Ошибка разбойника (СИ) [Диана Шмелева] (fb2) читать онлайн

Диана Шмелева Ошибка разбойника

1. Светская жизнь дворянина

В просторной и небогато обставленной комнате на кровати лежали утомлённые бурной ночью обнажённые мужчина и женщина. Еле прикрытые простынёй, в пробивающихся сквозь шторы рассветных лучах оба выглядели великолепно. Гладкокожая дама немного старше двадцати лет, рассыпав по плечам золотистые волосы, забросила изящную ножку на бедро мужчины. Его мускулистое тело было расслаблено. Женщина потянулась, приоткрыла зелёные глаза и промурлыкала:

— Всё ещё спишь, дон Стефано?

— У нас есть час времени, донья Мария, — не открывая глаз, низким голосом ответил любовник, сжав её ягодицу.

Молодая красавица слегка вскрикнула, мигом перевернулась на спину и с томным восторгом произнесла:

— Тебе мало ночи?

Слова быстро сменились стонами.

Вскоре им нужно было расстаться. Дон Стефано, надев исподнее и рубашку, протянул любовнице небольшую коробочку:

— Примите моё восхищение, ваша светлость.

В его тоне можно было услышать иронию, но герцогиня, не обращая внимания на подобные пустяки, нетерпеливо открыла подарок.

— О, какая работа… — женщина выдохнула, но тут же спросила: — Как я объясню это мужу?

— Скажи своему герцогу, что взяла подношение от ювелира.

— Что? — ошарашенно произнесла донья Мария. — Как это? Нелепость… Вы сошли с ума, кабальеро!

— Вовсе нет. Мастер жаждет войти в моду, может быть, стать поставщиком столичных лавок, поэтому смиренно преподнёс тебе этот пустяк. А если ему поручат изготовление диадемы, которую город собирается подарить невесте престолонаследника…

Ювелир действительно хотел расширить круг покупателей и через камеристку передал её светлости несколько своих изделий. Однако служанка, послушная воле любовника госпожи, отдала драгоценности ему. Дон Стефано изящный браслет вручил от своего имени, а вещи попроще, зато весом потяжелее, осели в карманах предприимчивого кабальеро.

Герцогиня тем временем возразила:

— Пустяк? Ты забыл, что мой дон Армандо — коллекционер и отлично разбирается в драгоценностях.

— Тем убедительнее для него будет желание ювелира произвести впечатление на высший свет Сегильи. А ты всего лишь хотела сделать супругу приятное. Предложи внести эту вещь в его коллекцию.

Донья Мария расхохоталась — замысел показался ей весьма остроумным.

— Я добавлю, что если дон Армандо позволит мне носить этот браслет, то безделушка станет подарком дорогого супруга.

— Умница, — про себя дон Стефано прибавил: «Отличная любовница, но боже упаси от подобной жены».

Кабальеро помог её светлости надеть платье камеристки, в комнате которой состоялось свидание, и женщина собралась в собственную роскошную спальню, напоследок пробормотав:

— По-твоему, если герцог вздумает в неподходящий для зачатия день разделить со мной ложе, он в потёмках мою Кончиту не отличит от меня?

— Проверю, насколько вы ночью похожи, — ухмыльнулся в ответ кабальеро.

Донья Мария попыталась изобразить ревнивое возмущение, но изобретательность любовника ей импонировала, к тому же он отнюдь не разочаровал её в постели. Женщина улыбнулась и обронила:

— Мужа я принимаю, как подобает добропорядочной даме — без света, в пристойной ночной сорочке, и веду себя скромно.

«То-то среди нашей знати женатые господа без любовниц не обходятся, хотя герцога в его-то годы едва на благоверную хватит», — подумал дон Стефано.

***

Кабальеро как следует выспался до обеда и стал бодр и свеж. Сегодня в его планах было навестить герцога, занимавшего пост губернатора, которому дон Стефано Аседо дель Соль ночью успешно наставил рога, а днём намеревался за партией в карты или шахматы обсудить с рогоносцем дела.

Официальных приёмов в особняке сегодня не проводили, но сеньор дель Соль сумел втереться в узкий семейный круг его светлости герцога де Медина, познакомившись в зале для фехтования с юным племянником дона Армандо, живущим в дядином доме. Капитана дона Альфонсо Альвареса губернатор пристроил заместителем коменданта крепости Сегильи, благо война на землях Эспании была давно, а новая не предвиделась. Офицеры чаще выходили в свет, чем несли службу. Дон Стефано сумел обаять герцогского племянника советами, как действовать не только со шпагой в руке, но и за карточным столом и даже в любовных интрижках. Выросший под присмотром набожной матери знатный юноша оказался на удивление неискушённым, поэтому легко подпал под влияние опытного и циничного приятеля и ввёл его в дом дяди-губернатора как своего близкого друга.

В этот вечер после лёгкой закуски в малой гостиной разложили карточный столик и составили партию на четверых — губернатор с гостем, женой и племянником. Вскоре дон Стефано сорвал банк.

— Как? — дон Альфонсо по молодости лет не научился скрывать огорчения. — У меня были все козыри!

— Смотрите не только на то, что у вас в руках, но и по сторонам.

Кабальеро спокойно вытащил из манжета несколько карт и продемонстрировал их рубашку.

— Была распечатана новая колода, вы, дон Альфонсо, сдавали, но нечистоплотный противник что-нибудь припрячет и запомнит, что вы уже пустили в ход, а если будете пьяны и невнимательны — рискнёт выложить козырь повторно.

— Вы мастер уловок, дон Стефано! — ехидно вставила герцогиня.

— Не хочу стать лёгкой добычей, — парировал кабальеро. — Разумеется, подобные шутки уместны только в узком кругу, о выплате выигрыша не может быть и речи.

Герцог посмотрел на гостя с искренней признательностью.

— Хотел бы я, чтобы мой вертопрах усвоил ваши уроки.

— Но как же тогда выигрывать? — с огорчением спросил капитан.

— Занялся бы ты лучше шахматами! — бросил ему знатный дядя.

Дон Альфонсо вздохнул:

— Такая скука — эти передвижения фигурок по клеткам! — потом глянул на часы и оживился: — Простите, дядя, меня ждут…

— Иди, иди, юный бездельник! — добродушно ответил родственнику дон Армандо. — Вот женю тебя, а жена приструнит.

— Значит, до помолвки мне нужно нагуляться на все годы супружеской жизни! — жизнерадостно ответил юноша, чмокнул ручку красавицы тёти и откланялся.

Вскоре мужчин оставила и донья Мария, а хозяин приказал приготовить фигуры для шахматной партии, вздохнув:

— Люблю молокососа, что тут поделать, рос на моих глазах. Будь он мой наследник, — его светлость задумался, но позволил себе откровенность: — Я бы не женился.

Отлично знавший о неприязни старика к ближайшей родне, имеющей право на титул герцога де Медина, дон Стефано невольно задался вопросом: не доходит ли эта вражда до такой степени, что один из знатнейших грандов Эспании готов спустить жене измену и признать её ребёнка от любовника? Едва ли возможно — слишком велик его род, и за супругой следила опытная охрана, перехитрить и перекупить которую оказалось непросто.

За шахматами мужчины продолжили разговор о картах, которые стали подлинным бичом дворянства:

— Пирушки, столичная мода, подарки любовницам, иногда скандалы с девицами из приличных семейств — пустяки по сравнению с суммами, которые могут уйти за игральным столом.

— Дон Альфонсо пока проигрывал в меру.

— Очень надеюсь, что шулеры боятся к нему подступиться. Но как быть, если его обыграет честный противник?

— Не давайте на руки крупные суммы.

— Может увлечься и проиграть в долг.

— Если от проигрыша до его выплаты противник будет уличён в плутовстве…

— Если, — подчеркнул старый герцог.

— За этим можно проследить. Те, кто выигрывает без подлога, обычно торопятся схватить удачу за хвост и не останавливаются — тут-то их и можно подловить.

— Вы, голубчик, хорошо разбираетесь в карточных делах, — герцог сопроводил слова пристальным взглядом и усмехнулся.

— Слишком много проиграл мой отец, — ответил дон Стефано без обычной улыбки.

Хотя после смерти родителей прошло немало времени, кабальеро не смог избавиться от болезненного покалывания в сердце при напоминании о том, в каком состоянии он принял дела своей семьи, и как его отец приходил домой с красными после бессонной ночи за карточным столом глазами, а потом кричал на мать, которая не оставалась безмолвной. Помимо неприятных воспоминаний кабальеро коробила фамильярность герцога, даром что дон Армандо был не только гораздо знатнее, но и старше дона Стефано.

— Да, подобные несчастья способствуют осмотрительности, хотя не у всех. Но вы ведь очистили своё имение от долгов.

— Мне повезло на службе в колониях по каперскому свидетельству. К тому же налоговые послабления от казны для моих крестьян пришлись очень кстати.

— Понимаю, вы не упустили случая обратить милость короля в свою пользу, — снисходительным тоном подколол его светлость.

— Им хватит того, что оставалось после расчётов с сеньором и откупщиком до реформы, — дон Стефано был с виду бесстрастен и безупречно учтив.

— Его величество как никто печётся о благе простолюдинов.

— Новомодная теория о том, что баранчика нужно как следует откормить, а потом только стричь.

— Кстати, о стрижке. Откупщики последнее время стали жаловаться на разбойников.

— Пусть не скупятся на охрану, — дон Стефано пожал плечами.

— Наглецы настаивают на усилении городской стражи, что потребует немалых средств.

— Помнится, мы обсуждали, что можно обязать плательщиков передавать деньги не в каждом селении, а в тех, что крупнее, — вкрадчиво, с ноткой подобострастия, напомнил былой разговор кабальеро.

— Простолюдины боятся, что в случае ограбления по дороге, если они сами повезут деньги к месту уплаты налогов, придётся платить повторно, — вслух размышлял герцог, глядя на доску и держа в руках шахматную фигуру.

— Тогда они пусть не скупятся, а вызывают за свой счёт охрану из городских стражников. Заодно начальник отряда станет свидетелем передачи денег.

— Пожалуй, голубчик, я вас поблагодарю за совет. Недурная выйдет прибавка к жалованию сегильским лентяям, заодно не застоятся.

Дон Стефано на миг прикрыл глаза, опасаясь выдать хищную радость — изменения порядка уплаты налогов откупщикам он рассчитывал обернуть в свою пользу. Число перевозящих деньги гонцов увеличится, а стражи на охрану не хватит. У жителей мелких селений мало средств для найма защитников. Если нападать на места сбора денег до приезда откупщиков, последние будут вправе не слушать отговорки, а требовать суммы налогов повторно. Это значительно снизит их недовольство, которое обеспокоило губернатора.

***

После захода солнца дон Стефано подготовился к главному за день делу. Простой тёмный костюм, шляпа, шарф, которым при необходимости можно прикрыть нижнюю часть лица, пистолеты и шпага.

В таком виде ночью по городу передвигались тайные любовники, посетители злачных мест и — что было верно для сеньора дель Соль — грабители.

В эту ночь намеченная добыча не была особенно важной — всего лишь мастерская того самого ювелира. Глупец не понял предостережения, что его сегильские собратья по цеху весьма ревниво относятся к успехам новичков, и лучше бы почтенному мастеру позаботиться не только о благосклонности герцога, но и об охране.

Разумеется, ничего от собственного лица кабальеро не предлагал, всего лишь посоветовал обратиться к городской страже, среди которой у него были свои люди.

Однако ювелир не оценил любезности собеседника или побоялся беспокоить власти, за что сегодня расплатился всей наличностью в своей лавке и несколькими неоправленными камнями. Кто не понимает слов, обычно понимает язык силы, пока не самой суровой.

2. Банда

Семь лет назад дон Стефано вернулся в родной город уверенный, что двадцати пяти тысяч дукатов, которые он сколотил за пять лет каперства, не брезгуя тайным пиратством, будет достаточно, чтобы впредь вести добропорядочную жизнь уважаемого дворянина. К тому же военные действия стихли даже в колониях, а на поимке контрабандистов много было не выгадать.

Действительность его разочаровала. Отцовские долги вместе с накопившимися за пять лет процентами составили половину его нового состояния, а стоимость желаемого кабальеро образа жизни порядочно подросла. Удалось, впрочем, добиться у кредиторов скидки и худо-бедно привести в порядок имение, но о блеске и роскоши нельзя было и мечтать.

Конечно, расплатившись по обязательствам и получая около тысячи дукатов в год от поместья, недурной собой молодой человек был принят в обществе на правах весьма достойного его члена. Дон Стефано мог претендовать на выгодный брак не только с одной из дочерей вчерашних купцов, какой была и его мать, но и с богатой дворянкой из старинной семьи.

Однако кабальеро хотел от жизни гораздо большего. Дон Стефано обдумывал разные пути достижения своих целей: поступление на военную службу — но здесь в мирное время ожидал для себя больше расходов, чем выгоды; должность в администрации города — для этого ему не хватало связей. Самый простой способ увеличить богатство — женитьбу на приданом — он не жаждал использовать. Род Аседо дель Соль — знатный, почтенный, увы, не титулованный, а родство с носителями титулов было слишком отдалённым, чтобы стать ценной добычей для возможных невест. Богатые дворянки Сегильи, правда, были избалованы и пользовались немалой свободой при выборе спутников жизни, поэтому дон Стефано мог привлечь подходящую девицу своей внешностью и обходительностью, однако отцы или опекуны всегда заботились о выгодных для невест брачных контрактах. Мысль о супруге, располагающей превышающими его состояние собственными средствами, кабальеро решительно не вдохновляла.

На помощь молодому сеньору дель Соль пришёл случай.

Он проезжал в карете в своё имение, когда впереди услышал шум и крики. Велел остановиться и переждать, что бы там ни случилось. Неожиданно из кустов выскочил плохо одетый бродяга, стал угрожать кучеру пляшущим в руках пистолетом, требуя лошадь, без сомнения, для бегства. Дон Стефано метнул кинжал, без труда обезоружил разбойника и приказал втащить его в карету. Дверца закрылась за миг до того, как из-за поворота появился отряд стражников. Старший почтительно спросил кабальеро, не появлялись ли у него на виду подозрительные субъекты, и, получив отрицательный ответ, велел отряду продолжить погоню. Пленный, зажав рукой рану, угрюмо спросил, что сеньору от него нужно.

— Рассказывай, кто ты, откуда, и что случилось, — холодно спросил дон Стефано.

— Я из лесных молодцов, чистим легонько тех, у кого лишние денежки. А кто их для себя считает нелишними, дальше отсчитывает на небесах.

— И кого здесь посчитали?

— Засаду, — хмуро ответил разбойник.

— Многих поймали?

— Я был в разведке, нас вперёд идёт трое самых отчаянных, основной отряд дальше. Мы сначала вежливо спрашиваем: кошелёк или жизнь? Если попались люди с понятием и без охраны — берём своё со всем уважением, а если ерепенятся — сразу видно, сколько оружия и крепких людей, тогда или задаём стрекача, или высвистываем подмогу.

— Разведчики вряд ли долго живут.

— За пленных власти платят больше, чем за убитых, так что многие хотят взять нас живыми и палить не спешат. По-всякому бывает, конечно, зато разведчикам самые сливки. Сегодня двум моим товарищам не повезло — пристрелили, а я успел удрать. Кто проживёт год, может смело с деньгами подаваться в чужие края и, если кровь не бурлит без проделок, пристроиться в почтенные люди.

— Кто из разведчиков попадётся, остальных выдаст.

— Редко живыми сдаются, а если сумеют их взять — божатся, что всего трое их было, иначе, понимаете ли, сеньор, на такое дело не пускают чужаков без рода и племени, у каждого мать, отец, или хоть девка.

— Сейчас второй отряд попал в засаду или ушёл?

— Само собой, его и след простыл, стражников много.

— Предатель?

— Если кто продал нас, живым на кусочки порежу.

— Узнаешь, будут ли искать второй отряд — тогда есть предатель, а если только тебя, значит, ваша добыча из страха позвала с собой стражников.

— Понимающий вы, сеньор.

— Выпущу тебя за поворотом. А пока держи, — дон Стефано протянул разбойнику золотой.

Тот обомлел:

— Зачем вам, сеньор?

— Мне свои люди нужны. Узнай, есть ли предатель, и разыщи дона Стефана Аседо в замке Соль.

Разбойник смотрел исподлобья, размышлял над словами случайно встреченного кабальеро, а перед поворотом, назвав своё имя — Роберто, — кивнул и выскользнул из кареты.

Дальше дело пошло как по маслу. Спрятавшиеся разбойники подслушали разговоры стражников и убедились — предателей нет, а Роберто почуял, что под главенством имеющего связи дворянина можно и нападать осторожнее, и получать заранее известную добычу богаче, хотя дон Стефано, конечно, претендовал на большую долю. Кабальеро со своей стороны требовал беспрекословного послушания, а после нескольких дел избавился от пьяниц и болтунов, поручив Роберто их тихо прирезать. Взамен он привёл в банду несколько бывших матросов со своего корабля.

Как человек светский, дон Стефано был отлично осведомлён о привычках дворянства — кто и когда посещает имения, как переправляет наличные и драгоценности — и умело выбирал время и место для ограбления таким образом, чтобы благородные сеньоры не пострадали. Делал он это не столько из уважения к своему сословию, хотя оно имело место в его душе, сколько из осторожности — ранение, тем паче убийство дворян вызвало бы негодование властей и привело бы к особо тщательному расследованию.

У высокородных дам кабальеро узнавал, когда в городе ожидают поставки драгоценностей или дорогих тканей, что торговцы тщательно скрывали от посторонних, но не от лучших покупательниц.

Самой жирной добычей стали откупщики. Изучив их обычаи по сбору налогов в поместье Соль, между делом обмениваясь замечаниями с другими дворянами, познакомившись с чиновниками казначейства, главарь разбойников сумел составить список дат их поездок и оценить наивыгоднейшие куски, соблюдая при этом меру, чтобы власти не слишком озаботились уроном, наносимым агентам казны.

Связи ставшего преданным псом дона Стефано Роберто со скупщиками краденого позволили завершить полный круг превращения разбойничьей добычи в звонкую монету, которой кабальеро не забывал делиться как с лучшими людьми города, устраивая пирушки для мужчин и делая тайные подарки любовницам из числа их жён, так и с горожанами помельче, способными сообщить о планах властей, богатейших торговцев и стражников. В способах разбойник был изобретателен — проигрыш в карты, выгодная для продавца покупка, пьяная болтовня в таверне, взнос в храм или благотворительный подарок на лечение больной матушки.

Годы разбоя преумножили состояние дона Стефано. Банда разрослась, включала уже не только грабителей, но и лазутчиков, соглядатаев, укрывателей краденого, похитителей живого товара для борделей, контрабандистов. Кабальеро железной рукой держал своих людей в подчинении, но в лицо и по имени его знали далеко не все члены банды. По первому же подозрению в нарушении дисциплины дон Стефано избавлялся от провинившегося, а тех из них, кто не мог рассказать ничего опасного, аккуратно сдавали властям на повешение.

Наконец, к тридцати пяти годам дон Стефано счёл свои средства и связи достаточными, чтобы заняться не только благосостоянием, но и продолжением своего рода.

3. Пробы и ошибки

Время сбора налогов, а значит, охоты за откупщиками, прошло, отгремели праздники урожая, знать, живущая в поместьях, приехала на зимний сезон. Дон Стефано решил оценить сегильских невест. У кабальеро давно сложилась привычка записывать важные мысли, расчерчивать связи, излагать на бумаге недостатки и выгоды задуманных дел. Конечно, он не хранил хоть сколько-нибудь опасные записи о своих намерениях, сжигая черновики сразу, как только в голове его утверждался устраивающий его план, но итоговый листок перечитывал несколько раз, стараясь запомнить, прежде чем придать его огню.

Так же серьёзно кабальеро отнёсся к выбору будущей жены. Последние годы он изучал местных аристократок и был весьма озадачен. Конечно, главарь разбойников досконально выяснял приданое и семейные связи девиц, но в первую очередь, хотя с пользой и удовольствием соблазнял замужних сеньор Сегильи, сам не хотел стать рогоносцем. Дон Стефано задался целью выяснить, по каким приметам можно предвидеть, превратится ли брак с выбранной им девицей в соревнование между мерами предосторожности супруга и женскими хитростями по их обходу. Похождения времён до службы во флоте кабальеро помнил плохо — красивых знатных юнцов брали в оборот служанки, гулящие девки, замужние дамы постарше. Через год-другой, пообтесавшись и научившись предосторожностям, молодые сеньоры соблазняли, покупали, порой принуждали к близости девиц из простонародья, что считалось интереснее и здоровее, а порицали золотую молодёжь за подобные отношения, только если юноша не сумел предотвратить появление бастарда и скрыть это. Дальше не особенно занятые службой аристократы вступали в мир сложных любовных интриг, но как раз в этом возрасте дон Стефано был вынужден покинуть Сегилью.

Вернувшись, кабальеро в первую очередь занялся денежными делами, а близость с женщинами для экономии времени покупал, но затем, из интереса и как принято у знатных мужчин, занялся дамами высшего сословия. Сейчас, велев растопить камин — зимние ночи в Сегилье бывали холодными — и думая о невестах, мужчина взял перо и бумагу, чтобы хорошенько осмыслить приобретённый за семь лет опыт.

Поставив на листе цифру один, дон Стефано вспоминал, как возобновил любовные интриги с лёгкой добычи — дамы, старше него лет на пять и не меньше чем лет на двадцать моложе своего мужа, погружённого в хозяйственные заботы и чревоугодие. Измены у весьма почитаемой в свете сеньоры были организованы, как часы — лакей открывал чёрный вход, служанка провожала в спальню, а на случай непредвиденного появления супруга был устроен замаскированный шкафом выход из комнаты. В первую же ночь кабальеро решил не стесняться и, подарив после утех дюжину модных перчаток, откровенно спросил:

— Знатным женщинам Сегильи больше по вкусу изысканные игры в постели, или привыкший к портовым девкам морской волк интересен не только ради подарков?

Дама сначала опешила, потом засмеялась:

— Ты будешь пользоваться успехом. Силён, нагл, приятен на ощупь. Лоска, конечно, тебе не хватает, но этому я научу, а взамен… — женщина сделала паузу. — Хочу узнать от тебя, какие штуки вытворяют портовые девки.

Они отлично поладили и встречались довольно долго, даже когда у дона Стефано появились другие любовницы.

Эти воспоминания доставили удовольствие, но при поисках невесты толку от них было мало — и без опыта легко догадаться, что старый муж молодой жены почти всегда рогоносец, слугам доверять нужно с оглядкой и, конечно, осматривать комнаты. Правда, дона Стефано кольнула и неприятная мысль — не следует тянуть с женитьбой и брать совсем молоденькую невесту, иначе разница с супругой получится как раз двадцать лет.

Впрочем, разбойник собирался ещё долго сохранять телесную крепость, не в пример другим аристократам, забрасывавшим фехтование, игру в мяч и верховую езду ради обильных застолий. В вине дон Стефано соблюдал умеренность, тайно приказывая приносить ему разбавленное и в компаниях притворяясь пьянее, чем был.

Нарисовав под единицей круг с тонкими ручками и ножками, кабальеро перечеркнул фигурку, скомкал листок и швырнул его в камин.

Номером два дон Стефано обозначил самый странный для себя опыт — девицу, воспитанную в монастыре. Из хмельной болтовни сеньора, рассказывавшего гулящей девке о том, как нужно искать подлинную непорочность, кабальеро узнал, что такие воспитанницы точно не имеют понятия о плотской стороне брака, супружеские обязанности будут воспринимать как послушание. Хотя монастырская воспитанница вряд ли доставит супругу удовольствие в спальне, зато с такой женой не придётся бояться измены. Любопытство обуяло кабальеро настолько, что он пренебрёг соображениями — если склонить девицу к связи, пользуясь её полным невежеством, то это окажется слишком близко к неприемлемому в отношении дворянок насилию.

Собутыльник дона Стефано действительно присмотрел в жёны выросшую в пансионе при монастыре бесприданницу. Опекуны невесты прислугу держали впроголодь, что позволило кабальеро за несколько монет проникнуть в спальню девицы посреди ночи. Конечно, за доверенную продажной прислуге честь любой женщины не дашь ни гроша, но в данном случае мужчину интересовали не утехи или тщеславие, а поведение девушки, оказавшейся в более чем щекотливой ситуации. Сама по себе будущая супруга пьяного болтуна была не во вкусе сеньора дель Соль.

Сеньорита проснулась, испугалась, чуть было не закричала, но разбойник зажал ей рот, шепнув:

— Не хотите же вы, чтобы в вашей комнате застали мужчину?

Почувствовав, что его жертва замерла, дон Стефано ослабил хватку.

— Кто вы? — тихим дрожащим голосом спросила девушка, тщетно пытаясь в темноте разглядеть незваного гостя.

— Я пришёл поговорить с вами о непорочности, — произнёс дон Стефано.

Занятый тем, как незаметно проникнуть в дом, кабальеро как-то не подумал, с чего начнёт разговор и станет ли вообще разговаривать, а теперь сам удивился нелепости своих слов.

От изумления бывшая пансионерка, кажется, успокоилась, села на постели и вновь вгляделась в гостя. Опытный разбойник держался спиной к окну, поэтому лунный свет не помогал девушке рассмотреть лицо мужчины.

Дон Стефано тем временем приступил к исполнению своего плана. Он быстро протянул руку к лицу девушки и погладил её по щеке. Сеньорита дёрнулась, отстраняясь.

— Прошу вас, меня нельзя трогать!

Подумав, что, может быть, в словах о пользе монастырского воспитания и вправду что-то есть, вслух дон Стефано самым мягким тоном продолжил:

— Не бойтесь меня, сеньорита. Я всего лишь раздумываю, стоит ли отправлять сестру на воспитание в монастырь, и хотел откровенно поговорить с пансионеркой. Вы понимаете, днём подобный случай не представится. Хорошо ли с вами там обращались, каким правилам обучали?

Девица то ли была достаточно наивна, что поверила тайком забравшемуся в её комнату человеку, то ли понадеялась, что не спорить с ним будет лучше, но стала отвечать.

Усыпив её бдительность, кабальеро быстро коснулся рукой девичьей груди. Пансионерка замерла, смолкла, попыталась отбросить мужские пальцы и, защищаясь от прикосновения к груди, пропустила, что вторая рука кабальеро задрала подол её рубашки. Россказни, что воспитанницы монастыря понятия не имеют, где в их телах расположена честь, вполне себе подтвердились. Скорее раздосадованный, чем предвкушающий удовольствие, дон Стефано собирался раздвинуть колени девушки, но сеньорита прижалась спиной к стене, подобрала ноги и пробормотала:

— Так нельзя, вы же не священник.

— А… в монастыре вас ощупывал священник?

— Мой исповедник сказал, что я очень грешна, и поэтому у меня каждый месяц течёт кровь. Он назначил мне епитимью — носить верёвку на голое тело, а потом сам одел на меня подходящий жгут.

— Вы позволили ему одеть вам верёвку на голое тело?

— Нам всегда говорили, что мы должны слушаться исповедников. Я сомневалась, но он спросил, из какой я семьи, — девушка очень смутилась, но почти шёпотом продолжала. — Потом сказал, что раз я бедная сирота, то некому сделать пожертвование монастырю во искупление моих грехов, я не должна сметь спорить с ним.

— Как он это сделал? Как одел на вас эту верёвку?

— Не знаю. Велел мне лечь и закрыть глаза.

— А… потом? — Дон Стефано уже догадался, что исповедник сотворил с пансионеркой, воспользовавшись её бедностью и невежеством.

— Мне было больно… Я не знала, что верёвку надевают так странно.

— Текла кровь?

— Простите, сеньор… — бедная девушка заметно смутилась. — Но раз у вас есть сестра, то вы, наверное, знаете, как её избавлять от грехов.

— Когда это произошло?

— Когда дядя и тётя сказали, что через несколько дней заберут меня, это было… Два месяца назад.

— Кровь больше не шла?

— Нет, сеньор… эти два месяца у меня больше не шла кровь. Наверное, я очистилась от греха, за который мне была назначена епитимья.

Дон Стефано отодвинулся от горе-невесты своего приятеля и прикрыл её одеялом. Больше ему здесь ничего не было нужно. Пора было выбираться, оставив беременную дурочку её судьбе, но кабальеро медлил, хотя не имел никаких резонов задерживаться в этом доме.

Почему-то он вспоминал перегар, которым искатель непорочности дышал ему в лицо на попойке в борделе, и как приятель несколько дней назад представил невесту — зашуганную серую мышку, опекуны который разве что руки не потирали, подыскав бедной родственнице некрасивого, неумного и с не лучшей репутацией, зато состоятельного жениха.

Кабальеро пробормотал:

— Совращение чада духовного во время исповеди… Такое случается.

— О чём вы, сеньор?

— Ваш исповедник вам сделал ребёнка.

— Что? Как… как так можно?

— Можете мне не верить.

Девушка — точнее, молодая женщина — всхлипнула и закрыла лицо руками.

Жалость была дону Стефано совершенно несвойственна, но нелепое приключение он завершил лишённым смысла поступком.

— Есть у вас какая-нибудь знакомая, которой вы можете доверять? Если не опекунша, то хотя бы няня или кормилица.

— Кормилица… она и няней была… Сейчас она здесь кухаркой.

— Расскажите ей всё, тайно, конечно. Вот, возьмите… — он положил рядом с будущей матерью несколько золотых. — За эти деньги ваша кухарка отыщет в городе повитуху, а та найдёт способ помочь вам. Прощайте.

— Сеньор, кто вы? За кого мне молиться?

— За себя вам лучше молиться, — проворчал дон Стефано и покинул комнату тем же путём, каким явился.

Больше кабальеро не принимал участия в судьбе монастырской воспитанницы. Он знал, что свадьба состоялась через неделю после его визита к невесте, а потом молодожён выглядел вполне довольным новоиспечённой половиной, которую вскоре увёз в своё поместье. Как жениха удалось провести и появился ли на свет зачатый безбожным обманом ребёнок, дон Стефано не интересовался. Разбойник старался не вспоминать происшествие, решив для себя: девушку, воспитанную в монастыре, он ни при каких обстоятельствах не возьмёт в жёны.

Рядом с цифрой два он написал несколько имён девиц на выданье, которых знал в Сегилье, затем, сильно нажимая на перо, перечеркнул их жирными линиями, и второй листок отправился в камин вслед за первым.

4. Камеристка

Кабальеро потребовал немного вина в изысканном хрустальном бокале, сделал первый оценивающий глоток и добавил воды. Он предпочитал растягивать всякое удовольствие, сохраняя при этом ясность ума. С полчаса, делая глоток за глотком, дон Стефано перебирал в памяти интрижки, вносившие в его жизнь приятность и разнообразие, но по большей части мимолётные и бесполезные для поиска невесты.

Наконец, осушив бокал, мужчина вывел на очередном листе крупную тройку и, плотоядно ухмыльнувшись, неплохо нарисовал силуэт обнажённого женского тела. Имя её светлости герцогини де Медина он не хотел писать даже на клочке бумаги, предназначенном для камина.

Донья Мария оказалась воистину совершенной любовницей. Золотоволосая, жадная до постельных утех красавица отвергала и порой высмеивала отваживавшихся открыто ухаживать за ней поклонников, чем усыпила подозрительность мужа и высшего общества.

Не повторив ошибок незадачливых искателей благосклонности первой дамы Сегильи, дон Стефано предпочёл рискнуть и повёл себя крайне нахально. На официальном приёме поцеловав точёные пальчики её светлости, кабальеро слегка пожал их и с ловкостью карточного шулера прицепил к роскошному кружевному манжету дамы незаметную на фоне расшитого платья золотую булавку. Прощаясь, он вновь поцеловал и пожал изящную ручку, удостоившись еле заметного ответного движения.

Дальше дорожка казалась проторенной, но осторожный кабальеро опасался ловушки. Он заранее разузнал, когда и по каким делам личная служанка герцогини выходит из дворца, и встретился с ней у портнихи. Лучшей в городе мастерице кабальеро давно платил за комнату для свиданий, предварительно сдав ей этаж в доме, который приобрёл на подставное лицо. Разумеется, любовная встреча со знатными дамами, если и выезжавшими из своих особняков, то в сопровождении охраны, и не расстававшимися с дуэньями и парой служанок, была в мастерской слишком рискованна, но для ведения переговоров с женской прислугой комната с потайной дверью оказалась чрезвычайно удобна. Здесь дон Стефано и встретился с Кончитой — камеристкой её светлости.

Первым делом кабальеро протянул девушке кошелёк, который она приняла с видом полнейшей невозмутимости. Мужчина начал без околичностей.

— Герцог, конечно, щедр с тобой, но ведь неплохо, когда щедра также и герцогиня.

Кончита благосклонно улыбнулась.

— Ещё лучше, если к знатной даме щедр не только законный супруг, особенно когда эта дама не имеет собственных средств.

Всей Сегилье было известно, что жену без гроша за душой губернатор взял за редкостную красоту.

Камеристка слегка приподняла брови, а дон Стефано почувствовал смешанное с азартом раздражение — очевидно, служанка была намерена в первую очередь не продешевить. Прислугу своей будущей жены подбирать придётся не менее тщательно, чем саму благоверную. Дон Армандо пригрел змею на груди.

«Впрочем, — тут же подумал дон Стефано, — какая служанка пойдёт против хозяйки? Для любой выгоднее потворствовать грехам своей госпожи, а не выдавать её мужу, который прислугу едва ли поблагодарит, а то и поверит неверной супруге».

— Дон Армандо, полагаю, навещает жену не каждую ночь.

— В благоприятные для зачатия дни, исключения редки.

— Значит, в остальные ночи донья Мария свободна.

— Вы можете спросить её лично, если посмеете навестить, — губы девушки тронула лёгкая усмешка.

— Мы с доньей Марией, разумеется, обсудим множество интересных нам дел, если встретимся в твоей спальне.

Здесь выдержка изменила Кончите, и она не смогла скрыть удивления:

— В моей?

— Конечно, в твоей.

— Её светлость никогда не снисходит до моей комнаты.

— Вы одного роста и похожи фигурой. Обменяетесь платьями в покоях твоей хозяйки, а вечером при тусклой свече никто не обратит внимания на снующую между спальней сеньоры и собственной комнатой камеристку.

— Тогда… вас сочтут моим любовником! Я дорожу своим добрым именем.

Дон Стефано догадался: его действительно хотели заманить в ловушку, которой стала бы спальня её светлости, и выставить на смех за его же деньги. А теперь от неожиданности Кончита стала всерьёз обдумывать план, как устроить свидание. Если её светлость зайдёт в комнату служанки, да ещё и в её платье, она не сможет разыгрывать неосведомлённость о визите к ней кабальеро.

— Зачем непременно меня? У вас в особняке живёт молодой человек, чьи похождения наверняка беспокоят его дядю. Дон Армандо предпочтёт, чтобы он крутил шашни в доме, не рискую подцепить дурную болезнь.

— Дон Альфонсо? — служанка посмотрела на кабальеро с большим сомнением. — Ему не нужно ни выходить, ни возвращаться ради встречи со мной.

— Но он выходит и возвращается по другим делам. Мы с ним приятели, я могу устроить его отлучки так, чтобы он уходил раньше, чем через чёрный вход войду я, и возвращался после того, как я покину ваш особняк. Для ночных похождений кабальеро одеваются одинаково, роста он лишь чуть ниже, широкий плащ скроет детали.

— Как-то странно… Зачем бы это дон Альфонсо так чудил, если вздумает встретиться со служанкой в доме, где он живёт?

— Капитан славный, но не очень сообразительный малый. Допустим, он неверно понял своего дядю и решил, что рассердит его, взяв в любовницы кого-то из женщин, состоящих в услужении в герцогском особняке.

— А вы затейник, сеньор… — протянула Кончита, ещё не решив, стоит ли ей ввязываться в такую интригу.

— Подумай. В доме герцога, конечно, порядки строгие, но дона Альфонсо наверняка любят и будут снисходительны к нему и к тебе.

— Верно, сеньор. Даже наша экономка не осудит меня, скорее обрадуется — она очень беспокоится из-за частых отлучек нашего молодого кабальеро.

Девушка улыбнулась, и дон Стефано понял, что угадал. Молодой капитан, конечно, не хватал звёзд с неба, но был хорош собой, весел и добродушен.

Кончиту привлекло предложение хорошо заработать с помощью так отлично всё продумавшего кабальеро, а он про себя отметил: не так уж она и тревожится за своё доброе имя, как хотела показать поначалу.

Неожиданно камеристка спохватилась:

— Вдруг дон Армандо навестит спальню супруги, когда донья Мария будет встречаться с вами?

— Заменишь её. Насколько я знаю привычки нашей знати, муж и жена укладываются в кровать в полутьме, а герцог не очень хорошо видит.

— Но…

Девушка вспыхнула. Возможность стать настоящей любовницей старика покоробила её гораздо сильнее, чем прослыть возлюбленной его молодого племянника.

Будущему любовнику герцогини было любопытно: заявит ли она ожидаемое в таком случае «Я честная девушка!»? Но Кончите это не пришло в голову, из чего дон Стефано сделал неудивительный для себя вывод: камеристка не девственница, и стоит выяснить, какие она хранит о себе тайны. Пока же он поспешил напомнить, что дни, когда его светлость навещает супругу, в основном предсказуемы, а плата за риск будет очень щедрой.

***

Свидание с герцогиней состоялось довольно скоро. Донья Мария была впечатлена изобретательностью кабальеро, оценила его щедрость, а также интерес к добрым отношениям с её мужем, ради которых, как женщина рассудила, дон Стефано не станет хвастаться, что наставил рога самому губернатору. Любовники получили большое удовольствие друг от друга, но подлинным сокровищем сеньор дель Соль вскоре стал считать не блистательную возлюбленную, а камеристку Кончиту.

***

Первая слежка за личной служанкой доньи Марии не выявила ничего особенного. В доме герцога камеристка работала с шестнадцати лет, сразу как приехала из деревни, шашни ни с кем не водила, и строгая экономка была расположена к девушке за её усердие. Если госпожа награждала Кончиту свободным временем, то камеристка навещала семью родной сестры, переехавшую в Сегилью несколько лет назад.

Парень, докладывавший о служанке дону Стефано, с уважением отметил:

— Сеньор, она хорошая девушка. Так любит племянников, особенно старшего, мальчишку десяти лет. Говорят, всегда с ним возилась, дарит подарки, платит учителю…

— Интересно… — протянул дон Стефано и приказал одному из своих людей съездить в селение, откуда Кончита родом, и разузнать о ней там.

Добытые сведения стоили уплаченных за них денег. Главарь разбойников как смог скоро вызвал Кончиту в известную им обоим комнату в мастерской, и разговор начал мягко:

— Милочка, не мне, конечно, беспокоиться, что герцогине служит обманщица, но как ловко же тебе удалось скрыть незаконного ребёнка! Не спорь, я знаю, кем тебе приходится твой как бы племянник.

— Сеньор… — женщина задрожала. — Поверьте, я ничего дурного не делаю своей госпоже, разве есть ей какой-то убыток от моего мальчика?

Дон Стефано ухмыльнулся:

— Убытка-то нет, но герцогиня, тем более герцог, не говоря уж о вашей экономке, наверняка заботятся о высокой нравственности слуг и не потерпят, чтобы строгие правила были нарушены без хозяйского ведома и одобрения.

— Знаю, сеньор, — по щекам Кончиты катились слёзы. — Клянусь, я была в этом не виновата! Наш молодой сеньор встретил меня возле речки, я одна полоскала бельё и нисколько не завлекала его, даже осмелилась оттолкнуть, а он рассердился, взял меня силой… — бедная женщина перевела дыхание.

Дон Стефано успел рассудить: «Юный болван не позаботился о мерах предосторожности, и вот, пожалуйста — бастард дворянина».

Кончита, не заметив задумчивости кабальеро, горько продолжила:

— …Потом он отдал меня лакеям…

На это слушавший её дворянин про себя лениво отметил: «Другое дело. Наверное, мальчишка всё-таки сообразил, что нечего благородной крови делать среди простонародья, а то чернь потом слишком много о себе думает».

Осмелившись поднять на дона Стефано глаза, камеристка заговорила с неожиданной твёрдостью:

— …Я не знаю, кто отец моего мальчика, и не хочу вовсе знать этого мерзавца. Я чуть не умерла и когда это случилось, и когда я рожала, но я всё равно люблю сына и всё сделаю ради него.

— И твоя сестра прикрыла тебя?

— Да, дон Стефано. Меня все жалели, все знали о проделках нашего молодого сеньора, я не первой была, наверное, и не последней. Сестра как раз замуж вышла, и священник в книгу моё дитя записал как её, а старый сеньор… он незлой человек, разрешил мне уйти в город.

Дальнейшие подробности были излишни. Дон Стефано жестом оборвал продолжение рассказ Кончиты о том, как она попала в услужение герцогу и накопила на переезд в Сегилью сестры, и так же мягко сказал ей:

— Тронут. Вот, возьми… — и протянул ей золотой. Камеристка благодарно улыбнулась, а кабальеро, не меняя благодушного тона, продолжил: — Твой сын сможет многое получить стараниями своей матери, — взгляд Кончиты наполнился обожанием, но дон Стефано не верил в долгую благодарность: — Конечно, ты не будешь спорить, что за неблагоразумие своей матери ему тоже придётся ответить.

До сознания молодой женщины не сразу дошёл смысл слов спокойно глядевшего ей в лицо и негромко говорившего кабальеро, но, осознав, какая бездна таится в глубине его полуприкрытых веками глаз, служанка герцогини похолодела, затем её бросило в жар, она упала на колени перед доном Стефано и обняла его ноги:

— Клянусь, сеньор, я буду делать всё, что прикажете!

— Встань, — брезгливо произнёс кабальеро. — Пока я доволен тобой. Я щедр с теми, кем доволен, но… вижу, мне не нужно объяснять тебе, что случается с теми, кем я недоволен. — Кончитавскочила и стала быстро кивать, рассердив сеньора. — Хватит изображать китайского болванчика! Пошла прочь!

Женщине это и было нужно.

Дон Стефано встретился с камеристкой через два дня, когда она смогла разговаривать с ним без дрожи, и стал расспрашивать о знатных сегильских семьях. Здесь Кончита приятно удивила его — женщина оказалась наблюдательной и умеющей разговорить собеседника, держа собственный язык за зубами. Если сведений ей не хватало, она сразу же объясняла сеньору, как и когда сможет узнать всё, что ему интересно. Прислугу дам и господ, составляющих высший свет города, камеристка знала отлично и пользовалась в своём кругу уважением.

Ценность Кончиты в глазах разбойника стала весьма высока. Он одновременно поощрял деньгами её стремление угодить и следил, чтобы служанка герцогини не перестала бояться его. Контролировать женщину надёжнее всего, дон Стефано считал, через постель, тем более что Кончита была недурна. С этой целью он исполнил данное герцогине шуточное обещание проверить схожесть служанки и госпожи. Камеристка не посмела перечить и исполняла всё, что сеньору приходило в голову потребовать от неё на свиданиях. Вызванные страхом старания и заискивающий взгляд портили дону Стефано удовольствие от обладания молодой хорошо сложенной женщиной, однако он иногда требовал от Кончиты отдаваться ему, убеждаясь каждый раз — по-прежнему внушает ей нужный ужас, и камеристка даже помыслить не смеет избавиться от его власти над ней.

5. Выбор невесты

Получив в своё распоряжение служанку доньи Марии, разбойник смог подробнее выяснить подноготную сегильской знати. Многие открытия его поразили. Измены с виду добронравных сеньор, ссоры между супругами, рукоприкладство, не говоря уж о мотовстве, долгах и обмане с приданым, затронули высший свет гораздо сильнее, чем дон Стефано предполагал. Число порядочных семей оказалось не так велико, а девиц на выданье среди них — ещё меньше. По своему обыкновению составив таблицу, расписав семейные связи и достоверность объявленного приданого, вычеркнув дурнушек и учтя воспитание, сеньор дель Соль выявил всего четырёх подходящих ему сеньорит. Затем он задумался о том, какое приданое будет для него наилучшим. Богатой невестой считалась девица, за которой давали не меньше двадцати тысяч дукатов, но стоит ли гнаться за большими деньгами, которыми жена вздумает попрекать, требуя новых нарядов и драгоценностей? Конечно, дон Стефано не сомневался в своих способностях приструнить благоверную, однако такая необходимость его удручала.

Далее — знатность. Родство с графской, а то и герцогской семьёй, может оказаться головной болью куда в большей степени, чем полезной для получения должности.

Итогом размышлений кабальеро стал круг, которым он обвёл всего лишь одно имя — сеньорита Лусия Альмейда, единственная дочь коменданта крепости Сегильи полковника дона Бернардо Альмейды.

Коменданта нельзя было назвать выдающимся человеком, но он добросовестно относился к своим обязанностям и имел большой опыт. Младший сын почтенного кабальеро, выходец из соседней провинции, дон Бернардо всю жизнь тянул лямку военной службы. В карьере его не было ни быстрых взлётов, ни провалов, но, год за годом командуя вверенными ему подразделениями, старательно изучая военную науку (в первую очередь артиллерию), офицер достиг должности, которая сделала бы честь и титулованному дворянину. За глаза полковника называли: «честный служака», что, при некоторой фамильярности, свидетельствовало о заслуженном уважении горожан.

Семья коменданта по праву слыла в Сегилье образцом супружеской верности и достойного воспитания детей. Молодой сеньор Альмейда, уже офицер, служил где-то на севере, а на добром имени дочери дона Бернардо, не особенно красивой, но и не дурной собой двадцатидвухлетней девицы, не было ни единого пятнышка.

Сеньорита Лусия Альмейда, рассудительная и с прекрасными манерами дворянка, привлекала столь же благоразумных поклонников. Однако то ли кабальеро находили невест с большим приданым, то ли сама сеньорита не торопилась с выбором, но о сделанных ей предложениях руки и сердца дон Стефано не смог узнать. Должно быть, их и не было. Возраст девушки был самый подходящий. Рано в Сегилье торопились выдавать бойких девиц, родители которых спешили возложить на супруга заботу о поведении дочки. Бесприданниц — едва подвернётся подходящая партия, как и богачек — боясь, что охотники за деньгами склонят невесту к побегу. Старыми девами незамужних дворянок называли примерно с двадцати пяти лет.

Решив, что подыскал будущую супругу и пора заняться ухаживаниями, аккуратно сворачивая разбойную деятельность, дон Стефано полюбовался на листок с записями о достоинствах сеньориты Альмейда и задумался: какие у неё есть недостатки? В голову не пришло ничего стоящего упоминания. Кабальеро представил себе облик и манеры девицы, но тут его ждал подвох — мысли о благовоспитанной дочери почтенного коменданта вызвали неодолимый приступ зевоты.

Обескураженный собственным откликом на выбранную во всех отношениях удачную партию, дон Стефано со злостью сжёг оставшиеся черновики. Нужно взять себя в руки. Брак не развлечение, знатному кабальеро нужны законные дети, уважаемый дом, добрая слава семьи и… Размышления вновь оказались прерваны окаянной зевотой.

В пасмурном расположении духа уважаемый сеньор дель Соль решил прогуляться по улице, на которую выходили окна и балкон служебной квартиры коменданта, занимавшей целый этаж солидного дома, предназначенного для офицеров гарнизона, не имевших в Сегилье собственного жилья. Ещё из-за угла кабальеро услышал звуки серенады и поморщился — этот вид ухаживания казался ему нелепым. Мысль о том, что придётся драть горло, доказывая девице серьёзность своих намерений, сильно раздражала. Дон Стефано размышлял, не обойтись ли нанятыми музыкантами, как обычно поступали тайные воздыхатели, и придумывал благопристойное объяснение такому поступку. Пока кабальеро прикидывал, кто из степенных поклонников дочери коменданта сегодня старательно перебирает струны гитары и с глупым видом выводит рулады. Подойдя ближе, он узрел герцогского племянника дона Альфонсо Альвареса, дурным голосом распевавшего:

— О, сеньорита Лусия,

Звезда в небе Андалусии!

Роза в каплях дождя,

В сердце пронзила меня!

Дон Стефано никогда не был ценителем вокала или поэзии, но нынешним вечером у него завяли изрядно оттоптанные медведем уши. Дальше кабальеро ожидало удивительное открытие. Самая рассудительная девица Сегильи, раскрасневшаяся и похорошевшая, с удовольствием слушала предназначенный для неё вздор, а под конец бросила молодому человеку цветок, который он, хотя и пошатывался, умудрился поймать и приложил к губам.

У дона Стефано полезли на лоб глаза. С одной стороны, сеньорита Лусия не такая уж снулая рыба, с другой — где её хвалёное благоразумие? И что с этим делать? Не выходя из тени, сеньор дель Cоль угрюмо смотрел, как молодой капитан, изрядно навеселе, поклонился дочери коменданта и отправился восвояси. Старший приятель подошёл к нему и сказал:

— Смотрю, дон Альфонсо, вы стали ухаживать за самой благоразумной девицей Сегильи.

— Иронизируете? — несмотря на выпитое вино, капитан почувствовал снисходительность в тоне кабальеро.

— Напротив, приятно удивлён вашим выбором.

— Ну… — вздохнул дон Альфонсо. — Одна серенада — ещё не выбор.

— Не лучшая затея — играть чувствами дочери своего командира, — хмыкнул в ответ дон Стефано.

Молодой человек, ещё не отошедший от винных паров, но способный связать свои мысли, вздохнул:

— Я проиграл пари. Но я не хотел оскорбить такую милую девушку.

— Милую? — дон Стефано запутался.

— Да. B Сегилье, конечно, полно красавиц — одна моя тётя чего стоит, но им зеркало интереснее дюжины поклонников…

«А вертопрах не так уж и глуп, — отметил про себя дон Стефано. — В постели не каждую напыщенную красотку расшевелишь, герцогиня — редкое исключение».

Дон Альфонсо между тем размышлял вслух:

— …Сеньорита Лусия — приятная девушка: не смеётся по пустякам, не жеманится. Книги читает, которые я не понимаю совсем.

— Вы решили всерьёз за ней поухаживать, чтобы жениться?

— Дядя не разрешит. Он хочет женить меня не меньше, чем на пятидесяти тысячах дукатов, чтобы хоть что-то осталось, когда нагуляюсь. Он обещал позаботиться и о выгодном для меня брачном контракте.

— Так пари или сеньорита вам нравится?

— И то, и другое. Специально проиграл… Дядя будет меньше сердиться за проигранное пари, чем если решит, будто я вздумал серьёзно ухаживать за девицей с всего двенадцатью тысячами приданого, хоть и из такой почтенной семьи, которую даже герцог не хочет задеть.

— Не думал, что вам придётся по душе любительница чтения, — пробормотал дон Стефано, сам не будучи уверен, по какой графе относить это качество — к достоинствам, ибо девица умеет себя занять и не станет маяться дурью от скуки, или к недостаткам — если из книг она извлечёт ещё худшую дурь. — Вы о чём с ней беседовали?

— А? Беседовал? — капитан призадумался. — Собственно, ни о чём…

«Этот мальчишка меня совсем заморочил», — тяжёлые кулаки дона Стефано зачесались от желания расквасить нос дону Альфонсо.

Капитан тем временем безмятежно продолжил:

— …Сеньорита отложила книгу, как только я к ней подошёл поздороваться вечером на эспланаде, сказала — из-за ветра всё равно трудно читать. Ну и так слово за слово о море, о ветре, о городе… Ничего особенного, но очень приветливо, и не напрашиваясь на комплименты. Потом сказала, что её уже ждут дома. А меня приятели подхватили с этим пари. Я проиграл, выпил для храбрости, ну и… Вы видели.

— И слышал, — угрюмо обронил старший кабальеро, еле удержавшись от того, чтобы прочистить ухо мизинцем.

— От дяди влетит, — вздохнул молодой капитан.

«Будет обходить дочку коменданта по широкой дуге или взбрыкнёт?» Поразмыслив, дон Стефано решил — раз один сюрприз молодой приятель ему преподнёс, нужно предотвратить новые, даже если сам дон Стефано передумает жениться на этой девушке.

— Может быть, ваша матушка уговорит герцога снисходительней отнестись к вашей симпатии? Они похожи.

— Моя матушка и мой дядя? Кузены.

— Нет, ваша матушка и сеньорита Лусия. У них много общего, вы не находите? Обе серьёзные, строгие, наверняка отлично поладят.

— Похожа на мою матушку…

Винные пары окончательно улетучились из головы дона Альфонсо. Молодой человек покраснел, побледнел и задумался, а дон Стефано мысленно вычеркнул капитана из числа соперников за руку дочери коменданта. Оставив младшего приятеля в ближайшей таверне, кабальеро направился обратно к улице, где жила сеньорита Лусия.

Вечер у достойной девицы не остался бы без серенады, даже если бы дон Альфонсо выиграл пари — не успел дон Стефано свернуть на нужную улицу, как столкнулся с невысоким офицером. Тот шел навстречу с гитарой под мышкой и не в лучшем расположении духа. Узнав одного из поклонников сеньориты Лусии, кабальеро с ним поздоровался.

— Прекрасный вечер для ухаживания за очаровательной дамой!

Офицер встопорщил усы над круглыми щеками:

— Кто бы мог подумать, такая рассудительная девица! — поклонник был раздосадован настолько, что разговорился. — Вот уж в голову прийти не могло, что сеньорита Альмейда станет внимать пьяным воплям пустого франта!

— Полноте! Дон Альфонсо — отличный малый! Выпил слегка — с кем не бывает.

— Не бывает с благоразумными людьми, думающими о будущем, — усы лейтенанта шевелились, как у рассерженного кота.

— За будущее капитана Альвареса едва ли стоит беспокоиться.

— Конечно, любимый племянник губернатора! — офицер немного остыл и с ехидцей прибавил: — Его светлость подыскивает ему богатую невесту. Вы понимаете? Очень богатую. — Затем с обидой и грустью: — Как может это не понимать сеньорита Лусия?

— Сеньорита Альмейда, конечно, благоразумная девушка, но, возможно, сердечная склонность для неё важнее денежных расчётов, — дон Стефано напустил на себя рассеянно-равнодушный вид.

— Для неё, но не для его светлости!

— Полноте, отчего вы разволновались? К вашей серенаде девица отнеслась безразлично?

— Я даже начать не успел! Сначала ждал, когда закончит вопить дон Альфонсо, потом… Сеньорита ушла с балкона! Может, — в тоне лейтенанта пробудилась надежда. — Горничная, когда передавала хозяйке, что поклонник придёт спеть серенаду, не назвала моего имени, и сеньорита подумала, что дон Альфонсо и есть этот поклонник? Этот вертопрах наверняка не удосужился предупредить девицу о своём ухаживании!

Сделав вид, что подавил зевок, дон Стефано пробормотал:

— Вряд ли. За сеньоритой ухаживают несколько молодых людей, она никому не выказывает предпочтения. Горничная наверняка назвала имя, а сеньорита, должно быть, запамятовала.

— Запамятовала… Кто мог бы подумать, — с глубокой обидой откликнулся лейтенант.

— Пустое, бывает, — дон Стефано позволил себе проявить оживление. — Зато как ей к лицу румянец!

— Румянец… Она обрадовалась! Девица с лучшей в городе репутацией обрадовалась ухаживанию щёголя, за которым ничего, кроме покровительства дяди, и который всего-навсего развлекался! Он не станет к ней свататься, хватит одного нагоняя от герцога, чтобы дон Альфонсо и думать забыл о сеньорите Лусии! Если сам ещё помнит свою пьяную выходку с серенадой!

Философски пожав плечами, дон Стефано попрощался с незадачливым поклонником дочери коменданта и на всякий случай подошёл к дому, где с семьёй жил дон Бернардо. Здесь сеньору дель Соль повезло. Сеньорита Альмейда то ли вспомнила об обещанной ей серьёзным поклонником серенаде, то ли решила перед сном подышать прохладным зимним воздухом, но она вышла на балкон и рассеянно обвела взглядом опустевшую под звёздным небом улицу. Кабальеро решил не упускать случая, галантно поклонился достойной девице, дождался учтивого ответного поклона и послал сеньорите воздушный поцелуй.

Реакция девушки оказалась довольно бурной для благовоспитанной эспанской дворянки. Сеньорита Лусия замерла, рука её дёрнулась протереть глаза и остановилась на полпути, рот приоткрылся, хотя ненадолго. Девушка сумела быстро вернуть самообладание, но её, как легко было заметить, удивили сюрпризы, которыми оказался полон сегодняшний вечер. Дон Стефано Аседо дель Соль был ещё менее похож на обычных поклонников дочери коменданта, чем дон Альфонсо, и если юному капитану свойственна была переменчивость, то его старший приятель слыл в Сегилье человеком сдержанным и расчётливым.

Сделав вид, что не заметила дерзости, сеньорита ещё раз поклонилась и вернулась в комнату, а кабальеро, ухмыльнувшись, отправился восвояси.

***

На ближайшем приёме у губернатора дон Стефано наблюдал за гостями и заметил, что дон Альфонсо даже не смотрит в сторону сеньориты Лусии. Зато другой её поклонник — лейтенант — воспрянул духом и пригласил девушку на первый же танец. Разумеется, слышать, что молодой офицер говорит дочери своего командира, дон Стефано не мог, но был убеждён — его усы топорщатся от самодовольства, а рот отпускает напыщенные комплименты. Пригласив сеньориту, в свою очередь на танец, сеньор дель Соль заговорил для начала о погоде:

— Чудные вечера сейчас в Сегилье — звёзды, прохлада… Только румянец очаровательных сеньорит и согревает воздух.

— Всех девушек в Сегилье не хватит, чтобы их румянец переменил зиму на лето, — учтиво ответила сеньорита Лусия.

— Вы правы, очаровательных девушек мало, — подхватил кабальеро. — А румянец у них вызывают только искренние поклонники.

Сеньорита еле заметно насупилась — дон Альфонсо если и был искренен, ухаживая за ней, то его чувств хватило совсем ненадолго.

— Тем более румянца не хватит, чтобы согреть наш прекрасный город.

— Пожалуй, хотя искренних поклонников у вас и немало, особенно среди благоразумных сеньоров.

— Да, конечно, — несколько рассеянно произнесла сеньорита. — Благоразумие — важнейшее достоинство, к несчастью, нечастое.

— Не стоит беспокоиться о редкости благоразумия, если в круг знакомств допускаются прежде всего люди рассудительные и заботящиеся о своём будущем. Вот, кстати, лейтенант Сото — сеньор очень достойный. Ваш батюшка о нем высокого мнения и, я слышал, наметил лейтенанта к производству в капитаны.

— Должно быть. Признаться, не слышала, но уверена — мой отец позволяет продвинуться по службе только добросовестным и способным офицерам.

— Которые, разумеется, полны благодарности и почтения к дону Бернардо и к его семейству.

Задумывалась ли сеньорита о том, что своему успеху среди офицеров гарнизона обязана положению своего отца или нет, но сейчас её лицо стало ещё более сдержанным, чем обычно, а благопристойная улыбка, похоже, вымученной. Дон Стефано наполовину прикрыл глаза, скрывая усмешку — он владел собой куда лучше и знал, к чему ведёт разговор.

— Хотя военная служба — достойнейшее поприще для кабальеро, я рад, сеньорита, что могу испытывать уважение к коменданту крепости Сегильи и его семье без всякого расчёта, а за его заслуги перед короной и высокие душевные качества, — дон Стефано постарался вложить в голос не только учтивость, но и теплоту, пристально смотря в глаза девушки.

Дочь коменданта задумчиво подняла взгляд на собеседника. Дон Стефано был состоятельным и интересным неженатым мужчиной подходящего возраста, с прекрасным положением в свете. Если он решил ухаживать за девицей на выданье из хорошей семьи, то, разумеется, с серьёзными намерениями. Отталкивать его, не приглядевшись, было бы неразумно.

Сеньорита одобрительно улыбнулась.

— Благодарю вас за добрые слова о моём отце и моей семье.

Мельком заметив, как обвисли усы поклонника сеньориты Лусии, расстроенного появлением нового соперника, дон Стефано проводил девушку к её матери, поцеловал обеим руки и вернулся в компанию кабальеро. Он был доволен, что обходит других соперников, но заметил быстрые взгляды, которыми успели обменяться дон Альфонсо и сеньорита Лусия. Не оставалось сомнений, что девице нравится молодой щёголь, но раз уж она не способна преодолеть ни его ветреность, ни влияние его дяди, то готова была принять ухаживания и стать женой другого подходящего кабальеро… хотя бы и дона Стефано.

Не ожидая от будущей супруги пылких чувств, сеньор дель Соль, однако, был раздосадован, а его самолюбие уязвлено. Будь девица более для него привлекательной, это могло бы разбудить азарт. Но мимолётное оживление девушки, вызванное нелепым ухаживанием дона Альфонсо, лишь ненадолго скрасило унылые размышления дона Стефано о том, какой должна быть его супруга. Не слишком богата, но и не бесприданница; из хорошей, но не особенно знатной семьи; благовоспитанна, но не зануда; не красавица, но и не дурнушка. Ни рыба ни мясо.

6. Поездка в провинцию

Аккуратно отодвинув от сеньориты Лусии её поклонников, дон Стефано всё-таки не смог побороть собственное нежелание и скуку от мыслей о женитьбе на благовоспитанной и до зубовного скрежета уважаемой девице. Он заставил себя ненавязчиво ухаживать за дочерью коменданта, танцевал с ней, наносил визиты семье дона Бернардо, постарался ближе сойтись с сыном полковника, когда тот приехал в отпуск со своей службы. Такое поведение в Сегилье называлось «присматриваться» и считалось приличным лишь первые несколько месяцев, после чего кабальеро должен или тихо удалиться, или перейти к более решительным действиям. Обязательно — к серенадам. Сеньор дель Соль растягивал передышку и с облегчением сообразил: как раз через несколько месяцев семья коменданта уедет на лето в загородное имение. Наверное, нужно было бы что-нибудь предпринять перед отъездом сеньориты Лусии и её матери, почтенной доньи Кларисы, но у кабальеро возникли срочные дела, давшие предлог избежать начала официального ухаживания, при том не удаляясь.

Сеньор дель Соль, хотя формально не занимал никакой должности, имел большое влияние в той части провинции Сегильи, где в окружении превосходных земель стоял его родовой замок. Лет десять назад поместье было почти разорено, а сейчас отлично устроено. Поначалу кабальеро ждал смерти или ухода на покой старого интенданта своего округа и уже начал размышлять, не ускорить ли это событие. Потом его честолюбие потребовало большего. В своих краях дон Стефано ограничился тем, что заправлял делами из-за спины старика, с которым был в отдалённом родстве.

В Сегилье кабальеро свёл знакомство с важнейшими из подчинённых губернатору чиновниками и прежде всего — с ведавшим налогами казначеем. Хотя сеньор Мендес был всего лишь простолюдином из числа влиятельных в Сегилье торговцев, добившимся высокой должности пронырливостью и талантом в денежных операциях, дон Стефано старался в беседах с ним сдерживать своё высокомерие. Главным предметом разговоров кабальеро и казначея были оценки налоговых перспектив разных селений и городков провинции. Свой интерес к суммам, которые можно затребовать с откупщиков, сеньор дель Соль маскировал выгодами собственного имения, а также надеждой в будущем занять пост интенданта или более важную должность. С виду небрежными замечаниями об урожае, торговле, намёками о том, что сеньор казначей купил себе имение куда более крупное, чем можно ожидать при его жаловании, заодно и с помощью советов, как не привлечь к себе внимание ревизоров и получить дворянство, дон Стефано добился того, что один из важнейших чиновников города стал высоко ценить его мнение.

Очередной причиной для визита стали разногласия по поводу налоговых льгот, предоставленных крестьянам поместья дель Соль на основании засухи. Казначей не без оснований полагал, что урожай ненамного меньше обычного, а владелец поместья любые поблажки использует исключительно в своих интересах.

Впрочем, разговор был скорее формальностью. Большинство дворян считали ниже своего достоинства вникать в детали, управляющие быстро и к обоюдной выгоде находили с сеньором казначеем общий язык, а дон Стефано умел быть полезен и знал меру в своих притязаниях. Посему чиновник никогда не настаивал на дотошной проверке оснований для скидок и отсрочек, предоставляемых крестьянам на землях, принадлежащих старинному роду Аседо дель Соль.

Посетителя казначей приветствовал, встав со своего кресла, пригладив волосы и поклонившись:

— Очень рад, дон Стефано, что вы оказали сегодня мне честь посетить мой кабинет.

— Право, сеньор Мендес, я всегда рад поговорить с вами, — снисходительно обронил кабальеро. — Вы, надеюсь, уже вписали в отчёт суммы, о которых мы договорились?

— О да, разумеется… Надеюсь, хотя дело уже решено, вы не уйдёте сразу и уделите мне немного вашего внимания.

— Пожалуй… — кабальеро без приглашения опустился в кресло рядом с массивным заваленным бумагами столом хозяина кабинета. — Вы, помнится, в прошлый раз сетовали на трудности с получением дворянского звания…

— Увы, — вздохнул бывший торговец, вновь осторожно поправив непокорные волосы, — Его величество последние годы стал весьма строг к пожалованию дворянства подданным, не имеющим военных заслуг.

Дон Стефано всецело одобрял подобную строгость, но не произнёс вслух ни слова о том, что действительно думал о рвущихся в благородное сословие простолюдинах.

— Вам нужна рекомендация… — рассеянно произнёс дон Стефано и сделал нарочитую паузу, дожидаясь, когда на лбу его собеседника от волнения выступит испарина. — Я, наверное, мог бы замолвить за вас слово перед губернатором, но… — снова пауза. Кабальеро вовсе не жаждал разбрасываться подобными рекомендациями. — Куда весомее рекомендация будет звучать, если вы окажетесь хотя бы в дальнем родстве с кем-нибудь из дворян.

— Можно поискать…

— Не забывайте: подкуп в подобных делах, если вплывёт, обойдётся вам очень дорого. — Дворянин вовсе не желал облегчать наглому выскочке путь в благородное сословие и надменно смотрел на вечно растрёпанную шевелюру своего собеседника. — Разве что… вступите в брак с единственной дочерью из старинной семьи.

— Да где ж найти её?! — с досадой воскликнул казначей. — У наших идальго гордость вместо штанов! По деревням поискать можно, только чужака запросто обманут! Выдадут какого-нибудь крестьянина за идальго по крови, заболтают, а когда подам прошение, от меня… Не от них — от меня! — потребуют выписок из церковных книг, свидетелей, рекомендации других дворян… Всплывёт подлог, но брак-то уже не расторгнуть! Пытался я найти какую-нибудь сеньориту: заикнёшься о документах — сразу строят из себя оскорблённую гордость!

Прикрыв глаза, чтобы скрыть усмешку, дон Стефано посоветовал:

— А вы приглядитесь. Подлинных дворян можно всегда отличить.

— Уж не знаю, как их отличают по одному только виду, в деревнях почти все окрестьянились, — казначей бросил быстрый взгляд на безупречно одетого и не скупившегося на цирюльника кабальеро. — Хотя… представьте себе, один из таких подал несколько прошений и добился на пять лет налоговых льгот, которые вам, дон Стефано, даже не снились.

— Что вы говорите?

Вальяжность и рассеянность гостя как рукой сняло, он подался вперёд и потребовал рассказать поподробнее.

— Слышали о Хетафе?

— Несколько лет назад. Оспа. Тогда вся провинция перепугалась.

— Карантинами удалось остановить эпидемию, но в этом селении умерли едва ли не половина жителей, и с тех пор те, кто остался, не могут выкарабкаться из нищеты и долгов. Крестьяне и местные идальго живут на своей земле, ближайший крупный владелец им не хозяин, и прежде Хетафе платило налогов не меньше двух тысяч дукатов в год.

— Одних только налогов, без церковной десятины?

— Да, в королевскую казну и в городскую Сегильи, и это было в неудачные, по меркам до оспы, годы.

— Немало.

— У них были ярмарки, отличные урожаи, скот, воздух целебный… Видать, нагрешили. После эпидемии торговлю сманили соседи, а в самом Хетафе теперь сплошная засуха, — казначей перевёл дыхание и продолжал. — Откупщики еле выбили из крестьян причитавшиеся за год эпидемии суммы, ругались, но куда было деваться — они ведь в казну платят вперёд. Никто и подумать не мог, что придёт высочайший указ: на пять Хетафе освобождается от налогов! — победным тоном завершил казначей, довольно глядя на забывшего маску бесстрастия кабальеро.

— Как?! — дон Стефано был потрясён.

Владетельный сеньор, конечно, знал, что в случае природных несчастий по закону и королевской милости можно получить освобождение от налогов. Но если собственниками земли были крестьяне, то куда чаще земли несостоятельных должников отбирали в счёт неустойки. Сам он считал более правильным в таких случаях образовывать новые сеньораты, передавая их во владение благородным родам, а расчёты вести с представителями дворянства, при необходимости предоставляя им отсрочки и льготы. Правда, в Хетафе есть и идальго, земли которых, возможно, неотчуждаемы, но таких дворян обычно немного, и с ними можно договориться.

Вслух кабальеро холодно потребовал:

— Рассказывайте детали.

— Извольте, сеньор. Местные идальго, кто пережил эпидемию, все разъехались, кроме одного — отставного лейтенанта Алонсо Рамиреса. Он-то и написал несколько прошений, как положено, ссылаясь на нормы закона, и приложил расчёты: сколько Хетафе потеряло рабочих рук, сколько дохода уйдёт, потому что ярмарки будут проводить в соседнем селении, и почему на ближайшие годы возможны неурожаи.

— Даже так? У него есть какие-то связи в финансовом ведомстве?

— Я, сколько ни выяснял, не нашёл. Первое его прошение, поданое губернатору, — казначей ухмыльнулся, — затерялось. Его светлости не до какой-то провинциальной дыры! Но представьте себе, идальго не стал ни повторно писать в Сегилью, ни приезжать сам. Когда истёк положенный для ответа срок, этот сеньор подал прошение на имя короля, в котором отсутствие ответа назвал отказом, дающим основание обратиться в высшую инстанцию.

— По форме он прав, — задумчиво обронил дон Стефано. — Но кто же так делает?! Должны быть связи.

— Вот что значит идальго по крови… — вздохнул казначей. — Получил ответ из королевской канцелярии, минуя губернатора нашей провинции.

— Сеньор Мендес, казус весьма любопытный. Хотел бы я знать, насколько весомы объявленные лейтенантом Рамиресом основания для налоговых льгот.

— Посланный мной инспектор не нашёл никакого подлога. Не знаю уж, как идальго его убедил, но мой человек бубнил о несчастьях Хетафе с красноречием, какого я не ожидал от этого болвана, — развёл руками казначей.

— Вот что… Слышал, в Хетафе была неплохая охота.

— Тут не могу вам помочь, охотой интересуются благородные господа.

— У меня сейчас есть свободное время, съезжу в Хетафе, посмотрю, что в нём творится и что за провинциальный идальго умудрился получить налоговое освобождение от короны для большого селения, раньше далеко не самого бедного.

Про себя тайный разбойник решил: «Заодно оценю, что можно взять с соседней ярмарки, и придумаю для дона Бернардо повод не начинать официальное ухаживание за его дочкой до следующего сезона».

7. Отставной лейтенант

Ограничившись кратким прощальным визитом к семье коменданта, дон Стефано направился в заинтересовавшее его селение. Дорога была большей частью хорошая и лишь от последней развилки давно не обновлялась. Хетафе он увидел с возвышенности и в первый миг, хотя отродясь не был склонен любоваться пейзажами, поразился красоте цветущих плодовых деревьев. Приблизившись, дон Стефано смог оценить обманчивость первого впечатления.

Многие дома и сады были заброшены, окна заколочены, а жители одеты бедно, хотя по большей части опрятно. На некотором расстоянии от селения виднелся большой дом, как решил дон Стефано — крупного владельца, о котором говорил казначей. Как следовало из полученных в Сегилье объяснений, некий дон Хосе де Вега сдаёт свои земли под пастбища и владеет участком, по которому протекает ручей, но сейчас его дела столь же плачевны, как у крестьян и идальго.

Кабальеро спешился у въезда в Хетафе и направился в сторону старинного храма, шпиль которого был виден издалека и должен был означать центральную площадь селения.

Прогулка получилась довольно длинной. Хетафе можно было назвать городком. Сеньор дель Соль более чем достаточно насмотрелся на уставших жителей, ненадолго удивлявшихся гостю и возвращавшихся к своим заботам. Многие лица были изрыты оспинами. Солнце клонилось к закату, когда дон Стефано устроился под навесом таверны напротив храма и рядом с небольшой ратушей, обветшавшей, как всё в Хетафе.

Хозяин заведения засуетился, предложил вино и жаркое. Сделав заказ, дон Стефано разглядывал дома, площадь и собравшихся у колодца девушек. Обычай вечерних посиделок под предлогом набрать на ночь воды был сеньору отлично знаком. В собственном поместье он приглядывал иногда лакомые кусочки для недолгой забавы, впрочем, нечасто — крестьянки были, на его вкус, простоваты. Так и здесь: сутулые, в пёстрых платьях, с грубыми голосами и крупными чертами лица, некоторые рябые… Едва ли они могли рассчитывать на внимание привыкшего к изысканным удовольствиям горожанина. Хотя… среди стайки девиц дон Стефано заметил создание поинтереснее остальных и захотел присмотреться ближе.

Девушка выгодно отличалась от подружек ровной спиной, гордой посадкой головы и однотонной юбкой. Лиф был зашнурован не так, чтобы подчеркнуть пышность молодой груди, а гораздо изящнее. Когда незнакомка повернулась что-то сказать другой крестьянке, сразу умолкнувшей, дон Стефано невольно втянул носом воздух, а его рот под модно подстриженными тёмными усами растянулся в предвкушающей ухмылке. Профиль девушки был очень хорош: высокий лоб, прямой нос, не слишком пухлые губы и аккуратный подбородок. На таком расстоянии было не разглядеть длину ресниц юной крестьянки, но опыт подсказывал ценителю женской прелести — ресницы пушистые, трепетные, а тёмные, но не чёрные, волосы должны быть на ощупь мягкими и шелковистыми.

Не считая нужным стесняться, кабальеро подался вперёд и разглядывал деревенскую красотку с откровенным сладострастием, в уме прикидывая, как её удобнее присвоить — соблазнить, купить или похитить. Если кто и хватится пропавшей селянки, то исчезновение объяснят побегом от бедности и деревенской скуки — наверняка обычное дело в злополучном Хетафе. Дальше — под настроение, на неделю или на лето, а когда девчонка наскучит — продать её в сегильский бордель. Она даже не девственницей будет стоить не меньше сотни дукатов.

Сделки подобного рода были, разумеется, незаконны, но хозяйки увеселительных заведений умели запугивать проданных им девок. А может, окажется способной ученицей в постельных утехах и нескоро наскучит… Тогда стоит её припрятать или даже выдать замуж для вида, чтобы навещать после женитьбы.

Быстро составленные в голове кабальеро планы неожиданно оказались развеяны. Крестьянки заметили пристальное внимание незнакомца, притихли, а красавица, поймав его взгляд, не отвела глаза, не смутилась, не покраснела и не захихикала. Неторопливо сделав несколько шагов в сторону таверны, девушка присела в поклоне, совсем не похожем на манеру крестьянок пальцами раздвигать вбок края юбки и отклячивать зад.

— Добрый вечер, сеньор, — голос оказался мелодичным. — Простите, я не припомню наше знакомство, наверное, я была слишком мала, когда вы представились моему отцу.

«Чёрт, сразу намекнула, что я её вдвое старше, — с досадой подумал кабальеро и тотчас сообразил: — Не бедная ли дворяночка? Как я сразу не догадался — с такой-то осанкой!». Bслух он произнёс:

— Добрый вечер… Сеньорита? — Про себя: «Если я ошибся, и она всего лишь простолюдинка, то очень скоро поплатится за свою дерзость». Затем, отметив, что обращение «сеньорита» девушка приняла как должное, продолжал: — Я приехал повидать сеньора Алонсо Рамиреса, местного идальго и лейтенанта в отставке.

— Это мой отец, кабальеро, — девушка улыбнулась сдержанно, не забыв, как откровенно её разглядывал проезжий сеньор. — Наш дом здесь же, на площади. Если угодно — идите за мной, мне как раз пора.

Вернувшись ненадолго к колодцу и забрав небольшой кувшин, красавица попрощалась с подругами и, не оглядываясь на сеньора, спокойно пошла к воротам ближайшего дома. Молоденькая дворянка чуть покачивала бёдрами, но не нарочито, на восточный манер, а ровно на грани привлекательности, не теряющей благопристойность.

Дон Стефано залюбовался её походкой и безупречной осанкой, изяществом фигуры… Дочь идальго при ближайшем рассмотрении оказалась ещё более юной, чем он подумал вначале — от силы семнадцать.

У ворот сеньорита обернулась и столь же учтиво произнесла:

— Я передам отцу, что его хочет видеть…

— Дон Стефано Аседо дель Соль.

Кивнув, девушка проскользнула во двор, а кабальеро стал размышлять, как вести себя с ней. Похищение виделось ему невозможным даже не потому, что отец девушки поднимет шум, но из-за убеждений дона Стефано. Различие между благородным сословием и простолюдинами было для него важно настолько, что даже рискнув на пиратский захват эспанского судна (очень уж большой ожидалась добыча) и, к досаде своей, обнаружив в каюте молодую дворянку, жену капитана, дон Стефано убил её, не позволив бесчестить. Kоманде он отдал двух служанок, с которыми матросы всласть позабавились, прежде чем бросить их за борт. Другое дело, если удастся склонить девицу к побегу, соблазнив её посулами и подарками. Красота сеньориты разожгла сладострастие кабальеро, и он не собирался отказывать себе в удовольствии.

Долго тешить себя планами обзавестись свеженькой любовницей ему не удалось. Старый слуга открыл калитку, и навстречу гостю вышел крепкий седобородый мужчина лет около пятидесяти. Хотя руки его явно знали крестьянский труд, он сохранил военную выправку.

— Добрый вечер, кабальеро. В Хетафе рады гостям, жаль, они последнее время нечасты в наших краях. Алонсо Рамирес, к вашим услугам. Прошу, проходите.

Войдя в дом вслед за хозяином, дон Стефано отметил опрятность двора, сада и комнаты. Девушка была уже внутри, сидела с шитьём у окна, но встала навстречу гостю, когда отец представил её:

— Моя дочь Инес.

Кабальеро поклонился очень учтиво, втайне сожалея о том, что принял дочь дворянина за крестьянку и выдал отнюдь не почтительный к ней интерес. По приглашению пожилого хозяина гость сел за стол спиной к девушке, вернувшейся к своему шитью. Старуха-служанка принесла вино, воду и простые закуски: несколько ломтей солонины, зелень и хлеб.

Пока кабальеро размышлял, как лучше приступить к интересующему его делу, хозяин заговорил первым:

— Вы, должно быть, сын дона Алехандро Аседо дель Соль?

— Да. Вы были знакомы?

— Около месяца. Ваш отец незадолго до окончания войны с франками добился перевода в полк дона Эстебана де Суэда, где имел честь служить я, а вскоре после взятия мятежной Лурсии и заключения мира он вышел в отставку.

Сеньоры Сегильи, служившие в армии в одно время, высоко ценили свой статус и связи. В прежние годы они нередко устраивали встречи, на которых держались на равных, невзирая на чины, происхождение и богатство. Однако последняя война закончилась без малого двадцать лет назад, поэтому сыновья офицеров всё чаще выбирали службу в суде или управлении города. Многие молодые дворяне и вовсе предпочитали жить в своё удовольствие на родительское наследство, обходясь без почёта и влияния, которые могла бы принести им должность. С годами богатство и знатность вновь становились важнее заслуг.

Дон Стефано наносил визиты сослуживцам покойного отца, но они проходили формально. Кабальеро не слышал долгих рассказов, теплоты, ярких воспоминаний… С другой стороны, и сам дон Алехандро не любил вспоминать военную службу, на которой получил чин капитана, но не снискал высоких наград.

Из вежливости кабальеро сделал паузу, ожидая обыкновенных любезностей, но отставной лейтенант удивил его.

— Я знаю, ваш отец давно умер. Жаль, мы ни разу не виделись после войны. Он был очень умным и проницательным человеком. Мы на прощание по душам с ним поговорили, не скажу, чтобы дружески, больше того, — идальго слегка усмехнулся, — мы повздорили, но всё-таки пожелали друг другу удачи. Уверен, дон Алехандро сделал это так же искренне, как и я…

От неожиданности дон Стефано замер, и, затаив дыхание, слушал рассказ, взглядом впившись в лицо хозяина. Отец был единственным человеком, которого кабальеро любил.

Заметив сыновье волнение гостя, идальго улыбнулся ему очень тепло:

— Вы с ним похожи, но, наверное, немало взяли и от матери.

Взгляд отставного лейтенанта скользнул по высокой и сильной фигуре дона Стефано. Его отца пожилой офицер помнил таким же высоким, широким в плечах, но уже расплывающимся и надломленным. Злоязычный, жаждущий наград и бывший по большей части в дурном расположении духа, дон Алехандро не пользовался большой популярностью среди офицеров. Его супруга не считала нужным сопровождать мужа и редко бывала в компании полковых дам. Сын унаследовал телесную мощь, черты лица, но выглядел подтянутым, собранным и — вдруг подумал идальго — хищным. Судя по походке, служил во флоте, но скорее был капером, раз не представился военным званием. В голове промелькнули воспоминания военных лет…

Мира с франками ожидали в ближайшее время. Их король отступился от города Лурсии, захваченной его сторонниками из мятежных эспанцев. Зная, что за измену ждёт жестокое наказание, бунтовщики защищались отчаянно, подставив под удар горожан, далеко не все из которых стремились стать подданными франкского короля. По обычаям войны и приказу командования, город был отдан на разграбление, но полковник дон Эстебан де Суэда, возглавлявший успешный штурм, категорически запретил насилие над безоружными обывателями.

Схваченные изменники были повешены, городская казна и имущество зачинщиков бунта конфискованы, а назначенные репарации собраны в том же порядке, что обычный налог. Сумма, полученная королевской казной, возможно, оказалась больше, чем вышла бы при грабежах, но командующий армией, герцог Альда, настаивавший на суровом наказании города, был в ярости. Ни один из офицеров полка дона Эстебана не был награждён ни повышением, ни деньгами, и те из них, кто рассчитывал поправить свои дела, открыто высказывали недовольство.

Вечером после известия об отказе награждать офицеров лейтенант Рамирес, возвращаясь с дежурства в дом, где квартировал, застал капитана Аседо дель Соль за бутылкой вина. Глаза дона Алехандро были уже мутными, и он угрюмо сказал:

— А, лейтенант! Вы восхищались великодушием нашего полковника. Что теперь скажете?

— То же самое, — твёрдо ответил лейтенант. — Эспанский город остался не разграблен эспанскими же солдатами — это достаточная награда.

— Да, конечно… Полковник благороден и безупречен! Подтвердил репутацию своего рода и, когда унаследует замок и титул, вернётся домой грудь колесом. Для лурсийцев он герой и спаситель, прошу заметить — он, а не мы с вами.

— Зачем вы принижаете…

— Я принижаю? В чём я не прав? Дон Эстебан — наследник богатой и знатной семьи, барон де Суэда — и титул, и должность, ему легко быть великодушным. Но вы, лейтенант! Вы можете позволить себе больше думать о лурсийской черни, чем о благополучии своей прекрасной жены?

Лейтенант, теряя терпение, хотел уйти, но дон Алехандро встал, распрямил спину, правда, ему пришлось сразу опереться кулаками на стол, и насмешливо продолжал:

— Вы, почти голодранец, посмели жениться на красивейшей девушке с пустячным приданым, и на что при вашей благородной бедности будет потрачена её красота?

В душе Алонсо Рамиреса вспыхнул гнев, но он ещё был способен сдержаться и холодно произнёс:

— На что вы намекаете?

— Только на то, что происходит со всеми красивыми женщинами, с бедными — в первую очередь, — с мерзкой улыбочкой, с какой говорят о доступных особах, пояснил дон Алехандро.

Потеряв голову, лейтенант ударил кулаком вухмыляющееся лицо человека, посмевшего задеть честь его Тереситы. Наверное, из-за своей мощи капитан, хотя был изрядно пьян, смог устоять на ногах. Угрюмо глядя на оскорбителя, насмешник сумел взять себя в руки и продолжить:

— Годы забирают красоту даже лучших из женщин, бедность — первая им помощница. А вы, лейтенант, что подумали?

Поняв, что выставил себя полным болваном, лейтенант ответил ровным голосом:

— Дон Алехандро, прошу меня извинить, и я готов дать удовлетворение, когда вам будет угодно.

— Поединки запрещены, да и… — глаза капитана, ненадолго вспыхнувшие, вновь помутнели, он хотел махнуть рукой, но в последний момент передумал и нанёс ответный удар. Кулак у него был тяжёлый, но, видимо, сеньор дель Соль не хотел всерьёз повредить человеку, над которым посмеялся и при этом сделал его виноватым. — Будем считать, что мы поквитались.

— Вам лучше отправиться спать, капитан.

— Учите меня ещё! — дон Алехандро возвысил голос, но потом тяжело сел на свой стул. — Я скоро выйду в отставку… На военной службе ловить больше нечего.

— Удачи вам, капитан!

— И вам, лейтенант, и вашей достойной супруге. С вашим упрямством вам только на удачу и можно рассчитывать.

Воспоминаний как вспыхнули, так и растворились. Пожилой идальго зажёг свечу и предложил гостю:

— Не хотите ли выпить на ночь травяной отвар? У нас в Хетафе есть такая привычка для лучшего сна. Хотя если рано встаёшь, то и без отвара спишь, как убитый. Но, может быть, ночевать в таверне будет не так удобно, как вы привыкли.

— Охотно.

На сей раз угощение — сваренные в мёде сливы — поставила на стол дочь хозяина, она же разлила по кружкам отвар и села с мужчинами. Держалась Инес приветливо, но без кокетства, а дон Стефано всё ещё переживал услышанные впервые за много лет тёплые слова об отце, сказанные без напускной любезности искренним и порядочным человеком.

Почувствовав, что гость будет рад услышать больше воспоминаний, пожилой идальго поведал некоторые детали давнишней ссоры:

— Мы с доном Алехандро завели старый спор о том, стоит ли жестоко наказывать жителей взбунтовавшегося города, или следует проявить милосердие. Не мы его начали, не нам его было и завершать — решает всё равно командир. Но мы, представьте себе, доспорились до пары кулачных ударов.

— Вы подрались с моим отцом? — чуть не заикаясь, спросил дон Стефано.

Подобные разговоры были мало того, что непривычны — немыслимы! Но идальго говорил с дружелюбной улыбкой, нимало не заботясь о дворянских условностях.

— Причём не на шпагах! — отставной офицер засмеялся. — Успели позлиться, наговорить лишнего, а я попался на его колкость. Дон Алехандро, светлая ему память, ловко поймал меня на слове, и мне пришлось извиниться. Там мы остыли и… — идальго сделал небольшую паузу, вновь глядя в прошлое, — пожелали друг другу удачи.

Помолчав некоторое время, дон Стефано с чувством произнёс:

— Благодарю за рассказ, идальго.

— Я тоже благодарю вас за повод вспомнить прошлое. Стемнело уже, вам лучше идти устраиваться на ночлег.

Кабальеро спохватился, что не успел расспросить сеньора Рамиреса о налоговых льготах, но сейчас они мало его беспокоили. Впрочем, дело есть дело.

— Я, пожалуй, задержусь на денёк. Вы позволите навестить вас ещё и завтра?

— Вечером. С утра я в поле.

— Жаль, что дворянам приходится пахать землю, как…

— Греческим царям, которыми образованные сеньоры всегда восхищаются.

Дон Стефано опешил. Он, конечно, знал античную мифологию, но никогда не размышлял о низменных привычках древних героев. Не найдя что ответить, встал, собираясь откланяться.

Поднялись и хозяева. Идальго был на полголовы ниже дона Стефано, а сеньорита — среднего для женщины роста — рядом с внушительной фигурой кабальеро казалась миниатюрной. При прощании он подумал: «Трудно, конечно, решить, насколько семнадцатилетняя девушка похожа на пожилого отца, но лоб она наверняка унаследовала от него, и глядят оба одинаково спокойно и весело».

8. Праздные фантазии и размышления о делах

Рассказ об отце сильно сбил кабальеро с его обычно делового настроя и приглушил сладострастие, распалённое прекрасной Инес. Долго ворочаясь перед сном на жёсткой кровати в простой комнате убогой таверны, дон Стефано впервые за долгое время вспоминал покойных родителей. Между ними никогда не было ладу. Отец ворчал: «Твоя мать думает, что купила меня с потрохами». А мать зло бросала: «Твой никчёмный отец если не напился, то проигрался, чаще — и то, и другое». Надежды отца на военную карьеру не оправдались. Получив чин капитана — в большей степени благодаря своему происхождению и богатству родителей, чем заслугами, — дон Алехандро не смог подняться выше, а, промотавшись, решил поправить дела женитьбой на внучке купившего дворянство торговца, которая оказалась женщиной требовательной и сварливой. Оба разочаровались в своём браке. Сеньор дель Соль отдыхал от домашних неурядиц на попойках и за карточным столом, а супруга вечно его попрекала. Впрочем, сеньора, пока позволяло здоровье, твёрдой рукой управляла поместьем, иначе долги дона Алехандро могли довести до передачи родовых земель под опеку короны, что случалось редко и считалось позором. Возможно, у сослуживцев остались о покойном капитане не самые лестные воспоминания, поэтому его сыну почтенные офицеры почти ничего не рассказывали, ограничиваясь формальным: «Помню, служили в…»

Засыпая, дон Стефано заново переживал сегодняшний вечер, вспоминал благодушного идальго, которого жизнь вовсе не баловала, но который меньше всех на свете вызывал жалость, и его удивительно красивую дочь. На ум пришли рассказы об обычаях далёкой страны, где знатные и богатые мужчины поддерживают связи в кругу своего сословия, вступая в брак с девицами из равных по положению семей, но при этом вправе ради удовольствия брать второй женой не столь знатную девушку. Вторая супруга становится уважаемой дамой, её дети — младшими, но законными, а её родная семья считает для себя отнюдь не зазорным отдать дочь в младшие жёны человеку более высокого положения. Жаль, что в Эспании нет этой милой традиции. Тогда было бы не так скучно жениться на дочке коменданта, а получив Инес, кабальеро сохранил бы добрые отношения с её отцом, беседовать с которым оказалось куда интереснее, чем с доном Бернардо.

Воображение разыгралось. Дон Стефано, забрав юную сеньориту в свой замок, нанял бы ей учителя танцев и этикета, а близость отложил на несколько месяцев, когда отголоски детскости, чуть заметная угловатость движений исчезли бы окончательно. Девушка успела бы привыкнуть к жизни в богатом доме, перестала дичиться своего мужа — или правильнее сказать хозяина? — не суть важно.

Дальнейшие фантазии были уже непристойными для страны, где мужчинам полагается только одна жена. Перевернувшись на другой бок, кабальеро с сожалением усмирил воображение и, наконец, заснул.

***

Утром дон Стефано был полон сил. Простой деревенский завтрак оказался аппетитным и вкусным, лошади отдохнули. Кабальеро решил в сопровождении слуги объехать окрестности и наведаться в соседний городок — Тагону, расположенную в десяти милях и перехватившую выгодную торговлю у захиревшего Хетафе.

Широкая дорога вела вниз, немного в сторону от большого тракта. Хетафе расположено удачнее, но тагонцы не упустили случая воспользоваться бедой соседей. Чем ближе к Тагоне, тем меньше было заброшенных полей, а сам городок активно застраивался. В тагонской таверне не удивились знатному гостю, в отличие от Хетафе.

Дон Стефано перед поездкой поинтересовался, кто из его сегильских знакомых владеет землями недалеко от Хетафе, и, пережидая жару на террасе таверны, расспросил о них хозяина, а между делом, будто со скуки, когда и какие в Тагоне проходят ярмарки, сильно ли беспокоят продавцов и покупателей воры. Толстый харчевник охотно болтал:

— Грех жаловаться, сеньор! Как в Хетафе случилась беда, хлеб к нам везут, лён, шерсть, вот уж год как поблизости устроили большую прядильню для льна, наняли ткачих, а в этом году… — он со значением понизил голос, — в Тагону удалось сманить купцов, торгующих тяжеловозами. Эти хитрецы решили выгадать на пошлине за своих лошадок и покупателей известили. Так что ближайшая ярмарка будет на славу!

— Какой ещё лён? — гость удивился. — В Эспанию лён морем привозят, торговцы, конечно, добираются до Тагоны, но много ли?

— О, сеньор не знает ещё! В горах зима куда дольше, много воды, и можно выращивать лён! Два года назад учёный сеньор добился разрешения посадить лён на земле, принадлежащей короне. Он убедил господ при королевском дворе, что владеет секретом правильного выращивания лучших сортов, привёз аж из Индии семена, но ему нужно время для опытов и деньги для устройства участков специально под лён…

Тонкое льняное полотно ценилось в Эспании немногим ниже, чем шёлк, и, в отличие от шёлка, лён давал возможность производить ткани на любой кошелёк — от батиста до парусины. Использовались и семена, из которых выжимали масло, а жмых шёл на корм скоту.

Кабальеро так удивился, что стал расспрашивать без обиняков, а толстяк расхвастался, будто сам выращивал этот лён:

— …Казна щедро финансирует опыты, образцы выкупает втрое дороже, чем привозные ткани. Мы надеемся, что со временем наш учёный сеньор наладит дело по всей Эспании, все узнают про нашу Тагону!

— Можно ли купить какие-нибудь изделия? Лучше всего батистовые платки с вышивкой или кружевами в подарок благородным сеньорам.

— Конечно, ваша милость! — в стремлении услужить харчевник стал величать гостя особо почтительно, как забыли уже крупные города, но по старинке обращались в глубокой провинции. — У нас все наперебой покупают кто платки, кто полотно на рубашку и клянутся — нипочём не отличить от привозных! А платят дороже, чем за привозные, потому что это ведь наш собственный лён, тагонский, вот-вот разойдётся по всей Эспании и принесёт нам хороший доход, особенно если король поднимет пошлины на привозной!

— Нипочём не отличить… — задумчиво протянул кабальеро.

Дон Стефано сделал себе заметку хорошенько разузнать о поощряемых короной опытах по выращиванию в жаркой Эспании льна, перевёл разговор на тяжеловозов, которые, как он обронил словоохотливому хозяину, очень нужны поместью Соль.

Вскоре прибежал лавочник с несколькими платками отменного качества. Расхваливая свой товар, продавец рассказал и о тщательно охраняемых участках, где работает учёный сеньор, о мялках и прядильнях под его же началом, о том, в какой нынче моде местный лён и что богатые сеньоры, даже дворянки, наперебой похваляются готовностью и умением сшить мужу рубашку из настоящего тагонского льна.

Чем дольше кабальеро слушал о местных чудачествах, тем сильнее его разбирали сомнения во всей этой истории. Зато рос интерес к секретным участкам, куда дон Стефано решил наведаться, не позаботившись о позволении загадочного учёного.

В целом Тагона не разочаровала промышлявшего разбоем дворянина. Ярмарка ожидалась богатая, торговые сборы солидными, жители, к которым удача заглянула не так уж давно, беспечными. Возле ратуши, куда торговцы вносили пошлины, дремали только двое стражников.

Оставив слугу — одного из членов банды — разузнать детали внесения платы за торговые места и дорогу к загадочному опытному участку, дон Стефано добрался до Хетафе как раз к тому времени, когда крестьяне вернулись домой, но ещё не стемнело. Поужинав в таверне, кабальеро навестил уже знакомого ему идальго.

В этот вечер сеньор дель Соль оказался не единственным гостем. На террасе, где сеньор Paмирес велел поставить кувшин вина на небольшой стол, кабальеро приветствовали пожилой крестьянин и сухонький, седой, как одуванчик, священник. Свои гостьи были и у сеньориты — несколько девушек, устроившихся вместе с хозяйской дочерью за вышиванием. Для них тоже было приготовлено немудрёное угощение — блюдо с пирожками. Дона Стефано опять усадили таким образом, что представительницы прекрасного пола оказались за его спиной. Усмехнувшись про себя, кабальеро не возражал — у него было более важное дело, чем разглядывание деревенских девчонок, а пристальное внимание к Инес на глазах её отца гость счёл излишним. Куда больше высокородного дворянина покоробило, что придётся сидеть за столом с обычным крестьянином, которого идальго представил как старосту, но высокомерие пришлось держать при себе.

После приветствий дон Стефано не стал тянуть и заговорил о налогах. Не стал он и подступать к интересной для него теме обиняками, догадываясь — отставной лейтенант разглядит любые уловки, и незачем тратить на них время.

— Сеньор Рамирес, я, обосновывая сегильскому казначею справедливость снижения налога для моих крестьян в этом году, услышал от него о том, что после эпидемии оспы вы добились от короны неслыханных льгот, без которых землевладельцы Хетафе лишились бы своих участков, а то и домов. Очень надеюсь, что вы не держите в секрете, как это вам удалось.

— Повезло. Меня отговаривали, уверяя, что я лишь потрачу время и деньги на посыльного и пошлины, но я ухватился за призрачный шанс и был не меньше, чем вы сейчас, удивлён своей удаче, — идальго стал очень серьёзен, на лице его промелькнула усталость. — Я был почти в отчаянии, но… — он вновь улыбнулся, — получил нужный ответ.

— Неужели вы не обратились к какому-нибудь влиятельному лицу? — недоверчиво спросил дон Стефано.

— Не к кому. Мои знакомые по военной службе далеки от финансовых ведомств, да и с ними переписка сходит на нет.

— Я даже не слышал о подобной удаче! — в волнении воскликнул гость. — Без связей, протекции, просто в законном порядке подать прошение… Никто так не делает!

— Возможно, в этом и есть секрет моего успеха, — усмехнулся в бороду отставной лейтенант. — Когда прошений много, одни теряются, другие лежат годами… Со временем просители стали искать обходные пути, а прямой оказался свободен.

— Немыслимо… — выдохнул дон Стефано, начиная осознавать: именно из-за простоты увлекшей его загадки самые хитроумные проныры налогового ведомства Сегильи не сумели её раскусить. — Сеньор Рамирес, я в восхищении!

— Рад утолить ваше любопытство. Вы сегодня добрались до Тагоны?

— Да. Городок процветает.

— За счёт несчастий Хетафе, — в первый раз после приветствий заговорил старичок-священник. — Грех, конечно, завидовать, но и грех было для них так беззастенчиво пользоваться нашей бедой!

— Не они нам прислали оспу, отец Мартин, — возразил идальго. — И не они перегородили воду.

— Вы о чём, сеньор Рамирес? — насторожился тайный разбойник.

— О соседе, доне Хосе де Вега, — глаза пожилого дворянина потемнели, он посмотрел куда-то вдаль, потом резко очнулся и продолжал отрывистым голосом. — Перегородил речку под предлогом поставить мельницу, которую пятый год якобы строит, наши поля засыхают, а свои пастбища затопил.

— Вот как… Я уж подумал, не колдовство ли — несколько лет после оспы неурожаи.

— Жадность хуже колдовства. Он решил воспользоваться эпидемией и за бесценок скупить наши земли. Чтобы затруднить мне обращение в суд, арендовал ближайшие к своему поместью участки. Владельцы этих участков имеют первоочередное право подать иски за перекрытую воду. Кто не умер из них, те уехали, а раз участки сданы в аренду, хозяева иски не подают. Владельцам следующих по нашей реке участков иск подать почти невозможно!

Кабальеро с полуслова оценил комбинацию, затеянную ещё незнакомым ему доном Хосе. Очень, очень неглупо, тут есть над чем подумать, а пока стоит слушать хозяина, не перебивая.

— …Если бы не милость короля, дону Хосе бы всё удалось, — угрюмо закончил идальго и сразу, не позволяя гостю пустых любезностей и сочувствия, перевёл разговор на другое: — А что вы думаете о тагонском льне? — сеньор Рамирес составил мнение о своём госте как о человеке для дворянина на редкость деловом.

— Меня озадачивает сильная схожесть с привозными тканями. Чересчур сильная, если верить словам харчевника, у которого я купил образцы. Вот, посмотрите дамский платок…

Мельком глянув на дорогую вещицу, идальго усмехнулся:

— Я спрашивал дочь — она тоже бы не отличила. В Тагоне мода сейчас — даже дворянки что-то шьют для мужей, но те из них, кто побогаче, совсем этого не умеют. Я смеха ради на прошлой ярмарке кому-то сказал: «Ткань не отличить, и кто шил не отличить», а мне стали морочить голову — если уж взялись за рубашку настоящие благородные пальчики, то нельзя отдавать в руки простой швее. Что в Тагоне, что в нашем Хетафе все и всё друг о друге знают, но чудят иногда, как сущие дети. Инес рядом стояла, засмеялась, говорит — у неё настоящие благородные пальчики даже с иголкой. Мы скоро уехали домой и об этой ерунде думать забыли. Но вскоре явилась одна тагонская дама, затем другая — заказали моей дочери шить рубашки, а цена дворянского шитья втрое больше против обычного, как за тагонский лён. И, думаю, скоро сойдут на нет обе истории.

Старый священник нашёл повод вставить слово:

— Тщеславие, конечно же, грех, но… — он захихикал. — Сколько живу, такого не слышал! Никогда не угадаешь всех женских причуд. А сеньорита Рамирес, когда берётся за работу, неподходящую для её звания, проявляет смирение, так что здесь грех с добродетелью в равновесии.

Последние слова дон Стефано слушал несколько отрешённо. Грехом в его глазах было позволять изумительно красивой дворянке колоть иголкой её тонкие пальчики. Правда, он ещё вчера обратил внимание — девушка ловко орудует напёрстком, но всё равно при шитье руки грубеют, хотя сеньорита Инес явно следит за своими руками и использует инструменты для ногтей.

К женским рукам дон Стефано был привередлив, а дамами, чьи ногти обгрызены, что случалось среди небогатых дворянок, брезговал. Кто бы мог подумать, что руки зарабатывающей шитьём сеньориты окажутся в лучшем состоянии, чем у многих женщин богаче неё!

Задумчивость кабальеро, который сейчас не мог видеть хозяйскую дочь, но до слуха которого иногда доносился её голос, была прервана.

— Дон Стефано, вы, похоже, устали.

На лице хозяина было непроницаемое выражение, из чего кабальеро сделал вывод — идальго отлично понял, что мужчина в самом расцвете сил сейчас задумался о том, какая красавица всего в нескольких шагах щебечет в компании юных подружек.

— Нет-нет, хотя удивлён. Но вы завтра опять встанете рано…

— Да, на воскресную службу.

Задерживаться в Хетафе дальше было сеньору дель Соль уже некогда, да и не слишком прилично, поэтому он не без досады ответил:

— Я с утра тоже навещу храм, а после службы сразу уеду.

— Похвальное благочестие! — вставил священник. — Правда, — он вздохнул, — наш храм не в лучшем состоянии, как и Хетафе. Я уже ушёл на покой, когда оспа забрала моего молодого преемника, и вот… он умер, а я, старик, зря надеялся остаток дней провести за книгами и любуясь нашими горами. Завтра — день поминовения, службу никак нельзя пропускать.

Хозяин дома поднялся, делая знак и гостям. Кабальеро откланялся первым, напоследок вновь полюбовавшись изящным поклоном дочери идальго.

9. Сельский храм

Не будучи прихожанином, кабальеро на утренней службе решил постоять за скамейками, что позволило ему понаблюдать за идальго и его дочерью, не слишком привлекая к себе внимание. Он не был знатоком живописи, однако достаточно видел прославленных росписей и картин, чтобы понять — в Хетафе работал отнюдь не местный мазила. Одежда крестьян тоже свидетельствовала — селение знавало лучшие времена. В первом ряду сидели только две семьи — единственный здесь дворянин с дочерью и староста с женой. По понятиям дона Стефано, крестьянам нельзя позволять подобные вольности, но сеньору Рамиресу в силу бедности или убеждений надменность была несвойственна.

Инес сидела рядом с отцом в тёмном платье, судя по покрою, оставшемся от покойной матери, для дворянки простом, но не похожем на праздничные наряды крестьянок. Впрочем, день поминовения нельзя назвать праздником, только грубые натуры устраивают из него развесёлые поминки. По части приличий, принятых в своём кругу, дон Стефано был весьма щепетилен, а потому напустил на себя строгий, немного печальный вид. Когда после службы Инес вслед за отцом направилась к выходу, кабальеро ждал её возле чаши для святой воды, зачерпнул из неё и протянул девушке руку, предлагая не опускать пальцы в чашу, а коснуться воды, собранной в сильной мужской ладони. В Сегилье такой жест считался галантным, но в Хетафе мог быть вообще неизвестен. Сеньорита с удивлением подняла глаза на дона Стефано, однако не стала, как он ожидал, спрашивать отцовского позволения. Лишь на миг рука её замерла в воздухе, и с тихим «Благодарю вас, сеньор» девушка приняла оказанную ей любезность и вышла из храма. Крестьяне смотрели на сценку с нескрываемым любопытством, но идальго как ни в чём не бывало проводил дочь глазами, подошёл к кабальеро и спросил его:

— Как вам понравились наши росписи?

— Боюсь, я в живописи невежда, но руку опытного, может быть, даже знаменитого, мастера вижу.

Сеньор Рамирес назвал имя художника, а дон Стефано с сожалением припомнил, как ему хотелось при ограблении одного из богатейших замков забрать стоившую несколько тысяч дукатов картину. Он тогда не рискнул связываться с перепродажей знаменитого произведения искусства. Позже, высказывая хозяину соболезнования по поводу случившейся с ним неприятности, разбойник убедился в правильности своего решения. Вельможа боялся утратить семейную реликвию, которой была эта картина, а узнав, что шедевр остался на месте, на радостях выпил за здоровье неизвестных ему грабителей и не стал докучать стражникам требованиями проявить рвение при расследовании. Дон Стефано к тосту охотно присоединился.

Идальго тем временем продолжал:

— Мой дед настоял, чтобы одну из старых росписей мастер оставил нетронутой, хотя она совсем не в тогдашнем, да и не в нынешнем вкусе. Пойдёмте, я покажу.

Из вежливости дон Стефано проследовал за идальго и спустя минуту смотрел на изображение архангела Мигеля — предводителя небесного воинства. Фигура казалась изломанной, плоской, её нельзя было принять за портрет, и в первый миг кабальеро недоумевал, зачем эту древность не записали чем-либо более искусным. Однако чуть позже гость понял, что ему трудно отвести взгляд от сурового лица архангела. Ещё миг — и глаза изображённого на старинной росписи существа казались пылающими, пронзающими душу насквозь, всеведающими и ничего не прощающими. Кабальеро вздрогнул от выведших его из похожего на столбняк состояния слов идальго:

— Вижу, наш дон Мигель и на вас произвёл впечатление.

— Да… но такие картины сейчас не в чести.

— Божественные создания нынче принято изображать почти как обычных людей, разве что глаже. Скажете что-нибудь об архангеле?

— Он был дворянином! — вырывалось у дона Стефано.

— Вот как? — идальго был удивлён словами своего гостя и задумчиво произнёс: — Мне бы и в голову не пришло. Всю жизнь называл нашего архангела доном Мигелем и не задумывался о сословии. Я пойду на кладбище. Инес, наверное, уже помолилась на материнской могиле.

— Я недолго побуду здесь, помолюсь за родителей.

— Разумеется, кабальеро.

***

Алонсо Рамирес присоединился к дочери возле могил своих предков, жены и не ставших взрослыми сыновей. Следующая после Инес беременность его горячо любимой сеньоры Тересы оказалась неудачной, жена долго была между жизнью и смертью, поэтому дочь осталась младшим ребёнком. Второй сын погиб совсем мальчиком, а старшего забрала оспа. Родители не успели порадоваться, что девочка отделалась парой рубцов на руке, как заболел сначала сын, а потом и сеньора Тереса, долго метавшаяся в лихорадке и не узнавшая о смерти первенца. Муж смотрел, как прекрасное лицо жены покрывается язвами, истово молился, чтобы, пусть изуродованная, его Тересита осталась бы с ним… Небо не услышало этой молитвы. В этот день каждый год идальго вспоминал, как, обхватив голову, в отчаянии сидел возле супружеского ложа, где Тересита лежала уже холодная.

Время замерло до тех пор, пока мужчина не почувствовал прикосновение детской ручки. Инес, с красными глазами и распухшим от слёз носом, больше не плакала. Она тихо пролепетала «Папа…», а отец прижал девочку к себе, поцеловал волосы, осознавая — ему ещё есть ради кого жить. С тех пор мужчина лишь раз в году вспоминал, как умирала любимая, а в остальные дни приучил себя думать о счастливых годах, которые они провели вместе, о жарких ночах, о нежном негромком смехе и сияющей любовью улыбке самого дорогого и близкого в его жизни создания. О потерянных сыновьях идальго избегал вспоминать — сразу начинало болеть сердце, нужное, чтобы защитить единственное оставшееся дитя.

***

Вернувшись к храму, отец и дочь распрощались с заезжим знатным сеньором, и отставной лейтенант ни взглядом, ни жестом не выдавал, как сильно он хочет никогда больше не видеть дона Стефано. Не было сомнений: богатый и способный многое себе позволить дворянин остался неравнодушным к красоте юной сеньориты, однако ожидать от него честного ухаживания и сватовства к бесприданнице не приходилось. За время недолгого знакомства пожилой деревенский идальго составил о знатном сеньоре не самое лестное мнение. Xотя сын былого боевого товарища оказался умным и деловым, он произвёл на отставного лейтенанта впечатление человека холодного, душа которого всецело подчинена расчёту и сословной спеси, а всплеск тепла, вызванный воспоминаниями об отце, был недолгим.

Инес рассказала о бесстыдном разглядывании, которое кабальеро позволил себе, видимо, приняв девушку за крестьянку, и как быстро гость скрыл непристойный интерес, узнав, что перед ним сеньорита благородного происхождения. Отец, понимая, как мало он может противопоставить богатому знатному человеку, наказал дочери быть предельно учтивой с их новым знакомым, ни на миг не позволяя ему забывать: девица, вызвавшая его сладострастный интерес — дочь идальго по крови, и по происхождению ровня дону Стефано.

10. Расширение дела

Вернувшись в Сегилью, дон Стефано занялся сначала обычными делами своей банды — спланировал нападения, в которых не принимал участия, отправил проводников к контрабандистам и оценил мзду, уплачиваемую средней руки торговцами за то, что их товары беспрепятственно шли по дорогам провинции.

Были и неизбежные расходы. Разбойник поддерживал дружеские отношения с начальником городской стражи, изучил его вкусы, привычки, платил одному из помощников, а после удачного ограбления его люди подкидывали сеньору кошелёк с деньгами. Почтенный чиновник правильно понимал намёк и всегда догадывался, в расследовании какого дела ему не нужно усердствовать. Сейчас вместе с доходами росла и сумма вознаграждения, благодаря чему вызванные для охраны собранных в казну денег отряды городской стражи опаздывали и приезжали аккурат на следующий после грабежа день, когда от разбойников не оставалось и следа. Крестьяне роптали на утверждённое губернатором изменение порядка уплаты налогов, но дон Стефано потрудился устроить, чтобы жалобы не докучали его светлости.

Весьма довольный тем, как идут и развиваются его обычные дела, кабальеро решил в этом году напоследок расширить свои операции, и целью его стала Тагона. Раньше банда никогда так далеко от Сегильи не забиралась, поэтому можно было рассчитывать на легкомыслие и беспечность тагонцев. На конец ярмарки сеньор дель Соль назначил своим людям три операции: взять ратушу, где хранятся уплаченные за торговые места деньги; другому отряду — под предводительством Роберто — устроить несколько засад на дороге. Затем часть людей отступит к Сегилье, остальные же вместе со своим главарём отправятся к месту, где учёный сеньор Бланес выращивает пресловутый лён.

Дело прошло гладко. В Тагоне только один торговец оказал сопротивление, за что поплатился жизнью, с остальными жертвами грабители обошлись мягко, не усердствуя с обысками, не ощупывая женщин и даже оставив какую-то мелочь, чтобы бедолаги могли оплатить ночлег и дорогу до дома. Ещё проще оказалось под покровом темноты добраться до льняных полей — часть охранников ушли на ярмарку. Оставшихся связали, и дон Стефано (как всегда на таких предприятиях — в маске) разбудил сеньора Бланеса, приказал ему молчать, если дорога жизнь, и проследил за тщательным обыском в доме учёного.

В тайнике был найден сундучок с золотыми монетами, с виду — несколько тысяч дукатов. Хотя у разбойников загорелись глаза и они порывались уйти с богатой добычей, главарь одёрнул их, выставил из комнаты учёного вон, а сам проглядел учётные записи, найденные в другом, ещё тщательнее замаскированном месте. Дотации от казны, расходы на семена, слуг… вот, конечно! Самые крупные суммы! Ухмыльнувшись, дон Стефано приказал своему человеку принести со склада первый попавшийся тюк со льном.

С одного взгляда кабальеро узнал мешки, которыми пользовались контрабандисты. Как догадывались и разбойник, и знакомый ему идальго, дело оказалось нечисто — сеньор Бланес выдавал за выращенный рядом с Тагоной лён тайно купленный привозной товар. Негромко, подражая простонародному выговору соседней провинции, дон Стефано заговорил:

— Вы не простак, любезный сеньор! Очень ловко обманули и короля, и его честных подданных!

— Сеньор, — заюлил мошенник, — я действительно выращиваю лён на своих участках! Правда, успехи мои пока скромные, поэтому и приходится поддерживать дело не самым почтенным способом ради дотаций. Но я не сомневаюсь…

— Оставьте свою уверенность для кого-нибудь более легковерного! — холодно прервал жулика дон Стефано. — И объясните, какие у вас связи при дворе!

Вздохнув и покосившись на лежавший рядом с разбойником пистолет, сеньор Бланес назвал несколько имён и рассказал, как сумел распустить в столице слухи о своём путешествии в Индию, преподнёс несколько якобы индийских вещиц знатным дамам, а потом ему в голову пришла мысль рассказать о выращивании льна в индийских горах и о схожести эспанских гор с индийскими.

— …Поверьте, сеньор, — ныл якобы учёный, — я искренне верил в успех своего дела, но… мне не повезло.

— С кем вы делитесь дотациями от короны? — незваный гость не позволил болтать о надеждах выращивать лён.

— Ах, сеньор, сразу видно понимающего человека! Половина выделенных мне сумм не покидает столицу! Половину оставшихся приходится раздавать здесь, в Тагоне… я должен до конца ярмарки отдать две тысячи из того сундучка, который вы нашли!

Хотя добыча превзошла самые смелые ожидания, дон Стефано сделал вывод: ему достались лишь крохи от пирога. Взяв сундучок, он заявил:

— Об ограблении скоро станет известно. Вы сообщите, что обещанные деньги похищены, я как раз эти две тысячи у вас и возьму. Ещё две — в знак нашего будущего сотрудничества. Остальное останется вам.

— Нашего… что? — разинул рот проходимец.

— Я буду поставлять вам лён, а если король поднимет пошлины, дело пойдёт быстрее.

— Но… я уже думал…

— Бежать? Отложите на несколько месяцев, потом я сам помогу вам скрыться от королевской стражи. Пока… тагонцы, конечно, будут огорчены, что из-за ограбления вашего дома лелеемые ими надежды на большие доходы от местного льна могут оказаться беспочвенными. Вы заявите, что ваши опыты близки к успеху и скоро лён можно будет выращивать не только рядом с Тагоной.

— Сеньор, я… — мошенник ожидал от грабителя чего угодно, кроме предложения вступить в дело.

— Не перебивайте! Объявите, что готовы основать торговый дом и взять горожан в долю, даже выплачивать первый доход тем, кто верит в блестящее будущее тагонского льна. Одновременно продадите под видом выращенного вами льна больше, чем обычно, якобы с ваших прядилен. Кстати, откуда у вас ваши, как вы всем говорите, ткачихи?

Хозяин, уже пришедший в себя, ухмыльнулся.

— Я нанял для вида несколько гулящих девок из соседней провинции. Живут здесь же, мы премило проводим время.

— Итак, — кабальеро не позволил мошеннику отвлечь его. — Доход поступит двумя путями: от взносов горожан якобы в дело и, собственно, от продаж льняной пряжи и тканей.

— Вы так размахнулись, сеньор, купят ли у меня столько льна?

— Лучшие ткани купят в Сегилье, — холодно обронил разбойник, уже составивший план.

— Всё прекрасно, сеньор, но долго ли этот праздник продолжится?

— Достаточно нескольких месяцев. Я оставлю здесь своих людей, а вы, сеньор Бланес, будьте осторожны и не пытайтесь меня обмануть. Если станете вести себя благоразумно, то вскоре сможете уехать богатым человеком куда вам будет угодно. Чтобы вас не мог обмануть я, не держите при себе звонкую монету, обменяйте на именные векселя, которые обналичите перед самым бегством и необязательно в Тагоне. Ещё устройте дела с вашим высоким покровителем так, чтобы он ждал вас с деньгами в момент, когда мы с вами решим — разоблачение близко. Это удержит меня от искушения избавиться от вас нежелательным для вас способом, ведь я не захочу, чтобы вас стал искать влиятельный человек. Как видите, я продумал интересы обеих сторон, а затягивать дело невыгодно ни мне, ни вам.

— Что ж, сеньор, по рукам! — мошенник протянул ладонь незваному гостю, однако даже под маской дон Стефано не захотел пожимать руку простолюдину.

Из Тагоны кабальеро привёз в Сегилью несколько женских сорочек — и тонкого, и плотного полотна, купил в городе ещё шёлковых и льняных вещиц, затем приказал Кончите отнести подарки в особняк герцога, а перед очередным свиданием дона Стефано с герцогиней как следует прогладить сорочки. В эту ночь разбойник рассчитывал получить от свидания не только удовольствие, но и выгоду. Войдя в комнату своей камеристки, донья Мария с удивлением воззрилась на лежавшую на кровати простую сорочку из тончайшего льняного полотна.

— Что это, дон Стефано?

— Примерь.

— Зачем?

— Хочу её с тебя снять.

— Почему не шёлковую? — надула губки красавица.

— И шёлковая найдётся.

Подумав, что новая любовная игра окажется увлекательной, женщина сбросила с себя всю одежду, оставшись в чулках, и нырнула в сорочку.

Ночь любовники провели превесело. Герцогиня хохотала, между утехами надевая и снимая сорочки, вертелась перед небольшим зеркалом, висевшим на стене комнаты Кончиты, капризничала и придиралась:

— Шёлк струится, как ручеёк, а лён топорщится!

— Без этого кружева бы не лежали так пышно.

— Лён ужас как мнётся!

— Какое удовольствие его смять на тебе!

— Жаль, сейчас не посмотреть при хорошем свете.

— Погоди… — дон Стефано поставил свечу за герцогиней, любующейся на себя в зеркало.

Стройные ноги, уже без чулок, просвечивали под тонкой сорочкой, а их силуэт под льняным батистом оказался чётче, чем под шёлком. Под конец кабальеро преподнёс любовнице ажурную вещицу из переплетённых льняных нитей.

— Попалась в сеть, моя рыбка…

Её светлость со смехом упала на кровать.

— Ты затейник. Уговорил.

— Последняя сорочка годится, чтобы в ней принимать мужа, — дон Стефано с ухмылкой передал женщине рубашку из плотного полотна, вызвав у любовницы новый взрыв хохота.

Отсмеявшись, донья Мария спросила:

— К чему ты вдруг стал расхваливать лён?

— Да так, съездил в Тагону, где его стали выращивать — понравилось. Сразу представил эту ткань на тебе.

— Пусть будет по-твоему… — промурлыкала герцогиня, прильнула к любовнику и стала водить холёным пальчиком по его груди. — Мне хорошо с тобой, дон Стефано, знаю, ты ничего не делаешь без расчёта, но всё равно хорошо.

Мужчина снисходительно потрепал её по щеке. Лежавшая рядом с ним молодая бесстыдница выглядела совершенно невинно, хотя дон Стефано подозревал — любовники у герцогини были и раньше, если не до замужества. Любопытство оказалось даже сильнее, чем дело.

— Мне тоже отлично с тобой, — обронил кабальеро. — Ты, донья Мария, в постели — огонь, не угадать, что вытворишь, знаешь толк в любовной игре.

Красавица усмехнулась.

— Намекаешь на большой опыт?

— Или талант, — вежливо возразил любовник. — Но не дон же Армандо тебя обучал! Он неплохо, хотя и небезупречно, продумал, как не стать рогоносцем после женитьбы… — дон Стефано умолк, остерегаясь говорить прямо, но герцогиня догадалась.

— До женитьбы тоже продумал, — её светлость резко помрачнела. — Ты и представить не можешь, как меня проверяли!

— Неужели? — усмехнулся кабальеро. — Очень могу представить, но как твоя мать согласилась? Это унизительно для благородной семьи.

— Ещё бы она не согласилась, когда я приглянулась герцогу де Медина не хуже, чем одна из драгоценных безделушек его коллекции! И кузен настаивал.

— Кузен?

— По матери, дон Диего, из младшей ветви графов де Гарофа. Он ещё в четырнадцать меня разглядел, оплачивал учителей и дуэнью, которая даже спала в моей комнате! — герцогиня заговорила быстрее, захлёбываясь воспоминаниями. — Он бы меня в клетку посадил и на цепь, если бы это помогло выгодно меня замуж пристроить!

— Ему-то какая выгода?

— Дон Армандо за него поручился при поступлении на должность в столице. После того как меня перед помолвкой осмотрела старая карга — его родственница, она и повитуху с собой привезла, — донья Мария вздрогнула и закусила губу. — До свадьбы меня дальше патио не выпускали, сеньор Леонардо, доверенный человек его светлости, приставил охрану к нашему дому — мышь бы не проскочила.

— Да… герцог всё предусмотрел, — дон Стефано ухмыльнулся. — До свадьбы.

— Так что мужу я досталась невинной, и ещё два года после свадьбы не изменяла.

— А как умудрилась всё-таки изменить? Что упустил сеньор Леонардо?

— Ничего. С ним я мужу первые рога и наставила, — глухо ответила её светлость и отвернулась, так что любовник мог видеть только золотую макушку.

Такое откровение стало для кабальеро полной неожиданностью. Он хорошо помнил сеньора — немолодого, хромого, совсем не красивого и едва ли привлекательного даже на фоне старого герцога.

— Ты соблазнила доверенного человека своего мужа? — как ни дика казалась связь между красавицей-аристократкой и уродливым слугой, дон Стефано не мог отрицать, что женщина поступила очень хитро.

— Соблазнила? — донья Мария резко села на кровати и, казалось, хотела выцарапать любовнику глаза. — Он сам явился ко мне ночью, когда я спала! Днём я в его сторону и не смотрела, я боялась его! Пыталась оттолкнуть, а он сказал — устроит так, что герцог поверит в мою измену. Я… я плакала, — герцогиня всхлипнула. — Но больше сопротивляться не стала.

«Утешать её, что ли? — недовольно подумал про себя дон Стефано. — Однако каков негодяй! Доверенное лицо! Жаль, умер. Я бы придумал, как его прижать — он наверняка знал много полезного».

Кабальеро решил не мешать любовнице откровенничать и даже состроил на лице сочувственную гримасу, а донья Мария не могла остановиться, говорила отрывисто, вздрагивая от собственных слов:

— Он приходил ко мне часто, знал, когда герцог останется в своей спальне. Я привыкла, мне почти перестало быть с ним противно, а он рассказывал, что давно ненавидит дона Армандо, который к своему псу относится лучше, чем к столько сделавшему для него слуге. У сеньора Леонардо была какая-то тайна, он много лет назад совершил что-то ужасное, а герцог знал, держал его на коротком поводке, не позволял забыть…

«Вот держишь, знаешь, а эти мерзавцы всё равно выворачиваются. Никому нельзя доверять!» — дон Стефано помрачнел от своих мыслей, а вслух спросил:

— И почему он решился, наконец, отомстить? Подумал, что ему всё сойдёт с рук, раз герцог ему доверяет?

— Герцог и за ним установил слежку, рано или поздно кто-нибудь из подручных сеньора Леонардо его бы выследил и выдал его, но… он знал, что болен и скоро умрёт.

«Вот оно что… надо иметь в виду», — как всегда, дон Стефано постарался извлечь из услышанного какую-нибудь пользу.

— Представляешь, как я испугалась, когда он рассказал мне о своей скорой смерти?

— Думаешь, он хотел тебя опозорить, а вместе с тобой — дона Армандо?

— Да… я была ни жива ни мертва. Но он медлил, не выдавал, разговаривал со мной о светской жизни, а потом я поняла — он учит меня скрывать измены от мужа.

— Ничего себе! — кабальеро присвистнул. — Решил так мстить из могилы?

— Он объяснял, что никогда не надо уступать поклоннику, ухаживающему за мной в свете. После первого же свидания, пусть он и не проболтается, всё равно станет держаться иначе, и все поймут — добился успеха.

— Умно, — коротко подтвердил успешный любовник и почувствовал, что тело женщины рядом с ним расслабляется.

— А на последнем свидании он рассказал — дон Армандо уже выбрал ему преемника, сеньор Леонардо нарочно нашёл на эту должность мужеложца.

— Кого? — кабальеро приподнялся на локте.

— Дон Армандо был доволен, что, когда ему вздумается, может через инквизицию отправить на костёр человека, занимающегося охраной и тайными делами, но мой муж и подумать не мог — я тоже знаю секрет, и мы с этим человеком быстро договорились не трогать друг друга.

«Проболталась… — усмехнулся любовник. — Женщинам нельзя доверять ничего важного«. Он с удовольствием откинулся на подушку — хотел вздремнуть перед рассветом, но донье Марии не спалось:

— А ещё сеньор Леонардо сказал, что я — лучшее, что было в его жизни, — в голосе герцогини зазвучала неожиданная теплота.

«Интересно, почему этот тип передумал её позорить? Неужто пожалел? Кто их разберёт, этих простолюдинов… А женщин? Урод взял донью Марию угрозами, бесчестил, пугал, но чуть польстил напоследок — и она растеклась. Впрочем, может быть, потому что он умер».

На сон оставалось от силы пара часов, и, засыпая рядом с любовницей, дон Стефано прокручивал в голове итоги нынешнего свидания. Герцогине подарок пришёлся по вкусу, она будет носить льняные сорочки не реже, чем шёлковые, а через прислугу об этом узнают другие знатные дамы. Доверенное лицо дона Армандо — мужеложец, нужно постараться его прихватить на горячем и поставить на службусебе.

Ночь оказалась полезной нисколько не меньше, чем приятной.

11. Ярмарка

K осени, спустя несколько месяцев после начала своего участия в афере с тагонским льном, дон Стефано вновь подвёл итоги своих операций и остался доволен. Сделка с учёным сеньором Бланесом обоим принесла много выгоды. Якобы тагонский лён в Сегилье расхватывали, тем более что высокие покровители мошенника действительно добились повышения пошлин на привозной лён. Дон Стефано задействовал связи с контрабандистами, а его главный помощник в банде — Pоберто — нашёл людей, знающих заброшенные дороги и тропы, ведущие к участку, где сеньор Бланес устроил льняные поля и на первый взгляд похожую имитацию производства льняных тканей. О мошенничестве не мог не знать и кто-то из покровителей афериста, именно поэтому с инспекцией присылали профанов.

Главный доход тем не менее принёс выпуск бумаг, свидетельствующих о праве владельца в будущем получать прибыль от предприятия, занимающегося операциями со льном и вот-вот ожидавшего королевского разрешения занять под льняные поля новые принадлежащие казне участки земли. Имён владельцев на бумагах не ставилось, и горожане, не успевшие купить первый выпуск, перепродавали их друг другу. Цена за короткое время выросла в десять раз, и на этом дон Стефано и сеньор Бланес отменно погрели руки. Свою долю получили приспешники, а весьма жирный кусок отправился в столицу Эспании.

В Сегилье дела шли неплохо, но, к досаде разбойника, скончался начальник городской стражи, с которым у дона Стефано было достигнуто полное взаимопонимание, хотя почтенный чиновник не знал, что его добрый знакомый и частый партнёр по картам — тот же самый человек, стараниями которого весьма возросло его благосостояние. Начальник стражи часто болел целый год до своей смерти, в таких случаях его обязанности исполнял комендант крепости и он же принял дела после похорон. Разумеется, было необходимо утвердить новую кандидатуру и освободить дона Бернардо от дополнительных обязанностей, однако губернатор по неизвестным дону Стефано причинам не спешил с выбором. Сеньору дель Соль пришлось как следует подумать, какие трудности и преимущества принесёт назначение на руководство стражей глубоко порядочного, но слабо разбирающегося в подобных делах человека.

Вновь следовало определиться с ухаживанием за сеньоритой Лусией — брак с ней благодаря назначению её отца приобретал дополнительную ценность. В конце концов дон Стефано установил для себя план действий: при подходящем случае выражать уверенность в способности дона Бернардо Альмейды расправиться с обнаглевшими разбойниками, одновременно подбираясь к нему поближе путём начала официального ухаживания за его дочерью. Заставить себя петь серенаду кабальеро всё же не смог, ограничившись имитацией игры на гитаре, а по-настоящему струны перебирал стоявший чуть далее музыкант.

Одновременно дон Стефано занялся сокращением разбойничьих операций, и тут кстати подвернулась новая банда из оставшихся без работы матросов, на которую действовавший разбойник давно сумел указать страже через своих агентов. Заместитель начальника стражи, более опытный, чем почтенный комендант, организовал засаду, и несколько повешенных негодяев убедили губернатора и горожан — дон Бернардо справляется и с прежними, и с новыми возложенными на него обязанностями.

Очередной раз встретившись с губернатором, дон Стефано завёл разговор о своём планируемом тесте:

— Город, ваша светлость, очень рад тому, с каким рвением дон Бернардо взялся за окрестных грабителей.

— Да, нет нужды спешить с назначением на пост начальника городской стражи нового человека, — согласился губернатор. — У вас, голубчик, я слышал, личный интерес к коменданту, вернее, к его семье? — герцог был всегда в курсе всех сплетен.

— Сеньорита Лусия, безусловно, достойнейшая девица. Я пока не уверен в её расположении, однако и правда начал за ней ухаживать, — кабальеро пришлось приложить усилия, чтобы не скривиться от бесившего его обращения «голубчик».

— Отлично, надеюсь вас вскоре поздравить. Вы, наверное, знаете, что в прошлом сезоне учудил мой племянник…

— Дон Альфонсо тоже высоко ценит здравомыслие и прочие достоинства дочери нашего коменданта.

— Не ожидал от него, — вздохнул любящий дядя. — Ветер в голове, однако ему и вправду понравилась благоразумная девица, причём не красавица.

— Сеньорита Лусия отнюдь не дурна.

— Я и не говорю, что дурнушка. Обычная милая девушка, от других если и отличается, то приятным обращением и тем, что не склонна к кокетству. Будь мой оболтус моим наследником, я бы не возражал.

— Вы бы позволили вашему наследнику жениться на девице из семьи настолько ниже по положению и по вашим меркам совсем небогатой? — дон Стефано не знал, что и подумать.

— Ну что вы глаза выпучили? Гранды между собой в родстве почти все, давно известно, к чему приводят браки внутри семьи, хотя ради денежных соображений их не перестают заключать. Граф или кабальеро для нас не такая уж разница. За приданым моему наследнику тоже не пришлось бы гоняться, — герцог за годы губернаторства значительно улучшил свои финансовые дела, чего было не сказать о делах сегильской казны. — Забавно, вы не находите? Сеньорита Альмейда подошла бы для наследника герцога, но не подходит для его дальнего родственника, который не получит титул ни при каких обстоятельствах.

— Действительно… ммм… забавно.

— Так что вы, голубчик, сделали прекрасный выбор и, надеюсь, тянуть не станете, — произнёс герцог покровительственным тоном, в котором, однако, дон Стефано почувствовал двойное дно — его светлость, очевидно, желал, чтобы привлекшая внимание его племянника сеньорита поскорее стала несвободна. — Кстати, вы ведь надеетесь занять должность интенданта округа, к которому относятся ваши земли? Уверен, сеньорита Альмейда создана для роли супруги человека, занимающего высокий пост на королевской службе.

Намёк был более чем прозрачен, и гость, боясь выдать, как ему неприятно и то, что губернатор откровенно предложил сделку, и то, что речь идёт о должности, которую сеньор дель Соль считал себя способным получить и без протекции его светлости. Кабальеро осмелился возразить:

— Пост интенданта в наших краях сейчас занимает мой родственник. Я, разумеется, всегда готов ему помочь и поддерживаю его желание продолжать службу на благо короны. Он, хотя и немолод, полон сил, я надеюсь, ещё на долгие годы.

— Хм… Ищете место повыше? — герцог был не очень доволен, но принял ответ. — Я подумаю.

Из особняка губернатора дон Стефано вышел, едва сдерживая кипевшее раздражение. Он хотя и планировал жениться на сеньорите Альмейда, но едва герцог стал настаивать на этом браке, отчаянное нежелание следовать благоразумию вновь овладело кабальеро и привело его в препакостное расположение духа. Да, милая девушка и, дон Стефано был уверен, станет хорошей женой… Можно бесконечно перечислять преимущества брака с ней, но семейную жизнь с сеньоритой Лусией кабальеро не переставал представлять невыносимо скучной и ничего не мог с этим поделать. Придётся завести, наверное, пару любовниц: одну, как многие женатые мужчины, на время беременности или женских недомоганий супруги — здесь, впрочем, необязательно постоянную; а вторую — чтоб будоражила, горячила кровь, сияла, смеялась, очаровывала, утехи с которой сладостно и предвкушать, и вспоминать, и ни с кем не делить. Столько хлопот… ещё и найти нужно такую любовницу.

Неожиданно дон Стефано вспомнил о юной дочке идальго. Впрочем, как неожиданно? Инес приходила ему на ум не однажды, кабальеро пытался представить, как она повзрослела за несколько месяцев, подыскивал предлоги из Тагоны заглянуть в Хетафе, но дел у разбойника оказалось слишком много.

Мысль о провинциальной красавице несколько улучшила настроение сеньора дель Соль. В свойственной ему практичной манере дон Стефано стал размышлять, как сделать Инес тайной любовницей, не ставя под угрозу брак с сеньоритой Лусией. Начать с подарков. Идальго наверняка любит охоту, не зря же в комнате, где отставной лейтенант принимает гостей, на стене висит старое ружьё. Очень кстати ему будет пищаль с ударно-кремнёвым замком, появившаяся в Эспании всего несколько лет назад. Подарки для сеньориты неженатый и не состоящий в родстве с девушкой тридцатипятилетний кабальеро делать не вправе, поэтому нужно втайне от отца, через старуху-служанку, передать ей пару золотых серёг. Как только у девушки появляются связанные с мужчиной секреты — она на полпути к тому, чтобы сдаться.

***

Через день его светлость пригласил дона Стефано и попросил о небольшой любезности — проводить к столице покидающего свой пост следователя инквизиции Сегильи. Обращаясь к своему гостю, губернатор не скрыл дурного настроения:

— Представьте себе, кого к нам назначают вместо любезнейшего сеньора Франсиско?

— Боже меня упаси вникать в дела инквизиции, дон Армандо!

Кабальеро говорил чистую правду. Отлично зная о возможностях святого суда, дон Стефано проявлял крайнюю осмотрительность и не совершал ничего, что могло привлечь внимание инквизиции — не грабил ни храмы, ни клир, не похищал предметы для богослужения, даже по делам контрабанды не связывался с моврами, долгие годы бывшими главной опасностью для Сегильи.

Ещё сильнее нахмурившись, герцог проворчал:

— Дона Себастьяна де Суэда! Третьего сына барона дона Эстебана де Суэда! Вот мне удружил дон Рикардо!

Будучи прекрасно осведомлён о тёплых отношениях губернатора и великого инквизитора дона Рикардо де Суниго, кабальеро удивился и слушал, не перебивая:

— От де Суэда одни неприятности! От них никогда не знаешь, чего ожидать!

— Неужели вас так беспокоит расследование ереси и колдовства?

— Не забывайте — ещё государственной измены, а что инквизиция сочтёт за измену — только ей одной и известно.

Многогрешный разбойник в том, что касается измены королю, был невинен, как младенец, поэтому испытывал лишь удивление от недовольства герцога. Впрочем, поручение его светлости вполне устраивало дона Стефано — дорога в столицу пролегала недалеко от Тагоны. Проводив инквизитора, кабальеро отправился в Тагону на очередную ярмарку, на сей раз по поводу сбора урожая. В Хетафе сеньор дель Соль планировал заглянуть позже, однако, как оказалось, сеньор Алонсо Рамирес тоже приехал в городок. Мужчины столкнулись в лошадином ряду, где оба рассматривали тяжеловозов.

— Очень рад вас видеть, идальго! — почтительно обратился к пожилому дворянину дон Стефано.

— Я тоже, — кивнул отставной лейтенант, ничуть не смущаясь своей почти крестьянской одежды, бедность которой была особо заметна рядом с одетым в элегантный костюм состоятельным сегильским сеньором. — Вы в Тагону за лошадьми или увлеклись затеей с тагонским льном?

— И то и другое, — усмехнулся в ответ дон Стефано. — А вы привезли на ярмарку урожай?

— Да, хотя и немного. Перекупщики дают совсем низкую цену, так что я и наши крестьяне снарядили обоз, благо удалось наскрести на оплату торгового места. Зерно уже отгрузили, осталось вино и оливковое масло. Заодно надеюсь повидать кого-нибудь из знакомых, пока наши на рынке стоят. Вечером вернёмся домой.

— Как здоровье сеньориты Инес?

— Благодарю, моя дочь в добром здравии.

— Очень рад. Сеньорита, должно быть, ещё больше похорошела за эти месяцы. Она с вами приехала?

— Да, — не выдавая отношения к расспросам о своей дочери, ответил идальго. — В её возрасте всё любопытно, я никогда не стремился её запирать. Сейчас Инес гуляет по городу вместе с женой нашего старосты, одной из подружек и её братом.

— После налётов на город, что были весной, горожане должны остерегаться воров и грабителей.

— Охрану усилили, но с тех пор ни одного нападения. Разбойники оказались умны. Подождут, когда стража расслабится.

Дон Стефано еле заметно нахмурился — именно таковы и были его планы насчёт Тагоны. Впрочем, теперь он не был уверен в том, что будет вновь нападать на город, где главную выгоду ему принёс не разбой, а мошенничество, поэтому слова идальго обеспокоили его собеседника ненадолго. Выразив надежду на скорую встречу, кабальеро простился с сеньором Рамиресом и отправился наносить визиты знакомым.

12. Графиня

Ещё в Сегилье дон Стефано узнал: в Tагоне сейчас проживает мать одного из его приятелей, богатая пожилая вдова. Графиня донья Ана де Перера приезжала в Сегилью на несколько зимних недель и успевала за это короткое время перемыть косточки всем без исключения дамам. Отъезд сеньоры обратно в свою часть провинции вызывал в светских кругах чуть не праздник.

Знатная дама охотно приняла кабальеро, выслушала новости о своём сыне, развлекающемся в Сегилье, милостиво протянула руку для поцелуя и предложила сопровождать её на прогулке. В карете дон Стефано завёл разговор о развлечениях в местных краях:

— Вы, ваше сиятельство, должно быть, скучаете по Сегилье не меньше, чем Сегилья по вашему обществу.

— Шутите, кабальеро? — снисходительно улыбнулась графиня. — Вы отлично ведь знаете, что я спуску не дам нынешним вертихвосткам.

Опустив своё мнение о вертихвостках времён молодости её сиятельства, к сонму которых графиня когда-то принадлежала, сеньор состроил невиннейший вид:

— Я об обществе кабальеро, которые с удовольствием ловят каждое ваше суждение о дамах и сеньоритах.

— Вы за словом в карман не полезете, дон Стефано. Что за дела привели вас в Тагону?

— Лён, тяжеловозы… скучнейшие вещи, донья Ана.

— Уверена, вы везде найдёте себе развлечение, — с понимающей улыбкой графиня выглянула из кареты, обвела взглядом площадь, где торговцы разложили товар, нахмурилась, и её губы сжались в тонкую ниточку. — Вот, пожалуйста, — дама говорила себе под нос и как будто забыла, что не одна. — Почти что крестьянская девчонка, а гонором наверняка в папашу…

Дон Стефано осторожно выглянул из окна, увидел Инес и вновь отодвинулся вглубь кареты.

— Вы знакомы с сеньоритой Рамирес, ваше сиятельство?

— Что значит знакома? — раздражённо возразила графиня. — Разумеется, местные дворянки все мне представлены. Но как можно говорить о знакомстве с девицей, которая по праздникам носит материнское платье?

— Сеньориту нельзя винить за обрушившиеся на Хетафе несчастья, а её отец, должно быть, не хочет залезать в долги.

— Кому есть дело до её несчастий? — надменно произнесла знатная дама. — Плохо одета, бедна… какое знакомство? Любая из моих служанок одевается лучше!

— Поэтому деревенские дворянки нередко идут в услужение… — протянул дон Стефано.

— Только не дочка Алонсо Рамиреса!

Должно быть, её сиятельство хорошо знала пожилого идальго и была не слишком дружелюбно к нему настроена.

В голову кабальеро пришла мысль: если девушка станет служанкой, совратить её будет проще, да и церемониться можно меньше. Мило улыбнувшись, сеньор произнёс:

— Вы пробовали? Если предложить хорошее жалование, платье и назвать её компаньонкой…

Графиня внимательно на него посмотрела и усмехнулась:

— Вы проказник, сеньор дель Соль! Полагаю, ваши визиты ко мне станут чаще, если у меня появится новая хорошенькая служанка…

Кабальеро изобразил на лице совершенную безмятежность, после чего графиня утвердилась в своих догадках о его намерениях.

— …Могу, конечно, попробовать, дон Стефано, хотя, скорее всего, в ответ услышу лишь дерзости.

— Хотите пари? Ставлю десять золотых против одного, что у вас не получится уговорить сеньориту.

— Уговаривать… Вы смеётесь?

— Боже упаси, ваше сиятельство!

— Поставите сотню?

Судя по ехидной улыбке, графиня ожидала отказа, но ей пришлось удивиться.

— Согласен! — дона Стефано охватило не только вожделение, но и азарт.

Знатная дама была крайне удивлена, но ей и самой стало любопытно, что получится из этой затеи, к тому же сто золотых были бы недурным выигрышем. Она велела служанке подозвать сеньориту Рамирес поближе и, взяв девушку за подбородок, снисходительно к ней обратилась:

— Всё хорошеете, милочка! Не скучаете ли в вашем Хетафе?

Инес слегка отстранилась, присела, как принято среди дворянок, и ответила, на миг склонив голову, но тут же посмотрев графине прямо в лицо:

— Благодарю за родственное участие, донья Ана. Я очень люблю наше селение, и мне никогда дома не скучно.

— Родственное? — знатная дама опешила, поджала губы и сердито бросила, позабыв про пари. — С каких пор мы в родстве?

— Вы обратились ко мне по-родственному, разве я могу вам возражать, ваше сиятельство? — Инес отвечала спокойно, учтиво, ещё раз наклонив голову, а если в карих глазах и блеснула смешинка, то девушка спрятала её между длинных ресниц.

Дон Стефано чуть не выдал себя, пытаясь из полумрака кареты разглядеть сеньориту, которую не видел несколько месяцев. У кабальеро участилось дыхание от одного только звука её голоса, и он сам не знал, раздосадован ли провалом плана графини взять красавицу в услужение, или доволен тем, что дочь идальго не разочаровала его.

Попыталась бы пожилая сеньора исправить ошибку или нет, но разговор оказался прерван.

— Вот ты где, моя птичка! — отец обнял Инес за плечи и обратился к графине. — Добрый день, ваше сиятельство.

Дон Стефано сразу узнал спокойный и полный достоинства голос отца девушки и заметил, что графиня выпрямилась, застыла и сквозь зубы процедила:

— Идальго! Вы своей дочери хоть что-то в наследство оставите — вашу дерзость!

Сеньор Рамирес ответил со своей обычной благожелательностью:

— Ещё наш сад с апельсиновыми деревьями. Кстати, в Хетафе апельсины пока не созрели, в Тагоне, думаю, тоже кислятина, как лимоны, — учтивым, даже заботливым тоном обратился к графине идальго. — Будьте осторожны, ваше сиятельство, есть незрелые апельсины опасно.

— Апельсины? — сеньора от неожиданности растеряла благородную важность, но тут же сообразила, на что намекнул собеседник. — Вы… хотя я отлично знаю, с кем разговариваю! — рассерженная сеньора обмахнулась веером, откинулась на подушки в глубине своей кареты и велела кучеру трогать.

«Разрази меня гром, если её сиятельство равнодушна к скромному деревенскому дворянину. Она, пожалуй, когда-то была хороша». Перепалка насмешила дона Стефано, он едва мог сохранять невозмутимость и на всякий случай помалкивал, заодно размышляя, как идёт Инес домашнее прозвище «Моя птичка».

Сидевшая рядом почтенная аристократка кипела от гнева, забыв о своём спутнике.

— Незрелые апельсины, лимоны! Птичка!

— Вас задело, как идальго назвал свою дочь? — вкрадчиво переспросил не удержавший любопытства кабальеро.

— Дочь? — графиня очнулась. — При чём здесь… — дама спохватилась и надменно ответила. — Не обращайте внимания, дон Стефано! Вас это совершенно не касается. Я возвращаюсь домой…

Поняв намёк, кабальеро покинул карету, поклонился и хотел отправиться дальше пройтись по городу, но дама ненадолго его задержала:

— …Если сеньорита Рамирес когда-либо окажется в моём доме, вашей ноги там не будет! До свидания!

Кабальеро оставалось, приоткрыв рот, смотреть на уезжавший экипаж.

А мысли доньи Аны, ещё не пришедшей в себя после встречи, заполнили воспоминания…

Сын бедного дворянина из Хетафе, юношей поступивший на военную службу, не ровня хорошенькой сеньорите из знатной и богатой семьи. Молодой весёлый идальго был благородной девице с детства знаком. Алонсо Рамиреса не называли красавцем не только потому, что легко встретить мужчин с более правильными чертами лица, но и потому, что привлекал он людей живым нравом, добродушием, прямым взглядом, справедливостью в делах и суждениях.

Сеньорита Ана встречала молодого офицера, когда он приезжал в отпуск с военной службы: на скачках, фехтовальных поединках, слышала его шутки и смех на больших приёмах, куда допускались даже бедные сеньоры благородного происхождения. Разговаривал идальго с девушкой просто, приветливо, однако не позволяя себе фамильярности, и сеньорита не могла обижаться на лейтенанта за то, что он не присоединился к сонму её воздыхателей.

В своё время обращение «сеньорита Ана» сменилось на «ваше сиятельство», а когда лейтенант приехал в Тагону с женой, необычайно красивой застенчивой женщиной, донья Ана приняла молодожёнов с подобающей знатной даме надменностью.

Супруга идальго держалась достойно, но была смущена сквозившим в глазах графини пренебрежением. Донья Ана, быстрым взглядом скользнув по изящной фигуре юной сеньоры, сквозь зубы процедила поздравления и стала смотреть в сторону, давая понять, что уже достаточно времени уделила людям, сильно уступающим ей знатностью и богатством. У аристократки не было ни капли сомнения, что молодые супруги, как обычно поступали незначительные посетители, попросят позволения уйти, но лейтенант повернул голову, проследил за взглядом графини и негромко отметил:

— Жаль, ваше сиятельство, ваша птичка уже улетела.

— Птичка? Какая?» — застигнутая врасплох донья Ана воззрилась на Алонсо Рамиреса.

— На которую вы, сеньора, так внимательно посмотрели, — учтивым тоном ответил идальго и обратился к жене: — Нам пора, Тересита, — и отвесил прощальный поклон, не ожидая разрешения удалиться.

Графиня надеялась, что её растерянность незаметна, впрочем, свидетелей неловкой сцены, в их числе супруга её сиятельства, куда больше занимали сияющие глаза сеньоры Рамирес, с обожанием глядевшей на лейтенанта. Поговаривали, что красавица по рождению простолюдинка, этим и объяснялось её простодушие в выражении чувств, но любовь к мужу вызывала зависть, а не упрёки.

Разумеется, знатная дама ничуть не завидовала ни Тересе Рамирес, ни кому-либо ещё из бедных дворян, была рассержена нежеланием нетитулованного идальго знать своё место, но порой, когда какая-нибудь герцогиня или принцесса обращалась с её сиятельством столь же надменно, как графиня обошлась с супругой идальго, донье Ане хотелось сказать: «Ваша птичка уже улетела».

13. Беседа старых друзей

Озадаченный дон Стефано бродил по городу, рассеянно глядя на суетившихся покупателей и продавцов, прилавки, коней и совершенно не понимая, почему графиня так резко переменилась к нему. Застарелое чувство к идальго? Каприз? Женщины, женщины…

Возле ратуши кабальеро увидел человека, которого меньше всего ожидал здесь встретить — дона Бернардо Альмейду. Коменданта сопровождали несколько стражников, а вид у него был раздосадованный. Заинтригованный сеньор дель Соль не мог пройти мимо и приблизился к пожилому офицеру, зятем которого планировал стать. Пришлось подойти вплотную, прежде чем раздражённо что-то объяснявший стражнику дон Бернардо заметил высокую фигуру поклонника своей дочери.

— Моё почтение, дон Бернардо! — кабальеро поприветствовал коменданта учтивым поклоном.

— Рад видеть вас, дон Стефано! — сдержанно ответил ему нынешний начальник городской стражи Сегильи. — Вот, решил лично проверить, как расследуется дело о налёте на Тагону, только без толку.

— Очень жаль, — разбойник держался невозмутимо, втайне радуясь неудаче коменданта.

— Хоть друга навещу, раз уж приехал в такую даль. Давно собирался выбраться в селение по соседству, в Хетафе, но то одно, то другое… дела! Последнее письмо от него зимой получил и до сих пор не ответил. Как летит время, не виделись мы лет десять.

— В Хетафе… — кабальеро поразила догадка. — Быть может, ваш друг — лейтенант Алонсо Рамирес?

— Вы с ним знакомы? — заинтересовался дон Бернардо. — Давно его видели?

— На площади, с час назад. Сеньор Рамирес служил в полку дона Эстебана де Суэда в то же время, что мой отец, и я, проезжая Хетафе по делу, счёл своим долгом нанести визит лейтенанту. А сегодня встретил его здесь, в Тагоне, на ярмарке.

Дон Бернардо обрадовался:

— Значит, успеем повидаться сегодня! Говорите, на площади?

— Идальго собирался возвращаться домой вечером, когда крестьяне из Хетафе распродадут свой товар. Может быть, он рядом с односельчанами — они торгуют вином и маслом — или вернулся посмотреть тяжеловозов в лошадином ряду.

— Я пройдусь.

— Если позволите, я с вами, вдвоём нам будет легче разыскать сеньора.

— Вы меня очень обяжете, — кивнул комендант.

Отправившись на поиски, дон Стефано был озадачен новым, неожиданным для себя обстоятельством. Дружба отца сеньориты, на которой сеньор дель Соль собирался жениться, с отцом красавицы-бесприданницы, которую кабальеро хотел сделать любовницей, ставило под угрозу оба плана. С другой стороны, это дополнительный повод действовать с Инес осторожно, привлечь подставное лицо и постараться сохранить возможность беседовать с умным и наблюдательным пожилым дворянином.

Долго искать не пришлось — сеньор Рамирес сам окликнул старого друга возле таверны. Дон Стефано подумал, что впервые видит флегматичного коменданта таким оживлённым. Идальго оказался не один и представил сеньорам невысокого худощавого господина примерно своего возраста:

— Мой старинный друг дон Фадрике Морено, капитан флота.

— В отставке, — негромко пояснил дон Фадрике, посмотрев на мужчин задумчивым, даже печальным взором. — Уже три года прошло с тех пор, как я последний раз выходил в море.

— Очень рад знакомству, — дон Стефано почтительно поклонился. — Я имел честь служить королю по каперскому свидетельству. Вы собирались обедать, сеньоры?

— Мы с дочерью уже пообедали, но я охотно выпью немного вина.

— Сеньорита Инес тоже в Тагоне? — приветливо спросил дон Бернардо.

— Гостит у дальней родственницы, я зайду за ней позже.

Все четверо устроились на террасе, а хозяин таверны засуетился возле почётных гостей, заказавших поросёнка, зелень и вина.

Отставной лейтенант спросил высокопоставленного друга о здоровье его семьи.

— Благодарю вас. Мои донья Клариса и дочь сейчас в нашем поместье, но скоро вернутся в Сегилью. Обе чувствуют себя превосходно. Сына зимой жду в отпуск на месяц. Невесту ему присматривать рано, хотя, может быть, женитьба в молодом возрасте лучше разгула, которому предаются армейские офицеры, когда нет войны. Сеньорита Инес, должно быть, красавица?

— Похожа на мать, — с нежностью ответил идальго.

— И этим всё сказано! — широко улыбнулся дон Бернардо, а дон Фадрике, не меняя выражения лица, кивнул.

Идальго стал расспрашивать дона Бернардо о делах в Сегилье, а тот сообщил:

— Разбойники совсем обнаглели, налёт на Tагону — вершина дерзости.

— Да… — задумчиво отозвался отставной лейтенант. — Крупная банда, три одновременных удара, а с тех пор затаились. Возле Сегильи в месяц налёта на Тагону было тихо?

— Мой покойный предшественник, к несчастью, не сопоставлял даты, — хмуро пояснил дон Бернардо. — Когда мне доводилось замещать должность начальника стражи во время его болезни, я не вникал в дела особенно глубоко, а сейчас поражён беспорядком в его записях.

— Скверно, — отметил идальго без обычной улыбки. — Или вопиющая непригодность к своей должности, или…

— Подкуп, — комендант так же серьёзно подхватил мысль своего друга.

Дон Стефано едва не заскрежетал зубами, осознав, какую ошибку он допустил, сочтя неопытность дона Бернардо в расследовании разбоя более важной, чем его честность и здравомыслие. Вслух кабальеро с видимой беспечностью обронил:

— Сеньоры, можно ли подозревать уважаемого человека в сообщничестве с грабителями, если, будучи тяжелобольным, он допустил небрежность?

Идальго с ним согласился.

— Бесспорно. Если беспорядок возник с началом болезни, то покойного начальника стражи трудно винить в этом.

— Я сверю со старыми записями, — решительно заявил дон Бернардо.

— Стоит ли? — возразил ему сеньор Рамирес. — Потратите время, а ничего, кроме старых грехов покойного, не узнаете.

Пока сеньор дель Соль мрачно размышлял, не предложит ли комендант своему другу должность в Сегилье, его собеседники спохватились:

— Мы увлеклись разговорами о делах и забыли, что собрались целой компанией!

— Разбой тревожит всех сеньоров нашей провинции, — дон Стефано сказал таким тоном, что было не различить — он всерьёз интересуется затронутой темой или проявляет учтивость к старшим знакомым.

Как бы то ни было, идальго предпочёл сменить предмет разговора.

— Всем сеньорам Эспании интересно поговорить о лошадях, особенно дону Фадрике, — сеньор Рамирес приподнял чарку и посмотрел на друга, вынырнувшего из задумчивости.

— Я всю жизнь любил лошадей и собак, но служил во флоте, где нет места ни тем ни другим. Последние три года только ими и занимаюсь. На ярмарке быстро ушли мои тяжеловозы, а верховых придерживаю пока, но в Тагону привёл показать.

Мужчины действительно заинтересовались и выразили желание посмотреть. Дон Фадрике слегка покраснел не то от смущения, не то от удовольствия, вызванного вниманием к делу, которое он любил и успехом которого гордился.

— Одна из моих верховых приучена к дамскому седлу. Идальго любезно разрешил сеньорите Инес показать, на что эта лошадь способна.

— Сеньорита ездит верхом? — был удивлён дон Стефано.

— Во многом благодаря дону Фадрике, — улыбнулся отец девушки. — Я арендовал верховых, чтобы учить детей, но после оспы было мало возможностей.

Мужчины отправились к небольшому недавно построенному в Тагоне ипподрому, на котором продавцы и покупатели могли одни показать, другие как следует разглядеть товар.

Городок действительно расцветал, а ущерб от недавнего налёта наверняка восполнен поступлением от одной только ярмарки. В отличие от Хетафе, здесь располагались особняки богатых людей. Дон Стефано успел разузнать: окрестные земли принадлежат крупным владельцам, а их крестьяне — арендаторы или потомственные вассалы своих сеньоров. Мелких хозяев, вроде Рамиресов, фактически нет, это и сделало Тагону больше городом, чем деревней. B Хетафе дворянские усадьбы отличались от домов богатых крестьян разве что близостью к храму.

Очевидно, в Тагоне был спрос не только на рабочих лошадей, но и на более изысканных животных. На товар капитана Морено собрались посмотреть и торговцы, и несколько молодых кабальеро. Разглядел дон Стефано и сеньорит в костюмах для верховой езды, сопровождаемых матерями или дуэньями. Девицы гордо продефилировали на собственных лошадях, выслушали комплименты и расселись на трибуне. Одни из них были хорошенькими, другие — если польстить или напиться, то недурны, но сеньор дель Соль поймал себя на мысли: прежде всего он обращает внимание на осанку молодых всадниц.

Подобный взгляд никуда не годился — за время обеда кабальеро решил: пытаясь соблазнить Инес, он слишком рискует намеченным браком, поэтому, как ни жаль отказываться от плана взять свеженькую красотку в любовницы, её следует оставить в покое.

Настроение дона Стефано испортилось, от воспоминаний о сеньорите Лусии на душе стало совсем кисло. Оставалось ругать себя — почему дочь коменданта, которую многие находят не только достойной, но и милой девицей, вызывает такую тоску, и надеяться, что, увидев Инес в седле, привередливый кабальеро разочаруется в ней.

Вскоре по приказанию дона Фадрике Морено вывели белую кобылу с дамским седлом. Болтавшие с сеньоритами кабальеро отвлеклись от кокетничавших с ними девиц, прервав разговоры едва ли не на полуслове. Раздались восхищённые ахи. Капитан Морено вышел на манеж, а рядом с ним появилась только что подошедшая в сопровождении какой-то старухи сеньорита Рамирес.

Сейчас Инес никто не принял бы за крестьянку. Покрой костюма для верховой езды куда меньше зависит от капризов дамской моды, чем прочие платья, и если добротно сшит по фигуре, даже неновый, на стройной женщине с хорошей осанкой смотрится по-королевски. Досталось сеньорите материнское платье или идальго именно на этот наряд не пожалел денег, но изящная фигура дочери отставного лейтенанта сразу привлекла взгляды. Инес накормила кобылу кусочком яблока, а отец подсадил девушку в седло и отошёл. Сразу стало понятно — сеньорита держится уверенно и скачет с большим удовольствием. По сигналам дона Фадрике Инес заставила лошадь продемонстрировать все четыре аллюра и взять несколько препятствий. И лошадь, и всадница превзошли самые смелые ожидания, развеяв надежды дона Стефано разочароваться в привлекательности деревенской дворянки. Едва не скрипя зубами, сеньор дель Соль смотрел, как Инес спрыгнула с лошади в объятия отца, поцеловала его, потом вновь покормила требовательно ржавшую верховую, вымыла руки, улыбнулась рассыпавшимся в комплиментах зрителям и вместе с отцом подошла к его друзьям.

Как в тумане дон Стефано смотрел на сияющие глаза, разрумянившиеся щёки, выбившуюся из причёски прядь тёмных волос Инес, проклиная необходимость отступиться от столь лакомого кусочка. Кабальеро хватило выдержки улыбнуться дону Бернардо, бесхитростно восхищавшемуся лошадью и наездницей, и с виду спокойно сказать:

— Прелестное дитя! А за эту кобылу, капитан Морено, даю пятьсот дукатов!

— Не продаётся, — со своей обычной меланхоличностью ответил дон Фадрике, всего минуту назад сосредоточенный на выступлении. — Я оставлю Звёздочку на племя. Через год можем договориться о жеребёнке.

Хотя обычно сеньор дель Соль лошадьми очень интересовался, сегодня ему было не до четвероногих, даже лучших из них. Он предложил купить кобылу, чтобы скрыть интерес к девушке, и не стал торговаться с хозяином великолепной верховой. Впрочем, дон Стефано изменил мнение о капитане Морено, которого поначалу счёл ходячим недоразумением: «Похоже, этот сеньор совсем не беден, даром что носит потёртый камзол. Нужно разузнать о нём у флотских».

Дон Фадрике коснулся губами лба дочери своего друга бережно, как будто она была хрустальной, что выглядело странно в отношении пышущей здоровьем девицы. Дон Бернардо, напротив, запросто расцеловал Инес в обе щёки и показал, какого роста она была при их предыдущей встрече. Младший в компании, дон Стефано был вправе лишь церемонно приложиться к тонким пахнущими травами пальцам девицы и старался не слишком злобно смотреть на топтавшихся рядом молодых кабальеро.

Сеньориты тем временем окружили капитана Морено с просьбами позволить им прокатиться на великолепной Звёздочке. Без воодушевления смотревший на происходящее дон Стефано размышлял: «Девчонки ему строят глазки, чёрт побери, не только ради прогулки на лошади. Определённо с одобрения мамаш, или кто там с ними пришёл, кокетничают, несмотря на видавший виды костюм капитана. Если невзрачный немолодой человек пользуется подобным вниманием, значит, он хорошо обеспечен, по местным меркам — богат».

Не выдержав напора представительниц прекрасного пола, дон Фадрике горько вздохнул и оговорил очерёдность и подходящий аллюр для каждой девицы, а дон Стефано был поражён точностью, с которой капитан определил их способности: «Кто купится на рассеянность этого капитана, может потом пребольно поплатиться за легковерность».

Ни одна из наездниц, прокатившихся на Звёздочке после Инес, не вызвала и половины того же восхищения. Мать одетой богаче других сеньориты, украшенная ожерельем с крупными камнями и надутая важностью дама, нарочито громко заявила:

— Превосходный повод выставить себя напоказ для тех, кто не бывает в свете! Выставка лошади и…

Дама высокомерно посмотрела на Инес, которая не растерялась и воскликнула:

— Выставка сбруи, донья Белиса! — едва отзвенел жизнерадостный голос, Инес присела в учтивом поклоне.

Усы помогли собравшимся кабальеро сохранить если не серьёзное, то хотя бы сложное выражение лица, а сеньориты откровенно смеялись, за исключением богато одетой дочери дамы с ожерельем, которой ничего не оставалось, кроме как выше задрать нос.

Звуки задорного голоса стихли, а дон Стефано стоял, сжимая эфес шпаги, то ли сдерживая вспыхнувший в теле огонь, то ли желая проткнуть негодяев, глазевших на сеньориту Рамирес кто с восторгом, кто не скрывая страсти, кто с нежностью.

Благие намерения отказаться от деревенской дворянки рассыпались прахом. Инес с этой минуты разбойник стал считать своей собственностью, которую он никому не собирался уступать, хотя не решил ещё, как половчее ею распорядиться.

14. Как избавиться от соперников

Воспользовавшись суматохой, разбойник тихо приказал слуге выяснить имена молодых кабальеро, посмевших добиваться внимания дочери идальго, и собрать о них какие получится сведения. Дон Стефано вынужден был признать — отставной лейтенант нашёл благопристойный способ ввести дочь в круг равных ей по происхождению дворян, не тратясь на дорогие наряды. Разумеется, молодые сеньоры, как бы сильно они ни были очарованы красотой блестящей наездницы, через какое-то время отойдут от первого впечатления и задумаются о существенном, то есть о приданом, но среди них может оказаться и человек, готовый пренебречь денежными соображениями.

Дон Стефано чувствовал, что сам чуть не стал таким человеком, но урон, нанесённый его здравомыслию, оказался не настолько силён. Пока кабальеро тихонько наблюдал за потенциальными соперниками, прикидывая, кто из них лишь мимолётно отвлёкся от своего предмета серьёзных ухаживаний, а кто увлечён и перейдёт к действиям — честным или же нет.

Идальго разрешил дочери посмотреть ярмарочные представления в компании той же старухи, разряженной на крестьянский манер пышногрудой девчонки, а за ними, неуклюже поклонившись отставному лейтенанту, отправился деревенский детина, простоватый, зато здоровенный.

Один из молодых кабальеро, смазливый и хорошо одетый, увязался за девушками на некотором отдалении, но куда больше дона Стефано обеспокоил другой, решивший представиться отцу сеньориты Инес и напомнить о давнем знакомстве с ним собственного отца. Идальго приветливо поговорил с возможным поклонником дочери, просил передать отцу почтение, затем юноша, всего-навсего прапорщик, удалился, а пожилые сеньоры отправились посмотреть других лошадей дона Фадрике.

В голове дона Стефано уже созрел план избавления от всех наметившихся поклонников сеньориты Инес разом. В Тагоне он, готовясь к налёту, затем желая проследить за аферой со льном, оставил своих соглядатаев, а теперь решил привлечь их к личным делам. Самому расторопному велел разыскать хозяйку местного борделя, вручить ей несколько золотых и устроить встречу с ней в храме таким образом, чтобы женщина не увидела дона Стефано. Понимающую ухмылку негодяя пришлось оставить без внимания.

Отдав распоряжения, кабальеро присоединился к своим почтенным знакомым, благо у него имелся благовидный предлог по-прежнему держаться их общества — лошади. Подойдя ближе, разбойник услышал, что разговор перешёл на тагонский лён. Дон Бернардо спросил, что об этом думает его друг, а идальго ответил:

— Я уже не в том возрасте, когда играют мыльными пузырями.

— Вот как? — почтенный комендант огорчился. — Я радовался, что субсидии от казны направлены на благое дело.

— Вспомните историю ландрийских тюльпанов. Вся страна в те годы сходила с ума, сколько людей последнее отдали за цветочные луковицы, а потом пошли по миру!

— Идальго, тюльпаны всяко ведь блажь. А тут — лён!

— Тюльпаны в Ландрии, по крайней мере, растут, а лён в Эспании — не поверю, пока не увижу.

Дон Бернардо задумался.

— Пожалуй, это можно устроить.

Чертыхнувшийся про себя дон Стефано счёл нужным вмешаться в беседу:

— Разве участки и прядильни не проверяют королевские инспекторы, как обычно при выделении средств из казны?

— Хотел бы надеяться, что инспекторы не профаны, — буркнул идальго. — Я ещё мог бы представить пробное выращивание льна, но не в таком количестве, под которое выписывают бумаги на долю в доходах.

— Вы не советуете их покупать? — мимоходом осведомился капитан Фадрике Морено.

— Отчего же? Если у вас есть деньги, которые не жаль потерять, то рискните — вдруг успеете продать документы прежде, чем пузырь лопнет.

— Умеете вы воодушевить, идальго, — слабо усмехнулся меланхоличный капитан.

— Надеюсь, вы, дон Стефано, не впутались в эту затею, и вас в Тагону привели другие дела, — разговор о льне, похоже, надоел сеньору Рамиресу.

— Я имел честь выполнить поручение губернатора и проводил бывшего следователя инквизиции Сегильи от границ нашей провинции почти до столицы. В Tагону завернул на обратном пути посмотреть тяжеловозов.

— Вы уже знаете, кого назначили новым следователем? — оживился дон Бернардо. — Дона Себастьяна де Суэда, младшего сына барона.

— Неужели? — идальго казался очень удивлённым. — Не думал, что кто-либо из де Суэда пойдёт на службу в инквизицию.

— Едва ли кто посмеет сказать, что служба в святом суде порочит честь дворянина, — колко ввернул дон Стефано.

— Трудно представить, что из этого выйдет, — честная, будто вырубленная топором, физиономия дона Бернардо застыла. — Надеюсь, сын дона Эстебана будет более осторожен с обвинениями в колдовстве, чем его предшественник. Я уверен, что две сожжённые полгода назад женщины были ни в чём не повинны.

— Помню, — угрюмо откликнулся идальго. — В то же время моя тёща получила известие о гибели сына в колониях. Я хотел отправить Инес в Сегилью, побыть с бабушкой хотя бы несколько месяцев, но тёща решительно воспротивилась.

— Его светлость был очень расположен к сеньору Франсиско и огорчён его отъездом, хотя принципы святого суда неизменны и едва ли дон Себастьян преподнесёт сюрпризы, — разбойник состроил самое благонамеренное выражение лица.

Ответом ему стал беззаботный смех идальго и улыбка дона Бернардо. Кажется, улыбнулся даже витающий в облаках или мыслях о своих лошадях дон Фадрике.

— Де Суэда на всю Эспанию славятся эскападами, так что озабоченность губернатора неудивительна. Бьюсь об заклад, дон Себастьян, как сын своего отца, устроит что-нибудь, чего никто не будет от него ожидать.

Разбойник насторожился:

— Какие выходки могут быть при расследовании колдовства?

Идальго ответил стой же беспечностью:

— Колдовства, ереси и измены. История тагонского льна — сущая ересь, может, дон Себастьян ею займётся?

— Вы серьёзно? — позабыв подобающие высокородному дворянину манеры, дон Стефано вытаращил глаза.

— Почему бы и нет? Боюсь, людей здесь облапошивают похлеще, чем с поддельными реликвиями на ярмарках…

При всей несуразности слова сеньора Рамиреса сильно обеспокоили разбойника. Он уже чувствовал — пора сворачивать дело, ограничившись полученными доходами, но трудно остановиться, когда золотые горы мнились всё выше и выше. Шутливые слова пожилого дворянина дон Стефано решил счесть знаком судьбы и ликвидировать предприятие как можно скорее, поэтому мысленно поблагодарил собеседника.

А тот продолжал:

— …Мы должны засветло вернуться в Хетафе, нам скоро пора прощаться.

— Так жаль! — воскликнул искренне огорчённый дон Бернардо. — Быть может, вы с дочерью хоть на день задержитесь в Тагоне?

— Я не могу оставить односельчан, тем более после недавних нападений. У нас несколько ружей, но слаженности у крестьян никакой.

— Вы будете сопротивляться разбойникам? Но ведь с вами сеньорита Инес! — был поражён дон Стефано.

— Тем более буду, — твёрдо ответил идальго. — В прошлый раз грабители вели себя сдержанно, а в следующий могут от безнаказанности распоясаться. Впрочем… — отставной лейтенант улыбнулся: — у них в Тагоне наверняка есть соглядатаи, и они выбирали самые богатые и хуже защищённые группы. А мы выручку почти всю потратили на инструменты и новые семена. Попробуем выращивать полбу, она устойчивей к засухе, но уж, конечно, не лён.

— Я сегодня отправлю с вашими крестьянами двух стражников, а завтра сам со своими людьми провожу вас с дочерью. Не возражайте, идальго, прошу вас. Мы не виделись столько лет, я всё равно хотел навестить вас. Поужинаем вместе, поговорим.

Сеньор Рамирес заколебался.

— Моя родственница будет рада, если мы у неё побудем немного подольше. Всё-таки…

— Вот и отлично! — просиял комендант. — Не желаю слушать ни слова против!

— А я, — встрял дон Стефано, — охотно угощу всех вас, сеньоры, в таверне, как младший в нашей компании.

— Что ж… я как чувствовал, что нужно придержать бочонок молодого вина из Хетафе.

Дон Бернардо успел рассказать своему другу, что дон Стефано ухаживает за его дочерью, поэтому идальго перестал беспокоиться из-за возможных нечестных намерений кабальеро в отношении Инес и не отменил заранее условленное с доном Фадрике выступление девушки на ипподроме. Сейчас отец Инес не видел ничего дурного в любезности сына своего давно умершего сослуживца. Сеньоры договорились встретиться через два часа в таверне и разошлись каждый по своему делу.

***

Главной заботой дона Стефано стала встреча с местной сводней, заправлявшей борделем. По его распоряжению слуга усадил женщину на дальней скамейке в храме и велел ей не оборачиваться. В суматохе ярмарки непотребной женщине было возможно остаться неузнанной, одевшись вдовой и набросив на лицо покрывало.

Никто не обратил внимания ни на якобы молящуюся пожилую сеньору, ни на кабальеро, преклонившего колени недалеко от неё.

Дон Стефано, делая вид, что читает молитву, тихо заговорил:

— Из-за ярмарки у вас посетителей больше обычного. Мне нужно, чтобы вы любыми путями завлекли… — дон Стефано назвал имена кабальеро, на ипподроме заглядывавшихся на Инес, — а затем устроили облаву на ваше заведение, чтобы к утру весь город знал, где эти сеньоры провели ночь.

— Но… среди них есть скромные молодые сеньоры… Прапорщик…

Кабальеро нетерпеливо прервал её:

— Я сказал — любыми путями! Хоть опоите, хоть сонного зелья пусть им подсыплют за ужином, хоть позовите на помощь, ваши люди их оглушат, а потом к вам притащат. Придумайте способ, люди вашего ремесла изобретательны. Плачу пятьдесят золотых сейчас, пятьдесят, когда исполните, что я сказал.

Деньги превышали выручку борделя за несколько ярмарок, но сводня потребовала:

— Двести! Сто и сто.

— Хорошо, — раздражённо бросил ей дон Стефано, не видя смысла тратить время на торг.

15. Молодое вино

Вечером четверо мужчин собрались в той же таверне, где пообедали. Заказав ужин, сеньоры решили для начала отведать вина из Хетафе. Дон Стефано, по своему обыкновению, тайно распорядился подавать ему разбавленное — слуги в тавернах, если им хорошо заплатить, проявляют ловкость не хуже фокусников. Однако идальго помешал его плану.

— Сегодня, друзья, буду у нас виночерпием! За встречу мы уже пили, теперь тост за наших близких.

Осторожно глотнув, дон Стефано нашёл вино превосходным и довольно лёгким. Он хотя знал о коварстве молодого вина, но подумал — вино из Хетафе, даже неразбавленное, не заставит его потерять голову.

Дон Бернардо, осушив свой бокал, довольно цокнул языком.

— Отличное вино! В прошлый раз вы угощали меня выдержанным. Прошло десять лет, а я помню!

— Вы приезжали с семьёй, наши мальчишки удрали в горы и вернулись утром. Бедная донья Клариса ужасно переволновалась.

— Сеньоре Тересе пришлось её успокаивать, хотя у самой сердце было наверняка не на месте.

В разговор вступил дон Фадрике:

— Помню, Алонсо, как отец меня выдрал после нашей с тобой такой же проделки.

— Мой меня за то, что забыл, какой у тебя строгий отец, — друзья наедине были на «ты» и расслабились за вином, затем идальго обратился к дону Бернардо. — Жена, когда вы приехали, беспокоилась, что донья Клариса успела привыкнуть к удобствам городской жизни.

Красный от вина комендант расплылся в улыбке:

— Супруга была только рада вспомнить походное время, я больше за дочь переживал — она к тринадцати годам стала настоящей барышней.

— А пришлось её вместе с Инес снимать с вишни! — расхохотался идальго. — До чего обе перемазались вишнёвым соком!

Мужчины спохватились и глянули на дона Стефано, слушавшего с блаженной улыбкой. Чуть раньше кабальеро казалось: его разум сохранил полную ясность, хотя уверенность в твёрдости ног поколебалась. Сейчас сеньора посетило чарующее видение: как наяву тридцатипятилетний мужчина представил Инес (разумеется, не ребёнком), сидящую на дереве, спелую, как сладкая вишня, и болтающую ногами. Воображаемый ветер приподнял подол простой юбки, облегающая бёдра ткань трепеталась. Дон Стефано резко втянул носом воздух, и тут его будто бритвой полоснул быстрый взгляд обычно рассеянного дона Фадрике. Лёгкий хмель на миг отпустил кабальеро, но меланхоличный капитан отвёл глаза и, вновь приняв отрешённый вид, поднял бокал:

— За достойнейших дам!

— За прекрасных сеньорит и сеньор! — подхватил дон Стефано, решивший, что острый взгляд странного господина ему почудился.

Мужчины осушили очередные чарки вина, затем идальго объявил:

— Донья Клариса — замечательная женщина! Долгих ей лет!

Дон Бернардо был очень доволен, но взгрустнул, не имея возможности ответить тостом за здоровье сеньоры Тересы. Комендант был благодарен господу и родне за свою почтеннейшую супругу, никогда даже в мыслях не изменял ей, но, глядя на прекрасную жену друга, думал: «Хорошо, что на свете есть женщины, сочетающие обворожительную красоту и добрый нрав с преданной любовью к своему мужу».

Сосредоточившись и решив, что способен уверенно ворочать языком, дон Стефано предложил тост за семейное счастье. Пожилые сеньоры охотно его поддержали. Разговор перешёл на пути, которыми можно достичь согласия и честности между супругами. Первым доверительно рассказал дон Бернардо:

— У нас с моей доньей Кларисой простая история: нас сосватали, и вот уже больше четверти века живём душа в душу.

— У нас с Тереситой ещё проще: встретились, с первого взгляда полюбили друг друга, через три месяца обвенчались. Я если о чём и жалею, так что потерял целых три месяца!

— А я женился на деньгах, — отрешённо пробормотал дон Фадрике, глядя в никуда. — Жаль, что небо не послало нам детей, но огорчила меня супруга только однажды — когда умерла.

Дон Стефано сидел, пригорюнившись — давно поставленная им задача найти жену, которая сделает его дом и приятным, и уважаемым, по-прежнему не имела решения. Вид у кабальеро был растерянным и обиженным на судьбу, дразнившую множеством способов составить с виду удачную партию, любой из которых мог обмануть ожидания. Озабоченность единственного в компании неимеющего опыта супружеской жизни мужчины не укрылась от идальго, подлившего всем вина:

— От наших советов по поиску семейного благополучия вам, дон Стефано, проку не будет, а вот выпьем за ваше будущее счастье с достойной супругой мы с большим удовольствием.

Сеньор дель Соль встал, хотел поднять бокал, но пошатнулся, вынужденно схватился за стол и помотал головой. Его собутыльники сумели сдержать улыбки и подождали, пока их младший приятель восстановил равновесие и упрямо произнёс:

— Благодарю, почтеннейшие сеньоры! — дон Стефано сел, вернее, плюхнулся на свой стул.

Компания почти закончила ужин, темнело, в бочонке виднелось дно, мужчины скоро бы разошлись. Вдруг послышался шум, и в таверну ввалился присматривавший за девушками из Хетафе здоровяк, держащий за шиворот щуплого молодчика с бегающими глазами. Вслед за ним, обнимая пышногрудую, замотанную в мантилью и плачущую односельчанку, вошла Инес.

— Папа, этот негодяй напал на Касильду и… — девушка глянула на прислушавшегося хозяина таверны, подошла ближе к сеньорам и тихим голосом очень серьёзно рассказала: — разрезал ей шнуровку на груди. Представление закончилось в сумерки, мы собрались к тёте Леонарде, как вдруг… Если бы не Педро…

Инес с благодарностью посмотрела на польщённого до кисельного состояния парня, простодушно ответившего:

— Вы, сеньорита, ему так ловко подставили ножку…

Дон Стефано взъярился на то, что деревенщина смеет говорить о ножках очаровательной юной дворянки, но выразить возмущение не успел — в таверну вломились двое стражников, которым идальго коротко приказал:

— Всыпьте этому негодяю десяток плетей, чтоб три дня сесть не мог и подумал о своём поведении. В Хетафе о подобных шуточках давно позабыли, а в Тагоне взялись.

— Ваша милость, — захныкал молодчик. — Я не знал, что девчонка идёт с вашей дочерью, я бы никогда не оскорбил сеньориту!

— Ещё пять горячих за эти слова! Может, запомнишь, что честных девушек, даже простых, нельзя трогать, а грубые шутки забудешь! Или тебя за нападение с ножом сдать под суд?

Горе-шутник посерел, а стражники потащили мерзавца на задний двор. Велев парню и всё ещё всхлипывавшей Касильде подождать, сеньор Рамирес позвал дочь за стол и налил ей немного вина, разбавив его водой, а своим друзьям и дону Стефано объяснил:

— Молодые дурни устраивают иногда совершенно свинские штуки. Один заведётся изобретательный негодяй, верховодит другими, а они идут за ним, как бараны за козлом. Так ведь и до настоящих злодейств рукой подать! Скажу алькальду Тагоны, чтобы присмотрел за местными бузотёрами. Жаль, что вечер неприятно закончился, мы хорошо посидели.

Сеньоры встали, чтобы разойтись, но тут появился пожилой господин в строгом дорогом камзоле. Дон Стефано узнал местного алькальда, обычно державшегося с подобающей своему положению важностью, а сейчас очень сердитого.

Как правило, на подобные должности назначали или избирали дворян, но те не занимались развитием ремёсел и торговли, и потому в бурно растущей Тагоне этот пост позволили занять деятельному торговцу.

— Сеньор Рамирес! — нахмурившись и встопорщив ухоженные усы, провозгласил вошедший сеньор. — По какому праву вы назначили наказание пойманному преступнику?

— Не придирайтесь, сеньор Энрикес. Дело лучше разрешить сразу, не то опозорите разбирательством ни в чём не повинную девушку.

— Вы уверены, что эта ваша…

— Вот поэтому и назначил! — возвысил голос идальго. — Как будто вы сами не знаете: если бедняжку потащат в суд, она сраму не оберётся. Ваше дело — выяснить, сам ли мерзавец напал или его кто-то подговорил. После порки парень будет покладистей.

Сеньор дель Соль пьяно кивнул. В его деревнях такое случалось, и потом крестьяне, падкие на дармовые развлечения, судили-рядили, точно ли девка ни в чём не повинна или поплатилась за верчение задницей. Легче отделывались крестьянки, за которых заступались отец или братья, а некоторым приходилось покидать родное селение, и порой они попадали прямиком в бордель. Подобными случаями пользовались агенты сегильских своден, подговаривавшие деревенских парней и сплетниц опозорить намеченную красотку. Дон Стефано иногда применял этот способ, если присмотренная им девчонка оказывалась неуступчива.

Алькальд тем временем возразил:

— Тогда надо было пригрозить поркой!

— Если негодяй не сам спьяну додумался до своей выходки, то подельников он боится больше, чем стражи. Отпустить его без наказания, а потом взяться за других — верный знак, что он своих выдал. Пусть лучше получит, что ему причитается, и затаит обиду на тех, кто подначил его. Тогда парня легче будет разговорить. Только, думаю, он не простак, хорошо, если не нанят тагонской сводней. Потрясите её заодно.

— Благодарю за ценнейшие указания, как бы я без них обошёлся! — ответил сеньор Энрикес с нескрываемой насмешкой. — Жаль, Хетафе ваше остроумие не помогает.

Идальго ничуть не смутился.

— Ну хоть Тагоне поможет! — а потом примирительно добавил: — Что зря препираться? Вы много сделали для своего города, это нельзя не признать.

Польщённый сеньор сбавил тон, но ещё спорил:

— Ваше самоуправство недопустимо! Я бы, положим, закрыл глаза — вы в наших краях очень уважаемый человек, но сейчас в Тагоне находится начальник сегильской стражи, никакое нарушение порядка…

— Я согласен с моим другом, — пробасил не замеченный взволнованным покушением на свои полномочия алькальдом дон Бернардо и протёр покрасневшую шею платком.

На миг потеряв дар речи, алькальд забормотал невразумительные извинения, а идальго положил руку на его плечо:

— Бросьте, сеньор Энрикес. Лучше выпейте с нами, в бочонке осталось как раз по чарке на каждого.

— Ваше вино? — полюбопытствовал алькальд.

— Да, из Хетафе. Садитесь.

Стараясь не выдать, как он доволен оказанной ему честью, назначенный на высокий для его происхождения пост торговец сел, важно выпил вместе с дворянами, к которым вынужден был присоединиться недовольный фамильярностью с простолюдином дон Стефано, и шепнул идальго:

— Вы подумали о моём предложении?

— Я вам ответил.

— Вы — самый упрямый человек, с кем я знаком, — проворчал пожилой алькальд.

Что бы это ни значило, для сеньора дель Соль, находившегося в не помешавшем его слуху состоянии между бодрствованием и пьяным сном, хватило впечатлений на этот день. Незамутнённые коварным вином остатки здравомыслия удерживали дона Стефано от слишком пристального разглядывания Инес, но он отметил: девушка стала совсем взрослой, притягательной до умопомрачения.

Попрощавшись с компанией, кабальеро отправился в свою комнату. Когда сознание мужчины уплывало в страну снов, ему привиделась сеньорита Лусия, сидящая за расходными книгами, и сеньорита Инес, нежно гладящая его по щеке. Дон Стефано раскрыл объятия навстречу сладостному видению и уснул, обнимая подушку.

16. Чудище

Поутру дон Стефано был хмур, но голова не болела. Если не считать подозрений в том, что идальго нарочно подпоил его в расчёте что-то выведать из пьяной болтовни, то кабальеро чувствовал себя превосходно. Вино из Хетафе, при всём коварстве, оказалось отменным, вот, кстати, и повод ещё раз навестить сеньора Рамиреса — наверняка выдержанное вино из его запасов достойно внимания, можно договориться о покупке.

Нужно было ещё узнать, удалось ли сводне заманить в бордель заглядывавшихся на Инес молодых сеньоров и устроить скандал, но по этому поводу даже не потребовалось звать слугу. За завтраком дон Стефано столкнулся с рассерженным комендантом и смущённым алькальдом сеньором Энрикесом.

— Подумать только, такие приличные господа! — сокрушался алькальд. — Что их понесло к непотребным девкам?

— Ярмарка, напились, — снисходительно промурлыкал дон Стефано. — Молодость, молодость… Через несколько лет остепенятся.

— Какого чёрта вы, сеньор Энрикес, приказали устроить облаву в борделе? — требовательно вопросил дон Бернардо. — Понимаю, за подобными заведениями нужен присмотр, но во время ярмарки неужели у вас нет других забот?

— Я не приказывал! — закричал алькальд. — Для меня эта нелепая история не меньший сюрприз, чем для вас! С утра огорошили… Мои бездельники распустились, должно быть, повздорили со сводней или с гулящей девкой и решили на ярмарке им торговлю испортить!

Дон Стефано степенно кивал с видом полнейшей невинности. Предположение алькальда звучало правдоподобно. С другой стороны, взбешённый сеньор Энрикес мог слишком рьяно взяться за расследование скандала.

— Сеньоры, стоит ли придавать значение пустяковому происшествию? Несколько молодых людей заглянули к гулящим девкам. Надеюсь, женатых среди них не оказалось?

— Как бы не так! Попались двое женатых, монах и четверо холостых, один из которых помолвлен.

— Подумать только! — возвёл глаза к потолку сеньор дель Соль. — Помолвка, наверное, расстроится, но к остальным холостякам не стоит быть слишком строгими.

— Один из них — избалованный молокосос, отец которого устал откупаться от пострадавших из-за его проделок, другой… Вот тут я действительно удивлён. Прапорщик Сальгари ненадолго приехал навестить родню и произвёл впечатление сдержанного и добропорядочного человека, несмотря на молодость.

— Пустое, неженатый офицер в отпуске, — дон Стефано притворился, что только что вспомнил. — Не он ли на ипподроме представился сеньору Рамиресу?

— Он, — коротко ответил нахмурившийся дон Бернардо. — Признаться, не ожидал, что мальчишка в тот же вечер отправится к гулящим девкам.

Втайне довольный кабальеро сделал вид, что подавил зевок, не интересуясь происшествием, и выглянул в окно.

— Идальго уже собрался в Хетафе, идёт рядом с повозкой, в которой устроилась сеньорита.

— Я провожу их, как обещал, — комендант отряхнулся от неприятных мыслей. — Потом прямо в Сегилью — возвращаться в Тагону не стану.

— Нам по пути. Я в дальнем родстве с владельцем соседнего с Хетафе имения, доном Хосе де Вега — воспользуюсь случаем его навестить.

Степень родства сеньора дель Соль с землевладельцем, перекрывшим Хетафе воду, в деревнях называлась «нашему забору двоюродный плетень«. Достаточный ли это повод нанести визит — каждый дворянин решал на своё усмотрение. Заметив недоверчивый взгляд дона Бернардо, его возможный зять невозмутимо добавил:

— Вы, как я понял, весь путь из Сегильи проделали верхом — это чертовски утомительно. Моя карета будет завтра с утра ждать у развилки, где заканчивается дурная дорога из Хетафе. Я собираюсь переночевать в таверне, до развилки доберусь верхом. Сочту за честь, если вы позволите мне проводить вас до Сегильи в моём экипаже.

Комендант вздохнул. Он действительно устал за время поездки, которая легко далась бы ему в молодые годы. Предложение большую часть обратной дороги проделать в карете звучало заманчиво, а причин отказать пожилой офицер не нашёл.

B Хетафе сеньор Рамирес с дочерью, его не уехавшие накануне односельчане, дон Бернардо и дон Стефано отправились вместе. Подъехав к селению, сеньор дель Соль до вечера распрощался со своими знакомыми и направился навестить родню, размышляя дорогой, удобнее назваться родственником самого дона Хосе или его покойной супруги. В Сегилье кабальеро узнал, что сеньора де Вега была гораздо знатнее мужа, и решил назваться её родственником.

Ворота, двор и входная дверь производили унылое впечатление, хотя когда-то сделаны были на совесть. Открывший слуга — старый и подслеповатый — равнодушно выслушал имя дона Стефано, шаркая, отправился с докладом сеньору, и только через полчаса пригласил визитёра подняться в гостиную. Вид внутреннего убранства подтвердил первое впечатление: хотя хозяин был когда-то богат, теперь его средств не хватало даже на приличное содержание родового гнезда. Впрочем, увидев дона Хосе, сеньор дель Соль еле сдержал восклицание и позабыл о состоянии дома.

Хозяин медленно поднялся навстречу визитёру и обратил к нему изрытое оспой лицо. Болезнь не только изуродовала его, но и ослепила на один глаз. Кивнув в ответ на приветствие, дон Хосе недоверчиво переспросил:

— В каком, говорите, родстве вы с моей покойной доньей Фенисой? Графам — все набиваются в родственники, вы из таких?

— При всём почтении, сеньор, я не посмел бы отнимать ваше время… — решил заболтать вопрос дон Стефано, но был прерван.

— Бросьте, — хмыкнул хозяин. — Чего-чего, а времени у меня вдоволь. Садитесь, раз пришли, мне плевать, в каком мы родстве, — и крикнул слуге: — вина!

— В Хетафе вино превосходное.

— Вас уже угостил наш идальго? Лоза осталась на малой части прежних участков, остальные засохли. Идальго упорствует, что-то придумывает из года в год, а только скоро конец пятилетней королевской милости, и сомневаюсь, что её продлят. Рамирес всякий раз что-нибудь намудрит, но его удача небесконечна. И останется отставной лейтенант со своим упрямством и дочерью-бесприданницей. Его сеньорита — единственное, что есть сейчас ценного в нашем богом забытом Хетафе. Ведь вы её видели?

— Я имел честь быть представлен обоим.

— Поэтому крутитесь в нашем селении?

— Я с уважением отношусь к офицеру, служившему вместе с моим отцом, — дон Стефано умел принимать праведный вид.

Смех дона Хосе де Вега был похож на карканье.

— Вам не провести даже младенца! У меня только один глаз, а у идальго — два, и оба отлично видят, что не мешает его ослиному упрямству. Ради дочки хоть бы взялся за ум. Я подожду.

— Чего? Сеньор Рамирес сказал, что вы перекрыли воду. Рассчитываете через год получить земли Хетафе?

— Может быть… Только у меня уже нет даже двух тысяч дукатов, за эти пять лет испарилось, что было.

— Почему такая сумма?

Дон Хосе спохватился, что откровенничает с посторонним, потом залпом выпил вина, махнул рукой и, ссутулившись, проговорил:

— Примерно две тысячи Рамирес дал в долг нашим односельчанам, чтобы уплатить налоги год эпидемии, до получения скидки. Иначе откупщики костьми бы легли, чтобы землю отнять, никакое прошение не помогло бы. У Рамиреса все расписки. Если эти деньги не выплатить, земли не получить — они в залоге, даже королевская казна земли крестьян Хетафе не сможет отнять без компенсации кредитору. Так мы, два барана, и держим друг друга. Я предлагал ему решить дело, а он ни в какую!..

Новости дона Стефано ошеломили, он даже не подозревал о подобном нюансе. Дон Хосе, выпив ещё, убитым голосом говорил, наставив единственный видящий глаз на камин. Хозяин дома, казалось, впал в полузабытье и монотонно твердил, не чувствуя времени, лишь бы его хоть кто-нибудь слушал.

— …Я говорил ему, говорил: отдай дочь за моего сына — поладим. Но мой сын ему был нехорош.

— Ваш сын тоже переболел оспой? — как само собой разумеющееся пробормотал гость, тяготившийся разговором, но полный решимости узнать всё, что можно.

— Нет… он был в Сегилье, гостил у родни, застрял до последнего года, деньги промотал, а ума на них не купил. Набрался там чванства, заносчив стал, как его покойная мать. Явился несколько месяцев назад — думал у отца денег взять, а уже нечего.

Дон Стефано перестал вообще что-либо понимать в этом деле.

— Если вам нужны деньги, зачем женить сына на бесприданнице?

Гримаса на лице дона Хосе, наверное, означала улыбку. Изуродованный мужчина перевёл на гостя единственный глаз.

— Думаете, приданое — это всегда монеты, сколько там тысяч? А если, с одной стороны, в былые годы благодатные земли, которые у идальго в залоге, с другой — моя вода, вместе сложить, то будет побольше, чем несчастные две тысячи этих расписок и тысяч семь, что сейчас стоит моё имение.

— Оно отчуждаемо? — быстро спросил кабальеро.

— Если не будет наследника… — упавшим голосом произнёс хозяин, потом спохватился. — Вам на что? Хотите купить? Не отдам!

— Всё ещё думаете об этой свадьбе? — дон Стефано надеялся, что его голос не выдаст обеспокоенность, но опасения оказались напрасны.

Дон Хосе уронил голову на руки:

— Нет у меня больше сына… Даже такого глупого самонадеянного мальчишки, какой у меня был, и того нет.

— Понимаю, сеньор, вам тяжело говорить…

— Вам наплевать… — хозяин был уже сильно пьян и продолжил. — Я твердил ему: ухаживай, сватайся, дворянка ведь и красавица — вся Сегилья завидовать будет. Он упёрся — мелкие идальго всё равно что крестьяне, много чести девчонке, если графский родственник возьмёт её хотя бы в любовницы. Похитить решил. Я, тоже дурак, думал — пусть похищает, заставлю жениться, идальго деваться некуда будет.

— И что? — заинтересованный гость подался вперёд.

— Даже этого болван не сумел! Деревенских из нашего Хетафе для такого дела вздумал нанять, они его выдали, позволили взять с поличным, когда он ломился к Рамиресам в дом, думая, что там сеньорита одна! А идальго… — горе-отец запнулся, покосился на гостя, потом будто забыл о его существовании и прошептал: — Выпорол его.

— Выпорол? Сам? Дворянина?

— Ну да, вожжами! Мой щенок скулил потом: порол, говорил «Ума у тебя не больше, чем у сосунка, вот и поучу, раз отец упустил». Потом прибавил, что его позор несколько человек из крестьян видели, так что если мой сын ещё какие-нибудь глупости учудит, знать о порке будут даже в Сегилье.

— Остроумно… — гость отхлебнул из своего бокала. — Ваш сын уехал в город?

— Не доехал… Расшибся насмерть. Пил всё время, что после порки был у меня, пьяный на коня сел. Я зол был, кричал на него, думал — поживёт дома недельку-другую, там придумаю что-нибудь, а он рванул и…

Продолжать было бессмысленно. Дон Стефано решил было, что получил все возможные сведения, но для приличия, даром что соблюдать их сейчас не имело резона, сидел и допивал своё вино.

— Соболезную вам, сеньор, — учтиво произнёс гость.

— Вам наплевать! — закричал дон Хосе. — Услышали историю, потом разболтаете, посмеётесь.

— Помилосердствуйте, разве я стану трепать имя родни, пусть и дальней! Может быть, если у вас не осталось наследника, вы продадите своё имение? — вкрадчиво поинтересовался дон Стефано.

— Вам, что ли? — единственный глаз дона Хосе загорелся. — Нет… Я, может, женюсь ещё.

— На ком? — ошеломлённый кабальеро забыл о приличиях.

— А вот хоть бы и на дочке идальго.

— А… Вы? — в кои-то веки сеньор дель Соль не нашёл что сказать.

— Почему нет? Кто на ней женится, на бесприданнице? В любовницы взять — кто угодно, сами, небось, облизываетесь, а в жёны…

«Вот чудище», — кабальеро сумел не выбраниться вслух, но не удержался от колкости:

— Вы хотите отомстить отцу сеньориты?

Взгляд несчастного человека потух, он опустил голову:

— Нет… Пусть она мне только ребёнка родит. Я не стану её обижать.

Дон Стефано был счастлив выбраться из этого дома. За воротами он дёрнул себя за ухо, пощипал усы, потёр подбородок, сдвинул шляпу слегка набекрень и пробормотал:

— Милое местечко это Хетафе.

17. Первый шаг

Вновь кабальеро навестил скромный дом сослуживца своего отца. После посещения дона Хосе жилище отставного лейтенанта казалось полным воздуха, света и радости. Зайдя во двор, дон Стефано услышал голоса старых друзей, за шахматами обсуждавших былое. Сеньорита сидела рядом, поглядывая то на доску, то в лежащую на коленях книгу. Пожилые офицеры приветствовали гостя, привстав, а Инес вновь позволила полюбоваться её поклоном. Кланяясь в ответ, дон Стефано надеялся скрыть, как заблестели его глаза, и обратился к почтенным сеньорам:

— Как ваша игра?

— Потихоньку. Больше вспоминаем прежние годы. Вы, дон Стефано, любите шахматы? — ответил хозяин.

— Весьма и, смею сказать, играю неплохо.

Дон Бернардо благодушно подтвердил:

— Губернатор часто приглашает кабальеро к себе поиграть, а его светлость не меньший ценитель шахмат, чем драгоценных безделушек.

— Даже в Тагоне наслышаны об увлечении герцога ювелирными изделиями, — усмехнулся сеньор Рамирес. — Столичным модницам до него далеко.

Прозвучало не слишком почтительно, и дон Стефано поспешил вернуть разговор к шахматам.

— Вы, идальго, поклонник благородной игры?

— Был когда-то, сейчас случай представляется редко. Вы меня очень обяжете, если сыграете со мной.

— Охотно.

Вскоре стало понятно — отставной лейтенант помнит шахматное искусство, но без длительной практики только третью партию с опытным игроком сумел свести к ничьей, а четвёртую выиграл и улыбнулся:

— Благодарю, дон Стефано, хотя подозреваю, напоследок вы поддались.

— Что вы, сеньор! — с честными глазами соврал ему гость.

Вся компания засмеялась. Дон Стефано боялся, что выдаст перед желаемым тестем подлинные намерения касательно сеньориты Инес. С другой стороны, если получится обмануть дона Бернардо, то комендант преисполнится уверенности: мужчина, устоявший перед очарованием юной красавицы, станет надёжным мужем для всего-навсего милой сеньориты Лусии. Кажется, задуманное получалось — отец прекрасной девицы выглядел беззаботным, отец недурнушки со связями и приданым — довольным. Дон Стефано не был бы сам собой, если бы не повысил ставки в игре, решив первый шаг к соблазнению Инес сделать на глазах и её отца, и отца намеченной супруги.

Воспользовавшись дружеской атмосферой в доме сеньора Рамиреса, кабальеро непринуждённо обратился к девушке:

— Сеньорита, позвольте узнать, что вы читаете?

— Сборник баллад, — спокойно ответила Инес и положила открытую книгу на стол.

Дон Стефано посмотрел и про себя усмехнулся — сюжет был довольно скользким, чем грех не воспользоваться. Он приподнял брови:

— «Ла Кава»? Не припомню, чтобы в Сегилье была популярна эта баллада.

В Эспании любому ребёнку была известна история короля Родриго, обесчестившего дочь знатнейшего графа, который из мести сюзерену сдал моврам крепость. Мало кто счёл бы подобное чтение подходящим для благородной девицы. Инес, однако, смущаться не думала:

— Мода на чтение, наверное, так же изменчива, как мода на платья.

— И кого вы считаете виновным в постигших страну несчастьях? — дон Стефано умел придавать голосу оттенки, которые принято называть бархатными.

Сеньорита взяла книгу, перелистнула страницу и прочла последнюю строфу:

— «Женщины винят Родриго, а мужчины все — Ла Каву».

Разбойник улыбнулся одним уголком рта, приподняв ус, неспешно посмотрел на девушку, наполовину прикрыв глаза веками — он знал, как такая манера нравится женщинам, — и при этом не перешёл границы благопристойности.

— Значит вы, сеньорита, вините Его величество?

— Перед своей женой он точно был виноват! — Инес посмотрела в лицо кабальеро так же прямо, как обычно делал её отец.

Об этой детали старинной истории дон Стефано никогда не задумывался, и, чуть замешкавшись, продолжил:

— Значит, Ла Кава — всего-навсего жертва? А её предложение королю стать судьёй состязания в изяществе женских ног — не кокетство?

Сеньорита не отвела взгляда, но смотреть стала не на дона Стефано, а сквозь него:

— Свою жизнь она погубила, теперь уже всё равно — неосторожностью или кокетством.

Кабальеро почувствовал досаду — девица его чарам не поддавалась, но он только начал интригу. Следующий шаг не позволил сделать идальго, шутливым тоном промолвивший:

— Мне, видимо, нужно сказать за графа Хулиана, — пожилой дворянин посерьёзнел. — Предатель он предатель и есть, из мести или по другой причине — неважно. Дочь не спас, страну, сына и жену погубил. Вы, может, читали, хотя этого нет в балладе — его семью мовры сбросили со стены крепости.

— Вы считаете, граф должен был стерпеть позор? — не удержался от каверзного вопроса кабальеро, хотя тут же пожалел о своих словах — задевать сеньора Рамиреса он не хотел.

Однако идальго ответил без колебаний:

— Граф должен был собрать грандов и добиваться от короля отречения.

Потеряв дар речи, кабальеро отвернулся от девушки и широко открытыми глазами посмотрел на её отца.

— Это же… бунт!

— Нет, право вассалов потребовать ответа от нарушившего обязательства сюзерена.

Разговор зашёл в дебри, из которых дон Стефано предпочёл поскорее убраться. Он только пробормотал, скорее предостерегая, чем споря:

— Подданные должны подчиняться Его величеству даже в мыслях.

— Конечно! — кивнул отставной лейтенант. — Нынешний наш дон Луис — превосходный король, кому-кому, а мне грех жаловаться, как вы знаете.

— Но, — тоскливо протянул кабальеро, — король в любых обстоятельствах остаётся неприкосновенной персоной, обсуждать его смещение крайне… — дон Стефано запнулся, к тому же подумал: ещё немного, и он будет выглядеть жалко.

— Если не обсуждать грехи, то как похвалить? — заплясали весёлые бесенята в глазах отставного лейтенанта. — А если не позволяются нелестные слова даже об умерших сотни лет назад венценосных особах, искренняя похвала окажется обесцененной.

Гость почувствовал, что ему душно, хотя тень под навесом и лёгкий ветерок создавали приятную для беседы прохладу. Сумев взять себя в руки и растянуть губы в улыбке, дон Стефано успел заметить, как тепло, с лёгкой грустью и без удивления не принявший в беседе участия дон Бернардо посмотрел на своего друга и покачал головой.

Идальго, впрочем, предпочёл свернуть опасную тему, тем более что его гость чувствовал себя неуютно.

— Вчера на ярмарке вы могли заметить, что в наших краях есть чем заинтересоваться и кроме мифического тагонского льна.

— Лошади дона Фадрике Морено прекрасны, как и ваше вино! — с воодушевлением подхватил кабальеро, подумав про себя: «Не говоря уж о вашей дочери, сеньор вольнодумец!»

— У капитана и псарня отличная. Моего Бандито подарил мне щенком — во всей округе не сыщешь второго такого сторожа.

Дон Стефано, обрадовавшись безопасности нового разговора, заговорил о собаках, потом о лошадях, был готов болтать хоть о попугайчиках, только не о королях и балладах. Разбойник — даром что грабил, обманывал, порой убивал подданных короля — считал себя человеком благонамеренным, решаясь на лёгкое недовольство лишь в случаях, когда милость короны к простолюдинам простиралась чересчур далеко.

Напоследок идальго, не пытаясь изображать доброе отношение к соседу, бесстрастно спросил гостя о здоровье дона Хосе. Дону Стефано пришлось подбирать слова, но пожилой дворянин перебил:

— Он был пьян?

— Да, — на этом разговор о чудище был закончен.

Сгустились сумерки. Дон Бернардо остался на ночь у друга, а сеньор дель Соль отправился в таверну. Спешить было некуда, спать не хотелось, и дон Стефано остановился в тени огромной старой оливы, размышляя о минувшем дне и строя планы на будущее. Неожиданно открылась калитка ворот дома Рамиресов. На улицу вышла Инес, сделала несколько шагов и певучим голосом позвала:

— Хумесильо! Где ты, серый негодник?

«Что ещё за Дымок?» — подумал кабальеро и огляделся.

Рядом с ним степенно прошагал серый кот — не живая игрушка скучающих дам, а настоящий маленький тигр, поджарый и мускулистый. Инес улыбнулась и подняла зверя на руки, а кабальеро не упустил случая поговорить с девушкой с глазу на глаз. Быстро, бесшумно, как тень, дон Стефано подошёл к дочери идальго вплотную и мягко, как кошачьи лапки со втянутыми когтями, произнёс:

— Ваш любимец столь же очарователен, как вы, сеньорита!

Вздрогнув от неожиданности, Инес не утратила обычной учтивости:

— Хумесильо — сущий разбойник, пусть вас, кабальеро, не обманывает его благородный вид.

Жёлтые кошачьи глаза обратились на дона Стефано, в их взгляде читалось такое же презрение, с каким сеньор дель Соль смотрел на простолюдинов. Мужчина, глянув на животное мельком, продолжил:

— Уверен, у этого охотника за мышами чудесная шёрстка, — кабальеро протянул руку и погладил кота, заодно коснувшись пальчиков Инес, быстро отпрянувшей.

— Не знаю, сеньор, насколько в Сегилье допустимы подобные вольности, но если бы сеньорита Альмейда жила в Хетафе, ваша дерзость повредила бы вашему ухаживанию за ней. Доброй ночи!

Девушка растворилась в темноте своего двора, а раздосадованному кабальеро оставалось только отправиться спать.

18. Ошеломительный успех

Поутру дон Стефано зашёл к Рамиресам лишь на несколько минут попрощаться и вместе с комендантом Альмейдой выехал из Хетафе. Часть пути до кареты мужчины проделали молча, и разбойник в уме перебирал всё, что его подручный узнал о Хетафе и окрестных совсем маленьких деревеньках. Нужно было найти способ быстро узнать, не появится ли у Инес серьёзный поклонник и не отправит ли идальго дочь к друзьям или родне. Снять любой из пустующих домов просто, но как не привлечь любопытство?

Решение кабальеро скоро нашёл: наименьшее подозрение вызовет молодая парочка, о которой сельчане, если отвлекутся от своих забот, сами придумают несколько душещипательных историй. Pядом с Хетафе поселить своего человека с почтовыми голубями, в Тагоне соглядатаи с деньгами на лучших лошадей есть. Дон Стефано из-за встречи с комендантом не вручил приготовленные для идальго и его дочери подарки и планировал вернуться в селение под предлогом охоты не позже чем через месяц.

Перебравшись вместе с доном Бернардо в карету, сеньор дель Соль заговорил:

— Давно я не встречал такого интересного собеседника, как ваш друг.

Комендант улыбнулся:

— Бывают люди, которых не сломят ни годы, ни беды.

— Лейтенант, как я понял, вышел в отставку ещё молодым?

— Да. Мы с ним одновременно должны были быть произведены в капитаны, но из-за своеволия полковника де Суэда командующий отклонил все рапорты о повышении в чине офицеров его полка. Вскоре лейтенант получил письмо о гибели брата и был вынужден вернуться домой, да и война закончилась к тому времени.

Дон Стефано задумался о столь разной судьбе двух друзей, начинавших почти одинаково. Семья Альмейда знатнее и богаче Рамиресов, но для младших сыновей это большого значения не имело. Мало того что вместо блестящей карьеры идальго вернулся возделывать семейный клочок земли, судьба заставила его похоронить жену и сыновей. Однако в обращении пожилого дворянина со своим удачливым другом дон Стефано не заметил ни намёка на зависть, равно как и дон Бернардо не выказывал ни тени высокомерия. Какое-то время попутчики молча размышляли каждый о своём, затем комендант снова заговорил:

— Нам с идальго есть что вспомнить, и я не перестаю удивляться, как мало значения он придаёт собственной доблести…

Дон Стефано без труда изобразил глубокую заинтересованность и навострил уши.

— …В бою жизнь мне спас и забыл об этом. Сражение помнит в деталях, а что если бы не его хладнокровие при внезапной атаке противника, то нас смяли бы, как старую тряпку — начисто выбросил из головы.

— Меня ваш рассказ ничуть не удивляет, — подхватил дон Стефано. — Жаль, что лейтенант не получил достойной награды, а затем и вовсе оставил службу. Должно быть, сеньор Рамирес очень привязан к родным местам, раз даже после губительной эпидемии не уехал из Хетафе, как другие дворяне, и не попытался найти службу в Тагоне или Сегилье.

Кабальеро позволил себе завуалированный намёк, что дон Бернардо может предоставить другу протекцию, однако помрачневший комендант не счёл нужным развивать тему, ограничившись кратким:

— Есть и другая причина.

У дона Стефано было достаточно опыта, чтобы знать, когда в стараниях вытянуть сведения из собеседника нужно остановиться. Остаток трёхдневного пути сеньоры проделали, не сказав друг другу ничего примечательного.

***

В Сегилье разбойник вернулся к приведению в порядок своих дел. Он почти перестал участвовать в нападениях, ограничиваясь планированием операций, тем более что разработанная система взимания откупа с проезжих торговцев через агентов в городской страже была выгодна при куда меньшем риске.

Пора было вовсе прекращать грабежи, сдав властям наименее осведомлённых членов банды, но в первую очередь дон Стефано решил прикрыть аферу с тагонским льном.

Между ним и учёным сеньором Бланесом давно было условлено, как передать сигнал об опасности, чтобы аккуратно свернуть дело и уничтожить всё, способное навести расследование на мошенников. Сеньор Бланес собирался незаметно убраться, выгадав время, пока обманутые спохватятся. 3атем кабальеро направился засвидетельствовать почтение герцогу де Медина, заодно узнать — не занялся ли дон Армандо для разнообразия прямыми обязанностями губернатора провинции Сегильи.

Ожидания оправдались. Его светлость читал доклад о тагонском льне и встретил кабальеро снисходительно любезным:

— А, вот и вы, голубчик! Давненько не заглядывали, загуляли по нашей провинции. Ну-ка, что разузнали? — старый вельможа привык обращаться с сеньором дель Соль, как будто тот обязан отчитываться о своих отлучках из города, и приправлял требования фамильярностью, которую дон Стефано вынужденно терпел.

С самым почтительным выражением лица кабальеро рассказал о превосходных лошадях из Тагоны, принадлежащих некоему капитану Морено, и об отличном вине, которое довелось попробовать в Хетафе. Герцог поморщился:

— Не напоминайте мне об оспе и разорении этой дыры. Хотя… росписи в тамошнем храме великолепные, я в былые дни ради них навещал Хетафе, но сейчас и слышать о нём не хочу. Пусть Хетафе занимается наш казначей сеньор Мендес, а вы лучше о тагонском льне расскажите.

Удивляясь, что герцог снизошёл до столь низменного вопроса, дон Стефано разъяснил его светлости:

— Если верить посредникам, которые каждому встречному и поперечному стараются всучить свидетельства о праве на долю в доходе от предприятия, льномзасеяна вся провинция.

— Вот как? — герцог нахмурился. — О льне говорят даже в свете, я подумал и решил приобрести эти бумаги.

— Надеюсь, не успели купить их? — обмер дон Стефано.

— Что вы так взволновались? Дело выглядит прибыльным, я вложил восемь тысяч дукатов и надеюсь при продаже выручить вдвое больше.

В глазах кабальеро всё поплыло. Если среди легковерных болванов, которые вот-вот поймут, как сильно обмануты, окажется подлинно влиятельное лицо, то расследование будет проводиться энергично и тщательно. Обыски, допросы свидетелей затронут куда больше людей, чем устроители мошенничества способны представить. Откупиться от проверяющих окажется невозможно. Надо же дону Армандо ввязаться в эту историю именно в тот момент, когда сообщники стали её сворачивать! Осторожно, не выдавая волнения, выдохнув и вдохнув, сеньор дель Соль постарался быть убедительным:

— Жаль, ваша светлость, что вы положились на недостоверные сведения. Узнать подробности о тагонском льне было одной из целей моего визита в ту часть провинции. Я совершенно уверен — корона обманута, и лопнуть пузырь может в любой день, хоть завтра!

— На чём основана ваша уверенность? — герцог умел спрашивать так, что по спине человека, которому был адресован вопрос, начинал течь холодный пот.

— На разговорах с опытными местными жителями и расчётах возможной урожайности льна на объявленных участках.

— Что за жители, как говорят?

— Сеньор Мендес мог вам рассказывать, что местный идальго сумел выбить из королевского казначейства исключительные льготы для своего Хетафе. Этот почтенный дворянин и раскрыл мне глаза на тагонский лён, — дон Стефано боялся, что его голос сейчас задрожит.

— Хм… раз он сумел облапошить казну, то, наверное, действительно разбирается в том, что родится на землях в его краях. Однако… — герцог задумался. — Это может продолжаться ещё какое-то время, достаточное для выгодной продажи бумаг.

— Идальго сказал, что тагонский лён — сущая ересь, и ею впору заняться самой инквизиции! — схватился за соломинку дон Стефано.

— Голубчик, вздором меня не морочьте! Где лён, а где инквизиция!

— Вы сами мне говорили, что от нового инквизитора можно ожидать что угодно!

— Де Суэда? — помрачнел губернатор. — Действительно… но не сразу.

— Идальго служил в полку дона Эстебана де Суэда, а разговаривали мы в присутствии коменданта Сегильи! Дон Бернардо и сам рвётся расследовать дело о тагонском льне!

— Вот ведь… — губернатор сердито посмотрел на своего собеседника, надеявшегося, что сумел скрыть испуг. — А вы, голубчик, изрядно разволновались.

Поняв, что герцог внял предостережениям, кабальеро сумел взять себя в руки.

— Дон Армандо, я не собираюсь скрывать, что серьёзно обеспокоен вашим приобретением. Настоятельно вам советую избавиться от этих бумаг, пока они не утратили всякую ценность. Вспомните, чем закончилось сумасшествие, вызванное ландрийскими тюльпанами! Готов вам помочь, у меня есть полезные связи.

— Вот как… — если дон Армандо что-то и заподозрил, то не подал виду. — Пожалуй, я приму вашу помощь. Сеньор Мендес передаст вам бумаги, а пока сыграем…

— При всё почтении, ваша светлость, сегодня я не могу составить вам партию в шахматы. С вашего позволения, к продаже бумаг я приступлю немедленно.

Явно удивлённый поспешностью кабальеро, губернатор не стал возражать. Воспитание и годы каперства позволили дону Стефано собраться с силами и выйти из особняка, сохранив обычное высокомерие на лице и не шатаясь. Развивая аферу, кабальеро в самых смелых мечтах не мог вообразить, что успех дойдёт до покупки тагонских бумаг самим герцогом де Медина.

Едва достигнув ворот, дон Стефано снял шляпу и несколько раз ею обмахнулся. Как ни срочно нужно было заниматься продажей принадлежащих герцогу документов, отдышаться разбойнику тоже было необходимо.

19. Высокопоставленное лицо

К счастью для дона Стефано, он не успел отозвать людей, занимавшихся распространением тагонских бумаг в Сегилье. Удалось продать почти все купленные герцогом документы, хотя и в убыток, а разницу сеньор дель Соль покрыл из собственного кармана. Финал аферы оказался подпорчен, но в целом кабальеро остался с выгодой и отделался испугом.

Когда обман, без имени главного обманщика, стал известен, дон Стефано удостоился снисходительной благодарности его светлости. Тем не менее неразоблачённый мошенник опасался, что герцог, хотя не понёс убытка и не слишком рассержен, сочтёт нужным уделить афере больше внимания, чем хотелось бы аферистам. Разумеется, его светлость не станет обнародовать сведения о неблаговидной проделке благородного сеньора, не посмевшего причинить ему убыток, но потребует себе немалую долю. B будущем его светлость не преминет развлекаться намёками на тайную деятельность дона Стефано в Тагоне, и это следует предотвратить. Сеньор дель Соль готов был льстить вельможам и заискивать перед ними ради будущих выгод, но не хотел стать ручной собачонкой.

Хорошенько подумав, дон Стефано решил: единственный способ обуздать подкреплённое возможностями губернатора любопытство его светлости — дать ему понять, что мошенничеству в Тагоне покровительствовало не менее высокопоставленное лицо, пребывающее в столице. Имя вельможи дон Стефано сумел вытребовать у своего учёного сообщника.

Спустя неделю сеньор дель Соль с комфортом устроился на своей столичной квартире, которую держал для кратких визитов. Он без промедления навестил приёмную нужного ему вельможи — занимавшего пост министра двора маркиза Оливейру, и оставил у секретаря записку с просьбой принять его.

Маркиз не зря получил прозвище: «Хитрый лис». Формально его сиятельство не был уполномочен распределять королевские субсидии, но умудрился совмещать основную должность с губернаторством одной из провинций. Поэтому маркиз вовсю использовал частые встречи с Его величеством для обсуждения хозяйственных вопросов и активно влиял на политику трат королевской казны. Не гнушался вельможа и помощи королевской любовницы, с которой был в дальнем родстве и которую когда-то вытащил ко двору из глуши.

Хитрый лис стал покровителем учёного сеньора Бланеса, отлично понимая фантастичность затеи по выращиванию льна. Однако формально за контроль над использованием средств казны отвечал министр финансов, которому опыт показался не лишённым смысла. Своя роль, щедро оплаченная, была и у королевской любовницы. Эта дама в начале аферы изобразила патриотический восторг от того, что у эспанок будет лучший в мире льняной батист, а в финале смягчила гнев Его величества на министров, допустивших растрату: «Ах, мой дорогой дон Луис, сеньоры всего лишь переоценили свои возможности, без опыта ничего не узнаешь наверняка!».

Дон Стефано не знал всех деталей, но в общих чертах представлял, каким образом были разворованы средства казны. С маркизом Оливейрой кабальеро встречался раньше, преподнеся ему отлично составленный учёным сеньором Бланесом трактат о пригодности разных земель Эспании для выращивания льна. Разумеется, дон Стефано о своей роли не упоминал, а трактат выдал за составленный другим учёным, независимым от нынешних опытов. Данное сочинение помогло маркизу получить очередные субсидии и продлить аферу. Помня о полезном визите, его сиятельство принял сеньора дель Соль на следующий день после приезда кабальеро в столицу.

Войдя в кабинет маркиза, дон Стефано почтительно поблагодарил его за оказанную честь и приступил к делу:

— Ваше сиятельство, я глубоко огорчён, что столь многообещающее предприятие закончилось крахом.

— Увы, не всё в наших руках, — вздохнул маркиз, возведя очи к потолку.

— Благонамеренные сеньоры были полны надежд, думаю, и сам сеньор Бланес скорее заблуждался, чем изначально обманывал своих высоких покровителей.

— Иначе ему не удалось бы убедить влиятельных лиц, — маркиза более чем устраивала версия о том, что афера была неудачным опытом, а не обманом с целью вытягивания субсидий.

— К сожалению, завышенные ожидания привели к глубокому разочарованию почтительных подданных короля, которые полны решимости покарать обманщиков, неважно, вольных или невольных.

— Сеньор Бланес бежал. Я не могу быть слишком строг к человеку, чьи благие намерения завершились прискорбным провалом.

— О да! — столь же сочувственно заявил дон Стефано. — Он вряд ли доступен для мщения, но его наверняка попытаются изловить, разузнав о его связях, в том числе о столичных.

— Вот как? — голос маркиза стал строгим. — Неужели в Сегилье решили взять на себя ответственность за расследование дела, касающегося королевской казны?

— Наш губернатор, его светлость герцог де Медина, ревностно относится к своим обязанностям и полон решимости пресекать в нашей провинции любое беззаконие. К ущербу короне он относится крайне чувствительно.

Про себя кабальеро прибавил: «Если этот ущерб не на пользу карману нашего губернатора».

— Неужели? — маркиз на миг позволил себе ехидный тон, но тут же взял себя в руки. — Не сомневаюсь в преданности дона Армандо короне, однако это дело поставлено на особый контроль, вы понимаете…

Дон Стефано продолжил елейным тоном:

— Его светлость интересовался тагонским льном непосредственно перед финалом этого дела, возможно, поэтому чувствует себя задетым. Правда, насколько я слышал, его интересы не пострадали.

— Что ж, — маркиз чуть помедлил, повертел в руках перо, вытянул и втянул губы, потом прищурился и посмотрел на собеседника. — Надеюсь, ваши интересы тоже не пострадали.

— К счастью, я не располагал свободными средствами, которые мог бы вложить в предприятие, хотя вплоть до последних дней верил в успех этого дела.

— Вы деятельно интересовались тагонским льном, даже потрудились приехать ко мне с трактатом.

— Я заинтересован в процветании нашей провинции, — дон Стефано решил воспользоваться случаем и намекнуть на готовность занять должность на королевской службе. — Обязанности интенданта в округе, где расположен мой замок, исполняет мой родственник, человек преклонных лет, который прислушивается к советам вашего покорного слуги. Я всегда рад быть полезен провинции и короне.

— Странно, что вы с такими взглядами не поступили на королевскую службу.

— Был занят устройством своего поместья, теперь оно процветает, — дон Стефано надеялся, что намёк достаточно прозрачен, и министр поймёт — его гость очень не прочь получить должность.

Маркиз о чём-то задумался, потом встал, подавая знак, что время визита окончено.

— Благодарю за известие о том, что герцог рьяно взялся за расследование дела о тагонском льне. Я напишу ему, что расследованием занимаются лучшие люди в столице, и он может не беспокоиться.

Дону Стефано именно это былo и нужно. Герцог, раз уж не остался в убытке, воздержится от любопытства, когда поймёт, что в мошенничестве замешаны высокопоставленные особы из столицы. Сдержав вздох облегчения, кабальеро поклонился и собирался уйти, но уже в дверях был остановлен маркизом.

— Вас, кабальеро, я буду рад видеть сегодня на небольшом приёме в моём особняке.

Не зная, простая это любезность или намёк на будущее, дон Стефано поспешил выразить благодарность за оказанную ему честь.

***

Приём оказался действительно небольшим, даже семейным. Кроме маркиза и его супруги присутствовала только родня — королевская любовница с братом. Дон Стефано недоумевал, зачем его пригласили, и почувствовал смутное беспокойство. Держался он безупречно, хотя ему было неприятно сидеть за одним столом с падшей девицей, даром что свою честь она отдала королю, и надменным молодчиком, гордившимся тем, чего дворянин должен стыдиться.

Хозяин дома разглагольствовал о блестящих празднествах, которые вскоре состоятся по поводу свадьбы престолонаследника. Королевская любовница выразила восторг и спросила гостя:

— Дон Стефано, вы, должно быть, навестите столицу в это время?

— Возможно, донья Каэтана, — с почтительным видом ответил кабальеро, про себя подумав о том, каким непристойным и оскорбительным для королевы станет присутствие на торжествах этой наглой особы.

— Непременно, дон Стефано, — промурлыкала фаворитка, очевидно, ничуть не стеснявшаяся своего положения.

Больше они не разговаривали, но кабальеро заметил, как королевская любовница кивнула хозяину дома.

Вскоре дамы оставили кабальеро. Маркиз лениво бросил своему гостю:

— Не правда ли, моя племянница — очаровательная особа?

Дон Стефано кивнул, подумав: «Вот она, плата за влияние — министр не брезгует называть племянницей девку, родство с которой достаточно дальнее, чтобы не вспоминать о нём».

— У неё отличное приданое, — тем временем продолжал маркиз.

Дон Стефано догадался — наличие у короля любовницы, которую он не скрывает, не нравится его будущему свату, отцу невесты престолонаследника. Неудивительно, что дамочку собираются пристроить замуж… От этой мысли и от взгляда дяди нахалки дон Стефано напрягся.

— Думаю, в столице немало кабальеро, которые не против составить партию донье Каэтане.

«Её к тому же величают, как замужнюю даму», — подумал сеньор дель Соль, решив поскорее покинуть особняк министра.

— Моя племянница привередлива, — вздохнул маркиз. — Все должны быть уверены в благополучии этого брака.

«То есть её муж должен быть недурен собой… Скорее бежать!» — услышанного было для дона Стефано более чем достаточно, чтобы догадаться, какую награду подготовил ему министр за предупреждение о намерении герцога де Медина расследовать дело о тагонском льне. Кабальеро встал, стараясь не вскочить слишком быстро.

— Благодарю за гостеприимство, ваше сиятельство. Завтра рано утром я собираюсь возвращаться в Сегилью, поэтому не смею дальше отнимать ваше время.

Маркиз кивнул, и гость поторопился прочь, на радостях не заметив, что ему открыли не ту дверь, в которую он вошёл.

Очутившись в незнакомом коридоре, дон Стефано похолодел, но решительно направился вперёд, надеясь найти выход, хотя бы чёрный. Через несколько шагов он встретил лакея, которому вручил золотой:

— Я здесь впервые, ошибся дверью. Покажи выход, любезный.

Слуга открыл ближайшую дверь. Незадачливый гость поспешил, как он надеялся, прочь из этого дома, но нос к носу столкнулся с королевской любовницей, успевшей расшнуровать корсет.

— Ах, кабальеро! — довольным возгласом встретила его негодяйка. — Как вы нетерпеливы! Не беспокойтесь, всё увидите и получите после свадьбы.

Счёт шёл на мгновенья. В том, что сейчас в комнату ввалятся родственники доньи Каэтаны, не могло быть сомнений. Скорее всего, они уже за дверью, поэтому дон Стефано оттолкнул женщину и бросился к окну. Будь оно плотно закрыто, кабальеро не постеснялся бы выломать раму, благо силой его природа не обделила, но обошлось быстрым движением руки, открывшей щеколду.

Прыгать с пятнадцатифутовой высоты было рискованно, но дон Стефано предпочёл бы сломать ноги, лишь бы не стать мужем особы, в приданое которой входят рога. К счастью для кабальеро, рядом рос огромный платан. Спасая свою честь, мужчина схватил ветку и умудрился на неё забраться, хотя никогда не отличался способностями к лазанью по деревьям. Дальше удача от беглеца отвернулась. На крики королевской любовницы, без стеснения показывавшей пальцем на дерево, сбежались слуги, а вскоре внизу показался и сам маркиз.

Его сиятельство крикнул донье Каэтане, чтобы она велела закрыть окно, и с ухмылкой обратился к дону Стефано:

— Кабальеро, не ожидал от вас такой прыти. Понимаю, моя племянница очаровательна, но совращать девицу, будучи в гостях в моём доме — непозволительное нахальство, за которое вам придётся держать ответ.

Боявшийся рогов больше, чем разоблачения разбойничьих дел, кабальеро очертя голову бросился спорить.

— Ваше сиятельство, доброе имя вашей племянницы не пострадает! Уверен, о происшествии никому не станет известно, и донья Каэтана найдёт супруга! — про себя гость добавил: «Небрезгливого».

— Вы прекрасно подходите на эту роль, — невозмутимо возразил маркиз. — Вы небедны, но не очень богаты, по вашим же словам. Недурны собой, поэтому все решат, что ваш брак — не формальность. Получите должность в столице, я понял, что вы рассчитываете поступить на королевскую службу.

Разговор между хозяином дома и сидящим на дереве гостем выглядел, наверное, комично, но дону Стефано было не до смеха.

— Прошу вас, поймите меня как мужчина мужчину! — возопил кабальеро.

Неожиданное обращение рассмешило хозяина дома, в то же время вызвав сочувствие.

— Не хотите делить женщину?

— Ладно бы любовницу, но жену!

— Бьюсь об заклад, вы наставили немало рогов.

— Только чтобы узнать женские хитрости и в собственном браке их не носить!

Маркиз недолго подумал. В лунном свете было хорошо видно его круглое лицо и пухлые губы, которые интриган несколько раз вытянул и втянул, пока гость с замиранием сердца наблюдал за его размышлениями.

— Бог с вами. Я объясню племяннице, что если жених сбежал в дверь, есть надежда его вернуть, но если в окно… Слезайте.

Очутившись на земле и поправив камзол, дон Стефано почтительно поклонился. Он быстро овладел собой и стал думать о будущем:

— Надеюсь, ваше сиятельство, небольшое недоразумение не лишит меня вашего расположения.

— Вы изрядный наглец, — хмыкнул министр. — Ладно, думаю, у нас ещё будет повод обсудить интересные перспективы. Вы сообразительный человек, умеете быть полезным и далеко пойдёте. Передавайте почтение герцогу де Медина.

— Не слишком ли это высокая честь для меня? Я помню, что моё положение значительно ниже, чем грандов.

— Понимаю, не хотите, чтобы дон Армандо узнал, каким образом я получил сведения о его намерении расследовать дело о тагонском льне. Ценю вашу предусмотрительность.

Дон Стефано ещё раз поклонился и оставил дом маркиза, не придавая значения потерянному башмаку. Кабальеро твёрдо решил — вновь появится здесь не раньше собственной женитьбы или вступления в брак королевской потаскушки.

20. Новые хлопоты

По возвращении в Сегилью первой задачей дон Стефано поставил разузнать о друге идальго, капитане доне Фадрике Морено.

Бывшие каперы редко бывали близко знакомы с офицерами королевского флота. Однако сеньор дель Соль давно взял за правило не пренебрегать связями, которые могут оказаться полезны, и от случая к случаю устраивал для флотских застолья. Морские офицеры охотно присоединились к дармовому веселью, и, как следует нагрузив вином самого говорливого, дон Стефано с небрежным видом обронил:

— Представьте себе, в прошлом месяце одного из капитанов я встретил вдали от порта, в Тагоне. Может быть, вы знаете дона Фадрике Морено?

— Ещё бы не знать! — собеседник кабальеро ворочал языком уже с затруднением, но был способен поддержать разговор. — Отчаянный малый.

— Неужели? — дон Стефано искренне удивился. — Мне он показался…

— Тихоней? — осклабился моряк. — Вы не первый и не последний заблуждаетесь на его счёт. На флоте шутили: если капитан Морено грустит перед сражением, неприятелю придётся несладко.

— Отчего он оставил службу?

Тут собеседник хмыкнул.

— Жена заболела. Или решил заняться своими любимыми лошадьми. Или в мирное время неинтересно, сейчас ведь даже в колониях тишь да гладь, вы сами знаете. Кто его разберёт!

В целом дон Стефано утвердился во мнении, что дон Фадрике очень непрост. Впрочем, и не стоило ожидать простоты от друга идальго из Хетафе. Вывод был неприятным. Казалось бы, что может сделать бедный провинциальный дворянин, если его дочь исчезнет с помощью изобретательного кабальеро? Напрашивающийся ответ «ничего» оказывался неверным. У сеньора Рамиреса нет денег, но их вдоволь у капитана Морено, нет связей — дружба с комендантом Сегильи перевесит десяток знакомств с влиятельными людьми. И это только то, что дону Стефано известно! 3аподозрив кабальеро в нечестных намерениях относительно дочери, идальго сможет укрыть сеньориту в семье дона Бернардо, в доме графини де Перера, у пока неизвестной дону Стефано тёщи и… гадать, с кем ещё знаком отставной лейтенант, не имело смысла.

Неутешительные размышления расстроили кабальеро, а вскоре пришлось столкнуться с новым затруднением.

Меланхоличный пожилой господин, занимавший дона Стефано, собственной персоной объявился в Сегилье и оказался приглашён на встречу флотских офицеров, большая часть которых уже вышла в отставку. Дону Стефано капитан Морено рассеянно объяснил:

— Интересно, будут ли мои лошади иметь успех на сегильском рынке…

Ни на медяк не поверивший кабальеро тем не менее самым убедительным тоном произнёс:

— Разумеется! Если вы привели вашу Звёздочку, дамы придут в восторг!

Дон Стефано подозревал, что друг идальго в свою очередь собирает сведения о персоне сеньора дель Соль.

Кстати подвернулся приехавший в Сегилью ландрийский офицер, капитан конвойного корабля, на котором перевозили ценный груз из колоний.

Сама Эспания с Ландрией в годы службы дона Стефано не воевала, но за океаном стычки то и дело происходили. Ландрийские суда считались законной добычей для каперов и одно из них, потрёпанное штормом, попалось капитану Аседо дель Соль очень удачно. Действуя в пределах своих полномочий по каперскому свидетельству, дон Стефано держался безупречно корректно: был вежлив с офицерами захваченного корабля, проследил за питанием матросов и после завершения формальностей с выкупом договорился с капитаном эспанского судна об отправке ландрийцев домой за разумную в таких обстоятельствах плату. Пленный капитан, шевалье де Лаваль, наслышанный о нелучших обычаях эспанских каперов, был впечатлён учтивостью и благоразумием морского волка, к которому угодил в плен. При встрече с доном Стефано в Сегилье шевалье обрадовался ему, как старинному другу. Сеньор дель Соль охотно подыграл ландрийцу и устроил ему путешествие по лучшим сегильским тавернам, представил светским знакомым, таким способом предъявив бывшего пленника как живое свидетельство своей добропорядочности.

Удовольствовался дон Фадрике устроенной прежде всего для него демонстрацией или нет, вскоре он покинул Сегилью.

***

Купленные, но не вручённые Инес серьги кабальеро счёл теперь слишком скромным подарком и отправился к ювелиру дополнить украшение кулоном на золотой цепочке. Мастер, браслет работы которого дон Стефано от своего имени вручил герцогине, оказался действительно превосходным, добился успеха среди сегильских богачек и возглавил небольшую артель, которой губернатор поручил изготовление диадемы для невесты престолонаследника — подарка от города. Зайдя в мастерскую, кабальеро снисходительно обратился к её хозяину:

— Сеньор Гонсалес, мне нужно дополнить эту безделицу, чтобы получился небольшой гарнитур.

— Всегда к вашим услугам, сеньор дель Соль! — несмотря на присущую своему роду занятий любезность, мастер знал себе цену и держался с достоинством. — У меня есть грушевидные жемчужины с идеально подходящим оттенком.

Ювелир приготовился, что расчётливый господин попытается снизить цену, но в этот день у дона Стефано не было настроения торговаться. Он выбрал материал и эскиз, согласился внести аванс, взамен потребовав закончить заказ за неделю. Между делом дон Стефано поинтересовался, как идёт работа над диадемой — свадьба старшего инфанта была назначена через три месяца.

— Полагаю, остались незначительные детали?

— Не совсем, — негромко ответил сеньор Гонсалес.

Дона Стефано ответ не устроил и даже возмутил:

— Как? Вы забыли о сроке?

— Простите, сеньор, я доложу только его светлости, — голос ювелира был твёрд.

— Вы забываетесь!

— Я помню свой долг.

Мастер смотрел на знатного посетителя и говорил с редким для простолюдина достоинством, что ещё больше раздосадовало кабальеро, более того — вывело его из себя.

— Ваша дерзость и безответственность не останутся без внимания дона Армандо! — дон Стефано нарочно назвал губернатора по имени, тем подчеркнув, что вхож в его дом, и, разгневанный, покинул лавку ювелира.

Особняк герцога сеньор дель Соль навестил вечером того же дня и высказал глубокую обеспокоенность о готовности диадемы. Его светлость, однако, ответил очень серьёзно.

— Дело ещё хуже. Ювелир утверждает, что купленные в Мовритании крупные сапфиры добыты в наших колониях, и это именно те камни, что пропали десять лет назад с «Эспаньолой».

Подобного свидания с прошлым дон Стефано не ожидал.

В те годы он, называвшийся капитаном Аседо, был в конвое, сопровождавшем перевозившее драгоценности судно. После шторма, разметавшего флотилию, дон Стефано подвёл свой корабль к главному охраняемому судну, пока остальные корабли оставались вне пределов видимости. Под предлогом необходимости узнать о состоянии эспанцев дон Стефано вместе с самыми отчаянными членами своей команды взошёл на борт «Эспаньолы». Не ожидавшие нападения соотечественники оказались лёгкой добычей и были убиты все до единого, а корабль затоплен. Большую партию необработанных сапфиров капитан Аседо сумел выгодно продать контрабандистам, а теперь возмущался:

— Ваша светлость, как можно принимать во внимание подобный вздор?!

— Точная опись камней была направлена в Сегилью отдельно.

— Невозможно представить, что сапфиры остались необработанными десять лет!

— Бывает. Некоторые торговцы придерживают подобные камни, разумеется, самые крупные.

— И теперь диадема не будет закончена в срок! — воскликнул бывший капер, обеспокоенный возможным разоблачением.

Это и герцога заботило куда больше, чем старая история, которую вряд ли удастся раскрыть, однако заставить ювелира молчать не сумел даже он.

— Сеньор Гонсалес был среди мастеров, которые должны были оценить камни. Теперь он предъявил копию описи дону Бернардо и попросил собрать комиссию, которая установит, действительно ли сапфиры — те, которые везла «Эспаньола».

— И что дальше? — дону Стефано стоило немалых усилий сдержать страх и гнев, но он сумел с видом непричастности пожать плечами. — Повторно выделять средства на покупку драгоценных камней для диадемы принцессы?

— Очень некстати и скверно, — герцог был раздосадован до такой степени, что оставил обычную в разговорах с доном Стефано фамильярность.

— Главное, ваша светлость, что последует за этим открытием? Что «Эспаньолу» уничтожил не шторм, а пираты? Какая теперь разница? Тех негодяев всё равно не поймать.

— Обычные пираты захватили бы не только камни, но и корабль с людьми, назначив выкуп за офицеров.

Никогда дону Стефано не требовалось столько выдержки. Он не мог позволить герцогу ни тени догадки.

— Значит, шторм!

— Или эспанцы.

— Этот ничтожный ювелир смеет обвинять…

— Нет, я передаю слова дона Бернардо.

— При всём уважении к коменданту, команда «Эспаньолы» могла отчаянно сопротивляться и разозлить нападавших.

— Допустим, вы правы… — герцогу понравилась версия собеседника. Cтарик просветлел. — Иначе придётся устроить разбирательство, под подозрение попадут… — губернатор вдруг уставился на дона Стефано, а тот собрал в кулак всю свою дерзость, благо понимал — его светлость жаждет под любым предлогом замять дело, и в данном случае их интересы совпадают.

— Я был в конвое, — холодно произнёс кабальеро. — Для охраны драгоценного груза привлекли не только военные корабли, но океан непредсказуем. Если сеньор… как там его… Гонсалес вздумал обвинить в пиратстве офицеров флота, его за клевету сотрут в порошок. Должен понять и дон Бернардо, что он рискует своим добрым именем и положением своей семьи.

— Отлично, дон Стефано! — одобрительно воскликнул его светлость. — Капитан «Эспаньолы», храбрый малый, конечно, сопротивлялся, но силы были неравны, и пираты уничтожили всех офицеров. Eсли кто из матросов попал в рабство, то за них стоящего выкупа не получить! Корабль получил пробоину, и пираты предпочли поскорее удрать, а не брать его на буксир.

— А сеньор Гонсалес из-за своих фантазий не справится с диадемой.

— Это лишнее, голубчик, — прищурился его светлость. — Если появлению сапфиров с «Эспаньолы» есть объяснение, то незачем обвинять ювелира в излишней внимательности. Напротив, его следует похвалить и дать ему новый заказ. Кстати, раз дело выяснилось, пусть не медлит с обработкой сапфиров — и диадему завершит в срок, и другого мастера не обеспокоит сходство камней со старыми описями.

Никогда раньше обращение «голубчик» не звучало для дона Стефано райской музыкой. Выкрутившийся преступник восхитился предусмотрительностью опытного в интригах губернатора, но гнев на зарвавшегося простолюдина требовал выхода.

Сразу после визита к герцогу дон Стефано вновь зашёл к сеньору Гонсалесу и надменно выговорил ему:

— Вы посмели лезть не в своё дело и оскорбили офицеров флота!

— Боже меня упаси, сеньор, — ювелир ответил почтительно, но твёрдо. — Я исполнил свой долг. Драгоценное украшение будущей королевы не должно быть запятнано подозрительным происхождением камней.

— Что вы понимаете! — кабальеро скрипнул зубами.

— Смею сказать, в драгоценностях я понимаю.

Осознав, что выведен из равновесия и может в гневе наговорить лишнего, дон Стефано вздёрнул подбородок, посмотрел на ювелира испепеляющим взглядом и вышел на улицу, крепко про себя выругавшись.

21. Лакомые кусочки

Уладив в Сегилье основные дела, сеньор дель Соль вновь собрался в Хетафе, чтобы поохотиться на серну. Главной добычей он наметил изящное человеческое существо.

Неожиданно удалось обзавестись попутчиком. B таверне, прикрывающей бордель с дорогими девками, дон Стефано встретил молодого человека, увязавшегося за Инес после её выступления на ипподроме Тагоны. Смазливый, щеголеватый, чуть выше среднего роста и стройный, дон Хуан де Теноро нравился женщинам и наверняка мог найти любовницу даром, но затесался в компанию таких же развратных юнцов. Ненадолго приехав в Сегилью после скандала в Тагоне, красавчик предпочёл тратить деньги, а не время. Богатый отец своему любимцу ни в чём не отказывал, хотя и пытался внушить правила чести.

Дону Стефано не составило труда отвлечь юношу от его приятелей.

— Дон Хуан! Бьюсь об заклад, вам есть с кем сравнить сегильских прелестниц!

— Конечно! — самодовольно ответил дворянчик. — Я всего несколько месяцев назад был в столице.

Кабальеро рассмеялся.

— Поверьте бывшему капитану каперского корабля, самые горячие штучки встречаются ближе к морю, а в провинциальных городках нужно искать самородки, требующие огранки.

— Да… — дон Хуан вдохнул и мечтательно прикрыл серые глаза длинными ресницами. — В провинции встречаются такие цветочки…

— Которые, — шепнул дон Стефано прямо на ухо юному кабальеро, — мечтают быть сорванными.

— В наших краях лучшие розы — дикие, с теми ещё шипами, — не без досады проворчал молодой человек.

— Кажется, я догадываюсь, — хмыкнул старший и гораздо более опытный обольститель. — Не та ли прелестная сеньорита, что гарцевала в Тагоне на великолепной белой кобыле?

— Вы её тоже видели? — оживился дон Хуан. — Да… хороша… только с ней не поразвлечься.

— Пробовали? — с небрежным видом обронил собеседник.

— Пытался подобраться к ней ближе — не вышло.

Сеньора дель Соль осенило:

— Не вы ли подстроили шутку с сопровождавшей сеньориту крестьянкой?

— Я, — простодушно ответил дон Хуан. — Думал, в переполохе сумею урвать поцелуй сеньориты Инес. Как я мог знать, что она ринется на защиту девчонки, как дикая кошка! А там и ротозей, которого к ней приставил отец, сгрёб нанятого мной мошенника.

— Вам повезло, что парень не проболтался.

— Иначе я бы легко не отделался. Идальго как отчитает, потом вся Тагона пальцем показывает, с месяц меня бы не принимали, а в домах, где красивые дочки — полгода. Отец дома бы запер…

— Сеньора Рамиреса уважают в ваших краях.

— Никогда не понимал почему. У него ни денег, ни титула, а скажет — и все повторяют. Моего приятеля прозвал пушистым баранчиком…

— За подобные шутки можно нарваться на поединок, — дон Стефано едва удержал серьёзное выражение лица.

— Отмахнётся, а разговоров будет потом ещё больше.

Чуть поразмыслив, сеньор дель Соль решил — с учётом разницы в возрасте идальго вправе позволить себе подобные выходки, а на поединок даже свидетелей не позвать — любой будет смеяться, затем шутливое прозвище приклеится ещё крепче.

— Всё-таки думаю, сеньор Рамирес считается с положением своих земляков.

— Ещё бы! Чем выше положение, тем затейливее ругает. Хотя вы правы, ему на язык попадают непросто, но если уж попадут…

— Простите за любопытство, баранчик как умудрился сподобиться своего прозвища?

— Ну… — юноша замялся. — Решил подшутить над нашим алькальдом — сеньором Энрикесом. Многие дворяне были недовольны, что во главе города поставили торговца, вот мой приятель и вздумал распустить слух, что тот рогоносец. Ночью со слугами пришёл, велел к двери оленьи рога приколотить, а их всех поймали. Алькальд был взбешён, грозил засудить за взлом своего дома, тут даже дворяне не спорили. Сеньора Рамиреса позвали в Тагону как помощника мирового судьи, а он возьми и скажи: «Вздумал молокосос с оленьими рогами играться, а самому впору бараньи рога, как есть пушистый баранчик!» Все засмеялись, даже сеньор Энрикес, ничего не смогли написать в протокол, выставили моего приятеля из суда чуть не пинками! Он потом от стыда на улицу выйти не мог, лучше бы штраф и тюрьма. А вы говорите — поединок!

Дон Стефано сделал вид, что уронил под стол свой платок — только таким способом он смог скрыть усмешку. Решив, что достаточно поразвлёкся рассказами о Тагоне и тамошнем шутнике, дон Стефано приступил к исполнению сложившегося за время беседы плана. Развращённый юнец, в представлении старшего кабальеро, вполне годился на роль ширмы в соблазнении Инес. Оставалось только завлечь молодого человека в Хетафе.

— Вы, дон Хуан, можете за всё тагонское дворянство поквитаться с вашим острословом.

— Как? — юноша был не особенно сообразителен.

— С удовольствием, — усмехнулся кабальеро. — Неужели не догадались?

— Вы о сеньорите? — вытаращился собеседник.

«Ещё один пушистый баранчик», — подумал про себя дон Стефано, не меняя участливо-снисходительного выражения лица.

— Девица очаровательна.

— Думаете, уступит?

— Не узнаете, пока не попробуете. Не забудьте: сеньорита Инес бедна, у неё нет новых платьев, не говоря уж об украшениях.

Хлопая глазами, дон Хуан переваривал предложение.

— А если идальго узнает?

— Где ваша доблесть?

— После истории с борделем сеньор Рамирес меня и близко к дочери не подпустит. Прапорщик Сальгари, что попался со мной, не посмел в Хетафе приехать, а ему сеньорита серьёзно понравилась. Возвращался в полк, говорил — через год дело забудется, а он приедет в Тагону уже лейтенантом.

«Не баранчик, так болван. Что за люди?!» Вслух дон Стефано отметил:

— Я собираюсь в Хетафе на охоту, остановлюсь в таверне. Нас друг другу не представили, сделаем вид, что я вас не узнал, а вы вправе точно так же приехать. Сеньор Рамирес не станет лишать хозяина таверны выгодного постояльца.

— Да? — юноша ещё колебался, не желая признаться — не хочет рисковать ради сомнительного успеха, потом насмешка в глазах нынешнего собеседника показалась ему обиднее, чем острый язык идальго, и он с вызовом объявил: — Сеньорита Инес — лакомый кусочек!

— Воистину! — подтвердил кабальеро, слегка прикрыв глаза веками.

***

Перед отъездом дон Стефано нанёс визит коменданту, осведомился о здоровье ещё пребывающей за городом сеньориты Лусии и рассказал о встрече с молодым дворянином из Тагоны, который не прочь составить сеньору дель Соль компанию на охоте в Хетафе. Не говоря прямо, кабальеро дал понять дону Бернардо, что считает возможным серьёзное увлечение молодого человека юной сеньоритой Рамирес. Не уточняя, что дон Хуан прибыл в Сегилью недавно, кабальеро искренне заверил почтенного офицера:

— B городе я ничего дурного не слышал о доне Хуане де Теноро.

Честный служака улыбнулся своему возможному зятю и пожелал ему на охоте ни пуха ни пера. Хитроумие было дону Бернардо несвойственно, и он простодушно решил: поклонник дочери задумал представить идальго достойного дворянина, подходящего для сеньориты Инес возраста. Не будь девушка чудо как хороша, дон Стефано и вправду при случае выступил бы в роли свата — из уважения к её отцу и в качестве любезности будущему тестю. Однако случилось так, что кабальеро был полон решимости вести затейливую интригу, итог которой представлялся опытному сладострастнику упоительным.

***

Спустя несколько дней оба кабальеро выехали в Хетафе. Дорогой дон Стефано поощрял болтовню юноши, стараясь составить о нём как можно более точное мнение, и под конец решил — вертеть мальчишкой не составит труда.

Цели своего путешествия сеньоры достигли через три дня, за час до заката. Красота открывшегося на подходах к селению вида ненадолго захватила обоих. Остановив коней, мужчины смотрели на утопавшие в зелени и порозовевшие в лучах клонящегося к горизонту солнца домики, на шпиль храма, не очень большого, но среди невысоких построек выглядевшЕго величественно. Несколько минут путники молчали и любовались, затем собрались было спуститься к таверне, но неожиданно дон Стефано услышал знакомый голос.

— Добрый вечер, сеньоры! Вы в Хетафе? Добро пожаловать!

Идальго вышел на ведущую в селение дорогу с боковой тропинки. С ним была охотничья собака, за спиной висело ружьё. Дон Стефано спешился и поклонился:

— Добрый вечер, сеньор Рамирес! Очень рад видеть вас. Вы охотились?

— Вечером? Нет. Прошёлся, силки посмотрел. Вытащил пару куропаток.

— Уже возвращаетесь?

— Через полчаса, как раз успею до темноты.

— Позволите с вами?

— Конечно! У нас здесь крутые тропинки, но, думаю, вы без труда пройдёте по ним, только плащ оставьте, чтоб не цеплялся. А ваш спутник?

— Вы знакомы с доном Хуаном де Теноро? Он из Тагоны.

— Знаком, — коротко кивнул идальго.

Дон Хуан тоже сошёл с коня, поклонился, но предложение пройтись ему было не по душе — юноша устал гораздо сильнее, чем его старший приятель. Усмехнувшись, дон Стефано отправил не столь крепкого кабальеро в таверну вместе со слугами, а про себя был доволен тем, что оказался гораздо выносливее человека, лет на пятнадцать младше него.

Кабальеро свернул с дороги вслед за сеньором Рамиресом, удивляясь, как легко в свои годы идальго идёт по знакомым с детства местам. Найдя ещё несколько попавших в ловушки птиц, пожилой мужчина повёл своего знакомого обратно в Хетафе. Дон Стефано едва поспевал за ним, пока идальго не сбавил шаг.

— Извините, я не подумал, что наши горы для вас непривычны, вы к тому же с дороги.

— Не беспокойтесь, я совсем не устал.

— Вы любовались нашим селением. Если угодно, я покажу вам хороший вид со скалы неподалёку.

— Разумеется, буду очень вам благодарен!

Мужчины вышли на открытую площадку, выступавшую над дорогой. Хетафе виднелось, как на ладони, и дон Стефано поспешил высказать восхищение, однако заметил — гостеприимный проводник смотрит на скалу значительно выше.

— Могу только догадываться, какой простор открывается с тех камней!

— Да. Дорога туда тяжела и рискованна, но среди наших мальчишек есть поверье: дружба мужчин, которые вместе встретят рассвет на этой скале, останется на всю жизнь. Как только юноши чувствуют себя взрослыми, непременно забираются в горы.

— Не на эту ли скалу вы забирались с доном Фадрике? А потом ваш… — дон Стефано запнулся, не желая бередить рану потерявшего сына отца.

— Да, — ровным голосом ответил идальго. — Судьбе было угодно, что дружба моего Фелипе с сыном дона Бернардо оказалась недолгой, но… — пожилой дворянин улыбнулся, не позволив почувствовавшему неловкость знакомому выразить соболезнования. — Я верю, наши мальчишки много раз ещё будут встречать рассвет на этой скале. Может быть, мои внуки.

Кабальеро почувствовал, как дёргается уголок его рта, а в душе возникает муторное ощущение, подозрительно напоминавшее стыд. К счастью для него, сеньор Рамирес отвернулся и стал глядеть на Хетафе, возможно, скрывая набежавшие на глаза слёзы. Дон Стефано дышал через раз, опасаясь потревожить своего спутника, но пауза оказалась недолгой. Идальго продолжил со своим обычным благодушием, а голос его звучал с неожиданной нежностью.

— Соколятам приходит время вылетать из гнезда, но для отцовского, тем более материнского, сердца они навсегда останутся птенчиками. Поэтому отец Фадрике так рассердился на нас — ему казалось, что сыну рано ещё идти на скалу… Нам пора вниз, пока не стемнело.

Мужчины спускались, не торопясь. Мысли сеньора дель Соль вновь приняли практическое направление. Он подумал, как много земель Хетафе изнывает от засухи и каким выгодным стало бы поместье дона Хосе, если бы ему удалось присоединить лучшие из принадлежащих местным крестьянам участки. Кабальеро заговорил:

— Жаль, что эта красота куда менее плодоносна, чем раньше.

— Да, но мы используем воду, которая есть, подбираем подходящие злаки. Непросто, конечно, но я надеюсь, налоговое ведомство продлит наши льготы или хотя бы облегчит бремя.

— Вы очень заботитесь о ваших крестьянах, наверное, из любви к родным краям остались в Хетафе?

— Не только. У меня грудная жаба, — коротко пояснил идальго. — В Хетафе воздух целебный, помогают прогулки в горах, а так я с трудом выдерживаю несколько дней без лекарств даже в Тагоне, не говоря о Сегилье. — И уже привычным для дона Стефано манером быстро прекращать разговоры о своих несчастьях пожилой дворянин добавил: — Наверное, судьба даёт мне понять, что не нужно отчаиваться, думая о будущем земли моих предков.

«Вот о чём говорил дон Бернардо… Значит, роднойдом для идальго — ловушка!»

Хотя невозможность для идальго переехать поближе к влиятельному другу была на руку дону Стефано, он искренне огорчился, узнав о болезни сеньора Рамиреса.

— Печально, что вы большую часть времени вынуждены довольствоваться обществом простых крестьян. Вы стали очень к ним снисходительны.

— Я делю с ними беды и радости, мы оказались на равных что перед оспой, что перед интригами нашего общего соседа дона Хосе, что… — сеньор улыбнулся, — перед налоговым ведомством. И поверьте, я не испытываю ни малейшего удовольствия от мысли, что оказался первым в нашей деревне.

— И всё же крестьяне не ровня дворянам!

— А идальго не ровня состоятельным кабальеро, те — титулованным аристократам, среди которых свои ступени. На каждый задранный нос находится кто-нибудь выше. Вы и сами, наверное, видели, каким лакейством занимаются горделивые перед менее знатными людьми сеньоры, если попадутся на глаза кому-нибудь выше титулом.

Дон Стефано подобное не только видел, но и себя чувствовал почти что лакеем, когда заискивал перед герцогом. Он недовольно пробормотал:

— Разумеется, учтивость обязательна для дворян.

— Я не об учтивости, — не позволил увильнуть от ответа идальго. — Я о достоинстве, которое можно воспитать только привычкой быть среди равных. Раз в Хетафе не осталось людей одинакового со мной происхождения, то равными будут те, с кем я делю наши невзгоды и наши надежды… Вот и таверна. Доброй ночи, дон Стефано.

Кабальеро направился ужинать, про себя перебирая множество возражений, которые мог бы привести в беседе с идальго. Но спор скоро отступил на задний план, уступив мыслям о благодатных до засухи землях Хетафе. Было обидно, что земля из-за раздела на крупное поместье и множество мелких клочков осталась без подлинного хозяина, который не допустил бы ни глупую ссору, ни столь же глупые вольности, и сделал бы нищающее селение кусочком не менее лакомым, чем дочь единственного живущего в нём дворянина.

22. Видит око, да зуб неймёт

На рассвете дон Стефано с трудом растолкал своего молодого приятеля.

— Дон Хуан, вы забыли, что мы приехали на охоту!

— А? Да? Так рано? — бормотал юноша, пытаясь перевернуться на другой бок.

— Уж извините, горные козлы и бараны любят щипать травку по утренней росе!

— Я не баран! — сопротивлялся избалованный отцовский любимец.

Рассвирепев, кабальеро схватил дона Хуана за плечи, одним рывком поставил его на ноги и был готов оттаскать сонного красавца за растрёпанные светлые кудри, придававшие юноше вид ангелочка.

— Вы забыли, зачем приехали в Хетафе? — грозно прикрикнул на приятеля дон Стефано.

— На охоту? — неуверенно переспросил дон Хуан.

— Да! Я позаботился о проводнике, о собаках, о ружьях! О завтраке, чёрт побери! На вас сейчас ведро воды вылью!

— Иду, я иду!

— Для начала оденьтесь! — разозлённый дон Стефано вышел из комнаты и втолкнул в неё лакея дона Хуана, предварительно отвесив затрещину парню, не посмевшему будить своего господина.

***

Поохотились славно. Застрелили двух серн и крупного козла, а вечером тушу серны отправили в дар сеньору Рамиресу, напросившись таким образом к идальго на ужин. Дон Хуан явился в гости нарядным, прекрасно причёсанным, с напомаженными усами, по молодости лет не очень густыми.

Дон Стефано ворчал про себя: «Неужели Инес польстится на юного лоботряса?» Кабальеро, с одной стороны, надеялся, что осуществит замысел выманить девушку на дурную дорожку, а потом перехватить, оставив с носом и смазливого дворянчика, и пожилого идальго. С другой стороны, было чертовски обидно осознавать, что для сеньориты миловидность юноши близкого ей возраста может оказаться привлекательнее, чем сила и ум зрелого мужчины.

В доме идальго охотников встретил ещё один гость, совершенно, по мнению дона Стефано, ненужный — капитан Фадрике Морено. Пришлось изображать удовольствие от встречи с человеком, которого кабальеро не мог разгадать, и это сеньора дель Соль уже не беспокоило, а бесило. Впрочем, охота давала мужчинам обширную тему для разговоров, позволяя за безобидной беседой скрыть подлинные намерения каждого.

Дон Хуан предстал во всей красе своей юности и сегильской моды. Он, не стесняясь, рассыпал комплименты хозяйской дочери:

— Для меня честь, сеньорита Инес, что вы отведали кусочек моей добычи! Эта серна не была и вполовину так изящна, как вы!

— Бедняжку изящество не довело до добра, — улыбнулась девушка, искоса посмотрев на поклонника.

— Почему? Животные в ваших горах на то и созданы, чтоб угодить на вертел в благородной компании! Для них это честь!

— Вы опасный человек, дон Хуан, — Инес изобразила серьёзность. — Умеете решать, что кому честь.

— И в изяществе вы строгий судья, когда присматриваете, кого съесть, — в тон ей подключился к разговору отец.

Дон Хуан не заметил насмешки и остался собой очень доволен, а более наблюдательный дон Стефано поспешил перевести беседу в русло, где светский юноша не будет выглядеть глупцом, умеющим лишь изрекать банальности.

— Сеньорита, в прошлый раз вы читали баллады, может быть, с тех пор у вас было время прочесть ещё что-нибудь?

— Стоит ли, кабальеро, говорить о книгах, когда за столом есть люди, много повидавшие за свою жизнь, и это были не страницы под переплётами? — учтиво ответила девушка.

Инес могла намекать на дона Фадрике, но бывший капер имел полное право отнести её слова на свой счёт и обрадовался, еле успев спохватиться — не слишком ли заметно расплылся в улыбке. Чуть не забыв о доне Хуане и о своих планах, кабальеро принялся за рассказ.

— Самое удивительное, что я припомню за океаном — громадные террасы, построенные туземцами. Их цари сумели устроить в своих горах, не менее красивых, чем горы в Хетафе, безупречный порядок, основанный на полном беспрекословном подчинении тамошних крестьян и мастеровых. Плоды их порядка можно будет видеть столетия спустя — так надёжно террасы укреплены.

— Порядок не помог им сохранить своё царство, — вставил идальго.

— Разумеется! Что такое даже лучшие из туземцев по сравнению с подданными эспанского короля!

— Я слышал, лесные дикари сопротивлялись успешнее, чем подчинённые мудро устроивших свой порядок царей, — обронил дон Фадрике, поправив лампу с ароматной добавкой, отпугивающей комаров.

— Верно, сеньор, — кивнул дон Стефано. — Эти негодяи порой делали вылазки и нападали на корабли, бросившие якорь в гавани около эспанского поселения. На моих глазах атаковали не успевший разгрузить товар корабль работорговцев. Налетели на своих лодках из устья реки, закидали факелами ближайшее судно и отступили, пока эспанцы тушили пожар. Мы едва успели команду спасти, к счастью, люди легко отделались, но корабль и груз капитан потерял.

— Груз? — воскликнула Инес, позабыв обычную сдержанность. — Вы сказали, корабль работорговцев, там были люди? Они смогли выбраться?

Дон Стефано не сразу сообразил, что девушка спросила его о рабах, ему было решительно всё равно, какой груз потеряли незадачливые торговцы. На миг смешавшись, кабальеро встретил пытливый взгляд карих глаз, догадался — враньё о чудесном спасении запертого в трюме товара не проведёт капитана Mорено, и состроил печальное выражение лица:

— Мне жаль вас огорчать, сеньорита, корабль затонул слишком быстро.

Девушка опустила глаза и сделала глоток отвара из своей кружки, а кабальеро решил про себя: «В следующий раз надо придумать историю спасения кота или попугайчика — ей понравится». Вслух дон Стефано произнёс:

— Дикари безнравственны и жестоки, те из них, кто способен оценить благо стать подданными эспанского короля, поистине счастливы по сравнению со своими соплеменниками.

Забытый дон Хуан решил, что настало его время вступить в разговор:

— Уверен, десяток дикарок не стоят и мизинца эспанской сеньориты! — он выразительно посмотрел на Инес.

Улыбнулись все как один. Юноша украдкой глянул на старшего приятеля, уверенный в его одобрении, и не подумал, что девушка успеет заметить быстрый взгляд.

Дон Хуан вдруг показался ей похож на кудрявую комнатную собачку — хорошенькую, балованную, привыкшую во всём полагаться на свою хозяйку. Возникшего в воображении девушки пёсика вёл на поводке дон Стефано. Инес удивилась своей фантазии — нелепо было представить высокого и мощного кабальеро развлекающимся с подобным животным, но картина получилась на удивление яркой.

Вскоре гости из Сегильи откланялись. Едва за ними закрылась калитка, дон Фадрике, оставшийся ночевать в доме друга, негромко отметил:

— Для работорговцев люди в трюме — такой же груз, как табак.

— Для нашего знакомого, думаю, тоже, — невесело подтвердил слова капитана идальго.

***

Кабальеро зашли в комнату сеньора дель Соль, который позаботился, чтобы не подслушал, как они обмениваются впечатлениями о визите в дом идальго.

— Дон Стефано, почему вы заговорили о террасах, а не, к примеру, об украшениях?

— Надо же было разбавить чем-то осмысленным ваши банальности!

— Женщинам укрепления, туземный порядок и прочие заморские байки — полная ерунда!

— Не думаете ли вы, что разбираетесь в женщинах лучше меня? — огрызнулся бывший капер.

— Вы как будто хотели произвести впечатление на идальго, а не на сеньориту!

— В конце концов, кто собрался соблазнить девушку: вы или я?

— Никак не пойму, зачем вам надо, чтобы я её соблазнил? У вас какие-то счёты с её отцом? По виду не скажешь, вы ловите каждое его слово.

Дон Стефано был зол, ноздри его раздувались — молокосос проявил неожиданную проницательность. Нужно было срочно переиграть план увезти Инес, когда она согласится бежать с доном Хуаном, но прежде, чем юноша сделает её своей. Миг поразмыслив, разбойник решил — не стоит обманывать молодого человека, считая его глупее, чем он оказался. Поэтому, успокоившись, беспечно ответил:

— Сеньорита настолько юна, что считает меня за доброго дядюшку, а поговорить с ней так, чтобы она почувствовала во мне мужчину, не позволяет её отец.

— И? Вам обидно?

— Вздор! Как можно обижаться на отца, старающегося защитить невинность дочери? Однако я для сеньориты Рамирес вовсе не дядюшка, и чем дольше мы знакомы, тем меньше мне хочется выглядеть родственником в её глазах.

— Так что вы хотите? — догадывавшийся, что сеньор дель Соль преследует свой интерес, дон Хуан не мог взять в толк, зачем этому человеку вовлекать в свои интриги другого соблазнителя прекрасной девицы.

— Сеньорита Инес живёт, как крестьянка. Её нетрудно похитить из бедного деревенского дома, но дворянин никогда не позволит себе подобного обращения с честной девицей своего сословия. Другое дело, если юная особа добровольно сделает неверный шаг и даст согласие на побег — тогда мужчина вправе пренебречь строгими правилами благородных людей, даже если это согласие дано не ему.

Дону Хуану потребовалось не меньше минуты, чтобы осмыслить сказанные с лучезарной улыбкой слова дона Стефано. Ошеломлённый, растерянный, заплетающимся языком юноша пробормотал:

— Вы хотели похитить её, свалив на меня?

— Именно! — ответ был дан с той же улыбкой, без тени смущения. — Вы не столь безнадёжны, как я полагал поначалу.

— Но ведь это… Бесчестно! — нечасто молодой дворянин вспоминал отцовские наставления, но дело показалось ему выходящим из ряда вон.

— Отчего же? Ведь я объяснил — с девицей, согласившейся вступить в непозволительную связь всё равно с кем, любой мужчина вправе обращаться, как ему вздумается. Вам ничего бы не угрожало, кроме подозрений — ведь сеньорита была бы не с вами.

— А вам?

— Мне тем более. Я, в отличие от вас, ни от кого не завишу и смогу надёжно спрятать любовницу, а подозрения, разделившись, станут пустыми для нас обоих, — дон Стефано хмыкнул. — Если бы вы оказались настолько глупы, что громогласно обвинили бы меня, я бы вам объяснил, что соблазнять девицу в доме, где вы приняты, так что она досталась другому — не только позор, но и сделает вас предметом насмешек.

— Ну уж нет! — уяснив план хитрого кабальеро, дон Хуан не собирался ему потворствовать. — Я вовсе не собираюсь служить для вас ширмой! И, кстати, склонять сеньориту к побегу тоже не собираюсь — в саду идальго найдётся укромный уголок нам с ней поразвлечься. Потом я сразу уеду, а вы штурмуйте дом Рамиресов, если угодно и не разбираетесь в сторожевых собаках. Пёс у идальго едва ли не волкодав.

Дон Стефано потянулся, не сводя снисходительного взгляда с приятеля.

— Я в ваши годы был таким же болваном в отношении женщин. Думал — одна, другая, главное — почаще менять, упускал большую часть наслаждения, был расточителен, и лакомые кусочки оказывались всё равно, что первая встречная девчонка на улице. Главное — неужели вы думаете, что имеет значение, с какой целью девица откроет калитку — выйти самой или впустить вас.

— А со мной вы бы что сделали? Стукнули бы по голове, что ли?

Юноша произнёс последние слова, как очевидный абсурд, и тут же замер, открыв рот и уставившись на дона Стефано. Тот несколько раз хлопнул в ладоши.

— Браво, мой юный друг! Вы растёте на глазах! Ещё немного, и сами окажетесь в состоянии вести интригу.

— Это разбой, а не интрига! — дон Хуан покраснел от возмущения.

— Пустяки, день-другой головной боли — не то, на что кабальеро обращают внимание. Утром вы бы подумали, что выпили лишнего, всего и делов.

Непоколебимая убеждённость дона Стефано, что в его плане нет ничего предосудительного, озадачила молодого дворянчика, ещё более — что кабальеро, казалось, не сомневался в осуществлении этого плана. Голос дона Хуан вновь стал неуверенным.

— И что вы собираетесь делать, раз я обо всём догадался?

— Договориться с вами, — столь же спокойно ответил сеньор дель Соль.

— Что? Вы с ума сошли!

— Отнюдь. Вы ведь заинтересованы не только, даже не столько в прелестях сеньориты, но и в мести отцу девушки за его шуточки, которые он позволяет в адрес знатных дворян, даже самого графа де Перера. А тайное падение в Хетафе не получит огласки. Я уверен, местные крестьяне слишком ценят заботу идальго о них и будут держать языки за зубами, сам он — тем более.

— Не настолько заинтересован, — пожал плечами дон Хуан. — Впрочем, если вы так щепетильны, что не хотите похищать честную дворянку, можете взять сеньориту Инес, когда я её соблазню, и устроить огласку хоть на всю провинцию.

— Хотите снять сливки, а мне бросить объедок? — голос опытного сеньора на миг стал опасным, но дон Стефано вернулся к прежнему снисходительно-добродушному тону. — Если обойдёте меня, я помогу идальго женить вас на падшей девице, а потом развлекусь с вашей женой.

— Знаете, — юный кабальеро махнул рукой, — даже спорить с вами не буду. Просто уеду завтра с утра, и сами крутитесь тут с вашими хитроумными планами.

— Я ведь сказал, что хочу с вами договориться. Неужели вам не любопытно узнать, что я предложу вам за помощь?

— И что? — с подозрением посмотрел дон Хуан.

— Объятия прекраснейшей дамы в Сегилье. Кто, на ваш вкус, достоин этого звания?

Юноша затаил дыхание, замер и севшим голосом прошептал:

— Герцогиня де Медина!

Донью Марию он видел в сегильском соборе. Её светлость прошествовала мимо скамеек, с которых поднялись и подобострастно кланялись жене губернатора менее знатные прихожане. Лицо женщины было укрыто прозрачной вуалью, позволявшей различить правильные черты и придававшие даме загадочность героини куртуазного рыцарского романа. Стать, поступь произвели на юношу неизгладимое впечатление, главное — он заранее подкупил служащего храма, чтобы в нужный момент в монашеской рясе подойти ближе к чаше со святой водой и увидеть лицо слывшей одной из первых красавиц Эспании сеньоры, когда она подняла покрывало. Мига оказалось достаточно, чтобы юноша был поражён в самое сердце. Величественная, гордая, безупречная, донья Мария не заметила какого-то служку, а скрывавшийся под личиной молодой кабальеро едва очнулся, когда сообщник ткнул его в бок.

Молодость, жизнерадостный нрав и избалованность не позволили дону Хуану надолго впасть в мечтания о недоступной женщине, но когда прозвучал неожиданный вопрос старшего приятеля, в памяти юноши облик её светлости всплыл во всём блеске.

Дон Хуан встряхнул светлыми кудрями, отгоняя морок — разумеется, он не считал, что подобная сделка возможна, но через миг для красавчика стал потрясением вид дона Стефано, казалось, серьёзно обдумывавшего пути выполнения немыслимого условия. Сеньор дель Соль, поведя глазами туда и сюда, согнув и разогнув пальцы, окинул собеседника оценивающим взглядом.

— Что ж… вы недурны, прямо скажу — картинка. Сегодня с утра, — сеньор хмыкнул, — пока я будил вас, у меня было время разглядеть вашу гладкую белую кожу. Ростом, правда, не вышли — её светлость лишь чуть ниже вас, но… Подойдёте донье Марии как подарок на день рождения.

Молодой кабальеро вскочил, пошатнулся и схватился за спинку стула.

— Вы можете устроить свидание с её светлостью?! Лжёте! Не верю!

— Разумно. На свете можно верить лишь избранным, однако… есть случаи, когда удача поворачивается к вам единственный раз в жизни, откажетесь — станете сожалеть о своей осторожности, даже о разуме.

Дон Хуан как будто впервые заметил высокий рост, широкие плечи, редкую силу бывшего капера, излучаемую им уверенность и энергию. Подумал: дон Стефано не юн, но довольно красив, наверное, нравится женщинам. Представить рядом с ним божественную донью Марию оказалось на удивление легко. Юноша выдавил из себя:

— Вы — любовник её светлости? — а потом, как заворожённый, смотрел на тёмные усы дона Стефано, приподнимающиеся над растянутыми ухмылкой губами. — Тогда зачем… — дон Хуан судорожно сглотнул. — Зачем вам Инес Рамирес?

Довольный произведённым эффектом, дон Стефано от души расхохотался:

— Всё приедается, особенно женщины, которых приходится делить, пусть и с законным супругом. Донья Мария в постели столь же великолепна, как на приёме во дворце своего рогоносца, но порой аромат самой пышной из роз хочется сменить на нежную прелесть скромной полевой фиалки. Тем более сеньорита Инес для меня пока неприступна, я сам удивлён, сколько хлопот оказалось с деревенской дворянкой…

Увидев, что младший приятель не приходит в себя, дон Стефано продолжил:

— …Я никогда не хвастался связью с герцогиней и перед вами не хвастаюсь, а предлагаю вам сделку. Верю, что вы не проболтаетесь. Вы опьянены мыслью о близости с доньей Марией, и я вижу — вас ведёт не тщеславие. Поверьте и мне — я не обещаю вам невозможного…

Дон Хуан тяжело дышал, не соглашаясь и не возражая, тем позволив завлекающему его в сеть интриг кабальеро продолжить:

— …Чем вы рискуете? Что я не оплачу ваше участие в моих личных делах? Зато какой великолепный вас ждёт выигрыш, если ваши подозрения на мой счёт напрасны! Её светлости пора из учениц стать учительницей, я окажу вам обоим эту услугу, заодно расстанусь с ней мирно, а вы перестанете быть мальчишкой, способным увлечь лишь неискушённых прелестниц.

Окончательно потеряв голову, ослеплённый видением доньи Марии, с улыбкой вытаскивающей из причёски шпильку за шпилькой, расстёгивающей воротник, позволяющей расшнуровать свой корсет, затем, в прозрачной сорочке, перешагивающей через упавшее на пол платье, юноша прошептал:

— Я согласен!

23. Свидание у стены

Поутру кабальеро обсудили приготовленные для Инес подарки. Увидев серьги и кулон с жемчугом, дон Хуан рассмеялся.

— Сеньорита не поймёт этой роскоши, она всю жизнь провела в глуши. Бусы из крупных кораллов ей в самый раз — крестьянки их обожают. И пару расшитых туфелек из Тагоны, девица наверняка присматривала подобные в городской лавке, но ей даже такие не по карману.

— Не забывайте, кто отец сеньориты, — недовольно буркнул ему дон Стефано.

— Ха! Идальго, конечно, учит её лучшим правилам, но что такое отцовские наставления!..

О тщетности стараний почтенного родителя внушить любимому чаду, как должно вести себя благородному дворянину, дон Хуан знал не понаслышке.

Пока старший приятель буравил младшего сердитым взглядом, тот ответил перенятым у сообщника снисходительным тоном:

— …Вы, может быть, хорошо разбираетесь в светских дамах — признаю, я пока для них был предметом охоты, а не охотником, но простые радости вы позабыли.

Дон Стефано не стал возражать. В его имении крестьянки редко ему отказывали, а неуступчивых он забывал или брал силой, не снисходя до ухаживаний. Bпрочем, и то, и другое случалось редко — у кабальеро изысканный вкус.

— Посмотрим, что для сеньориты Инес оказалось важнее — происхождение или воспитание среди крестьян, — сквозь зубы подытожил сеньор дель Соль.

***

С утра идальго работал в поле. Первым свой презент через шустрого мальчишку из таверны передал дон Хуан. Не прошло и пары часов, как в таверне появилась старая служанка Рамиресов и вручила лакею небольшой пакет и записку. Мужчины с нетерпением прочитали сообщение, вырисованное каллиграфическим почерком:

«Почтенный сеньор! Я очень рада, что вы любезно позволили мне отблагодарить вас за подаренный моему отцу охотничий трофей. Надеюсь, мои скромные старания придутся по душе достойной особе, которой предназначены ваши подарки. И.Р.».

— Что это значит? — дон Хуан выглядел озадаченным.

Его приятель без слов развернул кусок полотна, из которого вывалились аккуратно сложенные бусы и туфельки, стал их разглядывать и расхохотался.

— Смотрите, бусы стали длиннее!

Действительно, теперь крупные коралловые бусины чередовались мелкими, видимо, из детского украшения сеньориты Рамирес. С неменьшим интересом дон Стефано разглядывал туфельки.

— Здесь были бантики?

— Нет, — хмуро ответил разочарованный неудачей дон Хуан. — Что за выходка!

— Что за почерк! Не знаю, сама ли сеньорита Инес додумалась сделать вид, что выполнила заказ на рукоделие, но вырисовывать буквы, которые скроют подлинный почерк — наверняка наука отца.

— Вы радуетесь, будто не хотите, чтобы ваша дикая затея увенчалась успехом.

— Занимательная получилась охота.

— Не выдохнитесь, прежде чем загоните вашего зверя.

Краткая перепалка перешла в обсуждение дальнейшего плана. Дон Хуан решил через того же парнишку пригласить девушку на разговор через стену — это считалось приличным даже в провинции. Конечно, были опасения, что сеньорита попросит кого-нибудь незаметно сопровождать её, однако опыт дона Хуана подсказывал — если деревенские красотки решаются на подобное свидание с кабальеро, то предпочитают прийти одни, думая, что могут не опасаться за свою честь и доброе имя, и надеясь на серьёзное увлечение дворянина. Тут их и можно уговорить открыть калитку для поначалу невинных объятий. Юноша уверял — бывает, что крестьянка ломается день или два, зато сама заботится об отсутствии свидетелей, и успеха он добивался не позже чем на третьем свидании. Старший кабальеро не был уверен, что его приятель не привирает, но решил понаблюдать за развитием событий, не докучая молодому человеку советами.

***

Вечером дон Стефано, прислушавшись к шагам сеньориты, доносившимся из-за стены, проникся уверенностью — Инес не стала никого с собой звать. Молодые люди остановились в месте, где стена была ниже, и с обеих сторон были приставлены камни. При разговоре юноша и девушка видели лица и хорошо слышали голос друг друга. Сеньор дель Соль остановился в стороне от выемки в глубокой тени, откуда ему благодаря лунному свету было легко разглядеть лицо дона Хуана, но сеньор не мог видеть Инес.

Юноша начал разговор, как по писаному:

— Сеньорита, я с первого взгляда потрясён вашей красотой!

— Благодарю за любезные слова, дон Хуан, — учтивый тон не давал понять, подлинно ли Инес тронута комплиментом.

— Я грежу вашим обликом, мне снится ваш голос, я места не находил себе, пока вновь вас не увидел!

— Я рада, что в нашем Хетафе вы нашли прекрасные места для охоты.

Не позволив сбить себя с толку, дон Хуан вдохновенно продолжил:

— Охота — всего лишь предлог! Я мечтал видеть вас!

— Бедные серны, как им досталось за ваши мечты, — Инес, очевидно, не принимала всерьёз слова избалованного женским вниманием красавца.

— Вы не позволите мне ни капли надежды на вашу благосклонность?

— Отчего же, дон Хуан, я всегда благосклонна к гостям в нашем доме.

— Вы необыкновенная девушка, сеньорита, я никогда таких не встречал!

— Рада, сеньор, что вы пополнили вашу коллекцию редкостей!

Здесь молодой кабальеро смешался. Он видел в Инес крестьянку и считал блажью слова приятеля о том, что девица благородного происхождения, воспитанная в деревне и одевающаяся в простую одежду, чем-то отлична от девушек низших сословий, хотя и приходилось к ней обращаться на «вы», как к сеньорите. Вспомнил юноша полку книг в комнате, где идальго принимал гостей, вопрос дона Стефано о том, что успела Инес прочитать, чёткий почерк полученной сегодня записки, и слегка растерялся. Сеньорита Рамирес даже в отсутствие отца говорила, как следует дворянской девице. Получается, воспитание и образование девушки имело не меньше значения, чем платье, которое дону Хуану в темноте не бросалось в глаза и не напоминало о низком если не происхождении, то положении намеченной красотки.

Полный решимости с помощью дона Стефано добиться свидания с предметом своей мечты — герцогиней де Медина, юный сеньор не отступился.

— Ваши слова — ледяной ветер, но им не остудить моё сердце. Вы смиряете мои надежды вашей учтивостью, но не в вашей власти сломать крылья моей мечты. Каждая звезда, что зажглась сейчас в небе — свидетель огня, полыхающего в моей душе. Ни стужа, ни мрак, ни бесконечное расстояние не способны заставить ваш облик померкнуть в моих глазах!

В воображении дона Хуана возникла женщина, к которой он стремился — донья Мария, и молодой человек не на шутку увлёкся, слова вдохновенно лились с языка, удивив даже многоопытного сеньора дель Соль: «Мальчишка, однако, мастак».

Чуть помедлив, сеньорита Рамирес тихо произнесла:

— Благодарю, сеньор, я тронута.

— Правда? — очнувшись, самодовольно спросил поклонник, не замечая, что одним словом разрушил очарование искренней речи.

Если Инес и была ненадолго впечатлена, то короткий победный вопрос вмиг отрезвил её, что не укрылось от дона Стефано, подумавшего: «Под конец всё испортил, болван!»

Не сочтя нужным высказывать недоверие, девушка вернулась к шутливому тону.

— Как может не быть правдой то, что написано во многих романах?

— Каких романах? — сердито спросил кабальеро, догадавшись, что зря потратил свой пыл на наблюдательную сеньориту.

— Их множество, я о них больше слышала, чем читала, но рыцарь в них непременно с первого взгляда влюбляется в свою даму.

Пару недель назад дон Хуан на подобное высказывание только хмыкнул бы, но сейчас он вновь вспомнил донью Марию и глубоко вздохнул, забыв, что Инес его лицо видит, и от неё не укроется взгляд, устремлённый в мечты. Повисла пауза, которую девушка решила прервать, мягко сказав:

— Благодарю за приятный вечер, дон Хуан.

— А? Что? — юноша очнулся, сообразив — провалил свой план.

К досаде примешивалось странное чувство, которое он не мог определить.

— Сеньорита… Я должен просить прощения у вас, — вырвалось у красавчика.

«Он что, спятил?» — дон Стефано злился на последние ускользающие надежды получить Инес с помощью дона Хуана.

— Что вы, сеньор, — Инес как будто не удивилась, — вы ничего мне дурного не сделали.

— Я хотел… — юноша осознал, что ему стыдно.

— Пустое, кабальеро, желания приходят и уходят, не всегда они в нашей власти. Не стоит извиняться за то, что осталось желанием.

Стыд стал нестерпимо жгучим не только за попытку помочь дону Стефано обманом сделать Инес любовницей, но и за грязный способ, на который молодой человек согласился, чтобы добиться обожаемой доньи Марии. Накануне юноша почти не вспоминал поразившую его красавицу — слишком высоко герцогиня стояла над ним, но поверив, что приблизиться к ней возможно, после ночи, когда прекрасная дама стала владычицей его снов, дон Хуан пробудился влюблённым без памяти.

— Благодарю вас, сеньорита, вы ко мне очень добры, — обычно неуступчивых женщин юный соблазнитель крестьянок называл жестокими, но в этот вечер всё пошло наперекосяк.

Девушка постаралась скрыть растерянность и смущение:

— Кабальеро, не стоит благодарности, я очень рада поговорить с учтивым благородным человеком.

— Благородным! — слово показалось дону Хуану насмешкой, он болезненно сморщился и опустил глаза.

Инес взяла себя в руки и твёрдо ответила:

— Да, я вас назвала благородным не только потому, что вы дворянин. Я не могу вам сказать ничего, что вы бы не знали, но я уверена: вы порядочный человек, и отец может вами гордиться.

«Воспользуйся её убеждённостью, дурень, давай!» — дон Стефано напрягся, готовый вступить в игру, если Инес, желая подтвердить своё мнение о юном распутнике, сделает неверный шаг. Однако смущённый красавчик разочаровал интригана.

— Вы необыкновенная девушка, сеньорита, я никогда таких не встречал, — ответил дон Хуан совсем другим тоном, чем раньше. — Простите, я считал вас такой же, как обычные крестьянки.

— Не судите о них слишком строго, сеньор, — ответила Инес, не раз видевшая, скольких слёз стоит деревенским девушкам доверчивость к развлекающимся кабальеро. — Они не могут смотреть на вас как на равного, вы для них — воплощение сказки.

Дон Хуан никогда не думал ни о чувствах, ни о судьбе брошенных им крестьянок, и поёжился. Но на сегодня впечатлений для него было слишком много. Он осмелился вновь посмотреть в лицо девушки, и сейчас она казалась ему совершенно иной. Красота, живость, осанка — всё отступило на задний план рядом с серьёзностью и участием. Казалось, что сеньорита понимает дона Хуана больше и лучше, чем он сам и близкие ему люди. От её спокойного одобрения в груди разливалось тепло, улыбка внушала надежду, что грязь, в которую молодой человек окунался по доброй воле, в которой находил удовольствие и которой потом похвалялся, отступит, не оставив в душе ни раны, ни пятен.

«Ну всё, размяк! Я зря строил планы уложить этого купидончика в постель доньи Марии, — дон Стефано слегка потянул затёкшие ноги. — Дрянь какая-то в этом Хетафе, всё навыворот получается.

Инес тем временем собралась уйти:

— Доброй ночи, сеньор!

— И вам, сеньорита! — выдохнул дон Хуан. — Если когда-нибудь вам понадобится помощь — я буду счастлив помочь вам, как брат!

Дон Стефано припомнил самые затейливые ругательства, которые слышал в портах разных стран. Он проводил глазами удаляющегося юношу, хотел уйти сам, но разглядел наглую морду серого кота, усевшегося на стене.

«Может быть, Инес снова появится, чтобы забрать этого разбойника в дом?»

Расчёт оправдался. Кот выгнулся, задрал хвост, фыркнул, и кабальеро догадался — Хумесильо приветствует свою хозяйку.

Девушка подошла к тому же месту возле стены, где она разговаривала с доном Хуаном, но не успела взять на руки дымчатого любимца.

— Сеньорита, — негромко позвал её дон Стефано, встав на камень с наружной стороны стены. — Ваш кот вновь устраивает нам встречу наедине.

Не ожидавшая никого увидеть так поздно, Инес вздрогнула, но сразу ответила:

— Добрый вечер, кабальеро. Вы любите ночные прогулки?

— Решил присмотреть за доном Хуаном, который отправился поговорить с вами.

— Не думала, что дону Хуану нужна дуэнья, — растерянно пробормотала девушка.

— Хм… дуэньей меня ни разу в жизни не называли, — усмехнулся сеньор.

— Извините, я не хотела вас задеть.

— Боже, какая обида от очаровательной девушки! Всё-таки в знак того, что вы не считаете меня дуэньей, позвольте поцеловать вашу руку.

Миг поколебавшись, Инес молча протянула руку мужчине, по-прежнему стоявшему по другую сторону стены.

Дон Стефано вдохнул аромат её кожи. В деревнях женщины используют для мытья травяные отвары. В своём поместье сеньор дель Соль к возвращающимся с работы простолюдинкам не приближался, а праздничный запах даже самых опрятных крестьянок привык считать грубоватым. Но горные цветы Хетафе оставили на пальцах Инес ускользающий флёр, показавшийся привередливому светскому мужчине изысканными духами. Он покрыл руку девушки жаркими поцелуями, далеко выходящими за рамки обычной учтивости, и не позволил испугавшейся его горячности Инес отдёрнуть руку. Cеньорита, чувствуя силу его железных пальцев, замерла, зажмурилась, стараясь подавить дрожь, вновь открыла глаза и, негромко выговаривая каждое слово, произнесла:

— Кабальеро, я совершенно уверена, что вы не дуэнья, не стоит труда убеждать меня дальше.

Подняв голову, дон Стефано впился взглядом в её лицо. Он понимал, что дочь идальго, хотя сумела собой овладеть, испугалась, а зная о его ухаживании за другой, не доверяет ему. Страх был заметен в расширившихся сверкающих гневом глазах, на твёрдо сжатых губах, а чуть поднятый подбородок выражал решимость противостоять порыву мужской страсти, которую девушка не могла не заметить.

Разочарованный кабальеро отпустил руку Инес. Этот страх ему не был нужен. Дон Стефано хотел от очаровавшей его сеньориты ответной страсти, желания, на худой конец, любопытства, но только не страха, переходящего в возмущение.

Сеньор снял шляпу и поклонился, а девушка присела в ответ, затем взяла кота и ушла в дом.

24. Обычное деревенское преступление

Чувствуя, что быстро ему не уснуть, дон Стефано решил прогуляться рядом с Хетафе. Лунный свет и утоптанная тропинка позволяли не споткнуться в потёмках, а бьющий неподалёку маленький родник с ледяной водой пришёлся бы кстати охваченному жаром мужчине.

Кабальеро шёл, не спеша, размышляя, каким ещё способом можно увлечь сеньориту Инес. Свои подарки он собирался вручить завтра, но скорее гадал, каким способом — сама или с отцовской помощью — девушка обставит отказ, чем надеялся продвинуться на пути соблазнения. Ничего толкового в голову не приходило. Хоть женись, не будь это совершенно бессмысленно. Неутолённое желание дон Стефано считал глупейшей причиной для вступления в брак. Оставалось идти по тропинке и пинать носком башмака попадавшиеся по дороге камешки.

Неожиданно кабальеро расслышал впереди звук торопливых шагов. Он свернул, не желая ни с кем встречаться, и остановился недалеко от тропинки. Вскоре показалась быстро шедшая крестьянка, судя по платку — незамужняя, по походке — молоденькая. Дон Стефано лениво подумал: «Возвращается от любовника, с чего бы ещё девке шляться посреди ночи? Почему не воспользоваться? Обойдётся в монету-другую, остудит не хуже холодной воды и вернёт ясность мысли«, Кабальеро решил, что слишком увлёкся неуступчивой дочкой идальго, и развлечение придётся кстати. Чтобы девка не проболталась — вдруг она не с одним парнем гуляет, и за доброе имя ей уже поздно бояться, мужчина решил подойти сзади и скрыть лицо. В два шага дон Стефано догнал прошедшую мимо девушку, одной рукой обхватил её, прижав её руки к телу, другой закрыв рот. Перепуганная крестьянка отчаянно вырывалась, а сеньор ей шепнул:

— Тихо, не бойся, плачу серебряную монету.

Девушка будто не слышала. Кабальеро отпустил бы её — Хетафе ему не принадлежит, но, видимо, здешние крестьянки настаивали отвары для умывания на тех же травах, что и дворянки. От случайно встреченной девки пахло теми же цветами, что от сеньориты, только резче. Запах был терпким, пряным, но узнаваемым. Образ Инес вспыхнул перед глазами, сделав желание нестерпимым и требующим немедленного утоления. Всё же дон Стефано пока не переходил к насилию старался говорить мягко и решил позволить девке набить цену:

— Тебе понравится не меньше, чем с парнем, от которого ты идёшь. Не бойся, я умею быть осторожным, ты не забеременеешь от меня. Три монеты! — цена была очень хорошей для гулящей девки средней руки даже по меркам богатой Сегильи.

Уговоры не действовали. Начиная беситься из-за ломания деревенской потаскушки, дон Стефано злобно крикнул ей в ухо:

— Если ты девственница — дам золотой! — кабальеро не думал, что ему попался несмятый цветок, однако его обуяло нешуточное желание.

Бесполезно. Девушка вырывалась, будто не устала и не слышала слов мужчины, которому надоело её уговаривать. Он оттащил свою жертву в сторону, сделал, что ему так хотелось, и был удивлён, что девчонка оказалась невинной. Вернув способность рассуждать трезво, сеньор почувствовал досаду — ему случалось брать женщин насильно, когда он был в дурном настроении, а подвернувшаяся простолюдинка ломалась, но расположение духа при этом не улучшалось. Он не понимал знакомых, находивших в насилии особое удовольствие и порой похищавших красоток из простых, бедных, но честных семей. Собираясь похитить Инес, дон Стефано рассчитывал, что она смирится со своей участью и не станет противиться. Pади красоты девушки кабальеро был готов потратить на неё немалое время.

Сегодняшняя крестьянка лежала, раскинув руки и ноги, уставившись в небо и тяжело дыша. Она никак не откликнулась на слова обесчестившего её мужчины:

— Ну не реви. Вот тебе золотой. Я его положу в карман твоего передника. Ты, наверное, и не видела таких денег.

Дон Стефано, хотя сбил охвативший его жар, остался недоволен — раз он ошибся, и у девчонки любовника не было, его поступок мог повлечь шум. Впрочем, в Хетафе, как и всюду в Эспании, женщины наверняка боятся жаловаться на насилие, опасаясь позора себе и семье, так что, придя в себя, эта крестьянка смирится и припрячет монету. Если деньги ей нужны срочно и она пустит их в ход, то беспокоиться вовсе не о чем — оплаченное насилие станет обычной сделкой с продажной женщиной.

Лица кабальеро девка не могла разглядеть. Зачерпнув воду из родника и плеснув её на лицо жертвы, дон Стефано направился обратно в селение.

***

Проснувшись позже обычного, сеньор дель Соль с удивлением узнал — дон Хуан опередил его. Встал на рассвете и, для краткого прощания заглянув в дом идальго, уехал. Решив, что юноша не посмеет рассказать о договоре, в котором собирался сыграть неприглядную роль, дон Стефано как ни в чём не бывало направился к сеньору Рамиресу.

Встретили его с обычной приветливостью, чем убедили — несостоявшийся соблазнитель Инес ни в чём не признался. Заговорили о лошадях дона Фадрике, который выгуливал сейчас своих верховых, потом беседа перешла на охоту, и дон Стефано нашёл, наконец, случай преподнести хозяину дорогое ружьё. Идальго, однако, не стал даже смотреть:

— Благодарю, дон Стефано, но я никогда не принимаю подарки дороже, чем могу позволить себе купить, — и, не дав гостю ни слова на уговоры, улыбнулся. — Посмотрим, кто больше настреляет дичи — я из своего старого или вы вот из этого.

— Вы окажете мне любезность и пойдёте со мной на охоту?

— Если вы не против, то завтра можем сходить втроём. Заодно оцените собак дона Фадрике.

— С большим удовольствием!

Про себя кабальеро подумал — хотя идальго подарок отверг, сеньорита может иначе распорядиться серьгами и кулоном, которые он успел вручить служанке со словами о том, что он просит принять сущую безделицу, но не хочет, чтобы сеньор Рамирес понял его превратно. По реакции старухи дон Стефано догадался: она желает своей сеньорите лучшей судьбы и уверена — кабальеро очарован, а от начала ухаживания за благородной девицей до предложения законного брака пройдёт недолгое время, даже если сейчас сеньор всего лишь заинтересовался красавицей.

Хозяин и гость обсуждали будущую охоту, сеньорита склонилась над вышиванием, и неожиданно мирная сцена была прервана ворвавшимся в комнату старым работником:

— Сеньор, Хилу нашли!

— Нашли? Что с ней? Почему её стали искать? — идальго выглядел скорее удивлённым, чем встревоженным.

— Вчера, когда она не пришла, мать подумала — осталась на ночь у тётки, но она и утром не появилась, а кому корову доить? Мальчишку в Ластрес отправили, а тётка сказала — Хила на ночь глядя ушла, всего две мили, дорога спокойная, тропинка известная, лучше поздно прийти, зато до рассвета не надо к корове бежать, мать-то её еле ходит…

— Знаю я про корову, что с девушкой, говори! Неужели сорвалась со скалы?

— Где там, сеньор! Она по тропинке и с завязанными глазами прошла бы! Наш пастух пошёл, смотрел рядом, мало ли вдруг… Услышал, говорит, как скулила…

Идальго вскочил, а его дочь, взволновавшись, подняла голову. Дон Стефано догадался — речь о некстати подвернувшейся ему девчонке, — и сосредоточился на том, чтобы встретить любые известия с видом полной неосведомлённости, благо сейчас никто не обращал на него внимания. Слуга продолжал:

— …Беда с ней… напал на неё кто-то, еле живая.

Насильник подумал: изрядное преувеличение, девчонка потрясена нападением и бесчестьем, но никаких увечий он ей не нанёс. Вчера дон Стефано был удивлён, что эта… как её… Хила не пришла в себя сразу, но не счёл нужным возиться с крестьянкой.

От воспоминаний кабальеро отвлёк резкий голос пожилого идальго:

— Дон Стефано, простите, сейчас мне некогда разговаривать с вами. Если угодно, зайдите вечером.

— Разумеется, сеньор Рамирес, — пробормотал кабальеро, про себя чертыхаясь.

***

День тянулся тоскливо. Кабальеро расположился в тени под навесом таверны, делая вид, что читает, и слушал обрывки доносившихся до него разговоров между слугами и посетителями, из которых узнал: Хила слыла в деревне скромной, работящей девицей, а припозднилась, разрываясь между больными тёткой и матерью. Простолюдины были взбудоражены нападением — о дурных людях в окрестностях их селения давно не слышали, представить, что в деле замешан кто-то из местных, не хотели и думать.

Потом те, кто постарше, стали вспоминать былые времена — бродивших во время и первые годы после войны дезертиров, разбойников, местных негодяев, считавших удалью подмять девушку, не спросив согласия. Хилу жалели, недоумевая, кто мог пойти на лихое дело, и порой косились на чужака— сидевшего в таверне кабальеро. Чуть позже от своего лакея дон Стефано узнал — поминали и его молодого приятеля, уехавшего поутру не потому ли, что сотворил ночью? Не сумел соблазнить сеньориту и польстился на простую крестьянку?

Кабальеро досадовал на невезение: «Угораздило девственницу за околицей шляться в такое время, когда дома только гулящие не сидят…».

Ближе к вечеру в таверне появилась старая служанка Рамиресов и, что не удивило разбойника, вернула подарок, приложив письмо. Когда дон Стефано пытался, состроив просительное выражение лица, убедить старуху, что глубоко огорчён и относится к семейству Рамиресов с безупречным почтением, та отмахнулась:

— Наш идальго сказал: в Сегилье, если девице передают подарки, минуя отца, то говорят — она очаровала его, а там недалеко и до инквизиции! Мало нашему Хетафе несчастий, только святого суда не хватало, помоги господи!

На это дон Стефано не нашёл что ответить, только подумал: «Идальго инквизицию поминает как подставку для чайника, однажды накличет» и развернул письмо:

«Благодарю вас, сеньор! Уверена, ваш подарок делает честь вашему вкусу, но в Хетафе, в отличие от Сегильи, не принята столь изысканная благодарность за гостеприимство. Увы, не могу оценить, как вы передали, безделицу, я не стала смотреть её, чтобы вернуть без сожалений. Отец передаёт вам почтение. И.Р.». Кабальеро сложил из листка бумажную птичку, спустился в кухню спросить об обеде и, улучив подходящий миг, отправил записку в огонь под котлом.

***

К вечеру дон Стефано перебрал в уме все детали, которые могли возбудить против него подозрения, и направился на ужин к идальго, намереваясь держаться так, чтобы хозяин счёл его непричастным к насилию над злополучной Хилой. Стоит ли говорить, что в этот вечер ему не были особенно рады. Отставной лейтенант был хмур, его дочь, хотя не изменила себе, приветствуя гостя поклоном, не пыталась казаться весёлой. Идальго, разлив вино, прямо сказал:

— Негодяй скрылся, не оставив следа, по которому его можно достоверно найти.

— Девица не запомнила ни единой приметы? Странно.

— Она повредилась рассудком.

«Проклятие! Кто бы мог подумать, что простая крестьянка окажется такой неженкой! Если у идальго были сомнения насчёт насилия, то их не осталось».

— У неё в кармане передника нашли золотую монету, — ровным тоном продолжил пожилой дворянин.

Дон Стефано чуть было не сказал — быть может, Хила продала свою честь, но лишение девственности порой настолько болезненно… Однако под прямым взглядом идальго он остерёгся обвинять жертву.

— Монету несчастная могла случайно найти.

Сеньор Рамирес отвлёкся, чтобы добавить себе вина.

— Всё может быть. В наших краях не видели бродяг, случайных людей, чужаков, — не меняя тона и не делая паузы, идальго закончил фразу: — кроме, конечно, вас доном Хуаном и ваших слуг.

Прикусив язык, чтобы не изобразить возмущение, кабальеро кивнул и поспешил упредить обвинение в свой адрес:

— Да, я тоже не видел. Вчера вечером я прогулялся по тропинке, если не ошибаюсь, она как раз в Ластрес ведёт, ничего особенного услышать не довелось.

В представлении дона Стефано, его прогулку могли заметить, поэтому скрывать не имело смысла.

— На руках и ногах девушки синяки — её крепко схватили.

Как ни хотелось сеньору дель Соль заронить подозрения против своего недавнего приятеля, он заставил себя удержаться, сообразив — девушка попалась довольно крепкая, от изнеженного юнца при небольшом везении могла бы отбиться.

— Думаете, негодяй был не один?..

Сеньор Рамирес промолчал, глядя на бутылку вина, а дон Стефано со всем возможным участием предложил:

— …Девушке, может быть, требуется врач и лекарство — мне несложно найти и прислать в Хетафе.

— Не стоит, дон Фадрике обо всём позаботился. Он сейчас провожает Хилу в обитель у нас по соседству. Монахини умеют ухаживать за умалишёнными, иногда настолько успешно, что рассудок к ним возвращается. Прошу меня извинить, дон Стефано, но на охоту завтра с вами я не пойду.

— Понимаю, сеньор. Я навещу родственника — дона Хосе. Бог весть когда доведётся вновь выбраться в ваши края. На следующий день поутру уеду.

Не будучи способен строить какие-либо планы, кабальеро откланялся. Взгляд, которым хозяин дома его проводил, дон Стефано толковать не пытался.

25. Тайное сокровище

Несмотря на то, что дела в Хетафе складывались из рук вон плохо, дон Стефано решил ещё раз навестить своего якобы родственника и отправился к нему поутру, надеясь застать трезвым. Дон Хосе хмуро приветствовал гостя, предложил фрукты из своего сада. Обменялись несколькими фразами о новостях из Сегильи, затем кабальеро посетовал на невезение — из-за нападения на крестьянку идальго отказался пойти на охоту, да и сам дон Стефано потерял настроение развлекаться. Дон Хосе хмыкнул:

— Рамирес себя произвёл в опекуны над нашим селением, вот и волнуется, а вам-то что? Подумаешь, поваляли какую-то девку. Раньше такое не раз за год случалось, кто не хотел — с темнотой со двора шагу не делал, да и среди бела дня озирались. Война, разбой. Теперь успокоилось, ещё до оспы сельские дворянчики шерстили потайные местечки в горах и усмиряли деревенских бузотёров. Вот девки и стали где ни попадя шастать. В вашем имении, небось, держатся тише, кто на свои прелести добычу не желает ловить.

— Я строго слежу за порядком на моих землях.

— Чтоб девки никому, кроме вас и кому вам угодно, свой товар портить не позволяли?

— Дон Хосе, странный вы завели разговор.

— А то я не знаю порядки в имениях, где всё одному сеньору принадлежит. Здешние-то горды, думали — сами себе хозяева, а оспа их придавила. Посмотрим, удастся ли им снова ходить с поднятой головой.

— Я как раз хотел поговорить о ваших землях. Всё ещё думаете о браке с сеньоритой Рамирес?

— Почему нет?

— Если идальго решит отдать дочь за человека своих лет, то скорее выберет своего друга капитана Фадрике Морено.

— Он женат, — хмыкнул хозяин.

— Неужели вы не знаете о смерти его супруги? Дон Фадрике при мне упоминал, как его расстроила кончина жены. Конечно, он, возможно, из любви к покойной не думает о новом браке…

— Что? — единственный глаз дона Хосе уставился на сидевшего с приветливым видом гостя. — Умерла? — лежащие на столе руки изуродованного мужчины напряглись.

Очевидно, чудище понятия не имел о вдовстве капитана Морено, а теперь разразился горьким каркающим смехом.

— Умерла! Будет вдоветь из любви к этому пугалу!

— Возможно, покойная сеньора Морено не отличалась красотой, но и сам капитан не сказать чтобы…

— Я готов поставить оставшийся глаз, что дон Фадрике облизывался на Тересу Рамирес!

Плечи дона Хосе ослабли, он, очевидно, был ошеломлён известием о возможности другого замужества для Инес Рамирес, а дон Стефано продолжал выяснять:

— Если главное для вас — рождение наследника, то стоит ли вам так желать брака именно с сеньоритой Инес?

— Кто за меня пойдёт?

— Ну… дочь нашего знакомого — не единственная бедная молодая дворянка в Эспании.

— Знаю — их тьма и любая готова родить мне наследника не от меня.

— Вижу, вы уверены в добродетели сеньориты.

— Бьюсь об заклад, вы пытались уже проверить эту добродетель на прочность.

В интересах дона Стефано было бы поколебать убеждённость собеседника, но он не стал этого делать, решив, что намёка на возможный брак Инес и капитана Морено достаточно, чтобы разрушить надежды изуродованного оспой мужчины жениться на юной красавице. Сеньор дель Соль вернулся к разговору о поместье дона Хосе.

— Как я понял, вы не собираетесь идти на уступки сеньору Рамиресу, а долгов у вас накопилось немало.

— Не ваше дело! — угрюмо ответил хозяин.

— Дон Хосе, не лучше ли вам, чем грезить о наследнике, продать имение и остаток жизни провести в достатке и спокойствии?

— Зачем вам моё имение?

— У меня найдутся деньги выкупить и расписки у сеньора Рамиреса, особенно если он даст мне скидку.

— Не уверен, что отдаст и за полную цену, — хмыкнул дон Хосе.

— Разве он вправе?

— Вы забыли о землях в залоге. Идальго предусмотрел, чтобы кредитором наших крестьян не мог стать человек, которому он не доверяет. Выкрадывать расписки тоже бессмысленно: они именные, зарегистрированы в Тагоне, а копии нотариус направил в Сегилью.

— Затейливое местечко ваше Хетафе… —

Дон Стефано про себя размышлял, насколько разумен план купить имение дона Хосе, вернуть на поля воду и не претендовать на земли мелких владельцев.

— С главным затейником вы успели хорошо познакомиться. Ещё до оспы умел всех заставить плясать под свою дудку.

— Я наслышан о его шутках не меньше, чем о красоте его покойной супруги.

— Да, сеньорита Инес в мать уродилась, только лоб и норов отцовский, да волосы потемнее.

— Добродетелью, думаю, дочь тоже в мать.

Дон Хосе неожиданно ухмыльнулся:

— Можно ли считать добродетельной женщину, влюблённую в своего мужа до такой степени, что других мужчин она не отличит от кастратов?

Такой взгляд на супружество оказался неожиданностью для дона Стефано, растерянно пробормотавшего:

— Если подобное чувство сохранится в течение всего брака…

— Правильно рассуждаете, — насмешливо подтвердил дон Хосе. — Много я видел влюблённых молодожёнов, которые через год-два смотреть не могли друг на друга.

— Но сеньора Tереса… — дону Стефано совсем не хотелось узнать, что идальго был рогоносцем.

— Не позволила Хетафе узнать, подлинно ли она добродетельна, — развёл руками дон Хосе.

Вообразив все казни египетские, которым гость хотел бы подвергнуть своего «родственника», дон Стефано процедил:

— Бьюсь об заклад, вы пытались проверить на прочность добродетель сеньоры Рамирес.

— А то как же! — кивнул чудище. — Вы смотрите сейчас на мою рожу и не догадываетесь, что до оспы я был первым красавцем в наших краях, не чета Алонсо Рамиресу. Он женщинам нравился, потому что остёр на язык, а лицом — таких через одного. Моя знатная грымза потому за меня и вышла, что хорош я был, отлично фехтовал, одевался. Засела в Хетафе, и скоро ей до моей красоты дела не стало — видите ли, графской дочке здесь недостаточно низко кланялись. На Рамиресов шипела — бедные дворяне держатся с ней как с ровней. Надоело мне, пытался я подбить клинья к сеньоре Тересе. Служанку подкупил, устроил, когда идальго со старшим сыном и дочкой в отъезде был, чтоб двое слуг срочно уехали на ночь глядя, а собакам и второму сыну девчонка-служанка сонного зелья подсыпала.

— Ничего себе! — оторопел дон Стефано.

— А что? Если женщину в спальне застать врасплох, дело может и выгореть, а потом куда ей деваться? Может, кстати, ей и понравится, я в своё время дорогим девкам в столице платил, чтоб обучили всякому разному… ну вы понимаете. У Рамиреса таких денег никогда не было…

Гость сидел, подперев одной рукой щёку, а второй держа за черенок надкусанное яблоко и слегка покачивая его. Хозяин продолжил. Ему, очевидно, хотелось излить душу, хотя хвастаться было нечем.

— Калитку мне дурёха молоденькая отворила, думала — я к ней заявился, а я пригрозил, велел молчать — и к сеньоре. Не хотел я ей зелья давать, не помню уже, что служанке наговорил, чтобы она усыпила только собак и мальчишку. Забрался через окно и встал дурак дураком, смотрю на неё, спящую, — дон Хосе помолчал. — Сеньора Тереса была такая красивая в лунном свете, спокойная, казалась совсем молодой. Мне бы сразу наброситься на неё, а я стоял, любовался… На цыпочках подошёл к кровати. Тут скрипнула половица, женщина и проснулась.

— И? — слушатель подался вперёд.

— И ничего. Я что-то забормотал, не смог её тронуть, ну не насильник же я!

— Да? — не удержался от комментария дон Стефано, подумав про себя: «Зачем тогда заявился?»

— Что «да»? Я стоял, говорил… а она в меня швырнула подушкой. Что засмеялись? Ерунда, но отвлекло на секунду, а вторую подушку она успела ножницами распороть — шитьё у изголовья лежало. И стоял я рядом с этой кроватью в пуху и перьях, как сейчас вспомню — отплёвывался, тут не до женщины стало.

— А сеньора Тереса?

— Схватила мужнино ружьё со стены. Стоит, глаза засверкали, я её такой и не видел! Тихая она была, кроткая женщина, кто бы подумать мог, что так разъярится!

— Слышал, бывает, что смирные люди, если их как следует разозлить…

— А я видел! Заставила она меня выйти через основные ворота на площадь, в воздух пальнула, чтоб все соседи видели, как она меня выгоняет. «Вы, — говорит, — вошли через чёрный вход, а выйдете через парадный!»

— Остроумно, даже идальго лучше бы не придумал, — на сей раз дон Стефано не потрудился скрыть насмешку над «родственником». — Кто-нибудь мог случайно увидеть, что вы забираетесь в дом. Если вышли бы тайным путём, доброе имя сеньоры всерьёз пострадало бы.

— Вот-вот… а так никто не верил, что она меня позвала. Идальго в первое же воскресенье, выйдя с супругой из храма, с моей женой поздоровался, а мне сказал: «Прошу вас, дон Хосе, в мой дом не приходить и никого из моей семьи в свой дом не приглашать».

— Не вызвал на поединок?

— Нет, побрезговал. Или знал, что я лучше фехтую и убил бы его с удовольствием. А так никто с того дня со мной в Хетафе не знался. К моей донье Фенисе все с уважением, ко мне — никак, будто и нет меня. Сына я от такого позора в Сегилью отправил и сам бы уехал, но история по провинции разошлась, и где бы я ни появился — шептались, хихикали. Возьми я силой сеньору Тересу, и то было бы меньше срама.

— Не самые приятные воспоминания у вас связаны с этой семьёй, — меланхолично прокомментировал дон Стефано.

— Теперь понимаете, почему я упёрся? Конечно, прибрать окрестные земли — милое дело, но когда идальго добился от короля льготы — слишком туманно. Поладили б в первый же год, не случись этой истории. Больше, чем получить земли, мне хотелось прижать гордецов, которые смели от меня отворачиваться! Кто они и кто я! Ладно бы только идальго, но и простые крестьяне!

Гость кивнул — эти чувства ему были понятны. Смутно припомнив, что в связи с оспой идальго говорил только об одном сыне, дон Стефано, чтобы заполнить паузу, пробормотал:

— Второй сын сеньора Рамиреса, если не ошибаюсь, умер ещё до эпидемии?

Неожиданно дон Хосе напрягся и наклонил голову, с подозрением глядя на кабальеро:

— Почему вы спросили? Я здесь ни при чём! Мальчишка погиб — не моё дело! Я точно девке сказал, сколько зелья подсыпать, он не от моей отравы помер тогда!

Странный отклик не укрылся от наблюдательного разбойника, но он был слишком утомлён откровениями, потому, мысленно присовокупив к египетским казням фантазии святой инквизиции, перевёл разговор на другое:

— Так что насчёт ваших долгов? Я навёл справки — ваш сын назанимал в Сегилье немало.

— У меня есть чем расплатиться, — гримаса, с которой чудище произнёс эти слова, не поддавалась определению.

— Вот как? — гость постарался, чтобы на лице его отразилось сомнение.

Дон Хосе сузил глаз, вскочил из-за стола, быстро вышел и через несколько минут вернулся, держа в руках небольшую серебряную вещицу. Поначалу с недоумением подняв брови, через миг сеньор дель Соль замер, потрясённый открытием, какое чудо увидел.

— Солонка Селлини! Не может быть! Их штук пять, они все известны! Герцог Медина показывал мне гравюру, он душу бы отдал за такую солонку! Клеймо, вот оно!

Довольный произведённым впечатлением дон Хосе пояснил:

— Эта считалась утерянной во время войны. Не знаю точно, как она попала к моему отцу, он уверял — подарок за спасение жизни, но не рассказывал мне детали. Как бы то ни было, двадцать лет прошло — достаточный срок, чтобы трофей стал законной собственностью владельца.

— Сколько вы за неё хотите? — охрипшим голосом спросил кабальеро.

— Нисколько. Обещана.

— Кому?

— Не скажу.

— Но, сеньор…

— Хватит! Я и так вам наговорил лишнего, убирайтесь!

Слишком взволнованный, чтобы протестовать, дон Стефано вышел из дома дона Хосе. Перед глазами его стоял только что увиденный ювелирный шедевр, который сделал бы честь королевской коллекции, тем более коллекции герцога де Медина. Сейчас для разбойника не имело значения, какую цену можно выручить за прошедший через руки великого мастера кусок серебра. Он знал — навеки приобрёл бы расположение губернатора Сегильи, если вручил бы ему драгоценную вещь, и смог бы добиться рекомендации на высокую должность, не утруждая себя женитьбой на сеньорите Лусии Альмейда.

26. Тени прошлого

Вечер кабальеро провёл у Рамиресов. Вернувшийся дон Фадрике коротко сказал, что Хила осталась под опекой в обители, там же побудет её мать, способная помогать на кухне. Дону Стефано пришлось изображать сочувствие, в подтверждение которого он передал священнику несколько монет и счёл дело закрытым. Однако следующий предмет разговора оказался для сеньора дель Соль ещё неприятнее. 3адумчивей, чем обычно, дон Фадрике заговорил:

— В Сегилье вспомнили пропавшую десять лет назад «Эспаньолу». Обнаружены несколько драгоценных камней из партии, которую она везла из колоний. Значит, её не шторм погубил, как считалось, а нападение пиратов.

— Ты удивлялся, что крепкий корабль с опытным капитаном оказался единственным из флотилии, не пережившим шторм.

— Да, это было очень странно. А вы не находите, дон Стефано? — капитан Морено перевёл взор на бывшего капера. — Вы ведь были в конвое.

Постаравшись спокойно встретить ничего не выражающий взгляд собеседника, сеньор дель Соль подтвердил:

— Я был удивлён, как и все, — про себя разбойник призвал тысячу проклятий на голову ювелира Гонсалеса.

— Теперь считают, что виновны пираты, — меланхоличный сеньор выглядел необычно для себя сосредоточенным. — Почему тогда ни за одного пленного выкуп не требовали, даже за жену капитана?

— Я не имел чести быть знакомым с сеньорой де Молино, но думаю — она была красивой женщиной, пираты могли решить оставить её себе, — и гораздо тише дон Стефано прибавил: — Стоит ли говорить об этом при сеньорите?

— Стоит, — резко ответил идальго. — Наивно думать, что неосведомлённость о бедах, которые могут настигнуть женщину, защитит её от несчастий.

Взгляд пожилого дворянина обратился к дочери и смягчился, а Инес ободряюще улыбнулась отцу.

Дон Фадрике продолжил:

— Я попробую задействовать старые связи, может быть, съезжу в Мовританию, раз уж не связан службой. Если женщины — при сеньоре де Молино были служанки — оказались в плену, я не упущу ни малейшего шанса узнать об их судьбе.

— Вы уверены, — с сомнением пробормотал дон Стефано, — что родне сеньоры не легче считать её мёртвой?

— Если родня заслуживает этого звания, — глаза сеньора Рамиреса загорелись, он упрямо наклонил голову и произнёс с необычным для его всегдашней сдержанности жаром: — Сеньору не попрекнут ни одним словом, лишь бы она оказалась жива!

— Это так, — подтвердил дон Фадрике. — Я встретился с матерью дамы, она будет счастлива увидеть дочь, что бы с ней ни случилось за эти десять лет.

Бывший капер, точно знающий, что тела всех трёх женщин давно истлели на дне океана, про себя пожелал капитану Морено отправиться вслед за ними как можно скорее. Несколько успокаивало дона Стефано, что этот лезший не в своё дело сеньор думает о поисках женщин, а не путей, которыми драгоценности попали к торговцу.

Хозяин дома подытожил непростой разговор:

— Возможно, сеньора подверглась насилию, но оно бесчестит насильника, а не жертву. Я рад слышать, что мать женщины считает так же. Понимаю — надежда призрачна. Для служанок — тем более. Но нельзя не попробовать, — идальго поднял чарку с вином. — За твою удачу, Фадрике! — и залпом осушил свою чарку.

Мужчины присоединились к нему, хотя не все искренне. Старик-священник пробормотал напутствие из святого писания, и, не без облегчения, заговорили на другую тему.

— Алонсо, — к дону Стефано в доме идальго привыкли настолько, что старые друзья в его присутствии не церемонились между собой. — Что ты думаешь о налоговых льготах на следующие пять лет?

— Подам новое прошение, — сразу ответил отставной лейтенант. — И в суд на дона Хосе. Хотя здесь основания слабые, но я попробую снова.

— Мой родственник очень упрям, — вставил дон Стефано.

— Знаю, — тихо ответил сеньор Рамирес. — Я после оспы пытался поговорить с ним, но он как обезумел. Возможно, болезнь повлияла и на его разум. Мы и раньше не ладили, но что он в погоне за нашими землями погубит свою, я не ожидал.

— Вы можете продать принадлежащие вам расписки, — стараясь не смотреть пожилому дворянину в глаза, произнёс сеньор дель Соль. — Конечно, не за полную цену…

— И выручу мало, и односельчан подведу. Расписки могут купить только с прицелом отобрать заложенную землю.

— Ты сражаешься с ветряными мельницами, хитроумный идальго, — дон Фадрике вернулся к своему обычно рассеянному виду, который давно перестал обманывать сеньора дель Соль.

— Тогда выпьем за ветер, который принесёт нам удачу! — идальго встал, выпрямился, улыбнулся, глаза его блеснули молодой дерзостью и готовностью встретить любую судьбу.

Вскоре дон Стефано откланялся, вслед за ним ушёл и священник.

***

Инес поцеловала отца и ушла в свою комнату, а старые друзья остались сидеть за вином, хотя оба уже не пили. Идальго понимал, что они скоро расстанутся, может быть, навсегда, а дон Фадрике был сильно обеспокоен здоровьем друга, ещё больше — судьбой его дочери. Прежде всего капитан считал необходимым предостеречь сеньора Рамиреса.

— Алонсо, ты уверен в порядочности своего нового знакомого, для которого Хетафе как мёдом намазано?

— Более чем не уверен и догадываюсь, что здесь за мёд, — он невесело посмотрел на дверь, за которой скрылась дочь.

— Почему принимаешь его?

— Нет повода отказать, дон Стефано держится как подобает. Главное — пусть он лучше на моих глазах подъезжает к Инес, чем пытается через слуг, шлёт тайные письма и бог весть что ещё придумывает в лучших традициях городских обольстителей.

— Боюсь, с этим кабальеро дело обстоит хуже, он не только развратник.

— Что ты о нём узнал? — напрягся идальго.

— У него превосходная репутация, дела по каперскому свидетельству вёл законно, разве что часть добычи утаивал — но они все так делают. Есть одна странность.

— Что тебя насторожило?

— Первую команду он набрал в Сегилье, как принято. Конечно, в матросы идут не ангелы, но капитаны стараются взять сколько возможно порядочных людей. Такова была и команда капитана Аседо, как тогда называли дона Стефано. Но в первом же дальнем рейсе оказалось, что ему поставили гнилые лимоны, и большинство людей слегли от цинги. Многие умерли, и следующих капитан Аседо набрал уже в колониях, взяв отборных негодяев.

— Вот как? В колониях другой возможности нет?

— Гораздо труднее нанять относительно честных матросов, требуются большие усилия, но, похоже, капитан этого и не пытался достичь. В его команде оказались бывшие пираты, моряки, подозреваемые в бесчинствах и грабежах, неизвестный сброд. Надо отдать должное капитану Аседо, поддерживать дисциплину среди своих людей он умел, подозреваю, самыми жестокими мерами. Я разговаривал со старыми знакомыми, преданный мне человек — с матросами. И похоже, дон Стефано вернулся в Сегилью куда богаче, чем можно было бы ожидать от его призовых, даже с учётом утаённого от казны.

— Подозреваешь, он тайно пиратствовал?

— Да, — без обиняков ответил другу капитан Морено. — Я говорил сегодня о пропавших с «Эспаньолой» женщинах, но на самом деле их едва ли возможно найти. Собираюсь проследить путь купленных для диадемы принцессы камней, которые опознал ювелир Гонсалес.

Идальго стиснул зубы. Обвинение было кошмарным, но пожилой дворянин поймал себя на том, что не отвергает подобное подозрение, и сам не может избавиться от мыслей, что за нападение на несчастную Хилу ответственен дон Стефано. Быть может, дело в том, что к человеку, желающему совратить Инес, её отец неспособен отнестись непредвзято? Вслух сеньор Рамирес сказал:

— Как бы то ни было, желаю удачи. Ты взялся за непростое дело.

— У меня есть возможности. Мой управляющий — человек толковый и честный. Я могу оставить на него свою конюшню и псарню, хотя вряд ли в моё отсутствие дело пойдёт в гору. Я должен сказать тебе ещё кое-что.

— Говори.

— Я очень беспокоюсь за тебя и Инес. Особенно — за неё.

— Знаю.

— Пока я в отлучке, будет прилично поселить Инес в моём имении. Я уже распорядился, ко мне переедет пожилая родственница. Не знаю, чего можно ожидать от сеньора дель Соль, в моём доме ему твою дочь не достать.

— В твоём доме, в любом доме, кроме родни, Инес станет приживалкой или прислугой. Я ещё не настолько отчаялся.

— До чего ты упрям… — вздохнул дон Фадрике. — Как знаешь, но помни: что бы ни случилось, в моём доме я всегда готов принять твою сеньориту, она станет в нём, кем ей будет угодно, и я ни задам ей ни одного вопроса. Я окажу ей любую помощь, какая ей будет нужна.

Идальго сначала кивнул, не вникая в слова друга, потом поднял голову, пристально посмотрел в серьёзные глаза капитана Морено, вскочил:

— Фадрике, ты… понимаешь, что говоришь?

— Вижу, ты понял. Молюсь, чтобы моя помощь ей не понадобилась.

Только сейчас Алонсо Рамирес в полной мере оценил, как серьёзно его друг относится к опасности, исходящей от дона Стефано Аседо дель Соль. Он пошатнулся, схватился за стол, стал тяжело дышать, потом сел, ожидая, когда успокоится сердце. Друг грустно смотрел на него, понимая, какой удар только что нанёс отцу единственного оставшегося в живых ребёнка. Решив, что идальго пришёл в себя, дон Фадрике пожелал ему доброй ночи и хотел уйти в отведённую ему комнату, но друг остановил его:

— Посмотрим, Фадрике, кому в этот раз будет благосклонна судьба, — и заставил себя улыбнуться.

— Узнаю тебя, благородный идальго.

***

Дон Фадрике не мог уснуть. Тени прошлого одолевали его. С Алонсо Рамиресом он дружил с детства, когда сильный, весёлый и смелый мальчишка приезжал вместе с отцом на ярмарку в Тагоне и участвовал в состязаниях, которые дворяне устраивали для своих сыновей. Будущий капитан королевского флота не мог похвастаться ни ростом, ни крепостью тела, к тому же стеснялся своей болезненности. Первый встреченный дворянский юноша стал над ним насмехаться и получил пинок от юного сына идальго, а презрительно фыркнув «Рамирес, ты вздумал стать наседкой над тощим цыплёнком!», услышал в ответ «Подавишься, если считаешь себя лисицей!»

С тех пор мальчики пользовались каждой возможностью встретиться. Отец дона Фадрике не возражал против их дружбы — Рамиресы были менее знатной, для дворян бедной, но очень почтенной семьёй. Алонсо горячо одобрял мечту друга о море, и его уговоры помогли Фадрике получить от отца разрешение пойти на службу во флот, где юноша, неожиданно для всех, проявил себя способным, отважным и хладнокровным. Капитаном он стал раньше, чем многие офицеры одних с ним лет.

Любовь к морю странно сочеталась в душе дона Фадрике с любовью к живым тварям — прежде всего к лошадям и собакам. Ещё до поступления на флот он подарил другу щенка собаки-охранника, которого помог воспитать и который слушался обоих друзей. Приехав однажды в отпуск, капитан Морено поспешил навестить Хетафе — он слышал, что в отпуске и его друг. Подъезжая к селению, молодой человек вспоминал детскую дружбу, давние прогулки в горах, мальчишеские тайники. Защемило сердце, и заслуживший право называться морским волком капитан спешился и привязал коня рядом с тропинкой. Он решил пройтись по горам, чтобы вечером за разговором с Алонсо общие воспоминания оказались острее.

Неожиданно навстречу дону Фадрике выскочил Пако — тот самый подаренный щенком пёс. Приветственно гавкнул, позволил погладить, а потом пошёл по еле заметной тропинке, ведущей к отгороженной скалами небольшой поляне. Мальчишки часто забирались туда любоваться горами, долинами, жгли костры и жарили застреленную на охоте дичь. Решив, что и Алонсо вздумал вспомнить любимые с детства места, Фадрике обрадовался и отправился вслед за собакой. Подойдя к краю поляны, молодой офицер выглянул из-за скалы и остолбенел от открывшегося ему волшебного зрелища.

На поляне танцевала прекрасная фея. Стройная, лёгкая, в простом, удобном для прогулок в горах платье, с распущенными каштановыми волосами, казавшимися в свете солнца золотыми, и босоногая. Фея вышагивала чакону, срывалась в простонародную пляску, потом степенно кланялась невидимому партнёру и улыбалась.

У молодого человека кругом пошла голова, он не понимал — на небе он или на земле, не смел пошевелиться и представить не мог, как сказочное создание оказалось на знакомой поляне. Неожиданно он услышал аплодисменты и увидел своего лучшего друга, сидевшего на траве, прислонившись к стволу дерева. Рядом с Алонсо лежала пара чулок. Когда фея оказалась совсем близко к нему, молодой человек стремительно встал, сгрёб в охапку красавицу, утянул её за собой на траву, а она прошептала:

— Алонсо, не здесь же.

Идальго ей жарко ответил:

— Единственную тропинку сторожит Пако. Мы всё равно что в нашей спальне.

Слова друга заставили капитана очнуться. Он понял: Алонсо женился, супруга его — не из их мест, а Фадрике чуть не подглядел любовные игры молодожёнов. Как мог тихо, благо парочке было не до него, нечаянный свидетель ретировался. Вечером, когда Алонсо Рамирес представил ему свою сеньору Тересу, капитан надеялся, что сумел не выдать смущение.

Спустя год женился и дон Фадрике. Деятельная тётка сообщила ему, где живёт сеньорита, оказавшаяся наследницей богатого старика, неожиданно потерявшего сына. Капитан усомнился в способности очаровать выгодную невесту да и не жаждал жениться, но не смог противиться напору упрямой родственницы. Приехав и познакомившись с благородной девицей, из милости живущей у дальней родни, капитан нашёл её хорошо воспитанной и неглупой, хотя совсем не красивой. Улучив минуту, молодой человек прямо рассказал девушке о наследстве, а она, чуть подумав, сказала:

— Я согласна выйти за вас замуж.

— Но… мы ведь едва знакомы.

— Мне достаточно, что вы порядочный человек.

Брак оказался удачным. Сеньора Морено, когда капитан был в море, успешно занималась хозяйством и старалась оказываться в портовых городах в то же время, когда приходил корабль её мужа. Хотя супружество было омрачено бездетностью, дон Фадрике никогда не жалел о своём выборе. К жене он относился с уважением и теплотой, был с ней честен и предан ей, но смеющиеся глаза и стройные ножки сеньоры Тересы иногда грезились ему по ночам.

И теперь, спустя много лет, дон Фадрике задавал себе вопрос: хочет ли он, чтобы Инес Рамирес, похожая и на прекраснейшую для капитана Морено на свете женщину, и на его лучшего друга, однажды оказалась вынуждена искать убежище в его доме, ведь только это может заставить девушку стать женой отцовского ровесника. Готов ли желать, чтобы Инес попала в беду, ради того чтобы сделать её своей? Вопрос был невыносимо тяжёлым, но капитан старался быть честен перед собой. Он смотрел в потолок своей комнаты, вспоминал близких людей, вставал и ходил из угла в угол, представлял, какое отчаяние может настигнуть дочь друга, и с облегчением осознал — нет, этого он не хочет.

27. Подозрения

Молодой, красивый, любимый сын состоятельного отца дон Хуан де Теноро, вернувшись в Тагону, ни в чём не мог найти удовольствия. Забавы легкомысленных богатых приятелей стали для него грубыми и скучными, всегда готовые лечь с молодым красавцем в постель служанки — назойливыми до тошноты, оказывающие тайные знаки внимания знатные дамы — простоватыми. Ни одна женщина не могла в глазах юноши сравниться красотой и величественностью с его кумиром — доньей Марией де Медина, а нежной прелестью, умением себя держать и благородным участием — с сеньоритой Инес Рамирес. Не отпускал стыд за составленные под влиянием дона Стефано планы устроить ловушки обеим.

Отцовские наставления, раньше пропускаемые мимо ушей, обретали в душе молодого человека смысл, плоть и кровь. Отец, суровый вояка, служивший с шестнадцати лет, воевавший долгие годы и вышедший в отставку полковником, после смерти жены и замужества дочерей нерастраченную нежность старого сердца обратил на позднего младшего ребёнка, оказавшегося единственным сыном. Мальчику было достаточно с улыбкой посмотреть на отца большими серыми глазами в обрамлении длинных ресниц, как строгая выволочка превращалась в ласковое напутствие. Порки юноша вовсе не знал.

Последние годы старик горько сетовал на свою снисходительность. Сын связался с беспутной компанией золотой молодёжи, где верховодил молодой граф де Перера, а теперь вспоминал, как надменно его сиятельство держался со своими приятелями и милостиво разрешал за себя платить. Суждения графа, разумные или нет, становились для дворянских сыновей окончательными. Теперь дон Хуан считал унизительным своё подчинение более знатному, но едва ли достойнейшему из знакомых. В памяти юноши всплыло, с каким удовольствием отец рассказал:

— Подумать только, до чего ловко осадил наше сиятельство деревенский идальго! Граф думал, стоит ему в суде появиться, как от восторга оказанной им честью все забудут про такие глупости, как закон, а Рамирес: «Вы, ваше сиятельство, можете научить герцога как следует обращаться с графом!». Молокосос побледнел и ретировался, видать, вспомнил, как в столице на него смотрели сынки какого-нибудь светлости.

Тогда дон Хуан не придал большого значения очередному нравоучению, но сегодня отцовские слова в памяти звучали иначе. Хотя отец дослужился до полковника, он никогда не позволял себе пренебрежительно обращаться с людьми низшего положения, не заискивал перед высшими, а с воевавшими офицерами своего возраста, даже званием ниже, держался на равных. С удивлением юноша осознал, сколь схожи манеры его отца с тем, как обращается со своими гостями отставной лейтенант Алонсо Рамирес. Кажется, отец знаком с деревенским идальго и относится к нему с уважением. Припомнить было сейчас мудрено, но, видимо, полковник говорил о доблести лейтенанта в военное время и о том, что повышение в чине Рамирес не получил не по своей вине.

Понимание своей постыдной роли подручного дона Стефано в грязной интриге было мучительным. Дону Хуану казалось, что он предал не только хозяина дома, оказавшего ему гостеприимство, но и родного отца — безупречно честного человека, свою семью, род, кровь и достоинство дворянина. Не на шутку тревожило, что бывший приятель, потерпев неудачу с одной интригой, затеет другую, не менее гнусную, жертвой которой могут оказаться не только Рамиресы, но и герцогиня де Медина, неосторожно доверившаяся негодяю.

Не представляя, как защитить людей, перед которыми дон Хуан чувствовал себя виноватым, и прекраснейшую на свете женщину, юноша слонялся по городу, сторонясь прежней компании, зашёл в таверну и сидел за столом, глотая вино, которое нисколько не утешало.

Неожиданно его позвали по имени:

— Добрый день, дон Хуан.

Узнав голос идальго, юноша поднял голову. Увидеть сейчас сеньора Рамиреса он не ожидал и встревожился:

— Сеньор, здравствуйте! Всё ли благополучно с вами и с сеньоритой Инес?

Идальго выглядел серьёзным, не улыбался, но, наверное, случись беда с его дочерью, был бы гораздо сильнее взволнован:

— Моя дочь в добром здравии. Я хотел с вами поговорить о другой девушке.

Юноша несказанно удивился — никаких других девиц он в Хетафе не знал. С недоумением дон Хуан стал слушать.

— В ночь перед вашим отъездом на тропинке рядом с селением напали на молодую крестьянку, возвращавшуюся из другой деревни, от больной тётки.

Не понимая, почему его спрашивают, юноша пробормотал:

— Она жива?

— Да. Негодяй над ней надругался. Я хотел спросить вас и вашего слугу — не видели ли вы чего-нибудь подозрительного, хотя бы необычного, или, может быть, слышали?

— Не представляю, чем могу вам помочь. Слугу к вам пошлю, куда скажете, поговорите с ним.

— В деле есть одна странность — в кармане передника девушки нашли золотую монету.

— Тогда… Почему вы уверены, что это насилие?

— Бедняжка сошла с ума. А о проделках с монетой я слышал в бытность свою лейтенантом. Не знаю имени негодяя, историю пересказывали как байку довоенных времён — что если не церемониться с упрямой простолюдинкой, то можно ей подсунуть монету. Девушка или сама найдёт, припрячет и не станет поднимать шум, или, если посмеет призвать к ответу насильника, монету у неё найдут и ославят несчастную продажной женщиной.

— Надо же. Я ничего не слышал, — юноша честно пытался припомнить рассказы нещепетильных приятелей и ночь перед отъездом из Хетафе. — После разговора у стены с сеньоритой Инес я отправился спать. Может быть, дон Стефано знает больше — он пришёл позже меня.

— Кабальеро гулял недалеко от того места, где совершено преступление, но он тоже ничего не видел и не слышал.

Была и другая причина, по которой сеньор Рамирес считал дона Стефано, скорее всего, непричастным к насилию над Хилой. Дочь рассказала ему о том, что руку ей кабальеро целовал чересчур жарко для обычной учтивости, и, в понимании идальго, сегильский щёголь был слишком взыскательным, чтобы, нацелившись на дворянку, вдруг наброситься на случайно попавшуюся крестьянку.

Дон Хуан тоже скорее заподозрил бы в нападении кого-то из крестьян или слуг, но его озадачил рассказ о золотом. Недоумение было явно написано на лице юноши, и попытки идальго представить картину совершённого преступления окончательно зашли в тупик. Тем временем молодой человек решил воспользоваться случаем и предупредить сеньора Рамиреса о намерениях его гостя.

— Сеньор, я со стыдом должен признаться, что приходил в ваш дом с нечестными намерениями в отношении вашей дочери.

— Я догадался, — усмехнулся идальго. — И о вас, и о вашем приятеле. Вы поспорили, что ли, на её честь? Я бы не удивился подобной штуке.

— Вы так спокойно говорите об этом…

— Толку возмущаться, когда нет крепких стен, слуг с тяжёлыми кулаками и приданого, которое привлечёт серьёзных поклонников? Я отлично понимаю, что из-за нашей бедности моя дочь выглядит лёгкой добычей, и могу надеяться прежде всего на её разум. Ничто так не вредит рассудительности, как замена нотациями собственных наблюдений девицы.

— Мало кто надеется, что юная девушка окажется благоразумной. Прошу не считать мои слова обидой для сеньориты Инес, я отношусь к ней с большим уважением и уверен в её добродетели.

— Благодарю вас, дон Хуан, — идальго улыбнулся первый раз за эту встречу, но сразу же вновь стал серьёзным. — Нападение на Хилу заставляет принять меры предосторожности на случай, когда разума девушки недостаточно. В наших краях много лет не случалось подобного. Пока не вижу возможности раскрыть это дело. По тропинке слишком многие ходят, собака залаяла на дона Стефано, но он к тому времени успел признаться, что гулял рядом. Мог пройти на четверть часа раньше, чем это нападение. Монета тоже могла побывать во многих руках.

Юноша похолодел, вспомнив, как строго его бывший приятель говорил о невозможности насилия над честной дворянкой, и что многие знатные сеньоры не видят ничего преступного в принуждении простолюдинок к близости, хотя скорее в ход пустят угрозы, чем совершат насилие. Правда, обычно подобное отношение касалось служанок в своих домах и крестьянок на собственных землях, но теперь юноша усомнился, что знатные господа считают доступными только зависимых от них простолюдинок.

— Вы что-то вспомнили? — прервал размышления молодого человека идальго.

— Только то, что дон Стефано говорил — насилие над честной дворянкой для него неприемлемо.

— Надеюсь, похищение тоже, — угрюмо ответил идальго. — Не представляю, чего ожидать от этого человека.

Юноша откинул голову немного назад и, глядя на пламя светильника, представил облик дона Стефано — его мощную фигуру, хищный взгляд, обманчиво мягкие движения и манеры. Потом в памяти всплыли его высказывания о женщинах, к большинству которых сеньор дель Соль относился с презрением. Вкус опытного зрелого кабальеро был, без сомнений, изысканным. Среди разговоров по дороге в Хетафе вспомнились рассуждения дона Стефано о духах:

«Многие дамы совершают ошибку, считая безмерную трату благовоний признаком роскоши, который привлечёт к ним поклонников. Подлинно изысканная особа осторожно пользуется духами, чтобы не благоухать, как парфюмерная лавка. Забавно ещё, когда остатки духов своей госпожи выливают на себя разного рода служанки. Аромат, нежный и привлекательный на коже сеньоры, превращается в грубую вонь на потных телах простолюдинок, хотя узнаваем. Правда, припоминаю, иногда получалось пикантно, возбуждало желание, которое стоило утолить разок-другой, но не больше». Очнувшись, юноша быстро спросил:

— В Хетафе женщины используют для мытья одни и те же отвары?

Подобного вопроса идальго не ожидал и не знал, как на него отвечать.

— Наверное. Не думал.

— Не сочтите меня неделикатным, но я заметил — сеньорита Инес пользуется чем-то очень мягким и нежным, а от крестьянок пахнет резче, но с теми же тонами. Похоже, цветы и травы для мытья заваривают одинаковые.

— На нюх ориентируются не только собаки, — брякнул ошеломлённый идальго.

Юноша, усиленно размышляя, остался серьёзным.

— В крупных городах на духи тратят едва ли не больше, чем на одежду. Использовать их — целая наука. Дон Стефано привередлив к запаху женщин, рассказывал мне о сходстве и разнице ароматов, которые одни и те же благовония оставляют на коже знатных женщин и простолюдинок. К сеньорите Инес он относится как к дворянке, несмотря на вашу бедность. Я обратил внимание, как однажды дон Стефано сидел, почти прикрыв глаза, и сделал глубокий вдох, когда рядом прошла ваша дочь.

Рассуждения молодого, но куда лучше знающего свет человека, заставили идальго сильно задуматься. Слишком многое сходилось на сеньоре дельСоль: он был на месте преступления почти в то же время, на него указала собака, которую идальго постарался задействовать незаметно от подозреваемого так, что её лай рядом с сеньором показался случайным, наконец, особое внимание кабальеро к запахам женщин. На размышления наводила и необычайная сила дона Стефано — не каждый мужчина смог бы легко справиться с крепкой и рослой крестьянкой. Поводов для подозрений накопилось немало, однако недостаточно для формального обвинения, тем более что жертва ничего не могла рассказать.

Сосредоточенный вид собеседника окончательно убедил юношу, что человек, которому он легкомысленно позволил вовлечь себя в свои планы, редкий мерзавец и очень опасен для привлёкшей его внимание бесприданницы. Дон Хуан искренне и серьёзно заверил сеньора Рамиреса:

— Ещё раз прошу прощение за свои дурные намерения в отношении вашей дочери. Мне вдвойне стыдно, потому что мой отец отзывался о вас с уважением.

— Благодарю вас.

— Он говорил, что вы должны были быть произведены в капитаны, но что-то случилось не по вашей вине.

— Отец вам расскажет о взятии Лурсии, если вам любопытно, — улыбнулся идальго. — После заключения мира мне пришлось заботиться о семье и земле. Я с войны пришёл жив и без серьёзных ранений, а в глубоком тылу мои брат и кузен погибли, защищая наше Хетафе от банды дезертиров. Так я остался всего-навсего лейтенантом, но не считаю это большой потерей.

Идальго на миг отвлёкся от нынешних забот, вспомнив, как рассказал жене о неудаче в военной карьере и о том, что всё равно считает правильным решение полковника де Суэда не отдавать Лурсию на разграбление. Тересита погладила его по щеке и шепнула: «Ты так же великодушен, как и храбр. Оставайся таким, каким я тебя полюбила, Алонсо». Очнувшись от воспоминаний, идальго вслух произнёс:

— Передавайте отцу от меня почтение, дон Хуан.

Юноша встал, поклонился и покинул таверну.

28. Предложения о замужестве дочери

Думая, что пора возвращаться, идальго допивал своё вино, закусывая его простой солониной на ломте хлеба с оливковым маслом. Мысли встревоженного отца были невеселы, и он не сразу заметил нового собеседника.

Почтенный алькальд Тагоны, сеньор Энрикес, смотрел на старого знакомого на редкость хмуро.

— Здравствуйте, сеньор Рамирес. Не будем терять времени зря. Прошу вас, забудьте о моём предложении женить моего сына на вашей дочери.

— Вот как? — сдержанно ответил идальго. — Поскольку я это предложение не принимал, то не о чем и говорить.

Про себя пожилой дворянин решил — до алькальда дошли слухи о чересчур назойливом ухаживании за Инес двух кабальеро. Похоже, доброе имя дочери было задето. Считая унизительными рассуждения по этому поводу, идальго, отвечая несостоявшемуся свату, ограничился простым ответом, сопровождая его своим обычным прямым взглядом.

Сеньор Энрикес почувствовал себя неуютно и опустил глаза.

— Простите, может быть, я слишком осторожен и резок. Поверьте, у меня нет сомнений в добропорядочности вашей семьи и добродетели вашей дочери, — бывший торговец заёрзал, пожевал губами и, вздохнув, начал объяснять своё решение. — Я не хочу… прямо скажу, как простой человек — я боюсь перебегать дорогу господину, который последнее время зачастил в ваше Хетафе.

— Вы о доне Стефано Аседо дель Соль?

Алькальд поморщился и предложил:

— Перейдёмте-ка под навес, где нет стен, а значит не будет и ушей…

Недоумевая о подобной предосторожности, идальго молча последовал за собеседником. Усевшись подальше от других посетителей в месте, где шум дороги заглушал слова уже в шаге от разговаривающих людей, сеньор Энрикес продолжил:

— …Дело о тагонском льне нанесло огромный урон нашему городу, куда больше, чем нападения по весне. Я не сумел предотвратить мошенничество, ведь льном занимались инспекторы королевской казны. Но когда обман вскрылся я, разумеется, взялся за него со всей тщательностью.

— Верю.

— Меня озадачило, что одно из нападений пришлось на охраняемые опытные участки, где якобы выращивали тагонский лён. Казалось бы, чем там грабителям поживиться?

— Грабитель, кто бы он ни был, мог заподозрить подлог, а у жуликов звонкая монета найдётся всегда.

— После чего мошенничество приобрело небывалый прежде размах. В ходе расспросов я узнал, что известный вам кабальеро очень интересовался тагонским льном где-то за месяц до налёта. Он мужчина приметный, а у хозяина нашей лучшей таверны прекрасная память.

— Дон Стефано и моё мнение спрашивал задолго до начала продажи бумаг на долю в доходах и до налёта. Ничего подозрительного для расчётливого человека. Вы узнали, как он управляет своим поместьем?

— Отлично, особенно если учесть, в каком состоянии сеньор дель Соль принял дела. Но тут есть небезынтересная подробность. Среди людей, которых дон Стефано принял на службу, нанятые мной соглядатаи опознали мерзавцев, подозреваемых в разбое, но сумевших вывернуться не без помощи своего сеньора.

Идальго подался вперёд:

— Примерно то же говорил дон Фадрике о матросах корабля капитана Аседо, как обычно звали дона Стефано во времена каперства.

— Вот видите! Очень бы я хотел знать, насколько подлинные доходы сеньора превосходят заявленные казне.

— Это непросто.

— И за это я не возьмусь. Недавно я посетил Сегилью и поговорил с почтеннейшим доном Бернардо. Ваш друг сумел выяснить: в месяц налёта на Tагону в окрестностях прекрасной столицы нашей провинции было тихо, не в пример безобразию, творившемуся в последние годы.

— То, что вы рассказали, очень серьёзно и требует тщательного расследования.

— Я не стану в этом участвовать! — возвысил голос алькальд, но тут же огляделся по сторонам и стал говорить тихо. — Дон Стефано завсегдатай в доме герцога де Медина, в казначейство Сегильи дверь ногой открывает, был в дружеских отношениях с покойным начальником городской стражи…

— Дон Бернардо…

— Знаю, вы хотите сказать: полковник Альмейда — человек честный и прямодушный. Отвечу — в этом и сила, и слабость коменданта против такого проныры, как дон Стефано, тем более что у вашего друга большой опыт по части артиллерии, а не расследования разбоя. Не удивлюсь, если у сеньора, о котором мы говорим, связи в столице.

— Понимаю, — угрюмо отметил отставной лейтенант.

— Теперь ближе к вашим делам. Я, знаете ли, заранее был наслышан о лошадях капитана Морено, не терпелось их посмотреть. Поэтому на ипподром я пришёл, хотя встал в стороне — не было времени ввязываться в разговоры. Так вот, я видел, как ваша дочь гарцевала на Звёздочке, заметил — у меня ведь к ней свой интерес, восхищение, которое сеньорита вызвала у молодых кабальеро и у того, о ком сегодня мы говорим. Дон Стефано, казалось, готов был испепелить юношей, смотревших на вашу красавицу, а потом приказал что-то лакею.

— Думаете, он устроил, что молодые люди оказались в борделе, а потом и облаву?

— Именно! Я лично поговорил с теми тремя, кто любовался сеньоритой Инес на ипподроме — странное совпадение, вы не находите?

— Теперь не нахожу, — сквозь зубы произнёс идальго.

— Так вот, прапорщик Сальгари — на его голове красовалась огромная шишка — с трудом припомнил, что его вечером позвали на помощь. Дон Хуан де Теноро признался: лучшая девка пообещала, что такого красавца обслужит бесплатно, а третьего юношу попросту подпоили, может быть, подсыпав в вино какую-то дрянь. Сводня ни капли не огорчилась скандалом и хвасталась, как удачно для неё прошла ярмарка…

Идальго стиснул зубы и промолчал, а его собеседник помрачнел ещё больше и продолжал:

— …Болтливую дуру недавно нашли в сточной канаве. По видимости, поскользнулась, ударилась головой и захлебнулась в грязи.

— Мог быть несчастный случай. В конце концов, даже если дон Стефано подкупил сводню, чем ему подобная проделка грозила?

— Так же погиб прохвост, распространявший бумаги на долю в тагонском льне. Ещё — один из охранников опытного участка, который рассказал, что нападением руководил некто высокого роста, сильный и в маске. Главарь банды не лез вперёд. Вошёл к учёному сеньору Бланесу, сразу сел, возможно, чтобы его рост привлекал меньше внимания, говорил вроде как крестьянин из соседней провинции, но не совсем так. Заперся с учёным сеньором и не меньше часа обсуждал с ним дела.

— Ничего себе! — присвистнул идальго. — Прямо во время ограбления предложил расширить мошенничество, да ещё таким дерзким, я бы сказал — изысканным способом? Разрази меня гром, если это крестьянин. А ещё он подкупил кого-то из ваших людей.

— Последнее могли бы не говорить, я и сам догадался, — желчно буркнул алькальд. — Я никому не доверяю теперь! Вы понимаете, почему я не хочу связываться с человеком, привыкшим убирать свидетелей? Тем более — если мы правильно подозреваем одного и того же.

— Не могу вас за это винить.

— Сеньор Рамирес… — алькальд пожевал губами. — Мне очень жаль, я надеялся с вами породниться.

— Не стоит жалеть. При всём уважении, брак семнадцатилетней девушки с мальчиком на два года младше неё не сулил счастья.

— Зато сулил моему сыну дворянство! А со временем, я уверен…

— Сеньор Энрикес, вы знаете, в таком браке мало надежды на уважение между супругами. Ещё меньше, чем на дворянство, которое могла бы передать мужу дочь дворянина, женившегося на простолюдинке.

— Кто помнит о происхождении сеньоры Тересы!

— Вспомнили бы. Ко мне в наших краях не все настроены благожелательно.

— Виной ваш длинный язык!

— Вам лучше надеяться на дворянство за заслуги на должности алькальда Тагоны.

— Я рассыплюсь от старости, прежде чем наши сеньоры дадут мне рекомендацию. Сами знаете, пока мы не перехватили от Хетафе торговлю, Тагона была скорее местом для развлечений окрестных дворян, чем деловым городом. Не всем нравятся изменения.

— Попробуем. Можете рассчитывать на рекомендацию от меня, дона Фадрике, дона Альберто де Теноро, а может быть, и графа де Перера.

— Его сиятельства? Шутите!

— Матушка графа — разумная женщина.

— Честит вас при каждом удобном случае.

— Пустое, в душе она очень добра.

— Боюсь утонуть в глубинах её души.

Воспоминания о графине отвлекли сеньора Рамиреса от тревоги, вызванной доном Стефано.

В день встречи на ярмарке донья Ана де Перера запиской пригласила идальго в свой особняк, без предисловия высказала ему своё мнение о его шуточках, а затем предостерегла:

— Дон Стефано Аседо дель Соль вздумал соблазнить вашу дочь, пока вы считаете ворон, старый пень!

— Догадываюсь, но как об этом узнали вы, ваше сиятельство? — отставной лейтенант ошалел от напора давней знакомой.

— Он предлагал мне под предлогом пари сотню золотых, чтобы я взяла вашу сеньориту в служанки!

— Инес бы не согласилась.

— Конечно, я даже не успела ей предложить, как она мне надерзила, ваша ведь дочь!

— Тогда…

— Этот субъект просто так не отступится! Он расчётлив, сто золотых станет тратить, только если ему что-нибудь очень нужно. Захотел вашу дочь и крутится возле вас, как рядом с герцогом, хотя у вас с его светлостью общее только одно — красавица в доме!

— Сеньора, благодарю…

— А чтоб вы не решили, что я придумала вздор, обратите внимание, как он пьёт вино.

— В этом может быть что-то особенное? Не похоже, что пьёт слишком много.

— Нет, конечно, он пьёт гораздо меньше, чем делает вид. А притворяется пьянее, чем есть.

— Как вы узнали? — идальго был удивлён, не ожидая от женщины подобной осведомлённости.

— После смерти супруга я увлеклась пробами разных сортов вина. Знаете, когда не пьют, а только рот ополаскивают. К тому времени, как удалённое я стала видеть гораздо лучше, чем возле своего носа, научилась по цвету вина в бокале различать сорта, и если разбавленное. Так вот, не знаю как, скорее всего, через подкуп лакеев, дон Стефано на приёмах всегда пьёт разбавленное, скрывая эту манеру. Подобному человеку никогда и ни в чём нельзя доверять.

— Благодарю, донья Ана, я всегда знал, что вы добрая женщина.

Её сиятельство фыркнула, хотя выглядела польщённой, затем предложила поселить сеньориту Инес в своём доме, разумеется, не как служанку, а назвав её бедной родственницей.

— Дон Стефано в мой дом не будет иметь доступа.

— А ваш сын?

Графиня вскинулась, начала возмущаться, но сама остановила себя и насупилась.

В тот вечер идальго проследил, чтобы его сомнительный знакомый не смог разбавлять вино в своём бокале. Пьяненький дон Стефано выглядел забавным и безобидным, разве что, выпив за красоту, представлял скорее Инес, чем сеньориту Лусию, за которой ухаживал. Кто кого в этот день обманул, осталось неясным.

— Вы вспомнили что-то дельное или просто уснули? — сердитый голос сеньора Энрикеса вывел собеседника из задумчивости.

— Всего лишь последний разговор с графиней де Перера. Надеюсь, она оправдает моё доброе о ней мнение.

— Я тоже надеюсь, — вздохнул алькальд. — И ещё беру назад слова, которые бросил в сердцах, когда вы мне отказали. Если с вашей дочерью случится беда, я радоваться не стану.

— Не сомневаюсь, сеньор Энрикес.

— Будьте здоровы, и храни бог сеньориту Инес.

— И вам всего доброго.

Алькальд ушёл, а идальго, собираясь в дорогу, подумал, какие странные предложения он получал. Когда Инес родилась, селение процветало. В Хетафе жили несколько дворянских семейств, к ним приезжали друзья и родня. Приданое, небольшое, но достаточное для брака с молодым человеком равного с Инес положения, Рамиресы надеялись накопить, когда девочка повзрослеет. Первая беда случилась лет пятнадцать назад: инквизиция Сегильи стала преследовать травниц. Мать Тереситы, во время войны заслужившая уважение за безвозмездную помощь раненым, вынуждена была отдать всё, что у неё было, дабы о её прежнем занятии не вспоминали. Зять для этой же цели вернул скромное приданое любимой супруги и переслал тёще часть собственных сбережений. Всё-таки хотя немало приходилось тратить на обучение и воспитание детей, к началу оспы идальго скопил для Инес около двух тысяч дукатов, но всю сумму отдал в долг односельчанам на уплату налогов. Надежда вернуть свои деньги становилась всё эфемернее. Девушка стала считаться совсем бесприданницей.

Инес не исполнилось шестнадцати лет, когда её руки попросил старый знакомый Рамиресов, годившийся сеньорите не в отцы, а в дедушки. Он без обиняков заявил:

— Мне недолго осталось, хочу порадоваться напоследок. Наследников нет, всё жене отпишу. Не сомневайтесь, в брачном контракте оговорю вдовью долю, комар носа не подточит.

— Простите, дон Гонсало, эту радость я вам не доставлю.

— Вы, Рамирес, всегда говорили, что мнение женщины о супружестве следует принимать во внимание. Не хотите ли спросить свою красавицу, что она думает о новых платьях, серёжках и туфельках?

— Извольте, — идальго позвал дочь и отрывисто ей сказал: — Инес, дон Гонсало предлагает тебе стать его богатой вдовой.

— Вдовой? — девочка растерялась. — Но… Я не хочу, чтобы вы умирали, сеньор, вы всегда были ко мне добры!

Несостоявшийся жених вздохнул, видимо, вспомнив, как катал малютку Инес на плечах и кричал «И-го-го!»

Вскоре дон Гонсало женился на молоденькой дочке соседей, которая овдовела меньше чем через год. Юная сеньора теперь жила в Тагоне и воротила нос от Рамиресов, когда они приезжали в соседний с их селением городок. В первый раз удивлённые отец с дочерью переглянулись, но не стали ничего обсуждать. Обоим стало жаль молодую вдову, несмотря на окружавшую её роскошь и толпу поклонников.

29. Хумесильо

По дороге домой отставной лейтенант размышлял, какие слова он должен сказать дочери, чтобы она уяснила, насколько опасен добивающийся её кабальеро. Главное — идальго отлично понимал, что дон Стефано умеет производить впечатление на женщин, и если до сих пор Инес была к нему, кажется, равнодушна, её мнение о роскошном для деревенской глуши поклоннике в любой миг может перемениться. Предосторожности, которые отец способен предпринять для защиты чести обожаемой дочери, окажутся тщетными, если против них восстанет юное сердце красавицы-сеньориты.

Войдя в дом, сеньор Рамирес ласково поцеловал своё сокровище, а поужинав и отдохнув, завёл с девушкой разговор:

— Инес, нам следует поговорить о доне Стефано.

— О доне Стефано? — девушка изумилась. — Что о нём говорить? Он хочет меня соблазнить, а жениться — на дочери дона Бернардо.

— Рад, что ты понимаешь его намерения, только немало девиц надеялись, что их красота заставит поклонника безоглядно влюбиться и забыть про расчёты.

— Только не дона Стефано! — улыбнулась Инес, потом напряглась. — Папа, почему ты затеял такой разговор? Ты что-то подозреваешь?

«Я уверен, этот человек — отъявленный негодяй!» — подумал отец про себя, вслух же сказал как можно ровнее:

— Главное не то что я о нём думаю, а что думаешь ты.

Инес широко открыла глаза. Давно не видела она отца таким взволнованным, несмотря на показное спокойствие.

— Папа…

— Смотри не на меня, а в окно! Я не могу вложить в твою голову свои мысли, попробуй представить этого человека, каким ты его помнишь, его манеры, как он разговаривает, смотрит на тебя, чего ты от него ожидала, чем он тебя пугал, возмущал, какие слова для тебя свидетельствовали о его нечестных намерениях…

Всё ещё недоумевая, Инес послушно села лицом к окну и попыталась представить дона Стефано, но прежде на ум ей пришли другие воспоминания. Сперва девушка стала думать о матери, слывшей первой в округе красавицей и как будто стеснявшейся своей красоты.

На сеньору Тересу заглядывались, даже когда она стала матерью троих детей, младшей из которых исполнилось двенадцать лет. Мужчины при ней затихали, искали взгляда её кротких глаз, но никто, кроме мужа, не мог надеяться на внимание дамы. Инес помнила, что мама была тем холоднее со своими поклонниками, чем откровеннее они выражали своё восхищение. Невольно и ярко всплыл в памяти страшный день, когда девочка поняла — у неё больше нет смелого весёлого брата и ласковой мамы, а её сильный и храбрый отец, раздавленный горем, сидит без слов и движения, обхватив голову руками. Папа откликнулся на зов Инес, поцеловал её несколько раз, потом положил руки на худенькие детские плечи, слегка отстранил дочь и сказал, глядя в глаза:

— Маму завтра хоронят, — отец сглотнул, понимая — похоронят лишь пепел, но заставил себя продолжать. — Мы останемся жить так, чтобы она радовалась, глядя на нас с небес. Идём ужинать.

Они ушли в соседнюю комнату, заставляли себя жевать, хотя кусок не лез в горло, потом поговорили об урожае, скотине, припасах и разошлись спать.

Следующие воспоминания пронеслись сплошным вихрем. Внимание мужчин на себе подросшая Инес стала замечать года через три. Сквозь похотливое рассматривание разодетых сеньоров девушка старалась проходить, представляя их лёгким ветром. Соседские парни смотрели на сеньориту взглядом, какой ей нравился у собак. Доводилось сталкиваться и с дерзкими попытками тронуть её, хотя отец избегал отпускать дочь одну, понимая, какой она лакомый кусочек для любителей развлечений. На всякий случай идальго научил дочь пользоваться ножом и стрелять, но серьёзно внушал девушке: лучше избегать случаев, когда навыки ей потребуются.

Самая скверная история приключилась, когда сосед, дон Хосе, решил женить на Инес своего сына — надменного и гордящегося родством с графской семьёй молодчика.

Юноша подъехал к дому Рамиресов, дождался сеньориту, вышедшую вечером за водой, и презрительно бросил:

— Это здесь прослыло красавицей? Позабавлюсь, так уж и быть, всю жизнь будешь помнить о чести, — и хлестнул коня плёткой.

Пару раз молодой сеньор без церемоний распускал руки, подкарауливая Инес, получил сначала царапину от ножа, потом кулаком — от деревенского парня. Не угомонившись, был выпорот, а закончилось всё несчастьем, которого не ожидали ни Рамиресы, ни отец молодого человека.

Девушка решительно тряхнула головой и постаралась отвлечься от старых воспоминаний, переходя к недавним.

Дон Хуан красив и любезен, однако его намерения оказались ничуть не честнее, чем у сына дона Хосе. Правда, после разговора у стены Инес переменила своё мнение о нём в лучшую сторону, но очевидным стало и равнодушие к ней молодого кабальеро.

Наконец, дон Стефано. Похотливый и хищный, видимо, не привыкший себе отказывать в удовольствиях, был, пожалуй, самым эффектным мужчиной, которого Инес видела за свою жизнь. Ночью возле стены, когда разницу в возрасте скрадывала темнота, девушка поразилась, какой страстью пылали тёмные глаза кабальеро. Невинная, но не невежественная в том, что касается отношений мужчины и женщины, Инес давно понимала, что именно хотят заглядывающиеся на неё сеньоры, а дон Стефано скрывал это ещё меньше других. Пожалуй, дон Стефано был по-своему привлекательней, чем его юный приятель — силой, опытом, полыхавшим в глазах огнём. Чем для него стала Инес? Мотыльком, кусочком нежного мяса, как для…

Неожиданно девушка попросила отца:

— Папа, можно мне посмотреть на Хумесильо?

— Хумесильо? — растерянно переспросил отец. — Если хочешь — конечно.

Идальго считал, что раздумья дочери затянулись, но не стал её торопить. Конечно, он рисковал, что в воспоминаниях девушки дон Стефано окажется героем романа, но если Инес сумеет сама понять подлость души домогающегося её мужчины, то утвердится в своём мнении гораздо крепче, чем если бы выслушала отца. После разговора с доном Фадрике и сеньором Энрикесом опасность, исходящая от сеньора дель Соль, виделась отставному лейтенанту настолько серьёзной, что идальго стал размышлять о возможном браке дочери по расчёту — лишь бы муж был порядочным человеком и способен защитить супругу от слишком деятельного и не стесняющегося в средствах знатного дворянина. Прежде идальго мечтал: дочь станет женой человека, который полюбит её не меньше, чем он сам любил её мать. Встретив будущую супругу, Алонсо Рамирес не утратил способность видеть красоту других женщин, но смотрел на них с теми же чувствами, с какими оценивал стать породистой лошади, поддавался очарованию кошки, любовался великолепием родных гор или морского пейзажа.

Теперь же, набравшись терпения, пожилой дворянин старался не мешать размышлениям последнего оставшегося в живых ребёнка, надеясь, что разум и здоровая натура не позволят девушке взрастить в сердце чувства к недостойному человеку.

Инес тем временем задумчиво гладила своего любимца. Серый кот выгибался, мурчал, открывал и вновь прикрывал янтарные глазки, перевернулся на спину, поджав одну и вытянув другую лапу. Неожиданно для отца девушка произнесла:

— Папа, тебе не кажется, что дон Стефано похож на нашего Хумесильо?

Сравнение озадачило пожилого сеньора.

— В чём?

— У Хумесильо мягкие лапки с острыми коготками. Он пригрелся сейчас у меня на коленях, но цапнет, если ему что-нибудь не понравится.

Кот отлично справлялся с обязанностями охотника за мышами, попутно придушивая кротов, землероек, зазевавшихся птиц. Хозяин подозревал, что Хумесильо порой наведывается в курятник. Правда, разбойник не наносил существенного урона и ни разу не попадался, зная — за такие проделки расправа будет безжалостной.

Приглядевшись к собственному коту, идальго слегка усмехнулся — наглая усатая морда действительно оказалась похожей на лицо импозантного кабальеро. Повеселев, сеньор Рамирес шутливо спросил:

— Думаешь, большого котяру, который к нам слишком часто наведывается, тоже стоит погладить и почесать за ухом?

Девушка прыснула.

— Папа, ты никогда не изменяешь себе! — Затем посерьёзнела и произнесла: — Я не раз в нашем саду видела, как Хумесильо охотится за неосторожными птицами. Не хотела бы я оказаться птичкой для дона Стефано.

— Для Хумесильо тоже не стоит.

Идальго почувствовал, как гора спала с его плеч, а дочь тихо спросила:

— Ты неспроста затеял наш разговор. Папа… ты думаешь, дон Стефано надругался над Хилой?

— Ничего не знаю наверняка, но уверен — он отпетый мерзавец! — нечасто отец позволял себя подобную категоричность. — Думаю, как укрыть тебя от него.

— Папа, почему мы должны прятаться? Где? Кабальеро богат и влиятелен, вряд ли не сможет найти меня, если захочет.

— Есть другой путь. Попробую сосватать тебе порядочного человека, который дону Стефано не по зубам, но, прости, о любви в таком браке можно мечтать далеко не сразу. Хотя доверие и уважение…

— Папа, — в голосе девушки послышался мягкий упрёк. — Не ты ли учил меня не сдаваться на милость судьбы? Я не мечтаю о принце, но выходить замуж за крепкую стену, искать тихой гавани… Неужели ты настолько отчаялся?

В глаза идальго вернулся задор.

— Ты способная ученица! Посмотрим, получится ли переупрямить наши ухабы. Ты знаешь, Инес, я люблю тебя и буду любить, что бы с тобой ни случилось. Этого недостаточно, чтобы ты стала счастлива, но, надеюсь, поможет.

— Ты лучший в мире отец!

— Без ложной скромности… — оба расхохотались.

Идальго отправил дочь спать и сам решил как следует выспаться, чтобы новый день встретить без уныния и без страха.

30. Оскорблённая женщина

Вернувшись в Сегилью, дон Стефано подводил итоги своих операций. Учётные записи о незаконных делах он вёл без пропусков, но левой рукой, а имена заменял инициалами. Каждая тетрадь была тонкой, в конце, сведя прибыли и убытки, кабальеро переносил итоги в новую, а законченную сжигал. К сохранности записей разбойник относился чрезвычайно серьёзно. Незаконченную тетрадь держал не в своём замке Соль, а в таверне, принадлежащей его любовнице, где под предлогом свиданий с аппетитной вдовушкой для дона Стефано была отведена не сдаваемая другим постояльцам комната.

Здесь же кабальеро встречался с членами своей банды, которых не хотел видеть в родовом гнезде. Последние месяцы сеньор части своих людей позволил убраться, выплатив отступные, нарушивших приказ кого тайно убили, кого сдали властям. Остались самые опытные и те, кого дон Стефано считал настолько надёжными, насколько это возможно. Некоторых из них кабальеро взял на службу официально охранниками, в их числе своего ближайшего помощника Роберто. Как обычно, главарь следил, чтобы каждый занимающий при нём место повыше был связан роднёй или другой привязанностью, а не только страхом за себя и расчётом на выгоду. В ближайшие планы сеньора входило вовсе прикрыть разбой, предоставив будущему тестю славу человека, способного навести порядок.

Однако дона Стефано захватила мысль получить драгоценную солонку Селлини, которая, будучи подарена герцогу де Медина, помогла бы начать карьеру на королевской службе сразу с высокой должности. Соглядатаи, оставленные в Хетафе, теперь следили не только за Рамиресами, но и за домом дона Хосе. Как следует поразмыслив, кабальеро решил: грабить нынешнего владельца серебряного шедевра слишком опасно, дон Хосе вспомнит интерес, проявленный его гостем. Если прикончить чудище вместе со слугами, то цель грабежа назовёт неизвестный пока покупатель, к тому же убивать дворян дон Стефано решался лишь при крайней необходимости.

Покончив с делами, сеньор дель Соль вновь мыслями обратился к не отпускавшей несколько месяцев страсти. Инес Рамирес стала его наваждением, а благородного идальго Алонсо Рамиреса кабальеро вспоминал едва ли не чаще, чем его красавицу-дочь.

Приходилось признать — по доброй воле девушка не станет любовницей. Отцовское ли причиной тому воспитание или прирождённая, унаследованная опять-таки от отца, гордость, но все испробованные соблазнителем средства потерпели фиаско. Оставалось одно — похищение, которое разрушит доброе имя девицы, но даже в этом случае сеньор полагал — упрямица способна предпочесть его объятиям монастырь. Некоторые знакомые хвастались, что, пережив насилие, женщина быстро смиряется, ей будет довольно небольшой ласки, и она, потеряв честь, постарается смягчить свою участь, примирившись с насильником. Обида, как они говорили, скоро перейдёт в угождение и боязнь потерять любовника.

Кабальеро весьма сомневался, что такой путь приведёт к успеху с благородной женщиной, к тому же вспоминал сумасшествие Хилы. Чем закончится подобный опыт с Инес, дон Стефано не хотел даже воображать. Присмотреть какую-нибудь простолюдинку и попробовать с ней? В другое время дон Стефано мог загореться, а теперь качал ногой и без воодушевления перебирал в памяти служанок, которые могли подойти для соблазнения после насилия, но дело не представлялось ему увлекательным.

Вдруг кабальеро хлопнул себя по лбу от внезапного озарения: Кончита! Дон Стефано камеристку и без насилия до умопомрачения запугал, угрожая ее внебрачному сыну. Кончита и сейчас до дрожи боится любовника своей госпожи, даром что вышколена, как подобает прислуге высокой особы. Насиловать её необходимости нет, но почему бы не приласкать? Дону Стефано страх этой женщины был нужен, чтобы она не смела выйти из его подчинения, но в постели страх мешал получить удовольствие. Красивые ноги, крутые бёдра, упругая грудь — спать с камеристкой лишь ради того, чтобы она продолжала рассказывать о сегильском дворянстве, дон Стефано давно считал расточительством, хотя стал использовать полученные от Кончиты сведения для планирования некоторых операций.

***

Свидание с Кончитой сеньор дель Соль назначил в ближайшее время. Камеристка держалась ещё скованнее, чем раньше — она надеялась, что надоела любовнику герцогини. Кончита привычно начала рассказывать, какие основания имеет очередная сплетня, но мужчина прервал её:

— Позже, — дон Стефано взял камеристку за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза.

Сердце женщины ушло в пятки от ужаса, но кабальеро мягко ей улыбнулся. Заплескавшийся в глаза Кончиты страх едва не заставил несчастную потерять сознание, но она смогла устоять на ногах. На миг раздосадованный, дон Стефано решил продолжить свой опыт, наклонился и поцеловал женщину в шею, пощекотав кожу усами. К его удаче, Кончита боялась щекотки, и на её губах поневоле появилась улыбка. «Вот как, — подумал мужчина, — надо с чего-то начать». Он поднял голову и усмехнулся в ответ, стараясь выглядеть расслабленным и добродушным. Подумав, что у сеньора хорошее настроение, Кончита почувствовала облегчение и сразу за ним — новые поцелуи. Кабальеро целовал её осторожно, будь на его месте другой человек, женщина бы подумала — нежно. Вслед за поцелуями она почувствовала поглаживания по щеке, плечам и груди. Сильные пальцы неторопливо расшнуровывали корсет, а губы уверенного в своей власти мужчины так же мягко целовали обнажавшуюся кожу. Раздев Кончиту до пояса, дон Стефано низким, с лёгкой хрипотцой, голосом произнёс:

— У тебя красивое тело. Не хуже, чем у твоей госпожи.

Женщину бросило в жар и стыд. Это странно — дон Стефано много раз овладевал ею, но раньше Кончита не ощущала ничего, кроме страха. Улыбка на лице мужчины стала победной и в то же время пленительной. С той же мягкостью кабальеро сказал:

— Расстегни юбку сама.

Непослушные пальцы кое-как справились с поясом, потом Кончита без напоминаний развязала подвязки. Чулки соскользнули со стройных ног в тот же миг, когда упал на пол сброшенный доном Стефано камзол. Волнующаяся, раскрасневшаяся, Кончита впервые жаждала скорее оказаться в кровати с любовником. Над телом служанки давно надругались, но мужскую ласку в этот день Кончита познала впервые. Оскорбления и угрозы оказались забыты. Дон Стефано не ожидал, что любовница так быстро станет податливой и горячей. Ещё неумелая, но способная ученица, Кончита обхватила ногами талию любовника, приняла в себя его плоть и застонала, двигаясь в такт движениям мужчины.

Успех опыта превзошёл ожидания. На прежних свиданиях перепуганная и холодная, сегодня женщина горела, сверкала, сама целовала и даже покусывала сеньора. Порезвились они на славу, потом заснули.

***

Утром Кончита чувствовала необычайный душевный подъём. Да, её страсть — всего лишь грех и падение, но это пустячная плата за избавление от многомесячных страхов и опьянение первой добровольной близостью с мужчиной. Расслабленная, томная, радующаяся мигу блаженства, Кончита считала нелепостью прежнее отношение к дону Стефано. Угроза сыну наверняка ей почудилась или была несерьёзной. Интерес к подноготной дворян вызван почтенной целью разумно выбрать супругу. Дон Стефано вот-вот женится на добропорядочной сеньорите, он любовник самой красивой в Сегилье аристократки, но сколько в нём силы!

Туманное будущее теперь выглядело в представлении камеристки совсем недурным. Пусть одна из тайных любовниц, без надежды увлечь кабальеро надолго, Кончита жаждала насладиться каждым мигом близости с великолепным мужчиной, который ей позволит судьба.

***

Проснувшись, дон Стефано подвёл итог своего опыта. Полный успех. Затравленная служанка после нескольких немудрящих ласк превратилась в отменную любовницу. В другой раз кабальеро не преминул бы воспользоваться её страстью подольше, но теперь в нём нарастало презрение и отвращение. Как можно сравнивать гордую добродетельную дворянку с простолюдинкой, морочившей ему голову рассказами о насилии, совершённом сыном сеньора! Восторженный взгляд Кончиты кабальеро встретил ледяным холодом и коротко бросил ей:

— Пошла вон.

Женщина вздрогнула, не понимая, но сразу узнала жестокого господина, несколько месяцев мучившего её угрозами, унижением и бесчестьем. Как могла быстро, Кончита оделась, но у двери её остановил окрик:

— Возьми. Заслужила, — дон Стефано бросил ей золотой.

Себя не помня, боясь разреветься, Кончита выскочила из комнаты.

***

День прошёл для служанки, будто во сне. Она одевала, раздевала, купала, вновь одевала и причёсывала донью Марию. К счастью, руки делали свою работу, не требуя размышлений, а подумать Кончите было о чём.

Ласки дона Стефано оказались недолгой блажью, но теперь всё возвращалось на круги своя. Прошедшая ночь, когда, пусть ненадолго, Кончита была свободна от страха, не прошла без последствий. В душе женщины росло возмущение, а главное — она впервые осмысливала роль, которую назначил ей дон Стефано. Зачем кабальеро так круто за неё взялся? Ему нужно было узнать, сеньорита из какой семьи, выйдя замуж, вряд ли наставит мужу рога? Что здесь дурного? Если бы дон Стефано прямо объяснил камеристке подобную цель и предложил вознаграждение за сведения на этот счёт, Кончита считала бы полученные от него деньги куда более честным заработком, чем ей было уплачено за сводничество своей госпожи. Быть может, кабальеро сразу захотел получить Кончиту как женщину? Тоже мог сделать проще — чуть-чуть приласкать, много ли надо лет десять назад насильно обесчещенной простолюдинке? К тому же Кончита находила дона Стефано очень красивым мужчиной и отлично видела, какой довольной приходит донья Мария со свидания с ним.

Добравшись вечером до кровати, ещё помнящей тяжесть тел, сплетённых в любовной игре, Кончита легла, но вместо сна вновь вспоминала, стараясь рассортировать беспорядочно рассказанные дону Стефано или присланному им человеку сведения о сегильских дворянах. По природе наблюдательная и сметливая, Кончита сумела запомнить, что кабальеро сильнее приоткрывал глаза не тогда, когда узнавал об очередных шашнях, а когда, интересуясь приданым, выслушивал сообщения о богатстве утвари в домах, особенно в поместьях знатных сегильских сеньоров.

Неожиданно Кончита вспомнила об ограблениях, участившихся в последние годы, и что были ограблены некоторые из домов, про которые она рассказывала дону Стефано. В первый миг женщина сама над собой посмеялась — слишком нелепы показались ей собственные соображения, но потом вспомнила грубого мужлана с недобрым взглядом исподлобья, которого кабальеро пару раз присылал на встречу вместо себя.

Испугавшись своих догадок, камеристка закрыла глаза и постаралась поскорее уснуть.

***

На другой день Кончита через мальчишку-посыльного получила от дона Стефано приказ явиться в мастерскую, куда он часто вызывал камеристку для разговора. В этот раз вместо кабальеро пришёл подручный. Поглядев исподлобья, мужчина сказал:

— Здравствуй, Кончита. Быстро вываливай, что там у тебя.

— Куда так спешишь, Роберто? На тот свет, что ли?

— Брось свои шуточки! Сеньор сказал — ты знаешь, кто из господ покупает серебряные безделушки.

— Почему серебряные, а не золотые?

— Не твоё дело и не моё. Кто их, господ, разберёт. Есть у них вещи, по весу — пустяк, а золотых дают чуть не в десять раз больше, чем эта безделица, даже из серебра, весит.

Кончита назвала несколько имён, присовокупив, что герцог здесь первый, другие собирают серебряную утварь и украшения, потому что на золото не хватит монет. Потом спросила:

— Ты, видать, у дона Стефано в чести, не первый раз уж за него здесь.

Роберто хмыкнул:

— В чести у него благородные господа. К распоследнему идальго ездит со всем уважением, а наш брат для него вроде грязи.

— И наша сестра тоже, — подхватила Кончита.

— Вашу сестру сам чёрт не разберёт.

— Говорят те, кто разбираться не хочет.

— Очень мне оно надо.

— Ну да, ведь у тебя есть сеньор, он во всё разберётся вместо тебя.

За время перепалки Кончита заметила, что её собеседник не слишком-то любит своего господина, а ещё взгляды, которыми Роберто обшаривал её грудь. Постаравшись встать с независимым видом, но повернуться так, чтобы парень лучше видел вырез на её платье, Кончита насмешливо продолжала:

— Щедрый сеньор, служишь ему не за страх, а за совесть.

Неожиданно Роберто совсем помрачнел:

— Совесть, совесть… отродясь у него совести не было.

— За деньги?

— Поначалу за деньги — выгодная у него служба. А там и за страх.

Женщина обмерла:

— Он твоей родне угрожает?

— Откуда ты знаешь? — ноздри Роберто раздулись, он набычился и, казалось, готов был ударить болтливую женщину.

— Он угрожал моему сыну, — оставив насмешливый тон, тихо сказала Кончита.

— А! Знаю про твоего как бы племянника. Я ведь правая рука у нашего дьявола.

— Как ты назвал его?

— Ты услышала. Матери моей угрожать стал. Мягко, конечно — так, намекнул.

— И мне.

— Только теперь я свободен. Померла моя мать. Я ему не сказал.

— Я не хочу, чтобы мой сын умер! — Кончита утратила всякую сдержанность. — Незаконный он — изнасиловали меня, но всё равно не хочу! — Роберто хмыкнул, Кончите показалось — сочувственно. Она прошептала: — Бог с ней, со свободой, только чтоб были живы родные.

Полумычание и полухмылка, наверное, означали согласие. Одновременно подняв глаза и встретившись взглядом, мужчина и женщина бросились друг другу в объятия.

***

Вернувшись во дворец губернатора, Кончита вновь переживала события последних двух дней. Кромешный ужас, который ей внушал дон Стефано, превращался в её душе в столь же безмерную ненависть. Став любовницей подручного своего врага, камеристка ощутила надежду защититься от страха, хотя пока слабо представляла пути к избавлению. Пережитое наполняло сердце не ужасом, а возмущением, жаждой мести, презрением, которое никогда раньше простолюдинка не смела испытывать к знатному кабальеро.

Кончита взяла последний полученный от дона Стефано золотой, и ей показалось — монета жжёт её руку. Решив поначалу, что лучше всего опустить мерзкий кусочек металла в церковную кружку, женщина поняла — этого ей недостаточно, чтобы начать освобождаться от власти своего кошмара. Зайдя в отхожее место, Кончита с силой швырнула золотой в предназначенное для известных целей отверстие.

На душе стало легче.

31. Ссоры

В Сегилье объявили о больших работах по укреплению городской стены. Дон Бернардо был очень рад — он давно требовал сделать ремонт старой башни, однако обещанное финансирование задерживалось. Комендант, разрываясь между своими обязанностями по руководству гарнизоном, наблюдением за ходом строительных работ и разбирательствами нападений разбойников, не мог достаточно строго следить за подрядчиками. Желая угодить коменданту, ухаживание за дочкой которого шло через силу, кабальеро решил за одной из шахматных партий поговорить с его светлостью:

— Дон Бернардо последнее время едва успевает зайти домой.

— Комендант настаивал на ремонте, теперь пусть не жалуется, — хмыкнул герцог.

Чутьё дона Стефано подсказывало — здесь есть подвох, и оно не подвело. Старик-губернатор был так доволен собственной изобретательностью, что не удержался и поделился с гостем своими резонами:

— Наш комендант — человек слишком усердный и имеет привычку следить за всякого рода снабжением гораздо внимательнее, чем требуется. Теперь пытается вникнуть в строительные сметы, а ему вовсе не нужно слишком себя утруждать. Его дело — гарнизон, артиллерия… За ремонтом отлично присмотрит городская казна. У сеньора Мендеса найдутся мастера оценить всё, что требуется.

Кабальеро чуть не потерял дар речи, оценив изящество комбинации. Так элегантно исключить добросовестного человека из цепочки контроля за расходованием выделенных на ремонт средств! Дон Стефано, отойдя от удивления, пробормотал:

— Но по форме отвечает именно комендант!

Герцог был сама снисходительность:

— Конечно! Закон есть закон, а проверяющие есть проверяющие. Так-то, голубчик. Кстати, ваше ухаживание за сеньоритой Альмейда продвигается, надеюсь, успешно? Я, грешным делом, думал — скоро помолвка.

— Я пока не уверен… — давно кабальеро было так непросто скрыть тоскливость в глазах.

— В том, что сеньорита отвечает на ваши чувства, или, наоборот, в своих чувствах? — его светлость, очевидно, развлекался неловкостью кабальеро.

Рассудив, что ничего не теряет, сеньор дель Соль постарался покончить с интересом герцога к своим личным делам и заговорил прямо:

— Дон Альфонсо на днях поделился со мной известием, что ему сватают сто тысяч дукатов. Главное — к ним прилагается весьма недурная особа. По моимнаблюдениям, ваш племянник доволен намеченной партией.

— А вы передумали жениться на сеньорите Лусии Альмейда? — с любопытством посмотрел его светлость. — Слышал, вы последнее время зачастили в провинцию. Присмотрели невесту там?

Дон Стефано чувствовал себя отвратительно, но не мог осадить наблюдательного вельможу. Почтительно улыбаясь, кабальеро пытался выдавить из себя скабрезное «Почему непременно невесту?», но, пару раз открыв и закрыв рот, изрёк:

— Женитьба — чрезвычайно серьёзное дело!

— А у вас, голубчик, преглупый вид, когда говорите с таким пафосом!

Кабальеро утешился, только решив, что пора подновить рога его светлости.

***

Стараясь отвлечься от путаницы в личных делах, дон Стефано с удвоенной энергией занялся подготовкой будущей карьеры на королевской службе. Давно расставив силки на доверенное лицо герцога де Медина — сеньора Флореса, — кабальеро сумел устроить так, что его люди поймали мужеложца с любовником. После чего дону Стефано стало легко добиться от перепуганного содомита исполнения своих приказов, которые кабальеро отдавал сквозь зубы, превозмогая брезгливость. Поразмыслив, сеньор дель Соль решил, что мало знает о казначее сеньоре Мендесе. Взяточничество и воровство на такой должности было делом настолько обыкновенным, что стало сомнительным средством надавить на чиновника. Наверняка губернатор, по своему обыкновению, знает о сеньоре что-то ещё, и именно эти сведения кабальеро первым делом затребовал у доверенного лица герцога.

Секрет казначея оказался на удивление прост — тот был незаконнорождённым и едва ли бастардом дворянина. Мать произвела сына на свет за год до того, как вышла замуж, скорее всего, не за отца своего ребёнка.

Очередной раз навестив казначейство, дон Стефано потребовал доступа к документам на ремонт стен, в первую очередь — старой башни. Сеньор Мендес счёл запрос кабальеро выходящим из ряда вон и, пригладив свою шевелюру, осмелился возразить:

— Помилуйте, дон Стефано, ваша просьба выходит за пределы моих возможностей. Я вправе только должностным лицам показывать сметы и приказы на выплаты.

— Право — одно, возможности — совершенно другое, как сказал один мой приятель, заделав ребёнка гулящей девице, — произнося эти слова, кабальеро постарался сделать презрение на своём лице особенно выразительным.

Казначей вздрогнул. Намёк был ему совершенно понятен. Сеньор Мендес сделал вид, что рассматривает скопившиеся на столе бумаги и в душе проклинал лощёного дворянина, сунувшего нос в старое чужое бельё. Взяв себя в руки и надеясь, что высокородный сеньор не заметит зародившийся в душе чиновника гнев, казначей произнёс:

— Я предоставлю вам сметы на ознакомление, но только в здании казначейства.

Сеньора дель Соль это предложение устраивало. Он всегда старался соблюдать меру в давлении на людей, в которых был заинтересован, а ссориться с человеком, ведающим налогами, тем более было не с руки. Поэтому кабальеро постарался унять насмешливое высокомерие и продолжил куда снисходительнее:

— Вы, сеньор Мендес, ещё не подобрали себе сеньориту, которая может принести вам дворянство?

— Пока нет, — коротко ответил чиновник.

— Вы хотите в первую очередь быть причислены к благородному сословию или заинтересованы в семейном благополучии? — не имея конкретных планов относительно сеньора Мендеса, дон Стефано скорее размышлял вслух о возможности подыскать Инес подставного супруга. — Некоторые супруги друг друга годами не видят.

Казначей ответил неожиданно прямо:

— Вы предлагаете мне стать фиктивным мужем вашей любовницы?

Посетитель рассвирепел. Мысль, что сидящее перед ним лохматое существо пусть и не прикоснётся к Инес, но получит на это законное право, заставила дона Стефано покраснеть, вскочить, стукнуть кулаком по столу и выкрикнуть:

— Если я решу выдать замуж свою любовницу, найду ей настоящего дворянина, а не дворняжку! — кабальеро развернулся на каблуках и выскочил из кабинета чиновника.

***

Сеньор Мендес кусал губы, его душил гнев. Волосы вновь пришли в беспорядок. Слова о своей матери, многие годы не покладая рук трудившейся в лавке, стараясь оплатить обучение и старшего сына, и законных детей, разбередили старую рану, напомнили насмешки, которым подвергли ребёнка соседи, узнав о его внебрачном рождении. В тот год семье пришлось переехать. Со временем, казалось, дело вовсе забылось, но о нём разведал сначала герцог, а теперь ещё и сеньор дель Соль. Его светлость хотя бы не насмехался и не оскорблял полезного ему человека.

Казначей, не представляя ещё, как сможет поквитаться со знатным и богатым сеньором, решил получше о нём разузнать. Важнее всего — об источнике его богатства, но и слова о любовнице показались небезынтересны. Главное сеньора очень сильно задело предположение, что он хочет выдать замуж свою содержанку.

Вывод из горячности дона Стефано был очевиден: в жизни кабальеро появилась сильно увлёкшая его женщина, и это не сеньорита Лусия Альмейда. Кто она? Без сомнения — дворянка, причём единственный ребёнок в семье, имеющий право перевести мужа и детей в благородное сословие. Сеньор дель Соль последнее время стал часто ездить в провинцию, говорил о Тагоне и интересовался делами Хетафе. Конечно, по этим сведениям найти нужную особу всё равно что иголку в стоге сена, но одну возможность казначей мог сразу проверить. Он вызвал своего подчинённого, которого отправлял в Хетафе с инспекцией, чтобы узнать — действительно ли дела в селении настолько плохи, как написал в прошении на имя короля идальго Алонсо Рамирес.

— Вы, любезный, мне распинались, что нельзя окончательно разорять бедствующее селение. Такое поведение непохоже на обычное для чиновников финансовых ведомств.

— Я сказал чистую правду! — воскликнул глуповатый, но добросовестный человек.

— А нет ли у этого идальго хорошенькой дочки?

Подчинённый покраснел, и сеньор Мендес понял — попал в точку. Продолжать допрос было неинтересно, однако выставить инспектора из собственного кабинета стоило казначею труда — тот вещал о почтенной семье сельского дворянина, о сущем ангеле — красавице-сеньорите, и «вы не подумайте чего-нибудь не того».

Оставшись один, казначей пробормотал себе под нос:

— Посмотрим ещё, дон Стефано, кто кого крепче ухватит.

***

Дон Стефано тем временем с трудом унял гнев. Он сам не ожидал, что воплощение мыслей о подставном муже для сеньориты Инес ввергнет его в неистовство. Чтобы привести себя в чувство, кабальеро решил размяться в зале для фехтования, хотя не блистал в этом искусстве. Завершив несколько схваток на рапирах, дон Стефано остался смотреть другие поединки и неожиданно разглядел смазливое лицо дона Хуана.

Юноша был рассеян, пропускал удары, потом, выслушав сердитую тираду соперника, сосредоточился. Фехтовал он неплохо, но явно последнее время проводил больше времени за развлечениями, чем в тренировочном зале. Пока дон Стефано размышлял, стоит ли подходить к бывшему приятелю, тот тоже заметил его и приблизился сам. Сеньор дель Соль смог оценить перемены — юноша стал гораздо серьёзнее, а на несостоявшегося соучастника в соблазнении доньи Марии де Медина смотрел недоверчиво и сердито. Дон Стефано в ответ принял самый любезный вид:

— Рад видеть вас, дон Хуан. Вы находите сегильских фехтовальщиков сильнее тагонских?

— Куда фехтовальщикам до интриганов, — сквозь зубы процедил молодой человек.

«Барашек строит из себя волчонка», — подумал про себя дон Стефано, не меняя приветливого выражения лица, а вслух негромко отметил:

— Надеюсь, вы не претендуете на исполнение моей части договора, вы свою ведь не выполнили.

— Я не участвую ни в каких договорах с вами!

— Господи, что за тон! Вы, кстати, какими судьбами в Сегилье? — нарочито безразлично спросил бывшего приятеля сеньор дель Соль.

Дон Хуан не ответил. Он надеялся предупредить донью Марию о гнусной торговле ею её любовником, но не представлял, как встретиться с герцогиней. В Тагоне юноша действовал бы через прислугу, но здесь боялся нарваться на верного герцогу человека. Сеньор дель Соль продолжал:

— Решили исправить в Сегилье неудачи в тагонских сердечных делах?

Юноша вспыхнул.

— Нельзя считать неудачей, когда молодая дворянка оказалась достойна своего звания.

— Вот оно что…

Дона Стефано встревожила горячность дона Хуана при защите доброго имени сеньориты Рамирес. Рассудив, что влюблённость в герцогиню, которая для молодого красавца больше плод воображения, чем реальная женщина, пройдёт так же быстро, как нахлынула на юного кабальеро, разбойник подумал — в сердце дона Хуана могут возникнуть, если ещё не возникли, серьёзные чувства к Инес. Отец юноши, глубоко озабоченный влиянием на сына дурной компании, наверное, будет не прочь, если это влияние уступит любви к достойной девице, а затем уважению к тестю. Усмехнувшись, дон Стефано продолжил гораздо задиристее:

— Считаете, дама, поразившая вас в Сегилье, своего звания недостойна?

Оскорбления своей богини молодой человек не стерпел, к тому же он помнил, какую опасность дон Стефано представляет для сеньориты Инес, а обещание защищать её как сестру стало для него не пустыми словами. Негромко, но внятно юноша произнёс:

— Мне легче назвать недостойного своего звания дворянина.

— Вот как? Если я правильно понял намёк, это серьёзное оскорбление.

— К вашим услугам!

Формальности поединка оказались соблюдены. Кабальеро вышли из зала для тренировок на небольшую площадку, отгороженную от площади, и взялись за шпаги. На стороне дона Стефана были его недюжинная сила и хладнокровие, но дон Хуан — юный и вёрткий, стал ему достойным соперником. Несколько схваток прошли без последствий — прежде всего, из-за выбранной доном Стефано тактики измотать противника. Юноша разгорячился, понадеявшись на удачу и ловкость, и стал наступать. Не оценив своих сил, на миг открылся — и стальной клинок пронзил его грудь. В последний момент отпрянув, дон Хуан получил не смертельную рану, но упал, истекая кровью. Серые глаза его были закрыты. Вокруг юноши уже хлопотал хирург, слуги готовили носилки и переговаривались: как жаль, такой молодой и красивый, какой удар для отца, если не выживет…

Поразмыслив, дон Стефано решил — оно и к лучшему, что мальчишка останется жить. Конечно, поединок был честным, никаких формальных обвинений не будет, но когда зрелый человек убивает юношу, тем более единственного у отца сына, на убийцу, если его имя станет известно, многие будут коситься.

Сеньор дель Соль, выразив сожаление, что ссора привела к серьёзному ранению его противника, спокойно дождался, пока стражник составит протокол, записав имя противника на отдельном листе.

По обычаю, если сомнений в честности поединка не возникало, в официальных бумагах имён не записывали, тем более схватка не закончилась смертельным исходом. Дон Хуан проведёт в постели не меньше месяца — этого достаточно, чтобы он не смог вмешаться в дела дона Стефано. Вполне удовлетворённый исходом, кабальеро направился в собственный дом, время появления в котором хозяйки пока не назначил.

32. Живи и дай жить другим

Сегилью взбудоражил приезд нового следователя инквизиции. Занимавшие эту должность мужчины были обязательно не женаты, как правило, через несколько лет принимали сан и продолжали карьеру в святом суде. Должность считалась почётной и важной, следователи пользовались большим влиянием в городе, занимавших их людей, даже простолюдинов, остерегались задевать.

В этот раз назначение оказалось весьма примечательным, а по мнению губернатора — из ряда вон. Дон Себастьян де Суэда — не просто дворянин, а настоящий аристократ, сын барона, хотя и младший. Но внимание он привлёк не этим. Молодой человек оказался необычайно красив. Давая понять, что намерен стать священником, дон Себастьян не носил ни бороды, ни усов, и тем сильнее его чисто выбритое лицо привлекало внимание. Одновременно городу стало известно, что сын дона Эстебана де Суэда поступил на военную службу, но через несколько лет вышел в отставку в чине лейтенанта, перешёл на службу к святому суду и сейчас считается протеже великого инквизитора.

Приехав в Сегилью, дон Себастьян нанёс только официальные визиты: губернатору, в казначейство и коменданту. Светского общества новый следователь избегал. Любопытство горожан, особенно дам, было распалено, и когда прошёл слух, что сеньор де Суэда посетит фехтовальный зал, любопытная публика до отказа набила трибуны. Дон Стефано тоже решил посмотреть на занимательную персону и занял место недалеко от кресел герцогской четы.

Надо сказать, молодой инквизитор поразил искушённых зрителей. Фехтовальщиком он был превосходным и, к своему разочарованию, достойного соперника не нашёл. Войдя в зал, дон Себастьян выглядел сдержанным и бесстрастным, но едва кто-либо из его противников оказывался интереснее других, улыбался, вызывая вздохи внимательно следящих за ним дам.

Глянув на герцога и герцогиню де Медина, дон Стефано отметил мрачный вид его светлости. Зато донья Мария смотрела на инквизитора, как дитя на конфетку. Кабальеро стало обидно — он не обольщался ни насчёт собственных чувств, ни насчёт привязанности её светлости, но легкомыслие любовницы оказалось ему неприятным.

Впрочем, спустя несколько минут дон Стефано нашёл преимущество в новом увлечении доньи Марии — с ней будет легче расстаться, и вновь стал смотреть на арену, где дон Себастьян разделывал под орех герцогского племянника дона Альфонсо Альвареса. Очевидно, сеньору дель Соль не стоило сегодня ловить удачу с рапирой в руке, и он предался размышлению о том, окажется ли следователь так же ловок в рукопашном бою.

Среди множества тайн в прошлом и настоящем дона Стефано был безобидный секрет — он любил бороться с мужиками в своём поместье. Подобные развлечения — редкость в среде дворян, считались грубой причудой, и дам не приглашали смотреть на «простонародные» схватки. Пожалуй, здесь следователь уступил бы медвежьей силе сеньора дель Соль, хотя…

Дон Стефано припомнил, как ловко ему подставил подножку невысокий худощавый крестьянин. Разбойник задержал парня в своём поместье, боролся с ним по утрам, подумывал взять в свою банду, но нашёл простоватым и неделю спустя отправил восвояси, вручив золотую монету вместо обычной серебряной. Кто скажет, что дон Стефано недобрый сеньор?

Вскоре следователь направился к выходу. Дон Стефано постарался подойти к нему ближе и обменялся с молодым человеком лёгким поклоном, скорее кивком. Дон Себастьян был лишь чуть ниже ростом, но тоньше в кости, чем сеньор дель Соль, и смотрелся, поравнявшись с разбойником, как Ахиллес Быстроногий рядом с Гераклом. Тёмные волосы и глаза в сочетании с более светлой, чем у большинства сегильцев, кожей, делали внешность молодого человека необычной для здешних мест и совершенно неотразимой для дам. Неплохо бы найти предлог заманить красавца в замок Соль и предложить ему побороться. Дон Стефано чувствовал в молодом человеке бойца, пожалуй, следователь охотно поучаствовал бы в забаве. Затем дружеская беседа за ужином — и круг общения сеньора дель Соль пополнится ценным знакомством.

Подошедший к приятелю дон Альфонсо грустно поделился своим впечатлением:

— Надо же, редкостный мастер! Мне повезло, что моя невеста сегодня не здесь. Вы не знаете ещё? Помолвку празднуем на следующей неделе.

— Поздравляю.

— Благодарю, — вздохнул герцогский родственник, прощаясь со своей свободой, а может быть, вспомнив сеньориту Лусию Альмейда.

— Едва ли дон Себастьян вновь появится в тренировочном зале, здесь ему нечего делать.

— Жаль, дон Фелис де Гарсиа не смог прийти — его отец тяжело болен.

— Дон Фелис разве в городе? — лениво спросил дон Стефано.

— Да, в кои-то веки. Он путешествовал по колониям и Эспании… Говорят, в фехтовании он подлинный мастер.

— Да, жаль.

Старый дон Карлос де Гарсиа, уважаемый в городе отставной офицер и состоятельный человек, был знаком с отцом дона Стефано, вспомнившего сейчас, что сеньор Рамирес в одной из бесед называл его имя, присовокупив, что лет десять назад юный дон Фелис проезжал через Хетафе и передавал почтение от отца.

Кабальеро решил нанести старику визит вежливости.

***

Дона Стефано впустили в дом, хотя прислуга ходила на цыпочках и говорила вполголоса. Судя по лицам, умирающего хозяина любили. Хозяйский сын, которого идальго по визиту десятилетней давности с улыбкой охарактеризовал: «Славный юный балбес», недурной собой молодой человек лет на семь моложе дона Стефано, выглядел сильно расстроенным. Он разрешил гостю ненадолго зайти в отцовскую спальню.

Кабальеро подошёл к кровати, негромко поздоровался и осведомился о самочувствие сеньора де Гарсиа. Старик перевёл на него взгляд, слабо улыбнулся, так что стали заметнее морщины вокруг глаз, и прошептал:

— Пока чувствую… уже неплохо, — сеньор слыл в городе остряком. Взволнованный дон Фелис подошёл к отцу, а тот, забыв о визитёре, обратился к сыну: — Фелис, оставляю тебе дела в полном порядке. Можешь позволить себе жениться не на приданом.

— Отец, ты погуляешь ещё на моей свадьбе.

— Нагулялся уже, с душой и со вкусом. Жаль, мало с матерью твоей прожил, а ты не тяни. Помни, главное — доброе имя, и чтобы была тебе по душе, — дон Фелис опустился на колени рядом с отцовской кроватью и взял старика за руку, а тот вновь обратился к сеньору дель Соль: — Благодарю за визит.

Дона Стефано как будто дёрнуло:

— Я проезжал недавно через Хетафе. Считаю своим долгом передать почтение от идальго Алонсо Рамиреса, лейтенанта в отставке.

— Рамирес… воистину человек чести, — лицо умирающего озарилось слабой улыбкой. — Жаль, оспа немилосердна…

— Увы, супруга и сын идальго умерли во время эпидемии.

Кабальеро решил воздержаться от упоминания дочери пожилого дворянина, опасаясь, что дон Карлос посоветует сыну с ней познакомиться. Поклонившись, дон Стефано вышел из комнаты, бросив взгляд на дона Фелиса, едва ли слышавшего разговор и заметившего уход гостя.

Выйдя из дома де Гарсиа, дон Стефано с некоторой грустью подумал о том, что стало бы, если бы и его отец мог перед смертью напутствовать сына: «Наши дела в полном порядке». Не было бы нужды заниматься каперством, тем паче пиратством, выгрызать своё будущее разбоем, добиваться должности на королевской службе… Но случилось то, что случилось, и сейчас сеньор дель Соль оказался гораздо богаче, чем будь его состояние обеспечено лишь отцовским наследством. Стоит ли сожалеть?

Следующей целью кабальеро на сегодняшний день стало казначейство, где сеньор Мендес без долгих слов предложил дону Стефано сесть за стол, заваленный документами. Кабальеро стал листать сначала неторопливо, затем увлёкся, делая пометки на отдельном листке. Сметы, отчёты, переписка о финансировании захватили дона Стефано сильнее, чем любовный роман легкомысленную девицу. Опытный глаз кабальеро видел, как сильно завышены цены на материалы, как ловко обвели вокруг пальца подрядчиков, срезав положенную им оплату, а если проверить качество работ, наверняка выяснится дополнительная экономия. Средства, выделенные из сегильской и королевской казны, значительно превышали потребности, и, разумеется, разница шла влиятельным людям. Невозможно было за один раз сделать точный подсчёт, но кабальеро оценил: годы разбоя принесли ему меньше выгоды, чем одно такое строительство пополнило карман его светлости. Спустя два часа дону Стефано пришлось оторваться от документов.

— Простите, сеньор, я должен подготовиться к завтрашнему визиту следователя инквизиции, — почтительно обратился к нему казначей.

— Что за вздор? Причём здесь святой суд? — искренне возмущённый кабальеро недоверчиво покосился на сеньора Мендеса.

— Не могу знать, но человеку при такой должности не отказывают.

— Возмутительно!

— Вы возмущаетесь действиями инквизиции?

— Я… то есть нет! Разумеется, если дон Себастьян де Суэда считает необходимым… — дон Стефано от неожиданности не мог связно изъясняться и, ещё раз сердито посмотрев на казначея, бросил на стол бумагу, которую изучал.

***

Сеньор Мендес проводил посетителя совсем не дружелюбным взглядом. Интерес к его делам дона Стефано не удивил казначея, отлично знавшего о расчётливости кабальеро и его близости к герцогу. Желание дона Стефано занять должность на королевской службе было очевидно, хотя казначей не догадывался, какое место он присматривает.

Пригладив волосы, сеньор стал собирать бумаги и раскладывать их по порядку. Он был нечист на руку, но честный человек на его должности не удержался бы — губернатор намеренно попустительствовал воровству городских чиновников, чтобы вольготнее присваивать крупные суммы. По сравнению с неуказанными доходами его светлости, казначей и его подчинённые подбирали лишь крохи. Думая о странном интересе нового следователя к никак не относившимся к компетенции святого суда хозяйственным операциям, казначей поймал себя на мысли: он очень хотел бы, чтоб инквизиция, рябой кобель или сам чёрт, как следует потрясли бы бессовестных казнокрадов, прикрывавших роскошью и благородным происхождением воровство, которого постыдился бы даже лавочник или приказчик.

Вспомнил сеньор, как работали с утра до ночи его мать и отчим, считали каждый медяк, перешивали и латали одежду. Муж матери не любил пасынка, но был к нему справедлив, и когда проявились недюжинные способности мальчика, согласился потратить семейные сбережения на хорошую школу. Отчим дал понять: он надеется, что пасынок в будущем станет вести себя, как подобает сыну и брату, и казначей считал это честной сделкой. Сегодня же, глядя на документы, вопиющие о безбожном лихоимстве аристократов, сеньор Мендес впервые ощутил тёплые чувства к приёмному отцу, немногословному и грубоватому, но, без сомнений, порядочному человеку.

***

Несмотря на позднее время, дон Стефано был настолько удивлён вниманием инквизиции к работам по ремонту городских стен, что осмелился навестить его светлость. Губернатор принял посетителя в домашней одежде, хмуро указал ему на кресло, но не предложил ни вина, ни чая.

— Дон Армандо, — начал разговор кабальеро, — я поражён слухами о том, что новый следователь взялся за какой-то ремонт.

— Не какой-то, а городских укреплений. Бесполезно объяснять де Суэда, что в мирное время нет нужды так придирчиво относиться к старым стенам. Я говорил вам, что инквизиция сама решает, где сокрыта измена? Так вот, дон Себастьян собрался искать её в этом ремонте!

— Что? — обомлел дон Стефано. — Он безумен!

— Хуже! Он неподкупен! Ну, дон Рикардо, удружил ты мне, сколько буду жить — не забуду!

— Неужели в Сегилье не хватит для него колдовства?

— Он уже назвал своего предшественника усердным не по уму, успел просмотреть последние дела сеньора Франсиско и решить, что ведьм сожгли ни за что!

— Странный достался нам инквизитор…

— Это только начало!

Немного придя в себя после первого потрясения, дон Стефано стал искать пути унять занявшегося не своим делом следователя, и вдруг его пронзила мысль, как извлечь пользу из неуместной прыти молодого безумца:

— Дон Себастьян самовольно взял на себя обязанности королевского ревизора. Простите, ваша светлость, но с учётом того, как долго эта должность вакантна, не приходится удивляться.

— Мне только ревизора здесь не хватало, — проворчал губернатор.

— Вы правы, в Сегилье не хватает благоразумного и почтительного к вам человека на посту королевского ревизора.

Дон Стефано встал и сопроводил свои слова смиренным поклоном, не оставляя сомнений, кого именно он видит на одной из самых значительных в городе должностей. Королевский ревизор крупного города подчинялся непосредственно Его величеству, хотя по служебной лестнице стоял ниже, чем губернатор. В обязанности ревизора входила проверка деятельности высших должностных лиц провинции, казначейства, снабжения гарнизона, поставок королевскому флоту. Не желая вмешательства в свои дела, герцог сумел несколько лет договариваться в столице, чтобы в Сегилью не присылали независимого от него человека, но теперь дон Армандо был вынужден признать — ревизор помешал бы инквизитору лезть в хозяйственные вопросы. Уставившись тяжёлым взглядом на гостя, герцог проворчал:

— Вот, значит, какой должности вы добиваетесь. Неудивительно, что стать интендантом вам мало.

— Я не посмел бы вам намекать, но деятельность дона Себастьяна…

— Думаете, способны ему помешать?

— Отнюдь. Боже меня упаси мешать святой инквизиции! Я надеюсь всячески содействовать молодому сеньору и направить его внимание в нужное русло во славу короля, на пользу нашему городу и святому суду.

— Стало быть, надеетесь облапошить его, — подытожил герцог, по-прежнему хмурясь. — Вам отлично известно, что для занятия этой должности моя рекомендация не будет рассмотрена. Кто-то, чтоб ему провалиться, внушил Его величеству, что ревизор не должен быть связан с теми, кого проверяет.

— Немыслимо! Однако подобные затруднения наверняка возникли у многих грандов, занимающих высокие должности в королевстве.

— Предлагаете обмен рекомендациями? Неплохая идея.

Дон Стефано назвал имя высокого лица, покровительствовавшего афере в Тагоне и назвавшего афериста ловким и на будущее полезным человеком.

Герцог задумался. Он не был уверен, что втершийся в его семейный круг кабальеро не выйдет из-под контроля, поэтому хмуро бросил:

— Буду иметь вас в виду.

Поняв, что большего сегодня не добиться, дон Стефано почтительно попрощался.

33. Обладание совершенством

Следующий день дон Стефано тщательно обдумывал ответ герцога де Медина по поводу своего назначения на должность королевского ревизора. Сеньор дель Соль отлично понимал слабые места своего плана — обязанности интенданта он исполнял неофициально. Кроме того, ревизором предпочитали назначать людей, не только не связанных с губернатором, но и желательно из других провинций. Во исполнение формальных требований к претенденту на вожделенную должность дон Стефано купил смежный со своими землями участок, расположенный в соседней провинции Астрамадуре.

Главной задачей оставалось добиться решения губернатора в свою пользу. Как бы ни стремился король назначать ревизорами независимых от местных властей людей, наиболее влиятельные губернаторы умели препятствовать появлению в своих провинциях нежелательных особ.

Eго светлость обеспечивал покорность служивших ему людей не только денежным вознаграждением, но и знанием порочивших их дел. Следовало ожидать, что и на должности ревизора дон Армандо захочет видеть человека, совершившего что-нибудь если не преступное, то постыдное.

Поразмыслив, не «открыть» ли его светлости какой-нибудь фальшивый грешок, дон Стефано пока отложил эту идею. Он вообще не хотел, чтобы губернатор всерьёз заинтересовался его делами. Пока его светлость считал, что приятель племянника претендует не более чем на должность интенданта, хочет повысить своё значение среди светских людей и цену для подходящих невест, причин тщательно выяснять подноготную сеньора дель Соль у губернатора не имелось.

Пройдясь по комнате, разбойник глубоко вдохнул и подумал о спрятанном в Хетафе сокровище. Солонка Селлини — шедевр, который стал бы украшением коллекции его светлости, в благодарность за такой подарок герцог пренебрежёт осторожностью — в конце концов, дон Армандо достаточно стар, чтобы хоть иногда ослаблять подозрительность.

В Хетафе кабальеро давно держал своих людей, а узнав о солонке, направил в окрестности селения десяток вооружённых разбойников, велев им сидеть тише воды ниже травы, но по сигналу оставленных в селении соглядатаев взять человека, который приедет к дону Хосе и уедет от него. Сам дон Стефано не хотел быть поблизости от ограбления, и Роберто тоже решил не отправлять. Дело он поручил отъявленным негодяям, способным понять, что кусок серебра, если его переплавить, слишком дёшев, а в виде знаменитой солонки — слишком дорог для всякого сброда, зато сеньор заплатит за него очень щедро.

Вести пришли через неделю. Увы, неутешительные. Покупатель явился в сопровождении стражников, которые оказались банде не по зубам, но разбойники сумели узнать имя счастливого обладателя ценной вещи. Им оказался давно знакомый дону Стефано ювелир Гонсалес. Сеньор дель Соль скрипел зубами. Мерзкий простолюдин второй раз вмешивался в его дела!

Заставив себя наступить на горло собственной гордости, дон Стефано направился к ювелиру, надеясь, что сможет добиться от него продажи солонки за разумную цену.

Однако сеньор Гонсалес начал темнить:

— Дон Стефано, я приобрел всего лишь работу учеников, хотя и лучшую из возможных.

— Шутите? — не удержавшись, пренебрежительно хмыкнул дон Стефано. — Я видел клеймо.

Ювелир стоял на своём:

— Долги дона Хосе де Вега были немалыми, но кредиторы оказались счастивы получить хоть часть суммы. Мои дети и ученики должны видеть перед собой достойный образец для подражания. Я не надеюсь, что среди них появится второй маэстро Селлини, но траты на превосходную ученическую копию счёл оправданными. У клейма есть отличия, видные через лупу.

Дон Стефано заколебался, чуть было не поверив. Однако он совсем недавно нашёл повод в очередной раз взглянуть на ученическую копию солонки, хранившуюся в коллекции губернатора. Отличия были заметны невооружённым глазом, а по словам герцога, ни один из учеников не сумел подойти к мастерству прославленного Селлини ближе. Не выбрав ещё линию, которой он станет придерживаться, кабальеро высокомерно продолжил:

— Дон Хосе уверял меня, что у него была вещь работы самого маэстро. Пятая авторская копия, считавшаяся утерянной.

Глаза ювелира блеснули.

— Я не стал разубеждать сеньора. Полная сумма его долгов с лихвой покрыла бы цену подлинной вещи, а со скидкой, которую дали мне его кредиторы, получилась как раз цена копии из мастерской Селлини. Уверяю вас, лучшей из копий. Неудивительно, что вы ошиблись.

— Вот как… — протянул кабальеро, пока не решив, высказать недоверие или нет.

Дон Стефано возлагал на солонку слишком большие надежды, чтобы позволить себя провести. Память никогда не подводила его. Гравюры из библиотеки герцога кабальеро рассматривал несколько раз и был убеждён — клеймо на солонке дона Хосе принадлежало маэстро, оно заметно отличалось от ученических.

Решив сделать вид, что потерял интерес к покупке, кабальеро стал разглядывать лежащие на столе эскизы и продолжил небрежным тоном:

— Будь в вашем владении подлинник, вам бы пришлось превратить дом в крепость.

Ювелир, заметно расслабившийся, возразил:

— Перепродавать похищенный подлинник слишком рискованно, а стоимость переплавленного серебра ничтожна.

— Солонкой мог бы заинтересоваться одержимый коллекционер, которому обладание важнее славы его коллекции.

— Бесспорно, сеньор, — кивнул ювелир. — Такие безумцы встречаются. Но у меня только копия, сделанная учеником маэстро.

«Зачем было оставлять дона Хосе в заблуждении? Любой покупатель стал бы сбивать цену! Негодяй морочит меня», — подумал дон Стефано, для вида разглядывая лежавшие на столе эскизы украшений.

— Я хочу ещё раз посмотреть на солонку, — тоном, не терпящим возражений, заявил кабальеро. — Хоть я и не лучший знаток, но в доме его светлости нагляделся на драгоценные предметы утвари работы великих мастеров.

Ювелир заметно заколебался, неуверенно посмотрел на посетителя и решился. Ненадолго выйдя из комнаты, сеньор Гонсалес принёс шкатулку из которой осторожно достал серебряную солонку и сразу заговорил:

— Вот видите, сеньор, проработка волос грубовата. Плечи Кибелы слишком округлые. Посейдон больше похож на трактирщика, чем на бога. И рисунок клейма значительно проще.

«Неужели этот негодяй надеется меня обмануть?» — не выдавая, что подозревает уловку, дон Стефано кивнул.

Справедливости ради, сеньор Гонсалес смог бы запутать большинство своих покупателей, а то и собратьев по ремеслу. Он говорил тем доверительным тоном, за которым многие лавочники прячут льстивые намёки на то, что человек, подумывающий о покупке, разбирается в хороших вещах и не прогадает.

Дон Стефано сделал вид, что подавил зевок:

— Верно, любезный. Я у дона Хосе был в гостях, мне было неприлично приглядываться слишком внимательно, тем более спорить с ним. Покажите-ка эскизы колье с грушевидными жемчужинами.

Пока ювелир доставал папки с эскизами, кабальеро отвернулся и, подкручивая усы, посмотрел в висящее на противоположной стене зеркало. Множество дам любовались в нём своим отражением, примеряя кто серьги, кто ожерелья, но сегодня зеркало сыграло иную роль. Дон Стефано лишь притворился, что заботится о безупречности внешнего вида. Острый взгляд, брошенный на ювелира, поставил в размышлениях точку. Сеньор Гонсалес, не догадываясь о слежке, смотрел на роскошную безделушку, как на любимого ребёнка. Натруженные пальцы осторожно гладили сияющую поверхность солонки, на лице блуждала улыбка. Губы ювелира беззвучно шевелились, может быть, счастливый обладатель драгоценности шептал шедевру извинения за то, что оскорбил его, назвав работой ученика.

«Глупец вздумал подражать аристократам. Тем хуже для него» — промелькнула у кабальеро надменная мысль, но наружно дон Стефано был спокоен и благодушен. Жемчужное колье он всё-таки решил заказать.

34. Убийство

Не успев ещё добраться до дома, дон Стефано составил план, как заполучить драгоценность. Его люди следили за сеньором Гонсалесом с тех пор, как тот опознал сапфиры с «Эспаньолы». Дон Стефано знал, что камни уже отшлифованы, но на всякий случай не отпустил соглядатаев. Человек дона Стефано доложил, что ювелир устроил отдельную мастерскую в недавно купленном в деревне Талоссо доме, в полдня пути от Сегильи, и там же набрал прислугу. Кстати служанкой стала тайная подружка одного из членов банды. Поразмыслив, кабальеро съездил в Талоссо. Бегло посмотрев на дом, стоявший на отшибе, дон Стефано понял: несмотря на уверенность ювелира, что ради солонки его грабить не будут, о крепких стенах он позаботился.

Новую служанку Гонсалеса в таверну на встречу со своим главарём привёл её любовник. Первым делом узнав, показывал ли ювелир ученикам «какую-то штуку из серебра», кабальеро заговорил с девушкой ласково:

— Надо же, с такой милой девушкой хозяин обращается совершенно безбожно…

Никаких причин считать сеньора Гонсалеса скверным хозяином дон Стефано не имел, но решил, что девчонка сама их найдёт, если её к этому подтолкнуть. Расчёт оправдался. Мерзавка состроила обиженное выражение лица и вздохнула. Медленно, раздевающим взглядом, кабальеро осмотрел служанку, одобрительно кивнул и взял её за подбородок.

— …Ты стоишь большего, чем драить полы в доме купчишки.

— Сеньор, — в глазах служанки отразилось ожидание ласки и денег. — Буду счастлива вам услужить, — девушка приосанилась, выпятила грудь, улыбнулась, как ей казалось, призывно.

— Ты хорошая девушка, — кабальеро склонился к её уху. — Я помогу тебе наказать хозяина. Подсыплешь сонное зелье собакам, а в полночь откроешь мне дверь.

Глаза девчонки затуманились, она стала чаще дышать, а дон Стефано подумал: «Это убожество думает, что способна завлечь кабальеро».

Отпустив девку, разбойник хмыкнул и посмотрел на её набычившегося парня:

— Все они такие. Возьми другую, не лучше, но хоть посвежее. Вот, развлекись, — дон Стефано дал ему пару серебряных монет.

— Убью, — промычал любовник служанки.

— Не сейчас. Дело сначала.

Кабальеро решил не тянуть с ограблением, но его крайне тревожило, что кто-нибудь может догадаться об его главной цели. Ювелир облегчил дело, скрыв, что обладает вещью работы маэстро, но мог раскрыть правду кому-либо из родни или собратьев по цеху, а в случае похищения драгоценности потерять страх и объявить, что владел подлинником.

Было необходимо убить сеньора Гонсалеса, но таким образом, чтобы солонка не казалась главной целью. Наследник едва ли будет так же одержим этой вещью и не посмеет претендовать на драгоценность, когда она попадёт в коллекцию самого герцога де Медина. В голове дона Стефано созревали разные планы, которые он после недолгого размышления отбрасывал.

Неожиданное известие заставило его мысли течь в другом направлении. Любовник служанки, выпив от горя, что его девка на его глазах соблазняла сеньора, поведал:

— Дурное место это Талоссо. В старые времена здесь колдуны жили да ведьмы, и сейчас одна на отшибе осталась.

— Ведьма? Инквизиция её не сожгла? — поразился словам сообщника кабальеро.

— Инквизиция безобидных крестьянок или торговок жжёт, а настоящие колдуны или ведьмы ей не по зубам.

— Что за вздор!

— Правду говорю! Дом чужак купил, из своих никто бы на него не позарился, проклятое место. Старики сказывали, раньше здесь жертвы дьяволу приносили, потом вроде ушли ведьмы, а кто дом ни построит, тот вскорости помирает или сходит с ума.

— Ничего себе дом сеньор Гонсалес купил!

— Говорю ведь — чужак!

План, вспыхнувший в голове разбойника, потряс его самого. Язык присох к горлу, в глазах потемнело, но каждый шаг вырисовывался с пугающей ясностью. Есть дом с дурной славой. Есть ведьма, может быть, колдуны. Придать ограблению вид колдовства с жертвоприношением — и никто не подумает на обычных разбойников, не трогавших храмы и прослывших благочестивыми. Дон Себастьян де Суэда возьмётся за расследования колдовства со всем пылом начинающего карьеру следователя. Его светлость будет доволен, что инквизитор наконец-то занялся прямыми обязанностями. Разбойники уйдут в тень. Ограбление не заметят, особенно если ценности, способные выдержать пламя, оставить в доме, а серебряные вещи заменить заранее оплавленными кусками металла.

Дон Стефало отдавал себе отчёт, что берётся за самое крупное и опасное в своей жизни дело, зато в случае удачи сорвёт сказочный куш. Должность королевского ревизора стала его путеводной звездой. Щедрое жалование в две тысячи дукатов, которым кабальеро не собирался довольствоваться, меркло при мысли о чести, которую принесёт доверие короля. Никто из рода дель Соль не поднимался так высоко, а для далеко не старого дона Стефано это станет началом карьеры. Через несколько лет можно будет подумать о повышении, переводе в столицу или… Мечты полетели в горние выси. Его светлость герцог де Медина станет слишком стар для хлопотной должности губернатора. Королевский ревизор, пусть и не титулованный, если докажет преданность короне и обзаведётся нужными связями, сможет занять главный в Сегилье пост.

Кабальеро пришлось тряхнуть головой, чтобы освободиться от завладевших его разумом и душой перспектив. Нужно завершить дело, которое станет главной ступенью к вожделенному возвышению.

Оставалось выбрать день, когда у Гонсалесов будет меньше народу. Служанка сказала — подмастерья на праздник разъедутся по домам, а сеньор Гонсалес с женой останутся.

Назначив ограбление на ближайшую ночь, дон Стефано со своими людьми засел в засаде. Неожиданно на дороге показалась карета и направилась к дому ювелира. К хозяину приехал сын с женой и маленьким сыном. Дон Стефано был зол — в живых нельзя было оставлять ни одного свидетеля, но и откладывать дело нельзя. Другой случай может не представиться долго, а подарить солонку герцогу де Медина нужно раньше, чем тот всерьёз займётся сбором сведений о человеке, желающем получить пост королевского ревизора. Тем более — от этой мысли кабальеро скрипнул зубами — губернатор способен подыскать другого кандидата на должность.

Когда семейство отправилось спать, служанка исполнила свою роль и открыла дверь. Ни одна собака не гавкнула. Сообщники быстро прошлись по дому и убили спавших слуг. Не желая тратить время на обыск дома, сеньор дель Соль приказал разбудить хозяев и привести их в гостиную, а сеньору Гонсалесу велел достать из тайников всё ценное, что есть в доме. Разбойник скрывал лицо, рассчитывая, что ювелир будет покладистее с простыми грабителями и не станет спорить с ними в присутствии жены и невестки.

Расчёт оправдался. Сеньор Гонсалес молча выложил драгоценности и монеты, однако солонки среди них не было.

— Вы принесли не всё, — глухо сказал кабальеро.

— Уверяю вас, сеньор, ничего больше ценного для вас нет.

Дон Стефано резким движением сорвал с лица маску и выкрикнул:

— Солонка!

Поражённый ювелир побледнел, понимая — раз грабитель показал ему лицо, значит, в живых не оставит, но у пожилого мужчины хватило силы духа произнести:

— Я уверен, сеньор, женщины так перепуганы, что вас не узнают.

— Солонка!

Обречённый хозяин достал сокровище из ещё одного тайника и сразу упал, сражённый ударом по голове. Дон Стефано приказал подручным покончить с остальными членами семьи. Служанка, заглянув в комнату, в ужасе закричала, но её убил её же любовник.

Пока рядовые разбойники разливали по дому горючую смесь, дон Стефано, хотя у него дрожали руки, яркой краской нарисовал на каменном полу кухни пентаграмму, которая в огне должна была уцелеть, а потом положил в открытый тайник купленную недавно серебряную вещицу, которая, будучи смятой и оплавленной, могла сойти за повреждённую при пожаре знаменитую солонку.

Разбойники выбежали из дома и забросали его факелами. Неожиданно ночь прорезал крик проснувшегося в огне ребёнка. Дон Стефано совсем забыл о нём и теперь, ошеломлённый, повернулся к разбойнику, обходившему комнаты последним.

— Ты что, оставил его в комнате живым?

— Ребёнка-то как убить? Я вылил, что вы сказали, и ушёл потихонечку, даже не разбудил.

Услышав это, дон Стефано потерял дар речи — его подручный не смог или не захотел убивать ребёнка быстрым ударом, но вылил на пол горючую смесь и бросил факел.

«С какими скотами приходится иметь дело», — подумал разбойник, но промолчал. Он предпочёл бы вытащить ещё не умеющего говорить мальчика изгорящего дома, но было уже поздно. Убийство получилось гораздо более жестоким, чем задумано, и хотя дон Стефано перебирал в уме преимущества, которые ему принесёт в том числе и жестокость (инквизитор наверняка займётся именно этим делом, забросит другие и не оставит живого места на колдунах), его пошатывало.

Передохнув несколько минут, разбойники поспешили убраться

35. Драгоценный подарок

Разбойники были подавлены. Главарь не позволил взять из дома ценные вещи, а его подручные догадывались — ввязались в дело настолько крупное, что им не по силам даже осмыслить его. Дон Стефано щедро заплатил всем, велел не рассказывать ничего другим членам банды, если не хотят попасть в пыточную святого суда, а про себя прикинул, кто из негодяев ещё пригодится, кого отправить подальше, а от кого избавиться навсегда.

К губернатору кабальеро направился на следующий день вскоре после полудня, надеясь, что дону Армандо не успеют доложить об убийстве ювелира. Он отчаянно рисковал, поставив на то, что герцог — заядлый коллекционер, получив солонку и привыкнув считать её своей, не позволит ни себе, ни кому угодно другому связать её с уничтоженной при убийстве Гонсалесов якобы копией.

Был у дона Стефано и дополнительный козырь: шедевры такого ранга никогда не задерживались во владении простолюдинов. Решение ювелира оставить солонку у себя даже тайно было немыслимой дерзостью, неудивительно, что Гонсалес пытался заморочить голову дону Стефано. Если убитый кому-то признался в обладании вещи руки Селлини, герцог ухватится за рассказ, что Гонсалес купил работу лучшего из учеников маэстро, и будет настаивать на этой версии. Никто не посмеет возражать столь высокопоставленному лицу.

Выглядел дон Стефано, как всегда при визитах к его светлости, безупречно. Камзол от лучшего в городе портного, тщательно накрахмаленный воротник и, разумеется, утром сеньора дель Соль посетил цирюльник. Никому не могло прийти в голову, что ночь расфрантившийся сеньор провёл без сна, совершив ужасное преступление. Те, кто хорошо знал дона Стефано, могли удивиться кругам под глазами и лёгкому дрожанию рук, но скорее подумали бы — кабальеро в кои-то веки изменил своей привычке пить очень умеренно, а теперь расплачивается за невоздержанность.

Герцог на подобные пустяки внимания не обращал, да и видеть стал не очень хорошо на старости лет. Гостя дон Армандо встретил приветливо:

— Рано вы ко мне сегодня, голубчик. С новостями? — затем ехидно прибавил: — У меня для вас пока новостей нет.

— Ваша светлость… Даже не знаю, как спросить вас… — дон Стефано для вида замялся.

Хозяин дома с любопытством смотрел, как его гость выкручивается, хотя не догадывался, зачем тот пришёл слишком рано для визитов к столь высокопоставленному лицу.

— …Видите ли, дон Армандо, пару недель назад ко мне почти случайно попала одна вещица… Встретил знакомого по колониям, он сказал, что завтра отплывает… сейчас он уже в море. Слово за слово, приятель пожаловался мне на долги, сказал, что навсегда уезжает, продал дом где-то, я не запомнил, а дорогую серебряную вещицу хотел взять на память, но теперь думает — зря, лучше деньги, но уже не успевал удачно продать. Он славный был малый, я его выручил, купил скорее по старой дружбе, не думаю, что она ценная, хотя…

— Что? — заядлый коллекционер позволил себе проявить интерес.

— Признаться, будь эта безделица тем, на что она похожа, цены бы ей не было. Но, конечно, это всего лишь одна из копий, правда, на мой неискушённый взгляд, превосходная. Может быть, её сделал кто-нибудь из учеников маэстро.

— Показывайте! — его светлости канитель надоела.

— Если вам любопытно… прошу прощения, что отнимаю у вас время.

— Дон Стефано, вы сегодня на себя не похожи! Хватит вилять, как болонка хвостом!

Кабальеро закашлялся и решил, что с церемониями перестарался. Он позвал ждавшего за дверью лакея. Тот внёс в приёмную герцога шкатулку и передал её своему сеньору, а дон Стефано открыл крышку. Поначалу, взглянув на предмет с ленивым любопытством, герцог нахмурился. Потом присмотрелся и, не веря своим глазам, схватил солонку, резко вдохнул и во весь голос крикнул слуге:

— Увеличительное стекло! Срочно!

Нетерпеливо перевернув серебряное сокровище, герцог разыскал клеймо мастера, тщательно сличил его с крупным рисунком в книге и выдохнул:

— Подлинник! Одна из авторских копий единственной золотой солонки, сделанной для франкского короля!

— Не может быть, ваша светлость! Я заплатил за неё всего пятьдесят дукатов, и то скорее хотел помочь знакомому, мне и в голову не приходило, что вещь руки самого маэстро можно купить вот так… — дон Стефано постарался сделать вид, что поражён и смущён.

Старик не слушал его. Морщинистыми пальцами гладил сияющие колдовским серебряным светом фигуры Кибелы и Посейдона. На глаза его светлости навернулись слёзы. Насладившись созерцанием совершенства, герцог посмотрел на гостя с признательностью, которую от потрясения не стал скрывать.

— Голубчик… — дону Армандо было трудно продолжить.

Если бы сейчас герцог узнал о связи гостя с красавицей-герцогиней, он отмахнулся бы от пустяка. Дон Стефано изо всех сил подыгрывал старому коллекционеру.

— Подумать только, я заплатил такую малость, получается, обманул достойного человека! Я и представить не мог, что это может быть подлинником. Я обязан разыскать своего знакомого, дать ему ещё что-нибудь…

— Бросьте маяться ерундой! — воскликнул его светлость. — Я вам заплачу…

— Помилуйте, дон Армандо! Я не торговец!

— Сколько?

— Вы сами сказали — бесценна!

— Хотите…

— Предлагаю разыграть в шахматы! Я не хочу наживаться на совершенстве, а благородная игра достойна великого искусства маэстро Селлини!

Герцог кивнул. Он был настолько захвачен надеждой заполучить знаменитый шедевр, что не придавал значения ни сомнительности рассказа, ни странному поведению сеньора дель Соль.

Перед доном Стефано возникла непростая задача: разыграть красивую партию, когда его противник, обычно искусный, из-за волнения делает неверные ходы, а в конце проиграть, создав видимость нешуточного сопротивления. Первоначально дон Стефано хотел предложить прямой обмен шедевра на рекомендацию на должность, но решил, что сделка окажется слишком грубой, а его светлость, когда отойдёт от восторга, рассердится, что ему осмелились ставить условия, и легко переиграет зарвавшегося сеньора.

Спустя три четверти часа кабальеро признал своё поражение. Бросив прощальный взгляд на сокровище, тайно омытое кровью, дон Стефано смиренно произнёс:

— Мне жаль, что я едва ли смогу разыскать своего приятеля — даже не запомнил название корабля, на котором он покинул Эспанию. Было бы справедливо заплатить ему ещё пару сотен дукатов.

— Вот ещё! Сразу видно, что вы — не коллекционер. Если болван не сумел догадаться, насколько ценная в его руках оказалась вещица, тем хуже для него.

Убедившись, что его светлость и не подумает проверять правдивость рассказа дона Стефано, кабальеро вновь поклонился:

— Тогда справедливо, что знаменитая солонка Селлини займёт подобающее ей место.

— Да, — герцог расплылся в детской улыбке. — Золотой оригинал хранится в сокровищнице франкского короля. Авторских повторений в серебре создано всего пять, три у франков, четвёртая в Италии, пятая считалась утерянной во время войны, и теперь она — у меня!

— Я совсем недавно видел повторения, сделанные учениками.

— Да, маэстро обучал их, но ни одна в глазах опытного человека не сравнится с работой великого Селлини, и, конечно, у них другое клеймо.

Дон Стефано надеялся — не придётся рассказывать о якобы копии солонки, принадлежавшей Гонсалесу, а для инквизитора будет довольно свидетельств колдовства, подделанных разбойником для отвода глаз.

Герцог тем временем вернулся к своей обычной хитрости и недоверчивости. Пристально посмотрев на претендента на важную должность, он усмехнулся.

— Вы сделали высокую ставку, голубчик.

— Отнюдь, ваша светлость, — дон Стефано встал и отвесил поклон. — В отличие от порой забывающихся простолюдинов, я всегда помню о том, что каждая вещь и каждый человек должны быть на своём месте.

— Вы всегда знаете своё место?

— Разумеется, ваша светлость.

— Что ж… — дон Армандо задумался, потом улыбнулся. — Будь по-вашему. Потешили вы старика, признаю. Сегодня же напишу в столицу и предложу вашему покровителю обмен рекомендациями. Отмечу, что обязанности интенданта исполняли именно вы, вашего опыта более чем достаточно. Не забуду и купленную вами землю в Астрамадуре.

— Я бесконечно признателен вам, — дон Стефано наклонил голову, скрывая хищный блеск глаз, заодно поразившись, как быстро губернатор выяснил требуемые для назначения детали.

***

Домой кабальеро явился, опьянённый победой. Возбуждение прошедшей ночи, страх, сомнения в идеальности исполнения плана получить кровавой ценой вожделенное назначение было отброшено, едва кабальеро услышал обещание герцога. После того как его светлость перечислил всё, что нужно было написать в рекомендации для назначения, сеньор дель Соль стал убеждён — дон Армандо твёрдо настроен выполнить обещание.

Дон Стефано уже чувствовал себя важной персоной, немногим ниже носителей титулов, а может, через несколько лет к новым богатствам, которые принесёт должность королевского ревизора, добавится и пожалованный королём титул хотя бы барона. Брак с сеньоритой Альмейда перестал интересовать сеньора дель Соль, благо ухаживания не достигли ступени, когда отказ от них задевает доброе имя девицы и ставит под сомнение честность намерений кабальеро. Неприятно кольнуло — вскоре придётся заняться выбором новой невесты. Хотя для королевского ревизора откроются брачные перспективы гораздо шире, чем для богатого светского человека без должности и титула, необходимость искать девицу безупречной добродетели остаётся. Хуже того, с каждым днём кабальеро всё больше хотел, чтобы мать его будущих детей сделала дом не только почтенным, но и приятным, а постель — горячей, не оставив в ней места желаниям мужа искать женщину для развлечений. Задумывался разбойник и о достойном воспитании, которое супруга обязана будет обеспечить его детям. С досадой кабальеро понимал, сколь противоречивы его устремления, и негодовал на себя и на Хетафе, внёсшее в его планы неразбериху.

Неожиданно захотелось посмотреть на идальго и его дочь с высоты своего нового положения. Окрестьянившиеся провинциальные дворяне и раньше стояли ступенью ниже, чем богатый землевладелец, а теперь дон Стефано стал для них небожителем. Не желая признаться, что его обуревает желание поговорить с отцом и полюбоваться на дочь, кабальеро убедил себя — нужно избавиться от глупого наваждения, не дававшего ему покоя несколько месяцев. Представив, как изменится отношение к нему какого-то там отставного лейтенанта, и как идальго, возможно, попытается извлечь выгоду из знакомства, дон Стефано довольно улыбнулся и быстро подыскал предлог для визита в Тагону — посещение конюшни капитана Морено.

Как раз заявился посыльный от оставленных в Хетафе соглядатаев. Вкратце доклад был таков: новых претендентов на руку, сердце или тело сеньориты Рамирес за прошедший месяц в селение не появлялось. Дон Стефано напомнил, что его интересовали обстоятельства смерти второго сына идальго. Посыльный, не увидев ничего необычного, послушно пересказал:

— С мальчишками бывает такое. Залез на крышу посмотреть птиц, сорвался и ударился головой. Говорили, правда, он ловкий был малый, не первый раз лазал. Может быть, поскользнулся.

«Или остатки сонного зелья…» — подумалось дону Стефано.

— Когда это было?

— Давно. Говорили, сразу, как сеньора своего ухажёра пальбой прогнала.

— Который служанке велел сонного зелья подсыпать собакам и мальчику?

— Собакам, сеньор. Про мальчишку не говорили, да и зачем ему? Деревенские спят, как убитые.

«Чтобы наверняка…»

— И девочка не проснулась?

— Маленькую сеньориту отец увёз в город карусель показать. Служанка сбежала потом, если бы тронула сына идальго, а не только собак, её из-под земли бы достали.

— Кто рассказывал-то?

— Известно, священник. Старику много ли надо — были бы уши. Очень отец Мартин жалел это семейство — он и идальго крестил, и его братьев.

— А сеньору Рамирес? — дон Стефано помнил что-то о тёще в Сегилье, и о венчании через три месяца после знакомства, поэтому полагал — покойная супруга идальго была в Хетафе неместная, однако уверенности в этом не было.

— Нет, она совсем не из этих краёв. Даже фамилии её девичьей мне не называли.

Отметив, что надо бы разузнать о семье покойной сеньоры Тересы, кабальеро сунул посыльному монеты, отпустил его и задумался. Очень возможно, что сын идальго погиб, потому что сонное зелье притупило его внимательность и сделало менее ловким. Дон Хосе гонит от себя эту мысль, но при необходимости на него можно надавить. Впрочем, дон Стефано не был уверен, что после следующего посещения Хетафе останется ему интересным. Пока что сеньор собрался вновь навестить герцога и доложить ему о недолгой отлучке.

36. Простолюдинка

Уже на пороге губернаторского дворца кабальеро заметил беспокойство. Вышколенные слуги не могли скрыть тревоги, глаза лакея были переполошённые, а поклонившаяся служанка шмыгнула носом. Забеспокоился и дон Стефано, впрочем, догадываясь — до Сегильи дошли слухи об убийствах в Талоссо.

Он не ошибся.

Дон Армандо был так же встревожен, однако его больше заботило, что работа над диадемой не будет завершена в срок.

— Подумать только, надо же было ювелиру купить дом в дурном месте!

— Странно, что сеньор Франсиско не добрался до ведьм в Талоссо.

— Покойный был изрядным болваном.

— Покойный? — удивился гость.

— Да, его застрелили недалеко от столицы. Редкая наглость, дорога в тех краях считалась спокойной.

— Подумать только! — воскликнул разбойник и перекрестился. — Убить инквизитора!

— Жаль, его от нас так не вовремя отозвали. Занимался бы ведьмами и не беспокоил благородных людей.

— Дон Себастьян, надеюсь, приложит старания…

— И займётся, наконец, своими прямыми обязанностями.

Лакей доложил, что пришёл предмет разговора. Молодой инквизитор, одетый в дорожный костюм, появился в приёмной не один, а вместе с доном Бернардо. Пожилой комендант был хмур, а на бесстрастном лице следователя ничего нельзя было прочитать.

Коротко поклонившись, сеньор де Суэда спросил:

— Вы желали меня видеть, ваша светлость? Прошу перейти прямо к делу, я сразу после вас отправляюсь в Талоссо, — по дону Стефано следователь лишь слегка скользнул взглядом.

Посмотрев на малопочтительного молодого человека, герцог сердито сказал:

— Думаю, теперь у вас не останется времени лезть не в свои дела.

— Не имею подобной привычки, — не меняя ни выражения лица, ни голоса, ответил следователь.

— Вот как? Вы намерены по-прежнему заниматься ремонтом?

— Я по-прежнему во всём стану отчитываться перед великим инквизитором.

Герцог взорвался:

— Дон Бернардо, по какому праву вы впутываете в городские дела инквизицию?!

Комендант слегка вздохнул.

— Раз уж дон Себастьян нашёл основания проверить финансирование работ, то я только рад совпадению наших интересов.

Стараясь не привлекать к себе внимания, дон Стефано отметил, что лицо инквизитора потеплело, когда он быстро посмотрел на своего спутника, но к его светлости молодой человек обратился так же бесстрастно:

— В сложившихся обстоятельствах обязанностью городской стражи становится также пресечение самоуправства. Ремонтом ни я, ни комендант сейчас не смогут заниматься так тщательно, как требуется при работах на городских укреплениях, поэтому я запрошу из столицы дополнительных людей, которых, разумеется, введу в курс дела. Прошу прощения, не могу больше задерживаться.

Инквизитор и комендант откланялись, оставив герцога потерявшим дар речи. Первым смог что-то произнести не менее потрясённый дон Стефано:

— Неслыханно!

— От де Суэда одни неприятности! — его светлость очнулся. — Я, грешным делом, думал, меня их общество миновало, и вот пожалуйста — в мои годы мне на голову свалился не просто один из де Суэда, а инквизитор! Адская смесь!

Наблюдательный кабальеро отметил — губернатор не только возмущён, но и побаивается молодого человека. А ещё сеньора дель Соль занимал вопрос, кого ему напоминает суровый взгляд высокородного красавца. Тем временем очнувшийся герцог бросил своему гостю:

— Я постараюсь добиться вашего назначения как можно скорее. Вы, надеюсь, окончательно передумали жениться на Лусии Альмейда?

— Без всяких сомнений! — охотно подтвердил кабальеро.

— Через пару недель я получу предварительный ответ из столицы, а ещё через месяц, если дело сложится быстро, вы получите назначение из рук короля.

— Надеюсь, я получу его раньше, чем в Сегилье появятся вызванные доном Себастьяном сеньоры.

— Их приезд я постараюсь отсрочить, — кивнул герцог.

— Значит, две недели, — дон Стефано замялся.

— У вас были планы? — полюбопытствовал знатный старик.

— Хотел съездить в Tагону посмотреть лошадей капитана Морено, пока заводчик не отплыл выяснять судьбу «Эспаньолы».

— Отплыл, — усмехнулся старик. — Впрочем, две недели на личные дела у вас есть. Развлекайтесь.

Дон Стефано откланялся, про себя недобрым словом помянув наблюдательность его светлости.

***

Вскоре кабальеро вновь любовался раскинувшимся между гор селением, землями крестьян и идальго, некогда превосходными пастбищами, и вновь ему захотелось владеть этой красотой и доходами, которые она может принести, если попадёт в одни руки. Крестьяне возвращались с полей, когда сеньор обосновался в знакомой таверне, так и не придумав повод для своего появления здесь. Наскоро перекусив, кабальеро отправился навестить сеньора Рамиреса, который, по расчётам дона Стефано, к этому времени закончил ужин.

Кабальеро заставил себя обратить внимание на убогость почти крестьянского дома, но забыл о простоте обстановки, едва увидел хозяев. Идальго держался так же спокойно, но его что-то заботило. Инес поклонилась и позволила поцеловать её руку. За стол сели втроём. Пригубив вина, хозяин без обиняков спросил, что в Сегилье думают о колдовстве.

— Слухи о жертвоприношении в Талоссо долетели уже до Хетафе.

— Ужасно, но мы надеемся на энергичность нового следователя инквизиции.

— Немыслимо, у нас о таком даже в страшных сказках не слышали, — идальго нахмурился, не глядя на кабальеро. — Колдовство теперь под каждой кроватью будут искать.

— Дон Себастьян де Суэда тоже беспокоится о возможном самоуправстве.

— Надеюсь, он не только беспокоится, но и примет меры. Это входит и в обязанности начальника городской стражи. У дона Бернардо сейчас нелёгкое время. Как он, кстати? Здоровы ли донья Клариса и сеньорита Лусия?

— Думаю, что здоровы. Дамы вернулись уже из имения, где проводили лето, за месяц я видел их раз или два, — учтивым, но равнодушным тоном ответил гость, дав понять, что его ухаживание за дочерью коменданта осталось в прошлом.

Каковы бы ни были ожидания Рамиресов насчёт кабальеро, ни отец, ни дочь не выразили своего отношения к известию, что он свободен. Инес взяла шитьё и села ближе к свече, а идальго спросил, какие ещё новости гость может рассказать.

— Новости… — дон Стефано приосанился. — Я ещё не получил официального письма, но вскорости ожидаю назначения на королевскую службу.

— Вот как? Поздравляю. Позвольте поинтересоваться, на какую должность. Интендант? Вы человек деловой, я уверен, сумеете отлично управлять своей частью провинции.

— Нет, — с довольным видом ответил кабальеро. — Я надеюсь занять пост гораздо выше, — сеньор дель Соль удовлетворённо отметил, что идальго с интересом ждёт, кем станет его знакомый. — Я ожидаю назначение на должность королевского ревизора!

— Вот как… — идальго задумался, а его дочь с удивлением подняла глаза. — Инес, наш гость займёт очень важный пост. Королевский ревизор не подчиняется губернатору, хотя его должность ниже. Доклады чиновник такого ранга обязан оправлять королю.

Инес встала и опять поклонилась:

— Поздравляю вас, кабальеро!

Дон Стефано поклонился в ответ:

— Благодарю, но не стоит спешить, сеньорита. Я поделился своей надеждой с вашим почтенным отцом, хотя формальности пока не улажены.

— Тогда удачи вам! — девушка вежливо наклонила голову и села.

Идальго продолжил беседу задумчиво, но без подобострастия.

— Вы не хуже меня знаете, насколько важна ваша будущая должность, — он поднял чарку. — За успех вашей деятельности на страже закона!

Кабальеро почувствовал себя неуютно. Меньше всего он стремился быть строг в соблюдении законов Эспании. С досадой дон Стефано отметил, что отставной лейтенант принял к сведению, что его гость блестяще начинает карьеру, но не намерен пытаться извлечь какие-либо выгоды из знакомства. Почти против воли, повинуясь не отпускавшей надежде хоть раз поговорить с сеньором Рамиресом как с просителем, дон Стефано сам задал вопрос:

— Может быть, идальго, я смогу что-либо сделать для вас и для вашего Хетафе?

— Вашим долгом станет следить за соблюдением правил по взиманию налогов, за обоснованностью расходов сегильской казны и распределением королевских субсидий согласно воле Его величества. Для нас нельзя представить ничего лучшего, чем безукоризненное исполнение вами своих обязанностей.

Отвечая, идальго смотрел так же прямо, просто и учтиво, как дон Стефано давно привык. Наверное, схожими словами сеньор Рамирес напутствовал бы своего сына, хотя, конечно, взгляд его наполнился бы гордостью и теплотой.

Смирившись с разочарованием, дон Стефано хотел перевести разговор на лошадей дона Фадрике, но замер на полуслове с полуоткрытым ртом.

В комнату вошёл Хумесильо и без церемоний запрыгнул на колени к Инес. Девушка улыбнулась, отложила шитьё и стала гладить серого негодяя. Кот замурлыкал, подобрал лапы, посмотрел на кабальеро с видом полного превосходства, как умеют представители его породы, и зажмурил янтарные глазки. Глядя на нежные пальчики, погружающиеся в густую кошачью шерсть, мужчина чувствовал отчаянное желание оказаться на месте животного. Из остолбенения кабальеро вывел голос идальго:

— Любите кошек?

— А? Я? — дон Стефано не сразу сообразил, что за вопрос ему задан, но спохватился и отвёл взгляд от девушки: — Да, конечно.

На самом деле сеньор дель Соль к этим тварям был равнодушен, а Хумесильо готов придушить, но требовалось вернуться к приличиям. К счастью, хозяин не стал задавать пребывающему в растрёпанных чувствах мужчине новых вопросов, заговорив сам:

— В деревнях кошки такая же рабочая скотина, как лошади, зато в городах дамы делают из них живые игрушки. Моя сеньора Тереса ввела в Хетафе обычай баловать усатых-хвостатых, Инес любовь к кошкам переняла от неё…

Дону Стефано стало обидно, что какой-то четвероногий вызывает у девушки больше интереса, чем сидящий рядом пожирающий её глазами мужчина, сумевший соблазнить первую красавицу Сегильи. С трудом сдерживая желание схватить Инес и покрыть её поцелуями, он подумал: «Я выпил всего ничего! Проклятие! Сеньорита с каждым разом сильнее меня волнует. Она стала ещё красивее! Такая спокойная, невинная, я чувствую в ней огонь, но он заперт, а я с ума схожу от желания разжечь его до небес!»

Дон Стефано был рад, что может слушать, а не говорить, пока идальго вслух вспоминал:

— …Моя жена была из почтенной, образованной, хотя недворянской семьи. Некоторые полковые дамы вздумали кичиться происхождением перед ней, но я им намекнул, что не стоит так явно привлекать внимание мужей к красоте супруги однополчанина. А когда сеньору Тересу взяла под крылышко супруга полковника, угомонились и самые заносчивые. Сеньора де Суэда была и сама очень красивой женщиной, к тому же уверенной в чувствах к ней дона Эстебана.

Ошарашенный известием, что мать Инес была простолюдинкой, кабальеро не мог прийти в себя, а спокойный тон продолжавшего вспоминать идальго не позволял кабальеро собраться с мыслями.

— Помнишь, Инес, мы обсуждали с тобой, как часто подлинно знатные люди держатся учтивее и приветливей выскочек?

— Конечно, папа! — глаза девушки заискрились. — Когда в Хетафе приезжала графиня, родственница доньи Фенисы, она оказалась милой и любезной сеньорой. Мне десяти не было, но я хорошо помню, как перед ней лебезила гордая супруга дона Хосе, не замечая, что её сиятельство устала от заискивания.

— Как же не помнить! — расхохотался идальго. — Её сиятельство была рада, когда твоя мама обратилась к ней попросту, и они вместе сбежали на прогулку по нашим горам.

— Я для доньи Элисы собирала цветы, а потом мы славно посидели втроём на нашей любимой площадке и ели пирожки со сливами.

Дон Стефано вспомнил, что его мать не могла похвастаться длинной родословной, и ему стало казаться — идальго шутя отбрасывает важность происхождения не своей жены, а супруги покойного сослуживца, дона Алехандро Аседо дель Соль. С удивлением гость осознал: в Хетафе, в Тагоне многие вспоминали сеньору Тересу, но никто ни словом не обмолвился о её простом происхождении. Зачем сеньор Рамирес сам завёл разговор о семье покойной жены? Не будь Инес рядом, дон Стефано, возможно, задумался бы — считать ли девицу, рождённую в неравном браке, простолюдинкой, но теперь одного взгляда на дочь идальго оказалось достаточно — она, без сомнений, принадлежит к благородному сословию. Безупречная осанка, изящество в каждом движении, уверенное спокойствие лица и фигуры — всё свидетельствует о дворянском достоинстве. Инес воистину дочь своего отца, кем бы ни была её мать.

37. Колдовство

На следующее утро идальго собирался обойти поля и вернуться под вечер. Дон Стефано, предоставленный самому себе, завернул в уже знакомый ему храм частично от нечего делать, но хотелось и вновь взглянуть на старое изображение архангела.

В этот раз дон Стефано был готов увидеть непривычную по нынешним временам роспись и гадал, произведёт ли она на него то же впечатление, что и впервые. Как и в день благодарения больше полугода назад, поначалу архангел казался едва ли не детским рисунком, но затем будто ожил, а его глаза вновь приковали к себе внимание посетителя храма.

Вдруг разбойника будто ударили под дых — он понял, кого напомнил ему инквизитор. Невероятно, но бесстрастные, способные вмиг загореться глаза дона Себастьяна де Суэда делали его похожим на древний лик в провинциальном храме. В другой раз разбойник мог счесть совпадение забавным, но сегодня его будто обдало холодом. В душе вспыхнул страх: вдруг упрямый молодой человек догадается, что никакого колдовства при убийстве Гонсалесов не было и в помине? Ноги высокого и сильного мужчины стали ватными, дона Стефано качнуло, он побледнел так, что его состояние заметил старый священник:

— Сеньор, что с вами? Вам нехорошо?

Слова отца Мартина помогли разбойнику взять себя в руки:

— Не беспокойтесь, святой отец, я в прошлый раз был здесь в день поминовения и сейчас вспомнил покойных родителей.

— Вы их, должно быть, очень любили? — наивно улыбнувшись, произнёс старик.

— Я очень любил отца, — в кои-то веки дон Стефано сказал чистую правду.

***

Незадолго до сумерек, дожидаясь слугу, который должен был доложить о возвращении сеньора Рамиреса, кабальеро услышал шум. Поначалу ему показалось — где-то ссорятся, но потом крики стали слишком громкими для мирного наполовину обезлюдевшего Хетафе.

Кабальеро сидел под навесом и смотрел в сторону, откуда до него доносился шум, в котором стали различаться слова: «Ведьма! Сжечь! Инквизиция!» Взволнованный хозяин харчевни боязливо шепнул:

— У нас начался падёж скота, будто мало нам неурожаев!

Внезапно на площадь выбежала женщина, изо всех сил стремившаяся скорее добраться до дома идальго. Должно быть, отчаяние придало ей сил, и она сумела опередить преследовавших её селян, швырявших камни. Дон Стефано, наблюдая за травлей, предпочёл укрыться в тени. Никогда раньше кабальеро не видел подобной расправы и не хотел даже близко подходить к беснующейся толпе. Открывшаяся калитка ворот усадьбы идальго изумила сеньора — неужели Инес хотела впустить в дом преследуемую односельчанами ведьму? Женщине наперерез бросился какой-то детина и загородил спасительный выход, а другой крестьянин оттащил ведьму в центр площади.

«Её сразу сожгут или опомнятся?» — про себя любопытствовал кабальеро.

Подобные случаи в Эспании были нечасты — власти старались пресекать самоуправство и строго наказывать виновных в нём. Однако теперь, когда провинция наполнилась слухами о жертвоприношении дьяволу, перепуганные простолюдины забывали об обязанности передать подозреваемых в руки святого суда. Женщину могли и без огня забить до смерти, что было разумно — подобную гибель легко списать на несчастный случай.

Неожиданно расправу прервал звук ружейного выстрела.

Отставной лейтенант, только что спешившийся у таверны, не выпуская оружия, бросился прямо в толпу. Люди перед ним расступались, однако смотрели угрюмо. Сеньор Рамирес быстрым шагом подошёл к упавшей на колени и закрывшей лицо руками жертве обвинения в колдовстве, заслонил её и обернулся к односельчанам:

— Думаете, криком спасёте свой скот? Мартинес, — отставной лейтенант гневно глянул на самого визгливого мужика. — На той неделе я велел тебе вырыть канаву и отгородить наше пастбище от наползающего болота! Где эта канава? За тобой нужно следить, как за трёхлетним ребёнком? А ты, Лопе, забыл починить плетень, через который коровы шастают к старому пастбищу дона Хосе. Там багульник расползается без всякого колдовства!

— Сеньор, откуда в наших горах багульник? — осмелился спросить какой-то старик.

— Оттуда же, откуда болото! Забыли, сколько лет наша речка перегорожена? Там столько дряни разрослось, а вы вздумали обвинять сеньору Хасинту!

Заговорил староста:

— Прошу прощения, идальго, Хасинту сегодня видели возле пастбища — она травы несла!

— Ну да, собрала сделать настой для своего сына, у нас травы используют и для мытья, и для лекарства!

— Но сейчас…

— Что, даже мыться не будете из-за убийства в Талоссо?

— Там колдовство…

— Где Талоссо, а где Хетафе! От дезертиров, от разбойников, даже от отрядов армии франков мы отбивались, а теперь вздумали бить друг друга по вздорному обвинению?

— Сеньор, мы все очень вас уважаем, только колдовство… Вдруг инквизиция решит, что мы покрываем ведьму?

— Оставьте инквизицию заниматься своими делами и не морочьте её ерундой, если не хотите, чтобы из вас последнее вытрясли!

Идальго говорил громко, голос его перекрывал шум толпы и был слышен на всей площади Хетафе, где когда-то хватало места для ярмарки, при этом сеньор не кричал. Убеждённость в своей правоте, готовность с оружием защищать несчастную женщину заставила изнурённых бедами крестьян очнуться от вызванного страхом морока. Мужчины с удивлением переглядывались, женщины тихонько крестились, не понимая, как они несколько минут назад могли наброситься на соседку, делившую с ними не отпускавшие селение горести. Люди расходились, напоследок отвешивая пожилому дворянину поклоны.

На площадь выбежала Инес и бросилась на шею отцу:

— Папа, я так испугалась!

«Конечно, бедная девочка! Идальго обезумел! Останавливать толпу — нешуточная опасность!»

— Я не успела пустить к нам сеньору Хасинту — калитку перегородили, я боялась, и ты не успеешь!

Дон Стефано закашлялся, подавившись слюной, но на него никто не обращал внимания.

«Сеньорита испугалась за деревенскую ведьму!» — в голове кабальеро никак не укладывалось, что девушка боится не за себя и не за отца, а за то, что он не успеет прийти на помощь посторонней женщине.

Тем временем обвиняемую в колдовстве, поддерживая с двух сторон, привели к таверне. Дон Стефано, не подходя близко, постарался её рассмотреть. По деревенским меркам сеньора Хасинта была недурна, хотя немолода, и жизнь её была явно не лёгкой.

«Не подружка ли идальго? Он вдовеет давно, мужчина для своих лет крепкий и видный», — такое предположение хоть как-то примиряло дона Стефано с немыслимой для него защитой местной ведьмы от распалённой травлей толпы.

Однако от мысли объяснить заступничество за колдунью защитой своей женщины пришлось отказаться. Идальго был хмур, на Xасинту смотрел сочувственно, но ни взгляд, ни движение не указывали на их близость. Над несчастной хлопотала Инес: поила её, вытирала с лица пыль. В деревнях все всё знают, на любовницу единственного здесь дворянина вряд ли бы напали.

Подбежал мальчишка лет пятнадцати, ростом не выше Инес, забормотал благодарности, оправдывался, что загонял скот и не успел защитить мать. Идальго прервал его:

— К лучшему, Марко, что тебя не было там. Наши с перепугу чуть разум не потеряли, тебя отделали бы так, что долго не встал бы. Ты своим нужен здоровым. Веди мать домой.

— Папа, я провожу сеньору Хасинту и посмотрю, как Микито — он наверняка испугался и плачет.

— Хорошо, моя птичка, — озабоченное лицо идальго смягчилось, а во взгляде, которым он проводил дочь, читалась нежность и гордость.

Приказав слуге из таверны проводить сеньориту, отставной лейтенант взял коня под уздцы и повёл его через ворота, а дон Стефано бросился в проулок, где скрылась Инес. Девушка шла под руку с сеньорой Хасинтой, которую с другой стороны поддерживал сын.

— Сеньорита! — окликнул кабальеро.

Инес с удивлением обернулась:

— Прошу извинить, дон Стефано, я должна позаботиться о сеньоре Хасинте.

— На два слова!

— Марко, — обратилась девушка к мальчику. — Я догоню вас.

Задержался и слуга, которому отец сеньориты велел её сопровождать. Крепкий парень недоверчиво смотрел на блестящего кабальеро, догадывавшегося — провожатый Инес при нужде быстро вытащит нож.

— Слушаю вас, дон Стефано, — чуть поклонившись, без улыбки обратилась Инес к задержавшему её мужчине.

— Ваш отец рискует не только собой, но и вами! Он вмешался в дело о колдовстве и, я уверен, не собирается писать доклад о происшествии!

— Он уверен в невиновности сеньоры Хасинты. Вы ведь всё слышали.

— Сеньорита, какое значение имеет её невиновность?! То есть я хотел сказать, при обвинении в колдовстве лучше допустить самоуправство, чем встать на защиту колдуньи!

— Отец последний оставшийся в Хетафе дворянин, он не может допустить беззаконие и несправедливость!

Глаза сеньориты сверкали, убеждённая в правильности заступничества за односельчанку девушка не поддавалась страху, не собиралась внимать доводам разума и восхищалась отвагой отца. Здравый смысл требовал от кабальеро уйти, оставить этих людей их безумию, но — гордая и отчаянная — Инес его завораживала. Дон Стефано хотел схватить сеньориту за плечи, вытрясти из неё внушённую отцом дурь и не двигался, боясь — едва притронется к девушке, потеряет остатки самообладания и похитит её среди бела дня при всём честном народе. Дочь идальго тем временем наспех поклонилась сеньору, а пока она отворачивалась, потерявший понимание места и времени дон Стефано отвесил ей низкий поклон, не осознавая, насколько нелепа подобная церемония посреди деревенской улицы.

Проводив взглядом удаляющихся людей, кабальеро бросился к дому идальго. В знакомую комнату он ворвался, забыв об учтивости.

— Сеньор Рамирес, неужели вы не понимаете, какую опасность может навлечь на вас и на сеньориту Инес ваше самоуправство?!

— Я предотвратил самоуправство! — отставной лейтенант встал навстречу незваному гостю и впервые в разговоре с доном Стефано повысил голос.

— Вы не можете не понимать, как рискованно идти против толпы бесноватых!

— Куда хуже потакать их бесчинству!

— Вы мужчина, офицер — не боитесь. Но подумайте о своей дочери!

— Благодарю за заботу, сеньор, — идальго вернулся к учтивости, но голос оставался холодным. — Позволить в нашем селении преследовать ни в чём не повинную женщину рискованно для любого.

— Сеньор Рамирес, травили крестьянку, а вы обязаны думать о сеньорите!

— Начнут с простолюдинок, думаете, не доберутся до бедных дворянок? Не ожидал от вас подобной наивности, дон Стефано, — сеньор Рамирес отвечал угрюмо, но оставался бесстрашным. — Как бы то ни было, Хасинта — не ведьма, и пока я жив, в Хетафе нет места расправам над невиновными.

Идальго стоял, в глазах его полыхал огонь правоты. Пожилой дворянин казался заезжему кабальеро нависшей над ним скалой, даром что сеньор Рамирес ростом был ниже тяжело дышавшего сеньора дель Соль. Несколько мгновений мужчины смотрели друг на друга в упор, затем гость опустил глаза, а хозяин, вернувшись к правилам гостеприимства, любезно предложил сесть, выпить вина, и обычным своим приветливым тоном сменил предмет разговора.

— Дон Стефано, у меня к вам есть небольшая просьба.

— Что угодно? — угрюмо спросил ещё не овладевший собой кабальеро, предчувствуя — просьба не такова, чтобы будущий королевский ревизор смог считать пожилого дворянина себе обязанным.

— Вы последнее время зачастили в дом, где живёт юная сеньорита.

— Вы беспокоитесь за доброе имя дочери?

— Нет, за ваше.

Провинциальный дворянин спокойно смотрел на впавшего в полное изумление кабальеро, еле выговорившего в ответ:

— Моё?

— Разумеется. О вас могут начать говорить, что вы хотите соблазнить дочь сослуживца вашего отца, в доме которого приняты. Зачем вам подобные слухи? Репутация королевского ревизора должна быть безупречной…

Дон Стефано с несвойственной ему меланхолией размышлял: пора бы привыкнуть к ловкости, с которой сеньор Рамирес переиначивает, казалось бы, очевидные вещи. Как мог отстранённо кабальеро продолжал слушать неторопливые рассуждения сельского идальго:

— …Надеюсь, я правильно понял, что вам небезынтересны наши беседы. Мне тоже, и я охотно поговорю с вами в какой-нибудь таверне здесь или в Тагоне, если вдруг встретимся.

Кабальеро не думал, что отказать от дома можно столь изобретательно, не давая повода для обиды. Идальго говорил той же манерой, как подобает одному достойному дворянину просить другого передать почтение общему не менее уважаемому знакомому. B душе дона Стефано окончательно утвердилась давно зревшая мысль: «Дочь этого человека способна родить и воспитать мне детей, которые сделают честь роду дель Соль».

Ещё плохо владея собой, не думая об этикете, кабальеро сказал, прямо глядя на хозяина дома:

— Я прошу руки вашей дочери!

Идальго застыл. Он, очевидно, не ожидал предложения, и теперь ему требовалось осознать слова гостя и подобрать ответ. Не выдавая чувств к человеку, который захотел стать его зятем, сеньор Рамирес учтиво заговорил:

— Благодарю за честь, кабальеро. Но позвольте спросить, когда вы приняли такое решение?

— Это имеет значение?

— Да. Вы взбудоражены сегодняшним происшествием, а когда успокоитесь, можете пожалеть о своей поспешности.

— Я не мальчик!

— Именно. Когда минутным порывам поддаются зрелые люди, последствия могут быть тяжелее. Подумайте, дон Стефано, остыньте. Я не стану ловить вас на слове.

Кабальеро вскочил, хозяин быстро поднялся вслед за ним. Глядя хмуро и дыша тяжело, дон Стефано в гневе подумал: понимает ли этот идальго, с кем он разговаривает?

И вдруг сеньора дель Соль пронзила мысль: что если действительно понимает? Если этот провинциал оказался проницательнее сегильского света, губернатора, коменданта и видит сейчас перед собой не знатного дворянина, отдать за которого дочь сочли бы удачей родовитые богатые семьи, а разбойника, чьи руки по локоть в крови честных подданных короля?

Не в состоянии вымолвить больше ни слова, дон Стефано повернулся и едва не бегом выскочил из дома Рамиресов.

В таверне он потребовал немедля седлать коня и погнал его сквозь сгущавшиеся над Хетафе сумерки. Если бы сейчас перед кабальеро предстала сама Афродита в том виде, в каком она вышла из пены морской, мужчина не обратил бы на неё ни капли внимания.

38. В прекрасной Сегилье

Пока сеньор дель Соль улаживал дела в дальней части провинции, в Сегилье оставленные без присмотра подручные, соглядатаи, вольные и невольные помощники разбойника потихоньку приглядывались друг к другу.

Казначей сеньор Мендес по долгу службы нередко заходил в особняк губернатора и отчитывался перед ним о делах финансового ведомства города. Разумеется, не имеющий дворянского звания чиновник не был вправе сидеть в присутствии одного из первых грандов Эспании, зато в людской его ждал роскошный, по меркам простолюдинов, обед. Во время очередного доклада герцог был крайне обеспокоен:

— Любезный, ты, надеюсь, постарался, чтобы на глаза инквизитору не попали сверки цен в накладных с предложениями поставщиков материалов?

— Разумеется, ваша светлость. Не знаю, поручил ли дон Себастьян своим людям составить опись нынешних цен.

— Вот чёрт… с него станется!

— Сейчас инквизиция занялась делом в Талоссо, у сеньора де Суэда нет времени вплотную заняться нашим ремонтом, а дон Бернардо и дополнительную стражу для инквизиции предоставил, и разбойниками занимается. Я слышал, нескольких негодяев недавно взяли с поличным.

— Что им обоим неймётся? У каждого есть своё дело, за которое можно получить заслуженную награду, а они полезли копаться в сметах, отчётах подрядчиков, накладных!

— Не могу знать, ваша светлость, — казначей осторожно пригладил волосы.

Обычно герцог терпеть не мог эту манеру сеньора Мендеса, но сейчас дону Армандо было решительно не до шевелюры одного из своих подчинённых.

— Молодой негодяй должен понимать, при строительстве воруют всегда! Зачем он занялся пустяками?

Прикинув в уме размер «пустяка», сеньор Мендес с самым невинным видом произнёс:

— Ваша светлость, я слышал, замок семьи де Суэда не сможет взять даже армия короля. Наверное, они очень щепетильно относятся к укреплению стен.

— Сегилью тоже не брали! Лет тридцать уже! А сейчас мир!

— Дон Бернардо рассказывал, как обвалилась одна из башен после обстрела, хотя должна была выдержать.

— Ты что себе позволяешь?!

— Помилуйте, ваша светлость, — почтительно поклонился тайно злорадствующий казначей, — я всего лишь вам отвечаю, раз вы оказали мне честь вопросом о причинах рвения коменданта и инквизитора.

— Убирайся! — герцог был крайне зол.

***

Разговор никак не помешал аппетиту сеньора Мендеса, напротив — улучшил его. Заглянув в людскую, чиновник финансового ведомства застал за обедом нескольких высших слуг — экономку, камеристку её светлости — Кончиту, дворецкого и мрачного парня, в котором узнал Роберто — старшего из охранников, нанятых доном Стефано Аседо дель Соль. Присутствующие чинно приветствовали почтенного гостя, равного им по происхождению, но выше по службе.

— Здравствуйте, сеньоры и сеньорита! — казначей всегда держался с прислугой герцога предупредительно, величая их как господ. — Для меня большая честь отобедать в вашей компании.

Слуги ответили вежливыми кивками, а Роберто хмыкнул:

— Что за церемонии?! Прям благородные господа.

— Благородство не только в крови, но и в поступках, — нравоучительно заявил казначей.

— Вот про поступки лучше не надо, — ещё мрачнее ответил парень, исподлобья глянув на сеньора Мендеса.

— Да уж всяко не хуже наши поступки, чем у наших господ, — пробормотал гость, с удовольствием вдыхая запах жаркого, которое лакей щедро положил перед ним на тарелку.

— Что-то вы сегодня не слишком почтительны, сеньор Мендес, — экономка поджала губы. — Как можно сравнивать простолюдинов и высокородных сеньоров?!

— Аппетиты сравнивать можно, — про себя чиновник припомнил аппетиты господ по части воровства из казны.

— Аппетиты… у кого здесь аппетит? — в людскую, не здороваясь, ввалился ещё один персонаж

Доверенный человек губернатора, сеньор Флорес, сразу привлёк внимание необычным для себя видом. Слуги знали его как человека сдержанного, бесстрастного, подозрительного, но теперь с изумлением взирали на раскрасневшееся довольно красивое лицо слуги, в ведении которого были многие тайны.

— Все всё едят: плоть, деньги, души… — заплетающимся языком продолжил сеньор Флорес.

— Вы пьяны! — ахнула экономка.

— Я просплюсь, а вы все безумны!

— Что вы несёте? — рассердился дворецкий.

— Молчи, старый лис! Я про всех здесь всё знаю!

— Это что ещё? — набычился Роберто.

— Ты ладно, ты не герцогу служишь, а сеньору дель Соль, будь он проклят!

Все притихли, ожидая, что Роберто вспылит, но тот лишь усмехнулся.

— Давай-давай, пьяная шкура, выкладывай!

— Всем пить! Я приказываю! — сеньор Флорес потряс бутылкой и велел лакею наполнить бокалы, да и самому присоединиться.

Потрясённые слуги залпом выпили, затем стали во все глаза глядеть на доверенного человека своего господина.

— Ну и ну, — протянул Роберто. — Не думал я, что герцогу служит болтливый пьянчуга, да ещё на такой должности.

— Герцогу, герцогу… — заплетавшимся языком пробормотал сеньор Флорес. — Ладно бы только герцогу или там герцогине, но меня ведь и твой хозяин взял в оборот!

— И что?

— Я не виноват, что я такой, каким меня создал господь!

— Мало ли кто в чём виноват, а прижмут — будешь прыгать, как на сковородке! — фыркнул Роберто, по-прежнему исподлобья глядя на пьяного.

— Прижмут, всех прижмут! — продолжал сеньор Флорес.

— Сеньор, вам бы поспать! — экономка обратилась к бедолаге с неожиданным участием. — Протрезвеете, и всё покажется не так плохо.

— Не так плохо, не так плохо… и так всегда… Я всё знаю! Вы все вот где у меня! — он сжал кулак. — То есть не у меня, а у старикана, чтоб ему провалиться!

Все стихли. Молоденький лакей попятился к двери, но сеньор Флорес на него рявкнул:

— Стоять! Думаешь, вот сейчас вино разлил слугам, потом научишься жонглировать бутылками и бокалами — и допустят к господскому столу, а там тебе и жалование повысят, и горничные позволят за задницы их щипать, а на старости лет выйдешь в дворецкие?

— Сеньор, — юноша испуганно озирался. — Я ничего плохого не думаю.

— Во-о-о-от! Не думаешь, дурень, так и останешься при своих бутылках с бокалами. А для большой должности в этом доме нужно дрянь за душой иметь! Ты хоть раз попадался на воровстве?

— Что вы, сеньор, меня выставили бы в два счёта! А то и в тюрьму…

— А то и в колонии, на галеры… только если бы проявил ловкость, смекалку, украл бы для герцога, подслушал бы полезное что-нибудь, то тебе бы подачку кинули, тюрьмой пригрозили бы и велели дальше ловчить!

— Как можно?

— Можно, дурак молодой, если голова есть, а в ней не солома! Только ты лучше с бутылками оставайся — целее будешь и от дряни не станешь выть по ночам!

Лакей испуганно перекрестился:

— Господи помилуй, мало нам колдовства с жертвоприношением, ещё и оборотни завелись в нашей провинции!

— Дурак. Как есть дурак! — сплюнул на пол сеньор Флорес.

Экономка обняла юношу за плечи и шепнула:

— Мальчик мой, не бойся и не болтай, сеньор напился, служба тяжёлая у него, вот и несёт что ни попадя. Выпей с нами вина, а потом поспи.

— Добрая вы женщина, мудрая! — не унимался доверенный человек герцога. — А я и про вас знаю! Вы красоткой были, и всё было при вас, кроме того, что отняли.

— Что ты мелешь? — пожилая женщина взбеленилась. — Я всю жизнь блюла… — она вдруг запнулась, а сеньор Флорес хихикнул.

— Ладно уж, что при своих стесняться, вам ещё повезло. Герцог не скуп.

— Вы! Ненавижу! — почтенную женщину было не узнать, так перекосилось от гнева её лицо.

Сжав кулаки, экономка хотела выкрикнуть резкость, но тут ей на глаза попалась притихшая за столом после двух бокалов вина Кончита.

— Радуешься, что я не без греха? А я знаю, что твой любовник — не дон Альфонсо!

Камеристка выпрямилась во весь рост.

— Не дон! И что? Тут кто-нибудь есть без секрета?

— От меня нет секретов! — высокопарно воскликнул сеньор Флорес, сдёрнув со стола скатерть и замотавшись в неё на манер античной тоги. — У тебя не только любовник, но и ребёнок.

— Да! — отчаянно выкрикнула Кончита. — Меня изнасиловали наш молодой сеньор и два его лакея, вот и получился ребёнок. А тебе, старая кошка, глаза выцарапаю, если станешь плохо о нём говорить!

Пожилая женщина села на пол и всхлипнула.

— Хоть есть ребёнок… Лучше бы у меня был твой секрет!

Сеньор Мендес сочувственно посмотрел на Кончиту, подумав: может быть, та же беда случилась во время войны с его матерью, никогда не говорившей о его отце. Казначей сумел в общем безумии сохранить ясную голову, что, несмотря на опьянение, заметил сеньор Флорес:

— Вынюхиваете, мытарь, думаете, здесь самый чистенький?

— При моей должности? Господь с вами, сеньор! — чиновник спокойно пригладил свою шевелюру.

— А вы вор! Все у вас воры! И здесь воры! И твой хозяин, — сеньор Флорес выразительно посмотрел на Роберто. — Ворюга!

— Если бы только вор, — проворчал Роберто, хоть и выпил немного.

— Богохульник, изменник? — озадачился сеньор Флорес.

— Нет, здесь он чист, — хмыкнул подручный.

— Жаль… — вздохнул затеявший пьяный спор мужчина. — Тогда бы им инквизиция занялась.

— Нынче в Сегилье инквизитор не такой, как обычно, — протянул сеньор Мендес.

В голове казначея зародились смутные мысли о том, что раз уж дон Себастьян де Суэда ищет измену в воровстве при строительстве и ремонте городских укреплений, то он может заняться и грехами сеньора дель Соль, которых чиновник не знал в точности, но прикинул размер богатства дона Стефано, намного превышающий известные налоговому ведомству источники.

— Эх, Роберто… — Кончита вздохнула и обняла любовника. — Я и представить боюсь, что за человек, которому ты служишь.

— Служу да и выслужу, что тут говорить.

— Погубишь себя своей службой.

— Всё равно пропадать.

— Зачем пропадать? Пусть лучше он пропадёт.

— Ты что, женщина, мелешь? — Роберто сбросил с себя руки служанки. — Хочешь, чтоб я продал его? Не бывать тому! Грехов мне не отмолить уж, а не предатель я!

— Дурень ты… — Кончиту уже развезло. — Доверяет он, что ли, тебе, чтобы ты его мог предать?

Подручный главаря разбойничьей банды промолчал. Несмотря на примитивность своей натуры, Роберто был самолюбив и глубоко уязвлён тем, что дон Стефано всегда напоминал — держит его на крючке не только щедрой долей в преступных доходах, но и жизнью матери.

— Кто у нас ещё тут? — сеньор Флорес, не снимая с себя скатерти, огляделся и уставился на дворецкого.

— Не надо, сеньор! — старик в ужасе замахал на него руками. — Я к вам со всем уважением…

— Тогда выпей со мной!

— Но у меня…

— Ты меня уважаешь?

— Конечно, сеньор!

— Пей!

Старик с горестной миной на лице отхлебнул и жалостливо посмотрел на вдрызг пьяного доверенного слугу своего господина, соизволившего смилостивиться:

— Ладно уж, помолчу. А то… знают двое — знает свинья!

Охватившее людскую пьяное возбуждение стало стихать. Сеньор Флорес повалился на стол и захрапел, дворецкий вздохнул, экономка успокоила молоденького лакея, уговорив его позабыть случившееся безобразие.

Выйдя из герцогского особняка, казначей постарался обдумать увиденное и услышанное. Связываться с начинающим сходить с ума сеньором Флоресом он не решился. От старых тайн дворецкого и экономки наверняка не было пользы. Действительно интересным молодому чиновнику показался подручный дона Стефано — Роберто — и явно сожительствующая с ним Кончита.

Направившись в здание своего ведомства, сеньор Мендес остановился на полпути и несколько минут стоял, глядя перед собой. Сегодня он много наблюдал, обдумывал, делал выводы. Главное — всей душой ощутил, что не один отчаянно ненавидит дона Стефано Аседо дель Соль.

39. Человечье стадо

Ближайшая к Хетафе таверна с постоялым двором располагалась в часе поездки верхом. Прежде чем лечь в кровать убогой комнаты, дон Стефано приказал слуге утром съездить в окаянное селение и привезти соглядатая к тому времени, как сеньор намеревался позавтракать. Скачка не то чтобы успокоила, но вернула здравомыслие до такой степени, что разбойник решил ничего не слушать и не предпринимать на пустой желудок.

Мысль восстановить душевное равновесие была хороша, но разумным намерениям помешали клопы. Oбеспечить сносное расположение духа не удалось и после завтрака, к слову сказать, отвратительного. Прогнав хозяина и посетителей из общего зала, будучи злее чёрта, кабальеро выслушал соглядатая из Хетафе.

— Сеньор, в селении давно говорили, что вы примериваетесь, как ловчее сорвать цветочек в саду их идальго.

— Знаю! О вчерашнем что?

— Говорят, идальго прознал — вы очень дурной человек, поэтому дочь вам он даже в законные жёны не отдаёт.

«Слуга услышал и проболтался?» — даже взвинченный до желания разгромить всё Хетафе дон Стефано не подозревал сеньора Рамиреса в распространении слухов. Однако оказалось гораздо обиднее:

— Так вы прямо на улице кланялись сеньорите, будто принцессе, а потом бегом к отцу её. Свататься, ясное дело. Выскочили из их дома презлющий и вон из Хетафе. Tут думать нечего — отказал вам идальго, а с чего он богатому сеньору откажет?

Дон Стефано со всей своей недюжинной силы ударил кулаком по столу, не выдержавшему испытания, схватил кривоногий табурет и швырнул его об стену, заехал в ухо вбежавшему на шум хозяину таверны и взревел:

— Коня!

— Сеньор… — жалобно пролепетал с пола несчастный хозяин, боявшийся остаться без выручки больше, чем без головы.

Бросив побитому деньги, кабальеро выскочил из таверны и помчался в Tагону.

Дон Стефано, не собираясь мириться с отказом, первым делом решил позаботиться, чтобы идальго не смог увезти дочь из Хетафе. Раз отставной лейтенант догадывается о тайной стороне жизни сеньора дель Соль, то без охраны он Инес никуда не отправит. Попытается провести дочь тайными тропами в знакомых горах? После того, как дон Стефано занялся контрабандной перевозкой льна в Тагону, его банда пополнилась несколькими местными сорвиголовами — пусть они пошастают по округе с мрачными рожами, так что никто из Хетафе в горы поодиночке или по двое-трое не пойдёт. Сеньор Рамирес постарается найти серьёзную охрану для своей дочери, и это тот случай, когда, при всей своей гордости, идальго воспользуется дружбой с доном Бернардо Альмейда. Помощь коменданта крепости Сегильи следует пресечь в городе, благо сейчас городской страже решительно не до Хетафе.

Поразмыслив, кабальеро нашёл ещё один способ, которым сеньор Рамирес мог обеспечить безопасный переезд дочери: попросить алькальда Тагоны отрядить местных стражников. Возможно, на это хватит сбережений идальго. Алькальдом дон Стефано решил заняться лично и через пару часов после своего скверного завтрака входил в ратушу Тагоны.

— Сеньор Энрикес, добрый день! — кабальеро был настолько приветлив, насколько мог, обращаясь к простолюдину, даром что занимавшему важную должность.

— Добрый день, дон Стефано! — поднялся ему навстречу алькальд. — Чем обязан чести вас видеть?

— Да вот, возвращаюсь в Сегилью, решил завернуть в Тагону по дороге из Хетафе.

— Надеюсь, сеньор Рамирес и сеньорита Инес в добром здравии.

— В превосходном! Скоро вновь их увижу, наверное, через пару недель, самое позднее — через месяц.

— Вот как… — алькальд старался не выдавать своих чувств, но посетитель с самого начала заметил его недоверчивость и напряжение.

— Да, думаю, тогда и о помолвке объявим.

— Вы обручились с сеньоритой Инес?

— Пока только попросил её руки. Девушка очень юна, моё предложение стало для неё неожиданным. Мы договорились с сеньором Рамиресом дать сеньорите время освоиться с мыслью о браке и подумать о нём, — дон Стефано считал, что привирает не так уж и сильно. — О чём хотел вам сказать — в провинции неспокойно. Я пришлю в Хетафе своих людей, от греха подальше. Уверен, идальго достаточно здравого смысла в ближайшее время не покидать родное селение, тем более с дочерью. Вашим же стражникам довольно хлопот. Вам, кстати, за дорогой из Тагоны в Хетафе следить не нужно.

— Разумеется, дон Стефано, — сеньор Энрикес старался держаться уверенно, сам не понимая, почему благопристойные и лестные для Рамиресов слова посетителя бросают его в холод.

— Отлично, алькальд! Вы занимаете должность, подходящую дворянину, от вас зависит, сумеете ли вы заслужить пропуск в благородное сословие.

— Я стараюсь достойно исполнять свои обязанности, насколько хватает моих скромных сил.

Посетитель немного помедлил, размышляя, следует ли увеличить давление на этого простолюдина. Долгий опыт подсказывал: бывший торговец умён и не лишён мужества. Дон Стефано решил выложить козырь.

— Надеюсь, когда — это ещё не утверждено, но ожидается в ближайшее время — я займу должность королевского ревизора, смогу убедиться в вашей добросовестности при исполнении своих обязанностей. До свидания.

Ответив на поклон сеньора Энрикеса лёгким кивком, кабальеро оставил кабинет. Настроение разбойника понемногу начало улучшаться.

Оставшийся в одиночестве алькальд, чувствуя себя трусом, повторил вслух слова, которые не так давно сказал благородному идальго:

— Я не стану в этом участвовать!

***

В Сегилье дон Стефано хотел развеяться, но все женщины для него будто выцвели. Решив посетить жемчужину своей коллекции — герцогиню де Медина — кабальеро прежде занялся делами. Он узнал, что дон Бернардо погружён в расследование разбоя, изучение документов на ремонт, при этом не оставляя своих обязанностей коменданта, которые не может доверить назначенному заместителем только благодаря родству с герцогом капитану дону Альфонсо Альваресу. Инквизитор в Талоссо арестовал ведьму и колдуна, но медлит с предъявлением обвинения.

Обеспокоенный непредсказуемостью молодого де Суэда, сеньор дель Соль как можно скорее навестил губернатора.

Его светлость встретил гостя благожелательно.

— Я ждал вас чуть позже, голубчик, две недели ещё не прошли. Неужели красотка разочаровала?

— Дон Армандо, поверьте, я не столь легкомыслен и занимался отнюдь не интрижкой, — с праведным видом произнёс дон Стефано.

— Невесту, что ли, присмотрели в провинции?

Проглотив несколько ругательств, кабальеро посмел уклониться от прямого ответа:

— Прошу прощения, ваша светлость, помолвка ещё не состоялась.

— Ладно, это меня не касается, — герцог махнул рукой. — Я доверяю вашей осмотрительности в вопросе женитьбы.

Выдохнув, будущий королевский ревизор перешёл к делу:

— Надеюсь, колдовство отвлекло инквизицию от ремонта.

— Пока тихо. Зато сам инквизитор привлёк наших дам так, что у мужей и отцов кругом идёт голова, торговцы тканями сбились с ног, портные не разгибают спины, а ювелиры ставят свечки за здравие святого суда и заодно семьи де Суэда!

— Но… — забыв о приличиях, кабальеро выпучил глаза. — Это же непристойно!

— Поживите с моё, голубчик, и не такое увидите, — вздохнул его светлость. — Сначала одна обронила «Как он красив!», затем другая «Восхитительный фехтовальщик!», вроде бы ни о чём, но потом всплыло, что в бытность дона Себастьяна на военной службе не он бегал за женщинами, а дамы за ним. Любовниц менял как перчатки, не утруждаясь ухаживаниями, единственное — не трогал ни жён, ни дочерей тех, с кем был в дружбе. То ли женщины ему надоели, то ли военная служба в мирное время, но с тех пор, как дон Себастьян поступил на службу святому суду, ведёт себя по-монашески. А сегильские курицы спорят между собой, кому удастся добиться его внимания.

— Это теперь так называется… — хмыкнул дон Стефано, найдя историю очень забавной.

— Свести бы его с какой-нибудь женщиной, сбавил бы пыл в своих ненужных расследованиях. Ещё лучше — женить и отправить обратно на военную службу.

— Думаете, удастся отвратить кабальеро от духовной карьеры?

— Кто знает… великий инквизитор и мой старинный друг дон Рикардо уговаривать умеет, но и подшучивать над людьми — тоже. Мне написал: если дон Себастьян не найдёт в моих делах злоупотреблений, то это станет лучшим свидетельством моей честности на посту губернатора. Зараза!

Сделав вывод, что его светлость крайне обижен на своего грозного для всей Эспании друга, дон Стефано продолжил беседу:

— Я слышал и наблюдал поклонение первой красавице, но первому красавцу — впервые.

— Избалованы наши женщины, вот и маются дурью, — хмыкнул герцог. — Да пусть их. Больше развлекаются, меньше всерьёз изменяют.

— Вы так думаете?

— Ну да. У меня меньше доверия тихоням и серым мышкам, чем красавицам, купающимся в преклонении и упоённым созерцанием своего совершенства.

Гость почтительно кивал, про себя вспоминая выкрутасы прекрасной жены герцога в постели, и продолжал слушать воспоминания.

— Я всякое видел, а во время войны вверх дном оказалось даже поклонение дамам. Обычно ведь как — первой красавицей прослывает девица, конечно, хорошенькая, но чтоб из ряда вон — как придётся. Кабальеро куда благоразумнее дам, даже в этой дури вселенской расчётов не забывают. Деньги, титул и должность отца или супруга — главные черты первой красавицы, а не блеск глаз и безупречность носа или осанки. Для незамужней — понятно, надеются на выгодный брак. Женихи поплоше стараются кто внешностью, кто болтовнёй выставить свою персону перед одуревшей девчонкой в выгодном свете и оттеснить солидных кандидатов.

— А для замужней?

— Через пару дней после очередного мадригала в честь моей герцогини я получаю прошение о назначении на должность, пенсии, просьбу о поддержке в суде… — ухмыльнулся старый вельможа. — Впрочем, влюблённые болваны тоже встречаются — моя донья Мария и вправду красавица.

В представлении его светлости, супруга была неплохим приобретением в его коллекцию, хотя и не столь ценным, как знаменитая солонка Селлини. Впрочем, разочарование дона Армандо оказалось значительней: с главной задачей — родить наследника — герцогиня за три года не справилась.

— Что же было вверх дном? — дон Стефано переспрашивал не только из вежливости, его всегда живо интересовали нравы родного города.

— Представляете, первой красавицей объявили простолюдинку, ладно бы хоть богачку!

— Должно быть, что-то выдающееся? — подался вперед гость.

— Бросьте, красота — дело вкуса, все сами по себе никогда не выберут одну и ту же, даже если это моя герцогиня, а вот один за одним…

— Кто же стал первым? Ваша светлость, не вы ли?

— Вот ещё! Я и юнцом был не настолько болван, а в те годы — уже не юнец. Какой-то прощелыга стишки посвятил дочке травницы, она ещё и за ранеными ухаживала, там пошло-поехало. Раненым, знаете, любое смазливое личико видится ангелом. Девчонка оказалась трусихой, прятаться стала, на улицу без вуали не выходила — тут кабальеро совсем распалились, придумывали кто во что горазд как поближе её рассмотреть.

— И это во время войны?

— Было затишье незадолго перед последними битвами с франками. В Сегилью в отпуска приезжали те, кто родом из нашей провинции. Командующий двух зайцев бил — и отдохнуть позволял, и укрепил гарнизон на случай нападения мовров, но те уже выдохлись. Вот офицеры и развлекались, особенно выздоравливающие.

— Забавно. Вы эту девицу хорошо рассмотрели?

— А как же! Ещё до этих дурацких стишков заходил в госпиталь и заметил. Ничего, кстати, особенного.

— Но заметили?

— Ну… всё-таки травница, их многих знали в лицо, — дон Армандо засмеялся. — Забавно. Я о ней давно позабыл, а вот заговорили — и вижу как наяву. У девушки было очень живое лицо, выражение поменялось несколько раз за то время, что я смотрел на неё. И профиль недурен, хотя лоб низковат.

— Долго смотрели?

— Ехидничаете, голубчик? Ладно, я не сержусь.

— Чем же закончилась история первой красавицы военных лет?

— Ничем.

— На должность назначили даму или девицу по прежним благоразумным обычаям? — позволил себе пошутить дон Стефано.

— Само собой, когда эта уехала.

— Просто так взяла и уехала? — кабальеро скабрезно улыбнулся.

— Замуж вышла за кого-то не из Сегильи. Ей пророчили брак с кем-нибудь из потерявших голову аристократов, дамы — позор или монастырь, а лучше и то и другое. Но скромница всех удивила — нашла себе обыкновенного мужа, хотя офицера. Из тех, что одно название — дворянин. Я не знал его, значит, он не был богат или знатен.

— О нём, наверное, говорили по поводу свадьбы.

— Наверное, — безразличным тоном ответил герцог. — Что-то вроде: у него за душой только храбрость и острый язык. А может, это и не о нём. Какая разница, кто попался в ловушку? Если понадобилось одному, то ломятся все. Люди — то ещё стадо.

— Не все умеют пользоваться удачей.

— И не говорите, голубчик. Да хоть та девица, будь поумнее и посмелее, могла с толком использовать свою случайную славу. Её муж тоже глупец, в те годы офицер даже из голодранцев мог жениться повыгоднее.

— С вашего позволения, дон Армандо, вернёмся к насущным заботам человечьего стада.

— Не отрастите себе слишком длинный язык, голубчик, — обронил герцог с тем благодушием, от которого собеседника бросало в жар и холод попеременно. — Не повторяйте за мной, если я вздумал поговорить с вами свободно. Уже видите себя королевским ревизором? Должность не сделает вас равным мне.

— Боже упаси, ваша светлость! — вскочил кабальеро и почтительно поклонился, догадываясь — губернатор теперь не упустит повода подчеркнуть своё превосходство,

— Ладно! — удовлетворённый герцог махнул рукой, указывая на кресло. — Вам достаточно помнить, что гранды стоят над другими дворянами почти как идальго над простолюдинами.

Дон Стефано подобострастно кивнул, хотя чувствовал себя глубоко уязвлённым, но продолжал молча слушать.

— Я многое вам позволял, пока вы были полезны моему племяннику, а меня развлекали, но с королевского ревизора спрос будет иной. Кстати, с женщинами поаккуратнее, чтоб без скандалов…

Герцог назвал имена светских любовниц дона Стефано, с которыми тот путался последний год, кроме доньи Марии, и добавил:

— …Вы благоразумно наставляли рога отъявленным болванам, жёны которых почти не скрывают своих развлечений, а если добивались успеха поинтереснее, то не хвастались. Правильный выбор для свободного светского человека, но после поступления на королевскую службу ваша семейная жизнь должна стать безупречной. Зная вас, выбор супруги я оставляю на ваше усмотрение и категорически требую — после женитьбы никаких явных интрижек. Понимаю, порядочная женщина в постели вам радости не доставит, от неё требуется благопристойность, наружный блеск и потомство, так что утешение ищите с простолюдинками, лучше всего — с дорогими куртизанками, которые умеют держать язык за зубами и не наградят вас ни бастардом, ни дурной болезнью. Всё на сегодня. Ступайте, — его светлость завершил разговор, без церемоний отдавая приказ будущему должностному лицу, обязанному блюсти интересы короны, даже если они идут вразрез с интересами губернатора.

40. Лишняя фигура

Дон Стефано в присутствии герцога не позволил себе ни намёка на скепсис, зато, выйдя из дворца, от души ухмыльнулся. Опыт и хитроумие старого вельможи не смогли защитить его голову от ветвистых рогов. Посетить герцогиню кабальеро решил в ближайшее время. Не столько ради удовольствия, сколько желая подлечить задетое самолюбие.

Кончита доложила, что её светлость готова принять любовника следующей ночью. Размявшись и пообедав, кабальеро занялся не отнимающими много сил делами — проверил отчёты управляющего своим поместьем, хотя не слишком пристально. Потом гораздо внимательнее изучил сведения, собранные налоговым ведомством о Хетафе.

В очередной раз дон Стефано убедился — если приобрести поместье дона Хосе и земли мелких владельцев по нынешней их цене, объединить и потратить разумную сумму на восстановление прежнего русла реки, осушение заболоченных пастбищ и, возможно, новую лозу, то красивое селение преумножит богатство хозяина. Брак с Инес, несмотря на бедность девицы, интересен как способ лишить дона Хосе надежды обзавестись благородной и способной подарить ему наследника супругой, что сподвигнет сеньора недорого продать свои земли. Не забывал кабальеро и о доне Фадрике, который может узнать в Мовритании лишнее о похищенных с «Эспаньолы» сапфирах. Едва ли он станет ломать жизнь Инес, обвинив в преступлении её мужа.

Появится возможность надавить на крестьян долговыми расписками, взятыми как приданое.

Здесь дон Стефано, нахмурившись, откинулся на спинку кресла. Идальго не хочет этого брака и может отказаться передать расписки нежеланному зятю. Насколько сильны его подозрения? Что он знает? Быть может, всего лишь рассержен за насилие над крестьянкой? С досадой кабальеро подумал — более знатный, чем сеньор Рамирес, дворянин выбросил бы из головы подобный пустяк, когда подвернулся случай удачно выдать замуж любимую дочь.

Или дон Стефано зря придумал сложные объяснения отказу идальго немедленно дать согласие на брак своей дочери с кабальеро, поначалу пытавшемуся её соблазнить? Отставной лейтенант мог решить, что знатный и богатый сеньор пожалеет о поспешно сделанном предложении, постарается отыграть назад, а после помолвки такой шаг всерьёз повредит доброму имени сеньориты Инес. Будь так, проще всего попросить дона Бернардо стать сватом, заодно и свидетелем серьёзности намерений сеньора дель Соль, но беда в том, что ничего не известно наверняка!

Чтобы отвлечься, кабальеро стал перебирать в памяти позабавивший его рассказ герцога о первой сегильской красавице тех времён, когда война заставляла ценить доблесть и верность долгу выше происхождения и богатства. Дон Стефано не сразу сообразил, что так привлекло его в этом рассказе, а потом чуть не хлопнул себя по лбу.

Застенчивая красавица-простолюдинка, храбрый и остроумный офицер из бедных дворян — очень похоже на то, что кабальеро слышал о супругах Рамирес. Это могло привести к сложностям в местном обществе, если кто-нибудь узнает в сеньоре дель Соль черты её матери. Решив подумать об этом позже, тем более что уверенности у него не было, кабальеро переключился на скорое свидание с герцогиней де Медина.

Увы, сегодня тайная встреча с красивейшей в городе женщиной виделась как очередное дело по списку, а не праздник требовательной здоровой плоти. Как ни хороша телом и искусна в любовных утехах герцогиня, забавы с ней приелись, а предвкушение не возбуждало.

Ночью, как обычно, оба были на высоте, но кабальеро чувствовал то же самое, что при визите к дорогой куртизанке в столице. Траты на модных жриц любви он позволял себе изредка большей частью из интереса и желания набрать опыт. Любовная битва походила на изысканный танец, каждое движение которого отточено и предсказуемо.

Наконец, утомлённые любовники разжали объятия и легли рядом, погрузившись в свои мысли, как будто могли прочитать их на потолке.

Дон Стефано спохватился, что забыл выбрать для герцогини подарок, свесился с кровати, дотянулся до штанов, отцепил от пояса дорогой кошелёк, оставил в нём десяток золотых, а остальные монеты переложил в карман.

— Извини, донья Мария, столько дел, как ни искал достойную твоей красоты безделушку, ничего не понравилось. Купи себе что-нибудь на свой вкус, у тебя он великолепный.

— Ты даришь мне деньги? — женщина приподняла голову, а на ней — брови.

— Поручаю тебе приобрести мой для тебя подарок, — вывернулся кабальеро.

— Считаешь меня дешёвой продажной женщиной? — резким движением герцогиня села на кровати, ноздри её раздувались.

— Дорогой, — вырвалось у дона Стефано, именно десять дукатов тратившего на столичных искусниц.

— Негодяй! — крикнула её светлость.

— Таким и нравлюсь тебе! — жалея о промахе, кабальеро лучшей защитой счёл нападение.

Донья Мария ещё сердилась, но успокоилась и легла.

— Герцог сказал, ты вот-вот женишься. Неужели на этой зануде Альмейда?

— Ты за слухами совсем не следишь? — усмехнулся любовник. — Сеньорита Лусия не оказывала мне знаков внимания, достаточных для уверенности в её расположении, и я прекратил ухаживание.

— Темнишь.

— Договорился с парой приятелей о нескольких серенадах в честь сеньориты и затерялся в толпе поклонников, — усмехнувшись, не стал скрывать дон Стефано.

— Нашёл партию интереснее?

— Может быть. А ты вступила в ряды поклонниц нового инквизитора?

Неожиданно герцогиня потянулась, как кошка, а лицо её озарила мечтательная улыбка. Едва остывшая от любовных забав женщина предвкушала новые, с другим мужчиной.

— Я одной из ряда не стану.

Как ни на руку дону Стефано было вспыхнувшее увлечение любовницы, он почувствовал обиду.

— Судя по тому, что я слышал, дон Себастьян от женщин не знал отбоя и был неразборчив, едва ли он такой же мастер утех, как фехтования.

— Научу, — мурлыкнула герцогиня, потом вздохнула. — Никак не получается зачать от дона Армандо, а мне наследник нужен не меньше, чем ему.

— Вдовья доля мала?

— Никакого сравнения с тем, что я могу позволить себе сейчас.

— Помочь? — дон Стефано положил руку на грудь любовницы. — Пусть Кончита заменит тебя в подходящую ночь, да и в другие дни, хоть сегодня, у тебя есть надежда зачать, если я не стану принимать мер предосторожности.

Ради удовольствия сделать рога дона Армандо корнями нового древа герцогов де Медина сеньор дель Соль готов был отложить расставание с герцогиней.

Донья Мария с ответом не медлила:

— Ты непохож.

— На кого? — кабальеро с досадой услышал отказ.

— Ни на кого из предков моего мужа — я изучила портреты.

— Что за вздор?! — буркнул дон Стефано. — Неужели инквизитор похож?

— Была какая-то история с прабабкой моего герцога и тогдашним бароном де Суэда.

— Ты просто дура! — выплеснул кабальеро. — Если дон Себастьян в мать?

Донья Мария слегка пожала плечами. Она едва ли осознавала, почему не хочет позволить нынешнему любовнику сделать ей ребёнка, придумала повод и не желала спорить, что дон Стефано заметил и разозлился. Он едва удержался от прямой грубости, мысленно обзывая герцогиню словами, крепкими даже для уличной гулящей девки.

Её светлость тем временем заложила руку за голову и лениво спросила:

— Кто твоя невеста?

Чуть не огрызнувшись «Не твоё дело», кабальеро ответил сдержанно:

— Помолвка ещё не заключена.

— Уже продумал все входы и выходы, которыми она смогла бы наставить тебе рога?

— Не станет, — яростно прошипел кабальеро.

— Уверен? — с лёгкой усмешкой спросила любовница, а потом перевернулась на спину и уставилась в потолок. — Хотя, может, ты прав. Мужу нельзя изменять.

Дон Стефано чуть не свалился с кровати, а восстановив равновесие, переспросил:

— Что ты сказала?

— Мужу. Нельзя. Изменять, — герцогиня отчеканила каждое слово. Потом резко села и яростно заговорила: — У тебя такой глупый вид. Спросишь, кто мне дон Армандо? Рогоносец он мне! Купил меня, пересадил из одной клетки в другую, и ладно бы — мне нравится золотая клетка! Но он не сумел ни ребёнка мне сделать, ни защитить от собственного слуги! Какой он мне после этого муж?!

«Здравствуйте, дом умалишённых! Падшая женщина читает мораль…» — дону Стефано захотелось убраться поскорее и навсегда. Он пробормотал:

— Как скажешь… Я тебе точно не муж.

Они помолчали. На улице стояла глубокая ночь. Обычно в это время любовники засыпали, но сегодня обоим не спалось. Повинуясь минутной прихоти, дон Стефано попросил её светлость:

— Пройдись по комнате.

Донья Мария хотя удивилась, но исполнила просьбу. Ей стало любопытно, к чему ведёт мужчина, с которым она скоро расстанется. Сеньор внимательно посмотрел на плавно переступавшую обнажённую женщину и проворчал:

— Немного сутулишься.

— Конечно, я ведь без корсета. — Глаза её вдруг загорелись: — Ты приметил невесту с ровной спиной в простом платье? Кто у нас умеет спину без корсета держать… Монастырские воспитанницы!

Хотя дон Стефано жалел о своей выходке, он скривился, чем выдал себя ещё больше.

— Нет… Кого ещё линейкой бьют по спине. Из деревенских, дворянская беднота! На порядочную одежду нет денег, так девиц своих дрессируют не хуже мартышек! В нашем поместье одна такая живёт — я взяла её в услужение и смеюсь над ней. Корчит из себя сеньориту, перед прислугой нос задирает. Я ей иногда потакаю, а потом ставлю на место! Дура дурой, но осанка — на зависть.

— Хватит тебе, — лениво пробормотал кабальеро, но герцогиню было уже не остановить.

— Зачем такая тебе? Без денег, без связей… Наследница? Вымерла богатая семья, состояние перейдёт забытой родне, а ты разузнал? — женщина снова забралась на кровать, улыбнулась, а лицо её оказалось совсем близко от дона Стефано. — Денег там много? Ты девчонку уже совратил, чтобы наверняка получить их? Ровная спинка помогает постельным забавам?

Оскорбление будущей жены разъярило мужчину, и он залепил любовнице оплеуху. Растерянная, с покрасневшей щекой, донья Мария не могла поверить, что кабальеро поднял на неё руку, и удивление оказалось сильнее обиды.

— Ты… Ты что… Влюбился? Ты? Никогда не подумала бы.

Злой на себя за потерю самообладания, на герцогиню за её длинный язык, дон Стефано так же, как и его любовница, приподнялся на локте. Какое-то время они друг на друга смотрели, не понимая, что делать и как говорить, потом сеньор повалил женщину на кровать и грубо овладел ею, вымещая накопившиеся злость и растерянность.

Спустя полчаса они, как обычно, помогли друг другу одеться. Первой прервала молчание её светлость:

— Кто бы твоя будущая жена ни была, я ей не завидую.

— Разумеется, ваша светлость, — стараясь не выдать, как он задет, ответил бывшей любовнице дон Стефано. — Герцогиня не станет завидовать жене кабальеро.

— Не делай вид, что не понимаешь, — усмехнулась красавица. — Прощай.

— Удачи тебе с инквизитором! — процедил в ответ дон Стефано.

***

В день после встречи с любовницей кабальеро не находил себе места. Свидание повлекло нелепые разговоры, расставание с доньей Марией произошло не сказать, чтобы мирно, а жена губернатора способна устроить пакость. Вскоре дон Стефано перестал думать о недавно оставленной женщине, понадеявшись, что она сумеет соблазнить инквизитора, а их связь отвлечёт обоих от других интересов.

Главное, что не давало покоя — как устроить брак с Инес, добиться от её отца приданого в виде обеспеченных землёй долговых расписок и достойно ввести супругу в высший свет Сегильи. Дамам может стать известно происхождение покойной сеньоры Тересы, и они не преминут осыпать насмешками молодую сеньору дель Соль. Беспокойство смягчалось редкостной выдержкой сеньориты Рамирес и унаследованным ею от отца острым язычком, которые дон Стефано успел оценить, проникнувшись убеждением, что Инес и перед королём не стушуется. Здесь можно особенно не волноваться.

Но как разговаривать, убеждать, просто смотреть в глаза идальго — дон Стефано не понимал. За месяцы знакомства отставной лейтенант много раз преподносил знатному сеньору сюрпризы, а то и ставил его в тупик. Кабальеро ничего не мог поделать с благородством, умом, силой духа и способностью деревенского дворянина вызывать к себе доверие и уважение. После последней поездки в Хетафе дон Стефано сумел найти ответ на давно терзавший вопрос: почему он так часто думает о человеке, стоящем на сословной лестнице значительно ниже? С безжалостной ясностью разбойник теперь понимал: он хочет выглядеть в глазах знатных знакомых, офицеров и, стыдно признаться, простолюдинов таким, каким пожилой дворянин из Хетафе был до мозга костей.

Чем дольше кабальеро раздумывал, тем сильнее проникался убеждением — сеньор Рамирес не отдаст за него дочь. Соображения выгоды для идальго ничто по сравнению с честью, а подозрения против дона Стефано слишком сильны.

Пытаясь найти способ обмануть или обойти старания провинциала избежать родства с недостойным человеком, при этом не задев доброго имени его дочери, кабальеро ходил из угла в угол по своему кабинету, перебирал на столе бумаги, доставал и возвращал на полку книги, остановившись на сборнике шахматных задач.

Наконец, дон Стефано расставил фигуры из старинного дорогого набора, пытаясь отвлечься от неудачных планов и ища на доске решение загадок из книги. Долгое время привычные упражнения для ума не помогали. Кабальеро попробовал размяться с рапирой в руке, перекусил, вернулся к шахматам, и тут его пронзила ослепительная в своей красоте и жестокости мысль.

На доске его жизненных планов есть лишняя фигура, от которой он должен избавиться — благородный идальго Алонсо Рамирес.

41. Решение во славу семьи

Мысли вновь обрели ясность. Человек, способный спутать все карты и не позволить разбойнику добиться поставленных целей, после смерти послужит ступенью к новым богатствам и славе семьи дель Соль. Получив расписки и выкупив по разумной цене имение дона Хосе, занимающий высокую должность и имеющий важные связи сеньор не станет слишком сильно давить на крестьян — тем более идальго, — владеющих в Хетафе землёй. Они будут удручены гибелью своего защитника, растеряны, и муж единственной дочери покойного сумеет сыграть роль преемника. Главное — добиться от них вассальной клятвы, с которой земля перейдёт под опеку, затем в собственность кредитора и крупнейшего землевладельца Хетафе. Возвращение на поля воды вернёт тех, кто уехал, бросив на произвол судьбы свою землю. Вассалами смогут стать даже дворяне, хотя спокойнее будет договориться с ними о продаже или обмене их участков. Наверное, для крестьян окажется легче присягнуть не сеньору дель Соль, а его супруге — дочери идальго Алонсо Рамиреса. Такой шаг сделает Инес владетельной сеньорой в своём праве, что формально ограничит власть дона Стефано в Хетафе, зато возвысит статус матери его будущих детей, и уж точно никто не вспомнит о недворянском происхождении их бабушки.

Женитьба богатого кабальеро на провинциалке Инес Рамирес станет неожиданностью для Сегильи, однако в городе осталось немало офицеров, которые помнят отставного лейтенанта и найдут несколько тёплых слов для его дочери и её мужа, а большего от них и не требуется. Разумеется, этот брак сблизит сеньора дель Соль с доном Бернардо Альмейдой лучше родства, которое могло бы вызвать беспокойство герцога де Медина.

Дон Фадрике, что бы ни разузнал в Мовритании, не обнародует ничего, что способно повредить зятю его покойного друга. Нужно будет привечать капитана в поместье Соль, пусть убедится — Инес счастлива в браке, и потому опасный сейчас человек станет дону Стефано полезен хотя бы как превосходный заводчик лошадей и собак.

Представив, как он входит в парадную залу, ведя под руку свою прекрасную донью Инес, кабальеро почувствовал, что по его членам растекается блаженство, а благопристойная фантазия скоро сменилась откровенной картинкой.

«Нет, ваша светлость, — мысленно дон Стефано обратился к многомудрому герцогу, который никогда не узнает, как оказался смешон. — Если супруга в постели — бревно, значит, она из сучков вам соорудила рога». Кабальеро вовсе не собирался пренебрегать плотской стороной брака и удовольствиями, которые принесёт законная близость с добродетельной женщиной. Как никогда ясно сеньор осознал — почти с начала знакомства хотел, чтобы, расставшись в его объятиях с невинностью, Инес сохранила свою непорочность, гордость, прямой взгляд и честь. Пробуждение её чувственности превратится в истинное наслаждение для мужчины, отдаваться которому станет для благочестивой дворянки священной обязанностью.

«В женщинах вы понимаете так же мало, как в слугах», — кабальеропродолжил мысленно бичевать его светлость, а затем вернулся к мечтам.

После утверждения на должность королевского ревизора перед сеньором дель Соль откроются восхитительные перспективы преумножения богатства и влияния, а донья Инес, без сомнения, займёт блестящее положение в свете.

С предвкушением успехов на поприще королевской службы соперничали воображаемые картины близости с красавицей-женой. Дочь идальго не склонна к обману, не подумает искать любовных утех вне брака и тем охотнее станет им предаваться с законным мужем. Рождённые ею дети унаследуют ум и силу духа своего деда. Мать поддержит и воспитает в них лучшие качества, подобающие дворянам, а отец позаботится, чтобы юные кабальеро и сеньориты никогда не узнали, каким способом роду дель Соль обеспечены почёт и богатство.

Вспомнив, что, не родив наследника, герцогиня де Медина останется с небольшой вдовьей долей, бывший любовник её светлости усмехнулся:

«Как знать, донья Мария, быть может, в один прекрасный день ты позавидуешь Инес из Хетафе».

Заставив себя отвлечься от мечтаний, дон Стефано перешёл к насущным планам и вздохнул. Ему не хотелось убивать единственного за много лет человека, сумевшего найти искренние тёплые слова об отце. Кабальеро досадовал, что, узнав о расписках, не оценил сразу возможности, которые они предоставляют, и, занятый делами, не обдумал и не переменил свои планы касаемо женитьбы прежде, чем идальго стал подозревать о двойной жизни своего частого гостя.

«Прояви я больше изобретательности или хотя бы внимания к словам этого чудища дона Хосе, Инес была бы уже сеньорой дель Соль, Хетафе — на полпути к превращению во владение нашей семьи, а тестя я сумел бы оградить от ненужных ему известий».

Увы, придётся прибегнуть к убийству, обставив его таким образом, чтобы убийца предстал в глазах друзей и дочери жертвы спасителем девушки и мстителем за её отца. Напасть на Хетафе или выманить идальго из селения? Детали дон Стефано решил распланировать, когда получит доклад из Хетафе, а пока склонился над шахматной доской. Хотел сбросить белого короля, но передумал и почтительно положил фигурку на стол. Затем бережно взял белую королеву и негромко сказал ей:

— Жаль, тебе придётся оплакать отца, моя птичка, но я осушу твои слёзы.

42. Заговорщики

Казначей сеньор Мендес не оставлял мыслей понять источник богатства оскорбившего его кабальеро. Порой ему думалось: стоит ли простолюдину связываться с богатым и знатным человеком всего лишь из-за того, что тот относится к нему так же, как большинство дворян, и лишь по случаю высказал своё пренебрежение? Здравый смысл подсказывал — старания опасны и тщетны. Тем не менее казначея не оставлял интерес к сеньору, который вскоре займёт высокую должность и, можно не сомневаться, станет прикрывать воровство, стараясь получить большую долю. Казначей вспоминал о пьяном обеде во дворце герцога, когда занимающие высшее положение слуги во хмелю признавались в своих тайнах и ненависти к хозяевам.

Странным казался угрюмый Роберто, нанятый доном Стефано как старший охранник. Разумеется, поместье Соль — заманчивая цель для грабителей, однажды нападение на него было совершено, однако Роберто легче было представить разбойником, чем защитником от разбоя. Само по себе это могло ничего не значить — мало ли кого сеньоры берут в охрану, могут и бывших бандитов, полагаясь на знания таких слуг о подельниках. Да и наружность бывает обманчива. По долгу службы казначей видел разных людей и отлично понимал, как опасен может быть с виду безобидный и вежливый человек.

Кстати подвернулась проверка налоговых льгот. Под этим предлогом сеньор Мендес сумел ещё раз пересмотреть отчёты казначейства и откупщиков по поместью Соль и по принадлежащей сеньору дель Соль недвижимости в Сегилье. Кабальеро, бесспорно, богат, деньги вкладывает осторожно, своей выгоды не упускает, главное — это казначей постарался выяснить аккуратно, боясь соглядатаев в своём ведомстве — сеньор приобрёл доходную недвижимость и в ближайшем к Сегилье другом крупном городе, и в столице. Чем он занимался во времена каперства, кроме законных операций в рамках полномочий по своему патенту? Контрабанда, работорговля? Быть может, пиратство? Здесь казначей постарался одёрнуть себя. Неприязнь к оскорбившему человеку не должна влиять на суждения. Сведений мало, и на ум сеньору Мендесу всё чаще приходила непристойная сцена, в которую превратился обед в людской особняка губернатора.

Подступиться к Роберто казначей, конечно, не мог, да и не знал, где искать его, поэтому решил приглядеться к Кончите. А внимание её сеньор обратил на себя самым простым способом — при визите в особняк ущипнул камеристку за задницу. Молодая женщина обернулась, а мужчина прикидывал, как она ответит на его заигрывание — станет корчить из себя оскорблённую добродетель, влепит пощёчину или, напротив, примет подобное, с позволения сказать, ухаживание. Однако ни одно из предположений не подтвердилась. Камеристка с тихой горечью произнесла:

— И вы туда же, сеньор? Узнали, что я падшая, и решили развлечься?

— Если над тобой надругались, ты не падшая, — мягко ответил казначей.

— Когда это было! Вы не слепой, а спьяну мы все себя выдали.

— Ты о Роберто?

— Да. И не только о нём.

— Дон Стефано? — без обиняков и улыбки спросил казначей.

— Да, — глаза камеристки вспыхнули ненавистью, которую сеньор Мендес, испытывающий то же чувство, отлично заметил.

Не сговариваясь, они огляделись и, не увидев в коридоре никого из слуг, зашли в небольшую кладовку. Решив, что если рассказать самому, а не расспрашивать, то Кончита будет больше ему доверять, казначей откровенно продолжил:

— Этот сеньор узнал, что я незаконнорождённый, и оскорбил мою мать. Ему нужно было посмотреть кое-какие бумаги в моём ведомстве, и он дал понять — разгласит мою тайну. Сильно не повредил бы, но моё имя стали бы трепать все кому не лень, могли и уволить.

— Он угрожал моему сыну, чтобы я передавала ему все сплетни о сегильской знати, которые услышу в нашей людской или от слуг в других домах. Я стала его шпионкой! И спала с ним, когда он приказывал… — Кончита судорожно вздохнула, вспомнив ночь, когда дон Стефано решил её приласкать, а потом выгнал, как наскучившую собачонку.

— Что за сплетни? — быстро спросил мужчина.

— Я думала, он хочет жену из хорошей семьи взять, то есть решил: если мать невесты честная женщина, доброго нрава и с мужем хорошо ладит, то и дочь будет такая.

— Только? — казначей сразу сообразил, как нелепо угрожать служанке всего лишь ради того, чтобы узнать, какая из почтенных матерей девиц на выданье не наставила мужу рога и не склочница.

— Я слишком была напугана, чтобы рассуждать, — Кончита перевела дыхание. — Он ещё о приданом расспрашивал, что да как в разных домах, а потом лучшие дома, загородные прежде всего, были ограблены.

— Вот как… — протянул казначей и тихо прибавил. — Он гораздо богаче, чем могло ему принести поместье и каперство.

— Неужели? — ахнула камеристка. — Я думала об этом, но боялась, считала себя сумасшедшей.

— Дон Стефано вернулся в Сегилью лет семь назад. Как раз в эти годы грабежи стали более дерзкими и успешными.

— Не может быть! Такой знатный сеньор…

— Кончита, — казначей улыбнулся. — Я занимаюсь деньгами, интересовался разбоем. В военное время и дворяне за него брались.

— Если так… Что мы можем сделать?

— Уже мы? — усмехнулся мужчина. — Я согласен.

— Роберто ведь намекал…

— Я помню. Ты неспроста ведь взяла его в любовники.

— Сама не знаю… Роберто сказал, что сеньор угрожал его матери.

— Ох уж эти наши сеньоры… Думают, человека не только жалованием нужно держать, но и за горло. Роберто прямо сказал: не только ворюга, но не богохульник и не изменник.

— Разбойник?

— Возможно, — сеньор Мендес сам удивился, как легко далось ему обвинение. — Нужно узнать у твоего Роберто. Как ты сказала — сеньор не доверяет ему? Этим можно воспользоваться.

— Я… попробую, — Кончита ещё боялась, но решение было принято.

***

Вырваться к Роберто камеристка постаралась как можно скорее. Позволив ему утолить желание, обняла и шепнула.

— Боюсь, погубит тебя твой сеньор.

— Не лезь не в своё дело, болтливая баба.

— Как не моё? Думаешь, мне всё равно?

— Знаю я вас. Со мной тешишься, а пропаду я — найдёшь другого, чтоб перед ним ноги раздвинуть.

— Не хочу я, чтоб ты пропадал, — не позволяя себя оскорбиться, Кончита теснее прижалась к любовнику.

— Глупая баба. Лучше гуляй, сколько тело захочет. Не один, так другой.

— Роберто, ты говоришь, как отпетый. Не может такого быть, что никак тебе не спастись от твоего сеньора.

— Кто его разберёт… Хитрый он, — грубый и недоверчивый Роберто после утех расслабился, к тому же знал, как любовница ненавидит его сеньора.

— Подумай.

— Что ты затеяла, баба? — подручный главаря разбойников с подозрением посмотрел на обнявшую его и положившую голову на его грудь камеристку.

— То и затеяла, что не хочу, чтобы тебя погубил твой сеньор.

— Служить ему выгодно. Опасно, само собой, а как деньги иначе добыть? Большие деньги, Кончита, ты таких и не видела, хоть и служишь у герцога.

Камеристка почуяла, что разговор начинается нужный.

— Всех денег не получить. Хозяин твой скоро станет важным чиновником, всё равно что вельможей, ему опасные дела ни к чему будут.

Женщине удалось нащупать больную мозоль. Роберто и сам размышлял, не решит ли дон Стефано, что при будущей должности ему ни к чему в охранниках осведомлённый о делах сеньора разбойник. Привычка главаря избавляться от знающих слишком много сообщников подручному тоже была известна. Правда, некоторых людей он отпустил с миром, но выбрал для этого туповатых участников простых нападений. Прикидывая, не удрать ли подальше, прихватив с собой деньги, Роберто опасался преследования. Сеньор дель Соль, очевидно, сворачивал разбойничьи операции и мог в отместку выставить бывшего правой рукой подельника главарём банды. Роберто стали бы искать по всей Эспании, где всюду выдадут чужака. Возможно, даже в колониях было бы не укрыться среди тамошнего разношёрстного сброда. Главное — закоренелого бандита совсем не прельщала мысль о жизни в бегах. Смерть матери напомнила, что юность прошла, остаться без единого близкого человека оказалось тоскливо. Как и его сеньор, подручный дона Стефано хотел обзавестись домом, порядочной ладной женой и детьми, которым не придётся ради куска хлеба или иных удовольствий выходить на большую дорогу.

Беспокоило, что дон Стефано не так давно отправился на какое-то дело, вернулся взбудораженный, на вопрос подручного рыкнул «Не лезь!» Из взятых с собой десяти человек половину отпустил сразу, двое вскоре погибли — не исключено, что не без помощи главаря, — а трое выглядели пришибленными. Если бы на то же время не пришлось жертвоприношение в Талоссо, Роберто сумел бы разузнать, где и зачем сеньор устроил нападение, которое скрыл даже от ближайшего помощника. Колдовство спутало карты — всюду можно было нарваться на стражников или осведомителей инквизиции, и подручный предпочёл сидеть тихо, не выясняя, что за дело озадачило главаря. Теперь Роберто гадал, можно ли принимать за чистую монету обещание дона Стефано взять его с собой в почтенную жизнь.

Толстые пальцы разбойника сжали распущенные по плечам волосы любовницы. Роберто приподнял голову камеристки и посмотрел ей в глаза:

— Прямо говори, что затеяла, баба. Чую, неспроста ты обо мне стала заботиться.

— Что мне скрывать? — Кончита сумела подавить страх. — Ты сам знаешь, как я хочу твоего сеньора отправить прямиком в ад, и почему — знаешь.

— Способ нашла? Кто надоумил? Ещё кого приманила своим сладким местом?

— Обошлось и без сладкого, — женщина твёрдо посмотрела в глаза любовника, не думая оскорбляться.

— Ваш доверенный, что ли? — хмыкнул разбойник. — Ему бабы ни к чему, верно, только я с пьяницей дело не стану вести.

— Не он. Оставь ты о сладком. Кому месть нужна, тому не до женщины.

Роберто отпустил волосы камеристки. Он по-своему был очень неглуп и первым делом подумал о приснопамятном пьяном обеде.

— Неужто мытарь?

Поколебавшись, Кончита рискнула.

— Он.

— Ему-то что?

— Оскорбление.

— Брось, дурёха. Чернильная душа обидчивой не бывает.

— Дон Стефано оскорбил его мать.

Роберто хмыкнул, но уже не столь недоверчиво. Вслух сказал:

— Кто с бумагами возится, всегда хитрецы. Мутные они. И трусливые.

— Будь сеньор Мендес трус, он бы спустил оскорбление.

— Бумаги денег принести могут не хуже разбоя… — протянул Роберто.

— Твоего сеньора скоро на высокую должность назначат — не дотянешься, казначей перед ним должен будет прыгать на задних лапках, и… — Кончиту вдруг осенило. — Знатные господа украдут, а свалят на простолюдинов.

Роберто приподнялся на локте.

— Теперь говоришь дело. А то ишь — оскорбление! Не хочет этот писака, чтоб дону Стефано пирог, а ему гроб на галерах. Что ж, он и впрямь затеял до моего сеньора добраться. Ладно, подумаю.

43. Бывший матрос

Спустя пару дней Роберто сам объявился в особняке герцога, без церемоний потребовал сеньора Флореса и тихо ему сказал:

— Слышь, пьяная шкура, мне не ты, мне Кончита нужна, на два слова будто случайно. Сам придумай, зачем я к тебе приходил, мне скажешь, когда я обратно пойду.

Доверенное лицо губернатора, в этот день трезвый, не повёл даже бровью, крикнул лакея и мрачно буркнул ему:

— Позови Кончиту скорее! Надо же было так с кружевами напутать… — Вошедшей камеристке сеньор пригрозил: — Ты хочешь за кружева герцогини из своего кармана платить? Там один отрез столько стоит, что двадцать таких, как ты, с головы до ног можно одеть! Скажи спасибо сеньору Pоберто, что он любезно согласился записку от мастерицы мне передать, а не госпоже экономке! Она бы тебе путаницы не спустила! Что за грохот? — с этими словами и грозным выражением лица сеньор Флорес выскочил из комнаты.

Кончита заметила, что её любовник сегодня непривычно встревожен, угрюмее обычного, а руки слегка дрожат.

— Устрой разговор с этим Мендесом. Я, он, ты и ещё один человек. Не бойся, не выдам нашему дьяволу ни мытаря, ни тебя.

Еле успев кивнуть, камеристка воззрилась на дверь, из-за которой донёсся недовольный голос сеньора Флореса:

— Я что ей, дуэнья?

В комнату вместе с сеньором вошла экономка и набросилась на Кончиту:

— Что ты себе позволяешь с мужчиной наедине?

— Простите, сеньора, я так волнуюсь за хозяйские кружева… — служанка смиренно опустила глаза.

— Распустёха бесстыжая! — голос почтенной женщины был наверняка слышен в коридоре, а то и дальше.

— Не извольте беспокоиться, спасибо любезности сеньора Роберто, уладили всё с кружевами.

— Таких кружев нет больше в Сегилье!

— У герцогини лучшие кружева, и все в полной сохранности!

Роберто не выдержал:

— Замолчите вы, бабы, не то сделаю вам кляпы из кружев!

— Болван! — накинулась на него экономка и перешла сразу на шёпот. — Хочешь, чтоб в доме гадали, какого рожна ты сюда заявился?

— Ну, бабы… — проворчал мужчина уже под нос и ретировался, а сеньор Флорес обратился к Кончите:

— Что надо?

— Встречу устроить. Я, сеньор Мендес, Роберто и с ним кто-то ещё. Чем скорее, тем лучше.

— Ладно. Устрою. Не проведает ни одна сволочь.

***

Поздней ночью в тайном убежище, подготовленном доверенным лицом герцога де Медина, встретились трое мужчин и переодетая в мужскую одежду Кончита. Все отлично осознавали опасность затеи и крайне смутно — что они могут сделать, дабы избавиться от своего врага.

Разговор начал Роберто:

— Вот этого я вчера вытащил из петли. Он матросом был у капитана Аседо, ну вы поняли. Сейчас в нашей банде. Давай, Пабло, выкладывай, что мне рассказал.

Все посмотрели на бывшего матроса — жилистого, обветренного человека с крючковатым носом и прикрытыми набрякшими веками глазами, на дне которых плескалась отчаянная тоска.

— Капитан наш капером был почтенным. Спуску нам не давал: и плётку в дело пускал, и на рее болтались, кто приказ нарушал. Зато к пленным — со всем уважением, хорошо обращался, вежливым был, с нами добычей щедро делился. Это все знали…

Сеньор Мендес кивнул — он давно слышал, что как капера дона Стефано ставили в пример другим капитанам. Если он и утаивал часть добычи от королевской казны, это было недоказуемо и считалось простительным. Рассказчик тем временем продолжал:

— …После шторма однажды мы напали на эспанское судно, там был дорогой груз.

— «Эспаньола»? Она сапфиры везла с рудников! — с волнением воскликнул сеньор Мендес.

— Она самая. Её вспомнили в Сегилье недавно, какой-то сеньор отправился в Мовританию узнавать, не в плену ли женщины с этого корабля.

— Знаю, дон Фадрике Морено.

— Он может узнает про камни — дон Стефано их продал тогда, но о женщинах ничего не узнает.

— Что с ними? — тихо спросил казначей, догадываясь об ответе.

— Ни мне, ни нашему проклятому капитану ни на земле с ними не встретиться, ни на небе. На земле нет их, а нам с ним в пекло потом, не на небо. Дворянку-то капитан сразу убил, чтоб не мучилась, прикрыл плащом и крест рядом с ней положил, а служанок матросам отдал позабавиться…

Кончита судорожно втянула в себя воздух и стиснула зубы, заставляя себя слушать дальше.

— …Сам-то он добычу считал, к женщинам не притронулся — не до того. Ему нужно было, чтоб мы развлеклись, меньше думали, не обойдёт ли он нас при разделе добычи. И вина нам не пожалел. Они обе были уже еле живые, когда мы спросили его — как с ними дальше? Дать отлежаться, а на берегу отправить в бордель, или, может, себе кто захочет? А он: «Вот ещё, дурни! Они же свидетели! За борт!» Да наши и сами-то понимали, что нельзя их оставлять, но не решались без команды убить. Младшая совсем молоденькая была, плакала «Только не убивайте», в бреду металась уже, а всё просила не убивать. Её за руки за ноги раскачали, а она пальцами за чей-то рукав уцепилась. Уж мы пили в ту ночь… Капитан разведал, кто не трогал их, кто потом ходил дёрганый — их скоро волной смыло, то есть нам так сказали — волной. Я простой матрос был, а в помощниках у него самые головорезы ходили. Время прошло, позабыли. На море ведь всякое: шторм, цинга, собачья работа. Кто мягкий и нежный, долго не проживёт, памятливые — ещё меньше.

— Ты через десять лет вспомнил, когда в Сегилье заговорили об «Эспаньоле»? — севшим голосом спросил подавленный казначей.

— Радовался, как наш капитан бывший выкрутился. Заросло всё давно. А тут… по улице шёл, дети играли, — лицо бывшего матроса перекосилось от боли. — Мальчишки друг дружку пятнали с криками «Ты убит!», «Убью я тебя!» А девчушка маленькая всерьёз приняла, испугалась, заплакала и голосом тоненьким «Только не убивайте!» У меня нутро всё перевернулось, ноги враз подкосились, стоял я, как перед виселицей, где мне и место. Малявку-то успокоили, приласкали, а мне покоя больше не будет… Каждую ночь снится та молоденькая служанка и просит не убивать. Вино пью, настой взял у аптекаря — только хуже. Проснуться не могу, а она всё приходит и просит.

— Поэтому ты пытался повеситься?

— Да. Всё равно душе пропадать.

— К священнику-то ходил?

— И к нему ходил. Исповедался, а он мне — сдавайся властям, иначе тебя грехи не отпустят.

— Почему же не сдался?

— Кто мне поверит? Скажут, что сумасшедший, клевещу на благородного господина. Не казнят, а тихо придушат по приказу сеньора дель Соль. У него и в тюрьме свои люди, и в страже.

Заговорщики сидели, не смея поднять друг на друга глаза. Роберто шепнул:

— Всякое я припомню, и по мне виселица давно обрыдалась, а такого вот не было.

Только сейчас пытавшиеся выбраться из-под власти оскорблявшего их и угрожавшего им человека Кончита и сеньор Мендес осознали, с каким чудовищем они решились померяться силами. Себя они чувствовали брошенными в бурный поток котятами и не представляли, как можно выбраться. Но когда Роберто угрюмо спросил:

— Что, расходимся?

Казначей и служанка одновременно подняли головы и, не сговариваясь, ответили:

— Нет.

44. Планы

Первое возбуждение от собственной решимости скоро прошло. Никто из заговорщиков не представлял, какой путь поможет им избавиться от дона Стефано. Роберто решительно заявил:

— Если думаете, что я или Пабло можем тихо убить его — выбросьте глупость из головы. Осторожен он, да и не только. Такого важного кабальеро запросто не убьёшь, рыть землю стражники будут, заодно и герцог, раз главаря нашего решил на должность назначить. Бумаги найдут, выйдут на нашу банду, а я один на себя всё брать не стану.

Бывший матрос заговорил о своём:

— Священник сказал: сдать властям. Пусть казнят его, и меня пусть казнят, а если я его тайно убью — умножу грехи.

— А я не собираюсь на плаху! С грехами и без властей разберусь! — Роберто зло оборвал подельника.

— Со стражей можно заключить сделку, — стал объяснять сеньор Мендес. — Менее важных преступников отпускают, если они помогут поймать главаря.

— С чего мне поверят больше, чем кабальеро? На меня всё и свалят!

— Дон Бернардо…

— Комендант простой, как пареная репа! Что я ему про дона Стефано стану рассказывать, он половины не разберёт, зато увидит — я точно разбойник.

— Не так уж он прост.

— Плавали, знаем. Синица в руках ему будет надёжнее.

— Комендант знает про «Эспаньолу»! Как услышит рассказ Пабло…

— И что? Пабло вот-вот рехнётся совсем! Кто поверит ему? Пока тот сеньор, что в сейчас в Мовритании, не вернётся, за «Эспаньолу» дьявола нашего не притянуть.

— Наш комендант сдружился с новым следователем инквизиции, — стал рассуждать вслух казначей. — А дон Себастьян…

— Нет! — выкрикнул Роберто и хлопнул ладонью по столу. — К инквизиции близко не подойду! От чего чист, так это от колдовства и измены! Пусть следователь занимается делом в Талоссо — подальше от нас!

Обвинения в колдовстве подручный дона Стефано боялся так же, как его сеньор — до дрожи в коленках. Все замолчали, а Кончита с горечью произнесла:

— Простые мы, против благородных никак.

Казначею стало казаться, что он вот-вот ухватит важную мысль.

— Нет ли кого-нибудь из дворян, кто может пойти против дона Стефано? Чтобы это ему не по службе понадобилось? Роберто, вдруг знаешь, у кого с ним могут быть счёты?

Подручный пожал плечами.

— Сеньор недавно мальчишку какого-то на поединке чуть не прирезал. Отец его, наверное, горюет, хотя что от него толку, он от сына, пока живого, не отойдёт.

— На поединке — не то, если всё было честно.

— Ох уж эти дворянские штучки.

— Может быть, из-за женщины? — пытался нащупать что-нибудь сеньор Мендес.

— Кончиту спроси, к кому он повадился в герцогский особняк. Вдруг не только к тебе? — наугад бросил Роберто.

Дон Стефано старался скрыть связь с герцогиней даже от приближённых, но десятки свиданий в особняке губернатора якобы со служанкой не могли не привлечь внимания сначала лакея сеньора, затем и сметливого подручного. Кончита похолодела. Мысль выдать донью Марию ей была отвратительна не только из-за того, что камеристка не осталась бы в стороне и разделила бы наказание со своей госпожой. К золотоволосой бесстыднице её собственная служанка относилась как к неразумной младшей сестрёнке. Кончита видела слёзы красавицы-аристократки, когда к ней по ночам стал приходить предшественник нынешнего доверенного лица герцога — сеньора Флореса, и помнила, как этот человек незадолго до смерти, уже прекратив свидания, тайно сказал Кончите, вручив кошелёк: «Не обижай нашу хозяйку. Она как дитя избалованное и напуганное».

Встряхнув головой, молодая женщина решительно ответила:

— Всё равно у доньи Марии теперь другой предмет на уме — инквизитор.

— Вот бабы, — сплюнул Роберто.

— А ещё донья Мария сказала: скоро женится дон Стефано.

— На дочке коменданта, что ли? — подручный угрюмо смотрел исподлобья. — Тогда точно ничего мы с ним не сделаем.

— Нет… на какой-то провинциалке, на бедной. Герцогиня моя удивлялась.

— Наследница? — сеньор Мендес насторожился. — За такой девицей будет охота, тут есть над чем подумать.

Роберто фыркнул.

— Наш охотник её поскорее помнёт, а то и ребёнка заделает, вот и получится для других пшик.

— Что-то не так… — Кончита задумалась. — Он ведь хотел на честной жениться, сеньорита Альмейда не так уж богата.

— Хотел да и расхотел, — отрезал Роберто.

— Дон Стефано последнее время зачастил в Тагону, — продолжал размышлять сеньор Мендес.

— Ну да, там был жирный кусок.

— Ограбления и афера со льном давно в прошлом. А у дона Стефано появилась какая-то женщина, которая его будоражит. Он намекал на подставного мужа для любовницы. Как я понял, дворянки. Очень может быть — из Хетафе, дочь тамошнего идальго.

— А, Хетафе! — на лице Роберто появилась занимательная гримаса, ему, должно быть, стало смешно. — Я не слишком-то знаю, только сеньор из тех краёв озадаченный приезжает, не как после кувырканий с горячей штучкой.

— Не даётся девчонка, — неожиданно и злорадно вступил в разговор Пабло. — То есть не девчонка, а сеньорита. Наш сеньор давно поставил туда соглядатаев, на парочку будто бы беглую раскошелился, потом целый отряд скрытно сначала, а неделю назад велел не таиться, но себя прилично вести. Дескать, из почтения к тамошнему дворянину приставил к селению охрану, пока провинция волнуется из-за колдовских дел.

— Ну да… — хмыкнул Роберто. — Нищий идальго, всё равно что крестьянин, а благородная кровь — дону Стефано такой человек почтеннее, чем самый богатый купец или важный чиновник вроде вас, сеньор мытарь.

— Отставной лейтенант Алонсо Рамирес, — отчеканил сеньор Мендес.

— Откуда вы знаете? — с подозрением посмотрели на казначея оба разбойника.

— Он от меня об этом человеке узнал. Прошлой весной говорили мы с ним о налоговых льготах, я и рассказал, что в Хетафе живёт дворянин, сумевший после оспы добиться королевского освобождения от налогов, хотя в Сегилье его прошение затерялось. Дон Стефано очень заинтересовался и скоро поехал в Хетафе. Мой инспектор в селении раньше был, от него я и узнал: дочь идальго — красавица. Пабло, — обратился казначей к бывшему матросу. — Ты к этому делу ближе, рассказывай.

— Уж и не знаю, я особо не лез. Что скажет сеньор, то и делал, — разбойник призадумался. — Сам я не был в Хетафе, только в Тагоне. А от наших парней слышал — спёкся главарь.

— Неужели и вправду женится на бесприданнице? — удивилась Кончита.

— Или не женится, — размышлял казначей. — Что отец её думает, интересно.

— Кто их разберёт, этих благородных, — буркнул Роберто. — Что нам с этого дела?

— Знаю что, — с нежданной решительностью объявил Пабло. — В Тагоне я был, когда туда приезжал комендант из Сегильи, то есть дон Бернардо Альмейда. Ясное дело, дон Стефано к нему прицепился, а потом они обедали вместе с двумя пожилыми сеньорами из тех краёв. Один — морской капитан, я их различаю с полшага. Другой был просто одет — в таких камзолах деревенские идальго и ходят, но весёлый, приветливый, и с доном Бернардо на равных держался. Потом комендант с парой стражников, с этим и с нашим сеньором в Хетафе поехали.

— Он друг дона Бернардо? — подался вперёд казначей.

Впервые в деле забрезжил просвет. Сеньор Мендес, облизав губы и машинально пригладив волосы, лихорадочно заговорил:

— Отец девушки наверняка боится бесчестья дочери, раз возле неё крутится такой кабальеро. С ним можно поговорить, а он — с доном Бернардо. Огласка идальго ни к чему будет.

— Э, нет… — скептично хмыкнул Роберто. — Если наш дьявол впрямь жениться решил? Законным, стало быть, браком? Второго такого жениха в Хетафе сто лет не появится! Папаша девчонки, то есть, как Пабло сказал, сеньориты, на радостях не то что слушать не станет, а всех нас сдаст с потрохами!

— Может, идальго ни к чему такой зять? Вдруг он порядочный человек? — не сдавался казначей.

— Ха! — одним слогом выразил своё отношение Роберто.

— Я должна на него посмотреть. На них с дочерью, — задумчиво заговорила Кончита.

— Что ты затеяла, баба? — вскинулся разбойник. — В душу решила к нему заглянуть? Таких дур, что себя считают ведуньями, полные бордели в Сегилье.

— Ему от меня ничего не нужно, — Кончита скорее размышляла, чем спорила.

— Друг нашего коменданта, а уж о доне Бернардо никто не сможет дурного слова сказать, — поддержал казначей.

— Комендант чуть не взял в зятья нашего главаря, — не сдавался Роберто.

— Можешь придумать ещё что-нибудь?

Роберто замолчал с мрачным видом, скрестив руки на груди, а казначей спросил Кончиту:

— Как ты сможешь до Хетафе добраться?

— Хозяйка давно обещала позволить мне родню навестить. Хоть и не в той стороне наша деревня, а крюк сделать можно.

— Вы, сеньоры, — казначей обратился к разбойникам. — Можете так устроить, чтобы Кончита в Хетафе пришла и никто из соглядатаев дона Стефано ни в чём не заподозрил её?

Бывший матрос посмотрел на главного подручного своего главаря, и Роберто мрачно кивнул.

— Я скажу герцогу, что нужно проверить документы в каменоломнях. Инквизитор обратил внимание, что камень для стены идёт по цене мрамора, объяснение лучше подобрать ближе к месту, — спокойным тоном добавил сеньор Мендес, хотя его подташнивало от страха. — Устроюсь в одной из деревень рядом с Хетафе, якобы заболею.

— Боязно, чернильная душа? — страх казначея Роберто заметил. — И всё равно пойдёшь против знатного кабальеро?

— Я завяз уже, лучше не отступать, — таким же обманчиво ровным голосом ответил побледневший казначей.

— Ишь ты… Смотри, теперь уж отступить не позволю.

45. Встречи

Ни Пабло, ни даже Роберто поодиночке не смогли бы устроить незаметное появление Кончиты в Хетафе, а сеньора Мендеса — неподалёку. Дон Стефано основательно продумал слежку одних членов банды за другими, не делая исключения для ближайшего подручного, но предотвратить сговор разбойников против главаря оказалось выше его сил.

Пабло был дружен с оставленным в Хетафе соглядатаем, привёз ему вина и отвлёк в тот вечер, когда Кончита появилась возле колодца, где девушки собирались на посиделки. Молодая женщина привязала своего мула возле таверны, попросила приготовить ей перекусить и стала смотреть на девичью стайку.

Опытный глаз служанки знатной сеньоры сразу выхватил сеньориту. От камеристки не укрылась ни осанка Инес, ни почтение к ней подруг, хотя привлёкшую внимание дона Стефано девицу невозможно было назвать надменной. Кончита подошла к девушкам, немедленно прекратившим болтовню и с любопытством уставившимся на незнакомку, спросившую:

— Можно напиться из вашего колодца?

Гостье ответила сеньорита:

— Добрый вечер, сеньора! Пейте на здоровье!

— Я не сеньора, я всего лишь служанка.

— Всё равно пейте и здравствуйте! — рассмеялась дочка идальго.

Кончита старалась смотреть на девушку не слишком пристально. Юность и красота не стали неожиданностью для служанки, догадывавшейся, что если любовник первой красавицы Сегильи увлёкся провинциалкой, то она должна быть очень хороша собой. Поначалу камеристка, ожидавшая, что девушка из Хетафе окажется похожей на античную статую, удивилась, сочтя сеньориту всего лишь облагороженной копией одной из многих девчонок, каких можно встретить на улицах Сегильи. Конечно, сластолюбивый дон Стефано вполне мог в провинции польститься на подвернувшийся лакомый кусочек, но чем сеньорита так увлекла разборчивого кабальеро, что он задумался о браке с ней? Неужели одной неуступчивостью? Потихоньку делая глоток за глотком, Кончита размышляла о девушке, вернувшейся к разговорам с односельчанками.

Крестьянки были испуганы долетевшими до Хетафе слухами о колдовстве, порой перебивали друг друга, рассказывая то о вспорхнувшей вороне, то об увиденной вечером чёрной кошке. Молодая дворянка их успокаивала, отвечая с мягкой улыбкой то одной, то другой:

— Цыплят нужно укрыть от вороны. Мой Хумесильо, серый негодник, тоже вечером кажется чёрным. Настой из трав, Паскуала, не передерживай, а то волосы не только жёсткие станут, но и выпадут.

Ничего особенного девушка не говорила, но Кончита заметила, как быстро менялось выражение её лица. Дочь идальго сопровождала успокаивающие слова беспечной улыбкой, участливо спрашивала о здоровье чьего-то младшего брата, приветливо приглашала в воскресенье на пирожки, а под конец, став серьёзной, одной из крестьянок сказала голосом, не терпящим возражений:

— В Ластрес, Алина, одна не ходи. Когда будет нужно — скажи отцу, он велит Педро тебя проводить.

Только сейчас камеристка заметила, как твёрдо очерчены пухлые губы, как прямо и решительно умеет смотреть эта девушка. Наверное, глаза её, лучистые и живые, способны гневно сверкать. Задумчивость Кончиты была прервана спокойным мужским голосом:

— Нащебеталась уже, моя птичка?

Увлечённая наблюдениями за сеньоритой, камеристка не заметила, как к колодцу подошёл крепкий пожилой человек в старом камзоле. Сеньор оказался выше среднего роста, но заметно ниже, чем дон Стефано. Идальго — это был, без сомнения, он — благодушно поздоровался с девушками, а Кончиту приветствовал:

— Добрый вечер, сеньора.

— Ваша милость, я совсем не сеньора.

Отставной лейтенант широко улыбнулся:

— Не так много в Хетафе гостей, чтобы мы различали сословия. Вы к кому-нибудь из родни или проездом?

— Дальняя родня здесь у мужа, мы ненадолго свернули. Я пройтись решила, а муж сейчас подойдёт.

— На ночь глядя вам лучше не продолжать путь.

— Около часу до темноты, мы успеем добраться до соседней деревни, а там заночуем.

— Смотрите, в провинции неспокойно.

— У мужа ружьё.

— Как знаете, но лучше с утра. Жаль, в Хетафе сейчас вам не найдётся попутчик.

Во время разговора пожилой дворянин держался приветливо и спокойно, что бы его ни тревожило. Он обнял дочь, ставшую в присутствии отца безмятежной, затем оба попрощались и направились к дому. Выдававший себя за мужа Кончиты Pоберто пришёл на площадь и успел только один взгляд бросить на идальго и его дочь, слегка ему поклонившихся. Разбойник, признавая принадлежность Рамиресов к благородному сословию, ответил глубоким поклоном.

***

Вечером заговорщики встретились все вчетвером в полуразвалившемся доме в деревне, где еле теплилась жизнь. До Хетафе им было около получаса ходьбы горной тропинкой. Привезённое Пабло вино избавило разбойников и их соучастников от внимания соглядатаев сеньора дель Соль.

Первым заговорил сеньор Мендес:

— Я всё, что возможно, узнал в Сегилье о сеньоре Рамиресе. Мой предшественник постарался ещё пять лет назад — не каждый, знаете, день освобождение от налогов получают через голову губернатора. Семья идальго по крови, дворяне с незапамятных времён. Кто не оставался в Хетафе, шёл на королевскую службу, в церковь, были уехавшие в колонии. Богачей в этой семье не найти, но некоторым из Рамиресов удавалось дослужиться до полковника, был из них и епископ, правда, давно.

— Ишь ты, предков считают, как знать, дворянские штучки, — хмыкнул Pоберто, не выдавая, что впечатлён.

Казначей невозмутимо продолжил:

— Ближе к нашим делам. Сеньор Алонсо Рамирес считался отважным офицером, подавал большие надежды, но по семейным причинам рано вышел в отставку. К делу о налоговых льготах приложена подробная записка не только об оспе в Хетафе, но и об идальго. Мой предшественник не счёл за труд выяснить у пожилых офицеров, служивших во время войны, помнят ли они отставного лейтенанта Рамиреса. Офицеры очень лестно отзывались о бывшем сослуживце. Срок льготы истекает меньше чем через год. Я отправлял инспектора узнать, как в Хетафе дела сейчас, и этот человек вернулся убеждённым защитником пострадавшего селения.

— И что с этим делать? — разбойник понял, что казначей настроен на встречу с идальго и хочет рассказать ему всё, что знает о доне Стефано. — Он станет нас слушать?

— Станет! — решительно заявила Кончита.

— Что думаешь, женщина? Зря, что ли, тебя притащили в Хетафе!

Камеристка вздохнула. Она вспомнила, как её отец смотрел на поруганную еле живую дочь. Взгляд изнурённого годами тяжёлой работы крестьянина полон был скорби и безнадёжности, а ведь он любил Кончиту не меньше, чем благородный идальго любит свою красавицу. Ничто не в силах перечеркнуть прошлое, но может быть, сеньор Рамирес, заботясь о дочери, избавит незнакомую ему женщину от её нынешнего кошмара, которым стал дон Стефано? Вслух Кончита сказала:

— Думаю, наш злодей вправду хочет жениться на сеньорите Рамирес, но идальго не отдаст дочь разбойнику.

— Ох уж эти дворянские штучки… — проворчал Роберто, но спорить не стал.

— Я позову его на встречу сюда от своего имени, — продолжал сеньор Мендес.

— Хм… он вас знает в лицо?

— Нет, но у меня с собой его собственноручное прошение, которое якобы затерялось в Сегилье. Неспроста затерялось, герцог считает — льготы мелким владельцем не надо предоставлять, особенно обычным крестьянам, а следует конфисковывать землю и передавать объединённые участки представителям знати. После эпидемии было несколько таких случаев.

— Вот чернильная душа!

— Я хочу сказать, что сеньор Рамирес человек образованный и производит на людей впечатление.

Хотя стемнело уже, заговорщики не стали тянуть, и Пабло отправился в Хетафе вместе с посланием сеньора Мендеса. Часа через полтора нетерпеливо поджидавшая в старом доме троица увидела в свете звёзд фигуру приближавшегося подельника, а за ним уверенной походкой шёл человек, на которого заговорщики возлагали свои надежды. Идальго взял с собой пса и ружьё. Войдя в дом, пожилой дворянин кивнул вскочившим навстречу ему заговорщикам и спросил, не выдавая никаких чувств:

— Вы хотели со мной поговорить, господа. Сеньор Мендес? — догадаться, кто из присутствующих казначей, было несложно.

— Да, — с поклоном ответил чиновник, предложил сесть и начал разговор первым. — Сеньор Рамирес, вы знаете, что дон Стефано Аседо дель Соль вскоре займёт пост королевского ревизора?

— Он мне рассказывал.

— Дон Стефано интересуется вашей дочерью.

— Просил её руки, но был взбудоражен небольшим происшествием в Хетафе, поэтому я не дал согласие на ухаживание, а посоветовал ему немного подумать. Он гораздо знатнее и богаче, чем моя дочь.

Идальго говорил совершенно спокойно, как об обыденном, а заговорщики переглянулись. Понять, одобряет сеньор Рамирес этог брак или нет, по его ответу они не смогли.

— Сеньорита Инес расположена к кабальеро? — вступила в разговор камеристка.

Разумеется, узнав давешнюю гостью Хетафе, пожилой дворянин не счёл нужным упоминать о её визите в селение, а на вопрос ответил бесстрастно:

— Я не стану обсуждать чувства дочери.

Роберто разговоры издалека надоели, и он сказал грубо, но недвусмысленно:

— Вы отдадите её за разбойника с большой дороги?

Переведя взгляд на глядевшего исподлобья мужчину, идальго посмотрел так же прямо и произнёс:

— Рассказывайте, зачем позвали меня, как есть и без обиняков.

— А вот расскажу. Семь лет его знаю. Я и сам разбойник, случайно встретились, и он у нас главарём стал. Ловко выкручивал, а теперь покончить с разбоем решил, должность, значит, занять. Кто ему лишний, он всегда умел на тот свет отправлять, я вот и думаю — мне он при себе место оставит, или я ему буду лишним.

Кивнув, не выказывая ни доверия к рассказу, ни сомнений в словах Роберто, идальго спросил:

— Вы, сеньор Мендес?

— В Сегилье воруют, как не в себя, самые высокопоставленные лица. Губернатор дону Стефано обещал должность, когда финансовыми делами города занялся инквизитор. Я давно научился складывать два и два: его светлость рассчитывает на противодействие королевского ревизора расследованию воровства. Cеньор дель Соль не из тех, кто станет действовать бескорыстно или за одно только жалование. Полезных ему людей герцог старается не выдавать, но для дона Стефано я не его человек, да и своих он…

— Боитесь, что вас объявят главным казнокрадом Сегильи? — сразу уловил суть отставной лейтенант.

— Да.

— Вы, сеньора?

Кончите казалось, что она хорошо себя держит в руках, но когда внимательные глаза идальго обратились к ней, она не выдержала:

— Он негодяй! Угрожал моему сыну, заставил шпионить за знатью и спать с ним! — женщина всхлипнула.

Может быть, ей показалось, что на бесстрастном лице дворянина мелькнуло сочувствие, но камеристка быстро успокоилась, а идальго обратился к последнему — к Пабло.

— Вы похожи на моряка. Знали капитана Аседо во времена каперства?

Ответ был кратким:

— Пиратства…

Бывший матрос заговорил, путаясь в словах и учащённо дыша. Идальго старался не выдавать ни намёка на чувства, но подробности гибели несчастных служанок заставили его лицо потемнеть. Руки напряглись, зубы сжались, и заговорщики поняли — дворянин верит каждому слову. Но рассказ Пабло об играющих детях сеньор Рамирес быстро прервал:

— Вы сможете подробно описать сеньору де Молино?

— Капитаншу-то? Совсем не помню её… А вот служанку…

— Нападение на «Эспаньолу» с ваших слов дону Стефано не вменить. Нужно ждать возвращения капитана Морено…

Затем идальго окинул взглядом притихших за столом людей и сказал:

— Я должен спасти дочь от этого человека, даже брак с ним — бесчестье. Что вы хотите от меня? Постойте… я ведь хорошо знаком с доном Бернардо Альмейдой, вы поэтому решили мне всё рассказать?..

Ответом были кивки, а идальго посмотрел на Роберто:

— Вам грозит виселица, если попадётесь властям.

— Я всё расскажу. Как, что и где грабили, где добычу хранили, как скупщикам краденого передавали. При обысках найдут… как это… вещественные доказательства. А вы коменданту скажите, чтобы забыл обо мне. Не хочу помирать я,тем паче на виселице. Выгорит дело — уеду и больше никогда обо мне не услышите, а ваша дочка будет другого мужа искать.

Впервые за вечер пожилой дворянин усмехнулся.

— Дон Стефано принял меры, чтобы я не мог увезти дочь из Хетафе. Как я понимаю, для вас это не препятствие. Я напишу дону Бернардо, а вы нам устроите встречу.

— Только вы не того этого… — мрачно прибавил Роберто. — Чтоб один комендант был!

— Этого обещать не могу, но обещаю — он вас не тронет.

— То есть я, значит, должен по-вашему, — Роберто заволновался, — прийти как есть, а комендант со своими стражниками? А с чего он меня не арестует? Что ему помешает?

— Моё слово, — идальго говорил так же спокойно, но все почувствовали — перед ними сейчас дворянин, выше жизни ценящий честь.

Подручный разбойничьего главаря всё ещё сопротивлялся:

— Знаю я! Кто распинается, что ему нужно верить, тому ни на грош веры!

Лицо идальго преобразилось. Он посмотрел на разбойника, улыбаясь немного грустно:

— Дельно сказано. Мне жаль, что я ничего, кроме своего слова, не могу вам предложить.

Заговорщики переглянулись. Казначей боялся, но не отступал, Кончита была полна решимости, а бывший матрос смотрел на пожилого сеньора с затаённой надеждой, как на священника. Последним сдался Роберто.

— Будь по-вашему.

46. Ловушка

Временно исполняя обязанности начальника городской стражи, дон Бернардо Альмейда был погружён в дела о разбое. Он не знал, когда освободится от ответственности, обычно не возлагаемой на коменданта крепости.

Незадолго до того часа, когда примерный семьянин поднимался ужинать к супруге и дочери, в его кабинете неожиданно появился городской казначей. Почтительно поклонившись коменданту, сеньор Мендес положил на стол несколько бумаг и негромко, но так, чтобы его мог слышать и секретарь, и стражник у двери, если вздумает приложить ухо к щели между дверным полотном и косяком, произнёс:

— Дон Бернардо, по поручению сеньора следователя я составил выдержки из нескольких смет и счёл своим долгом лично вручить их вам.

Недоумевая, комендант опустил глаза к документу, лежавшему сверху, и развернул его. Увиденное его ошеломило, и только сейчас пожилой офицер обратил внимание, что посетитель будто невзначай встал так, чтобы заслонить хозяина кабинета от собственного секретаря. Лицо казначея было учтиво непроницаемо. Боясь, что голос выдаст его, комендант буркнул, делая вид, что перебирает бумаги:

— Благодарю. Ступайте, сеньор. Жду вас завтра в это же время.

Надеясь, что его волнение останется не замечено, дон Бернардо ещё полчаса делал вид, что работает, затем направился к выходу, бросив секретарю:

— Сегодня можете быть свободны.

Несколько минут, которые требовались, чтобы подняться из кабинета в свою служебную квартиру, показались коменданту длиной в полжизни. Встретившей его в столовой супруге дон Бернардо сказал:

— Дорогая, подожди недолго, прошу тебя. Мне нужно письмо прочитать.

Это было на него не похоже, но донья Клариса, увидев волнение мужа, не задавала вопросов. Комендант, опустившись в кресло, вновь прочитал два слова, написанные знакомым почерком:

«Здравствуй, Медведь!»

Потом заслезившиеся глаза коменданта, минуя строчки, переключились на подпись: «Находчивый». Захлестнули воспоминания.

***

Много лет назад молодые офицеры ждали решающего сражения. Всем было тревожно, нападение или приказ нападать могли раздаться в любую минуту, и никто на рассвете не знал, увидит ли вечер этого дня. Ожидание затягивалось. Начались разговоры, попытки шутить, но даже опытные вояки кто переминался с ноги на ногу, кто смотрел в небо, кто вновь осматривал уже проверенное оружие.

Стоявший рядом с лейтенантом Альмейдой прапорщик Рамирес затеял игру: друг другу рассказывать о значении своего имени.

— Ваше я знаю, Бернардо — медведь.

Стоявшие рядом офицеры и даже солдаты прислушались, а кто-то сказал:

— Алонсо — смельчак!

— Пустое, мы здесь все смельчаки, — добродушно ответил Рамирес.

— Мудрый! — вспомнил кто-то ещё.

— Лет через двадцать.

— Находчивый! — напряжение явно спадало.

— Ну пусть будет, — прапорщик улыбнулся, потом прислушался и стал серьёзным: — Сейчас начнётся. Пора.

Вечером, когда сражение было выиграно, дон Бернардо увидел друга перепачканным в пороховой гари, а глаза Алонсо смеялись:

— Ну что, Медведь, заломали мы неприятеля!

Вскоре после сражения прапорщик Рамирес был произведён в лейтенанты и переведён сначала в Сегилью, затем в полк дона Эстебана де Суэда.

***

Больше офицеры никогда не называли друг друга шутливыми прозвищами. В письмах, при все их теплоте, они обращались друг к другу официально. Почему Рамирес вспомнил старую шутку, что случилось, какое теперь ждёт их сражение? Собравшись с мыслями, пожилой офицер прочитал:

«Мне есть что сказать о том, что случилось в Тагоне, Аинсе, Альберке и во многих других местах нашей провинции. От этого зависит и жизнь ясноглазки. Встречу утроит тот, кто передал письмо, если правильно ответит тебе о стене».

Похоже, идальго считал возможным, что письмо попадёт в чужие руки, и позаботился, чтобы посторонний счёл его тарабарщиной. Какое отношение казначей имеет к разбойным нападениям на названные в письме деревни и городки, комендант не мог даже близко представить. Задумавшись и не выпуская из рук письмо, полковник сидел в своём кресле возле окна, пока встревоженная супруга не обратилась к нему:

— Что с тобой, дон Бернардо? Ты в последнее время в делах с утра до ночи, а сегодня случилось что-то особенное?

— Да. Мне написал Алонсо Рамирес. У него что-то случилось, обязательно нужно встретиться.

— Неужели? — огорчилась донья Клариса. — Хотела бы я надеяться, что его беды в прошлом.

Почтенная дама была в том возрасте, когда приятность лица больше зависит от характера, чем от правильности черт, и хотя она никогда не считалась красавицей, выглядела сейчас лучше многих сверстниц, в юности вызывавших общее восхищение.

— Не то что беда, но за дочь ему придётся немало тревожиться. Выросла в мать, а приданого нет.

Сеньора вздохнула. Чуть не поддавшись порыву, она хотела предложить Инес погостить в их семье, но вовремя спохватилась. Лусия за последний год разочаровалась в нескольких поклонниках, и пока она не выйдет замуж или хотя бы не будет помолвлена, поселить в доме красавицу сеньориту было бы неразумно. Донья Клариса вспомнила, как расплакалась от счастья, осознав: главным чувством, которое её муж испытывал, глядя на прекрасную сеньору Тересу, стала радость за друга. Немного устыдившись, что она не готова помочь дочери друзей её семьи, сеньора приободрилась, подумав: — Лусия твёрдо обещала выбрать супруга этой зимой. А когда она переедет к мужу, можно будет принять у себя сеньориту Рамирес хотя бы на несколько месяцев.

Поняв, что мужу сейчас кусок в горло не лезет, донья Клариса отпустила слуг, собственноручно налила в бокал вина и поставила на небольшой столик у кресла, а рядом — немного закуски. Дон Бернардо улыбнулся жене и попросил позвать дочь, чтобы всё-таки поужинать вместе.

***

Спустя несколько дней комендант выехал из Сегильи в сторону одной из деревень, где недавно было совершено нападение и сумели схватить нескольких разбойников. С собой он взял стражников, которых знал достаточно давно, чтобы им доверять, и пару солдат из своего гарнизона. О том, что по дороге он обогнёт Тагону и подъедет к Хетафе со стороны столицы, в Сегилье не знал никто, кроме сеньора Мендеса и Роберто.

Встреча состоялась в заброшенном охотничьем домике в горах. Старые друзья обнялись и не стали затягивать разговор.

— Как успехи в расследовании разбоя? — спросил идальго.

— Не могу отделаться от впечатления, что наловили много мальков, а крупная рыба уходит.

Комендант нахмурился и высказал затаённое:

— Я не раз и не два беседовал с доном Себастьяном де Суэда. Он уверен, что хотя есть и небольшие банды, и одиночки, большинство нападений спланированы кем-то хорошо осведомлённым и образованным.

— Вот как? Почему?

— Он расчертил графики, обозначил на карте, некоторых осведомителей и скупщиков допросил лично, причём обошёлся без пыток.

— Да уж, слава святой инквизиции позволяет следователям не мараться, — усмехнувшись, вставил отставной лейтенант.

— Следователь уверен, что нападающие знают даты поездок откупщиков и как они вооружены, получают сведения об утвари загородных поместий, немало действуют в городе. Главное — им крайне выгодны изменения порядка уплаты налогов, которые губернатор ввёл несколько месяцев назад.

— Или им повезло, или во главе стоит лицо, близкое к губернатору.

— Рамирес, скажите прямо, что знаете вы.

— На меня вышел подручный главаря сегильских разбойников. Он готов его выдать в обмен на позволение уйти без преследования.

— Но… почему? Им известно о нашей дружбе?

— Да, но не только. Я заинтересован в том, чтобы главарь был пойман и получил по заслугам, — серьёзно ответил идальго, затем подчеркнул: — Лично заинтересован.

Почтенный комендант недоумевал.

— Месть? За кого?

— Нет. Я должен защитить дочь. Не буду ходить вокруг да около, главарь — дон Стефано Аседо дель Соль.

— Не может быть! — дон Бернардо вскочил.

— Я и сам не поверил бы, если бы раньше у меня не состоялся разговор с алькальдом Тагоны. Сеньор Энрикес подозревает этого кабальеро в нападениях на его город и в организации аферы со льном. Уверяю вас, дон Бернардо, алькальд — человек осторожный и очень умён. Не говоря уж о казначее Сегильи.

Комендант снова сел и угрюмо ответил:

— Дон Себастьян считает, что человек, сколотивший крупную банду и сумевший подмять под себя разбойничьи операции в нашей провинции, может быть дворянином. Очень уж дерзко и продуманно действуют нынешние грабители. Причём дворянином не из последних.

— Подручный, его звать Роберто, настаивал на мерах предосторожностях при передаче письма. Он знает — у дона Стефано есть соглядатаи среди стражи, даже вашего секретаря подозревает.

— Я догадался.

— Поговорите с Роберто? Этому человеку я дал слово, что если он расскажет вам, как изловить главаря и набрать на него довольно улик, то вы не возьмёте его под арест.

Дон Бернардо кивнул, и его друг позвал Роберто и Пабло.

…Слушая главного подручного дона Стефано, в коменданте почувствовал гнев и яростное презрение не только к главному разбойнику, но и к человеку, предавшему своего господина. Понимая — и у Роберто руки в крови, дон Бернардо жалел, что ради своего друга не может отдать приказ об аресте негодяя, без сомнений заслужившего виселицу. Роберто набычился, заметив состояние почтенного офицера, и только когда идальго тронул плечо старого товарища, оба мужчины смогли взять себя в руки.

Новым потрясением для коменданта стал рассказ Пабло. Бывший матрос не просил помилования и казался смирившимся с тем, что его жизнь подходит к концу. Этого разбойника вымотали ночные кошмары, и смерти он уже не боялся.

Нужно было продумать, как и когда взять далеко не последнего из сегильских дворян. Комендант был готов попросту арестовать подозреваемого, однако его друг покачал головой:

— Боюсь, так вы его не удержите. Главное, губернатор вряд ли подпишет ордер, раз уж прочит дона Стефано на пост королевского ревизора. Нужно попробовать взять с поличным.

Вздохнув, дон Бернардо признал правоту друга и, превозмогая отвращение, обратился к Роберто.

— Дашь знать, когда твой главарь на дело пойдёт.

— А он не пойдёт! Сворачивает разбой, у него скоро должность, не станет он рисковать. Вам банды сдавал, которые не из наших, или свои, но помельче.

— Вот чёрт… придётся так брать. Может быть, стража инквизиции сможет предъявить ему обвинение…

— Эти при чём здесь? — напрягся Роберто.

— Дону Себастьяну великий инквизитор предоставил самые широкие полномочия.

— Запустили, стало быть, к нашим карасям щуку, — подытожил Роберто, но связываться с инквизицией он не хотел. — Одно дело есть у него, где он может взяться за старое, — разбойник посмотрел на идальго. — Дочка ваша.

Пальцы отставного лейтенанта сжались в кулак.

— Моя дочь не станет наживкой!

— Ну как знаете.

Повисло молчание. Подумав, дон Бернардо стал размышлять вслух.

— Если дон Стефано решил похитить сеньориту Инес, то неужели посмеет напасть на Хетафе?

— Почему бы и нет? Нападал ведь в Тагоне на ратушу.

— Сеньориту увезти нужно! — заволновался комендант.

— Этот человек открыто разместил в пустующем доме своих людей якобы для охраны, раз уж провинция перепугалась из-за колдовства. Пока ведут себя тихо, но с дороги глаз не спускают, — идальго говорил ровным голосом, но не смотрел даже на своего друга. — Не берусь вообразить его планы. На днях с матерью ходил в горы сын соседки, худенький мальчик того же роста, что Инес. У околицы к нему подошёл один из этих охранников и внимательно посмотрел на него.

Роберто хмыкнул.

— Решил, что вы дочь оденете мальчиком и так уведёте.

— Ничего себе! — вытаращил глаза дон Бернардо.

— Точно скажу, — подытожил Роберто, — не отступится дьявол наш от сеньориты, и пальцем никому к ней притронуться не позволит. Значит, сам явится. С чем и как — не знаю, но сам.

47. Мечты

Получив отчёт от своего человека, которому поручил охрану Хетафе, дон Стефано вновь призадумался. Селение надёжно окружено, алькальд Тагоны запуган, дон Бернардо Альмейда в разъездах, да и не вправе он через всю провинцию отправлять стражу для охраны сеньориты, угроза которой более чем сомнительна. Получится обойтись без убийства?

Накануне губернатор получил известие, что покровитель дона Стефано в столице согласен на обмен рекомендациями. Его светлость сразу направил на высочайшее имя письмо, в котором напомнил о до сих пор вакантной должности королевского ревизора в Сегилье. Одобрения можно было ожидать не раньше, чем через две недели, однако покровитель в нём не сомневался.

Омрачать своё скорое возвышение дону Стефано совсем не хотелось, и он решил ещё раз попробовать завершить дело миром. В конце концов, идальго не может не понимать — его подозрения имеют не самые прочные основания, а если он опасается разрыва помолвки, то жених готов венчаться без промедления. Вспомнив, как чуть не попался в ловушку, устроенную ему в столице с целью женить на королевской любовнице, дон Стефано нашёл мысль ускорить свадьбу с Инес удачной вдвойне. Капризов со стороны невесты дон Стефано не ожидал. Сеньорита любит отца, доверяет ему, и не за какого-нибудь старикана ей предстоит выйти замуж.

Кабальеро подошёл к зеркалу и усмехнулся своему отражению. В прелестные и глупые семнадцать лет зрелые тридцать пять могут казаться старостью, но в своём Хетафе или Тагоне сеньорита едва ли видела достойных упоминания мужчин. От юного красавчика дона Хуана девушка терять голову и не подумала, значит, способна трезво оценить преимущества брака с сеньором дель Соль и, может быть, с нетерпением ждёт возвращения кабальеро.

Конечно же! Благоразумная добродетельная девица не позволяла себе увлечься мужчиной, не имевшим серьёзных намерений, сейчас — совершенно другое дело. Отец наверняка рассказал ей о предложении, даже если счёл его сделанным в порыве страсти.

Пока не пришло письмо из королевской канцелярии с приказом явиться в столицу, нужно, не откладывая, съездить в Хетафе, и если всё сложится, как должно быть, то в Сегилью дон Стефано вернётся женатым. Как раз получится выкроить медовый месяц до официального утверждения в должности королевского ревизора, а за назначением в столицу кабальеро поедет с супругой. Ознакомить молодую сеньору с основными правилами столичного этикета не займёт много времени — этому можно обучить и мартышку, не говоря уж о полной грации и достоинства благородной особе.

Приказав лакею собирать вещи и прикинув, как скоро в Тагоне сделают подходящее для дворянки подвенечное платье, дон Стефано пришёл в превосходное настроение, которое не могли испортить даже опасения от новой встречи с идальго.

Предугадать действия и слова сеньора Рамиреса мудрено, однако он человек разумный и поймёт, что согласие на брак дочери с сеньором дель Соль — лучший для него выход в сложившихся обстоятельствах.

С этими приятными мыслями дон Стефано отправился в Хетафе. Кабальеро заблаговременно предупредил герцога, что оставшееся до утверждения в должности пару недель он потратит на дела своего поместья.

Сеньор старался не тратить зря времени, но и не устраивал бешеной скачки, не желая приехать слишком уставшим. С собой он вёз подходящий случаю костюм, рассчитывая, что платье и бельё для невесты приобретёт в Тагоне. 3аказ потребует исполнить как можно скорее, даже если придётся переплатить вдвое.

Роберто, провожавший сеньора полдороги, отметил:

— Ну и дела! Стражники снуют туда-сюда, как оглашенные. Нас трое обогнали, не меньше.

— Что дон Бернардо, что инквизитор развернули бурную деятельность из-за колдовства, — хмыкнул дон Стефано, считавший свою выдумку в Талоссо очень удачной. — Возвращайся в Сегилью, потом в замок Соль. Ты теперь у меня законный охранник, можешь невесту присматривать. К семейным людям во всех делах больше доверия.

Надеясь, что идальго перестанет упрямиться, дон Стефано считал возможным, что придётся вернуться к плану убийства, и не хотел вовлекать в это дело человека, которого собирался оставить на службе.

***

Роберто проводил глазами удалявшуюся карету своего господина. Он надеялся никогда больше не увидеть сеньора дель Соль, и рассчитывал быть далеко к тому времени, когда станет известно, получилось или нет у коменданта привлечь к ответу главаря сегильских разбойников. На развилке Роберто подумал было направиться к своему логову, забрать припрятанные деньги и податься в сторону соседнего с Сегильей порта, а там и в колонии, но остановился, подумал ещё и свернул к городу.

Добравшись до герцогского особняка, бывший разбойник вызвал Кончиту и сказал:

— Убираюсь восвояси. Комендант наш чуть дырку во мне не прожёг, так смотрел, пока я не обещал ему — никакого больше разбоя. Да оно мне и не надо. В колониях присмотрю место, землю куплю, ферму устрою. Поедешь со мной? Мальчишку твоего заберём. Обвенчаемся.

— Роберто… — Кончита, растерянная, не знала сначала, что сказать ему, потом опустила глаза и шепнула: — Крови на тебе много?

— Много, — угрюмо ответил мужчина.

— Прости, не могу… Что вор был, грабитель — то бог с тобой, а что… — Женщина всхлипнула.

— Ну как знаешь, не стану упрашивать.

Роберто развернулся и широким шагом ушёл, не бросив ни одного прощального взгляда, а Кончита плакала, не в силах остановиться, пока к ней не подошла экономка и, обняв камеристку за плечи, не увела в дом.

***

Дон Стефано, будучи в превосходном настроении, продолжал свой путь в Хетафе. Однако за пару часов до развилки приятные размышления были прерваны. Навстречу ему примчался один из оставленных в охране людей и, теряя слова от волнения, доложил:

— Сеньор… В Хетафе нагрянули стражники из Тагоны.

— Что? — подобного поворота дон Стефано не ожидал.

— Стали болтать, дескать, в округе действует банда, и какой-то торговец на нас указал.

— Вы сказали, что служите мне?

— Всё как вы приказали, но они и слушать нас не хотели! Мы бы, конечно, им дали жару, если бы вы не велели вести себя тихо. А у них ордер был, как положено, их старшего я знаю в лицо! Всех взяли, кроме меня — я затаился возле конюшни.

— Вот как… —

Лицо кабальеро окаменело.

«Значит, сеньор Энрикес, вы решили бросить мне вызов? Вы пожалеете».

Благодушного настроения, поколебавшего намерения кабальеро убить человека, не желавшего стать его тестем, как не бывало. Не могло быть сомнений — алькальд поддался уговорам сеньора Рамиреса, умудрившегося связаться с ним, невзирая на охранников. Быть может, среди них затесался предатель? Или переметнулся кто-либо, нанятый из местных?

Разум, освободившись от предвкушений, вновь стал холодным. Без сомнения, идальго воспользуется случаем вывезти дочь и спрятать её. Где? У графини де Перера, у дона Фадрике? Неважно. Нужно перехватить Рамиресов по дороге и…

Почтенный дворянин не оставил выбора дону Стефано.

Сопровождавшие кабальеро разбойники были опытными и умевшими не задавать вопросы головорезами. Дон Стефано решил не появляться в Тагоне и пока не добиваться освобождения своих людей. Одного человека он отправил привести из городка оставленных в нём членов банды. Главное — узнать, по какой дороге сеньор Рамирес увезёт дочь: в сторону столицы или Сегильи. Вряд ли он поведёт девушку горными тропами, значит, возьмёт повозку. Слишком быстро передвигаться не сможет.

Поразмыслив, дон Стефано решил: скорее всего, идальго отправит Инес под защиту своего друга дона Бернардо. О каких-либо знакомых в столице сеньор Рамирес ни разу не упоминал. Значит, разумно основные силы держать ближе к дороге на Сегилью, а одного соглядатая отправить в сторону столицы. Возможно, придётся догонять беглецов. Хотя вряд ли.

Сеньор Рамирес не знает, что неугодный ему будущий зять уже близко, поэтому не станет покидать родное селение вечером, а вот завтра с утра — можно не сомневаться. Опытный разбойник выбрал подходящее место для засады и разделил свой отряд. Напасть первым главарь поручил Пабло и трём разбойником. Распоряжения отдал, как обычно, бесстрастным голосом, не напоминая, что за нарушение единственным наказанием будет смерть, но зная — члены банды не забудут об этом.

— Возьмите только ножи. Идальго убейте сразу, потом остальных мужчин, а сеньориту пальцем не трогать. Если с ними будет ещё женщина — можете приложить для острастки, но чтоб осталась жива. Я появлюсь сразу следом за вами, и вы должны убраться как можно скорее, иначе кого-нибудь пристрелю.

Кабальеро был очень обеспокоен, что если после гибели отца Инес останется в окружении мужчин, её доброе имя может пострадать. Конечно, обстоятельства чрезвычайные, но он не хотел ни малейших слухов вокруг будущей сеньоры дель Соль. Удачно получится, если Рамиресы возьмут с собой служанку. Если нет — приказать живущей у них старухе дать нужные показания.

— Идальго вооружён, — как само собой разумеющееся, отметил Пабло.

— На вашей стороне будет внезапность.

48. Ошибка

Примчавшийся утром соглядатай сообщил, что сеньор Рамирес с дочерью, служанкой и двумя односельчанами выехал по дороге на Сегилью. Женщины едут в повозке и везут с собой вещи.

«Отлично. Вас уже ждут, благородный идальго», — с удовлетворением подумал сеньор. По расчётам, его человек не меньше чем на час опередил выехавших из Хетафе людей. Жаль, в засаде не было возможности сделать, а потом сжечь заметки, но поднаторевший в планах ум разбойника не бездействовал.

Дон Стефано обдумал, куда отвезти девушку после того, как её отец будет убит. До похорон Инес придётся остаться в Хетафе под присмотром старика-священника, но затем она должна перейти под опеку уважаемого человека и друга семьи — дона Бернардо Альмейды. Продолжать жить в родном селении опасно и тяжело, а раз охрану возьмёт на себя пока не обручённый с сеньоритой кабальеро — то неприлично. Лучше всего было бы заявить, что помолвка заключена до гибели сеньора Рамиреса, но Инес откажется лгать.

Разумеется, первым делом дон Стефано отправит к коменданту гонца с прискорбным известием. Друг покойного не успеет к похоронам, но наверняка — к девяти дням, и приедет с супругой. Можно не сомневаться, что дон Бернардо будет удручён, а то и чувствовать себя виноватым. Если он не догадается сам, что сеньориту нужно забрать из селения, то дон Стефано ему подскажет, а донье Кларисе упомянет об этом как о само собой разумеющемся. Почтенная чета не откажет.

Ошеломлённая и подавленная потерей отца, Инес подчинится заботе с детства знакомых друзей семьи, а затем дон Бернардо и донья Клариса будут очень не прочь, чтобы подопечная скорее покинула их дом, разумеется, самым достойным образом — выйдя замуж. Им совершенно ни к чему, чтобы молодые сеньоры, объявленные или возможные поклонники сеньориты Лусии, нанося визит коменданту, раскрывали рты, увидев его юную гостью. Ещё меньше им нужно знакомство Инес со своим сыном.

Девушка в глубоком трауре не станет принимать участие в развлечениях, однако в Эспании придерживались правила: «Мёртвых в землю, живых — за стол», не назначенные свадьбы было прилично играть уже через три месяца после смерти родителей жениха или невесты, назначенные откладывали на месяц. Почтенные сеньоры степенно поясняли: достойный брак был волей усопших, которую следует чтить, молодые повесы шутили — не следует ставить в неловкое положение невесту, если она вела себя легкомысленно. Дону Стефано эти обычаи на руку — следует обручиться с сеньоритой Рамирес прежде, чем её кто-нибудь разглядит.

Сеньор дель Соль примет самое деятельное участие в преследовании разбойников. Не желая тратить впустую время ожидания, хотя и не имея возможности сделать пометки, кабальеро мысленно расчертил способы, какими он может продемонстрировать дону Бернардо своё сожаление о гибели отцовского сослуживца и отца сеньориты, которую кабальеро мечтает назвать женой, и главное — готовность мстить за идальго. В уме сеньор перебрал, кого из банды можно сдать, не опасаясь, что коменданту станет известно лишнее. Затем он стал размышлять каким образом убедить простодушного, но неглупого и старательного офицера — подозрения против дона Стефано, если они возникли у идальго, были напрасны.

Одна мысль показалась крайне интересной, хотя и рискованной.

«Алькальд Тагоны! Отличная ведь фигура, чтобы свалить на него аферу со льном, заодно и нападения во время ярмарки! Идальго относился к нему по-доброму, поэтому подозревал кого угодно, только не этого простолюдина. Вы совершили большую ошибку, сеньор Энрикес, осмелившись пойти против меня!».

Планы требовали обдумывания, уточнения и подготовки, но предварительно кабальеро назначил своего нового врага главным козлом отпущения за собственные грехи.

Якобы разоблачив пособника и руководителя разбойничьих операций, дон Стефано добьётся доверия коменданта, а через него — и сеньориты Инес, которая будет считать кабальеро своим спасителем.

Последнее. Появление подопечной у такого значительного человека, как комендант крепости Сегильи, не пройдёт незамеченным. О сеньорите Рамирес заговорят в свете и наверняка узнают об интересе к ней расчётливого сеньора дель Соль. Как бы ни пошли слухи, что девица — наследница кого-нибудь из дальней родни.

«Если к красоте, доброму имени и умению себя держать сеньориты Рамирес добавятся слухи о приданом, жители улицы, на которую выходят окна служебной квартиры дона Бернардо, оглохнут от серенад!» — от подобной мысли дон Стефано пришёл бы в ярость, но сейчас ему было некогда отвлекаться ещё и на планы избавиться от очередных соперников.

— Эй, ты, посмотри, не видно ли ещё повозку?

— Нет пока! — крикнул юный разбойник, почти мальчишка, которого главарь поставил смотреть за дорогой. — Ещё четверть часа, не меньше, в Хетафе лошадей берегут! — юноша был из местных, никто другой не забрался бы на дерево на скале.

«Бедное Хетафе, — подумал дон Стефано. — Ему определённо нужен хозяин. Кстати, идея налоговых льгот, конечно же, хороша, но при выкупе и объединении земель знатным сеньором можно и субсидии из казны получить. Герцог с удовольствием похлопочет, решив, что таким образом вознаградит меня за помощь в укрывательстве казнокрадства».

— Едут! — раздался крик смотрящего.

Разбойники насторожились, сосредоточились. Пабло и с ним ещё трое приготовили свои ножи. Дон Стефано отвёл остальных, одетых поприличнее, чуть дальше. Он собирался затем заявить, что заметил подозрительную шайку и, не будучи уверен в их намерениях, на всякий случай скрытно задержался неподалёку, поэтому и появился сразу после нападения, хотя, к глубокому сожалению, не успел предотвратить гибель почтенного сеньора Рамиреса.

Первый отряд рванул вперёд, остальные напряглись, как сжатая пружина, но тут произошло замешательство — на разбойников напали вооружённые стражники. Казалось, они появляются отовсюду, хотя засада была устроена в окружённом скалами ущелье. Первой мыслью дона Стефано было: «Как смотрящий стражников не заметил?», но затем его внимание переключилось на подъехавшую повозку, рядом с которой со странной блуждающей улыбкой шёл Пабло. Увидев своего главаря, бывший матрос внятно сказал ему:

— Может быть, она ко мне не придёт уже этой ночью… Служанка с «Эспаньолы», если вы помните.

— Ты с ума сошёл! — рявкнул ему сеньор, затем громко вопросил: — Что здесь происходит?

Дон Стефано успел разглядеть, что сидящая рядом с сеньором Рамиресом фигурка в женской одежде — переодетый мальчик. Думая устроить засаду, разбойник попал в неё сам и, конечно, был предан. Лишь на миг разъярённый взгляд кабальеро встретился с полным решимости взглядом пожилого идальго, и тут из-за скалы появился дон Бернардо Альмейда:

— Дон Стефано Аседо дель Соль, я арестую вас по обвинению в нападении на жителей Хетафе с целью похищения драгоценных предметов утвари из храма архангела Мигеля, которые дон Хосе де Вега сопровождал в сокровищницу епископа Сегильи, где в наше неспокойное время они будут в лучшей сохранности.

— Что? Какая утварь? Причём здесь дон Хосе? — никогда не трогавший храмы разбойник искренне удивился.

Чудище не заставило себя ждать, появившись из-за скалы верхом.

— Ну не на сеньора же Рамиреса вы напали? С него нечего взять, дорогой родственник, — насмешливо подмигнул единственным видящим глазом местный землевладелец. Идальго ко мне присоединился в дороге, а так он здесь ни при чём.

Кабальеро скрипнул зубами. Ловушка устроена была отменно, хотя, разумеется, дон Стефано не собирался сдаваться:

— Обвинение вздорно! Я всего лишь решил присмотреть за подозрительными личностями! Если они вздумают сваливать на меня свои проделки — тем хуже для них!

— Разберёмся, — буркнул в ответ дон Бернардо, приказал отвести разбойника в сторону, обыскать и снять с него шпагу.

***

Тем временем подъехал ещё один человек — почтенный алькальд Тагоны. На сеньора Энрикеса было больно смотреть — круги вокруг глаз и непричёсанные усы свидетельствовали о бессонной ночи. Убитым голосом сеньор обрисовал своё положение:

— Ну что, арестовали? Если вырвется из рук ваших стражников, уважаемый дон Бернардо, мне жизни не будет.

— Вы — отважнейший человек, сеньор Энрикес! — ответил идальго. — Мало людей достойны дворянского звания так, как вы.

Алькальд лишь махнул рукой. Он не чувствовал себя храбрецом и надеялся хотя бы выкарабкаться из сложившегося положения без потерь, какое уж там дворянство. Как он позволил дону Бернардо и сеньору Рамиресу уговорить себя ввязаться в опасную затею с арестом виднейшего дворянина Сегильи, сеньор Энрикес сегодня сам не понимал. Он с тоской пробормотал:

— Губернатору, если он захочет отменить арест своего кандидата на пост королевского ревизора, достаточно освободить вас, дон Бернардо, от обязанностей начальника городской стражи. Одна надежда на инквизицию.

— Я уверен, — решительно заявил комендант. — Дон Себастьян захочет и сможет противостоять герцогу.

Идальго тем временем поблагодарил переодетого девушкой паренька:

— Спасибо, Марко. Признаюсь, у меня сердце было не на месте, когда тебя пришлось взять с собой, зато теперь ты — сегильский стражник, а твою мать и брата я в обиду не дам.

— Такой отважный мужчина, как ты, очень нужен моему гарнизону! — с улыбкой подтвердил комендант.

Слезшему с дерева на скале смотрящему разбойничьей шайки сеньор Рамирес велел отправляться домой и утешить свою мать, чьё сердце исстрадалось от страха за связавшегося с дурной компанией сына. Наконец, идальго обратился к дону Хосе:

— Благодарю вас за помощь! Давно пора прекратить нашу вражду.

— Идите к чёрту, Рамирес! — фыркнул в ответ изуродованный сосед. — Дочку не отдадите, а другого мне ничего не надо от вас, — с этими словами незадачливый ухажёр покойной супруги идальго тронул поводья и направил коня в сторону Хетафе.

— Вы уверены, дон Бернардо, что версия с нападением ради церковной утвари окажется убедительной? — серьёзно обратился идальго к своему другу.

— Главное, это повод привлечь к расследованию инквизицию, а затем дон Себастьян поднимет другие разбойничьи дела, и повод забудется. Ни ваше имя, ни тем более имя сеньориты Инес упоминаться не будет.

— За это особенно благодарю. Очень надеюсь, что из лап инквизиции вырваться гораздо труднее, чем из рук светских властей, и даже герцог не сможет вмешаться.

— Папа! — раздался звонкий девичий голос.

Инес выбежала из еле заметной даже опытному глазу расселины, сняла и передала сопровождающему ружьё, и повисла на шее отца. Следовавшая за ней молодая крестьянская пара смущённо топталась чуть дальше.

— Ты как очутилась здесь? — нахмурился отец.

— Я не помню с каких лет знаю тропинки, которыми можно пробраться быстрее, чем по дороге петляет повозка. Я должна была видеть, как ты победишь всех разбойников!

— Ещё и Педро с Касильдой впутала в свою проделку! Они только что поженились!

— Я их охраняла! А одной нельзя — ты меня сам учил не подавать нашим девушкам дурного примера!

Идальго хотел сказать что-то ещё, но услышал хмыканье подошедшего друга, а обернувшись — увидел весёлые глаза и довольную улыбку дона Бернардо. Не выдержав, улыбнулся и сам.

— Проказница моя, что с тобой делать?

— Папа, мы же договорились, что я поеду в Сегилью навестить бабушку и погощу у неё несколько месяцев. Вещи с собой, я их вчера собрала не для виду. Поедем прямо сейчас!

Дон Бернардо хотел было предложить сеньорите погостить у них с доньей Кларисой, но сеньор Рамирес покачал головой. Комендант вздохнул и не стал настаивать. Его сын должен скоро приехать навестить родителей, и, при всём уважении к другу и его дочери, пожилой офицер сомневался, что встреча сделает детей счастливыми.

Бедность Инес в его глазах препятствием не была, но сумеет ли добрый и прямодушный, как отец, молодой человек, если женится на очень красивой девушке, оградить её от навязчивых поклонников, не оскорбляя супругу ревностью? Как удавалось лейтенанту Рамиресу отшучиваться, не теряя ни достоинства, ни благодушного настроения, дон Бернардо не понимал. Глядя на юную сеньориту, пожилой офицер думал: «Как похожа на мать! Только сеньора Тереса была тихим ангелом, а её дочь — живой огонёк!»

Сеньор Рамирес с дочерью тем временем сели в повозку. Напоследок идальго попросил сообщить своей тёще, сеньоре Фелисии Ортис, если дона Стефано освободят от ареста, и тогда уже взять Инес под защиту. Тронув поводья, пожилой дворянин улыбнулся:

— Пора вылетать из гнезда, моя птичка.

— Папа… — Инес вздохнула, но думать о разлуке ей не хотелось. — У бабушки погощу, заработаю в Сегилье тебе на лекарства и вернусь.

— У меня пока есть, а там, будем надеяться, и Хетафе воспрянет, — он посерьёзнел. — Лишь бы дон Стефано не выпутался.

— Папа, — девушка вдруг смутилась. — Ты представляешь…

— Что, моя радость?

— Мне стыдно признаться, — она засмеялась. — Я не помню его фамилию!

— Ты о ком?

— О доне Стефано! Он назвал её в первый вечер, когда к нам пришёл, потом его долго не было, а потом его называли по имени. Я забыла и не вспоминала!

— Даже когда он тебе свою фамилию предложил, бог его знает всерьёз или нет?

— Совсем не подумала!

— Чудо ты моё ясноглазое! — идальго не хотелось говорить о человеке, несколько месяцев угрожавшем погубить последнюю радость его непростой жизни.

Отец и дочь пересмеивались, обсуждали поездку, Инес болтала ногами и пела весёлую песенку. Они не заметили стоявшего в стороне от дороги дона Стефано, угрюмо проводившего их взглядом:

«Никуда ты не денешься от меня, моя птичка! И вы, благородный идальго, и ваше милое Хетафе«.

Арест казался кабальеро недоразумением и недолгой досадной заминкой в его планах. Дон Стефано не знал ещё, как сильно он ошибался.

Оглавление

1. Светская жизнь дворянина

2. Банда

3. Пробы и ошибки

4. Камеристка

5. Выбор невесты

6. Поездка в провинцию

7. Отставной лейтенант

8. Праздные фантазии и размышления о делах

9. Сельский храм

10. Расширение дела

11. Ярмарка

12. Графиня

13. Беседа старых друзей

14. Как избавиться от соперников

15. Молодое вино

16. Чудище

17. Первый шаг

18. Ошеломительный успех

19. Высокопоставленное лицо

20. Новые хлопоты

21. Лакомые кусочки

22. Видит око, да зуб неймёт

23. Свидание у стены

24. Обычное деревенское преступление

25. Тайное сокровище

26. Тени прошлого

27. Подозрения

28. Предложения о замужестве дочери

29. Хумесильо

30. Оскорблённая женщина

31. Ссоры

32. Живи и дай жить другим

33. Обладание совершенством

34. Убийство

35. Драгоценный подарок

36. Простолюдинка

37. Колдовство

38. В прекрасной Сегилье

39. Человечье стадо

40. Лишняя фигура

41. Решение во славу семьи

42. Заговорщики

43. Бывший матрос

44. Планы

45. Встречи

46. Ловушка

47. Мечты

48. Ошибка