вряд ли пойдут. «Эх, надо было через проулок зайти по объездной дороге. Знал же, что на окраине пёс без привязи гуляет»,– с опозданием пожалел он. Так и стояли они минут пять, Гошка с лыжами наперевес и собака перегородившая дорогу. Пёс несколько раз приближался, наклонял пасть и норовил тяпнуть за ногу, но Гошка схватил крупную ледышку и каждый раз делал замах, собака быстро отскакивала, но от этого распалялась ещё больше. Сбоку скрипнула калитка, оттуда выглянул небритый мужик, в расстёгнутой фуфайке, накинутой на майку:«Кто тут шастает по ночам, а ну домой, оглоед, всю улицу взбулгачил»,– и чем-то замахнулся. Пёс взвизгнул и, поджав хвост, прошмыгнул во двор, Гошка тоже, не дожидаясь приглашения, отбежал за два дома и только там кое-как натянул обледенелые крепления. Дальше за проулком начинались знакомые дома, они часто там бегали с пацанами летом и даже сами гоняли гусей ветками, если те начинали шипеть. В компании хорошо, не то что гуси – и собаки не страшны, любую можно шугануть. В этом месте он встретил маму: её почти месяц дома не было, бабушка говорила, что она чуть не умерла. Он вспомнил, ей тогда всю ночь плохо было, а под утро в больницу отвезли, потом они узнали, что это аппендицит. Через неделю она должна была приехать из больницы, но почему-то её не отпустили. Отец поехал за ней, а вернулся один, хмурый и всё время ругал врачей, оказывается, у ней в животе забыли ваточку и вместе с ней зашили, а через какое-то время ей стало очень плохо и врачи не могли понять от чего. Поэтому ей сделали две операции, а так как после второго раза очень долго заживало, пришлось ей пролежать ещё две недели. Гошка в тот день был на улице, и они с соседскими ребятами прыгали через лужи. Кто-то из ребят крикнул ему, что его мамка идёт. Он обернулся, увидел её, кинулся было к ней, но тут Генка, который был старше его года на три, что-то сказал, а потом противно заржал, мелюзга тут же подхалимски захихикала. Гошка смутился, резко развернулся и побежал домой сообщить, что мама приехала, и уже во дворе встретил, прижался к ней и только тогда понял, как соскучился. Он поднял голову, посмотрел на неё и увидел, как из-под очков вытекла маленькая слезинка, значит и она скучала по нему. В тот раз она даже ничего не сказала про то, что он выгваздался как поросёнок, хотя после прыжков через лужи он действительно сильно перепачкался. До этого он на людях не давал себя целовать, считал, что другие не должны видеть телячьи нежности, а в тот день не стал сопротивляться, он тогда даже на улицу больше не пошёл, не каждый день такая радость, да ещё целый день мама дома будет. Обычно-то он её почти не видел, уходила рано, а после основной работы, ещё преподавала у вечерников, так что иногда приходила домой, когда сын уже спал. Гошка понимал, почему родители так много работали, он слышал, как мама как-то говорила отцу:«Хватит скитаться по чужим углам – пора уже своё жильё иметь.» Отцу похоже было всё равно, где жить, бабушка их особенно не притесняла, ведь этот дом и он когда-то строил. Гошка тоже не очень её понимал, какая разница, где гулять, всё равно весь день на улице, тем более он в посёлке уже со многими подружился и даже осенью собирался идти там в школу. Но бабушка начинала догадываться о замыслах молодой семьи, тем более она-то и подталкивала их к этому своим каждодневным ворчанием. Последнее время она чаще обычного читала ему книжки, напялив на нос мощные очки на верёвочках. Начинала расспрашивать, как они жили у дяди на горе или в Казахстане. А потом, откинувшись на кровати, негромко напевала:«Что машинушка гудишь, кого задавила? А я Гошку свово в Уфу проводила.» Ему песенка не особенно нравилась, но было приятно, что хотя бы машина о нём будет скучать.
Подходя к дому, он обратил внимание, что свет в большой комнате не горит, значит дядька ещё не вернулся. Сняв заледеневшие, в сосульках, варежки, Гошка стянул лыжи, сгрёб их в охапку и пролез в калитку на пружине, которая всё норовила вытолкнуть его обратно. Кое-как отряхнувшись и оставив лыжи в сенях, он вошёл в прихожую, переходящую в кухню. За столом, развалившись у окна, в шерстяных носках, с дырками на пятках, пил чай дядька. Бабушка, хлопотавшая у печи, подошла, бесцеремонно стянула с внука начинающее подтаивать пальто, но на удивление даже не заворчала. И только дядька быстро оценил обстановку: громко отхлёбнув чай из блюдца, спросил:«Ну и где ты шляешся, я два часа тебя ждал, замёрз как цуцик.» Бабушка резко повернулась и в упор посмотрела на сына, укоризненно покачав головой, и, тяжело вздыхая, начала расправлять сырое пальтишко на спинке стула перед печкой. Да Гошка и сам всё уже понял, увидев сухие дядькины валенки у порога и такие же рукавицы, лежащие на полочке. Ничего не говоря, он прошёл за печку, лёг, не раздеваясь, лицом вниз на свою койку и стал ждать маму.
