Книга в формате epub! Изображения и текст могут не отображаться!
Table of Contents
РЕДАКЦИЯ ДЕТСКОЙ И ЮНОШЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Литературно-художественное издание
СЕРИЯ «СКАЗКИ НАШЕГО ДВОРА»
Для младшего и среднего школьного возраста
Есеновский Михаил Юрьевич
УР-ЮР-ВЫР
(Ура! Юра вырос)
Заведующая редакцией Л. А. Чуткова
Ответственный редактор А. Н. Печерская
Художественный редактор В. Ф. Плевин
Технический редактор Л. Н. Никитина
Компьютерная верстка О. И. Колотова
Корректор И. А. Никанорова
Цветоделение А. Е. Косых, О. А. Молочков
Изд. лиц. № 061622 от 07.10.97.
Подписано в печать 13.03.00. Формат 60x84 1/8.
Бумага офсетная. Гарнитура «Школьная». Печать офсетная.
Усл. печ. л. 5,58. Тираж 10 000 экз. Заказ №1332.
ООО «Дрофа». 117419, Москва, 4-й В. Михайловский пр., д. 6, корп. 1.
По вопросам приобретения продукции издательства «Дрофа» обращаться по адресу: 127018, Москва, Сущевский вал, 49.
Тел.: (095) 795-05-50, 795-05-51. Факс: (095) 795-05-52.
Отпечатано в типографии ОАО «Внешторгиздат», 127576, Москва, ул. Илимская, 7.
Серия основана в 2000 году
УР-ЮР-ВЫР
Художник О. Подивилова
ББК 86.37
Е82
УДК 2
Оформление серии В. Плевина
Есеновский М. Ю.
Оформление серии В. Плевина; — М.: Дрофа, 2000. — 48 с.: ил. — (Сказки нашего двора ).
© М. Ю. Есеновский. Текст, 2000
© В. Ф. Плевин. Оформление серии, 2000
©О. В. Подивилова. Иллюстрации, 2000 ©ООО «Дрофа», 2000
Один мальчик, которого звали Юра, ел на завтрак манную кашу и поэтому быстро рос...
Раз Юра утром проснулся, а у него выросла голова, большая-большая, круглая-круглая, как Земля.
Озирается Юра по сторонам, а вокруг темный космос. Тогда Юра подпрыгнул и стал планетой. Кружится вокруг Солнца: то затылок ему, то макушку подставит.
Ученые на Земле посмотрели в трубу на небо, видят — новая планета летает. Удивились они и написали статью в газету. А Юрина мама всегда газеты читала. Прочитала она про это, пришла к ученым и говорит:
— Совпадение! У меня мальчик пропал, а у вас новая планета появилась. Может, это мой Юра?
Посмотрела мама в трубу на Юру и сразу узнала его, конечно.
А Юра уже устал летать вокруг Солнца, скучно ему стало — и не поговоришь ни с кем. Тишина такая, в ушах звенит. Вдруг слышит — мама кричит:
— Юра! Иди обедать!
Обрадовался Юра, перешел на околоземную орбиту и домой обедать пошел.
Другой раз Юра утром проснулся, а у него вырос огромный рот, пасть даже, и много-много зубов внутри.
Отправился Юра в зоопарк, в аквариум, и рот пошире открыл. Увидела его зубы акула, испугалась и упала на дно в обморок.
Тогда Юра пошел в террариум, нашел крокодила да как на него оскалится.
«Везет же людям, — думает крокодил. — Свое отсижу, такие же зубы вставлю».
И тоже в обморок — шмяк — от зависти.
Пошел Юра в школу из зоопарка, увидел Свету Орлову, отличницу, да как свою пасть разинет.
А Света Орлова и говорит:
— У тебя, Юра, дупло в зубе. Третий ряд, двадцать восьмое место. Ты, наверное, зубы давно не чистил.
Взяла она Юру за руку и повела к зубному врачу, Юриному любимому.
Другой раз Юра утром проснулся, а у него за ночь выросли две косички.
«Срамота! — Юра думает. — Прямо как у девчонки».
Схватил себя за косы и давай дергать что было сил. Дергал, дергал — не отрываются, только заплакал от боли и к маме пошел. Мама его по головке погладила, расчесала и нарядные бантики заплела, синего мужского цвета.
С тех пор Юра больше девочек за косички не дергает, а обзывается только и рожи строит на расстоянии.
Другой раз Юра утром проснулся, а у него выросли болыпие-большие усы, синего мужского цвета.
Обрадовался Юра и в школу пошел.
— У меня, — говорит, — вот что теперь есть. А у вас ни у кого нету.
Девчонки все сразу влюбились в Юру, а главное, — в него красивая Рита влюбилась.
— Веди, — говорит, — Юра, меня под венец.
А Юра засмущался и говорит:
— Давай сначала в кино пойдем.
Пришли они в кино на фильм ужасов и за руки там взялись. А Юра от волнения стал ус крутить. Крутил, крутил ус и оторвал, Тогда Юра Ритину руку выпустил и стал второй ус на палец наматывать. Наматывал, наматывал и тоже оторвал. Бросил он усы под лавку, а тут кино кончилось и свет зажгли. Посмотрела Рита на Юру и говорит:
— Чего это ты мне тут под ноги набросал? Я и не знала, что ты такой неряха!
И ушла. А Юра один остался. Вот до чего иной раз дурные привычки доводят.
Другой раз Юра утром проснулся, а у него вырос горб на спине. Юра пощупал горб, а это, оказывается, парашют — белый, прохладный и пахнущий детским мылом. Обрадовался Юра, пошел к Акимкиным на второй этаж (сам-то он на первом этаже проживал) и говорит:
— Дайте прыгнуть.
А Акимкины говорят:
— Мы окна к зиме заклеили. В уши дует. Поднялся Юра на третий этаж, к Дудолевым, а те говорят:
— У нас Вадик болен, и бабушка очень старая. Она сквозняков боится.
Поднялся Юра к Карнеевым на четвертый, а те ему говорят:
— Не дадим. Еще комаров напустишь. Залез тогда Юра на крышу, прыгнул вниз и сломал себе руки и ноги.
Подбежали к нему прохожие.
— Караул! — кричат. — Мальчик с крыши свалился и все себе разломал!
А Юра встал, отряхнулся и говорит:
— Дураки! Это все ерунда, завтра новое вырастет.
А парашюта больше не будет...
Другой раз Юра утром проснулся, а у него вырос длинный-предлинный нос, прямо как у слона.
Высморкал Юра нос посильнее, тот у него и отпал. Положил Юра длинный нос под подушку и в школу с обычным носом пошел.
«Скорей бы домой, — думает в школе Юра. — Меня там нос под подушкой ждет».
Приходит домой после школы — а носа нету. Юра его поискал везде, а нос под кровать залез и смотрит оттуда гоголем.
Юра блюдце на пол тогда поставил и говорит:
— Носик, пей воду.
А носик только сопит в ответ и ноздри щурит. Он, оказалось, воды совсем не хотел, а хотел под кроватью у Юры жить. Свернулся калачиком на подстилке и спит в тепле.
Так и остался он у Юры жить под кроватью, а Юра его Полканом назвал.
«Пусть живет до весны, — Юра думает. — Я весной его в рощу снесу и пущу на волю. Гуляй, Полкан, на свободе, расти, набирайся сил».
Другой раз Юра утром проснулся, а у него на голове рога выросли, маленькие-премаленькие, как у теленочка.
Надел Юра шапку и в школу пошел с рогами.
— У меня, — говорит во дворе, — рога.
А все говорят:
- Где?
— Вот тут, — отвечает Юра. — И тут. Только шапку снимать нельзя, а то меня мама в окно увидит.
Снял Юра шапку в школе, когда тепло, но у него еще длинные волосы там под шапкой росли, и рожек совсем не видно. Тут все над ним как начнут смеяться.
— Ха-ха, — говорят. — Глядите, урод безрогий!
Но Юра на них обижаться не стал за это, а только в школу он с той поры с короткими волосами ходит. В другой раз опять на макушке чего-то вскочит, а не докажешь.
Другой раз Юра утром проснулся, а у него длинные-длинные уши выросли, прямо как у осла. Обиделся Юра на это и к маме на кухню пошел.
— Вот до чего дошло, — говорит. — Полюбуйся.
А мама Юру за ухом почесала и говорит:
— Здравствуй, мой зайчик! Поцеловала в макушку между ушами и рыжую морковку на завтрак погрызть дала. Хотя и ослы, те тоже на завтрак морковку любят.
Другой раз Юра утром проснулся, а у него вместо левой руки ружье выросло.
Вышел Юра во двор и давай командовать.
Чуть что не так, сразу бабах из ружья.
Хорошо еще, он правшою был и из левой стрелял неточно, а не то бы всех укокошил.
Хорошо Юре жить стало — и уроки учить не надо, и в автобусе ездит бесплатно, и мороженое за так.
Только стали все Юру бояться, прячутся от него, а ему все время водить. Скучно Юре, тоскливо, неохота ни есть, ни пить, голова болит. А потом еще и ружье, как назло, разболелось. Поболело оно, засохло да отвалилось. А на месте его опять левая рука распустилась, красивая такая, с пятью пальцами.
Другой раз Юра утром проснулся, а у него на руке выросло родимое пятнышко. В форме автомобиля.
— На «Москвич» похоже, — посмотрел Юра. — Хорошо бы еще «мерседес» иметь.
Подумал так и спать лег. Проснулся, а на руке уже грузовик.
«Хорошо бы с прицепом», — подумал Юра и снова уснул.
Просыпается, а вместо грузовика — «скорая помощь».
«Хорошо бы «милиция», — подумал Юра и спать пошел.
Только никак заснуть не может, выспался уже.
Так и остался со «скорой помощью». Но если кверху ногами смотреть, то это верблюд.
Другой раз Юра утром проснулся, а у него из подушки сдобная булка выросла.
Юра краешек откусил от булки, а там под наволочкой — изюм. Выковырял Юра пальцем изюм, смотрит — все крошки на простыне.
— Ну вот, — говорит Юра. — Теперь спать щекотно.
Стряхнул он крошки в кулак и голубям на балкон насыпал. Пришел Юра к маме на кухню и говорит:
— Мы с птицами всю подушку съели. Ругаться будешь?
А мама и говорит:
— Наоборот, молодец. У них сейчас самое голодное время.
Другой раз Юра утром проснулся, а у него выросла карта мира на одеяле.
Белая равнина кругом и море четырехугольное посредине, мужского синего цвета.
— Ага, — огляделся Юра. — Вот Африка. Вот Бразилия.
Ногами пошевелил, а море как разволнуется и — раз! — его с головой накрыло.
«Везде хорошо, — Юра думает. — И в Африке, и в Бразилии. А дома под одеялом — лучше».
Другой раз Юра утром проснулся, а у него вырос парус из простыни.
Спустил Юра ноги с постели на пол, а там — вода.
— Глубоко, — смотрит Юра. — А я ещё плавать не научился!
С кровати на тумбочку перебрался, с тумбочки — на буфет, с буфета — на письменный стол. Уселся и на кровать под парусом смотрит.
«Красивая у меня кровать! — думает Юра. — И во сне не скрипит, и в воде не тонет. Я её «Отчаяннаый» назову».
Другой раз Юра утром проснулся, а у него на боку маленькая калитка выросла.
Приоткрыл Юра калитку и вошел в нее, а там внутри — организм.
Сердце качает.
Печенка пыхтит.
Желудок надрывается.
Вокруг всякие кишочки копошатся.
Вышел Юра наружу и с тех пор не бьет никого, не толкает и сверху не сбрасывает. Потому что у любого внутри организм живет и мешать работать ему — просто свинство.
Другой раз Юра утром проснулся, а у него ничего не выросло.
«Наверное, я мало каши ел, — думает Юра. — Вот и результат».
Стал себя осматривать с головы до ног. Так и есть — ничего нету.
«Может, внутри что-нибудь? — думает Юра. — Скрытое от глаз?»
Разинул Юра рот, поглядел внутрь, а там — гланды.
— Вот оно что, — говорит Юра сам себе.
Успокоился он тогда и в школу сегодня идти раздумал, потому что такими большими в школу просто уже не ходят.
Так Юра вырос и стал большим,
большим-пребольшим,
очень большим,
даже взрослым.
Один мальчик, которого звали Юра, был очень храбрый. Он ничего практически не боялся, кроме некоторых вещей.
Например, он боялся спать на кровати. Потому что под кроватью всегда не спит крокодил. Вот ляжет Юра в кровать, а спать боится.
— Крокодил, — говорит Юра, — ты там?
— Угу, — говорит крокодил. — Здесь я.
А Юра говорит:
— Ведь жестко под кроватью лежать. И пыльно.
— Нормально, — говорит крокодил. — Главное, ты засыпай скорей. Утро вечера мудренее.
— Может быть, раскладушку в передней тебе поставить? — говорит Юра. — Все-таки дует по полу.
— Не беспокойся, — говорит крокодил. — Я закаленный. Каждый день водой обливаюсь.
— Молодец, — говорит Юра. — А зубы чистишь?
— И зубы чищу, — говорит крокодил, — и зарядку делаю по утрам. Еще есть вопросы?
А Юра ему говорит:
— И этими, значит, зубами меня изжевать собрался?
— Чудак человек, — говорит крокодил. — У меня жена дома, дети малые плачут, надо же что-то есть.
— Паразит ты, — говорит Юра. — Я, может, тоже жену и детей хочу. А ты меня холостого съешь?!
— Ну ты, полегче, — говорит крокодил. — Я ведь тебе в отцы гожусь, между прочим.
А Юра говорит:
— Извини, отец. Не сдержался.
— То-то же, — говорит тогда крокодил. — А ты ничего, покладистый.
— Слушай, — говорит Юра. — У меня солдат под кровать упал. Может, хвостом пошаришь?
— Так вот что мне в пузо все время давит, — говорит крокодил. — Держи своего солдата.
— Спасибо, — говорит Юра. — Может, и от будильника винт разыщешь?
— Отстань, — говорит крокодил. — Завтра вставать ни свет ни заря. Доброй ночи.
Потянулся, зевнул и затих совсем под кроватью.
— Крокодил, ты спишь? — говорит Юра.
А крокодил уже храпит что есть мочи.
— Жалко, — говорит Юра. — Я как раз анекдот остроумный вспомнил. Про крокодилов. Ладно, завтра тебе расскажу, не забыть бы.
Кроме кровати, Юра боялся всех темных комнат в квартире. Потому что там за шторой стоит скелет.
— Скелет, — говорит Юра. — Ты здесь?
А скелет молчит, только штора слегка шевелится.
— Скелет, — говорит Юра, — я, по-моему, к тебе обращаюсь. Ты что, не слышишь?
— Ну здесь, — говорит скелет. — Дальше что?
— Ничего, — говорит Юра. Я просто так.
— Раз так, к окну тогда подойди, — говорит скелет. — Посмотришь, луна какая.
— Ну да, — говорит Юра. — Я сейчас подойду, а ты меня сзади к-а-а-к...
— Нужен ты мне! — говорит скелет. — Я говорю, луна погляди какая.
Подошел Юра к окну поближе, смотрит — правда, луна. Занавеску рукой потрогал — скелет на месте. Юра тогда другой стороны завернулся в штору и сквозь стекло на луну глядит:
— Скелет, а люди есть на Луне, не знаешь?
— Нету людей, — говорит скелет. — Там только одни скелеты. Ты, собственно, что пришел? Вопросы глупые задавать?
— Мама с кухни прислала, — говорит Юра. — За полотенцем.
— Ну так бери и иди, — говорит скелет. — Вон там на стуле оно висит.
— А ты? — говорит Юра.
—А я еще постою немного. Мысли всякие в череп лезут.
— Так я пошел, — говорит Юра. — Ты уж тут не скучай.
— Подумаешь! — говорит скелет. — Мне и одному хорошо.
— Ну, пока, — говорит Юра.
— Завтра придешь? — говорит скелет. — Здесь в шкафу еще полотенца есть. Маме могут понадобиться.
— Не знаю, — говорит Юра. — Завтра уроков много.
— Ладно, учись, — говорит скелет. — Если чего, я тут. Ты только свет не включай.
И Юра к маме на кухню на свет пошел.
— Мам, — говорит, — может быть, мы здесь лампу сейчас потушим и все вместе чаю попьем?
Помимо комнат, Юра боялся сохнущего белья на кухне, особенно простыню.
— Простыня, — говорит Юра, — виси себе смирно, не шевелись. Я за конфетой сюда пришел.
А простыня сразу как заколышется!
— Я, может, тоже хочу, — говорит.
— Знаю я, чего ты хочешь, — говорит Юра. — Я отвернусь, а ты меня сзади душить начнешь. У тебя одно на уме.
— Жмот ты, — говорит простыня. — Душить таких надо!
— Ты что, обиделась? — говорит Юра. — На вот тогда конфету, держи, мне не жалко.
А простыня висит себе и молчит.
— Я здесь на столе оставлю, — говорит Юра. — Захочешь — возьмешь.
Приходит Юра из школы — конфеты на месте нет, а вся простыня в конфете.
— Вот ведь свинья! — говорит Юра. — Еще и руки об себя вытерла. Что теперь мама скажет?
Кроме белья, Юра боялся дедушкиного портрета на стенке.
— Дедушка, — говорит Юра, — ты под стеклом хорошо запрятан? Не вылезешь?
— Намертво, — говорит дедушка, — отсюда не убежишь.
— Это хорошо, — говорит Юра. — А то я тебя чего-то, знаешь, боюсь. Ты что на нас так сердито смотришь всегда?
— Ничего не поделаешь, — говорит дедушка. — Меня так фотограф снял. А я на самом-то деле ничего себе был. Можно сказать, веселый.
— А ты мою бабушку очень сильно любил? — говорит Юра.
— Сильней не бывает, — говорит дедушка. — Я бы и тебя полюбил, если бы ты раньше успел родиться.
— Не виноват я, — говорит Юра. — Это все папа с мамой.
— Вот именно, — говорит дедушка. — Их у тебя за смертью только и посылать.
— А я, говорят, на тебя похож, — говорит Юра. — Ты рад?
— Еще бы, — говорит дедушка, — выходит, я как бы жив.
— Дедушка, — говорит Юра, — а я тебя все равно немного боюсь.
— Немного бойся, — говорит дедушка. — Это не страшно. Главное — не забудь.
— Я тебя никогда не забуду, — говорит Юра. — А если я сейчас пойду в солдатиков поиграю, ты не обидишься?
— Ступай, — говорит дедушка, — только пыль со стекла сотри, а то мне тебя плохо видно.
Кроме портрета, Юра боялся стенного шкафа. Потому что там среди вешалок с разным платьем спрятался Гардероб.
— Гардероб, — говорит Юра, — скоро мы новую стенку купим, а твой шкаф на помойку выкинем, понял!
— Куда ж мне без вас, — говорит Гардероб из шкафа, — когда я совсем домашний? Я на воле погибну.
— Пускай домашний, — говорит Гардеробу Юра, — все равно у тебя дурные наклонности.
— Нет у меня никаких наклонностей, — говорит Гардероб. — Здесь только мамин костюм висит и штаны в полоску. У тебя, Юр, который размер?
— Знаю я, — говорит Юра, — что значит твой «который размер»! Я подойду, а ты меня в шкаф утянешь, а там — и подумать страшно...
— Зря ты так, — говорит Гардероб. — Я же от всей души.
Обиделся и замолк. И только дверью от шкафа наскрипывает чего-то себе под нос.
— Ну вот что, — говорит Юра. — Где там твои штаны? Покажи.
Примерил Юра штаны из шкафа, а прежние в шкаф повесил.
— Вот это другое дело, — говорит Гардероб. — Я старые вычищу и поглажу. Завтра будут как новые.
— У меня там карман впереди разорван, — говорит Гардеробу Юра.
— А, может быть, и молнию поменять? — говорит Гардероб. — Я умею.
— Так я после школы завтра к тебе зайду, — говорит Юра.
— С часа у нас обед, — говорит Гардероб. — Но ты все равно зайди. Скажешь, я — от скелета.
Закрыл Юра дверцы у шкафа и на кухню к маме пошел.
— Мам, — говорит, — а я ведь новую стенку всю гвоздем исцарапаю моментально. Ты лучше шубу себе на эти деньги купи и папе какие-нибудь носки.
Помимо шкафа, Юра боялся дырки для слива в ванне.
Раз Юра мыться в ванну залез, а с дырки той глаз не сводит. Отсел от нее подальше и гонит воду волной. Зафыркала громко дырка и говорит:
— Ой-ой-ой! Пузырики в нос пошли! Шампунь у тебя шипучий!
— Не будешь за мной подглядывать! — говорит Юра. — Чего ты за мною, голым, следишь? Не стыдно?
— Подумаешь, — говорит дырка. — Чего я, голых, что ли, не видела? Здесь в ванне все почему-то голые.
— Дырка, — говорит Юра, — а из тебя ничего не вылезет?
— Не вылезет, — говорит дырка. — Пустая я и глубокая.
— Пустая — это хорошо, — говорит Юра. — Но все-таки ведь глубокая. Это страшно.
— Не бойся, а лучше палец в меня засунь.
— Давай я мыло в тебя засуну, — говорит Юра. — Там витаминов больше.
— Не буду мыло, — говорит дырка. — Я пальцы сосать люблю.
— Фу! — говорит Юра. — Такую грязь! И под ногтями одни микробы.
— Так вымой! — говорит дырка. — Ты в ванну зачем залез?
Потер Юра пальцы свои мочалкой и в дырку один осторожно засунул.
— Чур, только ногти не грызть, — говорит. — Не
то я в следующий раз горчицей пальцы намажу, тогда узнаешь!
Почмокала дырка пальцем и говорит:
— Мизинец сейчас хочу. Он из них самый сладкий.
— Достаточно, — говорит Юра. — Я теперь мыться буду, а ты за раковиной следи. Мало ли что, там же ведь тоже дырка!
— Ладно, — говорит дырка. — Можешь на меня положиться.
Вымылся Юра спокойно, без нервотрепки, и маме в стенку стучит:
— Пора!
— Небось теперь раньше субботы и не заявишься? — говорит дырка.
— Посмотрим, — говорит Юра. — Может, я и побыстрее где-нибудь извозюкаюсь. Ты надейся.
Тут мама в ванную входит, укутала Юру в мягкое полотенце и спать в кровать понесла.
— Мам, — говорит Юра, — а пальцы одни разбойники да бандиты во рту сосут?
— Не только, — говорит мама. — Еще грабители и убийцы.
— Ну что ж, — говорит Юра. — Пусть так. Не все же мне с отличниками дружить.
Помимо дырки, Юра боялся входную дверь. Потому что под дверью все время стоит шпион.
— Мальчик, — говорит шпион через дверь,— а как, например, тебя зовут?
А Юра догадался, что это шпион, и говорит:
— Меня зовут Юра.
Чтобы шпион не догадался, что он догадался, что он шпион. Шпион ни о чем и не догадался. Он говорит тогда:
— А ты, Юра, как подрастешь, космонавтом будешь?
Юра говорит:
— А как же! Обязательно буду. И дворником тоже буду.
Шпион говорит:
— Дворником — это неинтересно. Ты, Юра, лучше все-таки космонавтом будь. Вырастешь, все расскажешь — что у ракеты твоей внутри. Я тебе телефон оставлю.
Вот тут шпион подождал немного для виду и задает свой главный шпионский вопрос:
— А ты кого больше любишь, Юра, маму или же папу?
— Одинаково всех люблю, — отвечает Юра. — Поровну. Равномерно.
— А хоть немножко крепче кого? — говорит шпион.
— Как когда, — отвечает Юра. — То один, глядишь, приглянется, а то второй.
— А в целом за год кого-то все же сильнее? — спрашивает шпион.
— Само собой, — отвечает Юра. — Но год на год не приходится.
— Ну хорошо, — говорит шпион. — А в сумме за все года кто будет на первом месте?
— Они, — отвечает Юра. — На пару, то есть вдвоем. А третье место решили вовсе не присуждать...
— Да ну тебя, — говорит шпион. — Надоел.
Обиделся, лампочку вывернул и вниз по лестнице побежал через четыре ступеньки, чуть ногу себе не вывихнул.
Так со шпионом Юра и не сдружился. Стало быть, не судьба!
У мальчика Юры ужаснейший насморк. У мальчика Юры рассерженный вид. Он насморку живо велит выметаться, а насморк из носа ему говорит:
— Мне очень уютно в двухкомнатной норке, тут шторки в оборках и окна на юг. Сейчас приступаю я к влажной уборке, и сопли, возможно, ручьем потекут.
Волнуется Юра:
— Мой нос не квартира, не дача, не вилла, не дом, не сарай. А ну-ка, проваливай прочь, носопыра, и сопли с собою свои забирай!
Но насморк смеется:
— Напрасно психуешь. Со мной, как с тобою, — все в стенку горох. В другой раз родителей слушаться будешь, не будешь по лужам ходить без сапог!
У мальчика Юры в квартире тревога — он пуговку съел с мехового пальто. Ни мама, ни папа теперь не помогут, теперь не поможет никто и ничто.
А пуговка на языке поскользнулась, упала на самое дно живота и там в темноте беспросветной очнулась, с испугу сидит и считает до ста. От страха у ней поднимается дыбом оставшейся нитки густой волосок. И толстых кишок бесконечные трубы доносят до Юры ее голосок:
Запомни вперед: неумно, неуместно полезные, ценные вещи глотать!
— Я вовсе не думала здесь очутиться, я, может быть, с детства боюсь темноты. За это нахальство, за это бандитство, за это бесстыдство поплатишься ты! Ты будешь ходить с животом нараспашку — я пузо твое изнутри расстегну, чтоб тотчас покинуть свою каталажку. А ты запоздало признаешь вину, но больше тебе никогда не наесться — все будет в отверстие прочь вылетать!
У мальчика Юры расстройство желудка, не может желудок расстройства унять. Он губы надул и обиделся жутко, а Юра причины не может понять:
— Прости, если я твой порядок нарушил! Клянусь, я обидеть тебя не хотел. Быть может, я что-нибудь грубое скушал? Быть может, обидное что-нибудь съел?
Я голоса впредь на тебя не повышу, тебе станет грустно — и я загрущу. Когда ты устанешь, я стану потише. Бандиты пристанут — тебя защищу. Ну хочешь — побегай, ну хочешь — попрыгай, ну хочешь — в игрушки мои поиграй. Ну хочешь — ногами немножко подрыгай. Но слезы, прошу, поскорей вытирай!
Желудок притих, и не слышно рыданий. Пока не пускает к себе никого. Но минуло время жестоких страданий, и сердце уже не болит у него.
Тот случай досадный теперь вспоминают как глупую шутку, как шалость свою, желудок и Юра, что в ногу шагают отныне по жизни и песни поют.
У мальчика Юры тяжелая свинка, здоровая свинка в кровати лежит. Он свинку по спинке колотит:
— Подвинься!
А свинка на это ему говорит:
— Ты, верно, обижен, что горло раздуло и темпера тура с утра поднялась? Что я на кровать завалилась, как дура, когда мне положены лужи и грязь?
Люблю я, конечно, в грязи извозиться, люблю из корыта похлебку хлебать. Но стоит хворобой какой заразиться, то лучше скорей завалиться в кровать.
Здесь есть одеяло и даже подушка, здесь теплого Юры знакомый бочок. Мы, тесно боками прижавшись друг к дружке, поборем болезнь, не робей, старичок!
У мальчика Юры кровавая рана.
Он палец сегодня порезал ножом.
— Давай перевяжем, — волнуется мама, — водичкой промоем и йодом прижжем.
А Юра ревет. Чтоб щипало не очень, он просит на рану подуть посильней.
И мама старается дуть что есть мочи, насколько силенок хватает у ней.
И гнутся деревья от маминых вздохов, и тучи исчезли, и дождь перестал, и солнце сияет, и слезы просохли, и день непогожий как стеклышко стал. Вот тем-то и славятся мамы в народе, что дуют на раны своим сыновьям. Отсюда и ветры бывают в природе. Скажите спасибо за то матерям.
У мальчика Юры сегодня ангина, ангина и коклюш поднялись пешком на пятый этаж посидеть у камина, ангина Марина и коклюш Пахом. Пропахший махоркой и сморщенный коклюш, что кашлем смущенье пытается скрыть, и тетка ангина с английским моноклем под ливнем промокли и могут простыть.
И Юрина мама им дверь отворила и, как полагается, их приняла. Парным молоком из ковша напоила и хлеба буханку поесть принесла. А Юра, напялив носки шерстяные и вязаный свитер, залез под кровать, чтоб мама гостям дорогим объяснила:
— А Юрочки нету. Ушел погулять.
Ангина и коклюш весь дом осмотрели, но мальчика Юры нигде не нашли. Обсохли, погрелись, попили, поели, собрали пожитки и дальше пошли.
У мальчика Юры сегодня ветрянка, повсюду ее заразительный смех.
Девчонка ветрянка пришла спозаранку, на бал приглашает решительно всех.
Ведет сквозь кусты по одной из дорожек огромного парка к большому дворцу.
И белое платье в зеленый горошек веселой ветрянке сегодня к лицу.
И кружится Юра с ветрянкой на пару, и белого платья летят кружева, и щеки пылают и светятся жаром, и кругом за кругом идет голова.
Но ветер подул, и исчезла ветрянка, лишь белого платья мелькнул лоскуток.
Бриллиантовой зелени тусклая склянка поставлена в дальний в шкафу закуток. Как будто и не было белой беглянки, как будто не встретились с ней на балу.
И только над бровью пленительной ямкой остался ветрянки смешной поцелуй.
У мальчика Юры синяк на коленке размером с дыру на штанах у него. Синяк на коленке, синяк на коленке, опять на коленке, штук пять итого.
Да здравствуют наши мужские коленки!
Да здравствуют наши на них синяки!
Нас вновь ожидают заборы и стенки, асфальта наждак и дверей косяки.
Их издали видно — мужские коленки, их синего цвета не спутать ни с чем. И Аньки, и Таньки, и Маньки, и Ленки имеют другие оттенки колен.
У Анек, у Танек, у Манек, у Ленок коленки что надо, да только, увы, какое нам дело до этих коленок без признаков нашей мужской синевы? И в Аньках, и в Таньках, и в Маньках, и в Ленках есть много всего, но не их в том вина, что только в мужских благородных коленках — небесная высь и морей глубина.
У мальчика Юры сегодня в прихожей раздался звонок и его разбудил. Обширный склероз, на студента похожий, вошел и смущенно сказал:
— Подожди... тебя как зовут? Тимофеев Андрюха? Степанов Серега? Антонов Филипп? А я кто? Ангина? Ветрянка? Желтуха? А может, Инфаркт Скарлатинович Грипп?
Я чем-то тебя заразить собирался с утра, но, к несчастью, забыл записать. Забыл, хоть и очень запомнить старался. Забыл, и сейчас меня нужно спасать. Давай вспоминать, для чего я здесь, вместе, и что я такое хотел учинить? Быть может, я просто какой- нибудь слесарь? Не нужно нигде ничего починить? А может, я просто твой врач участковый? А ну-ка язык свой скорей покажи. А может, я завуч из вашей спецшколы? А может, я жулик? Ты сразу скажи. А может, я плотник? А может, я дворник? Не может упомнить всего человек! Сегодня у нас воскресение? Вторник? Ноябрь? Весна? Восемнадцатый век?
Склероз замолчал и тихонько заплакал. А Юра склероза за стол усадил, в стакан валерьянки немножко накапал и в чашку горячего чая налил. И пьют они чай с апельсиновым джемом, уютно и весело сделалось им:
— Какая нам разница — кто мы? зачем мы? — когда мы с тобой так чудесно сидим!
