Татьяна Алхимова
Я знаю
Я знаю
Я знаю, как мы с тобой познакомимся. Это будет просто и красиво, так легко и ненавязчиво, как первый снег, как первый весенний лучик солнца, как нежное дыхание летнего ветра.
Весна будет приближаться к середине, когда деревья уже покрыты свежей молодой зеленью, но ещё не превратились в тёмно-зеленых гигантов. Солнце будет ласкать проснувшийся от зимней спячки мир и немного слепить мне глаза.
После долгой, утомительной прогулки я блаженно устроюсь на скамье где-нибудь на набережной, наслаждаясь видом весеннего города, пока ко мне не подсядешь ты – мужчина в таком же лёгком, как и моё, пальто. Ты посидишь немного молча, а потом неожиданно повернёшься и протянешь руку, с улыбкой произнеся своё имя чётко-очерченными, чуть припухлыми губами.
Сердце у меня тревожно ёкнет. Неужели? Я возьмусь за твою изящную, узкую ладонь и почувствую по-кошачьи мягкое пожатие.
– Тогда ты знаешь, как меня зовут, – тихо отвечу я и, повернувшись к городу, легко улыбнусь.
– Хороший вечер, – скажешь ты, чуть придвигаясь.
– Ага.
Мы будем сидеть рядом долго, провожая взглядами прохожих, мирно гуляющих тёплым вечером. Будем смотреть, как закатные оранжево-золотые отблески раскрасят старые дома, подсветят окна и упадут на наши лица. Ты молчаливым жестом пригласишь меня встать, подождёшь, пока я поднимусь и поправлю пальто, улыбнёшься и осторожно спросишь:
– Прогуляемся?
А я только смогу кивнуть, исподтишка рассматривая тебя, такого неожиданно высокого и интересного. У тебя будут волнистые волосы, тёмно-каштановые, больше похожие на чёрный шоколад или на кофейные зерна, аккуратно зачесанные чуть назад. Чёрные глаза, смотрящие внимательным, глубоким взглядом, выдающим в тебе натуру творческую и исследовательскую. Ты будешь смеяться взглядом, поблескивая чёрным огоньком и замечая, как я посматриваю на тебя, и отвечать полумесяцем скромной улыбки.
В наступающем сумраке, зажигающем фонари, мы будем плутать узкими улочками и широкими прогулочными магистралями, наполненными людьми, как река талой водой по весне. Мы будем молчать, а иногда перекидываться ничего незначащими фразами. Я, как и всегда в минуты волнения, стану поправлять волосы и ускорять поступь. Тогда ты встанешь рядом со мной на очередном пешеходном переходе, и, пока толпа застынет в ожидании, скрывая неловкость и тревожность момента туманом шума и эмоций, возьмёшь за руку: сначала несмело и аккуратно крадучись тонкими пальцами по моим горячим ладоням, а после уже решительно и твёрдо.
Я крепко сожму твою ладонь и буду долгие секунды бороться с желанием заглянуть в глаза. Но не справлюсь и поймаю тёплый, радостный взгляд. Ты будешь показывать дорогу, а я молча соглашаться, устало замедляя шаг, всё чаще соприкасаясь с тобой плечом. Где-нибудь по дороге мы купим кофе или ароматный чай, но не останемся в привлекательном уюте тускло-освещенного кафе. Грея руки о бумажные стаканчики, украшенные весенними цветочными узорами, наши тени застынут под одиноким фонарём у перекрёстка.
Возможно, ты проводишь меня к метро или до дома, а может, мы разойдемся прямо здесь – ты направо, а я налево, с тоскою смотря друг другу в глаза.
А потом, гораздо позже, мы будем просыпаться вместе, деля одно большое тёплое одеяло на двоих всю ночь. Я буду выскальзывать из твоих крепких объятий чуть раньше, чем ты сможешь догадаться о моей задумке, и варить кофе. И долгими, тихими минутами на небольшой кухне, мы будем по глотку вливать в себя обжигающий бодрящий напиток, пряча в тёмно-коричневом, блестящем шоколадном отражении свои маленькие секреты.
У тебя не будет хватать терпения на тишину, и ты, подбираясь к моей ладони, станешь нашептывать что-то приятное, какие-то слова, среди которых чаще других я буду слышать своё имя, произнесенное твоим тихим, чуть с хрипотцой, голосом. Он будет напоминать мне потёртый бархат века восемнадцатого. И я, конечно, не смогу не улыбаться тебе в ответ, топя тайну в тяжелой кофейной гуще.
И каждый раз, когда ты будешь уходить в яркое солнечное утро, оставляя после себя терпкий привкус на моих губах, я буду вспоминать наш первый поцелуй под одиноким фонарём у перекрёстка. Чарующий, тягучий и немного горький, как каштановый мёд, приправленный отчаянной надеждой, верой, твоими крепкими объятиями, горячим как кофе в стаканчике дыханием и моей неожиданной дрожью.
Закрыв дверь, я буду подолгу лежать в постели, обнимая подушку, стараясь надышаться оставленным тобой флёром нежности, заботы и таинственности, вспоминая каждую мелочь, начиная с первой встречи. Имя. Я буду знать твоё имя. И этого – достаточно.
Вечерами ты будешь приносить с собой боль, пряча её в карманах пальто и под воротничком рубашки. Будешь бесконечными минутами смывать её следы в душе и заливать бокалом красного вина, поданного к ужину; маскировать её аромат сигаретным дымом и прятаться на моей груди, заботливо укрывая нас одеялом. Ты будешь спать тревожно, а я прислушиваться к твоему прерывистому дыханию.
По утрам ты перестанешь отпускать меня на кухню варить кофе, мы разучимся находить время на прогулки, потому что с камнями боли в карманах гулять тяжело. Ты будешь бояться, заражая и меня тревогой, впуская вместе со своим дыханием в мои лёгкие, а они станут разгонять её с кровью в каждый, даже самый укромный уголок. Наши объятия станут крепче, а поцелуи – тоскливее и горше.
– Не бойся, – скажу я тебе однажды и улыбнусь, совсем как в первый раз.
Ты ничего мне не ответишь, только поднимешь уголок рта в намёке на улыбку и мягко, по-кошачьи, пожмёшь кончики пальцев. И уйдёшь, торопливо перекинув пальто через руку, унося боль, но не тревогу. И оставишь уверенность в самом главном – ты где-то рядом.
Ты знаешь
Ты будешь знать, где меня искать. А я буду знать, куда нужно идти. Город выгорит на знойном летнем солнце, потускнеет, ослепнет в июльском мареве, охладится августовскими ветрами, уронит пару жёлтых листьев и притихнет, боясь спугнуть последние дни уходящего лета.
Я буду блаженно сидеть на скамейке подле воды, устало сложив руки и прикрыв глаза. Мне захочется выпить кофе и завернуться в тёплый, немного колючий, старый бабушкин плед, чтобы спрятаться от прохлады, тянущей с воды свои мокрые осенние руки ко мне под пальто.
Возможно я не увижу, как кто-то подсядет на свободный конец скамьи, но обязательно это почувствую и ещё крепче сомкну веки. И даже задержу дыхание, чтобы услышать, как между мной и тем, кто присел на лавку, зазвенит натянутая до предела тончайшая серебряная нить, сотканная небесными паучками по велению Матери Любви.
На тебе будет такое же, как и у меня, всё ещё лёгкое пальто, небрежно накинутое на плечи. Ты подсядешь ближе, чтобы попусту не испытывать нить, и осторожно возьмешь мою холодную ладонь в свои тёплые руки.
– Это я, – скажешь ты тихо, будто бы поглаживая рукой старый бархат. И сквозь закрытые глаза я увижу, как твои губы чуть подёрнутся рябью улыбки.
Сердце забьётся быстрее, стремясь быть услышанным. Я осторожно сожму твои тонкие пальцы, совсем по-кошачьи, мягко и ласково, проверю каждый, а потом спрячусь в ладони.
– Я знаю, – отвечу одними губами и медленно приподниму веки, с радостью обнаружив, что ты всё такой же. И глубокие, бесконечные, как космическая темнота, глаза улыбнутся мне в ответ.
Ты подсядешь ближе, сгребая меня в свои руки, и мы, повернувшись к городу, будем думать о том, что этот вечер необыкновенно хорош. А маленькие небесные паучки сплетут изящную, узорчатую паутину из тончайшей нити, связывающей наши сердца.
Оглавление
Я знаю
Ты знаешь
