Когда я звонил в Киев в какую-то дату, скажем, в день рождения друга или его жены, наши разговоры затягивались до бесконечности. Они, в Киеве, были готовы говорить часами, а я жил с ощущением, что мне постоянно нужно куда-то спешить, что у меня полно важных, неотложных дел, а времени в обрез, что я ничего не успеваю и сейчас трачу в этой телефонной болтовне своё драгоценное время. Разговоры с киевскими друзьями вызывали у меня сильное раздражение и досаду ещё и оттого, что наши жизни теперь слишком разные, поэтому мы больше не можем быть близкими, как прежде. Друзья в Киеве наверняка это тоже чувствовали, я догадываюсь, и оттуда, с того берега океана, я тоже всё реже получал от них звонки и месседжи по Фейсбуку или Вотсап.
Украина же для меня была страной третьего мира.
Моя жена по национальности — смешанная украинка и русская, родившаяся и выросшая в Киеве. Двадцать пять лет назад мы с ней встретились и поженились перед отъездом в США. Она вообще не считала Украину страной. «Украина — это не страна, а территория. Всё, что там происходит, меня совершенно не интересует», — заявляла она, когда изредка я делился с ней какой-то новостью из Украины, случайно попавшейся мне на глаза в ленте новостей. Такой категоричный взгляд моей жены на Украину — «не страну, а территорию» — мне не нравился из-за своей упрощённости. Однако, по сути, я тоже так считал.
Ну да, ну да, Киевская Русь, «Плач Ярославны», Киево-Печерская лавра… Казачество. Еврейские погромы Богдана Хмельницкого, которого несколько поколений украинских евреев после его смерти ещё называли «Хмель-злодей». Гайдамаччина. Опять еврейские погромы, повешенные или с отрезанными гениталиями еврейские шинкари в польско-украинских городках и посёлках. Неудачная попытка украинской государственности во время революции начала прошлого века, когда украинцы передрались между собой и снова почти на целое столетие утратили шанс иметь своё государство. И нынешняя Украина — сборище коррупционеров у власти, взяточников, барыг с поросячьими глазёнками, которые понятия не имеют о гражданском долге, а движимы только неистребимой тягой к корыту, где деньги, деньги, хаты на Печерске. Убийственный непрофессионализм, продажность, глупость. Каждый народ достоин своей власти. И кто сказал, что все народы равны? Народы — как люди, среди них есть талантливые и бестолковые, просвещённые и дремучие, миролюбивые и воинственные, и т. д. Об этом не принято говорить вслух, но так оно и есть, трудно отрицать очевидное.
Я привык к той мысли, что у меня нет родины. Украина не была мне родиной. Америка родиной не стала.
Но это не беда. Нельзя прожить без хлеба и без воды. Нельзя прожить без воздуха. Трудно прожить без крова, без денег, без семьи. Это потребности первоочередные, базовые. Без родины прожить можно. Без родины никто не умирал.
В Америке меня называли «русским» (Russian) — как «русскими» до недавнего называли почти всех иммигрантов из бывшего Совка. Изредка я вяло поправлял: «Я не из России, а из Украины». Но многие американцы не знали, что это за страна — Украина и где она находится. А объяснять, что я — еврей, из Украины, но мой родной язык — русский, — такое может и вовсе сбить с пантелыку неосведомлённого собеседника. Поэтому я давно привык к тому, что в Америке я «русский». И, кстати говоря, не видел в этом ничего плохого. Напротив, быть «русским» в Штатах всё-таки гораздо лучше, чем «жидом» в Украине. Русский — всё-таки представитель великой нации, прославившейся, в первую очередь, своей культурой. Я всегда чувствовал себя связанным незримыми прочными нитями с Толстым, Пушкиным, Булгаковым, Есениным, Шукшиным, героями русских народных песен. Я их любил и понимал. Русские писатели и поэты, историки, герои романов и песен — и замёрзшие в степи ямщики, и поручики Голицыны, и доблестные русские солдаты, — все они мне были понятны, близки, они были неотъемлемой частью меня. Даже персонажи из блатных песен Высоцкого мне казались благороднее украинских казаков и гайдамаков, которых я — еврей — всегда воспринимал как убийц и гонителей своих предков.
Поэтому я уехал в Штаты. Поэтому темой для своей докторской диссертации я выбрал Древний Рим, но не Украину.
Эти представления
