Тайный агент [Алия Амирханова] (fb2) читать онлайн

Глава 1

Суточное дежурство хирургической бригады больницы №10 областного города Благое подходило к концу. Оставалось сорок минут, и на смену заступят новые врачи. Это радовало. Дежурство было тяжёлым, по очереди успели поспать практически не более часа. Приёмным отделением служила небольшая комната. Выглядела она весьма невзрачно. Линолеум на полу давно потерял былую окраску от постоянного хождения по нему в обуви. Мебелью в комнате служили два стола, покрытые оргстеклом, расшатанные стулья, на которых можно было сидеть лишь с риском для здоровья, пара табуреток, кушетка, раковина для мытья рук после осмотра. Дальше по коридору располагался хирургический блок, но поначалу больные попадали именно в приёмный покой. Тридцатилетний врач-хирург Леонид Александрович, тараща глаза от усталости, сидел за столом приёмного отделения и описывал ход операции, которую он провёл не более часа назад. Кроме него и медсестры в приёмной никого не было. Из остальных врачей бригады – кто спал, кто был на операции.

Двери настежь распахнулись, и два санитара внесли носилки, на которых сидел молодой парень. Ветровка и рубашка у него были расстегнуты, и он, держась за левый бок, корчился от боли и стонал. Его поддерживал пожилой врач скорой помощи. Войдя в кабинет и поздоровавшись, врач «скорой» стал озираться по сторонам, ища дежурного врача и игнорируя Леонида Александровича, ответившего на его приветствие. По всему было видно, что доктора он принял за студента, потому продолжал молчать и озираться по сторонам. Леонид Александрович нисколько не удивился. Он действительно в свои тридцать выглядел весьма несолидно, если не сказать, как мальчишка. Среднего роста, худенький, с пухлыми губами и доверчивым взглядом серых глаз, – его все коллеги называли не иначе как Лёня, на что он первое время обижался, а потом привык.

– Что с парнем? – не дождавшись доклада врача «скорой», Лёня сам стал расспрашивать.

– На улице подобрали, какая-то женщина нас вызвала, – врач положил на стол перед Лёней данные словесной жалобы.

– Что с ним?

– Не дал себя осмотреть, жалуется на сильные боли в левом подреберье, говорит, побили. Это я расстегнул рубашку, хотел осмотреть.

   Санитары опустили носилки ниже, и медсестра помогла больному перейти на кушетку.

– Мы поехали.

– Да, конечно, – Лёня тяжело вздохнул.

   Мысль, что придётся отпахать дежурство минута в минуту, если не больше, будила в душе раздражение. Чертовски не хотелось вставать, хотя сидел он не на диване, а на жёстком табурете, но всё-таки это лучше, чем стоять за операционным столом. Маленькая искорка надежды, что сейчас ввалится Семён, который сегодня должен его сменить, и сам возьмёт новенького, умирала на глазах. Сёмка не приходил на дежурство раньше положенного, а предпочитал опаздывать. Недовольно взглянув на больного, Леонид Александрович всё же встал.

– Мужчина, вы лягте, чтобы я смог осмотреть вас, – он слегка надавил на плечо, побуждая больного лечь.

   Лёня склонился над больным и положил правую руку на больное место в надежде пропальпировать. Его взгляд ненароком упал на крестик на груди парня. Он показался ему слишком знакомым.

– Какой у вас красивый и редкий крестик на груди! Очень редкий. У моего отца – такой же.

   Мужчина не реагировал на слова. Стоило ему лечь, как он тут же поднялся и принял свою прежнюю позу, наклоняясь на левый бок. Очевидно, ему так было менее больно.

– "Ванька – встань-ка", – произнёс Лёня.

   На первый взгляд, казалось бы, врач пошутил, но медсестра не улыбнулась, зная, что эти, вроде бы комичные, слова означали лишь неоспоримый симптом ушиба селезёнки.

– Чувствуете боль в левом плече? – расспрашивая больного, Лёня стал измерять ему давление.

   Медсестра, сидевшая за столом, записывала результаты осмотра. По мере их получения голос хирурга становился всё жёстче и решительнее.

– Давление 60 на 40. Бледность, липкий пот. Похоже, начался коллапс. Предположительно: разрыв селезёнки, внутреннее брюшное кровотечение, – он диктовал и одновременно помогал больному пересесть на каталку.

– За мной, – скомандовал он медсестре и, не дожидаясь никого, сам покатил каталку, диктуя на ходу.

– Полюгликин 400 мл внутривенно, мезатон 1% 1 кубик внутривенно, дексаметазон 32 мл внутривенно. Срочно готовьте к операции! Срочно!

   Вкатив каталку в предоперационное отделение и оставив больного на попечение операционных медсестёр, он быстрым шагом пошёл мыть руки перед операцией. И вот уже прожектора над операционным столом зажглись, инструменты разложены, ассистент – молодой ординатор и операционная медсестра с анестезиологом стояли рядом.

– У нас несколько минут. Начали. Скальпель!

   Пара секунд – и нож в руках доктора сильным, умелым нажатием полоснул живот по срединной линии в нескольких сантиметрах ниже пупка. На бледной коже появился багрово-красный глубокий разрез, затем брюшная полость вскрылась, словно ракушка. Как портной отворачивает лацканы пиджака, так и хирург аккуратно, но вместе с тем решительно, развёл мышцы и ткани.

– Чёрт, вся брюшная полость заполнена кровью! Прокладки! – Лёня одну за другой засовывал их в рану, и они тотчас становились насквозь мокрыми. – Мне некогда сушить. Продолжайте отсасывать, – он запустил руку в брюшную полость и пальпаторно стал оценивать повреждение селезёнки. В голове, словно молот, стучала мысль: "Нужно, во что бы то ни стало, как можно быстрей найти ножку селезёнки и пережать её, остановив тем самым кровотечение, иначе – смерть". Его рука торопилась в поиске, осознавая, что счёт идёт даже не на минуты.

– Точно, поперечный разрыв селезёнки. …Я нашёл ножку. Зажим!

– Кровотечение замедлилось, – ассистент отключил отсос. – Давление пока не нормализовалось.

– Продолжайте вливать кровь и плазму. …Селезёнка мобилизована. После удаления будем имплантировать. Приготовьте тазик.

   Медсестра быстро достала стерильный тазик и налила физиологический раствор, в который Лёня и поместил удалённую селезёнку. Всё остальное уже шло по строго отработанной схеме. Сформировав небольшие тканевые фрагменты, он вшил их в большой сальник и только затем ушил рану.

   В общей сложности операция длилась более часа. Когда уставший Лёня пришёл в ординаторскую, Семён во главе новой бригады сидел за столом и завтракал.

– Привет, Лёньчик! Слышал, у вас трудное дежурство было. Садись, чайку попей.

– Здравствуйте, – Леня кивком поприветствовал коллег. – Устал я, домой пойду. Завтра воскресенье, хоть отосплюсь. У последнего отрыв селезёнки с частичной имплантацией, имейте в виду.

– Хорошо, как знаешь. За больного не переживай.

Глава 2

Домой, после дежурства, в свою съёмную квартиру, Лёня приехал на такси. Сил дожидаться нужной маршрутки не было. Он снимал небольшую однокомнатную квартиру. Весь его быт можно было смело назвать спартанским: ничего лишнего. В зале стоял диван, который на ночь превращался в двуспальную кровать, на стене висела полка с рядом книг по хирургии, пара стульев – и всё. Вместо телевизора был ноутбук. На кухне, помимо маленького холодильника и стола со стульями, из мебели больше ничего не было, но зато чистота стояла идеальная. Переодевшись в домашнюю одежду и помыв руки, Лёня пошёл к дивану, и через каких-то пару минут он уже крепко спал. Ближе к трём часам дня его разбудил звонок в дверь.

– Кого там ещё принесло?.. Иду! – с трудом оторвав голову от подушки, Лёня поднялся и, как был в одних трусах, на ходу цепляя тапочки, направился к входной двери.

Открыв дверь, увидел молодого паренька-курьера.

– Вы Иванов Леонид Александрович?

– Ну я, а что такое?

– Вам телеграмма. Распишитесь, – и паренёк протянул тетрадку и ручку.

   Расписался в нужном месте, куда указал курьер, и ему вручили телеграмму.

– До свидания.

– До свидания, – оставшись в некотором недоумении, Лёня закрыл дверь.

   Волнуясь в предчувствии чего-то нехорошего, стал читать текст. Как оказалось, телеграмма была из его родной деревни, что в двухстах километрах от города Благое. В ней сообщалось, что скоропостижно скончался отец. Причина смерти не указывалась. Страх и отчаянье вмиг ввергли Лёню в оцепенение, и он так и остался стоять возле двери, покусывая нижнюю губу. Мысли лихорадочно прыгали.

Боже мой! Чего-чего, но подобного я никак не ожидал. Отец не болел, во всяком случае – ничего мне не сообщал, хотя… с отцом мы уже год как не виделись, живя практически рядом. Как же так?..

Стыдливо заныла душа.

Глаза ещё минуту растерянно пялились в текст, и он всё ещё оставался возле входной двери, но затем, почувствовав некоторую дрожь в теле, прошёл к дивану и сел. В душе нарастало отчаянье, сродни паники. Они не виделись год, и этот факт назойливо всплывал в мыслях, терзая душу. Свою маму он не знал, отец рассказывал, что она пошла неправильной дорогой и, скорее всего, уже умерла в какой-нибудь тюрьме. Они с отцом всегда жили вдвоём. Отец больше не женился и всего себя посвятил ему и служению людям, будучи священником в их деревне.

Чёрт, я всегда был одержим медициной! Дежурств понабрал столько, что с отцом встретиться было некогда. Только и делал, что думал о себе. На машину копил.

Лёня сидел на диване и его жизнь, словно кинолента мелькала перед глазами.

Отец регулярно писал мне, не уважал он телефон. Всё время говорил, что не слышит его. Чудак… Много работал, чтобы я жил в благополучии, в достатке. Всего себя отдавал работе.

   Наверное, впервые в жизни Лёня признался себе, что, редко видясь с отцом, всё же постоянно чувствовал его присутствие, его любовь, заботу. Тысячи невидимых ниточек связывали его с отцом и крепко держали на земле, не позволяя невзгодам сломить. Он легко поступил в институт, легко учился, ни в чём особо не нуждался. И вот, нити оборвались все разом, отца больше нет. Вдруг навалившееся одиночество повергло в страх. Ему было тридцать лет, но, как оказалось, он совершенно не готов остаться один на этом свете. Ощущая в груди невыносимое отчаянье и боль от невозможности повернуть время вспять, чтобы хоть на минуту увидеть отца, заглянуть в его глаза, ощутить теплоту пожатия его руки и не в силах больше терпеть эти муки, Лёня встал и быстро оделся. Достав из заначки под матрасом всю наличность, которая у него была, ушёл в ночь.

   До областного центра добрался без проблем: на фуре, которая ехала как раз в нужную ему сторону, мало того – доехал бесплатно. Водитель, узнав, что он дипломированный хирург, стал задавать ему вопросы, и гонораром за консультацию явилась как раз бесплатная поездка. Поблагодарив, Лёня вышел в областном центре. Время было уже почти десять вечера. Если по выходу из дома, будучи в некотором волнении, он не почувствовал резкого похолодания, то, стоя на обочине областной дороги в ожидании попутки, ощутил это по полной. Была осень. Точнее – начало ноября, и если утром ещё светило солнце, то к вечеру небо заволокли свинцовые тучи, подул холодный северный ветер, температура воздуха явно приблизилась к нулю. Одет он был в лёгкую демисезонную куртку, на ногах осенние туфли. Торопясь выскочить из квартиры на воздух, ожидая, что на улице душевная боль утихнет, он, ко всему прочему, ещё и забыл надеть шапку. И вот сейчас Лёня стоял на обочине дороги, продуваемой со всех сторон холодным, пронизывающим насквозь ледяным ветром, в своей лёгкой курточке и без шапки, без перчаток. Мало того, пошёл снег. Сорок минут ожидания, но ни одна, пусть даже захудалая, лошадёнка не проехала в сторону их деревни. Единственный фонарь, под которым он стоял, едва освещал местность и, раскачиваемый ветром, жалостно поскрипывал. И помимо холода, Лёню обуревал ещё и страх, что с минуты на минуту нить накаливания в лампочке от столь сильной тряски не выдержит и оборвётся. Мысль оказаться в кромешной тьме на заснеженной дороге совсем не радовала его. Прошло ещё двадцать минут. Никогда ему, деревенскому парню, не приходилось так мёрзнуть. Конечно, ему случалось ещё мальчиком, сопровождая отца в соседние сёла, пару раз оказываться в пути в лютый мороз, да ещё на подводах, но овчинный тулуп да шапка-ушанка спасали от любого холода. Его нынешняя одежонка ни шла ни в какое сравнение с тулупом. Он окоченел до мозга костей и не заметил, как возле него остановился старенький "Уазик". Переднее окошко приоткрылось, и мужчина крикнул.

– Слышь, ты, камикадзе, садись! Не порти мне статистику погибших от несчастных случаев!

   Лёня не понял, что сказал мужчина, ему было всё равно, но увидев остановившуюся машину, не имея сил даже обрадоваться, он медленно стал открывать дверцу. Окоченевшие пальцы никак не могли схватиться за ручку. Мужчина, похоже, догадался, что парень сильно замёрз, потому поспешно вышел из машины и открыл дверцу. Кое-как, забравшись на сиденье, Лёня замер, не в силах даже поблагодарить.

– На-ка, выпей! – мужчина протянул ему крышку от термоса, наполненную горячим кофе.

   Не дожидаясь, когда кофе остынет, Лёня стал пить кипяток. Лишь возвращая крышку, поблагодарил.

– Да не за что! Ты куда направляешься-то?

– В… де… ревню Вяземская.

– А чего в такую погоду, да ещё ночью?

– На похороны.

– Да ты что?! Я участковый из вашей деревни – Константин Петрович. Так у нас, по-моему, только батюшка Александр скончался.

– Батюшка, мой отец.

– Вот дела!.. Ты меня, браток, извини, я в этих краях новенький, не признал тебя… Хорошим человеком был твой батюшка, очень мы все его любили. Как у преступника рука поднялась на него, – все удивляются.

– А что, разве отец не от болезни умер?

– Выходит, тебе не сообщили… Его убил один пришлый парень. На ночлег в церковь попросился, твой отец, понятное дело, пустил… Доверчивый батюшка был, людям верил. Кто на ночлег попросится, того и пускал. Никому не отказывал. Правда, на чужака церковь не оставлял, вместе с гостем ночевал: накормит, исповедует. В тот роковой день у него тоже кто-то в церкви ночевал. Отец Виктор утром батюшку обнаружил, – гостя, понятно дело, уже не было. Сделал своё чёрное дело – сбежал, ещё и церковные деньги с собой прихватил. Прими мои соболезнования.

   Лёня ничего не ответил, его душили слёзы.

Глава 3

  Родительский домик был таким же, как год назад. Когда-то толстый, пятистенный дубовый сруб с годами ужался, стал меньше в размерах, но всё равно смотрелся солидно; такой весь подтянутый, аккуратный, с белыми занавесочками на окнах. Та же узенькая дорожка из плитки вела к крыльцу, правда, сейчас она была припорошена снегом, и цветов по краям тоже не было. Близилась зима. Встречать Лёню на крыльцо вышел отец Виктор, друг отца и тоже священник в их же церкви. Они сердечно обнялись. Раздевшись в прихожей, прошли в общую комнату.

– Отец там, – священник указал на шторку, которая отделяла небольшую часть комнаты.

   Отодвинув рукой занавеску, Лёня вошёл в маленькое помещение, где посредине на табуретках стоял гроб. Отцу было шестьдесят пять лет. Совсем ещё не старый! Он стоял у гроба и смотрел на лицо отца, и как будто видел его впервые. Может, так оно и было. Они никогда ранее не сидели напротив друг друга, не вели задушевных бесед, не спорили. Всё было как-то отстранённо, быстрое общение на уровне: "Как дела? Нормально» А сейчас он стоит, и его сердце разрывается от боли, что единственного родного человека, который у него был на этом свете, он не разглядел, не понял, не наговорился с ним. Как такое могло случиться? Он стоял и не знал ответа. Слёзы лились из его глаз, но он не замечал их. Болью сжималась грудь от мысли, что в то время, когда он спасал больного от смерти, его собственный отец умирал, и никого не было рядом, кто бы помог.

Какая чудовищная несправедливость! Прости меня, папа! Прости! За чёрствость прости, за невнимание. Мы ведь с тобой были единственно родными на этом свете. Кроме тебя у меня никого нет. А теперь и ты оставил меня. Я теперь, папа, круглый сирота. Прости меня, папа. Прости…

   Лёня простоял у гроба больше часа, пока отец Виктор не увёл его. Усадив за стол, священник заметил, что Лёня буквально горит: у него поднялась высокая температура, начался сильный озноб, его всего трясло. Напоив Лёню специальным лечебным чаем с малиновым вареньем, отец Виктор уложил его в кровать. Лёня пролежал в бреду с высокой температурой почти двое суток. На третий день, как раз в день похорон, ему стало лучше.

   Похоронить отца пришли не только свои односельчане, но и жители соседних сёл. Лёня был потрясён, насколько отец пользовался уважением среди прихожан, и как сильно его любили. Буквально каждый, прощаясь с отцом, благодарил его за добро, сделанное именно ему. Лёня понял: отец принадлежал всем, а не ему одному.

Он не уехал сразу же после похорон. К вечеру опять поднялась высокая температура и болезнь продолжилась. Позвонив на работу, Лёня взял отгулы.

Шли восьмые сутки, как Лёня был в деревне. Чувствовал он себя уже хорошо. Вечером, перед отъездом, они сидели с отцом Виктором на кухне: ужинали и   разговаривали. Конечно же, говорили об отце.

– Твой отец, Лёня, очень любил людей, верил в них. Ты заметил, с каким выражением на лице он умер?

– Спокойное лицо, я бы даже сказал умиротворённое.

– Именно, сын мой. Умиротворённое. Он простил своего убийцу. …Чуть было не забыл, – и священник, достав из кармана рясы фотографию, положил её перед Лёней.

   Фотография была сделана давно, небольшая в размерах, она достаточно хорошо сохранилась. Чувствовалось, что её владелец берёг снимок, а это означало, что те, кто был изображён на фото, дороги ему.

   На снимке Лёня сразу же узнал отца. Сидящая рядом с ним женщина с ребёнком на руках – скорее всего его мать и он сам. Лёне здесь было года четыре, не более.

Вот, значит, как выглядела мама.

Лёня неотрывно смотрел на изображение женщины на снимке. Он впервые видел свою мать, фотографий её в доме не было. Старый снимок его с родителями разбередил ему душу, наверное, потому, что он остался без отца, и женщина на фотографии – единственное родное существо, которая, возможно, жива и ищет его, а значит, он не один. От этой мысли в груди его заметно потеплело.

– Это ты с родителями, – отец Виктор прервал мысли Лёни. – Эту фотографию твой отец всегда при себе носил. Любил он твою мать, да и тебя, конечно же. …Мечта у него была: монастырь при нашей церквушке создать. Жалел он заблудших, всё время повторял: "Куда им бедным поддаться?". К нам в церковь за пару дней до смерти твоего отца парнишка забрёл. Худенький, невысокого роста, а от чего ему здороветь? Отца нет, мать беспробудно пьёт. Его отчим выгнал. Парнишка тот слёзно умолял разрешить при церкви остаться, на какую-нибудь работу просил принять. Твой отец, понятное дело, не смог отказать. Слух у парня оказался отменный, а нам как раз и псаломщик, и пономарь требовались. В общем, остался он у нас. С твоим батюшкой подружился, не отходил от него. Тот его и крестил, и стал обучать церковному песнопению. Сашей парня звали, тезка твоему отцу. В церкви он и жил. Я к чему это рассказываю? Недолго парень у нас пробыл. Дня три, не более. Как батюшку убили, так и пропал. Даже паспорт свой не прихватил, у нас и оставил. Он сам твоему отцу его на хранение дал… Куда он без документов? Я вот всё думаю: не мог тот преступник его, как свидетеля, тоже убить?

– Не знаю, отец Виктор. Вообще-то в фильмах показывают, что убийцы свидетелей не оставляют.

– Жаль парнишку. Он на седьмом небе был от счастья, что к нам попал. Настрадался бедный, и батюшка его полюбил. Хорошая была мысль у твоего отца насчёт монастыря. Много в наших краях и страждущих, и заблудших. Они бы смогли в монастыре через Бога к согласию в душе прийти. Жаль, некому дело продолжить. Я уже стар. …Ирод проклятый, этот преступник, такого человека погубил! Ну, я думаю, Бог с него строго за этот поступок спросит. Он ведь, окаянный, не побоялся нательный крестик с батюшки твоего сорвать. Чтоб у него руки отсохли!

– Отец Виктор, что вы говорите? – голос у Лёни дрожал от посетившей его мысли. – Крестик с шеи отца… убийца украл?

– Да, сынок, ничего нынче люди не боятся, хотя, может быть, твой отец его тому парнишке, Сашке то есть, сам отдал, когда крестил. Если так, то хорошо бы.

   Лёня уже не слышал, что говорил священник, все его мысли были о другом.

– Боже мой!.. Отец Виктор, я знаю, кто отца убил.

– Откуда?!

– Я на днях операцию делал одному молодому человеку, – Лёня нервничал и повторялся.– Так вот, меня ещё тогда, когда я его в первый раз увидел, привлёк его нательный крестик. Точь-в-точь как у отца.

– Этого не может быть! Батюшке, да и тебе, крест сделал один умелец в знак благодарности. На крестике твоего отца посредине – рубин. Он единственный в своём роде.

– Вот, и я потому на крестик внимание обратил, что точь-в-точь как у отца. И камень рубин посредине. Всё совпадает. Отец Виктор, что делать? Я пойду в полицию, – Лёня весь побагровел от злости и решительно встал.

– Постой, парень, не гони лошадей. Ночь на дворе, – отец Виктор сурово одёрнул Лёню, который уже успел надеть куртку.

– Я такси вызову.

– Город тебе, что ли, такси он вызовет?! Постой, говорю, – тон, которым были сказаны эти слова, не терпел возражений.

   Взяв себя в руки, Лёня снял куртку и вновь сел за стол.

– Так-то оно лучше. Раз ты недавно операцию сделал, значит, он в больнице и никуда не делся. Нельзя, парень, в ярости решение принимать. А что с парнем-то случилось, ну, которому ты операцию-то делал?

– Побили его. Отрыв селезёнки. Но то, что вовремя в больницу доставили – это что-то невероятное. Его на улице подобрали. Привезли бы на несколько минут позже, он бы умер от потери крови. Бог помог, но за что, отец Виктор? Почему он моему отцу не помог, а преступника спас? Почему? – Лёня не мог сидеть от волнения. Он снова разнервничался и стал ходить по комнате, твердя:

– Собственными руками спас человека, который убил моего отца! Отец Виктор, почему такая несправедливость?

– Не знаю… Может потому, что твой батюшка его простил.

– Извини, отец Виктор, но я его не прощу, – Лёня убрал фотографию во внутренний карман куртки, затем достал телефон и, пройдя в сени, позвонил к себе в больницу.

   Дежурил как раз Сёма.

– Привет, старина. Я из деревни звоню, отца похоронил. …Спасибо за соболезнование. Семён, у меня к тебе просьба. Раз ты на дежурстве, поднимись, пожалуйста, в отделение, узнай, как там, тот парень, у которого отрыв селезёнки … Меня не интересует, как его здоровье, плевать я хотел на него. Представляешь, этот урод, сволочь…, убил моего отца. …. Что я, врать буду?! У него на шее крестик отца. Какие ещё нужны доказательства? Он, гад, совершив преступление, ещё не побоялся и крестик с шеи сорвать. Ублюдок!…Я крестик собственными глазами видел. Задушу гада, только дай добраться, – Лёня подробно рассказал другу о случившемся. Разговаривали минут двадцать, пока Сёму не позвали на операцию.

   Убрав телефон, Лёня вернулся на кухню, где сидел отец Виктор.

– Поговорил?

– Да. Попросил не выписывать его до моего возвращения. Ему сегодня швы сняли. Господи, за что ж такое наказание? Опоздай я со звонком, его бы выписали.

– Я тебе вот что, парень, скажу. Ты горячку не пори. Кулаками махать – ума не надо. Полиция сама во всём разберётся.

   Лёня едва дождался утра, и первое, что он сделал, это пошёл к деревенскому участковому и всё ему рассказал. Тот незамедлительно позвонил в город Благое, и к моменту прибытия Лёни в город больной был взят под стражу. Желание отомстить затмевало разум. Лёня не мог работать и, отпросившись, он поехал в отделение полиции.

   Спросив у дежурного, к кому направили парня из больницы, и получив ответ, Лёня быстрым шагом пошёл к указанной двери. Ему не терпелось посмотреть в глаза убийце отца, собственноручно придушить его или хотя бы попытаться это сделать. Постучав и получив разрешение войти, Лёня решительно открыл дверь кабинета.

Подполковник, хозяин кабинета, был не один: похоже, он вёл допрос. Напротив него, в нескольких шагах от стола, понуро опустив голову, сидел какой-то парень. Чуть в сторонке сидел ещё один полицейский.

– Вы Иванов Леонид Александрович? – подполковник обратился к Лёне.

– Да.

Поздоровавшись с присутствующими, Лёня хотел было уже пройти и сесть на свободный стул, но тут допрашиваемый поднял на него глаза. Узнав в нём больного, Лёня, не сдерживаясь, бросился на парня.

– Урод! Убью, гад! – в ярости он бил парня куда придётся.

   Паренёк лишь испуганно прикрывался руками. Вскочивший со своего места полицейский оттащил разъярённого Лёню. Изрыгая проклятия, Лёня ещё некоторое время пытался вырваться из его рук, но лишь когда подполковник сурово прикрикнул на него, он, одёрнув куртку и пригладив рукой растрепавшиеся волосы, сел на свободный стул, бросая время от времени испепеляющие взгляды на парня.

– Вы делали операцию подозреваемому?

– Да.

– Привезли какую-нибудь вещь отца, чтобы бы мы могли сличить отпечатки пальцев на крестике? – строго спросил подполковник.

– Да, конечно. Возьмите, – и Лёня передал второму полицейскому записную книжку отца.

– Хорошо, мы всё проверим.

Поняв, что Лёня – сын убитого, парень встрепенулся, с надеждой посмотрел на него и быстро стал говорить.

– Товарищ доктор! Этот крестик мне ваш отец лично дал. Честное слово, я хоть кем могу поклясться, честное слово, поверьте мне. Если хотите, я вам его верну, – парень сделал попытку снять крест.

– Прекрати ныть! Все вы, когда попадаете к нам, такими паиньками становитесь! Невинный агнец нашёлся!

Подполковник зло посмотрел на подозреваемого, и тот весь сжался: то ли от страха, то ли от безысходности.

– В каком состоянии он поступил к вам? – начальник вновь стал расспрашивать Лёню.

– Его привезли на «скорой». Подобрали прямо на улице, какая-то сердобольная женщина вызвала «скорую». Состояние было тяжёлое, понадобилась экстренная операция, в ходе которой было остановлено кровотечение, и была удалена селезёнка. Если бы его доставили к нам чуточку позже, он бы скончался от потери крови.

– Как вы думаете, что явилось причиной такого состояния больного?

– Либо он упал с большой высоты, либо его ударили.

– Сам-то он утверждает, что его побили.

– Я хотел на еду заработать, – парень снова влез в разговор. – Стал играть на губной гармошке возле магазина. Людям нравилось, деньги бросали. Тут какие-то двое выскочили из перехода, все деньги забрали и …бить начали. Одна женщина заступилась, всё кричала, что полицию вызовет, ну они и разбежались.

– Тебя спрашивали, в разговор встреваешь! – подполковник одёрнул подозреваемого. – Гармошка-то где?

– Вот, – парень достал из кармана небольшую губную гармошку. – Мне она от деда досталась. Мать говорила, он на любом инструменте играть мог.

– А как ты в церковь попал?

– Моя деревня – Сосенки, в тридцати километрах от Вяземской будет, – парень замолчал.

– Ну и что? Чего замолчал?

– Ушёл я из дома. Я с матерью жил. У неё новый хахаль объявился, он меня и выгнал.

– И что же, у вас в деревне нет управы на такого вот …хахаля?

– Да я сам рад, что ушёл. Устал я. Пьют они.

– А ты, значит, такой беленький и пушистенький?

Парень ничего не ответил. Лёня сидел и слушал весь разговор. Былая злость на парня постепенно улетучивалась. Перед ним сидел худенький, невысокий парнишка, вдобавок, как оказалось, с изломанной, несчастной судьбой, с глазами полными страха. Он совсем не был похож на убийцу

– Дальше-то что?

– Пришёл я в Вяземскую, податься некуда, ну, слышал, что у них батюшка шибко добрый, на ночлег пускает, кормит. Ну, я и пошёл.

– Дальше.

– Мы с ним всю ночь проговорили. Он мне предложил остаться в церкви, псаломщиком служить. Я шибко обрадовался. Потом, уже на следующий день, батюшка меня крестил. Он свой крестик с шеи снял и мне повесил. Сказал, что этот крестик – особый и принесёт мне счастье.

– И что, ты служил псаломщиком?

– Не успел. Я только два дня в церкви пожил. Однажды ночью мужик какой-то пришёл. Я ушёл спать. Они с батюшкой остались… а когда я утром встал, смотрю: батюшка на полу лежит. Я быстрей к нему, думал, что он упал, а он… не отвечает. Я только потом нож заметил. …Испугался и убежал.

– Дальше что было?

– Ничего. Пошёл куда глаза глядят. По дороге попутка остановилась, меня до города подвезла… Дальше вы знаете.

– Какая попутка?

– Фура.

– Ой, врёшь парень! Того, кто к священнику пришёл, видел?

– Видел, но особо не разглядывал. Ей Богу, не вру! – и он перекрестился несколько раз.

– А что в армию не забрали?

– Сказали, что не пригоден. У меня сердце больное.

– Документы где?

– Паспорт, так он в церкви остался.

– Всё, свободен пока. Отведи его, Влад, – начальник обратился к присутствующему сотруднику.

   Паренёк горестно посмотрел на Лёню, но ничего не сказал. В груди у Лёни неприятно засвербело, вспомнился рассказ отца Виктора о пареньке, принятом отцом в церковь, и который чуть ли не дословно передал допрашиваемый. Страх, что по его вине могут посадить не виновного, незаметно вполз в душу. Лёня ещё минуту колебался, но, услышав слова подполковника, обращённые к нему: "Вы тоже свободны", – решительно произнёс.

– Извините, как вас по имени отчеству?

– Сергей Борисович.

– Товарищ подполковник, мне кажется, парень говорит правду. Я вспомнил, мне священник, который служил с отцом, рассказывал, что они одного паренька псаломщиком приняли. Всё, что этот парень сейчас рассказывал, то же самое мне и тот священник поведал. Честное слово! Один в один! И его паспорт действительно в церкви. Не врёт он… Отпустите парня.

– Что вы меня уговариваете, Леонид Александрович? Сами только что кулаками размахивали, грозились убить.

– Простите, погорячился. Ошибся я.

– Думаете, мне хочется посадить его? Ошибаетесь. Мне хочется найти доказательства его невиновности. Очень хочется, потому что я тоже верю парню. И потом, цепочку не срывали с шеи, что обычно делают при воровстве. Застёжка цела, значит, её расстегнули. Но кто расстегнул – вопрос. Завтра фоторобот составим и будем думать, что с парнем делать.

– Товарищ подполковник, отпустите!

– Ну, что вы заладили?! Разве не хотите найти убийцу вашего отца?

– Хочу, но это точно не он. Сами видите, какой он. Маленький, худенький и потом – глаза…

– Что глаза? Хитрые и скользкие. Прямо не смотрит. Документов нет, может, он и есть убийца.

– Документы я вам привезу. Они в церкви остались. Мне тот священник говорил, паспорт у него… Товарищ начальник, ну, отпустите, пожалуйста! Под мою ответственность. Ведь это я на него нажаловался, так бы он гулял себе на свободе. И потом, парень после серьёзной операции: ему нельзя простывать, диета какая-никакая нужна. Жалко парня, столько настрадался. Я его в больницу к нам положу, если что, на допрос мы приедем.

– Уговорил, Леонид Александрович. Если что – пеняйте на себя, – начальник вышел и, пройдя вместе с Лёней к дежурному, велел тому отпустить парня, взяв с него подписку о невыезде. На прощание подполковник сказал парню:

– Его благодари, – он указал на доктора. – Он за тебя поручился, чуть ли не на коленях умолял тебя отпустить.

   Лёня был на седьмом небе от счастья. Ему даже почудилось, что отец с небес с одобрением посмотрел на него. Вместе с Сашей, так звали больного, они вышли на улицу.

Глава 4

– Рана болит? Я тебя в больницу отвезу, тебе надо ещё полежать. … Может, такси возьмём? – проявляя заботу, Лёня пытался как-то повиниться за своё поведение в полиции.

– Можно и на автобусе, чего деньги тратить, – парень проигнорировал вопрос о швах.

– Ну, как знаешь, остановка, в принципе, рядом.

   Они пошли по тротуару. Дул холодный ветер, чувствовалось, что скоро должен пойти снег. Подняв воротники и втянув головы в плечи, молча шли к остановке.

   Увидев впереди кафе, Лёня обрадовался. Он с утра ничего не ел, и ещё ему хотелось угостить парня, искупить, так сказать, свою горячность.

– Смотри, кафе: зайдём, перекусим? Я просто умираю с голоду!

– Можно.

   Был обеденный перерыв, и народу в кафе было много. Работало три кассы. Увидев в конце зала свободный столик, Лёня отправил Сашу сесть, а сам пошёл к кассам. Рассматривая ассортимент на витрине, Лёня на некоторое время отвлёкся, и каково же было его удивление, когда через пару минут повернувшись, он уже не увидел Сашу. Всё было так неожиданно, что Лёня не сразу сообразил, что парень ушёл. Он даже ещё несколько секунд постоял в очереди, и только потом выскочил из кафе. Рядом проходили люди, но Саши нигде не было. Лёня вернулся в кафе и там всех хорошенько рассмотрел, сходил даже в туалет, но Саша как в землю провалился. Не зная, что делать, Лёня вышел из кафе и сел на скамейку. Он не верил в произошедшее, ему казалось, что Саша одумается и обязательно вернётся. Просидев возле кафе больше часа в ожидании Саши, Лёня пошёл к остановке, чтобы поехать к себе на квартиру.

   Подполковник Сергей Борисович Герасимов после ухода Лёни с подозреваемым из отделения сразу же позвонил одному из своих сотрудников:

– Анатолий, встретиться надо. Давай через пару часов у меня дома. Сможешь?.. Лады, тогда жду.

   В назначенное время подполковнику позвонили в дверь.

– Иду! Иду! – крикнул Сергей Борисович, направляясь к двери.

– Проходи, Толя. Давай прямиком на кухню. Я тут картошки нажарил, некогда было обедать. Будешь?

– Не откажусь, – помыв руки, Анатолий прошёл на кухню.

   Подполковник уже многие годы жил один. На женщин ему не хватало времени, ибо главным для него была работа. Он совсем махнул на себя рукой, хотя ему было всего пятьдесят лет, и он был красивым мужчиной.

– Ты, ешь, ешь, – хозяин поставил перед гостем тарелку. Сам сел на стул напротив.

– Я почему тебя домой пригласил? Надо, чтобы всё было в строжайшем секрете. Ты, наверное, помнишь, что о деле знают только три человека: ты, я и агент 007.

   Анатолий, жуя картошку, пытался скрыть ухмылку после слов шефа, но ему это не удалось.

– Смейся, смейся! Как корабль назовёшь, так он и поплывёт. Что не сделаешь, чтобы удача нам сопутствовала … А если серьёзно, то у меня новость. Артист объявился.

– Да ну?! Что, пришёл и отметился?

– Не поверишь! Именно так и было. Он в одно дело вляпался, – подполковник на секунду прервался, пережёвывая пищу. … – Убил священника прямо в церкви, все улики против него. Попал к нам чисто случайно. Я, как его увидел в коридоре, – он к нам из больницы был доставлен, – аж ахнул! Понятное дело, к себе забрал.

– А чего он в больнице делал?

– Травму получил, отрыв селезёнки, еле спасли. Ну, ладно, на мелочи отвлекаться не будем. Я, когда допрос проводил, все думал, как ему побег организовать, а тут случай подвернулся. Сын убитого, который на Артиста и показал, от своих претензий вдруг отказался. Представляешь? Конечно же, не вдруг. Артист так великолепно из себя невиновного изобразил, что даже я чуть было не поверил. Короче, отпустил я Артиста на волю под натиском жалобщика, тот Артисту уж точно поверил. Пусть он меня простит, но я ради дела не стал ему раскрывать глаза на то, кто на самом деле перед ним… Скорее всего, Артист и убил его отца. Ничего, никуда он от меня не денется: дело закончим, я с него за это убийство взыщу, но сейчас Артист нам на свободе нужен. Они вместе ушли, – подполковник вновь прервался, допивая чай.

– Наверняка, Артист сразу же, как вышел от нас, сбежал и сейчас уже своими делами занимается. Непонятно одно: как мог Артист в такое рискованное дело вляпаться? Я имею в виду – убийство. Он умён, хитёр, зачем ему себя подставлять?

– Может, самооборона?

– От кого, от старого священника? И потом, чего он в церкви забыл? … Ладно, с этим мы позже разберёмся. А сейчас нам на руку, что всё так удачно вышло, комар носа не подточит. Главное – Артист на свободе. Твоя задача, Толя: сегодня же связаться с нашим агентом и предупредить его об Артисте. Кстати, как он?

– Нормально. Уже год, как внедрён. Пока всё идет по плану.

– Дай-то Бог! Операция "Террорист", будем считать, началась. Никаких обсуждений по телефону, только личная встреча. Как только ты предупредишь его и передашь ему жучок, больше с ним не встречаешься. Ясно?

– Хорошо.

– Не надоедай ему. Он давно обо всём проинструктирован. От того, насколько всё будет проходить в строжайшем секрете, зависит напрямую успех дела. Мы столько к нему готовились, нельзя испортить! Всё, Толя, пока. Извини, мне надо бежать.

   Они по очереди вышли из дома, и каждый отправился по своим делам.

Глава 5

Расстроенный тем, что Саша так некрасиво исчез, Лёня на работу не пошёл, а вернулся к себе на квартиру. Все произошедшее не выходило у него из головы. Готовя себе ужин, он думал о Саше.

   Скорее всего – испугался, не поверил мне. Ещё бы, я с таким бешенством на него накинулся!.. Наверное, подумал, что я в больнице его отравлю или ещё что сделаю. Точно, так и подумал. Он же не знает, что я к нему теперь по-другому отношусь. Может, в деревню поехал, за паспортом? Поехать обязательно должен, без документов же никак. Денег у него нет, похоже. На попутках как-нибудь доберётся. Надо отцу Виктору позвонить, предупредить про Сашу, пусть опять в церковь возьмёт на службу.

Настроение у Лёни значительно улучшилось. Пожарив картошку, он сел ужинать. До отца Виктора он дозвонился лишь ближе к вечеру.

– Отец Виктор, обрадовать вас хочу: нашёлся ваш пономарь или псаломщик, – уж не знаю, как вы его там называли. …Это как раз тот парень, которому я операцию сделал… Как узнал? Так он сам всё в полиции и рассказал. Начальник его отпустил. Я тоже там был, мы вместе с ним ушли. Я хотел его в больницу положить, чтобы до конца долечить, но он по дороге сбежал. …Отец Виктор, сбежал, говорю, он… Испугался, наверное, полиции. Может, он к вам придёт за паспортом. Вы уж его опять на службу примите…, жалко парнишку!…. На поминки? Через пять дней? Конечно, приеду. Ждите. До свидания.

Закончив разговаривать, Лёня, успокоенный, открыл ноутбук, чтобы немного почитать….

   Через пять дней, Лёня, как и обещал отцу Виктору, поехал в деревню на поминки. В восемь часов вечера он уже был дома, в деревне. Как и в прошлый раз, отец Виктор вышел на крыльцо встретить его.

– Здравствуй, Лёня, как добрался? Смотрю, ты в этот раз одет по сезону, – священник сердечно обнял молодого человека.

– Здравствуйте, отец Виктор. Нормально добрался.

– Проходи, что мы у порога топчемся? Я, как видишь, обосновался в твоём доме. Ты проходи, проходи, – священник первым прошёл в комнату. – Нельзя сорок дней дом пустым оставлять. Душа покойного придёт и опечалится, если дома никого не будет. Подумает, что его не помнят.

– Ну, что вы, отец Виктор, я рад, что вы тут!

– Ну, вот и хорошо. Проходи к столу. Местные женщины нанесли всякого угощения.

   Надо сказать, что весь дом состоял из одной большой комнаты, все остальные комнатки, такие как кухня, спальня, отделялись друг от друга занавесками или дощатыми перегородками. Вода была и в кране на кухне, и в маленьком закуточке, отделённом от прихожей деревянной перегородкой, за которой стояла раковина, и над нею висело зеркало. Грелась вода от газового котла. Помыв руки, Лёня прошёл на кухню. Небольшая кухня вмещала лишь стол с табуретками, газовую плиту и холодильник. На столе кипел самовар, и дымилась тарелка с только что сваренными пельменями.

– Какие пельмени вкусные, и сметана свежая! – Лёня ел с удовольствием.

– Всё натуральное и деревенское, тут химии нет. Ешь, сынок, сколько душе угодно.

– Отец Виктор, Саша не объявлялся?

– Нет, Лёня, не приходил.

– Как же он без паспорта?

– Хорошо, ты о паспорте заговорил. С собой, Лёня, ты его забери, а то, не ровен час, потеряется, – священник тяжело поднялся и прошёл к ящичку, висевшему тут же на кухне – на стене.

   Лёня посмотрел в сторону ящичка, который хорошо знал. Обычно там отец хранил лекарства. На одной из полок чередой тянулись пузырьки, всевозможные коробочки, шприцы и другие медикаменты. На второй полке – упаковки со всевозможными лечебными сборами трав, среди этих коробочек лежал и паспорт. Взяв в руки удостоверение личности, священник вновь вернулся за стол.

– Держи, Лёня, – отец Виктор, помимо паспорта, положил на стол еще и какие-то буклеты.

– Давайте. Посмотрим, где наш пропавший проживает. Вы, отец Виктор, в паспорт заглядывали?

– Я – нет. Мне кажется, и твой батюшка тоже. Неудобно нам было. Получается, что человеку мы не доверяем.

– Доверяй, но проверяй. Фотография какая-то странная, совсем на него не похож, – Лёня аж вспотел от волнения.

   Спутать было нельзя, у человека с фотографии на правом веке было достаточно большое родимое пятно.

– Отец Виктор, гляньте, этот парень у вас работал?

   Священник, надев очки, которые у него висели на резинке, на шее, взял паспорт из рук Лёни.

– Он, точно он, а что тебя смущает?

– У парня родимое пятно на веке было?

– Да, – отец Виктор положил паспорт на край стола, – Лёнь, ты даже побледнел! Что случилось-то?

– Я упросил подполковника полиции отпустить другого человека, возможно – реального убийцу моего отца, – растерянно произнёс Лёня.

– Да ты что?! Почему ты так решил?

– Тот парень, которого я оперировал, и у которого крестик отца, совсем не похож на этого, – Лёня ткнул пальцем в фотографию. – Но он ведь точь-в-точь рассказал то, что и вы мне рассказывали про паренька, которого отец принял на работу: как он пришёл к вам, что говорил, кем вы его приняли на работу, что отец крестил его. Он мне даже крестик хотел вернуть, но я не взял, подумал: раз отец сам ему дал, значит теперь он его.

– Чёрт! Смотрите, фотография на паспорте отклеилась, а под ней совсем другая. Вот новость. …Час от часу не легче! Отец Виктор, а вот этого парня знаете? – Лёня протянул священнику паспорт с новой фотографией.

– Нет, …точно нет. Что в мире творится?! – отец Виктор возвратил паспорт, – Лёня, сынок, выходит, – они сообщники, тот парнишка преступнику всё и рассказал… А вдруг преступник его потом и убил, а крестик забрал, и себя за него стал выдавать.

– Скорее всего, так оно и было. Отец Виктор, что делать?

– В полицию надо сообщить. Что же такое делается на свете?! – отец Виктор сокрушённо покачал головой.

– А что я им скажу? Позор…. Вёл себя в полиции, как мальчишка. Винить некого. Сам уговорил отпустить. Мне тогда подполковник так и сказал: в случае чего, пеняйте на себя. …. Парень по паспорту из деревни Сосенки. Адрес есть. Что интересно, тот парень, которого я оперировал, про паспорт знал. Возможно, они даже и подельники….

Лёня решительно сказал:

– Я сам в деревню Сосенки съезжу. Расспрошу участкового, покажу и паспорт, и эту фотографию, которая отклеилась. Сам виноват – мне и расхлёбывать. А это что за буклеты?

– Даже не знаю, откуда они взялись. В церкви на полу подобрал, когда батюшку твоего убили. Может, преступник обронил.

Лёня взял в руки буклеты и стал рассматривать.

– Этореклама ПТУ, что в городе Лесной. Этот город недалеко от Сосенок. Вы знаете что-нибудь про это училище?

– Нет, впервые слышу. Пойду я, сынок, время позднее. Ты не возражаешь, что я пока у тебя и живу, и сплю?

– Ну что вы говорите, отец Виктор! Я только рад. Отдыхайте.

В эту ночь Лёня не сомкнул глаз, хотя был уставшим. Он лежал на кровати с открытыми глазами и в который раз мысленно прокручивал и допрос у подполковника, и поведение того паренька, пытаясь понять смысл произошедшего.

Зачем надо было убивать отца, кому он мог помешать? И кто вообще эти два паренька, и что им нужно было в церкви?

Ещё ему было стыдно за свою наивность, которая так ужасно и позорно подставила его в кабинете подполковника. Лёня безжалостно винил себя в произошедшем.

Какого чёрта влез, кто тебя просил? Ты что, спец в сыске? Чего полез советовать? “Отпустите, товарищ подполковник!”

На лице Лёне отразилось, такое же просящее выражение лица, которое было в кабинете у подполковника.

Тьфу ты, позор! Слюнтяй! Жалко ему, видите ли, стало! Что теперь скажешь? Помог сбежать бандюге, который теперь, как анекдот, рассказывает этот случай своим подельникам. И они вместе ржут.

Самолюбие Лёни было задето, никогда ещё за все свои тридцать лет ему не было так стыдно за себя, как сегодня.

На следующий день Лёня с утра пораньше поехал в деревню Сосенки. Кабинет участкового находился в одном здании с сельсоветом. Постучав, Лёня приоткрыл дверь.

Его взору предстала небольшая комната. Из мебели: стол и книжный шкаф, наполненный всякого рода папками.

Участковый оказался на месте.

– Здравствуйте, можно войти?

– Здравствуйте. Проходите, садитесь, – участковый с интересом посмотрел на Лёню.

– Я из деревни Вяземская, сын убитого священника.

– Примите мои соболезнования.

– Спасибо. У меня к вам просьба. Вы же своих местных всех знаете. Вот, посмотрите, эти люди знакомы вам? – Лёня протянул паспорт и фотографию. – Я ищу убийцу отца.

Участковый стал внимательно рассматривать фотографию.

– Парня с родимым пятном я не знаю. Что не из нашей деревни – точно. А вот парня, который в паспорте, я знаю хорошо. Точнее – его мать. Сейчас она на грани сумасшествия… Саша – её поздний ребёнок. … Она, как это говорится, вымолила его у Бога. Знаете, когда долго нет детей… Хороший был мальчишка, помню его. Исполнилось шестнадцать – поехал учиться в ПТУ. Тут недалеко от нас город Лесной. Поначалу вроде всё хорошо было. Ну, как хорошо… Мать говорила, что повзрослел, возмужал, … а потом пропал. Ну, мы – в розыск, а мать – к гадалкам. Всё напрасно, как в воду канул! Хотела она руки на себя наложить, а тут одна из нашего села ей говорит, что будто бы видела Сашу на базаре в Благом. Он вроде как попрошайничал, был без одной ноги. Мать с отцом, понятное дело, туда. И действительно, привезли Сашу. Совсем другой он стал, очень изменился. Всего боится, где ногу потерял – не говорит. Несколько раз даже пытался покончить жизнь самоубийством. Пришлось от греха подальше поместить его в психбольницу. Тут недалеко, километров двенадцать будет.

– Что случилось с Сашей, так и не узнали?

– Нет. Молчит. Врачи тоже пытались узнать, – молчит. А вы почему интересуетесь?

– Чувствую я, что здесь какая-то тайна. Смотрите, что получается. Буклеты ПТУ, где Саша как раз учился, в нашей церкви появились. Как, спрашивается, они к нам попали? Идём дальше. Парень с родимым пятном, которого вы не знаете, по Сашиному паспорту устраивается в нашу церковь на работу. Потом сбегает. Возможно, подельник убийцы отца. Как к нему попал Сашин паспорт? Ответ один: он с Сашей учился вместе в ПТУ, вполне там могли вместе учиться, почему нет?.. А теперь самое интересное. Либо паспорт у Саши этот парнишка украл, либо тот его сам ему отдал. А где собственный паспорт парня с родимым пятном, зачем ему чужой? От кого он прячется? Сплошные загадки. Но самое главное, что ноги этих загадок из ПТУ растут. …Вот такие дела! Как бы мне увидеться с Сашей? Спросить бы, кому он свой паспорт отдал.

– Увидеться-то можно. Но он только с матерью общается. Запуган он сильно. На контакт с чужими не идет.

– Жаль, – Лёня расстроился. – И парня тоже жаль. Совсем ещё ребёнок. Ладно, спасибо вам. Не буду вас больше задерживать.

Глава 6

Когда-то здание ПТУ, что на окраине города Лесное, и лагерь, что в нескольких километрах от него, были закрытой школой десантников. В здании велась теоретическая подготовка, в лагере – практическая. Лагерь, окружённый со всех сторон сначала лесом, а потом болотом, был незаметен и имел лишь один подход к себе, а именно – от училища. Если здание было заметным, и о нём знали даже жители соседних сёл, то о существовании лагеря знали лишь сами курсанты. Потом всё пришло в запустение. Уже позже само здание этой школы переоборудовали в ПТУ, а казармы лагеря оказались не у дел до поры, пока их не стали использовать люди с криминальным прошлым, и совсем не для мирных целей.

   Утро, десять часов. В кабинете начальника лагеря шла обычная планёрка, когда в дверь негромко постучали.

– Войдите, – в кабинет развязной походкой вошёл молодой человек невысокого роста, худенький, коротко стриженный. Выражение лица вошедшего грубовато-нахальное, взгляд серых глаз жёсткий, колючий, точнее сказать – жестокий.

– А, Артист! Вернулся! – откинувшись на спинку кресла, начальник, тучный и уже не молодой мужчина с лысиной на макушке и маленькими глазками, поприветствовал вошедшего.

   Сотрудники заведения, сидящие тут же за столом, человек пять, и все мужчины, поздоровались с Артистом за руку. Он обошёл их всех, прежде чем плюхнуться на стул рядом. Похоже, Артиста здесь хорошо знали, потому как рукопожатия были искренними.

– Рассказывай, с чем пожаловал? – всё своё внимание начальник нетерпеливо обратил к Артисту.

– С уловом, Николай Фёдорович, с уловом! Десять человек, – и Артист довольно посмотрел на присутствующих.

– Молодец! Кормилец ты наш !Сам никуда не вляпался, тебя там в международный розыск не объявили?

– Обижаете, товарищ начальник! Всё чисто, хотя я там у них, в миру, напакостничал достаточно. Пострадал я, товарищ директор, здоровье подорвал, трудясь на благо нашей общей задачи.

– Что так?

– Сашку, отыскать которого вы меня и посылали, спрятался в одной деревенской церквушке и подружился с местным священником. На работу к ним в церковь даже устроился. Уходить ни в какую не хотел, плакал, просил оставить в покое. Они вдвоём со священником меня уговаривали. Но я, как вы знаете, уговорам не поддаюсь.

– И что же ты сделал?

– Пришлось батюшку убить.

– Ты что, в своём уме?! – начальник побагровел от злости. – Приведи ещё нам сюда полицию!

– Да не нервничайте вы так! Сказал же: всё путём! Я что, маленький? Сашка от страха как миленький за мной пошёл. Правда, нервы потрепал изрядно, ныл всё время. Одним словом, стало с ним опасно, тем более вы разрешили его кончать, если что не так.

– Распустился ты, Артист, смотрю! Того кончал, этого, – начальник с недовольным видом слушал рассказ.

– А что мне оставалось делать? Он же меня мог сдать.

– Короче!

– Короче, он, гад, увёртливым оказался. Еле я с ним справился! Ногой он меня так пнул, что селезёнку оторвал. Она у меня и так вся битая была. … Сволочь!

– Что дальше то, не тяни! – голос начальника стал раздражительным.

– Кровотечение началось, я чуть было концы не отдал, хорошо – какая-то бабка «скорую» вызвала. Операцию сделали… Докторишка попался… Смех, да и только!

– У тебя как выход в свет, так целое кино, – вставил один из присутствующих.

– Такой уж я деятельный человек, – Артист довольно улыбался. – Вы дальше слушайте. Тот священник, которого я убил, отцом того докторишки оказался, который мне операцию делал. Говорю же: анекдот, кому скажешь – не поверит. Получается, он мне жизнь спас, я его отца убил, – Артист самодовольно заржал, словно конь.

– Откуда такая уверенность?

– Вот, и вы не верите! Рассказывать – длинная история. Не буду…

– Ладно, не рассказывай, – начальник прервал парня. – Ты нам скажи, что с убежавшим?

– Говорю же, убил, – Артист соврал даже, не моргнув глазом.

В действительности Саша, ударив его в живот, успел убежать.

– Ясно. Ты прямо киллер какой-то! Того убил, этого. Чтобы этого больше не повторялось! Ты на наше заведение тень не бросай! Понял? – голос директора стал строгим.

– Понял, чего не понять. Да вы вроде сами разрешили…

– Поговори мне ещё тут! – начальник зло сверкнул глазами на Артиста.

Затем через пару секунд смягчившись, спросил:

– Говоришь, десять человек привёл? Каково возраста? Где они сейчас?

– Лишь одному семнадцать стукнуло, а другим ещё пока нет. Детдомовцы все. Сироты, или у кого родители в тюрягах. Одним словом, никто их искать не будет. Ростом выше среднего. Всё как вы просили. Вчера я их привёл. Вас не было. Отъедаются доходяги. Я им сказал, что контрактников набирают, платят хорошо. Они и поверили, – Артист вновь презрительно захохотал.

– Не зря у тебя кличка – Артист. С любой ролью справляешься. Роман, ты как, с ними уже встречался? – начальник обратился к мужчине, который из всех присутствующих был единственным в хорошей физической форме.

– После планёрки пойду, – ответил тот.

– Хорошо. Принимай пополнение. Был вчера в центре, деньги выбивал. Вот, получите, – и он передал стопку конвертов, на которых были проставлены номера. Каждый из присутствующих знал свой номер. Раздав конверты, начальник продолжил.

– Сроки подготовки кадров сократили. На всё про всё вам пять месяцев. Качество пострадать не должно. Это касается тебя, Роман. Твой парень из ПТУ, на растяжку наступил, и ему ногу оторвало? Помнишь или забыл?

– Помню, – недовольно ответил Роман.

– Если опять товар попортишь – собственноручно пристрелю! Тогда смогли пацана припугнуть, и, к счастью, обошлось. Тьфу, тьфу, чтобы не сглазить! Пока нас не трогают: значит, он молчит.

– Я, между прочим, Николай Фёдорович, предупреждал вас, – в разговор влез Артист, – что нечего с этими домашними птенчиками связываться. Одна морока с ними. Им есть куда вернуться, потому и Сашка сбежал.

– Помолчи уж, умник нашёлся! – начальник лагеря зло одёрнул Артиста.

– Если бы Роман так себя не вёл, и их можно было бы использовать. Но, – начальник лагеря пару секунд молчал, – здесь я с тобой, Артист, соглашусь. Им есть куда вернуться, потому такой ошибки больше не повторяем.

Начальник оглядел всех присутствующих.

– Берём только детдомовских, желательно сирот. С ними действительно хлопот меньше, кто их искать будет? Возвращаться им некуда. Но всё равно, товар бережём. Тебя касается, Роман, второй раз поблажки не жди. Вам бешеные деньги платят, так будьте добры выполнять все их требования. Ясно?! Один калечит, другой вообще убивает. Распустились, смотрю. Десять человек примешь, десять вернёшь в целости и сохранности. Ясно? – директор смотрел на Романа.

– Ясно.

– Последний раз предупреждаю: малейшее подозрение на игнорирование моих приказов – пеняйте на себя, – начальник сурово посмотрел на Романа и на Артиста. – Махать кулаками ума не надо. … И потом, Рома, проследи, чтобы хорошо ели. Не забывай: они в новых паспортах будут двадцатилетними числиться, так что пусть поправляются. Всё, идите работать.

Ребята, которых привёл Артист, и которых выгнала на улицу уборщица под предлогом, что ей надо помыть полы, стояли на спортивной площадке и, ёжась от холода, переминались с ноги на ногу. Кое-кто подпрыгивал. Начало декабря, которое стояло в календаре, отметило себя снегом и морозом. Ребята все перезнакомились и сейчас, дожидаясь, когда к ним кто-нибудь придёт, разговаривали в основном о бытовых условиях.

– Нажрался! Я сроду столько мяса не видел, не то чтобы есть, – парень по имени Степан смачно сплюнул на снег.

– Ага, – поддержал его Данил. – Как на убой кормят. И постель мягкая. Простыни и всё такое.

   Долговязый Белохвостиков, самый старший в группе, которому уже исполнилось семнадцать, степенно вставил.

– Главное, чтобы всегда так было.

– Да, это самое главное. Классно было бы, – добавил кто-то из ребят.

   За разговорами и не заметили, как к ним подошёл средних лет мужчина – то ли полный, то ли накачанный. Одет он был почти как лётчик в старых фильмах: чёрная кожаная дублёнка, шапка-ушанка, кожаные перчатки, только вместо сапог – ботинки. Ребята продолжали стоять, переминаясь с ноги на ногу, не зная, как реагировать на подошедшего. Первым, заговорил мужчина.

– Здравствуйте, ребятки! Замёрзли?

– Здравствуйте, – послышался неровный ответ ребят.

– Не очень, – кто-то даже ответил на вопрос, замёрзли ли.

– Ну, ничего, сейчас согреетесь. С сегодняшнего дня я ваш командир. Ко мне так и обращаться. А сейчас – за мной! – и мужчина быстрым шагом пошёл впереди.

Ребята за ним. Вошли в здание.

– Сейчас дружно идём к коменданту. Получаем тёплую одежду и лыжи, – командир время от времени оглядывался на ребят, комментируя свои действия.

   Склад находился в конце коридора. Открыв дверь, попали в небольшую комнатку, где сильно пахло нафталином. У окна за столом сидел пожилой мужчина – комендант – и пил чай.

– Степаныч, – привет! Пришли за обмундированием.

– Лады. Сколько вас? – комендант тяжело поднялся с табурета и подошёл к стеллажам, на которых штабелями лежали трусы, майки, рубашки и другие небольшие предметы одежды. А чуть в стороне, на штангах, висели армейские бушлаты. Дальше рядами стояла обувь, и возле неё – лыжи.

– Нас десять человек, – за всех ответил командир, а затем, обращаясь к ребятам, добавил. – Выстройтесь в очередь. Подходите по одному, называете свой размер обуви и одежды. Меряете тут же, если как раз, получаете, расписываетесь и отходите. Ясно?

– Да.

   Ребята были на седьмом небе от счастья. Во-первых, от того, что одежда была новая и реально тёплая, во-вторых, военные бушлаты были из тех, которые носят настоящие военные, что особенно пришлось пацанам по душе. Пока ребята одевались, командир успел попить чайку, всякий раз вздыхая при виде худых тел пацанов.

Комендант Степаныч, на вид спокойный, старый человек, был на самом деле жестоким, безжалостным садистом, бесконечно преданным начальнику лагеря. Ни что не могло остановить Степаныча, если был приказ хозяина. В лагере его боялись все, не исключая и командира, который был с ним предельно вежлив. Обмундирование и лыжи отнесли в комнату перед спальней, где у каждого уже был пенал под своим номером. Разобравшись с одеждой, прошли в учебный класс.

– Рассаживайтесь, ребятки, – доброжелательный голос командир снимал напряжение и располагал к общению.

– Я буду заниматься с вами физической подготовкой, учить стрелять и обучать прочим военным хитростям. Хотите быть сильными, как спецназовцы?

– Да! – послышался неровный хор ребят.

– Ну, вот и хорошо. Хочу предупредить: нагрузки будут серьёзными, потому кушайте хорошо. Не капризничайте!

Все засмеялись – то ли в ответ на весёлый тон командира, то ли от того, что слово "капризничать" в их голодном, жестоком мире было сродни забавному анекдоту.

– Перейдём к делу, – командир не стал ждать, когда весёлое перешёптывание закончится. – Я вам сейчас раздам договора: читайте, если вас всё устраивает, – подписывайте. В двух словах объясняю, что это за договор. Вы, ребятки, принимаетесь на контрактную службу. Само собой разумеется, будете служить за деньги. Пока идёт обучение, вам причитается по две тысячи в неделю.

– Ого! – послышались радостные возгласы.

– Да, дорогие, я не шучу, у нас всё по-честному. Заниматься в этом лагере вы будете пять месяцев, дальше поступаете на службу, куда вас призовут. Там вы уже будете зарабатывать до ста тысяч в месяц.

   Радостное удивление на лицах ребят при слове «сто тысяч» сменилось безудержными возгласами радости.

– Вот это да!

– Тачку себе куплю, – ребята искренне радовались словам командира.

   Подождав минуту, пока ребята поделятся друг с другом радостными впечатлениями, командир продолжил.

– Чтобы вы поверили моим словам, вот вам аванс, – он достал бумажник и раздал каждому по две тысячи рублей.

   Ребята, не веря своим глазам, тщательно рассматривали купюры, а командир тем временем раздавал договора.

– Читайте и подписывайте.

   Разумеется, читать никто не стал: увидев деньги, все дружно подписали. Когда договора были собраны, командир вновь продолжил.

– Хочу вас предупредить, что в течение пяти месяцев вы не должны отлучаться за пределы учебной части и обязаны строго выполнять все мои задания. За любое нарушение распорядка службы последует жестокое наказание, – увидев испуганные глаза ребят, командир более мягким тоном пояснил. – Вы – засекреченные контрактники, в какой-то мере – разведчики, перед вами стоит очень важное и нужное для страны задание, потому такая секретность и строгость. Кто не согласен? Скажите прямо сейчас, и мы вас отпустим, но позже будет нельзя.

   Командир демонстративно замолчал, давая ребятам возможность подумать. Но никто из ребят не изъявил желания уйти, – полученные ими ни за что две тысячи и обещанные в будущем большие деньги сыграли свою роль, и все дружно замотали головами в знак согласия выполнять все требования.

– Если вы согласны, сдайте, пожалуйста, свои телефоны. После окончания службы в этом лагере вы получите их назад в целости и сохранности.

   Ребята послушно подчинились приказу командира, который хитростью – в виде ласковых слов, доброжелательной улыбки, спокойного голоса – уже успел искусно выстроить мост доверия между собой и ребятами. После того, как телефоны были собраны, командир продолжил:

– Следующие три дня будут лекционными. Узнаете, так сказать, обстановку в стране. А то вам в школах всякую херню на уши вешают! А здесь вы узнаете правду, что ни на есть настоящую. Слушайте внимательно, старайтесь понять, что хочет донести до вас лектор. На лекции я присутствовать не буду. Эти три дня будем встречаться в столовой.

Глава 7

Не успел командир закончить, как в дверь постучали, и вошёл высокий, хорошо одетый мужчина. Белая рубашка, галстук, аккуратная стрижка – всё говорило, что этот человек далёк от военной службы. Ребята дружно встали – ещё сильна была школьная привычка.

– Здравствуйте, ребята, – мужчина доброжелательно поздоровался и помахал рукой, давая понять, что можно садиться. – Сегодня мы будем говорить с вами о равенстве. Узнаем, все ли люди равны в нашей стране.

   В классе послышался смешок.

– Я догадываюсь, что слово «равенство» вызвало у вас смех. Так вот, если не все люди равны в нашем обществе, то почему?

– Ясное дело, – хмыкнул Белохвостиков.

– В том-то и вопрос, что дело не ясное. Если нет равенства, то это неправильно. И сегодня мы как раз поговорим о том, почему нет равенства, по какой такой причине.

   Учитель подошёл к телевизору, который висел на стене и, вставив флэшку, включил его. На экране стали появляться великолепные леса, заповедники, озёра, моря. В них плескалось полным-полно рыбы. Множество буровых вышек качали нефть.

Пару минут лектор молчал: казалось, он вместе с ребятами заворожен красотами природы, показанными на экране. Вскоре, однако, он заговорил.

– Ребята, это всё наша с вами Родина. Вам даже невдомёк, что все эти богатства – нефть, моря, рыба в них, леса – принадлежат вам, всем нам

Ребята недоумённо посмотрели на лектора. Тот, поймав их взгляды, добавил:

– Все эти богатства создал Бог. Не какой-то один человек или народ, а Бог, и для всех нас. Но я буду прав, если скажу, что вы впервые слышите об этом, и что даже миллионная часть этих богатств не принадлежит вам.

– Всё принадлежит богатым, это ясно как день, – сумничал Белохвостиков.

– В нашей стране – да, – учитель улыбнулся парню. – Но есть страны, и таких немало, где с рождением ребёнка на его имя государство открывает счёт и кладёт на него достаточно большие деньги. Да, да, вы не ослышались. Рождается человек – и сразу же получает от государства большие, очень большие деньги. И никто, кроме него самого, этими деньгами не может воспользоваться. Никто, даже родители. Когда ребёнок вырастет, ему исполнится шестнадцать лет, тогда он может по своему усмотрению потратить эти деньги. К слову сказать, этих денег ему хватит и на то, чтобы купить квартиру, машину, выучиться, и так далее. Такое стало возможным по причине равенства людей в этих странах. Деньги, которые приносят земные богатства этих стран, делятся поровну на всех, потому как богатства созданы Богом, а, значит, принадлежат всем.

   На экране тем временем продолжали мелькать красивейшие места Владивостока, Сочи, луга Алтая, поражающие своим разноцветьем, леса Сибири, богатые пушным зверем, вершины гор, освящённые багровым закатом.

– Но в нашей стране, – продолжал лектор, – справедливости нет, и оттого вы никогда, никогда не сможете даже просто посетить эти прекрасные места. У вас нет денег! Вас ограбили, обворовали. Посмотрите, как живут эти воры.

   На экране стали появляться замки и дворцы олигархов, их роскошные яхты, машины, самолёты.

– Почему у них всё есть? Потому что они присвоили себе общее, – лектор говорил страстно, с некоторым пафосом. – Полюбуйтесь на их методы присваивания себе общего достояния.

   На экране появились старенькие деревеньки – без дорог, без больниц и школ.

– На нашу деревню похоже: ни больницы, ни клуба не было, – выкрикивали ребята один за другим.

– У нас школы не было. В соседнюю деревню ходили. Четыре километра от нас. …Зимой очень тяжело.

   Затем на экране замелькали представительные мужчины на крутых машинах. Они улыбались, сострадали жителям и раздавали обещания, что помогут построить дороги, больницы, школы.

– Обратите внимание на деревенских жителей, – сказал лектор, указывая на лица, стариков, молодых женщин и мужчин.

   Шли года, в деревнях ничего не менялось, зато рядом с деревенькой вырастали коттеджные посёлки из замков, окружённые высоким забором. Постепенно – шаг за шагом, дом за домом – деревенька отступала, уменьшаясь, и в конце концов её не оставалось вовсе.

– Вы спросите, куда делись люди из этих деревень? – лектор вновь стал комментировать происходящее на экране. – Кто куда, в основном в бараки или в другое аварийное жильё, или в психиатрическую больницу, или в дом престарелых.

На экране опять появились знакомые теперь уже лица деревенских. Вот бабка лежит на больничной койке, рядом с которой бегают, кричат сумасшедшие. Вот спившийся мужчина собирает бутылки в городе, в нём с трудом можно было узнать бывшего тракториста. Молодая деревенская женщина стала проституткой. Зрелище было весьма печальное. Кадры, которые мелькали на экране, были сфабрикованы, монтаж был явным, но фильм затрагивал больную для всех присутствующих тему, что отвлекало от всего остального.

– Как видите, вместо обещанной помощи им заменили жильё – в широком ассортименте… Но пора положить всему этому конец, – голос лектора перешёл на крик, – надо прекратить это вопиющее безобразие, надо отобрать у богатых всё, что не принадлежит им по праву! Надо уметь защитить себя! Никто на блюдечке с голубой каёмочкой вам не принесёт то, что принадлежит вам по праву. Забрать его – ваша собственная задача.

Напористость лектора, выражаемая голосом и правильными словами, действовала на психику ребят по-особому. Она будоражила их, вселяла смелость, желание действовать.

   Лектор ещё долго, с большим энтузиазмом, яростно возмущался несправедливым положением дел. Более двух часов он рассказывал о чиновниках, об олигархах, которые безжалостно и нагло обворовывают людей. С небольшим перерывом на обед лекция длилась весь день до ужина.

   Коля сидел за одной партой с Сергеем Дербенёвым. Как-то так получилось, что их койки в казарме оказались рядом. С этого времени они держались вместе, вернее сказать, Сергей больше искал дружбы с Колей, чем наоборот. Оно и понятно. Худой Сергей был слаб физически, и у него, похоже, было больное сердце. Он с удовольствием ушёл из детдома с Артистом по одной простой причине – заработать денег, которые тот обещал. Деньги Сергею нужны были на лечение матери: она была больна – что-то с ногами – и совсем не ходила. Отец от них ушёл, как только мама заболела. Сердобольный деревенский врач устроил мать в Дом престарелых, а Сергея с братиком определил в интернат. Парень несколько раз сбегал из интерната, навещал мать, и всякий раз с болью в сердце давал себе клятву найти деньги на лечение. Коля, хоть и был меньше Сергея ростом, но зато здоровее телом в несколько раз. Инстинктивно Сергей чувствовал, что Коля будет хорошим другом. Поговорить, узнать друг о друге больше пока не представлялось возможным.

   Когда лекция закончилась, и лектор ушёл, ребята ещё долго приходили в себя от услышанного. Хотя и были уставшими, но заснули не сразу. Под спальню в казарме отводилась специальная комната, метров двадцать, где в два ряда стояли железные кровати. Каждый из ребят ещё в первый день выбрал себе место. В глубине комнаты – самые шустрые. Кровати Коли с Сергеем стояли первыми, почти у двери.

– Вот, оказывается, в какой стране мы живём! Сволочи, всю страну разграбили. Уничтожать их надо, – Белохвостиков лежал на своей кровати с открытыми глазами и громко комментировал увиденное.

   Этот долговязый юноша – с редкими прыщами на щеках, с кривым носом, сломанным в драке, и глазами-пуговками – был круглым сиротой. В детдоме он жил все свои семнадцать лет.

   Его возмущение не оставило равнодушным никого.

– Правильно. Уничтожать их надо! – поддержал Белохвостикова красивый крепкий парень Степан Коновалов и тут же продолжил. – У меня отец хотел фермером стать. Пришёл в колхоз землю просить. Так шиш, ему дали! Отказали, гады. Говорят, кишка тонка. Видите ли, образования нет, выпивает. Да мой отец мастер был на все руки! Он что хочешь мог смастерить. Этот председатель у меня ещё попляшет.

– Я, к примеру, круглый сирота. А как же ты в детдоме оказался, если у тебя родители нормальные? – с усмешкой спросил Белохвостиков, надеясь изобличить парня во лжи.

– Да, ясное дело, врёт! Нет у него родителей, – выкрикнул кто-то.

– Ничего я не вру. У меня хорошие родители были. Батя лишь когда в колхозе отказали с катушек сошёл. А что ему оставалось делать, как не водку жрать, – работы-то в деревне нет, – Степан говорил со злостью, с ненавистью. И было понятно, что вся эта ненависть была направлена на председателя. – Отец по пьяни мать приревновал и убил. Нас с сестрёнкой в детдом и отправили, – эти слова он добавил уже тихо, но все услышали.

На дальней от разговаривающих койке сидел Виктор Марченко. У него было простое русское лицо, на котором особо выделялись добрые глаза, по-детски доверчиво смотрящие на всех и на всё. Ему тоже захотелось поддержать разговор, потому он быстро добавил.

– У нас председатель хороший, а толку? Всё равно работы в деревне нет. Нас тоже хотели по детдомам разбросать, но соседи помогли. Всем селом за нас встали. У меня ведь мамка от рака умерла. Отец сбежал. Я в семье старший, остальные мал-мала меньше. Всего пятеро. Как они там без меня? Я сюда пришёл за деньгами. Детей поднимать надо. В деревне таких денег, которые командир обещал, ни в жизнь не заработать.

– Верно! Это из-за них, сволочей, мы так живём, – подхватили ребята, и каждый, перебивая друг друга, стал рассказывать свою историю нищенской жизни.

   Коля и Сергей тоже перешёптывались.

– Что правда, что ли?

– Ты о чём?

– Ну то что, когда рождаешься, государство деньги даёт.

– Не знаю, – Коля лежал на спине с открытыми глазами и о чём-то думал.

– Если правда, то наши – гады. Лично мне во как деньги нужны! – Сергей провёл пальцем по шее, показывая крайнюю нужду. – У меня мать больная. Лечить бесплатно никто не хочет. Врут гады, что лекарства дорогие. Наверное, деньги вымогают, чтобы себе в карманы засунуть. А где я деньги возьму?

– Да не верь ты! Байки всё это.

– Ты про что?

– Да про то, что нам сегодня лектор рассказывал и показывал. Есть, конечно, подонки, олигархи всякие, но не все же.

   За разговорами и не заметили, как вошёл командир, но его рык сразу всех вернул к действительности.

– Прекратить разговорчики! – рявкнул командир. – Ещё раз услышу – подниму и заставлю отжиматься.

   Когда он ушёл, громко хлопнув дверью, больше никто не разговаривал.

Виктор Марченко проснулся от тихих всхлипов. Было три часа ночи. Он привык спать чутко. Его мать два года болела раком. Последний год был особенно тяжёлым, и тогда-то Виктор натренировал ухо, чтобы слышать малейшее движение, не то что всхлипы. Он привстал и оглядел кровати ребят. Все мирно спали, лишь головы Белохвостикова не было видно: тот, похоже, укрылся одеялом с головой, но именно оттуда Виктору слышались тихое всхлипывание и стоны. Чтобы не будить ребят, Виктор потихонечку встал с кровати и подошёл к товарищу. Убрав одеяло, он шёпотом спросил.

– Хвост, ты чего?

– Голова, – единственное, что смог вымолвить тот.

– Что же ты раньше не сказал? – Виктор вернулся к своей кровати и достал из кармашка рубашки две длинные иголки.

– Не бойся, у меня мамка мигренью страдала. Сейчас легче станет. Ляг лицом вниз, – Виктор говорил почти губами, но Белохвостикову было всё равно. Адская головная боль не позволяла ему соображать, и он просто безучастно подчинялся, тем более, что Виктор помог ему перевернуться на живот и упереться лбом в согнутые в локтях руки. Белохвостикову было всё равно, что тот собирался с ним делать, лишь бы убрал эту невыносимую боль. А между тем, Виктор воткнул иглы в какие-то точки на задней стороне шеи и головы товарища, и стал их медленно вкручивать. Прошло буквально несколько минут – и боль стала затихать. А через тридцать минут Белохвостиков уже крепко спал. Виктор же, заметив это, потихонечку выкрутил иглы и вернулся на своё место. Прежде чем лечь спать, он тщательно вытер иглы и убрал их сначала в футляр, а затем уже в потайной кармашек.

В столовой сидели по двое. Сегодня на завтрак была каша, бутерброды и чай. Поставив на поднос тарелку с кашей и чай, Белохвостиков подошёл к столу, где сидел Виктор.

– Шерш, встань!

– С чего это? – Шерстобитов, который сидел за одним столом с Виктором, грубо огрызнулся, но вместе с тем перестал выставлять с подноса свою еду.

– С Борзым сидеть будешь.

– С чего это? – Шерстобитов всё никак не хотел уходить.

Виктор сразу догадался, что Белохвостиков хочет сесть с ним, и, опасаясь ссоры, быстро встрял в разговор.

– Ладно, Шерш, чего ты? Какая разница, с кем сидеть в столовке?

– Чёрт с вами! – недовольно огрызнулся Шерстобитов и, взяв поднос с едой, прошёл на то место, где раньше сидел Белохвостиков.

– Так-то лучше, – вслед ему самоуверенно произнёс Белохвостиков и, поставив поднос на стол, стал его освобождать.

Виктор продолжил есть свою кашу.

– Рисовая, моя любимая, – Белохвостиков сел на стул и поднёс тарелку каши к носу. Ноздри его кривого носа тотчас расширились и затрепетали, втягивая внутрь запах варёного риса. Судя по выражению его лица, он собирался получить удовольствие от аромата, но что-то ему не понравилось, и, сморщив нос, он разочарованно произнёс:

– Чёрт, по запаху молоко немного подгорело! – и он раздражённо поставил тарелку на стол.

– Не удалось словить кайф? – Виктор с усмешкой посмотрел на товарища.

– Ага. Но есть всё равно надо, – уже без энтузиазма Белохвостиков, зачерпнув ложкой немного каши, стал есть. Но тут же его настроение вновь улучшилось.

– Слава Богу, подгорелость на вкус не чувствуется, – удовлетворённо произнёс он.

– Хватит болтать, – Виктор одёрнул товарищу, и глазами показал в сторону двери, через которую в столовую вошёл командир.

– Не боись, всё под контролем, – тон Белохвостикова был весьма самоуверенный. Виктор, не поддержал его бравады и продолжал есть молча.

– Слушай, – Белохвостиков всё не унимался. – Чего ты мне вчера сделал, что голова мигом прошла?

– Иглоукалывание называется. У нас в деревне живёт один кореец, это его сын меня научил. У того в городе целый кабинет. К нему по записи люди ходят. Он даже в Китай учиться этому ездил.

– Во даёт! Небось, бабла зашибает немеряно.

– Наверное. Он меня научил и иглы подарил. У мамки моей страшная мигрень была. Только иглами и спасал.

– Ты теперь для меня сам Бог, – эти слова Белохвостиков пробубнил с полным ртом.

– Обращайся, – Виктор покончил с кашей и стал есть бутерброды, запивая чаем. Но, похоже, его мучило любопытство, потому как теперь он начал расспрашивать.

– Хвост, и давно ты головой мучаешься?

– Года три точно.

– Сотрясение было?

– Ага, в больнице даже лежал.

– Ясно. Небось, в драке?

– Стенка на стенку. Один битой шибанул…. Сволочь.

Наконец они дождались внимания командира. Тот с раздражением на лице подошёл к ним и грубо сказал.

– Прекратить разговоры. Хотите наряд на кухне получить?

Остальное время завтрака провели уже молча.

С этого времени Белохвостиков и Виктор Марченко держались вместе. На лекции, на которую они пошли после завтрака, сели рядом.

   Лектор был новенький. Маленький толстый мужчина лет сорока после непродолжительных возмущений обстановкой в стране перешёл к призывам действовать.

– Хватит! Хватит терпеть это безобразие! – кричал он. – Пора положить всему этому конец! Вам, дорогие вы мои, выпала честь расправиться с этими негодяями. Пришло время их уничтожить, истребить, выжечь калёным железом, чтобы никогда, понимаете меня, никогда им не захотелось протянуть руки к вашему добру! Да, именно к вашему! Бог создал всех равными! Они ничем не лучше вас, но они наглее вас. Пришло время – постоять за себя.

   В том же тоне воинствующей справедливости лекция продолжалась до позднего вечера, с перерывами лишь на еду. На третий день всё повторилось в таком же духе, но акцент делался на том, что присутствующие ребята являются своего рода мессиями – посланниками Бога для свершения правосудия. Что они, эти ребята, призваны защитить обездоленных, несправедливо ограбленных, и что сам Бог дал им добро на любые методы, которые они изберут, вплоть до убийства. Информация давалась в большом количестве, с энтузиазмом, затрагивала больные места всех присутствующих, что делало её легкой для восприятия, запоминающейся, точнее сказать – проникающей в душу. Лекции произвели на ребят серьёзное впечатление. Сознание большинства из них значительно изменилось. Они словно повзрослели, почувствовали себя хозяевами жизни, вершителями судеб. Через три лекционных дня все вновь собрались в учебном классе.

– Ну что, дорогие вы мои, – командир серьёзно обратился к ребятам. – Я думаю, цель, которая стоит перед вами, вам ясна?

   Ребята дружно закивали головами в знак одобрения.

– Хорошо. На вас вся надежда! Вам выпала благородная миссия, можно даже сказать – честь: расправиться с негодяями, которые мешают жить всем нам счастливо. Пришло время их уничтожить, истребить, выжечь калёным железом, чтобы никогда, понимаете меня, никогда им не захотелось протянуть руки к вашему добру! Да, именно к вашему! Бог создал всех равными! Они ничем не лучше вас, но они наглее вас. Пришло время – постоять за себя.

Я научу вас, как эту работу выполнить. Для этого вам надо стать сильными, смелыми, многому научиться. Главное – научиться воевать. Враг силён, но вы его победите. Я даже не сомневаюсь. На всё про всё вам отводится пять месяцев. По истечении этого срока вы поступите в распоряжение людей, с которыми приступите к ликвидации врага и возвращению всего того, что принадлежит вам по праву рождения. Напоминаю, что за свою работу в среднем вы будете получать по сто тысяч рублей в месяц. Вы станете истинно свободными, богатыми людьми. Но пока будем учиться. С сегодняшнего дня запрещены всякого рода стычки между собой, игры в карты, выпивка, и так далее. Увижу, узнаю – сурово накажу. А теперь – всем на спортивную площадку!..

Глава 8

 ПТУ, что на окраине города Лесное, представляло собой небольшое двухэтажное здание, где располагались учебные кабинеты, спальни и столовая. К нему примыкал ряд хозяйственных построек. В нескольких метрах за самим зданием располагалась спортивная площадка.

Лёня пришёл на приём к директору ПТУ. Предварительно постучав, он приоткрыл дверь. В кабинете помимо директора, который сидел за большим столом, сидели ещё два человека, один из которых был в белом халате.

– Можно?

– Входите. Если ребёнка устраивать, то у нас уже набор окончен.

– Нет, я по другому вопросу.

– По какому? – директор, с которым Лёня перебрасывался репликами, не был особо доброжелателен.

– Я на работу хотел устроиться, – Лёня остановился посреди кабинета.

   Сесть ему никто не предложил.

– Да? И кем же?

– Я врач – хирург.

– Это к тебе, Николай, – директор бросил взгляд на сидевшего рядом мужчину в белом халате.

– В какой области специализируетесь? – спросил доктор.

– Абдоминальная хирургия.

– Очень хорошо. Вы не могли бы подождать меня за дверью? Я скоро буду.

– Ладно, – и Лёня вышел из кабинета.

   ПТУ напоминало обыкновенную двухэтажную школу. По коридору сновали мальчишки, только поверх одежды у них были надеты чёрные фартуки: похоже, на первом этаже располагались мастерские. Мужчина в белом халате заставил себя долго ждать, и Лёня изрядно устал, дожидаясь его. Наконец мужчина вышел в коридор.

– Николай Фёдорович, – представился он. – Пойдёмте, нам надо поговорить.

И он направился к выходу на улицу.

   Сев на ближайшую скамейку, он взглядом предложил сделать то же и Лёне. Достав сигарету, закурил. Мужчина вблизи уже не казался молодым. Он был тучный, с лысиной на голове, но особенно старили его лицо глаза. Окруженные мелкими морщинками, они выглядели усталыми и страдальческими.

– Расскажите о себе. Как зовут и сколько вам лет?

– Иванов Леонид Александрович. Мне тридцать лет. Холост, до сегодняшнего дня работал в центральной больнице города Благое.

– И что же вас привело к нам в глушь?

– Проблемы личного характера.

– Несчастная любовь? – усмехнувшись, мужчина посмотрел на Лёню.

   Тот неопределённо пожал плечами.

– Хирург вашего профиля нам как раз и нужен, но… – доктор как-то странно, с неким прищуром посмотрел на Лёню. – Понимаете, в чём дело: место, где вы требуетесь – секретное, это своего рода филиал нашего училища. У них много ограничений, я сам там работаю, но зато платят хорошо.

– Меня здесь ничто не держит. Я месяц как похоронил отца, из родных у меня больше никого нет. Если возьмёте на работу – я согласен.

– Хорошо. Где ваши документы?

   Заглянув и в паспорт, и в «трудовую», доктор остался доволен.

– У вас есть два часа свободного времени, встречаемся здесь же, – доктор, положив документы себе в карман и мило улыбнувшись на прощание, ушёл.

   Лёня, посидев на скамейке ещё пару минут, встал и пошёл к автобусной остановке. Он решил съездить в магазин и купить себе бельё и принадлежности личной гигиены, а заодно позвонить другу.

– Сёмка, привет! Не перебивай и слушай, времени у меня в обрез, – Есть у меня должок к одному человеку, который, возможно, убил моего отца. Я должен во всём разобраться. …Не отговаривай. Да понимаю я, что дело серьёзное. Но мне надо, я не смогу спокойно жить, пока хотя бы не попытаюсь узнать правду. Я допустил ошибку, мне её и исправлять. Думаю, всё будет хорошо. Мне кажется, я схватился за ниточку, посмотрим, куда она меня приведёт. Сам мне не звони, я буду звонить. С работы я уволился. …Временно. Жди. …Я сам тебе буду звонить.

Поговорив с другом, Лёня пошёл в местный магазин.

   Купив себе несколько пар трусов, маек и кое-что из одежды, а также средства личной гигиены, он вернулся в ПТУ. Было начало зимы и темнело рано. Доктор его уже ждал.

– Пройдёмте, – и, взяв Лёню за локоть, доктор подвёл его к машине и предложил в неё сесть.

   На улице было темно. Ни номеров, ни каких-то других примет машины не было видно. Судя по внутреннему убранству, скорее всего это была «десятка». Лёня сел на заднее сиденье, а доктор – на переднее, рядом с водителем. На заднем сиденье уже кто-то сидел. В шапке, натянутой до глаз, в очках – это единственное, что увидел Лёня.

– Вам сейчас завяжут глаза, уж извините: я предупреждал, что заведение секретное, – усаживаясь удобнее, сказал доктор.

   Рядом сидящий мужчина после слов доктора тут же обыкновенным чёрным шарфом завязал Лёне глаза, и только тогда машина поехала. Ехали уже приблизительно минут сорок, когда доктор вновь заговорил.

– Я расскажу вам о некоторых особенностях организации, где вы будете работать, – начал он. – С вами заключат контракт на четыре года. В течение этого времени вы не имеете право покидать то место, где будете работать.

– Что же вы сразу не сказали, что эта организация располагается так далеко от ПТУ, и что с такими условиями?

– Вы сказали, что вас ничто не держит в городе, тогда какая разница, где работать?

   Лёня промолчал, довод был весьма убедительный. Доктор между тем продолжал:

– Место, где вы будете работать, сравнительно далеко от ПТУ. Бежать бесполезно, вокруг густой лес и болото.

   У Лёни участилось сердцебиение, страх медленно стал вползать к нему в душу, но он быстро успокоился, подумав: не стоит волноваться. Зачем я им нужен?

Доктор тем временем продолжал.

– Вы, согласно контракту, не сможете общаться ни с кем, причем не только визуально, но и по телефону, не сможете писать даже письма. Телефон, кстати, отдайте, пожалуйста. Ваши документы тоже побудут у меня.

– Я что, в тюрьме работать буду? – Лёня достал телефон, и мужчина, сидящий рядом, забрал его.

– Что-то вроде этого. Теперь, после моих слов, у вас дороги назад нет, – доктор замолк, и весь оставшийся путь ехали молча.

   По ощущению, ехали долго. Лишь после того, как машина остановилась, Лёне развязали глаза. Он некоторое время привыкал, хотя на улице была кромешная тьма, и светились только окна ряда одноэтажных домиков казарменного типа.

– Нам туда, – и доктор указал на казарму, стоящую обособленно от всех остальных.

– Это наша медсанчасть, милости прошу, – доктор открыл дверь, пропуская Лёню вперёд. – Раздевайтесь, я покажу, где вы будете жить и работать.

   В одной из комнат, куда они вошли, стояла железная кровать, печка-буржуйка, стол, стул, висела раковина с холодной водой.

– На этом условия заканчиваются – горячей воды нет, уборная на улице, – сухо бросил доктор.

   Находясь на своей территории, он перестал любезничать с Лёней и говорил жёстко и весьма неохотно.

– Дальше у нас процедурный кабинет и операционная, – поймав удивлённый взгляд Лёни, добавил. – А что вас удивило? Мы оперируем. С вами хирургов теперь двое. Один из них я. С лекарствами у нас всё в порядке, я сказал бы – даже отлично. В санчасти вы будете жить смедсестрой Клавой, она по соседству с вами. Он указал на дверь её комнаты.

– По необходимости она и за операционную сестру. Кстати сказать, мастер своего дела, и ей шестьдесят лет, – поймав удивлённый взгляд Лёни, начальник лагеря с усмешкой добавил. – Предупредил, а вдруг ты бы сегодня ночью, по нужде мужской, к ней в комнату ломанулся бы. Шутка! Я по совместительству анестезиолог. На этом количество медработников заканчивается. С вашим появлением, я большей частью буду заниматься организаторскими вопросами, я ведь здесь, ко всему прочему, исполняю обязанности начальника лагеря. У нас военно-спортивный лагерь для шестнадцатилетних подростков. Так что справляться будете без меня. Весь персонал человек двадцать, не более, включая ребят, так что, я думаю, справитесь. Если хотите, еду вам будут приносить сюда. А так у нас есть столовая. Баба Клава завтра вам всё покажет. А сейчас отдыхайте, если понадобитесь, вас вызовут. Кстати подъём в семь часов утра, завтрак в девять. Спокойной ночи.

   Лёня прошёл в свою комнату и, подбросив поленья в печку, стал раздеваться, чтобы лечь спать. День был богат на события и реально вымотал. Пока раздевался, кое-что обдумывал.

Что тут за лагерь, если столько секретности? Неспроста! И документы отобрали. Боже мой, во что я вляпался?! Интересно, как я смогу связаться с Семёном, у меня ведь даже телефона нет?.. Ладно, что-нибудь придумаю. У кого-нибудь да возьму. Обеспокоенный, он лёг на кровать, но усталость взяла своё и через минуту он уже спал.

   Утром в семь часов его разбудила медсестра Клава. Она сидела на маленькой скамеечке возле печки и совком в ведро выгребала золу.

– Ты, что ли, у нас новенький? – баба Клава, обернулась на тихое Лёнино "Здрасьте".

   Женщине шло это имя. Она была полненькая, с круглым, красивым лицом, с короткой стрижкой. Выглядела она моложе своих шестидесяти лет, волосы у неё были кудрявые – то ли от природы, то ли она сделала химическую завивку. Большие карие глаза излучали тепло. Почему-то Лёне показалось, что он где-то уже её видел, но он быстро отмёл эту мысль.

– Я Леонид Александрович, можно просто Лёня.

– Печку, Лёня, топить умеешь?

– Да.

– Очень хорошо. Следи за огнём, дрова на улице под навесом – увидишь. Сильно не кочегарь, особенно когда отлучаешься.

– Хорошо. Вас как по отчеству? – Лёня решил спросить, потому как «баба Клава» для этой приятной и совсем ещё не старой женщины было рановато.

– Тебе что же, директор обо мне ничего не рассказывал? – женщина ушла от ответа.

– Рассказывал и представил, но… мне кажется «баба Клава» вам … не подходит. Как ваше отчество? – он опять повторил вопрос.

– Петровна, – смущённо бросила она, а потом поспешно добавила: – Я тут тебе воду согрела. Женщина тяжело поднялась и взглядом показала на маленькую кастрюльку, стоящую на печке.

– Умывайся. Если что спросить – я в процедурном.

– Спасибо за воду, – Лёня поблагодарил медсестру уже в спину.

   Умывшись, он прошёл в процедурный кабинет. Лекарственными препаратами санчасть действительно была обеспечена хорошо, что вызвало у Лёни тревогу. В такой дыре, для двадцати человек – не слишком ли шикарно? Это первое, что пришло ему на ум и насторожило. Опять вспомнились завязанные глаза, когда его везли, слова начальника о том, что нельзя ни звонить, ни писать. В душе всё более нарастала тревога, и он понимал, что осторожность совсем не будет лишней. Потому решил пока ни о чём никого не расспрашивать, а самому осмотреться, понять, что здесь за люди, и вообще – что здесь происходит....

Глава 9

– Подъём! – зычный, как раскат грома, голос командира тревогой отозвался в головах ребят.

   Просыпались без промедления, ибо командира боялись все. Со времени подписания договоров он изменился до неузнаваемости. Теперь не услышишь от него ласкового слова "ребятки", не увидишь на лице доброжелательной улыбки. Командир был словно комок злобы и ненависти. Опоздаешь со всеми встать в строй, – значит, бежишь дополнительные два километра и пятьдесят отжиманий, и это помимо основной физической нагрузки, и вдобавок, пропускаешь завтрак. Все старались не опаздывать.

– Вот сволочь, опять орёт! Месяц здесь живём, и никакая хворь его не берёт, – Серёга шёпотом жаловался другу Коле.

– Не отвлекайся. Тебе помочь? – Коля наклонился к кровати друга.

– Не надо.

– Чего не надо, одевайся, копуша! – и Коля стал быстрыми и ловкими движениями заправлять постель, он взбил подушку, и вот уже аккуратный треугольник вырос на кровати Серёжи.

– Бежим, – подталкивая друг друга, они выскочили во двор.

   В нескольких метрах от казарм начиналась спортивная площадка.

   Остальные ребята тоже подтягивались, и вот все десять человек в спортивных костюмах вытянулись перед командиром. Погода стояла морозная, хотя снега было мало.

– Начинаем тренировку! – приказал командир.

   Ребята побежали вокруг площадки, внимательно прислушиваясь к голосу командира, потому как ждали от него подвохов. Метров двести бежали в обычном ритме.

– Засада! – неожиданно рявкнул командир. Это означало, что надо перестроиться и начать двигаться с кувырками.

   Темп был весьма интенсивный, потому время на принятие удобной позы для кувырка не было, и все переваливались через голову как попало.

– Дербенёв! Петров! Мать вашу, чего вы с боку на бок, как беременные бабы, переваливаетесь?! Через голову надо, или хотите дырку в башке получить?! Так считайте, что получили. … Боже мой, с кем приходится работать!

– Стрельба! – командир отдал новый приказ, который означал передвижение ползком.

   Деваться некуда, надо ложиться на снег и ползти. Постоянно, как раскаты грома, был слышен голос командира, который, сопровождая свою речь трёхэтажным матом, ругал очередного парня.

– Белохвостиков, ты чего свой котелок на шесте несёшь?! Всё, нет его у тебя! Подстрелили как утку. Вышибли твои куриные мозги!..

А потом чуть позже:

– Болваны! Голову втянули в плечи, на уровне рук держим. Ползём на брюхе, а не на коленках. …Господи, и откуда вы такие бестолковые мне на голову свалились?!.

– Переходим на гусиный шаг, – командир опять отдал новый приказ.

   Сели на корточки и пошли. Гусиный шаг был самым тяжёлым, и командир, как назло, оставлял его напоследок, когда силы были на исходе. Этот ритм был тяжёлым ещё и потому, что если до этого командир орал и оскорблял ребят, то сейчас он начинал бить. У него была длинная пастушья плеть, которой он с удовольствием прохаживался по спинам и задницам ребят. Стоило чуточку приподняться, как тут же следовали свист плети и удар. Казалось, что командир получает особое наслаждение от ударов плетью. Его глаза при этом зловеще радостно сияли, с губ не сходила довольная улыбка.

Пробежав в рванном ритме три круга, по двести метров каждый, ребята получили новое задание от командира.

– Физподготовка, – приказал он, что означало: подтягивание на турнике, отжимание с земли, выпрыгивание вверх из положения сидя с хлопком.

Делать нечего, ребята идут к турникам и начинают подтягиваться.

– Что, Дербенёв, опять висим, как тряпка? – командир, злорадно усмехаясь, подошёл к турнику, где Сергей, подтянувшись от силы два раза, висел на перекладине, не решаясь спрыгнуть на землю, но и потянуться не было сил.

– Товарищ командир, он у нас слабенький и нежный. Такого рода нагрузки не для его женской натуры, – Белохвостиков не преминул поддеть товарища.

– А тебе, Хвост, какое дело? Гвоздь без шляпки, – вступился за друга Коля. – Мозги вышибло, а язык так помелом и остался.

   Дружный смех парней ещё больше накалил обстановку.

– Ну, ты, Колян, дорвался! – Белохвостиков в бешенстве посмотрел на защитника.

– Отставить разговорчики! Нечего тебе, Белохвостиков, без разрешения голос подавать. Ещё одно замечание – пойдёшь в карцер. Продолжать тренировки!

   Принцип подготовки был один. Необходимо было сделать определённое количество отжиманий, подтягиваний и других упражнений. После окончания тренировок командир оглашал результат.

– Утренняя физподготовка вновь не засчитывается у Дербенёва, – по ряду прокатился тихий смешок. – Я смотрю, Дербенёв, не в коня корм. Командир окинул презрительным взглядом Сергея.

– Как был доходягой, таким и остался, не прибавляются в тебе силы. Каждый день одно и тоже. Командир несколько секунд помолчал, о чём-то думая, а затем произнёс.

– В наказание почистишь от снега площадку, – и через несколько секунд он добавил:

– Всё равно не справишься. Другое наказание: из-за тебя сегодня все лишаются десерта.

– Почему?! Мы-то тут причём?! У, гад!– в адрес Сергея посыпались грязные ругательства.

– Можно мне за него отработать, не лишайте ребят десерта? – Коля сделал шаг вперёд.

– Что? – глаза командира округлились. Ты что, забыл инструкцию? Здесь каждый сам за себя! Поднимите руки, кому легко? – командир устрашающе обвёл взглядом ребят.

– Всем тяжело, – ответил за всех всё тот же долговязый Белохвостиков.

– Именно! – рявкнул командир. – Этот Дербенёв слабый духом. С таким любое дело завалится. Он заведомо в проигрыше. От таких, как Дербенёв, команда должна избавляться, ибо главное в солдате – агрессия. Агрессия идёт из души. Вы должны, как бы тяжело вам ни было, найти в себе силы для ярости, быть готовыми в любую минуту убить, попытаться убить, – иначе убьют вас. Вы контрактники, за это вам деньги будут платить. И не малые. Развели тут детский сад! Ясно? Глаза командира от ярости готовы были вылезти из глазниц.

– После моих слов готов за Дербенёва отпахать? – командир с усмешкой посмотрел на Колю.

– Готов, – твёрдо ответил тот.

– Против командира идёшь? Да я тебя похороню! Добренький нашёлся! Сто отжиманий! Ты, парень, у меня кровью харкать будешь, – глаза командира налились красным.

– Раз, два, три, – смеясь и грязно ругаясь, ребята дружно и громко начали считать.

   Сергей стоял в сторонке. Отчаянье, охватившее его от бессилия помочь товарищу, буквально разрывало сердце на части. Душа парня обливалась слезами, но он не знал, как помочь другу. В лагере они были всего лишь месяц, но Сергею уже давно не хотелось жить. Он был чрезмерно слаб физически, и к тому же у него болело сердце, но здесь его здоровье никого не интересовало. Парень был в отчаянье, понимая, что ему здесь не выжить, что из-за него страдает Коля, но и выхода из создавшейся ситуации он не видел.

– Тридцать пять., сорок, – было видно, что, Коля отжимался из последних сил.

   И тут Сергея прорвало. Парализующие оковы страха куда – то исчезли, и, словно головой в омут, не давая себе отчёт в происходящем, он вдруг яростно и с криком "Сволочи!" накинулся с кулаками на одного из парней. Сергей что есть силы бил парня по лицу и еще куда придётся. Правда, удары его были слабые и не точные, но тому, на кого он напал, было всё равно. Тот жаждал крови, жаждал поиздеваться, что было свойственно его натуре; впрочем, подобные свойства касались и всех остальных, стоящих и ведущих счет, потому, как только появилась возможность, они все набросились на Сергея и стали бить его – и кулаками, и ногами. Били злобно, жестоко, забыв, что их много, а Сергей один. Коля бросил отжиматься и кинулся на помощь другу. Но, в отличие от Сергея, он умел драться и делал это профессионально. Ему хватило каких-то пяти минут, чтобы кучка разъярённых шакалов, именуемых сокурсниками, уже валялась на снегу, охая и утираясь от крови и соплей. Командир, молча наблюдавший за потасовкой, был поражён смелостью и ловкостью Коли. Он также заметил, что и Виктор Марченко, утираясь от крови, все же восхищённо бросил в адрес Коли:

– Ну даёт! Один против всех!

Командир хотел зло оборвать пацана, но тут ему позвонили, и лишь крикнув:

“Прекратить потасовку! Всем в казарму!”, – он, на ходу разговаривая, первым ушёл с площадки.

– Вставай, – Коля помог Сергею подняться. У друга было несколько ссадин и ушибов.

– Они бы меня точно убили, если бы не ты. Спасибо тебе! – Сергей с благодарностью посмотрел на товарища. – Где ты так научился?

– Сосед у нас был спецназовец. Афган прошёл. Вот такой был мужик! – Коля поднял большой палец руки. – Он нас, дворовых пацанов, три года тренировал. Меня хвалил, говорил, что я на мастера тяну. …Застрелился он.

– Почему?

– Не знаю… Афган не любил вспоминать. Пошли быстрей умываться и завтракать!

   Оставшиеся пацаны кое-как поднимались и – кто хромая, кто держась за больную часть тела – направились в казармы.

– Ты чего Серёге помогал, я видел? – Белохвостиков злобно посмотрел на Степана Коновалова, идущего рядом.

– А чего вы все на одного? Так не честно!

– Тьфу ты, "честун" нашёлся! – сплюнув на снег, Белохвостиков выругался матом. – Детский сад, – повторил он слова командира и, опустив голову, пошёл в казармы.

С этой минуты за Степаном закрепилась кличка Честун, по имени его уже больше никто не называл.

Белохвостиков шёл медленно. Каждый шаг тряской отзывался в голове, что означало приближение приступа мигрени. Виктор Марченко, заметив понуро свисающую голову товарища, замедлил шаг, и, когда они сравнялись, участливо спросил:

– Ты-то чего в драку полез? Тебе же нельзя.

– Ага, чтобы потом трусом считали?

– Глупости. Ребята поймут. Мне тот кореец, врач, который, сказал, что голову надо особенно беречь.

– А как её беречь? Ты говоришь: пацаны поймут. Как же! У нас в детдоме как узнали, что у меня голова болит, специально по ней били. …

– Суки. Звери!

– Не то слово. Я потому с Артистом и ушёл. Мне хоть куда, лишь бы из детдома.

Виктор промолчал, ответ друга был весьма убедительным.

– Ты боль особо не терпи. Скажи.

– Не. Иголки – это ночью, когда все спят. Мне доктор таблетки дал. Днём я их пью. Правда, они тоже плохо помогают.

– Ладно, как знаешь. Обращайся.

Белохвостиков промолчал.

  Пацаны и командир затаили на Колю злобу. Если ребят обуревало простое чувство злости, даже скорее зависти, что он один справился со всеми, то командира мучило чувство другого толка. Его всегда раздражали такие, как Коля. Он внутренним чутьём чувствовал лишнее беспокойство для себя, чего он никак не желал. По своему жизненному опыту командир знал, что – рано или поздно – ребята начнут уважать Колю: за его бесстрашие, умение постоять за другого, и постепенно Николай станет их лидером. Этого командир допустить никак не мог. Здесь один лидер – это он сам. И только на него они должны равняться.

Сам-то он ни при каких обстоятельствах не ставил чужие интересы выше своих, тем более – жизнь. И даже гордился этим, считая себя умным и прагматичным, а таких, как Коля, – безмозглыми чурбанами. Ему с детства был присущ патологический эгоизм. Мать часто горестно повторяла, что он с лёгкостью променяет её на велосипед. Он тогда злился на эти её слова, но всё же с упрёком спрашивал, почему у всех мальчишек есть велосипед, а у него нет. На что мать, целуя и лаская его, в который раз объясняла, что у них большая семья, а денег едва хватает на еду. Это обстоятельство более всего злило его, и он кричал: "Зачем эти все нам нужны? Тебе что, меня не хватает?" В действительности, лишь он один был её родным ребёнком, остальные четверо детей в семье были детьми её покойной сестры. Ещё в школе он увлёкся спортом, стыдясь своей обделённости, и даже сдал на первый разряд по бегу на лыжах, но потом охладел к лыжам и увлёкся стрельбой. Имея отличные результаты в спорте, учился он неважно, по счастливому случаю был призван служить в спецназ. Восемнадцатилетний деревенский парнишка – и спецназовец! Он был очень горд.

Служба его увлекла, хотя и была достаточно сложной. Но и там он из-за своего характера долго не удержался. Всё разрешилось в первый год службы. Он долго потом вспоминал эти месяцы. Стояли январские морозы. Задание перед группой, в составе которой был и он – боец Сидоренко, стояло непростое: явиться на место операции и освободить «заложников». Сколько "террористов" удерживают «заложников», группе было неизвестно. Сама группа состояла из семи человек. До места дислокации – марш бросок десять километров на лыжах. Снега было много, плюс экипировка, одним словом – настоящая проверка на выносливость. Шли гуськом, лейтенант впереди. Ещё не прошли и половины пути, когда Лёха Петренко, один из бойцов, вскрикнул и присел на снег. По цепочке передали о случившемся. Все остановились и собрались в круг. Лейтенант осмотрел ногу. Судя по тому, как стонал Лёха и не давал дотронуться до ноги, стоило ожидать перелома или разрыва связок.

– Сидоренко, – лейтенант закончил осмотр ноги, – так как ты у нас перворазрядник по бегу на лыжах – тебе и флаг в руки.

Его губы тронула едва заметная улыбка.

– Доставишь бойца Петренко в санчасть.

– Есть – доставить в санчасть!

Петренко уложили на связанные вместе лыжи и привязали к ним. Получились сани-волокуша, ручку которых Сидоренко перекинул себе через пояс.

Встав на свои лыжи и взявшись за палки, боец Сидоренко, прежде чем двинуться в путь, смело спросил:

– Товарищ лейтенант, мне как, возвращаться или нет?

– Сам решай, Сидоренко. Смотри по времени. …Хотя, – чуть запнувшись, лейтенант добавил, – задание сложное, и терять ещё одного бойца не хотелось бы. Но решай сам…

Сидоренко прекрасно слышал слова лейтенанта, что задание сложное, но для себя сразу решил, что возвращаться не будет. «Щас, как же, буду я возвращаться! Нашли дурака. Делать мне нечего!». С такими мыслями он шёл не спеша, кряхтя, охая, одним словом – всячески демонстрируя Лёхе всю тягостность своего положения и вызывая, соответственно, у товарища чувство вины и раскаянья за свою неосторожность, приведшую к столь печальным последствиям. Группа в тот день вернулась поздно. Как оказалось, людей, захвативших «заложников», было больше, чем членов группы, и операция была особенно сложной. Когда по возвращении уставший лейтенант поинтересовался у него, почему он не вернулся на помощь, Сидоренко, не моргнув глазом, соврал, что не укладывался во времени. Лейтенант тогда ему ничего не сказал. Через две недели им снова предстоял марш бросок в десять километров. В этот раз их попросил о помощи председатель сельсовета из местной маленькой таёжной деревеньки. После сильного бурана повалило деревья, и единственный подъезд к деревне был перекрыт. Техники у деревенских отродясь не было, и рассчитывать приходилось лишь на помощь солдат. Работали по расчистке дороги часа четыре, и если учесть десятикилометровый лыжный переход, то силы у бойцов были на исходе. Когда они, уставшие, собрались возвращаться домой, председатель упросил лейтенанта разрешить подвезти на снегоходе одного из группы. Он ехал в район и собирался проехать мимо их части. Лейтенант уклонился от конкретного ответа, оставив решение за группой. У него была привычка проверять своих солдат. В начале службы – особенно. Он старался обходиться без приказов и оставлять решение за солдатом. Вот и сегодня он не отказал ребятам, а предоставил им право самим выбрать, кто поедет, но все вежливо отказались. Тогда он, боец Сидоренко, громко спросил:

– Товарищ лейтенант, если нет других желающих, то можно мне? – он был горд своей решимостью. Все отказались, как считал он, из-за банальной трусости, а он вот не струсил.

   Лейтенант вновь ответил уклончиво.

– Тебе, Сидоренко, решать. Хочешь – езжай.

   Он бы и поехал, но, случайно оглянувшись и увидев презрительные взгляды товарищей, отказался. Казалось бы, инцидент исчерпан, но на следующий день командир вызвал его к себе и объявил, что командование увольняет его из их части и переводит в мотострелковую, с отметкой "отсутствие требуемых качеств характера". На вопрос «почему?» лейтенант прямиком ответил: "Нет в тебе, Сидоренко, командного духа. А без него в спецназе делать нечего".

– Так вы же сами …! – возмутился он, поняв, за что его увольняют.

– Понимаешь, Сидоренко, -лейтенант поучительно посмотрел на него, – приказы выполнять легко, ибо там нет тебя самого, а лишь твоё подчинение. А в спецназе человек должен быть надёжным по собственной воле, а не по приказу. По собственной воле готов прийти на помощь, не бросить товарища, и так далее. Ясно?

Он кивнул головой.

–Тогда свободен. Собирай вещички. Скоро будет машина.

 То, что его уволили из спецназа, сильно ранило самолюбие. Ведь одно дело – служить в спецназе, и совсем другое – в пехоте. По окончании службы он не стал возвращаться в родное село. Его мать много работала и всё же подняла остальных четверых детей, но сама долго не прожила. Умерла, не дождавшись его из армии. Оставшись без матери, он стал мотаться по свету, выбирая места, где лучше. Собственную семью так и не завёл. Не получалось у него привязаться ни к одной женщине. Детей у него тоже не было.

В сорок лет, попав в лагерь военруком, обрадовался, почувствовав родную стихию. Все работники лагеря были одинокими себялюбцами. Но появление Коли обещало лишнее беспокойство, чего он уж никак не желал.

Глава 10

В какой-то мере от изнурительных тренировок спасала зима. Начались метели. Ветер буйствовал, завывая, он метал снег из стороны в сторону, клонил деревья в надежде сломать их гордый ствол, срывал крыши с мелких построек. Уборка снега и устранение последствий снежных бесчинств значительно сокращали время, отведённое на занятия спортом. Из-за начавшихся буранов занятия по физподготовки были перенесены в спортивный зал. Количество упражнений и пробежек не уменьшилось, но тёплый воздух помещения всё же благотворно сказывался на выносливости ребят, и в особенности – Сергея.

Так, с горем пополам, прожили два месяца. К изнурительным физическим нагрузкам добавились занятия по стрельбе и теоретические занятия. Помимо командира с ребятами никто не работал. Включая стрельбу и теоретические занятия, которые вёл также он. Учиться стрелять начали в тире, который был достаточно большим. Одновременно стрелять могли шесть человек. Попадание в цель приветствовалось.

Потом перешли к автомату. Тренировочный автомат Калашникова был точной копией настоящего. На изучение его устройства и осваивание начальных навыков стрельбы из него командир отвёл буквально несколько часов. А потом учились бегать с автоматом и просто-напросто из него палить. Ребята обучались быстро: сказывался страх перед командиром.

   К счастью, Сергей Дербенёв стрелял отлично. Его отец был охотником, и стрелять Сергей начал рано. У него врождёнными были те качества, которые прививаются в снайперских школах за многие месяцы обучения. Отличное зрение, высокая степень наблюдательности, пространственная ориентировка, умение быстро концентрироваться позволяли Сергею с лёгкостью попадать в летящего воробья. Талант к стрельбе на некоторое время ослабил придирки командира, но, как оказалось, ненадолго.

   Сегодня едва вернулись из тира, как началась метель.

– Это надолго, – командир стоял спиной к классу. – Займёмся теорией. Сегодня у нас на повестке самодельные мины. Знания, которые я сегодня вам преподам, спасут вас от смерти в первые же дни, потому как покалеченные вы там будете никому не нужны, и вас просто пристрелят. Командир повернулся лицом к ребятам, на лицах которых застыло удивление или даже страх.

– Что вы так на меня смотрите? Испугались слова «смерть»? Какие мы тут все нежные, беленькие и пушистые!– голос командира стал злобным. … – Пусть встанут те, кто был в школе отличником, или победителем олимпиад … Вставайте, вставайте, смелей! Ну же! …А что так? Умом не вышли? То-то же! Дебилы, двоечники и тунеядцы. Я всех назвал или кого-то пропустил?

Ребята сидели, опустив глаза. А командир, между тем, заводился. В его глазах светилась презрительная усмешка.

– Вы забыли, как по дворам мотались, устраивая драки с поножовщиной, как выпивали? Выходит, забыли, раз так слова «смерть» испугались. Зажрались! Теперь красивую жизнь и красивые слова подавай? Так я вам напоминаю, что вы – отбросы общества, мусор, точнее сказать. Хотя от мусора больше пользы, чем от вас. …Но вам повезло, и вы попали к нам. Вам представился шанс выбраться из вонючего болота, и если поднапряжётесь, то вас будут бояться, вы будете вершить судьбы людей. И вы хотите это всё получить даром? – командир щёлкнул языком. – Нет! Так не бывает. Вы своим потом и кровью должны отработать то доверие, которое вам оказали, ту жратву, которую вы здесь на халяву едите. Так что будьте готовы умереть, а если не хотите, то будьте добры из кожи лезть, но обучаться всему тому, чему я вас здесь учу. Ясно? И ещё помните: обратной дороги у вас нет.

   Ребята дружно и усердно закивали головами в знак согласия, боясь произнести хоть слово.

– То-то же… Итак, открывайте тетради и записывайте. Самодельные взрывоопасные предметы можно замаскировать, изготовляя их из вполне безобидных металлических банок: из-под пива, Пепси, Колы. А также из транзисторных приёмников, карманных фонариков, начиняя их взрывчатым веществом. Взрывчатые вещества в самодельных бомбах могут быть разного характера: твёрдыми, пластичными, порошкообразными – к примеру, порох, – жидкими, – монотонный голос командира словно прибивал к полу. Диктовал он быстро, со знанием дела, что вызывало особенный страх, так как не успевавшие записывать и в результате не понимающие о чём идёт речь, зная бешенный его нрав, сидели в ожидании в лучшем случае подзатыльника, а в худшем – отжиманий до потери сознания.

– Я смотрю, ты, Дербенёв, мечтаешь, – командир заглянул в тетрадь Сергея, который не успевал записывать за ним. – Зря! Он загадочно усмехнулся.

– Всем марш чистить спортивную площадку от снега!

 Намело достаточно, потому провозились часа два, еле-еле успели к обеду. Уставшие от уборки снега ребята вошли в просторную столовую. Несколько небольших пластмассовых белых столиков, стойка, где выдавали еду, дальше шла кухня. Сидели по двое. Сергей первым подошёл к столу, за которым обычно сидели они с Колей.

– Смотри, кто-то брелок с ключами оставил, – Сергей показал на стол и, как маленький мальчишка, потянулся к брелку, желая вблизи получше рассмотреть его. Он доверчиво схватил брелок и только хотел сесть на стул, как прогремел взрыв. Инстинктивно Сергей отпрянул в сторону, но, не удержав равновесия, упал на пол, ударившись об острый край стойки. Взрыв не был мощным, но неожиданность и сильный шум, сопровождающий его, сыграли свои роковые роли.

– Серёга, ты как?! – Коля первым подбежал к другу и присел возле него. Тот не отвечал: похоже, потерял сознание.

– Вот вам самодельное взрывное устройство в полной красе, – командир, выросший словно из-под земли, довольно улыбаясь, оглядывал присутствующих ребят, которые столпились тут же. – Так будет со всеми, кто будет игнорировать занятия. Будьте всегда в боевой готовности. Всё свободное время зубрите, шарахайтесь от каждой бумажки, от каждой вам незнакомой вещицы. Ясно?

– Серёга, Серёга! – Коля тряс друга за плечи, стараясь привести в чувство.

   Наконец тот с трудом открыл глаза, стеная от боли. Только перевернув друга на спину, Коля заметил окровавленную руку товарища. Вся кисть представляла собой кровавое месиво, и было непонятно, каковы размеры раны. Ребята и командир стояли тут же, но никто не пошевелился, чтобы вызвать врача или помочь товарищу. Сняв с себя футболку, Коля замотал рану и помог Сергею подняться с пола, затем, поддерживая его, повёл в санчасть.

– Фу, он ещё и обоссался! – один из подростков заметил небольшую лужу мочи, которая осталась на месте, где лежал Сергей. На самом деле лужи как таковой и не было, было лишь мокрое пятно, но концентрированный запах мочи чувствовался достаточно сильно.

   Дружный нервный смех заполнил столовую. Ребята, обуреваемые чувством страха после случившегося, смеялись, чтобы скрыть этот самый страх. Сергей слышал смех, его плечи вздрагивали, он плакал без слёз: и от боли, и от страха, и от стыда.

   К счастью, лишь посередине кисти той руки, которой он схватил этот злосчастный брелок, у Сергея была глубокая рана, но сами пальцы не пострадали благодаря мастерству Лёни как хирурга. Голову Сергей также рассёк, ударившись при падении о край стола. Лёня оставил парня на несколько дней в боксе стационара, предназначенном для тяжёлых больных. Почувствовав запах мочи, он шёпотом попросил Колю принести товарищу сменное бельё.

Глава 11

– Отряд, стройся!

Ребята, стрелявшие по очереди в тире, и не заметили, как подошёл командир, лишь его звучный рык вмиг вернул их к действительности. Не прошло и минуты, как все выстроились в ряд перед тиром. Командир был не один, рядом с ним стоял бомж. Самый, что ни на есть настоящий: спившееся лицо, грязная одежда, немытые волосы, торчащие в разные стороны из-под потрёпанной шапки набекрень. Тупой взгляд его глаз свидетельствовал о деградации – если не полной, то, несомненно, начавшейся.

– Сегодня у вас что-то вроде экзамена, точнее сказать – проверка боем, – обратился командир к ребятам.

   Те удивлённо переглядывались. Белохвостиков, как всегда, бравировал:

– С ним, что ли, воевать будем? – он головой мотнул в сторону бомжа.

– А хоть бы и с ним, – ответил командир, поддержав весёлый тон Белохвостикова.

– А чего с ним воевать? Я его одним только взглядом пришибу.

– А это мы сейчас и посмотрим. Всем на полигон!

   Ребята дружно пошли на полигон, что находился от тира в ста метрах и представлял собой площадку с рядом стальных контурных мишеней в человеческий рост. С того дня, как начались занятия по стрельбе, ребята каждый день чистили полигон от снега и частенько палили здесь по бутылкам, которыми их снабжал сам командир. Тот, кто мазал, убирал осколки. Это считалось позорным делом, потому быть меткими старались все.

– Все ко мне! – командир дождался, когда ребята подойдут в указанное им место. – Всем стоять здесь и ждать моего приказа!

Командир вместе с бомжем прошел к мишеням, возле одной из них поставил мужчину и приказал ему, подняв правую руку, держать в ней яблоко. Вернувшись к ребятам, он выстроил их всех на расстоянии нескольких метров и раздал мелкокалиберные винтовки.

– Слушайте мой приказ. Стрелять будете по одному, в яблоко. Кто первый?

   Ребята нерешительно переминались с ноги на ногу.

– Вы что, олухи, приказа не слышали?! – голос командира набирал ярость. – Может кто-то хочет заменить бомжа, раз жалко стало?!

– Разрешите, я первый? – Белохвостиков снял с плеча винтовку.

– Валяй.

  Стреляли лёжа. Белохвостиков метился долго, но в яблоко всё же не попал. После выстрела товарища и другие осмелели и уже стреляли все, по списку, но попаданий в яблоко всё-таки не было: ребята боялись попасть в человека.

– Плохо! Всем выстроиться!

   Командир подозвал бомжа.

– Чего рука тряслась, как тростинка на ветру? – командир со злостью в голосе, обратился к мужчине.

– Мне бы выпить, товарищ начальничек! Для храбрости.

– Чего своей жизнью-то так дорожишь? Она что у тебя, масляная что ли? – глаза командира буквально сверлили бомжа, но тот, похоже, не понимал, о чём его спрашивают, потому лишь твердил.

– Мне бы выпить, товарищ начальничек! Мне бы водочки маленько.

– Пошли, чёрт с тобой! Накормлю и налью, куда уж деться.

– Даю вам на подготовку пол часа времени, затем проверю снова, – командир обратился к ребятам. – Второй раз пощады не ждите, – отдав приказ, он ушёл с мужчиной в лагерь.

– Бомж не бомж, а всё-таки человек, – Степан взял бутылку, которых штук пятнадцать стояло чуть в сторонке. – До сих пор стреляли по ним, чего вздумалось мишень менять? И он пошёл отсчитывать положенные десять метров.

   Для бутылок была сооружена специальная плоская возвышенность из камней. Степан, поставив бутылку, вернулся назад. Белохвостиков, опершись о винтовку и сплюнув на снег, презрительно спросил.

– На службе тоже в бутылку стрелять будешь?

– Там другое дело.

– Чего другое, если здесь трус, то там смелым не станешь.

– Ну, ты! …Выбирай выражения! Если кто трус, то – ты.

– Что ты сказал?! – сжав кулаки, Белохвостиков пошёл на Степана.

– Хватит вам, приказа не слышали, – Коля перегородил дорогу Белохвостикову. – Он правильно говорит: если твоей жизни угрожает опасность, то можно и выстрелить, а нет, так чего зря палить.

– Да ну вас! – Белохвостиков сразу отступил и отошёл в сторонку.

   В бутылки стреляли по очереди. Попавший ставил новую. Пришлось ставить девять бутылок – все попали по цели. Сергей находился ещё в медсанчасти, потому на стрельбище его не было. Через час вернулся командир. Узнав о результатах, он довольно произнёс:

– Значит, проверку боем пройдёте на отлично. Стройся! – скомандовал он и, как раньше поставил бомжа на его старое место и заставил держать яблоко.

– Стрелять будете все одновременно по моему приказу. Ясно?

– Ясно, – ребята дружно ответили, но переглянулись друг с другом, не понимая, зачем надо стрелять одновременно.

   Командир встал позади ребят, и его не было видно.

– Пли! – скомандовал он.

   Ребята дружно выстрелили, и никто не заметил, что выстрелов было десять. Десятым был сам командир, мастер спорта по стрельбе, и ему хватило секунды, чтобы успеть выхватить из внутреннего кармана пистолет и, выстрелив, тут же спрятать его. Бомж как-то странно покачнулся и упал лицом в снег. Все замерли от неожиданности.

– Всем стоять на месте! – скомандовал командир и бегом побежал к мужчине.

   Выстрел попал мужчине в голову, и тот умер в течение нескольких секунд. Яблоко же осталось целым. Командир проверил шейную артерию и, убедившись в смерти бомжа, оставил его лежать на снегу и вернулся к ребятам.

– Вы что, очумели?! Он мёртв! – глаза командира, казалось, вылезут из глазниц.

–Кто убил!? Командир свирепым взглядом оглядел каждого.

   Ребята испуганно жались в кучку, не понимая, как такое могло случиться, ведь каждый из них старался не попасть в бомжа.

– Молчите? Ублюдки! В тюрьму все пойдёте за убийство! – командир сел на бревно, валявшееся неподалёку. Он нервно тёр лицо руками, всячески давая понять, что весьма расстроен случившимся.

– Может, он просто ранен, и ему нужна медицинская помощь?

– Ты, Коля, всегда такой умный? – командир впервые назвал парня по имени, хотя сделал это язвительно. – Ну сходи, проверь, мы тебя здесь подождём.

   Коля бегом побежал к мужчине. Он, как и командир, проверил пульс на шейной артерии и, убедившись, что бомж мёртв, вернулся назад.

– Ну что, убедился, думал, что я вру? – Коля промолчал.

– Вы все у меня теперь здесь! – командир показал ребятам сжатый кулак, а потом, несколько смягчившись, добавил. – Ладно, я своих не выдаю. Отправлю Анатолича, он закопает. Считайте, что вы прошли крещение кровью, самой что ни на есть настоящей. Если вопросов больше нет, всем в казарму! Марченко, Шерстобитов собрать винтовки и отнести в тир. Всем остальным в столовую.

   Командир быстрым шагом ушёл первым. Настроение у ребят было подавленное. Понуро опустив головы, молча шли гуськом по узкой, утоптанной тропинке, на которой одновременно могли поместиться разве что два человека. Расширять тропы или убирать снег в местах, где не ходят, было запрещено на случай бегства: чтобы следы были видны. Один Белохвостиков был, как всегда, весел. Его циничные шуточки уже всем изрядно надоели, но конфликтовать с этим рослым парнем никто не хотел. А тот продолжал измываться над погибшим бомжем.

– Представляю, как радовался этот доходяга, когда его командир в столовку повёл, – Белохвостиков засмеялся, а потом сквозь смех добавил. – Думал, небось, вот повезло, привалило счастье – так привалило, – и он рассмеялся с еще большей силой.

   И тут Степан не выдержал. Он шёл впереди и, обернувшись, зло крикнул.

– Слушай, ты, долговязый урод! У тебя, что сердца нет? Ведь каждый из нас мог его убить: ты, я, он. Каждый из нас потенциальный убийца. По нам по всем тюрьма плачет. Командир в любой момент ход делу может дать. Ты это хоть понимаешь? Мы теперь у него на крючке.

Все остановились и замерли по обе стороны от ребят.

– Ой, какой совестливый нашёлся! Чего слюни распустил? Ты воевать идёшь и таких десяток, если не сотню, убьёшь, и что, каждый раз ныть будешь?.. Можете записать его на моё имя, если вам так будет спокойней, – Белохвостиков презрительно сплюнул на снег. И уже обращаясь ко всем, понимая, что все так думают, как Степан, высокомерно добавил:

– Я, в отличие от вас, сосунков, уже имею мокруху. Мне не привыкать, – и он, гордо оглядев ребят, в завершение бросил. – Обоссались, наверное, со страху?

Степан хотел что-то ответить, но не успел. В разговор вмешался Коля.

– Достал уже! Я сейчас проверю твою мокруху, – и он сильно ударил Белохвостикова в грудь. Тот не удержался на ногах и отлетел в сторону.

Никто из ребят не двинулся с места в ожидании последующих событий. Вызывающе наглое поведение Белохвостикова создало впечатление о нём как о сильном, беспощадном человеке, и ребята жаждали узнать, рискнёт ли он пойти против Коли, о силе и смелости которого они знали наверняка. Пацаны стояли и ждали. А между тем ничего не происходило. Белохвостиков, отряхиваясь, молча поднимался. Пауза явно затягивалась. Виктор, давно уже поняв, что Хвост больше хочет казаться смелым, чем является таковым на самом деле, чтобы попытаться скрыть это от ребят, быстро подошёл к Белохвостикову и, встав между ним и Колей, сказал, обращаясь к другу:

–Хвост, не связывайся ты с ним! Командир, если опоздаем на завтрак, в порошок сотрёт.

Как только ребята услышали слово «командир», сразу все позабыли о случившемся и чуть ли не бегом побежали в казармы. Быть мишенью для командира никто не хотел.

– Урод! – в сердцах бросил Стёпа.

– Не бери в голову, – Коля дружески хлопнул товарища по плечу, и они вместе пошли в казармы.

   А командир тем временем зашёл в бытовку водителя Анатолича. Водитель, пожилой мужчина лет семидесяти, был ещё в силе. Выглядел он весьма моложаво и на здоровье не жаловался. Когда вошёл командир, Анатолич как раз выбирался из-под машины – их старенькой "Нивы". Механик он был первоклассный. Запросто мог сам собрать машину и на одном только ремонте сделать себе состояние, но была у Анатолича одна оплошность в жизни, которая и сломала ему эту самую жизнь. Да так сломала, что оправиться после случившегося он так и не смог. Роковой случай, полностью изменивший его жизнь, произошёл с ним давно, во времена его юности. Он тогда работал водителем автобуса, жил в своей родной деревне. Был женат и имел трёхлетнего сына. В общем-то не пьющий, он изрядно напился накануне рокового дня, вечером: у друга обмывал рождение дочери. А на утро следующего дня он повёз, как всегда, людей на работу. Стояла середина января. До этого дня была тёплая погода, и снег подтаял, а ночью ударил сильный мороз. Будучи ещё слегка навеселе, Анатолич проигнорировал опасность гололёда и смело набил полный автобус, взяв с собой и жену с сыном, которой нужно было в райцентр. Анатолич привык полагаться на свой достаточно большой водительский опыт, потому всегда ездил без страха и без опаски. Он как раз проезжал мост через их достаточно глубокую речку, когда колёса автобуса попали на лёд под снегом, и автобус завертело, стало заносить в сторону ограждения. Как не старался Анатолич выправить машину, ему это не удалось, и, перевалившись через ограждения, автобус упал в реку. Всё произошло в считанные минуты. Очевидцам удалось спасти нескольких человек, среди них и самого водителя. Все остальные погибли, а это без малого десять человек, среди них жена и сын самого Анатолича. Обуреваемый чувством вины, на суде он сам признался, что сильно напился накануне. Суд признал это отягчающим обстоятельством, и его приговорили к шести годам колонии строго режима. Просидев в тюрьме положенный срок, Анатолич в деревню не вернулся, а стал мотаться по стране, потеряв к жизни всякий интерес.

   Войдя в бытовку, командир удивлённо бросил:

– Анатолич, ты не боишься под машину без помощника лазать? Мало ли что! К примеру, домкрат сорвать может.

– Я за свою жизнь не держусь, – спокойно ответил Анатолич, поднимаясь. – Чего хотел?

– Там бомжа нужно в ров сбросить, как весна будет – закопаем. Подсобишь?

– Ты ещё не всех бомжей перестрелял? С каждой группы по одному бомжу! Спать не мешают?

– Чего ты, старик, понимаешь в воспитании? У меня методика такая – повязать, … чтобы ни-ни. Чтоб пикнуть даже не смели! Сам понимаешь, с кем приходится работать, а начальство качество требует. Насчёт бомжей: чего их жалеть?

– Ты думаешь, твои пацаны не догадываются, чьих это рук дело?

– Смеёшься? У меня всё под контролем, так обставлено – комар носа не подточит. Короче, подсобишь?

– Лады. Заходи, когда надо будет. А деньги ты им платить не перестал? – Анатоличу видно хотелось поговорить, и он всё не отпускал командира.

– Земля слухами полнится?

– Да ты сам по пьяни мне выболтал. Сказал, что даёшь, а потом забираешь.

– Я же тебе говорю, метода у меня такая. Кнутом и пряником. А забираю – так ведь свои раздаю. Имею право.

– Ну, ну методист! Иди, придёшь, когда нужен буду, – Анатолич проводил командира до двери.

Глава 12

 Когда через две недели Сергей вернулся в казарму, за ним прочно закрепилась кличка Вонючка. Ребята демонстративно зажимали нос, когда он проходил рядом. Но на этом мучения Сергея не закончились. Казалось, командир поставил себе целью изжить парня. Не было ни дня, чтобы он не поиздевался над Сергеем в присутствии Коли: то подзатыльник отвесит, то подножку подставит. Коля видел издевательства, сжимал кулаки, но ударить командира не осмеливался. А Сергей тем временем таял на глазах. Он перестал общаться даже с Колей, в любую свободную минуту ложился на кровать и, отвернувшись, изображал из себя спящего. Сергей стал плохо есть, ссылаясь на то, что не голоден. Вот и сегодня: лишь поклевав еду, он ушёл из столовой первым. Коля застал друга в спальне. Тот лежал на кровати и притворялся спящим.

– Серёга, ты почему ушёл, не поев толком?

– Не охота было.

– Я тебе сюда пирожки принёс, – они были одни, и Коля смело достал еду.

– Не хочу, – голос Сергея дрожал, чувствовалось, что он плакал.

– Вставай, поешь!

– Чего привязался? Сказал же, что не хочу, – раздраженно бросил Сергей и отвернулся, положив подушку на голову

– Ну ты чего? – Коля сел рядом на кровать и убрал подушку.

– Я тебе только обуза. Тяжело мне, сил больше нет. Каждую секунду в страхе живу.

– Слушай, – Коля зло посмотрел другу в глаза. – эти сволочи твоего мизинца не стоят. Мы не сдадимся, слышишь? Надо сопротивляться. Всем, и командиру тоже. Пусть лучше убьют в драке, чем сдаться. Ты меня понял? Смотри мне в глаза!

   Взгляд Коли, в котором светилась злость и уверенность в своей правоте, вера в свои силы, благотворно подействовал на Сергея. У него стало легче на душе, и когда Коля вновь спросил, понял ли он его, Сергей, пусть не твёрдо, ноответил «да».

– В таком случае давай ешь, и на тренировку ночью пойдём.

   Коля заставил съесть друга пирожки, а когда все улеглись спать, они потихонечку вышли во двор. Ребята тренировались поздно ночью, в отведённое для сна время, когда командир уже спал. Склонный к алкоголизму, тот дня не мог прожить без выпивки, потому засыпал относительно рано.

Особое значение Коля уделял приёмам самообороны, которым когда-то научил его спецназовец-сосед. Тренировались по два часа, отбирая время у своего отдыха.

– Всё, Коля, больше не могу, хоть убей! – Сергей сел на снег, тяжело дыша после часовой тренировки. – Каждый день – одно и тоже. Не хочу я так, понимаешь, не хочу! Не нравится мне такая жизнь, уж лучше умереть, – парень сжал кулаки, чтобы не расплакаться.

– А кому нравится? – Коля сел рядом. – Пойми, по-другому нам здесь не выжить. Видал командира? Урод, сволочь! – Коля сплюнул на снег.

– Тяжело мне, Коля. Душевно тяжело. …Жить не хочется.

– Если ещё раз такие слова услышу – врежу. Ради того, чтобы не доставить удовольствие командиру, мы должны выжить. Понимаешь?

   Сергей, молча, кивнул головой.

Глава 13

  Виктор Марченко, что-то напевая, вошёл в класс. Он отличался от ребят тем, что никогда ни с кем не конфликтовал: то ли от того, что боялся иметь собственное мнение, то ли всегда боялся обидеть человека. Он был коренастым, с простым русским лицом, на котором особо выделялись глаза, всегда по-детски доверчиво глядящие на всех и всё вокруг. Руки у него были с большими ладонями. Казалось, природа предвидела тяжёлую судьбу парня, потому наделила его с рождения крепким здоровьем и большими руками, облегчающими выполнение физической работы. Когда Витя уходил с Артистом, его старшей сестрёнке было четырнадцать лет, а самому младшему братишке – десять. На общем собрании они решили отпустить Витю, желающего заработать денег, чтобы хоть кто-нибудь из их большой семьи смог получить образование.

   Витя вошёл в класс, когда все уже расселись за парты и листали конспекты.

– Здрасьте! – бросил он командиру, проходя возле стола, за которым тот сидел и что-то писал.

   Ничего не ответив, командир лишь поднял голову, чтобы посмотреть, кто опаздывает. Витя едва отошёл от стола, как вдруг он почувствовал, что кто-то накинул на его шею удавку. Всё произошло в считанные секунды. Витя захрипел, его рот инстинктивно открылся, глаза наполнились страхом и стали круглыми. Он стал несуразно махать руками, пытаясь оттянуть верёвку на шее, но у него это никак не получалось. Удавка была тонкая, и ему никак не удавалось просунуть руки под неё. Ноги у парня стали заплетаться, и, казалось, он сейчас рухнет на пол. Ребята с ужасом смотрели на происходящее.

– Сопротивляйся…мать твою! – сжав от напряжения зубы, рычал командир.

   Он время от времени ослаблял натяжение удавки, дабы не задушить парня и дать ему время, чтобы тот начал сопротивляться, но Виктора охватила паника. Его лицо стало синюшно-багровым, из горла выходили едва слышные хрипы, а сам он стал сползать на пол – ноги его просто не держали. Глаза закатились, и казалось, что он умирает или теряет сознание.

– Сопротивляйся! – командир тряс его.

   И тут кто-то накинул пиджак на голову самого командира и, ловкими движениями собрав ткань, туго стянул сзади. Поступление кислорода командиру было затруднено. То, что происходило дальш, походило на корриду. Разъярённый бык в образе командира отпустил удавку и обеими руками вцепился в пиджак, пытаясь сорвать его. Виктор же, почувствовав свободу, судорожно задышал в полную силу. Ему не хватало кислорода, его грудная клетка ходила ходуном, но она была не в состоянии быстро восполнить потерю. Ко всему прочему, подавившись воздухом, Виктор раскашлялся. Но никто из товарищей не смотрел на него, тем более не пытался помочь. Взоры ребят были прикованы к командиру, который резким, сильным движением развернулся, и руки, сжимавшие полы пиджака, не смогли противостоять силе рывка. Пиджак был буквально вырван из рук державшего его. Высвободив голову, командир в бешенстве уставился на героя, осмеливавшегося совершить подобное. Перед ним стоял Белохвостиков. Как оказалось, не Витя был последним. Вслед за ним через пару минут в класс вошёл Белохвостиков, а за ним и Коля. Белохвостикову хватило нескольких секунд, чтобы, увидев багрово-синее лицо друга, сообразить, что надо делать. Зубы командира скрежетали, желваки, как шарики, перекатывались на щеках. Было видно, что он с трудом сдерживает себя. Белохвостиков, инстинктивно пришедший на помощь другу, сейчас, видя бешеный взгляд командира, испуганно дрожал, и лишь когда Коля подошёл и встал рядом, ему стало спокойней.

– Ты! Ты!? …Ты на кого руку поднял?! – еле сдерживаясь, прохрипел командир.

– Так вы сами приказали сопротивляться! Я и…

– Дурень, …мать твою! Тебе, что ли, я говорил? Какого чёрта ты вообще влез?! – командир уже орал.

– Витёк мой друг, – Белохвостиков, опустив голову, всё же оправдывался.

   Казалось, командир лопнет от злости или убьёт парня, но ничего подобного не произошло, он лишь рявкнул:" Все по местам!", – и первым сел за стол.

   А потом грубо и со злостью добавил:

– Видели, как надо сопротивляться? Мне хватило пары секунд, чтобы освободиться от мешка на голове. А этот идиот панику развёл! Тьфу ты!

   Белохвостиков поднял с полу пиджак и прошёл на своё место. По пути он помог Вите подняться с пола и сесть за парту. Виктор был никакой. Отрешённое его лицо вызывало страх. Он походил на мертвеца или на человека, вернувшегося с того света, хотя, возможно, так оно и было. Его мозг, который был лишён достаточного количества кислорода и дал сбой, да ещё жуткий стресс, испытанный нервной системой, – все это окончательно выбило Виктора из колеи, и он сидел, не соображая ничего, тупо уставившись в одну точку.

В эту ночь Виктор Марченко не спал. Он отвернулся к стене и беззвучно плакал. Он много повидал в жизни за свои неполные семнадцать. На его глазах умирала от рака мать. Он видел её страдания и слышал мольбы о помощи. Его сердце разрывалось от отчаянья, когда не было возможности эти страдания облегчить, особенно в последние её дни, когда морфин уже не действовал. И пережив смерть матери, он думал, что нет на свете уже ничего страшнее этого. Но сегодня он понял, что есть. Как оказалось, видеть смерть другого, пусть даже очень родного, безгранично любимого тобой человека, – это не то, что умирать самому, да ещё при таких ужасающих обстоятельствах. Разрушительный стресс, которому сегодня подвергся мозг Виктора при удушении, отозвался в каждой клеточке его организма паническим страхом перед командиром. Если именно этого тот добивался, то можно с уверенностью сказать, что с задачей он успешно справился.

Глава 14

   Как ни странно, врачебной работы у Лёни было достаточно. Помимо ребят в лагере жил обслуживающий персонал – это уборщики, повара, водители, сантехники, которые давно уже были немолодыми людьми, и в основном с криминальным прошлым. Множество болячек, не долеченных в тюрьмах, свалились на голову Лёни. Он был за терапевта, за гастроэнтеролога и за кардиолога, одним словом – лечил всё. После появления Лёни старший доктор, он же зам начальника лагеря, весьма редко стал появляться в санчасти, да и то – только по вечерам. Обычно он приходил с начатой бутылкой водки и настойчиво предлагал Лёне составить ему компанию, но тот никогда не соглашался. Однажды, доктор задержался, его потянуло на разговоры, и он разоткровенничался.

– Ты, главное, никуда не суйся. Запомни мои слова, иначе – хана! – доктор устрашающе провёл пальцем по горлу.

– Что тут происходит, если убить могут?

– Тебя это не касается. Ни о чём не спрашивай, делай своё дело, чтобы не увидел, если конечно домой живым вернуться хочешь. И ничему не удивляйся, а, впрочем, что я говорю, это место не хуже некоторых. Я вот, к примеру, двадцать лет проработал приходящим хирургом в одной психиатрической больнице. Психи – они часто себя калечат. Так я там такого насмотрелся! Это только в газетах пишут, что прекращена практика изоляции неугодных людей в подобных лечебницах. Ещё как изолируют и так их там ломают, прямо фашистские пытки! А придраться вроде как не к чему, лекарствами лечат, но ты, как врач, понимаешь, что значит увеличение дозировки. …Разболтался я тут с тобой, короче – жить хочешь?

– А кто не хочет?

– Ну и хорошо. С тобой контракт заключили?

– Да. На четыре года.

– Ну вот, глядишь – на квартиру, заработаешь, – доктор встал и уже на выходе оглянулся, и добавил. – Деньги-то заработаешь, но сможешь ли после лагеря на свободе жить?..

Он остановился, хлебнул водки, прямо из бутылки и добавил:

– Мои четыре года прошли, а я до сих пор здесь. Так-то, брат…

  Разодранная кисть Сергея, криминальный персонал со своими тюремными болезнями и замашками, теперь вот слова самого начальника лагеря достаточно серьёзно испугали Лёню. Как он не храбрился, вспоминая свои благие намерения разобраться в случившемся в церкви отца и попытаться найти его убийцу, но факт оставался фактом. Он уже сто раз пожалел, что оказался в лагере, пусть даже и врачом. И вообще, его мнение о себе резко ухудшилось. Он всё чаще стал склоняться к мысли, что он просто трус.

   Дни летели за днями, месяцы за месяцами. Зима заканчивалась по календарю, но морозы стояли невероятные. Оставался месяц с небольшим от времени, отведенного ребятам на подготовку. Затем начнется служба по "контракту", о чём не раз напоминал командир.

Сегодня, встав на лыжи, пошли в лес. Автомат за спиной непривычно тянул, но надо было торопиться, чтобы не отстать. Командир ехал на лыжах, порхая, как бабочка. Ритмичные шаги, казалось, давались ему легко, хотя снега было много, и колеи не было. Командир бежал первым. За ним – уже не так легко, если не сказать тяжело – плелись остальные, стараясь попасть в проложенную лыжню, что, конечно же, не у всех получалось. Коля замыкал ряд, перед ним шёл Сергей. У того словно гири были на ногах: он с трудом переставлял лыжи, зачастую, не удержав равновесия, падал.

– Ты чего такой неуклюжий? – Коля, в который раз сняв свои лыжи, подошёл к другу, чтобы помочь ему подняться.

– Я что тебе, спортсмен–лыжник?

– А в школе, что же, не ходил?

– Сравнил! Здесь в тулупе, с автоматом, да ещё чёрт знает куда!

– Ты вперёд больше наклоняйся, чтобы удержать равновесие. Поехали, а то мы и так порядочно отстали. Ребята убежали далеко. Слава Богу, ты стреляешь неплохо.

– Страшно представить, что с нами командир сделает. Ты, Коля, опять из-за меня пострадаешь.

– Ладно, не вешай нос. Поехали. Вперёд наклоняйся, – и Коля побежал к своим лыжам. Он специально держал расстояние от Сергея, чтобы в случае необходимости, вину за отставание взять на себя.

   Дорога пошла вверх на холм, за которым начинался лес. Сергей послушался совета и стал наклоняться вперёд, потому больше не падал, хотя скорости всё равно не прибавил. С горем пополам поднялись на вершину холма, который обдувался со всех сторон ветрами. Снега там было мало, и голая, промёрзшая земля стонала от холода. Одиноко торчали кусты низкорослой дикой яблони, вишни: впереди более густые, а по бокам – менее. Основной лес был дальше и, похоже, ребята во главе с командиром были уже там, так как никого из них не то, чтобы видно, – уже и слышно не было. Сергей в очередной раз поскользнулся и упал. Коля, расстегнув замки и сняв лыжи, хотел было уже подбежать к другу, чтобы помочь подняться, но он не успел этого сделать. Неожиданно из-за кустов послышалась автоматная очередь, отрезая ему подходы к другу. Сергея же буквально расстреливали, возле его ног словно бороной вспарывалась промёрзшая земля. Это стрелял командир из своего карабина. Сидя на попе, Сергей вертелся, пытаясь укрыться руками от пуль, крича: "Ай, ай!", – но все его попытки были напрасны, ибо он был открыт со всех сторон.

– Сними лыжи и беги! – кричал Коля, тщетно пытаясь приблизиться к другу, у которого началась паника.

   Сергей сидел и, ограниченный лыжами в движении, не пытался даже расстегнуть крепления, а лишь навзрыд плакал от страха. Реальный расстрел продолжался уже больше минуты, некоторые выстрелы рикошетом отскакивали от земли и, сбавив скорость, всё же попадали Сергею в ноги, и не только.

   Коля осмотрелся и понял, что ему блокируют подход к другу со всех сторон. По очереди стреляли и из редких кустов, и из более густых. Одиночные, они не могли хорошо спрятать "охотника", потому Коля сразу узнал в одном из стрелявших своего солагерьника.

   Вот сволочь! Поддонок! Ребят заставил стрелять. “, – подумал Коля.

Этих выстрелов он не боялся. Расстояние между ребятами и ним было достаточно далёкое, потому их холостые патроны не долетали до него, но как только он сам предпринимал попытку приблизиться к Сергею, в его сторону начинал стрелять командир. А стрелял он далеко не холостыми, потому как, его пули со свистом пролетали мимо.

Коля, решительно снял с плеча автомат и стал очередью палить в ответ по густым кустам, твёрдо зная, что оттуда стреляет командир. Коля отдавал себе отчёт, что его пальба – это фикция и безопасна для командира, но сам факт, что он пошёл против него, возымело действие. Грязный трёхэтажный мат послышался из кустов.

– Перестань стрелять! На кого руку поднял?! Убью! – кричал командир, но Коля прекратил лишь тогда, когда первыми перестали стрелять с той стороны.

   Когда установилась тишина, командир поднялся с земли и, лавируя между кустами, побежал к Коле.

– Ты на кого автомат поднял?! На командира?! В кого стрелял? Убью! – на перекошенное злобой лицо командира было страшно смотреть.

   Подбежав к ребятам, он зло пнул ногой Сергея, отшвыривая его с дороги. Они стояли друг против друга: Коля с автоматом наготове – и командир. Доли секунды командиру хватило понять, что, Коля не струсит и продолжит стрелять. Расстояние было близким, но не это пугало его. Командир испугался, что сам расстреляет пацана. Потому, отбросив свой карабин и тулуп в сторону, он замер, выжидая ответной реакции. Коля сделал то же самое, и ещё не успел его тулуп упасть на землю, как разъярённый взрослый мужчина накинулся на подростка, по сути – совсем ещё мальчишку. Ребята, словно подснежники, выросли из снега и наблюдали за поединком. Коля сопротивлялся, сколько мог, но силы были слишком неравные. Избив парня, командир наконец-то остановился. Он, не раздумывая, убил бы его, но по приказу начальства разрешалось портить " товар" в допустимых пределах. На счету командира было уже ряд серьёзных предупреждений, и следующего ему бы не простили, потому, еле сдерживая ярость, он всё же прекратил махать кулаками. Переведя дыхание, сплюнув кровь на снег, командир, указывая на лежащего Колю, произнёс.

– Видели, что бывает с теми, кто идёт против меня? Мы любим только тех, кто с нами, – кто против нас, мы убиваем, – ребята в страхе переминались с ноги на ногу. – Я наблюдал за теми, кто стрелял. Шведько, Баталов, Марченко, Белохвостиков – молодцы! Коновалов, а ты почему не стрелял?

– Я в человека не стреляю, – многие ребята восхитились смелостью Коли, но лишь Степан нашёл в себе мужество выступить против командира.

– Да?! – командир аж поперхнулся от возмущения. – Как же ты, мать твою, собрался воевать? Тебя же в первый день убьют, или в плен возьмут!

– Сергей не враг.

– Приказ командира – закон! – он грязно выругался. – Приказ не критикуют, не обсуждают! Его незамедлительно исполняют! Ясно? Коновалов наказан! Как придём – в карцер! – сжатые кулаки командира с трудом сдерживали ярость порыва избить, понимая, что если он изобьёт и Степана, то это уже будет явный перебор. …

– Группа, стройся! – приказал командир, поднимая свой карабин и тулуп. Виктор Марченко услужливо подвёз ему лыжи. И вскоре встав на лыжи, группа во главе с командиром двинулась в обратный путь.

   Избитый Коля и раненый Сергей остались на холме. Двадцать минут понадобилось Коле, чтобы подняться. Темнело рано, мороз крепчал, и оставаться на ночь одним в лесу было опасно. Превозмогая боль, Коля подошёл к Сергею. У того сильно болела нога, и идти он не мог. Пришлось вязать верёвки из того, что было: футболки, шарфы. Два конца этих верёвок Коля привязал к своим палкам, два других конца – к палкам Сергея.

– От тебя требуется, чтобы ты удерживался на лыжах, сидя на корточках. Руками держись за свои палки.

   Подготовившись, тронулись в путь. Сергей до крови искусал себе губы, так сильно болела нога. До казарм добрались в шесть часов вечера. На обед они опоздали, но им было и не до ужина, который начинался как раз в это время. Сейчас больше всего им требовался врач.

Глава 15

  Увидев окровавленную одежду Коли и раненого Сергея, Лёня заскрежетал зубами от злости и бессилия остановить этот произвол. Ему не надо было ничего объяснять. Быстро отправив бабу Клаву за ужином для ребят, Лёня принялся осматривать пацанов. Самые большие опасения вызывал Коля, так как была большая вероятность повреждения внутренних органов. Никакой аппаратуры по части рентгена в санчасти, разумеется, не было, и приходилось опираться на свой профессионализм и опыт. К счастью, никаких отрывов органов Лёня не предположил, были только сильные ушибы. Обработав их и сделав необходимые уколы, он уложил Колю в постель. О возвращении в казарму не могло быть и речи. У Сергея на ногах и ягодицах были небольшие ранки. Лёня насчитал их пять. Оказав ребятам помощь и накормив их, Лёня прошёл в процедурный кабинет. Он проводил ревизию лекарств, когда к нему зашёл Артист.

– Смотрю – знакомые всё лица! – парень прошёл к окну и стал лицом к врачу: очевидно, чтобы его было лучше видно. – Я давно вас приметил. Всё думал: вы не вы? Какими судьбами в наших краях, не меня ли ищете?

   Лёня оторвался от пересчёта лекарств и посмотрел на часы. Время было двенадцать ночи. Покачав головой, он посмотрел на ночного гостя, который в уличной обуви прошёл в процедурный кабинет, не соизволив даже спросить разрешения, не говоря уже об элементарном "Здрасьте". И каково же было его удивление, когда, присмотревшись, он узнал парня, обвинявшегося в убийстве его отца, и которого он оперировал. Глаза сами спустились на шею, но парень был в свитере, и было неизвестно, крестик отца по-прежнему у него или нет.

– Выйди из кабинета. Это тебе не проходной двор, – Лёня сурово посмотрел на вошедшего.

Надо сказать, что в душе Артист испытывал удовольствие, что так легко облапошил наивного Лёню, спасшего ему жизнь, и даже был горд тем, что самого подполковника обвёл вокруг пальца. Увидев в лагере Лёню, он был весьма удивлён, что судьба свела их вновь, и, посчитав, что это какой-то добрый знак, решил с ним не конфликтовать. И сегодня, направляясь в санчасть, он не собирался открывать правду -наоборот, рассчитывал даже выпить с доктором на брудершафт, полагая, что спирт у того наверняка есть. Но неприветливость доктора его завела, и благостные намерения улетучились.

– Да бросьте вы, доктор, выкаблучиваться! Здесь моя территория: что хочу, то и делаю. Ничего, помоете – не обломитесь, – и он демонстративно сплюнул на пол.

   Коля лежал через стенку в соседней палате и слышал разговор. Он в любую минуту готов был прийти на помощь доктору, потому даже сел на кровати, хотя до этого времени лежал. Не только Коля услышал, что пришёл Артист, но и медсестра тоже.

Она была у себя в комнате, готовясь ко сну.

– Интересно, кто это так поздно? – шёпотом произнесла она и встала с кровати.

Потом на цыпочках, потихоньку подошла к шкафу, что стоял у стены.

Открыв дверцу, раздвинула свои вещи. На задней стенке шкафа был вырезан кусочек, как раз в размер кирпича. Просунув руку в отверстие, медсестра аккуратно вытащила кирпич. Теперь она всё хорошо слышала, хотя видеть не могла, так как с другой стороны стены на этом месте висела полка.

Она затихла, чтобы не пропустить ни слова.

Лёня не ответил на слова Артиста, понимая, что, возможно, перед ним бандит, который ни перед чем не остановится. Артист, между тем, продолжал.

– Я вот не могу никак понять, каким ветром вас сюда занесло. Это, между прочим, закрытая территория. Посторонним вход воспрещён.

– Если ты надеешься, что я стану перед тобой отчитываться, то зря стараешься, – Лёня не смог промолчать и ответил – если не грубо, то вызывающе, это точно.

– Зря вы, доктор, из себя смельчака строите и со мной ссоритесь. Я ведь вас предупреждал – это моя территория, – голос Артиста стал угрожающе жёстким. – Мне сказали, что вас Николай Фёдорович на работу принял. Не знаю, что вы ему там наплели, но, наверное, не то, что были в полиции, где, кстати, мы с вами и познакомились. Может, вас подполковник нанял – меня выследить. А? Так или не так? Что молчите?

– Да кому ты нужен? – огрызнулся Лёня.

– Да? А чего тогда вы здесь ошиваетесь?

Артист сделал паузу, но Лёня промолчал.

– Молчите? Вот думаю, не подбросить ли мне мысль начальству, что вы – подстава, агент, так сказать, полиции. А что тихий, неприметный – паук, который делает своё чёрное дело: плетёт паутину, а потом – бац, и спецназ тут как тут! – Артист, заметив растерянное лицо Лёни, громко захохотал.

– Что, испугались? И правильно сделали. Наше начальство надо бояться…

– Не надейся, никого я не испугался. Выйди, мне надо работать, – раздражённо бросил Лёня.

– Грубо вы со мной. А я, между прочим, поблагодарить вас пришёл, – Артист закурил. Чувствовалось, что он на взводе. Лёня понял это и промолчал. Но, похоже, Артиста уже было не остановить, потому как он презрительно продолжил:

– Вы меня, можно сказать, от тюряги спасли, хотя … вряд ли это сделали бы, если б знали, что я вашего батяню замочил. Я его ножичком по горлу полоснул. Сам виноват: нечего было за Саньку заступаться, – Артист в подробностях рассказывал об убийстве.

– Что?! Что?! – Лёня сначала опешил от столь наглого признания, но потом, осознав сказанное, побагровел от злости и, сжав кулаки, кинулся на парня.

– Ну, ну, поосторожней! Я ведь могу и вас, как вашего батю, словно овцу зарезать, – парень с размаху ударил Лёню ногой в живот, не дав ему даже приблизиться к себе.

   На вид Артист был худенький, но жестокость придавала ему недюжинную силу. Лёня отлетел и, не удержавшись, упал на пол. Тут в дверях показался Коля. Он помог врачу подняться.

– Ты чего, Артист, тут права качаешь, тебе же русским языком сказали – выйди, – сжав кулаки, Коля стал приближаться к парню.

– Колян, ты чё, своих не узнаешь? Или может ты на его сторону переметнулся, думаешь, лучше лечить будет? – Артист выбросил сигарету и достал нож.

   Лёня тем временем, схватив табуретку и минуя Колю, кинулся на парня.

– Сволочь!.. – столько ярости и ненависти было в этом слове, что силы у Лёни даже прибавилось, и он, изловчившись, сумел ударить по руке Артиста, выбив у того нож, заодно задев и опрокинув на пол штатив капельницы. Бутылочка раствора, которая там висела, с грохотом разбилась об пол.

– Сука! – в бешенстве Артист схватил настольную лампу, стоящую на подоконнике, и кинулся на Лёню, но Коля, подавшись вперёд, перегородил ему дорогу, приняв удар на себя. Началась драка. Артист всё время пытался поднять с пола нож, но Коля не позволял ему это сделать. Борьба шла не на жизнь, а на смерть. После событий сегодняшнего дня Коле стоило больших усилий противостоять ударам. Лёня, конечно же, понимал это и со страхом осознавал, что Артист либо убьёт Колю, либо сбежит, и ему не удаться отомстить за отца, чего он так страстно желал. Толком не осознавая последствия, Лёня быстро подобрал с пола нож и со всего размаху ударил им Артиста в спину. Удар был сильным и точным, а именно – в самое сердце. Артист ослабил хватку и через несколько секунд упал на пол. Какое-то время и Коля, и Лёня стояли, как вкопанные, и смотрели на лежащего лицом вниз Артиста. Затем Лёня подошёл и проверил пульс на шейной артерии.

– Умер.

– Леонид Александрович, труп надо спрятать, а ночью в лес унесём.

– Ты, Коля, в это дело не вмешивайся. Ложись… Спасибо, что помог, – Лёня пребывал в какой-то отстраненности. Он не ожидал от себя такого и потому весь дрожал.

   Видя, что доктор расстроен, Коля поспешил его успокоить:

– Да бросьте вы жалеть этого урода! Вы же знаете, Артист не был человеком. Лучше скажите, куда можно труп спрятать, – это надо сделать быстрей.

– Извини, Коля, ты прав, – к Лёне вернулось самообладание, и они вдвоём перетащили Артиста в большой контейнер для хранения белья, который был доставлен начальством буквально накануне. Крестик отца, который был до сих пор у Артиста на шее, Лёня с удовольствием сорвал.

– Карманы надо проверить, нет ли телефона.

– Да, да, – Лёня обшарил карманы Артиста. В них действительно были телефон и зарядное устройство.

– Сволочи, сами так пользуются! – Лёня забрал телефон и зарядку.

– С телефоном будьте осторожны.

– Я его надёжно спрячу.

– Леонид Александрович, – шёпотом спросил Коля. – баба Клава не вышла на шум, значит её нет в санчасти?

– Не знаю. Если нет, значит, может с минуты на минуту прийти. Надо поторапливаться. Слава Богу, Сергей под снотворным спит, а то наделал бы шуму.

– Это точно.

   Лёня и Коля, успокоенные, что нет свидетелей, торопились прибраться и привести всё в надлежащий вид. Штатив с пола был поднят, стёкла подметены. Наконец всё было прибрано, оставалось главное – незаметно вынести труп в лес.

– Коля, ты не пойдёшь со мной, останешься здесь, я сам оттащу его в лес, – шёпотом обговаривали детали.

– Леонид Александрович, я же сказал, что вас не оставлю.

– Ты понимаешь, чем это грозит в случае, если кто-нибудь узнает?

– Ой, только не надо меня пугать! Не в моих правилах бросать друзей.

– Ладно, иди пока к себе, на тебе лица нет, весь бледный. Я сейчас капельницу поставлю и сделаю укол.

– Хорошо, что вы Дербенёву снотворное вкололи, а то бы он испугался, – Коля пытался улыбаться, но ему это плохо удавалось.

– Пошли-ка, я тебя провожу.

   Лёня помог Коле лечь и, сделав болеутоляющий укол и поставив капельницу, тихо сказал. – Отдыхай, как все улягутся, я тебя сам разбужу.

   Надо сказать, большая часть лагеря была окружена проволочным забором, за которым сразу же начинался метровой глубины ров, охраны нигде не было. Глубокой ночью Лёня и Коля на руках вынесли труп и просто напросто выкинули его в этот самый ров. К счастью, вскоре началась метель, и к утру снега навалило не меряно. Телефон Артиста Лёня спрятал к себе под матрас.

Эту ночь Лёня провёл в тревожных раздумьях. Случившееся взбудоражило и требовало осмысления. Произошедшее никак не укладывалось в его мозгу. Его мучили две мысли. Во-первых, он не верил, что смог убить человека, ему хотелось встать с постели, полезть в овраг и осмотреть Артиста. Возможно, тот ещё жив и надо… Со страху он не мог облачить в слова мысль “оказать помощь”, но именно возможность того, что Артист вдруг как-то сказочно ожил, и ему сейчас нужна помощь, беспокоила Лёню. Он был доктором и ничего с этим не мог поделать. Вторая мысль была не мене страшной и называлась «убить не виновного». Вероятность подобного действа была для него куда более очевидна. В его воспламенённом мозгу мысли извивались, словно змеи, принимая невообразимые очертания. То ему казалось, что Артист был просто пьян и накурен, и не отдавал отчёт в том, что говорит. В другой раз тот представлялся ему психически больным. Или просто глупым человеком. Мозг Лёни виртуозно цеплялся за малейшую возможность оправдать Артиста, обелить его поведение.

Понимая, что ему просто необходимо успокоиться, чтобы не наделать глупостей, он встал и выпил ударную дозу успокоительного. Утром Лёню разбудил будильник. Ему чертовски хотелось спать, но вспомнив, что произошло вчера ночью, он, как ошпаренный вскочил с кровати и первым делом подошёл к умывальнику. Лёня достаточно долго ополаскивал лицо прохладной водой, мысленно ругая себя за проявления слабости. Сегодня именно так представились ему его ночные волнения.

Идиот! Какие ещё доказательства вины Артиста, тебе нужны? Мало, что крестик отца у него на шее, мало, что этот криминальный лагерь – его территория, мало – его собственное признание? Чего вообще сюда сунулся, если такой слюнтяй?! Трус! Распустил сопли! Ты о Коле подумал, который не раздумывая пришёл тебе на помощь? Его погубить хочешь? Идиот! Дурак!.. Наверняка Артиста искать будут. Возьми себя в руки. Тебя грохнут – не жалко. Ребят пожалей, совсем ещё дети.

Лёня был безжалостен к себе, зато после умывания он чувствовал себя гораздо спокойней и уверенней.

Глава 16

Вернувшись в лагерь, Степан Коновалов был отправлен в карцер. Командир лично проследил за этим, не дав парню даже поужинать. Степан не спеша вошёл в холодное, еле освещённое, оттого устрашающе мрачное помещение, именуемое карцером. Оно было не более трёх метров в длину и двух с половиной в ширину. Железная кровать с матрасом, но без подушки и одеяла, стояла у малюсенького решёточного окошка размером с форточку, в углу – туалет и деревянная табуретка. Степан много раз слышал от ребят о карцере, об его «убранстве», и никто из них ни разу не упомянул о табурете.

Какая мне честь, табурет поставили, подумал Степан, ложась на кровать. "По приходу постарайся сразу же уснуть. Ночью спать не дадут", – ему вспомнились слова ребят, потому он закрыл глаза в надежде заснуть. Полежав на кровати несколько минут, Степан почувствовал, что кто-то ходит по его ногам. "Пошла!", – в страхе крикнул он и резко дёрнул ногой в попытке сбросить наглеца. А затем слегка приподнялся, чтобы посмотреть на результат. Но сделать это ему не удалось. Какая-то зверюга тут же прыгнула ему на грудь. “Сука!”, – выругался он и инстинктивно руками отшвырнул от себя незваного гостя. После всех этих событий лежать на кровати он уже не мог. Вскочив на ноги, Степан в страхе стал озираться по сторонам, пытаясь увидеть того, кого он швырнул на пол.

Мне даже защититься нечем, если эта тварь снова вздумает напасть на меня, – подумал он, решив посмотреть под кроватью. Стёпа наклонился и увидел толстую большую крысу, которая сидела на полу на задних лапках. В передних она что-то держала и грызла. В полумраке, освещённая лишь светом луны, который, преломляясь, едва проникал через окошечко в комнату, крыса приняла невероятно большие размеры и выглядела весьма устрашающе. Степан в страхе и с отвращением отпрянул, быстро выпрямился. Панический страх перед этим животным вмиг охватил его. Крыс Степан боялся с детства. Когда он был ещё мальчуганом, лет так пяти, его несколько раз укусила крыса. Он навсегда запомнил крысиный оскал, когда, открыв рот, это существо, омерзительного серого цвета прыгнуло на него из кормушки для свиней. И вот, новая встреча с крысой. Степан, задрожав, бросился к двери и стал стучать, звать на помощь.

– Здесь крыса, откройте! Откройте!

   Но как он ни барабанил в дверь и ни кричал, никто не отвечал. За дверью стояла тишина. Боже мой, она меня покусает или того хуже сожрёт. Степан продолжал в отчаянии барабанить. Крыса, между тем, продолжала сидеть под кроватью, что давало ему время на раздумья. Надо что-то делать, как-то прогнать её. … Под кроватью оставлять нельзя, оттуда она меня точно достанет… Но куда прогнать? Его мысли перебирали всевозможные варианты. Время от времени Степан возвращался к двери и стучал в неё. Он в растерянности смотрел по сторонам в надежде найти дырку, куда бы загнать крысу, но дырок помимо параши не было. Туда она вряд ли запрыгнет. Он отмёл этот вариант. Нужна палка, но где её взять. Взгляд его стал скользить по окружающим предметам, от табурета перейдя к кровати и дальше. Изучив скудное убранство комнаты, его взгляд вновь вернулся к табурету. Единственная деревянная вещь. Не пришлось мне на тебе посидеть, – он едва успел это подумать, как увидел крысу, высунувшую вначале нос, а затем и всё тело из-под кровати.

Крыса пристально смотрела на Степана. Су…, бл.! – задрожав от страха, он схватил табурет и с силой швырнул его в животное. Крыса с визгом отскочила, а табурет с грохотом упал на пол. И тут крыса встала на задние лапы и заверещала. Её маленькие глазки закрылись, зато открылся рот. Голос у неё был пронзительно громкий, как сирена. Она верещала не менее минуты. Неожиданно крыса прервала крик и, оскалив зубы, прыгнула на Степана. Отскочив назад, он всё же успел поднять с полу табурет и стал размахивать им. Крыса же, прыгая, продолжала атаковать, рот у неё был приоткрыт, очевидно, чтобы успеть ухватиться за край одежды. Маленькие размеры комнаты не позволяли Степану убежать далеко. Он крутился вместе с крысой буквально на пятачке, и им обоим требовалась большая сноровка, чтобы увернуться: крысе – от ударов табуретки, Степану – от укусов животного. Крыса лапками пару раз цеплялась за штанину Степана, но тому всякий раз удавалось смахнуть её ударом табуретки. Как умное животное, крыса понимала важность оказаться на теле, ибо там ей будет достаточно доли секунды, чтобы вонзить свои стальные зубы в тело врага, именуемого человеком. Она то отступала назад, то вновь наступала, ловко изворачиваясь от ударов. Степан кричал от страха не меньше крысы. Наконец ему удалось раздолбать табурет, и у него в руках оказались две ножки, одна из которых была с гвоздём. Кое-как, загнав крысу в угол, он стал бить её ножкой с гвоздём. Неистово визжа, крыса, получая удары, всё же продолжала нападать. Если бы Степан со стороны наблюдал за крысой, то он был бы поражён её живучестью и смелостью.

Минут двадцать продолжалась схватка человека и крысы, пока наконец-то он убил её. Ещё некоторое время Степан стоял рядом с ней, готовый к новому удару, и ждал. Не скоро он осознал, что крыса мертва, когда же пришло это понимание, то, сев на пол возле крысы, он заплакал. Степан плакал от отчаянья, от безысходности положения, в котором оказался, да и вообще от судьбы, которая была так безжалостна к нему. В какой-то момент ему захотелось умереть. Он смотрел на гвоздь, торчащий из ножки табурета, и думал, что стоит ему провести им по вене на руке, как всё закончится: не будет командира с перекошенным от злобы лицом, не будет изнурительных тренировок, страха быть избитым, ничего не будет. Он не заметил, как уснул, сидя на полу.

Проснулся он потому, что замёрз. Ежась от холода, Степан встал и пересел на кровать. Одеяла не было. Сволочи, могли бы одеяло дать, – подумал он, но тут в комнате включили свет, и завыла сирена. Её звук напоминал какофонию. Через минуту подобное звучание стало уже невыносимым. Он сидел на голой кровате, кое-как укрывшись матрасом, и ждал, что будет дальше. Но ничего не происходило. Через некоторое время сирену выключили. Он, свернувшись калачиком, лёг на кровать, поверх себя положил матрас. Кое-как согревшись, только уснул, как вновь завыла сирена. Суки, уроды! – ругаясь, без сна Степан провёл всю ночь. Лишь под утро сирена отключилась, и измученный Стёпа провалился в сон. Он не услышал, как задвижка на входной двери шумно отодвинулась, и дверь открылась. На пороге появился командир. Он осветил лицо Степана ярким светом мощного фонаря, который не мог не разбудить спящего. Степан в страхе вскочил с кровати. Луч света скользнул на пол: похоже, командир там что-то искал. Увидев мёртвую крысу, он нисколько не удивился.

– Ну, что с боевым крещением! – довольно улыбаясь, командир обратился к Степану. – Убить голодную крысу, да ещё загнанную в замкнутое пространство, – это подвиг. Ты получил второе крещение кровью и обрёл реальное могущество. Я говорю серьёзно, теперь тебе даже сам чёрт не страшен. Молодец! Всё! Свободен! Иди в столовую!

   В недоумении Степан остался стоять, не веря своим ушам.

– Ты что, приказа не слышал? – голос командира устрашающе задрожал.

   Оставаясь в растерянности, Степан быстрым шагом направился к двери. Лишь оказавшись за пределами карцера, он понял, что произошло.

   Су.... Убью гада! Крысу – это он специально подкинул. Ненавижу… Убью…, – кулаки его сжимались в бессильной ярости. Желание отомстить затмевало разум. Выйдя на улицу, он пошёл в сторону сараек, где хранились дрова, в надежде укрыться там и дождаться командира, чтобы напасть на него. Он весь дрожал. Схватив увесистую деревяшку, Степан буквально прилип к щели в стене, высматривая командира. Но тот всё никак не появлялся. А мороз, между тем, крепчал, и Степан начал мёрзнуть. Вместе с теплотой тела постепенно уходила и горячность души. Через некоторое время Степан выбросил деревяшку и, опустошённый, сел прямо на снег. Осознание того, что он не в силах противостоять, изменить что-либо в сложившихся обстоятельствах, полностью сломило его. Он сидел, понуро опустив голову, и не знал, что делать. Сбежать! Это единственное, что приходило ему в голову, но как же без паспорта?

Без документов далеко ли убежишь? …Вернут, и опять детдом. Ну нет уж! Туда – ни за что! Лучше я потерплю эту су… и потом стану свободным контрактником. Заживу спокойно. Я эту гниду всё равно достану. …Дайте время!

Затаив злость, Степан поднялся и пошёл в столовую. Ребята уже допивали компот, когда он показался в дверях столовой. Командир тоже был здесь. Он сидел за своим столом и ел.

Гад, когда успел прошмыгнуть? – подумал Степа, бросив мимолётный взгляд на командира.

– Ого, Честун! Ты, как-никак, на свободе! Давай к нам! – Степан не реагировал на выкрики ребят, взяв на поднос еду, он прошёл к своему столу....

Глава 17

  На следующий день с самого раннего утра медсестра Клава начала делать уборку в процедурном кабинете. Она от души налила в воду хлорки и беспощадно натирала этим раствором каждый предмет в кабинете. Создавалось впечатление, что она пытается что-то скрыть.

– Клавдия Петровна, вы же только недавно делали генеральную уборку! Зачем же опять? Что же вы себя не жалеете? – Лёня хотел сказать, что не жалеет и его, ибо от хлорки ужасно резало в глазах, но тактично промолчал.

– Миленький ты мой, в процедурном кабинете должна быть стерильная чистота, – заботливо произнесла медсестра, и Лёня не нашёлся, что ответить на такой весьма внушительный довод, потому, лишь пожав плечами от удивления, прошёл в свою комнату на время уборки.

   После обеда в санчасть пожаловал сам командир. Он сначала прошёл к медсестре в комнату. Заглянув к женщине, не поздоровавшись, он бросил.

– Слышь, ты, тебя шеф вызывал. Иди, он ждёт. Дождавшись, когда медсестра уйдёт, командир прошёл в процедурный кабинет.

Медсестра Клава с нехорошим предчувствием робко постучала в дверь кабинета начальника лагеря.

– Николай Фёдорович, здрасьте. Вызывали? Она не торопилась войти, ожидая приглашения.

– Клава, зайди-ка. Начальник лагеря сидел за столом и что-то писал. Когда женщина зашла, он взглядом предложил ей сесть. Пару секунд они молчали.

– Я хотел у тебя, Клава, спросить про наш с тобой уговор о сотрудничестве. Помнишь такой?

– Помню, – женщина произнесла тихо, но потом сразу же, закашляла. Она почувствовала страх, и чтобы как-то с ним справиться, стала специально кашлять, чтобы потянуть время.

– Заболела, что ли? – начальник лагеря недовольно посмотрел на женщину.

– Нет. Что-то в горло попало. Я помню наш с вами договор, – женщина ответила громче и смелее.

– Если помнишь, то хорошо. Так вот, я спрашиваю. Приходил ли вчера вечером или ночью в санчасть Артист? Начальник лагеря упёрся взглядом в лицо женщины, стараясь заметить малейшее волнение в её взгляде или мимике лица, или какое-то нервное дрожание рук. Но ничего подобного он не заметил. Медсестра уже успела взять себя в руки и спокойно, сама глядя в глаза начальнику, ответила.

– Нет. Вчера было всё спокойно. Никто не приходил.

– А ты не отлучалась?

– В столовую мы с Лёней вместе ходим и вместе возвращаемся. Дверь закрываем на ключ.

Медсестра умышленно утаила новость о Коле и Сергее, которые вчера вечером пришли в санчасть и остались там на ночь. Сейчас, спасая командира, она делала его должником, что всегда в отношениях с ним было особенно выгодно.

– Значит, говоришь, Артист не приходил? Не врёшь? А то, если правда вылезет, я тебя собственными руками задушу! Командир говорил это спокойным голосом, но было не менее устрашающе.

– Нет. Не вру.

Когда командир вошёл в процедурный кабинет, Лёня как раз был там. Командир вёл себя вызывающе. Он без приглашения вошёл в кабинет и бесцеремонно стал рыскать по углам. Заглядывал буквально в каждый уголок, принюхивался, брал в руки и внимательно рассматривал каждый предмет. Лёня сразу догадался, по какому поводу обыск, и чтобы не выдать себя, предпочёл молча заниматься своими делами. Командир, между тем, подошёл к штырю капельницы. Сердце Лёни замерло: он вспомнил звук разбившегося стекла, но не помнил, чтобы крышечка от бутылки, с рванными стеклянными краями, была им выброшена. Каково же было его облегчение, когда он увидел штырь с целой бутылкой!

   Клавдия Петровна, должно быть, поменяла, ай да умничка! – с радостью подумал он о медсестре. Командир, между тем, продолжал обыск. Он заглянул и в контейнер для белья. И опять сердце Лёни замерло от страха. И там они, торопясь, забыли с Колей навести порядок. В контейнере могли быть следы крови на стенках. Но всё обошлось: похоже, и там было всё чисто.

– Что это у вас так хлоркой воняет? – брезгливо сморщив нос, произнёс командир.

   Лёня к этому времени сумел успокоиться и довольно сурово ответил.

– Вы находитесь в процедурном кабинете, где должна быть стерильная чистота, – повторил он слова медсестры. А потом, и вовсе осмелев, спросил:

– Что вы здесь ищете, товарищ командир?

  Тот ничего не ответил, а, как-то загадочно улыбаясь, вышел из кабинета. Сердце Лёни ушло в пятки, он нутром почувствовал неладное и оказался прав. Через пару секунд командир вернулся и, схватив Лёню за грудки, довольно произнёс:

– Слушай, ты, сучёнок, на кого рот открыл?! Я тебя гниду одним пальцем раздавлю! Не ответишь на мой вопрос, тут же убью. Что это? Чья это кровь! – командир махал перед носом Лёни брюками, испачканными в крови.

– А, впрочем, можешь не отвечать. Я и без тебя знаю.

   Несколько секунд Лёня молчал, понимая, что это конец, кровь на брюках была Артиста. Испачканный кровью халат он постирал сразу, но впопыхах спрятал брюки в угол за умывальник, надеясь постирать потом, и забыл про них. Но спасение пришло неожиданно: он вдруг вспомнил, что в прачечную бельё ещё не сдавали, и рубашка Коли, вся в крови, лежит в ящике для грязного белья. Грубо убрав руку командира, понимая, что уверенность в словах и действиях – его спасение, Лёня вызывающе бросил:

– Это я у вас должен спросить, – и он уверенным шагом подошёл к ящику и достал грязную рубашку Коли.

   Теперь он, размахивая перед командиром рубашкой, язвительно и тихо произнёс:

– Что такое должно было произойти, чтобы один боец был весь в мелких ранах, другой избит дополусмерти, и, вдобавок, оба были брошены в мороз одни в лесу, и как результат – у обоих обморожения. Я сам был весь в крови, оказывая ребятам помощь.

   Командир обескуражено смотрел на Лёню, не зная, что ответить. А Лёня, между тем, нападал.

– По какому праву вы тут устраиваете обыск?! Я буду вынужден написать начальнику лагеря на вас рапорт. Нет, даже два! Второй будет касаться превышения вами служебных полномочий. Зря я в тот раз поверил вам и не дал хода делу с разодранной кистью у Сергея.

   Лицо командира выдавало всю ту палитру ненависти, которую тот испытывал к врачу, но не мог высказать. Казалось, он готов убить Лёню, так неистово сжимались его кулаки, чувствовалось, что он изо всех сил старается сдержаться. Лёня потом долго будет вспоминать те минуты, когда он, замерев от страха, всё же нашёл в себе силы спокойно стоять и, не отводя взгляда, смотреть на командира. То ли под влиянием смелости врача, что доказывало его правоту, то ли по какой другой причине, но командир сумел обуздать свой гнев и уже спокойно спросил.

– У вас мои ребята, как они?

– Я думал, что вы вчера ещё зайдёте, ибо состояние ребят из рук вон плохое.

– Да некогда всё было… Леонид Александрович, – командир стал любезен, – честное слово в последний раз.

– Вы сломали Сергею психику, он всё время плачет, и я не думаю, что он в состоянии вернуться в строй.

– Хорошо. Значит дозрел. За него вы не переживайте, я пришлю к нему нужного человека. Он для нас пока не потерян.

– О чём это вы?

– Да, это у нас свои дела, пусть они вас не волнуют. А что со вторым?

– У Коли переломы и отбиты многие внутренние органы, – Лёня беспощадно врал, чтобы испугать командира.

– Когда он сможет вернуться в строй?

– Не раньше, чем через две недели.

– Так долго?

– А вы что хотели?! Ваши садистские выходки не знают границ.

– Ну, полно вам горячится. Две недели – так две недели… Да, кстати, к вам Артист не заходил?

– Артистов мне только не хватало! – Лёня сделал вид, что не знает никакого Артиста. Он быстро отвернулся от командира, чтобы ненароком не выдать себя. Чуть позже сделал вид, что собирается уходить.

– Странно, сказали, что он к вам пошёл. Значит, не видели?

– Не знаю я никакого Артиста, мне не до развлечений, – чтобы скрыть тревогу, которая вновь возникла у него в груди, Лёня говорил демонстративно громко и раздражённо.

– Всё, всё, ухожу, извините за вторжение, – уже в дверях командир как бы повинился.

Выйдя из санчасти, командир прямиком пошёл к начальнику лагеря. В дверях он столкнулся с медсестрой. Они обменялись презрительными взглядами, но не обмолвились ни словом.

Начальник его ждал.

– Ну, что там, Роман? Узнал, где Артист? – начальник лагеря начал задавать вопросы, едва командир открыл дверь его кабинета.

– Нет. Молчит сука, но это его вина, точно, – командир вошёл в кабинет, но садиться не стал. Нервно меряя комнату шагами и громко ругая Лёню, командир мелькал перед глазами начальника, которому приходилось следить за его перемещениями, что вызывало в нём раздражение. Но, не смотря на неудобства, тот не спешил останавливать командира, решив, очевидно, дать ему высказаться.

– Сука, на куски порву, ишь – вздумал хорохориться передо мной! Смелость свою показывает. Собственными руками задушу! Думает, обхитрил меня. Ещё не родился такой смельчак! Да я насквозь его вижу. Мне не надо ничего доказывать. Это он убил.

– Чего ты взбеленился? Шило, что ли, в одном месте. Сядь и толком расскажи, – начальник лагеря всё же не выдержал и одёрнул командира.

Тот, ворча себе что-то под нос, всё же прошёл и сел на стул.

– Так-то лучше. Я с Клавой поговорил. Не появлялся у них Артист. Ни разу.

– Врёт!

– Чего ты так на Лёньку взъелся? Вроде бы ваши пути не пересекаются. Что не поделили?

Командир хмыкнул.

– Делить? Попробовал бы что-то моё взять! Убил бы я его на месте. Но, смотрю, оборзел пацан: Артиста убил.

– Почему ты так решил? Есть доказательства?

– У него была причина.

– Какая? Что, успели уже повздорить? И потом, кто Артист – и кто этот Лёнька– доходяга?

– Помните, Артист хвастался, что убил отца врача, который его оперировал и спас ему жизнь?

– Ну?

– Так вот, наш Лёня и есть тот врач.

– Не может быть! …Как мир тесен! Выходит, Лёня знал, что Артист убил его отца, и стал преследовать – к нам специально устроился. Так, что ли?

– Выходит, так, – командир кивнул.

– Нет. Не может быть. Откуда Лёня мог знать, что Артист убил его отца. И вообще, откуда сам Артист знает, что убитый им священник – отец Лёни. Чертовщина какая-то получается. Полиция Артиста не вычислила, а Лёня прямо Шерлок Холмс? Вычислил, нашёл и убил! И ты в это веришь?

– Может, это всё при нём происходило? Хотя, вряд ли, Артист свидетелей не оставил бы.

– Это точно. Свидетелей он не оставил бы. Артист умён, хитёр и осторожен. … Погоди, погоди… Я припоминаю: при моём первом разговоре с Лёней он сказал, что недавно похоронил отца. Выходит, всё-таки он не случайно у нас оказался.

– А я о чём! Артист, как его увидел, прямо опешил. Чего, говорит, этот доктор у вас делает? Я говорю: работает, Николай Фёдорович привёз. Он вроде как успокоился. А потом мне всё и рассказал. Якобы, Лёня и есть тот самый доктор, который ему жизнь спас, а он убил его отца.

– Да, пригрели на своей груди змею… Что Лёня ищет убийцу отца – это возможно. Но как он Артиста вычислил? Вот загадка! Зачем вообще Артист к Лёньке пошёл, не знаешь? Заболел, что ли?

– Нет. Он мне совсем другое сказал. На брудершафт хотел с ним выпить. Говорит, один раз вокруг пальца обвёл его – и второй раз обведу. Мы, говорит, ещё с ним друзьями будем. Изворотливый сучёнок и наглый был, хоть о покойниках плохо не говорят.

– Что значит: вокруг пальца обвёл? Выходит, они уже встречались?

– Не знаю. Но похоже на то. Артист нам просто не всё рассказал. И я, дурак, не спросил. Кто думал, что его убьют?

– Всё-таки, думаешь, Лёня убил его? Может, Артист в разгул подался. С него станется.

– Убил. Я чувствую, – командир не сказал, что в санчасти находится Коля, в силе и смелости которого он нисколько не сомневался.

– Чего ты заладил: убил да убил, – начальник лагеря вдруг стал раздражённым. – Такое даже представить невозможно. И я, дурак, у тебя на поводу иду. Что Лёня, бандит какой? Не пори чушь! И Клаве я верю. Мы с ней здесь пять лет. Надёжная баба. В загул Артист подался, и не морочь мне голову.

– Чувствую я, что Артиста убили. На спор могу даже пойти!

– И потом, возможно просто случайное совпадение. Ты что, вообще этого не допускаешь? Я ведь Лёню лично на работу принимал. Он в училище собирался устраиваться. Я тогда ещё, помню, спросил, чего из города – он в Благое работал – к нам в глушь приехал. Вот тогда-то он мне про отца и сказал, что, дескать, недавно его похоронил. Я поверил. Думал, горе у парня, решил обстановку сменить. А почему нет? Вполне возможно. Я ведь сам, когда отца похоронил, поверишь, жить не хотел. Мы с отцом не разлей вода были. Ну да ладно, не о том речь. Одним словом, это я его сюда переманил, а так бы он в училище работал, где об Артисте слыхом не слыхивали. Значит, они не знакомы. Документы его у меня.

– Чувствую я, нутром чувствую, что Лёнька его убил, – командир настаивал на своём.

– Фу ты, заладил! Мозгами пошевели. Не мог он сам на такое пойти, не верю. Физически он слабее Артиста в сто раз. И вообще, какого чёрта Артист к нему попёр? Я ведь его предупреждал, чтобы соблюдал конспирацию. Болван. ….. Ну а если представить невообразимое, и Лёнька его действительно убил, я с него семь шкур спущу. Живым закопаю, – лицо начальника лагеря стало багровым от злости. – Артист у нас на весь золота был. Где я теперь такого отыщу? Сука!.. Убью! Даже не знаю, как мы без Артиста.

Начальник лагеря распалялся всё больше и больше, а это означало, что достанется всем. Командир, опасаясь, что тот узнает о Коле с Сергеем, тут же пошел на попятную.

– Николай Фёдорович, может, действительно Артист в разгул пошёл. Помните, он в прошлую зиму, почти два месяца пропадал? Телефон так же отключён был.

– Я тоже так думаю, – начальник лагеря сразу же поддержал командира, радуясь, что и тот так считает, а, значит, ничего страшного.

Потеря Артиста для лагеря была катастрофой. Все пять лет, которые существовал лагерь, они не знали проблем с людьми, потому что Артист бесперебойно снабжал их подростками. Этот невысокий, худой парень был сиротой. На своей шкуре испытав все тяготы неустроенной жизни, он научился превосходно разбираться в психологии подростков. И теперь, шныряя в округе в поисках ребят, он близко не подходил к компаниям подростков. Ему было известно, что вожак такой группы всегда бывает очень хорошо осведомлён об обстановке в стране, правилах жизни в социуме, и членам его группы было весьма опасно сообщать заведомо ложную информацию.

Артист всегда выискивал одиночек, которые уже своей обособленностью сообщали ему о наличии у них серьёзных проблем, в решении которых он и вызывался помочь. Хитрый, как лиса, он умело использовал человеческую природу, входил в доверие и, как результат, человек оказывался в лагере. Артиста совершенно не интересовала дальнейшая судьба подростка: то ли от того, что ему было не знакомо слово «сострадание», то ли потому, что он был игрок по природе. Каждое задание он воспринимал как партию в шахматы. Он продумывал план действий, направление поиска. Всегда делал пробный выход, чтобы выяснить подводные камни, расставленные ловушки, затем только выстраивал собственную комбинацию выигрыша. Вот почему исчезновение Артиста начальник лагеря воспринял как трагедию. Потеря такого работника действительно ставила под угрозу существование лагеря вообще. Но надежда умирает последней, и потому начальник тешил себя мыслью, что всё ещё образуется.

– С ним такое бывало и не раз. Телефон отключит и гуляет. Придёт – по шеям надаю. Сколько раз ему говорил: телефон ни при каких обстоятельствах не отключай. Опять отключил! Знает, что мы без него как без рук…. Подождём. Может, объявится. Бывало, на месяц пропадал. Ты адрес его подруги не знаешь?

– Нет. Артист скрытным был.

– Горячку пороть не будем. Не мог Лёня убить. Не трогай его пока. Куда он денется? Все его документы у меня. Каких–то три, четыре недели осталось. Надо партию сдать, потом разберёмся. Понял? – начальник лагеря строго посмотрел на командира.

– Всё, иди. Да …ещё раз напоминаю: товар портить нельзя. Мы аванс уже взяли. С теми ребятами шутки плохи. Смотри у меня!

Командир молча вышел из кабинета. А выйдя на улицу, грязно выругался.

«Товар не порти!» – он старался голосом походить на командира. – Попробовал бы сам из этого дерьма солдата приличного сделать! Суки, все учить лезут! А этот докторишка у меня ещё поплачет. Ещё не родился человек, который меня вокруг пальца обвёл. Я тебя, гниду, насквозь вижу. Это ты убил, а Коля тебе помог. Ну, ничего, я до тебя доберусь. Дай время. Пацанов сдадим – ты мне за всё ответишь.

  А Лёня, между тем, как только за командиром закрылась дверь, схватив брюки, прошёл к раковине и, положив в неё брюки, поджёг их. Он с удовольствием смотрел на огонь и, не замечая дыма, радовался как мальчишка, ощущая себя разведчиком, которому едва удалось избежать провала. Когда же он вошёл в свою комнату, то увидел перевёрнутый матрас. Его сердце тотчас ушло в пятки. Он с ужасом осознал, что телефон Артиста командир взял с собой и уже наверняка направляется к начальнику.

– То, что у тебя было под матрасом, … у меня, – Лёня вздрогнул от страха – так тихо подошла медсестра Клава.

   Увидев бледное лицо врача, она, чуть улыбаясь, доброжелательно добавила.

– Сохранней будет, – женщина повернулась и вышла из комнаты.

   Лёня до того был удивлён сказанным медсестрой, что у него подкосились ноги, и он едва не упал. Опустившись на кровать, он минут двадцать приходил в себя от услышанного. В голове крутилась одна единственная мысль: медсестра всё знает, что делать? Не придумалось ничего стоящего, и ему ничего не оставалось делать, как, положившись на судьбу, жить дальше.

   Лишь вечером Лёня сообщил Коле о приходе командира.

– Я ему сказал, что ты не раньше, чем через две недели сможешь вернуться в строй.

– Ого, так долго! Леонид Александрович, я пару дней полежу и уйду.

– Ты в своём уме?! Такие побои! Тебя месяц держать мало, – Лёня был крайне возмущён заявлением Коли.

– Скоро нас на место отправят, я должен обязательно попасть со всеми.

– Если хочешь, я могу написать рапорт начальнику про неуставные отношения, – Лёня перевёл разговор на другое.

– Нет, что вы?! Тогда мне точно не жить.

– Я тоже так думаю, потому и не пишу. …Я ему про Сергея рассказал, но он, сволочь, как ни в чём не бывало! Представляешь, говорит, что пришлёт к Сергею какого-то человека, который, якобы, вернёт его к жизни. Что он там ещё задумал?.. Бежать надо, пока не поздно.

Через несколько дней Лёня выписал Колю, и они договорились, если за чем-то Лёне понадобится Коля, то он просто придёт в столовую в тот час, когда группа командира будет обедать. Лёня даже не мог себе представить, что такая необходимость появится очень скоро.

Глава 18

Ближе к трём часам дня в процедурный кабинет постучали.

– Да, войдите! – ответил Лёня, отрываясь от работы.

   Дверь открылась, и на пороге показался немолодой мужчина, среднего роста. Его, когда-то чёрная, борода сейчас была сильно тронута сединой. Коротко стриженые волосы частично спрятаны под чёрной тюбетейкой на голове. Под зимним пуховиком виднелись полы зелёного длинного халата. Он был явно нерусский.

– Здравствуйте, уважаемый, – вошедший первым поприветствовал врача. – Можно войти? Мне с вами необходимо переговорить, зовут меня Фердоус, – сказал он на чистом русском языке.

– Да, да, конечно, – Лёня сидел за столом и писал список лекарств, которые необходимо приобрести главврачу.

   Он слегка растерялся, увидев у себя незнакомого человека, да ещё в таком одеянии, которое напоминало ему одежду религиозного служителя, но быстро взяв себя в руки, он пригласил гостя присесть за стол. Гость принял приглашение и, взяв стул, сел, правда, не за стол, а чуть подальше, лицом к Лёне.

– Я тут, уважаемый, по согласованию с начальством, – гость вновь заговорил первым. – Врачеватель душ, так сказать. Я буду приходить к вашему пациенту Дербенёву Сергею. Кстати, как его самочувствие, скоро планируете его выписать?

– Даже не знаю, что вам сказать по этому поводу, – Лёня нахмурился. Голос его стал менее доброжелательным, он вспомнил слова командира, который сказал, что пришлёт к парню своего человека.

– У него все ноги изранены… И потом, парень сильно напуган. Представьте: ничего не подозревающего человека неожиданно, исподтишка начинают расстреливать. Свихнуться можно от страха.

– Да, жестокое сердце у человека, который это сделал, – гость неожиданно осудил командира, чего Лёня никак не ожидал, и его расположение к гостю значительно улучшилось.

– Хорошо, что вы понимаете меня. Раньше, чем через неделю, я не смогу его выписать.

– Вам лучше знать, – гость был сама любезность. – У меня к вам единственная просьба – не мешать нашей с ним встрече. Я имею в виду, чтобы Сергей не отвлекался на всякого рода процедуры. В какое время он свободен?

– После обеда, часа в три можете приходить.

– Хорошо, договорились. Сейчас как раз три, можно мне заглянуть к нему?

– Да, пожалуйста. Пойдёмте, я провожу вас.

   Когда Лёня и Фердоус вошли в палату, Сергей лежал, свернувшись калачиком, отвернувшись к стенке. Казалось, что он спит.

– Серёжа! – тихим голосом Лёня обратился к парню.

   Послышалось шмыганье носом, и последовало поспешное вытирание руками глаз. Через несколько секунд Сергей повернулся и, увидев помимо врача еще и незнакомца, поспешно сел на кровати. Его красные глаза свидетельствовали, что он плакал.

– Не волнуйся, Серёжа, всё хорошо, мы просто так, – Лёня поспешил успокоить парня. – К тебе гость, он хочет с тобой поговорить. Если что, Серёжа, я в процедурном, – Лёня вышел.

   Гость, слегка улыбаясь, взял стул и, поставив его ближе к кровати, сел. Сергей во все глаза неотрывно смотрел на посетителя.

– Ну, здравствуй, Серёжа. Не бойся меня, я друг и зовут меня дядя Фердоус, – мужчина спокойно смотрел парню в глаза.

– Здравствуйте, – робко ответил Сергей.

– Я в курсе того, что с тобой произошло. И вот что я тебе скажу: человек, который с тобой так обошёлся – очень плохой, но ты больше с ним не встретишься. Я тебе это обещаю. Кончились твои мучения. Отныне ты попадаешь под мою опеку и защиту.

   Обнадёживающие слова и добрый, ласковый голос, которым, эти слова были произнесены, обескуражили Сергея. Он сидел, затаив дыхание, и неотрывно смотрел на гостя. А тот продолжал.

– Я смотрю, и доктор у тебя хороший, так что спокойно выздоравливай и больше ничего не бойся. Тот человек не будет тебя беспокоить, он вообще больше к тебе не придёт, а когда выздоровеешь, я заберу тебя к себе, – на встревоженный взгляд Сергея, мужчина быстро добавил. – Ничего страшного! На территории есть отдельная казарма. Не замечал? Она прямо за спортивной площадкой находится.

   Сергей кивнул головой в знак того, что знает о ней. На эту отдельную казарму, и на парней, живущих в ней, он с ребятами давно обратил внимание, но их собственный день до того был насыщен всякого рода занятиями, что в конце дня у них хватало сил лишь на то, чтобы добраться до собственной кровати. Спрашивать о казарме у командира боялись.

– Так вот, – Фердоус продолжил говорить. – Там живут ребята, которые не могут бегать с автоматами, как сумасшедшие. Они любят читать, размышлять. Ты любишь думать?

   Сергей кивнул головой в знак согласия. У него перехватило дыхание, радость от услышанного перемешалась с жалостью к себе. От волнения он не мог говорить, но зато появились слёзы. Сергей пытался сдерживать их, но у него это не получалось. Слёзы непроизвольно лились по щекам.

– Поплачь, родной, легче будет, – гость пересел на кровать и обнял Сергея. Он прижал его голову к своей груди и, гладя её, повторял.

– Твои мучения, родной, закончились… Всё будет хорошо…всё будет …хорошо. Верь мне! Плохих людей на свете много. Что поделаешь! Но есть место, где их вообще нет, – мужчина почувствовал, как плечи Сергея вздрогнули, на слове «нет».

– Да, родной, есть такое место, где всегда тепло и сытно, где живут только хорошие люди. Плохих людей туда не пускают, хотя они, надо сказать, пытаются тоже туда попасть, но стража там сильна и засовы крепки.

   Фердоус разговаривал с Сергеем часа два. Он расспросил парня о его родителях. Как оказалось, мама тяжело болеет, отец ушёл от них. Уже несколько лет Сергей прожил в детском доме, где воспитатели-мужчины его били и морили голодом за то, что он убегал к матери в больницу. Гость внимательно слушал парня, возмущаясь произошедшим. Его искреннее, как казалось Сергею, сочувствие, добрая, ласковая речь, а самое главное – надежда на лучшее, которая звучала в каждом слове гостя, постепенно отогревали сердце Сергея, пропадал страх, и впервые за долгие годы своей жизни он почувствовал себя защищённым. Конечно, Коля не раз выручал его, был ему опорой, но он был его ровесником, и потому страх не улетучивался. С Фердоусом было совсем по-другому. Он был взрослым – как раз тем, от которых пока полностью зависела жизнь Сергея. И когда этот взрослый встал на его сторону, защита стала весьма внушительной. После ухода гостя улыбка долго не сходила с губ Сергея.

   Лёне не удалось подслушать их разговор, о чём он жалел, видя радость на лице парня, который на расспросы не отвечал, а лишь загадочно улыбался. Лёня понял, что Сергей попал под влияние гостя и мучился в догадках, какое такое дело привело Фердоуса к ним. Коля ко времени появления гостя был уже выписан, а встречаться за пределами санчасти доктору и курсантам, как любил называть командир своих подчинённых, было запрещено. Не зная, с кем посоветоваться, Лёня решил всё же разузнать, о чём будет говорить гость в следующий раз, но, как назло, у доктора каждый раз находилось какое-то срочное дело, потому не скоро ему удалось подслушать их разговор. Сегодня Фердоус пришёл в назначенное время и, поздоровавшись с врачом, прошёл к Сергею. Лёня занял укромное место, откуда была хорошая слышимость, и начал прислушиваться.

– Здравствуй, сынок.

– Здравствуйте, – голос Сергея был наполнен радостью. Похоже, они даже обнялись.

– Как твоё здоровье, как спишь? – был слышен шум отодвигающегося стула. "Похоже, Фердоус сел", – подумал про себя Лёня.

– Хорошо. Даже сны вижу! – заскрипела кровать: это сел Сергей.

– Правда?! Очень хорошо. А что видел?

– Колю, друга моего видел, мы с ним арбуз ели.

– Надо же, какой интересный сон. Арбузы любишь?

– Да.

– Значит, попробуешь. Это хороший сон. Еда всегда к счастью снится. …Вижу, ты хочешь у меня что-то спросить?

– Да…, – Сергей мялся, не решаясь задать вопрос, или не знал, как его сформулировать. Фердоус терпеливо ждал. На несколько секунд установилось молчание. Затем Серёжа заговорил.

– Вы про рай рассказывали и сказали, что там тоже живут люди.

– Да, дорогой, да. Там живут только хорошие люди. Добрые, ласковые.

– Мама у меня болеет, я должен к ней вернуться, чтобы помочь.

   Казалось, Фердоус растерялся, он несколько секунд молчал, не зная, как правильно ответить на вопрос, но сориентировался и добавил.

– Ты поможешь маме, если попадёшь в рай, потому что, попав туда, ты станешь ближе к Богу – самому главному на свете и сможешь просить и за маму, и за братика. Я думаю, он обязательно поможет твоим близким. Он очень добрый, и от него всё зависит. …Но беда в том, что сейчас он тебя не слышит. Надо стать к нему ближе.

– А как мне попасть в рай? – с надеждой спросил Серёжа.

– Будешь делать то, что я тебе скажу, обязательно попадёшь. Я тебе обещаю.

   Лёня был ошарашен услышанным. Он даже отодвинулся от стены, перестав дальше слушать. В его мозгу стучала одна мысль: этот Фердоус – вербовщик и хочет сделать из Сергея смертника. Ему сразу вспомнились статьи, которые он читал, да и по телевизору часто слышал о том, как готовят людей в смертники. Их сначала унижают. Девушек, к примеру, насилуют, отдавая в жёны полевым командирам. И потом они кочуют от одного командира к другому, пока не будут окончательно нравственно растоптаны. Затем им внушают, что смыть позор и получить место в раю можно только через смерть. Именно обещанное место в раю толкает людей на преступления. В случае с Сергеем всё совпадало. Растоптанный, униженный до такой степени, что ему уже не хотелось жить, и тут появляется Фердоус со своим раем. Первое, что захотелось сделать Лёне, это ворваться и поколотить Фердоуса, а затем за шиворот вытолкать вон, но он вовремя одумался.

Ну, вытолкну я его, и что?.. Через минуту после этого меня убьют, а из Сергея, как задумали, так и сделают смертника. Не зря меня предупреждал доктор – молчать, значит, этот сценарий вполне вероятен. Что же делать?

Мысли Лёни лихорадочно работали, погружаясь всё глубже и глубже.

Боже мой! Куда я попал?! Как я раньше не догадался – это лагерь, где готовят террористов и смертников. Ужас! Что же делать?

Лёня, размышляя, ходил по своей комнатушке.

Чёрт, и посоветоваться не с кем!.. Завтра Сергея выписывать, потом вообще до него не добраться будет.

Тут в комнату Лёни постучали, и на пороге показались Фердоус и радостный Сергей. Глаза парня преданно смотрели на мужчину.

– Леонид Александрович, вы мне сказали, что завтра утром Сергей будет выписан. Но он не хочет ждать завтрашнего утра. Правда, Серёжа?

– Да. Я хочу сегодня. Отпустите меня, пожалуйста, Леонид Александрович.

   Лёня растерялся, его категоричное «нет», вызывало у Сергея чуть ли не слёзы, и он продолжал умолять отпустить его. А Фердоус, хоть и молчал, но как-то странно посматривал на Лёню. Боясь всё испортить, доктор согласился, надеясь всё же найти способ спасти парня. Проводив Сергея и Фердоуса, Лёня не находил себе места. Он не спал всю ночь, ругая себя, что не нашёл времени подслушать разговоры, которые были до этого.

Дурак, если бы я узнал об этом раньше, я бы поговорил с Сергеем и предупредил его об опасности. Он бы, пока мы не найдём способ его вызволить, притворялся, что верит в сказанное Фердоусом. Сейчас же, его, дурака, так зомбируют, что ничего уже потом и не сделаешь. Надо бежать! …. Как можно быстрее бежать вместе с Колей и Сергеем и всё сообщить полиции!

Все последующие дни Лёня работал и жил с одной мыслью: как связаться с Колей и рассказать ему о своих догадках. А потом уже вместе с ним попробовать освободить и Сергея. Если не получится, то бежать самим и привести сюда как можно раньше полицию. Конечно, вовлекать в эту историю Колю опасно, ему и так не сладко живётся. И потом, что может по сути ещё подросток? Но тогда с кем советоваться? Кроме как с Колей, больше не с кем. После случая с Артистом Лёня проникся большим доверием и уважением к Коле и считал его своим другом. Бежать одному и самому решить вопрос? А что я могу?! Лёня поймал себя на мысли, что он, тридцатилетний мужчина, робеет и, по сути, перекладывает ответственность на подростка, но вспомнив, что он сам убил Артиста, успокоился.

Ничего, я не трус, просто один в поле не воин, вдвоём всё-таки сподручней. Найдя себе оправдание Лёня, предупредив медсестру, чтобы она в случае чего его подстраховала, и одевшись, вышел на улицу. Он шёл по морозу и думал, что ответит, если спросят, куда идёт, но на ум ничего не шло. "Может, пронесёт?" – успокаивал он себя, прибавляя шаг. Дорожки, ведущие к каждому объекту, чистились самими ребятами. Они были шириной по метру, не больше. Праздное шатание по двору строго наказывалось. Лёня решил пойти в столовую, так как знал, что время обеденное, и в столовой должны быть ребята. Каждый из персонала обедал в своё время. Первыми кормили ребят командира. Помимо них в столовой имел право находиться только сам командир. Затем принимало пищу начальство, последними же – Лёня с медсестрой и прочий обслуживающий персонал. Лёня открыл дверь и вошёл в столовую. Он остановился возле столов, за которыми сидели ребята, и, мельком взглянув на Колю, кивком поприветствовал его. И тут перед ним словно из-под земли вырос командир.

– Здравствуйте, Леонид Александрович, что вам здесь надо? – голос командира был суров, хотя всё было в пределах вежливости.

– Здравствуйте, – и, не давая себе отчёта, что он несёт, Лёня быстро произнёс.

– У бабы Клавы сахар поднялся, может наступить диабетический шок. Я пришёл, за чем-нибудь сладким. И он быстро прошёл к стойке, где выдавали еду.

   На обед были ватрушки с повидлом. Взяв одну, он, не оглядываясь на командира, выскочил из столовой и чуть ли не бегом вернулся к себе в санчасть. Лишь переступив порог, он облегчённо вздохнул.

– Что с тобой, Лёня, на тебе лица нет? – баба Клава протирала пыль в процедурном, когда он вошёл.

– Да так. Мороз сильный. Это вам, – и он протянул ватрушку женщине.

– Ой, спасибо! Я что-то уже голодная, – и она, присев на кушетку, стала есть.

   И тут неожиданно открылась дверь, и на пороге кабинета вырос командир. Закрыв проход своим туловищем, облокотившись на дверной косяк, он, злорадно усмехаясь, оглядел присутствующих. Весь его вид буквально кричал, что доктор попался, и ему теперь не отвертеться. Напыщенно вежливо, смакуя каждое слово, он обратился к медсестре.

– Напугал меня ваш доктор: говорит, баба Клава умирает. Типа шок у неё там какой-то, а вы, смотрю, жива – живёхонька и спокойно уплетаете ватрушку.

   Лёня стоял, замерев от страха, и во все глаза смотрел на медсестру. Баба Клава лишь мельком взглянула на врача, а затем, нахмурив лоб и сделав устрашающую мину, затрещала.

– Припёрся! Чего ты, чёрт окаянный, за всеми следишь, чего высматриваешь? Шакальничаешь? Как бы на кого донести? Мужик ты после этого или баба?! Ватрушки для старухи пожалел! Иди, доноси, ирод ты проклятый! – баба Клава тяжело встала и пошла на командира.

   Тот, ошалев от услышанного, бормоча что-то себе под нос и грязно ругаясь, выскочил из санчасти. Он чувствовал, что дело нечисто, но после слов медсестры пойти и доложить – означало признать себя доносчиком, чего он сделать не мог. Ругаясь, командир вернулся к себе в часть. Но злобу на врача и медсестру он всё же затаил, оставшись, как паук, ждать своего часа.

– Спасибо, вам Клавдия Петровна! – восхищённый смелостью женщины, Лёня ушёл к себе.

   Этой же ночью Лёня решил дождаться Колю в сарае для дров, поближе к их казармам, посчитав, что так будет для Коли безопасней, если тот надумает встретиться. Что Коля понял, для чего доктор приходил, Лёня не сомневался. Его визит в столовую был у них условным знаком. Сарай являлся самым подходящим местом: Лёню не было видно, зато он мог спокойно наблюдать за происходящим через всевозможные щели сарая. Лёня порядком замёрз: уже три часа он был на своём посту, а Коли всё не было. Уйти – означало подвергнуть парня большой опасности, если тот надумает встретиться, потому он решил ждать до утра.

Было три часа ночи, когда появился Коля. Только Лёня собрался выйти из укрытия, чтобы окликнуть парня, как вдруг заметил мелькнувшую фигуру командира. На Лёню словно вылили ведро кипятка, он растерянно, обливаясь потом, замер, не зная, что предпринять. Что за Колей следят – было очевидно. Нужно было действовать, но как? Между санчастью и казармами находилась уборная. Если Коля пройдёт её, то ему уже не оправдаться. Осталось несколько метров – эта мысль, как набат, стучала в мозгу Лёни, и он просто сходил с ума в поисках спасения. Парень шёл, ни о чём не догадываясь, а командир неотступно следовал за ним, прячась за укрытия.

Но, похоже, провидение было сегодня на их стороне, потому как командир, мелкими перебежками, определённо приближался к сараю. Лёня даже перестал дышать, увидев командира, остановившегося возле него по другую сторону сарая как раз в том месте, где с крыши у самого края большим комом навис снег. Это была удача, и единственный шанс спасти Колю. Лёня, не теряя драгоценного времени, схватил вилы, стоящие рядом, и со всей силы, ударил по крыше с внутренней стороны. Шум удара, конечно же, был слышен, но потом сразу же с грохотом скатился снег, – и как раз на голову командира. Всё произошло почти одновременно, и шум удара забылся в шуме падающего снега. Ком не представлял собой никакой опасности, но такая неожиданность заставила командира вздрогнуть и громко выругаться. Коля, услышав шум, оглянулся и, увидев отряхивающегося командира, сразу понял в чём дело. Не теряя ни секунды, он быстро свернул к уборной.

– Чего ты по ночам шляешься? – командир дожидался парня на входе в казармы.

– В уборную ходил, – на ходу бросил Коля и, не останавливаясь, обогнув командира, вошёл в казарму.

   Лёня только сейчас заметил, что у него сильно дрожат ноги и, чтобы не упасть, он опустился на снег. Посижу немножко, пусть все улягутся…Ну и денёк сегодня выдался! Сплошная нервотрёпка. Он мысленно прокручивал события дня, и с каждой минутой волна радости всё больше заполняла его сердце, прогоняя страх прочь. Помощь бабы Клавы и удачное проявление собственной смекалки отвлекли его от переживаний о Сергее. Он сидел и, как мальчишка, радовался благоприятному разрешению обстоятельств. Лишь вернувшись к себе в санчасть и улёгшись на кровать, он осознал, как опрометчиво поступил, отправившись в столовую.

Дурак, парню и так не сладко живётся, а ты ещё его донимаешь! Что он может?.. Почти ребёнок.

Он корил себя за безрассудный эгоизм.

Надумал помочь Сергею, так сам и помогай, нечего других впутывать и подвергать их жизнь опасности!

Проворочавшись в кровати оставшуюся ночь, он так и не смог уснуть. Проще убежать, – подумал он напоследок, вставая с постели, чтобы выключить будильник. Наступило утро, и начался рабочий день. Он автоматически выполнял всю необходимую работу, но мысли его были далеко за пределами санчасти: он думал, как подобраться к тому домику, где был Сергей, и как спасти его.

Глава 19

Сергея поселили в одной комнате с Петей. Этого невысокого, худенького парнишку он впервые встретил здесь. Грустные, голубые глаза Пети не умели не то чтобы смеяться – а даже и улыбаться. Когда в первый раз Сергей появился на пороге комнаты, чувствовалось, что Петя обрадовался ему. Он встал и, первым подойдя к Сергею, поздоровался и показал новичку его кровать. Рассказывая о распорядке дня, Петя был весьма дружелюбен и участлив, но глаза его при этом были отчаянно грустны. Вообще-то с ними в комнате проживал ещё один подросток – Егор, но он держался особняком. По ночам куда-то уходил, а когда возвращался – никто не знал, все уже спали, потому для ребят его как бы и не было. Так казалось Сергею, но он ошибался.

   Сегодняшняя ночь была особенно темна. На улице бушевала метель. Сергею не спалось, он думал о доме, о матери, беспокоясь, как она там. Комок слёз упорно нарастал в горле, и, чтобы не расплакаться, он решил пообщаться с Петей. У него давно накопились некоторые вопросы: он не всё понимал в словах Фердоуса, но опасение, что тот примет его за глупца, не позволяло ему задавать вопросы напрямую учителю.

– Петь, ты спишь? – Сергей шёпотом позвал друга.

– Нет.

– Я спросить хочу, можно?

– Чего тебе?

– Ты в Бога веришь?

– Верю. Что нам остаётся ещё?

– Да, ты прав. Что ещё нам остаётся. … Я одного не пойму, почему я нигде и не кому не нужен? Отцу был не нужен, воспитателям детдома – тоже. Чем же я не такой, как все? – Сергей говорил, еле сдерживая слёзы.

– Не знаю. Я тоже никому не нужен. Фердоус говорит, что мы Богу нужны, и он нас не обидит… Дай-то Бог!

– Ты давно здесь?

– Да. … Сначала я со всеми был. Но я физически слабый, командиру это не нравилось. Издевался надо мной.

– Понятно. У нас с тобой судьбы одинаковые. Я тоже слабый, и он надо мной тоже издевался, – признался Сергей, чтобы поддержать товарища. – Давай держаться вместе. …А зачем Богу надо, чтобы мы обязательно умерли?

– Не знаю. Фердоус говорит, что в рай можно попасть только после смерти.

– И что, мы умрём и опять там воскреснем?

– Фердоус говорит, что да.

– Хорошо бы. …Давай спать. Спокойной ночи!

– Спокойной ночи.

   Подъём в их группе был в шесть часов утра. На зарядку отводилось не меньше часа. Километровая пробежка была обязательна, затем несколько отжиманий, подтягиваний и ещё несколько несложных упражнений. Без десяти семь все должны были зайти в помещение, так как им на смену выходили ребята из группы командира. Их пути не должны были пересекаться. По сравнению с тем адом, который был на физподготовке у командира, нынешняя для Сергея была просто забавой.

После умывания и завтрака обычно шли в учебный класс, который ничем не отличался от простого школьного, единственно парт было намного меньше. В углу стоял книжный шкаф, битком набитый всякого рода религиозной литературой.

Сегодня было всё как обычно. После завтрака пошли на занятия.

– Рассаживайтесь, – Фердоус сел первым и, когда все расселись, как-то уж особенно ласково спросил:

– Как спали, ничто не беспокоило? – вопрос адресовался всем. Ребята по очереди вставали, и кто рассказывал про свой сон, кто просто отмачивался, сославшись, что ничего не снилось.

– А вот мне приснилось, что Петя не искренне верит в Бога. Он считает, что лишь таковы обстоятельства. Что нам остаётся ещё делать – вот его позиция, – в голосе учителя зазвучали язвительные нотки.

   Петя замер от страха. Он знал, что, если Фердоус останавливает на ком-нибудь своё внимание, – жди беды. Был у них один парнишка: учитель невзлюбил его и постоянно третировал. Однажды за какой-то проступок он запер парнишку в карцер. Что уж там с ним делали – неизвестно, но по выходу из карцера тот повесился.

   Фердоус, между тем, повернув лицо к Пете, продолжал говорить тихим, устрашающе ласковым голосом,

– Вот что я скажу тебе, Петя. Смотри мне в глаза! Собирайся и уходи. Можешь возвращаться к командиру, я тебя не держу.

   Петя побледнел.

– Учитель, пожалуйста!.. – он встал на колени и так пополз к ногам Фердоуса. Петя начал целовать брюки и туфли учителя и, рыдая, повторял.

– Простите меня, пожалуйста, я верю в Бога. Честное слово! Не возвращайте меня командиру, пожалуйста! – Петя ползал у ног учителя и заливался слезами.

– Прочь, скотина! – Фердоус зло пнул подростка. – Сядь на место! Ещё раз повторится – прощения не жди. Вам добро делаешь, а вы неблагодарные свиньи! – ноздри Фердоуса расширились, глаза испускали потоки ярости и ненависти. Петя потихонечку отполз и сел на своё место, низко опустив голову.

– Может, Серёжа, и ты хочешь вернуться к командиру? – Фердоус переключился на Сергея, язвительно улыбаясь.

   У Серёжи от страха пропал голос, и он лишь мотал головой в знак отрицания.

– То-то же! Знайте свое место. Богу не нужно ваше одолжение. Он в вас совсем не нуждается, наоборот, – это вы, везде и во всём нуждаетесь в нём. Если он захочет, то вы пикнуть не успеете, как умрёте. И запомните: здесь, наместник Бога – я! Я всё знаю, каждую вашу мысль, а не то что слово. Зарубите себе это на носу.

   Ребята сидели, низко опустив головы, но каждый для себя подумал, что скорее всего Егор, и никто иной, донёс на них.

   Сегодня многое для Сергея стало горьким разочарованием. Он отвык от «шестёрок». Ни в детдоме, ни у командира ябед не было. Ребята могли побить, но, чтобы донести – это ни за что. Но не только Егор, но и сам Фердоус расстроил Сергея до слёз. За те несколько дней, которые тот ходил к парню в больницу, Сергей проникся к нему каким-то родственным чувством. Он полюбил его, как отца, которого рано потерял, но в потаённых мыслях, мечтах почему-то всегда хотел видеть отца в роли защитника. Сергей почему-то был уверен, что отцы только такие и бывают. С ними ничего не страшно, они не дадут в обиду. Именно таким тогда и представился ему Фердоус. Но сегодня его мечта разбилась или испарилась, как лужа на солнце. Он вновь до боли почувствовал свою ненужность, и в том числе Фердоусу, за которым ещё недавно он готов был, не раздумывая, пойти даже на смерть. И от этого Сергея хотелось плакать: громко, просто кричать от отчаянья. Но, конечно же, он сидел тихо и во все глаза смотрел на учителя, порой боясь даже дышать. А тот в свою очередь продолжал.

– Вы должны мне верить и не сомневаться. Как только появляются плохие мысли, учитесь их блокировать. Начинайте читать молитвы. Вот вам каждому по книге, – Фердоус жестом подозвал к себе Егора.

   Тот проворно вскочил с места и, быстрым шагом подойдя к учителю, взял книги со стола. Затем он раздал их каждому подростку в классе.

– Запомните, вы ни о чём другом, кроме как о Боге, думать не должны, если вы, конечно, хотите попасть в рай, а не вернуться к командиру, – язвительная улыбка вновь озарила лицо учителя. – Почему, думаете, с вами приключаются всякого рода неприятности? Задав вопрос, учитель не стал даже дожидаться ответа, сам же быстро ответил.

– Да потому, что вы грешники! Вы думаете, грех – это только человека убить? Нет. Ваша лень, трусость – это и является самым – что ни на есть серьезным – грехом. Вы думаете, вашим товарищам легко на занятиях? Поверьте – нелегко, но они, как вы, не ноют, вроде Сергея за спину товарища не прячутся. Сергей покраснел до корней волос при упоминании своего имени, а учитель продолжал бичевать их.

– Вам по шестнадцать лет, а вы ничего не знаете о Боге. Шайтаны! Черти! Нет вам другого названия. Вы должны день и ночь благодарить Бога: за хлеб, за воду, за сон, за жизнь. Вы делаете это? – ребята, дрожа как осиновый лист на ветру, смотрели на Фердоуса, а тот всё больше распалялся. Брызжа слюной, он уже почти кричал.

– У вас остался последний шанс спасти свои души и попасть в рай. Вы на своём личном опыте убедились, что жизнь полна страданий и слёз, и ничего хорошего в ней нет. Но есть другой мир, полный радости, счастья, любви и тепла. Этот мир называется раем. Там нет смерти, ибо жизнь там вечна. И в это место можно скоро попасть, и не надо проживать полную страданий жизнь. Но, чтобы туда попасть без очереди, а очередь туда громадная, вы должны доказать Богу, что вы стоите рая, что вы достойны его. Все, кто в этом лагере находятся, и ваши товарищи, в том числе, могут это доказать. Вам всем выпал счастливый билет.

Ребята, плохо соображая, что от них хотят, но чувствуя, что надо делать, мотали головой в знак того, что да, им выпал счастливый билет.

– Тогда вы должны своей жизнью это доказать! И как только вы это докажете, вы в тот же миг окажетесь в раю. Устав от напряжения, учитель замолчал. В кабинете установилась мёртвая тишина. Ребята боялись дышать, чтобы не навлечь гнев Фердоуса. Через несколько секунд, он добавил.

– Книги на русском языке, чтобы не говорили потом, что ничего не поняли. Читайте, – хлопнув дверью, учитель вышел из кабинета.

   Книги, которые ребята раскрыли, были своего рода сказками. В них интересно, доступно рассказывалось о Боге, о тех цивилизациях, которые он создал, но которые встали на путь греха, и Богом были уничтожены за это. Но всякий раз, после каждого повествования, обязательно говорилось, что Бог миловал тех людей, которые искренне верили в него и не грешили. Всем им Бог обещал рай, красочное описание которого приводилось тут же. Ребята читали, и постепенно, мысль о Боге как о благодетеле всё существеннее проникала в их сознание и несла с собой успокоение.

Глава 20

 Сергей уже несколько дней ходил как в тумане. Информация из книг, которые дал им Фердоус, навалилась и требовала осмысления. Он и раньше думал о Боге, а как мама заболела, так вообще стал посещать храм и даже выучил молитву "Отче наш". Он не раз слушал проповеди священника из монастыря, тот тоже говорил о рае, о том, что надо сделать, чтобы туда попасть, но никогда никого не торопил. Фердоус связывал смерть с раем, но Сергей с каждым днём всё отчётливей стал чувствовать, что уже не хочет умирать. Смягчение жизненных условий, отсутствие кумира, в качестве которого выступал в своё время Фердоус, вернуло ему жажду жизни, способность думать о чём-то другом, строить планы и даже мечтать. Он всё чаще стал вспоминать маму. Больница была именно тем местом, куда по ночам, возвращали его воспоминания, накатывая волной. И тогда всё исчезало – оставался он и мама.

"Лучик счастья", именно так она меня называла всякий раз, когда я приходил к ней, и плакала от счастья. А потом обязательно расспрашивала – и про Толика, и про меня, как живём и всё такое. Переживала за нас сильно, это я по её глазам видел. Надо же, как будто вчера было, хотя прошло почти пять месяцев! … Хорошо, что я врал ей, говоря, что меня отпускали к ней из интерната, а то бы мать извелась – это точно.

Как же, отпустит этот козёл! Сбегать приходилось, а потом, по возвращении – подвал, побои, голод. Но ничего, я сильный, ради матери и не такоеможно вытерпеть. … Интересно, коляски-каталки ещё целы? Одна почти что сломалась. Дед Егор, сторож в больнице, обещал починить. Если не починил, надо будет начальству пожаловаться. А что, их всего три штуки, этих каталок, а больных – пятьдесят. Всё время приходилось рыскать по всей больнице, пока найдёшь. Наглые родственники умудрялись даже прятать эти кресла, чтобы, когда нужно для них самих, сразу достать.

Но меня не обхитришь, я знал все их потаённые места, хотя сам так никогда не поступал. Лично я просто брал и приходил к матери в тихий час!. Гулять не положено, все спят. Но нам разрешали медсёстры. …, наверное, потому что я им нравился, не понимаю, правда, за что, но факт остаётся фактом: любили они меня – и всё. Когда я сажал мать в коляску и вывозил в сад, они лишь тихо улыбались нам в след.

… Хорошо, что я в каждый свой приход возил её гулять – неважно, зима на дворе или лето. Я знал, что она ждёт этих прогулок. Они были единственной возможностью для неё сменить лежачий образ жизни. … Хотя она никогда об этом не говорила, но на её лице во время прогулок отражалось блаженство, которое испытывал весь её организм. Даже если на дворе бушевала метель, я катал её по коридору.

… Как она там без меня? Дурак я был, что ушёл с Артистом. У неё одна радость была – мы с братиком. Я помню её глаза, когда сказал ей, что ухожу. Она тогда ничего не сказала, лишь улыбнулась, но глаза, … её глаза! …

   Мысли о матери не покидали Сергея. Мать стала сниться ему каждую ночь. Раньше, когда он был в отряде командира, и жизнь была борьбой за выживание, он мало думал о доме, теперь же ему нестерпимо хотелось вернуться в родной дом, забрать братишку, маму и жить всем вместе. Теперь уже он был уверен, что сможет работать и тянуть семью.

     Дни тянулись за днями и становились всё более насыщенными, хотя куда уж более. Ребятам и так среди дня не то что поговорить – перемолвиться словечком друг с другом не представлялось возможным. Фердоус держал их под постоянным надзором. День был набит до отказа. Они все время то читали религиозные книги, которые нельзя было не читать, так как учитель требовал пересказа в мельчайших подробностях, то занимались физической подготовкой, то оттачивали мастерство в стрельбе. На общение оставались считанные минуты перед сном. Сергей ловил такие моменты. Этой ночью ему особенно хотелось с кем-нибудь поговорить. Волнение за мать переливалось через край в его измученной душе.

– Петя, слышь? – Сергей шёпотом обратился к товарищу, но, не услышав ответа, спросил вновь.

– Чё, спишь что ли?

– Чего тебе, забыл, что ли, что разговаривать нельзя?

– Никто не услышит, я шёпотом. Егорки нет.

– Прошлый раз его тоже не было.

– Был, я помню, он тогда спал, хотя, как оказалось, не спал, притворялся. … Мне домой надо, у меня мамка в больнице лежит… Она не ходит, ей помогать надо.

– Как отсюда уйдёшь?

– Не знаю. Надо попробовать сбежать.

– И не вздумай, всё равно найдут, – в голосе Пети слышались нотки не только страха, но и раздражения, и чуть погодя он спросил. – …А чего тогда сюда пришёл?

– Я денег хотел заработать – мамке на операцию. У меня ещё братишка есть, он в интернате остался. Маленький ещё, как они без меня?

– Жаль, конечно.

– А ты, что же, домой не хочешь?

– Нет у меня дома. Детдомовский я… с рождения, – Петя отвечал неохотно, боясь, что их услышат.

– Давай вместе убежим, у нас жить будешь.

– Не, я боюсь, командир из-под земли достанет. И ты не вздумай! У нас нет пути назад, – эти слова Петя сказал как-то уж совсем обречённо. А через несколько секунд тихо добавил.

– Трус я, Серый. Устал бояться, … но смелости на другое не хватает, – чувствовалось, что Петя говорит сквозь слёзы.

– Ты чего? – Сергей приподнялся и сел на кровати. – На что у тебя смелости не хватает? Если на смерть, то не смей так даже думать! Им только это и надо, чтобы мы сломались, тогда нами легче управлять будет. Это мне мой друг Коля сказал. Во такой друг! – Сергей оттопырил большой палец. – Мы с ним вместе у командира были. Он меня многому научил. …Тут всем – и командиру, а теперь и Фердоусу – что-то от нас надо. Не могу понять пока что, но что-то надо, это точно. Назло им – надо держаться… Не бойся, я что-нибудь придумаю.

– Хватит тебе! Успокоитель нашёлся, – Петя вдруг раздражённо прервал товарища. В его голосе появились злые нотки, и Сергей даже растерялся.

– Что ты вообще видел и понимаешь? Пару раз морду набили, так ты себя уже в несчастные записал, убежать агитируешь. Что ты вообще в этой жизни видел? ..... Тебе хоть известно, почему Егор отлучается по ночам, а по возвращении плачет.

– Не знаю, – Сергей пожал плечами.

– Он к командиру ходит.

– Зачем?

– По душам поговорить, – съехидничал Петя, а потом зло добавил. – Командир его в своих любовных утехах использует. Здесь же женщин нет.

– Да ты что?! Не может быть! Ты откуда знаешь?

– Мне Фердоус показывал.

– Как так?!

– А вот так. Подвёл к двери и в щель приказал смотреть.

– Да ты что!

– Вот так. Он мне тогда пригрозил, что, если не буду выполнять его приказы, по очереди с Егором ходить буду. Для меня теперь Фердоус – Бог. Я любой его приказ выполню, лишь бы к командиру не отвёл.

– А если убить прикажет?

– Тогда убью… Если ты сбежишь, то нам всем крышка. Понял?

– Наоборот, бежать надо! …Всем, не только мне.

– Угомонишься ты, чёртов советчик?! – Петя был явно не в духе, потому говорил со злостью, даже с какой-то яростью.

   Сергей промолчал, ошарашенный услышанным, он не стал спорить с товарищем, но ещё долго ворочался, не в состоянии уснуть, узнав о несчастье Егора. Ненависть к командиру буквально зашкаливала, и он горел неистовым желанием отомстить. В его воспламенённом ненавистью мозгу рождались планы мести, один смелее другого.

   На следующий день после утренней физподготовки и завтрака собрались, как обычно, в классе.

– Опять читать заставит. Надоело, – Сергей шепнул Пете, пока Фердоуса не было.

   Тот промолчал. Буквально через несколько секунд дверь резко, почти нараспашку с силой открылась, и мужчина в чапане, уверенно делая большие шаги, вошёл в класс и прошёл к столу. Дверь за ним с шумом захлопнулась. Фердоус всегда так входил: шумно, напористо. Ребята, как в школе, встали поприветствовать учителя. Тот, даже не взглянув на ребят, раздражённо махнул рукой, давая понять, чтобы они сели.

– Сегодня начинается заключительная часть вашего пребывания в лагере. Через неделю, может чуть меньше, вы его покинете. А пока вы должны будете научиться делать взрывчатку, – вот такими словами строго, с ходу начал Фердоус.

   У Сергея сердце ушло в пятки, оно без хозяйского ведома отреагировало на слово «взрывчатка», очевидно вспомнив события с брелком.

– Сейчас мы пройдём в цех, где и попробуем изготовить взрывное устройство. Захватите с собой ручки и тетради.

   Цех находился в самом конце казармы и представлял собой небольшую комнату, где, помимо стола и табуреток, у одной из стен стоял деревянный шкаф ручной работы, полки которого были заполнены всевозможными бутылками. В комнате царил полумрак, под потолком горела лишь одна лампочка. Войдя в комнату, ребята почувствовали холод, хотя они были в свитерах, похоже, комната не отапливалась, буржуйку они не заметили, или, если отапливалась, то очень плохо. Войдя в комнату и привыкнув к полумраку, ребята заметили, что стены комнаты чёрные, словно в ней что-то коптили или жгли резину. В углу горкой лежали обрезки труб длиной сантиметров тридцать-тридцать пять, рядом, тоже горкой, был навален металлический мусор, большую часть которого состояла из мелкой металлической стружки, маленькие размеры делали её ещё более острой, но были и стальные шарики от шарикоподшипников, всевозможные гвозди, гайки, куски толстой проволоки.

– Оденьте спецовки, а то, как свиньи перемажетесь, – презрительно бросил Фердоус и указал на вешалку. Вешалкой служила прибитая к стене деревяшка с гвоздями, на которых рядком висели спецовочные хлопчатобумажные пиджаки, чёрного цвета. Почти всем они были большого размера, но выбирать не приходилось. Переодевшись, стояли кучкой, рассматривая комнату, пока сам Фердоус что-то искал в шкафу.

– Проходите, становитесь вокруг стола и доставайте ручки и тетради. Приготовьтесь записывать, – подождав несколько секунд, Фердоус начал диктовать:

– Берём отрезок трубы, – он наклонился над одной из горок и взял пару трубок. – С одной стороны, как мы видим, они запаяны. Фердоус продемонстрировал запаянный конец.

   Писать приходилось стоя, положив тетради на стол, да ещё необходимо было успеть рассмотреть то, что показывал Фердоус, – в полумраке это было совсем неудобно. Фердоус диктовал и работал достаточно быстро.

– Вставляем меньших размеров трубу в большую. Теперь заполним пустое пространство большой трубы всевозможными кусками железа, – Он взял с полки толстые резиновые перчатки и, надев их, стал из второй кучи брать железную стружку и набивать ею трубу, всякий раз встряхивая, чтобы стружки вместилось как можно больше, затем он добавил подшипников, гвоздей и прочих железок. – Наполняем трубу не полностью. Фердоус показал ребятам, до какого примерно уровня необходимо наполнить.

   -Теперь самый ответственный момент, – сказал он и положил отрезок трубы на стол. – Необходимо сделать взрывчатое вещество, которое и превратит метал во взрывное устройство убойной силы. Все записали? – Фердоус окинул взглядом ребят.

– Берём аммиачную селитру, которая продаётся в любом хозяйственном магазине, – Фердоус открыл шкаф и достал оттуда несколько мешков и бутылочек. На мешках и бутылочках было написано, что это за вещества. Потом он достал мерный стаканчик и наполнил его.

– Сыплем не на глаз, а строго в определённой пропорции, для этого используем мерный стаканчик, – он поднял его вверх, затем высыпал необходимое количество вещества в эмалированную чашку.

– Сначала мы насыпали селитры. Имейте в виду, что все ингредиенты должны быть хорошо измельчены и просушены, это обязательное условие. Затем он высыпал в чашку и другие необходимые вещества, по ходу диктуя пропорции. Он брал в руки мерный стаканчик и показывал, сколько чего взять. Фердоус по сто раз диктовал пропорции каждого вещества, что ребята не только успели записать, но и выучить.

– Итак, подытожим. Мы собрали в чашке все необходимые составляющие. Теперь всё тщательным образом перемешиваем. В результате мы получили то, что нам надо. Основу, так сказать. Для того, чтобы она взорвалась, её должно быть не менее килограмма. Но чтобы этот килограмм занимал достаточно мало места, его надо утрамбовать. Спрессованный, он является простым взрывчатым веществом, которое можно очень просто детонировать.

   Фердоус вновь повернулся к шкафу и достал небольшую полиэтиленовую канистру, где хранилось необходимое ему взрывчатое вещество, которое из-за своей лёгкой воспламеняемости вполне могло сойти за детонатор. Вещество было белого цвета, сухое, порошкообразное. Высыпав в кулёк небольшое его количество, он продолжил.

– Когда вы спрессуете основу, я содержимое этого кулька высыплю сверху. И всё, взрывчатка готова. Как видите, всё просто. Теперь остаётся поджечь и кинуть. От вас останется только пыль, – Фердоус довольно захохотал, тогда, как у ребят мурашки пробежали по спине от страха. … Итак, повторяю: основы должно быть много. Чтобы она уместилась в трубу её надо утрамбовать. Берём небольшую порцию и сыпем, теперь уже в меньшую трубу и утрамбовываем. Усилий не жалеем. Каждый подходите и вот этой тяжёлой маленькой кувалдой давит. Ваша задача сделать цилиндр основы достаточно плотным. Приступайте.

Тут Фердоусу позвонили и строго посмотрев на ребят, он сказал.

– Трамбуйте. Я выйду по делам. Приду, проверю.

   Он, громко хлопнув дверью, вышел.

– Нифига себе, как просто можно взрывчатку сделать! – удивлённо воскликнул Петя, первым начиная утрамбовывать основу.

– Ребята, у меня что-то живот схватило, – и Егор стремглав выскочил из цеха.

– Петя, ты прессуй, не отвлекайся. Я сейчас, – загадочно произнёс Сергей и стал быстро передвигаться по цеху в поисках чего-то. Заметив маленькую пластмассовую фляжку с крышкой, он радостно воскликнул:

– Она-то мне и нужна!

   Схватив фляжку, он бросился к шкафу. Достав необходимые компоненты, Сергей лихорадочно стал делать новую порцию взрывчатки.

– Мы с пацанами уже пытались бомбу сделать. Не такая уж мощная получилась – пропорции не знали. А тут всё разжевали.

– Ты чего задумал? Фердоус узнает – убьёт! – глаза Пети, казалось, выскочат из глазниц от страха.

– Ты трамбуй, трамбуй. Должок у меня есть одному. Надо вернуть.

   Наполнив фляжку нужными веществами, он спрятал её себе под рубашку.

– Серый, зачем тебе всё это, прошу тебя, оставь! Фердоус всё равно узнает, тогда точно убьёт, – казалось, что Петя сейчас расплачется, его глаза были полны слёз. – Немного осталось. Слышал же, неделя не больше.

– Ты думаешь, там будет по-другому? Я что-то сомневаюсь. …Ты не отвлекайся, работай. Тебя это вообще не касается. Скажешь: знать не знал.

   На наполненной фляжке Сергей не успокоился, а продолжал рыскать по цеху.

– Петь, слышь, ты никакой шнур не видишь?

– Сам погибнешь и нас за собой потянешь!

– Не боись, не потяну. Я тебя, кажется, про шнур спросил.

– В углу моток какой-то, – Петя прекратил трамбовать и показал, в каком углу лежит шнур. – Зачем тебе?

– Надо, – Сергей подошёл к мотку, – точно он. Похож на огнепровод. Хорошо, что чёрный. Медленно гореть будет. Да, ещё нарезанный. Взяв в руки средний моток, на глаз там было метров шесть –семь не больше, он быстро подошёл к Пете.

– Помоги-ка мне спрятать. Петя помог засунуть моток Сергею со спины в брюки под рубашку. И свитер, и спецовка всё хорошо прикрыли.

– Спасибо. У нас в детдоме один парнишка был. Взрывами увлекался. В интернете насмотрится и делает. Я ему всегда помогал.

         Не успел он спрятать, моток, как в комнату вернулся Егор.

– Что-то съел не то, третий раз бегаю.

– Бывает, – бросил Сергей и сменил Петю. Когда Фердоус вернулся, задание было выполнено, основа была спрессована в достаточно плотный цилиндр.

– Продолжим. Туда, куда вы попадёте, легковоспламеняющегося взрывчатого вещества в готовом виде может и не быть, и я научу, как его сделать, а ещё я вам покажу, как в качестве детонатора можно использовать обыкновенную маленькую лампочку, скажем, от фонарика.

   Все старательно записывали каждое слово учителя, зная, что потом по записям надо будем самостоятельно изготовить всё то, что Фердоус сейчас демонстрировал.

Покидая мастерскую, по приказу начальника лагеря, инструктору надлежало тщательно проверять ребят. Командир всегда так и делал, но Фердоус слишком сильно презирал своих подопечных, что он не только не стал их обыскивать, но и ушёл первым, грубо бросив.

– Спецовки повесьте на место. Уходя, не забудьте выключить свет, – и хлопнув дверью, ушёл первым.

Настроение Сергея улучшилось. Страх быть пойманным улетучился и он, сняв спецовку, прежде, чем идти в столовую на обед, незаметно зашёл к себе в спальню. Там спрятав, всё, что он стащил из мастерской, он со спокойной душой и твёрдыми намерениями, пошёл в столовую

Глава 21

 Сегодня день стоял ясный и тёплый. Кончался март, а вместе с ним и пребывание ребят в лагере. Начальник вызвал к себе командира. Тот пришёл незамедлительно и, постучав в дверь, не дожидаясь ответа – вошёл.

– Вызывали?

– Да, Роман, проходи. Садись. Что, об Артисте ничего не слышно?

– Нет. Телефон его молчит, сам не объявлялся.

– Да. …Дела! – начальник лагеря был не в духе. – Что делать будем?

– Надо Лёньку пытать.

– Да я не о том. Пытать – это мы всегда успеем. Надо тело найти. Но как, не привлекая посторонних?

– Может, пацанов привлечь. Пусть в овраге пошерстят.

– Дело говоришь. До отъезда – два дня осталось. Надо поторапливаться. Два дня – это приблизительно. Может, меньше – может, больше. Жду звонка. Как явочную квартиру приготовят – позвонят. Сейчас уже поздно, давай завтра. Своим после завтрака лопаты в руки – и пусть копают.

– Договорились, – лицо командира просто светилось от радости. Он был уверен, что ребята найдут тело, а значит, Лёню можно будет прижать основательно, чего он страстно желал.

Ловя каждую свободную минутку, Сергей уже в который раз доставал фляжку и постепенно проделывал вилкой дырку в крышке.

– Ты что, собрался лагерь взорвать? – Петя сидел на кровати и следил за товарищем.

– Лагерь не лагерь, но жарко кому-то будет! Ты прислушивайся, не болтай. Если кто идёт, скажешь. …Пойми ты, осталось меньше недели – и нас увезут в неизвестном направлении. А мне домой надо. У меня мать больная и братишка маленький… Главное – не бояться. Я родом из этих мест, тут деревня на деревне стоит. И потом, я слышал, Артист с кем-то по телефону разговаривал, так вот, он сказал, что нас дурят. Машина просто круги делает, время набирает, а нам говорят, что далеко увозят. Врут гады, потому и ночью вывозят, чтобы мы этого не обнаружили. Не бойся Петя, я тебе точно говорю: мы не далеко. Лишь бы до жилища какого добраться, а там полиция. Нам всего-то минут тридцать надо, чтобы до ближайшей деревни добраться.

   Отточив один конец шнура, Сергей попробовал просунуть его через крышку канистры. Шнур проходил свободно. Успокоенный он принялся за второй конец. Этот конец ему нужен был для поджигания.

– Взрывчатку, что ли, делаешь? – Егор вырос словно из-под земли. Ребята, увлечённые делом и разговорами, не заметили, как он вошёл. Замерев от неожиданности, Сергей и Петя молчали.

   Петя весь дрожал, он уже был готов броситься в ноги Егору и умолять его не доносить на них. Но у Сергея, как ни странно, страха не было. Вначале его охватило нестерпимое отчаянье, что все его надежды на возвращение к матери, которые он пестовал, лелеял почти месяц, вмиг растаяли как дым. И от этой реальности его сердце разрывалось от боли. Сергею даже стало трудно дышать, ему представились полные печали глаза матери, и ему захотелось любой ценой вернуть эту надежду на спасение, пусть ему даже придётся убить Егора. Отчаянье переросло в злобу, сродни аффекту. Он уже был готов яростно броситься на парня в желании убить его, но тут Егор заговорил весьма дружески и участливо.

– Чем зажигать будешь? На, возьми спички, – и он протянул ему целый коробок спичек.

   Не зная, как реагировать, Сергей несколько секунд оторопело смотрел на коробок. Он собирался взять спички в санчасте., и уже несколько дней обдумывал, причину, которую должен будет сказать Фердоусу, чтобы тот разрешил ему сходить туда. Подарок Егора неожиданно решал этот трудный вопрос, и Сергей был бы весьма благодарен ему за это. Но одно дело, если бы спички предложил Петя и совсем другое – Егор. Оттого, Сергей сидел сейчас и смотрел на спички, не решаясь всё же принять их   – Да бери же! – Егор бросил спички Сергею на коленки и, повернувшись к входной двери, вышел. У самой двери он оглянулся и тихо добавил.

– Ты только не струсь. .... Пожалуйста…Я чего заходил…ужин сегодня задерживается почти на два часа.

   Оставшись одни, друзья несколько секунд молчали.

– Наверное, пошёл докладывать, – Петя продолжал дрожать. Ни одному слову Егора он не поверил.

   Сергей пришёл в себя и стал всё быстро убирать в тайник.

– Серый, что с нами будет? – в глазах у Пети стояла полная обречённость.

– Ты тут причём? Это всё я, мне и отвечать. ....

   Группы Фердоуса и командира ели в разное время. Группа командира приходила второй. Когда Сергей с Петей пришли в столовую, и Фердоус, и Егор были там. Егор стоял у стойки, чтобы получить ужин, – он ел за одним столом с Серёжей и Петей, – а Фердоус сидел за своим столом.

– Видал, они оба уже здесь. Специально с наказанием задерживают, чтобы мы подольше в страхе побыли, – говоря это, Петя был бледен как полотно.

– Хватит. Ничего тебе не будет. Я сто раз говорил, пора бы запомнить, – Сергей зло сверкнул глазами на товарища, – Ты тут не причём. Расслабься. Веди себя, как всегда.

     Ужин задержался почти на полтора часа. Когда пришли из столовой, было уже время отбоя. Перед сном Сергей и Петя не обмолвились ни словом. Каждый лёг на своё место. Сергей не мог спокойно лежать, он вдруг понял, что судьба, задержавшись с ужином, дала ему шанс. Уже почти ночь. Сегодня или никогда, решил он для себя и резко встал с постели.

– Я в уборную, – бросил он Пете.

   Нужно было торопиться, ужинал командир вместе со своей группой максимум минут тридцать. Всё это время казарма и комната командира были свободны.

   Господи, помоги! Лишь бы он комнату не закрыл, лишь бы не закрыл! Эти слова Сергей шептал как заклинание, направляясь в сторону чужих казарм. Он шёл быстро, стараясь не оглядываться. Ночь на дворе была его спасательным кругом. Дверь в комнату командира была не заперта. Через каких-то тридцать метров – спальня ребят. Сергей, набравшись смелости, приоткрыл дверь в комнату командира. Здесь он был впервые. Входя, он боялся даже дышать, дыхание казалось слишком шумным. Комната была метров восемь, в ней стоял полумрак, свет от столовой едва освещал её, но, похоже, собранность увеличила зоркость его глаз. Сергей всё хорошо видел. Кровать, стол и пара стульев, да ещё сейф на полу. Слава Богу, кровать стоит близко к выходу и под кроватью чемодан. Лучшего и не пожелаешь. Несмелая улыбка радости едва коснулась его губ, но Сергей вмиг взял себя в руки. Рано радоваться. Он стал серьёзным. Мешкать было некогда. Первое, что он сделал, это достал фляжку и воткнул в неё шнур. Затем, наклонившись, спрятал её за чемодан. Шнур от неё повёл по стене к выходу. Дверь висела высоко, так что в щель под ней шнур спокойно проходил. Выведя шнур в коридор, он спрятал его за пеналом. Довольный Сергей вернулся в комнату командира. На выходе он точно шнур заметит, не за что спрятать. Сергей в страхе, что всё провалилось, оглядывал комнату. Оставался единственный выход. Он быстро поставил табурет и, взобравшись на него, открутил лампочку на потолке и как следует, встряхнул её. Убедившись, что нить накаливания оборвалась, он вкрутил её обратно, надеясь, что ночью командир не будет искать новой лампочки. Убрав табурет на место, ещё раз оглядел комнату. Всё, надо уходить. Группа во главе с командиром уже была на подходе: Сергей едва успел дойти до уборной, а когда все прошли, пошёл к себе.

– Ты чего так долго? – Петя приподнялся с кровати, чтобы рассмотреть друга.

– Понос, – бросил Сергей и лёг на своё место....

   Было два часа ночи. Сергей тряс за плечо товарища.

– Петька, вставай! Быстрей! Бежим! На улице метель, следов не будет видно – это единственный наш шанс. Я тебя на улице подожду, – он говорил шёпотом, чтобы не разбудить Егора.

   Петя лишь на пару секунд замешкался, но, услышав про метель, уже без промедления встал с кровати. Сергей к тому времени уже поджёг шнур. Понимая, что время уже пошло, Сергей, сгорая от нетерпения, ждал Петю. Ночь стояла тёмная, небо заволокли тяжёлые свинцовые тучи: ни месяца, ни одной звёздочки. Ребята потихоньку перелезли через ограду и побежали в лес. Бежать было трудно, снега было много, он начинал подтаивать и прилипать к лыжам, которые уже через пару минут стали тяжёлыми.

– Не отставай! У нас в запасе чистых минут тридцать, – Сергей обернулся к товарищу, который шёл сзади. Он надеялся, что тлеющий шнур будет гореть именно такое время, но он ошибался. Петя, занятый продвижением по мокрому и глубокому снегу, не придал значения словам Сергея.

   Они упорно шли вперёд, надеясь на чудо, на то, что успеют добраться до какого-нибудь поселения, пока за ними не вышлют погоню. Найти их не составляло труда. Следы от лыж отпечатывались на снегу ямами, и никакая метель была не в состоянии замести их. Через некоторое время раздался взрыв. Не сказать, чтобы мощный, но и слабым его нельзя было назвать.

– Что это?! – Петя в страхе остановился и обернулся назад.

– Не останавливайся!

– Ты что всё-таки взорвал! – голос Пети предательски задрожал.

– Я тебя умоляю, не останавливайся! Пошли, – Сергею пришлось остановиться, так как Петя стоял как вкопанный. – Ну же, пошли!

– Нет, давай возвратимся: ночь на дворе, проскочим. Нас и не заметят, – Петя стал плакать и умолять Сергея вернуться. – Я боюсь один возвращаться, пожалуйста! Ну, пожалуйста, давай вернёмся!

– Ты в своём уме? За побег – расстрел. Нам нельзя назад. Пошли, – Сергей уговаривал Петю продолжить путь. – Мы успеем, они сейчас взрывом занимаются, и пока наше исчезновение заметят, мы сто раз до деревни доберёмся. Я тебе точно говорю! Не пойдёшь – я один уйду.

– Не бросай меня! – взмолился Петя. С ним случилась истерика, он стоял на месте как столб и плакал навзрыд, всё повторяя дрожащим голосом, – Пожалуйста, не бросай! Не бросай меня!

– Хватит тебе причитать! Пошли со мной. Мы бы уже давно дошли. Я тебе точно говорю, уже скоро деревня. Пойдёшь? – нетерпеливо спросил у друга Сергей, но тот был не в силах говорить, он горько плакал.

   Оставить Петю в таком состоянии и уйти Сергей, конечно же, не мог. Из них двоих он единственный не терял самообладания, и потому понимал, что промедление смерти подобно. Надо либо быстрей уходить, либо быстрей возвращаться.

– Чёрт с тобой! Возвращаемся, – Сергей принял решение и стал разворачивать лыжи. Было темно. Луна светила как небольшая горстка светлячков, но сейчас им было это на руку. Получив долгожданное согласие друга, всхлипывая, Петя кое-как развернулся и, прилагая все усилия, поспешил обратно. Правда, он постоянно оглядывался и спрашивал у Сергея:

– Ты идёшь?

– Да иду я, иду! Не оглядывайся. Раз решили вернуться, время на всякое оглядывание и разговоры терять нельзя.

   Дальше уже шли молча. Каждый был занят своими мыслями. Петя молил Бога, чтобы всё обошлось, и их не наказали, а Сергей кипел от злости на друга. "Слабак! И зачем я, дурак, его с собой позвал? Лучше бы сам ушёл – уже давно дошёл бы и полицию привёл", – Сергей в сердцах ругался, но шёл обратно....

Глава 22

Сергей предположил верно, выведя лампочку из строя, что, в связи с поздним временем, командир не будет искать целую. Так оно и случилось. Вернувшись из столовой и обнаружив перегоревшую лампочку, командир лёг на кровать и уткнулся в ноутбук, поставив рядом на пол пару бутылок пива. Сегодня, как ни странно, сон его сморил достаточно быстро. Убрав компьютер на пол, он спокойно заснул. Когда Сергей поджигал шнур, командир крепко спал, громко храпя во сне. Он не слышал ни лёгкого потрескивания горящего шнура, ни запаха.

Всё шло хорошо: ребята убегали – командир спал. Оставалось всего пара минут, и огонь по шнуру должен был достигнуть фляжки, где сверху была легковоспламеняющаяся смесь. Но тут командир проснулся от переполненного мочевого пузыря. Ворча, проклиная всё вокруг, ещё в полудрёме он вышел на улицу. Разумеется, в уборную он не пошёл, а отойдя от двери несколько шагов в сторону, тут же стал справлять маленькую нужду. Взрывная волна достала его как раз за этим занятием, почти на улице, что спасло ему жизнь.

Отброшенный волной в снег, командир несколько минут приходил в себя. Даже когда набежали все, кто жил в лагере, он не сразу смог говорить. Кровать командира, его компьютер взорвались и превратились в груду раскуроченного мусора. Его самого, похоже, спас Бог: правда, для чего он это сделал, остаётся загадкой. Когда, наконец, к командиру вернулось осознание реальности, когда он вновь обрёл способность мыслить, он понял страшную истину, а именно то, что его, командира, посмели взорвать. Осознав это, он зарычал как раненый лев. Его яростный рык заставил содрогнуться всех присутствующих, ибо бешеный нрав Романа был известен всем.

– Кто посмел?!!! – он орал так, что стекла в окнах казармы задребезжали.

– Убью!!!!!!!! – эхом прокатилось по лесу.

   Все ребята были выстроены в ряд. Начальник лагеря нервно ходил перед ними и требовал выдать виновного, угрожая страшным наказанием для всех. Брызжа слюной, изрыгая проклятия, командир бегал тут же. На нём был лишь бушлат, надетый на футболку, и голые ноги в валенках. Командир вторил директору и непрестанно вслед за ним, задавал ребятам один и тот же вопрос: "Кто это сделал"? – но ребята молчали, ибо им действительно нечего было сказать.

– Почему нет твоих? – начальник лагеря раздражённо посмотрел на Фердоуса. – Твоей группы нет, а ты здесь ошиваешься! – он, грязно ругаясь, в сердцах сплюнул на снег.

– Я сейчас.

   Фердоус, грубо пнув дверь ногой, ворвался в казарму. Его бесило не то, что его ребят не было: им было категорически запрещено без разрешения отлучаться. Фердоуса бесила грубость директора по отношению к нему.

– Подъём!!! – Фердоуса издал звериный рык.

   Петя с Сергеем вернулись буквально за минуту до Фердоуса. Их встретил удивлённый вопрос Егора:

– Вы что, с ума сошли?! Зачем вернулись? – но отвечать было некогда, ребята торопились раздеться и лечь в постель. Они уже лежали, когда пришёл Фердоус. После приказа "Встать!", все тотчас поднялись и выстроились в ряд.

Фердоус оглядел каждого. В воздухе витал страх и волнение. Это передалось и Фердоусу, поэтому что он стал осматривать комнату. Не заметив ничего подозрительного, выскочил в закуток, где ребята разувались и стояли лыжи. Мокрые ботинки ребят от ещё не полностью растаявшего снега не оставили ему сомнений, что дело нечисто. Либо ребята пытались убежать, но что-то помешало им и они вернулись, либо дело обстоит куда хуже.

В голове Фердоуса мелькнула мысль, что именно кто-то из его ребят устроил взрыв. Это открытие до того ошарашило его, что он даже на какое-то мгновение растерялся. Каждого из своей команды он считал законченным трусом, слюнтяем, более того – своим рабом, собакой, которая без его приказа гавкнуть побоится, а тут такое – раб взбунтовался. Фердоус никак не хотел в это верить. Он подходил к каждому, и, грубо поднимая лицо за подбородок, свирепо заглядывал в глаза.

   Все молчали. Тогда, подняв мокрые сапоги, он заорал:

– Чьи?

– Мои, – тихо ответил Сергей.

– Ещё чьи? – его глаза полные ярости буквально испепеляли ребят.

– Мои, – Петя ответил лишь губами, но Фердоусу этого было достаточно.

   Он, размахнувшись, что есть силы ударил сначала Петю, а затем Сергея. Не удержав равновесия, ребята отлетели в угол.

– Что у вас здесь происходит? – сурово спросил начальник, входя вместе с командиром в спальню ребят. Секундами позже туда же вошёл и Лёня.

– У вас всё в порядке?

– У нас ЧП.

– Что ещё? – нетерпеливо спросил начальник лагеря.

– Полюбуйтесь, – и Фердоус показал мокрые сапоги ребят.

– Что?! Выходит, это твои? Кто? – теперь пришла очередь удивляться начальнику и командиру.

Фердоус почувствовал, что начальство в некоторой степени его лично винит в случившемся, что ещё более разозлило его. В ярости он накинулся на Егора и стал бить его ногами.

– Кто это сделал, ты обязан знать?! – это его утверждение, не оставляло и тени сомнения, что в обязанности Егора входила и слежка за ребятами.

– Не знаю, – Егор еле слышно оправдывался.

– Убью!

– Прекратите! – Лёня кинулся на помощь Егору. – Прекратите! Он пытался встать между парнем и Фердоусом, но у него это не получилось. Резким рывком тот отшвырнул врача в сторону.

Начальник лагеря с командиром стояли тут же и молча наблюдали за происходящим.

– Что вы делаете? Не бейте! Они ни о чём не знали. …Это я взрывчатку … подложил! – Сергей громко выкрикнул эти слова, а потом сам испугался своей смелости и сразу как-то сник, ожидая своей нерадостной участи.

Фердоус и все присутствующие замерли от неожиданности. За пять лет существования лагеря этот случай со взрывом был первым. Бывало, ребята сбегали, но чтобы покуситься на жизнь кого-то из персонала – этого не было никогда. Мало того, этот взрыв организовал самый, что ни на есть, забитый, никчёмный в их понимании пацан. Мальчишка бросил им вызов. Подобное не укладывалось в голове ни у Фердоуса, ни, тем более, у командира. А когда они это осознали, волна бешеной ярости окатила их с головой.

– Да как ты посмел?! – командир даже не мог говорить от переполнявшей его ярости.

– Я убью тебя! Собственными руками задушу! – с перекошенным от злобы лицом, командир кинулся на Сергея, но начальник лагеря встал на его пути.

– Просто быть побитым или даже убитым – это для него слишком мало, но завтра их вывозят. Мне позвонили. Завтра их там ждут. Товар портить нельзя. Повезло тебе, сучёнок, – начальник лагеря замахнулся, чтобы ударить, но сдержался и, сильно хлопнув дверью, вышел. За ним вышли и другие взрослые.

Глава 23

– Леонид Александрович, Леонид Александрович! – Лёню кто-то тряс за плечо, пытаясь разбудить. Будильник показывал три часа ночи.

   Открыв глаза, Лёня увидел перед собой Колю.

– Что-то случилось? – доктор резко сел на кровати.

– У вас телефон Артиста лежит?

– Да, – они говорили шёпотом, почти что губами.

– На днях нас всех вывозят. Надо узнать марку и номер машины, на которой повезут Сергея и их команду, – Коля протянул доктору обрывок бумаги, где значился номер какого-то телефона. – По этому телефону сообщите марку и номер машины. Всё, больше ничего, только марку и номер машины. Сможете сделать?

– Постараюсь, – Лёня взял в руки обрывок бумаги и несколько раз произнёс номер, а потом, как бы опомнившись, быстро обернулся к Коле и заговорил. – Подожди, подожди не уходи! Послушай, что я скажу. Я узнал: в этом лагере готовят террористов. Надо бежать и привести полицию!

– Леонид Александрович, прошу вас, ни во что не вмешивайтесь! Узнайте номер и марку машины, на которой повезут Сергея, и позвоните. Всё! Больше ничего не надо делать. Верьте мне! – Коля пожал руку растерявшемуся доктору и ушёл в ночь.

   Лёня остался один. Сон как рукой сняло. Первое, что он сделал, – это выучил номер телефона и сжёг обрывок бумаги. Затем он лёг на кровать и стал думать. То, что ему сказал Коля, ввергло его в шок. Мысли, одна смелее другой, рождались в его мозгу, но он гнал их прочь, чтобы не сподвигнуть себя на какие-то действия. Он боялся своим неосторожным поступком навредить Коле. Слишком ещё свежо было воспоминание о собственном необдуманном поведении в кабинете подполковника. Полежав ещё некоторое время, он немного успокоился, решив для себя, что сделает только то, что доверил ему Коля. Лёня ещё лежал некоторое время на кровати, обдумывая, с какой стороны подойти к выполнению этой просьбы. Пока задача казалась ему невыполнимой. Ничто не приходило на ум. Его охватило отчаяние, и даже страх, что он не справится с поручением и подведёт Колю. Прошло больше двадцати минут, как вдруг он наконец-то вспомнил о медсестре. Больше обратиться ему было не к кому. То, как она пару раз выручала его, не оставило в душе сомнения, что она на его стороне. Лёня встал и, подойдя к её комнате, потихонечку постучал в дверь. Женщина спала чутко, потому на стук ответила тут же:

– Кто тут?

– Клавдия Петровна, это я, Лёня. Можно войти?

– Да, конечно.

   Лёня робко переступил порог комнаты. За пять месяцев он был здесь впервые, раньше как-то не приходилось. Комнатка медсестры была такая же, как у него, но помимо кровати и буржуйки, на стене висело большое зеркало, и рядышком с ним стоял маленький столик с дамскими принадлежностями, а в углу был виден платяной шкаф. Медсестра сидела на кровати, спиной опираясь на подушку.

– Проходи, Лёня, садись на табуретку. Свет включать не будем, луна полная – нам для безопасности хватит и её света.

– Да, конечно, – доктор послушно прошёл и сел на табурет.

   Лёня мялся, не зная с чего начать, потом нерешительно спросил.

– Как там, интересно, Сергей, Коля?

– Тяжело парням, что и говорить! Такого рода травмы вряд ли бесследно пройдут для организма. Совсем ещё дети, по сути.

– Неизвестно, что с ними всеми будет?

– А что будет? Ничего хорошего.

– Клавдия Петровна, я что к вам пришёл? – Лёня наконец-то решился перейти к делу. – Как мне показалось, вы дружны с Анатоличем, вернее с Владимиром Анатоличем, – извините, если ошибся.

– Да, мы давнишние приятели. Можешь, как все, его просто Анатоличем звать, ничего страшного. Он и сам своё имя забыл, хотя очень хороший человек. Судьба у него тяжёлая. Перебила я тебя, что ты хотел?

– Я хотел у вас спросить: Анатолич развозит ребят по местам несения службы? Вы не знаете?

– И он тоже. Обычно командир свою группу везёт, а группу Фердоуса -Анатолич. Не знаю, как в этот раз, но раньше так было.

– Клавдия Петровна, у меня к вам просьба. Не мог бы Анатолич как-нибудь – при удобном случае – позвонить по одному номеру и сообщить марку и номер машины, на которой повезут группу Фердоуса? Он наверняка знать будет. Ничего другого говорить не надо. Кто возьмёт трубку, тому просто сказать марку и номер. Всё. Телефон Артиста у вас есть, а симку и номер я дам.

   Некоторое время медсестра молчала. Лёня не знал, что и думать. Наконец Клавдия Петровна тихо заговорила, глядя в окно.

– Лёнь, а ты знаешь, что помимо медсестринских, у меня в лагере были и другие обязанности. А именно: я должна была входить в доверие к ребятам, которые приходили в санчасть, узнавать их планы по поводу побегов или какие другие, а потом доносить начальству. Но, правду сказать, я ни разу не донесла, не взяла на себя подобный грех – спас Бог. Но вот другие грехи у меня в жизни были, и много.

  Я ведь родилась непутёвой, бестолковой, словно бы червоточина во мне была всегда. Прежде, чем попасть сюда, я два срока отсидела в колонии строгого режима, в общей сумме больше десяти лет. … Два раза – и оба за убийство.

   Лёня молча слушал, не зная, что сказать, и как себя вести. Информация, исходящая от женщины, становилась всё более устрашающей.

– Я ведь круглая сирота. В детдоме до семнадцати лет прожила. Пока была жива директриса, всё у меня хорошо было. Она меня заставила медучилище закончить. Всё говорила: " Ты, Клава, главное – с прямой дороги не сходи", – выходит, поняла она мою сущность. Всё учиться меня заставляла. "Училище закончишь, в институт поступай", – как сейчас помню её слова… Жаль, прожила она не долго. Царствие ей небесное! Как умерла, покатилась я с горки. Слава Богу, хоть училище при ней успела закончить. …Замуж вышла. Неважный муж мне попался: бил нещадно. Я была на сносях, уже должна была скоро родить, так он меня так избил, что из нас двоих – меня и ребёночка – только я и выжила. Этого я мужу простить не смогла. Как оклемалась, так и …зарубила его. Во сне. Мне четыре года дали. …Судьи пожалели. Сказали, что в состоянии аффекта. Когда это всё произошло, мне всего двадцать было. Вроде бы только начало, а уже убийство, тюрьма. Там такая школа жизни – мало не покажется. Хорошо, я детдомовская, иначе не выжила бы. В тюрьме я познакомилась с одним священником. Уж не знаю, что он во мне нашёл. Я-то, понятно, потянулась к нему – чистому, светлому. Любовь у нас с ним была. Сыночка я ему родила. Он терпеливо ждал, когда меня выпустят. Ну, выпустили, стали мы с ним жить при церкви. Всё бы хорошо, но червоточина моя не давала мне покоя. Себя не достойной его чувствовала. Не раз говорила ему, чтобы бросил меня. Нет, ни в какую! Люблю, говорит, и всё у нас будет хорошо… Такой добрый был!..

А потом друзья мои, с зоны, меня на одно дело позвали. Мне бы отказаться: ведь семья была, жизнь налаживалась… Но нет, пошла. При ограблении ювелирного магазина кто-то из наших, охранника убил. Почему-то на меня подумали, а я не отказывалась. Думала тогда: и хорошо. Что я могу своему сыночку дать? Да и мужу жизнь загублю. А мой священник сыночка забрал и уехал. Ни весточки, ничего о себе ни разу так и не сообщил.

Как вышла из зоны, мне тогда тридцать семь стукнуло, решила с криминальным прошлым завязать. Спросишь, с чего это вдруг? Не бросала, не бросала, а тут на тебе!

Женщина, вроде как от имени Лёни, задала себе вопрос, но Лёня никаких вопросов задавать и не собирался. Он вообще слушал, не анализируя сказанное. Медсестра, между тем, продолжала.

– Бросила я благодаря одной женщине, пожилой уже, с которой на зоне познакомилась. Она чем-то на мою директрису была похожа, потому я и прикипела к ней душой. Вместе с ней мы освободились. Я-то весь срок как положено, от звонка до звонка, отсидела, а её по амнистии отпустили. Рак у неё обнаружили. Домой умирать и отправили. Дом у неё в деревне был. Маленький, страшненький, но жить можно. У меня самой и такого-то не было. Не могла я её бросить. Из родных у неё никого не было.

Ей врачи не больше полугода жизни обещали. Приехали, значит, мы с ней в её домик, стала я за ней ухаживать. На её маленькую пенсию вдвоём и жили. Само собой, огород подмогой был. Я ещё на уколах стала подрабатывать, тут моё сестринское образование и пригодилось. Не поверишь, она у меня почти три года прожила вместо отпущенных врачами полгода. Видать, хорошо я за ней ухаживала.

…Свой дом она ещё при жизни на меня переписала. Так я к честной жизни и вернулась. С работой-то тяжело было, с моим прошлым директора не особо рвались меня на работу принимать. А на что было жить? Как в тюрьму опять не попала, до сих пор понять не могу. Бог меня спас и привёл сначала в ПТУ, что в Лесном. Поди, слышал о таком? – медсестра, вопрошая, повернула голову к Лёне, но он боялся даже шевельнуться, не то что говорить. Не дождавшись ответа, женщина продолжила, вновь отвернувшись к окну.

– Там работала, потом вот сюда пригласили. Здесь я с Анатоличем и познакомилась… О сыночке своём я всегда помнила. Не было ночи, чтобы, его вспоминая, не рыдала. Сильно мучилась. Сейчас думаю, что в поисках его по свету-то и моталась .... А как ты у нас появился, что-то во мне надломилось, затрепетало, словно ангел на плечо сел. Так легко на сердце стало. Счастьем обдало! На сыночка моего ты похож, у него шрам должен быть: грыжу ему вырезали.

   Лёня от неожиданности чуть было не упал с табуретки. У него был шрам. Действительно, отец рассказывал, что в детстве ему вырезали грыжу.

– И его тоже Лёнечкой звали. А отца – мужа моего – Александром.

   Лёня от неожиданности услышанного перестал даже дышать, а медсестра, между тем, повернула к нему лицо и нежно так, ласково стала на него смотреть.

– Такая же фотография, на которой ты изображен с родителями, и которую носишь с собой, и у меня тоже есть, – сказав это, медсестра просунула руку под подушку и достала снимок. – Мы с мужем только две их и заказали. Одну ему, одну мне. Больше никому мы и не нужны были.

– Если хочешь, посмотри. Точь-в-точь такая, – она протянула ему фотографию, но Лёня не протянул руки, чтобы взять её.

   Установилась гнетущая тишина. Лёня был в полной растерянности. С лица градом стекал пот. Женщина, рассказывающая о себе такие жуткие вещи, – его мать! Он ожидал чего угодно, но это известие повергло его в шок. Конечно же, все обстоятельства, о которых онаговорила, действительно совпадали с теми, о которых рассказывал отец. Скорее всего, это было правдой. Он приблизительно знал историю жизни его родителей, но одно дело знать и всё-таки надеяться, пусть глубоко в душе, на существовании чего-то светлого, хорошего в образе матери. Но когда вот так, из первых уст, тебе открывается беспощадная, жестокая правда, не оставляющая ни малейшей надежды на лучшее, – это уже чересчур. На смену страху к Лёне пришло разочарование. Ещё фотографию мне суёт! Нужна она мне!

– Что ты молчишь, Лёнечка, не хочешь такой матери, как я? – женщина с надеждой смотрела на доктора, опустив руку с фотографией.

– Ну почему? – единственно, что смог пробормотать он, изо всех сил стараясь не выдать ни голосом, ни выражением лица своего полнейшего разочарования.

   Клавдия Петровна оказалась мудрой женщиной. Она нутром почувствовала, что Лёне нужно время, чтобы всё осмыслить, потому она быстро перевела разговор на другую тему.

– Я, конечно, поговорю, с Анатоличем. Можешь не переживать, милый. Напиши на листочке свой номер и давай свою симку.

– Ой, спасибо, Клавдия Пе…, – Лёня осёкся.

   Женщина сделала вид, что не заметила его смущения.

– На-ка, – она из-под матраса вытащила телефон и протянула его Лёне, – сам вставь, что надо, и подготовь его к работе.

   Лёня провозился с телефоном минут пятнадцать, пока он окончательно не заработал.

– Всё. Я и номер сюда ввёл. Так что осталось только позвонить, – и он протянул женщине телефон. – Я пойду?

– Иди, милый, иди.

   Оставшуюся часть ночи Лёня уже не уснул. То, что Клавдия Петровна – его мать, верилось с трудом, хотя он знал, что родители познакомились на зоне. Отец служил священником, мама была заключённой. Всё это он знал, но, как оказалось, не был готов обрести мать после стольких лет разлуки, да ещё такую мать.

Глава 24

– Сверни, Анатолич, отлить надо, – Фердоус оглянулся к ребятам, которые сидели на заднем сиденье.

– Сейчас небольшой лесок будет, можете выйти и справить нужду, больше остановок не будет.

   Анатолич съехал с дороги и остановил машину на обочине. Через каких-то тридцать метров начинался лес, не так чтобы густые заросли, но самый настоящий. Чуть дальше виднелась просёлочная дорога, ведущая в этот лес, но до неё водитель не доехал

– Грязь наверняка, нам проблемы не нужны. Вы с ребятами сами спуститесь, я вас здесь подожду, – Анатолич первым вышел из машины и закурил.

   Не в правилах Фердоуса было прилюдно справлять нужду, да и ноги хотелось размять, потому он с удовольствием вышел из машины, позвав за собой ребят, спустился с дороги вниз и направился к лесу. "Сейчас самое то", – подумал Анатолич, доставая телефон. Он быстро набрал номер, по которому его попросила позвонить медсестра Клава, моля Бога, чтобы на том конце сразу же взяли трубку. Так оно и произошло.

– Алло, я вас слушаю, – послышалось на линии.

– Серая "Cемёрка" движется в Москву со стороны Новоозерска. Запишите номер машины.

– Диктуйте.

– МКО 307, – Анатолич, не договорив, прервал разговор, – он увидел бегущего к нему Фердоуса.

– Сволочь, просёк! – и он изо всей силы кинул телефон в ряд грязных сугробов, которых было достаточно на обочине дороги.

   Теперь найти телефон не представлялось возможным. Анатолич облегчённо вздохнул, хотя где-то в глубине души чувствовал, что это конец.

   В кабинет подполковника Сергея Борисовича Герасимова влетел капитан Мишин.

– Шеф, вызывали?

Но подполковник даже не поднял глаза на вошедшего, он, держа трубку телефона возле уха, что-то записывал. Лишь отключив телефон, он на ходу бросил:

– Хотел обрадовать: наш маяк заработал. Уже запеленговали!

– Да вы что?! Слава Богу! Пять месяцев ждали.

– Машину ФСБшники ведут. Старая серая Газель, номера известны. У меня звонок важный, я иду доложить, а ты, Толя, сообщи нашим: пусть будут готовы. Наша помощь тоже может понадобиться. Теперь самое главное – не упустить ни одну сволочь.

– Хорошо, шеф, сделаю.

  Через пару минут подполковник докладывал о звонке полковнику ФСБ.

– Серая семёрка под номером МКО 307 движется в Москву со стороны Новоозерска.

   Полковник специального отдела по борьбе с терроризмом внимательно выслушал Герасимова.

– Сергей Борисович, думаешь, позвонившему можно верить? Жучок заработал, мы ведём другую машину. А эта что за машина? Не подстава?

– Нет, Аркадий Сергеевич. Мы ведь на это осиное гнездо, где готовят террористов, не сразу вышли. Много пришлось потрудиться, прежде чем вас подключать. В начале всё сами разнюхали, подобрали человека, внедрили. Этот номер, на который был сделан звонок, знал только наш агент. Это информация от него. Думаю, они добираются на двух машинах.

– Ну, хорошо, – полковник стал набирать номер своего помощника. – Семён Константинович, открылись новые сведения. Срочно возьмите под наблюдение серую семёрку за номером МКО 307. Машина наша, местная. Движется в Москву со стороны Новоозерска. Передайте всем постам: не останавливать. Ведите незаметно и постарайтесь узнать, кто в машине. Я на связи, – полковник закрыл телефон и, повернувшись к подполковнику, произнёс.

– Что сказать тебе, Сергей Борисович? Молодцы!

– Рано, Аркадий Сергеевич. Дело надо завершить, потом будем хвалить друг друга.

Глава 25

   Подбежавший Фердоус с неистовой яростью схватил Анатолича за грудки и, тряся его что есть силы, разрывая связки, заорал:

– Убью!!! …Ты с кем по телефону разговаривал? Говори, ублюдок! На куски порву! – он хотел было ударить, и даже поднял вверх свой огромный кулак, но, боковым зрением увидев проезжающие почти рядом машины, спохватился и, впихнув водителя и ребят в машину, сам сел за руль. Но направление движения у них изменилось. Фердоус, проехав несколько метров, съехал на просёлочную дорогу и въехал в лес. Оставив машину на дороге, он грозно приказав ребятам сидеть, а сам вытащил водителя из машины и почти волоком потащил в глубину леса.

– Ты у меня на коленях пощады просить будешь! – зло сказал он и со всего размаху ударил Анатолича кулаком в грудь. Пожилой мужчина, не удержавшись на ногах, упал.

– Кому звонил? – багровое от ярости лицо Фердоуса склонилось над бедным водителем.

   Тот, заикаясь, пробормотал что-то по поводу своих родственников.

– Ты что, меня за дурака держишь, почему тогда телефон выбросил? – Фердоус с каким-то неистовым ожесточением накинулся на водителя и стал жестоко его избивать. Анатолич, как мог, увёртывался от ударов, бормоча, что испугался за родственников, но, похоже, подобный ответ не удовлетворял Фердоуса, и он продолжал сыпать удары кулаками и ногами куда придётся. Он успокоился лишь тогда, когда достал из-за пазухи длинный нож и, схватив за волосы потерявшего сознание водителя, оттянул его голову назад, освобождая шею, затем резким, сильным движением перерезал Анатоличу горло. Брызнувшая кровь вмиг обагрила снег у его ног. Брезгливо отпустив волосы водителя и отступая чуть подальше, чтобы не испачкать ботинки, Фердоус, что-то бормоча на таджикском языке, протянул руку и тщательно вытер окровавленный нож о куртку убитого. Постояв пару минут и о чём-то думая, он затем быстрым шагом пошёл к машине. Ребята, не видя Анатолича, в страхе сжались.

– Он не хотел, чтобы вы попали в рай, – бросил Фердоус, садясь на водительское место. Немного погодя он достал телефон и вновь вышел из машины.

– Командир, у нас ЧП, – и Фердоус рассказал о случившемся.

   Похоже, командир требовал, чтобы они вернулись в лагерь, но Фердоус ни в какую не соглашался. Они несколько минут ругались.

– Нет, мы едем дальше, – Фердоус был настойчив. – Три секунды – что за это время он мог сказать? Если бы был от них, то мы уже давно бы просекли. Может, и не врал, и действительно родственникам звонил. Сейчас уже не спросишь…

Буду осторожен. Замечу слежку – пущу всех в расход, сам уйду. Всё! – он прервал разговор и, сев в машину, включил зажигание. Не спеша, аккуратно Фердоус выехал на главную дорогу. До Москвы ещё было далеко, потраченное время на разборку с Анатоличем надо было навёрстывать, и Фердоус упорно жал на газ.

– Извини, Сергей Борисович. Полковник на проводе. В серой семёрке трое молодых парней, а за рулём мужчина …Не русский… Хорошо. Ведите до конца. Будем брать. …Да …ты меня правильно понял. Вести две машины и брать всех. Всех! – полковник положил телефон на стол.

– Раз этих ребят везут отдельно, то, может, они смертники. Такого рода людей готовят поштучно, – подполковник размышлял вслух.

– Вполне вероятно. Надо всё сделать, чтобы операция, прошла успешно. Сергей Борисович, мы дадим тебе знать, когда ваш выход. Будьте готовы.

– Не беспокойтесь, полковник, мы готовы.

– Я уезжаю, еду в Москву, буду лично руководить операцией, так что до связи, – полковник встал и, попрощавшись, вышел…

   Командир с ребятами ехал уже порядочно. В этот раз он сам был за рулём, и фактически ребята остались без присмотра, потому нигде не останавливались. Держа большую скорость, командир гнал машину в Москву. Выехали они и Фердоус со своими специально после обеда, чтобы в Москву приехать ночью. Часы показывали девять вечера, а ехать было ещё часа два, не менее.

– Ничего, выдержу, – успокаивал себя командир. – Главное, до Москвы добраться.

   Погода стояла по-весеннему тёплая, чувствовалось, что за окном был апрель месяц, хотя весна предъявила свои права совсем недавно, до этого было морозно и повсюду ещё лежал снег.

   Командир даже не заметил три часа пути, все его мысли были о водителе, которого убил Фердоус.

   Вот с…, а казался своим в доску. Кто бы мог подумать и откуда у него телефон, и кому он мог звонить?", – эти тревожные мысли не покидали его, и он изрядно нервничал. А что, если водитель в полицию сообщил? Нет, не должен, я бы слежку заметил. Если только за Фердоусом следят, так это не страшно. Он знает своё дело.

Вновь зазвонил телефон.

– Да, – резко бросил командир. – Хорошо… Я там буду через полтора часа. Всё, жди! – и он убрал телефон. Настроение немного улучшилось, но мысли упорно возвращались к происшествию.

   Пока всё идёт по плану, как и должно быть. Звонил курьер, везёт новые паспорта для ребят.

…Пять лет как на них работаю, су.... без отпуска, без выходных. На черта мне деньги, если воспользоваться ими не могу?! В этот раз думал: получу деньги и свалю. Ни черта не вышло из-за этого Анатолича! Пока во всём сам не разберусь, ноги делать нельзя. Меня ещё никто вокруг пальца не обвёл, и им не удастся. Сам сдохну, но докопаюсь, кто за всем этим стоит…. И чего я так нервничаю? Надо позвонить начальнику: пусть прижмёт эту жирную свинью Клаву, должна расколоться.

И он тут же набрал номер начальника лагеря.

– Шеф, у нас ЧП! – выслушав ответную брань начальника, он продолжил, – Фердоус передал, что, пока он в лесок по нужде бегал, Анатолич кому-то звонил, но увидев, что Фердоус это заметил, успел телефон выкинуть в сугроб.

Рассказав это, командир грязно выругался, а затем продолжил.

– Фердоус, понятное дело, Анатолича изрядно избил, пытаясь узнать, кому тот звонил, но тот, су… кремень, лишь плёл о каких-то родственничках. Подох, как скотина, но ничего путного так и не сказал. .... . Я с вами согласен, что врал. Чего тогда телефон выбросил? …Я тоже так думаю, что это лишь отговорки… Шеф, вы бы потрясли эту Клаву, у них же вроде с Анатоличем любовь, и всё такое. Вдруг что выведаете, дадите знать, чтобы мы тут прямиком в засаду не попали. Да вот ещё: вы этого Лёню заодно тоже прижмите. Замешан он, нутром чую. Да и про Артиста не мешало бы спросить. Одна просьба: без меня их не кончайте. Должок у меня к ним имеется. Вернуть хочу, – командир выключил телефон.

На сердце у него немного отлегло.

Если Анатолич звонил в полицию, то Клава выдаст. Вернусь – за всё с них спрошу. И за Артиста тоже. Они у меня, с… ещё попляшут. Я из этой свиньи Клавы и докторишки все кишки вытрясу. Они, с… мне всё скажут! Чувствую я, что без их участия не обошлось! – яростные мысли выводили командира из себя, он был готов сию минуту развернуться и поехать обратно в лагерь, обуреваемый неистовой жаждой мести, но потом успокоился. Кто-кто, а шеф знает, как у людей правды добиться!

И он злорадно захохотал. Занятый своими мыслями, он даже не заметил, как подъехали к Москве. Уже стемнело. Надо было торопиться. Командир ехал по внутренней стороне МКАДа до пересечения с Варшавским шоссе. Курьер ждал его у метро "Чертановское" …

   А между тем в командном пункте, который расположился в просторном «ПАЗике», полковник, подполковник, техник и связист уже несколько часов неотрывно следили за экраном компьютера. Вся информация со всевозможных видеокамер сопровождающих машин поступала прямиком к ним. Именно из этого, старенького на вид "ПАЗика", после всеобщего обсуждения полученной информации и отдавались приказы. Перед руководителями операции стояла весьма сложная задача: догадаться или каким-то образом просчитать замысел врага на ход, а лучше на два, вперёд. Подполковник, руководитель операции, связался с её участниками.

– Внимание всем! Объект приближается к метро "Чертановское". Там, похоже, назначена встреча. Всем машинам, которые находятся ближе всего к данному месту, подготовить людей на случай, если дальше будут добираться на метро. Людей должно быть достаточно.

– Семён, ты поезжай. Поближе к станции метро подбирайся, – полковник шёпотом, чтобы не мешать, обратился к водителю машины, в которой они находились.

   После того, как связь со старшими в группах прекратилась, вновь началось обсуждение возможного поворота событий.

– А если возле метро просто назначена встреча, к примеру, обсудить что-нибудь или передать что-то? – полковник устало облокотился на спинку сиденья.

– Если что-то обсудить, то можно было и по телефону, а вот ради передачи чего-либо встреча вполне вероятна. Если на встречу придёт курьер, то как долго его вести? Он ведь может быть вполне разовым и вообще не при делах. Попросили что-то сделать – и всё, – подполковник вопросительно посмотрел на полковника.

– Если курьер на машине, то можно и последить, если конечно людей хватает.

– Насчёт людей, товарищ полковник, даже не беспокойтесь. Люди есть.

– Хорошо, если на машине, тогда слежка до конечного пункта. Затем брать. Нужно убедиться, что курьер не при делах. Если своим ходом на метро или на автобусе – брать немедленно, чтобы не потерять. Дело очень серьёзное, ни одну ниточку обрывать нельзя.

   Подполковник снова вышел на связь.

– Всем постам! Если возле метро состоится встреча, то курьера, если без машины будет, задержать, разумеется – не на виду у водителя. Если на машине, то проследить до конечного пункта, потом брать.

– А вот и наша Газель. Недалеко от нас остановилась, – полковник смотрел в бинокль. – Водитель-то от машины далеко не отходит. Похоже, ждёт.

– Уже не ждёт. Курьер подошёл и что-то ему передал в пакете, – подполковник включился в разговор. – Видите, водитель раскрыл пакет и заглянул внутрь. Проверяет. …Всё, прощаются. Курьер уходит, спускается в метро.

– Вижу, – вступил в разговор полковник. – Времени на анализ ситуации нет, передавайте, чтобы курьера брали.

Руководитель операции через секунду уже отдавал приказ.

– Внимание всем постам! Как и прежде, ведём Газель. Срочно начните вести курьера и при возможности берите. Его потерять нельзя. Это приказ.

– Виктор Фёдорович, за своих ручаешься? – полковник обратился к подполковнику по имени. – Ни одна крыса ускользнуть не должна!

– Не переживайте, Аркадий Сергеевич, мои ребята своё дело знают.

– Дай-то Бог! Трогай, Семён. Мы, как и прежде, едем за Газелью, – полковник вновь обратился к водителю…

  После разговора с командиром, вне себя от ярости, начальник лагеря выскочил в коридор и громко позвал Степаныча. Комендант в это время был в столовой, и ему передали, что его искал начальник. Как преданный пёс, он тут же бросил есть и быстрым шагом отправился к хозяину.

– Николай Фёдорович, вызывали? – комендант заискивающе заглянул в кабинет начальника.

– Степаныч, немедленно Клаву и этого наглого докторишку – в карцер. Немедленно!!! Закрой их там. Я скоро буду.

   Степаныча не надо было уговаривать, он даже порозовел от предвкушения пыток. А пыток стоило ожидать однозначно, слишком яростен был начальник. В этом плане он с ним был согласен, считая, что нечего церемониться, и надо калёным железом прищучивать тех, кто пошёл против.

   Медсестра Клава занималась уборкой процедурного кабинета, а Лёня сидел тут же за столом, и делал ревизию лекарств, когда со злорадной улыбкой на лице к ним ворвался комендант, предварительно сильно пнув ногой дверь, да так, что стёкла в ней задребезжали. Не поздоровавшись, не извинившись за столь неуважительное появление, Степаныч, как был – в обуви, нагло вошёл в комнату и, рывком взяв стул, сел.

– Ну что, голубки, попались? – довольная улыбка расползлась во всю ширину его лица.

– Ты чего несёшь?! Мало того – ногой дверь пнул, так он ещё и не разулся! А ну, встань! – баба Клава решительно, подняв руку с тряпкой, пошла на коменданта.

– Ну, ты, баба, не зарывайся! – комендант на всякий случай привстал со стула. – Меня за вами начальник послал. Приказал в карцере запереть.

   Услышав это, медсестра остановилась в растерянности. Это её секундное замешательство сразу заметил Степаныч, и вновь злорадная улыбка озарила его лицо. Он сразу осмелел и, зло взглянув на женщину, крикнул:

– А то тут тряпкой размахалась! Я покажу тебе, сучье отребье, как против хозяина идти! Встали и пошли! – комендант решительно пошёл на врача.

– А что случилось-то? – в свою очередь спросил Лёня, отложив ручку в сторону и вставая со стула.

– Это вас спросить надо, что вы такое натворили, что начальника лагеря до бешенства довели. А мы с ним ох как не любим расстраиваться! Мы уничтожаем тех, кто нас расстроил. Не знали? – говоря это, комендант прищурил полные ненавистью глаза. – Пошевеливайтесь! И он так грубо толкнул Лёню, что тот едва удержался на ногах.

– Нельзя ли поосторожней? – доктор пытался приструнить наглеца.

– Молчи, Лёнечка, молчи, – женщина умоляюще посмотрела на доктора, подталкивая его впереди себя. Они вдвоём вышли в прихожую, чтобы одеться.

– Идите так, одежда вам уже больше не понадобится! – Степаныч грубо вытолкал их на улицу.

   Вид у медсестры был удручающий. Она прекрасно знала, что раз начальник на взводе, то ничего хорошего ожидать не приходится. В лагере все хорошо знали садистский нрав и начальника, и верного его пса – коменданта. Степаныч повёл их в карцер, там запер их на ключ, а сам побежал докладывать.

– Наверное, что-то с Анатоличем случилось, раз на нас вышли, – шёпотом сказал Лёня после того, как комендант ушёл.

– Скорее всего, – грустно ответила медсестра, усаживаясь на кровать. – Они пытать будут. Чтобы со мной не делали, ты, Лёнечка, не обращай внимания.

– Что вы такое говорите?! – Лёня с негодованием прервал медсестру. До этого он сидел на полу, но после её слов в волнении встал.

– Что же они, вообще не люди?

– Не люди, сынок, не люди, – медсестра впервые так назвала доктора. – Они – фашисты, просто русские.

   Лёня, если честно, не на шутку испугался. Больше не разговаривали, а молча, каждый думая о своём, ждали своей участи. Начальник вместе с комендантом пришли через полчаса. Степаныч услужливо занёс за хозяином стул, на который тот тут же сел. Лёня стоял, прислонившись к стене.

– Подъём, ты, скотина! – крикнул комендант и зло пнул своей ногой ногу бабы Клавы, которая продолжала сидеть на кровати даже после того, как вошёл начальник.

   -Ты что делаешь?! – Лёня схватил коменданта за рукав.

   Тот молниеносно, не соответствующе своему возрасту сильно ударил локтем Лёню в лицо, да так, что тот, не удержавшись, отлетел в сторону.

   Баба Клава, охнув, быстро вскочила с кровати и бросилась на помощь Лёне.

– Фашист проклятый, чтоб тебе пусто было! – женщина присела на корточки возле доктора.

– Встать немедленно! – яростный крик начальника лагеря заставил содрогнуться медсестру, и она поспешно встала сама и помогла подняться Лёне, который, охая от боли, держался за разбитый нос.

   Им всем было тесно в маленькой комнатушке, потому начальник переставил стул в комнатку перед карцером, оставив дверь открытой.

Затем он обратился к Лёне очень спокойно, даже миролюбиво.

– Я смотрю, Лёня, ты заврался. Наверное, думаешь, что ты умный, а мы тут все дураки. Так вот, дурак – это ты! Когда решился убить Артиста, ты поступил просто как последний дебил. Кстати, если бы не я, валялся бы ты сейчас вместе с ним в канаве. И знаешь, кто тебя спас? Не я. Мой отец…….

Хотя он умер десять лет назад. Хороший был человек, я за него любому бы глотку порвал. Поэтому я тебе негласно – ещё тогда, когда нам сам Артист хвастался, что убил твоего отца – разрешил отомстить… Между прочим, за это я тебя уважаю. За смелость. Командир – так, к слову – тебя на куски хотел порвать… Я его тогда остановил. А ты? Чем ты мне отплатил? Подговорил Анатолича в полицию позвонить… Да, так. Чего молчишь? Анатолич во всём сам признался и на тебя показал. Не ожидал я от тебя такого предательства.

Лёня молчал, не зная, что сказать, как реагировать. Он сделал неуверенную попытку возразить и стал говорить, что не знает Артиста. Но его никто не слушал, и даже наоборот, начальник лагеря говорил одновременно с ним, но теперь его тон стал более раздражённым.

Обращаясь к коменданту, он язвительно продолжал.

– Ты знаешь, Степаныч, что учудили эти двое, вернее, наш уважаемый доктор, остальные ему помогали? Я имею в виду Клаву и Анатолича. Этот наш, на вид такой святой, добренький, Лёнечка, не знаю уж, заставил или попросил Анатолича позвонить в полицию. Представляешь? Наплевали в колодец, из которого пьют. Тот дурак, своей головы нет, и позвонил. Хорошо, Фердоус увидел. Понятное дело, по головке он Анатолича не погладил. Под пытками всё и выведал у того: кто попросил и кому звонил. Всё выведал. …. Не ожидал я от тебя, Лёня, такого предательства, – казалось, начальник просто журит, столь он был выдержан.

   Лёня не знал, что и думать, и как реагировать на сказанное. В душе он поверил, в то, что сказал начальник лагеря. На помощь пришла баба Клава, которая рьяно стала защищать Анатолича, тем самым подсказывая линию поведения доктору.

– Ложь всё это! Никто ни о чём Анатолича не просил. Хоть пытайте, хоть режьте меня. У нас и телефонов-то ни у кого нет.

– Молчать, старая!!! – заорал директор, понимая, что теперь, после её слов что-либо выведать так просто не удастся.

   Комендант сразу же отреагировал на ярость хозяина и со всего размаху ударил медсестру кулаком в лицо. Бедная женщина, ударившись головой о стену, сползла вниз, и если не умерла, то потеряла сознание – это точно.

– Урод, ты что творишь?! – к Лёне вернулось самообладание, и он кинулся на коменданта. Но силы были не равны. Несколько сильных ударов кулаком, и Лёня, как и медсестра, потерял сознание. Оба они в крови лежали на полу карцера.

– Одна баба, другой доходяга, пришибу я их хозяин, – как бы винясь, комендант услужливо смотрел в глаза начальнику.

– Силы-то соизмеряй, мы ещё ничего и не узнали, – раздражённо посмотрел тот на Степаныча. – Воды принеси! …Болван! Это слово догнали коменданта уже в спину.

   Сначала на глазах у медсестры жестоко избивали Лёню. У него была переломана рука. Лицо представляло кровавое месиво. Не добившись ничего путного, Лёню крепко привязали к стулу. Пришла очередь пытать женщину, и комендант опять побежал за водой....

Глава 26

Подполковник Сергей Борисович вместе с группой захвата остановился в километре от лагеря.

– Наша задача: бесшумно окружить и захватить всех, кто находится в лагере, – подполковник ФСБ отдавал указания своей группе. – Главное, никому не дать позвонить и никому не дать уйти. Работаем на пределе скрытности и тишины. Всё надо сделать без единого выстрела. Ясно?

Подполковник Герасимов со своей группой был на подхвате. Он привёл ФСБшников в лагерь, а теперь тоже собрался им помочь в обезвреживании всех, кто ещё находился в лагере.

– Влад, Анатолий, вы со мной. Всё. Работаем.

   Группа разбилась на части и перебежками стала приближаться к лагерю.

   До самого лагеря добирались минут семь. Время было восемь вечера, но уже достаточно стемнело. Собак в лагере – в целях конспирации – не было.

– Где тут кого искать? – шёпотом спросил капитан Влад, оглядывая тёмные окна казарм.

– Вон какой-то мужик с ведром, – Анатолий показал пальцем и, повернув лицо к подполковнику, шёпотом, почти что губами, спросил. – Брать будем?

– Нет. Тихо за ним.

   Мужчиной с ведром был не кто иной, как комендант. Он зашёл на кухню и, передав ведро повару, попросил наполнить водой.

  Проходить Степаныч не стал, а остался стоять у двери, дожидаясь, когда вынесут ведро. Повара не было минуты три. Наконец, он показался.

– Что, Степаныч, опять кого-то пытаешь? – улыбаясь, он протянул ему ведро.

– Доходяги пошли. Какие там пытки!

– Однако за вторым ведром приходишь.

– А я о чём? Доходяги! Только и делаю, что отливаю. Некогда мне с тобой болтать, хозяин в бешенстве, – комендант, схватив ведро, быстрым шагом пошёл в карцер.

   За ним по пятам уже шёл подполковник со своими ребятами.

– Кому звонил Анатолич? Кому? Кому? – директор в бешенстве тряс медсестру Клаву, когда в карцер вошёл комендант с ведром. Он сходу окатил избитого Лёню водой.

– Теперь ты у меня попляшешь! Разрешите, – комендант посмотрел на хозяина. Тот едва махнул головой. С огромным наслаждением Степаныч разорвал на груди женщины платье.

– Смотри, докторишка, и не говори потом, что не видел. У тебя на глазах я отрежу этой падле её поганую грудь, – и он поднёс нож…

– Нет!!! – закричал Лёня и, рванувшись к женщине, чтобы защитить, потерял сознание…

   Очнулся он уже на носилках. Вокруг были омоновцы.

– Ну, как ты? – подполковник Герасимов наклонился к нему.

– Нормально, – ответил одними губами, ища глазами кого-то.

– Я здесь, милый, – медсестра Клава наклонилась к нему. Один глаз у неё заплыл, на лице – множество кровоподтёков, но она всё равно улыбалась.

– Спасибо, – Лёня повернулся к подполковнику.

– Это тебе, Шерлок Холмс, спасибо.

   Командир, между тем, ехал на Газели по Тановской улице к нужному дому. Явочная квартира каждый раз была новая, как, впрочем, и курьер. За день до выезда звонили в лагерь и сообщали, куда привозить ребят. Часы показывали одиннадцать вечера, когда машина подъехала к нужному дому. Вокруг было темно. Район был новый и пока не обустроенный. Остановившись, командир стал набирать нужный номер.

– Товар доставлен, – сухо отчеканил он и, получив указания, остался сидеть в машине. Ребята кто спал, кто резался в карты. Через десять минут из дома вышли двое парней. Подойдя к машине, они вызвали командира и о чём-то с ним поговорили. Затем уже эти двое, забрав с собой пятерых ребят, ушли в дом. Целая машина спецназовцев тоже уже была практически у дверей подъезда. Операция по захвату террористов началась. Спецназовцы были и за деревьями, и за столбами, и на земле, то есть повсюду, и практически в метре от машины с оставшимися ребятами. Через двадцать минут курсанты во главе с командиром направились к подъезду. Вслед за ними в подъезд бесшумно вошла и группа спецназа. Всё остальное произошло быстро. Дверь вышибли так быстро, что никто и ахнуть не успел. Командир получал деньги, когда его арестовали. Через пятнадцать минут руководитель группы захвата докладывал:

– Товарищ полковник, все задержаны.

– Спасибо, ребятки, ждём вас в отделе, – полковник, радостный, улыбался.

   А ещё через некоторое время другая группа спецназовцев отчиталась об аресте Фердоуса и его сообщников. .....

   В больничную палату к Лёне постучали.

– Можно? – открыв дверь, в палату заглянул подполковник Герасимов.

– Конечно, Сергей Борисович, проходите, – Лёня, опираясь на руку бабы Клавы, сел на кровати.

– Я не один. Думаю, вас представлять друг другу не надо, – подполковник выдвинул вперёд Колю.

– Вот так встреча! – Лёня радостно подал руку товарищу.

– Как вы, Леонид Александрович?

– Да нормально, ребро сломали, а так ничего. Ты как? Как Сергей?

– С ним тоже всё хорошо. Они в больнице, в Москве. Все ребята из их группы. Их лучшие психиатры лечат.

– Лёня, ты, Клавдия Петровна и посмертно Анатолич, – вы все представлены к государственной награде, – подполковник влез к ребятам в разговор. – Поздравляю! Он пожал руку бабе Клаве, которая, можно сказать прописалась в больнице, ухаживая за Лёней, а затем и самому доктору.

– Ой, спасибо! – щёки Лёни горели огнём от смущения.

– Ну, а он, – подполковник повернулся лицом к Коле, – я думаю, Лёня, ты уже догадался, – наш агент. Шестнадцатилетний Невзоров Николай Эдуардович, мой племянник. Его отец прошёл Афган и Чечню. Погиб при исполнении задания. Узнав о существовании лагеря, где готовят террористов, Коля вызвался помочь в ликвидации. Никак было не уговорить не участвовать! Молодец! Даже не знаю, чтобы мы без него делали. Он ведь, пока не вышел на Артиста, год прожил в детдоме. Так нужно было для дела. Ты, возможно, не знаешь: Артист ездил по детдомам, по деревням и вербовал ребят, якобы для службы по контракту, а на самом деле привозил их в лагерь, где из них инструктора готовили террористов. Несчастные, обделённые дети верили всему тому, что им плели сначала Артист, а потом уже и в лагере. Правду, конечно же, все скрывали. Благодаря Коле, операция удачно проведена и завершена. Все работники лагеря арестованы и уже дают показания. Коля Невзоров тоже представлен к государственной награде.

– Здорово! – Лёня сердечно пожал парню руку. – Ты, Коля – настоящий Герой, я не понаслышке знаю, что тебе пришлось пережить. Дяде, наверное, ничего и не рассказал? Коля смущённо прервал комплементы доктора и побыстрей вставил:

– Да ладно вам, нашли героя! Самое главное было – всё эту операцию придумать, рассчитать до мелочей. Сергей Борисович и есть тот самый мозг, – уважительно произнёс Коля, поворачиваясь к тому лицом, – и теперь он полковник.

   После поздравлений стали говорить о лагере.

– Товарищ полковник, этих … начальника, командира – не хочу даже произносить их имена, – начал Лёня, – точно расстрелять нужно! Что они с Серёгой сделали, это чистой воды фашизм. Я, как врач, вам это говорю.

– Не нервничай, Лёня. Всё расскажешь. Давай, быстрей выздоравливай и на суде, как обвинительная сторона, выступишь.

– Что я, не знаю наше правосудие? – Лёня перебил полковника, – найдут оправдание! Небось, ещё адвоката наймут.

– Ну, без адвокатов никак.

– Да не положен адвокат каждой сволочи! Стольким ребятам жизнь погубил – и ему ещё адвокат! Не понимаю я вас, полицейских.

– Ладно, не горячись. Им такая статья грозит, не отвертеться. Ты, главное, выздоравливай.

– Да меня вообще зря тут держат, – расстроено ответил Лёня. – Я что, не знаю своего самочувствия? Завтра обход заведующего, буду ругаться, чтобы выписали.

   Просидев ещё некоторое время, Сергей Борисович вместе с Колей засобирались уходить.

– Ну что, Лёня, выздоравливай! Ещё раз тебе спасибо за помощь, за поддержку Коли в лагере. Если что надо будет – звони, не стесняйся, или приходи прямиком ко мне. Где мой кабинет, наверное, не забыл? – полковник встал со стула. За ним поднялся со своего места и Коля.

   Лёня как-то разволновался. Бросив быстрое "спасибо", он мимикой стал делать Коле знаки, чтобы тот задержался, но до парня это никак не доходило, и он вместе с дядей уже подошёл было к двери, когда Лёня обратился к полковнику.

– Сергей Борисович, вы уж извините, можно Коле задержаться, буквально на пару минут? Он вас догонит.

– Конечно, без проблем, – полковник посмотрел на племянника. – Я тебя в машине подожду. И, попрощавшись, вышел.

   Клавдия Петровна, как бы спохватившись, тоже вдруг встала со стула и со словами:

– Я в магазин сбегаю, – вышла следом за полковником.

   Ребята остались в палате одни.

– Садись, – Лёня пододвинул стул ближе к кровати, на которой лежал. То, о чём он собирался поговорить с другом, не должно было быть услышано чужими.

   Коля это понял, потому сел туда, куда ему указали.

– Даже не знаю с чего начать, – Лёня помялся, а потом, как думал он, начал издалека. – Ты, наверное, помнишь Артиста?

   Коля был сообразительным парнем, потому после этих слов доктора сразу смекнул, о чём с ним хотят поговорить, и поспешил успокоить Лёню.

– Леонид Александрович, я дяде рассказал про Артиста. Ну, то, что он угрожал моей и вашей жизни, и в ходе самообороны был убит. Дядя сказал, что мы поступили совершенно правильно, и он даже не будет открывать дела. Так что инцидент исчерпан. Его тело достали, сейчас проводят экспертизу. Ну, чтобы удостовериться, что это Артист. Потом кремируют. Артист сиротой был.

– Гора с плеч! Спасибо тебе. Я нисколечко не сожалею о сделанном, но из-за этого ублюдка в тюрьму сесть не хотелось бы…

– Всё нормально. Забудьте вы уже его, хотя … это вам вряд ли удастся, ведь он убил вашего отца.

– Да. Я его век помнить буду! Ещё раз спасибо, иди, Коля, а то тебя уже заждались.

– Я к вам ещё приду.

Парень поднялся со стула.

– Буду только рад.

Двое мужчин обменялись рукопожатиями, и Коля ушёл…

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26