Кто знает, как, но бабушка нашла силы пережить войну и умереть, передав дар Маруте.
Это были единственные две записи, которые хозяйка не показывала своей охваченной наукой и историей внучке. Внучка ведьмы – хозяйка называла её Надей, – часто интересовалась прапрабабушкиными записями, потому что хотела написать книгу “про историю мистики в славянском мире”. Как-то так она описывала свою мечту. Сначала эта девушка была в глазах Алистера туристкой в его крохотном мире. Но с ходом времени и каждым новым приездом она всё больше ему нравилась. Пожелтелых прапрабабушкиных бумаг становилось всё меньше, а свободных минут во время пребывания у бабушки росло. Кот делал всё чтобы их украсть вместе с изящными перстами, которые нежно скользили по чёрной шёрстке.
Благодаря Наде Алистер понял, что энергии людей непохожи. Надькина, она была светлой, почти белой, а у Маруты свет был как песок в давно поставленных часах. Старой хозяйке оставались считаные месяцы. Несмотря на макияж, сделанный из трудолюбия и мистической загадки, она начинала страдать.
Бремя ведьмы дорого стоило всем женщинам из её рода, хотя и давало некоторые возможности. Этот дар использовался разными способами: одни исцеляли, другие привораживали, наводили порчу, а кто-то сделает, чтобы ливень на протяжении месяца царствовал в одной деревне, в которую после бурной ночи сбежал хорошенький парень.
Десятого марта, когда хозяйке оставались считаные дни, мир Алистера исчез. Вместо него появилась тонкая пластиковая решётка с пластиковыми стенами. Ушла и любовь Маруты с заботой. Иногда хозяйка кормила его, но выпускать не собиралась.
За запертой решётчатой дверцей, после их путешествия в быстро мчащемся помещении, он видел только унылую комнатушку. Это была комната одного из киевских отелей.
Марута приехала в столицу с таким объяснением: “проведать старый Киев пока ещё не скопытилась, и наконец-то вживую посмотрю, как подрос мой внук”
Ночью должен был пройти ритуал на Лысой горе в пятницу тринадцатого числа, во время лунного затмения5. К шабашу всё было подготовлено: дорогое вино, ритуальный клинок и чаша вырезанная из заговоренного древа. Если бы не желание Надьки проведать любимого кота, Марута б свершила задуманное. Хотя, это был не лучший взгляд Фортуны.
Впервые за три дня Алистер радовался свободе. Он со стойкой клаустрофобией боялся возвращения в сковывающее пространство клетки. Кот лишь скинул её на пол ради мести.
Девушка пришла в полдень, и Алистер сразу же закрутился вокруг её ног, издавая мурлыкание схожее со звуком мотора. Она подняла его на руки и сделала бабушке замечание, что он выглядит приболевшим. Марута опрокинула объяснение, что тяжкий переезд так на него повлиял.
Да, Алистер чувствовав: из-за долгого сидения в клетке и страх он похудел и немного облез. Но изменилось что-то ещё: появились новые чувства, которые дремали в нём до этого времени. Его глаза улавливали проблески странных теней в эфире вокруг. Одна была самой яркой, и напоминала в своих переливах кошачий образ – он расположился на столике возле плиты.
Когда девушка с бабушкой пили чай, лакомясь печеньем, появился ещё один. Этот ни на что не был похож для ограниченного ума Алистера, но своей сущностью он чувствовал – то что-то испокон веков, то что враждебно всему кошачьему роду, а может и человеческому.
Кербер ожидал гостя. Подруга Маруты – тоже ведьма, но значительно моложе, – открыла почему-то незакрытую дверь в самое время. Она поразилась виду, бешено бегущего будто от фантома кота. Кербера, пса с шестью глазами укрытого обсидиановой чешуёй, люди не видели.
Не успел кошачий хвост скрылся в проёме, как возник настоящий хаос. Марута заверещала, как лезвием водили по стеклу: “Что ты натворила, дура! Чтоб тебя черти кляли, лови его!” Молодая ведьма покатилась шаром поздоровавшись с каждой ступенькой, не только из-за излишней пышности и неуклюжести – большим виновником стал меньшего коллегу Кербера, который пробежал, зацепив хвостом её дебелую ногу. “Ну разве я не неряха?” – с ехидным озорством подумал Бледный Кот.
Когда две ведьмы с девушкой выскочили на улицу, то увидели, как трое диких доберманов разрывают бедного Алистера. “Хорошего напарника дали, только скорбно, что
