Максим Разбойников
Здравствуйте, мысли. Я снова в вас тону!
«Здравствуйте, мысли. Я снова в вас тону»
Тик-так. Негромко на тумбе тикают часы, отсчитывают время до нового начала. В комнате темно, и не видно, где сейчас стрелки, но ясно, что уже глубокая ночь. Рядом же с будильником лежит телефон, такой же тихий.
Голова тяжелела, хотя ограничивалась подушкой и не могла никуда уйти дальше, но чувствовалось, что ещё немного, и она точно провалится куда-то под землю.
Глаза резко мелькнули по часам и, ничего не заметив, вернулись к потолку. Самому обычному потолку, где абсолютно нечего рассматривать, но погружённому в мысли, в своё собственное сознание, неважно куда смотреть. Иногда даже кажется, что он не смотрит абсолютно никуда, либо же наблюдает всё и сразу? Создаётся впечатление, что взор выходит за пределы клетки-комнаты и гуляет по старым просторам бесконечности, изучая космос: чёрные дыры, звёзды, планеты; парит в самом пространстве, выискивая что-то, да и поинтереснее.
«А вот помнишь! – громко прозвучало в голове у думающего. ‒ Помнишь школьное время? Помнишь, как тебя всё хвалили за то, что ты хорошо знаешь физику? И ведь ты знал, тебе нравилось. Ты же хотел стать космонавтом! Куда всё это пропало? И кто ты сейчас? Тебе тридцать, а ты офисный работник… Лучше не придумаешь, не правда ли? И ты думаешь, что счастлив?»
На другой половине кровати начались кроткие и ленивые телодвижения. Но как быстро они начались, так быстро и закончились.
«А помнишь, о чём мечтал ты в детстве? Что разбогатеешь, купишь машину и двинешься в путешествие по стране, останавливаясь в отелях разных городов… или же ночуя в самой машине. Хотел обходиться тем, что попадётся. Есть, что предлагают в ларьках, сидя в салоне своего кабриолета. Любоваться ночными пейзажами и в сумерках ехать по пустому шоссе. И где это всё? Теперь у тебя двухкомнатная квартира в ипотеку и недорогая легковая машина в кредит. Ты думаешь, что счастлив?»
Где-то на улице резким звоном включилась сигнализация машины. Видимо, кто-то из выезжающих опять задел её.
«А помнишь, когда ты купил себе гитару и сразу начал представлять себя звездой современной музыки. Мечтал о том, что будешь выходить под крики фанатов, вести безобразный образ жизни, употреблять наркотики, много пить спиртного, ходить в клубы и спать со своими фанатками. Ты бы никогда не женился, у тебя были бы кучи любовниц, и ты никогда бы не стал «взрослым»… Стереотипные у тебя думы о музыкантах. И где это всё сейчас? Ты думаешь, что сейчас ты счастлив? Сейчас…»
Внутренний голос оборвался. Лай соседской собаки вновь сбил мысли.
«А сейчас максимум на чём ты играешь, так это на нервах других, жалуясь на свою неудавшуюся жизнь. А кто в этом виноват?.. Так что, разве ты счастлив?»
«Счастлив! ‒ твёрдо ответил думающий сам себе. ‒ У меня есть жена, двое прекрасных детей, квартира, пусть и в ипотеку, машина, хоть и в кредит. Такое счастье! Да, я полностью счастлив!»
«Но этого ли ты хотел? Хотел ли ты быть обременён семьёй, детьми и кредитами. Ты думаешь это счастье? Слишком узкое счастье! Ты этого всего не хотел… И сейчас ты просто врёшь мне… Точнее, врёшь себе! Самый страшный обман – Самообман!
А теперь ответь себе честно, ты счастлив?»
Думающий уж было хотел что-то сказать, даже, возможно, вслух, но уведомления телефона сбили его. В сумерках думающий взял свой телефон и прочитал два сообщения:
− Привет.
− Я знаю, что ты не спишь, как и я.
«Что есть?..»
А что если?..
Колоски золотистого поля щекотали мои ладони и шею, пока я лежал, закрыв глаза от жарких солнечных лучей. Вдруг зажмуренные веки ощутили расслабление. Я открыл глаза и увидел, как огонь её волос создаёт мне тень. Локоны пощекотали мне нос, заставляя чихнуть.
− Будь здоров, − шепнул её голос, не меняющийся с детства своей звонкостью, задором и наивностью.
− Спасибо, − машинально ответил я.
Я приподнялся на локти, принимая положение полулёжа.
− Хорошо сейчас, − сказал я.
Она лишь кивнула, запрокинула голову назад, упираясь ладонями в колоски золотистого поля, зажмурилась и широко улыбнулась. Её веснушки, кажется, засверкали на солнце.
Я поднялся и протянул ей руку, чтоб помочь встать.
Босыми ногами мы приминали щекочущие колоски. Взгляды стремились вперёд, не видя края, который заваливался за горизонт, отчего поле казалось бесконечным.
− Что есть добро? − наивно спросила она.
− Добро это… Ты же знаешь, насколько сложное это понятие.
− Знаю. Но мне хочется послушать тебя.
− Добро есть… чистота, искренность…
− Это всего лишь синонимы. А что есть добро?
− Добро есть помогать нуждающемуся, когда сам не имеешь больших богатств.
− Это добродетель. А что есть добро?
− Чего же ты от меня хочешь?
− Не знаю, − она мило улыбнулась, пожимая плечами.
Я, не отпуская её руки, задумался, глядя в её лучистые морские глаза.
− Добро есть… осознание того, что ты делаешь всё так, словно совесть − материальное существо, которое станет бить тебя по пальцам каждый раз, когда ты делаешь что-то неправильное. Вот ты сделал что-то, и твёрдо понимаешь, что не испытываешь стыда за содеянное, но и гордости предаваться не надо − ведь добро это не то, чем стоит гордиться, добро это то, что должно быть в порядке вещей. Добро есть то, что должно быть обыденно, хотя и потерять это, кажется, так легко.
Я несколько помолчал и после добавил.
− Добро есть ты.
Она снова улыбнулась, и, кажется, веснушек на её лице стало больше.
− Что есть любовь?
− Любовь есть… жажда, которую тяжело утолить. Любовь есть желание. Кажется, любовь есть самое высшее из всего, что может постичь человек; самое сладкое, но не доходящее до противного приторного; самое горькое, жгучее, но неубивающее… к сожалению. Любовь есть оружие и одновременно спасение. Из-за неё развязывают войны и кончают с жизнью; но из-за неё приходят к миру и только лишь начинают жить.
Я снова слегка задумался.
− Любовь есть ты.
Она улыбнулась ещё шире прежнего.
− Что есть вера?
− Вера есть… Вера есть… Я… не знаю.
− Глупый ты! − беззлобно, с детским задором ответила она. − Добро есть, когда маленькая девочка выхаживает собачку, которую сбила машина. Вот тебе и чистота − в ребёнке. Любовь есть, когда мама встречает сына, который вернулся с фронта здоровым и невредимым. Вот тебе и желание − в матери. А вера… а вера есть я! Я верила в тебя. Верила, что ты сможешь всё; верила, когда этого не делал больше никто другой. Ты для меня был больше, чем человеком. Ты был тем, кому я отдавала свои добро и любовь.
− А я верил тебе. И считал, что одной веры хватит, чтобы ты ощущала себя Богиней. Но без добра и любви − всё прах.
− Именно.
Я ощутил под собой мягкую кровать. За окном ещё ночь. Взглянув на часы, я увидел, что время ещё только пять утра. Взяв телефон, я, как в бреду, начал что-то печатать.
«Когда он поймет, что потерял тебя, он поймет, что потерял и целый мир, он будет искать тебе замену, стараясь воссоздать этот мир заново, постепенно, по клочкам. Но всё это будет безуспешно, поскольку любая, кто займет твоё место, сможет дать ему мир, но не наполнит его смыслом, ибо ты одна такая для него, ты и мир, и смысл в этом мире».
Я убрал телефон и лёг обратно в кровать.
− Почему так получается, что лишь что-то преодолев, я могу стать рассказчиком, который выносит мораль в кавычки для слушателей? − подумал я и забылся сном.
«В ночи»
Одинокий бледный огонёк заблистал в ночи на четвёртом этаже. Одинокая фигура стояла у открытого окна, вдыхая свежий прохладный воздух и выдыхая сигаретный дым. Мужчина молчал, тупым взглядом пяля вдаль. Слышалось только, как догорает сигарета, покалывая губы мужчины, и звуки шумной толпы, которые, к счастью, глухи из-за закрытой двери на балкон. Мужчина был на балконе, отделённый от веселящихся позади.
Дверь открылась. Чьи-то тапки прошлёпали рядом.
− Привет! Чего ты стоишь тут один?! – задорно спросил я, тоже закуривая.
− Да как-то… стою, думаю… Шумно у вас там.
− Чего думаешь?
− Всяко разное, − неторопливо, словно нехотя сказал мужчина. − Жизнь, жизнь и жизнь, − грустно протянул он и закурил новую сигарету.
− Поделишься, отец?
Он то ли надменно, то ли с презрением, то ли с удивлением глянул на меня: в темноте сложно было определить точно.
− Нужно тебе оно… засорять себе мозги?
− Почему нет?! Дядь, не думай, что я глуп!
− Как хочешь, − сказал он и замолчал.
Несколько минут мы стояли в тишине, пыхтя каждый в своё окно.
− Вот ты, например, парень молодой, как я вижу. Есть то, что тревожит тебе сердце? Что-то, что любишь?
− Ну… мне нравится фигурки собирать, − ответил я, считая, что правильно понял вопрос.
− Коллекционер, − упростил он, слегка усмехнувшись моему ответу.
− Представь, что ты самая редкая фигурка, буквально эксклюзивная, лимитированное издание, все дела. Тебя хотят все коллекционеры − от школьника до миллиардера − но какой тебе интерес в них? Они хотят тебя не потому, что ты мегакрутая, суперкрасивая − и остальная фигня − фигурка, а лишь потому, что ты эксклюзив, сложно доступный экспонат, хотя в целом можешь и не отличаться от обычной фигурки. Представил?
− Да, как-то это… не очень, − сбитый обилием мысли, коротко сказал я.
− Ага. Это ещё мягко сказано. Получат, а после, может, и не взглянут. А теперь представь, что ты самая обычная фигурка. Выпускаешься каждый год в большом количестве, красотой особой не отличаешься, но вполне приятная глазу. И ты единственная фигурка на полке у человека. Его и коллекционером-то назвать сложно. Но он тебя купил. Радуется, любуется, протирает, чтоб не пылилась. Приятно ведь, да? Взяли, потому что хотели, а не потому, что «надо было».
− Да, такое… интереснее.
− Вот и я о том. Главное из фигурки, о которой заботятся, не стать куклой Вуду. Тут уж важно хранить грань между зависимостью и равнодушием. Когда общение становится трудом, то до равнодушия и недалеко. Не думаешь так?
Я пожал плечами. Эта мысль показалось мне не такой простой, чтобы ответить на неё сразу.
− А зависимость… такая интересная штука. − продолжил он, спустя некоторое время. − Я твёрдо ощущаю, что нет у меня зависимости от алкоголя или сигарет, потому что у меня нет в них потребности. Ни отвращения, ни желания. Сигареты закончатся − да и хрен с ними: не побегу сломя голову в магазин, а зайду как-нибудь при удачном случае, когда мимо проходить буду, пусть это и через неделю случится. Алкоголь и вовсе пью больше за компанию. А желания напиться до беспамятства и не было никогда. Мне это не помогает справляться со стрессом или проблемами, но и не вгоняет в полнейшее отчаяние. Я… это делаю "просто потому что". Это так странно, если быть честным. Может, мне всего лишь кажется, что это мне неважно. И может на самом деле я алкоголик и паровоз. Кто знает, кто знает.
Он странно усмехнулся.
− Но я знаю точно от чего зависим…
Мужчину прервал завибрировавший в кармане телефон.
− Па-а-ап, ты скоро?
− А что такое, Солнце?
− Мне страшно, я не могу уснуть.
− Неужели моя уже взрослая девочка боится спать одна?
− Да…
Мужчина с умилением улыбнулся.
− Хорошо, Солнце, скоро буду.
Он убрал телефон обратно в карман.
− А вот и моя главная зависимость. Пойду хранить покой дочки.
Он выплюнул сигарету, похлопал меня по плечу, сдержанно кинув: «давай, парень», и ушёл с балкона.
На балконе стало пусто и холодно.
Я наклонился над окном, тупым взглядом пяля в ночную даль. «Мы же сейчас не о фигурках или алкоголе с сигаретами говорили, так ведь?» − спросил я сам себя.
Послышались шаги.
− Чего ты стоишь тут? − спросил какой-то мужчина и закурил.
− Да так… думаю.
− Ты пьян? − спросил мужчина, глядя на меня с подозрением.
− Мне кажется, я трезвее, чем был когда-либо.
− Ты слишком пьян.
Оглавление
«Здравствуйте, мысли. Я снова в вас тону»
«Что есть?..»
«В ночи»
