Зов моря
– Эй, вы!.. – кричал, запыхавшись, мальчишка, цепляя песок порванной сандалией. – Эээй!
Идущие впереди не слышали – или не хотели его слышать. Скорее, второе, но Витёк считал их своими друзьями, поэтому гнал от себя такую крамольную мысль.
– Да подождите же!.. – споткнувшись и упав на одно колено, он почти прошептал это. Сил бежать следом не было.
Компания, которую догонял Витёк, остановилась. Смачно сплюнув, один из них – самый авторитетный – повернулся и процедил:
– Слышь, салага. Вали, откуда пришёл.
Его дружки заржали. Витёк растерянно отступил назад.
Это очень странно. Странно, когда те, кого ты считал друзьями, вдруг оказываются абсолютно чужими людьми. Когда они уходят, а ты… Ты просто остаёшься один.
Витёк коротко вздохнул и побрёл – в никуда. Мимо скамеек на аллее. Мимо влюблённых парочек за углом. Постепенно его шаги стали увереннее, плечи развернулись.
Мальчик шёл туда, где ему всегда было хорошо – на заброшенную спортивную площадку. Она заросла травой, но кое-что там сохранилось – турники разной высоты, рукоход. И – лабиринт.
Обычный лабиринт. Мальчик любил ходить по нему туда-сюда – не на скорость, медленно. Это успокаивало. Витёк часто мечтал, что этот лабиринт может вывести его туда, где он ни разу не был.
Например, к морю.
Мальчик посмотрел на небо. Тем вечером был просто сказочный закат. Небо играло яркими красками, под ногами похрустывал песок. Неожиданно Витёк услышал крики чаек.
Он зажмурился и пошёл по лабиринту. С каждым шагом он всё отчетливее слышал плеск волн. Чувствовал на губах солёные брызги.
Лабиринт закончился. Витёк постоял, не решаясь открыть глаза – чтобы подольше сохранить сказку в себе. И тут кто-то взял его за руку.
– Эй, пацан, ты откуда? – пробасил этот кто-то, присев рядом на корточки.
Витёк приоткрыл глаза. Рот открылся сам собой, от удивления. Он стоял на морском берегу. А за руку его держал огромный дядька в тельняшке. Он добродушно подмигнул мальчику:
– Ну, здравствуй, капитан!
– Здрасьте, – неловко сказал Витёк. – А вы кто?
– Я, брат… Был моряком. Да вот списали на берег.
– А это настоящее море? Я никогда его не видел…
Моряк крякнул.
– Скажите, а как я сюда попал? – осторожно спросил Витёк.
– Это ты мне скажи – как?
– Ну, я играл… там, на спортплощадке… – мальчик запнулся. – А потом лабиринт… Глаза закрыл там, а открыл здесь…
Моряк кивнул и сочувственно спросил:
– Случилось что?
– У меня нет друзей, – ответил Витёк. – Точнее, были, а теперь нет.
Моряк улыбнулся и повёл его к воде.
– Неудивительно, что ты услышал зов моря, – негромко сказал он мальчику. – Никогда не знаешь, когда оно тебя позовёт. Но если случилась беда, оно не оставит. Ты всегда можешь прийти к нему и пожаловаться на свои беды. Море – хороший слушатель и умеет хранить тайны.
– Но как я попаду сюда снова?
– Так же, как в этот раз. Ты нашёл лабиринт, ведущий к морю…
Однажды в парке
– Акация, – тихонько сказала Лиза сама себе.
В воздухе, действительно, плыл нежный аромат. Акации на парковой аллее едва-едва начали распускаться.
Лиза медленно шла, наслаждаясь майским вечером. Прохожих в парке уже не было, откуда-то – по всей вероятности, из кафе на углу – раздавалась музыка.
И тут она почувствовала на себе пронзительный взгляд.
Лиза обернулась. На скамейке сидела пожилая женщина с голубем на плече. Рядом с ней лежала толстая тетрадь. Женщина смотрела прямо на Лизу.
Конечно же, Лиза слышала об этой женщине. Собственно, в городе не было человека, который не знал бы о полоумной Милочке, якобы исполняющей желания.
Поговаривали, что Милочка может сотворить чудо. Например, сделать человека вечно молодым. Или сделать так, чтобы ошибки прошлого исчезли без следа и от них не было никаких последствий. Правда это или нет – Лиза не знала, однако сегодня всё складывалось как нельзя более удачно.
– Добрый вечер, – робко сказала девушка, шагнув ближе к скамейке.
Женщина внимательно посмотрела ей в глаза:
– Добрый? Ну, допустим.
Пауза.
– Скажите, пожалуйста, – осмелилась Лиза, – правда ли то, что о вас говорят? Что вы можете исполнять желания?
Женщина на скамейке хмыкнула.
– Я похожа на волшебную палочку? – Милочка сделала вид, что оскорблена до глубины души и собирается уходить.
Лиза попыталась незаметно смахнуть набежавшие слезинки, но женщина заметила это.
– Ладно, что же, – Милочка жестом пригласила девушку сесть. – Я могу исполнить желание. Одно – самое сокровенное. У тебя есть такое?
Лиза помолчала, собираясь с духом, и выпалила:
– Пусть мой брат вернется! Оживет и будет жить – как будто не было той катастрофы!
Женщина молчала в раздумье. Лиза заволновалась:
– Что? Что вы молчите? Вы не можете этого сделать?
– Могу, – ответила Милочка, листая свою тетрадь. – Вот только есть одно условие. Как ты понимаешь – за всё нужно платить.
Лиза машинально нашарила в сумочке пустой кошелёк.
– Нет, – заметила её жест женщина, – не деньгами. Я попрошу тебя сделать кое-что взамен.
– Всё, что угодно!
– Не говори "гоп", пока не перепрыгнула, – усмехнулась женщина. – Я верну брата при одном условии: ты откажешься от своих родных. Исчезнешь из их жизни навсегда. Так, как будто тебя и не было.
Лиза испуганно сжалась в комочек. В голове мчались мысли. С одной стороны, если брат будет жив, то маме будет легче – он всегда был её утешением. С другой – она потеряет её, Лизу. И если с потерей Павлика мама успела свыкнуться за три года, то как же ранит её потеря Лизы? Или не ранит?..
Лиза не была уверена в том, что она хорошая дочь. Вот Павлик был идеальным сыном.
Да и Лиза давно уже жила вдалеке от родных, не всегда приезжая даже в отпуск. Из всех ниточек, связывающих её с родными, оставались лишь краткие телефонные разговоры. Пустые, ничего не значащие.
– Ну, что надумала? – голос женщины заставил Лизу вздрогнуть. Девушка посмотрела в глаза Милочке и твёрдо ответила:
– Согласна. Только верните брата…
***
Дивный аромат лился от распустившихся цветков акации. Павлик вместе с мамой шёл по парку.
– Лиза, доченька, – повторяла поседевшая от горя мать. – Где же ты…
Хранители
– Ну куда тебя несёт?! – напарница вцепилась мне в крыло, больно выдирая недавно выросшие перья.
Девушка-гимнастка заканчивала своё выступление. Изящная, гибкая, пластичная. Но я чувствовала очень явно: вот-вот случится беда. Рванулась вперед – поймать, защитить… да вот не пустили.
– Разобьётся же!
– Только получит травму, – возразила она. – Эх, все вы, новенькие, сентиментальны. Хочешь увидеть, что было бы с ней, поймай ты её?
Я кивнула, всё ещё тревожась. Напарница махнула крылом, и в воздухе повис большой экран.
Девушка-гимнастка на пьедестале. Золотая медаль, цветы, овации. Соревнования, тренировки. Поездки.
Вот девушка на экране стала старше. Ещё, ещё… одинокие вечера, изнуряющая борьба с лишним весом. Депрессия. Что? О, нет…
Закрыла крыльями глаза, но напарница решительно заставила меня смотреть дальше. Лезвие бритвы. Вода в ванне становилась алой.
Я вскрикнула, хотя по инструкции хранители не кричат – им предписано хранить благоговейную тишину. Напарница поморщилась:
– Спокойно. Этого не будет, вовремя я тебя остановила.
– А… что будет?
– В больнице познакомится со своим будущим мужем. Не переживай, всё у неё сложится нормально.
***
Мальчик и девочка мирно шли по обочине.
– Смотри, какие яркие сегодня звёзды, – сказала девочка.
У мальчика зазвонил мобильный телефон.
– Алё! Да, мам… Сейчас провожу Алёну и приду. Пока.
Он сунул мобильник в карман джинсовой куртки.
– Давай! – шепнула мне напарница. Я, ещё не вполне понимая, что будет, подлетела к мальчику и зашептала в ухо.
– Алёна, – произнёс он, – давай поменяемся местами.
Он шёл с краю, она – ближе к проезжей части.
– Зачем? – засмеялась девочка. Мальчик даже не улыбнулся. Серьёзно ответил:
– Так надо…
Они шли, держась за руки и наслаждаясь вечерней прохладой.
– Зачем?! – вскрикнула я, увидев мчащийся зигзагами автомобиль. – Пусти! Ведь сейчас случится беда!
Напарница обняла меня, бьющуюся в рыданиях.
– Так надо, солнце. Так надо…
Автомобиль резко взял вправо. Теперь он мчался прямо на подростков. Мальчик отреагировал мгновенно – сильно оттолкнул Алёну в сторону, но сам отскочить не успел.
Крики. “Скорая”. Полиция.
Похороны.
– Ну почему ты не остановила его? Почему мне не позволила?
– Мальчику уже было подготовлено место хранителя в нашем мире. Он идеально подходил. А девочка теперь начнёт ценить свою жизнь, возьмётся за учёбу, поступит в медицинский, будет помогать другим.
***
Самолёт рассекал белоснежные облака. Мы мирно летели рядом с ним, изредка заглядывая в иллюминаторы.
Вот пассажирам принесли напитки. Малышка, высунув от старательности язык, раскрашивала картинку, поминутно показывая её сидящей рядом маме. Много детей было в самолёте – он вёз людей из отпусков, с курорта.
– Как ты думаешь, – неожиданно спросила напарница, – почему мы сейчас здесь?
Я замерла.
– Нет… ты ведь не сделаешь этого? Не сделаешь, правда?
– Не сделаю, – усмехнулась напарница. – Теперь твоя очередь.
Я посмотрела на самолёт. На борту было 200 с лишним человек.
– Я не могу, – прошептала в бессилии. – Не могу…
Напарница молча ждала.
– Неужели нет вариантов?
Молчание.
– Их же так много! Неужели все заслужили такой конец?
Снова молчание.
– Это слишком жестоко!..
Напарница демонстративно отвернулась.
Я лихорадочно просчитывала в уме варианты. Наконец, решилась.
С побережья взлетела боевая ракета. Она неумолимо приближалась к самолёту. Несколько минут. Взрыв. Повреждён двигатель.
Самолёт совершил аварийную посадку в поле. Много раненых. Но все живы.
– Молодец, – услышала я голос напарницы за спиной. – Правильное решение. Их многому научит то, что они пережили сегодня.
– Слушай, – я повернулась к ней, – зачем такие методы? Неужели нельзя без встрясок? Ну, там – книги, лекции, фильмы поучительные?
Напарница тяжело вздохнула:
– Да есть это всё. Люди только не воспринимают всерьёз. Приходится так. Да не переживай. Наша служба хранителей для того и создана, чтоб всё было под контролем. Поработаешь здесь с моё – поймёшь…
Позитивный портрет
(монофон)
– Почему придумывать проблемы – плохо? – проворчал Петька, поглядывая под подоконник. Пчела, поднявшая переполох, перебралась поближе.
Петька позитива не признавал. По программе по психологии не подвизался. Петька пытался проанализировать проблему. Проблема подражала панцирю и прикрывала Петьку.
Пчела, пожужжав, примолкла и поползла к противоположной половине подоконника. Петька пожалел ее и повздыхал.
– Позитивом подкармливаете? Проблемы не пугаются позитива…
Петька помолчал. Подобрав потерянную позавчера пару перчаток, покоившуюся на полу, потопал в прихожую. Потом пошел полезным позаниматься.
Петька прославился портретами. Порисовать – пожалуйста! Портреты писал правильные, правдивые. Поскучневшие прически, потускневшие приглядки. Почти по правилам.
Подошел к портрету, похмурился. Пытался-пытался – не получается правильным портрет-то! Поулыбаться пробует, Петьке не подчиняясь.
Присел Петька – подумать. Привычно повздыхал – портретист, поди, правильней пишет. Не поспоришь с Петькой. Но попробовал поправить – плохо получается.
Поник Петька. Портрет постоял-постоял, и подмигнул Петьке.
– Почему правильно не получилось? – промолвил Петька. – Посерьезнее, посолиднее?
Портрет подумал и подтвердил:
– Позитива не признаёшь. Проблемы подпускаешь поближе. А позитив признаешь – правильно получится.
Покивал Петька – понял. Подрисовал поярче портрет, позитивнее. Полюбовался, поулыбался. Получилось!
Переменился Петька, переменились портреты. Пустяк? Пускай. А приятно.
Квест Феникса
Афиша обнадеживала: ведь если вспомнить особенность птицы Феникс – возрождаться из пепла – сразу хотелось верить, что до конца дойдет каждый из нас.
– Не совсем так, – организатор усмехнулся, глядя на нашу группу. – Я не вправе рассказывать подробности. Скажу лишь, что для каждого из вас эта игра может стать последней.
* * *
Наша группа – десять смельчаков. Абсолютно разных. Мрачно, исподлобья смотрим друг на друга. Что ждет впереди? Выживем ли в испытаниях?..
Оказываемся в темном помещении. Звенящая тишина. Слышно, как кто-то тяжело дышит.
– Это что, тест на клаустрофобию? – неуклюже пытается пошутить участник возле меня. И вдруг дико кричит.
Кричат и другие. Озираюсь, но ничего не вижу…
Зато ощущаю. Страх. Мерзкий, липкий, противный. Главный страх моей жизни: сейчас у меня нет ни мобильного телефона, ни какого-то другого средства связи. Таковы условия квеста. И страх, что с кем-то из родных случится беда, наваливается темной глыбой.
Кричать не могу, лишь чувствую, что он вот-вот раздавит меня, размажет по бетонному полу…
* * *
Я выжила. Выжили и еще восемь участников. С нами нет одного – того самого шутника-неудачника. Не вынес нападения своего главного страха, усиленного игрой во много раз. Где он? Что с ним сейчас? Вопросы, которые мы не задаем вслух.
Следующий этап. Колючая сетка. Лабиринт в ней. Вначале идти несложно. Но потом заметили: колючки растут! Крики тех, кого укололи, пронзительны. "Что за сетка-мутант?!" – в бессильной злобе думаю я, увертываясь от колючек. Иду дальше. Иду… Темнеет в глазах от дикой боли. Уколола-таки. Боль не просто физическая. В этой боли все, кого больше нет. Кого никогда больше не увидишь. Вот эта боль – боль потери, но только сильнее в тысячу раз – пронзает все тело.
Нет сил подняться. Ползу, ослепленная болью. И вдруг все проходит. Слезы облегчения.
После колючек мы недосчитались двоих.
* * *
Становится трудно дышать. Ощущение, что идем в дыму. Он ест глаза, обжигает нос и рот при дыхании.
Стена огня.
– Фениксы не горят! – кричат несколько смельчаков. Они шагают бездумно в пламя – и раздаются крики ужаса и боли. Еще секунда, и от них не остается ничего, кроме пепла.
Я вижу сбоку небольшой тоннельчик. В нем нет огня и почти нет дыма. Бегу к нему…
Когда мы вышли из тоннеля, нас оставалось лишь пятеро. Что это был за огонь, мы так и не поняли.
* * *
Неожиданно оказываемся над пропастью. Есть канат от края до края. И больше ничего.
Внизу – шлепанье-бульканье-плюханье непонятных монстроподобных существ. На нервы действует ого как!
– Ну что, пошли? – первые из нас шагают на канат. Идут вперед, но резко начинают балансировать, пытаясь удержать равновесие. Такое чувство, будто они разучились ходить.
Чудища в пропасти выжидательно разинули пасти. Миг – и один из участников камнем летит вниз.
Второй умудряется доползти до конца. Оказавшись на другом краю пропасти, машет:
– Идите, не бойтесь. Это – пропасть забвения. Идешь – и вдруг забываешь все. Не то что имя свое, а как шагать забываешь.
Идем. Считаем шаги, чтоб не поддаться забвению. Есть!
Но один из нас так и остался у монстров.
* * *
Еще два испытания пройдено. Еще минус два участника.
И нас осталось двое.
Мы в чудесном саду. Даже странно видеть такое в квесте, который по умолчанию должен быть ужастиком.
Идем, вдыхая ароматы цветов. Гигантские лепестки одного из них начинают меня обнимать. Все крепче. Все сильнее. Чувствую, как они меня душат. Душат морально – бесконечно сильным чувством вины. Все проступки всплыли в памяти, за всю жизнь.
– Неееет, – хриплю я цветку-мучителю, – погоди… В чем там моя вина? Не во всем точно. Многое от меня не зависело.
Чувствую, как мучитель ослабляет хватку. Рывок – и я на свободе! Квест пройден.
* * *
Гаснет свет. Включаются прожекторы. Я оказываюсь на сцене. Одна.
Навстречу мне выходят остальные участники. Поздравляют, что-то говорят наперебой.
Я ничего не слышу. Я победила. Мне больше ничего не надо. Хотя…
– Что было с вами? Почему сошли с дистанции? – спрашиваю у других участников квеста. Они молчат, отворачиваются. – Ведь вы сейчас в порядке, целы и невредимы…
Мне отвечает организатор:
– Фениксы возрождаются из пепла. Но они горят. И никто не говорил, что гореть Фениксу не больно…
Президент из старого домика
Вечерние сумерки наполнились звонким смехом и гитарными переборами. Подростки собрались на углу улицы. Прогулки в свете фонарей и песни под гитару – что может быть приятней поздним летним вечером?
– Давайте устроимся вон на той лавочке, – предложила одна из девочек.
Лавочка эта была старенькой, кособокой, местами с облупившейся синей краской, – словом, под стать дому, возле которого находилась.
Однако сидеть на ней было очень удобно.
Окна этого дома были темными, а сам он выглядел заброшенным. Разговор компании становился все оживленней, то и дело раздавались взрывы хохота.
– Что за безобразие! – раздалось вдруг над головами ребят из распахнувшейся со скрипом форточки. – Когда прекратится этот шум?
Подростки растерялись.
– Извините, – вежливо сказал Паша. – Мы просто думали, что здесь никто не живет…
– Вы ошиблись, – незнакомец высунулся из форточки так, чтобы видеть всех, кто был на лавочке. – Какой невоспитанный народ!.. Ну ничего, найдется скоро и на вас управа!
– Почему вы нам угрожа… – Толик не успел договорить – Витя поспешно пихнул его в бок. – То есть я хотел спросить: вы кто?
– Президент планеты Земля, – усмехнулся незнакомец.
Ната, которая стояла в сторонке, многозначительно покрутила пальцем у виска. Хозяин дома это заметил.
– Не верите… Так и знал, что не поверите…
– Да верим, верим, – успокаивающе сказал Паша. – А что делает президент всей планеты? Ведь это, должно быть, ужасно сложно – управлять таким количеством людей?
Президент помолчал. Потом заговорил негромко:
– Да. Проблема в том, что на Земле живет слишком много людей. Причем они не задумываются о том, во что превращают планету. Сколько б ни кричали экологи, каких бы акций для "галочки" ни проводили – не спасет это Землю. Люди стали хуже зверей. И, что самое страшное, у них рождаются дети. И это поощряется!
Подростки переглянулись. Слова незнакомца звучали зловеще.
– Но ведь дети – это будущее, – робко озвучила общую мысль Ната.
– Верно мыслишь, – президент помолчал, посмотрел на каждого из ребят. Пристально. – Дети – это будущее планеты. Так. Но каким будет это будущее, если дети уже искалечены? Курение и алкоголь – вроде кажутся мелочью, а если копнуть глубже? Наркотики? Разврат?
– Не все же такие идиоты, – чуть обидевшись, возразил Толик. – Мы вообще за здоровый образ жизни и всё такое…
–Именно! – президент планеты чуть не вывалился из форточки. – Поэтому есть только один выход. Селекция.
– То есть как?
– Просто. Отбор. Выберем из всех детей планеты самых неиспорченных. Им будет разрешено продолжение рода. Остальным – нет. Проведем стерилизацию самых проблемных слоев населения. Дерзнувшим нарушить закон будут грозить пожизненные работы на околоземной орбите. Подальше от соблазна.
Подростки переглянулись, но удержались от комментариев. Хотя идея создания идеального общества была по меньшей мере странной.
– Завтра я издам этот указ, – обрадованно заявил президент планеты. – Уверен, что так мы добьемся улучшения жизни и сохраним нашу маленькую зеленую планету от катастрофы!
Мурлыча под нос какую-то примитивную мелодию, президент скрылся. Ребята растерянно смотрели в темный прямоугольник форточки, пока не вспомнили, что пора идти домой.
…– Главные новости к этому часу. Президент планеты подписал новый указ, в котором идет речь о начале селекции…
Ната поперхнулась яичницей, услышав эти слова в утреннем выпуске новостей. Вскочив со стула, она подбежала к окну: её дом был как раз напротив того старого домика президента.
Окна домика темнели, как и прежде. Форточки закрыты. Он так же, как и раньше, выглядел абсолютно нежилым.
Необычный товар
Приближался полдень. На рынке становилось всё более многолюдно и ещё более – жарко.
Старушка в белом платочке робко поворачивалась к каждому из проходящих мимо людей:
– Купите товар… Купите, не пожалеете…
Мало кто смотрел в её сторону. Ну что там может продавать убогая старуха? Пирожков, небось, напекла и продаёт – дополнительный доход к пенсии.
У ног старушки стояла огромная плетеная корзина, накрытая розовым пледом. Периодически плед начинал шевелиться. Очевидно было, что в корзине кто-то сидит.
Мальчик лет восьми в матросском костюмчике замер возле старушки, уставившись на корзину. Он не замечал толкавших его людей.
– Покупайте, у меня необычный товар! Он приносит счастье!.. – старушка заметила мальчика и обратилась к нему: – Подходи, малыш, не смущайся.
– Бабушка, у вас там котята? Или щенки?
Старушка хитро улыбнулась.
– Смотри сам… – она чуть приподняла краешек пледа. Из глубины корзины на мальчика уставились два светящихся зелёных глаза.
– Кто это? Кошка?
Старушка на секунду задумалась:
– Да, пожалуй, кошка… но только необычная. Видишь ли, она раньше была совсем не кошкой…
– А кем же?
– Красивой девушкой.
– Это сказки!
– К сожалению, нет… Она была музыкантом. Писала стихи и прозу. Любила почет и славу. Очень талантливая, очень способная. Боялась темноты и замкнутых пространств. Была хорошей собеседницей. Ещё лучше она умела слушать других, если им нужно было выговориться. Умела хорошо готовить, любила детей. Путешествовала и экспериментировала.
– Почему же она теперь кошка?
– У неё была только одна беда: совершенно отсутствовало чувство юмора. А она хотела его развить и пыталась шутить. К сожалению, шутки были неудачными и порой злыми. Однажды она пошутила так неудачно, что осталась совсем без друзей и впала в депрессию. Лежала, завернувшись в розовый плед – да-да, вот этот самый – и мечтала о том, как было бы хорошо стать животным. Пушистой кошечкой, которую все любят и гладят. Как видишь, её неосторожная мечта сбылась.
– Мне жаль её, – тихо сказал мальчик. – Она теперь такой и останется?
– Она станет человеком тогда, когда найдется тот, кто её купит.
Мальчик порылся в карманах. Но там уже не осталось ни одной монетки.
– Не ищи денег, – улыбнулась старушка. – Она продается по другой цене. Обещай, что дашь ей столько внимания и заботы, сколько понадобится. Это и будет платой. Ну как, покупаешь?..
– Да, – выдохнул мальчик.
Старушка сняла плед с корзинки. Большая пушистая кошка коротко мяукнула. Мгновение – и на её месте стояла девушка с зелёными глазами.
– Ты не ошибся, малыш, – сказала она. – Но теперь, когда я свободна, тебе не нужно больше заботиться обо мне. Обещай только, что твоё сердечко навсегда останется таким же добрым…
Там, где начинается радуга
– Тимка! Ти-им! – кричала девочка, бегущая по вечернему саду.
– Чего тебе?
– Бабушка ищет. Послала меня за тобой, – Поля перевела дыхание. – Говорит, сыро после дождя.
– Глупости… – проворчал Тимофей, не слезая с дерева.
Поля на пару секунд задумалась. Потом оседлала качели. Раскачиваясь, посмотрела туда же, куда смотрел брат.
– Что там?
Тимка не ответил. Он был очень странный этим вечером.
Поля помолчала, а потом спросила:
– Ти-им… Ну что ты там увидел? Я никому не скажу…
– Радуга, – негромко ответил мальчик. – Она всегда появляется после дождя.
Пели цикады. Ветерок едва касался листвы и Полиных волос.
– Тим, а как ты думаешь, сколько детей у тебя будет? – неожиданно спросила сестренка. Тимофей усмехнулся:
– Да кто же знает…
– У меня, наверно, мальчик и девочка. Нет, лучше две девочки… – размечталась Поля.
– До Перехода этого не знает никто, – строго сказал Тимка.
Радуга вдали стала ярче. Она словно манила детей к себе.
– Пойдешь со мной? – резко спросил Тимка, хватая Полю за руку.
– Пойду, – согласилась она. – А куда?
– Туда, где начинается радуга…
* * *
Всадник нахмурился: надвигалась гроза. Битва совсем скоро, а тут погода разбушевалась – не к добру.
– Отец, – в конюшню вошел темноволосый мальчик. В руках у него был колчан со стрелами. – Я был неправ.
Всадник, не оборачиваясь, буркнул:
– Что надо?
– Твое благословение. И я уйду.
Всадник помолчал.
– Сейчас будет битва. Враги совсем рядом. Думаю, пора и тебе защищать наш дом.
– Отец, они ведь не нападают. Зачем битва?
– Чтобы победить. Не только в этот раз – во всех последующих битвах, раз и навсегда.
Гроза ушла. Огромная радуга на небе сияла всеми цветами.
– Вперед!
Всадники мчались по степи. Туда, где начинается радуга.
Врагов не было. Лишь две маленькие фигурки брели им навстречу.
– Отец, подожди. Это Странники! Те, о ком ты рассказывал. О них написано в древних книгах…
* * *
Подружки устроились на лавочке, качая кукол – кто на руках, кто в коляске.
– Моя такая капризная, – манерно жаловалась Кристина, поправляя на "дочке" чепчик.
Юлька улыбнулась:
– Маленькая она у тебя еще. Ей забота нужна, и ласка…
– Скажешь! Строгость нужна, чтоб не разбаловалась! – как-то очень уж по-взрослому заметила Зина, завязывая своей кукле бантики.
– Строгость хороша в меру, так бабушка говорит, – тихонько ответила Юлька.
После дождика было свежо.
– Радуга! – вдруг вскочила Юлька. – Смотрите!
Радуга была очень яркой. Казалось, что великан раскинул на небе огромный полосатый гамак.
И тут девочки увидели их.
Сестра и брат шли не спеша. Одежда их выглядела немного старомодно.
Юлька пошла им навстречу.
– Привет… Вы откуда?
– Здравствуй, – ответил мальчик, держа сестренку за руку. – Оттуда же, откуда приходят и все Странники.
– Это там, где начинается радуга, – добавила его сестренка.
– Сказки! – фыркнула Зина. – Книжек небось начитались и воображают теперь!
Юлька внимательно смотрела в глаза мальчику и девочке.
– Я Тимофей, – сказал мальчик. – А это Поля.
Дети уселись под деревом – кто на скамейке, кто на качелях.
– Мы слышали ваш разговор, – сказала Поля. – О воспитании.
Юлька вздохнула:
– Меня некому воспитывать. Бабушка только балует, а мама уехала.
– Она только книжки все читает, – захихикали подружки.
– Так ты из Книжных Детей! – Тимка даже подпрыгнул. – Тебе так повезло.
– Почему?
– Потому что из Книжных Детей вырастают лучшие Взрослые… Когда у тебя будут дети, научи их читать. Так же, как научили тебя. И они будут брать со страниц лучшее, что бывает в жизни.
Радуга начинала бледнеть. Тимка поднялся с качели:
– Нам пора.
– Тебя хорошо воспитывают, Юлька, – крикнула на прощание Поля. – Книги – хорошие учителя…
Юлька смотрела как завороженная им вслед. Теперь то, чего она стыдилась – любовь к чтению бумажных книг – стало ее достоинством.
"Я соберу для своих детей большую библиотеку", – думала она, глядя вдаль. Туда, где начинается радуга…
Пленная
Всадники грелись у костра. Над огнём висел котелок, в котором что-то аппетитно бурлило. Тихо фыркали привязанные к деревьям кони.
– Отец, – нарушил молчание самый юный Всадник. – Когда вернутся Странники?
Тот, кому задали вопрос, недолго помолчал. Потом ответил:
– Кто знает… Они не говорят об этом.
Мальчик вздохнул и подбросил сухих веток в костёр.
Неожиданно вдали раздались шаги. Из темноты вышли еще два Всадника, крепко держащие женщину со связанными руками.
– Мы привели пленную, – крикнул один из них.
Мальчик поспешно освободил пенек, на котором сидел сам. Женщину поставили перед костром. Она затравленно смотрела вокруг.
– Пленная! Как любопытно! – старший Всадник оглядел её. На вид пленной было лет тридцать. Короткие взлохмаченные волосы, длинная рубаха почти до пят, пронзительные зелёные глаза. – Ну, что предпочтёшь?
– Вы хотите убить меня? – её голос дрожал.
– Всадники не убивают зря, – тонким голосом сказал мальчик. Ему было жаль пленную.
– Будешь молчать – убьём. Не тебя. А всё твоё племя.
– Нет! – женщина попыталась упасть на колени, но ей не дали.
– Тогда расскажи нам о себе, пленная.
– Что вы хотите знать?
– То, чего ты никому – или почти никому – не рассказывала.
– Зачем вам это?
– Мы хотим знать, какие безумства бывают у людей вашего племени.
– Люди разные, – женщина посмотрела на младшего Всадника. – Я могу рассказать вам о себе. Но обещайте, что вы не тронете моё племя.
– Слово Всадников! – поспешно сказал мальчик. Он получил оплеуху от отца, но был счастлив. Ведь если кто-то из Всадников давал вслух эту клятву, нарушить её было невозможно. Таков закон.
– Говори, пленная, – нехотя пробурчал старший.
– Когда мне было шесть лет, я упала с высокой детской горки. Но ничего не сломала.
– Мало похоже на безумство…
– Тогда… В 8 лет затащила подружку зимой в лес. По сугробам. Сидели под сосной и пытались разжечь костер, но быстро замерзли и вернулись.
– Дальше!
– Боялась и сейчас боюсь собак. Однажды совершила рекордный прыжок через груду металлолома, чтобы удрать от собаки. Визжала при этом так, что звенели стекла в окнах.
– Уже лучше…
– Поездка автостопом по Алтаю. И не одна, – женщина оживилась, заметив замешательство Всадников. – За пять минут могла собраться и уехать в другой город. Да, еще езда "зайцем" на междугородних автобусах – уговаривала водителей и брали!
– Сколько непонятных слов… – проворчал один из Всадников. А мальчик с восхищением смотрел на эту женщину. Она была не просто из другого племени – из другого мира.
– Ещё я три года провела в одной секте, год в другой, а потом четыре года прожила в монастыре. Самом настоящем. И сбежала оттуда. Да, я до сих пор не покупаю газовую плиту, потому что боюсь. Не пользуюсь кипятильниками – один я по ошибке включила висящим на стене вместо стиральной машины, второй выдал фонтан искр из кружки с водой. Они меня не любят, – пленная говорила все быстрее, ее глаза начинали сиять. Хотя, возможно, это от костра? – Несколько раз догоняла отходящий от платформы поезд и впрыгивала туда на ходу…
– Хватит! Довольно! – оборвал ее старший Всадник. – Развяжите ее, пусть идет…
Женщина, не веря своему счастью, медленно шагала прочь от Всадников. Мальчик догнал ее.
– Скажи, в твоем мире правда есть все эти диковинные штуки?
– Да, малыш.
– Я хочу побывать в твоем мире… – мальчик выдохнул это как самое заветное желание.
Женщина пристально посмотрела на него:
– Ты уверен?
Мальчик ничего не ответил, лишь кивнул.
– Тогда ты должен стать Странником. Другого пути нет.
– Я готов, – его голос чуть дрожал, но звучал решительно.
– Тогда пойдем со мной.
– Куда?
– Туда, где начинается радуга…
112
– Разговор записывается (гудок).
– Служба 112, здравствуйте, что у вас случилось?..
Лелька любила свою работу. Быть оператором экстренной службы казалось чем-то почётным и высоким. Ты помогаешь людям, причём тем, кого абсолютно не знаешь.
Что-то вроде ангела-хранителя.
На линии она начала работать недавно. И хотя во время обучения их готовили к самым сложным звонкам, на практике, слава Богу, такого ещё не случалось. Звонки были относительно спокойными.
Периодически поступали молчаливые или ложные звонки. На таких Лелька злилась. Кто знает, вдруг в эту самую минуту кому-то действительно нужна помощь, а он не сможет дозвониться.
Сегодня у Лельки было ночное дежурство. Тихое. Она любила эти часы.
Вызов.
– Служба 112, здравствуйте, что у вас случилось? – привычно спросила Лелька.
В трубке слышался тревожный треск.
– Говорите, вас не слышно!
Раздался дикий кашель. Голос прохрипел:
– Помогите! Мы горим…
На заднем фоне слышался детский плач.
– Где вы находитесь?
Ответа не было.
Лелька повторила вопрос – погромче.
– Адрес:… – прохрипели на другом конце провода. – Мы на шестом этаже, выйти не можем!
– Ожидайте, пожарные уже едут к вам.
Лелька хотела было прервать вызов, но тут в детском плаче она разобрала слова:
– Мама, пожалуйста… Мама, я не хочу умирать…
Вызов прервался сам.
И тут же новый звонок. Ещё и ещё.
Все просили прислать пожарных по тому самому адресу. Лелька знала, что пожарные уже должны подъехать, пыталась успокоить звонивших. Но вызовов становилось всё больше. Старушка из того же дома, у которой в квартире заклинило дверь. Девочка-подросток, успевшая выбежать, но не нашедшая на улице родителей – видимо, остались в квартире.
Её выдержка была натренированной. Однако сейчас Лельку трясло. Пытаясь сохранить самообладание, она вновь и вновь повторяла звонящим, что пожарные подъезжают.
Шквал вызовов.
Значит, ещё не приехали? Но как это может быть?
Терпения не хватало. В её профессиональном голосе проявлялись нотки паники. Стараясь их скрыть, она начинала отвечать с раздражением.
Неожиданно звонки прекратились. Затишье.
Неужели приехали?.. Лелька посмотрела на часы. Прошло всего десять минут, но ей они показались вечностью.
Пожалуй, впервые в своей жизни она чувствовала дикое бессилие.
Вроде бы ты и помогаешь. Вроде.
Но когда результат зависит не только от тебя, ты ничего не можешь сделать. Это самое страшное. Знать о беде и в то же время понимать, что фактически лично ты помочь не сможешь.
Наутро Лелька узнала, что в том пожаре было много погибших. В ушах стоял тот детский крик: "Мама, я не хочу умирать…"
Главный выбор
– Ника, ты скоро? – торопила мама. – Сейчас придут гости, а ты не готова.
Я мрачно уставилась в зеркало. Оттуда смотрела хмурая девушка с короткой стрижкой, в стандартном брючном костюме. Всё как у всех.
День моего двадцатилетия.
Это событие могло быть радостным, если бы не одно "но". По недавно установленным законам, когда тебе исполняется двадцать, нужно сделать главный выбор своей жизни. Это не образование или место работы – профессию мы выбирали еще в школе, где сразу проходили обучение по выбранному профилю. Всё гораздо серьёзнее.
Когда тебе исполняется двадцать, в твой дом приходят представители службы Контроля. Официально подтверждают твоё совершеннолетие и предлагают воспользоваться Лицензией.
Мне страшно даже думать об этом моменте. Ведь предлагается Лицензия на убийство.
Нужно назвать число – от 0 до 50. Оно означает количество официально разрешённых убийств. Если ты превысишь лимит, то…
Мне не рассказывали, что случается с теми, кто убивал без Лицензии. Однако я точно знаю, что никто из них в живых не остался. Мало того, их и похоронить не могли, поскольку тел никто не видел.
Есть еще безлимитная Лицензия. Она даёт право убивать без ограничения. Но действует всего лишь 15 лет. Когда безлимитчику исполнится 35, он остаётся безоружным. За ним начинается охота.
Я не собираюсь убивать. Но что, если захотят убить меня? Ведь Лицензия есть у каждого.
– Ника, поторопись! – мама заглянула в комнату. – Служба Контроля никогда не опаздывает. Нужно встретить их.
Я ненавидела всё в этом мире. Службу Контроля, дурацкие законы, постоянный страх, подозрительность. Жизнь на мушке. Ты взят на мушку. Тебе не скрыться.
Через пять минут я должна буду сделать свой Выбор. Но у меня нет решения.
Я могла бы сказать "0". Но это рискованно. Если кому-то вздумается напасть на меня (а это обязательно произойдёт), защищаться не получится.
Безлимит. Хорошая штука. Взять безлимит и не воспользоваться? Хорошо, а что потом? В 35?
Хотя нет гарантии, что я доживу до этого возраста.
Вот, например, врачи. Безлимитчики. Но старше 35 лет медиков не существует. Если б я была врачом, то, может, и не раздумывала бы. Ведь смерть пациента тоже можно расценить как убийство. А если это без Лицензии?..
Звонок в дверь. Слышу, как мама предупредительно-заискивающе встречает службу Контроля и провожает к столу.
Я выхожу к ним.
Мне улыбаются и кивают. Но эти улыбки холодно-жёсткие.
– Ника, поздравляем Вас с совершеннолетием. Конечно, Вы знаете, что сейчас Вам предстоит сделать.
Я киваю.
– Итак?
– Ноль.
Не вижу их глаз из-за поблескивающих очков. Это мешает.
– Вы хорошо подумали, Ника?
– Да, я подумала. Ноль.
– Но в таком случае Вы должны понимать, что каждый день Вашей жизни может стать последним.
– Я понимаю, – мне было спокойно.
– Ну что же…
Я подписала необходимые бумаги. Служба Контроля ушла.
Теперь моя жизнь висит на волоске.
Или нет?
По сути, никто не знает дату своей смерти.
И если так, то хоть с Лицензией, хоть без неё никто не даст гарантии, что ты проживёшь долго.
Думаю, я ничего не потеряла.
Напротив. Приобрела способность ценить каждый день своей жизни. Радоваться тому, что есть сейчас. Проживать каждый день, как последний – это правильно. Так должно быть.
Записки отважного смартфона: один день
Утро было тем ещё испытанием.
Началось с будильника. Дважды он пропиликал исправно. Плевать уже на то, что его мелодия меня жутко бесит. Но вот то, что она нажимает "дремать" уже пятый раз подряд… блин… Ну купи простой будильник, в конце концов, зачем мучить меня?!
От возмущения завис на пятнадцатом повторе этого жуткого рингтона. Маневр удался! Она встала и варит кофе. Можно теперь подремать…
Звонок. Номер определить не могу, странный какой-то. Ох, не к добру. Начальство её, похоже. Не бери-не бери-не бери! Отключу сам, от греха подальше. А то неприятные объяснения выслушивать придется. Не хочу. Ну их.
Пора на работу. О, нет, только не в этот карман, он слишком тесный! Да, так лучше, спасибо. Вижу в прорезь чистейшее голубое небо и весеннее солнце. Вызываю погоду из Яндекса. Так… посмотрим… Ясно и +15!
Она не радуется. Хотя я постарался и вывел несколько раз подряд на экран картинку с солнышком. Ругается. Думает, что я завис. Грустно сталкиваться с непониманием близких.
Терпеть не могу принудительную перезагрузку!
Ладно, сеть быстро нашлась. Надо же, сколько сообщений! Ей пишут разные люди. Предлагаю ответить. Странно, но она не хочет. Специально тяну время, когда нажимает "прочитано". Опять грозит перезагрузкой. Нехотя подчиняюсь.
Эй, а как насчет подарков из Одноклассников? Ты собираешься их принимать? Или они так и будут захламлять рабочий стол?
Онауткнулась в ноутбук. Какое предательство! Ведь у меня есть всё, что нужно для работы! Завистливо вибрирую и ухожу в спящий режим.
Обед. Она снова пьёт кофе. Я голоден, но про меня забыли. Потерпеть или выключиться? Ага, вспомнила, ну наконец-то. Когда осталось 4% зарядки.
Как хорошо и тихо дома! Сейчас можно отдохнуть, ведь звонков уже не будет. Какое ещё видео? Зачем ей авиакатастрофы? Нет-нет, я не способен показывать такие ужасы. Изображу, что интернет пропал.
Не успокоилась. Зашла в чат. Час, два… Сколько можно? Мне скучно. Хочу поиграть в кошки-мышки и открываю самые немыслимые приложения. Может, оценит моё чувство юмора?
Снова перезагрузка. Не оценила.
Так, опять целых четыре будильника завела? И с той же дурацкой мелодией. Меня бесит этот поющий уродец!
Уснула. Как хорошо. Ей пишут ночью много. Стараюсь вибрировать потише. Пусть выспится. Завтра будет новый интересный день.
Потерянная четверть века
Это мой сорок пятый день рождения.
Я стояла на обшарпанном крыльце и жадно глотала воздух. Абсурд. Что такого в обыкновенном воздухе?
Но я дышала как можно глубже. Это был вольный воздух.
Свобода. Только что меня впустили в неё. В кармане немного денег. За плечами – рюкзак с нехитрыми пожитками.
Наказание завершилось. Двадцать пять лет заключения. Неважно, за что. Не твоё дело.
Стоя на крыльце, я долго не решалась сделать шаг. Ноги были абсолютно чужими и непослушными. Мало того – вдруг почувствовала, до чего же огромен этот свободный мир. В четырёх стенах быстро привыкаешь к ограниченности – так же, как зверёк смиряется со своей участью посаженного в банку и перестаёт рваться наружу после нескольких ударов по башке.
Подарочек к юбилею, чтоб его…
И идти просто некуда. Мой дом давно уже принадлежит порядочной семье, а родные постарались забыть о моём существовании.
Дорога открыта. Можно идти. Но я точно знаю: ни в одном уголке планеты меня теперь не ждут. Вдыхаю очередную порцию свободного воздуха и шагаю на тротуар.
Чувствовать себя одинокой для меня не ново. Но раньше в моей жизни всегда был кто-то ещё.
Бреду по городским улицам. Ноги сами приводят на автовокзал. К счастью, билет не слишком дорогой.
Покупаю. Еду в ночь.
Никто меня не знает. Никого не знаю и я. Это так странно – чувствовать, что ты на самом деле никого не знаешь и никому не нужна. Не так, как бывает в моменты депрессивных приступов. А по-настоящему.
"Рыба-акула, игра потонула"… Не игра уже. Реальность самая что ни на есть реальная.
Зато у меня есть другая возможность – начать всё сначала.
Только я забыла, что такое доброе отношение других ко мне. 25 лет. Четверть века. Потерянная четверть века.
Автобус остановился. Пора выходить.
Пассажиры торопятся домой. А я поправляю рюкзак за спиной и шагаю – просто шагаю по дороге. В сторону от жилых домов. Подальше от людей. В степь.
Ветер пронизывающий. Зябко.
Я понимаю: полного одиночества в этом мире мне не вынести. Нужен хоть кто-то, кто будет рядом. Живой. Не боящийся свободы. Кто не будет осуждать и пилить за непутёвую жизнь.
И тут я вижу его.
В рюкзаке нашариваю кусок хлеба и спичечный коробок с солью. Кладу угощение на ладонь, вытягиваю руку вперёд и жду.
Подходит. Ветер треплет гриву. Мягкие губы осторожно собирают с ладони всё до последней крошечки.
Он ждёт.
Прижимаюсь к тёплому боку. Чувствую: он меня не бросит.
Дальше мы идём вместе.
И я больше чем уверена – ему наплевать на потерянную мной четверть века.
На Распутье, или После жизни
– И что? Это всё?
Я изумлённо оглядывала помещение, в котором внезапно оказалась. Семь стен, выкрашенных в лиловый цвет. Непривычный волнистый потолок. Мягкий приятный свет, льющийся непонятно откуда.
Всего лишь минуту назад я отчаянно задыхалась, безуспешно пытаясь вынырнуть из ледяной воды. Угораздило же провалиться под лёд!
Сейчас я дышала свободно… вру. Взглянув на себя, увидела – дыхания нет.
Но и нехватки воздуха я тоже не ощущала.
Видимо, я действительно оказалась за той гранью, о которой люди порой боятся даже говорить. Закончилась моя жизнь, и сейчас будет – ну-ка, вспомню, чем меня всегда пугали? – ага, Страшный Суд или что-то в этом роде.
Охохонюшки. Неужели правда?
Свет замерцал, стены завибрировали. Что, уже и лифт предоставили – прямиком в команду грешников-лузеров?
– Сядь, – голос за спиной был бесстрастно-ровным. – Не подобает лежать в присутствии Покровительницы.
Я поспешно села. Про себя отметила, что должна бы закружиться голова, однако этого не произошло. Робко посмотрела на назвавшую себя Покровительницей. Белая светящаяся мантия, лиловый жезл в руке, длинные золотистые волосы, глубокие синие глаза.
– Почему я здесь? Я умерла?
Её тихий смех зазвучал звоном крошечных колокольчиков:
– Сколько бы вас сюда ни приходило – все без исключения верят в эти сказки.
– Какие… сказки?
– Сказки о смерти. Хотела бы я посмотреть на того, кто их выдумал, – Покровительница присела на невесть откуда взявшийся плетёный стул и пристально посмотрела мне в глаза. – А мне потом приходится здесь всех убеждать в обратном и спасать от выдуманных страхов. Тебе ведь тоже рассказывали: не греши, попадешь после смерти в ад? Или ещё круче – про то, что тебя не будет вообще? Про то, что вообще ничего не будет?
Я кивнула. Трудно было не согласиться. Да покажите мне хоть одного человека, которому не говорили бы что-то подобное! Таких просто не существует.
– Что же сейчас со мной будет? – отважилась я на вопрос.
Покровительница хмыкнула.
– А это уж как сама пожелаешь. Здесь, на Распутье, тебе нужно только определиться с выбором.
– Выбором чего?
– Продолжения жизни, чудо ты моё! – Покровительница раскрыла элегантную бело-лиловую сумочку и достала оттуда огромного, с ладонь, петушка на палочке. Протянула мне: – Угощайся вот…
Нерешительно протянув руку, я взяла угощение. Бесплотным моё тело, вопреки ожиданиям, не стало. Я вдруг вспомнила, как мы делали сами таких вот петушков на палочке – для них даже собирали палочки от чупа-чупсов. Вкус петушка от Покровительницы был точно таким, как у тех петушков-медведиков из детства.
Покровительница не торопила. Смотрела на меня чуть насмешливо:
– Бедняга, ты в своих страхах совершенно забыла, какое на вкус счастье…
Неожиданно в голове понеслись картинки: вот мы с мамой делаем чудо-леденцы, вот печем печенье. Тут я накануне дня рождения тихо-тихо подбираюсь к торту, чтоб собрать стекший на блюдо сметанный крем. Тут – мчусь домой, тщательно оберегая мороженое в картонном стаканчике, за которым возле ларька была длиннющая очередь…
Смех Покровительницы остановил поток воспоминаний.
– Нет, нет, я говорила вовсе не о еде!
Она взяла меня за руку.
– Зеленоглазое чудо, смотри – за этими стенами семь Дорог. Ты можешь выбрать любую.
– И буду жить?
– Забудь уже эти россказни. Никто не умирает, слышишь? Но в жизни каждого человека наступает момент принятия решения. Такой, где халява не прокатит. Где не удастся уйти от ответственности и свалить всё на других. Здесь только ты и твой выбор. Всё зависит от твоей честности перед собой.
Я посмотрела на каждую из Дорог. В каждой из них было что-то привлекательное для меня. И в каждой – пугающая неизвестность.
– А ты мне не поможешь?
– Не могу. Таковы правила. Этот выбор каждый делает в одиночку.
– Но если я ошибусь?..
Покровительница молчала.
Я зажмурилась. Встала. И сделала шаг не глядя. Повернулась и открыла глаза.
Покровительница ласково улыбалась мне вслед.
– Иди. Помни: твой выбор всегда правилен. Потому что он – твой…
О моей любви к себе
Ты говоришь, я не люблю себя?
Забавно… Знаешь, никогда не считала так.
Ты говоришь о правильном питании и полноценном сне. Об уходе за телом и аффирмациях перед зеркалом.
Ты говоришь о фитнесе и тренажерах. О том, что нужно пить много воды. О медитации и прочих полезных штуках.
Только ты не понимаешь, каково это – встать раньше птиц и встречать рассветы. Залезть поглубже в спальный мешок и смотреть, как солнечные лучи пробиваются сквозь влажный полог палатки.
Ты побоишься окунуться на заре в горную речку. Не захочешь пробежать по росистой высокой траве, насквозь промочив обувь. Не сядешь на обрыве над морем – проводить закат, а потом долго-долго смотреть на звёзды.
Не поймёшь и кайфа от путешествия в плацкартном вагоне, где просыпаешься на верхней боковой полке и слышишь: мерный стук колёс, звяканье ложечки о стакан, негромкий разговор попутчиков. Где можно, делая вид, что занята книгой или вязанием, наблюдать за разными людьми, получая от этого удовольствие, напитываясь поездкой, как губка.
Ты не захочешь пойти гулять в новогоднюю ночь, не сможешь с визгом и хохотом прокатиться с ледяной горки и подурачиться, барахтаясь в сугробе.
Ты, дитя комфорта, не прыгнешь в первый попавшийся ночной автобус дальнего следования. А ведь это неимоверно приятно – когда в наушниках любимая мелодия, пассажиры дремлют, а ты больше угадываешь, чем читаешь, указатели в свете фар. И с небольшим сожалением выходишь в шесть утра на автовокзале уже за 500 километров от дома.
Ты не восхитишься тем, что ночью не спится. Не захочешь использовать это время для свободных мечтаний в сонной тишине. А это лучшее время для того, чтобы побеседовать со своей фантазией.
А если я расскажу о том, как путешествовала автостопом, ты покрутишь пальцем у виска. А ведь это была возможность не только путешествовать, но и узнавать людей, слушать их истории. Риск всегда есть. Но поверь, хороших людей на свете гораздо больше, чем подлецов.
Я разрешаю себе всё это.
И это моя любовь к себе.
Я – та, кого нельзя запирать в четырех стенах, пусть даже там будет супер-правильное питание, полноценный сон и самый лучший уход.
Моя любовь к себе разрешает мне быть свободной. А чувствуешь ли ты свободу?
Почти сбежавшая Муза
Снова сижу, тупо уткнувшись в монитор. Приветливый чистый белый лист на экране ноута манит написать что-то по-настоящему гениальное. Но пока еще на нем нет ни единой буковки.
Я помню о дедлайне. Мне совсем не хочется оставаться в разряде "двоечников".
Вздыхаю. Иду за очередной порцией кофе. Да, конечно, кофе взбодрит мой мозг! С шоколадкой. Двумя. И вооон той конфетиной…
Мда. Полчаса на кофепитие. Мыслей так и не прибавилось, зато от съеденных вкусностей отчаянно захотелось спать. Вот тебе и взбодрилась…
"Начни, – услужливо подсказывает внутренний голос. – Напиши хоть что-нибудь". Легко сказать… Набираю пару предложений и тут же стираю – настолько они банальны. Смотрю в окно. Там ветер качает ветки деревьев, солнце то появляется из-за туч, то исчезает снова.
И как это вообще возможно – писать регулярно, вовремя, интересно? Нужно обладать сверхспособностями, чтобы справиться с этой задачей!
– Не нужно, – пискнул кто-то за спиной.
Я вздрогнула и медленно, не дыша, обернулась.
Никого.
Померещилось…
– Не померещилось, – возмущенно пропищал тот же голосок уже откуда-то из-за шкафа. – Заладила тут: невозможно, не думается, не пишется! Обидно так!
– Но если и вправду не пишется! – я не знала, куда смотреть, поэтому сказала это шкафу.
– Не зли меня! – пискнули из-под кровати. – Терпеть не могу это беспомощное нытье! Я от таких разговоров и вправду сбежать могу.
– Ну и беги, мне-то что?
– А то! – голосок переместился за батарею. – Сбегу – вообще никогда больше не напишешь ни одного слова!
Хм. Почему это, интересно?
– Ты кто? – осторожно осведомилась я у батареи. В ответ тонко хихикнули из-за кресла:
– Муза твоя. Вот кто. Не узнала, что ли?
– Богатой будешь, – ляпнула я машинально и тут же прикусила язык. Но Муза, кажется, не обиделась и продолжила с люстры:
– Я-то поначалу с тобой жила. Радостно мне так было. Ты пишешь, хвалишь себя за успехи, идеи новые рождаются. А сейчас мне стало скучно. И обидно: уже месяц целый на меня внимания не обращают. То настроение у нее, видите ли, плохое. То погода не такая. А теперь заладила: "не могу, не пишется, нет таланта"…
Я посмотрела на экран ноутбука. Чистый лист ждал моих активных действий.
– Ну чего ты медлишь? – нетерпеливо пропищала Муза из подушки. – Пиши! Не раздумывай и крылья себе не подрезай. Если, конечно, хочешь, чтоб я с тобой осталась.
– Спрашиваешь! – я примерилась к клавиатуре. – Пишу. Пишу.
– То-то же!.. – удовлетворенно пискнула Муза из пледа. – Тогда остаюсь…
Чуточку о моей идеальной жизни
Будильник запиликал ровно в 6:00. "Ещё чуточку…" – сонно пробормотала я по привычке и открыла глаза. Дух захватило от увиденного.
Солнечные лучи били в окно, заливая всё вокруг приятным золотистым светом. Они пересекались странным образом, образуя не рассеивающийся пучок, а фигуру, сильно напоминающую домик.
Спать расхотелось моментально. Включив любимую мелодию, я сладко потянулась и встала.
Вокруг меня всё было по-настоящему любимым. Вплоть до мелочей – пушистого бежевого ковра на полу или премилых тапочек с мордашками щенков.
Утренняя пробежка – в кайф. Музыку в уши и вперёд по асфальтовой дорожке парка.
Завтрак – крутое яйцо, бутерброд с сыром и кофе. Прихорашиваюсь, даря радостные улыбки своему отражению в зеркале.
Работа. Приятный холл психологического центра. Диванчики, кресла. Интерьер всегда настраивает меня на особый лад.
Приветливо здороваюсь с коллегами. В кабинете светло и тихо. Просматриваю свои записи – сейчас придет первый клиент.
Обеденный перерыв. Бежим с коллегой (по совместительству моей подругой) в кафе за углом. Мирно попивая кофе, беседуем. Делюсь с ней своими переживаниями. Она со мной – своими. Да, как хорошо, что есть на свете дружба…
Рабочий день закончен. А у меня – репетиция в оркестре народных инструментов. Дирижёр – чудесный и строгий. Приятно постанывают пальцы после двух с половиной часов игры. Блаженство. Просто растворилась в музыке…
Супермаркет. Чем бы сегодня себя побаловать? Фигура, к счастью, позволяет. Я стройняшка. Могу есть что угодно и сколько угодно.
Таак… О! Фруктовый салат! Идеально! Выбираю разные фрукты – чем больше видов, тем лучше. Йогурт для заправки. По пути на кассу прихватываю корм для своей мохнатой любимицы – персидской кошки.
После ужина. Сижу на диване, включив торшер. Читаю любимого Булгакова, а кошарик дремлет у меня на коленях. И вдруг – кричит петух.
Кричит настойчиво, не прекращая, очень громко.
…Открываю глаза. Серое промозглое утро. На улице сыро. Телефонный будильник орёт петухом и не желает отключаться. Сползаю с дивана. Обычный понедельник. Обычная планерка. Обычный неидеальный день…
Дивный остров
Когда я впервые прочла "Старый Валаам" Шмелёва?
Не помню точно. Но ещё тогда во мне появилось горячее желание побывать на Валааме.
Оно сбылось. Поездка состоялась несколько лет назад. А сегодня я неожиданно вспомнила те пять дней.
Как и при каких обстоятельствах – рассказывать долго и лениво.
Но – вот мы на корме катера. Вокруг простирается бескрайняя Ладога.
Я в сильном волнении. Не каждый день сбываются мечты. Не часто судьба делает такой подарок.
На столике – карта Валаама. Рассматриваю её, пока плывем.
Пристань. Люди. Большинство в цветной одежде – паломники, как мы. Но встречаются и строгого вида черноризцы.
Нас провожают в гостиницу. Там очень комфортно. Надо бы в храм, на службу… Но так устали, что валимся с ног. Завтра…
Встаем в пять утра. Так договорились с вечера. Быстро приводим себя в порядок и выходим.
"То-таландо, то-таландо, то-та, то-та, то-таландо" – это стучат в деревянное било. Будильщик, из монастырской братии.
Полунощница в храме. Утренние сумерки, мерцающие лампады. Впереди вижу большую икону Валаамской Божией Матери. Хочу подойти, но нельзя – там стоят монахи. Ну ничего, после…
…Здесь всюду лес и скалы. Прошел дождик. Трава сырая, дорога тоже. Идем по дороге, не спеша, оглядываем окрестности. У дороги – надо же! – груздь, большой груздь! Восторг. Мой азарт грибника подбивает сорвать гриб, но вовремя включается здравый смысл: куда же его потом?..
Очень удивительно идти по острову и чувствовать дух времени. Это не просто красивые слова. Я чувствую физически, как меня что-то переполняет.
Что это? Благодать, особая чувствительность или буйная фантазия? Бог весть. Да мне и не важно.
Видим беседку. Пристраиваемся посидеть и слушаем тишину – то, чего так не хватает в многолюдном цивилизованном мире…
Благоговейная свобода – вот что овладело мной на Валааме.
…Экскурсия по скитам. Едем на машине с экскурсоводом. Кроме нас, еще паломник из Сербии. С экскурсоводом общается только по-английски. Бедный экскурсовод – в попытках объяснять всё на двух языках, чередуя русский с английским.
В какой-то момент они с сербом начинают шутить по-английски. Мы не выдерживаем и хихикаем. Экскурсовод обрадовался:
– Так вы знаете английский!
До конца экскурсии мы общались исключительно по-английски…
…Проезжаем мимо монастырской фермы. Останавливаемся возле пастуха. Оказывается, он играет на чем-то очень похожем на рожок. Мы просим поиграть, но пастух смущенно отмахивается: мол, не время сейчас…
…Проходим мосточек. Под ним плавают птенцы чайки – выводок. Любуемся. Неожиданно на меня мчится огромный комок перьев – еле успеваю увернуться! Чайка-мама бдит…
…На моторке отправляемся на Светлый остров. Там, между камней, важно ходит павлин. Мы уговариваем его, и он снизошел до нас – распустил-таки хвост.
Здесь разводят рыбу. Осетров. Нам разрешают их покормить…
…Показывают нам и сад. Арахис. Миндаль. Огромный сад. Практически на скалах ведь…
Дивный остров Валаам. Я влюбилась в него и мечтаю, что еще найду возможность там побывать.
Первый шаг к мечте
Милька сидела на своём любимом месте и смотрела вдаль. Хвост она расстелила на песке, за день нагретом солнцем.
Вдали висело загадочное марево, в котором невозможно было разглядеть что-либо конкретное. Поговаривали, что в той стороне находится сказочный Лес, исполняющий любое желание того, кто до него доберётся.
"Конечно, я много чего хочу, – размышляла Милька. – Но хоть я и кошка, а знаю: бесплатный сыр только в мышеловку кладут. Да и правильно в одном мультике сказано: "Нас и здесь неплохо кормят"…"
Мильке стыдно было признаться, что она всего лишь боится неизвестности. Тут всё было привычно: песок, солнце, редкая трава, единственный на всю округу цветок – тюльпан.
А впереди всё было неясно и запутанно. И от этой неясности Мильке становилось не по себе. Подумать только – чёрная кошка (в лучах солнца её шерсть отливала синевой), а чего-то боится!
Хотя, надо признать, на прежнем месте Мильке тоже было не слишком сладко. Хозяева уехали, молока в миску никто не наливал. Ей приходилось охотиться на мышей и птиц, но вся эта добыча отчаянно хотела жить и исхитрялась сбежать, оставив Мильку без ужина.
Куда ни кинь – всюду клин.
– Нельзя всю жизнь просидеть на песке, – раздался тихий звонкий голосочек.
Милька вздрогнула:
– Мрр…ты кто?
– Тюльпан… Милька, я тебе очень-очень завидую…
Хмм. Вот ещё новости.
– У тебя есть лапы, ты ходишь. Ты можешь пойти в любое место. Можешь прыгать, бегать. У тебя гораздо больше возможностей, чем, например, у меня.
– Но что, если путешествие будет слишком опасным?
– "Слишком" точно не будет.
Милька мурлыкнула и вновь уставилась в далёкое манящее марево.
– Откуда ты знаешь?
– Я всё знаю.
Милька вздохнула.
– Послушай, – устало сказал тюльпан, – тебе гораздо легче, чем мне. Ты не привязана корнями к конкретному месту. Ты не должна увядать на зиму и пробиваться сквозь землю весной. У тебя столько возможностей…
– Подожди, тюльпанчик…
Милька думала.
А ведь цветок прав.
Сколько раз она хотела сделать первый шаг к мечте, да так и не решилась…
Тюльпан молча ждал.
Милька оглянулась на него:
– Мррр..мя…тюльпанчик! Слышишь? Я пойду!..
Фотографических дел мастер
Когда я только начинала работать в газете, мне сильно повезло. В коллективе в основном были люди старой закалки, большую часть жизни отдавшие журналистике.
О том, что у меня были хорошие учителя, я уже как-то писала. В общих чертах.
Но сегодня моя память вдруг напомнила об одном из них.
В фотопленке, затем цифровых фото – жизнь района. Тысячи снимков. Радостных, задумчивых, печальных. Или динамичных, стремительных. Абсолютно разных.
И 35 (или даже больше) лет, отданных любимому делу.
Юрий Михайлович Швецов – фотокорреспондент газеты Михайловского района Алтайского края – ушел из жизни в 2016 году. Я горько плакала, узнав об этом из новостной ленты в соцсетях. И сейчас почти плачу, пока пишу. Острое чувство того, как мне сейчас не хватает таких старших коллег.
…– Юрий Михалыч, хотите, я вас обрадую? – моя коронная фраза при входе в компьютерный цех. Швецов, не отрываясь от экрана монитора, обреченно осведомляется:
– Что, опять на выходных куда-то едем?
– Вы угадали! – смеюсь я. В том числе и от радости в предвкушении нашей поездки.
Он вздыхает. А я убегаю к себе в отдел, напевая что-то под нос.
Моя радость оттого, что снова смогу наблюдать за работой Юрия Михайловича. Он никогда не читает лекций о том, какими должны быть снимки. Я просто наблюдаю и впитываю, как губка. Его манеру общаться с людьми. Его тщательность в выборе ракурса. Его умение развеселить даже самого стеснительного ребёнка.
Я тоже иногда просила разрешения самостоятельно поснимать. Швецов обычно не возражал:
– Знаешь, где второй аппарат лежит? Так бери да снимай!
И всегда, просматривая потом мои снимки, комментировал: как исправить тот или иной недостаток, на что обратить внимание, какой режим съёмки использовать.
У него я научилась, как делать фотопортреты. Именно портреты, а не "фото на Доску почёта" или "фото на память".
Как кадрировать – сразу, в процессе съёмки. И ещё множеству разных хитростей.
Например, иду фотографировать человека для интервью. Юрий Михайлович подсказывает:
– Попроси руки держать поближе к себе, если будешь делать снимок за столом. Иначе огромными будут казаться.
И даже когда он делал фото на паспорт (у него была еще своя фотостудия), то это тоже были мини-портреты. Он просил "чуточку улыбнуться", и паспортные фото оживали.
В редакции на стене висело много его фоторабот. Моё внимание как-то привлёк один снимок: одинокий упрямый цветок под скалой.
– Юрий Михалыч, а где это? В горах?
Он посмеивается.
– Нет. Здесь, у нас.
– У нас? Где же вы нашли такую скалу?
– А ты, как пойдешь по дорожке мимо озера, загляни под камни…
Поразительное умение замечать красоту в самых крошечных мелочах.
Фотографических дел мастер.
"Чёрное – белым, белое – чёрным…"
Мирно попивая утренний кофе, я включила телевизор – фоном, не вслушиваясь в болтовню дикторов. День обещал новые радости выходного дня.
Задумавшись о предстоящих приятностях, я вдруг уловила последнюю фразу телеведущей:
– Сегодня в столице состоится финальный этап конкурса самых безобразных моделей…
Что?!
Я не ослышалась?
С каких это пор у нас такие конкурсы проводят?
Голос диктора тоже звучал весьма странно. Рыдающая интонация, визгливые всхлипы. Бррр… До чего докатились, кого на тв берут-то?..
Вспомнив, что в доме нет ни крошечки хлеба, собралась в магазин. Лифт, конечно же, не работал. Впрочем, это не было странностью. Обычное дело.
Проскакав по ступенькам (в такие счастливые минуты я как-то умудрялась забыть о своем весе бегемотихи среднего возраста), я вышла на улицу.
Привычно-непонятное серое небо. Троллейбусы, маршрутки. Прохожие…
Я радовалась жизни и даже что-то забавное себе под нос мурлыкала.
Но навстречу мне попадались угрюмые, злые лица. Причем мне показалось, что они очень стараются такими оставаться. Хм.
Такие же физиономии встретили меня и в супермаркете. Никакой приветливости. Ни капли радости в глазах. На кассах сидели какие-то бездушные роботы, а не люди.
На обратном пути я попробовала сама улыбаться первому встречному. Но прохожие отводили взгляд, а одна старушка отпрыгнула от меня – как если бы я держала в руках гадюку.
Проходя мимо стенда местного ОВД "Их разыскивает полиция", обратила внимание на фотографии. Лица светлые, добрые, сияющие улыбками. Но судя по подписям, их ждёт серьёзное наказание. За что? За улыбки?
Войдя в свой подъезд, я обнаружила неприятность: опять перегорела лампочка. Двигаясь в темноте почти на ощупь, я медленно шла к своей квартире, как вдруг почувствовала, что меня кто-то схватил. И начал срывать одежду.
– От…пустите меня! Отпусти! – отчаянно кричала я в надежде вырваться.
Загремел дверной замок. Из соседней квартиры выглянул недовольный сосед:
– Хорош орать!
Я взмолилась:
– Пожалуйста, вызовите полицию, не видите – маньяк!
Сосед почесал затылок.
– Вообще-то у нас разрешено насилие.
И дверь захлопнулась.
Незнакомец принялся за меня с удвоенной силой.
Я заорала еще громче. И…проснулась…
"Бык, бык тупогуб…", или Своя Дорога Добра
"Спроси у жизни строгой, какой идти дорогой", – пел школьный хор.
Алька сидела в третьем ряду и отчаянно хотела подпевать. Но было нельзя. Рядом сидели учителя, родители, и Альке бы здорово влетело. Да и некрасиво это, ведь идет концерт…
Алька тоже поет в хоре. В младшем. Точнее – в подготовительной группе.
А получилось это так.
Однажды учительница на уроке музыки объясняла им, что такое двухголосие. И неожиданно попросила:
– Аля, пропой вот эту нотку: "ля"…
– Ляяаааа… – затянула Алька, но с перепугу слишком тихо.
– Еще, еще, – не отступала учительница. – Ну-ка, возьми эту нотку: " ляаа…"
Алька поднапряглась и выдала очень чистый и звонкий звук. Учительница улыбнулась, кивнула и запела с Алькой, но уже другую ноту. Получилось так красиво, что Алька чуть не захлопала в ладоши от восторга. "Чуть" – потому что нужно было петь.
После этого урока Альку и еще нескольких девочек и позвали в хор.
* * *
– Бык, бык, тупогуб, тупогубенький бычок, у быка бела губа была тупа.
– Быстрее!
– Бык, бык, тупогуб, тупогубенький бычок…
Скороговорки. Распевки. Дыхание.
Будни в хоре наполнены музыкой, ритмом, гармонией. Альке кажется, что она ими дышит.
Радостные, звенящие голоса.
* * *
Момент прослушивания и разделения на партии.
– Первыми голосами будут петь Ира, Саша, Оля…
Алька слушает очень внимательно. Но ее не назвали. Как же так?!
– Аля, – выводит ее из оцепенения голос учительницы, – скорее вставай во вторые голоса.
Вторые? Почему? От обиды Алька чуть не плачет.
Ей ужасно не хочется быть второй. Она не любит отставать от других, а тут как будто при всех подчеркнули какой-то даже ей, Альке, неизвестный недостаток.
Она закрывается в своей комнате. Долго смотрит в окно на щебечущих птиц. Оглядывается – плотно ли заперта дверь? И поет – песни с занятий хора, но уже вожделенную первую партию.
– Я могу, – повторяет она своему отражению в зеркале. – Я могу…
* * *
"Не в саду, не в огороде, а в Кремле при всем народе…"
Одно из последних выступлений.
Как плакала Алька, когда занятия в хоре прекратились! Хоровое пение в школе стало немодным, вроде как ненужным… Другим. Но не Альке.
– Лидия Николаевна, а мы еще будем петь хором? – тревожно спрашивает она учительницу. Та внимательно смотрит Альке в глаза:
– Нет. Не будем. Теперь в школе будет вокальная группа.
Алька уходит в слезах. Хор дорог ей, это ее жизнь…
* * *
– Алевтина Викторовна, – вдруг услышала она и подняла голову от альбома с памятными фотографиями. – Мы пришли, а хор будет?
– Конечно, будет, – улыбается Алька-Алевтина Викторовна и встает. – Ну что – для начала про быка?
– Бык, бык тупогуб, тупогубенький бычок…
Контрольный день
– Я тобой недоволен, Хельга, – голос доктора был, как всегда, бесстрастным, но он позволил себе покачать головой (высшая степень неодобрения).
Я сидела на прохладной кушетке, упрямо поджав губы.
Ненавижу эту лабораторию. Ненавижу доктора.
– Вы сами виноваты, док, – я смело посмотрела прямо ему в глаза. Он отвел взгляд. – Почему именно эта семья? Почему Сибирь? Почему Россия? Почему, в конце концов, эта хаотичная планета, а не Марс, допустим, где всегда все в должном порядке?
– Слишком много вопросов, Хельга.
Я знала, что он скажет дальше. Это был эксперимент. Сейчас очень многие люди участвуют в нем. До определенного момента. Сегодня был контрольный день – время подведения итогов за тридцать лет моей земной жизни в качестве подопытного кролика.
– Док, а все же чем вы так недовольны? Я не могла поступать по-другому – нужно было как-то выживать! Тем более, что вы наделили меня свободой выбора.
Он сильнее покачал головой.
– Послушай, Хельга. Нам нужно было понаблюдать за человеком именно в таких условиях, в какие поместили тебя.
– Но почему именно я? За что? Черт побери, вы могли хотя бы дать мне полную семью, в которой есть отец?
Молчание доктора злило меня еще больше.
– Вы могли дать мне возможность стать тем, кем я хотела, без лишних потрясений? В конце концов, учесть, что я не выношу холод, одиночество, не способна пережить свои неудачи?
Он чуть заметно улыбнулся:
– Последнее – ошибка. Ты способна переживать свои неудачи. Даже слишком хорошо.
– И это все, что дошло до вас за тридцать лет?! – я уже кричала на него, но было наплевать. – Почему вы так рано забрали сестру? Это что, тоже часть эксперимента?
– Она выполнила свою программу. Если бы ты не сопротивлялась так отчаянно, забрали бы раньше и тебя.
От внезапной догадки я похолодела.
– Вы… вы хотите сказать…
Он кивнул.
– Сегодня?
– Думаю, да. Позволить тебе совершить что-то страшное с собой мы не можем. Ты уже на грани того, чтобы свести счеты с жизнью. Для тебя продолжение эксперимента слишком опасно. Поэтому мы просто заберем тебя. Так, как забрали сестру.
Я вцепилась в кушетку. Доктор это заметил.
– Тебе не будет больно, Хельга. Ты ничего не почувствуешь – просто перейдешь в другое место.
Да, знаю. Мне не будет больно. Мне. А как же…
– Док… а как же родные? Те, кто был со мной? Мама? Вы не подумали о них?
– Они справятся.
– Но за что им еще одно горе? Уход сестры был для них огромной раной. Вы хотите ранить их еще раз?
Он молчал. Мне стало противно.
– Ради своих экспериментов вы готовы на все? – я задыхалась от переполнившей меня ярости.
– Ты слишком чувствительна, Хельга. И в то же время нелогична. Ты готова причинить себе непоправимый вред, не задумываясь о переживаниях родных и близких. И тут же кричишь о сострадании к ним, которого у меня нет, как ты считаешь.
Он был прав.
– Твой контрольный день – сегодня. Не бойся. Многие уже прошли свои контрольные дни.
– Док… Дайте мне еще один шанс? Дайте время для работы над ошибками. Назначьте новый контрольный день!
Он удивленно повел бровью.
– Да, но… Конечно, такой вариант предусмотрен контрактом… Но им еще не воспользовался ни один из участников эксперимента.
– Буду первой, – я решительно поднялась с кушетки. – Готова продолжить, исправив свои оплошности. Когда у меня новый контрольный день?
– Ты же знаешь, я не имею права назвать тебе дату.
– Ок, док.
Я вышла из лаборатории.
Участие в эксперименте "Жизнь" продолжается.
Маэстро любви
– Вызывали?
– Вызывал, – на Матвеева смотрели из-за очков тусклые, бесцветные глаза директора филармонии.
Сердце замерло, а потом заколотилось тревожно и жалобно.
– Всеволод Григорьевич, сожалею, но нам придется расстаться.
До Матвеева не сразу дошел смысл сказанного.
– То есть… Вы хотите сказать…
– Именно. Ваш испытательный срок подошел к концу. Огорчу, должно быть, но Вы нам не подходите.
– Но почему? – растерянно спросил Матвеев, однако вопрос повис в воздухе…
* * *
Он брел по мартовской снежной каше, не разбирая дороги. Пару раз уронил папку с нотами – свое главное сокровище, Всеволод тщательно упаковал ее, когда уходил из оркестра. Он никому не доверял свои ноты, оберегая папку от чужих рук и глаз.
Теперь нужно снова искать работу. Где и как – он пока не знал.
Многие из тех ребят, с кем он заканчивал консерваторию, "завязали" с музыкой окончательно. Они шли работать куда угодно – хоть на рынке торговать – но не по специальности.
Всеволоду не хотелось стоять на рынке.
Но отчаянные мысли все сильнее не давали покоя.
Вдруг перед глазами мелькнуло слово "оркестр". Матвеев остановился и перечитал:
"В детскую школу искусств требуется дирижер оркестра народных инструментов. Обращаться:…"
* * *
– Баяны, дайте ноту "ля", пожалуйста!
Репетиция школьного оркестра шла своим чередом.
– Лиль, – шепнула тихонько Варя из альтов, – тебе не кажется, что наш маэстро сегодня какой-то не такой?
Лиля-балалаечница внимательнее посмотрела на дирижера.
– Злой, – решительно определила она. – Он всегда злой.
Варя фыркнула:
– Злой маэстро!..
– Тише, пожалуйста, – спокойно сказал Всеволод. – Продолжаем с четвертой цифры. Внимание!
После занятия Лиля-балалаечница нарочно задержалась, чтобы понаблюдать за дирижером. А тот бережно укладывал ноты в свою папку. Но вдруг заметил Лилю.
– У вас какой-то вопрос ко мне?
Лиля покраснела.
– Всеволод Григорьевич, я хотела… Ну… В общем, я всегда переписываю партии для всего оркестра… Я аккуратно, не сомневайтесь, так что, если надо будет…
Внимательный взгляд дирижера остановил ее.
– Надо. Уже сейчас надо.
Он порылся в своей папке и протянул Лиле ноты:
– Вот партитура. Ты успеешь к следующей репетиции?
– Да.
– Спасибо тебе.
Он кивнул ей и ушел, не дожидаясь ответа.
* * *
Переписывать ноты Лиля очень любила. Поэтому, наспех приготовив уроки и толком не поужинав, она пристроилась возле настольной лампы.
На титульном листе – там, где обычно пишут фамилию композитора – было написано "В. Матвеев". А чуть ниже располагалась загадочная надпись: " Памяти Сонечки".
Любопытство атаковало. Матвеев – это однофамилец или же… А кто же такая Сонечка?
Лиля перелистывала страницы партитуры. Вдруг ее пальцы наткнулись на плотный конверт. Изнутри выпало фото – очень худая девушка в очках и абсолютно без волос на голове.
Лиля перевернула фото.
"Милая моя Сонечка!"
Лиля от неожиданности замерла, но глаза уже бежали по строчкам.
"Твоя болезнь не помешает нашей любви. Я пишу эти строки, зная, что надежды на выздоровление больше нет – врачи сказали, что рак неизбежно прогрессирует. И тем не менее – ты мой самый дорогой человечек. Свое новое музыкальное произведение, которое почти уже готово, я посвящаю тебе, моя милая.
Твой Всеволод".
Дальше были разводы – словно кто-то несколько раз капнул чем-то на фотографии. А ниже приписка:
" Произведение готово. Жаль, что на Земле ты его уже не услышишь. Вечная память тебе, Сонечка".
* * *
На следующей репетиции оркестра Лиля раздавала переписанные партии. Варя-альт открыла ноты и хмыкнула:
– Матвеев? Что за композитор такой? Уж не наш ли злой маэстро?
– Не смей его так называть, – тихо ответила Лиля. – Он – маэстро любви…
Сбывшаяся мечта
– Олееег! Олежка!!! Да где тебя носит?!
Мальчик, которого звали с обрыва, сидел в этот момент на берегу и смотрел вдаль. Туда, где солнце уже погружалось в море на горизонте, а небо играло красками заката.
За его спиной раздались хрустящие по гальке шаги. Дед, отдуваясь, крепко взял Олежку за плечо:
– Да что ж это творится-то, а? Эх… Да была б мать живая, ить не позволила бы до заката шлындать невесть где!
Олежка крутнулся под дедовой рукой, ловко уйдя от честно заслуженной оплеухи.
– Я больше не буду… – на всякий случай сказал он негромко.
– Не будет он… – проворчал дед уже миролюбивее. – И чего ты на том берегу не видел?..
Олежка бегал на берег часто. Смотрел на море, небо, чаек. Любил шум прибоя. Но не только ради того, чтоб любоваться природой, он приходил сюда. Были причины поважнее.
Во-первых, он старался запоминать все, что увидит и услышит. Для младшей сестренки Зойки. Да и деду нравились его истории, порой совершенно сказочные, порой более реалистичные, но в целом добрые и светлые.
А вторая причина была Олежкиной тайной. Ее знали лишь волны, ветер и промокшая, просоленная галька под ногами.
Два года назад в море утонул пароход "Смелый", на котором была Олежкина и Зойкина мама. Приходя на берег, Олежка старался в шуме волн найти ответ: где она теперь? Как ей там, хорошо ли? Порой ему казалось, что он слышит ответ…
– Олежек, а ты сегодня будешь рассказывать? – робко спросила Зойка.
– Буду, – важно кивнул он. – После ужина…
В школе Олежка был троечником. Не давались ему науки. А особенно плачевно обстояли дела с русским языком.
На тройки Олежке было, в общем-то наплевать. Он знал, что после школы ему не поступить в вуз – да если б и поступил, учиться не смог бы. Значит, осваивать рабочую профессию. Или быть рыбаком, как дед.
Но Олежка мечтал о другом. Ему хотелось, чтоб его истории узнало как можно больше людей.
А главным желанием было вернуть маму. Трудно двенадцатилетнему мальчишке без мамы. То есть, любому трудно, конечно. Но мальчишке тяжелей.
По ночам Олежка прислушивался к шуму волн и тихонько шептал свои желания ветру: " Хоть бы сбылось…"
Однажды он проснулся раньше всех в доме. Стараясь никого не разбудить, прокрался за ворота и отправился на берег. В то утро ему было как-то особенно тяжело и тоскливо.
Он сидел на привычном месте, как вдруг неожиданно услышал хлопанье крыльев над головой. Большая незнакомая птица кивала ему и, казалось, улыбалась клювом. Она вытащила у себя из крыла большое перо и бросила его мальчику. Тот поймал его:
– Что это значит?
– Ты хочешь другую жизнь? – прошептала громко волна, подкатившая к его ногам. – Жизнь, где у тебя будет мама? Где ты будешь способен к учебе и сможешь стать журналистом – рассказывать многим людям разные истории?
– Хочу… – не совсем уверенно сказал Олежек. – А что для этого нужно?
– Появилась такая возможность… – задумчиво ответила волна. – Есть только одно "но": тебе придется стать девочкой… А твоя сестренка будет твоим братом…
– Девчонкой?!
– Девочкой. Красивой. С такими же, как у тебя, зелеными глазами и курносым носом. Зато твоя мечта сбудется.
Олежка растерянно смотрел на волну, держа в руке перо. Наконец он выдохнул:
– Я согласен.
Волна накатила на берег сильнее. Из нее появилась огромнаякнига.
Олежка почувствовал, как манят его к себе страницы этой книги. Шагнул. Еще. Еще…
…– Оля, по русскому языку у тебя высший балл!
Выпускница счастливо прижимала к груди свой аттестат. Из зала на нее смотрела мама. Дома ждал братишка.
А через два года она пришла работать в газету. Стала рассказывать свои истории многим людям. Мечта сбылась.
Сказка о самолетике по имени Помогай
Жил на свете самолетик.
Он всегда и всем готов был помочь. Никогда не отказывал, если его о чем-то просят. Никто ни разу не слышал от него слово "нет". Так что не случайно самолетику дали имя Помогай.
– Помогай, – просит его мама-аэробус, – возьми-ка на борт десять лишних пассажиров, а то мне трудновато, в моем возрасте, такую тяжесть тащить.
Улыбнется Помогай в ответ. Крылом качнет – согласен, мол, давай.
– Сынок, а ну, подсоби-ка батьке, – прокряхтит с другой стоянки папа – грузовой Боинг. – У меня груз не вмещается, впихни-ка к себе в багажное отделение!
И опять согласен Помогай. Кивнет спокойно – давай сюда, мол, свой груз.
Казалось, что чем больше Помогая о помощи просят, тем радостней он становится. Улыбается только, кивает да молчит.
Скоро слух о том, что есть такой безотказный самолетик, прошел по всей округе. Стали к Помогаю обращаться и другие за помощью.
А что – удобно ведь так. Не откажет. И взамен ничего не попросит. Прямо палочка-выручалочка.
Однажды Помогаю предстоял длинный и сложный перелет. Механики тщательно готовили его к полету, осматривали-ощупывали.
Уже и посадка почти закончилась. И тут, как всегда, кинулись к Помогаю с просьбами. И мама. И папа. И пассажиры, опоздавшие на предыдущий рейс. А в самую последнюю минутку и начальник аэропорта – большой ценный груз попросил доставить:
– Помогаюшка, ты уж впихни куда-нибудь…
Улыбается Помогай. А сам тревожится. Лететь далеко. А перегруз явный. Да и погода не слишком радостная – тучи, дождик моросит, а то еще гроза на подходе.
Но промолчал Помогай. Вырулил на взлетную полосу, дождался разрешения диспетчера.
Взлет.
А скорости не хватает.
Собрал Помогай все свои силенки, от земли оторвался. Тяжело-тяжело. Вроде и летит, а высота медленно набирается.
А в диспетчерской Старый Диспетчер внимательно следил за его полетом:
– Помогай, все ли в порядке?
– Все хорошо, взлетаем, – отвечает Помогай.
И тут впереди засверкали молнии. Самолетик затрясло.
"Эх, – думает Помогай, – если б не перегруз – легко бы пролетели. А сейчас вот-вот беда случится. Взлететь бы выше, да тяжесть не пускает".
– Помогай, набирай высоту, – тревожно повторял Старый Диспетчер, который чувствовал, что что-то не в порядке.
– Все хорошо, набираю высоту, – отвечает Помогай. А сам еле-еле в воздухе держится. Пассажиры уже к худшему приготовились.
Надо экстренную посадку запрашивать. Помощи просить. Да только не умел Помогай просить, чтоб ему помогли, всегда сам другим помогал.
А ситуация уже критичная. Стал самолетик высоту терять.
– Помогай, ответь, – Старый Диспетчер взглянул на экран радара и все понял. – Помогай, нужна экстренная посадка!
Но самолетик не отвечал. Решил – сам справится. И приземлился в чистом поле. Да неудачно. Шасси отвалились, двигатель задымился. Хорошо, пассажиры не пострадали. Кто-то по телефону спасателей вызвал.
Забрали раненого Помогая в аэропорт. Стоит он, измученный.
– Эх, Помогай, – подошел к нему Старый Диспетчер. – Как же ты перегруза не заметил?
– Заметил… – вздохнул Помогай.
– Но не смог отказать. А если бы пассажиры погибли? Да и сам ты мог на мелкие кусочки разлететься. Не всегда можно соглашаться. Надо уметь говорить "нет", когда это нужно.
– Понял, – ответил Помогай. – Теперь понял…
Букет мимозы
"Какая-то неправильная весна в этом году," – думала Юлька, осторожно лавируя между "айсбергами" на тротуаре и сугробами на обочине. Мимо пробирались девочки, девушки с элегантными сумочками, тетки с хозяйственными торбами и бабушки с палочками.
В канун женского дня Юлька, как нарочно, натыкалась взглядом лишь на представительниц прекрасного пола. И начинала сравнивать себя с ними. Обычно это сравнение было не в Юлькину пользу.
Всегда казалось, что вот эта девочка с косой куда милее, чем Юлька в школьные годы. Что вот та девушка в светлом пальто куда стройнее (против истины не попрешь!), а заодно привлекательнее и талантливее. Ну, а тетечка с большими пакетами из супермаркета намного жизнерадостнее и дружелюбнее.
Привычка сравнивать себя с другими – это с детства. Юльку всегда сравнивали с соседскими девочками. Поэтому она и сейчас, уже будучи взрослой, продолжала это делать. Часто на автопилоте.
Сегодня от такого рода сравнений ей было особенно горько.
Потому что большинство встреченных на улице девушек и женщин несли букеты.
У Юльки это вызывало отчаянную зависть. "Надо же, – думала она, провожая взглядом очередную счастливицу, – вот дарит же им кто-то цветы! А мне некому подарить. Не любят таких, как я. Не ценят".
Слезы застыли на холодном, вовсе не весеннем, ветру. Юлька шла, опустив голову.
– Юлечка, здравствуй! С наступающим праздником тебя!
Она удивленно подняла голову.
– Наталья Павловна! Спасибо, и вас тоже!
В руках у знакомой были два чудесных букета.
– Мимоза! Какой аромат! – воскликнула Юлька.
– Да вот, – чуть смущенно ответила Наталья Павловна, – купила два букетика. Маме и себе. Праздник ведь.
Купила?! Как же так…
Юлька задумалась. И решила заглянуть в цветочный магазин.
Как только она вошла, ее накрыло волной женских голосов:
– Ой, девушка, пожалуйста, мне вот эту веточку, она попышнее…
– Нет, этот букет слишком скромный…
– Розовую ленточку не нужно, лучше зеленую…
Все покупали весенние букеты. В магазине, битком набитом покупателями, не было ни одного мужчины.
– Девушка, вы будете что-то брать? – голос продавца вывел Юльку из раздумий. Она посмотрела на цветы, улыбнулась:
– Да!
Из магазина она вышла с большим букетом мимозы. И неожиданно весь мир вокруг каким-то чудесным образом преобразился. Словно лучики радости грели отовсюду. А главное – изнутри.
Юлька шла домой, счастливо улыбаясь. В душе был настоящий праздник.
Колодец у дороги
Пустырь. Тишина. Полынь гигантских размеров и пыль.
Через пустырь ведет Дорога. Самая обычная раскатанная полевая Дорога.
Я иду по этой Дороге и спешу. Точнее, знаю, что должна спешить. Да и Дорога словно шепчет: "Не останавливайся, иди!".
По краям Дороги – колодцы. Огромные бетонные цилиндры, вкопанные в землю и прикрытые стальными решетками. Колодцы манят к себе. И одновременно пугают.
Упираюсь ладонями в бетон, нагретый уже близким к закату солнцем. Долго смотрю вдаль.
Я должна спешить. Но колодец притягивает меня как магнит.
Осторожно приподнимаю решетку и заглядываю внутрь. Там – черная бездна. Грозная и пугающая из-за своей неизвестности.
– Осторожнее! Можешь провалиться туда навсегда! – предостерегает тревожно Дорога. Но я ее не слушаю. Хоть и сама уже испугалась глубины колодца. Что там скрывается в этой черноте?
– Ты правда хочешь это знать?
Я оглядываюсь.
– Кто ты?
– Колодец. Ты заглянула в меня. Для чего?
– Не знаю… потянуло к тебе, – говорю растерянно.
– По этой Дороге ходят немногие. И все эти люди пытаются заглянуть в нас.
– Но что они там видят?
Колодец задумчиво помолчал. Потом ответил:
– Я показываю им то, что им нужно увидеть. Я знаю о каждом из них гораздо больше, чем они знают сами о себе. Никто не знает, какова на самом деле моя глубина.
Он говорит очень спокойно. Можно сказать, бесстрастно.
– А что, если в тебя заглянет убийца?
– Он увидит во мне то, что должен увидеть.
– А если ребенок?
– Тоже – только то, что нужно увидеть ему.
Я задумываюсь.
– Почему же я ничего не увидела?
Голос Колодца помягчел.
– Ты была слишком напугана. Я понял, что мне нужно быть осторожнее с тобой.
– Ты опасен?!
– Мне смешно, когда так говорят… Я всего лишь показываю каждому то, что нужно. В этом нет опасности.
Начинаю чувствовать себя обделенной.
– Но я хочу увидеть то, что должна!
– Увидишь. К этому нужно быть готовой, – Колодец помолчал и продолжил: – Только там ничего нового для тебя не будет. Ты и сама всё это помнишь и знаешь. Тебе и так от этого больно.
Хочу возразить. Но вдруг слышу голос Дороги:
– Если хочешь дойти до цели, то просто иди, не заглядывай никуда.
– Когда ты будешь готова… – повторил Колодец.
И тут я проснулась…
Лучше гор могут быть только горы…
Просыпаюсь и вижу капельки влаги на округлом своде палатки. Зябко и сыро. Даже в спальнике ощущается эта сырость.
Тихонько, чтобы не разбудить мирно спящих соседок, выползаю наружу – тут же перехватывает дыхание от резко прохладно-чистого воздуха. Да, в палатке было теплее…
Туман вокруг густой – кажется, можно резать его ножом на куски. Слышен шум воды в горной речушке неподалеку.
Медленно бреду по высокой траве. Ноги по колено мокрые. От росы. Дышу-наслаждаюсь воздухом, кутаюсь в ветровку. Наш лагерь – сонное царство. Вчера долго сидели у костра, рассказывали истории, пели песни под гитару.
Светло. Небо чистое – предутреннее, предрассветное. Кажется, вся природа замерла в ожидании восхода солнца.
Перед рассветом особенно холодно. Вспоминаю, какая в речушке вода и долго раздумываю по поводу умывания. Наконец решаюсь – встаю на мокрый камень, балансируя, дотягиваюсь до воды, зачерпываю…хорошо! Вода прозрачная-прозрачная.
Возвращаюсь на поляну. Спокойствие и тишина. То, что мне нравится больше всего в таких поездках.
Стою и смотрю на вершины гор. Они в утренней сероватости чуть размыты. Горы – моя слабость. Как там у Высоцкого? "Лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал…"
Негромко щебечет какая-то птаха. И тут, словно по сигналу, вершины гор заливает золотистый свет…
Это феерично. Я много раз встречала восход солнца в горах, но невозможно привыкнуть к такому зрелищу.
Рассвет – буквально несколько минуток. И уже высыхает роса на траве. И вспоминаешь, что на дворе середина июля, а не октябрь, как мерещилось от ночного холода.
– С добрым утром! – слышу за спиной. Все проснулись. Начинается новый день…
Разоблачение
Случилась эта история семнадцать лет назад в одном летнем оздоровительном лагере. Во время смены с углубленным изучением немецкого языка.
На Алтае такие смены называют "лингвариумы". Этакий "аквариум", замкнутое пространство, в котором варятся юные лингвисты.
Обычно в лингвариумах кроме вожатых-учителей немецкого языка есть языковые ассистенты (Sprachassistent). Это – носители языка, приглашенные из Германии. Один-два на смену. Общение с ассистентами полезно, потому что есть возможность попрактиковаться "вживую".
Так вот, в том лингвариуме, который, кстати, назывался "Солнечная Долина" ("Sonnental" по-немецки), тоже был языковой ассистент. И звали его Юрай.
Как только мы заселились в домики в день приезда, нам объявили, что Юрай не говорит по-русски ни слова. Лично у меня это вызвало интерес и даже что-то похожее на азарт – ну ведь интересно же: поймём ли мы друг друга? Хотя некоторые из ребят крепко огорчились.
Юрай был очень любознателен. В течение дня он подзывал к себе кого-то из нас и начинал по-немецки расспрашивать – о России, о семье, друзьях и увлечениях. Так прошло три дня.
В лингвариуме каждый вечер устраивалась дискотека. Диджей был талантлив, скучать не приходилось, поэтому на дискотеку приходили практически все. Кроме Юрая.
Но на четвертый день пришел и он.
Я сидела в тот момент на лавочке в стороне. Шел медленный танец, а поскольку девчат у нас было больше, чем мальчиков, меня никто не пригласил.
Юрай подсел ко мне. Наблюдая за танцующими парами, улыбнулся, посмотрел на меня и на чистейшем русском языке, почти без акцента, произнёс:
– Красивая пара, да?
Я чуть не кувыркнулась с лавочки на землю.
– Юрай, но ты же не говоришь по-русски?! – от растерянности я произнесла это по-немецки.
Юрай довольно заулыбался и оглядел собравшуюся вокруг нас толпу изумленных ребят. Потом также по-русски пояснил:
– Сейчас – диско. Сейчас я могу говорить по-русски.
Мы переглянулись. И начали хохотать так, что диджей обиженно выключил музыку.
Тайна Юрая была раскрыта.
Пирожок, или Дымовая завеса
Был самый обычный вторник.
В редакции газеты всё шло своим чередом. Бухгалтер закрылась в кабинете, страдая над отчетами. Корреспонденты пыхтели над материалами, периодически хватая телефон и лихорадочно разыскивая того или иного информатора. Редактор и верстальщик ломали голову над оформлением первой полосы.
Поскольку вторник в этой редакции был днём газетным – днём перед отправкой газеты в типографию – Олеся, редактор, решила отказаться от обеденного перерыва. Тем более, что на это время у неё была назначена сверка материала с заврайоно.
Однако, поскольку Олеся еще и не завтракала, голод настойчиво давал о себе знать предательским урчанием а животе.
В конце концов Олеся не выдержала.
Она отправилась в бытовую комнату, где, помимо всего прочего, размещались чайник, микроволновка и небольшой холодильник.
Открыв дверцу, Олеся с удовлетворением обнаружила сиротливо лежащий на верхней полке холодильника пирожок.
"С картошкой", – мечтательно подумала Олеся. – "Или, если повезёт, – с повидлом".
Она решительно вынула пирожок. Он был не первой свежести, но пах обычной выпечкой. Ничем не примечательный пирожок.
Повертев его в руках, Олеся засунула его в микроволновку. Минуты на полторы – разогреть. И со спокойной душой направилась в свой кабинет, где уже разрывался телефон.
А в это время в компьютерном цехе молоденькая журналистка Настя ждала, пока верстальщица распечатает её статью – в корреспондентской принтера не было. И вдруг она стала подозрительно принюхиваться.
– А что это здесь пахнет паленым? – раcтерянно спросила она. – От принтера, что ли?
Пока верстальщица Наталья пыталась понять, о чём речь, в дверь ворвалась еще одна журналистка, Света.
– Девочки, ужас просто! Я сижу, и вдруг кааак бабахнет за стенкой! И дым валит!
Все дружно переглянулись и ринулись в коридор. Дым выползал из щелей в двери бытовой комнаты.
Редактор мирно сидела в своём кабинете, дописывая материал и предвкушая, как она наконец-то съест вожделенный пирожок. Услышав топот и громкие голоса из коридора, подумала, что пришли очередные рекламодатели. И уже намеревалась поставить точку, как в кабинет влетела верстальщица:
– Олеся, у нас что-то горит в микроволновке!
– Сначала взорвалось, а потом загорелось, – торопливо уточнила Света.
Олеся выбежала в коридор. Едкий дым заполнил всё вокруг. Бухгалтер, кашляя, выскочила из своего кабинета:
– Что случилось?
– Горим! – ответил кто-то за дымовой завесой плачущим голосом.
Олеся пробралась в бытовую. Настя испуганно твердила: "Электричество надо отключить".
– Нет, не отключайте! – завопила бухгалтер и ринулась к своему компьютеру спасать отчеты от исчезновения.
Олеся, вытирая набежавшие от едкого дыма слёзы, осторожно выключила микроволновку из сети. Огня видно не было, но дышать в дыму становилось всё труднее.
Бухгалтер, вернувшись, решительно взяла микроволновку и вытащила на улицу. Все замерли вокруг.
– Кто и что положил в микроволновку? – медленно спросила верстальщица, обводя грозным взглядом коллег.
– Там был всего лишь пирожок, – жалобно простонала Олеся. – Просто пирожок. С картошкой. Или с повидлом.
Настя открыла дверцу микроволновки. Вместо пирожка там был обугленный бесформенный комок.
– Так это он взорвался?! – растерялась Света.
– Лучше б ты его холодным съела! – вздохнула верстальщица.
Все стояли и, как в трансе, смотрели внутрь микроволновки на то, что недавно было пирожком.
И тут ожила Олеся.
– Дааа… – простонала она. – Вот такие пироги!
Клоун
– Почему ты плачешь? Ты должен смеяться!
Сидя в углу за кулисами, старый измученный клоун качал головой и глотал всё набегающие и набегающие слёзы. Нарисованная на его лице улыбка от плача искажалась так, что превращала лицо в уродливую гримасу.
– Ты же клоун! Это твоя работа! Хватит сидеть в углу!
А сил не было. Совсем. Даже если бы его сейчас лупили палкой, он не смог бы встать.
– Тебе за что деньги платят, олух?!..
Окрики вокруг не умолкали. Старый клоун медленно поднял голову и попытался рассмотреть окружающих, однако сквозь пелену слёз видел только размытые фигуры.
– Да ты пьян! Или сошел с ума!
Ни то и ни другое.
Ах, если бы они понимали, что с ним творится… Если бы он сам понимал…
Слёзы градом катились по щекам, словно хотели смыть надоевший грим. Слёзы бессилия. Слёзы злости. Нет, не на окружающих – они, по сути, правы – на себя сейчас злился клоун.
За то, что не смог выбрать для себя другой путь. Или не захотел? Да, собственно, теперь это уже и не важно.
Смешить других, доставлять публике удовольствие и радость казалось раньше приятным времяпрепровождением, за которое еще и платят деньги. Казалось, что у него есть талант, что к этому у него призвание.
А что на деле? Он все свои силы отдал этой работе. Что получил взамен? Старение раньше времени, одиночество и кучу долгов – невелика зарплата у клоуна.
А еще отсутствие семьи, замкнутый образ жизни – ведь круговерть представлений и репетиций бесконечна.
– Ты должен выйти к публике! Встань!
Он не мог. В свои тридцать лет он чувствовал себя дряхлым стариком. Публика обойдется без его неудачных шуток. Да и вообще – кого сейчас удивишь клоунадой? В век айфонов и планшетов традиционное искусство стало словно вымирать.
А ведь он был талантлив. Мог выбрать любую профессию. Мог стать лингвистом, как советовали родные. Мог многого добиться. Мог, но не захотел…
– Дядя клоун… – раздался нерешительный шепот.
Он поднял залитое слезами лицо. Рядом стояла девочка лет шести с плюшевым мишкой в руках.
– Дядя клоун, не плачь. Хочешь, я тебя пожалею? Возьми Мишутку.
Она гладила его по голове, пыталась вытереть ему слёзы.
– Дядя клоун, мы тебя очень ждали. Я из-за тебя пришла на представление. Но ты, наверно, устал? Отдохни, а потом выступи, пожалуйста. Ты очень-очень нужен нам.
Нужен?
Он вновь поднял голову. Девочка исчезла, оставив плюшевого медвежонка у него в руках. Слёзы уже не текли.
Он нужен? Так, значит, пора выходить к публике!
Появление клоуна с медвежонком в руках вызвало бурные овации. Его ждали.
Клоун посмотрел в зал. В третьем ряду сидела та самая девочка. Она улыбалась и махала ему рукой.
