Возрастное ограничение: 18+
ВНИМАНИЕ!
Эта страница может содержать материалы для людей старше 18 лет. Чтобы продолжить, подтвердите, что вам уже исполнилось 18 лет! В противном случае закройте эту страницу!
Всё начинается со взгляда. Всегда.С. Есенин
Встречаешь сотни людей, и никто из них тебя не трогает, а потом кто-то один меняет всю твою жизнь. Навсегда.Джейми Рейди «Любовь и другие лекарства»
А началось всё ноябрьским тёплым утром 2014 года, когда из динамиков бара по пляжу Эль Фанара, уже вовсю в унисон морю разливались музыкальные композиции так ненавязчиво и органично, сливаясь с мелодией ветра и плеском морской волны. Душа моя, пьянея от густого солёного воздуха побережья, была как никогда прежде распахнута и безмятежна, ничего не подозревая о скорых грядущих в жизни переменах. Дело в том, что в этот свой приезд приходила я пляж третий раз кряду не случайно – моё упорство не оставляло надежд и попыток научить моё же, скованное страхом глубины тело, плавать свободно, не обременяясь надувными жилетами, нарукавниками, плавательными подушками и прочей «спасательной» лабудой, «благодаря» которой я никак не могла разрешить себе поверить в собственное бессмертие и в природную, данную всем без исключения людям, способность держаться на воде. Нужно сказать в защиту моей судьбе, что пару раз за эти дни она подкидывала мне неплохие возможности побороться со страхом и, конечно же, вдогонку не один шанс этот страх победить; вокруг меня кишело с дюжину неравнодушных к моим нарукавникам дайверов и один из них, самый, видимо, смелый предлагал не далече, как накануне свою помощь, клятвенно заверяя научить «best swimming». И я любезно отвечала чаяниям моего тьютора ровно до того момента, пока его пальцы под водой не вплелись в мои, как мне показалось, слишком уж откровенно. Я расстроилась… искренне… надолго… ровно на двадцать часов. Но сегодня ноябрьским тёплым утром 2014 года я вновь вернулась на El Fanar полная решимости дать шанс моему тьютору и автоматически шанс себе. Однако, была небольшая загвоздка – я не знала ни имени, ни фамилии моего «благодетеля» и, что самое печальное – абсолютно не помнила его внешне. Для меня он остался в памяти безликим дайвером в сером гидрокостюме… или нет,… в чёрном… вроде как в чёрном, вроде как с капюшоном или… без капюшона… Словом, единственным признаком отличия от прочих были глаза, точнее, это единственное, что я разглядела под ворохом снаряги. Но и тут, без особого восторга на опознание… такие, знаете ли, обычные, тёмно-карие арабские очи, каких на пляже, как оказалось, было не сосчитать! Смотреть в глаза арабу более трёх секунд – нарваться на занудные попытки познакомиться и испорченное навязчивым ухаживанием и откровенным хамством настроение! На целый день! Однозначно! Но моя близорукость не позволяла распознать знакомые черты лица за пару мгновений. Посему я на свой страх и риск разглядывала снующих мимо меня дайвмэнов долго и тщательно. Гордо задержав взгляд на очередном арабе, расположившемся на лежаке напротив, и не увидев должной ответной реакции, типа: «О, привет, как дела, а я тут тебя пол дня ищу по пляжу бегаю, хочу плавать научить!» я решила оставить свои тщетные попытки поиска. Хотя… реакция всё-таки была, причём взаимная – улыбка на улыбку, у него, видимо, от удовольствия, а у меня от разочарования. В печали и раздражении я, надув злосчастные оранжевые подушки, прошоркала по пирсу к кромке воды… стыд за собственную нерешительность не давал мне покоя, но страх снова оказался сильнее. Что действительно терзало меня, так это данное Наиле обещание торжественно похоронить нарукавники, провозгласив сегодня за предстоящим ужином, победу над самой собой. Стоя у лестницы в ожидании своей очереди на заплыв, я увидела, как уже знакомый «улыбчивый» мэн что-то говорит, жестикулируя руками и судя по всему адресует свою эмоциональную тираду мне. Я включилась в процесс жизни на пирсе и услышала, договариваемое им: «Так это твоё?» – он смеялся, бесцеремонно тыча пальцем в мои оранжевые нарукавники – «ты хочешь надеть это? Реально?» – хохот становился ещё более искренним и громким. При этом неожиданно резво он попытался выхватить у меня нарукавники. «Эй, парень, полегче! Я плавать не умею, если что!» «Проблемы? Иди работай!» – к слову сказать, я всегда была немного резка к людям откровенно бестактным. Именно таким представлялся мне сейчас этот гогочащий араб, на которого я злилась и которого уже почти ненавидела. «Извините, пожалуйста! Я реально хочу вам помочь!» – «Ого! Теперь даже на «вы» – интересно ты от природы такой вежливый или просто так легче заучилось!» – моя злость набирала обороты и я не смогла уже больше сдерживать рвущийся на свободу сарказм. Подойдя поближе, и, казалось, ничуть не обидевшись, араб протянул дружелюбно руку для приветствия: «Саддам. Но не Хуссейн» – наверное, это была его бородатая шутка, которая казалась ему смешной. «Спасибо за пояснение, сама бы ни за что не догадалась» – я пожала большущую загорелую лапу, увенчанную на запястье многочисленными разноцветными браслетами и зачем-то попыталась их сосчитать в уме «Кажется десять…» и запомнить «как негритят…», это, наверное, для того, чтобы при случае вновь не пришлось выискивать очередного тьютера на пляже, заглядывая каждому в глаза. «Я реально хочу вам помочь!» – воодушевлённо повторил араб – «я могу, я – дайвер!» Ахах, этот самоуверенный ихтиандр Красного моря даже не представлял масштабы моего страха. Видимо, колебание в моей позе было очевидным, потому как, сделав ещё шаг мне навстречу, араб выхватил-таки у меня из рук оранжевый балласт и прокричал: «Соглашайся!» «Ох, нет, знаешь, мне нечем платить тебе за услуги. They say “No money, no honey” «Ты не поняла, мне не нужны деньги – я просто хочу помочь, правда, поверь!» Никогда я ещё не слышала от араба столько клятвенных слов в одном флаконе. Мой стереотип был в ударе; араб… хочет… помочь… бесплатно! Как же подозрителен был этот акт благотворительности… Из-за моих препирательств очередь у мостика замерла, и начала преобразовываться в пробку… люди ворчали. «После моих погружений, через полчаса я найду тебя на пляже, okay?» … Я шла назад к лежаку и думала о том, что меня совсем не устраивает перспектива через полчаса барахтаться в воде с незнакомым арабом, одержимым идеей фикс «научить меня плавать» к тому же что-то внутри подсказывало мне, что попытается он претворить свою идею в жизнь любой ценой. ПОЛЧАСА. Я проснулась, как по звонку будильника под гомон компании итальянок, разместившейся на соседних шезлонгах. К слову сказать, на Эль Фанар засыпала не только я, нас, спящих, было очень много. Не знаю почему, но засыпалось здесь всегда без особого труда, и, даже, стела памяти погибшим французским туристам, расположенная в ста метрах от пляжа, абсолютно не нарушала «мертвецки» крепкого сна живых. Окинув сонным взглядом пляж, я лениво проследила за каким-то мужчиной, идущим по пирсу в ярких ластах кислотно-зелёного цвета. Он шёл, смешно переваливаясь с боку на бок, подобно пингвину, чем крайне забавлял меня. Подойдя к спуску в море, он пристроился к очереди на заплыв… Что-то было тревожным в этой картине мира, что-то вырывало из состояния тантрического блаженства. Я нервно зевнула и реальность осознанием предстоящего зачётного заплыва «рухнула» мне на голову. Подскочив, я судорожно начала собирать пляжные вещи. Шестое чувство подсказывало мне, что нужно незамедлительно сваливать с пляжа, пока не поздно. «Ты готова?» – услышала я над ухом и от неожиданности выронила рюкзак. «Ну давай же, не бойся!» Неужели мой страх настолько очевиден? «Нет-нет, я очень занята, давай как-нибудь в другой раз» – бормоча всё это себе под нос я старалась не смотреть в откровенно изумлённое лицо, которое словно говорило мне: «Айяйяй, такая большая… большая трусиха». К собственным мыслям и раздражению араба добавлялись слова Нели. Это было похоже на вселенский заговор против меня. Наконец, совладав с паникой, я повернулась к дайверу: «Ты правда не дашь мне утонуть?» Я увидела, что он вот-вот расхохочется и явным усилием сдерживает себя. «Дорогая, зачем мне это, скажите?» Но наткнувшись на мой затравленно-испуганный взгляд, вдруг добавил с преувеличенной долей серьёзности: «Клянусь!» Уже стоя на пирсе к спуску на воду, я всё силилась зачем-то разглядеть в воде мужчину в зелёных ластах, словно он был для меня чем-то очень важным. Саддам, так вы помните звали моего нового учителя, потребовал чтобы я надела маску, заботливо и сосредоточенно затянул потуже регулирующие резиновый обод клапаны, после чего провёл краткий инструктаж невербального общения под водой. Чем больше он напутствовал меня, тем больше я понимала, что отступного пути у меня нет, и даже если случись мне здесь и сейчас упасть в обморок, мой учитель всё равно скинет моё бездыханное тельце в синюю морскую гладь. Я села на приступок пирса, затопленный на половину водой, и замерла. Саддам незамедлительно протянул мне руку, которую судорожно сжали мои побелевшие от напряжения пальцы. Меня знобило от страха и на какое-то мгновение я вспомнила отца, его любовь к плаванию и мысленно попросила о помощи… Ладонь, которую я сжимала была по ощущениям большой и мягкой, похожей на один из моих брошенных на пляже нарукавников, и я вдруг почувствовала безграничное спокойствие, а бирюзовая бездна, распахнувшаяся подо мной, тридцатиметровой глубиной, стала похожа на прозрачную лужу метра в два. Я сделала толчок брасом и поплыла; моё тело лёгкое как пушинка скользило по солёной морской глади вперёд и вперёд, словно освободившаяся от рыбачьих пут рыба улепётывала поглубже в море, подальше от людей. Краем глаза я отметила, что Саддам отчаянно жестикулирует под водой, призывая подняться меня наверх. Я приподняла голову, отследив попутно, что мы отплыли достаточно далеко от пирса и, что в море, кроме нас в данный момент никого нет. «Я сейчас вернусь, honey» – прокричал мой попутчик, сплёвывая воду – «подожди меня здесь». «Что-что???!!!» – его слова мне показались какой-то злой и тупой шуткой. «Я сказал, что сейчас вернусь; не бойся» «А что будет со мной? Нет-нет-неееетттт!» – крича, я попыталась схватить руку Саддама. «Считай до трёх и я вернусь. Только до трёх» – он ловко увернувшись, отплыл в сторону. Я почувствовала, что тело моё превращается в камень, который через пару мгновений пойдёт ко дну. Ужас настолько сковал мои движения, что единственно возможным для меня оказалось развести руки-ноги в стороны и, лёжа «звездой», ожидая неминуемой смерти утопленника, наблюдать за тем, как бездна приближается ко мне. Мысль замерла на воспоминании о том, что в народе говорят «глаза – зеркало души» и в тот ужасающей по силе своей для меня миг я поняла, что мне удалось заглянуть в глубокие, бездонные, пронзительно синие глаза Красного моря. Подобное я не испытывала никогда раньше, наверное, такие сильные ощущения даёт адреналин и случаются эти ощущения в минуты, о которых говорят «на грани фола», «по лезвию ножа», минуты откровенной опасности и глубоких откровений. К моему состоянию паники добавилось состояние шока от зримой и осязаемой бездонной мощи подводного мира, которая открылась моему взору… Широко распахнув глаза, я смотрела в Бездну, а Бездна «смотрела» в меня. «Что этот злодей говорил? Кажется, я должна считать до трёх? А зачем? Может после этого моё сознание просто выключится само?» – пока я размышляла о своей скорой кончине, мой попутчик, совершил кульбит в воде и штопором ушёл вглубь метров на пять «Раз» – отозвалось где-то внутри меня, там он сделал ещё один кувырок «Два», после чего в позе супермэна рванул к поверхности воды и оказался рядом «Три». «Раз. Два. Три» – «Я ЖИВА» – эта простая считалочка заставила меня вернуться в реальность и сделать победный толчок вперёд моим любимым брасом. Саддам, догнав меня, взял крепко за руку. «Что это было, Кэп?!» – отплёвываясь, возбуждённо прокричала я, подняв голову. «Ничего особенного. Просто у тебя получилось». Мне захотелось разреветься. «Что? ЧТО получилось, Кэп?!» – «Получилось поверить в себя. А теперь я хочу показать тебе красоту, которую ты не могла видеть раньше. Страх мешал тебе, но теперь его нет. Поплыли со мной, honey!». После этих слов мы взяли курс на коралловый риф, расстелившийся под нами ярким цветным ковром, от красоты которого перехватывало дыхание. Я не знаю, как долго мы плыли, минуту… десять, вечность. Иногда я становилась совсем смелой и отпускала руку Кэпа. «Кэп»… таким именем я окрестила про себя того, кто смог сделать для меня невероятное. Кэп… человек, который показал мне, что значит верить в себя, человек, который подарил мне МОРЕ! Ох уж этот Жюль Верн недочитанный мною в детстве! Если бы не моя одержимость любовной лирикой Голон и Бенцони, у меня были бы все шансы стать фанаткой необитаемых островов, потаённых пещер и пиратских сокровищ. Даже обыкновенная жестяная банка из-под пепси, которую я подцепила, подплывая к небольшому гроту, показалась мне чем-то необыкновенно похожей на часть клада флибустьеров. Кэп вытянул меня из воды на берег абсолютно счастливую, но уставшую и дрожащую от холода, как российский осиновый лист. Я увидела протянутые для объятья руки и меня тут же бросило в жар праведного гнева: «Вот давай только без этих попыток полапать меня, окай?!» – «Просто ты замёрзла и я хотел помочь» – «Ага, как же! И оправданий глупых искать не нужно» – я уже почти рычала, непроизвольно сжимая руки в кулаки. «Ты боишься меня, поэтому тебе холодно» – как-то грустно тут же отреагировал Саддам. Я отсела метра на полтора подальше и, сменив гнев на милость, решила «утопить» дайвера вопросами в любимой теме о море. Мы проговорили достаточно долго не только о море, но и о жизни друг друга, увлечениях, родительской семье и за разговором не заметили, как послеполуденное солнце начало странным образом припекать, а на часах день покатился к вечеру. «Ну, что, трусиха, поплыли обратно?» – мне показалось, что Саддам сказал это нарочито и с вызовом, словно проверяя мою решимость и настрой на обратный путь. «Я и сама хотела предложить то же». Когда мы подплыли к пирсу, солнце уже наметило свой путь за горизонт, к сансету. Мы поднялись в кафе и, заказав по чашке горячего капучино, разместились за ближайшим столиком у моря. «Ну что, до завтра, трусиха?» – заговорчески понизив тон голоса сказал Саддам и подмигнул. «Ну да, хотелось бы повторить, чтобы понять, что всё это было со мной не во сне» – я принялась усиленно размешивать сахар в чашке. «Тогда, завтра в полдень я буду ждать тебя здесь снова» «Боюсь, мы не узнаем друг друга и завтра я буду искать как сегодня, только уже тебя» «Мы найдёмся, дорогая, не переживай; мы прочитаем нас» «Как это – прочитаем?» Видя мою полную растерянность, Саддам расхохотался: «Дай мне, пожалуйста, свою руку». Попросив у бариста шариковую ручку Кэп, принялся выводить на моём предплечье арабскую вязь. «Что ты делаешь?» – «Пишу твоё имя на арабском языке». Ещё пару минут Кэп сосредоточенно, высунув язык, разукрашивал своё творение, а потом, резко откинувшись на спинку стула, протянул мне свою здоровенную лапу: «Всё. Давай, теперь ты, напиши меня по-русски. Я буду только один такой, и ты узнаешь меня сразу, трусиха» – я уже было надумала надуть от обиды губы, но, Саддам, будто почувствовав это, добавил: «Завтра поплывёшь одна, покажешь своему капитану, что не боишься». Я написала имя во всю длину его руки, не жалея чернил и ответила таким тоном, будто принимала брошенный мне вызов: «Хорошо, я покажу тебе, что знаю море не хуже, чем ты!» «Ты знаешь море? Не может быть!» – изобразил изумление Кэп. «Окау, скажи, простой вопрос, как ты думаешь, какого цвета море? «Странный ты, – отвечала я, – «конечно же синего!» Тогда Саддам попросил бариста принести стакан с водой и поставил его на синюю скатерть стола. «Ну как?» – ловя мой удивлённо-растерянный взгляд, расхохотался он после своего незатейливого эксперимента, – «синего?!». «Нет» – ответила я и задиристо выкрикнула: «Знаю, знаю – море цветное, как кораллы!» «А вот и нет, ты снова ошиблась!» – Кэп снял со своей загорелой руки ворох цветных силиконовых браслетов и бросил их в стакан с водой… «Ну?» – глаза его задорно поблёскивали. Я растерянно бормотала: «Сдаюсь… ну скажи тогда ты, какого цвета море?» После признанного мною поражения, он накрыл куском скатерти стекло, и только после этого вода в стакане приобретала синий оттенок. «Запомни, хабиби, море всегда имеет цвет неба»… Кэп замолчал, а я вдруг поймала себя на мысли о том, что смотрю уже вовсе не на стакан с водой и вижу в этом человеке, сидящем напротив, мальчишку, в глазах которого расплескалось море… моё море. Мальчишку, который не позволил мне утонуть в воде, но парадоксальным образом почти утопил в себе. Мне не хотелось отводить взгляда и потому, не мигая, я продолжала изучать эти глаза цвета остывшего парафина, помнившегося мне с детства по кабинету физиопроцедур на работе моей матери, и понимала, что вязну всё глубже и глубже. Кэп был не таким как все, он был особенным. Знаю, так мыслят многие повстречавшиеся вдруг с любовью, мыслят исключительностью своего выбор – таково непреложное правило, в котором я тоже не стала исключением. «А хочешь, погуляем вечером?» – нарушил тишину Саддам. «Почему нет? – ответила я и, не затягивая паузу прощания, быстро встала из-за стола, – до вечера». «Я уже начал ждать» – Саддам заговорчески подмигнул.«Море волнуется «Раз»,море волнуется «Два»,я замираю на «Три»где-то у моря внутри»-U-
Понимаете, девчонки такие дуры, просто беда. Их как начнёшь целовать и всё такое, они сразу теряют голову.Тем вечером, готовясь на прогулку по Наама Бей, я и представить себе не могла, насколько существенный вклад внесёт эта невинное полуночное рандеву в love story мою и Кэпа. На тот момент я не испытывала к Саддаму ровным счётом ничего, кроме неприкрытого восхищения его фри дайвом и безразмерной благодарности за оказанную мне услугу. Выйдя на освещённую аллею вдоль первой береговой, я почувствовала себя как на ладони под пристальным вниманием многочисленных любопытствующих глаз. На мне было подростковое платьице с кошечными узорами и ярко алые босоножки, на которых я шла пошатывающейся походкой, отвыкшая за пару недель от высокой летней платформы. А Саддам… он тоже шёл… мне навстречу походкой хоббита, о Боже, он и был вылитый хоббит – Бильбо Беггинс в молодости: рост ниже среднего, кудрявая нечесаная голова и большие волосатые ноги. Он, сразу узнав меня, подошёл так уверенно, будто мы были знакомы ни пятнадцать часов, а пятнадцать лет. «Ну что, honey, куда ты хочешь пойти?» – параллельно с вопросом Саддам взял меня за руку. «Ох, я даже не знаю, Кэп. Я впервые отдыхаю на Наама – так что, погуляй меня где-нибудь сам»… Знаешь, читатель, только теперь я понимаю, почему мне так полюбилась Хаддаба – это тот район, где можно гулять бесконечно. Хаддаба не в пример остальным районам Шарма расцвечена фонарями мало, но зато вся выстроена из тропинок и уютных маленьких улочек с такими же маленькими уютными кафешками в неприметных укромных уголках. Но в ту полночь я гуляла по Наама Бей, по самому центру его красивого, шумного променада, заполненному смехом туристов и дымом кальянных. Я покорно вышагивала по брусчатому полу вслед за человеком, за которым в последствие, как оказалось, мне суждено было пройти не один десяток километров. «Пройти, не поднимая глаз, пройти, оставив робкие следы» – кажется, так пела Кристина Орбакайте. Но это было лишь в будущем, ни сегодня, ни сейчас. Сейчас я лишь чувствовала неловкость момента, идя через толпу, держа за руку египетского парня, встречая такие же парочки в стиле «а-ля белоснежка и её шоколадный заяц». Мы шли прогулочным шагом, глазея по сторонам, лишь изредка встречаясь глазами на какое-то мгновение, которого хватает обычно для того, чтобы догадаться о перспективе и характере будущих отношений. Но, как вы помните, я не отличалась хорошим зрением и потому, попадая в ловушку тёмно-карих глаз своего попутчика, не понимала причин его пристально изучающего меня взгляда. Наш променадный разговор на отвлечённые темы затянулся часа на полтора и вот мы, наконец-то, вышли на проспект. Я была ошеломлена гулом потока новеньких машин taxi, мчавшихся в жёлтом свете уличных фонарей и изрыгающих непрекращающуюся кокафонию звучащих на максимальной громкости клаксонов. Чуть позже я узнаю Шарм другим: тихим, деликатным, скрытым от посторонних глаз туриста в улочках Хадабы. Но сегодняшний вечер должен был быть громким, таким же громким, как моё ликующее эго, одержавшее победу над собственным страхом глубины. – Послушай, Саддам, я устала, давай присядем куда-нибудь, мои ножки протестуют против каблука. – Конечно, как ты хочешь – услышала я в ответ, и Саддам потянул меня за руку на огромный газон посреди улицы, идеально подстриженный, с густой травой, больше походящей на ворс персидского ковра. – О, божечки, какая благодать! – воскликнула я ровно в тот момент, как мои уставшие босые ноги коснулись зелёной лужайки. – Не стой на траве долго, а то будет холодно и мокро – отозвался Саддам на мой комментарий и сел на край японской горки, – подойди сюда и посиди рядом. Но сидеть мне не хотелось; я была похожа сегодня на моих маленьких гиперактивных клиентов-дошколят – неусидчивых и возбуждённых. Поэтому, подойдя вплотную к Саддаму и обнаглев окончательно, я встала своими замёрзшими ногами на его два сорок третьих по моим подсчётам размера. Это рассмешило его искренне, и он даже покачал меня немного, как это делали в детстве мои родители. И тут мне внезапно стало тревожно. Я осознала, как уже дважды за сегодняшний день отозвалось теплом моё сердце на улыбку этого темнокожего, абсолютно чужого мне человека, вот уже не первый раз за эти сутки, сидящего напротив в такой предательски опасной близости.Д. Селинджер. «Над пропастью во ржи»
«А он мне нравится, нравится,Я от него без ума. Мама,В нём сорок градусов минимумЯ на максимум выжатаОт него я сегодня пьяна.Невозможно расслабитьсяОн нравится, нравится мне»С. Лобода
«Ты – моё море. И в этом, наверное, вся соль»
Пять дней… они пролетели как пять минут в шутишных разговорах, в вечерних прогулках, в обязательных тренировках на открытой воде над рифом Эль Фанар, красотой которого я очаровывалась всё сильней. Бездна под ногами теперь не пугала меня так, как раньше; я влюблялась не только в него, того, кто подарил мне красоту моря, но и в саму бесконечность глубины, красотами распластавшуюся подо мной. Изменяя своей привычке грустить загодя, я старалась не думать о стремительно сокращающем количестве дней отпуска. Но неминуемо день моего возвращения в Россию наступил, и от каждого мало-мальского события тем днём попахивало тоскливой банальностью прощания. Помню тогда море штормило, а вода была, как ни странно, холодной не по-апрельски и серой, словно мои слёзы, скопившиеся внутри. Взявшись за руки, мы с Саддамом плыли куда-то прямо по направлению к «Садыки» и, казалось, капитан не собирался менять направления. Оставалось около получаса до расставания, и я понимала, что они запомнятся мне такими, какими я их проживу и ещё, что от этих прощальных минут будет зависеть то, запомнюсь ли я человеку, плывущему рядом, чья рука крепко сжимала мою руку. А хотелось ли мне запомниться?… Да!да!да! безумно хотелось! Метрах в трёхстах от берега я почувствовала острый приступ тоски – это было ужасно. В следующее мгновение я сделала то, чего никак не могла от себя ожидать – резко развернувшись к своему визави, я сдёрнула с его лица маску и поцеловала. Захлебнувшись поцелуем, мы ушли на какое-то мгновение под воду, и там, через запотевший пластик маски, я увидела в глазах капитана желание аналогичное моему. Кэп крепче сжал мою руку, и мы взяли курс на дикий пляж. Когда мы добрались до берега, казалось, что вода вокруг кипела, подогреваемая нашими эмоциями и желанием. Я плохо помню подробности того, что было дальше. Помню только, как Саддам резко схватил меня за волосы, запрокидывая мне голову назад для поцелуя и ещё помню его взгляд – застывший зрачок, в котором я видела своё отражение, видела себя такую счастливую и бесстыжую.… его глаза… секунда-две, а потом я улетела… хотя нет, по ощущениям я, скорее, провалилась сквозь толщу воды и песка в бездну чувств. Провалилась глубоко и надолго, на целых два года. В какое-то мгновение волна окатила нас с головой, и это вернуло меня в реальность момента. Нужно сказать, что к тому времени из купальных принадлежностей на мне оставалась только синяя полоска плавок. «Саддам, остановись!» – я буквально отодрала себя от человека, хотя мне меньше всего этого хотелось. «Что-то не так?» – голос Кэпа был сиплым и немного вибрировал. Я понимала, что ломаю самым безжалостным образом последние минуты перед нашим расставанием, лишая себя радости в преддверии разлуки и долгой колючей зимы. Возможно, я буду потом очень жалеть об этом, но… «Что? Секса не будет?» – в раздражении бросил Саддам. «Нет, извини. Я не могу так» «Как? Мы взрослые люди. Что здесь плохого? Я хочу тебя, и ты хочешь меня – почему нет?» «Может быть потому, что я дура» – проговорив это, я чувствовала, как комок не проглоченных утренних слёз подступил к горлу. «Поплыли назад» – Саддам надел ласты, – «больше нам нечего здесь делать». Я вдруг на мгновение увидела рядом с собой среднестатистического капризного неудовлетворённого мужчину. Разгляди я тогда потщательнее, может и душевных терзаний было бы поменьше, но всё тоже чувство надвигающейся тоски лишало меня всякой объективности. Доплыв до пирса в абсолютном молчании, мы выбрались на берег чужими людьми, и, бросив друг другу небрежное «пока-пока», разошлись в разные стороны с таким видом, будто и вовсе не были знакомы. Это потом, спустя пару месяцев, Саддам звонил мне уже из России и говорил о том, что премного благодарен за предоставленный шанс остаться рядом со мной хорошим, о том, что мой отказ, убивший его мужское самолюбие, по сути, спас его человеческое достоинство. И что именно потому мои имя и образ запомнились ему в беспросветном калейдоскопе женских лиц и тел. И уже где-то к концу февраля мы снова вошли в режим «ожидание встречи». Садам ждал меня, а ещё меня ждал апрель, в котором мне предстояло сделать неизбежный выбор между «любить» и «быть любимой».Разреши себе быть влюблённой.Море. Галька. И тёплый рот…И его поцелуй солёныйПолина Ш.
Причин для радости не было, но мне внезапно стало хорошо. Такое чувство приходит в двух случаях: если у тебя истерика, либо, если ты влюблён. Честно говоря, мне было проще надеяться, на то, что это была истерикаРебекка Вермонт, «Черновик моей жизни»
«Они писали друг другу об очень интимных вещах, но одно дело писать и совсем другое – встретиться лицом к лицу, помня о том, что было написано»
Наверное, в жизни каждого человека бывают такие моменты, о которых хочется забыть навсегда, потому как воспоминания о них причиняют нестерпимую боль, намного превышающую порог личной эмоциональной толерантности. На мои текущие 34 года подобных моментов выпало целых два, благо, что с разницей вполовину по годам ровно, что и позволило, скорее всего, мне их пережить… жаль только одного к подобному не было – иммунитета. Той весной в моей жизни наступил долгожданный апрель 2015, апрель, в который рвалось всё моё существо, апрель, который, как выяснилось позже, ждал меня целых семнадцать лет. Boing № 737 уверенно шёл на посадку и я, до упора сдвинув вверх створки иллюминатора, прижалась разгорячённым лбом к замёрзшему стеклу. «Слава Богу, долетели!» – радостные ноты в голосе Нели резонировали с моим настроением нынче особенно остро. Солнце слепило глаза, отражаясь в ярко-голубом, безумно голубом небе, и моему взору открывались едва пока различимые с высоты птичьего полёта ухоженные лужайки отелей и чёрная паутина магистрали Шарм-эль-Шейха. Сердце колотилось в бешеном ритме и рвалось наружу, словно хотелось ему быстрее очутиться на земле, но технических возможностей самолёта было явно недостаточно для того, чтобы ускорить этот процесс. Шасси, наконец-то, нащупало покрытие взлётной полосы, и я непроизвольно вздрогнула от лёгкого толчка. Сколько бы я не летала, момент посадки самолёта всегда остаётся для меня моментом некоторой неожиданности; сродни процессу пробуждения; тебя будто бы вырывает из сна реальность, которую ты с нетерпением ждёшь. Бортпроводница, стоящая на выходе из салона пожелала всем приятного отдыха и я, наконец-то, сделала первые шаги по трапу. Вдохнув вечернюю жару, я почувствовала такое привычное мне здесь лёгкое головокружение, от которого моментально опьянела. «Девушка, а можно побыстрей?» – раздалось чьё-то нервное сопрано за моей спиной. «Да, конечно» – постаралась я быть как можно сдержанней в ответе и нехотя прибавила шаг, потому что именно сегодня, в этот момент как никогда ранее мне вдруг захотелось остановить первое мгновение встречи… такой долгожданной встречи с городом моих надежд и предстоящих, как мне казалось тогда, сказочных дней… как мне казалось… Всю процедуру таможенного досмотра и регистрации я прошла как говорят «на автомате», будучи мыслями уже далеко за пределами аэропорта, вернувшись в реальность лишь дважды; первый раз, когда со словами «Саламу аллейкум» протянула улыбающемуся преклонных лет дядечке-арабу заполненную наспех миграционную карточку и второй раз, когда стаскивала свой здоровенный чемодан с багажной ленты… Трансфер встретил нашу уставшую туристическую группу приятной прохладой кондиционера и доброжелательным гидом по имени Ахмед… или Мухаммед, что для меня было совсем неважно. Важным было лишь то, что я была снова здесь, в городе, в котором каждое мгновение моей жизни было наполнено безграничным счастьем… и его ничего не омрачало… пока. Я села у окна по обыкновению своему и тут же погрузилась в ритмичность сменяющих друг друга пейзажей за окном… моя душа ликовала и в каждом движении раскачивающихся от ветра крон пальм я чувствовала дыхание города… я словно пропускала его через себя… я была его частью… я ехала домой. Спутницы мои расположись на соседних креслах. Иногда я бросала на них случайный взгляд и видела, как они сидят, прикрыв глаза, и их расслабленные головы покачиваются в унисон движению автобуса. Неля улыбалась и я знала, что эта её улыбка означала спокойную радость от подходящего к концу трансферного маршрута и от мыслей о том, что уже спустя каких-то минут пятнадцать она будет стоять на берегу любимого моря. За моих попутчиц я была рада не меньше, чем за себя; каждая из нас находилась в предвкушении близкого счастья; размышляя об этом, я тоже закрыла глаза, и чувство какого-то пробирающего до пят покоя заставило меня погрузиться в дремоту. «Яла! Яла! (идём! Идём! – араб.)» – звонкими перекатами голос гида покатился по салону. «Выходим! Не забываем две вещи: свои вещи и вознаграждение водителю за то, что он так красиво довёз нас» – гид явно усердствовал в похвале и видимо потому вызывал ярый протест моего туристского снобизма. Я демонстративно вытащила свой чемодан и, не удостоив водителя микроавтобуса даже взгляда, двинулась через раскалённую солнцем парковочную зону в сторону отеля. Это был Club reef. Отель с категорией звёздности 4 и пирсом, уходящим в морской горизонт. Скажу вам, что ни до этой поездки, ни после, никогда не встречала отеля, покорившего моё сердце больше, чем этот. Каждый квадратный метр выложенной в аккуратной последовательности плитки настолько был приятен восприятию, что порой, казалось, будто жизнь моя и весь мой мир заключались в стенах этого отеля, из которого единственным выходом был выход в открытое море. «Ну что, пошлите кушать, девочки!» – задорно прикрикнула на нас Неля, когда мы, наконец-то, бросили поклажу у подножья односпальных кроватей с белоснежными простынями. «Ещё на море надо сегодня успеть!» – продолжила она, вызвав мою невольную улыбку. Это звучало так по-детски, словно море раздавали по одной порции в руки, как яичницу на завтрак с 8.00 до 10.00. И мы гурьбой вывалились из двери, в поисках кухни, которую легко нашли уже спустя минуты две по запаху специй и жареных сладких пончиков. У дверей кухни нас, партию туристов-новичков, встречал широкой улыбкой менеджер ресторанного зала, который, точно регулировщик показывал маршруты до свободных мест за столиками, наряженными в атласные скатерти, цвета морено. После торопливого обеда мы ещё часа два знакомились с достопримечательностями территории отеля и потрясающей косой кораллового рифа. Название отеля полностью соответствовало его содержанию; под весёлый рокот набегающей волны и клубной музыки, доносившейся из динамиков бара, мы не заметили, как подкрался сансет. За ужином я нервничала, мысли мои были заняты вариантами предстоящей встречи с человеком, которому я оставила своё сердце в последние часы пребывания на пляже Эль Фанар прошлогодним ноябрём. Нервозность моя была заметна невооружённым взглядом, потому Неля, доедая очередную ножку «изумительной» по её словам куропатки, сделала мне замечание по поводу моего никудышнего аппетита: «Ну сколько уже можно ничего не есть?» – я услышала в её голосе раздражённое беспокойство – «ты упадёшь на этом своём свидании в обморок от голода, вот увидишь!». Я улыбнулась в ответ на её слова и поспешила успокоить: «Всё хорошо, если случится обморок, Кэп позаботится обо мне, оттащит за ноги в какую-нибудь ближайшую пиццерию». Неля только покачала головой, но я видела, что она тоже улыбается… Я смотрела на неё и понимала, на сколько близкой стала мне эта задорная, никогда не унывающая женщина, отличающаяся патологическим оптимизмом, мягкими красивыми чертами лица и потрясающим смехом, устоять против которого, пожалуй, не мог ни один человек в мире, ну… по крайней мере, повара на раздаче всегда норовили подсунуть в её тарелку самый сладкий кусочек. Часов в девять вечера он позвонил. Первым. «Привет, как твои дела? Ты что делаешь? Ты где сейчас? Ты уже покушала?» – Саддам говорил быстро, словно заучивал скороговорку. «Ты куда-то торопишься?» – внутри меня всё сжалось. «Нет-нет, просто шум на улице. И да, тороплюсь, только увидеть тебя, хабиби (дорогая – араб.). Беспокоюсь за тебя». Я почти теряла сознание, ощущая скорое свидание с мужчиной, которому мне так много нужно было рассказать, к которому я пришла, преодолев тысячи километров и теперь, боялась что не хватит сил пройти оставшиеся пять. «Саддам, буду ждать тебя здесь, в отеле, приходи сам… я… мне… у меня так мало сил теперь» – в тот момент казалось, что речь моя – это бессвязный набор слов, который даже был более непонятным, чем тот исходный вариант инструктажа на русском, который иногда я литературно выстраивала местным дайверам. «Меши (хорошо – араб.), буду через два часа у тебя»… фраза, которую я вспоминала, спустя три часа, идя вдоль пустыни по тёмному тротуару улицы. Абонент был «вне зоны действия сети» и моё отчаяние достигало критической отметки. Я, не смотря ни на что, решила преодолеть эти оставшиеся километры до цели… но вот вопрос, а в том ли направлении я шла? Мне не у кого было спросить об этом, вокруг не было ни души, и только лимонный диск луны свисал над пустыней Синая, словно большой ковш застоявшихся слёз. Эль Фанар всегда был эксцентричной публичной зоной; десятки людей приходили сюда, чтобы посидеть на небольших скамеечках, на приступках или даже самих ступенях большой мраморной стелы, воздвигнутой, как дань памяти погибшим французским туристам в январе 2004 года. Стая чаек, взмывающих в небо… стальные птицы, олицетворяющие полёт душ; большего места величественной скорби я не встречала никогда. И сегодня я пыталась выплакать, вытравить из себя всю ту боль, которую порождало во мне отчаяние рухнувших надежд. Вдруг телефон, в моей руке, молчавший часа три, внезапно ожил. «Хабиби, хабиби, где ты?» – голос в трубке пришёлся хлёстким ударом по лицу. В тот момент я ещё не догадывалась, что мне предстоит пережить не одну такую пощёчину. «Какая разница» – я попыталась придать раздражение и вызов своему ответу, но он прозвучал очень тихо и отрешённо. «Я иду к тебе, ты где, Ола?» – Саддам был всё настойчивее. Я почувствовала, что мои хлипкие баррикады рушатся: «Я на Фанаре». «Жди меня, буду через десять минут» – Саддам говорил так, словно теперь он боялся не дойти. Я замерла, и мне показалось, что всё вокруг принимает формат параллельного измерения, в котором я живу отдельно от мира и, в котором, рискую остаться навсегда. Но уверенно приближающаяся ко мне мужская фигура, вернула меня в реальность полуночи. «Прости меня, Ола. Мой телефон остался в магазине у друга, а потом я вспомнил это уже в пути. Я вернулся, но он растерял весь запас аккумулятора. Прости, не мог позвонить тебе поэтому». Я слушала эти бесконечные оправдания, напоминающие мне сцену из журнала «Ералаш» с той лишь принципиальной разницей, что сейчас мне было совсем не смешно. Слушала и думала о том, как легко людям удаётся найти оправдания своему нарушенному слову, своей неоправданной ответственности, своей непунктуальности. Я понимала, что сама порой поступаю точно также и сейчас меня вдруг стали занимать мысли не о собственном самочувствии, а о чувствах тех людей, с которыми я, возможно, когда-то поступала таким же образом. Я вспоминала своих друзей, коллег по работе, своего мужа и просила мысленно у них прощение. Я не хотела верить в то, что причиняла им такую же душевную боль, которую сейчас испытывала сама. Наверное, это самоистязание продолжалось бы ещё очень долго, но Саддам, как и все арабы, был нетерпелив. Он сделал резкий шаг мне навстречу и осторожно обхватил моё лицо своими ладонями, пытаясь заглянуть в меня как можно глубже, что бы понять. Я не хотела давать ему этой возможности и закрыла глаза. Его ладони были такими большими, тёплыми и мягкими на ощупь, безумно родными по ощущениям, что мне вдруг сию же секунду захотелось разреветься в голос. Чтобы скрыть своё смятение, я порывисто обняла Кэпа и, пошмыгивая, уткнулась носом в его шею. «Ты, моя сладкая… прошу тебя, обними меня покрепче, я тааааак соскучился» – промурлыкал он где-то над моим ухом, и слёзы опять подступили комом к горлу. В голову лезли какие-то, неуместные данной ситуации немые картинки: вот я в московской общаге с родителями, совсем ещё шкет, пытаюсь впихнуть в кукольную коляску брыкающегося всеми лапами упитанного персидского кота; вот, свисая с бортика бассейна на ВДНХ, тянусь за блестящей резвой розово-сине-жёлтой рыбой, а рядом отец смеётся и что-то пытается мне сказать, придерживая за лямку сарафана, а вот малолеткой, опять же с отцом на озере тщетно борюсь с его твёрдым намерением научить меня плавать… такие тёплые воспоминания, но их было нестерпимо мало… слишком мало, чтобы согреться и я, всё теснее и теснее прижималась к Саддаму. Проводя пальцами по его кудрявым чёрным волосам, жёстким от морской соли, не в силах оттолкнуться, я жадно вдыхала запах его тела, которое пахло пустыней, горячим песком, схожим по запаху с молотой корицей… с тех самых пор я очень люблю… корицу. «Ялла бина, хабиби (давай, пошли, дорогая – араб.)». Я с трудом разжала объятия, и мы продолжили наш путь к морю. Эмоции переполняли меня, и я подумала, что возможно делаю Саддаму больно, вцепившись в его руку так сильно, как будто она удерживала меня над пропастью и была единственной возможностью не сорваться в водоворот своего чувственного безумия и не захлебнуться в нём. «Знаешь, Ола, я всё ещё жду, когда ты придёшь в мой дом – говоря это, Саддам остановился и внимательно посмотрел на меня, – «надо что-то решать, понимаешь? Я не могу ждать долго». Долго… это было не просто долго… это было мучительно долго, но я не знала что ответить. Момент выбора настал, но я по-прежнему не в силах была принять решение, ещё надеясь, что всё само собой утрясётся. «Почему молчишь? Что? Что ты хочешь?» – Саддам атаковал. «Не дави на меня, я не смогу,… прости». Саддам молча прибавил шаг по направлению к памятнику, и мне показалось, что рука, удерживающая меня на краю пропасти, расцепилась и я полетела с бешеной скоростью вниз к точке невозврата. Словом, тот апрельский день мне запомнился. Он отпечатался в моей памяти не только теплотой объятий Кэпа, но и его поднятой чуть позже вверх рукой «на прощанье». Эль Фанар стал местом рождения и местом, как бы сказали изотерики, «астральной смерти» моего неожиданного, возникшего, как внезапный снег зелёной весной, дурацкого щемящего грудь чувства. Блин! Я кажется разрешила себе это – влюбиться… Вот чёрт! Теперь, когда я всякий раз восхожу по мраморным ступеням стелы и, опускаясь на корточки, глажу железные крылья взлетающих в небо птиц, я ощущаю отчётливо, что подогромной каменной плитой «похоронены» не только пассажиры упавшего боинга, но и все мои страхи. Тогда я впервые столкнулась с реальностью, в которой вдруг исчезли в нас в одночасье та счастливая девчонка с морской звездой на ладони и тот мальчишка, в глазах которого было море. «Магнуна (сумасшедшая – араб.)…» – кто-то незримый шепнёт рядом – «ничего не было, показалось, мираж…» Я почти поверила в то, что это был сон… почти, потому как слишком реальными были целовавшие меня горячие губы и звёзды, которые я видела, запрокидывая при поцелуе голову вверх, были слишком яркими. Саддам целовал меня откровенно, бесстыже, у всех на виду, прижав к ледяному мрамору надгробной плиты. Ноги мои подкашивались, и сопротивляться этому мужчине не было сил; я стояла и дышала им, как воздухом, словно беспомощная пешка на чужом поле шахматной доски, подпёртая чёрным королём противника… «Давай начнём движенья первыми, сегодня я сыграю белыми. И пусть в моих поступках не было логики – я не умела жить по-другому» – как же всё-таки это точно подмечено. В очередной раз вопросительно заглянув в глаза и не найдя там удовлетворительного для себя ответа, Саддам усадил меня в такси. По его резким движениям было видно, что он сильно злился. Уже закрывая дверцу, я увидела, как Кэп поднял на прощание руку, и что-то в этом банальном жесте показалось мне ужасным, сродни какому-то финальному аккорду выглядело это обычное прощание перед сном. Такси рвануло с места, а я ещё минуты две пыталась уговорить себя не вернуться назад. Я ощущала кожей приближение чего-то кошмарного и от этого меня знобило. Придя в номер, и столкнувшись с искренним удивлением моих попутчиц, которые меня явно не ждали раньше завтрака следующего дня, прямо в одежде я залезла с головой под одеяло и забылась в тревожном сне, убеждая себя в том, что завтра всё будет хорошо.Подари мне цветное стёклышко,Обязательно стёртое моремпо краям.Таким ласковым морем,зацелованное,подари.Оно ляжет на самое донышко,оплетённого тиной горя.И под утро,шумя прибоем,расплескается цвет внутри.– U
Не задавай вопросов, если не готова к ответам.Ольга У. «Хранители. Тени мира»
Только не пиши мне больше вечером Думать, плакать совсем не хочется. Знаешь, даже сказать тебе нечего. Не целую. Плохой тебе ночи.… А потом Саддам просто пропал. Он никак не обнаруживал себя ни на следующий день, ни днём спустя, а я всё не могла заставить себя перестать его ждать. Неля до сих пор вспоминает свои ощущения от той нашей поездки, в которой ей довелось увидеть в моих глазах такую глубину человеческого отчаяния, что она всерьёз задумывалась о том, не совершила бы я с собой чего непоправимого. Я же терзалась другими мыслями, выливавшимися в один лишь вопрос «Почему?», кстати говоря, ответ на который был очевидным для моих попутчиц. «Ты сама во всём виновата! – приговаривала Неля, утирая мне слёзы, – мужик не станет играть в догонялки вечно; игры ему эти ни к чему. Он лучше догонит ту, которая бегает плохо или прикидывается, что плохо. Умной должна быть баба, а ты – дура». Но у меня было своё мнение на этот счёт, и потому я снова и снова набирала абоненту, находящемуся уже четвёртый день подряд «вне зоны действия сети». Мама всегда говорила, что я очёнь упрямый человек и порой мне казалось, что это качество во мне её раздражало. Бабушка называла эту мою черту характера несколько иначе: «Сухоломная ты, не слушаешь никого!» – говорила она. Сейчас, спустя практически два года, я уверена, что не прояви я упорства тогда, всё могло быть иначе, но на «иначе» я не была согласна ни тогда, ни теперь. «Ну, наконец-то, мы встретились, дорогая!» – повизгивающий истеричный альт, который всегда был неотъемлемой частью моей близкой подруги, этим вечером особенно напрягал. Нужно сказать о том, что с Динарой я в большинстве случаев встречалась неохотно, вроде бы как из чувства долга или жалости; в этот раз было не без того. Дина была в Шарме на тот момент без малого три месяца, и я чувствовала, что период её адаптации ещё не истёк. Безусловно, мне хотелось поддержать её морально. Сегодня именно по этому поводу я соизволила выбраться на променад Меркато, большие ворота которого в вечерних сумерках горели кроваво-красным. Эль Меркато – необычная улица, предлагающая много новых интересных знакомств и полезных покупок, и что самое главное, неожиданных встреч. «Оля, я расстроен, но это не вини себя. Ты остаёшься с мужем и это твой выбор. Всего хорошего» – я пыталась поверить тому, что открыл сообщением мой гаджет. Резко затормозив, я начала судорожно хватать ртом воздух огромными глотками, а в глазах замельтешила разноцветная мошка. «Дорогая, что с тобой? – Дина взволнованно трясла меня за плечо, – случилось что-то страшное? Что там за сообщение?» «Нет, ничего страшного, прости, просто неожиданный ответ». «От кого?» – продолжала навязчиво любопытничать подруга. «Нууу, я говорила тебе мельком, о человеке, который внезапно пропал из моей жизни… и теперь вот, тени из прошлого дали о себе знать». «Ааа, вон оно что – захохотала она, как мне показалось опять не к месту, – что, решил извиниться?» «Типо того», – я отвернулась в сторону и сделала вид, что с интересом рассматриваю огни фонтана. Пожалуй, Дина была на этот момент последним человеком, с которым мне хотелось бы обсуждать свою личную жизнь. Почувствовав, видимо, что пора менять тему, Динара, проблистав улыбкой, сказала: «Слушай, тут недалеко есть комната для принцесс, составишь мне компанию?» «Почему нет, знать о таких местах никогда не лишнее» – откликнулась я на предложение. Дальше разговор перетёк в русло общих тем из серии «о погоде, моде и природе», а также об особенностях поведения на местности. Уже на подступах к хамаму Дина добавила: «И в общем, один мой хороший приятель сказал, что самое главное слово, которое следует заучить, живя здесь, это слово «Ля» – означает в переводе «нет» – знаешь?». Саддам так и сказал, что важно запомнить именно это». Духота огромной тепловой волной накрыла меня с ног до головы. На мгновение мне показалось, что от внезапного приступа головокружения я оглохла. «Пожалуйста, повтори, что ты сказала…». «Я сказала, что нужно уметь отказывать арабам иначе, пиши – пропало». «Я не об этом. Имя твоего приятеля… ты назвала его Саддамом?». «Да, но не беспокойся, он не Хоссейн» – Динара снова засмеялась. «Так, говоришь, вы близкие приятели?» – мой собственный голос звучал откуда-то со стороны, я чувствовала, что ещё чуть-чуть и моё сознание выключится. «Нууууу, не то, чтобы очень близкие, мы друзья, а почему ты спрашиваешь?» – сквозь громкие удары собственного сердца я с трудом слышала ответы подруги. «Кажется, это именно тот, человек, которого я ищу… но этого просто не может быть, такое совпадение невозможно» – я уже почти не слышала звук собственного голоса. «Дин, давай, пожалуйста, сверим его номер телефона». «Хорошо, если тебе так нужно…» Раскрыв наши телефонные журналы, мы успели дойти лишь до четвёртой цифры номера, как вдруг он позвонил… Саддам звонил… но звонил он ни мне,… ей. Это последнее, что я запомнила, а после мир вокруг меня погас, и я, с бешеной скоростью, начала проваливаться в огромную чёрную дыру. «Оля, Оля, может нужно позвать врача, что с тобой?» – крик Динары становился всё громче, а я, нащупав под собой холодный кафель пола, понемногу начала возвращаться в реальность, вспоминая обрывки выключившего меня разговора. «Откуда ты знаешь его?» «Какая разница? Познакомились где-то в море, наверное… не припомню. Он – дайвер, я – дайвер и в нашем знакомстве нет ничего необычного. Так значит, это он пропал так внезапно?» – Дина продолжала разглагольствовать – «если хочешь, я позвоню ему сейчас и назначу встречу. Хочешь? Вот, смотри!» – и она решительно ткнула мне в лицо свой гаджет. … Хотела ли я?… Я в общем отказывалась верить в происходящее и чувствовала себя отчего-то какой-то слишком преданой. «Звони!» – выкрикнула я, решив будь, что будет. Подруга набрала номер телефона и заворковала в трубку в такой слащавой тональности, что меня снова замутило. «Нуууууу, вот» – наконец сказа она, свернув окно вызова, – будет через пятнадцать минут». Казалось, прошла вечность, прежде чем я решилась выйти из-за витрины магазина навстречу человеку, спешащему на свидание с женщиной, которая всегда претендовала на статус «верной и любящей подруги». Я смотрела на двух близких мне ещё вчера людей, словно сквозь растрескавшееся стекло и не понимала, что в общем происходит в моей жизни. Ошарашенная диким стечением обстоятельств я отказывалась верить в простое совпадение, в случайность их знакомства. «Привет Саддам» «Здравствуй Ольга» – по ответу было заметно, что он удивлён не меньше моего происходящим. «Ого! Вы знакомы?!» – наиграно взвизгнула Динара. «Да, немного… пару раз встречались на Эль Фанар» После этих слов Саддама небо рухнуло мне на голову и разлетелось на миллиард каких-то ржавых железных кусков. «Пару раз…» – запульсировали слова в висках… «значит всё, что между нами было заключено в «пару раз»?! Я развернулась и, еле сдерживая рыдания, бросилась бежать в сторону таксопарка. То, что было потом даже сейчас вспоминается с трудом. Кажется был порывистый ветер и я, стоящая на скале у обрыва в море, и шторм… молчание Саддама, тщетные попытки Дины поговорить и в конце-концов моё возвращение в Россию. Двумя неделями позже я узнаю, что моя полётная программа в Мармарис аннулирована, а спустя ещё пару недель я вновь вернусь в Шарм. Но это уже будет тема следующей главы. Пока же всё, что оставалось мне – это безнадёжно растрескавшиеся розовые очки и место 17А в салоне боинга.Р. Брэдбери
Во мне заговорила СовестьИ говорит, и говорит…Как жаль, что яНе понимаю иврит.
Входи в меня, а я буду сходить с умаПолдень был как никогда жарким; я чувствовала, как моя кровь закипала, подогреваемая обжигающим ветром, дующим как из турбин с бесконечных просторов Сахары. Таксист встретил меня широкой улыбкой и, приоткрыв дверь, ни на секунду не переставая улыбаться, проявил незатейливую, однако, непривычную для местных любезность, заботливо подложил на раскалённое пассажирское сиденье махровое полотенце. Меня подташнивало… хотя, это было моим обычным состоянием, если я выходила в полдень на улицу, напоминающую больше раскалённую заасфальтированную сковородку. До центра Хадабы мы добрались быстро и, благодаря, добродушной болтовне таксиста и скорости «далеко за 100 км/ч» я с трудом успевала сосредотачиваться на своих тревожных мыслях… впрочем, на пейзаже за окном я успевала сосредотачиваться ещё меньше. Как только я вышла из машины тошнота снова комом подкатила к горлу и мысленно я попросила Саддама поскорее спасти меня в прохладе арендуемых им комнат. Удивительно… в полуобморочное состояние я в равной степени впадала и от полуденной жары Востока, и от взгляда Кэпа. Услышав шаги у себя за спиной, я обернулась прежде, чем по привычке Саддам успел радостно прокричать приветствие мне в ухо. Думаю, что скоро я научусь так же громко выражаться, как это делают по обычности своей египтяне. Я посмотрела пристально в глаза своего спутника и не сдержала нервной ухмылки. «Что опять не так?» – услышала я в ответ и глаза Саддама вопросительно уставились на меня – «Всё хорошо?». Он редко говорил со мной по-русски, лишь тогда, когда хотел показать своё расположение и готовность к диалогу. Безусловно, я ценила это желание в нём, но именно сейчас, не смотря на приятный моему уху звук родной речи, в его тоне чувствовалось ответное моему напряжение. Мы оба словно… были на грани, на грани рывка, а вот совершим ли мы его навстречу собственным желаниям или бросимся бежать в обратном направлении, нам предстояло решить в эту самую секунду и зависело решение от того насколько мы ещё были готовы терпеть друг друга. «Всё хорошо, Ильхамдулля (слава Богу – араб.)» – мне показалось, что мой ответ прозвучал несколько резко, но я старалась не затягивать паузу. «Тогда, может быть уже нам надо идти?» – последовало незамедлительно, и я почувствовала, что Саддам подбирает слова. Его тон стал заметно мягче, и я уловила, наконец, радость в его голосе. Кэп протянул руку и, не смотря на пару любопытствующих глаз, я откликнулась ответным жестом. После того, как я научилась плавать, он всегда держал меня под водой за руку именно так, только мизинцем, подцепив им мой, находясь на пол гребка впереди, слегка удерживая, не позволяя затеряться среди пёстрых рыб, которые сродни людской толпе норовили унести своим потоком в открытое море. Пока мы шли по улице к дому, проходящие мимо нас арабы, здоровались, иногда мы останавливались и Саддам перекидывался парой фраз с соседями. Я старалась не думать о том, о чём они говорят, и ещё меньше размышлять, о чём думают, мне всё время казалось, что первой мыслью каждого проходящего было что-то типа «А куда и зачем они идут?» и потому мне поскорее хотелось закрыться в квартирный полумрак, где бы мы остались, в конце концов одни… без посторонних глаз. Но Кэп, казалось, никуда не спешил. Видимо, я непроизвольно сжала его руку, потому как он вдруг резко остановился, и, развернувшись спросил: «Что случилось?» «Стесняюсь немного» – пробормотала я, на что получила в ответ потрясающе широкую улыбку и прилюдный поцелуй в макушку. Побагровев, как свёкла, я закрыла глаза и сквозь удушающую меня тошноту услышала долгожданное: «Мы пришли, дорогая». Пока Саддам ковырялся ключом в дверном замке, я зачем-то прошептала «Сим-сим, откройся», видимо процесс отпирания двери был для моей совести не менее мучителен, чем прогулка по улице до этой самой двери. Через пару секунд, словно, отреагировав на мои слова, дверь скрипнула и поддалась, я шагнула в долгожданный полумрак гостиной. Гостиная, прихожая, кухня… в одном лице; я обнаружила этот эклектический архитектурный жанр после того, как мои глаза попривыкли к полумраку. Было невыносимо душно и хотелось раздеться… хотя и не по одной этой причине. Раздался еле уловимый щелчок, и по квартире полилось мерное урчание кондиционера. Тошнота и сонливость постепенно начали отступать… Откуда-то, судя по степени отдалённости – из ванной, раздался голос Саддама: «Хочешь чаю?»… большого труда мне стоило сдержать сарказм, чуть было не вырвавшийся из меня ответной фразой: «А может сразу?»… вместо этого я каким-то осипшим голосом ответила: «Нет, спасибо». Я сделала шаг вперёд и споткнулась о книжный развал на полу, где мой взгляд упал на потёртую обложку книги, в которой я узнала роман Л. Н. Толстого «Анна Каренина». Не успела я испугаться недвусмысленному намёку-привету из России, как мне навстречу вышел из ванной комнаты Саддам. Спросив меня на ходу о том, не буду ли я против того, что он снимет штаны, потому что очень жарко, и, не дав мне шанса на какой-либо ответ, в следующее мгновение он уже небрежно швырнул бриджи на спинку единственного стула, стоящего одиноко на кухне. «Кстати», – добавил он, повернувшись ко мне, – «ты тоже можешь раздеться, если хочешь». Увидев мои испуганные глаза, он расхохотался и прокричал, что мне нечего бояться и, что женскими трусами его не шокировать. Мне порядком надоели его издёвки, и я швырнула в него подвернувшейся под руку подушкой. Он нанёс контрудар и сказал, что если я решила вступить с ним в бой, то прежде мы должны договориться о награде для победителя. О, боже! Я старалась не смотреть ему в глаза потому как в ответ на то, что я в них видела, мне хотелось сдаться тут же, без всякого боя. Но это была моя игра и я должна была выйти из неё абсолютным победителем… или хотя бы попытаться это сделать. Мы немного поговорили на французском и о немецком, почитали друг другу А. П. Чехова, помечтали о светлом будущем… каждый о своём и я вдруг почувствовала, что кондиционер не помогает и что в комнате стало снова невыносимо жарко. И дело было вовсе не в полуденной жаре и не в неисправности функции обдува – градус поднимался изнутри… причём не только у меня и не только градус. И уже не хотелось изображать безразличие… уже просто хотелось… хотелось снять не только шорты, но и трусы… НО! Ведь это была моя игра, в которой мужчина должен был мне проиграть. Такова была расплата его, наказание за всю ту душевную боль, которую я с трудом пережила месяцем ранее. Главное, не смотреть в глаза… куда угодно, только не в глаза! Можно даже для разрядки напряжения злить Кэпа дурацкими вопросами, типа: «А ты меня любишь?» или «А сколько раз собирают урожай картофеля в Египте?» «Ты можешь сделать мне массаж, хабиби?» «Что? Что ты сказал? Не расслышала, извини…» – я жёстко выпала из своих раздумий в реальность. «Я попросил тебя сделать мне массаж. Вот и всё. Вчера я повредил спину на погружении. Как хочешь, конечно». «Хорошо, почему бы и нет». Крайне неромантично Саддам брякнулся на одну из кроватей и пробурчал в подушку: «Можешь сесть мне на спину, я выдержу». В отличие от… глаз, спина не представляла для меня откровенной сексуальной угрозы, поэтому я без лишних препирательств влезла на неё. Усердно растирая трапециевидную, я не особо вникала в суть вытворяемых мною массажных «па», а была опять озадачена мыслями и как настоящий полководец просчитывала в уме стратегию боя, который по моей оценке был в самом разгаре. Краем уха я едва уловила смысл сказанных Саддамом слов: «Теперь я перевернусь, потому что хочу видеть тебя». «Ох, нет-нет, ещё не закончила» – спохватилась было я, но мне парировали: «Я тоже… ещё не закончил» – на этой фразе я уже сидела на животе Саддама и, боясь пошевелиться, не моргая смотрела как поднимается его грудь под увеличившейся частотой дыхания. Переведя фокус зрения вверх и наткнувшись на его взгляд, я инстинктивно вздрогнула, как-то резко подалась корпусом назад, видимо предпринимая попытку к бегству, но… попытка не удалась… позади меня ждало большое препятствие, которое я почувствовала при рывке. «Ты сдаёшься, хабиби?» – он спросил это так, словно у меня не было выбора. «Не сдаюсь…» – осипшим голосом прошептала я с трудом, но отчётливо получилось проговорить только сам глагол без частицы «не». Кстати, советую всем на будущее – учите синонимы, иначе рискуете быть не так услышанной и превратно понятой, как я тем днём. А дальше было ответное слово… точнее два, которые я даже не услышала, а почувствовала и, скорее прочла, во взгляде Саддама… «Want u (хочу тебя)» – два слова, которые мне ни тогда, ни впредь больше не удавалось дослушать до конца, поскольку уже после первого произнесённого уши закладывало как в самолёте, влетавшего в зону повышенной турбулентности. Совершив молниеносный кульбит в стиле «а-ля дайвер» вокруг моей оси, Кэп оказался сбоку и, уткнувшись в шею, чуть щекотя меня губами, прошептал: «Я так скучал, так боялся, потерять тебя». Я не знала, какой процент искренности был в этой его фразе, но горячие слёзы тут же потекли из моих глаз, обжигая щёки и душу. Я импульсивно ещё крепче прижалась к Саддаму всем телом, словно пытаясь отогреться, потому что последние пару минут мой организм демонстрировал чудеса термодинамики: меня бросало то в жар, то в холод. Кэп отстранился и внимательно посмотрел мне в глаза: «Не плачь, хабиби» – напряжённо улыбнувшись, сказал он – «так что мне делать? Ты хочешь продолжать?» Когда он говорил по-русски, его речь была всегда так стилистически корява и скребла ухо, но слово «хочу»… оно в отличие от других слов звучало эмоционально, по-детски капризно и по-арабски взрывно, словно над ним стояла интонационная огласовка «хамзы». «Признай поражение! Ведь ты и так уже на лопатках!» – прокричала я, неуклюже взгромоздясь поверженному на живот. Это греко-римская борьба начала меня порядком выматывать. Я сложила свои, трясущиеся от напряжения руки пистолетом и ткнула ими в сердце своего «противника»: «Теперь ты у меня на мушке! Попался?!». Кэп растянул в белозубой улыбке рот и посмотрел на меня взглядом абсолютного победителя: «Мэфиш мушкеля (нет проблем – араб.)! Хочу последнее желание!». Я прищурилась, ожидая подвоха: «Okay! Стакан чая? Звонок другу?» – «Дорогая, хочу, чтобы ты сняла трусы». После этих слов меня снова бросило в жар – чудеса термодинамики продолжались. Весь наш получасовой диалог напоминал мне процесс торговли на восточном базаре, где никогда до последнего не угадаешь наверняка – уйдёшь ли ты с большим куском бесплатной пахлавы или с кучей ненужного хлама, проданного тебе по космической цене. «Ну, уж нет! Только после вас, мой сеньор», захохотала я, и, по-прежнему угрожая «пистолетом» обернулась назад в твёрдом намерении не упустить возможность и съязвить по поводу яркого кричащего лейбла Кевина Кляйна на нижнем белье Кэпа, который я заприметила ещё в первом раунде нашего эротического поединка. Не зря афоризм житейской мудрости гласит: «в щекотливой ситуации самое главное не делать резких движений». Это я к тому, что мудрость никогда не была моим коньком и посему, совершая резкий манёвр разворота по животу Саддама, моё тело взяло неожиданной широты угол. Дабы противостоять центробежной силе, несущей меня к полу я попыталась найти опору, удержавшую бы меня «на коне». Конечно, безусловно, я рассчитывала на брендовые трусы от Кляйна; единственным спасением было так легко и просто ухватиться руками за их широкую резинку, что я и поспешила сделать. Однако, уже пролетая рубикон, краем глаза я отметила отсутствие всякого белья. Ох уж это чувство самосохранения! Как же я люблю его за оперативность и непоколебимость изначально принятых решений! Благодаря ему, уже через мгновение мои руки крепко сжимали внушительных размеров мужское достоинство необычного шоколадного цвета. «Ну, вот» – возмущенно подумала я – «больше никакого горячего шоколада и особенно по-венски!», а вслух воскликнула: «O, mine God! (О, Бог мой)”. Кэп расхохотался: «Надеюсь, это комплимент, хабиби!?»… после этих слов…, уважаемый читатель, кажется, я уже говорила тебе что-то на счёт свёклы, да?… «А ты, знаешь, это нечестно!» – с досадой в голосе выкрикнула я, словно мне на рынке всё-таки подсунули огурец вместо ожидаемой пекинской капусты. «Но, чтоооооо?» – он словно нарочно протянул слова, и, продолжая поддразнивать, демонстративно показывал мне язык. «Пускать в ход тяжёлую артиллерию, вот что! Мы условились на дипломатические переговоры. Ты солгал!»… Я всё болтала и болтала без умолку до тех пор, пока наши взгляды вновь не пересеклись. Тогда я увидела это выражение глаз у Саддама впервые, но сразу поняла, что он давно уже не слушает меня. Поняла это по расширенному зрачку, по горячему дыханию, которое я ощущала кожей, по напряжённому рту… Уже пару секунд, как я молчала, но стук моего сердца, казалось, был слышен на соседней улице. Время остановилось… хотя нет, оно всё-таки медленно, но тянулось… подобно растаявшей на солнце ириске; было таким же сладким и липким. Не отводя взгляда, Саддам нежно, но настойчиво гладил мою спину, и руки его спускались всё ниже, а сердце моё при этом стучало всё чаще. Я понимала, что в этой игре от декаданса мою жизнь отделяет всего лишь скромный кусочек чёрной вискозы, кокетливо приспущенный с бёдер. Но Кэп смотрел не на полоску сексуального нижнего белья, он по-прежнему смотрел мне в глаза, потому что преграда была отчётливо видна именно там. Мы оба знали, что стоит мне разрешить ему войти, всё в моей жизни станет иным… Логично ситуации назревал вопрос, типа «Что дальше?», потому как наше обоюдное молчание становилось категорически невыносимым. Но больше вопросов не хотелось, потому что каждый вопрос снова и снова толкал меня на сопротивление. Хотелось вовсе не гласности, а того, чтобы Саддам взял меня молча; уже не было никаких сил продолжать борьбу… я решила сдаться. Словно уловив моё состояние, Кэп рывком приподнял меня, обхватив за бёдра, а я, закрыв глаза, почувствовала, как в меня требовательно и настойчиво входит счастье, не оставляя ни малейшей возможности для ремарки ни голосу разума, ни мукам совести. К тому же я даже не подозревала, что проигрывать будет так невыносимо приятно. Совсем недавно я признала для себя одну очень важную вещь – каждому человеку рано или поздно просто необходимо, жизненно важно хотя бы раз с самим собой сыграть в декаданс… ну не может человек жить в одном ритме, одними мыслями всю свою жизнь… не способен он быть всегда на «чересчур» – чересчур вежливым, чересчур добрым, чересчур правильным, наконец! В один прекрасный момент этого самого «чересчур» станет вдруг чересчур много… и придётся сливать лишнее, чтобы уменьшить давление жизни… И абсолютно прав был уважаемый мною, талантливый психотерапевт В. Леви, который сказал: «Кошмар возрастает в пропорции к сумме развеявшихся иллюзий, Ты это предвидел, ты благоразумен, ты взгляд своевременно сузил». С иллюзиями больно расставаться всегда и всем и если вы встретите человека, который скажет вам: «У меня всё в порядке с этим, друзья! Я не питаю ни на чей счёт никаких иллюзий!» – просто аккуратно улыбнитесь ему в ответ – ибо ощущение отсутствия иллюзии и есть самая большая иллюзия и больнее всего переживается разрушение таковой в отношении себя самого – мыслей, поступков… Обычно это происходит примерно так: Я совершаю какой-нибудь отвратительный с точки зрения морали (совпадающей с моей собственной) поступок и если мне хватает сил и храбрости взять ответственность за содеянное в свои руки, а не пихать её в руки прохожих или, что ещё более глупо, в лицо своей судьбе, то я встаю перед зеркалом и говорю, глядя в глаза собственному отражению: «Эй, подруга, как ты могла, я была о тебе лучшего мнения!» вот как раз под этим «лучшим мнением» и скрывалась иллюзия, самое великое заблуждение в отношении того, перед чем я могу устоять и на что я способна в принципе, ради достижения собственной цели. О чём это я? Раскаяние… похоже, что нет… робкое «прости» и только лишь, неслышно, про себя… шёпотом… «прости» – это слово, сорвавшись с губ, растянулось на тысячи километров в последнем слоге… замерло в воздухе, вместе со временем. Не знаю, сколько прошло его в секундах, минутах, но по моим ощущениям – то была вечность. И пребывая в этом бескрайнем временном пространстве, полностью абстрагировавшись от реальности, я чувствовала лишь сладкую ноющую боль где-то в самом низу живота и руки, ставшие уже давно такими родными, которые удерживали меня в горизонтальной плоскости, не давая провалиться в тридесятое королевство. «Тебе хорошо, дорогая?» – теперь к рукам добавился ещё и голос. Я с трудом разомкнула веки и увидела довольное лицо Саддама прямо перед собой. «Очень» – опять прошептала я одними губами. Изнуряющая жара комнаты делала наши и без того разгорячённые тела обжигающими до предела. На секунду я представила море… скалистый берег Рас-Кати, манящую глубину бездны и ощутила, как тоска словно иглой кольнула в сердце. Да! Море! Вот чего мне не хватало сейчас для полноты картины под названием «Счастье есть». Играючи, я подцепила кудряшку с шевелюры Саддама и начала мечтательно и увлечённо наматывать её себе на палец. «Lets go take shower (пойдём-ка, примем душ – англ.)» – Кэп энергично повертел головой из стороны в сторону, стряхивая мою руку. Вот так всегда – на самом интересном месте! Да ещё и не по-русски! «Мяу! Разве мы торопимся?» – попыталась я изобразить раздражение. «Я хочу немножко сделать тебя холодной и потом подогреть снова» – хохоча, как мальчишка, Саддам начал затаскивать меня в шатающийся поддон для душа. «Не уговаривай меня, не уговаривай!» – я упиралась, скользя босыми ногами по плитке пола – «я не хочу в душ, я хочу в море… в море… мы должны сделать это в море! Ты же обещаааааааааал мне!» «Хабиби, успокойся, это будет наша с тобой генеральная репетиция» – Кэп резко притянул меня к себе и, развернув спиной, крепко обнял сзади. Труба в ванной комнате заурчала и душ разразился струями бодрящей воды; я почувствовала, как она прохладной змейкой потекла между лопаток и тот час же по всей коже поползли от холода мурашки, минуя лишь то место, в котором соединялись наши с Кэпом тела. В какой-то момент я услышала дыхание Саддама уже очень близко; оно стало настолько громким, что заглушило шум воды. Руки Кэпа так бесстыже и откровенно касались моих бёдер, что от нахлынувшего нестерпимого желания у меня закружилась голова, и цветной кафель ванной комнаты начал складываться в калейдоскоп ярких фантастических узоров Камасутры. Я знала, сейчас последует всего один поцелуй, от которого я снова сойду с ума… Бог мой, что происходило со мной?… «Хочу в тебя, хабиби» – слова слышались словно откуда-то из моей собственной головы и были в этот момент единственными, которые я была способна воспринимать. Вода, льющаяся сверху, словно смывала мои собственные мысли; меня по отдельности больше не существовало. Я снова почувствовала невыносимо приятное мне вторжение и прежде, чем сознание нажало кнопку «turn off» яркой вспышкой мелькнула мысль о том, что прошлая жизнь моя ушла безвозвратно и что сейчас, рядом со мной был человек, встречи с которым я ждала миллион световых лет. В суровую реальность неизбежных расставаний меня вернул телефонный звонок, на рингтоне которого заливался голосистый арабский тенор. Саддам потянулся за трубкой, мимоходом чмокнув меня в щеку. Кэп заговорил по-арабски, и я поёжилась от удовольствия. Мне нравилось слушать арабскую речь; я испытывала эстетическое наслаждение от процесса. У самой же у меня фразы получались ещё не так певуче; им не хватало того грудного придыхания, с которым произносилось полюбившееся мне слово «хабиби». «… Мэфиш мушкеля! Мэши, мэфиш мушкеля!» – ооооооо, это было любимое выражение Саддама. «Нет проблем!» – его жизненный постулат. Кэп всё говорил, говорил и, утеряв нить перевода, я стала с интересом следить за движением губ, словно что-то надеясь распознать в общем потоке слов лично предназначенное мне. Я смотрела и размышляла, что, пожалуй, его сексуальные руки, от которых я была в неописуемом восторге, способны проиграть только разве что его губам. Рот Кэпа был большим, а губы всегда чуть припухшими от солёной воды, попадающей под загубник маски, всегда чуть воспалены, и это не могло оставить меня равнодушной. Саддам поцокал языком в ответ на какую-то реплику собеседника и мне почему-то припомнился наш первый поцелуй на Эль Фанар. Я вздрогнула от сладкого воспоминания и в сотый раз покраснела.Vk//Вульгарные
«Ад – это когда ты больше не можешь видеть тех, кого любишь»6 ноября 2015 года. Вечер. Сижу и с упоением пакую чемодан. Вылет в Шарм ровно через четыре дня. Время тянется невыносимо медленно. Мысли в голове короткими предложениями. Через точку. Как сложно дождаться встречи, когда человек, которым ты дышишь за тысячи миль от тебя! Тогда ты ненавидишь всё, что пытается встать у тебя на пути. Твой внутренний самолёт уже давно взлетел и уже давно совершил посадку, твои мысли, твоя душа уже давно там, где песок и соль. Осталось только тело, которое не способно к телепортации. Но ты успокаиваешь себя, уговариваешь своего маленького внутреннего ребёнка, что осталось потерпеть совсем чуть-чуть, меньше недели. Вы когда-нибудь переживали ситуацию краха собственной вселенной? В тот день со мной произошло именно это и началось крушение с краткого сообщения в Вк «любезно» присланного мне «доброжелателем». «Привет. Чемодан пакуешь?». «Ага». «Можешь разбирать. Ты никуда не летишь». «Бредишь?!» «Нет. Вполне здраво говорю. Новости смотреть надо. Путин сейчас подписал указ. Россия невыездная в Египет с сегодняшнего дня». Сказать, что небо рухнуло в одночасье мне на голову – ничего не сказать. А если быть более точной в идеоматических выражениях, то переписка в Vk меня «прибила». Я переключилась на вкладку «новости». В ту злополучную секунду, когда пришло осознание и убеждённость в реальности происходящего, отчаяние внутри меня превратилось в разряженный воздух, которым не возможно было дышать… да и дышать, собственно, не больно-то и хотелось, потому что было больно! Меня сможет понять лишь тот, кто до обморока, до всей своей внутренней дури любит Шарм. Не будь этого случая я, возможно, никогда и не определила бы для себя тот «крайний шаг», на который готова была пойти ради красного побережья Египта, ради города, где вся моя жизнь с самой первой секунды пребывания в нём превратилась в полную загадок и чудес сказку под названием «Al Leila va Leila». Взрыв аэробуса и стал тем самым «взрывом», ударной волной которого зацепило моё бессознательное. Да именно это ужасающее по силе своей событие, а вовсе ни размышления о смене работы, ни развод с супругом, а внезапно возникшая невозможность оказаться там, в том месте, к которому я уже давно прикипела душой, повергло меня в состояние глубокой безысходности. Я наконец-то поняла суть моей незамысловатой, простодырой до нетипичности установки. Нет моря – значит, меня нет. Определённым было только одно то, что это было самое тёмное время… время неопределённости. 6 ноября 2015 года Указом Президента РФ «О временном приостановлении авиасообщение с Арабской страной Египет» были в упор расстреляны мои планы на счастье, это был промозглый серый день, в котором моя душа отказалась жить. Люди привыкли к рассуждениям о боли. Мы сталкиваемся с болью повсеместно в прикосновениях, переживаниях, иногда даже в предчувствии её… и всё же самым невыносимым моментом становится тот, когда боль резким толчком взрывается внутри нас, превращаясь в мировой апокалипсис. У боли всегда есть особенность, которая отличает её, к примеру, от радости или грусти… боль всегда переживается в одиночестве – ею невозможно поделиться, ей невозможно эмпатировать, её невозможно понять, наблюдая за человеком, погружённым в неё со стороны, болью невозможно эмоционально «заразиться», разве что всплакнуть… «за компанию». Рыдала я в своём одиночестве непонятом окружающим меня миром долго… около месяцев семи, и, даже поездка в Индию не смогла примирить меня с болью расставания с Шармом. А в мае 2016 я внезапно приняла решение совершить самостоятельный перелёт через Стамбул, после чего купив билет и забронировав отель, снова стала паковать чемодан, полная решимости во что бы то ни стало добраться до города моих надежд. Каждой ночью с момента закрытия официальной полётной программы я бредила Красным, мне до безумия хотелось ворваться в этот терпкий сладкий воздух пустыни и конечно же увидеть и обнять человека, с которым всё это время меня продолжала связывать тонкая нить всемирной паутины.А. Гавальди
– Я люблю тебя! – И что, я должен расплакаться? – Ну, хотя бы посочувствовать…Всемирно известная путешественникам система on-line бронирования booking.com старалась удовлетворить мой запрос в соотношении «цена-качество» на твёрдую «трёшку», как минимум. Самым «вкусным» предложением дня по специальной цене апреля мне был предложен небезызвестный по прошлому приезду январём 2015 года отель «Amr Sina». Надо сказать, к этой поездке я готовилась особенно тщательно, потому что мне было особенно страшно… страшно совершить ошибку, сделать неверный ход в этой партии, где шахматистом я была, честно говоря, никудышним. За последние пару месяцев мои и без того запутанные мысли от различных шарад и метафор, стали похожи на свалявшийся клубок бабушкиных ниток. Планы мои менялись по несколько раз на дню относительно регламента и распорядка пребывания меня в Шарме; то я хотела остаться раз и навсегда на берегу Красного моря, то, рассчитывала по прошествии пары месяцев всё же вернуться домой дабы добрать необходимые вещи: парочку кружевных трусов прозапас и гидрокостюм с новыми резиновыми сапожками к нему… Потом вдруг что-то резко меняло ход мыслей в моей голове и я, обуреваемая сомнениями и кружащими вокруг меня хороводом общественными страхами, в бессилье абсолютном сползала по стенке на пол и начинала рыдать, жалея себя и презирая собственную трусость. Собираясь в своё увлекательное и непродуманное до конца путешествие, я допускала ошибки, кажется в вопросе выбора валюты по оплате проживания в отеле, кажется, покупая страховой полис на невыгодных для себя условиях, и уж без сомнения, самой глупой ошибкой было испытываемое мною чувство тревоги, которое вибрировало внутри меня, мешая сконцентрироваться и расслабиться. И ещё я надеялась избежать встречи. Странно, обычно про хорошее я так никогда раньше не говорила, напротив, я всегда ждала, что оно случится… так было про всегда, но только не про этот раз. Вы замечали в своей жизни такую подставу, как только принимаешь твёрдое решение что-либо сделать или чего-либо не делать, обязательная провокация не заставит себя долго ждать? Если с вами подобного никогда не случалось или же это происходило по мелочи, к примеру, решили больше не есть эклеров со сливочным кремом, а лучший друг возьми их да принеси внезапно, скажу честно – ВАМ ПОВЕЗЛО. Мои же жизненные провокации отличались масштабностью. Саддам написал мне примерно за неделю до моего приезда вШарм и наигранно поинтересовался, планирую ли я всё ещё свою поездку или мои планы изменились. Ответное сообщение от меня было очень сухим и дистантным; я предельно ясно в нём дала понять, что мои планы больше его никак не касаются, что между нами всё кончено и возобновлению не подлежит. Кэп «замолчал» на пол дня, а потом пару дней в переписке мы вели пространные разговоры из серии «ни о чём»; я огрызалась, а Саддам размышлял о том, как же хорошо было бы остаться «просто друзьями», добавляя как обычно к «дружбе» сравнительную степень THE BEST. Конечно же, Кэп лукавил, соглашаясь на выдвинутый мною ультиматум, и мы оба это прекрасно понимали… игра продолжалась, и я уже окончательно запуталась в её правилах. Когда я узнала, что Саддам больше не арендует жильё в Хаддаба, признаюсь, счастью моему не было предела. Мне казалось, что до Хай Нур «полдня» пути, и, что бесконечные километры пустыни и финансовые трудности Кэпа сократят до минимума его попытки встретиться со мной. Вот так в одночасье, образно говоря, из источника моего счастья восхищающий меня некогда мужчина превратился в источник душевной боли и раздражения. Я сопротивлялась нашей встрече, я надеялась, что встречи этой не произойдёт… ища спасения я бежала к морю… пока ещё мысленно, бежала от обстоятельств, а может быть, в какой-то степени от самой себя. Но Шарм-эль-Шейх по обыкновению всё решил за меня. Май, где-то около двадцатого. Я выжидала условленных 14.30, сидя на тёплой завалинке у проходной отеля. Amar Sina был так уютен для меня, так по-отечески близок, что я старалась насладиться каждым моментом, проведённым в стенах этого полюбившегося мне отеля. Таксист терпеливо ждал вместе со мной – каждый из нас находился в этом режиме некоторой неопределённости и нервозности. По правде говоря, сам город ждал… давно, почти отчаявшись, он ждал возвращения своих туристов; и это общегородское настроение передавалось каждому, кто находился в это время в Шарме. Когда стрелки часов подползли к двадцати пяти минутам третьего, первым не выдержал таксист. «Где твой друг? Ты уверена, что придёт?» – нетерпеливо спросил он, теребя пальцами обмотку руля. Хммм… уверена ли я? Конечно, нет! С арабами никогда нельзя быть уверенной. «Ждём ещё пять минут и уезжаем, меши?» – добавленное к вопросу слово из родного таксисту языка сделало таксмэна немного сговорчивее и по моим подсчётам этого должно было хватить как раз минут на пять. «Меши, меши» – пробурчал он снисходительно и мы оба ушли в режим «off line». В состояние реальности меня вернул бодрый окрик Саддама. Кэп шёл мне навстречу, как всегда широко улыбаясь. Я ликовала, но где-то в глубине души чувство самосохранения сжалось в комок, не разделяя моей безмерной радости, хотя на тот момент мне уже было абсолютно всё равно. Мгновенно город расцвёл для меня всей палитрой своих ярких красок от песочного до тёмно малинового, торжественно возвестив мне о том, что СЧАСТЬЕ ЕСТЬ и, секунд десять спустя, вместе с ним, держась за руки, я ехала к МОРЮ на Рас Кати (название публичного пляжа). Моя перебранка с таксистом о стоимости проезда немного омрачила маниакальное настроение, но, торгуясь, я уступила на этот раз, потому как, во-первых, не хотелось базарной полемики, а во-вторых, мне было понятно раздражение таксиста, которому так и не удалось бесплатно насладиться видом моих голых ляжек, о чём он явно мечтал, умоляя сесть рядом с ним на пассажирское сиденье. Потому, натянуто улыбнувшись, я отдала ему «хамастАшара» (пятнадцать фунтов – араб.), как он просил. Вам знакомо состояние абсолютного счастья? Меня оно накрывает с головой, когда я стою на скале Рас Кати и смотрю высоко вниз, а там… внизу песочного цвета геометрически ровные холмы и море, синее-синее, бескрайнее-бескрайнее… как правило минуте на третьей я замечаю, что из глаз моих текут слёзы, а сама я шепчу что-то невнятное, типа «Господи, я снова здесь, наконец-то…» и каждый сантиметр моей кожи покрывается мурашками в предчувствии соприкосновения с морем… Знаете, только на море я поняла, что Счастье – это не материальная субстанция, не предмет, не человек, Счастье это состояние, которое выворачивает тебя наизнанку, вытряхивает из тебя боль, разочарование, всех этих тараканов из твоей головы, освобождая место для гармонии и тантры. Когда я прихожу к морю одна, то позволяю себе пребывать в этом Состоянии без погодных и временных ограничений, но сегодня время было лимитировано рукой Саддама, одёрнувшей меня без особых церемоний. «Пойдём, я покажу тебе секретное место – там очень красиво, там мы будем вдвоём – только ты и я, всё как ты хотела» – он запустил свои пальцы в мои и ещё крепче сжал руку. «Втроём» – мне захотелось его поправить: «ты, я и Море». Кэп отреагировал на мою ремарку резким поворотом головы, сузив глаза пристально посмотрел на меня секунд десять и почему-то сказал: «Ты моя дурочка», сделав это умозаключение, опираясь на ему лишь известные причины. Поцокав языком, Кэп потянул меня вниз, и мы молча начали спускаться по скалистому склону к морю. А море, оно было бесконечно прекрасным, Саддам был бесконечно желанным, а я… я просто была бесконечно счастлива. Через метров десять проходу бочком по обрыву моему взору открылся невероятной красоты грот. Я вспомнила детство и в этой небольшой послеполуденной вылазке к морю, мы с Саддамом напоминали мне детей Капитана Гранта, детей, но как-то уж слишком не по-детски увлечённых друг другом. В мозгу всё отчётливее пульсировали слова, адресованные Саддаму в переписке с неделю назад, смысл которых укладывался в формат «между нами всё кончено и больше ты ко мне не подходи». Сейчас, когда я заворожено широко распахнутыми глазами смотрела на море, а на коленях моих покорно лежала кудрявая голова Кэпа и мурлыкала, уткнувшись носом, данное себе самой клятвенное обещание «покончить со всем этим» выглядело полным абсурдом. Хотелось вскочить, заорать и утопиться, но было поздно… я уже не принадлежала себе. Я принадлежала ему, my lovely diver и он неотступно, упрямо, страстно покорял меня сантиметр за сантиметром. Подобно глубине моря, в которую Кэп погружался, устанавливая мировой рекорд, он проникал в меня всё глубже и глубже, сначала языком, потом пальцами, а потом всем своим естеством, доводя мой разум до такого состояния, когда я отрекалась от всех и вся вокруг, признавая только силу своего мужчины и только его право на меня. Чайка… мой крик потонул в её крике… Я лежала на спине навзничь, раскинув в стороны руки, у самой кромки воды и подо мной было море, а надо мной было небо. А внутри меня было счастье, которое расплескавшись за считанные минуты вытравило из меня тоску, отравляющую моё нутро на протяжении долгих месяцев разлуки, в которых я вынужденно прожила вдали от Шарма. «У меня никого не было с сентября прошлого года» – довольный голос Саддама разорвал тишину. «Ох, ну как же всё-таки он не романтичен» – подумала я с досадой и закрыла глаза, чтобы не ломать минуты своего наслаждения. Хотя в этот самый момент ко мне пришло полное осознание того, что причин для ревности у меня не было абсолютно никаких, ибо в сентябре прошлого года Кэп был исключительно со мной. Нет, решительно я не хотела терять ни минуты больше! «Кэп, пора идти понырять, море в нашем распоряжении, не нужно заставлять его так долго ждать!»… я увидела на лице Саддама раздражение, которое, как он не старался, ему было не скрыть. «Что случилось?» – я искренне недоумевала. «Я не могу сделать это, Оля». «Но почему, Кэп, реально не понимаю». «Я не заходил в воду два месяца… я не могу… я не знаю почему. Я скучаю по морю так сильно, но не могу»… В этот момент я почувствовала, я поняла всю масштабность жутких перемен, которые претерпевал обожаемый мною город за последние полгода… Я увидела радиус поражения этих перемен, он распластался на судьбы людей. Я увидела всю глубину боли и отчаяния ситуации в глазах любимого мною человека, увидела то, насколько он устал, устал бороться. Он был точно рыба, выброшенная из воды, не способная дотянуться до моря самостоятельно, вынужденная лежать в абсолютной беспомощности и ждать, пока чья-то рука снисходительно не забросит её обратно в море. Но мы ещё не знали тогда, что это было лишь самое начало, что Шарму предстояло пережить ещё много дней неопределённости и отчаяния и нам вместе с ним. Саддам сидел и не двигался, он смотрел, не мигая, туда, где на горизонте в узкую полоску сливалось море с небом. Я присела позади него и постаралась обнять так крепко, как могла… словно бы мне удалось облегчить этим его душевные страдания… Кэп был прав… я просто дурочка, наивная, вздорная и капризная… эгоистка. Мы сидели так ещё какое-то время, с морем снаружи, но без моря внутри… Cap молчал, а я плакала. Но всё-таки, как ни грустны и ни подавлены были мы, моря в нашей жизни никто не отменял, и солнце, словно сговорившись с ним, всё сильнее жгло нам плечи, заставив войти в синюю гладь сначала по пояс, а потом и вовсе уйти с головой в бездну… Мой первый фридайв после полугодового перерыва – это как в детстве мороженое на улице зимой, когда у тебя ангина, но ты всё равно его ешь, пока взрослые не видят, ешь, потому что хочется. Так и здесь… неописуемое чувство восторга вперемешку со страхом, взахлёб, с отчаянной мыслью «утону – не утону», но без паники, без суеты… просто резкий кувырок вниз и ощущение себя в толще воды. А потом это безудержное довольство собой, оттого, что у тебя получилось, и сотни рыб в свидетели, и ты бы может даже услышал грохот их оваций, но давление давит на уши и всё, что ты можешь слышать это тишину, если от счастья не забудешь продуться, конечно. Когда ясность сознания наконец-то вернулась в полной мере, сквозь стекло маски мне удалось разглядеть на дне незамысловатую фигуру в форме сердца, любовно выложенную камнями. Это так потрясло меня и я подумала о том, что непременно нужно будет запечатлеть это произведение искусства, а точнее – продукт коллективного творчества местных дайвмэнов. Не знаю, сколько по времени я пробыла в воде, увлечённая морем и своими мыслями, но когда голова моя любопытства ради начала вертеться по сторонам в поисках Саддама, то я нашла его уже полностью разъэкиперованным, сидящим у приступка грота по пояс в воде. В несколько гребков я преодолела расстояние до берега. Как только трубка для снорклинга освободила мой рот, я принялась болтать без умолку, рассказывая Кэпу о своих потрясающих ощущениях, и о сердце, там, на дне, и о том, что… «Иди ко мне» – эта фраза оборвала мой нескончаемый поток речи на каком-то полуслове и я расстроилась вдруг, понимая, что меня никто не слушает… «Садись сюда» – на этих словах я опустила взгляд и отчётливо поняла, куда и на что меня вежливо приглашают присесть… Видимо я замешкалась, потому что Саддам подтянул меня требовательно к себе, вкрадчиво говоря, как это умеют делать египтяне: «Давай, не бойся, дорогая»… Но, честно говоря, к тому моменту можно было уже не тратить время на уговоры, потому, как та игрушка, которую Кэп предлагал мне взять в руки, была самой любимой. … Я восседала, глядя сверху вниз в немигающие глаза цвета горького шоколада, и бёдра мои ритмично покачивались в такт набегающих на прибрежные камни волн. «Уж не знаю, какая принцесса там мечтает о принце» – подумала я, «но каждая взбалмошная девчонка вроде меня, уверена, мечтает о такой вот удобной лошадке» – и одномоментно почувствовала, как щёки мои заливаются краской от собственных откровений. «Хорошо тебе, моя сладкая?»… оооо, мне нравилось, когда Кэп говорил со мной так. Я потянулась к его губам для ответного поцелуя и ощутила, как пощипывает содранная в кровь коленка. «Очччееень» – скорее выдохнула, чем проговорила я, и мой язык тут же был пойман в пухлые, чуть солоноватые губы, которые пахли уже не синтетическим парфюмом солнцезащитного крема, а морем… и ещё были терпкими на вкус… это был мой вкус и он был потрясающим, дающим надежду на то, что любимый мною мужчина воздержится от дегустации другого. Наслаждаясь моментом, запрокинув голову, я мысленно растворилась в безразмерном небе цвета безумного индиго. «Ты готова?» – зачем-то спросил Кэп, словно нам предстояло совершить что-то ответственное в следующую секунду. «Да, я…», Саддам не дал мне возможности договорить и через мгновение я почувствовала, как мои лопатки коснулись махрового ворса пляжного полотенца и Кэп рывком вошёл в меня так глубоко, как мог, не обращая внимание на еле заметную попытку сопротивления с моей стороны… а потом я была готова ещё и ещё, и ещё, до тех пор, пока моё сознание не сбилось со счёта и не схлопнулось вместе с закрывающимися глазами, провалившись вместе со всем окружающим миром туда, где мне не было до всех никакого дела. И снова чайка… и снова я почувствовала, как внутри меня в самом нежном и податливом месте сейчас пульсирует, упрямо вырываясь наружу то, ради чего я была сегодня здесь.… В подобные моменты мне всегда представлялось, что я ваза, налитая до краёв «Бог мой, какое нелепое гротексное сравнение, но именно оно приходило ко мне на ум» Кэп прижался ко мне всем телом ещё сильнее, он стал тяжёлым и от ощущения этой тяжести у меня перехватило дыхание… а может быть вовсе не от этого, а от осознания того, что сладкий вечер нашей встречи подошёл к концу… ну почему всё так быстро заканчивается? Почему в этот момент безудержного счастья нельзя просто взять и выключить Мир? «Кэп…» – «Что, хабиби?» – «Скажи, а как я тебе сегодня?» – «Что ты имеешь в виду?» – «Нуууу, я была сегодня очень вкусная?»… Саддам расхохотался, даже не повернув головы, хотя рука его, лежавшая на моём животе, скользнула вниз по бедру. «Я же говорю, что ты – дурочка… ты – дурочка» – повторил он, а затем, задумавшись на мгновенье, добавил «но только моя». Я удовлетворённо замурлыкала, этот ответ вполне меня устроил и мои пальцы нащупали шершавую ладонь Кэпа. Мы лежали ещё какое-то время молча и наблюдали за тем, как над нами проплывали облака, уже накрытые лёгкой дымкой розоватого заката. Мы даже не отреагировали должным образом на прошедшую в метре от нас процессию, состоящую из безумолку болтавшей арабской семьи… Саддам лишь лениво приподнял голову, а я, закрыв лицо руками, перевернулась на бок, уткнувшись носом в подмышку Кэпа. Это был наш день, наше место, наше время и море, принадлежавшее лишь нам двоим, подарившее мне счастье любить.Интернет-ресурс
Внезапно мы оказались безумно и безнадёжно влюблёнными друг в дружкуВладимир Набоков «Лолита»
з. ы. это я обо мне и море
Это абсолютно естественно – плакать о людях, которых любишь.Д. Макнот, «Раз и навсегда»
«Yalla Sharm. СВЕЖИЕ НОВОСТИ. Авиакомпании РФ, судя по данным Росавиации, также ждут открытия авиасообщения: целый ряд перевозчиков подали заявки на полёты в Египет. Всегда Ваш, SHARM EYES TOURS»После того, как «закрыли» небо и официальные полёты в Египет прекратились, подобного рода обещания всплывали в социальной сети как мусор, выбрасываемый нерадивыми туристами за борт прогулочного катера в море. Ситуацию по закрытой полётке обсуждали и прогнозировали все, кому не лень это было делать, среди раздающих прогнозы было немало тех, кто, в общем, не имел к Египту никакого отношения и более того, никогда тут не бывал. В очередной раз, после изнуряющей дороги в Шарм в три самолёта за день, ранним утром я сидела на белоснежных простынях кровати отеля Falcon Hills и листала новостной лист с многообещающими заметками по снятию моратория на прямые чартерные перелёты до Синая. Новости уже давно не казались забавными, только полным издевательством над доверчивостью истосковавшихся по Красному морю туристов. Как один день пролетело время с ноября 2015 года, доведя до года табу на официальный въезд в египетские земли. Целый год самостоятельных путешествий превратили меня в человека упрямого и в каком-то смысле отчаянного. Человека, способного выйти за порог своего дома и никогда больше в него не вернуться. Каждая новая поездка открывала для меня Шарм эль Шейх всё с более сказочных его сторон, атмосфера любимого города толкала на решительные поступки, обнаруживалаво мне черты характера, о которых я никогда не подозревала. Мои размышления тональным гудком прервал оживший на подушке телефон, требовавший моего незамедлительного внимания – звонил Гена. «Ну что, готова к поездке в Каир?» – спросил он, пропустив церемонию приветствия. «Устала жутко, но думаю воспользоваться вашим согласием на компанию, скажем, денька через два» – нестерпимо захотелось улыбнуться. Геннадий – из далёкого городка Сибири мужчина в возрасте за 60, которого, в этом я была абсолютно уверена, послало мне в одну из моих поездок не иначе, как само провидение. Полгода назад в салоне аэробуса, летящего из аэропорта Домодедово до Сабихи Гоксен, у меня случился очередной приступ паники. Знаете, так бывало со мной после поездки в Индию всякий раз, когда я теперь путешествовала одна. Сидела тогда я у прохода, в руках у меня были чётки, которые я нервно теребила, а в голове, как обычно это случалось при атаке, какая-то крайне чудовищная мысль о смерти в безумной панике нажала «стоп-кран». Восстановиться дыханием не получалось, тряска в районе солнечного сплетения только усиливалась. После прогулки до туалета я услышала мужской голос, доносившийся с моего ряда в районе иллюминатора: «Я отдал стюардессе ваш смятый стаканчик, полагаю, он вам больше не был нужен?». О, да! Единственное, что мне сейчас действительно было нужно, так это то, чтобы со мной поговорили. Реальность сбавила обороты вибрации, я перестала давиться воздухом, и у меня даже хватило сил ответить мужчине: «Спасибо». «А вы летите до Сабихи?» – мой вопрос прозвучал так откровенно глупо, но мужчина лишь корректно улыбнулся и по-доброму добавил: «Видимо, у меня нет выбора, раз уж я сел на самолёт до Стамбула». «А потом вы не полетите со мной в Шарм эль Шейх случайно?» – я несла какую-то околесицу, но с каждым словом мне заметно легчало. «Да, потом я в Шарм. Нам с вами по пути, я полагаю» – мужчина всё более внимательно разглядывал меня. Казалось, он был готов позвать санитаров. «Можно пристать к вам ненадолго, ровно до того момента, когда мы сядем в самолёт на Шарм? Простите, просто я боюсь» «Чего?» – мужчина удивлённо хохотнул. «Не знаю. Возможно, потеряться. Мне не дали второй посадочный, как обычно, и понятия не имею, где по прилёту нужно его приобретать». «Ну, хорошо. Держитесь меня, уж я вас не потеряю». «Спасибо. Меня, кстати, Ольгой зовут». «Геннадий» – мужчина дружелюбно протянул руку.
– Когда ты поняла, что влюблена? – Стоило ему только не позвонить.Р. Валиуллин, «В каждом молчании своя истерика»
«Какая ты дура, мой ангел»из письма А. С. Пушкина к жене
Какая есть.Желаю вам другую.Получше.А. Ахматова
Страсть… Вы знаете, она та ещё сука. Сжимает тебя в тиски, наизнанку выворачивает, вертит тобой, как хочет. И ты теряешь с ней всё: разум, контроль, покой, душу… Особенно душу…Internet-ресурс
Может займёмся любовью? Хорошо. Безответная тебя устроит?Р. Валиуллин, «Безумие»
Никогда не причиняйте больше боли, чем хотели бы принять её сами из чужих рук.Маркиз Д. А. Ф. де Сад
