Карл Смелый. Жанна д’Арк [Александр Дюма-отец] (fb2) читать онлайн

[Настройки текста] [Cбросить фильтры]

Annotation

Карл Смелый

ПРОЛОГ. БИТВА ПРИ ПУАТЬЕ

I. ДОБРЫЙ ГЕРЦОГ

II. ФЛАНДРСКИЙ ЛЕВ

III. КАКОВ ОТЕЦ, ТАКОВ И СЫН

IV. ЕЩЕ ОДИН ПОДАЮЩИЙ НАДЕЖДЫ НАСЛЕДНИК

V. КОРОЛЬ УМЕР, ДА ЗДРАВСТВУЕТ КОРОЛЬ!

VI. ЛИС НАЧИНАЕТ ПОЕДАТЬ КУР

VII. ДВОЕ КУЗЕНОВ

VIII. СРАЖЕНИЕ ПРИ МОНЛЕРИ

IX. МОЛЕНИЯ БОГОМАТЕРИ КЛЕРИЙСКОЙ

X. ЛЬЕЖСКИЕ КУМОВЬЯ

XI. УНИЧТОЖЕНИЕ ДИНАНА

XII. ВСЕБЛАГАЯ БОГОМАТЕРЬ ВНИМАЕТ МОЛЕНИЮ КОРОЛЯ ЛЮДОВИКА XI

XIII. ВВОЗНАЯ ПОШЛИНА

XIV. ФАКЕЛ И МЕЧ

XV. ПЕРОННСКАЯ ЗАПАДНЯ

XVI. ИСКУПИТЕЛЬНАЯ ЖЕРТВА

XVII. ПРЕКРАСНЫЙ ДОГОВОР В РУКАХ У ГЕРЦОГА БУРГУНДСКОГО

XVIII. СЛУГА, ДОСТОЙНЫЙ СВОЕГО ХОЗЯИНА

XIX. АНГЛИЙСКИЙ ГЕРОЛЬД

XX. ДОГОВОР В ПИКИНЬИ

XXI. УРИЙСКИЙ БЫК И УНТЕРВАЛЬДЕНСКАЯ КОРОВА

XXII. БИТВА ПРИ МУРТЕНЕ

XXIII. ПОСЛЕДНЕЕ БЕЗРАССУДСТВО

ЭПИЛОГ. ХИТРЫЙ ЛИС НЕ ИЗМЕНЯЕТ СЕБЕ ДО САМОЙ СМЕРТИ

Жанна д’Арк

ПРЕДИСЛОВИЕ

I. КРЕСТЬЯНСКАЯ СЕМЬЯ

II. ГОЛОСА

III. КАПИТАН ДЕ БОДРИКУР

IV. БЛАГОРОДНЫЙ ДОФИН

V. ОБОЗ

VI. ОСАДА ОРЛЕАНА

VII. ЖАРЖО И ПАТЕ

VIII. КОРОНАЦИЯ

IX. МЕЧ ИЗ ЦЕРКВИ СВЯТОЙ ЕКАТЕРИНЫ ФЬЕРБУАСКОЙ

X. КОМПЬЕНЬ

XI. СУД

XII. ЖЕРТВА

КОММЕНТАРИИ

notes

Карл Смелый

ПРОЛОГ. БИТВА ПРИ ПУАТЬЕ

Прежде чем вести разговор о герцогах Бургундских, скажем несколько слов о самом герцогстве; посмотрим, как оно вернулось под власть французской короны, как оно перешло в руки Филиппа Смелого и что представлял собой Филипп Смелый.

Вскоре после того как прекратился знаменитый черный мор, опустошивший в середине XIV века Европу, старый Филипп Валуа, овдовевший и не связанный узами брака, вознамерился женить своего сына Иоанна на Бланке Наваррской, приходившейся ему кузиной, но, увидев юную принцессу, он нашел, что для сына она слишком красива, и женился на ней сам.

Ему тогда было пятьдесят восемь лет, а ей — восемнадцать.

Ну а дофин Иоанн, вместо того чтобы жениться на своей кузине, взял в жены вдову Филиппа Бургундского, убитого во время осады Эгильона.

У вдовы был четырехлетний сын.

Этот сын, который звался Филиппом Руврским, поскольку он родился в Руврском замке, и за которым это имя сохранилось и после его смерти, несомненно потому, что он там же и умер, получил от матери, Жанны Булонской, графства Булонь и Овернь, а от бабки, Жанны Французской, графства Бургундия и Артуа.

Таким образом герцогство, принадлежавшее ребенку, было почти так же велико, как и Французское королевство.

Уясним себе, что представляло собой в то время Французское королевство.

Основой его был королевский домен: он состоял из земель Лана, Реймса и Компьеня; Гуго Капет прибавил к нему Французское герцогство, включавшее графство Парижское и Орлеане. Этот домен в том виде, в каком он был к концу XI века, соответствовал территории пяти наших нынешних департаментов: Сены, Сены-и-Уазы, Сены-и-Марны, Уазы и Луаре.

Вексен, благодаря возврату его французской короне, был присоединен к нему в 1082 году; Артуа, благодаря брачному союзу, — в 1180 году; графство Овернь, путем насильственного отчуждения, — в 1198 году; графство Эврё, путем захвата, — в 1200 году; Нормандия, Турень, Анжу и Мен, путем насильственного отчуждения, — в 1204 году; Пуату и Берри, путем завоевания, — в 1205 году; Вермандуа и Валуа, путем завоевания, — в 1215 году; Нимское виконтство, благодаря уступке, — в 1259 году;

Шартрское графство, благодаря покупке, — в 1286 году; Лионне, путем завоевания, — в 1307 году; наконец, Дофине, благодаря добровольной уступке, — в 1349 году.

И заметьте, что одна из перечисленных нами провинций — причем главная, Нормандия, — оказалась вне власти наших королей, ибо большая ее часть была в результате битвы при Креси отвоевана Эдуардом III.

Остальные же — графство Овернь, Турень, Анжу, Мен, Берри, Валуа и графство Шартрское — короли нередко отдавали в удел своим сыновьям, братьям или племянникам, и таким образом эти владения на время отделялись от короны, причем отделение это было настоящим, ибо, располагая в своем уделе людьми и деньгами, удельный принц порой вел войну против короля!

Да простят нам это отступление: оно необходимо для тех наших читателей, которые не слишком знакомы с историей.

Так что дофин Иоанн сделался отчимом ребенка, который, как мы сказали, мог почти что соперничать в могуществе с королем; распорядившись в свою пользу правами жены, дофин стал регентом владений своего пасынка.

Что же касается старого Филиппа Валуа, то со времени вступления в брак он стал с каждым днем чахнуть и в 1350 году умер в замке Ножан-ле-Ротру.

Дофин Иоанн стал королем Франции.

История внесла его в списки наших королей под прозванием Иоанна Доброго.

Не следует придавать слишком большое значение именам, данным историей: история ведь не всегда говорила на том языке, на каком мы говорим в XIX веке.

Людовик XIII был прозван Людовиком Справедливым потому, что он родился под знаком Весов!

Так что в XIV веке «Иоанн Добрый» вовсе не означало «Иоанн Добродетельный» или «Иоанн Мягкосердечный». Нет: «Иоанн Добрый» означало всего-навсего «Иоанн Доверчивый», «Иоанн Безрассудный», «Иоанн Расточительный», «Иоанн Глупый».

И в этом смысле прозвище «Иоанн Добрый», данное королю, вполне ему подходило.

Однако его можно было бы назвать еще и Иоанном Рыцарственным, ибо Иоанн в самом деле был истинным королем дворян.

Его вступление на королевский престол было ознаменовано двумя указами, благодаря которым он снискал горячую любовь знати:

один предоставлял дворянам неограниченную отсрочку долгов;

другим учреждался орден Звезды.

Орден Звезды должен был стать чем-то вроде Дома инвалидов для рыцарства.

Посреди равнины Сен-Дени уже начали возводить роскошный дом, который должен был принимать бедных рыцарей, принадлежавших к ордену и покалеченных на войне или на турнире. Строительство его началось, как мы сказали, но так и не было завершено.

Рыцари ордена Звезды давали обет никогда, если только они не были убиты или взяты в плен, не отступать более чем на четыре шага.

И они в самом деле были взяты в плен или убиты в битве при Пуатье ...

Именно к рассказу о битве при Пуатье мы и хотим приступить.

Принц Уэльский, более известный как Черный Принц из-за цвета своих доспехов, разорял провинции Юга Франции, где он владел Гиенью.

В состав Гиени входили лены Гасконь, Арманьяк, Фезансак, Перигор, Пуату, графство Ангулемское и Ла-Марш.

Эта великолепная часть королевства перешла в руки англичан после развода Людовика VII с Алиенорой Гиен- ской, а точнее, после заключения брака Алиеноры Гиенской с Генрихом Плантагенетом.

Нужно ли говорить, что Плантагенеты, английские короли французского происхождения, были обязаны своим родовым именем веточке дрока, которую Жоффруа V, их родоначальник, обычно носил на своей шляпе в дни мира и на своем шлеме в дни войны?

Родившийся на берегах Луары, в прекрасном краю, где дрок покрывает холмы Анжу, словно вышитый золотом ковер, Жоффруа увез за море цветок своей родины и обвил им свою корону.

Черный Принц прошел по Лангедоку, сжигая и грабя все на своем пути. Из этого первого похода он привез в Бордо пять тысяч телег, груженных добычей; затем, как только безопасность добычи была обеспечена, он вновь отправился в поход и двинулся через Руэрг, Овернь и Лимузен, а затем вторгся в Берри и опустошил берега Луары.

Король Иоанн собрал войско, такое же великолепное, как то, что за десять лет до этого было под Креси у Филиппа Валуа; такое же великолепное, как то, что через пятьдесят девять лет после этого будет под Азенкуром у коннетабля д'Альбре, — и двинулся навстречу Черному Принцу.

С ним были четыре его сына: Карл, дофин Франции; Людовик, герцог Анжуйский; Жан, герцог Беррийский; Филипп, герцог Туренский.

Карл — это тот, кто впоследствии будет назван Карлом Мудрым; Людовик — тот, кто умрет в Бари, пытаясь отвоевать Неаполитанское королевство; Жан — тот, кто сыграет столь недостойную роль в смутах времен царствования Карла VI; наконец, Филипп — тот, кто станет родоначальником нового Бургундского дома.

Помимо четырех его сыновей, в окружении короля Иоанна было двадцать шесть герцогов и графов, сто сорок сеньоров-баннеретов, шедших с собственными распущенными знаменами, и два кардинала-легата.

Мы уже говорили, что он двинулся навстречу принцу Уэльскому.

Однако в ту эпоху стратегическая наука находилась еще в младенческом состоянии, и, хотя англичане и французы наводнили местность конными разведчиками, Черный Принц не знал, где находится король Иоанн, а король Иоанн не знал, где находится Черный Принц.

Иоанн полагал, что англичане находятся впереди него, и, гонясь за ними, уклонялся от них.

Черный Принц полагал, что французы находятся позади него, и, поджидая их, позволял им удаляться.

Впрочем, для англичан было достаточно привычно ввязываться в авантюры на землях врага.

Так поступил Эдуард III в 1346 году, так предстояло поступить Генриху V в 1415 году.

В такую эпоху, как наша, когда военная наука достигла вершины своего развития, англичан могло бы спасти лишь чудо.

Но безрассудство короля Иоанна сделало свое дело ...

У французского короля было пятьдесят тысяч воинов, явившихся по его призыву и составлявших всеобщее феодальное ополчение.

Английский принц имел всего лишь две тысячи латников, четыре тысячи лучников и две тысячи бригандов; в общей сложности — восемь тысяч человек.

«Бригандами» называли ландскнехтов, кондотьеров и бродяг, которых вербовали на юге Франции; они выполняли те задачи, какие в наших современных армиях возлагаются на летучие отряды.

Наконец, поступившие к королю Иоанну надежные донесения дали ему знать, где находились англичане и какие силы они могли выставить против него.

Силы эти мы только что перечислили; стало быть, нам они уже известны.

Местом, где они расположились, был холм Мопертюи близ Пуатье.

Этот холм представлял собой крутой взгорок, поросший кустами терновника, засаженный виноградом, обнесенный изгородями. Английские лучники усеяли его вершину, куда можно было попасть лишь по тропе шириной в дюжину футов, зажатой между двумя высокими откосами.

Принц Уэльский и его люди оказались там в положении ватаги школяров, пойманных на воровстве в огороде и оказавшихся в полной власти хозяина, во владения которого они проникли.

Королю Иоанну нужно было лишь окружить холм силами своих пятидесяти тысяч воинов: через два-три дня англичане, умирая от голода, сами спустились бы вниз и признали бы себя побежденными.

Черный Принц настолько хорошо это понимал, что, когда к нему явились два легата, исполненные желания предотвратить кровопролитие, он предложил отдать все, что было им захвачено, как крепости, так и людей, и в течение семи лет не воевать против Франции.

В ответ на это предложение Иоанн Добрый рассмеялся: поймав грабителей, их не отпускают, пока не учинят им жестокую порку.

Самое меньшее, на что мог согласиться король, — это сдача в плен принца Уэльского и ста его рыцарей.

Черный Принц ответил, что если битва состоится, то ничего хуже, чем стать пленником, с ним произойти не может, а потому он намерен вступить в сражение.

Один из легатов, г-н де Талейран, заметил принцу, что он ведь может быть и убит, на что тот ответил:

— Я полагаю, что принцу достойнее быть убитым, чем стать пленником!

Итак, ему ничего не оставалось, как дать бой.

Одна сторона приготовилась к нападению, другая — к обороне.

Король Франции приказал отслужить мессу у него в шатре, причастился сам и велел причаститься четверым своим сыновьям; затем он собрал главных командиров своего войска, чтобы спросить у них совета. Все считали, что надо сражаться.

Прозвучали трубы.

Войско разделили на три корпуса, или, как говорили в те времена, на три рати, каждая по шестнадцать тысяч человек.

Численность каждой рати ровно вдвое превышала общее число англичан.

Все сеньоры развернули на ветру свои знамена, так же поступил и король, а храбрый рыцарь по имени Жоффруа де Шарни приготовился нести орифламму.

Герцог Орлеанский командовал первой ратью; в ней одной насчитывалось тридцать шесть отрядов под командованием сеньоров-баннеретов и семьдесят два отряда под командованием простых рыцарей.

Дофин, звавшийся тогда герцогом Нормандским, — заметим мимоходом, что он был первым, кто носил титул дофина, — итак, дофин и двое его братьев, Людовик и Жан, командовали второй ратью.

Наконец, третьей ратью предводил — воспользуемся именно этим словом, которое было в ходу в XIV веке, — сам король, держа при себе самого юного из своих сыновей, четырнадцатилетнего Филиппа, герцога Туренского.

Когда настала минута двинуться на врага, король призвал к себе четырех рыцарей. Фруассар сохранил для нас их имена.

Это были мессир Эсташ де Рибомон, мессир Жан де Ланда, мессир Гишар де Боже и мессир Гишар д'Англь.

— Скачите до того места, откуда будет видно войско англичан, — сказал им король, — а по возвращении расскажете мне, как они построились, и тогда я буду знать, как нам следует их атаковать — пешими или конными.

— Охотно, государь! — ответили четверо рыцарей.

И, направившись в разведку, они ехали до тех пор, пока им не открылся вид на все английское войско.

Ожидая их возвращения, король, верхом на белой как снег рослой лошади, проехал перед фронтом своих боевых порядков, радуясь видеть столько храбрых воинов, и громким голосом обратился к ним:

— Ну что ж, находясь в Париже, Орлеане, Шартре или Руане, вы грозили англичанам единоборством: «Пусть только мы окажемся лицом к лицу с ними, с копьем в руках и со знаменем над головой!» И вот вы здесь, а вон там англичане! Настал час выказать им ваш гнев и отомстить за причиненные вам беды; ибо сегодня, будьте покойны, мы непременно и безотлагательно сразимся с ними!

И те, к кому обращался король, отвечали ему рукоплесканиями и говорили:

— Да поможет нам Господь, и все будет хорошо!

Между тем вернулись разведчики; они пробились сквозь толпу, окружавшую короля, и приблизились к нему.

Король сделал несколько шагов навстречу им.

— Ну, сеньоры, — спросил он, — какие у вас известия?

— Превосходные, государь! — ответили они. — И даст Бог, у нас будет славная битва с нашими врагами.

— Однако, — спросил король, — каким образом они разместились и как нам следует с ними сразиться?

И тогда мессир Эсташ де Рибомон поклонился королю и ответил от имени всех четверых:

— Государь, мы изучили позиции наших врагов; у них, должно быть, две тысячи латников, четыре тысячи лучников и полторы тысячи бригандов.

— Что ж, мы знаем их численность, — произнес король, — но как они расположились?

— Государь, — отвечал рыцарь, который был одним из самых лучших и знающих воинов своего времени, — у них превосходное местоположение. Их наберется не более одного полка, но полк этот великолепно укрепился! К ним ведет единственная дорога, проходящая между живыми изгородями и кустарниками, за которыми сидят в засаде лучники; эта дорога, ограниченная с обеих сторон живыми изгородями, имеет только один въезд, равно как и один выезд, через которые, прижавшись друг к другу, смогут проехать бок о бок лишь четыре латника. На вершине холма, среди виноградников и зарослей терновника, где невозможно передвигаться верхом, находятся их латники, все пешие, а за ними — лучники; так что у тех, кто пойдет в атаку, английские лучники будут с обоих флангов и спереди. А вам известно, государь, что эти лучники не из тех воинов, каких легко победить!

— Хорошо, мессир Эсташ! — произнес король. — Ну и как, по вашему мнению, нам следует атаковать?

— Государь, только в пешем строю, за исключением трехсот рыцарей, выбранных среди самых отважных, самых сильных и самых ловких, сидящих верхом на хороших скакунах и предназначенных для того, чтобы взломать строй лучников и опрокинуть их; затем тотчас же двинутся наши полки, которые будут атаковать в рукопашном бою и, следует надеяться, станут сражаться с великой отвагой и великим желанием. Что касается меня, государь, то это единственный совет, какой я могу вам дать. Пусть тот, у кого есть лучший совет, выскажет его.

— Это излишне, — возразил король, — ибо ваш совет мне весьма нравится, мессир Эсташ, и будет сделано так, как вы наметили.

Тотчас же король приказал двум маршалам проехать от полка к полку и отобрать триста самых сильных, самых ловких и сидящих верхом на самых лучших конях рыцарей, чтобы в точности выполнить план атаки, намеченный мессиром Эсташем де Рибомоном.

Когда отбор был сделан, король отдал приказ спешиться всем, кроме трехсот рыцарей, которым предстояло опрокинуть лучников и разрушить их строй.

Помимо этого, он распорядился укоротить копья до длины в пять футов, чтобы с ними было легче обращаться, и снять шпоры.

Тем временем англичане укреплялись не только за счет складок местности и окружающей природы, но еще и копая траншеи, защищавшие лучников, а молодой принц — ему не исполнилось еще и двадцати шести лет — со своей стороны как мог воодушевлял своих воинов.

— Славные сеньоры, — обратился он к ним, — хотя нас и мало в сравнении с нашими врагами, не стоит из-за этого падать духом: победа дается не числом, а благоволением Господа, который ее ниспосылает. Если победа останется за нами, мы станем самыми чтимыми людьми на свете; если же мы погибнем — ибо я не допускаю, что мы будем побеждены, — то у меня ведь есть государь мой отец и двое зятьев, а у вас — ваши добрые друзья, и они отомстят за нас. Постарайтесь же сражаться как можно лучше, и, если это будет угодно Богу и святому Георгию, я покажу вам сегодня добрый пример, и вы увидите меня истинным рыцарем!

Как только он произнес эти слова, дворянин по имени Джеймс Одли, весьма помогавший ему в размещении войска, приблизился к нему и сказал:

— Ваше высочество, простите меня, но я дал обет.

— Какой же, рыцарь? — спросил Черный Принц.

— Если мне суждено когда-нибудь оказаться в битве под командованием короля Англии или одного из его сыновей, я первым пойду в атаку и буду лучшим бойцом на их стороне, в противном же случае погибну в бою. И потому я умоляю вас, дорогой сир, в награду за услуги, оказанные мною прежде королю, вашему достославному отцу, а в последнее время и вам, отпустить меня, чтобы я исполнил этот обет по своему разумению и по возможности наилучшим образом.

Принц улыбнулся и ответил:

— Мессир Джеймс, будьте же лучшим из нас всех: я отпускаю вас от себя.

И он протянул рыцарю руку.

Тот поцеловал руку принцу и, сопровождаемый четырьмя оруженосцами, которые должны были охранять его живого или мертвого, встал во главе английской тяжелой конницы, непосредственно за лучниками.

Битва началась так, как по совету мессира Эсташа де Рибомона распорядился вести ее король Франции. Триста рыцарей, отобранных маршалами, углубились в проход между живыми изгородями; но стоило им начать взбираться на холм, как лучники, засевшие в засаду за изгородями, где их не могли достать ни копья, ни мечи латников, принялись изрешечивать людей и лошадей своими длинными стрелами; жестоко израненные лошади либо падали под своими наездниками, либо вставали на дыбы и опрокидывали их на землю. Рыцари не могли более двигаться вперед, ибо трупы людей и лошадей преграждали им дорогу, но они не могли двигаться и назад. Некоторые из них, имевшие лучших лошадей, сделали усилие и преодолели препятствие; к несчастью, после этого они оказались не перед боевым порядком Черного Принца, а перед новой цепью лучников, стрелявших им в лицо, после того как другие лучники обстреляли их с флангов.

И вот тогда, дабы исполнить свой обет, Джеймс Одли прошел через строй лучников и со своими четырьмя оруженосцами ударил с фронта монсеньора Арно д'Одрема, одного из двух маршалов Франции, командовавших этим штурмом (другим был мессир Жан де Клермон).

Первым же ударом меча Джеймс Одли сразил Арно д'Одрема; но бретонский дворянин не остановился для того, чтобы взять его в плен: оставив эту заботу другим, он удовлетворился тем, что продолжал наносить удары, ранить и убивать.

Лишь пятьдесят или шестьдесят из трехсот рыцарей, углубившихся в проход между изгородями, появились снова у его края, в беспорядке ринулись на латников, следовавших позади них в пешем строю, и внесли беспорядок в их ряды своими обезумевшими от боли лошадьми.

То была рать герцога Нормандского, поскольку она шла первой, и именно на нее были опрокинуты оба маршала и их закованные в броню рыцари.

Одновременно в эту беспорядочную толпу врезался английский конный отряд, на всем скаку спустившийся с холма и ударивший ту же самую рать с фланга.

Латники герцога Нормандского не смогли выдержать этого двойного натиска с фронта и фланга, растерялись и обратились в бегство — но не те, что находились впереди, ибо для них это было невозможно, настолько они были зажаты со всех сторон, а те, что находились позади.

Находясь на вершине холма, Черный Принц увидел это смятение и крикнул всем тем, кто стоял рядом с ним и спешился, чтобы перевести дух:

— По коням, сеньоры! По коням!

По этому приказу все они вскочили на коней, крича: «Святой Георгий и Гиень!», и крик их был таким мощным, что его услышали воины из рати герцога Нормандского и пришли от этого в еще большее смятение.

В эту минуту английский рыцарь мессир Джон Чандос приблизился к принцу и произнес:

— Сир! Сир! Идите вперед, и победа будет за нами! Бог за Англию, так поможем Богу! Бросимся туда, где будет самая жестокая схватка, ибо там будет и король Франции; я его знаю: он не обратится в бегство и не выпустит из рук свой меч, если только не будет взят в плен или убит. Вы сказали, что сегодня будете истинным рыцарем, и вот настал миг сдержать свое слово.

— Так по седлам, Джон! — отвечал принц. — И вы увидите, что с этой минуты я буду идти только вперед и, обещаю вам, не сделаю ни шагу назад.

Затем он обратился к своему знаменосцу:

— Во имя Господа и святого Георгия знамена вперед!

Рыцарь, державший в руках стяг, повиновался и двинулся вперед, а за ним последовала вся рать принца, тогда как впереди него самого шли грозные лучники: они двигались медленно, шаг за шагом, однако, как и принц, никогда не отступали и прямо на ходу осыпали французов тучами стрел, летевших, словно густой град.

Вероятно, великий и добрый пример, поданный командирами, заставил бы нашу первую рать держаться дольше и тверже, но, как уже было сказано, ею командовал герцог Нормандский, который позднее будет зваться Карлом Мудрым. Так вот, будущий Карл Мудрый рассудил, что благоразумнее будет бежать, и, не дожидаясь нового удара, которым угрожал ему принц Уэльский, он вместе с двумя своими братьями — теми, что позднее станут герцогами Анжуйским и Беррийским, — выбрался из места схватки и, не разбирая дороги, бросился в сторону Пуатье.

Видя, что сын короля и его братья обратились в бегство, первая рать нарушила строй, и это было тем более простительно, что трое славных рыцарей, мессир Жан де Ланда, мессир Тибо де Водене и сеньор де Сен-Венан, воспитатели юных принцев, последовали за ними, забрав с собой восемьсот или девятьсот копейщиков.

Правда, когда герцог Нормандский счел себя в безопасности, он отправил обратно мессиров Жана де Ланда и Тибо де Водене, оставив подле себя и своих братьев лишь около двадцати копейщиков и сеньора де Сен- Венана, «который, — замечает Фруассар, — рассудил, что для него оберегать жизнь наследника короны столь же почетно, как и вернуться на поле боя^[1]».

Король Иоанн, видевший, как рассеивается, словно дым, первое войско, находившееся под командованием его сына, и ценивший то, как рыцари умели пользоваться лошадьми, чтобы легче было бежать, — так вот, повторяем, король Иоанн, видя, как до второй рати, находившейся под его командованием, начали мало-помалу долетать стрелы лучников, рассудил, что враг близко, и, не желая отступать сам и не желая, чтобы отступали его приближенные, приказал всем:

— Спешиться! Спешиться!

И он первым подал пример, сойдя со своей рослой белой лошади и отцепив от седла боевой топор — грозное оружие в руках короля-дровосека.

Младший сын короля, Филипп, герцог Туренский, поступил так же и занял место рядом с отцом. Мальчик был вооружен лишь небольшим мечом, но топор короля Иоанна вполне мог защитить и отца, и сына.

Все всадники спешились и выстроились, но не вокруг короля, ибо король не желал, чтобы кто-либо оказался между ним и противником, а по обе стороны от него.

Меры предосторожности, предпринятые королем Иоанном, были небесполезными, хотя и таили в себе опасность. Вся масса растерянных людей, составлявших прежде первую рать и обратившихся в бегство, направилась в сторону Пуатье; однако Пуатье, даже не разобравшись, свои это или враги, начал с того, что закрыл перед ними ворота.

«И вот, — говорит Фруассар, — на дороге и у ворот скопилось такое ужасающее множество раненых и удрученных людей, что это невозможно представить, и французы сдавались в плен, как только они видели хоть одного англичанина».^[2]

Однако король Иоанн и его воины стояли, словно крепостная стена, и, словно в крепостной стене, англичане упорно пытались пробить брешь в их рядах. Там сражались все храбрые рыцари, какие были на обеих сторонах.

В особенности же творил чудеса король Иоанн. У него на глазах один за другим падали его стяги и державшие их рыцари; затем завязалась рукопашная схватка, и он создал вокруг себя вал из тел тех, кто был сражен его страшным топором.

А возле него стоял мальчик, настоящий львенок, сын льва! Пока отец сражался, он наблюдал за ним, предостерегая его криком о каждой новой атаке:

— Отец, опасность справа!.. Отец, опасность слева!

И отец, поощряя сына держаться начеку, кричал ему в ответ:

— Смелее, Филипп! Смелее, мой мальчик!

В итоге за храбрым молодым человеком закрепилось прозвище, и с этого времени его стали звать Филиппом Смелым.

Позднее мы увидим, как он стал родоначальником династии герцогов Бургундских, начавшейся с него и через Иоанна Бесстрашного приведшей к Карлу Смелому, которым мы намереваемся вскоре заняться.

А пока что все войско англичан стеснилось на той позиции, где находился король Франции, ибо, как Джон Чандос и сказал Черному Принцу, ясно было, что король не отступит и будет стоять до последней крайности.

Король-воин получил небольшую передышку: два рыцаря, которые на протяжении одного льё сопровождали убегавшего дофина и его братьев, вернулись, пылая яростью, на поле боя, которое им пришлось покинуть: как мы уже говорили, это были мессиры Жан де Ланда и Тибо де Водене. Вместе с ними вернулись семьсот дворян.

По дороге им встретился полк герцога Орлеанского, еще не побывавший в бою, и они подтолкнули его к полю сражения.

Вместе с прибывшим подкреплением и тем, что осталось от отряда короля Иоанна, французов было еще втрое больше, чем их противников; однако нам уже приходилось три или четыре раза видеть, что может сделать паника, став на пути даже самых храбрых солдат ... А войско было охвачено паникой.

Самые храбрые из дворян пали мертвыми вокруг короля.

Это были герцог Бурбонский, герцог Афинский, маршал де Клермон, мессир Робер Дураццо, мессир Гишар де Боже, виконт де Рошшуар, Эсташ де Рибомон, Жан де Лилль, Жиллиан Нарбоннский, сир де Шатовиллен, сир де Монреан, сир д'Аржантан, сир де Лосерр, сир Одри де Шарни, сир Жоффруа де Шарни, которого нашли завернувшимся в королевское знамя, ставшее ему саваном; ну а общее число рыцарей, оставшихся лежать на поле боя, превысило две тысячи восемьсот!

Но король все еще держался.

Он передохнул минуту, выпил глоток воды, поданной ему в шлеме, и вновь стал наносить удары, словно мастеровой, возобновивший свой прерванный труд.

Но из окружавших его воинов уже столько было убито, а столько других обратилось в бегство, что на каждого французского дворянина приходилось по пять английских латников.

И более всего они теснились вокруг короля, которого легко было узнать по короне, венчавшей его шлем; однако, оберегаемый юным Филиппом, он по-прежнему наносил удары, ничего не слушая, хотя противники кричали ему:

— Сдавайтесь, сир! Сдавайтесь, иначе вы умрете!

Во главе тех, кто кричал так, находился французский рыцарь, который сумел пробиться вперед и оказался лицом к лицу с королем.

Звали этого рыцаря Дени де Морбек.

Стоя перед Иоанном, он не нападал на него, а лишь уклонялся от ударов, которые наносил ему король, и ограничивался тем, что на чистом французском языке произносил:

— Сдавайтесь, сир! Сдавайтесь!

Король понял, что его одолели; у него не было больше никакой надежды, и, услышав, что к нему обращается француз, он отступил на шаг, опустил свой затупившийся и окровавленный топор, в знак того, что готов вести переговоры, и спросил:

— Кто вы?

— Я французский рыцарь, — ответил Дени де Морбек.

— Как же тогда случилось, что вы служите в английской армии?

— Я совершил убийство, и во имя собственного спасения мне пришлось перебраться в Англию, где я поступил на службу к королю Эдуарду.

— А где мой кузен принц Уэльский? — спросил король. — Если я встречусь с ним, то сдамся ему.

— Сдавайтесь мне, сир, и я провожу вас к принцу Уэльскому.

— Ну что ж, — произнес король, — ладно, я сдаюсь вам. Уж лучше сдаться французу, чем англичанину.

И, выпустив из рук топор, король отдал рыцарю свою латную рукавицу.

Мальчик же, не желая отдавать свой меч, отбросил его далеко в сторону.

Битва окончилась: король был взят в плен; однако, даже став пленником, он еще не избежал опасности.

В то самое время, когда он сдался в плен, примерно в пятистах шагах от него посреди поля битвы остановился Черный Принц, ставший победителем, и, думая в первую очередь о друзьях, а не о врагах, спросил у графа Уорика и мессира Реджинальда Кобхема:

— Уважаемые сеньоры, не знаете ли вы, что произошло с моим верным слугой Джеймсом Одли, который, как вы помните, дал клятву завоевать славу в сегодняшней битве?

— О да, сир, — ответили оба дворянина, — мы получили известие о нем и знаем, что он сдержал свою клятву; однако он тяжело ранен: оруженосцы вынесли его с поля боя, и теперь он находится в нескольких шагах отсюда.

— О! — воскликнул принц. — Я глубоко опечален тем, что вы мне сейчас сказали! Мне хотелось бы увидеть его, чтобы лично удостовериться, в каком состоянии он пребывает. Отыщите его и, если он способен выдержать передвижение, доставьте его ко мне; если же он слишком слаб, дайте мне знать, где он лежит, и я сам поеду к нему.

Оба дворянина отправились к раненому и передали ему пожелание принца.

— Великая благодарность сыну моего короля, — промолвил сэр Джеймс, — проявившему беспокойство о таком бедном дворянине, как я, и не дай Бог, чтобы он утруждал себя из-за меня.

Произнеся это, он подозвал своих оруженосцев.

— Отнесите меня к принцу, — приказал он, — надежда оказаться в его присутствии придает мне силы.

Оруженосцы взялись за носилки, на которых лежал раненый, и поднесли их к ногам лошади Черного Принца.

Узнав сэра Джеймса, принц спешился и склонился над ним.

— Мессир Джеймс, — сказал он, — позвольте мне поблагодарить вас и воздать вам честь, ибо, как вы и поклялись, вы заслужили славу в сегодняшней битве, и я заявляю, что по моему мнению вы самый благочестивый и самый отважный из всех нас!

— Монсеньор, — отвечал рыцарь, — я охотно отдал бы остаток своей жизни ради того, чтобы все было так, как вы сказали.

— Все так и есть на самом деле, — возразил ему Черный Принц, — и с сегодняшнего дня я назначаю вас своим рыцарем с годовым содержанием в пятьсот марок, которые будут выплачиваться вам из доходов с моих наследственных владений в Англии.

— Сир, — отвечал рыцарь, — да ниспошлет мне Господь милость быть достойным тех благ, какими вы меня одарили!

Затем, видя, что сэр Джеймс настолько слаб, что едва не лишился чувств, пока произносил эти несколько слов, принц подал знак оруженосцам отнести раненого в свою собственную палатку, дабы он получил надлежащий уход.

Однако в тот же самый миг принц заметил огромную шумную толпу воинов, шедших по направлению к нему, и, поскольку на ум ему пришло, что их возгласы и жесты предвещают какую-то важную новость, он сосредоточил все свое внимание на этом новом эпизоде.

И потому он повернулся к графу Уорику и мессиру Реджинальду Кобхему, которые только что выступали в роли его посланцев к сэру Джеймсу.

— Господа, — произнес он, — срочно поезжайте и разузнайте, из-за чего поднялся весь этот шум ... Не взяли ли, случаем, в плен короля Франции?

Причиной шума и в самом деле стало пленение короля Франции.

Однако толпа англичан и гасконцев вырвала короля Франции из рук сеньора Дени де Морбека, которому он сдался, и каждый тянул его в свою сторону, восклицая:

— Это я взял его в плен! Это мне он принадлежит как пленник!

Так что славный король Франции куда больше, чем в ходе сражения, подвергался опасности оказаться разорванным на части, и, защищаясь изо всех сил, говорил каждому:

— Сеньоры, прошу вас отвести меня с подобающей вежливостью к моему кузену принцу Уэльскому и не спорить по поводу того, чей я пленник, ибо, слава Богу, я достаточно богат, чтобы обогатить вас всех за счет моего выкупа!

Однако те, к кому обращался король, были настолько возбуждены, что не прислушивались к его словам, продолжая ссориться и оспаривать друг у друга право на пленника.

Тем временем к ним подъехали граф Уорик и мессир Реджинальд Кобхем.

Когда они поняли, о чем идет спор и какой опасности подвергается король, они обнажили мечи и воскликнули:

— Именем принца Уэльского приказываем вам отступить назад!

Воины повиновались.

Затем оба барона спешились, до земли поклонились пленнику и, после того как один из них встал рядом с королем, а другой — рядом с юным герцогом Филиппом, сказали:

— Сир, начиная с этой минуты мы отвечаем перед нашим господином за вас и вашего сына и, с Божьей помощью, передадим вас в его руки целыми и невредимыми.

— Так идемте, — ответил Иоанн.

Несколько минут спустя плененный король уже стоял перед принцем-победителем.

Черный Принц был достоин своей великой удачи.

С Иоанном можно было обращаться двумя способами: как с пленником или как с королем.

Черный Принц обращался с ним как с королем.

Это было одновременно более рыцарственно и более расчетливо.

С точки зрения понятий XIV века, коль скоро король был захвачен в плен, захвачена была Франция, и выкупу за короля следовало быть таким, что Франция должна была разориться, выплачивая его.

Въезжая в Лондон, принц Уэльский в знак верховной власти короля посадил его на рослого белого коня.

Сам же он, напротив, как вассал, ехал подле Иоанна на небольшой черной лошади.

По прибытии в Лондон король Иоанн был принят Эдуардом III, который устроил в его честь торжественный обед.

Когда на этом обеде виночерпий короля Англии стал обслуживать своего господина прежде, чем короля Франции, юный принц Филипп поднялся и дал виночерпию пощечину.

— Кто это научил тебя, — сказал он ему, — обслуживать вассала прежде, чем господина?

Ошеломленный столь неожиданным нападением, виночерпий повернулся к королю Англии, словно прося у него объяснений.

Но тот произнес:

— Мальчик прав: король Франции — это мой король, и как герцог Нормандский я всего лишь его вассал.

И, обращаясь к юному принцу, он добавил:

— О монсеньор, вас, по справедливости, прозвали Филиппом Смелым!

Король Иоанн в течение восьми лет оставался в Англии пленником; однако на протяжении этих восьми лет, точно так же, как Регул возвращался в Рим, король Иоанн возвращался в Париж.

Юный Филипп Руврский умер в 1361 году, и король Иоанн как муж Жанны Булонской унаследовал его владения.

Таким образом, герцогство Бургундское, уступленное в свое время королем Робертом, естественным путем, по праву наследования, снова перешло во владения французской короны.

Вернувшись в Лондон — вот еще одно сходство в поведении короля Иоанна и Регула, вернувшегося в Карфаген, — французский государь передал в руки канцлера Бургундии грамоту о дарении герцогства своему драгоценнейшему сыну, герцогу Туренскому.

Эту грамоту следовало вручить герцогу лишь после смерти короля Иоанна.

Король Иоанн умер 8 апреля 1364 года.

Юный герцог был немедленно введен в права владения, и 26 мая того же года Филипп Смелый покинул Дижон, чтобы в качестве герцога Бургундского присутствовать при короновании своего старшего брата.

Король Карл V подтвердил дарение, совершенное отцом, и прибавил к этому дару Бургундский дворец, который издавна принадлежал герцогам Бургундским и служил их резиденцией, когда они пребывали в Париже.

Этот дворец находился на холме Святой Женевьевы.

Акт о дарении герцогства и дворца датирован 2 июня 1364 года.

Таким образом, если в этом своеобразном прологе удалось рассказать то, о чем хотелось рассказать, читатель теперь знает, на какой залитой кровью земле выросло гигантское дерево Бургундского дома, всего лишь одним из побегов которого является Карл Смелый.

I. ДОБРЫЙ ГЕРЦОГ

Карл, получивший прозвище Смелый, был правнуком Филиппа Смелого, о боевом крещении которого мы только что рассказали и который стал родоначальником второго Бургундского дома.

Поясним, какой степени могущества достиг Бургундский дом к тому времени, когда родился Карл, то есть к 10 ноября 1435 года.

Мы уже рассказали, каким образом герцогство Бургундское вернулось к королю Иоанну и стало ленным владением его сына, Филиппа Смелого, в силу жалованной грамоты от 6 сентября 1363 года, подтвержденной в следующем году королем Карлом V.

Но как же после смуты, порожденной во Франции первым Бургундским домом, после договора в Бретиньи, отнявшего у королевства его прекраснейшие провинции, как же после всего этого столь мудрый король, как Карл V, не встретив никаких упреков и не выказав никакого сожаления, согласился на это новое раздробление Франции?

И тут прежде всего можно напомнить великую истину: примеры прошлого редко чему-нибудь учат будущее.

А кроме того, наши французские короли, не совсем отдавая себе отчет в том, что они совершают, упразднили феодальную систему, созданную Карлом Великим, то есть единственную существовавшую во Франции военную силу; поскольку такой силы им недоставало, в XIII и XIV веках они попытались установить искусственную феодальную систему. Пример Филиппа Анжуйского, которого Людовик XIV сделал королем Испании и который стал врагом Франции, не помешал Наполеону сделать своего брата Жозефа королем Испании, своего брата Луи — королем Голландии, своего зятя Мюрата — королем Неаполя, а своего пасынка Евгения — вице-королем Италии.

Что же пытался сделать Наполеон? Он пытался воссоздать гигантскуювоенно-феодальную систему.

Подтверждая жалованную грамоту короля Иоанна, согласно которой герцогство Бургундское переходило к герцогу Филиппу, Карл V действовал прежде всего как почтительный сын, ибо он исполнял последнюю волю отца; но кроме того, создавая феодальное владение, он следовал политическим обычаям своего времени.

Герцог Анжуйский, младший брат Карла и старший брат Филиппа, был наместником Лангедока и из Лангедока наблюдал за Провансом и Италией; из Бургундии новый герцог воздействовал на Империю и Нидерланды.

Филипп Руврский, чьи владения унаследовал новый герцог, женился на Маргарите, единственной дочери графа Фландрского; однако этот брак не был осуществлен.

Стало быть, вдова могла выйти замуж снова.

Брак с ней отлично устраивал Филиппа: Маргарита была наследницей нескольких графств — Фландрского, Артуа, Ретельского, Неверского и Франш-Конте.

Однако именно потому, что их брак соединял в себе столько преимуществ, он куда меньше устраивал Эдуарда III, добивавшегося такого союза для Черного Принца, победителя при Пуатье.

Правда, Маргарита Фландрская любила Филиппа, но в случае монархических браков любовь менее всего принимается во внимание.

Людовик Мальский колебался. Однако Карл V, опасаясь увидеть расширение владений своего соперника, короля Англии, без всяких колебаний готов был уменьшить собственные владения: он предложил отдать фламандцам Лилль и Дуэ, Французскую Фландрию, северную границу королевства.

Но этого оказалось недостаточно.

К счастью — хотя, возможно, правильнее было бы сказать к несчастью, — мать Людовика Мальского, французская принцесса, дочь Филиппа Длинного, добилась этого союза; она явилась к своему сыну, склонявшемуся в пользу Эдуарда III, и, высвободив из-под платья свою правую грудь, сказала:

— Людовик, если ты не дашь согласие на брак, желанный для твоего король и для меня, то, клянусь тебе, я отсеку вскормившую тебя грудь, а это принесет тебе великое бесчестье и навсегда опозорит твое имя!

Людовик Мальский дал согласие, и свадьба состоялась в Генте 19 июня 1369 года.

Так что герцог Бургундский оказался не только герцогом Бургундии, но и, в ожидании того времени, когда он унаследует Фландрию, Артуа, Ретель, Невер и Франш- Конте, еще и владетелем Лилля и Дуэ.

Карл V надеялся, что Франция поглотит Фландрию, что общие выгоды сблизят народы, объединенные под одной и той же властью. Карл V ошибся: между ними остались глубокие различия. Язык и нравы разделяли французов и фламандцев; и вовсе не богатая Фландрия присоединилась к бедной Бургундии, а бедная Бургундия стала придатком богатой Фландрии. Фламандские интересы склонили политику французского принца в сторону Англии.

Союз с нашими врагами, вначале торговый, затем постепенно становился политическим.

Между Францией и Фландрией был заключен политический брак, в то время как между Фландрией и Англией состоялся торговый брак.

Этот торговый брак обеспечивал богатство страны, а стало быть, и богатство принца.

В свой черед, Филипп женил в 1385 году своего сына, графа Неверского, на наследнице Эно и Голландии, пополнив таким образом Нидерланды.

Пять лет спустя, в 1390 году, он приобрел у графов Арманьяков графство Шароле, пополнив таким образом Бургундию.

Окна его были обращены к Англии, а двери — к Франции.

А вот к чему уже во втором поколении привела предусмотрительность мудрого короля Карла V.

Внук того самого Филиппа Смелого, который столь отважно сражался при Пуатье, а в Лондоне дал пощечину виночерпию Эдуарда III за то, что он обслуживал короля Англии прежде, чем короля Франции, Филипп Добрый, в конечном счете вступил в союз с Генрихом V, был свидетелем на его свадьбе с принцессой Екатериной и провозгласил английского короля королем Франции, тем самым не признав французским королем Карла VII.

Правда, он выиграл, отказав Франции, своей матери, в господствующем положении на Сомме и Маасе, в Намюре и Перонне, на путях к Парижу, да и в самом Париже, в Баре-на-Сене, Осере и Мо.

Но правда и то, что ради того, чтобы прийти к этому, ему пришлось выдать Орлеанскую деву!

Затем, 4 августа 1430 года, умирает герцог Брабантский.

Герцог Бургундский владел почти всеми землями, окружавшими Брабант: в его руках, находились Фландрия, Эно, Голландия, Намюр, Люксембург. Ему недоставало только самого Брабанта.

Брабант включал центральную провинцию, Лёвен и Брюссель. Брюссель был королевой Нидерландов, Лёвен — ее придворной дамой.

Однако Брабант вовсе не принадлежал Филиппу: он принадлежал его тетке Маргарите Бургундской, графине Эно, и его пасынкам Карлу и Иоанну Бургундским, сыновьям графа Неверского, убитого при Азенкуре.

Филипп забыл о том, что он был племянником Маргариты и опекуном мальчиков. Он присвоил себе Брабант.

Все это не помешало сыну Иоанна Бесстрашного и отцу Карла Смелого именоваться Филиппом Добрым.

Как видите, не стоит придавать слишком большое значение эпитету «Добрый».

Мы уже говорили, что в случае короля Иоанна прозвище «Добрый» означало «безрассудный», «расточительный», «глупый».

В случае герцога Филиппа прозвище «Добрый» означало «женолюбивый», «галантный», «сладострастный».

Да, по распространенным представлениям Филипп был «добрым герцогом»: он обладал нежным сердцем, особенно в отношении женщин — мы это вскоре увидим, — а кроме того, легко мог расплакаться.

Он оплакивал погибших при Азенкуре и стал союзником англичан, которые их убили.

Он оплакивал своего отца Иоанна Бесстрашного и, в отмщение за убийство, совершенное в Монтро, лишил Карла VII французского престола.

Вместе с тем он прекрасно знал, какие плоды может принести убийство и какую цену за пролитую кровь можно выторговать у убийцы.

Двадцать первого сентября 1435 года он согласился простить убийство отца и подписать мирный договор с королем Карлом VII.

Но на каком условии он согласился это сделать? На условии, что ему уступят графства Макон, Осер, Бар-на- Сене и Понтьё.

В Пикардии он уже владел Перонной; ему потребовались еще Мондидье, Руа, Сен-Кантен, Корби, Амьен, Абвиль и Дуллан.

Как видите, добрый герцог с трудом давал прощение.

Правда, он согласился с тем, что эти города, входившие в королевские владения, будут выкуплены, если у Франции когда-нибудь окажется достаточно денег, чтобы осуществить этот выкуп.

Кроме того, король Карл выразил сожаление по поводу смерти Иоанна Бесстрашного, заявил о своей полной непричастности к этой смерти и учредил в Монтро ежегодное богослужение, которое должно было происходить в годовщину убийства.

Погодите! Доброму герцогу предстоит еще больше расширить свое герцогство, которое его сын попытается превратить в королевство.

Рене, герцог Барский, был взят в плен герцогом Бургундским во время битвы при Бюльньевиле. Четыре года его содержали в одной из башен Дижонского дворца. Добрый герцог позаботился не сказать о нем ни слова в Аррасском договоре.

И это случилось не по забывчивости — добрый герцог никогда не забывал о своих пленниках; к тому же, о нем замолвил слово Карл VII.

Однако добрый герцог ответил:

— Посмотрим позднее.

Доброго герцога останавливало то, что во время своего пленения узник унаследовал герцогство Анжуйское и графство Прованское от своего умершего брата и что Джованна II, умирая, призвала его на неаполитанский трон.

Столь богатый пленник, выходя из клетки, где он провел четыре года, должен был оставить на прутьях несколько перьев из своего крыла.

Рене оставил их два: Нёшатель в Лотарингии и Клермон в Аргонне.

Вдобавок он уплатил восемьдесят тысяч золотых экю. Это был тот самый Рене, которого позднее будут вполне справедливо называть в Провансе «добрым королем Рене» и о котором Жорж Шатлен сочинил занятную хронику, начинающуюся со стихов:

Я короля Сицилии знавал: Одевшись пастушком, В наряде меховом, Он дни так коротал, И с посохом в руках, Оставив города, С женою пас стада. В вересковых лугах.^[3]

Что же касается герцога Филиппа, то мы уже говорили, что он был очень добр по отношение к женщинам, а также очень добр по отношению к своим внебрачным детям.

Однажды, за неимением лучшего занятия, мы развлекали себя, наводя справки в архивах Лилля, в счетной палате, и там нам попалось несметное множество писем и актов доброго герцога, относящихся к столовым расходам его внебрачных детей, а также к пенсиям их матерей и кормилиц.

Впрочем, галантный XV век был царством женщин. Давайте посчитаем.

Изабелла Баварская, которая погубила и продала Францию.

Валентина Миланская, которая утешала короля, страдавшего от неверности жены и предательств братьев.

Жанна д'Арк, которая спасла королевство.

Агнесса Сорель, владетельница Боте, которая вложила в руки Карла VII меч, изгнавший англичан из Франции.

Жаклина Эно, отважная графиня, супруга четверых мужей, защищавшая свои владения лучше, чем она защищала лично себя.

Предметом поклонения в то время является не дева, а женщина.

Но, возможно, степенные фламандки отличались особой строгостью?

Хорошо! Почитайте легенду о графине, которая произвела на свет триста шестьдесят пять детей.

Конечно, триста шестьдесят пять детей от одной женщины — это многовато, так что истинность упомянутой легенды можно оспорить; зато неоспоримы шестьдесят три бастарда графа Клевского; неоспорим Жан Бургундский, епископ Камбре, совершающий торжественный молебен вместе со своими тридцатью шестью бастардами и сыновьями бастардов, которые прислуживают ему у алтаря; неоспоримо, наконец, что Филипп Добрый имел трех законных жен, двадцать семь любовниц и шестнадцать побочных детей.

Ну а когда сжигали святую из Вокулёра, Орлеанскую деву, освободительницу Франции, что делал добрый герцог, предавший ее?

Он готовился к своему третьему браку и учреждал символический орден Золотого Руна.

Его третья жена, которой предстояло через пять лет прозвести на свет нашего героя Карла, была португальской инфантой, англичанкой по матери, Филиппе Ланкастерской; что же касается ее отца, то им был отважный бастард Жуан I, основавший в Португалии новую династию, подобно тому, как бастард Трастамара сделал это в Кастилии.

То были прекрасные времена для бастардов, и те из них, кому посчастливилось жить тогда, прекрасно это знали. В возрасте двенадцати лет Дюнуа не говорил, что он сын богатого и нелепого Канни, а называл себя бастардом Орлеанским!

Итак, в день своей свадьбы со смуглой португалкой добрый герцог Филипп учредил, как мы уже сказали, орден Золотого Руна и взял девиз: «Иного не желаю!»

Вряд ли можно найти девиз более двусмысленный и лживый.

Золотое руно! Не было ли это знаком почитания тех белокурых волос, которые фламандские художники, от Ван Эйка до Рубенса, изображали струящимися по плечам прекрасных фламандок? Не было ли это победой женщины Севера над женщиной Юга? Победой светлого над темным?

А девиз «Иного не желаю!»? Был ли он обязательством перед инфантой не иметь других женщин, кроме нее, или же обещанием всем этим победоносным красоткам из Гента и Брюгге оставаться верным им вопреки всему?

Это бракосочетание стало поводом для небывалых празднеств, для грандиозных торжеств, для безумных пиров. Непомерные расходы, произведенные в Брюгге, способны были разорить короля.

Кто же понес эти расходы? Коммуна, город, Брюгге.

Брюгге благодаря тому, что семнадцать стран имели там свои торговые конторы, был тогда, возможно, самым богатым городом мира.

Его улицы были устланы самыми красивыми и самыми дорогими фландрскими коврами. В течение целой недели вино текло по этим улицам рекой: из пасти льва лилось рейнское, оленя — бонское. Во время пиршества их сменял единорог, извергавший струи розовой воды и мальвазии.

Таким образом, герцог Бургундский достиг вершины своего богатства и могущества, и, если бы у него был сын, этот сын мог бы именоваться герцогом Бургундским, Лотарингским, Брабантским, Лимбургским и Гель- дернским, графом Фландрским и Артуа, пфальцграфом Эно, Голландии, Зеландии, Намюра и Зютфена, владетелем Фрисландии, Салена и Мехелена.

Этот сын, как мы уже говорили, родился 10 ноября 1435 года и, вместо титула графа Неверского, который получали при рождении его отец и дед, получил титул графа де Шароле.

Рождение мальчика стало исполнением желаний герцога и довело до предела безумия гордыню того, кого иностранцы называли «великим герцогом Запада».

Дадим представление об этом безумии.

Поскольку из-за какой-то болезни доброму герцогу пришлось обрить голову, был издан указ, обязывавший всех дворян брить голову, как это сделал их герцог.

Пятьсот дворян повиновались; но так как Филипп Добрый справедливо рассудил, что кое-кто пожелает уклониться от исполнения указа, он уполномочил мессира Петера фон Хагенбаха осмотреть мятежные головы и срезать строптивые волосы.

Впрочем, после рождения наследника герцога случилось то, что случается со всяким достоянием, которое доводит меру богатства до крайности: с того момента, когда это богатство достигает своей вершины и не может больше увеличиваться, оно некоторое время остается на прежнем уровне, а затем мало-помалу уменьшается, пока внезапно не рушится.

Лишь на седьмом или восьмом году жизни юного графа появилась возможность судить о его дарованиях.

Учился он хорошо и довольно легко, если только эти занятия касались воинских подвигов и рыцарства. В те времена немногие дворяне умели читать и писать; по всей вероятности, его дед Иоанн Бесстрашный не мог даже поставить свою подпись; г-н де Барант, обнаруживший его печать, не смог, несмотря на все свои изыскания, обнаружить его роспись.

В десять лет Карл умел читать и писать, а в особенности читал или заставлял читать ему легенды о подвигах Ланселота Озерного и Гавейна.

В двенадцать лет он взял в руки лук и вскоре стал умелым стрелком.

В пятнадцать он стал предаваться радостям охоты и чрезвычайно к ней пристрастился; особенно увлекала его охота на кабана. Когда кабан начинал защищаться от окруживших его собак, Карл требовал подать ему копье, метал его в зверя и почти всегда убивал его с первого раза.

Он любил также охотиться с ловчими птицами, но для него это было всего лишь развлечением, а не страстью, как охота на кабана, нравившаяся ему, впрочем, лишь из-за опасностей, которым он на ней подвергался.

Кроме того, он занимался чисто телесными упражнениями, и в шестнадцать лет мог победить в борьбе всех юношей своего возраста, точно так же, как в беге наперегонки был одним из самых быстрых бегунов.

Одновременно с этим возрастало его пристрастие к внешнему великолепию; впрочем, в этом отношении он прошел хорошую школу. Он стремился носить роскошные одежды и находил удовольствие в торжественных выездах в сопровождении блестящей свиты оруженосцев и пажей; ему нравилось также слушать пение, но сам он не пел, ибо голос у него был фальшивый.

Для того, чтобы воспитывать его в детстве и наставлять его в юности, были избраны барон д'Окси и сир де Розембо.

Наконец, он достиг восемнадцатилетия.

И тогда герцог, его отец, рассудил, что для молодого человека пришло время получить боевое крещение, и с этой целью приказал устроить турнир в Брюсселе.

Молодой граф де Шароле должен был стать его главным участником, сражающимся против любого противника.

Однако в дело вмешалась герцогиня: бедная мать опасалась, как бы с ее любимым сыном не случилось несчастья.

Герцог настаивал на своем.

Тогда Изабелла потребовала, чтобы молодой граф хотя бы попробовал свои силы, прежде чем выйти на ристалище.

Герцог огляделся вокруг и из всех окружавших его рыцарей выбрал Жака де Лалена как наиболее достойного преподать урок владения оружием наследнику Бургундского герцогства; все приветствовали этот выбор, говоря, что никогда еще столь великая честь не доверялась такому превосходному рыцарю.

Было решено, что урок владения оружием будет преподан молодому принцу в Брюссельском парке, в присутствии всего лишь нескольких человек.

Герцогиня попросила разрешения быть свидетелем этого учения.

Оба участника схватки, сидя верхом, появились в разных концах аллеи, которой предстояло послужить им ристалищем; каждому из них вложили в руки по копью; затем по приказу герцога противники помчались навстречу друг другу.

Граф де Шароле сломал копье о щит сира де Лалена, который, тем не менее, продолжал крепко держаться в стременах.

Что же касается сира де Лалена, то он даже не задел графа де Шароле: его копье прошло над шлемом юного принца.

Герцог прекрасно понял, что бывалый рыцарь щадит его сына; он рассвирепел и крикнул сиру де Лалену:

— Сир де Лален, друг мой, я избрал вас для того, чтобы вы нападали на моего сына, а не щадили его! Если вы хотите действовать так и дальше, то уступите место кому- нибудь другому!

В то же самое время герцогиня, напротив, взглядом поблагодарила рыцаря.

Однако Жак де Лален послушался герцога. Принесли новые копья. Рыцарь и его молодой ученик снова помчались навстречу друг другу, и оба сломали копья.

На этот раз рыцаря побранила герцогиня, заявив, что он действовал с чрезмерной силой.

Были предприняты еще два или три испытания, и граф де Шароле выдержал их великолепно.

Так что герцог и герцогиня вернулись к себе как нельзя более довольные, ибо и он, и она говорили себе, что в день турнира граф проявит себя достойным своего имени.

И в самом деле, когда настал день турнира, юный принц, которого сопровождали его кузен граф Этампский, его молодые друзья Филипп де Круа, Жан де Ла Тремуйль, Шарль де Тернан и за которым следовали его наставники барон д'Окси и сир де Розембо, вышел на ристалище, устроенное на площади перед Брюссельской ратушей, и сломал одно за другим восемнадцать копий! Он был единодушно провозглашен победителем и получил награду из рук дам.

Эта военная игра послужила прелюдией к более серьезной игре: в это время шла подготовка к походу против гентцев, и, когда вначале отец отказался предоставить ему командование войском, молодой принц поклялся святым Георгием — такова была его клятва: этот французский принц клялся именем английского святого, — так вот, повторяем, молодой граф поклялся святым Георгием, что, если его оставят в Дижоне или Брюсселе, он сбежит даже в одном камзоле и присоединится к своему сеньору, чтобы помочь ему отомстить мятежным подданным.

Теперь несколько слов о мятеже гентцев.

II. ФЛАНДРСКИЙ ЛЕВ

Причины битв между подданными и государями относятся к числу тех, какие историки всегда должны пытаться осветить как можно ярче.

Распря между гентцами и их сеньором имела давнюю историю: Филипп Добрый затаил на них злобу за то, что они покинули его во время осады Кале.

Когда взбунтовался Брюгге, герцог привел его к покорности и установил в нем свою деспотическую власть, менее всего беспокоясь о вольностях и привилегиях этого города. Им владело огромное желание довести Гент до такого же состояния, что и Брюгге, и беспрепятственно осуществлять там свою абсолютную власть.

Однако добрый герцог полагал главнейшей добродетелью политика — великой добродетелью! — умение выжидать.

И потому он выжидал, но, выжидая, делал пробные шаги.

Так, в 1440 году он по собственной воле перевел в Куртре совет Фландрии, до того заседавший в Генте.

В 1448 году ему вздумалось ввести новый налог на соль.

Ипр и Брюгге повиновались беспрекословно. Гент платить отказался.

Город самоуправлялся, хотя и весьма часто менял форму управления. Это было его право.

Во главе его находились двадцать шесть магистратов; тринадцать из них занимались, в качестве городских советников, делами города и управлением финансами; остальные тринадцать, в качестве эшевенов, были судьями и отправляли правосудие.

Жители города подразделялись на три разряда: буржуа, ремесленников и суконщиков.

Буржуа избирали трех советников и трех эшевенов; ремесленники и суконщики назначали по пять советников и по пять эшевенов.

Эта форма управления восходила к тем временам, когда Филипп Добрый подчинил себе фламандцев.

Кроме того, позднее город учредил еще один разряд магистратов: это были старшины.

Каждый из пятидесяти двух ремесленных цехов имел своего старшину. Старшина буржуа был по закону главой города и главным судьей: его называли главным старшиной; именно ему герцог передавал свои полномочия. Каждый из старшин был хранителем знамени цеха, к которому он принадлежал, и обладал правом созывать всех членов своего цеха.

Так что достаточно было старшине взять знамя и водрузить его на Пятничном рынке, как в ту же минуту вокруг этого знамени собирались все члены данного цеха.

Крайне редко подобное собрание обходилось без волнений.

Герцог, недовольный отказом гентцев платить налог на соль и искавший повод сделать с Гентом то же самое, что он сделал с Брюгге, объявил гентцам, что он отделяет обязанности главного старшины от обязанностей главного судьи и, соответственно, впредь не передает своих полномочий представителю города.

Наконец, в сентябре 1449 года добрый герцог разместил сильные гарнизоны в Термонде, Гавере и Рупель- монде, приказал перекрыть каналы, снова ввел пошлину на соль и прибавил к этому налог на зерно и на помол.

Гентцы, проявляя все то же упорство, отказались платить.

Тогда герцог лишил всякой власти городских чиновников, отстранил от должности эшевенов и судей и запретил всем жителям Фландрии подчиняться в чем-либо горожанам Гента.

Герцог давно бы уже покончил с упрямым городом, если бы ему не приходилось оглядываться на Запад. Фламандские города подлежали юрисдикции Франции и в крайних случаях нередко обращались к ней. Ведь в 1450 году Франция начала освобождаться от англичан, и Карл VII, король Буржа, мало-помалу становился королем Франции. К 1453 году англичане не владели более во Франции ничем, кроме Кале.

Разумеется, герцог Бургундский способен был сильнее воздействовать на короля Франции, чем король Франции на него, особенно в случае объявления войны. Владея Осером и Перонной, герцог, по существу говоря, держал в руках Париж; вдобавок, Париж окружали владения рыцарей ордена Золотого Руна — Немур, Монфор, Вандом. Более того: герцог Орлеанский, который был взят в плен при Азенкуре и после двадцати пяти лет, проведенных в неволе, был выкуплен Филиппом за сумму, равную в наши дни трем миллионам, герцог Орлеанский, которому он повесил на шею орден Золотого Руна и которого он женил на одной из своих родственниц, несомненно был готов предоставить ему проход по Луаре. Никто не проявляет большей нежности друг к другу, чем только что примирившиеся старые враги.

Ну, а король Франции, каким оружием против герцога Бургундского обладал он? Своей верховной юрисдикцией над французскими провинциями и своим влиянием на Гент и Льеж, эти два демократических ворота, служившие ему для того, чтобы оттаскивать герцога Бургундского назад, когда у того возникали поползновения двинуться на Францию.

Для герцога Филиппа в обладании этими свободолюбивыми городами заключались одновременно счастье и несчастье, сила и слабость. В те времена повсюду царило самовластие; короли Англии, Франции, Испании, император Германии и даже сам папа, казалось, правили мертвецами; жизнь существовала лишь там, где была свобода. Один только герцог Бургундский правил живыми, и это стало заметно, когда эти живые отказались повиноваться.

К счастью для герцога, внезапно стало известно, что англичане под водительством Тальбота только что высадились в Гиени.

Это событие добавило хлопот королю Карлу VII, так что у него не было больше времени заниматься гентцами.

Вот тогда и решено было начать кампанию, о которой мы уже говорили и в которой молодому графу де Шароле предстояло получить боевое крещение.

Гентцы начали действовать, пытаясь смягчить гнев своего сеньора, «жизнь, тело, руки, жену и детей» которого они поклялись чтить.

Посредником в переговорах выступил сир де Ком- мин — тот самый, который оставил нам превосходные мемуары о Людовике XI, — сир де Коммин, сеньор де Ла Клит, верховный судья Фландрии.

Добрый герцог прежде всего потребовал, чтобы ему выдали трех главных противников налога на соль. Это были Даниель Серсандерс, Льевен Поттер и Льевен Сне- вут.

Горожане Гента ответили на это требование отказом.

Трое виновных — разумеется, виновных с точки зрения герцога, но героев с точки зрения народа — по собственной воле решили довериться доброте своего сеньора.

Они направились в Термонде на встречу с герцогом, смиренно склонили перед ним колени и попросили у него прощения.

Герцог изгнал Серсандерса на двадцать льё от своих владений сроком на двадцать лет, Поттера — на пятнадцать льё сроком на пятнадцать лет и Сневута на десять льё сроком на десять лет.

Такова была милость, оказанная им добрым герцогом!

Узнав об этом, жители Гента вознегодовали. Громадный набатный колокол дозорной башни загудел на одной ноте; за его зловещий гул этот колокол прозвали Роландом, ибо казалось, будто он взывает: «Ро-ланд — ро-ланд — ро-ланд!»

Чудилось, будто страшный вестник беды говорит сам о себе:

Роланд мне имя. Когда звоню я — начался пожар, Когда я грохочу — во Фландрии бушует буря!

И вот в городе Генте поднялся мятеж — разумеется, это добрый герцог назвал мятежом возмущение славных горожан, доведенных до крайности его тиранией. И Роланд загрохотал!

Мы уже сказали несколько слов о политическом устройстве Гента; однако наш рассказ будет неполным, если мы не скажем несколько слов об общественном устройстве города.

Возможно, благодаря этому нам удастся понять, такими ли уж негодяями, как называли их историки Бургундии, были жители этого города.

Вспомним, как при Луи Филиппе правительственные газеты называли бунтовщиками братьев фламандских лоллардов, несчастных лионских ткачей, писавших на знаменах своего восстания: «Жить работая или умереть сражаясь!»

Если вы желаете знать, откуда происходит слово «лоллард», поясним: «лулла» по-шведски означает «убаюкивать», на старом немецком языке «луллен» — «тихо напевать». Так что «лолларды» — это мученики труда, которые тихо напевали, чтобы усыпить свою нужду. Их называли также «бегарды», то есть «просящие».

Что же касается таких женщин, то они именовались «бегинками»; поезжайте в старые города Фландрии, и вы еще увидите там «бегинажи», где сообща жили женщины, не ставшие затворницами, монахини, не давшие обетов или, по крайней мере, не давшие чересчур строгих обетов; им позволялось замужество, и из своей маленькой кельи они шли в убогое жилище рабочего, неся туда веру и любовь — два великих утешения человеческой жизни.

Природа Фландрии грустна: это дождливый север, туманный север, слякотный север; в сравнении с этим ледяной север кажется раем.

Переместитесь немного дальше, и вы окажетесь в Голландии, искусственно созданной стране, чья жизнь и смерть зависят от того, прорвет или не прорвет где- нибудь дамбу; в Голландии, куда однажды забрел Океан, накрыв своими волнами шестьдесят деревень, и на месте этих шестидесяти деревень разлил Гарлемское озеро.

Что ж, там, где природа грустна, веселье следует искать в домашних стенах; там, где недостает солнечных лучей, следует греться у пламени очага.

Посмотрите, как фламандцы жмутся друг к другу, словно желая согреться. Как и все люди на свете, фламандцы называют любовью союз мужчины и женщины; однако свои товарищества они называют «содружествами». Они говорят не «товарищество Лилля», «товарищество Эра», а «содружество Лилля», «содружество Эра».

Их девиз издавна был «Один за всех, все за одного!», а их речевым паролем (в Куртре) стали слова «Щит и друг».

Что такое перезвон их колоколов? Это голос Закона; и, когда их Жакмар выходит вместе со своей женой Жаклиной, чтобы отбивать часы, ударяя своим железным молотом по бронзовому гонгу, что они поют, делая это? Псалом «Quam bonum et quam jucundum habitare fratres in unum!» («Как хорошо и приятно братьям жить вместе!»)^[4]

Историки могут говорить все, что им вздумается, но люди, которые считают братство своим долгом, вовсе не являются негодяями.

Чем жила Фландрия? Индустрией. Что являла собой Фландрия? Плод индустрии; Западная Фландрия была отвоевана у морской воды, Восточная Фландрия — у пресной.

Индустрия поступила так, как поступают завоеватели: она стала царицей завоеванной страны.

По какому праву герцог Филипп явился сказать индустрии: «Я граф Фландрии вот уже десять, двадцать или тридцать лет!»?

Индустрия ответила ему: «Я была графиней Фландрии задолго до тебя, и ты не мог стать моим наследником, ведь я бессмертна».

Впрочем, бедный мастеровой, гордившийся своей принадлежностью к господам из Гента, дорого платил за такую честь; для него это не было пустым званием, как для Карла V, который тоже являлся горожанином Гента. Мастеровому приходилось расплачиваться за потерю времени. «Times is money» («Время — деньги») говорят англичане, эти фламандцы Великобритании; так вот, во времена спокойствия колокол звал ремесленника на собрания и на выборы; в дни опасности Роланд призывал его к оружию, и, когда Роланд гудел, все как один отвечали: «Я здесь!»

Ибо Роланд был великой душой, воодушевлявшей весь этот народ, который состоял из торговцев, мастеровых и ремесленников; звучной душой, громким бронзовым голосом, раздававшимся во всех важных обстоятельствах, в ходе всех чрезвычайных событий в городе; когда он зазвонил, прозвучало его собственное мучительное беспокойство, и тогда, под его мощный гул, толпу охватило ¹ Псалтирь, 132: 1.

помутнение рассудка, и ни у кого в ней не осталось более ни воли, ни разума.

Все горожане, от двадцати до шестидесяти лет, взялись за оружие; священники и монахи заняли место в строю.

Сорок пять тысяч человек вышли из города! Рабочего-каменщика назначили командиром.

Несомненно, это был один из тех каменщиков- архитекторов и одновременно инженеров, которые, подобно Микеланджело, возводили кафедральные соборы, а в случае необходимости, как и он, создавали боевые машины.

Военные действия начали гентцы. Они улучили момент, когда комендант Гента присутствовал на обедне, и появились у ворот цитадели, делая вид, что привели пленных; часовые, ничего не заподозрив, пропустили их. Как только они вошли, город оказался в их власти.

Несколько дней спустя в руках у них оказались замки Пуке и Шендельбеке.

Тем не менее один из сеньоров де Ладенов успел вместе с несколькими дворянами укрепиться в Ауденарде. Город не был обеспечен продовольствием, и де Лален прибегнул к чисто господской хитрости: он побудил крестьян укрыть за стенами города съестные припасы и скот, а затем, как только скот и съестные припасы оказались у него в руках, выставил крестьян за ворота.

Так он продержался с 14 по 30 апреля; после этого к нему подоспела помощь, и осада была снята.

Однако снятие осады сопровождалось ожесточенной схваткой. Рыцари неосмотрительно бросались на пики славных гентцев и все полегли бы там, если бы не лучники из Пикардии, которые взяли гентцев во фланг и изрешетили их стрелами.

Потерпевшие поражение горожане отступили, но, даже отступая, сражались вплоть до самых ворот Гента. Особенно отличились в этом бою мясники; их знаменосец, раненный в обе ноги, продолжал сражаться, перемещаясь на коленях. Корпорация мясников полагала своим родоначальником одного из бастардов графов Фландрских и именовала себя «принсе-киндерен» («дети государя»)! Знаменосца звали Корнелий Снейссан.

В числе рыцарей, которым удалось прорваться далеко вперед, в самую гущу горожан, был отважный Жак де Лален — тот, кто на наших глазах преподал в Брюссельском парке первый урок владения оружием молодому графу де Шароле. В какую-то минуту его атаковали столь яростно, что, хотя он и защищался как лев, ему грозила бы неминуемая гибель, если бы не оруженосец сира де Бувиньи: видя, в какой опасности оказался храбрый рыцарь, он вонзил шпоры в бока своего коня и, непокрытый никакими доспехами, с одним только дротиком в руке, ринулся ему на помощь, грудью коня раздвинул пики и немного расчистил пространство вокруг рыцаря. Жак де Лален воспользовался этим, чтобы отбиться от врагов, но, отступая, заметил, что тот, кто пришел ему на помощь, не следует за ним; как ни спешил рыцарь, он обернулся, желая понять, что стало с его спасителем: как оказалось, оруженосца ударили по голове булавой с железными шипами и он упал с лошади.

Жак де Лален вернулся обратно, с мечом в руке бросился в самую гущу схватки и, воспользовавшись помощью нескольких рыцарей, раненых и ушибленных, как и он сам, вырвал беднягу из рук мясников, которые, оглушив его, словно быка, намеревались порубить его на куски!

О том, чтобы брать в осаду Гент, речь не шла; для такого рода предприятия требовалось значительное число людей и немало осадных машин, которых у герцога не было. Он поместил гарнизоны во всех соседних городах, а сам отправился в Термонде и приказал построить там наплавной мост, чтобы быть хозяином положения на обоих берегах Шельды и иметь возможность, переправившись через реку, совершать набеги по другую сторону от Гента, к северу от города, в Васландию. Как и в наши дни, Васландия была в то время чрезвычайно богатым краем, перерезанным каналами, рвами и живыми изгородями; некогда ее обитатели встали под знамена Гента, и гентцы именовали себя сеньорами Васландии, подобно тому, как добрый герцог называл себя графом Фландрским.

Трудность проникновения в этот фламандский Бокаж явилась причиной того, что во всех прежних войнах его жители страдали мало.

Однако, как только был сооружен мост, отряд тяжеловооруженных конников вызвался провести рекогносцировку этой местности; его возглавляли сиры де Ланнуа и де Юмьер, бастард де Ранти и Жак де Лален; с ними отправилось также изрядное число лучников, шедших впереди в качестве разведчиков.

Отряд неожиданно напал на деревню Локерен. Там стоял небольшой гарнизон из гентцев, которые тотчас начали отступление, в то время как крестьяне укрылись в церкви и забаррикадировались в ней.

Рыцари стали преследовать гентцев, лучники занялись грабежом, а люди, укрывшиеся в церкви, ударили в набат.

Набат — это бронзовая птица: она взлетает с одной колокольни лишь для того, чтобы опуститься на другую; и вскоре все церкви, тревожно стеная, стали призывать местных жителей к оружию.

Они собрались в количестве трех тысяч, пробрались позади живых изгородей, проследовали по дамбам, пересекли каналы и захватили мост в Термонде, тем самым перекрыв солдатам герцога дорогу назад.

В то же самое время к небу поднялся, крутясь, огромный столб огня и дыма. Это горела деревня Локерен: ее подожгли сами жители, чтобы выгнать оттуда лучников.

Сражаться предстояло без всякого прикрытия, и рыцари, видя с каким множеством врагов им приходится иметь дело, стали раскаиваться, что затеяли эту экспедицию. Однако с ними был сир де Лален, а он как никто другой подходил для экспедиций такого рода. Он бросился в гущу схватки, где бастард де Ранти только что был вынужден оставить герцогское знамя; со своей стороны, лучники воспрянули духом: чтобы поражать противника, оставаясь при этом недостижимыми для него, они сбросили обременявшие их кольчуги и, рассредоточившись по флангам, принялись осыпать стрелами неповоротливых фламандских крестьян, которые не в состоянии были соперничать с ними в скорости.

Тем не менее отряду следовало выбраться из того положения, в каком он оказался. Сир де Лален подал пример и, направив коня в канал, переправился через него вброд. Сам он был теперь вне опасности, но дело заключалось не в этом: речь шла о том, чтобы вывести остальных из угрожающего положения. Он десять раз пересекал канал, чтобы оказать помощь тем, кто оставался на другом берегу; под ним уже успели убить пять лошадей, когда, заметив, что его брат Филипп все еще находится в окружении врагов, он в одиннадцатый раз бросился в канал и вызволил безрассудного воина.

Во время обеда герцог посадил сира де Лалена между собой и сыном, чтобы оказать честь самому храброму в этом сражении воину, и, когда граф де Шароле, всегда с жадностью внимавший рассказам о ратных подвигах, спросил у сира де Лалена, кто из участвовавших в битве более всего помог ему, рыцарь ответил:

— Клянусь, ваше высочество, это был ваш шут Андре де Ла Плюм, который во время сражения не покидал меня ни на миг.

Тем не менее успех фламандцев был лишь частичным, и вскоре герцог не упустил случай взять над ними верх.

Граф Этампский, удерживавший Ауденарде, после ожесточенного боя захватил Нивель. Двести человек укрылись и забаррикадировались в церкви и изо всех сил стали бить там в набат; бургундцы подожгли церковь; колокольня рухнула, и колокол раздавил своей тяжестью звонарей; все погибли, ни один не подумал сдаться.

Затем по призыву явились со своим ополчением голландцы. Между ними и фламандцами всегда шла смертельная война, в которой, вероятно, 1830 год не стал последней вспышкой. Они захватили Васландию, сплошь перерезанную каналами, и вообразили, что по-прежнему находятся у себя дома; чтобы в подобных краях сражаться с фламандцами, требовались именно голландцы.

На эти нападения и эти угрозы гентцы отвечали с небывалым старанием. Помимо отрядов Белых колпаков сформировался отряд, называвшийся Братством, или Содружеством Зеленого шатра и имевший командиром бастарда де Бланстрема.

Само название «Братство Зеленого шатра» означало, что вне пределов города члены содружества спали лишь под сенью деревьев. Узнаете старинное бахвальство германцев, а именно бахвальство свебов в ходе их войны с Цезарем? Не догадываясь об этом, сыновья делали и говорили то же самое, что за пятнадцать столетий до них делали и говорили их отцы.

Часть этих добровольцев, принадлежавших к простонародью, избрали своим предводителем ножовщика. Это был человек несгибаемого мужества, обладавший ростом и силой великана; он так нравился толпе этих людей, что они заявили:

— Если мы победим, то сделаем его графом Фландрии!

Поверив в ложные сообщения, предводитель добровольцев был захвачен врасплох в ту минуту, когда он намеревался захватить врасплох противника, и у него на глазах его отряд обратился возле Хюлста в беспорядочное бегство. Взятый в плен вместе с двумя тысячами своих бойцов, он был препровожден к герцогу.

Герцог попытался спасти кого-нибудь из них, предложив оставить в живых тех, кто попросит пощады; но ни один из пленников не согласился на это, и все в один голос заявили, что для них лучше умереть, чем просить о помиловании.

Уже стоя под виселицей, с веревкой на шее, они кричали:

— Господь наш, прими тех, кто умирает за правое дело, ибо они умирают мучениками!

Еще не доведенные до крайности, но уже предвидя ее, гентцы предприняли два действия: они обратились за помощью к жителям Брюгге и попросили короля Франции о посредничестве. Письмо к Карлу VII сохранилось; это прекрасное и благородное письмо: в нем гентцы ограничиваются тем, что излагают свои претензии к герцогу Бургундскому и жалуются, как дурно управляют его прислужники.

Посольство к жителям Брюгге обладало определенным величием: оно состояло из тысячи двухсот человек, облаченных в доспехи.

Когда эти тысяча двести человек прибыли к воротам Брюгге, они обнаружили их закрытыми.

Магистраты Брюгге, уведомленные о прибытии гентцев, ожидали их за стенами города.

— Господа гентцы, — спросили они, — чего вы хотите от нас?

— Мы прибыли просить помощи и защиты, как это полагается у братьев, — ответили послы.

В ответ на это магистраты заявили:

— Мы посоветовались с народом, и народ придерживается мнения, что ему не следует принимать чью-либо сторону в этой войне.

Тогда тысяча двести человек, которые могли бы ворваться в город силой, спросили, позволено ли им будет войти туда исключительно для того, чтобы за плату поесть и попить.

Однако жители Брюгге ответили:

— Дорогие друзья, поймите, что мы не хотим никого впускать вгород, но мы вынесем вам хлеба и пива. Пейте, ешьте и уходите прочь.

Гентцы поели, попили и ушли прочь.

Вернувшись, тысяча двести послов рассказали о том, что призошло. И тогда было решено обратиться к герцогу и осведомиться о его условиях.

Однако герцог ответил, что он не намерен договариваться с бунтовщиками, так что гентцы должны признать себя побежденными, а иначе все они будут казнены.

Гент решил сражаться самостоятельно, ибо правда была на его стороне.

Колокол Роланд гудел жалобнее, чем когда-либо прежде, и, словно из-под земли, поднимались новые воины. Отвага росла вместе с опасностью; от многочисленности тех, кто встал на защиту города, кружилась голова; при виде того, как на его улицах собралось тридцать тысяч бойцов, Гент, не в силах их пересчитать, счел себя непобедимым, словно Океан, который тоже не знает, сколько в нем волн.

III. КАКОВ ОТЕЦ, ТАКОВ И СЫН

Гентцы вышли из города. Часть их войска, самая мощная, встала лагерем в Базеле, вблизи Рупельмонде, и там укрепилась; гентцы приволокли с собою превосходную артиллерию. Каждая ремесленная гильдия заказала по кулеврине, на которой было выгравировано ее наименование.

Герцог решил атаковать противника всеми имеющимися у него силами. Свое войско он разделил на три отряда.

Командование авангардом было доверено графу де Сен-Полю, под началом которого находились Корнелий, бастард Бургундский, Жак де Лален и сир де Савёз.

Герцог командовал главной частью войска; при нем находился его сын, граф де [Пароле.

Командирами арьергарда были граф Этампский и Иоганн, герцог Клевский; арьергард почти полностью состоял из немцев.

Как это было принято, герцог и граф посвятили в рыцари несколько воинов. Граф не сдерживал радости от того, что ему предстояло участвовать в своем первом сражении; это был один из тех людей, у кого всем правит кровь, у кого кровожадные инстинкты берут верх над инстинктами общественными и у кого приплюснутый лоб оставляет области затылка все выпуклости, связанные с рассудком.

План сражения отличался крайней простотой и был как раз таким, какой следовало использовать против бедных горожан, не имевших никакого представления о военном искусстве.

Филипп направил против войска мятежников часть своего авангарда; после первого удара она должна была отступить, чтобы побудить гентцев выйти из укрепления. И стоило бы им оттуда выйти, как они были бы обречены на гибель: герцог атаковал бы их всеми своими силами.

Можно было подумать, что с бедными горожанами обо всем договорились заранее, настолько точно они проделали то, что предвидел герцог.

Гентцы, действуя опрометчиво, бросились преследовать бургундский авангард, отступавший в сторону своей армии.

Когда же в разгар этого беспорядочного преследования они оказались на расстоянии полета стрелы, зазвучали трубы и все кулеврины открыли огонь.

В то же время без передышки начали стрелять лучники, испуская громкие крики: это были те лучники, чьи длинные стрелы издалека достигали мятежников и пробивали их кожаные латы, самую мощную броню, какая была у этих славных людей.

И тут начался спор между графом де Сен-Полем и всеми только что произведенными в рыцари молодыми воинами, торопившимися прославиться; граф де Сен- Поль вынужден был сдерживать их, обращаясь к каждому из них по имени и поясняя им, что они поставят под угрозу исход сражения, если бросятся в атаку отдельно и без приказа.

Самым нетерпеливым из всех был Корнелий, бастард Бургундский; он хотел спешиться, чтобы вместе с лучниками напасть на врагов, как, по рассказам, это делалось некогда в великих битвах при Пуатье, Креси и Азенкуре. Его с трудом удержал Гильом де Сен-Сен, его воспитатель.

Но стоило гентцам дрогнуть под обрушившимся на них градом стрел, как удержать всю эту молодежь было уже невозможно; бастард Бургундский одним из первых опустил древко копья на упор и вместе с воинами из своей свиты ринулся в самую гущу беглецов, но одним из первых и поплатился за свою отвагу.

На нем не было латного ошейника: без сомнения, он подумал, что эта дополнительная деталь доспехов бесполезна, когда имеешь дело с подобным мужичьем.

Однако какой-то крестьянин, преследуемый им, обернулся и метнул пику ему в горло; острие прошло под челюстью и проникло в мозг.

Молодой человек свалился мертвый.

Но он был жестоко отомщен! Все, кого взяли в плен — а в плен взяли многих, — были зарезаны или повешены.

Герцог был в отчаянии.

— Даже если я повешу и зарежу сто тысяч, — воскликнул он, — это не возместит потери, которую я понес!

Он обожал бастарда почти так же, как своего законного сына.

Тело убитого было поднято и торжественно перенесено в Брюссель, где заботами герцогини ему были устроены пышные похороны.

После этого официальным бастардом стал другой внебрачный сын герцога: это был сын благородной девицы Мари де Тьеффери. Он принял имя бастарда Бургундского, которое и носил с тех пор.

Что же касается молодого графа де Шароле, то он был разочарован: ему не удалось ничего совершить во время этого достославного сражения при Рюпельмонде, и он был всего-навсего свидетелем битвы, в которой участвовал один лишь авангард.

Чтобы утешить сына, герцог направил его в Васландию выяснить, возможно ли довершить там усмирение мятежников.

Карл обнаружил в Морбеке укрепившийся там отряд гентцев. Несомненно, с ними был какой-то инженер, ибо их оборонительные сооружения были выполнены великолепно.

Стояла ужасающая жара; несколько воинов, облаченных в латы, потеряли сознание, а двое умерли от удушья.

Однако граф де Шароле вопреки всему хотел атаковать; ему объясняли, что люди разбиты усталостью и изнурены жарой, ему показывали оборонительные сооружения, сделанные рукой мастера, но все было тщетно: он заявил, что ему безразличны число этих мужланов и мощь их позиции.

Тогда его воспитатель барон д’Окси, сир де Тернан и сир де Креки окружили его и стали порицать его за этот пыл, говоря ему, что по юношескому неразумению он намеревается погубить дело своего отца; но принц настаивал на своем тем больше, чем сильнее его хотели удержать.

Наконец он уступил.

— Однако, — произнес он, — давайте, по крайней мере, переночуем здесь, на виду у этих разбойников, а пока пошлем за артиллерией и подкреплением. Подкрепление и артиллерия прибудут ночью, и завтра мы будем атаковать.

Военный совет не согласился с этим, и принцу пришлось подчиниться. Он отступил, вырывая на себе волосы, рыдая от ярости и крича:

— Придет день, и хозяином буду я!

Он и в самом им стал — к несчастью для себя и для Бургундского дома.

Тем временем, в ответ на письмо гентцев, король Франции выступил посредником между ними и их герцогом; однако король Франции, атакованный, как уже было сказано, англичанами и обеспокоенный поведением дофина, о котором мы вскоре поговорим, не имел возможности проявить должную настойчивость в этих переговорах. Так что после полуторамесячного перерыва военные действия возобновились.

Однако на этот раз гентцы укрепились уже в собственном городе; речь шла о том, чтобы выманить их на открытое пространство. Сделать это попытались с помощью хитрости, а точнее — предательства.

Рассказывая о возобновлении военных действий, последуем вначале за герцогом. Затем дойдет очередь и до предательства.

Намереваясь начать новую кампанию, герцог покинул Лилль и направился по дороге на Куртре.

На его пути находилась крепость Шендельбеке; гентцы поставили там гарнизон из двухсот человек.

Подступы к крепости защищала небольшая башня, находившаяся впереди нее; там укрылись двадцать человек.

Бургундская армия начала с того, что осадила башню.

Лучники расположились таким образом, чтобы поразить своими стрелами каждого, кто появится на крепостной стене.

Однако стена эта была чрезвычайно высокой, и фламандцы поднимались на нее скрытно, так что осада угрожала затянуться сверх меры.

Всем известно, какое презрение питали рыцари к простолюдинам; повсюду стали искать лестницы, но нашлась только одна, и ее принесли.

Едва эту лестницу установили, один из рыцарей, сир де Фаллеран, стал подниматься по ней.

К несчастью, у самых ворот находилось небольшое отверстие, нечто вроде бойницы, и у этого отверстия, держа в руках пику, стоял один из гентцев: когда рыцарь поднялся на необходимую высоту, этот человек взмахнул пикой и нанес ему столь сильный удар, что тот рухнул с лестницы.

Один из родственников сира де Фаллерана кинулся в свой черед к лестнице и стал взбираться по ее перекладинам, восклицая, что он должен отомстить за кузена, и держа в руке меч, чтобы обрубить пику простолюдина, как только она появится из бойницы. Однако простолюдин так умело рассчитал время, что пика с молниеносной быстротой поразила рыцаря через забрало, пробила ему щеку и полумертвым сбросила его в ров.

Еще пятеро или шестеро из осаждавших попытались подняться наверх, но их постигла та же участь.

И тогда сир де Монтегю, командовавший штурмом, приказал принести соломы и вязанки хвороста, обложить ими ворота и поджечь.

Тем временем принесли еще одну лестницу, и по ней поднялся оруженосец по имени Жан де Флоре, который принялся долбить стену мощными ударами топора и в конце концов пробил в ней отверстие.

По прошествии трех часов обороны сопротивление двадцати защитников башни было сломлено; в живых из них осталось семеро: все они были повешены.

Затем настал черед крепости. Она сопротивлялась пять дней, а затем была взята. Весь ее гарнизон, включая командира, который был дворянином, повесили на деревьях, окружавших цитадель.

После этого герцог двинулся на замок Пуке.

Замок обложили со всех сторон: были заняты все подступы, сожжены палисады, захвачены все подъездные мосты, кроме главного, подъемного, который осажденные подняли на цепях, а затем прикрыли им входные ворота.

Видя, что замок невозможно взять приступом, решили подтянуть артиллерию.

Когда артиллерия прибыла, было выбрано место в стене между двумя башнями, где, судя по оконным проемам, толщина кладки составляла всего лишь несколько футов.

Среди привезенных артиллерийских орудий была великолепная бомбарда, носившая имя Пастушка. Несколько рыцарей подошли к ней, чтобы посмотреть ее в работе; злой рок привел туда сира Жака де Лалена, который, хотя и был ранен в ногу, не пожелал спокойно оставаться в лагере.

Батарею, которую установили осаждающие, защищал от пушки гентцев заслон из фашин и заполненных землей бочек.

Жак де Лален подошел поближе, чтобы, как и другие, понаблюдать за работой бомбарды, однако с невероятным юношеским безрассудством выставил голову из-за бруствера.

Со своей стороны, осажденные установили на платформе одну из тех маленьких пушек, которые назывались пищалями и которые можно было перетаскивать по земле или переносить на руках туда, где в них была нужда.

Осажденные нацелили ее на батарею, и какой-то подросток произвел выстрел.

Как только раздался грохот выстрела, сир Жак де Лален скатился в ров.

Его попытались поднять, но он был мертв: обломок дерева, выбитый ядром, снес ему все темя.

Великая печаль охватила всю армию, и в особенности горевал герцог.

«Немного облегчало это всеобщее горе лишь то, — говорит хронист, — что славный рыцарь был чрезвычайно благонравен и благочестив, и потому все верили, что рай ему обеспечен».

Когда крепость была взята, все, кто в ней находился, были повешены, за исключением двух священников, одного прокаженного и трех подростков. Как раз один из этих подростков и выстрелил из пищали, однако герцогу это стало известно, когда тот уже был слишком далеко, и он велел устроить погоню.

К счастью, понимая, что ему грозит, подросток бросился бежать со всех ног и уже успел укрыться в Генте.

Овладев Пуке, герцог предпринял осаду Гавере. Это была крепость, которую гентцы захватили с помощью хитрости.

Теперь настал черед предательства.

После шести дней орудийной пальбы командир гарнизона Ван Спек, воспользовавшись предлогом, будто эта шестидневная пальба чуть было не заставила стены рухнуть, убедил своих людей, что ему наверняка удастся добиться от герцога выгодных условий капитуляции.

Он запросил перемирия для ведения переговоров и получил его.

Затем он направился в лагерь осаждающих и имел долгую беседу с герцогом и новым бастардом Бургундским.

Однако по возвращении в замок он заявил своим людям, что, поскольку переговоры ни к чему не привели, остается приготовиться к смерти, если только кто-нибудь не отправится в Гент за подкреплением. Что же касается победы, то, само собой разумеется, об этом нельзя было и помыслить.

Такой итог переговоров настолько соответствовал прежнему поведению герцога, что у осажденных не возникло ни малейшего сомнения в подлинности этого сообщения, и, когда Ван Спек вызвался отправиться в Гент, они с признательностью приняли это предложение.

И Ван Спек отправился в путь, взяв с собой своего заместителя Жана Дюбуа и четырех воинов.

Обнаружив в кольце блокады плохо охраняемое место, они убили часовых и прошли через него.

На пути у них была Шельда; они преодолели ее вплавь и прибыли в Гент.

Жители города обступили их, желая разузнать новости.

И тогда предатель рассказал гентцам, будто армия герцога сильно сократилась вследствие повальной болезни; с другой стороны, значительное число ратников покинуло его из-за невыплаты жалованья. Короче, по его словам, у герцога осталось лишь четыре тысячи воинов и только от гентцев зависело, не пожелают ли они выйти из городских стен и неожиданно напасть на него.

Хорошим новостям легко верят; к тому же у гентцев не было никаких оснований не доверять человеку, которого они сами поставили начальником гарнизона и который до этих пор безупречно служил им.

Было решено атаковать; при этом атака должна была сочетаться с вылазкой гарнизона.

Ван Спек отправился назад, в Гавере, но, вместо того чтобы вернуться в Гавере, предстал перед герцогом и объявил, что за ним следуют гентцы. Так что доброму герцогу предстояло, наконец, встретиться в открытом поле со своими врагами! Поскольку битва обещала быть кровопролитной и герцогу была известна почти безрассудная храбрость сына, он решил удалить его.

Никто не сомневался, что час битвы уже близок. Герцог послал за графом, высказал ему серьезное беспокойство по поводу состояния здоровья герцогини и попросил его отправиться в Лилль, чтобы справиться о ее самочувствии.

Не испытывая недоверия, юный принц отправился в путь, однако по прибытии в Лилль узнал, что мать не чувствовала никакого недомогания, и догадался, что его обманули.

— О! — воскликнул он. — Несомненно, предстоит битва и отец решил удалить меня; но, раз он там, я тоже хочу быть там. Ведь он сражается за то, чтобы сберечь причитающееся мне наследство, и с моей стороны будет трусостью не находиться там. Клянусь Господом, я приму участие в празднике, если это еще возможно.

И, не слушая уговоров матери, он вскочил на коня и не сходил с него, пока не прибыл в лагерь.

Он назвался передовому дозору утром 22 июля, незадолго до рассвета.

В восемь часов утра, в то время, когда большинство рыцарей забавлялись, наблюдая, как вешают пленников, а герцог завтракал вместе с сыном, побранить которого за столь поспешное возвращение у него недостало духа, в шатер Филиппа вошел человек и доложил ему, что гентцы, числом около сорока пяти тысяч, вышли из города.

— Их ожидает радушный прием, — произнес герцог, — ибо они будут наголову разгромлены.

Тотчас же он приказал подать сигнал тревоги, надел белые доспехи, то есть те, что предназначались для торжественных случаев, и, как и граф де Шароле, сел на коня.

Затем, поскольку еще накануне герцог разместил свое войско, рати которой находились в состоянии полной боевой готовности и в которой каждому воину было известно, какое место ему следует занять в случае сражения, он проехал вдоль фронта всех трех отрядов и сказал:

— Ну что, друзья мои, вот они и идут! Смело идите на этих подлых горожан, и этим вечером все вы будете богаты!

Затем несколько дворян попросили посвятить их в рыцари, и герцог даровал им эту милость.

Гентцы двигались правильным строем; они трижды останавливались, чтобы лучше выдерживать равнение рядов. Завидев Гавере и вражеский лагерь, они заняли боевые позиции в поле, оперев свой правый фланг о Шельду и составив фронт из своих лучших воинов, вооруженных пиками.

На флангах гентского войска расположилась артиллерия, грозную охрану которой составляли латники, вооруженные секирами, двулезвийными мечами и боевыми молотами с железными шипами. Конница, находившаяся под командованием знаменитого Жана де Нивеля, имя которого вошло в поговорку, составила два крыла.

Наконец, во второй линии находились мастеровые, мало привычные к оружию, а также пожилые люди, крестьяне и, главное, все те, что пришли из Васландии.

Обоз и телеги расположились позади.

Сражение начал авангард герцогской армии, которым командовал маршал Бургундии, однако он был решительно отброшен. Впрочем, у него был приказ не рисковать. Сиру де Бошану, знамя которого виднелось в гуще гентцев, было приказано отступить вместе со своим знаменем, однако он ответил:

— Я здесь, и я остаюсь!

Но на самом деле ему не удалось там остаться, и, вопреки своему желанию, он был вынужден дать сигнал к отступлению.

Гентцы же неуклонно шли вперед; шаг за шагом, но они наступали. Огромная масса двигалась, словно один человек.

Герцог приказал двинуть против них легкую артиллерию и тысячу лучников под командованием Жака де Люксембурга.

Однако и легкая артиллерия, и лучники старались напрасно.

Внезапно посреди сомкнутых рядов этого войска, прорвать которые не смогли ни артиллерия, ни конница, ни лучники, вспыхнула телега с порохом. И тогда Матеус Керкховен, начальник фламандской артиллерии, опасаясь, что огонь перекинется на другие повозки, крикнул:

— Берегись!

Этот призыв, повторенный во всех рядах, заставил гентцев подумать, что на них напали с тыла; страшное замешательство, возникшее в центре гигантского войска, до некоторой степени сломало фланги этой громады. Увидев такую сумятицу, вторая рать, образованная из крестьян и стариков, решила, что фронт первой рати прорван, и обратилась в беспорядочное бегство. На пути у беглецов оказалась Шельда, и они ринулись в нее; но, испуганные шириной реки, чувствуя, что тяжелые доспехи тянут их на дно, и не имея надежды добраться до противоположного берега, они вернулись к оставленному ими берегу.

Но там уже караулили солдаты, вооруженные дубинами, которыми они приканчивали этих несчастных, по мере того как те пытались выбраться из воды. Добрый герцог отдал приказ пленных не брать.

Видя смятение, охватившее ряды гентцев, Филипп решил, что настала минута ввести в бой основные силы войска и лично принять участие в атаке.

— Пресвятая Богоматерь Бургундская! — воскликнул герцог.

С этими словами он тотчас бросился вперед вместе с сыном и сотней рыцарей, оставив позади запыхавшихся лучников своей рати, не поспевавших за ними.

Две тысячи гентцев укрепились на лугу, окруженном с трех сторон излучиной Шельды, а с четвертой стороны защищенном глубоким рвом, по другую сторону которого высилась живая изгородь.

Бургундский авангард, бросившийся вдогонку за беглецами, пронесся мимо этого луга.

Герцог же, невзирая ни на что, бросился туда вместе с неотступно следовавшим за ним графом де Шароле. У обоих были прекрасные лошади; они перескочили через ров, прорвались сквозь живую изгородь и оказались посреди гентцев.

Те тотчас же бросились на двух одиноких всадников.

Но стоило им узнать в этом рыцаре в белых доспехах своего герцога, сеньора, чью жизнь и особу они клятвенно обещали чтить; стоило им узнать в сопровождавшем его рыцаре в позолоченных доспехах его сына, они остановились, охваченные чувством почтения и страхом.

Эти пять минут нерешительности оказались спасительными для герцога и его сына: за это время к ним присоединились несколько рыцарей. Гентцы, видя, как герцог и его сын наносят удары, восклицая, один: «Пресвятая Богоматерь Бургундская!», а другой: «Святой Георгий!», осознали, что у них тоже есть жизнь, которая стоит того, чтобы ее защищать. И тогда с пиками наперевес они ринулись на своего сеньора, забыв о своей клятве; герцога окружили, а его лошадь ранили; граф де Шароле, хотя и был ранен в ногу, творил чудеса, защищая отца, и все время призывал: «На помощь!» Наконец, явившиеся пикардийские лучники в очередной раз спасли бургундских рыцарей. Гентцы были разгромлены, но не отступили. Каждый из них погиб на том месте, где он сражался; убиты были все.

Сами рыцари признавались, что среди этих простолюдинов и людей низшего сословия, даже имен которых никто не знал, были те, чьи подвиги могли бы прославить их имена, будь они известны.

Двадцать тысяч человек погибли в этом страшном сражении, и в числе павших было двести священников и монахов.

Магистраты, женщины и дети — а кроме них почти никто и не остался в несчастном городе Генте — узнали новости о сражении по первым трупам, которые принесла им Шельда.

Затем трупов становилось мало-помалу все больше и больше.

Наконец, преследуемые воинами герцога, появились беглецы; однако, вместо того чтобы впустить их в город, перед ними заперли ворота, опасаясь, что вместе с беглецами в город войдут бургундцы.

На следующее утро разыгралась душераздирающая сцена, когда тридцать или сорок тысяч женщин — сестер, матерей и жен, — в свой черед вышедших из города, стали опознавать среди мертвых своих близких.

Герцог плакал вместе с ними.

Его поздравляли с победой.

— Увы! — отвечал он. — Кому от нее будет польза? Вам ведь понятно, что я потерпел от нее ущерб, ибо, в конце концов, это были мои подданные.

Он запретил тревожить несчастных женщин во время их скорбных поисков и пожелал, чтобы им дали спокойно предать земле своих мертвых.

Герцог совершил въезд в город на той самой лошади, на которой он сражался и которую четыре раза ранили пикой.

У городских ворот, моля герцога о пощаде, навстречу ему вышли с босыми ногами и в одних рубахах магистраты и старшины, за которыми следовали две тысячи горожан в черных одеждах.

Они остановились в ожидании помилования.

Помилованием стал приговор.

Город терял свою юрисдикцию; он становился обычной коммуной, подобной другим, и не имел больше подданных.

Двое ворот были замурованы, и вновь открывать их было навсегда запрещено.

Кроме того, суверенное знамя Гента, несшее изображением льва Фландрии, и все знамена ремесленных гильдий были брошены к ногам лошади победителя.

Герцог подал знак: Золотое Руно, герольд Бургундии, подобрал все эти знамена, положил их в мешок и унес.

Так состоялось боевое крещение графа де Шароле, подавшего надежды стать тем, кем он и стал позднее, а именно Карлом Смелым.

IV. ЕЩЕ ОДИН ПОДАЮЩИЙ НАДЕЖДЫ НАСЛЕДНИК

Победа при Гавере, которая вызвала у доброго герцога слезы, окончательно утвердила его могущество: Гент был побежден, подобно Брюгге, причем побежден в собственных стенах, и герцог Бургундский бесспорно стал графом Фландрским.

Но побежден был не только Гент: побеждена была Франция, в чьей юрисдикции находилась Фландрия, побеждена была Империя, которой Фландрия принесла клятву верности.

И как же добрый герцог намеревался воспользоваться этим великим могуществом?

Только что потерпели поражение греки; Константинополь был взят Мехмедом 29 мая 1453 года, ровно за два месяца до битвы при Гавере. Говорили, будто турки идут на Рим; будто Мехмед поклялся накормить своего коня овсом в алтаре базилики святого Петра; вспоминали, что, когда каждый новый султан идет опоясаться саблей в казарме янычар, выпивая при этом поданный ему кубок, наполненный водой, а затем наполняя его золотом, он произносит:

— До встречи у Красного Яблока!

«Красное Яблоко» — это Рим.

Так вот, с захватом Константинополя было уничтожено главное препятствие, закрывавшее дорогу на Рим, и, точно так же, как за три столетия до этого крестоносцы проходили через Константинополь, направляясь в Иерусалим, турки намеревались пройти через Константинополь, идя в Рим.

Папа Николай V был охвачен великим страхом; он отчаянно взывал ко всему христианскому миру, а особенно к великому герцогу Запада (вспомним, что именно так называли Филиппа Доброго).

Герцог же, со своей стороны, видел золотые сны. Почему бы ему, избраннику Всевышнего, не отразить турок? Почему бы ему не изгнать Мехмеда из Константинополя? Почему бы ему, подобно Бодуэну Фландрскому, не стать императором Востока?

Папа готов был короновать герцога, лишь бы он избавил его от турок.

И в самом деле, к кому еще было обращаться, как не к герцогу Бургундскому?

К Фридриху III, императору Германии? Занятный император, которого прозвали Миролюбивым, чтобы не называть Ленивым; который из бережливости перелицовывал свое старое платье; который учредил наводящий уныние орден Воздержания, никому не пришедшийся по нраву, в то время как Филипп Добрый учредил орден Золотого Руна, за право вступить куда спорили все знатные дворяне Европы; и, наконец, Фридрих III отказался помочь Матвею Корвину, королю Венгрии, отразить нашествие турок и, пока его отважный сосед сражался с ними один на один, позволил тому забрать у него Вену и всю Нижнюю Австрию.

К Карлу VII, королю Франции? Занятный король, которого прозвали «Карл Гонесский» и «король Буржа»; который в один прекрасный день на глазах у всех вынужден был вернуть уже пошитый башмак, принесенный ему сапожником, ибо в королевской казне не хватило денег, чтобы оплатить пару башмаков; который, в отличие от доброго герцога, въехавшего в Гент на той прекрасной лошади, что была четырежды ранена пикой, обычно ездил верхом на плохонькой неторопливой лошадке, при звуке пушечного выстрела падавшей на спину, задрав копыта кверху; и, наконец, Карл VII клялся святым Иоанном, в то время как граф де Шароле, который был всего лишь подростком, клялся святым Георгием.

Таким образом, было почти решено, что будет предпринят новый крестовый поход, чтобы отвоевать у турок Константинополь, и что главой этого крестового похода станет Филипп Добрый.

Местом встречи будущих крестоносцев был назначен бургундский двор.

В один прекрасный день там появился, чтобы встать в ряды крестоносцев, лично дофин Франции, будущий Людовик XI.

Но отчего вдруг этим неспокойным и неуравновешенным рассудком, этим черствым и холодным сердцем овладело воодушевление?

Да просто-напросто дофин был изгнан из королевства собственным отцом.

Бросим взгляд на Францию, которая оказалась ранена, в свой черед, трижды и раны которой зарубцовывалась с великим трудом: это были раны, полученные ею при Креси, Пуатье и Азенкуре.

Так вот, благодаря двойному чуду, сотворенному Господом, который ниспослал ей деву и куртизанку, Жанну д'Арк и Агнессу Сорель, Франции, несмотря на все ее раны, удалось в тот самый год, когда родился граф де Шароле, изгнать из своих пределов англичан.

Но в какой же чудовищной нищете оставили Францию солдаты Эдуарда III!

Северные провинции превратились в пустыню; в центральной части не осталось ничего, кроме песчаных равнин: вместе с хлеборобами пропали и жатвы. Область Бос поросла густым кустарником, и мало-помалу этот кустарник разросся и превратился в настоящий лес: если бы две армии попытались отыскать там друг друга, это стоило бы им великого труда. Люди из деревень бежали в города, города же умирали от голода. Трупы вызывали чуму, мертвые заражали живых. Беднякам, которым не на что было купить дрова, брали, чтобы развести огонь, ставни и двери из богатых домов, где побывала зараза. Города сами сжигали себя, перед этим покончив с собой. Вероятно, еще хуже дело обстояло в Париже: большая часть домов была заброшена, и люди короля старательно наводили справки о мертвых и наследниках, пытаясь извлечь из этого какую-нибудь выгоду; они ходили по улицам и спрашивали:

— Почему закрыт этот дом?

— Ах, господа, — отвечали соседи, — все его жители умерли!

— А нет ли у них, часом, наследников, которые живут здесь?

— Нет; наследники бежали и живут в другом месте.

— И где же?

— Мы ничего об этом не знаем!

Королевским указом от 31 января 1432 года было запрещено ломать и сжигать покинутые дома.

Так что англичане сделали вид, что они покинули Париж, не желая в нем больше оставаться!

Вслед за уходом англичан туда пришел Карл VII: он огляделся и бежал прочь. Он тоже не желал там находиться.

Желали там находиться одни лишь волки; волки входили туда по ночам, отыскивая человеческую мертвечину, и, если им не удавалось ее найти, они, взбесившись от голода, поскольку в полях не было скота, бросались на детей и взрослых людей.

«Они задушили на равнине, —- сообщает «Парижский горожанин», газета того времени (во Франции всегда были газеты), — от шестидесяти до восьмидесяти человек, растерзали четырнадцать человек между Монмартром и воротами Сент-Антуан и к тому же сожрали ребенка на Кошачьей площади позади церкви Избиенных младенцев».

Еще прежде, в то время, когда был взят Руан и в этом городе находился Генрих V, английскому королю сообщили, что волки опустошают Нижнюю Нормандию, и он не нашел иного средства, кроме как назначить начальника волчьей ловли.

И тем не менее, при всем этом, Франция вступила в период выздоровления, а Англия, напротив, тяжело заболела.

Несомненно, во время наших гражданских войн англичан покусали и бургиньоны, и арманьяки, ибо они вернулись к себе, охваченные бешенством гражданской войны.

Итогом этого стала политическая эпилепсия, названная войной Алой и Белой Розы.

Кто же излечил Францию?

Следует признать, что ее врачевателями не были ни король, ни дворянство, ни священники: ими были те, кого называют простолюдинами.

Кто такая Жанна д’Арк? Бедная крестьянка из Вокулёра.

Кто такая Агнесса? Дочь Жана Соро, бедного судейского чиновника из Турени; возведенная в дворянское достоинство, она стала называться Агнессой ла Сорель, или ла Сюрель и в качестве герба избрала золотую ветку бузины.

Вслед за двумя этими благословенными женщинами приходят Жак Кёр и Жан Бюро.

Кто такой Жак Кёр? Богатый купец, наполовину француз, наполовину турок, наверняка отчасти язычник; сколотив состояние в Бейруте, в Сирии, он верил во Францию, пусть даже завоеванную англичанами, разоренную принцами, пожираемую волками; он стал казначеем короля, умиравшего от голода и ходившего в туфлях из-за отсутствия башмаков; позднее, когда этот король возвел Жака Кёра в дворянство, тот взял себе в качестве герба изображение трех сердец, окруженных героическим девизом: «Для отважных сердец нет ничего невозможного».

Кто такой Жан Бюро? Судейский, чиновник Счетной палаты; он занялся артиллерией; когда, почему и зачем? Про это я ничего не знаю, однако вот на что обратил внимание, сидя в своем кабинете, этот человек, привыкший работать за письменным столом.

Он обратил внимание на то, что при Креси, Пуатье и Азенкуре битву выиграли лучники, ибо если рыцари, вооруженные копьями, мечами, боевыми топорами и палицами, вынуждены были наносить удары на близком расстоянии, то лучники, вооруженные стрелами, наносили удары издалека.

Мы уже видели, какую помощь оказали доброму герцогу в его войне с гентцами лучники из Пикардии.

И Жан Бюро подумал, что если лучники истребляли войска, пуская стрелы, каждая из которых способна была убить или ранить человека на расстоянии не более ста шагов, то сам он нанесет куда больший ущерб, используя ядра или картечь, которые на расстоянии пятисот, а то и тысячи шагов могут убить или ранить одним выстрелом пять-шесть человек. В случае осады дело обстояло еще лучше: если стрелы лучников тупились о стены, то пушечные ядра их разрушали.

Достойный человек поделился этими размышлениями с королем Карлом VII, который назначил его главным начальником артиллерии и возвел в дворянское достоинство.

Жан Бюро избрал в качестве герба три бюретки, то есть склянки, точно так же, как Жак Кёр изобразил на своем гербе три сердца. Он не взял себе девиза, однако народ придумал для него такой: «Бюро стоит багряницы».

Так что Франция начала переводить дух.

Однако знать подняла крик.

Против Жанны д’Арк — она колдунья!

Против Агнессы — она куртизанка!

Против Жака Кёра — он торговец из сарацинских краев!

Против Жана Бюро — он чернильная душа!

Дюнуа в ярости покинул королевский совет.

Всех этих низкорожденных, которые спасли Францию, злобно ненавидели вельможи, которые грабили Францию. И потому знать решила не отходить в сторону, не попытавшись вернуть себе свои старинные права.

Вельможи создали лигу, направленную против короля.

Герцог Алансонский кинулся в это дело от всей души и без раздумий; Бурбоны, Вандомы, Ла Тремуйль, Шабанн, Вепрь и бастард Бурбонский, этот давний предводитель разбойников, которому, несмотря на его королевское имя, предстояло быть повешенным, как простолюдину, — слепо последовали его примеру.

Однако лиге недоставало вождя.

Герцог Орлеанский все еще находился в Англии; герцог Бургундский вел переговоры о его выкупе, тянувшиеся долго, ибо, как мы уже говорили, речь шла о сумме, равной нынешним трем миллионам, а три миллиона, признаться, это чересчур много, даже для того, чтобы выкупить сына человека, которого отец Филиппа приказал убить; и в предположении, что этот сын будет таить злобу, три миллиона оказались бы выброшены на ветер!

Так почему бы тогда главой лиги не стать дофину Франции?

И в самом деле, дофин как нельзя лучше годился для этой роли: сын против отца, разве такое не случалось неоднократно в королевских домах?

Дофин же был не кто иной, как будущий король Людовик XI.

Мы уже говорили о том, каким был будущий Карл Смелый; скажем теперь о том, каким был будущий Людовик XI. Дофин Людовик XI представлял собой странную смесь ума, хитрости, коварства, дерзости, трусости, здравомыслия, нетерпения, скрытности и жестокости. Вместо того чтобы называть его «ваше высочество», его можно было бы называть «ваше беспокойство», как Сен- Мар называл де Ту.

«Он только и делал, что днем и ночью вынашивал различные хитроумные замыслы, — говорит Шатлен, — внезапно усматривая множество поразительных решений».

Однако главной чертой его характера было нетерпение; ему не терпелось стать кем-нибудь, но стать исключительно для того, чтобы действовать. И, одновременно с тем, что в сердце у него не было ни дружеских привязанностей, ни родственных чувств, ни веры, ни сдерживающего начала, он обладал умом, заставлявшим других трепетать, невероятными способностями, особенно к коварным ухищрениям, неодолимым чутьем к новизне, желанием всегда быть в движении, неудержимой жаждой идти; куда — для него не имело значения, и, для того только, чтобы идти, он, подобно нечестивой дочери Сервия Туллия, мог бы переехать колесницей тело своего отца!

Он ничего не унаследовал от отца, кроме любви простого народа. Не зная, что делать с таким страшным чадом, Карл VII направил его на усмирение пограничных областей Пуату и Бретани, где сеньоры взбунтовались против королевской власти.

Вначале все шло хорошо.

Первым бунтовщиком, которого задержал юный принц, был помощник маршала де Реца; да, известного всем ужасного Жиля де Лаваля, маршала де Реца, который позднее, в свой черед, будет задержан по приказу короля и сожжен, а скорее, задушен — ибо король разрешил вынуть его тело из пламени — и во дворе которого обнаружили обожженные скелеты сорока детей! Так вот, именно к Жилю де Лавалю, ужасу Бретани, Людовик прежде всего и обратился.

Это встревожило сеньоров, и они стали вести переговоры, чтобы привлечь на свою сторону того, кто был направлен против них.

Дофин принял их предложения, не заставив долго себя упрашивать.

Так разразился знаменитый мятеж, в истории известный под названием Прагерия.

Проведя в Пуатье пасхальные праздники, король Карл VII сидел за столом и обедал. Входит гонец, прямо в сапогах, при шпорах, покрытый дорожной пылью, и докладывает, что Сен-Мексан вот-вот будет взят.

— Кем? — спрашивает король. — Ведь англичан там больше нет.

— Герцогом Алансонским и сиром де Ла Рошем.

Король призывает Ришмона; Ришмон призывает своих солдат; четыреста копейщиков отправляются в путь; они галопом добираются до Сен-Мексана и обнаруживают, что горожане вот уже сутки сражаются, чтобы сохранить для короля свой город.

Победа была бесспорной. Герцога Алансонского и его солдат отпустили. Герцог Алансонский был принцем крови, и ссориться с ним совершенно не хотелось. Зато солдат сира де Ла Роша вешали, топили и обезглавливали; самому же ему посчастливилось бежать.

Дюнуа находился там лично; но Дюнуа был человек здравомыслящий: он видел, что горожане и бедняки защищали Сен-Мексан от сеньоров, он понимал, что горожане и бедняки стоят за короля, стремящегося обеспечить безопасность дорог, а следовательно, снабжение городов дешевой провизией.

И он одним из первых поспешил принести свою покорность королю.

Дюнуа застал короля с войском из четырех тысяч восьмисот конников и двух тысяч лучников, состоящих на жалованье. Это была первая наемная армия — зачаток всех нынешних армий.

Король знал цену Дюнуа и принял его так, будто ничего не случилось.

Вслед за Дюнуа явился герцог Алансонский, затем герцог Бурбонский, а затем и дофин. Что же касается Ла Тремуйля и Вепря, то король не пожелал разговаривать с ними.

Но как же дофин согласился принять дарованное ему прощение, если не были прощены некоторые из его товарищей?

— Ваше величество, — обратился он к отцу, — я обещал, что король дарует прощение всем, так что мне придется вернуться, если вы сделаете исключения.

На это король, уже знавший своего достойного сына, ответил:

— Людовик, ворота для вас открыты, а если, по вашему мнению, они недостаточно широки, я велю снести шестнадцать или двадцать туаз стены.

Эта война имела два положительных последствия.

Герцог Бурбонский владел в центре Франции Корбеем и Венсеном: их у него отобрали; кроме того, дофина оттеснили к границе, в его удельное владение Дофине. Это было дарение доли будущего наследства: дофин получил небольшое королевство.

В ответе короля и в решении, принятом им насчет сына, не было ничего удивительного для тех, кто знал молодого Людовика. Добродушный Карл VII любил женщин; Людовик любил их куда меньше и в особенности ненавидел любовницу отца. Предание гласит, что однажды он дал пощечину Агнессе Сорель; это была грубая выходка, недостойная принца и рыцаря, но всего лишь мелкий проступок со стороны дофина, который мало чем напоминал принца и вовсе не был рыцарем; однако другое предание обвиняет его в гораздо более тяжком деянии. Когда Агнесса умирала во время родов, многие говорили, что умирает она не от родов, а от яда.

Впрочем, при всей молодости его высочества дофина, быть ему неугодным означало навлечь на себя беду, ибо любой, кто был ему неугоден, жил недолго; в этом отношении он напоминал герцога Глостера, историком которого стал Шекспир: ненависть отравляла его дыхание, и, если он ненавидел каких-либо людей, ему было достаточно дохнуть на них, и они умирали.

Он терпеть не мог свою первую жену Маргариту Шотландскую, и она прожила недолго; возможно, эта красивая и умная принцесса оказалась бы навсегда забытой, если бы однажды ей не пришла в голову мысль поцеловать в губы поэта Алена Шартье, пока он спал.

В момент отъезда в свои владения Людовик нуждался в деньгах и обратился к Жаку Кёру. Жак Кёр был банкиром; без сомнения, он рассуждал, что, коль скоро ему позволено ссужать деньги отцу, можно ссудить их и сыну; к тому же ЖакКёр обладал достаточно проницательным взглядом, чтобы предвидеть, каким благом для Франции окажется то, что этот дурной сын станет королем ...

Так что Жак Кёр ссудил деньги дофину; наш великий историк Мишле полагает, что это послужило причиной опалы банкира; Господь предостерегает нас от ошибки придерживаться иного мнения, чем Мишле.

Прибыв в Дофине и располагая деньгами, дофин, естественно, вновь занялся интригами; он переписывался с герцогом Алансонским, который только что был прощен; он переписывался с королем Кастилии; он переписывался с герцогом Бургундским; он переписывался с папой, являясь его вассалом, ибо владел герцогством Валантинуа.

Затем, когда деньги, полученные от Жака Кёра, в конце концов иссякли, у Людовика возникла необходимость изыскать новые источники денежных средств, а так как его владения приносили немного, ему пришла в голову мысль торговать дворянскими званиями. Торгует же папа индульгенциями! Ежедневно дофин возводит в дворянское достоинство купцов и земледельцев, которые возвращаются к себе взвешивать перец или обрабатывать землю, имея в кармане грамоту о даровании дворянства.

Поговаривают, что кое-кто из них ничего не платил за эту грамоту; однако они служили Людовику, и он вознаграждал их как верных слуг. Например, они сопровождали по ночам своего господина и, не спрашивая его, куда он направляется, раздвигали перед ним живую изгородь и приставляли к балкону лестницу.

Изгородь эта окружала парк; балкон же находился на стене замка Сассенаж.

Что намеревался делать дофин Людовик в замке Сассенаж? Это тайна, принадлежавшая ему и жившей там даме; прелестная тайна, которую потомица феи Медузины могла бы доверить кому угодно, кроме своего мужа.

Знать нисколько не протестовала по поводу того, что будущий король Франции берет деньги у тех, кто их имел, столь недостойным путем; что же касается всех этих новоиспеченных дворян, которых, спекулируя на людском самолюбии, присоединял к ней дофин, то она именовала их «знатью дофина», и эта мелкая месть служила ей утешением.

Однако действия Людовика стали тревожить Церковь; он посягнул на права епископов Дофине, и поднялся крик против него и его наперсника герцога Алансон- ского.

Опять герцог Алансонский! На этот раз король определенно решился предать его суду. Дюнуа, сообщник герцога по первому заговору, взялся арестовать его за участие во втором.

Двадцать седьмого мая 1456 года Дюнуа схватил герцога и более не выпускал его из рук. Уж если Дюнуа что- нибудь держал, он держал крепко. Бывший разбойник Шабанн взялся арестовать дофина: он не простил Людовику, что тот в свое время пожертвовал им, чтобы получить прощение.

Дофин же рассчитывал на своего дядю, герцога Бургундского, и тестя, герцога Савойского.

Он знал, что отец идет на него через Лион, и, пытаясь сопротивляться, объявил общий призыв для всех в возрасте от восемнадцати до шестидесяти лет. Никто этому призыву не подчинился.

Дофину оставалось только бежать.

Но бежать было не так-то легко: Шабанн устроил ему засаду, обязавшись вернуть королю Дофине вместе с дофином, то есть клетку вместе с птичкой.

Однако Людовик был хитрым лисом, способным сбить со следа бывшего главаря разбойников. Выставив предлогом охоту, он направил ловчих в одну сторону, а сам уехал в другую.

И, пока Шабанн ловил ловчих, дофин ускользнул, галопом пересек Бюже и Вальроме и, проделав во весь опор тридцать льё, оказался во Франш-Конте.

Лишь прибыв туда, он смог перевести дух: Франш- Конте было владением герцога Бургундского.

Когда Карлу VII стало известно о прибытии сына ко двору доброго герцога, он поинтересовался, как тот принял дофина.

— Очень хорошо, — ответили ему.

— Превосходно! — заметил Карл VII. — Герцог будет наказан там, где он грешил, ибо он дал у себя приют лису, который съест его кур!

Это и в самом деле был настоящий лис.

Он написал отцу — одновременно приказав своим солдатам сопротивляться ему, если у них это получится, — что, будучи гонфалоньером Святой Римской церкви, он не счел возможным ослушаться просьбы папы и не присоединиться к своему дяде, герцогу Бургундскому, который намеревается отправиться в крестовый поход против турок, дабы защитить католическую веру.

Притворщик предвидел возможность того, что герцог сделает вид, будто он готов выдать его отцу, и отдал себя под покровительство папы.

Но нет, опасаться было нечего: добрый герцог и его жена принимали его и обращались с ним так, словно в гостях у них был король; он же, напротив, старался тем менее обращать на себя внимание, чем более грандиозные замыслы в отношении себя у него были. Но стремился он вовсе не к тому, чтобы привести славную армию герцога в Константинополь или в Иерусалим, дабы отвоевать святые места или сделать дядю императором Востока: он намеревался привести ее в Париж, чтобы взять отца под опеку и провозгласить себя королем Франции.

Стать королем Франции означало обладать столь великолепным титулом, что дофину было крайне трудно этого ждать.

Но герцог желал совсем иного.

Он, чей внимательный взгляд тоже был обращен на Францию, знал, до какой степени она сильна. Король только что завершил реабилитацию Орлеанской девы (7 июля 1456 года); это означало судебное осуждение тех, кто ее сжег, и, как следствие, тех, кто ее выдал.

Кроме того, испытав силу своей власти, Филипп не чувствовал себя столь сильным, каким он старался выглядеть: у него еще были неприятности со стороны Фландрии и уже начались беды в Голландии.

Вдобавок, его беспокоила одна новость: шли разговоры, что дочь короля Карла VII выходит замуж за Ладислава, короля Чехии и Венгрии. А так как Ладислав принадлежал к Люксембургскому дому, то у короля Франции могли появиться притязания на Люксембург, наследственное владение своего зятя. Смерть взяла на себя труд уладить это дело, но кто мог догадаться, что Ладислав умрет в девятнадцать лет?

Так что при всем своем могуществе добрый герцог ощущал неподдельную тревогу, в которой он не отдавал себя отчета, которую никто в те времена не мог бы объяснить и которую способен подметить лишь глаз современного историка.

Мы уже говорили о попытках королей XIV века восстановить феодализм. Так вот, выражаясь современным языком, они восстановили феодальную политику, но не феодальные общественные отношения.

Первочальный феодализм был феодализмом в чистом виде: это была власть сеньора над землей, где родился он сам, где родились его дед и отец, где пустила корни его семья.

Напротив, в XIV и XV веках удельные владения, браки и наследования все перевернули вверх дном. То, что Филипп Смелый, француз, являлся герцогом Бургундии, было правильно, ведь Бургундия — французская земля; но француз — граф Фландрии?! Герцог Люксембурга?! Пфальцграф Голландии?!

Так что в державе герцога Бургундского говорили по-фламандски, по-валлонски, по-голландски, по-немецки и по-французски — на пяти языках и, возможно, двадцати наречиях, то был настоящий Вавилон! При этом все там друг друга терпеть не могли, друг другу завидовали, друг друга ненавидели.

Странное дело! Похожие земли: Льеж и Люксембург, Голландия и Фландрия, а нравы прямо противоположные!

Ну а кроме того, Франция, уже влиятельная в это время, воздействовала на все эти народы: благодаря обитателям берегов Мааса, говорившим по-французски; благодаря обитателям Льежа, говорившим по-французски; благодаря обитателям Марка, немцам по рождению, французам по интересам и по сердцу.

Даже сам герцог Бургундский — под влиянием одной пикардийской семьи, Круа, — принимал у себя, подпускал к своему сердцу и насаждал у себя Францию в лице того, что было у нее самым опасным, самым беспокойным, самым разрушительным, в лице демона тогдашней политики — Людовика XI.

О! Этот смиренный, тихий, скрытный дофин, подъедавший крошки с герцогского стола, прекрасно видел все слабые места блистательной постройки, на вершине которой восседал добрый герцог.

Дофин жил в Женапе, небольшом городке на дороге из Парижа в Брюссель; там он вел чрезвычайно скромный образ жизни, обходился без двора, существовал на пенсион от доброго герцога, на приданое жены и на подаяния, которые смиренный сеньор вымаливал повсюду, пряча свои когти.

Чем же он занимался в Женапе? Внешне — ничем. Страстный читатель, он перевез туда свою библиотеку и читал с утра до вечера. Ему было известно об изобретении книгопечатания, он следил за его развитием и, взойдя на трон, призвал печатников из Страсбурга в Париж.

Однако, предаваясь чтению, он ухитряется доводить отца до отчаяния; став вдали опаснее, чем вблизи, он воздействует на короля, пользуясь дьявольскими средствами, средствами Франца Моора (смотри «Разбойников» Шиллера); он внушает ему страх перед всеми, кто его окружает; кратковременные галлюцинации старого короля превращаются в постоянный ужас: ему кажется, будто все, что он ест, все, что он пьет, имеет странный привкус, привкус яда! И, опасаясь умереть от отравления, он умирает от жажды и голода.

В то самое время, когда Карл VII умирал, граф де Шароле, которого часто посещал их царственный гость, чуть было не поссорился с отцом, требуя узнать у

Карла VII, не может ли тот принять дофина назад, во Францию.

Но все сложилось намного лучше: Людовик XI стал королем.

Еще никогда, впрочем, смерть отца не вызывала ни у кого такой радости, какую выказывал дофин; он, кто порой таил чувство удовольствия, теперь не делал ни малейших усилий, чтобы скрыть то удовлетворение, какое доставило ему это событие, вдохновившее его на чрезвычайно философические рассуждения.

— Ах! Что такое этот мир и какое разнообразие неожиданностей ниспосылает Господь каждому! — говорил он каждому встречному. — Вот, к примеру, я, самый несчастный королевский сын, который когда-либо был на свете; я, с самого детства знавший одни лишь страдания, горести и нищету, невзгоды и нужду, лишенный наследства и любви отца; я, кто жил на занятые деньги и на подаяния, равно как и моя жена, не имея ни пяди земли, ни места, где преклонить голову, ни гроша за душой, кого из милости кормил дядя, — и вот сегодня Господь вдруг ниспослал мне величайшее счастье! Теперь я самый богатый и самый могущественный король христианского мира, даже более могущественный, чем был король, мой отец, ибо у меня есть дядя, дружбы с которым он так и не сумел добиться!

Дофин был так обрадован свалившимся на него счастьем и так спешил им насладиться, что, получив известие о смерти отца, он тотчас уехал, не тратя время на то, чтобы попрощаться со своим дорогим дядей, дружбу с которым он ценил столь высоко, и со своим кузеном, которого он едва не сделал бунтовщиком. Он уехал, не оставив королеве ни повозки, ни лошади, чтобы отправиться в путь, и лишь крикнул ей, чтобы она позаимствовала экипажи у своей кузины, графини де Шароле!

V. КОРОЛЬ УМЕР, ДА ЗДРАВСТВУЕТ КОРОЛЬ!

Король Карл VII умер 22 июля 1461 года. Герцог Бургундский приказал всем дворянам своей державы собраться в полном боевом вооружении вместе с их людьми 1 августа в Сен-Кантене.

Он еще не знал, как будет принят во Франции новый король.

Людовик знал это ничуть не больше, и потому он задержался в Авене. Сир де Брезе, сенешаль Нормандии, один из главных советников покойного короля, поспешил навстречу своему новому властелину; однако из осторожности сам он остановился в Баве и отправил за приказами к Людовику XI сира д'Арси.

Распоряжения были краткими и точными.

— Передайте сиру де Брезе, — сказал король посланцу, — что он должен считать себя пленником и оставаться там, где он находится, в ожидании моего волеизъявления.

Такое не слишком ободрило других!

Людовик имел сильное желание лично арестовать сенешаля, но не осмелился сделать это, ибо тот находился во владениях доброго герцога.

Наконец, убедившись, что он не встретит противодействия во Франции, король поспешил устроить заупокойную мессу и присутствовал на ней вместе с дядей, который к нему присоединился; затем, как только месса была отслужена, он отдал приказ всем быть готовыми отправиться в Реймс, ибо намеревался немедленно короноваться.

Во Франции все оплакивали покойного короля, однако искренне оплакивал его лишь простой народ; что же касается знати, то она оплакивала самое себя: похороны короля были ее собственными похоронами; и потому Танги дю Шатель, племянник знаменитого Танги, нанесшего удар топором в Монтро, выделил на совершение этой церемонии тридцать тысяч экю из собственных средств, находя ее недостаточно пышной для королевской особы. Все эти дворяне прекрасно понимали, что от нового монарха, грубые замашки которого они знали, ничего хорошего ожидать не приходилось.

После того как под сводами базилики Сен-Дени громогласно прозвучали слова «Король умер, да здравствует король!», Дюнуа вполголоса добавил:

— Да позаботится каждый о своей участи!

Брезе уже позаботился; читателю известно, насколько ему это удалось.

Затем настал черед герцога Бурбонского; это был давний сообщник дофина, один из самых могущественных принцев королевства, губернатор Гиени, герцог Оверни, граф де Форе, сеньор Домба, Божоле и т.д., так что он мог ехать из Бордо в Савойю, следуя исключительно по собственным землям. Некогда дофин обещал ему меч коннетабля, и герцог был уверен, что этот меч ожидает его в Авене, но, приехав туда, он, напротив, лишился должности губернатора Гиени.

Король был не прочь лично наблюдать за этим временным пристанищем англичан.

По сходной причине король отнял у бастарда Орлеанского должность губернатора Нормандии, а у Даммар- тена — должность губернатора Пуату.

Король-таможенник не желал, чтобы на его морских рубежах занимались политической контрабандой.

К тому же для Людовика XI чрезвычайно важно было ясно видеть оттуда побережье Англии. Белая Роза только что взяла верх над Алой Розой, Йорки восторжествовали над Ланкастерами. Лучшее средство сделать популярным нового английского короля состояло в том, чтобы произвести высадку во Франции: юный Эдуард и делатель королей Уорик могли им воспользоваться; добрый герцог издавна был другом англичан, а другом короля Франции стал только вчера, и потому самое большее, на что можно было надеяться в отношении него, это то, что он останется нейтральным. И правда, узнав о смерти короля Карла VII, англичане первым делом направили послание герцогу Бургундскому; однако Людовик XI, предупрежденный об этом, послал одного из своих приближенных, Жана де Рейака, который перехватил гонца и забрал письмо.

Для доброго герцога это стало первым предупреждением, что в лице племянника ему предстоит иметь дело с человеком, который будет чрезвычайно печься о собственных делах.

Он получил второе предупреждение, когда новый король, видя те грандиозные приготовления, какие предпринимает герцог, чтобы сопровождать его в Реймс, где должна была состояться коронация, сказал г-ну де Круа:

— Зачем дядя хочет взять с собой так много людей? Разве я не король и разве дороги не стали теперь более безопасными по сравнению с теми временами, когда бедная Орлеанская дева делала для моего отца то, что герцог делает сейчас для меня?

И действительно, ничто не преграждало ему путь, кроме старых придворных и новых льстецов. Каждый город, каждое село, каждая деревня направили навстречу ему свою депутацию и своего оратора; но, менее покладистый, чем правивший позднее Генрих IV, утверждавший, что волосы у него поседели от речей ораторов, Людовик XI, едва завидев вдали очередную депутацию, передавал ей приказ не приближаться, а если его застигали врасплох, он со свойственным лишь ему тоном обращался к оратору:

— Будьте кратки!

Зачастую он даже поворачивался спиной к краснобаю и его спутникам. Никогда еще никто не видел манер, столь мало напоминавших королевские.

Тем не менее были и такие ораторы, которых король выслушивал от начала до конца. Почему? Никто об этом ничего не знает. Одним из них был епископ Лизьё, по имени Тома Базен, весьма недоброжелательный по отношению к Людовику XI, написавший хронику Амельгарда; он прочел молодому королю длинное поучение по поводу необходимости сократить налоги, и король не только терпеливо его выслушал, но и весьма настоятельно попросил изложить эту прекрасные рассуждения на бумаге, чтобы обдумать их на досуге. В итоге этого обдумывания епископ-экономист вынужден был оставить службу в своей епархии.

Так, выслушивая нудные речи и поворачиваясь спиной к краснобаям, он прибыл в Реймс. Любой, кто был там и не знал короля Франции, мог бы поклясться, что короноваться намереваются добрый герцог и его сын граф де Шароле. Они были облачены в великолепные одежды, ехали на рослых лошадях, покрытых бархатом, и возвышались над толпой. Смиренный, бедный и тщедушный, наряженный куда хуже, чем лошади герцога, король ехал хоть и впереди, но как слуга, который едет впереди своего господина. В кортеже находились все бургундские сеньоры: граф Неверский, граф Этампский, сеньор Равенштейнский; французских сеньоров почти не было вовсе. Позади бургундских сеньоров шли лошади и мулы с серебряными колокольчиками на шее, груженные поклажей и покрытые бархатными попонами с герцогским гербом; двести сорок роскошных повозок под герцогскими знаменами везли золотую посуду, столовое серебро, деньги и даже бонское вино, которое должны были выпить на праздничном пиру; за ними следовали фландрские быки и арденнские бараны, которых на этом же пиру должны были съесть.

Можно было подумать, будто добрый герцог, направившись во Францию, полагал, что ему предстоит совершить переход через пустыню, и соответствующим образом запасся провизией.

В итоге вся эта помпезность подобала скорее ярмарке, чем коронации.

Что же касается короля, то его совершенно не заботила материальная сторона празднества; казалось, его занимает одно лишь небо, с которого он не сводил взора, беспрерывно осеняя себя крестным знамением; он молился днем, молился ночью, молился в церквах, а на привалах молился перед своей шапкой, положенной на стол. Начиная с того времени эта шапка стала служить чем-то вроде раки, несшей на себе три или четыре иконки Богоматери, которые особо чтились им.

В полночь накануне коронации он находился в церкви, причащаясь, молясь, слушая заутреню и дожидаясь священного сосуда с миром, который должны были принести из аббатства святого Ремигия. Как только ему дали знать, что священный сосуд прибыл, король поспешил к дверям и на коленях, со сложенными ладонями, принял его, поклоняясь елею, поклоняясь стекляннице, поклоняясь всей этой драгоценной реликвии!

Среди ритуалов коронации был обряд, заключавшийся в том, что короля полностью раздевали и, в наряде Адама до грехопадения, ставили перед алтарем; обряд этот, по понятным причинам, вышел из употребления.

Людовик XI восстановил обряд во всей его строгости; со стороны короля это было проявлением величайшего смирения, ибо, весьма уродливый даже в одеждах, он ничего не выигрывал, оказавшись на виду у всех раздетым.

Стоя между двумя занавесями, пэры-прелаты и пэры- князья сняли с него одежды, и из-за драпировок внезапно показался тощий человек с кожей землистого цвета: он на коленях бросился к алтарю и дал архиепископу возможность помазать ему елеем лоб, глаз, губы, сгибы рук, крестец и пупок.

Тем не менее Людовик опасался, что церемония не доведена до конца.

— Всюду ли меня помазали? — спросил он.

Стоило огромного труда убедить его, что все сделано правильно.

После этого он позволил снова облачить его в одежды; пэры надели на него все от рубашки до мантии и усадили его на трон, возвышавшийся на двадцать семь футов.

Затем первый пэр, герцог Бургундский, стоявший ближе всех к нему, взял корону, поднял ее над головой короля и прочно возложил ему на голову, воскликнув при этом:

— Да здравствует король! Монжуа! Сен-Дени!

Вслед за тем он подвел короля к дискосу со Святыми Дарами, указывая ему, когда следует снять корону, когда вновь надеть ее, когда подняться к алтарю, когда спуститься вниз; затем, когда церемония завершилась,

Людовик преклонил колени перед герцогом: чтобы возводить в рыцарское достоинство других, он должен был прежде стать рыцарем сам. Герцог ударил его по спине плоской стороной клинка своего меча, и король мог теперь, в свой черед, совершать то же с другими.

После этого был устроен роскошный пир. Во время него король восседал на своем троне; однако, сидя там, он позаботился о том, чтобы этот трон не возвышался на двадцать семь футов, а находился на одном уровне с его тарелкой; более того, поскольку королю мешала корона, съехавшая ему на уши, он без всяких церемоний снял ее, положил на стол и, став менее стесненным в движениях, принялся беседовать ... С принцами? Вовсе нет ... с Филиппом По, который, не будучи знатным сеньором, не имел права сидеть за столом и стоял позади кресла короля.

Церемония завершилась подношением богатых даров, которые герцог сделал королю, а затем клятвенным обещанием верности, которое вассал принес своему сюзерену. Кстати, в этом отношении герцог проявил избыточную щедрость, принеся клятву верности не только за принадлежащие ему земли во Франции, но и за свои владения на территории Империи: Брабанта, Люксембурга, Эно, Зеландии, Намюра и т.д., и т.д.

Было вполне очевидно, что в этот момент герцог Бургундский полагал себя подлинным королем Франции и ему казалось, будто он приносит клятву верности самому себе.

Герцог мог полагать то же самое и по прибытии в Париж, ибо ему достались все почести во время торжественного въезда в столицу, которым он руководил целиком и полностью.

Как мы уже говорили, у герцога Бургундского был собственный дворец в Париже; герцог заранее распорядился приготовить его к своему приезду, и эта предосторожность была нелишней, ибо Филипп не приезжал в Париж вот уже двадцать шесть лет.

Он прибыл туда 20 августа, оставив Людовика XI в Сен-Дени, где должна была быть отслужена панихида по усопшему королю. Задержавшись поэтому в пути, Людовик XI прибыл на следующее утро и остановился во дворце, которым Жан Бюро владел в Поршероне.

Герцог выехал навстречу ему, взяв с собой двести сорок дворян.

Магистраты и представители гильдий столицы ожидали короля, стоя у ворот Сен-Дени вместе с Преданным Сердцем, герольдом города Парижа. Магистраты вручили королю ключи, а Преданное Сердце представил ему пять дам, богато одетых, сидевших верхом на великолепных лошадях и символизировавших пять букв, которые образуют название города Парижа.

Король вступил в город, сопровождаемый двенадцатью тысячами конников. Короля убедили надеть для этого торжественного въезда нечто вроде парадного наряда: на нем был темно-красный камзол, белая атласная мантия и капюшон с фестонами; лошадь у него была белая — в знак его верховной власти. Эшевены держали над его головой балдахин.

Почти сразу же за королем следовал герцог Бургундский, богато одетый и сидевший верхом на великолепной лошади; седло и наглазник этой лошади были вышиты алмазами; ими было усыпано и одеяние всадника; кошелек, висевший у него на поясе, тоже был украшен ими; всего на герцоге было драгоценных камней более чем на миллион.

Король направился прямо в собор Парижской Богоматери, чтобы вознести молитву Господу. На всех улицах, по которым он должен был проследовать, разыгрывались мистерии; но одним из самых прелестных зрелищ, которые ему удалось увидеть во время этого торжественного въезда, были сирены с улицы Понсо, то есть три юные девушки, которые играли на лютнях или лирах и пели, погруженные в воду по пояс. Верхнюю часть их тел ничего не скрывало, а нижняя часть была прикрыта лишь водой. Для того, чтобы изобразить неотразимых обольстительниц, были выбраны три самые красивые девушки, каких только удалось найти.

Когда процессия подъехала к рынку, какой-то мясник воскликнул:

— О честный и благородный герцог Бургундский! Добро пожаловать в Париж! Уже давно вы не приезжали сюда, хотя вы всегда здесь желанны!

В соборе Парижской Богоматери король помолился святым мощам и принес присягу, вложив свои руки в ладони епископа; затем он посвятил в рыцари несколько человек и отправился обедать во дворец.

Новым рыцарям предстояло участвовать в турнире, который собирались устроить возле дворца Турнель. Там, где оказывались герцог Бургундский и его сын, всегда происходили празднества, и эти празднества не могли обойтись без турнира.

Участниками боя на копьях были граф де Шароле, Адольф Клевский, бастард Бургундский, сир де Грютхюзе, сир д'Эскерд и сир де Миромон.

Король не сражался на копьях; он был слишком благоразумен, чтобы находить удовольствие в упражнении, где раздают и получают удары; возможно, если бы удары там лишь раздавали, он участвовал бы в таком сражении, но получать их он не желал! Однако в конце турнира появился боец, которого никто не знал, но который, доказав свое умение, был допущен к участию в поединке «и, — говорит Шатлен, — как вихрь, кидался на противников, так что никто не мог перед ним устоять».

Именно король отыскал и нанял этого опасного вояку, чтобы тот поквитался со всеми участниками турнира; сам же он в это время прятался за решетчатыми ставнями и от души смеялся, радуясь страшным тумакам, которые получали благородные рыцари.

Король не показывался на этих празднествах; да и в самом деле, какую роль, даже как зритель, он мог бы там играть? Он поспешил снять с себя великолепные одежды, которые были на нем по случаю его торжественного въезда в Париж, и снова облачился в наряд, формировавший тот его облик, под каким мы теперь его представляем: плащ из грубого серого сукна, войлочная шапка и дорожные гетры. Затворившись в своем унылом дворце, словно сова, на которую он походил характером, король покидал его лишь по вечерам, подобно ночной птице, и, вместо того чтобы выходить оттуда шумно, в сопровождении нескольких блестящих дворян, с эскортом из пажей и оруженосцев, как это делали его двоюродный дед герцог Орлеанский или его отец, король Карл VII, он выходил тихо и незаметно, в сопровождении своего неразлучного спутника по имени Биш, который в прежние времена был приставлен им в качестве шпиона к королю-отцу и которому теперь было поручено всячески обхаживать графа де Шароле и разузнавать, согласится ли он на то, что король Франции выкупит города, расположенные по реке Сомме.

Людовик XI твердо надеялся добиться от старого герцога чего угодно, ибо полагал, что дух его уже ослаб и им можно управлять по своему желанию, однако с молодым человеком все обстояло совсем иначе! Так что король водил его по ночам в гости к прекрасным дамам, всегда в сопровождении своего приятеля Биша, оказывал ему всякого рода знаки внимания, называл его дорогим кузеном, даровал ему дворец в Париже, титул губернатора Нормандии и пенсион в тридцать шесть тысяч ливров; все это делалось, по словам короля, в знак его признательности старому герцогу и неоплатного долга перед ним.

И потому, когда граф де Шароле уехал, несмотря на просьбы Людовика, уговаривавшего его остаться, король собрал свой совет, профессоров университета, духовенство Парижской епархии, церковников и мирян и, указывая им всем на герцога, заявил:

— Господа, вот мой дядя, единственный человек на свете, которому я должен быть признательным: ведь это ему я обязан своей жизнью и короной. Он собирается вернуться к себе домой, тогда как я намерен поехать в Турень; он настолько велик, что я не могу предложить ему ничего, достойного его; однако я приказываю вам устроить в его честь всеобщий крестный ход, во время которого вы будете молиться за него, за меня и за благополучие королевства. Он мой отец и спаситель, и, хотя Господу это ведомо, я хочу, чтобы вы еще раз напомнили ему об этом в ваших молитвах; вы не можете сделать для герцога больше, чем должны ему, я же обязан ему стольким, что никогда не смогу воздать ему должное в полной мере!

Добрый герцог был приведен в полное замешательство подобным выражением признательности.

Крестный ход действительно был устроен и состоялся 23 и 24 сентября, а затем король отправился в путь. Добрый герцог провожал своего воспитанника вплоть до пределов города; короля, казалось, настолько глубоко печалила предстоящая разлука, что в эту минуту он готов был отложить свой отъезд; наконец он решился попрощаться с герцогом, но при этом из глаз его лились потоки слез.

Через шесть дней в свой черед отбыл герцог Бургундский — заласканный, задаренный, измученный, а главное, обманутый, хотя никаких доказательств этому у него не было, если не считать собственной убежденности, однако король проделывал все это столь ловко, что придраться было не к чему.

Отъехав на три льё от Парижа, Филипп увидел, что его поспешно догоняет какой-то крайне взволнованный человек: это был комендант Бастилии, внезапно вспомнивший о приказе, который за шесть дней до того дал ему король, а именно вручить герцогу Бургундскому ключи от крепости, дабы он мог разместить в ней такой гарнизон, какой ему потребуется; бедняга умолял доброго герцога не говорить королю о том, что отданный им приказ исполнен с таким опозданием, ибо, если король узнает об этом упущении, для него, коменданта, это обернется страшной бедой.

Что на это скажешь? Филипп успокоил коменданта, ободрил его, щедро одарил и отправил назад вместе с ключами.

Что же касается графа де Шароле, то он вознамерился совершить паломничество в Бургундию, в которой он родился, герцогом которой ему предстояло стать и которую он с самого детства ни разу не посещал. После этого путешествия он снова присоединился к королю, находившемуся в Туре.

Там его обласкали еще больше, чем это случилось со старым герцогом!

Однажды, когда граф де Шароле отправился на охоту, устроенную герцогом Менским, тот вернулся в замок один:граф пропал.

И тогда король впал в необычайный гнев; никогда прежде его не видели столь беспокойным и столь возбужденным; он велел бить в колокола во всех деревнях, зажечь фонари на всех колокольнях, отправил во все стороны разведывателей; каждая минута, которая протекала без известий, усиливала его тревогу; он изгрыз набалдашник трости, которая была у него в руках, и поклялся ни пить, ни есть до тех пор, пока не узнает, что случилось с его кузеном.

Наконец, в одиннадцать часов вечера его вывел из тревожного ожидания граф де Крев-Кёр, доставивший ему письмо от графа де Шароле.

Граф действительно заблудился, но ему удалось найти хорошее пристанище, и он извещал в своем письме, что вернется лишь на следующий день.

Эти сцены были настолько прекрасно сыграны королем-актером, что невозможно было понять: притворство это или правда.

Наконец, представилась возможность внести охлаждение между графом и его отцом; король, как нетрудно понять, не собирался ее упустить.

VI. ЛИС НАЧИНАЕТ ПОЕДАТЬ КУР

Мы уже говорили, что в Англии Белая Роза Йорков взяла верх над Алой Розой Ланкастеров. Это случилось в ходе битвы при Таутоне.

Англичане тогда как следует отомстили за нас, поубивав друг друга! Никогда — ни после Креси, ни после Пуатье, ни после Азенкура — на обагренной кровью земле не оставалось столько французов, сколько осталось англичан на поле битвы при Таутоне! Когда подсчитали мертвых, их оказалось тридцать шесть тысяч семьсот семьдесят шесть.

Вечером после битвы Эдуард IV стал королем.

Мать графа де Шароле принадлежала к дому Ланкастеров, то есть к побежденной стороне. Герцог же, вопреки этому, выступил в поддержку дома Йорков, пожертвовав родственными узами в пользу политики, союзом — в пользу выгоды.

Король, казалось, уступил настояниям графа де Шароле и обещал предоставить убежище Маргарите («Алой Розе»), если она приедет во Францию.

Она приехала, и король принял ее превосходно; он даже крестил вместе с ней только что родившегося у герцогини Орлеанской сына, который позднее стал Людовиком XII. Однако что касается помощи, которую она надеялась получить от него, то король попросил ее обождать благоприятного момента.

Предлог для отказа в немедленной помощи был тем более благовидным, что в это время герцог Бургундский вел переговоры о заключении перемирия с Эдуардом IV. В связи с этим Людовик XI направил к дяде посольство, которому, помимо прочего, было поручено потребовать у него, как нечто незначительное, согласие установить в Бургундии налог на соль, взимаемый в пользу короля; герцог, естественно, ответил отказом.

Тогда Людовик XI запретил своим подданным оказывать какую бы то ни было помощь англичанам и даже торговать с ними. Разумеется, этот запрет распространялся и на тех подданных герцога, что были французами; и потому герцог, желая выразить свое неудовольствие по поводу того, как обошелся с ним король Франции, в свой черед направил к нему в качестве посла Жана де Круа, сира де Шиме.

Однако король даже не принял посла герцога; он лишь позволил, чтобы тот якобы случайно встретился с ним в одной из галерей дворца.

Вынужденный подчиниться этому требованию, сир де Шиме объяснил королю причину своего посольства, однако Людовик, не дав ему договорить до конца, промолвил:

— Э! Что за человек ваш герцог Бургундский? Разве он сделан из более драгоценного металла, чем другие принцы?

— Да, государь, — храбро отвечал посол. — Ибо он защитил и уберег вас от гнева короля Карла, вашего отца, когда ни один другой принц или сеньор не осмелился оказать вам гостеприимство.

Король натянул шапку на глаза и вернулся к себе в комнату.

Правда состояла в том, что под своей явной неблагодарностью по отношению к герцогу Бургундскому и своим мнимым великодушием по отношению к Маргарите Анжуйской король Людовик XI прятал важную политическую цель: он хотел заманить к себе Маргариту, морить ее голодом и, когда она будет всерьез голодна, выкупить у нее за кусок хлеба Кале. Как мы уже говорили, Кале оставался единственным городом, который англичане еще удерживали во Французском королевстве.

Людовик не терял надежды.

Он напоминал тех людей, кому посчастливилось обладать косоглазием: наблюдая за Англией, он увидел, что запылала Испания.

Он поспешил заключить договор с горожанами Льежа, то есть с самыми ожесточенными врагами герцога Бургундского; он называл их своими кумовьями — это слово служило у него знаком дружеского расположения — и обязался защищать их против всех и вся.

Возникает вопрос, какую выгоду мог извлечь Людовик XI от своих льежских кумовьев.

Мятеж в нужное время! Впрочем, мы еще увидим, как он это проделает.

А вот что привлекло взор Людовика XI к Испании.

Дон Хуан Арагонский, желая угодить своей второй жене, избавился — история недостаточно ясно рассказывает о том, как это произошло: то ли притворно добродетельная, то ли продажная, она нередко зажмуривает глаза — так вот, дон Хуан Арагонский избавился от своего сына дона Карлоса Вианского, наследника престола Наварры.

Каталонцев привела в отчаяние смерть принца, который, не желая покидать их, отказался от неаполитанского трона и согласен был забыть обо всем на свете, читая Гомера и Платона; поговаривали, будто тень несчастного принца появляется по ночам на улицах Барселоны, рыдая, стеная и вопия о преступлении своего отца.

Граф де Фуа, зять дона Хуана Арагонского, имел собственные виды на наследство в Испании; находясь в зависимости от короля Франции, он призвал Людовика XI отомстить за эту смерть. Людовик XI уже видел себя впереди владетелем Руссильона и с набожным видом заявил, что он берет дело усопшего в свои руки.

Людовик XI очень любил подобные дела.

Правда, Уорик готовил флот, чтобы высадить войска во Франции, но, непонятно почему, Людовик XI ничуть не опасался Уорика.

Вместе с тем у него не было ни единого су на войну с Испанией.

Куда же ушли деньги короля? Возможно, это знал Уорик, том самый, кого король ничуть не опасался.

Людовик XI ввел пошлину на вино, отменил прагматическую санкцию и стал самостоятельно назначать епископов, обогащаясь за счет их бенефиций; затем, чтобы привлечь на свою сторону святых угодников, прежде чем предпринимать что-либо в Испании, он объявил, что отправляется на богомолье в Сен-Мишель-ан-Грев и в аббатство Святого Спасителя в Редоне.

Это было средством изучить положение дел в Бретани вблизи; король, вполне естественно, не доверял ее герцогу и, прежде чем направиться к Пиренеям, был не прочь узнать, что остается у него за спиной.

Герцог Бретонский весь обратился в зрение и в слух, чтобы увидеть и услышать, что будет происходить во время этого богомолья.

Но он лишь напрасно потерял время: король, не желавший, чтобы его что-либо отвлекало от благочестивых размышлений, накануне своего отъезда приказал возвестить повсюду, что любой, кто последует за ним, будет наказан смертью.

Так что он странствовал не как король, а как настоящий богомолец; ему было известно, насколько затруднительно королям все видеть и слышать, ведь корона — а особенно его собственная, которая, как нам известно, была ему чересчур велика, — так вот, корона закрывает им одновременно глаза и уши!

Он странствовал в сопровождении всего лишь пяти скромных слуг, одетых столь же бедно, как и он сам, и несших на груди, как и он, деревянные четки; охрана, вместе с Жаном Бюро и его артиллерией, следовала за ним в отдалении. Людовик XI называл Жана Бюро своим счетоводом, несомненно, по тому самому принципу, какой заставлял позднее называть пушки ultima ratio regum.^[5]

Завершив религиозные обряды, король стал мало- помалу перемещаться с запада на юг, посетил по дороге Нант, а затем пожелал взглянуть на Ла-Рошель: ему было любопытно посмотреть на эту маленькую республику; попав в Ла-Рошель, он оказался так близко от Бордо, что добраться туда было совсем нетрудно; и потому он вознамерился взглянуть на Бордо. Однако в один прекрасный день, когда он смотрел со стороны моря на этот город, его самого заметило английское судно. Разумеется, Людовику, находившемуся на борту лодки, не пришло в голову захватывать английский корабль, однако английский корабль решил захватить его лодку и пустился за ней в погоню.

Тогда король сам схватил весло и принялся грести: в ту минуту скипетр был менее полезен, чем весло! Английский корабль не смог преследовать королевскую лодку на мелководье, и король был спасен.

Вне всякого сомнения, именно в ознаменование столь чудесного спасения от врага он даровал городу Бордо всяческие вольности. Бордо вел все судебные тяжбы в Тулузе, что было нелепостью; король не только пожелал, чтобы Бордо имел собственный суд, но и решил, что в этот суд будут обращаться из всех соседних земель.

И наконец, он превратил Байонну в порт, имевший право беспошлинно ввозить и вывозить товары.

Король был совершенно уверен, что ничто из всего этого не пожелает более вернуться в руки англичан.

Дон Хуан со страхом наблюдал за приближением короля; он отправил письмо Людовику, желая напугать его угрозой, исходящей для него от англичан, и устрашающими приготовлениями Уорика; однако мы уже говорили, что Людовик знал, как ему следовало относиться к этой высадке английским войск.

И потому он ответил так:

— Берегитесь! Даже если англичане здесь появятся, рано или поздно они отсюда уйдут, но вот я отсюда не уйду и всегда буду здесь, чтобы покарать вас.

И он продолжил двигаться вперед.

Чтобы вопрос о смерти дона Карлоса Вианского более не поднимался, дону Хуану пришлось уступить французскому королю Руссильон; благодаря этой уступке Людовик XI признал, что единственная вина дона Хуана заключается в том, что он поместил своего сына в чересчур сырую камеру, но ведь в тюрьмах все камеры имеют подобный недостаток ... Что поделаешь?

Госпожа де Рамбуйе говорила, будто в Венсенском замке была камера, которая ценилась на вес мышьяка.

После этого Людовик XI повернул на север; путешествие завершилось. Теперь он мог побеспокоиться по поводу англичан.

Вообще-то он всегда был из-за них обеспокоен.

Несчастная Маргарита Анжуйская неотступно следовала за ним, выпрашивая у него помощь людьми и деньгами. Наконец, в один прекрасный день он согласился предоставить ей двадцать тысяч ливров, но при условии, что, если ей удастся взойти на трон, она уступит Франции Кале.

Возможно, Шекспир был осведомлен об этом договоре, когда он сочинял своего «Венецианского купца».

Правда, в это же самое время Людовик XI позаимствовал у Бретани еще шестьдесят тысяч ливров для наследницы Ланкастеров.

Однако, если бы Уорик выразил по этому поводу недовольство, у Людовика XI былинаготове два объяснения.

Прежде всего, он племянник Маргариты Анжуйской и потому не имеет никаких разумных оснований отказать ей в подаянии. Двадцать тысяч ливров! Да что такое двадцать тысяч ливров?! А кроме того, эти двадцать тысяч ливров он даже не подарил ей, а дал взаймы, да еще под проценты.

Ну, а шестьдесят тысяч ливров из Бретани к нему вообще никакого отношения не имеют. Это деньги герцога, и король никак не мог помешать ему делать со своими деньгами все что угодно.

Что же касается помощи людьми, которую требовала у него Маргарита, то это совсем другое дело: Людовик не дал ей ни одного солдата; если же она сама наберет войско, тем лучше для нее! Он отправил ее попытать счастья в Нормандии, губернатором которой им был назначен г-н де Шароле, возможно, в предвидении подобного развития событий. Уверенный в дружбе кузена, он ничуть не беспокоится о том, что происходит в его губернаторстве; если же однажды Карл вспомнит, что, будучи Ланкастером по матери, он должен, дабы вернуть Алой Розе ее яркие краски, оросить ее нормандской кровью, — что ж, Людовик отделается тогда тем, что выразит неодобрение кузену.

Несомненно, Уорик понимал, что у него нет никаких оснований предъявлять упреки королю Франции, ибо, выйдя в море со своим флотом, причем флотом превосходным, он довольствовался тем, что плыл вдоль побережья Нормандии и Пуату; правда, вдоль этого побережья, сплошь ощетинившегося артиллерией счетовода Жана Бюро, маневрировала армия, двигаясь по морскому берегу и не теряя из виду английские корабли.

В итоге Уорик, рассудив, что во Франции его ничего хорошего не ждет, высадил войска в Бретани, неподалеку от Бреста.

Людовик XI был в восторге: это должно было поссорить бретонцев с англичанами. Казалось, кто-то подсказал Уорику место для высадки, ибо невозможно было выбрать его лучше.

Но внезапно король словно потерял голову, настолько вся его политика стала запутанной.

Он освободил Дофине от ограничений на охоту.

Он освободил Тулузу, наполовину сгоревшую, от податей на сто лет вперед.

Он отдал графу де Фуа стоивший ему стольких хлопот Руссильон.

Наконец, Сфорце, изгнавшему из Италии Анжуйский дом и отказавшему Орлеанскому дому в праве на достояние Валентины Висконти, этому тирану и узурпатору, он отдал Геную и Савону, разрешив ему, вдобавок, выкупить Асти у старого герцога Орлеанского, которого самого только что выкупил герцог Бургундский.

С какой целью все это было сделано? Погодите, сейчас узнаете.

Людовик XI чрезвычайно дорожил Руссильоном и чрезвычайно дорожил Асти, но еще большее значение он придавал городам на Сомме и намеревался так или иначе забрать их у Филиппа Доброго. Прежде всего ему нужна была Франция — Франция единая, однородная, французская.

Он был твердо уверен, что рано или поздно заберет Руссильон у графа де Фуа, который тем временем будет беречь эту землю.

Он полагал, что, возможно, ему удастся отобрать Геную, Савону и Асти у Сфорцы, который, ведя жизнь разбойника, в любую минуту мог быть убит в бою, заколот или отравлен.

Но, если граф де Фуа и герцог Миланский станут его друзьями, один из них одолжит ему своих превосходных баскских пехотинцев, а другой — своих великолепных ломбардских конников. У него будет пехота и конница, небольшая армия, которой он сможет без сожалений пожертвовать: баски и ломбардцы отчасти были его врагами. И, когда убивали басков и ломбардцев, не убивали его добрых крестьян, которые обрабатывали несчастную французскую землю, так долго остававшуюся под залежью в годы царствования Карла VII.

Вот так! И теперь, когда в распоряжении Людовика XI были баскские пехотинцы и ломбардские конники, что же он намеревался делать в отношении старого герцога Бургундского, за которого он в свое время приказал молиться членам своего совета, профессорам университета и духовенству Парижской епархии?

Французские молитвы не пошли на пользу доброму герцогу, и он тяжело заболел. Чтобы ухаживать за больным, герцогиня покинула монастырь бегинок, а граф де Шароле примчался из своего губернаторства.

Людовик XI тоже готов был поспешить к больному; никто не потерял бы больше, чем он, в случае смерти герцога: он потерял бы свои города на Сомме! Пока старый герцог был жив, у короля оставалась надежда вернуться в эти злосчастные города, которые вместе с Кале не давали ему спокойно спать; если же герцог умрет, от графа де Шароле никаких уступок ждать не приходилось: судя по его высказываниям, в отношении этих городов он был настроен крайне жестко.

Три города висели на той истершейся нити, которая называлась жизнью старика.

Семья Круа принялась за дело. За исключением сира де Шиме, все в ней стояли на стороне короля Франции. Они уговорили герцога, что в его интересах позволить Людовику XI вернуть себе Сомму.

Старый герцог не поверил в это, но уступил: ему хотелось, подобно Людовику XIV, умереть спокойно. Он подписал договор уступки, а точнее переуступки, назначив цену в размере четырехсот тысяч экю; у него была надежда, что Людовик XI не сможет выплатить их.

Королю была предоставлена лишь четырехмесячная отсрочка для осуществления этого платежа: его следовало произвести в два срока: 12 сентября и 8 октября.

Двенадцатого сентября прибыли первые двести тысяч экю, 8 октября — остальные двести тысяч.

Все это происходило в присутствии представителей семьи Круа.

— Круа, Круа, — промолвил герцог, с печалью отсылая эти деньги в свою сокровищницу. — Круа, Круа, нельзя служить двум господам сразу!

Это было произнесено голосом более горестным, чем восклицание Августа: «Вар, верни мне мои легионы!»

Кстати, во всех совершаемых им сделках король требовал предоставить ему заложников; у него не было собственных сыновей, но он заменял их сыновьями других. Пародируя слова Христа, он говорил, подобно кроткому Иисусу: «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко мне!»^[6] Затем, когда дети приходили, он не позволял им вернуться домой. Таким образом ему удалось заполучить наследника рода Альбре, детей герцога Алансонского, малолетнего графа де Фуа и малолетнего герцога Орлеанского, в роли крестного отца которого он незадолго до этого выступил.

Он женил графа де Фуа на своей сестре и собирался женить герцога Орлеанского на своей дочери: жениху было тогда два года!

Со стороны Людовика XI, отдавшего в этот момент Геную, Савону и Асти, то есть лучшую часть наследства малолетнего герцога, удерживать при себе ребенка было разумной мерой предосторожности: разве в обмен на это наследство Сфорца не мог помочь королю захватить Савойю?

А в ожидании того времени, когда он захватит Савойю, Людовик захватывал принцев.

В один прекрасный день, когда старый герцог Филипп Бресский, преследуемый собственным сыном, рискнул оказаться в Лионе, его зять, король Франции, задержал беглеца и поместил в замок Лош.

Замок Лош напоминал магнитную гору из «Тысячи и одной ночи»: стоило ступить туда ногами, как их уже невозможно было оттуда оторвать.

В Савойском доме, откуда Людовик взял себе жену, была еще одна дочь на выданье, и он предложил ее королю Англии.

Граф де Шароле усмотрел в этом выпад против себя и парировал удар, устроив брак английского короля с Элизабет Риверс, хотя этому противились Уорик, желавший, чтобы Эдуард IV получил супругу из рук Людовика XI, и лорд-мэр, заявивший: «Прежде чем король Англии женится на этой женщине, это будет стоить жизни более чем десяти тысячам человек!»

Так что на этот раз Людовик XI оказался побежден графом де Шароле: то был реванш за города на Сомме: граф и король играли партию за партией.

Добрый герцог находился в это время в Эдене. Король отправил к нему королеву и принцесс, а затем отправился туда сам, стараясь выглядеть в глазах старика любезным, добрым и предупредительным. Герцог ничего более не говорил о злосчастных городах на Сомме, ибо слишком горевал об их утрате, и Людовик решил, что тот о них забыл. Так что он завел разговор о выкупе Булони, а также Лилля. Старый герцог не осмелился произнести «нет».

— Шароле не согласится, — промолвил он.

В глазах Людовика XI промелькнула молния.

— Что ж! — ответил он. — Поручите мне образумить этого непослушного сына, и я верну его вам шелковым!

Филипп вспомнил, как Людовик XI образумил своего отца Карла VII Король разоткровенничился с ним в лесу; добрый герцог испугался этого лиса, выпускавшего из-под своей шкуры тигриные когти, и предпочел спастись бегством.

Король не хотел уезжать ни с чем и воспользовался этой поездкой, чтобы посетить пограничные области Фландрии и Пикардии, Абвиль, Аррас и Турне, причем в соответствии со своими привычными правилами: с небольшой свитой, без помпы, как простое частное лицо; он всегда питал отвращение к пышным приемам, празднествам и торжественным речам.

В Абвиле все жители вышли встречать короля на главную площадь и прилегающие улицы; однако король оставил свой кортеж в четверти льё от города, сошел с лошади и пешком один вошел в город, как если бы был обычным горожанином.

Тем не менее, признав в нем чужого, жители предместья остановили его и спросили:

— Вам не встречался король?

— Король, — ответил он, — это я.

Однако славные горожане, видя на нем старую шляпу и поношенное платье, приняли его за сумасшедшего или за шута и начали насмехаться над ним; но тут они наткнулись на серьезного противника, ибо он был величайшим насмешником на свете. Так что он принялся отвечать им тем же, но, поскольку насмешки его были убийственными, дело стало принимать для него дурной оборот. К счастью, в этот момент прибыл кортеж, и горожане поняли, наконец, что перед ними король; если бы не это, он рисковал быть побитым камнями.

И потому начиная с этого дня он стал выбирать при въезде в город настолько дальние пути, что в конечном счете ему удавалось добраться до своего пристанища незамеченным, а иногда даже он покидал город прежде, чем становилось известно, что он туда въехал.

Из этого воспоследовало вот что: когда где-либо ожидали короля, эшевены закрывали все городские ворота, кроме одних; если в городе не было ворот, то горожане перегораживали все улицы, кроме главной. И тогда странствующему королю приходилось проезжать через ворота, оставленные открытыми, или по неперегорожен- ной улице.

Однажды, когда он инкогнито проезжал через какую-то деревню, ему понадобилось написать письмо; однако все его секретари были заняты в это время разными делами, и рядом с ним не оказалось никого, кто умел бы писать. Славный король Людовик, хотя и был великим грамотеем, не очень любил писать собственноручно. Заметив среди тех, кто его окружил, человека с письменным прибором на поясе, он подозвал его.

Человек этот поспешил подчиниться приказу короля и раскрыл свой чернильный прибор, чтобы достать перо, но в этот момент оттуда выпали две игральные кости.

— О-о! — промолвил король. — Это еще что за пилюли?

— Remedium contra pestem^[7], — нисколько не смутившись, ответил писец.

— Да ты, как я посмотрю, славный пройдоха, — сказал король, довольный ответом. — Ты мне подходишь.

И в самом деле, прямо в тот же день этот человек поступил к нему на службу.

VII. ДВОЕ КУЗЕНОВ

Пока король Франции совершал все эти прогулки, граф де Шароле находился в Горкуме, в Голландии.

В один прекрасный день Оливье де Ла Марш, оруженосец графа, прибыл к герцогу Бургундскому; он явился к нему по поручению его сына, чтобы сообщить о достаточно серьезном происшествии.

Некий головорез по имени бастард де Рюбампре, прежде долгое время служивший герцогу, но уже более года состоявший на службе у короля, был задержан в Горкуме в тот момент, когда он наводил справки об образе жизни графа, о часах его прогулок и о том, кто его обычно сопровождает. Арестованный в церкви, где он пытался укрыться, упомянутый бастард отвечал на вопросы крайне невразумительно, и у графа не осталось сомнений в том, что этот человек имел от короля Франции поручение похитить его, как двумя годами раньше был похищен Филипп Бресский; подозрения графа подкреплялись еще и тем, что при получении известия об аресте бастарда его спутники бежали, бросив свое судно в порту Эрмю. Было их около сорока.

Все, независимо от того, убеждали их эти доводы или нет, делали вид, будто придерживаются мнения графа.

Стало быть, Людовик XI сбросил маску и стал открытым врагом графа, как и следовало его с этого времени называть.

Граф де Шароле воспользовался моментом. Уже давно мир, в котором ему приходилось жить, тяготил его. Предательство Круа было очевидно для всех; подталкиваемые незримым дыханием, Круа обрели могущество, почти равное королевскому: они заняли Люксембург — область, пограничную с Германией; Булонь и Гин — область, пограничную с Англией; города на Сомме — область, пограничную с Францией; им доставляли в Валансьен королевское и княжеское вино; всего этого им удалось добиться раз за разом всего за два года. Когда за спиной честолюбивых людей стоит король Франции, такие люди идут быстро!

Граф обратил на это внимание герцога, которому и так уже давно все было понятно, и распространил манифест, в котором он объявил Круа смертельную войну. Самые боязливые из фаворитов обратились в бегство; один из них, желая воспользоваться последней возможностью, решил искать убежище у доброго герцога. Пообещав ему защиту, Филипп взял в руки рогатину, шаткой походкой вышел из покоев и позвал на помощь. Однако никто не явился; напротив, все предпочли разбежаться. Все полагали, что старый герцог уже умер и погребен, и принимали его за привидение.

Начиная с этого момента молодой герцог круто меняет свой облик; он перестает быть графом де Шароле и становится Карлом Грозным, как его называли сначала.

Первым делом он предал смерти казначея отца; за этим стояла старая злоба блудного сына!.. Возможно, когда-то этот казначей отказал ему в деньгах. Затем, 24 апреля 1465 года, он ввел подать, которую следовало уплатить в мае; одновременно он приказал всем дворянам Бургундии и Нидерландов собраться под его знаменами 7 мая.

Все явились.

Седьмого мая Карл устроил смотр войску, состоявшему из тысячи четырехсот латников и восьми тысяч лучников, не считая пушкарей, арбалетчиков, копейщиков и обозников.

Против кого же велись все эти приготовления? Очевидно, они были направлены против всемирного паука, по выражению Шатлена.

Карл, столь мало искушенный в политике и столь нетерпеливый, выбрал удачный момент: принцы были сильно настроены против короля.

Какой же новый акт тирании совершил Людовик XI?

Он пожелал упорядочить правила охоты.

«Сеньор, — говорит Мишле, — как бы держал своих крестьян за воротами и запорами, всюду от земли и до неба. Все принадлежало ему: вековечные леса, птица в воздухе, рыба в воде, зверь в кустах, бегущая волна, звон дальнего колокола ...»^[8]

Там, где права были у сеньора, зверь тоже имел права: олень, вепрь, косуля, заяц, кролик — объедать и выворачивать с корнем зеленые хлеба; голубь — выклевывать зерна из колосьев.

Тем не менее, если олень, вепрь или косуля наносили чересчур большой ущерб, сеньор являлся с собачьей сворой, лошадьми и слугами; он охотился на оленя, на вепря или на косулю, и все, что еще оставалось нетронутым зубами оленя или клыками вепря, гибло под лапами собак и копытами лошадей.

В Дофине, в то самое время, когда Людовик XI принижал дворянство, возвышая простонародье, ему впервые пришла в голову мысль изменить правила охоты; однажды он попытался сделать это, находясь в гостях у сеньора де Монморанси. Имея честь принимать у себя короля, благородный сир решил почтить его грандиозной охотой; для этого он собрал и сложил во дворе поместья сети, тенета, рогатины и массу других орудий истребления.

Король, ничего не говоря хозяину, приказал одному старому слуге поджечь эти снасти, так что все они сгорели, и потому охота не могла состояться.

Как рассказывают летописцы, вскоре был издан королевский указ, предписывавший сдать королевским судьям все имеющиеся сети, тенета и ловушки в течение четырех дней с даты его обнародования.

Этим же указом, под страхом телесного наказания и денежного штрафа, принцам и сеньорам любого звания было запрещено охотиться.

Один нормандский дворянин, невзирая на королевский запрет, отправился на охоту и поймал зайца, заявив при этом, что на своих землях король он сам; Людовик XI, желая доказать строптивцу, что он не прав, приказал отрезать ему ухо.

И дело было не в том, что Людовик XI терпеть не мог охоты: напротив, он ее настолько любил, что уверяют, будто все эти запреты имели единственной целью закрепить право на охоту за одним лишь им.

Кроме того, король делал нечто куда более странное и куда более предосудительное: он оплачивал крестьянам ущерб, нанесенный им зверями!

В книге записей его расходов читаем:

«Одно экю бедной женщине, у которой королевские борзые удушили овцу».

«Одно экю другой, у которой королевская собака по кличке Ландыш загрызла гуся неподалеку от Блуа».

«Одно экю другой, у которой гончие и борзые задрали кошку неподалеку от Мон-Луи, на дороге из Тура в Амбуаз».

И, наконец:

«Одно экю бедному человеку, у которого лучники, пройдя через его поле, чтобы спрямить путь и выйти на главную дорогу, попортили хлеба».

Стало быть, не было более сеньоров, не было более простолюдинов, коль скоро король, сеньор сеньоров, вел денежные расчеты с крестьянами.

В итоге сеньоры возмутились.

Король уже лишил их права вести войну, а теперь он забирает у них право охотиться; что же тогда им останется?

Наиболее озлобленным из принцев был герцог Бретонский, который и сам являлся чуть ли не королем и больше всех терял из-за изворотливости этой завистливой руки, проникавшей всюду и присваивавшей себе все.

Тем не менее герцог решил вести с королем игру по всем правилам. Он направил к нему большое посольство. Людовик прекрасно принял его и забавлялся тем, что пытался привлечь на свою сторону главу посольства; но в один прекрасный день, когда король решил, что тот уже подкуплен им, он узнал, что послы отбыли, прихватив с собой его брата, герцога Беррийского.

В те времена было принято воевать со старшим братом, пользуясь помощью его младшего брата; к тому же, это был наилучший вариант, когда нельзя было вести войну с отцом, прибегая к помощи его сына.

И вот 22 марта герцог Бретонский объявил себя врагом всякого, кто будет врагом герцога Бургундского, «не исключая и его величество короля».

Против Людовика XI выступили три армии:

бургундская и фламандская армии под командованием Карла;

бретонская армия под командованием герцога Бретонского;

армия недовольных под командованием герцога Бурбонского.

Это вполне могло бы устрашить даже более великого воина, чем Людовик XI, но, возможно как раз потому, что он не был великим воином, его это вовсе не устрашило.

Заметьте, что из двадцати семи провинций королевства он владел лишь четырнадцатью.

Однако в его распоряжении было значительное количество вольных лучников, несколько надежных ордонансовых рот и прекрасная, сильная артиллерия.

Быть может, у него недоставало денег?

Ба! У такого гениального человека, как Людовик XI, деньги были всегда! У Людовика XI могло не хватить денег на покупку новой шапки, но он нашел двести тысяч экю, чтобы выкупить города на Сомме.

Разве не мог он рассчитывать на своих добрых друзей за границей, на купцов из Венеции и банкиров из Флоренции? Или вы полагаете, что он безвозмездно позволил Пьеро деи Медичи, своему другу и преданному советчику, добавить к его гербу три геральдические лилии Франции?

Кроме того, добрый король Людовик уже давно вынашивал в голове идею, которую ему хотелось осуществить.

И вот представился подходящий момент.

Идея заключалась в учреждении почтовой службы, которая основывалась на использовании сменных лошадей и, естественно, позволяла доставлять письма. Это было подражание древней почте, существовавшей в Римской империи; однако Людовик XI, подобно Мольеру, брал свое добро там, где он его находил.

Через каждые четыре льё были устроены почтовые станции, где предоставлялись лошади для королевских курьеров — и ни для кого другого, под страхом смерти.

Король платил огромную по тем временам сумму в десять су за лошадь за каждый перегон, то есть за каждый отрезок пути длиной в четыре льё.

На этот раз, Людовик XI действительно стал настоящим пауком в центре своей паутины: новости шли от периферии к центру, а приказы лучами расходились к периферии.

Помимо этого, он заключил союз с Богемией и Венецией.

Венеция предоставила ему галеры, а Богемия напала на Люксембург.

Прочие его союзники, которые на удивление у него были, тоже не изменили ему.

Сфорца направил своего собственного сына Галеаццо в Дофине с восьмьюстами тяжеловооруженными конниками и тремя или четырьмя тысячами пехотинцев. Бастард Фердинанд, крейсируя на своих судах вдоль морского побережья, держал в тревоге провансальцев. Граф де Фуа предоставил басков.

Король выступил в поход. Его намерение состояло в том, чтобы быстро перебросить войска из одного конца Франции в другой и разбить врагов поодиночке.

Позднее эта тактика была применена Наполеоном.

Французская армия была немногочисленной, однако хорошо организованной, настолько хорошо, что никто, кроме противника, не боялся ее увидеть; оказавшись рядом с ней, землепашцы, духовные лица и купцы чувствовали себя в такой же безопасности, как если бы они находились в Париже.

«Никогда и никто, — пишет современник, — не видел столь вежливой войны».

Людовик двинулся прямо в Бурбонне. Он оставил позади Бурж, не потревожив ни город, ни его гарнизон, — то была тактика, которой также придерживался современный гений. В течение трех дней он захватил Сент-Аман, Монрон, Монлюсон. Сансер, видя, как мягко обращаются с пленными, сдался сам.

По прошествии месяца все было бы кончено в Берри, если бы войско герцога Бурбонского не удерживало Бурж, а также в Бурбонне, если бы маршал Бургундский не удерживал Мулен.

Помимо прочего, Людовик рассчитывал на семью, для которой он сделал необычайно много: речь идет об Арманьяках.

Он написал графу, что ждет его и его сыновей, и д'Арманьяк ответил, что их семья всегда верно служила французскому королевскому дому и никогда не подведет короля, которому она стольким обязана.

И в самом деле, в течение пятнадцати лет, непонятно по какой причине, Людовик осыпал милостями бастарда

д'Арманьяка: он даровал ему Комменж, а также губернаторства Гиень и Дофине, прикрепив, если можно так выразиться, к перевязи его меча ключи от Альп и Пиренеев.

Этот бастард д'Арманьяк был презренным негодяем, осужденным за убийство и подлог и женатым на своей собственной сестре!

Наконец, король сделал его герцогом Немурским, дал ему огромные поместья около Парижа, в епархиях Мо, Шалона и Санса. Более того, он возвел дарованное им владение в достоинство герцогства-пэрства и предоставил носителю титула герцога Немурского почетное место между герцогом Бургундским и герцогом Бретонским.

И вот однажды утром Людовика XI известили, что герцог Немурский наконец-то прибыл, но остановился в отдалении, и, к великому удивлению короля, просит для себя охранную грамоту.

На самом деле, у посланца герцога было еще одно поручение: связаться с епископом Байё, который находился при королевской армии, имея целью выдать Людовика XI принцам; как только коронованный борец за нововведения оказался бы в руках принцев, он был бы принужден согласиться на создание опекунского совета над ним, в составе двух епископов, одним из которых стал бы епископ Байё, восьми государственных советников и двенадцати рыцарей.

Людовик XI раскрыл заговор. Немур перешел на сторону принцев, а граф д'Арманьяк привел им шесть тысяч гасконцев, которых он обещал предоставить королю Франции.

Все полагали, что Людовик погиб или, по меньшей мере, пал духом.

Но не тут-то было! Король превосходно знал свою страну: это была та самая страна, где он некогда воевал с собственным отцом; необходимо было ошеломить принцев быстротой маневров: он двинулся на Вернёй, взял его и стер с лица земли, а затем приказал маршалу де Комменжу, Салазару, Жирему и Гильому Кузино атаковать на глазах у него город Ганна. За четыре часа город был взят приступом; пока захватывали замок, король проглотил яйцо, которое он велел принести ему вместо обеда, а затем отправился ночевать в Эгперс. Наутро его армия заняла деревни Мозак и Марса и вызвала на бой войско принцев.

Принцы не рискнули принять вызов. Герцог Бургундский укрылся в Мулене. Герцог Немурский бросился к королю, и тот по странной слабости, которую он питал к нему, выслушал его уверения и заключил с ним перемирие, распространявшееся на Овернь, Бурбонне, Берри и даже пограничные области Бургундии, при условии, что бургундцы воздержатся от враждебных действий.

Со своей стороны, принцы поклялись служить королю и защищать его от всех и вся как своего верховного повелителя.

Эта кампания была выиграна исключительно благодаря блистательной стратегии. Впрочем, завершилась эта кампания вовремя: граф де Шароле был всего лишь в десяти льё от Парижа, тогда как король находился примерно в ста льё от него; потеряв свою столицу, король рисковал потерять все королевство, и он это прекрасно понимал.

Однако он предусмотрел все, чтобы Париж был должным образом подготовлен к обороне: он оставил там Шарля де Мелёна, одного из самых опытных и, как ему казалось, одного из самых верных его военачальников, которому оказывал содействие метр Жан Ла Балю, незадолго до этого назначенный епископом Эврё и надеявшийся получить вскоре с помощью короля кардинальскую шапку.

Шарль де Мелён обнародовал старые королевские указы, касающиеся охраны города; был восстановлен ночной дозор; уличные цепи, которых горожане лишились при Карле VI, были починены и приведены в исправное состояние.

Людовик XI направил послание жителям столицы: он благодарил их за верность, хотя они еще не доказали ее на деле; он заявил им, что Париж — это город, который он любит более всего на свете, и известил их, что именно туда он пошлет рожать королеву.

В то же самое время все проповедники прославляли короля.

Блестящая кампания, только что проделанная им, и артиллерия Жана Бюро, которой ничто не могло противостоять, занимали главное место в молитвах проповедников. Духовенство не очень-то жаловало Людовика XI.

Граф де Шароле и граф де Сен-Поль находились в Сен-Дени.

Как-то раз они решили вступить в переговоры с метром Жаном де Попенкуром, сеньором де Сарселем, и метром Пьером л’Орфевром, которые командовали стражей у ворот Сен-Дени, и попросить провизию для бургундцев, однако оба командира отказались вести разговор с ними и при первых же враждебных действиях бургундцев открыли по ним огонь.

Граф ждал принцев: ему не было известно, что они потерпели поражение и покорились королю.

Он называл себя наместником герцога Беррийского, брата короля, и от имени герцога Беррийского всюду на своем пути отменял подати и пошлины, а в Ланьи открыл соляные амбары и сжег записи налоговых сборов.

Внезапно граф де Шароле узнал, что король вновь одержал победу и намерен дать ему бой. Он тотчас перешел Сену по мосту Сен-Клу и двинулся навстречу своему противнику, чтобы помешать ему войти в Париж.

Затем он стал поджидать герцога Бретонского и герцога Беррийского, шедших через Анжу, и, направившись в сторону Фонтенбло, приблизился к ним на несколько переходов.

Людовик двинул вперед герцога Менского, приказав ему помешать проходу двух союзников; однако герцог Менский счел, что он недостаточно силен, чтобы перерезать им дорогу: он пропустил их в сторону Шартра, а сам решил идти на соединение с королем в Божанси.

Что было делать королю? Идти на герцога Бретонского? Идти на графа де Шароле?

Его мнение заключалось в том, чтобы войти в Париж, не вступая в бой ни с тем, ни с другим, но, каким бы хорошим стратегом он ни был, казалось маловероятным, что ему удастся выполнить этот маневр.

Сир де Брезе полагал, что бретонцев разбить легче, чем солдат герцога Бургундского, и потому он придерживался мнения, что королю следует атаковать бретонцев. К этому он добавил, что в их рядах находятся сир де Лоэак, сир де Бюэй и граф де Дюнуа, которые прежде верно служили королю Карлу VII и теперь, без сомнения, не осмелятся сражаться с его сыном.

— Но вы-то, — рассмеялся король, — вы-то, сенешаль, прежде подписали договор об учреждении Лиги Общественного блага!

— Ба! — рассмеялся тот в свою очередь. — Они располагают моей подписью, это правда, государь, но вы ведь располагаете моей особой.

— Послушайте, сенешаль, — обратился к нему король, — стало быть, вы боитесь, раз вы советуете мне избежать сражения с графом де Шароле?

— Вовсе нет, государь, — ответил Брезе, — и я докажу это при первой же возможности.

— Что ж, — произнес король, — тогда смело идем на Париж!

Так что Людовик XI проявил себя более решительным, чем военные!

Напротив, граф де Шароле, оказавшись в одиночестве и видя, что бретонцы не торопятся прийти, был вовсе не прочь избежать сражения; однако не так обстояло дело с графом де Сен-Полем, который жаждал стать коннетаблем.

Четырнадцатого июля король пишет в Париж, что он прибудет туда 16-го, и приказывает Шарлю де Мелену, своему главному наместнику, направить ему с маршалом де Руо двести копейщиков. Затем он продолжает путь.

Утром 16-го король был уже в Шартре: он ехал всю ночь.

Прибыв туда, он узнал, что армия графа де Шароле находится в Монлери.

VIII. СРАЖЕНИЕ ПРИ МОНЛЕРИ

Людовик XI доверил свой авангард сиру де Брезе, которому следовало лишь разведать силы противника.

То ли упрек короля раззадорил его, то ли этот предатель решился предать еще раз, но он заявил:

— Я приближусь к ним настолько близко, что вряд ли кто-нибудь окажется способен разнять французов и бургундцев.

Когда об этом высказывании донесли Людовику XI, он нахмурил брови и вполголоса отдал несколько распоряжений.

Людовик не хотел ввязываться в бой, пока не подойдет ожидавшееся подкрепление.

Однако обстоятельства ему уже не подчинялись. Вопреки его приказу, Брезе со своим авангардом бросился в атаку и в первом же столкновении пал мертвым.

— Это суд Божий! — промолвил Людовик XI.

Авангард оказался смят.

Король встал во главе своего отряда и храбро ринулся вперед.

Столкнувшись с Сен-Полем, он опрокинул его, но, на счастье Сен-Поля, в пределах его досягаемости оказался лес, куда он и углубился.

В это время лучники укрылись позади острого частокола и обозных телег и, откупорив две бочки бургундского вина, которое им подвезли, подкрепились для храбрости.

Узнав, как складывается бой, граф де Шароле какое-то время пребывал в нерешительности и для начала послал на помощь графу де Сен-Полю бастарда Бургундского.

Но идти ли в наступление ему самому? Ведь вводить в бой сразу все силы было опасно: сир де Руо, вышедший из Парижа, вполне мог взять его армию в клещи.

Однако в эту минуту появился сир де Конте.

— Тревога, ваша светлость! — воскликнул он. — Тревога! Если вы хотите выиграть сражение, вам надо поторопиться: французы прибывают один за другим, число их растет на глазах, время не терпит!

Граф де Шароле более не колебался; однако, придерживаясь крайностей во всем, он, вместо того чтобы дать своим рыцарям возможность перевести на полпути дух, без остановки повел их на французов; продвигаясь через зеленые хлеба и поля, засеянные бобами, его воины прибыли на место крайне усталыми.

Подъехав к деревне Монлери, они подожгли ее. Ветер гнал огонь и дым в сторону французов, и те дрогнули; король и его люди вынуждены были отступить.

Людовик XI остановился на возвышенности, но граф, увлеченный преследованием беглецов, пронесся мимо.

Тогда король попытался отыскать свой арьергард, находившийся под командованием герцога Менского, но тот увел его.

Все кругом так или иначе предавали короля.

А ведь герцогу Менскому было заплачено вперед: король подарил ему владения Дюнуа.

Скажем попутно, что большинство этих людей весьма дурно выглядели в глазах современников, которые плохо судят о великих умах, видя их с чересчур близкого расстояния.

Граф де Шароле, продолжая гнать перед собою беглецов, отдалился от Монлери на пол-льё.

Заметив, как опрометчиво поступил граф, король попытался перерезать ему дорогу.

Еще пятьсот шагов, и граф оказался бы на краю гибели.

Он попытался галопом вернуться назад, но ему нужно было пробиться сквозь ряды врагов; его узнали, и конные латники нападали на него со всех сторон. Какой-то пеший воин колом ударил его в грудь, погнув ему кирасу.

Оказавшись перед замком, где он рассчитывал укрыться, граф увидел, что здание охраняется лучниками короля. Он повернул налево, чтобы выехать на равнину, но человек двадцать конников бросились в погоню за ним; ему нанесли удар мечом, попавший в стык кирасы и шлема, который был плохо пристегнут оруженосцами. Один из латников уже протянул к нему руку и воскликнул:

— Ваша светлость, я вас узнал! Сдавайтесь, не вынуждайте вас убивать!

К счастью, сын графского лекаря, звавшийся, по словам одних, Жаном Каде, а по словам других, Робером Коттеро, бросился между Карлом и теми, кто его преследовал, и спас его.

В эту минуту, опять-таки к счастью, появился бастард Бургундский со своими людьми и тридцатью лучниками, собравшимися под его знаменем. Древко этого знамени столько раз рубили мечом, что оно стало не длиннее фута.

Граф ощутил себя на мгновение в такой великой опасности, что послышался его крик:

— Друзья мои, защищайте вашего принца! Не оставляйте его в опасности! Что же касается меня, то я покину вас лишь в случае смерти: я здесь для того, чтобы жить и умереть вместе с вами!

Оруженосец графа, Филипп д'Уаньи, несший его стяг, был убит подле него.

Тем временем среди французов пошел слух, будто король убит. Людовик понимал, что нельзя давать этому слуху распространяться.

Он снял шлем и объехал поле боя, восклицая:

— Нет, друзья мои, я не мертв; перед вами ваш король, искренне защищайте его!

Мы уже рассказывали, что бургундские лучники спрятались за частоколом и обозом и, продолжая пускать стрелы из этого укрытия, опустошали две бочки бургундского вина, которые граф де Сен-Поль велел откупорить для них; однако французские рыцари, вместо того чтобы атаковать их в лоб, обогнули изгородь с той и другой стороны и обрушились на них сзади.

Увидев этот маневр, латники сира Равенштейнского и графа де Сен-Поля тотчас ринулись через строй собственных лучников, опрокинули их и повалили друг на друга. Латников было около тысячи двухсот, однако это были исключительно молодые люди, выросшие за время долгого мира и лишь на турнирах упиравшие древко копья в свои латные доспехи; в итоге их в одно мгновение смяли, и, поскольку они сами только что внесли беспорядок в ряды собственных лучников, им не удалось снова сплотиться позади них. Они обратились в бегство, преследуемые воинами из Савойи и Дофине.

Филипп де Лален оказался в числе убитых: он происходил из славного дома Лаленов, никто из сыновей которого никогда не спасался бегством.

Король наблюдал за сражением с высоты холма Мон- лери, окруженный лишь своей личной стражей.

Граф находился на равнине, однако его сопровождало так мало людей, что, будь у короля сотня воинов, чтобы его атаковать, он смог бы разгромить его.

Тем временем граф де Сен-Поль, которому удалось уберечься, выехал к концу сражения из леса, собрал отряд из сорока конников и шагом, в образцовом порядке, направился на соединение с графом де Шароле; мало-помалу численность отряда возрастала за счет тех, кто встречался ему по пути, и в конце концов в нем оказалось восемьсот латников.

Граф де Шароле пожелал возобновить наступление, однако у него уже не было лучников, а как без лучников атаковать французов, расположившихся на возвышенности, да еще в тех самых укреплениях, которые бургундцы соорудили перед сражением?

Тем не менее момент был благоприятный: французы были сильно потрепаны, Брезе с авангардом и герцог Менский с арьергардом предали короля, и на самом деле вступить в бой могли только король и те, кем он командовал.

Не будь короля, который сражался, как Генрих IV в лучшие его дни, битва была бы проиграна.

Наступил вечер.

В бургундском лагере царил беспорядок; армия, распавшаяся на группы по двадцать—тридцать человек, была разгромлена; лучники, смятые своими собственными рыцарями, вернулись побитыми и изувеченными. Однако высота хлебов мешала увидеть истинные размеры потерь.

Два принца уцелели, но две армии, похоже, рассеялись.

Граф де Сен-Поль и сир де Обурден приказали сдвинуть телеги и составить из них круговое заграждение. Никто не знал, в каком состоянии находится армия короля Франции; видя огни, все полагали, что она намеревается провести ночь на прежних позициях.

Граф де Шароле страдал от раны; сняв с него доспехи, его перевязали. Он велел принести пару охапок соломы, сел на нее и поел. Вокруг валялись мертвые, уже обобранные и раздетые; невероятно, до чего быстро была совершена эта операция! Внезапно один из этих неподвижно лежавших людей очнулся и попросил пить; граф дал ему глоток своего отвара — он никогда не пил вина; затем, позвав своего личного лекаря, он препоручил ему пришедшего в себя беднягу.

Так кто же взял верх в сражении? Тот, кто сказал бы это, проявил бы недюжинный ум.

Граф остался сидеть на соломе, его военачальники сели на поваленный ствол дерева, и все стали держать совет, что делать дальше.

Граф де Сен-Поль высказал мнение, что следует бросить обоз, не брать с собой ничего, кроме артиллерии, и выступить в сторону Бургундии. Оставаясь между королем и Парижем, бургундская армия подвергалась слишком большой опасности: Шарль де Мелён мог спохватиться и совершить вылазку, а тогда они были бы разгромлены и уничтожены.

Такого же мнения придерживался и сир де Обурден.

Однако сир де Конте полагал иначе.

Отступить, по его словам, означало погибнуть: отступление графа стало бы не отступлением, а бегством; не отойдя и на двадцать льё, все разбегутся в разные стороны, и граф останется один. В итоге сир де Конте высказал пожелание воспользоваться ночью, чтобы собрать всех, подкрепиться и вновь построиться в боевом порядке.

— Раз Господь спас его светлость от опасности, которой он подвергался сегодня, — сказал сир де Конте, — значит, таков промысел Божий.

Граф де Шароле принял этот совет, отдал соответствующие приказы, подбодрил своих солдат, велел раздать им вина и уснул, готовый пробудиться при первых звуках трубы.

Пока он спал, граф де Сен-Поль направил людей на разведку.

Один из его дозоров встретил возчика, который нес из деревни кувшин с вином, а другой — монаха-францисканца.

Оба они сообщили одни и те же сведения, а именно: король снялся с лагеря, оставив лишь небольшое охранение возле замка.

Кроме того, францисканец рассказал, что он видел, как королевская армия отступала к Корбею, а точнее, делала то, что она все это время хотела сделать, — возвращалась в Париж.

«И тогда, — говорит Коммин, — нашлось немало людей, которые стали кричать: "Надо идти вслед за ними!", хотя за час до того они весьма скудно поели»^[9]

И в самом деле, отступление короля вывело графа из величайшего затруднения.

Людовик XI остановился в Корбее, ожидая новостей из Парижа.

Он тоже далеко не был спокоен.

По счастью, вместо того чтобы преследовать короля, граф де Шароле тратил время на то, чтобы, в соответствии со старинным обычаем, возвестить о своей победе. По его приказу принялись трубить в трубы и выкрикивать во всех концах лагеря, что он готов вступить в бой со всяким, кто осмелится бросить ему вызов, будь то король,принц или военачальник.

Естественно, не ответил никто, и граф де Шароле провозгласил себя победителем.

«Именно с этого дня, — говорит Коммин, — у него стало зарождаться то великое самомнение, какое привело к тому, что из всех государей он стал наиболее неспособным выслушивать советы и подчиняться чему-нибудь, кроме собственной воли»^[10]

Со своей стороны, король, видя, что в Париже все спокойно, вступил в город. Там были не очень хорошо осведомлены о том, что произошло; король воспользовался этим, чтобы изложить новости так, как он их понимал. О своей победе граф де Шароле возвещал во всех концах лагеря; король же о своей победе возвестил во всех концах Парижа.

Затем он спокойно сел за стол.

И с кем же? Да со своим верным слугой Шарлем де Мелёном.

Именно в его доме король остановился, прекрасно зная, что его главный наместник его предал; однако, полагая, что в данный момент нельзя позволить себе пуститься в упреки, выслушал убедительнейшие доводы, которые тот высказал в оправдание того, почему он не явился на помощь к нему, согласился с ними и всячески обласкал его, равно как и горожан и горожанок, которых губернатор Парижа созвал, чтобы отужинать вместе с его величеством.

Как только король объявил, что сражение выиграно и бургундцы обратились в бегство, около трех десятков мародеров покинули столицу, намереваясь добраться до Монлери, чтобы ограбить беглецов, подобрать брошенное оружие и пошарить в оставленных телегах.

В Монлери они обнаружили графа де Шароле, который продолжал сотрясать воздух звуками фанфар и пыжился, словно раздуваясь от ветра, вылетавшего из всех этих труб ...

IX. МОЛЕНИЯ БОГОМАТЕРИ КЛЕРИЙСКОЙ

Пока граф терял подобным образом время, король проводил его с пользой, возвращая себе Париж — дом за домом, улицу за улицей, площадь за площадью, и если вначале у него было двести копейщиков, то затем их стало четыреста, а потом — тысяча.

И тогда Людовик XI назначил графа д'Э на место Шарля де Мелёна, которого он при этом всячески обласкивал, называл «дорогим другом» и одаривал деньгами, беря их неизвестно откуда.

Впрочем, по возвращении в столицу Людовик XI вел себя весьма разумно. Все полагали, что им предстоит увидеть возвращение Мария или Суллы, но явился Август. Епископ Парижский обратился к нему с упреками; король не только выслушал его с удивительным терпением, но и, когда прелат закончил, попросил у него благословения.

Он сократил несколько налогов, в том числе и тот, которым облагалась розничная продажа вина, и вернул право беспошлинной его торговли лицам духовного звания, членам Парижского университета и королевским чиновникам. Он ходил пешком по всему городу, а следом за ним шел народ, славя Господа. Во время одной из таких прогулок ему повстречался письмоводитель из Шатле, который в день, когда бургундцы подошли к воротам Сен-Дени, бегал по улицам и кричал: «Париж взят! Да здравствуют бургундцы!» Этот писец был с весьма странной для судей снисходительностью приговорен всего лишь к месяцу тюрьмы на хлебе и воде и к наказанию розгами; по городу его возили в грязной мусорной тачке. Король поинтересовался, кто этот человек и какое преступление он совершил. Все ожидали, что Людовик XI прикажет повесить его, и эти ожидания лишь укрепились, когда он подозвал к себе палача и вполголоса заговорил с ним, но король ограничился тем, что сказал:

— Бей сильнее и не щади этого негодяя, ибо, на мой взгляд, он вполне это заслужил.

Король вызвал из Нормандии вольных лучников, однако нормандское дворянство, призванное им, не явилось. Бросив взгляд на происходящее вокруг Парижа, он увидел, что принцы собрались в Этампе, но единственным итогом этого собрания стало то, что оно показало им материальную и политическую невозможность существования такой лиги, какую они создали.

С материальной точки зрения, здешний край не мог прокормить находившихся в их распоряжении пятидесяти тысяч солдат, из которых десять тысяч были конниками; стало быть, войска пришлось рассредоточить на пространстве от Монлери до Санса.

Каждое войско состояло из народа, враждовавшего с другими народами; каждый военачальник был принцем, враждовавшим с другими принцами: прежде всего, арманьяки и бургиньоны, эти старые силачи, которые уже так долго боролись на улицах Парижа, выступая под красным и белым крестами; затем немцы и итальянцы, гибеллины и гвельфы, бретонцы и провансальцы, Восток и Запад; герцог Беррийский, тщедушный и болезненный, испытывал отвращение при виде поля битвы у Монлери, тогда как победивший в ней граф де Шароле, этот новоявленный Александр Македонский, этот новоявленный Цезарь, важничал, едва соизволял говорить, а смеялся, лишь насмехаясь над теми, кто прибыл, когда все уже было кончено.

— Верно, много людей ранено, — говорил герцог Беррийский. — Какая жалость! Я предпочел бы не начинать, лишь бы не стать причиной стольких людских несчастий; да вы ведь и сами ранены, кузен де Шароле?

— Что поделаешь, кузен де Берри! — надуваясь спесью, произнес граф. — Это доказывает, что я-то прибыл вовремя, чтобы дать сражение.

Затем он обратился к бургундцам:

— Слышите, как выражается мой дорогой родственник? Его поразило зрелище семи или восьми сотен раненых солдат, которые тащились через город, чужих для него людей, с которыми он даже незнаком. Но куда больше поражает то, что такое вообще его тронуло; ведь это человек, способный легко заключить отдельную сделку, а всех нас оставить в дерьме. Возможно, ему вспомнились прежние войны между его отцом, королем Карлом, и герцогом Бургундским, моим отцом, и он задумал повернуть против нас французов и бретонцев.

Пока принцы спорили друг с другом, король, которому не нужно было, как им, приводить к согласию три или четыре мнения, молча отбыл, чтобы поторопить нормандское дворянство. Оставить в подобную минуту Париж было довольно смелым шагом, но король всегда достаточно легко шел на такого рода рискованные решения, опиравшиеся у него на определенные расчеты. И если такие решения приводили к успеху, это вызывало у него неописуемую радость и доставляло ему невероятное самоудовлетворение.

Ну а кроме того, Людовик XI был вполне уверен в своем новом наместнике, графе д'Э, а еще больше — в парижском простонародье.

Что же касается буржуа, то они не слишком любили короля, ибо находили его чересчур похожим на них самих, чересчур буржуазным.

Так что кое-кто из состоятельных горожан уведомил принцев об отъезде короля в Нормандию, и те, получив это известие, продвинулись вплоть до Ланьи.

Как только чиновники Парламента и представители городской верхушки узнали, что принцы находятся всего лишь в пяти или шести льё от ворот Парижа, они отправились к графу д'Э и стали просить его направить послов к их высочествам, чтобы договориться о благоприятных условиях мира.

Граф д'Э ответил, что это входит в его намерения и, как только такая возможность представится, он постарается не упустить ее.

Ждать такой возможности долго не пришлось: герцог Беррийский направил четырех вестников с четырьмя письмами: одно из них было адресовано горожанам, другое — Парламенту, третье — Церкви, четвертое — Университету.

Принцы попросили направить к ним шестерых именитых горожан, чтобы обсудить условия мира.

Город направил их двенадцать.

Это были: Гильом Шартье, епископ и благочестивый глупец; Тома Курсель, один из судей Жанны д'Арк; л'Олив, проповедник; трое Люилье — богослов, адвокат и меняла, а также шесть каноников из имеющихся двенадцати.

Депутация встретилась с принцами в замке Боте. Герцог Беррийский принимал ее сидя. Герой Монлери стоял возле принца, вооруженный с головы до ног. На ногах стоял и Дюнуа, несмотря на свои шестьдесят шесть лет и подагру.

Герцог Беррийский не произнес ничего; граф де Шароле обронил несколько угроз, сказав при этом пару слов насчет Монлери; зато Дюнуа объявил депутатам, что если Париж не отворит к воскресенью ворота, то в понедельник начнется генеральный приступ.

Поскольку разговор происходил в пятницу, депутаты не могли терять время.

В субботу в Париже собрался большой совет, и, как нетрудно понять, город пребывал в великом волнении.

Под окнами ратуши стояли городские арбалетчики и стражники, дабы обеспечить тем, кто принимал решение, возможность свободно высказать свое мнение.

Однако в двухстах шагах от ратуши, на набережных, граф д’Э устроил смотр войск, в котором участвовали три тысячи кавалеристов, полторы тысячи пехотинцев, конные лучники и пешие нормандские лучники.

Это означало: «Господа горожане, поостерегитесь делать то, что вы намерены сделать».

Тем временем горожане совещались. Одни заявляли, что было бы крайне невежливо отказать принцам в праве войти в город и что следует их впустить, разрешив каждому из них иметь при себе охрану в четыреста человек, то есть всего тысячу шестьсот человек на четверых.

Это предложение, имевшее то преимущество, что оно предлагало компромиссное решение, которое устраивало горожан, ибо оно не вынуждало их бесповоротно встать на какую-нибудь одну сторону, могло бы пройти, как вдруг послышались крики на улице и тот отдаленный грозный гул, какой производят людские толпы.

Это было парижское простонародье, которое искало, чтобы повесить их и перерезать им горло, разбойников- депутатов, намеревавшихся впустить в город грабителей.

Демонстрация удалась, и демонстранты были многочисленны.

К великому ужасу горожан граф д’Э позволил народу вопить под окнами ратуши; затем он вошел в зал заседаний и призвал депутатов отправиться к господам принцам и дать им отчет об итогах состоявшегося обсуждения.

Депутаты вняли мнению большинства именитых горожан и отбыли.

Было воскресенье.

Ответ заключался в том, что нельзя принять никакого решения прежде, чем станет известна воля короля.

— Что ж, — громким голосом произнес Дюнуа, — тогда завтра приступ!

— Как вам будет угодно, монсеньор, — ответили горожане.

В течение следующего дня к городу никто не подошел: напротив, из города сделали вылазку солдаты короля и привели с собой шестьдесят лошадей.

Двадцать восьмого августа король вернулся в Париж с войском из двенадцати тысяч человек, с пятьюдесятью телегами с порохом и семьюстами мюидами муки. Людовик XI знал парижан, преданных до тех пор, пока они ни в чем не испытывают недостатка, и считал важным сделать так, чтобы они жили в довольстве; и в самом деле, Париж был переполнен хлебом и вином. Принцы удерживали верховья Сены, но в руках короля были ее низовья. Припасы же доставляли, поднимаясь вверх по течению, а не спускаясь по нему вниз.

Король распорядился доставлять по реке все, вплоть до пирогов с угрями из Манта, по его приказу продававшихся за полцены на рынке в Шатле.

Тем временем осаждающие умирали с голоду; происходило прямо противоположное тому, что случается при обычных осадах.

Герцог Менский сжалился над своим племянником, герцогом Беррийским, и послал ему яблок, капусты и репы.

Уже во второй раз горожане видели возвращение исполненного силы короля, которого они пытались перед этим предать; уже во второй раз они страшились его мщения. И король отомстил, но мягко: он ограничился тем, что удалил из города трех или четырех депутатов, призывавших принять принцев; что же касается епископа Гильома Шартье, то король отомстил ему лишь тем, что не разговаривал с ним до самой его кончины и сочинил на его смерть оскорбительную эпитафию.

При всем том королю нужно было делать вид, что у него есть желание сражаться. Он заявил, что намерен идти на врага, и отправился в аббатство Сен-Дени, чтобы принять из рук его настоятеля орифламму; однако, опасаясь, как бы со святым знаменем не случилось беды, он заботливо упрятал его в своем дворце Турнель.

Король рассчитывал на голод и переговоры.

Чтобы знать, каково положение армии принцев в отношении продовольствия, он разрешил парижанам продавать этим изголодавшимся бедолагам съестные припасы.

Парижанам это разрешение принесло выгоду.

Жан де Труа рассказывает нам, как выглядели осаждающие при встрече с осажденными:

«Заросшие щетиной, осунувшиеся от недоедания, без штанов и башмаков, покрытые вшами и грязью, они испытывали такой бешеный голод, что хватали сыр нечищенным и прямо так и вгрызались в него зубами».

Торговцы докладывали о том, что они увидели. А только это и хотел узнать король. Он приказал затворить ворота города и покончил с вывозом съестных припасов.

Единственным пропитанием осаждающих стал незрелый виноград.

Тем временем Людовик XI вел переговоры: дипломатия была его сильной стороной.

Первыми, кто пришел к королю, были Арманьяки. Король, не будучи слишком злопамятным, заключил с ними мир; правда, позднее он был вынужден все это им припомнить.

Затем явился граф де Сен-Поль: ему очень хотелось стать коннетаблем. Он долго беседовал с Людовиком XI и, вне всякого сомнения, на этот раз мог рассчитывать если еще и не на меч, то хотя бы на ножны.

Потом начались переговоры с Иоанном Калабрийским — тем самым, кому Антуан де Ла Саль посвятил свой роман «Маленький Жан де Сантре и дама де Бель- Кузин», — однако с ним договориться не удалось.

Возможно, он был чересчур требовательным или в нем более не нуждались.

Король и в самом деле смотрел поверх голов всех этих людей.

Двадцать шестого августа он послал деньги льежцам.

Тридцатого августа льежцы восстали и бросили вызов герцогу Бургундскому огнем и кровью.

Четвертого сентября принцы запросили перемирия, и оно было им предоставлено.

Перемирие было установлено с обеих сторон для того, чтобы обсудить условия мира.

Что же это были за условия?

Когда Людовик XI их впервые услышал, он рассмеялся.

Герцог Беррийский рассчитывал получить Нормандию и Гиень; граф де Шароле — Пикардию; герцог Бретонский — Сентонж, правда, не для себя, а для шотландцев; герцог Лотарингский — надзор за Тульским и Верденским епископствами, а также сто тысяч золотых экю наличными для завоевания Неаполя и Меца.

Людовик XI всячески затягивал переговоры.

То, что должно было спасти короля, погубило его.

На его стороне было простонародье, однако ему противостояло духовенство, сеньоры и зажиточные горожане.

В каждом городе стоял гарнизон королевских солдат, но каждый город имел также своего сеньора и своих именитых горожан.

Эти сеньоры и эти именитые горожане принесли много зла бедному Людовику XI за время его царствования! Вся его жизнь была вечной азартной игрой, схваткой за схваткой! Правда, перед тем, как умереть, он выиграл решающую партию, но для этого ему понадобилось заколоть д’Арманьяка и обезглавить Сен-Поля и Немура.

В тот момент, когда королю казалось, что он уже все держит в руках, все ему изменили.

Во-первых герцог Менский, который на всякий случай добился подтверждения своих должностей герцогом Бер- рийским.

Затем генеральный контролер финансов Дориоль, который, полагая, без сомнения, что финансы короля находятся в плохом состоянии, намеревался позаботиться о финансах его брата.

Затем комендант Понтуаза, отправивший маршалу де Руо письмо, в котором он просил маршала оправдать его перед королем, ибо, к его великому сожалению, ему пришлось сдать крепость принцам.

Затем г-жа де Брезе, вдова Брезе, убитого при Мон- лери: хорошо осведомленная, по всей видимости, об обстоятельствах гибели мужа, она в сговоре с епископом Байё сдала Руан.

Затем граф Неверский: запертый в Перонне, он города не сдал, зато позволил захватить себя врасплох и увести в качестве пленника.

Король понял, что ему, как говорят игроки, не везет и если не заключить в ближайший день договор, то какой-нибудь Перрине Леклер сдаст Париж, а заодно и его самого.

Однажды утром выяснилось, что ворота Бастилии распахнуты, а ее пушки заклепаны; следует сказать, что командиром крепости был отец Шарля де Мелёна, прежнего губернатора Парижа.

Король заключил договор: он был человеком, способным на великие жертвы; безжалостный хирург, он, как никто другой, способен был отрезать собственные конечности.

Правда, у него, словно у рака, вместо отрезанных конечностей вырастали новые, а своей покалеченной рукой он почти всегда хватал какую-нибудь новую провинцию и больше ее уже не выпускал.

Король явился на встречу с графом де Шароле.

— Мир заключен, — сказал он ему. — Нормандцы хотят герцога — что ж, они его получат!

Королю пришлось провести беспокойную ночь, ночь, предшествовавшую дню, когда он принял это решение.

Нормандия! Уступить Нормандию, провинцию, которая одна давала королевству треть налоговых поступлений, превосходную дойную корову, кормившую всю Францию! Дать Нормандии герцога означало вручить предателю — ибо герцог Нормандии, кто бы он ни был, неизбежно становился предателем — так вот, это означало вручить предателю ключи от Франции, позволить англичанам войти в Сену, эту большую дорогу, которая ведет из Гавра в Париж!

Уступить Сентонж шотландцам! Признать этот давний дар Карла VII, в минуту отчаяния отдавшего в качестве платы за войско целую провинцию, означало ослабить Ла-Рошель, которая имела бы врага в тылу!

Уступить пограничную провинцию Шампань герцогу Лотарингскому? Предать Туль и Верден, союзников Франции в течение нескольких веков, да еще не получив от герцога Лотарингского клятву верности?

И все же на это следовало пойти; главное было освободить Париж и его окрестности от всех этих пожирателей провинций. И если для этого нужно было всего лишь заключить договоры — что ж, договоры ведь пишутся на бумаге! Sc ript a man ent?!^[11] Да, написанное остается, это верно, но лишь до тех пор, пока его не сожгут или не разорвут.

Король полагал, что ему удалось отделаться от всех этих людей. 3 ноября он явился в Вилье-ле-Бель, чтобы самым нежным образом распрощаться с графом де Шароле.

И тут граф объявил королю совершенно неожиданную новость: он объявил ему, что женится на принцессе Жанне, дочери французского короля!

— Но, кузен, — произнес король, — вам тридцать лет, а моей дочери всего два года!

— Я подожду тринадцать лет, — ответил граф де Шароле. — Это не слишком большая плата за союз с дочерью моего верховного сеньора, особенно если она принесет мне Шампань.

— Ах так! — воскликнул Людовик. — Значит, она принесет вам Шампань?

— А как же! — произнес граф. — Вместе со всем, что к Шампани относится: с Лангром и Сансом, Ланом и Вермандуа.

— Чем больше она вам принесет, дорогой кузен, — сказал король, — тем труднее вам будет ждать.

— Нет, ибо покамест вы дадите мне Понтьё.

— Хорошо, пусть так, брак и Шампань ... через тринадцать лет.

— А Понтьё сейчас.

— Да, конечно, Понтьё сейчас.

И Людовик поставил свою подпись.

Наконец, граф де Шароле отбыл.

— Клянусь Пасхой Христовой! — воскликнул король. — Полагаю, что я поступил верно, иначе он потребовал бы у меня Иль-де-Франс для своего сына, а покамест Париж для самого себя!

Затем, опустившись на колени, он произнес:

— Преблагая Богоматерь Клерийская, клянусь, что я прикажу нашему серебряных дел мастеру Андре Манго изготовить для тебя серебряное изображение нашей, Людовика Одиннадцатого особы, если ты позволишь мне мало-помалу вернуть все, что мой дорогой брат и мои дорогие кузены вынудили меня разом им отдать.

Двадцать пятого ноября того же года король отправился в паломничество к Богоматери Клерийской, чтобы повторить свою клятву.

По пути он получил письмо от герцога Беррийского, который извещал его, что он находится в ссоре с герцогом Бретонским по поводу герцогства Нормандского.

Людовик XI показал это письмо герцогу Бурбон- скому.

— Видите, — сказал он, — мой брат не может поладить с моим кузеном, герцогом Бретонским. Мне не хочется, чтобы ссорились столь добрые друзья, поэтому я лучше заберу назад у моего брата герцогство Нормандское.

Вот с этого шага и начался настоящий Людовик XI.

Однако не будем забывать, что мы пытаемся описать жизнь Карла Смелого, и потому последуем за этим достойным принцем на бастионы Льежа и Динана.

X. ЛЬЕЖСКИЕ КУМОВЬЯ

Следуя вдоль восхитительных берегов Мааса, вы можете заметить, что у Седана и Мезьера река делает большую

ПО

излучину, словно для того, чтобы отдалиться от Люксембурга и остаться французской, даже ценой того, что ей приходится повернуть обратно; однако она вынуждена подчиняться уклону, устроенному рукой могущественного труженика, который придал форму земному шару, течь по Нидерландам и смешивать свои воды с немецкими; но там она на мгновение снова становится французской, в последнем объятии ласково стискивая стены богатого и людного города Льежа.

Льеж — это Франция в Нидерландах, это затерянная провинция, это выдвинутый вперед часовой; кровь, которую проливают в Льеже, течет, на самом деле, из французских жил.

Напрасно говорили Льежу, что он немецкий город, что он составляет часть Вестфальского округа, что его интересы находятся на севере и востоке, — он не желал ничему этому верить, упрямо продолжая поддерживать теплые отношения, торговать и вести общие дела с западом и югом.

Неподалеку от Льежа высится Динан.

Основной промысел Динана, знаменитый в средние века, назывался динандерией. Динандерия — это медные котлы, кастрюли, горшки и подсвечники.

Почему этот промысел Динана был так знаменит? Об этом вам расскажет Мишле — человек, который видит все и которому сердце подсказывает то, чего он не видит глазами.

Когда Франция перешла от гражданских войн к войнам внешним; когда крепостной крестьянин, раб в труде и в бою, одновременно отбросил, став свободным, мотыгу, которой его принуждали обрабатывать господскую землю, и копье, которым его принуждали убивать на войне; когда на клочке земли, купленном ценою пролитого им пота, он отважился построить хижину, в этой хижине устраивают священный уголок — очаг.

Именно там собирается семья, именно там принимают гостя.

Центром очага служит крюк для подвешивания котла над огнем.

Крюк для котла — это олицетворение дома; кошка привяжется к дому, лишь когда ее лапы потрут об этот крюк; дом, на самом деле, не живет и не существует, пока в нем не повесят такой крюк.

Но повесить крюк — это еще далеко не все; надо, чтобы на повешенном крюке кое-что висело, а именно: котелок.

Так вот, этот котелок, этот котел или этот горшок, как его называли, — усвоенное, кстати, нами слово, которое мы еще употребляем, говоря о горшке тушеного мяса, — так вот, этот горшок, изготовленный медниками из Динана, становился божеством очага, пенатами нового дома. Родственниками считались те, кто преломляли один хлеб и ели из одного горшка.

Франция настолько хорошо понимала, что все эти жители Льежа и Динана — французы, что всегда именно в Динане и Льеже укрывались те, кто бежал от наших гражданских войн.

И вот под грохот кузниц, под гром ударяющих по наковальням молотов, под скрежет вгрызающихся в железо напильников в Льеже появляется на свет Гретри, а в Живе — Меюль.

Крепостная зависимость с давних пор исчезла на значительной части Арденн, а в особенности в герцогстве Буйонском. Законом Бомона жителям было представлено право свободно пользоваться водами и лесами и возможность самим избирать городское управление.

Вспомним восстание в Генте, о котором мы уже рассказывали и которое вспыхнуло потому, что герцог Бургундский отказался признать это право за горожанами.

Что же касается жителей Льежа, то для них крепостная зависимость была смягчена еще в незапамятные времена; кроме того, они обладали широчайшей свободой пользования пастбищами и огромными общинными землями, на которые коммуна даже не могла порой предъявить никаких документов, настолько в легендарной древности возникло у нее это право собственности.

В те славные времена Церковь была не только охранительницей, но и основоположницей вольностей Льежа. Позднее епископы станут оспаривать у него эти свободы и отнимать их, однако епископы — это ведь не Церковь.

Двенадцать аббатов, ставших канониками, основали убежище при церкви святого Ламберта Льежского и учредили суд, чтобы поддерживать в городе мир Божий. Епископ этого капитула носил звание верховного судьи пограничных земель. Правосудие кольца было широко известно в средние века. Тот, кто требовал справедливости, подходил к одной из дверей епископского дворца, называвшейся Красной дверью; он приподнимал укрепленное на ней кольцо и трижды ударял им о дверь, после чего епископ обязан был тотчас выйти и выслушать его. Свой приговор епископ выносил у столба правосудия.

Столб правосудия представлял собой колонну, увенчанную крестом и сосновой шишкой, символом единения.

Даже самый жестокий рыцарь, призванный явиться на суд к этому столбу, повиновался.

Город Льеж с его свободами на земле и под землей, с его привилегиями, дарованными кузнецам и рудокопам, являлся, таким образом, олицетворением свободы.

Правда, эта свобода, которую оспаривали, отнимали и вновь завоевывали, несла в себе возбуждение; но кто говорит свобода, говорит жизнь, а кто говорит жизнь, говорит буря. Ведь только мертвые всем довольны, и их ничто более не волнует. Но потому ли так происходит, что они на самом деле всем довольны, или потому, что они мертвы?

Льеж, после истребления своей знати, после войны между Аванами и Вару, объявил, что впредь членов городского управления будут избирать только из числа ремесленников и что, для того чтобы стать консулом, нужно быть либо кузнецом, либо тележником, либо рудокопом.

Это напоминало Рим, где народный трибун не мог быть ни всадником, ни патрицием.

Но что происходило в Риме? Там знатные люди усыновлялись плебейскими семьями и становились консулами.

То же самое случилось и в Льеже: дворяне — подобно Мирабо, который сделался торговцем сукном, — превращались в суконщиков, портных, виноторговцев и угольщиков.

Тем не менее Льеж не дал себя обмануть. В 1384 году дворянство обладало в городе таким незначительным влиянием, а буржуазия до такой степени лишилась силы, что дворяне и буржуазия отказались от власти. Мелкие ремесленники голосовали наравне с крупными, рабочие — наравне с мастерами, а подмастерья — наравне с рабочими.

Однако Льеж окружен холмами; на этих холмах стояли замки и башни сеньоров, а это было равносильно тому, что сеньоры располагали ключами от города, ибо они могли открывать или перекрывать доступ туда съестных припасов.

Это так, но Льеж обладал грозной армией. Стоило Льежу пожаловаться на одного из таких могущественных сеньоров, как ремесленники забастовали, то есть заявили, что они не желают более работать. Утром все в городе, казалось, затихло, и нигде не было видно ни огня, ни дыма; двадцать тысяч мастеровых вооружились, двинулись на замок и одним махом снесли его стены до самого основания.

Однажды рыцарь по имени Радю отправился в путешествие вместе с епископом; на обратном пути, добравшись до места, откуда всегда был хорошо виден принадлежавший ему замок, он стал искать его глазами, но все его усилия были тщетны.

— Клянусь, сир епископ, — воскликнул он, — мне неясно, сплю я или бодрствую, ведь у меня есть привычка смотреть отсюда на мой замок Сильвестр, а сегодня я никак не могу его разглядеть.

— О мой славный Радю! — тихим голосом произнес епископ, который был причастен к разрушению феодального поместья, — не гневайтесь: из камней вашего замка я велел построить монастырь, но вы ничего на этом не потеряете.

Пока же славный Радю, как называл его епископ, потерял свой замок.

У Льежа была лишь одна беда: он являлся владением Церкви и потому посредством папской буллы мог быть отдан первому встречному, которому для этого вовсе не нужно было быть епископом — он просто носил этот титул, вот и все.

Не на эту ли привилегию намекает герб Ставело: волк, держащий в лапе крест?

Так вот, епархия передавала епископу права на город, и там, как и в Генте, выборы городского управления становились законными лишь после утверждения их епископом.

Стоило епископу рассердиться, и он удалялся в Юи или Маастрихт, находившиеся под общей юрисдикцией епископа и герцога Брабантского, и закрывал церкви и суды. Бедный отлученный город оставался без богослужений и без правосудия.

В возрасте десяти лет Филипп Добрый оказался владыкой Брабанта, Лимбурга и Намюра. Две эти провинции и этот город занимались тем же промыслом, что и Льеж: ковкой и изготовлением медной посуды; отсюда проистекала их неприязнь к Льежу.

В течение полувека герцогский дом трудился над тем, чтобы ослабить епископский город.

В продолжение тридцати лет епископом Льежским был подхалим и лизоблюд, беззаветно преданный Филиппу Доброму; звали его Иоганн фон Гейнсберг.

Будучи хозяином епископа, герцог возомнил себя хозяином города.

Льеж восстал.

Епископ попросил выступить третейским судьей в этом споре своего архиепископа.

Архиепископ вынес решение в пользу герцога Бургундского и приговорил Льеж к штрафу в размере двухсот тысяч флоринов.

Льеж попросил рассрочить выплату штрафа и добился этого; мало того, что вынесенный приговор был разорительным для города, он одновременно еще и обогащал бы его противника.

Тем временем герцог Бургундский, полагая, видимо, что он еще недостаточно главенствует над Льежем, вынудил епископа отречься от власти, вознамерившись сделать так, чтобы на его место был избран молодой Людовик Бурбонский.

Чтобы это избрание было законным, его должен был совершить капитул, являвшийся владыкой города уже в те времена, когда Бургундский дом еще не был основан, но капитул ответил отказом; и тогда герцог обратился к папе.

Папа выпустил буллу, в которой Людовик Бурбонский назначался епископом Льежским.

Новому епископу, которого Вальтер Скотт сделал в «Квентине Дорварде» почтенным старцем, было всего лишь восемнадцать лет; это был школяр из Лёвена. Он совершил свой торжественный въезд верхом; на нем был ярко-красный камзол, а голову его покрывала маленькая шапочка, сдвинутая на ухо. «Indu tus veste rubea, habens unum parvum pileum»^[12]. За ним следовали двести дворян; по правую руку его ехал один бургундец, по левую — другой.

Въезд получился безрадостным. Недовольный тем, что его появление вызвало столь малый восторг, Людовик Бурбонский удалился в Юи.

При этом он потребовал, чтобы именно туда ему посылали деньги.

Льеж, полагая, что назначение подобного епископа было шуткой, не только не посылал ему денег, но еще и взял на себя сбор налогов, которые епископ получал с пивоваров.

Епископ закрыл суды.

Как раз в это время Людовик XI решил произвести отвлекающий маневр. Никогда еще угнетенный, ограбленный и разоренный народ не был в большей степени расположен к бунту.

Примерно в это самое время некий человек, обладавший несомненным благородством происхождения, но сомнительной храбростью, записался в гильдию кузнецов: это была важнейшая в городе гильдия.

Кузнецы, особенно в тот момент, когда им безусловно предстояло обменяться серьезными ударами с противником, были в восторге от того, что во главе их гильдии встал дворянин, в гербе которого были три французские геральдические лилии.

Рес собрал и привлек на свою сторону несколько священников, добившись от них, что они будут проводить богослужения под открытым небом: ведь церкви, как мы уже говорили, были закрыты.

С богослужениями вопрос был решен; оставалось наладить правосудие.

Однажды утром кузнецы забастовали.

— Почему вы бастуете? — спросили у них эшевены.

— Мы бастуем и будем бастовать, — отвечали кузнецы, — пока эшевены не восстановят суды.

— Пусть гильдии поручатся за нашу безнаказанность, — заявили эшевены, — и мы восстановим суды.

Из тридцати двух гильдий тридцать поручились за их безнаказанность.

Рес предложил также наложить секвестр на собственность епископа.

Пример тому подал король Франции: как раз в 1465 году Людовик XI присвоил себе собственность духовенства.

Четвертого августа король известил своих добрых друзей из Льежа, что по милости Божьей он наголову разбил графа де Шароле в сражении при Монлери.

Новость привез некий Ренар, которого ради этого король посвятил в рыцари, и метр Петрус Жодии, профессор гражданского права.

Всеобщий восторг, охвативший льежцев, был настолько велик, что они вооружились и вышли из стен города, вознамерившись сжечь какую-то из деревень в Лимбурге.

Затем, полагая себя непобедимыми, поскольку победу одержал король, они отправили в Брюссель вызов старому герцогу.

Это было объявление войны, которую предстояло вести огнем и мечом.

— Спасибо, храбрецы, — сказали им посланцы Людовика XI. — Вернувшись к королю, мы скажем ему, что вы из тех, кто обещает мало, зато делает много.

Людовик XI добился своей цели: льежцы восстали, однако это случилось в то время, когда он не мог оказать им помощь.

Обычно Динан следовал примеру Льежа; на этот раз он его опередил.

У Динана был враг по ту сторону Мааса; оба города- соперника смотрели друг на друга бешеным взором, словно Белград и Землин по обе стороны Дуная.

Городом-врагом был Бувинь, настоящий бургундский город, беззастенчиво копировавший промысел Динана, то есть делавший в отношении медной посуды то же самое, что бельгийские книгоиздатели уже столь давно делают в отношении нашей литературы.

В 1321 году, горя желанием видеть, что происходит у соседа, Бувинь построил свою башню Крев-Кёр.

Динан не пожелал оставаться в долгу и возвел свою башню Монторгей.

При виде того, что Динан взбунтовался, Бувинь принялся устанавливать в Маасе сваи, чтобы облегчить переход через реку графу де Шароле, когда он там появится.

Жители Динана, получив известие о разгроме Людовиком XI графа де Шароле при Монлери — а именно так, напомним, была преподнесена эта новость, — вышли из города, имея во главе одного из тех балагуров, какие всегда найдутся в любом трудовом городе; этот человек, которого звали Конар Певец, притащил чучело с гербом графа де Шароле и приготовился повесить его на крест святого Андрея, то есть крест Бургундии; затем, дергая коровий колокольчик, привязанный к шее чучела, он принялся кричать:

— Эй, разбойники! Разве вы не слышите, что ваш граф де Шароле вас зовет? Что же вы не идете? Как видите, король приказал его повесить. Правда, вам-то это должно быть безразлично, ведь это не ваш герцог, а всего лишь сын священника, несчастный бастард нашего епископа Гейнсберга.

Со своей стороны жители Бувиня изготовили чучело Людовика XI с веревкой на шее и запустили его из большой бомбарды в сторону Динана.

Между тем выяснилась правда относительно битвы при Монлери; стало известно, что ее никто не выиграл, что король находится в Париже и что граф вместе с принцами осаждает этот город.

Льеж и Динан были охвачены великим страхом; все громко призывали к миру; чтобы просить его у герцога, оба города направили депутатов в Брюссель.

Тринадцатого ноября до Динана дошла весть, что граф де Шароле погрузил свою артиллерию на суда в Мезьере, чтобы спустить ее вниз по Маасу. И тогда Динан призвал на помощь Льеж.

Злые слова были произнесены: графа назвали б а с т а р - дом и сыном священника; эти слова обдали грязью лицо его матери; суровая и благочестивая португалка, в чьих жилах текла кровь Ланкастеров, поклялась, что, даже если ей придется ради этого отдать все, что у нее есть, она разрушит дерзкий город. Граф не был бастардом, но был внуком бастарда: граф, сын основателя ордена Золотого Руна и сам в будущем его великий магистр, не мог быть даже простым мальтийским рыцарем.

Старый Филипп, со своей стороны, распаляемый герцогиней, направил Карлу письмо с требованием вернуться из Франции, угрожая сыну отцовским гневом, если тот не поспешит сделать это как можно скорее.

Однако слово «бастард» разнеслось далеко: под стенами Парижа граф был уязвлен им в самое сердце и пришел в такую ярость, что ни отцу, ни матери не надо было побуждать его действовать.

Молодой принц желал тотчас же обрушиться на Динан, однако его советники — а они у него еще были, и, пока отец был жив, он к ним прислушивался — так вот, его советники разъяснили ему, что сначала надо покончить с Льежем. Когда Льеж окажется взят, уничтожен или усмирен, можно будет вволю позабавиться с Динаном, как кошка с мышью.

Переговоры с Льежем уже шли, однако одно обстоятельство мешало их завершению: Льеж не хотел бросать Динан на произвол судьбы, тогда как граф, напротив, готов был пойти на уступки Льежу, если бы тот отдал Динан в его руки.

Двадцать девятого ноября, под грохот шагов бургундской армии, Льеж снова пообещал Динану оказать ему помощь.

Что же касается жителей Динана, то у них от ужаса помутился разум; они ждали подкрепления из Льежа, но оно не приходило.

Дело в том, что торговая верхушка Льежа, как это свойственно торговым верхушкам любых стран, жаждала мира во что бы то ни стало, даже ценой чести.

Именитые горожане получили полномочия, чтобы направиться на встречу с графом.

В их руки вверили судьбу Динана.

— Будьте покойны! — ответили они.

Несомненно, советники графа — такие, как Ролен, Эмберкур, Югоне, Каронделе, — долго уговаривали и увещевали Карла Грозного, ибо депутаты, которые дрожали от страха, когда их должны были провести к графу, нашли его спокойным и чуть ли не любезным.

Граф пригласил их отобедать, а затем, на десерт, повел их поглядеть на его армию: в ней было двадцать восемь тысяч всадников, покрытых золотом, серебром, железом, не говоря уж о пехотинцах.

Побледневшие депутаты переглядывались, готовые вот-вот упасть на колени и признать себя побежденными.

Герцог улыбнулся.

— Прежде я всегда был милостив по отношению к льежцам, — произнес он, — и, когда мир будет подписан, снова буду милостив. Однако, поскольку вы говорили, что все мои солдаты были убиты во Франции, мне захотелось показать вам тех, что остались.

После этого смотра депутатам ничего не оставалось, как подписать мир, что они и сделали. Договор этот назвали «жалким Льежским миром», и он вполне заслужил такое название.

Льеж должен был принести публичное покаяние и построить часовню в знак вечной памяти о своем раскаянии и повиновении; Льеж навсегда признал герцога и его прямых наследников капитаном города — другими словами, он вручил им меч сеньора; Льеж отказался от верховной юрисдикции над своими соседями, а епископский двор лишился кольцаистолба правосудия; Льеж обязался выплатить герцогу триста девяносто тысяч флоринов, а графу — сто девяносто тысяч; Льеж отказался от союза с королем Людовиком XI и отдал его грамоты и договора; городу было запрещено укреплять границы Льежского округа, и прежде всего со стороны Эно; герцог получил право переправляться через Маас туда и обратно, когда ему будет угодно, и при каждом переходе в ту или другую сторону ему должны были поставлять съестные припасы.

Посредством этого устанавливался мир между герцогом и всем Льежским округом, за исключением Ди на на; между графом и всем Льежским округом, за исключением Динана.

Это исключение предвещало Динану печальное будущее.

Договор был подписан на этих условиях, однако оставалось самое трудное: добиться его признания льежцами.

В числе именитых горожан, подписавших договор, был один славный буржуа, весьма любимый народом, по имени Жиль де Мец; он являлся давним другом короля Карла VII, был посвящен в рыцари Людовиком XI и первым подал сигнал к выступлению против епископа. И вот теперь он взялся объявить новость своим согражданам.

Он подготовил свою небольшую речь заранее.

— Мир заключен, — заявил он. — Мы не выдаем герцогу никого, лишь кое-кто отлучится на недолгое время; я отправлюсь вместе с ними, и не вернуться мне никогда, если не вернутся они!

— А Динан? А Динан? — воскликнули все вокруг.

— Динан мог бы получить мир, — ответил Жиль де Мец, — однако это онего не хочет.

Ложь была очевидной, и потому раздался общий крик:

— Ах ты, предатель!.. Ах ты, христопродавец!..

Все набросились на Жиля де Меца и потащили его к капитану города, пока еще исполнявшему свои обязанности.

Тот же, перед лицом народного гнева, не мог сделать ничего другого, кроме как приговорить Жиля де Меца к смерти.

Жиль де Мец не ожидал подобного вознаграждения за свои труды.

— Добрые люди, — произнес он, обращаясь к присутствующим, — не убивайте меня! Оставьте мне жизнь, хоть в монастыре, хоть в тюрьме. Я дам каждой из гильдий по сто рейнских флоринов.

Даже капитан, который только что вынес ему приговор, стал ходатайствовать за него.

— Добрые люди, — продолжал Жиль де Мец, — оставьте мне жизнь, умоляю вас, и я за свой счет изготовлю пушки взамен тех, что вы утратили.

Однако один из бургомистров суровым голосом крикнул:

— Пора кончать с этим человеком, который продал городские вольности!

Тщетно приговоренный просил, умолял: палач обезглавил его тремя ударами топора, ибо рука у него дрожала.

А затем Льеж опустил голову и признал жалкий мир.

XI. УНИЧТОЖЕНИЕ ДИНАНА

Однако та великолепная армия, которую граф показал льежцам, обладала скорее грозным внешним видом, а не надежностью: в течение долгого времени никому в ней не платили жалованья. Солдаты чрезвычайно настрадались во время недавней кампании во Франции, и теперь все они спешили вернуться домой.

И потому, когда мир был подписан, граф де Шароле решил, что ему следует повременить с осуществлением своих замыслов в отношении Динана. Он собрал войско, прошел по его рядам, поблагодарил каждого командира и каждого латника за верную службу, попросил их извинить его за то, что им так плохо выплачивали жалованье, и пообещал, что с Божьей помощью это будет делаться дальше в срок.

Общий сбор был установлен на июнь — на это время он назначил кампанию против Динана.

В течение этого полугода, видя, что графу пришлось распустить свою армию, льежцы мало-помалу вновь обрели присутствие духа и смелость. Договор не исполнялся ни по одному из пунктов, за исключением публичного покаяния, которое происходило в Брюсселе, на Ратушной площади, на глазах у старого герцога, стоявшего на балконе.

И вот тогда один из посланцев Льежа, член капитула, осмелился произнести:

— Ваше высочество, сделайте так, чтобы был заключен добрый мир между сеньором Карлом и жителями Динана.

На что канцлер ответил:

— Его высочество принимает изъявление покорности от тех, кто является лично. В отношении же тех, кто этим пренебрегает, герцог будет отстаивать свои права.

Однако, чтобы отстоять эти права, герцог нуждался в армии, а войско графа де Шароле было распущено.

Но вовсе не так обстояло дело с теми изгнанниками, с теми оказавшимися вне закона людьми, короче, с теми членами Братства Зеленого шатра, которые из изгнанников превратились в бандитов и теперь разоряли и грабили владения герцога.

Граф назначил общий сбор на 1 июня, но, хотя настал июль, войско так и не собралось. Герцогиня, с присущим ей ханжеством затаившая против жителей Динана злобу, была в ярости; она обвиняла сына, что тот не желает отстаивать материнскую честь, и считала, что он чересчур легко снес оскорбление, когда его назвали бастардом.

И она стала давить на старого герцога.

Однажды, пребывая в скверном настроении из-за того, что он плохо отобедал, Филипп Добрый спросил у находившихся рядом с ним сеньоров:

— Так выступили, наконец, мои солдаты?

— Ваше высочество, — ответили те, — вероятность этого мала. В прошлом году им платили так плохо, что они едва одеты, и командиры не могут выступить в поход, не экипировав всех заново.

При этих словах герцог впал в страшный гнев.

— Как это понимать? — воскликнул он, с такой силой отталкивая стол, что тот перевернулся. — Я выделяю из своей казны двести тысяч золотых экю, а мои солдаты не получают жалованья! Стало быть, я не могу никому доверять?

Глаза его стали блуждать, губы судорожно искривились, и у него начался один из тех приступов апоплексии, которым он был подвержен, но который на этот раз оказался таким сильным, что все решили, будто герцог умер.

Тем не менее он пришел в себя, и граф де Шароле решил не откладывать более свою месть.

Правда, придя в себя, старый герцог приказал объявить, что под страхом повешения все солдаты должны быть готовы через две недели. Графу де Шароле было поручено надзирать за казнями.

Все явились. Было ясно, что эта война порождена ненавистью, что герцог и его сын жаждут отомстить за личное оскорбление и что прежде всего следует остерегаться, как бы не очутиться между их гневом и их местью.

Собралось тридцать тысяч вооруженных людей.

Никто не отважился сказать прямо, что речь идет о том, чтобы наказать целый город за проступок нескольких шалопаев, которые развлекались тем, что устроили безвкусный маскарад.

Было совершенно очевидно, что руководители гильдий, состоятельные горожане и городская знать не имели никакого отношения к фарсу, разыгранному, по всей вероятности, подмастерьями и учениками; возможно даже, что этих подмастерьев и этих учеников в городе уже не было.

Но ни герцог, ни граф обо всем этом не думали: поскольку их армия была готова, они намеревались двинуться на Динан. Герцог, хотя его здоровье все еще оставалось в плохом состоянии, пожелал принять участие в походе.

Что же касается графа, то он пребывал в исступлении, делавшем его грубым, вспыльчивым и жестоким; он бил дубинкой тех, кто не повиновался отданному приказу мгновенно, каждую минуту угрожал смертной казнью тем, кто вызывал у него неудовольствие, и во время смотра, предшествовавшего выступлению войска в поход, собственной рукой убил лучника, одетого не по уставу.

Но Динан, со своей стороны, был надежно защищен.

Защищен, прежде всего, своими стенами толщиной в девять футов и своими восьмьюдесятью башнями. Семнадцать раз Динан осаждали графы, короли и даже императоры, но ни разу Динан не был взят.

Кроме того, льежцы обещали предоставить Динану четыре тысячи солдат, да и все изгнанники (читай: «все разбойники»), включая членов Братства Зеленого шатра, предлагали городу свои услуги.

Полагая, что никакие руки не могут быть лишними, динанцы принимали всех подряд.

В понедельник, 18 августа 1466 года, атака началась. Сир фон Хагенбах руководил артиллерией, и руководил ею так хорошо, что в тот же день половина предместий оказалась разрушена.

Глашатаи бургундцев явились к стенам города, призывая осажденных сдаться, но те, ведя себя еще более вызывающе, чем прежде, ответили:

— Что за прихоть охватила вашего старого мумию- герцога — прийти сюда умирать? Неужто он прожил столько лет для того, чтобы в конце концов погибнуть насильственной смертью? А ваш граф Карлуша, что он делает под нашими стенами? Почему бы ему не вернуться в Монлери и не сразиться с благородным королем Франции, который скоро придет к нам на помощь вместе с нашими друзьями из Льежа? Метр Карлуша полагает, что он способен нас одолеть, но, для того чтобы покушаться на Динан, нужно иметь другой клюв и другие когти.

Однако вскоре осажденные поняли, что помощи им ни от кого ждать не приходится: король Франции, как мы только что видели, был чересчур занят иными делами, чтобы идти на подмогу динанцам, а Льеж, где власть находилась в руках именитых горожан, не сдержал данного слова.

К тому же осада шла с неслыханной быстротой.

18 августа, как мы уже сказали, были снесены предместья.

19-го пушки били по стенам почти в упор.

20-го и 21-го они проделали широкую брешь, настолько широкую, что 22-го или 23-го вполне можно было попытаться пойти на приступ, однако старый герцог, видя, насколько разъярены осажденные, решил подождать: ожесточение осажденных могло превратить штурм в кровавую бойню.

Во время передышки, которую предоставил ему герцог, Динан отправил письмо в Льеж, издавая крик «De profundis»^[13], подобно тому как умирающий взывает к Господу.

Охваченные стыдом, льежцы решили, что, невзирая на мнение городских властей, они выступят в поход 26-го.

Однако 22-го, пока простой народ сражался на стенах Динана, состоятельные жители города запросили пощады.

Поскольку их первая попытка была принята плохо, 24-го они отправили второе посольство.

На этот раз герцог сделал вид, что он готов внимательно выслушать их просьбу. До него дошли слухи, что простой люд Льежа собирается выйти из стен города и прийти на помощь Динану.

При виде этого проблеска милосердия состоятельные горожане пришли в неописуемую радость: ведь это был канун праздника святого Людовика (25 августа), и в такой день герцог непременно должен был даровать прощение.

И они решили положиться на милосердие доброго герцога.

С наступлением ночи Динан открыл ворота, чтобы все те, кто не слишком верил в это милосердие, могли попытаться отыскать убежище в поле и в лесу.

Утром 25-го герцог узнал, что Динан принадлежит ему и он может войти в него, когда пожелает. И потому вечером того же дня он приказал части своих войск занять город.

На другой день, в полдень, граф де Шароле совершил въезд в город. Несомненно, в насмешку над побежденными он был окружен шутами и скоморохами, одни из которых играли на флейте, а другие били в бубен.

Бургундским солдатам был отдан строгий приказ уважать права собственности, никого не обижать, ничего не брать и, за исключением съестных припасов, ничего не принимать от горожан. Трое лучников, которые поволокли женщину в лес, были схвачены и повешены на городской виселице.

Вначале герцог хотел совершить въезд вместе с сыном, но ему пояснили, что раз уж он не пожелал употребить милосердие, то ему нельзя показываться на улицах города.

Тем не менее приказы, отданные графом, оставляли побежденным некоторую надежду.

В день своего вступления в город Карл, выставив предлогом защиту их от разъяренной солдатни, приказал, чтобы священники, женщины и дети собрались в церквах.

На следующий день, рано утром, их под конвоем вывели из города.

Это печальное шествие надрывало сердца даже самим бургундцам. Когда же эти несчастные женщины и бедные дети узнали, что их уводят из города и они оставляют на суд, а точнее, на расправу графу своих отцов и мужей, они стали рыдать так, что от этого могли размягчиться камни мостовой, и, покидая обреченный город, эту мать, которую им не суждено будет увидеть снова, кричали столь горестно, столь жалобно, столь протяжно, что сердца у всех обливались кровью, точно от раны.

В течение трех дней победитель, казалось, решал, что делать с городом.

Обратив взгляд в сторону Льежа, Карл высматривал, подобно сестрице Анне, не придет ли кто-нибудь оттуда: ему не хотелось, чтобы льежцы застали его в разгар убийств и грабежей.

В среду, 27-го, герцог собрал совет в Бувине. В итоге обсуждения было решено, что Динан должен быть стерт с лица земли.

Ему были дарованы еще три дня.

В четверг и пятницу город будут грабить, в субботу сожгут, а затем развеют его пепел по ветру.

Одновременно добрый герцог отправлял правосудие — другими словами, вешал и топил по своему усмотрению, как ему больше нравилось.

Было повешено и утоплено восемьсот человек!

Тем временем солдаты грабили город, а командиры грабили солдат.

В субботу уже не было никакой нужды предавать город огню: в ночь с пятницы, 29-го, загорелся дом, где остановился Адольф Клевский, племянник герцога. Пожар распространялся с такой быстротой, что невозможно было ни спасти церковные ценности, ни выпустить из церквей запертых там богатых пленников. Горело все; в городе оставались четыре башни, которые еще не сдались: они обрушились на тех, кто их защищал. Огонь затопил город, словно морской прилив, пеной которого был дым; затем, когда все было уничтожено, когда от города остались одни лишь развалины и обожженные обломки, позвали жителей Бувиня, чтобы сровнять все это с землей. Им платили за этот труд поденно, хотя они охотно выполнили бы его и даром.

Хронист из Льежа Адриан де Ветери Буско приехал взглянуть на последствия этого разрушения и обнаружил, что от одного из самых процветающих городов Валлонии остались лишь алтарь церкви святого Лаврентия и прекрасное изображение Богоматери, которое одно только и сохранилось на портале посвященной ей церкви.

А бедные женщины, которых заставили уйти из города вместе с детьми, что стало с ними после того, как их отцов и мужей повесили или утопили, а их дома сожгли и обратили в прах?

Жан де Труа рассказывает нам об этом с ужасающим простодушием:

«По причине этого разрушения несчастные жители были вынуждены нищенствовать, а все молодые женщины и девушки предаваться всяческим порокам и грехам, чтобы зарабатывать себе на жизнь и поддерживать свое существование»,

О добрый герцог! О добрая герцогиня Бургундская! Даже если предположить, что Господь не потребовал у вас отчета о мертвых, я с трудом поверю, что он не потребовал у вас отчета о живых!

Что же касается графа де Шароле, то его никогда не называли добрым герцогом: современники называли его Гр о з н ы м, потомство называет его Смелым, а история назовет его однажды Идиотом.

XII. ВСЕБЛАГАЯ БОГОМАТЕРЬ ВНИМАЕТ МОЛЕНИЮ КОРОЛЯ ЛЮДОВИКА XI

Вернемся, однако, к доброму королю Людовику XI.

Мы расстались с ним, когда он совершал паломничество к Богоматери Клерийской и говорил герцогу Бур- бонскому: «Я прекрасно вижу, что мне следует забрать назад у моего брата герцогство Нормандское, ставшее причиной раздора между ним и герцогом Бретонским».

И в самом деле, нужно было срочно забрать назад это герцогство.

Однако церемония передачи герцогского титула прошла по всем правилам.

Меч держал граф де Танкарвиль, наследственный коннетабль Нормандии; знамя нес граф д'Ар кур, наследственный маршал той же провинции; наконец, герцогский перстень, которым принц обручался с Нормандией, надел ему на палец Тома Базен, епископ Лизьё.

Узнав об этой последней подробности церемонии, король произнес:

— Ну что ж! Мой брат Карл пока всего лишь жених; возможно, мы успеем приехать еще до того, как этот брак осуществится на деле.

Людовик XI был похож на всех остроумных людей: он не мог удержаться и не сострить, и нередко удачная острота служила ему утешением при неудачах.

Вот откуда пошли первые разногласия между герцогом Бретонским и герцогом Нормандским, разногласия, по поводу которых король, как мы видели, в разговоре с герцогом Бурбонским отпустил очередную остроту.

Герцог Бретонский хотел сопровождать герцога Нормандского в Руан; Танги дю Шатель этому воспротивился, и он был прав: с момента въезда в Руан бретонцы и нормандцы находились в ссоре.

Герцог Бретонский похвалялся тем, что он опекает своего кузена; тот же, приняв клятву верности от герцога Бретонского, напротив, хотел повелевать им как суверен.

Ну а пока господа препирались друг с другом из-за верховенства, слуги точно так же препирались друг с другом из-за должностей.

Так и не сумев договориться по поводу въезда в Руан, оба принца остановились в аббатстве святой Екатерины.

Однако вскоре пошел слух, будто тотчас же по прибытии в Руан герцог Нормандский должен взять под стражу герцога Бретонского и выдать его королю.

То же самое говорили и нормандцы в отношении своего герцога.

Сир д'Аркур, независимо от того, поверил он этому слуху или не поверил, явился в ратушу Руана и заявил там, что его высочество Карл не может быть в безопасности, находясь рядом с бретонцами.

Весь город взялся за оружие; горожане, предводительствуемые сиром д’Аркуром, выбежали за стены города и остановились только у монастыря святой Екатерины.

Силой завладев новым герцогом, они усадили его, одетого в черное платье, на лошадь без чепрака и заставили в таком виде совершить въезд в город.

Взбешенный герцог Бретонский удалился из Руана вместе со своими людьми и по пути понемножку грабил те города, через какие он проезжал.

Кто же был повинен во всех этих волнениях? Кто порождал все эти размолвки?

Стоит ли обижать наших читателей, полагая, что они об этом не догадались?

Король тем временем по-прежнему продвигался вперед, чтобы совершить паломничество.

В Кане он встретился с герцогом Бретонским, который вернулся из Руана крайне недовольным; король выказал ему знаки дружеского расположения, сотню раз обвинил своего брата, взял на себя обязательство защищать владетеля Бретани от всех и вся и осыпал бесчисленными ласками Дюнуа, сира де Лоэака, графа де Дам- мартена и всех близких герцога Бретонского, обещая ни в коем случае не прощать д’Аркура, де Бюэя, короче, всех ставленников герцога Нормандского.

Но, поскольку, несмотря на все эти прекрасные заверения, герцог, казалось, продолжал сомневаться, король заплатил ему за его невмешательство.

Сколько?

Сто двадцать тысяч золотых экю, только и всего! Но что такое сто двадцать тысяч золотых экю по сравнению с Нормандией?

С другой стороны, герцог Бурбонский, более всех способствовавший тому, чтобы брат короля стал герцогом Нормандии, получил, чтобы тот лишился этого титула, должность наместника всего Юга; в связи с этим Людовик XI поставил его во главе своих войск, повел его с собой и поручил ему возвращать ключи городов, которые тот у него отнял.

Герцог Бурбонский, за спиной которого постоянно находился король, последовательно захватил Эврё, Вернон и Лувье, в то время как граф де Мелён, понимавший необходимость помириться с королем, отвоевал Жизор и Гурне.

У бедного герцога Нормандского остался один лишь Руан. Он слал письмо за письмом графу де Шароле; однако, поскольку граф де Шароле был занят тем, что сжигал Динан, и не отвечал ему, герцогу пришлось покинуть Руан и бежать в Онфлёр. Там он хотел тайно сесть на судно и отплыть во Фландрию, но против несчастного принца ополчилось все, даже ветер: судно прибило к берегу, и он, никого на свете не страшась так, как своего доброго брата Людовика, решил сдаться на милость герцога Бретонского, который предоставил ему в качестве резиденции свой замок л'Эрмин вблизи Ванна.

Тем временем Людовик XI вступил в Руан. Те, кто так торопил въехать туда брата короля, вышли теперь навстречу ему самому, умоляя его о снисхождении.

Но он ответил так:

— В этом нет нужды. Повинуясь моему брату, вы повиновались мне, ибо это я назначил его вашим герцогом. Однако бремя оказалось слишком тяжелым для человека со столь слабым духом. Так что ошибка совершена мною, а не вами.

И все же начиная с этого времени за Людовиком XI в его поездках всегда следовал его главный прево Тристан, человек в высшей степени сообразительный: королю достаточно было лишь подать ему знак, и он мгновенно понимал, что от него требуется. Стоило наступить ночи, как человека, на которого указал король, хватали без всякого шума, затыкали ему рот кляпом, засовывали в мешок и бросали в реку. На следующий день этого человека не могли найти; он исчезал и никогда больше не появлялся, вот и все.

Нормандия обошлась дорого: она была куплена ценой подлости, ценой отказа в помощи Динану.

Когда Нормандия оказалась захвачена, графу де Шароле было чего испугаться; король обхаживал Сен- Поля, и выглядело это так, как если бы король говорил: «Берегись, кузен! После Нормандии — Пикардия!»

Тем не менее граф испытывал полное доверие к Сен- Полю, оказавшему ему столь действенную помощь в разгроме Динана.

На самом деле, Сен-Поль являлся коннетаблем короля Франции, но этим все и исчерпывалось. Он был другом детства и товарищем по оружию графа де Шароле; все его владения находились в Бургундии, а его сын от первого брака жил при дворе герцога.

Чем было завоевать расположение подобного человека?

Но Сен-Поль был влюблен, влюблен всем сердцем, хотя дело скорее заключалось в честолюбии, влюблен в свояченицу герцога Бургундского, сестру герцога Бур- бонского, и страстно стремился заключить брачный союз с особой столь высокого звания, родственницей короля; он обратился к графу де Шароле, который, однако, отметил, что даме всего двадцать лет, тогда как ему, Сен- Полю, исполнилось шестьдесят.

На это коннетабль ответил:

— Но вы-то сами в тридцать один год помолвлены с дочерью короля Франции, который нет еще и трех лет!

Король воспользовался моментом и подал знак Сен- Полю.

— Вы хотите жениться? Хотите заключить брак с особой высокого звания? — спросил он. — У меня есть возможность помочь вам в этом, и не только вам, но еще и вашему сыну, и не только вашему сыну, но еще и вашей дочери. Я выдам за вас и вашего сына двух своих племянниц из Савойского дома, а ваша дочь выйдет замуж за их брата. Но это еще не все: вам достанется наследство моего дяди, графа д'Э. Вдобавок, вы получите Гиз. А кроме того, вы станете губернатором Руана.

На этот раз Сен-Поль уступил.

После того как король заполучил Сен-Поля, ему нужно было заполучить герцога и бастарда Бурбонского.

Король давал, но он прекрасно умел и отнимать!

Он сделал бастарда адмиралом Франции и выдал за него одну из своих незаконнорожденных дочерей. Ни один бастард не может желать большего.

Эти Бурбоны обладали чрезвычайно беспокойным характером, но они не шли ни в какое сравнение со своими потомками, в жилах которых текла еще и кровь д'Альбре, Фуа и Гонзага; в гербе этих Бурбонов пока что не было достославного поднятого меча коннетабля и честолюбивого девиза: «Penetrabit!»^[14] Правда, там уже было изречение Людовика II, построившего знаменитую башню замка Бурбон-л'Аршамбо: «Кто бы ни брюзжал, такова моя воля».

Главное, Иоанн Бурбонский не имел детей, о будущем которых ему следовало бы печься; вот если бы он их имел, это заставило бы его задуматься.

Впрочем, держава герцога Бурбонского была создана из кусочков и лоскутков: его герцогство, сметанное на живую нитку, включало Берри, Овернь, Божоле, Форе, Солонь, Орлеане, Веле, Виваре, Лимузен, Перигор, Керси и Руэрг. Король отдал ему треть королевства, но между всеми этими провинциями не было никакой связи; какой-нибудь одной провинции, вроде Бретани и Нормандии, следовало опасаться куда больше, ведь это были не просто провинции, а целые народы!

Напротив, герцогство Бурбонское, каким его создал король, не обладало никакой внутренней сплоченностью, и можно было заставить сражаться Берри против Бур- бонне, Солонь против Оверни, Лимузен против Форе.

Король, однако, еще не был достаточно богат, чтобы подкупить Орлеанский и Анжуйский дома.

Он рассорил их, женив сына Дюнуа на своей третьей племяннице и сделав старого бастарда председателем знаменитой комиссии Тридцати шести.

Что же касается Иоанна Калабрийского, то у него в это время появились виды на Испанию: каталонцы предложили ему арагонский трон.

Людовик XI послал ему двадцать тысяч экю и предложил еще сто тысяч за то, чтобы он отправился к герцогу Бретонскому и потребовал выдать королю его брата, герцога Беррийского.

Короля весьма тревожила еще и Бастилия; он не желал ссориться с Шарлем де Мелёном, пока Бастилия находилась в руках его отца; но случилось так, что однажды, в конце мая 1466 года, метр Жан Ле Прево, нотариус и секретарь короля, «хитроумным способом вошел внутрь Сент-Антуанской бастилии и выдворил оттуда ее коменданта».^[15]

Что представлял собой этот «хитроумный способ»? Хронист ничего про это не говорит.

Зато теперь король мог позволить себе поссориться с Шарлем де Мелёном, отстранить его от всех занимаемых должностей и посадить в тюрьму.

О! Король начал дышать свободно!

Сен-Поль был у него коннетаблем, герцог Бурбонский — наместником, герцог Бретонский — тюремщиком, Дюнуа — председателем комиссии Тридцати шести, а герцог Калабрийский — королевским судебным приставом. При таком положении он мог не обращать никакого внимания на графа де Шароле и держать пари, что тот не посмеет возобновить войну Общественного блага.

До графа де Шароле эти новости доходили одна за другой, разъяряя его. Мы уже видели, на что обрушилась эта ярость: на несчастный город Динан.

И тогда он собрал в Брюгге нечто вроде съезда, чтобы обсудить, какими средствами можно бороться с королем Франции.

Там собрались посланцы от герцога Бретонского, герцога Беррийского, герцога Калабрийского, герцога Бур- бонского и коннетабля.

Но с какой целью приехали туда эти трое последних? Представлять своих господ или шпионить за графом?

У врагов короля была надежда нанести ему удар с помощью Савойи. Старый герцог умер, и теперь правил его сын Амедей IX. Он был женат на Иоланде Французской, сестре короля; она ненавидела брата и сделалась настоящей савояркой: из двух возможных союзников, Бургундии и Франции, она посоветовала мужу выбрать Бургундию.

Так обстояли дела, когда у Филиппа Доброго внезапно случился новый сильнейший приступ апоплексии.

Граф де Шароле находился в это время в Генте. Тотчас же извещенный курьером, он прибыл в Брюгге 15 июня 1466 года, около полудня.

Спрыгнув с лошади, он поспешно направился в покои герцога.

Умирающий лежал неподвижно и почти без сознания.

Граф бросился на колени возле его ложа, рыдая и восклицая:

— Отец, дайте мне ваше благословение и, если я вас обидел, простите меня!

У изголовья герцога находился его исповедник.

— Ваше высочество, — произнес он, — если у вас осталось еще хоть какое-нибудь сознание, если вы слышите мольбу вашего сына, проявите это каким-нибудь знаком.

И тогда умирающий сделал усилие, направил взгляд на графа и, казалось, чуть-чуть сжал его руку. Это было все, чего добился от него граф.

В тот же вечер, между девятью и десятью часами, Филипп Добрый испустил последний вздох.

Смерть старого герцога, хотя все ее предвидели, казалось, превратила графа в безумца. Чудилось, что этот человек неукротимых страстей хочет одержать победу над всем, даже над смертью! Он бросился на ложе, ломая руки и рыдая от отчаяния. Ничто не могло успокоить его, кроме самой скорби, иссякавшей от своей чрезмерности. В течение нескольких дней он не мог сдержать рыданий, встретившись с каким-нибудь слугой своего отца.

Похороны состоялись в воскресенье, 21 июня. Они были невероятно пышными.

Филипп Добрый оставил сыну несметные богатства, на которые тот даже не рассчитывал.

Старый герцог прожил семьдесят два года, а правил ровно полвека. Он был женат трижды: в первый раз на Мишель Французской, дочери короля Карла VII; во второй раз на Бонне д'Артуа, дочери графа д'Э; в третий раз на Изабелле Португальской, от которой у него было трое детей: Иодок и Антуан, умершие в младенчестве, и герцог Карл, который стал его наследником и в лице которого предстояло угаснуть мужской линии второго Бургундского дома.

XIII. ВВОЗНАЯ ПОШЛИНА

Со смертью старого герцога его преемник приобрел не только, как мы уже говорили, несметные богатства, но еще и то, чего он ждал с куда большим нетерпением, чем все сокровища земли, — возможность свободно и в полной мере осуществлять собственную волю.

Да, уже год или два Филипп Добрый был не более чем призрак, однако порой случалось так, что этот призрак вставал между сыном и целью, которую преследовал молодой принц.

Так что теперь Карл Грозный намеревался объединить в неразрывное целое два слова: «хотеть» и «мочь».

Его главным врагом, настоящим врагом, единственным, кого ему на самом деле следовало опасаться, был король Франции, Людовик Хитрый.

Из них двоих он, на беду Карла, получил более верное прозвище.

И действительно, какие подвиги совершил к этому времени Карл Грозный, чтобы заслужить подобное прозвище? Подростком он участвовал в битве при Гавере против гентцев, позднее командовал стычкой при Мон- лери: ведь сражение при Монлери было не более чем стычкой. Наконец, он устроил уничтожение Динана ... О! Вот тут спорить не приходилось: это было уничтожение во всех его видах; ничто не было упущено: ни пожар, ни грабеж, ни резня, и мертвецы, с высоты своих виселиц, могли видеть, как убивают живых.

Впрочем, в ту эпоху, когда французский язык еще только возникал, прозвище «Карл Грозный», возможно, не означало «Карл Отважный»: возможно, оно воспринималось как «Карл Жестокий».

И в этом отношении новый герцог вполне заслужил свое прозвище.

Однако, прежде чем в самом деле обратить взор на короля Франции, герцогу Карлу необходимо было исполнить нечто вроде сеньориальной обязанности: он должен был совершить торжественный въезд в свой добрый город Гент.

В какой-то из библиотек Фландрии, точно не помню, хранится история ста двадцати восстаний вернейшего города Гента.

Город Гент был добрым настолько же, насколько он был верным.

Но почему он должен был быть добрым и верным по отношению к тем, кто вел себя с ним жестоко и вероломно?

Новый герцог полагал, что гентцы чрезвычайно его любят. Как-то раз, когда он в присутствии отца похвалялся этой любовью, тот покачал головой и промолвил:

— Гентцы всегда любят сына своего сеньора, но своего сеньора не любят никогда!

И потому совет при молодом герцоге, состоявший из осмотрительных людей, чьи имена нам уже несколько раз случалось упомянуть, не позволил, чтобы новый государь совершил торжественный въезд в свой добрый город, пока не будет уверенности в умонастроении его жителей.

Они думали достичь этой цели, расспросив депутатов, отправленных гентцами поздравить герцога Карла.

Однако уже и в те времена политики совершали ту же самую ошибку, какая позднее погубила столько политических деятелей: об умонастроении простого народа они расспрашивали богачей.

Богатые, пребывая в довольстве, всегда полагают, что бедные тоже довольны жизнью.

Депутаты, посланные Гентом, были избраны из числа именитых горожан; эти люди находились в милости у бургундских властей и, занимая место на вершине общественной лестницы, не ведали о том, что происходит на ее нижних ступенях. И потому они заверили герцогский совет, что его высочество Карл исполнит чаяния своего доброго города, навестив его жителей.

Но более всего эти славные богачи, эти милые именитые горожане советовали не отменять ни под каким предлогом ввозную пошлину на продовольствие, ибо это сделало бы гентцев более спесивыми.

Что же это была за ввозная пошлина, от отмены которой следовало воздержаться?

Сейчас, дорогие читатели, мы вам это объясним.

Был один год в Сицилии, когда тучи саранчи, принесенные с берегов Африки на крыльях самума, стали опускаться на остров в таких количествах, что король Фердинанд ввел налог, названный саранчовым.

Поступления от налога предназначались для того, чтобы платить людям, которым было поручено истреблять этих насекомых.

Однако людям ничего не заплатили: саранча вымерла сама по себе. Больше она никогда не появлялась, но налог существует по сей день.

Почти то же самое произошло с ввозной пошлиной на продовольствие.

Эта пошлина была введена для того, чтобы выплачивать штраф, наложенный на Гент; штраф, при всей его непомерности, давно уже был уплачен, но пошлина существовала по-прежнему.

Правда, она обогащала городские власти, губернаторов и советников доброго герцога Филиппа.

Так что герцог Карл направился в Гент, испытывая к нему полное доверие.

На полпути ему пришлось остановиться по двум причинам: во-первых, чтобы дать гентцам время завершить приготовления, а во-вторых, чтобы выслушать прошения изгнанников.

Изгнанники рассчитывали, что в честь восшествия на престол нового правителя им будет позволено вернуться домой; однако если покинуть город было легко, то вернуться туда оказалось трудно.

Изгнание не обходилось без конфискации имущества; но конфискация приносила выгоду врагам изгнанников, и, когда изгнанники возвращались, они сталкивались с теми, кто занял их дома и удерживал в руках их добро.

Из этого проистекала ненависть, а во время бунтов и восстаний — мщение и резня.

«В Риме, — говорит Тит Ливий, — никогда страх не бывал столь велик, как в то время, когда велись разговоры о возвращении изгнанников».

Нечто подобное происходило во Франции при возвращении эмигрантов в 1814 году, и люди, ставшие собственниками национального имущества, на самом деле успокоились лишь после того, как был принят закон о миллиардной компенсации.

Так что возвращение изгнанников было серьезным вопросом, требовавшим изучения.

Герцог Карл поставил его перед своим советом; целый день прошел в обсуждении этого вопроса, но ответ на него так и не был дан.

Изгнанников было около трех тысяч; они расположились лагерем на лугу возле ворот города.

На другой день те, кому было даровано помилование, получили разрешение войти в город вместе с герцогом.

Ну а тем, чьих имен не оказалось в списке амнистированных, было сказано, что принц разберется с их ходатайствами.

Однако произошло то, чего советники Карла никак не предвидели: торжественный въезд нового герцога совпал с грандиозным праздником святого Ливиния.

Ливиний был местным святым; он претерпел мученическую смерть в 633 году в деревне Хольтхейм, в трех льё от Гента.

Когда вы приедете в Брюссель, дорогие читатели, посмотрите там одну из прекраснейших картин Рубенса, изображающую это мученичество: палач бросает собаке отрезанный язык святого епископа, которого вы распознаете по этой детали.

Так вот, праздник святого Ливиния некогда был праздником для всего города; в нем принимали участие и бедные, и богатые; однако мало-помалу богачи, именитые горожане и городские чиновники отстранились от этого праздника, находя его чересчур шумным для добропорядочных людей.

В итоге он превратился в праздник исключительно простого люда. Впрочем, чем ниже становился уровень его участников, тем веселее он делался, и обычно его называли не иначе как праздником безумцев святого Ливиния.

Все эти люди, наполовину пьяные, отправлялись в аббатство святого Бавона, ставили себе на плечи раку с мощами святого Ливиния и относили ее к месту его мученичества; там они проводили ночь, продолжая напиваться, а на следующее утро толпа несла раку обратно, крича, горланя, вопя и все опрокидывая по пути; так что уступать дорогу приходилось тем, кто оказывался на пути святого: сам он дорогу никому не уступал.

Все это было известно заранее, и потому из опасения, что праздник может перерасти в бунт, со времен мирного договора, заключенного в Гавере, в шествии в честь святого Ливиния было запрещено появляться с оружием и облаченным в железную кольчугу.

На этот раз ярмарка в Хольтхейме была еще более шумной и сопровождалась еще большим количеством выпитого пива, чем обычно. Туда толпой устремились все товарищества каменщиков, плотников, кузнецов, сапожников, ткачей, сукновалов, пивоваров, а также подмастерья из всех этих гильдий.

Всем этим рабочим людом владело страшное раздражение против сборщиков налогов, именитых горожан и городских чиновников.

— О нас еще услышат! — кричали они. — Мы заварим кашу, которая не придется им по вкусу и за которую дорого заплатят те, кто будет ее хлебать!

Но поскольку было очевидно, что те, кому предназначалась эта каша, без принуждения хлебать ее не станут, а носить железные кольчуги не разрешалось, самые решительные из этих безумцев купили свинцовые пластины, продырявили их и скрепили у себя на руках и плечах, сделав таким образом нечто вроде кирасы; тем же, кто спрашивал у них: «Что это вы делаете?», они отвечали:

— А разве тут есть к чему придраться? У нас все по закону. Мы не носим железных кольчуг. Запрещено железо, а не свинец.

Затем, распаляясь все сильнее и сильнее, они добавляли:

— Впрочем, у тех, кто сегодня смеется, завтра будет скверная ночь! Идемте, идемте назад в Гент, очистим город от проклятых воров, которые грызут у нас внутренности и жиреют от нашего добра, прикрываясь именем принца. Сам-то он ничего об этом не знает, но мы просветим его на этот счет и все ему расскажем.

В пять часов утра, после ночной попойки, вся эта толпа двинулась по направлению к Генту. Поход, прерываемый остановками возле раскупоренных пивных бочек, довел возбуждение этих людей до безумия.

То было мрачное безумие, какое бывает у любителей пива!

Герцог вступил в город накануне и, явно приведенный в сонное состояние торжественными речами, которые ему пришлось выслушивать, спокойно спал, когда вся эта толпа явилась на Пятничную площадь.

К несчастью, именно там находился домик сборщика ввозной пошлины на продовольствие.

Вот к этому домику все и питали особую неприязнь, как если бы контора, где взималась пошлина, была самой этой пошлиной: для простого народа интересы государства почти всегда воплощены в каком-нибудь материальном предмете.

— Святой Ливиний никогда с дороги не сворачивает! — в один голос закричали те, кто нес раку, и те, кто шел вслед за ними.

И тотчас же, за одну секунду, словно на него дохнул ветер небесный, домик был уничтожен.

Затем, в тот же самый миг, там, где он прежде стоял, взвилось знамя города.

Но едва только появилось знамя города, как повсюду, словно выйдя из-под земли, возникли знамена гильдий, явно заготовленные для этого случая, ибо они были совершенно новые.

Затем вокруг знамен гильдий стали собираться вооруженные ремесленники.

Все это происходило так же быстро, как в театре, когда машинист сцены дает свисток и происходит смена декораций.

Шум разбудил герцога; он спросил, что происходит, но никто не осмелился ответить ему на этот вопрос. К несчастью, он привез с собой дочь, уже сироту, хотя ей только что исполнилось четыре года, — ту, что позднее будет зваться Марией Бургундской. Он волновался, но не за себя, а за этого ребенка и, одетый в простую черную рубаху и вооруженный одной лишь дубинкой, спустился вниз.

— Клянусь святым Георгием, они увидят меня поближе, — воскликнул он, — и всем этим мужланам придется сказать мне, чего они требуют!

Сир де Грютхюзе остановил его на минуту; но, когда герцог увидел, что его дворяне сбегаются из разных кварталов города, а лучникам-телохранителям удалось собраться перед его дворцом, он решил более не медлить. Неужели он, кто после смерти старого герцога стал верховным повелителем, он, кто питал надежду заставить склониться перед ним всех государей христианского мира, неужели он начнет с того, что проявит нерешительность перед лицом каких-то взбунтовавшихся мужланов? Такое было невозможно!

И вот герцог внезапно предстал перед толпой, неспокойной и бушующей, словно волны Северного моря. На нем, как уже говорилось, была только рубаха, а в руках он держал лишь дубинку, однако позади него стояли его латники, облаченные в доспехи, и лучники с натянутыми луками.

По его нахмуренным бровям, по его пылающему взору, по его разгневанному лицу было легко догадаться о том, что происходит у него в душе.

При виде герцога мастеровые закричали:

— По местам, друзья! По местам!

Все они построились под своими знаменами, и слышно было, как на каменную мостовую опустились окованные железом древки пик. Герцог двинулся прямо на бунтовщиков.

— Ну, негодяи, — спросил он, — чего вы хотите?

И поскольку человек, оказавшийся у него на пути, не посторонился достаточно быстро, он ударил его своей дубинкой.

В руках у этого человека была пика.

— А! Господом Богом клянусь, вы меня ударили ... — произнес он. — И хоть вы и герцог, я отомщу!

И он приготовился нанести герцогу удар пикой.

Однако сир де Грютхюзе бросился между ними, а затем, увлекая за собой герцога, заставил его вернуться в ряды латников.

— Ваше высочество, — произнес он твердым и строгим голосом, — неужели вы хотите, чтобы эти бешеные убили вас, а вместе с вами прикончили и всех нас? Право же, прекрасная смерть для государя и дворян! Пойдемте, пойдемте, действовать надо по-иному, следует умиротворить их ласковыми речами, спасти вашу честь и вашу жизнь. Ваша отвага тут непоможет, тогда как одно ваше слово успокоит этот несчастный народ и всех этих волков обратит в овец. Поднимайтесь на балкон, говорите, и все кончится хорошо.

Положение и в самом деле было тяжелым. Гентцам оставалось только сжать кольцо окружения, чтобы раздавить герцога и всех, кто его сопровождал.

К счастью, гильдии, находившиеся ближе всего к принцу, принадлежали к числу богатых — это были мясники и рыбники, а будучи богатыми, они были и умеренными.

Они окружили герцога.

— Ваше высочество, — произнес один из их предводителей, — среди нас вы в такой же безопасности, как ребенок в утробе матери, и, если понадобится, мы умрем, защищая вас. Но, ради Бога, имейте терпение и не горячитесь; а главное, пусть никто из ваших людей не вздумает поднять на кого-нибудь руку: мы сможем вытер- пить, если нас ударите вы, но вот если это сделает любой другой, его тотчас покарают.

Герцог понял, что для него самое лучшее — это подняться на балкон, как и советовал ему сир де Грютхюзе; оказавшись там, он подал знак, что желает говорить.

— Дети мои, — произнес он по-фламандски, — да хранит вас Господь! Я ваш государь и законный сеньор; я приехал проведать вас и порадовать вас своим присутствием; мое желание — содействовать тому, чтобы вы жили в мире и благополучии. И потому я прошу вас вести себя спокойно. Все, что я могу сделать для вас, не затрагивая своей чести, я сделаю и дарую вам все, что будет в моих силах.

Эти слова глубоко тронули толпу, которая тут же принялась кричать во все горло: «Heer welgekomen!» («Добро пожаловать, господин!»)

Герцог не владел фламандским языком в достаточной степени, чтобы произносить перед этой толпой более длинную речь, и потому слово взял сир де Грютхюзе, чтобы подробно описать добрые намерения герцога.

Когда сир де Грютхюзе закончил, несколько горожан приблизились к балкону и, поблагодарив герцога за его доброту, попросили у него аудиенцию, дабы высказать ему свои жалобы.

Карл, довольный тем, что ему удалось так дешево отделаться, намеревался согласиться на аудиенцию, на которой с вероятностью сто против одного все удалось бы уладить в тесном кругу, как вдруг, сообщает хронист, «какой-то огромный грубый мужлан», непонятно как проникший во дворец и неизвестно каким образом добравшийся до балкона, внезапно появился рядом с принцем и, подняв огромную руку в латной рукавице из черной жести, ударил ею о перила балкона, требуя тишины.

Его появление было встречено приветственными криками, однако, видя, что он хочет говорить, все смолкли.

При всей своей храбрости герцог попятился, заметив этого великана, который появился столь неожиданно и усложнил драму в тот момент, когда она, казалось, была близка к благополучной развязке.

Однако человек с латной рукавицей, не проявляя никакого видимого интереса к герцогу, заговорил с теми, кто стоял внизу.

— Братья мои, — начал он, обращаясь к малым гильдиям, — вы ведь пришли сюда, чтобы поведать свои горести нашему государю, который здесь присутствует, не так ли?

— Да, — ответили те, к кому он обращался, — мы пришли сюда для этого, и у нас есть на то серьезные причины.

— Прежде всего, — снова заговорил великан, — вы хотите, чтобы те, кто правит городом, те, кто разоряет принца и вас, были бы наказаны; вы ведь этого хотите, не так ли?

— Да, да! — откликнулась толпа.

— Вы хотите, чтобы ввозная пошлина на продовольствие была отменена?

— Хотим!

— Вы хотите, чтобы заколоченные городские ворота были вновь открыты?

-Да!

— Вы хотите, чтобы ваши знамена были вам возвращены?

-Да!

— Вы хотите вновь обрести подчиненные вам земли, носить свои белые колпаки и получить обратно все свои прежние вольности? Так ведь?

— Да! — со все возраставшей силой кричала толпа, заполнявшая площадь.

— Ваше высочество, — продолжал великан с железной рукавицей, — вот почему собрались здесь все эти люди и вот чего они просят у вас. Теперь вы это знаете: постарайтесь же позаботиться обо всем. Простите меня, но я говорил для общего блага.

Герцог и сир де Грютхюзе переглянулись с несчастным видом; никогда еще к Карлу не обращались с такими речами; будь он один, он бросился бы на великана и, не будучи вооружен, постарался бы задушить его голыми руками. Однако рядом находилась толпа вооруженных людей, пьяных от безумной ночи, оберегаемых ракой святого Ливиния, которую они не хотели относить обратно в аббатство святого Вавона, пока не добьются желаемого. Герцог был зол как на простых людей, так и на состоятельных горожан; он полагал, что его заманили в западню и что городская знать и ремесленники сговорились, чтобы выставить его в таком свете.

На минуту у него появилась мысль перенести дочь и имевшиеся при нем деньги в экипаж, окружить его латниками и пустить вперед лучников, чтобы они силой пробивали дорогу, но ему объяснили, что он не доберется живым даже до городских ворот.

Кипя от неистовой злобы, он решил последовать совету своих осторожных слуг.

С общего согласия, несколько состоятельных горожан были избраны для того, чтобы вести переговоры с герцогским советом, и через день Карл Грозный был вынужден поставить свою подпись под договором, возвращавшим гентцам их прежние вольности.

Когда это стало известно, народ побросал оружие и отнес раку святого Ливиния назад в аббатство святого Бавона.

Наконец, 1 июля герцог покинул Гент, испив перед этим до дна чашу унижений, но поклявшись отыграться.

XIV. ФАКЕЛ И МЕЧ

Событие, которое только что совершилось, было важно само по себе, но еще важнее оно оказалось по своим последствиям. Все города захотели последовать примеру Гента.

Первым городом, сделавшим это, стал Мехелен. Там вспыхнул мятеж, точную причину которого никто не мог определить. На главной площади города собрался вооруженный народ, и три дома, принадлежавшие самым богатым горожанам, были стерты с лица земли.

Затем, в свой черед, взбунтовался Антверпен.

Прежде всего следовало покарать Мехелен.

Герцог находился в Брюсселе. Дойти де Мехелена было делом одного дня.

Карл встал во главе своих дворян, покрытых кольчугами и сопровождаемых оруженосцами, которые везли их шлемы и копья; впереди шел небольшой отряд пикардийских лучников.

Карл вступил в Мехелен, не встретив ни малейшего сопротивления.

Он обосновался в своем дворце и начал расследование.

Ему хотелось преподать бунтовщикам устрашающий урок, однако и на этот раз вмешался герцогский совет.

Был учрежден суд.

Наименее виновных приговорили к штрафу, других — к штрафу и к изгнанию; были, наконец, и те, кого приговорили к смерти.

Несколько казней прошли на привычном месте, но затем, когда было решено, что настал час милосердия, эшафот перенесли ко дворцу герцога.

Один из приговоренных к смерти поднялся на эшафот; ему завязали глаза и заставили стать на колени, после чего священник, сопровождавший несчастного, призвал его препоручить душу Господу, палач извлек меч и со свистом рассек им воздух у самого уха осужденного ...

В этот миг герцог вышел на балкон и подал знак.

Палач опустил меч, так и не нанеся удара. Священник снял повязку, закрывавшую глаза приговоренному, и при слове «Милую!», произнесенном герцогом, весь народ радостно закричал.

Парализованный страхом, осужденный лишился сознания. Когда бедняга пришел в себя, понадобились невероятные усилия, чтобы убедить его, что он все еще жив.

Герцогский совет оказался прав: милосердие сделало то, чего безусловно не сделал бы гнев.

Антверпен послал депутатов, чтобы изъявить свою покорность.

Герцог закрыл глаза на то, что там произошло; его заботили два по-настоящему важных дела: ему надо было следить за действими Людовика XI и покарать Льеж.

Начнем с Льежа.

Вспомним недавний мирный договор, касавшийся Динана.

Льеж имел денежные обязательства, которые он не в состоянии был выполнить; богатый город сделался неплатежеспособным.

Однако Льеж должен был платить деньгами или людьми: за неимением денег — головами.

Льеж не мог платить монетой, но и не хотел платить головами.

Головы оценили, и Льежу было предписано платить также и за них. Это составляло шестьдесят тысяч флоринов каждые полгода.

Срок платежа приближался. Однако Льеж не располагал и половиной необходимой суммы.

В Льеже более не было органов управления; городские чиновники, то есть люди герцога, не обладали никакой властью. Сир де Рес, человек, пользовавшийся широкой известностью, не решался жить в городе, настолько мало он доверял даже собственным друзьям, и укрывался в церкви святого Петра, в месте, обладавшем правом убежища.

Чем ближе подходило время платежа, тем сильнее становилось брожение. Вначале казалось, что помощь придет с Небес. С приближением Пасхи святые всегда начинали творить чудеса.

Льежские святые, само собой разумеется, были настроены против бургундцев.

Затем вновь стали мало-помалу появляться посланцы короля Франции, истинные или мнимые.

Потом появились члены Братства Зеленого шатра, эти блудные сыновья бунтов и революций, которые выходили из своих лесов и, подобно волкам, чуяли запах крови; однако волки чуют уже совершившуюся резню, а эти чуяли резню предстоявшую.

Герцогу доносили обо всех этих событиях.

Ему рассказали, что прибыл бальи Лиона; льежцы проводили его на Лоттрингский холм, к колыбели Каролингов, в Херстал, где родился Пипин и название которого мы переделали на Геристаль.

И там бальи Лиона, действуя от имени короля Франции, в присутствии нотариев и свидетелей вступил в права владения.

Так что Льеж не был более бургундским городом и даже валлонским: Льеж стал французским, и король Франции не мог позволить ему умереть.

Затем, в одно прекрасное утро, к Карлу примчался Людовик Бурбонский, епископ Льежа, которого сопровождали все его дворяне. Людовик Бурбонский проживал в Юи; однако льежцы, выставив предлогом необходимость заставить Юи и Сен-Трон, которые находились в подчинении Льежа, заплатить часть дани, полагающейся герцогу Бургундскому, двинулись на Юи.

Епископа этот предлог не обманул; он не стал дожидаться льежцев и спасся бегством.

Вступление герцога Карла во власть, которой он намеревался превосходно распорядиться, начиналось плохо.

Только что он, по существу говоря, побывал пленником у гентцев, и, чтобы откупиться, ему пришлось подписать договор, который в его глазах был постыдным.

И вот теперь его кузен Людовик Бурбонский бежал вместе со своими дворянами, спасаясь от льежцев!

Горе льежцам! Это на них должен был обрушиться весь тот гнев, что копился в глубине его души со времени смерти старого герцога.

Для начала, чтобы напугать одновременно льежцев и их покровителя короля Франции, Карл призвал пятьсот англичан из Кале, куда король Эдуард отправил две тысячи солдат. Пятисот англичан вполне хватало для демонстрации, а такая демонстрация была чрезвычайно грозной для Франции.

Однако в ней было нечто такое, что могло устрашить и самого герцога.

Его дед, Иоанн Бесстрашный, который не останавливался ни перед чем и которого следовало бы называть Иоанном, не страшащимся преступления, не решился бы на такую измену, ибо для сына Франции призвать англичан было государственной изменой.

Более того, вступая в союз с Йорками, Карл предавал собственную мать, которая происходила из рода Ланкастеров.

Заключить договор с англичанами означало заключить договор с дьяволом. Не кто иной, как Шатлен, историограф герцога, так высказывается об англичанах:

«Эта нация такова, что, говоря о ней, нельзя писать ни о чем, кроме ее грехов».

Вскоре, в довершение скандала, стало известно, что эти пятьсот англичан прибывают для того, чтобы присутствовать на церемонии бракосочетания; что один из Ланкастеров женится на одной из Йорков и что две Розы, истреблявшие друг друга в Англии, намереваются цвести вместе на троне Карла Грозного.

Затем новый герцог принял девиз: «Я дерзнул».

На что же он дерзнул или, если осовременить это слово, отважился? Это вполне ясно: на раздел Франции.

При его восшествии на престол появилась комета; эта комета, по словам всех, предвещала великие беды; но для кого, если не для Франции?

«Я дерзнул!» — именно такой девиз подходит тому, с кого написал портрет Ван Эйк; это девиз человека с нахмуренными бровями, желтушным цветом кожи и жестоким лицом; человека «с крепкими плечами, крепким хребтом, крепкими ногами, длинными руками, сильного противника, способного сбросить наземь любого; человека со смуглым лицом и темными волосами, с густой и гладкой шевелюрой и ангельски ясными глазами». И при всем этом сына набожной и суровой бегинки, приказавшей сжечь город и повесить и утопить восемьсот человек, потому что какой-то негодяй назвал ее сына бастардом!

Но прежде всего, даже прежде свадьбы, необходимо было покончить с Льежем.

Вызов льежцам герцог бросил в своей прежней манере, факелом и мечом.

В соответствии с недавним договором, который он заключил с этим городом, в руках у него находились пятьдесят заложников. Какое-то время он был настроен казнить их, но этому воспротивился сир д'Эмберкур.

Герцог двинулся на Льеж; отчаявшиеся льежцы двинулись ему навстречу.

Два войска сошлись у Сен-Трона.

Сен-Трон оборонял Ренар де Рувруа, тот самый человек Людовика XI, которого Людовик XI отправил к льежцам, чтобы известить их о своей победе при Монлери.

Коммин, который сопровождал герцога, издалека увидел льежское войско; по его оценке, в нем было около тридцати тысяч человек.

Во главе льежцев находились Баре де Сюрле, а также Рес и его жена, г-жа Пентакоста д'Аркель, доблестная амазонка, которая мчалась впереди всех и храбро сражалась.

Штандарт города нес сир де Берло.

Наконец, в рядах льежцев был бальи Лиона, продолжавший со всей искренностью обещать им помощь со стороны короля Людовика XI.

Утром 28 октября 1467 года льежское войско построилось перед деревней Брюстем, показывая свою готовность к сражению.

Это было первое сражение, которое Карл Грозный давал в качестве герцога.

Поскольку существовало опасение, что своим безрассудством он поставит под угрозу исход битвы, герцогский совет запретил ему выезжать на поле боя на боевом скакуне, и он зачитал своим военачальникам распорядок битвы, сидя верхом на обычной низкорослой лошади; затем, когда чтение завершилось, старые советники сопроводили герцога к главному корпусу армии, неподвижно стоявшему на месте, и удерживали его там.

Атаку начали льежцы, а точнее, воины из Тонгра; льежцы укрепились за глубокими рвами, наполненными водой.

Карл бросил против атакующих своих лучников и свою легкую артиллерию.

Воинов из Тонгра, отброшенных назад, поддержали льежцы; тем не менее лучники продолжали двигаться вперед и с бою захватили рвы.

Но, двигаясь вперед, каждый из лучников успел израсходовать находившиеся в его колчане двенадцать стрел, так что льежцы, видя, что в них перестали стрелять, с пиками наперевес ринулись на лучников, и, вооруженные легче, чем их противники, сошлись с ними и устроили страшную резню.

Герцогские знамена дрогнули.

И тогда Филипп де Крев-Кёр, сир д'Эскерд и сир д'Эмери, собрав остаток лучников и взяв с собой часть главных сил, пошли в атаку, оставив герцога в арьергарде вместе с кавалерией и англичанами.

Льежцы не смогли выдержать этот натиск и обратились в бегство.

Лучники побросали луки и арбалеты, обнажили мечи и обрушились на бегущих.

Об этом сражении Коммин рассказывает в шести строках:

«Льежцы, вооруженные длинными пиками, стремительно атаковали и в один миг перебили четыре или пять сотен солдат, пошатнув тем самым все наши отряды и поставив их на грань полного поражения. Но в этот момент герцог бросил в бой лучников из своего отряда под командованием мудрого Филиппа де Крев-Кёра и нескольких других достойных людей, которые с громкими криками устремились на льежцев и в одно мгновение нанесли им поражение».^[16]

Сен-Трон капитулировал. Было договорено, что город заплатит двадцать тысяч флоринов и выдаст десять человек.

Он заплатил двадцать тысяч флоринов и выдал десять человек, которые были обезглавлены.

Среди пленников оказались десять человек из числа жителей Тонгра; чтобы избавить их от нетерпения, проявленного ими в начале сражения, их обезглавили вместе с десятью жителями Сен-Трона.

Это стало грозным предостережением Льежу.

Одиннадцатого ноября герцог встал лагерем вблизи города.

Льеж еще был способен обороняться, однако, чтобы делать это хоть с каким-то преимуществом для себя, ему надо было снести несколько домов, которые, пока они стояли, являлись для врага укрытием, позволявшим ему приблизиться к стенам города. Но, к несчастью, эти дома принадлежали церквам, и священники, прекрасно понимая, что им ничуть не стоит опасаться герцога, воспротивились сносу своих домов.

В Льеже было две партии: одна хотела защищаться до последнего, другая хотела сдаться на милость победителя.

Партия, желавшая сдаться, избрала триста депутатов и отправила их к герцогу.

Домогаться чего бы то ни было после того, что произошло с людьми из Сен-Трона и Тонгра, не приходилось.

Триста человек пришли в одних рубахах, с непокрытыми головами и босыми ногами в лагерь герцога.

Город сдавался на милость победителя, надеясь избежать пожара и разграбления.

Карл принял депутатов милостиво и поручил сиру д'Эмберкуру вступить во владение городом.

Льеж провел ночь в страшном волнении. В два часа ночи те, кто стоял за продолжение войны, поняли, что они потерпели поражение, и покинули город, убежденные в том, что накакого прощения от победителя им ждать не приходится.

В течение дня ждали прибытия герцога; однако он не пожелал въехать ни в одни из городских ворот и приказал снести двадцать саженей стены и засыпать ров: ему нужно было войти в город через пролом, чтобы Льеж считался взятым приступом.

Карл, сидя на этот раз верхом на своем боевом коне, медленным шагом въехал в город, держа в руке обнаженный меч и облаченный в боевые доспехи; однако поверх доспехов была накинута мантия, усыпанная драгоценными камнями.

Всем жителям было приказано стоять перед воротами своих домов, с непокрытой головой и факелом в руке. Никто не знал, что с ним станет; никто не мог сказать, будет ли он жив на следующий день или мертв. Герцог был мрачен, как грозовая туча, и, как грозовая туча, готов был в любой миг разразиться громом и молнией.

Карл доставил себе удовольствие, удерживая Льеж в такой тревоге с 17 по 26 ноября.

Двадцать шестого на дозорной башне городской ратуши раздался заунывный звон ... Несчастный колокол предвещал свою собственную гибель.

Герцог приказал установить свой трон на том самом месте, где прежде сидел князь-епископ. Рядом с ним находился Людовик Бурбонский.

На площади скопились люди — без оружия, с непокрытой головой, в положении осужденных перед судьей.

На этот раз дело обстояло куда хуже, чем когда к смерти приговаривали жителей города: казнить собирались сам город!

Ему оставалось лишь выслушать приговор.

Его огласил обычный судебный пристав.

Льеж лишался крепостных стен, лишался башен, лишался знамен, лишался артиллерии; Льеж больше не был городом: в него можно было войти отовсюду, словно в деревню. Льеж лишался собственных законов, городского суда, епископского суда и ремесленных гильдий; должности бургомистра, то есть голоса города, и капитана, то есть его меча, упразднялись. Отныне суд в Льеже должны были вершить его соседи, а точнее, его враги: Намюр, Лёвен и Маастрихт. Помимо шестисот тысяч флоринов, определенных первым договором, Льежу надлежало уплатить штраф в размере ста пятнадцати тысяч ливров и выдать двенадцать человек на милость герцога, который будет держать их в плену или умертвит. Трех из них отведут на эшафот и там помилуют, а остальных девятерых казнят.

Но, поскольку у льежцев отняли их политическую, судебную и торговую деятельность, у них следовало отнять также символ этой деятельности — столб п р а - восудия. Для Льежа столб правосудия был то же самое, что палладиум для Трои.

Одна из статей приговора гласила:

«Столб правосудия будет увезен, с тем чтобы никто и никогда не мог устанавливать его вновь и даже помещать его изображение в гербе города».

Эта колонна и в самом деле была снята со своего основания; герцог забрал ее, подобно Наполеону, который спустя триста пятьдесят лет вывез из Москвы золотой крест с Ивана Великого; но, оказавшись более удачливым, чем современный смельчак, герцог сумел довезти свой трофей до Брюгге. Там она была установлена перед биржей, приговоренная, как гласила надпись на ней, сама рассказывать о своем несчастье и своем позоре.

Кроме того, на рыночной площади Льежа стояла статуя Фортуны; герцог приказал снести статую, оставив от нее только колесо; впрочем, это колесо он велел закрепить большим гвоздем, чтобы оно больше не вращалось.

Кто бы мог подумать, что город, на который обрушилась такая кара, останется непокоренным, что униженный таким образом народ вновь поднимет голову и, словно Энкелад, сраженный молнией, еще раз перевернется в своей могиле?

Мы уже говорили, что герцог был невероятно богат и что отец оставил ему несметные сокровища; но, предвидя великие события, герцог не хотел расходовать эти деньги и превратил их в неприкосновенный запас. Он счел, что ему проще взимать чрезвычайный налог, который народ должен был платить ему по трем причинам: в связи с его восшествием на престол, в связи с его войной против Льежа и в связи с его женитьбой на Маргарите Йоркской.

Налог был непомерный, но какой город, даже Гент, осмелился бы воспротивиться ему после падения Льежа?

Бракосочетание герцога совершилось в Брюгге.

Августейший супруг решил, что это был подходящий случай показать себя столь же суровым судьей по отношению к дворянству, каким он уже показал себя по отношению к народу. Он приказал отрубить голову молодому дворянину, бастарду де Ла Амеду, сыну Жана де Ла Амеда, сеньора де Конде.

Правда, этот молодой человек получил по заслугам.

Как-то раз он играл в мяч, и один из его ударов оказался спорным; тогда он привлек в качестве арбитра каноника, наблюдавшего за партией, но тот счел неправым его.

Разразившись жуткими проклятиями, бастард де Ла Амед поклялся, что он отомстит.

Каноник спасся бегством.

Однако по окончании партии, желая исполнить данное им слово, бастард сел на лошадь и отправился в деревню, где жил священнослужитель.

Но нашел он там лишь его брата.

При виде разъяренного дворянина, с мечом в руках ворвавшегося к нему в дом и выкрикивавшего смертельные угрозы, брат каноника, не зная за собой никакой вины и даже не ведая о причине столь бешеной ярости, упал перед ним на колени и умоляюще сложил ладони.

Ударом меча бастард отрубил ему руки.

Затем, полагая, что этого недостаточно, он нанес еще три удара мечом, прикончив жертву.

Новость об этом убийстве дошла до герцога, который приказал схватить бастарда де Ла Амеда прямо в своем дворце и препроводить его в тюрьму, поклявшись святым Георгием, что достойно покарает виновного.

И в самом деле, напрасно отец, дядя, другие члены семьи и многие знатные люди обращались к герцогу, умоляя его помиловать обвиняемого; никто ничего не сумел добиться: красавец-убийца — а именно его красота, несомненно, внушала великую жалость к нему, особенно у женщин — был обезглавлен на обычном месте казней, а его тело, разрубленное на четыре части, было выставлено на колесе, как тело последнего из злодеев.

Было ли это суровым правосудием? Или проявлением затаенного гнева? Ведь всего за несколько дней до этого герцог подвергся одному из тех оскорблений, оставлять которые безнаказанными было не в его привычках и за которое, тем не менее, он не отомстил.

Коннетабль де Сен-Поль, по должности состоящий на службе у короля Франции, но посредством своих земельных владений находившийся в ленной зависимости от герцога, прибыл в Брюгге, чтобы присутствовать на свадьбе своего верховного сеньора.

И вот, на глазах у всего этого собравшегося дворянства, граф де Сен-Поль совершил столь королевский въезд в город, что это выглядело так, будто он является его подлинным и единственным властителем.

Впереди него следовали шесть конных трубачей; затем ехали его баннереты с обнаженными мечами, затем ехал он сам, за ним шли шесть пажей, а за пажами двигалась целая толпа дворян.

В итоге, когда граф вознамерился предстать перед герцогом, тот через сира де Ла Роша и сира д'Эмери дал ему знать, что не примет его.

Все надеялись, что граф принесет извинения, однако он ограничился тем, что ответил:

— Я прибыл сюда со всей этой торжественностью не как граф де Сен-Поль, а как коннетабль короля Франции. Я действую сообразно обычаям королевства, и, будь король в Париже, я совершил бы въезд туда так же, как сделал это вчера здесь. А поскольку Брюгге является частью королевства Франции, я воспользовался своим правом, вот и все. Подожду, пока герцог соизволит принять меня.

Граф и в самом деле прождал два дня; затем, на третий день, видя, что герцог никого не посылает за ним, он отбыл столь же торжественно, как и прибыл, но, тем не менее, на этот раз без трубачей.

Наконец, в свой черед, в Брюгге вступила Маргарита Йоркская; она прибыла в дорожных носилках, которые несли английские лучники, поставившие их у порога Бургундского дворца, где ее встретила вдовствующая герцогиня Изабелла. Женщины обнялись.

Понимали ли они, обнимая друг друга, что их разделяют сто пятьдесят лет гражданской войны и такое количество крови, что ею можно было бы обагрить воды Темзы от ее истока до устья?

Король Франции был представлен на этой свадьбе своим личным духовником Ла Балю; тот встретился с папским легатом, приехавшим просить за Льеж.

Льеж был полностью разорен и не мог соблюдать сроки уплаты наложенного на него штрафа; чтобы произвести последний платеж, льежцы вынуждены были продать драгоценности жен, включая даже их обручальные кольца.

Герцог ответил посланцу папы:

— Льеж должен, и Льеж уплатит.

В первую брачную ночь ложе новобрачных охватил огонь.

Не было ли это предостережением, которым Небо откликнулось на суровость герцога?

В числе грандиозных празднеств, устроенных в связи с этой свадьбой, был и турнир, названный турниром Золотой колонны, несомненно в напоминание о бронзовой колонне из Льежа, и приз на нем завоевал бастард Бургундский. Во время интермедий леопард, сидевший верхом на единороге и несший знамя Англии, поднес герцогу цветок ромашки; затем появилась маленькая карлица мадемуазель Марии Бургундской, одетая пастушкой: она сидела верхом на огромном золотом льве, который при помощи пружин открывал пасть и пел рондо; после этого, в сопровождении двух великанов, на арене показался кит длиной в шестьдесят футов: он шевелил хвостом и плавниками, а глазами ему служили два огромных зеркала; из его чрева вышли сирены, а вслед за ними рыцари, которые сначала сражались, а затем заключили мир, в то время как сирены пели; в конце концов чудовище раскрыло свою огромную пасть, заглотнуло всех и, снова поплыв посуху, вернулось туда, откуда пришло.

Но особенно всех поразило и заставило задуматься представление, в котором два рыцаря, два друга, Геркулес и Тесей, или же Карл и Эдуард, если угодно, вдвоем победили и разоружили короля, вставшего на колени и признавшего себя их рабом.

Если эти два друга, эти два победителя были герцогом Бургундским и королем Англии, то кто же был этот побежденный и разоруженный король, признавший себя их рабом, как не король Франции Людовик XI?

XV. ПЕРОННСКАЯ ЗАПАДНЯ

И он, король Франции Людовик XI, видел все это глазами своего шпиона Ла Балю, но еще лучше он видел все это глазами своего гения, посредством удивительной интуиции паука, который по малейшему движению своей паутины угадывает, с добычей ему предстоит иметь дело или с врагом.

Как только ему стало известно о смерти старого герцога Бургундского, он понял, что вслед за этим произойдет, и постарался обезопасить себя.

Он сделал необычайно смелый ход, ведь это и правда был человек, способный на неожиданные шаги подобного рода: он вооружил Париж.

Это в корне отличалось от того, что сделал герцог, поработивший Гент и снесший укрепления Льежа.

Карл VI в свое время разоружил парижан; Карл VII если и доверял им, то весьма неохотно, да и во время войны Лиги Общественное блага их поведение было крайне сомнительным — однако все это не значило ровно ничего: король продолжал придерживаться принятого им образа действия, то есть той политики, какая уже заставила его извлечь Даммартена из тюрьмы и поставить бывшего узника во главе армии.

Такие противоречия были присущи неуравновешенному и одновременно расчетливому уму Людовика XI. Скоро мы увидим, как в Перонне он поставил на кон собственную жизнь.

Но он понимал, что Париж — это и есть Франция; он догадывался о ее будущем величии, он предвидел ее нынешнюю централизацию. Для него король Парижа и был королем Франции.

И потому Людовик XI вооружил и укрепил Париж; но прежде всего он бережно относился к нему. Он хорошо знал парижан, ведь это он в свое время распорядился доставлять им пироги с угрями из Манта!

Он освободил Париж от налогов и, как ни велика была его нужда в деньгах, сохранял это освобождение в силе.

Лишь в одном он был неколебим: в вопросе вооружения; сесть верхом самим или поставить солдат было непреложным законом, которому должны были подчиняться и Парламент, и Шатле, и Счетная палата, и главы налоговых служб, и даже церкви.

Затем Людовик XI приказал устроить смотр.

В этом смотре участвовали восемьдесят тысяч латников, там реяли шестьдесят пять знамен.

Король послал этим воинам триста бочек вина.

Все пили за его здоровье и за здоровье королевы, а именно этого он и хотел: Франция никогда не будет больна, пока хорошо себя чувствует ее король.

Почему же все эти добрые горожане не пили за здоровье кого-нибудь из своих? Но разве можно было считать королем этого славного простака, который в одиночку прогуливался по улицам, заговаривал с первым встречным, заходил в частные дома и в купеческие лавки, отправлялся ужинать к своему куму Дени Эсселену и посылал королеву — принцессу Савойскую — вместе с Переттой Шалонской, своей любовницей, попариться в бане и отужинать в доме президента Дове?

Этих добрых горожан король всегда носил в своем сердце! Однажды ему пожаловались, что некий нормандский монах обвинил двух горожан, не предъявив против них никаких улик. И он велел бросить клеветника в Сену, привязав ему на шею камень, точь-в-точь как собаку.

Кроме того, ему надо было увеличить население этого города, который так настрадался. Чтобы добиться этой цели, король сделал то же, что и Ромул, желавший увеличить население Рима: он велел возвестить повсюду, что любой чужестранец, который будет вынужден бежать из-за совершенного им убийства, грабежа или участия в бунте, обретет убежище в Париже.

Это была маленькая дверца, которую он открыл в сторону Льежа. Но увы, от Льежа до Парижа было очень далеко!

Перемирие заканчивалось 15 июля 1468 года. Король ожидал нападения тотчас же после окончания перемирия; ему было известно, что между принцами существует договоренность начать новую войну Общественного блага, на этот раз с помощью англичан.

Пока что один только герцог Бретонский сдержал слово, данное коалиции: он вступил в Нормандию.

Однако король, имея дело лишь с ним одним, повел себя очень решительно: он отобрал у него Байё, Вир и Кутанс.

Как же случилось, что после таких враждебных действий герцог Бургундский не тронулся с места?

Его подвела Англия, да и Льеж, хотя и находясь при последнем издыхании, все еще был неспокоен.

И тут королю пришла в голову мысль: создать себе дотоле неведомого союзника — Францию!

Он созвал Генеральные штаты, возродив тем самым давний забытый обычай.

Шестьдесят городов направили своих депутатов: одного священника и двух мирян от каждого города. Всего собралось сто восемьдесят депутатов.

— Согласно ли королевство утратить Нормандию? — спросил у депутатов Людовик XI.

— Нет, — в один голос ответили они.

— Так вот, — продолжал король, — доверить Нормандию моему брату или герцогу Бретонскому это все равно, что отдать ее англичанам.

И в самом деле, чтобы заручиться поддержкой англичан, принцы предложили им двенадцать городов. Однако англичане хотели получить не только эти двенадцать городов, но еще и денежное содержание.

Желая получить чересчур много, они не обрели ничего.

Генеральные штаты не желали верить в предательство одного из членов французской королевской семьи. И тогда король показал им копию письма своего брата, скрепленную, вероятно, подписью Уорика.

Уорик всегда был большим другом Людовика XI. Эдуард мог желать войны, но Англия этого не хотела. В те времена король ничуть не больше, чем сегодня королева, был хозяином своей политики. Епископы и лорды направили Уорика в Руан.

Людовик XI принял там Уорика и порадовал его на свой лад, не устраивая в его честь турниры и интермедии, которые переполняют зрительными впечатлениями и оставляют пустыми карманы, а прогуливаясь с англичанами по городу, приводя их в лавки торговцев сукном и бархатом и говоря гостям: «Берите!», в то время как позади него шли лакеи с большими мешками денег, оплачивавшие все то, что брали англичане. Так что нормандские купцы замечали большую разницу между теми англичанами, что были друзьями короля и обогащали их, и теми англичанами, что были друзьями герцога Бургундского и разоряли их.

Со своей стороны, зная любовь англичан к золоту, Людовик XI специально для них приказал отчеканить крупные монеты достоинством в десять экю: они были настолько большие, что одна такая монета заполняла собой ладонь.

Вот так обстояли дела в отношении Англии, и брак герцога с Маргаритой Йоркской ничего в них не изменил.

А теперь скажем о том, что происходило в это время в Льеже.

Ходили слухи, будто Людовик XI, чувствуя упадок сил, приказал влить себе в жилы кровь ребенка; с точки зрения медицины это было измышление, но несчастный город Льеж осуществил его в буквальном смысле.

Возвращение в город изгнанников влило в его жилы кровь еще более патриотическую и неистовую, чем та, какую он потерял на поле битвы и на эшафоте.

Изгнанников было так много, что из них одних сложилась целая армия, причем армия грозная, не страшащаяся смерти, ибо смерть была бы для этих несчастных концом страданий; армия, жуткая по своему виду, ибо одежда на ее солдатах, потрясавших дубинами и пиками, была изодрана в лохмотья, бороды у них были всклокочены, а волосы свисали до плеч.

До них дошли слухи, что отчаявшийся Льеж хочет сделать последнее усилие и умереть, и они собрались, чтобы потребовать права погибнуть вместе с ним.

Четвертого августа, по пути, изгнанники попытались взять Буйон, но потерпели неудачу. Восьмого сентября они вступили в Льеж, восклицая:

— Да здравствует король!

Вид их был так страшен, что город, возможно, закрыл бы перед ними ворота, если бы они у него еще были.

Изгнанники отыскали в Льеже папского легата и обратились к нему с мольбой. Страдания сделали их смиренными: они встали на колени перед прелатом.

— В сущности, мы мертвы, — промолвили они, — и потому помолитесь за нас так, как молятся за мертвых! Мы не можем более жить так, как делали это прежде: жизнь в лесах чересчур сурова. Не отказывайте же нам, ибо, если нам откажут, мы за себя не ручаемся ...

Легат, который уже ходайствовал о них перед герцогом и получил отказ, решил обратиться к епископу.

В целом епископ был настроен к ним более милостиво, чем герцог, ибо он имел с ними общие интересы. Эти люди были разорены, они лишились свободы, у них не было более ни правосудия, ни стен, но и епископ, со своей стороны, потерял епископство.

Общие интересы должны были объединить их.

Легат встал во главе их предводителей, вместе с ними поехал за епископом в Маастрихт и, уговорами и понуждением, привез его в Льеж.

Между тем в Перонне разыгралась сцена из высокой комедии.

Герцог Бургундский собрал там войско. То, что он не действовал заодно с герцогом Бретонским, объяснялось, без сомнения, тем, что он чувствовал себя достаточно сильным, чтобы действовать в одиночку.

Неожиданно он получил послание от короля Франции. В этом послании Людовик XI писал, что, по его мнению, с помощью посредников ничего хорошего добиться нельзя и что он, имея великое желание увидеть герцога и вести с ним переговоры непосредственно, как это уже происходило в Венсене, просит выдать ему охранную грамоту, с которой можно было бы приехать в бургундский лагерь.

Подобный первый шаг не мог не польстить герцогу: стало быть, его рыцарское благородство настолько известно, что даже противник решается отдать себя в его руки.

Он лично ответил королю и послал ему требуемую охранную грамоту, написав ее от начала и до конца собственной рукой.

В этой охранной грамоте, хранящейся в библиотеке на улице Ришелье (ркп. 9675), говорится примерно следующее:

«Вы можете приехать сюда, пребывать здесь и оставаться, равно как и возвращаться по собственной воле и в безопасности в города Шони и Нуайон каждый раз, когда

Вам это будет угодно, притом что Вам не будут чинить в этом никаких препятствий ...»

Но яснее всего читается там такая фраза:

«... что бы ни случилось или могло бы случиться.

8 октября 1468 года.

Карл».

Обратите внимание на дату 8 октября: это важно. Прошел равно месяц, день в день, с тех пор как изгнанники вернулись в Льеж.

Король более не колебался; выделенная нами фраза делала всякую двусмысленность невозможной. «Что бы ни случилось или могло бы случиться», герцог не должен помешать королю вернуться в Шони или Нуайон.

Да и к тому же, разве во время войны Общественного блага граф де Шароле, не имея охранной грамоты и ведя переговоры с королем, не приехал в Париж? Ведь королю оставалось всего лишь закрыть заставу за спиной герцога, а герцог находился не более чем в ста шагах от Бастилии. Но он этого не сделал, он, Людовик XI, простак, король-буржуа, не имевший ни малейших притязаний на то, чтобы выглядеть королем-рыцарем; так неужели герцог совершит подобное вероломство?

Так что в путь король отправился с веселым сердцем и с улыбкой на устах: он наконец-то воспользовался случаем и приказал отрубить голову Шарлю де Мелену, которому уже давно была обещана такая награда за его предательство.

Возможно, впрочем, что он выбрал этот момент нарочно для того, чтобы отдать Даммартену все поместья казненного: раз уж он оставлял Францию и ее армию в руках бывшего разбойника, следовало проявить по отношению к нему исключительное расположение.

Если бы герцог задержал гостя, Даммартену следовало потребовать его возвращения.

Никто не советовал королю подвергать себя опасности; однако тщетно ему напоминали, что появилась комета, возвещая с небес несчастье кому-то из сильных мира сего; что есть пророчество, будто в течение года он умрет насильственной смертью, — король не желал ничего слушать.

Девятого октября, то есть назавтра после подписания охранной грамоты и, по всей вероятности, в тот самый день, когда она была получена, Людовик XI отправился в путь, взяв с собой коннетабля де Сен-Поля, кардинала Ла Балю, герцога Бурбонского, сира де Божё, архиепископа Лионского и епископа Авраншского, своего духовника.

Его охрана состояла из восьмидесяти шотландцев и шестидесяти кавалеристов.

Прибавьте к этому Тристана, его главного прево; Оливье Ле Дена, его брадобрея икамердинера, ставшего его доверенным лицом и его правой рукой; и, наконец, Гале- отти, его астролога.

Король пожелал, чтобы Филипп де Крев-Кёр, сир д'Эскерд, выехал ему навстречу с бургундскими лучниками.

Он обнаружил их в указанном месте.

Сир де Крев-Кёр объявил его величеству, что герцог ожидает его по другую сторону небольшой речки Дуэн.

— Так ускорим шаг, — произнес король, — ибо я желаю как можно скорее увидеться со своим дорогим кузеном!

И в самом деле, еще издалека увидев герцога, он пустил лошадь вскачь, стремительно подъехал к нему и обнял его.

Вначале Карл встретил все эти ласки несколько холодно: он никогда не питал большого доверия к Людовику XI, равно как и в эту минуту.

Однако король, казалось, не замечал его сдержанности: он обнял кузена за шею и продолжал идти, держа руку на его плече.

По прибытии в Перонну король выяснил, что покои для него приготовлены в доме городского сборщика налогов, ибо замок, старинное сооружение седьмого века, был необитаем и в нем царил беспорядок.

Как только Людовик XI разместился, он узнал, что прибыло и стало лагерем под стенами города войско маршала Бургундского.

Маршал Бургундский был его личным врагом. У короля было много врагов, но этот был из числа самых непримиримых.

Когда дофину пришлось бежать из Дофине, маршал Бургундский сопровождал его во время бегства, и, в награду за эту услугу, король, взойдя на трон, даровал ему сеньорию Эпиналь; однако горожане, не желавшие находиться в зависимости от маршала Бургундского, подали жалобу Парламенту: они опирались на грамоты короля Карла VII, который, присоединив их город к короне, дал обещание, что тот никогда не будет передан в чье-либо ленное владение.

Парламент же, получив указания Людовика XI, решил дело в пользу жителей города.

В ответ маршал заявил, что, будучи бургундцем, он не признает решений Парижского парламента и возьмет город силой.

Король позволил городу отдаться под покровительство Иоанна Калабрийского. Иоанн Калабрийский был столь же решительным воином, что и маршал Бургундский, и сеньория Эпиналь осталась за ним, но лишь до тех пор, пока король не отобрал ее и у него тоже.

Отсюда и проистекала ненависть маршала к королю.

Вслед за маршалом Бургундским прибыл Антуан де Шатонёф, сеньор дю Ло, еще один враг короля, ставший его врагом по еще более основательной причине, чем маршал Бургундский.

Некогда король осыпал его ласками, сделав его великим камергером и великим кравчим; однако во время войны Общественного блага г-н де Шатонёф повел себя весьма безучастно, и король затаил на него злобу за такое безразличие. Он приказал арестовать его и заключить в замок Юсон, а поскольку он не слишком полагался на стены и запоры, ему пришла в голову мысль изготовить для своего бывшего фаворита тюрьму в тюрьме; в итоге Людовик XI взял на себя труд нарисовать своей королевской рукой одну из тех железных клеток, какие впоследствии так часто им использовались, и, послав этот рисунок бастарду Бурбонскому, адмиралу Франции, попросил его изготовить такую клетку в полном соответствии с рисунком, запереть туда узника, а ключ от клетки передать в собственные руки его величества.

Однако бастард Бурбонский, полагая, что такая двойная тюрьма будет чрезмерной жестокостью, ограничился ответом:

— Если король желает обращаться со своими узниками подобным образом, то пусть сам их и сторожит; вот тогда он сможет делать с ними все, что ему заблагорассудится, и даже пускать их на фарш.

Господин де Шатонёф был предупрежден об угрожавшей ему опасности; по слухам, он был любовником г-жи д'Арсинж, жены коменданта замка, и с ее помощью ему удалось бежать.

Узнав об этом побеге, король впал в неистовый гнев и приказал обезглавить сира д'Арсинжа, Ремоне, сына его жены, и королевского прокурора замка Юсон.

Как если бы все враги Людовика XI назначили встречу в Перонне, туда, в свой черед, прибыл и Филипп Брес- ский, сын покойного герцога Савойского.

Король начал беспокоиться: чествовать гостя, собрав всех его врагов, было несколько странно.

Но ведь они могли собраться и сами по себе, как волки на запах крови.

Дом сборщика налогов, где разместили Людовика XI, не показался ему надежным, и он попросил, чтобы его поселили в старом замке, в том самом замке графа Герберта, где вассал убил своего короля и где, как говорили, кровь Карла Простоватого все еще можно было увидеть на плитах комнаты, прилегавшей к спальне.

Просьба короля была удовлетворена без всяких возражений.

Все его враги смеялись и, смеясь, скалили свои острые и голодные зубы. Разве не было это чудом, милостью Небес, волей Провидения, что хитрый лис сам сунул лапу в западню?

И герцогу оставалось сделать только одно: запереть за ним дверь и никогда больше ее не открывать, а еще лучше, посадить своего пленника в одну из тех клеток, образец которых тот сам и начертил.

Между тем герцог держался стойко: король доверился ему и не должен был в этом раскаяться; тем не менее, поскольку король находился в Перонне, в замке графа Вермандуа, жил в той комнате, где некогда находился Карл Простоватый, видел у себя перед глазами кровь, въевшуюся в плиты пола, он, герцог Бургундский, будет настойчивее в отношении ряда статей, какие ему хотелось включить в договор, предложенный королем.

Однако следует думать, что герцог уступил навязчивой идее. Вспомним, что 8 сентября изгнанники вернулись в Льеж; вероятно, 10-го или 11-го герцог узнал об этом, а теперь было уже 10 октября.

Внезапно распространился слух, будто убит Эмберкур, убит епископ Льежский, убиты каноники.

Поверил ли герцог в эту новость или сделал вид, что поверил?

Новость, если бы она оказалась правдой, была бы роковой для короля Франции в большей степени, чем для герцога Бургундского.

И в самом деле, если бунт разжигался королем Франции, то какой момент он выбрал для его начала? Тот самый, когда он отдал себя в руки своего врага!

Подобная политическая слепота определенно не была свойственна Людовику XI, человеку дальновидному. Правда, дальнозоркие порой довольно плохо видят вблизи.

В любом случае, если епископ был убит и убийство можно было вменить в вину Людовику XI, это привело бы к ссоре с папой и к ссоре с герцогом Бурбонским, одним из тех прославленных воинов, на кого король более всего рассчитывал.

Но, как известно, новости оказались далеки от истины: изгнанники не только не убили епископа, привезя его из Маастрихта, но и, когда один из них осмелился сказать о нем худое слово, тотчас же устроили суд над этим человеком и повесили его на придорожном дереве.

Поверил герцог этим известиям или всего лишь сделал вид, что поверил, но действовал он так, как если бы они показались ему правдивыми.

— О! — воскликнул он. — Так это правда, что король прибыл сюда только для того, чтобы обмануть меня и не дать мне быть настороже! Значит, я был прав, не доверяя этому ядовитому зверю и отказываясь от встречи с ним; ведь это он посредством своих тайных козней подстрекал злых и жестоких льежцев; но, клянусь святым Георгием, льежцы окажутся жестоко наказаны, а у моего кузена Людовика будет повод раскаяться!

И он тотчас же приказал закрыть все ворота города и не разрешать никому выходить оттуда без пропуска, подписанного им собственноручно.

Правда, герцог пустил в ход предлог — ибо его все же мучили угрызения совести, — будто у него только что украли шкатулку, полную золота и драгоценностей, и он хочет во что бы то ни стало найти ее.

Однако от своих приближенных он не скрывал истинной причины принятых им мер; он расхаживал взад и вперед, мрачный и одновременно возбужденный, призывая всех, кто ему встречался, в свидетели предательства короля, громогласно сообщая всем, кто хотел это услышать, новости из Льежа, преувеличивая содержавшиеся в них ужасы и взвинчивая себя страшными угрозами мщения, несомненно для того, чтобы подготовить все умы к тому, что он намеревался сделать, и для того, чтобы они этого не устрашились.

Вскоре отзвуки этих новостей, усиленные гневом герцога, громовыми раскатами пронеслись под сводами старого замка.

Внезапно Людовик услышал беспокойное движение по залам и коридорам, шум шагов и лязг оружия, двери закрывались и запирались на засовы, и ему крикнули, что он стал пленником.

Причины этих перемен он тогда еще не знал, и она стала известна ему лишь на следующий день, 12 октября.

Людовик XI ощутил серьезность положения, но не пал духом. При нем всегда было то, то что он называл своими карманными деньгами; на этот раз такими карманными деньгами были пятнадцать тысяч золотых экю. Он отдал эти деньги для того, чтобы разделить их между советниками герцога, однако все воспринимали его уже до такой степени обреченным, а гнев герцога казался всем настолько непреклонным, что тот, кому пленник доверил раздать эти пятнадцать тысяч экю, прежде всего большую их часть оставил себе.

Весь город пребывал в волнении, и день 12 октября прошел в тревожном ожидании того, что сделает герцог.

Тринадцатого — заметьте, что к этому времени герцог уже не мог не знать правды, — так вот, 13-го герцог созвал свой совет. Заседание продолжалось весь день и часть ночи; само собой разумеется, враги короля имели там решающий голос.

Что же касается Людовика XI, то он еще накануне предложил скрепить клятвой мир в том виде, в каком он его излагал, а именно: король брал на себя обязательство полностью возместить герцогу нанесенные ему убытки, вместе с ним отправиться в Льеж и предоставить заложников, для того чтобы вернуться во Францию.

Однако герцог даже не пожелал выслушать эти предложения, ибо примерно вот какого решения он добивался от совета: удерживать короля в тюрьме, послать за Карлом, его братом, и договориться с ним об управлении королевством.

Уже был готов гонец, он уже натянул на себя дорожные краги, а во дворе стояла наготове оседланная лошадь.

Но в эту минуту герцог пошел на попятную.

Брат короля уже давно жил в Бретани; у него были обязательства перед герцогом Бретонским, оказавшим ему гостеприимство; так разумно ли Карлу Бургундскому делать королем Франции бретонца?

Да, король был под замком, это правда, однако его предводитель разбойников Даммартен и его армия, самая сильная из всех, какие когда-либо удавалось собрать Людовику, были вполне свободны в своих действиях.

И тогда предстояло бы выдержать страшную войну! Даммартену, которому только что достались владения Шарля де Мелёна, не приходилось ждать ничего хорошего от друзей покойного, а кроме того, все заставляло верить, что он в самом деле встал на сторону короля.

И в ту минуту, когда гонец герцога уже вставлял ногу в стремя, он получил приказ не ехать.

XVI. ИСКУПИТЕЛЬНАЯ ЖЕРТВА

Пока герцог отдавал приказ, отменял его и пребывал в нерешительности, под мрачными сводами замка, где был заперт Людовик XI, происходила сцена совершенно иного рода.

Людовик XI был чрезвычайно суеверен; он верил в астрологические предсказания судьбы человека, в сочетания звезд, во влияние планет и, как мы уже сказали, держал при себе астролога Галеотти.

Этот астролог был если и не глубоким ученым, то, по крайней мере, весьма знающим человеком, который в течение долгого времени жил при дворе венгерского короля Матвея Корвина. Когда Людовик XI обратился к нему за советом по поводу своего желания отправиться к герцогу, Галеотти одобрил этот замысел.

Искренне ли он это сделал? Или его привлекли на свою сторону враги короля, чтобы он дал ему такой совет? Утверждать это нельзя, но факт состоит в том, что совет этот был дан.

Король, который, отправляясь в Перонну, полагал, что он совершает нечто крайне хитроумное, но теперь, когда дела приняли такой оборот, догадался, что он совершил глупость, был не прочь обрушить на кого-нибудь свой гнев и возложить вину за собственное легкомыслие на астролога.

Мы уже говорили, что король привез с собой свой личный двор и что этот личный двор состоял из Тристана, его главного прево, Оливье Ле Дена, его брадобрея, и Галеотти, его астролога.

Хотя и находясь на положении пленника, Людовик пожелал убедиться, что он не перестал быть королем и может доставить себе удовольствие, приказав повесить Галеотти; он призвал Тристана и спросил его, настроен ли тот по-прежнему повиноваться ему. Тристан ответил, что место и обстоятельства никак на это не влияют, что король Франции, узник он или нет, всегда остается королем Франции и пока в нем, Тристане, останется хоть дуновение жизни, он будет повиноваться королю, причем делая это в тюрьме точно так же, как и в любом другом месте.

Это было все, что хотел услышать Людовик XI.

И тогда он пояснил Тристану, о чем идет речь.

Тристан испытывал к астрологу ту естественную ненависть, то инстинктивное отвращение, какие материальная сила питает к разуму, а зверство — к духовности; он всегда радовался возможности повесить кого-нибудь, но был особенно обрадован тому, что его жертвой окажется Галеотти.

Так что он предложил королю тотчас же приступить к делу; однако Людовик XI, при всей своей готовности отомстить астрологу, хотел укрепиться в принятом решении, в последний раз побеседовав с Галеотти.

При этом было условлено, что, если в ту минуту, когда астролог будет уходить от него, король крикнет: «Идите! Над нами есть Бог!» — это будет означать: «Друг Тристан, вот человек, которым ты властен располагать и с которым ты можешь делать все что тебе угодно».

Если же, напротив, — а такое было возможно, — астрологу удастся оправдаться и король простится с ним, сказав: «Идите с миром, отец мой!» — Тристан не должен будет тронуть даже волосок на его голове.

Однако этот последний случай представлялся маловероятным, настолько маловероятным, что, дабы не терять время даром, главный прево призвал двух своих подручных, Птит-Андре и Труазешеля, и велел им вбить в балку крюк, а к крюку привязать веревку.

Подручные были заняты этим делом, когда Галеотти проходил мимо них, направляясь к королю.

Астролог бросил лишь короткий взгляд на этих людей и их начальника, который с вниманием, свидетельствовавшем о его глубоком интересе к происходящему, наблюдал за их действиями; однако этого взгляда ему было достаточно, чтобы прийти к убеждению, что готовится какая-то казнь, а поскольку его совесть, вероятно, была не вполне чиста в отношении поездки в Перонну, он ощутил нечто вроде дрожи, пробежавшей по его жилам.

Взор короля никак не способен был успокоить астролога.

И в самом деле, король разразился упреками, а Галеотти, вероятно, не нашел достаточно убедительных оправданий, ибо Тристан, приложивший ухо к двери, услышал, как король крайне гневно воскликнул:

— Уходите, господин колдун, господин маг, господин шарлатан! И помните, что над нами есть Бог!

Тристан подал знак своим подручным: теперь астролог находился в их власти.

Однако внезапно король передумал и, будучи по природе насмешником, не захотел отправлять астролога на виселицу, не поглумившись над ним напоследок.

И он велел Галеотти вернуться.

— Минуту, — обращаясь к нему, промолвил король, — последний вопрос.

— Задавайте, государь, — поклонившись, произнес астролог.

— Только хорошенько подумай, прежде чем ответить, ибо, возможно, по сути этот вопрос куда важнее, чем кажется на первый взгляд.

— Я внемлю, государь.

— Можешь ли ты с помощью своей так называемой науки предсказать час собственной смерти?

Галеотти не надо было долго думать, чтобы понять, в чем дело.

— Государь, — ответил он, — я могу сделать это, лишь поставив его в связь с последним часом другого человека.

— Объясни-ка получше, — промолвил король.

— Что ж, государь, — произнес Галеотти, — вот все, что я могу с определенностью сказать о своей кончине: она опередит на сутки кончину вашего величества.

Людовик XI с испуганным видом взглянул на астролога, однако тот оставался невозмутим и, что бы король ему ни говорил, не вышел из своей роли, в соответствии с которой ему поручалось возвестить небесам или аду о том, что туда прибудет душа Людовика XI, задержавшись лишь на сутки после его собственной души.

В итоге, когда отворились двери королевских покоев, Тристан увидел, что король, вместо того чтобы с гневом выпроваживать астролога, дружески держал его за плечо и, провожая его до конца коридора, непрестанно повторял:

— Идите с миром, отец мой, идите с миром!

И Тристан со своим крюком и своей веревкой остался ни при чем.

В то самое время, когда астролог выходил из покоев короля, герцог въезжал по подъемному мосту в замок. Он принял решение: короля не следует убивать и не следует держать его в заточении; помимо того, что это явилось бы нарушением данного слова и запятнало бы орден Золотого Руна, это было бы еще и неверной политикой. Лучше было ослабить его и ограничить его власть.

Когда Людовик XI увидел герцога, к нему вернулась его уверенность в себе: он знал все преимущества, какими обладает человек, умеющий сдерживаться, над человеком вспыльчивым, и по первым же словам Карла ощутил, насколько тот взволнован.

И действительно, голос герцога дрожал от гнева.

«Внешне, — говорит Коммин, — он был сдержан, однако его выдавали жесты и голос».^[17]

— Брат мой, — ласково промолвил король, — в безопасности ли я в вашем доме и в ваших владениях?

— Разумеется, государь, — отвечал герцог, — причем до такой степени в безопасности, что если бы я увидел летящую в вашу сторону арбалетную стрелу, то встал бы перед вами, чтобы уберечь вас. Однако речь идет о том, чтобы подписать договор, предложенный вам моим советом.

— Надеюсь, мне будет позволено его обсудить, — произнес король.

— Кроме того, — продолжал герцог, не подкрепляя, но и не разрушая надежд короля относительно возможности обсуждения, — не соблаговолите ли вы поехать вместе со мной в Льеж, чтобы помочь мне покарать предавших меня льежцев?

— Клянусь Пасхой Христовой! — отвечал король. — Однако давайте вначале обсудим и клятвой утвердим договор; затем я поеду с вами в Льеж, взяв с собой столько людей, сколько вам будет угодно.

Герцог удалился и уступил место своим советникам.

Однако советники имели наказ. Пока Людовик XI обсуждал статьи договора, ему позволяли это делать, но в ответ на все его возражения бургундские уполномоченные невозмутимо говорили: «Так надо ... Этого желает его высочество».

Пусть те, кто пожелает узнать, что именно лоскут за лоскутом отрывали от владений короля Франции 14 октября 1468 года, прочтут ряд ордонансов, датированных этим числом и заполняющих тридцать семь страниц ин-фолио. Любознательные читатели найдут этот документ в Национальной библиотеке («Ордонансы», XVII, 126-161).

Король подписал отказ от всего, что до тех пор было предметом спора с герцогами Бургундскими.

Он отдавал брату уже не Нормандию, которую, вне всякого сомнения, Карл приберегал для своего шурина Эдуарда, а Бри, что приближало Бургундию на расстояние десяти льё от Парижа.

Соблюдать заключенный мир стороны поклялись на частице истинного креста Христова, которую извлекли из королевских сундуков; некогда она принадлежала Карлу Великому и хранилась в церкви Сен-Ло в Анже. Эту реликвию король считал самой святой из всех реликвий и был убежден — по крайней мере, он так говорил, — что тот, кто нарушит клятву, данную на этом священном обломке, непременно умрет в том самом году, когда клятва была нарушена.

Людовик XI написал два письма Даммартену, и, благодаря этим письмам, можно восполнить недостаток подробностей, рисующих давление, которому он подвергался.

Мы уже говорили, что одним из предметов беспокойства герцога Бургундского, а скорее, единственным предметом его беспокойства был Даммартен со своей армией.

Первое письмо датировано 9 октября, то есть днем прибытия короля в Перонну; однако два обстоятельства, связанные с содержанием этого письма, доказывают, что оно было написано не 9-го, а либо вечером 14-го, либо утром 15-го. В самом деле, в этом письме Людовик XI дает Даммартену приказ распустить армию, а затем добавляет, что льежцы захватили в Тонгре своего епископа и что подписан мирный договор.

Но дело в том, что как раз 9-го, то есть в тот самый день, когда король якобы посылает письмо из Перонны, льежцы захватывают в Тонгре своего епископа; а поскольку в те времена электрический телеграф еще не был изобретен, король не мог знать 9-го, находясь в Перонне, что происходило в тот день в Тонгре.

Точно так же Людовик XI не мог 9-го объявить Даммартену, что договор подписан, ибо подписание договора состоялось лишь 14-го.

Так что это письмо, которое, по всей вероятности, было продиктовано королю, могло быть написано, как мы уже говорили, либо вечером 14-го, либо утром 15-го.^[18]

Второе письмо написано в том же самом духе и содержит лишь распоряжение направить армию к Пиренеям.

Но, к несчастью, один из латников герцога Бургундского охранял королевского гонца, не спуская с него глаз, так что старый лис Даммартен не был обманут этой комедией и прямо ответил герцогу Бургундскому: «Если вы не отпустите короля, все королевство отправится за ним!»

Узнав, что все завершилось, Париж испытал огромное удовлетворение. Сколь ни мала была любовь людей к Людовику XI, они все же предпочитали видеть его живым, а не мертвым, свободным, а не пленником и, главное, ставшим пленником или умершим подобным образом.

Уже на следующий день оба государя выехали в Льеж. При Людовике XI находились его шотландцы и триста солдат, присланных ему Даммартеном.

Когда льежцам сообщили, что против них выступил король Франции, они не желали этому верить: как, король Франции, их друг, более того, их сообщник?!

В Льеже, как известно, уже не было более ни стен, ни ворот, ни рвов, но, ценой жертв, продав все, вплоть до церковных украшений, льежцы соорудили нечто вроде оборонительного вала.

Обрекая себя на смерть, точно республиканцы древности, они выставили четыре тысячи воинов против сорока тысяч. То ли питая последнюю надежду, то ли желая пристыдить того, кто их предал, они шли в атаку, выкрикивая: «Да здравствует король!»

Король вышел вперед и крикнул:

— Да здравствует Бургундия!

Этим он отрекся не только от льежцев, но и от Франции. В случае нужды он отрекся бы и от Бога.

Это был не тот человек, которого можно было опасаться увидеть гибнущим от переизбытка гордости и надменности, и потому он имел привычку говаривать в дружеском кругу:

— Когда впереди скачет гордость, позор и урон идут недалеко позади.

Вести правильный бой против этой кучки людей не соизволили: каждый пошел в атаку как хотел, не следуя за своим знаменем; все спешили попасть в город, чтобы начать грабить. Это было все равно, что выкопать из земли труп, надеясь, что его похоронили вместе с драгоценностями!

Видя этот беспорядок, льежцы вышли через проломы в стенах, напали на бургундцев и устроили им страшную резню.

И тогда стало понятно, что с этими доведенными до отчаяния людьми следует считаться.

Сир д'Эмберкур был ранен, а сир де Саржин убит. Вся армия герцога выступила против Льежа и расположилась в одном из его предместий. Король и французы расквартировались на большом хуторе в некотором удалении от города.

Никто не боялся вылазки льежцев. Разве могли эти умирающие предпринять подобную попытку?

Около полуночи прозвучала тревога: лагерь подвергся нападению.

И кто же на него напал? Неужели жители города? Это было бы невероятно! Нет, в атаку пошли шестьсот человек из Франшимона, все как один лесорубы и угольщики. Эти шестьсот человек, а по другим сведениям, их было триста, ринулись на лагерь и атаковали сорок тысяч человек под командованием короля и герцога!

Если бы, вместо того чтобы идти в атаку с громким гиканьем, о чем сообщают хронисты, они атаковали бы короля и герцога бесшумно, кто знает, чем бы это кончилось?

Герцог проснулся первым, соскочил с постели и вооружился. Выйдя наружу, он обнаружил, что одни кричат «Да здравствует Бургундия!», а другие — «Да здравствует король!». Со всех сторон его окружали враги.

Хозяин дома, где расположился герцог, и хозяин хутора, где остановился король, послужили проводниками этим угольщикам, которые, не ведая, кто такие Леонид и его триста спартанцев, бросились на бургундский лагерь точно так же, как некогда спартанцы бросились на лагерь персов.

Жилище короля подверглось нападению одновременно с жилищем герцога, однако первое из них имело лучшую охрану, чем второе. Шотландские лучники сосредоточились у ворот хутора и обстреливали как франшимонцев, напавших на короля, так и бургундцев, пришедших его защищать.

Когда франшимонцы были отбиты, у города не осталось более никакой надежды; те его жители, кто хотел спасти свою жизнь и укрыться в безопасном месте, были уведомлены, что они могут покинуть город в течение ночи. Ничего не было проще: новый оборонительный вал, еще не завершенный, был открыт со всех сторон.

Время поджимало: герцог решил начать приступ на следующий день.

Когда королю стало известно об этом решении, он сделал все возможное, чтобы помешать его исполнению. По его словам, не следовало рисковать, вступая в бой с обреченными людьми, которые своей ночной атакой доказали, на что они способны; через два дня они сами сдадутся на милость победителя.

— Что ж! Если король боится, — заявил герцог, — пусть бежит в Намюр.

Король остался.

Жители Льежа не могли представить себе, что на них нападут в этот день: было воскресенье. Они бодрствовали уже целую неделю и умирали от усталости.

В назначенный час бургундская армия двинулась на оборонительные укрепления; разделившись на две колонны, она атаковала город с двух противоположных концов.

Однако, к великому удивлению командиров и солдат, подступы к городу никто не защищал: был час трапезы и все обедали.

«Во всех домах мы нашли накрытые столы»^[19], — говорит Коммин.

К полудню город уже был взят и разграблен.

Король к этому времени тоже расположился обедать.

К нему приехал герцог.

— Так что будем делать с Льежем, государь? — спросил он.

Нам не хотелось бы сопоставлять с кем-либо короля Людовика и в еще меньшей степени жителей Льежа, но это было то же самое, как если бы Макера спросили: «Так что будем делать с Бертраном?»

Ответ был достоин Людовика XI. Послушайте его и оцените.

— Перед дворцом моего отца, — сказал он, — росло большое дерево, на котором вороны свили себе гнезда; вороны ему досаждали, и он приказал разрушить эти гнезда, причем такое повторялось дважды. Через год, когда вороны опять взялись за свое, отец приказал выкорчевать дерево, и с тех пор вороны больше не мешали ему спать.

Под воронами подразумевались льежцы, под деревом — Льеж.

И Льеж был уничтожен с корнем.

В первый день убили всего лишь двести человек, но три дня спустя убивали и топили уже изо всех сил.

Один писатель, Монстерус, сообщает, что всего было убито сорок тысяч мужчин и утоплено двенадцать тысяч женщин и детей. Сократим это число вдвое, то есть до двадцати шести тысяч человек: тринадцать тысяч оставим на совести короля и тринадцать тысяч — на совести герцога.

Второго ноября, то есть через день после взятия Льежа, король наконец-то отбыл во Францию.

Он провел три трудные недели, до того трудные, что по возвращении в Париж впал в сильное расстройство.

Герцог проводил короля на пол-льё от Льежа. Сиры д’Эскерд и д’Эмери сопровождали его вплоть до церкви Богоматери Льесской в Пикардии.

Спустя неделю герцог в свой черед покинул Льеж; уезжая, он оставил приказ сжечь и разрушить Льеж, подобно Динану.

На расстоянии одного льё от города он обернулся и увидел пламя и дым: его приказ был выполнен.

XVII. ПРЕКРАСНЫЙ ДОГОВОР В РУКАХ У ГЕРЦОГА БУРГУНДСКОГО

Тем временем Людовик XI возвращался в полном унынии.

Его, человека сообразительного, его, образцового короля, его, новоявленного Тиберия, создавшего такую блестящую теорию власти, провели, как ребенка! Ему казалось, что все кругом, и стар и млад, насмехаются над ним.

И, как уже было сказано, он заболел от неистовой злобы.

Тем не менее он не хотел от нее умирать: ему нужно было отыграться. И вначале он отыгрался на сороках, сойках и совах.

Сказанное довольно непонятно, но погодите.

Однажды утром, уже после выздоровления, он, по своему обыкновению, вышел на воздух и, тая в себе стыд, стал прогуливаться по улицам Парижа.

Проходя мимо какого-то дома, он заметил висевшую там клетку; в клетке прыгала сорока.

— Перетта! — крикнула птица.

Король обернулся.

— Перетта! Перетта! — повторяла птица.

Так звали любовницу короля, но это было также уменьшительное название Перонны.

Король вернулся к себе в ярости.

«В тот же день, — сообщает Жан де Труа, — всех сорок, соек и сов арестовали и доставили королю, сделав записи о том, где каждую из вышеупомянутых птиц задержали и что она умеет говорить».

Король, как видно, винил всех кругом.

Вот каким на самом деле был король, смиреннее которого, по словам Шатлена, не бывало за тысячу лет.

Герцог Бургундский полагал, что после той постыдной роли, какую король сыграл в Льеже, тот опозорен и погублен навсегда. Король думал то же самое о нем. Но оба они ошиблись.

«В те времена даже сами государи не понимали, как мал с них был спрос в делах чести и верности слову».^[20]

В итоге Людовик XI многого достиг в ходе этой поездки в Льеж: ему удалось вступить в сношения с советниками герцога, и, благодаря легкости, с какой он раскошелился, отдав свои пятнадцать тысяч золотых экю, доказать, что у него щедрая рука и, когда понадобится, он не станет скряжничать.

Герцог, напротив, был скуп, давал мало и чаще всего неохотно; к тому же он был вспыльчив, жесток и груб.

Король же говорил всем одни лишь любезности, и, так как содержание охранной грамоты было известно, получалось, что именно он сыграл положительную роль, роль человека честного, роль жертвы.

И в конце концов, поскольку из того затруднительного положения, где, по общему мнению, он мог расстаться с жизнью или, по меньшей мере, со свободой, ему удалось выйдя целым и невредимым, все решили, что он человек мудрый и сообразительный.

В итоге многие из тех советников герцога, что вели с королем спор, удалились, качая головой и говоря:

— Лучше быть при этом человеке, который умеет так хорошо вознаграждать и так хорошо наказывать, чем при его высочестве герцоге Карле, который хорошо наказывает, но плохо вознаграждает.

Именно это позднее наглядно показал ему Коммин.

Мне кажется, что при всей сухости истории есть определенный интерес в том, чтобы наблюдать за взаимным противостоянием грубой силы Карла и неистощимой хитрости его соперника.

На какой-то миг, однако, король полагает себя побежденным; он заболевает, ему кажется, что он умирает. Но нет! Внезапно он спохватывается.

В голову ему приходит мысль: поссорить своего брата Карла со своим кузеном Карлом.

Он не отдаст своему брату ни Шампань, ни Бри — этот мост, переброшенный из Бургундии в Иль-де-Франс: он отдаст ему нечто лучше, чем все это, лучше того, что требовали для него принцы, лучше того, что требовал он сам.

Король сделал вид, что он болен опаснее, чем это было на самом деле, и даровал брату Гиень.

— Это дарение доли будущего наследства, — сказал он ему. — Вскоре у вас будет не только Гиень, но и вся франция; так что не наносите ей ущерба, ведь она, возможно, станет вашей через несколько месяцев, а уж спустя год наверняка ... Разве лекари не приговорили меня?

Никогда еще Людовик XI не чувствовал себя лучше.

Молодой принц был одурачен братом; он с благодарностью принял Гиень и даже не пытался торговаться: вместо какой-то бесплодной Шампани он получал прекрасный Юг, вечно цветущий, вечно благоухающий, и Бордо в качестве столицы!

Некий гасконец, который был фаворитом брата короля, попросту дал ему понять, что Гиень — это рай.

Молодой принц был так обрадован, что сбежал от приютившего его герцога Бретонского и поспешил броситься в объятия брата.

Его удивило лишь то, как хорошо выглядел король после столь тяжелой болезни. Тем не менее он простил брату его хорошее самочувствие.

Кто же пришел в ярость? Во-первых, герцог Бретонский: рычаг, с помощью которого он мог по своему желанию раскачивать Францию, выскользнул из его рук! Во-вторых, англичане, воевавшие сто пятьдесят лет, чтобы сохранить за собой эту прекрасную Гиень, где вырос герой их баллад, Черный Принц; прекрасную Гиень, с которой им придется распрощаться навсегда! И наконец, герцог Бургундский, желавший видеть молодого принца в Шампани и Бри, чтобы тот охранял для него легкий и надежный проход через Францию, а в конце этого прохода — ключи от Парижа!

И потому милейший герцог бесновался, словно черт в кропильнице! Он был предупрежден обо всем, но ничему не мог воспрепятствовать.

И кем же он был предупрежден?

Человеком, который был обязан королю всем, которого король одел в пурпур и из ничтожества сделал кардиналом: он был предупрежден Ла Балю, предавшим короля, по всей вероятности, уже в Перонне.

Завершением этого измены стала превосходная железная клетка.

— Железная клетка, — сказал как-то раз Ла Балю по поводу сеньора дю Ло, — это самое надежное средство охранять узника.

Бедный кардинал не догадывался, что этими словами он заключил бессрочный арендный договор на пользование застенками замка Лош.

Вернемся, однако к королю, а главное, к его брату.

Десятого июня молодой принц обосновался в Гиени.

Одиннадцатого июля в Англии произошел переворот: под Англией здесь подразумевается Уорик. 11 июля Уорик выдал свою дочь замуж за Кларенса, брата короля Англии; это была та дочь, которую он предназначал в жены Эдуарду и на которой Эдуард не захотел жениться.

И тогда тот, кого называли делателем королей, разделался с Эдуардом почти так же легко, как когда-то возвел его на трон. Эдуард все еще считал себя королем, хотя на деле уже был покинут всеми.

Однажды утром архиепископ Йоркский, брат Уорика, вошел в королевские покои.

Король спал; архиепископ разбудил его:

— Надо вставать, государь.

— Да будет вам! — произнес король. — Еще слишком рано, и мне хочется еще поспать.

Но архиепископ настаивал:

— Это не зависит от вашей воли, государь. Вам надо встать и явиться к моему брату Уорику.

Эдуард поднялся, оделся и последовал за архиепископом.

Уорик отправил его в один из замков на севере страны, и, таким образом, под замком у него оказались сразу два короля: Генрих VI находился в то время в лондонском Тауэре.

Произошедший переворот вынудил герцога Бургундского отвести взгляд от Франции и взглянуть на Англию.

Правда, переворот этот длился недолго.

Карл отправил в Лондон письмо, угрожая закрыть для английской торговли свои порты во Фландрии. Лондонские купцы в Сити забеспокоились. Уорик вынужден был послать за Эдуардом и привезти его в Лондон.

Как только король вернулся, Уорик понял, что для него самого дальнейшее пребывание в Англии небезопасно; вместе со своими сторонниками он поспешно вышел в море; его судно, преследуемое семьюдесятью девятью судами, подошло к гавани Кале, губернатором которого был сам Уорик.

Его заместитель отказался впустить туда своего начальника.

Тогда Уорик поднялся по Сене, захватил на побережье пятнадцать бургундских кораблей и продал их в Руане.

Король Людовик предложил герцогу возмещение убытков.

На самом деле, королю следовало предложить ему только одно: изгнать Уорика; но он забыл сделать такое предложение.

Герцог приказал задержать всех французских купцов, обосновавшихся в его владениях, и закрыл Уорику выход из портов Нормандии.

Людовику XI пришла в голову мысль помирить Маргариту Анжуйскую с Уориком и побудить их направиться к берегам Англии.

Уорик и Маргарита Анжуйская, сражающиеся под одним и тем же знаменем! Уорик, восклицающий: «Да здравствуют Ланкастеры!» Ланкастеры, опирающиеся на Уорика! Для этого надо было, чтобы Маргарита забыла, как Генриха VI привезли в Лондон — с кандалами на руках, надо было, чтобы она забыла, как ее самое водили по Лондону — с веревкой на шее.

Но для Людовика XI это была всего лишь детская игра: он их помирил.

Уорик высадился в Англии и был убит в битве при Барнете. Тело его выставили в Лондоне, чтобы никто не усомнился в его смерти.

В тот же день Маргарита в свой черед причалила к берегу, и 4 мая 1471 года состоялось сражение при Тьюксбери. Маргариту, найденную в обморочном состоянии в телеге, взяли в плен и привезли в Лондон. Ее юный сын был хладнокровно убит после сражения.

Наконец, в Тауэр вошел страшный горбун, который проник к Генриху VI и заколол его кинжалом. Этот страшный горбун звался в то время Глостером, а позднее стал зваться Ричардом III.

Отложите теперь в сторону книги историков и читайте Шекспира, самого великого и, вероятно, самого правдивого историка той эпохи, более правдивого, чем Пастон, Пламптон, Холл и Графтон; его нельзя упрекнуть ни в чем, за исключением того, что он, пожалуй, чересчур слепо следовал за Холлингшидом.

Пока длилась эта борьба, прошли три года, которые дали Людовику XI небольшую передышку; однако за эту передышку ему предстояло дорого заплатить!

По правде сказать, король был дважды и очень серьезно виноват перед новым герцогом Гиенским, которому он обещал оставить наследство, то есть Францию, после своей скорой смерти.

Первая его вина состояла в том, что он излечился от своей болезни, хотя обещал умереть от нее; но, как известно, Людовик XI, не раздумывал и секунды, прежде чем нарушить данное им слово, а на этот раз, вероятно, раздумывал еще меньше, чем обычно.

Вторая его вина заключалась в появлении на свет наследника короны. Дофин (Карл VIII) родился 30 июня 1470 года.

Таким образом, у герцога Гиенского больше не было другой надежды получить Францию, кроме как завоевать ее.

Молодому принцу предстояло жениться: граф де Фуа, только что выдавший свою старшую дочь за герцога Бретонского, предложил ему в жены свою младшую дочь, ну а герцог Бургундский — свою единственную дочь.

Если бы его женой стала дочь графа де Фуа, то он, герцог Гиенский, с полным правом протянул бы руку помощи своему свояку.

Если бы его женой стала дочь герцога Бургундского и у того, что было вероятно, так и не родился бы ребенок мужского пола, то он, герцог Гиенский, в один прекрасный день присоединил бы Нидерланды к Гиени, и Франция оказалась бы между двух огней.

Так что и тот, и другой брак были донельзя неприятны Людовику XI, однако в большей степени он опасался брачного союза брата с дочерью герцога Бургундского.

Стоит почитать письма Людовика XI, необычайно живые, своеобразные, отмеченные печатью его ума, которые он направил г-ну дю Бушажу, поставив перед ним задачу отговорить герцога Гиенского от женитьбы на маленькой Марии:

«Господин дю Бушаж, друг мой, убедите моего брата, что он не обретет с бургундкой ни большой радости, ни потомства: говорят, что девушка весьма больна и глупа. Если вам удастся добиться, чтобы он не женился на ней, вы доставите мне райское блаженство».

С другой стороны, король опасался снова не поладить с Англией. Разгромив Уорика при Барнете и Маргариту

Анжуйскую при Тьюксбери, Эдуард на самом деле разгромил короля Франции. Как правило, король в возрасте Эдуарда всегда жаждет побед, ну а этот выиграл уже две генеральные битвы, причем сражаясь лично и в пешем строю, словно простой дворянин.

Герцог Бургундский не скрывал намерения расчленить Францию; он желал смертельного зла Людовику XI, не в силах забыть свои корабли, захваченные Уориком у берегов Франции и проданные им в Руане.

Герцог Гиенский, страстный охотник, сказал по поводу брата: «Мы натравим на него столько борзых, что он не будет знать, куда бежать!»

ГерцогиняСавойская, сестра Людовика и, как мы уже говорили, его заклятый враг, сумела в конце концов поссорить его с герцогом Миланским.

Сыну Иоанна Калабрийского, почти обрученному с дочерью короля, намекнули, что король может выдать дочь за любого, кто ему понравится.

Решительно, бедного короля считали обреченным! На севере — герцог Бургундский, на востоке — герцог Савойский, на юге — герцог Гиенский, на западе — герцог Бретонский! Четыре обнаженных меча у четырех концов королевства, и все они нацелены лишь на то, чтобы пронзить его сердце.

Людовик XI начал с того, что добился от Святого престола для себя и всех своих наследников до скончания веков звания каноника Богоматери Клерийской.

Затем он приказал, чтобы в назначенный день, ровно в полдень, все жители Франция встали на колени и во имя сохранения мира трижды прочитали молитву «Ave».^[21]

Несомненно, Богоматерь Клерийская ни в чем не могла отказать своему канонику, а Господь был тронут этой всеобщей молитвой, ибо внезапно стало известно, что герцог Гиенский, здоровье которого всегда было чрезвычайно хрупким, сражен четырехдневной лихорадкой.

О, будь у четырехдневной лихорадки свои каноники, Людовик XI испросил бы у папы позволения стать одним из них!

Между тем один достойный священник, аббат монастыря Сен-Жан д'Анжели, по-видимому возмущенный скандалом, повод к которому подавал брат короля, открыто живший с г-жой де Туар, решил пресечь этот скандал. Чтобы добиться такого благого исхода, он очистил отравленным ножом персик и предложил его фаворитке, которая после этого чахла в течение двух месяцев и умерла 14 декабря 1471 года.

Без сомнения, герцог Гиенский доел персик г-жи де Туар или воспользовался ее ножом, то есть ножом аббата, ибо он, в свой черед, умер 24 мая 1472 года.

Имел ли Людовик XI какое-нибудь отношение к этой смерти? В этом нет ничего невозможного, ибо он горячо желал ее. Все очень просто: разве не был он прежде всего отцом королевства, а не братом герцога Гиенского и разве не было доблестным поступком пожертвовать личными чувствами ради государственной необходимости?

И эта необходимость самым страшным образом проявилась в смерти герцога Гиенского!

Вот что король написал Даммартену:

«Господин главный распорядитель! Я получил известие, что герцог Гиенский при смерти; помочь ему уже ничем нельзя: один из самых близких к нему людей уведомил меня об этом посредством нарочного; он полагает, что герцог проживет не более двух недель; больше ему не продержаться. Если ко мне поступят новые известия, я незамедлительно дам Вам об этом знать. Чтобы Вы были уверены в надежности того, кто присылает мне новости, сообщаю, что это монах, вместе с которым герцог Гиенский читает псалмы и молитвы.

Так что я пребываю в сильном смятении и осеняю себя крестным знамением с головы до ног. Прощайте!

Монтиль-ле-Тур, 18 марта».

Смерть герцога случилась настолько вовремя, чтобы вывести короля из затруднительного положения, в котором он находился, что мало людей, особенно из числа его врагов, считали его непричастным к этому событию.

Подтверждением слуха о братоубийстве служит рассказик Брантома. Разумеется, за что купили, за то и продаем: сиру де Бурдею на слово верить нельзя.

Он рассказывает вот что:

«Шут герцога Гиенского, весьма забавный малый, перешедший после смерти своего хозяина на службу к королю, услышал, как тот, полагая, что он находится в церкви Богоматери Клерийской один, в следующих выражениях молился своей святой заступнице:

"О всеблагая моя госпожа, милостивая моя повелительница, великая моя подруга, в коей я всегда нахожу поддержку, прошу тебя молиться за меня Богу и быть моим ходатаем перед ним, чтобы он простил мне смерть моего брата, отравленного мною при посредстве подлого настоятеля аббатства Сен-Жан, Сознаюсь в этом тебе как своей всеблагой заступнице и повелительнице. Но что мне оставалось делать? Ведь он только и делал, что сеял смуту в моем королевстве! Добейся же для меня прощения, а я осыплю тебя за это дарами"»^[22]

Как бы то ни было, Карл Бургундский был чересчур заинтересован собирать эти слухи, чтобы позволять им стихать; он сделал их темой грозного воззвания и вторгся во Францию, как если ему было поручено осуществлять правосудие Господне.

Он объявил королю беспощадную войну огнем и мечом.

Вначале он подошел к небольшому городку Нель. Его защищали пятьсот местных лучников под командованием капитана Пти-Пикара. Они не только отказались вести переговоры, но еще и убили герольда, явившегося к ним от имени герцога.

Что же касается жителей города, то они вовсе не желали подвергать себя опасностям, связанным с приступом, и потребовали вступить в переговоры. Вольным лучникам была дарована жизнь, но при условии, что они сдадут оружие. Разоружение и в самом деле уже началось, как вдруг несколько лучников, не пожелавших сдаться, убили двух бургундцев.

После этого все договоренности были расторгнуты. Герцог прибыл как раз в ту минуту, когда солдаты устремились в город, и, поскольку ему рассказали, что произошло, он первый воскликнул: «Смерть им!»

Всем вольным лучникам, которых смогли схватить живыми, отрубили кисть руки. Капитана повесили. Все жители города, включая женщин, стариков и детей, погибли в массовой резне. Герцог ездил верхом по улицам и восклицал:

— Вот такие плоды приносит дерево войны!

Он въехал в церковь, где солдаты приканчивали всех укрывшихся там людей; его лошадь стояла по копыта в крови.

— Что ж, дела идут хорошо, — произнес, — я вижу, у меня тут прекрасные мясники!

Через день настала очередь Руа. В этой крепости был сильный гарнизон: тысяча четыреста вольных лучников и две сотни копейщиков под командованием сира де Муи и сира де Баланьи. Дворяне желали обороняться, однако вольные лучники, опасаясь, что им отрубят кисти рук, как лучникам в Неле, соскользнули с крепостных стен и сдались бургундцам. Оставшись одни, рыцари повели переговоры об условиях сдачи; им оставляли жизнь, но они должны были сдать свое оружие и из города выйти в обычных камзолах и с палкой в руках.

Двадцать седьмого июня герцог уже стоял перед Бове.

Людовик XI, который находился в Бретани и был занят тем, что захватывал Машкуль и Ансени, бросил взгляд на северо-восток.

Придя в великое удивление, он приказал коннетаблю де Сен-Полю снести Нель с лица земли, разрушить небольшие крепости и оборонять только крупные. Однако Сен-Поль ничего этого не сделал! Политический нетопырь, он получил свое звание во Франции, однако владения его находились в Бургундии и Пикардии.

Король во второй раз отправил ему письменный приказ снести небольшие крепости и защищать только крупные, однако Сен-Поль снова не подчинился. Именно тогда и были захвачены Руа и Мондидье.

Зато Сен-Поль, со своей стороны, слал королю письмо за письмом, торопя его выступить против герцога Бургундского. О, на этот раз король распознал предателя! Выпустить из рук герцога Бретонского, которого он уже собирался раздавить, — Людовик XI не был настолько глуп.

Он отправил в Пикардию свое второе «я», Даммартена, смертельного врага коннетабля. Сен-Полю было приказано разделить с ним командование.

С этого времени король мог спать спокойно: за коннетаблем был установлен надзор.

Мы уже сказали, что Карл прибыл к Бове. Это была как раз одна из тех крепостей, которые следовало оборонять; тем не менее она не имела никакого гарнизона; однако в предшествующую ночь туда вошли сир де Бала- ньи и несколько дворян, которым пришлось капитулировать в Руа.

Филипп де Крев-Кёр, командовавший бургундским авангардом, атаковал город со стороны Лимасонских ворот, наименее укрепленных.

К несчастью для герцога, жители Бове, узнав с какой жестокостью он повел себя в отношении обитателей Неля, решили держаться до последней крайности; их решимость была настолько твердой, что они даже не пожелали вступить в переговоры с герольдом, которого послал к ним сир д'Эскерд.

Город имел хороший пояс укреплений, но со стороны Лимасонских ворот защита состояла всего лишь из одного небольшого отдельного форта. Сир де Баланьи заперся там с несколькими аркебузирами, чтобы дать жителям города время подготовиться к приступу; он доблестно удерживался там и отступил, лишь когда его ранили стрелой в бедро; вместе с ним в город вошли и его солдаты.

Стоило им покинуть форт, как бургундцы решили, что город захвачен, и заполнили предместье, выкрикивая:

— Город взят!

И потому они даже не соизволили вырыть траншею; герцог, прибыв на место, приказал начать приступ.

Лестницы оказались чересчур короткими.

Подвезли артиллерию. Однако боевые запасы, вероятно, остались в тылу: после нескольких выстрелов пушкам нечем было больше стрелять.

Тем не менее внешние ворота оказались вышиблены и противник смог бы овладеть ими, если бы благодаря стойкости сира де Баланьи город не получил время сосредоточить в этом месте средства защиты. Горожане привезли кулеврины, аркебузиры расположились на крепостной стене; женщины, девушки и дети подтаскивали камни. Так что бургундцы оказались под плотным огнем.

Король, со своей стороны, защищал Бове насколько это было в его силах: он торжественно пообещал Богоматери Клерийской принести ей в дар серебряное изображение этого города и обязался не есть мясную пищу, пока его обет не будет исполнен.

Да и сами жители города, хотя и пуская в ход вполне материальные средства, не пренебрегали теми, какими пользовался Людовик XI. У них была своя святая, родом из Бове, обладавшая редкой чудотворной силой и во все времена защищавшая свою колыбель, причем до такой степени, что когда за сорок лет до этого англичане осаждали город, ее видели во главе жителей, сражающейся в одеянии монахини.

Святая и на этот раз не подвела своих сограждан, однако теперь взамен себя она поставила юную девушку по имени Жанна Лене, которая без всякого оружия прибегала к самым жарким местам схватки, побуждая горожан к стойкости, и вырвала герцогское знамя из рук бургундца в ту минуту, когда он собирался водрузить его на крепостной стене.

Однако, как мы уже сказали, Лимасонские ворота были вышиблены, и рядом с ними шел рукопашный бой с бургундцами, которые уже были близки к тому, чтобы ворваться внутрь города, как вдруг тем, кто находился на стенах, пришло в голову бросать через бойницы подожженные фашины.

Эти фашины падали на головы осаждающих, и тем пришлось отступить.

В это время огонь охватил ворота и опускную решетку, и весь проем в стене оказался объят пламенем.

Никто и подумать не мог о том, чтобы прорываться через это пекло, и нападающие решили ждать, пока огонь не стихнет. Однако защитники города стали поддерживать его, ломая соседние дома и бросая в пылающий костер обломки их каркасов.

В тот день сражение продолжалось с одиннадцати утра до шести вечера.

В шесть часов вечера в той стороне, где пролегала дорога на Париж — герцог не счел нужным охранять ее, ибо для этого пришлось бы перейти на другой берег Уазы, — показалось огромное облако пыли.

Это были сир де Ла Рош-Тессон и сир де Фонтенай, которые в спешном порядке мчались на помощь Бове, ведя с собой гарнизон Нуайона, и покрыли за один переход расстояние в пятнадцать льё.

Народ встречал их радостными криками.

Эти доблестные воины, хотя и были утомлены, не стали тратить время на отдых: они спешились, оставив своих лошадей на попечение женщин, обнажили мечи и бросились к крепостным стенам, восклицая:

— Монжуа и святой Дионисий!

У ворот по-прежнему продолжали поддерживать пламя, однако теперь позади их, по приказу вновь прибывших, соорудили огромную баррикаду из камней и обломков домов.

На следующий день герцог заметил на стенах города три или четыре сотни латников, которых он не видел там накануне; он впал в великий гнев, что было для него довольно привычно, и, ослепленный этим гневом, решил во что бы то ни стало захватить Бове, хотя вначале это не входило в план кампании, и для этого приказал вырыть траншеи, разместиться в домах предместья и подогнать к городу все обозы, столь многочисленные, что они растянулись на пять льё вдоль дороги.

Однако он снова пренебрег охраной дороги на Париж.

В итоге 28 июня маршал Руо вступил в город с сотней копейщиков.

На следующий день, 29-го, это проделали, в свой черед, маршал Пуату, сенешаль Каркасона, сенешаль Тулузы, сир Торси, прево Парижа, бальи Санлиса и капитан Салазар, и каждый из них привел с собой своих солдат.

Наконец, 30-го прибыл гарнизон Амьена.

Герцог Бургундский оказался лицом к лицу с целой армией, которой командовали самые прославленные военачальники Франции.

Казалось, что Бове был уже не осажденным городом, а городом, где царил праздник; повсюду, на всех перекрестках, стояли раскупоренные бочки с вином, из которых могли подкрепляться солдаты и жители; за столами, поставленными у дверей домов, по-братски закусывали вместе солдаты и горожане; но, поскольку у каждого под рукой было его оружие, в случае тревоги один брался за секиру, другой — за меч, третий — за палицу или за копье и все вместе бросались к крепостным стенам.

В течение недели бургундцы проламывали стену и в конце концов пробили в ней брешь, достаточно широкую для того, чтобы идти на приступ.

Его назначили на следующий день, на 9 июля.

Герцог лично наблюдал за приготовлениями и высказал опасения, что может не хватить фашин, чтобы завалить ими ров.

— Будьте покойны, ваше высочество, — промолвил бастард Бургундский, — тел наших солдат будет достаточно, чтобы его заполнить.

Вечером Карл вернулся в свой шатер и, не раздеваясь и чуть ли не в латах, бросился на постель.

— Как вы думаете, — обратился герцог к окружавшим его офицерам, — жители города ожидают, что завтра на них пойдут приступом?

— Да, конечно, — в один голос ответили все.

— Что ж, в таком случае завтра вы не обнаружите там никого, — с насмешкой заявил он.

Офицеры покачали головой, явно сомневаясь.

Но таков уж был герцог — настолько необузданный, настолько упрямый и настолько надменный, что он лгал самому себе, полагая, что одной лишь силой воли способен подчинять своей власти и события, и людей.

Приступ продолжался с рассвета и до одиннадцати часов утра; герцог не переставая жертвовал своими солдатами. Он оставил их уже полторы тысячи во рвах, окружавших город.

Три раза бургундцы добирались до вершины крепостных стены и водружали там свои знамена, но три раза бургундцев сбрасывали оттуда и выдергивали их знамена.

В одиннадцать часов герцог лично отдал приказ отступить.

Тем не менее он попытался взять город хитростью: бургундские солдаты, переодетые крестьянами и огородниками, проникли в город, чтобы поджечь его, однако их распознали и предали смерти.

Наконец, 22 июля, после двадцати четырех дней осады, бургундская армия бесшумно, под покровом тьмы, но в полном порядке снялась с места и двинулась по направлению к Нормандию, сжигая и разоряя все на своем пути.

Фортуна герцога Бургундского достигла зенита, и первым поражением, ознаменовавшим ее закат, явилось снятие осады Бове.

Провидение посылает такого рода завоевателям предупреждение, к которому они никогда не прислушиваются.

Узнав о снятии осады Бове, король был вне себя от радости и, дабы выразить свою признательность его жителям, решил, что отныне город будет иметь привилегию владеть и управлять дворянскими ленными владениями, освобожденными от обязательного призыва ополчения; что мэры и эшевены будут свободно избираться самими горожанами и смогут созывать общие собрания жителей для обсуждения их интересов; что город объявляется освобожденным от всех податей, введенных или вводимых королем и его преемниками и предназначенных для содержания войска или любых других целей; что в дополнение к крестному ходу, который устраивается ежегодно в Троицын день в память победы, одержанной в 1433 году жителями Бове над англичанами, учреждается еще один крестный ход, который будут проводить каждый год 27 июня в память снятия бургундской осады; что в память отваги, которую проявили Жанна Лене, по прозвищу Жанна Секира, и другие женщины и девушки Бове, вступив в борьбу и отражая натиск врага, они будут во время крестного хода в честь святой Ангадремы иметь преимущество перед мужчинами и идти непосредственно за духовенством; что в день своей свадьбы, равно как и каждый раз, когда им это заблагорассудится, они смогут одеваться и украшать себя по своей собственной прихоти, и никто не будет вправе, даже в силу какого-нибудь закона против роскоши, их за это порицать или наказывать; и, наконец, что бургундское знамя, которое Жанна

Секира вырвала из рук солдата, будет храниться в церкви отцов-якобинцев.

Позднее король выдал героиню города Бове замуж за горожанина по имени Колен Пилон и освободил ее семью от уплаты налогов и податей, а ее мужа от службы в привратном карауле и в городской страже.

Что же касается герцога Бургундского, то он продолжил идти по Нормандии, захватил Э и Сен-Валери, потерпел неудачу у Дьеппа, двинулся обратно через Руан, провел там четыре дня в ожидании герцога Бретонского и, видя, что тот так и не появился, согласился на перемирие, которое и было подписано 23 октября.

Восемнадцатого числа того же месяца, то есть на пять дней раньше, перемирие подписал и герцог Бретонский.

Определенно, судьба была на стороне Людовика XI: он отнял у герцога Бретонского Машкуль и Ансени; герцог Бургундский не сумел захватить Бове и потерпел неудачу под Дьеппом, а герцог Гиенский был мертв!

Кроме того, что еще более показательно, Коммин, который был рожден и вскормлен в доме герцога Бургундского и все имения которого находились в его владениях, хронист и ревностный слуга его благородной семьи, — Коммин перешел на сторону короля.

И заметьте, что как хронист Коммин остался один: Шатлен умер или вот-вот должен был умереть — это смотря в каком времени мы в эту минуту находимся сами — 20 марта 1474 года.

XVIII. СЛУГА, ДОСТОЙНЫЙ СВОЕГО ХОЗЯИНА

Как же получилось, что после столь громкого шума, столь многочисленных угроз и столь незначительных результатов Карл Смелый подписал новое перемирие со своим вечным и заклятым врагом — королем Франции?

Дело в том, что герцог Бургундский уже давно обдумывал мысль, которую ему хотелось осуществить: он хотел восстановить древнее Бургундское королевство и, естественно, именоваться его королем.

Однако великим несчастьем для герцога Бургундского на пути осуществления этого замысла было то, что он, имея власть над бургундцами, фламандцами, валлонцами и немцами, на самом деле не был ни немцем, ни валлон- цем, ни фламандцем, ни бургундцем.

Кем же тогда он был?

Он сам сказал об этом, адресовав упрямым фламандцам безобразную остроту, отмеченную писцом города Ипра.

— Толстые и тупоголовые фламандцы, вы полагаете, что на свете нет никого умнее вас? Так берегитесь! Я наполовину француз и наполовину португалец!

Это означало: «Берегитесь! Я чужеземец».

Но через два или три года после этого он не был даже французом, ибо во время торжественной аудиенции, на которой послы Франции предложили ему возмещение за злосчастные суда, захваченные Уориком и проданные в Руане, он воскликнул:

— Мы, португальцы, имеем обыкновение посылать наших друзей, когда они становятся друзьями наших врагов, ко всем чертям ада.

Однако, для чтобы герцогство Бургундское превратилось в королевство, Карлу много чего требовалось: ему требовались Гельдерн, Верхний Эльзас, Кёльн, часть Швейцарии и Лотарингия.

Герцог начал с Гельдерна.

Гельдерн принадлежал старому герцогу Арнольду; у герцога Арнольда был сын, который по подстрекательству матери заточил отца в тюрьму и вместо него провозгласил герцогом себя.

Карл, казалось, проникся жалостью к старику: добившись от папы и императора разрешения, он взялся рассудить отца с сыном.

Дело в том, ибо папа и император делали все, чего желал герцог: папа — в своем неизменном желании начать крестовый поход против турок, а император — в надежде, что его сын Максимилиан женится на Марии Бургундской.

Карл вынес решение в пользу старого герцога; все обстояло крайне просто: старый герцог был при смерти, и ему достало времени лишь на то, чтобы составить завещание; это завещание было сделано в пользу герцога Бургундского.

Что же касается сына, то он, в свой черед, был посажен в тюрьму за покушение на отцеубийство.

Однако при этом был забыт несчастный десятилетний ребенок, которого нельзя было упрекнуть ни в одном преступлении, кроме первородного греха, и который оказался лишен своего законного наследства.

Город Нимвеген, не желавший, чтобы его продавали, словно скот на рынке, понял это настолько хорошо, что он усыновил ребенка и провозгласил его герцогом.

Однако Нимвеген сдался после долгой осады, и десятилетний ребенок стал пленником, каким был его отец и каким был когда-то его дед. Захватив Нимвеген, герцог обратил взор к Верхнему Эльзасу: Нижний Эльзас уже находился в его власти, и губернатором там был Хаген- бах.

Карл прибыл с пятью тысячами копейщиков — целой армией.

Кольмар закрыл ворота; на улицах Мюльхаузена читали отходные молитвы; в Базеле, из страха перед неожиданным вторжением, каждую ночь освещали мост через Рейн.

Швейцарцы были добрыми друзьями эльзасцев; они предоставили жителям Мюльхаузена права согражданства и молились за этот город.

В ответ Хагенбах водрузил герцогское знамя на земле, принадлежавшей Берну.

На этот раз жители Берна обратились с жалобой непосредственно к герцогу, заявив, что они вынуждены жаловаться на его губернатора, который делает все, чтобы оскорбить их.

— Какое мне дело до того, нравится или не нравится мой губернатор моим соседям! — отвечал герцог. — Единственное, до чего мне есть дело, это нравится ли он мне.

После этого швейцарцы отказались от союза с бургундцами и заключили договор с Людовиком XI.

Это превосходно вписывалось в расчеты Карла, которому выгодно было иметь швейцарцев врагами: он намеревался отнять у них те кантоны, какие некогда были частью Бургундского королевства, и теперь ему был предоставлен предлог для вторжения.

Пока же он протянул руку, и Верхний Эльзас оказался под его властью.

Затем, продолжая осуществлять свой замысел, он добился того, что курфюрст Кёльнский провозгласил его главнокомандующим армией и защитником курфюршества.

Между тем умер герцог Лотарингский.

И тогда Карл, точно так же, как прежде он пленил юного герцога Гельдернского, захватил молодого Рене де Водемона; однако он располагал лишь наследником, а не самим наследством.

Знатные лотарингские сеньоры возмутились. Он вернул им молодого герцога, но взамен получил четыре крепости.

Итак, в его руках оказались Гельдерн, так или иначе Кёльн, часть Эльзаса и четыре крепости в Лотарингии.

Ему подумалось, что этого достаточно, чтобы провозгласить себя королем, а став королем, он округлит свое королевство.

Возведение в королевское достоинство зависело от императора.

Но император, подлый, ничтожный и бедный, рассчитывая, несомненно, на брак своего сына с Марией Бургундской, готов был сделать все, чего желал герцог.

Была достигнута договоренность о встрече, и местом свидания избрали Мец. Король Англии и король Франции были призваны направить туда своих представителей, чтобы они стали свидетелями того, что там произойдет.

Однако в момент встречи внезапно возникло затруднение: герцог пожелал занять городские ворота, а заняв ворота, он смог бы ввести в Мец столько солдат, сколько ему заблагорассудилось бы; город, не доверяя герцогу Бургундскому, ответил, что располагает местами лишь для шестисот человек и что эти места уже достались солдатам императора.

И тогда Мец был заменен Триром. Однако, вместо того чтобы помочь уладить дела, встреча привела к тому, что государи поссорились. Карл явился на нее с пышностью, которая могла подавить куда более богатого императора, чем Фридрих.

— Государь, — промолвил герцог Бургундский, склонившись в поклоне, — я благодарен вам за то, что вы предприняли столь долгое путешествие, чтобы оказать мне честь.

— Сударь, — отвечал Фридрих, — императоры подобны солнцу: своим величием они освещают государей даже самых отдаленных владений и тем самым напоминают им об их долге повиновения.

Чтобы выслушать это приветствие, герцог Бургундский сошел с лошади; император подал ему знак вновь подняться в седло.

И они вдвоем, бок о бок, пересекли город Трир, показывая собравшейся толпе все внешние признаки дружеской непринужденности.

Император остановился у архиепископа, а герцог — в монастыре святого Максимина.

В переговорах, празднествах и турнирах прошла неделя.

Вот что требовал герцог: королевский титул вместе с должностью главного наместника Империи и четыре епископства: Льежское, Утрехтское, Турнейское и Кам- брейское.

Он потребовал бы и Лотарингию, если бы его не удерживало одно особое обстоятельство: когда он, как мы уже говорили, захватил Рене де Водемона, король Людовик немедленно задержал племянника императора, учившегося в школах Парижа.

Стало быть, мечтать о Лотарингии более не приходилось, по крайней мере, в данное время.

Со своей стороны, император желал женитьбы своего сына Максимилиана на наследнице Бургундии.

Максимилиану было восемнадцать лет, Марии — пятнадцать, так что по возрасту будущие супруги как нельзя лучше подходили друг другу.

Почему же тогда герцог все время медлил с этим?

Правда, сын императора получил разрешение переписываться со своей невестой, однако герцога это ни к чему не обязывало: Мария обручалась уже три или четыре раза, и каждый из ее женихов получал точно такое же разрешение.

Четвертого ноября 1473 года, все, казалось, наконец-то завершилось. Герцог получил от императора инвеституру на герцогство Гельдернское и принес ему клятву верности за все свои владения, подчинявшиеся Империи.

Церемония венчания его королевской короной должна была состояться на другой день.

Стены церкви святого Максимина были затянуты самыми богатыми коврами, принадлежавшими герцогу; алтари заставлены золотыми, позолоченными и серебряными сосудами, раки украшены алмазами и другими драгоценными камнями. Трон герцога был установлен чуть ниже императорского; скипетр, мантия, корона и королевское знамя были открыты взорам всех желающих. Помазание нового короля должен был проводить Георг Баденский, епископ Меца. Все было готово для совершения церемонии, как вдруг в два часа ночи герцога уведомили, что накануне вечером император сел в лодку и поплыл вниз по Мозелю.

Так что герцогу пришлось остаться герцогом.

Одновременно он получил еще одно известие, которое привело его почти в такое же страшное бешенство, что и первое: ему сообщили о казни губернатора Хагенбаха.

Мы уже сказали пару слов об этом Хагенбахе, и теперь нам приходится вернуться к нему.

Это был тот самый человек, который, когда Филипп Добрый облысел во время болезни, встал у входа во дворец, держа в руках ножницы, и всем входящим туда обрезал волосы до той же длины, что и у герцога.

Карл не забыл эту историю; он любил людей такого рода, которые, не смущаясь полученным приказом, точно его исполняют. Вот почему, когда швейцарцы пожаловались на Хагенбаха, герцог ответил им примерно так: «Какое мне дело до того, что мой губернатор не нравится моим соседям, лишь бы он нравился мне».

К несчастью для Карла, этот человек, который нравился ему, не умел нравиться больше никому; он умудрился поссориться одновременно и с простыми людьми, и со знатью: с простыми людьми — из-за того, что он обложил зерно, вино и мясо пошлиной, которую называли «злым налогом»; со знатью — из-за того, что он оспаривал их право на охоту.

В городе Танн начались беспорядки по поводу «злого налога», и в связи с этим городской совет отправил к Хагенбаху четырех депутатов.

— Ах так! — промолвил он. — Ваш город не желает платить налог деньгами: что ж, он заплатит его натурой.

И он приказал отрубить головы четырем депутатам.

В других случаях он даже не утруждал себя поисками палача и после какого-нибудь спора, а порой и без всякого спора собственноручно наносил удар первым попавшимся под руку оружием.

Все у него было вызывающим, вплоть до его военного платья, вплоть до его герба. Платье его было белого и серого цветов, а на груди у него, на червленом гербовом щите, были вышиты три игральные кости натурального вида и два слова: «Я пройду».

И действительно, Петер фон Хагенбах проходил везде и всегда.

Он имел привычку говорить:

— Мне прекрасно известно, что я буду проклят, но при жизни я продолжу все делать по своей воле. А вот когда я умру, пускай дьявол заберет мое тело и мою душу, мне они больше не понадобятся, и требовать их обратно я не стану.

Но особую ненависть к нему вызывали его бесстыдные и разнузданные разгулы. Когда родственники юной монахини, которую он домогался, забрали ее из монастыря и спрятали, он приказал городскому глашатаю трубить на всех перекрестках, что те, кто укрывает ее, должны под страхом смерти вернуть ему эту девушку.

Однажды, находясь в церкви, он обхаживал женщину — никакое место для него не было свято — и, болтая с ней, облокотился на алтарь, который был уже полностью приготовлен для совершения мессы.

Священник собрался начать службу, но Петер фон Хагенбах угрожающим голосом сказал ему:

— Эй, сир священник, разве ты не видишь, что на твоем алтаре совершаю богослужение я? Поищи-ка себе другой.

Священнику пришлось, в самом деле, идти совершать богослужение у другого алтаря, и все заметили, что в то время, когда он освящал облатку причастия, Петер фон Хагенбах обнимал любовницу.

Наконец, если верить г-ну де Баранту, Петер фон Хагенбах сотворил кое-что похуже. Мы говорим: «если верить», поскольку г-н де Барант не счел нужным указывать источник, из которого он позаимствовал ту историю, какую мы намереваемся пересказать, а наш добросовестный и всеведущий Мишле так и не сумел отыскать его.

Вот эта история.

Однажды Хагенбах устроил праздник и, внезапно выпроводив мужей, распорядился раздеть жен донага, прикрыв им лишь голову; затем он велел мужьям вернуться и приказал им распознать своих жен. Тех, кто обманулся, сбросили с лестницы, а тех, кто не ошибся, заставили, якобы в качестве поздравления от губернатора, выпить такое количество вина, что они смертельно заболели.

Однако самый большой вред герцогу принесли оскорбления, которые губернатор нанес вольным городам и швейцарцам.

К примеру, о Страсбурге он выразился следующим образом:

— Нельзя более мириться с привилегиями, отдающими власть в руки людей низкого происхождения; править должны князья, а не портные и сапожники.

По поводу Базеля он заявил:

— Пусть только герцог даст мне разрешение, и через три дня я отдам Базель в его руки.

Наконец, насмехаясь над медведями Берна, он сказал:

— Скоро зима: мы сдерем с них шкуру, чтобы сделать себе шубу.

Тем временем распространился слух, будто, благодаря содействию короля Людовика XI, заключен союз между Швейцарской конфедерацией и герцогом Сигизмундом, давним врагом швейцарцев.

И это было правдой.

Более того, поскольку герцог Бургундский удерживал Эльзас, по крайней мере его часть, в качестве невыкупленного залога, то половину необходимых для выкупа средств предоставил Людовик XI, остальное собрали в складчину города, и австрийский герцог Сигизмунд предъявил герцогу Бургундскому требование вернуть города, некогда отданные в залог его деду. Деньги находились в Базеле, и их можно было оттуда забрать.

Таким образом, сложился широкий союз рейнских городов, швейцарцев и Франции.

Эти новости застали Петера фон Хагенбаха врасплох. От герцога Бургундского никаких известий не поступало, и он подумал, что ему следует прежде всего сохранить для герцога города и разместить в них гарнизоны.

Он снабдил оружием Танн и, двинувшись в Брайзах, прибыл туда во время богослужения Страстной пятницы.

В этот день он был настроен на молитвы. Вступив в город, он вошел в церковь и, поскольку священник уже читал Страстную проповедь, прервал его, приказав ему начать все сначала.

Позднее такое делали для Людовика XIV.

Тем временем стало известно, что город Энзисхайм изгнал бургундский гарнизон и закрыл ворота; Петер фон Хагенбах выехал из Брайзаха в ночь на Пасхальное воскресенье, заявив:

— Мы им устроим пасхальное благословение!

Но Петер фон Хагенбах ошибся: жители города поставили на колокольню часового, часовой заметил его отряд и поднял тревогу; бургундцы были отброшены.

Это поражение он потерпел на глазах людей, которые его ненавидели. У него не было сомнений, что вскоре он сам будет осажден в Брайзахе, и он решил готовиться к обороне.

Жители города находились на торжественной литургии.

Губернатор разослал по всем церквам глашатаев, приказав верующим, независимо от их возраста, ремесла и пола, идти сооружать оборонительные укрепления.

Приказ был одновременно тираническим и святотатственным. Пошли слухи, что за этим скрывается нечто еще более ужасное. Съестных припасов в городе было недостаточно, чтобы обеспечить питанием и жителей, и гарнизон, и потому возникло опасение, что, как только те горожане, которые направятся на работы, выйдут за пределы города, ворота затворят и обратно никто уже вернуться не сможет, ну а тех, кто останется у себя дома, просто убьют.

К несчастью, эти слухи вполне соответствовали образу действий губернатора, и потому им поверили.

Один бедный малый, принадлежавший к немецкому гарнизону города, по имени Фридрих Фёгелин, человек низкого звания, но великого мужества — он был всего лишь портным, — сговорился с горожанином, у которого он находился на постое, одним из самых именитых жителей города, и они вдвоем стали обходить посты немецких солдат. Фёгелин был капитаном, что давало ему такую же власть над военными, какой обладал этот горожанин над своими земляками. В итоге было решено, что солдаты и горожане вооружатся и на рассвете соберутся на главной площади.

Солдаты дали на это согласие с тем большей готовностью, что они уже давно не получали никакой платы, а Фёгелин объяснил им, что речь идет об их жалованье.

Около шести часов утра солдаты и горожане, как и было условлено, собрались вместе. Фёгелин поднялся к губернатору.

— Что это за шум на площади, — спросил Хагенбах, — и чего ты хочешь от меня?

— Там мои солдаты, у которых нет ни гроша, — ответил Фёгелин.

— Ну и что дальше?

— Они хотят, чтобы им заплатили.

— Они получат дерьмо под нос, — ответил Хагенбах, — и, если ты попросишь у меня чего-нибудь еще, я прикажу бросить тебя в реку.

Фёгелин, казалось, уступил этому доводу, но, вернувшись к своим, тотчас приказал бить в барабан.

При этих звуках Хагенбах, не боявшийся ни Бога, ни черта, вышел на площадь, обнажил меч и хотел ударить им Фёгелина.

Это как бы послужило условным сигналом: все наперегонки бросились на Хагенбаха — мужчины, женщины, дети, все действовали сообща.

Губернатор укрылся в соседнем доме, но за ним устремились и туда. Фёгелин вынужден был стать его защитником: солдаты и горожане готовы были растерзать негодяя на куски.

Поскольку деньги за владения, отданные в залог Бургундскому дому, были выплачены герцогу Карлу или, по крайней мере, сданы на хранение и ему оставалось лишь взять их, герцог Сигизмунд счел себя вправе осуществлять там как верховную, так и нижнюю расправу. Он назначил Германа фон Эптингена исполнять должность ландфогта, которую Петер фон Хагенбах исполнял от имени герцога Карла, и придал новому губернатору отряд в количестве двухсот конников, которых было более чем достаточно для поддержания его власти, ибо вокруг него объединилось все население; всеобщая радость достигла такой степени, что все, вплоть до малых детей, распевали:

Христос воскрес, наместник смещен!

Возликуем: за мерзость свою поплатится он. Сигизмунд ж нас утешит и даст нам закон, Кирие элейсон, кирие элейсон!

Несколько дней спустя герцог Сигизмунд прибыл лично. Он застал Петера фон Хагенбаха взятым под стражу.

Герцог собрал суд присяжных из шестнадцати рыцарей, которых должны были предоставить восемь городов: Страсбург, Кольмар, Шлеттштадт, Фрайбург-им-Брайсгау, Брайзах, Базель, Берн и Золотурн.

Судьи единодушно приговорили Петера фон Хагенбаха к смертной казни.

Он попросил о единственной милости — чтобы ему отсекли голову.

Совершить эту казнь вызвались восемь заплечных мастеров: это были палачи из тех городов, что прислали судей. Как наиболее опытный, был выбран палач из Кольмара.

Бывший губернатор, предварительно лишенный рыцарского достоинства, был препровожден к месту казни двумя монахами-францисканцами. Дело происходило ночью, и мрачное шествие освещали факелы; за процессией следовала огромная толпа.

Эшафот был воздвигнут на лугу рядом с городскими воротами.

Петер фон Хагенбах твердым шагом поднялся по ступеням, а затем подал знак, что он желает говорить.

Все смолкли.

— Все, кто меня слушает, — произнес он, — будьте свидетелями, что я не страшусь смерти, хотя давно ее ждал, правда не такого рода, и надеялся встретить ее с оружием в руках. И сожалею я не о своей собственной жизни, а о всей той крови, какая прольется из-за моей смерти, ибо подумайте о том, что монсеньор Бургундский не оставит этот день неотмщенным. Молю Господа простить меня за то, что я заслужил подобный приговор или еще более жестокий. Вы все, чьим управителем я был в течение четырех лет, простите меня за то, что было сделано мною из-за недостатка мудрости или по злобе; помните лишь, что я был человеком, и простите меня.

После этого он заявил, что оставляет брайзахской церкви свою золотую цепь и шестнадцать своих лошадей, с минуту побеседовал с исповедником, а потом положил голову на плаху.

Тотчас же в руках палача сверкнул меч, и голова, отделенная от тела, скатилась на помост.

Голова эта по праву принадлежал тому, кто ее отсек, то есть палачу из Кольмара, который привез ее в качестве трофея своим согражданам. Ее еще и теперь можно увидеть в Кольмаре: это голова мужчины лет сорока—сорока пяти, с рыжими волосами и стиснутыми зубами, настоящая голова проклятого, сохранившего несгибаемость даже после смерти.

XIX. АНГЛИЙСКИЙ ГЕРОЛЬД

Как и предвидел Хагенбах, герцог Карл пришел в ярость: он лишился одновременно преданного человека и богатой провинции.

Герцог заключил с Эдуардом IV договор, по которому он отдавал ему Францию, довольствуясь сам лишь Невером, Шампанью и городами на Сомме.

Карл подписал этот договор 25 июля 1474 года.

Затем, 30 июля, он отправился к своим войскам, которые уже с 19-го числа осаждали городок Нойс.

Нойс входил в состав Кёльнского архиепископства. Архиепископ Роберт Баварский, находясь в ссоре со своим капитулом, отверг юрисдикцию императора и избрал главнокомандующим своей армией и своим покровителем герцога Бургундского. Карл отправил в город приказ с требованием полного подчинения, однако его герольда оскорбили, его герб проволокли по грязи, а местные сеньоры, будучи одновременно и канониками, избрали архиепископом брата ландграфа, Германа Гессенского, того самого, кого позднее назовут Германом Миролюбивым.

Пятнадцатого июля новый архиепископ поспешно отправился в Нойс. Он продержался там целый год, с июля 1474 по июль 1475 года.

Небо для герцога Бургундского стало хмуриться; счастье, казалось, покинуло его, а так как предостережения свыше начались с малого, он, вместо того чтобы снять осаду, совершил промах, с упорством продолжив ее.

Это привело к тому, что все воспрянули духом и сплотились против него; он по-прежнему был Грозным, но более не был Непобедимым.

Молодой РенеЛотарингский, у которого Карл хотел отнять его герцогство, заключил тем временем договор с Людовиком XI, и, поскольку его дед, старый король Рене, намеревался, как поговаривали, лишить его наследства и отдать Прованс герцогу Бургундскому, Людовик XI захватил в качестве залога Анжу.

Швейцарцы, со своей стороны, объявили войну герцогу, вступили во Франш-Конте и одержали победу над бургундскими генералами в битве при Эрикуре.

Уже в те времена швейцарцы были стойкими солдатами: они доказали это, освободившись от австрийского ига. Людовик XI в свое время свел с ними знакомство в сражении под Санкт-Якобом и, хотя он их разгромил, они так дорого продавали свою жизнь, что у него осталось о них страшное воспоминание.

Швейцарцы вместе с англичанами начали закладывать представление о том, чем в будущих войнах станет пехота, а именно, главным стержнем, вокруг которого будет вращаться вся современная стратегия.

Однако английские лучники вели бой с дальнего расстояния, тогда как швейцарские копейщики сражались с противником врукопашную и к тому же, чтобы быть ближе к нему, держали пику за середину древка, а не за его конец, как это делали солдаты других народов.

Эти горцы твердо верили — и опыт подтверждал их право в это верить, — что если они соберутся все вместе и, выставив вперед алебарды, с закрытыми глазами двинутся на неприятеля, то им удастся опрокинуть самых грозных латников.

И потому, когда нужно было пойти в атаку, они собирались все вместе, закрывали глаза и шли вперед.

Ничто не могло одолеть этих людей, обладавших от природы такой невероятной жизненной силой, что, даже смертельно раненные, они продолжали сражаться; ничто, даже яд!

Прочтите, что писал о них спустя шестьдесят лет верный слуга:

«Зная, как пьют швейцарцы, — рассказывает Флёранж (кстати, еще и сегодня говорят: "Пьет, как швейцарец!’), — итальянцы отравляли в городах, через которые должны были пройти швейцарцы, не воду, а вино. Швейцарцы выпивали вино и после этого прекрасно себя чувствовали!»

Вот с этими суровыми пастухами и предстояло иметь дело герцогу Бургундскому.

Как мы уже сказали, Людовик XI заключил с ними договор. Кантоны предоставляли ему шесть тысяч солдат по цене четыре с половиной флорина в месяц за каждого. За эти деньги он мог использовать их в войне против кого угодно, но с обязательством оказывать помощь швейцарцам. Однако, если бы король не захотел оказывать им помощь, он был бы волен так поступить, но при условии ежегодной выплаты им двадцати тысяч флоринов, которые всегда должны были лежать наготове в Лионе.

Герцог Бургундский, рассчитывавший сделать из Нойса нечто вроде легкого завтрака, а затем осуществить свои обширные замыслы в отношении Франции, собрал, тем не менее, у Нойса не одну, а четыре армии: одну из ломбардцев, которых привел ему Жак Савойский; одну из англичан, взятую им внаем у Эдуарда; одну из французов, выходцев из его собственных владений; и, наконец, одну из немцев. И с этими четырьмя армиями он не мог захватить столь жалкую крепость!

Так что лагерь осаждающих превратился в город, построенный перед осажденным городом. Карл приказал соорудить дом и оттуда руководил осадой: там он постоянно пребывал при полном вооружении и там же, несомненно в согласии с данным им обетом, спал на стуле.

Тем временем он получал разного рода известия, представлявшиеся ему одно нелепее другого.

Люксембург захвачен немцами.

Перпиньян снова отнят у арагонцев.

Людовик XI вторгся в Пикардию.

Рене де Водемон, совсем еще мальчик, объявил ему войну огнем и мечом!

Только что сдалась его крепость Пьерфон.

Англичане, которых он по-прежнему ждал, все еще не прибыли.

А в довершение всего, на помощь Кёльну шла Империя: десять князей, пятнадцать герцогов и маркграфов, шестьсот двадцать пять рыцарей, воины из шестидесяти восьми имперских городов!

Однако император, по-прежнему надеявшийся женить своего сына на наследнице Бургундии, не пожелал до конца ссориться с Карлом; он предложил ему предоставить решать этот спор третейскому судье в лице папского легата, находившегося при императорском войске. Герцог, обрадованный возможностью выйти подобным образом из затруднительного положения, поспешно согласился. Между тем король Людовик продолжал наступать и находился уже в Артуа.

Легат въехал в Нойс 9 июня 1475 года вместе с императорскими и бургундскими советниками.

Двадцать шестого числа того же месяца герцог снял лагерь.

Незадолго перед этим ему стало известно, что англичане, которые так опоздали, высадились, наконец, в Кале.

Кто же призвал их туда?

Разумеется, не король Франции; в некоторой степени — герцог Бургундский; в большой степени — граф де Сен-Поль.

Вскоре мы увидим, как упадет его голова; уясним себе, почему она упала.

Коннетабль не мог не знать, что со времени осады Бове король и герцог смертельно его ненавидели: герцог за то, что он не содействовал ему в борьбе против короля, а король за то, что он не содействовал ему в борьбе против герцога.

И потому король и герцог по взаимному согласию договорились избавиться от коннетабля; послы, которым было поручено вести переговоры, обменялись подписями. Коннетабль был объявлен предателем и преступником одновременно обоими государями, и каждый из них обязался казнить его в течение недели, если удастся его задержать.

Однако, едва только договор был подписан, Людовик XI заподозрил герцога в желании примириться с коннетаблем, выставляя в качестве главного довода свою собственную ненависть к королю.

И потому король задумал опередить события, то есть настроить Сен-Поля против герцога, и с этой целью предложил коннетаблю встречу.

Коннетабль согласился, однако принял все меры предосторожности.

Встреча происходила на дороге неподалеку от Ама.

Поперек дороги установили барьер, который должен был разделять короля и графа. Мост Монтро оставил в этом отношении воспоминания, не позволявшие пренебрегать мерами предосторожности.

Позади барьера находился граф де Сен-Поль с тремястами вооруженными дворянами и своей свитой; кроме того, под платьем на нем была кольчуга.

Король, несколько опаздывая, послал Коммина извиниться от его имени и сообщить, что он вот-вот прибудет.

И он действительно прибыл, приведя с собой шестьсот латников под командованием графа де Даммартена, злейшего врага коннетабля.

Людовик XI вышел на дорогу, сопровождаемый всего лишь пятью или шестью людьми из своей свиты.

Сен-Поль принес извинения за свое многочисленное сопровождение.

— Но если я и проявляю некоторое недоверие, — произнес он, — то лишь потому, что здесь присутствует граф де Даммартен.

— Хорошо, хорошо, — ответил король, — сегодня день всеобщего примирения: я хочу, чтобы вы заключили мир друг с другом.

И он подозвал Даммартена, который приблизился один.

Людовик XI первым перешел по другую сторону барьера и обнял Сен-Поля.

— Отныне, — произнес он, — прошлое никогда не будет стоять между нами; однако исполните ли вы то, что пообещали мне?

— Клянусь вам, государь! — ответил коннетабль.

— Стало быть, я могу полагать, что вы на моей стороне?

— Во всем и против всех, государь!

— Тогда, Даммартен, подойди сюда и обними нашего друга.

Граф приблизился и повиновался.

Затем Людовик XI повез Сен-Поля в Нуайон и радушно принимал его там вплоть до следующего дня, после чего граф вернулся в Сен-Кантен.

Почему же король сделал такой шаг навстречу коннетаблю?

Разве кто-нибудь мог бы это сказать? Несомненно, король еще нуждался в нем, замышляя в очередной раз какие-то таинственные козни.

Что же касается опасений короля, как бы герцог, со своей стороны, не сделал шаги навстречу Сен-Полю, то

Людовик XI не ошибся: через два дня после встречи с королем коннетабль получил послание от герцога Бургундского, который предлагал ему пенсион в размере десяти тысяч экю, если граф выполнит обещания, данные после Монлери.

Коннетабль ответил Карлу, что тот может рассчитывать на него и что рано или поздно он изыщет способ взять короля под стражу и выдать его герцогу.

Ну а после того, как Людовик XI окажется в руках герцога Бургундского, коннетабль возьмет на себя захватить королеву и дофина и отправить их в ссылку.

Если же Франция останется без короля, без королевы и без дофина, то герцог сможет сделать с ней все, что ему будет угодно.

Тем временем голоса в королевском совете сильно разделились.

Король хотел продлить срок действия перемирия с герцогом Бургундским; советники же, напротив, говорили, что, коль скоро герцог ведет войну с кантонами и с Австрией, куда лучше самим объявить ему войну и прийти на помощь швейцарцам и эрцгерцогу Сигизмунду.

Однако Коммин, хорошо знавший герцога, присоединился к мнению короля и настоял на продлении перемирия.

— Даруйте ему перемирие, — сказал он Людовику XI, — и пусть он столкнется с германскими землями, которые гораздо сильнее и могущественнее, чем он может думать. Как только герцог захватит какую-нибудь крепость или положит конец какой-нибудь ссоре, он тут же затеет новую; он не из тех людей, какие способны насытиться своими затеями и, чем больше он запутан, тем сильнее запутывается! Чтобы вы восторжествовали над ним, достаточно ему не мешать; Германия настолько велика и настолько могущественна, что он истощит там все свои силы и потерпит поражение. По правде говоря, у императора нет ни здравого смысла, ни сердца; он предпочтет терпеть происходящее, лишь бы не тратить своих денег, но князья Империи наведут в этом деле порядок.

Король послушался Коммина и правильно сделал. Он вел переговоры с герцогом, когда высадились англичане, и герцог не мог, не нарушая перемирия, открыто присоединиться к ним.

Сен-Поль призвал англичан, как теперь понятно, потому что ему необходимо было запутать дела короля и герцога, чтобы распутать свои собственные дела.

Герцог полагал, что англичане высадятся в Нормандии и поднимутся вверх по Сене, но нет! Они высадились в Кале, в двух шагах от Фландрии, почти что на землях Бургундии.

Торопясь удалить их оттуда, Карл покинул Нойс, поспешно направился в Брюгге за деньгами и 14 июля присоединился к Эдуарду.

Эдуард прибыл лично с четырнадцатью тысячами лучников, пятьюстами тяжеловооруженными воинами и всей английской знатью.

Герцог спешил на встречу с ним лишь для того, чтобы двинуть английскую армию во Францию.

Тем временем Эдуард направил к Людовику XI своего герольда по прозвищу Подвязка; в присутствии всего двора герольд вручил королю письменный вызов от своего повелителя.

В этом письме Эдуард требовал от Людовика XI отдать ему Французское королевство; в случае отказа, заявлял Эдуард, вина за те беды и то пролитие крови, какие из этого могут воспоследовать, будет лежать не на нем.

Письмо было написано на прекрасном французском языке и в столь изящном стиле, что было вполне очевидно: его писал не англичанин.

Людовик XI прочитал его про себя; сеньоров, окружавших короля, охватило сильное желание узнать содержание послания, однако Людовик XI был не из тех людей, какие рассказывают о своих делах всем.

Он положил руку на плечо герольду и повел его в соседнюю комнату.

Как только они туда вошли, Людовик XI заговорил с ним с той непринужденностью, какая позволяла ему так легко привлекать на свою сторону людей невысокого звания.

— Мне известно, — начал он, — что, хотя мой кузен, король Англии и ваш повелитель, прибыл в мое королевство, чтобы вести со мной войну, он сделал это в какой-то степени против своей воли, а потому я не питаю к нему никаких недобрых чувств и остаюсь его братом и другом. И если он предпринял подобное путешествие, то лишь по настоянию герцога Бургундского и потому, что его принудили к этому английские общины; однако он должен видеть, что военный сезон почти прошел и герцог Бургундский ничем не сможет ему помочь. Он вернется из-под Нойса потерпевшим поражение и разоренным. Его армия находится в столь плачевном состоянии, что он не решится показать ее англичанам. Мне известно также, что мой брат, король Англии, поддерживает сношения с коннетаблем, на племяннице которого он женат, но пусть он на него не полагается, ибо будет обманут! Я мог бы долго рассказывать о том, сколько доброго я для него сделал и сколько раз он отвечал мне предательством. Он иначе и жить не желает, как только лицемеря и поддерживая кого угодно ради своей выгоды ...

Подвязка слушал в молчании. Король продолжал:

— Вашему повелителю куда лучше заключить честный мир со своими прежними врагами, чем рассчитывать на обещания новых друзей. Кроме того, мир более всего другого угоден Богу, и потому сохранять его — самое большое мое желание. Вот это, будучи верным слугой, вы и должны передать вашему повелителю; ему это пойдет на благо. Вы же установите хорошие отношения со мной, и, если вашими стараниями мой кузен, король Англии, пожелает прийти к соглашению, вы получите как свидетельство моей дружбы тысячу золотых экю, сверх тех трехсот, которые я намерен дать вам сейчас.

Подвязка был чрезвычайно прельщен этими предложениями, а еще больше — той непринужденностью, с какой король вел с ним разговор; герольд пообещал употребить все то небольшое влияние, какое он имел на своего повелителя, заверил, что Эдуард не так уж склонен вести войну, и посоветовал его величеству обратиться к милорду Говарду или милорду Стенли, когда он, в свой черед, пошлет герольда в Англию.

Затем он добавил:

— Но также отчасти и ко мне, государь, чтобы мы посодействовали его правильному поведению.

Людовик XI вернулся вместе с английским герольдом в зал, где его с нетерпением ждали все сеньоры; было заметно, что король весел и спокоен.

— Господин д'Аржантон, — обратился король к Ком- мину (он подарил ему поместье Аржантон и с тех пор называл его именно так), — следует отмерить тридцать локтей малинового бархата и подарить английскому герольду.

И вполголоса добавил:

— Все идет как надо; не оставляйте его одного, продолжайте занимать его беседой и следите за тем, чтобы до его отъезда никто не вел с ним разговоров.

После этого, ничего не говоря о содержании беседы с герольдом, король стал шутить по поводу письма своего кузена, который, по его словам, стал теперь чересчур толстым, чтобы вести войну и сражаться, по своей привычке, в пешем строю.

Ход событий подтвердил правильность того, что Людовик XI сказал герольду. Эдуард полагал застать приграничные области королевства уже занятыми армией герцога Бургундского, а войска короля разгромленными или, по крайней мере, ослабевшими и небоеспособными.

Однако в Кале, напротив, не было ни герцога, ни его армии! Там оказалась одна лишь герцогиня Бургундская, которая приехала первой, чтобы повидаться с братом.

Затем, наконец, прибыл герцог, но один.

Выходит, то, что сказал король Подвязке о погубленной армии герцога, было правдой?

К своему великому удивлению, Эдуард обнаружил, что его зятя куда более заботит завоевание Лотарингии для себя, чем помощь ему, Эдуарду, в завоевании Франции.

Карл говорил исключительно о том, что необходимо наказать жителей Эльзаса и Ферретта, обезглавивших, как мы уже говорили, его губернатора Петера фон Хаген- баха.

Эти новые замыслы, совершенно неизвестные королю Англии и столь мало вязавшиеся с прежними обязательствами герцога Бургундского по отношению к Эдуарду, претворились в предложение, которое герцог в конечном счете сделал королю: а именно, начать войну, но не на равных паях, а каждый сам по себе.

Пока англичане перейдут Сомму и вторгнутся во Францию через Лан и Суассон, он, Карл, захватит Люксембург и Лотарингию, ту самую Лотарингию, которая была целью всех его желаний; затем он прибудет в Шампань через Нанси и встретится с Эдуардом в Реймсе.

А там уже все будет готово для коронации.

Это предложение напоминало дурную шутку, и англичане так его и восприняли.

Они настояли на том, чтобы герцог сопровождал их хотя бы лично, раз уж он не может помочь им своей армией.

Карл двинулся с ними через Гин, Сент-Омер, Аррас, Дуллан и Перонну — все это были его земли.

Англичане были наслышаны о гостеприимстве Бургундского дома и ожидали, что, проезжая через города, принадлежащие герцогу, они испытают на себе широту этого гостеприимства, но ничуть не бывало: герцог опасался своих гостей; он въезжал в свои города и ночевал в своих дворцах, тогда как своего шурина Эдуарда оставлял ночевать на какой-нибудь ферме, а его армию — под открытым небом.

Когда же англичане стали жаловаться, Карл ответил на это так:

— Хорошо, потерпите до Сен-Кантена! В Сен-Кантене находится коннетабль, который так зазывал вас своими письмами: он ждет вас, распахнув ворота.

XX. ДОГОВОР В ПИКИНЬИ

Они подошли к Сен-Кантену.

Англичане полагали, что им предстоит вступить в дружественный город; они шли, не соблюдая строя и считая, что навстречу им выйдут с крестом и хоругвью.

Когда до городских ворот оставалось пятьсот шагов, началась артиллерийская пальба. Эдуард подумал, что это делается в знак ликования, однако ему сообщили, что первый выстрел, который был произведен из пушки, заряженной ядром, убил человека.

Вторым были убиты двое.

Затем англичане увидели гарнизонный отряд, который вышел из города и построился в боевом порядке.

Коннетабль принялся за старое.

Англичане, воображавшие, что они захватили Францию, располагали в ней всего лишь местом для лагеря, только и всего.

Франция открыла перед ними дверь, но тотчас захлопнула ее у них за спиной.

Что же касается герцога, то он все время говорил англичанам, что ему необходимо покинуть их и отправиться воевать в Лотарингию.

Эдуард понял, что все вокруг, за исключением короля Франции, обманули его в отношении приема, который ожидал его во Франции.

При нем находились Стенли и Говард, которые непрестанно повторяли:

— Вот видите, государь!

Им вторил королевский герольд Подвязка.

В то самое время, когда англичане, остановленные пушечной пальбой под Сен-Кантеном, с изумлением спрашивали себя, куда они попали и что все это означает, в плен был взят оруженосец одного из дворян, состоявших в военной свите французского короля.

Дворянина звали Жак де Гране; имя оруженосца аристократка-история забыла.

Это был первый пленный, взятый англичанами; его доставили к королю Эдуарду, который допросил его, а после допроса любезно отпустил.

Когда бедняга уже уходил, его остановили два сеньора и дали ему каждый по золотому ноблю; один из них сказал: «Я — Стенли», а второй: «Я — Говард, назовите наши имена вашему повелителю».

Оруженосец, чрезвычайно обрадованный, вернулся в Компьень, где находился король, и, попросив, чтобы тот принял его, рассказал ему всю эту историю. Король принял его за шпиона: к несчастью, у Жака де Гране был брат, состоявший на службе у герцога Бретонского, и в этом заключалась причина недоверия к оруженосцу. Он был задержан и закован в кандалы.

Однако то, что рассказал этот человек Людовику XI, было все же достаточно правдоподобно, чтобы у короля оставались сомнения на его счет; и потому он раз десять в течение дня вытаскивал его из тюрьмы, а после допроса снова отправлял туда, все более и более убеждаясь, что напрасно проявляет к нему подобное недоверие.

То, что сообщил королю этот человек, находилось в полном согласии с тем, что говорил герольд Подвязка.

Короля всецело заботила одна мысль: он хотел, со своей стороны, отправить кого-нибудь к англичанам.

К несчастью, при нем не было герольда. Король сидел за столом и, подобно отцу Сида, не мог есть. Напротив него находился Коммин, знавший причину этого беспокойства и призывавший короля поскорее принять решение.

Внезапно король, по-видимому, на что-то решился.

— О! — произнес он. — Вот что мы сделаем, д'Аржантон!

— И что же, государь?

— Вы знаете дез Аля, моего камергера?

— Да, государь: это сын Меришона, бывшего мэра Ла-Рошели.

— Именно так. Дело в том, что у него есть оруженосец, который попадался мне на глаза; этот оруженосец человек сообразительный, и я хочу отправить его в лагерь англичан, переодев герольдом. Так что идите обедать в свою комнату, пошлите за ним и предложите ему это поручение.

Сир д'Аржантон знал привычку короля пользоваться, насколько это возможно, услугами людей низкого звания, которые, по его мнению, были, как правило, способны к переговорам; он пошел к себе и послал за оруженосцем.

Этот человек, которого звали Мерендоль, обладал невзрачной внешностью и, на первый взгляд, мало подходил для роли герольда или посла. Тем не менее, побеседовав с ним, Коммин понял, что ему присущи здравомыслие и умение говорить любезно и вкрадчиво. Как раз это и осталось в памяти Людовика XI, который видел его и разговаривал с ним лишь однажды.

После короткой беседы Коммин сказал оруженосцу, о чем идет речь.

Бедняга смертельно испугался; он бросился перед Коммином на колени и стал умолять его доверить это поручение кому-нибудь более достойному.

Однако Коммин поднял его с колен, пригласил пообедать, долго разговаривал с ним, обрисовал ему эту миссию в ее истинном свете, убедил его, что в ней нет для него никакой опасности, пообещал дать ему много денег, поинтересовался у него, откуда он родом, и, узнав, что из Ла-Рошели, спросил, не будет ли ему приятно занять какую-нибудь хорошую должность на острове Ре.

Тем временем в комнату вошел король; он догадывался, что у бедняги есть возражения, и хотел снять эти возражения лично. У него это прекрасно получалось, и он, как никто другой, умел убеждать, когда ему этого хотелось.

В конце концов Мерендоль дал согласие на то, о чем просил его король.

Однако где было взять для него наряд герольда?

Но и тут выход нашел Людовик XI. Он послал своего главного конюшего, Алена де Вилье, за знаменем королевского трубача; это знамя перешили таким образом, что получился герольдский плащ с изображением герба Франции; остальные детали экипировки позаимствовали у герольда брата г-на де Бурбона. Затем привели лошадь, посадили на нее Мерендоля, и он отбыл, положив свернутый плащ с гербом в небольшую сумку, привязанную к седельной луке, и не сказав ни о чем ни одной живой душе.

Он прибыл в лагерь англичан как раз в то время, когда оттуда уезжал герцог Бургундский, намеревавшийся присоединиться к своей армии в Люксембурге; так что время было выбрано чрезвычайно удачно.

Мнимый герольд оправдал неколебимое доверие, которое испытывал к нему Людовик XI: он представился лорду Стенли и лорду Говарду и попросил о встрече с королем Англии.

Король дал ему аудиенцию в тот же вечер, после обеда. К концу трапезы Эдуард, большой любитель поесть, находился в прекраснейшем расположении духа, подходящем для того, чтобы выслушать предложения о мире. Услышав их от герольда Людовика XI, он собрал свой совет, который, после короткого обсуждения, принял решение в пользу мира.

Горбун Глостер был единственным, кто придерживался противоположного мнения, однако мнение одного человека перевеса не получило.

Мерендоль был отослан к Людовику XI вместе с охранной грамотой для полномочных представителей.

Герольда короля Франции сопровождал английский герольд.

Прежде чем французский герольд покинул лагерь, он был приглашен Эдуардом, который вручил ему серебряный кубок, наполненный золотыми монетами.

Со своей стороны, король Людовик превосходно принял Мерендоля, дал ему крупную сумму денег и назначил его на должность налогового судьи острова Ре.

На следующий день полномочные представители собрались в деревне неподалеку от Амьена.

Англичане начали с того, что потребовали корону Франции, Нормандию и Гиень, а кончили тем, что согласились на семьдесят пять тысяч экю наличными.

Кроме того, было решено, что дофин женится на дочери короля Англии и что в течение девяти лет она будет получать пенсион в размере шестидесяти тысяч экю из доходов с провинции Гиень, выплачиваемый в лондонском Тауэре; по истечении этих девяти лет она отправится во Францию, чтобы жить там вместе с мужем.

Наконец, Англии было предоставлено несколько мелких льгот для ее товаров.

Эдуард был до такой степени зол на герцога Бургундского, что предложил в порядке добрых отношений назвать королю Франции имена тех, кто его предавал, и представить ему письменные доказательства этих предательств.

Когда послы вернулись к королю, который доехал до Амьена, желая поскорее узнать новости, и рассказали ему, как идут переговоры, Людовик XI отказался верить, настолько выгодным для него показался ему их ход.

Он с трудом поверил в успех, даже когда договор был уже подписан.

Таким образом, Людовик отделался деньгами; правда, по крайней мере такую же сумму, какая была упомянута в договоре, он передал из рук в руки: такой-то лорд получил десять тысяч экю, другой — двадцать тысяч, а третий — пожизненный пенсион; наконец, король принимал в Амьене всех этих людей, держал открытый стол, в течение четырех дней кормил и поил англичан и отпустил их с полными карманами и набитыми желудками.

В обмен он получил доказательства предательства, обещанные Эдуардом.

Этот мир стал называться договором в Пикиньи.

Когда герцог узнал о том, что произошло, он был совершенно ошеломлен.

Еще больше был ошеломлен коннетабль, ибо он понимал, что, по всей вероятности, оплачивать военные издержки придется ему.

Он делал все возможное, чтобы повлиять на ход мирных переговоров, без конца вмешивался в них, требуя от короля, чтобы англичане удовлетворились одним или двумя небольшими городками в качестве зимних квартир, например, Э и Сен-Валери. Король, который вообще не желал размещать англичан на своей земле, велел поджечь два этих города, так что, когда полномочные представители завели о них речь, им ответили, что, к несчастью, эти города только что сгорели.

Эдуард, кстати, был до такой степени в восторге от своего будущего свояка, что он предложил взять на себя обязательство пересечь на следующий год Ла-Манш, чтобы сокрушить герцога Бургундского, если король Франции возьмет на себя половину экспедиционных расходов.

Однако Людовик не стал соглашаться на это предложение: он начал придерживаться мнения Коммина, полагавшего, что герцог погубит себя сам.

Напротив, он хотел лишь одного: пребывать в мире или, по крайней мере, в перемирии со своим кузеном; в этом случае герцог имел бы полную возможность вести войну с Империей и швейцарцами. Людовик весьма рассчитывал на те длинные восемнадцатифутовые копья, какие он видел в действии в битве при Санкт-Якобе, и небезосновательно надеялся, что герцог Бургундский напорется на них вместе со всей своей кавалерией.

Все, что королю следовало сделать самому, — это вырвать два шипа, которые без конца кололи его с боков: шип на юге и шип на севере, д'Арманьяк и Сен-Поль. Говоря о д'Арманьяке, мы подразумеваем герцога Немур- ского, ибо с Жаном д'Арманьяком, мужем двух жен, одна из которых являлась его сестрой, было покончено еще в 1473 году. Людовик XI осадил его в Лектуре, и, когда крепость была взята, его закололи на глазах у жены.

Надо сказать, что сделано было уже немало: Ла Балю находился в клетке, Мелён был обезглавлен, д'Арманьяк убит, д'Алансон приговорен к смерти и остался жив лишь благодаря помилованию, и все это не считая герцога Гиенского, то ли отравленного, то ли нет, но, во всяком случае, мертвого. Так что, в действительности, оставалось покончить только с Сен-Полем и герцогом Немур- ским.

Герцог Немурский, еще один Арманьяк, прекрасно понимал, что близится его черед, и написал Сен-Полю, племяннику своей жены:

«Поскольку меня могут схватить с минуты на минуту, отправляю Вам своих детей; укройте их в безопасном месте».

Эти двое предавали на протяжении пятнадцати лет, но не как простые предатели, а как люди, сделавшие предательство своим ремеслом: они предавали то короля Франции, то короля Англии, то герцога Бургундского, получая за каждое предательство либо провинцию, либо титул.

Герцог Немурский, к примеру, имел владения по всей Франции, от Пиренеев до Эно.

Что же касается Сен-Поля, то он являл собой превосходнейший образец неблагодарности. Король беспрестанно осыпал его милостями и по его вине трижды чуть было не умер, а точнее сказать, чуть было не погиб: ведь даже погибая, король не умирает!

В первый раз Сен-Поль совершил предательство в Монлери и заработал на этом меч коннетабля, жену, богатое приданое и губернаторство Нормандии.

Во второй раз Людовик XI подарил ему крепости и власть над Югом, а он вступил в союз против Людовика XI вместе с герцогом Гиенским и герцогом Бургундским.

Наконец, в третий раз, когда Карл Смелый увяз в Кёльне и Нойсе и вел войну с Империей, Сен-Поль отправился за английским королем и привел его во Францию. Это подтверждалось письмами, которые Эдуард только что передал Людовику XI.

Сен-Поля следовало захватить любой ценой!

В обмен на этого человека король отдал одну провинцию и позволил захватить другую: он отдал Лотарингию и позволил захватить Эльзас; все это заставило его произнести с насмешливой улыбкой:

— Мой кузен, герцог Бургундский, поступил с коннетаблем так, как поступают с убитой лисой: он взял себе шкуру, то есть богатый мех; ну а мне досталось ни на что не годное мясо.

Договор, в соответствии с которым король уступал Лотарингию герцогу, отдававшему ему Сен-Поля, был заключен 13 сентября 1475 года. На следующий день Людовик XI прибыл вместе с пятью сотнями солдат к Сен-Кантену, открывшему ему свои ворота.

Сен-Поль укрылся в Монсе, у своего друга, бальи Эно; там он находился под надзором простого камердинера герцога и полагал, что опасаться ему нечего.

Однако 16 ноября туда приехал секретарь герцога, отдавший жителям Монса приказ не выпускать Сен-Поля из виду.

Наконец, прибыл еще один гонец с распоряжением выдать Сен-Поля 24-го, если к этому дню Нанси не будет взят. Чтобы понять этот последний приказ, нужно осознавать, что герцог тоже хитрил. Ему хотелось захватить Лотарингию и вместе с тем не выдавать Сен-Поля, который, находясь в его руках, всегда был оружием против короля Франции.

Людовик XI разгадал эту двойную игру и стал угрожать своему кузену.

— Если вы не отдадите мне Сен-Поля, — сказал он, — я вступлю в Лотарингию как ваш враг, а не как ваш союзник.

В это время герцог осаждал Нанси. Стоило бы ему захватить Нанси, как вся Лотарингия оказалась бы захвачена, и тогда угрозы короля Франции были бы ему совершенно безразличны.

Инженеры герцога обещали ему взять Нанси 20-го; вот поэтому Карл и написал: «Если Нанси не будет взят к 24-му, выдать Сен-Поля». К несчастью для коннетабля, инженеры ошиблись.

Двадцать четвертого ноября Югоне и Эмберкур задержали Сен-Поля; это были два его злейших врага, и они не потеряли ни минуты.

Через три часа после ареста пришло распоряжение о новой отсрочке, но оно пришло слишком поздно.

Выданный 24 ноября в Монсе и заключенный 27-го числа того же месяца в Бастилию, Сен-Поль был обезглавлен на Гревской площади 19 декабря, признав перед этим свою вину.

Самый большой ущерб эта смерть нанесла герцогу Бургундскому: коннетабль был его другом детства, он принял его в своих владениях, обещал ему безопасность и выдал его из корыстолюбия!

Так что Карл начал терять свою славу со всех точек зрения: с военной — после того как он столь позорно снял осаду Нойса; с политической — после того как он столь плохо поддержал английскую высадку; с моральной — после того как он столь постыдно выдал графа де Сен-Поля.

Все во всеуслышание говорили, что герцог Бургундский вступил на гибельный путь.

Тем не менее он еще испытал минуту славы: это был день, когда он совершил свой торжественный въезд в город Нанси, то есть 29 ноября 1475 года, через пять дней после выдачи коннетабля.

Герцог въехал в город, сидя на своем ратном коне, весь сверкающий золотом и драгоценными камнями; на голове у него была красная шапка с герцогской короной, настолько богато украшенной алмазами и жемчугами, что, как говорили, она стоила целого герцогства.

За герцогом следовали двенадцать пажей, столь роскошно одетых, что никто не имел даже представления о подобном великолепии.

Подле него ехали верхом принц Тарантский, сын короля Неаполитанского, герцог Киевский, граф Нассау, граф де Марль, граф де Шиме, граф ди Кампобассо и, наконец, Антуан, великий бастард Бургундский.

Он отправился в церковь святого Георгия, где прослушал мессу, принес клятву сохранять вольности города и привилегии герцогства, а затем вернулся обратно пешком, оставив своего коня в полной сбруе каноникам кафедрального собора. Этот дар полагался им в соответствии с обычаем.

Карл, наконец-то, завладел Лотарингией. Правда, куплена она была дорогой ценой!

Он согласился заключить договор, который, сдаваясь, предложил ему Нанси; рассчитывая сделать Нанси своей столицей, он не хотел разорять этот город. Он призвал изгнанников вернуться, пощадил имущество сторонников Рене, оплатил долги своего противника и взял на себя обязательство вершить правосудие лично, как это делали герцоги Лотарингские.

Дело в том, что этот красивый и богатый город Нанси нравился ему больше всех других городов, больше Дижона, больше любого из городов его непокорной и надменной Фландрии; он хотел украсить его еще больше, сделать его местопребыванием верховного суда; наконец, он хотел построить там дворец и окончить в этом дворце свои дни.

Но, прежде всего, ему следовало покарать презренных швейцарцев, не побоявшихся объявить ему войну.

XXI. УРИЙСКИЙ БЫК И УНТЕРВАЛЬДЕНСКАЯ КОРОВА

Войска швейцарцев, начав военные действия, уже стали совершать набеги на приграничные области Бургундии и сожгли Бламон; кроме того, чтобы обезопасить себя со стороны ущелий Юры, бернцы захватили крепости Жунь, Орб и Грансон, принадлежавшие сиру де Шатель-Гийону, одному из главных вельмож бургундского двора.

Швейцария, которую Карл намеревался подчинить, значила для него больше, чем просто еще одна провинция, которую следовало присоединить к его владениям: это был очередной этап его жизненного пути, это была дорога, ведущая герцога к цели его честолюбивых планов.

— Однако поберегитесь, ваше высочество, — говорили ему, — швейцарцы превосходные солдаты!

— Тем лучше! — отвечал он. — Я разгромлю их, а затем превращу в своих союзников, и они будут помогать мне осуществлять мои замыслы.

Нам уже известны эти замыслы. В лице доброго короля Рене герцог имел друга, протянувшего ему руку; Жак Савойский, маршал Бургундии, ручался ему за малолетнего герцога Савойского и его мать.

Став хозяином западных склонов Альп, он лавиной спустился бы в Италию; ведь именно там пролегала дорога Ганнибала. Однако Карлу посчастливилось больше, чем карфагенскому герою, на которого он без конца ссылался, ведь ему не приходилось опасаться никаких врагов по другую сторону Альп: напротив, он встретил бы там лишь друзей и союзников.

Стало быть, задача состояла лишь в том, чтобы опрокинуть швейцарцев, преграждавших ему путь.

Тем не менее его сдерживало одно обстоятельство: это был страх, что король Франции будет вести с ним спор из-за меха Сен-Поля, не дововольствуясь его плотью.

Но Людовик XI не был настолько глуп! Остановить герцога в этой войне с швейцарцами означало бы удержать его, когда он устремился навстречу своей гибели.

По своей доброй воле, без всяких споров, король отдал ему Сен-Кантен.

И герцог отправился в поход против пастухов, как он презрительно называл жителей кантонов.

Людовик XI заявил швейцарцам, что, ввиду перемирия, подписанного с герцогом Бургундским, Франция не может помочь им солдатами. Однако следует вспомнить, что в подобном случае, как это предусматривалось договором, король должен был выплачивать швейцарцам двадцать тысяч флоринов в год.

Он и в самом деле выплатил им эти деньги и даже предложил им аванс в счет следующего года. Швейцарцы вежливо отказались: они не испытывали нужды ни в солдатах, ни в деньгах.

Под предлогом паломничества к образу Богоматери в Ле-Пюи-ан-Веле король расположился в Дижоне. Ему хотелось все видеть, все знать; предстоящее зрелище весьма его интересовало.

В разгар зимы, то есть 11 января 1476 года, Карл покинул Нанси, чтобы встать во главе своих войск.

Никогда еще он не собирал подобной мощи.

К тридцати тысячам человек, которых он привел с собой из Лотарингии, граф де Ромон присоединил еще четыре тысячи бойцов; кроме того, шесть тысяч человек прибыли к нему из Пьемонта и Миланского герцогства; его артиллерия, которая усилилась благодаря пушкам, захваченным в Лотарингии, была великолепна; его обоз был огромен: герцог возил с собой сокровища отца, отнятые у старых фламандских городов, походную часовню, раки, золотые скульптуры святых, серебряные изображения апостолов, доспехи из дамасской стали, сервизы из позолоченного серебра, знамена, палатки и шатры.

Такое великолепие заставляло вспомнить древние предания о персидских войнах; то был средневековый Ксеркс со своим двором из герцогов и князей, своими маркитантами, продажными девками и слугами вперемешку с военными; короче, вся эта толпа, следовавшая за армией, вдвое превышала ее по численности.

Швейцарцы являли собой совсем иное зрелище: одно лишь дерево и железо.

Когда герцог объявил войну кантонам, их послы ответили так:

— Вы ничего не выиграете, выступив против нас, ваша светлость: наша земля бедна и неплодородна; те из нас, кто попадет к вам в плен, не смогут заплатить богатый выкуп, ведь на шпорах ваших рыцарей и на сбруе ваших лошадей золота и серебра больше, чем вы найдете во всей Швейцарии.

Двум грубым силам, выступившим друг против друга, предстояло вот-вот столкнуться; бургундскому льву и бернскому медведю предстояло вот-вот сойтись лицом к лицу.

Граф де Ромон командовал авангардом: вступив в Жунь, он оказался бы в собственных владениях. Швейцарцы без сопротивления оставили Жунь и Орб.

Наконец, он подошел к Ивердону.

Швейцарцы были настроены оборонять его, однако обитатели города, сожалевшие о том, что они были лишены своего прежнего сеньора, сговорились сдать ему город.

План был чрезвычайно прост: два дома в городе прилегали к крепостному валу; горожане проделают брешь в стене, и под покровом ночи бургундцы проникнут в город.

Так и было сделано; солдаты герцога проникли в город, восклицая: «Бургундия! Бургундия! Город взят!»

Кое-как вооружившись, швейцарцы полуголыми выбегали из домов; но это были люди, которые с трудом поддавались испугу; кроме того, они говорили на языке, непонятном для бургундцев, а это многое значило в подобных обстоятельствах: они окликали друг друга, узнавали друг друга и под предводительством Ганса Шюрпфа из Люцерна отступили к замку. Ганс Мюллер из Берна занял позицию на подъемном мосту, чтобы прикрыть это отступление.

Храбрые горцы потеряли в общей сложности пять человек.

Едва не погиб и шестой: в ту минуту, когда все его товарищи вошли в замок и мост уже начал подниматься, все увидели, как этот человек стремглав бежит, вооруженный мечом и арбалетом. Преследуемый бургундцем, он обернулся, пустил в него стрелу, ранил его, затем бросился на него, добил его мечом, вытащил из его груди свою арбалетную стрелу с оперением и помчался в сторону крепости; его почти догнал второй вражеский воин, но он опять обернулся, убил его точно так же, как и первого, опять, как и в первый раз, вытащил свою стрелу и пустил ее в грудь третьего бургундца, сочтя ненужным вытаскивать ее оттуда, так как в эту минуту ему опустили подъемный мост.

Когда граф де Ромон появился перед замком, швейцарцы, успев к этому времени разобрать свои печи, принялись бросать в него кирпичи.

Нападающие забросали ров соломой и фашинами и подожгли все это.

Но едва только пламя лизнуло ворота, как швейцарцы распахнули их и бросились на бургундцев, не ожидавшихтакой вылазки, обратили их в бегство, ранили графа и захватили в городе все что им было нужно для снабжения замка.

На следующий день прибыл отряд из Берна, предназначавшийся для усиления гарнизона; бургундцы приняли его за швейцарский авангард и, охваченные ужасом, тотчас же оставили город.

Швейцарцы предали его огню и, забрав с собой свою артиллерию, отступили в замок Грансон.

Что же касается этой крепости, то они рассчитывали оборонять ее до последней крайности.

Девятнадцатого февраля появился со всей своей армией герцог Бургундский. Он немедленно предпринял штурм, желая прощупать швейцарцев.

Во рвах крепости он оставил двести солдат.

Спустя пять дней состоялся новый приступ, который был отбит с тем же мужеством.

Тогда герцог изменил тактику. Он установил артиллерию на окружающих высотах и подверг замок сокрушительному обстрелу.

К несчастью, командующий гарнизоном Георг фон Штайн заболел, а начальник артиллерии Иоганн Тиллер был убит возле кулеврины, которую он лично нацеливал; наконец, то ли вследствие неосторожности, то ли в результате предательства, загорелся и взорвался пороховой склад.

Но это было еще не все: в крепости не хватало провизии. Два человека, отличные пловцы, проявили самопожертвование и вплавь, среди вражеских лодок, перебрались через озеро и примчались в Берн, чтобы рассказать там об отчаянном положении, в каком оказался гарнизон Грансона.

К сожалению, члены старых лиг еще не откликнулись на призыв своих братьев, а помощь от Империи еще не пришла; Берн располагал лишь небольшим ядром армии, командовать которым назначили Никлауса фон Шарнах- таля, и швейцарцы решили не рисковать, пока в их распоряжении не будет достаточно войск.

Власти Берна ограничились тем, что отправили под командованием Генриха Диттлингера несколько лодок, нагруженных продовольствием и боеприпасами; однако Грансон был плотно блокирован не только со стороны суши, но и со стороны озера: бернцы издалека увидели почти разрушенную крепость, заметили сигналы бедствия, которые с высоты наполовину обвалившихся стен подавал им гарнизон, но не смогли оказать осажденным никакой помощи.

Тем временем в крепость явился какой-то немецкий дворянин по имени Рамшваг и попросил у осажденных разрешения вести с ними переговоры; по его утверждению, он явился от имени маркграфа Филиппа Баденского; дворянин этот говорил по-немецки и предложил гарнизону почетные условия капитуляции.

По его словам, все кругом было предано огню и мечу и уцелел один лишь Берн, сдавшийся на милость победителя.

И тогда среди осажденных началось сильное брожение: Ганс Мюллер заявлял о своей готовности погибнуть под развалинами крепости; Иоганн Вилер предлагал сдаться.

Победил Иоганн Вилер. Парламентеру дали сто экю в надежде на его поддержку, и под его предводительством гарнизон, оставив оружие, направился в бургундский лагерь, чтобы сдаться герцогу.

Карл услышал громкий шум и поинтересовался, чем он вызван. Ему ответили, что это гарнизон крепости явился сдаваться на милость победителя. Герцог не мог поверить своим ушам и вышел на порог шатра: перед ним действительно стояли восемьсот швейцарцев!

— Ваше высочество, — произнес парламентер, — вот гарнизон Грансона, явившийся для того, чтобы сдаться на вашу волю и вашу милость.

— Так это правда? — все еще не веря, спросил герцог.

— Вы же видите, — промолвил немец Рамшваг.

— Что ж, — заявил герцог, — воля моя состоит в том, что их повесят или утопят, а милость — в том, что им дадут время испросить прощения у Господа за их грехи.

— Браво! — воскликнули граф де Ромон и сир де Шатель-Гийон. — Если никого не щадить, войны быстро кончаются.

При этих словах и по знаку герцога пленников окружили и разделили на две группы: гарнизон Грансона ожидала веревка, а гарнизон Ивердона должны были утопить.

Швейцарцам объявили приговор; они выслушали его спокойно и, казалось, без какой бы то ни было тревоги; однако Вилер встал на колени перед Мюллером, прося у него прощения за то, что обрек его на гибель. Мюллер поднял товарища, обнял его и простил.

Между тем появились жители Эставайе, с которыми швейцарцы очень плохо обошлись за три года до этого, и жители Ивердона, чей город они недавно сожгли.

Они пришли просить, чтобы им разрешили исполнить работу палачей: их просьба показалась герцогу справедливой, и он ее удовлетворил.

Через час после этого начались казни.

На то, чтобы повесить гарнизон Грансона, ушло восемь часов! Виселицами послужили деревья, окружавшие крепость; некоторые из них были отягощены десятью- двенадцатью трупами!

Когда расправа закончилась, герцог сказал:

— Топить будем завтра: нельзя получать все удовольствия в один день.

На следующий день, в самом деле, приступили к утоплению.

Карл сел в богато оснащенное судно, украшенное коврами, бархатными подушками, расшитыми парусами и разноцветными флажками; на его грот-мачте развевался стяг Бургундии.

Герцогское судно находилось в центре круга, образованного сотней других лодок, которые были заполнены лучниками.

В этот круг привозили пленников и одного за другим сбрасывали в озеро, а когда они всплывали на поверхность, лучники добивали их ударами весел или осыпали их стрелами.

Все они погибли мученической смертью, и ни один из них не попросил пощады.

Однако души их вознеслись к Господу, взывая к мести!

К началу осады Грансона Никлаус фон Шарнахталь сумел собрать всего лишь восемь тысяч человек. С этими восьмью тысячами он направился к Муртену и там стал ждать прихода подкреплений.

Вскоре к нему присоединились Петерман де Фосиньи из Фрибура с пятью сотнями воинов, Петер фон Рёмер- шталь с двумя сотнями солдат из Бьена, а также Конрад Фогт и восемьсот человек из Золотурна.

Получив, таким образом, подкрепление в тысячу пятьсот — тысячу шестьсот человек, Никлаус фон Шарнахталь отважился перейти к действиям и направился к Нёвшателю.

Едва он там оказался, как к нему присоединились Генрих Гёльдли с полуторатысячным отрядом из Цюриха, Бадена и Ааргау и окрестных земель; затем Петер Рот и восемьсот человек из Базеля, Хасфуртер и восемьсот человек из Люцерна, Рудольф Рединг и четыре тысячи человек из старых немецких лиг, то есть из Швица, Ури, Унтервальдена, Цуга и Гларуса; затем солдаты из общин Санкт-Галлена, Шаффхаузена и Аппенцелля; затем воинский отряд из общины Страсбурга: шестьсот конников, в том числе двести, снаряженных епископом, и тысяча двести аркебузиров; и, наконец, Герман фон Эптинген с вассалами и тяжеловооруженными солдатами эрцгерцога Сигизмунда. Кроме того, Базель отправил на покрытие военных издержек сорок тысяч флоринов, которые эрцгерцог поместил в казну этого города, чтобы выкупить Ферретт, и к которым герцог, как известно, не пожелал прикасаться.

К концу февраля численность швейцарской армии составляла около двадцати тысяч бойцов.

Герцог знал о таком увеличении армии конфедератов, но это его не слишком тревожило.

Что эти неиспытанные в бою крестьяне могут сделать против лучших в мире солдат?

Вначале удалось убедить его, чтобы он поджидал их в своем лагере у Грансона; но, когда ему стало известно об их приближении, он не смог соблюдать это решение и двинулся им навстречу.

На его пути стоял старый замок Во-Маркус, который господствовал над дорогой из Грансона в Нёвшатель, чрезвычайно узкой в этом месте, и оставлял лишь тесный проход между горами и озером.

При виде столь мощного войска комендант Во-Маркуса даже и не помыслил обороняться: он открыл ворота крепости, вышел навстречу герцогу и попросил у него чести служить в его армии.

Герцог поставил на его место сира Жоржа де Розембо, придав ему сто лучников для охраны замка и прилегающих высот.

Швейцарцы, со своей стороны, продвигались вперед, следуя вдоль берегов Ройса, медленно и осторожно, ибо им не было известно, где они столкнутся с неприятелем.

Что же касается бургундцев, то их это беспокоило мало: где бы им ни пришлось столкнуться со швейцарцами, те будут разгромлены.

Первого марта швейцарцы перешли Ройс. Второго, по окончании мессы, которую отслужили в лагере ополчения из Люцерна, солдаты из Швица и Туна, составлявшие в тот день авангард, двинулись по дороге в горы, оставив замок Во-Маркус слева, и, поднявшись на вершину холма, обнаружили, что она занята сиром де Розембо и его шестьюдесятью лучниками.

Завязался бой, и бургундцы были отброшены.

Таким образом, швейцарцы достигли самой высокой точки здешних холмов и оттуда увидели всю бургундскую армию в походном порядке: она протянулась по берегу озера перед Консизом, а ее левое крыло огибало гору, напоминая рог полумесяца.

Но и герцог, со своей стороны, заметил швейцарцев.

Он сошел с небольшого парадного коня, велел привести ему крупного скакуна серой масти, полностью покрытого железной броней, и, тотчас взобравшись на него, воскликнул:

— Вперед! Опрокинем этих мерзавцев, хотя подобные деревенщины недостойны сражаться с такими рыцарями, как мы!

Увидев бургундцев, швейцарцы отрядили четверых вестников, чтобы передать Никлаусу фон Шарнахталю известие о том, что они видят бургундскую армию и что сражение вот-вот неминуемо начнется, поскольку солдаты из Швица и Туна, как бы слабы они ни были, полны решимости не отступать ни на шаг.

И действительно, этот авангард, численность которого едва достигала полутора тысяч человек, явно не желал казаться напуганным предстоящим столкновением: в прекрасном боевом порядке, быстрым шагом, но сохраняя строй, он спустился на небольшую равнину, посреди которой возвышался картезианский монастырь Ланс.

Движимые военным чутьем, швейцарцы решили опереться о монастырь.

Затем, услышав пение рейтаров, которым в это время служили мессу, конфедераты воткнули свои пики в землю, опустились на колени и приняли участие в богослужении, проводившемся во вражеском лагере.

Герцог, увидев коленопреклоненных швейцарцев, неправильно понял их намерения и, встав перед расположением своего войска, воскликнул:

— Клянусь святым Георгием! Эти канальи просят пощады!.. Канониры, огонь по ним, чтобы они поняли, что от меня никакой пощады им ждать нечего!

Канониры повиновались, и в ряды коленопреклоненных швейцарцев врезались ядра. Несколько набожных солдат рухнули, окровавленные и покалеченные, а другие продолжали молиться, не вставая с колен.

Герцог приказал дать второй залп; канониры вновь повиновались.

Однако, когда ветер разогнал дым от пушечных выстрелов, Карл увидел, что швейцарцы уже стоят на ногах и готовы к бою.

По окончании мессы к авангарду присоединился отряд из трех тысяч человек под командованием Никлауса фон Шарнахталя.

Швейцарцы не только стояли на ногах, но и быстрым шагом приближались к герцогу. Они образовали три батальона, построившихся в каре и ощетинившихся пиками; в середине каждого из них баннереты вздымали свои стяги, развевавшиеся столь же гордо, как и герцогские знамена.

В промежутках между батальонами, с той же скоростью, что и весь отряд, двигались артиллерийские орудия, стрелявшие прямо на ходу.

Крылья этого огромного дракона состояли из легковооруженных солдат Феликса Шварцмурера из Цюриха и Германа фон Мюлинена и с одной стороны касались горы, а с другой простирались до озера.

Герцог призвал своего знаменосца и поставил его перед собой; затем, надев на голову золотой шлем с бриллиантовой короной, он поручил сиру де Шатель-Гийону атаковать левый батальон, а сиру д'Эмери — правый. Себе он оставил центр.

Однако Карл Смелый так неосмотрительно выдвинулся вперед, что с ним остался один лишь его авангард; правда, этот авангард состоял из его лучших рыцарей.

Сир де Шатель-Гийон бросился в бой с невероятной яростью, ведь эти швейцарцы отняли у него все его владения; будучи человеком огромной силы и огромной отваги, он в отчаянном порыве ринулся в самую гущу пик, в одно мгновение вклинился в батальон и проник чуть ли не в самый его центр; он находился всего в двух шагах от стяга Швица и уже протянул руку, чтобы схватить его, но в это мгновение бернец по имени Ганс фон дер Груб свалил его ударом двуручного меча.

Одновременно Генрих Эльзенер, воин из Люцерна, завладел штандартом сира де Шатель-Гийона.

С правой стороны положение бургундцев складывалось еще хуже: Луи д'Эмери был убит при первом же столкновении; его заменил Жан де Лален и в свой черед был убит; тогда сир де Пуатье взял командование на себя и тоже был убит, как и два его предшественника.

Герцог сражался в центре, однако он увидел, как в первом же столкновении двух или трех лучших его рыцарей сбросили с лошадей, а его знаменосца убили, и, если бы герцог не выхватил знамя из его рук, оно попало бы в руки врага. Карлу пришлось столкнуться не с людьми, а с настоящей железной стеной.

К тому же эта железная стена, остановившаяся на мгновение, вновь пришла в движение, тесня перед собой все.

Герцог вынужден был отступить: оба его фланга оказались охвачены противником, а самого его отбросило назад неодолимой силой.

Он отступал шаг за шагом, рыча от ярости, без конца нанося и принимая удары, но отступал.

Он отступал до тех пор, пока не вернулся в лагерь и не соединился с остатками своей армии.

Там, передохнув мгновение, он спрыгнул на землю и сменил шлем и коня. Его шлем был разбит ударом палицы, корона разломана на куски, а раненый конь, весь в крови, едва держался на ногах.

Сев на свежую лошадь и надев на голову новый шлем, герцог приказал снова дать сигнал к атаке.

Однако в эту минуту он заметил, что на вершинах холмов Шампиньи и Бонвиллара появился новый отряд противника, по меньшей мере вдвое превышавший по численности войско, которое так жестоко потеснило его авангард; солдаты спускались быстро и шумно, на ходу стреляя из артиллерийских орудий и выкрикивая: «Гран- сон! Грансон!»

Карл тотчас же приказал повернуться лицом к этим новым врагам, но, едва только этот маневр был исполнен, как с противоположной стороны послышался ужасающий шум.

Это зазвучали трубы солдат из Ури и Унтервальдена — два огромных рога, которые, согласно преданию, были подарены их предкам Пипином и Карлом Великим и получили названия Урийский бык и Унтерваль- денская корова.

При этих звуках, тем более страшных, что они были незнакомы герцогу и напоминали рев какого-то гигантского зверя, он остановился и спросил:

— Клянусь святым Георгием, это еще что такое?

— Это наши браться из старых швейцарских лиг, живущие высоко в горах и не раз обращавшие в бегство австрийцев, — ответил пленный из числа солдат гарнизона Во-Маркус. — Вот люди из Гларуса: я узнаю их ландмана Чуди. А вот люди из Шаффхаузена, вот бургомистр Цюриха со своим отрядом. Горе вам, ваше высочество, ведь это потомки тех, кто сражался при Моргар- тене и Земпахе!

— Да, горе мне! — прошептал герцог. — Ведь если один их авангард нанес мне такой урон, то что же произойдет, когда я буду вынужден иметь дело со всей их армией?

И действительно, вся швейцарская армия атаковала лагерь с трех сторон, а в лагере находилось огромное количество маркитантов, скоморохов и продажных женщин, которые кочевали следом за герцогской армией.

Всех их охватил ужас, и посреди этой толпы раздался крик: «Спасайся, кто может!»

Итальянцы испугались первыми и обратились в бегство.

Карл, тем не менее, не потерял присутствие духа; он собрал своих людей и попытался восстановить боевой порядок, но в эту минуту одновременно с трех сторон послышалась пушечная пальба.

С этого мгновения началась ужасающая сумятица, неописуемая неразбериха; каждый думал лишь о том, чтобы позаботиться о своей собственной безопасности. Герцог носился посреди этой испуганной толпы, громко крича и избивая беглецов мечом, но лишь ускорял этим их бегство.

Никто и никогда не видел более сокрушительного разгрома.

«Швейцарцы, — сообщает хронист, — бросались на благородных рыцарей, кромсая их на куски, и привели несчастных бургундцев в такое замешательство, что те стали казаться всего лишь дымом, подгоняемым северным ветром».

Видя, что все пропало, герцог в свой черед обратился в бегство; вместе с ним бежал и его шут по прозвищу Бахвал, который, по своему обыкновению, находился при нем во время битвы.

— Ах, монсеньор, — жалобным и в то же время потешным голосом воскликнул он, — вот до чего довел нас Ганнибал!

Тем не менее во всей этой неразберихе погибло, если верить «Страсбургской хронике», всего лишь шестьсот бургундцев и двадцать пять швейцарцев.

Но поражение стало от этого лишь еще более очевидным. Секретарь Парижской ратуши Жан де Труа испустил по этому поводу крик ликования, который можно считать эхом победы, донесшимся до Франции.

«И тогда, — говорит он, — герцог обратился в безостановочное бегство, часто оборачиваясь назад и глядя на то место, где он подвергся упомянутому разгрому, и мчался так до самого Жуня, проделав восемь больших льё, что равняется шестнадцати льё нашей славной Франции, да спасет и сохранит ее Господь!»

И в самом деле, вместе со своими шестьюстами бургундцами герцог потерял больше, чем Филипп Валуа при Креси, Иоанн Добрый при Пуатье и Карл VI при Азенкуре: он потерял окружавший его ореол непобедимости, он перестал быть Карлом Грозным.

Деревенщины, мерзавцы, пастухи, как он их называл, заставили его показать спину, преследовали его и нанесли ему поражение; они бродили по его лагерю, шарили у него в палатке, завладели его оружием, его сокровищами и его пушками.

Швейцарцы, правда, не отдавали себе отчета в ценности своей добычи, если не считать доставшихся им военных орудий: они принимали бриллианты за стекло, золото — за медь, а серебро — за олово. Бархатные шатры, тканные золотом и серебром сукна, дамасские ткани, английские и мехельнские кружева распределили между собой солдаты: они разрезали их на локти, как простое полотно, и каждый забрал свой кусок. Казна герцога была точно так же поделена между союзниками: все имевшееся там серебро отмеряли шлемами, а все золото — горстями.

Четыреста мушкетов, восемьсот аркебуз, пятьсот знамен и двадцать семь стягов были распределены между городами, которые предоставили Конфедерации солдат; Берн получил сверх того хрустальную раку, серебряных апостолов и священные сосуды, поскольку этот город внес самый большой вклад в победу.

Какой-то человек из кантона Ури, войдя в герцогскую палатку, поднял с пола шапку итальянского покроя, украшенную драгоценными камнями; эта шапка стоила восемь тысяч золотых экю; горец надел ее на себя, но она оказалась ему то ли велика, то ли тесна, и через минуту он отбросил ее, сказав:

— Я предпочитаю получить на свою долю хороший ратный доспех.

Во время торжественных церемоний герцог носил на шее крупный бриллиант, подобного которому не было во всем христианском мире; шкатулка с этим бриллиантом, украшенная мелкими драгоценными камнями, попала в руки швейцарца, который, увидев в этом камне лишь осколок хрусталя, с презрением отбросил его. Однако, пройдя сотню шагов, он спохватился и вернулся, чтобы отыскать бриллиант; за это время по нему проехало колесо повозки; швейцарец подобрал бриллиант и продал его за одно экю приходскому священнику из Монтаньи! Позднее этот бриллиант был куплен купцом по имени Бартоломеус Май, продавшим его, в свою очередь, Генуэзской республике, которая перепродала его Лодовико Сфорца по прозвищу Моро; наконец, после смерти этого миланского герцога бриллиант был приобретен за двадцать тысяч дукатов Юлием II. Некогда украшавший корону Великих Моголов, он сияет сегодня в папской тиаре и стоит два миллиона.

В том месте, где произошло первое столкновение между герцогом Бургундским и Никлаусом фон Шарнах- талем, на песке были найдены еще два бриллианта, ударом меча выбитые из герцогской короны. Один из этих бриллиантов стал собственностью богатого купца из Аугсбурга Якоба Фуггера, который отказался продать его вначале Карлу V, поскольку император уже должен был купцу огромную сумму, но не в состоянии был ее выплатить, а затем Сулейману, поскольку ему не хотелось, чтобы столь драгоценный камень ушел из христианского мира. Этот камень был приобретен за пять тысяч фунтов стерлингов Генрихом VIII, дочь которого, Мария, принесла его вместе с другими драгоценностями в качестве приданого Филиппу II Испанскому; с того времени он остается в сокровищнице Австрийского дома.

Второй бриллиант, поменьше, через шестнадцать лет после битвы был продан в Люцерне за пять тысяч дукатов; купец, который его приобрел, имел торговые сношения с Португалией; он продал его Мануэлу Великому. В конце XVI века дон Антонио, приор Крату, последний потомок династии Браганца, приехал в Париж и там умер; Никола де Арле, сеньор де Санси, купил этот камень, и тот под именем Санси стал одним из бриллиантов короны Франции, проданных во время первых войн Революции. Он принадлежал супруге Павла Демидова, но нам неизвестно, продолжает ли он оставаться собственностью этой семьи.

XXII. БИТВА ПРИ МУРТЕНЕ

Как, несомненно, помнит читатель, король Людовик доехал до Лиона, выставив предлогом, что он совершает паломничество к образу Богоматери в Ле-Пюи-ан-Веле. Этот набожный монарх питал совершенно особое благоговение к образам Богоматери: в числе его лучших подруг уже были Богоматерь Амбрёнская, Богоматерь Кле- рийская и Богоматерь Побед, и теперь он хотел привлечь на свою сторону Богоматерь Пюийскую, чей святой образ был вырезан из дерева самим пророком Иеремией.

Образ этот был чудотворным. И потому Людовик XI, узнав о поражении бургундцев под Грансоном, счел своим долгом отправиться к прославленной мадонне и поблагодарить ее. Седьмого марта он остановился на ночлег на небольшом постоялом дворе в нескольких льё от Ле-Пюи. Навстречу ему туда приехали трое посланцев от капитула; они хотели встать на колени, чтобы переговорить с королем, но он не позволил им принять такую смиренную позу.

— Встаньте, — сказал он, — и, если вы хотите обратиться ко мне с какой-нибудь просьбой, изложите ее письменно в форме прошения и вручите мне; я всегда исполню все, что в моих силах, во имя почитания преславнейшей Богоматери, святой Девы, вашей и моей заступницы. Возвращайтесь к себе в церковь, куда я скоро приду. Не надо выходить навстречу мне с крестным ходом: я иду к вам не для того, чтобы принимать от вас поклоны и знаки почитания, я иду как смиренный паломник, дабы просить благословение. Ждите меня у дверей собора, а когда я прибуду, запевайте «Salve Regina».^[23]

Так и было сделано. Прежде чем войти в церковь, король надел мантию и стихарь каноника; затем он попросил разрешения пройти босыми ногами внутрь святилища, но из-за сильной усталости, одолевавшей его, ограничился в тот день краткой молитвой и оставил на алтаре триста экю.

По возвращении в Лион он встретился с приехавшим туда королем Рене.

Король Рене, вошедший в союз с герцогом Бургундским, явился просить прощения у Людовика XI. Несчастный государь догадывался, что Прованское королевство не достанется ни Карлу Менскому, его племяннику, ни Рене II, его внуку, и разъяснил это им посредством притчи. Как-то раз он бросил баранью лопатку двум борзым, и они принялись драться друг с другом за этот кусок. Но пока они отчаянно грызлись между собой, Рене приказал спустить бульдога. Бульдог, который был намного сильнее обеих борзых, кинулся на баранью лопатку, схватил ее и уволок; возможно, ему не удалось бы сделать этого, если бы борзые объединились против него.

Добрый король Рене был стар, а Карл Менский болен; Людовик XI рассудил, что жить тому и другому осталось недолго. Он был очень любезен со своим старым дядей и принял его с бесконечными ласками; каждый день он устраивал в его честь все новые празднества и старался порадовать его, предлагая ему в качестве подарка драгоценности, самоцветные камни, книги, старинные монеты и картины — словом, все, к чему старый государь проявлял сильный интерес.

Развлекая своего дядю купеческими товарами, сам он обзавелся купчихами: в Париж король вернулся с двумя любовницами — Пасс-Филон и Жигонь. Это было признаком величайшего удовлетворения!

Но не только добрый король Рене перешел на сторону Людовика XI: герцог Галеаццо тоже принес ему извинения за союзничество с герцогом Бургундским, приписывая страху подобную измену своему старому другу, королю Франции, и предложил сто тысяч дукатов для того, чтобы его величество забыл об этой глупой выходке. Король нуждался в Галеаццо и написал ему, что он забудет об этом безвозмездно.

Наконец, герцогиня Савойская по собственной воле отправила послание в Лион, чтобы помириться с братом. Но что до нее, то Людовик XI знал, как ему к этому относиться: они были из одной семьи, и у герцогини было много общих с ним черт. В то самое время, когда принцесса писала королю, она отправлялась на встречу с герцогом Бургундским в Лозанну.

Мы уже говорили, что Карл Смелый бежал вместе со своим шутом до Жуня. В Жуне ему с трудом удалось отыскать себе комнату для ночлега, поскольку здешний замок был сожжен и еще дымился. И потому герцог сделал там лишь короткую остановку и, по существу говоря, не останавливался до самой Лозанны, где он попытался вновь собрать свою армию.

Так что Карл находился в Лозанне, но не в самом городе, а в своем лагере, на холме, с которого открывался вид на Альпы; герцог был там один, охваченный бешенством, поклявшись не бриться до тех пор, пока он снова не встретится со швейцарцами в решительном сражении, рассылая повсюду приказы, чтобы заставить вернуться разбежавшихся солдат и набрать новые отряды, и предаваясь упоению мрачным и одиноким отчаянием.

Силы его не выдержали, и он заболел. Его лекарь, итальянец Анджело Катто, весьма искусный в своем ремесле, решил излечить его одновременно от душевного и телесного недугов; он ставил ему кровососные банки и заставлял его пить вино: обычно герцог пил лишь особый настой из трав.

Через две недели такой режим подействовал, Карл обрел прежнюю энергию и вернулся к своей привычной жизни воина.

Он получил четыре тысячи итальянцев от папы, пополнил свой отряд англичан, распорядился прислать из Фландрии шесть тысяч валлонцев, а из Нидерландов — две тысячи рыцарей, которые вместе с их сопровождающими составили кавалерию численностью в пять или шесть тысяч человек. Никогда еще он не был так грозен в проявлениях своей воли и никогда еще не командовал с такой жестокостью; все его приказы исполнялись под страхом смерти. Он устроил смотр: в его распоряжении оказалось двадцать три тысячи человек, не считая обозной и артиллерийской прислуги. Но этого было недостаточно; он стал ждать новых пополнений и добавил к своему войску еще девять тысяч человек, собранных в разных местах. Наконец, граф де Ромон прислал ему четыре тысячи савояров; в итоге, численность его армии достигла тридцати шести или тридцати восьми тысяч человек.

Таким образом, герцог обладал теперь большей мощью, чем накануне битвы при Грансоне, и вместе с мощью к нему вернулась и вся его прежняя гордыня.

Теперь уже не Иоанну Калабрийскому и не Максимилиану предстояло жениться на его дочери Марии, а юному герцогу Савойскому; раздел земель Берна произвели заранее. Начать намеревались с нападения на Мур- тен: кампания должна была завершиться за один день!

Карл заявил:

— Я позавтракаю в Муртене, пообедаю во Фрибуре, а поужинаю в Берне!

Итак, свой первый удар он собирался нанести по Мур- тену: Муртен был передовым часовым Берна, его сторожевой заставой.

Со своей стороны, не бездействовали и швейцарцы. Власти кантонов отправляли письмо за письмом во Францию и в Германию. Страсбург послал отряд из восьмисот солдат в красных мундирах, Кольмар — отряд солдат в красно-голубых мундирах, Линдау — в белозеленых, Вальдсхут — в черных.

Король не послал ни одного человека, но предложил сколько угодно денег, чтобы набрать войска. Мы, однако, ошиблись, сказав, что король не послал ни одного человека: он послал Рене Лотарингского, этого молодого, красивого принца, который был лишен своих владений и являл собой живой пример жестокости и несправедливости герцога Бургундского. Рене отправился сражаться лично и, будучи слишком беден, чтобы оплатить издержки на снаряжение, вынужден был обратиться за помощью к своей бабушке. Все его любили и относились к нему благожелательно. Когда он проезжал через Лион, горожане и купцы поинтересовались у него, каких цветов одежда у людей его свиты; он ответил: «Белого, красного и серого», и уже на следующий день у всех купцов и горожан на шляпах были перья этих трех цветов. Проезжая инкогнито, переодетым, через свою дорогую Лотарингию, он отправился на мессу в церковь святого Николая вблизи Нанси. По окончании мессы к нему подошла какая-то женщина и, не подавая виду, положила ему в карман кошелек, в котором было не менее четырехсот флоринов. Молодой принц поблагодарил женщину и спросил, как ее зовут; она не пожелала ответить, но позднее ему стало известно, что это была вдова одного из его прежних слуг, Валлетера.

И на этот раз предсказание герцога Карла оказалось пустым звуком: он не только не позавтракал в Муртене, не пообедал во Фрибуре и не поужинал в Берне, но к тому же еще даже десятая попытка взять штурмом оборонительный вал швейцарцев оказалась не более успешной, чем первая.

«Пока в наших жилах останется хоть капля крови, мы будем обороняться», — написал Бубенберг, героический защитник Муртена.

Тем временем в Берн прибывали люди из Ури, Унтер- вальдена, Энтлибуха, Туна, Оберланда, Ааргау, Бьена, от коммуны Базеля и от базельского епископа, а также из всех земель герцога Сигизмунда.

Ждали только жителей Цюриха.

Наконец, вечером 21 июня, когда весь Берн находился в церквах и молился Господу, стало известно о прибытии цюрихцев; вместе с ними прибыли жители Тургау, Бадена и вольных земель.

В одно мгновение Берн оказался иллюминирован, а у дверей каждого дома был выставлен накрытый стол; однако новоприбывшие лишь выпивали мимоходом по стакану вина: они и так опасались, что пришли слишком поздно. Их обнимали, им желали удачи.

В десять часов вечера ополченцы покинули Берн, распевая военные песни; всю ночь они шли под проливным дождем и на рассвете прибыли к Муртену.

В распоряжении герцога, как мы уже говорили, находилось тридцать шесть или тридцать восемь тысяч солдат; у конфедератов — примерно тридцать тысяч.

Карл не мог поверить, что швейцарцы осмелятся напасть на него; напрасно ему говорили, что сражение произойдет на следующий день: в ответ он лишь смеялся.

Без сомнения, если бы он поверил в возможность нападения, он изменил бы расположение своей армии: к примеру, он не оставил бы графа де Ромона с его савоярами по другую сторону Муртена; без сомнения, он выставил бы свои пушки на огневую позицию, так что они смогли бы ему послужить, а коннице приказал бы расположиться в таком месте, что она смогла бы пойти в наступление.

Но герцог не сделал ничего подобного.

Вот почему его медик-астролог Анджело Катто, уже предсказавший поражение при Грансоне, предсказал теперь и поражение при Муртене.

Накануне битвы герцога покинул принц Тарантский. Он тоже рассчитывал жениться на Марии Бургундской, но понял, что Карл насмехается над ним точно так же, как он насмехался над Иоанном Калабрийским, герцогом Савойским и Максимилианом. Он храбро сражался при Грансоне, но счел для себя бесполезным сражаться при Муртене.

Когда бургундцам стало известно о приближении швейцарских отрядов, была сделана попытка уговорить герцога снять осаду и встретить противника на равнине, но он проявил упрямство и отказался.

Левое крыло армии, которым командовали великий бастард Бургундский и сир Равенштейнский, растянулось до стен Муртена и прилегало к берегу озера.

Основной корпус армии, находившийся под командованием Гуго де Шатель-Гийона и Филиппа де Крев-Кёра, занял пространство между деревнями Гренг и Куржво.

Карл находился на правом крыле вместе с конными лучниками, англичанами и лучшей кавалерией армии. Однако вся эта новая армия, плохо обученная, состоявшая из наемников и находившаяся под началом командиров, которых заботило прежде всего собственное будущее, в высшей степени оправдала провидческие страхи Анджело Катто.

Да и сам герцог уже не был человеком, которому сопутствует удача и слава: казалось, он лишился того присущего полководцу взгляда, что парит над полем битвы; упрямый, склонный к гневу и припадкам эпилепсии, сменявшимся оцепенением, он являл собой воплощение безумия, которым Провидение поражает тех, кого оно хочет ниспровергнуть.

На рассвете военачальники швейцарской армии собрались на совет, чтобы выработать план сражения.

Было решено, что отряд конфедератов, усиленный местными жителями, отрежет корпус графа де Ромона и, парализовав его девять тысяч солдат, помешает им принять участие в битве, тогда как основные силы армии нападут на герцога.

Авангард был отдан под командование Ханса фон Хальвиля, горожанина Берна и одновременно рыцаря, происходившего из древнего и благородного рода из Аар- гау. Будучи еще довольно молодым, он был, тем не менее, ветераном войн в Богемии и помогал знаменитому Хуньяди изгонять турок из Венгрии. Под его командованием находились люди из Фрибура, Оберланда, Энтли- буха и старых лиг.

Освальд фон Тирштейн вместе с герцогом Рене встал во главе конницы; кроме того, он имел под своим командованием большое число копейщиков, алебардщиков и кулевринщиков.

Основными силами командовал Ханс Вальдман из Цюриха, а помощником ему был назначен Вильгельм Хертер, капитан отряда из Страсбурга. Там же находились все знамена, охранявшиеся тысячей солдат, которые были вооружены пиками, алебардами и секирами и которых отобрали из числа самых храбрых.

Арьергардом руководил Каспар Хертенштейн из Люцерна.

Тысяче солдат было поручено освещать факелами движение этой армии.

Бургундцы не могли видеть ни движение, ни расположение швейцарцев, ибо они были скрыты грядой холмов, протянувшейся между Муртеном и рекой Зане и идущей параллельно ей; кроме того, оба склона этих холмов покрывал лес. Позади этой непроницаемой для взглядов завесы швейцарцы и развернули свои боевые порядки.

В ту минуту, когда конфедераты уже собирались двинуться на врага, Вильгельм Хертер, капитан из Страсбурга, спросил, не стоит ли устроить заграждения из повозок или в виде палисада, чтобы остановить натиск герцогской конницы; однако Феликс Келлер из Цюриха ответил ему так:

— Если наши верные союзники готовы идти в бой вместе с нами, то момент для этого настал. На врага мы пойдем по обычаю наших предков и будем сражаться врукопашную; искусство фортификации не наше дело.

Рано утром, под проливным дождем, герцог приказал своим содатам вооружиться и выдвинулся вперед; но, видя, что порох отсырел, а тетива луков ослабла, он велел всем вернуться в лагерь.

Именно этот момент и выбрали швейцарцы.

Ханс фон Хальвиль, командовавший авангардом, подал сигнал.

— Храбрые воины, конфедераты и союзники, — произнес он, — перед вами те, кого вы разбили под Грансо- ном! Они пришли сюда, чтобы взять реванш. Их много, но число врагов нас не страшит. Вспомните славные битвы, выигранные нашими предками. Сто тридцать семь лет назад, в такой же день, в этих же самых местах, у Лаупена, они одержали великую победу. Вы столь же храбры, как они; да пребудет с вами Господь! А чтобы он ниспослал нам свою милость, друзья, встанем на колени и вознесем ему нашу молитву.

Все преклонили колени и молитвенно сложили ладони.

В эту минуту дождь перестал, порыв ветра разогнал облака, небо прояснилось и засияло солнце.

И тогда швейцарцы увидели равнину, на равнине — врага, а позади врага — озеро.

При виде этого Ханс фон Хальвиль обнажил меч и воскликнул:

— Храбрецы! Господь посылает нам свет своего солнца; вспомните о своих женах и детях! А вы, молодые люди, неужели вы позволите итальянцам отнять у вас ваших возлюбленных?

После этого оставалось лишь умерять боевой пыл швейцарцев; они двинулись вперед, держа строй и восклицая: «Грансон! Грансон!»

Бежавшая перед ними стая горных пастушеских собак наскочила на стаю собак из вражеского лагеря; сильные и храбрые пастушеские собаки погнались за собаками противника.

Это стало предзнаменованием.

Герцогу сообщили, что швейцарцы наступают на его укрепления, но он не поверил в подобную дерзость и с бранью бросился на дворянина, утверждавшего, что видел это собственными глазами.

Однако повторявшиеся пушечные залпы заставили его выйти из шатра; он охватил взглядом поле битвы и увидел авангард Хальвиля и главный корпус Вальдмана, которые атаковали бургундские укрепления.

Одновременно двинулась вперед лотарингская конница.

Герцог вскочил на коня и кинулся навстречу этой коннице, которая уже дрогнула под огнем пушек, стоявших за укреплениями. Бургундская конница, вероятно, обратила бы ее в бегство, но на помощь ей пришли швейцарские пехотинцы со своими грозными пиками.

Тем не менее у герцога была крепкая надежда на победу, как вдруг по правую руку от себя он услышал страшный шум.

Это Хальвиль со своими людьми, захватив батарею и повернув ее на врага, стал вести огонь по бургундцам, в то время как Бубенберг, выйдя из Муртена, с неудержимостью быка врезался во фланг герцога.

Почти в ту же минуту швейцарский арьергард зашел в тыл бургундцев, отрезав им путь к отступлению.

Карл оказался окружен с трех сторон; с четвертой стороны находилось озеро.

Бегства, как при Грансоне, здесь быть не могло; напротив, здесь началось отчаянное сопротивление: англичане, гвардия герцога и его свита — все погибли, сражаясь до последнего, но, сражаясь до последнего, армия отступала, и вскоре стало понятно, что отступает она в озеро.

И лишь тогда разгром стал реальностью. «Многие, — говорится в "Песне о Муртене", — прыгали в озеро, хотя и не испытывали жажды!» Пехотинцы тонули в озере, всадники погружались в него вместе с лошадьми, но, поскольку оно не было очень глубоким, на его поверхности виднелось еще немало тел, по которым можно было стрелять, как по мишени; вдобавок, на воду спустили лодки с лучниками и арбалетчиками, которые забавлялись этой игрой часть дня.

Согласно преданию, одному всаднику все же удалось спастись, но произошло это лишь благодаря тому, что он попросил о заступничестве святого Урса, небесного покровителя Золотурна.

Еще и сегодня рыбаки из Муртена порой обнаруживают в своих сетях доспехи и скелеты.

На этот раз герцог потерял десять тысяч человек, и среди них цвет своего рыцарства. Жак де Мас, несший герцогское знамя, погиб, защищая его.

Впрочем, сдаваться было бесполезно: швейцарцы никому не давали пощады. Поговорка «Жестокий, как при Муртене» долгое время бытовала в Швейцарии и в Бургундии.

По прошествии трех дней, поступая в соответствии с древним обычаем, швейцарцы, дабы никто не мог оспорить их победу, вырыли огромную яму, побросали туда мертвых и засыпали их негашеной известью. Через четыре года яму вскрыли и обнаружили там лишь скелеты; из этих скелетов был сооружен оссуарий, пользовавшийся широкой известностью: швейцарцы показывали путешественникам оставшиеся на костях врагов следы страшных ударов мечом, которые нанесли их предки.

На оссуарии была начертана латинская надпись, перевод которой мы приводим:

«Во славу Господа, всемогущего и всемилостивого. Войско прославленного и доблестного герцога Бургундского, осаждавшее Муртен и разгромленное швейцарцами, оставило здесь этот памятник своего поражения».

Позднее (в 1751 году) поэт Халлер добавил к ней следующие стихи, которое мы переводим с немецкого:

«Гельветы, живите в мире! Здесь покоится дерзостное войско, заставлявшее дрожать даже трон Франции. Не число, не губительное оружие, а единство дало вашим предкам силу остановить эти закаленные легионы. Знайте же, братья, что сила пребывает в единстве и верности».

В 1798 году армия под командованием генерала Брюна, заняв Муртен, усмотрела в этих надписях оскорбление французской славы и уничтожила их вместе с оссуарием.

Позднее об этом поступке французских солдат рассказали Бонапарту, посетившему поле битвы при Муртене.

— Они совершили ошибку, — произнес он, — в те временабургундцы не были французами.

Герцога едва не взяли в плен: все пути отступления ему были отрезаны. В сопровождении всего лишь двенадцати человек он пробился сквозь ряды швейцарцев и, проделав двенадцать льё, сумел добраться до Моржа.

Еще раз ему довелось увидеть, как четырнадцать тысяч человек исчезли, словно дым; еще раз его лагерь, его артиллерия и его обоз попали в руки неприятеля.

И — грозное назидание свыше! — самый надменный государь христианского мира оказался разбит в схватке с обездоленными пастухами, с бедными крестьянами.

Правда, эти крестьяне защищали принадлежавшие им очаги; правда, эти крестьяне были свободны!

XXIII. ПОСЛЕДНЕЕ БЕЗРАССУДСТВО

Сделав в Морже лишь короткий привал, Карл проследовал из Моржа в Жекс, находившийся во владениях герцогини Савойской, и там остановился.

Понимая, как велика его ярость, герцогиня направилась к нему, чтобы успокоить его и немного утешить, как она это сделала в свое время в Лозанне. При ней были ее дети.

Карл полагал, что она уже ведет переговоры с королем Франции. Чтобы обезопасить себя с этой стороны, он пригласил ее последовать за ним во Франш-Конте. Герцогиня, которую ничто в этом краю не привлекало, отказалась, сославшись на необходимость своего присутствия в Савойе и Пьемонте, куда она собиралась вернуться на следующий день.

Герцог не настаивал, однако он приказал Оливье де Ла Маршу устроить засаду в двух или трех льё от Жекса и захватить герцогиню и ее детей, в особенности юного герцога, наследника престола.

Оливье де Ла Марш хотел что-то возразить, однако герцог перебил его своей привычной фразой:

— Отвечаете головой!

Оливье де Ла Марш повиновался. Он устроил засаду на дороге из Жекса в Женеву и захватил герцогиню вместе с двумя ее дочерьми и юным принцем, которого он принял за Луи Жака, наследника престола Савойи. Но, к счастью, наследного принца бросил в хлеба граф ди Ривароло, гувернер его брата, и на самом деле Оливье де Ла Марш захватил принца Филиберта.

Можно представить себе, какой гнев охватил герцога, когда ему стало известно об этой ошибке: он совершил отвратительное и подлое преступление, а оно оказалось напрасным! Наследник престола Савойи находился в Шамбери, и у его преследователя уже не было возможности отправиться за ним туда.

По истечении нескольких месяцев, оправившись от ужасного удара, каким стало для него это поражение, Карл собрал в Салене штаты провинции Франш-Конте и выступил перед депутатами так, как будто позади у него не было ни Грансона, ни Муртена.

Он намеревался набрать армию из сорока тысяч человек, разбить швейцарцев, перейти через Альпы, спуститься в Италию и основать Бургундское королевство!

Его сочли безумным, а им и в самом деле владело безумие: он всегда был безумным от спеси, безумным от жестокости.

Депутаты ответили, что в их силах предоставить ему лишь три тысячи человек.

— Ну что ж, — ответил герцог, — я отправлюсь во Фландрию; там меня поймут, ведь там у меня более преданные подданные.

Он лгал и прекрасно знал, что лжет: после Грансона фламандцы не пустили к нему его дочь, эту наследницу престола, руки которой добивались четыре принца и у которой теперь не было ни одного воздыхателя, настолько непрочным казалось счастье герцога!

Он не поехал во Фландрию и правильно сделал: вероятно, разоренный им Гент, разрушенный им Льеж и сожженный им Динан не выпустили бы его оттуда! Он обосновался неподалеку от Жу, будущей тюрьмы Мирабо, в одном из мрачных замков Юры, и устроил там свой лагерь, куда никто не приходил и где он каждый день узнавал о новой невзгоде, новом бегстве, новой измене.

Дерево лишилось соков, и у него стали опадать то ветки, то листья.

На все эти бесконечные удары, зловещие и гнетущие, он отвечал лишь кивком, словно говоря: «Посмотрим, кому наскучу я или наскучит судьба».

«Тем не менее, — пишет Коммин, — большим благом для него было бы поговорить с каким-нибудь другом и поведать ему о своих печалях».^[24]

Другом! Коммин забывает об одном: герцог обладал тремя самыми красивыми бриллиантами на свете, но он не смог обрести ни одного друга; быть может, один у него и был, Сен-Поль, но он продал его королю Франции!

Нет ничего удивительного в том, что он обезумел от горя: вся его семья была семьей безумцев: Карл VI, Генрих VI, Вильгельм Безумный. Однако сам переизбыток отчаяния все же помогал ему сохранять рассудок.

Тем временем на сцене вновь появился король Франции.

Вначале он в свой черед приказал похитить герцогиню Савойскую, свою сестру, свою давнюю врагиню, которая была вынуждена обратиться к нему за помощью, чтобы вернуть себе свободу.

Затем он стал энергично подталкивать швейцарцев к тому, чтобы они захватили Бургундию, рассчитывая затем выкупить ее у швейцарцев; он снабжал деньгами герцога Рене, чтобы помочь ему отвоевать Лотарингию; более того, он занялся подготовкой мятежа во Фландрии. На беду фламандцев, Людовик XI уже не в первый раз действовал на их землях!

Как только Карлу удалось собрать несколько тысяч солдат, он отправился в Нанси.

Но было уже слишком поздно: к этому времени герцог Рене успел совершить торжественный въезд в свою столицу и закрыл ее ворота.

Однако, хотя Нанси и удалось отвоевать, город не был обеспечен провиантом, и Рене, чтобы иметь возможность охранять его, тоже следовало заново создать армию.

Так что Рене оставил Нанси на попечение храбрых лотарингцев и нескольких рыцарей, своих товарищей по несчастью, а сам отправился набирать войско в Швейцарии.

Его лучший и постоянный друг, король Франции, должен был облегчить ему эту задачу.

После Муртена швейцарцы направили послов к Людовику XI; старый лис находился в это время в своем логове Плесси-ле-Тур и, держа нос по ветру, ждал новостей.

Новости были хорошими — даже лучше, чем после Грансона, хотя в это невозможно было поверить; король был любезен с посланцами кантонов, и эти суровые победители оказались побеждены им. Адриан фон Бубен- берг, доблестный защитник Муртена, получил сто марок серебра, остальные послы — по двадцать марок каждый. Кроме того, Людовик XI заключил с ними сделку: он завербовал их под знамена молодого герцога Лотарингского. В этой войне король нисколько не был заинтересован, но он поддерживал ее по причине своего добронравия ... И обеспечивал им жалованье.

Швейцарцы переставали сражаться ради себя самих, они начали сдавать внаем силу своих рук, торговать своей кровью.

Эти бесстрашные бойцы, которые, потеряв двадцать пять человек при Грансоне и, возможно, двести при Мур- тене и заработав на этом миллионы, сочли войну занятием прибыльным и ничуть не более опасным, чем охота на серну.

Кроме того, они полюбили молодого Рене, который умел биться и не был спесив. Перед битвой при Муртене, когда несколько дворян отказались от посвящения в рыцари, поскольку в тот день многим горожанам вешали на шею цепь и прикрепляли шпоры, Рене, не проявляя никакого высокомерия, встал на колени бок о бок со своими верными друзьями и вместе с ними принял посвящение.

Как раз в это время он разъезжал по Швейцарии, убеждая и упрашивая своих боевых товарищей, и возил с собой — чтобы польстить господам из Берна — ручного медведя, который упрашивал на свой лад, царапаясь в те двери, какие хозяин хотел увидеть отворенными перед собой. Тем не менее города были не особенно тронуты его мольбами и слезами, но, когда послы доложили, что король Франции берет на себя выплату жалованья наемникам, это сразу все изменило! Получать четыре флорина в месяц! Да за такую цену герцог Рене мог бы заполучить всю Швейцарию, и ему пришлось сказать: «Довольно!»

Он набрал десять тысяч человек.

Но это было не все: этих десять тысяч человек еще надо было привести в Лотарингию, а дороги, поскольку был конец декабря, завалило снегом. И потом, король, конечно, давал деньги, но в его щедротах всегда было нечто от Гарпагона: он давал ровно столько, сколько следовало, но ведь на войне этого недостаточно, в особенности, когда имеешь дело с немцами, самым пьющим народом в Европе!

В Базеле, в день отправления, уже получив плату, швейцарцы потребовали надбавку к жалованью. Эта надбавка должна была составить около тысячи пятисот флоринов, а Рене уже отдал свое последнее экю. Один преданный герцогу сеньор отдал своих детей в залог и под этот залог взял взаймы тысячу пятьсот флоринов.

Вы полагаете, что на этом дело закончилось? Ничего подобного: после надбавки настал черед t г ingeld, то есть денег на выпивку. Tringeld — это первое слово, которое вы слышите по приезде в Швейцарию, и последнее, которое вы слышите при отъезде оттуда. Рене удалось изыскать деньги на выпивку, и, наконец, он двинулся в путь.

Он шел пешком, одетый, как и его солдаты, и неся, как и они, алебарду на плече.

Однако, пройдя пять или шесть льё, наемники ощутили себя уставшими. Зачем идти пешком, когда рядом есть Рейн, который может везти их, да еще с такими удобствами?

В полном беспорядке они набились в суда, прихватив с собой продажных девок — получив деньги, эти горцы пустились в разгул, словно знатные сеньоры! Но Рейн покрылся льдинами, суда перевернулись, триста или четыреста человек утонули, а остальные, не зная, кого винить в случившемся, стали обвинять несчастного Рене.

У герцога Бургундского были в Нёвшателе люди, с которыми он поддерживал письменные сношения; они написали ему:

«Будьте покойны, швейцарцы никогда не прибудут».

Тем не менее они прибывали — медленно, с трудом, но прибывали. Зима, суровая для них, была столь же сурова и для герцога Бургундского. Страшная зима! Четыреста человек замерзли насмерть за одну только рождественскую ночь, многие отморозили руки и ноги. При этом жалованья солдатам не платили: дисциплина держалась лишь на брани и суровых наказаниях.

Один дворянин, устав от всех этих тягот, имел несчастье сказать однажды:

— Если герцог так жаждет попасть в Нанси, его следует засунуть в пушку и запустить туда.

Эти пересуды дошли до Карла, и он приказал повесить несчастного шутника.

Тем не менее герцог уже начал терять присутствие духа, как вдруг какой-то гасконец, бежавший из Нанси, сообщил ему, что там уже съели лошадей и принялись за кошек и собак.

Это побудило его продолжать ждать.

Пока длилось это ожидание, он совершил еще одну казнь, которая дорого ему обошлась.

Несколько дворян из военной свиты герцога Рене, попытавшихся проникнуть в осажденный город, были захвачены бургундцами.

Карл приказал повесить их.

Один из них, Сиффрен де Баски, попросил, чтобы его отвели к герцогу, поскольку, по его словам, он должен был раскрыть ему секрет особой важности.

Секрет заключался в том, что фаворит Карла, итальянец по имени Кампобассо, предводитель отряда наемников, предал его.

На самом деле, Кампобассо предал его дважды: во-первых, он предложил королю Франции взять на себя убийство герцога Бургундского. Бог мой, да король Франции охотно принял бы это предложение: в подобных щекотливых случаях король не испытывал больших угрызений совести; однако он не мог вообразить, что итальянец настолько подл, и подумал, что герцог хочет вытянуть из него с помощью Кампобассо какое-нибудь письмо, которое опорочило бы его в глазах всего христианского мира. И потому, вместо того чтобы ответить Кампобассо, король написал непосредственно герцогу, уведомив его о полученном предложении и призвав его к бдительности.

Герцог, не допускавший мысли, что короля так заботит его здоровье, отказался поверить этому разоблачению.

Однако Кампобассо пришлось оставить всякую надежду получить поддержку с этой стороны.

Тогда он обратился к герцогу Рене и предложил ему — разумеется, за плату — помочь одержать верх над противником.

Рене не стал связывать себя никакими обязательствами и ответил достаточно уклончиво, что судить обо всем можно будет по результатам.

Именно эту измену и хотел раскрыть герцогу Сиффрен де Баски; однако граф де Кампобассо, бодрствовавший в палатке своего господина, ответил от его имени, что Сиффрен должен быть повешен незамедлительно.

Приказ был исполнен.

В распоряжении Рене находились сто двадцать пленников под охраной бастарда Водемонского; узнав о казни Сиффрена де Баски, он приказал повесить этих сто двадцать бургундцев, что и было тотчас исполнено.

Над головой каждого из них прикрепили следующую надпись:

«Вследствие величайшей бесчеловечности и омерзительного убийства достойного Сиффрена де Баски и его товарищей, взятых в плен, когда они верой и правдой служили своему господину, герцогом Бургундским, который в своей жестокости неспособен воздержаться от пролития человеческой крови, мне приходится окончить здесь свои дни!»

«Игра мужиков — игра кулаков», — гласит старинная пословица; что же сказать об играх принцев, оценивающих свои очки числом повешенных!

Двадцать шестого декабря Карл пошел на приступ, но штурм был отражен. В тот же день Рене вышел из Базеля со своей армией, чтобы, наконец-то, прийти на помощь своему славному городу Нанси.

Четвертого января 1477 года он переправился через Мёрту и оказался не более чем в двух льё от осаждающих.

Через два дня после того, как стало известно о приближении лотарингской армии, Кампобассо покинул герцога Бургундского; правда, перед этим предатель получил заверение, что город Коммерси, который ему сначала подарили, а потом у него отняли, перейдет к нему окончательно.

Уезжая, он оставил в лагере людей, которым было поручено кричать «Спасайся, кто может!», и другие, на которых было возложено еще более неблаговидное поручение.

В том положении, в какое он себя поставил, для него было крайне необходимо, чтобы Карл Смелый умер. Тем людям, которых Кампобассо оставил в лагере, и было поручено позаботиться об этом.

Кампобассо отошел на два льё от города, к мосту у Буксьера: через этот мост должна была отступать бургундская армия; итальянец устроил там засаду со своими ломбардцами и неаполитанцами и стал ждать развязки.

Рене привел с собой двадцать тысяч человек! У герцога едва насчитывалось четыре тысячи.

Карл потерпел поражение при Грансоне и Муртене, имея численное превосходство над противником; что же должно было произойти при Нанси?

У него еще оставалась возможность избежать сражения, но никто не осмеливался предложить герцогу снять осаду: это было все равно что потревожить льва в его пещере.

И все же граф де Шиме рискнул.

Войдя к Карлу, он увидел его, по обыкновению, хмурым и полностью облаченным в доспехи, лишь голова у него была непокрыта; герцог теперь почти никогда не выпускал из рук оружия.

— Ваше высочество, я пришел сказать вам то, что никто не осмеливается вам сказать..., следует ли мне говорить? — спросил граф.

Герцог поднял голову и кивнул в знак согласия.

— Ваше высочество, мы уведомлены, что герцог Рене приближается с двадцатью тысячами человек; у нас же едва наберется четыре тысячи ...

— И что дальше? — произнес герцог.

— Мое мнение, как и мнение самых мудрых ваших советников, состоит в том, что вашему высочеству следует снять осаду и отойти к Люксембургу, чтобы немного восстановить там силы и найти подкрепление для армии. Тем временем у герцога Рене кончатся деньги, наемники его покинут, и тогда мы вновь выступим против него.

Карл нахмурил брови.

— Ясно, — проговорил он, — что вы полностью на стороне Водемона. Так вот, знайте, что, если даже вы и ваши друзья оставят меня одного, я буду сражаться и в одиночестве. Мой враг слишком молод, чтобы я отступил перед ним.

— Ваше высочество, — отвечал граф, — я исполнил свой долг, высказав вам свое мнение. Однако близится час сражения, и скоро станет ясно, честен ли я и предан и происхожу ли я из благородной семьи.

Единственным ответом герцога стал запрет пускать к нему впредь в палатку кого бы то ни было без вызова.

Тем не менее перед битвой Карл собрал совет.

— Итак, — сказал он, — раз уж эти мерзавцы идут к нам, раз уж эти пьяницы идут сюда в поисках выпивки и закуски, что нам надлежит делать?

По общему мнению следовало, как и говорил граф де Шиме, отступить к Люксембургу.

Однако герцог собрал совет для того, чтобы отдавать ему приказы, а не для того, чтобы прислушиваться к нему.

— Клянусь святым Георгием, мой отец и я умели одерживать победы над лотарингцами, и мы заставим их вспомнить об этом! Сегодня вечером мы пойдем на приступ города, а завтра дадим сражение.

Карл поклялся встретить праздник Царей-волхвов уже в Нанси.

Осажденные не знали, что Рене уже так близко, однако он велел разжечь большой костер на колокольне в деревне Сен-Никола. В городе поняли, что огонь предупреждает о прибытии их герцога, и стали с удвоенной силой оказывать сопротивление штурму.

Приступ оказался безуспешным, и более того, войска гарнизона стали преследовать нападавших вплоть до их палаток.

Ночью герцог Бургундский распорядился вырыть новые окопы и установить новые артиллерийские орудия.

Лотарингцы прибыли по новой дороге из Страсбурга и заняли деревню Ла-Нёввиль.

Когда наступило утро, герцог, спавший в доспехах, пожелал надеть шлем, однако в это мгновение само по себе отвалилось и упало изображение льва, образовывавшее гребень шлема.

— Hoc est signum Dei («Это знак Божий»)! — произнес он.

Ему подвели рослого вороного коня по кличке Мавр; он в задумчивости сел на него и двинулся на врага.

На пути бургундцев вначале оказался ручей, который нужно было перейти: он вздулся от талого снега. Замерзшие в ледяной воде, герцог и его солдаты бросились в битву.

Йост де Лален — чем больше погибало сыновей этого героического семейства, тем больше оно их выставляло, обрекая на гибель! — Йост де Лален, великий бальи Фландрии, командовал левым крылом; герцог и великий бастард находились в центре вместе с артиллерией; ломбардцы под командованием Джакомо Галеотто составляли правое крыло.

Кампобассо прибыл в Сен-Никола через два часа после герцога Лотарингского; он явился с предложением сражаться в рядах его войска.

Однако, повернувшись к сопровождавшим его швейцарцам, Рене спросил:

— Хотите ли вы, чтобы этот человек был среди нас?

Все они покачали головой в знак отрицания:

— Нет, мы не хотим, чтобы этот предатель-итальянец сражался бок о бок с нами. Наши отцы никогда не пользовались услугами подобных людей и подобными приемами, чтобы достичь победы.

Кампобассо удалился, терзаемый стыдом. Как мы уже говорили, он охранял мост у селения Буксьер-ле-Дам на Мёрте; кроме того, он взял под охрану мост у селения Конде на Мозеле, чтобы в случае поражения его бывшего хозяина — а поражение это представлялось весьма вероятным — тот не смог бы ускользнуть от него.

Безграничность ненависти мерзавцев к тем, кто делал им добро, сопоставима лишь с безмерностью божественной любви.

Снег валил крупными хлопьями, когда швейцарцы узнали от своих разведчиков, что герцог находится в четверти льё от них.

Все швейцарцы весело ринулись вперед. Перед этим они хорошо позавтракали в Сен-Никола: каждый из них поел супа и выпил по два стакана вина, тогда как бургундцы, напротив, удовольствовались лишь холодным купанием.

Из войска был выделен отряд в количестве трех или четырех тысяч человек, который должен был обогнуть фланг врага и захватить высоты, господствовавшие над его позициями.

То же самое происходило в битве при Муртене, и швейцарцы успешно справились с этой задачей.

Главные силы лотарингцев находились под командованием герцога Рене и не подчинялись никакому другому военачальнику или капитану. Герцог ехал верхом на серой лошади по кличке Дама, на которой он уже сражался в битве при Муртене. Поверх доспехов на нем было платье избранных им цветов — красного, белого и серого, а также парчовый плащ с разрезом на правом рукаве, что позволяло герцогу свободно действовать рукой.

Вокруг него, верхом на восьми сотнях лошадей, толпилась вся лотарингская знать.

У бургундской артиллерии едва хватило времени сделать один залп; как только он прогремел, послышались звуки труб кантонов Ури и Унтервальдена. Для герцога они прозвучали страшнее, чем трубный глас Страшного суда.

Тем не менее он ничем не выдал охватившего его страха и приказал совершить маневр, давший лучникам возможность противостоять швейцарцам, о приближении которых возвещали завывания их жутких рогов.

Схватка была непродолжительной: беспорядочное бегство началось на правом крыле; сигналом к нему стала смерть Галеотто, командовавшего этим крылом.

В свою очередь, левое крыло не смогло выдержать натиск Рене и его восьмисот рыцарей: выбитое со своих позиций, оно обратилось в бегство вдоль берега Мёрты, надеясь перейти реку через мост у селения Буксьер-ле- Дам.

Но его охранял Кампобассо.

Что же касается герцога, то он по-прежнему продолжал сражаться: на этот раз он дал зарок не отступать. На глазах у Карла пламя охватило его лагерь, но он не сдвинулся с места; потом снова повалил снег, герцог скрылся среди снежных хлопьев, и никто его больше не видел.

В это время на поле битвы в свой черед вышел гарнизон Нанси и стал добивать беглецов и раненых.

Побоище продолжалось до полуночи.

Герцог Лотарингский преследовал беглецов вплоть до Буксьера, а затем вернулся обратно.

Нанси ждал его, ярко освещенный.

Герцог вступил в город через ворота Богоматери и начал с того, что явился в церковь святого Георгия возблагодарить Господа, а затем направился в свой дворец, сопровождаемый всеми жителями города, которые восклицали: «Да здравствует герцог Рене!»

Перед входом во дворец он обнаружил удивительный памятник: там были сложены в груду головы всех лошадей, собак, мулов, ослов и кошек, которыми в течение месяца кормились осажденные.

Рене бодрствовал всю ночь. У каждого из прибывавших он спрашивал, что известно о герцоге Бургундском.

Многие видели, как сражался Карл Смелый — то мечом, то секирой, однако никто не мог сказать, что с ним стало после определенного момента.

Последние, кто его видел, говорили, что он находился у слияния двух ручьев, возле замерзшего пруда.

Один человек утверждал, что в тот миг, когда армия обратилась в бегство, он слышал, как герцог воскликнул: «На Люксембург!»

По рассказу другого, в разгар схватки Карл получил настолько сильный удар пикой, что был полностью оглушен и чуть было не упал с лошади, но сир де Сите поддержал его и вновь посадил в седло, а герцог, придя в себя, тотчас же снова бросился в гущу сражения.

Рене, полагая, что его враг бежал, направил гонцов по всем дорогам, не прекращая, однако, поисков на поле битвы.

По прошествии двух дней еще не было известно, жив Карл или мертв; герцог Рене чрезвычайно опасался его возвращения, как вдруг ему доложили о приходе графа Кампобассо. Герцог рассудил, что тот лучше, чем кто- либо другой, может сообщить о судьбе Карла, и разрешил графу войти.

И в самом деле, итальянец привел с собой пажа, принадлежавшего к семье Колонна: он находился на службе у герцога Бургундского и, по его словам, видел, как пал в бою его господин.

По утверждению мальчика, какой-то булочник из Нанси нанес герцогу первый удар в голову, а затем какой-то латник, не зная, с кем имеет дело, добил его ударами пики.

На следующий день, во вторник, 7 января, паж повел за собой людей на поиски тела герцога. Юный провожатый направился к пруду святого Иоанна; там, возле часовни святого Иоанна-Кладбищенского, лежало около дюжины трупов: с них уже содрали одежду, и они мокли в илистой воде.

Прачка из дома герцога заметила, как на пальце одного из трупов сверкнул перстень, и закричала. Она узнала этот перстень, который прежде видела на герцоге Бургундском; труп лежал лицом вниз, и, когда его перевернули, несчастная женщина воскликнула:

— Ах! Мой государь!

Тем не менее опознать его оказалось трудно: голова наполовину вмерзла в лед; щека, выступавшая изо льда, была объедена собаками и волками; кожа второй щеки, пристав ко льду, на нем и осталась.

Однако некоторые особые приметы все же позволили опознать герцога: прежде всего, по рубцу, оставшемуся у него на шее после ранения в битве при Монлери; затем, по двум отсутствующим зубам, которые он когда-то сломал себе при падении; по двум гнойным нарывам — одному на плече, а другому в нижней части живота, — которые лечил ему Матеус Луп, его португальский лекарь; и, наконец, по вросшему в кожу ногтю большого пальца левой ноги, на что, по словам камердинера герцога и Оливье де Ла Марша, его камергера, он нередко жаловался.

Что же касается новых ран, то голова его была рассечена ударом меча или секиры, а тело было в двух местах проколото пикой.

Герцогу Лотарингскому поспешили сообщить, что труп его врага обнаружен. Это доставило ему великую радость, ибо он был убежден, что мертвые не возвращаются.

По приказу Рене тело герцога Бургундского доставили в Нанси на носилках, которые несли четыре человека, и положили в доме, принадлежавшем некоему Жоржу Марке.

Там его обмыли теплой водой и вином.

Герцог был среднего роста, имел прекрасное телосложение и белоснежную кожу; его положили на стол, под голову ему подсунули шелковую подушку, сложили ему ладони, а рядом поместили крест и поставили святую воду.

После этого всем желающим было позволено войти, чтобы каждый мог убедиться в том, что герцог действительно умер.

Тело находилось там три дня и три ночи, причем «одни молились Богу за него, — сообщает хронист, — а другие — нет».

Наконец несчастного покойника обрядили: на него надели рубаху из белого атласа, обули его в алые сапоги с золочеными шпорами, покрыли его мантией из темнокрасного атласа, а на его рассеченный лоб и изуродованное лицо положили герцогскую корону; затем его уложили на катафалк, затянутый черным бархатом, под балдахин из черного атласа.

И тогда, в сопровождении слуг, окропить в свой черед мертвое тело святой водой пришел герцог Лотарингский. Он вошел первым, обнажил голову и встал на колени.

— Увы! — произнес он. — Вот каков теперь наш добрый повелитель и сеньор!

И, взяв его руку, лежавшую под погребальным покровом, он добавил:

— Ах, кузен, Господь соблаговолил взять вашу душу, хотя вы причинили нам много бед и несчастий!

Затем герцог приказал провозгласить по всему городу, что все городские чиновники должны будут следовать за гробом, держа в руке восковую свечу.

Наконец, тело было поднято и торжественно перенесено в церковь святого Георгия.

Все рыцари и приближенные герцога Бургундского, которых взяли в плен, шли в похоронной процессии своего повелителя.

Это было все, что осталось от той надменной силы, какая заставляла трепетать Европу.

Погребен герцог был все в той же церкви святого Георгия.

Через семьдесят три года после смерти Карла Смелого, то есть в 1550 году, его внук Карл V перенес его останки из Нанси в Брюгге. Там герцога дожидалась в своей гробнице его дочь Мария. Выйдя замуж за Максимилиана Австрийского, несчастная принцесса скончалась в возрасте двадцати пяти лет, вследствие падения с лошади, оставив двух детей: Филиппа Австрийского, трех лет и девяти месяцев от роду, и Маргариту, четырнадцати месяцев и пяти дней от роду.

Филипп II, унаследовавший престол Карла V, приказал, чтобы для Карла Смелого было воздвигнуто надгробие, подобное тому, под которым уже покоилось тело Марии Бургундской. В одном из счетов, датируемым 1568 годом, указано, что расходы на изготовление этого надгробия составили двадцать четыре тысячи пятьсот девяносто пять флоринов.

Именно там отец и дочь еще и сегодня покоятся бок о бок, в третьей часовне справа от входа. Карл лежит в боевых латах, с монаршьей короной на голове и орденом Золотого Руна на груди; у ног его — лев, по правую руку от него — шлем, по левую — латные рукавицы; тут же начертан девиз:

«Я дерзнул, и будь что будет!»

Эта гробница, одна из самых великолепных на свете, целиком сделана из меди, и одна лишь ее позолота обошлась в двадцать четыре тысячи брабантских крон; украшения на ней выполнены из серебра и эмали, а на всех ее четырех сторонах изображены гербы европейских династий, с которыми был породнен герцог.

На гробнице начертана следующая надпись (подобно тому, как позолотили гробницу, явно понадобилось покрыть позолотой и покойного):

«ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ

высокородный, могущественный и великодушный

государь Карл, герцог Бургундии, Лотарингии, Брабанта,

Лимбурга, Люксембурга и Гельдерна,

граф Фландрии, Артуа и Бургундии,

пфальцграф Эно, Голландии, Зеландии, Намюра

и Зютфена, маркиз Священной Римской империи,

владетель Фрисландии, Салена и Мехелена,

который, будучи щедро наделен силой,

стойкостью и величием души,

долгие годы преуспевал в высоких начинаниях

и битвах, одержал победы

как при Монлери, в Нормандии, в Артуа, в Льеже,

так и в других местах,

пока фортуна не отвернулась от него

и не отняла у него жизнь в Ночь царей-волхвов

в 1477 году близ Нанси.

Тело его, погребенное в упомянутом Нанси,

высокородный, могущественный и победоносный

государь КАРЛ,

император римлян, пятый по счету из тех, кто носил

это имя,

его внучатый племянник и наследник его имени, побед и

владений,

позднее перенес в Брюгге,

где король ФИЛИПП Кастильский, Леонский, Арагонский

и Наваррский,

сын вышеназванного императора Карла,

повелел положить его в сей гробнице,

подле его дочери и единственной наследницы

МАРИИ, жены и супруги высокородного и могущественного

государя МАКСИМИЛИАНА, эрцгерцога Австрийского,

а затем короля и императора римлян.

Помолимся Господу за упокой его души.

Аминь».

Если вы будете проезжать через Нанси и история Карла Смелого придет вам на память, попросите, чтобы вам показали лежащую у порога одного из домов большую плиту черного мрамора. Это место, где было выставлено тело герцога Карла, прежде чем его внесли в дом Жоржа Марке.

Плита эта, судя по ее размерам, вполне могла бы послужить Карлу Великому, но послужила она всего лишь Карлу Грозному.

Здесь нам следовало бы прекратить наше повествование, однако, на наш взгляд, оно будет неполным, если мы не увидим, как, в свой черед, умирал король Людовик, который почувствовал столь великую радость, узнав о печальном конце герцога Бургундского, что дал обет установить серебряную решетку вокруг раки святого Мартина Турского!

ЭПИЛОГ. ХИТРЫЙ ЛИС НЕ ИЗМЕНЯЕТ СЕБЕ ДО САМОЙ СМЕРТИ

В тот самый час, когда происходила битва при Нанси, Анджело Катто, медик-астролог, покинувший герцога Бургундского и перешедший на сторону короля Франции, служил обедню — ибо он был священником и позднее стал архиепископом Вьеннским — так вот, в присутствии своего нового господина он служил обедню в церкви святого Мартина Турского.

— Государь, — внезапно воскликнул он, — consummatum est!^[25] Ваш враг мертв!

Точно так же за тысячу пятьсот лет до этого некий авгур произнес в присутствии Тита Ливия: «В этот час Помпей разбит при Фарсале и Цезарь стал победителем».

Только через день Людовик XI получил достоверные новости, но в них было лишь известие о поражении Карла Смелого, и только спустя еще два дня королю стало известно о смерти герцога.

Какое-то время он пребывал в оцепенении, ошеломленный случившимся.

Что ему следовало предпринять? Прежде всего, эта смерть открывала для Франции возможность вернуть себе те провинции, какие были отторгнуты от нее в пользу Бургундской династии, ветви французского королевского дома, принесшей ему больше вреда, чем Генрих V, Генрих VI и все Эдуарды, вместе взятые!

Первое, о чем подумал Людовик XI, могло бы прийти в голову обычному человеку, такому, как Эдуард IV или Фридрих III: женить дофина на наследнице престола Бургундии, невзирая на разницу в возрасте (дофину было восемь лет, а Марии двадцать), и, благодаря этому браку, вступить одной ногой в Германию и осуществить давнюю мечту Франции — проложить ее границу по Рейну.

Однако, по всей вероятности, это означало бы войну с Англией и войну с империей.

Людовик XI терпеть не мог войну, и у него не было желания разжигать ее вновь.

Нет, ему следовало попытаться сделать иное, а именно, вернуть, не обнажая меча, если это будет возможно, Артуа и Бургундию, города на Сомме и в Пикардии.

Задача была трудной, почти безумной, но для такого человека, как Людовик XI, в ней не было ничего невозможного.

В его глазах это было прежде всего денежное дело; при помощи денег будет обеспечено невмешательство Эдуарда: он засыплет его деньгами.

Кроме того, во всем этом участвовали две женщины, то есть две соперницы: королева Англии и вдовствующая герцогиня Бургундская.

Королева Англии хотела выдать племянницу замуж за лорда Риверса, своего брата; герцогиня Бургундская тоже хотела выдать дочь замуж за своего брата — герцога Кларенса.

Лорд Риверс был слишком незначительным дворянином для такой богатой наследницы; герцог Кларенс, старик и пьяница, подходил ей ничуть не больше.

Людовика XI оба эти жениха ничуть не беспокоили, ибо ему было понятно, что они уничтожат друг друга: смотри Шекспира.

Однако Людовику XI было понятно и то, что в этот век рыцарства, когда рыцарство уже находится при смерти, но еще существует по названию, на него, короля- тирана, ополчатся все и обвинят его в том, что он ограбил вдову и сироту.

Правда, он ограбил бы их в пользу матери, растерзанной за сто пятьдесят лет до этого дочерью-матереубийцей, неблагодарной Бургундской династией.

Король вступил в Пикардию и в Бургундию.

У него был предлог для захвата каждой провинции и почти каждого города: для Арраса — безвозмездное изъятие, для Абвиля — возврат.

Что же касается Бургундии, то тут предлог был получше.

Людовик XI являлся естественным опекуном юной Марии и выступал в роли так называемого благородного попечителя: он забирал имущество своей подопечной, чтобы его не присвоили другие. Оставалось узнать, вернет ли он его.

Понаблюдаем за ним в деле.

Более всего он хотел заполучить Аррас; Аррас был ему нужен, и с Арраса он начал.

Аррас, и в самом деле, являлся для Франции заграждением сразу от трех врагов: от Кале, от Англии и от Фландрии.

Фламандцы считали Аррас древней вотчиной своего графа, и их боевым кличем был: «Аррас! Аррас!»

Но как забрать Аррас, принадлежащий графам Артуа?

Людовик XI решил, что он предъявит требования вовсе не на город. Город! На него у короля не было никаких прав; нет, речь должна была идти о старой части города, епископском квартале, который даже не имел стен и всегда находился в зависимости от короля.

Людовик XI сумел взять Аррас силой: он добился от посла Эмбер кура и канцлера Югоне, что сир де Крев- Кёр займет от его имени старую часть города, и 4 марта 1477 года вступил туда.

За эту уступку королю Эмберкур и Югоне поплатились головой.

Несомненно, Людовик XI весьма скорбел о них, однако Аррас был таким славным и прекрасным городом, что вполне стоил двух голов! Нойс, который с трудом можно было назвать крепостью, обошелся герцогу Бургундскому в три тысячи человеческих жизней, и это при том, что он так его и не захватил.

Впрочем, эта старая часть города находилась в руках сира де Крев-Кёра, а по правде говоря, если и был на свете сеньор, на которого Мария Бургундская могла рассчитывать, то это был сир де Крев-Кёр, губернатор Пикардии и городов на Сомме, сенешаль Понтьё, управитель Булони, рыцарь ордена Золотого Руна.

Мать сира де Крев-Кёра воспитывала Марию Бургундскую, и та, когда была маленькой, часто называла его своим братом. После смерти герцога она сохранила за сиром де Крев-Кёром все его должности, а также отдала ему в управление Эден и сделала его своим придворным кавалером.

Бесспорно, сам по себе сир де Крев-Кёр никогда не отдал бы старую часть города Людовику XI, но, получив разрешение канцлера и посла поступить так и имея поручение короля охранять эту жемчужину, сир де Крев-Кёр не мог ни нарушить приказ, отданный одними, ни отказаться от чести, оказанной ему другим.

К тому же, отдавая королю старую часть города, Югоне отдавал ее, но с определенными оговорками.

Для начала Людовик XI вступил туда; позднее станет видно, что следовало понимать под этими оговорками.

Разумеется, обладать Аррасом было очень хорошо, но иметь Булонь — самый драгоценный аванпост христианского мира, как выразился Шатлен, — было бы еще лучше!

К несчастью, Булонь принадлежала графам Овернским, и король Франции не имел на нее никаких прав.

Ну, это как знать! А если хорошенько поискать?

Булонь обладала чудотворным образом Богоматери, а Людовик XI, как известно, чрезвычайно почитал образы Богоматери, что могли засвидетельствовать Богоматерь Амбрёнская, Богоматерь Клерийская, Богоматерь Победы и Богоматерь в Ле-Пюи-ан-Веле.

Ему недоставало теперь Богоматери Булонской, причем до такой степени, что у него пропал сон.

Как же превратить Богоматерь Булонскую в Богоматерь французскую?

Богоматерь Булонская была предметом паломничества: она была осыпана дарами, освященными знаменами, доспехами и памятными приношениями по обету.

Людовику XI пришла в голову мысль подарить Богоматери город, имя которого она носила: вопрос, таким образом, переставал быть политическим и становился религиозным. Король вверил город в руки Пресвятой Девы и посвятил его ей, заявив при этом, что отныне и навсегда Булонь будет принадлежать лишь Богоматери, и одновременно даровав ей титул графини Булонской. Однако, как только Богоматерь стала графиней Булонской, он, король Франции, получил от нее этот город как ее ленник.

Без шпор, без пояса, разутый, Людовик XI в ходе пышной церемонии принес Богоматери клятву верности и в знак признания своей вассальной зависимости вручил ей большое золотое сердце, поклявшись надежно оберегать город.

Таким образом, он оказался покровителем старой части города Арраса как король Франции и защитником города Булони как ленник Богоматери.

Что же касается Перонны и Абвиля, то он оберегал их, как мы уже сказали, в качестве опекуна Марии Бургундской.

Тем временем ему стало известно о свадьбе Марии Бургундской с сыном императора Фридриха III, Максимилианом. Напомним, что император и герцог Бургундский обменялись в свое время обещаниями по этому поводу.

Мария Бургундская опасалась, как бы королева Англии не выдала ее замуж за своего брата Риверса, как бы вдовствующая герцогиня Бургундская не выдала ее замуж за своего брата Кларенса и как бы штаты Фландрии не выдали ее замуж за Адольфа Клевского. И она по собственной воле вышла замуж за Максимилиана.

Впрочем, Фридрих III до конца остался верен своей славе скряги: у его сына не было ни ленных владений, ни денег, и враги называли Максимилиана безземельным принцем.

С таким же успехом они могли бы назвать его без- рубашечным принцем, ибо приданое ему подарила невеста, и она же оплатила его расходы на дорогу.

Но, правда, жених был молодым немцем приятной наружности, прекрасно сложенным, стройным и ловким, отважным тирольским охотником; этого было вполне достаточно, чтобы покорить юную принцессу двадцати лет от роду. Свадьба состоялась 18 августа 1477 года.

Понимая, чтопомешать браку не удастся, Людовик XI решил извлечь из него какую-нибудь пользу; он не знал пока, какую именно, но рассчитывал действовать по вдохновению.

Рядом с ним был человек, к которому король все больше проникался доверием, по мере того как он все меньше доверял Коммину.

Отчего же он все меньше доверял Коммину?

Разумеется, мне известно, что, когда занимаешься ремеслом, которым я занялся, нужно говорить все и быть готовым к любому вопросу.

Так вот почему это произошло.

Коммин был связан узами родства со всей знатью Фландрии; кроме того, г-жа де Коммин, придворная дама Марии Бургундской, руководила всеми делами, связанными с устройством брачного союза принцессы и Максимилиана.

Что же касается человека, приобретавшего все большее благоволение короля, то это был фламандец- простолюдин, брадобрей и хирург, которому Людовик XI вполне мог доверить дипломатическое поручение, коль скоро он доверял ему свое горло.

Человек этот был исполнен злобы и хитрости; звался он Оливье Ле Ден, однако все охотно переделывали его фамилию: одни называли его Оливье Дьявол, другие — Оливье Лукавый; эти прозвища подходили ему как нельзя лучше.

Король, вначале сделавший его своим хирургом, затем камердинером, потом брадобреем — обратите внимание на последовательность! — в итоге сделал его графом, графом Мёланским.

Владея этим титулом, Оливье Ле Ден держал в своих руках Мёланский мост, то есть продовольственное снаб-

жение Парижа, которое велось с нижнего течения Сены.

По случаю брака Марии Бургундской король возвел его в ранг посла, рассчитывая узнать с помощью этого человека, фламандца и простолюдина, как уже было сказано, до какой степени можно оказать воздействие на славных жителей Гента, Брюгге и Льежа.

В этом состояла подлинная миссия Оливье Ле Дена, которая, как и всякая подлинная миссия, была тайной. Показная же миссия состояла в том, чтобы вручить Марии Бургундской верительные грамоты и высказать ей упрек, поскольку, находясь в вассальной зависимости от короля, она не имела права выходить замуж без согласия своего сюзерена.

При бургундском дворе над послом изо всех сил насмехались, поскольку он требовал, чтобы его именовали графом, и одевался, как вельможа.

Помимо всего прочего, он происходил из маленького городка, небольшого местечка Тилт! У фламандских горожан тоже была своя аристократия: для них человек из маленького города был маленьким человеком.

Но все это не помешало Оливье заметить нечто важное: гентцы, раздраженные захватом Арраса, Булони, Абвиля и Перонны, вооружаются, чтобы захватить Турне — королевский город, случайно оказавшийся внутри их Фландрии.

Возвращаясь из Гента, Оливье сделал вид, будто у него есть письмо от короля, которое следует передать властям Турне; он собрал находившиеся поблизости воинские отряды и с двумя сотнями копейщиков вступил в город, а уехал оттуда уже один.

Подобное соседство обеспокоило гентцев, и они решили от него избавиться. Избрав в качестве командира Адольфа Гельдернского — того, кто упрятал своего отца в темницу, кого называли не иначе, как отцеубийцей, и кого, наконец, они задумали женить на Марии Бургундской, — гентцы выступили в поход, чтобы захватить Турне.

Фламандцы не были великими завоевателями; они хорошо сражались, но лишь pro aris et focis^[26]: уводить этих солдат слишком далеко от их домов не следовало.

В трех льё от Турне жители Брюгге решили, что с них довольно, и пожелали выйти из игры.

Гентцы же, проявляя настойчивость, продолжили идти вперед, дошли до предместий города и сожгли их, а затем, на следующее утро, довольные этим подвигом, спокойно двинулись назад.

Но в это время гарнизон города совершил вылазку и ударил их с тыла. Адольф Гельдернский развернулся, оказал сопротивление французам и был убит.

Фламандцы обратились в бегство, побросав свои обозы, то есть весь запас хлеба, масла, пива, мяса и соленой рыбы — короче, все виды продовольствия. Гарнизон и город пировали целую неделю.

Знамя города Гента и тело герцога Гельдернского составили соответственно благородную и кровавую часть трофеев этой победы.

Если на этот раз Людовик XI ничего и не приобрел, то, по крайней мере, кое-что сохранил.

Кроме того, попытка захвата Турне ясно обрисовала положение: налицо была война.

Король перешел из Артуа в Эно. Его охватила жажда завоеваний, придавшая ему храбрости.

Камбре отворил перед ним ворота, однако Ле-Кенуа, Бушей и Авен ему пришлось осаждать. Последний из этих городов был взят приступом, и все там были убиты.

Галеотто, бывший герцогский капитан, находился в Валансьене; он сжег предместья, чтобы иметь возможность защищать подступы к крепости. Король решил уморить город голодом. Жнецы, которых он привез из Бри, скосили в середине июня еще зелеными хлеба, которые обычно убирали в августе.

Во всем этом Людовик XI проявил себя таким, каким он никогда не был прежде: веселым до безумия, отважным до безрассудства.

Фортуна наконец воздала должное его гению: гению ограниченному, двуличному, подлому, страшному, но от этого не перестающему быть гением. Он один, когда впадали в уныние самые сильные, оставался сильным, даже после Перонны, где он подвергся такому унижению, какому, как говорили, «не подвергался ни один король вот уже тысячу лет!»

И вот он, старый король, пишет своему старому военачальнику Даммартену: «Мы, молодые!», и он в самом деле молод, ибо в нем пребывает душа новой Франции, нового народа.

И, называя себя молодым, он не испытывает более никаких сомнений, подходя к проломам в стенах осажденных им городов, подвергаясь опасности обстрела из аркебуз: его узнают, в него целятся и промахиваются. Однажды, когда его задело, но легко, Людовик XI оперся на Танги дю Шателя, крепкого бретонца, всю свою жизнь занимавшегося ремеслом разведчика, которым король занялся в силу обстоятельств; однако он ощутил, что дю Шатель оседает под тяжестью его руки.

— Что с тобой? — спросил Людовик.

Дю Шатель не отвечал: он был мертв.

В итоге, свадьба Марии Бургундской все же состоялась. Это была неудача.

Людовик XI утешил себя тем, что отрубил голову герцогу Немурскому.

Король держал его в качестве пленника уже более двух лет и, несомненно, приберегал для подобного случая, когда требовалось отвлечься от глубокой досады.

Герцог Немурский был одним из Арманьяков и как таковой получил по заслугам. Его звучное имя, чисто французское, а также легенда о его детях, которых поместили под эшафот, чтобы на них пролилась кровь их отца, — факт, не упомянутый ни одним из современных ему авторов, — обеспечили предателю бессмертие в лице его мягкосердечных доброхотов, которые вводят общественное мнение в полнейшее заблуждение относительно этого человека.

Мы противники смертной казни, но, раз уж она существует, никто не заслужил ее в большей степени, чем герцог Немурский.

Король, ненавидевший герцога как никого другого, никого прежде не любил так, как он любил его.

Он был другом детства короля. Людовик XI совершал ради него безумные и беззаконные поступки, вплоть до того, что вынуждал судей решать сомнительные тяжбы, основывавшиеся на ложных обвинениях, в его пользу.

Во время войны Общественного блага герцог не сделал ничего, зависящего от него, чтобы его господин и благодетель не попал в руки врагов: король сумел ускользнуть от них, словно лис, преследуемый стаей гончих, лишь благодаря своей хитрости.

Герцог Немурский вернулся к королю, а скорее, король вернулся к нему: похоже, предатель его околдовал; он принес ему новую клятву на реликвиях Святой капеллы, стал после этого губернатором Парижа и Иль- де-Франса и тотчас же забыл о данной им клятве.

Людовик XI решил свалить одним ударом Арманьяка и герцога Немурского: Арманьяк пал с кинжалом в груди, а герцог Немурский, стоя на коленях под нависшим над ним мечом, дал новую клятву.

На этот раз клятва была страшной. Именно она его и убила.

Восьмого июля 1470 года герцог поклялся, что если впредь он не будет верен королю и не будет предупреждать его о всех замышляемых против него кознях, то он отказывается представать перед судом пэров и заранее соглашается на конфискацию своих владений.

Король в очередной раз попал в беду: такова была его жизнь. Он призвал на помощь герцога Немурского; тот не послал ему ни единого солдата, вступил в переписку с Сен-Полем, предлагал выдать свою дочь замуж за сына коннетабля и изъявлял желание принять участие во всех заговорах, затеваемых против короля. В определенный момент он захватил денежные средства Лангедока.

Людовик XI тоже кое-что захватил: он завладел перепиской герцога Немурского с Сен-Полем!

И тогда король решил, что с него довольно предательств со стороны этого человека: он выпустил свои крепкие когти, подтащил его к себе и бросил в темницы Пьер-Ансиза, страшные темницы, откуда герцога препроводили в Бастилию совершенно седым.

С ним надо было покончить, но нельзя было позволить ему увиливать, как это произошло с Сен-Полем, когда Людовик XI, завладев телом коннетабля, не завладел всеми его секретами.

«Заставьте его сказать мне все, — писал король тюремщику, пытавшему заключенного, — заставьте его сказать мне все ясно и определенно».

И он сказал все даже слишком ясно и определенно: Людовик XI был потрясен этими признаниями; он увидел дно той пропасти, которая окружает королевскую власть и именуется предательством.

Из признаний герцога Немурского стало очевидно, что обо всех замыслах Сен-Поля знал не только герцог Бур- бонский, но и старый друг короля Даммартен, принявший все меры предосторожности, чтобы, если катастрофа разразится, выйти из нее целым и невредимым.

Герцогу Немурскому отрубили голову на Рыночной площади, но его признания оказались той самой парфянской стрелой, о которой говорит Гораций: зазубренная, отравленная желчью и ядом, она вонзилась прямо в сердце короля и послужила ему доказательством того, что слово добродетель — пустой звук, а верность — волшебный философский камень, который невозможно найти.

Среди тех, кого он простил, среди тех, кого он осыпал почестями и богатствами, и, наконец, среди тех, кого он любил, не было ни одного, кто не предал бы его или не готовился бы его предать!

Говорили, однако, что и он предал многих.

Да, но совесть — понятие сугубо личное; она не идет на сделки и делает то, что ей следует делать. Так вот, никто не исполнил свой долг по отношению к королю и, что еще хуже, по отношению к Франции.

Затем последовал ряд страшных событий, которые повергли Людовика XI в мрачное состояние духа.

В декабре 1476 года в соборе святого Амвросия средь бела дня был убит герцог Миланский; через десять дней произошла смерть герцога Бургундского, которая, по всей вероятности, тоже была убийством.

Наконец, спустя еще один год, в соборе Санта Мария дель Фьоре был заколот кинжалом Джулиано Медичи, причем самими священниками этого собора.

«Когда же было решено, что убийство произойдет в церкви, нанести удар избрали священников, — говорит Гвиччардини, — да бы величие места не устрашило убийц».

Крайне напуганный, Людовик XI бесился от ненависти.

Именно в это время он пишет Ла Тремуйлю по поводу принца Оранжского, который, слава Богу, предавал его больше, чем кто-либо другой:

«Если вы сумеете его захватить, надо будет сжечь его живьем».

Как раз в это самое время в Аррасе произошло восстание и город направил депутацию к Марии Бургундской, однако Людовик XI перехватил депутацию и приказал немедленно обезглавить и закопать в землю всех, из кого эта депутация состояла. Но затем он изменил свое решение в отношении одного из них, по имени Удар, советника парламента. Он распорядился выкопать из земли его голову. С какой целью? Король объяснил это сам следующим образом:

— Чтобы всем было ясно, что голова принадлежит названному советнику, я велел украсить ее красивой меховой шапкой; теперь она выставлена на рынке в Эдене, и он там председательствует.

И он рассмеялся при мысли о том, как ему удалось превратить этого предателя-советника в председателя.

О! Дело в том, что в вопросах, связанных с Аррасом, он был непоколебим: Аррас должен был любой ценой оставаться французской землей.

Еще один гражданин Арраса, Жан Бон, осмелился злоумышлять против короля; Национальная библиотека хранит (том 171 «Государственных актов» из собрания Клерамбо) ужасающий след вынесенного ему приговора:

«Приговор вышеуказанному Жану Бону, приговоренному к смерти в апреле 1477 года за великие злодеяния и преступления, каковые он совершил по отношению к особе короля, был по приказу вышеупомянутого сеньора, исполненного доброты и милосердия, смягчен, и вышеуказанному Жану Бону надлежало лишь выбить глаза и лишить его зрения».

Однако, когда Людовика XI известили, что казнь была проведена небрежно и Жан Бон все еще видит одним глазом, король послал двоих лучников, которые имели приказ убедиться в истинности этого сообщения и, если осужденный действительно все еще видел, «окончательно выбить ему глаза и лишить его зрения».

Мы не станем говорить, а точнее, скажем лишь пару слов о несчастном брате герцога Бретонского, содержавшемся в железной клетке, — заморенном голодом, взбесившемся от ярости, рычавшем, подобно дикому зверю, и сотрясавшем прутья своей клетки.

И тем не менее некоторые авторы — из числа самых враждебных по отношению к Людовику XI и даже самых бесстрастных — утверждают, что Людовик XI вовсе не был злым человеком.

Легран несколько раз говорит о его доброте.

Коммин, хотя и находясь уже отчасти в немилости, рассказывает, что «король питал отвращение к предательству Кампобассо», а чуть ниже упоминает, что, когда Ричард III направил своему французскому соседу послание, в котором искал его дружбы, тот «не пожелал ни отвечать на его письмо, ни принимать посланца, считая упомянутого Ричарда чрезвычайно жестоким злодеем».^[27]

Не проявилась ли в этом давняя ненависть Людовика XI к злобному горбуну, который один высказался против мира в Пикиньи?

Во всяком случае, весьма странно видеть, что Глостер был неприятен Людовику XI и приятен Людовику XVI. Как известно, Людовик XVI перевел с английского апологию Ричарда III, написанную сэром Робертом Уолполом.

Но это еще не все. «Скандальная хроника», сочинение, враждебное великому косцу благородных голов, утверждает, что даже во время войны он старался избежать пролития крови.

Молине, его величайший недруг, так отзывается о нем:

«Он скорее предпочел бы потерять десять тысяч экю, чем наихудшего лучника из своего войска».

Однако мы подошли к тому времени, когда старый король, разум которого все более и более мутился от страха, удалился в свой замок Плесси-ле-Тур, расставив у его зубцов часовых, а на дорогах к нему — ловушки. Прочтите по этому поводу «Квентина Дорварда» Вальтера Скотта, и, оставляя в стороне допущенный автором анахронизм в десять лет, вы найдете там великолепное описание событий.

В это же самое время, опасаясь, несомненно, отодвигать дальше границы своих завоеваний, Людовик XI дал обещание рейнским князьям, вступившим в союз против него, уйти с имперских земель и оставить Эно и Камбре.

Ему следовало позаботиться о себе самом и прописать, по его выражению, слабительное Франции.

Первое такое лекарство было использовано в отношении Даммартена. Король сообщил ему, что освобождает его от бремени командования армией, однако добавил, что ни в коем случае не желает снижать общественное положение своего доброго друга, а напротив, скорее намерен поднять его.

Вспомнил ли король об этом обещании? Да, ибо в следующем году Даммартен был назначен наместником Парижа и Иль-де-Франса.

Человек, которому король стал оказывать в это время полное доверие, был не кто иной, как Крев-Кёр, — фламандец, чья семья была обязана герцогу Бургундскому всем, тот, кто оберегал для Людовика XI старую часть города Арраса.

Он оберегал его так хорошо, что Аррас дважды поднимал восстание. Когда произошло второе восстание, Людовик XI заявил, что Арраса больше не будет.

И в самом деле, он выгнал оттуда всех жителей, которым пришлось покинуть город, оставив там все свои пожитки.

Затем пришлось посылать за целыми семьями даже в Лангедок и искать ремесленников, которыми заново заселили город. Долгое время церкви в Аррасе оставались закрытыми, ибо ни один священник не соглашался служить там.

Именно г-н де Крев-Кёр командовал войсками в сражении при Гинегате — в знаменитой битве шпор, о которой читатель осведомлен.

Фламандцы решили вернуть себе Теруан, несчастный город, разграблению которого предстояло позднее войти в поговорку: «Разграблен, как Теруан». Вместе с ними в поход двинулись три тысячи немецких аркебузиров, пятьсот английских лучников, Ромон со своими савоярами — им удалось целыми и невредимыми выбраться из-под Муртена, найдя дорогу между двух озер, — и вся знать Фландрии и Эно под предводительством молодого эрцгерцога Максимилиана: в общей сложности двадцать семь или двадцать восемь тысяч человек.

Крев-Кёр был послан Людовиком XI на выручку Теру- ану; он имел приказ не вступать в бой, чтобы дать фламандцам время потерять боевой дух и разойтись по домам; все хорошо знали этих славных фламандцев и были убеждены (по крайней мере, в этом был убежден Людовик XI), что понадобятся всего две или три недели, чтобы тоска по дому заставила фламандцев обратиться в бегство.

Однако в данном случае военачальник был выбран неудачно: вероятно, кто-нибудь другой и смог бы сыграть роль Фабия, противостоящего Ганнибалу, но это нельзя было доверять человеку, выведенному из себя оскорблениями со стороны фламандской знати и угрозой Максимилиана вычеркнуть его имя из списка рыцарей ордена Золотого Руна.

Армии сошлись в тот момент, когда Крев-Кёр со своими солдатами спускался с холма Гинегаты.

Крев-Кёр располагал всего лишь четырнадцатью тысячами пехотинцев, но тяжеловооруженных воинов у него было вдвое больше, чем у Максимилиана.

Это была необычная битва.

Крев-Кёр со всей своей тяжелой кавалерией ринулся на фламандских и имперских дворян; те не могли выдержать подобного натиска, и Крев-Кёр отрезал их от остальной части армии. Они обратились в бегство, а Крев-Кёр стал преследовать их; тогда они пришпорили коней и увлекли его за собой.

А вот что происходило на самом поле боя, пока Крев- Кёр, исполняя роль солдата, оставил свою армию без военачальника.

Наши лучники, оказавшись под ударом трех тысяч немецких аркебузиров, по большей части тирольцев, охотников на серн, как и их принц Максимилиан, кинулись на фламандцев, которые встретили их ударами пик.

Лучники отступили.

Тем временем гарнизон Теруана — французский гарнизон — совершил вылазку и ударил фламандцам в тыл, но, к несчастью, по дороге он наткнулся на вражеский лагерь и принялся грабить его.

Фламандцы развернулись и бросились на грабителей.

Лучники, со своей стороны, увидев, что фламандцы повернули назад, воспрянули духом и пошли в атаку.

Но в эту минуту они сообразили, что для них есть занятие получше, чем атаковать фламандцев, а именно, помогать французскому гарнизону грабить лагерь: согласно пословице, тем, кто приходит последним, достаются лишь кости.

Распалившись, они занялись грабежом, а затем, когда на пути у них оказалась артиллерия, они захватили ее и повернули против врага.

Однако в этот момент Максимилиан и Ромон вместе со всей армией, располагая меньшим количеством латников, чем их было в том отряде, который по-прежнему продолжал преследовать Крев-Кёр, набросились на расхитителей лагеря.

Молодой эрцгерцог, для которого эта битва стала боевым крещением, совершал чудеса: он собственной рукой убил четверых или пятерых солдат, отбил свою артиллерию и обратил в бегство всех этих гнусных грабителей.

Крев-Кёр прекратил преследование и вернулся, однако он несколько поздно вспомнил о том, что оставил позади собственную армию.

Вернувшись, он не обнаружил ее!

Теперь ему и сопровожавшим его дворянам пришлось, в свой черед, всадить шпоры в бока коней.

Отсюда и название, которое получила битва.

Что оно означает? А то, что стрекача с поля боя дали прежде всего дворяне, ведь шпоры носили только рыцари.

Однако сражение это имело две стадии: утром убегали фламандские рыцари, а вечером это делали французские рыцари.

Короче, поле боя осталось за Максимилианом, однако он положил в сражении на семьсот или восемьсот человек больше, чем мы.

Теруан остался французским, а эрцгерцог вернулся во Фландрию, одержав одну из самых бесплодных побед, когда-либо одержанных военачальником.

Поражение вбитве шпор ровным счетом ничего не значило в глазах Людовика XI: его коммерция шла прекрасно; это была крупная коммерция — торговля людьми, торговля городами. Он покупал англичан, чтобы они вели себя спокойно, и швейцарцев, чтобы они не сидели на месте.

Но это еще не все: он стал гражданином Берна.

С этого времени он мог позволить себе во Франш- Конте и в Люксембурге все что угодно: как можно было выступать против одного из своих сограждан? С этого же самого времени ему стало принадлежать герцогство Бургундское. Он посетил Дижон и, увидев, что там недостает парламента, даровал его городу. То, что в Провансе считалось бедой — Прованс, согласно поговорке, имел три беды: Дюрансу, мистраль и парламент, — так вот, то, что в Провансе считалось бедой, для Бургундии было удачей.

Король поклялся святым Венигном, небесным покровителем Дижона, сохранять вольности города, и самые строптивые из горожан покорились ему.

Оставалась брюзжащая знать; однако король познакомил ее с теми красивыми экю с изображением солнца, какие он чеканил для англичан и какими платил пенсион Гастингсу — знаменитому шекспировскому Гастингсу; затем, чтобы полностью подкупить эту сварливую знать, он взял себе в любовницы вдову дворянина.

В Лионе у него в свое время были две любовницы- купчихи.

Людовик XI умел ориентироваться в обстановке.

Впрочем, эта новая любовница оказалась чисто платонической страстью, поскольку к этому времени, то есть к концу 1480 года, бедный король сильно сдал: вожделенное завоевание Бургундии, которое еще не было завершено полностью, страшно утомило его вследствие невероятной страсти, с какой он ему отдавался.

«В моем воображении нет иного рая, кроме этого, — писал он, — и я испытываю страстное желание поговорить с Вами, чтобы обрести в этом разговоре лекарство, какого ни один исповедник не мог бы дать мне для спасения моей души!»

Тем не менее король вовсе не был стар годами: ему исполнилось лишь пятьдесят семь лет; однако он был уже дряхл. Этот человеческий организм, самой тонкой части которого, мозгу, пришлось столько поработать, начал ослабевать, и, тем не менее, среди всего своего окружения король всегда оставался самым молодым и самым сильным или же всегда выглядел таковым, будучи самым энергичным.

Затем его рука, которой с таким трудом удалось установить мир во Франции, стала тянуться поверх Юрских гор в Швейцарию, поверх Альп в Италию, поверх Пиренеев в Испанию.

Мы уже видели, как с помощью швейцарцев он оказал поддержку Рене и, благодаря им, восстановил его на троне Лотарингии.

После убийства Джулиано Медичи, в котором Пацци были всего лишь агентами Сикста IV, папа угрожал Флоренции послать против нее армию: Флоренция совершила преступление, избавив от гибели молодого Лоренцо. Король не желал, чтобы трогали его банкиров, тех, кто поручился за его платежеспособность после заключения мира в Пикиньи и имел в верхней части своего герба лазоревый шар с тремя геральдическими лилиями французского королевского дома. Он вооружил Милан и направил Коммина передать флорентийцам, чтобы они сохраняли спокойствие и что если папа хоть что-нибудь предпримет против них, то конклав низложит его.

Папа не посмел даже шевельнуться.

Хуан II, король Арагона, изо всех сил вцепился в Руссильон, но Людовик XI стал так больно ударять его по пальцам то головкой эфеса, то клинком плашмя, а то и лезвием своего небольшого меча, тонкого и длинного, словно жало гадюки, что вынудил его выпустить из рук добычу.

Людовик XI почти владел Наваррой, чьим королем был внук того самого Хуана, которого с таким трудом удалось заставить выпустить из рук Руссильон; юный государь был еще совсем ребенком, и Людовик XI самым естественным образом держал его в своей власти через посредство его матери Мадлен Французской.

Этот добрый король был защитником сирот, и из этих сирот, которых он воспитывал во Франции, чтобы иметь их под рукой и сохранять власть над их тронами, он составил двор дофина, по-прежнему обещая женить его на дочери Эдуарда IV, которая была на четыре года старше своего жениха.

Он заставил короля Рене уступить ему Анжу и Прованс.

Мы уже сказали, каким образом он защищал Лоренцо Медичи во Флоренции.

Он лишился сестры — все шло ему на пользу! — той славной герцогини Савойской, что всегда была готова воевать против него и оказывать герцогу Бургундскому помощь своими солдатами и деньгами. Итак, он лишился сестры и усердно благодарил за это Господа. Он изгнал дядей юного герцога, объявил себя его опекуном и под тем же предлогом, под каким им были захвачены Перонна и Сен-Кантен, захватил Монмельян.

Затем, из опасения, как бы с дорогим ребенком не случилось чего-нибудь плохого, он стал воспитывать его подле себя, как и внука Хуана Арагонского.

Погибший герцог Адольф Гельдернский оставил после себя сына, бедного ребенка, у которого отняли его владения; Людовик XI обладал слишком высокой нравственностью, чтобы оставлять Нимвеген в руках Марии Бургундской, дочери грабителя. Нимвеген взбунтовался, изгнал бургундцев и отдал регентство в руки тетки юного герцога.

Оставалась Англия. Эдуард, старый в свои сорок лет, мог в любую минуту умереть от несварения желудка: он все свое время проводил за столом! Вдова осталась бы с регентом, да еще с каким регентом, помилуй Бог! — Глостером, будущим Ричардом III!

Как же бороться с ужасным горбуном, если не при помощи союза с королем Франции? И королева Англии, которая уже видела себя вдовствующей королевой, изо всех сил обхаживала Людовика XI.

Оставалась еще Бретань, всегда враждебная, всегда английская; но, с тех пор как умер герцог Гиенский, Бретань во многом лишилась своей силы. Король давил на нее с упрямством, которое было сильнее ее собственного национального упрямства; сегодня он отнимал у нее город, а на следующий день — человека. По части людей он забрал у нее Танги дю Шателя, Пьера де Рогана, Ги де Лаваля; по части городов — Ла-Рошель и Алансон.

Тем временем король Рене рисовал миниатюры, символически изображая себя в виде старого, лишенного листьев ствола, имеющего лишь один побег. И этот побег опять-таки был одним из детей, которых опекал Людовик XI.

Наконец, Людовик XI унаследовал Мен. Даже смерть становилась его союзником!

И всего этого старый король добился один или при помощи людей низкого звания; он один плел свою огромную паутину, и, когда в нее попадала какая-нибудь муха, прибегал смотреть, какого она размера и есть ли у нее хоботок или жало.

Он продолжал жить в полном одиночестве в своем замке Плесси-ле-Тур, удерживая дофина в Амбуазе и отослав свою жену в Дофине. Он выходил оттуда лишь для того, чтобы предаться утомительному развлечению — охоте; однако в охоте было кое-что от политики: поймав в сети людей, он ловил затем зверей.

Нередко он отправлялся на рассвете и охотился весь день; для него было чрезвычайно важно, удачной оказалась охота или нет.

Однажды королем овладело желание поохотиться, и, видя, что погода ненадежна, он обратился за советом к своему астрологу.

Астролог ответил ему, что погода будет прекрасной.

При въезде в лес Людовик XI встретил угольщика; угольщик узнал короля, покачал головой и произнес:

— У охотников короля вся задница будет промокшей!

Мы не ручаемся, что приводим это замечание слово в слово.

Выслушав предсказание, король ничего не сказал в ответ, однако обратил внимание на этого человека и велел выяснить, как его зовут и где он живет.

Охотники рассыпались по лесу, а через два часа вернулись, как стало понятно королю, насквозь промокшие.

— А ну-ка, — промолвил Людовик XI, — отыщите мне угольщика, который понимает побольше, чем мой астролог.

Угольщик явился, и король свел лицом к лицу астролога и крестьянина.

— Дружище, — обратился король к крестьянину, — каким образом ты можешь знать о погоде больше, чем этот господин, который провел всю свою жизнь, изучая планеты?

— Государь, — ответил угольщик, — я не умею ни читать, ни писать, я никогда не ходил в школу, так что я всего лишь неуч; однако у меня, как и у вашего величества, на службе есть астролог.

— И кто же это?

— Мой осел, с вашего позволения, государь.

— Как, твой осел?

— Да, тот, на котором я вожу уголь; именно он всегда предсказывает мне погоду. Если надвигается дождь, осел выставляет уши вперед, идет мелким шагом и норовит потереться о стену. Вот по этим признакам я и предсказал вам ливень.

Король уволил своего астролога, назначил денежное содержание ослу и впредь по поводу погоды советовался только со своим угольщиком.

В другой раз, с присущей ему жаждой все видеть и все знать, он встал первым и, пока все еще спали, обежал весь замок, а затем спустился на кухню.

Там он увидел мальчика, крутившего вертел.

— Сколько ты зарабатываешь, малыш? — спросил его король.

Мальчик, увидев плохо одетого человека, принял его за какого-то бедняка.

— Столько же, сколько и король, — ответил он.

— А сколько зарабатывает король?

— Себе на жизнь, как и я.

Людовик XI был не из тех, кто мог оставить подобного философа на кухне: он забрал мальчика и отдал его учиться.

Среди всех этих занятий у него случился первый приступ паралича. Это произошло в Шиноне. Ему стало недоставать воздуха, он попытался подойти к окну и, заикаясь, попросил, чтобы окно открыли; однако из опасения, что он может простудиться, ему отказали в этом облегчении.

Известна врачебная поговорка по поводу параличей, апоплексических ударов, кровоизлияний в мозг и прочих болезней того же рода: «Первый приступ — предупреждение без штрафа, второй приступ — предупреждение со штрафом, третий приступ — арест».

Именно это и произошло с Людовиком XI. От своего первого приступа король оправился и начал с того, что прогнал от себя тех, кто помешал ему вдохнуть свежий воздух как раз в ту минуту, когда он так в нем нуждался.

Затем он доставил себе удовольствие увидеть зрелище собственного могущества, отправившись проводить грандиозный военный смотр в Пон-де-л’Арше.

Бледный и еле живой, он улыбался при виде своей великолепной армии, сорока тысяч человек, сплошь швейцарцев, немцев или лионцев, которые, словно настоящие автоматы, под звуки рога выполняли строевые упражнения.

Это были уже не дворяне, не вассалы, не горожане, не крестьяне — это были солдаты!

В то время Франция управлялась королем и тремя министрами.

Короля вы знаете.

Тремя министрами были Оливье Дьявол, овернец по фамилии Дуайа, раздавивший своими грубыми башмаками герцога Бурбонского, и Жак Куатье, медик и председатель Счетной палаты.

Кроме того, в окружение Людовика XI входили: дю Люд, веселый воришка, а при случае и грабитель, ухитрявшийся рассмешить короля, что с каждым днем становилось все труднее и труднее; Сен-Пьер, великий сенешаль, казавшийся Гераклитом рядом с этим Демокритом, мрачная судейская личность, словно повторявшая непрестанно: «Смерть им, смерть им, смерть им!»

И, наконец, Коммин, закутанный в меха и напоминавший ласковую кошку, готовую выпустить коготки.

Король чрезвычайно любил Коммина, оставлял его спать в своих покоях, а иногда даже и рядом с собой, однако после свадьбы Марии Бургундской он пользовался советами и услугами других.

По возвращении из лагеря у короля случился второй приступ — предупреждение со штрафом.

На этот раз его сочли мертвым, и в течение двух часов он оставался в галерее, уложенный на соломенный тюфяк.

Таким и увидел его Коммин: с закатившимися глазами, с искривленным ртом; не зная, какому святому за него молиться — король чтил почти всех святых календаря, — он препоручил его святому Клоду.

Святой Клод услышал молитву: к королю немедленно вернулась речь.

— О-о! — произнес он. — Да я еще не умер!

И, тотчас поднявшись, он принялся бродить по дому, однако был весьма слаб: у него обвисла рука, он волочил ногу, и вся его правая сторона была почти полностью парализована.

Это никоим образом не помешало королю потребовать, чтобы ему принесли полученные письма, и он сделал вид, что читает их.

Он пытался обмануть самых близких; когда пришла смерть, он попытался обмануть и ее.

Но, прежде чем прийти к нему, смерть щедро одарила его.

Стоило ему получить наследство племянника Рене Анжуйского, то есть прекрасную провинцию Мен, как из Брюгге пришла весть почти столь же приятная, как весть о смерти Карла Смелого.

Это было известие о смерти Марии Бургундской.

В ее лице угас Бургундский дом.

Максимилиан обожал жену и никогда не мог говорить о ней без слез.

Некий чародей Тритемий предложил Максимилиану вызвать ее тень. Тот согласился; однако вид призрака, говорит Лорхаймер, произвел на бедного эрцгерцога такое впечатление, что после этого он под страхом смертной казни запретил вызывать мертвецов из могил.

Как мы уже говорили, Мария Бургундская оставила после себя двух малолетних детей: Филиппа и Маргариту — Филиппа Красивого, который станет отцом Карла V, и Маргариту, которая станет при своем племяннике наместницей Фландрии.

Что ж, отлично! Маргарита Австрийская — вот женщина, прекрасно подходящая дофину Франции.

Фламандцы предложили ее Людовику XI вместе со всеми французскими провинциями, к которым они, будучи храбрыми и благородными фламандцами, питали отвращение.

Они навсегда отдавали Артуа и Бургундию, причинявшие им столько волнений. Это было больше, чем осмелился бы потребовать Людовик XI.

Его добрые друзья, его кумовья Рим и Коппеноль приехали навестить его в Плесси.

Они пришли в сильное изумление, увидев, какой дворец выбрал себе могущественный король. Их провели в небольшую комнатку с зарешеченными окнами, толстыми дверями и массивными запорами.

Заядлый охотник, король все время пребывал теперь в этом дворце и, не в силах более охотиться на оленей, косулей и вепрей, имел при себе целую стаю маленьких собачек, с которыми он бегал из комнаты в комнату, охотясь на крыс и мышей.

Он был до того худ и бледен, что не хотел показываться на людях; фламандских посланцев он принял в той самой плохо освещенной комнате, держась подальше от солнечных лучей и облаченный в теплый халат на меховой подкладке: у него все время мерзла та половина тела, что была уже на три четверти мертва; запинаясь, ибо язык плохо повиновался ему, он рассказал гостям, как сердит его, что у нет возможности ни встать самостоятельно, ни раздеться.

Затем он велел принести ему Евангелие и поклялся на нем левой рукой.

— Простите меня, дорогие мои кумовья, — сказал он, — за то, что я клянусь этой рукой: правая рука у меня слабовата.

Она была почти так же парализована, как и рука у Ричарда III.

Однако он тотчас передумал.

Ему пришла в голову мысль, что клятва, принесенная левой рукой, может быть однажды признана недействительной.

Он снова велел принести ему Евангелие и, не в силах коснуться его правой ладонью, опустил на него правый локоть.

Задуманный брак дофина и Маргариты Австрийской разрушал замысел его брака с английской принцессой, но Эдуард стал настолько толстым и прожорливым, что его уже можно было не бояться.

В тот день, когда до него дошла весть о расторжении помолвки, что представлялось ему невозможным, он выпил и съел больше, чем обычно, причем до такой степени, что это стало причиной его смерти.

Узнав об этой смерти, Людовик XI еще раз испытал радость.

Теперь Франция обладала своей естественной оградой: Пикардией, Бургундией, Провансом, Анжу, Меном и Руссильоном.

А коль скоро у нее были границы, у нее был и центр, ее столица.

И всем этим французы обязаны его мрачному гению, изворотливому и насмешливому.

Ему хотелось жить еще, но вовсе не ради себя самого, а чтобы упорядочить пошлины, меры и веса.

— Если бы Господь дал мне еще полгода жизни, — сказал он Коммину, — в королевстве были бы единые пошлины, меры и веса ... А кроме того, — добавил он притворно отеческим тоном, — мне хотелось бы облегчить тяготы народа, ведь я взвалил на его плечи чересчур много налогов и тем самым сильно отяготил свою душу.

Но ведь он, этот добрый горожанин Берна, этот добрый горожанин Парижа, не был в этом виноват: ему приходилось платить стольким королям и выплачивать пенсионы столько принцам!

Однако в то время, когда он разговоривал об этом с Коммином, у него уже не было шансов протянуть еще полгода; он был тяжело болен, и о его последних днях рассказывали всякого рода небылицы, одна нелепее другой.

Кто-то уверял, будто его все время тянуло в сон, и, чтобы не давать себе спать, он держал за стенными коврами пастухов, которые, не видя его, весь день играли ему на волынке.

Это лечебное средство было, по крайней мере, безобидным; но вовсе не так обстояло с теми лекарствами, какими он пользовался позднее.

Говорили, что, желая придать сил своей истощенной от старости крови, он пил детскую кровь.

За всеми этими нелепыми россказнями стояло то, что он никак не мог решиться умереть.

Он велел прислать ему из Неаполя доброго святого человека, Франциска Паоланского, надеясь, что этот благочестивый отшельник, почитавшийся святым еще при жизни, соблаговолит помолиться за него и что Господь в ответ на просьбу своего верного служителя дарует ему, королю, продление жизни.

Но молитвы святого не оказали почти никакого действия.

И тогда королю пришла в голову мысль — подобные мысли всегда приходили в голову именно ему — послать в Реймс за Святой стеклянницей и во второй раз совершить миропомазание.

Настоятель аббатства святого Ремигия отказался дать ему священный сосуд; однако Людовик XI написал папе, прибегнув к помощи его племянника, подкупленного им, — король подкупил бы и дьявола, если бы дьявол удовольствовался деньгами! — так вот, повторяем, он написал папе, прибегнув к помощи его племянника, и настоятель аббатства святого Ремигия получил приказ передать королю Святую стеклянницу.

Но, вероятно, было уже слишком поздно для того, чтобы это средство оказалось действенным. Король почувствовал, что он скоро умрет.

— Когда этот миг настанет, предупредите меня, — попросил король, — только осторожно.

Однажды Куатье приблизился к его постели и без всяких церемоний сказал ему:

— Это произойдет сегодня вечером.

Это было 24 августа 1483 года, накануне именин короля.

Он умер, вознося молитву Богородице Амбрёнской.

Людовик XI не хотел, чтобы его хоронили в Сен-Дени; он и в самом деле был так мало похож на своих предков, что, вполне возможно, они могли не признать его, а если бы и признали, то не пожелали бы находиться в его обществе.

Он попросил, чтобы его похоронили в церкви Богоматери Клерийской, и распорядился, чтобы на надгробном памятнике его изваяли в виде молодого человека в охотничьем наряде, с собакой и охотничьим рогом.

Ошибочное и жесткое изречение, которое мы приводим без всяких толкований, подводит итог царствованию Людовика XI.

Это изречение принадлежит историку Коммину:

«Кому успех, тому и слава!»

Жанна д’Арк

1429 -1431

ПРЕДИСЛОВИЕ

Перед вами одна из тех книг, которые следует читать так же, как они былинаписаны, то есть с верой.

Жанна д’Арк — это французский Христос; она искупила преступления монархии, подобно тому, как Иисус искупил грехи человечества; как Иисус, она претерпела страдания; как у Иисуса, у нее была своя Голгофа и был свой крест.

Три распутные женщины погубили Францию: Алие- нора Гиенская, жена Людовика Молодого; Изабелла Французская, жена Эдуарда И; Изабелла Баварская, жена Карла VI.

Дева спасла ее.

Алиенора Гиенская во время крестового похода своего мужа в Палестину влюбилась в молодого турка по имени Саладин. Ради него она, королева, жена и христианка, забыла родину, мужа и веру. По возвращении во Францию Людовик Молодой, вместо того чтобы покарать ее смертью, полагающейся за прелюбодеяние, или, по крайней мере, постричь ее в монахини и заточить в монастырь, ограничился тем, что дал ей развод и вернул ей все ее наследственные владения; после этого она вышла замуж за короля Англии, присоединившего таким образом к своему заморскому трону герцогства Нормандское и Аквитанское, графства Пуату, Мен, Турень и Анжу и превратившегося вследствие этого в одного из самых грозных вассалов короны; отсюда и притязания Англии на материковые земли.

Изабелла Французская вышла замуж за Эдуарда II; неверная супруга, она вскоре стала мужеубийцей. Но, поскольку она была сестрой Карла Красивого, ее сын Эдуард III после смерти короля Франции оказался ближе к французской короне, чем Филипп Валуа, ибо тот был всего лишь двоюродным братом Карла Красивого, тогда как Эдуард III приходился ему племянником; однако бароны королевства, применив к Эдуарду III салический закон, предпочли ему Филиппа Валуа. Отсюда притязания Англии на французскую корону и геральдические лилии, которые она носила в своем гербе и которые исчезли, лишь когда Наполеон соскреб их острием своего меча в битвах при Маренго и Аустерлице.

Наконец, Изабелла Баварская, которая, будучи, подобно двум своим предшественницам, вероломной королевой и неверной супругой, но к тому же еще и жестокой матерью, вступила в союз с королем Англии,

призвала во Францию врагов и, в ущерб своему собственному сыну, признала королем Генриха VI.

Вот тогда и появилась Жанна Дева. Ей понадобился всего год, чтобы спасти Францию: придя от Бога, она вернулась к Богу, но, с короной ангелов спустившись с небес, она вознеслась туда с пальмовой ветвью мученицы.

Так умерла Жанна Дева. И когда ее продал англичанам негодяй, судил неправедный суд и предали смерти подлые палачи, Карл, которому она спасла королевство, не сделал ни одного шага, не выступил ни с одним ходатайством, не предпринял ни одного действия, чтобы спасти ее.

Господь покарал его.

Карл умер от голода, опасаясь оказаться отравленным собственным сыном, Людовиком XI, и через тридцать семь лет после его смерти династия, к которой он принадлежал, угасла в лице Карла VIII, его внука.

I. КРЕСТЬЯНСКАЯ СЕМЬЯ

В праздник Царей-волхвов 1429 года от Рождества Христова, около десяти часов утра, рыцарь в полном боевом вооружении, сопровождаемый своим оруженосцем и своим пажем, въехал на ратном коне в деревню Домреми, называвшуюся также Домреми-де-Грё, но позднее утратившую вторую часть своего названия; подъехав к церкви и увидев, что обедня еще не закончилась, он остановился, сошел с коня, передал шлем, меч и шпоры своему пажу^[28] и, разоружившись таким образом, поднялся на четыре ступени, которые вели к церковной паперти, а затем твердым и уверенным шагом дворянина прошел среди простолюдинов, в таком количестве заполнивших дом Господень, что опоздавшим к началу службы пришлось становиться на колени на ступенях и даже на улице. Но, как нетрудно понять, благородный воин был не из тех, кто скромно остается у дверей, и потому он пробился через толпу, которая, впрочем сама расступилась перед ним, заслышав звуки его шагов, и в свой черед опустился на колени перед маленькой железной решеткой, отделявшей священника от прихожан; таким образом, он оказался даже впереди певчих, и между ним и священником не было никого, кроме ризничего и хора детей. К несчастью, славный рыцарь пришел слишком поздно для того, чтобы осуществить свое религиозное рвение, и в ту минуту, когда он входил, обедня подходила к концу: он едва успел вымолвить «Pater», как священник произнес торжественные слова, возвещавшие об окончании службы, и удалился в ризницу, унося с собой серебряную дароносицу, на которой он только что выставлял Святые Дары.

После этих слов и ухода священника каждый, как было принято, поднялся, перекрестился и направился к дверям, за исключением рыцаря, который, не закончив, очевидно, своей молитвы, остался последним из всех, стоявших на коленях перед клиросом, и молился Богу с усердием, которое, начиная с того века, становилось крайне редким среди воинов; и потому, то ли из-за того, что крестьян поразила такая набожность, то ли из-за того, что у них появилась надежда узнать от человека, явно принадлежавшего к знати, новости о последних событиях, которые в те времена были столь удручающими, что занимали всех — от первых лиц королевства до самых скромных деревенских жителей, лишь небольшая часть верующих стала расходиться по домам; что же касается большинства, то оно, не обращая внимания на довольно сильный холод, причиной которого стал снег, выпавший ночью и на два-три дюйма покрывший землю, осталось на площади, сбившись в группы, но, несмотря на сильное желание, испытываемое всеми, ни один из этих славных людей не осмеливался расспрашивать ни пажа, ни оруженосца.

Одна из этих групп, ничем по виду не отличавшаяся от других, тем не менее должна привлечь внимание читателя.

Эта группа состояла из мужчины лет сорока- пятидесяти, женщины лет сорока—сорока пяти, троих молодых людей и юной девушки. Мужчина и женщина, хотя они и выглядели из-за тяжелого деревенского труда несколько старше своих лет, явно обладали крепким здоровьем, способствовавшим поддержанию душевного спокойствия, которое читалось на их лицах; что же касается троих молодых людей, старшему из которых было на вид двадцать пять лет, второму — двадцать четыре года, а третий выглядел шестнадцатилетним, то это были крепкие деревенские парни, с самого рождения, судя по всему, избавленные от всякого рода хворей, которым подвержены слабые здоровьем городские дети; и потому казалось, что они должны радостно и легко выдерживать бремя наследственного труда, на который Бог обрек человека, изгнав его из земного рая; что до девушки, то это была крупная и свежая крестьянка, в которой, несмотря на ее мягкие женские формы и при том, что ей едва исполнилось девятнадцать лет, все же можно было распознать крепкое сложение ее отца и двух ее старших братьев.

Хотя эта группа находилась ближе других к пажу, оруженосцу и трем лошадям, никто из ее членов явно не решался расспрашивать слуг рыцаря иначе, чем взглядом: паж смущал их своим презрительным и насмешливым видом, а оруженосец — своей физиономией, жестокое выражение которой придавало ему свирепый вид; и потому крестьяне довольствовались лишь тем, что смотрели на них и вполголоса обменивались между собой некоторыми предположениями, как вдруг какой-то человек отделился от одной из соседних групп, приблизился к той, на какую мы посоветовали нашим читателям обратить внимание, и, хлопнув по плечу мужчину, упомянутого нами как главу семьи, спросил его:

— Ну что, брат Жак, может, ты более сведущ, чем другие, и скажешь нам, кто этот рыцарь, что так долго и набожно молится в нашей церкви?

— Клянусь Богом, брат Дюран, — ответил тот, к кому был обращен вопрос, — ты мне окажешь услугу, если сам это скажешь, ибо я не припомню, чтобы когда-нибудь видел его лицо.

— Это, несомненно, один из тех капитанов, что разъезжают по нашей несчастной стране скорее для того, чтобы обделывать собственные делишки, а не служить нашему бедному королю Карлу Седьмому, да хранит его Господь, и, конечно же, этот остался последним в церкви для того, чтобы убедиться в том, что сосуды и подсвечники там в самом деле серебряные и стоят того, чтобы их украсть.

— Брат, брат, — пробормотал, качая головой, Жак, — хоть возраст и должен был избавить тебя от этого недостатка, ты по-прежнему скор на суждения, словно тебе все еще двадцать пять лет. Нехорошо понапрасну порицать своего ближнего, особенно если тебе не в чем его упрекнуть и, напротив, он ведет себя, как добродетельный человек и набожный рыцарь.

— Что ж, — отвечал Дюран, — если ты так уверен в его учтивости, то почему бы тебе смело не подойти к нему и не спросить, откуда он прибыл и кто он?

— О, если бы Жаннетта была здесь, — воскликнул младший из трех братьев, — она наверняка бы это сказала!

— А почему ты думаешь, что твоя сестра знает больше нашего, Пьер? Разве она когда-нибудь видела этого рыцаря?

— Нет, отец, — пробормотал молодой человек. — Не думаю, чтобы она когда-нибудь видела его.

— В таком случае, — с суровым видом промолвил Жак, — почему ты считаешь, что, никогда не видев его прежде, она может знать, кто он?

— Я был неправ, отец, — сказал молодой человек, первые слова которого вырвались у него словно непроизвольно. — Признаться, мне не следовало говорить этого.

— А ведь и в самом деле, брат, — с громким смехом подхватил папаша Дюран, — если твоя дочь, как говорят, прорицательница и вещунья, то она, возможно, могла бы знать ...

— Молчи, брат, — промолвил Жак тоном патриархальной властности, которую еще и в наши дни сохраняет в крестьянской хижине глава семьи, — молчи: если то, что ты сейчас сказал, услышат вражеские уши, этого будет достаточно для того, чтобы у нас были неприятности с духовным судьей из Туля. Послушай, жена, — продолжал он, — где же все-таки Жанна, и почему ее нет с нами?

— Наверное, она осталась молиться в церкви, — ответила та, которой Жак адресовал свой вопрос.

— Нет, матушка, — возразил молодой человек, — она вышла вместе с нами, но потом пошла домой за зерном для своих птиц.

— Да вот и она, — сказала мать, бросив взгляд на улицу, где они жили, а затем, повернувшись к мужу, продолжила почти умоляющим тоном: — Жак, прошу тебя, не брани это бедное дитя.

— А за что мне бранить ее? — спросил Жак. — Она не сделала ничего плохого.

— Да, но порой ты бываешь с ней грубее, чем, наверное, следовало бы. Это не вина Жанны, что ее сестра в два раза сильнее ее; прежде всего, та старше ее на полтора года, а в таком возрасте полтора года — это немало; кроме того, Жанна, как ты знаешь, проводит иногда целые ночи молясь, поэтому не стоит сердиться на нее, если днем она порой невольно засыпает, а когда просыпается, то кажется, что душа ее еще спит, настолько ее тело чуждо тому, что ей говорят. Но при всем этом, Жак, Жанна — добрая и святая девушка, поверь моим словам.

— И при всем этом, жена, тебе прекрасно известно, что все, даже мой брат, ее дядя, смеются над ней. Это вовсе не благодать для семьи, когда в ней появляются своего рода ясновидцы, которых принимают то за безумцев, то за пророков.

— Что бы вы ни говорили, отец, — заметил Пьер, — Жанна создана для того, чтобы принести Божью благодать в любую семью, к которой она принадлежала бы, будь то даже семья короля.

— Сынок, — сказал Жак, — бери пример со своих братьев, которые, хоть они и старше тебя, не произносят ни слова и не мешают говорить мужчинам и старикам.

— Я умолкаю, отец, — почтительно ответил молодой человек.

Тем временем девушка, о которой велась беседа, медленно и степенно приближалась: это было красивое, высокое, стройное и прекрасно сложенное дитя лет семнадцати, в чьей походке проглядывало нечто спокойное и уверенное, не принадлежавшее земле; она была одета в длинное шерстяное платье светло-голубого цвета, подобное тем, в какие Беато Анджелико облачал божественные формы своих ангелов, и стянутое на поясе шнуром того же цвета; на голове у нее было нечто вроде капюшона из той же материи, что и платье; на ней не было никаких украшений, ни серебряных, ни золотых, и тем не менее, со своими черными глазами, светлыми волосами и бледным цветом лица она, при всей своей простоте, казалась царицей всех девушек деревни.

Каждый из собеседников, которых мы вывели на сцену, наблюдал за тем, как приближается девушка, со своим особым выражением лица: папаша Дюран глядел на нее с той насмешливой улыбкой, что так характерна для наших крестьян; Жак — с нетерпением человека, который хотел бы рассердиться, но не смог найти повод; мать — с тем молчаливым и нацеленным на защиту своего ребенка страхом, которым Бог наделил даже самок животных; двое старших братьев — с беспечностью; сестра — с веселостью, свидетельствовавшей о том, что она не усмотрела ничего серьезного в только что произошедшей маленькой ссоре; и, наконец, Пьер — с уважением, вызванным не только тем, что она была его старшей сестрой, но и тем, что он принимал ее за святую. Что же касается девушки, то она все ближе подходила к своим родным, но ее отстраненный взгляд, хотя он и был направлен на любимых ею людей, явно указывал на то, что движения ее были чисто машинальными и что, предоставив заботу направлять ее путь телесному взору, глаза ее души смотрели совсем в иную сторону.

— Рад видеть тебя, племянница Жанна, — промолвил папаша Дюран. — Мы все тут пребываем в затруднении, желая узнать, кто этот рыцарь, а вот твой брат Пьер утверждает, что если бы ты захотела, то могла бы нам это сказать.

— Какой рыцарь? — спросила Жанна.

— Тот, что вошел в церковь, — ответил Дюран.

— Я его не видела, — сказала Жанна.

— Если ты и не видела его, — продолжал ее собеседник, — то должна была, по крайней мере, слышать его, ибо в своей кольчуге и железных сапогах он наделал столько шуму, что даже священник обернулся, чтобы посмотреть, кто это так входит.

— Я ничего не слышала, — сказала Жанна.

— Если ты его не видела и не слышала, — раздраженно прервал ее Жак, — то что же ты тогда делала и о чем думала?

— Я молилась и думала о спасении моей души, отец, — кротко ответила Жанна.

— Ну что ж, если ты его не видела, то посмотри, ибо вот он, — снова заговорил Дюран, показывая ей пальцем на рыцаря, в эту минуту показавшегося в дверях церкви.

— Это он! — воскликнула Жанна, побледнев сильнее обычного и опираясь на руку своего младшего брата так, словно чувствуя, что ноги могут ей отказать.

— Кто, он? — спросил Жак с удивлением, смешанным с беспокойством.

— Капитан Робер де Бодрикур, — ответила Жанна.

— А что это за капитан Робер де Бодрикур? — спросил Жак, удивляясь все более и более.

— Храбрый рыцарь, — отвечала Жанна, — который отстаивает в городе Вокулёр дело славного дофина Карла.

— И кто же сказал тебе все это? Глупая болтунья, вот кто ты такая! — вскричал Жак, не силах больше сдерживать свой гнев.

— Это он, — повторила Жанна. — Вот и все, что я могу сказать вам, отец; ибо те, кто сказал мне это, не могут ошибаться.

— Ей-Богу, я все это разузнаю, — заявил папаша Дюран, — и если этот ребенок сказал правду, то я с завязанными глазами буду верить всему, что ей будет угодно рассказывать мне впредь.

С этими словами папаша Дюран покинул тех, с кем он беседовал, и, обнажив голову, со шляпой в руке, пошел навстречу рыцарю, который уже взял из рук пажа поводья и готовился сесть на лошадь. Увидев, что приближающийся крестьянин явно намерен заговорить с ним, рыцарь оперся рукой на переднюю луку седла, скрестил ноги и стал ждать.

— Мессир рыцарь, — самым вкрадчивым голосом, на какой он был способен, начал папаша Дюран, — если вы и вправду, как тут сейчас кое-кто сказал, тот самый отважный капитан Робер де Бодрикур, о ком мы так наслышаны, то, я надеюсь, вы позволите бедному крестьянину и арманьяку до мозга костей спросить вас: не прибыли ли вы со стороны Луары и не могли бы вы сообщить нам какую-либо добрую весть о нашем господине Карле Седьмом?

— Друг мой, — ответил рыцарь более любезным тоном, чем знать обычно разговаривала с подобными людьми, — я действительно капитан Робер де Бодрикур, и тот, кто назвал тебе мое имя, не обманул тебя. Что же до новостей о короле, то они неутешительны, ибо после событий на мосту Монтро дела в несчастном Французском королевстве с каждым днем все хуже и хуже.

— И все же извините, мессир, что столь бедный человек, как я, обращается к столь важной особе, — продолжал осмелевший от тона рыцаря папаша Дюран, — но мне кажется, что дела пошли лучше после того, как господин коннетабль Артур де Ришмон расправился с сиром де Больё и поставил подле нашего горячо любимого короля сира Жоржа де Ла Тремуйля.

— Увы! Все обстоит совсем не так, и вы вправду весьма нуждаетесь в новостях, друг мой, если вам известно лишь это, — промолвил рыцарь, качая головой. — Сир де Ла Тремуйль поступил еще хуже, чем сир де Больё, ибо, стоило ему снискать милость короля, как он тотчас воспользовался ею, чтобы удалить коннетабля, и так опутал своими сетями короля, что — да простит ему Господь! — монсеньор Карл теперь видит все не иначе, как глазами своего фаворита, и подле него не осталось никого, кроме Танги дю Шателя, президента Луве и метра Мишеля Ле Масона — дьявольской троицы, ведущей его прямо в ад.

— Но я полагал, — продолжал Дюран, постепенно оказавшийся в окружении всех жителей деревни и чрезвычайно гордившийся тем, как любезно разговаривал с ним рыцарь, — что король Шотландии обещал послать во Францию своего кузена Джона Стюарта с многочисленным войском на помощь отважным капитанам, которые, подобно вам, не сделались ни англичанами, ни бургундцами и все еще противостоят врагу.

— Шотландцы, ирландцы, англичане, — пробормотал мессир Робер де Бодрикур, — все это собаки из одной псарни, и травят они, боюсь, одного и того же зверя. Если Французское королевство падет окончательно, то вы еще увидите, как все они сообща будут рвать его на куски, словно стая, бросающаяся на добычу. Впрочем, какую бы расторопность ни проявили теперь эти шотландцы, я боюсь, что, даже если предположить, что они придут, им все равно не поспеть вовремя, чтобы спасти славный город Орлеан, этот последний оплот, которым король располагает на берегах Луары и который осаждает граф Солсбери, невзирая на торжественное обещание, данное в Англии его светлости герцогу Орлеанскому не вести войну на землях, чей владетель не может их защитить, ибо находится в плену.

— И, поскольку всякое клятвопреступление есть прямое оскорбление Небес, — произнес кроткий девичий голос рядом с папашей Дюраном, — Господь попустил, чтобы нарушитель клятвы был наказан.

— Что хочет сказать эта девушка? — спросил Робер де Бодрикур, изумленный тем, что столь юное создание вмешивается в беседу, которую способны были поддерживать немногие из собравшихся.

— Я хочу сказать, — продолжала Жанна тем же кротким и негромким, но в то же время спокойным и уверенным голосом, — что вот уже по меньшей мере восемнадцать или двадцать дней прошло с тех пор, как граф Солсбери умер в состоянии смертного греха, сраженный пушечным ядром.

— И откуда же, девушка, тебе известны такие великолепные новости, если они неизвестны еще даже мне самому? — со смехом спросил рыцарь.

— О, не обращайте на нее внимания, мессир! — поспешно воскликнул Жак, встав между своей дочерью и Робером де Бодрикуром. — Это невежественное дитя само не знает, что говорит.

— И даже если граф в самом деле умер, — продолжил рыцарь, — как заявляет ваша дочь, милейший, ибо я полагаю, что это ваша дочь ...

— Увы! Это так, — пробормотал Жак, — и она всем нам причиняет много горя.

— Так вот, даже если он умер, то разве не остались на смену ему десять других, столь же могущественных, как он? Разве не остались в живых граф Саффолк, мессир Уильям де Ла Поль, мессир Джон Фальстаф, мессир Роберт Херон, сеньоры Грей, Тальбот, Скейлс, Ланселот де л'Иль, Гласдейл, Гильом де Рошфор и столько других?

— А у нас, — продолжала Жанна, воодушевляясь, — и у славного дофина, нашего господина, разве не осталось герцога Алансонского, графа де Клермона, графа де Дюнуа, Виньоля де Ла Тира, Потона де Сентрайля и столько других, таких же отважных и преданных, как вы, мессир, и, как и вы, готовых пожертвовать своей жизнью ради блага королевства? А потом, разве не стоит за всем

этим сам Господь Иисус Христос, который любит Францию и не допустит, чтобы она оказалась в руках ее врагов — англичан и бургундцев?

— Увы, увы! Мессир, простите этой девочке, что она перечит вам, — в отчаянии воскликнул Жак, — но я уже сказал вам, что порой она говорит столь странные вещи, что ее принимают за безумную.

— Да, — печально промолвил рыцарь, — да, должно быть, она безумна, если сохраняет надежду, которую утратил уже и сам король, и верит в то, что Орлеан устоит, когда не только столица, но и такие добрые и укрепленные города, как Ножан, Жаржо, Сюлли, Жан- виль, Божанси, Маршенуар, Рамбуйе, Монпипо, Тури, Питивье, Рошфор, Шартр и даже Ле-Ман сдались один за другим; когда из четырнадцати провинций, которые мудрый король Карл Пятый оставил в наследство Карлу Шестому Безумному, тот оставил своему сыну всего лишь три. Нет-нет, добрые люди, Французское королевство наказано за великие грехи, которые в нем совершались.

— Грехи людские, сколь бы велики они ни были, как в прошлом, так и в будущем, искуплены кровью Господа, — с необычайной убежденностью отвечала Жанна, возведя к небу глаза, полные вдохновения, — Французское королевство не умрет, Бог должен совершить чудо, чтобы спасти его.

— Amen^[29], — ответил рыцарь, садясь на лошадь и перекрестившись, — а пока, люди добрые, — добавил он, поудобнее устраиваясь в седле, — если бургундцы снова вернутся, чтобы разграбить деревню Домреми, незамедлительно дайте об этом знать Роберу де Бодрикуру, и, клянусь рыцарской честью, он придет к вам на помощь, если не будет слишком занят в другом месте.

При этих словах капитан, пробывший в Домреми гораздо больше, чем он рассчитывал, пришпорил свою лошадь и пустился крупной рысью по дороге, ведущей в Вокулёр; за ним следовали двое его слуг, а вслед им слышались благословения всех крестьян, не сводивших глаз со всадника, пока он не скрылся из виду.

Когда же он исчез за горизонтом, Жак обернулся, чтобы отчитать Жанну за непомерную смелость, которую она проявила; однако он тщетно звал ее и искал: Жанны там больше не было, и никто из крестьян, следивших за отъездом сира де Бодрикура, не заметил, в какую сторону ушла девушка.

II. ГОЛОСА

И в самом деле, как только Жанна увидела, что рыцарь готовится к отъезду, она вышла из толпы, теснившейся вокруг него, и тем же медленным и спокойным шагом, каким она пришла, стала удаляться по дороге, ведущей в Нёшато, явно не обращая внимания на то, что земля, как мы уже говорили, была на два дюйма покрыта снегом.

Дело в том, что эта странная девушка, историю которой мы решили написать, ни в чем не походила на своих подруг; вещие знаки, предшествовавшие ее рождению, детству и отрочеству, сопровождавшие их или шедшие за ними следом, в глазах окружающих ясно указывали на нее как на избранницу Бога: тогда это говорили о ней с оттенком сомнения, а позднее повторяли с признательностью и верой.

Жанна, или, скорее, Жаннетта, как ее тогда чаще называли, родилась в Домреми, в небольшой очаровательной долине, орошаемой Маасом и расположенной между городами Нёшато и Вокулёр. Ее отец Жак д’Арк и мать Изабелла Роме были известны своей строгой порядочностью и пользовались безукоризненной репутацией. Ночь, в которую она родилась и которая пришлась на праздник Богоявления 1412 года от Рождества Христова, так что в тот день, с какого начинается наше повествование, ей исполнилось ровно семнадцать лет, была одной из тех праздничных ночей, какие небо иногда ниспосылает на землю: хотя обычно в это время года бывает холодно и дождливо, в тот вечер подул тихий ветерок, наполненный теми сладостными ароматами, какие вдыхают в майских сумерках. Поскольку это чудо проявило себя в конце праздничного дня, каждый пожелал воспользоваться подобным нежданным благодеянием, и жители деревни по большей части стояли у своих дверей, когда около полуночи показалось, что одна звезда отделилась от неба и, прочертив в воздухе сверкающую линию света, упала на дом Жака д’Арка. В то же самое время, хлопая крыльями и издавая незнакомые звуки, запели петухи, хотя час, когда они привыкли петь, еще не наступил, и каждый житель деревни ощутил себя, сам не зная почему, охваченным столь сильной радостью, что все стали бегать по улицам, спрашивая друг друга, что же произошло на небе или на земле, наполнив таким ликованием их сердца. Среди них был один старый пастух, известный тем, что он часто произносил предсказания, которые сбывались, и пользовавшийся славой человека сведущего не только в Домреми, но и на десять льё вокруг; и вот этот старый пастух, отвечая на обращенные к нему вопросы, промолвил: «Три блудницы погубили Францию^[30], одна девственница спасет ее». На эти слова обратили тем большее внимание, что они соответствовали старинному пророчеству Мерлина, изложенному в следующих выражениях:

Descendet virgo dorsum Sagittarii

Et flores virgineos obscultabit.^[31]

И все кричали «Ноэль!» в ожидании какого-то важного события.

На следующий день стало известно, что ровно в полночь Изабелла Роме, жена Жака д'Арка, родила дочь.

На следующий день эта девочка была крещена под именем Жанна. Священника, крестившего ее, звали Нине. У нее было два крестных отца и две крестные матери. Крестных отцов звали Жан Барен и Жан Ленг, а крестных матерей — Жанна и Агнесса.

Несмотря на все признаки предопределения свыше, которыми было отмечено ее рождение, детство Жанны ничем не отличалось от детства других детей; когда девочке исполнилось семь лет, родители поручили ей охранять стадо, как это было заведено у крестьян. Вначале никто не обращал внимания на то, что у Жанны никогда не пропадало ни одной овцы, ни одного барана, но позднее это заметили. Когда какой-нибудь ягненок терялся, Жанна просто звала его по имени, которое она сама ему и дала, и ягненок тотчас возвращался. Когда из лесу выходил волк, она просто шла навстречу ему со своим пастушеским посохом, с простой веткой или даже с цветком, и волк тотчас возвращался в лес, из которого он вышел. И, наконец, когда она находилась в отцовском доме, там никогда не случалось никакого несчастья, а если эта родовая хижина и становилась свидетелем какого-нибудь неприятного происшествия, то, как вспоминали позднее, такое всегда случалось в отсутствие Жанны. Так, сопровождаемая Божьим благословением на каждом своем шагу, Жанна достигла двенадцатилетнего возраста, но ее будущее предназначение пока ни в чем не проявлялось.

Однажды, когда она вместе с несколькими подружками охраняла стадо на лугу между Домреми и Нёшато, девочки предложили собрать все вместе букет цветов и, устроив между собой соревнование в беге, сделать этот букет наградой победительнице. Жанна согласилась на это предложение и стала вместе с другими собирать цветы для букета, а затем, прежде чем все бросились бежать, чтобы выяснить, кто его завоюет, она дала обет святой Екатерине, пообещав возложить букет к ней на алтарь в случае своей победы; едва Жанна успела дать обет, как был подан сигнал для бега и девочки, словно стая горлиц, устремились вперед; но вскоре Жанна обогнала всех своих подружек: она мчалась с такой скоростью, что ее ноги едва касались земли, и та девочка, которая бежала вслед за ней, через сто шагов обескураженно остановилась и воскликнула: «Жаннетта! Жаннетта! Ты не бежишь по земле, как все мы, а летишь по воздуху, как птица!» И в самом деле, девочка, сама не зная, как и почему, почувствовала, что она поднялась в воздух и летит, как это иногда бывает во сне; пролетев таким образом над самой землей, она достигла цели и подобрала букет; но, подняв голову, она увидела стоявшего рядом незнакомого ей красивого юношу, с улыбкой смотревшего на нее. «Жанна, — сказал он ей, — бегите быстрее домой, ибо вашей матери нужна ваша помощь». Полагая, что молодой человек был каким-то парнем из Нёшато, которому ее мать или братья поручили передать ей это сообщение, девочка оставила свое стадо на попечение одной из подружек и поспешно вернулась домой; но едва она показалась на пороге, как мать спросила ее, почему она вернулась раньше времени, откуда она пришла и почему бросила свое стадо. «Но разве вы не звали меня?» — спросила Жанна. «Нет», — ответила мать. Тогда Жанна отправилась в церковь, дабы возложить свой букет на алтарь святой Екатерины, и, чтобы не идти вдоль всей улицы и сократить путь, пошла туда через сад, прилегавший к отцовскому дому; но, как только она вступила в сад, справа от нее, со стороны церкви, послышался голос; Жанна подняла голову и увидела на небе сияющее облако, из которого раздавался голос: «Жанна, ты рождена для того, чтобы совершить чудесные дела, ибо ты девственница, избранная Господом для того, чтобы восстановить на престоле короля Карла; переодетая в мужское платье, ты возьмешься за оружие, станешь военачальником и все в королевстве будет делаться по твоему совету». Произнеся эти слова, голос умолк, после чего облако исчезло, а девочка, онемев, застыла неподвижно, напуганная подобным чудом.

Намного позднее, когда Жанна уже исполнит свою миссию, все обратят внимание на то, что это первое видение было явлено ей 17 августа 1424 года, то есть в тот самый день, когда произошла битва при Вернее, в которой погибли граф Дуглас и его сын мессир Джеймс; граф Бьюкен; граф д’Омаль, Жан де Аркур; граф де Тон- нер, граф де Вантадур, сир де Рош-Барон, сир де Гамаш и так много других верных и благородных рыцарей, что эта битва считалась столь же роковой для французской знати, как битвы при Креси, Пуатье и Азенкуре.

Тем временем Жанна пришла в себя и, вспомнив о своем покинутом стаде, вернулась на луг: стадо само собралось и поджидало ее под прекрасным майским деревом, которое называли Дамским деревом, или деревом Фей, поскольку крестьяне, порой возвращавшиеся домой ночью, утверждали, что они видели, как под ним танцуют длинные женские фигуры в белом, которые всякий раз, когда к ним приближались, исчезали в воздухе или терялись в тумане. В числе тех, кто утверждал, будто замечал там такие видения, была и одна из теток Жанны, но сама Жанна, хотя она много раз танцевала под этим деревом, а еще чаще пела под ним со своими подружками, никогда не видела там ничего подобного. Дерево это росло напротив леса, именовавшегося Дубовой рощей, возле источника, к которому приходило очень много несчастных людей, страдавших лихорадкой: оно было одним из самых прекрасных деревьев на свете и, обязанное своей широкой известностью всем этим рассказам, принадлежало г-ну Пьеру де Больмону, сеньору де Домреми.

Под этим деревом, которое она очень любила, Жанна провела весь день, сплетая венки в честь особо чтимых ею святой Екатерины и святой Маргариты и прикрепляя эти венки к его ветвям; потом, с наступлением вечера, она повела свое стадо домой.

Поскольку Жанна, которой исполнилось двенадцать лет, начала взрослеть и к тому же она была стройна и хорошо сложена, родители решили, что они больше не станут посылать девочку на пастбища и что вместо нее пасти стадо теперь будет ее брат Пьер, который был на год ее младше. Так что девочку обучили различным швейным работам, которые полагается выполнять женщине, и вскоре она достигла в этих занятиях такой же сноровки, как самая умелая деревенская хозяйка.

Тем не менее воспоминания о том, что произошло в саду, по десять раз на дню приходили ей на ум, и звучание чудесного голоса, который она тогда услышала, непрестанно раздавалось в ее ушах. Однажды, в воскресный день, когда Жанна, погруженная в молитву, оставалась в церкви после того, как все уже ушли оттуда, она внезапно снова услышала тот же голос, звавший ее по имени; она подняла голову, и ей почудилось, что свод церкви раскрылся, впуская прекрасное золотистое облако, а посреди этого облака был виден прекрасный юноша, в котором она узнала того, кто заговорил с ней на лугу; однако, поскольку на этот раз за плечами у него были длинные белые крылья, девочка поняла, что это был ангел, и, ощущая небывалую радость от этого зрелища, тихо спросила:

— Монсеньор, это вы меня звали?

— Да, Жанна, — ответил ангел, — это я тебя звал.

— Чего вы хотите от вашей рабы? — спросила Жанна.

— Жанна, — сказал прекрасный юноша, — я архангел Михаил, и я пришел от имени Царя Небесного, чтобы сказать тебе, что он избрал тебя из всех женщин, дабы спасти Французское королевство от гибели, которая ему угрожает.

— Что же я, бедная сельская пастушка, смогу для этого сделать? — спросила Жанна.

— Будь всегда благонравным ребенком, каким ты была до сего дня, — ответил ангел, — и, когда настанет время, мы, святая Маргарита, святая Екатерина и я, скажем тебе, что делать; ибо обе они необычайно расположены к тебе за твою великую преданность им.

— Да свершится воля Господа, — отвечала девочка, — и пусть он располагает своей рабой тогда и так, как ему будет угодно.

— Amen! — произнес ангел, и облако, окутавшее его, прошло сквозь церковный свод и исчезло.

С этого времени у Жанны не оставалось больше никаких сомнений в том, что случившееся с ней не было ни видением, ни сном — это была чудесная действительность, и поскольку как раз в эту минуту священник, окончивший чтение мессы, проходил через церковный зал, намереваясь отправиться к себе домой, Жанна попросила его выслушать ее исповедь и рассказала ему о том, что она перед этим видела и слышала. Священник, простой и добрый старый кюре, испытал большую радость от этого признания Жанны, которую он всегда любил за ее скромность и набожность; однако он посоветовал ей никому не рассказывать об этих видениях и старательно исполнять все повеления, какие она получит с Небес.

Прошло три года, и в течение этих трех лет Жанна не видела больше ничего подобного, но она продолжала расти, свежая и скромная, как полевой цветок, и, хотя в глазах тех, кто ее окружал, небесное покровительство никак не проявляло себя, она все же внутренне ощущала Божью благодать, и потому, когда она оставалась одна, ей нередко казалось, что рядом слышится пение ангелов, и тогда она тихонько начинала петь мелодии, незнакомый лад которых ей не удавалось воспроизвести после того, как эта небесная музыка затихала. Нередко, когда наступала зима и снег покрывал землю, она выходила из дома, говоря, что идет собирать букет для своих святых — так она называла святую Екатерину и святую Маргариту; все смеялись над ней, указывая ей на заснеженную землю, а она кротко улыбалась, уходила по дороге, ведущей в Нёшато и возвращалась с прекрасным венком из фиалок, примул и лютиков, собранных и переплетенных ею под Дамским деревом. Ее юные подружки взирали тогда на нее с удивлением, и, поскольку сами они, отправившись туда в свой черед, ничего там не находили, им лишь оставалось говорить, что это феи дарили Жанне уже сплетенные ветки. Наконец, еще более странным было то, что самые дикие животные совсем не боялись ее, что маленькие косули и оленята прибегали к ней играть и прыгали у ее ног и что порой какая-нибудь славка или какой-нибудь щегол садились ей на плечо и распевали там свою мелодичную песню так, словно они сидели на самой высокой ветви дерева.

В течение этих трех лет дела короля и Франции становились все хуже и хуже; вплоть до самой Луары королевство сделалось похожим на широкое безлюдное пространство, поля были заброшены, деревни обратились в развалины, и единственными обитаемыми местами оставались леса и города: леса — поскольку их чаща предоставляла укрытие, города — поскольку их крепостные стены давали надежду на безопасность; земля больше не обрабатывалась, и собирать на ней можно было не урожай, а стрелы, разбросанные вокруг стен; на колокольне всегда стоял часовой и, стоило ему заметить врага, тотчас начинал бить в набат. При этих звуках крестьяне поспешно возвращались в город, не заботясь о своих стадах, ибо животные сами научились распознавать звук колокола и, едва заслышав его, сами быстро возвращались к городским стенам, жалобно мыча и блея, толкаясь у ворот и стараясь первыми войти в них, чтобы оказаться в укрытии, под защитой людей.

Примерно в это самое время, то есть в начале 1428 года, монсеньор Томас Монтегю, рыцарь, граф Солсбери, был назначен и уполномочен тремя сословиями Англии вести войну во Франции. Когда об этом походе стало известно герцогу Орлеанскому, который после битвы при Азенкуре был пленником в Лондоне, при том что англичане не позволяли ему выкупить себя, он отправился к графу Солсбери и попросил его, как доблестного и честного противника, не вести войну на землях и во владениях герцога, поскольку сам он, не находясь там, не мог их защитить; граф дал ему обещание и поклялся не делать этого; но, переплыв вместе с огромным войском море, он высадился в Кале и тотчас же направился в ту часть Франции, что еще не была завоевана.

Таким образом, опасность становилась более серьезной, чем когда-либо прежде, и потому видения Жанны возобновились. В первый раз, когда она вновь увидела святого Михаила, он явился, как и обещал, вместе со святой Екатериной и святой Маргаритой, которые сами назвались Жанне, поблагодарив ее за преданность им, и сказали, что, поскольку девушка оставалась набожной, доброй и скромной, Бог по-прежнему считает, что именно она должна спасти Францию, а потому они повелевают ей отправиться к королю Карлу VII и сказать ему, что она послана Богом для того, чтобы стать во главе армии и сражаться вместе с французами против англичан и бургундцев.

Жанна была не в состоянии сказать хоть слово в ответ на это повеление, ибо она была слаба и робка, как и подобает молодой девушке, она не могла смотреть без волнения на чужие страдания, она не могла без слез смотреть, как проливается кровь, — почему же именно ей, чье сердце преисполнено жалости, приказывают исполнять жестокую миссию военачальника? И потому это бедное дитя шестнадцати лет от роду страшилось ужасного будущего, которое было ей предназначено, и молила Бога оставить ее в безвестности и переложить на кого- нибудь другого, более достойного, чем она, тяжкое бремя этого кровавого выбора.

Но Жанна была избрана; ни немые порывы сердца, ни произнесенные вслух молитвы не могли изменить веление Провидения. Однажды, стоя на коленях в маленькой часовне, посвященной Богоматери и возведенной на перекрестке дорог в Дубовой роще, она увидела, как опустилось облако, сиявшее на этот раз сильнее, чем прежде; затем оно открылось, явив взору трех посланцев Господа; однако теперь обе святые, которые при первом своем появлении были размером в локоть, предстали перед ней в полный рост. И тогда Жанна опустила глаза, ибо человеческий взгляд не мог вынести этого божественного великолепия, и услышала, не зная, кто именно из трех небесных посланцев с нею говорит, голос, обратившийся к ней с упреком:

— Почему ты так медлишь, Жанна? Чего ты ждешь, коль скоро тебе было дано повеление, и почему не спешишь его исполнить? В твое отсутствие Францию терзают враги, ее города разрушены, добрые люди гибнут, знать истреблена, драгоценная кровь льется на землю так, словно это ненужная и мутная вода ручьев. Ступай же, Жанна, ступай поскорее, ибо Царь Небесный посылает тебя!

И тогда Жанна отправилась к своему исповеднику и рассказала ему о том, что она перед этим увидела и услышала. Старый священник посоветовал ей повиноваться.

— Но даже если я захочу уехать, — спросила у него Жанна, — как мне удастся это сделать? Я не знаю дороги, я не знаю ни народа, ни короля; они мне не поверят; все вокруг будут смеяться надо мной, и не без причины, ибо что может быть нелепее, чем сказать старшим: девочка освободит Францию, она будет руководить военными походами благодаря своему умению, она принесет победу благодаря своему мужеству; и к тому же, отец мой, что может быть более странным и неподобающим, чем девушка в мужской одежде?

Старый добрый священник не знал, что ему сказать в ответ на эту столь разумную речь, разве что Бог могуществен и ему следует повиноваться; затем, когда Жанна принялась плакать, думая о возложенной на нее тяжкой задаче, он, как мог, утешил ее и ободрил, посоветовав ей подождать еще и при первом же новом явлении архангела Михаила и двух святых спросить у них, как ей следует действовать, какой путь выбрать и в какое место отправиться.

Между тем то ли голоса, как их называла девушка, прогневались на нее из-за ее нерешительности, то ли время действовать еще не наступило, но несколько месяцев Жанна провела, ничего подобного не видя. И тогда ее охватило беспокойство; бедная девочка решила, что она попала в немилость к Господу, и, полагая себя покинутой своими небесными покровителями, сочинила молитву, дабы просить их вернуться к ней; потом она опустилась на колени перед алтарем святой Екатерины и с пылом, идущим из самой глубины ее сердца, прочитала эту молитву. Молитва была такой:

«Прошу Господа нашего и Богоматерь ниспослать мне через посредство блаженного архангела Михаила и блаженных святых Екатерины и Маргариты совет и помощь в том, что я должна в угоду ему сделать».

Едва Жанна успела произнести эти слова, как сияющее облако вновь опустилось с неба, открылось, как и прежде, и появились небесные посланцы. Однако на этот раз святую Екатерину и святую Маргаритусопровождал архангел Гавриил. Жанна опустила голову, и послышался уже привычный ей голос.

— Отчего ты сомневаешься и колеблешься, Жанна? — спросил голос. — Отчего ты спрашиваешь, как осуществить то, что ты должна осуществить? Ты говоришь, что не знаешь дороги, которая ведет к королю; однако евреи тоже не ведали дороги, которая могла привести их в Землю Обетованную, и все же они тронулись в путь, и огненный столп вел их.

— Но, — промолвила Жанна, осмелев от мягкости этого голоса, который она ожидала услышать гневным, — где враг, с которым я должна сражаться, и какова миссия, которую я должна исполнить?

— Враг, с которым ты должна сражаться, — отвечал голос, — стоит возле Орлеана, и, дабы ты не сомневалась более в том, что мы говорим тебе правду, знай, что командующий вражеской армией, граф Солсбери, сегодня был убит; миссия, которую ты должна выполнить, состоит в том, чтобы снять осаду со славного города герцога Орлеанского, находящегося в плену в Англии, и привести Карла Седьмого в Реймс короноваться, ибо, до тех пор пока он не коронован, он будет всего лишь дофином, а не королем.

— Но, — сказала Жанна, — я не могу идти совсем одна. К кому мне обратиться за помощью и содействием?

— Ты права, Жанна, — отвечал голос. — Иди же в соседний город Вокулёр, который один во всей провинции Шампань сохранил верность королю, и попроси там разрешения поговорить со славным рыцарем Робером де Бодрикуром; скажи ему откровенно, кто тебя послал, и он поверит тебе. А чтобы не опасаться, что тебя попытаются обмануть или ты обратишься к кому-нибудь другому, взгляни, и ты увидишь подлинный облик этого рыцаря.

Жанна подняла голову и в самом деле увидела рыцаря без шлема, без меча и без шпор; она смотрела на него несколько секунд, чтобы как следует запечатлеть его черты в своей памяти; затем это новое видение постепенно исчезло. Жанна обернулась к архангелу и к святым, но те уже вновь поднялись на небо.

С этого времени Жанна больше не колебалась и в душе приготовила себя к уходу; но для девушки было настолько трудно принять такое ужасное решение — покинуть родителей и родину, что день шел за днем, а обессиленная Жанна все время проводила в слезах. Однажды, когда она плакала так, ее застал врасплох Пьер, ее младший брат; она очень любила его, и он, со своей стороны, тоже очень любил сестру. Он спросил ее, что с ней происходит. Жанна все ему поведала. Мальчик предложил сестре отправиться в путь вместе с ней: это было все, что он мог ей предложить.

Прошло еще несколько дней; новость об осаде Орлеана и великой опасности, которой подвергался город, разошлась повсюду и усилила растерянность тех, кто оставался верным королю. Между тем наступил святой день Богоявления, когда в Домреми произошли события, рассказанные нами в первой главе.

Эти события дали знать Жанне, что час ее ухода настал, ибо сир де Бодрикур, когда она увидела его, оказался настолько похож на тот образ, какой был явлен ей прежде, что ей было достаточно бросить на него взгляд, чтобы сразу же узнать его; и потому девушка приняла решение уединиться, чтобы снова посоветоваться с голосами, и на этот раз была настроена повиноваться им, если они прикажут ей отправиться в путь, пусть даже немедленно.

III. КАПИТАН ДЕ БОДРИКУР

Стоило Жанне сделать несколько шагов по дороге, как полевые и лесные птицы, которые из-за выпавшего накануне снега лишились корма, слетелись к ней, словно зная о том, что Жанна несет им зерна. И тут девушка вспомнила, что как раз с этой целью она шла сюда, и, не останавливаясь, на ходу, стала разбрасывать пшеницу и конопляное семя, запастись которыми, как это и говорил Пьер, она возвращалась домой. Жанна подошла к дереву Фей, лишенному в это время года своей прекрасной листвы, по-прежнему сопровождаемая своим крылатым эскортом, который уселся на ветвях чудесного дерева и начал петь хвалу Господу на языке, непонятном людям, но, тем не менее, ясном Богу.

В эту минуту деревенский колокол пробил полдень; Жанна замечала, что видения обычно являлись ей тогда, когда звонил колокол. Она опустилась на колени, как привыкла поступать, едва заслышав этот бронзовый голос, говоривший с людьми от имени Господа, и, преисполненная надежды и веры, высказала архангелам и святым свою обычную просьбу. Жанна верила и надеялась не напрасно. Стоило ей закончить свою молитву, как птицы, сидевшие на ветвях, смолкли, опустилось облако и ее небесные покровители предстали перед ее глазами.

— Жанна, — сказали они ей, — ты преисполнена веры в Бога и в нас; будь благословенна! Исполняй то, что тебе велено, дитя: иди без опасения сбиться с пути и не падай духом после первого же отказа: Господь наш, Царь Небесный, даст тебе силу убеждать.

— Но следует ли мне, — спросила Жанна, — не имея явной защиты, совершенно одной показываться на дорогах или подвергать себя опасности в городах; и не примут ли меня там за какого-нибудь потерявшегося ребенка или за какую-нибудь распутницу?

— Божьей защиты достаточно тому, кто верит в Бога, Жанна; но, коль скоро ты желаешь иметь защитника, Господь пошлет его тебе прежде, чем ты встанешь с колен. Итак, больше нельзя медлить и колебаться: иди! Иди, Жанна, ибо час настал.

— Да свершится воля Господня! — воскликнула Жанна. — Я всего лишь самая смиренная раба его, и я повинуюсь.

Как только Жанна произнесла эти слова, облако улетучилось и птицы возобновили свое пение. Ну а Жанна продолжила мысленную молитву, молитву благочестивую и дочернюю, в которой она просила своих родителей простить ее за то, что ей приходится покидать их, не попрощавшись с ними и не попросив их благословения. Но Жанна знала своего отца: это был суровый сердцем и духом человек, и она понимала, что он никогда не позволил бы дочери покинуть дом ради того, чтобы подвергать себя опасности среди солдат и на полях сражений.

Жанна еще стояла на коленях, когда она услышала, что ее кто-то зовет. В тот же миг все птицы, распевавшие на дереве, улетели. Жанна обернулась и увидела своего дядю Дюрана Лаксара. Она поняла, что это и есть тот защитник, которого ей пообещали голоса, и, тотчас же поднявшись, направилась прямо к нему, преисполненная доверия и спокойствия, хотя невольные слезы, вызванные предстоящим уходом, все еще дрожали на ее длинных ресницах.

— Это ты, Жаннетта? — промолвил папаша Дюран. — Что ты здесь делаешь, дитя мое, в то время как отец и мать ищут тебя повсюду?

— Увы, дядя, — отвечала девушка, сокрушенно покачивая головой, — они еще долго будут звать меня и искать, ибо я только что покинула их и, возможно, навсегда.

— И куда же ты идешь, Жаннетта?

— Я иду, дядюшка, туда, куда меня посылает Бог, и мои голоса только что сказали мне, что я могу рассчитывать на вас и вы пойдете со мной туда, куда я иду.

— Послушай, Жаннетта, — начал папаша Дюран, — если бы сегодня утром ты сделала мне подобное предложение, то я взял бы тебя за руку и отвел бы к твоему отцу, посоветовав ему присматривать за тобой получше, чем он это делал прежде; но после того, что я видел собственными глазами и слышал собственными ушами, я всецело расположен помочь тебе, даже если речь пойдет о том, чтобы совершить какое-нибудь безрассудство. Поведай мне, что с тобой произошло, скажи, чем я могу быть тебе полезен, и рассчитывай на меня.

Вместе с дядей Жанна зашагала по дороге, ведущей в Нёшато, где он жил, и за время пути поведала ему то, о чем мы уже рассказали; так что, когда они подошли к двери его дома, уже г-н Дюран Лаксар, в силу перемены в настроении, столь естественной для недоверчивых людей, ободрял Жанну и поддерживал ее. Тем не менее он счел уместным внести небольшие изменения в задуманный девушкой план: согласно его замыслу, он должен был раньше нее прийти в Вокулёр и предупредить капитана Робера де Бодрикура о предстоящем визите. Поскольку Жанна сильнее всего боялась явиться туда одной, она с признательностью приняла предложение дяди.

Папаша Дюран ушел на следующий день, но прием, оказанный ему капитаном де Бодрикуром, был далек от того, которого он ожидал. Некая женщина по имени Мари Давиньон, ссылаясь на пророчество Мерлина, уже потребовала чести быть представленной королю, утверждая, что она может сообщить ему нечто важное; но, оказавшись в его присутствии, она ничего не смогла рассказать ему, за исключением того, что однажды ей явился ангел и показал ей доспехи, вид которых вызвал у нее такой испуг, что небесный посланец поспешил заверить ее, что эти доспехи предназначены не для нее, а для другой женщины, которой предстоит спасти Францию. И, поскольку капитан де Бодрикур опасался, что ему придется иметь дело с какой-нибудь авантюристкой такого же рода, он ответил папаше Дюрану, что его племянница сошла с ума, и посоветовал ему отвезти ее к отцу с матерью, предварительно хорошенько надавав ей по щекам.

Папаша Дюран передал этот ответ племяннице, которая тотчас же принялась за молитву, призывая голоса так, как она это обычно делала; на этот раз, как и прежде, на ее зов явились архангел и обе святых. Жанна поведала им о своей неудаче, и голос сказал ей: «Ты сомневалась, Жанна, в то время как Богу угодны сердца, преисполненные веры; Бог повелел тебе пойти самой, а ты послала другого, и этот другой не достиг цели, поскольку лишь тебя одну Бог наделил даром убеждать. Иди же, ибо все еще можно исправить; если же ты будешь медлить, все будет потеряно».

Жанна поняла, что пребывать в нерешительности более нельзя, и отправилась в город в пятницу после праздника Царей-волхвов 1429 года от Рождества Христова; она пришла в Вокулёр ночью, и сопровождавший ее дядя постучал в дверь к каретнику, который предоставил им кров. Жена каретника хотела разделить свое ложе с Жанной, но девушка отказалась и всю ночь, до самого рассвета, провела в молитве.

Эта молитва придала ей столь сильную уверенность, что, когда, по ее мнению, настал час предстать перед сиром де Бодрикуром, она отказалась от помощи своего дяди, заявив, что голоса повелели ей идти одной; и действительно, около девяти часов утра она явилась к капитану. Поскольку было еще очень рано, этот визит весьма позабавил латников, и они тотчас же провели девушку к своему командиру, хотя в эту минуту он был занят беседой с отважным рыцарем по имени Жан де Новелонпон, который только что прибыл из Жьена на Луаре и привез сиру де Бодрикуру известие о смерти графа Солсбери.

Жанна вошла и приблизилась к капитану.

— Мессир Робер, — начала она, — знайте, что мой Господин уже давно повелел мне отправиться к славному дофину, который должен быть, который есть и который будет единственным настоящим королем Франции.

— А кто он, этот господин, моя милая? — с улыбкой спросил сир де Бодрикур.

— Царь Небесный, — ответила Жанна.

— И что произойдет после того, как вы окажетесь подле дофина?

— Дофин даст мне латников, и я сниму осаду Орлеана, а после того, как осада будет снята, я поведу его короноваться в Реймс.

Рыцари переглянулись и разразились смехом.

— Не сомневайтесь, — сказала Жанна с тем серьезным и спокойным видом, какой ей был присущ, — ибо, клянусь, я говорю вам истинную правду.

— Но мне кажется, что я вижу вас уже не в первый раз, — сказал сир де Бодрикур, вглядываясь в Жанну,

— Это я, — отвечала девушка, — в праздник Царей- волхвов сообщила вам в Домреми о смерти графа Солсбери, что вам сейчас подтвердил, — она повернулась к Жану де Новелонпону, — этот благородной рыцарь.

Рыцарь вздрогнул, ибо он прибыл ночью и ни с кем не говорил о привезенной им новости; да и сам капитан был поколеблен в своем сомнении.

— Однако, — обратился он к девушке, — если ты раньше всех знала о кончине благородного графа, ты должна знать также и о том, как он скончался?

— Да, несомненно, — отвечала Жанна. — Он стоял у окна башни и смотрел оттуда на добрый и верный город Орлеан, когда Господь, который знает, оценивает и вознаграждает людей по их заслугам, попустил, чтобы осколок каменного ядра выбил графу глаз, отчего спустя два дня тот скончался.

Рыцари удивленно переглянулись, ибо все эти подробности были совершенно точными. Тем не менее, поскольку такие откровения могли равным образом исходить как с Небес, так и из ада, мессир де Бодрикур отпустил Жанну, ничего ей не пообещав.

Жанна вернулась в дом каретника, не слишком обескураженная холодным приемом, которого она была удостоена, ибо ее голоса говорили ей, что какое-то время в ней будут сомневаться, но в конце концов Бог даст ей дар убеждения. Она обосновалась в доме каретника, стараясь занимать как можно меньше места у этих славных людей, чтобы не стеснять их, и проводила все свои дни в церкви, непрестанно исповедуясь, предаваясь посту и причащаясь и без конца повторяя, что ее надо отвести к благородному дофину и что, прибыв к нему, она поведет его короноваться в Реймс, сняв перед этим осаду Орлеана. Она была столь молода, столь красива и с ее губ срывались столь кроткие и целомудренные слова, что бедняки, всегда более склонные к надежде, чем знать, поскольку, чем человек несчастнее, тем он доверчивее, следовали за ней, когда она выходила из дома, сопровождали ее своими молитвами и говорили, что она и вправду святая женщина и если ее отвергнут, то несчастья, которые угрожают Французскому королевству, обрушатся и на тех, кто ее оттолкнет.

Этот всеобщий хор похвал дошел до слуха сира де Бодрикура, и тот, уже и сам взволнованный происходящим, отправился к кюре Вокулёра и рассказал ему все, что знал. Кюре минуту подумал, а затем, разделяя опасения капитана насчет чародейства, заявил ему, что есть лишь одно средство удостовериться, от Бога или от Сатаны исходит ее дар прорицания, и средство это — изгнание бесов. Сир де Бодрикур согласился с этим предложением; кюре облачился в епитрахиль, взял распятие и вместе с капитаном направился к дому, где жила Жанна.

Они застали Жанну за молитвой; кюре и капитан вошли в ее комнату и открыли дверь, чтобы каждый мог видеть то, что там произойдет. Жанна по-прежнему продолжала молиться, и тогда священник показал ей распятие и стал заклинать ее удалиться прочь, если она бесноватая; но Жанна, напротив, на коленях подползла к священнику, потом поцеловала обе полы его епитрахили и раны на боку, руках и ногах Христа, изображенного на распятии, и все это делалось с такой верой и таким рвением, что кюре заявил, что девушка, возможно, и безумна, но уж наверняка не одержима дьяволом.

Так что сир де Бодрикур удалился, успокоившись по поводу чародейства, но этого было недостаточно, чтобы заставить его исполнить то, о чем просила Жанна. Она не была одержима дьяволом, это правда, но, как сказал кюре, она могла быть безумной, и к тому же, что скажут о воине, носящем копье и меч, который посылает своему королю женщину, чтобы та его защищала? Жанна победила сомнение, но ей еще оставалось победить гордость.

На следующий день, поскольку слава о ее набожности распространилась не только по городу Вокулёру, но и по соседним деревням, Рене Анжуйский, герцог Барский, который уже давно был болен и которого врачи не могли излечить, послал за ней, чтобы спросить у нее совета по поводу своего недуга.

Жанна поспешила отправиться к нему, как она это делала в отношении любого страждущего, призывавшего ее, но, явившись к герцогу, заявила, что ей дана небом лишь одна миссия — снять осаду Орлеана и отвести Карла VII короноваться в Реймс. Впрочем, она посоветовала герцогу набраться мужества и не давать своим подданным повод к возмущению, живя в разладе со своей женой, как он это делал; затем, посоветовав ему пребывать в страхе Божьем, она попрощалась с ним, пообещав ему молиться о его выздоровлении. Герцог дал ей четыре франка, которые она раздала бедным, выйдя от него.

Возвращаясь в Вокулёр, она встретила рыцаря Жана де Новелонпона, прогуливавшегося по улицам вместе с другим достойным человеком по имени Бертран де Пуланжи. Жан де Новелонпон, узнав девушку, подошел к ней и, поскольку она произвела на него сильное впечатление, а каждый день приходили все более печальные новости об осаде Орлеана, сказал:

— Ах, Жанна, скоро мы дойдем до того, что увидим изгнанного из Франции короля, а нас превратят в англичан!

— О! — воскликнула Жанна. — Ничего этого не произойдет, тем не менее, если мне захотят поверить; но, к несчастью, сир де Бодрикур не обращает внимания ни на меня, ни на мои слова, тем самым заставляя нас терять драгоценное время; и все же необходимо, чтобы я оказалась рядом с монсеньором дофином еще до Средопостья; пусть я сотру себе ноги до колен, но все-таки попаду к королю, ибо никто в мире, ни один император, король или герцог, ни дочь короля Шотландии, ни кто-либо другой, не может освободить Французское королевство — только от меня придет ему помощь. И все же я предпочла бы остаться дома и прясть подле своей бедной матери, ибо мне полагается заниматься другим; но я должна идти и должна это делать, ибо этого желает мой Господь.

Сеньор де Новелонпон пристально посмотрел на Жанну и, увидев веру и уверенность, сверкавшие в ее глазах, сказал:

— Послушайте, Жанна, я не знаю, откуда это ко мне пришло, и горе вам, если из ада, но я чувствую себя убежденным в истинности того, что вы говорите; даю вам слово, что если Бодрикур будет продолжать упорствовать, то я сам под водительством Господа отведу вас к королю.

И он вложил свою руку в ее ладони в знак принятого им обязательства.

— О, сделайте это, сделайте это! — воскликнула Жанна, сжимая эту верную руку. — Но только поспешите, ибо как раз сегодня наш славный дофин понес огромные потери под Орлеаном и ему угрожают еще большие потери, если вы как можно скорее не отведете или не отправите меня к нему.

Мессир Бертран де Пуланжи, слышавший всю эту беседу, одновременно с сиром Жаном де Новелонпоном ощутил, что его растрогала вера девушки, и, протянув ей в свою очередь руку, он тоже поклялся Жанне, что не покинет ее и, как и его друг, будет сопровождать ее повсюду, куда ей будет угодно направиться.

Жанна поблагодарила обоих; девушка была так обрадована, что поцеловала им колени; она хотела ехать немедленно, не ожидая больше ничего, но рыцари ответили ей, что из соображений учтивости им следует испросить согласия на эту поездку у сира Робера.

— А если сир Робер откажет вам? — с дрожью в голосе спросила девушка.

— Если сир Робер откажет нам, — отвечали оба рыцаря, — то мы все же поступим по своей воле; но, по крайней мере, мы сделаем все так, как велит нам долг.

— Тогда прощайте и да хранит вас Господь! — сказала Жанна.

Затем, вернувшись к каретнику, она стала молиться в ожидании рыцарей.

Как мы говорили выше, мессир Робер был уже более чем наполовину убежден в необходимости помочь Жанне, но его сдерживал страх прослыть смешным; и потому он был чрезвычайно обрадован, когда столь славные рыцари, как Жан де Новелонпон и Бертран де Пуланжи, оградили его от такой опасности, взяв ответственность на себя. Так что он согласился на все и велел им привести к нему Жанну, чтобы вместе обсудить все приготовления к отъезду.

Оба рыцаря отправились за Жанной, которая с великой радостью узнала, какое в отношении нее было принято решение; она тотчас же поднялась и вместе с ними отправилась к мессиру Роберу де Бодрикуру. Капитан спросил у нее, что ей нужно из вещей, чтобы отправиться в дорогу. Жанна ответила ему, что голоса повелели ей надеть мужскую одежду, а во всем остальном она полагается на него. Ей немедленно заказали одежду, и через день та была готова; Жанна надела ее с такой легкостью и непринужденностью, словно не носила другой всю свою жизнь: она поправила капюшон, натянула сапоги и прикрепила к ним шпоры. Сир Робер хотел дать ей меч, но она отказалась от него, заявив, что меч, которым ей предстоит пользоваться, не этот, а совсем иной. Тогда рыцари спросили ее, какой дорогой им следует ехать к королю, находившемуся в то время в Шиноне.

— Самой короткой, — ответила Жанна.

— Но если мы поедем самой короткой дорогой, — возразили они, — то столкнемся с английскими войсками, которые преградят нам путь.

— Во имя Господа, — вскричала Жанна, — делайте то, что я говорю! И, если только вы повезете меня к монсеньору дофину, будьте спокойны, мы не встретим никаких препятствий на своем пути.

Убежденные ее уверенным тоном, рыцари не стали высказывать больше никаких возражений и последовали за девушкой, исполненные доверия и веры.

Подойдя к двери, она простилась со своим дядей, нежно обняла его, умоляя извиниться за нее перед родителями и передать им, что она отправилась бы в путь с большей радостью, если бы уезжала, получив их благословение, но она надеется, что придет время, когда они похвалят ее за то, что она подчинилась воле Господа.

Прекрасный черный конь, купленный мессиром Робером, уже ждал Жанну; она хотела тотчас сесть на него, но конь стал так сильно беситься, что это оказалось невозможно. Тогда Жанна сказала: «Отведите его к кресту, стоящему у придорожной церкви». Слуга, державший повод, повиновался, и, как только красавец-скакун оказался перед крестом, он сразу же стал кротким, как ягненок, и Жанна без всякого труда взобралась на него посреди толпы, восхищенной уверенностью и сноровкой юной девушки и кричавшей «Ноэль! Ноэль!».

И тогда Робер де Бодрикур, приняв от Жана де Нове- лонпона и Бертрана де Пуланжи клятву сопроводить Жанну к королю, повернулся к девушке и в последний раз махнул ей на прощание рукой.

— Поезжайте, — сказал он, — и будь, что будет.

Жанна тотчас же обернулась к священникам и церковникам, наблюдавшим за ней с верхних ступенек паперти, и сказала им:

— А вы, священники и церковники, устройте крестный ход и молитесь Господу.

Затем, пришпорив коня так, как это сделал бы самый смелый и ловкий всадник, девушка воскликнула:

— Вперед, вперед!

И она пустила коня в галоп, сопровождаемая обоими рыцарями, за которыми следовали их слуги, лучник и королевский гонец.

IV. БЛАГОРОДНЫЙ ДОФИН

Несмотря на великое доверие, какое вызвала у них Жанна, мессир Бертран де Пуланжи и мессир Жан де Новелонпон чувствовали себя не вполне спокойно: им предстояло проехать примерно сто пятьдесят льё, чтобы добраться из Вокулёра в Шинон, то есть пересечь половину Франции, причем почти две трети этого пути пролегали по территории, находившейся во власти англичан и бургундцев. Но, когда в течение трех или четырех дней поездки они не столкнулись ни с одним вражеским отрядом; когда, встречая на своем пути лес, они видели, как девушка отважно въезжает туда и без всякого проводника находит там дорогу; когда, подъехав к берегу широкой и глубокой реки, они видели, как конь их предводительницы сам находит неведомый брод и им удается без всяких происшествий переправиться на другой берег, — они безоговорочно поверили в Жанну и полностью подчинились ей, предоставляя ей возможность останавливаться, когда она хотела помолиться в церкви, хотя прежде они не желали позволять ей этого из страха, что, распознав в них арманьяков, их выдаст местное население и на них нападут гарнизонные отряды. Впрочем, они верно поступили, доверившись этой вдохновенной свыше девушке, которая вела их, подобно звезде Волхов; и, наконец, после двух недель пути, они прибыли в Жьен, что на Луаре, и узнали о достопамятном разгроме в Рувре, в сражении, названном Селедочной битвой из-за того, что французы напали на англичан в то время, когда те везли командовавшему осадой графу Саффолку обоз, в основном загруженный соленой рыбой. Джон Фальстаф, командир отряда, охранявшего обоз, отстоял в этой битве свою славу выдающегося военачальника: Джон Стюарт, коннетабль Шотландии, сир де Дорваль, сир де Лесго и сир де Шатобрюн были убиты вместе с тремя или четырьмя сотнями самых отважных воинов, все еще сражавшихся на стороне Франции, а граф Дюнуа был ранен, так что всех охватил небывалый ужас; но с другой стороны, эта новость еще сильнее подняла доверие к Жанне ее спутников, ибо.Жан де Новелонпон вспомнил, что это поражение произошло как раз в тот день, когда девушка объявила ему в Вокулёре, что дофин только что понес новые потери.

Прибыв в Жьен, наши путешественники проделали самую трудную часть пути, ибо теперь, наконец, они находились на французской территории, причем этот отрезок пути прошел так, как и предсказывала Жанна: ни малейшего несчастья не произошло ни с рыцарями, ни с их слугами, ни даже с их лошадьми; тем временем в городе распространился слух, что пророчество Мерлина вот-вот сбудется и девушка, которая должна чудесным образом спасти Францию, действительно нашлась: все поспешно сбегались, желая воочию увидеть избранницу. И тогда Жанна появилась в окне постоялого двора и во всеуслышание объявила, что можно устроить праздник и что разорение страны скоро прекратится, ибо она послана Богом, чтобы освободить Францию и короновать дофина. Жанна была исполнена такой уверенности и до такой степени выглядела орудием Провидения, а в ее речах было столько самосмирения и веры в Бога, что здесь, как и в Вокулёре, народ начал ликовать, нисколько не сомневаясь в том, что она говорит правду.

На следующий день они снова тронулись в путь, ибо, каким бы утомительным ни был подобный путь для девушки, никогда прежде не скакавшей на коне, Жанна, казалось, совсем от этого не страдала и настаивала на том, чтобы как можно скорее добраться до дофина, оказавшегося в Шиноне в таком плачевном положении, в какое до него не попадал ни один король Франции. Действительно, рассказывали о том, что народная нищета докатилась, наконец, и до трона, и эта нищета была так велика, что денег больше не было ни в кошельке короля, ни в королевской казне, а его казначей Рено де Булиньи рассказывал всем, что в сундуках у него осталось наличными всего четыре экю; дело дошло до того, что однажды, когда король пригласил пришедших навестить его Сен- трайля и Ла Гира отобедать вместе с ним, он смог предложить им в качестве угощения лишь двух цыплят и бараний хвост.

Как видим, Жанна прибыла как нельзя вовремя. Тем не менее она пожелала сделать остановку в церкви святой Екатерины Фьербуаской, известном месте паломничества, чтобы помолиться там. Оттуда она отправила королю письмо, написанное по ее просьбе сопровождавшими ее рыцарами; в нем говорилось, что она прибыла издалека для того, чтобы помочь королю и сообщить ему нечто чрезвычайно важное. Ответ не заставил себя ждать: Жанну вызвали в Шинон. Путешественники тотчас же выступили в дорогу, и по прибытии на место Жанна остановилась на постоялом дворе, а ее спутники отправились прямо к Карлу VII.

Однако Карл VII, как и всякий несчастный король, был недоверчив: не раз обманутый теми, кого он считал своими лучшими друзьями, не раз покинутый теми, кого он считал самыми преданными ему людьми, он не мог поверить в бескорыстную самоотверженность незнакомки. Так что он нашел предлог уклониться от приема Жанны и ограничился тем, что послал к ней трех своих советников. Вначале девушка не хотела отвечать им, настаивая на том, что ей нужно вести разговор с монсеньором дофином, а не с ними. Но в конце концов Жанна согласилась повторить им то, о чем она говорила уже много раз и чему не хотели верить, а именно, что она прибыла сюда для того, чтобы снять осаду Орлеана и сопроводить дофина в Реймс; получив непосредственно от нее эти сведения, советники удалились, чтобы передать их королю.

В течение двух последующих дней к Жанне никто больше не приходил. Тем не менее девушка по-прежнему сохраняла твердую веру, подбадривая двух рыцарей, прибывших вместе с ней, и с необычайной уверенностью утверждая, что в конце концов король непременно выслушает ее и потому им, подобно ей, следует пребывать в спокойствии. И в самом деле, на третий день на постоялом дворе появился граф Вандомский, объявивший Жанне, что он прибыл за ней, чтобы сопроводить ее к королю. Жанна не казалась ни смущенной, ни удивленной: она уже давно ждала этой встречи и была к ней готова. Она ответила графу Вандомскому, что нисколько не удивлена его приходом, поскольку голоса предупредили ее о его визите; затем она добавила, что готова следовать за ним, умоляя его не терять больше времени, которого и так было напрасно потрачено чересчур много.

Тем не менее король, по-прежнему исполненный недоверия, после ухода графа предложил своему совету испытать Жанну; намеченное им испытание состояло в том, что сам он затеряется среди рыцарей своей свиты, а его место займет кто-нибудь другой, и тогда все увидят, ошибется девушка или нет. Предложенное испытание было одобрено, и король, посадив на трон молодого вельможу своих лет, одетого богаче, чем он сам, встал позади других. Едва подмена была совершена, как дверь распахнулась и в зал вошла Жанна.

Вот тогда и проявилась во всем блеске подлинность ее миссии: не отвлекаясь ни на кого другого, Жанна прошла прямо к Карлу VII, опустилась перед ним на колени и воскликнула:

— Бог дарует вам добрую и долгую жизнь, благородный и славный дофин!

— Вы ошибаетесь, Жанна, — отвечал ей Карл VII. — Король — вовсе не я, а тот, кто сидит на троне.

— Клянусь Богом! — вскричала Жанна. — Не пытайтесь обмануть меня, славный государь, ибо дофин — это вы, и никто другой.

Затем, после того как среди присутствующих прокатился удивленный шепот, девушка продолжила:

— Благородный дофин, почему вы не верите мне? Я говорю вам, монсеньор, и поверьте моим словам, что Бог сжалился над вами, над вашим королевством и вашим народом, ибо Людовик Святой и Карл Великий встали перед Господом на колени, молясь за вас. Впрочем, если пожелаете, я скажу вам нечто такое, что докажет вам, что вы должны мне верить.

Тогда король Карл VII отвел ее в молельню, расположенную рядом с залом заседаний совета, и там обратился к девушке:

— Ну что ж, Жанна, мы здесь одни; говорите.

— Только этого я и желаю, — отвечала Жанна. — Но, если я сообщу вам нечто настолько сокровенное, что знать это можете только вы и Господь, поверите ли вы мне тогда, наконец, и согласитесь ли с тем, что именно Господь послал меня?

— Да, Жанна, — ответил король.

— Что ж, государь, — продолжала девушка, — вы, наверное, хорошо помните праздник Всех Святых в прошлом году, когда вы находились совсем один в вашей молельне в Лошском замке и обратились к Господу с тремя просьбами?

— Истинная правда, Жанна, — отвечал король. — Я прекрасно это помню.

— Государь, — спросила девушка, — рассказывали ли вы об этих просьбах вашему духовнику или кому-либо другому?

— Нет, никогда, — ответил король.

— Хорошо, в таком случае я скажу вам, — продолжала девушка, — какими были эти три просьбы. Первая просьба, с которой вы обратились к Богу, заключалась в том, чтобы он лишил вас мужества продолжать эту войну, стоящую столько золота и крови вашему бедному королевству, в том случае, если вы не являетесь законным наследником французского престола. Вторая просьба: если страшное бедствие, отяготившее участь Франции, стало следствием ваших личных грехов, то вы умоляли Бога снять с этого несчастного народа вину, которая не является его виной, и обрушить на вашу голову всю кару, даже если эта кара будет вечной епитимьей или даже смертью. Наконец, третья просьба: если же, напротив, грехи совершены народом, то вы умоляли Господа сжалиться над этим народом и проявить к нему милосердие, дабы королевство смогло бы, наконец, выйти из череды злоключений, длящихся уже более двенадцати лет.

Выслушав эти слова, король надолго погрузился в молчание; он опустил голову, размышляя, и лишь изредка поднимал ее, чтобы еще раз внимательно посмотреть на девушку. Наконец, он в свой черед нарушил тишину:

— Все, что вы сказали, Жанна, это правда. Но одного моего убеждения в том, что вы посланы Богом, недостаточно; нужно, чтобы мои советники разделили со мной это мнение, иначе вы внесете смуту в наши ряды, а мы и без того уже слишком разобщены и несчастны.

— Что ж, — промолвила Жанна, — соберите завтра трех или четырых самых верных вам людей и, если возможно, церковников, и тогда я явлю вам знак, после которого никто больше не будет сомневаться, ибо мои голоса обещали предоставить мне такой знак и я уверена в том, что в ответ на мою просьбу они это сделают.

Затем король и Жанна вернулись в зал заседаний совета, где все нетерпеливо ожидали их. Как только дверь открылась, все глаза устремились к королю и по его серьезному и задумчивому лицу все поняли, что сказанное девушкой произвело на него сильное впечатление.

— Господа, — объявил король, — на сегодня достаточно; то, что с нами происходит, дает богатую пищу для размышлений, и мы должны выслушать мнение об этом событии самых близких наших советников. Что же касается вас, Жанна, то ступайте к себе, ибо вы, должно быть, устали от долгого путешествия, только что совершенного вами, и не забудьте о том, что вы обещали нам сделать завтра.

— С Божьей помощью, — отвечала Жанна, — исполнится не только то, что я обещала сделать завтра, но и то, что я обещала сделать в будущем!..

И, опустившись на одно колено перед королем, она поцеловала ему руку и удалилась столь же скромно и спокойно, как и пришла.

В ту минуту, когда Жанна подошла к уличным воротам, мимо проезжал какой-то всадник, направлявший свою лошадь к Луаре на водопой. Поскольку слухи о прибытии Жанны уже распространились по городу, всадник, не веривший в подобные чудеса, остановился перед девушкой и принялся грубо оскорблять ее, присовокупляя к своей брани богохульства. Жанна, видя, что эти слова обращены к ней, подняла голову и посмотрела на него скорее печально, чем гневно.

— Увы! — воскликнула она. — Как можешь ты, несчастный, хулить Бога, когда, возможно, ты так близок к смерти!

Всадник не принял во внимание это своеобразное пророчество; напротив, он удалился, продолжая хулить Бога все теми же словами, и доехал до реки; но, когда его лошадь пила, она испугалась какого-то шума и бросилась в воду; всадник попытался удержать ее на берегу, но, несмотря на все его усилия, она продолжала двигаться вперед, к самой глубокой части реки, и вскоре перестала доставать копытами до дна. Тогда всадник поспешно спрыгнул с лошади, решив добраться до берега вплавь, однако то ли у него вдруг начались судороги, то ли слова, сказанные Жанной, пришли ему на ум и парализовали его, но он успел лишь крикнуть «Прости, Господи!» и тут же исчез под водой. Два часа спустя его труп нашли в мельничном шлюзе.

Поскольку несколько человек слышали то, что всадник сказал Жанне, и то, что она ему ответила, происшедшее сочли за чудо, и слава юной девушки, вдохновенной свыше, возросла до такой степени, что вечером все жители собрались под окнами постоялого двора и потребовали, чтобы она вышла к ним. Жанна тотчас же появилась на балконе и повторила народу своим тихим, исполненным веры голосом то, что она послана Господом, чтобы спасти короля и Францию, после чего бедный люд, успокоенный словами юной девушки больше, чем это мог бы сделать вид двадцатитысячного войска, пришедшего на помощь королю, с ликованием удалился, восклицая: «Ноэль!» Вечером одна из частей города была иллюминирована в знак всеобщей радости.

На следующий день, в десять часов утра, король послал за Жанной. Жанна, ожидавшая королевского посланца, не заставила его ждать ни минуты и, напротив, тотчас последовала за ним; вдвоем они явились в Шинонский замок, где их ожидал король. По пути их сопровождала огромная толпа людей, которые, едва заметив Жанну, поспешили за ней следом и теперь остались у ворот замка, чтобы услышать новости об этой встрече. Жанна смело поднялась по лестнице и вошла в королевские покои; там она увидела Карла VII вместе с архиепископом Реймским, монсеньором Карлом де Бурбоном и монсеньором де Ла Тремуйлем.

Архиепископ Реймский начал расспрашивать Жанну; он осведомился, откуда она родом, как зовут ее родителей и каким образом к ней пришло озарение. Жанна рассказала ему все, что помнила о своей жизни, столь просто и скромно, что слушатели, в своей черед, ощутили, что они проникаются верой в ее слова. Когда она окончила свой рассказ, архиепископ Реймский спросил ее, есть ли неподалеку от дома ее отца лес и как он называется. Жанна ответила, что там и в самом деле есть лес, который виден с порога ее дома и называется Дубовым лесом. Тогда архиепископ повернулся к королю, сиру де Бурбону и сиру де Ла Тремуйлю и сказал: «Все верно».

И действительно, пророчество Мерлина гласило, что юная девушка, которая должна спасти Францию, прибудет изех nemore canuto.^[32] По-видимому, король и его советники были уже почти убеждены в правдивости девушки, но все же они пожелали довести испытание до конца, и потому архиепископ вновь обратился к ней.

— Жанна, — начал он, — вы обещали нашему королю подтвердить подлинность вашей миссии каким-то неопровержимым знаком; что это за знак? Мы ожидаем, что он появится у нас на виду, и, если он таков, как вы утверждаете, мы будем готовы поверить в то, что вы есть истинная посланница Божья.

— Подождите меня, — промолвила в ответ Жанна, — и помолитесь, пока будете меня ждать.

С этими словами она удалилась и прошла в расположенную рядом часовню, где никого, кроме нее, не было; подойдя к алтарю, она опустилась на колени и голосом, преисполненным той веры, что двигает горы, взмолилась:

— Всемилостивый Господь мой, во имя святых страстей твоих прошу тебя позволить блаженному архангелу Михаилу и блаженным святым Екатерине и Маргарите предстать перед твоей скромной рабой, если ты по-прежнему желаешь, чтобы именно я, бедная девушка, от твоего имени пришла на помощь Французскому королевству!

Стоило Жанне произнести эти слова, как облако привычным образом опустилось и открылось, позволяя увидеть не только архангела и обеих святых, но и целый сонм других ангелов, которые в сияющей дали взмахивали крыльями и пели хвалу Господу. Жанна была настолько ослеплена этим великолепием, что опустила глаза.

— Ты звала нас, Жанна, — произнес голос. — Чего ты просишь у нас?

— Блаженный святой Михаил и вы, мои святые заступницы, — начала Жанна, — я позвала вас для того, чтобы вы дали мне знак, с помощью которого я смогу убедить монсеньора дофина признать меня истинной посланницей Господа Бога.

— Ты веришь в нас, Жанна, — молвил голос, — и мы исполним обещание, которое было тебе дано нами.

При этих словах архангел Михаил сделал призывный жест, и один из ангелов, отделившись от небесного хора и один-единственный раз взмахнув крыльями, спустился с высоты небес на землю: этот ангел держал в руке усыпанную драгоценными камнями корону, сверкавшую столь сильно, что человеческий глаз с трудом мог выдержать ее блеск.

— Вот обещанный знак, Жанна, — промолвил голос, — и, когда самые недоверчивые увидят его, они в тот же миг перестанут сомневаться.

— Да будет так! — воскликнула Жанна.

И тотчас же облако закрылось и поднялось в небо. Но ангел, державший в руке корону, остался на земле, и, когда Жанна подняла глаза, она увидела его стоящим перед ней.

И тогда, не произнося ни слова, но с мягкой улыбкой на устах, ангел жестом велел Жанне следовать за ним и, взяв девушку за руку, пошел, а вернее, заскользил к двери, которая вела в королевские покои; войдя туда, Жанна и ангел увидели, что Карл VII и его советники все еще продолжают молиться, стоя на коленях; но, заметив девушку и сопровождавшего ее небесного посланца, они поднялись, преисполненные изумления. Тогда ангел выпустил руку Жанны, подошел к королю, которого отделяло от двери расстояние, примерно равное длине копья, склонился перед монархом и, протягивая корону стоявшему рядом архиепископу, произнес такие слова:

— Государь, я явился сказать вам, что вы снискали милость Господа, пославшего вам эту юную девушку для спасения королевства; смело предоставьте ей действовать, дав ей столько воинов, сколько вам удастся собрать; а в доказательство того, что она должна короновать вас в Реймсе, вот небесная корона, которую посылает вам Господь Бог. И не сомневайтесь более, государь, ибо продолжать сомневаться — это оскорблять Господа.

Произнеся эти слова, ангел выпустил из рук корону и, снова скользнув по полу, так, что из-за его длинной одежды невозможно было определить, шел он или летел, вернулся в часовню, где на глазах у Жанны мягко оторвался от пола и сквозь купол вознесся в небо. При виде этого зрелища бедная девочка принялась плакать, ибо ее душа, предчувствуя все то, что предстояло претерпеть на земле ее телу, была охвачена великим желанием последовать за этим прекрасным ангелом на небо; но время вечного блаженства для нее еще не наступило. И небесный посланец покинул ее, не откликнувшись на страстную мольбу, которую она произносила с молитвенно сложенными ладонями.

Затем Жанна с глубоким вздохом встала и подошла к королю.

— Славный дофин, — сказала она ему, указывая на корону пальцем, но не касаясь ее, — вот ваш знак; возьмите его.

И Карл VII склонился перед архиепископом Рейм- ским, который возложил корону на его голову.

После этого было почти решено, что все полностью доверятся Жанне; тем не менее советники попросили короля сначала отправить Жанну в Пуатье, где находился парламент и было несколько крупных ученых в области теологии; но тогда корользаявил, что он сам сопроводит Жанну в этот город, и потому велел ей быть готовой к отъезду на следующий день. Жанна спросила, куда ее намереваются отвезти, и он ответил ей: в Пуатье.

— Видит Бог, я знаю, что мне придется многое претерпеть там! — воскликнула Жанна. — Но это не имеет значения, Господь мне поможет. Поедем же туда, коль скоро так угодно королю.

Наутро Жанна выехала в город Пуатье. Там в ожидании ее собрались все духовные лица и доктора теологии, жившие в самом городе и на двадцать льё вокруг; им уже было известно о том великом доверии, какое король испытывал к этой юной девушке, и, поскольку он выразил ей это доверие, не посоветовавшись с ними, они чувствовали столь большую досаду, что более всего на свете жаждали уловить Жанну на каком-нибудь противоречии; и потому, как она и предсказывала, ей предстояло немало претерпеть от них; но, как и в Шиноне, в Пуатье ее ни на миг не покидало присутствие духа, так что все поражались, как простая юная девушка, никогда не изучавшая тех наук, каким обучают мужчин, могла отвечать столь осмотрительно. Несмотря на то, что король, архиепископ Реймский, мессир Карл де Бурбон и мессир де

Ла Тремуйль уверяли, что Жанна представила им неопровержимое доказательство истинности ее миссии, ученая ассамблея не хотела верить королю и двум благородным сеньорам на слово, и один кармелит довольно ядовито заметил, что, раз уж Жанна представила одно доказательство, ей ничего не будет стоить представить и другое.

— Так я и поступлю, — отвечала Жанна, — и этим доказательством будет снятие осады Орлеана и коронация короля в Реймсе. Дайте мне воинов в таком количестве, какое найдется; отправляйтесь вместе со мной, и вы увидите два доказательства вместо одного.

— Но, — возразил один доктор теологии из ордена доминиканцев, — если Господу угодно, чтобы англичане были изгнаны из Франции, Господу не нужны солдаты, чтобы осуществить подобное чудо, ибо, стоит ему только пожелать этого, как одной его воли будет достаточно не только для того, чтобы заставить англичан вернуться домой, но и для того, чтобы уничтожить их всех от первого до последнего.

— Солдаты будут сражаться, — отвечала Жанна, — и Бог даст им победу.

— А скажите нам, моя милая, — с сильно выраженным лимузенским акцентом произнес брат Сеген, — на каком языке говорили ваши голоса?

— На лучшем французском, чем ваш, — ответила Жанна.

Еще один теолог процитировал богословские книги, в которых говорилось, что не следует верить как в сами видения, так и тем, кто утверждает, будто видел их.

— Признаться, — промолвила Жанна, — я не знаю, что там говорится в ваших книгах, но мне известно, что в книге Господа написано куда больше, чем во всех этих книгах.

Впрочем, в Пуатье, как ранее в Шиноне и в Вокулёре, образ жизни девушки служил назиданием для всех; она остановилась в доме метра Жана Рабато, женатого на доброй и достойной женщине, под опеку которой была отдана Жанна, и, поскольку та почти все время проводила в молитве и в благочестивых делах, славная хозяйка повсюду говорила, что она никогда не видела столь скромной и столь набожной девушки и, скорее, та сама может опекать других, чем находиться под чьей-либо опекой. Такого же мнения придерживались и все те, кто приходил повидать ее и, побеседовав с ней, возвращался со словами, что это Божье создание и нужно верить ее словам так же, как Евангелию; наконец, этот глас народа, который на сей раз определенно можно было назвать гласом Божьим, дошел и до слуха самих ученых-теологов, и, поскольку, с какими бы ухищрениями ни составляли они свои вопросы, им ни разу не удалось уличить Жанну ни в противоречиях, ни в ереси, они в конечном счете единогласно заявили, что нужно довериться девушке и попытаться осуществить то, что она предлагает.

Король, весьма обрадованный таким решением, увез Жанну в Шинон, и там было решено, что первой экспедицией с ее участием станет доставка в осажденный город обоза со съестными припасами, которые в течение двух недель собирали в Блуа и в которых, как было известно, чрезвычайно нуждался добрый и верный город Орлеан.

V. ОБОЗ

В то время в Шиноне находился герцог Алансонский, взятый в плен в битве при Вернее и выкупившийся из неволи за 200 000 экю, из которых он уплатил наличными лишь половину, оставив в заложниках за остальную часть суммы семерых своих дворян. И потому, вместо того чтобы незамедлительно вернуться к королю, он занялся продажей своей сеньории Фужер, что принесло ему 140 000 экю; выкупив своих заложников за сто тысяч, он прибыл сюда с остальными деньгами, чтобы пополнить свой военный отряд.

Герцог Алансонский застал город Шинон пребывающим в состоянии радости и надежды, ибо уже распространился слух о том, что Жанна была признана посланницей Небес. Не разделяя еще этого ликования, герцог все же не остался совершенно безучастен к нему; нравственное влияние избранницы Божьей уже ощущалось, и все говорили о предстоящем походе на англичан так, как если бы речь шла о праздничной прогулке. Как раз в это время король и Жанна вернулись в Шинон.

Герцог испытывал столь сильное желание отомстить англичанам за свой плен, что все средства, какие могли бы привести его к этой цели, казались ему превосходными. И потому он принял Жанну если и не с полной верой в нее, то внешне, по крайней мере, с большим доверием. Король по-родственному обнял герцога Алан- сонского и, зная, что он жаждет вновь вернуться в бой, дал ему поручение выехать в Блуа раньше Жанны и все сделать для того, чтобы через неделю обоз был готов.

Герцог Алансонский тотчас же уехал; герцогиня, которая всего лишь неделю провела с мужем, сильно горевала из-за столь поспешного отъезда, но Жанна ободрила ее, сказав ей: «Клянусь Богом, госпожа герцогиня, я обещаю вам привезти славного герцога домой целым и невредимым». Герцогиня, которая была набожной женщиной, утешилась этим обещанием, ибо она относилась к числу тех, кто твердо верил в богоизбранность Жанны.

После того как герцог Алансонский уехал, сразу же началась подготовка к отъезду Жанны. Как и подобало военачальнику, ей были приданы оруженосец, паж, два герольда и капеллан. Оруженосца звали Жан Долон; пажа — Луи де Конт, по прозвищу Имерге; одного из герольдов — Гиень; другого — Амблевиль, и, наконец, капелланом был брат Пакерель.

Покончив с этой первой заботой, король приказал выдать Жанне полный набор вооружения, но она отослала обратно меч, заявив, что ей следует пользоваться не этим оружием, а тем мечом, который найдут на могиле старого рыцаря, погребенного в одном из приделов церкви святой Екатерины Фьербуаской. Ее спросили, как распознать этот меч, и она ответила, что на его клинке и около его рукоятки имеется изображение пяти геральдических лилий. У нее поинтересовались также, знала ли она об этом оружии потому, что видела его прежде; в ответ на это она сказала, что оно ей совсем незнакомо, но ее голоса посоветовали ей воспользоваться именно этим мечом, а не каким-либо другим. Королевский оружейник был послан в церковь святой Екатерины Фьербуаской и нашел меч в указанном месте. Оружие было начищено до блеска, и Карл VII приказал изготовить для него красивые бархатные ножны, расшитые золотыми геральдическими лилиями.

Между тем проходили дни, и вот уже наступил конец апреля; терять время и дальше было невозможно, ибо город Орлеан поддерживало в его отваге и верности лишь ожидание чудесной помощи. Король попрощался с Жанной, и она отправилась в Блуа в сопровождении маршала де Реца, де Ла Мезона, де Лаваля, де Потона, де Ла Гира, Амбруаза де Лоре, адмирала де Кюлана и примерно двухсот пятидесяти—трехсот латников.

Прибыв в Блуа, она была вынуждена оставаться там несколько дней, ожидая подхода более многочисленного отряда; ибо, хотя Жанна и повторяла без конца, что число солдат, которые пойдут в Орлеан вместе с ней, не имеет значения, лишь бы поскорее выступить в поход, другие командиры не хотели отправляться в путь, не располагая более или менее значительным войском. Жанна, таким образом, была вынуждена провести в Блуа почти целую неделю; испытывая глубокое сожаление по поводу этой задержки, она решила использовать время с пользой и заказала знамя из белого шелка, усеянное золотыми геральдическими лилиями; в центре знамени был изображен Господь, держащий в руке земной шар, а по обе стороны от него — два коленопреклоненных молящихся ангела; на оборотной стороне полотнища, где святых образов не было, девушка велела написать два слова: «Иисус Мария», Помимо этого боевого знамени, Жанна заказала похожий на него штандарт и вручила его брату Пакерелю, своему капеллану, чтобы тот носил его в походах, а также во время праздников и крестных ходов. Оба стяга были освящены в церкви Святого Спасителя в Блуа.

Но это было еще не все. Во время этого вынужденного ожидания Жанна продиктовала брату Пакерелю письмо, в конце которого, не умея писать, она поставила в качестве подписи крест. Это письмо, которое мы воспроизводим здесь по одной из рукописей того времени дословно, сохраняя язык и орфографию эпохи, было составлено в нижеследующих выражениях:

«Иисус Мария.

Король Англии, склонитесь перед волей Царя Небесного: отдайте Деве ключи от всех добрых городов, взятых вами силой. Дева пришла по воле Божьей, дабы взыскать с вас королевскую кровь, и готова заключить мир, если вы пожелаете проявить благоразумие, оставите сопротивление и возвратите все, что удерживаете за собой. Король Англии, если вы не последуете сказанному, то знайте, что я как военачальник буду добром или силой гнать ваших людей из Франции повсюду, где только повстречаю их, и, если они не пожелают повиноваться, я прикажу предать их всех смерти; если же они повинуются, я пощажу их. Знайте, что Дева пришла, дабы истребить их, если они не повинуются; она послана Царем Небесным, дабы вышвырнуть вас вон из Франции, и обещает вам и заверяет вас, что, если вы не проявите благоразумия, она учинит столь великий разгром, какого во Франции не видели уже тысячу лет. Знайте, что Царь Небесный пошлет столько сил ей и ее славным воинам, что вам не одолеть их и за сотню атак. Что до вас, лучники, солдаты, дворяне и простые люди, стоящие лагерем под Орлеаном, то возвращайтесь в свою страну,

как то велит вам Бог, а если не сделаете так, то берегитесь Девы и помните о том уроне, какой вы понесете. Не тешьте себя мыслью, что вы получите Францию от Царя Небесного, сына Пресвятой Марии. Ее удержит за собой король Карл, подлинный наследник престола, которому Господь предназначил ее и который вступит в Париж вместе с добрым войском. Если вы не захотите верить вестям от Господа и от Девы, то мы будем бить вас повсюду и везде, где бы ни обнаружили, и тогда вы поймете, кто прав — Господь или вы, Уильям де Ла Поль, граф Саффолк, Джон, сир де Тальбот, Томас, сир де Скейлс, наместник герцога Бедфорда, который именует себя регентом Французского королевства, поставленным королем Англии.

Ответьте, желаете ли вы дать мир городу Орлеану; если же вы этого не сделаете, то помните об ожидающих вас жестоких потерях. Герцог Бедфорд, который называет себя регентом Франции, поставленным королем Англии, Дева просит и заклинает вас прекратить разрушения. Если вы не проявите благоразумия, она сделает так, что французы совершат самые великие дела из всех, какие когда-либо совершались в христианском мире.

Писано во вторник Страстной недели».

На обороте письма имелась надпись:

«Внемлите вестям от Бога и от Девы. Герцогу Бедфорду, который именует себя регентом Французского королевства, поставленным королем Англии».

Когда письмо было закончено, Жанна передала его Гиеню, одному из своих герольдов, и поручила ему отвезти его командующему осадой Орлеана.

Наконец наступил день столь долгожданного отъезда. За неделю пребывания в Блуа армия пополнилась маршалом де Сент-Севером, сиром де Гокуром и большим числом других знатных особ, привлеченных слухами о предстоящей экспедиции, так что войско, каким оно стало, являло собой довольно грозное зрелище. Что же касается обоза, то он был чрезвычайно большим, и, если бы его удалось доставить в несчастный город, тот почувствовал бы немалое облегчение. Обоз состоял из множества возов и телег, нагруженных зерном, и огромного количества всевозможного скота: быков, коров, баранов, овец и свиней. Перед тем как выступить в поход, Жанна приказала, чтобы все воины исповедовались; после исполнения этого религиозного долга войско вышло на дорогу, ведущую в Орлеан.

В час отъезда главные командиры устроили военный совет, на котором Жанна не присутствовала. По-прежнему преисполненная веры в свою миссию, она приказала следовать по правому берегу реки, на котором была сосредоточена вся боевая мощь англичан, и говорила при этом, что не стоит беспокоиться ни о численности, ни о расположении вражеских сил, ибо Господь Бог решил, что обоз вступит в город, не встретив на своем пути помех. Но, сколь ни велика была вера командиров в Жанну, они сочли, что действовать подобным образом означает искушать судьбу, и, ничего не сказав Жанне и позволив ей думать, что все следуют ее указаниям, решили держаться левого берега, на котором можно было встретить лишь несколько одиночных конных разведчиков.

Так что обоз двинулся в путь через Солонь, вместо того чтобы идти через Бос. Шествие открывал брат Паке- рель, который держал в руках свой штандарт и вместе с другими священнослужителями, сопровождавшими войско, распевал церковные гимны. Следом за священниками ехала верхом Жанна, окруженная командирами, которым она ежеминутно делала замечания по поводу вольности их речи; чаще всего она ехала рядом с Ла Гиром, к которому она прониклась великой дружбой, несмотря на его постоянные богохульства и фразу, какую он время от времени произносил, желая позлить девушку: «Жанна, я отрекаюсь от ... моего копья». Утром и вечером он твердил свою обычную молитву, которую девушка никак не могла заставить его изменить и которая была составлена в следующих выражениях: «Господь мой! Сделай для Ла Гира то, что Ла Гир сделал бы для тебя, будь он Господом Богом, а ты — Ла Гиром». Что же касается самой Жанны, то ее манера держать себя и ее речь были настолько образцовыми, что в конечном счете внушили уважение даже простым солдатам, одни из которых вначале посмеивались, а другие — роптали из-за того, что им, привыкшим идти под водительством самых храбрых и самых благородных рыцарей, теперь приходилось подчиняться бедной крестьянке.

На третий день войско подошло к Орлеану, и только тогда, увидев, что ее отделяет от города река, Жанна поняла, что ее обманули. Вначале она была крайне рассержена таким обманом и, не будь это столь великим грехом, впала бы в гнев, но, поразмыслив, в конце концов решила извлечь выгоду из своей позиции и, поскольку англичане, напуганные ее появлением, покинули одно из своих укреплений на левом берегу, Жанна приказала овладеть этим укреплением, что и было без всяких затруднений исполнено. Тем временем бастард Орлеанский, предупрежденный о прибытии обоза, сел в лодку и переправился на левый берег. Эту новость сообщили Жанне, и та поспешно направилась к месту, которое ей указали, и увидела там бастарда Орлеанского, весело обсуждавшего с окружившими его командирами способы, какими можно было провести обоз в город.

— Вы бастард Орлеанский? — спросила Жанна, приблизившись к нему.

— Да, — ответил он, — и я очень рад вашему прибытию.

— Это вы, — продолжала Жанна, — посоветовали двигаться через Солонь, вместо того чтобы идти через Бос?

— Я дал такой совет, поскольку это не только мое мнение, но и мнение всех самых разумных военачальников.

— И вы были неправы, — сказала Жанна, — ибо совет Господа Бога всегда разумнее, чем советы людей, и если бы мы следовали его совету, то сейчас были бы уже в Орлеане, в то время как теперь нам предстоит переправа через реку.

— Что ж! — воскликнул бастард. — Есть возможность спокойно через нее переправиться: для этого надо подняться вверх по течению до замка Шеей, который расположен примерно в двух льё отсюда и в котором находится французский гарнизон; лодки из Орлеана поднимутся по реке одновременно с нами, и там их загрузят под защитой крепости.

— Во имя Господа так мы и поступим, — произнесла Жанна и первой тронулась в путь, несмотря на то, что с самого утра она не сходила с коня и не снимала латы.

Бастард Орлеанский, со своей стороны, вернулся в город, чтобы руководить подготовкой к отплытию тех лодок, какие должны были подняться к замку Шеей. Обоз отправился в дорогу и около трех часов пополудни подошел к замку; но небо еще за час до этого заволокли тучи, и пошел проливной дождь, а встречный восточный ветер был такой силы, что, пока он дул, не могло быть и речи о том, чтобы лодки поднялись вверх по течению реки. Заметив уныние, которое вызвало это открытие у ее эскорта, Жанна обратилась к командирам:

— Не заверяла ли я вас именем Господа, что воля Господня состоит в том, чтобы мы без всяких затруднений доставили продовольствие в Орлеан, и что англичане даже не сделают вида, будто хотят помешать нам?

— Да, несомненно, вы нас заверяли в этом, — согласился герцог Алансонский, — но я не думаю, что сейчас вы избрали удачный момент для того, чтобы напомнить нам об этом.

— Во имя Господа проявите терпение, — отвечала Жанна, — ибо менее чем через четверть часа ветер переменится.

Произнеся эти слова, Жанна спешилась и, отойдя на несколько шагов в сторону, стала с присущими ей верой и усердием молиться Богу; и в самом деле, даже прежде, чем она закончила свою молитву, ветер переменился, подул не с востока, а с запада и вместо противного стал попутным. Воины переглядывались, не зная, что и думать о том, что они видели собственными глазами; но не приходилось сомневаться в том, что предсказание Жанны сбылось; это убедило даже самых недоверчивых.

Час спустя лодки легко, как если бы их подталкивала рука Господня, поднялись по течению реки и пристали к замку. В первой из них находился бастард Орлеанский с несколькими другими благородными воинами и самыми видными горожанами.

Лодки загрузили зерном, скотом и боевым снаряжением, и теперь оставалось только пустить их по течению; тем временем гарнизон крепости предпринял вылазку, вовлекая тем самым англичан в бой на правом берегу, так что ничто не мешало обозу прибыть к месту назначения. На последнем судне плыла Жанна вместе с графом де Дюнуа и Ла Гиром; их сопровождали две сотни копейщиков, тогда как остальная часть войска направилась обратно в Блуа, чтобы подготовить там к отправке второй обоз.

Все население города, предупрежденное Дюнуа, собралось на набережной в ожидании Жанны; едва ступив на землю, девушка увидела приготовленного для нее прекрасного белого коня, полностью снаряженного, и тотчас взобралась на него; ее въезд в Орлеан был триумфальным: предвосхищая будущее, жители города встречали ее как свою освободительницу.

После посещения церкви, где состоялся благодарственный молебен, Жанна остановилась в доме казначея герцога Орлеанского: это был славный и беззаветно преданный своему господину человек по имени Жак Буше, который сам попросил ее об этом и добился чести оказать ей гостеприимство. Только там Жанна сняла с себя доспехи и попросила немного вина; ей принесли серебряную чашу, до половины наполненную вином, которое она разбавила водой, положив туда пять или шесть ломтиков хлеба, что и составило весь ее ужин; затем она почти сразу же отправилась в отведенную ей комнату вместе с женой и дочерью своего хозяина. Вскоре женщина удалилась, а девочка осталась, ибо Жанна попросила ее разделить с ней ложе.

Вот так 29 апреля 1429 года Жанна совершила свой торжественный въезд в город Орлеан, сопровождаемая таким всеобщим восторгом, что, как свидетельствует «Дневник осады», горожанам и воинам казалось, будто ангел Господень или сам Господь спустился к ним с Небес.

VI. ОСАДА ОРЛЕАНА

Торжественный въезд Жанны в Орлеан оказал необычайное воздействие как на дух осажденных, так и, не в меньшей степени, на дух осаждающих; но если первых ее присутствие в городе приободрило, то у вторых оно вызвало беспокойство. Вначале англичане немало смеялись, узнав о том, что к королю Карлу VII явилась какая-то женщина, утверждавшая, что она изгонит их из Франции; однако потом распространился слух, что эта женщина действительно действовала по вдохновению Божьему, и все стали говорить о совершенных ею чудесах. Напомним, что все это происходило в эпоху веры и суеверий, когда люди легко верили в необычайные вещи, исходили ли они от Бога или от Сатаны, были ли они ниспосланы небом или порождены адом. Как бы то ни было, Жанна предсказала, что обоз прибудет в Орлеан, и дважды — сначала поднимаясь, а потом спускаясь по Луаре — лодки действительно спокойно прошли на расстоянии выстрела из лука мимо укреплений англичан, никто из которых не предпринял никаких действий для того, чтобы помешать этому продвижению, и, поскольку первое предсказание Девы полностью осуществилось, в английской армии, как мы уже говорили, возникло большое замешательство.

То ли Жанна догадалась о том, какое впечатление произвело ее появление, то ли она стала действовать так по Божьему наущению, но на следующий день после своего прибытия она решила атаковать укрепления англичан. Однако Дюнуа, сир де Гамаш и несколько других славных военачальников, одни имена которых говорили о том, что вовсе не из страха эти люди противились ее замыслу, придерживались противоположного мнения. Но Жанна, полагавшая, что король доверил командование армией именно ей, с упорством, которое придавала уверенность в собственной правоте, настаивала на своем, и ей, в самом деле, почти удалось взять верх, как вдруг сир де Гамаш, рассерженный унижающим его командирским тоном, каким разговаривала с ними женщина, поднялся и обратился к Ла Гиру и сиру д'Илье, которых Жанна склонила на свою сторону:

— Раз уж здесь скорее прислушиваются к мнению какой-то глупой болтуньи низкого происхождения, чем к словам такого рыцаря, как я, то я больше не стану упрямиться. В нужное время и в нужном месте говорить будет мой славный меч, и, возможно, мне предстоит тогда погибнуть. Но, поскольку король и моя честь велят мне идти этим путем, я сворачиваю свое знамя и отныне становлюсь простым оруженосцем. Я предпочитаю служить благородному человеку, а не девице, которая, возможно, прежде была неизвестно кем.

С этими словами он свернул свое знамя и вручил его графу де Дюнуа.

Дюнуа, как мы уже говорили, придерживался совсем другой точки зрения, чем Жанна; возможно даже, что сам он не был преисполнен твердой веры в ту миссию, которую девушка должна была, по ее словам, исполнить, но он понимал, какую выгоду можно было извлечь из той веры, которую она внушала другим; и потому он тотчас выступил посредником между Жанной и сиром де Гамашем, сказав последнему, что тот всегда будет волен сражаться, когда и как захочет, и принадлежит к числу тех, кто подчиняется лишь приказам Бога и короля, а Жанне — что речь идет лишь о небольшой задержке и атака начнется, как только из Блуа прибудет ожидавшееся подкрепление. В конце концов, граф добился того, что Жанна и сир де Гамаш протянули друг другу руки, хотя и скрепя сердце; тем не менее они обменялись рукопожатиями, а это было все, чего желал Дюнуа, питавший надежду, что это разногласие закончится на поле битвы.

Но более всего успокоило Жанну то, что Дюнуа дал ей обещание лично отправиться на следующий день в Блуа, чтобы ускорить прибытие подкрепления; со своей стороны, она решила провести этот день с пользой и продиктовала второе письмо, адресованное английским командирам и составленное примерно в тех же выражениях, что и первое; затем, когда оно было продиктовано и Жанна заверила его своим крестом, она позвала Амбле- виля, своего второго герольда, и приказала ему доставить это послание графу Саффолку. Но Амблевиль напомнил Жанне, что Гиень, который повез первое письмо, все еще не вернулся и что англичане, вопреки всем людским законам, не отпустили его, а держат у себя, как пленника, и грозятся сжечь, как еретика; но Жанна стала успокаивать герольда.

— Ради Бога, — сказала она, преисполненная, как всегда, веры, — ступай и ничего не бойся, ибо они не причинят никакого зла ни тебе, ни ему; напротив, не сомневайся в том, что ты привезешь с собой своего товарища; и скажи Тальботу, что если он готовится к бою, то и я буду делать это; пусть он попробует, если сможет, захватить меня и сжечь, но если я разгромлю его, то он, со своей стороны, должен будет снять осаду и вернуться вместе со всеми англичанами в свою страну.

Все это не слишком успокоило бедного Амблевиля. Однако граф де Дюнуа тоже вручил ему адресованное графу Саффолку письмо, в котором он извещал английского генерала, что жизнь всех английских пленных, равно как и английских герольдов, посланных обсуждать вопрос о выкупах, зависит от того, будет ли сохранена жизнь герольдам Девы; и, действительно, как и предсказывала Жанна, Амблевиль и Гиень были отпущены в тот же вечер, но никакого ответа от английских военачальников на доставленные им письма они не привезли.

На следующий день Жанна вместе с Ла Гиром и значительной частью гарнизона проводила на целое льё от города графа де Дюнуа, отправившегося, как он и обещал накануне, за подкреплением в Блуа, а затем решила вслух повторить англичанам то, о чем она уже уведомила их письменно. Для этого она поднялась на один из устроенных осажденными земляных валов, который находился напротив захваченной англичанами крепости Турнель, и, открыто приблизившись к врагам на расстояние не более шестидесяти шагов, приказала им, под страхом беды и позора, не только отойти от города, но и вообще покинуть Французское королевство.

Однако, вместо того чтобы подчиниться этому требованию, сэр Уильям Гласдейл и бастард де Гранвиль, командовавшие крепостью Турнель, ответили Жанне лишь грубыми ругательствами, советуя девушке вернуться в свою деревню и пасти там коров и обзывая французов еретиками и безбожниками. Жанна достаточно терпеливо выслушала все адресованные лично ей оскорбления, какими бы грубыми они ни были, но, услышав, как оскорбляют французов, она вскричала:

— Вы лжете! И, если вы не хотите уйти отсюда по доброй воле, вас скоро заставят сделать это силой; но те из вас, кто оскорбляет меня, не увидят этого ухода.

Тем временем бастард Орлеанский, сопровождаемый сеньором де Рецем и сеньором де Лоре, двигался по направлению к Блуа и прибыл туда вечером следующего дня; они тотчас же явились на королевский совет и доложили там, что осажденный город крайне нуждается в новом обозе с продовольствием и в подкреплении в живой силе; то и другое им предоставили, однако на этот раз, чтобы ускорить доставку обоза, было решено идти не через Солонь, как в первый раз, а через Бос, невзирая на присутствие там англичан; ибо после успешного похода Жанны армия короля вновь обрела такую веру в свои силы, что если, как свидетельствует анонимная хроника деяний Девы, до ее прибытия в Орлеан двести англичан заставляли в ходе стычек отступать четыреста французов, то после ее прибытия уже двести французов заставляли отступать четыреста врагов.

Все настолько торопились собрать нужное количество провизии и солдат, что уже к 3 мая обоз был готов тронуться в путь. Выйдя из города около девяти часов утра, он к вечеру того же дня преодолел полпути от Блуа до Орлеана и на ночлег остановился в деревне, названия которой летописец не приводит, но, должно быть, это было селение Божанси или Сент-Аи. 4 мая обоз продолжил свое продвижение; все были полны решимости силой пробиваться к Орлеану, хотя в случае рукопашной схватки англичан было бы втрое больше, чем французов. Когда же бастард Орлеанский приблизился к городу настолько, что тот оказался в поле его зрения, он увидел, что Дева вместе с Ла Гиром и большинством других командиров выступили в полном боевом порядке, с развернутыми знаменами, навстречу обозу. Вскоре оба отряда соединились и вместе прошли мимо англичан, которые не осмелились покинуть свои укрепления, позволив второму обозу войти в город так же беспрепятственно, как и первому.

Граф де Дюнуа обнаружил, что гарнизон усилился за счет чрезвычайно большого количества латников, подошедших накануне из Монтаржи, Жьена, Шато-Ренара, из области Гатине и из Шатодёна, и это позволило ему условиться с Жанной предпринять на следующий день наступление.

Жанна была очень утомлена, ибо в течение двух предшествующих дней ей пришлось принять у себя всех именитых горожан и не раз выходить на улицы, чтобы показаться народу; к тому же всю последнюю ночь она провела без сна и в латах, ибо опасалась, что бастард не вернется вовремя и у нее не будет времени надеть их, чтобы в случае необходимости прийти ему на помощь; теперь же, поверив в данное Дюнуа обещание, она позволила снять с себя латы, потом, не раздеваясь, бросилась на кровать и тотчас заснула.

Тем временем несколько именитых горожан, видя, что городской гарнизон значительно усилился благодаря присутствию Жанны и прибытию обозов с продовольствием, решили воспользоваться благоприятным моментом, чтобы увлечь за собой некоторое количество лучников и простых городских жителей и предпринять вылазку; эта стихийная вылазка имела целью атаку крепости Сен-Лу, одного из самых мощных и лучше всего защищенных укреплений; и действительно, она находилась под командованием храброго капитана по имени Герард, располагала большим числом солдат и была прекрасно снабжена боеприпасами. Так что французы встретили там сильный отпор; но, поскольку в порыве своего воодушевления нападавшие преисполнились исключительной отвагой, они с яростью устремились на стены крепости, нанося врагам удар за ударом и убивая их одного за другим, а потому сражение вскоре приобрело с обеих сторон столь ожесточенный и устрашающий характер, какого не имела ни одна стычка с самого начала осады.

Жанна, которая, как мы уже говорили, бросилась на кровать и проспала около часа, внезапно проснулась и закричала:

— Ко мне, мой оруженосец! Ко мне, сир Долон, ко мне!

— Что случилось? — спросил Долон, торопливо вбегая в ее комнату.

— Случилось то, — вскричала Жанна, вскочив с постели и схватив свой шлем, — случилось то, что французы сражаются сейчас возле вражеского укрепления, и мне нужно надеть латы, ибо там уже много убитых и раненых.

И она стала поспешно снаряжаться, крича: «Коня! Моего коня!» Но Долон не мог в одно и то же время надевать на нее латы и идти за ее конем; застегнув на ней кирасу, он собрался выйти, но Жанна остановила его:

— Стойте, стойте! Надевайте на себя латы и как можно скорее присоединяйтесь ко мне; я сама пойду за своим конем.

Затем она взяла в руки небольшой боевой топор и выбежала так поспешно, что забыла в комнате свое знамя. На лестнице она встретилась с хозяйкой.

— Боже мой! — воскликнула Жанна. — Кровь наших людей льется на землю, а вы меня не разбудили: вы дурно поступили! — И она продолжила свой путь, крича: «Коня! Моего коня!»

На пороге дома девушка увидела своего пажа, который был занят там игрой.

— Ах! Гадкий мальчишка! — воскликнула она. — Ты даже не пришел сказать мне, что пролилась кровь французов. Скорее приведи мне коня! Моего коня!

Пока Имерге бежал в сторону конюшни, она вспомнила о том, что знамя осталось в комнате, и позвала Долона, который передал ей его через окно. Жанна развернула знамя. В эту минуту к ней подвели коня; молодая воительница легко, будто ей не мешала тяжесть доспехов, вскочила на него, как это мог бы сделать бывалый рыцарь, и, даже не спрашивая, где находится крепость Сен-Лу, галопом помчалась по улицам, ведомая озарявшим ее духом и пришпоривая своего скакуна, который, подобно коню ангела-губителя, высекал своими четырьмя копытами огонь. Подъехав к Бургундским воротам, Жанна увидела, как навстречу ей несли покрытого ранами горожанина; остановив коня, она какое-то время смотрела на несчастного, и слезы катились по ее лицу; затем, горестно покачав головой, она воскликнула: «Увы! Всякий раз, когда я вижу, как льется французская кровь, волосы на моей голове встают дыбом!»

Но вскоре шум сражения, становившийся все ближе, и крики беглецов напомнили Жанне, что в такую минуту нельзя было размягчаться душой; она устремилась за ворота и увидела, что французы, теснимые врагами, в страшном беспорядке отступают. И тогда, ускорив бег коня и подняв свое знамя, она закричала: «Смелее! Смелее! Вот идет Дева, вот идет дочь Божья!» И, не заботясь о том, последует ли кто-либо за ней, Жанна ринулась в самую гущу англичан.

Появление Девы оказало двоякое воздействие: французам оно придало отваги, англичан же повергло в ужас, вследствие чего в их рядах возникло минутное замешательство, которым воспользовалась Жанна, чтобы призвать к себе отступавших. Услышав ее голос, они тотчас остановились и вновь пошли в наступление. В это время в Бургундских воротах появился Долон с четырьмя или пятью другими храбрыми капитанами, примчавшимися вместе со своими латниками на помощь Жанне. Все они, не щадя сил, ринулись на англичан, с изумлением замечавших, что после появления Жанны ни один француз не был ранен, тогда как им, напротив, явно наносили одни лишь смертельные удары. Теперь уже англичане в свой черед побежали под натиском противника, но французы преследовали их на таком близком расстоянии, что вперемешку с ними ворвались в крепость, и вскоре над ее стеной взвилось победное знамя Жанны.

И тогда Тальбот, командовавший крепостью Сен- Лоран, решил прийти на помощь своим товарищам; но, предвосхищая этот маневр, граф де Дюнуа вместе с сиром де Гравилем, маршалом де Буссаком, бароном де Кулон- сом и частью орлеанского гарнизона встал между атакованной крепостью и шедшими ей на подмогу англичанами, выказывая готовность дать им бой, чего французы уже давно не осмеливались делать. На этот раз испугались и не решились атаковать англичане, что дало Деве время довершить свою победу.

И в самом деле, захватив укрепление, нападавшие справились лишь с половиной дела. В этой крепости была церковь, толстые стены которой обеспечивали надежную защиту, так что англичане укрылись на церковной колокольне, превратив ее во вторую цитадель; однако французы ожесточенно преследовали их и там: немало врагов было убито на ее лестницах, немало сброшено вниз с ее верхней площадки; в итоге там погибло около двухсот человек, и спастись удалось лишь нескольким англичанам, которые нашли в ризнице священнические одежды и, переодевшись в них, пытались убежать; ярость французов была в эту минуту еще столь велика, что они намеревались безжалостно казнить врагов, но Жанна, из уважения к одеждам, в которые те были облачены, приказала помиловать их. Так что было решено назначить за них выкуп, и их увели в город в качестве военнопленных.

Что же касается крепости, то, дабы она не могла более служить оплотом для англичан, ее сожгли и разрушили, но перед этим вывезли оттуда хранившиеся там запасы продовольствия и военного снаряжения.

Дева вернулась в Орлеан вместе с другими командирами, но ни для кого не было тайной, что именно ей принадлежала слава всего этого сражения. Чудесным образом уведомленная своими голосами, Жанна сама нашла дорогу к крепости Сен-Лу, хотя этот путь был ей незнаком и никто ей его не показывал, а прибыв туда, одним своим присутствием, лишь тем, что она ехала первой, отгоняя врагов древком своего копья или маленьким боевым топором, который был у нее в руке, сумела обратить поражение в победу. И потому, когда она въехала в город, зазвонили все колокола, словно их раскачивали чьи-то невидимые руки, и англичане, находившиеся в своем лагере, могли слышать этот оскорбительный для них звон, знаменовавший первый триумф той, которую они считали скотницей и колдуньей.

По возвращении, в тот же вечер, Жанна потребовала не давать англичанам передышки и, воспользовавшись смятением, в котором те находились, на следующий день вновь атаковать их. Но командиры заявили в ответ Жанне, что завтра будет великий праздник и что во славу Господа Бога лучше провести этот день в молитвах; Жанна с трудом уступила их уговорам, повторяя, что лучшей молитвой Богу стало бы исполнение его воли и что Господь повелел ей сражаться в этот день; но, видя, что общее мнение противоположно ее настроению, она решила использовать этот день отдыха для того, чтобы еще раз попытаться убедить англичан сдаться. И потому назавтра она отправилась на край моста, который был разрушен почти на три четверти и напротив которого находилась сильная крепость, находившаяся под командованием Гласдейла; привязав к концу стрелы копию своего письма, девушка приказала одному из лучников пустить эту стрелу в стан врагов, что тот и сделал, в то время как Жанна крикнула им: «Читайте!» Но англичане, вместо того чтобы прочитать письмо, разорвали его. При виде этого Жанна воскликнула: «От имени Господа говорю вам, что вы ошибаетесь, ибо Господу Богу угодно, чтобы вы сняли осаду и ушли!» Но, как и в первый раз, англичане отвечали ей лишь ругательствами, причем ругательства эти были столь грубы и обидны, что, слыша их, Жанна не могла сдержать слез и, воздев руки к небу, вскричала: «О, какие же вы гадкие! Господь знает, что все, что вы тут говорите, — ложь и клевета!» В эту минуту ее глазам, казалось, представилось чудесное видение, ибо слезы ее тотчас высохли, на устах у нее появилась улыбка и, обернувшись к тем двум или трем латникам, которые сопровождали ее, она произнесла: «Хвала Господу, ибо только что я получила от него весть!»

Во время отсутствия Жанны — и, возможно, желая воспользоваться ее отсутствием, — командиры собрались на совет и решили на следующий день сделать вид, будто они атакуют вражеские укрепления на правом берегу, а когда англичане оттянут туда свои войска, атаковать их позиции на левом берегу. В то самое время, когда это решение было принято, возвратилась Жанна; Дюнуа тотчас же позвал ее и сообщил, что, согласно ее желанию, завтра они выступят против вражеских укреплений, расположенных к западу от города. Но Жанна покачала головой. «Все так, все так, господа капитаны, — сказала им она. — Вам кажется, что раз я всего лишь женщина, то мне нельзя говорить всю правду, ибо я не сумею сохранить тайну. Ну что ж! Я знаю все, что вы решили, но не беспокойтесь: я умею молчать о том, что следует утаивать».

Видя, что пытаться что-либо скрыть от этой необыкновенной женщины бесполезно, бастард Орлеанский, ставший одним из самых преданных ее друзей, доложил ей о принятом на совете решении и спросил, одобряет ли она его. В ответ Жанна сказала, что план хорош и она вполне согласна с ним; вслед за тем она запретила всем воинам идти назавтра в бой, не пройдя исповедь, и сама подала пример, исповедовавшись и причастившись.

На рассвете следующего дня Жанна и главные командиры собрали войска, назначенные для экспедиции на другой берег Луары; поскольку в городе имелось большое число лодок, которые были переданы в распоряжение сира де Гокура, коменданта города, Жанна вместе с Ла Гиром переправилась на маленький остров, расположенный вблизи левого берега; две лодки, поставленные поперек реки, составили своеобразный мост, по которому можно было легко добраться до берега; затем солдаты сели в остальные лодки и переправились сначала с правого берега на остров, а затем с острова — на левый берег.

Все эти меры предосторожности были предприняты из опасения, что англичане будут препятствовать высадке, но те не только не стали этого делать, но и покинули первую от берега крепость, Сен-Жан-ле-Блан, сожгли ее и разрушили, чтобы французы не смогли ее использовать, и перешли во вторую крепость, которая называлась крепостью Августинцев и обладала земляными валами и башнями. Преисполнившись смелости при виде этого отступления врага, Жанна перешла на другой берег, сопровождаемая всего лишь пятью десятками солдат, ибо к ней присоединился пока только авангард, а остальные отряды все еще переправлялись на остров, и недостаточное число лодок не позволяло им делать это быстрее.

Но Жанна не вела счет ни своим воинам, ни тем, против кого она сражалась: она шла, ведомая десницей Господней, и обычные людские расчеты ничего не значили для нее. Девушка двинулась прямо к земляному валу и, оказавшись на расстоянии в половину полета стрелы от крепостной стены, водрузила там свое знамя; затем, обернувшись, она позвала за собой тех пятьдесят или шестьдесят человек, которые следовали за ней. В это время поднялся крик, что огромный отряд англичан движется со стороны Сен-Приве; заслышав этот крик, сопровождавшие Деву воины, а в основном это были люди из простонародья, испугались и бросились бежать к переправе через Луару. Тем не менее человек пятнадцать не покинули Жанну, и она в свой черед тоже начала медленно отступать вместе с этим маленьким отрядом. Увидев, что она отходит, англичане целой толпой выбежали из крепости Святого Августина и бросились преследовать девушку, громко гикая и выкрикивая столь оскорбительные ругательства, что, как ни мало людей ее окружало, Жанна круто развернулась и устремилась на врагов. И тогда, словно Бог пожелал, чтобы небесная миссия святой девушки проявилась во всем ее блеске, вся эта огромная толпа англичан обратилась в бегство от железного наконечника ее знамени, как стадо баранов от пастушеского посоха. Жанна гнала их вплоть доземляного вала, и за ней следовали не только те пятнадцать воинов, что остались верны ей, и не только те пятьдесят, что вначале убежали, а затем снова присоединились к ней, но и все те, что переправились с правого берега на остров и, увидев, что Дева сражается с врагом, поспешили прийти к ней на помощь. Так что Дева внезапно оказалась во главе довольно многочисленного отряда, который вскоре пополнился еще и за счет арьергарда, приведенного сиром де Рецем. И тогда Жанна направилась прямо к палисаду; испанец по имени сир де Партада и сир Долон проделали в нем дыру, в которую тотчас прошла Жанна, и вскоре ее знамя уже развевалось над кольями палисада. Все устремились в образовавшийся проход, который быстро превратился в огромную брешь; англичане хотели было оказать сопротивление, но нет такой человеческой силы, которая могла бы остановить людей, вдохновляемых гневом Божьим. Крепость Августинцев была в одну минуту захвачена, и, опасаясь, что французы примутся расхищать имущество крепости и тем самым предоставят врагу возможность нанести ответный удар, Жанна собственноручно подожгла ее.

Колокольни и крыши Орлеана были усеяны толпами людей, которые наблюдали за этим героическим походом Девы, поддерживая ее, словно зрители в театре, своими криками и рукоплесканиями. Как только в городе заметили святое знамя, взвившееся над вражеской крепостью, все колокола зазвонили в знак победы. Дева приказала своим воинам провести ночь рядом с захваченной крепостью, обещав им вернуться наутро с подкреплением. Сама же она, поранившая ногу железным шипом и ничего не евшая весь день, ибо это была пятница, отправилась в город, чтобы немного отдохнуть и подкрепиться: теперь, когда лихорадочное возбуждение боя уже не поддерживало ее, она просто падала от усталости и истощения.

Вечером командиры собрались на совет. Вопреки принятому ранее решению, все усилия были направлены теперь на левый берег; однако на совете было договорено, что отныне, когда ничто уже не мешало прибывать подкреплениям, ибо крепостей Сен-Лу, Сен-Жан-ле- Блан и Августинцев более не существовало, не следовало рисковать, выводя столько войск из города, который в отсутствие трех четвертей своих защитников мог быть быстро захвачен врагами.

Жанна узнала об этом решении. «У вас был свой совет, — сказала она, — а у меня свой. Совет Господа противоположен вашему, и исполнен будет он, тогда как ваше решение пропадет впустую. Пусть все будут готовы к утру, ибо завтра мне предстоит сделать больше, чем я сделала до сих пор. К тому же, — с глубоким вздохом и словно вздрагивая от внезапной боли, добавила она, — завтра прольется моя кровь: я буду ранена!»

Жанна провела крайне беспокойную ночь. Все время пребывая в тревоге, что англичане нападут на ее людей, она то и дело просыпалась, подбегала к окну, распахивала его и прислушивалась, не доносится ли до нее какой-нибудь шум, но каждый раз жена Жака Буше, которая осталась ночевать с ней, успокаивала девушку, говоря ей, что сейчас можно спокойно спать, ибо англичане так сильно напуганы событиями двух последних дней, что скорее готовы к бегству, чем к атаке. Слегка успокоенная, Жанна возвращалась в постель, но уже через минуту ею снова овладевали все те же страхи; так что еще до наступления рассвета она уже была облачена в доспехи.

Прежде чем выйти из дома, она с той же невольной дрожью, какая охватила ее накануне, повторила хозяйке предсказание относительно своего ранения.

— Но зачем же тогда вы уходите? — спросила добрая женщина.

— Бог побуждает меня! — ответила Жанна.

Когда девушка собралась уходить, рыбаки принесли Жаку Буше превосходную алозу.

— Останьтесь с нами, вместо того чтобы идти сражаться, — предложил девушке славный хозяин, — и мы вместе съедим эту рыбу.

— Нет, — отвечала Жанна, — нет; лучше не ешьте ее до ужина, ибо я вернусь за своей долей, пройдя по мосту, и приведу к вам нескольких англичан, чтобы они разделили с нами трапезу.

— Да услышит вас Господь! — воскликнул Жак Буше. — Ведь для того, чтобы вернуться по мосту, вам придется взять крепость Турнель.

— С Божьей помощью, — отвечала Жанна, — мы возьмем Турнель, не сомневайтесь в этом.

С этими словами она вышла; было около половины восьмого утра. Подъехав к Бургундским воротам, она обнаружила их запертыми: это сир де Гокур, выполняя решение совета, отдал приказ не выпускать Жанну из города. Но девушка заявила во весь голос, что приказы совета ее не касаются, что это она командует армией и к тому же повеления куда более высокого совета, чем тот, что хочет удержать ее, требуют, чтобы она вышла из города. Этот острый спор вызвал большое волнение среди горожан, скопившихся у ворот. Кто-то побежал к сиру де Гокуру, чтобы предупредить его, и он не замедлил появиться; но, что бы он ни говорил, Жанна оставалась твердой и непреклонной в своем решении. Тогда народ начал роптать, поддерживая девушку. Сир де Гокур решил повысить голос.

— Вы гадкий человек, — вскричала тогда Дева, заглушая голос коменданта, — но не в вашей власти противиться воле Господа Бога. Солдаты выйдут из города вопреки вашему приказу; солдаты будут подчиняться моим словам, а не вашим; солдаты последуют за мной и одержат сегодня победу, так же, как они одержали ее вчера и позавчера.

— Да! Да! — закричали со всех сторон латники, лучники и народ. — Да, Жанна — наш единственный командир, и мы хотим следовать только за ней.

И поскольку сир де Гокур по-прежнему препятствовал ее намерению, они с такой яростью набросились на коменданта и его свиту, что если бы не Жанна, то все они были бы убиты. В итоге ворота открыли: Жанна выехала первой, и вся эта ревущая толпа последовала за ней.

Как и накануне, Жанна переправилась через реку на лодке, держа за узду своего коня, следовавшего за ней вплавь. Оказавшись на другом берегу, девушка подняла свое знамя, и воины, которые провели ночь под открытым небом и теперь увидели, что она сдержала данное им накануне обещание вернуться на следующее утро и возглавить их, радостно закричали, передавая по рядам с одного конца в другой: «К оружию! К оружию!» Не дав им времени остыть, Дева приказала идти на штурм.

Крепость Турнель была укреплена лучше всех других, и потому сэр Уильям Гласдейл укрылся в ней со своими отборными латниками. Возведена она была прямо на арке разрушенного моста, так что от берега ее отделяла примерно треть русла Луары, окружавшей ее со всех сторон, словно защитный ров. Помимо того, на левом берегу возвышался превосходно укрепленный земляной вал, сообщавшийся с крепостью с помощью подвесного моста и защищавший подходы к ней; таким образом, прежде всего нужно было захватить этот вал, причем, когда он будет захвачен, выполнена окажется лишь половина задачи.

Дева вступила в сражение, исполненная, как всегда, веры, и вскоре увидела, что на помощь ей идут все командиры, которые, стыдясь того, что они позволили женщине сражаться в одиночку, спешили принять участие в начавшейся битве. Это были бастард Орлеанский, сиры де Рец, де Гокур, де Гамаш, де Гравиль, де Китри, де Виллар, де Шайи, де Коарраз, д’Илье, де Терм, де Гонто, адмирал Кюлан, Ла Гир, де Сентрайль — то есть там, за редкими исключениями, был представлен весь цвет французского рыцарства. Увидев их приближение, сэр Уильям Гласдейл напомнил англичанам, что они одной крови с теми, кто победил при Креси, Пуатье и Азенкуре; к тому же, добавил он, участники тех славных битв сражались с мужчинами, а не с женщиной. Англичане поклялись проявить себя достойными своих отцов и самих себя, и штурм начался.

При первом же столкновении, видя, как ведут себя те, кто атакует, и те, кто обороняется, все поняли, что борьба пошла не на жизнь, а на смерть и что это сражение станет решающим для Франции и для Англии. С десяти утра и до часу дня, то есть в течение трех долгих часов, французы непрестанно атаковали, а англичане отбивали их атаки. Сражаясь, каждый выказывал не холодную размеренность участников генеральной битвы, а ожесточение, присущее поединку. Каждый сам выбирал себе врага, нападал на него, сокрушал его или был сокрушен им; при этом французы пользовались в основном своими мечами и копьями, которыми они издалека поражали противников, а англичане бились свинцовыми палицами и железными топорами, сбрасывали людей вниз с помощью толстых бревен, ломали приставные лестницы огромными камнями, а затем сыпали на всех этих поваленных, израненных, отчаявшихся людей известь и поливали их кипящим маслом или расплавленным свинцом. Эта ужасающая схватка, сопровождавшаяся страшным гулом, длилась, как мы уже упоминали, в течение трех часов; и в течение этих трех часов над всеми другими голосами разносился голос Девы, кричавшей: «Смелее!»; в течение этих трех часов ее знамя виднелось впереди всех прочих знамен, поднимаясь, опускаясь и вновь возвышаясь; наконец, изнуренные усталостью, со всех сторон теснимые врагами, французы сделали шаг назад, несмотря на все усилия Жанны, отчаянно бросавшейся на стену и кричавшей: «Ради Бога, не отступайте! Ради Бога, смелее! Очень скоро, говорю вам, враги будут в нашей власти». И, желая увлечь наступающих своим примером, она схватила лестницу, приставила ее к стене и стала подниматься по ней одна, крича: «Сдавайтесь, англичане, сдавайтесь, ибо если вы не сдадитесь, то все вы, по Божьей воле, будете разгромлены».

В этот миг стрела, выпущенная из арбалета почти в упор, вонзилась Жанне в плечо чуть выше груди и вышла в четырех-пяти дюймах позади шеи. Это была рана, которую накануне предвидела бедная Жанна; испустив крик боли, девушка спустилась по лестнице и, побежденная страданиями, рухнула в ров.

Англичане тотчас же вновь обрели мужество и устремились с насыпи вниз, чтобы захватить раненую, но французские рыцари бросились ей на помощь. Оказавшись рядом с девушкой, сир де Гамаш убил секирой двух англичан, попытавшихся первыми схватить ее. «Жанна, — сказал он ей, — вы смелая девушка, и я напрасно плохо думал о вас. Прошу простить меня. Возьмите моего коня и забудьте прошлые обиды». «Да, забудем прошлые обиды, — отвечала Жанна, протягивая ему руку, — ибо я никогда не встречала более учтивого рыцаря, чем вы». После тщетных попыток Жанны вновь сесть на коня ее отнесли за сотню шагов от земляного вала и там сняли с нее латы. Жанна потрогала рукой ранившую ее арбалетную стрелу и только в эту минуту заметила, что та на полфута вышла наружу сзади. И тогда женщина взяла верх над воительницей, слабость над силой: Жанна испугалась и заплакала; но внезапно слезы ее высохли, она подняла глаза к небу, лицо ее озарилось, а губы прошептали несколько слов, которых никто вокруг не понял. Дело в том, что перед ней предстали ее святые, которые пришли утешить ее.

Как только видение исчезло, Жанна вновь почувствовала себя сильной и уверенной: она ухватила стрелу двумя руками и сама выдернула ее из раны. Тогда один из воинов, помогавших нести девушку, подошел к ней и предложил ей заговорить боль магическими заклинаниями. Но Жанна с ужасом отпрянула от него: «Я предпочла бы умереть, — воскликнула она, — но не идти против Божьей воли! Если возможно излечить мою рану, не совершая греха, я очень хотела бы этого. Но пусть лучше рана моя навсегда останется открытой и через нее выльется до последней капли вся моя кровь, чем я увижу, как она закроется с помощью подобных средств». Тогда другой воин подошел к раненой и наложил ей на грудь компресс из пропитанного маслом хлопка, что принесло ей некоторое облегчение.

В эту минуту к Жанне подъехал Дюнуа; он явился сообщить девушке, что ей следует подумать о том, чтобы покинуть поле боя, поскольку дан приказ об отступлении и канониры уже начали увозить пушки. И тогда Жанна, вновь обретя всю свою силу, надела доспехи, вскочила на коня и, вложив свое знамя в руки одного из солдат, ринулась к командирам, крича: «Во имя Господа, смелее, ибо скоро мы войдем в крепость! Дайте вашим людям немного передохнуть, попить и поесть, а потом вновь приступайте к штурму, и вы увидите, что не пройдет и получаса, как все будет в нашей власти».

Но все настолько пали духом после этой длительной и безуспешной борьбы, что даже самые отважные рыцари считали необходимым вернуться в город; внезапно сир Долон, подумав, что, если воины увидят, как знамя Жанны движется в сторону крепости, они все последуют за ним, решил взять знамя из рук солдата и броситься с ним вперед; однако солдат, которому Жанна доверила знамя и который чрезвычайно гордился такой честью, не пожелал отдавать его. Тогда Долон предложил солдату вместе двинуться в сторону укреплений; тот согласился, и они вдвоем побежали ко рву, взявшись за руки и крича: «Вперед, воины, вперед!»

Все произошло так, как и предвидел сир де Долон: не обращая больше внимания на своих командиров, воины и простолюдины бросились к земляному валу. Жанна, которая удалилась в виноградник, чтобы молить Господа вернуть мужество слабым сердцам, внезапно услышала громкий шум; она подняла голову и увидела, что все вновь приступили к атаке. Девушка тотчас ринулась в самую гущу этой толпы, добежала до места, где реяло ее знамя, выхватила его из рук солдата, у которого оно было, и, высоко подняв его над головой, изо всех сил стала размахивать им. Это появление Жанны произвело магическое действие: те, кто отступил дальше всех, вернулись, а те, кто менее всех верил в победу, вновь воспряли духом. Со своей стороны, англичане, считавшие Жанну погибшей или, по крайней мере, тяжело раненной, испугались, увидев девушку облаченной в доспехи, исполненной силы и почти что невредимой; им казалось, что только чудо могло способствовать этому возвращению, и они приходили в ужас от мысли, что Бог сражается на стороне французов. В это время, чтобы еще больше усилить начавшееся в стане врага замешательство, орлеанские горожане, которых вел за собой командор де Жирем, решили атаковать крепость со стороны моста. Один смелый плотник сумел перекрыть разрушенный мостовой пролет возле Турнели широкой балкой, и командор де Жирем первым устремился туда, крича: «Смерть, смерть англичанам!»

Услышав эти крики и опасаясь, что в его отсутствие находившиеся под его началом солдаты будут плохо обороняться и позволят захватить себя с тыла, сэр Уильям Гласдейл ринулся в ту сторону, откуда доносились крики. Жанна заметила, что он направляется к подъемному мосту, соединявшему земляной вал с крепостью Турнель, и крикнула ему: «Сдавайся, Гласдейл, сдавайся! Сдавайся Царю Небесному, и он пощадит тебя! Ты гнусно оскорблял меня, и, тем не менее, я все равно полна жалости к твоей душе и душам твоих солдат!» Но Гласдейл не отвечал; он вступил на подъемный мост и, с мечом в руке, шел по нему над рекой, как вдруг сир де Долон, велев одному храброму канониру навести свою бомбарду на мост, дал ему приказ открыть огонь: камень, которым было заряжено орудие, попал прямо на доски моста, и тот, переполненный людьми, не выдержал и переломился посередине; Гласдейл упал в Луару и исчез под водой, утянутый на дно весом своих доспехов. Сир де Мулен и сир де Поммье, равно как и многие другие английские рыцари, упали в реку одновременно со своим командиром и утонули вместе с ним.

В один и тот же миг на земляном валу и в крепости послышались крики отчаяния: Бог явным образом встал на сторону французов. Один англичанин громогласно уверял, что видел над рядами наступавших французов архангела Михаила и святого Аниана, покровителя города Орлеана: восседая на белых конях и вооруженные сверкающими мечами, они сражались вместе с французами. У англичан больше не было командира, который отдавал им приказы; после его смерти самые смелые погибли или были ранены, и сопротивление стало невозможным. Уже раздавались крики «Спасайся кто может!»; одни прыгали с насыпи в реку, другие сдавались на милость победителей; те же, кто не хотел ни убегать, ни сдаваться, были убиты с оружием в руках. Наконец, как и говорила Жанна, не прошло и получаса с начала нового штурма, как земляной вал и крепость перешли в руки французов.

И, как она и обещала утром своей хозяйке, Жанна вернулась в город по мосту.

Этот въезд в город стал самым триумфальным из всех ранее оказанных ей приемов. Действительно, никогда еще ее чудотворная миссия не проявлялась столь ярко. Все, что девушка предсказала, сбылось: ее ранили, крепость была взята, а сама она вернулась в город по той дороге, которая была намечена ею для возвращения. В церквах служили благодарственные молебны, колокола звонили всю ночь, и до самого утра горожане гуляли по освещенным улицам, радостно обнимали друг друга и кричали «Ноэль!», благодаря Господа.

Жак Буше ждал Жанну со своей рыбой, но Жанна была слишком утомлена и слишком плохо себя чувствовала, чтобы отведать причитавшуюся ей долю; она съела лишь немного хлеба, выпила половину серебряного кубка вина, разбавленного водой, наложила новую повязку на рану, которая уже затянулась, и легла спать.

На рассвете Жанну разбудили и сообщили ей, что в стороне лагеря англичан видно огромное пламя и густой дым. Девушка тотчас встала, надела вместо тяжелых доспехов легкую кольчугу и вскочила на коня. Поднявшись на крепостную стену, она увидела построившихся в боевом порядке англичан, которые расположили свои отряды у самых городских рвов и, казалось, предлагали французам вступить в бой. Ночью лорд Тальбот, граф Саффолк и другие английские командиры решили снять осаду, но, поскольку им хотелось, ради спасения своей чести, осуществить отход не так, как это делают те, кого изгоняют, а как это подобает тем, кто уходит по собственной воле, они подожгли свой лагерь и построили своих солдат в боевом порядке, придя бросить последний вызов своим победителям.

При виде этой демонстрации французские командиры хотели выйти из города и принять бой, но на этот раз именно Жанна, вместо того чтобы разжечь в них отвагу, пыталась умерить их пыл: «Ради любви и уважения к Святому воскресенью, — воскликнула она, — не атакуйте их первыми и не требуйте от них ничего, ибо воля Бога и желание его состоят в том, чтобы им было позволено уйти, если они хотят сделать это. Если же они сами вас атакуют — смело защищайтесь, ибо в этом случае вы будете хозяевами положения». Затем Жанна послала за церковниками в их священнических облачениях, и, пока те распевали гимны и читали молитвы, которым вторил народ, она велела принести стол и освященную мраморную плиту. Тотчас же из двух этих предметов был сооружен алтарь, и священники отслужили перед ним две мессы, которые Жанна благоговейно выслушала, стоя на коленях. По окончании второй мессы она спросила, как стоят англичане: спиной к городу или лицом к нему.

— Они повернулись спиной к нему и отступают, — ответили Жанне.

— В таком случае дайте им уйти, — промолвила Жанна, — ибо Господу не угодно, чтобы вы сражались с ними сегодня. В другой раз Бог предоставит их вам.

Как ни велико было желание командиров преследовать врага, в голосе Жанны ощущалось такое внушение свыше, что этот голос остановил их, и, как она и хотела, англичанам дали спокойно уйти; однако солдаты и простой люд вышли из города и отправились грабить две еще остававшиеся целыми вражеские крепости; затем их разрушили, предварительно вывезя оттуда пушки и бомбарды, которые были доставлены в Орлеан.

Часть населения и весь гарнизон стояли на крепостных стенах и с их высоты наблюдали за отступлением англичан. В ту минуту, когда колокол пробил полдень, они исчезли из виду: осада Орлеана была снята.

Деве оказалось достаточно девяти дней для того, чтобы выполнить первое обещание, данное ею от имени Бога.

VII. ЖАРЖО И ПАТЕ

После того как осада была снята, Жанне нечего было больше делать в Орлеане, и потому 13 мая она покинула город, спасенный ею столь чудесным образом. Бастард Орлеанский и почти все командиры сопровождали ее, ибо, видя ее столь смелой в битве, столь скромной после сражения и всегда столь набожной, они перестали завидовать ей и все как один воздали ей должное. Вместе с ней они ехали верхом до Тура, где находился король, устроивший грандиозный праздник для всех, а особенно для Девы, что было вполне справедливо, поскольку она исполнила все, что обещала, в то время как даже возыметь надежду осуществить то, что было обещано ею, не осмелился бы ни один командир во всей армии, сколь бы могуществен и сколь бы отважен он ни был.

После этого состоялись заседания королевского совета, дабы выяснить, что делать дальше. Жанна настаивала на том, что нужно немедленно везти короля в Реймс, ибо, по ее словам, с той минуты, когда он будет коронован, власть англичан во Французском королевстве начнет постоянно ослабевать; однако было решено сначала прогнать англичан из долины Луары, где они еще удерживали несколько городов. Соответственно был объявлен большой сбор дворян, которых король поставил под начало герога Алансонского, велев ему, тем не менее, по всем вопросам советоваться с Девой; затем армия двинулась на Жаржо, наиболее укрепленный из этих городов. Как и в прошлый раз, герцогиня была весьма огорчена тем, что ее муж уезжает, но, как и в прошлый раз, Жанна заверила ее, что он вернется целым и невредимым. Поскольку подобное обещание однажды уже было исполнено, герцогиня воспряла духом и расцеловала Жанну, препоручая мужа ее молитвам.

20 июня войско подошло к Жаржо и на следующий день, а это был день Святого Варнавы, начало осаду. Французы имели в рядах своей армии герцога Алансонского, который был ее главнокомандующим, Жанну, бастарда Орлеанского, сира де Буссака, сира де Гравеля, сира де Кюлана, мессира Амбруаза де Лоре и мессира Этьенна де Виньоля. Что же касается города, то его защищали сам граф Саффолк и его братья, Александр и Джон де Ла Поль. Стало быть, следовало ожидать, что в случае хорошей атаки на город его и защищать будут хорошо.

Уже в день прибытия французской армии начался обстрел стен города. Весь следующий день, а это была суббота, обстрел продолжался столь успешно, что утром в воскресенье пробитая брешь стала вполне проходимой и был дан приказ о начале штурма. И в самом деле, нельзя было терять ни минуты, ибо англичане ожидали из Парижа значительное подкрепление, которое должен был привести с собой прославленный сэр Джон Фальстаф, столь жестоко разгромивший французов в знаменитой Селедочной битве.

Накануне этого дня Жанна дала новое доказательство вдохновлявшего ее духа пророчества. Когда герцог Алан- сонский вместе с сиром де Людом двинулся вперед, чтобы руководить огнем батареи, метавшей каменные ядра поверх крепостных стен, Жанна внезапно крикнула ему, чтобы он отошел назад, и, поскольку герцог не услышал ее, девушка подбежала к нему, схватила его за руку и заставила отступить примерно на две туазы. В это мгновение английская бомбарда выстрелила и снесла голову сиру де Люду, занявшему как раз то место, на котором только что стоял он. Герцог Алансонский уже давно полюбил Жанну и с самого начала полностью доверял ей, но с этого мига его дружеские чувства к ней усилила еще и глубокая признательность, ибо не могло быть никаких сомнений в том, что девушка только что спасла ему жизнь. К тому же, поскольку это событие произошло на глазах у всей армии, все принялись кричать о чуде и с усиленным рвением готовиться к сражению.

В ту минуту, когда штурм вот-вот должен был начаться, граф Саффолк предложил открыть переговоры. Англичане были уже не теми солдатами, какие двумя месяцами ранее нападали на французов повсюду, где встречали их, даже если тех было втрое больше; теперь, напротив, ни собственная численность, ни крепостные стены, за которыми они укрывались, не успокаивали их, и, насколько это было возможно, они избегали сражения.

Некоторые французские командиры высказывали мнение, что выслушивать парламентера не надо и следует продолжать штурм; однако Жанна и герцог заявили, что парламентер должен быть выслушан. Парламентер остановился между двумя армиями и от имени графа Саффолка предложил начать переговоры, пообещав сдать город через две недели, если к нему не придет подкрепление. В ответ герцог сказал ему, что все, что он может предоставить гарнизону, это сохранение жизни, а знатные люди, помимо того, получат позволение увести с собой своих коней; однако парламентер заявил, что он не может принять такое предложение.

— Тогда мы возьмем вас штурмом, — ответила Дева. Парламентер удалился, и тогда Жанна закричала: — Вперед, благородный герцог! На штурм!..

— Но считаете ли вы, Жанна, — спросил ее герцог, — что брешь достаточна проходима? И не кажется ли вам, что мы должны были бы еще подождать?

— Не сомневайтесь, — отвечала Жанна, — и смело идите вперед; настал час, угодный Богу. Да, Господь хочет, чтобы мы пошли вперед, и он готов помочь нам.

— Тем не менее ... — все еще колебался герцог.

— Ах, благородный герцог! — прервала его Жанна. — Неужели ты боишься, забыв о том, что я обещала твоей жене привести тебя обратно целым и невредимым?

— Что ж, — сказал герцог, — пусть будет по-вашему, Жанна, если вы непременно хотите этого. — И, возвысив голос, он крикнул: — На штурм! На штурм!

Все с невероятным пылом побежали к стенам. Как и предполагал герцог, брешь находилась слишком высоко, и, чтобы добраться до нее, нужно было использовать приставные лестницы, а это было нелегко, ибо в самом доступном и, следовательно, самом удобном для атаки месте пролома стоял огромный и могучий англичанин, который был вооружен с головы до ног и выказывал чудеса ловкости, то отбиваясь от нападавших своей дубиной, то бросая в них каменные глыбы с такой силой, какую способна была бы развить боевая машина. Тогда герцог Алансонский, видя, какой ущерб наносит французам этот великан, подошел к старшему канониру, слывшему чрезвычайно умелым наводчиком, и, указав ему на англичанина, спросил, нельзя ли избавиться от этого беспокойного врага. Канонир, которого звали метром Жаном и который был действительно достоин своей славы, тотчас же зарядил кулеврину и, нацелив ее на англичанина, оказавшегося в ту минуту без всякого прикрытия, поразил его в грудь с такой страшной силой, что гиганта мгновенно отбросило на четыре или пять шагов назад, и он с высоты пролома замертво рухнул в город. Тотчас же, воспользовавшись замешательством, которое вызвал среди англичан этот меткий выстрел, Жанна спустилась в ров, держа в руке свое знамя, и, прислонив лестницу к тому самому месту, которое англичане защищали с особой яростью, поставила ногу на первую ступеньку, призывая и подбадривая своих соратников. В тот же миг англичане узнали ее, и один из них, схватив большой камень, который ему с трудом удалось поднять, бросил его Жанне в голову с такой силой, что тот раскололся на мелкие куски об ее шлем и девушка, оглушенная ударом, вынуждена была сесть. Но почти сразу же она поднялась на ноги и с энергией и верой еще большими, чем прежде, призвала:

— Поднимайтесь смелее, поднимайтесь! Входите в город, и вы не встретите там более сопротивления, ибо их час пробил и Господь наказал их!

С этими словами она, подавая пример, первой поднялась по лестнице, и, действительно, стоило французам предпринять последнее усилие, как ничто уже не могло противостоять им, и англичане бросились бежать. Нападавшие преследовали их по пятам, и граф Саффолк, только что видевший гибель своего брата, Александра де Ла Поля, бежал вместе со всеми, как вдруг, видя, что его вот-вот догонит дворянин по имени Гильом Реньо, бежавший следом за ним и призывавший его сдаться, он обернулся.

— Дворянин ли ты? — спросил граф своего врага.

— Да, — ответил тот.

— Рыцарь ли ты? — снова спросил граф.

— Нет, но достоин того, чтобы быть им, ибо сам граф Саффолк бежит от меня, — ответил Гильом.

— Что ж! — воскликнул граф. — Клянусь, ты станешь им, и к тому же от моей руки ... На колени!

Гильом Реньо подчинился и опустился перед графом на колени; тогда тот нанес ему по плечу три удара мечом, повернутым плашмя, и произнес: «Во имя Бога и святого Георгия я посвящаю тебя в рыцари». После этого граф сразу же вручил ему тот самый меч, которым он только что посвящал его в это звание.

Добрая весть о победе была тотчас же передана королю Карлу, в то время как французская армия, оставив в Жаржо гарнизон, вернулась в Орлеан, рассчитывая отдохнуть там и подкрепиться. Король, обрадованный столь богатой добычей, горячо возблагодарил Господа мессами и крестными ходами, а затем объявил новый призыв знати и латников, и поскольку теперь, когда к Карлу вернулась удача, к нему со всех сторон прибывали подкрепления, он всех их, как только они появлялись, отправлял в Орлеан, где, как мы уже говорили, находились герцог Алансонский и Дева; главными среди новоприбывших были сеньор де Рец, сеньор де Шовиньи, сир де Лоэак, его брат Ги де Лаваль и сеньор де Ла Тур д'Овернь.

Как только герцог Алансонский получил новые подкрепления, он принял решение развить успех, начатый захватом Жаржо. Он направился к городу Мён-на-Луаре, обороной которого командовал лорд Скейлс; однако тот, считая свои силы недостаточными для сопротивления, покинул город и укрылся в цитадели. Тогда французы продолжили свой поход на Божанси, где командовал лорд Тальбот, но он, как и лорд Скейлс, не решился защищать город и, оставив в крепости небольшой гарнизон, отправился на соединение с отрядом латников, которых вел из Парижа сэр Джон Фальстаф и которые, прибыв слишком поздно, не успели оказать помощь Жаржо.

Так что герцог Алансонский стоял перед Божанси, когда до него дошла весть о том, что на соединение с ним идет вместе со своей армией граф Артур де Ришмон, коннетабль Франции, которого возросшее влияния сира де Ла Тремуйля отдалило от короля. И действительно, коннетабль, который был молод и храбр и к тому же являлся французом до мозга костей, томился от вынужденной праздности, в которой его удерживала дворцовая интрига, в то время как рядом совершались столь грандиозные события; и потому он вместе со многими дворянами из самых знатных семей Бретани выехал из Партене для того, чтобы, как сообщили герцогу Алансонскому, отдать свой украшенный геральдическими лилиями меч на службу королю и, если понадобится, служить Карлу VII даже вопреки его желанию.

Положение герцога Алансонского оказалось весьма затруднительным: он имел четкое распоряжение короля не принимать помощи от коннетабля, а тот, уже прибыв в Амбуаз, отправил сира де Ростренена и сира де Кер- муазана для того, чтобы заранее нанять жилье, где могли бы остановиться он сам и его люди, в тот самый город, где находился герцог. Очутившись между двумя крайностями — не подчиниться королю или превратить коннетабля, которого он высоко ценил, в своего врага, — герцог Алансонский уже готов был уехать из города. Что же касается Жанны, которая совершенно не представляла себе, кем был на самом деле граф де Ришмон, и из-за волнения, поднявшегося во французской армии при его приближении, приняла его за врага, то она вначале предложила выступить против него и разгромить его войско. Но это предложение вызвало сильный ропот против нее, и многие рыцари, даже Ла Гир, который был одним из ее лучших друзей, во всеуслышание заявили, что если она выступит против Артура де Ришмона, то ей не придется рассчитывать на них, ибо они предпочитают коннетабля всем девственницам королевства.

Тем временем стало известно, что лорду Тальботу удалось соединиться с сэром Джоном Фальстафом. И тогда Дева, которой уже стало ясно, кем был коннетабль, первой сказала о том, что, вместо того чтобы ссориться и сражаться друг с другом, надо оказывать друг другу помощь и поддержку; и потому она заявила, что берет на себя все переговоры с королем. После этого герцог Алансонский, не мечтавший ни о чем другом, кроме как объединиться с коннетаблем, лишь бы кто-нибудь другой взял на себя ответственность за это объединение, созвал главных командиров своей армии, чтобы вместе с ними выступить навстречу графу де Ришмону. Встретив бретонскую армию, французские рыцари спешились, и Дева, подошедшая к коннетаблю раньше других, склонилась, чтобы обнять его колени, но он тотчас поднял ее, промолвив: «Жанна, меня уверяли, что вы хотели сражаться со мной; я не знаю, посланы вы Богом или нет. Если вы пришли от Бога, то я нисколько не боюсь вас, ибо Господь знает о моих добрых намерениях; если же вы пришли от дьявола, то я боюсь вас еще меньше».

После Жанны к нему подошел герцог Алансонский; оба принца чистосердечно и честно пожали друг другу руки; затем французы смешались с бретонцами, и все начали говорить о чудесных событиях, которые только что произошли; в этих разговорах все черпали мужество перед новым сражением, которое неизбежно должно было произойти в самом ближайшем будущем.

Первым следствием этого объединения войск стала паника в гарнизоне крепости Божанси, причем настолько сильная, что сир де Гетен, командовавший гарнизоном, предложил начать переговоры. На следующий день был подписан акт о капитуляции, согласно которому каждый англичанин, находившийся в крепости, мог выйти оттуда, сохранив своего коня, свое вооружение и деньги в размере одной марки серебра.

Тем временем лорд Тальбот, лорд Скейлс и Джон Фальстаф объединились и выступили против французов, явно намереваясь предложить им битву в открытом поле; так что воцарившееся между бретонцами и французами доброе согласие было великим счастьем, и Жанна радовалась ему больше, чем кто-либо другой. «Ах, славный коннетабль! — воскликнула она. — Вы появились здесь без моего участия, однако до чего же кстати вы пожаловали!»

Дева не ограничилась только этими одобрительными словами; она подбадривала всех вплоть до последнего солдата, говоря: «Англичане идут, и следует сражаться с ними без колебаний, ведь даже если они уцепятся за облака, мы достанем их и там, ибо Господь посылает нас, чтобы мы покарали их». Так она обнадеживала всех, и в итоге, забыв о битвах при Ереване, Вернее и Рувре и помня лишь о сражениях у Орлеана и Жаржо, каждый рвался идти в поход на врага.

Герцог Алансонский и коннетабль решили воспользоваться таким настроением в войсках и отдали приказ быть готовыми выступить навстречу англичанам и атаковать их, а не дожидаться их прихода и обороняться. Был сформирован авангард, составленный из лучших воинов и отданный под командование Амбруаза де Лоре, сира де Бомануара, Жаме де Тилле, Ла Тира и Сентрайля.

Дева всеми силами добивалась, чтобы ее включили в авангард, поскольку, по ее словам, она привыкла идти в первых рядах; однако было решено, что она останется в основной части войска вместе с коннетаблем, гецогом Алансонским, графом де Дюнуа, адмиралом де Кюланом, маршалом де Буссаком и сеньорами де Лавалем, д’Альбре и де Гокуром.

Войско выступило в путь. Авангарду был дан приказ атаковать англичан при первой же встрече, чтобы не дать им время построиться в боевом порядке, ибо в умении расставлять войска они всегда имели большое преимущество перед французами. Так что воины ехали, никуда не сворачивая, по прекрасным долинам Боса, где, как они знали, им предстояло столкнуться с англичанами, как вдруг неподалеку от Пате, в местечке, называемом Коене, откуда нельзя было охватить глазами горизонт, ибо обзор ограничивали небольшие перелески, авангард спугнул оленя. Ла Гир и находившиеся рядом с ним рыцари какое-то время следили глазами за оленем, выказывая внимание людей, для которых самым благородным занятием, наряду с войной, была охота, как вдруг, через несколько минут после того как он исчез на опушке леса, послышались громкие крики и животное появилось вновь, охваченное страхом: оно попало прямо в гущу английской армии, и раздававшиеся крики исходили от врагов. Ла Гир тотчас же построил авангард в боевом порядке и, сообщив герцогу Алансонскому, что он только что столкнулся с англичанами, спросил, следует ли ему атаковать их, как это было заранее условлено. Герцог Алансонский находился рядом с Жанной, когда гонец доставил ему это известие. Он повернулся к девушке и спросил ее:

— Жанна, вот нам и встретились боевые порядки англичан; мы будем сражаться?

— Есть ли у вас шпоры, благородный герцог? — в свой черед, улыбаясь, спросила Жанна.

— А причем тут наши шпоры, Жанна? Неужели вы думаете об отступлении, и нам придется убегать?

— Вовсе нет, — отвечала Жанна, — напротив, это они будут убегать, а не мы; это они будут разбиты, и наш благородный дофин одержит сегодня самую большую победу из всех, когда-либо одержанных им, ибо мне было сказано свыше, что враг в наших руках; вот почему я спросила, есть ли у вас шпоры: они очень понадобятся вам, чтобы преследовать англичан.

— Прекрасно, Жанна, прекрасно, — промолвил герцог. — Стало быть, мы можем идти вперед?

— Идемте во имя Бога! — воскликнула Жанна. — Ибо я ручаюсь вам, что победа будет за нами.

И гонец тотчас же отвез Ла Гиру приказ атаковать.

Ла Гир не заставил себя упрашивать: он столь стремительно обрушился на англичан, что те, не зная, что французы находятся так близко от них, и будучи совершенно не готовы к этой атаке, не имели времени построить свое войско; к тому же в их рядах начался разброд: одни хотели принять бой, другие желали отказаться от него; лорд Тальбот придерживался первой точки зрения, а сэр Джон Фальстаф — второй; но было уже слишком поздно отступать, так что им пришлось волей-неволей противостоять французам. И тогда разгорелся другой спор: одни хотели сражаться прямо на том месте, где они находились, утверждая, что их достаточно хорошо защищает расположенная справа от них живая изгородь, другие хотели занять более выгодную позицию, чтобы прислониться с одной стороны к аббатству Пате, а с другой — к лесу; поскольку тех, кто поддерживал эту второе мнение, было больше, они и взяли верх. И тогда все бросились бежать к намеченному месту; однако тем временем французский авангард уже продвинулся вперед, и французские рыцари, увидев, что англичане бегут, решили, что противник, не дожидаясь их, обратился в бегство; от этого их смелость возросла еще больше, и они так пришпорили своих коней, что прибыли одновременно с англичанами туда, где те собирались строиться в боевом порядке. Таким образом, прежде чем английские рыцари взяли свои копья наизготовку, прежде чем их латники спешились, прежде чем их лучники установили колья, из-за которых они вели бой и которые прикрывали их от атак кавалерии, французский авангард уже крушил направо и налево, уничтожая все, что встречалось ему на пути. В итоге, когда основные силы французов подошли к месту сражения, дело уже близилось к победе, и им стоило лишь показаться врагу, чтобы все завершилось. Сэр Джон Фальстаф и бастард Тианский обратились в бегство, лорд Тальбот, лорд Скейлс и лорд Хангерфорд были взяты в плен; две тысячи двести англичан остались лежать на поле боя, других преследовали до самого Жан- виля, где они надеялись укрыться, но все произошло иначе: славные жители Жанвиля, которые были французами до мозга костей, заперли ворота перед бегущими англичанами, так что те вынуждены были проследовать мимо; более того, комендант города, видя, что фортуна явно перешла на сторону французского короля, предложил сдать Жанвиль победителям и сделаться французом, если ему сохранят жизнь и имущество: предложение было принято, так что одним ударом была выиграна битва и взята крепость.

Но этим не ограничились все последствия состоявшегося в тот день великого сражения, когда Дева победила, можно сказать, благодаря страху, который вселяло в сердца врагов одно лишь ее присутствие. Англичане пребывали в такой растерянности, что они без боя оставили Мён, Монпипо и Сен-Сижимон, предав крепости огню и стянув свои силы к Парижу.

Что же касается Девы, герцога Алансонского и других командиров, то они повернули назад к Орлеану и вступили туда 18 июня. Коннетабль со своими бретонцами остался в Божанси, ожидая там приказов короля.

VIII. КОРОНАЦИЯ

Вначале все полагали, что король направится в Орлеан, и было бы вполне справедливо, если бы он оказал эту честь городу, который был ему столь благородно верен; поэтому ожидавшие его приезда горожане и служители церкви украсили дома и улицы так, словно предстоял праздник Тела Господня; но надежды этих славных людей оказались обмануты: король прибыл в Сюлли и не стал заезжать в Орлеан. Из Сюлли он переехал в Шатонёф- на-Луаре, а оттуда в конце концов отправился в Жьен и, поскольку его сопровождало огромное войско, потребовал от капитанов, командовавших гарнизонами в городах Бонни, Кон и Ла-Шарите, вернуться в его подчинение; однако это требование оказалось тщетным, и коменданты всех названных крепостей остались верны англичанам.

Жанна приехала на первую встречу с королем в Сюлли, где ее ждал торжественный прием. Тем не менее, несмотря на все ее настояния, ее влияния оказалось недостаточно для того, чтобы вернуть милость коннетаблю. Напротив, король заявил — настолько велико на него было влияние г-на де Ла Тремуйля, — что его крайне раздосадовало, что в битве при Пате ему послужил человек, которого он считал своим врагом. Другие сеньоры, среди которых был и сам герцог Алансонский, поддержали Жанну, но не смогли добиться большего, чем она. Тогда коннетабль, видя, что ему приходится служить королю вопреки его воле, примирился со своей участью и, продолжая очищать страну от врагов, отправился осаждать Маршенуар.

Когда Карл VII находился в Жьене, Жанна во второй раз приехала к нему. Как и в прошлый раз, известие о ее приезде было встречено королем с большой радостью, и он велел немедленно препроводить ее к нему. Жанна с обычной почтительностью подошла к королю, а затем, опустившись перед ним на колени, обратилась к нему со следующими словами:

— Драгоценнейший государь, вы видите, что с помощью Бога и ваших верных слуг дела ваши вплоть до сего дня шли превосходно, за что вы должны благодарить одного лишь Господа, ибо все это сделал он; и теперь вам нужно подготовиться к путешествию в Реймс, где вы будете миропомазаны и коронованы, как и все ваши предшественники, короли Франции. Время пришло, и Богу угодно, чтобы такое освящение было совершено, ибо оно должно дать вам огромное преимущество; ведь после вашего миропомазания ваше королевское имя обретет еще большее уважение и еще больший почет в глазах французского народа и станет более грозным для ваших врагов. Ни в чем не сомневайтесь и не бойтесь того, что в их руках находятся замки и крепости Шампани, ибо с помощью Бога и ваших славных капитанов мы проведем вас по этому краю так, что вы будете в полной безопасности. Так что, драгоценнейший государь, созывайте своих латников, чтобы мы смогли исполнить волю Божью.

Каким бы рискованным ни казалось предложенное Жанной предприятие, ибо край, который предстояло пересечь, чтобы добраться до Реймса, был полон врагов, юная девушка, благодаря набожности своего поведения и совершенным ею военным подвигам, приобрела такое влияние, что это предложение, которое, если бы оно исходило от самого храброго и самого опытного капитана, сразу же было бы сочтено невыполнимым, немедленно стало предметом серьезного обсуждения. Начался довольно горячий спор между теми, кто думал, что надо положиться на вдохновение Жанны, и теми, кто придерживался мнения, что следует воспользоваться упадком духа англичан для того, чтобы безотлагательно перенести военные действия в Нормандию, оплот их могущества. И тогда, поскольку каждый отстаивал свою точку зрения, герцог Алансонский, высказывавшийся за коронацию, вполголоса предложил задать Жанне несколько новых вопросов, чтобы еще раз осветить источник ее вдохнове-

ния. Король и некоторые его советники согласились на это, однако они опасались, как бы подобная нескромность не вызвала у девушки недовольство, как вдруг она сама пошла навстречу их желаниям.

— Монсеньоры, — начала она, — ради Бога, ничего не скрывайте от меня, ибо, громко вы говорите или тихо, я все равно прекрасно знаю, о чем вы думаете. Вы хотите, чтобы я повторила вам то, что поведали мне о коронации мои голоса? Хорошо, я расскажу вам это. Я стала молиться привычным своим образом, печалясь о том, что ни герцог Алансонский, ни граф де Дюнуа не хотели верить, что вы, как я им говорила, будете миропомазаны и коронованы без всяких затруднений; и тогда голоса сказали мне: «Иди, дочь Божья, прямо к благородному дофину, иди — и мы поможем тебе». И я тотчас отправилась в путь, ибо, как только я слышу эти голоса, я преисполняюсь великой уверенности и великой убежденности и, так как они ни разу не обманули меня, немедленно делаю то, что они мне повелевают сделать.

Когда Жанна произносила эти слова, она устремила глаза к небу и лицо ее приобрело выражение возвышенного восторга.

— Ну а если, — произнес король, уже наполовину убежденный, — сначала предпринять экспедицию в Нормандию, а коронацию совершить потом?

— В первую очередь и прежде всего коронация, благородный дофин, — отвечала Жанна, — или же я не смогу больше помочь вам.

— Почему же, Жанна? — спросил король.

— Потому что я не проживу больше года, — ответила Жанна, печально покачав головой.

— Как это понимать? — спросил король. — И что произойдет с вами по истечении этого времени?

— Не знаю, — отвечала Жанна, — этого мои голоса мне не сказали. Я знаю лишь то, что мне было поручено снять осаду Орлеана и сопроводить вас на коронацию в Реймс. Отправимся же в дорогу, благородный дофин, и как можно скорее, ибо такова Божья воля.

Девушка говорила с такой убежденностью, что доверие, которое она питала к Богу, перешло в сердца всех присутствующих, и поскольку, каким бы рискованным ни казалось это новое начинание, оно, в конечном счете, представлялось менее трудным, чем те, что уже столь успешно исполнила Жанна, было единогласно решено поступить согласно ее желанию и незамедлительно отправиться в город Реймс, не пытаясь отвоевать Нормандию и даже не предпринимая никаких попыток взять города Кон и Ла-Шарите.

И потому король разослал по всей стране послания, чтобы созвать капитанов, которые должны были сопровождать его в этом достославном путешествии, а когда все они собрались, простился с королевой, которая специально для этого прибыла из Буржа в Жьен и которую он, не желая подвергать ее опасности, не решился взять с собой в Реймс, затем отдал приказ авангарду, поставленному под командование Девы, вести разведку на той территории, где им предстояло ехать, и в день Святого Петра отбыл из Жьена, двинувшись прямо на Реймс и пересекая эту территорию так, словно она принадлежала ему.

Впрочем, короля окружало такое огромное войско, какого у него никогда прежде не было, ибо вместе с фортуной к нему возвращалась и преданность всех его подданных, и каждый торопился присоединиться к нему, чтобы участвовать в коронации, с таким рвением, что он решил взять с собой всех, кто явился, за исключением коннетабля, к которому он по-прежнему питал неприязнь. Все те, до кого дошла весть об этом путешествии, спешили принять в нем участие, и каждый почитал это такой великой честью для себя, что благороднейшие рыцари, которые были разорены войной и которым не на что было купить себе ратных коней, отправлялись в поход в качестве лучников и оруженосцев, сидя верхом на первых попавшихся лошадях, и среди всего этого множества людей не было ни одного человека, высказывавшего хоть малейшее сомнение в успехе предприятия, настолько все считали теперь Жанну святой девушкой и вдохновенной свыше провидицей. Что же касается ее самой, то, как мы уже говорили, она ехала в авангарде, неизменно облаченная в полный доспех, перенося все тяготы похода, как настоящий боевой капитан, всегда первой отправляясь в путь, последней уходя на отдых и ведя своих солдат по дороге таким превосходным строем, что даже Дюнуа или Ла Гир не могли бы сделать это лучше; так что подобная дисциплина явилась предметом великого восхищения капитанов и рядовых воинов, которые всего лишь за пять месяцев до этого видели Жанну простой, бедной и незаметной крестьянкой, только что прибывшей из своей деревни, а теперь наблюдали, как она, наравне с самыми близкими к королю советниками, вершит дела королевства; и это восхищение становилось еще больше, когда, находясь вблизи нее, они замечали, какую прекрасную и добродетельую жизнь она ведет, как мягко и скромно разговаривает с людьми и как, всегда набожная, она останавливается у каждой церкви, чтобы помолиться, и не реже одного раза в месяц исповедуется и причащается Святых Даров.

В первый день Дева выехала из Жьена и остановилась на ночлег в деревне, расположенной в четырех льё от города: ей предстояло сохранять это расстояние между авангардом и королевским войском на протяжении всего пути, что должно было поддерживать надежную связь между ними. Король выехал на следующий день и, неизменно предшествуемый Жанной, двинулся прямо на Осер. Этот город был на стороне англичан, и потому, увидев у своих стен французскую армию, горожане попросили короля проследовать дальше и пообещали выплатить ему контрибуцию. Жанна, полагая, что об этом не могло быть и речи, заявила, что король, находясь в своем королевстве, должен лишь приказывать и что горожане должны открыть ему ворота; однако жители города уже нашли в окружении короля уязвимое место и обратились к сиру де Ла Тремуйлю, после чего всемогущий советник убедил короля не делать остановку ради осады, которая могла бы затянуться надолго и привести к потере драгоценного времени. Таким образом, предложение горожан было принято, и король получил от них небольшую сумму в знак их повиновения, в то время как сир де Ла Тремуйль, как говорили, лично получил более шести тысяч экю. Капитаны из королевского совета были чрезвычайно возмущены этой взяткой, и в особенности Жанна, которая в момент отъезда смогла получить лишь по одному экю на человека в счет невыплаченного жалованья, полагавшегося ее солдатам, и теперь видела, какие суммы растрачивались на фаворита, в то время как в них так сильно нуждались ее несчастные воины.

Тем не менее, словно для того, чтобы вступить во владение Осером, король провел возле него три дня, и в течение этих трех дней город поставлял все необходимое как для него самого, так и для его войска; вслед за тем король тронулся в путь, направившись в Сен-Флорантен, целиком и полностью покорный ему город, так что он остановился там лишь для того, чтобы отдохнуть, и, получив от местных жителей клятву верности, двинулся в Труа, вызывавший у него серьезные опасения, ибо этот город представлял собой крупную крепость, которая была обнесена стенами и которую оборонял английский гарнизон численностью около тысячи человек.

Беспокойство короля оказалось не напрасным, ибо, едва только авангард был замечен из города, как англичане смело вышли из-за стен и вознамерились дать бой солдатам короля; те же, непривычные к подобной дерзости, особенно когда они шли вместе с Девой, ринулись на врагов и после непродолжительной схватки оттеснили их обратно в город.

Тем временем подъехал король и вместе со своим войском встал лагерем вокруг города, надеясь на то, что эта простая демонстрация силы заставит английский гарнизон капитулировать; но, вопреки его ожиданиям, прошло пять или шесть дней, а англичане так и не ответили ни на одно из тех обещаний, какие были им сделаны, и тех угроз, какие прозвучали в их адрес.

Положение было тяжелым и, не случись тогда некоего чуда, оно сделалось бы просто критическим. За четыре или пять месяцев до этих событий один монах- францисканец по имени брат Ришар, являвшийся сторонником короля и пришедший проповедовать в эти края, сделал остановку в Труа и все свои проповеди, которые он произносил в течение Рождественского поста, заканчивал такими словами: «Щедро сейте бобы, братья мои, щедро сейте, говорю я вам, ибо скоро придет тот, кто будет их собирать». Поскольку горожане испытывали большое доверие к мудрости брата Ришара, все они подчинились его приказу, предоставив Богу заботу истолковывать смысл этих слов; так что бобы были посеяны, бобы выросли, бобы созрели и уже пора было собирать их, как вдруг у городских ворот появился Карл VII со своей армией; и тогда стало ясно, что он и есть обещанный сборщик, и, в то время как армия, которой не хватало провианта, возблагодарила Бога за то, что прямо под ногами обнаружилась столь вкусная и здоровая пища, горожане стали тихо поговаривать о том, что, будучи французами и христианами, они совершают великий грех, обороняя город от дофина, на стороне которого столь явным образом стоит Господь; и потому, несмотря на высокомерные ответы англичан, в самом городе существовала роялистская партия, которая была готова, достигнув определенного влияния, открыть ворота королю Карлу VII.

Король и в самом деле нуждался в том, чтобы эта партия поскорее окрепла, ибо после пяти или шести дней ожидания бобовые поля, сколь бы обильны они ни были, начали истощаться; так что на седьмой день герцоги Алансонский и Бурбонский, граф Вандомский и несколько других самых знатных и самых мудрых вельмож были приглашены к королю, где находился монсеньор архиепископ Реймский, и все вместе они стали обсуждать, как им следует поступить. Что же касается Жанны, то ее умышленно отстранили от этого совещания, ибо, поскольку в этом трудном положении армия оказалась вследствие ее совета, у всех начали возникать опасения, что ее великое доверие к собственным прозрениям, которые на этот раз, казалось, явно подвели ее, заставит девушку отстаивать свое мнение, а это поставит армию в еще более тяжелое положение.

И тогда каждый, ободренный отсутствием Жанны, стал обрисовывать всю степень грозившей им опасности. Какое бы твердое обещание ни давали местным крестьянам, что за провизию, которую они привезут, им будет заплачено, их уже так часто обманывали подобными обещаниями, что они не привезли бы ничего; с другой стороны, у армии не было ни пушек, ни бомбард, ни какой-либо осадной машины, а ближайшим городом, откуда все это можно было доставить, был Жьен, расположенный в тридцати льё от Труа. Когда трудности были достаточно полно обрисованы, король попросил канцлера провести голосование по поводу того, как следует поступить. Все придерживались мнения, что следует снять осаду и вернуться на другой берег Луары, ибо, по их словам, если король не смог вступить в такой маленький городок, как Осер, ему никогда не удастся взять Труа, который был хорошо вооруженным и хорошо защищенным крупным городом; и только бывший канцлер метр Робер Ле Масон выступил против всех, заявив, что нужно запастись терпением и продвигаться вперед. «Ибо, — сказал он королю, — когда вы, досточтимый и достоуважаемый государь, предприняли эту поездку, вы исходили не столько из веры в человеческие силы, сколько из того доверия, какое вызвала у вас Жанна. И совет мой таков, — продолжал он, — коль скоро начать это путешествие было решено под влиянием Девы, она должна присутствовать здесь при оглашении того решения, какое будет принято, и иметь возможность одобрить или оспорить его».

Едва он успел произнести эти слова, как раздался сильный стук в дверь; придверник открыл ее, и все увидели, как на пороге появилась Жанна.

Девушка сделала несколько шагов вперед и, поприветствовав короля, промолвила:

— Государь, мои голоса дали мне знать, что здесь обсуждаются важные дела, и я пришла, ибо, как бы хорош ни был совет людей, совет Господа всегда лучше.

— Добро пожаловать, Жанна, — сказал канцлер, — ибо король и его советники в этот час пребывают в большом затруднении относительно того, как нам следует поступить.

И он повторил ей слово в слово все то, что было высказано до ее прихода, с полной откровенностью изложив ей мнение каждого из выступавших.

— Государь, — обратилась тогда Жанна к королю, — поверите ли вы в то, что я вам скажу?

— Жанна, — ответил король, — нисколько не сомневайтесь в том, что, если вы предложите нечто осуществимое и разумное, мы охотно вам поверим.

Тогда девушка повернулась к советникам.

— Еще раз спрашиваю вас, господа, поверите ли вы мне?

— Это зависит от того, что вы нам скажете, Жанна, — ответил канцлер.

— Ну что ж! Знайте, благородный дофин, — вновь обратилась к королю Жанна, — что этот город — ваш, и, если вы соблаговолите остаться возле него всего лишь на два или три дня, он подчинится вам или силой, или любовью.

— Но чем вы можете подтвердить свою уверенность, Жанна? — спросил король.

— Увы! — отвечала девушка. — У меня нет никакого доказательства, никакого знака, кроме обещания, которое дали мне мои голоса; но мне кажется, что они достаточно часто говорили до сих пор правду, чтобы вы поверили мне на слово; тем более, что я не прошу ничего особенно трудного: надо всего лишь подождать два или три дня.

— Жанна, — произнес канцлер, обведя глазами присутствующих, — если бы только твердо знать, что город сдастся через шесть дней, вполне можно было бы прождать и этот срок, но кто подтвердит нам, что сказанное вами — правда?

— Не сомневайтесь: это правда, как и все то, что я говорила вам до сих пор, — спокойно ответила Жанна.

— Что ж! — воскликнул король. — Пусть будет так, как вы того желаете, Жанна; но, поверьте мне, вы возлагаете на себя огромную ответственность.

— Позвольте мне действовать, — сказала Жанна, — и я ручаюсь за все.

— Так действуйте, — произнес король, — ибо вы говорите так убедительно, что всем приходится уступить вашему мнению.

Жанна почтительно поклонилась королю, а затем, покинув совет, тотчас села на коня, взяла копье и, сопровождаемая своим знаменосцем, объехала войско, заставив рыцарей, оруженосцев и латников приняться за работу, натаскать хворост, фашины, балки и даже двери и окна, облегчая тем самым подходы к городу, и установить как можно ближе к городским стенам небольшую бомбарду и те несколько пушек среднего калибра, какие имелись у осаждавших; она отдавала столь четкие и определенные приказы, как будто всю свою жизнь занималась исключительно тем, что командовала осадами, и это восхищало всех, а особенно простых людей, которые, обладая меньшими знаниями, чем знатные господа, обладали, к счастью, большей верой.

Ну а жители Труа, видя серьезные приготовления к штурму города, начали собираться на крепостных стенах и во всеуслышание роптать. В это время то ли случайно, то ли по знаку свыше вокруг знамени Жанны принялось порхать облако белых бабочек, причем в таком огромном количестве, что казалось, будто это была целая туча. При виде этого зрелища горожане, не в силах более сдерживаться, вскричали о чуде и заявили англичанам, что сопротивляться той, которую послал Бога, означает оскорблять Господа и что они хотят вести переговоры независимо от того, нравится это военным или нет. Со своей стороны, военные, опасаясь, что с ними произойдет то же, что и с защитниками Жаржо, были не так уж против того, чтобы прийти к соглашению, и назначили нескольких своих представителей сопровождать епископа и самых именитых горожан, которые незамедлительно собрались, чтобы отправиться к королю. В тот же вечер, пока Жанна по-прежнему продолжала подготовку к штурму, Карл к своему великому изумлению увидел, как открываются городские ворота и к нему направляется многочисленная депутация. Парламентеры предложили королю столь разумные условия, что они были тотчас приняты; условия эти состояли в том, что военным сохранялась жизнь и они возвращались к себе вместе со всем своим добром, а жители города изъявляли покорность королю.

В тот же вечер в городе устроили большой праздник и на улицах царило великое веселье: горожане не могли даже дождаться окончательного ухода врага, чтобы выразить свою радость от того, что они снова стали французами; и, поскольку им было известно, что в армии осаждавших были бедные люди, в течение пяти или шести дней не питавшиеся ничем, кроме бобов и пшеничных колосьев, жители Труа отправили в лагерь большое количество повозок с продовольствием, которое было распределено между воинами, и каждый, от короля до последнего солдата, благословлял Жанну за то, что даже в столь тяжелых обстоятельствах она неизменно сохраняла веру в Бога и потому Господь столь явным образом возблагодарил ее.

На следующий день английский гарнизон выходил из города через одни ворота, в то время как через другие входили лучники короля, выстраиваясь в ряды вдоль всех улиц, по которым он должен был проследовать; однако на выходе из города возник серьезный спор: англичане хотели увезти с собой своих пленных, утверждая, что город был сдан на условии, что гарнизон уйдет из города вместе со всем своим добром, а военнопленные, оставаясь вплоть до получения выкупа собственностью тех, кто их захватил, должны быть включены в вышеупомянутое добро. Ну а Жанна уверяла, что под словом добро следует понимать лишь лошадей, оружие и деньги. Обе стороны настаивали на своем, не желая менять мнение, как вдруг король Карл прислал сказать, что англичанам следует всего-навсего назначить за пленных разумную цену и он их выкупит. Англичане, которые уже были готовы к тому, что пленных у них просто отнимут, проявили сговорчивость, так что король согласился на их условия и послал им испрошенную сумму, после чего несчастные пленные были освобождены. Они благословляли доброе сердце Девы, которой они были обязаны своей свободой; радость этих бедняг была тем сильнее, что многие из них были бедными шотландцами, которые и в своей-то стране не располагали большими средствами, а уж за пятьсот льё от нее, как нетрудно понять, и подавно.

Около десяти часов утра, когда все англичане покинули город, король, сеньоры и капитаны, пышно одетые, совершили въезд в него. Что же касается простых воинов, то, поскольку было опасение, что после испытанных ими тяжелых лишений они могут нанести какой-нибудь ущерб горожанам, их оставили в поле под командованием сеньора де Лоре, отправив им туда, как и накануне, немалое число повозок, щедро нагруженных хлебом, мясом и фруктами.

На следующий день, следуя призыву Девы, которая, казалось, не хотела отдыхать до тех пор, пока король не будет коронован, Карл VII направился в Реймс; и тогда, в знак завладения городом, войско, стоявшее прежде, как мы уже упоминали, лагерем за пределами городских стен, в полном составе и в образцовом порядке прошло по улицам города, не причинив ему при этом ни малейшего ущерба. Со своей стороны, жители города дали клятву быть добрыми и преданными слугами короля, и с той поры они эту клятву неукоснительно соблюдали.

А король и сеньоры, по-прежнему предшествуемые Девой, быстро ехали верхом и вскоре достигли города Шалона в Шампани. Во время пути все испытывали некоторые опасения относительно того, как их встретят в этом городе, но, приблизившись к городским стенам, король увидел, что ворота открылись и навстречу ему направились епископ и самые именитые горожане, желавшие принести ему клятву повиновения. Король хотел, чтобы его армия, как и в Труа, встала лагерем за городскими стенами, но горожане были так рады ее приходу, что испросили у него разрешения принять солдат у себя и устроить для них праздник. Покидая Шалон, король оставил там, как и в Труа, капитана, командиров и гарнизон.

То же произошло и в городе Сет-Со, замок которого принадлежал архиепископу Реймскому, но при этом в городе стоял английский гарнизон. Этот гарнизон, хотя им и командовали два смелых дворянина, стоявшие на стороне англичан, не захотел дожидаться подхода французской армии и ушел, предоставив горожанам свободу сдаваться или защищаться; едва обретя эту свободу, горожане воспользовались ею для того, чтобы открыть ворота и радостно выйти навстречу королю.

Сен-Со находился всего лишь в четырех льё от Реймса, так что было решено отдохнуть там, с тем чтобы на следующее утро король вместе с архиепископом выехал оттуда в Реймс, где должна была совершиться коронация; и потому всю ночь пришлось усердно трудиться, чтобы все подготовить к этой церемонии. Каким-то чудом нашлись все необходимые вещи, в том числе и королевские одеяния, которые, хотя никто не знал, каким образом они оказались там, были настолько роскошными, красивыми и новыми, что можно было подумать, будто король заранее прислал их сюда.

Король, принимая во внимание, что настоятель аббатства святого Ремигия, хранитель Святой стеклянницы, передает ее, согласно обычаю, лишь после выполнения определенных формальностей, приказал исполнить их маршалу де Буссаку, сеньору де Рецу, сеньору де Гравилю и адмиралу Кюлану; все четверо со своими знаменами и в сопровождении многочисленной свиты отправились за настоятелем аббатства святого Ремигия. Прибыв в аббатство, королевские посланцы поклялись сопроводить в Реймс и доставить обратно в монастырь аббата и драгоценную реликвию, которую он будет нести лично; потом все вновь сели на лошадей и каждый взялся за один из углов балдахина, под которым благочестиво и торжественно шествовал сопровождаемый ими аббат, имевший такой же набожный вид, как если бы в руках у него были Святые Дары. Процессия двигалась так, сопровождаемая огромной толпой народа, вплоть до церкви Сен-Дени, где она остановилась и где архиепископ Реймский, облаченный в священнические одеяния и сопровождаемый своими канониками, подошел к аббату, взял из его рук драгоценный сосуд, отнес его в собор и поставил на главный алтарь. Четверо сеньоров, которым была поручена охрана сосуда, верхом и в полном вооружении вступили вслед за ним в церковь и спешились лишь возле клироса, но при этом каждый, держа в левой руке поводья своего коня, в правой руке держал обнаженный меч.

Потом, в свой черед, в церковь вошел король, облаченный в великолепное одеяние; он произнес перед архиепископом все положенные клятвы и, опустившись на колени, был посвящен в рыцари герцогом Алансон- ским; после этого архиепископ приступил к обряду освящения, выполняя от начала и до конца все церемонии и формальности, указанные в «Архиерейской книге»; так что обряд продолжался с девяти часов утра до двух часов пополудни, и все это время Дева стояла рядом с королем, держа в руке свое знамя; затем, наконец, он был коронован: на голову ему возложили корону, в то же мгновение все закричали: «Ноэль!», а поскольку одновременно зазвучали трубы, то поднялся такой сильный и такой радостный шум, что казалось, будто своды собора вот- вот расколются.

По окончании церемонии Жанна бросилась к ногам короля и, целуя ему колени, произнесла:

— Благородный король, теперь воля Господа исполнена; вы только что были достойно коронованы и тем самым показали, что вы являетесь единственным и подлинным королем Франции и что это королевство должно принадлежать вам. Теперь моя миссия выполнена и мне нечего больше делать ни при дворе, ни в армии, а потому позвольте мне вернуться в мою деревню, к моим родителям, чтобы я могла жить там, как подобает смиренной и бедной крестьянке, и, если вы просто отпустите меня, государь, я буду более признательна вам, чем если бы вы назначили меня самой важной дамой Франции после королевы.

— Жанна, — отвечал король, который давно уже ждал подобной просьбы, — всему, чего я достиг сегодня, я обязан только вам; пять месяцев тому назад вы нашли меня в Шиноне бедным и слабым, а теперь привели меня в Реймс сильным и победоносным; стало быть, вы повелительница, и вам следует приказывать, а не просить. Но вы меня не покинете: да, я миропомазан и коронован, это правда, но, для того чтобы церемония была полной, мне еще остается совершить паломничество в Корбени, где, как вам известно, покоится тело прославленного святого Маркульфа, который происходил из нашего королевского рода. Так что, Жанна, отправляйтесь вместе с нами в Корбени, а затем вы будете вольны поступить так, как захотите.

— Увы! Увы! — произнесла Жанна. — Мои голоса велели мне уехать прямо сегодня; я впервые ослушаюсь их и очень боюсь, что со мной случится несчастье.

Король попытался успокоить Жанну, но, что бы он ни говорил ей, она, не отвечая на его слова, оставалась печальной и удрученной; так что, выходя из церкви, куда утром она входила торжествующей, девушка имела вид приговоренной к смерти. Тем не менее, подойдя к двери и подняв голову, Жанна радостно закричала, ибо в этот миг она узнала в толпе своего младшего брата Пьера, который сбежал из Домреми и добрался до Реймса, чтобы увидеть воочию, что та женщина, о великих чудесах которой шла молва по всей Франции, и в самом деле его сестра. Как уже упоминалось, Пьер был любимым братом Жанны, и потому она бросилась в его объятия, а потом провела с ним целый день в разговорах об их родителях, их старом кюре и их деревне. Все наперебой благословляли ее и пели ей хвалы так, словно она уже стала святой и находилась в раю.

Вечером король послал за молодым человеком, и Жанна напрасно прождала его до десяти часов, когда, измученная и усталая, она легла спать. На следующее утро первым, кого Жанна увидела, пробудившись, был Пьер в богатой одежде пажа, явившийся сообщить сестре, что отныне он входит в ее свиту и что король, желая приравнять его к Имерге и сиру де Долону, даровал ей и всей ее семье дворянские грамоты и герб такой красоты, что подобному ему не было во всей армии.

Это был лазоревый щит с двумя золотыми геральдическими лилиями и серебряным мечом с позолоченной гардой, острие которого, устремленное вверх, венчала золотая корона.

— Увы! Увы! — повторяла Жанна, вздыхая. — Господу угодно, чтобы я оставалась простой крестьянкой, чтобы я носила впредь не меч, а лишь свой пастушеский посох и чтобы единственной короной, до которой я могла бы дотронуться, был бы цветочный венок вроде тех, какие я вешала на ветви дерева Фей или возлагала на алтарь нашей бедной церкви в Домреми!

Тем не менее, чувствуя, что бодрость духа покидает ее, Жанна предприняла еще несколько попыток уйти, но ее уход в данных обстоятельствах, в момент, когда ее влияние в армии было как никогда высоко, казался столь губительным, что собрался королевский совет, на котором приняли решение указать Жанне на все возможные последствия ее отъезда. Впрочем, король не пожелал доверять кому-либо ведение столь важных переговоров; пригласив Деву к себе, он стал умолять ее — как от своего имени, так и от имени всех военных — не покидать войско; он утверждал, что она является ангелом- хранителем Франции и, если она уйдет, вместе с ней уйдет и удача. Жанна глубоко вздохнула и, казалось, надолго задумалась; наконец, когда Карл VII возобновил свои настояния, она ответила: «Благородный король! Не мне, простой бедной девушке, бороться с желанием такого могущественного государя, как вы: пусть все будет так, как вы хотите, а со мной да произойдет то, что решит Господь!»

В тот же вечер Карл VII с великой радостью объявил своему совету, что Дева остается с ним.

Что же касается Жанны, то, решившись вновь окунуться в наполненную войной и политикой жизнь, от которой она хотела было отдалиться, и с глубокой печалью увидев, что место, которое должен был занимать во время коронации герцог Филипп в качестве трижды пэра королевства как правитель Фландрии, Артуа и Бургундии, осталось пустым, Жанна в тот же вечер пригласила к себе брата Пакереля, служившего ей секретарем, и продиктовала ему адресованное благородному герцогу нижеследующее письмо, поставив под ним свой крест.

«Иисус Мария.

Высокочтимый и могущественный государь, герцог Бургундский, Жанна Дева просит вас от имени Царя Небесного, моего справедливого и высочайшего господина, чтобы король Франции и вы заключили бы добрый, прочный мир, который продлился бы долго. Простите друг друга от чистого сердца и полностью, как то подобает истинным христианам, а если вам угодно воевать, то идите на сарацин. Герцог Бургундский, я вас молю, умоляю и прошу настолько смиренно, насколько можно просить, не воевать больше со святым Французским королевством и отозвать безотлагательно и быстро ваших солдат, находящихся в некоторых городах и крепостях названного королевства. Что же до благородного короля Франции, то он, не задевая своей чести, готов заключить с вами мир. И сообщаю вам от имени Царя Небесного, моего высочайшего и справедливого господина, ради вашего блага и ради вашей чести, что вы не выиграете ни одного сражения против верных французов и что все те, кто пойдет сражаться против святого Французского королевства, будут сражаться против Царя Иисуса, Царя Небес и всего мира. И я прошу вас и молю вас с молитвенно сложенными руками, чтобы вы не затевали никакого сражения и не воевали с нами, ни вы, ни ваши солдаты и ваши подданные. Будьте совершенно уверены в том, что какое бы число солдат вы ни выставили бы против нас, они никогда не победят, и велика будет жалость о великом сражении и о пролитой крови тех, кто пойдет против нас. Прошло три недели с тех пор, как я написала вам и отправила с герольдом добрые письма, в которых призывала вас присутствовать на коронации, состоявшейся вчера, в воскресенье, 17-го числа настоящего месяца июля в городе Реймсе. Я не получила никакого ответа и с тех пор не имею новостей от упомянутого герольда.

Препоручаю вас Господу, и да хранит он вас, если ему это будет угодно, и молю Бога, чтобы он установил добрый мир. Писано в названном городе Реймсе 18 июля».

После того, как письмо было написано, Жанна еще четыре дня оставалась в Реймсе; за это время один шотландец написал ее портрет. Девушка была изображена в полном вооружении, опустившейся на колено и вручающей письмо королю. По собственному признанию Жанны, это было ее единственное изображение.

IX. МЕЧ ИЗ ЦЕРКВИ СВЯТОЙ ЕКАТЕРИНЫ ФЬЕРБУАСКОЙ

Как король и говорил Жанне, из Реймса он отправился в Корбени, чтобы помолиться там на могиле преподобного святого Маркульфа; после того как этот последний обряд его коронации был совершен, он, желая приблизиться к Парижу, решил вступить в ту провинцию, которая еще и в наши дни называется Иль-де-Франсом и окружает столицу. И в самом деле, момент для подобной экспедиции был выбран донельзя удачно: регент отправился навстречу войскам, которые послал ему кардинал Винчестерский; герцог Бургундский, по-прежнему не решавшийся порвать с Англией и примириться с Францией, отозвал своих латников из Пикардии; наконец, герцоги Лотарингский и Барский и сеньор де Коммерси, прежде находившиеся на стороне англичан, сами присоединились к королю во время его триумфального похода к Реймсу и снова поклялись ему в верности.

Так что едва только король въехал в Вайи, маленький городок в четырех льё от Суассона, как ему стало известно, что все идет в соответствии с его желаниями: Шато-Тьерри, Провен, Куломье и Креси-ан-Бри по одному только требованию его капитанов объявили себя французскими городами. Суассон и Лан, которым было выставлено подобное же требование как от имени короля, так и им самим, вскоре последовали этому примеру; особенно отличился в этом отношении Суассон, с такой радостью призывавший короля, что тот немедленно отправился туда, дабы удовлетворить желание жителей города; из Суассона король отправился в Шато-Тьерри, а оттуда, в конце концов, — в Провен, где пробыл несколько дней, получив известие, что туда, со своей стороны, идут англичане.

И в самом деле, 24 июля герцог Бедфорд вернулся в Париж с новыми войсками, приведенными ему кардиналом Винчестерским, а затем, располагая примерно двенадцатью тысячами воинов, выступил из столицы навстречу французской армии; со своей стороны, он прошел через Корбей и Мелён и остановился в Монтро, так что две армии разделяло всего лишь несколько льё.

В Провене король получил письмо от английского регента. Это письмо, врученное ему герольдом, который носил имя своего господина, содержало вызов. Регент предлагал королю Франции одной битвой положить конец их долгой и кровопролитной распре. Разумеется, письмо было с великой радостью встречено Карлом VII и окружавшим его блестящим рыцарством, а потому, с большим почетом приняв английского герольда, король призвал его к себе, вручил ему новые подарки, в том числе цепь, снятую им с собственной шеи, и сказал ему:

— Ступай и передай своему господину, что ему будет нетрудно найти меня, ибо я сам ищу его и прибыл сюда из Реймса с одной лишь надеждой: встретить его.

Проделав половину пути, отделявшего его от врага, и отыскав устроившее всех воинов место для сражения, король разбил там свой лагерь, решив ждать прихода англичан. Едва только место было выбрано, все стали прилагать усилия к тому, чтобы как можно лучше укрепиться на нем, и было удивительно наблюдать, как среди всех этих отважных и опытных капитанов Дева сохраняла свое командное положение, давая им столь полезные советы при проведении подготовительных работ, что герцог Алансонский, Дюнуа и Ла Гир порой отказывались от только что высказанных ими суждений и присоединялись к ее мнению. И все же стало очевидным, что, хотя девушка по-прежнему была преисполнена отваги, веру в победу она утратила. Когда ее спрашивали, следует ли идти сражаться, она отвечала:

— Несомненно, нужно идти вперед.

Но это была уже совсем не та воительница, которая говорила:

— Идите! Идите! Царь Небесный с нами, и он дарует нам победу!

Надежда была еще жива, но вера уже вознеслась на небо.

Что же касается герцога Бедфорда, то он оставался в своем удачно расположенном и хорошо укрепленном лагере, надеясь на то, что король Франции, охваченный гневом, которого не могло не вызвать у него полученное письмо, сам придет туда со своей армией, чтобы атаковать англичан; но, когда стало понятно, что Карл ограничился тем, что прошел половину пути, а затем в свой черед настроился ждать за построенными им укреплениями, регент не решился дать королю такое преимущество и, поскольку он постоянно опасался, что в его отсутствие в столице произойдет какой-нибудь переворот, направился в сторону Парижа, к которому французская армия, благодаря занятой ею позиции, находилась какое-то время ближе, чем английская.

И тогда король, видя, что его поход на столицу провалился из-за поспешного возвращения туда герцога Бедфорда и подкрепления, которое тот с собой привел, собрал свой совет. Однако страх перед англичанами был еще настолько велик и собственные новые успехи настолько удивляли, не порождая еще уверенности в своих силах, что большинство высказалось за возвращение к Луаре. Как обычно, обратились за советом к Жанне. В ответ Жанна сказала лишь, что на ее взгляд следует идти на Париж, ибо ей было достоверно известно, что король вступит туда, хотя она и не могла сказать, когда именно это произойдет; и поскольку после дня коронации она не брала больше на себя никакой ответственности, у нее не было и должного влияния, чтобы настаивать на мнении, которое противоречило принятому решению.

Так что по окрестностям разослали разведчиков, которые должны были изучить местность и выяснить, по какой дороге король может вернуться в Жьен. Несколько разведчиков вернулись уже на следующий день и рассказали, что неподалеку находится небольшой городок под названием Бре-на-Сене, где есть прекрасный мост, по которому король и вся его армия смогут переправиться на другой берег, и что жители этого городка обещали повиноваться королю и обеспечить ему свободный проход. В итоге армия, хотя она и была победоносной, теперь отступала так, словно была побежденной, как вдруг при подходе к городу стало известно, что прошлой ночью он был захвачен большим отрядом англичан. Чтобы проверить эти сведения, туда было послано несколько латников, из которых одни оказались взяты в плен, а другие ограблены.

Таким образом, переправе было оказано противодействие, причем чрезвычайно сильное, а поскольку в ту пору Бог явно был на стороне Франции, то эту помеху, которую в любое другое время сочли бы бедой, теперь, напротив, восприняли как чудесную милость. Герцоги Алансонский, Бурбонский и Барский, графы де Вандом и де Лаваль, Дюнуа и Ла Гир, то есть все военачальники, полагавшие, что нужно идти в поход на Париж, чрезвычайно обрадовались произошедшему событию и, благодаря ему, вновь обрели влияние, на какое-то время утраченное из-за нерешительности Жанны; так что немедленно было принято решение, противоположное предыдущему: в тот же день армия двинулась по дороге, ведущей в Шато, оттуда направилась в Крепи-ан-Валуа, а потом — в Даммартен и прямо за ним, среди полей, встала лагерем.

До Парижа оставалось не больше десяти льё, и все по-прежнему складывалось в пользу короля Карла VII; всюду, где он появлялся, простой народ выходил к нему навстречу, крича «Ноэль!» и распевая «Те Deum laudamus»^[33]. Столь всеобщий восторг иногда возвращал Жанне ее былую силу, однако ее настроение всегда было окрашено легким оттенком уныния, указывавшим на то, что Господь больше ее не поддерживал.

— Клянусь Богом, — сказала она как-то раз Дюнуа и канцлеру, которые почти всегда шли рядом с ней, — вот добрый народ, очень преданный и набожный, и, когда мне доведется умереть, я хотела бы, чтобы это произошло в здешнем краю.

И тогда граф де Дюнуа спросил ее:

— Жанна, а знаете ли вы, когда и в каком месте вы должны умереть?

— Нет, — отвечала Жанна, — я не знаю, это в Божьей воле; но я знаю, что мой смертный час, возможно, уже близок, ибо я исполнила то, что повелел мне Господь: осада Орлеана снята и наш благородный король коронован. О, как бы мне хотелось теперь, — добавила девушка, печально покачав головой, — чтобы он соблаговолил перенести меня к моему отцу и моей матери и мне снова можно было бы пасти их овец, как я привыкла делать.

И те, кто слышал, как Жанна говорила подобные слова, более, чем когда-либо прежде, проникались убеждением, что она послана Богом и, как она сама утверждала, вскоре должна вернуться к Богу.

Однако новый маневр короля почти сразу же стал известен герцогу Бедфорду, и он со всеми войсками, какие ему удалось собрать, выступил из Парижа навстречу французам. Разбив свой лагерь под Даммартеном, Карл вскоре узнал о том, что герцог Бедфорд только что прибыл в Митри и встал лагерем по другую сторону холма, на котором находился разделявший их город.

Король тотчас же вывел войско и стал готовиться к битве, в то время как среди воинов были отобраны разведчики, которым предстояло под командованием Ла Гира произвести рекогносцировку противника. Ла Гир выполнил эту задачу с присущей ему смелостью: он подобрался к английской армии на расстояние, равное полету стрелы, все внимательно осмотрел и возвратился в убеждении, что король совершил бы большую ошибку, начав в сложившихся обстоятельствах атаку. Король прислушался к этому совету и стал ждать, когда противник выйдет из своего лагеря, но ждал напрасно, и на следующий день ему сообщили, что герцог Бедфорд вернулся в Париж, куда, как уверяли, только что прибыли еще четыре тысячи человек подкрепления.

Король немедленно двинулся в сторону Крепи-ан- Валуа и, прибыв в этот город, располагавший надежными оборонительными укреплениями, остановился в нем и предъявил Компьеню требование сдаться. Как это происходило и в других городах, такое требование произвело должное действие: горожане ответили Карлу, что они с огромным нетерпением ждали короля и примут его с великой радостью; узнав об этом, жители Бове поступили и того лучше: едва завидев герольдов со знаками геральдических лилий, они принялись кричать: «Да здравствует Карл!Да здравствует король Франции!» и, изгнав своего сеньора-епископа по имени Пьер Кошон, который был ярым сторонником англичан, хотя и французом по рождению, открыли ворота, не дожидаясь никаких требований.

Оставался Санлис, который все еще находился в подчинении у англичан и который Карл VII не хотел оставлять у себя в тылу на тот случай, если бы был предпринят новый поход на столицу. Так что король продвинулся до деревни Барон, расположенной в двух льё от этого города, который он собирался штурмовать на следующий день, как вдруг ему донесли, что герцог Бедфорд вновь покинул Париж, имея под своим началом четыре тысячи солдат, о которых уже шла речь. Однако, как стало известно, эти солдаты, приведенные епископом Винчестерским, были набраны на деньги папы, чтобы выступить против богемцев, и лишь вследствие необычайного злоупотребления властью оказались направлены против католиков. Впрочем, это доказывает, до какой степени ослабели англичане, если они пренебрегали святыми делами ради того, чтобы усилить свое войско столь незначительным отрядом.

Но, независимо от того, с кем они должны были воевать — с богемцами или с французами, эти солдаты, тем не менее, появились, и потому король приказал сеньорам Амбруазу де Лоре и Сентрайлю сесть на коней и отправиться в разведку, чтобы установить их численность и намерения. Оба названных рыцаря немедленно снарядились и, взяв с собой лишь двадцать человек, отобранных из числа тех, кто имел лучших лошадей, поскакали так быстро, что вскоре добрались до дороги на Санлис и увидели над ней огромное облако пыли, поднимавшейся, казалось, до самого неба. Разведчики тотчас же отправили гонца к королю, чтобы предупредить его о том, что они увидели, и передать ему, что, по их мнению, это идет армия герцога Бедфорда; они заверили короля, что, как только наступит какая-нибудь ясность, к нему будет послан второй гонец, но посоветовали ему постоянно держаться настороже. И действительно, они продвинулись еще дальше, причем так дерзко и так близко к противнику, что им удалось определить, что перед ними вся английская армия, шедшая прямо на Санлис. Тогда, как и было обещано, они незамедлительно отправили второго конного гонца, и король, получив предупреждение, тотчас вывел свои войска из Барона, где было слишком тесно, и, разместив их в поле между рекой, протекавшей через Барон, и башней Монтепийуа, приготовился к сражению. Со своей стороны, герцог Бедфорд прибыл около двух часов в Санлис и начал переправляться через небольшую реку, на берегу которой построилась французская армия. Тотчас же Амбруаз де Лоре и Сентрайль, оказавшиеся в непосредственной близости от врага, пустили своих лошадей в галоп и возвратились к королю, чтобы побудить его атаковать англичан в тот самый момент, когда они будут заняты переправой. Этот совет весьма понравился Карлу, и он приказал немедленно выступать. Но, как ни быстро продвигался король, регент проявил еще большую быстроту, так что подошедший авангард французской армии обнаружил, что переправа завершена и противник готов к сражению. Поскольку уже почти стемнело, стороны встали лагерем там, где они оказались: англичане — на берегу реки Нонетты, а французы — в Монтепийуа. В тот же вечер произошло несколько мелких стычек между разведчиками обеих сторон, но они не привели ни к каким существенным последствиям.

На рассвете следующего дня король построил свои войска к сражению; авангардом командовал герцог Алан- сонский и граф Вандомский; главным корпусом командовали герцоги Барский и Лотарингский; третий корпус, образовывавший фланг армии, находился под командованием маршалов де Буссака и де Реца; лучников вели сир де Гравиль и лимузенский рыцарь по имени Жан Фуко; наконец, арьергардом, предназначенным для мелких стычек, если в них возникла бы необходимость, командовали бастард Орлеанский, сеньор д'Альбре, Жанна Дева и Ла Гир. Что же касается короля, то сам он держался в стороне, не взяв на себя никакого командования; его охрану составляли герцог Бурбонский, сеньор де Ла Тремуйль и немалое число отважных рыцарей.

У короля было столь сильное желание атаковать, что, выдвинувшись вперед, он вместе с графом де Клермоном и сиром де Ла Тремуйлем проехал туда и обратно вдоль фронта французской армии, чтобы увидеть, с какой стороны враг наиболее уязвим; но обычное для англичан военное искусство не подвело их и на этот раз: герцог Бедфорд выбрал для своей армии почти неприступную позицию возле аббатства Богоматери Победы, основанного Филиппом Августом после битвы при Бувине; фланги английского войска были прикрыты живыми изгородями и рвами; река и большой пруд защищали его с тыла; наконец, вдоль всего его фронта торчали заостренные с двух концов колья, воткнутые столь плотно один к другому, что они образовывали нечто вроде палисада, а за ними прятались те грозные английские лучники, которые, показывая на дюжину стрел в своих колчанах, похвалялись, что каждый из них носит на боку смерть дюжины человек.

В прежние времена, в ту пору, когда Жанна была вдохновлена свыше, в дни Орлеана, Жаржо и Пате, Деве достаточно было лишь развернуть свое знамя и двинуться вперед, чтобы каждый последовал за ней, нисколько не сомневаясь в победе; но уверенность, покинув девушку, покинула и всю армию, душою которой она была, а потому военачальники, собравшись на совет, решили, что позиции врага слишком сильны для того, чтобы король атаковал их, рискуя потерять за один день все, что было отвоевано им с таким трудом. Так что англичанам было предложено сражение, если они пожелают выйти со своих позиций; но, со своей стороны, англичане не были больше людьми Кревана, Вернёя и Рувре: они ответили, что готовы сражаться, но лишь в своем лагере и, следовательно, будут ждать, когда их там атакуют; в итоге, как и накануне, дело окончилось несколькими стычками между наиболее храбрыми воинами обеих армий.

Когда наступил вечер, англичане удалились в свой лагерь, а французы вернулись на свои прежние позиции; для французов ночь прошла в ожидании решительных действий на следующий день, ибо от одного из пленных стало известно о том, что сиры де Круа, де Креки, де Бетюн, де Фоссё, де Ланнуа, де Лален и бастард де Сен- Поль, бургундские сеньоры, стоявшие на стороне герцога Филиппа и служившие в английской армии, были посвящены в рыцари герцогом Бедфордом, а подобное обычно происходило только по случаю большого сражения; так что каждый француз стремился наилучшим образом подготовиться к предстоящей битве, но, когда рассвело, стало понятно, что ночью англичане покинули свой лагерь и ушли по дороге, ведущей к столице.

И действительно, пришли печальные для герцога Бедфорда известия: коннетабль, присутствия которого король не желал переносить, продолжил, со своей стороны, военные действия и, войдя в Мен, занял Рамфор, Мали- корн и Гальранд. Более того, говорили, что он пошел на Эврё. Таким образом, уже не англичане угрожали Пуату, Сентонжу и Оверни, а напротив, их самих теснили повсюду, вплоть до сердца Нормандии. Так что возвращение герцога Бедфорда в Париж было своевременным, ибо, вернувшись в столицу, он узнал о потере еще пяти городов: Омаля и Торси близ Дьеппа, Этрепаньи возле Жизора, Бон-Мулена и Сен-Селерена около Алансона. Мало того, герцог Бургундский, взволнованный письмом Девы, согласился принять в Аррасе представителей короля, и в первых числах августа состоялись предварительные переговоры.

Герцогу Бедфорду нельзя было терять время, если он хотел противостоять сразу всем угрожавшим ему опасностям, и потому, оставив две с половиной тысячи солдат в Париже, он отправил остальных в Нормандию, а сам прибыл в Руан, чтобы собрать там провинциальные штаты.

Видя, что и на этот раз враг ускользает от него, и не зная, что стало причиной его возвращения в Париж, король, вместо того чтобы преследовать герцога Бедфорда, что поставило бы того в крайне сложное положение, двинулся из Монтепийуа в Крепи, а оттуда, не останавливаясь, в Компьень, где с огромным восторгом был встречен горожанами. Карл оставил им в качестве управителя и капитана пикардийского дворянина по имени Гильом де Флави и, узнав о том, что жители Санлиса, считая себя покинутыми герцогом Бедфордом, только что подчинились королевской власти, отправился в этот город и расположился там вечером того же дня, когда он оставил Компьень.

Тем не менее в течение тех нескольких дней, которые король провел в Компьене, там произошли важные события. В ответ на предложения, выдвинутые в Аррасе, герцог Бургундский направил в Компьень своих представителей — Жана Люксембургского, епископа Арраса, сира де Бримё и сира де Шарни, и при первом же обмене условиями перемирие было заключено. Одно из условий перемирия состояло в том, что англичанам разрешалось участвовать в переговорах; король согласился на это, но на условии, что принцам, вот уже пятнадцать лет находящимся в английском плену, будет разрешено выкупиться. Это перемирие, которому король снова был обязан Жанне и которое, как надеялись, могло стать подготовительным этапом перед подписанием настоящего мира, было лишь частичным; его действие распространялось на все области, расположенные на правом берегу Сены от Ножана и вплоть до Онфлера; таким образом Париж и города, имевшие переправы через реку, исключались из этого договора: король имел право атаковать их, а герцог сохранял за собой право оборонять их.

Но пока все эти условия обсуждались в Компьене, Ла Гир, не имевший ничего общего с политикой и быстро пресыщавшийся любым отдыхом, вместе с несколькими отважными соратниками отправился на поиски военных приключений; и вот однажды утром, проехав достаточно большое расстояние, он и его товарищи оказались прямо перед крепостью Шато-Гайар в семи льё от Руана. Поскольку еще только рассветало и комендант крепости, которого звали Кингстон, не опасался никакой атаки, зная о том, что французы находятся более чем в двадцати льё от него, Ла Гиру хватило времени овладеть воротами крепости, прежде чем англичане начали оказывать сопротивление, и, воспользовавшись этим первым успехом, он заставил коменданта сдаться. Захваченный врасплох и не осведомленный о численности тех, с кем он имел дело, комендант попросил сохранить ему жизнь, сильно опасаясь, что в этой просьбе ему будет отказано. Но Ла Гир выполнил ее, и тогда, к своему великому изумлению, комендант увидел, как в крепость вступают победители: английский гарнизон был вдвое больше и сильнее тех, кому он сдался. Тем не менее Кингстон сдержал свое слово: как и было условлено, он сдал замок вместе со всем тем, что находилось в его стенах, и уехал. Ла Гир же немедленно занял освободившуюся должность.

Во время обеда ему доложили, что в одном из подземелий обнаружен французский пленный, запертый в железную клетку; Ла Гир сразу же спустился вниз и не узнал пленника, настолько тот изменился, но заключенный сам узнал своего освободителя. Благородный и храбрый сир де Барбазан, захваченный в плен в Мелёне, в течение девяти лет после этого был заперт в железной клетке, двери которой были заклепаны из опасения, что пленный сумеет открыть их. Ла Гир тут же велел сломать прутья клетки. Но, хотя и видя перед собой этот неожиданно открывшийся выход, старый рыцарь лишь покачал головой в знак отказа и сел в углу, заявив, что он дал коменданту обещание быть его покорным пленником и, пока он не будет освобожден от этого обещания, ничто на свете не заставит его выйти из клетки. Тщетно Ла Гир уверял его и клялся своей честью, что Кингстон сдал замок со всем его содержимым, и, следовательно, пленный, находившийся там, совершенно естественно включался в условие капитуляции, — Барбазан отвечал, что это вполне возможно, но он, тем не менее, останется в клетке до тех пор, пока не будет свободен от своего слова. Ла Гиру пришлось посылать вдогонку за Кингстоном, который вернулся, чтобы освободить Барбазана, так и не покидавшего своей клетки до тех пор, пока его тюремщик не снял с него клятвы. Оставив в Шато-Гайаре гарнизон, Ла Гир вернулся к королю вместе со старым рыцарем, который спешил снова взяться за оружие и умирал от желания пустить его в ход; короля они нашли в Санлисе, и он, подобно всем, кто его окружал, был чрезвычайно рад вновь видеть отважного сира де Барбазана, о котором никто ничего не слышал так давно, что все уже считали его умершим.

В это самое время король узнал об отъезде герцога Бедфорда в Руан и решил двинуться на столицу, воспользовавшись его отсутствием; подкрепление в лице двух славных рыцарей, прибывших к нему, еще более укрепило Карла VII в этом решении; узнав, что авангард его армии достиг Сен-Дени и без всякого сопротивления вошел туда, он в свой черед отправился в путь и 29 августа прибыл в эту древнюю королевскую усыпальницу. Как только он там оказался, все окрестные города перешли на его сторону: Крей, Шантийи, Гурне-на- Аронде, Люзарш, Шуази и Ланьи изъявили ему покорность, а сеньоры Монморанси и Муи принесли ему клятву верности.

Так что все складывалось превосходно; и потому, прибыв в Сен-Дени, Дева вновь пришла к королю и, бросившись перед ним на колени, стала умолять его позволить ей уехать, поскольку он более не нуждался в ее помощи; со слезами на глазах она говорила королю, что чувствует себя неспособной впредь быть полезной ему и что ее голоса сказали ей, что если она и долее останется в армии, то с ней непременно случится несчастье. Король спросил ее, какое несчастье может с ней произойти, и Жанна ответила, что она будет ранена, а затем взята в плен. Но король не хотел ничего слушать, заявляя, что если она, не дай Бог, будет ранена, то, как это с ней уже было, она быстро поправится, а если она попадет в плен, то он продаст половину своего королевства, чтобы выкупить ее. Жанна поднялась с колен, сокрушенно покачав головой, и, видя, что ей не удастся ничего добиться от короля, отправилась в церковь помолиться, чтобы если с ней и произойдет несчастье, то, по крайней мере, Господь смилостивился бы над ней.

На следующий день было принято решение приблизиться к Парижу и, покинув Сен-Дени, встать лагерем в Ла-Шапели. Жанна с печальным видом ехала верхом, в то время как ее младший брат следовал за ней, держа ее копье, а сир Долон — ее знамя, как вдруг она заметила, что по той же дороге идет солдат, рука об руку с какой-то гулящей девкой. Жанна уже давно строго-настрого запретила подобным особам сопровождать армию, и потому она тотчас попросила брата Пакереля передать женщине, чтобы та ушла прочь. Но, вместо того чтобы подчиниться, женщина ответила вызывающе нагло, а когда Жанна подъехала к парочке, чтобы самой прогнать распутницу, солдат с мечом в руке ринулся навстречу, крича, что уже слишком долго такие бравые воины, как он, подчиняются бабе и что пришла пора это менять. Жанна, привыкшая к тому, что ее уважают как военачальника, не смогла вынести такой дерзости и обнажила свой меч; понимая, что ударом лезвием меча солдата можно убить, она ударила его плашмя по шлему и приказала ему уйти прочь; но, видимо, как ни слаб был этот удар, час старого доброго оружия, не раз выдерживавшего куда более тяжелые удары, пробил: клинок разлетелся на куски, и лишь одна рукоять осталась в руке Жанны.

В эту минуту король, услышав какой-то шум, лично подъехал к Жанне, чтобы узнать, что происходит, и увидел, как она с печалью смотрит на обломки клинка и бесполезную отныне рукоять. Когда ему рассказали о случившемся, он произнес, обращаясь к девушке:

— Жанна, вам следовало нанести удар древком вашего копья, а не этим славным мечом, пришедшим к вам божественным путем.

— И тем же путем ушедшим, — промолвила в ответ Жанна, — ибо, поверьте мне, государь, это последнее предупреждение Господа, который велит мне уйти.

Король стал смеяться над этой упорной верой в несчастье и, чтобы утешить Жанну в ее потере, предложил ей свой собственный меч, но она отказалась, заявив, что отобьет себе какой-нибудь другой меч у англичан.

И действительно, как можно было поверить в дурные предчувствия этой девушки, когда ее слава росла повсеместно и когда все обращались к ней не иначе, как к пророчице или святой? В Труа несколько женщин умоляли ее стать крестной матерью их детей, и она трижды держала младенцев над купелью, давая девочкам имя Жанна, а мальчикам — Карл. В Ланьи за ней прибежали, чтобы просить прийти ее к колыбели больного ребенка, который в течение трех дней выглядел мертвым и которого священник не хотел крестить, говоря, что малыш скончался; Жанна пришла к этой колыбели и, опустившись перед ней на колени, стала молиться; и тогда ребенок открыл глаза, а священник, воспользовавшись этой минутой, совершил над ним крещение, громко возглашая, что Господь, благодаря молитве Жанны сотворил это чудо. Наконец, незадолго до этого, когда она была в Компьене, граф д’Арманьяк, являвшийся одним из первых вельмож королевства, написал ей, бедной и невежественной крестьянке, письмо, в котором он спрашивал, кому из трех пап, борющихся за престол святого Петра, ему стоит доверять, обещая ей признать того, кого признает она.

Все эти великие почести, несомненно, ослепили бы кого угодно, кроме Жанны; но Жанна, напротив, стала еще более смиренной и скромной, чем прежде, ибо она чувствовала, что Бог с каждым днем отдаляется от нее.

X. КОМПЬЕНЬ

В тот же вечер французы появились под Парижем, который защищали мессир Луи Люксембургский, епископ Теруанский, и английский рыцарь по имени Джон Радклифф, а также примерно три тысячи солдат, не считая тех горожан, что в свое время приняли участие в массовом убийстве арманьяков и теперь еще больше, чем англичане, были заинтересованы в том, чтобы король не овладел вновь своей столицей, ибо они прекрасно понимали, что если Париж захватят, то им не будет пощады за былые дела. Французы прошли у подножия Монмартра и, построившись в боевом порядке, расположились от ворот Сент-Оноре до Свиного холма, то есть на пространстве, заключенном сегодня между церковью святой Магдалины и улицей Мучеников. На этом холме они установили батарею пушек и произвели несколько выстрелов, чтобы проверить их дальнобойность. Она оказалась хорошей: ядра долетали до самого города. Тотчас же англичане и горожане устремились на крепостные стены; среди защитников города был также отряд бургундцев, которых легко было узнать по алому кресту, изображенному на их знамени.

Но в тот вечер, помимо обмена несколькими пушечными выстрелами, ничего не произошло. Увидев врага, услышав грохот бомбард, ощутив запах пороха, Жанна вновь обрела свое прежнее мужество и взяла на себя руководство штурмом, в то время как герцоги Алансон- ский и Бурбонский, полностью вооруженные, вместе со своими солдатами расположились за Свиным холмом, прикрывавшим их от огня крепостной артиллерии, и приготовились обрушиться на осажденных, если те предпримут какую-нибудь вылазку.

Тем не менее, несмотря на все эти приготовления, парижане полагали, что весь следующий день им удастся провести спокойно, ибо это был день Рождества Богоматери и они не верили, что французы осмелятся атаковать город во время такого великого праздника; так что их обуял великий ужас, когда около одиннадцати часов они услышали, как колокола, только что призывавшие к мессе, ударили в набат, и увидели множество людей, носившихся по городу и кричавших: «Тревога! Тревога! Арманьяки на крепостной стене! Париж взят! Все потеряно!» Но, вместо того, чтобы запугать городской гарнизон, звон колоколов и крики паникеров придали ему отваги. Англичане, горожане и бургундцы устремились к крепостным стенам и увидели, что атака действительно началась, но развивается она далеко не так благоприятно для королевской армии, как о том кричали эти мнимые паникеры, которые на самом деле были сторонниками короля Карла VII и надеялись поднять с помощью таких криков восстание в городе.

И действительно, как ни велика была смелость осаждающих, задача, стоявшая перед ними, была трудной, если не сказать невозможной. Захватив первое заграждение, они подожгли его и, во главе с Девой и сиром де Сен-Валлье, проникли на внешний земляной вал; но, оказавшись там, они обнаружили, что им предстоит преодолеть еще два рва, чтобы достичь городской стены. Вместе с самыми храбрыми воинами Дева пересекла первый из них под градом стрел лучников и арбалетчиков и картечи, выпущенной из пушек и бомбард. Но, преодолев первый ров, Жанна увидела, что второй глубок и полон воды. Тем не менее это препятствие, о котором она не была предупреждена, хотя кое-кто во французской армии знал о нем, но смолчал из зависти, явно не могло заставить девушку отказаться от штурма; сумев добраться до рва и размахивая своим знаменем, она призвала к себе тех рыцарей и латников, что были предназначены для атаки; они тотчас примчались к ней, ведомые маршалом де Рецем. Тогда Жанна приказала принести фашины, бревна и все, что могло найтись пригодного для того, чтобы проложить надежную дорогу через эту воду и эту грязь, а сама, приблизившись к краю рва, дабы измерить его глубину древком своего знамени, громко закричала: «Добрые парижане, сдавайтесь! Сдавайтесь во имя Иисуса! Ибо, если вы не сдадитесь до наступления ночи, мы силой вступим в город и вы все, без жалости и пощады, будете преданы смерти». Однако в этот самый миг в нее прицелился один из арбалетчиков и его вращающаяся в полете стрела с оперением попала девушке в бедро.

Жанна упала, ибо рана была серьезной, и, поскольку ее сочли убитой, все бросились бежать. Тогда она вручила свое знамя первому же оказавшемуся рядом с ней солдату, приказав ему подняться по откосу рва до самого верха и размахивать знаменем изо всех сил, чтобы было видно, что она только ранена. Солдат исполнил все, что ему было приказано, но, в то время как он размахивал знаменем и кричал: «На штурм! На штурм!», в ногу ему вонзилась стрела; тогда он наклонился, чтобы выдернуть из раны железный наконечник, и, желая получше рассмотреть поврежденное место, приподнял забрало своего шлема; в тот же миг вторая стрела вонзилась ему в лицо, и он упал замертво.

В эту минуту появился сир де Долон: он увидел, что Жанна лежит на откосе рва, а земля вокруг нее утыкана стрелами, которыми враги хотели поразить девушку. Он хотел взять ее на руки и унести с места сражения, но Жанна, тем тоном, каким она умела говорить, желая, чтобы ей повиновались, приказала ему ничего с ней не делать, а напротив, поднять ее знамя и вновь собрать французов. И тогда сир де Долон, к которому присоединился маршал де Рец, призвал солдат столь громко и властно, что все тотчас примчались к ним. Тем временем Жанна вырвала стрелу с оперением из раны, но, испытывая ужасные страдания, осталась лежать на том же месте, по-прежнему приказывая заваливать ров. Воодушевленные таким героизмом женщины, все принялись за работу. Но, как мы уже говорили, эта задача была почти невыполнима, настолько глубокой была вода. Целый день в ров бросали фашины, но завалить его так и не смогли; и хотя после ее ранения прошло уже более пяти часов, а полученная ею рана так и не была перевязана, Жанна все еще призывала идти в атаку и не желала прекращать штурм, как вдруг пришел приказ короля отступать в Сен-Дени. Сколь ни категоричен был этот приказ, Жанна не желала ему подчиниться, уверяя, что если проявить упорство и продолжить штурм, то не пройдет и двух часов, как Париж будет взят; герцог Алансонский дважды посылал за ней, а она все не соглашалась отступить; наконец, поскольку герцог сильно любил ее, он пришел за ней сам. Лишь тогда Жанна согласилась уйти и, поднявшись на ноги, покинула, наконец, ров, проявляя при этом такое небывалое мужество, что, несмотря на полученное ею ужасное ранение, едва было заметно, что она хромает.

Отступление французов было потревожено всего лишь несколькими пушечными залпами, но осажденные этим и ограничились, страшась попасть в засаду. Это позволило осаждающим забрать своих убитых, которых было немало; но, поскольку уже не было времени для того, чтобы рыть им могилы, их сложили в риге фермы монахов-тринитариев и сожгли.

В течение ночи французы добрались до Сен-Дени, где и остановились. Там королю доложили обо всем происшедшем, а герцог Алансонский и маршал де Рец рассказали ему, как Жанна прилагала все усилия к тому, чтобы погибнуть.

И тогда король отправился навестить ее в доме, где она лежала, охваченная сильным жаром, и стал укорять ее за то, что она поддалась унынию. При виде короля Жанна расплакалась и призналась ему, что для нее лучше быть убитой, чем попасть в руки англичан, о чем ее предупреждали голоса и что непременно произойдет, если она не вернется в свою деревню. Король, желая ободрить девушку, сказал ей, что прежде всего она должна вылечиться, а потом он предоставит ей свободу делать все, что она пожелает. В тот же вечер она собрала трофей из своих доспехов и посвятила его святому Дионисию; когда же несколько дней спустя, благодаря ее молодости и крепкому организму, рана у нее закрылась, она заказала мессу в королевской базилике и, распростершись перед алтарем святого мученика, возблагодарила Господа, Богоматерь и святых за оказанные ей милости, а затем сама повесила свои доспехи на колонну, ближайшую к раке, в которой хранились мощи святого апостола. По окончании этого благочестивого обряда она отправилась к королю, чтобы просить его исполнить данное им обещание и отпустить ее.

Однако за это время Карлу разъяснили, какую ошибку он совершит, если сейчас, когда исход борьбы еще неясен, позволит уйти той, которую все вокруг, от первого капитана и до последнего солдата, считают своим добрым ангелом; и потому король ответил Жанне, что он обещал отпустить ее лишь для того, чтобы ободрить ее, и теперь, когда она выздоровела, он, напротив, умоляет ее не уходить, и при этом ссылался на самых опытных своих советников, говоривших ему, что если она уйдет, то все будет потеряно. Жанна хотела было настаивать на своем, но, стоило ей произнести первые слова, как она, зная характер короля, поняла, что настояния ее бесполезны и он уже принял решение не отпускать ее. И тогда бедное дитя смирилось. Поскольку король предложил ей новые доспехи и новое оружие, девушка согласилась взять все это, за исключением меча, сказав, что, как и в прошлый раз, она при первой же возможности добудет его себе у англичан, что впоследствии и было сделано.

С этого времени, желая придать Жанне еще больший вес, король увеличил ее свиту, которая после этого поднялась до уровня свиты его главных военачальников; он выдал ей дворянскую грамоту, обещанную ранее, разрешил ей вызвать к себе второго брата, подарил ей двенадцать заводных лошадей и предоставил в ее распоряжение отдельную денежную сумму для оплаты небольшого военного отряда, которым с этого часа она должна была командовать лично; однако все эти милости не могли отвлечь Жанну от печальной мысли о том, что вскоре ей предстоит попасть в руки англичан: она смирилась, но отнюдь не утешилась.

Королевский совет решил, что король отступит на другой берег Луары, и это решение было выполнено; Карл возвратился в Жьен, следуя по дороге через Ланьи, Бре и Санс и оставляя комендантов в захваченных им городах; так, Амбруаз де Лоре остался в Ланьи, Жак де Шабанн — в Крее, Гильом де Флави — в Компьене, а граф Вандомский — в Сен-Дени и Санлисе; что же касается Жанны, то она вместе с другими военачальниками сопровождала короля.

Стоило королевской армии покинуть окрестности Парижа, как герцог Бедфорд вернулся в столицу, куда, имея охранную грамоту Карла, в свой черед прибыл и герцог Бургундский, чтобы обсудить условия перемирия с королем; но, когда шурин и зять оказались лицом друг к другу, герцог Бедфорд повел себя так ловко, что прекрасные намерения герцога Филиппа тут же улетучились и чувства, пробужденные в нем письмом Жанны, уступили место чувствам, порожденным честолюбием; правда, редкое сердце устояло бы перед предложениями того рода, что были сделаны тогда герцогу Бургундскому. Герцог Бедфорд уступил ему регентство в Париже, довольствуясь лишь своим правлением в Нормандии, и обещал ему Бри и Шампань. В итоге, хотя известие о новом регентстве появилось в то самое время, когда было объявлено о подписании Компьенского перемирия, стало очевидным, что и на этот раз надежда на мир если и не исчезла окончательно, то, во всяком случае, очень сильно отдалилась.

После двухнедельных совещаний в Париже зять и шурин расстались: герцог Бедфорд удалился в свое наместничество в Руане, а герцог Филипп вернулся в Брюгге, чтобы жениться на госпоже Изабелле, дочери короля Жуана I Португальского, и основать там орден Золотого Руна.

Тем временем, понятное дело, заключенное перемирие не соблюдалось, и ни англичане, ни французы, ни бургундцы нисколько об этом не заботились. Герцог Алан- сонский послал своих солдат под командованием Амбруаза де Лоре, коменданта Ланьи, в Нормандию, чтобы отвоевать там свой нормандский удел; королевский совет, со своей стороны, вернулся к старому замыслу закрепить за собой все города, контролировавшие течение Луары, и сир д'Альбре, которому доблестно содействовала Жанна, только что взял штурмом Сен-Пьер-ле-Мутье. Захват этого города, ставший одним из самых прекрасных военных подвигов Девы, придал французам такое мужество, что, вопреки мнению Жанны, маршал де Бус- сак и сир д'Альбре вознамерились без всякого промедления осадить Ла-Шарите; в том, что Дева предвидела итог намеченной операции, все усмотрели еще один проблеск вдохновения, которое уже угасало в ней: французы были отброшены Перрине Грассе, который командовал городом, и им пришлось отступить, бросив свои пушки; это поражение, предсказанное Жанной, еще больше усилило веру в правдивость ее предсказаний.

Однако новости, приходившие из столицы и ее окрестностей, были таковы, что взоры короля и членов его совета вновь и вновь устремлялись в ту сторону. Мало того, что почти все тамошние французские гарнизоны сумели удержаться, так к тому же еще жители Мелёна изгнали англичан и передали город командору де Жирему; со своей стороны, Сен-Дени был внезапно захвачен и снова стал французским; наконец, Ла Гир, не прекращавший партизанскую войну, овладел Лувье и довел свои набеги до ворот Руана, едва не взяв его с помощью заговора нескольких горожан; даже Париж, так упорно оборонявшийся в предыдущем году, а теперь явно оставленный герцогом Берфордом и герцогом Филиппом на разграбление гарнизону, который состоял наполовину из пикардийцев, наполовину из бургундцев, наполнялся недовольными. Разумеется, все эти новости не могли не радовать сторонников короля Карла, и каждый из них считал, что нужно воспользоваться сложившимися обстоятельствами. И потому королевский совет решил, что с наступлением весны война будет перенесена в те края; в ожидании этого времени начали распространять воззвания, чтобы набрать войско, и обращаться с призывами к народу, чтобы собрать деньги.

Между тем в Париже созрел заговор, который, хотя он был раскрыт и подавлен, дал новые надежды сторонникам короля, ибо доказывал им, что у них имелись единомышленники в столице. Несколько парижских сеньоров, объединившись с господами из Парламента и Шатле и заполучив несколько помощников среди торговцев и ремесленников, решили ввести французов в столицу; кармелит по имени Пьер Делле служил им гонцом, разнося письма между теми, кто находился в Париже, и теми, кто был вне его; однако стражники ворот Сен- Дени, удивленные постоянными уходами и возвращениями кармелита, в одно прекрасное утро задержали его и препроводили в тюрьму; там, поскольку в ответ на все вопросы он лишь заявлял, что никоим образом не причастен к политическим делам, его подвергли пытке, и сила страданий заставила его во всем признаться, после чего на городском рынке были отрублены шесть голов и на берегах Сены было обнаружено более пятидесяти трупов.

Таким образом, для возобновления военных действий был выбран благоприятный момент; Жанна со своим небольшим отрядом тронулась в путь и доехала до Ланьи, не встретив англичан. Там ей стало известно, что один храбрый, но безжалостный капитан по имени Франке д'Аррас, объединив под своим началом около четырехсот человек, совершал губительные набеги на добрых сторонников короля: он ни за кого, ни за мужчин, ни за женщин, не брал выкупа, грабя и убивая всех, кто не был англичанином или бургундцем; оказавшись так близко от подобного человека, Жанна не хотела оставлять его преступления безнаказанными. Она выехала из Ланьи, взяв с собой примерно столько же солдат, сколько было у того, с кем ей предстояло сражаться, и на расстоянии одного льё от города встретила того, кого искала; устремившись прямо на противника, она тотчас атаковала его с той же энергией, какую проявляла в первые дни. Но четыреста человек из отряда Франке были отважными лучниками и стойко оборонялись; дважды своими стрелами они заставляли отступать королевское войско, но оба раза Жанна вновь поднимала своих воинов на битву. В конце концов, Франке и его бойцы были вынуждены укрыться в маленькой крепости, почти неприступной для Девы и ее солдат, у которых не было пушек. В этот момент, к счастью для атакующих, к ним на помощь пришел Жан де Фуко, командовавший в то время в Ланьи, вместе с частью своего гарнизона и артиллерией; так что были установлены батареи, и, как только в стене пробили брешь, начался штурм. Франке и его солдаты отчаянно сражались, но им пришлось иметь дело с еще более грозными воинами, чем они сами; кто-то из них был предан мечу, а кто-то сдался на милость победителя; капитан Франке д’Аррас оказался в числе этих последних.

И тогда прибыли судьи из Ланьи и бальи Санлиса, которые объявили Франке изменником, разбойником и убийцей. Со своей стороны, Жанна заявила, что это ее личный пленник и она не отдаст его никому, рассчитывая обменять его на сеньора де Лоре, недавно захваченного врагом; на это ей ответили, что такой обмен стал невозможным, ибо сеньор де Лоре скончался в плену. Получив в этом заверения, девушка передала Франке бальи и сказала: «Делайте с ним то, что решит суд». Судебный процесс продлился две недели, и Франке, признавшемуся во всех своих преступлениях, отрубили голову.

Тем временем в Париже вспыхнул новый заговор; подавленный, как и первый, он, тем не менее, произвел на всех сильное впечатление, ибо чуть было не удался. Один из находившихся в Бастилии военнопленных, который заплатил свой выкуп и, будучи уже почти освобожденным, свободно разгуливал по крепости, как-то раз обнаружил во дворе задремавшего на скамье тюремщика; он осторожно подкрался к нему и, похитив висевшую у него на поясе связку ключей, открыл камеры трех своих товарищей, после чего все четверо, вооружившись ножами и палками, напали на стражников, убив нескольких из них прежде, чем те успели опомниться, так что восставшие, вполне возможно, стали бы хозяевами Бастилии, как вдруг сир де л’Иль-Адан, губернатор Парижа, который в это время производил поверку постов, примчался на крики тех, кого убивали, и, верхом на коне и с секирой в руке въехав во двор, раскроил голову предводителю заговорщиков; другие были схвачены и, подвергнутые пытке, признались, что хотели захватить крепость, чтобы передать ее сторонникам короля; приговоренные к смерти, заговорщики были обезглавлены или брошены в реку.

Эта новость дошла до Жанны, когда та находилась в Ланьи, и девушка уже было решила идти на Париж, чтобы воспользоваться теми добрыми настроениями, какие, как она полагала, должны были вот-вот про-

явиться, как вдруг ей стала известна куда более важная новость: герцог Бургундский, в большей степени, чем когда-либо прежде, сделавшийся англичанином, прибыл с сильным войском и осадил Компьень, где комендантом, как мы уже говорили, был сир де Флави.

И тогда Жанна решила сделать самое неотложное: она послала туда вперед себя Жака де Шабанна, Реньо де Фонтена и Сентрайля, велев им передать коменданту, чтобы гарнизон держался стойко и что она скоро прибудет. И в самом деле, отдав последние приказания, она на один день остановилась в Крепи, чтобы помолиться там, а затем, когда спустилась ночь, отправилась в Компьень, куда благодаря темноте ей удалось беспрепятственно проникнуть, хотя город был окружен почти со всех сторон, а Жан Люксембургский, сир де Нуайель, сэр Джон Монтгомери и сам герцог охраняли главные подходы к крепости.

Утром Жанна отправилась в церковь святого Иакова, чтобы прослушать там мессу, как она это делала всякий раз, оказавшись в каком-либо городе. Как только стало известно, что она находится там, церковь тотчас заполнилась людьми, особенно женщинами и детьми. Жанна стояла, опершись о колонну, опускаясь на колени в положенных местах службы, с благоговением молясь и все время плача. Пока длилась месса, люди лишь смотрели на Жанну, не отвлекая ее от молитвы, но, как только служба закончилась, толпа устремилась к девушке, умоляя разрешить поцеловать маленькое золотое колечко, которое она носила на пальце и на котором были выгравированы три креста и имя Иисуса; Жанна протянула свои руки этим добрым людям и, когда один из тех, кто стоял перед ней на коленях, спросил ее, почему она с такой печалью смотрит на них, ответила: «Увы! Мои добрые друзья и мои дорогие дети, я скажу вам с полной уверенностью: есть человек, который продал меня, мне изменили, и скоро я буду предана смерти. Так что молитесь за меня Богу, умоляю вас, ибо уже скоро я не смогу больше служить ни моему королю, ни славному Французскому королевству!» И тогда весь народ, услышав эти слова, принялся плакать и рыдать, умоляя ее назвать предателя, если он ей известен, и уверяя, что с ним тотчас расправятся. Но Жанна лишь печально покачала головой и, выйдя из церкви, возвратилась к себе, сопровождаемая толпой, которая еще долго оставалась стоять перед дверью ее дома, надеясь снова увидеть девушку.

Весь день Жанна провела в молитвах. Как Иисус на горе Елеонской, она, несомненно, испила из той чаши, которую ей принес некий ангел. Затем, поскольку еще накануне она приказала сопровождавшему ее отряду быть готовым к вылазке, в назначенное время, около четырех часов пополудни, к ней явился один из ее капитанов, Потон Ле Бургиньон, и доложил, что все латники готовы выступить и ждут только ее.

Жанна была одета как обычно, то есть на ней были мужские доспехи, поверх которых был наброшен короткий плащ из красного бархата, расшитый золотом и серебром; вооружена она была небольшой секирой и крепким мечом, отобранным ею в Ланьи у одного бургундца, ибо, как известно, с тех пор как у нее сломался меч из Фьербуа, она не желала пользоваться никаким иным мечом, кроме того, что был захвачен ею у врага. Она села на коня, взяла свое знамя из рук оруженосца, затем, перекрестившись пару раз и призвав тех, кто наблюдал за ее отъездом, молиться за нее, скомандовала Потону: «Вперед!» и, пустив коня рысью, направилась к воротам, у которых ее ждал отряд, находившийся под ее командованием. В ту же минуту ворота распахнулись, и Жанна, которую сопровождали примерно пятьсот или шестьсот латников, стремительно выехала на равнину и бросилась в расположение частей сира де Нуайеля в то самое время, когда там вместе с несколькими своими конниками оказался Жан Люксембургский, приехавший туда осмотреть город вблизи.

Никто не мог предвидеть этой вылазки, так что вначале она произвела ужасающее действие: все воины сира де Нуайеля, захваченные врасплох, были безоружны, и лишь Жан Люксембургский и сопровождавшие его конники попытались оказать сопротивление, в то время как отправленный ими гонец во весь опор помчался в расположение своей части, чтобы попросить там помощи. Тем временем французы рубили вовсю, опрокидывая на землю всех, кто сопротивлялся, и пробиваясь к палатке сэра Джона Монтгомери. И тогда все осаждающие поспешно вскочили на ноги, ибо крик: «Дева! Дева!» разносился с одного конца лагеря в другой, и вскоре огромные толпы солдат, в десять раз превосходившие по численности небольшой отряд Жанны, обрушились на него и заставили его отступить. Дева руководила отступлением так же, как она вела воинов в атаку, идя последней теперь, как первой тогда, и поворачивала назад каждый раз, когде ее слишком теснили, и каждый раз, поворачивая назал, она видела, как отступает перед ее знаменем вся эта толпа врагов. Но, добравшись до заставы земляного вала, она не смогла помешать возникшему в ее отряде беспорядку: каждый старался пройти первым, и там началась толчея. Жанна поняла, что если она не даст своим воинам немного времени, то половина из них погибнет в давке у ворот или будет сброшена с моста в ров. Она в последний раз повернула назад, чтобы атаковать врага; это была ее третья атака: враг отступил. Примерно с сотней человек, составлявших ее арьергард, Жанна стала преследовать противника, но, вернувшись назад, она обнаружила, что англичане проскользнули между ней и земляным валом; тогда она обнажила свой меч, чего еще ни разу не делала в течение всего дня, и пошла в наступление, чтобы проложить себе проход. Под этим натиском англичане были отброшены, ибо с ней, самой смелой, оставались самые отважные; но, приблизившись к заставе, Жанна обнаружила, что ворота заперты и что, несмотря на ее крики, никто не приходит их открывать. И тогда ей пришлось сделать попытку отступить напрямик через поле; она ринулась в тесное пространство между рекой и Компьенем, надеясь выбраться на открытое место или достичь каких-нибудь других ворот, которые ей откроют; но когда враги увидели, что она осталась лишь с сотней солдат, то даже самые трусливые ободрились и бросились на девушку. Атакуемая спереди и лишенная возможности отступить назад, Жанна была вынуждена остановиться и противостоять врагу; бой был долгим и страшным; Потон Ле Бургиньон проявлял величайшую доблесть, а Жанна совершала чудеса храбрости. Наконец, один пикардийский лучник, проскользнув между ногами лошадей, подобрался к девушке, ухватил полу ее бархатного плаща и с такой силой потянул ее к себе, что всадница упала со своего коня. Тем не менее она в то же мгновение вскочилана ноги и продолжала защищаться; но в конце концов силы ее иссякли, и она опустилась на одно колено; девушка бросила последний взгляд на своих солдат: каждый сражался, пытаясь спасти ее, но никто не мог прийти ей на помощь; Жанна поняла, что для нее все потеряно, что роковой час, предсказанный ее голосами, настал, и отдала свой меч Лионелю, бастарду Вандомскому, показавшемуся ей наиболее значительной фигурой из тех, кто ее окружал.

Тотчас же по бургундскому лагерю пронесся громкий крик, которому предстояло прогреметь затем по всей Франции: «Жанна Дева взята в плен!»

Это событие произошло 23 мая 1430 года.

XI. СУД

Пленение Жанны стало, как нетрудно понять, великой радостью в лагере бургундцев и англичан; можно было подумать, что они выиграли какое-то сражение наподобие битв при Креси, Пуатье и Азенкуре или взяли в плен самого короля Франции. И в самом деле, эта бедная девушка, закованная теперь в цепи, была самым страшным противником из всех, какие встречались им на земле Франции: до ее появления они почти завоевали Французское королевство, тогда как после того, как она появилась, они, напротив, лишь вели счет своим поражениям и потеряли две трети страны.

И потому все спешили прибежать в расположение отрядов сира де Люксембурга, чтобы увидеть пленницу, которую передал ему бастард Вандомский. Герцог Бургундский тоже прибыл туда, причем одним из первых, и, поскольку он заперся с ней наедине, никто не знал, о чем шел у них разговор; многие заметили, однако, что, когда герцог расставался с Жанной, именно он выглядел побежденным, в то время как она — победительницей.

И все же опасность, угрожавшая Жанне, была неотвратима; к герцогу Бедфорду, к графу Уорику и к епископу Винчестерскому были посланы гонцы, и не прошло и трех дней, как пылавшие местью англичане направили герцогу Бургундскому через посредство брата Мартина, магистра теологии и генерального викария инквизитора Французского королевства, нижеследующее требование:

«Пользуясь правами нашей должности и властью, вверенной нам Святым Римским престолом, мы настоятельно требуем и предписываем, во имя католической веры и под страхом закона, направить и доставить к нам пленницу, именуемую Жанной, весьма подозреваемую в совершении ряда преступлений, отдающих ересью, дабы, согласно закону, при посредстве прокурора святой инквизиции мы провели судебное дело против нее».

Но ни герцог Бургундский, ни сир де Люксембург не были расположены подчиняться этому требованию: они знали, что выдать девушку англичанам означало предать ее смерти, а герцог Бургундский, получивший это письмо и около часа беседовавший с ней сразу после того, как ее взяли в плен, знал лучше, чем кто-либо, что это благородная героиня, а не, как утверждали ее враги, презренная колдунья. И потому он договорился с Жаном Люксембургским не давать никакого ответа англичанам и, прежде чем решить судьбу пленницы, подождать известий от французского короля.

Однако эти известия должны были прийти не позднее определенного срока, чтобы надлежащим образом воздействовать на события. Между герцогом Бургундским и королем Англии существовало военное соглашение, в соответствии с которым английский король мог потребовать передать ему тех или иных пленников, выплачивая за каждого из них выкуп в десять тысяч ливров; необходимо было только, чтобы этими пленниками были король, принц королевской крови, коннетабль, маршал Франции или генерал. А поскольку Жанна не имела никакого определенного звания в армии, то герцог Бургундский мог бы выставить это в качестве оправдания в том случае, если бы за выкуп, равный тому, которого он ждал от английского короля, или больший, он передал бы пленницу королю Франции.

Но герцог Бургундский ждал напрасно: Карл VII, удержавший бедную девушку из Домреми в тот момент, когда она хотела уйти, пообещав ей продать половину своего королевства, чтобы выкупить ее, если она попадет в плен, не отправил своего гонца в Париж и не предложил за нее выкупа. Таким образом, едва только корона укрепилась на его голове, он забыл ту, которая возложила на него эту корону. Правда, на это время пришелся самый разгар его нежных любовных отношений с Агнессой Сорель.

Прошло полтора месяца, в течение которых англичане, видя, что они не могут добиться никакого ответа от герцога Бургундского, несколько раз собирали совет, вслед за каждым из этих советов выдвигалось новое требование, но все было бесполезно.

Тем временем пришел ответ от английского регента: он согласился считать Жанну генералом армии и предложил выплатить за нее сумму, которая могла бы быть предложена за короля или за принца королевской крови, то есть десять тысяч ливров. Одновременно Пьеру Кошону, тому самому, кто был изгнан из своей епархии после того, как город Бове стал французским, было предложено потребовать от своего имени и от имени короля Англии выдать Жанну, под тем предлогом, что, поскольку она была захвачена на территории, находящейся под его юрисдикцией, именно ему и следует устраивать суд над пленницей. Какое-то время Пьер Кошон сопротивлялся: согласившись взять на себя суд над Жанной, он должен был бы сделать выбор между местью англичан, если бы девушка была оправдана, и проклятием потомков, если бы она была провозглашена виновной. И тогда епископ нашел выход из этого затруднительного положения, ответив, что, прежде чем принять решение самому, ему следует спросить совета у Парижского университета. Его стали торопить, чтобы он сделал это; Пьер Кошон затягивал дело, сколько мог, но, в конце концов, ему пришлось написать нужное письмо. Университет состоял по большей части из докторов, продавшихся англичанам, а потому полученный ответ гласил, что, коль скоро Жанна была захвачена в епархии Пьера Кошона, ему следует потребовать ее выдачи и устроить над ней суд.

В это время пленница, препровожденная вначале в замок Больё, была переведена оттуда в замок Боревуар, расположенный в четырех льё от Камбре; там она застала жену и сестру Жана Люксембургского. Сначала обе благородные дамы были весьма предубеждены против Жанны, считая ее колдуньей или, по крайней мере, еретичкой; однако при первом же взгляде на свою пленницу, видя эту простоту, эту скромность, это целомудрие, печать которых нес весь ее облик, дамы поневоле стали испытывать к ней сочувствие, уступившее вскоре место подлинной и глубокой жалости. Через месяц Жанна стала их подругой.

Поэтому их главным и единственным желанием было спасение девушки. Несколько раз они добивались от сира де Люксембурга, терявшего терпение из-за молчания Франции и напуганного угрозами Англии, новых отсрочек. Так прошло пять месяцев.

В течение этих пяти месяцев, как нетрудно понять, англичане не прекращали своих домогательств. Епископ Бове, испытывая давление со стороны того самого университета, на мнение которого он ссылался, 13 июля выехал из Парижа, сопровождаемый апостолическим нотарием и представителем университета. 16 июля герцогу Бургундскому и Жану Люксембургскому было направлено от имени короля Англии второе требование; в этом требовании регент настоятельно просил выдать ему Жанну как одного из главных военачальников короля Франции и, соответственно, предлагал Жану Люксембургскому сумму, указанную в договоре, то есть десять тысяч ливров, что составляет примерно семьдесят тысяч франков на наши деньги; сверх того, пожизненная рента в триста ливров назначалась Лионелю, бастарду Вандомскому, которому, как мы видели, Жанна отдала свой меч.

Предложения были настойчивы, и отказ становился опасен; каждый день сир де Люксембург рассказывал сестре и жене о развитии событий, и каждый день благородным женщинам удавалось добиться от него, чтобы он не принимал пока никакого решения. Все надежды по-прежнему возлагались на короля Франции, но король Франции оставался равнодушен и безмолвен, занятый, видимо, более важными делами, чем выкуп бедной крестьянки.

Между тем Жанна, ожидая решения своей участи, вела благочестивый образ жизни, поучительный и трогательный для всех, кто находился рядом с девушкой: она проводила время в молитвах и религиозных обрядах, а потом теми самыми руками, которые держали королевский меч и носили боевую хоругвь, шила и пряла, как во времена своей юности и безвестности. Ее видения возобновились, и, хотя голоса говорили ей теперь лишь о смирении и мученичестве, она каждый раз, слыша их, чувствовала себя если и не утешенной, то, по крайней мере, более сильной.

Наконец, в середине сентября сир де Люксембург объявил жене и сестре, что он не может больше откладывать и ему придется выдать Жанну англичанам. При этих словах обе женщины бросились к его ногам, умоляя спасти несчастную девушку, ибо им было известно, что выдать ее англичанам означало обречь ее на мученичество. Жан Люксембургский обещал дать своей пленнице последний шанс на спасение, а именно, заявить, что он и правда согласен выдать ее, но она останется под его охраной до тех пор, пока не будут выплачены десять тысяч ливров, а пока эти десять тысяч ливров не выплачены, он будет волен вести переговоры о ее выкупе с королем Франции.

Это условие, казавшееся на первый взгляд не слишком выгодным для пленницы, все же давало ей довольно длительную отсрочку. Герцог Бедфорд не имел такой суммы, и Жан Люксембургский прекрасно знал об этом; но, поскольку рано или поздно ее можно было бы найти или во Франции, или в Англии, он поручил жене и сестре объявить Жанне, что ему пришлось вести переговоры с англичанами и что ей следует быть готовой к тому, что с минуты на минуту она будет выдана им. Обе женщины снова попытались смягчить своего повелителя, но на этот раз он был неумолим.

Так что пришлось объявить Жанне эту ужасную новость. Узнав о ней, бедная девушка забыла о том, что она была героиней Орлеана и победительницей при Жаржо, и не помнила больше ни о чем, кроме своей слабости и своего одиночества. В день своего пленения воительница исчезла и осталась лишь женщина. Жанна залилась слезами, как ребенок, и принялась целовать руки обеих женщин, которых она сделала своими подругами, так, словно ей предстояло покинуть их в это самое мгновение и попрощаться с ними навсегда.

Тем не менее из уст ее не вырвалась никакая недостойная ее мольба, она не произнесла ни единого упрека в адрес короля; она лишь молитвенно сложила ладони и воскликнула: «Боже мой! Боже мой! Я знала, что все так и будет, ведь мои голоса предупреждали меня».

Вечером, когда Жанна поднялась в свою комнату, находившуюся на четвертом этаже одной из башен замка, и принялась молиться, ей явились ее святые. И тогда, как это бывало обычно, ее слезы высохли и она впала в то благочестивое исступление, с каким всегда ожидала повелений Господа.

— Жанна, — сказали ей тогда голоса, — мы явились, чтобы поддержать тебя, ибо тебе предстоит много страдать; но Господь даст тебе мужество. А потому, не имея надежды, сохрани веру.

Эти слова указывали Жанне на то, что ей уготовано какое-то беспросветное и ужасное несчастье, а потому, вопреки своей привычке покорно следовать божественным указаниям, она так и не смогла безропотно смириться с этим, несмотря на все свои попытки. Всю ночь она не могла уснуть ни на мгновение, непрестанно плача и вставая каждые пятнадцать минут, чтобы помолиться перед большим распятием из слоновой кости, которое по ее просьбе перенесли из часовни в ее комнату.

Следующий день прошел, как и ночь, в слезах и молитвах; однако казалось, что в голове у Жанны зреет какой-то замысел. Напуганные этим, обе женщины несколько раз расспрашивали ее, но она в ответ говорила лишь одно: «Для меня лучше умереть, чем попасть в руки англичан».

Вечером девушка удалилась к себе в обычное время; и тогда, как и накануне, она заметила яркий свет, озаривший ее комнату; она подняла голову и увидела своих святых: они выглядели опечаленными и чуть ли не рассерженными; при виде их гнева Жанна опустила глаза.

— Жанна, — произнесли тогда голоса, — Господь, который видит самые глубины сердец, прочитал в твоем сердце преступные помыслы и повелевает тебе отказаться от них. Мученичество ведет на Небеса, а самоубийство — к вечному проклятию.

— О мои святые, мои святые! — вскричала Жанна, заламывая руки. — Для меня лучше умереть, чем быть выданной англичанам.

— Все будет так, как повелит Господь, — сказали голоса, — и не тебе распоряжаться своей судьбой.

— Ах, Боже мой! — рыдая, воскликнула Жанна. — Почему ты не оставил меня в бедности и безвестности в моей деревне?

На следующее утро, когда жена сира де Люксембурга, видя, что Жанна не спускается вниз, поднялась к ней в комнату, она обнаружила ее распростертой на каменном полу, холодной и бледной; всю ночь пленница провела в том положении, в каком ее оставили ее видения.

Госпожа де Люксембург стала настойчиво уговаривать Жанну спуститься и, как обычно, разделить с ними трапезу, но Жанна ответила, что ей нельзя есть, ибо она желает исповедоваться. Госпожа де Люксембург знала о глубочайшей набожности Жанны, а кроме того, ей было известно, какую могучую поддержку находят в вере несчастные души; так что она сошла вниз одна и послала за капелланом.

Около четырех часов пополудни Жанна, в свой черед, спустилась вниз; казалось, что ее признательность обеим женщинам, которые из ее тюремщиц превратились в ее подруг, стала еще больше; однако она покинула их задолго до того часа, когда обычно поднималась к себе.

Жена и сестра сира де Люксембурга были обеспокоены при виде этого бледного и холодного отчаяния Жанны, пришедшего на смену ее вчерашнему исступлению, и потому они засиделись допоздна вдвоем, беседуя о своей пленнице и о страхах, которые она им внушала. Впрочем, все способствовало тому, чтобы увеличить у них ту безотчетную тревогу, какую в преддверии великих событий нередко испытывают люди.

Стояло уже начало октября; небо было угрюмым и облачным, каким оно бывает в такое время года в северных областях Франции. Ветер бил в стены старых башен замка Боревуар, проникая в каминные трубы и протяжными стонами распространяясь по пустым комнатам и темным коридорам. Обе женщины находились одни в зале, располагавшемся прямо под комнатой Жанны, и прислушивались к этим таинственным и неизъяснимым ночным звукам, как вдруг им показалось, что в ту минуту, когда прозвонили полночь, раздался мучительный крик. Женщины вздрогнули и обратились в слух, но вслед за этим криком воцарилась глубокая тишина. Они решили, что им просто почудилось. Но вскоре, однако, до них донеслись стоны, раздававшиеся, как казалось, из рва, окружавшего замок. И тогда, полные смутного ужаса, женщины бросились к двери комнаты своей пленницы, но они тщетно звали ее и стучали: никто не отвечал. Подозревая, что только что произошло какое-то чрезвычайное событие, они приказали часовым выйти из замка и с факелами в руках совершить вокруг него обход. Подойдя под окна Жанны, ночной дозор обнаружил тело девушки; вначале часовые подумали, что перед ними уже труп, но вскоре догадались, что она всего лишь потеряла сознание. Ее тотчас перенесли в комнату самой г-жи де Люксембург, где, благодаря безоглядным заботам обеих женщин, она пришла в себя; как она и говорила, для нее было лучше умереть, чем быть выданной англичанам, и, несмотря на веление ее голосов, она прыгнула из окна четвертого этажа, надеясь убежать или погибнуть. Несомненно, Бог поддержал ее в этом падении, ибо она неизбежно должна была бы разбиться об откос рва, но, как мы уже говорили, ее нашли там всего лишь потерявшей сознание.

Придя в себя, Жанна, по всей видимости, чрезвычайно раскаивалась в том, что она сделала, но впечатление, которое это событие произвело на сира де Люксембурга, не могло быть сглажено этим раскаянием. Он опасался, что, совершив какую-нибудь другую подобную попытку, но с менее удачным исходом, Жанна убьет себя, и он потеряет из-за этого десять тысяч ливров, предложенных за ее выкуп. И потому он заявил английскому регенту, что готов передать пленницу в его распоряжение, но требует при этом, что суд над ней не начинался ранее, чем будут уплачены обещанные деньги. Герцог Бедфорд пошел на все условия, какие сиру де Люксембургу было угодно выставить ему, настолько регент опасался, что в соперничество с ним вступит король Франции. Но герцог Бедфорд беспокоился напрасно. Казалось, король Франции совершенно забыл о существовании той, которой он был обязан своей короной.

4 августа 1430 года регент созвал в Руане провинциальные штаты Нормандии и потребовал от них единовременную подать в размере восьмидесяти тысяч ливров, что и было утверждено голосованием. Из этих восьмидесяти тысяч ливров десять тысяч предназначались для выкупа Девы; эта сумма была выплачена сиру де Люксембургу к 20 октября.

И тогда епископ Бове, проявляя расторопность, подстегиваемую ненавистью англичан, стал созывать суд, которому предстояло судить Жанну. В ожидании начала суда Жанну перевезли из замка Боревуар в тюрьму Арраса, потом — в тюрьму Ле-Кротуа, а оттуда препроводили в Руан, где в то время находился юный английский король Генрих, бедный ребенок, которого намеревались связать с готовившимся юридическим убийством, хотя он даже не догадывался о том преступлении, каким запятнали его невинность. По прибытии в Руан Жанну поместили в Толстую башню, где ее уже ожидала заранее выкованная железная клетка, запиравшаяся на два висячих замка и один коробчатый; в довершение всего ее удерживали в этой клетке цепями, которые с помощью своеобразного хомута опутывали ее ноги. Словно дикий зверь, девушка была выставлена там, подвергаясь оскорблениям толпы. Солдаты осыпали ее бранью и кололи ее наконечниками своих копий, чтобы заставить ее встать, когда посмотреть на нее приходили какие-нибудь знатные особы. Даже самому сиру де Люксембургу, получившему перед этим плату за ее кровь, достало жестокого любопытства прийти посмотреть на пленницу в последний раз; его сопровождали граф Уорик и граф Стаффорд. «Жанна, — сказал он со смехом, — я пришел, чтобы выкупить тебя, но ты должна мне пообещать, что никогда больше не обнажишь меч против меня». «О Бог ты мой, — отвечала девушка, — я прекрасно знаю, что вы смеетесь надо мной, ибо вы продали меня и теперь не имеете ни возможности, ни желания меня выкупить. Более того, я знаю и то, что англичане убьют меня, полагая, что благодаря моей смерти им удастся завоевать Францию; но ничего этого не случится, ибо, будь их хоть на сто тысяч больше, чем сейчас, им не получить Французского королевства». При этих словах граф Стаффорд настолько вышел из себя, что стал осыпать девушку самыми грязными ругательствами и уже обнажил свой меч, чтобы ударить ее; но граф Уорик остановил его в ту минуту, когда Жанна, видя намерение графа Стаффорда, бросилась навстречу удару.

И тем не менее, даже став пленницей, даже заключенная в железную клетку, даже закованная в цепи и постоянно охраняемая, Жанна все еще продолжала внушать своим врагам настолько сильный страх, что письмо, подписанное именем короля Англии и датированное 12 декабря 1430 года, содержало приказ брать под стражу и предавать военному суду любого солдата, которого страх, внушенный ему Девой, заставит покинуть свои знамена. И действительно, в последнее время никакая армия не хотела выступать против нее и солдаты предпочитали с риском для жизни дезертировать, чем сражаться с Жанной.

Так что подготовка к суду шла с чрезвычайно большой поспешностью; наконец, 21 февраля 1431 года суд собрался в королевской капелле Руана, и там было зачитано письмо, в котором король приказывал передать Деву в руки церковного правосудия; при этом присутствовали монсеньоры и метры: Жиль, аббат Фекана, Жан Бопер, Жан де Шатильон, Жак Ле Тесье, Никола Миди, Жерар Фёйе, Уильям Хейтон, Тома де Курсель и метр Ричард Прати. После чего метр Жан д’Эстиве, выступавший обвинителем на суде, потребовал, чтобы Жанну доставили для проведения допроса, на что тотчас же было получено согласие епископа. Судебный пристав изложил ходатайство Жанны, просившую, чтобы перед открытием суда ей было позволено прослушать мессу. Посовещавшись, епископ и судьи решили, что ходатайство Жанны следует отклонить, учитывая характер преступлений, в которых она обвинялась. Вследствие этого был дан приказ немедленно доставить обвиняемую в зал суда. Жанну тотчас привели, и в тот же день допрос начался.

Вот тогда Жанна и показала себя поистине великой и прекрасной. Бедная девушка, не умевшая ни читать, ни писать, наученная только шить и прясть и кроме этого, по ее собственным словам, знавшая лишь «Pater»^[34], «Ave Maria»^[35] и «Credo»^[36], бедная одинокая заключенная, не получая советов от людей и поддерживаемая лишь Богом и своей совестью, всегда выглядела спокойной, иногда решительной, порой блистательной; и потому, чтобы дать нашим читателям представление об этой величественной личности, мы ограничимся здесь тем, что приведем несколько вопросов и несколько ответов, выбранных нами почти наугад из протоколов ее допросов.

В ответ на требование поклясться на святом Евангелии, что она будет говорить правду обо всем, о чем ее будут спрашивать, Жанна заявила: «Я не буду клясться в этом, ибо есть касающиеся короля Франции дела, о которых я не могу рассказывать его врагам».

«Что ж, — продолжал епископ, — поклянитесь, по крайней мере, говорить правду о том, что касается католической веры, и о тех делах, какие имеют отношение лишь к вам».

Жанна ответила, что на вопросы о своем отце и своей матери, равно как и обо всем, что она делала с тех пор, как, покинув Домреми, отправилась во Францию, она готова отвечать и охотно поклянется говорить правду; но что касается откровений, данных ей Богом и доверенных ею только королю Карлу, то пусть лучше ей отрубят голову, чем она расскажет о них, не имея на то позволение короля Карла и Бога.

Улышав этот ответ, высказанный с простодушием юной девушки и твердостью героя, епископ призвал ее поклясться говорить правду о том, что касается веры. Тогда Жанна опустилась на колени, положила обе руки на молитвенник и поклялась, что она будет говорить правду о делах, касающихся веры; однако она добавила, что никому ничего не скажет о поведанных ей откровениях, если не получит на то разрешения от тех самых голосов, которые ей их поведали. Потом, обращаясь к епископу и глядя ему прямо в лицо, она сказала:

— Подумайте как следует, прежде чем становиться моим судьей, ибо именем Бога ручаюсь вам, что вы взваливаете на себя тяжкое бремя.

Ее спросили о месте ее рождения, о ее возрасте, а также о полученном ею образовании, и она ответила, что родилась в Домреми, что ей около девятнадцати лет и что она знает «Pater noster», «Ave Maria» и «Credo» наизусть.

Ее спросили, когда ей были даны первые откровения и через посредство кого, и она ответила, что это произошло, когда ей было тринадцать лет, и посредством того самого голоса, который с тех пор вседа наставлял ее, как правильно поступать, но, когда она в первый раз услышала этот голос, ее охватил сильный страх, а впервые раздался упомянутый голос в летнюю пору, ровно в полдень, когда она находилась в саду своего отца.

Ее спросили, что ей приказывал делать этот голос, и она ответила, что два или три раза в неделю этот голос приказывал ей отправиться во Францию, не ставя об этом в известность отца, и говорил, что ей следует поспешить с уходом и что она снимет английскую осаду Орлеана и повезет дофина короноваться в Реймс.

Ее спросили, понимала ли она, покидая отца и мать, что совершает грех, и она ответила, что поскольку сам Господь повелел ей уйти, то, будь даже у нее сто отцов и сто матерей или будь она дочерью короля, она все равно ушла бы.

Ее спросили, встречала ли она какие-либо препятствия на своем пути, и она ответила, что без каких-либо затруднений добралась до короля.

Ее спросили, где находился тогда король, и она ответила, что король был в то время в Шиноне, куда она пришла около полудня, и что, поселившись на небольшом постоялом дворе, она после обеда отправилась к королю, пребывавшему в своем замке.

Ее спросили, указал ли ей кто-либо на короля, и она ответила, что ей никто на него не указывал и она узнала его по подсказке ее голоса.

Ее спросили, из какой материи было ее знамя, из полотна или из сукна, и она ответила, что оно было из белого атласа.

Ее спросили, каким колдовством она придавала мужество солдатам, шедшим за этим знаменем, и она ответила: «Я говорила им: "Смело идите на англичан, а я пойду на них первой"».

Ее спросили, как объяснить, что во время коронации ее знамя находилось к клиросу ближе всех других, и она ответила: «А как же иначе: оно больше других потрудилось, ему и большая честь!»

Ее спросили, основывалась ли вера в победу на ней самой или на ее знамени, и она ответила, что эта вера основывалась на Боге и ни на чем больше.

Ее спросили, твердо ли верили ее сторонники в то, что она послана Богом, и она ответила, что если они верят в это, то не заблуждаются.

Ее спросили, являлся ли ей архангел Михаил нагим или одетым, и она ответила: «Неужели вы думаете, что Богу не во что было его одеть?»

Ее спросили, была ли вылазка из Компьеня предпринята по наущению ее голосов, и она ответила, что однажды, когда она была во рвах Мелёна, ее голоса сказали ей, что еще до дня Святого Иоанна Летнего ее возьмут в плен англичане, но ей не следовало впадать из-за этого в уныние; напротив, она приняла это как нечто идущее от Господа и полагала, что Господь ей поможет.

Ее спросили, повторяли ли ей после того дня ее голоса это самое предупреждение, и она ответила, что получала его несколько раз, но на свой вопрос, когда и в каком месте это произойдет, никогда не получала ответа.

Ее спросили, совершила ли бы она эту вылазку, зная о том, что будет захвачена в плен, и она ответила, что по своей воле этого не сделала бы, но, если бы ей велели это ее голоса, она следовала бы их приказам до конца.

Ее спросили, почему она прыгнула с высоты башни замка Боревуар в ров, и она ответила, что для нее лучше было умереть, чем попасть в руки англичан.

Ее спросили, посоветовали ли ей ее голоса такой способ побега, и она ответила, что, напротив, они ей это запрещали и что тогда она впервые ослушалась их.

Ее спросили, намеревалась ли она, совершая этот прыжок, покончить с собой, и она ответила, что не думала об этом и, прыгая, препоручила себя Господу.

Ее спросили, подвергалась ли она после этой попытки бегства наказанию за то, что предприняла ее вопреки указаниям своих голосов, и она ответила, что ее наказанием была боль, причиненная ей падением.

Ее спросили, серьезны ли были полученные ею повреждения, и она ответила, что ничего об этом не знает, но ей известно, что в течение двух или трех дней она не могла ни пить, ни есть; однако в конце концов ее утешила святая Екатерина, велевшая ей исповедоваться и возблагодарить Бога за то, что не случилось самоубийства, и к тому же сказавшая ей, что жители Компьеня получат помощь еще до дня Святого Мартина Зимнего; после этого утешения она снова начала есть и вскоре поправилась.

Ее спросили, говорили ли ей голоса, что она будет освобождена из английского плена, и она ответила, что голоса сказали ей: «Наберись терпения и не тревожься из-за своего мученичества, ибо это дорога в рай».

Ее спросили, в самом ли деле, получив от своих голосов это обещание, она верит, что попадет в рай, а не будет осуждена на муки ада, и она ответила, что верит в это так же твердо, как если бы уже находилась в Царствии Небесном; когда же ей сказали, что полученное ею обещание чрезвычайно весомо, она ответила, что и вправду расценивает его как свое великое сокровище.

Ее спросили, верит ли она после такого откровения в то, что пребывает в милости у Бога, и она ответила: «Если я не в милости у Бога, то молю Господа даровать мне ее; если же я в милости у Бога, то молю Господа сохранить ее для меня».

Так отвечала Жанна, так отвечала юная девушка, которая, придя благодаря вере к героизму, пришла затем благодаря героизму к мученичеству, ибо, как бы благочестивы ни были ее ответы и какой бы очевидной ни была ее невиновность, пленница была приговорена заранее.

Тем не менее пока никто не осмеливался говорить о смертной казни, ибо все обвинения в колдовстве и безбожии были одно за другим разбиты в пух и прах юной девушкой. В самом начале суда в тюрьму к ней привели одного негодяя по имени Луазелёр, который выдавал себя за лотарингского священника, преследуемого и страдающего, как и она, и он несколько раз исповедовал ее, в то время как граф Уорик и герцог Бедфорд подслушивали их, спрятавшись за стенным ковром. Но исповедь Жанны была исповедью ангела, и добиться чего- либо от пленницы этим обманным путем было невозможно; от него пришлось отказаться, и однажды утром подлый шпион вышел из камеры Жанны, чтобы больше туда уже не вернуться.

В Домреми, на родину Жанны, были посланы люди собрать там о ней сведения, но вся деревня в один голос повторяла, что Жанна — святая.

Пригласили ученых докторов медицины и почтенных повивальных бабок, и все они единодушно заявили, что Жанна — девственница, а значит, невозможно было утверждать, что Жанна заключила договор с дьяволом, ибо поверье вполне определенно гласило, что дьявол не может вступать в сделку с девственницей.

Разрушенные одна за другой, все статьи обвинения свелись, таким образом, к нескольким жалким хитростям: Жанне вменялось в вину то, что «она отказывалась подчиняться Церкви и продолжала носить мужскую одежду».

Ее отказ подчиниться Церкви был ловушкой, в которую завлекли ее судьи: ей предложили такое тонкое различие между Церковью, торжествующей на небесах, и Церковью, воинствующей на земле, что она, несмотря на свой ясный и живой ум, ничего в этом не поняла. Вдобавок, тот презренный священник, которого она по-прежнему считала служителем Бога и потерю которого ежедневно оплакивала, убеждал девушку, что подчиниться Церкви значило признать состав суда, состоявший сплошь из ее врагов.

Что же касается упорства, с которым она оставалась в мужской одежде, то оно объяснялось вполне естественными причинами: несколько раз Жанна, красивая и молодая, подвергалась насилию со стороны ее стражников, которых, как говорили, даже поощрял к этому герцог Бедфорд, и девушка полагала, что ее целомудрие лучше защитит мужская одежда, чем женский наряд.

И все же некоторые судьи испытывали сожаления при виде того, как велся суд, и один из них, внемля голосу совести, прямо во время судебного заседания подал Жанне мысль подчиниться заседавшему в то время Вселенскому собору в Базеле.

— А что такое Вселенский собор? — спросила Жанна.

— Это всеобщее собрание иерархов Вселенской церкви, — ответил ей брат Изамбар. — И вы найдете там столько же докторов из числа ваших сторонников, сколько и из числа сторонников англичан.

— О! В таком случае, господа, — воскликнула Жанна, — будьте свидетелями, что я не только готова подчиниться ему, но и требую этого!

— Да замолчите же, черт побери! — перебил ее епископ и, повернувшись к апостолическому нотарию, произнес: — Я запрещаю вам включать эту просьбу в протокол.

— Увы! — с оттенком того печального смирения, которое не покидало ее ни на мгновение, промолвила девушка. — Вы пишете все, что говорит против меня, но не хотите писать ничего, что говорит в мою пользу.

У дверей суда брата Изамбара поджидал граф Уорик; заметив монаха, граф подошел к нему и замахнулся, чтобы ударить его, но, подумав об опасности, которой он подвергнется, если изобьет духовное лицо, опустил руку и произнес тоном, сохранившим всю угрозу его жеста:

— Зачем ты сегодня утром подучивал эту мерзавку так поступить? Клянусь, негодяй, если я замечу, что ты хочешь подсказать ей, как спастись, я велю бросить тебя в Сену.

После того как допросы закончились, 12 мая судьи собрались у епископа Бове; там, не решаясь взять на себя одних ответственность за столь несправедливый приговор, на который была обречена Жанна, они сформулировали двенадцать статей, неточных и лживых, и в виде записки, предназначенной для обсуждения и даже не содержащей имени обвиняемой, направили их в Парижский университет, Руанскому капитулу, епископам Кутанса, Авранша и Лизьё, а также пятидесяти или шестидесяти докторам, которые были судебными заседателями на процессе. Ответ был таким:

«Обвиняемая, по легкомыслию или обуянная гордыней, поверила в видения и откровения, исходившие, несомненно, от злого духа; она хулила Бога, утверждая, что Бог повелел ей носить мужскую одежду, и выказала себя еретичкой, отказавшись подчиниться Церкви».

Во время этого следствия Жанна заболела; тотчас же пришел приказ обеспечить ей самый хороший уход, и лечить ее были посланы лучшие парижские врачи. По словам графа Уорика, даже ради власти над целым миром король не хотел бы допустить, чтобы пленница умерла естественной смертью: он заплатил за нее достаточно дорого, чтобы сделать с ней все что угодно, и желал, чтобы она была сожжена заживо.

Жанна выздоровела, как того желал король Англии; но, поскольку при тех тяготах души и тела, которые ей приходилось терпеть, она могла заболеть снова и на этот раз перенести болезнь не столь благополучно, судей начали торопить с приговором, и приговор был вынесен. Согласно обычаям церковного правосудия, он представлял собой адресованное обвиняемой обращение, в котором ей сообщалось, что она отсекается от Церкви, как поврежденный орган, и передается в руки светского правосудия. Тем не менее судьи добавляли, что в случае, если обвиняемая согласится отречься от своих заблуждений и откажется носить мужскую одежду, они склонят светских судей умерить наказание в том, что касается смерти или увечий.

Но не так-то легко было принудить вдохновенную свыше девушку признаться в том, что откровения, которые она продолжала получать и которые одни только давали ей силы и поддерживали ее, исходили от дьявола, а не от Бога. То, что называли ее упрямством, вначале попытались сломить страхом перед пыткой. С этой целью епископ Бове явился в тюрьму вместе с палачом, который принес с собой орудия пыток. Жанне объявили, что, если она не пожелает отречься от своих заблуждений и признать свои ереси, ее подвергнут пытке; тем временем палач уже готовил дыбу. При виде этих приготовлений Жанна сильно побледнела, но ее стойкость ни на мгновение не поколебалась, и, повернувшись к епископу, девушка сказала: «Приступайте; но предупреждаю вас, что то зло, какое вы причините моему телу и моей душе, падет на вашу душу и ваше тело». Подобная угроза, как нетрудно понять, не была способна остановить ее гонителя, но, так как Жанна была еще очень слаба после перенесенной болезни, врач заявил, что под пытками обвиняемая может умереть.

Поскольку подобная смерть стала бы несчастьем, которого более всего страшились англичане, а Пьер Кошон отвечал за Жанну, как говорится, своей головой, было решено прибегнуть к помощи того презренного священника по имени Луазелёр, которого уже приводили к ней в тюрьму, хотя тогда он не смог вытянуть из Жанны ничего, что можно было бы обернуть против нее. Он проник в камеру Жанны, утверждая, что подкупил тюремщика своими молитвами. Девушка приняла его как своего духовного избавителя, и негодяй дал ей совет подчиниться всему, чего от нее требовали, поручившись ей, что, как только такое подчинение будет изъявлено, она из английских оков тотчас перейдет в руки Церкви. Всю ночь, со всей логикой своего ясного ума, Жанна боролась с ложными умозаключениями этого негодяя, но, в конце концов, поверив, что такой совет он дает ей из преданности, и признав свое невежество посрамленным перед мудростью того, кого она считала благочестивым служителем Бога, девушка пообещала сделать все, чего от нее хотели.

И потому через два дня после этого обещания, то есть 24 мая 1431 года, Жанну вывели из ее тюрьмы и препроводили на площадь кладбища Сент-Уан, где она должна была выслушать свой приговор. Там были воздвигнуты два помоста: один предназначался для епископа Бове, вице-инквизитора, кардинала Винчестерского, епископа Нуайонского, епископа Булонского и тридцати трех судебных заседателей, другой — для Жанны и Гильома Эрара, которому было поручено наставлять ее; у подножия помоста находился палач с запряженной повозкой, готовый в случае отказа Жанны отвезти ее на площадь Старого Рынка, где ее уже ждал костер. Как видно, все было предусмотрено, и в случае необходимости никаких задержек опасаться не приходилось.

Казалось, все жители Руана разделились на две группы: одни ждали Жанну на площади кладбища Сент-Уан, другие — у ворот тюрьмы и на улицах, по которым ее должны были провести; эти последние занимали место позади нее по мере ее продвижения вперед, так что, когда они явились на площадь, и без того уже почти полностью забитую народом, там создалась такая давка, что дорогу к помосту пришлось пробивать с помощью ударов мечей и пик.

Как только Жанна поднялась на помост, Гильом Эрар взял слово и в своей речи попытался сокрушить ее тяжестью речи, наполненной не только обвинениями, но и оскорблениями. Жанна с привычной покорностью выслушала всю эту обличительную речь, не говоря ни слова в ответ, и, казалось, была настолько погружена в какую-то мысленную молитву, что можно было сказать, будто она даже не слышала слов священника. Это внешнее спокойствие вывело из себя Гильома Эрара, и он, опустив руку на плечо Жанне и встряхнув ее, закричал ей в лицо:

— Это к тебе, к тебе, Жанна, я обращаюсь, и не только тебе, но и твоему королю я говорю, что твой король раскольник и еретик!

При этих словах Жанна поднялась, чтобы защитить словом того, кого она прежде защищала мечом и кто в благодарность за это столь трусливо бросил ее.

— Ей-Богу, — воскликнула она, — при всем уважении к вам осмелюсь сказать и поклясться своей жизнью, что тот король, которого вы оскорбляете, самый благородный христианин во всем христианском мире, что он превыше всего любит святую веру и Церковь, а значит, он совсем не такой, как вы о нем говорите!

— Заставьте ее замолчать, заставьте ее замолчать! — в один голос закричали одновременно епископ Бове и Гильом Эрар, обращаясь к судебному приставу Массьё.

Судебный пристав поднялся, заставил Жанну сесть и, взяв в руки бумагу с текстом отречения, громко зачитал его обвиняемой; окончив чтение, он протянул бумагу девушке и крикнул ей: «Отрекись!»

— Увы! — вздохнула Жанна. — Я не понимаю, что вы имеете в виду, приказывая мне отречься.

— Так объясните ей, что это означает, — крикнул епископ, — и давайте поторопимся!

Судебный пристав приблизился к Жанне; это был человек, на которого возлагалась обязанность сопровождать преступников в суд, в тюрьму и на эшафот, но даже он при виде чистосердечия и смирения девушки ощутил, что его охватило глубокое сочувствие к ней. Он посоветовал ей в вопросе об отречении положиться на Вселенскую церковь.

Жанна встала и произнесла негромко, но твердо:

— Я полагаюсь на Вселенскую церковь, чтобы знать, следует мне отречься или нет.

— Отрекайся без всяких условий, отрекайся немедленно, — воскликнул Гильом Эрар, — или, клянусь Царем Небесным, этот день станет твоим последним днем и еще до наступления ночи ты будешь сожжена!

При этой угрозе Жанна побледнела и вздрогнула, и все увидели, как две крупные слезы скатились по ее щекам: ее силы были на исходе, героиня уступала место женщине.

— Хорошо! — воскликнула она, разражаясь рыданиями. — Я заявляю, что во всем полагаюсь на моих судей и на нашу святую мать — святую Церковь.

— Тогда подписывай, — произнес Гильом Эрар, показывая ей бумагу, которую он взял из рук Лорана Калло, секретаря английского короля.

— Что это? — спросила девушка.

— Это акт об отречении, который тебе только что зачитали и в котором ты обещаешь не носить больше оружия, отрастить волосы и не надевать мужскую одежду.

— Но, — нерешительно заметила Жанна, — текст, который мне только что зачитали, по-моему, был намного короче этого.

— Нет, это он же, — заявил Гильом Эрар и, вложив в руку Жанны перо и опустив ее руку на бумагу, приказал: — Подписывай, подписывай немедленно, а не то ...

И он подозвал палача, который, заставив свою лошадь податься назад, подогнал повозку к самому помосту.

— Увы! — промолвила Жанна д’Арк. — Бог свидетель, что я здесь одна против вас всех, и если вы меня обманываете, то это очень подло.

С этими словами она подняла глаза к небу, словно спрашивая последнего совета у Бога. Затем, опустив голову на грудь, она с глубоким вздохом поставила на бумаге крест. Как мы помним, это была единственная подпись, которую она умела ставить.

Однако это отречение, покрывавшее Жанну позором, так как она признавалась в том, что все, что она делала, было совершено вопреки наставлению и воле Бога и по наущению нечистой силы, ибо, как верно заметила девушка, на самом деле ей дали подписать бумагу, отличавшуюся от той, что была зачитана ей вслух, это отречение, повторяю, сохраняло ей жизнь, ведь в ответе на записку епископа Бове говорилось, что если обвиняемая отречется от своих заблуждений, отрастит волосы и вновь станет носить женские одежды, то в отношении нее надо будет возвать к милосердию судей. В ту минуту, когда Жанна подписала отречение, в толпе поднялся сильный шум: этобыли радостные крики французов, видевших Жанну спасенной, и угрожающие крики англичан, видевших, что она избежала смерти.

Тогда епископ Бове встал и заставил замолчать всю эту людскую массу, движимую столь противоречивыми чувствами, сделав жест, означавший, что он намеревается зачитать приговор. Мы приводим здесь его текст дословно.

«In nomine Domini, amen.^[37]

Все пастыри Церкви, имеющие заботу и желание руководить паствой Божьей, должны честно и старательно остерегаться того, чтобы дьявол своими хитрыми уловками не прельстил бы и не заманил бы в свои сети добрых христиан, над чем он трудится непрестанно; вот почему необходимо с великим старанием сопротивляться его уловкам и нечестивым делам; и поскольку ты, Жанна, в просторечии именуемая Девой, была обманута и впала во многие заблуждения в вере Христовой, за что и была призвана к суду, на коем нами были рассмотрены все вопросы и статьи твоего дела, равно как и признания, ответы и утверждения, произнесенные тобой, и весь ход суда наблюдали и обсуждали пребывающие в сем городе Руане магистры и доктора Парижского факультета теологии, равно как и несколько прелатов и докторов права, как канонического, так и светского, каковые милосердно и долго увещевали тебя, тогда как ты, несмотря на эти духовные увещевания и внушения, дерзко грешила своими устами, мы с учетом вышесказанного, дабы ты в конце концов совершила спасительное покаяние, приговариваем тебя окончательно и бесповоротно к вечному заточению, на хлеб скорби и воду печали, чтобы ты оплакивала свои грехи и отныне их больше не совершала, если только ты не будешь впредь вести себя так, чтобы заслужить с нашей стороны милость и послабления».

После оглашения этого приговора Гильом Эрар поднялся снова и трижды прокричал: «О Франция, Франция! Ты была соблазнена женщиной, сделавшей тебя еретичкой!»

Но Жанна тоже встала и твердым голосом произнесла:

— Это неправда, это неправда! Говорите эту ложь обо мне, если вам угодно, но не о Франции, которая является святым королевством.

— Замолчите, — крикнули ей, — замолчите, Жанна, ибо вам только что было оказано снисхождение, и не надо приниматься за старое.

— Что ж, — сказала Жанна, — тогда, как было условлено, пусть меня заберут из рук англичан и отведут в церковную тюрьму.

Но, не обращая внимания на это требование, основывавшееся, однако, на недвусмысленном обещании, девушка была снова водворена в Толстую башню. Вскоре вслед за ней туда пришли викарий инквизиции и несколько ее судей, явившихся для того, чтобы дать ей почувствовать цену той милости, какая была ей оказана, и заставить ее снять мужскую одежду. Жанна смиренно ответила, что она готова выполнить все, что содержится в приговоре. Тогда ей принесли тюк с женской одеждой. Жанна попросила оставить ее одну и переоделась. Затем вошли англичане и цепью, которая опоясывала ее талию, привязали ее к столбу, стоявшему в середине тюремной камеры; ночью удерживать девушку должны были две цепи, прикрепленные к ножкам ее кровати; кроме того, ее охраняли пять солдат, трое из которых не должны были отлучаться из ее камеры, а двое других дежурили у двери.

Тем не менее цель англичан не была достигнута. Мучений Жанны им было мало, они жаждали ее смерти, и потому, выйдя из ее камеры, граф Уорик излил весь свой гнев на Пьера Кошона и заявил ему, что король Англии, которому был нанесен огромный ущерб тем, что Жанну не подвергли казни, непременно упрекнет его за мягкость приговора.

— Ради Бога, будьте покойны, — отвечал епископ. — Она еще вовсе не спасена и скоро снова будет в наших руках.

И действительно, столь нетерпеливо ожидаемый случай не замедлил представиться. Жанне, запертой, как уже говорилось, в одной камере с тремя стражниками, в первую же ночь после своего отречения пришлось защищаться от их насилия. Предвидя, что мужчины, которых, как она знала, ей следовало опасаться, совершат на нее покушение такого рода, девушка легла спать полностью одетой, чтобы лучше защищаться. Однако, поскольку ей казалось, что в том случае, если подобная борьба возобновится, мужская одежда лучше, чем женская, защитит ее целомудрие, она, пока ее стражники, утомленные отчаянной борьбой, которую ей удалось с честью выдержать, спали, встала с постели и снова переоделась в мужской наряд, скорее всего именно с этой целью оставленный у нее под рукой, и потому, когда утром в ее камеру вошли, первый, кто увидел узницу, радостно закричал и позвал остальных: Жанна нарушила данную ей клятву не снимать женской одежды и, следовательно, заслуживала смерти.

Тотчас же епископ Бове, извещенный об этом нарушении клятвы, к которому он был вполне готов, примчался в тюрьму и, несмотря на объяснение Жанны, доказывавшей, что один лишь страх перед несчастьем, которого она страшилась больше, чем смерти, мог побудить ее к этому возвышенному клятвопреступлению, и несмотря на следы борьбы, сохранившиеся на ее исцарапанном лице и ушибленных руках, составил протокол о ее неповиновении; закончив составлять этот протокол, епископ радостно вышел из ее камеры и, встретив на лестнице графа Уорика, воскликнул: «Ну же, граф, возрадуйтесь: все кончено!»

На следующий день Жанну вновь препроводили в суд: опрошенная о причинах, которые заставили ее не подчиниться Церкви, девушка все рассказала, но судьи не стали вносить ее объяснение в протокол допроса, поскольку простое изложение фактов перекладывало всю вину за происшедшее на ее врагов. И тогда Жанна, уверенная в своей невиновности, заявила судьям: «Если бы я находилась в церковной тюрьме и меня охраняли бы духовные лица, ничего подобного бы не произошло и я не была бы теперь так несчастна. О, я взываю к Богу, величайшему судье, умоляя его стать свидетелем того великого вреда и того великого насилия, какие мне учинили!»

Но что бы ни говорила Жанна, все было бесполезно: ее смерть была предрешена и ее так называемое неповиновение было лишь предлогом, на который опирались ее убийцы; и потому во вторник, 29 мая, после обсуждения, в ходе которого было признано, «что Жанна, упорствующая в своих заблуждениях, с помощью хитрости и дьявольского упорства притворно выказала признаки раскаяния и покаяния; что она употребляла во зло святое и божественное имя Господа, гнусно богохульствуя и выказывая себя неисправимой еретичкой, и что, наконец, она вновь впала в ересь и в заблуждения, что делает ее недостойной всякого милосердия, а потому ей выносится нижеследующий приговор». Между приговором предварительным и приговором окончательным прошла всего неделя, так что, как видим, англичанам, благодаря Пьеру Кошону, не слишком долго пришлось испытывать свое терпение:

«In nomine Domini, amen.

Мы, Пьер, Божьей милостью епископ Бове, и мы, брат Жан Ле Метр, викарий инквизитора по делам веры, полномочные по этой части судьи, заявляем:

поскольку ты, Жанна, прозванная Девой, снова признана нами впавшей в различные заблуждения и совершившей такие преступления, как раскол, идолопоклонство и вызывание дьявола, а также многие другие проступки, и поскольку, по этим самым причинам и путем справедливого приговора мы уже объявляли тебя раскольницей и идолопоклонницей, но все же, так как Церковь никогда не затворяет своего лона для тех, кто желает вернуться в него, мы сочли, что, исполнившись благомыслия и искренности, ты отошла от всех подобных заблуждений, каким ты была преданна, и поклялась и прилюдно пообещала никогда более не впадать ни в какую другую ересь, а напротив, пребывать в католическом единстве и общности с нашей Церковью и нашим святым отцом папой Римским, как это указано в грамоте отречения, подписанной твоей собственной рукой, но, несмотря на все это, вновь вернулась к старому, как собака возвращается к своей блевотине, мы объявляем тебе, что ты приговорена к отлучению от Церкви, каковое ты заслужила еще прежде, а также тем, что вновь впала в свои прежние заблуждения. Посему мы объявляем тебя еретичкой и сим приговором, вынесенным на заседании суда, вершащего правосудие, и изложенным письменно, объявляем, что отторгаем тебя, как гнилой член, от единства Церкви и передаем в руки светского правосудия, прося его обойтись с тобой мягко и человечно, как в отношении лишения тебя жизни, так и касательно повреждения каких-либо членов».

В тот же день, около одиннадцати часов утра, этот смертный приговор был зачитан Жанне.

XII. ЖЕРТВА

Жанна выслушала чтение приговора довольно спокойно. В течение тех семи месяцев, что пленница находилась в руках англичан, ее тюремщики заставили ее испытать такие ужасные мучения, что она часто призывала смерть, которая, наконец, пришла и которую, к тому же, ей не раз предсказывали ее голоса. Но в приговоре не уточнялось, какого рода будет эта смерть; поэтому Жанна спросила, какая казнь ей уготована, и ей ответили, что это будет сожжение на костре.

При этом известии Жанна лишилась всех своих сил; она ничего так не страшилась, как той казни, к которой ее в конце концов приговорили, и именно в страхе перед ней она навлекла на себя гнев своих голосов, подписав отречение. Привыкнув быть на войне и видеть сверкание мечей в гуще кровавых схваток, она совсем не боялась железа, ибо ей казалось, что умереть от удара меча или топора — это все равно, что умереть на поле сражения. Но умирать от огня, во время столь долгой, столь жестокой, столь позорной казни — это было сверх того, что могло выдержать все ее смирение.

— О! — вскричала девушка. — Обратить в пепел мое чистое и ничем не оскверненное тело! Да для меня было бы стократ лучше, если бы мне отрубили голову. Ах! Если бы, как я просила, меня охраняли духовные лица, всего этого не случилось бы.

В эту минуту в ее камеру вошел Пьер Кошон, сопровождаемый несколькими судьями.

— Епископ! — вскричала Жанна. — Епископ, я умираю из-за вас; но поймите же, что вы взваливаете на себя тяжкое бремя, предавая меня столь мучительной смерти!

Затем, повернувшись к одному из судебных заседателей, она добавила:

— О метр Пьер, скажите, где я сегодня окажусь?

— Разве у вас нет доброй надежды на Бога? — спросил тот.

— О! Конечно, — отвечала девушка, — я надеюсь, что с Божьей помощью попаду в рай; но идти туда по этой огненной дороге ... Боже мой! Боже мой!

— Сохраняйте мужество, Жанна, — произнес тот же судебный заседатель, с которым она говорила.

— Мне кажется, что я сохраню его, — отвечала девушка, — если мне дадут доброго священника для исповеди. Боже мой, господа, неужели вы откажете мне в помощи священника?

Посовещавшись между собой, судьи решили прислать ей какого-нибудь священнослужителя. Жанна, услышав эту добрую весть, горячо поблагодарила их и спросила, не может ли это быть брат Луазелёр, ибо она по-прежнему не знала, что этот человек был предателем и немало способствовал ее казни. Но епископу было известно, что Луазелёр впал в раскаяние после посетившего его видения и что он уже не один раз пытался проникнуть в камеру Жанны, чтобы во всем ей признаться. Поэтому девушке ответили, что ее просьбу выполнить невозможно, и ей пришлют другого священника. Получив этот отказ, Жанна не стала настаивать на своем и попросила оставить ее одну, чтобы она могла предаться молитве.

Когда казнь была уже близка, судьи позволили себе проявить человеческие чувства, возможно, правда, из страха перед той чудовищной ответственностью, которую Жанна призывала на их головы, но, в конце концов, какой бы ни была причина, побудившая их совершить это доброе дело, к узнице направили трех человек, которые во время судебных прений постоянно высказывались в ее пользу и теперь должны были помогать ей при последних минутах ее жизни: это были судебный пристав Массьё, судебный заседатель Ла Пьер и брат Мартин Ладвеню.

Увидев их, Жанна тотчас промолвила:

— Святые отцы, вам известно, что мои судьи сжалились надо мной и позволили мне исповедоваться.

— Более того, дочь моя, — ответил Мартин Ладвеню, подходя к ней ближе, — они позволили мне причастить вас.

— Да благословен будет Бог, — произнесла Жанна, — ибо вот уже семь месяцев я не причащалась бесценной плоти Господа нашего Иисуса Христа.

С этими словами она опустилась на колени прямо там, где стояла, ибо цепь, опоясывавшая ее тело, не позволяла ей отойти от столба. Мартин Ладвеню взял стул и сел рядом с ней; тогда, увидев, что двое других присутствующих удалились в угол камеры, она спросила, священники ли они, и, когда ей дали утвердительный ответ, попросила их вернуться, заявив при этом, что она настолько уверена в своей невиновности и в милосердии Бога, что готова исповедоваться перед всем светом.

И в самом деле, слушая эту возвышенную исповедь, в которой Жанне не нужно было рассказывать ни о чем, кроме полной чистоты, самоотверженности и мучений жизни, которая должна была вот-вот закончиться самой ужасной из казней, придуманных для самых страшных преступников, слезами обливались священники, в то время как жертва, по мере того как она приближалась к смерти, а значит, к Богу, казалось, получала, благодаря небесному милосердию, столь необходимую ей силу.

Когда исповедь закончилась, на дискосе, покрытом платком, без свечи, епитрахили и стихаря, были принесены Святые Дары, и во время всего обряда причащения звучала молитва для умирающих: «Orate pro еа» — «Молитесь за нее».

В два часа Жанна, продолжавшая молиться вместе с братом Мартином Ладвеню, услышала грохот повозки, крики сопровождавших ее англичан и тот медленный и глухой гул толпы, который непрерывно нарастает и ширится, словно шум морского прибоя. Девушка поняла, что час настал, и первой поднялась с колен. В эту минуту вошли стражники и сняли с нее цепь, опоясывавшую ее тело; тотчас же двое других принесли женскую одежду, в которую Жанна покорно и целомудренно переоделась, укрывшись в самом темном углу своей камеры; затем ей связали руки, а на обе ноги надели по железному кольцу, причем оба кольца были соединены цепью.

Жанна спустилась вниз, опираясь на руки судебного пристава Массьё и брата Мартина Ладвеню; судебный заседатель Ла Пьер шел впереди нее, чтобы, насколько это было в его силах, оградить ее от оскорблений англичан. Дойдя до ворот, Жанна услышала среди криков, проклятий и улюлюканья, встретивших ее на улице, один просящий и умоляющий голос: она повернулась в ту сторону, откуда он доносился, и увидела метра Луазелёра, отбивавшегося от стражников; побуждаемый угрызениями совести, он хотел взобраться на позорную повозку и любой ценой добиться прощения от Жанны; но англичане, зная о его намерениях и опасаясь, что подобная исповедь может вызвать у толпы сочувствие к осужденной и стать причиной какого-нибудь возмущения, силой удерживали священника. Но стоило повозке тронуться с места, как Луазелёр вырвался из их рук и пошел следом за ней, крича: «Пощади, Жанна! Смилуйся, Жанна! Господь дарует мне долгую жизнь, чтобы я мог искупить свои грехи наказанием, равным моему преступлению. Пощади, пощади меня!»

Жанна не понимала, что он хотел этим сказать, ибо, как мы уже говорили, она считала этого несчастного благочестивым и достойным священником. И тогда брат Мартин рассказал ей, кем этот человек был на самом деле и как он предал ее. Жанна тотчас поднялась и громким голосом произнесла: «Брат Луазелёр, я прощаю вас; молите Бога обо мне». Тогда священник упал лицом о землю: его настолько терзали угрызения совести, что он хотел, чтобы его растоптали лошади англичан, сопровождавших Жанну, и пришлось оттаскивать его в сторону, поскольку его прозвучавшее при всех признание уже начало вызывать волнение в толпе.

Повозку сопровождали восемьсот вооруженных с головы до ног англичан, которым, при всей их многочисленности, с трудом удавалось пробивать себе проход, настолько огромной и плотной была толпа, так что понадобилось около полутора часов для того, чтобы перевезти Жанну от башни до площади Старого Рынка. Прибыв туда, девушка вскричала: «О Руан, Руан, здесь я должна умереть!»

На этой площади были установлены три помоста: один — для судей и судебных заседателей, другой — для Жанны и, наконец, третий — для приведения казни в исполнение. Увидев сложенный костер, Жанна побледнела и отвернулась, но, после того как ее исповедник дал ей поцеловать распятие, девушка вновь обрела уверенность, позволившую ей поднять голову и посмотреть в ту сторону.

Когда Жанну подвезли к подножию помоста, на котором ей предстояло выслушать приговор, она сошла с повозки, с которой для этого сняли заднее ограждение, и, поддерживаемая Мартином Ладвеню, поднялась по ступенькам; Ла Пьер и Массьё остались внизу.

Едва она заняла предназначенное для нее место на помосте, как священник Миди начал произносить направленную против нее речь, содержавшую больше оскорблений, чем ей когда-либо наносили их англичане. Но Жанна, казалось, ничего не слышала, и все то время, пока священник говорил, она молилась и целовала распятие. Наконец, проповедник окончил свою обличительную речь словами: «Идите с миром. Церковь не может больше вас защищать и передает вас в руки светского правосудия». После этого в свой черед взял слово епископ и во второй раз прочитал Жанне приговор, который уже читал ей секретарь суда.

Выслушав его, Жанна бросилась на колени, обращаясь к Господу, нашему искупителю, с самыми благочестивыми молитвами, смиренно прося пощады у всех присутствующих, к какому бы сословию они ни принадлежали и каково бы ни было их положение, как сторонников англичан, так и сторонников французов, простирая к ним свои связанные руки и со слезами на глазах призывая их молиться за нее. Между тем бальи приказал палачу взять осужденную и препроводить ее на костер; но даже палач, тронутый той великой верой, какую проявляла Жанна, затягивал свои приготовления, чтобы дать ей время помолиться; и она молилась, как свидетельствует хроника, с таким жаром, что у судей, прелатов и других присутствующих невольно выступали слезы на глазах и они плакали, а некоторые англичане провозглашали и славили имя Божье, видя, что та, которую им представляли еретичкой, столь набожно заканчивает свою жизнь.

Но были и другие, нисколько не взволнованные этим зрелищем и не испытывавшие никаких других чувств, кроме великого нетерпения, с каким они ожидали его окончания, настолько все время была велика их тревога, что в городе вспыхнет какой-нибудь бунт. И тогда некоторые солдаты и командиры стали кричать: «Почему с ней так долго возятся? Дайте ее нам, и мы быстро покончим с ней». Среди этих голосов прозвучали и возгласы трех нетерпеливых судей, кричавших: «Ну же, священник, ну же, палач, поторапливайтесь! Или вы хотите заставить нас обедать здесь?»

Более медлить было нельзя: стражники схватили девушку, надели ей на голову колпак, на котором были написаны слова «-Еретичка, вероотступница, идолопоклонница», и поволокли ее к третьему помосту. Подойдя к костру, они бросили ее в руки палача и крикнули ему: «Делай свое дело». Что же касается Жанны, то она повернулась к метру Мартину, протянула к нему руки и сказала: «Святой отец, умоляю вас, не покидайте меня».

Но этот достойный человек вовсе не нуждался в таком призыве, он сам шел вслед за Жанной, и, так как эшафот был очень высоким, чтобы все собравшиеся могли видеть, как она будет умирать, священник помог девушке подняться наверх, что ей самой было трудно сделать из-за цепей, сковывавших ее ноги. В конце концов палач и священник приподняли Жанну на руках, в то время как помощник палача подтянул ее к себе, взяв под мышки. Метр Мартин поднялся следом за ней; последним поднялся палач.

С помощью своего подручного он привязал девушку за пояс к столбу, стоявшему в центре костра. Жанна не оказывала никакого сопротивления, позволяя палачу делать с ней все, что ему было нужно, и лишь громко восклицая: «Вы все, кто присутствует здесь и кто верит в Бога, молитесь Господу за меня!» Наконец, покончив со своей работой, палач вместе со своим подручным спустился вниз, оставив девушку на помосте наедине с братом Мартином. Ла Пьер и Массьё, оставшиеся внизу, кричали девушке: «Мужайся, Жанна! Мужайся, и Бог поможет тебе!» А она отвечала им: «Спасибо, добрые люди, спасибо».

В это время палач подошел к помосту, держа в руках факел, и, так как костер был со всех сторон обложен смолой и другими горючими материалами, огонь тут же вспыхнул. Он разгорался так быстро, что метр Мартин, полностью занятый исполнением своих благочестивых обязанностей, не увидел, как пламя приблизилось к нему. Это заметила Жанна и обратилась к священнику: «Ради Бога, осторожнее, святой отец: огонь вот-вот охватит вашу рясу! Спускайтесь, спускайтесь поскорее и показывайте мне распятие до тех пор, пока я не умру!»

И действительно, едва священник успел ступить на землю, как пламя стало разгораться с такой скоростью, что англичане начали роптать теперь на то, что казнь, которую так долго ждали и которая так задержалась, проходит чересчур быстро. В эту минуту, неизвестно почему, епископ набрался смелости и, спустившись со своего помоста, подошел к костру. «Епископ, епископ, — закричала Жанна, — это из-за вас я умираю, вы это хорошо знаете!» Потом, уже ощущая жар пламени, она снова закричала: «О Руан, Руан, я очень боюсь, как бы ты не пострадал из-за моей смерти!»

Тем временем пламя продолжало разгораться, и между жертвой и зрителями возникла дымовая завеса, но до тех пор, пока Жанну еще можно было различить, видны были ее глаза, воздетые к небесам, и слышался ее голос, взывавший к Богу. Наконец, пламя сменилось дымом, в последний раз послышалось слово «Иисус», а затем раздался исполненный смертельной муки громкий крик, ставший криком «Или, Или! Лама савахфани?»^[38] французского Христа.

Едва Жанна умерла, палач подошел к метру Ладвеню, чтобы спросить, не считает ли тот, что Бог накажет его за зло, причиненное им этой женщине, которая в его глазах и по его собственным словам была святой. Метр Ладвеню попытался успокоить палача, говоря ему, что он был всего лишь орудием, а Бог сумеет отличить орудие, нанесшее удар, от направлявшей его руки. Но палачу стало еще страшнее, когда, поднявшись на эшафот, он увидел, что, несмотря на масло, серу и угли, положенные им на грудь Жанны, ее сердце осталось совершенно невредимым, целым и наполненным кровью. За те девятнадцать лет, какие он занимался своим ужасным ремеслом, такое случалось с ним впервые.

Сострадание, которое испытывал палач, охватило души большого числа других людей: в ту минуту, когда он поднес к костру факел, некоторые судебные заседатели, и среди них Упвиль, Миже, Ле Февр, Рикье и Маншон, покинули свои места и ушли, говоря, что они не могут выдержать подобного зрелища. Маншон, который был апостолическим нотарием, заявил даже, что никогда он не проливал столько слез ни из-за какого когда-либо случавшегося с ним несчастья; и это было до такой степени правдой, что часть денег, полученных им за судебный процесс, он потратил на покупку молитвенника и до конца своей жизни не переставал молиться по нему за Жанну. Но и это еще не все: в тот миг, когда жертва испустила дух, некий каноник из Руана, по имени Жан Алеспе, воскликнул: «О Господь мой, окажи мне в час моей смерти милость и помести мою душу в то же место, где пребывает душа Жанны». И даже секретарь короля Англии, по имени Жан Трессар, вернувшись к себе после казни, жалостно рыдал и приговаривал: «Горе нам! Горе нам! Мы все пропали, ибо только что сожгли святую, душа которой в руке Божьей».

Но особенно поражал все умы рассказ одного англичанина, ненавидевшего Жанну настолько, что, оскорбляя узницу в ее камере, на ее допросах и во время ее первого выставления на всеобщее обозрение, он осыпал ее более яростной бранью, чем кто-либо другой, и в конечном счете поклялся, что в тот день, когда ее будут сжигать, он сам принесет вязанку хвороста для костра. И в самом деле, он подошел с охапкой дров к эшафоту, как вдруг его ноги внезапно подогнулись и все увидели, что он упал на колени, простирая руки к Жанне и прося пощадить его, и вот-вот потеряет сознание. К нему тотчас подбежали, поставили его на ноги и спросили, что с ним; и тогда он во всеуслышание заявил, что в тот миг, когда Жанна вскричала: «Иисус!», он увидел, как из огня вылетела голубка и взмыла в небо, и что по его твердому убеждению эта голубка была душой мученицы.

В тот же день кардинал Английский, опасаясь, что останки Жанны, если их сохранить, начнут творить какие-нибудь чудеса, приказал, чтобы ее сердце, оставшееся невредимым, было передано ему, а прах ее тела, смешанный с пеплом костра, был развеян с высоты моста, чтобы воды Сены унесли его к океану.

Все это произошло в тридцатый день мая 1431 года.

КОММЕНТАРИИ

КАРЛ СМЕЛЫЙ

Исторический очерк Дюма «Карл Смелый» («Charles le Tdmeraire») посвящен политическому и военному противостоянию двух крупнейших государственных деятелей Франции второй половины XV в. — герцога Бургундского Карла Смелого (1433—1477; правил с 1467 г.), храброго и безрассудного военачальника, пытавшегося создать из своих разрозненных владений у восточных границ Франции могущественное Бургундское королевство, и короля Людовика XI (1423—1483; правил с 1461 г.), расчетливого и жестокого политика, посвятившего всю свою жизнь собиранию французских земель; с точки зрения фактологии очерк основывается на многотомной «Истории Франции» (1833—1844) французского историка Ж.Мишле (1798—1874) и капитальной «Истории герцогов Бургундских» (1824—1826) другого французского историка, барона де Баранта (1782—1866); впервые очерк был опубликован в Бельгии: Bruxelles, Collection Hetzel, 1857, 2 v., хотя написан, судя по всему, гораздо раньше.

Отметим, что закончившийся провалом военный поход герцога Карла Смелого в Швейцарию в 1476 г. весьма подробно и красочно описан Дюма в главах XVII и LXI—LXIII его книги «В Швейцарии» (1833— 1837).

Перевод выполнен по изданию: Paris, Michel Ldvy frdres, 1860, 2 v. На русском языке очерк публикуется впервые.

Пролог. Битва при Пуатье

7 ... Прежде чем вести разговор о герцогах Бургундских, скажем

несколько слов о самом герцогстве; посмотрим, как оно вернулось под власть французской короны, как оно перешло в руки Филиппа Смелого ... — Филипп II Смелый (1342—1404) — герцог Бургундский с 1363 г., четвертый сын французского короля Иоанна II Доброго и его первой жены (с 1332 г.) Бонны Люксембургской (1315—1349); благодаря женитьбе в 1369 г. на Маргарите III Фландрской (1350— 1405), наследнице престолов Фландрии, Артуа, Невера, Ревеля и

Франш-Конте, значительно расширил свои владения, положив начало могущественной Бургундской державе.

... Вскоре после того как прекратился знаменитый черный мор, опустошивший в середине XIV века Европу, старый Филипп Валуа, овдовевший и не связанный узами брака, вознамерился женить своего сына Иоанна на Бланке Наваррской, приходившейся ему кузиной ... — Здесь имеется в виду чудовищная эпидемия бубонной чумы («черной смерти»), бушевавшей в Европе в 1346—1353 гг. и унесшей жизнь десятков миллионов человек, около 40% населения континента; во Франции она началась в ноябре 1347 г. в Марселе и уже в августе 1348 г. достигла Парижа.

Филипп VI Валуа (1293—1350) — французский король с 1328 г., старший сын графа Карла Валуа (1270—1325) и его первой жены (с 1290 г.) Маргариты Анжуйской (1273—1299), племянник короля Филиппа IV Красивого, основатель королевской династии Валуа; был женат дважды: его первой женой (с 1313 г.) была Жанна Бургундская (ок. 1293—1349), умершая во время эпидемии чумы, 12 декабря 1349 г., а второй (с 1350 г.) — Бланка Наваррская.

Иоанн II Добрый (1319—1364) — французский король с 1350 г., старший сын Филиппа VI Валуа и Жанны Бургундской; как и отец, овдовел во время эпидемии чумы: его первой женой (с 1332 г.) была Бонна Люксембургская (1315—1349), умершая 11 сентября 1349 г.

Бланка Наваррская (1333—1398) — дочь Филиппа III д’Эврё (1306—1343) и его жены с 1318 г. Жанны II Наваррской (1311 — 1349), королевы Наварры с 1328 г., считавшаяся самой красивой принцессой своего времени и предназначавшаяся вначале в жены дофину Иоанну, своему троюродному брату, будущему королю Иоанну II Доброму; с 19 января 1350 г. вторая жена Филиппа VI, королева Франции; овдовев 22 августа того же года, замуж более не вышла.

... дофин Иоанн ... взял в жены вдову Филиппа Бургундского, убитого во время осады Эгильона. — Наследник французского престола дофин Иоанн, овдовев 11 сентября 1349 г., спустя пять месяцев, 9 февраля 1350 г., вступил во второй брак: его второй женой стала Жанна I Булонская (1326—1360), графиня Оверни и Булони, дочь Гильома XII (ок. 1303—1632), графа Оверни и Булони с 1325 г., и его жены с 1325 г. Маргариты д’Эврё (1307—1350); в первом браке (с 1338 г.) жена наследника бургундского престола Филиппа Бургундского, родившая от него двух дочерей и сына Филиппа (1346— 1361).

Филипп Бургундский (1323—1346) — старший сын Эда IV (1295— 1349), герцога Бургундского с 1315 г., и его жены с 1318 г. Жанны Французской (1308—1347), графини Бургундской и Артуа; наследник бургундского престола; 10 августа 1346 г., во время осады Эгильона, предпринятой дофином Иоанном, разбился насмерть, упав с лошади.

Эгильон — городок на юго-западе Франции, в Гиени, в соврем, департаменте Ло-и-Гаронна, расположенный у слияния рек Ло и Гаронна; в 1318—1370 гг. принадлежал английской короне и был сильной крепостью, которую в 1345—1346 гг. безуспешно осаждали войска дофина Иоанна.

... У вдовы был четырехлетний сын. Этот сын, который звался Филиппом Руврским, поскольку он родился в Руврском замке ... получил от матери, Жанны Булонской, графства Булонь и Овернь, а от бабки, Жанны Французской, графства Бургундия и Артуа. — Филипп I Руврский (1346—1361) — сын Филиппа Бургундского и Жанны Булонской, родившийся после гибели отца; герцог Бургундский с 1349 г., граф Бургундии и Артуа с 1347 г., граф Оверни и Булони с 1360 г.; с 1356 г. был женат на Маргарите III Фландрской; умер от чумы, едва достигнув пятнадцатилетнего возраста. Руврский замок — средневековый замок в Бургундии, в селении Рувр-ан-Плен (в соврем, департаменте Кот-д’Ор), в 12 км к юго- востоку от Дижона; построенный в XII или XIII вв., служил одной из загородных резиденций герцогов Бургундских; после присоединения Бургундии к владениям французской короны был заброшен, и уже к XVIII в. от него не осталось и следа.

Булонь — здесь: небольшое средневековое графство на севере Франции, на побережье Ла-Манша, возникшее во второй пол. IX в. и вначале находившееся в вассальной зависимости от графов Фландрских; его столицей был город Булонь-сюр-Мер («Булонь- на-Море»).

Овернь — историческая провинция в Центральной Франции (главный город — Клермон-Ферран), охватывающая соврем, департаменты Канталь, Пюи-де-Дом, а также часть департаментов Алье и Верхняя Луара.

Жанна II Французская (1308—1347) — старшая дочь французского короля Филиппа V Длинного (ок. 1292—1322; правил с 1316 г.) и его жены с 1307 г. Жанны II Бургундской (ок. 1291 — 1330), графини Бургундии и Артуа; с 1318 г. жена герцога Эда IV Бургундского, бабка Филиппа Руврского; с 1330 г. графиня Бургундии и Артуа.

Графство Бургундия (Франш-Конте — «Свободное графство») — историческая область на востоке Франции, в бассейне Соны, частью в горах Юры, охватывавшая соврем, департаменты Ду, Юра, Верхняя Сона и имевшая столицей город Доль.

Артуа — историческая область на северо-востоке Франции, составляющая ныне территорию департамента Па-де-Кале; главный город — Аррас.

... Основой его был королевский домен: он состоял из земель Лана, Реймса и Компьеня ... — Лан — древний город на северо-востоке Франции, в Пикардии, в 124 км к северо-востоку от Парижа; столица французских Каролингов; ныне административный центр департамента Эна.

Реймс — старинный город на северо-востоке Франции, в 130 км к северо-востоку от Парижа, в соврем, департаменте Марна; место миропомазания французских королей.

Компьень — город на северо-востоке Франции, в Пикардии, в 75 км к северу от Парижа, в соврем, департаменте Уаза.

... Гуго Капет прибавил к нему Французское герцогство, включавшее графство Парижское и Орлеане. — Гуго Капет (ок. 939—996) — сын Гуго Великого (ок. 897—956), герцога франков с 936 г., и его жены с 938 г. Гедвиги Саксонской (ок. 922—ок. 965); герцог франков с 956 г., король Франции с 987 г., по прозвищу которого королевская династия стала называться Капетингами.

Орлеане — историческая область в центральной части Франции, главный город — Орлеан.

... Этот домен в том виде, в каком он был к концу XI века, соответствовал территории пяти наших нынешних департаментов: Сены, Сены-и-Уазы, Сены-и-Марны, Уазы и Луаре. — Сена — французский департамент, созданный, как и все прочие департаменты, в 1790 г. и включавший Париж и его ближайшие пригороды; был ликвидирован в 1968 г., а его территория была разделена между четырьмя новыми департаментами: Париж, О-де-Сен, Сен-Сен- Дени и Валь-де-Марн.

Сена-и-Уаза — французский департамент в западной части Иль- де-Франса, имевший главным городом Версаль и обязанный своим названием рекам Сена и Уаза; был ликвидирован в 1968 г., а его территория была разделена между тремя новыми департаментами: Эсон, Валь-д’Уаз и Ивелин.

Сена-и-Марна — департамент в восточной части Иль-де-Франса; главный город — Мелён; названием обязан протекающим по нему рекам Сена и Марна.

Уаза — департамент, расположенный к северу от Иль-де-Франса, в Пикардии; главный город — Бове; названием обязан протекающей по нему реке Уаза.

Луаре — департамент, расположенный к югу от Иль-де-Франса и составляющий часть провинции Орлеане; главный город — Орлеан; названием обязан протекающей по нему реке Луаре.

8 ... Вексен, благодаря возврату его французской короне, был присо

единен к нему в 1082 году; Артуа, благодаря брачному союзу, — в 1180 году; графство Овернь, путем насильственного отчуждения, — в 1198 году; графство Эврё, путем захвата, — в 1200 году; Нормандия, Турень, Анжу и Мен, путем насильственного отчуждения, — в 1204 году; Пуату и Берри, путем завоевания, — в 1205 году; Верман- дуа и Валуа, путем завоевания, — в 1215 году; Нимское виконтство, благодаря уступке, — в 1259 году; Шартрское графство, благодаря покупке, — в 1286 году; Лионне, путем завоевания, — в 1307 году; наконец, Дофине, благодаря добровольной уступке, — в 1349 году. — Вексен — историческая область на севере Франции, на стыке Нормандии и Иль-де-Франса, которая в соответствии с договором между франкским королем Карлом II Простоватым (879—929; правил в 898—922 гг.) и норманнами, подписанным в 911 г. в селении Сен-Клер-сюр-Эпт, оказалась разделена по реке Эпт на две части: Французский Вексен (охватывает территории департаментов Валь- д-Уаз, Ивелин и Уаза) с главным городом Понтуаз и Нормандский Вексен (соответствует территории департаментов Эр и Приморская Сена) с главным городом Жизор, вошедший в Нормандское герцогство. В 1077 г., после того как французский король Филипп I (1052—1108; правил с 1060 г.) захватил Французский Вексен и присоединил его к своим владениям, его последний владетель граф Симон (1048—1081) удалился в монастырь и титул графа Вексен- ского перешел к королю.

Провинция Артуа (см. примеч. к с. 7), находившаяся прежде в зависимости от графов Фландрских, была присоединена к французской короне как приданое Изабеллы де Эно (1170—1190), ставшей в 1180 г. женой французского короля Филиппа II Августа (1165—1223; правил с 1180 г.).

Овернь (см. примеч. к с. 7) после вторжения в нее в 1210—1211 гг. войск короля Филиппа II Августа оказалась разделена на четыре части, самая крупная из которых, т.н. Овернская земля, со столицей в городе Рьом в 15 км к северу от Клермон-Феррана, вошла в королевские владения (в 1241 г. Людовик IX отдал ее в удел своему брату Альфонсу де Пуатье, после смерти которого в 1271 г. она вновь отошла к короне).

Эврё — графство на севере Франции, в юго-восточной части Нормандии, которое существовало в 996—1200 гг., находилось в ленной зависимости от герцогов Нормандских и имело столицей одноименный город, ныне являющийся административным центром департамента Эр; с 1118 г. графством владел могущественный баронский род Монфоров, но в 1195 г. оно было отнято у Амори VI де Монфор-Эврё (ок. 1170—ок. 1213), графа д’Эврё с 1182 г., королем Филиппом II Августом и в соответствии с условиями англофранцузского мирного договора, подписанного в нормандском селении Гуле 22 мая 1200 г., присоединено к французской короне.

Нормандия — историческая область на северо-западе Франции, территория соврем, департаментов Манш, Орн, Кальвадос, Эр и Приморская Сена; главный город — Руан; с 911 г. герцогство, основанное норманнами и на протяжении многих веков служившее предметом раздоров между французскими и английскими королями; в 1204 г. было отвоевано у Англии королем Филиппом II Августом и в соответствии с Парижским мирным договором, подписанным 28 мая 1258 г., официально отошло к французской короне.

Турень — историческая область на западе центральной части Франции, в бассейне Луары; главный город — Тур; ее территория, которую в древности населяло галльское племя туронов, разделена ныне между департаментами Эндр-и-Луара, Луар-и-Шер и Эндр. Анжу — историческая область на западе Франции, в нижнем течении Луары, соответствующая соврем, департаменту Мен-и-Луара; главный город — Анже; название получила от обитавшего там в древности галльского племени андекавов.

Мен — историческая область на западе Франции, охватывающая территории соврем, департаментов Майен и Сарта; главный город—Ле-Ман.

В 1204 г. Турень, Анжу и Мен, входившие прежде в континентальные владения английских королей, были захвачены Филиппом II Августом и в соответствии с условиями англо-французского мирного договора, подписанного в селении Шинон 18 сентября 1214 г., через два месяца после победы французской армии в битве при Бувине (27 июля 1214 г.), присоединены к французской короне. Пуату — историческая область на западе Франции, с главным городом Пуатье; ее территория охватывает соврем, департаменты Вандея, Дё-Севр и Вьенна; с 1152 г. входила в континентальные владения английских королей; в 1204 г. была отвоевана королем Филиппом II Августом, однако в 1360—1375 гг. вновь находилась под властью англичан.

Берри — историческая область в центральной части Франции, с главным городом Бурж; ее земли входят в соврем, департаменты Шер и Эндр.

Вермандуа — историческая область на северо-востоке Франции, в Пикардии, с главным городом Сен-Кантен; с кон. IX в. графство, присоединенное к французской короне Филиппом II Августом в 1191 г., что было официально признано в 1215 г., после смерти графини Элеоноры де Вермандуа (ок. 1148—1213).

Валуа — историческая область на северо-востоке Франции, с главным городом Крепи-ан-Валуа; соответствует восточной части департамента Уаза и южной части департамента Эна; была присоединена к французской короне Филиппом II Августом вместе с Вермандуа.

Нимское виконтство — феодальное владение на юге Франции, с главным городом Ним (ныне административный центр департамента Гар), существовавшее с 972 г. по 1224 г.; с 1214 г. принадлежало Монфорам и в 1224 г. было уступлено Амори VI де Монфором (ок. 1295—1241) французскому королю Людовику VIII (1187—1226; правил с 1223 г.).

Шартрское графство — феодальное владение в центральной части Франции, с главным городом Шартр (ныне административный центр департамента Эр-и-Луар); в 1286 г. было продано бездетной Жанной де Блуа-Шатильон (ок. 1253—1292), графиней Шартрской с 1280 г. и с 1272 г. супругой Пьера Алансонского (1251 — 1283), пятого сына Людовика IX, королю Филиппу IV Красивому (1268— 1314; правил с 1285 г.).

Лионне — историческая область в юго-восточной части Франции, с главным городом Лион, охватывающая территории соврем, департаментов Рона и Луара; в 1307 г. была присоединена к французской короне Филиппом IV Красивым.

Дофине — историческая провинция на юго-востоке Франции, охватывающая соврем, департаменты Изер, Дром и Верхние Альпы; главный город — Гренобль; с 1040 г. независимое феодальное владение, которое в 1349 г. было продано его последним владетелем («дофином») Юмбером II (1312—1355; правил с 1333 г.) французскому королю Филиппу VI.

... Нормандия ... оказалась вне власти наших королей, ибо большая ее часть была в результате битвы при Креси отвоевана Эдуардом III. — Эдуард III Плантагенет (1312—1377) — король Англии с 1327 г., сын Эдуарда II (1284—1327; правил в 1307—1327 гг.) и его жены с 1308 г. Изабеллы Французской (ок. 1295—1358), племянник французского короля Карла IV Красивого (1294—1328; правил с 1322 г.), последнего представителя династии Капетингов на французском престоле; после смерти Карла IV принес вассальную присягу новому французскому королю, Филиппу VI Валуа, за те земли, которыми Англия владела на континенте, признав тем самым законность престолонаследия, однако несколько лет спустя предъявил собственные претензии на французскую корону, что послужило поводом к Столетней войне (1337—1453).

Креси-ан-Понтьё — селение на севере Франции, в Пикардии, в соврем, департаменте Сомма. Близ него 26 августа 1346 г. состоялось одно из важнейших сражений Столетней войны, в ходе которого английские войска под командованием короля Эдуарда III и его шестнадцатилетнего сына Эдуарда, прозванного Черным Принцем, одержали решительную победу над французской армией, находившейся под началом Филиппа VI и в несколько раз превосходившей численностью английскую армию.

... со времени вступления в брак он стал с каждым днем чахнуть и в 1350 году умер в замке Ножан-ле-Ротру. — Ножан-ле-Ротру — небольшой город в центральной части Франции, в соврем, департаменте Эр-и-Луар, в 130 км к юго-западу от Парижа; в 1226 г. вошел в состав королевского домена; егознаменитый замок Сен- Жан с великолепным донжоном датируется XI в.

Однако король Филипп VI Валуа умер 22 августа 1350 г. не там, а в старинном бенедиктинском аббатстве Богоматери Кулонской, находившемся в селении Кулон близ города Ножан-ле-Руа (соврем, департамент Эр-и-Луар), в 25 км к северу от Шартра, и упраздненном во время Революции.

... Людовик XIII был прозван Людовиком Справедливым потому, что он родился под знаком Весов! — Людовик XIII (1601 — 1643) — король Франции с 1610 г.; сын Генриха IV (1553—1610; король с 1589 г.) и его жены с 1600 г. Марии Медичи (1573—1642); отец Людовика XIV; родился 27 сентября 1601 г.

Весы — один из двенадцати знаков зодиака; Солнце находится в созвездии Весов с 24 сентября по 22 октября. В античной мифологии весы — атрибут Фемиды, богини правосудия, справедливости и правопорядка.

9 ... Его вступление на королевский престол было ознаменовано двумя

указами ... один предоставлял дворянам неограниченную отсрочку долгов; другим учреждался орден Звезды. — Рыцарский орден Звезды был учрежден французским королем Иоанном II Добрым 16 ноября 1351 г. в подражание ордену Подвязки, созданному за четыре года до этого, в 1347 г., английским королем Эдуардом III, и должен был объединить в своих рядах цвет французского рыцарства, однако после битвы при Пуатье и пленения короля (1356 г.) он прекратил свое существование (точная дата его упразднения является предметом дискуссии); рыцари ордена давали клятву никогда не оступать более, чем на четыре шага, что стоило многим из них жизни; резиденцией ордена служило королевское поместье в селении Сен-Уан к северу от Парижа.

... Орден Звезды должен был стать чем-то вроде Дома инвалидов для рыцарства. — Дом Инвалидов — богадельня для увечных и состарившихся солдат французской армии, построенная в 1671—1677 гг. в тогдашнем парижском предместье Гренель архитектором Либе- ралем Брюаном (1636—1697) по указу короля Людовика XIV от 24 февраля 1670 г.

Задолго до Людовика XIV построить подобную богадельню для рыцарей задумал король Иоанн II Добрый, однако его замысел так и не был осуществлен.

... Посреди равнины Сен-Дени уже начали возводить роскошный дом, который должен был принимать бедных рыцарей ... — Равнина Сен- Дени — местность к северу от Парижа, вблизи одноименного города, у восточной окраины селения Сен-Уан.

... И они в самом деле были взяты в плен или убиты в битве при Пуатье ... — Пуатье — город в центральной части Франции, столица исторической области Пуату; ныне административный центр департамента Вьенна.

19 сентября 1356 г. близ Пуатье произошла кровопролитная битва между английской армией под командованием наследного принца Эдуарда Вудстока и войсками Иоанна II Доброго, закончившаяся разгромом французской армии и пленением короля и предопределившая дальнейший ход Столетней войны.

... Принц Уэльский, более известный как Черный Принц из-за цвета своих доспехов, разорял провинции Юга Франции, где он владел Гие- нью. — Имеется в виду Эдуард Вудсток (1330—1376 ) — старший сын короля Эдуарда III и его жены с 1328 г. Филиппы де Эно (ок. 1314—1369), принц Уэльский, принц Аквитанский с 1362 г.; прославленный военачальник эпохи Столетней войны; при жизни именовался по месту своего рождения Вудстоком, а Черным Принцем его стали называть лишь два века спустя авторы исторических хроник; в 1355 г. был назначен наместником Гаскони и в этом качестве совершил грабительский поход по юго-западу Франции, разорив множество городов и деревень, в том числе Монжискар, Каркасон, Нарбонну и Кастельнодари; в 1356 г. одержал победу в битве при Пуатье; умер за год до смерти отца, и престол унаследовал Ричард II (1367—1399), сын Эдуарда Вудстока.

Гиень — историческая область на юго-западе Франции, ограниченная Бискайским заливом на западе, Пиренеями на юге и Луарой на севере и примерно соответствующая известной с древних времен Аквитании; название ее, вошедшее в употребление в сер. XIII в. и явившееся искажением топонима «Аквитания», служило для обозначения французских владений королей Англии.

... В состав Гиени входили лены Гасконь, Арманьяк, Фезансак, Перигор, Пуату, графство Ангулемское и Ла-Марш. — Гасконь (от лат. Баскония) — южная часть 1кени, заключенная между Гаронной и Пиренеями и охватывающая территории нынешних департаментов Жер, Верхние Пиренеи и Ланды.

Арманьяк — средневековое графство в составе герцогства Гасконь, со столицей в городе Лектур, существовавшее с 960 г. и отошедшее к французской короне в 1607 г.

Фезансак — небольшое феодальное владение в Гаскони, к востоку от графства Арманьяк, вошедшее в его состав в 1140 г.; главный город — Вик-Фезансак.

Перигор — историческая область на юго-западе Франции, в Аквитании, охватывающая территорию департамента Дордонь, а также части департаментов Ло-и-Гаронна, Ло и Коррез; главный город — Перигё; в средние века — графство, окончательно присоединенное к Французскому королевству в 1607 г.

Пуату — см. примеч. к с. 8.

Графство Ангулемское — феодальное владение на юго-западе Франции, с главным городом Ангулем (ныне административным центром департамента Шаранта), существовавшее с 866 г. и в 1308 г. вошедшее в состав Французского королевства; в 1360—- 1373 гг. находилось под властью англичан.

Ла-Марш — северная часть исторической области Лимузен на юго-западе Центральной Франции, примерно соответствующая департаменту Крёз и части департамента Верхняя Вьенна; главный город — Шарру; с 958 г. графство, отошедшее к Франции в 1531 г.

... Эта великолепная часть королевства перешла в руки англичан после развода Людовика VII с Алиенорой Гиенекой, а точнее, после заключения брака Алиеноры Гиенской с Генрихом Плантагенетом. — Людовик VII Молодой (1120—1180) — французский король с 1137 г., сын Людовика VI (1081—1137; правил с 1108 г.) и его второй жены (с 1115 г.) Аделаиды Савойской (ок. 1092—1154); один из предводителей второго крестового похода (1147—1149).

Алиенора Аквитанская (ок. 1122—1204) — дочь Гйльома X (1099— 1137), герцога Аквитании, герцога Гаскони и графа Пуату с 1026 г., и его жены Алиеноры де Шательро (ок. 1103—1130), унаследовавшая от отца Аквитанию, Гасконь и Пуату и являвшаяся одной из важнейших фигур в западноевропейской политике XII в.; в первом браке (с 1137 г.) супруга французского короля Людовика VII, родившая ему двух дочерей; после развода с ним в 1152 г. получила обратно Аквитанию, Гасконь и Пуату и в том же году вышла замуж за будущего английского короля Генриха II Плантагенета, принеся ему в приданое свои обширные владения, что в итоге стало одной из главных причин разразившейся спустя двести лет Столетней войны (1337—1453) между Англией и Францией, и родив от него пять сыновей и трех дочерей.

Генрих II Плантагенет (1133—1189) — английский король с 1154 г., первый из династии Плантагенетов; внук короля Генриха I (ок. 1068—1135; правил с 1100 г.), сын Жоффруа V Плантагенета, графа

Анжуйского и Менского, и его жены с 1128 г. Матильды Английской (1102—1167), дочери и единственной наследницы Генриха I, которая в первом браке была супругой императора Генриха V; граф Анжу, Турени и Мена с 1151 г.; герцог Нормандии с 1150 г.; вступив 18 мая 1152 г. в брак с Алиенорой Аквитанской, получил во владение Аквитанию, Гасконь и Пуату.

... Плантагенеты, английские короли французского происхождения, были обязаны своим родовым именем веточке дрока, которую Жоффруа V, их родоначальник, обычно носил на своей шляпе ... — Жоффруа V Плантагенет (1113—1151) — граф Анжу и Мена с 1129 г., старший сын Фулька V Молодого (1092—1144), графа Анжуйского в 1109—1129 гг., графа Менского в 1110—1129 гг. и короля Иерусалимского с 1131 г., и его первой супруги (с 1110 г.) Эрменгарды Менской (7—1126); основатель династии Плантагенетов, боевой эмблемой которого была веточка дрока (лат. planta genista).

К династии Плантагенетов принадлежали восемь английских королей — от Генриха II, правившего с 1154 г., и вплоть до Ричарда II (1377—1399; правил с 1377 г.), внука Эдуарда III.

... Родившийся на берегах Луары, в прекрасном краю, где дрок покрывает холмы Анжу ... — Луара — одна из самых больших рек Франции (длина 1 012 км); берет начало в Севеннских горах на юге Франции, течет на север до Орлеана, затем поворачивает на запад и возле Нанта впадает в Атлантический океан, как бы разделяя страну на две части.

... Черный Принц прошел по Лангедоку, сжигая и грабя все на своем пути. — Лангедок — обширная историческая область на юге Франции, с главным городом Тулуза, охватывающая территории нынешних департаментов Ардеш, Гар, Од, Тарн, Лозер и часть территории департаментов Верхняя Луара, Верхняя Гаронна, Арьеж и Восточные Пиренеи; к французской короне отошла в 1271 г.

...Из этого первого похода он привез в Бордо пять тысяч телег, груженных добычей ... — Бордо — древний город на юго-западе Франции, на реке Гаронна; столица Аквитании, резиденция Черного Принца; ныне административный центр департамента Жиронда.

... он вновь отправился в поход и двинулся через Руэрг, Овернь и Лимузен ... — Руэрг — историческая область на юге Франции, с главным городом Родез (ныне административным центром департамента Аверон), граничащая на севере с Овернью, а на юге и юго-западе с Лангедоком.

Лимузен — историческая область на юго-западе Франции, с главным городом Лимож (ныне адмйнистративным центром департамента Верхняя Вьенна), граничащая на востоке с Овернью, а на юге и западе с Гиенью.

10 ... Король Иоанн собрал войско, такое же великолепное, как то,

что ... через пятьдесят девять лет после этого будет под Азенкуром у коннетабля д'Алъбре ... — Азенкур — небольшое селение на севере Франции, в департаменте Па-де-Кале. 25 октября 1415 г., в ходе Столетней войны, рядом с этим селением произошла битва, в которой английская армия под началом короля Генриха V (см. примеч. ниже) разгромила французскую армию, значительно превосходившую ее численностью и находившуюся под командованием коннетабля Шарля д’Альбре. Следствием этой победы англичан стало подписание 21 мая 1420 г. договора в Труа, в соответствии с которым английский король Генрих V объявлялся наследником французского престола.

Коннетабль д’Альбре — Шарль I д’Альбре (ок. 1370—1415), французский военачальник, двоюродный брат короля Карла VI Безумного, крестный отец короля Карла VII; коннетабль Франции в 1402—1411 и 1413—1415 гг., командующий французской армией в битве при Азенкуре, в ходе которой он был убит.

... С ним были четыре его сына: Карл, дофин Франции; Людовик, герцог Анжуйский; Жан, герцог Беррийский; Филипп, герцог Турен - ский. — У Иоанна II Доброго было четыре сына, которых родила ему Бонна Люксембургская, его первая жена:

Карл (1338—1380) — с 1364 г. король Карл V, носивший прозвище Мудрый;

Людовик (1339—1384) — герцог Анжуйский с 1360 г., титулярный король Неаполя с 1382 г.;

Жан (1340—1416) — герцог Беррийский с 1360 г.;

Филипп (1342—1404) — герцог Бургундский с 1363 г. Филипп II, получивший прозвище Смелый.

Все они участвовали в битве при Пуатье.

... Людовик — тот, кто умрет в Бари, пытаясь отвоевать Неаполитанское королевство ... — 29 июня 1380 г. герцог Людовик I Анжуйский был усыновлен бездетной Джованной I (1328—1382), королевой Неаполя и графиней Прованса с 1344 г., которая приходилась ему весьма дальней родственницей и нуждалась в помощи Франции в своей борьбе с папой римским Урбаном VI (в миру — Бартоломео Приньяно; 1318—1389; папа с 1378 г.), и тем самым стал наследником престолов Неаполя и Прованса; в 1382 г., после того как Джованна I была свергнута другим претендентом на неаполитанский престол, мужем ее племянницы Карлом Дураццо (1345—1386), и задушена по его приказу, Людовик I Анжуйский набрал армию наемников и отправился отвоевывать Неаполитанское королевство, но, не одержав ни одной крупной победы, умер 20 сентября 1384 г. в замке Бишелье в 30 км к северо-востоку от портового города Бари на юго-востоке Италии, на побережье Адриатического моря.

... Жан — тот, кто сыграет столь недостойную роль в смутах времен царствования Карла VI... — Карл VI Безумный (1368—1422) — король Франции с 1380 г., сын Карла V Мудрого и его жены с 1350 г. Жанны Бурбонской (1338—1378), вступивший на престол в возрасте двенадцати лет и вначале, в 1380—1388 гг, правивший под опекунством своих дядей; начиная с 1392 г. страдал душевной болезнью, в результате чего Франция оказалась ввергнута в гражданскую войну, которую с 1404 г. вели две противоборствующие феодальные партии — арманьяков и бургиньонов, чем воспользовался английский король Генрих V, вступивший в союз с бургиньо- нами и одержавший в 1415 г. победу при Азенкуре; в 1420 г. безумный Карл VI был принужден подписать губительный мирный договор в Труа, отстранявший от наследования трона дофина Карла, будущего короля Карла VII, и объявлявший наследником французского престола Генриха V; оставленный всеми, несчастный король умер на руках своей фаворитки Одетты де Шандивер (ок. 1391-ок. 1425).

Герцог Жан Беррийский после смерти в 1380 г. Карла V стал вместе с Филиппом II Бургундским опекуном юного короля Карла VI, своего племянника, и получил должность генерального наместника Лангедока; с началом душевной болезни Карла VI (1392) приобрел безграничное влияние при дворе и вместе с Филиппом II

Бургундским захватил власть в государстве; в распре арманьяков и бургиньонов стоял на стороне арманьяков.

... в окружении короля Иоанна было двадцать шесть герцогов и графов, сто сорок сеньоров-баннеретов ... — Баннерет — в феодальную эпоху рыцарь, имеющий право командовать отрядом воинов, ведя их в бой под своим собственным знаменем квадратной формы, с изображением собственных геральдических символов.

... Так поступил Эдуард III в 1346 году, так предстояло поступить Генриху V в 1415 году. — Генрих V (1387—1422) — король Англии с 1413 г., сын Генриха IV Болингброка (1367—1413; король с 1399 г.) и его первой жены с 1380 г. Марии де Богун (ок. 1368—1394); один из крупнейших военачальников Столетней войны, в 1415 г. разгромивший французскую армию в сражении при Азенкуре; по договору в Труа (1420 г.) стал наследником Карла VI Безумного и получил руку его дочери Екатерины Валуа (1401 — 1437), но скончался за два месяца до кончины безумного французского короля, так и не успев взойти на трон Франции, который был обеспечен ему договором, подписанным в Труа.

11 ... Местом, где они расположились, был холм Мопертюи близ

Пуатье. — Мопертюи — возвышенность в 10 км к юго-востоку от Пуатье, у селения Нуайе-Мопертюи.

... Один из легатов, г-н де Талейран, заметил принцу ... — Эли де Талейран-Перигор (1301—1364) — французский церковный деятель и дипломат, одна из важнейших фигур при авиньонском папском дворе; с 1331 г. кардинал-пресвитер Сан-Пьетро-ин-Винколи, с 1348 г. кардинал-епископ Альбано, с 1361 г. декан Коллегии кардиналов; в молодости занимал важные церковные должности в Англии; епископ Лиможский в 1324—1328 гг., епископ Осерский с 1328 г.; накануне битвы при Пуатье вместе с итальянским кардиналом Никола Капоччи (7—1368) отправился на переговоры с принцем Уэльским и королем Иоанном II Добрым с целью предотвратить кровопролитие между французами и англичанами.

12 ... храбрый рыцарь по имени Жоффруа де Шарни приготовился нести

орифламму. — Жоффруа де Шарни (ок. 1300—1356) — один из самых прославленных французских рыцарей своего времени, знаменосец и советник короля Иоанна II Доброго, погибший в сражении при Пуатье; внук Жана де Жуанвиля (ок. 1224—1317), биографа короля Людовика IX Святого; автор трех сочинений, посвященных рыцарству.

Орифламма — в 1124—1415 гг. священное знамя французских королей, разворачивавшееся перед войском лишь тогда, когда война шла против врагов христианства или всего королевства и во главе армии стоял сам король; первоначально являлось запрестольной хоругвью аббатства Сени-Дени, которую имели право носить во время сражений графы Вексенские, и это право унаследовали в 1077 г. короли.

... Герцог Орлеанский командовал первой ратью ... — Имеется в виду Филипп Орлеанский (1336—1375) — младший брат короля Иоанна II Доброго, получивший в 1344 г. титул герцога Орлеанского; плененный, как и он, в сражении при Пуатье, обрел свободу лишь четыре года спустя.

... Фруассар сохранил для нас их имена. — Фруассар, Жан (ок. 1337—ок. 1407) — французский хронист и поэт, именуемый в историографии средних веков «певцом рыцарства»; каноник аббатства святой Монегунды в бельгийском городе Шиме; его замените четырехтомные «Хроники», охватывающие период с 1325 по 1400 гг., — бесценный источник сведений о начальном этапе Столетней войны и жизни феодального общества.

... Это были мессир Эсташ де Рибомон, мессир Жан де Ланда, мессир Гишар де Божё и мессир Гишар д'Англь. — Эсташ де Рибомон (7—1356) — прославленный французский рыцарь, комендант Лилля в 1352 г.; погиб в битве при Пуатье.

Жан де Ланда (7—1356) — пикардийский рыцарь, барон де Ланда и де Бувиньи, комендант Бетюна в 1346 г.; погиб в битве при Пуатье.

Гишар де Божё (?—1356) — французский рыцарь, сеньор де Перрё; погиб в битве при Пуатье.

Гишар д’Англь (ок. 1310—1380) — рыцарь из Пуату, с 1350 г. сенешаль Сентонжа, в битве при Пуатье сражавшийся в рядах французской армии и взятый в плен англичанами; в 1363 г. перешел на сторону Черного Принца и стал одним из его ближайших сподвижников; в 1363—1372 гг. маршал Аквитании; рыцарь ордена Подвязки (1372); в 1377 г. был назначен наставником принца Уэльского, будущего короля Ричарда II, и получил титул графа Хантингдона.

14 ... у меня ведь есть государь мой отец и двое зятьев, а у вас — ваши

добрые друзья, и они отомстят за нас. — Неясно, о каких зятьях Черного Принца здесь идет речь: ни одна из его сестер не была еще в то время замужем (да и сам он тогда был еще холост). Однако именно так сказано у Фруассара («Хроники», часть II, глава XXXVI), откуда почерпнута эта речь принца: «deux beaux- frdres».

... дворянин по имени Джеймс Одли, весьма помогавший ему в размещении войска, приблизился к нему и сказал ... — Джеймс Одли (ок. 1316—1369) — английский рыцарь, один из первых двадцати шести кавалеров ордена Подвязки; соратник Черного Принца, покрывший себя славой в битве при Пуатье.

15 ... ударил с фронта монсеньора Арно д'Одрема, одного из двух марша

лов Франции, командовавших этим штурмом (другим был мессир Жан де Клермон). — Арно д'Одрем (ок. 1302—1370) — французский военачальник, маршал Франции в 1351—1368 гг.

Жан де Клермон (ок. 1320—1356) — французский военачальник, соратник Иоанна II Доброго, в 1352 г. получивший жезл маршала; с 1354 г. наместник Пуату, Сентонжа, Ангумуа, Перигора и Лимузена; погиб в биве при Пуатье.

16 ... английский рыцарь мессир Джон Чандос приблизился к принцу и

произнес ... — Джон Чандос (7—1369) — знаменитый английский рыцарь и военачальник, виконт де Сен-Совёр, коннетабль Аквитании, сенешаль Пуату; рыцарь ордена Подвязки (1348); соратник и близкий друг Черного Принца, в битве при Пуатье начальник его штаба.

17 ... мессир Жан де Ланда, мессир Тибо де Бодене и сеньор де Сен-

Венан, воспитатели юных принцев, последовали за ними, забрав с собой восемьсот или девятьсот копейщиков. — Тибо де Водене (по другим сведениям, Тома де Водене; ?—ок. 1385) — бургундский рыцарь, которому по время битвы при Пуатье было доверено охранять дофина.

Сеньор де Сен-Венан — возможно, имеется в виду Робер де Ворен (?—1360), сеньор де Сен-Венан, французский военачальник, маршал Франции в 1344 г.

18 ... он стал родоначальником династии герцогов Бургундских, нача

вшейся с него и через Иоанна Бесстрашного приведшей к Карлу Смелому ... — Иоанн 1 Бесстрашный (1371—1419) — герцог Бургундский с 1404 г., граф Фландрии, Артуа и Бургундии с 1405 г.; сын Филиппа II Смелого и его жены с 1369 г. Маргариты III Фландрской (1350—1405); глава феодальной группировки бургиньонов; после организованного им убийства герцога Людовика Орлеанского (1372—1407), главы партии арманьяков, захватил руководящую роль в управлении Францией; 10 сентября 1419 г., во время встречи с дофином, будущим королем Карлом VII, был вероломно убит на мосту в городке Монтро в 75 км к юго-востоку от Парижа.

Карл Смелый (1433—1477) — герцог Бургундский с 1467 г.; сын герцога Филиппа III Доброго (1396—1467; правил с 1419 г.) и его третьей жены (с 1430 г.) Изабеллы Португальской (1397—1471); при нем Бургундское государство достигло наибольшего могущества и включало в себя, помимо собственно Бургундии, исторические Нидерланды, Артуа, Франш-Конте и ряд других земель; стремясь ко все большему и большему расширению своих владений, безудержный в завоеваниях, он погиб в борьбе с претендентом на Лотарингию в битве при Нанси (5 января 1477 г.).

19 ... Самые храбрые из дворян пали мертвыми вокруг короля. Это были

герцог Бурбонский, герцог Афинский, маршал де Клермон, мессир Робер Дураццо, мессир Гишар де Боже, виконт де Рошшуар, Эсташ де Рибомон, Жан де Лилль, Жиллиан Нарбоннский, сир де Шатовил- лен, сир де Монреан, сир д'Аржантан, сир де Лосерр, сир Одри де Шарни, сир Жоффруа де Шарни ... — Герцог Бурбонский — Пьер I де Бурбон (1311—1356), второй герцог Бурбонский (с 1342 г.), французский военачальник, великий камергер Франции с 1342 г.; старший сын герцога Людовика 1 Хромого (1279—1342) и его жены с 1310 г. Марии Авенской (1280—1354); с 1355 г. главный наместник Лангедока; погиб в битве при Пуатье, прикрывая своим телом короля.

Герцог Афинский — Готье VI де Бриенн (1302—1356), граф де Бри- енн, титулярный герцог Афинский; французский военачальник, великий коннетабль Франции (1356); сын Готье V де Бриенна (ок. 1270—1311) и его жены Жанны де Шатильон (1285—1354); погиб в битве при Пуатье.

Маршал де Клермон — см. примеч. к с. 15.

Робер Дураццо (1326—1356) — неаполитанский дворянин, сын Иоанна Анжуйского (1294—1336), герцога Дураццо с 1309 г. и князя Ахайского в 1318—1333 гг., и его второй жены (с 1321 г.) Агнессы де Перигор (7—1345), внук неаполитанского короля Карла II Анжуйского (ок. 1254—1309; правил с 1285 г.), племянник кардинала Эли де Талейран-Перигора; с 1355 г. состоял на службе у французского короля и погиб в битве при Пуатье.

Гишар де Боже — см. примеч. к с. 12.

Виконт де Рошшуар — Жан I де Рошшуар (ок. 1305—1356), лиможский дворянин, сын виконта Симона де Рошшуара (ок. 1260—1318) и его жены Лауры де Рошшуар (ок. 1285—1356); погиб в битве при Пуатье, защищая короля Иоанна II Доброго.

Эсташ де Рибомон — см. примеч. к с. 12.

Жан де Лилль (Jean de Lille; у Фруассара — Johan de Lisle) — сведений об этом персонаже найти не удалось.

Жиллиан Нарбоннский (Gillian de Narbonne; у Фруассара — Gilliam de Nerboun) — сведений об этом персонаже найти не удалось.

Сир де Шатовилен (Chateauvillain; у Фруассара — Chastiel-Vilain) — сведений об этом персонаже найти не удалось.

Сир де Монреан (Montrehan; у Фруассара — Mountrehan) — сведений об этом персонаже найти не удалось.

Сир д’Аржантан (Argentan; у Фруассара — Argentyn) — сведений об этом персонаже найти не удалось.

Сир де Лосерр (Laucerre; у Фруассара — Johan de Sawcer) — возможно, имеется в виду Жан де Сансерр (?—1356), внук графа Жана I де Сансерра (ок. 1235—ок. 1284), погибший в битве при Пуатье.

Сир Одри де Шарни (Audry de Charny; у Фруассара — Audreu de Charny) — сведений об этом персонаже найти не удалось.

Сир Жоффруа де Шарни — см. примем, к с. 12.

... Звали этого рыцаря Дени де Морбек. — Дени де Морбек (?—?) — французский рыцарь, владетель селения Морбек (ныне в департаменте Нор на севере Франции), состоявший на службе у английского короля и во время битвы при Пуатье взявший в плен Иоанна II Доброго; сын Гильома де Морбека, убитого в 1328 г. вместе с женой и двумя сыновьями солдатами Филиппа VI, которые в ходе карательной экспедиции захватили и разрушили его замок.

20 ... спросил у графа Уорика и мессира Реджинальда Кобхема ... — Граф

Уорик — Томас де Бошан, одиннадцатый граф Уорик (1313—1369), английский военачальник, маршал Англии с 1344 г., рыцарь ордена Подвязки (1348); в битве при Пуатье командовал авангардом английской армии.

Реджинальд Кобхем (ок. 1295—1361) — английский воин и дипломат, первый барон Кобхем, участник битвы при Пуатье.

23 ... точно так же, как Регул возвращался в Рим, король Иоанн воз

вращался в Париж. — Марк Атилий Регул (?—ок. 248 до н.э.) — римский консул в 267 и 256 гг. до н.э.; полководец, прославившийся в Первой Пунической войне; в 256 г. до н.э. нанес поражение флоту Карфагена при Экноме (Южная Сицилия), а вслед за тем осуществил высадку римских войск в Африке, после ряда крупных побед закончившуюся его поражением и пленением (255 г. до н.э.). По недостоверному преданию, Регул, отправленный в Рим вместе с карфагенским посольством в качестве посредника, дал слово возвратиться в плен, если его посредничество не будет удачным. В Риме он уговорил сенат продолжать войну и, твердо держа слово, вернулся в Карфаген, где и был замучен.

Иоанн II находился вместе с Филиппом Смелым в английском плену до тех пор, пока его старший сын и наследник престола, будущий Карл V, не закончил переговоры с англичанами, завершившиеся подписанием 8 мая 1360 г. в Бретиньи мирного договора, по которому Франция шла на колоссальные территориальные уступки на севере и юго-западе страны, а также соглашалась выплатить за освобождение короля огромную сумму в три миллиона золотых экю, при этом его сыновья герцог Анжуйский и герцог Беррийский должны были оставаться в плену заложниками вплоть до выплаты всего выкупа; однако, после того как в 1363 г. герцог Анжуйский сбежал из плена, Иоанн II счел делом чести занять его место: он вернулся в Лондон и вскоре умер там.

... герцогство Бургундское, уступленное в свое время королем Робертом, естественным путем, по праву наследования, снова перешло во владения французской короны. — В 1016 г. французский король Роберт II Благочестивый (972—1031; правил с 996 г.), аннексировавший в 1004 г. Бургундию, вынудил бургундскую знать признать герцогом Бургундии его сына Генриха (1018—1060), который, вступив после смерти отца на французский трон и став королем Генрихом I, уступил в 1032 г. Бургундию своему младшему брату Роберту (1011—1076), основателю первого Бургундского дома, угасшего в 1361 г. вместе с герцогом Филиппом I Руврским.

... французский государь передал в руки канцлера Бургундии грамоту о дарении герцогства своему драгоценнейшему сыну, герцогу Турен- скому. — Канцлер Бургундии — имеется в виду Филибер Пайар (7—1387), французский юрист и дипломат, канцлер Бургундии с 1363 г., президент Парижского парламента с 1369 г.

... 26 мая того же года Филипп Смелый покинул Дижон, чтобы в качестве герцога Бургундского присутствовать при короновании своего старшего брата. — Дижон — город на востоке Франции, в Бургундии, до 1477 г. столица герцогства Бургундского; ныне административный центр департамента Кот-д’Ор; расположен в 325 км к юго-востоку от Парижа.

Коронация Карла V происходила в Реймском соборе 19 мая 1364 г.

... прибавил к этому дару Бургундский дворец, который издавна принадлежал герцогам Бургундским и служил их резиденцией, когда они пребывали в Париже. Этот дворец находился на холме Святой Женевьевы. — Имеется в виду старый Бургундский дворец, находившийся в левобережной части Парижа, в Латинском квартале, на холме Святой Женевьевы; в этом здании, приобретенном во второй пол. XIII в. бургундским герцогом Гуго IV (1212—1272; герцог с 1218 г.), с 1439 г. располагался знаменитый коллеж Кокре, основанный Никола Кокре (ок. 1410—1468), священником из Амьена.

I. Добрый герцог

25 ... после смуты, порожденной во Франции первым Бургундским домом,

после договора в Бретиньи, отнявшего у королевства его прекраснейшие провинции ... — Первый Бургундский дом, или Бургундский дом династии Капетингов — ветвь французского королевского рода Капетингов, правившая в Бургундском герцогстве в 1032— 1361 гг.; ее основателем стал Роберт I Старый (1011 — 1076), сын короля Роберта II Благочестивого (см. примеч. к с. 23).

8 мая 1360 г., через четыре года после битвы при Пуатье, в небольшом селении Бретиньи в 6 км к востоку от Шартра полномочные представители английского короля Эдуарда III и дофина Карла, сына французского короля Иоанна II Доброго, подписали унизительный для Франции мирный договор, в соответствии с которым она лишилась трети своей территории: Англия получила на правах полного суверенитета Гиень, Гасконь, Пуату, Перигор, Лимузен, Ангумуа, Сентонж, Арманьяк, Руэрг, Понтьё, Кале, Гин и другие области (однако при этом английский король отказался от притязаний на французский трон, равно как на герцогство Турень, а также на графства Анжу и Мен); кроме того, Франция обязалась выплатить выкуп в три миллиона золотых экю за находившегося в английском плену Иоанна II. Этот договор обеспечил Франции передышку, позволившую ей собраться с силами и спустя девять лет успешно продолжить войну.

... наши французские короли, не совсем отдавая себе отчет в том, что они совершают, упразднили феодальную систему, созданную Карлом Великим ... — Карл Великий (742—814) — король франков с 768 г., император Запада с 800 г.; сын Пипина III Короткого (ок. 714—768; король франков с 751 г.) и его жены Бертрады Ланской (ок. 720—783); в результате многочисленных завоевательных походов расширил пределы своего королевства и создал огромную державу, в состав которой входили различные племена и народности; стремился к централизации власти в своей империи и способствовал феодализации франкского общества.

... Пример Филиппа Анжуйского, которого Людовик XIVсделал королем Испании и который стал врагом Франции, не помешал Наполеону сделать своего брата Жозефа королем Испании, своего брата Луи — королем Голландии, своего зятя Мюрата — королем Неаполя, а своего пасынка Евгения — вице-королем Италии. — Людовик XIV (1638— 1715) — король Франции с 1643 г., время правления которого стало периодом расцвета абсолютизма и французского влияния в Европе.

Филипп Анжуйский (1683—1746) — испанский король Филипп V, внук Людовика XIV, второй сын Великого дофина Людовика (1661 — 1711) и его жены с 1680 г. Марии Анны Баварской (1660— 1690), до своего восшествия на трон в 1700 г. носивший титул герцога Анжуйского; занял трон по завещанию бездетного испанского короля Карла II (1661—1700; правил с 1665 г.), своего двоюродного деда; это завещание, сделанное под давлением Людовиком XIV, было оспорено другими претендентами на испанский престол, что стало причиной кровопролитной Войны за испанское наследство (1701 — 1714), в итоге которой Филипп V удержал испанскую корону и заморские территории, но отказался от прав на французский престол, что предотвращало слияние двух этих государств, и лишился ряда владений испанских Габсбургов в Италии и Нидерландах. При жизни Людовика XIV король Филипп V находился под полным влиянием своего деда, но после его смерти, притязая на французский трон, фактически развязал т.н. войну Четверного союза (1718—1720), в которой Испания выступила противником Франции и вступивших в союз с ней Великобритании, Голландии и Священной Римской империи.

Наполеон Бонапарт (1769—1821) — французский государственный деятель и полководец, реформатор военного искусства; во время Революции — генерал Республики; в ноябре 1799 г. совершил государственный переворот и при формальном сохранении республиканского образа правления получил всю полноту личной власти, установив т.н. режим Консульства; в 1804 г. стал императором под именем Наполеона I; в апреле 1814 г., потерпев поражение в войне против коалиции европейских держав, отрекся от престола и был сослан на остров Эльбу в Средиземном море; весной 1815 г. ненадолго вернул себе власть (в истории этот период называется «Сто дней»), но, потерпев окончательное поражение, был сослан на остров Святой Елены, где и умер.

Жозеф Бонапарт (1768—1844) — старший брат императора, король Неаполя в 1806—1808 гг. и король Испании в 1808—1813 гг.

Луи Бонапарт (1778—1846) — младший брат императора, в 1806— 1810 гг. король Голландии, аннексированной в 1810 г. Францией. Иоахим Мюрат (1767—1815) — соратник Наполеона и его зять, муж Каролины Бонапарт (1782—1839), маршал Франции (1804), король Неаполитанский с 1808 г.; в январе 1814 г., стремясь сохранить за собой неаполитанский престол, вступил в тайный союз с Австрией и Великобританией, обязавшись начать вооруженную борьбу против Наполеона; однако, не получив поддержки на Венском конгрессе, он в период Ста дней начал военные действия против Австрии и был разгромлен при Толентино (2—3 мая 1815 г.); после потери армии бежал из Неаполя, попытался присоединиться к Наполеону, но тот отказался принять его, считая его предателем; осенью того же года предпринял попытку вернуть себе престол, окончившуюся провалом, был арестован и 13 октября 1815 г. расстрелян по приговору военного суда.

Богарне, Евгений (1781—1824) — пасынок Наполеона, сын Жозефины Богарне (1763—1814) и ее первого мужа (с 1779 г.) виконта Александра Богарне (1760—1794); принц Империи (1805), вице- король Италии (1805—1814), герцог Лёйхтенбергский (1817); военачальник, участвовавший во многих сражениях; после восстановления династии Бурбонов отошел от политической жизни и жил в Баварии.

26 ... Филипп Руврский, чьи владения унаследовал новый герцог, женился

на Маргарите, единственной дочери графа Фландрского ... — Маргарита III Фландрская (1350—1405) — дочь и единственная наследница Людовика II Мальского (1330—1384), графа Фландрии, и его жены с 1347 г. Маргариты Брабантской (1323—1368); с 1357 г. жена герцога Филиппа I Руврского; овдовев в 1361 г., в 1369 г. вышла замуж за герцога Филиппа II Смелого и родила от него восемь детей; после смерти отца (1384) унаследовала Фландрию, Артуа, Ретель, Невер и Франш-Конте.

... Маргарита была наследницей нескольких графств — Фландрского, Артуа, Ретельского, Неверского и Франш-Конте. — Фландрия — историческая область на северо-западе Европы, с IX в. графство; ныне основная ее часть входит в состав Бельгии (провинции Западная Фландрия и Восточная Фландрия), а меньшая — в состав Франции (часть департамента Нор) и Нидерландов (часть провинции Зеландия).

Артуа — см. примеч. к с. 7.

Графство Ретельское — средневековое графство на северо-востоке Франции, в Шампани, со столицей в городе Ретель, существовавшее с X в. и в 1581 г. возведенное в достоинство герцогства.

Графство Неверское — средневековое графство в Бургундии, со столицей в городе Невер, существовавшее с IX в. и в 1539 г. возведенное в достоинство герцогства; его территория соответствовала исторической области Ниверне, большая часть которой образует ныне департамент Ньевр.

Франш-Конте — см. примеч. к с. 7.

... он предложил отдать фламандцам Лилль и Дуэ, Французскую Фландрию, северную границу королевства. — Лилль (фламанд. Рэй- сел) — город и крепость на севере Франции, во Французской Фландрии, в соврем, департаменте Нор, его административный центр; известен с XI в.; отошел к Франции в 1668 г.

Дуэ — старинный город на севере Франции, в соврем, департаменте Нор, в 30 км к югу от Лилля, в средние века принадлежавший графам Фландрским и в 1667 г. отошедший к Франции.

... мать Людовика Мальского, французская принцесса, дочь Филиппа Длинного, добилась этого союза ... — Людовик II Мальский (1330— 1384) — граф Фландрии, Невера и Ретеля с 1346 г., граф Артуа и пфальцграф Бургундии с 1382 г., отец Маргариты III Фландрской; сын Людовика I Неверского (ок. 1304—1346), графа Фландрии с 1322 г., и его жены с 1320 г. Маргариты Французской (ок. 1309— 1382), графини Артуа и пфальцграфини Бургундии с 1361 г., дочери французского короля Филиппа V Длинного (1291 — 1322; правил с 1316 г.); родился в замке Мале близ Брюгге, с чем и связано его прозвище.

... свадьба состоялась в Генте 19 июня 1369 года. — Гент — город в Бельгии, административный центр провинции Восточная Фландрия; расположен у места впадения реки Лис в Шельду, в 45 км к северо-западу от Брюсселя; упоминается в хрониках начиная с VII в.; в XI - XIV вв. один из самых крупных городов Европы, столица графства Фландрия.

27 ... Филипп женил в 1385 году своего сына, графа Неверского, на

наследнице Эно и Голландии, пополнив таким образом Нидерланды. — В 1385 г. герцог Филипп II Смелый женил своего сына Иоанна Бесстрашного (см. примеч. к с. 18) на Маргарите (1363—1423), дочери графа Альбрехта I Виттельсбаха (1336—1404), с 1388 г. владетеля Эно, Голландии и Зеландии, а свою дочь Маргариту Бургундскую (1374—1441) отдал замуж за Вильгельма IV (1365—1417), сына и наследника Альбрехта I, тем самым подготовив присоединение Эно и Голландии к Бургундскому государству, произошедшее в 1433 г.

Эно (нем. Геннегау) — историческая область на северо-западе Европы, охватывающая территории по обе стороны нынешней франко-бельгийской границы; с IX в. графство со столицей в городе Монс, благодаря династическому браку присоединенное в XI в. к Фландрии; ныне северная ее часть входит в состав Бельгии (провинция Эно), а южная — Франции (часть департамента Нор).

Голландия — историческая провинция на западе Нидерландов, самая богатая и самая могущественная из ее провинций, доминировавшая среди остальных; в настоящее время ее территорию охватывают административные провинции Северная Голландия (крупнейший город — Амстердам) и Южная Голландия (крупнейшие города — Роттердам и Гаага).

... Пять лет спустя, в 1390 году, он приобрел у графов Арманьяков графство Шароле, пополнив таким образом Бургундию. — Шароле — историческая область на юго-востоке Франции, в Бургундии, с главным городом Шароль (соврем, департамент Сона-и-Луара); с X в. графство, в 1327 г. вследствие брачного союза вошедшее в состав владений графов Арманьяков ив 1391 г. проданное графом Бернаром VII д’Арманьяком (ок. 1360—1418) герцогу Филиппу II Смелому.

... Филипп Добрый ... вступил в союз с Генрихом V, был свидетелем на его свадьбе с принцессой Екатериной и провозгласил английского короля королем Франции, тем самым не признав французским королем Карла VII. — Филипп III Добрый (1396—1467) — герцог Бургундский с 1419 г., присоединивший много новых земель к своим владениям; сын Иоанна Бесстрашного и его жены с 1385 г. Маргариты Баварской (1363—1423); отец Карла Смелого; покровитель и ценитель искусств.

Летом 1419 г. положение Франции, раздираемой гражданской войной между арманьяками и бургиньонами, было катастрофическим: центральной власти в стране не существовало, власть дофина Карла, номинального главы правительства арманьяков и будущего короля Карла VII, распространялась только на территории к югу от Луары (его двор находился в городе Бурж); правительство бур- гиньонов, номинально возглавлявшееся королевой Изабеллой Баварской, контролировало северо-восточную часть королевства (резиденцией королевы стал город Труа), а его северо-западную часть захватили англичане, воспользовавшиеся этой междоусобицей и возобновившие в августе 1417 г. военные действия, которые стали одним из эпизодов Столетней войны; Париж с 30 мая 1418 г. находился в руках герцога Иоанна Бесстрашного, хотя и не вступившего в открытый союз с англичанами, но и не предотвратившего захвата ими Нормандии; наконец, 31 июля 1419 г. английский король Генрих V (см. примеч. к с. 10) захватил Понтуаз, вплотную приблизившись к столице страны. В этой обстановке дофин стал искать возможность примирения с герцогом Бургундским, который, со своей стороны, надеялся удалить из его окружения арманьяков и править затем от его имени Францией. Однако вероломное убийство герцога Иоанна Бесстрашного 10 сентября 1419 г. привело к тому, что Филипп III Добрый, его сын и преемник, желая отомстить за смерть отца, вступил в переговоры с англичанами, завершившиеся подписанием 21 мая 1420 г. в Труа тройственного договора между невменяемым французским королем Карлом VI, английским королем Генрихом V и герцогом Филиппом III; в соответствии с этим договором Генрих V, которому отдавалась в жены Екатерина де Валуа (1401—1438), младшая дочь короля Карла VI (их брак был заключен 2 июня 1420 г.), признавался наследником французского престола и наместником Карла VI на время его болезни, а дофин Карл объявлялся незаконнорожденным и за свои преступления навеки отстранялся от трона.

Карл VII Победоносный (1403—1461) — король Франции с 1422 г. из династии Валуа; пятый сын Карла VI Безумного и его жены с 1385 г. Изабеллы Баварской (ок. 1370—1435); дофин Франции в 1417—1422 гг.; при нем была успешно завершена Столетняя война Франции с Англией, установлена независимость короля от папства, а также был проведен ряд реформ, укрепивших королевскую власть.

... Правда, он выиграл, отказав Франции, своей матери, в господствующем положении на Сомме и Маасе, в Намюре и Перонне, на путях к Парижу, да и в самом Париже, в Баре-на-Сене, Осере и Мо. — Сомма — река на севере Франции, в Пикардии, длиной 245 км; начинается в департаменте Эна, течет в северо-западном направлении и впадает в Ла-Манш, образуя эстуарий.

Маас (фр. Мёза) — река во Франции, Бельгии и Нидерландах, длиной 950 км; берет начало на плато Лангр на востоке Франции, впадает в Северное море, образуя общую дельту с одним из рукавов Рейна.

Намюр — город в центральной части Бельгии, в 65 км к юго- востоку от Брюсселя, у места впадения реки Самбры в Маас; административный центр одноименной провинции; начиная с XV в. одна из важнейших крепостей региона.

Перонна — старинный город на севере Франции, в Пикардии, в соврем, департаменте Сомма, на реке Сомма.

Бар-на-Сене (Бар-сюр-Сен) — городок на востоке Франции, на границе между Шампанью и Бургундией, в соврем, департаменте Об, известный руинами своей крепости, которая играла важную роль во времена Столетней войны; в 1420 г., в соответствии с условиями договора, подписанного в Труа, она отошла к Бургундскому герцогству, в 1477 г., после смерти герцога Карла Смелого, вернулась в состав владений французской короны, а в 1594 г., во время религиозных войн, была разрушена.

Осер — город на востоке Франции, вБургундии, на пути из Парижа в Дижон; столица исторической области Осерруа; в 1435 г. был уступлен королем Карлом VII бургундскому герцогу Филиппу III Доброму, но в 1477 г. окончательно вошел в состав Французского королевства; ныне является административным центром департамента Йонна.

Мо — старинный город в Иль-де-Франсе, в 40 км к северо-востоку от Парижа, в соврем, департаменте Сена-и-Марна; в 1422 г., после пятимесячной осады, был захвачен англичанами и оставался в их власти до 1436 г.

...Но правда и то, что ради того, чтобы прийти к этому, ему пришлось выдать Орлеанскую деву! — Орлеанская дева — Жанна д’Арк (1412—1431), национальная героиня Франции; простая деревенская девушка, в ходе Столетней войны возглавившая народную борьбу против англичан; в 1429 г., командуя французской армией, освободила от осады Орлеан и предотвратила нашествие англичан на Южную Францию; в 1430 г. попала в руки англичан, церковным судом была обвинена в ереси и 30 мая 1431 г. сожжена на костре в Руане; в 1920 г. была канонизирована католической церковью.

... Затем, 4 августа 1430 года, умирает герцог Брабантский. — Имеется в виду Филипп Бургундский, граф де Сен-Поль (1404— 1430) — герцог Брабантский и Лимбургский с 1427 г.; племянник герцога Иоанна Бесстрашного, двоюродный брат Филиппа III Доброго; сын Антуана Бургундского (1384—1415), герцога Брабантского и Лимбургского с 1406 г., и его первой жены (с 1402 г.) Жанны Люксембургской (ок. 1385—1407); умер в Лёвене 4 августа 1430 г., не оставив законных детей.

... Герцог Бургундский владел почти всеми землями, окружавшими Брабант: в его руках находились Фландрия, Эно, Голландия, Намюр, Люксембург. — Брабант — историческая область к северо-востоку от Эно; с кон. XII в. герцогство со столицей в Брюсселе; ныне южная ее часть входит в состав Бельгии (провинции Фламандский Брабант, Валлонский Брабант, Антверпен и Брюссельский регион), а северная — Нидерландов (провинция Северный Брабант).

Намюр — здесь: средневековое графство со столицей в городе Намюр (см. примеч. выше), входившее в состав Священной Римской империи и находившееся между герцогством Брабантским, графством Эно и епископством Льежским; в 1421 г. оно было продано герцогу Филиппу III Доброму маркграфом Иоанном III Намюрским (7—1429; маркграф с 1418 г.).

Люксембург — историческая область в Западной Европе, входившая в состав Священной Римской империи и включавшая, помимо нынышнего Великого герцогства Люксембургского, значительные территории, относящиеся теперь к Бельгии (провинция Люксембург, часть провинции Льеж), а также к Франции (в соврем, департаментах Мозель и Мёрт-и-Мозель) и Германии; с кон. X в. графство, возведенное в 1355 г. в достоинство герцогства; в 1441 г. было продано герцогиней Елизаветой фон Гёрлиц (1390—1451; герцогиня с 1411 г.), второй женой (с 1409 г.) Антуана Бургундского, овдовевшей в 1415 г. и обремененной долгами, племяннику ее мужа, герцогу Филиппу III Доброму, но с условием, что он вступит во владение этими землями лишь после ее смерти, однако Филипп III захватил их спустя два года, в 1443 г., а потому не имел права называть себя герцогом Люксембургским, так как этот титул оспаривала у него Анна Австрийская (1432—1462), ландграфиня Тюрингии, ближайшая родственница Люксембургов.

... Брабант включал центральную провинцию, Лёвен и Брюссель. — Лёвен (фр. Лувен) — старинный город в Бельгии, в 30 км к северо- востоку от Брюсселя; ныне административный центр провинции Фламандский Брабант.

Брюссель — старинный город в Бельгии, известный с VII в., столица герцогства Брабант; в средние века входил в состав нескольких феодальных государств, а после наполеоновских войн — Нидерландского королевства; с 1831 г. — столица независимой Бельгии.

... Однако Брабант вовсе не принадлежал Филиппу: он принадлежал его тетке Маргарите Бургундской, графине Эно, и его пасынкам Карлу и Иоанну Бургундским, сыновьям графа Неверского, убитого при Азенкуре. — Маргарита Бургундская (1374—1441) — дочь Филиппа II Смелого, тетка Филиппа III Доброго; с 1385 г. вторая жена Вильгельма IV Виттельсбаха (1365—1417), графа Эно, Голландии и Зеландии с 1404 г., после смерти которого эти три графства унаследовала их дочь Жаклина (1401—1436).

Граф Неверский — Филипп Бургундский (1389—1415), граф Невер- ский, младший брат герцога Иоанна Бесстрашного, погибший в битве при Азенкуре (см. примеч. к с. 10); его сыновьями от второго брака (1413 г.) с Бонной Артуа (1396—1425) были Карл Бургундский (1414—1464), граф Невера и Ретеля с 1415 г., и Иоанн Бургундский (1415—1491), унаследовавший после смерти брата графства Невер и Ретель; овдовев в 1415 г., Бонна Артуа вышла в 1424 г. замуж за Филиппа III Доброго, герцога Бургундского, племянника своего мужа, но через год умерла.

Неясно, однако, почему Дюма говорит, что Брабант принадлежал Маргарите Бургундской и сыновьям Филиппа Бургундского.

28 ... в отмщение за убийство, совершенное в Монтро, лишил Карла VII

французского престола. — Монтро-фот-Йонн — городок в соврем, департаменте Сена-и-Марна, у места слияния Сены и Йонны, в 75 км к юго-востоку от Парижа; возник на месте бенедиктинского монастыря, основанного в 908 г. и посвященного святому Мартину.

10 сентября 1419 г. на мосту в Монтро, во время встречи с дофином Карлом, будущим королем Карлом VII, был вероломно убит бургундский герцог Иоанн Бесстрашный.

... Двадцать первого сентября 1435 года он согласился простить убийство отца и подписать мирный договор с королем Карлом VII. — Имеется в виду договор между королем Карлом VII и герцогом Филиппом III Добрым, подписанный 20 сентября 1435 г. в городе Аррас, столице графства Артуа, и положивший конец многолетней гражданской войне между арманьяками и бургиньонами.

... На условии, что ему уступят графства Макон, Осер, Бар-на-Сене и Понтьё. — Макон — главный город исторической области Маконне на востоке Франции, в Бургундии; существовавшее с X в. Маконское графство было продано в 1239 г. овдовевшей графиней

Алисой Маконской (?—1260; графиня с 1224 г.) французскому королю Людовику IX Святому, а в 1435 г., по условиям Аррасского мирного договора, вместе с Осерским графством (см. примеч. к с. 27) и несколькими другими территориями было уступлено герцогу Филиппу III Доброму.

Понтьё — небольшая историческая область на севере Франции, в Пикардии; главный город — Абвиль.

... В Пикардии он уже владел Перонной; ему потребовались еще Мон- дидье, Руа, Сен-Кантен, Корби, Амьен, Абвиль и Дуллан. — Монди- дье — здесь: городок на севере Франции, в Пикардии, в соврем, департаменте Сомма, в 30 км к юго-востоку от Амьена.

Руа — здесь: городок в Пикардии, в соврем, департаменте Сомма, в 45 км к юго-востоку от Амьена.

Сен-Кантен — старинный город в Пикардии, на правом берегу Соммы, в соврем, департаменте Эна.

Корби — городок в Пикардии, на Сомме, в соврем, департаменте Сомма, в 15 км к востоку от Амьена.

Амьен — столица Пикардии, ныне административный центр департамента Сомма.

Абвиль — город в Пикардии, в соврем, департаменте Сомма, в 40 км к северо-западу от Амьена.

Дуллан — город в Пикардии, в соврем, департаменте Сомма, в 30 км к северу от Амьена.

Все эти города, уступленные Бургундскому государству по условиям Аррасского мирного договора, были выкуплены 20 августа 1463 г. у Филиппа III Доброго королем Людовиком XI за четыреста тысяч экю.

29 ... Рене, герцог Барский, был взят в плен герцогом Бургундским во

время битвы при Бюльньевиле. — Имеется в виду Рене Анжуйский (1409—1480) — второй сын Людовика II Анжуйского (1377—1417), графа Анжу, Мена и Прованса, и его жены с 1400 г. Иоланды Арагонской (ок. 1384—1442); с 1417 г. граф де Гиз; благодаря заключенному в 1420 г. браку с Изабеллой Лотарингской (1400—1453), дочерью лотарингского герцога Карла II (1364—1431; герцог с 1390 г.), в 1430 г. унаследовал герцогство Бар, а в 1431 г. — герцогство Лотарингию, однако его права на Лотарингию оспорил племянник герцога Карла II, граф Антуан де Водемон (ок. 1400—1458), который с помощью войск бургундского герцога Филиппа III Доброго нанес Рене поражение в битве при Бюльньевиле и взял его в плен; до апреля 1437 г. содержался в бургундской тюрьме, в Дижоне; в 1434 г. унаследовал от своего старшего брата Людовика III Анжуйского (см. примеч. ниже) герцогство Анжуйское и графство Прованское, а в 1435 г., от неаполитанской королевы Джованны II (см. примеч. ниже), — Неаполитанское королевство, отправиться куда он смог лишь в 1438 г., освободившись из плена, однако его правление было недолгим: крайнее разорение страны позволило другому претенденту на неаполитанский престол, арагонскому и сицилийскому королю Альфонсу V (ок. 1394—1458, правил с 1416 г.), преодолеть сопротивление войск Рене, захватить Неаполь и короноваться там под именем Альфонса I (1442); впрочем, это не мешало Рене Анжуйскому до конца жизни носить номинальный титул короля Неаполитанского; он был ценителем и покровителем искусств, увлекался живописью, стихотворчеством и заслужил прозвание «Добрый король Рене».

Бюльньевиль — городок на северо-востоке Франции, в Лотарингии, в соврем, департаменте Вогезы; близ него 2 июля 1431 г. произошла битва, в которой Рене Анжуйский потерпел поражение от Антуана де Водемона и был взят в плен.

... Добрый герцог позаботился не сказать о нем ни слова в Аррасском договоре. — Об Аррасском мирном договоре см. примеч. к с. 28.

... Доброго герцога останавливало то, что во время своего пленения узник унаследовал герцогство Анжуйское и графство Прованское от своего умершего брата и что Джованна II, умирая, призвала его на неаполитанский трон. — Брат Рене Анжуйского — Людовик III Анжуйский (1403—1434), старший сын Людовика II Анжуйского и Иоланды Арагонской, унаследовавший после смерти отца (1417) Анжу и Прованс, а также претензии на неаполитанский трон, который он попытался силой захватить в 1420 г.; в 1423 г. был усыновлен бездетной неаполитанской королевой Джованной II и провозглашен ее наследником, однако умер за год до ее смерти, не оставив детей.

Джованна II (1373—1435) — королева Неаполитанская с 1414 г., принадлежавшая к династии Дураццо; дочь короля Карла III (1345—1386; правил с 1382 г.) и его жены с 1369 г. Маргариты Дураццо (1347—1412); заняла трон после смерти своего младшего брата Владислава (1377—1414; правил с 1386 г.); ее правление было отмечено распрями с папой Мартином V и засильем ее многочисленных любовников и фаворитов; дважды состояла в браке, но детей не имела; в 1420 г., когда Людовик III Анжуйский попытался силой отнять у нее трон, призвала на помощь короля Арагона и Сицилии Альфонса V, усыновила его и провозгласила своим наследником, однако спустя три года, когда Альфонс V вознамерился арестовать ее и взять всю власть в своим руки, объявила об отрешении его от престолонаследия и усыновила вместо него Людовика III Анжуйского, а когда тот умер (1434), наследником престола назначила Рене Анжуйского; умерла 2 февраля 1435 г.

... Рене оставил их два: Нёшатель в Лотарингии и Клермон в Аргонне. — Нёшатель (соврем. Нёшато) — старинный городок на северо-востоке Франции, в Лотарингии, у места слияния рек Маас и Музон, в соврем, департаменте Вогезы; в 1436 г. Рене Анжуйский отдал его герцогу Филиппу III Доброму в качестве залога за свой выкуп из плена.

Лотарингия — пограничная область между Францией и Германией, в течение почти тысячи лет служившая объектом борьбы между этими странами; часть ее (т.н. Верхняя Лотарингия с главным городом Нанси) с XI в. входила в состав Священной Римской империи в качестве самостоятельного герцогства; примерно с XVI в. началось постепенное присоединение Верхней Лотарингии к Французскому королевству; в 1766 г. она была окончательно включена в состав Франции и утратила свою политическую независимость.

Клермон (Клермон-ан-Аргонн) — городок на северо-востоке Франции, в Лотарингии, в соврем, департаменте Мёз, в 12 км к востоку от Сен-Мену.

Аргонн — небольшая природная область на северо-востоке Франции, в бассейнах рек Марна и Маас, с главным городом Сен- Мену.

... тот самый Рене, которого позднее будут вполне справедливо называть в Провансе «добрым королем Рене» и о котором Жорж Шатлен сочинил занятную хронику, начинающуюся со стихов ... — Жорж Шатлен (ок. 1415—1475) — бургундский историограф, поэт и дипломат; с 1455 г. официальный историограф герцога Филиппа III Доброго, а с 1457 г. его советник; рыцарь ордена Золотого Руна (1473); автор «Хроники герцогов Бургундских», «Хроники Нормандии», а также стихотворной хроники «Собрание чудес, случившихся в наше время» («Recollection des merveilles ad- venues en nostre temps»), впервые опубликованной в 1505 г.

30 ... Изабелла Баварская, которая погубила и продала Францию. —

Изабелла Баварская (1370—1435) — французская королева с 1385 г., жена Карла VI; дочь герцога Стефана III Баварского (1337—1413; герцог с 1375 г.) и его первой супруги (с 1364 г.) Таддеи Висконти (1351—1381); одна из первых красавиц своего времени; после того как Карл VI начал впадать в безумие, номинально возглавила совет регентства, но реальная власть в государстве находилась в руках то арманьяков, то бургиньонов; в 1417 г. вынужденно встала на сторону герцога Бургундского и сыграла ключевую роль в подписании в Труа позорного договора, погубившего Францию.

... Валентина Миланская, которая утешала короля, страдавшего от неверности жены и предательств братьев. — Имеется в виду Валентина Висконти (ок. 1368—1408) — дочь миланского герцога Джан Галлеаццо Висконти (1351—1402; герцог с 1395 г.) и его первой жены (с 1360 г.) Изабеллы Валуа (1348—1372), дочери французского короля Иоанна II Доброго; с 1389 г. жена герцога Людовика Орлеанского (1372—1407), младшего брата французского короля Карла VI Безумного, родившая в этом браке десять детей; пользовалась расположением со стороны короля, однако этим навлекла на себя ненависть Изабеллы Баварской, что стало причиной ее удаления от двора, а затем и изгнания из Парижа (1396); умерла через год после гибели мужа, убитого по приказу герцога Иоанна Бесстрашного.

... Агнесса Сорель, владетельница Боте, которая вложила в руки Карла VII меч, изгнавший англичан из Франции. — Агнесса Сорель (ок. 1422—1450) — дочь пикардийского дворянина Жана Соро, с 1443 г. возлюбленная французского короля Карла VII, родившая от него трех дочерей; своей славой была обязана тому благотворному влиянию, какое она имела на короля; многие современники отмечали ее ум, приветливость, прекрасные манеры и спокойный характер; никто так, как она, не мог радовать, утешать короля и возвращать ему молодость.

Боте-на-Марне (Beaut6-sur-Mame) — королевский дворец у юго- восточной окраины Парижа, в 1448 г. подаренный королем Карлом VII Агнессе Сорель, что дало ей право носить титул «дама де Боте» (dame de Веашё ), который может быть воспринят как «дама Красоты», ибо фр. Beaute означает «Красота».

... Жаклина Эно, отважная графиня, супруга четверых мужей, защищавшая свои владения лучше, чем она защищала лично себя. — Имеется в виду Жаклина Баварская (Якоба; 1401—1436) — графиня Эно, Голландии и Зеландии с 30 мая 1417 г.; единственная дочь и наследница Вильгельма IV Виттельсбаха (1365—1417), графа Эно, Голландии и Зеландии с 1404 г., и его второй жены с 1385 г. Маргариты Бургундской (1374—1441); в 1415 г. юная Жаклина вышла замуж за герцога Иоанна Туренского (1398—1417), дофина Франции в 1415—1417 гг., четвертого сына короля Карла VI и Изабеллы Баварской, но спустя два года, 4 апреля 1417 г., овдовела; 10 марта 1418 г. вступила в брак с пятнадцатилетним герцогом Иоанном IV Брабантским (1403—1427), старшим сыном герцога Антуана Бургундского и своим двоюродным братом, однако через четыре года их брак был расторгнут; в 1423 г. вышла замуж за Хэмфри Ланкастера, герцога Глостера (1390—1447), младшего брата английского короля Генриха V, и это стало причиной того, что Иоанн IV Брабантский, а после его смерти (1427) Филипп III Бургундский стали оспаривать ее владетельные права; ожесточенная борьба закончилась подписанием мира в Делфте (3 июля 1428 г.), по условиям которого Жаклина, расставшаяся к этому времени с герцогом Глостером, уступила управление своими землями Филиппу III и обязалась не выходить впредь замуж без его разрешения; однако в июле 1432 г. Жаклина вступила в тайный брак с Францем ван Бор- селеном (?—ок. 1470), наместником Голландии и Зеландии, под надзор которого она была отдана после подписания Делфтского мира и который за эту измену был заключен Филиппом III в тюрьму и приговорен к смертной казни; 12 апреля 1433 г., желая спасти его от смерти, Жаклина отреклась от всех своих владетельных прав в пользу герцога Бургундского; умерла бездетной в возрасте тридцати пяти лет.

... Почитайте легенду о графине, которая произвела на свет триста шестьдесят пять детей. — Имеется в виду средневековая легенда о графине Маргарите Геннебергской (1234—1276), сестре графа Голландии Вильгельма II (1228—1256; граф с 1234 г.) и с 1249 г. жене графа Германа I Геннебергского (ок. 1224—1290), которая на Пасху 1276 г. будто бы родила за один раз триста шестьдесят пять крохотных младенцев; согласно легенде, это случилось после того, как она обвинила нищенку, имевшую близнецов, в распутстве (ибо в те времена бытовало поверье, что близнецы рождаются у женщин, совокупляющихся одновременно с несколькими мужчинами), и та, оскорбленная этим ложным обвинением, прокляла графиню, пожелав ей родить столько детей, сколько есть дней в году; сразу же после родов, произошедших в деревне Лосдёйнен близ Гааги, графиня умерла вместе со своим многочисленным потомством.

... неоспоримы шестьдесят три бастарда графа Клевского ... — Имеется в виду Иоганн II (1458—1521) — герцог Клевский с 1481 г., старший сын герцога Иоганна I (1419—1481; герцог с 1448 г.) и его жены с 1455 г. Елизаветы Бургундской (1439—1483); пытаясь сделать свой двор таким же роскошным, как двор герцога Бургундского, полностью разорил государственную казну; помимо четырех законных детей, оставил шестьдесят трех внебрачных отпрысков, заслужив прозвище Kindermacher («Делатель детей»).

... неоспорим Жан Бургундский, епископ Камбре, совершающий торжественный молебен вместе со своими тридцатью шестью бастардами и сыновьями бастардов, которые прислуживают ему у алтаря ... — Имеется в виду Жан VI Бургундский (ок. 1410— 1479) — епископ Камбре с 1439 г., внебрачный сын герцога Иоанна Бесстрашного и его любовницы Агнессы де Круа, имевший огромное число внебрачных отпрысков.

... неоспоримо, наконец, что Филипп Добрый имел трех законных жен, двадцать семь любовниц и шестнадцать побочных детей. — Герцог Филипп III Добрый был женат трижды:

с 1409 г. — на Мишель Французской (1395—1422), пятой дочери французского короля Карла VI Безумного и Изабеллы Баварской; с 1424 г. — на Бонне Артуа (1396—1425), вдове Филиппа Бургундского (1389—1415), графа Неверского и Ретельского, дочери графа

Филиппа Артуа (1385—1397), графа д’Э, и его жены с 1393 г. Марии Беррийской (1367—1434);

с 1430 г. — на Изабелле Португальской (1397—1471), дочери португальского короля Жуана I (1357—1433) и его супруги с 1387 г. Филиппы Ланкастерской (1360—1415).

... когда сжигали святую из Вокулёра, Орлеанскую деву, освободительницу Франции, что делал добрый герцог, предавший ее? — Вокулёр — городок на северо-востоке Франции, в Лотарингии, на левом берегу реки Маас, в 40 км к юго-востоку от города Бар-ле-Дюк, относящийся ныне к департаменту Мёз; в этом городке Жанна д’Арк в феврале 1429 г. начала свою героическую деятельность, убедив Робера де Бодрикура (7—1454), командира местного гарнизона, проводить ее в Ши нон к дофину Карлу, будущему Карлу VII.

Жанна д'Арк была сожжена на площади Старого Рынка в Руане 30 мая 1431 г.

...Он готовился к своему третьему браку и учреждал символический орден Золотого Руна. — Бракосочетание герцога Филиппа III Доброго и принцессы Изабеллы Португальской состоялось в Брюгге 7 января 1430 г., почти за полтора года до казни Жанны д’Арк.

Рыцарский орден Золотого Руна был основан герцогом Филиппом III Добрым 10 января 1430 г., по случаю его свадьбы с Изабеллой Португальской. Орденский знак — подвешенное к золотой цепи объемное изображение золотого руна, которое, согласно мифу, похитили в Колхиде аргонавты. Главами ордена были герцоги Бургундские, и члены ордена являлись высшей ненаследственной элитой государства. После распада Бургундского государства в 1477 г. главами ордена стали Габсбурги, унаследовавшие титул герцогов Бургундских; с 1555 г., после отделения Испании от Империи и разделения династии Габсбургов на две линии — австрийскую и испанскую, великими магистрами ордена стали испанские короли, но императоры также имели право принимать в члены данного ордена. В 1725 г. орден Золотого Руна превратился в орден в современном смысле и таких орденов стало два — австрийский и испанский; австрийский орден был упразднен после падения Австро-Венгерской монархии в 1918 г., испанский же остается высшим орденом Испании доныне.

... Его третья жена, которой предстояло через пять лет прозвести на свет нашего героя Карла, была португальской инфантой, англичанкой по матери, Филиппе Ланкастерской ... — Изабелла Португальская (1397—1471) — дочь португальского короля Жуана I и его супруги с 1387 г. Филиппы Ланкастерской; с 1430 г. третья жена Филиппа III Доброго, родившая от него трех сыновей, из которых выжил лишь младший, будущий герцог Карл Смелый.

Филиппа Ланкастерская (1360—1415) — королева Португалии, жена короля Жуана I с 1387 г.; дочь Джона Гонта (1340—1399), герцога Ланкастерского, сына короля Эдуарда III, и его первой жены (с 1359 г.) Бланки Ланкастерской (1345—1368).

... что же касается ее отца, то им был отважный бастард Жуан /, основавший в Португалии новую династию, подобно тому, как бастард Трастамара сделал это в Кастилии. — Жуан I Добрый (1357—1433) — король Португалии с 1385 г., основатель Ависской династии (1385—1580); внебрачный сын короля Педру I Справедливого (1320—1367; правил с 1357 г.) и его любовницы Терезы Лоренсо (?—?); с 1364 г. великий магистр Ависского ордена, провозглашенный королем после двухлетнего междуцарствия, которое началось вслед за смертью короля Фернанду I (1345—1383; правил с 1367 г.), законного сына Педру I; в войне с другим претендентом на португальский престол, кастильским королем Хуаном I (1358— 1390; правил с 1379 г.), с 1383 г. женатым на Беатрисе Португальской (1373—ок. 1420), дочери Фернанду I, отстоял свои права на трон.

Бастард Трастамара — граф Энрике Трастамара (1334—1379), внебрачный сын кастильского короля Альфонса XI (1311—1350; король с 1312 г.) и его любовницы Леоноры де Гусман (1310—1351), родившей ему десять детей; в 1369 г., свергнув и убив короля Педро I Жестокого (1334—1369; правил с 1350 г.), своего единокровного брата, взошел на трон под именем Генриха II и основал королевскую династию Трастамара, правившую в Кастилии и Леоне вплоть до 1555 г.

... Дюнуа не говорил, что он сын богатого и нелепого Канни, а называл себя бастардом Орлеанским! — Дюнуа — Жан, бастард Орлеанский (1402—1468), граф де Дюнуа с 1439 г., прославленный французский военачальник времен Столетней войны, сподвижник Жанны д'Арк; племянник короля Карла VI Безумного, внебрачный сын герцога Людовика I Орлеанского (1372—1407) и его любовницы Мариетты (Иоланды) д'Анген, с 1389 г. супруги Обера Ле Фламенка, сира де Канни, советника и камергера Людовика I Орлеанского; после смерти отца и Валентины Висконти воспитывался вместе с дофином Карлом, своим кузеном.

31 ... Не было ли это знаком почитания тех белокурых волос, которые

фламандские художники, от Ван Эйка до Рубенса, изображали струящимися по плечам прекрасных фламандок? — Ян ван Эйк (ок. 1390—1441) — фламандский художник эпохи Раннего Возрождения, основоположник реалистического направления во фламандской живописи; придворный художник герцога Филиппа III Доброго, мастер портрета, автор более ста композиций на религиозные сюжеты.

Рубенс, Питер Пауэл (1577—1640) — знаменитый фламандский живописец и дипломат, основатель и глава т.н. «брабантской школы»; написал около 2 500 картин; автор портретов, картин на религиозные и мифологические, аллегорические и бытовые сюжеты.

... всем этим победоносным красоткам из Гента и Брюгге ... — Гент — см. примеч. к с. 26.

Брюгге — главный город бельгийской провинции Западная Фландрия, в средние века один из важнейших центров европейской торговли.

... из пасти льва лилось рейнское, оленя — бонское. — Бон — город на востоке Франции, в Бургундии, в 45 км к югу от Дижона, в соврем, департаменте Кот-д'Ор, столица бургундского виноделия. ... их сменял единорог, извергавший струи розовой воды и мальвазии. — Мальвазия — ликерное вино, с древности производившееся на юге Греции и вывозившееся в Западную Европу с небольшого скалистого острова Мальвазия (Монемвазия), который находится у восточных берегов Пелопоннеса и в средние века служил крупнейшим пунктом средиземноморской торговли; подобное вино издавна производилось также на Кипре, Мадейре, Сардинии, Сицилии и Липарийских островах.

... этот сын мог бы именоваться герцогом Бургундским, Лотарингским, Брабантским, Лимбургским и Гельдернским, графом Фландрским и Артуа, пфальцграфом Эно, Голландии, Зеландии, Намюра и Зютфена, владетелем Фрисландии, Салена и Мехелена. — Лимбург — историческая область в Северо-Западной Европе, с 1101 г. герцогство, входившее в состав Священной Римской империи и имевшее столицей город Лимбург; в 1288 г. оно было присоединено к Брабанту и в 1430 г. вместе с ним вошло в состав Бургундских Нидерландов; ныне его территория оказалась разделена между Бельгией (провинции Лимбург и Льеж) и Нидерландами (провинция Лимбург).

Гельдерн — историческая область в Северно-Западной Европе, с 1339 г. герцогство, северная часть которого (Нижний Гелдерн) вошла в 1581 г. в состав Соединенных провинций и носит ныне название Гелдерланд (главный город — Арнем), а почти вся южная его часть входит теперь в состав Германии (округ в земле Северный Рейн—Вестфалия, с центром в городе Гельдерн).

Зютфен — город в Нидерландах, в провинции Гелдерланд, у слияния рек Эйссел и Беркел, основанный в XI в.; городские права получил ок. 1196 г.; в средние века важная крепость.

Фрисландия (Фризия) — историческая область на юго-восточном побережье Северного моря, простирающаяся от нидерландского озера Эйсселмер на западе до побережья Дании на востоке; место обитания многочисленного германского племени фризов, которые относительно долго сохраняли самостоятельность, равно как и преданность языческим богам, но в 734 г. были покорены франками и обращены в христианство; ныне ее территория разделена между Нидерландами и Германией.

Сален (с 1926 г. Сален-ле-Бен) — городок на востоке Франции, в департаменте Юра; с 1267 г. входил во владения Бургундской династии.

Мехелен (фр. Малин) — город в Бельгии, в провинции Антверпен, на реке Диль, в 25 км к северо-востоку от Брюсселя, на пути в Антверпен; религиозная столица Бельгии, центр епархии; первое письменное упоминание о нем относится к 1008 г.

32 ... он уполномочил мессира Петера фон Хагенбаха осмотреть мятеж

ные головы и срезать строптивые волосы. — Петер фон Хагенбах (Hagenbach; в оригинале, как и в «Мемуарах» Филиппа де Ком- мина, Pierre de Vaquembac; ок. 1423—1474) — бургундский рыцарь, эльзасский дворянин, рыцарь братства Святого Георгия, советник и дворецкий герцога Карла Смелого, с 1469 г. наместник (ланд- фогт) его эльзасских владений, отличавшийся жестокостью и деспотичностью; в результате восстания, поднявшегося против него, был взят под стражу, судим и обезглавлен в городе Брайзах 9 мая 1474 г.

... г-н де Барант, обнаруживший его печать, не смог, несмотря на все свои изыскания, обнаружить его роспись. — Барант, Амабль Гийом Проспер Брюжьер, барон де (1782—1866) — французский историк, публицист, государственный деятель и дипломат; пэр Франции (1819); член Французской академии (1828); посол в Турине (1830—1835) и Санкт-Петербурге (1835—1841); автор знаменитой многотомной «Истории герцогов Бургундских» (1824— 1826).

... Карл умел читать и писать, а в особенности читал или заставлял читать ему легенды о подвигах Ланселота Озерного и Гавейна. — Сэр Ланселот Озёрный — персонаж легенд о британском короле

Артуре, самый знаменитый из рыцарей Круглого стола, совершивший множество подвигов во имя своей дамы сердца, королевы Гвиневры.

Сэр Гавейн — рыцарь Круглого стола, равный по доблести Ланселоту, племянник короля Артура, сын его сестры Моргаузы и короля Лота Оркнейского.

... Для того, чтобы воспитывать его в детстве и наставлять его в юности, были избраны барон д'Окси и сир де Розембо. — Жан IV, барон д'Окси (ок. 1396—1474) — воспитатель графа де Шароле, будущего герцога Карла Смелого, а с 1456 г. его камергер; с 1445 г. рыцарь ордена Золотого Руна.

Сир де Розембо (Rosembos) — вероятно, имеется в виду Жан де Розимбо (Rosimbos; ?—?), сеньор де Фромелль.

33 ... Герцог огляделся вокруг и из всех окружавших его рыцарей выбрал

Жака де Лалена ... — Жак де Лален (1421—1453) — знаменитый бургундский рыцарь, один из самых доблестных и опытных воинов в окружении герцога Филиппа III Доброго; победитель во многих рыцарских турнирах; заглавный персонаж сочинения «История славного рыцаря Жака де Лалена» («Hist о ire du bon chevalier Jacques de Lalaing»), авторство которого прежде ошибочно приписывали Жоржу Шатлену (см. примеч. к с. 29); погиб 5 июля 1453 г. во время осады крепости Пуке.

34 ... юный принц, которого сопровождали его кузен граф Этампский,

его молодые друзья Филипп де Круа, Жан де Ла Тремуйль, Шарль де Тернан ... вышел на ристалище, устроенное на площади перед Брюссельской ратушей ... — Граф Этампский — этот титул носил в 1442—1465 гг. граф Иоанн II Неверский (1415—1491), пасынок герцога Филиппа III Доброго и одновременно его двоюродный брат, сын его второй жены Бонны Артуа (см. примеч. к с. 29).

Филипп I де Круа (1435—1511) — сеньор де Круа, представитель могущественного рода Круа, сын Антуана I де Круа (ок. 1385— 1475), рыцаря ордена Золотого Руна (1430), губернатора Фландрии и Люксембурга, и его второй жены (1432) Маргариты де Водемон (1420—1477); друг юности герцога Карла Смелого и его товарищ по оружию.

Жан де Ла Тремуйль — неясно, кто из членов весьма разветвленной аристократической семьи Ла Тремуйль, упоминаемый в этом контексте Барантом, имеется здесь в виду.

Шарль де Тернан (7—1472) — сын Филиппа де Тернана (1400— 1456), бургундского военачальника, рыцаря ордена Золотого Руна (1430), камергера герцога Филиппа III Доброго; друг юности Карла Смелого.

11 . Фландрский лев

... Филипп Добрый затаил на них злобу за то, что они покинули его во время осады Кале. — Портовый город Кале на севере Франции, на берегу пролива Па-де-Кале, в соврем, департаменте Па-де- Кале, был захвачен англичанами в самом начале Столетней войны, в 1347 г., и оставался в их власти даже после окончания этой войны в 1453 г., вплоть до 7 января 1558 г., когда после 211 лет оккупации он был освобожден французскими войсками под командованием герцога Франсуа I де Гиза (1519—1563).

В июне-июле 1436 г., после заключения Аррасского мирного договора (1435), герцог Филипп III Добрый вместе с фламандским ополчением предпринял осаду Кале, закончившуюся провалом, 441

ибо ополчение, значительную часть которого составляли гентцы, вскоре отказалось продолжать военные действия против этой хорошо укрепленной крепости.

35 ... в 1440 году он по собственной воле перевел в Куртре совет Флан

дрии, до того заседавший в Генте. — Куртре (флам. Кортрейк) — город в Бельгии, в Западной Фландрии, на реке Лис (флам. Лейе), в 45 км к юго-западу от Гента.

... Ипр и Брюгге повиновались беспрекословно. — Ипр — город на северо-западе Бельгии, в провинции Западная Фландрия, в 63 км к юго-западу от Гента.

... достаточно было старшине взять знамя и водрузить его на Пятничном рынке ... — Пятничный рынок («Врейдагмаркт») — центральная площадь Гента; в средние века в городе было семь мест для проведения базаров, и самый крупный из них проводился по пятницам на этой площади.

36 ... добрый герцог разместил сильные гарнизоны в Термонде, Гавере и

Рупельмонде ... — Термонд (голл. Дендермонде) — город в Бельгии, в провинции Восточная Фландрия, расположенный у места впадения реки Дендер (фр. Дандр) в Шельду, в 90 км к востоку от Гента.

Гавере — городок в Бельгии, в провинции Восточная Фландрия, в 13 км к юго-западу от Гента; в сражении при Гавере 23 июля 1453 г. герцог Филипп III Добрый одержал победу над гентским ополчением.

Рупельмонде — город в Бельгии, в провинции Восточная Фландрия, в 45 км к северо-востоку от Гента, на левом берегу Шельды, у места впадения в нее реки Рупель.

... Карл VII, король Буржа, мало-помалу становился королем Франции. — Бурж — город в центральной части Франции, столица исторической провинции Берри; ныне административный центр департамента Шер.

В 1422—1437 гг., на исходе Столетней войны, король Карл VII, контролировавший в то время лишь земли к югу от Луары, держал в Бурже свой двор, и потому в насмешку его звали «королем Буржа».

... Владея Осером и Перонной, герцог, по существу говоря, держал в руках Париж; вдобавок, Париж окружали владения рыцарей ордена Золотого Руна — Немур, Монфор, Вандом. — Немур — город в центральной части Франции, в департаменте Сена-и-Марна, в 130 км к югу от Парижа; с 1425 по 1464 гг. принадлежал короне.

Монфор — возможно, имеется в виду городок Монфор-л'Амори в нынешнем департаменте Ивелин, в 35 км к юго-западу от Парижа; с XIII в. он был столицей графства Монфор, которым с 1399 г. владел Иоанн V Бретонский (1389—1442), рыцарь ордена Золотого Руна (1440), герцог Бретани с 1399 г., а после его смерти — Франциск I Бретонский (1414—1450), его сын и наследник.

Вандом — город в центральной части Франции, в департаменте Луар-и-Шер, в 150 км к юго-западу от Парижа; в средние века столица графства, которым с 1446 г. владел Иоанн VIII де Бурбон- Вандом (1428—1477), сохранявший преданность королю Карлу VII.

... герцог Орлеанский, который был взят в плен при Азенкуре и после двадцати пяти лет, проведенных в неволе, был выкуплен Филиппом за сумму, равную в наши дни трем миллионам, герцог Орлеанский, которому он повесил на шею орден Золотого Руна и которого он женил на одной из своих родственниц, несомненно был готов предоставить ему проход по Луаре. — Имеется в виду герцог Карл I Орлеанский (1394—1465) — французский военачальник и знаменитый поэт, племянник короля Карла VI Безумного, сын герцога Людовика I Орлеанского и Валентины Висконти; отец короля Людовика XII (1462—1515; правил с 1498 г.); участник битвы при Азенкуре, находившийся в английском плену в 1415—1440 гг.; обрел свободу 5 ноября 1440 г., после уплаты выкупа в размере 220 000 экю; рыцарь ордена Золотого Руна с 30 ноября 1440 г.; в третьем браке (с 26 ноября 1440 г.) был женат на Марии Клевской (1426—1487), племяннице герцога Филиппа III Доброго, дочери Марии Бургундской (1393—1463), его родной сестры (выкуп за пленника был выплачен из приданого юной новобрачной).

37 ... К счастью для герцога, внезапно стало известно, что англичане

под водительством Тальбота только что высадились в Гиени. — Тальбот, Джон (ок. 1384—1453) — знаменитый английский военачальник времен Столетней войны, первый граф Шрусбери; осенью 1452 г. попытался отнять у Карла VII незадолго до этого отвоеванную французами Гиень и 23 октября вступил в Бордо, но 17 июля следующего года потерпел сокрушительное поражение в битве возле городка Кастийон в Гаскони и погиб.

... Посредником в переговорах выступил сир де Коммин — тот самый, который оставил нам превосходные мемуары о Людовике XI, — сир де Коммин, сеньор де Ла Клит, верховный судья Фландрии. — Филипп де Коммин (ок. 1445—1511) — французский политик, дипломат и мемуарист, по происхождению фламандец; с 1464 г. состоял на службе у герцога Карла Смелого, а в 1472 г. перешел на сторону короля Людовика XI и стал одним из его доверенных советников; после смерти Людовика XI участвовал в дворцовых интригах, в 1487 г. подвергся тюремному заключению, а в 1489 г. — ссылке; автор восьмитомных «Мемуаров», написанных в 1489—1498 гг., охватывающих период с 1464 по 1498 гг. и впервые изданных в 1524-1528 гг.

Однако события, о которых здесь идет речь, относятся к 1450 г., когда мемуаристу было всего лишь пять лет! На самом деле, посредником в упомянутых переговорах был его отец — Колар де Ла Клит (7—1453), сеньор де Коммин, верховный судья Фландрии.

... Это были Даниель Серсандерс, Льевен Поттер и Льевен Сневут. — Речь идет о гентских магистратах, возглавивших сопротивление горожан герцогу Филиппу III Доброму: Даниель Серсандерс был главным старшиной малых гильдий, а Льевен Сневут — старшиной гильдии бакалейщиков (с 1445 г.).

... Громадный набатный колокол дозорной башни загудел на одной ноте; за его зловещий гул этот колокол прозвали Роландом ... — Набатный колокол Роланд (голл. Klokke Roeland) весом в 12 483 фунта был отлит и повешен на дозорной башне Гента ок. 1315 г.; в 1540 г., после подавления очередного мятежа в этом свободолюбивом городе, колокол, символ городских свобод, был приговорен императором Карлом V к разрушению, но, сохраненный магистратами, оставался на своем месте еще более века, и его расплавили лишь в 1659 г.

38 ... при Луи Филиппе правительственные газеты называли бунтов

щиками братьев фламандских лоллардов, несчастных лионских ткачей, писавших на знаменах своего восстания: «Жить работая или умереть сражаясь!» — Луи Филипп I (1773—1850) — французский король в 1830—1848 гг.; представитель Орлеанской ветви дома Бурбонов, старший сын герцога Филиппа Орлеанского (1747— 1793) и его жены с 1769 г. Луизы де Бурбон-Пентьевр (1753—1821); во время Великой Французской революции в составе революционных войск участвовал в сражениях против войск первой антифран - цузской коалиции; в 1793 г. перешел на сторону австрийцев; был в эмиграции в ряде европейских стран и в США; в 1809 г., пребывая на Сицилии, женился на принцессе Марии Амелии Бурбон- Неаполитанской; после падения Наполеона получил обратно конфискованное у него во время Революции имущество и стал одним из богатейших людей Франции; в период Реставрации поддерживал связи с оппозиционно настроенными кругами буржуазии; после Июльской революции 1830 года был провозглашен королем французов; его правление отмечено господствующим положением финансовой аристократии, во внешней политике — сближением с Англией, а также колониальной войной в Алжире; был свергнут в результате Февральской революции 1848 года и бежал в Англию. Здесь имеются в виду Лионское восстание 1834 г. (9—15 апреля) и предшествовавшее ему восстание 1831 г. (21 ноября — 3 декабря) — первые самостоятельные вооруженные выступления французского пролетариата, вызванные тяжелым положением рабочих и мелких ремесленников, занятых в шелкоткацком производстве, и жестоко подавленные правительственными войсками.

Лолларды — средневековая религиозная христианская община социально-уравнительного характера, которая возникла из религиозно-благотворительных братств, появившихся в XIV в. в Нидерландах и в Германии.

... Их называли также «бегарды», то есть «просящие». — Бегарды — мужское ответвление религиозного движения бегинок (см. примеч. ниже), возникшее в Нидерландах в XIII в. и объединявшее в основном ремесленников; в XIV в. сблизились с лоллардами.

... Что же касается таких женщин, то они именовались «бегин- ками» ... — Бегинки — члены возникших в Брабанте в XII в. полумонашеских объединений одиноких женщин, посвятивших себя уходу за больными и другим делам милосердия; жили общинами, проповедовали воздержание, скромность в поведении и одежде; как признак принадлежности к общине носили низкие белые чепцы; в отличие от монахинь в собственном смысле слова не приносили формальных обетов и могли выйти из общины в любое время; их общежития именовались бегинажами.

... в Голландии, куда однажды забрел Океан, накрыв своими волнами шестьдесят деревень, и на месте этих шестидесяти деревень разлил Гарлемское озеро. — Гарлемское озеро (голл. Haarlemmermeer) — огромное озеро длиной в 45 км, шириной в 22 км и глубиной около 4 м, образовавшееся в XVI в. в Нидерландах, в провинции Северная Голландия, между городами Гарлем, Лейден и Амстердам, во время опустошительного наводнения; было осушено в 1840-1853 гг.

39 ... Они говорят не «товарищество Лилля», «товарищество Эра», а

«содружество Лилля», «содружество Эра». — Эр (с 1982 г. — Эр-сюр-ла-Лис) — старинный город на севере Франции, в соврем, департаменте Па-де-Кале.

...Их девиз издавна был Юдин за всех, все за одного!», а их речевым паролем (в Куртре) стали слова «Щит и друг». — Здесь имеются в виду события т.н. Брюггской заутрени (по аналогии с Сицилийской вечерней) в ночь с 17 на 18 мая 1302 г., когда горожане Брюгге, оккупированного в то время войсками французского короля Филиппа IV Красивого, перебили французский гарнизон и всех французов, оказавшихся в тот момент в городе (всего в ходе этого восстания погибло около четырех тысяч человек). Речевым паролем в ходе этих массовых убийств служили слова «Scilt ende vrient» (голл. «Щит и друг»), для произнесения которых требуется особое придыхание, отсутствующее во французском языке.

11 июля 1302 г., во время Фламандского восстания 1302 года, в битве у Куртре народное ополчение Фландрии разгромило французское королевское войско, уничтожив цвет французского рыцарства.

... когда их Жакмар выходит вместе со своей женой Жаклиной, чтобы отбивать часы, ударяя своим железным молотом по бронзовому гонгу ... — Жакмар (Жак-звонарь) — механический автомат в виде человечка, приводимый в движение часовым механизмом и ударами молота по колоколу отбивающий часы; самый известный из таких автоматов был вывезен в 1382 г. из Куртре бургундским герцогом Филиппом II Смелым и установлен в Дижоне, на одной из башен собора Дижонской Богоматери; начиная с 1458 г. этот человечек стал называться Жакмаром, в 1651 г. у него появилась супруга Жаклина, ок. 1714 г. — сын Жаклине, а в1884 г. еще и дочь Жаклинетта: родители бьют в колокол каждый час, сын — каждые полчаса, а дочь — каждые четверть часа.

... для него это не было пустым званием, как для Карла V, который тоже являлся горожанином Гента. — Карл V (1500—1558) — император Священной Римской империи с 1519 г., герцог Бургундский с 1506 г., король Испанский с 1516 г. (под именем Карла I); крупнейший государственный деятель Европы первой пол. XVI в.; сын Филиппа IV Красивого (1478—1506), герцога Бургундского с 1482 г., и его супруги с 1496 г. Хуаны I Безумной (1479—1555), королевы Испании с 1504 г.; внук Марии Бургундской и Максимилиана I, правнук Карла Смелого; вел многочисленные войны с Францией, Оттоманской империей и другими государствами, претендуя на создание «всемирного христианского царства»; не справившись с этой миссией, в 1556 г. отрекся от императорского трона в пользу своего брата Фердинанда I (1503—1564) и от испанского трона в пользу своего сына Филиппа II (1527—1598).

Карл V, родившийся 24 февраля во дворце Принсенхоф в Генте и принесший впоследствии родному городу неисчислимые беды, по праву рождения был горожанином Гента.

40 ... это был один из тех каменщиков-архитекторов и одновременно

инженеров, которые, подобно Микеланджело, возводили кафедральные соборы, а в случае необходимости, как и он, создавали боевые машины. — Микеланджело Буонарроти (1475—1564) — выдающийся итальянский скульптор, живописец, архитектор и поэт.

Одной из важнейших архитектурных работ Микеланджело, который в 1547—1564 гг. руководил строительством собора святого Петра в Риме, стало возведение гигантского купола этого собора, законченного уже после его смерти. Значительно раньше он выступил в роли военного инженера, руководя всеми фортификационными работами во время десятимесячной осады Флоренции в 1529—1530 гг. испано-имперскими войсками в ходе т.н. войны Коньякской лиги (1526—1530).

... Несколько дней спустя в руках у них оказались замки Пуке и Шен- дельбеке. — Пуке — селение в Восточной Фландрии, в Бельгии, в 18 км к западу от Гента, вошедшее ныне в черту города Алтер; в 1452 г., во время Гентского восстания 1449—1453 гг., здешний замок, известный с XII в., был захвачен гентским ополчением, а 5 июля того же года взят войсками Филиппа III Доброго и разрушен; в XVIII в. на месте прежнего замка был построен новый. Шендельбеке — селение в Бельгии, в Восточной Фландрии, на берегу реки Дендер, в 30 км к югу от Гента.

... один из сеньоров де Лаленов успел вместе с несколькими дворянами укрепиться в Ауденарде. — Ауденарде — город в Бельгии, в провинции Восточная Фландрия, на берегах Шельды, в 20 км к югу от Гента.

... Корпорация мясников полагала своим родоначальником одного из бастардов графов Фландрских и именовала себя «принсе-киндере н» («дети государя»)! — В 1541 г. (то есть много позднее Гентского восстания 1449—1453 гг.) император Карл V даровал монополию на торговлю мясом в Генте четырем семьям (ван Мелле, ван Ло, Минне и Дейнодт); согласно преданию, все они были потомками одного из бастардов Вильгельма Ипрского (ок. 1090—ок. 1162), графа Фландрского в 1119 и 1127—1128 гг., который и сам был незаконнорожденным.

41 ... ему грозила бы неминуемая гибель, если бы не оруженосец сира де

Бувиньи ... — Барант упоминает в этом контексте оруженосца сира де Бузиньи («valet du sire de Bousignies»).

... приказал построить там наплавной мост, чтобы быть хозяином положения на обоих берегах Шельды ... — Шельда (фр. Эско) — река в Западной Европе, длиной 430 км, протекающая по территории Франции, Бельгии и Нидерландов; берет начало в Арденнских горах; впадает в Северное море, образуя эстуарий.

... иметь возможность, переправившись через реку, совершать набеги по другую сторону от Гента, к северу от города, в Васландию. — Васландия — историческая область в Восточной Фландрии, расположенная между Гентом и Антверпеном; главный город — Синт- Никлас-Вас.

... Трудность проникновения в этот фламандский Бокаж явилась причиной того, что во всех прежних войнах его жители страдали мало. — Бокаж — вероятно, имеется в виду Вандейский бокаж, местность на западе Франции, в соврем, департаменте Вандея, с характерным ландшафтом: поля, пастбища и луга отделены там земляными насыпями, увенчанными живыми изгородями и лесопосадками.

... его возглавляли сиры де Ланнуа и де Юмьер, бастард де Ранти и Жак де Лален ... — Сир де Ланнуа — вероятно, имеется в виду Жан III де Ланнуа (1410—1493), бургундский вельможа, рыцарь ордена Золотого Руна (1451), наместник Голландии и Зеландии в 1448—1463 гг., участвовавший в подавлении Гентского восстания 1449-1453 гг.

Сир де Юмьер — вероятно, имеется в виду Андре де Юмьер (ок. 1403—1460), бургундский дворянин, сеньор де Юмьер и де Бузен- кур, рыцарь ордена Золотого Руна (1445).

Жан, бастард де Ранти (?—до 1472) — бургундский рыцарь, сеньор де Клети, командир арбалетчиков, камергер герцога Бургундского.

... Отряд неожиданно напал на деревню Локерен. — Локерен — селение (ныне город) в Восточной Фландрии, в Васландии, в 12 км к северо-западу от Дендермонде, по другую сторону реки Шельды.

42 ... заметив, что его брат Филипп все еще находится в окружении

врагов ... — Филипп де Лален (7—1465) — младший брат Жака де Лалена, крестник герцога Филиппа III Доброго; был убит в сражении при Монлери (16 июля 1465 г.), во время войны Лиги Общественного блага (1465).

... это был ваш шут Андре де Ла Плюм, который во время сражения не покидал меня ни на миг. — Сведений об этом персонаже, упоминаемом Барантом, найти не удалось.

43 ... Граф Этампский, удерживавший Ауденарде, после ожесточенного

боя захватил Нивель. — Нивель — город в Бельгии, в провинции Валлонский Брабант, в 57 км к юго-востоку от Гента.

... Между ними и фламандцами всегда шла смертельная война, в которой, вероятно, 1830 год не стал последней вспышкой. — Имеются в виду события Бельгийской революции 1830 года, в ходе которой фламандская и валлонская части Объединенного королевства Нидерландов, то есть его южные провинции, населенные преимущественно франкоязычными католиками, отделились от его протестантских северных провинций и образовали Бельгийское королевство. Революция, толчком к которой послужили июльские события в Париже, началась с восстания 25 августа в Брюсселе и вскоре охватила все южные провинции Нидерландского королевства, которые в ходе сентябрьских боев были полностью освобождены от голландских войск; 10 ноября начал свою работу Национальный конгресс, провозгласивший независимость Бельгии, 22 ноября проголосовавший за конституционную монархию и 4 июня 1831 г. избравший королем бельгийцев Леопольда Саксен-Кобургского (1790—1865). Последовавшая за этим десятидневная Бельгийско-нидерландская война (2—12 августа 1831 г.), явившаяся последней попыткой Оранской династии вернуть Бельгию в состав Нидерландского королевства, закончилась победой бельгийцев благодаря вмешательству Франции, направившей на помощь им 50-тысячную армию под командованием маршала Этьенна Мориса Жерара (1773—1852). Однако независимость Бельгии была признана Нидерландами лишь спустя восемь лет, в 1839 г.

... Помимо отрядов Белых колпаков сформировался отряд, называвшийся Братством, или Содружеством Зеленого шатра и имевший командиром бастарда де Бланстрема. — Белые колпаки (голл. Witte Каргоепеп) — городская полиция Гента в XIV - XV вв.; была распущена после поражения гентцев в битве при Гавере (23 июля 1453 г.).

Бланстрем (или Блан-Эстрем; 7—1453) — главарь отряда Соратников Зеленого шатра (голл. Gezellen van de Groene Tent), терроризировавшего Фландрию и сражавшегося во время Гентского восстания на стороне гентцев; уроженец Зеландии; погиб в битве при Гавере.

... Узнаете старинное бахвальство германцев, а именно бахвальство свебов в ходе их войны с Цезарем? — Цезарь, Гай Юлий (ок. 100—44 до н.э.) — древнеримский полководец, политический деятель и писатель; в 58—51 гг. до н.э. завоеватель Галлии; диктатор в 49, 48—46 и 45 гг. до н.э., а с 44 г. до н.э. — пожизненно; автор «Записок о Галльской войне» и «Записок о гражданской войне»; был убит заговорщиками-республиканцами.

Свебы — союз древних германских племен, которые в 71 г. до н.э. перешли под началом своего вождя Ариовиста через Рейн, вторглись в Галлию и подчинили себе союзных Риму эдуев, но в 58 г. до н.э. были разгромлены Юлием Цезарем и отброшены за Рейн.

... у него на глазах его отряд обратился возле Хюлста в беспорядочное бегство. — Хюлст — селение в Бельгии, в Западной Фландрии, в 36 км к юго-западу от Гента; ныне входит в черту города Харел- беке.

111 . Каков отец, таков и сын

45 ... Часть их войска, самая мощная, встала лагерем в Базеле, вблизи

Рупельмонде ... — Базел — селение в 2 км к северу от Рупельмонде; близ него 16 июня 1652 г. произошло сражение, в котором войско герцога Филиппа III Доброго разгромило гентское ополчение.

... Командование авангардом было доверено графу де Сен-Полю, под началом которого находились Корнелий, бастард Бургундский, Жак де Лален и сир де Савёз. — Граф де Сен-Поль — имеется в виду Луи де Люксембург (1418—1475), граф де Сен-Поль с 1433 г., сын Пьера I де Люксембурга (1390—1433) и его жены с 1405 г. Маргариты де Бо (1394—1469), французский военачальник, позднее один из самых могущественных вельмож при дворе Людовика XI, ставший в 1461 г. коннетаблем Франции и обезглавленный 19 декабря 1475 г. за измену королю; в 1452 г. он вместе со своими братьями Жаком де Люксембургом (ок. 1426—1487) и Тибо де Фьенном (7—1477) состоял на службе у герцога Филиппа III Доброго и участвовал в сражении при Базеле.

Корнелий, великий бастард Бургундский (ок. 1420—1452) — старший и любимый внебрачный сын герцога Филиппа III Доброго и его любовницы Катерины Схарс, с 1449 г. владетель Баверена; губернатор герцогства Люксембургского; погиб в сражении при Базеле и был похоронен в Брюсселе, в кафедральном соборе святого Михаила и святой Гудулы.

Сир де Савёз — имеется в виду Филипп де Савёз (1391 — 1468), бургундский рыцарь, комендант Амьена, Дуллана и Арраса, губернатор Артуа; сеньор де Байёльмон; участник сражения при Базеле.

... Командирами арьергарда были граф Этампский и Иоганн, герцог Киевский ... — Иоганн I Клеве кий (1419—1481) — герцог Киевский с 1448 г., племянник герцога Филиппа III Доброго, сын Адольфа 1 Киевского (1373—1448; граф с 1394 г., герцог с 1417 г.) и его второй жены (с 1406 г.) Марии Бургундской (1394—1463); рыцарь ордена Золотого Руна (1451).

... это был один из тех людей, у кого всем правит кровь, у кого кровожадные инстинкты берут верх над инстинктами общественными и у кого приплюснутый лоб оставляет области затылка все выпуклости, связанные с рассудком. — Это аллюзия на положения френологии, псевдоучения о связи психики человека и строения поверхности его черепа, выдвинутого австрийским врачом и анатомом Францем Иосифом Галлем (1758—1828).

46 ... Его с трудом удержал Гильом де Сен-Сен, его воспитатель. —

Гильом де Сен-Сен (?—после 1478) — бургундский рыцарь, дворецкий герцога Бургундского.

47 ... официальным бастардом стал другой внебрачный сын герцога: это

был сын благородной девицы Мари де Тьеффери. — Имеется в виду Антуан, великий бастард Бургундский (1421 — 1504) — внебрачный сын герцога Филиппа III Доброго и его любовницы Жаннетты де Прель, носивший титул великого бастарда Бургундского с 1452 г.; бургундский военачальник и дипломат, рыцарь ордена Золотого Руна с 1456 г.; участник всех сражений Карла Смелого, своего единокровного брата, после трагической гибели которого он стал советником короля Людовика XI.

Дюма повторяет здесь ошибку Баранта, утверждавшего, что Антуан был сыном некой Мари де Тьеффери (Marie de Thiefieris). Известно, впрочем, что у Филиппа III Доброго была любовница Катерина Тьеффри (Thieffries), родившая от него сына Бодуэна Бургундского (1445-1508).

... Карл обнаружил в Морбеке укрепившийся там отряд гентцев. — Морбек — селение на севере Франции, в соврем, департаменте Нор, в 40 км к западу от Лилля.

... барон д'Окси, сир де Тернан и сир де Креки окружили его и стали порицать его за этот пыл ... — Жан V де Креки (1395—1474) — знатный дворянин из Артуа, состоявший на службе у Филиппа III Доброго; сын Жана IV де Креки (ок. 1366—1411) и его жены Жанны де Руа (ок. 1375—1434); рыцарь ордена Золотого Руна (1431).

48 ... один из рыцарей, сир де Фаллеран, стал подниматься по ней. —

Жак де Фаллеран (?—?) — бургундский рыцарь, участвовавший в штурме крепости Шендельбеке 26—27 июня 1453 г.

49 ... сир де Монтегю, командовавший штурмом, приказал принести

соломы и вязанки хвороста ... — Сир де Монтегю — Жан II де Нёшатель (1419—1489), бургундский рыцарь, родной брат Тибо IX де Нёшателя (см. примеч. к с. 52), сеньор де Монтегю, рыцарь ордена Золотого Руна (1451 — 1481).

50 ... Немного облегчало это всеобщее горе лишь то, — говорит хро

нист, — что славный рыцарь был чрезвычайно благонравен и благочестив ... — Дюма приводит здесь выдержку из сочинения Баранта (Paris, 1838, v. 2, р. 109).

... командир гарнизона Ван Спек ... убедил своих людей, что ему наверняка удастся добиться от герцога выгодных условий капитуляции. — Ван Спек (Van Speck) — имеется в виду Арнольд ван дер Спетен (Speeten; ?—?) — старшина гильдии каменщиков Гента, начальник гарнизона крепости Гавере, предавший своих сограждан.

52 ... Конница, находившаяся под командованием знаменитого Жана де

Нивеля, имя которого вошло в поговорку, составила два крыла. — Жан де Нивель (1422—1477) — французский дворянин, старший сын Жана II де Монморанси (ок. 1404—1477), великого камергера Франции, и его первой жены Жанны де Фоссё (7—1431), унаследовавший от матери владение Нивель (голл. Невеле) в Восточной Фландрии; во время войны Лиги Общественного блага (1465) встал на сторону герцога Бургундского и за это был лишен отцом наследства; с его именем связана французская поговорка «Etre comme се chien de Jean de Nivellef, qui fuit quand on l’appelle]»

(«Ведет себя, как собака Жана де Нивеля], которая убегает, когда ее подзывают]». Неясно, однако, этот ли Жан де Нивель командовал гентской кавалерией в сражении при Гавере.

... Сражение начал авангард герцогской армии, которым командовал маршал Бургундии ... — Имеется в виду Тибо IX де Нёшатель (1417—1469) — бургундский военачальник, сын Тибо VIII де Нёша- теля (1386—1459) и его первой жены (с 1398 г.) Агнессы де Мон- фокон (1393—1439), сеньор де Бламон, маршал Бургундии, рыцарь ордена Золотого Руна (1461).

... сиру де Бошану, знамя которого виднелось в гуще гентцев, было приказано отступить ... — Возможно, имеется в виду Гильом Ролен, сеньор де Бошан (1411—1488), бургундский дворянин, сын Никола Ролена (ок. 1376—1462), канцлера Филиппа III Доброго, состоявший вначале на службе у герцогов Бургундских, а затем у французского короля Людовика XI.

53 ... Герцог приказал двинуть против них легкую артиллерию и тысячу

лучников под командованием Жака де Люксембурга. — Жак де Люксембург (ок. 1426—1487) — французский военачальник, состоявший на службе у герцогов Филиппа III Доброго и Карла Смелого, а затем у короля Людовика XI; младший брат графа де Сен-Поля (см. примеч. к с. 45), сеньор де Ришбур; рыцарь ордена Золотого Руна (1468—1481).

55 ... Золотое Руно, герольд Бургундии, подобрал все эти знамена ... —

Имеется в виду Жан Ле Февр де Сен-Реми, по прозвищу Золотое Руно (ок. 1395—1468) — бургундский рыцарь и хронист, с 1430 г. верховный герольд ордена Золотого Руна, автор «Истории Карла VI, короля Франции».

112 Еще один подающий надежды наследник

113 ... Константинополь был взят Мехмедом 29 мая 1453 года, ровно за

два месяца до битвы при Гавере. — Мехмед II эль Фатих («Завоеватель»; 1432—1481) — турецкий султан в 1444—1446 и 1451 — 1481 гг., сын султана Мурада II (1401—1451; правил в 1421—1444 и 1446—- 1451 гг.); 29 мая 1453 г., после 53-дневной осады, захватил Константинополь, что положило конец существованию Византийской империи.

... будто Мехмед поклялся накормить своего коня овсом в алтаре базилики святого Петра ... — Имеется в виду первая базилика святого Петра, строительство которой началось ок. 326 г. по приказу императора Константина I и на месте которой стоит нынешний собор святого Петра, сооруженный в 1506—1626 гг.

...До встречи у Красного Яблока! «Красное Яблоко» — это Рим. — Красное Яблоко (тюрк. Кызыл-Алма) — в тюркских преданиях легендарный город, символ власти над миром и желанный предмет завоевания; в глазах турок-османов Красным Яблоком был вначале Константинополь, захваченный ими в 1453 г., а затем Рим, дойти до которого им не удалось.

... Папа Николай Убыл охвачен великим страхом ... — Николай V (в миру — Томмазо Парентучелли; ок. 1397—1455) — папа римский с 1447 г., в понтификат которого произошло падение Константинополя; пытался предпринять крестовый поход против Османской империи, но не нашел в этом поддержки у европейских монархов.

... Почему бы ему, подобно Бодуэну Фландрскому, не стать императором Востока? — Бодуэн Фландрский (Балдуин; 1171—ок. 1205) — граф Фландрии с 1194 г. под именем Бодуэна IX и граф Эно с 1195 г. под именем Бодуэна VI, с 1204 г. император Константинополя под именем Бодуэна I; сын Бодуэна V (ок. 1150—1195; граф Эно с 1171 г.) и его жены с 1169 г. Маргариты Эльзасской (1145— 1194; графиня Фландрии с 1191 г.); один из руководителей четвертого крестового похода, ставший после захвата крестоносцами Константинополя (13 апреля 1204 г.) первым императором Латинской империи; 14 апреля 1205 г. потерпел поражение от болгарского царя Калояна (ок. 1170—1207; правил с 1197 г.) в битве при Адрианополе, был пленен и умер в заточении (возможно, был казнен).

... Фридриху III, императору Германии? — Фридрих III (1415— 1493) — король Германии с 1440 г., император Священной Римской империи с 1442 г., эрцгерцог Австрийский с 1457 г., герцог Штирии, Каринтии и Крайни с 1424 г.; сын австрийского герцога Эрнста III Железного (1377—1424) и его второй жены (с 1412 г.) Цимбурги Мазовецкой (ок. 1394—1429); нерешительный и дурной правитель, уступивший в 1485 г., в ходе Австро-венгерской войны, венгерскому королю Матвею I Корвину значительную часть Австрии и Вену.

... учредил наводящий уныние орден Воздержания ... — В 1469 г. император Фридрих III учредил орден святого Георгия Каринтий- ского, просуществовавший до 1598 г.; возможно, он и имеется здесь в виду (в ориг. ordre de Sobriet6).

... Фридрих III отказался помочь Матвею Корвину, королю Венгрии, отразить нашествие турок ... — Матвей I Корвин (Матьяш Хуньяди; 1443—1490) — венгерский король с 1458 г., при котором Венгерское королевство достигло вершины своего могущества; сын трансильванского воеводы Яноша Хуньяди (ок. 1387—1456), на время остановившего в 1456 г. продвижение турок на запад, и его жены с 1432 г. Эржебет Силадьи (ок. 1410—1483); пытался создать единую монархию, которая объединила бы Венгрию, Чехию и Австрию и могла бы противостоять Османской империи; его соперничество с Фридрихом III вылилось в Австро-венгерскую войну (1482—1485), в ходе которой он захватил Вену.

... позволил тому забрать у него Вену и всю Нижнюю Австрию. — Нижняя Австрия — историческая и административная область на северо-востоке Австрии; ее столицей прежде была Вена, которая находилась в руках Матвея I Корвина в 1485—1490 гг. и была его резиденцией, а ныне является город Санкт-Пёльтен.

114 ... которого прозвали «Карл Гонесский» и «король Буржа» ... —

Гонесс — селение у северо-восточной окраины Парижа, относящееся ныне к департаменту Валь-д'Уаз; в эпоху Карла VII принадлежало арманьякам, и фламандцы, насмехаясь над королем, называли его «Карлом Гонесским».

... там появился, чтобы встать в ряды крестоносцев, лично дофин Франции, будущий Людовик XI. — Людовик XI (1423—1483) — король Франции с 1461 г.; старший сын Карла VII и его жены с 1422 г. Марии Анжуйской (1404—1463); деспотичный, коварный и умелый политик, заложивший основы абсолютной монархии и сделавший Францию экономически сильной и могущественной державой; стремясь к централизации государства и укреплению короны, не брезговал в борьбе с противниками, в основном крупными феодалами, ни обманом, ни террором, ни подкупом, ни клятвопреступлением.

... Область Бос поросла густым кустарником ... — Бос — географическая область в центральной части Франции, плодородная равнина, охватывающая значительную часть департаментов Эр-и- Луар, Луаре и Луар-и-Шер; житница страны.

115 ... «Они задушили на равнине, — сообщает "Парижский горожанин",

газета того времени (во Франции всегда были газеты), — от шестидесяти до восьмидесяти человек, растерзали четырнадцать человек между Монмартром и воротами Сент-Антуан и к тому же сожрали ребенка на Кошачьей площади позади церкви Избиенных младенцев». — На самом деле, эта цитата взята не из газеты «Парижский горожанин» (в ориг. Ie Bourgeois de Paris, journal du temps), как считает Дюма, а из «Дневника парижского горожанина» («Journal d'un bourgeois de Paris»), анонимного сочинения некоего парижанина, которое было написано в 1405—1449 гг., то есть в период, отмеченный английской оккупацией части Французского королевства; впервые оно было полностью напечатано в 1729 г.; по мнению некоторых ученых, автором его был каноник собора Парижской Богоматери Жан Шюффар.

Монмартр — холм высотой около 130 м в северной части современного Парижа, самая высокая точка французской столицы; в черту города был включен в 1860 г.

Сент-Антуанские ворота — здесь имеются в виду ворота в северо- восточной части городской стены Парижа, построенной в 1356— 1383 гг. королем Карлом V; их защищала крепость Бастилия, строительство которой было завершено к 1382 г.; находились на месте нынешней площади Бастилии; за ненадобностью были снесены в 1778 г.

Кошачья площадь, известная с XIV в., находилась в центре старого Парижа, западнее кладбища Избиенных младенцев, на пересечении улиц Сент-Оноре и Ферронри.

Церковь Избиенных младенцев — приходская церковь в правобережной части Парижа, построенная в XII в.; рядом с ней находилось одноименное кладбище, самое большое и самое старое во французской столице; кладбище было закрыто в 1780 г., а церковь снесли в 1785 г.

... в то время, когда был взят Руан и в этом городе находился Генрих V... — Руан — старинный город на севере Франции, на берегу Сены, административный центр департамента Приморская Сена; захваченный норманнами в 40-х гг. IX в., стал столицей Нормандского герцогства.

Взятый 19 января 1419 г. английским королем Генрихом V, который умер спустя три с половиной года, Руан оставался в руках англичан тридцать лет, вплоть до 1449 г.

116 ... Итогом этого стала политическая эпилепсия, названная войной

Алой и Белой Розы. — Война Алой и Белой Розы — ряд вооруженных конфликтов в 1455—1485 гг. между сторонниками двух противоборствующих ветвей английской королевской династии Плантагенгетов — Ланкастеров (их символом была Алая роза) и Йорков (их символом была Белая роза); эта гражданская война, повлекшая за собой огромные разрушения и бедствия для населения, завершилась победой Генриха Тюдора, графа Ричмонда (1457—1509), представителя Ланкастерской ветви, под именем

Генриха VII взошедшего в 1485 г. на английский трон и основавшего династию Тюдоров.

... Кто такая Агнесса? Дочь Жана Соро, бедного судейского чиновника из Турени ... — Агнесса Сорель была дочерью мелкопоместного дворянина Жана Соро (?—ок. 1446), сеньора де Кудена, и его жены Екатерины де Меньеле (?—после 1459).

... Вслед за двумя этими благословенными женщинами приходят Жак Кер и Жан Бюро. — Жак Кёр (ок. 1400—1456) — выдающийся французский промышленник, торговец, государственный деятель и дипломат, сын буржского торговца мехами, сколотивший огромное состояние в Леванте и оказывавший денежную помощь королю Карлу VII; в 1439 г. стал королевским казначеем, в 1441 г. был возведен в дворянство, в 1442 г. стал членом Королевского совета, однако в 1451 г. впал в немилость, был арестован, обвинен в изготовлении фальшивой монеты, в государственной измене, в отравлении Агнессы Сорель, лишен своего многомиллионного состояния; в 1454 г. сумел бежать из Франции и умер на острове Хиос. Жан Бюро (ок. 1390—1463) — французский военный и государственный деятель, начальник французской артиллерии с 1439 г.; в молодости был чиновником Шатле; с 1434 г. состоял на службе у Карла VII; в 1447 г. был возведен в дворянское достоинство; в 1450—1452 гг. занимал должность купеческого прево Парижа; положив начало масштабному использованию артиллерии в Западной Европе, одержал решительную победу в сражении при Кастий- оне (17 июля 1453 г.), которая завершила Столетнюю войну.

... сколотив состояние в Бейруте, в Сирии, он верил во Францию ... — Бейрут — древний портовый город на восточном побережье Средиземного моря, столица современного Ливана; в XIII - XVI вв. находился во власти египетских мамлюков.

... когда этот король возвел Жака Кера в дворянство, тот взял себе в качестве герба изображение трех сердец ... — Фамилия Жака Кёра (Соеиг) означает «Сердце».

117 ... Он не взял себе девиза, однако народ придумал для него такой:

«Бюро стоит багряницы». — Входящим в эту старинную французскую поговорку словом «бюро» (фр. bureau), которое имеет такое же написание, что и фамилия Жана Бюро, называлась в старину особая грубая шерстяная ткань, из которой шили одежду простолюдины. Багряница — окрашенная пурпуром драгоценная ткань, из которой шили алые мантии монархов, символ верховной власти.

... Дюнуа в ярости покинул королевский совет. — О Дюнуа см. при- меч. к с. 30.

... Вельможи создали лигу, направленную против короля. Герцог Алан- сонский кинулся в это дело от всей души и без раздумий; Бурбоны, Вандомы, Ла Тремуйль, Шабанн, Вепрь и бастард Бурбонский, этот давний предводитель разбойников, которому, несмотря на его королевское имя, предстояло быть повешенным, как простолюдину, — слепо последовали его примеру. — Здесь имеются в виду главные вожди мятежа французской знати, происходившего в 1440 г. и получившего название Прагерия (см. примеч. к с. 62).

Герцог Алансонский — Жан II Алансонский (1409—1476), принц крови, сын Жана I Алансонского (1385—1415; герцог с 1414 г.) и его жены с 1396 г. Марии Бретонской (1391—1446); герцог Алансонский и граф Першский с 1415 г.; французский военачальник, сподвижник Жанны д'Арк; наделенный авантюрным характером, участвовал во многих заговорах, направленных против королевской власти, дважды подвергался тюремному заключению и дважды приговаривался к смертной казни (в 1458 и 1474 гг.), но был помилован; в 1440 г. стал одним из вдохновителей Прагерии, после подавления которой им был подписан сепаратный мир с Карлом VII.

В этом мятеже приняли также участие: Карл I де Бурбон (1401 — 1456), герцог Бурбонский с 1434 г., великий казначей Франции в 1434-1456 гг.;

Луи I де Бурбон (1376—1446), граф Вандомский с 1403 г.; великий камергер Франции (1408), управляющий королевским двором (в 1413—1415 и 1425—1446 гг.); губернатор Пикардии, Шампани и Бри;

Жорж I де Ла Тремуйль (1384—1446), великий камергер Франции в 1427-1439 гг.;

Антуан де Шабанн (1408—1488) — французский военачальник, соратник Жанны д’Арк, ставший затем главарем банды ландскнехтов, которые разоряли Бургундию, Шампань и Лотарингию, однако в 1439 г. женившийся на Маргарите де Нантёй (1422—1475), графине де Даммартен, и после этого покинувший банду; главный распорядитель королевского двора (с 1467 г.).

Вепрь — имеется в виду Вильгельм де Ла Марк, по прозвищу Арденнский Вепрь (ок. 1446—1485), одна из самых ярких фигур в истории Льежского епископства; представитель могущественного рода Ла Марк, авантюрист, не брезговавший разбоем и имевший огромные амбиции, он в 1481 г. был изгнан из Льежа князем- епископом Людовиком Бурбонским (1438—1482) и нашел прибежище во Франции; войдя в доверие к королю Людовику XI и заручившись его поддержкой, он 29 августа 1482 г. вошел во главе многотысячного войска в Льеж, убил Людовика Бурбонского и объявил себя мамбуром, то есть регентом, а затем попытался посадить на епископский трон своего сына Иоанна де Ла Марка (1462—1519), но члены капитула избрали вместо него Иоанна де Хорна (1450—1505), которого признали папа и император; в последовавшей затем войне с Империей он потерпел поражение и был вынужден примириться с Иоанном де Хорном (1484), однако позднее его заманили в ловушку, арестовали и казнили в Маастрихте 18 июня 1485 г.

Александр, бастард Бурбонский (7—1440) — внебрачный сын герцога Жана I де Бурбона (1381 — 1434; герцог с 1410 г.), единокровный брат герцога Карла I де Бурбона; соратник Жанны д’Арк, а затем главарь банды ландскнехтов, терроризировавших крестьян; участник Прагерии, приговоренный к постыдной казни: по приказу Карла VII он был зашит в кожаный мешок и 31 декабря 1440 г. брошен в реку в городе Бар-сюр-Об (одновременно восемь его товарищей были повешены, а десять обезглавлены).

... три миллиона, признаться, это чересчур много, даже для того, чтобы выкупить сына человека, которого отец Филиппа приказал убить ... — Имеется в виду упоминавшееся выше вероломное убийство герцога Людовика I Орлеанского (см. примеч. к с. 18), отца Карла I Орлеанского, совершенное 23 ноября 1407 г. по приказу Иоанна Бесстрашного и спровоцировавшее кровопролитную гражданскую войну между арманьяками и бургиньонами, которая продолжалась до 1435 г.

118 ... его можно было бы называть «ваше беспокойство», как Сен-Мар

называл де Ту. — Сен-Мар, Анри Куаффье де Рюзе д'Эффиа, маркиз де (1620—1642) — фаворит Людовика XIII, с 1639 г. главный конюший; сын Антуана Куаффье де Рюзе, маршала д'Эффиа (1581 — 1632), суперинтенданта финансов; кардинал Ришелье, покровительствовавший его семье, положил начало его карьере фаворита; однако позднее Сен-Мар примкнул к противникам первого министра, стал участником очередного заговора против него (возглавлявшегося герцогами Орлеанским и Буйонским) и после провала заговора был казнен.

Ту, Франсуа Огюст де (ок. 1607—1642) — сын французского государственного деятеля, библиофила и историка Жака Огюста де Ту (1553—1617), в 18 лет ставший государственным советником; друг Сен-Мара, с ласковой насмешкой называвшего его «Ваше беспокойство», поскольку он отличался уравновешенностью характера и благоразумием; знал о готовящемся заговоре и не одобрял его, но не донес о нем и за это был казнен.

... он, подобно нечестивой дочери Сервия Туллия, мог бы переехать колесницей тело своего отца! — Имеется в виду Туллия Младшая — младшая дочь Сервия Туллия, шестого римского царя, который правил в 579—535 гг. до н.э. и, надеясь укрепить этим трон, выдал двух своих дочерей замуж за Луция Тарквиния и Аррунта Таркви- ния, сыновей предыдущего царя, Тарквиния Древнего (правил в 616—579 гг. до н.э.), отстраненных от наследования отцовской власти; честолюбивая и свирепая, Туллия Младшая возненавидела своего мужа, кроткого Аррунта, и прониклась страстью к Луцию, также отличавшемуся честолюбием; избавившись от сестры и мужа, она вступила в брак с Луцием, после чего составила заговор, в ходе которого трон занял Луций Тарквиний, а Сервий Туллий был по ее наущению убит, и переехала колесницей окровавленное тело отца. Об этом драматическом эпизоде римской истории рассказывает знаменитый древнеримский историк Тит Ливий (59 до н.э.—17 н.э.) в своей «Истории Рима от основания Города» (I, 46-48).

... направил его на усмирение пограничных областей Пуату и Бретани ... — Бретань (лат. Арморика) — историческая область на северо-западе Франции, занимающая одноименный полуостров, который омывают воды Атлантического океана.

... Первым бунтовщиком, которого задержал юный принц, был помощник маршала де Реца; да, известного всем ужасного Жиля де Лаваля, маршала де Реца, который позднее, в свой черед, будет задержан королем и сожжен, а скорее, задушен ... — Жиль де Монморанси-Лаваль, барон де Рец (1404—1440) — французский военачальник, маршал Франции (1429), соратник Жанны д'Арк; 26 октября 1440 г. был казнен по обвинению в колдовстве, содомии и убийстве десятков маленьких детей (приговоренный к сожжению, он примирился с церковью, и, благодаря этому, его казнь была несколько смягчена: прямо на костре маршал был задушен палачом, который после этого вынул его тело из огня).

119 ... Так разразился знаменитый мятеж, в истории известный под

названием Прагерия. — Прагерия — вспыхнувший в 1440 г. мятеж французских феодалов, направленный против военных реформ короля Карла VII и названный по аналогии с восстанием гуситов в Праге (30 июля 1419 г.); этот мятеж, главным очагом которого было Пуату и одним из вождей которого стал шестнадцатилетний дофин Людовик, был подавлен, а его участники по большей части помилованы.

... докладывает, что Сен-Мексан вот-вот будет взят. — Сен- Мексан — городок на западе Франции, в соврем, департаменте Дё-Севр, в 55 км к юго-западу от Пуатье.

... Герцогом Алансонским и сиром де Ла Рошем. — Сир де Ла Рош — Жан де Ла Рошфуко (ок. 1390—ок. 1440), сеньор де Барбезьё, сын Ги II де Ла Рошфуко (1360—1433) и его жены Розины де Монто (1365—1406); участник Прагерии.

... Король призывает Ришмона ... — Ришмон, Артур, граф де (1393— 1458) — французский военачальник, коннетабль Франции с 1425 г., соратник Жанны д’Арк; второй сын герцога Бретонского Жана IV (1339—1399) и его третьей жены (с 1386 г.) Жанны Наваррской (1370—1437); титулярный владетель графства Ричмонд в Англии; герцог Бретани с 1457 г. под именем Артура III; один из немногих военачальников Карла VII, сохранивших верность королю во время Прагерии.

120 ... велю снести шестнадцать или двадцать туаз стены. — Туаза —

старинная единица длины во Франции, равная шести футам (1,949 м), то есть примерно одной сажени.

... Герцог Бурбонский владел в центре Франции Корбеем и Венсеном ... — Корбей (Корбей-Эсон) — город в Иль-де-Франсе, в 30 км к югу от Парижа, у места впадения реки Эсон в Сену; ныне относится к департаменту Эсон.

Венсен — восточный пригород Парижа, в 6 км от центра города, относящийся ныне к департаменту Валь-де-Марн.

... любой, кто был ему неугоден, жил недолго; в этом отношении он напоминал герцога Глостера, историком которого стал Шекспир ... — Герцог Пюстер — имеется в виду Ричард III (1452—1485), английский король с 1483 г., до своего восшествия на трон носивший титул герцога Глостерского; последний представитель мужской линии Плантагенетов на английском престоле; младший сын Ричарда Плантагенета (1411—1460), третьего герцога Йоркского, главы партии Йорков в начале войны Алой и Белой Розы, и его жены с 1429 г. Сесилии Невилл (1415—1495); брат короля Эдуарда IV Английского (1442—1483; правил с 1461 г.), объявивший своего племянника, юного короля Эдуарда V (1470—1483), незаконнорожденным, низложивший его и заточивший его в крепость Тауэр; молва обвиняла его в убийстве племянников, брата и жены; погиб в битве при Босворте 22 августа 1485 г., сражаясь с Генрихом Тюдором, претендентом на престол.

Шекспир, Уильям (1564—1616) — великий английский драматург и поэт, автор трагедий, комедий, поэм и сонетов.

Здесь имеется в виду трагедия Шекспира «Ричард III» (1591), описывающая приход герцога Глостера к власти и его короткое правление; король изображен в ней законченным предателем и злодеем, что, возможно, не соответствует исторической правде.

...Он терпеть не мог свою первую жену Маргариту Шотландскую, и она прожила недолго ... — Маргарита Шотландская (1424—1445) — жена Людовика XI с 1436 г., старшая дочь Якова I Шотландского (1394—1437; король с 1406 г.) и его жены с 1424 г. Джоанны Бофор (ок. 1406—1445); не оставив детей, умерла от грудной болезни.

... возможно, эта красивая и умная принцесса оказалась бы навсегда забытой, если бы однажды ей не пришла в голову мысль поцеловать в губы поэта Алена Шартъе, пока он спал. — Ален Шартье (ок. 1385—ок. 1430) — французский поэт и писатель, секретарь короля Карла VII. Хрестоматийная история с поцелуем, впервые рассказанная французским поэтом и писателем Жаном Буше (1476—ок. 1550) в его «Анналах Аквитании» (1524), явно вымышлена, ибо Шартье умер за шесть лет до приезда юной принцессы во Францию.

... наш великий историк Мишле полагает, что это послужило причиной опалы банкира ... — Мишле, Жюль (1798—1874) — знаменитый французский историк и публицист, представитель романтической историографии, придерживавшийся демократических и антиклерикальных взглядов; автор многотомных трудов по истории Франции и всеобщей истории, написанных живым и ярким языком, а также серии книг о природе.

Мишле рассказывает о Жаке Кёре в своей шеститомной «Истории Франции» (1833 — 1844).

121 ...он переписывался с королем Кастилии ... — Королем Кастилии и

Леона в описываемое время был Хуан II (1405—1454), царствовавший с 1406 г.

... он переписывался с папой, являясь его вассалом, ибо владел герцогством Валантинуа. — Валантинуа — историческая область в Дофине, на территории соврем, департамента Дром; ее главный город — Баланс; с XII в. графство, принадлежавшее семейству графов Пуатье; в 1445 г. стала владением дофина Людовика, в 1498 г. была возведена в достоинство герцогства, а в 1548 г. отдана Диане де Пуатье, любовнице короля Генриха II; с 1642 г. титул герцогов Валантинуа принадлежал князьям Монако.

... балкон же находился на стене замка Сассенаж. — Сассенаж — селение на юго-востоке Франции, в соврем, департаменте Изер, у северо-западной окраины Гренобля.

... Что намеревался делать дофин Людовик в замке Сассенаж? Это тайна, принадлежавшая ему и жившей там даме ... — Имеется в виду Маргарита де Сассенаж (до 1424—1471), дочь Анри Ле Ру, барона де Сассенажа, с 1438 г. жена Амблара де Бомона (7—1470), которая в течение нескольких лет была любовницей Людовика XI и родила от него трех дочерей.

... прелестная тайна, которую потомица феи Мелузины могла бы доверить кому угодно, кроме своего мужа. — Фея Мел узина — персонаж средневековых сказок, волшебница, вступающая в брак с рыцарем и приносящая ему богатство и счастье, пока, нарушив запрет, он не является к ней в неурочный час и не застает ее в облике русалки, после чего она покидает его и исчезает навсегда; считается родоначальницей нескольких знатных европейских родов; согласно легенде, распространенной в Дофине, фея скрылась в пещерах близ Сассенажа.

122 ... Дофин же рассчитывал на своего дядю, герцога Бургундского, и

тестя, герцога Савойского. — Напомним, что герцог Филипп III Добрый в первом браке был женат на Мишель Валуа (1395—1422), родной тетке Людовике XI.

Второй женой Людовика XI, с 1451 г., была Шарлотта Савойская (1440—1483), дочь герцога Людовика I Савойского (1413—1465; правил с 1440 г.) и его жены с 1443 г. Анны де Лузиньян (1418— 1462).

...Он знал, что отец идет на него через Лион ... — Лион — главный город исторической области Лионне на юго-востоке Франции; расположен при слиянии рек Рона и Сона; ныне административный центр департамента Рона, один из крупнейших городов Франции; был присоединен к французской короне в 1312 г.

... галопом пересек Бюже и Вальроме и, проделав во весь опор тридцать лье, оказался во Франш-Конте. — Бюже — историческая область на востоке Франции, в Бургундии, в соврем, департаменте Эн, между Лионом и Женевой.

Вальроме — составная часть области Бюже, входившая в нее в виде анклава и имевшая столицей укрепленный город Шатонёф; к французской короне отошла вместе с Бюже в 1601 г.

... будучи гонфалоньером Святой Римской церкви, он не счел возможным ослушаться просьбы папы и не присоединиться к своему дяде, герцогу Бургундскому ... — Дофин Людовик, будущий король Людовик XI, получил от папы римского почетную должность гонфало- ньера Святой Римской церкви, то есть главнокомандующего папской армией, в 1444 г.; при этом ему был назначен ежегодный пенсион размером в 15 тысяч флоринов.

123 ... шли разговоры, что дочь короля Карла VII выходит замуж за

Ладислава, короля Чехии и Венгрии. — Имеется в виду Мадлен Валуа (1443—1495) — младшая дочь Карла VII и Марии Анжуйской, невеста Ладислава I Постума; спустя четыре года после его скоропостижной смерти, в 1461 г., вышла замуж за Гастона де Фу а (ок. 1444—1470), принца Вианского, наследника престола Наварры.

Ладислав I Постум (1440—1457) — король Богемии с 1453 г. и Венгрии с 1445 г., герцог Австрийский с 1440 г.; сын короля Альбрехта II (1397—1439), объединившего под своей властью Германию, Чехию, Венгрию и Австрию, и его жены с 1422 г. Елизаветы Люксембургской (1409—1442); родился после смерти отца и потому получил прозвище Постум (лат. Посмертный).

124 ... Похожие земли: Льеж и Люксембург, Голландия и Фландрия ... —

Льеж — город на востоке Бельгии, центр одноименной провинции; в 972—1795 гг. столица церковного княжества Льеж.

... благодаря обитателям Марка, немцам по рождению, французам по интересам и по сердцу. — Марк — историческая область на западе Германии, графство в составе Священной Римской империи, существовавшее в 1198—1815 гг., со столицей в городе Хамм (в земле Северный Рейн—Вестфалия).

... под влиянием одной пикардийской семьи, Круа ... — Круа — знаменитый европейский дворянский род, происходящий из Пикардии и известный с XII в.; одним из самых заметных ее представителей был Антуан I де Круа (ок. 1385—1475), губернатор Фландрии и Люксембурга, рыцарь ордена Золотого Руна (1430), глава про- французской партии при дворе герцога Бургундского Филиппа 111 Доброго, после восшествия на престол Карла Смелого обвиненный в заговоре против нового герцога и изгнанный из Бургундского государства.

... Дофин жил в Женапе, небольшом городке на дороге из Парижа в Брюссель ... — Женап — франкоязычный город в Бельгии, в провинции Валлонский Брабант, в 25 км к югу от Брюсселя. Дофин Людовик провел в здешнем замке, предоставленном ему герцогом Бургундским, пять лет — с 1456 по 1461 гг.

class="book">... Ему было известно об изобретении книгопечатания, он следил за его развитием и, взойдя на трон, призвал печатников из Страсбурга в Париж. — Страсбург — старинный город в среднем течении Рейна, имеющий двухтысячелетнюю историю; столица Эльзаса; ныне административный центр французского департамента Нижний Рейн.

Изобретение книгопечатания с использованием наборного шрифта приписывают немецкому ювелиру и изобретателю Иоганну Гутенбергу (ок. 1397—1468), который создал в сер. 1440-х гг. типографию в Майнце. Первыми типографами в Страсбурге стали Иоганн Ментелин (ок. 1410—1478), напечатавший в 1466 г. первую Библию на немецком языке, и Генрих Эггештайн (ок. 1415—1488).

... пользуясь дьявольскими средствами, средствами Франца Моора (смотри «Разбойников» Шиллера) ... — Шиллер, Иоганн Фридрих (175—805) — выдающийся немецкий поэт, драматург, историк и теоретик искусства; один из основоположников немецкой классической литературы.

«Разбойники» (нем. «Die RSuber»; 1781) — пятиактная прозаическая драма Ф.Шиллера, поставленная впервые 13 января 1782 г. в Мангейме.

Франц фон Моор — один из главных персонажей драмы, младший сын барона фон Моора, подлый интриган; стремясь завладеть отцовским наследством и сердцем прекрасной Амалии, воспитанницы отца, он сумел очернить в глазах отца своего старшего брата Карла фон Моора, жениха Амалии, ставшего после этого атаманом разбойников, и убедил Амалию в его смерти.

... крикнул ей, чтобы она позаимствовала экипажи у своей кузины, графини де Шароле! — Графиня де Шароле — имеется в виду Изабелла Бурбонская (1437—1465), вторая жена Карла Смелого (с 1454 г.), дочь герцога Карла I Бурбонского и его жены с 1425 г. Агнессы Бургундской (1407—1476), мать Марии Бургундской (см. примеч. к с. 138).

V. Король умер, да здравствует король!

... и потому он задержался в Авене. — Авен-сюр-Эльп — город на севере Франции, в департаменте Нор, в 85 км к юго-западу от Брюсселя, на пути в Париж, в 15 км от бельгийской границы; в средние века входил в состав графства Эно, которое с 1433 г. являлось частью Бургундской державы.

... Сир де Брезе, сенешаль Нормандии, один из главных советников покойного короля ... — Пьер де Брезе (ок. 1412—1465) — французский военачальник и политик, великий сенешаль Анжу (с 1437 г.), Пуату (с 1440 г.) и Нормандии (с 1451 г.), оказывавший помощь Карлу VII в изгнании англичан из Франции, а затем в подавлении Прагерии; погиб в сражении при Монлери (16 июля 1465 г.).

... сам он остановился в Баве и отправил за приказами к Людовику XI сира д’Арси. — Баве — городок на севере Франции, в соврем, департаменте Нор, в 22 км к северо-западу от Авена; с XII в. входил в состав графства Эно; к Франции отошел в 1678 г.

Заимствуя данный эпизод из сочинения Баранта, Дюма неправильно понял слова автора: на самом деле, это Людовик XI отправил к Пьеру де Брезе сеньора д’Арси (dArsy, а не dAisy, как в оригинале), камергера герцога Филиппа III Доброго.

459

... отдал приказ всем быть готовыми отправиться в Реймс, ибо намеревался немедленно короноваться. — О Реймсе см. примеч. к с. 7.

... Танги дю Шатель, племянник знаменитого Танги, нанесшего удар топором в Монтро ... — Танги III дю Шатель (Дюшатель; ок. 1369—1449) — французский военачальник эпохи Столетней войны; сын Эрве II дю Шателя (ок. 1340—1397); вначале состоял на службе у герцога Людовика Орлеанского, а после его убийства командовал войсками Людовика II Анжуйского (1377—1417), претендовавшего на неаполитанский престол; в 1415 г. стал прево Парижа и был одним из вождей партии арманьяков; фаворит дофина Карла, выполнявший его дипломатические поручения и входивший в число главных организаторов убийства герцога Иоанна Бесстрашного в Монтро; затем начальник королевского двора.

Танги IV дю Шатель (ок. 1425—1477) — племянник Танги III дю Шателя, сын его младшего брата Оливье дю Шателя (ок. 1380— 1455); великий конюший Франции (1454—1461), губернатор Руссильона (1457) и великий сенешаль Прованса; с 1468 г. состоял на службе у Людовика XI; был убит в ходе войны с Бургундией, 22 мая 1477 г., во время осады города Бушей в Пикардии.

... под сводами базилики Сен-Дени громогласно прозвучали слова «Король умер, да здравствует король!» ... — Сен-Дени — бенедиктинское аббатство в одноименном северном пригороде Парижа, которое было построено в VII в. на месте погребения святомученика Дионисия, первого епископа Парижского, и церковь которого с XIII в. служила усыпальницей французских королей.

... Затем настал черед герцога Бурбонского; это был давний сообщник дофина, один из самых могущественных принцев королевства, губернатор Гиени, герцог Оверни, граф де Форе, сеньор Домба, Божоле и т.д. ... — С 1456 г. титул герцога Бурбонского носил Иоанн II де Бурбон (1426—1488) — сын сподвижника дофина Людовика по Прагерии, герцога Карла I Бурбонского (см. примеч. к с. 60), и его второй жены (с 1425 г.) Агнессы Бургундской (1407—1476), внук герцога Иоанна Бесстрашного; успешный и преданный военачальник короля Карла VII, участвовавший в 1451—1453 гг. в изгнании англичан из Гиени и в награду получивший должность губернатора этой провинции; лишившись в 1461 г. своей должности и попав в опалу, стал одним из руководителей Лиги Общественного блага (1465), направленной против Людовика XI, но затем был прощен королем и назначен губернатором Лангедока (1466); в 1483 г. стал коннетаблем Франции.

Форе — историческая область в юго-восточной части Франции, примерно соответствующая центральной части соврем, департамента Луара и части соседних департаментов Верхняя Луара и Пюи-де-Дом; с нач. X в. графство, отошедшее к французской короне в 1531 г.

Домб — небольшая историческая область в Бургундии, на территории соврем, департамента Эн, с главным городом Виллар-ле- Домб (расположен в 33 км к северо-востоку от Лиона), окончательно отошедшая к французской короне в 1762 г.; Бурбоны владели ею с 1400 по 1521 гг.

Божоле — небольшая историческая область на юго-востоке Франции, к западу от Домба, занимающая северную часть департамента Рона и южную часть департамента Сона-и-Луара; столицей ее был город Боже.

...он мог ехать из Бордо в Савойю, следуя исключительно по собственным землям. — Савойя — историческая область на юго- востоке Франции, у подножия Савойских Альп, со столицей в городе Шамбери; с XI в. графство, а в 1416—1720 гг. независимое герцогство; с 1720 г. являлась составной частью Сардинского королевства, а в 1860 г. вошла в состав Франции (на ее территории были образованы департаменты Савойя и Верхняя Савойя).

70 ... король отнял у бастарда Орлеанского должность губернатора

Нормандии, а у Даммартена — должность губернатора Пуату. — Бастард Орлеанский — имеется в виду Дюнуа (см. примеч. к с. 30).

Даммартен — имеется в виду Антуан де Шабанн (см. примеч. к с. 60), граф де Даммартен с 1439 г.

... юный Эдуард и делатель королей Уорик могли им воспользоваться ... — Эдуард IV (1442—1483) — английский король в 1461 — 1470 и 1471 — 1483 гг., старший брат Ричарда III; с 1460 г. глава партии Йорков, при поддержке графа Уорика провозгласивший себя королем 4 марта 1461 г., после своей победы в битве при Мортимере-Кросс (2 февраля 1461 г.).

Уорик — Ричард Невилл, шестнадцатый граф Уорик (1428—1471), английский вельможа, игравший ключевую роль во время войны Алой и Белой Розы (1455—1485); переходя с одной стороны на другую, способствовал возведению на царство нескольких представителей враждующих династий, за что был прозван «делателем королей»; был самым богатым человеком в Англии и ее подлинным правителем; погиб в битве при Барнете (14 апреля 1471 г.).

... послал одного из своих приближенных, Жана де Рейака ... — Жан де Рейак (1430—1505) — с 1454 г. секретарь короля Людовика XI, выполнявший его тайные дипломатические поручения и в первые годы его правления пользовавшийся доверием своенравного монарха, который назначил его управляющим финансами.

... сказал г-ну де Круа. — Вероятно, имеется в виду Антуан I де Круа (см. примеч. к с. 67).

... менее покладистый, чем правивший позднее Генрих IV... — Генрих IV (1553—1610) — французский король с 1589 г., основатель династии Бурбонов; сын Антуана де Бурбона, герцога Вандомского (1518—1562) и его жены Жанны д’Альбре (1528—1572), королевы Наваррской с 1555 г.; король Наваррский с 1572 г., вождь гугенотов, унаследовавший от бездетного Генриха III французский престол, но не признанный католической частью Франции; в 1593 г. перешел в католичество и утвердился на престоле, предоставив затем своим бывшим единоверцам значительные религиозные и политические права (Нантский эдикт 1598 г.), что вызвало ненависть крайних католиков, возглавляемых иезуитами, и в 1610 г. был заколот фанатиком Франсуа Равальяком (1578—1610).

71 ... Одним из них был епископ Лизьё, по имени Тома Базен, весьма

недоброжелательный по отношению к Людовику XI, написавший хронику Амельгарда ... — Тома Базен (1412—1491) — французский церковный деятель и историк, епископ Лизьё в 1447—1474 гг.; умер в изгнании, в Утрехте; его перу принадлежит «История царствований Карла VII и Людовика XI», авторство которой прежде приписывалось некоему Амельгарду, священнику из Льежа.

... В кортеже находились все бургундские сеньоры: граф Неверский, граф Этампский, сеньор Равенштейнский ... — Граф Неверский — здесь: Карл Бургундский (1414—1464), граф Невера и Ретеля с 1415 г., пасынок герцога Филиппа III Доброго, старший брат графа Этампского (см. примеч. к с. 34).

Сеньор Равенштейнский — Адольф Клевский (1425—1492), владетель Равенштейна (город на юге Нидерландов, в провинции Северный Брабант), внук герцога Иоанна Бесстрашного, младший сын герцога Адольфа I Киевского и Марии Бургундской, бургундский военный и государственный деятель; рыцарь Золотого Руна (1456); в 1477—1482 гг. губернатор графства Эно.

72 ... дожидаясь священного сосуда с миром, который должны были при

нести из аббатства святого Ремигия. — Аббатство святого Ремигия (Сен-Реми) — монашеская обитель в Реймсе, которая была основана в VI в. при капелле святого Христофора, где в 533 г. погребли святого Ремигия (ок. 437—533), епископа Реймского с 459 г., апостола франков, крестившего франкского короля Хлодвига I, и в 760 г., став крупным центром паломничества и получая щедрые пожертвования, получила статус бенедиктинского аббатства, посвященного святому Ремигию; во время Великой Французской революции аббатство было упразднено и разрушено, и от него до наших дней дошла лишь базилика, ставшая приходской церковью.

Одной из драгоценных реликвий, хранившихся в аббатстве святого Ремигия, была т.н. Святая стеклянница (фр. Sainte Ampoule) — сосуд с благовонным маслом, использовавшимся при миропомазании французских королей начиная с Хлодвига I; эту реликвию прилюдно уничтожил 7 октября 1793 г., во время Революции, Филипп Рюль (1737—1795), депутат Конвента, разбивший ее о цоколь памятника Людовику XV.

... он на коленях бросился к алтарю и дал архиепископу возможность помазать ему елеем лоб, глаз, губы ... — Архиепископом Реймским в это время, с 1449 г., был Жан II Жувеналь дез Юрсен (1388— 1473), короновавший 15 августа 1461 г. Людовика XI.

73 ... с Филиппом По, который, не будучи знатным сеньором, не имел

права сидеть за столом и стоял позади кресла короля. — Филипп По (1428—1493) — сеньор де Ла Рош, бургундский дипломат, рыцарь ордена Золотого Руна (1461); крестник герцога Филиппа III Доброго; после смерти Карла Смелого принял сторону Людовика XI, назначившего его великим сенешалем Бургундии.

... Людовик XI прибыл на следующее утро и остановился во дворце, которым Жан Бюро владел в Поршероне. — Поршерон — деревня у северной окраины средневекового Парижа, в районе нынешней улицы Сен-Лазар, существовавшая с кон. XIII в. до кон. XVIII в. В этой деревне находился принадлежавший Жану Бюро старинный замок, в котором Людовик XI останавливался 29 августа 1461 г.; полностью обветшавший, этот замок был снесен во второй пол. XIX в.

... Магистраты и представители гильдий столицы ожидали короля, стоя у ворот Сен-Дени вместе с Преданным Сердцем, герольдом города Парижа. — Ворота Сен-Дени — здесь: ворота XIV в. в северной части крепостной стены Парижа, находившиеся в конце улицы Сен-Дени, в 100 м к югу от нынешней триумфальной арки Сен-Дени, которая была воздвигнута в 1672 г.

74 ... Король направился прямо в собор Парижской Богоматери, чтобы

вознести молитву Господу. — Собор Парижской Богоматери — кафедральный собор Парижского епископства, построенный на острове Сите в 1163—1345 гг.; один из шедевров французского средневекового зодчества, национальная святыня Франции.

... сирены с улицы Понсо ... — Улица Понсо — старинная улица в правобережной части Парижа, связывавшая прежде улицы Сен- Дени и Сен-Мартен; после прокладки в 1854 г. Севастопольского бульвара она укоротилась вдвое, утратив свою восточную часть.

... Новым рыцарям предстояло участвовать в турнире, который собирались устроить возле дворца Турнель. — Турнель — дворец, построенный в 1388 г. на северной стороне нынешней площади Вогезов в Париже канцлером Пьером д'Оржмоном (ок. 1315—1389) и в начале следующего века ставший собственностью короны; служил резиденцией нескольким французским королям; был снесен в 1563 г.

... Участниками боя на копьях были граф де Шароле, Адольф Клев- ский, бастард Бургундский, сир де Грютхюзе, сир д'Эскерд и сир де Миромон. — Сир де Грютхюзе — Лодовейк ван Грютхюзе (Gruut- huse; в ориг. Gruthures; ок. 1422—1492), фламандский военный и государственный деятель, покровитель искусств и библиофил; рыцарь ордена Золотого Руна (1461); штатгальтер Голландии и Зеландии в 1463—1477 гг.

Сир д’Эскерд — Филипп де Кревкёр, сеньор д’Эскерд (1418—1494), бургундский военачальник, рыцарь ордена Золотого Руна (1467), губернатор Артуа и Пикардии; после гибели Карла Смелого перешел на службу к Людовику XI и в 1486 г. стал маршалом Франции.

Сир де Миромон — Робер де Миромон (?—?), советник и камергер Карла Смелого.

75 ... он выходил тихо и незаметно, в сопровождении своего неразлуч

ного спутника по имени Биш, который в прежние времена был приставлен им в качестве шпиона к королю-отцу ... — Гильом де Биш (?—?) — сеньор де Клери, рыцарь, советник и камергер короля Людовика XI, комендант Перонны, Мондидье и Руа.

... согласится ли он на то, что король Франции выкупит города, расположенные по реке Сомме. — Речь идет о городах Сен-Кантен, Корби, Амьен, Дуллан, Абвиль, Монтрёй, Рю, Сен-Валери, Ле-Кротуа, Сен-Рикье и Кревкёр-ан-Камбрези, которые в соответствии с условиями Аррасского мирного договора (1435) были уступлены королем Карлом VII герцогу Филиппу III Доброму в качестве некой компенсации за вероломное убийство его отца и которые 20 августа 1463 г. были выкуплены Людовиком XI за 400 000 экю у стареющего герцога Бургундского, что вызвало ярость графа де Шароле и спровоцировало создание Лиги Общественного блага (1465)

76 ... это был комендант Бастилии ... — Бастилия — крепость, постро

енная в 1370—1382 гг. у Сент-Антуанских ворот Парижа для защиты города и ставшая позднее государственной тюрьмой; была взята восставшим народом 14 июля 1789 г., в начале Великой Французской революции, и затем разрушена.

77 ... он снова присоединился к королю, находившемуся в Туре. — Тур —

старинный город в центральной части Франции, на Луаре; столица исторической области Турень, ныне административный центр департамента Эндр-и-Луара.

... граф де Шароле отправился на охоту, устроенную герцогом Мен- ским ... — Имеется в виду Карл IV Менский (1414—1472) — граф

Менский с 1434 г., третий сын герцога Людовика II Анжуйского и Иоланды Арагонской; младший брат Рене Анжуйского; фаворит короля Карла VII, в 1440—1466 гг. губернатор Лангедока (заметим, что титул герцога Менского был установлен лишь два века спустя, в 1673 г.).

... его вывел из тревожного ожидания граф де Крев-Кёр ... — То есть сеньор д'Эскерд (см. примем, к с. 74).

VI. Лис начинает поедать кур

... Это случилось в ходе битвы при Таутоне. — Таутон — небольшая деревня на севере Англии, в графстве Северный Йоркшир, в 17 км к юго-западу от Йорка.

29 марта 1461 г. близ нее произошло самое кровопролитное сражение войны Алой и Белой Розы (1455—1485), в ходе которого войска Эдуарда, герцога Йоркского, незадого до этого провозгласившего себя королем, разгромили армию короля Генриха VI Ланкастера (1421—1471; правил в 1422—1461 и 1470—1471 гг.), которой командовал Генри Бофорт, герцог Сомерсет (1436—1464).

78 ... Вечером после битвы Эдуард IV стал королем. — Официальная

коронация Эдуарда IV происходила в Лондоне 28 июня 1461 г., через три месяца после битвы при Таутоне.

... Мать графа де Шароле принадлежала к дому Ланкастеров ... — Напомним, что Изабелла Потугальская, мать Карла Смелого, была дочерью Филиппы Ланкастерской (1359—1415), старшей дочери Джона Гонта, первого герцога Ланкастера (1340—1399), основателя дома Ланкастеров.

... Король, казалось, уступил настояниям графа де Шароле и обещал предоставить убежище Маргарите («Алой Розе»), если она приедет во Францию. — Маргарита Анжуйская (1429—1482) — дочь Рене I Анжуйского и его жены с 1420 г. Изабеллы Лотарингской (1400— 1453), двоюродная сестра Людовика XI; с 1445 г. жена английского короля Генриха VI, сыгравшая значительную роль в войне Алой и Белой Розы; до последнего защищала престол своего мужа и только гибель в 1471 г. ее единственного сына Эдуарда (1453— 1471), принца Уэльского, заставила ее отказаться от этой борьбы; после битвы при Таутоне она укрылась в Шотландии, а затем вместе с сыном бежала во Францию, где король Людовик XI принял ее довольно холодно.

... он даже крестил вместе с ней только что родившегося у герцогини Орлеанской сына, который позднее стал Людовиком XII. — Герцогиня Орлеанская — Мария Киевская (1426—1487), третья жена с (1441 г.) герцога Карла I Орлеанского (см. примеч. к с. 36); дочь Адольфа I, герцога Киевского, и его жены Марии Бургундской; мать Людовика XII (1462—1515), короля Франции с 1498 г., родившегося 27 июня 1462 г.

... направил к нему в качестве посла Жана де Круа, сира де Шиме. — Жан II де Круа (7—1473) — бургундский государственный деятель и дипломат; сеньор, ас 1473 г. граф де Шиме; сын Жана I де Круа (ок. 1365—1415) и его жены с 1384 г. Марии де Кран (ок. 1370— 1420), младший брат Антуана I де Круа; рыцарь ордена Золотого Руна (1430), в 1434—1456 гг. верховный бальи Эно.

79 ... Дон Хуан Арагонский, желая угодить своей второй жене, изба

вился ... от своего сына дона Карлоса Вианского, наследника престола Наварры. — Хуан II Арагонский (1398—1479) — король Наварры с 1425 г., король Арагона, Майорки, Сардинии и Сицилии и граф Барселоны с 1458 г.; сын арагонского короля Фердинанда I (1380—1416) и его жены Элеоноры Кастильской (1374— 1435); наследник своего старшего брата короля Альфонса V Арагонского (1396—1458; правил с 1416 г.); в первом браке (с 1420 г.) был женат на Бланке I Наваррской (1385—1441), королеве Наварры с 1425 г. (для нее это было второе замужество), а во втором (с 1444 г.) — на Хуане Энрикес (1425—1468), дочери кастильского адмирала Фадрике Энрикеса (ок. 1390—1473) и его жены с 1425 г. Марианы Фернандес де Кордоба (ок. 1394—1431); после смерти Бланки I Наваррской в 1441 г. узурпировал трон Наварры, отстранив от него своих собственных детей от первого брака, законных наследников престола.

Карл Вианский (1421 — 1461) — сын Хуана II Арагонского и Бланки I Наваррской, принц Вианский, наследник престола Наварры; вражда с отцом, отстранившим его от престола, привела к гражданской войне (1450), в ходе которой он потерпел поражение и был заключен в тюрьму (1452), откуда ему удалось выйти лишь ценой отказа от своих прав в пользу отца; однако в 1455 г. война вспыхнула снова, он снова был разбит и бежал в Неаполь к своему дяде королю Альфонсу V, но после его смерти был вынужден примириться с отцом и вернулся в Барселону (1460); там он снова был брошен в тюрьму, что вызвало протест со стороны кортесов, добившихся освобождения принца и восстановления его в наследственных правах; тем не менее 23 сентября 1461 г. он скоропостижно скончался в Барселоне (подозревали, что его отравила мачеха, стремившаяся обеспечить трон своему собственному сыну, будущему арагонскому королю Фердинанду II).

... согласен был забыть обо всем на свете, читая Гомера и Платона ... — Известно, что принц Карл Вианский был весьма образован, увлекался музыкой и литературой, написал «Хронику королей Наварры» и перевел на арагонский язык «Этику» Аристотеля. Гомер — легендарный странствующий слепой поэт Древней Греции; согласно античным источникам, жил в период XII - VII вв. до н.э.; считается автором эпических поэм «Илиада» и «Одиссея».

Платон (ок. 428—ок. 348 до н.э.) — величайший древнегреческий философ; уроженец Афин, ученик Сократа; развивал диалектику, создал стройное и глубокое философски-идеалистическое учение, охватывающее чрезвычайно широкий круг теоретико-познавательных и общественных проблем; оказал огромное влияние на последующее развитие мировой философии.

... тень несчастного принца появляется по ночам на улицах Барселоны ... — Барселона — старинный город на средиземноморском побережье Северо-Восточной Испании, в древности и в средние века входивший в разное время в состав многих государств Пиренейского полуострова; с кон. IX в. столица самостоятельного графства Барселонского, весьма сильно расширившегося в XI в. за счет территории соврем. Южной Франции; в 1137 г. в результате династического брака вошел в состав королевства Арагон, а затем — единого Испанского королевства; в средние века и в новое время — один из крупнейших портовых, торговых и промышленных городов в Испании; в настоящее время — столица автономной Каталонии.

... Граф де Фуа, зять дона Хуана Арагонского, имел собственные виды на наследство в Испании ... — Гастон IV де Фуа (ок. 1423—1472) — гасконский военачальник на службе у короля Франции, граф де Фуа с 1436 г.; сын графа Жана I де Фуа (1382—1436) и его второй жены (1422) Жанны д'Альбре (1402—1433); с 1436 г. муж Элеоноры Арагонской (1425—1479), королевы Наваррской с 19 января по 12 февраля 1479 г., второй дочери дона Хуана II Арагонского и Бланки I Наваррской.

80 ... Людовик XI уже видел себя впереди владетелем Руссильона ... —

Руссильон — историческая область на юге Франции, между Пиренеями и Средиземным морем, с главным городом Перпиньян; в средние века графство, с 1172 г. находившееся во владении арагонских королей; в 1463 г. была оккупирована войсками Людовика XI, выставившего предлогом для этого задолженность перед ним дона Хуана Арагонского, и оставалась под французской оккупацией вплоть до 1493 г.; к Франции была окончательно присоединена в 1659 г.

... Людовик XI ввел пошлину на вино, отменил прагматическую санкцию ... — Заинтересованный в то время в сближении с папством, Людовик XI приостановил 27 ноября 1461 г. действие т.н. Буржской прагматической санкции короля Карла VII, принятой в Бурже 7 июля 1438 г. на ассамблее французского духовенства и знати и провозгласившей приоритет церковных соборов над властью папы римского.

... он объявил, что направляется на богомолье в Сен-Мишель-ан-Грев и в аббатство Святого Спасителя в Редоне. — Сен-Мишель-ан- Грев — селение на северо-западе Франции, в Бретани, в соврем, департаменте Кот-д’Армор; с 1426 г. являлось независимым церковным приходом; известно своей церковью XV в., с пристроенной к ней в 1614 г. изумительной красоты колокольней; название селения связано с присутствием в этих местах, начиная с кон. XI в., монахов из знаменитого аббатства Мон-Сен-Мишель в Нижней Нормандии.

Аббатство Святого Спасителя в Редоне — древний бенедиктинский монастырь в Бретани, в городке Редон (соврем, департамент Иль-и-Вилен), основанный в 832 г. святым Конвойоном (ок. 800— 868), его первым настоятелем; здания аббатства сохранились и в настоящее время принадлежат католическому лицею.

... Это было средством изучить положение дел в Бретани вблизи; король, вполне естественно, не доверял ее герцогу ... — Герцогом Бретани в описываемое время был Франциск II Бретонский (1433—1488; правил с 1458 г.) — сын графа Ришара Этампского (1395—1438) и его жены с 1423 г. Маргариты Орлеанской (1406— 1466); наследник своего дяди герцога Артура III, коннетабля де Ришмона; последний независимый владетель Бретани; подобно другим крупным французским феодалам, пытался противопоставить себя королевской власти, ослабевшей в ходе долгой войны с Англией, и не раз вступал в конфликт с Людовиком XI; принимал участие в Лиге Общественного блага.

... по тому самому принципу, какой заставлял позднее называть пушки ultima ratio re gum. — «Ultima ratio regum» (лат «Последний довод королей») — надпись на французских артиллерийских орудиях, чеканившаяся по приказу кардинала де Ришелье.

81 ... король стал мало-помалу перемещаться с запада на юг, посетил

по дороге Нант, а затем пожелал взглянуть на Ла-Рошель: ему было любопытно посмотреть на эту маленькую республику ... — Нант — город в Западной Франции, крупный порт в эстуарии реки Луара, впадающей в Бискайский залив Атлантического океана; административный центр департамента Атлантическая Луара; известен с глубокой древности как главное поселение галльского племени намнетов (отсюда его название); в IX—сер. XII вв. столица самостоятельного графства; затем вошел в состав герцогства Бретань, а в XV в. — в состав Французского королевства.

Ла-Рошель — город на западе Франции, на побережье Бискайского залива Атлантического океана; до XV в. крупнейший французский порт на атлантическом побережье; обладая городской хартией и рядом вольностей, являлся, по существу говоря, вольным городом; ныне административный центр департамента Приморская Шаранта.

... попав в Ла-Рошель, он оказался так близко от Бордо, что добраться туда было совсем нетрудно ... — Бордо находится в 160 км к югу от Ла-Рошели.

... Бордо вел все судебные тяжбы в Тулузе ... — Тулуза — главный город исторической области Лангедок, порт на реке Гаронна; столица королевства вестготов в V в. и Тулузского графства в средние века; в настоящее время административный центр департамента Верхняя Гаронна.

... он превратил Байонну в порт, имевший право беспошлинно ввозить и вывозить товары. — Байонна — город на юго-западе Франции, близ испанской границы, в устье реки Адур, впадающей в Бискайский залив Атлантического океана; к французской короне отошел в 1451 г.; ныне относится к департаменту Атлантические Пиренеи.

... Госпожа де Рамбуйе говорила, будто в Венсенском замке была камера, которая ценилась на вес мышьяка. — Рамбуйе, Катрин де Вивонн, маркиза де (1588—1665) — жена Шарля д’Анженна де Пизани, маркиза де Рамбуйе (1577—1651), хозяйка модного великосветского литературного салона в Париже, способствовавшего развитию французского языка и литературы.

Эти ироничные слова госпожи де Рамбуйе приводит в своем сочинении (том I, стр. 365) французский мемуарист Таллеман де Рео (1619—1692), автор «Занимательных историй» («Historiettes»; написаны после 1657 г.; впервые опубликованы в 1834—1835 гг., в шести томах), рисующих жизнь французского общества эпохи Генриха IV и Людовика XIII.

Венсен — королевская резиденция в Венсенском лесу, в 8 км к востоку от центра Парижа, ведущая свое начало от построенного там королем Людовиком VII охотничьего домика, вокруг которого при Филиппе Августе и Людовике IX сложилось обширное поместье; в 1337—1410 гг. там был построен дошедший до нашего времени мощный замок с 52-метровым донжоном, на протяжении нескольких веков служивший резиденцией королевской семьи, а затем государственной тюрьмой.

82 ... Возможно, Шекспир был осведомлен об этом договоре, когда он

сочинял своего «Венецианского купца». — «Венецианский купец» («The Merchant of Venice»; 1598) — пьеса Шекспира, персонаж которой, жестокий ростовщик Шейлок, ссудивший деньги венецианскому купцу Антонио, по условиям векселя получает право вырезать фунт мяса из тела купца, если тот не вернет долг в срок.

... Прежде всего, он племянник Маргариты Анжуйской ... — Людовик XI приходился Маргарите Анжуйской двоюродным братом, а не племянником: мать французского короля, Мария Анжуйская, была родной сестрой Рене Анжуйского, отца английской королевы.

83 ... высадил войска в Бретани, неподалеку от Бреста. — Брест —

портовый город на крайнем западе Франции, в Бретани, на побережье Атлантического океана, в нынешнем департаменте Финистер.

... Сфорце, изгнавшему из Италии Анжуйский дом и отказавшему Орлеанскому дому в праве на достояние Валентины Висконти, этому тирану и узурпатору, он отдал Геную и Савону, разрешив ему, вдобавок, выкупить Асти у старого герцога Орлеанского ... — Сфорца — Франческо Сфорца (1401—1466), один из самых знаменитых кондотьеров своего времени, незаконнорожденный сын кондотьера Муцио Аттендоло (1369—1424), по прозвищу Сфорца, и его любовницы Лючии да Торсано; состоял на службе у неаполитанского короля, римского папы и миланского герцога; принял титул герцога Миланского в 1450 г., после крушения недолговечной Амбро- зийской республики (1447—1450), установившейся в Милане, когда умер не имевший сыновей герцог Филиппо Мария Висконти (1392—1447; правил с 1412 г.), на дочери которого, Бьянке Марии Висконти (1425—1468), он был женат с 1441 г.

Валентина Висконти (см. примеч. к с. 30), герцогиня Орлеанская, была старшей сводной сестрой Филиппо Мария Висконти и, согласно условиям завещания их общего отца, герцога Джан Галеаццо Висконти (1351—1402; правил с 1395 г.), и своего брачного контракта, являлась законной наследницей миланского трона. Генуя — портовый город в Северной Италии, на берегу Генуэзского залива Лигурийского моря, в 120 км к югу от Милана; ныне главный город провинции Генуя и области Лигурия; в средние века могущественная морская держава (с XII в. — город-республика), соперница Пизы и Венеции; в XV - XVI вв. утратила прежнее положение и с XVI в. находилась в зависимости от Испании; в 1797 г. была завоевана Францией, а в 1805 г. аннексирована ею; решением Венского конгресса (1815 г.) была включена в состав Сардинского королевства и вместе с ним вошла в единую Италию.

Савона — город в Северной Италии, на берегу Генуэзского залива Лигурийского моря, в 37 км к западу от Генуи; центр одноименной провинции.

В феврале 1464 г. Людовик XI уступил герцогу Миланскому крепость Савону, где стоял французский гарнизон, а заодно и все права на Геную, на которые могла претендовать французская корона.

Асти — историческая область на севере Италии, в Пьемонте, графство со столицей в одноименном городе в 100 км к юго-западу от Милана; с 1408 г. владение герцога Карла I Орлеанского, унаследовавшего его от своей матери Валентины Висконти, приданым которой оно было.

84 ... Это было произнесено голосом более горестным, чем возглас Авгу

ста: «Вар, верни мне мои легионы!» — Согласно сообщению римского историка Гая Светония Транквилла (ок. 70—ок. 140), импе-

ратор Август (63 до н.э.—14 н.э.), получив известие о катастрофическом разгроме в Германии, в Тевтобургском лесу, нескольких римских легионов и гибели командовавшего ими полководца Публия Квинтилия Вара (ок. 46 до н.э.—9 н.э.), пропретора Германии, «несколько месяцев подряд не стриг волос и не брился и не раз бился головой о косяк двери, восклицая: “Квинтилий Вар, верни мне легионы!” [лат. “Quinctili Vare, legiones redde!”]» («Божественный Август», 23).

... Таким образом ему удалось заполучить наследника рода Альбре, детей герцога Алансонского, малолетнего графа де Фу а и малолетнего герцога Орлеанского, в роли крестного отца которого он незадолго до этого выступил. — Наследник рода Альбре — возможно, имеется в виду Ален д'Альбре (1440—1522), сын Жана I д’Альбре (ок. 1425—1468) и его жены Катерины Роган (1425—1471), глава могущественного дома д’Альбре с 1471 г.

У герцога Жана II Алансонского (см. примеч. к с. 60), постоянно бунтовавшего против Людовика XI, было двое детей, которых родила ему его вторая жена (с 1437 г.) Мария д’Арманьяк (1420— 1473): Катерина (1452—1505) и Рене (1454—1492), герцог Алансон- ский с 1478 г.

Сын графа де Фуа — скорее всего, имеется в виду внук графа Гастона IV де Фуа, Франсуа Феб Наваррский (1467—1482), граф де Фуа с 1472 г., король Наварры с 1479 г.; сын Гастона де Фуа (ок. 1444—1470), принца Вианского, и его жены с 1461 г. Мадлен Французской (1443—1495); племянник Людовика XI.

Герцог Орлеанский — имеется в виду будущий Людовик XII (см. примеч. к с. 78), родившийся в 1462 г.

... Он женил графа де Фуа на своей сестре ... — Имеется в виду Мадлен Французская, сестра Людовика XI, вышедшая в 1461 г. замуж за семнадцатилетнего Гастона де Фуа, с 1462 г. принца Вианского, который был старшим сыном графа Гастона IV де Фуа и наследником престола Наварры, но умер раньше родителей и титул графа де Фуа никогда не носил.

... и собирался женить герцога Орлеанского на своей дочери: жениху было тогда два года! — Имеется в виду Жанна Французская (1464— 1505) — вторая дочь Людовика XI и его жены Шарлотты Савойской, католическая святая; болезненная, косоплечая и некрасивая, она 8 сентября 1476 г., в двенадцатилетнем возрасте, была выдана замуж за юного герцога Людовика Орлеанского, что должно было, по замыслу короля Людовика XI, привести к пресечению Орлеанского дома (их помолвка состоялась за двенадцать лет до этого, 19 мая 1464 г., когда невесте было двадцать семь дней от роду, а жениху два года); однако их брак на самом деле осуществлен не был, и 17 декабря 1498 г., через восемь месяцев после своего вступления на трон, герцог Орлеанский развелся с ней, чтобы жениться на Анне Бретонской (1477—1514), вдове своего предшественника, короля Карла VIII (1470—1498; король с 1483 г.); получив после этого титул герцогини Беррийской и поселившись в Бурже, она посвятила себя делам благочестия и в 1501 г. основала женский монашеский орден Благовещения; в 1950 г. была канонизирована.

... когда старый герцог Филипп Бресский, преследуемый собственным сыном, рискнул оказаться в Лионе, его зять, король Франции, задержал беглеца и поместил в замок Лош. — Дюма, почерпнув этот эпи-

469

зод у Мишле («История Франции», книга XIII, глава 2) несколько перепутал персонажей.

Филипп Бресский — Филипп II Савойский (1438—1497), граф Бресский (Бресс — историческая область в Бургундии, до 1601 г. принадлежавшая Савойскому герцогству), герцог Савойский с 1496 г., сын герцога Людовика I Савойского (1413—1465; правил с 1440 г.), шурин Людовика XI, брат его жены Шарлотты Савойской; в молодости поднял бунт против отца, затем пытался скрыться от него во Франции, но был задержан там своим зятем Людовиком XI и два года, в 1464—1466 гг., находился в заточении в замке Лош; после освобождения встал на сторону герцога Карла Смелого в его борьбе с Людовиком XI.

Замок Лош — знаменитый средневековый замок в центральной части Франции, в Турени, в соврем, департаменте Эндр-и-Луара, в городке Лош; датируемый нач. XI в., он к XIII в. был превращен в мощную военную крепость, при Карле VII стал одной из королевских резиденций, а при Людовике XI — государственной тюрьмой.

... Замок Лош напоминал магнитную гору из «Тысячи и одной ночи» ... — Здесь имеется в виду Магнитная гора из черного камня, о которой говорится в «Тысяче и одной ночи» («Рассказ третьего календера», четырнадцатая ночь Шахерезады): она стоит на морском берегу, к ее подножию течение насильно влечет корабли, и она вытягивает из них все железное, после чего они распадаются на части и тонут.

... В Савойском доме, откуда Людовик взял себе жену, была еще одна дочь на выданье ... — Три младшие сестры Шарлотты Савойской еще оставались в то время незамужними: Агнесса (1445—1508), Мария (1448-1475) и Бонна (1449-1503).

... Граф де Шароле ... парировал удар, устроив брак английского короля с Элизабет Риверс, хотя этому противились Уорик ...и лорд- мэр ... — Имеется в виду Элизабет Вудвилл (ок. 1437—1492) — английская королева с 1464 г., жена короля Эдуарда IV, родившая ему десять детей; в первом браке (ок. 1452 г.) жена лорда Джона Грея (ок. 1432—1461); дочь Якобины Люксембургской (ок. 1416— 1472) и ее второго мужа Ричарда Вудвилла (1405—1469), первого графа Риверса; племянница графа де Сен-Поля (см. примеч. к с. 45); одна из важнейших фигур времен войны Алой и Белой Розы; ее брак с королем, заключенный вопреки мнению многих могущественных баронов, привел к тому, что граф Уорик перешел на сторону Ланкастеров и война между противоборствующими партиями возобновилась с новой силой.

Лорд-мэром Лондона в 1464 г. был сэр Ральф Джоселин (ок. 1408— 1480).

... Добрый герцог находился в это время в Эдене. — Эден — городок на севере Франции, в соврем, департаменте Па-де-Кале; в описываемое время входил в состав Бургундской державы.

... Король отправил к нему королеву и принцесс ... — У Людовика XI и Шарлотты Савойской было две дочери: Анна (1461 — 1522) и Жанна (1464-1505).

86 ... воспользовался этой поездкой, чтобы посетить пограничные обла

сти Фландрии и Пикардии, Абвиль, Аррас и Турне ... — Аррас — город на северо-востоке Франции, столица исторической области Артуа; ныне административный центр департамента Па-де-Кале.

Турне (фламанд. Дорник) — древний город на северо-западе Бельгии, в провинции Эно, на реке Шельда, близ французской границы; в V в. первая столица Меровингов; с нач. VI в. резиденция епископа; с 1188 г. находился под французским суверенитетом; в 1521 г. был захвачен императором Карлом V и вошел в состав Нидерландов.

87 ... прямо в тот же день этот человек поступил к нему на службу. —

Вероятно, имеется в виду Жан де Дуайа (1440—1495) — секретарь и министр Людовика XI.

Двое кузенов

... граф де Шароле находился в Горкуме, в Голландии. — Горкум (Горинхем) — город на западе Нидерландов, в провинции Южная Голландия.

... Оливье де Ла Марш, оруженосец графа, прибыл к герцогу Бургундскому ... — Оливье де Ла Марш (ок. 1426—1502) — бургундский поэт и хронист, придворный герцога Карла Смелого, его камергер и командир его гвардии; автор знаменитых «Мемуаров», впервые опубликованных в 1562 г.

... Некий головорез по имени бастард де Рюбампре, прежде долгое время служивший герцогу, но уже более года состоявший на службе у короля, был задержан в Горкуме ... — Бастард де Рюбампре — внебрачный сын Антуана II де Рюбампре (7—1453), кондотьер, центральная фигура в политическом скандале, связанном с попыткой убийства графа де Шароле в сентябре 1464 г.

... при получении известия об аресте бастарда его спутники бежали, бросив свое судно в порту Эрмю. — По мнению Баранта, у которого Дюма почерпнул сведения об этом эпизоде, Эрмю (Hermue; у Дюма ошибочно Hermus) — это приморский городок Армёйден (Armuyden) в провинции Зеландия, в 50 км к западу от Горин- хема.

88 ... Булонь и Гин — область, пограничную с Англией ... — Гин (Guines;

у Дюма вслед за Мишле ошибочно Guignes, то есть Гинь) — небольшое средневековое графство на севере Франции, со столицей в одноименном городе, ныне относящемся к департаменту Па-де-Кале, в 10 км к югу от Кале.

... им доставляли в Валансьен королевское и княжеское вино ... — Валансьен — город на севере Франции, в соврем, департаменте Нор, близ бельгийской границы; в средние века один из главных городов графства Эно.

89 ... он попытался сделать это, находясь в гостях у сеньора де Монмо

ранси ... — Вероятно, имеется в виду барон Жан II де Монморанси (ок. 1404—1477) — глава дома Монморанси с 1414 г., старший сын Жака де Монморанси (ок. 1370—1414) и его жены с 1399 г. Филиппы де Мелён, отец Жана де Нивеля (см. примеч. к с. 52); великий камергер Франции; во время войны Лиги Общественного блага принял сторону Людовика XI.

90 ... неподалеку от Блуа. — Блуа — город в центральной части Фран

ции, на Луаре, на полпути между Орлеаном и Туром; в средние века столица одноименного графства; ныне административный центр департамента Луар-и-Шер.

... неподалеку от Мон-Луи, на дороге из Тура в Амбуаз. — Монлуи- на-Луаре — городок в центральной части Франции, на левом берегу Луары, на полпути между Туром и Амбуазом; ныне относится к департаменту Эндр-и-Луара.

Амбуаз — город на левом берегу Луары, в 22 км к востоку от Тура, в департаменте Эндр-и-Луара; с 1434 г. входил во владения французской короны.

... послы отбыли, прихватив с собой его брата, герцога Беррий- ского. — Герцог Беррийский — имеется в виду Карл Валуа (1446— 1472), младший брат Людовика XI, который был старше его на двадцать три года, и один из его злейших врагов, неустанно враждовавший с ним, но каждый раз получавший от него в знак примирения огромные владения и связанные с ними высокие титулы: герцога Беррийского (1461—1466), герцога Нормандского (1465— 1469), герцога Гиенского (1469—1472); был одной из ключевых фигур Лиги Общественного блага, члены которой прочили его на место регента королевства; умер, вероятно, от туберкулеза, осложненного сифилисом, однако ходили слухи, что он был отравлен по приказу короля, и, поскольку у него не было законных наследников, все его владения отошли короне.

91 ... Разве не мог он рассчитывать на своих добрых друзей за границей,

на купцов из Венеции и банкиров из Флоренции ? — Венеция — город и порт в Северной Италии, расположенный на островах лагуны в западной части Венецианского залива Адриатического моря; административный центр области Венето; в X в. формально получила статус самостоятельной республики; в средние века играла большую роль в политической жизни Европы и в ее торговле с Востоком; в результате войн Французской республики и наполеоновской империи отошла к Австрии (1797—1805), затем до 1814 г. была в составе наполеоновского Итальянского королевства, после чего снова сталаавстрийским владением; в 1866 г. вошла в состав объединенного Итальянского королевства.

Флоренция — древний город в Центральной Италии, ныне главный город области Тоскана; основана ок. 200 г. до н.э.; с XI в. начала становиться крупным международным центром; в 1115 г. превратилась в фактически независимую городскую республику, в которой с 1293 г. власть принадлежала торговым и финансовым цехам; с 1532 г. столица Тосканского герцогства; в 1807—1814 гг. входила в состав наполеоновской империи; в 1859 г. присоединилась к королевству Пьемонт; в 1865—1871 гг. была столицей объединенного Итальянского королевства.

... вы полагаете, что он безвозмездно позволил Пьеро деи Медичи, своему другу и преданному советчику, добавить к его гербу три геральдические лилии Франции? — Пьеро I деи Медичи (1416— 1469) — правитель Флоренции с 1464 г., состоявший в политическом союзе с Людовиком XI; старший сын Козимо Старого (1389— 1464) и его жены с 1414 г. Контессины деи Барди (ок. 1390—1473), отец Лоренцо Великолепного (1449—1492); был тяжелобольным человеком и получил в народе прозвище Подагрик.

... Людовик XI, подобно Мольеру, брал свое добро там, где он его находил. — Мольер (настоящее имя — Жан Батист Поклен; 1622— 1673) — французский драматург, актер и театральный деятель, реформировавший сценическое искусство: сочетая традиции народного театра с достижениями классицизма, создал жанр социально-бытовой комедии.

По сообщению французского писателя Жана Леонора Ле Галлуа дс Гримаре (1659—1713), первого биографа Мольера, великий драматург произнес слова «Мне позволено брать мое добро там, где я его нахожу» в ответ на прозвучавшее в его адрес обвинение в плагиате («Жизнь г-на де Мольера»; 1705).

92 ...он заключил союз с Богемией и Венецией. — Богемия — истори

ческая область в Центральной части Европы, соответствующая нынешней Чехии (без Моравии).

... Сфорца направил своего собственного сына Галеаццо в Дофине ... — Галеаццо Мария Сфорца (1444—1476) — герцог Миланский с 1466 г., старший сын герцога Франческо Сфорца (см. примеч. к с. 83) и его второй жены (с 1441 г.) Бьянки Марии Висконти (1425—1468), оставшийся в истории как кровожадный тиран и в то же время покровитель искусств; в момент смерти отца (8 марта 1466 г.) находился во Франции, командуя экспедиционным корпусом, направленным в помощь Людовику XI в его борьбе с мятежными феодалами; был убит заговорщиками.

... Бастард Фердинанд, крейсируя на своих судах вдоль морского побережья, держал в тревоге провансальцев. — Имеется в виду Фердинанд I Неаполитанский (1423—1494) — король Неаполя с 1458 г., внебрачный сын короля Альфонса V Арагонского и его любовницы Джиральдоны Карлино, унаследовавший после смерти отца корону Неаполя.

... Никогда и никто, — пишет современник, — не видел столь вежливой войны. — Дюма почерпнул эти слова из «Истории Франции» (том VI, стр. 95) Мишле, пояснившего, что они взяты из датированного 24 июня 1465 г. письма французского государственного деятеля, писателя и поэта Гильома Кузино (1400—1484) своему отцу.

... Людовик двинулся прямо в Бурбонне. — Бурбонне — историческая область в Оверни, в соврем, департаменте Алье, владение сиров (потом герцогов) Бурбонов, резиденцией которых был старинный город Бурбон-л'Аршамбо.

... В течение трех дней он захватил Сент-Аман, Монрон, Монлю- сон. — Сент-Аман (соврем. Сент-Аман-Монрон) — городок в центральной части Франции, в исторической области Бурбонне, в соврем, департаменте Шер, в 290 км к югу от Парижа, сложившийся в первой пол. XV в. рядом с крепостью Монрон, известной с XIII в.

Монлюсон — город в Бурбонне, в 43 км к югу от Сент-Амана, известный с XI в. и относящийся ныне к департаменту Алье.

... Сансер, видя, как мягко обращаются с пленными, сдался сам. — Сансер — старинный городок в центральной части Франции, в соврем, департаменте Шер, в 75 км к северо-востоку от Сент- Амана; в 1152—1791 гг. столица одноименного графства.

... все было бы кончено в Берри, если бы войско герцога Бурбонского не удерживало Бурж, а также в Бурбонне, если бы маршал Бургундский не удерживал Мулен. — Маршал Бургундский — вероятно, имеется в виду Тибо IX де Нёшатель (см. примеч. к с. 52).

Мулен — город в Оверни, административный центр соврем, департамента Алье.

... Людовик рассчитывал на семью, для которой он сделал необычайно много: речь идет об Арманьяках. — Арманьяки — один из самых древних, знатных и могущественных родов Гаскони, начало которого восходит к X в., а гибель — к кон. XV в., к годам царствования Людовика XI, когда был убит Жан V, граф д’Арманьяк (1420— 1473) и разорен его младший брат Карл I, граф д’Арманьяк (1425— 1493), умерший затем в нищете.

... Он написал графу, что ждет его и его сыновей ... — Вероятно, здесь имеется в виду Жан V д'Арманьяк (1420—1473) — граф д'Арманьяк с 1450 г., сын Жана IV д'Арманьяка (1396—1450; граф с 1418 г.) и его второй жены (с 1419 г.) Изабеллы д'Эврё (1395— 1450); своевольный вассал и храбрый военачальник Карла VII, вступивший в конфликт с королем и возмутивший современников своим скандальным поведением: он вступил в связь с собственной сестрой, красавицей Изабеллой (ок. 1433—1476), и имел от нее двух сыновей, Жана и Антуана, и дочь; в 1460 г. решением Парижского парламента был признан виновным в оскорблении величества, инцесте, мятеже и неповиновению правосудию, приговорен к вечному изгнанию и лишен всех своих владений; помилованный в 1461 г. новым королем, Людовиком XI, он, однако, продолжает открыто выказывать своеволие и неповиновение королевской власти, выступает на стороне Лиги Общественного блага, воюющей с королем, не раз сражается с посланными против него королевскими войсками, а в октябре 1472 г. захватывает оккупированный ими город Лектур, столицу графства Арманьяк, и удерживает его в течение четырех месяцев, пытаясь добиться для себя охранной грамоты, чтобы лично явиться в Париж и оправдаться там в своих преступлениях; получив ее, он на условиях почетной капитуляции сдает крепость королевским солдатам, но в тот же день, 6 марта 1473 г., погибает в учиненной ими резне.

93 ... Людовик осыпал милостями бастарда д Арманьяка: он даровал ему

Комменж, а также губернаторства Гиень и Дофине ... — Бастард д’Арманьяк — Жан де Лекен (7—1473), внебрачный сын Арно Гильома де Лекена, епископа города Эр-сюр-Адур в 1393—1418 гг., и Аннеты д’Арманьяк де Терм; дальний родственник графов д’Арманьяков, узаконенный в 1463 г.; фаворит Людовика XI, всей своей карьерой обязанный королю; маршал Франции (1461), граф де Комменж (1461), сенешаль Валантинуа, губернатор Гиени. Комменж — средневековое графство на юго-западе Франции, на северных склонах Пиренеев, в южной части соврем, департамента Верхняя Гаронна, с главным городом Сен-Бертран-де-Комменж, существовавшее с 949 г. и долгое время служившее яблоком раздора между домами Арманьяков и Фуа; включенное в 1454 г. в королевский домен, оно семь лет спустя было уступлено в качестве дара бастарду д’Арманьяку.

... Этот бастард дАрманьяк был презренным негодяем, осужденным за убийство и подлог и женатым на своей собственной сестре! — Перечисляя милости, какими Людовик XI осыпал дом Арманьяков, Дюма спутал трех персонажей: Г Жана V д’Арманьяка (1420— 1473), графа д'Арманьяка с 1450 г., женатого на собственной сестре Изабелле; 2° его двоюродного брата Жака д'Арманьяка (ок. 1433— 1477), герцога Немурского с 1464 г.; 3° их дальнего родственника Жана де Лекена (7—1473), официально звавшегося бастардом д’Арманьяком и женатого с 1469 г. на Маргарите ди Салуццо (7—после 1478), дочери маркграфа Лудовико I ди Салуццо (1406— 1475; правил с 1416 г.).

... король сделал его герцогом Немурским ... — Титул герцога Немурского с 1464 г. носил Жак д'Арманьяк (ок. 1433—1477) — двоюродный брат Жана V д’Арманьяка, граф де Пардиак, виконт де Карла с 1462 г., граф де Ла Марш с 1464 г.; сын Бернара д’Арманьяка (ок. 1400—1462) и его жены с 1429 г. Элеоноры де Бурбон (1412- после 1464), герцогини Немурской с 1425 г.; военачальник Карла VII, а затем Людовика XI, примкнувший к Лиге Общественного блага, после заключения мирного договора с которой он был прощен королем, но в 1476 г. оказался замешан в новый заговор против него, осажден в своем замке Карла правительственными войсками, арестован, заключен в Бастилию и по приговору Парижского парламента обезглавлен 4 августа 1477 г.

... дал ему огромные поместья около Парижа, в епархиях Мо, Шалона и Санса. — Начиная с III в. город Мо (см. примеч. к с. 27) является центром епархии, территория которой ныне соответствует департаменту Сена-и-Марна.

Шалон-в-Шампани (до 1998 г. — Шалон-на-Марне) — старинный город в Шампани, на реке Марна; административный центр соврем, департамента Марна; с IV в. центр епархии, территория которой соответствует сегодня департаменту Марна (за вычетом округа Реймса).

Санс — старинный город в соврем, департаменте Йонна, на правом берегу реки Йонна; в средние века значительный религиозный центр, резиденция архиепископов.

... он возвел дарованное им владение в достоинство герцогства- пэрства ... — Герцогство Немурское было возведено в достоинство герцогства-пэрства значительно раньше, в 1404 г.

... у посланца герцога было еще одно поручение: связаться с епископом Байе, который находился при королевской армии, имея целью выдать Людовика XIпринцам ... — Епископ Байё — Луи II де Аркур (1424— 1479), епископ Байё в 1460—1479 гг. и титулярный патриарх Иерусалимский; мастер интриги.

... он двинулся на Вернёй, взял его и стер с лица земли, а затем приказал маршалу де Комменжу, Салазару, Жирему и Гильому Кузино атаковать на глазах у него город Ганна. — Вернёй (Вернёй-ан- Бурбонне) — укрепленное селение в Оверни, в соврем, департаменте Алье, которое войска Людовика XI захватили 18 июня 1465 г.

Маршал де Комменж — имеется в виду бастард д’Арманьяк (см. примеч. к с. 93).

Жан Салазар (ок. 1410—1479) — известный французский военачальник, кондотьер, с 1443 г. состоявший на службе у дофина Людовика; зять Жоржа де Ла Тремуя; участник сражений против Лиги Общественного блага.

Жирем — имеется в виду Рено де Жирем (?—?), сеньор де Сернон, советник и камергер Людовика XI, бальи Мо в 1465 г.

Гильом Кузино — см. примеч. к с. 92.

Ганна — городок в Оверни, в соврем, департаменте Алье, в 32 км к югу от селения Вернёй.

... затем отправился ночевать в Эгперс. — Эгперс — городок в Оверни, в соврем, департаменте Пюи-де-Дом, в 10 км к югу от города Ганна; в средние века столица графства Монпансье.

... Наутро его армия заняла деревни Мозак и Марса ... — Мозак — селение в соврем, департаменте Пюи-де-Дом, в 2 км к западу от города Рьом, находящегося в 15 км к югу от Эгперса.

Марса — селение в 3 км к юго-западу от Рьома.

94 ... он оставил там Шарля де Мелёна, одного из самых опытных и,

как ему казалось, одного из самых верных его военачальников, которому оказывал содействие метр Жан Ла Балю, незадолго до этого назначенный епископом Эврё и надеявшийся получить вскоре с помощью короля кардинальскую шапку. — Шарль де Мелён (ок. 1420— 1468) — французский государственный и военный деятель, советник и фаворит Людовик XI, осыпанный его милостями; губернатор Парижа и наместник Иль-де-Франса; обвиненный в государственной измене, был обезглавлен 22 августа 1468 г.

Жан де Ла Балю (1421—1491) — французский политический и церковный деятель, секретарь и духовник Людовика XI, советник парламента, управляющий финансами и государственный секретарь; епископ Эврё (1465), кардинал (1468); уличенный в 1469 г. в секретной переписке с герцогом Карлом Смелым и интригах против короля, был заключен в тюрьму, где провел одиннадцать лет; в 1480 г. был выпущен на свободу и после этого жил в Риме.

... они решили вступить в переговоры с метром Жаном де Попенку - ром, сеньором де Сарселем, и метром Пьером л'Орфеером, которые командовали стражей у ворот Сен-Дени ... — Жан де Попенкур (?—1480) — сеньор де Сарсель и де Лианкур, адвокат Парижского парламента, ас 1471 г. его председатель.

Пьер л'Орфевр (?—?) — сеньор д'Эрменонвиль, в 1465 г. комендант городка Пон-Сент-Максанс в Пикардии.

95 ... в Ланьи открыл соляные амбары и сжег записи налоговых сбо

ров. — Ланьи — вероятно, имеется в виду городок Ланьи-на- Марне, расположенный в 28 км к востоку от Парижа и относящийся ныне к департаменту Сена-и-Марна.

...Он тотчас перешел Сену по мосту Сен-Клу ... — Сен-Клу — старинный городок на Сене, в 10 км к западу от Парижа, относящийся ныне к департаменту О-де-Сен; с IX в. там существовал деревянный мост, по которому переправлялись через Сену (в 1556 г. на его месте был построен каменный мост).

... направившись в сторону Фонтенбло, приблизился к ним на несколько переходов. — Фонтенбло — старейшая загородная резиденция французских монархов, расположенная в 55 км к юго- востоку от Парижа.

... Людовик двинул вперед герцога Менского ... — Имеется в виду граф Карл IV Менский (см. примеч. к с. 77), участвовавший в сражении при Монлери.

... он пропустил их в сторону Шартра, а сам решил идти на соединение с королем в Божанси. — Шартр — город в центральной части Франции, в 90 км к западу от Парижа; ныне административный центр департамента Эр-и-Луар.

Божанси — городок в центральной части Франции, в соврем, департаменте Луаре, на правом берегу Луары, в 140 км к югу от Парижа.

...он добавил, что в их рядах находятся сир де Лоэак, сир де Бюэй и граф де Дюнуа, которые прежде верно служили королю Карлу VII... — Сир де Лоэак — Андре де Лаваль (1408—1486), сеньор де Лоэак, французский военачальник, адмирал (1437) и маршал (1439—1461), сподвижник Жанны д'Арк, зять Жиля де Реца (с 1451 г.); после вступления Людовика XI на престол находился в опале и в 1465 г. принял участие в Лиге Общественного блага; вслед за подписанием Конфланского мира (5 октября 1465 г.), положившего конец войне Лиги Общественного блага, был восстановлен в звании маршала.

Жан V де Бюэй (1406—1477) — французский военачальник, адмирал Франции (1450—1461), лишенный этого звания после вступления на престол Людовика XI; в 1465 г. присоединился к Лиге Общественного блага, однако в 1469 г. вновь обрел милость короля и стал его камергером.

96 ... приказывает Шарлю де Мелёну, своему главному наместнику,

направить ему с маршалом де Руо двести копейщиков. — Маршал Руо — Иоахим Руо де Гамаш (ок. 1409—1478), французский военачальник, маршал Франции (1461); в 1465 г., во время войны Лиги Общественного блага, оборонял Париж от войск графа де Шароле; в конце жизни, в 1476 г., попал в опалу, был приговорен к изгнанию и конфискации своих поместий.

... он узнал, что армия графа де Шароле находится в Монлери. — Монлери — городок в Иль-де-Франсе, в соврем, департаменте Эсон, в 24 км к юго-западу от Парижа; 16 июля 1465 г., в ходе войны Лиги Общественного блага, близ него произошла кровопролитная битва между армией Людовика XI и войсками графа де Шароле, в которой французы потерпели поражение и покинули поле боя.

Сражение при Монлери

97 ... в эту минуту появился сир де Конте. — Имеется в виду Гильом

Ле Жон де Конте (?—ок. 1468) — дворянин из Артуа, сын Робера Ле Жона (ок. 1371 — 1463), бальи Амьена, состоявший на службе у герцога Бургундского Филиппа III Доброго и выполнявший его дипломатические поручения; будучи военным наставником графа де Шароле, своими советами оказал ему неоценимую помощь в сражении при Монлери.

98 ... сын графского лекаря, звавшийся, по словам одних, Жаном Каде, а

по словам других, Робером Коттеро, бросился между Карлом и теми, кто его преследовал ... — Жаном Каде называет этого человека Филипп де Коммин, а Робером Коттеро — Оливье де Ла Марш.

... Оруженосец графа, Филипп д'Уаньи, несший его стяг, был убит подле него. — Филипп д’Уаньи (?—1465) — сеньор де Шольн и де Брюе, сын Антуана д'Уаньи и Жанны де Бримё.

99 ... Филипп де Лален оказался в числе убитых ... — См. примеч. к

с. 42.

... Граф де Сен-Поль и сир де Обурден приказали сдвинуть телеги ... — Сир де Обурден — Жан де Люксембург (ок. 1400—1466), бургундский государственный и военный деятель; бастард де Сен-Поль, сеньор де Обурден, рыцарь ордена Золотого Руна (1433); внебрачный сын Валерана III де Люксембурга (1357—1415), графа де Сен- Поля, и его любовницы Агнессы де Бри.

100 ... отступала к Корбею ... — Корбей — см. примеч. к с. 63.

Моления Богоматери Клерийской

102 ... Людовик XI назначил графа д’Э на место Шарля де Мелёна ... —

Имеется в виду Шарль д'Артуа (1394—1472) — граф д’Э с 1397 г., старший сын Филиппа д’Артуа (1358—1397) и его жены Марии Беррийской (1367—1434); плененный в сражении при Азенкуре (1415), обрел свободу лишь двадцать три года спустя; в 1465 г., во время войны Лиги Общественного блага, был назначен генеральным наместником Иль-де-Франса и Нормандии, а также губернатором Парижа.

... Все полагали, что им предстоит увидеть возвращение Мария или Суллы, но явился Август. — Гай Марий (ок. 157—86 до н.э.) — древнеримский полководец и государственный деятель, семь раз становившийся консулом (в 107, 104—100 и 86 гг. до н.э.); сторонник демократических групп, реформатор римской армии; в 105 г. до н.э. победоносно завершил Югуртинскую войну, в 102 г. до н.э. разгромил полчища тевтонов, в следущем году — кимвров; в 100 г. до н.э. добился принятия закона о наделении ветеранов землей; в 88 г. до н.э. выступил противником Суллы, что привело к гражданской войне, положившей начало кризису республиканского строя в Риме и открывшей путь к установлению единовластия; потерпев поражение в борьбе с Суллой, бежал в Африку, однако в 87 г. до н.э. вернулся в Италию, захватил Рим, стал жесточайшим образом расправляться со своими политическими противниками и провозгласил себя консулом, но вскоре умер.

Сулла, Луций Корнелий (138—78 до н.э.) — древнеримский политический деятель и видный полководец; лидер аристократической партии; консул 88 г. до н.э.; победив Гая Мария в гражданской войне (88—82 до н.э.), стал в 82 г. до н.э. бессрочным диктатором и начал проводить жестокую репрессивную политику, уничтожая своих личных врагов и даже далеких от политики богатых римлян, однако в 79 г. до н.э. добровольно сложил с себя властные полномочия.

Октавиан Август — Гай Октавий (63 до н.э,—14 н.э.), внучатый племянник и приемный сын Юлия Цезаря, принявший в 44 г. до н.э. по акту усыновления имя Гай Юлий Цезарь Октавиан, единолично правивший Римом с 31 г. до н.э. и именовавшийся с 27 г. до н.э. императором Цезарем Августом; будучи тонким и осторожным политиком и понимая, что римляне устали от кровопролитных гражданских войн, правил под лозунгом восстановления мира и, в отличие от Мария и Суллы, не прибегал к массовым репрессиям.

... Епископ Парижский обратился к нему с упреками ... — Епископом Парижским в описываемое время, с 1447 по 1472 гг., был Гильом Шартье (1385-1472).

... ему повстречался письмоводитель из Шатле ... — Шатле (Большой Шатле) — средневековый замок в Париже, на северном берегу Сены, сооруженный ок. ИЗО г. для охраны подходов к т.н. Большому мосту (ныне мост Менял), но уже ок. 1190 г. утративший свои оборонительные функции и превращенный в резиденцию парижского прево, управление городского правосудия и главную тюрьму французской столицы, самое страшное в ней место наряду с Монфоконской виселицей; был снесен в 1802—1810 гг. (ныне на его месте находится площадь Шатле).

103 ... он увидел, что принцы собрались в Этампе ... — Этамп — старин

ный городок в Иль-де-Франсе, в 50 км к югу от Парижа, в соврем, департаменте Эсон; в 1411 г. был захвачен герцогом Бургундским Иоанном Бесстрашным и оставался во владении Бургундской державы вплоть до 1477 г.

... арманьяки и бургиньоны, эти старые силачи, которые уже так долго боролись на улицах Парижа, выступая под красным и белым крестами ... — Арманьяки и бургиньоны — во Франции в первой пол. XV в. сторонники двух враждебных партий знати, боровшихся за власть: партии брата безумного короля Карла VI, герцога Людовика Орлеанского (1372—1407), которого поддерживал граф Бернар VI д’Арманьяк (ок. 1360—1418), и партии герцога Бургундского Иоанна I Бесстрашного, а затем его сына Филиппа III Доброго.

Прямой белый крест был отличительным знаком партии арманьяков, косой (андреевский) красный — бургиньонов.

... немцы и итальянцы, гибеллины и гвельфы ... — Гибеллины и гвельфы — политические группировки в Италии XII - XV вв., разделявшиеся в отношении к императорской власти (императором Священной Римской империи и одновременно итальянским королем был германский король): гвельфы ее оспаривали, гибеллины поддерживали; папы и большинство городов-коммун были гвельф- скими, княжества — гибеллинскими.

104 ... продвинулись вплоть до Ланьи. — Ланьи — см. примеч. к с. 95.

... Тома Курсель, один из судей Жанны д'Арк ... — Тома де Курсель (ок. 1393—1469) — французский церковный деятель, доктор богословия, ректор Парижского университета (1430); декан капитула собора Парижской Богоматери (1458); авторитетный богослов и талантливый оратор, участвовавший вместе с пятью другими профессорами Парижского университета в судебном процессе над Жанной д'Арк (1431) и переводивший затем на латинский язык свод протоколов процесса.

... л'Олив, проповедник ... — Имеется в виду доктор богословия Жан де Л олив (Jehan de Lolive), упоминаемый в этом контексте Жаном де Труа (см. примеч. к с. 106).

... трое Люилье — богослов, адвокат и меняла ... — Речь идет о трех братьях Люилье (Lhullier; у Дюма ошибочно Thuillier), сыновьях Жана Люилье, адвоката Парижского парламента:

Жан Люилье (7—1500) — профессор факультета богословия Парижского университета, священник церкви Сен-Жермен-л’Осеруа, духовник короля Людовика XI, с 1483 г. епископ Мо;

Эсташ Люилье (?—после 1467) — адвокат Парижского парламента.

Арно Люилье (ок. 1425—7) — парижский эшевен, банкир, сеньор де Вез и де Сен-Месмен.

... Депутация встретилась с принцами в замке Боте. — Королевский замок Боте-на-Марне (см. примеч. к с. 30) находился недалеко от Венсена, на территории нынешнего города Ножан-на- Марне.

106 ... и семьюстами мюидами муки. — Мюид (мюи) — старинная фран

цузская мера сыпучих тел, варьировавшаяся в разных провинциях и имевшая для разных товаров свое значение; парижский мюид муки равнялся 6 мешкам по 325 фунтов каждый, то есть всего в нем было 1 950 фунтов; муки из одного такого мешка хватало на то, чтобы испечь 104 хлеба по 4 фунта каждый, то есть из одного мюида получалось 624 четырехфунтовых хлебов.

... вплоть до пирогов с угрями из Манта, по его приказу продававшихся за полцены на рынке в Шатле. — Мант (соврем. Мант-ла- Жоли) — город на севере Франции, на левом берегу Сены, в 55 км к северо-западу от Парижа, на границе Иль-де-Франса и Нормандии, в соврем, департаменте Ивелин.

... Жан де Труа рассказывает нам, как выглядели осаждающие при встрече с осажденными ... — Жан де Труа — французский хронист, автор мемуарного сочинения «Книга событий, случившихся во времена христианнейшего и победоносного короля Людовика де Валуа, покойного короля Франции, да отпустит Господь ему грехи, одиннадцатого этого имени» («Livre des faits advenus au temps du trds chrestien et trds victorieux Louys de Valois, feu roy de France (que Dieu absolve), unziesme de се пот»), которое охватывает период с 1460 по 1483 гг. и за которым закрепилось название «Скандальная хроника» («La chronique scandaleuse»); впервые это сочинение было напечатано в кон. XV в., причем анонимно и без указания даты; существует много различных предположений о личности его автора, но вопрос этот остается дискуссионным.

107 ... начались переговоры с Иоанном Калабрийским — тем самым, кому

Антуан де Ла Саль посвятил свой роман «Маленький Жан де Сантре и дама де Бель-Кузин» ... — Иоанн II Калабрийский (ок. 1425— 1470) — герцог Лотарингии с 1453 г., старший сын Рене Анжуйского (см. примеч. к с. 29), герцога Анжуйского и титулярного короля Неаполя, и его первой жены (с 1420 г.) Изабеллы I Лотарингской (ок. 1400—1453), герцогини Лотарингии с 1431 г.; с 1435 г. титулярный герцог Калабрийский (титул герцога Калабрийского носили наследники неаполитанского престола); после смерти Альфонса V пытался отвоевать неаполитанскую корону у его сына, короля Фердинанда I Неаполитанского (см. примеч. к с. 92), однако потерпел неудачу; в 1465 г. примкнул к Лиге Общественного блага и в качестве уступки получил от Людовика XI города Нёшатель, Сент-Мену и Музон; в 1466 г., во время восстания в Каталонии, пытался отвоевать арагонский трон у короля Хуана II Арагонского (см. примеч. к с. 79), но и эта его попытка окончилась провалом.

Антуан де Ла Саль (ок. 1386—ок. 1462) — французский писатель, внебрачный сын прославленного кондотьера Бернардона де Ла Саля (1339—1412) и крестьянки Перринетты Дамандаль, служивший при дворе Рене Анжуйского; в 1434—1446 г. воспитатель юного Иоанна Калабрийского; автор нескольких нравоучительных повестей и трактатов, в том числе «Трактата о былых турнирах и подвигах» (1458), а также знаменитого романа «История и забавная хроника маленького Жана из Сантре и юной дамы де Бель-Кузин» («L'Hystoire et plaisante cronique du Petit Jehan de Saintrd et de la jeune dame des Belles-Cousines, Sans autre nom nommer»; 1456), который посвящен его бывшему ученику Иоанну Калабрийскому и представляет собой соединение дидактического трактата о воспитании воинской доблести и куртуазного отношения к даме, классического рыцарского романа и зачатков романа плутовского.

... Герцог Беррийский рассчитывал получить Нормандию и Гиенъ; граф де Шароле — Пикардию; герцог Бретонский — Сентонж, правда, не для себя, а для шотландцев; герцог Лотарингский — надзор за Тульским и Верденским епископствами, а также сто тысяч золотых экю наличными для завоевания Неаполя и Меца. — Сентонж — историческая область на юго-западе Франции, на атлантическом побережье, к югу от Ла-Рошели; большая ее часть составляет ныне территорию департамента Приморская Шаранта, а меньшая — юго-западные земли департамента Шаранта; главный город — Сент.

Туль — старинный город на северо-востоке Франции, в Лотарингии, на реке Мозель, в соврем, департаменте Мёрт-и-Мозель; с

365 г. резиденция епископа; в 1048—1552 гг. столица духовного княжества, входившего в состав Священной Римской империи. Верден — старинный город на северо-востоке Франции, в Лотарингии, в соврем, департаменте Мёз; с 338 г. резиденция епископа; с 997 по 1552 гг. столица духовного княжества.

Мец — старинный город на северо-востоке Франции, в Лотарингии, у места впадения в Мозель реки Сейль; ныне административный центр департамента Мозель; во времена Меровингов столица королевства Австразия; с III в. резиденция епископа; с нач. XI в. и вплоть до 1552 г. столица духовного княжества; в 1552 г. вошел в состав Франции; во время Франко-прусской войны (1870—1871) был захвачен немцами и оставался в составе Германии до 1919 г.

В 1552 г. эти три духовных княжества были захвачены французской армией, а в 1648 г. официально отошли к Французскому королевству.

108 ... для этого ему понадобилось заколоть д'Арманьяка и обезглавить

Сен-Поля и Немура. — Граф д'Арманьяк был убит 6 марта 1473 г., коннетабля де Сен-Поля казнили 19 декабря 1475 г., а герцога Немурского — 4 августа 1477 г.

... Затем генеральный контролер финансов Дориоль ... — Дориоль, Пьер (1407—1485) — французский государственный деятель; мэр Ла-Рошели в 1451 — 1456 гг.; генеральный контролер финансов при Карле VII; с 1472 г. и до конца жизни канцлер Франции.

... Затем комендант Понтуаза, отправивший маршалу де Руо письмо, в котором он просил маршала оправдать его перед королем ... — Понтуаз (букв. фр. «Мост через Уазу») — старинный город во Франции, в 30 км к северо-западу от Парижа, на правом берегу реки Уазы; столица исторической области Вексен; ныне является административным центром департамента Валь-д’Уаз.

Комендант Понтуаза, Луи Собрье, сдал город войскам Лиги 21 сентября 1465 г.

... Затем г-жа де Брезе, вдова Брезе, убитого при Монлери: хорошо осведомленная, по всей видимости, об обстоятельствах гибели мужа, она в сговоре с епископом Байе сдала Руан. — Имеется в виду Жанна дю Бек-Креспен (ок. 1420—ок. 1472) — жена сенешаля Пьера II де Брезе, дочь 1йльома IX дю Бек-Креспена (ок. 1380—ок. 1425) и Жаклины д’Овреше (?—ок. 1425); крестная мать герцога Беррий- ского; 28 сентября 1465 г., поверив слухам, что ее муж был убит солдатами короля, она с согласия своих приближенных и родственников сдала Руан войскам Лиги.

... какой-нибудь Перине Леклер сдаст Париж, а заодно и его самого. — Перрине Леклер (?—1418) — молодой парижанин, который в ночь с 29 на 30 мая 1418 г. открыл ключами, похищенными у отца, одного из командиров городского ополчения, парижские ворота Сен-Жермен отряду герцога Бургундского и был убит через несколько дней приверженцами арманьяков.

... командиром крепости был отец Шарля де Мелёна, прежнего губернатора Парижа. — Отцом Шарля де Мелёна был Филипп де Мёлен (?—1471) — сеньор де Ла Борд-ле-Виконт, главноуправляющий вод и лесов Франции, губернатор Шампани и Бри, комендант Бастилии до 1466 г., советник и камергер короля.

109 ... войти в Сену, эту большую дорогу, которая ведет из Гавра в

Париж! — Сена — река на севере Франции, длиной 776 км; течет преимущественно по Парижскому бассейну и впадает в пролив Ла-Манш, образуя эстуарий; на ней стоят Париж, Руан и Гавр. Гавр — портовый город на севере Франции, на берегу эстуария Сены, в 175 км от Парижа.

... Уступить Сентонж шотландцам! Признать этот давний дар Карла VII, в минуту отчаяния отдавшего в качестве платы за войско целую провинцию ... — В ноябре 1428 г. шотландский король Яков I Стюарт (1394—1437; правил с 1406 г.), будущий тесть Людовика XI, взял на себя обязательство предоставить Карлу VII шесть тысяч солдат в обмен на обещание отдать ему графство Сентонж после изгнания англичан с юга Франции.

... Уступить пограничную провинцию Шампань герцогу Лотарингскому? — Шампань — историческая область на северо-востоке Франции; с X в. независимое графство, в 1284 г., вследствие брачного союза графини Жанны Шампанской (1271—1305) и наследника французского престола, будущего короля Филиппа IV Красивого (1268—1314; правил с 1285 г.), присоединенное к французской короне.

... 3 ноября он явился в Вилье-ле-Бель ... — Вилье-ле-Бель — городок в 17 км к северу от Парижа, относящийся ныне к департаменту Валь-д’Уаз.

Людовик XI находился там на переговорах с графом де Шароле с 1 по 3 ноября 1465 г.

... он объявил ему, что женится на принцессе Жанне, дочери французского короля. — Имеется в виду Жанна Французская, будущая герцогиня Орлеанская (см. примеч. к с. 85). Заметим, что граф Шароле овдовел 25 сентября 1465 г., то есть накануне переговоров в Вилье-ле-Бель.

ПО ... Вместе со всем, что к Шампани относится: с Лангром и Сансом, Ланом и Вермандуа. — Лангр — город на северо-востоке Франции, в соврем, департаменте Верхняя Марна; с IV в. резиденция епископа; с 1179 г. столица духовного княжества.

... покамест вы дадите мне Понтьё. — Понтьё — см. примеч. к с. 28.

... клянусь, что я прикажу нашему серебряных дел мастеру Андре Манго изготовить для тебя серебряное изображение нашей, Людовика Одиннадцатого особы ... — Андре Манго (?—?) — ювелир из города Тур, немец по происхождению, выполнявший в 1462—1480 гг. заказы короля Людовика XI.

... Двадцать пятого ноября того же года король отправился в паломничество к Богоматери Клерийской ... — Имеется в виду церковь Богоматери в городке Клери-Сент-Андре, находящемся в центральной части Франции, в долине Луары, в 15 км к юго-западу от Орлеана ив 130 км к югу от Парижа, в соврем, департаменте Луаре; построенная ок. 1300 г. на месте обретения чудотворной скульптуры Богоматери, церковь являлась местом паломничества, но в 1428 г., во время Столетней войны, была разрушена; отстроенная заново в 1449—1485 гг., она с 1467 г. служила королевской часовней и в 1483 г. стала местом погребения Людовика XI и его жены Шарлотты Савойской.

... последуем за этим достойным принцем на бастионы Льежа и Динана. — Динан — здесь: город на юге Бельгии, на правом берегу Мааса, вблизи французской границы, в 60 км к юго-западу от Льежа; административный центр провинции Намюр.

Льежские кумовья

111 ... у Седана и Мезьера река делает большую излучину ... — Седан —

город на северо-востоке Франции, на берегах Мааса, в департаменте Арденны, вблизи бельгийской границы; сложился вокруг мощной и стратегически важной крепости, заложенной в 1424 г. графами де Ла Марками.

Мезьер — старинный город на северо-востоке Франции, на берегах Мааса, в 15 км к западу от Седана, основанный в 899 г.; до 1966 г. являлся административным центром департамента Арденны (ныне входит в состав городской агломерации Шарлевиль-Мезьер, образованной в 1966 г. и ставшей новой префектурой этого департамента).

... Напрасно говорили Льежу, что он немецкий город, что он составляет часть Вестфальского округа ... — Вестфальский (Нижнерейнский) округ — одно из шести созданных в 1500 г. административных образований (имперских округов) в составе Священной Римской империи, в которые входили десятки церковных и светских княжеств, аббатств и сеньорий; в частности, включал в себя Льежское церковное княжество.

112 ... в Льеже появляется на свет Гретри, а в Живе — Меюль. — Гретри,

Андре Эрнест Модест (1741—1813) — французский композитор, по происхождению бельгиец, уроженец Льежа; с 1767 г. жил и работал во Франции; автор комических, а в годы Французской революции — народно-патриотических опер.

Меюль, Этьенн Никола (1763—1817) — французский композитор и музыкальный деятель, один из основателей Парижской консерватории; автор сорока опер, трех балетов, шести симфоний, а также популярной революционной «Походной песни» (1794), написанной им на слова драматурга Жозефа Шенье (1764—1811); организатор массовых празднеств во время Революции.

Живе — городок на северо-востоке Франции, на Маасе, в департаменте Арденны, вблизи бельгийской границы, в 15 км к юго- западу от Динана; родина композитора Меюля.

... на значительной части Арденн, а в особенности в герцогстве Буй- онском. — Арденны — нагорье в северо-восточной части Франции, в Бельгии и Люксембурге, расположенное между долинами рек Маас, Мозель и Самбра.

Герцогство Буйонское — небольшое феодальное владение в составе Священной Римской империи, в Арденнах, на юге нынешней Бельгии, со столицей в городе Буйон, который относится теперь к бельгийской провинции Люксембург и расположен рядом с французской границей; с 1095 г. принадлежало епископам Льежским.

... Законом Бомона жителям было представлено право свободно пользоваться водами и лесами и возможность самим избирать городское управление. — Закон Бомона — хартия, дарованная в 1182 г. Гильо- мом Белоруким (1135—1202), архиепископом Реймским с 1176 г., обитателям маленького городка Бомон-ан-Аргонн (ныне относится к французскому департаменту Арденны); освободила их от крепостной зависимости по отношению к сеньору и послужила образцом для аналогичных хартий, предоставленных позднее сотням населенных пунктов на северо-востоке Франции и юге Бельгии.

... основали убежище при церкви святого Ламберта Льежского ... — Убежище, о котором здесь идет речь, — это священное место, где всякого рода преступники и беглецы получали право укрыться от преследований и считались неприкосновенными.

Церковь святого Ламберта Льежского — старинный кафедральный собор Льежа, построенный в XII - XIV вв. и посвященный святому Ламберту, епископу Маастрихтскому в 669-—705 гг.; находился в самом центре города, на месте нынешней площади Святого Ламберта; был разрушен в течение нескольких лет, начиная с 1794 г., во время французской оккупации Льежа.

... подходил к одной из дверей епископского дворца, называвшейся Красной дверью ... — Имеется в виду старый дворец льежских епископов, стоявший на площади Святого Ламберта, на месте нынешнего дворца, который был построен в годы правления епископа Эрарда де Ла Марка (1472—1538; правил с 1505 г.) и служит теперь Дворцом правосудия; этот старый дворец, второй по счету, сооруженный епископом Рудольфом фон Церингеном (ок. 1135—1191; правил с 1167 г.), сильно пострадал в 1468 г., во время захвата и разграбления города бургундцами, и был снесен в 1505 г.

113 ... после войны межу Аванами и Вару ... — Имеется в виду крово

пролитная война между двумя противоборствующими рыцарскими кланами в исторической области Эсбе (голл. Хаспенгау) на востоке Бельгии, продолжавшаяся тридцать восемь лет, с 1297 по 1335 гг., втянувшая в борьбу все здешние знатные семьи и отнявшая жизнь у тридцати тысяч человек; причиной ее стала ссора между двумя родственными дворянскими семьями — Аванами и Вару, — которая вспыхнула после похищения крепостной девушки, принадлежавшей Юмберу Корбо, сеньору д’Авану (?—1298), конюхом Гильома Молодого, сеньора де Вару (7—1310).

... Это напоминало Рим, где народный трибун не мог быть ни всадником, ни патрицием. — Всадники (эквиты) — привилегированное сословие в Древнем Риме, второе после сенаторов; первоначально: сражавшаяся верхом патрицианская знать.

... подобно Мирабо, который сделался торговцем сукном ... — Мирабо, Оноре Габриель Рикетти, граф де (1749—1791) — французский политический деятель и публицист; входил в число вождей Великой Французской революции в ее начальный период; депутат от третьего сословия и один из лидеров Генеральных штатов и Учредительного собрания, где он представлял интересы либерального дворянства и крупной буржуазии; сторонник конституционной монархии; славился как превосходный оратор и пользовался огромной популярностью; принимал самое деятельное участие в разработке конституции 1791 года (по существу, являлся ее создателем); незадолго до смерти, напуганный размахом революции, вступил в тайные переговоры с королевским двором.

Решив стать депутатом Генеральных штатов, Мирабо вначале пытался заручиться поддержкой дворянства Прованса, но, после того как ему в ней было отказано, обратился к третьему сословию этой провинции; чтобы снискать у буржуа популярность, он, согласно легенде, которую впоследствии распространяли его недоброжелатели, купил торговую лавку и над входом в нее написал: «Мирабо, торговец сукном»; в итоге он стал депутатом от третьего сословия Экс-ан-Прованса и Марселя.

114 .... рыцарь по имени Радю отправился в путешествие вместе с епи

скопом ... — Радю де Пре (у Дюма ошибочно Ramus вместо Radus) — богатый рыцарь, живший во второй пол. X в. в Льеже и владевший замком Сильвестр, который господствовал над всем городом; на месте этого замка, разрушенного с помощью хитроумной уловки Нотгером (ок. 930—1008), епископом Льежским с 972 г., основателем Льежского духовного княжества и первым его князем-епископом (с 985 г.), который желал подчинить своей власти всех местных феодалов, в 976—986 гг. была построена церковь Святого Креста.

... Не на эту ли привилегию намекает герб Ставело: волк, держащий в лапе крест? — Ставело — город в Бельгии, в провинции Льеж, в 40 км к юго-востоку от города Льежа; сложился вокруг одноименного бенедиктинского аббатства, основанного ок. 650 г. святым Ремаклем (ок. 600—ок. 669).

Согласно легенде, святой Ремакль заставил волка, задравшего его осла, таскать камни для строительства церкви, и этот волк- строитель (под личиной которого скрывался сам Сатана) стал впоследствии эмблемой города.

... он удалялся в Юи или Маастрихт ... — Юи — город в Бельгии, в провинции Льеж, на берегу Мааса, в 25 км к юго-западу от Льежа, на пути в Намюр.

Маастрихт — город на юго-востоке Нидерландов, административный центр провинции Лимбург; расположен на берегах Мааса, в 26 км к северу от Льежа.

... В продолжение тридцати лет епископом Льежским был подхалим и лизоблюд, беззаветно преданный Филиппу Доброму; звали его Иоганн фон Гейнсберг. — Иоганн фон Гейнсберг (ок. 1396—1459) — князь- епископ Льежский с 1419 г.; в 1455 г. отрекся от епископского престола, освободив его для Людовика Бурбонского.

115 ... Епископ попросил выступить третейским судьей в этом споре

своего архиепископа. — Имеется в виду архиепископ Кёльнский, которым в это время, с 1414 г. и до конца жизни, был Дитрих II фон Мёрс (ок. 1385—1463).

... вознамерившись сделать так, чтобы на его место был избран молодой Людовик Бурбонский. — Людовик Бурбонский (1438— 1482) — князь-епископ Льежский с 1456 г.; сын герцога Карла I Бурбонского (см. примеч. к с. 60) и его супруги с 1425 г. Агнессы Бургундской (1407—1476); племянник герцога Бургундского Филиппа III Доброго; его правление было отмечено не раз вспыхивавшими восстаниями горожан, и при подавлении одного из них, 30 октября 1468 г., Льеж был почти полностью уничтожен войсками Карла Смелого.

... и тогда герцог обратился к папе. — Имеется в виду папа Каликст III (в миру — Альфонсо ди Борджа; 1378—1458; папа с 1455 г.).

... Новому епископу, которого Вальтер Скотт сделал в «Квентине Дорварде» почтенным старцем, было всего лишь восемнадцать лет ... — Скотт, Вальтер (1771 — 1832) — английский писатель и поэт; создатель жанра исторического романа; собиратель и издатель памятников шотландского фольклора; автор исторических и историко-литературных трудов; в XIX в. его романы пользовались в Европе огромной популярностью.

«Квентин Дорвард» («Quentin Durward»; 1823) — исторический роман В.Скотта; его действие происходит в средневековой Франции, на фоне войн и интриг, которые в борьбе с безрассудным герцогом Карлом Смелым ведет беспринципный и коварный король Людовик XI.

... это был школяр из Лёвена. — В Лёвене (см. примеч. к с. 27) находился старинный университет,основанный в 1425 г. герцогом Иоанном IV Брабантским (1403—1427; правил с 1415 г.) и просуществовавший до 1797 г.; Людовик Бурбонский учился там в течение десяти лет.

116 ... Рес собрал и привлек на свою сторону несколько священников ... —

Имеется в виду Рес ван Хере (ок. 1418—1477) — владетель замка Хере в Лимбурге, командующий льежскими войсками в 1465— 1467 гг., один из руководителей восстания против князя-епископа Людовика Бурбонского, союзник Людовика XI; потерпев несколько поражений от бургундцев, в ноябре 1467 г. бежал во Францию.

... Новость привез некий Ренар, которого ради этого король посвятил в рыцари, и метр Петрус Жодии, профессор гражданского права. — Этих персонажей упоминает в своем сочинении бельгийский хронист Адриан де Ветери Буско (см. примеч. к с. 126).

Ниже Дюма называет первого из них: то был рыцарь Ренар де Рув- руа (?—?) — бургомистр Льежа в 1466 г., начальник гарнизона Сен- Трона в 1467 г.

... вышли из стен города, вознамерившись сжечь какую-то из деревень в Лимбурге. — Область Лимбург (см. примеч. к с. 31) расположена к северу от Льежа.

117 ... оба города-соперника смотрели друг на друга бешеным взором,

точно Белград и Землин по обе стороны Дуная. — Белград — столица Сербии, старинный город на правом берегу Дуная, у места впадения в него реки Савы, на ее правом берегу; под нынешним названием известен с IX в.; входил в состав многих владений; в 1521 г. был захвачен турками; с 1817 г. — столица вновь созданного княжества Сербия, которое до 1878 г. входило в состав Оттоманской империи, а затем стало независимым (на его территории вплоть до 1867 г. стояли турецкие гарнизоны); с 1882 г. — столица Сербского королевства, а с 1918 г. — Королевства сербов, хорватов и словенцев (будущей Югославии). В описываемое время Белград был приграничным городом, поскольку граница княжества Сербия и Австрийской империи проходила к западу от него по Саве, а к востоку — по Дунаю, и по другую сторону этой границы находились форты Землина.

Землин (серб. Земун) — город на правом берегу Дуная, возле устья Савы, на ее левом берегу, напротив Белграда, в кон. XX в. ставший его западным районом, а до 1918 г. принадлежавший Австро- Венгерской монархии (до 1882 г. он относился к приграничной области, которая носила название Военная граница, была населена славянами и служила в свое время санитарным кордоном на южных рубежах Австрийской империи, оберегающим ее от нападений турок, что напоминало казачьи области в Российской империи); в 1918 г. вошел в состав Королевства сербов, хорватов и словенцев.

Дунай — вторая по длине (после Волги) река Европы: ее протяженность составляет 2 850 км; протекает по территории Германии, Австрии, Словакии, Венгрии, Сербии, Болгарии, Румынии и Украины и впадает в Черное море.

... Бувинь, настоящий бургундский город ... — Бувинь (Бувинь-на- Маасе) — городок в Бельгии, в провинции Намюр, на левом берегу Мааса, напротив Динана, в состав которого он вошел в 1965 г.

... В 1321 году, горя желанием видеть, что происходит у соседа, Бувинь построил свою башню Крев-Кёр. — Башня Крев-Кёр, стоявшая на высоком холме, который господствует над городом, была разрушена войсками французского короля Генриха II, осаждавшими Бувинь в 1554 г.

... Динан не пожелал оставаться в долгу и возвел свою башню Мон- торгей. — Неприступная башня Монторгей, сооруженная в 1319 г. на правом берегу Мааса, напротив Бувиня, была разрушена в 1431 г. самими жителями Динана в соответствии с условиями мира, который они были вынуждены заключить с герцогом Филиппом III Добрым.

... ведь это не ваш герцог, а всего лишь сын священника, несчастный бастард нашего епископа Рейнсберга. — Ходили слухи, что настоящим отцом графа де Шароле был епископ Иоганн фон Гейнсберг.

118 ... Граф не был бастардом, но был внуком бастарда ... — Напомним,

что дедом графа де Шароле со стороны матери был португальский король Жуан I Добрый (см. примеч. к с. 30), внебрачный сын короля Педру I Справедливого.

... не мог быть даже простым мальтийским рыцарем. — То есть рыцарем ордена Госпитальеров, которые стали называться мальтийскими лишь после того, как в 1530 г., с согласия императора Карла V, они заняли остров Мальту (до этого, с 1309 г., они назывались родосскими рыцарями)

119 ... советники графа — такие, как Ролен, Эмберкур, Югоне, Карон-

деле, — долго уговаривали и увещевали Карла Грозного ... — Ролен — Антуан Ролен, сир д'Эмери (ок. 1424—1497), младший сын бургундского канцлера Никола Ролена (ок. 1376—1462), камергер и советник Карла Смелого, главный ловчий Эно; в 1467—1495 гг. главный бальи Эно.

Эмберкур — Ги де Бримё, сеньор д'Эмберкур (1433—1477), бургундский государственный деятель, губернатор Лимбурга, Маастрихта и Намюра; рыцарь ордена Золотого Руна (1473); обвиненный в лихоимстве и измене, был казнен в Генте 3 апреля 1477 г., спустя три месяца после гибели герцога Карла Смелого.

Югоне, Гильом (до 1414—1477) — канцлер Бургундии в годы правления Филиппа III Доброго и Карла Смелого; был казнен вместе с Эмберкуром.

Каронделе, Жан (ок. 1429—1502) — бургундский государственный деятель, правовед и дипломат, советник Карла Смелого; с 1480 г. канцлер Бургундии.

... Договор этот назвали «жалким Льежским миром» ... — Имеется в виду постыдный для льежцев договор с графом де Шароле, который после своего поражения в битве при Монтенакене (20 октября 1465 г.) они заключили 22 декабря 1465 г. в городе Сен-Трон (голл. Синт-Трёден), в Лимбурге.

120 ... В числе именитых горожан, подписавших договор, был один слав

ный буржуа, весьма любимый народом, по имени Жиль де Мец ... — Жиль де Мец, участвовавший в подписании Сен-Тронского мира, был казнен два месяца спустя, 1 марта 1466 г.

Уничтожение Динана

123 ... Сир фон Хагенбах руководил артиллерией ... — Имеется в виду

Петер фон Хагенбах (см. примеч. к с. 32), который в то время был командующим бургундской артиллерией и сыграл значительную роль в подавлении восстаний в Льеже и Динане.

124 ... издавая крик *De prof undis», подобно тому как умирающий взывает

к Господу. — «De profundis» (лат. «Из бездн») — название христианской заупокойной молитвы на текст псалма 129; его начальные слова в православной Библии: «Из глубины взываю к тебе, Господи».

125 ... высматривал, подобно сестрице Анне, не придет ли кто-нибудь

оттуда ... — Сестрица Анна — персонаж сказки «Синяя борода» французского писателя Шарля Перро (1628—1703); когда Синяя Борода готовится убить свою последнюю жену, ее сестра Анна в нетерпении высматривает с высоты башни, не скачут ли им на помощь братья.

... в ночь с пятницы, 29-го, загорелся дом, где остановился Адольф Клевский, племянник герцога. — См. примеч. к с. 71.

126 ... Хронист из Льежа Адриан де Ветери Буско приехал взглянуть на

последствия этого разрушения ... — Адриан де Ветери Буско (?—ок. 1483) — монах бенедиктинского монастыря святого Лаврентия в Льеже, автор сочинения «О Льеже при епископах Иоганне фон Гейнсберге и Людовике Бурбоне» («Rerum Leodiensium sub Johanne Heinsbergio et Lodovico Borbonio episcopis»), где описаны события 1449—1483 гг. (впервые оно было издано в 1729 г.); уроженец города Ауденбос, голландское название которого означает «Старый Лес» (в латинизированной форме —- «Ветери Буско»).

... современники называли его Грозным, потомство называет его См елым, а история назовет его однажды Ид йотом. — Заметим, что прозвище «1е Tdmeraire», которым со временем стали называть последнего герцога Бургундского, на русский язык правильнее было бы переводить как «Безрассудный», а не как «Смелый».

Всеблагая Богоматерь внимает молению короля

Людовика XI

127 ... Меч держал граф де Танкарвиль, наследственный коннетабль Нор

мандии ... — Имеется в виду Гильом д'Аркур (?—1487) — барон де Монтгомери с 1428 г., граф де Танкарвиль; сын Жака II д'Аркура (?—1428), барона де Монтгомери, и его жены с 1417 г. Маргариты де Мелён (7—1448), графини де Танкарвиль с 1415 г.; советник и камергер короля, наследственный коннетабль Нормандии.

... Знамя нес граф д'Аркур, наследственный маршал той же провинции ... — Титул графа д’Аркура носил с 1458 г. Жан IV де Рьё (1447—1518) — сын Франсуа де Рьё (1418—1458) и его жены с 1442 г. Жанны де Роган; маршал Бретани с 1470 г.

... оба принца остановились в аббатстве святой Екатерины. — Бенедиктинское аббатство святой Екатерины-на-Холме находилось у восточных окраин Руана; его основал в 1030 г. виконт Руана Гозелен д'Арк (ок. 985—после 1045), а прекратило оно существование в 1597 г.

128 ... В Кане он встретился с герцогом Бретонским ... — Кан — город

на северо-западе Франции, в Нижней Нормандии, административный центр соврем, департамента Кальвадос.

... Герцог Бурбонский ... последовательно захватил Эврё, Вернон и Лувье ... — Эврё — город на севере Франции, в Верхней Нормандии, административный центр соврем, департамента Эр.

Вернон — город в Верхней Нормандии, в департаменте Эр, в 26 км к северо-востоку от Эврё.

Лувье — город в Верхней Нормандии, в департаменте Эр, в 22 км к северу от Вернона.

Все эти города были захвачены герцогом Бурбонским в декабре 1465 г.

... граф де Мелён ... отвоевал Жизор и Гурне. — Жизор — город на севере Франции, в нормандской части Вексена, на берегу реки Эпт, в 52 км к юго-востоку от Руана; ныне относится к департаменту Эр.

Гурне (ГУрне-ан-Бре) — город в Верхней Нормандии, в 22 км к северу от Жизора, в соврем, департаменте Приморская Сена.

... герцогу пришлось покинуть Руан и бежать в Онфлер. — Онфлер — город на северо-западе Франции, в Нижней Нормандии, на южном берегу эстуария Сены, напротив Гавра; ныне относится к департаменту Кальвадос.

129 ... решил сдаться на милость герцога Бретонского, который предо

ставил ему в качестве резиденции свой замок л'Эрмин вблизи Ванна. — Ванн — старинный город на северо-западе Франции, в Нижней Бретани, на северном берегу залива Морбиан (части Бискайского залива Атлантического океана), административный центр соврем, департамента Морбиан.

Укрепленный замок л’Эрмин, находившийся в окрестности исторического Ванна, был сооружен в 1380—1385 гг. герцогом Иоанном IV Бретонским (1339—1399; правил с 1365 г.) и служил герцогской резиденцией вплоть до XVI в. (построенный на его месте в 1785 г. одноименный дворец находится в городской черте современного Ванна).

... начиная с этого времени за Людовиком XI в его поездках всегда следовал его главный прево Тристан ... — Луи Тристан л’Эрмит («Пустынник»; ок. 1405—после 1475) — французский офицер, уроженец Фландрии, приближенный короля Людовика XI и один из его главных советников, исполнявший при нем обязанности начальника службы безопасности, пользовавшийся его полным доверием и отличавшийся крайней безжалостностью.

... его сын от первого брака жил при дворе герцога. — В первом браке (с 1435 г.) коннетабль де Сен-Поль был женат на Жанне де Бар (1415—1462), графине Суассонской, которая родила ему пять сыновей и двух дочерей. Здесь, вероятно, имеется в виду их старший сын Жан де Люксембург (ок. 1436—1476), рыцарь ордена Золотого Руна (1473), погибший в сражении при Морате (22 июня 1476 г.).

... Сен-Поль был влюблен ...в свояченицу герцога Бургундского, сестру герцога Бурбонского ... — Незамужними в то время оставались только две сестры герцога Иоанна II Бурбонского и Изабеллы Бурбонской (1437—1465), жены герцога Карла Смелого с 1454 г.: Маргарита (1438—1483) и Жанна (1442—1483).

130 ... даме всего двадцать лет, тогда как ему, Сен-Полю, исполнилось

шестьдесят. — В 1466 г. коннетаблю де Сен-Полю, родившемуся в 1418 г. и казненному в 1476 г., было сорок восемь лет.

... Я выдам за вас и вашего сына двух своих племянниц из Савойского дома, а ваша дочь выйдет замуж за их брата. — В 1466 г. овдовевший к этому времени коннетабль де Сен-Поль женился на Марии

Савойской (1448—1475) — дочери герцога Людовика I Савойского (1413—1465) и его жены с 1433 г. Анны де Лузиньян (1418—1462). Сын коннетабля, Пьер II де Люксембург-Сен-Поль (1435—1482), в 1466 г. женился на Маргарите Савойской (1439—1483), вдове маркиза Жана IV Монферратского (1413—1464), старшей сестре Марии Савойской.

Дочь коннетабля, Елена (?—1488), в 1466 г. вышла замуж за принца Жана Савойского (1441 — 1491), графа Женевы с 1482 г.

... вам достанется наследство моего дяди, графа д’Э. — Престарелый Шарль д’Артуа, граф д'Э (см. примеч. к с. 102), дальний родственник короля Людовика XI, дважды вступавший в брак, умер в 1472 г., не оставив детей.

... Вдобавок, вы получите Гиз. — Гиз — средневековое феодальное владение на северо-востоке Франции, в Пикардии, с центром в одноименном городе, относящемся ныне к департаменту Эна; с XIII в. графство, возведенное в 1528 г. в достоинство герцогства- пэрства; владетелем Гиза в описываемое время, с 1444 г., был граф Карл IV Анжуйский (1414—1472).

... ему нужно было заполучить герцога и бастарда Бурбонского. Он сделал бастарда адмиралом Франции и выдал за него одну из своих незаконнорожденных дочерей. — Бастард Бурбонский — Людовик Бурбонский (?—1487), внебрачный сын герцога Карла I Бурбонского (см. примеч. к с. 60) и его любовницы Жанны де Бурнан; сводный брат герцога Иоанна II Бурбонского (см. примеч. к с. 69), узаконенный в 1463 г.; граф Руссильона с 1465 г., адмирал Франции с 1466 г.

В 1466 г. его женой стала Жанна де Валуа (1447—1519) — внебрачная дочь Людовика XI и его любовницы Фелиции Реньяр (1424— 1474), узаконенная после этого отцом.

... Эти Бурбоны обладали чрезвычайно беспокойным характером, но они не шли ни в какое сравнение со своими потомками, в жилах которых текла еще и кровь д’Альбре, Фуа и Гонзага. — Гонзага — итальянский владетельный род наследственных правителей Мантуи с 1328 по 1708 гг. (с 1433 г. — маркизов, с 1530 г. — герцогов); его основателем был Луиджи I Гонзага (1268—1360).

В 1481 г. одна из представительниц этого рода, Клара Гонзага (1464—1503), старшая дочь маркиза Федерико I (1441—1484; правил с 1478 г.), вышла замуж за Жильбера де Бурбона (1443—1496), графа де Монпансье, принадлежавшего к младшей линии Бурбонов, и у них родился сын Карл де Бурбон (см. примеч. ниже), который с 1505 г., благодаря брачному союзу, носил титул герцога Бурбонского и стал впоследствии знаменитым французским полководцем, коннетаблем Франции (1515); однако он умер, не оставив потомства, так что в жилах ни одного из Бурбонов, кроме него, кровь рода Гонзага не текла.

... в гербе этих Бурбонов пока что не было достославного поднятого меча коннетабля и честолюбивого девиза: «Penetrabit!» — Начертанный на мече девиз «Penetrabit!» (лат. «Проникнет [всюду]!») избрал себе Карл III, граф де Монпансье и де Ла Марш (1490—1527) — французский военачальник, коннетабль Франции (1515), могущественный феодал, ставший в 1505 г., благодаря браку с Сюзанной Бурбонской (1491 — 1521), дочерью и наследницей Петра II Бурбонского и Анны Французской, герцогом Бурбонским; герой битвы при Мариньяно (1515), одержавший победу над войсками герцога Миланского; в 1516 г. был поставлен наместником Милана,

но в 1517 г. король Франциск I отстранил его от этой должности, опасаясь его влияния, а позднее, после смерти в 1521 г. герцогини Сюзанны, предпринял попытку лишить его владений, полученных им в наследство от умершей супруги; в ответ коннетабль вступил в тайные сношения с императором Карлом V и английским королем Генрихом VIII и, после того как это стало известно королю Франциску I, в 1523 г. бежал в Италию; в 1524 г. возглавлял неудачное вторжение имперцев во Францию, а в 1525 г. взял в плен при Павии Франциска I; в начале мая 1527 г. начал осаду Рима, но 6 мая, во время штурма города, был убит на его крепостных стенах.

... там уже было изречение Людовика II, построившего знаменитую башню замка Бурбон-л’Аршамбо: «Кто бы ни брюзжал, такова моя воля». — Людовик II де Бурбон (1337—1410) — герцог Бурбонский с 1356 г., знаменитый французский военачальник, более полувека преданно служивший французской монархии; старший сын Петра I де Бурбона (1311—1356; герцог с 1342 г.) и его жены с 1336 г. Изабеллы де Валуа (1313—1383).

Бурбон-л’Аршамбо — старинный город в области Бурбонне, в 250 км к югу от Парижа, столица сеньоров (потом герцогов) Бурбонов; ныне относится к департаменту Алье; в нем сохранились руины герцогского замка XIV в.; знаменит своими теплыми и холодными целебными источниками.

Здесь имеется в виду Кикангронь — знаменитая башня замка Бурбон-л’Аршамбо, название которой произошло от первых слов выражения «Qui qu’en grogne, ainsi sera, car tel est mon bon plaisir» (букв. «Кто бы ни брюзжал, будет так, ибо такова моя воля»). Подобное же название получали башни и других средневековых замков во Франции (например, в Сен-Мало).

... его герцогство, сметанное на живую нитку, включало Берри, Овернь, Божоле, Форе, Солонь, Орлеане, Веле, Виваре, Лимузен, Перигор, Керси и Руэрг. — Солонь — историческая и географическая область в центральной части Франции, расположенная между Луарой и ее притоком Шер; охватывает часть соврем, департаментов Луаре и Луар-и-Шер; главный город — Роморантен-Лантене. Орлеане — см. примеч. к с. 7.

Веле — вулканическая область на юге центральной части Франции, охватывающая две трети департамента Верхняя Луара; главный город — Ле-Пюи-ан-Веле.

Виваре — историческая область на юго-востоке Франции, примерно соответствующая соврем, департаменту Ардеш; главный город — Вивье.

Лимузен — см. примеч. к с. 9.

Перигор — см. примеч. к с. 9.

Керси — историческая область на юго-западе Франции, охватывающая территории соврем, департаментов Ло и Тарн-и-Гаронна; главный город — Каор.

Руэрг — см. примеч. к с. 9.

131

...Он рассорил их, женив сына Дюну а на своей третьей племяннице и сделав старого бастарда председателем знаменитой комиссии Тридцати шести. — Сын Дюнуа — Франсуа I Орлеанский (1447—1491), сын графа Жана де Дюнуа (см. примеч. к с. 30), бастарда Орлеанского, и его второй жены (с 1439 г.) Марии д’Аркур (ок. 1420— 1464); граф де Дюнуа, граф де Лонгвиль, великий камергер Франции, губернатор Нормандии и Дофине, коннетабль и великий камергер Нормандии; 2 июля 1466 г. вступил в брак с Агнессой

491

Савойской (1445—1508), дочерью герцога Людовика I Савойского, племянницей короля Людовика XI.

Комиссия Тридцати шести, работа которой началась в июле 1466 г. под председательством Дюнуа, имела своей целью проведение реформ во Французском королевстве и преодоление трудностей, возникших в связи с исполнением Конфланского мирного договора.

... метр Жан Ле Прево, нотариус и секретарь короля ... — Жан Ле Прево (?—1495) — сеньор де Вильмен, нотариус, секретарь короля, в 1461—1475 гг. аудитор Счетной палаты Парижа.

132 ... Старый герцог умер, и теперь правил его сын Амедей IX. — Старый

герцог — Людовик I Савойский (1413—1465), герцог Савойский с 1440 г., сын Амедея VIII (1383—1451; правил в 1391—1434 гг.) и его жены с 1401 г. Марии Бургундской (1380—1428).

Амедей IX (1435—1472) — герцог Савойский с 1465 г., сын Людовика I Савойского и Анны де Лузиньян; страдал эпилепсией и не имел склонности к управлению государством, так что реальная власть находилась в руках его жены, Иоланды Французской, и брата, Филиппа Бресского.

... Он был женат на Иоланде Французской, сестре короля ... — Иоланда Французская (1434—1478) — дочь короля Карла VII и его жены Марии Анжуйской, младшая сестра Людовика XI; с 1452 г. жена герцога Амедея IX, родившая ему десять детей; после смерти мужа правила герцогством Савойским как регентша от имени своего сына Филиберта I (1465—1482; герцог с 1472 г.).

... в первый раз на Мишель Французской, дочери короля Карла VI... — См. примеч. к с. 30.

... во второй раз на Бонне д'Артуа, дочери графа д’Э ... — Бонна Артуа (см. примеч. к с. 30), вторая жена герцога Филиппа Доброго, была дочерью Филиппа Артуа (1358—1397), графа д’Э с 1387 г., коннетабля Франции с 1392 г.

133 ... в третий раз на Изабелле Португальской, от которой у него было

трое детей: Иодок и Антуан, умершие в младенчестве, и герцог Карл ... — Антуан (Антон) родился 30 сентября 1430 г. и умер 5 февраля 1432 г.; Иодок (Иосиф) родился 24 апреля 1432 г. и умер две недели спустя.

Ввозная пошлина

134 ... Был один год в Сицилии, когда тучи саранчи, принесенные с берегов

Африки на крыльях самума, стали опускаться на остров в таких количествах, что король Фердинанд ввел налог, названный саранчовым. — Речь идет о катастрофическом нашествии саранчи на провинцию Кальтаниссетта в центральной части Сицилии в 1832 г., для борьбы с которым была учреждена специальная правительственная комиссия; Дюма упоминает о нем в главе «Счастливое Палермо» своей книги «Сперонара» (1842).

Король Фердинанд — имеется в виду Фердинанд II (1810—1859), король Обеих Сицилий с 1830 г., сын Франческо I (1777—1830; король с 1825 г.) и его второй супруги (с 1802 г.) Изабеллы Испанской (1789-1848).

135 ... В Риме, — говорит Тит Ливий ... — Тит Ливий (59 до

н.э.—17 н.э.) — знаменитый древнеримский историк, автор фундаментального труда «История Рима от основания Города» (лат. «Ab urbe condita»), над которым он работал сорок лет и из 142 книг которого полностью сохранились лишь 35.

... люди, ставшие собственниками национального имущества, на самом деле успокоились лишь после того, как был принят закон о миллиардной компенсации. — Закон о денежной компенсации бывшим эмигрантам был принят Палатой депутатов 23 марта 1825 г. Взамен имущества, конфискованного в ходе Революции у эмигрантов и проданного в качестве т.н. национального имущества новым собственникам, предполагалось выплатить в течение пяти лет около миллиарда франков.

136 ... торжественный въезд нового герцога совпал с грандиозным

праздником святого Ливиния. — Ливиний Гентский (ок. 580—657) — святой католической церкви, апостол Фландрии и Брабанта, претерпевший в деревне Эссе (соврем. Синт-Ливинс-Эссе в 20 км к юго-востоку от Гента) мученическую смерть от язычников, которые вырвали ему язык; святой покровитель города Гента; день его памяти — 12 ноября.

... он претерпел мученическую смерть в 633 году в деревне Хольтхейм, в трех льё от Гента. — Хольтхейм (Holtheim) — имеется в виду деревня Хаутем (соврем. Синт-Ливинс-Хаутем — Sint-Lievins- Houtem) в Бельгии, в провинции Восточная Фландрия, в 15 км к юго-востоку от Гента и в 7 км к северу от деревни Эссе; место первого погребения святого Ливиния, куда на протяжении многих веков стекались паломники.

... Когда вы приедете в Брюссель ... посмотрите там одну из прекраснейших картин Рубенса, изображающую это мученичество ... — Здесь имеется в виду картина «Мученичество святого Ливиния» (масло по холсту, 455 х 347 см), написанная Рубенсом (см примеч. к с. 31) в 1633 г., украшавшая некогда алтарь Иезуитской церкви в Генте и и хранящаяся теперь в Брюсселе, в Королевском музее старого искусства.

... отправлялись в аббатство святого Бавона, ставили себе на плечи раку с мощами святого Ливиния ... — Аббатство святого Бавона — монастырь в Генте, на берегу реки Лис, основанный в сер. VII в. святым Амандом Маастрихтским (?—ок. 679); в 1539 г. монастырская община была распущена по приказу императора Карла V, желавшего держать в повиновении мятежный Гент, а здание монастыря превращено в крепость (ее разрушили после Бельгийской революции 1830 года, и это позволило обнаружить руины древнего монастыря).

Бавон Гентский (мирское имя — Алловин Хаспенгау; ок. 622— 657) — христианский святой, вельможа, который вел распутный образ жизни, а затем, после смерти жены, удалился в монастырь; сын Пипина Ланденского (ок. 580—640), майордома Австразии, и Иды Аквитанской (ок. 592—652); святой покровитель Гента.

... со времен мирного договора, заключенного в Гавере ... — Имеется в виду тяжелый для гентцев мир, на который им пришлось пойти после поражения в битве при Гавере (см. примеч. к с. 36) в 1453 г.

137 ... вся эта толпа явилась на Пятничную площадь. — Имеется в виду

площадь Врейдагмаркт (см. примеч. к с. 35).

138 ... он привез с собой дочь, уже сироту, хотя ей только что исполни

лось четыре года, — ту, что позднее будет зваться Марией Бургундской. — Мария Бургундская (1457—1482) — дочь герцога Карла Смелого и его второй жены (с 1454 г.) Изабеллы Бурбонской (1437—1465); единственная наследница его владений, которые разделили между собой ее муж (с 1477 г.) эрцгерцог Австрийский Максимилиан (1459—1519; с 1508 г. император Максимилиан I), и французский король Людовик XI; умерла в возрасте 25 лет от травм, полученных ею при падении с лошади, и была похоронена в Брюгге.

Факел и меч

142 ... Первым городом, сделавшим это, стал Мехелен. — Мехелен — см.

примеч. кс. 31.

... Затем, в свой черед, взбунтовался Антверпен. — Антверпен — город на севере Бельгии, центр одноименной провинции; расположенный на обоих берегах нижнего течения Шельды, является крупным морским портом; городские права обрел в 1312 г.; в XV в., вследствие упадка Брюгге, связанного с обмелением его гаваней и внутренними раздорами, превратился в один из крупнейших торговых центров Северной Европы.

143 ... укрывался в церкви святого Петра, в месте, обладавшем правом

убежища. — Коллегиальная церковь святого Петра, один из крупнейших памятников религиозной истории Льежа, была основана в 712 г. святым Губертом (ок. 656—727), епископом Льежским; взамен ее первоначального здания, сожженного в 914 г. норманнами, в 931 г. было построено новое, которое служило вплоть до закрытия церкви в 1797 г.; в 1811 г. оно было разрушено, и теперь от церкви не осталось ничего, кроме названия площади, где она находилась.

... Ему рассказали, что прибыл бальи Лиона ... — Имеется в виду Франсуа Руайе (?—?) — советник и камергер короля Людовика XI, сенешаль Лиона и бальи Макона в 1461—1473 гг.

... льежцы проводили его на Лоттрингский холм, к колыбели Каролингов, в Херстал, где родился Пипин и название которого мы переделали на Геристаль. — Топоним Лоттринг (Lottring), упомянутый в этом контексте хронистом Адрианом де Ветери Буско, идентифицировать не удалось.

Каролинги — королевская и императорская династия, правившая с 751 г. во Франкском королевстве, а после его распада (843) — в Западно-Франкском (до 987 г.) и Восточно-Франкском королевствах (до 911 г.). Родоначальником ее считается Арнульф (ок. 582—ок. 640), епископ Меца, название она получила от латинизированной формы имени герцога франков Карла Мартелла (Carolus Martellus; 688—741), а первым королем, принадлежавшим к ней, стал его сын Пипин Короткий (ок. 714—768), низложивший Хильдерика III (ок. 714—ок. 754; король с 743 г.), последнего из Меровингов.

Херстал (Геристаль) — небольшой город в Бельгии, в провинции Льеж, в 5 км к северо-востоку от Льежа, на берегу Мааса; служил резиденцией Пипину Геристальскому.

Пипин Геристальский (ок. 635—714) — внук майордома Пипина Ланденского (ок. 580—640), сын его дочери Бегги Анденской (ок. 615—693); майордом Австразии с 679 г., в 687 г. подчинивший своему контролю все Франкское государство; полностью лишив Меровингов какой-либо власти, принял титул герцога франков и сделал должность майордома наследственной; отец Карла Мартелла и прадед Карла Великого.

144 ... выставив предлогом необходимость заставить Юи и Сен-Трон,

которые находились в подчинении Льежа, заплатить часть дани ... — Сен-Трон (голл. Синт-Трёйден) — город в Бельгии, в провинции Лимбург, в 33 км к северо-западу от Льежа; с XIII в. входил в состав Льежского епископства.

145 ... один из Ланкастеров женится на одной из Йорков ... — Имеются

в виду герцог Карл Смелый, потомок Ланкастеров, и его третья жена (с 3 июля 1468 г.) Маргарита Йоркская (1446—1503), дочь Ричарда Плантагенета, третьего герцога Йоркского, родная сестра английских королей Эдуарда IV и Ричарда III.

... именно такой девиз подходит тому, с кого написал портрет Ван Эйк ... — Художник Ян ван Эйк (см. примеч. к с. 31) умер в 1441 г., когда будущему герцогу Карлу Смелому было всего восемь лет, и никак не мог написать портрет, о котором говорит Дюма.

Самый известный прижизненный портрет Карла Смелого принадлежит кисти фламандского художника Рогира ван дер Вейдена (ок. 1400—1464), соперника Яна ван Эйка; он написан ок. 1460 г. и ныне хранится в Берлинской картинной галерее.

Еще один небольшой прижизненный портрет Карла Смелого, написанный ок. 1475 г. неизвестным художником французской школы, хранится в Версале, в Музее истории Франции.

...Во главе льежцев находились Баре де Сюрле, а также Рес и его жена, г-жа Пентакоста дАркель, доблестная амазонка ... — Фастре Баре де Сюрле, сеньор де Шокье (?—?) — главный бургомистр Льежа в 1467 г.

Биографических сведений о жене Реса ван Херса, которую звали Пентакоста ван Гревенбрук, найти не удалось; известно только, что она пережила своего мужа.

... Штандарт города нес сир де Берло. — Речь идет о хоругви, хранившейся в соборе святого Ламберта; честь нести ее во время сражения при Брюстеме была доверена сеньору Гильому де Берло.

146 ... Утром 28 октября 1467 года льежское войско построилось перед

деревней Брюстем ... — Брюстем — деревня в 2 км к юго-востоку от Синт-Трёйдена, возле которой 28 октября 1467 г. ополчение Льежа было разгромлено войсками герцога Карла Смелого.

... Атаку начали льежцы, а точнее, воины из Тонгра ... — Тонгр (голл. Тонгерен) — древний город в Бельгии, в провинции Лимбург, в 18 км к северо-западу от Льежа.

149 ... Для Льежа столб правосудия был то же самое, что палладиум для

Трои. — Палладиум — священная статуя, изображавшая богиню Афину Палладу, талисман города Трои. Согласно прорицанию Гелена, сына троянского царя Приама, Троя не могла пасть, пока в ее стенах хранилась эта святыня. Чтобы приблизить конец Троянской войны, греческие воины тайным путем пробрались в цитадель Трои и похитили палладиум.

... забрал ее, подобно Наполеону, который спустя триста пятьдесят лет вывез из Москвы золотой крест с Ивана Великого ... — Иван Великий — колокольня церкви святого Иоанна Лествичника, построенная в 1505—1600 гг. на главной Соборной площади Кремля и являющаяся его главным композионным центром; имея высоту 81 м, до кон. XIX в. была самым высоким зданием Москвы.

В 1812 г., во время оккупации Москвы французами, с Ивана Великого по приказу Наполеона был снят позолоченный семиметровый крест: император предполагал установить его на куполе парижского Дома инвалидов, однако до Парижа свой трофей французы не довезли. По сообщению графа Филиппа де Сегюра (1780—1873), французского генерала и историка, этот крест вместе с другими награбленными в Москве ценностями был при отступлении французов утоплен в Семлевском озере, находящемся в восточной части Смоленской области (есть, правда, и другие версии того, что с ним произошло, более правдоподобные).

... герцог сумел довезти свой трофей до Брюгге. Там она была установлена перед биржей ... — Льежский столб правосудия находился в Брюгге десять лет: 10 июля 1478 г., через полтора года после гибели герцога Карла Смелого, этот символ городских свобод был торжественно возвращен в Льеж.

...на рыночной площади Льежа стояла статуя Фортуны ... — Фортуна — древнеримская богиня судьбы; изображалась в виде женщины, которая одной рукой опирается на колесо, символ переменчивости человеческого счастья, а в другой руке держит рог изобилия.

... словно Энкелад, сраженный молнией, еще раз перевернется в своей могиле ... — Энкелад — персонаж древнегреческой мифологии, один из гигантов, которого во время битвы богов с ними (гиган- томахии) победила Афина, обрушив на него Сицилию; частые землетрясения на этом вулканическом острове древние объясняли попытками Энкелада высвободиться.

151 ...Он приказал отрубить голову молодому дворянину, бастарду де Ла

Амеду, сыну Жана де Ла Амеда, сеньора де Конде. — Биографических сведений об этом двадцатичетырехлетнем молодом человеке (batard de la Hamaide), казненном в 1468 г., найти не удалось.

... через сира де Ла Роша и сира д'Эмери дал ему знать, что не примет его. — Сир де Ла Рош — Филипп По (см. примеч. к с. 73).

... их разделяют сто пятьдесят лет гражданской войны и такое количество крови, что ею можно было бы обагрить воды Темзы от ее истока до устья ... — Темза — река на юге Англии, самая большая в Великобритании, длиной 334 км; берет начало на возвышенности Котсуолдс, в графстве Глостершир, протекает в черте Лондона и впадает в Северное море, образуя эстуарий.

152 ... представление, в котором два рыцаря, два друга, Геркулес и

Тесей ... вдвоем победили и разоружили короля ... — Геркулес (Геракл) — сын Зевса (рим. Юпитера), величайший герой древнегреческой мифологии, известный своей атлетической мощью и совершенными им двенадцатью богатырскими подвигами.

Тесей — один из самых известных персонажей древнегреческой мифологии, легендарный царь Афин, сын царя Эгея и царевны Эфры, которому античная традиция приписывает множество великих подвигов.

Пероннская западня

153 ... отправлялся ужинать к своему куму Дени Эсселену и посылал

королеву — принцессу Савойскую — вместе с Переттой Шалонской, своей любовницей, попариться в бане и отужинать в доме президента Дове ... — Дени Эсселен (?—?) — советник и дворецкий

Людовика XI, комендант Бастилии, купеческий старшина Парижа в 1470—1474 гг.

Перетта Шалонская — парижская горожанка, любовница Людовика XI в 1465—1468 гг.

Дове, Жан (ок. 1400—1471) — сеньор де Кланьи, первый президент Парижского парламента с 1465 г., в доме которого были превосходные бани; одна из старинных хроник сообщает, что 10 сентября 1467 г. он принимал у себя в гостях королеву Шарлотту Савойскую, ее сестру Бонну Савойскую и несколько других дам, которые после устроенного в их честь ужина парились в этих банях.

... Чтобы добиться этой цели, король сделал то же, что и Ромул, желавший увеличить население Рима ... — Ромул — легендарный основатель Рима, внук Нумитора, царя Альба Лонги (древнейший италийский город, находившийся в 20 км к юго-востоку от Рима), сын его дочери Реи Сильвии и бога Марса; согласно римскому историку Титу Ливию, первый царь Рима, правивший в 753—716 гг. до н.э.

По преданию, Ромул, стремясь увеличить население только что основанного им Рима, устроил в дубовой роще на Капитолийском холме т.н. асилум, то есть священное место, где всякого рода преступники и беглецы получали право укрыться от преследований и считались неприкосновенными.

154 ... он отобрал у него Байе, Вир и Кутанс. — Байё — город в Нижней Нормандии, в соврем, департаменте Кальвадос, в 30 км к северо- западу от Кана.

Вир — город в Нижней Нормандии, в соврем, департаменте Кальвадос, в 60 км к юго-западу от Кана.

Кутанс — городок в Нижней Нормандии, на полуострове Котан- тен, в соврем, департаменте Манш, в 25 км к западу от Сен-Ло.

...Он созвал Генеральные штаты, возродив тем самым давний забытый обычай. — Речь идет о единственном в царствование Людовика XI созыве Генеральных штатов, которые заседали с 6 по 14 апреля 1468 г. в городе Тур.

155 ... В те времена король ничуть не больше, чем сегодня королева, был

хозяином своей политики. — Имеется в виду английская королева Виктория (1819—1901), вступившая на престол 20 июня 1837 г.

... изгнанники попытались взять Буйон ... — Буйон — город на юге Бельгии, в провинции Люксембург, в 96 км к юго-западу от Льежа.

156 ... В этой охранной грамоте, хранящейся в библиотеке на улице

Ришелье ... говорится ... — Имеется в виду Национальная библиотека Франции, располагающаяся в правобережной части Парижа, на улице Ришелье, за дворцом Пале-Рояль, в ансамбле зданий, построенных в XVII в. и расширенных в 1854—1875 гг.; ведет начало с личной библиотеки короля Карла V Мудрого; в 1692 г. стала публичной; до Революции называлась Королевской, с 1790 г. — Национальной, в эпоху Первой и Второй империй — Императорской, после реставрации Бурбонов и вплоть до 1848 г. снова именовалась Королевской; в настоящее время является одной из крупнейших библиотек мира.

... возвращаться по собственной воле и в безопасности в города Шони и Нуайон ... — Шони — город на севере Франции, в Пикардии, в соврем, департаменте Эн, в 30 км к юго-востоку от Перонны.

Нуайон — старинный город в Пикардии, в соврем, департаменте Уаза; с 531 г. епископская резиденция; расположен в 30 км к югу от Перонны.

158 ... Людовик XI отправился в путь, взяв с собой коннетабля де Сен-

Поля, кардинала Ла Балю, герцога Бурбонского, сира де Боже, архиепископа Лионского и епископа Авраншского, своего духовника. — Сир де Боже — Петр II Бурбонский (1438—1503), сир де Боже с 1456 г., младший сын герцога Карла I Бурбонского; с 1473 г. муж Анны Французской (1461 — 1522), старшей дочери короля Людовика XI; герцог Бурбонский с 1488 г.

Архиепископ Лионский — Карл II Бурбонский (1434—1488), архиепископ Лионский в 1444—1488 гг., кардинал (1476); брат Иоанна II Бурбонского, унаследовавший после его смерти 1 апреля 1488 г. титул герцога Бурбонского, но почти сразу отрекшийся в пользу их младшего брата Петра II Бурбонского и умерший 13 сентября того же года.

Епископом Авраншским в описываемое время, с 1458 по 1484 гг., был французский прелат Жан Бушар (7—1484), духовник Людовика XI, ректор Парижского университета.

... Прибавьте к этому Тристана, его главного прево; Оливье Ле Дена, его брадобрея ... — Оливье Ле Ден («Оливье Дьявол»; собственное имя — Оливье Некер; 7—1484) — фаворит Людовика XI, выполнявший его важные поручения и ставший одним из самых влиятельных лиц в период его царствования; уроженец города Тилт во Фландрии, сын цирюльника, с 1457 г. брадобрей и лакей дофина, будущего Людовика XI; в 1473 г. был возведен в дворянское достоинство, а в 1477 г. получил титул графа де Мёлана; после смерти короля был арестован, судим, обвинен в многочисленных преступлениях и повешен (21 мая 1484 г.).

... и, наконец, Галеотти, его астролога. — Галеотти, Марцио (ок. 1427—ок. 1494) — итальянский поэт, философ и богослов, в круг интересов которого входили физика, медицина и астрономия; университетский профессор в Падуе, затем секретарь венгерского короля Матвея I Корвина; после его смерти, в 1490 г., отправился во Францию, где представил королю Карлу VIII, наследнику Людовика XI, одно из своих сочинений; в романе «Квентин Дорвард» В.Скотта фигурирует в качестве придворного астролога Людовика XI, что, по-видимому, является анахронизмом.

... герцог ожидает его по другую сторону небольшой речки Дуэн. — Имеется в виду речка Колонь, правый приток Соммы, длиной 23 км, которая впадает в Сомму возле Перонны, протекая перед этим через расположенное в 2 км к юго-востоку от нее селение Дуэн; в старину называлась Кулетт де Дуэн.

... король, взойдя на трон, даровал ему сеньорию Эпиналь ... — Эпиналь — город на северо-востоке Франции, в Лотарингии, на реке Мозель; ныне административный центр департамента Вогезы.

159 ... Вслед за маршалом Бургундским прибыл Антуан де Шатонёф,

сеньор дю Ло ... — Антуан де Шатонёф (Кастельно), барон дю Ло (7—1485) — великий камергер и великий кравчий Франции, сенешаль Гиени; оказавшись в 1466 г. в опале, был заключен вначале в замок Сюлли-на-Луаре, через два года переведен в замок Юсон, считавшийся более надежной тюрьмой, но сумел бежать оттуда и укрылся в Бургундии.

... приказал арестовать его и заключить в замок Юсон ... — Юсон — неприступный замок в Оверни, в одноименном селении в соврем, департаменте Пюи-де-Дом, превращенный Людовиком XI в государственную тюрьму; в 1586—1605 гг. служил местом ссылки Маргариты де Валуа (1553—1615), «королевы Марго», первой жены (в 1572—1599 гг.) короля Генриха IV; в 1634 г. был разрушен по приказу кардинала Ришелье.

... по слухам, он был любовником г-жи д’Арсинж, жены коменданта замка ... — Французский историк Шарль Пино Дюкло (1704— 1772), рассказывая в своем сочинении «История Людовика XI» (1745) о бегстве Антуана де Шатонёфа из замка Юсон (том I, книга V, сс. 318—319), утверждает, что коменданта замка звали дез Арсинж (des Arcinges). Это утверждение повторяет Барант, а вслед за ним и Дюма. На самом деле, комендантом Юсона в это время был Шарль де Мелён (?—1468) — бальи Мелёна, родной брат Филиппа де Мелёна (см. примеч. к с. 108), коменданта Бастилии, дядя и полный тезка наместника Иль-де-Франса Шарля де Мелёна (см. примеч. к с. 94), казненный в замке Лош летом 1468 г., после того как его жена Жанна де Вилье-Ливри, вдова сеньора д'Эзенвиля, помогла бежать из тюрьмы Антуану де Шатонёфу.

... приказал обезглавить сира д'Арсинжа, Ремоне, сына его жены, и королевского прокурора замка Юсон. — Пасынком Шарля де Мелёна, казненным одновременно с ним, был юный Жан де Вилье-Ливри, сеньор д’Эзенвиль (?—1468).

160 ... в том самом замке графа Герберта, где вассал убил своего короля

и где, как говорили, кровь Карла Простоватого все еще можно было увидеть на плитах комнаты, прилегавшей к спальне. — Герберт II (ок. 884—943) — граф Вермандуа с 902 г., сын графа Герберта I (ок. 850—ок. 902), прямой потомок Карла Великого в пятом колене; один из крупнейших феодалов Западно-Франкского королевства, зять короля Роберта I (ок. 860—923; правил с 922 г.), женатый на его старшей дочери Адели (ок. 892—после 943); в 923 г. предательски захватил короля Карла Простоватого и держал в заключении до самой его смерти.

class="book">Карл III Простоватый (879—929) — король Западно-Франкского королевства в 898—922 гг., занявший трон после смерти короля Эда Парижского (ок. 860—898; правил с 888 г.) и в 922 г. низложенный; сын короля Людовика II Заики (846—879; правил с 877 г.) и его второй жены (с 875 г.) Аделаиды Парижской (ок. 850—901); умер (по-видимому, естественной смертью) 7 октября 929 г., находясь в заточении в крепости Перонны.

XVII. Искупительная жертва

167 ... отдавал брату уже не Нормандию ...а Бри ... — Бри — истори

ческая и географическая область на севере Франции, расположенная между Сеной и Марной и охватывающая территорию департамента Сена-и-Марна, а также частично территории департаментов Валь-де Марна, Эсон, Эна, Марна и Об; главные города — Мо (в 40 км к северо-востоку от Парижа) и Бри-Конт-Робер (в 25 км к юго-востоку от Парижа).

... некогда она принадлежала Карлу Великому и хранилась в церкви Сен-Ло в Анже. — Анже — старинный город на западе Франции, столица исторической области Анжу; ныне административный центр департамента Мен-и-Луара.

В одной из старинных церквей этого города, основанной в 1052 г. Жоффруа II (1006—1060), графом Анжуйским с 1040 г., и посвященной святому Ло, епископу Кутанскому в VI в., хранилась частица истинного креста Господня, считавшаяся даром Фулька V Анжуйского (1092—1144; граф Анжу в 1109—1129 гг.), короля Иерусалимского в 1131—1143 гг.; во время Революция реликварий с этой святыней был уничтожен, а сама церковь обращена в руины.

168 ... Сир д'Эмберкур был ранен, а сир де Саржин убит. — Биографических

сведений о сеньоре де Саржине, погибшем во время осады Льежа 26 октября 1468 г., найти не удалось; возможно, это был сын баронессы Жанны де Саржин (?—?) и ее мужа Жана де Эрнери (?—?).

169 ... в атаку пошли шестьсот человек из Франшимона, все как один

лесорубы и угольщики. — Франшимон — высокогорный лесистый район в 20 км к юго-востоку от Льежа; в средние века небольшое феодальное владение у границ Льежского епископства, маркизат со столицей в одноименном замке.

... не ведая, кто такие Леонид и его триста спартанцев, бросились на бургундский лагерь точно так же, как некогда спартанцы бросились на лагерь персов. — Леонид I (ок. 540—480 до н.э.) — спартанский царь с 489 г. до н.э., героически погибший в ходе Греко-персидской войны (480—479 гг. до н.э.) в сражении в ущелье Фермопилы, прикрывая с небольшим отрядом спартанцев отступление греческого войска.

170 ... как если бы Макера спросили: «Так что будем делать с Бертра

ном?» — Робер Макер — разбойник с большой дороги и пройдоха, главный персонаж трехактной мелодрамы «Постоялый двор Адре» («Auberge des Adrets») французских драматургов Бенжамена Антье (1787—1870), Сент-Амана (Жан Аман Лакост; 1797—1885) и Полианта (настоящее имя — Александр Шаппонье; ?—?), поставленной впервые в парижском театре Амбигю-Комик 2 июля 1823 г., и ее продолжения, четырехактной сатирической комедии «Робер Макер» («Robert Macaire»), написанной Б.Антье и Сент-Аманом в сотрудничестве с актером Фредериком Леметром (Антуан Луи Проспер Леметр; 1800—1876) и поставленной впервые в парижском театре Фоли-Драматик 14 июня 1834 г.

Бертран — еще один персонаж обеих названных пьес, друг Робера Макера.

... Один писатель, Монстерус, сообщает, что всего было убито сорок тысяч мужчин и утоплено двенадцать тысяч женщин и детей. — Дюма заимствовал эти сведения из «Истории Франции» (том VI, стр. 283) Мишле, который называет их преувеличением, однако не поясняет, кем был этот Monsterus.

171 ... сопровождали его вплоть до церкви Богоматери Льесской в Пикар

дии. — Имеется в виду старинная церковь во имя Божьей Матери в селении Льес-Нотр-Дам в Пикардии, в соврем, департаменте Эна, в 15 км к северо-востоку от Лана, которая славится хранящейся в ней чудотворной Черной Мадонной, привезенной, согласно легенде, из Святой Земли, и с XII в. является местом паломничества.

XVII. Прекрасный договор в руках

у герцога Бургундского

... образцового короля ... новоявленного Тиберия ... — Тиберий (Тиберий Цезарь Август; 42 до н.э.—37 н.э.) — второй римский император из династии Юлиев-Клавдиев (с 14 г. н.э.); пасынок Августа, сын его третьей жены (с 38 г. до н.э.) Ливии Друзиллы (58 до н.э.— 29 н.э.), до усыновления им в 4 г. н.э. носивший имя Тиберий Клавдий Нерон; мрачный и подозрительный тиран, отличавшийся патологической жестокостью; с 27 г. н.э. поселился на острове Капрее, где вел уединенный образ жизни, управляя империей и руководя римским сенатом путем переписки.

174 ... 11 июля Уорик выдал свою дочь замуж за Кларенса, брата короля

Англии ... — Кларенс — Джордж Плантагенет, граф Солсбери, первый герцог Кларенс (1449—1478), брат английских королей Эдуарда IV и Ричарда III; сыграл важную роль в войне Алой и Белой розы; 11 июля 1469 г. втайне от Эдуарда IV женился на Изабелле Невилл (1451—1476), старшей дочери графа Уорика; за участие в заговоре против Эдуарда IV был приговорен к смерти и, согласно легенде, по его собственному выбору утоплен в бочке с мальвазией.

.... архиепископ Йоркский, брат Уорика, вошел в королевские покои. — Имеется в виду Джордж Невилл (1432—1476) — младший брат графа Уорика, архиепископ Йоркский с 1465 г., канцлер Англии в 1460—1467 гг.

... Генрих VI находился в то время в лондонском Тауэре. — Генрих VI (1421—1471) — английский король из династии Ланкастеров, царствовавший в 1422—1461 и 1470—1471 гг.; единственный сын и наследник короля Генриха V (1387—1422; правил с 1413 г.) и его жены с 1420 г. Екатерины Валуа (1401—1437); в марте 1461 г. был низложен Эдуардом IV и заключен в Тауэр, где впал в безумие; восстановленный на престоле 30 октября 1470 г. графом Уориком, он был снова низложен 11 апреля 1471 г. и, вновь заключенный в Тауэр, спустя сорок дней, в ночь с 21 на 22 мая, предан там смерти.

Тауэр — древняя крепость в Лондоне, на северном берегу Темзы, исторический центр английской столицы; построенная в XI в. как мощное оборонительное сооружение, она уже со следующего столетия служила одновременно и государственной тюрьмой для людей благородного происхождения.

175 ... Уорик высадился в Англии и был убит в битве при Барнете. —

Барнет — городок к северу от Лондона, входящий ныне в черту т.н. Внешнего Лондона и расположенный в 16 км от центра английской столицы; 14 апреля 1471 г. там произошло кровопролитное сражение, в ходе которого Эдуард IV наголову разбил армию ланкастерцев во главе с графом Уориком.

... 4 мая 1471 года состоялось сражение при Тьюксбери. — Тьюксбери — городок в графстве Глостершир на западе Англии, в 150 км к западу от Лондона.

4 мая 1471 г. близ этого городка Эдуард IV разгромил вторую армию ланкастерцев, которую возглавляли Маргарита Анжуйская и ее сын Эдуард Вестминстерский; решительная победа Йорков в этом кровопролитном сражении завершила один из периодов войны Алой и Белой Розы, прервавшейся вслед за тем на четырнадцать лет.

...Ее юный сын был хладнокровно убит после сражения. — Имеется в виду Эдуард Вестминстерский (1453—1471) — единственный сын английского короля Генриха VI и Маргариты Анжуйской; принц Уэльский с 1454 г.; с 1470 г. муж Анны Невилл (1456—1485), младшей дочери графа Уорика; погиб в битве при Тьюксбери.

... читайте Шекспира, самого великого и, вероятно, самого правдивого историка той эпохи, более правдивого, чем Пастон, Пламптон, Холл и Графтон; его нельзя упрекнуть ни в чем, за исключением того, что он, пожалуй, чересчур слепо следовал за Холлингшидом. — Этот панегерик Шекспиру основывается на пассаже из подстрочного примечания на одной из страниц «Истории Франции» Мишле (том VI, стр. 310): «Перед тем как закончить с Алой и Белой Розой, скажем несколько слов о первоисточниках. Корреспонденция Пастона и Пламптона послужила мне незначительно. Я не извлек никакой пользы из болтовни Холла и Графтона, которые, считая сочинения современных им авторов несколько суховатыми, без всякой надобности разбавляли их пустословием; ничуть не больше толку было и от Холлингшида, обязанного, вероятно, своему успеху прекрасным красочным изданиям написанного им сочинения, которым Шекспир воспользовался просто как популярной книгой, оказавшейся у него под рукой ...»

Пастон и Пламптон — фамилии двух английских дворянских семей, сохранивших обширные семейные корреспонденции, которые относятся к периоду войны Алой и Белой розы и содержат бесценные сведения об английской истории того времени.

Пастоны — дворянская семья из Норфолка, одним из первых известных представителей которой стал сэр Джон Пастон (1442— 1479); подготовленное английским антикваром сэром Джоном Фенном (1739—1794) пятитомное издание переписки Пастонов, охватывающей период с 1422 по 1509 гг., было опубликовано в 1787, 1789 и 1823 гг.

Пламптоны — дворянская семья из Йоркшира, видными представителями которой были сэр Уильям Пламптон (1404—1480) и его сын сэр Роберт Пламптон (1453—1523); переписка членов этой семьи, относящаяся к царствованиям английских королей Эдуарда IV, Ричарда III, Генриха VII и Генриха VIII и состоящая из 252 писем (первое из них датируется 1433 г., а последнее — 1535 г.) и ряда других документов, была опубликована в 1838—1839 гг.

Холл, Эдвард (ок. 1498—1547) — английский хронист и правовед, автор «Хроник», впервые опубликованных в 1542 г.

Графтон, Ричард (ок. 1511—1572) — английский издатель и историк, автор двух компилятивных сочинений: «Краткое изложение хроник Англии» («Abridgement of the Cronicles of England»; 1563) и «Пространная хроника» («А Chronicle at Large»; 1568).

Холлингшид (Hollingshid) — имеется в виду Рафаэль Холиншед (Holinshed; ок. 1529—1580), английский хронист, один из авторов капитального труда «Хроники Англии, Шотландии и Ирландии» (1577), едва ли не главного первоисточника, которым пользовался Шекспир, создавая свои исторические пьесы.

176 ... Дофин (Карл VIII) родился 30 июня 1470 года. — Карл VIII (1470— 1498) — король Франции с 1483 г.; сын Людовика XI и Шарлотты Савойской; в 1494 г. своим походом в Неаполь положил начало Итальянским войнам 1494—1559 гг.

... граф де Фуа, только что выдавший свою старшую дочь за герцога Бретонского, предложил ему в жены свою младшую дочь ... — Граф де Фуа — имеется в виду Гастон IV де Фуа (см. примеч. к с. 79). Одна из его дочерей, Маргарита (ок. 1458—1486), вышла 27 июня 1471 г. замуж за Франциска II (1435—1488), герцога Бретонского. После этого лишь две его младшие дочери оставались незамужними: девятилетняя Изабелла (ок. 1462—после 1479) и пятилетняя Элеонора (1466—1480).

... Стоит почитать письма Людовика XI... которые он направил г-ну дю Бушажу... — Бушаж, Эмбер де Батарне, сеньор дю (ок. 1438—1523) — французский политический деятель и дипломат, фаворит Людовика XI.

177 ... сумела в конце концов поссорить его с герцогом Миланским. —

Имеется в виду Галеаццо Мария Сфорца (см. примеч. к с. 92).

... Сыну Иоанна Калабрийского, почти обрученному с дочерью короля, намекнули, что король может выдать дочь за любого ... — Имеется в виду Николай Анжуйский (1448—1473) — герцог Лотарингский с 1470 г., сын Иоанна Калабрийского и его жены с 1444 г. Марии Бурбонской (1428—1448), обрученный в 1461 г. с только что родившейся Анной Французской (1461 — 1522), старшей дочерью Людовика XI, которая в конечном счете вышла в 1473 г. замуж за Пьера де Боже, будущего герцога Бурбонского, и в 1483—1491 гг. была регентшей Франции.

... во имя сохранения мира трижды прочитали молитву «Ave». — «Ave Maria» (лат. «Радуйся, Мария»; в православной традиции «Богородице, Дева, радуйся») — христианская молитва, обращенная к Богоматери.

... герцог Гиенский ... сражен четырехдневной лихорадкой. — Четырехдневная лихорадка (лат. febris quartana) — клиническая форма малярии, характеризующаяся тем, что приступы этой болезни повторяются через два дня на третий.

... аббат монастыря Сен-Жан д'Анжели, по-видимому возмущенный скандалом, повод к которому подавал брат короля, открыто живший с г-жой де Туар, решил пресечь этот скандал. — Имеется в виду Журден Фавр де Веркор (ок. 1430—1475) — доминиканский монах, аббат бенедиктинского монастыря святого Иоанна в селении Анжели на юго-западе Франции (ныне городок Сен-Жан-д'Анжели в департаменте Приморская Шаранта, в 26 км к северу от города Сент), духовник герцога Гиенского, после смерти которого он был обвинен в его отравлении, взят под стражу, в 1473 г. тайно перевезен в Бретань и два года спустя умер там в тюремной башне, в Нанте, пораженный ударом молнии.

Госпожа де Туар — Николь де Шамб (ок. 1447—1471), госпожа де Монсоро, с 1466 г. жена Луи д'Амбуаза (1392—1469), виконта де Туара с 1426 г., одного из самых богатых людей во Франции; любовница герцога Гиенского, которая родила от него двух дочерей и преждевременная смерть которой дала повод к слухам о ее отравлении.

178 ... Монтиль-ле-Тур, 18 марта. — Монтиль-ле-Тур — поместье в

селении Ла-Риш (соврем, департамент Эндр-и-Луара в центральной части Франции, в Турени) близ Тура, купленное Людовиком XI в 1468 г; в 1473 г. он построил там замок, получивший название Плесси-ле-Тур и служивший резиденцией короля вплоть до его смерти (30 августа 1483 г.); при Бурбонах этот замок был предан забвению, а во время Революции почти полностью разрушен.

... Подтверждением слуха о братоубийстве служит рассказик Бран- тома. — Пьер де Бурдей, аббат и сеньор де Брантом (ок. 1538— 1614) — французский писатель-мемуарист, автор прославленных книг «Жизнеописания великих французских полководцев» («Vie des grands capitaines fran?ais») и «Жизнеописания галантных дам» («Vie des dames galantes»), изданных лишь спустя много лет после его смерти, в 1666 г.

179 ... Вначале он подошел к небольшому городку Нель. — Нель — город

в Пикардии, в 45 км к юго-востоку от Амьена; ныне относится к департаменту Сомма.

... Через день настала очередь Руа. — Руа — город в Пикардии, в соврем, департаменте Сомма, в 11 км к юго-западу от Неля.

... тысяча четыреста вольных лучников и две сотни копейщиков под командованием сира де Муи и сира де Баланьи. — Сир де Муи — Колар де Муи (?—1499), бальи Вермандуа, комендант Сен- Кантена.

Сир де Баланьи — Луи де Гомель (?—?), сеньор де Баланьи, капитан города Бове.

180 ... Двадцать седьмого июня герцог уже стоял перед Бове. — Бове — город на севере Франции, в Пикардии, в 80 км к северу от Парижа; ныне относится к департаменту Уаза; с 22 июня по 27 июля 1472 г. его безуспешно осаждали войска герцога Карла Смелого.

... находился в Бретани и был занят тем, что захватывал Машкуль и Ансени ... — Машкуль — старинный город в Бретани, в соврем, департаменте Атлантическая Луара, в 40 км к юго-западу от Нанта.

Ансени — город в Бретани, в соврем, департаменте Атлантическая Луара, в 35 км к северо-востоку от Нанта.

... Именно тогда и были захвачены Руа и Мондидье. — Мондидьс (см. примеч. к с. 28) находится в 14 км к юго-западу от Руа.

... атаковал город со стороны Лимасонских ворот, наименее укрепленных. — В то время в крепостной стене города Бове было пять ворот; Лимасонские ворота (букв. «Улитковые») находились в ее западной части.

181 ... взамен себя она поставила юную девушку по имени Жанна

Лене ... — Жанна Лене, по прозвищу Секира (ок. 1454—?) — героиня города Бове, юная девушка, которая во время осады города летом 1472 г. убила ударом секиры бургундского солдата, пытавшегося водрузить на крепостной стене города бургундский стяг, и придала этим мужества упавшим духом согражданам.

182 ... для этого пришлось бы перейти на другой берег Уазы ... — Уаза —

река в Бельгии и во Франции, правый приток Сены, длиной 341 км; берет начало близ города Шиме в бельгийской провинции Эно и впадает в Сену около города Конфлан-Сент-Онорин в 25 км к северо-западу от Парижа.

Заметим, что город Бове стоит на левом (северном) берегу реки Терен, правого притока Уазы.

... Это были сир де Ла Рош-Тессон и сир де Фонтенай, которые в спешном порядке мчались на помощь Бове, ведя с собой гарнизон Нуайона ... — Сир де Ла Рош-Тессон — Гильом де Валле (?—после 1488), барон де Ла-Рош-Тессон с 1461 г. ; заместитель сенешаля Нормандии.

Сир де Фонтенай — Мери де Куэ (?—?), сеньор де Фонтенай, командир сотни копейщиков, заместитель Жана де Бюэя (см. примеч. к с. 95).

Нуайон (см. примеч. к с. 156) находится в 65 км к северо-востоку от Бове.

183 ... это проделали, в свой черед, маршал Пуату, сенешаль Каркасона,

сенешаль Тулузы, сир Торси, прево Парижа, бальи Санлиса и капитан Салазар ... — Маршал Пуату — имеется в виду Луи де Крюссоль (?—1473), сенешаль Пуату и губернатор Дофине; друг юности Людовика XI, камергер и великий хлебодар Франции (с 1461 г.), главнокомандующий французской артиллерией (с 1469 г.).

Сенешаль Каркасона — Эстевено де Талорес (7—1477), сеньор д’Осмон, советник и камергер Людовика XI, сенешаль Каркасона. Сенешаль Тулузы — Гастон де Лион (?—после 1488), сенешаль Тулузы, камергер Людовика XI.

Сир де Торси — Жан д’Эстутвиль (7—1494), главнокомандующий арбалетчиками Франции в 1449—1461 гг.

Прево Парижа — Робер д’Эстутвиль (ок. 1410—1479), прево Парижа в 1446—1461 и 1465—1479 гг.; младший брат сеньора де Торси.

Бальи Санлиса — эту должность исполнял в то время Жиль де Рув- руа де Сен-Симон (ок. 1410—1477), камергер Людовика XI.

Салазар — см. примеч. к с. 93.

... 30-го прибыл гарнизон Амьена. — Амьен (см. примеч. к с. 28) находится в 58 км к северу от Бове.

184 ... они будут во время крестного хода в честь святой Ангадремы

иметь преимущество перед мужчинами ... — Ангадрема Рантийская (7—695) — святая католической церкви, небесная покровительница города Бове; дочь графа Роберта де Ранти; ученица святого Дадона Руанского (ок. 609—686), первая настоятельница аббатства Сен-Поль-ле-Бове в Пикардии; день ее памяти отмечается 14 октября.

185 ... Позднее король выдал героиню города Бове замуж за горожанина

по имени Колен Пилон ... — Колен Пилон, первый муж Жанны Лене, погиб в 1477 г., во время осады Нанси; после его смерти она вышла замуж за своего кузена Жана Пьера Фурке.

... захватил Э и Сен-Валери, потерпел неудачу у Дьеппа, двинулся обратно через Руан ... — Э — город в Верхней Нормандии, в 70 км к северо-востоку от Руана, вблизи берега пролива Ла-Манш, в соврем, департаменте Приморская Сена; в средние века столица одноименного графства.

Сен-Валери (Сен-Валери-на-Сомме) — городок в Пикардии, в устье Соммы, в 25 км к северо-востоку от Э; ныне относится к департаменту Сомма.

Дьепп — город в Верхней Нормандии, в соврем, департаменте Приморская Сена, на берегу Ла-Манша, в 27 км к юго-западу от Э; известен с XI в.

... Коммин ... перешел на сторону короля. — Это произошло в августе 1472 г., вскоре после снятия осады Бове.

... Шатлен умер ... 20 марта 1474 года. — Датой смерти Шатлена (см. примеч. к с. 29) считается 20 марта 1475 г.

XVIII. Слуга, достойный своего господина

... он хотел восстановить древнее Бургундское королевство ... — Бургундское королевство — средневековое государство, существовавшее в X - XIV вв. на территории соврем, юго-восточной Франции (Прованс, Дофине, Савойя, Франш-Конте) и западной Швейцарии, со столицей в городе Арль.

186 ... отмеченную писцом города Ипра. — Ипр — см. примеч. к с. 35

... ему требовались Гельдерн, Верхний Эльзас, Кёльн, часть Швейцарии и Лотарингия. — Гельдерн — см. примеч. к с. 31.

Верхний Эльзас — южная часть Эльзаса (исторической области на востоке Франции, на границе с Германией, служившей яблоком раздора между этими двумя государствами в течение многих веков и отошедшей к Франции в 1678 г.); примерно соответствует соврем, департаментам Верхний Рейн и Бельфор.

Кёльн — город на западе Германии, на Рейне; основан как римская колония в I в. н.э.; в средние века крупный торговый и ремесленный центр; с XI в. духовное княжество, князь-архиепископ которого с XIII в. стал одним из курфюрстов Священной Римской империи; после наполеоновских войн принадлежал Пруссии; ныне входит в состав земли Северный Рейн—Вестфалия.

... Гельдерн принадлежал старому герцогу Арнольду ... — Арнольд д’Эгмонт (1410—1473) — герцог Гельдернский с 1423 г.; сын Иоанна II (1385—1451), сеньора д’Эгмонта, и его жены Марии д’Аркель (ок. 1389—1415); в 1465 г. вступил в конфликт с герцогом Бургундским Филиппом III Добрым, который низложил его, подверг тюремному заключению и вместо него посадил на трон его сына Адольфа д'Эгмонта; однако в 1471 г. он был восстановлен на престоле и в том же году продал за 300 тысяч флоринов свое герцогство Карлу Смелому, который вступил в свои права лишь после смерти старого герцога (23 февраля 1473 г.).

... у герцога Арнольда был сын, который по подстрекательству матери заточил отца в тюрьму и вместо него провозгласил герцогом себя. — Имеется в виду Адольф д’Эгмонт (1438—1477) — сын Арнольда д’Эгмонта и его жены с 1430 г. Екатерины Киевской (1417—1479); герцог Гельдернский в 1465—1471 гг.; рыцарь орден Золотого Руна (1461); с 1463 г. супруг Екатерины Бурбонской (1440—1469), племянницы герцога Филиппа III Доброго; в 1471 г был заключен в тюрьму и оставался в ней вплоть до гибели Карла Смелого; затем пытался отвоевать свои владения, захваченные Габсбургами, но сам был убит полгода спустя, 22 июля 1477 г., во время осады Турне.

... добившись от папы и императора разрешения, он взялся рассудить отца с сыном. — Святой престол занимал в это время Сикст IV (в миру — Франческо делла Ровере; 1414—1484), римский папа с 1471 г.

Император — Фридрих III Габсбург (см. примеч. к с. 56).

... император — в надежде, что его сын Максимилиан женится на Марии Бургундской. — Максимилиан I Габсбург (1459—1519) — старший сын императора Фридриха III Габсбурга и его жены с 1452 г. Элеоноры Португальской (1436—1467); муж герцогини Марии Бургундской с 1477 г.; король Германский с 1486 г., эрцгерцог Австрийский с 1493 г., император Священной Римской империи с 1508 г.; дед императора Карла V.

... Однако при этом был забыт несчастный десятилетний ребенок ... который оказался лишен своего законного наследства. — Имеется в виду Карл д'Эгмонт (1467—1538) — сын Адольфа д'Эгмонта и Екатерины Бурбонской, герцог Гельдернский с 1492 г., большая часть правления которого прошла в борьбе с Габсбургами.

187 ... Нимвеген, не желавший, чтобы его продавали, словно скот на

рынке ... — Нимвеген (голл. Неймеген) — город на востоке Нидерландов, в провинции Гелдерланд, в нижнем течении Рейна, на его левом рукаве, реке Ваал.

... Нижний Эльзас уже находился в его власти, и губернатором там был Хагенбах. — Нижний Эльзас — северная часть Эльзаса, примерно соответствующая соврем, департаменту Нижний Рейн.

В 1469 г., испытывая нехватку денег, австрийский герцог Сигизмунд (см. примеч. к с. 192) взял в долг у герцога Карла Смелого 50 000 гульденов, предоставив ему в качестве залога часть своих земель вдоль Рейна и в Эльзасе, а затем, добившись улучшения своего финансового положения, решил выкупить заложенные им старинные габсбургские владения, однако это встретило отказ со стороны герцога Бургундского, что и привело в конечном счете к Бургундским войнам (1474—1477), в ходе которых погиб Карл Смелый.

... Кольмар закрыл ворота; на улицах Мюльхаузена читали отходные молитвы; в Базеле, из страха перед неожиданным вторжением, каждую ночь освещали мост через Рейн. — Кольмар — город во Франции, в Эльзасе, административный центр соврем, департамента Верхний Рейн; с 1278 г. — вольный имперский город, с 1354 г. член союза десяти вольных имперских городов Эльзаса (Десятиградия); в составе Франции находится с 1679 г.

Мюльхаузен (фр. Мюлуз) — город во Франции, в Эльзасе, в соврем, департаменте Нижний Рейн, в 35 км к югу от Кольмара; в 1354—1515 гг. входил в эльзасское Десятиградие; к Франции был присоединен в 1798 г.

Базель — город на северо-западе Швейцарии, на Рейне, у границы Франции и Германии; ныне административный центр немецкоязычного кантона Базель-Штадт, крупный речной порт; находится в 25 км к юго-востоку от Мюльхаузена.

Рейн — река в Западной Европе (длина 1 320 км), важнейшая водная магистраль; берет начало в Альпах, впадает в Северное море; долина ее находится в пределах Швейцарии, Лихтенштейна, Австрии, Германии, Франции и Нидерландов.

... В ответ Хагенбах водрузил герцогское знамя на земле, принадлежавшей Берну. — Берн — немецкоязычный город на западе Швейцарии, столица одноименного кантона и с 1848 г. фактическая столица Швейцарской конфедерации («федеральный город»); основан в 1191 г.; к конфедерации присоединился в 1353 г.

В 1470 г. Петер фон Хагенбах поднял герцогское знамя над замком Шенкенберг в швейцарском кантоне Ааргау, в 5 км к северо- востоку от города Аарау, возле селения Тальхайм (этот замок, построенный в первой пол. XIII в. Габсбургами, много раз менял хозяев и, наконец, в 1460 г. стал владением города Берна); тем самым ландфогт попытался спровоцировать мятеж окрестных жителей против власти бернцев, однако эта его попытка провалилась.

... курфюрст Кёльнский провозгласил его главнокомандующим армией и защитником курфюршества. — Курфюрст Кёльнский — имеется в виду Рупрехт фон дер Пфальц (Роберт Баварский; 1427—1480), архиепископ и курфюрст Кёльнский с 1463 г.; третий сын курфюрста Пфальцского Людвига III (1378—1436; правил с 1410 г.) и его второй жены (с 1417 г.) Матильды Савойской (7—1438); в 1473 г., вступив в конфликт с большинством своих вассалов и жителями Кёльна, был вынужден принять помощь и покровительство Карла Смелого.

... Между тем умер герцог Лотарингский. — Имеется в виду герцог Лотарингии Николай Анжуйский (см. примеч. к с. 177), умерший 23 июля 1473 г. в возрасте двадцати пяти лет (подозревали, что он был отравлен по приказу Людовика XI, препятствовавшего таким образом альянсу между Лотарингией и Бургундией).

... И тогда Карл ... захватил молодого Рене де Водемона ... — Имеется в виду Рене II Лотарингский (1451—1508) — герцог Лотарингии с 1473 г., унаследовавший ее от своего двоюродного брата Николая Анжуйского; старший сын Ферри II (ок. 1428—1470), графа де Водемона, и его жены с 1445 г. Иоланды Анжуйской (1428—1483), внук герцога Рене I Анжуйского; граф Водемонский с 1470 г., граф Омальский с 1473 г., герцог Барский с 1480 г., барон Майеннский с 1481 г.; вступил в союз со Швейцарской конфедерацией после того, как Карл Смелый вторгся в Лотарингию, разделявшую две основные части его владений, и оккупировал Нанси (1475); участвовал в сражении при Муртене; с помощью швейцарских наемников одержал победу в битве при Нанси (5 января 1477 г.), в которой погиб Карл Смелый.

188 ... местом свидания избрали Мец. — Мец — см. примеч. к с. 107.

...И тогда Мец был заменен Триром. — Трир — старейший город Германии, основанный римлянами в 17 г. до н.э.; расположен на берегу Мозеля, в 140 км к юго-западу от Кёльна; во времена Тетрархии (293—313) был одной из четырех столиц Римской империи; в средние века столица Трирского архиепископства; с 1794 г. находился под властью французов, с 1815 г. — в составе Пруссии; ныне относится к земле Рейнланд-Пфальц.

... Император остановился у архиепископа, а герцог — в монастыре святого Максимина. — Монастырь святого Максимина — бенедиктинское аббатство в Трире, построенное в XIII в. на руинах прежнего монастыря и посвященное святому Максимину (?—346), епископу Трирскому с 329 г.; в 1802 г. оно было секуляризировано, а во время Второй мировой войны полностью разрушено.

В церкви этого монастыря в ноябре 1473 г. должна была состояться торжественная церемония коронования герцога Карла Смелого королевской короной, однако накануне назначенного дня император Фридрих III, не предупредив герцога, покинул Трир.

189 ... Вот что требовал герцог: королевский титул вместе с должно

стью главного наместника Империи и четыре епископства: Льежское, Утрехтское, Турнейское и Камбрейское. — Утрехт — древний город в центральной части Нидерландов, столица одноименной провинции, самой небольшой по площади из всех других провинций страны; с 696 г. центр епархии.

Камбре — старинный город на севере Франции, на реке Шельда, в соврем, департаменте Нор; с нач. VI в. резиденция епископа, а с 948 г. столица духовного княжества.

... Помазание нового короля должен был проводить Георг Баденский, епископ Меца. — Георг I Баденский (1433—1484) — епископ Меца с 1461 г.; сын маркграфа Баденского Якоба I (1407—1453; правил с 1431 г.) и его жены (ок. 1422 г.) Екатерины Лотарингской (1407— 1439), свояченицы герцога Рене I Анжуйского.

... император сел в лодку и поплыл вниз по Мозелю. — Мозель — река на северо-востоке Франции, в Люксембурге и на западе Германии, левый приток Рейна, имеющий длину 560 км; берет начало в Вогезах и впадает в Рейн у города Кобленц; на ней стоит Трир.

190 ... В городе Танн начались беспорядки ... — Танн — городок во Фран

ции, в Эльзасе, в соврем, департаменте Верхний Рейн, в 20 км к северо-западу от Мюльхаузена.

192 ... заключен союз между Швейцарской конфедерацией и герцогом

Сигизмундом, давним врагом швейцарцев. — Сигизмунд Австрийский (1427—1496) — герцог (с 1477 г. — эрцгерцог) Передней Австрии (владения Габсбургов в Эльзасе, Швабии и Форарльберге) и граф Тироля в 1439—1490 гг., сын герцога Австрийского Фридриха IV (1382—1439; правил с 1402 г.) и его второй жены (с 1411 г.) Анны Брауншвейгской (1390—1432); двоюродный брат императора Фридриха III; его распря с Карлом Смелым привела к началу Бургундских войн (1474—1477), которые он вел в союзе со Швейцарской конфедерацией; в 1490 г. был вынужден отречься от престола.

... Он снабдил оружием Танн и, двинувшись в Брайзах, прибыл туда ... — Брайзах — старинный укрепленный город в Германии, в земле Баден-Вюртемберг, на правом берегу Рейна, в 40 км к северо-востоку от Танна; напротив него, на другой стороне Рейна, в Эльзасе, стоит французский город Нёф-Бризак, построенный в 1699—1702 гг. по приказу Людовика XIV.

... город Энзисхайм изгнал бургундский гарнизон ... — Энзисхайм (фр. Энсисем) — городок в Эльзасе, в 17 км к северу от Мюльхаузена.

193 ... Один бедный малый, принадлежавший к немецкому гарнизону

города, по имени Фридрих Фёгелин ... — Биографических сведений об этом историческом персонаже (Vogelin), командире немецких наемников, поднявших бунт против ландфогта Петера фон Хаген- баха, найти не удалось.

194 ...Он назначил Германа фон Эптингена исполнять должность ландфогта ... — Герман фон Эптинген (ок. 1420—1502) — базельский дворянин, владетель Блошмона, состоявший на службе у Габсбургов.

... Герцог собрал суд присяжных из шестнадцати рыцарей, которых должны были предоставить восемь городов: Страсбург, Кольмар, Шлеттштадт, Фрайбург-им-Брайсгау, Брайзах, Базель, Берн и Золотурн. — Шлеттштадт (фр. Селеста) — город во Франции, в Эльзасе, в 22 км к северу от Кольмара, на левом берегу реки Иль; с 1217 г. — вольный имперский город, с 1354 г. — член эльзасского Десятиградия.

Фрайбург-им-Брайсгау — город в Германии, в земле Баден- Вюртемберг, в 20 км к востоку от Брайзаха, являющегося центром исторической области Брайсгау; основан в 1120 г.; известен своим университетом, основанным в 1457 г.

Золотурн — главный город одноименного кантона в северо- западной части Швейцарии, на берегу реки Ааре, севернее Берна.

195 ...Ее еще и теперь можно увидеть в Кольмаре ... — Мумифициро

ванная голова ландфогта Петера фон Хагенбаха хранится ныне в музее Унтерлинден — городском художественном музее Кольмара, открытом в 1853 г.

XIX. Английский герольд

... он отправился к своим войскам, которые уже с 19-го числа осаждали городок Нойс. — Нойс — старинный город на западе Герма-

нии, в земле Северный Рейн—Вестфалия, на западном берегу Рейна, напротив Дюссельдорфа; до кон. XVIII в. принадлежал Кёльнскому архиепископству, а в 1815 г. вошел в состав Пруссии. Войска Карла Смелого безуспешно осаждали Нойс, ставший одним из главных центров сопротивления кёльнскому архиепископу Рупрехту, почти год: с 31 июля 1474 г. по 26 июня 1475 г.

... Архиепископ Роберт Баварский, находясь в ссоре со своим капитулом ... — Роберт Баварский — так во многих французских исторических сочинениях именуется архиепископ Рупрехт Пфальцский (см. примеч. к с. 187).

... избрали архиепископом брата ландграфа, Германа Гессенского, того самого, кого позднее назовут Германом Миролюбивым. — Герман IV Гессенский (1450—1508) — князь-архиепископ Кёльна с 1480 г., сын ландграфа Людвига I Гессенского (1402—1458; правил с 1413 г.) и его жены с 1436 г. Анны Саксонской (1420—1462); младший брат ландграфа Генриха III Гессенского (1440—1483; правил с 1458 г.); с 1473 г. занимал должность управляющего Кёльнской архиепархией и в этом качестве оказался втянут в конфликт между архиепископом Рупрехтом Пфальцским и его капитулом; именно он руководил обороной осажденного Нойса (заметим, что в оригинале он ошибочно назван Hermann de Hens вместо Hermann de Hesse). Герман Гессенский носил прозвище Миролюбивый (нем. der Friedsame).

... Швейцарцы ... вступили во Франш-Конте и одержали победу над бургундскими генералами в битве при Эрикуре. — Эрикур — городок на востоке Франции, во Франш-Конте, в соврем, департаменте Верхняя Сона, в 10 км к юго-западу от Бельфора.

13 ноября 1474 г., в ходе Бургундских войн (1474—1477), в сражении близ Эрикура 18-тысячная армия Швейцарской конфедерации и союзных с ней имперских городов разгромила 10-тысячное войско бургундского маршала Анри де Нёшатель-Бламона (1440— 1504) и графа Жака Савойского (см. примеч. ниже).

... Людовик XI в свое время свел с ними знакомство в сражении под Санкт-Якобом ... — Санкт-Якоб-ан-дер-Бирс — предместье Базеля, на берегу реки Бирс, где издавна находился лепрозорий, посвященный святому Иакову.

26 августа 1444 г., в ходе т.н. Старой Цюрихской войны (1440— 1446), полуторатысячное войско ополченцев из семи кантонов Швейцарской конфедерации, осаждавших в то время Цюрих, сражалось в ущелье при Санкт-Якобе с пятнадцатитысячной армией французских наемников, шедшей на помощь Цюриху и находившейся под командованием дофина Людовика, будущего короля Людовика XI; все швейцарские ополченцы полегли на поле боя, однако французы, понеся огромные людские потери, в конце концов вынуждены были отступить.

197

... Прочтите, что писал о них спустя шестьдесят лет верный слуга ... — «Верный слуга» — псевдоним, за которым укрылся автор «Хроники Баярда» (1527); предполагают, что этим автором был Жак де Майль (ок. 1475—ок. 1540), секретарь Пьера Террайля, сеньора де Баярда (ок. 1475—1524), французского военачальника, прославленного современниками как образец мужества и благородства и прозванного «рыцарем без страха и упрека»; но Дюма, по-видимому, отождествляет его с Робером III де Ла Марком (см. примеч. ниже), мемуары которого по своему содержанию и стилю являются естественным продолжением «Хроники Баярда».

510

... Зная, как пьют швейцарцы, — рассказывает Флёранж ... — итальянцы отравляли в городах, через которые должны были пройти швейцарцы, не воду, а вино. — Флёранж — Робер III де Ла Марк (1491—1536), герцог Буйонский, сеньор де Флёранж, видный французский военачальник эпохи Итальянских войн, отличавшийся непоколебимой верностью французской короне; товарищ детских лет короля Франциска I (1494—1547; правил с 1515 г.); маршал Франции (1525); автор «Мемуаров», впервые опубликованных в 1735 г.

... из ломбардцев, которых привел ему Жак Савойский ... — Жак (Джакомо) Савойский (1450—1486) — граф де Ромон и сеньор де Во с 1465 г.; восьмой сын герцога Савойского Людовика I и Анны де Лузиньян; брат герцога Амедея IX, давшего ему в удел область Во с городами Ромон, Муртен, Мудон, Аванш, Пайерн и др.; после смерти брата стал одним из ближайших сподвижников и друзей Карла Смелого, сделавшего его губернатором Бургундии и великим маршалом; командир савойских наемников в войске Карла Смелого; в сражении при Муртене сумел спасти свой отряд от полного разгрома; после роковой битвы при Нанси, окончательно утратив свои швейцарские владения, состоял при дворе Марии Бургундской, дочери Карла Смелого, ив 1478 г. стал рыцарем Золотого Руна.

... Перпиньян снова отнят у арагонцев. — Перпиньян — город на юге Франции, главный город исторической области Руссильон; находится в 13 км от берега Средиземного моря и в 30 км от испанской границы; ныне является административным центром департамента Восточные Пиренеи.

... Только что сдалась его крепость Пьерфон. — Пьерфон (Pierre- fonds) — такое название носит замок на северо-востоке Франции, в соврем, департаменте Уаза, на окраине Компьенского леса. Однако здесь, вероятно, имеется в виду упоминаемая Коммином (IV, 2) крепость Пьерфор (Pierrefort) в Лотарингии, в 20 км к северо-западу от Нанси, возле деревни Манонвиль.

198 ... предложил ему предоставить решать этот спор третейскому

судье в лице папского легата, находившегося при императорском войске. — Этим легатом был Алессандро Нумаи (7—1485), епископ Форли с 1470 г.

... Встреча происходила на дороге неподалеку от Ама. — Ам — город на севере Франции, в Пикардии, в 20 км к юго-западу от Сен- Кантена; в соврем, департаменте Сомма.

199 ... Мост Монтро оставил в этом отношении воспоминания, не поз

волявшие пренебрегать мерами предосторожности. — См. примеч. к с. 28.

201 ... Эдуард направил к Людовику XI своего герольда по прозвищу Под

вязка ... — Об этом герольде сообщает Коммин, называя его уроженцем Нормандии («Мемуары», IV, 5).

202 ... мой брат, король Англии, поддерживает сношения с коннетаблем,

на племяннице которого он женат ... — Имеется в виду Элизабет Вудвилл (см. примеч. к с. 85).

... посоветовал его величеству обратиться к милорду Говарду или милорду Стенли, когда он, в свой черед, пошлет герольда в Англию. — Сэр Джон Говард, первый герцог Норфолк (ок. 1421 — 1485) — английский государственный и военный деятель, сподвижник короля Ричарда III, погибший вместе с ним в сражении при Босворте (22 августа 1485 г.).

Лорд Стенли — либо сэр Томас Стенли, первый граф Дерби (ок. 1435—1504), женатый на Элеоноре Невилл, сестре графа Уорика; либо его младший брат сэр Уильям Стенли (ок. 1435—1495).

... Господин д Аржантон, — обратился король к Коммину (он подарил ему поместье Аржантон и с тех пор называл его именно так) ... — Аржантон — замок Коммина, находившийся в Пуату, в нынешнем селении Аржантон-Шато (в департаменте Дё-Севр), где еще сегодня можно увидеть его развалины.

203 ... Карл говорил исключительно о том, что необходимо наказать

жителей Эльзаса и Ферретта ... — Ферретт (нем. Пфирт) — графство на юге Эльзаса, с центром в одноименном городке, расположенном в 25 км к югу от Мюльхаузена; ныне кантон в соврем, французском департаменте Верхний Рейн; в 1324 г., после смерти графа Ульриха III, отошло его зятю, герцогу Альбрехту П Австрийскому (1298—1358); в 1648 г. было присоединено к Франции.

... Карл двинулся с ними через Гин, Сент-Омер, Аррас, Дуллан и Перонну ... — Сент-Омер — старинный городок на севере Франции, в Артуа, в соврем, департаменте Па-де-Кале, в 80 км к северо-западу от Арраса, недалеко от бельгийской границы; сложился вокруг Сен-Бертенского монастыря, основанного в 654 г. святым Омером (ок. 600—670) и позднее названного в честь святого Бертена (ок. 610—709), его настоятеля (этот монастырь был упразднен в 1791 г.).

2 X. Договор в Пикиньи

204 ... Дворянина звали Жак де Гране ... — Коммин называет этого дво

рянина Жаком де Грассе (Grasset, а не Granet) («Мемуары», IV, 7).

205 ... дали ему каждый по золотому ноблю ... — Нобль — английская

высокопробная золотая монета массой ок. 7,72 г, чеканившаяся с 1344 г. При Эдуарде IV начали чеканить разновидность этой монеты — т.н. роузнобль, массой 7,77 г (чеканка роузноблей продолжалась до нач. XVII в.).

... Король сидел за столом и, подобно отцу Сида, не мог есть. — Здесь, вероятно, имеется в виду дон Диего, персонаж трагедии французского драматурга Пьера Корнеля (1506—1684) «Сид» (1637), отец заглавного героя.

...Вы знаете дез Аля, моего камергера? — Имеется в виду Оливье Меришон (?—после 1497) — стольник Людовика XI; сын Жана Меришона и его жены с 1435 г. Мари де Партене-Субиз (ок. 1420 — после 1495), владетель поместья Аль в Пуатье.

... это сын Меришона, бывшего мэра Ла-Рошели. — Меришон, Жан (ок. 1415—ок. 1498) — французский административный деятель и историк, несколько раз избиравшийся мэром Ла-Рошели; камергер и советник короля.

206 ... поинтересовался у него, откуда он родом, и, узнав, что из

Ла-Рошели, спросил, не будет ли ему приятно занять какую-нибудь хорошую должность на острове Ре. — Ре — крупный остров у западного побережья Франции, в устье реки Шаранты, напротив Л а-Рошели, площадью ок. 85 км²; ныне входит в состав департамента Приморская Шаранта.

... послал своего главного конюшего, Алена де Вилье ... — Ален Гуайон, сеньор де Вилье (7—1490) — великий конюший Франции в 1470—1483 гг.; камергер и советник короля; бальи Кана; сын Жана Гуайона (ок. 1390—1451), сеньора де Матиньона, и его жены с 1420 г. Маргерит де Мони (?—после 1459).

... остальные детали экипировки позаимствовали у герольда брата г-на де Бурбона. — Брат господина де Бурбона — бастард Бурбон- ский (см. примем, к с. 130), адмирал Франции, брат герцога Бур- бонского.

207 ... было решено, что дофин женится на дочери короля Англии ... —

Имеется в виду старшая дочь Эдуарда IV и Элизабет Вудвилл — Елизавета (1466—1503), которой в то время было девять лет (заметим, что дофину, будущему Карлу VIII, было тогда пять лет); в 1486 г. онастала женой Генриха VII (1457—1509), короля Англии с 1485 г.

208 ... Этот мир стал называться договором в Пикиньи. — Пикиньи —

селение на севере Франции, в Пикардии, в соврем, департаменте Сомма, в 13 км к северо-западу от Амьена, на левом берегу Соммы.

Договор между Людовиком XI и Эдуардом IV, положивший конец почти полуторавековому военному конфликту между Францией и Англией, был подписан в Пикиньи 29 августа 1475 г.

... пересечь на следующий год Ла-Манш ... — Ла-Манш — пролив между северным побережьем Франции и островом Великобритания, длиной 578 км и шириной 250 км на западе и 34 км на востоке; соединяет Северное море с Атлантическим океаном.

... с Жаном д'Арманьяком, мужем двух жен, одна из которых являлась его сестрой, было покончено еще в 1473 году. — В 1468 г. граф Жан V д’Арманьяк (см. примеч. к с. 92), состоявший в кровосмесительной связи со своей сестрой Изабеллой (ок. 1433—1476), женился на Жанне де Фуа (ок. 1454—ок. 1476), дочери графа Гастона IV де Фуа и Элеоноры I Арагонской; после гибели мужа беременную графиню заточили в крепость и, чтобы у мятежного дома Арманьяков не осталось законных наследников, заставили выпить снадобье, вызывавшее выкидыш.

... Людовик XI осадил его в Лектуре ... — Лектур — город на юго- западе Франции, в соврем, департаменте Жер, в 35 км к северу от Оша; в средние века столица графства Арманьяк.

209 ... Герцог Немурский ... написал Сен-Полю, племяннику своей

жены ... — Герцог Немурский был с 1462 г. женат на Луизе Анжуйской (1445—1476), которая приходилась коннетаблю де Сен-Полю не теткой, а племянницей: она была дочерью его сестры Изабеллы Люксембургской (7—1472).

... отправляю Вам своих детей; укройте их в безопасном месте. — У герцога Немурского было три сына и три дочери: Жак (1468— 1477), Жан (1470-1500), Луи (1472-1503), Маргарита (1464-1503), Екатерина (1466—1487) и Шарлотта (1477—1504).

210 ... Сен-Поль укрылся в Монсе, у своего друга, бальи Эно ... — Монс —

старинный город в Бельгии, в 50 км к юго-западу от Брюсселя; административный центр провинции Эно.

Должность великого бальи Эно занимал в это время Антуан Ролен, сеньор д'Эмери (см. примеч. к с. 119), друг коннетабля.

... Наконец, прибыл еще один гонец с распоряжением выдать Сен- Поля 24-го, если к этому дню Нанси не будет взят. — Нанси — город на северо-востоке Франции, административный центр департамента Мёрт-и-Мозель; известен с X в.; с XII в. столица герцогства Лотарингия; в 1766 г. вошел в состав Франции.

Карл Смелый захватил Нанси 29 ноября 1475 г., после четырехнедельной осады, и вскоре объявил о своем намерении сделать этот город столицей Бургундского государства.

... Сен-Поль был обезглавлен на Гревской площади ... — Гревская площадь (с 1806 г. называется площадью Ратуши), расположенная на правом берегу Сены, перед зданием парижской ратуши, в 1 ЗЮ- 18 30 гг. служила местом казней в Париже.

211 ... Подле него ехали верхом принц Тарантский, сын короля Неаполи

танского, герцог Клевский, граф Нассау, граф де Марль, граф де Шиме, граф ди Кампобассо ... — Принц Тарантский — Фридрих (Федерико) Арагонский (1452—1504) — второй сын неаполитанского короля Фердинанда I Арагонского (1423—1494; правил с 1458 г.) и его жены с 1444 г. принцессы Изабеллы Тарантской (ок. 1424—1465), унаследовавший от матери титул принца Тарантского (1465); король Неаполитанского королевства в 1496—1501 гг. под именем Фридриха I Арагонского, последний из Арагонской династии; с сентября 1475 г. по июнь 1476 г. находился при дворе Карла Смелого, который был союзником его отца; умер, находясь в почетном плену во Франции, в замке Плесси-ле-Тур.

Герцог Клевский — имеется в виду Иоганн I, второй герцог Клевский (см. примеч. к с. 45), двоюродный брат Карла Смелого. Граф Нассау — Энгельберт II (1451—1504), граф Нассау с 1475 г.; сын графа Иоганна IV (1410—1475) и его жены с 1440 г. Марии фон Лон-Хайнсберг (1426—1502); придворный Карла Смелого, рыцарь ордена Золотого Руна (1473); участвовал в захвате Лотарингии и в сражениях при Грансоне, Муртене и Нанси; наместник Фландрии с 1486 г. и Голландии с 1496 г.

Граф де Марль — Жан де Люксембург (ок. 1436—1476), старший сын коннетабля де Сен-Поля и его первой жены (с 1435 г.) Жанны де Бар, графини де Марль (1415—1462); рыцарь ордена Золотого Руна (1473); погиб в сражении при Муртене спустя полгода после казни отца, все владения которого были конфискованы.

Граф де Шиме — Филипп I де Круа (1436—1482), сын Жана II де Круа (см. примеч. к с. 78) и его жены с 1428 г. Мари де Лален (7—1474); второй граф де Шиме (с 1473 г.), рыцарь ордена Золотого Руна (1473); великий бальи Эно в 1457—1463 гг. и губернатор Голландии.

Граф ди Кампобассо — Никола Пьетравалле ди Монфорте, граф ди Кампобассо (1415—1478), неаполитанский кондотьер, состоявший на службе у Карла Смелого, но накануне сражения при Нанси перешедший на сторону герцога Рене II Лотарингского.

... Он отправился в церковь святого Георгия ... — Коллегиальная церковь святого Георгия в Нанси, построенная в 1339 г., служила усыпальницей герцогов Лотарингских, и в ней был погребен погибший 5 января 1477 г. герцог Карл Смелый; в 1743 г. церковь была разрушена во имя расширения герцогского дворца.

3 XI. Урийский бык и Унтервальденская корова

212 ... Войска швейцарцев ... стали совершать набеги на приграничные

области Бургундии и сожгли Бламон ... — Бламон — городок на юго-востоке Франции, во Франш-Конте, в соврем, департаменте Ду.

... чтобы обезопасить себя со стороны ущелий Юры, бернцы захватили крепости Жунь, Орб и Грансон, принадлежавшие сиру де Шателъ-Гийону ... — Юра — горный хребет в Швейцарии и Франции, длиной около 250 км; максимальная высота — 1 720 м (гора Неж); расположен к северо-западу от Берна.

Жунь — городок на юго-востоке Франции, в горах Юры, в исторической области Франш-Конте, в соврем, департаменте Ду, в 4 км от швейцарской границы, в 20 км к западу от Грансона; в средние века важный пункт на пути в Италию; в 1475 г. был захвачен, разграблен и сожжен бернцами.

Орб — городок в Швейцарии, в кантоне Во, в 15 км к востоку от Жуня.

Грансон — крепость в Швейцарии, в кантоне Во, на южной оконечности Нёвшательского озера, в 12 км к северо-востоку от Орба. 2 марта 1476 г., в ходе Бургундских войн, у стен Грансона, бернский гарнизон которого за несколько дней до этого сдался Карлу Смелому и был после этого вероломно уничтожен, 18-тысячная армия герцога Бургундского была разгромлена 20-тысячной армией Швейцарской конфедерации и в панике разбежалась.

Сир де Шатель-Гийон — Луи де Шалон (ок. 1448—1476), владетель Шатель-Гийона и Орба с 1463 г., сын Луи де Шалон-Арле (ок. 1390—1463), князя Оранжского с 1418 г., и его второй жены (с 1446 г.) Элеоноры д’Арманьяк (1423—1456); рыцарь ордена Золотого Руна (1468); погиб в сражении при Грансоне, командуя авангардом бургундских войск.

... именно там пролегала дорога Ганнибала. — Ганнибал (ок. 246— 183 до н.э.) — карфагенский полководец и государственный деятель, непримиримый враг Рима; внес большой вклад в развитие военного искусства; с 225 г. до н.э. командовал карфагенской конницей в Испании; с 221 г. до н.э. главнокомандующий карфагенской армией; в 219 г. до н.э. спровоцировал Вторую Пуническую войну (218—201 до н.э.), напав на союзников Рима; в 218 г. до н.э. с большой армией перешел через Альпы (вопрос о том, через какой альпийский перевал шла его армия, остается предметом дискуссий) и, вторгнувшись в Цизальпинскую Галлию и Италию, одержал ряд побед; в 216 г. до н.э. победил в знаменитой битве при Каннах; с 212 г. до н.э. уступил римлянам инициативу в войне; в 203 г. до н.э. был отозван на родину для ее защиты от высадившейся в Африке римской армии; в битве при Заме (202 до н.э.) был полностью разбит римлянами, что вынудило Карфаген принять условия мира, предложенные противником; после войны возглавлял управление Карфагеном; в 195 г. до н.э., подозреваемый римлянами в подготовке новой войны, бежал в Сирию к царю Антиоху III и стал его военным советником; после поражения Антиоха в войне с Римом победители потребовали выдать им Ганнибала, вынудив его тем самым искать убежище в Армении, а затем в Вифинии; узнав, что вифинский царь готов выдать его Риму, карфагенский полководец принял яд.

213 ... Под предогом паломничества к образу Богоматери в Ле-Пюи-ан-

Веле, король расположился в Дижоне. — Ле-Пюи-ан-Веле — город в Центральной Франции, в Оверни, стоящий на паломнической дороге в испанский город Сантьяго-де-Компостела; административный центр соврем, департамента Верхняя Луара; его кафедральный собор, посвященный Богоматери Благовещения, датируется XI—XIII вв.

Заметим, что с марта по июнь 1476 г. король Людовик XI находился в Лионе (Ле-Пюи расположен в 100 км к юго-западу от него), а не в Дижоне, принадлежавшем в то время герцогу Карлу Смелому.

... то был средневековый Ксеркс ... — Ксеркс I (др.-перс. Хшаяр- шан; ок. 519—465 до н.э.) — персидский царь династии Ахемени- дов, правивший с 486 г. до н.э., сын Дария I; в 486—484 гг. до н.э. подавил восстание египтян; разрушил Вавилон, превратив Вавилонское царство в сатрапию; в 480 г. до н.э. начал поход против Греции, окончившийся поражениями персидского флота при Саламине (480 до н.э.) и Микале (479 до н.э.) и сухопутной персидской армии при Платеях (479 до н.э.); был убит в результате дворцового заговора.

214 ... Наконец, он подошел к Ивердону. — Ивердон (с 1981 г. — Ивердон-

ле-Бен) — старинный городок в Швейцарии, в кантоне Во, на южной оконечности Нёвшательского озера, в 3 км к югу от Гран- сона; славится своими термальными источниками.

... под предводительством Ганса Шюрпфа из Люцерна отступили к замку. — Ганс Шюрпф (7—1476) — люцернский советник, командир гарнизона Ивердона.

... Ганс Мюллер из Берна занял позицию на подъемном мосту ... — Ганс Мюллер (7—1476) — заместитель командира гарнизона Ивердона.

215 ... командующий гарнизоном Георг фон Штайн заболел ... — Георг

фон Штайн — командующий гарнизоном Грансона, горожанин Берна.

... начальник артиллерии Иоганн Тиллер был убит ... — Сведений о этом персонаже (Tiller, а по другим данным — Tillier), которому оторвало голову пушечным ядром, найти не удалось.

... Берн располагал лишь небольшим ядром армии, командовать которым назначили Никлауса фон Шарнатхаля ... — Никлаус фон Шар- нахталь (1419—1489) — швейцарский военачальник и дипломат, владетель замка Оберхофен на берегу Тунского озера; командующий швейцарскими войсками в сражениях при Грансоне и Мурте не, градоначальник (шультгейс) Берна.

... отправили под командованием Генриха Диттлингера несколько лодок ... — Вероятно, это был бернский купец-меховщик, член Малого совета города (1470), один из авторов «Бернской хроники» (1470) Генрих Диттлингер (7—1479).

216 ... в крепость явился какой-то немецкий дворянин по имени Рамшваг

и попросил у осажденных разрешения вести с ними переговоры ... — По другим сведениям, дворянина, обманувшего гарнизон Грансона, звали Жан де Сен-Лу, сеньор де Роншан (Ronchant, а не Ramschwag).

... он явился от имени маркграфа Филиппа Баденского ... — Филипп Баденский — Филипп фон Хохберг (Хахберг; ок. 1452—1503), сын графа Нёвшательского и маркграфа Баден-Заузенбергского Рудольфа IV (ок. 1427—1487) и его жены (ок. 1449 г.) Маргариты Вьеннской (ок. 1430—ок. 1477); военачальник и дипломат, с 1470 г. состоявший на службе у герцога Карла Смелого и участвовавший в сражениях при Грансоне и Муртене, а после его гибели служивший Людовику XI и сделавший при французском дворе блестящую карьеру; с 1487 г., после смерти отца, граф Нёвшательский и маркграф Баден-Заузенбергский; ок. 1476 г. женился на Марии Савойской (ок. 1455—1512), племяннице Людовика XI; в 1491 г. стал губернатором Прованса и великим камергером Франции.

... Иоганн Вилер предлагал сдаться. — Иоганн Вилер (7—1476) — бернский офицер, сменивший Георга фон Штайна на посту начальника гарнизона Грансона и сдавший крепость, за что поплатились жизнью и он сам, и более четырехсот защитников города.

... Между тем появились жители Эставайе, с которыми швейцарцы очень плохо обошлись за три года до этого ... — Эставайе — городок в Швейцарии, в кантоне Фрибур, на восточном берегу Нёвшатель- ского озера.

217 ... С этими восьмью тысячами он направился к Муртену ... — Мур-

тен (фр. Морат) — укрепленный город в Швейцарии, в кантоне Фрибур, на восточном берегу одноименного озера.

... Петерман де Фосиньи из Фрибура ... — Петерман де Фосиньи (ок. 1434—1514) — бургомистр Фрибура в 1471 — 1474 гг., участвовавший в сражениях при Грансоне и Муртене; посол во Франции в 1489 г.

Фрибур (нем. Фрайбург) — двуязычный кантон в западной части Швейцарии, к востоку от Нёвшательского озера; главный город — Фрибур; в состав Швейцарской конфедерации вошел в 1481 г.

... Петер фон Рёмершталь с двумя сотнями солдат из Бьена ... — Сведений об этом персонаже (Pierre de Romerstal) найти не удалось. Возможно, речь идет о Бенедикте фон Рёмерштале, бургомистре Бьена и военачальнике, активно действовавшем в 1476 г. Бьен (нем. Биль) — город в Швейцарии, в кантоне Берн, на северном краю Бьенского озера.

... Конрад Фогт и восемьсот человек из Золотурна. — Конрад Фогт (1430—1508) — военачальник из Золотурна.

... направился к Нёвшателю. — Нёвшатель (нем. Нойенбург) — старинный город на северо-западной оконечности Нёвшательского озера, столица одноименного кантона.

... Генрих Гёльдли с полуторатысячным отрядом из Цюриха, Бадена и Ааргау ... — Гёльдли, Генрих (ок. 1445—1514) — бургомистр Цюриха в 1476—1482 и 1485 гг., член Малого совета в 1461 — 1475, 1483, 1485 и 1486—1514 гг., в сражении при Грансоне командовавший вместе с Феликсом Шварцмурером отрядами из Цюриха. Цюрих — немецкоязычный кантон на северо-востоке Швейцарии, на берегу Цюрихского озера; главный город — Цюрих; в составе Швейцарской конфедерации с 1351 г.

Баден — округ в составе кантона Ааргау на севере Швейцарии; главный город — Баден.

Ааргау — кантон на севере Швейцарии; орошается рекой Ааре, левым притоком Рейна; главный город — Аарау.

... Петер Рот и восемьсот человек из Базеля ... — Петер Рот (?—ок. 1488) — бургомистр Базеля с 1464 г. и до конца жизни, командовавший базельскими отрядами в сражениях при Грансоне и Муртене.

... Хасфуртер и восемьсот человек из Люцерна ... — Хасфуртер, Генрих (ок. 1424—ок. 1483) — швейцарский политик, военачальник и дипломат; один из богатейших людей Люцерна; член Малого совета этого города в 1447—1483 гг. и его бургомистр в 1460, 1473, 1477 и 1479 гг.

... Рудольф Рединг и четыре тысячи человек из старых немецких лиг, то есть из Швица, Ури, Унтервальдена, Цуга и Гларуса ... — Рудольф Рединг (ок. 1435—1500) — военный и политический деятель кантона Швиц, участник Бургундских войн, ландман в 1484—1486 и 1490-1492 гг.

Швиц — немецкоязычный кантон в центральной части Швейцарии, расположенный между Фирвальдштетским, Цугским и Цюрихскими озерами; главный город — Швиц.

Ури — немецкоязычный кантон в центральной части Швейцарии, к югу от Швица; главный город — Альтдорф.

Унтервальден — немецкоязычный кантон в центральной части Швейцарии, к югу от Швица и к западу от Ури, состоящий из двух полукантонов — Нидвальдена (главный город — Штанс) и Обваль- дена (главный город — Зарнен).

Цуг — немецкоязычный кантон в центральной части Швейцарии, прилегающий к Цугскому озеру; главный город — Цуг.

Гларус — немецкоязычный кантон на востоке Швейцарии; главный город — Гларус.

... затем солдаты из общин Санкт-Галлена, Шаффхаузена и Аппенцелля ... — Санкт-Галлен — кантон на северо-востоке Швейцарии, со столицей в одноименном городе; в составе Швейцарской конфедерации находится с 1803 г.

Шаффхаузен — небольшой немецкоязычный кантон на севере Швейцарии, со столицей в одноименном городе.

Аппенцелль — кантон на северо-востоке Швейцарии, со столицей в одноименном городе; вошел в состав Швейцарской конфедерации в 1513 г. как тринадцатый кантон.

... Герман фон Эптинген с вассалами и тяжеловооруженными солдатами эрцгерцога Сигизмунда. — Герман фон Эптинген (см. примеч. к с. 194) командовал отрядами из Страсбурга, Санкт-Галлена, Шаффхаузена и Аппенцелля, подвластных герцогу Сигизмунду.

... На его пути стоял старый замок Во-Маркус, который господствовал над дорогой из Грансона в Нёвшатель ... — Вомаркус — замок и одноименное селение в кантоне Нёвшатель, на западном берегу Нёвшательского озера, в 12 км к северо-востоку от Грансона, на берегу ручья Во.

... поставил на его место сира Жоржа де Розембо ... — Жорж Розембо, сеньор де Фромель — бургундский офицер, с 1469 г. комендант крепости Ле-Кенуа (в соврем, департаменте Нор на севере Франции).

... продвигались вперед, следуя вдоль берегов Ройса ... — Ройс (Рёйс) — река в Швейцарии, длиной 164 км; начинается на одноименном леднике в горном массиве Сен-Готард и впадает у Флюэ- лена в Фирвальдштетское озеро.

... солдаты из Швица и Туна ... — Тун — город в кантоне Берн, окружной центр; находится в 25 км к юго-востоку от Берна, у северного края Тунского озера.

219 ... она протянулась по берегу озера перед Консизом ... — Консиз —

селение на западном берегу Нёвшательского озера, в кантоне Во, в 7 км к северо-востоку от Грансона, у подножия горы Мон-Обер (1 339 м).

... спустился на небольшую равнину, посреди которой возвышался картезианский монастырь Ланс. — Картезианский монастырь Ланс, располагавшийся возле Консиза, на берегу ручья Ланей, был основан в 1317 г. на средства Пьера де Грансона, сеньора де Бельмона (7—1349) и просуществовал до 1539 г.

220 ... Крылья этого огромного дракона состояли из легковооруженных

солдат Феликса Шварцмурера из Цюриха и Германа фон Мюли- нена ... — Феликс Шварцмурер (7—1492) — цюрихский военный и политический деятель, бальи городка Кибург в 1476—1486 гг. Биографических сведений о Германе фон Мюлинене (Mullinen) найти не удалось.

... он поручил сиру де Шателъ-Гийону атаковать левый батальон, а сиру д'Эмери — правый. — Сир д’Эмери — возможно, имеется в виду Жак Ролен д'Эмери (7—1476), сын Антуана Ролена (см. при- меч. к с. 119), погибший в сражении при Грансоне.

... бернец по имени Ганс фон дер Груб свалил его ударом двуручного меча. — Сведений об этом персонаже найти не удалось.

... Генрих Эльзенер, воин из Люцерна, завладел штандартом сира де Шатель-Гийона. — Сведений об этом персонаже найти не удалось.

... его заменил Жан де Лален и в свой черед был убит ... — Известно, что в битве при Грансоне погиб Антуан де Лален, сын Гильома I де Лалена (ок. 1400—1475), наместника Голландии в 1440—1445 гг.

... сир де Пуатье взял командование на себя и тоже был убит ... — Жан де Пуатье (7—1476) — бургундский военачальник, сын Жана де Пуатье, сеньора Арси-сюр-Об (7-1474).

221 ... на вершинах холмов Шампиньи и Бонвиллара появился новый отряд

противника ... — Бонвиллар — селение в кантоне Во, на западном берегу Нёвшательского озера, в 4 км к северу от Грансона, на южных склонах горы Мон-Обер.

Шампиньи — вероятно, имеется в виду селение Шампань, расположенное в 1 км к юго-западу от Бонвиллара.

... два огромных рога, которые, согласно преданию, были подарены их предкам Пипином и Карлом Великим ... — Пипин Короткий (714— 768) — франкский король с 751 г., основатель династии Каролингов; отец Карла Великого; будучи с 741 г. майордомом при Меро- вингах, он добился своего избрания на королевский престол и получил на это санкцию папы римского; в 754 и 756 гг. совершил походы в Италию и передал часть отвоеванных им земель папе, положив начало Папской области.

... Вот люди из Гларуса: я узнаю их ландмана Чуди. — Чуди, Иоганн (1432—1510) — в 1476 г. командир ополчения (гауптман) Гларуса, а в 1483—1487 гг. ландман этого кантона.

... это потомки тех, кто сражался при Моргартене и Земпахе! — Моргартен — гора на северо-востоке Швейцарии, высотой 1244 м. 15 ноября 1315 г. возле дефиле у этой горы произошло сражение, в котором ополчение кантонов Ури, Швиц и Унтервальден одержали победу над герцогом Леопольдом I Австрийским (1290—1326; правил с 1308 г.).

Земпах — селение в кантоне Люцерн, в 12 км к северо-западу от Люцерна, на восточном берегу Земпахского озера.

9 июля 1386 г. в сражении при Земпахе швейцарское ополчение разгромило регулярную рыцарскую армию Леопольда III Габсбурга (1351—1386), герцога Австрии в 1365—1379 гг. и Штирии и Каринтии в 1365—1386 гг.; спустя восемь лет после этого, в 1394 г., герцог Австрийский Альбрехт III Габсбург (1349—1395), брат Леопольда III, был вынужден фактически признать независимость швейцарских кантонов.

222 ... во всей этой неразберихе погибло, если верить «Страсбургской хро

нике», всего лишь шестьсот бургундцев и двадцать пять швейцарцев. — «Страсбургская хроника» — неясно, о каком сочинении здесь идет речь.

224 ... продал его за одно экю приходскому священнику из Монтаньи! —

Монтаньи — селение вблизи Ивердона, его северо-западное предместье.

... Позднее этот бриллиант был куплен купцом по имени Бартоло- меус Май ... — Бартоломеус Май (ок. 1446—1531) — бернский купец, торговавший с Италией, политический деятель и военачальник, один из богатейших людей Берна; приобрел принадлежавший прежде Карлу Смелому бриллиант весом 137,5 каратов, один из самых прославленных в европейской истории, ставший позднее собственностью Медичи и получивший название «Флорентиец».

... перепродала его Лодовико Сфорца по прозвищу Моро ... — Лодовико Сфорца, по прозвищу Моро (1452—1508) — герцог Миланский в 1494—1499 гг., четвертый сын герцога Франческо Сфорца и Бьянки Марии Висконти; один из крупнейших государственных деятелей Италии того времени; после того как осенью 1499 г. войска французского короля Людовика XII захватили его владения, бежал в Инсбрук, под защиту императора, но в начале февраля 1500 г., воспользовавшись восстанием миланцев против французских захватчиков, возвратился в свое герцогство и попытался вернуть себе власть, однако был выдан французам швейцарскими наемниками и после этого содержался в тюрьмах во Франции — сначала в крепости Пьер-Сиз, потом в замке Ли-Сен-Жорж близ Буржа, а затем в замке Лош, где и умер.

... бриллиант был приобретен за двадцать тысяч дукатов Юлием II. — Юлий II (в миру — Джулиано делла Ровере; 1443— 1513) — римский папа с 1503 г.; опытный политик, активно вмешивавшийся в дела европейских государств; просвещенный человек и покровитель искусств (при нем был заложен собор святого Петра в Риме); вместе с тем государь-тиран, получивший от современников прозвище «Грозный».

... Некогда украшавший корону Великих Моголов ... — Великие Моголы — династия мусульманских правителей Индии (1526— 1857); основателем ее стал узбекский правитель и полководец Зихир-ад-дин Мухаммед Бабур (1483—1530), потомок Тамерлана. Заметим, что империя Великих Моголов возникла уже после смерти папы Юлия II.

... Один из этих бриллиантов стал собственностью богатого купца из Аугсбурга Якоба Фуггера ... — Фуггер, Якоб (1459—1525) — немецкий финансист, представитель банкирской династии Фугге- ров; один из богатейших людей своего времени, основатель огромной финансовой империи, предоставлявший денежные займы Карлу V и другим монархам.

Аугсбург — старинный город на юго-западе Германии, в Баварии.

... отказался продать его ... Сулейману ... — Сулейман I Великолепный (1494—1566) — с 1520 г. султан Османской империи, достигшей при нем высшей точки своего развития.

... Этот камень был приобретен за пять тысяч фунтов стерлингов Генрихом VIII... — Генрих VIII Тюдор (1491—1547) — английский король с 1509 г., сын и наследник Генриха VII (1457—1509; правил с 1485 г.) и его жены с 1486 г. Елизаветы Йоркской (1466—1503), в годы правления которого укрепилась неограниченная монархия; в 1537 г. его власти были подчинены сохранявшие до этого времени определенную независимость пять северных графств и Уэльс; в 1524 г. он ввел в Англии протестантизм: на основании специального акта принял титул главы английской церкви, что сделало ее независимой от римского папы; по указам короля проводилась конфискация церковных земель, за бесценок переходивших в руки дворянства и буржуазии; политическая и религиозная борьба в годы его правления сопровождалась массовыми и жестокими казнями.

... дочь которого, Мария, принесла его вместе с другими драгоценностями в качестве приданого Филиппу II Испанскому ... — Мария I Тюдор (1516—1558) — английская королева с 1553 г., старшая дочь Генриха VIII и его первой жены (1509—1533) Екатерины Арагонской (1485—1536); ярая сторонница католицизма, для сближения с папством и католической Испанией вступившая в 1554 г. в брак с испанским инфантом, будущим Филиппом II, который был моложе ее на одиннадцать лет.

Филипп II (1527—1598) — король Испании с 1556 г., сын императора Карла V и его супруги с 1525 г. Изабеллы Португальской (1503—1539); один из самых могущественных испанских монархов; страстный приверженец католицизма, жестоко преследовавший в своих владениях протестантов и еретиков; в 1580 г. подчинил Португалию; в результате Нидерландской революции потерял Северные Нидерланды (1581); потерпел поражение в своих попытках завоевать Англию и восстановить там католичество (1588).

... он продал его Мануэлу Великому. — Мануэл I Счастливый (1469— 1521) — португальский король с 1495 г., сын инфанта Фернанду (1433—1470) и его жены с 1452 г. инфанты Беатрисы Португальской (1430—1506); продолжал политику своих предшественников, направленную на расширение владений Португалии; время его правления стало периодом наивысшего могущества страны и ее расцвета как морской державы.

... В конце XVI века дон Антонио, приор Крату, последний потомок династии Браганца, приехал в Париж и там умер ... — Антонио (Антонью; 1531—1595) — внук португальского короля Мануэла I, незаконный сын инфанта Луиша (1506—1555) и его любовницы Виоланты Гомеш (ок. 1510—1568), последний представитель Авис- ской династии (1385—1580), провозгласивший себя 24 июля 1580 г., во время династического кризиса, королем Португалии под именем Антонио I, но спустя месяц, 25 августа, в битве при Алькантаре потерпевший поражение от испанских войск под командованием Фернандо Альвареса де Толедо, герцога Альбы (1507—1582), после чего Португалия была оккупирована испанцами, 25 марта 1581 г. ее королем был провозглашен испанский король Филипп II, и она оставалась испанской провинцией, которой управлял вице- король, вплоть до 1640 г., когда ей удалось вновь обрести независимость. Антонио в начале 1581 г. бежал во Францию, захватив с собой королевские алмазы, затем предпринял с помощью французского и английского оружия несколько неудачных попыток вернуть себе престол и умер в Париже.

Крату — город в Центральной Португалии, в исторической области Алту-Алентежу, в составе округа Порталегре; в 1340—1834 гг. резиденция португальского подразделения (приорства) рыцарского ордена Госпитальеров (Иоаннитов); начальники этого богатейшего приората, имевшего двадцать три командорства и владевшего огромными землями, именовались приорами Крату.

... Никола де Арле, сеньор де Санси, купил этот камень ... — Никола де Арле, сеньор де Санси (1546—1629) — французский политический деятель, военачальник и дипломат; владетель Санси (селение Санси-ле-Провен в соврем, департаменте Сена-и-Марна); посол в Швейцарии в 1575—1582 гг.; в 1594—1597 гг. член финансового совета, командир швейцарской гвардии (1596), посол в Англии и Германии.

Знаменитый каплевидный бриллиант весом 55,23 карата, получивший по названию поместья Никола де Арле имя Санси, французский дипломат приобрел в 1592 г. в Нидерландах; предыдущей владелицей драгоценного камня была английская королева Елизавета I, которой его уступил бывший португальский король Антонио I и которая отдала его в залог антверпенскому купцу. В 1604 г. Никола де Арле продал камень английскому королю Якову I; сменив еще много владельцев и побывав во многих странах, бриллиант стал в 1828 г. собственностью П.Н.Демидова.

...Он принадлежал супруге Павла Демидова ... — Демидов, Павел Николаевич, граф (1798—1840) — русский предприниматель, владелец Уральских чугуноплавильных заводов, миллионер, меценат и благотворитель.

Супруга Павла Демидова — Аврора Карловна, урожденная Шерн- валь (1808—1902), известная красавица, в первом браке (1836) жена П.Н.Демидова; во втором браке (с 1846 г.) жена сына знаменитого писателя и историка Н.М.Карамзина (1766—1826), Андрея Николаевича Карамзина (1814—1854), в 1849—1853 гг. управляющего Нижнетагильскими заводами, который трагически погиб во время Крымской войны, в стычке с турками в Малой Валахии, командуя в чине полковника кавалерийским отрядом.

... нам неизвестно, продолжает ли он оставаться собственностью этой семьи. — Сменив еще несколько собственников, бриллиант Санси был в 1978 г. приобретен Музеем Лувра, где он и хранится по сей день.

4 XII. Битва при Муртене

225 ... в числе его лучших подруг уже были Богоматерь Амбрёнская, Бого

матерь Клерийская и Богоматерь Побед ... — Амбрён — город на юго-востоке Франции, в соврем, департаменте Верхние Альпы; известен кафедральным собором XIII в., в котором объектом поклонения была фреска с изображением Богоматери, находившаяся над его боковой дверью (эта фреска была уничтожена гугенотами в 1585 г.), и паломничество к которому не раз совершали французские короли, в том числе и Людовик XI, обычно носивший на своей шляпе свинцовый образок Богоматери Амбрён- ской.

О Богоматери Клерийской см. примеч. к с. НО.

Богоматерь Побед — имеется в виду аббатство Богоматери Победы в Санлисе (город в Пикардии, в 50 км к северо-востоку от Парижа), которое основал в 1222 г. французский король Филипп II Август (1165—1223; правил с 1180 г.) в честь своей победы 27 июля 1214 г. над императором Отоном IV (ок. 1176—1218; император в 1209— 1215 гг.) в сражении при Бувине (Бувин — небольшое селение на севере Франции, в 10 км к юго-востоку от города Лилль, на правом берегу речки Марк, на пути из Арраса в Турне, в соврем, департаменте Нор) и которое пользовалось особой благосклонностью Людовика XI, восстановившего его и часто бывавшего в нем; оно прекратило существование в 1783 г.

... и теперь он хотел привлечь на свою сторону Богоматерь Пюий- скую, чей святой образ был вырезан из дерева самим пророком Иеремией. — Упомянутая скульптура, изображавшая Богоматерь с младенцем Иисусом у нее на коленях и весьма напоминавшая египетскую богиню Изиду, была вырезана из черного дерева и считалась даром короля Людовика IX, который привез ее из Святой Земли; в 1794 г., во время Революции, она была сожжена на городской площади.

Иеремия (ок. 645—ок. 580 до н.э.) — второй из четырех великих ветхозаветных пророков, сын священника Хелкии; автор трех книг Библии: Книги пророка Иеремии, Плача пророка Иеремии и Послания Иеремии; в них он страстно обличал грехи своего народа, особенно идолопоклонство, и скорбел по поводу гибели Иудейского царства.

... когда я прибуду, запевайте «Salve Regina». — «Salve Regina» (лат. «Радуйся, Царица») — каноническое песнопение в честь Богоматери, входящее в литургический цикл католической церкви; авторство его приписывают немецкому монаху-бенедиктинцу Герману из Райхенау (1013—1054).

... Несчастный государь догадывался, что Прованское королевство не достанется ни Карлу Менскому, его племяннику, ни Рене II, его внуку ... — Карл Менский — имеется в виду Карл V Анжуйский (ок. 1446—1481), граф Менский с 1472 г., граф Прованский и герцог Анжуйский с 1480 г.; сын Карла IV Анжуйского (см. примеч. к с. 77) и его второй жены (с 1443 г.) Изабеллы Люксембургской (7—1472), родной сестры коннетабля де Сен-Поля; племянник короля Рене I.

226 ... в Париж король вернулся с двумя любовницами — Пасс-Филон и

Жигонь. — Пасс-Филон (?—?) — любовница Людовика XI в 1476 г., жена лионского купца Антуана Бурсье, которого король вознаградил за его снисходительность должностью советника Счетной палаты.

Жигонь (?—?) — любовница Людовика XI в том же году, вдова лионского купца, которую благодарный король выдал замуж за молодого парижанина Жоффруа де Коле, дав ему хорошую должность и изрядную денежную сумму.

... она отправлялась на встречу с герцогом Бургундским в Лозанну. — Лозанна — старинный город на западе Швейцарии, на северном берегу Женевского озера, в 55 км к северо-востоку от Женевы; столица франкоязычного кантона Во.

... Его лекарь, итальянец Анджело Като, весьма искусный в своем ремесле, решил излечить его одновременно от душевного и телесного недугов ... — Анджело Като (ок. 1430—1495) — неаполитанский ученый, астролог и врач, состоявший на службе вначале у принца Тарантского, потом у Карла Смелого, а затем у Людовика XI; в 1482—1495 гг. архиепископ Вьеннский, по просьбе которого Ком- мин начал писать свои «Мемуары» и которому он их посвятил.

... Теперь уже не Иоанну Калабрийскому и не Максимилиану предстояло жениться на его дочери Марии, а юному герцогу Савойскому ... — Претендентом на руку Марии Бургундской был некоторое время не сам Иоанн Калабрийский (см. примеч. к с. 107), а его сын Николай Анжуйский (см. примеч. к с. 177).

Герцог Савойский — Филиберт I (1465—1482), герцог с 1472 г., сын Амедея IX и Иоланды Французской, которому ко дню сражения при Муртене было всего лишь одиннадцать лет, тогда как Марии Бургундской уже исполнилось девятнадцать.

... Страсбург послал отряд из восьмисот солдат в красных мундирах, Кольмар — отряд солдат в красно-голубых мундирах, Линдау — в бело-зеленых, Вальдсхут — в черных. — Линдау — город на юго- западе Германии, в Баварии, расположенный на одноименном острове на северо-восточном краю Боденского озера.

Вальдсхут — город на юго-западе Германии, на границе со Швейцарией, на берегу Рейна, в земле Баден-Вюртемберг; до 1803 г. входил в состав Передней Австрии.

228 ... Рене отправился сражаться лично и, будучи слишком беден, чтобы

оплатить издержки на снаряжение, вынужден был обратиться за помощью к своей бабушке. — К этому времени у Рене Лотарингского осталась в живых лишь бабушка со стороны отца: Мария, графиня Омальская и баронесса Эльбёфская (1398—1476), которая умерла 19 апреля 1476 г., за два месяца до сражения при Муртене.

... Бубенберг, героический защитник Муртена. — Адриан фон Бубен- берг (1434—1479) — бернский военачальник и дипломат; с 1465 г. владетель Шпица и член Малого совета Берна, а в 1468, 1473—1474 и 1477—1479 гг. один из двух бургомистров этого города; с апреля 1476 г. командир гарнизона Муртена, выдержавший 12-дневную осаду города бургундцами.

... в Берн прибывали люди из Ури, Унтервальдена, Энтлибуха, Туна, Оберланда, Ааргау, Бьена, от коммуны Базеля и от базельского епископа ... — Энтлибух (Энтлебух) — городок в кантоне Люцерн, в 17 км к юго-западу от Люцерна.

Оберланд — имеется в виду Бернский Оберланд, южная, самая высокая часть кантона Берн, включающая зоны Тунского и Бри- енцского озер, а также Бернские Альпы; отличается необычайной живописностью.

Епископом Базеля в это время, с 1458 г. и до конца жизни, был Иоганн фон Феннинген (?—1478), основатель Базельского университета (1460).

... вместе с ними прибыли жители Тургау, Бадена и вольных земель. — Тургау — немецкоязычный кантон на северо-востоке Швейцарии, образованный в 1803 г.; главный город — Фрауэнфельд; земли, составляющие этот кантон, были захвачены Швейцарской конфедерацией в 1460 г.

Вольные земли (нем. Freie Amter) — сельские общины, отторгнутые Швейцарской конфедерацией в 1415 г. у герцога Фридриха IV Австрийского и составляющие ныне южную часть кантона Ааргау.

229 ... Основной корпус армии, находившийся под командованием Гуго де

Шатель-Гийона и Филиппа де Крев-Кёра, занял пространство между деревнями Гренг и Куржво. — Гуго де Шалон, сеньор де Шатель- Гийон (1450—1490) — младший брат Луи де Шалона, сира де Шатель-Гийона (см. примеч. к с. 212), погибшего в сражении при Грансоне.

Гренг — селение в кантоне Фрибур, на берегу озера Муртен, в 2 км к юго-западу от Муртена.

Куржво — селение в кантоне Фрибур, в 2,5 км к югу от Муртена.

... Авангард был отдан под командование Ханса фон Хальвиля, горожанина Берна и одновременно рыцаря, происходившего из древнего и благородного рода из Ааргау. — Ханс фон Хальвиль (ок. 1433— 1504) — швейцарский наемник, вначале служивший герцогу Австрийскому; с 1470 г. перешел на службу Берну, участвовал в сражении при Грансоне и покрыл свое имя славой в битве при Муртене, возглавляя авангард; затем командовал швейцарскими наемниками французского короля Людовика XI, став его советником и камергером (1480).

... Будучи еще довольно молодым, он был, тем не менее, ветераном войн в Богемии и помогал знаменитому Хуньяди изгонять турок из Венгрии. — Имеется в виду король Матьяш Хуньяди — Матвей Корвин (см. примеч. к с. 56). Корвин (лат. Corvinus) — это латинизированная форма его родового прозвища Хуньяди (венг. «Ворон»).

... Освальд фон Тирштейн вместе с герцогом Рене встал во главе конницы ... — Граф Освальд фон Тирштейн (ок. 1423—1487) — знаменитый швейцарский наемник, владетель Пфеффингена и Шали- ньи; состоял сначала на службе у императора, затем у герцога Карла Смелого, а потом перешел на службу к эрцгерцогу Сигизмунду; ландфогт Эльзаса; участник сражения при Муртене.

... Основными силами командовал Ханс Вальдман из Цюриха, а помощником ему был назначен Вильгельм Хертер, капитан отряда из Страсбурга. — Ханс Вальдман (ок. 1435—1489) — цюрихский военачальник и магистрат, сын бедного крестьянина; один из командиров отряда численностью в 2 500 человек, выставленного Цюрихом и принимавшего участие в сражении у Муртена; сражался также в битве при Нанси; с 1483 г. был бургомистром Цюриха, однако его деятельность на этом посту спровоцировала крестьянское восстание: он был арестован, подвергнут пыткам и, обвиненный в злоупотреблении властью, в тайных сношениях с австрийцами и в содомии, обезглавлен.

Вильгельм Хертер фон Хертенегг (1424—1477) — швейцарский наемник, уроженец Базеля; командовал отрядом численностью в 850 человек, который был выставлен Страсбургом для участия в сражении при Муртене; внес значительный вклад в победу швейцарцев в сражении при Нанси.

... Арьергардом руководил Каспар Хертенштейн из Люцерна. — Каспар фон Хертенштейн (ок. 1416—1486) — известнейший люцернский военачальник и дипломат времен Бургундских войн; один из самых богатых людей своего кантона; командир люцерн- ского отряда численностью в 2 000 человек, который в качестве арьегарда участвовал в сражении при Муртене.

... они были скрыты грядой холмов, протянувшейся между Муртеном и рекой Зане и идущей параллельно ей ... — Зане (фр. Сарина) — река в Швейцарии, длиной 128 км, правый приток реки Ааре; имеет истоки в западной части Бернского Оберланда, протекает по кантонам Берн, Во и Фрибур.

... Феликс Келлер из Цюриха ответил ему так ... — Феликс Келлер (7—1492) — цюрихский магистрат.

231

... Сто тридцать семь лет назад, в такой же день, в этих же самых местах, у Лаупена, они одержали великую победу. — Лаупен — селение в кантоне Берн, в 8 км к востоку от Муртена.

525

21 июня 1339 г., ровно за 137 лет до сражения при Муртене (22 июня 1476 г.), шеститысячное бернское войско под командованием рыцаря Адольфа фон Эрлаха (ок. 1299—1360) разгромило армию императора Людвига IV Баварского (ок. 1282—1347; император с 1328 г.), осаждавшую Лаупен.

232 ... говорится в «Песне о Муртене» ... — Имеется в виду «Песнь о

битве при Муртене» (нем. «Lied von der Schlaht bei Murten») немецкого поэта Вейта Вебера (ок. 1420—1483), уроженца города Фрайбурга-им-Брайсгау, участника сражения при Муртене, воспевшего победу швейцарцев.

... попросил о заступничестве святого Урса, небесного покровителя Золотурна. — Святой Урс (?—ок. 286) — христианский мученик, римский воин, обезглавленный при императоре Максимиане.

... Жак де Мас, несший герцогское знамя, погиб, защищая его. — Имеется в виду Жан Мас де Палмарт (ок. 1430—1476) — фламандский рыцарь, знаменосец герцога Карла Смелого, погибший в сражении при Муртене.

233 ... из этих скелетов был сооружен оссуарий, пользовавшийся широкой

известностью ... — Знаменитый оссуарий (хранилище человеческих костей) в Муртене, представлявший собой часовню, где хранились останки тысяч солдат Карла Смелого, погибших в сражении при Муртене, был построен по распоряжению городских властей в 1485 г., а спустя три столетия, 3 марта 1798 г., уничтожен французскими солдатами.

... поэт Халлер добавил к ней следующие стихи ... — Альбрехт фон Халлер (1708—1777) — выдающийся швейцарский врач, анатом, физиолог, естествоиспытатель и поэт; уроженец Берна, профессор Гёттингенского университета, иностранный член Петербургской академии наук (1776).

Приведем здесь для справки немецкий оригинал упомянутого стихотворения Халлера:

Steh still Helvetier! Hier liegt das kflhne Heer, Vor welchem LUttich fiel und Frankreichs Thron erbebte. Nicht unsrer Ahnen Zahl, nicht ktlnstliches Gewehr, Die Eintracht schlug den Feind, die ihren Arm belebte. Kennt, Binder, eure Macht, sie liegt in unsrer Treu! О wtlrde sie noch heut in jedem Leser neu!

... В 1798 году армия под командованием генерала Брюна, заняв Мур- тен, усмотрела в этих надписях оскорбление французской славы ... — Брюн, Гийом Мари Анн (1763—1815) — французский военачальник, маршал Франции (1804), участник войн Республики и Наполеона; сын адвоката, активный сторонник Дантона, один из основателей клуба кордельеров; в действующей армии состоял с 1791 г.; в 1793 г. был произведен в бригадные генералы; отличился во времяИтальянского похода Бонапарта (1796) и в 1797 г. был произведен в дивизионные генералы; в 1798 г. стал главнокомандующим армией, вторгшейся в Швейцарию; в 1799 г. был назначен главнокомандующим армией в Голландии и разгромил англорусские войска при Бергене; затем, после 18 брюмера, во главе внутренней армии усмирял Вандею; в 1801 г. стал главнокомандующим в Италии и одержал там значительные победы; в 1806 г., будучи губернатором Ганзейских городов, одержал победу над шведскими войсками (1807); оказавшись в немилости у Наполеона, осенью 1807 г. был отстранен от командования и уволен из армии; семь лет оставался не у дел; после отречения императора признал Бурбонов и был назначен губернатором Прованса, но во время Ста дней предложил Наполеону свои услуги и в апреле 1815 г. был поставлен им командующим войсками, действовавшими на Юге Франции; одержал в это время победы над австрийцами и герцогом Ангулемским; после вторичного отречения Наполеона приказал своей армии выступить в поддержку Бурбонов, сдал командование представителю правительства и выехал в Париж; 2 августа 1815 г. по дороге туда, в Авиньоне, был убит толпой фанатиков-роялистов.

... проделав двенадцать льё, сумел добраться до Моржа. — Морж — город на северном берегу Женевского озера, в 65 км к юго-западу от Муртена.

5 XIII. Последнее безрассудство

234 ... проследовал из Моржа в Жекс, находившийся во владениях герцо

гини Савойской ... — Жекс — городок на востоке Франции, на восточных отрогах Юры, на границе со Швейцарией, в соврем, департаменте Эн; расположен в 40 км к юго-западу от Моржа.

... При ней были ее дети. — Иоланда Французская, вышедшая замуж за Амедея IX в 1452 г. и овдовевшая в 1472 г., родила десять детей. К описываемому времени в живых оставалось шесть: Анна (1462-1503), Мария (7-1511), Луиза 1462-1503), Филиберт (1465-1482), Карл (1468-1490) и Жак Луи (1470-1485).

... захватил герцогиню вместе с двумя ее дочерьми и юным принцем, которого он принял за Луи Жака, наследника престола Савойи. — Наследником савойского престола был в это время не Жак Луи (Джакомо Луиджи), маркиз де Жекс, а его старший брат Карл, занявший трон в 1482 г., после смерти Филиберта I.

... наследного принца бросил в хлеба граф ди Ривароло, гувернер его брата ... — Этого дворянина звали Гоффредо Сан Мартино, синьор ди Ривароло.

... Наследник престола Савойи находился в Шамбери ... — Шамбери — город в Савойе, в 1329—1562 гг. ее столица; ныне — административный центр французского департамента Савойя.

... Карл собрал в Солене штаты провинции Франш-Конте ... — Сален (Сален-ле-Бен) — город на востоке Франции, во Франш-Конте, в соврем, департаменте Юра.

235 ...Он обосновался неподалеку от Жу, будущей тюрьмы Мирабо, в

одном из мрачных замков Юры ... — Жу — замок на востоке Франции, во Франш-Конте, в селении Ла-Клюз-э-Мижу, в соврем, департаменте Ду, в 5 км к юго-востоку от города Понтарлье, господствующий над одним из ущелий гор Юры, по которому проходит дорога в Швейцарию; датируется XI в.

В молодости Мирабо (см. примеч. к с. 113), отличавшийся неукротимым нравом и склонностью к распущенной жизни, по требованию отца несколько раз подвергался ссылке и тюремному заключению; в замок Жу он был помещен 25 мая 1775 г., но уже 15 января следующего года бежал оттуда.

... вся его семья была семьей безумцев: Карл VI, Генрих VI, Вильгельм Безумный. — Вильгельм Безумный — имеется в виду Вильгельм фон Виттельсбах (1330—1389), граф Голландии и Зеландии с 1354 г. (под именем Вильгельма V) и Эно с 1356 г. (под именем Вильгельма III); сын императора Людвига IV (ок. 1282—1347; император с 1328 г.) и его второй жены (с 1324 г.) Маргариты Голландской (1311 — 1356); в 1358 г. у него начали проявляться признаки безумия, вследствие чего он был заключен в крепость Ле-Кенуа, где и умер; его родная племянница Маргарита Баварская (1363—1423), жена герцога Бургундского Иоанна Бесстрашного, была бабкой Карла Смелого.

236 ... старый лис находился в это время в своем логове Плесси-ле-

Тур ... — См. примеч. к с. 178.

237 ... в его щедротах всегда было нечто от Гарпагона ... — Гарпагон —

главный персонаж комедии Мольера «Скупой, или Школа лжи» («L’Avare ou 1’Ecole du mensonge»; 1688), скряга и скупердяй, имя которого стало нарицательным.

238 ... Один из них, Сиффрен де Баски, попросил, чтобы его отвели к

герцогу ... — Сиффрен де Баски (7—1476) — прованский дворянин, советник и дворецкий Рене Лотарингского, повешенный герцогом Карлом Смелым во время осады Нанси осенью 1476 г.

239 ... В распоряжении Рене находились сто двадцать пленников под

охраной бастарда Водемонского ... — Жан, бастард Водемонский (ок. 1450—1509) — дядя герцога Рене Лотарингского, внебрачный сын его деда Антуана I де Водемона (1400—1459).

... он переправился через Мёрту и оказался не более чем в двух льё от осаждающих. — Мёрта (Мёрт) — река на северо-востоке Франции, правый приток Мозеля, длиной 170 км; на ее левом берегу стоит Нанси.

... предатель получил заверение, что город Коммерси, который ему сначала подарили, а потом у него отняли, перейдет к нему окончательно. — Коммерси — городок на северо-востоке Франции, в Лотарингии, в соврем, департаменте Мёз, в 42 км к западу от Нанси; сеньория Коммерси была подарена графу Кампобассо в 1473 г. герцогом Рене II, которому тот продал ее спустя пять лет.

240 ... Кампобассо отошел на два льё от города, к мосту у Буксьера ... —

Буксьер (Буксьер-о-Дам) — селение в 7 км к северу от Нанси, на правом берегу Мёрты; в 936 г. там был основан женский монастырь, просуществовавший до 1787 г.

241 ... поклялся встретить праздник Царей-волхвов уже в Нанси. —

Имеется в виду праздник Богоявления (Эпифания), отмечаемый католической церковью 6 января: согласно христианскому поверью, в ночь с 5 на 6 января, т.н. «Ночь царей», цари-волхвы пришли поклониться младенцу Иисусу, признав в нем Мессию, и принесли ему дары.

... он велел разжечь большой костер на колокольне в деревне Сен- Никола. — Сен-Никола (соврем. Сен-Никола-де-Пор) — селение в 13 км к юго-востоку от Нанси; его главной достопримечательностью является церковь святого Николая (ее нынешнее здание было построено в кон. XV в. герцогом Рене II в честь его победы в битве при Нанси, а прежнее, которое здесь и имеется в виду, — в 1193 г.).

... Лотарингцы прибыли по новой дороге из Страсбурга и заняли деревню Ла-Нёввиль. — Ла-Нёввиль-деван-Нанси — селение у юго- восточной окраины Нанси.

242 ... Пост де Лален, великий бальи Фландрии, командовал левым кры

лом ... — Йост де Лален (ок. 1437—1483) — фламандский вельможа, состоявший на службе у бургундских герцогов; сеньор де Монти- ньи; великий бальи Фландрии с 1468 г.; наместник Голландии и Зеландии; адмирал Фландрии (1463), рыцарь ордена Золотого Руна (1478); во время битвы при Нанси был тяжело ранен.

... ломбардцы под командованием Джакомо Галеотто составляли правое крыло. — Джакомо Галеотти (7—1488) — итальянский кондотьер, неаполитанец, состоявший на службе у Карла Смелого с 1473 г.; один из немногих иностранных наемников, оставшихся верными ему до конца; вопреки сказанному далее в тексте, он не погиб в сражении у Нанси и с 1487 г. был главнокомандующим войсками Венецианской республики.

... он взял под охрану мост у селения Конде на Мозеле ... — Конде- на-Мозеле (с 1719 г. Кюстин) — городок в Лотарингии, в соврем, департаменте Мёрт-и-Мозель, в 4 км к северу от Буксьера, у места впадения Мёрты в Мозель.

243 ... Герцог вступил в город через ворота Богоматери ... — То есть

через северные ворота в городской стене Нанси.

244 ... сир де Сите поддержал его и вновь посадил в седло ... — Сведений

об этом персонаже (Citey — у Дюма, Citd — у Баранта) найти не удалось.

... итальянец привел с собой пажа, принадлежавшего к семье Колонна ... — Этого пажа звали Джанбатиста Колонна.

... Юный провожатый направился к пруду святого Иоанна; там, возле часовни святого Иоанна-Кладбищенского, лежало около дюжины трупов ... — Имеется в виду часовня основанного в XII в. у юго- западной окраины Нанси командорства ордена Иоаннитов; ныне от этого командорства сохранилась лишь башня Святого Иоанна- Старокладбищенского (Saint-Jean-du-Vieil-Aitre), являющаяся самым старым зданием города; рядом с часовней находился и упомянутый пруд.

245 ... который лечил ему Матеус Луп, его португальский лекарь ... —

Имеется в виду Луп де Гуарда (?—?) — лейб-медик Карла Смелого с 1473 г., португалец, который выполнял также дипломатические поручения герцога, а после его смерти лечил Марию Бургундскую и ее детей по крайней мере до 1502 г.

... и положили в доме, принадлежавшем некоему Жоржу Марке. — Этот дом, находившийся на месте домовладения №30 по Главной улице в Нанси, не сохранился.

246 ... оставив двух детей: Филиппа Австрийского, трех лет и девяти

месяцев от роду, и Маргариту, четырнадцати месяцев и пяти дней от роду. — Филипп Австрийский (1478—1506) — сын Марии Бургундской и эрцгерцога Максимилиана; герцог Бургундский с 1482 г. под именем Филиппа IV, король Кастилии с 1504 г. под именем Филиппа I; отец императора Карла V.

Маргарита Австрийская (1480—1530) — дочь Марии Бургундской и эрцгерцога Максимилиана; тетка Карла V; наместница Нидерландов в 1507—1515 и 1519—1530 гг.

247 ... государь Карл, император римлян ... его внучатый племянник ... —

Карл V был родным правнуком Карла Смелого.

248 ... дал обет установить серебряную решетку вокруг раки святого

Мартина Турского! — Мартин Турский (ок. 316—397) — христианский святой, епископ города Тур с 371 г., один из самых почитаемых во Франции святых; во времена Людовика XI драгоценная рака с мощами святого хранилась в Туре, в базилике Сен-Мартен, построенной в начале XI в. и разрушенной во время Великой Французской революции, и служила объектом паломничества, однако в 1562 г. она была сожжена гугенотами (сохранились лишь фрагмент черепа святого и кость его руки). Людовик XI покровительствовал этой церкви и способствовал ее процветанию.

Эпилог. Хитрый лис не изменяет себе

до самой смерти

... за тысячу пятьсот лет до этого некий авгур произнес в присутствии Тита Ливия: «В этот час Помпей разбит при Фарсале и Цезарь стал победителем». — Тит Ливий (59 до н.э.—17 н.э.) — знаменитый древнеримский историк, автор капитального труда «История Рима от основания Города» («Ab Urbe condita»).

Гней Помпей Великий (106—48 до н.э.) — римский полководец и государственный деятель; консул 70 г. до н.э.; в 66—64 гг. до н.э. одержал победу над понтийским царем Митридатом VI Евпатором; в 60 г. до н.э. заключил политический союз с Марком Лицинием Крассом и Юлием Цезарем, известный как триумвират и сосредоточивший в своих руках полную власть над Римом, а для укрепления этого союза женился на дочери Цезаря — Юлии; в 55 г. до н.э. снова стал консулом, после чего получил в управление Испанию, но командовал своими легионами через заместителей, оставаясь в Италии; после смерти Юлии (54 г. до н.э.) и гибели Красса (53 г. до н.э.) вступил в открытую вражду с Цезарем; в 52 г. до н.э., в связи с волнениями в Риме, был назначен единоличным консулом и успел провести законы, ущемлявшие интересы Цезаря; в начале января 49 г. до н.э. стал верховным главнокомандующим над войсками партии сената и, когда Цезарь, объявленный сенатом врагом государства, начал гражданскую войну, безуспешно пытался противодействовать его войскам, вторгшимся в Италию; в марте 49 г. до н.э. бежал в Грецию и 9 августа 48 г. до н.э. потерпел от Цезаря сокрушительное поражение при Фарсале, городе в Беотии, после чего бежал в Египет и был там предательски убит.

О том, что некий прорицатель из Падуи, по имени Корнелий, в присутствии многих свидетелей и в тот самый час, когда происходила битва при Фарсале, возвестил о поражении Помпея и победе Цезаря, рассказывает в своем сочинении «Аттические ночи» (XV, 18) древнеримский писатель Авл Геллий (ок. 130— 180).

249 ... две соперницы, королева Англии и вдовствующая герцогиня Бур

гундская. — Английская королева — имеется в виду Элизабет Вудвилл, жена Эдуарда IV.

... Королева Англии хотела выдать племянницу замуж за лорда Риверса, своего брата ... — Лорд Риверс — имеется в виду Энтони Вудвилл (1442—1483), второй граф Риверс, младший брат Элизабет Вудвилл, блестяще образованный дворянин, капитан королевского флота, наместник Кале; был казнен по приказу Ричарда III. В описываемое время Энтони Вудвилл был вдов: его первая жена, баронесса Элизабет Скейлс (1446—1473), умерла за три года до этого.

... герцогиня Бургундская тоже хотела выдать дочь замуж за своего брата — герцога Кларенса ... герцог Кларенс, старик и пьяница, подходил ей ничуть не больше. — О герцоге Кларенсе, который как раз в то время, 22 декабря 1476 г., овдовел и которому было тогда всего лишь 28 лет, см. примеч. к с. 174.

... ему было понятно, что они уничтожат друг друга: смотри Шекспира. — Лорд Риверс и герцог Кларенс — действующие лица исторических пьес Шекспира «Генрих VI» (1594) и «Ричард III» (1597).

250 ... сир де Крев-Кёр займет от его имени старую часть города ... —

Имеется в виду сеньор д’Эскерд (см. примеч. к с. 74).

... Мать сира де Крев-Кёра воспитывала Марию Бургундскую ... — Матерью Филиппа де Кревкёра была Маргарита де Ла Тремуйль (?—?) — единственная дочь Жана де Ла Тремуйля (?—ок. 1453), вторая жена Антуана де Кревкёра (?—?), бальи Амьена, советника и камергера герцога Бургундского, губернатора и сенешаля Артуа, великого ловчего Франции.

251 ... Булонь обладала чудотворным образом Богоматери ... — Согласно

легенде, чудотворную деревянную статую Богоматери, хранившуюся в кафедральном соборе Булони вплоть до 1793 г., когда она была сожжена революционерами, нашли в лодке, которую в 639 г. прибило к здешнему берегу; вскоре статуя стала привлекать к себе толпы паломников, а ок. 1090 г. на месте ее святилища была построена первая каменная церковь, которая затем много раз перестраивалась и которую в 1464 г. взял под свое покровительство Людовик XI (в 1798 г. церковь была разрушена, и нынешний собор был возведен на ее месте в 1866 г.).

252 ... Мария Бургундская опасалась, как бы ... штаты Фландрии не

выдали ее замуж за Адольфа Клевского. — Адольф Клевский — имеется в виду сеньор Равенштейнский (см. примеч. к с. 71).

... г-жа де Коммин, придворная дама Марии Бургундской, руководила всеми делами, связанными с устройством брачного союза принцессы и Максимилиана. — Речь, видимо, идет о племяннице мемуариста — Жанне де Ла Клит де Коммин (ок. 1444—1512), дочери его двоюродного брата и опекуна Жана II де Ла Клита (1422—1475), вдове Жана II де Аллюэна (ок. 1442—1473).

... Король ...в итоге сделал его графом, графом Мёланским. — Мёлан (с 2010 г. Мёлан-ан-Ивелин) — городок в Иль-де-Франсе, во Французском Вексене, на правом берегу Сены, в соврем, департаменте Ивелин, в 40 км к северо-западу от Парижа.

Оливье Ле Ден получил титул графа де Мёлана в 1474 г.

253 ... он происходил из маленького городка, небольшого местечка Тилт! — Тилт — старинный город в Бельгии, в Западной Фландрии, в 25 км к западу от Гента; родина Оливье Ле Дена; в письменных источниках впервые упомянут в 1105 г.; городские права получил в 1245 г. ... Избрав в качестве командира Адольфа Гельдернского ... — Адольф Гельдернский — см. примеч. к с. 186.

254 ... Ле-Кенуа, Бушей и Авен ему пришлось осаждать. — Ле-Кенуа — городок на севере Франции, в соврем, департаменте Нор, в 70 км к юго-востоку от Лилля, вблизи бельгийской границы; в средние века крепость, которая после осады и массированного бомбардирования была взята войсками Людовика XI в мае 1477 г.

Бушей — городок в соврем, департаменте Нор, в 22 км к западу от Ле-Кенуа.

Авен-сюр-Эльп (см. примеч. к с. 69) находится в 30 км к юго- востоку от Ле-Кенуа.

... Галеотто, бывший герцогский капитан, находился в Валансьене ... — Валансьен — см. примеч. к с. 88.

... Жнецы, которых он привез из Бри ... — Бри — см. примеч. к с. 167.

255 ... легенда о его детях, которых поместили под эшафот, чтобы на

них пролилась кровь их отца ... — У Жака д’Арманьяка, герцога Немурского, казненного 4 августа 1477 г., и его жены с 1462 г. Луизы Анжуйской (1445—1477), было трое сыновей: Жак (1468— 1477), вскоре после казни отца умерший от чумы, а также Жан (1470—1500) и Луи (1472—1503), находившиеся в тюремном заключении в Бастилии вплоть до восшествия на престол Карла VIII.

... он принес ему новую клятву на реликвиях Святой капеллы ... — Святая капелла (Сент-Шапель) — готическая часовня на острове Сите в Париже, построенная в 1242—1248 гг. королем Людовиком IX Святым и предназначавшаяся для хранения священных христианских реликвий, которые крестоносцы захватили в разграбленном ими в 1204 г. Константинополе; в число этих святынь, реликвий Страстей Господних, входили Терновый венец Христа, частица Истинного креста, наконечник копья, которым римский воин пронзил распятого Христа, и губка, на которой римляне поднесли ему уксус; во время Революции часовня была разграблена и часть этих реликвий пропала.

256 ... подтащил его к себе и бросил в темницы Пьер-Ансиза ... — Пьер-

ан-Сиз — крепость неподалеку от Лиона, на правом берегу Соны, воздвигнутая в XII в. как резиденция местных владетелей; с XVI в. служила государственной тюрьмой; в нее были заключены многие знаменитые персонажи французской истории: барон дез’Адре, де Ту и Сен-Мар, граф Мирабо; в 1768 г. в ней отбывал наказание маркиз де Сад после т.н. «скандала в Аркёе»; тюрьма была разрушена во время Революции, в 1794 г.

... его признания оказались той самой парфянской стрелой, о которой говорит Гораций ... — Квинт Гораций Флакк (65—8 до н.э.) — римский поэт, считающийся одним из трех величайших поэтов эпохи Августа (наряду с Вергилием и Овидием).

Здесь, скорее всего, имеется в виду следующая строка Горация: Страшится воин стрел и парфян отступленья (Оды, II, 13).

257 ... В декабре 1476 года в соборе святого Амвросия средь бела дня был

убит герцог Миланский ... — Герцог Миланский Галеаццо Мария Сфорца (см. примеч. к с. 92) был убит тремя заговорщиками 26 декабря 1476 г., во время торжественной мессы, в старинной миланской церкви Сан Стефано Маджоре.

Собор святого Амвросия (Сант Амброджо) — старинная базилика в Милане, посвященная святому Амвросию Медиоланскому (ок. 340—397), епископу Милана (лат. Медиолан) с 1374 г.

... спустя еще один год, в соборе Санта Мария дель Фьоре был заколот кинжалом Джулиано Медичи ... — Санта Мария дель Фьоре — кафедральный собор Флоренции, воздвигнутый в 1296—1436 гг. по проекту итальянского архитектора и скульптора Арнольфо ди Камбио (ок. 1245—ок. 1302); грандиозный восьмигранный купол собора был сооружен в 1420—1436 гг. флорентийским скульптором и архитектором Филиппо Брунеллески (1377—1446).

Джулиано Медичи (1453—1478) — младший брат Лоренцо Великолепного, красавец и дамский угодник, внебрачным сыном которого был Джулио Медичи, будущий папа Климент VII; был убит 26 апреля 1478 г., во время пасхальной мессы, в результате т.н. заговора Пацци — попытки убийства Лоренцо Великолепного, предпринятой в 1478 г. и закончившейся неудачей.

... нанести удар избрали священников, — говорит Гвиччардини ... — Гвиччардини, Франческо (1482—1540) — выдающийся итальянский историк, политический деятель и военачальник; управлял различными областями Папского государства, принимал участие в войнах пап с императором Карлом V, содействовал установлению власти Алессандро Медичи во Флоренции в 1531 г.; в 1537—1540 гг. написал историю Италии («Storia d'Italia»), охватывающую период с 1492 по 1534 гг. и изданную впервые в 1561 — 1564 гг.

... в это время он пишет Ла Тремуйлю по поводу принца Оранжского, который, слава Богу, предавал его больше, чем кто-либо другой. — Жорж II де Ла Тремуйль (1430—1481) — французский военачальник, с 1468 г. состоявший на службе у Людовика XI; сир де Кран; младший сын Жоржа I де Ла Тремуйля (см. примеч. к с. 60) и его второй жены (с 1425 г.) Катерины де л’Иль Бушар (ок. 1390—1474); с 1474 г. губернатор Шампани и Бри, с 1477 г. губернатор Бургундии, аннексированной Людовиком XI.

Жан IV де Шалон-Арле (1443—1502) — могущественный бургундский вельможа, владетель многих сеньорий, принц Оранжский с 1475 г.; сын Гильома VII Шалонского (1415—1475) и его жены с 1438 г. Катерины Бретонской (1428—после 1476); после гибели Карла Смелого был лишен Людовиком XI всех своих владений и встал на сторону эрцгерцога Максимилиана.

... затем он изменил свое решение в отношении одного из них, по имени Удар, советника парламента. — Удар де Бюсси (7—1477) — богатый аррасский горожанин, казненный в апреле 1477 г. в Эдене по приказу Людовика XI.

258 ... Национальная библиотека хранит (том 171 «Государственных

актов» из собрания Клерамбо) ужасающий след вынесенного ему приговора ... — Клерамбо, Пьер де 1651 — 1740) — французский генеалог, собравший огромную коллекцию исторических документов, значительная часть которой хранится ныне в Национальной библиотеке.

... скажем лишь пару слов о несчастном брате герцога Бретонского, содержавшемся в железной клетке ... — Неясно, кто здесь имеется в виду: у правившего в то время в Бретани герцога Франциска II (см. примеч. к с. 80) не было братьев.

... Легран несколько раз говорит о его доброте. — Вероятно, имеется в виду аббат Иоахим Ле Гран (1653—1733) — французский историк, автор жизнеописания Людовика XI, которое не было опубликовано при жизни автора.

... Глостер был неприятен Людовику XI и приятен Людовику XVI. — Людовик XVI (1754—1793) — король Франции в 1774—1792 гг.; был казнен во время Революции.

259 ... перевел с английского апологию Ричарда III, написанную сэром

Робертом Уолполом. — Роберт Уолпол, первый граф Орфорд (1676—1745) — британский государственный деятель, премьер- министр Великобритании и канцлер казначейства в 1721 — 1742 гг. Однако здесь явно имеется в виду не он, а его младший сын Гораций (Хорас) Уолпол, четвертый граф Орфорд (1717—1797) — знаменитый английский писатель и коллекционер, основатель жанра готического романа, автор очерка «Исторические сомнения относительно характера жизни и царствования короля Ричарда III» («Historic Doubts on the Life and Reign of King Richard the Third»; 1768), в котором он защищал Ричарда III от расхожего обвинения в убийстве сыновей короля Эдуарда IV в Тауэре в 1483 г.

... Молине, его величайший недруг, так отзывается о нем ... — Молине, Жан (1435—1507) — французский хронист и поэт, с 1475 г. официальный историограф герцогов Бургундских, автор хроники, написанной в 1474—1506 гг. и опубликованной впервые в 1828 г.

260 ... Именно г-н де Крев-Кёр командовал войсками в сражении при

Гинегате — в знаменитой битве шпор ... — Гинегата (соврем. Ангинегат) — селение на севере Франции, в соврем, департаменте Па-де-Кале, в 55 км к северо-западу от от Арраса и в 4 км к юго- востоку от Теруана.

Рядом с Гинегатой произошли два исторических сражения:

1) 7 августа 1479 г. французская армия под командованием Филиппа де Кревкёра была разбита бургундскими и фламандскими войсками эрцгерцога Максимилиана Габсбурга;

2) 16 августа 1513 г., в ходе т.н. войны Камбрейской лиги (1508— 1516), в сражении при Гинегате союзные войска английского короля Генриха VIII и Максимилиана Габсбурга, ставшего к этому времени императором, обратили в бегство отряд французской кавалерии под командованием Жака де Ла Палисса (1470—1525), шедший на помощь осажденному Теруану и бежавший после своего поражения так стремительно, что это сражение получило название «Битвы шпор».

Дюма рассказывает здесь о первом из этих сражений, называя его «Битвой шпор», хотя это название закрепилось за сражением 1513 г.

... Фламандцы решили вернуть себе Теру ан ... — Теруан — городок на севере Франции, в Артуа, в соврем, департаменте Па-де-Кале, в 16 км к югу от от Сент-Омера; в средние века значительная крепость, стертая с лица земли в 1553 г. по приказу императора Карла V; с VII в. центр епископства, упраздненного в 1557 г., после уничтожения крепости.

... вероятно, кто-нибудь другой и смог бы сыграть роль Фабия, противостоящего Ганнибалу ... — Квинт Фабий Максим Веррукос (ок. 275—203 до н.э.) — римский политический деятель и полководец, пятикратный консул (в 233, 228, 215, 214 и 209 гг. до н.э.), диктатор (в 221 и 217 гг. до н.э.); один из героев Второй Пунической войны, прозванный Кунктатором («Медлителем») за примененную им против Ганнибала тактику медленного изматывания врага.

262 ... Прованс, согласно поговорке, имел три беды: Дюрансу, мистраль и

парламент ... — Дюранса (Дюранс) — горная река на юго-востоке Франции, левый приток Роны, впадающий в нее близ Авиньона; длина ее составляет около 350 км; отличается непредсказуемостью своего характера, весенне-летними паводками и наводнениями. Парламент Прованса, заседавший в городе Экс-ан-Прованс, был высшей судебной инстанцией в этой провинции; учрежденный в 1501 г. и прекративший свое существование во время Революции, в 1790 г., он был столь мало популярен, что появилась поговорка: «Три бедствия Прованса — это мистраль, Дюранса и парламент».

... поклялся святым Венигном, небесным покровителем Дижона, сохранять вольности города ... — Венигн (?—ок. 200) — святомуче- ник, апостол Бургундии; согласно житию, ученик святого Поликарпа, епископа Смирнского, проповедовавший христианство в Массалии (соврем. Марсель), Лугдунуме (соврем. Лион) и Диви- оне (соврем. Дижон), где и претерпел мученическую смерть за отказ отречься от Христа.

... красивыми экю с изображением солнца, какие он чеканил для англичан и какими платил пенсион Гастингсу — знаменитому шекспировскому Гастингсу ... — Гастингс, Уильям (ок. 1440—1483) — английский военачальник, один из наиболее влиятельных вельмож в царствование Эдуарда IV; лорд-камергер Англии в 1461—1470 и 1471—1483 гг.; рыцарь ордена Подвязки (1462); зять графа Уорика, женатый на его сестре Кэтрин Невилл (ок. 1442—1504); помог Ричарду Глостеру занять трон, однако вскоре был по его приказу арестован и казнен; является одним из персонажей исторической пьесы У.Шекспира «Ричард III».

... чтобы полностью подкупить эту сварливую знать, он взял себе в любовницы вдову дворянина. — Неясно, кто здесь имеется в виду: Фелизе Реньяр (1424—1474) и Маргерит де Сассенаж (ок. 1449— 1471), официальные любовницы Людовика XI, к этому времени уже умерли.

263 ... После убийства Джулиано Медичи, в котором Пацци были всего

лишь агентами Сикста IV, папа угрожал Флоренции послать против нее армию ... — Пацци — одна из известнейших и богатейших флорентийских семей Флоренции, которая весьма ревниво относилась к захватившим власть Медичи и многие члены которой участвовали в заговоре, имевшем целью убить Лоренцо Медичи («Заговор Пацци»); вела свой род от флорентийского рыцаря-крестоносца Паццо деи Пацци, который 15 июля 1099 г. при осаде Иерусалима первым водрузил на стенах города христианское знамя.

Сикст IV (в миру — Франческо делла Ровере; 1414—1484) — римский папа с 1471 г., всячески содействовавший заговору Пацци, ибо Флоренция, Венеция и Миланское герцогство образовали союз, направленный против папы и Неаполитанского королевства.

... Флоренция совершила преступление, избавив от гибели молодого Лоренцо ... — Имеется в виду Лоренцо Медичи, по прозванию Великолепный (1449—1492) — глава Флорентийской республики с 1469 г.; сын Пьеро I Медичи (1416—1469; правитель Флоренции с 1464 г.) и его жены с 1444 г. Лукреции Торнабуони (1425—1482); покровительствовал наукам и искусствам; при нем Флоренции стала одним из самых влиятельных городов-государств Италии, центром культуры Возрождения.

... Хуан II, король Арагона, изо всех сил вцепился в Руссильон. — О Хуане II Арагонском см. примеч. к с. 79.

... Людовик XI почти владел Наваррой, чьим королем был внук того самого Хуана, которого с таким трудом удалось заставить выпустить из рук Руссильон; юный государь был еще совсем ребенком, и Людовик XI самым естественным образом держал его в своей власти через посредство его матери Мадлен Французской. — Королем Наварры в описываемое время, с 1479 г., был Франсуа Феб (1467— 1483) — граф Фуа и Бигорра, виконт Беарна, сын Гастона де Фуа (ок. 1444—1470), принца Вианского, и его жены с 1461 г. Мадлен Французской (1443—1495), родной сестры Людовика XI и регентши Наварры во все годы царствования свого сына; внук Элеоноры I Арагонской, королевы Наварры (см. примеч. к с. 79); правнук Хуана II Арагонского.

... составил двор дофина, по-прежнему обещая женить его на дочери Эдуарда IV, которая была на четыре года старше своего жениха. — Дофин Карл, будущий король Карл VIII, был в то время помолвлен с Елизаветой Йоркской (см. примеч. к с. 207), старшей дочерью английского короля Эдуарда IV.

264 ... Он лишился сестры ... славной герцогини Савойской ... — Иоланда

Французская, вдовствующая герцогиня Савойская, умерла 28 августа 1478 г.

...Он изгнал дядей юного герцога ... — Имеется в виду Карл I Савойский (1468—1490), который в четырнадцатилетием возрасте занял престол Савойи, освободившийся после смерти герцога Фили- берта I (см. примеч. к с. 226), его старшего брата.

... под тем же предлогом, под каким им были захвачены Перонна и Сен-Кантен, захватил Монмельян. — Монмельян — городок на юго-востоке Франции, в Савойе, в соврем, департаменте Савойя; в средние века стратегически важная крепость.

... Адольф Гельдернский оставил после себя сына, бедного ребенка, у которого отняли его владения ... — Имеется в виду Карл д'Эгмонт (см. примеч. к с. 186), которому в момент смерти отца было десять лет.

... Нимвеген взбунтовался, изгнал бургундцев и отдал регентство в руки тетки малолетнего герцога. — Имеется в виду Екатерина Гельдернская (1439—1496) — младшая сестра Адольфа Гельдерн- ского, регентша Гельдерна в 1477—1481 гг.

... По части людей он забрал у нее Танги дю Шателя, Пьера де Рогана, Ги де Лаваля; по части городов — Ла-Рошель и Алансон. — Пьер де Роган (1451 — 1513) — французский военачальник, маршал Франции (1476), сеньор де Жье; знатный бретонец, воспитанник Танги дю Шателя; с 1491 г. наместник Бретани.

Ги XIV де Лаваль (1406—1486) — знатный бретонский вельможа, пользовавшийся благосклонностью Людовика XI; комендант Ланьи (1430), наместник Бретани (1472); старший брат маршала Андре де Лоэака (см. примеч. к с. 95), сподвижник Жанны д'Арк.

Алансон — город на северо-западе Франции, в Нижней Нормандии, ныне административный центр департамента Орн.

266 ... Это произошло в Шиноне. — Шинон — городок в центральной

части Франции, в Турени, в соврем, департаменте Эндр-и-Луара, в 40 км к юго-западу от Тура.

... грандиозный военный смотр в Пон-де-л'Арше. — Пон-де-л'Арш — городок в Верхней Нормандии, в соврем, департаменте Эр, в 35 км к северу от Эврё; сложился возле старинного укрепленного моста через Сену, на которой он стоит. Огромный военный лагерь был создан там по приказу Людовика XI в 1481 г.

... Тремя министрами были Оливье Дьявол, овернец по фамилии Дуайа, раздавивший своими грубыми башмаками герцога Бурбонского, и Жак Куатье, медик и председатель Счетной палаты. — Дуайа, Жан де (1440—1495) — бальи города Кюссе, секретарь Людовика XI, губернатор Оверни; заклятый враг герцога Иоанна II Бурбонского, против которого он по поручению Парижского парламента вел судебный процесс и который отомстил ему после смерти короля: он был подвергнут прилюдному бичеванию, ему отрезали уши и вырвали язык, а все его владения были конфискованы.

Куатье, Жак (ок. 1430—1506) — врач Людовика XI, имевший огромное влияние на своего суеверного пациента; король осыпал его милостями и золотом, возвел в дворянство (1478), назначил председателем Счетной палаты (1482) и подарил ему десятки имений.

267 ...дю Люд, веселый воришка, а при случае и грабитель, ухитрявшийся

рассмешить короля ... — Люд, Жан Дайон, сир дю (ок. 1423— 1482) — один из ближайших советников Людовика XI, друг детства короля и его камергер; губернатор Дофине, Артуа, Алансона и Перша.

... Сен-Пьер, великий сенешаль, казавшийся Гераклитом рядом с этим Демокритом ... — Сен-Пьер, Жан Блоссе, сеньор де (?—ок. 1531) — советник и камергер Людовика XI, великий сенешаль Нормандии.

Гераклит Эфесский (ок. 540—475 до н.э.) и Демокрит Абдерский (ок. 460—ок. 370 до н.э.) — два знаменитых древнегреческих философа, которые стали олицетворением двух противоположных воззрений на жизнь: первый, настроенный пессимистично, оплакивал людей, а второй, настроенный оптимистично, смеялся над людскими глупостями.

... он препоручил его святому Клоду. — Святой Клод (ок. 607—ок. 699) — игумен монастыря святого Евгенда в горах Юры, славившийся своей святостью и совершенными им чудесами; в 685—692 гг. епископ Безансона.

... Стоило ему получить наследство племянника Рене Анжуйского, то есть прекрасную провинцию Мен ... — Имеется в виду граф Карл V Менский (см. примеч. к с. 225), племянник короля Рене I.

... Некий чародей Тритемий предложил Максимилиану вызвать ее тень. — Иоганн Тритемий (Триттенгейм; 1462—1516) — немецкий историк и богослов, с 1483 г. аббат бенедиктинского монастыря в Шпангейме (Шпонгейм; город на западе Германии, в земле Рейнланд-Пфальц), занимавшийся криптологией и оккультизмом и имевший репутацию чародея.

268 ... вид призрака, говорит Лорхаймер, произвел на бедного эрцгерцога

такое впечатление, что после этого он под страхом смертной казни запретил вызывать мертвецов из могил. — Августин Лорхаймер (Augustin Lorcheimer) — автор «Трактата о чародействе», упомянутый аббатом Антуаном Гаше д’Артиньи (1706—1778), французским писателем, в четвертом томе его семитомного труда «Новые записки, касающиеся истории и литературы» (1749— 1758). Скорее всего, д’Артиньи привел ошибочное написание этого имени, но в такой форме его повторяет Мишле, а вслед за ним и Дюма.

... Его добрые друзья, его кумовья Рим и Коппеноль приехали навестить его в Плесси. — Рим, Гильом (7—1485) — один из крупнейших политических деятелей Гента кон. XV в.; эшевен, с 1483 г. пенсионарий города (высшее должностное лицо в городском совете); ярый противник эрцгерцога Максимилиана, опиравшийся в своей политике на поддержку Франции; один из главных членов гентской депутации, которая готовила подписание мирного договора в Аррасе (23 декабря 1482 г.), урегулировавшего проблему бургундского наследства путем заключения династического брака между юной Маргаритой Австрийской и дофином Карлом; летом 1483 г. участвовал в торжествах по поводу их помолвки; был казнен 14 июня 1485 г., во время бунта, поднятого в Генте сторонниками эрцгерцога.

Ян ван Коппеноль (Коппенхоле; ок. 1436—1492) — сподвижник Гильома Рима; руководитель восстания, поднятого в Генте в 1492 г. против эрцгерцога Максимилиана и подавленного после его гибели 16 июня того же года.

270 ... Он велел прислать ему из Неаполя доброго святого чело

века, Франциска Паоланского ... — Франциск Паоланский (1416— 1507) — католический святой, уроженец города Паола в Калабрии; основатель нищенствующего монашеского ордена минимов, утвержденного папой Сикстом IV в 1474 г.; с 1481 г. жил в Неаполе, при дворе короля Фердинанда I; прибыв в 1483 г. по просьбе умирающего Людовика XI во Францию, основал там близ замка Плесси-ле-Тур монастырь и провел в нем последние годы жизни, духовно наставляя Карла VIII и его преемника Людовика XII.

... Настоятель аббатства святого Ремигия отказался дать ему священный сосуд ... — Настоятелем аббатства святого Ремигия в Реймсе с 1480 г. и до конца жизни был Робер I де Ленонкур (7—1532), архиепископ Реймский с 1508 г.

... Людовик XI написал папе, прибегнув к помощи его племянника, подкупленного им ... — Имеется в виду племянник Сикста IV — кардинал Джулиано делла Ровере (1443—1513), архиепископ Лионский в 1475—1503 гг., будущий (с 1503 г.) папа Юлий II (см. при- меч. к с. 224), отправленный в то время в качестве легата во Францию, чтобы примирить Людовика XI и эрцгерцога Максимилиана.

ЖАННА Д’АРК

Исторический очерк Дюма «Жанна д'Арк», представляющий собой жизнеописание французской национальной героини, которая изменила ход Столетней войны и отдала свою жизнь за освобождение родной страны от английской оккупации, в оригинале носит название «Jeanne La Pucelle. 1429—1431» («Жанна Дева. 1429—1431»). Его первое издание: Bruxelles, Meline, Cans et company, 1842, 16mo. Настоящий перевод сделан с издания: Paris, Charles Gosselin, 1843, 8vo, которое содержит посвящение и авторское предисловие.

Заметим, что Дюма, который видел в Жанне д’Арк своего рода французского Иисуса Христа, посвятил ей также краткий очерк «Жанна д’Арк», вошедший в коллективный сборник «Звезды мира. Историческая галерея самых знаменитых женщин всех времен и всех стран» («Les dtoiles du monde. Galerie historique des femmes les plus cdlebres de tous les temps et de tous les pays»; Paris, 1858), и стихотворение «Жанна д’Арк на костре» («Jeanne d’Arc au bucher»), на слова которого венгерский композитор Ференц Лист (1811 — 1886) написал в 1846 г. небольшое сочинение для голоса с оркестром.

273 ... Памяти ее королевского высочества принцессы Марии. — Имеется

в виду Мария Орлеанская (1813—1839) — французская принцесса, вторая дочь Луи Филиппа I (1773—1850), короля Франции в 1830— 1848 гг., и его жены с 1809 г. Марии Амелии Бурбонской (1782— 1866), с 1837 г. супруга принца Александра Вюртембергского (1804—1881); талантливая художница и скульптор, ученица французского живописца Ари Шеффера (1795—1858), скончавшаяся от туберкулеза 6 января 1839 г., в возрасте 26 лет. Среди ее работ — несколько скульптур Жанны д’Арк, подвиг которой стал едва ли не главной темой художественного творчества молодой принцессы; одна из них, созданная в 1837 г., хранится ныне в парижском Музее романтической жизни.

Предисловие

275 ... Жанна д'Арк — это французский Христос ... — Жанна д'Арк — см.

примеч. к с. 27.

... Три распутные женщины погубили Францию: Алиенора Гиенская, жена Людовика Молодого; Изабелла Французская, жена Эдуарда II; Изабелла Баварская, жена Карла VI. — Алиенора Гиенская — см. примем, к с. 9.

Людовик VII Молодой — см. примем, к с. 9.

Изабелла Французская (ок. 1295—1358) — дочь французского короля Филиппа IV Красивого (1268—1314; правил с 1285 г.) и его жены с 1284 г. Иоанны I Наваррской (1271—1305); с 1308 г. супруга английского короля Эдуарда II, родившая ему четырех детей, в том числе будущего короля Эдуарда III; осенью 1326 г. вместе со своим любовником Роджером Мортимером (1287—1330) возглавила мятеж против Эдуарда II и свергла его с престола, на который после этого взошел пятнадцатилетний Эдуард III.

Эдуард II (1294—1327) — король Англии с 1307 г., младший сын короля Эдуарда I (1239—1307; правил с 1272 г.) и его первой жены (с 1254 г.) Элеоноры Кастильской (1241 — 1290); 20 января 1327 г., в результате очередного баронского мятежа, он был низложен парламентом, а спустя восемь месяцев убит в замке Беркли, где его держали в заточении.

Изабелла Баварская — см. примем, к с. 30.

Карл VI Безумный — см. примем, к с. 10.

... она вышла замуж за короля Англии, присоединившего таким образом к своему заморскому трону герцогства Нормандское и Аквитанское, графства Пуату, Мен, Турень и Анжу ... — Вторым мужем Алиеноры Аквитанской стал в 1152 г. Генрих Анжуйский (см. примем, к с. 9), с 1154 г. английский король Генрих II, первый из династии Плантагенетов.

... поскольку она была сестрой Карла Красивого, ее сын Эдуард III после смерти короля Франции оказался ближе к французской короне, чем Филипп Валуа ... — Карл IV Красивый (1294—1328) — король Франции с 1322 г., родной брат Изабеллы Французской.

Эдуард III — см. примем, к с. 8.

Филипп VI Валуа — см. примем, к с. 7.

... Отсюда притязания Англии на французскую корону и геральдические лилии, которые она носила в своем гербе и которые исчезли, лишь когда Наполеон соскреб их острием своего меча в битвах при Маренго и Аустерлице. — Три геральдические лилии на втором поле четверочастно разделенного щита входили в герб Великобритании вплоть до 1800 г., являясь знаком претензий английских королей на трон Франции, от которых отказался лишь Георг III (1738—1820; король с 1760 г.), объединивший 1 января 1801 г. Королевство Великобритании и Королевство Ирландии в Соединенное Королевство Великобритании и Ирландии.

Маренго — селение в итальянской провинции Алессандрия, в 10 км к юго-востоку от города Алессандрия; 14 июня 1800 г., во время войны Франции со второй антифранцузской коалицией (1799—1802), Наполеон Бонапарт (см. примеч. к с. 25) одержал там трудную победу над австрийской армией генерала Михаэля Фридриха фон Меласа (1729—1806), после чего было подписано соглашение, в соответствии с которым австрийские войска должны были покинуть Северную Италию.

Аустерлиц (ныне город Славков в Южной Чехии) — селение в Моравии, в 25 км к востоку от города Брюнна (Брно); близ него 2 декабря 1805 г., во время войны Франции с третьей антифранцузской коалицией (1805), армия Наполеона нанесла сокрушительное поражение союзным войскам Австрии и России.

276 ... Изабелла Баварская ... вступила в союз с королем Англии, призвала

во Францию врагов и, в ущерб своему собственному сыну, признала королем Генриха VI. — Сын Изабеллы Баварской, который имеется здесь в виду, это дофин Карл, будущий французский король Карл VII (см. примеч. к с. 27).

Генрих VI — см. примеч. к с. 174.

... Карл умер от голода, опасаясь оказаться отравленным собственным сыном, Людовиком XI, ичерез тридцать семь лет после его смерти династия, к которой он принадлежал, угасла в лице Карла VIII, его внука. — Людовик XI — см. примеч. к с. 57.

В 1498 г., после смерти Карла VIII Валуа (см. примеч. к с. 176), умершего в возрасте 28 лет вследствие сильного сотрясения мозга и не оставившего наследников, на трон Франции вступил троюродный дядя короля, герцог Людовик Орлеанский (см. примеч. к с. 78), который стал именоваться королем Людовиком XII и оказался первым и последним представителем т.н. Орлеанской линии королевской династии Валуа.

I. Крестьянская семья

277 ... В праздник Царей-волхвов ... — См. примеч. к с. 241.

... въехал на ратном коне в деревню Домреми, называвшуюся также Домреми-де-Грё ... — Домреми (с 1578 г. Домреми-ла-Пюсель) — небольшая деревня на северо-востоке Франции, в долине реки Маас, в современном департаменте Вогезы; с северной стороны к ней примыкает селение Грё (Greux, а не Сгеих, как у Дюма), составляющее с ней, по существу говоря, единое целое.

... Одним из рыцарей, владевших в стародавние времена такой привилегией, был бретонский сеньор по имени сир де Кергурнадек. — Согласно легенде, поместье этого отважного рыцаря, победившего дракона, находилось в церковном приходе Кледер, расположенном в 10 км к западу от города Сен-Поль-де-Леон в Бретани, а его имя «Кег gur па dech» означает «Замок того, кто неспособен отступить».

... Такая привилегия была дарована ему святым Павлом Аврелианом, первым епископом Леонским, умершим около 600 года ... — Павел Аврелиан (ок. 490—ок. 594) — святой католической церкви, один из семи т.н. святых основателей Бретани, уроженец Уэльса, в 517 г. переселившийся вместе со своими учениками в Бретань (древн. Арморика), около 530 г. основавший Леонскую епархию (Леон — историческая область на крайнем северо-западе Бретани; главный город — Сен-Поль-де-Леон) и остававшийся ее епископом вплоть до 553 г.

Заметим, что Дюма ошибочно называет Павла Аврелина епископом Лионским (Lyon, а не Leon).

... Род рыцаря угас в лице Оливье, сира де Кергурнадека, умершего без потомства, сына Франсуа де Кергурнадека и Франсуазы де Кер- соасон. Жанна де Кергурнадек, его старшая сестра, унаследовала принадлежавшие ему владения и принесла их в качестве приданого Алену де Керхоэну, на условии, что он, хотя и сохраняя свое родовое имя Керхоэн, велит своему старшему сыну носить герб Кергурнаде- ков. — Биографических данных об этих бретонских дворянах, живших во второй пол. XV в. и упоминаемых, например, в «Словаре знати» («Dictionnaire de la Noblesse», v. VIII, p. 327; 1774)

Франсуа Александра Обера де Ла Шене-Дебуа (1699—1783), найти не удалось.

279 ... нашему бедному королю Карлу Седьмому ... — Карл VII — см. при-

меч. к с. 27.

280 ... этого будет достаточно для того, чтобы у нас были неприятности

с духовным судьей из Туля. — Туль — см. примеч. к с. 107.

281 ... она была одета в длинное шерстяное платье светло-голубого

цвета, подобное тем, в какие Беато Анджелико облачал божественные формы своих ангелов ... — Беато Анджелико (букв. ит. «Блаженный Ангельский»; собственное имя — Гвидо ди Пьетро; имя в постриге — Джованни ди Фьезоле; ок. 1400—1455) — флорентийский художник, монах-доминиканец; его работы, в частности фрески в монастыре Сан Марко, исключительно религиозного содержания, наполнены радостной и светлой верой.

282 ... Капитан Робер де Бодрикур ... — Робер де Бодрикур (7—1454) —

начальник гарнизона крепости Вокулёр с 1415 г.; советник и камергер герцога Рене Анжуйского; бальи Шомона (1437).

... отстаивает в городе Вокулёр дело славного дофина Карла. — Вокулёр — см. примеч. к с. 30.

283 ... бедному крестьянину и арманьяку до мозга костей ... — Об арма

ньяках и бургиньонах см. примеч. к с. 103.

...не прибыли ли вы со стороны Луары ... — Луара — см. примеч. к с. 9.

В описываемое время дофин Карл контролировал лишь территорию к югу от Луары.

... после событий на мосту Монтро дела в несчастном Французском королевстве с каждым днем все хуже и хуже. — Имеется в виду убийство герцога Бургундского Иоанна Бесстрашного на мосту в Монтро (см. примеч. к с. 28).

... коннетабль Артур де Ришмон расправился с сиром де Болье и поставил подле нашего горячо любимого короля сира Жоржа де Ла Тремуйля. — Артур де Ришмон — см. примеч. к с. 62.

Сир де Больё — Жан Верне, по прозвищу Ле Камю де Больё (7—1427), фаворит Карла VII, обер-шталмейстер, капитан Пуатье; на глазах короля был убит людьми коннетабля Ришмона, избавившегося таким путем от своего соперника.

Жорж I де Ла Тремуйль (см. примеч. к с. 60), ставший после убийства Больё новым фаворитом Карла VII и одним из его ближайших советников, был удален от двора в 1433 г.

... подле него не осталось никого, кроме Танги дю Шателя, президента Луве и метра Мишеля Ле Масона ... — Танги III дю Шатель — см. примеч. к с. 69.

Луве, Жан (Louvet; в оригинале ошибочно Houret; ок. 1370- ок. 1440) — французский политический деятель, председатель Счетной палаты Экс-ан-Прованса (1415); один из вождей арманьяков, фаворит и советчик дофина Карла.

Мишель Ле Масон (Michel le Masson) — возможно, имеется в виду Робер Ле Масон (Robert Le Ма$оп; ок. 1365—1443), французский государственный деятель, канцлер Франции в 1418—1421 гг., оказывавший большое влияние на короля Карла VII и после своей отставки; покровитель Жанны д'Арк.

... король Шотландии обещал послать во Францию своего кузена Джона Стюарта ... — Яков I Стюарт (1394—1437) — король Шот-

ландии с 1406 г., сын короля Роберта III (1337—1406; правил с 1390 г.) и его жены с 1367 г. Анабеллы Драммонд (ок. 1350—1401); сохранял традиционный для Шотландии военный союз с Франции, вследствие чего многие шотландцы состояли на службе у французского короля Карла VII и воевали во Франции против англичан; в 1436 г. выдал свою дочь замуж за дофина Людовика, будущего короля Людовика XI.

Джон Стюарт — здесь: Джон Стюарт Дарнли, граф д’Эврё (ок. 1365—1429), шотландский военачальник, коннетабль Шотландии, родственник короля Якова I; 8 февраля 1429 г., во главе отряда из тысячи шотландских солдат, прибыл на помощь осажденному Орлеану, но спустя всего лишь четыре дня, 12 февраля, погиб в т.н. Селедочной битве. Его не надо путать с упоминающимся ниже Джоном Стюартом, графом Бьюкеном, коннетаблем Франции, погибшим в сражении при Вернее 17 августа 1424 г.

284

... славный город Орлеан, этот последний оплот, которым король располагает на берегах Луары и который осаждает граф Солсбери, невзирая на торжественное обещание, данное в Англии его светлости герцогу Орлеанскому не вести войну на землях, чей владетель не может их защитить, ибо находится в плену. — Орлеан — старинный город в центральной части Франции, на правом берегу Луары, в 135 км к юго-западу от Парижа, столица исторической провинции Орлеане; административный центр соврем, департамента Луаре.

Осада надежно укрепленного Орлеана, остававшегося к осени 1428 г. последним оплотом королевской власти к северу от Луары и являвшегося ключом к владениям Карла VII, была начата английскими войсками 12 октября 1428 г. и продолжалась вплоть до 8 мая 1429 г., когда она была окончательно снята французской армией под командованием Жанны д’Арк.

Граф Солсбери — Томас Монтегю (1388—1428), четвертый граф Солсбери, один из крупнейших английских военачальников эпохи Столетней войны; рыцарь ордена Подвязки (1414); летом 1428 г. возглавил военную экспедицию, в ходе которой были захвачены многие крепости в области Бос и в долине Луары, а 12 октября того же года начал осаду Орлеана, но во время ее получил смертельное ранение и умер 3 ноября.

Герцог Орлеанский — имеется в виду герцог Карл I Орлеанский (см. примеч. к с. 36).

... Разве не остались в живых граф Саффолк, мессир Уильям де Ла Поль, мессир Джон Фальстаф, мессир Роберт Херон, сеньоры Грей, Тальбот, Скейлс, Ланселот де л'Иль, Гласдейл, Гильом де Рошфор ... — Уильям де Ла Поль, четвертый граф Саффолк (1396— 1450) — английский военачальник, после гибели графа Солсбери командовавший войсками, которые осаждали Орлеан; в 1447 г. стал великим камергером и адмиралом, получил титул герцога Саффолка (1448) и фактически управлял Англией от имени короля Генриха VI, но затем утратил свое положение и был казнен.

Джон Фальстаф — имеется в виду Джон Фастольф (ок. 1378—1459), английский военачальник, ставший прототипом Фальстафа в пьесах Шекспира; рыцарь ордена Подвязки (1426); в 1415—1439 гг. служил на севере Франции; участник осады Орлеана, стяжавший себе славу в т.н. Селедочной битве (12 февраля 1429 г.).

Роберт Херон (Robert Нёгоп) — биографических сведений об этом английском рыцаре найти не удалось.

543

Сеньор Грей — Ричард Грей (7—1429), племянник графа Солсбери, убитый 3 марта 1429 г. во время осады Орлеана.

Тальбот — см. примем, к с. 37.

Скейлс, Томас (ок. 1400—1460) — видный английский военачальник, седьмой барон Скейлс, рыцарь ордена Подвязки (1426); участник осады Орлеана; по возвращении в Англию принял деятельное участие в войне Алой и Белой розы на стороне Ланкастеров.

Ланселот де л’Иль (7—1429) — нормандский рыцарь, участвовавший в осаде Орлеана; бальи Шартра; был убит пушечным ядром 29 января 1429 г.

Гйасдейл, Уильям (7—1429) — английский военачальник; погиб 7 мая 1429 г. во время осады Орлеана.

Гильом де Рошфор (7—7) — французский рыцарь, сражавшийся на стороне англичан и участвовавший в осаде Орлеана.

... и у славного дофина, нашего господина, разве не осталось герцога Алансонского, графа де Клермона, графа де Дюнуа, Виньоля де Ла Гира, Потона де Сентрайля ... — Герцог Алансонский — см. при- меч. к с. 60.

Граф де Клермон — имеется в виду Карл I де Бурбон (см. примеч. к с. 60), в 1424—1434 гг. носивший титул графа де Клермона.

Граф де Дюнуа — имеется в виду бастард Орлеанский (см. примеч. кс. 30), однако Жанна д’Арк вряд ли могла называть его графом де Дюнуа, поскольку этот титул он получил десять лет спустя, в 1439 г.

Ла Гир — Этьенн де Виньоль, по прозвищу Ла Гир (ок. 1380—1443), французский военачальник; капитан Вандома (1428), бальи Вер- мандуа (1429), затем военный губернатор Нормандии.

Потон де Сентрайль, Жан (ок. 1390—1461) — французский военачальник; сенешаль Лимузена (1453), губернатор Гиени (1458), маршал Франции (1454). Заметим, что ни Сентрайль, ни его неразлучный друг Ла Гир, с самого начала осады Орлеана находившиеся в осажденном городе, еще не были к началу 1429 г. прославленными военачальниками.

285 ... не только столица, но и такие добрые и укрепленные города, как

Ножан, Жаржо, Сюлли, Жанвиль, Божанси, Маршенуар, Рамбуйе, Монпипо, Тури, Питивье, Рошфор, Шартр и даже Ле-Ман сдались один за другим ... — Здесь перечислены французские крепости, захваченные графом Солсбери в ходе его летней кампании 1428 г. Ножан — имеется в виду городок Ножан-ле-Руа (см. примеч. к с. 8).

Жаржо (Jargeau; в тексте опечатка: Fargeau) — городок в 15 км к востоку от Орлеана, на левом берегу Луары (ныне относится к департаменту Луаре); был захвачен англичанами 9 ноября 1428 г., уже после начала осады Орлеана, и оставался в их власти вплоть до 12 июня следующего года.

Сюлли (Сюлли-на-Луаре) — городок в 25 км к юго-востоку от Жаржо, на берегу Луары; ныне относится к департаменту Луаре. Жанвиль (Janville; в тексте опечатка: Jaurille) — городок в 40 км к юго-востоку от Шартра, в соврем, департаменте Эр-и-Луар; в описываемое время был довольно сильно укреплен, и в конце августа 1428 г. его немногочисленный гарнизон в течение нескольких дней героически оборонял город, но в конечном счете был вынужден сдаться.

Божанси — укрепленный город в 25 км к юго-западу от Орлеана, на правом берегу Луары; сам город сдался англичанам сразу же, однако гарнизон, укрывшийся в донжоне, капитулировал лишь 25 сентября 1428 г.

Маршенуар (Marchenoir; в тексте опечатка: Marchenois) — замок в 17 км к северо-западу от Божанси, захваченный англичанами после капитуляции этого города.

Рамбуйе — замок в 30 км к северо-востоку от Шартра, построенный в 1374—1384 гг. парижским прево Жаном Бернье (7—1384); был захвачен англичанами в первой половине августа 1428 г.

Монпипо — замок в долине Луары, в 15 км к западу от Орлеана, захваченный графом Солсбери в начале сентября 1428 г.; был разрушен в годы Революции.

Тури (Thoury) — вероятно, имеется в виду селение Тоигу в 3 км к востоку от Жанвиля, захваченное англичанами одновременно с ним и соседним селением Ле-Пюизе.

Питивье — городок в 30 км к востоку от Жанвиля.

Рошфор — селение в 15 км к юго-востоку от Рамбуйе.

В Шартре (см. примеч. к с. 95) английский гарнизон находился еще с 1427 г.

Ле-Ман — город на северо-западе Франции, на реке Сарта, на пол пути между Нантом и Парижем; столица исторической области Мен; в настоящее время — административный центр департамента Сарта.

... из четырнадцати провинций, которые мудрый король Карл Пятый оставил в наследство Карлу Шестому Безумному, тот оставил своему сыну всего лишь три. — Карл V Мудрый (1338—1380) — французский король с 1364 г. из династии Валуа; старший сын Иоанна II Доброго (1319—1364; король с 1350 г.) и его первой жены (с 1332 г.) Бонны Люксембургской (1315—1349); во время своего царствования, которое знаменовало собой окончание первого этапа Столетней войны, он сумел почти полностью вернуть территории, утраченные его предшественниками, восстановить власть в государстве и поднять королевство из руин.

Карл VI — см. примеч. к с. 10.

Голоса

286 ... стала удаляться по дороге, ведущей в Нёшато ... — Город Нёшато

(см. примеч. к с. 29) находится в 10 км к югу от деревни Домреми.

... родилась в Домреми, в небольшой очаровательной долине, орошаемой Маасом и расположенной между городами Нёшато и Вокулёр. — Вокулёр расположен в 25 км к северу от Нёшато; оба эти города стоят на берегах Мааса (см. примеч. к с. 27).

...Ее отец Жак д’Арк и мать Изабелла Роме были известны своей строгой порядочностью ... — Жак д’Арк (ок. 1375—1431) — отец Жанны д’Арк, зажиточный крестьянин, староста деревни Домреми; в 1429 г. был возведен в дворянство.

Изабелла Роме (ок. 1385—1458) — жена Жака д'Арка, уроженка селения Вутон, расположенного в 8 км к северо-западу от Домреми.

В их семье было три сына и две дочери:

Жак (ок. 1403-1430), Пьер (ок. 1408—7), Жан (ок. 1409-1440), Жанна (1412—1431) и Катрин (ок. 1413—ок. 1429).

287 ... вызвала тем самым достопамятную войну, все еще длившуюся в

то время, и, следовательно, битвы при Креси, Пуатье и Азенкуре ... — Битва при Креси — см. примеч. к с. 8.

Битва при Пуатье — см. примеч. к с. 9.

Битва при Азенкуре — см. примеч. к с. 10.

... они соответствовали старинному пророчеству Мерлина, изложенному в следующих выражениях ... — Мерлин — легендарный британский маг и мудрец, друг и наставник короля Артура, правителя Камелота, и рыцарей его Круглого стола.

Упомянутое пророчество Мерлина, сыгравшее немалую роль в успешном осуществлении Жанной д’Арк ее миссии, было известно в нескольких вариантах.

... Священника, крестившего ее, звали Нине. — Жан Нине (?—после 1431) — кюре деревни Домреми, крестивший Жанну д’Арк.

289 ... первое видение было явлено ей 17 августа 1424 года, то есть в тот

самый день, когда произошла битва при Вернее, в которой погибли граф Дуглас и его сын мессир Джеймс; граф Бьюкен; граф д'Омаль, Жан де Аркур; граф де Тоннер, граф де Вантадур, сир де Рош-Барон, сир де Гамаш и так много других верных и благородных рыцарей ... — Верней (Вернёй-на-Авре) — городок в Верхней Нормандии, в соврем, департаменте Эр, в 35 км к юго-западу от города Эврё.

17 августа 1424 г., в ходе Столетней войны, в 3 км к северу от Вер- нёя произошла кровопролитная битва, в ходе которой английская армия под началом Джона Ланкастера, герцога Бедфорда (1389— 1435), разгромила франко-шотландскую армию под командованием Джона Стюарта, графа Бьюкена, и герцога Жана II Алансон- ского.

Арчибальд Дуглас, четвертый граф Дуглас (1372—1424) — шотландский вельможа и военачальник; зять шотландского короля Роберта III (ок. 1337—1406; правил с 1390 г.).

Джеймс Дуглас (7—1424) — младший сын Арчибальда Дугласа и его жены с 1390 г. Маргарет Стюарт (?—ок. 1451).

Граф Бьюкен — Джон Стюарт, третий граф Бьюкен (ок. 1380— 1424), знаменитый шотландский военачальник, коннетабль Франции (1424), зять графа Дугласа.

Граф д’Омаль — виконт Жан VIII де Аркур (1396—1424), граф Омальский, с 1417 г. наместник Нормандии и капитан Руана. Граф де Тоннер — Гуго де Шалон-Осер (7—1424), граф де Тоннер с 1422 г.

Граф де Вантадур — Жак де Вантадур (ок. 1395—1424), граф де Вантадур с 1407 г.

Сир де Рош-Барон — Гийон II де Рошбарон (ок. 1400—1424), сеньор де Рошбарон с 1420 г.

Сир де Гамаш — Жиль де Гамаш (7—1424).

... Дерево это росло напротив леса, именовавшегося Дубовой рощей ... — Этот лес находится у юго-западной окраины Домреми, на левом берегу Мааса.

... оно ... принадлежало г-ну Пьеру де Больмону, сеньору де Домреми. — Имеется в виду Пьер Гравье де Бурлемон (Bourlemont, а не Bole- mont; 7—1412) — владетель Домреми; умер не оставив потомства, и все его владения перешли к Жанне де Жуанвиль (ок. 1402—ок. 1450), его племяннице.

292 ...он высадился в Кале ... — Кале — см. примеч. к с. 34.

294 ... однако евреи тоже не ведали дороги, которая могла привести их в

Землю Обетованную, и все же они тронулись в путь, и огненный столп вел их. — Согласно Библии, беглецам-евреям во время их странствований по пустыне путь указывал двигавшийся впереди них столп облачный, по ночам превращавшийся в столп огненный и служивший зримым знамением присутствия Божьего (Исход, 13: 21—22). ... привести Карла Седьмого в Реймс короноваться ... — Реймс — см. примеч. к с. 7.

Капитан де Бодрикур

297 ... Жанна обернулась и увидела своего дядю Дюрана Лаксара. —

Дюран Лаксар (Laxart; у Дюма ошибочно Haxart; ок. 1386—после 1456) — родственник Жанны д'Арк со стороны матери, живший в небольшой деревне Бюре к северу от Домреми.

298 ... Некая женщина по имени Мари Давиньон, ссылаясь на пророчество

Мерлина, уже потребовала чести быть представленной королю ... — Имеется в виду Мари Робин (7—1399) — ясновидящая, пророчествовавшая в Авиньоне с 1487 г.; уроженка Гаскони; позднейшие легенды превратили ее в предтечу Жанны д'Арк, родившейся уже после ее смерти.

... он был занят беседой с отважным рыцарем по имени Жан де Нове- лонпон, который только что прибыл из Жьена на Луаре и привез сиру де Бодрикуру известие о смерти графа Солсбери. — Жан де Нове- лонпон (Жан де Мец; ок. 1398—после 1456) — один из двух оруженосцев, служивших под началом Бодрикура и сопровождавших Жанну д'Арк в Шинон; выступал свидетелем на процессе ее реабилитации в 1456 г.

Жьен — город в центральной части Франции, на Луаре, в 67 км к востоку от Орлеана, в соврем, департаменте Луаре.

Граф Солсбери умер 3 ноября 1428 г., получив смертельное ранение во время осады Орлеана, которой он командовал.

301 ... Рене Анжуйский, герцог Барский, который уже давно был болен и

которого врачи не могли излечить, послал за ней ... — Рене Анжуйский (см. примеч. к с. 29) управлял герцогством Барским с 1420 г., еще при жизни своего двоюродного деда, герцога-кардинала Людовика I Барского (ок. 1370—1430; герцог с 1415 г.), но унаследовал его титул и владения лишь в 1430 г.

... она посоветовала герцогу набраться мужества и не давать своим подданным повод к возмущению, живя в разладе со своей женой, как он это делал ... — Женой Рене Анжуйского с 1420 г. была Изабелла Лотарингская (1400—1453), дочь и наследница герцога Карла II Лотарингского (1364—1431; герцог с 1390 г.) и его жены с 1394 г. Маргариты Виттельсбах (1376—1434), герцогиня Лотарингская с 1431 г., которая была старше своего мужа на девять лет; их брак, имевший политическую подоплеку, призван был положить конец многовековой вражде герцогов Барских и герцогов Лотарингских. Однако на самом деле речь здесь идет о состоявшейся в феврале 1429 г. встрече Жанны д'Арк с герцогом Карлом II Лотарингским, тестем Рене Анжуйского, во время которой девушка упрекала больного шестидесятипятилетнего герцога за его распущенную жизнь и советовала ему расстаться с его давней любовницей Али- зон дю Me (ок. 1383—1431).

... она встретила рыцаря Жана де Новелонпона, прогуливавшегося по улицам вместе с другим достойным человеком по имени Бертран де

Пуланжи. — Бертран де Пуланжи (ок. 1392—после 1456) — сеньор де Гондрекур, товарищ Жана де Новелонпона, вместе с ним сопровождавший Жанну д'Арк в Шинон и также выступавший свидетелем на процессе ее реабилитации в 1456 г.

.... никто в мире, ни один император, король или герцог, ни дочь короля Шотландии, ни кто-либо другой, не может освободить Французское королевство ... — Дочь короля Шотландии — имеется в виду Маргарита Шотландская (см. примеч. к с. 63), старшая дочь Якова I Сюарта, будущая (с 1436 г.) жена Людовика XI, которой в 1429 г. было пять лет.

303 ... спросили ее, какой дорогой им следует ехать к королю, находивше

муся в то время в Шиноне. — Старинный королевский замок в Шиноне (см. примеч. к с. 266) стал резиденцией дофина Карла в 1418 г., после того как он был изгнан из Парижа бургиньонами.

Благородный дофин

304 ... узнали о достопамятном разгроме в Рувре, в сражении, названном Селедочной битвой ... — 12 февраля 1429 г., во время осады Орлеана, в селении Рувре (то ли в Рувре-Сен-Дени в департаменте Эр-и-Луар, в 40 км к северу от Орлеана, то ли в Рувре-Сен-Круа в департаменте Луаре, в 20 км к северо-западу от Орлеана) английский отряд под командованием Джона Фастольфа, охранявший сформированный в Шартре обоз с продовольствием, которое предназначалось для осаждавших Орлеан английских войск и в основном состояло из соленой рыбы (это было время Великого поста), разгромил напавшие на этот конвой шотландские и французские отряды под общим командованием бастарда Орлеанского.

... Джон Стюарт, коннетабль Шотландии, сир де Дорваль, сир де Лесго и сир де Шатобрюн были убиты вместе с тремя или четырьмя сотнями самых отважных воинов, все еще сражавшихся на стороне Франции ... — Джон Стюарт — здесь: Джон Стюарт Дарнли (см. примеч. к с. 283).

Сир де Дорваль — Гильом д'Альбре (7—1429), сеньор д'Орвал ь, сын коннетабля Карла I д’Альбре (ок. 1370—1415) и его жены с 1400 г. Мари де Сюлли (1364—1409).

Сир де Лесго (Lesgot, а не Lesqot, как у Дюма) — Жан де Лесго (7—1429), гасконский рыцарь, сеньор де Вердюзан.

Сир де Шатобрюн — Жан де Найак (7—1429), виконт де Бридьер, сеньор де Шатобрюн, шурин маршала Сент-Севера (см. примеч. к с. 317), брат его жены (с 1419 г.) Жанны де Найак.

305 ... его казначей Рено де Булиньи рассказывал всем, что в сундуках у

него осталось наличными всего четыре экю ... — Рено де Булиньи (7—7) — казначей короля Карла VII в первые двадцать пять лет его царствования.

... она пожелала сделать остановку в церкви святой Екатерины Фьербуаской, известном месте паломничества ... — Имеется в виду церковь святой Екатерины в селении Сент-Катрин-де-Фьербуа, в 35 км к востоку от Шинона, в соврем, департаменте Эндр-и-Луара, построенная на месте старинной часовни, которая была возведена, согласно легенде, Карлом Мартеллом в честь его победы над сарацинами в битве при Пуатье в 732 г. и посвящена святой Екатерине Александрийской, покровительнице воинов (в то время вся эта местность носила название Фьербуа).

Жанна д’Арк останавливалась в Сент-Катрин-де-Фьербуа 4 марта 1429 г., в странноприимном доме, построенном там ок. 1400 г. местным сеньором Жаном II Ле Менгром, по прозвищу Бусико (1364—1421), маршалом Франции.

306 ...на постоялом дворе появился граф Вандомский, объявивший Жанне,

что он прибыл за ней, чтобы сопроводить ее к королю. — Граф Вандомский — Луи I де Бурбон (см. примеч. к с. 60).

307 ... Людовик Святой и Карл Великий встали перед Господом на колени,

молясь за вас. — Людовик IX Святой (1214—1270) — король Франции с 1226 г.; сын Людовика VIII (1187—1226; правил с 1223 г.) и его жены с 1200 г. Бланки Кастильской (1187—1252); проводил политику централизации власти, что способствовало развитию торговли и ремесел; отличался благочестием, славился добродетелью и справедливостью; возглавлял седьмой (1248—1254) и восьмой (1270) крестовые походы; умер от дизентерии во время последнего похода, находясь в Тунисе; канонизирован в 1297 г. Карл Великий — см. примеч. к с. 25.

... вы, наверное, хорошо помните праздник Всех Святых в прошлом году, когда вы находились совсем один в вашей молельне в Лошском замке ... — Праздник Всех Святых — католический праздник, который начиная с VIII в. отмечается 1 ноября.

Лошский замок — см. примеч. к с. 85.

310 ... там она увидела Карла VII вместе с архиепископом Реймским,

монсеньором Карлом де Бурбоном и монсеньором де Ла Тремуйлем. — Архиепископ Реймский — Рено Шартрский (ок. 1380—1444), французский прелат, архиепископ Реймский с 1414 г., кардинал (1439); канцлер Франции в 1424 и 1428—1444 гг.

Карл I де Бурбон — см. примеч. к с. 60.

312 ... советники попросили короля сначала отправить Жанну в Пуатье,

где находился парламент и было несколько крупных ученых в области теологии... — Королевский парламент находился в Пуатье (см. примеч. к с. 9) с 1418 по 1436 гг., в самые страшные для Франции годы Столетней войны, когда Париж был занят англичанами. В это же время в Пуатье находились многие видные парижские богословы, что позволило в мае 1431 г. учредить там университет.

313 ... с сильно выраженным лимузенским акцентом произнес брат

Сеген ... — Сеген (ок. 1386—после 1456) — монах-доминиканец, декан факультета теологии в Пуатье; выступал свидетелем на процессе реабилитации Жанны д’Арк в 1456 г.

... она остановилась в доме метра Жана Рабато, женатого на доброй и достойной женщине, под опеку которой была отдана Жанна ... — Рабато, Жан (ок. 1375—1451) — французский юрист, в 1427—1437 гг. генеральный адвокат парламента Пуатье, занимавшийся уголовными делами; впоследствии председатель Счетной палаты, один из четырех президентов Парижского парламента, вице-канцлер.

314 ... первой экспедицией с ее участием станет доставка в осажденный

город обоза со съестными припасами, которые в течение двух недель собирали в Блуа ... — Блуа (см. примеч. к с. 90) находится в 50 км к юго-западу от Орлеана.

Обоз

... он занялся продажей своей сеньории Фужер ... — Фужер (Fougeres; у Дюма ошибочно Gougers) — город в Бретани, в соврем, департаменте Иль-и-Вилен; в средние века сильная крепость; в 1428 г. был продан герцогом Жаном II Алансонским герцогу Бретонскому.

315 ... герцогиня, которая всего лишь неделю провела с мужем, сильно

горевала из-за столь поспешного отъезда ... — Женой герцога Алан- сонского с 1424 г. была Жанна Орлеанская (1409—1432) — дочь герцога Карла I Орлеанского (см. примеч. к с. 36) и его жены с 1407 г. Изабеллы Французской (1389—1409).

... Оруженосца звали Жан Долон; пажа — Луи де Конт, по прозвищу Имерге; одного из герольдов — Гиень; другого — Амблевиль, и, наконец, капелланом был брат Пакерель. — Жан д’Олон (ок. 1390—1458) — оруженосец Жанны д’Арк, а затем губернатор Кастельнодари (1445), советник и камергер короля, комендант крепости Пьер-ан- Сиз (1454), сенешаль Бокера и Нима (1455).

Луи де Конт (Louis de Comtes, dit Imerguet; у Дюма опечатка: Imerget) — так историки вплоть до XX в. ошибочно именовали Луи де Кута, по прозвищу Менге (Louis de Coutes, dit Min- guet; ok. 1414—ok. 1483), вначале пажа Рауля де Гокура, а затем пажа Жанны д’Арк (до августа 1429 г.), получившего в 1436 г. придворную должность королевского хлебодара.

Брат Жан Пакерель (ок. 1400—ок. 1440) — духовник Жанны д’Арк, монах августинского монастыря в Туре.

... она отправилась в Блуа в сопровождении маршала де Реца, де Ла Мезона, де Лаваля, де Потона, де Ла Гира, Амбруаза де Лоре, адмирала де Кюлана и примерно двухсот пятидесяти—трехсот латников. — Маршал де Рец — см. примеч. к с. 61.

Ла Мезон (La Maison) — неясно, кто здесь имеется в виду.

Лаваль — вероятно, имеется в виду Ги XIV де Лаваль (см. примеч. к с. 264).

Амбруаз де Лоре (ок. 1396—1446) — французский военачальник, барон д'Иври; маршал войска герцога Алансонского, прево Парижа (с 1436 г.).

Адмирал де Кюлан — Луи де Кюлан (1375—1444), французский военачальник; барон де Шатонёф, сеньор де Кюлан, бальи Сан- лиса в 1417 г., адмирал Франции в 1421 — 1439 гг. Заметим, что у Дюма в тексте опечатка: Ceilant вместо Culant.

316 ... Оба стяга были освящены в церкви Святого Спасителя в Блуа. —

Коллегиальная церковь Святого Спасителя, построенная в XII в. к юго-востоку от крепости Блуа, была разрушена во время Революции, в 1793 г.

... письмо, которое мы воспроизводим здесь по одной из рукописей того времени дословно, сохраняя язык и орфографию эпохи ... — Дюма приводит далее текст письма Жанны д’Арк (т.н. «Письмо англичанам» от 22 марта 1429 г.), оригинал которого не сохранился и которое известно в нескольких отличающихся друг от друга списках.

317 ... наместник герцога Бедфорда, который именует себя регентом

Франции ... — Герцог Бедфорд — Джон Ланкастерский, первый герцог Бедфорд (1389—1435), английский государственный и военный деятель, третий сын английского короля Генриха IV (1367— 1413), брат Генриха V (см. примеч. к с. 10), в 1422—1435 гг. регент Франции от имени Генриха VI (1421 — 1471; король с 1422 г.), своего малолетнего племянника; инициатор суда и казни взятой в плен Жанны д'Арк.

... За неделю пребывания в Блуа армия пополнилась маршалом де Сент-Севером, сиром де Гокуром ... — Маршал де Сент-Север — Жан I де Бросс, сеньор де Сент-Север и де Буссак (1375—1433), французский военачальник, советник и камергер короля, маршал Франции (1427), наместник Маконне, Лионне и Шароле.

Сир де Гокур — Рауль VI де Гокур (ок. 1371 — 1462), французский военачальник, советник и камергер короля (1427), бальи и капитан Орлеана (1429), губернатор Дофине (1431), капитан Шинона (1440—1459), управляющий королевским двором (1453—1461).

318 ... обоз двинулся в путь через Солонь, вместо того чтобы идти через

Бос. — Солонь — см. примеч. к с. 130.

Бос — см. примеч. к с. 57.

319 ... бастард Орлеанский, предупрежденный о прибытии обоза, сел в

лодку и переправился на левый берег. — Бастард Орлеанский — см. примеч. к с. 30.

... для этого надо подняться вверх по течению до замка Шеей, который расположен примерно в двух льё отсюда ... — Шеей — старинный городок в 10 км к востоку от Орлеана, на правом берегу Луары, в соврем, департаменте Луаре.

320 ... Жанна остановилась в доме казначея герцога Орлеанского: это был

славный и беззаветно преданный своему господину человек по имени Жак Буше ... — Жак Буше (?—?) — житель Орлеана, казначей герцога Орлеанского, сьер де Гильвиль, дом которого находился возле ворот Реньяр, в северо-западной части города (на соврем, площади Генерала де Голля); этот дом был полностью разрушен во время бомбадировок в 1940 г., но впоследствии реконструирован.

321 ... как свидетельствует «Дневник осады» ... — Имеется в виду

«Дневник осады Орлеана и поездки в Реймс» («Le journal du siege d’Orleans et du voyage de Reims») — рукопись очевидца осады Орлеана в 1428—1429 гг., некоего клирика Судана, хранившаяся в архивах этого города и впервые напечатанная в 1576 г.; в ней описаны события с 12 октября 1428 г. по сентябрь 1429 г.

Осада Орлеана

322 ... Дюнуа, сир де Гамаш и несколько других славных военачальников ...

придерживались противоположного мнения. — Сир де Гамаш — Жан де Гамаш (?—до 1443), пикардийский дворянин, младший сын Гильома I де Гамаша (7—1400), брат Жиля де Гамаша, погибшего в сражении при Вернее.

... обратился к Ла Гиру и сиру д'Илье, которых Жанна склонила на свою сторону ... — Флоран д'Илье (ок. 1400—1475) — французский военачальник, сражавшийся под началом Жанны д'Арк и принявший деятельное участие в освобождении Орлеана; сеньор д’Илье с 1424 г.

323 ... поднялась на один из устроенных осажденными земляных валов,

который находился напротив захваченной англичанами крепости Турнель ... — Турнель (Toumelles; или Турель — Tourelles) — предмостное укрепление на левом берегу Луару, прикрывавшее подступы к Орлеану с южной стороны; было захвачено англичанами 22 октября 1428 г., в начале осады города.

... сэр Уильям Гласдейл и бастард де Гранвиль, командовавшие крепостью Турнель ... — Никаких биографических данных о бастарде де Гранвиле (Granville) найти не удалось.

324 ... должно быть, это было селение Божанси или Сент-Au. —

Сент-Аи — деревня в 10 км к юго-западу от Орлеана, на правом берегу Луары, на пути в Божанси.

... гарнизон усилился за счет чрезвычайно большого количества латников, подошедших накануне из Монтаржи, Жьена, Шато-Ренара, из области Гатине и из Шатодёна ... — Монтаржи — старинный город в центральной части Франции, в 70 км к востоку от Орлеана, в соврем, департаменте Луаре.

Шато-Ренар — городок в 18 км к юго-востоку от Монтаржи; ныне относится к департаменту Луаре.

Гатине — историческая и природная область в центральной части Франции, в долине реки Луэн, с главным городом Монтаржи.

Шатодён — город в центральной части Франции, на реке Луар, в 45 км к северо-западу от Орлеана, столица исторической области Дюнуа; ныне относится к департаменту Эр-и-Луар.

325 ... эта стихийная вылазка имела целью атаку крепости Сен-Лу ... —

Сен-Лу — женский бенедиктинский монастырь в 2 км к востоку от Орлеана; опустевший во время блокады Орлеана, он был занят в марте 1429 г. англичанами, стремившимися замкнуть кольцо блокады, и превращен ими в сильную крепость.

... она находилась под командованием храброго капитана по имени Герард ... — Герард, Томас (?—?) — английский рыцарь, в 1437 г. командир английского гарнизона города Монтро.

326 ... Подъехав к Бургундским воротам, Жанна увидела, как навстречу ей несли покрытого ранами горожанина ... — Бургундские ворота находились в восточной части крепостной стены Орлеана, перед Бургундским предместьем, где располагался монастырь Сен-Лу.

327 ... Тальбот, командовавший крепостью Сен-Лоран, решил прийти на

помощь своим товарищам ... — Сен-Лоран — форт, построенный англичанами к западу от Орлеана, на правом берегу Луары, на развалинах монастыря святого Лаврентия (англичане дали этому форту название Виндзор).

... граф де Дюнуа вместе с сиром де Гравилем, маршалом де Бусса- ком, бароном де Кулонсом и частью орлеанского гарнизона встал между атакованной крепостью и шедшими ей на подмогу англичанами ... — Сир де Гравиль — Жан V Мале де Гравиль (ок. 1390— 1449), французский рыцарь, советник и камергер короля, главный сокольничий (1415), главнокомандующий арбалетчиками (1425). Маршал Буссак — имеется в виду Жан I де Бросс (см. примеч. к с. 317).

Барон де Кулоне — имеется в виду Жан де Ла Э, барон де Кулоне (La Haye de Coulonces; у Дюма ошибочно Coulonge; ?—?), нормандский рыцарь, прославившийся в сражении при Гравелле (26 сентября 1423 г.) и участвовавший в снятии осады Орлеана.

329 ... покинули первую от берега крепость, Сен-Жан-ле-Блан, сожгли ее

и разрушили, чтобы французы не смогли ее использовать, и перешли во вторую крепость, которая называлась крепостью Августинцев ... — Сен-Жан-ле-Блан — южное предместье Орлеана, расположенное на левом берегу Луары, напротив города; во время осады

Орлеана было захвачено англичанами, которые построили на развалинах здешнего старинного замка крепость.

Крепость Августинцев — форт вблизи Турнели, построенный англичанами на развалинах монастыря августинцев в Портро, южном предместье Орлеана.

330 ... огромный отряд англичан движется со стороны Сен-Приве ... —

Сен-Приве (Saint-Privd; у Дюма ошибочно Saint-Rive) — селение на левом берегу Луары, напротив Орлеана, к юго-западу от него; с 1805 г. входит в состав городка Сен-Приве-Сен-Мемен и относится к департаменту Луаре.

... испанец по имени сир де Партада и сир Долон проделали в нем дыру ... — Сир де Партада — Альфонсо де Партада (?—?), испанский дворянин на французской службе.

331 ... рыбаки принесли Жаку Буше превосходную алозу. — Алоза —

рыба из семейства сельдевых, нерестящаяся в реках, речная сельдь; многие ее виды распространены на берегах Атлантического океана и Средиземного моря; достигает в длину 60 см и весит до 2 кг.

333 ... Это были бастард Орлеанский, сиры де Рец, де Гокур, де Гамаш,

де Гравиль, де Китри, де Виллар, де Шайи, де Коарраз, д'Илье, де Терм, де Гонто, адмирал Кюлан, Ла Гир, де Сентрайль — то есть там, за редкими исключениями, был представлен вес цвет французского рыцарства. — Китри (Quitry; у Дюма опечатка: Quitey) — Гильом VI де Шомон, сеньор де Китри (7—1445), французский рыцарь, советник и камергер Карла VI; граф де Шомон (с 1418 г.); участвовал в снятии осады Орлеана.

Сир де Виллар — имеется в виду Раймон де Виллар (?—?), французский рыцарь, сведения о котором весьма противоречивы; вероятно, это он был бальи Санса и Осера в 1432—1436 гг.

Сир де Шайи — Дени де Шайи (7—1450), сеньор де Шайи, французский рыцарь, советник и камергер короля, бальи города Мо. Сир де Коарраз — Раймон-Арно II де Коарраз (ок. 1411—ок. 1465), барон д'Аспе, французский рыцарь, участник многих сражений, сподвижник Жанны д'Арк.

Сир де Терм — Тибо д’Арманьяк (1405—1457), сеньор де Терм; бальи Шартра в 1432—1457 гг.

Сир де Гонто — Ришар де Гонто (ок. 1400—ок. 1482), сеньор де Бадфоль, барон де Казаль, французский рыцарь; участник сражения при Вернее и снятия осады Орлеана.

336 ... орлеанские горожане, которых вел за собой командор де Жирем, решили атаковать крепость со стороны моста. — Никола де Жирем (Giresme; у Дюма ошибочно Girenne; 7-после 1466) — родосский рыцарь, глава командорства Ла-Круа-ан-Бри, капитан Мелёна (1430), а затем Провена (1436); великий приор Франции в 1447 г.

... Сир де Мулен и сир де Поммье, равно как и многие другие английские рыцари, упали в реку одновременно со своим командиром и утонули вместе с ним. — Сир де Мулен (Moulins) — Уильям Молейн (Moleyns; 1405—1429), английский рыцарь, родственник Уильяма Гласдейла, погибший одновременно с ним.

Сир де Поммье (Pommier) — имеется в виду Ричард Понинг (Ponyngs; 7—1429), английский рыцарь, погибший 6 мая 1429 г. во время осады Турели. Заметим, что в тот же день там погиб Жак Ашар (7—1429), сеньор де Поммье и де Верак, французский рыцарь, сражавшийся под началом бастарда Орлеанского.

... видел над рядами наступающих французов архангела Михаила и святого Аниана, покровителя города Орлеана ... — Аниан Орлеанский (ок. 358—ок. 453) — католический святой, епископ Орлеана во время осады города гуннами в 451 г.

VII. Жаржо и Пате

338 ... они ехали верхом до Тура, где находился король ... — Тур —

см. примеч. к с. 77.

339 ... это был день святого Варнавы ... — Варнава (?—61) — христиан

ский святой, апостол от 70, основатель Кипрской церкви; до введения григорианского календаря (1582) праздник святого Варнавы католическая церковь отмечала в день летнего солнцестояния, 21 июня (теперь он отмечается 11 июня).

... Что же касается города, то его защищали сам граф Саффолк и его братья, Александр и Джон де Ла Поль. — Александр де Ла Поль (ок. 1398—1429) — младший брат графа Саффолка, погибший в сражении при Жаржо.

Джон де Ла Поль (ок. 1400—1429) — младший брат графа Саффолка, умерший во французском плену.

... герцог Алансонский вместе с сиром де Людом двинулся вперед ... — Вопрос о личности сеньора де Люда, убитого во время осады Жаржо, остается предметом дискуссий.

340 ... схватила его за руку и заставила отступить примерно на две

туазы. — Туаза — см. примеч. к с. 63.

342 ... его вот-вот догонит дворянин по имени Гильом Реньо ... — Гильом

Реньо (Regnault; у Дюма ошибочно Renault — Рено; ?—?) — овернский дворянин, оруженосец, взявший в плен графа Саффолка.

... Главными среди новоприбывших были сеньор де Рец, сеньор де Шовиньи, сир де Лоэак, его брат Ги де Лаваль и сеньор де Ла Тур д'Овернь. — Сеньор де Шовиньи (Chauvigny; у Дюма вслед за Барантом Chavigny — Шавиньи) — Ги II де Шовиньи (ок. 1407— 1483), виконт де Бросс; участник Селедочной битвы и сражений при Жаржо, Божанси и Пате; зять Андре и Ги де Лавалей, женатый на их сестре Катерине (1412—1450).

Сир де Лоэак — имеется в виду Андре де Лаваль (см. примеч. к с. 95).

Сеньор де Ла Тур д’Овернь — Бертран V де Ла Тур д’Овернь (7—1461), граф Овернский и Булонский с 1437 г., сын Марии д'Овернь (1376—1437), графини Овернской и Булонской с 1424 г., и ее мужа с 1389 г. Бертрана IV де Ла Тура (ок. 1353—ок. 1423); советник короля (1423); участвовал в снятии осады Орлеана и в сражениях при Жаржо, Божанси и Пате.

... Он направился к городу Мён-на-Луаре ... — Мён-на-Луаре — город в 18 км к юго-западу от Орлеана, на правом берегу Луары, в соврем, департаменте Луаре.

343 ... он вместе со многими дворянами из самых знатных семей Бретани

выехал из Партене ... — Партене — старинный укрепленный город на западе Франции, в соврем,департаменте Дё-Севр, в 40 км к северу от Ньора; с 1427 г. владение коннетабля Ришмона, ставшее местом его ссылки.

... прибыв в Амбуаз, отправил сира де Ростренена и сира де Кер- муазана для того, чтобы заранее нанять жилье ... — Сир де Ростренен — Пьер VIII де Ростренен (ок. 1400—ок. 1440), сеньор де Ростренен, бретонский рыцарь, соратник коннетабля Риш- мона, участник сражения при Пате, затем капитан Компьеня, камергер Карла VII; был женат на племяннице Танги дю Шателя.

Кермуазан, Тюгдюаль (Kermoisan; у Дюма, как и в «Дневнике осады Орлеана», Carmoisen; ок. 1399—1450) — бретонский дворянин, капитан латников, соратник коннетабля Ришмона.

344 ... Первым следствием этого объединения войск стала паника в

гарнизоне крепости Божанси, причем настолько сильная, что сир де Гетен, командовавший гарнизоном, предложил начать переговоры. — Гетен (Gueten) — имеется в виду сэр Ричард Гетин (Richard Gethin; ?—после 1450), валлийский дворянин, воевавший во Франции с 1417 г., командир английского гарнизона Божанси в июне 1429 г.; в 1433—1434 гг. командовал гарнизоном Манта.

... деньги в размере одной марки серебра. — Одна марка серебра весила 245 г и соответствовала в те годы примерно восьми турским ливрам.

... забыв о битвах при Креване, Вернёе и Рувре и помня лишь о сражениях у Орлеана и Жаржо, каждый рвался идти в поход на врага. — Креван (Crevant, или Cravent — Краван; у Дюма ошибочно Vrevent) — селение в Бургундии, в соврем, департаменте Йонна, в 18 км к югу от Осера.

31 июля 1423 г. близ Кревана состоялось битва, в которой англобургундские войска под командованием графа Солсбери и бургундского маршала Жана II де Тулонжона (1381—1427) разгромили втрое превосходящую их по численности франко-шотландскую армию под началом герцога Луи I де Бурбон-Вандома (см. примеч. к с. 60) и шотландского коннетабля сэра Джона Стюарта.

... Был сформирован авангард, составленный из лучших воинов и отданный под командование Амбруаза де Лоре, сира де Бомануара, Жаме де Тилле, Ла Тира и Сентрайля. — Сир де Бомонуар — Жак де Динан (7—1444), бретонский рыцарь, сеньор де Бомануар, великий кравчий Франции (1427); участник сражения при Пате.

Жаме де Тилле (Jamet de Tillay; у Дюма ошибочно James de Tillet; ?—после 1452) — бретонский офицер, бальи Вермандуа (1451) и советник короля.

345 ... было решено, что она останется в основной части войска вместе

с коннетаблем, гецогом Алансонским, графом де Дюнуа, адмиралом де Кюланом, маршалом де Буссаком и сеньорами де Лавалем, д'Альбре и де Гокуром. — Д'Альбре — Шарль д’Альбре (1407—1471), граф де Дрё, сеньор д’Орваль, наместник Берри (1430), внук коннетабля д’Альбре (см. примеч. к с. 10), сводный брат Жоржа де Ла Тре- муйля, участвовавший в снятии осады Орлеана и в сражениях при Жаржо, Божанси и Пате.

... неподалеку от Пате, в местечке, называемом Коене ... — Пате — селение в 25 км к юго-западу от Орлеана, в соврем, департаменте Луаре. 18 июня 1429 г. близ него состоялось одно из важнейших сражений Столетней войны, в котором авангард французской армии, находившийся под началом Ла Гира и Сентрайля, разгромил английское войско под командованием Джона Фастольфа и Джона Тальбота.

Коене (Coinces; у Дюма вслед за Барантом ошибочно Coigndes — Куанье) — деревня в 5 км к юго-востоку от Пате, на дороге в Орлеан.

346 ... Сэр Джон Фальстаф и бастард Тианский обратились в бегство,

лорд Тальбот, лорд Скейлс и лорд Хангерфорд были взяты в плен ... — Бастард Тианский (batard de Thian) - Жан де Тиан, по прозвищу Бастард (Jean de Thien; ?—?), французский рыцарь, состоящий на службе у англичан и бургундцев.

Хангерфорд, Уолтер (до 1403—1432) — английский рыцарь, сын лорда Уолтера Хангерфорда (1378—1449); захваченный в сражении при Пате, умер во французском плену, в Провансе.

347 ... без боя оставили Мён, Монпипо и Сен-Сижимон ... — Сен-

Сижимон (Saint-Sigismond; у Дюма вслед за Барантом ошибочно Saint-Simon — Сен-Симон) — деревня в 8 км к югу от Пате.

Коронация

... горожане и служители церкви украсили дома и улицы так, словно предстоял праздник Тела Господня... — Праздник Тела Господня — католический церковный праздник, посвященный почитанию тела и крови Христа, в которые пресуществляется хлеб и вино во время обряда причастия; отмечается в четверг, следующий за днем Святой Троицы; возник в сер. XIII в. как местный религиозный праздник в Льеже, но уже 8 сентября 1264 г. в специальной булле «Transiturus» папа римский Урбан IV (в миру — Жак Пантелеон; ок. 1195—1204; папа с 1264 г.), который в 1241 г. служил архидиаконом в Льеже, объявил его обязательным для всей католической церкви.

... король прибыл в Сюлли и не стал заезжать в Орлеан. — Город Сюлли-на-Луаре (см. примеч. к с. 285) находится в 40 км к юго- востоку от Орлеана, выше по течению Луары.

... Из Сюлли он переехал в Шатонёф-на-Луаре ... — Шатонёф-на- Луаре — город в 15 км к северо-западу от Сюлли, на правом берегу Луары; ныне относится к департаменту Луаре.

... потребовал от капитанов, командовавших гарнизонами в городах Бонни, Кон и Ла-Шарите, вернуться в его подчинение ... — Бонни- на-Луаре — селение на правом берегу Луары, в 20 км к юго-востоку от Жьена; ныне относится к департаменту Луаре.

Кон-на-Луаре (в 1973 г. слился с соседним городом Кур и стал называться Кон-Кур-на-Луаре) — город на правом берегу Луары, в 40 км к юго-востоку от Жьена, выше по течению реки; в настоящее время входит в департамент Ньевр.

Ла-Шарите-на-Луаре — город в 40 км к юго-востоку от Кона, на правом берегу Луары; в настоящее время входит в департамент Ньевр.

350 ... простился с королевой, которая специально для этого прибыла из

Буржа в Жьен ... — Имеется в виду королева Мария Анжуйская (1404—1463) — дочь герцога Людовика II Анжуйского (1377—1417) и его жены с 1400 г. Иоланды Арагонской (1381 — 1442); с 1422 г. жена Карла VII, родившая от него тринадцать детей; мать Людовика XI.

Бурж — см. примеч. к с. 36.

...в день Святого Петра отбыл из Жьена ... — Католическая церковь отмечает праздник Святого Петра 29 июня.

351 ... двинулся прямо на Осер. — Осер — см. примеч. к с. 27.

... Сен-Флорантен, целиком и полностью покорный ему город ... — Сен-Флорантен — городок в 25 км к северо-постоку от Осера, на пути в Труа; ныне относится к департаменту Йонна.

... двинулся в Труа, вызывавший у него серьезные опасения, ибо этот город представлял собой крупную крепость ... — Труа — старинный город на севере Франции, на реке Сене, столица Шампани; ныне административный центр департамента Об.

352 ... монах-францисканец по имени брат Ришар ... — Ришар (?—?) —

францисканский монах, многочасовые проповеди которого в 1429—1430 гг. собирали толпы верующих в Париже и Шампани; имел репутацию колдуна и прорицателя, предсказавшего приход Девы.

353 ... и только бывший канцлер метр Робер Ле Масон выступил против

всех ... — О Робере Ле Масоне см. примеч. к с. 283.

357 ... вскоре достигли города Шалона в Шампани. — Шалон-в-

Шампани — см. примеч. к с. 93.

... ворота открылись и навстречу ему направились епископ и самые именитые горожане ... — Епископом Шалонским в это время, с 1420 по 1438 гг., был Иоанн IV Саарбрюкенский.

...То же произошло и в городе Сет-Со, замок которого принадлежал архиепископу Реймскому ... — Сет-Со — селение в 21 км к северо- западу от Шалона, на полпути к Реймсу; ныне относится к департаменту Марна.

... настоятель аббатства святого Ремигия, хранитель Святой стеклянницы, передает ее, согласно обычаю, лишь после выполнения определенных формальностей ... — Об аббатстве святого Ремигия и Святой стекляннице см. примеч. к с. 72.

358 ... Процессия двигалась так, сопровождаемая огромной толпой

народа, вплоть до церкви Сен-Дени ... — Церковь Сен-Дени — имеется в виду находившаяся вблизи кафедрального собора Реймса старинная монастырская церковь аббатства августинцев, посвященная святому Дионисию и служившая одним из религиозных центров города.

... архиепископ приступил к обряду освящения, выполняя от начала и до конца все церемонии и формальности, указанные в «Архиерейской книге» ... — «Архиерейская книга» (le Livre pontifical) — здесь, вероятно, имеется в виду «Pontificale Romanum», католическая богослужебная книга, содержащая описание церковных церемоний и обязанностей епископов; формировавшаяся на протяжении нескольких столетий, окончательный вид приобрела к 961 г., а напечатана впервые была в 1568 г.; ее аналогом в православии служит т.н. «Чиновник архиерейского богослужения».

359 ... мне еще остается совершить паломничество в Корбени, где ...

покоится тело прославленного святого Маркульфа, который происходил из нашего королевского рода. — Корбени (Corbeny; у Дюма ошибочно Corbigny — Корбиньи, городок в Бургундии, в соврем, департаменте Ньевр) — старинное селение в Пикардии, в 28 км к северо-западу от Реймса, в соврем, департаменте Эна; при Каролингах служило королевской резиденцией, где в кон. IX в., спасаясь от набегов викингов, обосновались монахи из монастыря Нан- тёй в Нижней Нормандии, возле города Кутанс, и создали там приорат святого Маркульфа, находившийся в зависимости от аббатства святого Ремигия в Реймсе.

Маркульф (ок. 490—558) — святой католической церкви, чудотворец; основатель монастыря Нантёй; в 898 г. его мощи были перенесены нантёйскими монахами в Корбени, и французские короли приезжали туда приложиться к его мощам на следующий день после своего коронования в Реймсе, что, согласно поверью, наделяло их даром исцелять своим прикосновением больных золотухой; в 1793 г., во время Революции, рака с его мощами была уничтожена.

360 ... место, которое должен был занимать во время коронации герцог

Филипп в качестве трижды пэра королевства как правитель Фландрии, Артуа и Бургундии, осталось пустым ... — Имеется в виду герцог Бургундский Филипп III Добрый (см. примеч. к с. 27).

361 ...за это время один шотландец написал ее портрет. — Считается,

что единственный прижизненный портрет Жанны д'Арк выполнил шотландский художник Джеймс Пауэр, живший и работавший в 1428—1431 гг. в Туре; портрет этот не сохранился.

Меч из церкви святой Екатерины Фьербуаской

2 ... регент отправился навстречу войскам, которые послал ему кар

динал Винчестерский ... — Регент — имеется в виду герцог Бедфорд (см. примеч. к с. 317).

Кардинал Винчестерский — Генрих Бофорт (ок. 1375—1447), английский церковный и политический деятель, звавшийся кардиналом Английским; сводный брат короля Генриха IV, внебрачный сын Джона Гонта, герцога Ланкастерского (1340—1399), и его любовницы Екатерины Свинфорд (1350—1403), узаконенный в 1397 г., после того, как его родители поженились; дядя герцога Бедфорда; канцлер Англии (1403—1404; 1413—1417, 1424—1426), епископ Линкольнский (с 1398 г.), епископ Винчестерский (с 1404 г.); кардинал (1426); в 1422—1437 гг., в годы малолетства Генриха VI, один из регентов королевства; папский легат в Германии, Венгрии и Богемии (с 1427 г.); член суда, приговорившего к смерти Жанну д’Арк.

В 1429 г. кардинал Винчестерский прибыл во Францию во главе войска, снаряженного в крестовый поход в Богемию, против гуситов, однако герцог Бедфорд, испытывавший крайнюю нужду в солдатах, использовал это войско для укрепления английских гарнизонов в Нормандии.

... герцоги Лотарингский и Барский и сеньор де Коммерси, прежде находившиеся на стороне англичан, сами присоединились к королю ... — Герцог Лотарингский — Карл II Лотарингский (1364—1431), герцог Лотарингии с 1390 г.; старший сын герцога Иоанна I Лотарингского (1346—1390; герцог с 1346 г.) и его жены с 1361 г. Софии Вюртембергской (1343—1369); в своей внешней политике старался занять нейтральную позицию между Францией и Бургундией. Герцог Барский — Людовик I Барский (ок. 1370—1430), герцог Бара с 1415 г.; сын Роберта I Барского (1344—1411; герцог с 1354 г.) и его жены с 1364 г. Марии Французской (1344—1404); епископ

Верденский (в 1419—1423 и 1424—1430 гг.), кардинал (1397); в 1420 г. доверил управление герцогством своему внучатому племяннику Рене Анжуйскому, наследнику лотарингского престола, и именно тот присоединился к Карлу VII накануне его коронования в Реймсе.

Сеньор де Коммерси — имеется в виду Роберт I Саарбрюкенский (?—ок. 1460), сын Эме I Саарбрюкенского (?—1414) и его второй жены (с 1397 г.) Марии де Шатовилен; сеньор де Коммерси, почти вся жизнь которого прошла в непрерывных войнах с соседями; он также присоединился к Карлу VII накануне его коронования.

... въехал в Вайи, маленький городок в четырех лье от Суассона ... — Вайи (Вайи-на-Сене) — городок в Пикардии, в 20 км к северо- востоку от Суассона, в соврем, департаменте Эна.

Суассон — старинный город на северо-востоке Франции, на реке Эна, в 110 км к северо-востоку от Парижа, в соврем, департаменте Эна.

... Шато-Тьерри, Провен, Куломье и Креси-ан-Бри по одному только требованию его капитанов объявили себя французскими городами. — Шато-Тьерри — старинный город в Пикардии, в 85 км к северо- востоку от Парижа; ныне относится к департаменту Эна.

Провен — город в Иль-де-Франсе, в 82 км к юго-востоку от Парижа; ныне относится к департаменту Сена-и-Марна.

Куломье — город в Иль-де-Франсе, в 54 км к востоку от Парижа; ныне относится к департаменту Сена-и-Марна.

Креси-ан-Бри — город в Иль-де-Франсе, в 45 км к востоку от Парижа; ныне относится к департаменту Сена-и-Марна; в 1972 г. слился с соседним городком Ла-Шапель-сюр-Креси и стал называться Креси-ла-Шапель.

... Суассон и Лан ... последовали этому примеру ... — Лан — см. при- меч. к с. 7.

... он прошел через Корбей и Мелён и остановился в Монтро ... — Корбей — см. примеч. к с. 63.

Мелён — город в Иль-де-Франсе, в соврем, департаменте Сена-и- Марна, в 14 км к юго-востоку от Корбея, на пути в Монтро (см. примеч. к с. 28).

364 ... неподалеку находится небольшой городок под названием Бре-на-

Сене, где есть прекрасный мост ... — Бре-на-Сене — городок в Иль-де-Франсе, на левом берегу Сены, в 20 км к востоку от Монтро, в соврем, департаменте Сена-и-Марна.

... в тот же день армия двинулась по дороге, ведущей в Шато, оттуда направилась в Крепи-ан-Валуа, а потом — в Даммартен ... — Крепи-ан-Валуа — город в Пикардии, в соврем, департаменте Уаза; расположен в 40 км к северо-западу от Шато-Тьерри, который, вероятно, имеется здесь в виду.

Даммартен (соврем. Дам мартен-ан-Гоэль) — городок в Иль-де- Франсе, в 33 км к северо-востоку от Парижа, в соврем, департаменте Сена-и-Марна; расположен в 22 км к юго-западу от Крепи- ан-Валуа.

365 ... герцог Бедфорд только что прибыл в Митри ... — Митри (с 1839 г.,

после слияния с соседним селением Мори, носит название Митри- Мори) — городок в Иль-де-Франсе, в 11 км к юго-западу от Дам- мартена; ныне относится к департаменту Сена-и-Марна.

... предъявил Компьеню требование сдаться. — Компьень — см. при- меч. к с. 7.

366 ... жители Бове поступили и того лучше ... — Бове — см. примеч.

к с. 180.

... изгнав своего сеньора-епископа по имени Пьер Кошон, который был ярым сторонником англичан, хотя и французом по рождению ... — Кошон, Пьер (1379—1442) — французский церковный деятель; епископ Бове в 1420—1432 гг., епископ Лизьё с 1432 г.; с 1423 г. советник герцога Бедфорда; летом 1429 г. был изгнан из Бове вместе с англо-бургундским гарнизоном и после этого обосновался в Руане; был организатором и председателем руанского инквизиционного суда над Жанной д'Арк; после оправдания Жанны его имя было покрыто позором, и в 1456 г. он был посмертно отлучен от церкви.

... Оставался Санлис, который все еще находился в подчинении у англичан ... — Санлис — старинный город в Пикардии, в 40 км к северо-востоку от Парижа, в соврем, департаменте Уаза.

... король продвинулся до деревни Барон, расположенной в двух лье от этого города ... — Барон — деревня в Пикардии, в 11 км к юго- востоку от Санлиса.

367 ... разместив их в поле между рекой, протекавшей через Барон, и

башней Монтепийуа, приготовился к сражению. — Деревня Барон стоит на реке Нонетте, у места впадения в нее ручья Кулери. Монтепийуа — селение в 5 км к северо-западу от деревни Барон; в нем доныне сохранились остатки мощного средневекового замка, датируемого XII в.

... англичане — на берегу реки Нонетты, а французы — в Монтепийуа. — Нонетта — небольшая река на северо-востоке Франции, в департаменте Уаза, длиной 41 км, левый приток Уазы; протекает возле Барона и Санлиса и впадает в Уазу недалеко от Шантийи.

... лучников вели сир де Гравиль и лимузенский рыцарь по имени Жан Фуко ... — Фуко, Жан (7—1465) — лимузенский рыцарь, сеньор де Сен-Жермен-Бопре; капитан Ланьи (1429); сражался в Орлеане, Жаржо, Божанси и Пате; во время осады Парижа командовал лучниками.

... герцог Бедфорд выбрал для своей армии почти неприступную позицию возле аббатства Богоматери Победы, основанного Филиппом Августом после битвы при Бувине ... — Об аббатстве Богоматери Побед, находившемся в 2,5 км к юго-востоку от центра Санлиса, см. примеч. к с. 225.

368 ... сиры де Круа, де Креки, де Бетюн, де Фоссе, де Ланнуа, де Лален

и бастард де Сен-Поль, бургундские сеньоры, стоявшие на стороне герцога Филиппа и служившие в английской армии, были посвящены в рыцари герцогом Бедфордом ... — Барант, у которого Дюма позаимствовал этот список и который сам почерпнул его из «Хроники» французского хрониста Ангеррана де Монстреле (ок. 1390—1453), называет упомянутых сеньоров молодыми. Идентифицировать упомянутых персонажей довольно затруднительно, хотя Монстреле приводит личные имена некоторых из них: Жан де Круа, Жан де Креки, Антуан де Бетюн, Жан де Фоссё и Жан, бастард де Сен- Поль.

Сир де Круа — это, вероятно, Жан II де Круа (см. примеч. к с. 78).

Сир де Креки — это, вероятно, Жан V де Креки (см. примеч. к с. 47).

Сир де Бетюн — это, возможно, Антуан де Бетюн (ок. 1403—1430), сеньор де Марёй.

Бастард де Сен-Поль — имеется в виду Жан Люксембургский, сеньор де Обурден (см. примеч. к с. 99).

... коннетабль ... продолжил ... военные действия и, войдя в Мен, занял Рамфор, Маликорн и Гальранд. — Мен — см. примеч. к с. 8. Рамфор — замок, находившийся в 8 км к востоку от городка Шато-Гонтье в соврем, департаменте Майен.

Маликорн (Malicorne; у Дюма ошибочно Malcione; с 1933 г. Маликорн-на-Сарте) — городок в 25 км к юго-западу от Ле-Мана, столицы исторической области Мен; ныне относится к департаменту Сарта.

Гальранд — замок возле селения Марей-на-Луаре (в соврем, департаменте Сарта), в 35 км к юго-западу от Ле-Мана.

... говорили, что он пошел на Эврё. — Эврё — см. примеч. к с. 8.

... уже не англичане угрожали Пуату, Сентонжу и Оверни ... — Пуату — см. примеч. к с. 8.

Сентонж — см. примеч. к с. 107.

Овернь — см. примеч. к с. 7.

369 ... узнал о потере еще пяти городов: Омаля и Торси близ Дьеппа,

Этрепаньи возле Жизора, Бон-Мулена и Сен-Селерена около Алансона. — Омаль — городок в Верхней Нормандии, в 50 км к юго- востоку от Дьеппа (см. примеч. к с. 185); ныне относится к департаменту Приморская Сена.

Торси — селение в 15 км к югу от Дьеппа, ныне относящееся к департаменту Приморская Сена и разделенное на две части: Торси- ле-Гран и Торси-ле-Пти.

Этрепаньи — селение в Верхней Нормандии, в 12 км к западу от Жизора (см. примеч. к с. 128); ныне относится к департаменту Эр. Бон-Мулен — селение в Нижней Нормандии, в соврем, департаменте Орн, в 4 км к востоку от городка Мулен-ла-Марш и в 40 км к северо-востоку от Алансона (см. примеч. к с. 264).

Сен-Селерен — селение в 45 км к юго-востоку от Алансона; ныне относится к департаменту Сарта.

... согласился принять в Аррасе представителей короля ... — Аррас — см. примеч. к с. 86.

... Карл оставил им в качестве управителя и капитана пикардийского дворянина по имени Гильом де Флави ... — Гильом де Флави (ок. 1398—1449) — французский военачальник, пикардийский дворянин, сводный брат Рено Шартрского (см. примеч. к с. 310), архиепископа Реймского; с 1429 г. начальник гарнизона Компьеня, героически защищавший город во время его шестимесячной осады бургундскими войсками в 1430 г.

... герцог Бургундский направил в Компьень своих представителей — Жана Люксембургского, епископа Арраса, сира де Бриме и сира де Шарни ... — Жан II Люксембургский (1392—1441) — бургундский вельможа, сын графа Жана I де Сен-Поля (ок. 1370—1397) и его жены Маргариты Ангенской; граф де Гиз (1425), граф де Линьи- ан-Барруа (1430); рыцарь Золотого Руна (1430); губернатор Парижа в 1418—1420 гг.; в 1430 г. принимал участие в осаде Компьеня и после пленения там Жанны д'Арк его солдатами продал ее за десять тысяч ливров англичанам; отказался подписывать Аррасский мирный договор (1435).

Епископ Арраса — ГУго де Кайё (7—1438), епископ Арраса с 1426 г.

Сир де Бримё — Дави де Бримё (ок. 1384—1448), дворянин из Артуа, служивший как при бургундском, так и при королевском дворе; с 1415 г. владетель сеньории Линьи-на-Канше, рыцарь ордена Золотого Руна (1430); советник и камергер короля, губернатор Арраса.

Сир де Шарни — Пьер де Бофремон (1410—1472), граф де Шарни и сеньор де Монфор, бургундский вельможа, сенешаль Бургундии, камергер герцога Филиппа Доброго; рыцарь ордена Золотого Руна (1430).

... его действие распространялось на все области, расположенные на правом берегу Сены от Ножана и вплоть до Онфлера... — Ножан — здесь: Ножан-на-Сене, город на северо-востоке Франции, в соврем, департаменте Об, в 50 км к северо-западу от Труа; считается крайней точкой судоходности Сены вверх по ее течению.

Онфлёр — см. примеч. к с. 128.

370 ... он и его товарищи оказались прямо перед крепостью Шато-Гайар

в семи льё от Руана. — Шато-Гайар — мощная средневековая крепость в Нормандии, в городе Лез-Андели, на берегу Сены, в 30 км к юго-востоку от Руана, в соврем, департаменте Эр, построенная английским королем Ричардом Львиное Сердце в 1196—1198 гг; ныне от нее сохранились лишь развалины.

... комендант крепости, которого звали Кингстон, не опасался никакой атаки ... — Вероятно, комендантом Шато-Гайара был в это время сэр Томас Кингстон (?—?) — английский рыцарь, в 1429 г. капитан Мёлана, а в 1430 г. — Фалеза.

... Благородный и храбрый сир де Барбазан, захваченный в плен в Мелене, в течение девяти лет после этого был заперт в железной клетке ... — Арно Пыьом де Барбазан (1361—1431) — французский военачальник времен Столетней войны, которого называли рыцарем без страха и упрека, уроженец Гаскони; советник и камергер Карла VII; в 1420 г. храбро оборонял от англичан Мелён, а после сдачи крепости девять лет находился в плену в замке Шато-Гайар; после своего освобождения принял участие в нескольких сражениях и погиб в битве при Бюльньевиле, в Лотарингии, 2 июля 1431 г.; был удостоен чести быть погребенным в королевской усыпальнице Сен-Дени.

371 ... авангард его армии достиг Сен-Дени ... — Сен-Дени — см. при

меч. к с. 69.

... Крей, Шантийи, Гурне-на-Аронде, Люзарш, Шуази и Ланьи изъявили ему покорность ... — Крей — город в Пикардии, в соврем, департаменте Уаза, в 45 км к северо-востоку от Парижа.

Шантийи — город в Пикардии, в соврем, департаменте Уаза, в 37 км к северо-востоку от Парижа, на пути в Крей.

Гурне-на-Аронде — селение в Пикардии, в соврем, департаменте Уаза, в 15 км к северо-западу от Компьеня.

Люзарш — городок в Иль-де-Франсе, в соврем, департаменте Валь-д'Уаза, в 28 км к северо-востоку от Парижа, на пути в Шантийи.

Шуази — имеется в виду селение Шуази-на-Эне (соврем. Шуази- о-Бак) в 5 км к северо-востоку от Компьеня.

Ланьи — см. примем, к с. 95.

... сеньоры Монморанси и Муи принесли ему клятву верности. — Сеньор де Монморанси — имеется в виду Жан II де Монморанси (см. примем, к с. 89).

Сеньор де Муи — Жиль II Суайекур (7—1437), сеньор де Муи; французский рыцарь, участвовавший в подписании Аррасского мирного договора (1435).

...На следующий день было принято решение приблизиться к Парижу и, покинув Сен-Дени, встать лагерем в Ла-Шапели. — Имеется в виду Ла-Шапель-Сен-Дени — старинное селение у северной окраины Парижа, в 1860 г. вошедшее в городскую черту.

373 ... граф д'Арманьяк, являвшийся одним из первых вельмож королев

ства, написал ей, бедной и невежественной крестьянке, письмо ... — Имеется в виду Жан IV д'Арманьяк (1396—1450), граф д’Арманьяк с 1418 г.; старший сын Бернара VII (ок. 1360—1418; граф с 1391 г.) и его жены с 1393 г. Бонны Беррийской (1365—1435); непокорный вассал Карла VII, участник Прагерии (см. примеч. к с. 62), к концу жизни лишенный королем значительной части своих владений.

... он спрашивал, кому из трех пап, борющихся за престол святого Петра, ему стоит доверять ... — На последнем этапе Великого западного раскола церкви (1378—1417) граф Жан IV д’Арманьяк был одним из немногих могущественных сторонников антипапы Бенедикта XIII (в миру — Педро де Луна; 1329—1423; авиньонский папа с 1394 г.), бессильными преемниками которого стали Климент VIII (в миру — Хиль Санчес Муньос-и-Карбон; ок. 1380— 1446; антипапа с 10 июня 1423 г. по 26 июля 1429 г.) и Бенедикт XIV (в миру — Бернард Гарнье; ок. 1370—ок. 1429; антипапа с 12 ноября 1425 г.), соперничавшие между собой, однако в 1430 г. он примирился с папой римским Мартином V (в миру — Оддоне Колонна; 1368—1431), избрание которого в 1417 г. положило конец расколу.

В упомянутом письме речь идет о Мартине V, Клименте VIII и Бенедикте XIV.

Компьень

... французы появились под Парижем, который защищали мессир Луи Люксембургский, епископ Теруанский, и английский рыцарь по имени Джон Радклифф ... — Луи Люксембургский (ок. 1390—1443) — французский прелат, кардинал (1439); родной брат Жана II де Люксембург-Линьи (см. примеч. к с. 369), епископ Теруанский в 1415—1437 гг., назначенный англичанами канцлером Франции (1425) и по своему могуществу в оккупированной англичанами части Франции уступавший лишь герцогу Бедфорду; в 1437— 1443 гг. архиепископ Руанский, обосновавшийся в Англии, где ему была предоставлена в управление епархия Или (в Восточном Кембриджшире).

Джон Радклифф — вероятно, это был сэр Джон Радклифф (7—1441), рыцарь ордена Подвязки (1429), сенешаль Аквитании в 1423—1436 гг., пришедший весной 1429 г. в Северную Францию на помощь герцогу Бедфорду.

... Французы прошли у подножия Монмартра и, построившись в боевом порядке, расположились от ворот Сент-Оноре до Свиного холма, то есть на пространстве, заключенном сегодня между церковью святой Магдалины и улицей Мучеников. — Монмартр — см. примем, к с. 58.

Ворота Сент-Оноре — здесь: ворота кон. XIV в. в западной части городской стены Парижа, находившиеся на месте нынешнего домовладения №161 по улице Сент-Оноре, недалеко от Пале-Рояля; эти ворота (т.н. «вторые ворота Сент-Оноре»), которые пыталась захватить 8 сентября 1429 г. Жанна д’Арк, были разрушены в 1636 г., после того как в 1632—1634 гг. примерно в одном километре к западу от них, в конце улицы Сент- Оноре, там, где она переходит в улицу Предместья Сент-Оноре, были построены новые городские ворота, получившие такое же название («третьи ворота Сент-Оноре) и разрушенные, в свою очередь, в 1773 г.

Свиной холм (butte aux Pourceaux) — имеется в виду находившийся за городской чертой средневекового Парижа, к северу от него, холм Сен-Рок, у восточного склона которого располагался Свиной рынок (Marche aux pourceaux); эта возвышенность была срыта в 1875 г., во время прокладки авеню Оперы.

Церковь святой Магдалины (Мадлен), имеющая вид античного храма, находится в северо-западной части Парижа, на площади Мадлен, в бывшем предместье Сент-Оноре, чуть севернее того места, где находились третьи ворота Сент-Оноре (Дюма явно спутал их со вторыми воротами Сент-Оноре!); ее сооружение, начатое в 1764 г. по планам архитектора Пьера Контана д’Иври (1698— 1777), после его смерти было продолжено Гийомом Мартеном Кутюром (1732—1799), полностью изменившим проект своего предшественника; во время Революции, в 1791 г., строительство церкви было остановлено, и она стала использоваться как винный склад; в 1806—1811 гг. по указу Наполеона велась коренная переделка недостроенного здания в храм Военной славы — работы велись по проекту архитектора Пьера Александра Виньона (1763— 1828), но уже в 1812 г. император решил передать здание церкви; возведение церкви продолжалось в годы Реставрации и было завершено лишь при Луи Филиппе, в 1842 г.

Улица Мучеников — последний участок старинной дороги, соединявшей в древности Париж с Монмартрским холмом, на котором, согласно легенде, были обезглавлены святой Дионисий (см. при- меч. к с. 376) и два его товарища; такое название эта улица, находящаяся, кстати говоря, значительнее севернее того места, где был холм Сент-Рок, получила в 1750 г.

374 ... это был день Рождества Богоматери ... — Рождество Богоматери

отмечается 8 сентября по григорианскому календарю.

... во главе с Девой и сиром де Сен-Валье, проникли на внешний земляной вал ... — Сир де Сен-Валье — Шарль II де Пуатье (7—1454), сеньор де Сен-Валье, советник и камергер короля; участвовал вместе с Жанной д'Арк в штурме Парижа 8 сентября 1429 г.

376 ...их сложили в риге фермы монахов-тринитариев и сожгли. — Три-

нитарии — монашеский нищенствующий орден Пресвятой Троицы, основанный в 1198 г. во Франции богословом Жаном де Мата (1150—1213) и монахом-пустынником Феликсом де Валуа (1127— 1212) для выкупа у мусульман пленных христиан; быстро разросся во Франции благодаря покровительству короля Филиппа II Августа, а затем распространился в Испании, Италии, Польше и других странах.

... она собрала трофей из своих доспехов и посвятила его святому Дионисию ... — Святой Дионисий (?—ок. 270) — проповедник христианства в Галлии, первый епископ Лютеции (соврем. Париж); во время одного из гонений на христиан был обезглавлен на холме Монмартр.

377 ... Карл возвратился в Жьен, следуя по дороге через Ланьи, Бре и

Санс ... — Бре — имеется в виду Бре-на-Сене (см. примеч. к с. 364).

Санс — см. примеч. к с. 93.

... Жак де Шабанн — в Крее ... — Жак I Шабанн де Ла Палис (7—1453) — французский военачальник, родной брат Антуана де Шабанна (см. примеч. к с. 60), советник и камергер короля, соратник Жанны д’Арк; в 1451 — 1453 гг. управляющий королевским двором.

... когда шурин и зять оказались лицом друг к другу ... — С 1423 г. герцог Бедфорд был женат на Анне Бургундской (1404—1432), сестре Филиппа III Доброго.

... обещал ему Бри и Шампань. — Бри — см. примеч. к с. 167. Шампань — см. примеч. к с. 109.

... известие о новом регентстве появилось в то самое время, когда было объявлено о подписании Компьенского перемирия ... — Имеется в виду упоминавшееся выше перемирие между Карлом VII и герцогом Филиппом Добрым, подписанное в Компьене 28 августа 1429 г. и действовавшее до 25 декабря того же года.

378 ... герцог Филипп вернулся в Брюгге, чтобы жениться на госпоже

Изабелле, дочери короля Жуана I Португальского, и основать там орден Золотого Руна. — Брюгге — см. примеч. к с. 31.

Изабелла Португальская — см. примеч. к с. 30.

Жуан I Португальский — см. примеч. к с. 30.

Орден Золотого Руна — см. примеч. к с. 30.

... сир д'Альбре, которому доблестно содействовала Жанна, только что взял штурмом Сен-Пьер-ле-Мутье. — Сен-Пьер-ле-Мутье — город в Бургундии, в соврем, департаменте Ньевр, в 22 км к югу от Невера; был захвачен войском Жанны д'Арк 4 ноября 1430 г.

... вознамерились без всякого промедления осадить Ла-Шарите ... — Имеется в виду город Ла-Шарите-на-Луаре (см. примеч. к с. 347), расположенный в 42 км к северу от Сен-Пьер-ле-Мутье.

... французы были отброшены Перрине Грассе, который командовал городом ... — Перрине Грассе (Perrinet Grasset, или Perrinet Gres- sard — Перрине Грессар; у Дюма ошибочно Perrin Granet; ?—ок. 1438) — кондотьер на службе у герцога Бургундского и короля Англии, предводитель отряда, захватившего в декабре 1423 г. город Ла-Шарите-на-Луаре; после подписания Аррасского мирного договора (1435) сдал город Карлу VII, получив взамен большой выкуп и звание пожизненного коменданта этого города, и перешел на службу к королю.

...Ла Гир, не прекращавший партизанскую войну, овладел Лувье ... — Лувье — см. примеч. к с. 128.

379 ... объединившись с господами из Парламента и Шатле ... — Шатле —

см. примеч. к с. 102.

... кармелит по имени Пьер Делле служил им гонцом ... — Биографических сведений об этом персонаже (Pierre Dellee) найти не удалось.

... безжалостный капитан по имени Франке д'Аррас ... совершал губительные набеги на добрых сторонников короля... — Франке д’Аррас (7—1430) — кондотьер, предводитель отряда, сражавшегося на стороне англичан и бургундцев; в начале мая 1430 г. был взят в плен Жанной д'Арк и вскоре после этого казнен.

380 ... Один из находившихся в Бастилии военнопленных ... — Бастилия — см. примеч. к с. 76.

... сир де л'Иль-Адан, губернатор Парижа ... примчался на крики тех, кого убивали ... — Жан де Вилье де л’Иль-Адан (1384—1437) — французский военачальник, в ходе гражданской войны 1407— 1435 гг. воевавший на стороне бургиньонов; маршал Франции (1418); в 1429 г. военный губернатор Парижа, оборонявший столицу во время ее осады войсками Жанны д'Арк; рыцарь Золотого Руна (1430); после заключения Аррасского мирного договора (1435) перешел на службу к Карлу VII; был убит во время народного восстания в Брюгге 22 мая 1437 г.

381 ... послала туда вперед себя Жака де Шабанна, Рено де Фонтена и

Сентрайля ... — Рено де Фонтен (?—после 1455) — французский рыцарь, сеньор де Ла-Нёвиль-о-Буа; отличился во время обороны Компьеня в 1430 г.; впоследствии был губернатором Валуа. Заметим, что Ангерран де Монстреле именует его Риго де Фонтеном (Rigaud, а не Renaud).

... Жан Люксембургский, сир де Нуайель, сэр Джон Монтгомери и сам герцог охраняли главные подходы к крепости. — Сир де Нуайель — Бодо де Нуайель (7—1461), бургундский военачальник, рыцарь Золотого Руна (1433), камергер герцога Бургундского, комендант Перонны, Мондидье и Руа, наместник Пикардии.

Сэр Джон Монтгомери — достоверных сведений об этом английском офицере, командовавшем во время осады Компьеня крупным английским отрядом, найти не удалось; возможно, это тот самый сэр Джон Монтгомери (7—1449), который командовал несколькими нормандскими крепостями, был советником герцога Бедфорда и в 1430—1444 гг. занимал должность бальи области Ко в Верхней Нормандии.

... Утром Жанна отправилась в церковь святого Иакова ... — Построенная в XIII в. в Компьене церковь святого Иакова, один из этапов на пути святого Иакова, знаменитой паломнической дороге к могиле апостола Иакова в испанском городе Сантьяго-де- Компостела, известна более всего тем, что 23 мая 1430 г., в день своего пленения, в ней молилась Жанна д’Арк.

382 ... Как Иисус на горе Елеонской, она, несомненно, испила из той

чаши, которую ей принес некий ангел. — Елеонская (Масличная) гора — короткая горная гряда с тремя вершинами, облегающая Иерусалим с восточной стороны; западные склоны этой гряды, максимальная высота которой составляет 815 м (гора Вознесения), с древних времен были покрыты оливковыми рощами, с чем и связано ее название. Согласно Новому Завету, на склоне Елеонской горы, в Гефсиманском саду, в ночь своего ареста

Иисус Христос совершал т.н. Моление о чаше, говоря: «Отче мой! Если возможно, да минует меня чаша сия ...» (Матфей, 26: 39).

... к ней явился один из ее капитанов, Потон Ле Бургиньон ... — Никаких сведений об этом французском рыцаре (Pothon Le Bour- gignon) найти не удалось.

383 ... отдала свой меч Лионелю, бастарду Вандомскому ... — Во многих

источниках этот печально знаменитый персонаж, вассал Жана II Люксембургского, именуется бастардом Вандонским (Wandonne, а не Vendome). После пленения Жанны д’Арк он был назначен капитаном Неля и крепости Больё-ле-Фонтен, где несколько месяцев содержалась пленница.

Суд

384 ... к герцогу Бедфорду, к графу Уорику и к епископу Винчестерскому были посланы гонцы ... — Граф Уорик — здесь: Ричард де Бошан (1382—1439), тринадцатый граф Уорик (с 1401 г.), граф Омальский (с 1419 г.); английский вельможа и военачальник; рыцарь ордена Подвязки (1403); с 1414 г. капитан Кале, принимавший участие во многих сражениях с французами; с 1437 г. наместник Франции и Нормандии.

... направили герцогу Бургундскому через посредство брата Мартина, магистра теологии и генерального викария инквизитора Французского королевства, нижеследующее требование ... — Мартин Билло- рини (?—?) — монах-доминиканец, магистр богословия, профессор Парижского унивеситета, заместитель великого инквизитора Франции.

Его письмо с требованием выдать Жанну д’Арк церковным властям датировано 26 мая 1430 г.

385 ... на это время пришелся самый разгар его нежных любовных отно

шений с Агнессой Сорель. — Агнессе Сорель (см. примеч. к с. 30) в 1430 г. было всего лишь восемь лет, и любовницей Карла VII она стала в 1443 г., через тринадцать лет после пленения Жанны д’Арк.

Так что здесь явный намек на сатирическую пародийную поэму французского писателя, поэта, драматурга и философа Вольтера (настоящее имя — Франсуа Мари Аруэ; 1694—1778) «Орлеанская девственница» («La Poucelle d’Orleans»; 1755), начинающуюся с ироничного описания нежной любви Карла VII и Агнессы Сорель.

386 ... препровожденная вначале в замок Больё, была переведена оттуда

в замок Боревуар, расположенный в четырех льё от Камбре; там она застала жену и сестру Жана Люксембургского. — Больё — крепость в селении Больё-ле-Фонтен, в Пикардии, в 35 км к северо-востоку от Компьеня, которое в средние века было довольно значительным укрепленным городком.

Боревуар — замок в одноименном селении в Пикардии, в 20 км к югу от Камбре (см. примеч. к с. 189), построенный в нач. XIV в. и в описываемое время принадлежавший Жану II Люксембургскому; в донжоне этого замка, который обратился в руины еще в XVII в. и от которого до наших дней сохранилась лишь дозорная башня, Жанна д'Арк находилась в заточении более трех с половиной месяцев (с 11 июля до начала ноября 1430 г.).

Женой Жана II де Люксембурга в 1418 г. стала Жанна де Бетюн (ок. 1397—ок. 1449), молодая вдова Роберта Барского (7—1415), дочь Роберта VIII Бетюнского (7—1408), виконта де Мо, и его жены Изабеллы де Гистель (7—после 1438); вместе с ней летом 1430 г. в замке Боревуар жила ее юная дочь от первого брака Жанна Барская (1415—1462); там же находилась старая тетка мужа (его единственная сестра Жанна умерла еще в 1420 г.) Жанна Люксембургская (7—13 октября 1430 г.), дочь Ги де Люксембурга (1340—1371) и его жены с 1354 г. Маго де Шатильон (1335—1378), сестра Жана I де Люксембурга, последние полтора месяца своей жизни носившая титулы графини де Сен-Поль и де Линьи.

391 ... Жанну перевезли из замка Боревуар в тюрьму Арраса, потом — в

тюрьму Ле-Кроту а ... — Ле-Кротуа — небольшой городок на севере Франции, в Пикардии, в устье Соммы, в соврем, департаменте Сомма, в 60 км к северо-западу от Амьена.

... а оттуда препроводили в Руан, где в то время находился юный английский король Генрих ... — Генрих VI — см. примеч. к с. 174.

... По прибытии в Руан Жанну поместили в Толстую башню ... — Толстая башня — донжон Руанского замка, построенного в нач. XIII в. королем Филиппом Августом и разрушенного в 1594 г. по приказу Генриха IV; единственный дошедший до наших дней фрагмент замка, этот донжон называется теперь башней Жанны д’Арк.

... его сопровождали граф Уорик и граф Стаффорд. — Граф Стаффорд — имеется в виду английский военачальник Хэмфри Стаффорд (1402—1460), шестой граф Стаффорд (с 1403 г.), первый герцог Бекингем (с 1444 г.), рыцарь ордена Подвязки (1429), в 1430— 1432 гг. наместник Нормандии.

392 ... 21 февраля 1431 года суд собрался в королевской капелле Руана ... —

Королевская капелла, посвященная святому Роману (7—ок. 640), епископу Руана, находилась в южной части Руанского замка.

... при этом присутствовали монсеньоры и метры: Жиль, аббат Фекана, Жан Бопер, Жан де Шатильон, Жак Ле Тесье, Никола Миди, Жерар Фёйе, Уильям Хейтон, Тома де Курсель и метр Ричард Прати. — Жиль, аббат Фекана — Жиль де Дюрмон (Дюрмор; 7—1444), доктор и профессор богословия, настоятель Феканского аббатства в Нормандии с 1423 г.; с 1439 г. епископ Кутанса.

Жан Бопер (7—1462) — доктор богословия, занимавший высокое положение в Парижском университете и некоторое время исполнявший в нем должность канцлера; с сентября 1430 г. каноник Руанского капитула, проявивший себе на процессе Жанны д’Арк одним из ее злейших врагов; выступал свидетелем на процессе ее реабилитации.

Жан де Шатильон (Кастильон; 7—после 1439) — доктор богословия, архидиакон Эврё с 1429 г., каноник Руанского капитула с 1433 г.

Жак Ле Тесье (у Дюма ошибочно Le Terrier; 7—7) — доктор богословия, монах-францисканец.

Никола Миди (7—7) — доктор богословия, каноник Руанского капитула с мая 1431 г.

Жерар Фёйе (7—7) — доктор богословия, с февраля по апрель 1431 г. присутствовавший на заседаниях суда над Жанной дАрк.

Уильям Хейтон (Haiton, а не Hecton, как у Дюма) — английский священник, бакалавр богословия.

Тома де Курсель — см. примеч. к с. 104.

Ричард Прати (?—1445) — английский священник, декан королевской часовни, доктор богословия,присутствовавший на нескольких заседаниях суда над Жанной д'Арк; с 1438 г. кардинал Чичестерский.

... После чего метр Жан д'Эстиве, выступавший обвинителем на суде, потребовал, чтобы Жанну доставили для проведения допроса ... — Жан д'Эстиве (d'Estivet, а не Estevit, как у Дюма; ?—ок. 1438) — каноник капитулов Бове и Байё, главный прокурор епархии Бове, изгнанный оттуда вместе с Пьером Кошоном и выступавший обвинителем на суде Жанны д’Арк.

394 ... еще до дня Святого Иоанна Летнего ее возьмут в плен англи

чане ... — То есть до 24 июня, когда католическая церковь отмечает рождество Иоанна Предтечи. (Зимой, 27 декабря, католики отмечают праздник Святого Иоанна Зимнего, посвященного евангелисту Иоанну.)

395 ... жители Компьеня получат помощь еще до дня Святого Мартина

Зимнего ... — То есть до 11 ноября, когда католическая церковь отмечает память одного из самых популярных во Франции христианских святых — Мартина Турского (см. примеч. к с. 248), погребенного в этот день. Посвященный ему летний праздник отмечается 4 июля (в этот день он был рукоположен в епископы).

... в тюрьму к ней привели одного негодяя по имени Луазелёр, который выдавал себя за лотарингского священника ... — Никола Лаузе- лёр (ок. 1390—ок. 1465) — бакалавр теологии, магистр искусств, каноник Руанского капитула с 1421 г., игравший во время суда над Жанной д’Арк роль шпиона и провокатора.

396 ... подал Жанне мысль подчиниться заседавшему в то время Вселен

скому собору в Базеле. — Вселенский собор католической церкви в Базеле, который в обстановке глубокого упадка папства был созван по инициативе папы Мартина V, умершего еще до его открытия, начал свою работу 23 июля 1431 г., уже после казни Жанны д'Арк, и заседал в этом городе вплоть до 1448 г., а затем был перенесен в Лозанну, где и завершился в 1449 г.

... ответил ей брат Изамбар. — Изамбар де Ла Пьер (ок. 1392- после 1456) — монах-доминиканец, бакалавр теологии, помощник вице-инквизитора Жана Ле Метра; судебный заседатель, проявивший сочувствие к Жанне д’Арк.

397 ... направили их в Парижский университет, Руанскому капитулу,

епископам Кутанса, Авранша и Лизьё ... — Епископ Кутанса — Филибер де Монжё (7—1439), епископ Кутанса с 1424 г.

Епископ Авранша — Жан де Сент-Ави (7—1442), епископ Авранша с 1391 г.; один из немногих епископов, выступивших в защиту Жанны д’Арк во время суда над ней.

Епископ Лизьё — Закон де Кастильоне (7—1459), уроженец Милана, в 1424—1432 гг. епископ Лизьё, а затем, с 1432 г. и до конца жизни, епископ Байё; ставленник англичан, в 1450 г. перешедший на сторону Карла VII.

399 ... 24мая 1431 года ... Жанну вывели из ее тюрьмы и препроводили на

площадь кладбища Сент-Уан ... — Имеется в виду старинное кладбище в Руане, которое относилось к бенедиктинскому монастырю Сен-Уан (святого Аудуина), основанному ок. 750 г., и находилось позади его знаменитой монастырской церкви, заложенной в 1318 г.

... один предназначался для епископа Бове, вице-инквизитора, кардинала Винчестерского, епископа Нуайонского, епископа Булонского и тридцати трех судебных заседателей ... — Епископ Нуайонский — Жан II де Майи (ок. 1396—1472), епископ Нуайона с 1425 г.

Епископ Булонский — имеется в виду Луи де Люксембург (см. примеч. к с. 373), епископ Теруанский в 1415 — 1437 гг. (лишь в 1566 г., после того как в 1553 г. Теруан был разрушен войсками императора Карла V, резиденцией местного епископа стал город Булонь-на-Море).

... другой — для Жанны и Гилъома Эрара, которому было поручено наставлять ее ... — Гильом Эрар (7—1439) — доктор богословия, каноник капитулов Лангра и Бове, с 1432 г. каноник Руанского капитула, а впоследствии его декан; умер в Англии.

... у подножия помоста находился палач с запряженной повозкой, готовый в случае отказа Жанны отвезти ее на площадь Старого Рынка, где ее уже ждал костер. — Площадь Старого Рынка — историческая площадь в Руане, расположенная в центре города, в 500 м к северо-западу от кафедрального собора.

400 ... обращаясь к судебному приставу Массьё. — Жан Массьё

(ок. 1405—после 1458) — руанский священник, исполнявший во время суда над Жанной д'Арк должность судебного пристава.

... показывая ей бумагу, которую он взял из рук Лорана Калло, секретаря английского короля. — Лоран Калло (?—?) — английский священник, доктор богословия, капеллан кардинала Винчестерского.

404 ... брат Жан Ле Метр, викарий инквизитора по делам веры ... — Жан Ле Метр (?—ок. 1455) — один из главных судей Жанны д’Арк, с 1424 г. инквизитор Руанской епархии, заместитель Жана Граве- рана, великого инквизитора Франции с 1425 г.; приор доминиканского монастыря в Руане.

Жертва

406 ... это были судебный пристав Массьё, судебный заседатель Ла Пьер

и брат Мартин Ладвеню. — Ла Пьер — это Изамбар де Ла Пьер (см. примеч. к с. 396).

Мартин Ладвеню (ок. 1405—после 1456) — монах доминиканского монастыря в Руане.

411 ... некоторые судебные заседатели, и среди них Упвиль, Миже, Ле

Февр, Рикье и Маншон, покинули свои места ... — Никола Упвиль (ок. 1390—после 1456) — священник, уроженец Руана, магистр искусств, бакалавр теологии.

Пьер Миже (Miget; у Дюма ошибочно Migot; ок. 1385—после 1456) — доктор теологии, приор монастыря Лонгвиль-Жиффар.

Жан Ле Февр (Фабри; 7—1463) — руанский священник, бакалавр теологии, титулярный епископ Деметриады (город в Греции, в Фессалии).

Жан Рикье (ок. 1409—после 1456) — священник, капеллан одной из руанских церквей, впоследствии кюре приходской церкви в Эдикуре, в Руанской епархии.

Гильом Маншон (Manchon, у Дюма ошибочно Mauchou; ок. 1406— 1456) — священник, секретарь церковного суда Руана, впоследствии кюре приходской церкви святого Николая в Руане.

... некий каноник из Руана, по имени Жан Алеспе, воскликнул ... — Жан Алеспе (Alespee, у Дюма ошибочно de La Pie; ок. 1367— 1434) — нормандский священник, бакалавр канонического права, каноник Руанского капитула с 1412 г., казначей архиепископа.

... секретарь короля Англии, по имени Жан Трессар, вернувшись к себе после казни, жалостно рыдал ... — Имя это человека (Jean Tressart; в некоторых старых источниках — Jean Frappart, и в этой форме его приводит Дюма) всплыло на процессе реабилитации Жанны д'Арк в 1456 г., в показаниях руанского горожанина Пьера Кюскеля.

notes

Примечания

«Хроники», книга I, часть II, глава XXXIX.

«Хроники», книга I, часть II, глава XLIV.

«Собрание чудес, случившихся в мое время», XXXVII, 289—296.

Псалтирь, 132: 1.

Последний довод королей (лат.).

Матфей, 19: 14.

Средство от чумы (лат.).

«История Франции», том VI, стр. 77—78.

«Мемуары», I, 4.

Написанное остается (лат.).

В красном платье, покрытый маленькой шапочкой (лат.). — Адриан де Ветери Буско, «О Льеже под властью епископов Иоганна фон Гейнсберга и Людовика Бурбона».

«Из бездн [взываю]» (лат.).

Проникнет всюду! (Лат.)

Жан де Труа, «Скандальная хроника».

«Мемуары» II, 2.

«Мемуары», II, 9.

Этим справедливым замечанием мы обязаны нашему великому историку Мишле. (Примеч. автора.}

«Мемуары», II, 13.

Мишле. (Примеч. автора.) — «История Франции», том VI, книга XV, глава IV, стр. 286.

«Радуйся [, Мария]» (лат.).

«Жизнеописания великих французских полководцев», глава «Король Людовик XI».

«Радуйся, Царица» (лат.).

«Мемуары», V, 5.

Свершилось! (Лат.)

За алтари и очаги (лат.).

«Мемуары», VI, 8.

Привилегия входить в доспехах, в шлеме и при шпорах в церкви была весьма редкостной во Франции, где с трудом можно было бы насчитать три или четыре примера подобной льготы. Одним из рыцарей, владевших в стародавние времена такой привилегией, был бретонский сеньор по имени сир де Кергурнадек.

Такая привилегия была дарована ему святым Павлом Аврелианом, первым епископом Леонским, умершим около 600 года, в благодарность за то, что этот рыцарь вызвался убить змея, опустошавшего окрестные края. Род рыцаря угас в лице Оливье, сира де Кергурнадека, умершего без потомства, сына Франсуа де Кергурнадека и Франсуазы де Керсоасон. Жанна де Кергурнадек, его старшая сестра, унаследовала принадлежавшие ему владения и принесла их в качестве приданого Алену де Керхоэну, на условии, что он, хотя и сохраняя свое родовое имя Керхоэн, велит своему старшему сыну носить герб Кергурнадеков. (Примеч. автора.)

Аминь (лат.).

Этими тремя женщинами были: первая — Алиенора, жена Людовика Молодого, которая, получив развод от мужа, вторым браком вышла замуж за Генриха Анжуйского, короля Англии, и принесла ему в приданое Аквитанию, Пуату, Турень и Мен, что вместе с герцогством Нормандским и графством Анжуйским отдало треть Франции в руки ее врага;

вторая — Изабелла Французская, жена Эдуарда II, которая, передав своему сыну Эдуарду III права, какие она якобы имела на французский трон, вызвала тем самым достопамятную войну, все еще длившуюся в то время, и, следовательно, битвы при Креси, Пуатье и Азенкуре, ставшие тремя самыми кровавыми ее эпизодами;

третья — Изабелла Баварская, мать Карла VII, которая теперь натравливала англичан и бургундцев на своего собственного сына.

Что же касается девственницы, которой предстояло спасти Францию, поставленную под угрозу тремя этими царственными блудницами, то это была скромная крестьянка, историю которой мы сейчас рассказываем. (Примеч. автора.)

Грядет дева на спинах лучников

И утаит цветы своей девственности (лат.).

Из дубового леса (лат.).

Тебе, Бога, хвалим (лат.).

Отче [наш, сущий на Небесах ...] (лат.).

Радуйся, Мария [благодати полная ...](лат.).

Верую [в Бога, Отца всемогущего ...](лат.).

Во имя Господне, аминь (лат.).

Боже мой, Боже мой! Для чего ты меня оставил? — Матфей, 27: 46.