Татуированная роза [Теннесси Уильямс] (fb2) читать онлайн

Теннесси Уильямс Татуированная роза Драма в трех действиях

The Rose Tattoo 1950

Перевод с английского

Виталия Вульфа и Александра Дорошевича

Действующие лица (в порядке появления)

Сальваторе

Виви

Бруно

Ассунта

Роза делла Роза

Серафина делла Роза

Эстелла Хогенгартен

Стрега

Джузефина

Пеппина

Виолетта

Отец де Лео

Доктор

Мисс Йорк

Флора

Бесси

Джек Хантер

Альваро

Коммивояжер

Первый акт

Сцена I

Этот час итальянцы называют «prima sera» — начало сумерек. Между домом и пальмой видна звезда, горящая почти изумрудным цветом. Соседки созывают детей по домам ужинать: материнские голоса доносятся до издали, то слышны вблизи: требовательные, нежные, как изменчивые звуки ветра и воды. Перед домом трое детей: Бруно, Сальваторе и Виви, один с красным бумажным змеем, другой с обручем, а девочка Виви с куклой в клоунском наряде. Они присели на минуту, задрав голову кверху и заглядевшись то ли на птицу, то ли на самолет, пролетающий над ними, и как бы не слыша зовущие их материнские голоса.

Бруно: Белые флаги над постом береговой охраны.

Сальваторе: Значит, хорошая погода.

Виви: Я люблю хорошую погоду.

Джузефина: Виви!

Пеппина: Сальваторе! Домой!

Виолетта: Бруно! Домой! Ужинать!

Возгласы повторяются нежно, музыкально. Мы видим, наконец, интерьер дома. Серафина делла Роза лежит на диване в ожидании мужа Розарио. В простенке между занавешенными окнами любовно накрытый к ужину стол: на нем бутылка вина в серебряном ведерке для льда и огромная ваза роз. Серафина похожа на маленькую пухленькую оперную певицу в роли мадам Баттерфляй. Ее черные волосы, уложинные в высокую прическу, блестят как мокрый уголь. В волосах — роза. Чувственную фигуру облегает бледно-розовый шелк. На ногах нарядные комнатные туфли с блестящими пряжками и красными каблуками. По тому, как она сидит, полноватая, но не расплывающаяся, видно, что под платьем у нее надета грация. Она сидит в заранее продуманной позе, очень прямо, изящно скрестив ноги, и маленькие ручки держат бумажный веер с нарисованной розой. На пальцах, запястьях, в ушах, вокруг шеи сверкают драгоценности.

В глазах — ожидание. Она будто позирует для картины. Возле крыльца появляется Роза, дочь хозяев дома, девочка лет двенадцати. Хорошенькая, живая. В каждом ее жесте неповторимое очарование жизни.

Серафина: Роза, где ты?

Роза: Здесь, мама.

Серафина: Ты что там делаешь, дорогая?

Роза: Я поймала двенадцать светлячков.

Слышен приближающийся хриплый голос Ассунты.

Серафина: Это Ассунта! Ассунта!

Появляется Ассунта и идет в дом. Роза следует за ней. Ассунта — старая женщина, на ней — серая шаль, в руках у нее корзина с травами — она занимается знахарством, при ее появлении дети разбегаются.

Ассунта: В воздухе какая-то тревога, ветра нет, но все в движении.

Серафина: Что-то не вижу, да и ты, наверное, тоже.

Ассунта. — Не видишь, потому что не видно, но покоя все равно нет, и я слышу шум звезд. Слышишь? Ты слышишь шум звезд?

Серафина: Ничего я не слышу. Это термиты грызут дом. Вот и все. Что ты там тащишь, Ассунта, в своих белых мешочках?

Ассунта: Порошок, чудесный порошок. Брось горсть в кофе Розарио.

Серафина: Зачем?

Ассунта: А зачем тебе муж? Мой порошок сделан из высушенной крови козла.

Серафина: Dawero!

Ассунта: Чудо порошок! Только клади в кофе за ужином, а не утром.

Серафина: Розарио твои порошки не нужны.

Ассунта: Простите, баронесса! Может быть, ему пригодится совсем другой порошок. И такой у меня есть.

Серафина: Нет, нет. Никакой порошок ему не нужен. (Поднимает голову, гордо улыбаясь?)

Снаружи звук грузовика, приближающегося по шоссе.

Роза (радостно): Папин грузовик!

Они стоят мгновение, но грузовик проезжает мимо, не останавливаясь.

Серафина (Ассунте): Не он. Он ездит на десятитонке. Проедет — ставни трясутся. Ассунта, Ассунта, расстегни платье. Мне тесно.

Ассунта: Так я тебе правду сказала.

Серафина: Правду, да только я и сама знала. Слушай, Ассунта, я тебе такое расскажу, что ты и не поверишь.

Ассунта: Мне что ни скажи — не удивлюсь.

Серафина: Я знала, что зачала в ту самую ночь. (Музыкальная фраза как бы подтверждает это) В ту ночь я проснулась от боли, что-то жгло здесь, на левой груди. Боль, как игла, быстрая, горячие стежки. Я зажгла свет, открыла грудь и увидела на ней розу, как у Розарио.

Ассунта: Как у Розарио?

Серафина: На мне, на моей груди его татуировка! И тогда я твердо уверилась, что зачала. (Отбрасывает назад голову, гордо улыбаясь, раскрывая бумажный веер)

Ассунта пристально и серьезно на нее смотрит, затем поднимается и отдает свою корзину Серафине.

Ассунта: Сама продавай порошки! (Направляется к двери)

Серафина: Ты мне не веришь?

Ассунта (останавливаясь): А Розарио видел?

Серафина: Я закричала, но когда он проснулся, роза исчезла. Это длилось мгновение. Но я своими глазами видела, и тут же поняла, что я зачала, что в теле моем растет еще одна роза.

Ассунта: И он поверил?

Серафина: Нет. Он засмеялся. Он засмеялся, а я заплакала.

Ассунта: И он обнял тебя, и ты перестала плакать.

Серафина: Да.

Ассунта: Серафина, все у тебя какое-то особенное, обязательное знамение, чудо, видение. Поговори с Мадонной, она ведь всегда тебе отвечает. Она или кивнет, или покачает головой. Ты же веришь ей. Смотри, Серафина, перед Мадонной свеча. Сквозь ставни дует ветер, пламя колеблется. Тени движутся, Мадонна как будто кивает головой.

Серафина: Она подает мне знаки.

Ассунта: Тебе одной. Потому что ты жена барона? Серафина! В Сицилии его дядю называли бароном, но в Сицилии все бароны, у кого есть свой клочок земли да хлев для коз — тот и барон. (Серафине.) К его дяде обращались и целовали свою руку при его появлении. (Несколько раз страстно целует тыльную сторону своей ладони)

Ассунта: Дядя его далеко! А здесь чем он занимается? Бананы перевозит?

Серафина (проговариваясь): Нет, не только бананы.

Ассунта: Не только бананы?

Серафина (делает предостерегающий жест): Нет, нет, Ассунта… (С таинственным видом подзывает ее. Ассунта приближается) Наверху — бананы, но под ними — кое-что другое.

Ассунта: Что — другое?

Серафина: Все, что братья Романо захотят переправить через границу штата, он перевозит для них под бананами. (Важно кивает головой) А денег стал зарабатывать столько, что из карманов вываливаются. Скоро я брошу шить платья.

Ассунта (в сторону): Скоро ты начнешь шить себе траур.

Серафина: Сегодня ночью он едет в последний раз. А завтра — конец работе на братьев Романо. Он расплатится за десятитонку и станет работать на себя. И тогда мы заживем, как подобает в Америке. Свой грузовик! Свой дом! И в доме — все электрическое. Плита, холодильник. Останься сегодня со мной, Ассунта. У меня сердце как будто в горле застряло. Так и буду задыхаться, пока не услышу, как грузовик тормозит перед домом, а ключ поворачивается в замке. И тогда я его позову. А он передразнит: «Кто там?» В его волосах, Ассунта, — розовое масло, и когда я просыпаюсь ночью, воздух, темная комната — все полно запахом роз. Когда я с ним, каждый раз мне кажется, это впервые… Время не движется.

(Ассунта поднимает будильник с буфета и держит около уха).

Ассунта: Тик-так, тик-так. Ты говоришь, часы лгут.

Серафина: Нет, они просто глупые. Я их не слушаю. Мои часы — мое сердце, а сердце же говорит тик-так, оно говорит — люблю, люблю. А сейчас во мне — два сердца, и оба они говорят — люб-лю, люб-лю.

Слышен приближающийся грузовик, но и он проезжает. Серафина роняет веер. Ассунта громко открывает бутылку спуманти. Серафина вскрикивает.

Ассунта (наливает ей стакан вина): Выпей вина, не успеешь допить, а он уже в твоих объятиях!

Серафина: Я не могу — сердце в горле застряло!

Ассунта: Слишком большое сердце — вот и застряло. (Идет к двери.)

Серафина: Останься.

Ассунта: Мне надо зайти к одной женщине, она выпила крысиный яд. Сердце ее было слишком большим и все застревало в горле. (Уходит.)

Серафина (лениво возвращается к дивану, шепчет): Какое чудо — две жизни в одном теле, не одна, а целых две. (Рука в неге скользит по животу.) Эта живая тяжесть. Я переполнена жизнью! (Поднимает вазу с розами и идет в заднюю комнату)

Перед домам появляется Эстелла Хогенгартен, тоненькая блондинка в платье с египетским рисунком. Ее светлые волосы неестественно блестят в ясных, зеленоватых сумерках. Из-за дома выходит Роза, кричит.

Роза: Двадцать светлячков, мама!

Эстелла: Девочка! Девочка!

Роза (неохотно): Вы — мне? (Пауза.)

Эстелла: Иди сюда. (С любопытством рассматривает Розу?) Ты, как зеленый побег на кусте роз. Портниха дома?

Роза: Мама дома.

Эстелла: Я бы хотела ее видеть.

Серафина: Что?

Роза: Мама! К тебе какая-то дама.

Серафина: Скажи ей, пусть подождет в гостиной.

Эстелла входит и с любопытством оглядывается. Поднимает маленькую фотографию с буфета и внимательно рассматривает ее, когда Серафина с букетом роз в вазе входит в комнату.

Серафина (резко говорит): Это фотография моего мужа.

Эстелла: О, я думала, это Родольфо Валентино — только с усами.

Серафина (ставя вазу на стол): Вам что-то нужно?

Эстелла: Да, я слышала — вы шьете.

Серафина: Шью.

Эстелла: Вы сможете быстро сшить мужскую рубашку?

Серафина: Смотря какую. (Берет у Эстеллы фотографию и кладет ее обратно на буфет)

Эстелла: Шелк у меня с собой. Сшейте рубашку для моего любимого. Завтра — годовщина нашей встречи. (Разворачивает кусок розового шелка и держит его, как знамя.)

Серафина (непроизвольно): Какой материал! Из такого надо делать женскую блузу или пижаму.

Эстелла: Мне нужна мужская рубашка!

Серафина: Шелк такого цвета для мужчины?

Эстелла: Он горяч и необуздан, как цыган.

Серафина: Женщине не надо специально воспалять мужчину.

Эстелла: А что, такого трудно сдержать?

Серафина: Послушайте, я замужем, а вы пришли сюда по делу. Мне все равно, кто там кого распаляет, времени у меня мало, так что…

Эстелла: Я заплачу двойную цену.

Снаружи слышно, как блеет козел и звенит бубенчик; затем — треск изломанной изгороди.

Роза (внезапно появляясь у двери): Мама, черный козел ускакал. (Сбегает с лестницы и стоит, глядя на козла?)

Серафина идет к двери.

Стрега (издали): Эй, Билли! Эй, Билли!

Эстелла: Я вам заплачу втрое.

Серафина (кричит): Осторожно! Не пускай его во двор! (Эстелле) А если я запрошу пять долларов?

Эстелла: Я заплачу вам пятнадцать, даже двадцать. Деньги не имеют значения, мне нужно, чтобы завтра рубашка была готова.

Серафина: Завтра?

Эстелла: Двадцать пять долларов! (Серафина медленно кивает, она потрясена. Эстелла улыбается?) Мерку я сняла.

Серафина: Пришпильте листок бумаги с именем и размерами к шелку. Рубашка завтра будет готова.

Эстелла: Меня зовут Эстелла Хогенгартен.

Во двор, запыхавшись, вбегает Мальчик.

Мальчик: Роза, Роза, черный козел у вас во дворе!

Серафина (в гневе, забыв о посетительнице): Это все колдунья! Простите! (Выбегает на крыльцо?) Лови его! Лови, пока он не ободрал козу!

Роза радостно скачет, во двор вбегает Стрега. У нее копна нечесаных седых волос; из-под черных юбок видны голые волосатые ноги. В синих ветреных сумерках слышно блеяние козла и звон его бубенчиков. Серафина спускается с крыльца. Осанка баронессы; туфли на высоком каблуке, узкая шелковая юбка несколько стесняют ее движения. Она властно руководит ловлей козла своим желтым бумажным веером, и, восклицая по-итальянски, небрежно обмахиваясь, направляется к задней части дама. Козел, вероятно, внезапно нападает, Серафина бросается обратно к дому, задыхаясь, и блестящие взбитые локоны падают ей на лоб.

Серафина: Роза! Иди в дом! Не смотри на ведьму!

Эстелла одна в гостиной, она берет фотографию Розарио, уверенно кладет ее в сумочку, а затем выбегает из дома. В этот момент Серафина возвращается во двор.

Роза: Почему ты называешь ее ведьмой?

Серафина хватает дочь за руку и вталкивает ее в дом.

Серафина: У нее бельма на глазах и пальцы кривые.

Роза: Это катаракта, мама, а пальцы кривые, потому что ревматизм!

Серафина: Дурной глаз — вот что у нее! А пальцы кривые, потому что с дьяволом за ручку! Иди в дом и вымой лицо соленой водой, а соленую воду потом вылей! Быстрей, только, вон она идет! (Мальчик издает триумфальный вопль. Серафина резко поворачивается к крыльцу. В этот самый момент Мальчик выбегает из-за дома, ведя пойманного козла за ошейник с бубенцами. Это черный козел с большими желтыми глазами. Стрега бежит сзади с обрывком веревки. Когда вся эта странная процессия — Стрега, козел, дети — проходит мимо нее, Серафина пронзительно кричит. Она отворачивается и закрывает лицо. Стрега оглядывается на нее с презрительной ухмылкой.) Дурной глаз! Дурной глаз! (Закрывая лицо одной рукой, Серафина скрещивает пальцы на другой, чтобы защититься от дурного глаза.)

Сцена тускнеет

Сцена II

Перед рассветом следующего дня. Отец де Лео, священник и несколько женщин в черных шалях, включая Ассунту, стоят у дома. Интерьер дома виден слабо.

Джузефина: В доме свет.

Пеппина: Я слышу швейную машину!

Виолетта: Вон Серафина! Работает, в руках у нее розовый шелк.

Ассунта: Она слышит наши голоса.

Виолетта: Бросила шелк на пол и…

Джузефина: Схватилась за горло! Мне кажется…

Пеппина: Кто ей скажет?

Виолетта: Отец деЛео.

Отец де Лео: Я думаю, надо пойти женщине. Пусть Ассунта ей скажет, что Розарио мертв.

Ассунта: Говорить не придется. Она сама поймет, когда нас увидит.

В доме становится светлее. Серафина стоит в неподвижной позе, руки у горла, а глаза со страхом смотрят по направлению к звуку голосов.

Отец де Лео: Идемте, синьоры!

Они поднимаются по ступенькам. Ассунта открывает дверь.

Серафина {задыхаясь): Молчите! Молчите! (Пятится назад, спотыкаясь о манекены. Задыхаясь, поворачивается и выбегает через черный ход. Через несколько мгновений мы видим ее, она бредет около пальмы, подходит к передней части дома и невидящим взглядом смотрит вдаль. Говорит неистовое) Молчите!

Голоса женщин в доме начинают причитатъ Ассунта выходит и приближается к Серафине с простертыми руками. Серафина падает на колени, хрипло шепчет: «Молчите». Ассунта покрывает ее серой шалью жалости в момент, когда сцена погружается в темноту.

Сцена III

Полдень того же дня. Ассунта пристраивает похоронный венок к двери дама. На крыльце Доктор и Отец де Лео.

Доктор: Ребенка она потеряла. (Ассунта издает слабый стон жалости и крестится) Серафина женщина сильная, и это ее не убьет. Но она нарочно не хочет дышать. За ней надо следить и не выпускать из постели. (Вынимает из портфеля шприц и маленький пакетик, вручает их Ассунте.) Это морфий. В руку иглой, если будет опять кричать и вырываться.

Ассунта. Хорошо.

Отец де Лео: Но в одном я хочу ясности — тело Розарио нельзя предавать огню.

Доктор: Да вы видели «тело Розарио»? Что от него осталось?

Отец де Лео: Да, видел.

Доктор: Вам не кажется, что оно и так сгорело?

Отец де Лео: Конечно, сгорело. Когда в него стреляли, грузовик врезался в столб и загорелся. Но кремация — это совсем другое дело. Это мерзость в глазах Господа Бога.

Доктор: О каких таких мерзостях вы говорите?

Отец де Лео: У церкви свои законы.

Доктор: Но указания вдовы следует выполнять.

Отец д е Лео: Вы не знаете разве, почему она хочет кремации? Чтобы пепел оставить здесь, в доме.

Доктор: А почему бы и нет? Если это ее утешит.

Отец де Лео: Идолопоклонство — вот что это такое!

Доктор: Отец де Лео, людей вы любите, но не понимаете их, они находят Бога друг в друге. А когда теряют кого-нибудь, теряют и Бога, теряют все. Таким помочь нелегко. Кто эта женщина?

Появилась Эстелла Хогенгартен. На ней черная вуаль, в руках букет роз.

Эстелла: Я Эстелла Хогенгартен.

В доме вдруг раздается шум, женищны-плакальщицы выбегают на крыльцо, шепча и возбужденно жестикулируя.

Отец де Лео: Зачем вы пришли?

Эстелла: Попрощаться с телом.

Отец де Лео: Гроб закрыт, тело видеть нельзя. Никогда не приходите сюда. Вдова о вас ничего не знает, совсем ничего.

Джузефина: Зато мы знаем!

Пеппина: Прочь иди!

Виолетта: Нахалка!

Мариелла: Убийца!

Тереза: Ты его послала к братьям Романо!

Отец де Лео: Шшш-ши! (Внезапно женщины слетают с крыльца, как стая нападающих птиц, все кричат. Эстелла сжимается и наклоняет голову, защищаясь от яростных нападок. Букет роз выхвачен из ее рук в черных перчатках, и им молотят ее по голове и плечам. Шипы цепляют вуаль и стаскивают ее с головы. Рыдая, она закрывает лицо руками?) Стойте, стойте! Побойтесь Бога. Как можно в такую минуту!

Женщины оставляют Эстеллу, она рыдает на крыльце.

Эстелла: Увидеть его, увидеть, только увидеть…

Отец де Лео: Тело изуродовано и сгорело. Видеть там нечего. Теперь уходите и никогда не возвращайтесь сюда, Эстелла Хогенгартен, никогда.

Женщины (по-английски и по-итальянски, возбужденно): Уходи, уходи!

Роза выходит из-за угла. Эстелла оборачивается и отступает. Одна из плакальщиц плюет и топчет смятую вуаль и розы. Отец де Лео уходит. Остальные возвращаются в дом, за исключением Розы.

Девочка вскоре подходит к розам. Она поднимает их и осторожно отцепляет вуаль от шипов. Садится на прогибающиеся ступеньки и надевает черную вуаль себе на голову. Затем в первый раз начинает рыдать бурно, театрально. Появляется маленький мальчик и глазеет на нее. На него производит впечатление ее представление. Затем он поднимает резиновый мяч и начинает играть им. Роза вне себя. Она вскакивает, срывает вуаль и бежит к мальчику, дает ему звонкую пощечину и выхватывает у него мяч.

Роза: Уходи! Мой папа умер!

Сцена затемняется, и опять слышна музыка.

Сцена IV

Июньский день, три года спустя. Утро, яркий свет. Группа местных мамаш, возмущенных задержкой платьев дочерей к выпускному балу, штурмует дом Серафины. Большинство женщин непрерывно болтают, бегая вокруг дома и колотя в двери и ставни. Сцена идет в быстром темпе до того момента, когда Роза, наконец, выходит в своем платье для выпускного бала.

Джузефина: Серафина! Серафина!

Пеппина: Может быть, она откроет, если ее назвать Баронессой. Назови ее «баронесса» и поцелуй себе руку, когда она откроет дверь! (С издевательским смехом.)

Джузефина (ядовито): Баронесса! (Целует себе запястье, повернувшись лицом к двери.)

Виолетта: Когда она обещала, что будет готово?

Пеппина: Всю неделю говорила «завтра», «завтра». Но вчера я ей сказала…

Виолетта: Что?

Пеппина: Так и сказала: «Серафина, — говорю, — выпускной бал завтра. А платье примерить надо сегодня». «Завтра, — говорит, — обязательно». Только пошла, вдруг слышу голос: «Синьора, синьора», — поворачиваюсь, вижу дочь Серафины у окна.

Виолетта: Роза?

Пеппина: Ну да, Роза. Но в каком виде?

Виолетта: В каком?

Пеппина: Голая! Совсем голая! (Крестится и повторяя молитву.)

Виолетта: И что она делала?

Пеппина: Что? «Синьора, — говорит, — пожалуйста, позвоните по этому номеру и попросите Джека, скажите ему, моя одежда заперта и я не могу выйти из дома». Потом подходит Серафина, хвать девочку за волосы и от окна, а ставни прямо перед носом захлопывает.

Джузефина: А дочь что?

Виолетт а: А парнишка этот откуда? Где она его подцепила?

Пеппина: Парнишка! Ничего себе парнишка! Моряк он. (При слове «моряк» женщины восклицают «А-а-а») Они познакомились в школе на танцах, и кто-то сказал Серафине. Вот она и запирает одежду, чтобы та дома сидела. Даже в школу на экзамены пойти не может. Представляете!

Виолетта: Пеппина, сейчас ты иди к двери, хорошо?

Пеппина: Ладно, иду! Я уже сама не своя. (Женщины толпятся у двери) Се-ра-фи-на!

Виолетта: Громче, громче!

Женщины (вместе): Скорей открывай!

Джузефина: Иду за полицией.

Виолетта: Ты что, неприятностей захотела?

Джузефина: Слушай, ты! Я плачу вперед пять долларов, а платье где? Что моей дочери надеть на выпускной бал? А? В простыню завернуться и розу в волосы?

Внутри слышен шум, крик, быстрые шаги.

Женщины: Там что-то в доме творится. Ясно слышу. Точно! А ты?!

Слышен вопль и топот ног. Передняя дверь открывается и Серафина вылетает на крыльцо. На ней грязная ярко-розовая комбинация, волосы растрепаны. Серафина кидается обратно в дом. К дому направляется Мисс Йорк, школьная учительница с внешностью старой девы. Болтающие сицилианки, (как стая птиц, окружают ее.

Мисс Йорк: Пожалуйста, я не понимаю по-итальянски… (Идет прямо в дом.)

Вопли внутри усиливаются. Входит Стрега и останавливается в конце двора, презрительно ухмыляясь.

Стрега (кричит кому-то): Она держит дочь взаперти уже целую неделю, голышом. Хо-хо-хо. Неделю заперта — голая, — кричит из окна, просит позвонить и передать что-то Джеку. Хо-хо-хо. Наверное, уже попала в беду, а ведь только пятнадцать. Дикари эти сицилийцы. Дома у себя живут в пещерах, а правят ими бандиты. Хо-хо-хо. Вот и приезжают, с каждым днем все больше и больше.

Раскрывается дверь, и Серафина вновь появляется на крыльце. Серафина ведет себя дико, она вне себя.

Серафина (задыхаясь, хриплым шепотом): Она вскрыла себе вены, моя дочка, она вскрыла себе вены! (Бежит во двор) Доктора скорее!

Ассунта бросается к Серафине и поддерживает ее, когда та чуть ни падает на колени во дворе.

Серафина: Возьмите нож у нее! Нож, пожалуйста!.. Возьмите нож… Она себе вскрыла вены. Мадонна! Мадонна!

Мисс Йорк (выходя из задней комнаты): Миссис делла Роза, ваша дочь не вскрыла себе вены. Идите в дом. (Серафина задыхается) С вашей дочерью все в порядке. Идите в дом, а вы, женщины, пожалуйста, уходите.

Ассунта, приговаривая «Vieni, andiamo a casa», поддерживает тяжело повисшее тело Серафины, ведет ее к ступенькам. Когда они поднимаются, одна из женщин отделяется от шепчущей группы и направляется вперед.

Джузефина (храбро): Серафина, мы не уйдем, пока не получим платья.

Пеппина: Выпускной бал вот-вот начнется, а девочки не одеты.

В ответ на эту несвоевременную просьбу Серафина издает долгий, горестный, животный стон. Ее вводят в дом. За ней следует Мисс Йорк и резко захлопывает дверь перед женщинами, которые начинают обходить дом сзади. Интерьер дома освещается.

Мисс Йорк (Серафине): Нет, нет, у нее не видно крови. Роза? Иди сюда, покажи маме, что ты вовсе не истекаешь кровью.

Молчаливо насупившись и не говоря ни слова, между занавесками, разделяющими комнаты, появляется Роза. Вокруг запястья повязан маленький белый платочек. Серафина указывает на него и кричит: «Ай!»

Мисс Йорк (строго): Прекратите, миссис делла Роза.

Серафина бросается к Розе, та грубо ее отталкивает.

Роза: Пусти, мама! Стыда с тобой не оберешься. Вот так и ходит все время. Ни разу не оделась с тех пор, как отца убили. Сидит три года за швейной машиной и платья не надевает, из дому не выходит, а теперь и мою одежду заперла, чтобы и мне из дома не выйти. Она ведь посмешище всей округи. В другой раз… в другой раз я себе не вены перережу, а горло. Очень мне надо жить взаперти с горшком пепла. (Показывает на урну с прахом.)

Ассунта: Дочка, дочка, разве можно так говорить?

Мисс Йорк: Миссис делла Роза, прошу вас, дайте мне ключ от шкафа, чтобы ваша дочь могла одеться к выпускному балу. (Серафина отдает ключи. Роза выхватывает их и бежит в соседнюю комнату) Ну, зачем вы заперли ее одежду?

Серафина: У нее еще кровь идет?

Мисс Йорк: Нет, нет, не идет. Простой порез. Царапина. Но девочка перевозбуждена и ослабла, она ведь ничего не ела уже два или три дня!

Роза (вбегая в столовую): Четыре! Я ее только об одном просила. Не хочешь выпускать меня — не надо, но пусть Джек придет сюда и познакомится с тобой. Тогда она заперла мои вещи!

Мисс Йорк: Ваша дочь пропустила выпускные экзамены, и только потому, что у нее были хорошие отметки, ей разрешат закончить со своим классом, а экзамены сдать позже. Вы понимаете, миссис делла Роза?

Роза уходит в задние комнаты.

Серафина (стоя у портьеры): Только поглядите, как она на меня смотрит?! Да она просто дикарка. И кровь у нее еще идет из руки.

Мисс Йорк: Давайте прекратим истерику.

Серафина: Истерику! Да меня тошнит от вас! Просто тошнит! Всю выворачивает. И все из-за вашей школы. Это там она на танцульках с морячком спуталась.

Мисс Йорк: Вы говорите о брате ученицы Хантер, моряке по имени Джек? Но он пришел на танцы со своей сестрой.

Серафина: Со своей сестрой? Со своей сестрой? Это моя дочь, что ли, сестра?

Роза выходит из задней комнаты. Она ослепительна в своем выпускном наряде.

Роза: Не слушайте ее, не обращайте на нее никакого внимания, мисс Йорк Я готова идти в школу.

Серафина (потрясенная красотой дочери, разговаривает с ней льстиво и заискивающе): Роза, дорогая, подойди ко мне и поцелуй свою маму! Не уходи так.

Роза: Отстань! (Бросается на крыльцо)

Серафина смотрит ей вслед, рука ее, протянутая в умоляющем жесте, медленно опускается, челюсть отвисает — все эти знаки отчаяния выглядят почти комически.

Мисс Йорк: Пожалуйста, миссис делла Роза, перестаньте.

Серафина вдруг взрывается от гнева, бросается за ними.

Роза: Не смей выходить на улицу в таком виде! Мама! (От стыда закрывает лицо руками)

Серафина в это время, ни на кого не обращая внимания, выскакивает во двор в своем шокирующем виде и бурно жестикулирует.

Серафина: Это у вас на танцах она с моряком спуталась. Это что же в вашей школе творится? (С отчаянными рыданиями Роза бежит к крыльцу.) Это чему же у вас там учат? Ничего себе, научили! Как лучше в дерьме вываляться! Да провались она, такая школа!

Роза с криком бросается к пальме и, обхватив ее, горько плачет от унижения.

Мисс Йорк: Миссис делла Роза, вы разговариваете и ведете себя ужасающе. Не понимаю, как у такой грубой женщины может быть такая милая, прелестная дочь. Вы не заслужили ее, ей-богу (Идет к пальме.)

Серафина: А вы хотите, чтобы я с вами тонкости разводила? Тогда я тоже хочу, хочу, чтоб девочек в этой вашей школе не портили. (Ходит взад — вперед, резко и воинственно разворачиваясь, как матадор.)

Ассунта: Pian tala, Serafina! Andiamo a casa!

Серафина: Нет, нет, я еще не кончила. Пусть послушает!

Ассунта: Серафина, посмотри на себя, ты ведь не одета!

Серафина: Очень даже одета, я не голая. (Дико смотрит на учительницу, стоящую у пальмы?)

Мамаши возвращаются во двор.

Ассунта: Серафина, дорогая, хватит. Баста! Идем домой!

Серафина: Погоди.

Роза: Как мне стыдно! Просто умираю со стыда. Если бы вы знали, если бы вы только знали, мисс Йорк, как мы живем! Платье она никогда не надевает. Все время в этой грязной старой рубашке! И разговаривает с пеплом отца, будто он живой.

Серафина: Учительница! Учительница! Чем же вы занимаетесь в этой вашей школе? Танцы устраиваете. Весенний бал! Ничего себе бал! Она встречает там парня, который даже в школе не учится. Что же это за парень? Морячок! И такого она встречает в школе! Потому я и запираю ее одежду, чтобы она чего доброго в школу не вернулась! (Внезапно Ассунте.) Вены себе вскрыла! Кровь так и хлещет! (Три раза проводит кулаком по лбу.)

Роза: Мама, ты отвратительна! (Убегает.)

Мисс Йорк бросается за ней. Серафина прикрывает глаза рукой, следя, как они уходят вниз по улице в ярком весеннем свете.

Серафина: Ты слышала, что мне дочь сказала? «Ты — отвратительна!» Это я…

Ассунта: Слушай, Серафина, идем в дом. (Ведет ее к крыльцу дома.)

Серафина (гордо): Какая она хорошенькая, моя дочь, в белом платье, как невеста. (Ко всем.) Простите! Извините меня, пожалуйста. Только уходите! Уходите из моего дома!

Джузефина (беря быка за рога): Без платьев не уйдем.

Ассунта: Отдай им платья, пусть их девочки оденутся к выпускному балу.

Серафина (обращаясь к женщинам): Листки с фамилиями приколоты к платьям. Входите и берите. (Поворачивается к Ассунте) Ты слышала, как моя дочь назвала меня? Она сказала, что я — отвратительна. (Входит в дом, хлопая дверью. Через минуту выходят женщины, с нежностью несут белые платья, приговаривая над ними. В то время, кик они исчезают, зажигается свет внутри дома. И мы видим Серафину, стоящую перед зеркалом. Она глядит на себя и повторяет слова дочери.) Отвратительна!

На короткое время возобновляется музыка, указывающая на конец сцены.

Сцена V

Следует немедленно за предыдущей. Движения Серафины становятся лихорадочными. Она выхватывает из комода давно не надеваемую грацию и примеряет ее к фигуре. С сомнением качает головой, бросает грацию. Внезапно срывает дорогую шляпу со шляпного манекена и водружает на голову. Рассеянно оборачивается в поисках зеркала. Собственное отражение исторгает у нее вздох удивления. Она сдергивает шляпу и торопливо напяливает на манекен. Рассеянно оглядывается по сторонам, затем, вдохновленная новой идеей, срывает с манекена платье детского фасона, с маргаритками, разбросанными по голубому полю. Платье не слезает с манекена. Серафина разражается проклятиями на итальянском языке. Наконец, и платье удается стащить с манекена, при этом он опрокидывается. Сбрасывает халат и пытается натянуть на себя платье. Оно узко в талии. Серафина вновь хватает грацию, затем сердито отшвыривает в сторону. Попугай зовет ее, в ответ раздается сердитое «Zitto!».

В отдалении слышны звуки школьного оркестра. Серафина приходит в ужас, что опоздает на церемонию выпуска, и, всхлипывая несколько раз, ударяет себя кулаком по лбу. В отчаянии стаскивает с себя голубое платье и бежит в другую комнату в тот самый момент, когда перед дамам появляются Флopa и Бесси.

Флора и Бесси — две клоунессы не первой молодости с эмоциональностью подростков.

Флора — высокая, угловатая. Бесси — коротышка. Обе разряжены. Флора вбегает по ступенькам и стучит в дверь.

Бесси: Прямо позарез нужна тебе блузка в городе, когда мы опаздываем на восьмичасовой поезд!

Флора: Серафина! Серафина!

Бесси: Еще до станции бежать, а у нас всего пятнадцать минут. Я просто свалюсь в вагоне, если кофе не выпью.

Флора: Кока-колу выпьешь в поезде.

Бесси: Сначала надо в него попасть.

Серафина, запыхавшись, выбегает из спальни в темно-красном шелковом платье. Проходя мимо шляпного манекена, снова хватает шляпу и надевает ее.

Серафина: Часы! Часы! Куда часы запропастились? (Слышит стук и крики. Бросается к двери)

Бесси: Может, не заперто.

Флора (вваливаясь): Только скажите, готово или нет?

Серафина. А, вы… Не мешайте, опаздываю на выпускной бал дочери, а подарок куда-то засунула.

Флора: Времени еще полно.

Серафина: Не слышите, оркестр играет?

Флора: Это так, разминка. Послушай, Серафина, блузка где?

Серафина: Блузка? Не готова. Мне надо было четырнадцать платьев сшить к выпуску.

Флора: Уговор дороже денег — нечего оправдываться.

Серафина: Мне в школу надо!

Флора: А мне на вокзал надо в этой блузке.

Бесси: Мы едем на парад американского легиона в Нью-Орлеан.

Флора: Вот, вот, вот она! (Выхватывает блузку из машины.) Давай, мать, там всего-то прострочить два раза. А не сядешь, в Торговую палату стукну, живо лицензию отберут.

Серафина (с беспокойством): Какую еще лицензию? Нет у меня никакой лицензии.

Флора: Слыхала, Бесси? У нее лицензии нет!

Бесси: Даже лицензии нет?

Серафина (быстро направляется к швейной машине): Ладно, ладно, прострочу. Но если я из-за вас опоздаю, вы потом пожалеете. (Яростно крутит машину)

Слышен свисток поезда.

Бесси (злобно замахивается на Флору сумочкой): Поезд отходит. Вот черт, все из-за тебя.

Флора: Так есть еще один, в восемь сорок пять.

Бесси: Ты будто нарочно на всех плюешь. (Ходит взад-вперед)

Флора: Да хватит, Бесси, смотри, ноги не натруди, еще пригодятся в городе.

Бесси: Молли говорила, в городе — потеха. Кульки с водой из окон гостиницы швыряют.

Флора: Это откуда же?

Бесси: Во, дурища. Из отеля Монтелеон.

Флора: А он вроде старомодный.

Бесси: Может, сам он и старомодный, зато дела там очень современные творятся.

Флора: А я слышала, я слышала, что парни из легиона поймали одну девку на улице, одежду содрали и домой отправили в такси.

Бесси: Ну уж со мной бы у них не вышло.

Флора: С тобой? Ха! Тебе и помогать не надо, сама разденешься.

Серафина (угрожающе): Вы, леди! Осторожнее выражайтесь. Тут католический дом. Вы в одной комнате с образом Мадонны и со священным прахом моего мужа.

Флора (ядовито): Ах, простите. (Злобно шепчет Бесси) Какой сюрприз! В кои веки в платье нарядилась, если бы оно еще посвободнее сидело, тогда уж точно убила бы наповал. (Бесси громко) Когда-то у нее была приятная фигурка, полноватая малость, но вполне подходящая, потом как засела за машину в кимоно… Три года и не вылезала. Вот бока и наросли.

Серафина: А с боками сидеть прочнее.

Попугай кричит, Серафина ему подражает.

Флора: Попка-дурак!

Серафина: Никакой он не дурак, и вообще, чего она там у окна делает?!

Бесси: Смотри, легионеры едут.

Флора: Легионеры? Шутишь! (Вскакивает и присоединяется к подруге у окна?)

Обе бессмысленно смеются, высовываясь из окна.

Бесси: Он сюда смотрит, крикни что-нибудь!

Флора (высовываясь из окна): Парле ву франсе, мадемуазель из Арманьетт.

Бесси (повторяет в восторге): Парле ву франче, мадмуазель из Арманьетт.

Голос снаружи (галантно отвечая на приветствие): Мадемуазель из Арманьетт не целовали сорок лет.

Флора и Бесси (вместе): Йе, йе, парле, парле. (Хохочути хлопают в ладоши?)

Слышен смех легионеров и гудок отъезжающих машин, Серафина вскакивает и бросается к окну, отталкивая Флору и Бесси, захлопывает ставни у них перед носом.

Серафина (в бешенстве): Я уже сказала, это вам не кабак. Забирайте свою блузку и катитесь, идите на улицу. Там ваше место. А здесь дом Розарио делла Роза, вот его прах в мраморной урне, и я не позволю тут ничего такого, да еще грязных разговоров.

Флора: Это у кого же грязные разговоры?

Бесси: Во, наглая какая!

Флора: Себя б послушала.

Серафина: У вас… у вас — грязь на языке. Все время — «мужики», «мужики». Чокнулись на мужиках.

Флора: Зелен виноград! Зелен виноград, вот что. А злишься — от зависти.

Бесси: Вся зеленая от зависти. Вот.

Серафина (внезапно, с благоговением): Когда я думаю о мужчинах, я думаю о Розарио. Он был сицилиец. Мы любили друг друга каждую ночь, не пропустили ни одной с самой первой, когда поженились, до последней, когда его там, на дороге… (Переводит дыхание, чтоб не зарыдать.) И может, я потому не схожу с ума по мужчинам и не люблю пустых разговоров о них. А сейчас вся моя жизнь — это дочь и ее счастье, она заканчивает школу сегодня. А я опаздываю, музыка уже играет… и часы потеряла — мой подарок. (Мечется в разные стороны.)

Бесси: Флора, пошли! К черту блузку!

Флора: Нет, нет, минуточку. Со мной такое не пройдет.

Серафина: Отправляйтесь в Нью-Орлеан, раз вы так сходите с ума по мужчинам. Подцепите какого-нибудь, но только на улице, не в моем доме, рядом с прахом моего мужа. (Школьный оркестр играет военный марш. Грудь Серафины бурно вздымается. Она прижимает руку к сердцу и будто забыла, что должна уходить.) Мне совершенно все равно, что там за мужчины. Да пусть делают, что хотят. Пусть хиреют, пусть лысеют, пусть наряжаются в мундиры, пусть срывают платья с девчонок и швыряют кульки с водой из окон отеля. Мне совершенно все равно. Я помню мужа, его тело юноши, его волосы, густые и черные, как мои, кожу, гладкую и нежную, как лепесток желтой розы.

Флора: И сам он был, как роза.

Серафина: Да, да, роза…

Флора: Ничего себе, роза макаронная. Гангстер. Убили потому, что гашиш под бананами возил.

Бесси: Флора, пошли.

Серафина: Мои родные все крестьяне. Батраки, а он… он был из помещиков, из синьоров. Я ночами не сплю и вспоминаю, а вспомнить есть чего. Такое мало кому дано. Да и не мало кому, а просто — мне одной! Одной! Такое не забывается.

Бесси: Ну давай, пошли на вокзал!

Флора: Погоди, я хочу дослушать, стоит того.

Серафина: Я ночи сосчитала. Наши ночи, когда я была с ним. Знаете, сколько? Каждую ночь за все двенадцать лет. Четыре тысячи триста восемьдесят. Только с ним. Иногда и вовсе глаз не смыкала. Обниму его и лежу так до утра. И не жалею об этом. А сейчас вот тоскую без него. Подушка моя не просыхает от слез. Но вспомнить мне есть о чем. Да я была бы распоследней женщиной, недостойной жить под одной крышей ни с дочерью, ни с урной его дорогого праха, если бы после всего, что у нас было, после него, я полюбила другого! В летах, не молодого, забывшего, что такое страсть, отрастившего брюхо, потного, проспиртованного, да еще уверенного, что он меня осчастливил своей любовью! Уж я-то знаю, как надо любить! Только вспомню — дух захватывает! (Задыхается, как после подъема на лестницу) Отправляйтесь, все равно вам такого не дано, и пусть на улице вас забросают пакетами с грязной водой, а мне хватит воспоминаний о любви мужчины, который был только мой. И больше не знал никого. Меня одну! Одну! (Переводит дух, выбегает на крыльцо и оказывается в лучах солнечного света, это ее как будто удивляет. Она вдруг чувствует, что вся в слезах. Роется в сумочке в поисках платка?)

Флора (подходит к открытой двери): И больше не знал никого!

Серафина (страстно и гордо): И больше не знал никого!

Флора: А мне вот известен человек, который мог бы кое-что порассказать! Да и ходить за ним недалеко. Дойти лишь до Эспаланады.

Бесси: Эстелла Хогенгартен!

Флора: Она самая, приехала из Техаса. Обтяпывает темные делишки.

Бесси: Влезай в блузку и пошли.

Флора: Все это знали, кроме Серафины. Она вот валялась, зарывшись в постель, как страусиха, а на следствии все вышло наружу. Одни факты. Да завяжи мне поясок этот чертов! У них такая любовь была, что ты! Больше года все длилось.

Все это время Серафина стоит снаружи, на крыльце, перед открытой дверью. Она ярко освещена солнцем. Кажется, будто она потеряла всякое соображение от слов, которые выкрикиваются в комнате. Она медленно оборачивается. Мы видим, что платье у нее не застегнуто, сзади видна розовая комбинация. Она протягивает руку, как слепая и, нащупав колонну прижимается к ней, пока эти безжалостные слова все глубже впитываются в нее. Школьный оркестр играет, словно не обращая внимания на это.

Бесси: Да пусть ее верит в свои бредни. Блажен, кто верует.

Флора: У него была роза на груди. Ну, татуировка, в общем. И Эстелла так в него втюрилась, что пошла на Бурбонстрит и себе сделала такую же точно. (Серафина стоит в дверях. Флора поворачивается к ней со злобой) Вот именно, наколку, точь-в-точь, как у макаронника.

Серафина (тихо): Ложь… (Кажется, что это слово как бы придает ей силы.)

Бесси (беспокойно): Флора, идем, ну, идем же!

Серафина (громовым голосом): Ложь…Ложь! (Хлопает дверью с такой яростью, что трясутся стены)

Бесси (в ужасе): Идем отсюда, Флора!

Флора: Да пусть хоть треснет от крика, мне-то что.

Серафима хватает метлу.

Бесси: Чего это она?

Флора: А мне наплевать!

Бесси: Боюсь я этих итальяшек!

Флора: А я ни капельки.

Бесси: Смотри, сейчас стукнет.

Флора: Пусть попробует.

Но обе кривляки уже отступают к двери. Серафина внезапно набрасывается на них с метлой, Она ударяет Флору по спине. Бесси вылетает из дому, но Флора загнана в угол. Стол грохается на пол, Бесси во дворе зовет полицию: «Убивают! Убивают!» Школьный оркестр грянул «Звездные полосы». Флора, увертываясь от ударов, вырывается из угла и выскакивает из дома. Она тоже начинает звать на помощь. Серафина бежит за ней. Она со свистом рассекает прозрачный полуденный воздух палкой от метлы. Флора и Бесси с криком убегают.

Флора (оглядываясь): Я ее все равно засажу. Полиция! Полиция!.. Я тебя за решетку упеку!

Серафина: Меня засадить! Меня! Ах ты, дрянь вонючая, чертовка: Лгунья. Все лжешь! (Вбегает в дом и, тяжело дыша, опирается на рабочий стол. Затем снова бросается к двери, захлопывает ее и задвигает засов: бежит к окнам, захлопывает ставни, занавешивает окна. В доме теперь темно, лишь горит красная лампада перед статуэткой Мадонны, да тонкие лучи света проникают через ставень. Говорит безумно) Меня… меня засадить! Дрянь, сука… лгунья! (Беспомощно ходит по комнате, не зная, куда деть свое большое обмякшее тело. Всхлипывая, повторяет как заклинание слово «лгунья», монотонно и беспомощно. Ей важно, просто необходимо поверить, что вся эта история — злобная выдумка. Но произнесенные слова уже укоренились в мозгу, и она бормочет их, бросаясь из угла в угол) Эстелла! (Слышен школьный оркестр) Оркестр уже играет. Опоздаю. На бал. Ах! (Оборачивается к Мадонне.) Эстелла? Эстелла Хогенгартен? «Рубашку для моего любимого, он дик и необуздан, как цыган». Ох, ох, Мадонна, розовый шелк. (Направляется в столовую, затем отступает в ужасе) Нет, нет, нет, нет! Не помню! Ничего не помню! Там было другое имя! Не помню, какое. (Музыка играет громче) Школа! Выпуск! Опоздала. Все равно опоздала! О, Мадонна! Подай мне знак! (Задирает голову к статуэтке, с испугом прислушивается) Что? О, Мадонна, дай знак!

Сцена погружается в темноту

Сцена VI

Через два часа. Интерьер дома в полном мраке. Светится лишь огонек лампады. При закрытых ставнях настолько темно, что неясно, есть ли кто в комнате. Видим лишь голубое в звездах одеяние Мадонны, освещенное мерцающим фитильком в стеклянной лампадке рубинового цвета. Несколько секунд спустя слышен голос Серафины, слабый, еле слышный, как у человека, лежащего при смерти.

Серафина (тихо): О, Мадонна, дай мне знак…

Снаружи слышен смех, веселые голоса: во дворе появляются Роза и Джек В руках у них цветы и подарки, он кричит остальным, тем, кто в машине: «Кудапоедем?»

Голос девушки: В Даймонкин, на лодках.

Голос юноши: Приходи к пирсу через полчаса.

Роза: Заезжайте за нами. (Вбегает по ступенькам) Заперто, мама ушла. Ключ в кормушке для птиц.

Джек открывает дверь. В гостиной становится светлее.

Джек: Темно.

Роза: Ну да, мама ушла!

Джек: Откуда ты знаешь?

Роза: Дверь заперта, ставни закрыты. Положи розы.

Джек: Куда?

Роза: Куда хочешь! Иди сюда. (Он робко приближается.) Хочешь, научу тебя одному итальянскому слову?

Джек: Какому?

Роза: Вот этому, этому, этому… (Осыпает его поцелуями, пока он не отодвигается) Представляешь — еще неделю назад я не знала, что есть на свете мальчики. А ты знал, что есть на свете девочки?

Джек: Ну… знал, что есть такие.

Роза (обнимает его): Ты мне сказал на танцах… помнишь: «Милая, не прижимайся так!»

Джек: Да там было жарко в спортзале и… народу битком.

Роза: Меня когда подруга учила танцевать, я ее спросила: «А как узнать, куда партнер будет двигаться?» Она мне говорит: «Это ты должна сама почувствовать». «Как это сама?» «А ты прижимайся». Вот я и прижималась, откуда мне знать, что я… Ха-ха. Покраснел. Постой! И потом ты мне сказал: «А ты красивая». А я тогда: «простите» и сразу в туалет — знаешь, почему? В зеркало посмотреться — и тогда увидела, что я правда красивая. Первый раз в жизни. Все из-за тебя. Ты сказал — я красивая, и я стала красивой.

Джек (застенчиво): А ты правда красивая, Роза.

Роза: И ты… какой-то другой стал, не смеешься, не шутишь. Ты почему такой серьезный, Джек?

Джек: Понимаешь, ты… какая-то…

Роза: Какая, интересно?

Джек (находит слово): Неистовая! (Она смеется. Джек берет ее за перевязанную руку.) Никогда не думал, что такое может случиться.

Роза: А это пустяки! Развяжу платок — и делу конец.

Джек: Неужели это все из-за меня? Я ведь никто и ничто!

Роза: Без любви каждый никто и ничто.

Джек: Дай мне платок. Я его покажу на корабле и скажу: «Это кровь прекрасной девушки, вскрывшей себе вены от любви ко мне».

Роза: Не очень-то гордись. Здесь все больше йод.

Серафина (резко из соседней, темной комнаты): Заткнись, кретинка!

Роза и Джек отшатываются друг от друга.

Джек (испуганно): Я говорил, тут кто-то есть!

Роза (нежно и мягко): Мама? Ты… здесь, мама?

Серафина: Нет, нет, нет. Нет меня больше. Я умерла.

Роза: Да это мама там.

Джек: Я пойду тогда. На улице подожду…

Роза. Нет, оставайся. Мама? Тут Джек со мной. Ты в приличном виде? (Ответа нет.) Почему так темно? Джек, открой ставни. Я хочу тебя познакомить с мамой…

Джек: Может, я пойду лучше…

Роза: Нет! Открой ставни…

Ставни открыты, и Роза раздвигает портьеры между двумя комнатами. Сцену заливает солнечный свет. Серафина, сгорбленная, сидит в кресле за своим рабочим столом в столовой перед зингеровской швейной машинкой. Вокруг нее как бы сгрудились манекены, будто она что-то обсуждает с ними в тишине. Неопрятная, полуодетая, она производит впечатление одновременно комичное и отталкивающее.

Роза (в ужасном смущении): Мама, мама, ты же сказала, что нарядилась! Джек, уйди на минутку. Что случилось, мама? (Джек остается в гостиной. Роза задергивает портьеры, хватает платье, накидывает на Серафину. Она убирает волосы с блестящего от пота лица, расчесывает их, вытирает лицо платком, пудрит. Серафина молча, с отсутствующим видом подчиняется этой процедуре. Роза проводит руками вверх и вниз) Вот, вот, вот! (Серафина слегка выпрямляется в своем кресле, но все еще сидит в каком-то шоковом состоянии. Роза возвращается в гостиную и снова отдергивает портьеру) Заходи, Джек, мама хочет с тобой познакомиться. (Роза едва сдерживает возбуждение, когда Джек, волнуясь, входит в столовую. Но в тот самый момент, когда он входит, Серафина снова оседает в кресле с легким стоном. Роза говорит резко.) Мама, мама! Ну, мама! (Серафина слегка выпрямляется.) Она плохо спала ночью. Мама, это Джек Хантер. Джек: Добрый день, миссис делла Роза. Очень рад с вами познакомиться.

Пауза. Серафина безразлично оглядывает юношу.

Роза: Мама, мама, ну скажи что-нибудь.

Джек: Может, твоя мама хочет, чтобы я… (Делает неловкое движение к двери)

Роза: Нет, нет. Она просто устала. Мама шьет платья, она столько платьев сшила для выпускного бала. Мама, сколько ты сделала?

Серафина (устало):Отстань.

Джек: Я думал, что встречу вас на балу, миссис делла Роза.

Роза: Мама, наверное, слишком устала.

Серафина: Закрой входную дверь, закрой и запри. Там был полицейский… (Пауза.) Что-что?

Джек: Моя сестра тоже выпускница, моя мама пришла, тетка, кузина — все пришли… Я думал, вы там познакомитесь.

Роза: Джек принес тебе цветы.

Джек: Надеюсь, вам тоже нравятся розы. (Вручает букет Серафине, она рассеянно берет его)

Роза: Мама, скажи хоть что-нибудь, хоть слово. Спасибо хотя бы.

Серафина: Спасибо.

Роза: Джек, расскажи маме про выпускной бал, опиши, как все было.

Джек: Моя мама сказала, что все было как в сказке.

Роза: Расскажи, а как были одеты мальчики?

Джек: А как они были одеты?

Роза: Ну, ты же знаешь, они были в синих пиджаках, в белых брюках и у каждого — гвоздика в петлице. И там три пары танцевали старинный танец, менуэт, под «Весеннюю песню» Мендельсона! Замечательно, правда, Джек? А одна девочка оступилась — она не умела носить длинное платье. Да так и села. Хо-хо, смешно? Правда, Джек, правда?

Джек (озабоченно): Мне кажется, твоя мама…

Роза: Да, приз, приз я забыла. Про мой приз.

Джек: Где он?

Роза: Ты оставил снаружи, когда ключ искал.

Джек: Да, прости, сейчас принесу. (Выходит через гостиную)

Роза поворачивается к матери и опускается на колени рядом с креслом.

Роза (в отчаянии, шепотом): Мама, что-то случилось? Что случилось, мама? Пожалуйста, скажи, мам. Это все из-за утреннего? Смотри, я сняла повязку. Там только царапина. Мама, забудь! Как будто все приснилось. Ну, мама! (Целует ее в лоб несколько раз.)

Джек возвращается с двумя большими томами, обвязанными белой атласной лентой.

Джек: Вот они.

Роза: Смотри, что я получила.

Серафина (вяло):Что?

Роза: Энциклопедический словарь.

Джек: Там есть все, от А до Я. Сестра чуть не умерла от зависти, у нее просто аттестат.

Серафина (слегка приподнимаясь): Аттестат, где он? Ты что, не получила?

Роза: Да нет, вот, смотри! (Показывает аттестат, перевязанный ленточкой)

Серафина: Ну и хорошо. Положи в ящик с папиными вещами.

Джек: Миссис делла Роза, вы должны гордиться вашей дочерью. Она перед всеми читала стихи.

Роза: Я так волновалась!

Джек: И знаете, миссис делла Роза, ваша дочь была такая хорошенькая, когда вышла на сцену, все так и загудели: у-у-у! Вот так! Представляете? У-у-у. Будто ветерок прошелестел. Потому что ваша дочь такая красивая. (Склоняется к Серафине, чтобы привлечь ее внимание, затем выпрямляется и гордо улыбается Розе) Интересно, что может чувствовать мать самой красивой девушки в мире?

Роза (внезапно переполнена счастьем): Ха-ха-ха-ха-ха! (Закидывает голову в приступе смеха)

Серафина (поднимаясь):Тихо.

Роза: Ха-ха-ха! (Не может прекратить экстатический смех)

Серафина: Тихо-тихо, хватит. (Роза не находит себе места от радостного возбуждения. Джеку) Положи книги в гостиной и закрой входную дверь. Здесь был полицейский из-за одной неприятности…

Джек уносит книги.

Роза: Мама, ты никогда не была такой! Что Джек подумает?

Серафина: Какое мне дело, что он подумает. Ты просто безумная, безумная… и глаза, как у отца.

Джек (возвращаясь): Да, мэм, у вас есть все основания гордиться дочерью.

Серафина (после паузы): Я горжусь памятью об ее отце. Он был барон. (Роза берет Джека за руку) А вы кто? Кто вы?

Роза: Мама, я же его представляла. Это — Джек Хантер.

Серафина: Джек Хантер.

Джек: Да, мэм, Джек Хантер.

Серафина: И что вам надо, Джек?

Роза: Мама!

Серафина: Чего им всем надо! Развлечься, расхлебывает пусть кто хочет, меня уже тошнит от мужчин и от женщин тоже. Роза, выйди, пока я поговорю с этим парнем!

Роза: Я его не за тем привела, чтобы его оскорбляли!

Джек: Иди, девочка, пусть твоя мама поговорит со мной. По-моему, она немного заблуждается.

Серафина (зловеще): Как же, заблуждаюсь!

Роза: Пойду переоденусь. Мама, только не порть мне этот день — самый счастливый день в жизни! (Уходит в задние комнаты)

Джек (после неловкой паузы): Миссис делла Роза…

Серафина (поправляет): Делла Роза!

Джек: Миссис делла Роза, простите, если что не так. Поверьте, меньше всего я хотел встревать в чужие семейные дела. Я был три месяца в плавании, корабль сейчас в Нью-Орлеане, а сюда я приехал к своим родным, а сестра как раз идет в школу на танцы. Она взяла меня с собой, и там я встретил вашу дочь.

Серафина: И что же вы там делали?

Джек: На танцах? Танцевали. Сестра мне сказала, что у Розы мать очень строгая и не разрешает встречаться с ребятами, поэтому после танцев я сказал: «Жалко, что вам не дают встречаться с мальчиками». И она ответила: «С чего это вы взяли?» Тогда я подумал, что сестра напутала, ну, мы и договорились на следующий вечер.

Серафина: И что же вы делали на следующий вечер?

Джек: В кино пошли.

Серафина: А потом что?

Джек: В кино? Ели кукурузу и картину смотрели.

Серафина: Она пришла домой в двенадцать и сказала, что занималась у подруги.

Джек: Ну уж врать я ее не учил.

Серафина: Так А на следующий вечер?

Джек: На роликах катались.

Серафина: А потом?

Джек: В аптеке мороженое ели.

Серафина: Одни?

Джек: Да там битком было, и на катке тоже.

Серафина: Вы, значит, меня уверяете, что наедине с моей Розой не были?

Джек: Были, не были, а в чем, собственно, дело? Что-то не пойму.

Серафина: Мы — из Сицилии, а там девушек с молодыми людьми наедине не оставляют, только обрученных.

Джек: Но здесь ведь Штаты.

Серафина: А мы все равно сицилийцы. И кровь у нас горячая. Моя дочь — девственница, или это уже в прошлом, вот что я хотела бы знать?..

Джек: Миссис делла Роза! Я вам хочу сказать. Вы, может, и не поверите. И сказать-то неловко, я ведь тоже… девственник…

Серафина: Что? Ну уж нет. Ни за что не поверю.

Джек: Но это правда. И вот сейчас в первый раз…

Серафина: Что? Что в первый раз?

Джек: В первый раз захотел любить.

Серафина: Чего это вы там захотели?

Джек: Любить. Серафим а: И это вы, моряк?

Джек (глубоко вздыхая): Да, мэм… Но я всегда думал, что моя мать на это скажет? Одобрит или нет?

Серафина: Две недели назад я хлопала ее по рукам чтобы не расчесывала укусы от москитов. Она в школу на велосипеде ездила. А теперь заявляет, что умирает от любви. А вы вы тоже умираете?

Джек (торжественно): Да, мэм, я тоже.

Серафина: Дети. Бамбини, совсем дети.

Роза (входит одетая для пикника): Я готова.

Серафина: А ну-ка, выйди за дверь. Готова она!

Роза (с саркастическим реверансом): Слушаюсь, мама.

Серафина: Вы католик? Джек: Я… конечно.

Серафина: Что-то не похожи на католика. Роза (кричит): О, Господи, мама, а кто похож на католика? Как ты это себе представляешь?

Серафина: Не входи, пока не позовут. А ну-ка повернитесь молодой человек. Джек: Что сделать, мэм?

Серафина: Повернитесь, говорю вам! (Джек неловко поворачивается кругам) И почему это у моряков брюки всегда в обтяжку?

Роза (слушая во дворе): О, Господи!

Джек (краснея): А это вы у министра морского флота спросите, миссис делла Роза.

Серафина вскакивает и идет захлопнуть входную дверь Роза в отчаянии обегает дом и, обессилев, закрыв глаза обхватывает ствол пальмы. Во двор, прислушиваясь, крадется Стрега.

Серафина: Я же говорю, с цепи сорвалась.

Джек: Миссис делла Роза… Наверное, у всех сицилийцев горячая кровь.

Серафина: Авы этим пользуетесь.

Джек: Я совсем не такой, миссис делла Роза.

Серафина: Я знаю, чего мужчинам надо. Знаю. Ну-ка, подойдите!

Роза слышит взволнованный голос своей матери. Она бросается от пальмы к задней двери, колотит по ней кулаками.

Роза: Мама! Мама! Впусти меня! Джек!

Джек: Миссис делла Роза! Вас дочь зовет.

Серафина: Ну и пусть зовет! Идите сюда. (Идет к изображению Мадонны.) Сюда, идите. (Отчаявшись открыть заднюю дверь, Роза бежит к парадной двери. Потом она распахивает ставни и пытается влезть в окно Джек настороженно направляется к Серафине, стоящей перед изображением Мадонны?) Так вы сказали, что вы католик?

Джек: Да, мэм.

Серафина: Тогда преклоните колени перед Мадонной!

Джек: Что сделать?

Серафина: Встаньте, говорю, на колени перед Мадонной.

Роза в отчаянии стонет, пытаясь влезть в окно. Джек неловко опускается на подушечку для молитвы.

Роза: Мама, мама! Ну что еще!

Серафина бросается к окну, выталкивает Розу и захлопывает ставни.

Серафина (возвращаясь к Джеку): А теперь повторяйте за мной!

Джек: Да, мэм.

Роза опять распахивает ставни.

Серафина: Перед ликом Пречистой девы даю обет, что буду блюсти невинность Розы. Роза: Ну, мама! Серафина: Убирайся! Слышите, повторите, что я сказала. Повторяйте, что я сказала.

Джек: Да, мэм! Так как там?

Серафина: Перед ликом Пречистой девы даю обет…

Джек: Перед ликом Пречистой девы даю обет…

Серафина: И клянусь вечным спасением души своей…

Джек: Клянусь вечным спасением…

Серафина: Души своей…

Джек: Души своей…

Серафина: Что буду блюсти невинность Розы, дочери Розарио делла Розы.

Джек: Что я буду блюсти невинность Розы…

Серафина: Перекреститесь. (Он крестится?) Теперь все, вставайте, я довольна…

Роза прыгает в окно и бросается к Серафине, размахивая руками и крича от радости.

Серафина: Пусти, задушишь.

Снаружи насмешливо хихикает Стрега.

Роза: О, мама, задушу, задушу О, Джек! Поцелуй маму! Поцелуй. Пожалуйста, мама, поцелуй Джека.

Серафина: Меня? Целовать? Нет уж, нет. Руку мне поцелуйте. (Застенчиво протягивает ему руку, которую Джек звучно целует).

Роза хватает бутылку с вином.

Роза: Достань бокалы.

Серафина идет за бокалами. Роза незаметно от матери внезапно оборачивается к Джеку и пылко стискивает его руку. Прижимает ее сначала к шее, затем к губам, и, наконец, к груди. Джек отдергивает руку в тот момент, когда Серафина возвращается с бокалами. С шоссе слышны громкие голоса.

Голос снаружи: Ро-за! Ро-за! Ро-за!

Раздается гудок машины.

Серафина: Ох, подарок забыла. (Склоняется над комодом и вынимает нарядную коробочку)

Вновь слышны сигналы машины и голоса.

Роза: Нас зовут! Идем! Джек! (Вылетает из двери) Мама, пока!

Джек (следуя за Розой): До свидания, миссис делла Роза!

Серафина (растерянно): Часики, семнадцать камней. (Понимает, что она одна.) Роза! (Идет к двери, все еще держа подарок. Снаружи доносится шум мотора. Голоса, звук отъезжающей машины. Спотыкаясь, выходит, прикрыв глаза одной рукой, протягивает подарок другой) Роза, Роза, твой подарок! (Но машина уже тронулась, шум голосов, кричащих «до свидания», все удаляется. Серафина растерянно тычется по сторонам, ослепленная солнцем, хватается за дверь. Рядом слышно насмешливое хихиканье ведьмы. Серафина растерянно открывает коробочку и вынимает маленькие золотые часы, заводит, подносит к уху, трясет и снова подносит к уху. Отводит на расстояние протянутой руки и смотрит пристально на циферблат. Бьет себя в грудь четыре раза) Тик-так-тик! Так! (Идет к изображению Мадонны и становится перед ней) Мадонна, скажи хоть что-нибудь, дай мне знак, Мадонна!

Сцена затемняется

Второй акт

Сцена 1

Тот же день двумя часами позже. Серафина выходит на крыльцо босая, полуодетая. Под глазами — темные круги. Лицо блестит от пота. На нейлоновой нижней рубашке — темные винные пятна. Стоять ей тяжело, но сидеть спокойно она не в состоянии. Почти непрерывно болезненно стонет. На горячем ветру шуршит тростник. Маленькая Виви подкрадывается к крыльцу, чтобы поглядеть на Серафину. Так глазеют на диковинного зверя в клетке. Рот и руки Виви перемазаны жевательной резинкой. Она жует, уставившись на Серафину. Серафина избегает ее взгляда. С трудом стаскивает с крыльца старый выцветший плетеный стул. Устанавливает перед домом и тяжело опускается на него. У стула обломана ножка, он покосился. Виви подкрадывается к Серафине. Серафина сердито к ней оборачивается. Девочка хихикает и отскакивает к крыльцу.

Серафина (снова опускаясь в кресло): О, Мадонна, Мадонна, Мадонна, дай мне знак (Поднимает глаза к чистому сиянию неба)

К дому приближается Отец де Лео. Серафина вся сжимается в кресле, чтобы он ее не заметил. Он стучит в дверь. Не не получив ответа, оглядывается, видит Серафину во дворе и подходит. Подойдя, обращается к ней мягко, но строго.

Отец де Лео: Здравствуй, Серафина.

Серафина (еле слышно, с некоторым отвращением): Добрый день.

Отец де Лео: Как ты можешь выходить из дому в таком виде? Что это на тебе? Неужели белье? Бретельки спустились, а голова, голова такая сальная, будто ты ее облила маслом. Теперь понятно, почему твои соседки днем не спят. Гораздо интереснее сидеть на крыльце и смотреть на спектакль, который ты им устраиваешь. Да ты слушаешь меня? Должен заметить, что внешне и внутренне ты очень изменилась, и далеко не к лучшему. Горе обычно облагораживает женщину. Но если отдаваться ему целиком, это просто переходит в распущенность, а я знал, что все так и будет. Началось все с кремации Розарио. Уже тогда ты поступила против закона Церкви. (Серафина поднимается с кресла и спешит к дому. Отец де Лео идет за ней.) Устроить дома усыпальницу и на языческий манер поклоняться пеплу! Да ты слышишь меня?

На набережной появились две женщины, они направляются к дому. Серафина с трудом поворачивается, чтобы встретить их, как измученный бык встречает каждую новую атаку матадора.

Серафина: Вы ко мне? Ну чего вам еще? Я не шью. Смотрите, совсем бросила. (Снимает вывеску с двери и швыряет в сторону) Куда хотите, туда и идите. И здесь вам делать нечего.

Отец де Лео: Они ничем тебя не задели.

Серафина: Только за тем и пришли. Думают, что знают больше меня, а знать-то им нечего. Нету меня этого. (Изображает рога на голове) Нет — и все! (Идет, шаркая, во двор, Отец де Лео — за ней)

Отец де Л ео: Ты позвала меня утром и была в великой тревоге.

Серафина: Звала утром, а нынче — полдень.

Отец де Л ео: Я крестил младенца — внука нашего мэра.

Серафина: Еще бы. Мэр — фигура, а кто Серафина?

Отец де Лео: Ты не приходишь на исповедь.

Серафина (возвращаясь к. крыльцу): Не прихожу. Не хожу. Не… о… о… (Прыгает на одной ноге.)

Отец де Лео: Наступила на что-нибудь?

Серафина (опускаясь на ступеньки): Нет, нет, нет. Ни на что я не наступила.

Отец де Лео: Пойдем в дом, промоем ногу. (Она поднимается, ковыляет к дому) Будешь ходить босая — занесешь инфекцию.

Серафина: Отстань.

На насыпь выбегает маленький мальчик с красным змеем и машет им в воздухе, как сигнальщик флажком, передающий сигнал на большое расстояние. Серафина прикрывает ладонью глаза, чтобы следить за змеем, а затем, будто его движения поведали ей что-то ужасное, издает сдавленный крик и бросается к крыльцу. Прислоняется к столбу, несколько раз проводит рукой по волосам. Отец де Лео с некоторой робостью приближается к ней.

Отец де Лео: Серафина?

Серафина: Ну, что еще?

Отец де Лео: Я хочу пить, а ну-ка иди и вынеси мне воды!

Серафина: Входите и берите. Кран в доме.

Отец де Лео: А почему ты не можешь зайти в дом?

Серафина: Он покрыт жестью. Нечем дышать.

Отец де Лео: Там есть чем дышать.

Серафина: Нет, нечем. Жесть раскалилась, и я…

Стрега крадется сквозь камыши, притворяясь, что ищет заблудившегося цыпленка.

Стрега: Цып, цып, цып, цып… (Наклоняется, чтобы заглянуть в дом.)

Серафина: Что это? Кто это?.. Колдунья! (Поднимает горшок с засохшим цветком, пересекает двор) Стрега! Стрега! (Стрега поднимает голову и слегка отступает) Да, ты, именно ты. Никакой ни цып-цып. Пошла вон с моего двора!

Стрега злобно бормочет, отступает в заросли тростника. Серафина скрещивает пальцы — в защиту от нечистой силы. Где-то блеет козел.

Отец де Лео: У тебя нет друзей, Серафина!

Серафина: Не нужно мне никаких друзей.

Отец де Лео: Ты ведь еще молода. Можешь любить, иметь детей. Помню, как-то на Пасху ты пришла к заутрене в голубом платье, словно закутанная в голубое небо. Как гордо ты шла тогда, слишком гордо! А теперь сутулишься и шаркаешь босыми ногами. Живешь, как узница, ходишь в отрепьях. Знакомых — никого, с соседками не знаешься. Ты…

Серафина: А чего с ними знаться? (Смотрит на женщин на набережной) Мои манекены и те лучше. Они хоть не лгут. Ну что это за женщины? (Зло передразнивает) А где папа? А где мама? Сю-сю-сю! Тьфу! Им и всего-то по тридцать, а двуспальная кровать у них уже на чердаке, зато в спальне узенькие койки по последней моде, чтобы спать на животе.

Отец де Лео: Остановись!

Серафина: В жизни их — ни красоты, ни смысла. Да зачем им сердце, был бы холодильник в доме. И мужчины у них не лучше. Да разве может быть иначе с такими женами? Им бы пойти в бар, напиться, подраться, отпустить брюхо, наставить жене рога. А все потому, что настоящей любви никто из них не знал, не знал смысла и красоты в жизни. А я знала. Любовь была для меня как молитва. А теперь лежу одна ночью и все вспоминаю, вспоминаю. Одно это — счастье. И чтобы он, мое вечное счастье — обманул! (Женщины на набережной смеются. В ярости бросается к ним. Они разбегаются в разные стороны) Кудах-так-так. Курицы вы мокрые! (Раздается издевательский смех)

Отец де Лео: Во всех домах над тобой смеются.

Серафина: Я и сама смеюсь. Вот, послушайте. Я тоже смеюсь. (Громко смеется фальшивым смехом, проходя по всей сцене) Ха-ха-ха-ха! Теперь все вместе! Ха, ха, ха!

Отец де Лео: Тише! Подумай о дочери!

Серафина (до нее доходит слово «дочь») Так это же вы думаете о моей дочери! Выдаете сегодня аттестат, выдаете награды в школе! Книжки дарите — энциклопедии! Сплошные знания! А что она знает? Чему научилась? Как хвостом вертеть? Конечно, этому надо поучиться: хвостом крутить да парней обкручивать. Вы знаете, чем они занимаются в этой школе? Девчонок губят! Закатывают весенние балы, иначе девицы без молодых людей на стенку лезут! Так моя дочь и встретилась с морячком-то. Да на него приличной женщине и посмотреть-то стыдно, так его штаны обтягивают. А утром сегодня? Утром себе чуть вены не вскрыла, чтоб ее отпустили! А сейчас отправилась компанией на какой-то остров, в лодке. Называют это пикник!

Отец де Лео: Это школьный пикник под наблюдением учителей.

Серафина: Еще бы! Знаю! Помешанные на мужиках старые девы. Да они там первые начнут буйствовать!

Отец де Лео: Серафина делла Роза! (Берется за спинку стула и тянет его к крыльцу в тот самый момент, когда Серафина собирается сесть на него?) Приказываю тебе войти в дом.

Серафина: В дом? Я войду. Войду в дом, если вы мне ответите на один вопрос.

Отец де Лео: Отвечу, если смогу.

Серафина: Сможете! Вы были исповедником Розарио. (Смотрит священнику в лицо.)

Отец де Лео: Да, был.

Серафина (с трудом): Он вам… говорил когда-нибудь о женщине? (Мимо дома бежит плачущий ребенок. Отец де Лео берет шляпу и собирается уйти. Серафина медленно пододвигается к нему. Потом бросается за ним) Подождите! Минутку!

Отец де Лео (испуганно, не глядя на неё): Оставь… Разве не знаешь — такие вопросы задавать нельзя. Я не нарушаю закона Церкви. Тайна исповеди священна. (Поворачивается и уходит.)

Серафина (хватая его за руки): Я должна знать. Скажите мне.

Отец де Лео: Отпусти меня, Серафина.

Серафина: Только если скажете мне, святой отец. Падре, скажите мне! Скажите! Или… я сойду с ума! (Яростным шепотом.) Я пойду в дом и разобью урну с пеплом — если вы не скажете! Я сойду с ума от сомнений и сердечной муки. Урну разобью, а пепел развею, пепел моего мужа!

Отец де Л ео: Что я могу сказать тебе, если ты фактам не хочешь верить?

Серафина: Фактам… Кто их знает?

Соседки, слыша спор, начинают толпиться вокруг. Пораженные отсутствием Серафины уважения к сану, испуганно шепчут.

Отец де Лео (испуганно): Оставь меня! О, Серафина, я слишком стар для этого, прошу тебя…

Серафина (яростным шепотом): Да кто, кто, кроме меня, знал мою любовь, мою розу?! А сейчас, когда жизнь кончена, роза увяла — пусть лгут, пришло их время. Это они хотят разбить мраморную урну, да только моими руками. Я знала настоящую красоту и счастье, вот они и хотят развеять все по ветру. Зачем им счастье, зачем красота? Им нужны факты! Амбарные мыши! Кто знает факты? Вот вы, святые отцы, носите черное. А ведь это потому, что истинные факты не ведомы никому.

Отец де Лео: О, Серафина, люди смотрят!

Серафина: Пусть смотрят, раз есть на что. Пусть хоть удовольствие получат. А я уж давно хотела высказать все, что накипело.

Отец де Лео: Я слишком стар. Мне шестьдесят семь лет. Сил у меня нет. Неужели я должен звать на помощь?

Серафина: Зовите, зовите на помощь, но я не отпущу вас, пока вы не скажете мне…

Отец де Лео: Ты недостойная женщина.

Серафина: Да, недостойная, я просто женщина.

Отец де Лео: Да ты и не женщина. Ты — животное!

Серафина: Да, да, животное. Животное! Скажите им всем, кричите, чтоб слышал весь квартал: вдова делла Роза — недостойная женщина, даже не женщина — животное. Нападает на священника. Сорвет с него черную рясу, если он не скажет, что городские шлюхи лгут ей!

Соседки, постепенно приближавшиеся, пока шел спор, помогают Отцу де Лео освободиться от Серафины, готовой разорвать его на клочки.

Отец де Лео: Полицейский! Полицейский!

Женщины оттаскивают от священника Серафину и уводят его, утешая.

Серафина (протягивая руки как бы для наручников): Да, это я, это я! Арестуйте меня! Заприте меня! Или я разобью мраморную урну. (Откидывает голову и прижимает кулаки к глазам. Затем бросается на ступеньки и падает на них плашмя.)

Ассунта: Серафина! Дочка! Пойдем домой!

Серафина: Оставь меня, старуха. (Медленно опускается на ступеньки крыльца. Сидит, как усталый крестьянин — расставив колени и опустив голову на руки. Вокруг дома крадутся дети. Маленький мальчик стреляет в нее из трубочки горохом. Она вскакивает с криком. Дети, визжа, разбегаются. Она вновь присаживается на ступеньки, затем откидывается, глядя в небо и слегка раскачиваясь) О, Мадонна, дай мне знак, Мадонна!

Как бы в насмешку появляется Коммивояжер и направляется к крыльцу. Это толстяк в полосатом льняном костюме и соломенной шляпе с яркой лентой. Лицо его свекольного цвета. Под мышками — пятна пота. На нем лиловая сорочка и галстук, бледно-голубой с крупной желтой крапинкой, завязан бабочкой. Звучит саркастическая музыка.

Коммивояжер: Добрый день, леди! (Серафина медленно поднимает голову. Коммивояжер разговаривает ласково, как бы читая молитву) Я продаю одну новинку, которую лишь несколько счастливцев смогут купить по так называемой предварительной цене. Понимаете, что это значит? Цена ниже себестоимости, занижена специально, чтобы познакомить с нашим товаром население всего побережья. Леди, отдаю вам прямо в руки. Эта штучка совершит революцию. Американские домашние хозяйки будут счастливы. Обычно я отдаю товар продавцам, но что-то случилось с машиной, я остановился ее починить и увидел, что вы вышли подышать свежим воздухом. Думаю, дай загляну.

Слышен звук остановившегося на шоссе грузовика и крики Альваро.

Альваро: Эй ты, сука!

Коммивояжер (вынимая новинку): Послушайте, леди, у этого предмета весьма обманчивый вид: он компактный, занимает немного места.

С насыпи спускается Альваро. На вид ему лет двадцать пять, он красивый, смуглый, невысокого роста, с массивным торсом и иссине-черными кудрями. В лице и манерах — что-то дурашливое. Но привлекателен очаровательной неловкостью. В нем чувствуется некоторая импульсивность. Его как будто удивляют собственные слова и поступки, кажется, он их и не ожидал. Его голос раздается одновременно с ударами литавр, еле слышными поначалу и все более громкими по мере его приближения, пока, наконец, он не останавливается перед Серафиной.

Альваро: Ну ты!

Коммивояжер (не глядя на него): Не нукай! Не лошадь! Итак, мадам, смотрите внимательно, я нажимаю кнопку…

Предмет взрывается в лицо Серафине. Она отталкивает его, сердито вскрикивая К ступенькам приближается Альваро, он дрожит от гнева. Он даже заикается от едва сдерживаемой ярости, накопившейся у него в результате всех жизненных передряг и воплощенной сейчас в массивной фигуре коммивояжера.

Альваро: А ну, ты! Поди сюда! Ты что же это делаешь на повороте? Мне с автострады пришлось съехать!

Коммивояжер (Серафине): Простите, минуточку. (Угрожающе поворачивается к Альваро.) Ну что ты надрываешься, макаронник?!

Альваро: Я не макаронник, я…

Коммивояжер: Спагетти!

Альваро (чуть не рыдая от переполнивших его чувств): Я — не макаронник, я — не спагетти, я — человек! Я — шофер. Вожу бананы для Южной Фруктовой компании. Чтобы на жизнь заработать, а не ковбоев да индейцев на шоссе с лихачами разыгрывать. Здесь от Пасс Кристиан автострада в четыре рада. Я сигналю «обгоняй», а ты в хвост пристраиваешься да еще чудишь. «Итальяшка, — вопишь, — сукин сын!», а на повороте делаешь обгон, да так, что мне только и остается съехать с шоссе. И меня же еще сукиным сыном обзываешь. Нет уж, я этого тебе не спущу, раз ты здесь остановился. А ну, вынимай сигару изо рта! Сейчас же вынимай!

Коммивояжер: И не подумаю.

А л ь в а р о: Так я сам выну и в глотку тебе загоню. И пускай потом увольняют за драку. У меня семья на руках, но я все равно полезу драться, и пускай увольняют. А ну, вынимай сигару! (По краям сцены собираются зрители. Серафина, не отрываясь, глядит на Алъваро, глаза у нее, как у сомнамбулы. Неожиданно она издает тихий стон и едва удерживается на ногах.) Вынимай сигару! Вынимай, слышишь?! (Выхватывает ее изо рта Коммивояжера, тот ударяет его что есть силы кулаком в пах. Согнувшись и кряхтя от боли, Альваро ковыляет к крыльцу)

Коммивояжер (уходит и кричит): Я запомнил твой номер, макаронник! И хозяина твоего тоже знаю!

Альваро: Да задавитесь вы оба. (Внезапно поднимается по ступенькам крыльца, шатаясь.) Леди, леди, мне очень в дом нужно. (Входит и, прислонившись к стене разражается рыданиями.)

Зрители снаружи, смеясь, расходятся. Серафина медленно входит в дом. Дверь на свободной подвеске громко скрипит ржавыми пружинами и медленно ходит взад-вперед. После того как Серафина с изумлением разглядывает сотрясенную рыданиями спину шофера, мы должны понять, как глубок ее неосознанный отклик на эту неожиданную встречу с горем, таким же острым, как ее собственное. Долгая пауза. Слышно лишь, как жалобно скрипит дверь, издавая звуки, похожие на кошачье мяуканье.

Серафина: Мужчина — в моем доме. (Хриплым шепотом) Что вы здесь делаете? Вы почему сюда вошли?

Альваро: Оставьте меня! Пожалуйста, прошу.

Серафина: Нечего вам здесь делать…

Альваро: Мне надо поплакать после драки. Простите, я… (Рыдания сотрясают его… Он прислоняется к манекену.)

Серафина: Не трогайте мой манекен. Не можете стоять — садитесь. Что с вами?

Альваро: Я всегда плачу после драки. Но только чтоб никто не видел.

Долгая пауза.

Отношение Серафины к нему теплеет.

Серафина: Мужчины совсем такие же, как женщины. (Лицо ее вдруг морщится и впервые Серафина начинает плакать, вначале беззвучно, затем громко. Вскоре она рыдает так же громко, как и Альваро говорит между рыданиями) Я всегда… плачу… когда кто-нибудь еще… плачет.

Альваро: Нет, нет, не надо! Вам-то зачем плакать? Я сейчас перестану. Сейчас… Это не по-мужски. Мне самому стыдно. Сейчас перестану, пожалуйста… (Все еще сгорбившись от боли, с рукой, прижатой к животу, Альваро отворачивается от стены, сморкается двумя пальцами?)

Серафина (поднимает лоскуток белой материи и подает ему): У вас куртка порвана.

Альваро (всхлипывая): Куртка не моя, казенная. Где она порвана?

Серафина (всхлипывая): На спине. Снимите. Я зашью. Я портниха.

Альваро (рыдая): У меня трое на руках. (Поднимает три пальца и яростно размахивает ими перед Серафиной.)

Серафина: Дайте мне…куртку.

Альваро: Он мой номер записал.

Серафина: Люди всегда номера записывают… машин, телефонов, чего угодно — и все это ровно ничего не значит.

Альваро: Трое, трое человек на руках. Без гражданства, без права на пособие, без ничего. (Серафина плачет) Он хозяину нажалуется.

Серафина: Весь день я хотела плакать.

Альваро: А хозяин обещал уволить, если я буду лезть в драку.

Серафина: Хватит плакать, а то я сама никак не перестану.

Альваро: Ну вот. Распустил нюни. Простите. Мне очень стыдно.

Серафина: Ничего, не стыдитесь. Да и чего стыдиться, когда весь мир с ума сошел. Мне вот не стыдно. А ведь я раза два дралась на улице, и дочка моя говорила, что я омерзительна. Придется шить на руках. Машинка сломалась. Откройте ставни. А то ничего не видно. (Направляется к рабочему столу)

Альваро открывает ставни, свет падает на его прекрасный торс, влажная от пота рубашка прилипла к его оливковой коже. Звучит музыка. Серафина поражена, издает звуки удивления

Альваро: Что?

Серафина (необычным голосом): Свет так упал, что я увидела вдруг человека, который здесь жил… Странно, вы — неаполитанец?

Альваро: Сицилиец.

Серафина (укалывается иголкой): Ой!

Альваро: Что такое?

Серафина: Укололась. Вам бы умыться.

Альваро: А где?

Серафина: Там. (Указывает слабым жестом!)

Альваро: С вашего позволения. (Проходит мимо нее. В этот момент она берет со стола сломанные очки и, взявши за единственную дужку, как в лорнет, рассматривает проходящего мимо нее Альваро, ошеломленно, не отрываясь) Да, такой удар может иметь серьезные последствия. (Проходит в задние комнаты.)

Серафина (после паузы): Святая Мадонна! Тело Розарио, а лицо простофили. (Направляется к Мадонне.) О, Мадонна! Мадонна! Поговори со мной. Что? Умоляю, Мадонна! Не слышу! Это знак? Да? Какой знак? Он о чем говорит? О, скажи хоть что-нибудь, Мадонна! Все так странно. (Перестает безрезультатно умолять бесстрастную статую. Затем бросается к буфету, взбирается на стул и достает с верхней полки бутылку вина. Но не может спуститься со стула и стоит, прижимая пыльную бутылку к груди, сгорбившись, беспомощно хныча, как ребенок. Входит Альваро?) Не могу влезть.

Альваро: В смысле слезть?

Серафина: Ну да, слезть.

Альваро: Прошу, синьора. (Берет ее на руки и снимает со стула.)

Серафина: Спасибо.

Альваро: Мне стыдно, что все так случилось. Плакать — не по-мужски. Кто-нибудь видел меня?

Серафина: Никто, только я. А это неважно.

Альваро: Вы такая милая. Даже не драка меня доконала. Я уже с утра был на взводе. (Потрясает кулаками в воздухе)

Серафина: И я. А что случилось?

Альваро: Моя фамилия Манджакавелло, что значит — «Съешь кобылу». Фамилия смешная, это точно. Может быть, две тысячи лет назад кто-нибудь из моих дедушек так проголодался, что съел кобылу. Я тут ни при чем. Так вот, сегодня прихожу я за получкой, а на конверте не Манджакавелло, а «съешь кобылу» — печатными буквами. Ха-ха-ха, как смешно. Открываю, а там уведомление. Знаете, что это такое? (Серафина сурово кивает) Уведомление, что вся зарплата удержана, Деньги удержаны — раз, «съешь кобылу» — два, и этот лихач — три. Не много ли за день? Я в ярости взрываюсь, и вот — весь в слезах… стыдно, а что поделаешь. Даже шофер-итальяшка — тоже человек, а человеку… как не заплакать.

Серафина: Да, это хорошо, когда плачется. Я весь день не могла, а сейчас поплакала и стало легче. Сейчас зашью куртку…

Альваро (облизывая губы): Что это у вас? Вино?

Серафина: Игристое. Из подвала делла Роза. Это семья мужа. Известная фамилия. Сама я крестьянка, а вышла за барона. Даже не верится! Я ведь тогда босиком бегала.

Альваро: Простите за нескромность, а где он сейчас? (Серафина важно указывает на мраморную урну.) Где, не понял?

Серафина: Это пепел его в мраморной урне.

Альваро: О, простите. (Крестится) Мир его праху.

Серафина: Вы мне его напомнили, когда открывали ставни. Не лицом даже — фигурой. Пожалуйста, принесите мне льда из морозильника на кухне. У меня был такой тяжелый день.

Альваро: Ах, лед. Да, да… лед. Сейчас принесу

Когда он направляется к выходу, Серафина вновь разглядывает его сквозь сломанные очки.

Серафина: Невероятно! Лицо простофили — а тело мужа.

Слышно, как на кухне Альваро разбивает лед. Серафина неумело пытается открыть штопорам бутылку вина, но безуспешно. Альваро возвращается с ведерком льда, небрежно ставит его на стол, так что кусок летит на пол. Он лезет за ним и вытирает о рубаху.

Серафина: Было бы чище просто с пола.

Альваро: Простите. Сполоснуть?

Серафина: Не надо.

Альваро: Вообще-то я чистый…

Серафина: Ладно, ладно. Бутылку надо на лед, а главное — не разлить, когда открываешь.

Альваро: Разрешите мне. Ваши руки не для грубой работы.

Серафина отдает бутылку и снова разглядывает его через очки.

Серафина: Между прочим, эти белые лоскутки на полу не от снегопада. Я шила газовые платья для выпускного бала. Дочери и еще тринадцати девочкам. Не знаю, как жива осталась.

Альваро: Вот и взбодритесь от вина.

Снаружи раздаются шумные молодые голоса.

Серафина: Молодежь в этом городе словно с цепи сорвалась. В Сицилии если парень с девушкой танцует, значит, они жених и невеста, иначе нельзя, а так — только с приятелем или с подругой. А здесь — на пикник, на остров — только их и видели. Мальчишки, девчонки, учителя — все как безумные.

Альваро: Вот! (С треском вылетает пробка. Серафина вскрикивает от неожиданности, опирается на стол. Он смеется. Она вместе с ним безудержно, не в силах остановиться и перевести дух.) Мне нравится, когда женщина смеется от всего сердца.

Серафина: А если от всего сердца плачет? Альваро: Мне нравится все, что женщина делает от всего сердца.

Обоим вдруг становится неловко, смех умолкает. Он подает ей бокал искристого вина со льдам. Она шепчет: «Безумие» Машинально подносит пораненный палец ко рту; отходит от стола, неуверенно держа стакан.

Альваро (нервно): Я вижу, у вас был тяжелый день. (Вдруг подскакивает к окну!) Эй, вы, ребята, а ну, слезай с грузовика! Не трогайте бананы! (При словах «грузовик» и «бананы» Серафина вздрагивает и проливает на себя немного вина!) Хулиганы! Извините.

Серафина: Вы бананы возите?

Альваро: Да, синьора.

Серафина: Это — десятитонка?

Альваро: Восьмитонка.

Серафина: Мой муж возил бананы в десятитонке.

Альваро: Ну, ведь он был барон.

Серафина: А вы только бананы возите?

Альваро: Только бананы. А что еще можно?

Серафина: Мой муж возил бананы, но под ними кое-что еще. Он ничего не боялся, смелый был, как цыган. «Как цыган»? Кто это сказал? Не хочется вспоминать. (Разговор их полон непонятных колебаний, незаконченных фраз и неопределенных жестов. Каждый из них перенес унижение и теперь находится в некоторой прострации. В их разговоре удивительная интимность и теплота, возникающая при первой встрече двух одиноких людей, обоим это необычно приятно, словно прохладный ветер подул вечером после палящего зноя. Серафина машинально берет со стола открытку с видом Сицилии!) Священник был против этого.

Альваро: Чего?

Серафина: Чтобы я хранила пепел. Это против закона Церкви. Но мне надо было хоть что-то оставить себе, а больше у меня не было ничего. (Кладет открытку!)

Альваро: А что здесь дурного? Ничего. Тело б уже разложилось, а пепел, он всегда такой же.

Серафина (с готовностью): Ну да, тела разлагаются, а пепел всегда такой же. Смотрите. Это наша свадьба. (Нежно снимает со стены фотографию.) Это я — невеста, а это (ударяя по фотографии пальцем и поворачивая к нему сияющее лицо) — мой муж! (Пауза. Он берет фотографию, подносит к глазам, затем отставляет, затем — снова к глазам. Все это с подчеркнутым проявлением благоговения?) А? А? Что скажете?

Альваро (медленно, с большим чувством): Красивый! Какой красивый!

Серафина (вешает фотографию наместо): Как роза. У него на груди была такая татуировка: роза. (Вдруг неожиданно?) Вы верите в чудеса и совпадения?

Альваро: Если бы ни совпадение, меня бы здесь не было. Вас бы не было. Мы бы не разговаривали сейчас.

Серафина: А ведь правда. Я вам сейчас расскажу кое-что о татуировке мужа, о розе. Она была у него на груди. Однажды ночью я просыпаюсь, как будто жжет вот здесь. Зажигаю свет. Смотрю и на груди вижу розу. На мне, на моей груди — его татуировку.

Альваро: Странно.

Серафина: И это была та самая ночь — приходиться быть откровенной, иначе непонятно…

Альваро: Мы взрослые люди.

Серафина: В ту ночь я зачала сына, а в день гибели мужа потеряла его.

Альваро: Надо же. А вы не могли бы показать мне розу?

Серафина: Ее сейчас нет, это длилось мгновение. Но я ее видела, видела ясно. Вы верите мне?

Альваро: Конечно.

Серафина: Не знаю, почему я вам все рассказала. Но мне понравилось, как вы сказали — «тела разлагаются, а пепел всегда такой же». Чистый, незапятнанный. А ведь есть люди, которые хотят все испачкать. Сегодня двое таких вот были здесь в доме и сказали мне страшную ложь. Чудовищную. Поверь я, что это правда — я бы урну разбила, а пепел вытряхнула. (Внезапно бросает стакан на пол?) Разбила! Разбила! Вот так!

Альваро: Баронесса…

Серафини метлой убирает осколки стекла.

Серафина: Взяла бы метлу и как мусор, через черный ход.

Альваро (потрясен ее страстностью, с некоторым почтением): Что же они вам сказали?

Серафина: Нет, нет, нет. Не надо говорить об этом. (Бросает метлу.) Я хочу забыть, забыть, все. Это — ложь, обман. Подлый обман, подлый, как сердца этих сук!

Альваро: Правильно. Я бы тоже забыл все, что причиняет горе.

Серафина: Память о любви не причиняет горя. Горе приходит, когда поверишь в ложь, что оскверняет ее. Я в ложь не верю. Пепел чист. И память о розе в моем сердце тоже чиста. Ваш бокал пуст.

Альваро: И ваш тоже. (Они наполняют стаканы: он ходит по комнате, оглядывается. Всякий раз, когдаподнимает какой-нибудь предмет, чтобы осмотреть, она мягко берет его из рук и оглядывает сама с неожиданным для себя интересом) А у вас тут уютное гнездышко.

Серафина: Ну, что вы, все так скромно. А у вас хорошо дома?

Альваро: У меня трое на руках.

Серафина: Кто?

Альваро (считая по пальцам): Во-первых, сестра, старая дева, во-вторых, слабоумная бабушка, и, в-третьих, выпивоха папаша, с которым даже чертям неохота связываться, чтобы в ад отволочь. В карты играет с утра до вечера и с вечера до утра. И все под пиво.

Серафина: Любит пиво?

Альваро: Обожает. И еще — лотерею. А с весны сестра все болеет. С головой у нее что-то неладно. Пришлось слабоумной бабке передать хозяйство. Так эта милая старушка не платит по счетам бакалейщику — всё лотерейные билеты покупает, пока есть деньги. У нее, говорит, есть система. Результатов что-то не видно. А счет у бакалейщика все растет: выше, выше, выше — так высоко, что и не увидишь. И сегодня как раз в получку все удержали — для бакалейщика. Такие дела. Вот так и живу. (Попугай кричит. Альваро подходит к клетке) Здравствуй, попка-дурак.

Серафима: Это — она.

Альваро: Откуда вы знаете? Разве видно — одни перья. (Протягивает палец в клетку, попугай клюет его) Ой!

Серафина (переживая вместе с ним): Ой! (Альваро кладет палец в рот. Серафина делает то же самое. Он идет к телефону.) Я говорила, осторожнее. Куда это? Доктору?

Альваро: Нет: Хозяину в Билокси, объяснить почему я опоздал.

Серафина: Звонок в Билокси — десять центов.

Альваро: Не беспокойтесь.

Серафина: Я и не беспокоюсь. Вам ведь платить.

Альваро: Вы правильно смотрите на жизнь… Алло. Дайте мне Южную Фруктовую Компанию Билокси семь — восемь— семь.

Серафина: Так вы — холостяк. И трое на руках? (Оглядывает его)

Альваро: Я вам все расскажу, все надежды и мечты.

Серафина: Мне?

Альваро: Я бы хотел встретить разумную немолодую женщину, пусть даже старше меня. Даже слегка полноватую, и как она там одевается, мне все равно! (Серафина неловко одергивает сползающую с плеча сорочку) Главное в женщине, чтоб она все понимала и судила здраво. Хорошо бы у нее обстановка была в доме и какое-нибудь дельце. (Со значением оглядывается вокруг)

Серафина: Ну, а если она такая, с обстановкой, да с дельцем, на кой ей сдался мужчина с тремя нахлебниками, с пивом, картами и лотереей?

Альваро: А любовь и нежность? Это немало в мире, где только холод и одиночество.

Серафина: Одиночество — пожалуй, а насчет холода, по крайней мере, не сегодня.

Альваро: Любовь и нежность — этого у меня хватит и на жаркие и на холодные дни в нашем одиноком мире. Это же я и ищу. А больше у меня ничего нет. Ничего нет у Манджакавелло. Ведь он внук деревенского дурачка.

Серафина (неловко): Любите вы… шутить.

Альваро: Это не шутки, чистая правда. Он погнался за моей бабкой по мокрому рисовому полю. Она споткнулась о камень. И вот вам результат… (Показывает на себя?)

Серафина: Вам бы побольше почтения.

Альваро: К чему? К булыжнику, о который бабуля споткнулась?

Серафина: К себе, по крайней мере. Вот вы работаете. Зарабатываете на жизнь.

Альваро: Если б мне не пришлось зарабатывать, я б себя больше уважал. Баронесса, я здоровый молодой мужик, а любви так и не знал. На картинки смотрю в журналах, на девушек в рекламе. Вы понимаете, о чем я?

Серафина (переводя разговор): Вызов — десять центов. Что, линия занята?

Альваро: Да не линия, хозяин.

Серафина: А счет на месте не стоит. И, между прочим, я не миллионерша. Учтите.

Альваро: Прибедняетесь. (Поднимает копилку-свинку, трясет ее.) А свинка, видно, неплохо откормлена.

Серафина: Десятицентовые и четвертаки.

Альваро: Это лучше, чем пятицентовые. (Серафина сердито отнимает у него копилку?) Ха-ха-ха! Вы думаете, я грабитель?

Серафина: Я думаю, вы порядочный нахал. Звоните своему хозяину и оставьте телефон в покое.

Альваро: Что? Что? Мистер Сикарди? Как дела у Фруктовой Компании в такую жару? Ха-ха-ха! Манджекавалло! Что? Пришла жалоба? Уже? Этот лихач был… Мистер Сикарди! (Трясет рычаг, затем медленно вешает трубку?) Человек с тремя нахлебниками — без работы.

Пауза.

Серафина: Узнайте лучше, сколько минут наговорили.

Альваро: Трое на руках — и без работы.

Серафина: Что-то не идет дело… Знаете, у меня есть предложение. Откройте нижний ящик вон того шкафчика и найдите там рубашку в тонкой оберточной бумаге. Можете ее поносить, пока я куртку вашу починю. Зайдите за ней в другой раз. (Он идет к шкафчику?) Я ее сшила, а заказчик так и не пришел. (Альваро вынимает пакет) Там есть фамилия?

Альваро: Да, сейчас…

Серафина (с жаром, но не двигаясь с места): Не называйте! Выбросьте бумажку в окно! Альваро: Зачем?

Серафина: Бросайте, бросайте!

Альваро мнет бумагу и выбрасывает ее. Слышен отдаленный крик детей. Он разворачивает пакет и вынимает розовую шелковую рубашку. Альваро в бурном восторге от этой рубашки.

Альваро: Розовая! Чистый шелк! Такая рубашка слишком хороша для Манджакавалло! Да и все здесь слишком хорошо!

Серафина: Что может быть слишком хорошим для хорошего человека? Носите ее ради Бога. (Он надевает) Как вам шелк, приятно?

Альваро: Будто девичья рука гладит.

Пауза.

Альваро улыбается, открывая ослепительно блестящие зубы.

Серафина (поднимая сломанные очки): Это вас утешит.

Альваро: Как это чудесно — дарить друг другу подарки. Ну, вот и вы улыбнулись! Скажите, я вам нравлюсь? Ну, хоть чуть-чуть?

Серафина (медленно и ласково): Знаете, что следовало бы сделать вашим родным, когда вы были грудным младенцем? Прижать вам уши лентой. Тогда бы сейчас они не торчали в стороны. (Дотрагивается до ушей. Это легкое прикосновение выдает волнение ее сердца)

Оба некоторое время смеются, затем в смущении отворачиваются друг от друга. Где-то блеет козел и слышен звук падающей изгороди. Кто-то из детей вбегает во двор, громко крича.

Сальваторе: Миссис делла Роза! Черный козел у вас во дворе.

Серафина бросается к окну и, резко распахнув ставни, высовывается. На этот раз она чувствует почти облегчение. Весь эпизод с погоней за козлом — своего рода гротесковая кульминация. Снаружи слышно дикое блеяние козла и звон его бубенцов.

Серафина: Помидоры! Мои помидоры!

Стрега (входя во двор с порванной веревкой): Эй, Билли! Эй, эй, Билли!

Серафима (скрещивает пальцы): Опять Стрега! Она пускает козла в мой двор есть помидоры! (Пятится от окна.) И у нее дурной глаз, и у козла ее! Черт, а не козел! В ту ночь он тоже залез во двор. И я потеряла Розарио и моего мальчика! Мадонна! Мадонна!.. Убери козла с моего двора. (Отходит к статуе Мадонны, делая знак рогов пальцами)

Козел продолжает носиться по двору.

Альваро: Спокойно, не волнуйтесь. Я сейчас поймаю козла и дам ему такого пинка, что он к вам во двор дорогу забудет!

Альваро выбегает через парадную дверь и присоединяется к погоне. Маленький мальчик ударяет друг о друга крышками от кастрюль, они звучат, как цимбалы. Все это, вместе с дикими криками детей и блеянием козла, звучит зловеще и завораживающе. Взволнованная Серафина ищет защиты между занавесками и статуей Мадонны. Она злобно передразнивает козлиное блеяние, ее лицо кривится от отвращения. Это ярость женщины, испытывающей чувственное желание и ненавидящей себя за это. Наконец козел пойман.

Бруно: Поймали! Поймали!

Альваро: А ну, иди, дьявол! (Крепко держа козла за порванную веревку, появляется Альваро. За ним следует мальчик, весело хлопая крышками, а потом — Стрега с обрывком веревки. Седые волосы свисают ей налицо, черные юбки, которые она поддерживает рукой, открывают голые ступни и волосатые ноги. Серафина выходит на крыльцо. И когда эта странная маленькая процессия проходит мимо нее, поднимает руку с защитительным знаком. Альваро передает козла Стреге и, тяжело дыша, идет к дому) Ну, все, теперь надо идти. Вы были очень добры, миссис…

Серафина: Я вдова барона делла Роза. Простите, я не одета. (Он берет ее руку в свою, стоя на ступеньках крыльца. Серафина говорит очень застенчиво, еще не отдышавшись.) Я не всегда такая. Иногда я слежу за собой. А когда муж был жив, тогда к его приходу на мне всегда было чистое платье! И иногда — роза в волосах!

А л ь в а р о: Роза в волосах — как красиво!

Серафина: Но для вдовы розы кончились.

Слышны звуки музыки, играет мандолина.

Альваро: Нет, нет, вы ошибаетесь! Розы должны быть для всех! Роза — это сердце мира, она как сердце… для тела! Но знаете, что мне кажется?

Серафина: Что, Альваро?

Альваро: Вы поместили свое сердце в мраморную урну с пеплом. (Теперь вместе с музыкой слышно пение, продолжающееся до окончания сцены) А если когда-нибудь во время бури, или при проезде десятитонного грузовика мраморная урна разбилась бы? (Вдруг он указывает на небо) Смотрите! Смотрите, баронесса!

Серафина (удивлена): Что? Я не вижу!

Альваро: Я показал на ваше сердце, оно вырвалось из урны с пеплом! (Делает воздушный жест в сторону темнеющего неба)

Серафина: О! (Он свистит как птица и делает грациозные движения руками, как будто крыльями) Я с вами серьезно, а вы все шутите… (Невольно улыбается ему)

Альваро: Когда мне принести рубашку?

Серафина: А когда вы проедете мимо?

Альваро: Сегодня к ужину. Хорошо?

Серафина: Только посмотрите сначала на окна. Если ставни открыты и в окне свет, можете остановиться и зайти… за курткой, но если ставни закрыты, значит, моя Роза дома и тогда не нужно вам заходить. Роза — моя дочь. Она уехала на пикник. Может, вернется рано, но ведь, знаете, как они всегда ждут луны — чтобы песни петь. Ну, конечно, ничего здесь нет такого, двое взрослых людей спокойно разговаривают, только ведь Розе пятнадцать — я должна быть очень осторожной. Родители должны всегда быть примером для детей.

Альваро: Я посмотрю в окно. Посмотрю! (Копирует птицу, улетающую с веселым свистом)

Серафина: Buffone!

Альваро (кричит): Эй вы, маленькие негодяи, а ну, слезайте с машины! Кладите бананы на место!

Слышно, как его грузовик трогается и отъезжает. Серафина неподвижно стоит на крыльце, глядя в небо.

Серафина: Розарио! Прости меня, прости меня, что я могла принять ложь за правду!

Свет в доме гаснет. Во двор выбегает маленький мальчик, радостной размахивая связкой золотой грозди бананов.

Третий акт

Сцена I

Вечер того же дня. Вокруг дома играют и бегают соседские дети. Один из них, закрыв глаза и стоя лицом к пальме, громко считает до стa. На софе в гостиной сидит Серафина. Она старается держаться прямо и с отчужденным светским видом. На ней платье, не ношенное со дня смерти мужа, в волосах — роза. По ее движениям можно догадаться, что под платьем — корсет, безнадежно тесный и затрудняющий движения. С шоссе доносится звук подъезжающего грузовика, Серафина принимает странную, скрюченную позу. Но грузовик проезжает мимо. Kopceт жмет так невыносимо, что Серафина решает снять его и для этого заходит за софу. Не успевает она, кряхтя от натуги, стащить корсет, как на дороге раздается звук еще одной машины. На этот раз грузовик останавливается, слышен скрип тормозов. Серафина понимает, что это Альваро, и в безумной спешке пытается высвободиться от тисков корсета, застрявшего на бедрах. Она выползает из-за софы как раз в тот момент, когда Альваро появляется перед домом.

Альваро (весело): Лети, Ласточка! Я гляжу на окна! Синьора делла Роза! (В ответ на это приветствие Серафина лишь беспомощно стонет и, как стреноженная лошадь ковыляет к портьере между комнатами. Она только успевает скрыться за ними, как Альваро входит в гостиную. В руках у него сверток и коробка с конфетами) Что, никого нет?

Серафина (сначала почти неслышно): Да есть, есть. (Затем, освободившись, наконец, от корсета, громко и хрипло) Да, да, есть! (Начинает переставлять бокалы на подносе, чтобы скрыть смущение.)

Альваро. Я слышу звон бокалов! Разрешите вам помочь?

С готовностью направляется в другую комнату, но вдруг останавливается как вкопанный.

Серафина: В чем дело?

Альваро: Не ожидал увидеть такую красотку! Так вы совсем молоденькая вдовушка!

Серафина: Вы тоже прибрались…

Альваро: Побывал в самом большом салоне! Все испробовал.

Серафина (слегка отстраняясь от него, тихо): Розовое масло… вы им голову смазали?

Альваро: Вам нравится запах? (В отдалении слышен взрыв детского смеха. В доме — пауза. Серафина медленно качает головой, ее больно пронзило неожиданное воспоминание) Вам не нравится? Тогда я смою, пойду, и… (Направляется в сторону ванной)

Серафина (жестом останавливает его): Не надо, не надо, оставьте. Мне нравится запах. (В сад вбегает Мальчик, бросает невидимый камень, высовывает язык и вопит: «А-а-а!» Затем скрывается за домом) Посидим в гостиной?

Альваро: Это, пожалуй, лучше, чем стоять в столовой. (Входит с важным видом) Куда, на софу?

Серафина: Вы — на софу, а я сюда, на стул.

Альваро (разочарован): А почему не на софу?

Серафина: На софе далеко откидываться, а я люблю ощущать за собой прямую спинку.

Альваро: А по-моему, стул неудобный.

Серафина: Вполне удобный стул.

Альваро: Но когда на софе, разговаривать легче!

Серафина: Какая разница? Везде одинаково. (Пауза. Альваро нервно дергает плечом) Что это у вас с плечом?

Альваро: А, это так, нервное. Привычка.

Серафина: А я подумала, может, костюм неудобный.

Альваро: Я его купил на свадьбу, четыре года назад.

Серафина: А свадьба сорвалась!

Альваро: Да, я ей, невесте, то есть, стекляшку подарил вместо бриллианта. А она проверила у ювелира. Ну, меня оттуда и выставили.

Серафина: Боюсь, как бы мне не пришлось сделать то же самое.

Альваро: Что, стекляшку купить?

Серафина: Да нет, вас выставить.

Альваро: У нее глаза были неискренние. Вот у вас глаза искренние. Дайте руку, я по ладони погадаю. (Серафина отодвигает от него свой стул) Вижу в вашей жизни двух мужчин. Один — очень красивый, а другой — не очень. Зато сердце у него большое.

Серафина (встает и поворачивается к нему спиной. Затем вдруг замечает коробку с конфетами): А что это за красная коробочка?

Альваро: Подарок для одной пугливой, но прелестной маленькой женщины!

Серафина: Шоколад? Спасибо. Но я и так уже толстая.

Альваро: Вовсе вы не толстая. Вы просто миленькая и пухленькая. (Протягивает руку, чтобы ущипнуть чуть повыше локтя.)

Серафина: Прошу вас. Не пугайте меня. А то опять разнервничаюсь и заплачу…

Альваро: Давайте поговорим о чем-нибудь постороннем. А у вас, кажется, дочь есть?

Серафина (придушенным голосом): Да. У меня есть дочь. Ее зовут Роза.

Альваро: Роза, Роза! Хорошенькая?

Серафина. У нее глаза, как у отца, и горячая, упрямая кровь! Сегодня у них выпуск в школе. Она была такая хорошенькая в белом газовом платье с большим букетом роз…

Альваро: Ну уж, не красивее своей мамочки с розой в волосах!

Серафина: Ей всего пятнадцать.

Альваро: Пятнадцать?

Серафина (нерешительно расправляя платье на коленях): Да, только пятнадцать…

Альваро: Но у нее уже есть мальчик?

Серафина: Повстречалась вот с морячком.

Альваро: Ах, вот оно как! Не удивительно, что вы так взволнованы.

Серафина: Я не хотела, чтобы она с ним уходила.

Альваро: Святая Мадонна!

Серафина: А сегодня утром она поранила себе руку, не сильно, правда, кухонным ножом, но кровь шла!

Альваро: Ай, ай, ай! Ну и девочка!

Серафина: Пришлось разрешить ей прийти сюда вместе с ним. Он сказал, что он католик Я заставила его преклонить колени перед Мадонной и поклясться, что он будет блюсти невинность моей Розы! Но откуда мне знать, католик он или нет?

Альваро (берет ее за руку): Бедная вы, бедная! Придется посмотреть правде в лицо. Рано или поздно невинность ваша дочь потеряет. У него тоже татуировка?

Серафина (удивленно): У кого? Что?

Альваро: У морячка, приятеля дочки, у него тоже татуировка?

Серафина: А почему вы спрашиваете?

Альваро: У моряков так принято.

Серафина: А мне откуда знать, есть у него или нет?

Альваро: Ау меня вот есть!

Серафина: У вас?

Альваро: Да, да, правда!

Серафина: Ну и что же там у вас?

Альваро: Ну что, как вы думаете?

Серафина: Не знаю, наверное, какая-нибудь голая русалка?

Альваро: Нет, не русалка.

Серафина: Ну, значит, сердце и надпись: «Не забуду мать родную!»

Альваро: Опять не угадали, баронесса. (Снимает галстук и медленно расстегивает рубашку, поглядывая на Серафину с ласковой улыбкой. Распахивает, повернувшись к ней, рубашку?)

Серафина (вскрикивает и поднимается): Нет, нет, нет! Только не роза! (Говорит это, как бы пытаясь уйти от себя и своих чувств.)

Альваро: Именно роза!

Серафина: Мне плохо… Воздуха…

Альваро: Что, что надо сделать?

Серафина: Дом покрыт жестью! Дышать нечем… Я выйду, глотну воздуха… Простите… (Выходит на крыльцо и припадает к одной из колонн портика. Рукой схватилась за горло, хрипло дышит?)

На крыльцо неторопливо выходит Альваро.

Альваро (мягко): Я не хотел вас пугать! Мне очень неловко.

Серафина (с преувеличенным спокойствием): Не надо об этом! У каждого может быть роза на груди. Это ни о чем не говорит. Вы ведь знаете, что такое жесть на крыше. Весь день нагревается, только ночью остывает…

Альваро: Нет, нет, ночью не остывает.

Серафина слабо, почти беззвучно смеется, прижимаясь лбом к колонне. Альваро осторожно прикасается пальцами к ее затылку,

Серафина: Прошу вас. Там ведьма в соседнем доме, она всегда подглядывает.

Альваро: Как давно я не касался мягкой женской кожи! (Она вскрикивает и поворачивается к двери) Куда вы?

Серафина: В дом! (Входит в гостиную, все еще с преувеличенным спокойствием?)

Альваро (идет за ней): Ну, что такое?

Серафина: У меня такое чувство, будто я что-то забыла.

Альваро: Что?

Серафина: Не помню.

Альваро: Раз не помните, значит, ничего серьезного. Лучше откройте коробочку, съешьте шоколадку.

Серафина (рада отвлечению): Да, да, давайте откроем!

Алъваро кладет ей в руку конфету. Она смотрит на него отсутствующим взглядом.

Альваро: Ешьте, ешьте. Не съедите, она растает в руке и перемажет все пальцы.

Серафина (едва слышно от спазм в горле): Не могу, не могу, сейчас подавлюсь! Съешьте вы лучше!

Альваро: Положите мне в рот! (Серафина кладет конфету ему в рот) Смотрите, пальцы все равно измазались!

Серафина: Ой, я пойду вымою! (Неуверенно встает. Он хватает ее за руки и облизывает пальцы) Нет, не надо! У меня дочери пятнадцать лет!

Альваро: Главное, чтобы сосуды не старели. А теперь садитесь. Пальцы стали белее снега?

Серафина: Вы не понимаете, что я испытываю…

Альваро: А я?

Серафина (недоверчиво): А что с вами? (В ответ он протягивает к ней ладони, как будто она камин в холодной комнате) А это что значит?

Альваро: Ночь теплая, но у меня руки — как лед!

Серафина: Это кровообращение плохое.

Альваро: Да нет, слишком хорошее! (Слегка склоненный вперед, сгорбленный, как нищий, Альваро имеет вид робкого просителя) Я через всю комнату ощущаю тепло женщины.

Серафина (отходит, недоверчиво): Подольститься хотите к глупой женщине. (Яростно) На языке-то у вас мед, а в голове что? Убирайтесь, негодяй! (Величественно выходит из комнаты, задергивая за собой портьеры.)

Альваро в отчаянии хватается за голову руками, затем робко приближается к портьере.

Альваро: Баронесса! (Раздвигает портьеры и заглядывает в другую комнату)

Серафина: Я вам сказала, доброй ночи. Здесь вам не бордель, а я не уличная.

Альваро: Поймите меня правильно!

Серафина: Я все прекрасно поняла. Вы думали, получите, что хотели, да еще задешево!

Альваро: Вы ошибаетесь! (Входит в комнату и бросается перед ней на колени, прижимаясь щекой к ее боку. Говорит нараспев.) Такая мягкая и теплая! Такая… такая… такая… такая мягкая, теплая.

Серафина: Прочь убирайтесь, гнусный вы тип, убирайтесь! Оставьте меня! (Вырывается и бежит в гостиную)

Он за ней. Беготня преувеличенно оживлена и производит комическое впечатление. Торшер опрокинут. Серафина хватает коробку с конфетами, угрожающе замахивается ею, показывая, что бросит, если Альваро приблизится. Он бросается на колени и, наклонившись вперед, колотит по полу кулаками и рыдает.

Альваро: И все у меня в жизни так вот получается!

Серафина: Да встаньте вы, встаньте, внук деревенского дурачка. Люди увидят и ведьма тоже… (Он медленно поднимается.) А где рубашка, что я вам давала?

Он униженно плетется через комнату, затем вручает ей аккуратный пакет.

Альваро: Это моя сестра уложила. Она так радовалась, что я познакомился с красивой женщиной!

Серафина: Пускай не надеется, что я оплачу все счета и накуплю лотерейных билетов.

Альваро: Да она ни на что не надеется. Она ведь старая дева, моя сестра. Мечтает лишь о племянниках, племянницах…

Серафина: Скажите ей, что я не поставляю племянников и племянниц! (Альваро в замешательстве передергивает плечами и плетется туда, где он оставил свою шляпу. Сдувает с нее пыль и вытирает о рукав. Серафина наблюдает за его неловкими движениями, прижав кулак ко рту. Она несколько сконфужена при виде его унижения. Дальнейшее она произносит с важным видом вдовы, чье достоинство выдержало испытание. А теперь, мистер Манджакавелло, скажите мне, пожалуйста, правду. Когда вы сделали себе татуировку?

Альваро (робко и печально, глядя на свою шляпу): Сегодня, после обеда…

Серафина: Так я и думала. Это потому, что я вам рассказала о татуировке мужа…

Альваро: Я хотел… стать вам ближе… хоть как-то вас согреть…

Серафина: Расскажите это кому-нибудь другому. (Он надевает шляпу с извиняющимся жестом?) Значит, вы себе сделали наколку, купили конфеты и прямиком сюда, меня дурачить!

Альваро: Да нет, конфеты я купил давно.

Серафина: Когда, интересно? Если, конечно, не секрет?

Альваро: В тот день, что меня выгнали, помните, за фальшивый бриллиант…

Серафина: И поделом. Нечего женщин дурачить. Ишь, красавчик нашелся! Берите рубашку. Можете себе оставить.

Альваро: То есть?

Серафина: Берите. Она мне не нужна.

Альваро: А вы только что ее потребовали.

Серафина: Это ведь мужская рубашка?

Альваро: Но вы говорили, я хочу ее украсть.

Серафина: Вы меня обидели!

Альваро: Разве я виноват, что вы вдова?

Серафина: Вы ошиблись!

Альваро: Нет! Это вы ошиблись!

Серафина: Мы оба ошиблись!

Альваро: Нам бы стать друзьями, да мы, наверное, не в тот день начали. А может, я выйду, потом опять войду, и все по-новой?

Серафина: Нет, бесполезно. День уже был испорчен. Все из-за двух баб. Эти две пришли и сказали, что муж мой меня обманул, наставил рога, как у козла!

Альваро: Как это — наставить рога вдове?

Серафина: Это все раньше, раньше! Они сказали — у него любовница была в казино. Какое там имя, на бумажке? Помните его?

Альваро: Вы же сказали выбросить…

Серафина: Помните его? Говорите!

Альваро: Я помню имя, потому что знаю человека. Эстелла Хогенгартен.

Серафина: Отвезите меня туда! Отвезите к ней! Сейчас, сейчас! (Ныряет в стоповую, хватает нож из ящика и запихивает в сумочку. Затем бросается обратно, при этом лезвие ножа высовывается из сумочки.

Альваро (замечая нож): Там надо за вход платить…

Серафина: Я заплачу! Везите меня туда, сейчас же!

Альваро: Самое главное в полночь начинается.

Серафина: Со мной все пораньше начнется.

Альваро: Главное шоу только в двенадцать.

Серафина: Я его сама начну. (Бросается к телефону.) Такси, такси, пожалуйста. Я хочу отправиться в казино. Да, подъезжайте к моему дому и отвезите в казино прямо сейчас… мой номер… какой у меня номер? О, господи, какой у меня номер дома? Шестьдесят четыре. Фронт-стрит, вот какой! Быстро!

Снаружи блеет козел.

Альваро: Баронесса, у вас нож из сумки торчит. (Хватает сумочку) Зачем вам оружие?

Серафина: Отрезать язык у одной лживой бабы! Говорит, у нее на груди татуировка Розарио, а я осталась с рогами. Или я у нее сердце вырежу, или пусть она у меня!

Альваро: Ни у кого не надо сердце вырезать.

Доносится шум автомобиля. Серафина выскакивает на крыльцо.

Серафина (кричит): Эй, такси, такси, такси! (Автомобиль проезжает мимо. Со стоном она выбирается во двор. Алъваро идет за ней с бокалом вина) Что-то болит, где сердце…

Альваро (мягко отводя ее обратно к дому): Баронесса, выпейте вина на пороге вашего дома и поглядите на эту звезду. (Подводит ее к колонне портика и вкладывает в дрожащую руку сломанные очки. Она безропотно подчиняется) Вы знаете, какая звезда? Венера. Единственная женщина на небе. Кто ее туда поместил? Мистер Сикарди, транспортный отдел Южной Фруктовой? Нет, это Бог. (Входит в дом и вынимает нож из сумочки) А ведь есть еще люди, которые ни во что не верят. (Поднимает трубку) Эспланида семь — семь — ноль.

Серафина: Что вы делаете?

Альваро: Допейте вино, и я мигом все устрою. (По телефону) Я хочу поговорить с Эстеллой Хогенгартен.

Серафина: Не говорите с ней, она все лжет.

Альваро: Только не Эстелла — она ведь честно в карты играет. Эстелла? Это Манджакавалло. У меня к тебе один вопрос. Сугубо личный. Это касается одного смазливого парня, шофера, он уже умер, но когда-то часто заглядывал к вам в казино. Его звали… (Оборачивается вопросительно к двери, где стоит Серафина.) Как его звали, баронесса?

Серафина (почти не дыша): Розарио делла Роза!

Альваро: Розарио делла Роза. (Пауза.) Правда? А, как жалко…

Серафина роняет бокал и бросается в гостиную с диким крикам. Она выхватывает трубку у Альваро и кричит.

Серафина (гневно): Это жена его говорит! Что вы там знаете о моем муже, какие гадости?

Из трубки доносится резкий голос.

Голос (громко и ясно): Вы разве не помните? Я принесла вам розовый шелк на рубашку «Мужскую рубашку» — спросили вы, я ответила: «Да, для мужчины, он горяч и необуздан, как цыган». Но если вы думаете, это неправда, приходите сюда, и сами увидите — татуировка… его роза у меня на груди.

Серафина отстраняется от трубки, будто та охвачена пламенем. Затем с ужасающим криком швыряет телефон на пол. Спотыкаясь, как в тумане, направляется к изображению Мадонны. Альваро берет ее за руку и нежно усаживает на софу.

Альваро: Тихо, тихо, баронесса. Все пройдет, все пройдет через минуту. (Кладет подушку ей под спину, затем ставит телефон на место?)

Серафина (не твердо поднимаясь): Комната…завертелась…

Альваро: Вам надо полежать немного. И еще знаете, что надо? Лед завернуть в полотенце — и на лоб. Полежите здесь, баронесса, я сейчас! (Идет на кухню?) Сейчас вернусь!

Во двор вбегает Мальчик. Он становится лицом к пальме и громко считает.

Мальчик: Пять, десять, пятнадцать, двадцать, двадцать пять, тридцать…

Слышно, как в кухне Альваро колет лед.

Серафина: Где вы, где вы?

Альваро: В кухне! Все замерзло!

Серафина: Идите сюда!

Альваро: Сейчас, сейчас!

Серафина (повернувшись к святилищу с урной, сцепив руки): Не хочу, не хочу этого! (И все же медленно, неохотно, протянув перед собой дрожащую руку, она подходит к нише, где стоит урна)

Мальчик: Семьдесят пять, восемьдесят, восемьдесят пять, девяносто, девяносто пять, сто! (Изо всех сил) Пора, не пора, иду со двора!

При этом крике Серафина хватает мраморную урну и с силой швыряет ее в дальний угол. Затем закрывает лицо. Слышно, как матери зовут детей домой. Их голоса, нежные, как музыка, то возникают, то угасают. Бесконечно усталые от своих безудержных игр, дети бредут к дому.

Джузефина: Ви-ви! Ви-ви!

Пеппина: Сальваторе!

Виолетта: Бруно! Домой!

Дети разбегаются. Альваро входит со льдом.

Альваро: Никак не мог сколоть.

Серафина (отнимая руки от лица) Да не нужен мне лед… (Она оглядывается, как бы собираясь с силами. Голос ее охрип, тело дрожит от напряжения, сверкающие глаза прищурены, кулаки сжаты) Сейчас вы увидите, сколько силы может найти в себе женщина. (Подходит к наружной двери, открывает ее и громко кричит) Доброй ночи, мистер Манджакавелло!

Альваро: Вы… вы меня выпроваживаете?

Серафина: Да нет, идиот! (Громким шепотом) Притворитесь, что уходите. Отгоните грузовик от дома, чтобы ведьма не видела. А потом возвращайтесь через черный ход. А теперь простимся, пусть соседи слышат! (Кричит) До свидания.

Альваро: Ха-ха! Понятно! (Тоже кричит) До свидания! (Бежит к насыпи)

Серафина (еще громче): Доброй ночи!

Альваро: Доброй ночи, баронесса!

Серафина (сдавленным голосом): Привет всем передайте. Всем привет… До свидания!

Альваро: Чао! (Забирается на насыпь и исчезает)

Серафина возвращается во двор. Слышно блеянье козла, Серафина исступленно бормочет.

Серафина: Животное я, просто животное. (Быстро направляется к задней двери в дом. Слышно, как отъезжает грузовик, луч фар пробегает по стене дома. Серафина входит в дом, движения стеснены от переполняющих ее чувств, она задыхается и вскрикивает. Бросившись к статуэтке Мадонны, она страстно обращается к ней, яростно жестикулируя и приблизив к ней лицо) Слышишь, ты слышишь меня, синьора? Весь этот дом был под твоей защитой, а ты его сокрушила! Раздавила, словно яичную скорлупу, почему? Неужели ты ненавидишь Серафину? Серафину, которая так тебя почитала! Нет-нет-нет, ты молчишь. Я не верю тебе, Мадонна. Ты просто кукла из глины с облупившейся краской. Лампаду твою я задую, а тебя забуду, как сама ты забыла Серафину! (Задувает лампаду) Вот, все!

Но вдруг она пугается, храбрость и красноречие покидают ее. Испуганно вскрикнув, Серафина пятится от ниши, взгляд ее в испуге блуждает по комнате.

Блеет козел, ночной воздух полон зловещих звуков, птичьих криков, неожиданного шелеста крыльев в камышовых зарослях, отдаленных взрывов смеха в негритянском квартале. Серафина отступает к окну, шире открывает ставни, чтобы впустить лунный свет в комнату. Она стоит, тяжело дыша, у окна, прижав корту кулак. Хлопает дверь черного хода Серафина испуганно переводит дыхание и, как бы ища защиты, отступает за манекен в подвенечном платье. Входит Альваро. Он в сильном волнении, голос его хрипловат и нежен.

Альваро: Где вы? Где вы, дорогая?

Серафина (слабо): Я здесь…

Альваро: Почему света нет?

Серафина: Луна и так яркая… (Альваро подходит к ней. Его белые зубы сверкают в улыбке. Серафина немного отступает. Неловким жестом указывает на софу, голос ее дрожит) А сейчас мы можем спокойно… поговорить. (Переводит дух)

Занавес

Сцена II

Перед рассветом следующего дня. На насыпи появляются Роза и Джек.

Роза: Мне показалось, они так и не уйдут. (Спускается по ступенькам с насыпи, подходит к дому, затем оборачивается) Зайдем? (Джек нерешительно повинуется. Оба очень грустные. Сцену нужно играть как можно ближе к публике. Роза сидит очень прямо. Джек стоит за ее спиной, положив руки ей на плечи. Она откидывает голову назад, чтобы коснуться Джека.) Сегодня был самый счастливый день в моей жизни. И самая грустная ночь…

Джек садится к ее ногам.

Джек: Я таким подлецом себя чувствую. Гнусным, мерзким подлецом!

Роза: Почему?

Джек: Я ведь твоей матери поклялся.

Роза: Ненавижу ее за это.

Джек: Роза, милая, она ведь хотела тебя защитить.

Из дома доносится возглас: «Розарио!»

Роза: Она хотела лишить меня того, что ей снится самой.

Джек: Но пойми, радость моя, она ведь хотела тебя защитить.

Роза: Слышишь?

Джек (с трогательной простотой): Она знает, что ее Роза — действительно — Роза. И хочет, чтобы ее цветку достался кто-то получше, чем я.

Роза: Лучше, чем ты! (Альтернатива кажется ей абсурдной.)

Джек: Ты смотришь на меня сквозь розовые очки.

Роза: Я любовью смотрю!

Джек: А твоя мама — со здравым смыслом! Я пойду! (Она не выпускает его; кричит петух.) Милая, поздно, уже кричат петухи!

Роза: Они дураки, дураки! Еще рано!

Джек: Милая, там, на острове, я почти позабыл свою клятву. Почти, но не совсем. Ты понимаешь?

Роза: Забудь совсем!

Джек: Я поклялся, на коленях, перед Мадонной. Мне надо идти, радость моя.

Роза (крепко обняв его): Тогда разожми мои руки!

Джек: Роза, Роза! Ты хочешь, чтобы я совсем голову потерял?

Роза: Забудь все, забудь.

Джек: Ты ведь совсем еще юная! Пятнадцать лет — это так мало!

Роза: Милый мой, любимый!

Джек: Сохрани хотя бы немного твоей страсти на потом, когда будешь старше.

Роза: Любимый!

Джек: Ну, оставь хотя бы немного на потом.

Роза: А я уже взрослая. Могу выйти замуж и родить ребенка.

Джек (вскакивает): О, Господи! (Ходит вокруг нее кругами, ударяя кулаком одной руки по ладони другой, сжимая зубы и играя желваками. Внезапно говорит) Надо идти!

Роза: Ты хочешь, чтоб я закричала! (Он стонет и отворачивается, затем снова начинает ходить в отчаянии по кругу. Роза закрывает ему выход своим телом.) Я знаю, знаю! Я тебе не нужна! (Джек стонет сквозь сжатые зубы) Нет, нет, совсем не нужна.

Джек: Послушай. Там, на острове… ты была у последней черты! Осталось совсем немного! И все же, ничего не случилось, и ты просто можешь… забыть все.

Роза: Только это я и буду помнить всю мою жизнь. Когда тебе надо в Нью-Орлеан?

Джек: Завтра.

Роза: А когда отходит корабль?

Джек: Завтра.

Роза: Куда?

Джек: В Гватемалу.

Роза: А плаванье длинное?

Джек: После Гватемалы — Буэнос-Айрес. После Буэнос-Айреса — Рио. Потом через Магелланов пролив и вверх по западному берегу Южной Америки с заходом в три порта, пока не прибудем в Сан-Франциско.

Роза: Мне кажется, я тебя не увижу больше.

Джек: Корабль не потонет!

Роза (слабо и потерянно): Нет, такое могло случиться только раз, а если не случилось, значит, и потом не будет ничего. (Кричит петух. Они тихо и печально смотрят друг на друга.) Не надо быть очень большим, чтобы понять, как это все происходит. Раз, только раз, и потом — память на всю жизнь. В другой раз? — да, конечно. Но память на всю жизнь — только раз. (С легким вздохом поднимает его белую матросскую шапку и грустно вручает в руки) Жаль только, что для тебя все это так мало значит…

Джек (берет шапку и швыряет оземь): Смотри! Посмотри мне на руки! Видишь ссадины? Знаешь, откуда они? Это оттого, что я так колотил по сиденью нашей лодки!

Роза: И все потому, что ничего не случилось. (Джек яростно мотает головой в подчеркнуто утвердительном ответе на вопрос. Роза поднимает его шапку и снова вручает Джеку) Из-за обещания маме? Никогда не прощу ей… (Пауза.) В котором часу тебе надо явиться на борт?

Джек: А что?

Роза: Ну, просто скажи.

Джек: В пять! А что?

Роза: А до пяти?

Джек: Ну, конечно, я мог бы тебе наврать, что пойду… нарвать маргариток в городском саду. Это ты хочешь услышать?

Роза: Нет, скажи правду.

Джек: Ладно, правду, так правду. Я сниму себе номер в каком-нибудь клоповнике на задворках. Потом мертвецки напьюсь. А потом приведу туда… (Не заканчивает фразы, но она все понимает. Поправляет ему шапку на русой голове)

Роза: Сделай мне одолжение. (Рука ее сползает по его щеке к губам) Прежде, чем напьешься, и прежде, чем… чем…

Джек: Что?

Роза: Загляни в зал ожидания на конечной остановке автобуса, ладно? Ровно в двенадцать!

Джек: Зачем?

Роза: Там ты увидишь меня, я буду ждать…

Джек: Зачем, зачем это надо?

Роза: Я никогда не бывала в отелях, но знаю, там есть номера, на дверях, иногда они бывают счастливые. Правда? Иногда? Счастливые?

Джек: Хочешь, чтобы я в тюрьму загремел лет на десять!

Роза: Хочу чтобы ты мое сердце взял с собой — навсегда! Навсегда! (Медленно и с едва слышным вздохам прижимается к нему лицом) Ищи меня там! Я буду ждать!

Джек (у него перехватило дыхание): В жизни я ничего такого не испытывал, никогда, только сейчас, когда обнимаю тебя. (Вырывается и бежит по направлению к шоссе. От подножья лестницы, ведущей на насыпь, он бросает на Розу взгляд, подобный взгляду сквозь прутья клетки?)

Она схватила руками обе колонны портика, свесившись вперед.

Роза: Ищи меня! Я буду ждать!

Джек убегает. Роза входит в дам. Она медленно стаскивает с себя платье и валится на кушетку, разбрасывая туфли в разные стороны. Затем начинает плакать, как плачут только раз в жизни. Сцена погружается во тьму.

Сцена III

Три часа спустя. Еле виден дом на фоне неба, похожего на синее платье Мадонны, усыпанное звездами. Светлеет. Теплая южная ночь. Слабый свет освещает спящую Розу. Покрывало отброшено, и тело девушки в легкой комбинации белеет на диванчике. Где-то кричит петух. Ветерок колышет занавески и падающие в окно виноградные листья. Небо светлеет настолько, что в доме можно различить предметы. В соседней комнате слышен хриплый кашель и ворчание много выпившего перед сном мужчины. Свет слабо проникает сквозь портьеры, наглухо закрывающие передние комнаты. Слышны шаги. Спотыкаясь, в столовую входит Альваро с бутылкой «Спуманти». У него дыхание старого пса. Сцену следует играть с легкостью пантомимы, почти фантазии, напоминающей ранние комедии Чарли Чаплина. Грудь Альваро обнажена. Входя, он сталкивается с манекеном, похлопывает его по груди и как бы стесняясь или прося прощение, произносит слова.

Альваро: Простите, синьор, я внук деревенского дурачка Рибера. (Пятится к столу и, споткнувшись, отлетает к портьерам. Раздвигает и заглядывает в комнату. Видит спящую девушку. Удивленно помаргивает и размахивает руками, как бы желая отогнать видение.)

Во дворе дома козел протяжно блеет «беее-е». Как бы отвечая ему, Альваро шепчет басом «Что, красавица?» Ноги у него ватные, и он шаркает по комнате, желая разглядеть видение. Выпивает «Спуманти», затем опускается на колени, опрокидывая бутылку. Она катится по полу. Подползая к дивану, облокачивается на него, напоминая ребенка, заглядывающего в витрину кондитерской Несколько раз повторяет: «Какая красивая — una bella», звук его голоса вызывает ответное блеяние козла. Медленно, с громадным усилием, Альваро поднимается на ноги и склоняется над спящей, приговаривая: «Какая красивая» тоном радостного удшления. Роза просыпается. Громко вскрикивает и выпрыгивает из постели, отшвыривая его. Альвар о падает.

Серафина вопит вслед за Розой и врывается в комнату — в неопрятном виде со сна. Видя Альваро, распластанного на полу у дивана, мгновенно превращается в фурию, взрываясь от ярости. Налетает на него, царапая его тело и остолбенелую физиономию. Альваро пытается отвести удары и уползти в соседнюю комнату. Но Серафина хватает щетку и с остервенением молотит Альваро, приговаривая: «Ах, развратник». Он стонет, хватает манекен и загораживается им от женщин с мольбой в глазах и голосе.

Альваро: Баронесса! Синьорина! Я не соображал, что делаю. Я спал, спал. Потом поднялся в полусне и пошел по дому. Я все спутал. Думал, что вы — это ваша мама. Как пьяный. Простите.

Роза (выхватывая щетку): Довольно, мама.

Серафина (бросаясь к телефону): Полиция!

Роза (выхватывая трубку): Нет, нет. Нет. Ты хочешь, чтобы все узнали?

Серафина (слабо):Узнали? Что, дорогая?

Роза: Отдай ему одежду и пусть убирается. (Закрывается простыней?)

Альваро: Синьорина, клянусь вам — я был в полусне.

Серафина: Не разговаривайте с моей дочерью. (К Розе?) Кто этот человек? Как он попал сюда?

Роза (сухо): Мама, не надо. Дай ему одежду и пусть он уходит.

Альваро: Простите, ради бога простите. Я ничего не помню. Я был во сне.

Серафина (толкая его щеткой в другую часть дама): Одевайся, внук идиота и бойкий парень! (Альваро продолжает бормотать в соседней комнате извинения) Молчи, молчи или я прибью тебя.

Через несколько мгновений вылетает Альваро. Рубашка его не застегнута и вылезает из брюк.

Альваро: Но я люблю вас, люблю, баронесса. (Слышен смех Стреги. Он в отчаянии заправляет рубашку.) Люблю.

Слышен насмешливый голос Стреги: «Опять взялась за это. Шофер грузовика провел у нее ночь».

Роза лихорадочно одевается. Вытаскивает из комода белое платье новобрачной и исчезает за занавесками, чтобы переодеться. Серафина входит в комнату, набросив на ночную комбинацию кимоно, усеянное маками, голос ее дрожит от страха, вина и стыда.

Роза (за занавесками): Ушел этот человек?

Серафина: Этот человек?

Роза: Да, этот человек.

Серафина (в отчаянии придумывая): Как он попал сюда? Может быть, дверь была не заперта?

Роза: Может быть.

Серафина: Может быть, он влез в окно?

Роза: Или проник через дымоход. Все может быть. (Появляется.)

Серафина: Зачем ты надела подвенечное платье?

Роза: Захотела. Есть причины. (Причесывается в гневе.)

Серафина: Я хочу, чтобы ты поняла. Это был мужчина, который… который… был… мужчина.

Роза: Ничего не можешь придумать?

Серафина: Он — шофер грузовика, дорогая. Подрался, за ним гнался полицейский и…

Роза: Пригнал в твою спальню?

Серафина: Я пожалела его и оказала ему первую помощь… Разрешила спать на полу, и… Он обещал, Роза, уважать твою невинность? Стоял на коленях перед Мадонной? Дорогая, дорогая моя. (Прекратив притворяться) Он из Сицилии, в его волосах было розовое масло и на теле вытатуирована роза, как у твоего отца. В темноте я не видела его лица. Мне казалось, что это твой отец. Я закрыла глаза. И мечтала, мечтала. Мне показалось, что это твой отец.

Роза: Прекрати! Прекрати! Самое отвратительное — быть лицемерной лгуньей.

Серафина (съежившись под взглядом дочери): Не смотри на меня глазами твоего отца.

Роза: Да, я смотрю на тебя глазами отца, и вижу насквозь, как он видел. (Подбегает к столу и хватает копилку-поросенка) Свинья! Как эта свинья! (Серафина отчаянно вскрикивает, так кричат природах) Я возьму пять долларов. Отсюда. (Разбивает копилку об пол, вытаскивает несколько монет)

Серафина нагибается. Где-то проходит поезд. Роза уже оделась, колеблется, ей неловко от жесткости, проявленной к матери. Серафина не может смотреть ей в глаза.

Серафина: Ты очень красивая, моя девочка. Иди… к нему.

Роза (готова извиниться): Мама! Он только сказал: «Ты красавица». Больше ничего.

Серафина медленно оборачивается, смущенно встречая взгляд Розы, такведет себя крестьянка в присутствии принцессы. Роза останавливается на мгновение и выбегает из дома.

Серафина: Роза, Роза — часы! (Выбегает с коробочкой на крыльцо и зовет дочь) Роза! Часы! (Дыхание отказывает ей. Подарок она не успела передать. Отсутствующе подносит часы к уху. Потряхивает ими и внезапно смеется)

Появляется Ассунта и без приглашения входит в дом.

Ассунта: Урна разбита. Пепел рассыпан по полу.

Ассунта наклоняется, собирая обломки урны. Серафина зажигает свечку перед Мадонной.

Ассунта: Пепла нет.

Серафина: Куда исчез пепел!

Ассунта: Ветер унес его. (Передает ей обломки урны)

Серафина нежно перебирает их и ставит у ног Мадонны.

Серафина: Человек уходит и оставляет после себя лишь горсть пепла. Ни одна женщина не может его удержать. Ветер должен его унести.

Доносится голос Альваро. Соседки, слыша голос Альваро, смеются.

Пеппина: Серафина делла Роза!

Джузефина: Баронесса!

Пеппина: На шоссе мужчина без рубашки, на груди у него вытатуирована роза. Может быть, она заперла рубашку, чтобы он не мог пойти в школу?

Соседки глупо хохочут. Ассунта прикрывает ставни в гостиной. Серафина достает пакет с мужской рубашкой.

Серафина: Минуту! (Выскакивает на крыльцо, размахивая рубашкой над головой.)

Соседки выхватывают рубашку и перебрасывают ее друг другу. Затем толпой они покидают двор, напоминая стаю крикливых птиц. Нежно звучит музыка, ее звуки слышны до падения занавеса. Ассунта выходит на крыльцо, предлагая Серафине стакан вина.

Ассунта: Stai traquilla.

Серафина: Я скажу тебе то, чему ты не поверишь.

Ассунта (с ласковым юмором): Меня удивить невозможно.

Серафина: Я почувствовал вновь на груди жар розы. Я знаю, что это значит… Я зачала. (Прикасается губами к стакану вина) В моем теле вновь — две жизни. Вновь! Две жизни! Две!

Доносится все ближе голос Альваро, и Серафина медленно идет к нему.

Ассунта: Куда ты, Серафина?

Серафина (Альваро): Иду, иду, любимый!

Она все быстрее идет по шоссе к Альваро, и занавес медленно падает под звуки мелодии, переходящей в нелепейшее глиссандо по мере ее приближения к нему.

Оглавление

Первый акт

Второй акт

Третий акт