок минут. После чего дренькнул внутренний телефон и дежурный бодрым голосом сообщил, что Макарова требует к себе начальник отдела. Виктор положил трубку, закрыл глаза, несколько раз с хрустом наклонил голову, разминая суставы, и решительно направился «на ковер».

Полковник юстиции Васильев встретил Макарова сухо. Впрочем, иного сложно было ожидать. Слишком велик, по мнению начальника отдела, грех проштрафившегося подчиненного. И слишком мало прошло времени с момента совершения того греха.

Виктор коротко и четко доложил о ходе расследования, не забыв упомянуть и предполагаемой связи безвременно усопших ученых с работой на Министерство обороны. В ответ Васильев только поморщился. Это означало, что, по его мнению, следак «натягивает сову на глобус», т. е. подгоняет условие задачи под известный ответ и только зря тратит время. Но вслух возражать не стал. В конце концов, связь эту установили коллеги из Сибири, а не сам Макаров.

– Хорошо, – сказал Василий Романович. – Продолжайте работу, но на Минобороны не зацикливайтесь. Докладывать мне ежедневно. Ресурсы Комитета на личные дела тратить запрещаю.

Макаров промолчал, хотя последняя фраза граничила с прямым оскорблением.

– А сейчас ступай к Снежковой. И не вздумай бегать, это мой прямой приказ.

– Я под следствием?

– Если бы в отношении тебя было возбуждено уголовное дело, я бы тебя отстранил от работы. Пока это только служебная проверка.

– Что у нее против меня есть?

Васильев посмотрел на Макарова с презрительным недоумением.

– Она тебе сама скажет. Когда ты нарушал все, что мог, подвергая риску своих товарищей, ты делал это на свой страх и риск. Вот теперь сам бойся и рискуй. Начальство тебе тогда только мешало. Не вижу причины, чтобы оно вдруг изменилось и стало тебе помогать.

– А как же «мы все одна семья»? – продолжал нарываться Виктор.

– Ты сам себе – семья, – отрезал Вася-Вася.

– И все же – вы в курсе, по какому эпизоду инквизиторы будут меня топить. Помощи не прошу. Но хоть в этом вопросе можете намекнуть?

– Пока по работорговцам. И смерти подозреваемого в последнем деле. Что еще всплывет – не моя головная боль.

– И все же – мы одна семья, – прищурился Макаров. – Когда один из нас тонет, остальные не могут рассчитывать, что окажутся не при делах.

Васильев медленно снял с носа очки, чрезвычайно аккуратно сложил их, положил на стол. И только тогда посмотрел прямо в глаза Виктору.

– Ты уверен, что хочешь продолжить этот разговор? – вкрадчиво спросил полковник юстиции. От его голоса по спине Макарова пробежали мурашки, но он уже сделал ход. Отступать поздно.

– Более чем уверен. Мне нужны друзья, Василий Романович.

– У тебя оригинальный способ заводить друзей.

– Если они не заводятся сами, надо иногда им помочь завестись, – улыбнулся Виктор, демонстрируя беспечность. – У друзей бывает плохая память. Иногда им бывает нужно помочь вспомнить.

– Что именно?

– Да много чего. Например, что устным распоряжением начальства им было запрещено получать оружие и они оказались вынуждены бороться с маньяками голыми руками.

Глаза Васильева сузились.

– Или, например, что некоторые товарищи знали о возможной связи попавшего под проверку бывшего члена семьи с погибшим фигурантом дела. Но никак не дали хода этой информации. Фактически, скрыли важнейшие улики.

Лицо Васильева побагровело. Он с полминуты буравил взглядом Макарова. А потом вдруг расслабился.

– Ну ты и жук, – покачал он головой. А по тону нельзя было понять, восхищается он «жуком» или готовится его раздавить. – Свой собственный прокол, который может тебя пустить на дно, обернуть себе же на пользу. Лихо. Интересно, кто тебя таким приемчикам научил?

– Сам, все сам, – развел руками Виктор.

– В общем, не переживай. Эта тема не всплывет. Если ты думаешь, что полковник Васильев настолько корчагинец, что готов утопиться, чтобы утопить такого, как ты, то ты плохо меня знаешь.

– Ни на мгновение не допускал такой мысли, – усмехнулся Виктор. Ответная усмешка Васи-Васи добра не обещала.

– Более того, – добавил полковник, – я помогу тебе выпутаться по мере сил. Но только помни…

– Что?

– Ни семьи, ни друзей у тебя тут нет. Все исключительно на взаимовыгодной основе. Пока ты мне нужен – получишь поддержку. При малейшем сбое – получишь пинок в задницу и валун на шею, чтоб не всплыл. Доступно?

– Более чем. Лучшего я и желать не могу. Разрешите идти?

– Ступай. И не вздумай руку протянуть на прощание.

Макаров пожал плечами и вышел из кабинета. Неприятный разговор оказался даже проще, чем он опасался. Друзья? Зачем нужны друзья? Партнеры – это гораздо конструктивнее и надежней.

В кабинет Снежковой Макаров пошел сам, не дожидаясь вызова. И даже вошел без стука, нацепив маску ироничной нетерпеливости – мол, у меня, конечно, очень много действительно серьезных дел, но я понимаю, что вам без меня никак, поэтому нате меня, работайте. Нобез дерзости и снисходительности – перебор по очкам равносилен поражению. Это в футболе чем больше забьешь, тем лучше. А в картах, как известно по песням, губит не очко, а к одиннадцати – туз.

Впрочем, на инквизиторшу это никак не подействовало. Она молча ткнула пальцем на стул возле ее рабочего стола, достала не слишком толстую папку, развернула ее, положила на стол диктофон и, сказав деловым и равнодушным тоном «Начнем», спокойно посмотрела Виктору в глаза.

Пристальный взгляд – обычный прием при допросах. Но так делают следователи или опера, когда пытаются надавить и даже раздавить авторитетом жертву. В этом же взгляде не было ничего такого. Ни угрозы, ни презрения, ни притворного сочувствия. Тяжелый, но не агрессивный взгляд человека, приступающего к неприятному в общем-то делу.

Отвечая на формальные вопросы, которые всегда задаются по требованию протокола, Виктор незаметно изучал Снежкову. Интересный персонаж. В общем-то такие Виктору нравились. Крупная женщина, но при этом с очень женственными очертаниями, которые не портил даже мундир. С такими габаритами часто встречаются эдакие «полицайки», больше похожие на надзирательниц, в том числе манерами, лексикой, движениями. Нет, в этой все органично, только большое, сильное. Так крепкая крестьянская лошадь кажется грузной, а мощный боевой конь, превосходя в полтора раза в размерах, выглядит стройным и грациозным.

Как и предупреждал Васильев, крутить она Макарова начала по делу с торговцами живым товаром. Но ничего путного не срасталось, Виктор достаточно легко парировал все претензии. Причем, подкрепляя их выдержками из статей внутренних инструкций и других документов, – память у него всегда работала отлично, а в последнее время он вспоминал даже то, чего не знал никогда.

Да, участие следователей СКР в погонях и непосредственном силовом задержании злоумышленников не предусматривается. Но вот ссылка на параграф такой-то из предписания такого-то, где говорится, что при угрозе жизни людей следователь вправе применять силу и оружие, что и было сделано. Автомобиль оперативных уполномоченных не приспособлен для быстрой езды – это техничка, набитая аппаратурой. А машины СОБРа находились в таком месте, откуда выехать могли только через несколько минут, а счет шел на секунды. План «Перехват»? Возможно, он помог бы задержать преступников. Но ведь задача не только в этом, но и в спасении девушек. А от них могли избавиться, как уже случалось с этой бандой. Почему не взяли с собой оперов? А вот тут крыть нечем – все случилось так быстро, что об этом просто не успели подумать.

Вероятно, Виктор слегка перебрал с легкостью ответов, потому что Снежкова начала едва заметно раздражаться. Чуть резче, чем следовало, переворачивала страницы, перестала смотреть в глаза. Надо сбавить темп. Но Виктор не успел.

– Вы приказали следователю Носову принять участие в погоне? – спросила Анна Снежкова.

Виктор пожал плечами.

– Я его даже не спрашивал. Не предлагал. Слова не успел сказать. Только посмотрел. Понимаете, у нас работа такая – принимать решения. Сергей их принимать умеет не хуже меня. Но вы можете у него сами спросить.

Анна промолчала, из чего Виктор сделал вывод, что она уже спрашивала. Причем безуспешно. Как бы ни был зол Серега на Виктора, он не стал бы подличать, чтобы доставить ему проблемы.

– Вы на него только посмотрели?

– Да.

– Вы всегда так четко помните мельчайшие детали того, что произошло недели две назад.

– Только то, что важно. Неважное тоже помню, но не так отчетливо. Это профессиональное – я должен помнить мелочи и на них ловить преступников.

– Но посмотрели на Носова вы, а не он на вас?

– Да.

– То есть решение приняли вы, а ему оставалось с ним согласиться.

– Это преступление? Приказов ему я не отдавал.

Анна жестко усмехнулась.

– Ваши решения, не обязательные к исполнению, часто приводят к неоправданному риску. Причем риску для других.

Виктор не ответил, сцепив руки и сжав зубы.

– Следователю Варюшиной вы тоже не отдавали приказа лезть в логово убийцы.

– Я… я отдал ей приказ, – сдавленно вымолвил Макаров. – Я приказал не приближаться. Это моя вина. Я вызвал группу на другой адрес. Она нашла этого гада сама. И она… Ох, дуреха, ну зачем…

Виктор даже застонал, качая головой.

– Вы должны были задержать этого, как вы говорите, гада, а вы вместо этого… – Снежкова запнулась, встретившись взглядом с Макаровым.

– А я его убил. Голыми руками. Потому что он продолжал стрелять. В нее, в Ирочку, в мертвую! Он продолжал в нее стрелять!

Макаров не кричал, он говорил ровно, мертвым голосом, от которого кровь в жилах стыла. Глядя куда-то мимо Снежковой. Вроде бы в ее сторону, но не видя. И Анна будто оплыла в своем кресле. Плечи обмякли, кровь отлила от лица. Она прислонилась к спинке.

– На сегодня закончим, – она откашлялась.

Виктор тяжело встал и подошел к двери.

– Извините, – послышался сзади тихий голос.

Виктор обернулся. Снежкова смотрела в сторону окна. Казалось, что это сказал кто-то другой, но в кабинете больше никого не было. Виктор чуть кивнул и вышел из кабинета.

Деревянной походкой он дошел до туалета. Пустил воду, умыл раскрасневшееся лицо. Выдернул бумажное полотенце, утерся. Посмотрел в отражение в зеркале. И подмигнул ему.

29.

Ночь не принесла покоя. Нет, кошмар больше не возвращался, но чувствовал себя Виктор еще хуже. Снова он не помнил того, что приснилось, только сердце отчего-то щемило и не покидало ощущение какой-то огромной, невероятной утраты. Он должен был быть другим, на него надеялись, в него верили. А он – предатель. И это не ранило его само по себе, ранило то разочарование, почти смертельная обида, с каким на него смотрела…

– Мама… – всхлипнул Витя. Маленький мальчик Витя, который по недоразумению оказался во взрослом теле человека, способного предавать ради результата. И не только способного, но и делающего это расчетливо и с удовольствием. – Мама, прости. Я не мог… я не должен… Почему тебя нет, мама?!

Витя провел рукой по глазам. Ладонь осталась мокрой. Витя уткнулся в подушку носом, заплакал. И снова заснул.

…Разбудил его противный вой телефона. Он рывком сел на кровати, разглядывая серую от влаги подушку. Мама? Какая, к черту, мама? Та женщина с фотографии? Ее нет. И не было никогда. Все его детство ее не было. Незачем ей возвращаться и теперь. И без нее все замечательно получается.

Он протянул руку и взял телефон. Часы на нем показывали пять утра. Проклятая особенность работы следователей, ментов, военных, спасателей, врачей – тебе вечно звонят тогда, когда этого хочется меньше всего.

Вызывал «околоточный» – участковый того района, где он прятал Мишу Лермана. Кольнуло неприятное предчувствие.

Оно обмануло. Но только в масштабах неприятностей. Они превосходили ожидания. Сильно превосходили.

Происходящее возле шестнадцатиэтажной полуэлитной «башни» напоминало сцену из голливудского блокбастера. Больше десятка полицейских легковушек с включенными люстрами, пяток карет «Скорой помощи», несколько пожарных грузовиков. В сторонке Виктор заметил пару знакомых микроавтобусов СОБРа. Пересчитать слетевшиеся оперативные машины различных спецслужб не представлялось возможным. На то они и оперативные, чтобы посторонний взгляд не мог определить их принадлежность. Разве что две немолодых «БМВ» точно были из гаража ФСБ – он их уже встречал. Плюс несколько автомобилей с разных телеканалов, из мэрии и районной управы. В довершение ко всему над этим бедламом барражировал вертолет.

Люди сновали туда-сюда. В форме различных ведомств, без формы, с телекамерами, без камер, пожарные сматывали рукава, парамедики носились со своими чемоданчиками. И сотни зевак, которые, раскрыв рты, таращились вверх, где уже жиденький дымок тянулся из выбитых окон лофта на последнем этаже, покрывая копотью стены. Выкорчеванные рамы свисали из проемов, и одинокая занавеска трепалась на ветру капитуляционным флагом.

За оцепление Виктор пока решил не соваться. Тем более что участковый, который его вызвал, тоже болтался в сторонке. Старший лейтенант Желтобрезов, внешне больше похожий на бандита средней руки времен девяностых и так же одетый – мешковатые джинсы и короткая кожанка, – лузгал семечки, с любопытством поглядывая на весь этот цирк.

– О, здорово! – поприветствовал он Макарова. – Семки будешь?

– Не, от них аппендицит и холестерин.

– Да ладно! – Желтобрезов сделал круглые глаза. С сомнением посмотрел на семечки в горсти и махнул рукой. – Да пох, не пиво же пить на работе. Начальство ругается.

– Что тут? – вздохнул Макаров.

– Да так, – пожал плечом участковый. – Хана твоей лежке.

Макрову почудился в интонации мента скрытый намек. Он бросил на него оценивающий взгляд.

– Да не смотри ты на меня так.

– Как?

– Как мудак на мудака, – отрезал участковый. – Я не побегу сливать, что ты к этой хате отношение имеешь. И с моей стороны подляны можешь не ждать. Я же не сыскарь вроде тебя. Меня спросят – а спросят обязательно, я ж околоточный…

– И что ответишь?

– Правду.

– Даже так…

– Разумеется. Зачем мне врать? Так и скажу, что эта мастерская сдана тому богомазу на полвека и оплачена, а его я тут отродясь не видал. И никаких сигналов по этой хате мне не поступало. Так что все чики-пуки.

Виктор кивнул.

– А что хоть стряслось-то?

– Взрыв, пожар, лофт выгорел дотла, – пожал плечами Желтобрезов. – Сам знаешь, в большее меня никто не посвящает, я маленький.

– Газ?

– Неа, в шестнадцатиэтажках газа нет, электрические плиты. СНиПы же.

– Согласен, глупость сказал, – вздохнул Макаров.

– Ты там ничего не хранил такого? – прищурился полицейский.

– Ты правильно сказал – это лежка. Конспиративная квартира, – холодно ответил Макаров. – А я вроде к криминалу отношения не имею.

– Ага, – осклабился участковый. – Совсем никакого.

– Не лови на слове, – улыбнулся Макаров. – Ты понимаешь, о чем я. Что дальше, думаешь?

– Ты лучше меня знаешь. Щас чекисты зацепятся на предмет теракта. Покрутят туда-сюда. Потом, если это чистый криминал, скинут вашим, в Комитет. А там тебе самому карты в руки. А ты пока прикинь, Казанова, кому яйца отдавил и чью бабцу в этом лофтике на лопатки укладывал.

Участковый цинично заржал, что плохо вязалось с напряженностью обстановки.

– Я твой должник.

– Еще какой. Тут такое дело… Сам понимаешь…

– Ну?

– Я, конечно, не побегу Отечество спасать и закладывать, что следак из СКР пользовался этой хатой, как блядской пересылкой. Но если там чего серьезного нароют, то с моей стороны это будет уже воспрепятствованием следствию.

– Не смотри на меня так.

– Как?

– Как мудак на мудака. Если там что-то серьезное вскроется, я первый к шефу приду с повинной. Или ты меня за кого-то другого держишь?

Мент хохотнул, явно расслабляясь. Но дело надо было закрепить.

– А насчет должника – я не шутил. Сейчас прямо с ходу я не знаю, что сказать и предложить. Но мы с тобой уже сколько – года три знакомы? Я хоть раз не рассчитался по долгам?

– Не было такого.

– И не будет.

Участковый выбросил из кулака остаток семечек, обтер ладонь об штаны и протянул ее Макарову.

Виктор улыбнулся и ответил на рукопожатие. Все-таки менты – те еще засранцы, не могут не проверять человека на слабо, даже если знают его сто лет.

Он повернулся к столпотворению спиной и спокойно пошел к машине, не оборачиваясь, будто происходящее его не касалось. Что случилось – то случилось. О судьбе Миши Лермана он узнает в ближайшее время. А пока надо накинуть сетку, чтобы выловить из этого мутного потока нужную информацию.

В том, что взрыв не случаен, не было ни малейшего сомнения.

Самым трудным было выдержать паузу. Во-первых, если начать суетиться сразу, ища выходы на тех, кому поручат дело, то выдашь свою заинтересованность с головой. А во-вторых, действительно, поначалу делом займется ФСБ. Там у Виктора пара знакомых имелась, но чекисты – это такое дело… Ненадежное. Цепкий народ, себе на уме. Вроде приятель, а глаза с интересом и блокнотик наготове.

Событие оказалось шумным, коридоры в Комитете заполнились слухами, из которых Виктор «вилочкой» вылавливал крупицы информации. Уже к обеду ФСБ умыло руки, не найдя примет, указывающих на теракт. Дело отдали «важняку» из соседнего отдела, Паше Урманову. С ним у Виктора были дружеские отношения, они не раз друг друга выручали.

На удачу, Виктор задолжал Паше некоторую сумму. Поэтому, когда поздно вечером замотанный Урманов появился в здании Комитета, Макаров имел веский повод его встретить, вернуть долг и в качестве благодарности угостить ужином в «свойском» кабаке. Голодного Пашу разговорить оказалось несложно. Да он особо ничего и не скрывал. Дело казалось если не очевидным, то как минимум не слишком таинственным.

ФСБ соскочила с темы, потому что почерк преступления никак не намекал на участие террористов. Ни методы, ни способы, ни материалы. Все помещение лофта было щедро залито бензином, вентиляция заглушена. В скором времени пары достигли нужной концентрации, и с помощью таймера, сделанного из банального будильника, инициировалась искра. В итоге произошел мощнейший взрыв. По сути, из квартиры сделали большой объемно-детонирующий боеприпас. Такими бомбами, только помощнее и более сложно устроенными, выкуривают боевиков из укреплений и даже ущелий с пещерами. После взрыва, разумеется, начался сильный пожар, уничтоживший все в помещении.

Судя по всему, в лофте обитал некий хакер. Это следовало из остатков нескольких мощных компьютеров. Над этим еще работать и работать, но жук явно хитрый. Потому что в сеть он выходил таким образом, зачищая следы, что провайдер, который дом обслуживал, об этом даже не знал. Хозяин лофта, художник, живет за границей и не был в Москве уже лет пять. Видимо, хакер этот покопался в базах районной управы, вычислил это помещение и тупо его занял для своих делишек. Но что-то пошло не так и его вычислили.

Почему решил, что это плата за хакерские подвиги? В этих мощных компьютерах стояли убогие жесткие диски. Причем они не сгорели во время пожара, а были уничтожены физически еще до взрыва – просверлены в нескольких местах. То есть шпиндели просто разрушили, и вытащить оттуда информацию не получится самым умелым ребятам из технической службы. Несоответствие качества компьютеров и жестких дисков в них говорит, что злодеи забрали те диски, что стояли в машинах, а вместо них поставили барахло, которое не жалко. То есть попытались замести следы, но не слишком ловко.

А сам хакер погиб. Сломаны пальцы, руки, ноги и проломлен череп. Пока идентифицировать его не удалось – он сгорел до состояния уголька. Требуется сложнейшая генетическая экспертиза. Но результат ее сомнителен. Для идентификации нужно, чтобы образцы погибшего уже были в федеральной базе, что вряд ли. Или их надо сравнить с образцами ближайших родственников убиенного. Но как найти родственников, если неизвестно, кто это? Так что тупик.

Есть один след, но тоненький. Вечером накануне взрыва камеры наблюдения зафиксировали рядом с домом автомобиль, который по оперативным данным принадлежит членам бандитской группировки Магомеда. Они в свое время занимались мошенническим взломом кредитных карт. Не сами, конечно. Они брали в оборот толковых пацанов, секущих в компьютерах, и заставляли работать на себя. Скорее всего, именно один из таких вундеркиндов сейчас и превратился в почерневшую головешку.

Макаров с интересом выслушал рассказ Урманова, посочувствовал сложности предстоящего расследования и сменил тему. Они просидели в кабаке еще час, чтобы разговор о взрыве окончательно был вытеснен другими.

Неужели Магомед вычислил Мишу Лермана и приговорил к сожжению? В принципе Миша запросто мог наследить со своей безалаберностью. Замочить потенциального свидетеля Магомед уже давно грозился и мечтал об этом. Да и почерк вполне подходящий – пытки, нелепая попытка замаскировать кражу жестких дисков, бомба из бензина. Очень похоже. Но уж очень не вовремя!

Мишу, конечно, жаль. Толковый был специалист. Много пользы приносил. Да и лофт жаль, хорошее местечко. Было. А больше всего жаль, что вместе с Мишей пропала информация по ученым и интернату, которую тот наверняка уже успел нарыть. И еще беспокоила кража хардов. Они, конечно, были запаролены и многоуровнево защищены Мишей так, что хрен подступишься. Но если бандосы утащили их с собой, то, вероятно, все же надеются как-то их прочитать. Это не есть хорошо.

То, что лохматому плохо вымытому парнишке раздробили пальцы и переломали все кости, перед тем как убить, Макарова не слишком напрягло. Жить не по закону в принципе опасно. Каждый выбирает дорогу сам. Миша Лерман свою выбрал, когда в первый раз светлую голову направил на то, чтобы присвоить чужое. С того момента и начался отсчет последних дней его жизни. О чем тут жалеть?

30.

Слежку Макаров срисовал сразу, как только отъехал от ресторанчика, где ужинал с Урмановым. Наверняка его довели и сюда, но он так увлекся, что этого не заметил. А сейчас позднее время сыграло с наружкой злую шутку. На улицах осталось очень мало машин, и затеряться в потоке стало слишком сложно. В то же время автомобиль шпиков держался весьма далеко от машины Виктора и вел слежку очень профессионально. Не вина, а беда преследователей, что им сейчас приходилось выполнять свою работу, фактически, «с голой жопой на морозе», как говаривал полковник Васильев.

Чтобы сбросить хвост или вынудить его проявиться открыто, Виктор с Садового кольца неожиданно свернул в переулок. Нескольких поворотов и разветвлений, на которые богата старая Москва, живущая внутри Кольца. Виктор всматривался в зеркало заднего вида и один раз даже остановился на пару минут. Автомобиль слежки не появлялся.

Виктор выдохнул, вырулил обратно на Садовое и вздрогнул. От обочины отвалил автомобиль и пристроился ему вслед. Паранойя? Или профессионалы за работой? Это был другой автомобиль. Значит, противник имеет серьезный ресурс и возможность задействовать в слежке несколько машин.

Кто это может быть? Да кто угодно. Например, логичнее всего предположить, что это коллеги по Комитету из Отдела собственной безопасности. Ну и что, что Вася-Вася сказал, будто уголовное дело против Макарова не возбуждено, а крутили его только по нелепице с работорговцами и убийству при задержании. Это вполне может быть отвлекающим маневром, чтобы он, поверив в это, расслабил булки и спалился на чем-то другом. Это вполне в духе инквизиторов. Правда, тогда совсем непонятно, на что именно они хотят его раскрутить. И ресурса, и профессионализма у СКР на установление такой плотной слежки вполне хватит.

Что еще? Думай, рассуждай, фантазируй. «Зеленые человечки»? Вполне. Они пока никак себя не проявляли, но раз Виктор нарезает круги в опасной близости от сферы их интересов, то разве можно исключить, что они и сами могут заинтересоваться им?

Еще версии? Давай, шевели мозгами, самые невероятные предположения могут оказаться верными. Но для начала эти предположения надо сделать. А если он действительно вляпался не просто в сферу деятельности Минобороны, а в игру разведок? Тогда его могут пасти и не наши военные, а чужая разведка. Это не очень вероятно, потому что тогда придется признать, что иностранные шпионы чувствуют себя в Москве как дома и способны не просто проследить за кем-то, а организовать целую операцию. И все это под носом у ФСБ и военной контрразведки. Маловероятно, но со счетов пока сбрасывать не стоит.

Кстати, а почему бы этим шпикам не оказаться людьми Магомеда? Если они вычислили Мишу Лермана, то вполне могли и выпытать из него имя Макарова, и отследить его, и взять под колпак. Зачем? Ну, например, поскольку он прятал единственного реального свидетеля против Магомеда, то и сам мог стать обладателем опасной информации, которую надо бы обрезать. Бандиты на нескольких авто профессионально выпасают следователя-важняка из СКР. Вполне себе версия. Не хуже других, хотя и звучит, как история из плохого детектива.

Но пора уже было что-то делать. Тащить хвост за собой туда, куда сейчас направлялся Виктор, нельзя. И никакой маневр сейчас не мог гарантировать, что хвост ампутирован. Даже если он сбросит преследователей, то, допуская масштабную слежку, его могут принять в другом месте или вообще отследить с помощью камер наблюдения.

Виктор на мгновение прикрыл глаза, продолжая уверенно вести машину, вызвал в памяти карту окрестностей. Потом резко швырнул машину сразу через все ряды в очередной переулок. Преследователи проехали дальше. Метров через двести Макаров бросил машину у обочины. В ближайшее время ее отсюда увезут на штрафстоянку, но приходилось пойти на жертву. Пять минут проходными дворами – и он вышел к небольшому, но модному ресторану. Тут всегда паслись таксисты в ожидании загулявших клиентов. Один из них согласился подвезти Макарова.

Еще через двадцать минут он уже открывал дверь очередной конспиративной квартиры, которую они с Носовым снимали на двоих. Здесь происходили встречи с информаторами, а иногда Носов водил сюда девушек, не ставя их в известность о своем семейном положении.

В стенном шкафу отыскал мощный ноутбук, включил его и вышел в интернет. Выход настраивал сам Миша Лерман, поэтому переживать за то, что кто-то может его отследить, не приходилось. Если, конечно, не вести себя, как полный идиот и не авторизоваться в почте, социальных сетях или банковских сайтах. Подумав секунду, Виктор выбрал не стандартный браузер, а ТОР, позволяющий шляться по сети совершенно анонимно, не оставляя следов, а при необходимости заходить в Глубокий или Темный интернет. В этой сети поверх обычного интернета творились нехорошие дела. Там можно было купить наркоту, оружие, киллеры предлагали свои услуги, а извращенцы всех мастей могли удовлетворить любые свои прихоти.

Но в эту клоаку, похожую на бандитский район в респектабельном городе, Виктору соваться не было нужды. Во всяком случае, в этот раз. Он отправился в другое место.

По договоренности с Мишей Лерманом все, что он делал для Макарова, хранилось не только на жестких дисках его компьютера, но и дублировалось в облачном хранилище, на случай если Виктору понадобится удаленный доступ к этим материалам.

Но успел ли Миша скинуть туда наработки по последнему заданию? Виктор не знал, синхронизировал ли Миша нужные папки с облаком, или же скидывал информацию по завершении работы.

Макаров ввел адрес анонимного облака на китайском сервере. Томительно долго тянулось время. ТОР сам по себе очень неспешный браузер, он подключался к нужному ресурсу через массу анонимных серверов-посредников, запутывая следы. Да и сам китайский сайт был жутко тормозным.

Наконец, соединение установилось. На экране отобразилась масса папок, в названии которых только дата и время создания. Виктор прокрутил экран в поисках самой свежей. Скрипнул зубами. Дата стояла позавчерашняя. Но на всякий случай навел курсор на эту папку, проверяя свойства. Всплывшая подсказка свидетельствовала, что последние изменения в папке были сделаны прошлой ночью, за полчаса до взрыва.

Виктор задержал дыхание и открыл папку.

– Какого черта ты творишь?!

От ярости Седой утратил самообладание, которое считал своим главным достоинством. Зато Роман, на которого он сейчас орал, едва не брызгая слюной, оставался бесстрастен. Он не прятал глаз, не отводил их в сторону, но во взгляде его не было ничего, ни малейшего проблеска эмоций. Будто перед Профессором стоял не человек, а отключенный от батарейки андроид. И это выводило Седого из себя еще больше. Рядом с Романом, но на шаг позади, с такой же непроницаемой физиономией стоял его напарник, громила лет двадцати семи. До сих пор Седой никогда не позволял себе орать на Романа. А уж отчитывать его в присутствии других и вовсе казалось раньше невозможным. Но все меняется.

– Что за самодеятельность? Я давал тебе разрешение на акцию? Отвечай!

– Вы сказали – оказать опосредованное давление.

– Это ты называешь опосредованным давлением?! После твоего фейерверка за дело возьмется ФСБ. И нам придется очень сильно попотеть.

– ФСБ не будет заниматься этим делом. Все сделано так, чтобы исключить подозрения в терроризме. Обычные последствия криминальных разборок.

– Подстраховался, – саркастически усмехнулся Седой. – Но зачем? Зачем ты это сделал? Что это нам дало?

– Это дало нам многое, – бесцветным голосом сообщил Роман. – Клиент, как вы и хотели, вынужден активизироваться. Наше дело сейчас подтолкнуть его в нужном нам направлении, чтобы он привел за собой Механика. Второе – его человек подобрался к нам слишком близко. Оказался способней, чем мы думали. Правда, и он нас недооценил. Если бы данные, которые он добыл, оказались в руках клиента, он бы пошел не в ту сторону, куда мы его хотим направить, а прямо к нам. Это, конечно, если он так хорош, как вы говорите. И тогда нам пришлось бы его ликвидировать. А вы говорили этого не делать.

– Со всех сторон прикрылся, – хмыкнул Седой. Он успокаивался на глазах, даже лихорадочный румянец на щеках побледнел. Но он все еще был очень зол. И это бросалось в глаза.

Профессор подошел к Роману вплотную, тот не отшатнулся.

– Твои решения имеют верное направление, но они слишком примитивны. И когда-нибудь они выйдут нам всем боком. Ты начинаешь представлять опасность.

Роман не ответил.

– Ступайте, – махнул рукой Седой.

Все с тем же каменным выражением лица Роман и верзила вышли из кабинета. Пройдя по коридору несколько шагов, громила бросил на Романа вопрошающий взгляд.

– Стареет, – ответил тот. – И мы действительно представляем опасность для его размеренного существования.

Роман выдержал паузу и добавил:

– А, значит, он представляет опасность для нас.

– Пора?

– Нет еще. Но надо быть готовыми действовать в любую секунду. Кто знает, что старику придет в голову. Старики непредсказуемы, когда боятся. А нам пока есть чем заняться. Надо подготовить коридор для этого следака и подтолкнуть его в нужную сторону.

31.

От увиденного в папке на китайском «облаке» у Виктора сначала опустились руки. Обычно Миша выдавал ему требуемую информацию устно, в логичной и последовательной форме. При необходимости дополняя ее фотографиями, документами, ссылками и прочими материальными предметами. Как он работает с входящим массивом данных, Виктор не знал и не интересовался. Ему нужен был только конечный продукт.

И вот теперь ему довелось взглянуть на этот самый «входящий массив». Зрелище абсолютно апокалиптическое для любого нормального человека. На рабочем поле безо всякой системы была вывалена беспросветная гора самых разных документов, видео- и фотофайлов, таблиц, ссылок на сайты, на отдельные страницы, многие файлы имели самые причудливые расширения, и открыть их можно было только специальными программами. Изредка файлы имели какое-то понятное название, но большей частью обозначались просто набором цифр, букв и символов. Все это было никак не отсортировано, не объединено в подпапки, просто тысячи значков на белом фоне.

Макаров подавил в себе приступ паники. Это совершенно неконструктивное занятие. Надо начать хоть что-то делать.

Для начала Виктор запустил процесс копирования из «облака» на жесткий диск. С таким огромным количеством информации работать онлайн глупо. Тем более что китайские серверы не отличались надежностью связи. В любой момент скорость соединения могла упасть до смешных величин, а то и вовсе разорвать связь. А мощный компьютер Виктора позволял работать практически без задержек.

Пока шло копирование, Виктор вышел на кухню и заварил чай. Стоять над компом и взглядом его подгонять бессмысленно. Только нервы трепать.

Чертов хакер не успел упорядочить документы. Он просто, как пылесос, втянул все, что как-то могло касаться поставленной задачи. Открывать файлы все подряд и перечитывать? Виктор имел навыки скоростного чтения. Чтобы просмотреть страницу документа, уяснить его суть и даже намертво запомнить ключевые фразы и цифры, у него уходило не больше двух секунд. Но даже с такими умениями на просмотр всего, что сохранил Миша, уйдет много-много часов. А что делать?

Сначала, конечно, надо попробовать создать какую-то систему. По дате создания документа, например, по дате последнего редактирования, по времени сохранения. Попробовать вычислить изощренную логику, с которой Лерман давал названия файлам. Какие-то сохранили исходные имена, но многие он «переобозвал». И смотреть, видимо, надо прежде всего именно их. Потому что их он точно видел и даже дал им имя. Значит, они точно содержали что-то полезное.

Через полчаса Виктор вернулся в комнату уже в рабочем настроении и уселся перед монитором, потирая начавший зудеть затылок.

Поехали.

За окном рассвело, город проснулся, все громче разгоняя шум своей натужной заполошной жизни. Шорох метл дворников сменился хлопанием дверей автомобилей во дворе, гулом двигателей. Зазвучали детские голоса, потом оживилась трасса неподалеку.

Но Виктор ничего этого не слышал. Он полностью ушел в работу. Умение работать с большим объемом информации всегда было его коньком. Но сейчас он разогнался не на шутку. Мышка под правой рукой летала по столу, будто он сейчас играл в какую-нибудь крутую «стрелялку» на высшем уровне сложности. Пальцы левой порхали над клавиатурой, задавая команды, переименовывая файлы и раскидывая их по лично созданным папкам.

Он не наливал себе кофе, не отлучался на кухню, не бегал в туалет. Тонкая горячая спираль свербила в затылке, но уже не причиняла боли. Она стала его частью, естественным состоянием. Виктор вскрыл систему, которой руководствовался Миша Лерман. Влез в его голову. Светлая, светлая была голова! Какой же ты дурак, Миша, что употребил ее на темные делишки. Они тебя и доконали. Впрочем, у Виктора появились большие сомнения, что тут поработали люди Магомеда. Слишком серьезными оказались данные, которые Макаров сейчас сортировал. Никаких улик у него не имелось, но он бы сейчас поставил на то, что кто-то из фигурантов каким-то образом просек утечку и таким простым, но действенным способом ее устранил. А раз Мише переломали кости перед смертью, то не исключено, что теперь эти люди знают и о пристальном интересе самого Виктора.

Но что это за люди? На этот вопрос ответа пока не было.

Зато он нашел разгадку ко многим другим вопросам.

Ученые, которые фигурировали в делах Ольги и в его деле, в разное время работали на некий проект под эгидой Министерства обороны сначала СССР, а потом Российской Федерации. Но что интересно, в оба временных промежутка этот проект контролировался сначала Комитетом госбезопасности, а затем ФСБ. Даже резолюции людей этих ведомств имелись на некоторых бумагах. Это казалось невероятным. Минобороны и Госбезопасность всегда находились в состоянии вооруженного перемирия. Доходило до того, что военная контрразведка и соответствующее подразделение КГБ или ФСБ могли работать по одному человеку, не ставя друг друга в известность. Доходило до скандалов, а один раз даже до перестрелки. И вот чтобы какую-то разработку военных опекали чекисты? Это должно быть что-то из ряда вон выходящее.

На советском отрезке проект носил название «Пионер». После окончания той эпохи в грифах документов появилась аббревиатура ЗД. Именно о такой говорила Ольга – сочетание этих букв она нашла на договоре одного из своих почивших ученых. Что она означает? Непонятно. По характерным засечкам шрифтов на большинстве документов эти буквы означали скорее все же Зэ-Дэ. Но на некоторых вместо «Зэ», стояла тройка. Ясности это не способствовало.

До 1991 года главной стороной в проекте являлось Минобороны. Во всяком случае, именно со стороны военных исходило большинство документов – транспортных накладных, контрактов, подписок и прочей бухгалтерии. А КГБ только визировал их. Но после развала страны ситуация изменилась. Похоже, вояки утратили интерес к этому делу. И немудрено. Министерство обороны, наверное, в результате перетрясок пострадало сильнее всех, особенно в плане руководства. Ельцин и демократы не простили армейцам танков в Москве и своего страха. Чекистам тоже досталось, но им секретность помогла. Несмотря на безумие Бакатина, раздававшего секреты даром направо и налево, все испортить он явно не сумел. Иначе ФСБ не сумела бы так быстро восстановить свое влияние. В любом случае, после исчезновения Советского Союза проект перешел под полный контроль ФСБ и тогда же сменил название.

Однако, судя по документам, ряд работ для Министерства обороны проект выполнял. А еще что-то делал для крупных коммерческих структур. До нулевых годов вокруг вились всякие олигархи, сделавшие состояние на разворованной нефти и залоговых аукционах. Потом пошли люди посерьезней.

Но самое обидное, что сути проекта или хотя бы какого-то намека на нее в документах не имелось. Глухо. Словно каменная стена. Миша смог как-то пробраться туда, куда обычных людей не пускают. Но в этом море плавали только обрывки того, что вынесло ветром из действительно закрытого места.

Эти обрывки косвенно говорили, что дело каким-то образом могло быть связано с медициной. Среди контрактов и списков, причастных к проекту, слишком много представителей именно этой профессии. Причем многие из них не практикующие доктора, а ученые. Но мешало наличие среди тех же списков тех, кто к медицине не мог относиться вообще никак. Программисты, зоологи, лингвисты, педагоги, социологи, специалисты по геодезии и баллистике и тому подобное.

Пару раз Макаров наткнулся на упоминание интерната номер 47. Это были накладные на доставку туда какого-то хозяйственного барахла. Матрасы, медоборудование, посуда, продукты. Никакой связи с проектом, кроме того, что они оказались на одной накладной, обнаружить не удалось. Но сердечко все же не могло не екнуть.

Нашлись в этом омуте и те документы, которые у себя в свое время добыла Ольга. Последовательность убийств подсказывала некоторую логику. Два убийства в Москве, потом три в Сибири и остальные опять в Москве. То есть злоумышленник или группа злоумышленников расправились с жертвами тут, от одной из них получили некоторую информацию, которая привела его или их в Сибирь. Там они поочередно убили троих ученых, пока один из них не дал им какую-то нить, что вернула их в столицу. Они искали по цепочке. Что искали? И нашли ли? И если не нашли, то к кому они придут к следующему?

Виктор слепыми глазами смотрел в монитор и ничего не видел. В его мозгу с пулеметной скоростью проносились картинки того, что он уже отсмотрел, и некоторые задерживались, выстраиваясь в логическую линию.

Только первая жертва казалась случайной. Вторая уже была связана знакомством с первой. Третьего знали оба убитых. Четвертого знали второй и третий. Пятого – третий и первый. Шестой так или иначе пересекался уже с троими. Богосян не мог не знать практически всех, кто работал над ЗД. Добавив в линейку еще двоих мертвых профессоров, дела по которым не попали в поле зрения Следственного комитета, но не прошли мимо цепкого взгляда Миши Лермана, Виктор нашел цель.

Он медленно, словно Вий, открыл глаза и перевел дух. Взял со стола выключенный телефон, вставил в него батарейку. Вынимать батарейку из аппарата – совершенно нелишняя предосторожность для того, за кем следят неизвестные люди с хорошими возможностями. Телефон ожил и разразился гневными уведомлениями о пропущенных вызовах. Виктор их проигнорировал и набрал номер Ольги.

Девушка ответила сразу.

– Куда пропал, начальник? – спросила она своим низким сексуальным голосом.

– Работал, – отрезал Виктор.

– Что-то есть? – тут же посерьезнела Ольга.

– Профессор Данишевич, известный нейрохирург.

– Убит?

– Надеюсь, что еще нет. По моим прикидкам, он должен быть следующим. Только не спрашивай, по каким прикидкам. Это рассказывать очень долго и не по телефону.

– Данишевич… Данишевич… – голос Ольги в трубке стал задумчивым.

– Что-то знакомое? – напрягся Виктор.

– Среди соболезнований вдове нашего парашютиста, Раппопорта, было подписанное Данишевичем. Я не знаю, тот ли это Данишевич. Я же не всех его знакомых проверяла, у него их тысячи.

– Все нормально. Это тот. А теперь слушай меня.

– Внимательно.

– Найди этого профессора. Пусти в ход свои дамские чары, да хоть охраннику его института отдайся, но найди его. Но в контакт не вступай! И корочки Комитета не свети. Не надо дядечку пугать раньше времени. К тому же это может оказаться ошибкой.

– По ошибке я еще никому не отдавалась, – хохотнула Ольга. В ее голосе уже слышался боевой азарт.

«Наш человек!» – улыбнулся Виктор. А вслух сказал:

– Докладывай мне по всем этапам.

– Есть. А сам?

– А у меня есть два срочных дела по той же теме. Но я тебе про них пока не скажу. Потому что они тоже могут оказаться ошибкой.

Виктор нажал отбой и задумался. У него действительно было два важных дела. Во-первых, необходимо лично съездить в этот интернат. Посетить, так сказать, места боевой славы. И он отчего-то не хотел, чтобы при этом присутствовал кто-то еще из знакомых.

А во-вторых… Во-вторых, на одном из документов по этому загадочному проекту ЗД он заметил знакомый росчерк. Эту подпись он не мог спутать ни с какой другой. Потому что она принадлежала его воспитателю и другу, Семену Андреевичу Даурскому.

Пора было забыть о ссоре и идти получать ответы.

32.

Седой нервничал. Он старался этого не показывать, но чем больше старался, тем больше нервничал. И от этого еще и злился. Его собеседник при этом тонко, одними уголками губ, усмехался. Это злило Седого еще сильнее. Он скрывал весь этот коктейль под маской изысканной аристократичной вежливости, но сам понимал, что получается плохо.

Встречи с Генералом, в принципе, позитива никогда не приносили. Этот, в сущности, совсем молодой еще человек – если ему и было за пятьдесят, то совсем чуть-чуть – имел препоганейшую привычку встречаться с Седым тогда, когда в его хозяйстве происходил какой-нибудь сбой. Он словно звериным чутьем это улавливал. С другой стороны, он же не простой генерал, а генерал ФСБ. Так что ссылаться на чутье вряд ли уместно. Скорее, стоит задуматься даже не над тем, имеется ли стукачок в организации, подчиненной Седому, а над тем, сколько их.

Седой вообще не выносил эту новую породу – молодых генералов. Эти зеленые бультерьеры отличались от тех, с кем Седой начинал еще в славном Советском Союзе. Генералы КГБ несли на себе печать величия Державы, и в них ощущалось могущество и всесилие. Потом были другие. Злые, как овчарки, потрепанные в боях, с острым, ничему не верящим взглядом. А потом пришли эти. Им выгрызли место под солнцем те самые злые овчарки, исполосованные шрамами и продубленные на всех ветрах. Эти тоже ощущали могущество. Но не то, не советское. Глядя на тех, ты понимал, что за ними – Держава. А взгляд этих говорил – я с тобой что хочешь сделать могу. Совсем другой уровень силы, несопоставимый. Да, бультерьеры, и хватка у них железная. Но это диванные псы. Гладкие, сытые, ироничные. Они убьют за кость, потому что это ИХ кость. Они убьют за право ею обладать. Но они никогда не бились ради того, чтобы выжить. Однако они действительно могли сделать с тобой что хочешь. А какая тебе разница, загрызут тебя ради великой цели или порвут в клочья из-за обглоданной кости?

Генерал и Седой медленно брели по набережной. Чуть впереди, метрах в десяти, будто приятели «не разлей вода», едва ли не под ручку так же неспешно шли Роман и телохранитель Генерала. Телохранитель постоянно озирался по сторонам, «сек периметр». Роман, в отличие от него, двигался расслабленно и спокойно. Позади шел еще один охранник.

– Вам не кажется, что ваши люди несколько зарвались? – с улыбкой поинтересовался Генерал, когда формальные разговоры себя исчерпали.

– Мои люди делают то, что требуется на данный момент, – Седой постарался придать голосу достаточно твердости, чтобы не показалось, будто он оправдывается, но и не переборщить со «сталью», чтобы это не выглядело дерзостью.

– М-да? – Генерал чуть приподнял брови. Они имели такую четкую форму, что явно не обошлось без работы стилиста. Седой и сам тщательно следил за своим внешним видом и стилем, но это даже ему казалось перебором. – Я бы не был так уверен. Действия ваших людей начинают представлять опасность всему нашему общему делу. Вы ведь понимаете, что это наше ОБЩЕЕ дело?

– Разумеется. Но что именно вас так озаботило?

– Вы упустили Механика – вот что!

– Два года назад.

– Но вы его не нашли!

– А мы не сыскное бюро, у нас немного другие задачи. Сыск, как мне представляется, это ваша прерогатива.

Генерал недобро прищурился, но Седой, наоборот, успокоился. По всей видимости, даже всесильное ведомство пока еще не связало взрыв в многоэтажке с подопечными Профессора. А проблемы с Механиком – это старая история.

– То есть вы благополучно решили забыть про Механика. Отличная позиция. С глаз долой, из сердца вон. Вот только он про вас не забыл. Он по-прежнему пытается вас найти. Из-за этого нам пришлось уже пойти на огромные расходы, замораживать одни объекты, открывать другие, легендировать массу людей.

– А я с самого начала был против этой суеты. Если бы мы дали Механику возможность выйти на нас свободно, то и искать бы его не пришлось, сам бы пришел.

– А количество потенциальных жертв среди людей, в которых вложены даже не миллионы, а миллиарды совсем не рублей, – вас, конечно же, нисколько не волнует. Как легкомысленно вы относитесь к деньгам, которые не вы зарабатываете!

– Отдача превысит вложения. И вы прекрасно это знаете, – парировал Седой. Крохоборство Генерала всегда раздражало. Будто он из своего кармана деньги доставал, лишая собственных детей мороженого.

Генерал резко остановился и вперил в Седого тяжелый взгляд.

– Механик убивает людей, которые имели отношение к проекту. Убивает их одного за другим. Идеально маскируя смерти то под несчастный случай, то под серийного убийцу, то под шпионские разборки. Механик все ближе к вам. Если он сбежал от вас, то зачем ему возвращаться? Что он хочет?

Седой вздохнул, отвел взгляд.

– У Механика к нам личные счеты. Проект как таковой его не особо интересует.

– Отрадно слышать. Получается, можно отдать вас Механику – и проблема будет решена?

Генерал улыбался, но эта улыбка не обманывала Седого. Если бы Генерал решил, что это действительно может сработать, то сделал бы это не раздумывая ни секунды. Но на данный момент Седой незаменим.

– Если меня «отдать» – Механик не подойдет. Механик должен найти меня сам. В легкую цель он просто не поверит.

– Вероятно, он уже достаточно близко. Усилить вам охрану?

Седой едва не расхохотался. Он сдержался, но Генерал успел заметить это.

– Простите, но у нас есть что противопоставить Механику без помощи ваших специалистов.

– Например?

Профессор молча кивнул в сторону Романа. Генерал с сомнением, но уже более заинтересованно посмотрел на него.

– Он настолько хорош?

– Не он один. Но этот – лучший во всех отношениях. Универсальный солдат.

Губы Генерала тронула саркастическая усмешка.

– Я помню этот фильм. Команду тупых исполнителей, которых невозможно убить. Один из них вышел из подчинения, а второй сошел с ума и начал убивать налево и направо.

Седой промолчал, давая возможность Генералу насладиться своим превосходством.

– Он может остановить Механика? Ведь раньше вы говорили, что это Механик – лучший в своем деле.

– Программа «Механик» – это программа подготовки супершпиона и убийцы. Но это достаточно узконаправленная программа, – тоном учителя перед первоклашкой-тугодумом начал Профессор. – Роман прошел эту программу. И несколько других. Я же говорю – он лучший.

– Хорошо, – сухо ответил Генерал, для которого тон Седого показался щелчком по носу. – Советую вам поторопиться с вашими контрмерами. Иначе такими темпами вы рискуете остаться единственным выжившим в проекте. А кому вы нужен один?

33.

В последнее время Виктор стал ненавидеть момент пробуждения. Кошмары ушли и больше не возвращались. Но он лучше вернул бы эти кошмары. Потому что каждое утро, еще даже не открыв глаза, Виктор ощущал себя последней мразью. Он шел к цели. И путь этот был опасен. Поэтому требовались жертвы. Вот только, если посмотреть прямо, в жертву он приносил не людей, а свою душу. Он последовательно вытравливал из нее все, что могло помешать на пути. Вырубал ступени, на которые мог поставить ногу, прямо по живому.

Святым он и раньше не был и Шарапова из себя не корчил. Обман является составной частью работы следователя. Внушить ложную надежду подследственному и заманить его в ловушку – обычный и довольно популярный метод работы с «контингентом». Да и навешать лапши на уши начальству не считалось чем-то очень уж предосудительным. Но сейчас он цеплял на крючки, загонял в сети тех, кто был на его стороне, пусть иногда и формально. Делал это «с холодным носом».

А еще утро приносило боль. Лежа с закрытыми глазами, он видел перед собой лица Светланы и Ирочки. Лица давно позабытой девочки Софьи он вспомнить никак не мог, но она тоже была где-то рядом. Хотелось выть от тоски, от презрения к самому себе.

Он открывал глаза и лежал в постели, пока боль и тоска не уходили, сменяясь холодной решимостью. Эта замена происходила медленно, постепенно. Будто того человека с воспаленной совестью и ненавистью к предательству огромным шприцом выкачивали, а на его место втекал другой – целеустремленный, хладнокровный, циничный. И сильный. Этот второй смеялся над слабостью и слюнтяйством своего соперника. Так было и сегодня.

Через пять минут Виктор встал, пошел в ванную, умылся холодной водой. Глянул в зеркало. На него смотрел решительный боец с жестким лицом. Только где-то в глубине глаз еще оставались следы ночной боли. Но и они постепенно таяли.

Что ж, у этой боли имелась конкретная причина. И конкретный виновник. Надо только его найти. Тогда и боль уйдет. А если методы поиска кому-то кажутся подловатыми – это его проблема. Светлана и Ирочка мертвы. Их уже не вернешь. Поэтому нет смысла грызть подушку и сокрушаться, надо просто работать. А кто мешает этому – пусть не обижается. Цель диктует средства.

Макаров набрал номер Даурского. Телефон выключен или находится вне зоны действия сети. Черт знает что! Вчера он набирал его весь вечер и половину ночи. С таким же результатом. Но Даурский никогда не позволял себе так надолго выпасть со связи. Опять, что ли, вернулся к своей шпионской работе?

Ладно, черт с ним, успеем поговорить. Надо сделать другое намеченное дело, пока Ольга ищет этого нейрохирурга.

Чтобы узнать адрес интерната номер 47 Виктору пришлось еще раз заглянуть в накладную. Странно. Он же в нем учился много лет. Какая все-таки странная штука – память. Не менее странно то, что эту накладную снова пришлось смотреть. Обычно он не забывал ничего, что касалось дела. Ни даты, ни фамилии, ни адреса. А тут… Будто что-то в голове старательно пыталось отвернуться от всего, что связано с этим временем и этим местом.

Но чем ближе Виктор подъезжал, тем сильнее его туда тянуло. Он даже скорость превысил прямо под камерой ГИБДД, хотя навигатор исправно о ней предупредил.

Интернат скрывался в лесах вокруг северного каскада подмосковных водохранилищ. Тут хватало закрытых объектов и территорий, не отмеченных на карте. Но теперь его вел внутренний компас.

Небольшой старый поселок с панельными пятиэтажками, по непонятной причине уцелевший в окружении пафосных элитных коттеджных застроек. Узкая асфальтированная дорога, уходящая в лес. Начавший ржаветь железный шлагбаум смотрел строго вверх, как зенитная пушка. Асфальт еще неплохой, но уже появились на нем трещины и выбоины с краю. Отчетливые признаки запустения.

С бешено колотящимся сердцем Виктор въехал под сень старых деревьев. Через пару километров попались две тетки предпенсионного или «младшего пенсионного» возраста с корзинками, полными грибов. А ведь раньше здесь была охрана и никого не пускали.

А вот и ворота интерната.

Виктор остановил машину и выбрался на воздух.

Интерната больше не существовало.

Ворота из железных труб и арматурин были закрыты на большой навесной замок, уже тронутый ржавчиной. Но вот калитка болталась на одной петле, а часть забора завалилась. Виктор бросил машину с заведенным двигателем и двинулся в глубь территории.

В Подмосковье, несмотря на запредельную стоимость земли, хватало заброшенных объектов. Пионерских лагерей, воинских частей, заводских домов отдыха. Виктору не раз приходилось бывать в них. Картина всегда была схожей. Не просто оставленное людьми место, а именно брошенное, словно при срочной эвакуации. Разгромленная мебель, груды никому не нужных документов, обрывки наглядной агитации, какие-то тряпки и ботинки. И мусор, оставленный «сталкерами» более позднего времени, которые набрели на такой объект – пакеты, банки, бутылки и дерьмо.

Здесь все выглядело несколько иначе. Интернат не бросили. Его вывезли. Вывезли аккуратно и чисто. Никакого оборудования, никаких кроватей или парт. Никаких стенгазет или учебных материалов. И ни одного клочка бумаги. Сняли и увезли даже вывески со стен учебных корпусов и казарм, которые тут, как подсказала память, назывались почему-то гостиницами. Ничего, что могло бы подсказать случайному человеку, что здесь раньше располагалось.

И что-то подсказывало, что, если обратиться в муниципальное учреждение, там ему ничего не скажут о том, куда делся интернат и что он из себя представлял. Если этот лагерь существовал под опекой ФСБ, и ФСБ пожелала спрятать зачем-то концы, то просто так их не найдешь.

Макаров стоял на плацу, где проводились торжественные церемонии, и пытался вытащить из глубины себя хоть что-то. Картина оставленного людьми городка подавляла. Но не находила отклика в сердце. Он помнил каждое здание, хотя с тех пор, когда он тут жил и учился, появилось много нового. Он знал, где что находится. Например, знал, что из угловой комнаты на третьем этаже вот этого здания видно окно душевой комнаты в девчачьей казарме. Он помнил выщербины на ступеньках главной лестницы – тут рабочие уронили огромный сейф, когда тащили его в кабинет бухгалтера на второй этаж.

Но он не помнил себя здесь. Ни одна струнка души не завибрировала от вида места, где он провел много лет.

Он вернулся в машину и двинулся назад. Уже у самого поселка он нагнал встреченных раньше теток с корзинками, тормознул и подошел к ним. Тетки остановились, глядя на него настороженным взглядом.

– Здравствуйте, с удачной охотой вас, – улыбнулся Виктор. – Белые есть в этом году? А то в наших краях одни подберезовики. А это разве гриб!

Тетки тут же отбросили подозрительность и бурно принялись ругать времена вообще и это лето в частности. Белых мало, а лисичек вовсе нет, маслята уже рождаются червивыми, потому что жарко. Хорошо хоть опята дуром полезли, но их ведь не есть, а только на закуску мариновать, так что плохо все.

– А в лагерь не заходили? Там подальше на территории отличный березняк, – вставил Виктор. – По виду должны грибы там быть.

– Ты что, – взмахнула руками одна тетка. – Мне муж запретил туда даже приближаться. Говорит, заминировали там все, когда уезжали.

– Да ладно? – не поверил Виктор.

– Так армия ж там командовала. И увозили все на военных машинах, и солдаты с автоматами были. Какая-то у них тут то ли база, то ли лаборатория была. Точно тебе говорю, заминировали.

– База? – не понял Виктор. – А дети?

– Какие дети, милой? – удивилась вторая. – Детей тут уж лет пять не было. Какие-то доктора остались, в белых халатах. Да охрана. А два года назад и вовсе все вывезли.

След оборвался. Но пустой поездку назвать нельзя. Нужно только понять, как именно уложить полученные кирпичики информации в строящееся здание теории.

Теории, которая все больше начинала обретать очертания теории заговора.

34.

После поездки в интернат Виктор решил отправиться домой, где он уже не был два дня. Требовалось принять душ, переодеться и вообще прийти в себя. Даурский на звонки так и не отвечал. И это начало уже не раздражать, а беспокоить.

По пути несколько раз проверился, но слежки за собой не обнаружил. Впрочем, это ничего не значило. Если в деле спецслужбы, они в состоянии проследить за кем угодно с помощью тех же дорожных камер. Так что обольщаться не стоило.

А вот во дворе ждал сюрприз. И не самый приятный. Прямо напротив его подъезда стоял черный «Мондео» с номерами СКР. Гадать, кто это прибыл по его душу, долго не пришлось. Из машины неспешно выбралась Анна Снежкова. Поскольку вышла она из водительской двери, значит, приехала одна. Пока Виктор парковался, он лихорадочно выстраивал линию поведения. Но получалось плохо, потому что он не понимал, с какой целью эта дамочка удостоила его своим личным визитом. Она вполне могла вызвать его в свой кабинет, телефон Виктор не выключал. А если всплыла какая-то большая проблема, достойная задержания, она не явилась бы в одиночестве, а притащила с собой отряд силовой поддержки. А их поблизости не наблюдалось.

– Рад вас видеть, – неискренне улыбнулся Виктор, подходя поближе. – Что-то случилось?

– Да, – без улыбки ответила инквизиторша. – Я решила, что должна это сказать вам лично.

– Что именно? – посерьезнел Виктор.

– Я… В общем, на вас пришла бумага из МВД.

– Не понял, – теперь удивление Виктора стало неподдельным. – Штраф какой-нибудь?

– Не совсем, – Анна вздохнула, решаясь. – Это благодарственное письмо.

– Вот как, – Виктор немного опешил.

– Да, как раз за тот случай, задержание торговцев людьми, – Анна явно чувствовала себя не в своей тарелке, смотрела в сторону. – Рекомендуют представить вас к государственной награде.

– А у вас по этому случаю как раз ведется проверка о превышении полномочий. Неудобная ситуация. Я вас понимаю и даже немного сочувствую.

– В общем, я решила, что в таком случае нужно принести извинения и лучше всего сделать это лично.

Это признание далось Снежковой нелегко. Она даже покраснела немного. Виктору стало жаль эту валькирию.

– Вы, наверное, давно меня ждете, – сказал он. – Может, зайдем ко мне, выпьем по чашечке кофе, поговорим как человек с человеком. Мы же можем поговорить, как человек с человеком?

Анна поколебалась пару секунд, а потом махнула рукой.

– А давайте. Что ж я, не человек, что ли?

Виктор усадил неожиданную гостью на кухне. Это больше соответствовало моменту. Превращать встречу в светский раут при свечах не стоило. Да и не получилось бы. Снежкова явно не из тех женщин, что ведутся на такие приемы.

– Мне, честно, жаль, что вы из-за меня попали в такое двусмысленное положение, – сказал Виктор, разливая кофе.

Снежкова странно поморщилась.

– Да мне с самого начала это дело не по душе было. Вы же не упустили гадов, а, наоборот, задержали их, и без потерь. Как-то странно за это наказывать. Хотя…

– Хотя?

Анна упрямо вскинула голову, мотнув стянутыми в хвост волосами.

– Ну ты же не дурак, Макаров! – резко, почти отчаянно, воскликнула она, переходя на ты. – Ты же сам понимаешь, что нарушил все должностные инструкции. Да, девчонок в тот раз ты спас от неминуемой гибели. Их бы наверняка сбросили в ближайшем лесу и там же и прикопали. И нет улик. Я это все понимаю. Но ведь правила и инструкции – они же не дураками писаны и не на пустом месте.

– Ну да, все инструкции написаны кровью, – криво усмехнулся Виктор.

– А ты не ерничай. Так оно и есть. Правоохранительные органы разделили не просто так, отдав каждому свою задачу так, чтобы они как можно меньше пересекались. Это сделано, чтобы уменьшить вероятность злоупотреблений. Чтобы органы могли контролировать друг друга и не подменяли чужие задачи. Иначе получится НКВД, где людей сами искали, сами собирали доказательную базу, сами судили и сами приводили приговор в исполнение. Так хочешь?

– Зато они работали эффективней.

– Ага, столько народу за Можай отправили. Нет человека – нет проблемы. Это эффективность?

– В какой-то мере.

Анна вдруг резко сдулась, огонь в глазах угас.

– В общем, дело я закрыла, – вяло сказала она, раскручивая на столе чашку с кофе за ручку. – Но… Дурак ты, Макаров. Если любишь экшн – иди в уголовный розыск. Там тебя с руками оторвут. Или в МЧС. Пожары тушить, котиков спасать с деревьев. В Комитете тебе не надо работать. Ты все равно рано или поздно снова напортачишь. И никакое начальство из МВД тебя не спасет. А если тебе статус бога нужен – то тем более нечего тебе у нас делать.

– У нас… – повторил Виктор. – У нас – это у меня, а не у вас. Я вообще-то «важняк» и в Комитете не первый год.

Снежкова резко отодвинула чашку. Виктор понял, что она сейчас встанет и уйдет.

– Прости, – вздохнул он. – Зря я это сказал. У нас, у вас… Глупо. Я сам не знаю, что со мной в последнее время. Все летит к чертовой матери, и я впереди.

Сталь в глазах Анны мгновенно исчезла, сменившись сочувствием.

– Это из-за гибели твоей напарницы?

«Настоящая русская баба» – с восхищением подумал Виктор. – «Готова прижать к своей прекрасной груди любого несчастного, хоть котенка, хоть мужичонку, и спасти, отогреть, пожалеть».

Виктор не ответил сразу. Он встал, прошелся по кухне, вернулся. Анна следила за его перемещениями. Он достал из шкафчика открытую пачку сигарет, хотя бросил курить сто лет назад. Пригодилась. Прикурил. Зажигалка чуть подрагивала в его пальцах. Сделал затяжку, сломал сигарету в раковине. Она смотрела на него, не отрываясь.

– И да, и нет, – глухо сказал Виктор. – Умерла не только Ирочка.

Глаза Анны чуть расширились. Она будто сама испугалась того, что спросила.

– Не рассказывай, если не хочешь.

Виктор резко покачал головой, подошел к окну, отвернувшись от Анны.

– Светлана… моя девушка. Ее убили.

– Кто? – едва слышно спросила Анна.

Виктор пожал плечами.

– Не знаю. Дело ведет другой отдел. Да меня бы и не подпустили к нему. Подозреваемых нет. Ее тоже нет. И меня почти нет.

Скрипнул по полу стул. Анна подошла ближе, встала за его спиной. Он чувствовал на затылке ее дыхание. Она молчала.

– Самое страшное, что я начинаю привыкать к тому, что ее больше нет, – в голосе Виктора прорезалась тоска. Такой тоской наполнен волчий вой зимней ночью. Тоска пса по ушедшему хозяину. Совершенно искренняя тоска. Это тосковал в Макарове тот, кто приходил в него по ночам. – Я начинаю ее забывать. И ненавижу себя за это. Я не могу вспомнить ее лицо, мне приходится для этого находить фотографию. И я чувствую, что сам рассыпаюсь. Будто это умер я, а не она!

Рука Анны легко коснулась его плеча.

– Эта боль… Она пройдет.

Виктор обернулся, как будто сорвавшаяся пружина, схватил Анну за плечи, встряхнул. Его лицо исказилось, а по щеке скользнула слеза.

– Я знаю! – крикнул он. – Я знаю, что пройдет! Но я не хочу, чтобы она проходила! Пока болит – я жив. А она уходит! Вот что страшно! Когда боль уйдет совсем – я умру. Может быть, я еще буду ходить, дышать, говорить – но я буду мертвым! Вот здесь!

Он стукнул себя кулаком в грудь. Анна перехватила его руку. Сжала в своей. А потом поцеловала.

С Макаровым такое случилось впервые. Еще ни разу никто ему не отдавался из жалости. И ему даже понравилось. Анна любила его нежно. Не для того, чтобы получить удовольствие и не чтобы утолить страсть. Она не просто отдавалась, а отдавала. Залечивала этим лекарством его рану.

Под форменной рубашкой у нее обнаружилось красивое дорогое белье. Это сочетание говорило об Анне Снежковой больше, чем все ее слова. Эта валькирия оказалась не боевой девой с двуручным мечом, а нормальной женщиной. Лишившись и этих остатков одежды, она не проявила признаков ни смущения, ни развязности, как это часто случается. Она осталась такой же, какой и была. Ее тяжелые груди, крупные, но безупречной формы, манили Виктора зарыться в них лицом. Красивое, сильное тело и нежные руки казались не только желанными, они обещали защиту и покой. В конце концов, Макаров плюнул на все планы и игры, на условности и предубеждения и просто с головой бросился в это теплое, мягкое и неожиданно доброе море…

Уже под утро, когда за окном забрезжил рассвет, но ночник еще разгонял по углам обрывки тьмы, Виктор, полностью обессиленный жаркой ночью, лежал на спине и смотрел на Анну. Она не прикрывала свое роскошное тело с бесстыдством естественности. Откинулась на подушку с закрытыми глазами, но глубокое дыхание выдавало, что она не спит.

– Возможно, ты меня спасла, – тихо сказал Виктор, любуясь ее формами.

Анна молча улыбнулась, не открывая глаз.

– У тебя будут неприятности из-за меня? Я могу что-то сделать?

– Сделать? – Анна приоткрыла глаза и лениво, как тигрица, потянулась. – Перестань лезть на рожон и нарушать инструкции.

– Я подумаю, – улыбнулся Виктор.

– А неприятности… Ну какие неприятности. Письмо из МВД тему, можно сказать, закрыло. А по второму эпизоду…

Виктор помрачнел.

– На самом деле, это чистая формальность – гибель подозреваемого автоматически означает служебную проверку по факту. Ты это сам знаешь не хуже меня. Но раскручивать там нечего, как бы это кому-то ни хотелось. Ты безоружным задерживал вооруженного преступника, который перед этим убил сотрудника СКР и стрелял в тебя. И все это зафиксировала камера. Какие тут могут быть вопросы?

Макаров помедлил секунду, собираясь с мыслями.

– Ты сказала – как бы это кому-то ни хотелось.

Анна перевернулась на живот и вздохнула.

– Длинный язык – враг следователя. Если честно, я сама не очень понимаю. Разрабатывать тебя меня отправил начальник нашего отдела. Все, как обычно. Но вот уже трижды интересовался ходом дела совсем другой человек, повыше рангом. Причем интересовался настоятельно. Мне показалось, что он заинтересован в том, чтобы я что-то на тебя нарыла.

– Шеф ОСБ?

– Не настолько выше, но очень влиятельный в нашей службе.

Виктор поджал губы.

– Странно. Я в вашем отделе вообще ни с кем никаких дел не имел, кроме тех, кто по мне проверки проводил. Но с ними сугубо официальные отношения. Никого не обижал и на хвост не наступал.

– Ничего не скажу, не знаю. Только, Вить, если к тебе у кого-то из наших появился личный интерес, это проблема. Тебе придется в ближайшее время ходить по одной половице и спать с одним открытым глазом. Так что, когда я сказала не лезть на рожон и не нарушать инструкции, я не шутила. Я попробую у себя аккуратно поузнавать, что за причина такого внимания к тебе. Но ничего не гарантирую. Этот человек значительно выше моего уровня.

– Спасибо, но не нужно. Не рискуй. А то под колпак у своих же попадешь, – мягко улыбнулся Виктор и погладил Анну по руке.

Пискнул служебный мобильник.

– Извини, это работа, – вздохнул Макаров и взял аппарат.

На экране высветился номер Ольги. Виктор мгновенно напрягся. Если Ольга звонит в такое неурочное время, значит, причина очень серьезная. Виктор провел пальцем по экрану, принимая вызов.

35.

Город только начал просыпаться, и дороги лежали пустыми. Виктор летел по ним, наплевав на камеры. Гаишников можно было особо не опасаться. Патрули на улицах с массовым внедрением видеоконтроля стали анахронизмом. А штраф – дело житейское и второстепенное, когда на кону каждая минута.

Сообщение Ольги заставило его сорваться с места, очертя голову. Анне ничего не пришлось объяснять. Она сама из Следственного комитета и внезапная срочная работа ее не удивляла. Виктор со спокойной душой оставил ее досыпать у себя, попросил только захлопнуть дверь за собой.

Распространяться по телефону Ольга не стала. Сказала только, что она этого Данишевича нашла, в контакт еще не вступила, но есть четкое ощущение, что событие, которого они опасаются, произойдет сегодня, и надо срочно действовать.

Сказанного хватило, чтобы Виктор бросил все. Встретиться решили на выезде из Москвы. Ольга сама назвала шоссе, Виктор не стал уточнять причину выбора, хотя это было далековато от его дома.

Но вот, наконец, и МКАД. Пост ДПС не работал и тут, и никто не пытался продать Виктору полосатую палочку. Он сейчас был на взводе и если бы такое случилось, «продавцу» можно было бы только посочувствовать.

Разъездная машина из гаража СКР стояла на обочине, помаргивая аварийкой. Виктор пристроился позади и подбежал к машине Ольги. Дернул пассажирскую дверь на себя и замер. На него смотрел калиброванный зрачок пистолета Макарова.

– Тьфу, ты не мог бы не так резко все делать? – выругалась сибирячка, убирая «ПМ» в кобуру-оперативку под мышкой.

– С собой однофамильца привезла? – поинтересовался Виктор, усаживаясь в машину.

– Одно… А, ты ж Макаров! – усмехнулась Ольга. – Естественно. Нам, в деревне, «Глоков» не положено. Ничего, «макар» – добрая машинка. Умеючи стреляет не хуже ваших пластмассовых пестиков. Опять же, им пиво открывать удобно и орехи колоть можно смело – не развалится.

Виктор сам не заметил, как его рот растянулся в улыбке до ушей. Ему было очень легко с Ольгой. Свой парень, что называется. Не жеманится, не строит из себя комиссара, не изображает мужика, что часто случается с женщинами в «органах». И в этого «своего парня» не играет, видно, что это ее естественное состояние. За словом в карман не лезет, может быть жесткой, но любит поржать, соленые шуточки ее не только не коробят, она и сама на них горазда. И при всем при этом – удивительно женственная и, чего таить, объективно красивая женщина. Совершенно убойное сочетание.

– А без ствола в командировку у вас не отпускают?

– Понимаешь, Витя, – усмехнулась Ольга. – Это мужской мир. И нам, слабеньким и беззащитным, в нем трудно и страшно без пистолета.

Виктор ухмыльнулся.

– А ты пломбы мне не демонстрируй, – серьезно сказала Ольга. – У меня, конечно, черный пояс по карате-кекусинкай и разряд по армейскому рукопашному бою. Но это в кино крутые ментушки лихо машут ногами и штабелями бандюков укладывают. А в реальном мире почти каждый из вас, засранцев с яйцами, может убить меня голыми руками. А я сдуру нашла себе работу, где мне нужно ловить злодеев. Из которых, ты не поверишь, девяносто процентов гребаные мужики. Так что я даже в туалет на всякий случай хожу с пистолем. Такие дела, начальник.

Крыть было нечем.

– Ладно, несчастная жертва, выкладывай, что случилось.

Ольга сдвинула брови, собираясь с мыслями.

– Короче, так. В институт, где работает Данишевич, я прошла легко. У меня есть «корочки» журналиста – для одного задания делали. Так что я представилась корреспондентом сибирской газеты. Добралась до его приемной. Но его сначала не было на месте – делал какую-то операцию. А потом его помощница сообщила, что он, не заходя в кабинет, уехал на встречу с иностранцами. Мы договорились, что она сведет нас с ним завтра.

Виктор нахмурился.

– Да помню я, помню, что ты сказал в контакт не вступать, – отмахнулась Ольга. – Но я же журналиста играла, а не мента. Поговорила бы по душам. Может, в ресторан бы напросилась. Женские штучки в нашем деле бывает и помогают. В любом случае, я с ним не встретилась. Уже часов в десять вечера эта помощница мне позвонила и начала извиняться, что на завтра, скорее всего, тоже ничего не выйдет.

– Почему?

– Он ей позвонил и сказал, что его вызвали в некую лабораторию за городом. Он, типа, консультирует их там по необходимому лаборатории оборудованию.

– Ну и что? Дядечка немного подрабатывает на стороне. Сейчас время такое, ни один профессор от халтурки не откажется.

– Я тоже сначала так решила. Но потом что-то меня будто толкнуло. И я решила посмотреть, что это за лаборатория.

– И?

– И поехала в Комитет, прямо ночью. Но там интернет лучше, чем в гостинице, а главное – выход на служебные базы информации. Так вот – лаборатория эта существует. Ее действительно строит частная фирма. Вот только стройка законсервирована, потому как у них неожиданно деньги кончились. Там даже охраны нет. Одни камеры наблюдения.

– О как.

– Тебе не кажется, что это ловушка?

– Где эта лаба?

– Прямо по этому шоссе, километрах в тридцати от города.

– Погнали! Надеюсь, мы его опередим!

Виктор выскочил из машины Ольги и рванулся к своему автомобилю.

36.

Машину Ольга вела уверенно и надежно, в мужском стиле. То есть чуть быстрее, чем позволяют правила, четко перестраиваясь именно в нужный момент, ни раньше, ни позже. Лишний раз до педали тормоза ногой не дотрагивалась, но и газ не трепала. Ехать за ней оказалось комфортно.

Сначала километрах в двадцати пяти от города они с шоссе свернули на ответвление, потом еще. И в итоге оказались на лесной дороге. Виктор мигнул дальним светом и сам остановился, прижавшись к обочине. Ольга проскочила метров сто, вернулась к нему, сдав задом.

– Что такое? – поинтересовалась она, выйдя из машины.

– Не знаю, – ответил Виктор, озираясь по сторонам. – Что-то не так. Предчувствие, что ли.

Он потер затылок, где снова разрасталась уже ставшая привычной боль. Ольга настороженно смотрела на него, а он не знал ни что сказать, ни что делать. Он сам не понимал, что его вдруг торкнуло. Закрыл глаза, прислушиваясь к чему-то внутри себя. Вернулся к тому месту, где они свернули на эту дорожку.

Вот оно! Ольга четко вошла в поворот. За себя он тоже был спокоен. Но на грунте четко виднелся след протектора. Совсем чуть-чуть. Кто-то свернул сюда, повернув руль на мгновение раньше, чем требовалось, самым краешком колеса задев обочину. Но ведь объект законсервирован! Кто мог сюда заехать?

К тому же этот кто-то спешил. Перед съездом на асфальте основной дороги отпечатался черный след. «Посетитель» едва не прозевал нужную отворотку, и ему пришлось резко тормозить.

Виктор вернулся к машине и, игнорируя вопросительный взгляд Ольги, пошел по дороге вперед. Вот где-то тут она остановилась и поехала назад. А дальше…

Вот оно. Еще одно подтверждение. И если тормозной след и отпечаток протектора на грунте могли оказаться тут и вчера и даже позавчера, хотя вряд ли, то тут сомнений уже никаких не оставалось. Лужа на асфальте! Мокрая линия отстояла от границы воды сантиметров на двадцать. Какая-то машина въехала в лужу, заставив воду подняться, и уехала дальше. Вода вернулась «в берега», а мокрое пятно осталось. След шин быстро исчез в лучах утреннего солнца, но чтобы высох след вокруг лужи – понадобится больше времени. То есть тот, кто сюда приехал перед ними, опередил их не больше чем минут на пятнадцать-двадцать. Виктор удовлетворенно вернулся к машинам, где Ольга уже начала нервничать.

– Что ты там нашел? – накинулась она на Макарова.

– Туда кто-то недавно проехал. Как думаешь, это Данишевич?

– Чтобы выдающийся нейрохирург после тяжелой многочасовой операции и деловой встречи сорвался за город в четыре утра? Сомневаюсь.

– Я тоже.

– Что будем делать? Если это киллер, надо вызывать силовиков.

– А если это хозяин стройки приехал проверить, не разворовали ли его добро? За ложный вызов спецгруппы с нас стружку снимут до самой сердцевинки. До лабы далеко?

– С километр.

– О’кей. Тогда так. Машины оставляем тут. Двигаем пёхом по дороге. Вряд ли стрелок решит валить нашего клиента на ходу в машине, если он может это сделать в спокойной обстановке. Метров за сто до лабы разделяемся и наблюдаем. Держим связь.

Он достал из бардачка две головные гарнитуры из мини-наушника, тонкого микрофона и небольшой поясной коробочки собственно рации. После гибели Ирочки приказ о выдаче следователям отдела пистолетов только на операции полковник Васильев отменил. Так что в этот раз Макаров не был безоружен.

– Двинули?

Ольга выдернула из кобуры «макар», передернула затвор, загоняя патрон в патронник, извлекла магазин из рукоятки, добыла из кармана патрон, вбила его в магазин, вернула магазин в рукоять, взвела курок, поставила пистолет на предохранитель и только тогда сунула его в кобуру. То есть нарушила целую кучу пунктов инструкции по безопасному обращению с оружием. Зато теперь она была готова открыть огонь мгновенно, и у нее в запасе на один патрон больше. Поэтому Виктор ничего ей не сказал, но в голове себе поставил заметочку – похоже, в Сибири следователей СКР к бою готовят получше, чем в столице.

Перед последним поворотом Виктор остановился и поднял руку. Сначала стоило осмотреться из-за кустов. Лабораторный комплекс представлял собой заасфальтированную площадку приблизительно сто на сто метров, обнесенную сетчатым забором. В центре располагался двухэтажный корпус. Видимо, сама лаборатория. Несколько хозяйственных построек и вспомогательных служб неравномерно разбросаны по оставшейся территории. Ворота заперты на замок. А вот калитка рядом чуть приоткрыта. Машин не видно. Видимо тот, кто приехал раньше, либо спрятал ее в одной из построек, либо он был не один и на ней кто-то уже уехал. Ну или паранойя Макарова не имела под собой реальных оснований.

Виктор двинулся в обход комплекса слева, Ольга ушла вправо. Лаборатория находилась в естественном углублении. Поросшие деревьями и кустарником склоны поднимались со всех сторон, что было просто идеально для скрытого наблюдения. Виктор забрался повыше, устроился на поваленном стволе и взял в руки бинокль. Территория просматривалась отлично, кроме тех участков, которые закрывали постройки. Но эти места, в свою очередь, замечательно были видны Ольге с противоположного склона.

Макаров медленно водил биноклем, пытаясь найти признаки чужого присутствия. Время тянулось медленно, ничего не происходило.

«А не зря ли мы сюда приперлись?» – мелькнула мысль. – «Что если это плод нашего больного воображения?»

Если Данишевича вызвали сюда, то скоро он должен появиться. И тогда его жизнь в большой опасности. Стоп!

– Оля, ответь, – негромко позвал Виктор в микрофон.

– На связи.

– Я что думаю… Практически все жертвы в нашем деле погибли в результате либо несчастного случая, либо постороннего криминала – ДТП, нападение хулиганов и тому подобное.

– Да. Но к чему ты клонишь?

– А мы почему-то сейчас настроились на стрелка со снайперской винтовкой или пистолетом.

– Ага, – задумчиво сказала сибирячка. – То есть ты думаешь, что Данишевичу заготовили какую-то ловушку и тот должен погибнуть тут сам, в результате каких-то своих действий?

– Типа того.

– Значит, здесь никого нет?

– Я бы не был так уверен. Киллер, если он существует, должен убедиться, что дело выполнено. Кроме того, он…

Виктор замолчал.

– Что?

– Да так, ерунда.

Макаров сам не мог понять, что его остановило. Он хотел сказать, что с предыдущими жертвами неизвестный убийца так или иначе должен был вступать в контакт. Если верна его теория, что таким образом убийца шел по информационной цепочке, а не просто устранял ученых. Труп же не порасспросишь. Но объяснять это через переговорное устройство глупо. С другой стороны, ведь этот человек мог уже как-то получить нужную ему информацию от Данишевича, а сейчас просто обрезать ниточку.

– Какой несчастный случай можно устроить на таком объекте?

– Ну не знаю, – ответила Ольга. – Можно упасть с лестницы.

– Два этажа – недостаточно надежно.

– Можно ударить током.

– Судя по проводам, высоковольтной линии сюда пока не провели. Так что либо обычные двести двадцать вольт, либо максимум триста восемьдесят. Этого далеко не всегда хватает, чтобы убить. Чаще просто «дергает».

– Этому двести двадцать хватит за глаза.

– В смысле?

Вдалеке послышался шум мотора. Кто-то приближался к лаборатории.

– Перед тем как пойти к Данишевичу, я тщательно его поизучала по открытым базам. У него стоит кардиостимулятор. Хороший удар током его точно убьет на месте. В лучшем случае – обеспечит сильнейший сердечный приступ. И даже если он умудрится вызвать неотложку, то место тут глухое. Пока найдут – он гарантированный двухсотый.

Виктор задумался.

– Если бы тебе нужно было кого-то ударить током, к чему бы ты его подключила?

– К тому, чего он неминуемо коснется. Например, к ручке двери.

– Но тогда нужно подвести провод к ней. И об имитации несчастного случая можно будет забыть. Провода случайно к ручке двери не прикасаются.

Макаров лихорадочно думал, быстро водя биноклем по территории и постройкам. Ручка двери… Хороший вариант, но не в их случае. Данишевич должен получить удар током от случайного предмета. Вот он входит в здание. Натыкается на оборванный провод, свисающий с потолка? А если не наткнется? Нет, не то. Он протягивает руку к выключателю, чтобы зажечь свет. Бах? Хорошая мысль. А мотор все ближе. Но дверь стеклянная, в коридоре светло. Окна везде тоже огромные. Свет ему может и не понадобиться. Если бы его вызвали ночью – еще куда ни шло, но не сейчас. Что еще?

Провода с опор разведены по всей территории, но нигде не свисают. На одном из заборных столбов электрощиток. На углах забора мощные фонари и видеокамеры. Кабель в защитной рубашке пропущен по верху внутри «спирали Бруно». Только в районе ворот и призывно приоткрытой калитки уходит под землю.

На дороге мелькнул свет фар. Виктор сорвался с места и бросился к воротам, ломая кусты.

– Калитка! – крикнул он в микрофон. – Она металлическая. Под ней лужа! А кругом сухо!

– Черт!

– Секи периметр! Он может быть еще здесь!

Пояснять не потребовалось. Если киллер увидит, что план сорвался, ему придется выполнять работу любой ценой. Иначе цель узнает, что за ней охотятся, и тогда устранить ее станет на порядок сложнее.

Проклиная городскую обувь и тесные джинсы, Макаров бежал по склону, утопая по щиколотку в мягкой опавшей хвое, перепрыгивал через стволы. Ветви кустов хлестали его по лицу. В прогал деревьев он увидел, как у ворот остановилась машина. Из нее вышел высокий мужчина лет пятидесяти-пятидесяти пяти и направился к калитке.

– Данишевич, стой! – заорал Макаров, споткнулся о предательскую ветку и кубарем покатился вниз, прямо к металлической ограде лаборатории.

Данишевич остановился и непонимающе огляделся. Лес раздробил звук голоса Макарова, и он просто не понимал, откуда он донесся. К тому же Виктор крикнул, когда был почти на вершине гребня, а теперь он съехал к самому его подножию. Только куст не дал Виктору врезаться в забор.

Доктор пожал плечами и протянул руку к ручке калитки. Виктор молниеносным движением выхватил «Глок» и пальнул под ноги Данишевичу. До него было метров пятьдесят, далековато для прицельного выстрела из пистолета, да еще в стрессовом состоянии. Виктор рисковал подстрелить того, кого хотел спасти. Но пуля взвизгнула, отрикошетив от асфальта в считаных сантиметрах от носка ботинок нейрохирурга. Тот испуганно отскочил назад. А когда увидел Виктора, бегущего к нему вдоль забора с пистолетом в руке, бросился к машине.

– Стой, Данишевич! – снова закричал Виктор. Гоняться за доктором совсем не хотелось.

Нейрохирург запрыгнул за руль, как заправский каскадер. Вот только ключ вставить не смог – он выпал из трясущихся рук. Доктор все еще копался в ногах, когда Виктор, задыхаясь, подбежал к нему.

– Не трогайте меня! – затравленно воскликнул Данишевич. – Я отдам все, что есть!

– Спокойно, Маша, я Дубровский, – сказал Виктор, с трудом переводя дух. – Следственный комитет России. Щас…

Он достал из кармана «корочки» и продемонстрировал Данишевичу. Но тот успокоился далеко не сразу.

– Что происходит? – спросил он, потихоньку приходя в себя.

– Одну секунду, – попросил Виктор.

Подобрав в пыли на обочине обрезок арматуры, Виктор подошел к калитке, примерился и аккуратно кинул его так, чтобы он одновременно коснулся и калитки, и рамки. Раздался хлопок, брызнул сноп искр и взвился легкий голубоватый дымок. Виктор выдохнул. Если бы «фокус не удался», ему было бы сложно объяснить свое поведение.

– Что это значит? – У доктора от удивления отвисла челюсть.

– Это мы и пытаемся выяснить. А пока…

Виктор хотел попросить Данишевича отъехать немного, хотя бы за поворот, чтобы не маячил на виду потенциальной мишенью. Но в этот момент со стороны лаборатории щелкнул выстрел, сразу за ним еще один. Виктор рефлекторно прыгнул вперед и сбил Данишевича с ног. Откатился за машину, подтянул доктора к себе за шиворот, а сам лег на асфальт и из-под автомобиля попытался разглядеть, кто в них стрелял. И почему не попал.

– Что происходит? – снова спросил Данишевич, но в этот раз в его голосе начали прорезаться истеричные нотки.

– Тихо! – рявкнул Макаров.

– Я его сняла, – раздался голос Ольги в наушнике. – Подхожу с заднего входа.

– Понял тебя. Ограда под напряжением.

– Сейчас…

Еще два громких щелчка, звон металла.

– Перебила кабель по верху забора. Можешь проверить, что с напряжением? Этого орла я держу на мушке. Если он один, можешь не беспокоиться.

– Успокоила, – хмыкнул Макаров.

С другой стороны, он еще не встречал в практике, чтобы киллеры на дело ходили парами.

– Сидеть здесь, тихо, не высовываться!

Данишевич покорно кивнул головой. Он выглядел полностью деморализованным. Виктор быстро пробежал до калитки, взял все ту же арматурину и повторил трюк. На этот раз без малейшего эффекта.

– Все нормально, – сказал он в микрофон. – Тока нет. Работаем. Где он?

– Справа от тебя, за главным корпусом, одноэтажная пристройка. Он перед ней.

– Понял. Выдвигаюсь. Возьму его на прицел и скомандую тебе.

Виктор стремительно преодолел площадку перед корпусом, держа пистолет перед собой нацеленным. Обогнул постройку, выглянул из-за угла.

На асфальте корчился человек в черном спортивном костюме с капюшоном. В метре от него валялся пистолет с глушителем, но он не пытался его достать. Гораздо сильнее киллера заботила простреленная коленка и, кажется, рука.

– Держу его, выдвигайся, – распорядился Виктор.

Киллер услышал его голос, но дергаться не стал.

– Сиди, не шевелись, – крикнул Виктор.

– Да я и не шевелюсь, – раздосадованно ответил человек. – Как тут шевелиться?

С другой стороны площадки звякнула ограда – это Ольга перемахнула через задние ворота. Через несколько секунд она оказалась тут.

– Кто такой? На кого работаешь? – спросил Виктор.

Киллер хрипло рассмеялся.

– Детский сад. Раз уж взяли, давай по правилам сыграем. Протокол, адвокат и прочие прелести. Или вы к этому непривычные?

Виктор и Ольга переглянулись.

– Поработаем интенсивно? – предложила Ольга.

– Ага, – хмыкнул киллер. – И клиента не забудьте потом зачистить, сделайте мою работу. А то проговорится о ваших методах, обидно будет.

– Так, слушай сюда, – решил Виктор. – Если Данишевича решили убрать, то он в опасности, пока не возьмем заказчика. Сейчас забирай его и спрячь куда-нибудь. Только не в очевидное место.

– Обижаешь.

– Переживаю. Кажется, тут серьезная нитка, волнуюсь за ее сохранность. От машины вызови сюда наших. Пусть опергруппу с собой тащат и кого еще положено. Потом скажешь мне, куда дела доктора, я подъеду и вместе с ним пообщаемся.

– Все поняла.

– А я пока с нашим говоруном потолкую. – Виктор повернулся к раненому киллеру, изобразив на лице самую обаятельную улыбку из своего арсенала. – Доктор же не видел, в каком состоянии ты мне этого гаврика передала.

Ольга хмыкнула и двинулась к выходу.

– Погоди, ключи! – Виктор кинул Ольге ключи от машины Данишевича. – Он, конечно, обещал подождать, но так надежней.

Когда звук шагов Ольги стих, Виктор повернулся к киллеру. Тот вызывающе ухмылялся, но ухмылке недоставало искренности. Он боялся.

– Продолжаем разговор, – сказал Виктор, присаживаясь на корточки возле раненого. – Кто таков и на кого работаешь?

– Да пошел ты! – Киллер еще хорохорился, но от взгляда Макарова ему было неуютно. – Мне доктор нужен!

– Видишь ли, дружок, – вздохнул Виктор, – я не знаю, в курсе ли ты, но это всего лишь эпизод большого дела. И трупов в нем уже хватает, чтобы упечь тебя на пожизненное.

– «Скорую» вызови! Я кровью истеку.

– Так глухомань тут, мобильник не ловит.

– Жгут дай!

– Сильно болит? Где? Вот тут?

Виктор нажал стволом пистолета на простреленное колено. Раненый взвыл, на глазах его выступили слезы.

– Ну не плачь, маленький мой, – усмехнулся Виктор. – К счастью для тебя, меня не очень беспокоит справедливое возмездие. Мне нужна информация. Так получилось, что это нужно мне лично. Понимаешь?

Задушевность голоса Виктора испугала киллера сильнее, чем причиненная боль.

– Ты какой-то странный мент, неправильный.

– Молодец, догадался. Поэтому давай простопоговорим.

– Я ничего не знаю!

Виктор достал из кармана складной нож, раскрыл его одним пальцем, осмотрел тонкое вороненое лезвие и вдруг со скоростью атакующей кобры ткнул ножом киллеру в то место, где нос соединяется с губой. Тот заорал так, что Виктор поморщился. Из пореза потекла кровь.

– Что ты орешь? Я понимаю, это одно из самых болезненных мест на теле человека. Оно используется для стимуляции мозгового кровообращения, когда человек без сознания. Я просто привожу тебя в сознание. Я еще много таких мест знаю. Показать?

Виктор протянул руку и ухватил киллера за волосы на затылке. Точнее – за «косичку» – прямо там, на границе роста волос. И резко дернул вверх. Вой киллера перешел в визг.

– Мы так в детстве развлекались, – сказал Виктор с улыбкой. И где-то в глубине себя понял, что так оно и было. – Забавная вещь – анатомия. Ты, наверное, тоже немного ее изучал, знаешь, куда надо выстрелить или ударить, чтобы человек умер. Но там много других секретиков. Например, когда знаешь, где у человека узлы нервных окончаний, то понимаешь – чтобы причинить максимальную боль вовсе не обязательно ломать ему руки и ноги. Есть гораздо более эффективные методы. Вот принято считать, что выколоть глаз – это очень больно. Расстрою – в глазу почти нет нервных окончаний. Хочешь убедиться?

Виктор сделал вид, что тянется ножом к глазу киллера. Тот шарахнулся назад и попытался отползти. Безуспешно.

– Глупый, я же сказал – там почти нет нервных окончаний. Какой мне смысл делать тебя одноглазым? Или вот в кино самый страшный кадр – человеку делают трепанацию и прямо в мозг тычут иголкой. Фигня это все. Если в глазу окончаний мало, то в мозге их нет вообще. По большому счету, операции на мозге можно делать без наркоза, человек ничего не почувствует. Просто берегут его нервы. Он может начать дергаться от страха, а не от боли. А это работа тонкая. Чуть промахнулся и все – пациент либо труп, либо овощ.

– Что тебе надо, сука?! – заорал полностью деморализованный киллер.

– Я уже два раза спрашивал. На кого ты работаешь? Кто дает тебе указания?

– Механик!

– А почему не сантехник?

– Потому что это его погоняло, сука!

– Кто он?

– Я не знаю.

Виктор молча ударил рукояткой пистолета по шнуровке ботинка киллера, сломав плюсну.

– Аааааааа! Сука! Я не знаю, кто он! Не знаю! Никто не знает!

– Ты выполняешь команды человека, которого не знаешь?

– Он платит, говорит что делать и как. Зачем мне знать, кто это? Если он смог выйти на меня – значит, он в системе.

– Говорит что и как? – удивился Виктор. – А ты просто выполняешь инструкции? Ты такой бестолковый, что тебя надо наставлять, как работать?

– Да пошел ты! Я мастер! Меня сам Саша Македонский учил!

– Македонский? – удивился Виктор. – Солоник? Так тебе лет пятьдесят, получается. Хорошо сохранился. Его же еще в девяносто седьмом грохнули в Афинах.

Киллер тихонечко засмеялся, будто Виктор ляпнул несусветную глупость.

– Это для вас его грохнули. Но на эту тему я больше ничего не скажу.

– Так зачем Механик тебе подробные инструкции давал, если ты такой мастер?

Киллер задумался.

– Механик круче Саши. Он действительно мастер. Он такие вещи придумывает!

– Типа как парашют подморозить, чтобы он не раскрылся?

Киллер остро глянул на Макарова.

– А ты докажи, попробуй.

– Как Механик с тобой связывался?

– По телефону. Через скремблер. Так что даже голос опознать не смогу. Инструкции присылал по электронке.

– По почте?

– Закатай губу. У меня есть знакомые хакеры. Пробовал я отследить. Глушняк, зашифровался по макушку. А на следующий день мне на почту скинул фотку меня лично, на пороге дома. Дескать, не шали. Ну я и перестал шалить. А оно мне надо?

– Есть предположения хотя бы? Из какой он структуры? Из Минобороны?

Киллер посмотрел на Виктора, как на обоссавшегося.

– Ты чо, дурак, начальник? Чтобы вояки через нас заказ выписывали? У них свои стрелки – дай боже.

– Не богохульствуй, придурок. Из последнего что исполнял?

– Да давно ничего не делал. Ну не так давно какую-то херню для Механика. Вообще черная работа, не по профилю, – киллер явно расслабился, начал балагурить. Возможно, сказывалась потеря крови.

– Конкретней.

– Да чо конкретней. Забрал машину на окраине с трупаком. Баба какая-то. Все по инструкции. Отвез в парк, зашел через калитку со стороны леса и уложил трупак в нужном положении. Все.

Последнее, что мог вспомнить потом Виктор, – это глаза киллера. В них отразился смертельный страх. Киллер понял, что сейчас умрет. Он попытался перекатиться и дотянуться до лежащего в трех метрах от него пистолета.

А потом перед глазами Виктора упала багровая завеса.

Когда сознание вернулось к Макарову, он стоял на четвереньках, а перед ним лежало что-то, что не так давно, кажется, было человеком. Но сейчас напоминало его очертаниями очень отдаленно. С рук Макарова стекала кровь.

А вдали нарастал вой сирены.

Виктор плохо понимал, что происходит, но инстинкты и рефлексы его не подвели. Он встал, и неверной походкой зомби-спортсмена побежал к противоположному выходу с территории строящейся лаборатории.

37.

Что происходит? Что со мной происходит?! Я схожу с ума! Это безумие, но я точно схожу с ума! Это не аффект, когда себя не контролируешь. Это чистой воды шизофрения. Во мне сидит какой-то зверь и берет пульт управления мной в свои руки. И если «серебряная ниточка» в затылке и экстраспособности мозга – плата за его появление, то к черту эту ниточку, цена слишком высока. Человек, который себя не контролирует, должен сидеть в психушке. А я туда не хочу! Не хочу!

С этими мыслями Виктор легким бегом пробирался по лесу в направлении к своей машине. Попадаться на глаза опергруппе он не хотел. Объяснить, почему он убил очередного задержанного, он сейчас не мог. Даже если заявить о самообороне, его все равно отстранят от дела на время разбирательства. А скорее всего, посадят под домашний арест до выяснения. А сейчас он этого позволить себе не мог.

Он миновал место стоянки, выбежал на дорогу, перевел дух и открыто двинулся к автомобилю, будто шел не со стороны лаборатории, а с обратной. У машины переминался с ноги на ногу сержант-пэпээсник.

– Здорово, служивый, – кивнул Виктор.

Сержант чуть напрягся, взяв покрепче автомат.

– Свои, не парься, – Виктор показал корочки СКР. – Это моя машина.

– Понял. Меня тут ее охранять оставили. Щас доложу начальству, что вы пришли.

Полицейский потянулся к рации. Напрасно. Сильный удар основанием ладони в висок отправил его в глубокий нокаут. Сотрясение, скорее всего, будет, но здоровье не пошатнется. Виктор с интересом понял, что зверь внутри показал клыки, но не стал вылезать наружу полностью. Потому что так четко и осознанно бить Виктор не умел, но сумел не дать зверю выступить в полную силу. Значит, его как-то можно контролировать?

Виктор оттащил сержанта за кусты, сел в машину, развернулся. Ехать обратно в город нельзя. Его, наверное, уже объявили в розыск по Москве. А на областной или, тем более, федеральный уровень розыска он пока явно не набедокурил. Он повернул направо и стал быстро удаляться от столицы.

Тренькнул телефон. Ольга. Ей можно ответить.

– Что ты там натворил? – крикнула сибирячка раньше, чем Виктор успел сказать «Алло». – Мне уже трубку оборвали!

– И что ты сказала?

– А что я могла сказать? Что оставила тебя с преступником, а сама по твоему приказу увезла потенциальную жертву. Но что случилось?

– Расскажу при встрече, – вывернулся Виктор. – Где Данишевич?

– Везу его на дачу.

– С ума сошла?!

– Не на его дачу. На дачу какого-то его приятеля. Он сейчас в отъезде. Пару дней посидит там, потом найдем ему более безопасное место.

– А что Комитет скажет на то, что ты прячешь свидетеля?

– Пусть говорит, что хочет. Я сейчас никому не доверяю. Давай сюда как можно быстрее. Меня срочно в Комитет требуют, просто рвут и мечут.

Она назвала адрес, куда надо подъехать.

Это было старое дачное место. Не элитный поселок, но и не шестисоточный муравейник. Там обитали представители, так сказать, верхних слоев интеллигенции – известные врачи, ученые с мировым именем, художники и прочие творческие люди, не принадлежащие к высшему сословию, но имеющие имя.

Нужный дом находился на краю поселка. Рядом, метрах в ста, шумел хвойный лес. Деревянные ворота Ольга заранее открыла. Виктор загнал машину во двор и поставил под навес, чтобы не было видно с улицы. Впрочем, высокий забор из уже почерневших, но крепких досок хорошо укрывал двор от любопытных взглядов.

Данишевич уже пришел в себя и с любопытством смотрел на своих спасителей с высокого крыльца.

– Что случилось? – повторила вопрос Ольга, подойдя вплотную.

– Оль, понимаешь… Я не понимаю!

– То есть?

– У меня сорвало крышу. Я его убил.

– За что?

– Он так мимоходом сообщил, что причастен к убийству одной моей знакомой. И… И все. Темнота. А потом я «включаюсь» и вижу, что он мертвый.

– Дела… – протянула Ольга, внимательно глядя на Виктора. – Спасибо, что не стал врать.

– Зачем мне врать? Ты мой напарник.

– Напарникам чаще всего и врут. Ты что-то у него выпытал?

– Не многое. Его нанял некий Механик. Кто это такой и с чем связан – он не знает и знать не хочет. То есть – не знал и теперь уже не узнает. Ну и по косвенным признакам я понял, что он выполнял если не все эпизоды по нашему делу, то многие, в том числе у вас, в Сибири.

– Черт, оборвалась ниточка!

– Не совсем. У нас же есть Данишевич.

– Ты хочешь его использовать как приманку?

– Ну не настолько я циничен. Просто его обязательно будут искать. Вот на активности мы и попытаемся выйти на Механика или на того, кого он наймет.

– Нормальный план, согласна.

– И вот что, Оль…

– Да, Вить, слушаю.

– Ты сейчас единственная, кому я действительно доверяю. Ты, в конце концов, мне жизнь спасла.

– Ерунда.

– Для тебя моя жизнь, может, и ерунда, а я к ней как-то привык и даже немного ценю, – улыбнулся Виктор.

Ольга рассмеялась.

– Ну так вот, – продолжил Макаров. – Ты единственная, кому я это говорю. Я не знаю, каким образом, но, кажется, я как-то причастен ко всему этому бардаку.

– В каком смысле?

– Я же говорю – не знаю пока. Но некоторые детали моего прошлого уже несколько раз всплывали в ходе моих поисков. Помнишь – один раз – это случайность, два – совпадение, три – система. Так вот это всплывало больше, чем два раза. И есть у меня ощущение, что если я эту тему не вскрою в ближайшее время, эта тема меня сожрет. Причем в физическом смысле. Для меня это вопрос выживания.

– Я поняла тебя, напарник, – серьезно кивнула Ольга. – Поболтай тут пока с Данишевичем. Может, сможешь найти концы и начать поиск злодея без того, чтобы этого дядечку под пули подставлять. Он мне симпатичен. А я пока посмотрю, что в Комитете делается.

Закрыв ворота за Ольгой, Виктор вернулся к Данишевичу. Была в этой сибирячке какая-то непередаваемая словами твердость. С ней хотелось иметь дело, не боясь оставить неприкрытой спину. А ведь знакомы-то всего ничего!

Данишевич поджидал на крыльце. Он еще был откровенно испуган, но паника уже отступила. Судя по всему, он был готов воспринимать информацию, делать выводы и строить планы, пусть и с изрядной долей мандража.

– Меня хотели убить? – спросил нейрохирург без обиняков.

– Похоже на то, – подтвердил Виктор.

– Но за что?

– А вот это нам с вами и предстоит выяснить. Пройдемте в дом? Не стоит пока прохожим глаза мозолить.

Дом был уютный, добротный. Судя по атмосфере и мелким деталям, в нем жили наездами и не часто. Но Данишевич тут бывал неоднократно, хорошо ориентировался и в расположении комнат, и в содержании шкафчиков на кухне.

– Это точно дача вашего приятеля, а не ваша собственная? – настороженно поинтересовался Виктор.

– Точно. Ваша коллега уже просветила меня на предмет того, что прятаться на собственной даче, когда тебя хотят убить, – не самое разумное решение.

Данишевич поставил на плиту чайник и сел за стол напротив Виктора, выжидающе на него глядя.

– Вы обещали мне рассказать, за что меня хотят убить, – напомнил доктор.

– Не так. Я сказал, что мы попробуем это выяснить. Мы – это я и вы. И выяснить мы это можем только с вашей активной помощью.

– Но я ничего не знаю! – Данишевич развел руками. – Для меня это полнейшее потрясение. Я не связан с большими деньгами, с политикой. Никому не переходил дорогу и если у меня и есть враги, то исключительно на профессиональном поприще. А там могут написать кляузу в Минздрав, но не станут подсылать убийцу. Это не наш метод!

– Скажите, Лев Борисович, вам приходилось работать на Министерство обороны?

Данишевич крякнул.

– Вы что? Я же врач! Я нейрохирург! Вы думаете, я замешан в шпионской истории?

– Лев Борисович, – терпеливо сказал Виктор. – Давайте версии строить буду я. А вы мне только будете помогать информацией. Хорошо?

– Ладно. С военными я дела не имел никогда.

Доктор говорил очень уверенно, и это сбивало с толку. Но Виктор тут же осознал, где ошибся.

– Сколько вам лет?

– Пятьдесят пять.

– То есть карьеру вы построили уже после развала СССР?

– Да. При Советах я успел окончить вуз и поступить в интернатуру. Реально врачевать я начал уже в новой России. И поверьте, начинать в такие времена очень непросто. Большинство моих коллег-однокашников, светлых голов, вынужденно ушли кто в бизнес, кто куда, а кто и вовсе в никуда.

– Понятно. А с Госбезопасностью вы работали? Выполняли для них какие-то исследования или участвовали в неких проектах?

Данишевич резко откинулся на спинку стула и сложил руки на груди в защитном жесте.

– Простите, я не могу говорить на эту тему.

– Совершенно напрасно, Лев Борисович. Мы не сможем защитить человека, который сам не хочет этого.

– Но я давал соответствующие подписки!

– А фирме «Парус» вы подписки давали?

– Э-э… Нет.

– В принципе вы можете с чистой совестью рассказать мне о работе на эту фирму в середине девяностых. Но я бы настоятельно рекомендовал вам говорить со мной более откровенно, не прячась за иезуитские закорючки и недомолвки. Потому что пока вы будете стараться соблюсти политес, эти люди не будут соблюдать ничего. И у них перед нами окажется огромное преимущество. Или вы так спешите присоединиться к своим коллегам?

– Присоединиться? Что это значит?

– Это значит, Лев Борисович, что вы далеко не первый. И если мы их не остановим, то не будете и последним, как мне кажется.

– Вы блефуете!

– Вы помните Ростислава Леонидовича Раппопорта?

– Да, мы дружили. Но не пытайтесь приплести сюда его смерть. Это несчастный случай. И с вашей стороны абсолютно бестактно и нечистоплотно…

– Его убил тот же человек, который сегодня пытался убить вас. Он это признал. Небольшие манипуляции с парашютом и все дела.

Из Данишевича словно выпустили воздух. Он сник и повесил голову. Надо было добивать.

– Яков Ильич Раушенблюм.

– Это мой коллега и товарищ по учебе. Он утонул.

– Интересное совпадение. Но он тоже сотрудничал с «Парусом». Хотите еще?

Данишевич отчаянно замотал головой, но это Макарова не остановило.

– Кроме Раппопорта в Сибири погибли Михаил Андреевич Кречетов, 48 лет, химик, ДТП, и Равиль Маратович Гайнутдинов, 55 лет, профессор криптографии, смерть от алкогольной интоксикации. Здесь в Москве – Ремезов Борис Леонидович, профессор Института мозга, обширный инфаркт, вызванный ошибкой в приеме лекарств, – закрыв глаза монотонным голосом начал говорить Макаров. – ваш коллега Раушенблюм Яков Ильич, видный теоретик нейрохирургии, утонул в подмосковном пансионате, хотя плавал, как дельфин. Коваленко Сергей Андреевич, доктор педагогических наук, как ваш Раппопорт, убит при уличном ограблении. Богосян Армен Арбакович, профессор социологии, пропал без вести. Ехал на собственном «Рендж Ровере» из Питера в Москву и исчез, машину нашли брошенной в Тверской области. Все они имели дело либо с «Парусом», а Богосян еще и являлся его совладельцем. Либо с неким проектом под кодовым названием Зэ-Дэ или Три-Дэ – это мы еще выясняем.

– Зэ-Дэ, – убитым голосом сказал Данишевич. – ФСБ убивает участников этого проекта?

– Этого я пока не утверждал, – сказал Виктор. – Мы знаем, что людей убивают. Но кто – это как раз и есть цель нашего расследования. Расскажите, Лев Борисович. Что это за проект ЗД?

Данишевич тяжело вздохнул, решаясь. Но перспектива сохранить верность подписке и стать мертвым, похоже, его не очень прельщала. Поэтому решение пришло быстро.

– Я не знаю, что означает эта аббревиатура. Кажется, это просто первые буквы фамилий авторов проекта. Но я с ними незнаком. Мы все работали над узкими задачами и всей картины не видели. Хотя, признаюсь, было очень интересно. Сами мы между собой расшифровывали эти буквы как «Злые Дети».

– Злые дети? – удивился Виктор.

– Да. И это самое неприятное в той нашей работе. Мы работали с детьми. А точнее – проводили над ними эксперименты.

На голове Макарова зашевелились волосы, а боль в затылке стала невыносимой. Но он собрался с силами и не подал вида.

– То есть вы, как нейрохирург, делали операции на детских мозгах? – Виктор нарочно сформулировал вопрос максимально жестко.

– Что вы! Что вы! – доктор даже замахал руками. – Нет, конечно! Во-первых, это было двадцать лет назад. Это сейчас я светило и солнце российской нейрохирургии, – в голосе Данишевича хватило сарказма, чтобы понять его ироничное отношение к собственным регалиям. – А тогда я был пусть блестящим, но все же начинающим ученым. Никто бы мне не доверил операцию на мозге.

– А во-вторых?

– А во-вторых, в рамках той работы в моей специальности – нейрохирургия – главным являлась составляющая «нейро», а не «хирургия». Наша группа работала над изучением физических параметров и изменений в мозгах опытной группы. Я, конечно, не знал и не знаю ни целей, ни методов тех, кто заправлял проектом, но у меня сложилось ощущение, что наша группа специалистов по нейрохирургии являлась, как бы это сказать… контрольной, что ли. То есть мы следили за тем, происходят ли органические изменения в мозгу в результате работы тех, кто ставил реальные эксперименты.

– К вам ходили «на просветку», – пробормотал Виктор, с трудом сдерживая желание обтереть вспотевшие ладони об штанину.

– Да, – брови Данишевича удивленно приподнялись. – Так у нас это называлось. «На просветку». Вы удивительно осведомлены. Могу ли я спросить…

– Нет, – мягко, но непреклонно ответил Виктор. – Для чистоты эксперимента я не буду посвящать вас в то, что мне уже известно, чтобы вы – не специально, конечно – не стали мне подыгрывать. Знаете, есть такой феномен, когда допрашиваемый помимо своей воли, с благородной целью помочь следователю, начинает едва заметно подправлять свои показания так, чтобы они подтверждали версию следователя. И в результате истинная картина получается с искажениями.

– Да, понимаю, – согласился Данишевич. – это как заглянуть на последнюю страничку учебника, где пишутся ответы, и потом подгонять решение так, чтобы не решить задачу на самом деле, а получить искомую цифру.

– Я рад, что вы меня понимаете. А какого рода эксперименты ставились участниками проекта?

– Я же говорю – я не знаю. У нашей группы была очень узкая и, я бы сказал, технологическая задача. Мы, конечно, общались с людьми из других групп. Но мы все находились под подпиской о неразглашении. И вели себя соответственно. Но по малочисленным оговоркам и фразам мне показалось, что большинство молодых специалистов – а среди нас преобладали как раз люди молодого возраста – тоже имели узкие задачи. А более масштабными вопросами занимались люди постарше, начиная от уровня начальников лабораторий и выше.

– Где находилась ваша лаборатория?

– Там же где и все остальные. Это был, если мне не изменяет память, некий то ли пансионат, то ли интернат номер…

Данишевич задумался, и Макаров подсказал:

– Сорок семь.

– Да, точно, сорок семь. Элитное учебное заведение. Школа для детей…

– Талантливых родителей, – с улыбкой закончил за него Виктор.

– Да, – вздохнул Данишевич. – За собственные деньги большие люди отдавали своих чад под микроскоп исследователей. Ужасно.

Где-то в лесу громко закричала какая-то птица. На столе ожил «секретный» телефон Виктора. Его номер он давал единицам самых проверенных людей. Его не знал даже Вася-Вася. Звонила Ольга.

– Не появляйся в Комитете, – коротко сказала она, когда Виктор поднял трубку. – Ты в розыске. Пока заляг на дно, иначе тебя упакуют сразу, как увидят. Я попробую что-то придумать.

– Я тебя понял.

– Как клиент? Говорит?

– Очень много интересного. Очень. Но нужно больше.

Виктор нажал «отбой». Все складывалось плохо. Он не мог позволить дать себя «упаковать». След только начал вырисовываться. Даже если он отобьется от обвинений, он все равно потеряет дело. А то и должность. И след точно остынет. Нет, нужно выкручиваться самостоятельно.

– Я вам как-то помог? – спросил Данишевич.

– Что? Ах, да, конечно. Еще очень много неясного с этими Злыми детьми. Кстати – почему они злые?

Данишевич пожал плечами.

– В лагере было много детей самого разного возраста. Многие из них ни в каких экспериментах и программах не участвовали и действительно просто проходили курс интенсивного и углубленного изучения как школьной программы, так и факультативных дисциплин. Но тех, кто шел по проекту, мы отличали сразу. Они были… жесткие, целеустремленные, неэмоциональные. Не роботы, нет. Скорее… я не знаю… Вы смотрели старые фильмы про революцию и гражданскую? Вот эти юные пионеры и комсомольцы, с холодным взглядом и горячим сердцем, готовые убить и умереть ради рабочего дела. В них было что-то общее с этими Злыми детьми.

Виктор вздохнул. Тот, кто сейчас руководил его действиями, сидя в его голове, именно такой. Убить и умереть. Но лучше убить. Он активно не нравился Виктору, но у него была лучше реакция. Поэтому говорить «что ж я наделал» приходилось всегда вслед. Это не могло не беспокоить. Но и следовало признать, что этот второй Виктор подготовлен просто превосходно. Вот только уступать ему свое место настоящий Виктор не собирался.

– А знаете, – сказал Данишевич, – есть один человек, который может рассказать вам об этом эксперименте гораздо больше меня.

– И кто же это?

– Мы его называли «Мозгоправ». Он руководил группой психологии. Тогда он с нами, молодыми специалистами, не особо контактировал. Мы сошлись ближе гораздо позже, лет десять назад. Он уже пожилой человек. Но он работал с детьми непосредственно. Значит, он должен знать не только что с ними делали, но и зачем. А это, как мне представляется, гораздо более важный вопрос.

– Вы правы, Лев Борисович!

Данишевич написал на бумажке адрес некоего Петра Андреевича Басаргина. Тот обитал также за городом. Судя по всему, Москва скоро станет мегаполисом юнцов. Народ, накопивший жизненный опыт, всеми правдами и неправдами старался вырваться из каменной ловушки.

– Вы не будете возражать, если я закурю? – спросил Данишевич.

– Курите, конечно.

– Меня часто спрашивают, – немного виновато сказал доктор, – почему многие врачи, особенно хирурги, курят, а многие и от алкоголя не отказываются. Ведь нам лучше других известны пагубные последствия этих привычек. Так вот – у меня нет ответа.

Данишевич подошел к окну и отдернул занавеску, чтобы открыть форточку. И будто кто-то холодной рукой сжал сердце Макарова. Он не успел ничего ни предпринять, ни сказать. Что-то негромко звякнуло. Данишевич замер. А в следующий миг из него будто разом выдернули все кости, и он буквально осыпался на пол.

Долгих три секунды Виктор завороженно смотрел на маленькое круглое отверстие в оконном стекле в окружении мелких трещинок. А потом рухнул со стула на пол. В следующее мгновение чашка с чаем, стоявшая на столе перед ним, разлетелась.

В стекле одна за другой появлялись такие же круглые дырочки, пули с глухим стуком ударялись в деревянную стену. Наконец стекло развалилось и обрушилось с громким звоном. Куски обшивки и обломки стола падали на Виктора. Он достал пистолет, поднял руку над столом и три раза бабахнул вслепую. Потом ужом выскользнул из кухни. Стрельба тут же прекратилась.

Двигаясь на четвереньках, Виктор пробрался к двери на заднее крыльцо. Скатился с него на траву и замер. Он не знал, что делать дальше. Тот, кто засел в его голове, тоже инициативы не проявлял. Виктор в тире показывал отличные результаты, но умение метко стрелять, быстро бегать и навыки рукопашного боя очень мало помогают в условиях огневого контакта на дистанции. Тут нужны другие умения, главные среди которых – тактика боя и маскировка. А такой дисциплины он не проходил. Судя по тому, что звуков выстрелов он не слышал, стреляли из винтовки с глушителем. Скорее всего, из спецназовского «Винтореза». А он не предназначен для стрельбы на большие дистанции. Так что стрелок где-то рядом, метрах в ста, может быть – в двухстах.

Виктор понимал, что сейчас снайпер сменит позицию и сделает из него решето. Но куда бежать, как прятаться – не имел понятия.

Поэтому он просто спрятался под крыльцо и просидел там полчаса, пока не понял, что стрелок ушел. Стрелку не нужен был Макаров. Ему был нужен Данишевич. И работу свою он выполнил, несмотря на присутствие целого следователя по особо важным делам.

38.

Взяли Макарова спокойно, даже буднично, когда он расплачивался на АЗС на выезде на федеральную трассу. На выходе его ждали парни из группы силового обеспечения Комитета. Локоть Виктора мгновенно оказался сжат словно железными тисками. Это силовик – тот самый «Драго», с которым они бились на зачете по рукопашному бою – обозначил свои намерения.

– Виктор Иванович, – пробасил силовик, – я знаю, как вы умеете драться. Поэтому очень вас прошу – не надо сопротивления. У нас четкие указания задержать вас любой ценой. И мне бы очень не хотелось эту цену платить.

Виктор бросил взгляд на машину, и парень понял его взгляд правильно.

– За машину не беспокойтесь, доставим на стоянку Комитета в лучшем виде. Пройдем?

Пришлось подчиниться. Они уселись в микроавтобус, где находились еще четыре человека. Плюс машина сопровождения. Виктор подивился, какие силы задействованы для его задержания. Следом за ними с территории заправки выехала еще одна машина и последовала за ними в приличном отдалении. И Виктор мог поклясться, что чуть позади замаячила еще одна, отъехавшая от обочины. Это выглядело довольно странно, но бойцы этого кортежа не заметили. Их на это просто не учили.

– Как вы меня нашли? – задал Виктор волновавший его вопрос.

«Драго» промолчал, но секунд через тридцать снизошел до ответа.

– Это не наша работа – искать. Наша работа – обеспечить задержание и доставку объекта в нужное место, по возможности в целом виде.

Любопытство Виктора этот ответ не удовлетворил, но он понимал бесплодность дальнейших попыток что-то узнать у этих мужиков.

В здание СКР его ввели через заднее крыльцо и сразу препроводили в служебное крыло, где находились лаборатории и допросные комнаты. В коридоре встретился полковник Васильев, но он не проявил интереса к задержанному, а, наоборот, демонстративно отвернулся. Иного и ожидать было нельзя, учитывая их последний разговор.

В допросной его ожидала Анна. Она жестом отправила охрану «погулять». К металлической трубе возле стола его не приковали, но и наручники не сняли.

Виктор улыбнулся, но, увидев глаза Снежковой, решил больше этого не делать. В глазах этих полыхал гнев такой температуры, что мог расплавить стены допросной.

– Аня, я…

– Майор Снежкова, – отрезала Анна. И сразу расставила точки на i и над ё. – Ты предатель. Ты меня предал. Ты меня развел, как десятиклассницу, надавил на жалость. И прямо из моей постели уехал и убил человека.

Макаров удивленно приподнял брови. Упоминание постели звучало как-то совсем неуместно в этих стенах.

– Это не допрос, – Анна сказала, как сплюнула. – Запись не ведется. Я просто хотела взглянуть тебе в глаза.

– Это был убийца.

– Да хоть сам Чикатило. Это второй человек, убитый тобой меньше, чем за две недели. Без санкций, без ничего. Ты не оповестил никого. Просто поехал и убил человека. Убил зверски. Ваш патанатом сказал, что его будто через мясорубку пропустили. Ты маньяк, Витя! Твое место за решеткой. И желательно в наморднике.

– Я защищался, у него было оружие.

– Не будь идиотом, Макаров! – возвысила Анна голос. – Там камеры понатыканы по периметру. Твое выступление записано как минимум с трех ракурсов. Данишевича ты отвез в надежное место?

Виктор промолчал. Доктора рано или поздно найдут. И ему еще предстоит объяснять, что с ним случилось.

– Кроме того, ты обвиняешься в убийстве Михаила Лермана.

– Что?! – Глаза Виктора полезли на лоб.

Анна мстительно усмехнулась.

– Нежданчик? Ты вел дело по банде Магомеда, и Лерман проходил главным свидетелем. Когда Магомед сбежал, ты, как добрый самаритянин, парнишку спрятал.

– А может, убил и съел?

– Не юродствуй, не поможет. Ты спрятал его в пентхаусе, который тебе передал один покойный чиновник. Твое появление там подтверждено многочисленными свидетелями. Зачем тебе понадобился Лерман и какие делишки ты проворачивал с помощью хакера, специалиста по взлому банковских карт – выясним. Но Лерман жил там. Как это узнали? Элементарно. Мальчик был умный, он сумел взять под контроль сеть камер этого жилого комплекса и просто выключал их, когда хотел выйти. А вот камеру над подъездом соседнего дома – забыл. Так что она его фиксировала неоднократно. В этом деле еще много неясного. Но следствие уже сравнило остатки ДНК с обнаруженного на месте взрыва и пожара тела с образцами ДНК Лермана.

– А где вы взяли ДНК Лермана?

– В банке спермы. Представляешь? – Анна рассмеялась, но глаза смотрели зло. – Он хотел остаться в вечности. Дело, конечно, пока путанное, но и не такие клубки распутывали. Ты же знаешь, в СКР работают мастера. Не ты один.

Виктор окончательно замолчал. Он пока ничего не понимал, и лишние слова в его положении могли сыграть роковую роль. Зачем все это Анна ему рассказала – тоже непонятно. По идее это козыри, и с них надо заходить в нужный момент, а не вываливать их на стол в начале игры. Так что либо у нее есть еще козыри, и посильнее. Либо она пытается ему помочь. Но зачем? Не может же одна ночь с ним так на нее подействовать!

– В общем, гражданин Макаров, сейчас вы проследуете в следственный изолятор. Теперь это не служебная проверка, а полноценное уголовное дело об убийстве, совершенном общественно опасным способом. А завтра сюда прибудут специалисты получше меня. Готовься.

Анна нажала на кнопку под столом, в дверях появились все те же парни из силового отдела.

День начался очень плохо. А завершался и вовсе хуже некуда.

Макаров старался не показывать виду, как ему плохо, он даже улыбался и отпускал ехидные замечания. Но все это имело целью только одно – чтобы никто не догадался, что с ним творится. Потому что он и сам не понимал этого.

Головная боль не отпускала уже ни на секунду. Причем болела голова вся сразу, но не одинаково. В затылке свербила уже ставшая привычной горячая игла. Пульс в висках стучал так, что отдавался в кость. Лоб налился свинцовой тяжестью и онемел, трудно было даже держать открытыми глаза. Стальной обруч давил на череп снаружи, а внутри было ощущение, будто апельсин, впихнутый в мозг, медленно распухал до размеров футбольного мяча.

При этом мысль работала четко, предметно. Вот только мысленных потоков было несколько, и существовали они одновременно, независимо друг от друга. Скудных познаний Макарова в психиатрии хватало, чтобы понять – для диссоциативного расстройства идентичности, которое часто путают с шизофренией, такое нетипично. В «раздвоенном» человеке может существовать несколько личностей. Две, три, четыре. Был зафиксирован случай, когда пациент содержал в себе больше тридцати разных людей, разного пола, возраста и интеллекта. Но главная особенность – эти «люди» никогда не пересекаются друг с другом. Они «приходят» по очереди.

А в многострадальной голове Макарова желающие быть им толпились, пихались локтями и пытались захватить «управление» одновременно. Силы у них, правда, были разными. Макаров пытался как-то упорядочить эту борьбу, но получалось плохо. В первую очередь потому, что его собственное «Я» оказалось лишь одним из трех. И не самым сильным.

Да, пока их было трое. Макаров, следуя вбитому в подкорку правилу, постарался их идентифицировать и начать различать. Для этого потребовалось дать им имена.

Труднее всего приходилось слабому человеку, с тихим, но отчаянным голосом. Ему было отвратительно то, что происходит. Его все это ужасало. Это он захватывал Макарова по ночам и кричал ему прямо в мозг – что ты делаешь! Как ты можешь быть таким негодяем? Это же подло! Но по факту он был бессилен. Потому и приходил ночью, когда некому было его прогнать пинками, как приблудившуюся дворняжку. Витя. Так его звали. На большее этот щегол не тянул, не заслуживал.

Второй – Виктор. Победитель. Именно он захватил лидерство в этой тройке. Он был сильным. Он знал, что делать. Всегда имел решение. Причем безапелляционное. Ни с кем советоваться он не собирался. Для него не существовало друзей, обещаний, порогов и пределов. Для него существовало только одно – цель. Он не был злодеем в прямом смысле этого слова. Цель его всегда лежала по нужную сторону границы добра и зла. Но вот путь к этой цели лежал напрямую. И если на нем возникала преграда или помеха, она подлежала устранению. Любой ценой и не взирая ни на какие условности. Виктор оповещал о своем приходе звенящей болью в затылке. Хотя «приход» – сильно сказано. Он никуда и не уходил. Он, как капитан корабля, в спокойной ситуации отдавал штурвал вахтенному, чтобы немного отдохнуть, но в любое мгновение был готов перехватить управление.

Вахтенным был сам Макаров. Он управлял своим телом и действиями. До тех пределов, пока это не мешало достижению цели Виктором. Он пока еще держал ситуацию под контролем. Но то, что случилось на законсервированной стройке лаборатории, ясно говорило, что контроль этот более чем относителен. Этого человека Макаров назвал просто – Я. И этот «Я» ощущал опасность со стороны Виктора. Тот набирал силу и в скором времени их роли могли поменяться.

Главное, что обоих раздражал Витя и его постоянный скулеж. Они были бы рады от него отделаться. Но не могли. Потому что Витя – их часть. Они все – части одного. Ситуация окончательно запутывалась. И чем она завершится – никто не мог сказать. Хотя Виктор чувствовал себя совершенно спокойно на этот счет. Он брал верх. Останется ли он один, когда окончательно победит, а остальные исчезнут? Или они уйдут в дальние уголки сознания? Этого он не знал. Да и не переживал.

Сейчас Виктор из-под опущенных век наблюдал за обстановкой и соображал, что делать. В СИЗО нельзя. И не потому, что там его как-то обидят. Просто дело набирало ход и останавливать его нельзя ни в коем случае.

Но микроавтобус вез его именно туда. Правда, к доставке его за решетку подошли не слишком ответственно. Легкомысленно даже. Машину сопровождения не выделили. Наручники застегнули спереди и не зафиксировали в специальной рукояти в салоне. Конвой состоял из трех бойцов силового обеспечения и водителя. Возглавлял конвой все тот же «Драго». Как его зовут? Кажется, Иван.

Один боец сидел за спиной Виктора. Второй сбоку. Иван – впереди, лицом к Виктору. Он выглядел расслабленным и отпускал шуточки. Но глаза его смотрели внимательно. На всякий случай. Он еще из зачета по рукопашке помнил, как Макаров может драться. Другое дело, что он не очень верил, что следователь-важняк посреди Москвы может оказать сопротивление.

Теоретически, можно попытаться вырубить всех троих и выскочить из машины. Но что дальше? Его возьмут через десять минут. Только ко всему прочему добавится еще попытка побега. Но и в СИЗО нельзя. Черт.

Микроавтобус шел по утвержденному маршруту. Максимум через полчаса его закроют в камере. И что тогда?

– Девятый центру, – прохрипела рация у водителя.

– Отвечаю, девятый, – отозвался шофер.

– Изменение обстановки. В квартале впереди вас ДТП. КамАЗ придавил легковушку, сейчас будет пробка. Уходите на маршрут Два-А.

– Понял вас. Ухожу на Два-А.

Микроавтобус сместился вправо. Это означало, что к СИЗО они будут прорываться узенькими улочками центра Москвы. Старший конвоя небрежным движением, будто невзначай, расстегнул кобуру. Виктор собрался. Шансов против четверых вооруженных волкодавов у него немного, да еще в наручниках. Но другого случая могло и не представиться. Надо только выбрать момент.

Выбирать не пришлось. Все произошло мгновенно. «Микрик» пробирался между стоящими у обеих обочин машинами, когда его догнал мотоцикл. Затянутый в кожу «всадник» хлопнул рукой по борту автобуса, дескать, пропусти. Водитель чуть принял вправо. Мотоцикл прошел вперед, остановился. И тут возле левого борта что-то оглушительно бабахнуло. Водитель машинально ткнул педаль тормоза.

Макарова по инерции швырнуло вперед. И он не стал противиться импульсу. Он, наоборот, усилил его мышцами ног. Поэтому казавшееся естественным его движение приобрело мощь тарана. Иван, не успевший среагировать, принял удар коленом в грудь и только хрюкнул, выкатив глаза. Макаров тут же, без паузы, словно получив отдачу, шатнулся назад и врезал локтем охраннику сзади и кулаком бойцу справа.

Получилось не очень удачно. Задний упал, ударившись головой о борт. Но тот, что сбоку, не был даже оглушен. А вот Макарова отбросило на сиденье. Охранник потянулся за пистолетом, но стукнулся локтем о поручень и выронил ствол в проход. Макаров врезал ему ногой в голень. А когда тот с воплем согнулся, припечатал лбом ему в переносицу.

Слева зашевелился Иван, начав приходить в себя. Макаров схватил выпавший из рук вырубленного охранника пистолет.

– Нет!!!

Секунда понадобилась Виктору, чтобы понять – этот крик исходил от него самого. От его «Я». Пистолет в его руке смотрел в лицо Ивана. Бледное, испуганное лицо. И только чудо до сих пор удерживало палец Макарова, побелевший на спусковом крючке. Потому что Виктору было все равно, умрет Иван или нет. Иван был всего лишь препятствием, которое следовало устранить.

– Нет.

На этот раз голос был тверд. И Виктор отступил. Отступил недалеко, всего лишь будто сделал шаг назад. В следующий раз он может этот шаг и не сделать.

– На пол. Лицом вниз. Руки перед собой, – скомандовал Макаров.

Лицо Ивана чуть просветлело. Он понял, что убивать его сейчас не собираются. Послушно выполнил указания. Макаров ударил его по голове рукоятью пистолета, отключив минут на пять.

И только тогда посмотрел вперед.

Водитель тоже работал в силовом отделе и являлся полноценным бойцом. Почему он не вступил в схватку, стало понятно только сейчас. Мотоциклист в шлеме с зеркальным забралом держал его на мушке.

Макаров перегнулся через сиденье и вырубил водителя. Копаться в карманах охранников в поисках ключей не было времени. Макаров сдвинул дверь микроавтобуса, спокойно подошел к мотоциклу, сел в седло сзади и сказал:

– Давай, Оля, поехали.

39.

Мотоцикл, конечно, очень удобное средство передвижения по городу. Но уж больно заметное. Тем более если пассажир одет в «гражданку», а не мотодоспехи и не имеет шлема. Как только кто-то из охраны придет в себя, тут же полетит доклад в СКР о побеге. А еще через три минуты все окрестные патрули получат ориентировку и тогда их задержание – дело времени. Причем небольшого времени. Это в приключенческом кино погоня по городу может длиться долго и выглядеть эффектно. На самом деле все выглядит гораздо проще – блокируются перекрестки, беглец отслеживается по камерам, в небо поднимается вертолет. И счет пошел на минуты.

Но Ольга предусмотрела эту опасность. Проехав на бешеной скорости несколько кварталов, она свернула во двор. Там остановилась, запарковала байк. Макаров послушно слез с седла. Ольга сняла кожанку, молча набросила ее на скованные наручниками руки Макарова, чтобы не привлекал внимание. Натянула на мотоцикл притороченный сбоку пыльный брезентовый чехол. И скомандовала:

– Пошли.

Через калитку в глубине двора, не видную из-за разросшихся кустов акации, они проникли в соседний двор, выезд из которого вел совсем на другую улицу. Там их ждал серый «Логан» – машина-невидимка, каких в городе тысячи. Виктор забрался на заднее сиденье, Ольга уселась за руль.

– Есть шпилька или скрепка? – попросил Макаров.

Ольга покопалась в бардачке и молча протянула пластмассовую зубочистку. Ей не нужно было объяснять, зачем Макарову понадобился этот предмет. Пока машина выбиралась из тесно заставленного автомобилями двора, Макаров успел просунуть зубочистку между самим браслетом и зубчатым фиксатором-захватом и коротким движением расстегнуть наручник. На второе кольцо ушло еще пять секунд. К его обездвиживанию подошли формально, на наручниках даже не нажали штырек-блокировку. Впрочем, с ней пришлось бы повозиться, может быть, на пару минут дольше. Для опытного человека старые браслеты БРС-1 никакой проблемы не составляли.

Да что наручники! У Макарова даже не забрали ни одного из двух имеющихся телефонов! Доверчивость? Анна не похожа на доверчивую глупышку. Просто никто не ожидал, что Макаров уйдет в побег. И личные вещи обычно забирают в самом СИЗО, если они не проходят по графе «вещественные доказательства».

– Куда? – спросила Ольга. – Есть план?

– А у тебя?

Она помотала головой.

– Ладно. Для начала надо выбраться из центра. Куда-нибудь в район Лосиного Острова. Там спокойно остановимся и покалякаем о делах наших скорбных.

Ольга кивнула и ускорилась.

– О чем ты думала, чудо в перьях? – сокрушенно вздохнул Макаров. – Ты же влипла по самые уши.

– Ты мой напарник, – твердо ответила девушка. – И по моим ощущениям тебе грозит опасность. Не от Комитета. Ты взял очень важный след. Ты взял след людей, которые легко убивают очень важных ученых, чтобы что-то скрыть. Разделаться с каким-то следаком, который решил наступить им на пятки, им ничего не стоит.Поэтому единственный шанс спастись – самому найти этих гадов первым.

Ольга помолчала, а потом добавила с усмешкой:

– Если что – у меня в этом деле есть и свой шкурный интерес. Я ведь тоже иду по этому следу. А значит, рискую не меньше тебя. Так что помогая тебе, я спасаю саму себя.

Оставшийся путь прошел в тишине.

Через полчаса Ольга нашла относительно тихое местечко, вдали от домов. Впереди блестела вода какого-то пруда. Несмотря на запрет, там купались люди.

– Поговорим? – спросила Ольга и повернулась к Макарову.

Прямо ей в глаза смотрел девятимиллиметровый зрачок «Глока». Ольга не испугалась. И даже не удивилась. Она невесело улыбнулась и с легким упреком поинтересовалась:

– Давно понял?

– Что именно? Что ты не та, за кого себя выдаешь? Или что ты используешь меня в собственных интересах?

Сибирячка неопределенно качнула головой. Хотя, сибирячка ли? Кто знает, кто она на самом деле.

– Где я прокололась?

– Зачем тебе знать?

– Для самообразования и развития. Чтобы в дальнейшем не допускать таких промахов.

– Ты уверена, что будет это «дальнейшее»?

– Более чем. Ну так где?

Макаров усмехнулся. Она продолжала ему нравиться. Как человек, как товарищ. Даже если она ему и не товарищ.

– Первый звоночек – когда ты Данишевича искала. Ты сказала, что у тебя с прошлого задания остались корочки журналиста. И ты ими воспользовалась.

– Ну и?

– Оль, ты же следователь СКР. А не оперативный уполномоченный. Не мент под прикрытием. Нам не дают заданий по внедрению. Мы – бумажные крысы. Наше дело обставить все грамотно, чтобы адвокат не развалил все построенное. Выстроить допрос и все четко зафиксировать. Мне вечно по шапке доставалось за то, что я ковбоя из себя строил. Но даже я никогда подложные документы не использовал. Хотя бы потому, что доказательства, полученные таким способом, любой сельский адвокат отобьет.

Ольга обиженно надула губы.

– Но это только звоночек, не более того. Я тогда даже не задумался над этим. Но потом увидел твой ствол, который ты вроде как с собой привезла.

– А что не так со стволом?

– У тебя «ПММ». Макаров модернизированный. В оружейке СКР нет таких пистолетов. У нас либо старые покоцанные «ПМ», либо новенькие «Глоки». «ПММ» для Комитета никогда не закупались, даже для региональных отделов. Так что я понял, что ты притащила с собой «левый» ствол. Согласись, для провинциального следака в московской командировке поступок более чем странный.

– Одинокой девушке в вашем городе без пистолета просто страшно, – проворчала Ольга.

– Во всяком случае, после этого я стал следить за тобой пристально. И вот что я тебе скажу – для следака ты слишком хорошо стреляешь. Там, на стройке, от тебя до киллера было метров пятьдесят. Скорее даже больше. На таком расстоянии из «Макара» люди в спокойном состоянии в тире, в идеальной обстановке, редко попадают в ростовую мишень. Ты всадила ему пулю в руку и в ногу. И не говори, что тебе случайно удалось так красиво попасть. Опять же, для девушки из Сибири, которая почти не знает Москву, ты сегодня очень неплохо колесила по закоулочкам. Не уверен, что я бы так смог.

Ольга засмеялась.

– Да, на мелочах прокололась.

– Ты не могла бы держать руки на виду? – попросил Макаров. – Обними ими спинку сиденья и сцепи в замок. Я тебя боюсь.

– Стоит ли бояться хрупкой женщины? – кокетливо сказала Ольга, но указание выполнила.

– Стоит, Оля, – серьезно ответил Макаров. – Главная твоя ошибка в другом.

– В чем?

– Когда ты убила Данишевича, я оставался прекрасной мишенью. Тебе надо было валить и меня. Но ты дала мне упасть и только тогда начала стрелять. Почему?

Лицо Ольги медленно окаменело. Только что перед Макаровым сидела легкомысленная девушка, которая посмеивалась над своими ошибками. А сейчас в глаза ему смотрел убийца с холодным пристальным взглядом.

– Какой же ты глупый, Виктор Макаров, – сухо сказала Ольга. – Это же элементарно. Потому что мне нужен ты, а не Данишевич. Эскулап свое отработал, он рассказал тебе все, что знал.

– Но он рассказал это мне, а не тебе… Черт! Ты оставила в доме жучка! – догадался Макаров.

– Разумеется, – снисходительно подтвердила Ольга. – Поэтому после твоего ухода дом сгорел дотла. Вместе с жучками, трупами, следами и прочими прелестями.

Она говорила так хладнокровно, что это разозлило Макарова.

– Да кто ты такая, черт бы тебя побрал? Ты как из комикса вылезла. Сверхчеловек, мать твою!

Ольга не отвечала долго, секунд пятнадцать, пристально глядя на Макарова с непроницаемым лицом, а потом сказала:

– Я – Механик.

Не то чтобы это признание шокировало Макарова. Он внутренне был готов услышать что-то подобное. Но все же ему понадобилась минута, чтобы это знание уложилось в его голове, не вызывая отторжения своей нереальностью.

– Ты… Механик? Тот киллер, в лаборатории… Он сказал, что так называли человека, который давал ему задания.

– Не только ему. «КамАЗ» на маршруте сегодня очень удачно притер легковушку. Не находишь?

– А запасной маршрут…

– … я тоже знала, – договорила за него Ольга. – В Комитете много бюрократии. Это облегчает работу.

– Кто ты? – повторил вопрос Макаров. – Зачем я тебе?

– Это очень непростой вопрос. Его стоит обсудить в другом месте и в другой обстановке. Хорошо бы без пистолета у моего лба.

– Мы обсудим его здесь и сейчас, – отрезал Макаров. – И пистолет мне совершенно не мешает.

– Что ты хочешь знать? – устало вздохнула Ольга.

– Все! Для начала – кто ты такая, какое отношение ты имеешь к проекту ЗД и что тебе от меня нужно.

Ольга на некоторое время ушла в себя, собираясь с мыслями. Даже лицо осунулось.

– Ты знаешь про интернат номер сорок семь, – сказала она, глядя куда-то в сторону. – Ты сам там учился.

Ствол в руке Макарова дрогнул.

– Ты тоже?

– Да.

– И… – Макаров непроизвольно сглотнул. – Ты меня знала? Там? Тогда?

Ольга отрицательно покачала головой.

– Я очень плохо помню, что там происходило. И почти не помню людей. Они копались в моих мозгах, они сделали из меня чудовище!

– Чудовище?

– Я обучалась по программе Механик. Профессор любил старые фильмы, а с фантазией у него было плохо.

– Кино про наемного убийцу?

– Да, с Бронсоном. Потом еще пересняли и сделали какую-то дичь.

– Так ты наемный убийца?

– Это слишком простая формулировка. Я – специалист по силовому решению проблем. Я могу пойти на базу ОМОНа и перебить всю дежурную смену карандашом. Я могу украсть то, что спрятано за семью замками. Что-то подслушать. Отравить. Запугать. Вырвать информацию из любого фанатика. Угнать машину. Уйти от погони или, наоборот, догнать кого-нибудь. Найти кого угодно и что угодно.

– Ниндзя.

– Ну, пусть так. А главное, Витя, – Ольга остро посмотрела на Макарова, – они выжгли мне сердце.

Макаров недоуменно поднял бровь.

– Я, Витя, могу убить котенка, сломать руку маленькой девочке, чтобы разговорить ее отца. Могу украсть последние деньги у старика. Я могу сделать все, чтобы достичь цели. Вообще все. Они сломали во мне все барьеры. Они выжгли мне сердце! Я не чувствую ничего. Ничего!

– Но сейчас ты в ярости. Значит, что-то ты чувствуешь?

Ольга замолчала. Она на секунду вышла из себя. Вряд ли это ей понравилось.

– В интернате готовили детей-убийц? – спросил Виктор, чувствуя, как холод растекается в груди.

Ольга помотала головой.

– Нет. Там было много разных программ. Тебе же Данишевич это говорил. Механик – только одна из них. Ты явно по ней не проходил.

– Расскажи мне про интернат.

Ольга горько усмехнулась.

– Я почти ничего не помню. Какие-то смутные обрывки. Они здорово покопались в моей голове. Четкие воспоминания начинаются с того времени, когда мне было уже семнадцать лет.

В противоположном конце аллеи появилась машина, остановилась у обочины. Из нее никто не вышел. Ольга сидела спиной к лобовому стеклу и не видела ее. Виктор чуть напрягся, но ничего не происходило. Возможно, влюбленная парочка нашла тихое место, чтобы нацеловаться всласть.

– И в семнадцать у тебя был выпускной экзамен по убийству людей?

– Очень смешно. Нет, в семнадцать я поступила в аспирантуру наемных убийц. Углубленное изучение предметов и защита кандидатской.

– Ну ладно, ты стала сама по себе живым оружием. Но на тебя работали киллеры серьезного уровня. Этот, на стройке, уверял, что его сам Солоник обучал.

– У людей на проекте очень серьезный ресурс. Я просто им воспользовалась, – усмехнулась Ольга.

Макаров понял, что начинает терять нить, и постарался ее вернуть.

– У тебя какие-то счеты с проектом?

– Они украли мою жизнь. Теперь я заберу их жизни. И верну брата.

– Брата?

– Мой младший брат. Он тоже учился в интернате. Нас разлучили, чтобы держать меня на поводке. В моем случае у них что-то пошло не так. Я была лучшим Механиком. Но они не могли меня приручить. Сделать из меня послушного пса. Поэтому им понадобился для меня строгий ошейник. И они совершили самый глупый поступок в своей жизни. Они решили, что меня можно держать на цепи, если я буду бояться за единственное, что оставалось в моей жизни. За брата.

– Он заложник?

– Он у них. Я сбежала. И теперь я должна найти их и брата. Я должна его освободить.

– А зачем тебе все эти ученые? Если ты оттуда сбежала, то могла бы туда же и прийти.

– Но ты же сам там был, – терпеливо, как недоумку, объяснила Ольга. – Там никого нет. И в тех местах, которые использовал проект, и где я бывала – тоже никого нет.

– Они спрятались? От тебя? – не поверил Макаров.

– Не от меня. Меня они сами хотят найти. Но я могла бы их засветить. А им нельзя светиться. Поэтому они спрятали концы так надежно, что даже мне, Механику, понадобилось почти два года, чтобы по этой длинной цепочке добраться до людей, которые могут вывести на них.

– Но зачем тебе понадобился я?

Ольга посмотрела на Макарова, как на идиота.

– Витя! Ты еще не понял? Ты мне не нужен. Мне нужны они. А ты… Ты – приманка. Козлик, за которым придет тигр.

– Черт, но им-то зачем я?

– Витя, ты «спящий». Ты прошел нужный курс, но тебя зачем-то блокировали. Но они ничего не делают просто так. Видимо, на тебя имеется какой-то план. Какой – я не знаю. Да мне и плевать на самом деле. Когда я найду их, им уже не понадобятся никакие планы.

Макаров чувствовал, что медленно погружается в пучину какого-то кошмара. Внезапно все эти ночные приступы ужаса и три голоса в голове начали приобретать форму не собственного безумия, а чьего-то дьявольского плана. Он еще не был готов принять мысль, что он – марионетка. Что его действия подчинялись чужой идее, были запрограммированы. Но реальность, в которой он до сих пор жил, дала трещину.

– Как ты вышла именно на меня? – Слова с трудом выползали из горла, будто Макаров неожиданно заболел тяжелой формой ангины. – И какова моя роль в твоей игре?

– Это оказалось долго и трудно. У меня имелась кое-какая информация. Но когда я ушла, первое время мне было не до поисков. Мне для начала нужно было исчезнуть самой. Пластика, новые документы, новая жизнь. Меня всему этому обучили в совершенстве, но даже мне потребовалось приличное количество времени. Так что, когда я вышла на след, он оказался уже ледяным. Мне удалось ухватить самый кончик нитки. И я начала ее разматывать.

– Вытряхивая информацию из тех, кто когда-то имел доступ к проекту, а потом их ликвидируя.

– Да. Это единственный путь. О наличии блокированных и «спящих» я знала и раньше. Но не знала ни способов, как их такими делают, ни того, как их вывести из этого состояния, ни кто эти люди. Один из «языков» рассказал о выводе из блока. Но он сам знал лишь часть. Другой сообщил, что кто-то из «спящих» – за ними ведется пристальное наблюдение – работает в центральном офисе Следственного комитета и вроде бы он следователь по особо важным. Остальное дело техники.

– Какой техники?

– Психотехники. Программа снятия блока – это сочетание визуальных и слуховых импульсов. Что-то вроде гипноза, только в более глубоком виде.

– Плакат в парке с какими-то кракозябрами и «Полет валькирий», – выдохнул Макаров.

– Да. Мне нужно было только подкидывать вам трупы, а когда прибывает группа – «играть музыку». А потом следить, кто из приехавших после этого начнет себя вести не так, как раньше. А потом подойти ближе к этому человеку и смотреть, кто попытается на него выйти из Проекта. Они же должны следить за «спящим» и увидят, что он пробудился.

– Ты убивала людей, чтобы найти меня, – прошептал Макаров ошарашенно. – Одного за другим, пока приманка не сработала. Ты же… Ты же чудовище!

Ольга растянула губы в зловещей улыбке.

– Да, Витя, я чудовище! И ты – тоже. Просто оно спало в тебе, а теперь проснулось. И сожрет тебя. Ты станешь таким же, как я. Да ты уже почти им стал! Ты убил уже двоих. Убил так, что даже мне не по себе. Я, Витя, холодный клинок. Я убиваю без ненависти. А ты – зверь. Кровожадный зверь. То, кем ты был, – всего лишь оболочка, которую на тебя надел кукловод. А сейчас просыпается то, кем ты являешься на самом деле. Просыпаешься ты настоящий. Ты себе нравишься?

– Нет, – прохрипел Макаров. Пистолет уже просто трясся в его руке.

– Я себе тоже не нравлюсь, – Ольга засмеялась. – Но это ничего не меняет. Мы такие, какие есть. Такие, какими нас сделали. Ты еще не хочешь вырвать сердце тем, кто нас такими сделал?

Макаров молчал. Виктор-победитель в нем рвался наружу, «Я» уже не мог ему сопротивляться, а Витя так и вовсе растворился где-то на дне багрового облака гнева, которое клубилось в голове Макарова.

– Не сопротивляйся, это бессмысленно, – сказала Ольга. – Это сильнее тебя. Это так легко разбудить. Всего-то прикончить шлюшку в парке и дать намек твоей напарнице, чтобы направить ее туда, откуда ей уже не вернуться…

Все вдруг встало на свои места, как нужная фигура в тетрисе заполняет лакуны и делает «стакан» чистым. На уровне подсознания Макаров уже понял это несколько минут назад. Но ужас простоты этого ответа не давал ему себя осознать. Теперь признание разбило хрустальную стену и понимание хлынуло в него разом, горячей волной. Но если Ольга хотела окончательно высвободить Виктора-победителя, то просчиталась. Вперед вырвался Макаров. И он был в ярости. И он хотел убить.

Но убить не незримых кукловодов.

Ольга поняла это. Выстрел пробил лобовое стекло там, где неуловимое мгновение назад еще находилась ее голова. Макаров еще только доворачивал руку с пистолетом, а Ольга уже вывалилась из машины на асфальтовую дорожку. Макаров рванул за ней, одержимый только одним импульсом – убить эту тварь.

До нее было не больше двух метров, но Макаров выстрелил три раза и не попал. За миг до выстрела оказывалось, что Ольги уже нет на линии огня.

Со стороны пруда уже раздались испуганные крики отдыхающих. Четвертый раз она ему выстрелить не дала, выбив пистолет ногой. Макаров ринулся врукопашную.

На его стороне было все – сила, опыт, мастерство, вес, рост. Ольга не кокетничала, когда говорила, что почти любой мужчина может убить женщину голыми руками. Но оказалось, что не любую женщину.

Из школьного курса физики известно, что сила – это произведение массы на ускорение. Недостаток массы Ольга с лихвой компенсировала скоростью. Она двигалась стремительно и четко. Если в интернате в Макарова и вложили навыки смертельного рукопашного боя, то его программа явно была менее продвинутой, чем программа «Механик». Он не успевал за ней фатально, в каждом движении. Все его удары шли мимо, зато она не промахнулась ни разу. И ни один ее удар не попал просто «в корпус». Только по болевым точкам и суставам. За пятнадцать секунд схватки Макаров оказался полностью обездвижен. Руки повисли, как плети, и он, получив секущий удар ногой под коленку, рухнул на асфальт, крепко ударившись головой.

Ей оставалось только добить жертву.

– Стоять!

Странно знакомый голос прозвучал из придорожных зарослей.

Ольга замерла.

– Не вздумай дергаться, Механик! Я держу тебя на прицеле. Медленно…

Человек не успел договорить. Ольга молниеносно рухнула рядом с Макаровым, прикрывшись его телом, выдернула пистолет, выпустила пять пуль веером в направлении зарослей. Потом пружинисто вскочила, перекатилась через капот машины. Со стороны леса грохнуло два выстрела, разлетелось осколками боковое стекло.

И наступила тишина.

Через полминуты Макаров восстановил способность с трудом передвигаться. Он приподнялся, держась за дверь. Ольги не было видно. Она исчезла в лесу, как призрак.

Макаров двинулся туда, откуда стреляли. Сразу за кустами, прислонившись спиной к дереву, сидел Даурский, зажимая рукой рану в груди.

– Помоги встать, сынок, – сказал он, улыбнувшись. – Нам пора отсюда убираться.

40.

Макаров гнал по Москве, лихорадочно размышляя, куда пристроить Даурского. От больницы тот отказался наотрез. С пулевым ранением его тут же сдали бы полиции. Свой проверенный доктор у него есть, но вызвать его непросто, надо сначала где-то приземлиться. Домой к Даурскому нельзя, к Макарову тоже. Оставалось только отвезти его на конспиративную квартиру, где Виктор недавно изучал файлы из китайского «облака». Про нее знал только Носов. В списках явочных квартир СКР она не значилась.

Даурский побледнел. Его лоб покрылся бисеринками холодного пота. Но не стонал и никак не показывал, что ему больно. Даже в квартиру он поднялся сам, нормальной походкой, чтобы не привлекать внимания местных жителей. И только когда дверь закрылась, привалился к стенке, тяжело дыша. Виктор помог ему дойти до дивана и усадил.

При внимательном рассмотрении рана выглядела не так страшно, как показалось сначала. Входное отверстие располагалось ниже ребер с левой стороны. Значит, грудная клетка не повреждена, и самого страшного – пневмоторакса – можно не бояться. Правда, оставалась опасность внутреннего кровотечения и перитонита, если пробит желудок.

Макаров промыл рану и попытался по раневому каналу определить, задело ли желудок. Но не преуспел в этом.

– Плохо, что пуля внутри, – покачал он головой.

– Сделаем операцию, – ответил Даурский.

Макаров посмотрел на него, как на сумасшедшего.

– Не пугайся, ты сможешь, – заверил его Семен Андреевич. – Проверь со спины. Пуля должна быть близко к поверхности. Расстояние было небольшое, теплой одежды на мне нет, ничего на пути пуле не мешало. Она не может сидеть глубоко. Странно, что вообще не прошла навылет.

Виктор помог Даурскому стянуть рубашку и осмотрел его спину. Опекун оказался прав – чуть ниже ребер Виктор нащупал плотный бугорок. И он находился даже левее входного отверстия. Так что желудок, скорее всего, не задет.

– Обезболивающего нет, – предупредил Макаров.

– А спиртное?

Виктор заглянул в холодильник.

– Водка, ноль семь.

– Подойдет. Анестезию вообще только в конце девятнадцатого века придумали.

О проценте смертности от болевого шока при операциях без обезболивания Даурский предпочел не вспоминать.

Подготовка к операции много времени не заняла. Нож точить не пришлось – он у Макарова всегда был в идеальном состоянии и способен брить волосы. Осталось прокалить его на газу и протереть водкой. Даурский запрокинул голову и вылил в себя разом граммов триста «живой воды». Отдышался, закусил огурчиком. Добавил еще двести. Макаров посмотрел на него с уважением. Даурский пил немного и предпочитал изящные напитки. То, что он может вот так лихо, почти без закуси, засадить пол-литра, для Виктора оказалось откровением. Осталось подождать пять минут, пока водка всосется в кровь и вдарит по мозгам.

– Дядя Семен, а как ты там оказался? – задал Макаров мучающий его вопрос.

– Я за тобой через спутник следил. У меня одноклассник в ВКС работает.

Виктор молча продолжал смотреть на Даурского, и тот признался:

– Телефон.

– Что – телефон?

– В твоем телефоне, который я тебе лет пять назад подарил, закладка.

– Что?!

– Не подслушка, нет. Только маячок. Ты все удивлялся, как я заранее узнаю, что ты подъезжаешь? Ну вот… И тут пригодилось. Что тебя возьмут мне человечек из Комитета подсказал. Дальше дело техники. Когда твой сигнал сошел с маршрута, я понял, что что-то пошло не так. Ну и подъехал.

Не зная, как реагировать на это откровение, Виктор взялся за нож. Пока он вскрывал кожу, разрезал мышечные ткани, под которыми пряталась пуля, Даурский не произнес ни звука. И даже когда Макаров женскими щипчиками для бровей из забытой кем-то из девушек Носова косметички выковыривал стальной комок в латунной оболочке – молчал. Только когда он «антисептировал» рану водкой, зашипел, как обиженный кот.

Разрез получился небольшой. Его по уму, конечно, стоило бы зашить, но пока можно было обойтись давящей повязкой и пластырем. По окончании операции Даурский допил остатки водки и вернулся в комнату, чтобы прилечь на диван. Виктор помог ему дойти. Семена Андреевича прилично пошатывало.

Даурский закрыл глаза, но Виктор не дал ему возможности уйти от общения.

– Дядя Семен! Там, в лесу, ты назвал ее Механиком.

Даурский медленно, нехотя посмотрел на Виктора и тяжело вздохнул, понимая, что придется говорить.

– Давай, дядя Семен, рассказывай. Сегодня ты пришел вовремя, но завтра тебя не окажется рядом. Если ты хочешь меня от чего-то спасти, то для начала развяжи мне глаза. Слепому мне не выжить.

– Сынок, – медленно ворочая языком, проговорил Даурский. – Это долгий разговор. Я… Я сейчас просто не смогу. Давай завтра.

– Сейчас! – потребовал Виктор.

Даурский с досадой крякнул.

– Ну, спрашивай.

– Ты же, дядя Семен, не просто так приехал и забрал меня из интерната. Ты имел к нему отношение. Ты знаешь, что такое Механик. Интернат работал на разведку, где ты служил? И ты был в нем типа эмиссаром?

Голова Даурского клонилась на грудь, он вздергивал ее, как норовистый конь, но с силой тяжести справиться не мог. Он действительно вырубался.

– Дядя Семен!

– И да, и нет, – смог он выговорить. – Это не проект разведки. Но она имела к нему отношение. Они пользовались плодами некоторых наших разработок.

– Ваших разработок? – ошарашенно переспросил Виктор.

Даурский поморщился. Ударная доза алкоголя в ослабленном раной организме заставляла его говорить лишнее. Но он все же должен помочь. Спасти. Уснуть…

Он вздрогнул, пытаясь вырваться из объятий беспамятства.

– Вить, сынок… Прости меня. Я виноват… Очень… Я очень… Витя… Ты в опасности. Дай бумагу и ручку!

Макаров передал требуемое. Даурский слабой рукой накорябал в блокноте несколько слов.

– Что это?

– Это адрес. Там он…

– Кто?

– Да он же! Романов! Михал Михалыч. Он профессор педологии…

– Педагогики?

– Педологии, блин! – Глаза Даурского возмущенно сверкнули. – Найди его. Скажи, кто ты. Скажи, от меня. Скажи – Старый послал. Он поймет.

– Дай номер, я предупрежу.

– Нет номера, – Даурский засмеялся тонким, бессильным смехом.

– Он старый черт, ему сто лет скоро… Наверное. Но он живой! И он… У него мозг как паровоз! Хоть на дровах, но едет! Вот… Езжай к нему. Скажи – от Старого приехал. Скажи, кто ты…

Наставник и друг откровенно заговаривался. Начал повторяться, какую-то педологию придумал.

– Ладно, я съезжу, – без особого энтузиазма сказал Виктор.

Даурский вдруг сел прямо и посмотрел на Виктора почти трезвыми глазами, собрав в кулак все внутренние резервы.

– Витя! Слушай меня! Все очень серьезно! В программе сбой! Эта идиотка тебя криво запустила! Результат непредсказуем. Сейчас в тебе два человека.

Макаров не стал перебивать и сообщать, что этих людей не два, а три. А Даурский продолжал, вцепившись в обивку дивана пальцами.

– Если ничего не делать, то вторая личность – мы называем их «АЛ» – Альтернативная Личность – может взять верх и ты перестанешь быть тем, кем ты был еще неделю назад. А может быть и хуже. Инициация произведена не по трафарету… ритуалу… тьфу… Через жопу она была произведена. Поэтому результат непредсказуем. Личности могут войти в конфликт и пойти вразнос. Никто не знает, чем это кончится.

Виктор перестал дышать, переваривая сказанное.

– Найди Романова. Он объяснит суть и скажет, к кому тебе пойти дальше. Времени нет. Может быть, счет вообще на минуты. Вали прямо сейчас!

– Ты говоришь меньше, чем знаешь!

– Потому что если я сейчас не заткнусь и не засну, то просто сдохну, твою мать!

Даурский обессиленно откинулся на спинку дивана. Он даже не побледнел, а прямо-таки побелел. Виктор аккуратно уложил его на правый бок, чтобы не нагружать рану, и накрыл пледом.

– Я скоро, дядя Семен. А когда вернусь, ты все мне расскажешь.

Даурский слабо улыбнулся и едва слышно прошептал:

– Возвращайся. Я буду ждать.

И заснул.

Когда он открыл глаза, уже стемнело. Значит, провалялся в отрубе он часов семь, не меньше. Все тело затекло, и чтобы свесить ноги с дивана, ему понадобилось несколько минут. Еще через минуту он понял, что проснулся не сам по себе. Его что-то разбудило. Что именно?

Несколько секунд он сидел в темноте и тишине. А потом попросил:

– Включи свет.

Вспыхнула лампа на потолке. Перед ним стояла та девушка, что подстрелила его в Лосином Острове. На ней была какая-то бесформенная черная одежда и перчатки. Судя по колыхнувшейся занавеске, пришла она не через дверь.

– Механик, – усмехнулся Даурский, тут же скривившись от боли.

– Мне нужна информация, – сказала Ольга.

– Вряд ли я смогу тебе помочь, – пожал плечами Даурский.

– Сможешь, – заверила Ольга. – Это большая удача, что я на тебя вышла, Семен Андреевич. Теперь в живых останется много человек. Ты выведешь меня на руководство проекта напрямую. Как жаль, что я не нашла тебя раньше.

– Потому что я не хотел, чтобы ты меня нашла, девочка. Это не ты на меня вышла, это я на тебя вышел. Тебе нужно остановиться.

– Я остановлюсь. Когда закончу дело.

– Тебе придется делать это без моей помощи. Я очень давно на покое. И у меня нет связи с Проектом.

– Не смеши. Семен Андреевич, я не хочу вас пытать.

– Ну вот, уже на вы, – улыбнулся Даурский. – А то тыкала, как шпана какая-то. Некрасиво.

– Я и не буду вас пытать, – продолжила Ольга, не обратив внимания на слова Даурского. – Но у меня есть необходимые препараты. Даже ваша легендарная подготовка не поможет им противостоять. Лучше скажите сами.

– Я не могу, – вздохнул Даурский. – Несколько дней назад я пообещал кое-кому, что уничтожу организацию. Ту самую, которую хочешь уничтожить ты. Знаешь почему?

– Нет.

– Чтобы оградить от опасности одного дорогого мне человека. Я сделаю это так, чтобы его не накрыло волной. Но перед тобой нет такой задачи – уберечь его. Ты пойдешь на них напрямую. И тогда он может пострадать. Поэтому я не скажу тебе, как их найти.

– У тебя просто нет выбора, – пожала плечами Ольга.

– Выбор есть всегда.

Даурский чуть наклонился вперед, сделал несколько скручивающих движений плечами, кистями и шеей. Ольга едва не рассмеялась.

– Семен Андреевич, не нужно унижаться. Вы собираетесь со мной подраться? Вы же не хуже меня знаете, что такое программа «Механик». Вы отлично сохранились для своих лет. Вы в хорошей форме. Но… раненый, пьяный старик-ученый против Механика – это смешно.

– Я отдаю себе в этом отчет, – ровным голосом ответил Даурский, продолжая разминать шею. Теперь он делал это пальцами, подняв руки. – Как и отдаю себе отчет в том, что против сыворотки правды не может устоять никто. Это физиология. А мы многое знаем о физиологии мозга, правда?

Даурский заговорщически подмигнул Ольге. Ей не понравился его тон, и она нахмурилась.

– На самом деле, мне нужно всего лишь время. Ты рано или поздно найдешь, что ищешь. Но он найдет раньше. Я бы мог попросить тебя дать клятву, что ты повременишь две недели. И тогда бы я помог тебе. Но ведь ты Механик. Злой ребенок. Клятва Механика не стоит ничего. Вы умеете только идти к цели. Поэтому, прости, но ты не получишь информации.

Даурский переместил левую руку на свой затылок, а правую на подбородок. И устало вздохнул.

Лицо Ольги исказилось, она бросилась вперед. Но не успела. Даурский сделал короткое движение руками, раздался хруст шейных позвонков, и Семен Андреевич повалился на пол.

– Сволочь! – в ярости вскрикнула Ольга.

Она сделала движение, будто собиралась ударить мертвое тело ногой. Но сдержалась.

– Вот гад! – В ее голосе бешенство медленно уступало место восхищению.

Может быть, в рукопашной схватке Даурский сейчас и проиграл бы Механику. Но владение собственным телом у него было доведено до совершенства. Сломать руками шею самому себе – это высший пилотаж. Ведь позвоночник берегут очень сильные мышцы. И они готовы к такому рывку – мозг знает об угрозе. Расслабить мышцы и отключить инстинкт самосохранения – на это способны единицы людей во всем мире.

– Чертов старик, – покачала головой Ольга. – Придется снова искать твоего выкормыша. А я думала, что он мне больше не нужен.

41.

Профессор Романов, или Михал Михалыч, как представил его Даурский, обитал в крайнем к лесу домишке в глухой деревушке в ста километрах от Москвы. Добрался сюда Макаров уже к ночи. Его всю дорогу не покидало какое-то безотчетно тоскливое настроение. А уже на околице он и вовсе остановил машину и минут десять сидел, тупо таращась в темное лобовое стекло. Откуда взялась эта тревога? Он не знал. Даурский – крепкий, хотя и пожилой, мужик. Такая рана его не убьет. Но на душе все равно скребли кошки. Макаров встряхнул головой, отгоняя морок, и двинулся к нужному дому.

Старик встретил его не просто неприветливо. Он направил на незваного гостя двустволку и послал по известному всей России адресу. И только имя Семена Андреевича открыло Макарову ворота.

Романов оказался высоким костлявым дедом с гладко выбритой головой. Выцветшие от времени голубые глаза смотрели настороженно, но в них скрывался цепкий ум. Никакого дребезжания в голосе, трясущихся пальцев и вялости в мыслях. Да, он был стар, но дать ему его девяносто два года не получалось. Максимум, лет семьдесят пять.

Проворчав что-то про бестолковых юнцов, не уважающих старость и понаехавших из Москвы дачников, только портящих собой все, к чему прикасаются, дед провел гостя в избу. Там молча, не спрашивая пожеланий Макарова, хлопнул на стол чугунок с вареной картошкой, соль, зеленый лук, плошку с малосольными огурцами, блюдо с мелко покрошенной холодной говядиной, краюху черного хлеба и бутылку водки.

Виктор начал было отказываться, но старик так на него глянул, что пришлось заткнуться.

– Без водки говорить не буду, – отрезал Романов. – Я ж пьяница, но у меня принцип – я в одиночку не пью. А гостей у меня не бывает. Кому я тут нужен, старый хрен. Бабка моя померла уже лет пятнадцать как. А характер у меня гадский, ядовитый. Так что деревенские ко мне тоже не ходоки. А пришел бы кто – так я б его ружьем. На кой пес мне эти ханыги? Так и пью – раз в год.

Макаров подивился романовской логике, но возражать не стал.

Выпив стограммовый стакан, дед зачерпнул щепоть говядины и высыпал в рот.

– Зубьёв ужо не осталось, – пожаловался он. – Деснами перетираю. Спрашивай, чего хотел. Раз Сёма прислал, хитрить не буду. Только мне и хитрить-то нечего. Я уж лет двадцать как не у дел. Так что новостей от меня не дождешься. У меня даже телевизора вашего поганого нет.

Виктор не стал уличать деда в неискренности, хотя в сенях под потолком еще при входе заметил синенький огонек вай-фай роутера. Так что телевизора у отшельника, может, и не было, но связь с Большой землей он посредством интернета поддерживал.

– Мне нужно знать про интернат и проект ЗД, который еще называли «Злые дети».

Романов надолго задумался. Выпил еще стакан, не предложив Макарову. Закурил «Приму».

– Что ты знаешь о педологии? – наконец поинтересовался он.

– Ничего, – признался Виктор. – Сегодня я впервые услышал это слово. И, честно говоря, думал, что Семен Андреевич просто оговорился.

– Старый никогда не оговаривается. – Романов снова надолго замолчал. – Смешные вы люди, молодые, – покачал он головой. – Я этим почитай семьдесят лет занимаюсь, книги толстые читаю без картинок, а вам возьми и расскажи все за пять минут. Ладно, слушай. Опишу на пальцах. Чем занимается педагогика?

– Обучением детей.

– Не только обучением. Еще воспитанием. Но, в любом случае, это наука о процессе и методах достижения требуемого результата. Но педагогика фактически не изучает предмет приложения сил. Самого ребенка. То есть, конечно, делает вид, что изучает. Но в этом изучении нет ни намека на действительную глубину.

Удивительно, но даже голос профессора Романова изменился. В нем исчезли сварливые нотки старого брюзги. Разве что проскальзывала легкая покровительственность интонаций, будто перед ним сидел студент-двоечник. Впрочем, так ведь оно и было по сути. Ему требовалось описать сложнейшие вещи примитивным языком, как для подростка, чтобы он понял хоть что-то. При этом исчезла и нарочитая манера речи деревенского старика. Он говорил четко, лаконично.

– Педология же – это совсем другое. Название этой науки говорит само за себя. Педо-логос. Наука о детях. Педология изучает, так сказать, устройство предмета. А поскольку человек – предмет сложный, а дети еще и незаконченный, то для его изучения требуется приложение самых разных наук. Ребенок, он же не монолитный. Он – система. И его нельзя изучать по частям. Только в комплексе. Вот на пересечении наук применительно к детям педология и находится.

– Каких наук?

– На заре появления новой науки первых педологов готовили по многим дисциплинам. Они получали знания по, естественно, педагогике, психологии, физиологии, антропологии, детской психиатрии, невропатологии, социологии.

– И все это они должны были знать в совершенстве? – недоверчиво спросил Макаров. Он окончательно пришел в себя, вернул свое «Я» к штурвалу. «Витя» голоса не подавал. Видимо, происходящее его не тревожило. А вот «Виктор» явно затаился, и Макаров с некоторым страхом ожидал, когда он решит вернуться. Противостоять ему становилось все труднее.

– Вы верно понимаете проблему, молодой человек, – согласился Романов. – Можно знать кое-что по многим предметам. Можно в совершенстве изучить один предмет. Но нельзя изучить в совершенстве многое. Во всяком случае, на это неспособен нормальный человек. Но не будем забегать вперед.

– Я весь – внимание.

– Педология начала развиваться на Западе во второй половине девятнадцатого века как комплексная система изучения проблем детства со всеми характерными для этого возраста нюансами. Ведь очень важно не только выяснить, как заставить ребенка что-то делать, но и понять, почему тот или иной метод работает, а другие работают не всегда или не работают вовсе, хотя прекрасно работают со взрослыми. Но западная наука была ограничена некими морально-этическими рамками и западными же традициями. И тогда знамя подняла Россия.

– После октябрьского переворота, – догадался Макаров.

– Я человек старый и предпочитаю термин Великая Октябрьская революция, – поправил Романов. – Это было странное время. Я родился незадолго до войны и не могу быть свидетелем событий. Но я хорошо помню те ветры, что гуляли над страной и определяли наш облик. Мораль не была уничтожена, но она претерпела огромные изменения. То, что делалось «для народа», «для Родины», «для будущего», несло на себе печать святости и получало индульгенцию на обвинения в аморальности.

– Аморальности? – переспросил Макаров.

– Советская педология, зародившись в двадцатых, за десяток лет совершила такой гигантский рывок вперед, какого западные педологи не смогли бы совершить никогда.

– Почему?

– Потому что у нас, во-первых, имелась школа Сеченова по изучению функций человеческого мозга.

– А во-вторых?

– А во-вторых, новая мораль, отрицающая буржуазные ценности и стремящаяся к созданию нового человека, человека будущего. Согласитесь, молодой человек, цель весьма благородная.

– Благими намерениями… – задумчиво проговорил Макаров.

– Да. Ими вымощена дорога в ад, – согласился Романов, но тут же хитро блеснул глазами. – Но во всем есть второй слой. Например, в озвученной вами пословице.

– И какой же?

– Некоторые, в том числе и я, считают, что ключевое слово в ней – «намерения», а не «благие».

– То есть?

– То есть дорогу в ад мостят те, кто вечно намеревается творить благо, вместо того чтобы его творить на деле, пусть даже и ошибаясь. Проклятие обломовщины. Но мы отвлеклись. Так вот, лишенные решеток церковных постулатов о духовности и бессмертной душе, сбросившие путы либерально-буржуазных ценностей и обычной мещанской морали, молодые советские ученые под руководством того же профессора Павлова подошли к вопросу сугубо цинично и практично. Они стали изучать ребенка, как предмет, как механизм, не отвлекаясь на сакральные понятия и прочую ерунду. И просто напугали западный мир.

– Чем?

– Я упомянул труд Сеченова о физиологии человеческого мозга. Так вот, цензурным комитетом Санкт-Петербурга этот труд был запрещен. Фундаментальнейшее исследование, выводившее человеческое знание на совершенно новый, невероятный рубеж, оказалось неприемлемым для общества, живущего по патриархальным устоям. Я процитирую…

Романов протянул руку и из кухонного ящика достал вполне себе современный планшет, окончательно перестав изображать из себя схимника.

– Вот! Резюме цензурного комитета. «Данное сочинение является материалистической теорией, которая лишает человека и самосознания, и свободы воли. Ниспровергает все понятия о нравственных обязанностях, о вменяемости преступлений. Разрушая моральные устои общества, разрушает религиозный догмат жизни будущей. Она не согласна ни с христианским, ни с уголовно-юридическим воззрением и ведет к развращению нравов. Посему подлежит судебному преследованию и уничтожению, как крайне опасная по своему влиянию на людей…» Понимаете?

Макаров не ответил. Он не был уверен, что понял старика.

– Государство, скованное цепями ортодоксального православия, не могло позволить, чтобы какая-то там наука уничтожила миф о том, что человек – творенье божье, созданное по образу и подобию самого Творца. Рассматривать человека, как механизм, который функционирует по совершенно четким и вовсе не божественным алгоритмам, разглядывать его устройство, как устройство парового котла или арифмометра, чинить его и переделывать – это же невероятная ересь! А представьте, как бы на это отреагировало общество Европы или Америки. Ведь там жизнью правили Католическая церковь и суровые пуритане. Черт возьми, в девятнадцатом веке европейские церковники запрещали ампутацию больных органов, потому что это – вмешательство в божье творение!

– А наши ученые такого давления не испытывали.

– Верно! И пошли вперед такими шагами, что не догнать. Педология и сейчас в ходу на Западе. Но тамошние ученые и близко не подошли к тому, чего достигла советская педология всего за десять лет почти век назад. Потому что там никогда не заплатят такую цену.

Макаров почувствовал озноб. Ему не хотелось услышать то, что должен сказать старый ученый.

– Цену?

– Да, цену. Ведь чтобы понять устройство механизма, его необходимо разобрать и посмотреть, что внутри. Подергать за ниточки. И некоторые образцы сломать. Благо материала для изучения прошедшая Гражданская война оставила много. Тысячи беспризорников по всей стране.

– Их «разбирали»?

– Да. Юная советская наука ничего не знала про «слезинку ребенка». Тогда цели оправдывали средства.

Романов покопался в планшете, вызвал видео и показал Макарову. Старый черно-белый фильм «Механика головного мозга» 1926 года, трясущиеся кадры, снятые ручной камерой на убогую пленку. Дети на экране. И опыты над ними. Им прорезали в щеках отверстие и выводили оттуда трубочку-фистулу, чтобы фиксировать слюноотделение. А потом давали есть, но для этого им нужно было производить какие-то действия. И наблюдатель холодно фиксировал, на что мозг реагирует лучше.

– Страшно? – спросил Романов. – Да, с ними делали то же самое, что с пресловутыми собаками Павлова. И тут, на пленке, только самые невинные опыты. Но результат этих опытов оказался однозначным. Мозг ребенка, вернее, механика его функционирования, ничем не отличается от механики функционирования мозга собаки. Даже первая лаборатория педологов открылась на базе, где до этого Павлов резал собак. Понимаете, почему просвещенная Европа никогда бы не смогла добиться такого результата? Да там организаторов такого эксперимента просто распяли бы на дверях лаборатории.

– И что дальше? – глухо спросил Макаров.

– Дальше был триумф марксистской науки, которая вела народ прямиком в светлое будущее, где на поток будет поставлено производство нового человека. Сильного, умного, талантливого, настоящего коммуниста. Там великие воины, художники, поэты и ученые будут выпускаться на конвейере. И это приведет к победе коммунизма во Всемирной революции. Первые школы такого типа даже открылись. В одной из них, кстати, воспитывался сын Вождя, Василий Сталин. И он, действительно, оказался талантливым воином. Вот только сумасбродным дураком и пьяницей.

– А потом что-то пошло не так?

– А потом что-то пошло не так. Тридцать шестой год. Время великой перетряски. Энтузиастов новой науки обвинили в отходе от партийной линии, в том, что среди тех, кого они оценивали как талантливых и перспективных, преобладали дети бывшей интеллигенции и белогвардейщины, а потомки рабочих и крестьян отбрасывались в шлак. А еще педологию курировала Надежда Константиновна Крупская, и ее влияние мешало некоторым людям наверху. Так что удар наносился и по ней в том числе. И родилось постановление ЦК ВКП (б) «О педологических извращениях в системе Наркомпросов», которое, фактически, поставило на педологии в СССР официальный крест.

– Только официальный? – быстро переспросил Макаров.

– У вас цепкий ум, юноша, – улыбнулся Романов, разлил водку по стаканам и выпил без тостов. – Да, многих активистов отправили в Сибирь, а кого и на небеса. Лаборатории разогнали. Педология была полностью уничтожена. Почти полностью…

Он сделал паузу, чтобы сходить за новой пачкой сигарет и закурить. И только тогдапродолжил:

– Потому что в одной из лабораторий несколько ученых вплотную подошли к решению такой важной задачи, что о ней не должны были узнать на Западе. Не только о предстоящем решении, но даже о самой задаче. Россия находилась в кольце врагов, на горизонте забрезжила большая война.

– И что это за задача?

– Видите ли, в среде педологов было много романтиков, революционерствующих особ, теоретиков. А НКВД заинтересовал сугубо практический аспект работы. Можно, наверное, было изъять нужных людей и посадить их в шарашки, наподобие тех, где делали ракеты и атомную бомбу. Но НКВД решило пойти иным путем. О том, что происходит в тайных лабораториях, не должен был знать никто. Потому что перспектива получить на выходе сверхлюдей оказалась вполне осязаемой. И эти люди могли изменить лицо мира. Совершенно не случайно, что именно на эти годы пришлось и зарождение другого племени сверхчеловеков, свободных от уз морали.

– Нацисты?

– Не совсем. Нацизм – это идеология. А вот племя – это их передовой отряд. СС. То есть в Германии полным ходом шла работа в похожем направлении. Только нацисты свернули не в ту сторону. Они сосредоточились на выкристаллизовывании культа тела и идеологии беззаветного служения рейху. Они работали над вкладыванием в мозги юных убийц определенных мыслей. Эти роботы умели только убивать без зазрения совести всех, кто не попадал в строгие рамки арийской теории. Недолюдей. А наши пошли дальше. Наши поняли, что узы теории – любой теории, в том числе и нацизма, – сковывают мозг. А сверхчеловек может вырасти только полностью раскрепощенным внутренне. Но идея справедливости всегда являлась нашей, русской сверхидеей. Построение светлого общества, свободного от угнетения, обмана, стяжательства, – это та почва, на которой растут настоящие сверхлюди. Честные. Сильные. Добрые. Идеология нацизма создавала рамки. Идеология всеобщего счастья и равенства, идеология тотальной справедливости, напротив, рушила до основания все барьеры. Но для того, чтобы сверхлюди взяли мир в свои руки, надо было их создать. Потому что их не было. Имеющийся человеческий материал оставался порченым. Это была титаническая задача. Советские сверхлюди – это не только суперсолдаты или идеологически стерильные строители коммунизма. Это воистину гармонично развитые личности, ораторы, трибуны, спортсмены, писатели, музыканты, инженеры, первооткрыватели. На это требовалось время. Как Моисей сорок лет водил евреев кругами по клочку земли размером с Мордовию, так и новым Пигмалионам требовались десятки лет, чтобы создать новых людей. Новых повелителей мира.

– Злых детей?

Романов посмотрел на Макарова цепким взглядом. Налил себе еще, закинул в горло, дернув морщинистым кадыком. Вздохнул.

– Ты ведь тоже из них? – спросил он, не сводя с Макарова глаз. – Злое дитя. Я тебя еще с порога просчитал. Насмотрелся я на вашего брата.

Макаров промолчал, опустив глаза. А что он мог ответить? Да, по всей видимости, он из них. Но не помнит ни черта.

– Ты сказал, что хочешь узнать про Проект, – продолжил старик, глядя на Макарова в упор. – Но ты же сам оттуда. Так зачем?

– Кто-то убивает людей, имевших к нему отношение. А я веду это дело. Я следователь, – Макаров, практически, не соврал.

Романов пожал плечами.

– Я краем уха слышал об этой проблеме. Но я в этом плане совершенно бесполезен. Меня помнят только те, кто сам этим занимался. Я ушел из проекта больше двадцати лет назад. Судя по твоему возрасту, я мог встречать тебя в лагере, когда ты был сопливым мальчишкой. Но даже тогда я не имел бы с тобой дела. Я теоретик. Практикой занимались другие.

– Возможно, кто-то ищет выходы на руководство Проекта, – подкинул дровишек Макаров.

– И тут я бесполезен. Я ушел не просто так. Я ушел насовсем. Я разуверился в идее и стал не нужен. И мне проект стал не нужен. Я никогда за эти двадцать лет не был в лагере. Ко мне изредка приезжали за советом люди оттуда. Но у меня даже нет их телефонов. Они приезжали, когда им был нужен я. А я к ним не приезжал, потому что они мне не нужны. А пару лет назад лагерь и вовсе закрыли, насколько я знаю. И программа либо была свернута, либо ушла глубоко в тень, как при Сталине и Хрущеве. Так что я уже два года про них не слышал вообще ничего. А если кому-то захочется прихлопнуть старика просто так, я даже спасибо скажу. Надоело мне тут у вас что-то. Скучно.

Макаров помедлил, собираясь с мыслями. Романов смотрел на него с усмешкой.

– Давай, парень, не тяни. Говори, что тебе нужно на самом деле.

– Хорошо. Михал Михалыч, я из «детей». Но я бракованный экземпляр. Я не помню ничего. Вообще. Это не амнезия, это что-то другое. Но меня, как сказал Семен Андреевич, «криво запустили». И во мне сейчас живет словно два, а то и три человека. Мне жизненно необходимо понять, что происходит и как мне с этим справиться.

– Вон оно как… – задумчиво протянул Романов. – Плохо дело, парень. Все-таки эти черти смогли решить свою задачу.

– Какую?

– Давай я тебе очень коротко расскажу с самого начала. Как я уже сказал, НКВД подобрал педологию под себя и запрятал глубоко под землю. В их лабораториях ковалась новая раса. Раса советских суперменов. Раса людей будущего. Я пришел в такую лабораторию сразу после института и провел там полвека. Ты можешь не верить, но мы действительно пытались создать идеального коммуниста – честного, искреннего, светлого. И сильного, чтобы нести добро в мир. Новый советский человек должен был быть всемогущим, чтобы на своем примере показывать торжество марксистской идеи, превосходство советского образа жизни. Наши спортсмены должны бегать быстрее остальных, наши музыканты должны сочинять идеальную музыку, наша наука должна раскрывать все тайны этого мира.

– Вы тоже экспериментировали с детьми?

Романов не смутился.

– Не так жестоко, как это делали первые педологи, но да. Без прямого эксперимента машина никуда не поедет. Теория без практики мертва. Скажу сразу – прижизненных хирургических операций на детском мозге для его исследования мы не проводили. Но препарирование детских трупов было делом обычным. К сожалению, в процессе исследований случались несчастные случаи и своих пациентов нам тоже довелось препарировать. Но времена менялись. Задачи стали изменяться. Приходили новые люди, и у них оказались иные взгляды на жизнь. Более приземленные. Наши дети теперь учились не нести сверкающую идею всеобщего равенства, а отстаивать интересы государства на всех уровнях. Мне не нравились эти перемены. Все большее влияние на наши исследования стали оказывать военные. Со временем нас даже передали на формальный баланс Министерства обороны, хотя КГБ продолжал нас плотно опекать. Окончательно я понял, что мои дни сочтены, когда из исследований вывели значительную часть ресурсов и обособили их тот самый проект.

– И благая цель перестала быть благой? Даже название проекта – Злые дети…

– Злые дети – это присказка, придуманная лаборантами, – отмахнулся Романов. – ЗД – это просто аббревиатура, полученная из первых букв фамилий двух руководителей проекта, которые выросли, можно сказать, на моих руках в больших специалистов, а потом увели мое детище.

– А кто эти люди?

Романов с изумлением уставился на Виктора.

– Хм, – смущенно сказал старик. – Их фамилии Захаров и… Даурский.

Макаров словно получил удар в челюсть от боксера-супертяжа. Он, конечно, уже догадывался, что дядя Семен имел прямое отношение к проекту. Но что он оказался его руководителем!

– Ты не знал, сынок? – сочувственно спросил Романов. – Надеюсь, Старый не будет на меня в обиде, что я это сказал. Сам же тебя ко мне прислал.

– А почему Старый? – нашел в себе силы спросить нокаутированный Макаров.

– Они с Захаровым стали со временем патриархами педологии. Я-то остался сугубо консультантом на какое-то время. Впрочем, не такое уж и малое. Вот их и прозвали – одного Старым, другого Седым. И решали они уже совсем другие вопросы. Насколько я знаю, блокирование сознания было одной из задач, не самой приоритетной. Я знаю, что работы в этом направлении велись, но я не в курсе их успешности. Это не моя сфера. Видимо, кое-чего они все же в этом плане достигли.

– А чему нас учили?

– Всему. Вас учили и вас изучали. Вы должны были стать экстраспециалистами в разных областях человеческой деятельности. Но обычные методы обучения здесь не помогали. Поэтому, во-первых, отбирался только самый первоклассный материал. Уж извини, что я так цинично о вас говорю. А во-вторых, на вас опробовались самые разные способы стимулирования. И психологические, и медикаментозные, и гипноз, и даже хирургические. Я знаю случаи, когда ребенку вживляли микроэлектроды в мозг. Впрочем, это не сработало, слишком тонкая субстанция. В итоге все же им пришлось признать, что сверхчеловек, который может абсолютно все, – недостижимая цель. Человеческий мозг просто не приспособлен для такой нагрузки. Поэтому по моему совету они были вынуждены разделить обучающихся на потоки согласно приоритетным задачам.

– То есть стали готовить узких специалистов?

– По сути да. Но на самом деле, любой из этих узких специалистов на выходе мог заткнуть по большинству непрофильных дисциплин лучшего выпускника элитных вузов, для которого эта дисциплина была бы профильной. Но вот свою задачу наш выпускник знал просто в совершенстве.

Макаров едва не сказал, что идеальные убийцы из их школы выходили действительно мастерами своего дела. Но удержался. Ему показалось, что старик-идеалист не был в курсе этой стороны работы интерната. Он не хотел делать ему больно. Ведь старик мечтал о всемирной справедливости, а не о том, чтобы его науку использовали для подготовки киллеров.

– Я помог тебе? – спросил Романов. Кажется, ему действительно хотелось помочь.

– Да, огромное вам спасибо. Вы словно мешок с моей головы сняли. Я перестал быть слепым. Только вот что с этим мне делать, пока не знаю.

– Езжай к Мозгоправу, – посоветовал Романов.

– К Басаргину?

– Ты его знаешь?

– Нет, но вы не первый, кто мне советует к нему обратиться.

– А только он может помочь, если в твоей голове что-то напортили. Он был главным по этой части. Он помладше меня будет. Лет эдак на двадцать. Тоже ушел от них, но позже меня. Где-то в начале нулевых годов. Матерый зверюга. Если кто и перепаяет твои проводочки, то только он.

В этот момент зазвонил телефон в кармане Макарова. Тот самый, что дал ему Даурский. Высветившийся номер был ему неизвестен. Он мгновение поколебался, но все же нажал кнопку приема.

– Витя? Это Снежкова, – произнес голос в трубке. – Этот номер мне дал Сергей Носов. У меня плохие новости.

42.

Макаров гнал машину по темной трассе, сжимая руль так, что побелели костяшки. Он не мог поверить в случившееся. Он знал, что это правда, но поверить не мог. Просто не мог.

Серега Носов привел на их «явку» очередную пассию, наврав дома, что он патрулирует город в ночном наряде. Это его любимая отмазка. Его жена, хозяйственная простушка, верила в эту чушь. Или делала вид, что верит. В квартире он нашел труп Даурского.

Анна говорила с Макаровым мягко, чуть ли не извиняющимся голосом. Будто пытаясь смягчить новость, сообщила, что обвинения по поводу убийства Лермана с него сняты, потому что с помощью камер четко идентифицирован автомобиль, принадлежащий члену банды Магомеда, который дежурил возле дома, где погиб хакер. Видимо, Мишу просто каким-то образом вычислили.

На Макарове, таким образом, только две служебные проверки – превышение полномочий при задержании опасного преступника, в результате которого тот был убит, и сокрытие от следствия важного свидетеля Михаила Лермана.

В квартире все еще работали эксперты-криминалисты, и Макаров сорвался в ночь, хотя ехать ему больше ста километров и он вряд ли застал бы тело Даурского на месте. Но на какое-то время логика отказала.

Он просто обязан был быть там.

Он бил кулаками по рулю, орал в полный голос. Дядя Семен не умер от болевого шока или потери крови. Ему сломали шею. Эта кровожадная тварь добралась до него!

Ярость душила Макарова. Дядя Семен был единственным близким ему человеком на этой Земле. Макаров проклинал себя за то, что оставил его одного. «Виктор-победитель» что-то пытался вякнуть о ловушке, о том, что плевать на Лермана, ведь сейчас за Макаровым побег из-под охраны, а про это Снежкова не сказала ни слова. Но Макаров и «Витя» легко его заткнули. Хладнокровный циничный карьерист был просто раздавлен бешеным напором эмоций.

За два квартала до места на узкой улочке, забитой припаркованными машинами, дорогу Макарову перегородил мусоровоз. Он стоял неудобно, не у самой обочины, не позволяя проехать. Два мужика в оранжевых светоотражающих жилетках лениво толкали по дороге мусорный контейнер.

– Быстрее давайте! – крикнул им Макаров. Нервы и так уже натянулись до предела, и вынужденная задержка на последних шагах выводила его из себя.

– Пошел на х… – спокойно и акцентированно ответил один из мусорщиков.

Не отбрехнулся, а именно четко и осознанно послал. Это оказалось последней каплей. Макаров выскочил из машины и стремительно пошел к наглецу. Багровая пелена залила глаза. Жгучая боль кольнула затылок – «Виктор» выбрался из своего схрона и пожелал взять бразды на себя. В тот же миг в голове словно завыл сигнал тревоги, но ничего сделать «Виктор» уже не успел. В лицо ему смотрели зрачки двух пистолетов. И лица «мусорщиков» не оставляли сомнений – никаких шансов у Макарова нет. Это профессионалы.

Один из них, широкоплечий, но узкобедрый человек с холодными серыми глазами, приблизился. Ровно на столько, чтобы в самом лихом рывке Виктор не смог бы на него напасть.

– Ты мне не нравишься, – ровным голосом произнес человек. – Ты – скверна. Ты опасен. Но ты зачем-то нужен Седому. Поэтому живи. Пока.

Мусоровоз медленно отполз в сторону. Из-за него выехал черный минивэн. Боковая дверь открылась. Сероглазый качнул стволом – полезай. Виктор подчинился.

– Повернись ко мне спиной и сцепи руки.

Макаров вздохнул и выполнил указание. Потому что Анна Снежкова, майор юстиции, инквизитор из Отдела собственной безопасности Следственного комитета России, отдала его таким же холодным и ровным тоном, что и сероглазый убийца, и тоже держала Макарова на прицеле.

Через мгновение на его запястьях защелкнулись наручники.

43.

– Я искренне сочувствую твоей утрате, – произнес профессор Захаров.

Но в голосе его не было ни миллиграмма сочувствия. Одет стильно и элегантно, но старомодно. Вид имел самодовольный и слегка высокомерный. Похоже, его просто распирало от удовольствия по случаю удачно решенной задачи.

Профессор вышагивал по тропинке загородного поместья, куда привезли Макарова с мешком на голове. Он заложил левую руку за спину, а в правой держал аристократичную тросточку и помахивал ею при ходьбе. Впереди них в десяти шагах шли сероглазый убийца, которого Профессор представил как Романа, и Анна. Спина Снежковой натянулась, как струна, будто ее жег взгляд Макарова. Он несколько раз пытался заглянуть ей в глаза, но она их старательно отводила. «Виктор» решил, что это хороший признак, ей неприятно предательство. Но Макаров не обольщался. Возможно, ей неприятен он сам, а не то, что она сделала.

Макарова подмывало одним ударом перебить кадык самодовольного старика. Но, во-первых, это не имело смысла – что бы он стал делать потом? А во-вторых, позади шли еще два бойца, державшие пистолеты в опущенных руках, а вовсе не в кобуре. Не факт, что он успел бы осуществить свое намерение.

– Мы с Семеном имели много разногласий, – продолжал Захаров. – Но он был достойным человеком и великолепным профессионалом.

– Поэтому вы его убили, чтобы выманить меня?

Профессор удивленно посмотрел на Макарова.

– Приказ доставить тебя сюда отдал я, это правда. Но к смерти Семена мы отношения не имеем. Просто воспользовались возможностью.

– И зачем я здесь?

Захаров сделал паузу, чтобы ловко сбить с дороги шишку своей тростью. А заодно обдумать ответ.

– Потому что ты мне нужен.

– Зачем?

– Потому что ты уникален. Даурский в тебя вложил всю душу, все свои умения. И только несчастный случай едва не испортил всю его работу.

– И в чем же моя уникальность? – скептически спросил Макаров.

– Это непростой вопрос. Ты знаешь суть нашего проекта?

– В общих чертах. Я ехал со встречи с Романовым.

– О! Великий Романов! – засмеялся Профессор. – Это наш с Семеном наставник и проводник!

Мгновение жизнь Захарова висела на тонюсеньком волоске. В глазах Макарова потемнело от его смеха, и «руливший» в последние минуты «Виктор» провалился на самое дно, а Макаров только чудовищным усилием воли не позволил себе заткнуть глотку этому глупому павлину.

– Но он мог рассказать тебе о самой педологии и о том, что стало базой нашей работы. А дальше мы пошли своим путем.

– И каким же? – почти спокойно спросил Виктор, возвращая себе «пульт управления».

Захаров посмотрел куда-то в небо, и лицо его осветилось вдохновением.

– Я расскажу тебе. Если тебе будет интересно, то я тебе расскажу во всех подробностях. И могу даже научить, ведь ты сделан способным понять даже то, чего не знал раньше. Но позже. Сейчас у нас нет на это времени. Но у нас его много в целом. Понимаешь? У нас масса времени, но у нас его нет.

Профессор тихонько засмеялся. Он себе откровенно нравился. И это не нравилось ни Макарову, ни «Виктору», ни даже «Вите», хотя тот вообще почти не проявлялся. «Витя» и раньше был несколько робким, но сейчас просто затаился, как кот под диваном.

Триединство постепенно переставало пугать Макарова до чертиков. Он потихоньку научился различать авторов мыслей в его собственной голове. Причем сам «владелец головы» оказался в ней равноправным сожителем, а вовсе не ответственным квартиросъемщиком. Это сбивало с толку и выводило из себя поначалу, но мало-помалу «жильцы» учились сосуществовать. Кто-то из троих вспомнил американский фильм про знаменитого ученого-математика, который, по совместительству, являлся классическим шизофреником и много лет жил с несуществующим соседом по кампусу. Когда его болезнь вышла наружу, он сумел своим великолепно тренированным разумом совместить две реальности. Он продолжал общаться с мнимыми людьми, зная, что их нет, и это не мешало ему оставаться известным ученым и преподавателем.

Кто из троих вспомнил этот фильм? Не Витя точно. Он его не видел. То ли Виктор, то ли Макаров. Личности в голове не существовали обособленно, не имели четких границ. Они скользили по разуму, переплетаясь и взаимопроникая. Поэтому иногда было трудно, а то и невозможно понять, кто именно сейчас держит руль и чья именно мысль прозвучала в голове.

Но характеры личностей были видны однозначно. Макаров – следак, человек чести, резкий и непримиримый к подлости, в определенной степени циник, как все следаки, всю жизнь имеющие дело с преступниками и отребьем, обладатель внушительного опыта общения с людьми самых разных категорий и слоев, знаток людских душ. Виктор – человек, не имеющий представления о том, что такое мораль, способный ради достижения цели ограбить слепого нищего или удушить котенка, при этом интеллектуально развит просто недостижимо, коварный, жестокий, но странным образом имеющий те же цели, что и Макаров. Злой Ребенок. И Витя… Кто это такой – совершенно непонятно. Добрый. Мягкий. Наивный. Честный. Словно книжный ребенок, выросший в любви, а теперь в ужасе и отчаянии оттого, что вынужден жить во взрослом теле, да еще с двумя этими страшными мужиками.

– Педология, апологетом которой был дражайший Михаил Михайлович Романов, – продолжал Захаров, не замечая, что в его собеседнике что-то не так, – наука в известной степени романтическая. В отличие от того, что делали педологи Запада, наши марксисты не просто ковырялись в мозгах своих испытуемых. Они создавали человека будущего!

– Да-да, – скривился Виктор. – Строители коммунизма и первопроходцы звездных дорог. Гагарин не из ваших был?

– Нет, – серьезно ответил Захаров. – Гагарин, безусловно, лицо Советской империи, но совершенно нормальный обычный человек, любитель женского пола и отнюдь не противник крепких напитков. Кровь от крови и плоть от плоти своей рабоче-крестьянской страны. Да и погиб он раньше, чем мы, молодые да ранние, пришли на проект.

– Романов считает, что вы с Даурским окончательно сломали то, над чем он трудился.

– Старый романтик, – улыбнулся Захаров. – Никто ничего не ломал. Мы просто привнесли в их комсомольскую чушь струю здорового прагматизма. НКВД, а потом и КГБ изначально интересовались практической стороной вопроса. Да, КГБ – передовой отряд Партии, как тогда говорили. И нельзя сказать, что там плевать хотели на коммунизм и мировую революцию. Нет. Но когда Коммунистическая партия говорила, ЧТО нужно сделать, КГБ всегда занимал вопрос – КАК. Так вот именно наш проект и призван был давать некоторые ответы на этот вопрос.

– Романов сказал, что вы вместе учились.

– Да. На факультете психологии. Но потом наши пути разошлись. Семен всегда был блестящим, гусаром. Ему принадлежали лучшие женщины, все ему давалось легко, – в голосе Захарова проскользнула нотка затаенной ревности. – КГБ обратил на него внимание еще на третьем курсе. Сразу после окончания университета он ушел к ним. Он мало рассказывал об этом периоде. Кажется, выполнял какие-то оперативные задачи и занимался подготовкой и психологической обработкой их личного состава. А я занимался чистой наукой. Но потом мы встретились на проекте.

– Это было в конце семидесятых?

– Да. Мы были молоды, полны энергии и готовности своротить горы. Но в воздухе уже появился запах. Пока это был запах тлена. Коммунистическая идеология не выдержала проверки реальностью. И миром. Понимаешь, русские могут уничтожить любого врага. Они могут вырастить ананас в Заполярье или повернуть реки, покорить космос или соседей. Но они не умеют жить без надрыва. В спокойной обстановке они начинают пить и воровать. На наших глазах великая держава начинала гнить от корней до самых верхушек. Вожди плевали на народ, народ отвечал им взаимностью.

– Но вы продолжали растить людей будущего?

– Не смейся. Именно так. Мы в какой-то мере были бо́льшими романтиками, чем те, кто ставил нам задачи. И, что еще более удивительно, наши кураторы из КГБ тоже ими были. И где-то в середине восьмидесятых, когда мы уже были полновластными хозяевами проекта ЗД, к нам пришел куратор. И мы имели очень серьезную беседу.

– Готовили заговор?

– Можно сказать и так, – не принял шутливого тона Захаров. – В КГБ понимали, к чему идет дело. Есть конспирологическое мнение, что именно сам КГБ это все и затеял. По одной версии, чтобы банально украсть «золото Партии», по другой – чтобы спровоцировать неблагонадежных, а потом, когда они высунут головы, просто махнуть косой. Ерунда все это. КГБ был могущественной организацией, но не всемогущей. И люди там, в отличие от партхозактива, реально болели за страну. Остановить надвигающуюся катастрофу оказалось не в их силах. Поэтому проект официально закрыли. А на самом деле вывели все ресурсы в якобы частное предприятие. Таким образом рубеж девяностых мы прошли незамеченными. И продолжили работу. КГБ подготовил контрудар. И оружием этого контрудара должны были стать вы.

– Злые дети?

– Злые дети. Правда, так вас начали называть позже. Чтобы прикрыть истинное назначение работы, ее формально передали под крыло армии. Мы понимали, что, когда все рухнет, армия останется незыблемой. А на Госбезопасности будут отрываться по полной программе. Что страну ждут годы, а то и десятилетия беспамятства и безумия. Что Россию будут рвать в клочья воры и совершенно неприкрытые враги. Так и случилось. Но любой ураган кончается. После него остаются разруха и обессиленность. И вот тогда в дело должны вступить вы.

– Мы?

– Да. Из вас уже тогда, начиная с восьмидесятых, готовили не просто врачей, полководцев или космонавтов. Из вас готовили настоящих патриотов России. Когда придет ваше время, вы должны подхватить упавшее знамя погибшей страны. Державы. Империи, в конце концов. И время это уже пришло. Вы же не просто хорошие специалисты. Вы – лучшие. Вы – идеальные. Вы почти все уже на тех местах, где должны быть. Вам нужен только сигнал.

– Чтобы взять власть?

– Дурак! – чуть не закричал Захаров. – Вы уже у власти. Вам нужно только повернуть ее в нужную сторону. Взять ее и сделать Россию такой, какой она должна быть. Великой!

– То есть вы внедрили своих выпускников в эшелоны власти?

– Нет! В том и дело, что никто никого никуда не внедрял. Максимум – легкая протекция. Мы воспитали и выучили вас так, что вы в любом случае оказывались вне конкуренции. Мы сделали вас не просто вундеркиндами в каких-то отраслях, хотя и это правда – вы лучшие. Но мы научили вас достигать цели и, главное, знать, что это за цель.

– И что это за цель?

– Ты не слушаешь? Я же сказал – вернуть России ее законное место. Место великой державы. Вы, «злые дети», сейчас на лучших счетах в самых разных областях. Среди вас есть инженеры, химики, юристы, военные. Вы уже плотно занимаете ведущую роль в руководстве среднего звена страны. Пришло время двигаться дальше. Надо только сломить естественное сопротивление олигархата и клептократии, которые сейчас занимают уровень перед вами и просто так его сдавать не захотят. В вашей организации хватает наших людей.

– А я-то тут при чем? От меня толку нет, у меня память отшибло.

– Ты – очень даже при чем. Дело в том, что ты был любимым детищем Даурского. Он делал из тебя лучшего из лучших, настоящего сверхчеловека. Лидера. Лидера страны. Лидера нации!

Макаров посмотрел на Профессора совершенно ошарашенным взглядом. Услышанное казалось диким бредом воспаленного воображения, но Захаров вещал вдохновенно. Он не выглядел сумасшедшим. Увлекшимся – да. Но не душевнобольным.

– Постойте-постойте, – Макаров даже сделал защитный жест. – Вы меня в вожди, что ли, агитируете? Да я же просто следователь. Да, по особо важным, но таких у нас сотни.

– Следователей сотни, а ты один. Но чтобы раскрутить твой ресурс, надо немного поработать.

– Перепаять проводки в моей голове? – усмехнулся Макаров.

– В какой-то степени.

– А почему они перепутались?

– Это сложная и печальная история, – вздохнул Захаров.

– Расскажите, – потребовал Макаров.

– Ты уверен? Это произошло давно и очень многое испортило.

– Я должен знать.

Захаров вздохнул.

– Ты был лучшим учеником. Лучшим воспитанником. Даурский вложил в тебя все, что знал, что умел. Вложил душу. Он считал это своим долгом. Но… Гормон оказался сильнее любой программы. Тебе было шестнадцать и ты просто взял и влюбился.

Воспоминание ударило, как молния. На миг Макаров ослеп и оглох. Эта девушка из сна… Девичья грудь и мягкие губы, горячий шепот. Шорох листьев и травы под ногами, качающийся свет фонарей, смех. И резкие лучи прожекторов, чьи-то крики и команды, лай собак. И кровь на его руках.

– Вы сбежали. Не ушли в побег, а просто решили глотнуть воздуха свободы. Подростки так любят свободу. Охрана переусердствовала. Они не понимали, что делают. Они просто охраняли объект и получили приказ задержать. Она проходила обучение по специальной программе и, когда вас настигли, оказала жесткое сопротивление. И эти уроды не нашли ничего лучшего, чем застрелить ее на твоих глазах.

– Софья, – пробормотал Макаров, разглядывая ладони, будто на них все еще оставалась ее кровь.

Захаров с интересом посмотрел на него.

– Да, Софья. После этого случая у тебя произошел сильнейший нервный срыв. Даурский был в отчаянии, но травма оказалась настолько сильна, что продолжать обучение по прежней программе ты просто не мог. Поэтому он был вынужден поставить тебе блок и снять с забега.

– Блок? Что за блок?

– Это слишком обширная тема. Я расскажу тебе об этом позже. Так вот. Ты закончил обучение блестяще, но уже по обычной интенсивной программе. От проекта тебя отстранили. Но Даурский не сложил руки. Он надеялся, что найдет способ справиться с твоей психической травмой и вернуть в проект. Этим он и занимался последние лет пятнадцать.

– Почему он так за меня цеплялся?

Захаров остановился, улыбнулся. Но улыбка его была недоброй.

– Потому что он твой отец, Витя.

Однажды Макаров проходил обучение по дайвингу. Одно из упражнений заключалось в том, что ученик сидел на дне бассейна с грузом и старался не всплывать как можно дольше. А тренер наверху считал секунды вслух. Макаров тогда победил остальных учеников. Но он навсегда запомнил то жуткое ощущение горящих от углекислоты легких, громкий стук пульса в ушах и звук голоса тренера, пробивающегося к нему сквозь метровую толщу воды. Сейчас голос Захарова слышался так же. Будто он здесь и не здесь одновременно.

– Как-то многовато сегодня новостей для моего слабого организма, – выдавил он с вымученной улыбкой.

В глазах Захарова появился злой прищур. Он, наконец, нашел способ хоть немного отомстить так не вовремя помершему сопернику.

– Папа твой, Витя, как я уже говорил, был гусар, любимец богов. Но и у гусар случаются неудачи. От него ушла жена, твоя мать. Ушла к его товарищу, блестящему разведчику. Даурский настоял, чтобы сын остался у него на попечении. Иначе грозился поднять скандал, и это уничтожило бы карьеру ее избранника. Она согласилась. И Семен все свои силы, которых оставалось много, бросил на то, чтобы сделать из тебя настоящего Короля. А жена вместе со своим новым мужем через год погибли где-то в Польше. Злые языки судачили, что Семен имеет к этому отношение, но я не верю. Не настолько он был влиятелен.

Захаров с усмешкой разглядывал человека, у которого рушится мир. Эта картина забавляла.

– После развода его положение в проекте пошатнулось. А после твоего нервного срыва, который, фактически, поставил крест на его главном эксперименте, он и вовсе покинул руководящую должность. И постепенно стал от нас отдаляться, пока не отдалился совсем.

– Но связи с вами он не порвал, – хрипло произнес Макаров, пытаясь прийти в себя. «Витя» выл от боли, и Макарову стоило большого труда не дать этим эмоциям отразиться на его лице.

– Нет, он встречался со мной буквально на днях. Требовал, чтобы мы держались от тебя подальше. Грозил в противном случае уничтожить нас.

– Он мог?

– Физически – нет. Но он мог предать огласке нашу работу. И тогда события могли пойти непредсказуемым путем. История Злых детей, конечно, выглядит несколько фантастически. Но те, кто сейчас управляет страной, лишены как фантазии, так и предрассудков. Они кинули бы все силы на уничтожение любой угрозы для себя. А мы – очень серьезная угроза.

– Поэтому вы и закрыли проект, когда сбежал Механик?

– Ты и это выяснил? Уважаю, – снисходительно кивнул Захаров. – Никто проект не закрыл. Но мы были вынуждены свернуть ту деятельность, которую можно легко заметить. Персонал временно распустили, а ценных сотрудников, тех, кто нам понадобится позже и мог бы как-то вывести на руководство проекта, законспирировали. Мы не можем рисковать раскрытием нашего проекта. Поэтому мы вынуждены позволить Механику вести на нас охоту, а не охотиться на него самим.

Захаров прошел вперед. Остановился. Обернулся.

– Ты мне нужен, Витя. Ты наше недостающее звено. Чтобы вывести тебя на нужный режим, понадобятся какое-то время и серьезные усилия. Потом несколько лет на то, чтобы ты реализовал заложенный потенциал. Лет через пять ты вполне можешь претендовать на пост руководителя СКР. Ладно, не пять – семь-восемь. А там, сделав себе сильное имя на борьбе не только с банальной преступностью, но и со скверной в российской знати, ты выйдешь на прямую дорогу к президентству.

– Вы так легко это говорите, – усмехнулся Макаров. – Меня растопчут еще на дальних подходах, как только унюхают опасность. Вы же сами говорили.

– Да! Но ты упускаешь один момент, – Захаров пристально уставился на Макарова. «Виктор» чуть выдвинулся вперед.

– Злые дети?

– Злые дети, – подтвердил Захаров. – Ты не один. Вас уже сотни на самых важных ключевых точках. Пока в среднем звене, но вы уже можете блокировать любые попытки вас подавить силой. А к тому времени, когда ты наберешь ход, твои братья займут уже и более серьезные посты. Роман – мой лучший ученик. Он не даст никому причинить тебе неприятности.

Роман, все это время стоявший спиной к ним, на миг повернул голову и тут же снова отвернулся. И этого мгновения, короткого взгляда Виктору хватило, чтобы понять – Захаров сильно недооценивает своего выкормыша. У него свои идеи и планы. И с планами Захарова они не очень согласуются.

– Ты готов к нам присоединиться? – вкрадчиво спросил Захаров.

Виктор насторожился. Если сейчас согласиться, это будет выглядеть слишком наигранно. Это слишком серьезное решение, чтобы принимать его вот так, спонтанно. Захаров не поверит и начнет его подозревать. Отказываться тоже не стоило.

– Я должен похоронить… отца, – хмуро сказал Виктор. – И найти того, кто его убил. После этого мы вернемся к разговору. Как я смогу вас найти?

– Мои люди всегда будут на контакте с тобой, – успокоил Захаров. – Тебе надо только сказать им, что ты готов. Но не затягивай с решением. Помни – у нас много времени, но у нас его нет.

44.

Макарова усадили все в тот же черный микроавтобус с затемненными окнами. Но на этот раз мешка на голову ему надевать не стали. И это Макарову сильно не понравилось. Разговор с Профессором вышел, конечно, информативным, но его результат никак не свидетельствовал об установлении доверия.

Анна Снежкова, все еще одетая в мундир следователя, села напротив Макарова. В ее руке был пистолет, но она держала его, направив ствол в пол, и по-прежнему старалась не встречаться с Макаровым взглядами.

– Все было чисто «по работе»? – с укором спросил Виктор.

Анна не ответила, но пистолет в ее руке дрогнул.

Кроме нее в машине был водитель и два здоровенных парня во главе с сероглазым убийцей Романом.

Минут пятнадцать они колесили по извилистой дорожке с хорошим асфальтом среди лесов, а потом выбрались на шоссе. Макаров слегка расслабился. Но еще через десять минут они снова свернули на второстепенную дорогу. Анна недоуменно посмотрела на Романа, а внутри Макарова раздался сигнал тревоги. Что-то шло не так. Витя застыл от страха, а вот Виктор начал лихорадочно просчитывать варианты. Все они выглядели плохо.

– Мы едем не туда, – напряженно сказала Анна.

– Мы едем туда, куда нужно, – отрезал Роман.

– Это неправильно, – настаивала Снежкова. – Седой сказал…

– Седой сделал неверный ход, – в голосе Романа зазвенела сталь. – Нам не нужен никакой президент со стороны, да еще через пятнадцать лет.

– Он из нас!

– Нет. Он порченый. Одно гнилое яблоко может уничтожить весь урожай.

Виктор открыл рот, чтобы вставить словечко, но сидевший рядом с Романом громила недвусмысленно передернул затвор пистолета и направил его Макарову в голову. Тому не оставалось ничего другого, кроме как заткнуться.

– Ты хороший солдат, – сказал Роман Анне. – Но ты не видишь всей картины. У нас уже все готово. Нам не нужно ждать пятнадцать лет.

– Но что скажет Седой?

Роман ничего не ответил, и его молчание сказало все лучше, чем любые слова.

– Ты с нами? – спросил он после паузы.

Анна долго не могла принять решение, но потом все же едва заметно кивнула головой.

– Аня… – начал Виктор, но громила просто врезал ему по зубам рукояткой пистолета.

Прямо по курсу замаячил поросший молодым сосняком старый песчаный карьер. Похоже, это и был финальный пункт проживания Виктора Макарова на бренной земле.

– Кого еще нелегкая несет? – недоуменно сказал водитель, глядя в зеркало заднего вида.

Громила с пистолетом обернулся посмотреть. Это был хоть и призрачный, но шанс. Виктор резко толкнул его вооруженную руку от себя и обратным движением засадил ребром ладони в горло. Громила всхрапнул, выпучив глаза. Но в тесном салоне амплитуда удара оказалась недостаточной, чтобы причинить ему серьезное повреждение.

Понимая, что это все равно конец, Виктор, как игрок в американский футбол, рванул вперед и плечом ударил громилу в грудь, опрокидывая на второго охранника. Прямо над ухом грохнул выстрел. Дульное пламя опалило Виктору щеку. Из-за спины послышался крик, и автобус вильнул вправо – пуля попала водителю в затылок.

Роман перегнулся через ряд сидений, пытаясь перехватить управление. Но в этот момент что-то сильно ударило микроавтобус в корму, и он рухнул с края обрыва.

Карьер уже давно осыпался и заплыл, поэтому высота его не превышала четырех метров, но автобус все равно завалился на бок и так съехал на дно, ломая поросль.

Виктор сориентировался быстрее других. Возможно, потому, что лежал сверху кучи-малы. Он дернул сдвижную боковую дверь автобуса, которая сейчас оказалась на потолке, молясь, чтобы ее не заклинило от удара. Молитва помогла.

Оттолкнувшись от копошащихся друг на друге охранников, Виктор подбросил себя в образовавшийся проем. И, уже втягивая ноги, глянул вниз. Анна видела его маневры. Она не была ранена. Ей никто не мешал. И в ее руке был пистолет. Долгую секунду они смотрели друг на друга. А потом Виктор просто выскользнул наружу и спрыгнул на песок.

Что ударило автобус в корму, стало понятно сразу. На краю обрыва стоял «УАЗ-Патриот» со смятым капотом.

Использовать фору не удалось. Распахнулась задняя дверь и оттуда вывалились оба охранника. Убегать теперь смысла не было. Поэтому Виктор бросился им навстречу. Еще инструктор по рукопашному бою учил – отбиться одному от троих можно только в кино, задавят просто числом. Но можно напасть одному на троих и одержать победу.

Виктор прыгнул на первого охранника обеими ногами вперед, вложив в удар и их сдвоенную силу, и кинетическую энергию всего тела, усиленную импульсом прыжка. Он даже услышал, как хрустнули ребра противника. Они пробили легкое. Охранник отлетел в сторону на полтора метра, выронив пистолет, упал и захрипел, на его губах запузырилась розовая пена.

Кувырок с перекатом, пистолет упавшего уже в руках Виктора. Но он не успевал, отчаянно не успевал. Второй охранник, тот самый, которого он опрокинул в салоне, двигался как барс, несмотря на свои впечатляющие габариты. Мягко, стремительно, даже грациозно. Виктор сразу вспомнил, где он видел похожие движения. Так же двигалась Ольга в Лосином Острове. Механик. Идеальный убийца. Если хрупкая девушка смогла его банально избить с сухим счетом, то этот мамонт просто сотрет в порошок. И пистолет не поможет, потому что он тоже вооружен. Виктор даже успел заметить, что немного в стороне уже стоят Анна и Роман. И ничего не делают. В этом не было необходимости. Громила в помощи не нуждался. На лице Романа даже проявилось что-то похожее на эмоцию – насмешливая ухмылка. Глядя на приближающегося амбала, Виктор почувствовал, будто вышел с топором на танк.

Макаров попытался вскинуть пистолет, понимая, что это бесполезно. Потому что громила уже поднял свой ствол и палец у него на спуске уже напрягся. Макаров зажмурился, Витя вскрикнул, Виктор зло выругался.

Но ничего не произошло. Макаров открыл глаза и увидел, как охранник валится назад, словно падающая доска, а во лбу у него виднелось аккуратное темное отверстие.

– Нет! – крикнула Анна.

На лице Романа снова появилась каменная маска. Он целился в Макарова. А Анна попыталась ему помешать. Роман оттолкнул ее в сторону лежащего на боку микроавтобуса. Она ударилась о крышу, выронила свой пистолет, потянулась за ним и уже распрямлялась. Роман, не меняя позы, выстрелил ей в грудь и снова навел ствол на Макарова.

Анна как-то совсем по-бабьи охнула, выронила пистолет, устало привалилась к машине. Ее колени подогнулись, и она медленно сползла на песок. Сделала несколько судорожных движений горлом, будто пыталась то ли вдохнуть, то ли что-то сказать. Она посмотрела на Макарова. В ее взгляде была боль, было недоумение и раскаяние. Ее губы шевельнулись.

– Прости, – догадался Макаров.

А потом ее взгляд остановился. А Макарову снова стало больно.

– Ты умрешь, – прохрипел он, поднимая пистолет и не понимая, почему Роман до сих пор медлит.

– Кто ты? – громко спросил Роман.

– Я? – изумился Макаров.

– Ты знаешь, кто я, – ответил кто-то сзади.

Макаров обернулся и увидел, как Ольга легко спрыгивает с края обрыва и в волне песка съезжает вниз. Она целилась в Романа, а его ствол следил за ней, а вовсе не за Макаровым.

И в этот момент Роман перестал существовать. Макаров видел только Ольгу. Ту, которая убила Светлану и – он не сомневался – Даурского. Его отца.

Он перевел пистолет на Ольгу. И тогда Роман прицелился в него, а Ольга просто опустила пистолет.

– Я его не убивала, – сказала она, угадав мысли Макарова. – Я не прошу мне поверить, потому что сама бы не поверила. Но этот чертов старикан сломал себе шею своими собственными руками, чтобы я не смогла ничего у него выпытать. Никогда такого не видела. Если бы он остался жить, я бы стала поклоняться ему, как божеству.

– Кто ты? – снова потребовал Роман.

– Ты знаешь, Ромча.

– Он тот самый твой брат? – догадался Макаров.

Догадаться было нетрудно. В глазах самой опасной женщины из всех, которых он знал, светилась любовь и нежность.

– Да, Ромча, это я. Я изменилась, но это я. Я говорила, что никто нас не разлучит. Я держу слово. Я пришла за тобой. Мы можем уйти. И пусть этот мир горит в аду.

– Уйти? – недоуменно переспросил Роман. – Зачем уходить?

Ольга запнулась в замешательстве.

– Ромча, они сделали из нас нелюдей. Но мы люди. От них нужно уйти.

Она уговаривала его как малыша, и Роман рассмеялся.

– Сестренка, нам не нужно никуда уходить. Перед нами весь мир. Мы его возьмем голыми руками. Эти глупые старики нас многому научили. Они сделали нас всемогущими. И думали, что мы будем их послушными солдатиками. Старые маразматики. Они хотели, чтобы мы завоевали мир для них, бессильных, нерешительных импотентов. Они правы – мы можем завоевать мир. Но не для них, а для себя.

– Что ты говоришь, Ромча? – На лице Ольги отразился ужас. – Что эти ублюдки с тобой сделали?

– Они открыли мне глаза, показали мне мир и сказали – бери его, он твой. Нас сотни. Мы везде. И мы готовы. Ты со мной?

Ольгане могла сказать ни слова. Впервые Макаров видел, как пистолет задрожал в ее руке. Она медленно покачала головой.

– Я же говорил, – разочарованно сказал Роман, – что одно гнилое яблоко может погубить весь урожай. Ты заразилась от него глупой человечностью.

Роман вскинул пистолет в сторону Макарова, но выстрелить не успел. Ольга ногой швырнула ему в лицо старую консервную банку, а пока он отмахивался, сбила с ног Макарова так, чтобы он отлетел под защиту автобуса. Пуля пробила кузов в сантиметре от ее головы.

Ольга не могла поверить, что ее родной младший брат стреляет не в Макарова, а в нее саму. Но рефлексы сработали независимо от мыслей. Она рванулась в сторону, ушла перекатом, сделала несколько рваных непредсказуемых движений. А Роман, ее маленький Ромча, продолжал в нее стрелять и злился оттого, что не мог попасть.

– Что ты делаешь, Ромча?! – крикнула она, откатившись за автобус. – Это же я!

– Ты не со мной, – спокойно ответил Роман, перезаряжая оружие. – И ты про нас знаешь. А значит, мы, Злые дети, в опасности. Ты Механик. Значит, опасность вырастает в десять раз. А мой долг уберечь Злых детей от опасности.

– Но это же я!

– Какая разница – кто? – равнодушно пожал плечами убийца.

Ольга молча встала и вышла из-за укрытия. Она посмотрела на брата и прочла в его взгляде приговор. И когда он уже нажимал на спусковой крючок, выстрелила от бедра.

Пуля ударила Романа в грудь и сбила с ног. Пистолет отлетел в сторону. Когда Макаров подошел к Ольге, Роман еще шевелился.

– Он не остановится, – сказал Виктор, щелкнув предохранителем.

Ольга вскинула руку в предостерегающем жесте.

– Это не Ромча, – сказала она и три раза выстрелила брату в грудь.

Они поднялись вверх по склону. «УАЗ» оставался вполне на ходу, даже капот удалось закрыть на защелку. Крепкая машина – подумал Макаров.

Он сел за руль, Ольга молча пристроилась рядом. Макаров посмотрел ей в глаза. Это были глаза мертвого человека.

– Меня научили не давать себя убить, – безжизненным голосом сказала она. – Я не смогла нарушить это правило.

– Это был не твой брат, – сказал Макаров, выруливая на дорогу. Витя тихо всхлипывал, отходя от шока. Виктор молчал. Устал, наверное.

Они молча ехали минут пять.

– Я знаю, где Седой, – сказал Макаров.

Ольга кивнула.

– А я знаю, где Мозгоправ.

45.

– Я тебя помню, – заявил Петр Андреевич Басаргин по прозвищу Мозгоправ.

Он пригласил их на кухню и усадил там за большой обеденный стол, едва вписывающийся в скромные размеры комнаты. Жена с внуками все лето жили на даче, и он всласть холостяковал в мегаполисе. Свежий воздух его не манил, а грядки просто приводили в ужас.

– И что вы обо мне помните? – спросил Виктор.

– Давай сначала уточним цель твоего визита и что ты сам помнишь, – уклончиво ответил доктор.

Внешне он походил скорее на хирурга, какими их часто изображают, чем на психолога. Абсолютно лысая голова, кустистые брови, широкие, несколько костлявые плечи, длинные мощные руки с крупными ладонями, густо покрытые курчавыми волосами, многие из которых поседели.

– Не помню практически ничего, – пожал плечами Виктор. – А цель – хочу вспомнить.

Басаргин с сомнением на него посмотрел.

– Это очень щекотливая тема. Я должен понять, что происходит. Расскажи все, что ты знаешь.

Минут двадцать Макаров выкладывал все, что смог откопать за последние дни. О проекте, о себе. Он не стал говорить, что случилось в старом карьере, ни к чему напрягать старика. Хотя Макаров почувствовал легкие угрызения совести, что использует старика втемную, но Виктор легко преодолел эту преграду.

– Во мне сейчас будто три человека живут, – пожаловался он.

– Голоса?

– Нет. Я не знаю, как это объяснить. Я читал литературу – это не раздвоение личности. Мои словно одновременно во мне находятся. Они разные, и я не знаю, кто это. Вернее, знаю одного, того, который я сам. А еще двое появились. Как дядя Семен… как отец сказал – из-за кривой инициации.

– И кто они – ты не в курсе.

– Я же сказал. Не в курсе. Один только мешает, но он хороший. А второй… Он опасный. У него нет сердца. И он сильный. Он все чаще перехватывает управление, и его все труднее отогнать от руля. Если он победит окончательно… Я не хочу! Я хочу, чтобы вы починили мои мозги.

– А кто сейчас со мной говорит?

Макаров запнулся, задумался.

– Это говорю я, следователь по особо важным делам Виктор Макаров.

– Уверен?

Виктор снова ответил не сразу.

– Да. Но тот, второй, стоит рядом.

– И не пытается отнять руль? Ведь ты сейчас, по сути, предложил его убить.

Макаров с удивлением пожал плечами.

– Кажется, нет.

– Не догадываешься, почему?

– Нет.

– Потому что он – знания и умения. А следователь Макаров – опыт. Знания без опыта бесполезны. Если он победит окончательно, он не станет убивать в себе следователя Макарова, потому что тогда превратится в блестящего студента без малейшей практики. Представляешь – в твои-то годы?

Макаров ошеломленно молчал.

– Ты давно с ними живешь?

– Не очень, пару недель.

– Но ты понимаешь, что ты приобрел невероятные способности?

– Да.

– И ты привык к ним. Привык быть всемогущим. И если убить этого второго, то ты снова станешь обычным. Это можно сравнить с неудачной операцией на глазах слепого. Он никогда не видел мир и вдруг прозрел, он потрясен его многообразием и красками. А потом раз – и снова темнота. Он много лет в ней жил и не страдал. Но после прозрения… Среди таких пациентов количество самоубийств зашкаливает за все известные рамки.

Макаров был подавлен перспективами, он не задумывался об этом аспекте. Виктор внутри насмешливо хихикнул.

– А как это работает?

Басаргин внимательно посмотрел на Ольгу. Та сидела за столом молча, пустым взглядом уставившись в стенку, и не двигалась, словно ее выключили на время.

– Ты же не ждешь от меня научных выкладок?

– Нет, – успокоил Виктор. – Да я их и не пойму.

– Ладно, попробую популярно.

Басаргин тяжело вздохнул, чем напомнил профессора Романова. Тот так же уныло вздыхал, пытаясь сформулировать в своих ученых мозгах сложнейшие понятия так, чтобы их понял совершенно не владеющий темой человек.

– В процессе работы над созданием метода интенсивного обучения и прививания необходимых навыков мы столкнулись с одной проблемой. Не все обучаемые оказались в состоянии нормально принять и объем информации, и методы мощного воздействия на их психику для того, чтобы эти объемы могли быть усвоены в необходимые сроки. То, на что у детей в элитных спецшколах уходил год, мы вбивали в ваши головы за пару недель. Причем, в отличие от тех, гражданских вундеркиндов, вы усвоенное никогда не забывали. Оно могло уйти с поверхности и не отсвечивать, но при первой же необходимости извлекалось мозгом из своих глубин и использовалось по назначению.

– Да, – кивнул Макаров. – Было такое. Я в жизни не интересовался пауками, но вдруг выяснилось, что я знаю про них все.

– В общем, самым неприятным образом выяснилось, что некоторые подопытные – прости за термин – просто съезжают с катушек от таких нагрузок. Мозг у них недостаточно эластичен. Встала контрзадача – как, грубо говоря, отменить последнее действие. Стереть излишне вложенную информацию. Выяснилось – никак. Но в процессе решения этой задачи мы неожиданно для самих себя решили другую.

– Метод блокирования?

– Умница. Пирожок хочешь?

– Спасибо, перебьюсь.

– Итак, мы нашли способ блокирования сознания на определенной ступени. Это, условно, пробка в сосуде. То, что нам не нужно, остается в нем, но не может вылиться. Стереть однажды полученную информацию из человеческого мозга невозможно. В нем фиксируется все и навсегда. Некоторыми методами, например, с помощью гипноза, можно заставить человека что-то забыть. Но это ненадежно. Все равно что банковский сейф запереть на вертушок. Наш метод решал эту проблему. Наша пробка создавалась сложным методом с использованием психологического кодирования, аудио- и визуальной стимуляции, медикаментозного фактора и отчасти гипнотических практик. Работало отлично. Единственное ограничение – блок надо ставить достаточно быстро. Если информация расползалась по мозгу, то вычистить ее становится очень сложно, а иногда и просто невозможно. Хвосты остаются.

– Это как удаление программ с компьютера, – вставил Виктор. – Даже с помощью самых продвинутых методов невозможно вычистить до конца. Какие-то обрывки остаются в системном реестре, звенья кодов прописываются в другие системные файлы. И если часто переустанавливать программы, то рано или поздно эти обрывки начинают тормозить всю систему, комп становится медленным, тупым, виснет. Тогда остается только переустановить саму операционку.

– Хорошая аналогия. В нашем случае, если пользоваться той же компьютерной терминологией, создавалась «точка восстановления». Если ученик не выдерживал нагрузки и шел вразнос, ему просто ставили блок на нужной точке, запирая внутри то, что ему сорвало крышу. И переводили его в группы меньшей интенсивности. То есть он продолжал учиться в нашем интернате, получал блестящее образование, и его родители были счастливы. Но из реального проекта он исключался. На самом деле, мы ведь гуманные люди и ставили перед собой самые гуманные цели.

– То есть блок отменить нельзя? – напрягся Макаров.

– Не спеши. Нашим методом тут же заинтересовались спецслужбы. И по их заданию мы начали разрабатывать отменяемый блок. Руководил направлением твой отец. И мы достигли определенных успехов. Представляешь, какие возможности это открывало? Едет разведчик на Запад. Его пасут, провоцируют. Могут делать, что угодно – шантажировать, пытать, колоть сыворотку правды. Бес-по-лез-но! Он не может ничего разболтать, потому что просто-напросто ничего не знает. У него стоит блок! А в нужный момент человек дает ему выпить коктейль с определенными компонентами, под нужную музыку показывает нужную фотографию и произносит нужные слова. И вуаля! В голове агента уже заранее выученная – опять же по нашим методам – информация об агентурной сети, понимание, как собрать бомбу из стирального порошка и картошки и как с ее помощью снести с лица Земли Тауэр.

– Впечатляет.

– Да, но… Как всегда но. Это очень серьезное вмешательство в мозг. И если блок срабатывает в девяносто девяти процентах случаев, то деблокировка снижает эту вероятность процентов до семидесяти. У остальных после нее просто едет крыша.

– Семьдесят процентов – неплохой шанс, – хмыкнул Макаров.

Басаргин молчал. Макаров занервничал.

– Что не так?

– Видишь ли… Тебе блок ставили два раза. Это понижает шансы еще сильнее. А учитывая, что тебя попытались криво разблокировать, эти шансы вообще убийственно малы.

– Два раза? – переспросил Макаров.

– Да. Ты был очень впечатлительным ребенком. Когда твоя мама ушла от отца к другому, Семен настоял на том, чтобы ты остался с ним. Мать согласилась. Но до того, как попасть в интернат, тебя воспитывала она. Ты был мягким, добрым, доверчивым. И ты очень страдал из-за того, что мама ушла. По просьбе Семена я поставил тебе блок.

– Витя… – прошептал Макаров.

– Что?

– Я зову его Витей. Он добрый и честный, но он трус, слабак и нытик.

– А второй?

– Он как самонаводящаяся боеголовка. Идет к цели по трупам. Именно его я боюсь.

– Да, это он, Злой ребенок, – вздохнул Басаргин. – Это то, что в тебя вложили за время обучения.

– А потом я ушел в самоволку с девчонкой, ее убили, а я поехал головой, и мне снова поставили блок. Как тем, с не эластичным мозгом, – скривился Макаров. – Вывели из проекта и просто дали доучиться.

– Да, – кивнул Басаргин, бросив на Макарова немного удивленный взгляд. – Это оказалось страшным ударом для Семена. А Захаров не был бы собой, если бы не использовал это на полную катушку. Развод, собственный сын в проекте, блок, срыв, новый блок. Это сильно подпортило репутацию Даурского. Захаров поработал с кураторами. Те надавили на Даурского. И в итоге, несмотря на огромные заслуги, Семену предложили выйти из руководства и взять себе одну лабораторию. Смешно. Даурскому – лабораторию. Он просто ушел.

– Что же мне делать? – Макаров с надеждой посмотрел на Басаргина.

Старый доктор резко откинулся на спинку стула.

– Пытаться тебя сейчас разблокировать – это самоубийство. У тебя двойной блок, да еще со сбитыми настройками. Я могу просто выжечь тебе мозг. И кто из троих после процедуры станет твоей основной личностью – не предскажет никакой осьминог Пауль.

– Это не имеет значения, – бесцветным голосом сказала Ольга.

Это было так неожиданно, что оба мужчины уставились на нее, едва не открыв рты.

– Это не имеет значения, – повторила Ольга. – Злой ребенок возьмет верх в любом случае. Ты ничем не рискуешь.

46.

Он открыл глаза.

– Кто ты? – напряженно спросил лысый человек, пристально его рассматривая. За его плечом стояла женщина чуть за тридцать. Красивая, но очень усталая.

Он подумал несколько секунд, собираясь с мыслями.

Это было непросто. В голове царил хаос. Он бессмысленным взором смотрел перед собой. Лицо лысого окаменело.

– Твою мать, – вздохнула женщина.

– Ольга, – сказал он.

– Ты – Ольга? – переспросил лысый.

– Нет. Она – Ольга.

Девушка с любопытством наклонила голову к плечу. Так делают умные собаки.

– А ты – мозгоправ, – сообщил он.

И тут же поправился:

– Вы – Мозгоправ, профессор.

Лысый ободряюще кивнул, приглашая говорить дальше.

Он с силой потер затылок. Там было больно. Почему-то он понял, что это знакомая боль. Так болело и раньше. Но не всегда.

– Я сделал туда укол, – сказал Мозгоправ. – Не три, только сильнее будет болеть.

Вихрь в голове начал упорядочиваться и незаметно светлеть. Он когда-то видел такое. В воде металлический порошок разметали центрифугой, а под дном сосуда находился магнит. И этот порошок, клубясь водоворотом, постепенно оседал на дне в виде четких узоров, повторяющих магнитное поле.

– Кто ты? – потребовал ответа Мозгоправ.

– Ви… Витя, – сказал он, пытаясь разглядеть в лице Мозгоправа верно ли он ответил. Но лицо оставалось непроницаемым. На нем читалось только внимание.

Он закрыл глаза, усилием воли осаживая вихрь на дно, где можно было бы прочитать знаки.

– Я – Виктор Макаров, следователь по особо важным делам Следственного комитета России, – четко выговорил он. Лицо Мозгоправа расслабилось.

И тогда он добавил:

– Я – сын Семена Андреевича Даурского. Я – Злой ребенок.

Ольга рассмеялась. Лицо Мозгоправа вытянулось.

– Все нормально, доктор, – подмигнул Макаров. – Все под контролем.

– Кто у руля? – быстро спросил Мозгоправ.

И Макаров снова улыбнулся.

– Никто. И все. Они во мне. Я теперь помню всё. И знаю всё. И, наверное, я теперь всё могу.

– Ты сохранил все три личности, но какая из них определяет тебя? – не сдавался Мозгоправ.

– Ни одна, – мягко улыбнулся Макаров. – Я остался добрым, как Витя. Но эта доброта теперь более цинична, потому что следователь Макаров видел слишком многое в своей жизни. Я знаю все, что знал Злой ребенок Виктор. И я, наверное, смогу действовать значительно жестче и расчетливей, чем раньше. Я, наверное, немного смещу шкалу своих ценностей. Но честь и принципы следователя Макарова останутся со мной. Вы понимаете меня, доктор?

Мозгоправ покачал головой.

– И да, и нет. Я не раз снимал блоки. И всегда оставалась доминировать та личность, что была в базе. Только ей добавлялось то, что заблокированный узнал после блока. Но твой случай уникален. В тебе остались все трое и никто из них не доминирует, только появились взаимоограничения. Мне сложно пока все это объяснить.

– Ну вы же понимаете, что мне это объяснить еще сложнее, – засмеялся Макаров.

Басаргин резко встал.

– Так, молодой человек! Я сделал для вас очень большое дело. Вы мой должник. Вы согласны?

– Да, доктор.

– И мне от вас кое-что нужно.

– Все, что могу. Что не выходит за рамки моих моральных принципов.

– Ты должен ко мне прийти, как только разберешься со своими проблемами. Только ко мне! Я обязан тебя изучить. Это будет фурор!

– Вы же не будете препарировать меня? – прищурился Виктор.

– Не бойся, больно не будет! – захохотал доктор.

– Ты хочешь меня убить.

Эти слова Ольга произнесла без вопросительной интонации. Без удивления, без обиды, без вызова. Она просто констатировала факт.

Макаров ответил не сразу. Он с немалым удивлением вдруг понял, что не ощущает ненависти, хотя должен бы. Рядом с ним на кухне гостеприимного дома профессора Басаргина сидело чудовище. Эта красивая и изящная женщина обладала моралью белой акулы. Она убивала так же легко, как дышала. Смертоносная, как королевская кобра.

Она убила Светлану походя, просто для того, чтобы подтолкнуть Макарова к движению в нужную ей сторону. Она сплела паучьи сети, в которых погибла Ирочка. По ее вине Макаров так никогда и не познакомился со своим отцом – Даурский убил себя раньше, чем смог признаться Виктору, что тот – его сын.

И несмотря на все это Макаров не мог себя заставить ее ненавидеть. Еще вчера, там, в карьере, он готов был своими руками вырвать ее гнилое сердце и сожрать, глядя в ее гаснущие глаза.

А сейчас – не мог.

– Для начала я хочу остановить Детей. Чертовы Пигмалионы снова заигрались и вместо Галатеи создали чудовище Франкенштейна.

Ольга слабо кивнула.

– И мне понадобится твоя помощь, – резко сказал Макаров. – Так что будь добра, собери по кускам то, что от тебя осталось.

– Мы можем найти Седого, и я его убью. Я могу убить еще несколько Злых. Я могу попытаться выйти на их кураторов из ФСБ или кто там их курирует. Но мы вдвоем не одолеем весь этот концерн. Даже если кураторы не привлекут ресурсы спецслужб. Этот монстр нам не по зубам.

– А кто сказал, что мы будем вдвоем? – усмехнулся Макаров. – Я все еще действующий следователь по особо важным делам Следственного комитета России. И я из Злых. Седой сказал мне, что я был лучшим. Что меня готовили в спасители этого мира. Значит, будем спасать. Используя весь ресурс нашей организации. Как мне взять этот ресурс в свои руки – подумаем.

– Ты сумасшедший, – тяжело вздохнула Ольга. – Нас арестуют сразу, как только мы переступим порог комитета. Ты совершил побег, а я устроила бойню в карьере.

– Выкрутимся. Арест был инспирирован оборотнями в Следкоме с целью моего похищения. А ты меня выручила. Кстати, как ты меня выследила?

– Не тебя. Снежкову. Подождала у вашей конспиративной квартиры. И увидела, что она привела своих людей для твоего захвата. Дальше – дело техники.

– Выкрутимся, еще и медаль получим. Виктор умеет строить интриги и выходить сухим из воды. Хорошо, что он с нами.

В коридоре послышались шаги Басаргина. Ольга встала. Это движение далось ей с трудом.

– Я пойду, посплю, – сказала она.

Она в последнее время очень много спала.

Басаргин проводил ее взглядом. Поставил чайник на газ. Подождал, пока щелкнет замок спальни. И посмотрел на Макарова очень внимательно.

– Ты хорошо ее знаешь? – спросил он.

Макаров пожал плечами.

– Скорее, я не знаю ее совсем.

– Задам вопрос иначе. Как давно ты ее знаешь.

– Пару недель.

– Уверен?

Настал черед Виктору пристально смотреть на собеседника.

– Доктор, если вы что-то знаете, лучше скажите.

Басаргин налил себе большую кружку чая, Макаров отказался.

– Доктор, я следователь, я вижу эти уловки за километр. Вы тянете время, решаясь, говорить ли мне правду. Но какой смысл что-то от меня утаивать? Я за эти дни узнал столько, что меня уже ничем с ног не собьешь.

– Не факт, – сказал Басаргин. – Ну ладно. У меня очень хорошая зрительная память. Я умею подмечать мелкие детали, движения, слова, интонации. В работе психолога это очень важно. Ну и я, естественно, работал практически со всеми воспитанниками интерната, которые проходили по линии проекта.

– И?

– Я знаю эту девочку, несмотря на то, что она сделала глубокую пластику лица.

– И?

– Ты тоже ее знаешь.

– Да не тяните вы жилы! – взмолился Макаров.

– Это из-за нее тебе пришлось ставить второй блок.

Несколько минут Макаров не мог произнести ни слова. Казалось бы, события последней недели и информационное цунами, которое на него обрушилось, должны привести к огрублению нервных окончаний. Но на деле эти слова оказались своеобразным контрольным выстрелом в голову.

– Софья? – прохрипел наконец Макаров.

– Да.

– Но… Но ведь ее убили! Я сам видел. И Седой сказал.

– Клиническая смерть. Но у нас имелось под рукой самое совершенное оборудование. Ее вытащили с того света. И я поставил ей блок. Но, так называемый, поверхностный. Она не помнит событий того дня. У нее смазаны воспоминания обо всей учебе в интернате. Она не помнит тебя. Но она помнит две важнейшие вещи в ее жизни – брата и то, чему ее учили.

Макаров невидящим взглядом смотрел в стену, пытаясь уложить это новое знание в существующую систему своего мира. Укладывалось плохо.

– Я мог бы попытаться и ей снять блок, – предложил Басаргин.

Макаров резко мотнул головой.

– Почему?

Виктор прекратил пялиться в стену и обратил на Басаргина покрасневшие глаза.

– Она убила женщину, которая мне была дорога. Потом еще одну. Потом моего отца. Вы правда хотите, чтобы между мной и ней возникли старые чувства?

– Прости, я не подумал, – согласился доктор.

– Я не желаю ей зла, – сказал Макаров. – Точнее, я не хочу причинять ей зло своими руками. Но она – исчадие ада. Так вот пусть в своем аду и живет.

47.

Недоумение.

Именно этим словом можно охарактеризовать то состояние, которое испытал Макаров, ступив под своды Следственного комитета. Он шел сюда как советский парламентер в ставку Гитлера. Готовый ко всему. В том числе, расстаться со свободой, а то и жизнью.

В полушаге позади него следовала Ольга, натянутая, как струна. Ее инстинкты кричали ей во весь голос, что отсюда надо бежать. Ее инстинкты запрещали совать голову в петлю. А еще ее инстинкты требовали бить на поражение и опережение, когда тебе грозит опасность. А теперь ей пришлось эти самые инстинкты отключить усилием воли. Но они не желали отключаться полностью и теперь копошились и подвывали, как дикие кошки в сумке зверолова.

В здании было шумно, по коридорам сновали люди, причем перемещались они гораздо быстрее и суетливее, чем обычно. Дежурный на вахте козырнул Макарову, мельком глянув на документы, и уставился в телевизор. Мимо чуть не галопом пронесся Серега Носов. Он кивнул Макарову, подмигнул Ольге и побежал дальше. Что происходит?

Носов вдруг остановился и крикнул:

– Макар, тебя Вася-Вася второй день ищет, на говно уже весь изошел. Дуй сначала к нему.

Вася-Вася ищет? Что за черт? Его арестовали, он совершил побег из-под конвоя. Его должны не искать, а ловить!

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил Виктор у Ольги.

Так он для себя постановил ее называть. Никакой Софьи нет. Ее убили почти двадцать лет назад.

Ольга только развела руками.

– Зайдем вместе, – предложил Макаров. – Возможно, он захочет отчет по делу ученых.

Он едва не добавил «которых ты убила», но удержался.

Полковник Васильев выглядел взъерошенным, что-то лихорадочно печатал. На стене вполголоса бубнила плазменная панель, которую Вася-Вася включал только в исключительных случаях.

– А-а-а! Беглец нашелся! Ну слава богу. Я уже думал, что в твоем кабинете еще один стол освободился. Везучий, черт.

– Василий Романович, что происходит? – взмолился Макаров. – Я ничего не понимаю.

– А происходит какая-то контрреволюция, парень, – «объяснил» Васильев. – Враг в наших рядах окопался.

– То есть?

– А ты не знаешь? – насторожился Васильев.

– Ни сном ни духом.

– Что-то ты темнишь, дружок, – Васильев прищурился. – Каким же образом ты сбежал от Снежковой?

– Это я его вытащила, – неожиданно сказала Ольга.

Мужчины дружно посмотрели на нее.

– Мы работали по нашему делу об ученых. Выяснили, что опасность грозит еще одному. На стройке лаборатории вступили в схватку с киллером. В схватке тот был убит. Но мы решили, что опасность не устранена. Я повезла Данишевича по указанному им адресу. Макаров сообщил его Снежковой. После чего, когда я оттуда уехала, а Макаров остался, на дом было совершено нападение. Данишевич убит. А Макаров арестован. Я сложила два и два и поняла, что Макарова будут устранять.

– Складно, – согласился Васильев.

– Макарова официально переправляли в СИЗО, но я, по своим каналам, выяснила, что его там не ждут. Вряд ли конвой замешан, скорее всего, их тоже приговорили. Но я успела первой. И увезла Макарова на его конспиративную квартиру.

– Почему не сказала никому из наших?

– А откуда мне знать, кто тут ваши? Я же прикомандированная, ваших раскладов не знаю.

– Да, дела, – Васильев даже закашлялся. – Ладно, это терпит. Разберемся, когда круговерть уляжется.

– А что за круговерть?

Васильев взъерошил остатки волос.

– Да черт-те что творится.

– Из ОСБ поступила информация, что Снежкова связана с некой преступной группировкой. Начали отслеживать. Вычислили по телефону. Нашли. За городом в старом карьере. Ее и еще троих мужиков. Похоже на криминальную разборку девяностых.

– Трое мужчин? – спросил Макаров.

– Трое.

– Мертвые?

– Мертвее некуда. И разбитый микроавтобус. Узнали, кому он принадлежит. Некоему профессору Захарову. Вернее, его охране. Приехали туда – а там только трупы в количестве пяти штук. Профессор, его жена, секретарь, повар и охранник.

– Круто, – Макаров сумел сделать вид, что его занимает исключительно профессиональный интерес.

– Конечно, круто, – зло оскалился Васильев. – Девять убийств на наш отдел. И это не предел.

– То есть?

– Начали поднимать контакты Захарова из его телефона. А там номер серьезного чина из ФСБ. Решили аккуратно поинтересоваться. И попали на оперативника из конторы. Этот чин утонул буквально вчера на водохранилище. Веришь в такие совпадения?

Макаров покачал головой.

– А тут еще шефа Московского ГСУ паралич разбил. Начальника нашего Управления туда И.О. отправляют, а меня на его место. А кого я вместо себя посажу? Так что готовься дела принимать. Если, конечно, служебную проверку по своим художествам пройдешь.

– Неожиданно, – признался Макаров.

– Ничего неожиданного, – сказал Васильев прохладным тоном. – Ты помнишь наш последний разговор?

– Да, – негромко ответил Макаров.

– Так вот, тогда все точки были расставлены. Мы не друзья и не семья. Все на взаимовыгодной основе. Я думаю, ты на этом месте будешь лучше других. Только и всего. Мне выгодно, чтобы подо мной был умный и опытный следователь.

– Я вас понял, спасибо.

– Не за что. И… это… – Васильев немного смутился. – Прими соболезнования по поводу смерти твоего опекуна. Мы найдем, кто это сделал.

– Я сам найду, – твердо сказал Макаров и вышел из кабинета.

Рваные тучи стремительно неслись над городом, предвещая грозу. Где-то тревожно выла сирена.

Виктор и Ольга стояли на высоком крыльце здания Следственного комитета. Мимо них постоянно кто-то пробегал, но они были совершенно одни на этом гранитном острове.

– Ты стреляла четыре раза.

Ольга кивнула.

– Четыре раза в грудь.

Снова молчаливый кивок.

– И ни разу в голову.

– Это мой брат.

– Ты знала, что на нем бронежилет.

– Не знала. Но надеялась.

– Он выжил. И мгновенно нанес удар. Он жалит, как гюрза. Стремительно, не раздумывая.

– Нас так учили. Тебя тоже.

– Следующий удар будет по нам. По мне и по тебе. Он сказал – мы представляем опасность.

– Не следующий. Сейчас у него будет много работы, чтобы запустить свою машину. И по нему тоже будут бить те, кого он хочет отодвинуть.

– Но до нас дойдет очередь.

– Да.

– Понимаешь, что будет, если Злые получат то, к чему стремятся?

– Что?

– Для них нет слова мораль. Их учили быть патриотами, они научились быть безжалостными. Их учили строить Великую Россию. Они будут строить непобедимую империю, замешивая фундамент кровью. Их много. Они везде. И мы не знаем, кто они.

– Да.

– Но мы должны их остановить.

– Должны. Но я не смогу его убить.

– Тебе и не придется. Ты со мной?

– У меня нет выбора.

– Выбор есть всегда. Ты со мной?

– Я с тобой, – покорно кивнула Ольга.

На город стремительно наваливалась неурочная тьма.

Над крыльцом, где они стояли, зажегся одинокий фонарь.

Авторы

ДМИТРИЙ ГРУНЮШКИН

Писатель, сценарист, журналист. Написал более десятка книг, среди которых военная драма «9 рота», остросюжетный боевик «Под откос», детектив «Банк гарантирует». Автор сценария фильмов и сериалов, таких как мистический детектив «Пятая стража», «Пять минут тишины. Новые горизонты», военная драма «Атака мертвецов. Осовец».

Новая книга, написанная в соавторстве с известным продюсером Дмитрием Шутко, это психологический остросюжетный триллер о попытках с помощью евгеники и психологических экспериментов вывести породу сверхлюдей.

ДМИТРИЙ ШУТКО

Сценарист, писатель, продюсер художественных и телевизионных фильмов HBO, SONYTV, Columbia Pictures, The Walt Disney Company CIS, Первый канал, Телеканал Россия, Mars Media Entertaitment, Hallmark Entertaitment, Кинопоиск HD и т. д.

Книга «Злые дети» – часть большого проекта, который будет включать многосерийный фильм.