Усадьба «Розель» [Елена Андреевна Тюрина] (fb2) читать онлайн

Елена Тюрина Усадьба "Розель"

Пролог

2017 г.

Женщина открыла чуть помутневшие от времени, но еще живые и красивые глаза. За эти невероятные глаза ее даже звали играть в театре, потом – быть натурщицей… Но она отказывалась. Тогда казалось, что в жизни достаточно всего – чувств, эмоций. А теперь было ощущение, что эта жизнь как-то незаметно прошла мимо.

За окном едва брезжил рассвет… Опять она задремала в кресле с газетой. Взгляд упал на первую, уже давно пожелтевшую, полосу «Красной звезды»¹. Почтальон всякий раз удивлялся, что она выписывала военную прессу. Хотя, скорее всего, это был просто повод подольше с ней поговорить. Что уж скромничать – она всегда чувствовала на себе восхищенные взгляды. Но держалась достойно. На публике никогда не позволяла себе ничего большего, чем улыбка. Ни скандалов с повышением голоса, ни выяснения отношений, ни истерик с заламыванием рук. Даже когда умер муж. Всегда спокойная и снисходительная, будто королева, – с подчиненными, и мягкая сдержанная хозяйка – дома. Никакого кокетства и прочих дешевых женских приемов в отношении мужчин. Настоящая богиня, стоящая выше мирской суеты. Но это не значит, что она была холодна и безчувственна. Ее шарм не оставлял равнодушными представителей сильного пола, всегда ищущих ее внимания, желающих если не покорить эту недосягаемую женщину, то хотя бы поймать взгляд…

Да, она вела не самую праведную жизнь. Предавала, убила человека… Но и любила. Любила до безумия, так, что душу готова была за него продать. Воспоминания о былом унесли ее в тот вечер, когда она впервые увидела его… Женщина снова взяла дрожащими руками газету. С нечеткой, плохо пропечатанной фотографии на нее смотрел довольно молодой мужчина. Спокойная открытая улыбка, до боли знакомый прищур светлых очей. Он, кажется, совсем не менялся. Наверное, и ушел вот таким же… «В моей жизни это чудо, что я стал военным летчиком. Я, мальчик из далекой, но, конечно, милой сердцу украинской деревни…», – в глаза бросились несколько строчек из интервью.

Сердце сдавило в этот раз сильнее, чем все предыдущие разы. И долго не отпускало. Быть может, и ее время подходит? Нужно найти валидол. С трудом поднялась, тяжело опираясь на подлокотники кресла. Очень старые, наверное, как она сама, деревянные половицы, поскрипывали от ее шагов.

2008 г.

Спускаясь по трапу самолета, он сразу увидел родителей. Ну конечно, мать не могла потерпеть некоторое время, пока он выйдет в зал прилета, и уговорила отца воспользоваться своими связями, чтобы подойти к самому трапу. Юноша чуть нахмурился. Это был высокий худощавый молодой человек, светловолосый, с приятными чертами лица. За стеклами очков в тонкой металлической оправе с покрытием под золото сияли серые глаза. Светлые брови то ли «домиком», то ли дугой делали выражение его лица наивно-грустным, как у Пьеро. Он был одет в пиджак и брюки серого цвета, и белую рубашку. Из багажа при нем был лишь небольшой черный чемодан на колесиках и коричневый кожаный портфель.

Мать держала в руках букет лилий. При виде сына в ее глазах блеснули слезы радости. Отец первым сделал шаг ему навстречу. Обняв молодого человека, он произнес:

– Добро пожаловать домой, Олег.

В машине всю дорогу от аэропорта домой мать, не умолкая, расспрашивала о самочувствии, последних событиях в Британии, еще о чем-то, хотя всего за день до приезда они разговаривали по Скайпу, и она прекрасно знала все, что происходило с ним за границей. Олег делал скидку на ее немного суетливый и навязчивый характер, и потому в который раз терпеливо пересказывал ей все.

Черный Форд Мондео, за рулем которого был отец Олега Эдуард Яковлевич Лалин, свернул на дорогу, ведущую к их дому.

Когда-то Эдуард Яковлевич окончил Санкт-Петербургский государственный университет гражданской авиации и был по специальности летчиком. Он еще с детства мечтал посвятить себя этой профессии, как его дед, Иван Лалин, военный летчик, на счету которого за четыре года, которые длилась Великая Отечественная война, было более пятисот боевых вылетов и сто шестьдесят семь сбитых самолетов противника. Маленькому Эдуарду бабушка Екатерина Степановна, появившаяся на свет в деревне под Смоленском и сама с двадцати лет летавшая на легендарном биплане У-2, часто рассказывала, как впервые встретила его деда. Она попала в госпиталь с легким ранением плеча, и однажды, выйдя из душного, пропитавшегося запахом лекарств, помещения на улицу подышать свежим воздухом, увидела, как молодой сероглазый летчик с забинтованной головой сидел на пеньке и читал Шолохова. Познакомившись тогда, второй раз они встретились только через три года в Берлине, где в мае 1945 года написали свои имена на стене Рейхстага. И больше не расставались сорок шесть лет, до самой смерти Ивана Алексеевича. Эдуарду тогда было уже почти тридцать, и дед очень гордился его успехами в летном деле.

Летчиком отец Олега все-таки стал, но уже прошло несколько лет, как он решил уйти из этой профессии, и сейчас Эдуард Лалин предприниматель. У него довольно процветающая фирма.

Мать Олега, Анна Ивановна, красивая женщина с синими глазами и каштановыми волосами, всегда уложенными в аккуратную прическу, была младше отца на четыре года. Она работала заведующей неврологическим отделением городской многопрофильной больницы.

…Задремавший Олег проснулся, когда машина остановилась у дома. Здесь прошло его детство. Блестящий черный рояль посреди огромного зала… Когда-то именно за ним мальчик час за часом репетировал концерты, симфонии, романсы всемирно известных композиторов. На миг ему захотелось вновь почувствовать себя ребенком – стеснительным и молчаливым пареньком, родители которого, заметив маленькую искру таланта, решили разжечь пламя – сделать из него известного пианиста. Теперь он и есть талантливый пианист-виртуоз, дипломант и лауреат многих конкурсов, гордость родного города, или просто сын богатых родителей, решивших реализовать свои мечты и слепить из своего ребенка идеал. И что будет, когда они узнают, что их мечта вот-вот рухнет, он не мог даже представить…

Семья расположилась на кожаных диванах в просторной гостиной. Внутри дома мало что изменилось после последнего приезда Олега. Интерьер комнаты был выполнен в кремовых и шоколадных тонах. Дополняли уютное убранство настоящий дровяной камин и шикарные французские шторы, попавшие в наше время из эпохи барокко. Такие шторы раньше украшали королевские банкетные залы и спальни аристократов.

Олег поднялся в свою комнату, чтобы переодеться с дороги. Он с самого утра чувствовал боль в висках. Видимо, влияла смена часовых поясов и невозможность полноценно выспаться. Он всегда тяжело переносил перелет. Проходя через светлый зал с огромными окнами, где стоял рояль, молодой человек подошел к инструменту и задумчиво провел рукой по крышке. Он не чувствовал радости от возвращения домой, и это его угнетало. Олег старался перебороть в себе нарастающее чувство раздражения, которое появлялось всегда, когда он видел, как старательно его родители стремятся продемонстрировать свой достаток и положение в обществе. Ему был чужд подобный снобизм. Он часто испытывал неловкость и даже стыд, когда видел, с каким усердием мать подражает аристократам, и стремится продемонстрировать свою сомнительную причастность к представителям элиты. Такая манера поведения не только у его родителей, но и у многих разбогатевших людей иногда забавляла Олега, а порой приводила его в бешенство. Он был убежден, что внутреннее благородство дается человеку от природы, а жалкие попытки подражать поведению высшего общества всегда выглядят смешно и неестественно. К сожалению, людей с претензией на принадлежность к высшим социальным слоям и искренне считающих себя интеллектуалами в последнее время появляется все больше и больше.

Оказавшись в своей комнате, молодой человек быстро принял душ, переоделся в джинсы и черную водолазку и спустился вниз. Ему предстоял непростой разговор с родителями, и затягивать с этим не стоило.

– Пап, мам, присядьте, – сказал Олег. В его голосе чувствовалось легкое волнение. – Нужно поговорить. Хочу сразу сказать, чтобы расставить все точки над i.

– Что случилось? – спросила Анна Ивановна. Отец лишь вопросительно взглянул на сына.

– Я решил бросить музыку. Пойду служить в армию.

Глава I

Август 2018 г.

Было ли ей страшно? Да! Очень! Она испытывала тошнотворный животный страх за собственную жизнь. В голову лезли разные дурные мысли о сексуальном рабстве и пересадке органов. Ни один из телефонов, как назло, не отвечал. А потом и вовсе разрядился мобильный. Не удивительно, ведь она всегда использовала его в качестве диктофона. Сегодня, кстати, тоже. Перед тем, как экран устройства замигал, готовясь выключиться, мелькнула мысль все же вызвать полицию. Но как она объяснит, где находится? Кричать? Звать на помощь? Это тоже пугало. Закричать – значило признать, что она в беде. А Мила еще надеялась, что все происходящее – просто какое-то недоразумение.

Об ужасе ситуации девушка старалась не думать. Нельзя было давать волю своей слабости, иначе трезво рассуждать уже не получится. И так душили комком подступившие к горлу слезы.

Вообще даже самые трусливые и нерешительные люди в подобных ситуациях часто проявляют удивительную силу характера. А Литвинова была далеко не из пугливых.

Ей, конечно, говорили, что журналистика – опасная профессия, особенно если она связана с политикой. Но за четыре года работы в городской многотиражке ничего опасного с ней не случалось. В подобную передрягу Мила попала впервые. Именно это было первым, о чем она подумала, когда открыла глаза и обнаружила себя прикованной наручниками к батарее на чьей-то незнакомой кухне. Как банально – удар по голове, потеря сознания, наручники на запястье… Просто триллер какой-то!

Где она, что с ней случилось? Спросить не у кого, поскольку в квартире было пусто. В полном неведении прошло несколько часов, прежде чем в замке повернулся ключ, открылась входная дверь, и послышались мужские голоса, один из которых заставил Милу застыть от изумления.

– Вот, девку поймали. Ходила по больнице, что-то у пациентов выспрашивала. Точно засланный казачок! Хм… казачка, – говорил невысокий коренастый брюнет, входя в кухню и кивая в сторону Милы.

Следом за ним шел статный широкоплечий блондин очень приятной наружности, при виде которого у девушки округлились глаза.

– Ты? – воскликнула она.

Мужчина тоже замер в дверях и глядел на нее с возрастающим возмущением. Это был Олег Лалин, оперуполномоченный уголовного розыска и… ее бывший муж, с которым она… Хотя нет, пожалуй, нужно начать с самого начала.

Про больницу следует рассказать подробнее. Владелец газеты, в которой работала корреспондентом Мила, решил баллотироваться в депутаты городского совета. Его основным конкурентом по округу оказался главный врач местной больницы. Чтобы скомпрометировать служителя Гиппократа, шеф поручил Миле собрать на него компромат и написать об этом материал. Ходили слухи, что в больнице с пациентов дерут деньги за любую процедуру, хотя, как известно, медицинское обслуживание в нашей стране абсолютно бесплатное. Конечно, ни для кого не секрет, что такие поборы есть в каждом лечебном учреждении, но Миле следовало очернить именно указанного главврача, вот она и старалась. Как выяснилось, у конкурента тоже команда не лыком шита. Ее не только легко вычислили, но и обезвредили. И кто знает, что теперь будет с ней дальше…

– Дайте воды, – эти слова были произнесены настолько жалобным тоном, что ее саму, ту еще гордячку, передернуло.

Пить, на самом деле, хотелось просто адски. Но ощутила девушка это только теперь, когда выяснилось, что не так страшен черт, как она себе намалевала. Раньше потребности организма заглушал страх, и все мысли были направлены на то, чтобы отсюда выбраться.

Коренастый молча подал ей стакан воды.

– Ты тоже мент? – Мила решила использовать классическую тактику «лучшая защита – нападение» и пошла в наступление первой.

– Тоже, – ответил брюнет, ничуть не оскорбившись на «мента». – А ты что, Олега знаешь?

Журналистка собиралась что-то ответить, но Лалин грубо сказал:

– Немного знакомы.

Мила опешила, а брюнет хмыкнул, видимо, по-своему трактовав этот ответ.

– А зачем вы меня приковали? – возмутилась девушка.

– Ну ясное дело, зачем… Чтоб не сбежала.

– А я думала, вы меня на органы разберете, или в рабство продадите…

– Мадам насмотрелась криминальных сериалов, – опять заржал коренастый.

Он отстегнул наручники.

– Теперь выкладывай, как зовут, на кого работаешь, что делала в больнице? – это уже звучало как допрос.

Мила насупилась. Она решила не отвечать. Брюнет выжидающе постучал пальцами по столу. А бывшего супруга, кажется, вовсе не интересовало, что она ответит. Он с равнодушным видом курил и смотрел в окно.

Поскольку пауза затягивалась, Лалин все же решил ее нарушить.

– Меланья Романовна ее зовут, – холодно сказал он.

– Ого, а вы и правда близко знакомы! Ну и имечко…

Мила бросила на брюнета испепеляющий взгляд и демонстративно отвернулась. Комментарии на тему ее имени девушка не переносила.

– Ладно, без шуток, – теперь брюнет был серьезен, даже угрожающе серьезен. – Рассказывай.

Журналистка не промолвила ни слова.

– Я повторяю – шутки закончились.

– Бить меня, что ли, будете? – осведомилась Мила. – По какому праву вы вообще меня тут удерживаете?

Она поняла, что никакой опасности ей не угрожает и решила, что пора отсюда выбираться. Хотя, может рассказать им все? Не так уж крепко она держалась за свою работу. Тем более, после вчерашней планерки.

Мила в который раз прокрутила в голове те события. Новая заместительница редактора, которой было как минимум лет семьдесят, появилась пару месяцев назад, и они с Милой не сработались от слова совсем. Та постоянно критиковала все материалы, которые писала девушка, так и норовя унизить ее перед шефом. А на злосчастной планерке и вовсе во всеуслышание заявила, что Литвинова не развивается как профессионал, и вообще сама она в возрасте Милы уже была редактором. Выходит, у девушки нет карьерных амбиций, таланта и вообще желания работать. Тем не менее, шеф дал ей это ответственное задание и сказал, что справиться может только она.

Коллеги недолюбливали склочную «замшу», поэтому поддержали Милу. Спортивный обозреватель Илья, выходя из кабинета руководителя, с улыбкой проговорил:

– Ну вот, виновные отчихвостены, ленивые пристыжены. Начинаем работать с новыми силами, – и подмигнул Миле.

И все равно на душе было скверно. Девушка знала себе цену как журналисту, и поэтому эти несправедливые придирки выводили ее из себя.

…Так вот, не то, чтобы Мила молчала из-за своей верности шефу. Она не хотела говорить из-за Олега. Тот сейчас выглядел чересчур равнодушным и высокомерным. Даже не взглянул на нее толком, хотя почти два года не виделись. Поэтому помогать ему уж точно не возникало желания.

– А с каких это пор полицию интересуют посетители городской поликлиники? – поинтересовалась Мила. – Какая разница, что я там делала? И это законно вообще – бить девушку по голове и тащить ее куда-то?

– Никто тебя не бил, – недобро засмеялся брюнет. – Ничего не докажешь. Да и мы всегда сможем отмазаться.

– Это понятно, вы ведь мусора, – презрительно выпалила Мила, чтобы посильнее задеть.

– Так, кукла, ты надоела! – он встал и приблизился. – Нос сломать?

Олег бросил в его сторону короткий взгляд, но остался неподвижен.

– Хамка! – продолжал возмущаться его коллега.

– О, простите, милостивые государи, что посмела столь дерзко с вами говорить, – съехидничала журналистка.

– Да вы благородных кровей, мадам! – усмехнулся, паясничая, гораздо более разговорчивый, чем коллега, брюнет. – А я не представился по всем правилам этикета. Граф Бражинский, более известный в узких кругах как Андрей Брага. С князем Лалиным вы, как выяснилось, знакомы.

Он шаркнул ногой и почтительно склонился, подражая героям исторических кинофильмов. Мила заметила, как скривились в недовольной гримасе губы Олега. Эти препирательства продолжались около получаса, и Лалин вдруг, затушив очередной окурок, объявил, что ему пора уходить. «Чтооо? – Мила возмущенно глядела на бывшего мужа. – Неужели ты оставишь меня с этим?»

Но Олег ее взгляда то ли не заметил, то ли не понял. Пока Лалин надевал куртку и выходил в подъезд, Андрей сверлил Милу глазами. Конечно, он видел ее бледные губы, прямой нос, брови, придававшие ей чуть надменное выражение, темно-карие завораживающие и пронзительные очи. И едва заметный тонкий шрам слева возле глаза, который тянется от виска к щеке. В ее лице было что-то утонченное и изысканное. Это подчеркивало и серое платье рубашечного покроя, и подвернутая французская коса, в которую были заплетены темные волосы, и серебряная цепочка с небольшим аккуратным кулоном в виде цветка лилии, и изящные часики на узком запястье. Очевидно, что барышня не робкого десятка. Другая бы на ее месте уже заливалась слезами.

Лалин отчего-то сегодня был совсем не в духе. Сам это заметил. Когда спускался по подъезду, между вторым и третьим этажом какие-то два парня не очень интеллигентного вида попросили у него сигаретку, но, наткнувшись на острый взгляд светлых глаз, быстро отвязались. Олег вышел, остановился, чтобы прикурить. Еще и эта дамочка окончательно настроение испортила… Неожиданная встреча с бывшей женой его совершенно не обрадовала.

Лалин совсем недалеко отошел от подъезда их консперативной квартиры, когда его чуть не сшибли с ног. В плечо сильно кто-то ударился. Мужчина оглянулся и обомлел: это была Мила, только совсем не такая, какой он ее только что видел. Волосы выбились их прически, пуговицы на платье частично оторваны, словно ткань резко потянули, возле локтя намечался немалый синяк, а на скуле алел след от удара. В глазах девушки ясно читалась паника.

– Что… – Лалин запнулся, – случилось?

* * *

Лето 1944г., Латвия, Латгалия

Зарево от догорающего самолета ДБ-3ф еще было видно за деревьями, но его экипаж все дальше уходил от погибшей железной птицы. Только рядовой Максим Чижов по прозвищу Чиж, несколько раз оглянулся и хмуро посмотрел в том направлении.

Темнело. Четверо солдат под командованием летчика-пилота, капитана Ивана Лалина, после воздушного боя с немецким мессершмиттом вынуждены были десантироваться на поле, окруженном со всех сторон лесом. В округе не было видно ни одного дома. Один из бойцов, рыжий, круглолицый стрелок Алексей Михайличенко, поломал ногу при десантировании, и его пришлось нести на самодельных носилках. Несли крепкий широкоплечий Лалин и самый молодой из членов экипажа стрелок-радист Чижов. Штурман, высокий пожилой солдат Иннокентий Куров шел по тропинке впереди.

– На поле гречиха в самом цвету. Кто-то ж ее посеял. Значит, поблизости поселок или деревня должны быть, – рассуждал он.

– Товарищ капитан, а что, если фриц вернется? – спросил Чиж. На его еще почти совсем мальчишеском лице появилось выражение недоумения. Это был его третий боевой вылет, и впервые смерть оказалась так близко.

– Он думает, что сбил нас. Так что не вернется, – уверенно ответил Лалин.

– Жаль, что ушел! Еще б немного, и мы его… Кто-то уже бывал в этих местах? – снова подал голос Максим.

Все молчали. Нужно было разобраться, где они находятся, и выйти к позициям своих. А для начала хотя бы найти ночлег и чего-нибудь поесть. Кроме того, Лалин раздумывал, как подать своим весточку, что они все живы. А еще думал, что теперь будет без него в полку, кого назначат командовать эскадрильей…

– Эх, как бы не пришлось в лесу под открытым небом ночевать… – пробурчал Куров. – Винтовка или ППШ не помешали бы.

Стали рассуждать, далеко ли ближайший город, в какой стороне Режица², захваченная фашистами, по позициям которых они и должны были нанести удар. Постепенно разговор свелся к обсуждению семей, воспоминаниям о родных. Каждый переживал, как бы матери или жене похоронку не принесли, ведь никто же пока не знает, что они спаслись.

– Мать не переживет… – вздохнул Чиж. – В прошлом году на старшего брата Митьку похоронка пришла, так она долго сама не своя ходила…

– А у меня жена, двое взрослых сыновей тоже на фронте, – заметил Куров.

Лалин молчал, но все сослуживцы знали, что и его есть кому оплакивать в случае чего. Молодой капитан после того, как выписался из госпиталя, стал часто письма писать, и судя по всему – женщине. Между собой солдаты нередко шутили на тему того, что сердце их сурового командира наконец-то кто-то покорил.

Так брели еще примерно около часа, когда вышли на просеку, а по ней на небольшую поляну.

– Глядите, баба! – воскликнул штурман, указывая куда-то вперед.

В сумерках, да еще и среди деревьев трудно было что-то разглядеть. Но присмотревшись, Лалин заметил нечто белое, мелькнувшее за кустами. Оказалось, это коза. Хозяйка животного, девушка лет семнадцати, со светлыми, как пшеница, волосами, оказалась там же. Латышка присела у ствола дуба, видимо, решив спрятаться. Иван ее окликнул, и она вышла.

Лалин опустил носилки, а затем, одернув гимнастерку, поправив портупею и широкий командирский ремень, представился. Девушка молчала, перебирая тонкими пальчиками волосы в косе.

– Как вас зовут? – спросил Иван. – Вы понимаете по-русски?

Она кивнула.

– Я Илга, – ответила почти на чистом русском. – А вам здесь нельзя быть! Здесь кругом немцы. У нас всех коз угнали, вот одну оставили…

Солдаты переглянулись.

– Ешкин-крошкин… – тихо выругался Куров.

Глава II

В кабинете было, как обычно, накурено. Уже совсем стемнело, когда Олег вернулся от начальства. В окне виднелись огни соседних домов и офисных зданий.

– Везет тебе, Лалин, уходишь из этой дыры в нормальное место, – заметил Андрей Бражинский, откинувшись на спинку компьютерного кресла. – Хорошо хоть в этом охранном холдинге платят?

– Нормально. Я не из-за денег ухожу. Просто тут все достало.

«Конечно, не из-за денег, – с завистью подумал Андрей. – Родители с финансами помогут, если что…»

На самом деле, Олег давно решил уйти из полиции. Давняя мечта стать военным так и не осуществилась. Шел в уголовный розыск, как юноша-романтик, надеясь, что будет приносить пользу людям. А на самом деле одна грязь тут, и виноват всегда тот, у кого нет денег и связей… Поэтому решил уйти в крупный охранный холдинг «Кордон безопасности». Тем более, давно переманивали. В данной структуре работали только специалисты, имеющие опыт службы в спецподразделениях. Холдинг активно сотрудничал с силовыми структурами МВД, ФСБ, ФСО, МЧС, специализировался на вооруженной и физической охране, охране собственности, сопровождении грузов, предоставлении юридических услуг, монтаже и обслуживании систем видеонаблюдения, и многом другом. В общем, контора была очень серьезная. Олегу уже доводилось оказывать им профессиональные услуги. Так и познакомились. Вот предложили должность начальника отдела вооруженной охраны, и он согласился.

– Ладно, на чем я там остановился… Короче, ты как ушел, она все мне и выложила про свое журналистское задание, – продолжил свой рассказ Андрей, сидя на столе, среди гор папок и документов. – Я и подумать не мог, что в подъезде на нее какие-то гопники нападут, а то б проводил…

Как выяснилось, они ошиблись, задержав журналистку. В поликлинике сотрудник полиции в штатском выслеживал нелегального распространителя сильнодействующих медикаментов, о котором уже поступало несколько сигналов, вот и посчитал Милу подозрительной. А то, что не очень законные методы, с помощью которых проворачивали подобные операции, теперь известны представителю прессы, Олегу не нравилось. Но Мила, когда он отпаивал ее, напуганную, чаем в кафе, пообещала не совать нос в их дела, в свою очередь, потребовав аналогичного обещания.

– Так откуда ты ее знаешь?

– Кого? – Лалин отвлекся от своих мыслей и поглядел на коллегу.

– Ну эту Литвинову.

– Не важно.

– Расскажи!

– Брага, отвали.

Андрей явно хотел выведать, в насколько близких отношениях состояли его друг и журналистка.

– Кстати, как там Натали? Что-то давно она к тебе сюда не заходила, – вспомнил он про нынешнюю пассию Олега.

– Нормально. Ничего нового, – Лалин явно был не расположен откровенничать.

Андрей принялся насвистывать мотив известной старой песни «Бестия моя знойно рыжая». Олег недовольно покосился на этого шута, но промолчал. Наталья действительно имела роскошные рыжие волосы, так что понятно, кому был посвящен сей бездарный вокальный номер.

– Пошли сегодня по пивку…

Лалин отрицательно покачал головой, глядя в монитор.

– Скучный ты, – вздохнул Бражинский. – А я думал, расскажешь, как к журналистке подход найти.

Олег нахмурился, и уже собрался было послать друга, но на столе зажужжал черный айфон, экран которого оповестил о том, что звонит мать. Лалин взял трубку.

– Здравствуй, сынок. Как ты? – Анна Ивановна, не дождавшись ответа, сразу перешла к делу. – Приезжай сегодня к нам. Отец разбирал старые документы и нашел целую пачку писем твоего прадеда.

Родители знали, что Олега очень интересует история его семьи, особенно судьба прадеда Ивана Алексеевича.

– И Алечка будет, – добавила мать.

Лалин закатил глаза. Пожалуй, это и было главной причиной, чтобы его пригласить. Мать все мечтала женить его на дочери лучшего друга отца Алевтине – избалованной, капризной блондинке, недавно окончившей юридическую академию.

– Ладно, приеду, – бросил Олег. Все-таки ради писем прадеда он готов был один вечер изображать послушного сына.

Из колонок тихо лились звуки красивой песни Lila von Grauna мотив танго. Мила набирала текст интервью с художественным руководителем местного музыкально-драматического театра об открытии очередного сезона. Но неожиданно эта идиллия была нарушена.

– Литвинова, там на общую почту на твое имя пришло письмо из Латвии.

Мила подняла глаза от монитора компьютера и посмотрела на шефа.

– Из Латвии? – переспросила она, подозревая, что ослышалась.

– И выключи музыку. Сколько раз говорил, чтоб на рабочем месте музыку не слушали! Зайди ко мне.

Журналистка встала, взяла блокнот и поплелась за руководителем в его кабинет, уже предвкушая очередной «взрыв мозга».

– А почему этот латыш мне написал, и вообще, у них там своих журналистов, что ли нет? – спросила Мила, прочитав письмо.

Оказалось, какой-то латвийский преподаватель решил заняться изучением истории рода и хочет раскопать все возможные сведения о своем деде, который в годы Великой Отечественной войны являлся известным врачом, и прятал у себя советских солдат, за что был расстрелян немцами.

– Он же вот пишет, что читал в сети твой материал о расстреле мирных жителей нашего города и ему понравился подход. Я так понял, что за твой приезд в Латвию и расследование тех событий он готов платить. Так что, Мила, вижу, дорога дальняя тебе предстоит.

– Да уж, карты правду говорят… – вздохнула девушка. – Ладно, сейчас свяжусь с ним, узнаю подробнее, чего хочет.

На своем рабочем месте журналистка внимательно перечитала письмо.

«Здравствуйте, Мила! Мой племянник на днях нашел запись в блоге (далее следовало название статьи Милы о расстрелянных в годы войны жителях ее родного города и дата публикации). В нем под. материалом приведено Ваше имя. Хотелось бы попросить Вас собрать подобный материал о моем деде Янисе Юрьянсе. В годы войны он проживал близ города Резекне и работал врачом. Был расстрелян за укрывательство советских солдат. Более подробные известные мне сведения я Вам сообщу, если Вы согласитесь мне помочь.

Несколько слов о себе – живу в Риге, преподаю в университете. Кроме преподавания, занимаюсь разными вещами, связанными с информационными технологиями.

Отлично понимаю, что сейчас не лучшее время для исторических изысканий в Латвии.

Но мне уже 74 – столько, сколько было деду, когда он погиб. Так что откладывать на потом мне дела не стоит… Моя бабка тоже была человеком в Резекне известным, руко водила музыкальной школой.Умерла незадолго до смерти деда, в мае 1942 года.

Буду признателен за помощь. Все финансовые расходы беру на себя».

В конце стояла подпись: «С уважением Айварс Эженович Юрьянс». Мила слышала, что у латышей отчество не используется, но видимо, в русскоязычных документах делается исключение.

Девушка на несколько минут задумалась, после чего принялась уверенно набирать ответ. Затем она открыла Википедию, ибо все познания Милы о Латвии ограничивались тем, что ее столицей является Рига, и что оттуда родом певица Лайма Вайкуле и композитор Раймонд Паулс.

«Резекне – город на востоке Латвии, седьмой город страны по населению. Является административным центром Резекненского края, но в его состав не входит…

…Освобождение Резекне – часть Режицко-Двинской операции, в ходе которой 27 июля 1944 года войсками 2-го Прибалтийского фронта был освобожден город Резекне – стратегически важный железнодорожный узел, оккупированный немецкими войсками 4 июля 1941 года.

Вторая мировая война уничтожила почти все здания главной на тот момент улицы Резекне – Большой Лютинской, а также большинство храмов и административных зданий. Фактически город был разрушен. Свыше 15 тысяч мирных жителей Латвии, в том числе и резекненцев, были расстреляны недалеко от границы города – в лесном массиве Анчупаны».

– Милка, поздравляю с первой командировкой за границу, – бросил, выглянув из-за своего монитора, Илья.

– Хочешь, уступлю тебе эту поездку? – спросила журналистка.

– Не-не, я со своими голами и штрафными лучше тут останусь.

О той передряге, в которую угодила, выполняя задание по дискредитации политического конкурента, Мила никому рассказывать не стала. Такого ужаса натерпелась, пока сидела прикованая наручниками, и потом, когда на нее напали в подъезде, что не хотелось вспоминать. Тем более что эти воспоминания были связаны с Олегом… Такое ощущение, что все значимые события в ее жизни связаны с ним. Вон даже загранпаспорт у нее есть благодаря ему! Когда-то его родители подарили им на свадьбу поездку в Египет…

* * *

В темноте было трудно разобрать, как выглядит двор. Какие-то бесформенные темные груды, видимо, являлись хозяйскими постройками, сараями или чем-то подобным.

– Илга, это ты? – послышался из глубины дома довольно низкий мужской голос. Иван почему-то подумал, что такой голос мог бы принадлежать певцу или священнику.

– Да, дедушка, – ответила девушка.

Шепнула солдатам, чтобы ждали здесь, и скрылась в доме. Несколько минут ожидания в полной тишине, казалось, тянулись бесконечно. Даже Алексей не стонал из-за перелома. В ночи хорошо слышно было стрекотание сверчка. Наконец послышались шаги,заскрипели рассохшиеся половицы, и на крыльцо вышел рослый седой мужчина с аккуратной бородой и в очках, державший в руке керосиновую лампу. Он обвел солдат взглядом.

– Быстро заходите, нечего во дворе торчать, – бросил он тоном человека, привыкшего командовать.

В доме расселись за большим круглым столом, в центре которого трепетала огоньком та же керосинка. Лишь Илга присела в сторонке – на скамью у стены. Иван как командир представился и назвал имена остальных. Хозяин тоже назвал себя – Янис Юрьянс.

– Мы понимаем, какой опасности вас подвергаем. Поэтому утром уйдем. Нам бы обработать рану нашего товарища и наложить шину.

– Помощь окажу, – произнес старик.

– Дедушка врач! – заметила Илга. Она сидела, теребя тонкими пальчиками косу и то и дело стреляя глазами в сторону молодого светловолосого капитана.

Старик уточнил, что он хирург, но сейчас приходится не только оперировать, но и оказывать любую медицинскую помощь, поскольку врачей практически не осталось.

– Куда вы пойдете? – нахмурился доктор. – Немцы кругом. Да еще и с раненым. У нас много места на чердаке и в подвале. Да и сарай пустой стоит, скотину ведь угнали. Там в сене можно укрыться в случае чего.

– Нет, – Лалин отрицательно покачал головой. – Мы не можем подвергать вас и девушку такой опасности. Нам нужно пробираться к своим. Опишите мне местность, вы ведь наверняка все тропы в округе знаете.

Янис предложил ночным гостям квас, вареную картошку и немного хлеба, а сам принялся осматривать раненого.

Илга помогала, но потом дед отправил внучку спать:

– Нечего тут крутиться и разговоры мужские подслушивать.

Когда девушка все-таки послушалась и ушла в другую комнату, Янис сказал:

– Это дочь старшего сына Андриса. Сам он воюет, а невестка умерла в родах. Еще младший сын есть, Эжен. Он у меня инженер. Когда немцы наступали, их завод эвакуировали на север. Вот мы вдвоем с внучкой и живем.

Дом, в котором жили врач с девушкой, стоял на отшибе, поэтому жители не догадывались о появлении советских солдат. Это было к лучшему, поскольку в Латвии встречались разные настроения, кто-нибудь мог и немцам сообщить…

На рассвете Лалин, уже переодевшийся в обычную крестьянскую рубаху и штаны, вышел на крыльцо. Солнце еще только чуть окрасило в розовый цвет небо на востоке. В поселке было тихо, словно все вымерли. Даже собаки и петухи молчали. Хотя, какие там петухи – почти всю живность фашисты изъяли.

Оценивающим взглядом капитан окинул двор – покосившиеся сараюшки, собачья будка, старый колодец… С виду все было так же, как у него на родине. Он ведь и сам из деревни. На миг задумался о матери, которую не видел уже несколько лет, затем – о Катерине. Увидятся ли еще? Но потом мысли снова вернулись к реальности – нужно было думать, как выпутываться из этой истории и ребят выручать, за которых чувствовал ответственность.

Думал, все еще спят на лавках, но вдруг услышал шаги, и на пороге появился Куров. Взъерошенный спросонья и небритый, он был мрачен и задумчив. Молча кивнул капитану. Здесь было не до соблюдения армейской дисциплины. Тем более Куров был намного старше и порой даже по-отечески давал Ивану советы. Немного постояли в тишине и Лалин повернулся к двери.

– Пойдем, а то мало ли что.

– Я вот что думаю, товарищ капитан, наш хозяин врач. Значит, немцы зовут его своих раненых лечить…

– Наверное.

– Как бы он того…

Капитан понял, что тот хотел сказать, но промолчал, хмуро глядя на верхушки деревьев видневшегося за воротами леса, выбросил окурок и пошел в дом.

Глава III

Рига встретила Милу не очень дружелюбно – ливнем и грозой. Самолет успел приземлиться до того, как на город обрушилась стихия. Но едва журналистка прошла паспортный контроль, послышался гром, а затем шум дождя. К счастью, Милу встречали.

Садясь в машину, девушка отметила, каким вежливым и обходительным оказался встретивший ее молодой человек. На вид ему было примерно столько же лет, сколько и ей. Кристап прекрасно говорил по-русски, но латыша в нем выдавал легкий акцент. Он должен был доставить журналистку в гостиницу, а вечером привезти в ресторан, где ее будет ждать Айварс Эженович.

– Вы впервые в Латвии? – поинтересовался мужчина, поворачивая ключ зажигания. Мила поглядела в окно, наблюдая, как мимо проплывает рижский аэропорт.

– Да, впервые, – ответила она.

К слову, если не брать в расчет погоду, Латвия девушке очень понравилась. Перед поездкой многие коллеги и знакомые пугали ее предвзятым отношением латышей к русским, но пока все, кого она встретила здесь, были очень приятными людьми.

Мила попросила Кристапа рассказать ей о Риге, и он с готовностью согласился.

– Смотрите, мы как раз проезжаем старый рижский аэропорт. Вам наверняка будет интересна его история.

Девушка снова посмотрела в окно и увидела великолепное старое здание, похожее на запущенный, но все еще хранивший остатки былой роскоши дворец. Оказалось, это было самое красивое здание аэропорта, построенное в советское время. Настоящий памятник той эпохе в Латвии, вероломно предавшей все советское забвению.

Первая воздушная гавань Риги была построена в 1954 году в стиле сталинского ампира. Интерьер здания убранством действительно не уступал дворцам. Много лет именно здесь встречали мировых звезд и первых лиц государств. Фасад даже мелькал в кинофильмах! Но сегодня здание выглядело плачевно.

– Я словно в Советский Союз попала, – заворожено произнесла Мила.

Кристап нарочно притормозил у старого рижского аэровокзала, давая возможность девушке полюбоваться им. Если бы не дождь, Мила точно предложила бы выйти и прогуляться здесь. Рига все больше нравилась ей!

– Если хотите, приедем сюда завтра и даже зайдем внутрь. Раньше там были роскошные люстры, мраморная облицовка, ковры, а потолки расписаны орнаментом. Сейчас, конечно, остались лишь отголоски той красоты.

– Все равно будто на открытку смотришь.

– Здесь еще очень много красивых мест, – улыбнулся мужчина.

Мила опомнилась и приняла серьезный вид. Не хватало еще, чтобы этот латыш принял ее за глуповатую провинциалку, ничего в жизни не видевшую.

Больше ничем особенным поездка до гостиницы не поразила девушку. Вечером она надела деловое платье, уложила волосы и спустилась вниз. Мила выглядела строго и не вызывающе, но женственно. Ее уже ждал Кристап. От девушки не ускользнул его заинтересованный взгляд, но она сдержала улыбку. Важно было показать, что она профессионал своего дела и вообще серьезный человек.

Айварс Эженович Юрьянс оказался совсем не таким, каким она себе его представляла. Это был не стареющий педагог, а скорее молодящийся бизнесмен. Довольно стройный, седой, с аккуратной бородкой и в очках для зрения со слегка затемненными стеклами он выглядел очень респектабельно.

По пути Кристап рассказал ей, что Юрьянс является его бывшим преподавателем, а ныне начальником.

– Добрый вечер, Милочка, – произнес Айварс Эженович, галантно отодвигая перед ней стул. – Я очень рад, что мы с вами наконец-то познакомились лично.

– Я тоже, господин Юрьянс, – ответила Мила.

– О, не надо этих «господ». Я человек советской закалки, терпеть не могу модного нынче европейского снобизма. Давайте просто по имени отчеству.

– Хорошо.

– Сначала сделаем заказ, а потом спокойно поговорим.

Мила согласно кивнула и принялась листать меню.

– Советую выбрать что-нибудь из традиционной латышской кухни, – тоже изучая меню, заметил Юрьянс. – И конечно, «Рижский бальзам».

Мила решила, что это шутка.

– Тогда уж точно я попаду в СССР. Не страна, а машина времени какая-то.

Мужчина поглядел на нее вопросительно.

– Просто ваш Кристап сегодня рассказывал мне историю рижского аэропорта.

– А, да, он любитель истории… Тем более история Союза – тема занятная. Вы ведь родились намного позже распада?

Мила кивнула.

– А на счет бальзама я не шутил. В кофе или мороженное добавляют. Вкуснятина! И для здоровья полезно, ведь в его состав входит двадцать четыре ингредиента, включая бренди, мед, малиновый сок, черничный морс, бруснику, имбирь, корень генцианы, зверобой, липовый цвет, березовые почки, мяту и много еще чего.

Айварс Эженович как-то не спешил говорить о деле, на счет которого журналистка приехала. Дальше завел разговор о профессии Милы и о том, какой она хороший специалист.

– Вы просто мастер своего дела. Я нашел в сети несколько ваших материалов, прямо зачитывался. Ваши родители, наверное, вами гордятся.

– У меня нет родителей, я сирота, – сказала девушка. Брови латыша поползли вверх, а затем резко рухнули и встретились на переносице.

– Извините, не знал. А как же вы умудрились получить такую профессию?

– Думаете, для человека, воспитывавшегося в детском доме, это недоступная роскошь? Я просто поступила на бюджет. Училась и одновременно работала в газете. Потом вышла замуж, а когда развелась, уже многого сумела достигнуть в своем деле и теперь вполне обеспечиваю себя сама.

– Вы уже и замужем были? – Юрьянс почему-то казался неприятно удивленным. Неужто он ее непорочной барышней считал? – Вот вы, молодежь, скоропалительно женитесь и разводитесь. В наше время вступление в брак было делом серьезным, разводы вообще были большой редкостью…

Мила молчала, не желая комментировать тему своего замужества. Ей вообще было неприятно, что позволила коснуться ее личной жизни и сиротства.

– И что же, у вас совсем нет близких? Извиняюсь за любопытство.

«Если сам понимаешь, что твои вопросы неприятны, зачем задаешь?» – возмущенно подумала девушка, но ответила вежливо.

–Есть. Это руководитель нашего детского дома. Мы до сих пор общаемся. Он дал многим воспитанникам свои отчество и фамилию, некоторым даже стал крестным.

– Очень благородно, – заметил Юрьянс.

Настроение Милы, словно ртуть в градуснике при похолодании, неуклонно скользило вниз. Зачем она сказала о том, что сирота? Можно ведь было как-то уклончиво ответить, сменить неприятную тему.

Это случилось еще в 1998 году, когда ей было пять лет. Тогда декабрьская ночь полностью завладела городом, а в одиноко стоявшем на окраине частного сектора старом покосившемся доме – излюбленном месте местных алкоголиков и прочего сброда, – произошла пьяная ссора, переросшая в драку. У кого-то в руке блеснул нож. Спустя секунду молодая цыганка схватилась за бок и хрипло застонав, сползла по стене на пол. Растрепанные темные волосы упали на лицо. Между пальцами сочилась кровь. Маленькая Мила сидела в своей кроватке и безмолвно смотрела в проем двери. Ей было видно, как в соседней комнате, среди беспорядка на полу лежит ее мать. Особенно почему-то врезалась в память шелковая алая юбка… И еще тогда было нестерпимо холодно… Казалось, что целый мир заметает.

Сколько Мила просидела одна в нетопленном доме, она не знала. Пятилетнему ребенку всегда кажется, что время тянется бесконечно долго. А потом пришел какой-то мужчина. Он задавал вопросы, затем собрал ее вещи и отвез девочку в детский дом. Больше она его не видела. Но именно тогда, в пять лет, она впервые узнала, как это – по-настоящему праздновать Новый год. А на ее день рождения, тринадцатого января, Миле впервые в жизни подарили подарки – несколько мягких игрушек и конфеты от воспитателей, а также рисунки от детворы. Пожилая нянечка вручила ей тогда маленькую именную иконку и рассказала, что в этот день Православная церковь почитает память Преподобной Мелании Вифлеемской, и что эта святая – ее покровительница.

…От воспоминаний пришлось вернуться к реальности. Как раз принесли заказ и Юрьянс, беря в руки столовые приборы, произнес:

– Ну а теперь давайте перейдем к нашему вопросу… Понимаете, Милочка, – на этих словах Мила поморщилась. Вот уже второй раз он ее так неприятно называет. Этот человек все больше начинал ей не нравиться. – Туттакое дело… В нашей переписке я не все вам рассказал. Конечно, моя основная цель – узнать о судьбе деда. Но есть еще кое-что. В пригороде Резекне со времен войны спрятаны сокровища… И к ним имеют непосредственное отношение те русские солдаты, которых прятал мой дед.

– Откуда вы знаете? – изумилась журналистка.

– Не важно, я много материалов по этой теме изучил.

– И вы хотите эти сокровища найти? А зачем вам в таком случае моя помощь?

– Открыто заниматься поисками я не могу, ведь все сокровища принадлежат государству.

– Но если они принадлежали вашему дедушке, то вы, как его наследник, имеете на них право.

– Нет, моему деду они не принадлежали. Просто он знал об их существовании. Так вот, открыто заниматься поисками я не могу, поэтому решил, что буду делать это с вашей помощью под видом сбора материалов о судьбе деда…

Мила и не подозревала, как заблестели ее глаза. Это все было действительно очень интересно! Все же этот неприятный тип ее удивил! Она и представить себе не могла, что когда-нибудь займется поисками настоящих сокровищ!

– А что это за ценности? Сокровища Гитлера? – пошутила Мила.

Мужчина усмехнулся:

– Нет, поскромнее, я думаю. Но что-то вроде того. Ценности действительно принадлежали немцам.

У девушки сложилось впечатление, что Юрьянс знает гораздо больше, чем говорит. Быть может, он вообще в курсе, где эти сокровища спрятаны? Да и как-то все это нереально. Какие еще сокровища в наше время? Серьезно к такому относиться может только какой-нибудь юный авантюрист, но никак не профессор университета. Мила старалась ничем не выдать зародившиеся в ее душе сомнения в существовании каких-либо сокровищ и даже в адекватности своего собеседника. С другой стороны, что ей мешало действительно заняться исследованиями, тем более что это оплачивает сей чудак?

– У меня в Резекне есть дом, поживете там на время расследования.

– Это неудобно, мне кажется, – с сомнением произнесла Мила.

– Ну на счет своей репутации можете не переживать, – усмехнулся Юрьянс. – Мне уже столько лет, что никому даже в голову не придет считать вас моей любовницей. Там вам будет удобно. Поживете одна, никто вам мешать не будет. Вот, тут все, что мне самому удалось собрать на эту тему…

Он передал Миле черную кожаную папку.

Дом в Резекне оказался совсем не похожим на профессорский, так же, как его хозяин – на преподавателя университета. Двухэтажный коттедж с небольшим ухоженным двором и прудиком явно мог принадлежать только человеку, живущему на широкую ногу. В гостиной Милу привлек очень красивый мягкий уголок молочного цвета. В светлом коридоре, двери из которого вели в гостиную, кухню и спортзал, стояли несколько пальм в кадках, а на стенах были развешены большие пейзажные картины с изображением водопада, леса, реки.

На втором этаже располагалось несколько спален и кабинет, он же библиотека. Наверное, быть все время одной в этом доме будет очень тоскливо. Нужно попросить Кристапа почаще заезжать в гости. Главное, чтобы он не воспринял такое приглашение, как флирт и намек на что-то большее. Хотя этот молодой человек показался Миле очень интеллигентным и эрудированным. С ним было приятно беседовать, и он наверняка мог многое ей рассказать об этой местности.

Как раз когда девушка начала разбирать свои вещи, заняв понравившуюся ей комнату, раздался звонок мобильного.

– Привет, зайчонок, ну как, устроилась?

Мила закатила глаза. Ее ужасно раздражала привычка некоторых пожилых людей так фамильярно разговаривать с молодежью.

– Да, Айварс Эженович, обустраиваюсь. Все хорошо.

– Ничего, что я на ты? Кстати, ты водишь машину?

Девушка вздохнула, потому что водить машину ее тоже научил муж…

– Да, вожу.

– Там в гараже «кукушка»³ моей дочери. Сама Мария учится за границей, так что машину можешь брать, ключи в ящике стола в кабинете.

«Забавно, папочка профессор, а дочь учится за границей», – подумала Мила. А вот наличие машины очень обрадовало. Прямо таки все удобства, только садись да копай информацию. Журналистка подумала, что на самом деле ей очень повезло с этим заданием.

Бумаги, переданные ей Юрьянсом, она уже изучила, поэтому Мила решила начать свои изыскания с посещения городской библиотеки и просмотра газет за сороковые годы, если, конечно, тогда тут что-то печаталось. По своему опыту она знала, что даже сейчас далеко не все можно найти в интернете, очень много ценных материалов хранят старые пожелтевшие полосы газет, пылящиеся на полках библиотек. Быть может, тогда кто-то писал о человеке, укрывавшем советских солдат…

Мила обратила внимание на то, что в доме было очень чисто, в буквальном смысле ни пылинки. Здесь явно кто-то убирал. И вскоре ее предположения подтвердились – пришла девушка-домработница. Она сказала, что зовут ее Ванда, приходить убирать она будет два раза в неделю и если нужны какие-то продукты, она может сходить в магазин.

Журналистка в который раз за эти пару дней подумала, что, кажется, очутилась в сказке. И все же, Мила считала себя достаточно циничным и подозрительным человеком, поэтому все происходящее ее несколько настораживало.

Несмотря на опасения девушки, что ей придется скучать в этом большом пустом доме, в этот день случилось кое-что неожиданное. Мила сидела за ноутбуком и шерстила интернет на предмет истории Резекне в годы Второй мировой войны, когда раздался звонок в двери. Сначала она даже немного испугалась – все-таки одна в доме, в незнакомом поселке, в чужой стране… Но снаружи оказалась женщина очень приятной наружности. На вид ей можно было дать лет пятьдесят-пятьдесят пять. Очень улыбчивая, пышногрудая, колоритная дама бесцеремонно проплыла мимо Милы в гостиную и расположилась на диване.

– Так вот какая красавица тут поселилась! – заметила женщина на чистейшем русском. – А я думаю, кто это теперь обитает в доме Айварса… Решила познакомиться. Я Анна, соседка.

– Меня зовут Мила, – отозвалась обескураженная журналистка.

– Так кто вы моему дорогому Айварсу?

– Знакомая.

Ничего себе. Дорогому? Видимо, Айварс Эженович является не только успешным бизнесменом и преподавателем, но и в личной жизни не обделен женским вниманием.

Пока пили кофе и ели принесенные соседкой булочки, Мила выяснила, что, оказывается, Юрьянс преподает в Рижском университете имени Паулюса Страдыня. Раньше этот вуз назывался Рижским медицинским институтом. Выходит, Айварс Эженович в какой-то степени тоже медик, как его дед. А писал, что занимается информационными технологиями…

Мила рассказала Анне, что готовит статью о гибели деда Айварса Эженовича в годы войны.

– Укрывал советских солдат? – Миле показалось, что женщина искренне удивлена и даже готова рассмеяться. – И расстрелян за это? Впервые слышу! Всегда думала, что наоборот, дед Айварса работал на немцев! Уж мне-то вы можете верить, я Юрьянса лет двадцать знаю, а то и больше.

На лице девушки, жующей булочку, появилось живописное выражение разочарования и досады, которое она вовсе не пыталась скрыть.

Глава IV

Спросить у Юрьянса прямо, был ли его дед предателем? А что, если это не правда? Тогда она жестоко оскорбит профессора. А если правда – он, скорее всего, просто не признается. Все обдумав, Мила благоразумно решила не поднимать эту тему и самой во всем разобраться.

Девушка легла поздно, до полуночи изучая материалы, собранные в интернете. В библиотеке практически ничего пока найти не удалось, а в сети попадалась лишь общая информация о положении дел на латвийском фронте в интересующий ее период времени. Даже Айварсу Эженовичу нечего сообщить…

Была глубокая ночь, когда Мила неожиданно проснулась. Сначала не могла понять, что ее разбудило, но через секунду осознала – собачий лай. Где-то заходилась лаем собака, нарушая покой поселка. Мила некоторое время ворочалась и пыталась снова заснуть, но к неизвестной шумной четвероногой особе присоединилось несколько ее разноголосых товарок. Мысли снова крутились вокруг слов Анны. Признаться, ее отношение к Айварсу Эженовичу ухудшилось еще больше, хоть она и старалась убедить себя, что все это могут быть только беспочвенные слухи. Возможно даже, что кто-то просто пытается очернить память человека, помогавшего в годы войны русским воинам. Все же тяжело оставаться непредвзятой в такой теме…

Вдруг по раме окна и потолку скользнул луч света от фар. Кто это разъезжает по спящему поселку среди ночи? Все бы ничего, но машина явно остановилась у ее дома! Девушка ощутила, как бешено затрепыхалось сердце. Не следовало ей соглашаться жить тут одной! Позвонить Анне? Та на всякий случай оставила ей свой номер. Но Мила решила, что беспокоить соседку неудобно. Было чертовски страшно. Но когда внизу щелкнул замок, и открылась входная дверь, у журналистки мелькнула мысль, что она прямо сейчас умрет от ужаса. Лоб и спина моментально покрылись холодным потом. Похоже, в последнее время кто-то свыше пытается испытать ее психику на устойчивость.

Как была, в темно-синей шелковой ночной рубашке, Мила взяла в одну дрожащую руку телефон, а в другую – ножницы, и тихо вышла в коридор. Внизу слышались голоса. Девушка прокралась к лестнице, намереваясь незаметно взглянуть, кто это пожаловал, но вдруг все пространство вокруг озарилось ярким электрическим светом, и она увидела внизу у двери неожиданную компанию, состоящую из крепкого брюнета в джинсах и спортивной куртке, молодой женщины в черном трикотажном костюме и мальчика лет девяти. Все они не менее пораженно глядели вверх – на Милу.

– Ну и ситуация, нарочно не придумаешь! – смеялась Элина, наливая в чашки только что сваренный кофе.

Мила с наслаждением вдыхала его аромат. Да уж, этой ночью она натерпелась страху! Девушка, облаченная в легкое домашнее платье оливкового цвета, сидела за столом на залитой солнечным светом кухне дома Юрьянса, наблюдая за тем, как ловко Элина готовит кофе и одновременно успевает доставать тосты. Свои длинные темные волосы журналистка заплела в свободную косу. Несколько прядей у лба выбились из плетения и делали ее по-домашнему очаровательной. Быть может, именно это заставило Виктора, входящего в кухню, неприлично долго задержать на ее лице взгляд. Но затем он повернулся к жене и чмокнул ее в губы.

– Доброе утро, дорогая. Доброе утро, Мила.

Дамы ответили улыбками.

– Мы тут обсуждаем ночные события, – сказала Элина. – Садись за стол, кофе уже готов.

Виктор сел напротив журналистки и взял свою чашку.

– Напугали вы нас, Мила, – заметила женщина, поглядев через плечо и улыбнувшись.

– Поверьте, я испугалась не меньше вашего, а то и больше, – ответила та.

– Представляю, одна в чужом доме – и тут такое!

Элина оказалась красивой женщиной лет тридцати пяти, явно привыкшей к хорошей жизни. Даже с утра она выглядела небрежно, но дорого. Эту яркую блондинку не портила даже легкая полнота. А вот ее супруг, Виктор Юрьянс, сын Айварса Эженовича, был напротив, почти атлетического телосложения. «Интересно, – думала, глядя на него Мила, – его отец был таким же жгучим брюнетом в молодости?»

– Простите, Мила, что мы не позвонили и не предупредили о своем приезде, – наконец подал голос мужчина, откидываясь на спинку стула. – Я и подумать не мог, что в доме кто-то может быть. Звонил отцу из аэропорта, буквально парой слов перекинулись, и он, видимо, забыл о вас сказать.

Миле показалось, что Виктор нарочно попытался ее задеть последней фразой. Она заметила, что ему не нравится ее присутствие в доме. Сама она тоже была не в восторге от столь спонтанной перемены в планах. Если теперь тут собираются оставаться на какое-то время сын и невестка Айварса Эженовича, то ей точно лучше перебраться в гостиницу. Оказалось, что они приехали из Европы на родину в отпуск. Виктор работал в Германии, занимался чем-то, связанным с автомобилями.

– Не беспокойтесь, я не буду вас стеснять, сегодня же попрошу Кристапа отвезти меня в гостиницу в Резекне, – промолвила Мила.

– Ну что вы! – воскликнула Элина, судя по всему, вполне искренне. – У нас полно места! Оставайтесь! Тем более что это дом Айварса, и он сам вас сюда пригласил!

Она принялась уговаривать Милу остаться, и та все же согласилась.

– Только если вы действительно не против, – она вопросительно взглянула на молча пившего кофе Виктора.

– Конечно, оставайтесь, сколько необходимо, – он пожал плечами, демонстрируя, что ему вообще все равно. – Так вы говорите, что занимаетесь изысканиями материалов о судьбе моего прадеда?

– Да.

– Ну-ну.

Это многозначительное и явно насмешливое «ну-ну» Миле очень не понравилось.

Вскоре появился и мальчик, которого девушка видела ночью. Это был молчаливый и стеснительный ребенок по имени Ивар.

За завтраком Мила, отвечая на вопросы Элины, рассказала, что сейчас изучает историю боев за Латвию, в частности операцию по освобождению города Резекне.

Виктор фыркнул:

– Это когда советская авиация практически уничтожила наш город?

Он выжидающе поглядел на журналистку своими темными, ироничными глазами. Она даже смешалась, не сразу сообразив, что ответить. Вот, наконец, ей и встретился в Латвии ярый русофоб.

– Вообще-то ваш город освобождали от фашистов, – заметила девушка, сделав ударение на слове «ваш».

– В результате авиационной операции при освобождении Резекне было убито несколько сотен мирных жителей, разрушено восемьдесят процентов зданий города, – холодным и безапелляционным тоном проговорил Виктор. – А потом в этом преступлении ожидаемо обвинили немцев и объявили советских солдат героями, спасшими Резекне. Даже памятник поставили, тоже «Алеша», как в Болгарии.

И он с издевкой пробарабанил пальцами по столу мотив известной военной песни: «Стоит над горою Алеша, в Болгарии русский солдат…».

У Милы внутри все клокотало от ярости, но она изо всех сил старалась сдерживаться. Ей казалось, что она уже ненавидит этого латыша, верящего вранью некоторых историков! И как у них с отцом могут быть столь разные взгляды на те события?!

– То есть вы считаете, что Латвию следовало оставить под оккупацией фашистов? – взяв себя в руки, Мила спросила это будничным тоном, словно ее интересовало мнение Виктора о погоде за окном.

– Знаете, в спорах на эту щекотливую тему я всегда вспоминаю вашу русскую поговорку «лес рубят – щепки летят».Так вот, человеческие жизни, университеты, музеи, храмы, больницы, чьи-то дома оказались щепками, которыми можно пожертвовать ради высокой цели. А стоила ли того эта цель?

– Как вы можете так говорить! Тысячи мирных латвийцев были расстреляны фашистами!

– Мы с вами никогда не поймем друг друга, – заключил Виктор, не желая спорить и глядя на Милу, как на школьницу, чьи слова невозможно воспринимать всерьез. – Пишите свою статейку, продолжайте, как и многие ваши коллеги, подбрасывать хвороста в огонь вражды.

Девушка готова была поклясться, что ее глаза налились слезами обиды, но все же она выдержала взгляд своего оппонента. По ее мнению, Виктор оскорбил не только память освободителей Резекне, но и лично ее. Она поклялась себе как можно скорее убраться из этого дома. После завтрака поднялась к себе, набрала телефон Кристапа, но он не отвечал. Затем девушка позвонила Айварсу Эженовичу. Тот оказался недоступен. Тогда Мила стала собирать вещи, которых было не так уж много. Погруженная в это занятие и в свои мысли, она так сильно вздрогнула, что даже больно ударилась рукой о стол, когда услышала стук в дверь своей комнаты.

– Войдите.

На пороге стоял Виктор. Входить не стал, оперся плечом о косяк и скрестил на груди руки, неосознанно отгораживаясь.

– Мила, я хотел перед вами извиниться, – он, будто нехотя, выдавливал из себя эти слова. – За столом я погорячился и, видимо, вас обидел, раз вы решили нас покинуть.

Он красноречиво осмотрел беспорядок на постели, куда были брошены несколько платьев, кофточек и джинсов, которые девушка собиралась сложить в чемодан.

Мила была уверена, что это Элина убедила супруга извиниться. Все же батюшка этого чурбана не будет доволен столь не гостеприимным к ней отношением.

– Да, вы действительно меня задели, – деваться ей было некуда, и она открыто призналась в том, что обижена.

При этом человеке она вообще чувствовала себя глупой и неуверенной в себе. Мила заметила, что Виктор пару секунд неделикатно рассматривал синюю шелковую ночную рубашку, брошенную на стул. Она густо покраснела, вспомнив, как появилась перед ним в неглиже. То, что в таком виде ее видели Элина и мальчик, почему-то совершенно не смущало девушку, а вот от взгляда Виктора становилось прохладнее, словно она и сейчас практически раздета. Чтобы скрыть смущение, Мила отвернулась и принялась деловито рыться в телефоне, молясь, чтобы кто-нибудь позвонил и разрядил эту глупую ситуацию.

– В общем, мы просим вас остаться. Просто давайте больше не будем поднимать эту тему, – в голосе мужчины слышалось легкое удивление тем, что его теперь игнорируют.

– Хорошо, – коротко буркнула Мила, все еще не в силах совладать со смущением, и даже не глянула в его сторону, когда он вышел, прикрыв дверь.

* * *

Ночью гудели самолеты, в небе даже сверкали огни, словно искры. Видимо где-то над ними шел воздушный бой. Чижов, назначенный караульным, с тоской глядел в ночное небо. Его сослуживцы, расположившись за столом в доме, тем временем делились воспоминаниями о родных краях.

– Я из Донбасса, – сказал Михайличенко, которому уже стало лучше. – У нас немцы долго хозяйничали. А вот Чиж из Рязани, как Есенин. Там немцев не было, не пустили.

– А я из под Пскова, – заметил Куров. – У нас тоже фашисты были, натворили дел.

– Я, до того как попал на фронт, войну себе иначе представлял, – поделился Алексей. – Думал, что немцев легко выгнать, надо только всем за это дело хорошенько взяться.

– Ага, умный какой, – с иронией заметил Куров. – Все у тебя легко.

– Да я и сам потом понял, что не прост фашист.

Старик, хозяин дома, ходил по комнате из стороны в сторону. Куров некоторое время наблюдал за ним, а потом сказал:

– Вы, это, если переживаете, что их заметят, то не стоит. Капитан, в случае чего, немчуру пощелкает.

Янис остановился.

–Я не только об этом думаю, – ответил доктор. – Моя внучка в лесу с мужчиной… Вы, ребята, сами должны понимать, одна она у меня… И ей всего восемнадцать.

– Вы что о нашем командире думаете! – Иннокентий даже голос повысил от возмущения. – Он русский офицер! У него за плечами почти сотня сбитых немецких самолетов, тяжелое боевое ранение, две медали «За отвагу», Орден Отечественной войны… Это справедливый и великодушный человек. Вот у нас в части прошлой осенью случай был. Один солдат решил пострелять по кустам из ППШ, испытать, так сказать, новое оружие. А там, оказалось, лейтенант присел по большому делу, и когда вставал, солдат тот как раз ему в спину выстрелил. Наповал. Военно-полевой суд его наверняка бы к расстрелу приговорил – это как пить дать. Но вышло так, что несчастного в пустой конюшне на ночь закрыли, и его там крысы чуть не загрызли. Всю ночь он от них отбивался, кричал, на помощь звал, но никто не слышал. Солдат, который его караулить должен был, решил, что преступник никуда не денется, поэтому отправился спать. А бедняга глаз не сомкнул, в угол забился и скидывал их с себя. Эти твари и руки ему искусали, и галифе прогрызли. Зубы-то у них во! Утром его вывели, а он весь седой. Так наш капитан ходатайствовал, чтоб его не расстреливали, а в штрафбат отправили. Дескать, он и так уже наказан. Так тот теперь в штрафбате и воюет. Еще он тогда сказал, что там, в конюшне, понял – не так страшен немец, как голодные полчища крыс, которые тебя пытаются заживо сожрать⁴. Вот. Так что никогда наш командир ничего плохого себе не позволит в отношении девушки!

– Сколько лет вашему капитану?

– Двадцать семь.

– Пацан еще!

Старик продолжал стоять на своем, но было заметно, что эта история его впечатлила. А Куров был взбешен тем, что Юрьянс позволяет себе такие намеки.

В тот день еще не рассвело, когда со стороны Анчупан стал доноситься гул машин, а затем пулеметные очереди. Лалин проснулся и неподвижно сидел на кровати с лицом мрачнее тучи.

– Думаете, товарищ капитан, опять мирных расстреливают? – спросил у него Иннокентий.

Тот не ответил, но по его взгляду было понятно, что догадка Курова верна.

Днем Иван спросил у хозяина, далеко ли отсюда до немецкого штаба.

– Я тут все тропы знаю, могу проводить, – сразу вызвалась Илга. Дед посмотрел на нее укоряюще. Но ругать не стал, – некогда, нужно было спешить в поселковую больницу.

Вернулся Янис Юрьянс поздно вечером, внучку, ушедшую в лес с капитаном, уже не застал.

Девушка и Лалин шли молча, настороженно озираясь. За четыре дня, которые здесь пробыли, солдаты еще ни разу не видели немцев.

Штаб располагался в бывшей усадьбе. Иван хотел выяснить, много ли там военных, какая у них техника, и не собираются ли они уезжать. Дело в том, что части редко долго задерживались на одном месте, обычно на смену одним приходили другие.

Вокруг было тихо, но вскоре капитан услышал в отдалении звук проезжающего мотоцикла. Затем из-за зарослей ему удалось рассмотреть какое-то по виду старинное здание из серого камня. Уже трудно было различить украшавшие фасад резные элементы, да и не силен был Иван в архитектурных тонкостях.

– Говорят, когда-то это был барский дом, – шепнула Илга.

У парадного входа стоял мотоцикл и несколько машин. Людей не было видно, в некоторых окнах тускло горел свет. Напряженно всматриваясь в полумрак, Лалин различил двоих часовых. Нужно было возвращаться – овчарки могли учуять посторонних. Да и путь к дому через лес занимал не меньше сорока минут. Капитан уже попятился было от кустарника вглубь деревьев, когда послышался рев моторов нескольких машин, и подъездная аллея стала светлой от огней фар. Это были грузовики, и они быстро приближались. Иван неподвижно застыл, ожидая, что будет. Рука непроизвольно потянулась к кобуре. Вдруг он вздрогнул, потому что его пальцы накрыла прохладная ладонь девушки.

– Не бойтесь, товарищ капитан, я вас в обиду не дам.

Хмуро поглядев на Илгу, он молча отвернулся и стал наблюдать дальше. Из кузовов машин спрыгивали солдаты с автоматами наперевес, весь периметр вокруг здания оцепили в считанные секунды. Звучали короткие команды на немецком. Вот и овчарки появились. Капитан никогда не праздновал труса, но то, как рвано сейчас билось сердце, доказывало, что и ему не чуждо простое человеческое чувство страха.

Через некоторое время фашисты принялись выгружать из машин ящики и уносить их куда-то за угол дома. За три года на фронте Иван достаточно хорошо выучил отдельные немецкие слова, но когда услышал слово «gold», сначала решил, что ему показалось. Неужели и правда, в этих ящиках золото? Откуда?

– Уходим отсюда, – шепнул он Илге и бесшумно направился к лесной тропе, по которой они пришли.

Немцы были слишком заняты, чтобы зорко следить за лесом, поэтому сейчас было самое время исчезнуть.

Шли, почти не разговаривая. Капитан был погружен в размышления об увиденном, но в какой-то момент Ивану показалось, что он услышал шаги. Молодой человек резко потянул Илгу за собой и оба скрылись за стволом дерева. Девушка оказалась прижата к мужской груди. Оба почти не дышали, прислушиваясь. И правда кто-то прошел – может, немец, а может, кто из местных. Хотя, что может делать одинокий человек в лесной глуши среди ночи? Лишь когда стало тихо, солдат обнаружил, что прижимает к себе девушку. Поглядел сверху в ее глаза. А потом сам не понял, что за помутнение на него нашло – склонился и поцеловал. Илга даже на цыпочки привстала, обняла его за шею. Неумело отвечала, тычась ему в губы, как несмышленый котенок. Но ее близость дурманила. Иван вдруг осторожно отпрянул. Латышка стояла перед ним такая юная, стройная, светловолосая, наивная и бесхитростная…

– Пойдем.

Она удивленно поглядела, но послушалась. А он думал о Кате и о том, что чуть не совершил глупость. Надеялся, что девушка по неопытности не поймет, что с ним. И корил себя за секундную мысль о том, что она ведь сама не против, и никто бы ничего не узнал. «Что я, скотина совсем, так с девчонкой поступать?» – подумал, коря себя, и угрюмо глядя на темные силуэты деревьев.

Глава V

Утром Мила задала на навигаторе нужный маршрут, приготовила фотоаппарат, планшет и еще кое-какие вещи в дорогу и спустилась на кухню, из которой уже доносились кофейный аромат и запах только что приготовленных сырников.

– Доброе утро! – улыбнулась ей Элина. – Вам чай или кофе?

Девушка предпочла травяной иван-чай.

– Вечером к нам в гости заедет Айварс Эжнович, – сообщила женщина.

Мила понимала, что приедет он, в том числе, и по ее душу.

За завтраком Виктор неожиданно сам к ней обратился:

– Куда сегодня отправитесь?

– В Анчупаны. Хочу посмотреть на местные достопримечательности.

Девушка решила не спрашивать у Виктора на счет машины его младшей сестры. Раз Айварс разрешил, значит, она будет ею пользоваться.

– Анчупаны? Правильно. Место траурное. Там расстреливали людей с января 1942 года по 1944 год. Деревня Аудрини, что неподалеку, была полностью сожжена, а жители расстреляны в Анчупанском лесу. Их вина: укрывательство советских раненых бойцов. Недалеко от трассы А-12, рядом с мемориалом, построена смотровая вышка. Надо посетить.

В его голосе отчетливо сквозило даже некоторое злорадство. А ведь сам же говорил, что не следует им поднимать эту тему!

– Папа, и я хочу в Анчупаны. Ты обещал меня отвезти туда! – подал голос Ивар.

– Если хочешь, поехали со мной, – дружелюбно предложила ему Мила.

Мальчик промолчал, стеснительно потупившись и косясь на отца. Журналистка в этот момент мысленно молилась, чтобы сам Виктор не решил ехать. Общества этого зануды и злыдня она не выдержит.

– Ладно, отвезу, раз обещал, – вдруг сказал мужчина. – И вас, Мила, а то разобьете еще Машкину машину.

Да что ж это за человек такой! Он ставил под сомнение не только ее профессиональные качества, но и навыки вождения. Сейчас он ее в очередной раз обидел под видом шутки. Мила поникла, потому что теперь эта поездка будет ей не в радость.

Все-таки Виктор не упустил случая поддеть ее, говоря об Анчупанах. Его, видимо, не трогала история той трагедии. Подобный цинизм выводил Милу из себя. Юрьянс-младший вызывал у девушки сильнейшую антипатию и раздражение. Судя по всему, это было взаимно.

В Анчупанах оказалось немало людей. Должно быть, туристы, потому что местные жители сюда давно не приезжают – решила Мила. И все-таки тут было тихо и как-то мрачно. Не удивительно, если знать, что здесь происходило… Однако журналистка подумала, что не все подобные места вызывают желание убраться поскорее прочь. А тут даже зябко становилось, несмотря на довольно теплую погоду. Как будто души убиенных на самом деле рядом с живыми… Девушка поспешила отвлечься от суеверных мыслей. Ведь может быть, что это только у нее возникло такое мистическое ощущение.

Мила то и дело клацала фотоаппаратом, стараясь отснять побольше подробностей. Рядом шагал Виктор, и бегал Ивар. Мальчик то обгонял их, то снова возвращался. В конце концов, отец взял его за руку и стал рассказывать о мемориале.

– Смотри, эта каменная стена вдоль дороги, проходящей мимо мест массовых захоронений, символизирует палачей. Вечнозеленые ели, растущие справа – людей, которых выстроили в ожидании расстрела. Нижняя часть мемориала называется «Долина страданий». Она заканчивается у бетонной стены с надписью «Они умерли, чтобы жил ты».

Мила тоже слушала. Когда поднялись по ступеням непосредственно к самому памятнику, их взору открылся основной акцент мемориала – работа скульптора Расы Калнини-Гринберги под названием «Мать-яблоня». Женщина, чье тело представляло собой ствол дерева, а руки – его ветви, в одной руке держала ребенка, а в другой – высоко поднятой – яблоко. На стенде было написано, что памятник является гимном бессмертию жизни.

– А почему мать-яблоня не дает ребенку яблоко? – спросил Ивар, заворожено рассматривая монумент.

– А вам, Мила, это интересно? – повернулся Виктор к девушке.

– Да, – чуть замешкавшись, ответила она.

–Мне кажется, здесь заложен какой-то религиозный смысл, – принялся рассуждать мужчина, и добавил, – в религии ребенок – плод грехопадения.

– Этот памятник создавался в советское время, – напомнила Мила, намекая на атеизм. – И вообще, в любой религии дети – символ продолжения жизни, а не грех!

– Как вам будет угодно, – усмехнулся Виктор.

– Вы не согласны? – возмутилась девушка. – Я думаю, тут скорее дело в яблоке. Оно является символом познания.

– Выходит, если мать не дает ребенку яблоко, то нет продолжения жизни?

– Да нет же! Она хочет, чтобы он до него дотянулся. Он получит знания и будет жить. Это спасение и продолжение жизни. Спасение, искупление… Надпись при входе помните? «Они умерли, чтобы жил ты». Тут проскальзывает библейский мотив жертвы, искупления, не находите?

– Совершенно с вами не согласен, – заявил Виктор.

– Фи, сударь, спорить с дамой! – Мила решила перевести очередную перепалку в шутку.

– Сударь… – повторил Виктор. – Я думал, русским такие понятия неведомы. Уж далеко не рыцари ваши соотечественники.

Он снова ей нагрубил и, кажется, даже не понимал этого, поскольку невозмутимо рассматривал памятник.

– Мы, словно средневековые схоласты, можем сколько угодно спорить и углубляться в толкование символики, но вы забываете, что находитесь в Латвии, – между тем продолжал мужчина. – Даже в советское время в культуре этой страны наблюдался некий вызов идеологии, но тогда на это закрывали глаза…

Что он там говорил дальше, Мила уже не слышала. Ее внимание привлекла возмутительная сцена. У мемориала стоял ветеран. Его обступили подростки, смеялись, что-то громко говорили на латышском, затем один из парней ногой выбил у деда из рук трость.

– Что они говорят? – спросила Мила у Виктора, но тот медлил с ответом, и Ивар его опередил: – Они говорят, что он оккупант.

Вдруг девушка решительно направилась к группе молодых людей, вырвала у одного из них тросточку и отдала ветерану.

– Прекратите глумиться! Если бы не этот человек, вас бы вообще не было!

Виктор наблюдал за происходящим с удивленно приподнятыми бровями. А парни тем временем отвернулись от старика, окружив Милу.

–Глядите, какая аппетитная соска, – нагло усмехнулся светловолосый молодой человек лет девятнадцати. – Познакомимся, малышка?

Он стал приближаться к девушке. Но она не двинулась с места. Жизнь в детском доме закалила Милу, и драться она не боялась. Когда наглец оказался совсем рядом и попытался схватить ее за грудь, журналистка резко вывернула ему руку за спину. Тот вскрикнул.

– Сука! Парни… – он не успел договорить. Один из его друзей закричал:

– Валим отсюда, вон идет ее … – далее следовало такое вульгарное матерное словечко (синонимом которого в литературе было «любовник»), что Мила невольно покраснела.

Виктор, не церемонясь, дал ощутимой силы подзатыльник тому, кто обозвал его этим оскорбительным емким словцом, сопровождая свое воспитательное действие тирадой на латышском. Мила ничего не поняла, а вот парни поспешили ретироваться, больше не открыв ртов.

Оставлять вот так ветерана журналистке показалось невежливо, и она разговорилась с дедушкой о памятнике.

– Вы часто тут бываете?

– Да, часто, – принялся неторопливо рассказывать он. – И внуков своих приводил. Когда впервые пришел сюда с ними, им было три и пять лет. Рассказал, что здесь каратели творили с людьми, так они плакали навзрыд! А сейчас тут все заросло. Кто-то потихоньку разбирает стену мемориала при попустительстве краевых властей и молчаливом согласии Резекненской городской думы. А ведь тут покоятся больше пятнадцати тысяч невинных жертв нацизма! Мемориал разрушается, и это никого не волнует. Властям не до жертв фашизма, у них есть дела посерьезнее. Совсем недавно стены мемориала возле памятника «Мать-яблоня» были испоганены надписями. Это кощунственно – так измываться над мертвыми!

Было заметно, что старику тяжело говорить, но он пересиливал себя.

– Если Анчупанский мемориал будет предан забвению, это еще один шаг к безнаказанности, вседозволенности, геноциду. Многие резекненские школьники даже не знают, что здесь в годы войны истязали и убивали мирных жителей Латгалии, Латвии…

Дедушка рассказал Миле о том, что раньше здесь повсюду цвели розы, сюда приезжали фотографироваться новобрачные. А сейчас Тропа Скорби уничтожена тракторами, которые вывозят лес, и совсем заросла бурьяном.

– Неужели здесь похоронены какие-то не такие люди? – возмущался старик.

Они беседовали не меньше часа, но все же Миле нужно было уходить. В глазах ожидавшего ее Виктора ясно читалось нетерпение и неприкрытая скука.

Отчего-то девушке было ужасно стыдно после случившегося. Даже хуже, чем после ее появления в ночной рубашке. Сев в машину, она покосилась на Виктора, но тот глядел вперед, на дорогу.

– Зачем вы вообще туда сунулись? – раздраженно проговорил он, когда автомобиль тронулся.

– Этому человеку нужна была помощь! И вообще на вашем месте я бы предложила отвезти его домой! Это было бы по-мужски, – Мила ответила не менее резко, нарочно задев его эго.

– Папа, но ведь тетя Мила права! Ты сам мне говорил, что старикам надо помогать, – неожиданно раздался с заднего сидения голос Ивара.

Виктор ничего не ответил и дальше всю дорогу молчал. А Мила с мальчиком обсуждали увиденное. Гораздо позже журналистку осенила мысль, что она так и не поблагодарила Виктора за вмешательство. И даже наоборот, упрекнула в недостатке мужественности…

Вечером на пороге дома появился Айварс Эженович с букетом цветов.

– Добрый вечер, мои родные! Сынок, Эля! – он вручил невестке розы. – Ивар, мальчик мой! Дед обнял внука.

– А я не один. Знакомьтесь… – он не успел договорить, когда рядом возник молодой человек, при виде которого Мила ахнула.

– Ты?! – воскликнула девушка, испытав эффект дежавю.

– Нет, ну это уже не смешно, – констатировал Олег Лалин, глядя на бывшую жену из-под сведенных бровей.

Глава VI

Темно, но на востоке небо уже слегка обагрилось восходящим солнцем… Холодно… Кругом голоса, хныканье детей, перешептывания. А потом грубые, отрывистые команды на немецком языке, крики, стоны, выстрелы. Кто-то держит ее за руку. Теплая ладонь сжимает пальцы. Чья же это рука? Ощущение, дающее надежду на то, что все будет хорошо…

Мила проснулась на рассвете от неприятного тревожного чувства, которое бывает после страшного сна. Она поняла, что ей снилось – словно это она там, среди несчастных, обреченных на смерть, в Анчупанах, ждет команды «огонь», которая оборвет ее жизнь… Как же сильно ее тронула эта ужасная трагедия более чем 70-летней давности.

Мила села в постели, зажгла прикроватный ночник в виде звездного неба, и заставила себя вернуться к реальности. Ей было что рассказать Айварсу Эженовичу. На днях она отправила по электронной почте письмо бывшему коллеге Антону Короткову в Берлин. Когда-то этот парень работал с ней в пресс-службе полиции. Она там стажировалась, но впоследствии все-таки ушла в газету. А он уехал в Европу. К счастью, у Милы сохранились его контакты. Девушка попросила его по своим каналам пробить кое-какую информацию, он без проблем согласился и скоро прислал ответ. Ему удалось достать предполагаемые списки расстрелянных в Анчупанах мирных жителей. Немцы славятся своей педантичностью, поэтому то, что подобная информация сохранилась – не удивительно. Хотя списки расстрелянных во время войны евреев – жителей ее родного города, – она и вовсе нашла в интернете. За давностью лет даже секретная информация о тех событиях становится все более доступной и, к сожалению, уже мало кому интересной.

Так вот, в присланных Антоном списках, которые Мила изучала полночи, был и дед Айварса Эженовича…«Правда, это совершенно не значило, что он не работал на немцев», – одернула тогда себя девушка, сперва обрадованная данной зацепкой.

Нужно будет после завтрака поговорить с Юрьянсом, показать ему присланные из Германии документы. И уточнить один момент, о котором Мила до этого времени совершенно не подозревала. А пока следовало подумать об еще одной проблеме. Лалин. Мила прокрутила в голове подробности их вчерашней встречи.

– Вы что знакомы? – удивился Айварс Эженович.

– Немного, – ответила Мила, иронично глядя на бывшего супруга и повторяя когда-то так разозлившее ее слово.

Потом она объяснила, что познакомилась с Олегом, когда проходила практику в пресс-службе МВД. В принципе, это вполне могло бы быть правдой…

Из тех нескольких минут, в течение которых длилось их общение, Мила сделала вывод, что Олег на нее очень зол. Да, они некрасиво расстались, но до сих пор злиться – это перебор! Однако, подумав, девушка решила, что недоволен Лалин именно тем, что застал ее тут. Два обозленных мужчины на ее голову – это уж слишком. Тем более еще неизвестно, зачем здесь сам Лалин появился. Копает под Юрьянса? Хотя разве может полиция другого государства интересоваться делами гражданина Латвии? Этот Айварс Эженович, конечно, мутный тип, но тут что-то другое. Остается одно – Олег здесь по какому-то личному делу.

По правде говоря, Миле сначала даже показалось, что он ее преследует. Но затем журналистка решила, что Лалину действительно до нее нет дела и он не меньше нее удивлен их встречей.

Когда Мила спустилась на кухню, Элина, как обычно, уже хозяйничала там. Виктор с мальчиком завтракали. А Айварс Эженович с Олегом пришли следом за ней. Оказалось, они о чем-то беседовали в кабинете все утро. Но лицо Лалина было непроницаемым. Он вовсе не смотрел на Милу, кроме того момента, когда пожелал ей доброго утра.

– Виктор, – обратилась девушка к Юрьянсу-младшему, ставя на стол свою чашку. – Я хотела извиниться за эту сцену возле памятника. Мне действительно неудобно.

Мила все еще испытывала неловкость за случившееся в Анчупанах, поэтому, когда говорила, чувствовала, как от волнения гулко шумит в ушах кровь.

Было заметно, что Виктор, мягко говоря, поражен ее словами. Он коротко кивнул, давая понять, что ее извинения приняты, и озадаченно поглядел Миле в глаза.

– А что там произошло-то? – спросил Айварс Эженович, уплетая пирожное.

– Неважно, – поспешил ответить ему сын, не давая Миле возможности рассказать в подробностях о вчерашнем происшествии.

Элина не проявила особого интереса к ее словам, а вот Олег посмотрел на Милу как-то странно, осуждающе, что ли. Вообще ей казалось, что в его глазах она постоянно в чем-нибудь виновата.

Милу осенила мысль, что они с Виктором и мальчиком провели практически весь день на людях, и все эти люди наверняка принимали их за мужа и жену, а Ивара – за их общего сына! И только теперь она задумалась, почему Элина не поехала с ними. К слову, Виктор ей даже не предложил.

Ее мысли прервал Айварс Эженович, объявив, что ему повезло познакомиться с Олегом Эдуардовичем Лалиным, ибо он правнук настоящего героя. Да уж, прадед в этой семье был поистине легендой. Мила помнила его портрет в военной форме и при орденах на самом видном месте в гостиной.

Девушка, конечно же, обратила внимание, что Олег сел рядом с ней. Пока он ел и пил кофе, она невольно задерживала взгляд на его загорелых руках. Он так и не взглянул на нее, но пару раз ему довелось подать ей то бутерброд, то пиалу с медом. И делал он это так по-домашнему, как когда-то дома, на их кухне… Даже не верилось, что спустя столько времени они вновь вот так вместе завтракают. Конечно, они были не одни, но это уже полузабытое ощущение, когда он рядом, снова вернулось. Мила постаралась отвлечься, стала вслушиваться в беседу.

– Слышали? В отравлении Скрипалей обвиняют сотрудников российской разведки⁵, – Айварс Эженович любил обсуждать мировые новости за трапезой. Несмотря на то, что некоторые темы могли испортить аппетит кое-кому из присутствующих за столом.

– Абсурд и полная чушь, – заметил Олег.

Виктор промолчал, криво улыбнувшись.

– Не понимаю, почему этому уделяется столько внимания, – пожала плечами Мила, желая остаться нейтральной.

Юрьянс, видя, что интереса к теме никто не проявил, перевел беседу в другое русло – о надвигающемся на США урагане Флоренс.

Во время завтрака все довольно мило беседовали, и даже Виктор не сказал ничего грубого или бесцеремонного. Единственное, что почему-то напрягло и испортило Миле настроение еще больше – практически не сходившая с лица Элины улыбка, обращенная к Олегу, и ее болтовня с ним.

– Расскажите о вашей работе! Она, наверное, безумно интересная.

– Да ну, что там рассказывать, – Лалин даже смутился.

Элина открыто кокетничала с ее бывшим мужем, а Виктору до того не было дела! Когда все стали расходиться по своим делам, Мила догнала Олега в коридоре.

– Лалин!

Он остановился и молча ждал, когда она подойдет.

– Скажи честно, Олег, что ты здесь делаешь? – девушка говорила приглушенно, чтобы никто из посторонних не стал случайным свидетелем их разговора.

– А ты? – мужчина прямо смотрел ей в глаза цепким взглядом, от которого захотелось поежиться. Словно на допросе!

– Не включай опера! Я первая спросила.

Олег вздохнул и ответил:

– Я давно интересуюсь судьбой прадеда, ты об этом знаешь. Так вот отец нашел в старых вещах на чердаке пачку его писем. Из них я узнал много новой информации. Долго все рассказывать, да и не место здесь. Короче, в одном из писем прозвучало имя Яниса Юрьянса. Я поискал в сети и вышел на его внука, связался с ним. Он пригласил меня сюда.

– А как же работа?

– Я больше не работаю в полиции.

Мила поглядела на него недоверчиво. Чтобы Лалин вот так все бросил и помчался неизвестно куда просто ради интереса? Что же там было, в этих письмах? И зачем Айварс его сюда пригласил?

– Теперь ты рассказывай, что тут делаешь, – напомнил он, прерывая поток ее размышлений.

– Я здесь по работе. Это тоже долго рассказывать.

– По работе? – Олег усмехнулся.

Острый взгляд его умных серых глаз буквально буравил ее.

– Ты что, не веришь?

– Что ты! Как я могу, в самом деле! – наиграно вскинул он брови. – Провернула в поликлинике свои черные делишки, и карьера в гору пошла? Вышла на международный уровень?

Он не воспринимал ее слова всерьез! Милу это до крайности возмутило.

– Не знаю, что у тебя здесь за дела, но не удивлюсь, если это дела сердечные, – хмыкнул он.

– Чего? – она даже дар речи едва не потеряла.

– Думаешь, никому не заметно, как он на тебя пялится?

– Кто? Айварс? – непонимающе захлопала ресницами Мила.

– Дурочку из себя не строй! – с неожиданной резкостью в голосе бросил Олег,развернулся и ушел.

Мила какое-то время смотрела ему вслед, потом вышла во двор, где Ивар пинал мяч и все поглядывал наверх, поджидая отца, обещавшего поиграть с ним. Потом девушку осенила одна мысль, от которой она буквально взлетела по ступенькам. Когда поднималась по лестнице – почти столкнулась с Виктором, который вежливо отстранился, пропуская ее.

Олег сидел за ноутбуком. Лишь мельком глянул, кто вошел, когда она распахнула дверь, а потом предусмотрительно прикрыла ее за собой.

– Ты что, решил, что я любовница Юрьянса-младшего? – Мила жгла его взглядом, и, не дождавшись ответа, бросила: – Думай, что хочешь! Быть может, это и правда. Какое тебе вообще дело!

Олег ничего не сказал, продолжая глядеть в монитор.

– А в твою версию, что ты приехал из-за писем прадеда, я ни капли не поверила, – добавила журналистка и вышла.

Дождавшись, когда вечером Лалин пойдет в душ, девушка неслышно скользнула в его спальню, и открыла папку, которую заприметила еще в прошлый свой визит. В ней были какие-то бумаги и действительно имелось несколько старых писем… Развернув одно, Мила прочла: «Родная моя Катенька…» Но тут шум воды прекратился. Девушка едва успела сунуть письмо в карман и шмыгнуть за дверь, когда Олег, на ходу вытирая полотенцем шевелюру, вышел из душа.

Сразу дочитать письмо ей не удалось, поскольку в коридоре ее поймал Айварс Эженович. Ну что ж, Лалин наверняка поймет, куда оно делось…

– Зайчонок, ты хотела поговорить?

– Да… – Мила осеклась, чувствуя, как горят щеки.

Когда они вошли в кабинет, она уже взяла себя в руки. Рассказала все, что удалось узнать, принесла распечатанные немецкие документы, посетовала, что в библиотеке Резекне очень мало русскоязычных газет, выходивших в годы войны. Самый главный, интересовавший ее вопрос, оставила напоследок.

– Кто такая девушка по имени Илга? Ваша двоюродная сестра? – спросила Мила. Юрьянс посмотрел на нее так, будто она не в себе.

– Я понятия не имею, о ком вы, – произнес он ровным голосом.

Девушка уже открыла было рот, чтобы что-то сказать, но тут мужчине позвонили. Айварс Эженович расхаживал по кабинету, эмоционально разговаривая с невидимым собеседником на латышском. Мила сидела, не двигаясь, и размышляла над его словами, пока ее внимание не привлек текст на мониторе компьютера. Благо тот был повернут так, что с ее места великолепно просматривался. Было видно открытое в почте письмо. Журналистка пробежала текст глазами: «Лично я считаю, что опер он был толковый. Родители у него из богатых, видать, поэтому он такой высокомерный. Но честный, и грязи не боится, а в нашей работе ее достаточно. От того, может, и взяток не брал, что денег не считал. Правда, как я понял, в полицию он назло родителям и пошел. Но особо там ни с кем не дружил. Иногда со мной пиво ходил пить, и то, думаю, от скуки».

Чтобы прочесть дальше, нужно было прокрутить колесико мышки. Естественно сделать этого Мила не могла. Но ей и так уже было понятно, о ком идет речь. Стало быть, Юрьянс зачем-то собирает информацию об Олеге… И кто-то ему эту информацию предоставляет.

– Ладно, Милочка, давайте закончим, когда я приеду в следующий раз, – раздался над ее головой голос Айварса Эженовича.

Ему теперь явно было не до нее. Мужчина стал с сосредоточенным видом что-то искать в ящике стола, потом принялся набирать на телефоне номер. Мила вышла, раздумывая, рассказать Лалину о том, что узнала, или нет. Решила спуститься в кухню, сделать себе чаю, но подходя, увидела свет и услышала голоса. А точнее – голос Элины, недовольный и резкий. Раньше она такого за женой Виктора не замечала.

– Эта девка, должно быть, хорошо знакома с Олегом.

Журналистка отметила про себя, что та называет Лалина просто по имени. Как-то уж слишком панибратски.

– Возможно, – послышался равнодушный ответ Виктора.

– Наглая гадюка. Поселилась здесь, а теперь, может, они тут еще и шашни начнут крутить?

– Не беспокойся. Эта наглая гадюка скоро отсюда уберется, – ответил ей муж.

Ну вот. Значит, Миле показалось, что после случая в Анчупанах отношение Виктора к ней изменилось, стало более уважительным. Она определенно была ему не по душе. А Элина, эта красивая, приятная в общении, спокойная женщина, поразила девушку своим истинным отношением. Сколько негатива! И за что? Если ей не нравилось, что журналистка остановилась в этом доме, можно было с самого начала не убеждать ее остаться, а позволить переселиться в гостиницу. Какая же все-таки двуличная дама!

– А этот Олег приятнее нее, да? – снова раздался голос блондинки.

– Не знаю, по-моему, типичный ватник⁶.

«Еще бы Лалин понравился этому фашисту!» – подумала Мила. Виктор отвечал супруге без интереса, словно его занимало что-то другое, но нужно было поддержать жену. Раньше Мила не обращала внимания на его латышский акцент. Сын Айварса Эженовича говорил по-русски практически чисто, но характерный для латышей выговор все же периодически проскальзывал в его речи.

Мерзкие люди! Девушка передумала заходить, повернулась и пошла к себе.

Глава VII

Конфликт разгорелся как-то внезапно. Мила даже не поняла, с какого момента. Виктор опять сказал что-то оскорбительное на тему русских, или о войне… Она и не обратила внимания толком.

– Вы это сей час серьезно? Я, конечно, понимаю, что я гость в вашем доме… Но это не помешает мне набить тебе морду.

Олег сказал это так спокойно, холодно, чеканя каждое слово, что Миле сделалось не по себе.

– Тыуверен, что не наоборот? – осведомился Виктор.

Журналистка ощутила холодок страха. Не хватало еще, чтоб они подрались. Мила прекрасно знала, какая хорошая физическая подготовка у Олега, и она не была уверена, что Виктор в силах противостоять оперу.

– Виктор! – голос Айварса Эженовича прозвучал сейчас строго и отрывисто.

Юрьянс хмуро глядел на сына, стоя в дверях гостиной. На ужин все собрались именно здесь. После трапезы Айварс Эженович должен был срочно уехать.

– Хватит, молодые люди, – уже мягче произнес преподаватель, усаживаясь на свое место.

Мила впервые видела, чтобы он так строго говорил с сыном. И еще ей показалось, что во взгляде Виктора на отца проскользнула неприкрытая неприязнь.

– Ой, Айварс Эженович, я совсем забыла. Когда я только сюда приехала, ко мне заходила ваша соседка Анна, – спохватилась журналистка.

Она действительно до сих пор так и не рассказала об этом хозяевам.

– Да? Вот любопытная особа! – кажется, Юрьянса это мало удивило.

– Мне показалось, она ваша хорошая знакомая…

– Да у нас с ней когда-то роман был, – как нив чем не бывало, бросил мужчина.

«Он явно может похвастаться богатым прошлым истинного ловеласа», – подумала Мила. И то, как непосредственно он говорил о своих похождениях, забавляло девушку. Никто не придал значения появлению этой Анны. Видимо, та имела обыкновение вот так заглядывать по-соседски.

Кажется, эта болтовня немного разрядила обстановку. Однако журналистка рано радовалась. Всегда такая вежливая, улыбчивая и тактичная Элина от чего-то несколько изменила свое отношение к ней. По крайней мере, ей так казалось. Потому что женщина ни с того ни с сего завела беседу о замужестве и детях.

– Мила, вы же не замужем, да? Я все хотела спросить, почему.

Зеленые глаза блондинки неприятно сверлили журналистку. Интересно, что ожидают услышать на подобный вопрос те, кто его задает? Что им начнут изливать душу? Что на самом деле станут откровенничать?

– Так вышло, – пожала плечами девушка.

Олег в это время молчал.

– Плохо, что до сих пор деток нет, – вздохнула Элина, словно Миле было уже, по меньшей мере, лет сорок. – Дети – это такое счастье.

Никто, кроме нее и Олега, не знал, что в двадцать два года она потеряла ребенка. Их с Олегом ребенка… Даже родители Лалина. Выкидыш случился на таком сроке, что они еще не успели никому сказать. Мила тогда готовилась к защите диплома. Переживания, нервы, бессонные ночи. Быть может, это и повлияло. С тех пор Мила терпеть не могла данную тему. И сейчас она отвела глаза от прямого взгляда Элины, словно была в чем-то виновата. Хотелось крикнуть: «Какое тебе дело!» Милу даже оскорбил этот жалеющий ее взгляд жены Виктора. Будто она не полноценная какая-то. С чего бы сия мегера такой разговор завела, да еще и словно специально при мужчинах?

Сгладил неловкость опять же Айварс Эженович.

– Оно вам надо, Милочка? Гуляйте, пока молодая. А то потом вырастет вот такой оболтус, – он кивнул в сторону, где сидели Виктор и Ивар.

Кого конкретно он имел в виду, не было понятно, поэтому на оболтуса никто не обиделся. Но настроение было безвозвратно испорчено. После этого Мила вышла во двор, обошла дом и села на скамейку под виноградом. Хотелось побыть одной и пожалеть себя. Иногда накатывали на нее неожиданные приступы меланхолии. Но побыть одной не удалось. Лалин слишком хорошо ее знал, понял, что творится у нее на душе, поэтому пошел следом. Когда его высокий силуэт появился на тропинке, Мила сделала вид что смотрит совершенно в другую сторону. Думала, сейчас начнет сочувствовать, успокаивать, и она разрыдается. Но он сел рядом и сказал:

– Так зачем ты стащила у меня письмо?

Господи, она ведь его даже не прочитала до сих пор!

– Хотела узнать, что там.

– Можно было просто спросить.

– Я думала, ты не скажешь.

Чуть позже, собираясь ложиться спать, Мила задумалась. Действительно ли Виктор смотрел на нее дольше, чем позволяют приличия? Зачем тогда он поддерживал Элину, говорившую о ней гадости? Или Лалину показалось? Неужели Олег ее ревнует? После всего? Она заметила, что улыбается. Сердце затрепетало от этих мыслей, но потом ухнуло вниз. Нет, даже если и так, нельзя снова в это все ввязываться. Она запретила себе думать об Олеге и стала размышлять над словами Юрьянса. Мила все пыталась понять, что значило столь категоричное заявление Айварса Эженовича о том, что никакой сестры Илги Юрьяне у него никогда не было. Дело в том, что в списках расстрелянных в Анчупанах значилась и она. Судя по возрасту, она приходилась внучкой Янису Юрьянсу. Но если Айварс о ней не знал, то, видимо, это не так. Кто же тогда эта девушка? Или он соврал, что не знает никакой Илги. Но зачем?

Мила вдруг вспомнила о фотографии прадеда Олега, которую столько раз видела, и о его письмах. А ведь тогда фотокарточки уже не были редкостью! Наверняка где-то здесь есть альбом со старими фотографиями и, возможно, хранятся письма и другие бумаги. В этом доме, позже перестроенном, когда-то жили Айварс Эженович с покойной супругой. Может быть, на чердаке или в кладовке сложены старые, дорогие сердцу семейные вещи, которые обычно жаль выкинуть. Вряд ли Юрьянс, несмотря на почтенный возраст, весь такой респектабельный и современный, стал бы забирать в свою новую квартиру в Риге подобный хлам. Надо дождаться, чтобы Виктор с семьей куда-нибудь уехали, и обыскать дом…

Такой случай не замедлил представиться. На следующее утро Виктор уехал на несколько дней вместе с сыном в Ригу, а Элина отправилась в Резекне по магазинам. Мила полезла на чердак, едва за женщиной закрылась дверь.

Хоть дом и был капитально отремонтирован, его чердак был настоящим порталом в прошлое. Интуиция ли, или просто любопытство двигало журналисткой, но она не ошиблась. Горы книг и советских журналов, старая печатная машинка и раритетная швейная машинка фирмы «Зингер», катушечный магнитофон «Нота», радиоприемник «Балтика», велосипед «Салют» без колес, детские санки, лыжи и много другого ненужного уже барахла нашли здесь вечное пристанище. Мила удивилась, обнаружив переплетный пресс. В СССР в среде интеллигенции считалось хорошим тоном переплетать старые книги. Ну а то, что в этом доме жили интеллигенты – сомнений не вызывает. А вот и он – чемодан с фотографиями, письмами и открытками. Девушка в предвкушении долгого и интересного времяпрепровождения зажгла фонарь, поскольку света из маленького окошка пода крышей ей не хватало, и уселась прямо на полу перед заветным чемоданом.

Уже через несколько минут она с головой погрузилась в жизнь совершенно чужих для нее людей, словно читала захватывающий роман или смотрела фильм. Здесь было столько писем, фотографий! А почти на самом дне чемодана обнаружилась потрепанная тетрадка, завернутая в газетный лист. Видимо, кто-то таким образом пытался сберечь ее от желтизны и сырости. Мила и не думала прежде, что фотокарточки начала и середины прошлого века могут так ее захватить. А ведь тут, в этом чемодане, судьбы людей, их жизнь, точнее все, что от нее осталось…Только этот старый чемодан хранит тени их душ под пыльной, затертой кожаной крышкой. Вынесет когда-нибудь кто-то все это на солнце, ворвется безжалостный внешний мир внутрь, и эти частицы прошлого начнут умирать, желтеть, рассыпаться…

Некоторые фотографии, по всей видимости, были сделаны еще до революции! И удивительно, что именно на них не было и следа желтизны! Здесь были изображения военных в мундирах и с лихими усами, женщин в длинных старомодных платьях. Такие снимки соседствовали с почти современными, по временным меркам, фотографиями мужчины и женщины в костюмах советского периода на фоне Лиепайского театра (на обороте так и было написано – Лиепая, весна 1977 г.), мальчика в кепочке, сидящего в детской машине (1986 г. Кто бы это мог быть? Возможно, Виктор), красивой молодой женщины с правильными, почти кукольными чертами лица…На одном фото был изображен вулкан Ключевская сопка на Камчатке. Шикарный вид! Мила невольно вспомнила, как отец ее бывшего мужа рассказывал, что бывал на Камчатке, и что раньше это была закрытая территория, куда можно было попасть только по приглашению. Он говорил, что там шикарная, первозданная природа. И есть заброшенный городок Бечевинка и поселок Медвежка. Девушка, помнится, тогда подумала, как здорово было бы там побывать.

Кто-то на обороте практически всех снимков подписал года и кое-где даже названия мест, где они были сделаны. Отчего-то у Милы защемило внутри. Такая сопричастность к чужим судьбам будоражила и завораживала. Когда-то все эти фотографии бережно хранили, к ним прикасались хозяева, их пересматривали и показывали гостям. Больно и пусто становилось от осознания, что теперь это никому не нужно.

Раскрыв завернутую в газету тетрадь, Мила обнаружила там еще одно фото. На нем были запечатлены несколько солдат у самолета. Было понятно, что это боевой экипаж в полном составе. Трое стояли обнявшись за плечи – слева мужчина лет пятидесяти, посередине светловолосый молодой человек, справа чуть полноватый курносый солдат, по виду немного старше блондина. А у их ног на присядках сідел еще почти совсем мальчишка с задорной улыбкой.

Вся тетрадь была исписана чьим-то крупным размашистым почерком. По первому взгляду можно было сделать вывод, что это что-то вроде дневника. Девушка решила взять с собой рукопись и фотографию военных.

От всех этих вещей веяло умиротворенностью, уютом… Вылазка на чердак, где царила просто непередаваемая атмосфера, подарила Миле несколько бесценных часов удовольствия. Девушка любила старину. А эти фотографии заставили задуматься – вот так живут люди, любят кого-то, растят детей, чего-то достигают, а потом исчезают… Было ощущение, как будто ты находишься в машине времени и созерцаешь, как старый мир тихо рушится и вот-вот скроется от всех. И никто не может ничего сделать. Это участь всего на свете. Грустно. Мы исчезаем внезапно, и не успеваем завершить дела… После увиденного хотелось просто посидеть и помолчать.

Ночью Мила, которую разбудило кошачье мяуканье, больше не смогла уснуть, поэтому решила спуститься в кабинет за книгой об истории Латвии. Благо, окна в коридоре были завешены всего лишь невесомым кремовым тюлем, отлично пропускавшим лунный свет, от чего становилось светло почти как днем. Проходя мимо спальни Элины и Виктора, девушка услышала приглушенные стоны. Ее будто током ударило. Даже не думая, что может шуметь, чем привлечет к себе внимание, она приоткрыла дверь. Пахло пряным женским парфюмом Armand Basi In Red. Мила сама когда-то любила этот старенький, но очень популярный до сих пор аромат, поэтому заметила, что Элина часто им пользуется. В темноте на кровати можно было различить мужчину и женщину… Виктор вернулся? Вряд ли так быстро. Неужели Олег? Лалин, как же так! Перед глазами вспышкой промелькнули кокетливые улыбки жены Виктора за столом и смущенная физиономия Олега.

Миле казалось, что из-за безудержного хаотичного боя ее сердце сейчас же разорвется.

Как слепая, побрела вниз по лестнице, села в кресло, щелкнув выключателем лампы. Что-то щекотало щеки. Она дотронулась до своего лица и обнаружила, что оно все мокрое. Откуда столько слез? Девушка обхватила лоб руками, поставила локти на колени и так сидела, ссутулившись и опустив голову, когда открылась входная дверь. Олег появился с улицы, одетый в одни джинсовые шорты длиной до колена.

– Черт знает что! – тихо выругался он. – Ты чего тут сидишь? Гляди, во двор котенка подкинули. Спать не давал, гаденыш, пришлось пойти подобрать.

Мила едва сдержалась, чтобы не броситься ему на шею. Сначала внутри все наполнилось восторгом, а потом вдруг жалостью к Виктору. Рассказать ли Олегу об увиденном? Она решила пока молчать.

– Я… – Мила чуть запнулась, – Ходила в библиотеку. Что-то не спится.

– Библиотека же на втором этаже, – резонно заметил Лалин.

– Ты думаешь, хозяева будут в восторге от этого кота? – поспешила задать вопрос журналистка, чтобы избежать дальнейших разбирательств в том, почему она сейчас здесь, а не в своей спальне.

– Ну, пусть выкинут, если хотят… – беззаботно бросил Олег, уже направляясь в сторону кухни. – А пока надо ему поесть дать, что ли.

Мила поплелась за ним. Все же она еще не совсем отошла от пережитого шока. Теперь она думала, кто же тот мужчина и как он сюда попал. Хотя, в сущности, личная жизнь Элины ее совершенно не касалась – напомнила себе девушка.

– Я кое-что нашла, – заговорила Мила, стоя за спиной бывшего мужа, пока он шарил в холодильнике.

Голодный рыжий котенок, примерно полутора месяцев от роду, терся о ногу своего спасителя.

– Что? – не оборачиваясь, поинтересовался Олег.

– Я сейчас принесу это в библиотеку, и ты приходи.

– Ладно.

Явился он, держа на руках облизывающегося после сытной трапезы кота.

– Ну что там? А то спать хочется.

– Вот, – Мила положила перед ним фотографию военных.

Олег выпустил на пол животное, взял фото и несколько минут сосредоточенно разглядывал.

– Это мой прадед, – он указал пальцем на стоящего в центре летчика.

– Я так и подумала. Узнала его, потому что столько раз видела ту фотографию в орденах.

– Он же на ней лет на двадцать старше, чем тут, – усмехнулся мужчина.

– Глаза такие же. Да еще и летчик… Поэтому и решила тебе показать, чтоб точно убедиться.

– А где ты это нашла? – Лалин, присевший рядом на диван, поднял на нее свои большие серые глаза.

– На чердаке в этом доме.

Олег перевел взгляд на лампу, о чем-то раздумывая. Помолчал несколько минут, а потом серьезно и тихо спросил:

– А ты не думала, зачем Юрьянс вызвал тебя сюда и оплачивает твое пребывание здесь? Зачем пригласил меня? Зачем простому преподавателю все это надо?

* * *

Иван что-то писал в свете керосиновой лампы и не обращал внимания на взгляды девушки. Она ждала, что он с ней заговорит, но мужчина, видимо, даже не видел ее, сидящую на скамейке в углу комнаты. Когда его окликнули со двора, он поднялся и вышел, оставив на столе недописанное письмо. Подбежав, Илга взяла бумагу в руки. «Родная моя Катенька…» Надо же, он пишет женщине! Наверное, и про то, что они видели, напишет. Илга расстроилась. Она была так горда, когда они, вернувшись из леса, рассказывали всем, что видели, как немцы прячут золото. Они вместе следили за фашистами! А потом… потом он ее поцеловал… Конечно, этого они никому не сказали.

Девушка уже готова была расплакаться, но тут заметила на столе под конвертом две одинаковые фотографии. Положила назад письмо и взяла один из снимков, стала рассматривать. На нем были все прятавшиеся у них солдаты. Они стояли возле самолета, Иван был в центре. Поддавшись порыву, девушка сунула фотокарточку в карман платья и бросилась вон.

Капитан устроился на ночь в сарае. Здесь было гораздо прохладнее, чем в доме, не так душно. Лалин потянулся на сене и оно приятно зашелестело. Почти совсем стемнело, лишь кое-где между досками пробивался снаружи тусклый свет. Пахло сухой травой, древесиной, молоком. Ему было очень уютно спать, как когда-то в хлеву родительского дома, когда совсем мальчишкой сбегал подальше от хмурых глаз строгого отца, вернувшегося с поля. Тот был человек суровый, жесткий. Всегда звал сына Иваном. А мать – Ванечкой. Капитан родился и вырос в деревне на юге Украины, в самой обычной работящей семье. Кроме него еще был младший брат, дите совсем, одиннадцати лет. Никто бы и подумать не мог, что он, белобрысый сорванец, сможет поступить и с отличием окончить Харьковское высшее военное авиационное училище летчиков. Мать им очень гордилась, да и отец, если б был живой, наверняка бы тоже гордился. Жаль, фотоснимок, на котором они всем экипажем запечатлены перед первым вылетом, куда-то подевался. Хотел, когда появится возможность, один матери отослать, а второй – Катерине.

Убаюканный мыслями о доме и родных, он уже практически заснул, когда сквозь дрему услышал тихий голос.

– Иван!

Мужчина открыл глаза. Илга стояла перед ним в полосе света. Она распахнула и сбросила платье, оставшись в чем мать родила. Капитан застыл, размышляя, реальность это или сон, и чувствуя, как к низу живота приливает жар. Он уже и не помнил, когда был с женщиной. Подумал о Кате. Между ними ведь тогда так ничего и не было… Решили, если оба живы останутся, встретятся после войны, тогда поженятся. Мысли о любимой отрезвили, и Лалин отвернулся от юной блондинки.

–Уходи, Илга, – твердо сказал он.

Нечего было давать девчонке надежду тем поцелуем…

Илга не ушла. Она приблизилась, бросила рядом с ним свое платье и села. Иван практически успел схватить потянувшиеся к нему руки, но девушка все-таки обвила его шею и прижалась к груди. Такой пьянящий запах женского тела, мелькнувшая почти у самых его губ, когда Илга тянулась к нему, нежная кожа… Он знал, что возненавидит себя за это, что будет мучиться, вспоминая, но не мог больше бороться и сдался. Подумал только, что его Катя так бы не сделала, не пришла бы ночью к мужчине. Ни за что бы не пришла.

Огрубевшие пальцы капитана утонули в гуще светлых волос на затылке девушки, когда он, не помня себя, впивался в ее губы жадным поцелуем, колол щетиной. Впервые овладел ею, даже не сняв одежды… Она не вскрикнула ни разу, лишь губу закусила и чуть постанывала. Что было дальше, Иван помнил плохо, отдавшись первобытному безумству страсти… Потом оба уснули, зарывшись в сено и обнявшись. Он думал, что выкрики на немецком и выстрелы ему снятся…

Утреннее солнце слепило глаза, привыкшие к полумраку сарая. В жуткой, вызывавшей тревожное предчувствие, тишине, так несвойственной деревням летом, капитан в несколько шагов преодолел двор и застыл в дверях дома, с ужасом осматривая открывшуюся его взору картину. Перевернутый стол, столешница расколота, будто на нее прыгнули или бросили что-то тяжелое, лавки опрокинуты, у стены, привалившись спиной и свесив голову, сидит его штурман, а на полу ничком лежит стрелок… Под обоими огромные лужи крови. Нет никакой надежды на то, что они могут быть живы. Четвертого члена экипажа, Максима Чижова, не было видно. Может, успел уйти и прячется где-то поблизости? А что, если его увели? Взяли в плен, будут пытать… Молодой, неопытный парень…Выдержит ли, не выдаст? Капитан понял, что уходить нужно немедленно.

– Ты кому-нибудь говорила, что мы здесь? – спросил он у бледной, будто тоже неживой, девушки, стоящей за его спиной.

Ее глаза были широко раскрыты, ресницы трепетали, губы беззвучно подрагивали.

– А где же дедушка? – вместо ответа спросила тихо она.

Глава VIII

Уже несколько дней практически беспрерывно лил дождь. От этого даже в самых светлых комнатах стало мрачно и серо. Лишь горячий чай или кофе со свежей выпечкой немного приободряли. Но Мила наслаждалась лакомствами одна, поскольку просыпалась поздно – около одиннадцати, а то и в двенадцатом часу дня. Завтракали без нее, и может, оно и к лучшему. Девушка не горела желанием присутствовать при очередном споре на тему России и русских. А вставала она так непривычно поздно, потому что ночами напролет читала найденный на чердаке дневник и делала для себя заметки. Дневник не был подписан, но записи явно делал мужчина – они были лаконичными, без лишних подробностей и касались в основном медицины. Автор систематически записывал, кому и какие лекарства назначал, расписывал ход операций, но иногда упоминал, какая в тот или иной день стояла погода. С приходом в село, где жил этот человек, немцев, записи стали объемней и подробнее.

Мила не сомневалась, что вел этот дневник дед Айварса Эженовича, на это указывали занесенные в него медицинские сведения. Но странно, что Юрьянс, который, по его словам, много времени посвятил исследованию судьбы своего предка, даже не заглянул на чердак в поисках каких-либо документов и фотографий. Неужели ему, профессору, не пришла в голову такая простая мысль? И сейчас он больше затягивал процесс работы над материалом, чем помогал. У него не находилось вразумительного ответа ни на один возникший у Милы вопрос. Все это только еще больше запутывало девушку.

И еще ее ужасно злило то, что она не имела возможности все свое время посвящать работе. Сначала ее сбило с толку появление семейства Юрьянса-младшего, затем как снег на голову свалился Лалин. И вот уже скоро будет неделя, как она в Латвии, а дело не движется.

Сидя по-турецки на кровати, Мила раз в десятый перечитала короткую запись в дневнике, датированную 14 июля 1944 года. «Вечером пришли четверо русских солдат. У одного была сломана нога. Очистил рану и наложил шину».

Мила отметила про себя, что на фото солдат тоже четверо. Запись была слишком короткой. Практически никакой информации – ни имен солдат, ни званий… Следующая запись, касавшаяся данной темы, была датирована 19 июля. «Капитан рассказал, что немцы привезли в усадьбу «Розель» золото. Ящики спрятаны где-то на территории. Больше подробностей напишу позже».

Но далее никакой информации об этом девушка не нашла. Кто знает, быть может, листы попросту вырвали, поскольку, чем дальше, тем хаотичнее и обрывистее становились записи, будто у их автора не было времени, возможности или желания писать. После 23 июля дневник вообще оборвался.

Тем не менее, тетрадка дала Миле хоть какую-то конкретную информацию, а еще – почву для размышлений. По крайней мере, она узнала название усадьбы, в которой якобы было спрятано золото. Кстати, сокровища… О них вообще нигде никаких упоминаний Мила не находила до этого момента. Даже решила уже, что это какая-то странная фантазия Айварса Эженовича – человека, без сомнения, склонного к авантюрам. Неужели клад реален? И где находится эта усадьба, о которой идет речь? Цела ли она до сих пор? Мила твердо решила не отвлекаться больше на чепуху, и в ближайшее время отправиться в деревню, в которой жил врач, ведший этот дневник. Наверняка там все знают про усадьбу. Барских домов осталось не так много и, как правило, в тех местностях, где они расположены, обрастают легендами.

С такими мыслями Мила спустилась вниз и услышала из гостиной разговор на повышенных тонах. Говорили Олег и Виктор. Тот вернулся утром. После увиденного в спальне Элины Миле было не по себе, и девушка боялась смотреть Виктору в глаза, словно это она являлась виновницей произошедшего.

– Я думал, тут русский уже и не помнят, – раздался голос Лалина, полный иронии.

– В Латвии, особенно в Латгалии, русский знают все, – заявил на это Виктор. – Здесь есть русские школы.

– Даже так? – в этих словах была неприкрытая насмешка.

– Не слушайте пропаганду про Латвию и не делайте из латышей чудовищ, – с упреком бросил Юрьянс-младший.

– Вы сами их из себя делаете. Достаточно прочитать ваши газеты, ваши законы, ваши комментарии в интернете.

– Очевидно, вы о Латвии и знаете только то, что пишут в газетах. Здесь хорошо относятся к приезжим.

– С каких это пор? В лучшем случае будут терпеть из-за денег, которые сюда везут туристы. Я даже на границе столкнулся с неприязнью к русским. Ваши таможенники, словно специально создают волокиту при оформлении документов, особенно если видят, что человек русский и у него дорогая машина…

– Это наша родина, и другой у нас нет. В каждой избушке свои погремушки, дураки есть везде, но, в общем и целом, народ приличный, вежливый и добросовестный, и у большинства есть близкие друзья разных национальностей и даже политических взглядов.

– Угу, «народ приличный»… Внешне приличный, а внутри гнилье. Строчат друг на друга доносы, но при этом так миленько друг другу улыбаются-раскланиваются. В ресторанах и гостиницах за глаза о нас гадости говорят, а в глаза улыбаются. Национально озабоченные индивидуумы тут на каждом шагу.

Намек был такой жирный, что Мила, ни жива ни мертва от страха, даже вздохнуть боялась, остановившись у дверей и ошалело глядя на Виктора и Олега. Будет драка! Сейчас она в этом не сомневалась.

– В России в глаза хамят, это вас устраивает? Вы специально анализируете и прокручиваете в течение дня в голове, что на самом деле имел в виду данный индивидуум, когда принес вам чек в ресторане с улыбкой, а не швырнул на стол? – вскипел Виктор.

– По мне так уж пусть лучше в открытую скажут, как русские, пусть и в резкой форме, «нахамят», по вашему, чем с камнем и подлостью за пазухой. Так что лучше «в глаза», меня устраивает.

Со стороны мужчины выглядели как дуэлянты. Нужно было что-то предпринять сию же минуту, иначе они набросятся друг на друга.

– Прекратите! – крикнула девушка, и не узнала свой голос.

Он прозвучал резко, так, что спорщики замолчали и оба уставились на нее. Только теперь она заметила притихшую, вжавшуюся в кресло Элину.

– Подеретесь вы, набьете друг другу морды, и кому от этого станет лучше? Что-то в мире изменится? – все больше распаляясь, стала говорить Мила. – Как глупо! Если вы не прекратите, я сегодня же откажусь от работы над материалом и уеду. Мне надоели эти петушиные бои.

Мила даже вздрогнула внутренне от собственной дерзости. Да кому, собственно, есть дело до ее статьи? Она только теперь об этом подумала. Нашла чем пугать! Лалин испепелял ее взглядом, но молчал. Виктор смотрел исподлобья.

– Она права, – словно через силу выдавил он, вынужденный согласится. – Прекратим эти споры, пока действительно не дошло до драки.

После этого не хотелось ни с кем из них разговаривать, и журналистка, приготовив себе перекусить, снова поднялась в свою комнату и уселась за ноутбук. Она настолько погрузилась в работу, что опомнилась уже затемно. Когда несла на кухню посуду, обнаружила, что все уже спят. Девушка старалась не шуметь, пока не заметила на кухне свет. Кто-то все-таки не спал. Вспомнив о том, как стала свидетельницей измены, она решила сначала осторожно заглянуть в дверной проем. Мало ли, кого и за каким делом там можно сейчас застать.

Виктор стоял у окна и курил. Конечно, он заметил странное движение у двери и то, как Мила отпрянула, будто следила за ним. Девушка была в отчаянии. Снова она выглядела глупо! Почему именно в присутствии Виктора она всякий раз попадала в дурацкие ситуации и чувствовала себя неловко?

В последнее время Мила стала замечать, что Виктор больше не пытается с ней спорить, задеть, уколоть или унизить. Например, когда за столом завязалась беседа на тему военных действий на Донбассе, и Мила вполне четко дала понять, что виновным в данной ситуации она считает именно правительство Украины, Виктор, явно имевший противоположное мнение, промолчал. И вообще не сказал тогда ни слова по данной теме, словно и не слышал ничего.

Прятаться или уходить не было смысла, ведь он ее заметил. Журналистка вошла в кухню и, стараясь казаться невозмутимой, принялась мыть в раковине блюдце и чашку.

– Не спится? – спросил Виктор и снова повернулся к мокрому от дождя стеклу.

Слава богу, он не стал смеяться над ней из-за этой очередной оплошности.

– Я еще не ложилась. Работала.

Мила сделал вывод, что мужчина вот так курит уже давно – в пепельнице накопилось много окурков.

– И надо оно вам – копаться во всем этом? – Виктор вальяжно стряхнул пепел с сигареты и затушил окурок, после чего повернулся, скрестил на груди руки и стал смотреть на девушку. – Я когда-то тоже хотел стать журналистом. Но одумался, к счастью.

Вот это новость! Мила даже улыбнулась.

– А почему передумали?

– Сначала провалил экзамены, а потом из гордости решил, что вообще не стану поступать на эту специальность. Выбрал океанологию.

– Вы океанолог? – изумилась девушка, и уселась на стул, ожидая подробностей.

– Был, – махнул он рукой. – По профессии я работал недолго. И давайте уже перейдем на «ты». Я себя глупо чувствую, когда выкаю человеку намного младше себя.

– Хорошо, давайте… То есть давай.

Мила прикинула, сколько ему лет. По виду – не больше тридцати пяти.

Рассказывая о своем увлечении океанологией, Виктор включил кофейный аппарат.

– Будете?

Она кивнула.

– Мама очень хотела, чтобы я стал известным океанологом, и отправился в какую-нибудь экспедицию. Она всегда в меня верила, даже когда я творил глупости, – заметил мужчина, ставя перед Милой чашку божественно пахнущего напитка.

– Вы способны на глупости? – с деланным сомнением весело поддела его девушка.

Виктор казался таким серьезным и предусмотрительным человеком, что в это трудно было поверить. Увлеченная беседой, Мила даже забыла о тайне Элины и перестала смущаться.

– На глупости способны все, – мягко улыбнулся он. – Помню, в детстве из лагеря меня в самом начале смены выгнали. Позора было! Я думал, сквозь землю провалюсь от стыда, когда мать за мной приехала. А дело было в том, что наш отряд сразу после приезда вожатые повели гулять в лес, посреди которого этот лагерь и стоял. Сейчас он давно заброшен, хотя отличное место было – на берегу реки, красота. А я с собой поломанный отцовский фотоаппарат привез и хвастался перед всеми, что умею фотографировать. И вот во время этой нашей прогулки забрел я в какие-то заросли. Трава по пояс, кузнечики туда-сюда прыгают, пчелы жужжат. Смотрю – девочка из нашего отряда, гм, так сказать, малую нужду справляет. Ну, я возьми да и щелкни фотоаппаратом ее. Она увидела, вскочила, кричит, в слезы. Я заявил, что отдам ей пленку, если она меня поцелует. Она отказалась. Пару дней я ее этим несуществующим снимком шантажировал, пока она родителям не нажаловалась, а те – директору лагеря. Мне тогда здорово влетело от родителей, долго сидеть не мог.

Он говорил об этом так увлеченно и выглядел столь забавно, что девушка невольно расхохоталась. Даже слезы выступили от смеха.

– О, у меня тоже был однажды конфуз, – принялась рассказывать она. – Когда училась в университете, мы с соседками по комнате в общежитии любили вечерком посидеть в рулетке. Это чат такой был, знаете? Однажды проспорили общей знакомой и вынуждены были одновременно всей комнатой (нас там трое было) показать какому-то незнакомому парню лет четырнадцати наши бюсты. Он, конечно, дар речи потерял от такого сногсшибательного зрелища.

Теперь была очередь Виктора рассмеяться. Он скользнул взглядом по груди Милы, словно оценивая, насколько сногсшибательным было зрелище. Формы у девушки были не то чтобы очень выдающиеся, но достаточно аппетитные. Мила вдруг ужасно смутилась, и вообще пожалела, что такое рассказала.

– Да вы уголовница, – улыбнулся Виктор, забыв, что сам предложил перейти на «ты». – Вас могли бы наказать за совращение малолетнего.

Это ж надо было рассказать такую ужасную глупость! Мила за эти несколько секунд успела уже сто раз об этом пожалеть.

Ночные беседы на кухне – один из лучших способов разговорить человека. Не только о детских шалостях болтали Виктор с Милой. Когда она спросила, был ли Айварс Эженович брюнетом в молодости, как и Виктор, тот, равнодушно затягиваясь сигаретой, произнес:

– Он был блондином. И он мне не отец.

Журналистка уставилась на него до неприличия пристально.

– Как это? – глупо спросила она.

Прежде чем ответить, он затушил окурок и сделал глоток кофе.

– Вот так. Он муж моей матери. Они поженились, когда мне было десять лет, и он меня усыновил. Потом родилась Маша.

– Вот почему вы такие разные. И как будто неприязнь между вами…

– Он изменял моей матери направо и налево. За что мне его любить? – угрюмо глядя перед собой, процедил Виктор. – Вам этого не понять. У вас, наверное, нормальная благополучная семья – оливье на Новый год, шашлыки на 9 мая, а летом – Крым.

– Нет, у меня вообще нет родителей, – вздохнула Мила, в который раз произносившая непростые для нее слова.

Он вскинул на нее лицо. В черных глазах застыл вопрос.

– Я росла в детдоме и не хочу об этом говорить, – быстро сказала девушка, чтобы пресечь эти разговоры раз и навсегда. – Я думала, отец, то есть Айварс Эженович, вам говорил.

– Нет.

– Ну теперь вы знаете.

Когда она замолчала, Виктор вдруг легким движением пальца смахнул с ее щеки какую-то соринку. Она вздрогнула от этого неожиданного прикосновения, как от укола. Рука его оказалась горячей и мягкой. Мила вспыхнула, и видимо, он заметил в ее взгляде возмущение и укор, потому что поспешил сказать:

– Извините, Мила, это я машинально.

Но она давно не считала себя наивной барышней и уже поняла, что Юрьянс-младший к ней неравнодушен.

– Этот шрам у вас на виске… он откуда?

Мила сделала вид, что не услышала вопроса и поспешила сменить тему. Только теперь ее осенило – в своем письме Айварс Эженович упомянул, что ее статью в сети нашел его племянник. Но странно, ни о каком племяннике Юрьянс не говорил. Только одно упоминание – в письме.

– Виктор, а у вас есть двоюродный брат?

– Нет, ни братьев, ни сестер. Только Маша, но она родная.

– Как странно. Ваш отчим мне писал, что мою статью, так ему понравившуюся, нашел в сети его племянник…

– Может быть, он имел в виду Кристапа. Тот ему уж точно ближе, чем я…

От Милы не укрылась промелькнувшая в его голосе горечь.

– Тогда вы, может быть, знаете что-то и о таинственной девушке Илге? Согласно найденным мною бумагам, она была внучкой Яниса Юрьянса. Но ваш отец сказал, что вообще не знает, кто это такая.

Виктор выслушал Милу, задумался, а потом медленно произнес:

–Я, кажется, догадываюсь, что за всем этим кроется. Но могу ошибаться. Поэтому не буду сбивать вас с толку. Я вообще мало знаю о семье отчима.

– Что же, ваш отчим, прожив с вашей матерью двадцать три года, о своем дедушке-враче, прятавшем во время войны советских солдат, ничего не рассказывал?

Про якобы имевшийся клад Мила предусмотрительно решила умолчать.

–Не говорил никогда, – подтвердил Виктор. – Во всяком случае, я не помню ничего подобного. У матери дед воевал на стороне немцев в Латышском добровольческом легионе СС, может, поэтому данная тема в доме не поднималась.

Про прадеда-предателя сказал так, что видно было – гордится.

– Бабушка, мать отца, вроде тоже на немцев работала. Она упоминала об этом как-то, но, кажется, эта тема ей была неприятна. Она давно умерла, а в детстве мне о таком расспрашивать было не интересно…

В этот момент раздался звонок в двери. Мила видела, как за окном в потоках дождя сверкнули фары, но думала, что машина просто проехала мимо.

Двери открыл Виктор, и в следующий момент у него на шее в буквальном смысле повисла девица лет восемнадцати. Мила успела рассмотреть ее модный приталенный плащик бежевого цвета, лакированные ботильоны на шпильках, и роскошные пшеничного оттенка волосы, доходившие до талии…

Глава IX

Дворники едва успевали справляться с потоками дождя. Мила наблюдала, как в окне автомобиля цветными пятнами расплываются деревья, дома, заборы, старый колодец в виде журавля, видимо, попавший сюда из прошлого. Машина Олега – BMW X6 цвета коричневый пирит, который еще называют дублером золота, – выглядела здесь почти так же неуместно, как если бы она оказалась на мостовой какого-нибудь дореволюционного города, среди экипажей, запряженных лошадьми, и повозок.

– Мы точно правильно едем? – поинтересовалась девушка, хотя на самом деле было все равно, куда ехать. Лишь бы как можно дольше вот так сидеть в уютном тепле салона, вдыхая запах кожи от кресел, смешанный с легким ароматом парфюма хозяина машины. Этим запахом тут все пропиталось…

– Вроде правильно, – отозвался Олег, сосредоточенно глядя на дорогу.

Девушка бросила на него короткий взгляд и тут же отвернулась к окну. Все-таки хорошо, что она согласилась ехать. Теперь вчерашний день казался нереальным, как и вообще все, что происходило с ней в последнее время. Реальностью были только вот этот дождь, чуть поскрипывающее тугой мягкостью переднее сидение автомобиля, на котором она удобно устроилась, и мужские руки на руле, заставляющие ее то и дело подглядывать на них, любуясь. Главное, чтобы их обладатель не обнаружил, что она вот так на него смотрит. Мила ревностно взглянула на запястье Олега, украшенное какими-то дорогими часами, марки которых она не знала. Он как-то упоминал, что это подарок родителей. Девушка снова подумала о вчерашних событиях и ощутила, как сердце кольнула ревность. Ну, Лалин, не к добру это!

А вчера приехала Маша…

– Как ты здесь? Откуда? – воскликнул Виктор.

– О, братец, ты любовницу завел? Красивая, – бросила блондинка, проходя в дом.

Такая наглая фамильярность безумно взбесила Милу, но она постаралась остаться невозмутимой.

– Там мой чемодан, занеси, пожалуйста, – скомандовала девица, и Виктор послушался.

Она была настоящей красавицей. Большие голубые глаза, кукольное личико с пухленькими от природы губками, копна светлых волос… Особого лоска ей добавляло что-то необычное во внешности и одежде. Девушка выглядела очень по-европейски.

– Моя сестра Маша, – спохватился Виктор и, наконец, представил ее. – А это Мила, журналистка. Долго рассказывать, но она здесь по просьбе отца.

– Журналистка Мила? Как мило, – Маша сбросила плащик, обдавая девушку ароматом каких-то незнакомых, но явно дорогих духов.

На шум уже вышла Элина.

– Так тебя что, отчислили? – пошутил Виктор, когда было покончено с приветствиями, и гостья расположилась в гостиной на диване, закинув ногу на ногу.

Мила, внимательно наблюдавшая за лицом юной блондинки, буквально приковывавшем к себе взгляд, заметила, что та чуть поморщилась при этих словах. Красивые бровки сошлись на переносице, но в следующее мгновение девушка уже улыбалась.

– Тычто, братик, я просто сбежала.

Маша была поздним, безумно любимым и до крайности избалованным ребенком. Насколько Виктор не любил отчима, настолько же он обожал младшую сестру. Мария родилась с пороком сердца. Еще совсем крошке, полутора месяцев отроду, ей была сделана сложнейшая операция. Девочка чудом выжила, но врачи не могли гарантировать ей дальнейшую нормальную жизнь и здоровье. Все детство нужно было наблюдаться у кардиолога, раз в год ложиться на обследование в стационар. Правда, Айварс Эженович полностью обеспечивал семью и никаких денег не жалел для дочери, но в глазах Виктора это не делало его лучше. Мать всю себя посвятила ребенку-инвалиду, и так и не увидела в жизни ничего хорошего. Эту преобразившуюся сегодняшнюю Машу женщина уже не застала. А дочь была поистине красавицей. Но то, что девочку всю жизнь оберегали и баловали, сделало ее очень капризной. Порой Мария была просто невыносима.

Мила ясно увидела, что сестра Виктора терпеть не может Элину, и это взаимно. А вот Лалин сразу привлек внимание юной девы. Она, едва увидев Олега, входящего утром в кухню, вперилась в него взглядом своих больших голубых глаз. Неизвестно, как ей удавалось, практически не спав всю ночь, быть такой бодрой… Хотя, странно, если бы в восемнадцать лет было иначе. Мила тоже встала пораньше, поскольку не собиралась даже из-за этой маленькой язвы, как она окрестила Машу, менять свои планы.

Маша в розовом домашнем костюмчике, состоявшем из легких свободных брючек и кофточки, сидела с ногами на диване и что-то рассказывала племяннику Ивару. Ее волосы были небрежно скручены в пучок. На Милу даже не взглянула, хотя вскользь все же бросила «доброе утро». Именно поэтому журналистка обратила внимание на то, сколь иной была реакция девушки на ее бывшего мужа. Когда Виктор рассказал, кто это, Маша улыбнулась и спросила:

– А что вы здесь делаете?

– Верите, я сам не знаю, – пожал плечами Олег.

– В каком смысле?

– Долго рассказывать. Но, похоже, узнать то, по поводу чего я сюда ехал, мне никто не поможет.

– Какой вы загадочный…

– Лучше бы сама рассказала, зачем бросила учебу и примчалась, – оборвал сестру Виктор. – Что отцу будешь говорить?

Маша осеклась и замолчала. На его вопросы не ответила, снова повернувшись к Ивару. Они так и сидели, уставившись в планшет, пока все завтракали.

За столом оставались лишь Олег и Мила, а под столом – котенок, которого назвали Мишкой, когда Мария, выходя из кухни, бросила взгляд на Лалина и произнесла:

– У вас такие красивые руки, как у пианиста.

– Я мажу их кремом, – пошутил опер, подражая жеманничающей моднице, что в его исполнении выглядело очень комично.

Журналистка проводила нахалку недовольным взглядом, надеясь, что Лалин не обратит на это внимания. Тот, вроде бы, действительно ничего не заметил.

– Так что ты говорила про деревню? – спросил он.

–Я хотела поехать в деревню, близ которой жил дед Юрьянса, на машине Маши, но теперь сомневаюсь, что это удастся.

– Поехали на моей, – предложил Лалин, явно пребывавший в отличном расположении духа. – Только сейчас кофейку хряпну. А ты шустрее собирайся.

Ехать куда-то вдвоем с Олегом? Находиться наедине? Мила почувствовала непонятное волнение. Но колебалась она недолго, поскольку выбора не было. Девушка согласилась, пообещав себе в поездке сосредоточиться исключительно на работе.

На сборы много времени не понадобилось, все необходимое Мила и так уже сложила в рюкзак. Олег, переодевшийся в джинсы и толстовку с капюшоном, спустился к машине, а девушка чуть замешкалась, заплетая волосы в удобную косу. Это была ее излюбленная прическа, хотя некоторые коллеги постарше советовали ей не прятать свои шикарные темные локоны.

Девушка бежала вниз по ступенькам, когда из гостиной вышел Виктор. Он удивленно посмотрел на Милу и поинтересовался, куда это она собралась.

– Я уезжаю…

– Это из-за меня? – взволновано спросил мужчина. – Я вас обидел? Сделал что-то не то?

–Да нет же, дайте договорить. Я уезжаю искать один дом…

Мила была озадачена. От нее не укрылось, что Виктор расстроился. Но ее внимание быстро переключилось на предстоящую поездку.

Теперь журналистка радовалась, что не стала искать причин отказаться от предложения Олега поехать с ним. В письме своей на тот момент будущей супруге прадед Лалина писал, что он в Латвии и не знает, выживет ли, поскольку находится в селе, оккупированном фашистами. В связи с этим у Олега тоже был интерес ко всему происходящему. За тем он, в конце концов, сюда и приехал. А еще и этот снимок, найденный Милой… Иван Алексеевич писал огороде Режица, который теперь носил название Резекне. Он участвовал в боях на Прибалтийском фронте, но в каких конкретно операциях, Олег ранее не знал. Экипаж Ивана Лалина входил в состав одиннадцатого смешанного авиационного корпуса под командованием генерал-майора авиации Степана Павловича Данилова. Был ли он одним из тех солдат, которых прятал дед Юрьянса? Ведь упоминал же его Иван Алексеевич в своем письме. Правда, там шла речь только о том, что врач Янис Юрьянс оказал помощь одному из членов экипажа Лалина. Но ведь он вполне мог предоставить летчикам убежище! Мила впервые задумалась, что это может быть так, тогда понятно, откуда фотография. Девушка поделилась своими размышлениями с Олегом.

– Может быть, и расстреляли Яниса Юрьянса нацисты именно поэтому, – заметила она.

Мила достала планшет и, найдя нужную информацию, зачитала:

– Вот, послушай: «В декабре 1941 года одна из крестьянок деревни Аудрини (Резекненский край) укрыла у себя шестерых красноармейцев, бежавших из лагеря военнопленных. Среди них был и ее старший сын. Когда они были обнаружены полицаями, то оказали им сопротивление и убили нескольких из них. Начальник немецкой полиции безопасности приказал «смести с лица земли деревню Аудрини». 30 жителей Аудрини были расстреляны в Резекне на рыночной площади, остальные – в Анчупанских холмах. Аналогичная судьба постигла село Барсуки Лудзенского уезда. Казни советских людей производились на территории бывшего тира айзсаргов. К этим горам в течение трех лет систематически доставлялись на машинах и пригонялись пешком люди, обреченные на смерть. Расстреливаемых ставили на край вырытой ямы вдоль подножия горы, куда сбрасывались их трупы. Здесь, на этом страшном месте, было расстреляно около 8000 человек мирного населения различных национальностей». Это информация из акта Резекненской уездной комиссии о зверствах немецко-фашистских захватчиков и их сообщников в г. Резекне и его окрестностях от 30 октября 1944 года.

Олег молча выслушал ее, а затем произнес:

– Ты же говорила, что дед Юрьянса, возможно, работал на фашистов.

– Это ведь не точно.

– Слушай, давай о чем-нибудь другом поговорим, мне меньше всего хочется забивать голову информацией о родственниках твоего покровителя.

– Он мне никакой не покровитель! – Мила посмотрела на бывшего мужа с обидой. – Как скажете, князь Лалин, я могу и помолчать.

–К чему это «князь Лалин»? – поморщился Олег. – Все не можешь забыть ту глупую шутку Браги?

– Ничего себе глупая шутка – силой меня притащить на какую-то хату и приковать наручниками!

– Поверь, если бы я знал, что он такое затеет, я бы ему не позволил.

– Ты оставил меня там и ушел! Хотя… – Мила осеклась. – Ты и не должен был мне помогать… Ладно, извини.

Олег покосился на нее удивленно и промолчал.

–Почему ты тогда был такой высокомерный? – спросила у него девушка, пряча планшет в рюкзак.

– Да я вообще убить тебя был готов. Сорвала нам операцию, мы из-за тебя настоящего преступника проморгали. Да еще и Брага так тебя разглядывал… Потом все уши мне прожужжал о том, какая ты красивая и что бы он… – Олег не договорил, но Мила и так поняла, что он имел в виду.

Она едва не задыхалась от переполнившего ее волнения. Сердце трепыхалось, словно бабочка. Сначала Виктор на нее «пялился», теперь Брага… Олег даже не скрывал, что ревнует ее!

Журналистка повернула лицо к окну и позволила себе чуть заметно улыбнуться. Эта поездка была восхитительной, волнующей. И не хотілось думать, что там будет после.

Все-таки Латгалия была удивительным краем. Путешествуя по ней на машине, можно было увидеть бесконечное множество красот – как природных, так и рукотворных. Здесь оказалось много озер, богатая природа, а еще – бессчетное количество аистов. Кроме того, в этой части Латвии сохранилось немало замковых развалин. И еще Мила с печалью заключила, что это очень бедный край, население которого по большей части стремится уехать куда-то на заработки. Молодые люди проехали уже несколько покинутых людьми деревень, и две из них даже оказались старообрядческие. Это было поистине унылое зрелище.

– А раньше здесь всю округу оглашал детский смех, – философски произнесла журналистка. – Рождались, жили и умирали целые поколения… И вот теперь все забыто и брошено.

Действительно тяжело было видеть пустующие дома, церкви, деревенские больницы и магазины. Самое грустное было то, что многие из этих домов были большими, добротными, некоторые дворы включали в себя бани, сараи, загоны для скотины, колодцы.

– Давай хотя бы в один дом зайдем, – предложила Мила.

– На обратном пути, – ответил Олег, – По такой погоде нам бы до нужного места поскорее добраться.

Утром ничего не предвещало дождя, он застал их уже в пути. Это придавало зрелищу за окном еще больше трагизма. Мила поежилась при виде заброшенного и полуразрушенного католического храма.

– Как-то не по себе, да?

Олег кивнул.

– Я в детстве много времени проводил у бабушки в деревне. Это была настоящая русская деревня с полностью деревянными домами. У нашего дома стоял деревянный резной колодец. А еще там было огромное поле с пшеницей, мы с друзьями там прятались. Помню, с бабушкой ходили за грибами в лес. И ягоды собирали – чернику, бруснику, морошку. Потом дед из брусники делал какой-то вкусный соус, который мы ели с картошкой и жареными грибами. А еще мы с бабушкой раз в неделю ходили пасти коров. Там на поле стояло какое-то заброшенное старое здание. Я боялся этого места.

– Ничего себе, – Мила с интересом поглядела на бывшего мужа. – Ты никогда такое не рассказывал.

– Там же, в деревне, я впервые покатался на лошади, – продолжал Лалин. – А зимой можно было кататься с огромных склонов на санках. И летом валяться в сене, которое дед привозил с поля. Однажды у меня пропала собака. Мы ее везде искали, нашли в сарае мертвую. Я долго плакал, не мог успокоиться. Бабушка меня утешала, и вечером, когда я лежал в постели, рассказывала сказки. Это были незабываемые времена и самое лучшее детство.

Миле стало грустно. У нее детство было совсем другим…

– Теперь бабушки живут в городах, в современных квартирах и домах. Нашим детям даже поехать будет некуда. Да и деревни уже не те. Коттеджи, заборы, машины. А в лесу кругом мусор и бутылки, – заключил Олег.

«Нашим»? Он сказал это так небрежно, вскользь, что Мила подумала – просто оговорился. И вообще «наши дети» – какое-то расхожее выражение, так часто говорят – убеждала она себя.

– Почему же люди уезжают из деревень? – задала журналистка вопрос, чтобы хоть что-то сказать.

–Так повелось, что в тяжелые времена народ перебирается в деревню, а когда все хорошо –все поголовно менеджеры в городе, – скептически заметил мужчина.–У меня друг уехал жить в родное село его бабушки. Восстановил дом, завел скотину, два поля арендовал у администрации района. А через год все его хозяйство сгорело к чертям. Односельчане обзавидовались и отомстили за то, что денег в долг не давал на пропой.

– Жаль. К сожалению, это наш менталитет – почему кто-то должен быть лучше.

–Да, те, кто хотели и умели работать, всегда раздражали лентяев.

За разговорами не заметили, как доехали. И дождь закончился, хотя оставалось все также пасмурно.

Деревня, в которую направлялись Мила с Олегом, тоже казалась практически заброшенной. Людей не было видно.

– Ты сиди в машине, а я зайду в магазин, спрошу там, – Олег отстегнул ремень безопасности и вышел.

Девушка наблюдала, как Лалин вошел в двери сельского магазина, когда у того зазвонил айфон, оставленный в машине. Оказалось, что эта пришло сообщение по Вайберу. Откуда в этом захолустье мобильный интернет? На экране высветилось имя отправителя «Наталья». Сама не ведая, какому чувству подчиняется, Мила взяла аппарат и прочитала послание: «Любимый, ты почему так долго не выходишь на связь? Я соскучилась!»

Журналистка ощутила, как сердце ухнуло вниз. В носу защипало от подступивших слез. Мила мельком взглянула в окно – к автомобилю уже возвращался Лалин.

Глава X

Дура! Черт знает, что себе нафантазировала! Ревнует он ее, как же. Ему просто не нравится Виктор, его просто раздражает Бражинский. А она, Мила, тут вообще не при чем. Девушка в сотый раз зареклась думать об Олеге и постаралась переключиться на дела. А дела эти были хуже некуда. Они с Лалиным застряли в каком-то забытом богом селении. Машина Олега увязла в размытой дождем грязи, а все попытки выбраться приводили лишь к пробуксовке. И виновата была она сама, Мила, потому что уговорила его зайти в один из заброшенных домов. Теперь они сидят возле этого жуткого дома, не имея возможности уехать, надвигается ночь и снова начинает накрапывать дождь. На душе у девушки было, мягко говоря, скверно.

–Я так посажу аккумулятор, и завтра мы вообще никуда не уедем, – заключил Олег. – Будем ночевать, как туристы-дикари, под открытым небом.

– Надеюсь, ты шутишь, – с нервозностью в голосе произнесла Мила.

Теперь она искренне жалела, что поехала с ним. Застрять здесь с Лалиным было чудовищным невезением. Мила готова была расплакаться, но изо всех сил держала себя в руках. Боже, какой же жалкой она себе казалась! Напридумывала себе не пойми чего и главное – поверила в это.

– Какие уж тут шутки… Заброшенный дом в вымершей деревне на границе страны… Романтика! – попытался пошутить Олег.

Но от его слов журналистке стало еще горше. Место ведь действительно мрачное. Людей здесь, по всей видимости, не было давно. Деревня эта находилась вдали от дороги, чтобы попасть сюда, следовало свернуть с пути и проехать минут десять через лес. Об этом месте Миле рассказала старушка, с которой им довелось пообщаться днем. Сказала, что когда-то сама тут жила, еще в юности, до замужества. А вообще с пожилой женщиной они говорили о немецкой оккупации. Мила опасалась задавать такие вопросы кому попало, зная, какие настроения царят в Латвии, но доброжелательная бабушка, которой, судя по виду, уже давно перевалило за восемьдесят, вызывала симпатию, поэтому девушка решилась с ней заговорить. Представилась журналисткой, рассказала, что пишет материал о враче, который когда-то жил здесь и во время войны укрывал у себя советских солдат.

– Милая, – старушка присела на лавку у ворот, и похлопала по растрескавшейся от времени древесине, приглашая девушку сесть рядом с собой. – Я же тут уже после замужества поселилась, в 1952 году. Девятнадцать лет мне было. Никакого врача не помню, хотя историй таких знаю немало. Я недалеко, в соседнем селе жила. Будете отсюда в Резекне возвращаться, по левой стороне увидите просеку, раньше там широкая дорога была, а теперь заросла. Вот аккурат там моя родная деревня и стояла. Наш дом богатый был, большой, а сейчас и не знаю, осталось от него что-то, или нет. Так вот немцы у нас были, да. Я помню их хорошо. В нашем доме несколько человек разместили. И вот что мне запомнилось. Немцы эти – хоть и культурная нация, а вели они себя совсем не культурно… Прямо за столом во время еды и рыгали, и воздух звучно портили, извиняюсь за подробности. Могли за порог выйти, присесть у ступенек и нагадить. Нас за людей не считали – это понятно. Но выходит, и друг друга вообще не уважали, что ли?

Старушка задумалась, щурясь на солнце, впервые за день показавшееся из-за туч, помолчала и продолжила:

– Но встречались среди них и хорошие люди. У моей матери тогда три сына младше меня было. Помню, сидит она в доме на лавке, младшего к себе прижала, а двое старших к ногам жмутся. Заваливается фашист, смеется, автоматом в них целится и говорит по-русски: «Мамка –бах, и маленькие – бах, бах, бах». Но в этот момент вошел офицер, как даст ему по морде, и по-немецки что-то гневно сказал. Тот сразу выскочил. Больше нас не трогали⁷.

–Жаль, что о враче вам ничего неизвестно, – вздохнула Мила.

Но тут к их беседе присоединилась еще одна пожилая женщина, до этого стоявшая чуть поодаль и молча слушавшая.

– Был врач, что бойцов наших прятал. Точно знаю. Летом 1944 года это случилось, как раз перед тем, как нас освободили. Доктора того нацисты расстреляли. А солдат, которых он прятал, убили полицаи. Правда, один, молодой такой, светленький капитан, спасся. И вроде даже потом вместе с беглыми военнопленными немецкий штаб пытался подорвать, что в поместье размещался.

Она мотнула головой куда-то в сторону.

– В усадьбе Розель? – уточнила Мила. Сердце забилось чаще.

– Ну да, там. Только потом пришли русские, и немцы отступили быстро. Что с тем солдатом стало, не знаю.

– А как звали капитана, не помните? – спросил Лалин, все это время с тоской на лице стоявший возле скамейки.

– Иван, кажется.

Иван – имя в ту пору очень распространенное, но кто знает, бать может, это Иван Лалин?

Больше ничего полезного женщины поведать им не смогли. Вторая рассказчица лишь показала дом на окраине деревни, где якобы жил расстрелянный доктор. Хотя домом те развалины назвать было трудно. Там, считай, один фундамент остался да печная труба. Двор зарос деревьями и бурьяном.

Далее молодые люди направились в вышеупомянутую усадьбу Розель. Для Милы-то она и являлась главным пунктом назначения в их путешествии, но Олег об этом пока не знал.

Усадьба была со всех сторон окружена деревьями, поэтому найти ее оказалось не так-то просто. Даже не верилось, что столь тихое, забытое людьми место находится всего лишь в двадцати километрах от Резекне.

Старый дом возник перед ними, что называется, внезапно. Словно деревья расступились, и открыли вид на поместье. Здание постройки начала позапрошлого века, а то и более раннего периода, нависало над ними каменной громадой. Оно немного походило на замок благодаря двум небольшим башенкам. Но, конечно, замком этот дом назвать было нельзя из-за его скромных размеров. Местами здание уже подверглось разрушению. Но в целом фасад выглядел почти так же, как и сто лет назад. И сейчас, в сером свете этогоненастного дня дом имел вид поистине пугающий. Мила взволнованно дышала, рассматривая главное здание бывшей барской усадьбы, практически осязая затхлый запах древности и тайны, скрытой здесь. Кто знает, что происходило в этом месте задолго до прихода немцев. Может, им удастся разгадать какую-то более старую загадку. Мила даже решила в будущем написать книгу о тайнах усадьбы. Эта идея теперь казалась ей грандиозным замыслом.

– Давай войдем внутрь! – журналистка, пребывая вне себя от радости, что наконец-то оказалась здесь, повисла у Олега на руке, словно ребенок, требующий конфету.

Удивительно, но дверь легко поддалась под нажимом. Внутри на первый взгляд было мало интересного – кое-где лежала одежда, посуда. Милу удивило большое количество довольно современной мебели и игрушек. В ящиках трюмо обнаружились несколько заколок и даже какие-то украшения. Кроме того, на растерзание времени были оставлены комнатные растения, уже, конечно, давно погибшие. Должно быть, это место имеет в округе жуткую репутацию, раз даже вполне новую и дорогую мебель не растащили.

Выход на лестницу, ведшую на второй этаж, был почему-то приперт добротным кожаным диваном. А посреди комнаты, раньше скорее всего считавшейся гостиной, стоял рояль. Самый настоящий черный рояль, конечно, выглядевший уже не так роскошно, как в свои лучшие времена.

– Я несколько иначе представлял себе старинную усадьбу, – заметил Олег. – А тут как будто кто-то недавно жил.

Лалин подошел к инструменту и, подняв крышку, небрежно наиграл какую-то мелодию. Звуки музыки в этом мрачном месте были слишком неуместными, будто впервые за много лет здесь пахнуло жизнью, движением.

– Рояль еще советский. Очень дорогой. За него бы сейчас немало дали коллекционеры. Но он расстроен и испорчен сыростью. Хм… А хорошо жили латыши при СССР, – высказал свое мнение Олег.

Мила тоже была несколько обескуражена. Она думала, что увидит старинный дом, углы которого оплетены паутиной, а стены холодны от сырости. Но тут оказался довольно современный и дорогостоящий ремонт. Ступая по разбухшему и покосившемуся от влаги паркету, девушка с трудом протиснулась в щель, образованную приоткрытой дверью на второй этаж. Полностью распахнуть ее мешал диван.

– Интересно, кого там заперли? – задал риторический вопрос Лалин, но за ней не последовал.

Второй этаж являл разительный контраст с первым. Вот уж точно старинный дом с привидениями! На ступеньке обнаружился одинокий детский сандалик. Здесь были пустые маленький комнаты, бурые пятна на пожелтевших от времени обоях, а посреди одного из помещений и вовсе валялся рог какого-то животного. Внимание Милы привлек лежавший в дальнем углу одной из комнат большой черный пакет. Будь она впечатлительнее, точно подумала бы, что им накрыт труп. Девушка все же не решилась приближаться к странному предмету, и уже прикрыла дверь в ту комнату, когда за ее спиной раздался вполне отчетливый звук шагов. Мила думала, что ее сердце сейчас разнесет на куски грудную клетку. Но в следующий момент увидела вполне реального молодого человека, вовсе не похожего на привидение, и даже на бомжа. Темноволосый парень в джинсах и футболке смотрел на нее также удивленно.

– Господи, я подумала, что сейчас умру от страха, – проговорила скорее самой себе журналистка.

– Я тоже, – кивнул молодой человек. – Особенно когда рояль заиграл.

Ее взгляд упал на видеокамеру в его руке.

– Дайте угадаю. Вы – призрак первой хозяйки этого дома? – снова заговорил парень.

– Сомневаюсь, что она именно так выглядела, – улыбнулась Мила. – И вы на неуспокоенную душу никак не тянете. Что вы здесь делаете?

– Снимаю видео для моего канала на Ютубе.

– Эй, с кем ты там разговариваешь? – раздался снизу голос Лалина.

Выяснилось, что незнакомца зовут Максим, он ровесник Милы и ведет занимательный канал на Ютубе, посвященный заброшенным домам и деревням в Латгалии. Обо всем этом он рассказал Миле и Олегу, когда они вышли из дома. Девушка присела на какие-то развалины, обнаруженные неподалеку от здания.

– А вы так и не сказали, что тут делаете, – напомнил Максим.

– Мы путешествуем по Латвии и вот наткнулись на эту усадьбу, – ответила Мила, опережая собиравшегося что-то сказать Олега. – Думали, что дом старинный, а оказалось, что внутри он вполне современный. Как так?

– Могу рассказать, все, что знаю про это место, – предложил новый знакомый. – Я жил в деревне неподалеку от этого дома. Знал его жителей. Тут жила семья, которая затем уехала за границу, а потом поселилась еще одна семья – алкоголиков. Вот они и запустили дом. До этого жили нормальные люди, но они очень ленились что-то делать. Денег было много – нанимали строителей и человека, который ухаживал за скотом. Потом все бросили и уехали.

– А давно это было? – Мила была немного разочарована тем, что нашла вовсе не старинную усадьбу, а вполне современный дом.

–Лет пять назад. Имена и фамилии оглашать не буду. Но поверьте, в этом доме жила обычная семья – родители и двое детей.

– А я думала, что в этой усадьбе вообще никто давно не жил.

– Пожилые люди называют это место усадьбой, поместьем или барским домом, – пожал плечами молодой человек. – А я всегда думал, что это просто дом. Во время Второй мировой войны тут была усадьба и немецкий штаб. Его вроде сожгли или взорвали. Там дальше, в сторону качелей, есть каменная капелла. А еще тут есть парк и источник воды. И старые фермы вокруг. Колхоз развалился, и деревни стали никому не нужны.

– А что здесь было после войны? Может, школа? – предположила девушка.

– До 1945 года село Резнас было приходским центром. Там действовала школа до четвертого класса обучения. Поэтому я не думаю, что в этом доме могла располагаться школа. Тут за зарослями есть каменное здание, его крыша уже рухнула. Возможно, это все остатки когда-то большой усадьбы.

– Я заметила, что наверху очень узкие двери, – Мила вошла в привычную роль журналистки. – Почему они такие маленькие?

– Так вы внимательнее на дом посмотрите. Прямоугольник снизу и поменьше прямоугольник сверху. Кровля двускатная. Как забираться под крышу? Это, так скажем, ревизионные дверцы, в каждый кусок кровли. Никто же не будет ставить в такие места нормальную дверь.

– Все-таки очень странно… – журналистка задумчиво глядела в пустоту. – Столько лет прошло, и никто ничего не взял. В доме много одежды, в том числе детской, мебели. А дверь на второй этаж была зачем-то подперта диваном. Атмосфера первого и второго этажей совсем разная. Сначала мне показалось, что дом очень уютный. Но после того, как ступила на лестницу второго этажа, все вокруг сразу стало как-то, мягко скажем, неприветливо…Короче, странное место. Интересно, что могло случиться в этом доме, чтобы люди, живущие в нем, не забрали довольно хорошую современную мебель, посуду, детскую одежду?..

Максим развел руками, давая понять, что ответа на этот вопрос у него нет.

– У вас очень интересное занятие. Обязательно загляну на ваш канал, – девушка дружелюбно посмотрела на молодого человека. – А вы много интересного находите в покинутых домах?

– По-разному. Но у меня есть принцип – ничего из таких домов не забирать и все класть на свои места. А что находил… Чаще всего на чердаках встречаются прялки. Почти в каждом доме. А еще старая техника вроде магнитофонов и радиоприемников. Ну, старые фотографии и открытки, книги и журналы – это само собой. Что еще… О, вот елочные игрушки – очень интересные вещицы попадаются. А недавно была диковинка – настоящая люлька от кареты, снятая с колес.

– Ого! Ничего себе. Это же все целый мир… Я бы тоже хотела вот так с вами обследовать дома.

– Так я не против, присоединяйтесь.

– А почему так выходит? У нас в стране уже давно бы все растащили, а тут дома стоят нетронутые. Неужели тут жители культурнее?

Вместо Максима ответил Олег.

– Нет, тут просто это никому не нужно. Людей мало, работы нет, вот жители и стремятся уехать. Никто ничего не строит, поэтому в стройматериалах, на которые можно разобрать дом, нет нужды. Тут умирает гораздо больше людей, чем рождается.

Максим покивал, соглашаясь.

– Это так страшно… Безысходность какая–то, – промолвила девушка.

Мила посмотрела на дом еще раз. Угрюмый, серый. Его стены хранят смех и грусть маленькой девочки, голоса людей, которые в нем жили, и мрачную тайну немецкого клада… Дом, как одинокий, уставший, ворчливый старик, укутавшись пледом из увядших листьев, скрипя своими половицами и дверями, придается воспоминаниям. Только мыши и птицы составляет ему компанию холодными дождливыми вечерами…

Когда совсем стемнело, Олег развел костер. Достав из машины подушки, они уселись у огня. В багажнике у Лалина нашлись плед и старая теплая куртка, которые они с отцом брали на рыбалку, а еще бутылка домашнего вина – тоже предназначенная для распития в ходе рыбной ловли. Мила, завернувшись в плед и пригубив вино, задумчиво глядела на костер. Несмотря на ненастную погоду, ей стало заметно теплее. И накатили воспоминания. Когда Олег играл в усадьбе на рояле, она почувствовала пробежавшую по телу дрожь. Невольно вспомнила, как они познакомились. Она пришла к нему, талантливому пианисту, брать интервью, увидела много дипломов с международных конкурсов. И узнала, что он работает в полиции… Матери Олега Мила очень не нравилась. Она говорила, что та вышла замуж ради денег. В итоге молодые стали постоянно ругаться с подачи свекрови и вскоре расстались.

Мила вспомнила, как случайно услышала слова Анны Ивановны: «Эта дрянь даже фамилию нашу не захотела взять!» Дрянью была она, Мила. Она не взяла фамилию мужа из-за профессии. Просто в журналистских кругах ее уже знали как Литвинову, а кто такая была бы Лалина? Теперь Мила понимала, что все это глупости, юношеский максимализм. И что Олег тогда разрывался между ней и матерью… Но уже ничего не исправишь.

Девушка тряхнула головой, чтобы избавиться от грустных воспоминаний, и, повернувшись к бывшему мужу, с улыбкой сказала:

– И все-таки хорошо, что мы сюда приехали.

– Не знаю. Ты хотя бы работаешь над статьей, а вот что здесь делаю я – непонятно. Я ошибся, приехав сюда. Чувствую себя в вашей компании лишним. Вам с Виктором никто не нужен в ваших исторических спорах.

Мила решила вступиться за Юрьянса-младшего и осторожно ответила:

– Я понимаю, что тебе не нравится Виктор, но поверь, он вовсе не плохой человек. Да, резкий, бывает, грубоват, но он не злой.

– Не злой нацист, – едко добавил Лалин.

Ей было очень неловко говорить с Олегом о Викторе, и она спешно переменила тему.

– Кстати, если дед Юрьянса укрывал твого прадеда и солдат из его экипажа, то возможно, они были в курсе об этом немецком кладе! В дневнике сказано, что капитан видел, как немцы прятали ящики с золотом. А твой прадед в 1944 уже носил звание капитана?

– Да.

Его тоже увлекли эти размышления. Если все действительно так, то он можетузнатьмноговажнихсведенийизфронтовойбиографииИванаАлексеевича!

– Постой, если Юрьянс пригласил тебя сюда, значит, он знает, что его дед связан с капитаном Лалиным! – воскликнула Мила. – Почему же он мне ничего не сказал?

Олег промолчал.

– А эта усадьба… Удивительно. Монументальное здание, в котором, оказывается, еще недавно жили обычные люди.

– Что такого в этой усадьбе? – спросил Лалин. – Чем она тебя так привлекает? Таких заброшек и у нас много, и у каждой своя история. Незачем было ехать в Латвию. Неужели интересно лазить по таким домам, дышать пылью и плесенью?

Девушка, наконец, решилась, и рассказала ему о кладе.

– Ты серьезно? – Олег глядел на нее, как на несмышленыша. – Если сокровища там и были, то за столько лет их уже кто-нибудь нашел. Дом же не пустовал, там жили люди.

Олег был прав. Но Мила все равно надеялась. Ее привлекали не столько ценности, сколько окутывающая их тайна.

– Все равно нужно будет вернуться сюда и поискать клад, – твердо сказала журналистка.

– Нам бы сначала отсюда уехать, – заметил он.

Сообщение от Натальи Лалин так и не прочел. Он вообще прикасался к телефону всего пару раз, да и то чтоб глянуть время. А вот Мила то и дело поглядывала на его айфон, ожидая нових месседжей. В какой-то момент даже почти выдала себя, спросив, не собирается ли Олег жениться. Тот странно покосился на нее и коротко ответил: «Нет». Сам ничего подобного спрашивать не стал. Ну хоть это радует. Пусть считает ее чересчур любопытной и нескромной, зато она вияснила что хотела. А с другой стороны – вряд ли бы он ей правду сказал… Тьфу ты, поять она о Лалине! Тут вон реальность хуже фильма ужасов! Сдался ей этот зануда! Кстати, а ведь хорошо, что она одна не поехала сюда, как планировала. Вот тога бы точно ужас был.

Мила долго вглядывалась в темноту, а потом повернулась и в свете костра наткнулась на взгляд Олега. Так смотрят на желанную женщину… Или показалось, и она себе льстит? Нет, этот мужской взгляд ни с чем не спутаешь.

Глава XI

Дома их ждали все, включая Айварса Эженовича и даже почему-то Кристапа. Юрьянс был возмущен тем, что ни Мила, ни Олег не позвонили и никого не предупредили, что задержатся.

– У нас телефоны разрядились, – оправдывалась журналистка.

А Олег, по всей видимости, вообще не считал нужным отчитываться кому-либо о своих действиях. И был прав, ведь это ей оплачивают пребывание в Латвии, а он тут за свой счет, и может как хочет распоряжаться своим временем.

Тем не менее, все были недовольны. Мила обнаружила, что Виктор стал по отношению к ней холоден даже больше, чем прежде. А во взгляде Маши, когда он останавливался на Миле, постоянно сквозила насмешка. Должно быть, тут решили, что на самом деле журналистка и бывший капитан особого отдела уголовного розыска не ездили ни в какую деревню, а развлекались, например, в гостинице… Девушку пронзило негодование. Какое вообще право все эти люди имеют что-то там о ней думать, судить ее, делать выводы!

А вышло все следующим образом. Молодые люди устроились на ночь в машине. Мила, которой было отведено заднее сидение, могла хотя бы лечь. Укрывшись пледом и положив под голову маленькую подушечку, она вполне неплохо отдохнула. Лалин же спал впереди в положении полусидя. Утром Олегу все-таки удалось дозвониться их новому знакомому Максиму и объяснить, где они. Тот прекрасно знал эти места, поэтому вскоре приехал. Очень кстати пришлась привезенная им пицца. А старенькая девятка Макса легко вытянула из подсохшей грязи помпезную «беху».

Парень рассказал, что сейчас как раз собирался в заброшенный военный госпиталь.

– Тут и такое есть? – изумилась Мила, откусывая кусок пиццы.

– Ага, а еще заброшенные пионерлагеря, школы, больницы… Недавно я побывал в заброшенной школе моряков.

–Какая-то вымирающая страна… Делать тебе нечего, – заметил Олег скептически.

– Да ладно, это интересно! – усмехнулся Максим. – И люди мои видео очень любят. Кстати, быстро вы вчера из усадьбы уехали.

– Да, мало что увидели, – согласилась Мила с сожалением в голосе.

– Так поехали сейчас!

Макс, по всей видимости, был беззаботным авантюристом, легким на подъем.

– На верхнем этаже усадьбы мы уже побывали, теперь стоит посетить подземелье! – добавил он, искушая Милу, словно змей библейскую Еву.

– Подземелье? – переспросила девушка и многозначительно покосилась на Лалина.

Невыспавшийся и хмурый, он был явно очень недоволен всей этой затеей. На самом деле журналистка и сама не испытывала бурного восторга от перспективы снова оказаться в том жутком доме. И вообще в этих местах царила тяжелая, гнетущая атмосфера. Хотелось поскорее оказаться на теплой кухне с чашкой чая в руках. Однако следовало довести начатое до конца.

Когда между деревьями мелькнули серые каменные стены, Миле снова сделалось не по себе. Перед глазами пронеслась картина унылого второго этажа усадьбы с непонятно откуда взявшимся рогом, голыми стенами в бурых пятнах и детским сандаликом на ступеньке лестницы. Девушка судорожно сглотнула. Теперь ей предстояло спуститься в подземелье под этим зданием. Кто знает, может быть, они прямо сейчас стоят у порога разгадки тайны немецкого клада?

Олег вновь предпочел в этом не участвовать. Когда Мила и Макс, подготовив фонарики и камеру, собрались спускаться в подвал, вход в который находился с северной стороны здания, Лалин присел на капот машины.

–Я вас тут подожду, – сказал Олег, доставая сигареты. – Если дом начнет рушиться… ну там, бомбежка или метеорит – свистну.

–Вот ты дурак, Лалин – со смехом бросила журналистка, стараясь за напускным весельем скрыть волнение и страх.

Мила храбрилась, спускаясь по каменным, уже крошащимся от времени, ступеням, и болтая о всякой чепухе. Кажется, рассказывала Максу о каком-то случае из своей журналистской деятельности.

Деревянная дверь легко поддалась под нажимом плеча Максима и со скрипом открылась. Внутренний вид подземелья немного разочаровал девушку. Она ожидала увидеть что-то в духе средневековых казематов с решетками и цепями. Но пока из темноты их фонарики выхватывали только пустые стены и углы, затянутые паутиной. А еще здесь оказалось довольно холодно. И все же подвалом это место назвать было нельзя. Это оказалось настоящее подземелье с множеством коридоров и одним большим колонным залом. Чтобы выяснить, куда все эти ходы вели, наверное, нужно было много времени.

– Я слышал еще в детстве, – стал рассказывать Максим, – что отсюда точно есть ходы на старое сельское кладбище, а еще в лес и к речке. Вроде как первый владелец усадьбы боялся покушения, вот и продумал несколько путей для побега. Но вообще это могут быть просто выдумки.

Мила расстроилась – если сокровища спрятаны в каком-нибудь из этих ходов, им никогда их не найти.

– Интересно, а те, кто жил здесь уже в наше время, знали об этом? Спускались сюда? – спросила она.

– Возможно, – неопределенно покачал головой парень.

Когда луч фонаря упал на несколько деревянных ящиков, стоявших у стены, Мила, забыв обо всех предосторожностях, бросилась к ним. В ящиках оказались старые немецкие противогазы времен Второй мировой войны…

– Ого, – прокомментировал находку Макс. – Я еще такого не находил.

Также среди противогазов обнаружились фляги, ложки, кружки, губная гармошка, бинокль, и еще какие-то предметы, входящие в снаряжение солдат Вермахта.

– Откуда это все? – изумилась Мила, покрутив в руках немецкий кожаный подсумок, а затем бросив его обратно в ящик.

– Наверное, эти вещи оставались в доме, когда пришли русские части и немцы драпанули, – предположил молодой человек. – А потом за ненадобностью весь хлам сгребли и оттащили сюда. Для поисковиков и черных копателей это была бы настоящая находка.

– Кстати, – девушка, вспомнив слова их вчерашних собеседниц, повернулась к своему спутнику. – А ведь тут вроде как взрыв был? Местные жительницы рассказывали, что во время войны русский капитан взорвал немецкий штаб. И ты вчера об этом упоминал. Но, получается, никакого взрыва не было?

– Нам еще на уроках в школе говорили, что такой случай действительно имел место. Только гранатами само здание, тем более столь основательно построенное, взорвать вряд ли бы удалось. Просто вылетели стекла, внутри погибли люди, случился пожар…

– Тогда все логично.

Максима больше впечатлила иная находка. В подземелье они нашли граммофон и целый ящик старых грампластинок известной английской фирмы «Граммофон», основавшей в Риге в 1901–1902 годах фабрику «Пишущий Амур». Тогда это была первая фабрика по изготовлению грампластинок в Российской империи. Граммофон, надо полагать, был той же фирмы.

– Уникальный прибор! – Максим, скорее всего, сейчас жалел о своем принципе ничего не брать из покинутых хозяевами домов. – Рижская фабрика в то время была единственной в России, освоившей выпуск таких штуковин, и считалась лучшей в Европе.

Журналистка потрогала большой медный рупор граммофона, покрытый слоем пыли, и сфотографировала его с разных ракурсов.

– У моего отца есть небольшая коллекция грампластинок послевоенного производства, – пересматривая найденные пластинки, поведал парень. – А вот довоенные мне еще не попадались… Смотри, какие красивые этикетки и конверты!

Пластинки действительно были оформлены премило – украшены изображениями пухленьких Амурчиков.

–Я когда-то был в Тольяттинском краеведческом музее, так вот там хранится уникальный напольный граммофон, изготовленный в Риге в 1902 году. До этого он находился у обычных людей – семьи Бобровых из города Сызрань. Их предки купили его когда-то на ярмарке за невероятные по тем временам деньги – 700 рублей! При том, что настольные граммофоны стоили рублей 50.

Больше ничего интересного найти не удалось. Мила прошла по нескольким подземным ходам. Один заканчивался железной дверью, наглухо закрытой, другой вел куда-то в темноту, поэтому девушка не решилась идти дальше, а третий оказался обваленным. Если там и был немецкий клад, то достать его без привлечения техники и специального снаряжения теперь вовсе невозможно.

– Ты что, правда, совсем ничего из заброшенных домов не берешь? – спросила Мила, пока шли назад.

– Ну, бывает, что беру, если что-то очень понравится. Поначалу особенно было. Могу тебе мельхиоровый подстаканник подарить. Будешь пить чай, и представлять, что живешь в прошлом веке.

– Я и так здесь чувствую себя, словно в прошлом. Зона отчуждения какая-то, а не страна. Только в городах хоть какая-то жизнь, а в деревнях жутко и ощущение глубокой тоски. Будто вместе с СССР умерла не только страна. Ведь раньше это все было обитаемо, востребовано, полно жизни. А теперь люди словно вымерли.

– В Европу бегут, – заметил Максим. – Эти вон, что тут жили, тоже ведь туда уехали искать лучшей судьбы. Хотя, судя по дому и мебели, явно не бедствовали.

Когда молодые люди выбрались наружу, им показалось, что солнце светит неестественно ярко, хотя день сегодня был совсем не солнечный – небо вновь то и дело затягивалось тучами. Понадобилось несколько минут, чтобы глаза привыкли к дневному свету. Лалин все также сидел на капоте и что-то смотрел в телефоне.

– Мы нашли разные немецкие вещи, – сходу сообщила ему Мила.

– То есть фашисты убегали налегке? – серьезным тоном поинтересовался Олег, не поднимая глаз от экрана айфона.

– Слушай, а оружие там может быть? – вдруг спохватилась девушка, обернувшись к Максу. – А то он меня бесит!

Тот улыбнулся, бросив короткий взгляд на Лалина.

– Думаю, вряд ли.

Когда рассаживались по машинам, Милу вдруг осенила необычная мысль.

– Я знаю, где можно узнать больше о прежних хозяевах усадьбы! – воскликнула она. – Здесь где-нибудь поблизости есть действующая церковь?

– Да, есть, – ответил с сомнением Максим. – Но она католическая.

– Без разницы. Едем туда.

Девушка пока сама толком не знала, о чем будет спрашивать в церкви. Но почему-то ей казалось, что она найдет там хоть какие-то ответы на свои вопросы.

Церковь по виду казалась довольно старой, быть может, даже ровесницей усадьбы. Это был католический костел с остроконечной кровлей, увенчанной деревянным крестом. Внутри царили тишина и легкий аромат масел. Пожалуй, в сравнении с православными церквями, в которых журналистке ранее доводилось бывать, костел показался ей несколько темным. Стены и потолок украшали фрески, а окна – витражи, бывшие настоящими произведениями искусства. Девушка и подумать не могла, что столь чудесные творения могут быть в такой отдаленной от крупных городов местности. В этот час тут было пусто. Мила успела лишь мельком рассмотреть убранство, поскольку от алтаря ей навстречу уже шел священник, по виду – почти старец.

Олег с Максом ждали снаружи, о чем-то непринужденно беседуя. Когда журналистка, удивительно задумчивая и притихшая, вышла из дверей храма и направилась к ним, они, кажется, даже не заметили произошедшей в ее настроении перемены.

По дороге Мила несколько раз порывалась заговорить с Олегом, но ее что-то останавливало. Ей нужно было «переварить» эту новую информацию, разложить все по полочкам… А Олег особенно и не интересовался тем, что сказали в церкви. Ему явно надоело это бессмысленное, по его мнению, путешествие.

Потом у девушки просто не было времени поговорить с бывшим мужем, поскольку все желали разузнать,где Мила с Олегом провели столько времени и почему никому не сообщили, что с ними все в порядке. А вечером случилось нечто такое, что совершенно выбило девушку из колеи.

Мила, как любой хороший журналист, была человеком любопытным. Но бесцеремонной она никогда себя не считала и предпочитала не соваться в чужие личные дела. Правда, порой это выходило случайно, как, например, с Элиной и ее таинственным любовником. Вот и теперь так получилось, что Мила стала свидетельницей очень некрасивой сцены. Она, к своему стыду, не обратила внимания на резкий голос, доносившийся из гостиной, и вошла туда в самый неподходящий момент – когда Виктор дал пощечину Маше. Что там у них произошло – неизвестно, видимо какая-то семейная ссора. Причем явно серьезная, раз брат поднял руку на сестру. Опешившая Мила застыла в дверях, не зная, как поступить. Мария стояла посреди комнаты, опустив глаза и держась за щеку. А разъяренный Виктор, смерив сестру таким взглядом, словно пригвоздил ее к месту, стремительно вышел. Мила едва успела отстраниться, чтобы пропустить мужчину, иначе, кажется, он бы просто снес ее со своего пути.

– Маша, что случилось? – участливо спросила девушка, когда они остались одни.

–Ничего! – воскликнула юная блондинка. – Какое тебе дело? Зачем ты вообще пришла?!

Она тоже выскочила из комнаты. Мила вспомнила, как защищала Виктора перед Олегом. Сейчас она уже сомневалась в правильности своих слов. Как можно оправдать взрослого мужчину, ударившего девушку, тем более свою младшую сестру?

* * *

Иван понимал, что поступил с девушкой ужасно, поддался каким-то животным инстинктам. Ему было стыдно и противно от самого себя. Нужно бы поговорить с Илгой, но он пока не представлял, что ей сказать. Только взгляд отводил при виде нее, и держались они друг с другом, словно ничего между ними не было. Лалин отгонял навязчивые мысли о своем низком поступке и думал, где искать Чижа. По словам Илги, где-то в этих местах был лагерь военнопленных. Что, если Максим там? Его нужно было во что бы то ни стало вызволить.

– Я должен найти Чижа, если он сбежал, или попытаться освободить его, если он в плену, – тихо, но решительно проговорил Иван, сидя перед керосинкой.

Окна были завершены одеялами, чтобы свет не заметили снаружи. Илга глядела на него, и в ее лице читался неподдельный страх. Неужели пойдет на такое?

Иван устало уронил голову на руки. Что он мог один и без оружия против фашистов? Ощутил, как маленькая женская ладошка мягко погладила его по плечу, пытаясь поддержать. Мужчина с раздражением дернулся, словно отмахиваясь от назойливой мухи. А потом спохватился и виновато посмотрел на Илгу. Она безумно боялась немцев, и он это видел.

Несчастная, напуганная… Ей-то сейчас каково? У нее был только дед, и он исчез, возможно, убит. Из жалости Лалин повернулся к девушке, обнял ее за плечи, она сама подалась к нему, прижалась к груди. Так они и сидели у слабо горевшей керосинки.

Иван чувствовал, как неистово колотится сердце Илги. Все-таки она еще дитя, хоть и хочет казаться опытной соблазнительницей.

Глава XII

– Я в город. Нужно снять деньги, – говорил Олег, проверяя, на месте ли телефон, документы, бумажник. – И вообще на днях собираюсь домой. Твой Юрьянс морочит мне голову какой-то чепухой. Надоело. У меня нет времени, чтобы тратить его непонятно на что. Мне нужно скоро выходить на новую работу.

– Значит, ты бросаешь меня здесь? – Мила в очередной раз убедилась, что все его взгляды и намеки существовали только в ее воображении.

Она утонула в собственных иллюзиях, как маленькая девочка. Ему до нее совершенно нет дела, и он об этом открыто говорил. В подтверждение ее мыслей Олег произнес:

– В каком смысле бросаю? Ты же сюда сама приехала, значит, как-нибудь уедешь. Тем более у тебя тут дела.

– Я уже почти написала материал.

– Да мне, если честно, все равно.

Когда автомобиль Лалина скрылся за воротами, расстроенная Мила спустилась в гостиную, чтобы отвлечься от грустных мыслей. Она чувствовала, что ее тянет к Олегу все больше и больше. Ну и пусть катится к своей Наталье. Надо было ему так и сказать.

В гостиной Айварс Эженович о чем-то беседовал с Кристапом. Тут же был Виктор, но он в разговоре не участвовал, а сидя в кресле, листал глянцевый журнал на автомобильную тематику.

– Ну что, Милочка, чем вы меня порадуете? – повернулся Юрьянс к появившейся в дверях Миле.

– Мы ездили в деревню, где жил ваш дед, и там действительно подтвердили, что он во время войны прятал русских летчиков, – принялась рассказывать девушка, опустившись в кресло, обитое темно-зеленым велюром. – Я поговорила с местными жительницами, опишу их воспоминания в статье. Правда, женщины мало что помнят, они тогда были очень юными.

– Надо было у мужчин спрашивать, – неожиданно раздался голос Виктора, даже не поднявшего лица от журнала. – Женщины наверняка что-то напутали или упустили.

В его фразе ясно слышалась неприкрытая насмешка. Мила с возмущением повернулась к нему:

– Откуда такое предвзятое отношение к женщинам?

– Почему предвзятое? – он посмотрел на нее, и его брови взлетели вверх, демонстрируя искреннее удивление. – Это факт. Вы же не будете спорить, что женщины любят приукрасить события, а то и переврать, потому что что-то неверно поняли.

Миле, и так удрученной после слов Олега, захотелось ударить его по самоуверенной физиономии.

– То есть вы всех без исключения женщин считаете сплетницами и фантазерками, не способными излагать серьезные мысли?

– Заметьте, не я это сказал! – откровенно насмехаясь, Виктор перефразировал героя знаменитого советского фильма «Покровские ворота».

– Я думаю, говорить плохо о женщинах могут только обиженные и недолюбленные мужчины, – выпалила Мила, кипя от гнева и стараясь посильнее уязвить оппонента.

– Как вам будет угодно, – усмехнулся тот. – Вот еще одна глупая типично женская черта – обижаться на правду и голословно оскорблять.

Журналистка задохнулась от обиды.

– С вами противно разговаривать! Вы все перекручиваете и преподносите в выгодном вам свете! – воскликнула она, поднялась и повернулась, чтобы выйти вон.

Юрьянс-старший и Кристап растеряно переводили взоры с Виктора на Милу и обратно. Никто не ожидал, что эта ничего не значащая беседа выльется в столь ожесточенную перепалку.

– Виктор, ну что ты, – донеслись до нее слова Айварса Эженовича. – Зачем так резко с девушкой… Я тебя не узнаю! Разве сложно промолчать? Она наша гостья, хоть на это бы сделал скидку! Мила, постойте.

Но она уже покинула гостиную, чувствуя, как пылает лицо и из глаз готовы хлынуть слезы. Мужчины, – самовлюбленные, всегда уверенные в своей правоте, высокомерные, –просто отвратительны!

В своей комнате девушка, доставая салфетки, чтобы вытереть слезы, случайно задела стеклянный подсвечник и тот с треском разлетелся на куски, усыпав осколками пол. Мила бросилась на кровать, и натянула на себя покрывало.

Выйти она решилась лишь вечером. Нужно же было убрать стекло. Да и перекусить чего-нибудь. Совок и веник она видела внизу в ванной. В комнате горел свет, но было не заперто. Поэтому Мила, зная привычку хозяев оставлять лампы включенными практически везде, не задумываясь, стремительно вошла. И почти налетела на Виктора.

– Господи, – от неожиданности воскликнула она. – Что вы здесь делаете?!

– Вообще-то купался.

Мила застыла, не в силах отвести глаз. Перед ней стоял полностью обнаженный мужчина, едва успевший прикрыть полотенцем пах. Довольно худой, жилистый, но было видно, как под кожей перекатываются его мышцы. Влажная поросль на груди, розовый рубец на ребре слева, плоский живот, тонкая полоска волос, ведущая книзу от пупка. Угольно-черные волосы были зализаны назад, а смуглая кожа его блестела от капелек воды.

Журналистка оказалась в западне – между душевой кабинкой, стиральной машиной и Виктором. Единственный путь к отступлению – попятиться назад. Но сделав резкое движение, она зацепилась халатом за угол столешницы раковины и перевернула стоявшую на ней емкость с водой, которая вылилась прямо на нее. Отшатнувшись, Мила едва не упала, но ее задержала сильная рука.

–Ты так неуклюжа, – произнес Юрьянс-младший.

Как трогательно растеряна она была! Какой-то тонкий эротизм этого момента вызвал у Виктора всепоглощающее желание дотронуться до нее. Осознав, что держит ее за талию, притянул рывком, стал целовать. Его внезапный поцелуй был теплым и мягким, но заставил ее дыхание сбиться на несколько секунд. Она уже ни о чем не думала, когда вдруг задыхаясь, стала отвечать. Его поцелуи стали неистовыми, жадными, когда он, оторвавшись от губ, стал покрывать ими ее шею, склонился к груди, которую скрывал халат и черный кружевной бюстгальтер. Удерживая девушку одной рукой за талию, другой потянул ткань. От прикосновения его жесткого подбородка нежная кожа покраснела. По донесшемуся до него судорожному вздоху, больше похожему на сдерживаемый стон, и по тому, как по ее телу прошла крупная дрожь, мужчина сделал вывод, что она не против. Как же наэлектризована она была, что завелась так быстро! Совершенно не соображая, что делает, он подхватил ее и посадил на крышку стиральной машины. Руки уже боролись с поясом халата, жадно искали ее тело, губы же вновь впивались в нежную кожу возле уха, в шею, в ямку под горлом. Но ощутив его пальцы на своих бедрах, Мила вдруг стала с силой вырываться.

– Не надо! – выдохнула едва слышно.

Резко уперлась в плечи Виктора руками и соскочила на пол. Словно только что и не сидела обессиленная в его объятиях, стала быстро приводить в порядок одежду. Ее щеки были пунцовыми, а глаза сверкали. Как же опозорилась! Девушка уже было занесла руку, чтобы ударить его, но остановилась. Полотенце, которым он прикрывался вначале, лежало теперь у его ног. Мила осознала, что глядит прямо на его – как там любят писать в женских романах – средоточие мужской силы… Услышала, как Виктор шумно, с дрожью дышит, увидела этот жадный блеск его карих глаз. И сама–растрепанная, шальная, горячая, – быстро ушла, словно сбегая.

После такого Мила неимоверно боялась увидеть Виктора, хотя и понимала, что это в любом случае произойдет. Утром на кухне его не оказалось, а когда он чуть позже появился – ее волнение уже заметно улеглось, поскольку девушка была увлечена рассказом об усадьбе, в которой ей довелось побывать.

– И как там? – спросил Кристап.

– О, там просто фантастика! На каменной кладке стен сохранились следы копоти, дыма, дореволюционной побелки. Есть камин!

– А почему она так называется – усадьба Розель? – говоря, Кристап намазывал масло на ломтик батона.

– Не знаю, – ответила Мила. – Может быть, у названия тоже есть какая-то история?

– Слово, похоже, французское, – рассуждал молодой человек. – Надо глянуть значение.

Остальные в разговоре участия не принимали. Маша молча ела, опустив лицо к тарелке. Элина сидела на диване и гладила расположившегося у нее на коленях котенка, отчего-то бросая тревожные взгляды на мужа. Как бы ни заподозрила ничего – мелькнула у Милы мысль. Но, с другой стороны, той и самой есть что скрывать. Видимо, поэтому и переживает. Виктор же, едва вошел – достал сигареты и закурил, отвернувшись к окну. Погруженный в собственные мысли, он все время молчал. Но, кажется, никто кроме Милы, этого не заметил. Рассказ журналистки о поездке в усадьбу должен был бы заинтересовать Айварса Эженовича. Однако тот без конца говорил по телефону и, как следствие, почти не слушал. Интересно, как прошла встреча отца с дочерью? Судя по следующей сцене – не очень радостно.

– Машутка, ты почему так плохо ешь? – спросила у девушки Элина, пододвигая к ней тарелку с ветчиной и сыром.

– Фу, не называй меня так! Это слово похоже на «мошонку», – неожиданно вспылила Маша, и дернулась, словно ужаленная.

– Что ты несешь! – Юрьянс отвлекся от телефонного разговора и сурово взглянул на дочь. – Пошла вон из-за стола!

Девушка встала и демонстративно вышла из кухни. Виктор проследил за сестрой взглядом, но остался безмолвен. Все время, пока завтракала, Мила не переставала украдкой поглядывать на него, стоящего в противоположной части кухни к ней спиной. Рядом на подоконнике стояла чашка кофе и пепельница. Мужчина на нее не обращал внимания. Журналистка была обескуражена таким его поведением. Видимо, она его разочаровала тем, что сбежала, как закомплексованная трусиха. От этих мыслей вновь обострились испытанные вчера эмоции. Мила вздохнула. Самое обидное, что она позволила себя целовать и раздевать! Что он теперь думает? Хоть собирай вещи и беги отсюда. Но тогда уж точно она будет трусихой. Пора взрослеть и осознать, наконец, что во взрослой жизни люди ведут себя именно так – нравятся друг другу, спят друг с другом и не пугаются этого, как чумы. Стыдно было признать, но у нее кроме Олега и не было-то больше никого. Хотя ничего не значащие симпатии имели место, и мужчины за ней активно ухаживали. Мила не считала себя дурнушкой, а окружающие нередко отмечали, что она красива. Так может пора перестать по привычке хранить верность бывшему мужу? Смешно же! Вон даже люди в браке себе позволяют намного больше, чем она, свободная молодая и красивая девушка.

…Позже выяснилось, что Лалин не ночевал дома. Мила была очень уязвлена этим. И теперь то, как поступил с ней Виктор, больше не казалось ей унизительным. Захотелось забыть о работе, обо всех этих чужих тайнах, которые ей открылись, об Олеге, наконец. Она решила набраться смелости и поехать с Виктором в Резекне. Не спать же с чужим мужем под боком у его жены!

За весь день Мила никак не могла придумать предлог, под которым можно было бы зайти к Виктору. Наконец, вечером она услышала, как кто-то прошел по коридору, и хлопнула дверь библиотеки. Надеясь, что это именно тот, кто ей нужен, девушка поспешила туда. Одетая в тот же короткий халатик с запахом, что и вчера, она тряхнула своими темными волосами, чтобы придать им небрежный вид.

Девушка неслышно ступила в комнату и прикрыла за собой дверь. Виктор, судя по всему, искавший на полках какую-то книгу, обернулся и окинул ее рассеянным взглядом. Ничего не сказав, он продолжил поиски, водя пальцем по корешкам.

– Я хотела поговорить, – тихо сказала журналистка, покусывая от волнения губу.

Со стороны это выглядело довольно соблазнительно, как она успела заметить в зеркале на стене.

– О чем? – не поворачивая головы, спросил Виктор.

Неужели он смущен? Трудно было поверить, но, судя по всему, этот грубиян действительно сейчас испытывал именно смущение. Так может утром на кухне он молчал и все отворачивался именно поэтому?

Мила, сделав несколько шагов, присела на край натертой до блеска столешницы.

– Хочу поехать в Резекне. Отвезешь меня?

Как же глупо все это звучало! Но ходить вокруг да около она не умела. Лучше уж сразу расставить все точки над i.

– Я? – удивился он, а потом посмотрел на нее как-то по-новому, словно его осенила догадка. Губы Виктора тронута усмешка. Едва заметная. Буквально на секунду. И он ответил:

– Отвезу, если хочешь, – и добавил, – завтра.

При этом он как-то ехидно прищурился, и осмотрел ее скользящим взглядом снизу вверх, будто оценивая.

– Хорошо, – девушку бросило в жар, и она поспешила к выходу.

– Мила!

Та обернулась.

– Ты очень красивая женщина.

Она в нерешительности остановилась. А он вдруг сложил пальцы в форме пистолета, направил на нее, имитируя выстрел, и повторил:

– Очень.

– Спасибо, – только и нашлась, что пролепетать журналистка, после чего выскочила в коридор.

И уже там услышала его тихий смешок. Смущался, как же… Вот же наивная. Он все понял! И завтра случится неизбежное…

Виктор вышел из машины и подал ей руку. Они шли по улице, и она опиралась на его локоть. Мила старалась не встречаться взглядом с мужчиной, испытывая запоздалое чувство стыда и неловкость.

– Куда мы идем? – наконец нарушила молчание девушка.

– Просто гуляем. Тебе ведь это надо было – проветрится?

– Ну да, – тоскливо протянула она, решив, что либо Виктор совсем не понимает намеков, либо из нее никакая соблазнительница, либо… он просто решил с ней не связываться. Последний вариант был верен. Юрьянс-младший дураком никогда не был и хорошо видел странные взгляды, которыми порой обменивались Олег и Мила. Быть третьим лишним, которого используют для мелочной мести мужчине, уж точно было не по нему.

– Вы давно женаты с Элиной? – вдруг спросила Мила.

– Четырнадцать лет, – нехотя ответил Виктор.

– А когда вы переехали в Европу?

– Уже больше семи лет прошло.

Причину переезда журналистка выяснять не решилась, вместо этого задав другой вопрос.

– Почему ты ударил Машу?

Ей показалось, что мышцы Виктора под тканью куртки напряглись. Но ответил он вполне спокойно.

– Я не буду отвечать на ваши вопросы без адвоката.

– А если без шуток?

На вопрос мужчина так и не ответил, отделавшись коротким: «Не важно. Она заслужила». Тогда журналистка сказала:

– Ладно, не хочешь – не говори. Виктор, вы с Олегом так конфликтуете… Я хотела тебя попросить перестать его провоцировать. Ты его совсем не знаешь. Он очень хороший человек. И, между прочим, он пианист!

Мужчина внимательно слушал ее, не перебивая, а когда она закончила говорить, в насмешливой форме бросил:

– А, ну тогда понятно. Это все меняет.

Уловив в его тоне сарказм, Мила хотела еще что-то сказать, но передумала. Она вспомнила, как еще недавно так же защищала самого Виктора перед бывшим мужем.

– Элина тоже когда-то играла. Правда, дальше музыкальной школы дело не двинулось, – мужчина спрятал руки в карманы.

Становилось уже довольно зябко.

– И почему у тебя ссадина на брови? Или тоже без адвоката не скажешь?

– Это была месть за обиду прекрасной дамы.

–То есть?

–Сцепились с Кристапом, когда ты ушла. Он решил, что я тебя оскорбил.

– Что? – Мила, не веря своим ушам, заглянула Виктору в глаза, чтобы разобраться, не шутит ли он снова.

Но тот был серьезен и до крайности спокоен. Кристап подрался из-за нее с Виктором? Вот уж новость так новость! Конечно, неприятный был инцидент, но драки он не стоил, не в девятнадцатом же веке они живут, чтобы дуэли из-за косого взгляда устраивать. Мила давно заметила, что Юрьянс-младший словно бы раздражает Кристапа. Видно, тот просто нашел повод выместить свою злобу. Было неприятно, что этим поводом послужила она.

Дальше шли под руку и молчали. Все-таки Резекне был необычайно красив! Мила с наслаждением вдыхала свежий после дождя воздух, пропитанный запахами духов, выпечки, мокрой листвы и асфальта. По сравнению с нищей Латгалией Резекне являл заметный контраст. По количеству новостроек, а также всевозможных развлекательных заведений и учреждений культуры он уступал только Риге и Вентспилсу. Не зря именно Резекне, а не Даугавпилс считался негласной столицей Латгалии. И хотя город выглядел, как на послевоенных фотографиях, в нем было мало современного стекла, неона, модных вывесок и афиш, Миле этим он и нравился. Они шли по главной улице Атбривошанас к площади Единства. Уже было видно костел Страданий Девы Марии, построенный в 1938 году. Внимание Милы привлек памятник Латгальская Мара. Это был главный памятник Резекне, символизирующий единение трех областей Латвии – Видземе, Курземе и Латгале. Тут же, рядом с площадью находился отель «Латгалия», в котором журналистка планировала поселиться, если бы уехала из дома Юрьянса.

– Я люблю небольшие городки. Они, наверное, в любой стране очаровательны, и в любое время года, – Мила крутила головой по сторонам, чтобы успеть рассмотреть все в деталях. Фотографировать при Викторе стеснялась – еще начнет критиковать, с него станется.

– По сравнению с Ригой это глубокая провинция, – заметил мужчина.

– Ну и что. Зато здесь нет этой бессмысленной суеты, столичного шума. Мне кажется, в маленьких городках характер страны ярче проявляется, и менталитет жителей тоже. Я читала, что раньше этот город назывался Режица.

– А еще ранее Розиттен. Он постоянно переходил то немцам, то полякам, то русским.

Здесь было множество сувенирных магазинчиков, в некоторые из них Мила просто не могла не заглянуть. Цены на сувениры в Резекне оказались гораздо ниже, чем в Риге. Поэтому она накупила подарков всем друзьям. Латгалия особенно славится своей керамикой, именно поэтому большинство подарков были керамическими статуэтками.

Когда мимо проехала повозка, запряженная лошадью, журналистка удивленно проводила ее взглядом.

– Здесь много лошадей, они до сих пор возят людей и грузы, пашут, – заметив ее обескураженный вид, пояснил Юрьянс-младший.

– Как это все необычно…

– Ты, наверное, и развалины на Замковой горе не видела?

– А что, тут был замок?

– Да, с красивой легендой. Якобы после смерти хозяина у него осталось три дочери – Роза, Люция и Мария. Роза основала Резекне, Люция – Лудзу, а Мария – Виляку. Еще говорят, что Роза до сих пор сидит заколдованная в одном из подземелий замка на золотом троне и ее охраняют волкодавы. Но раз в девять лет, в пасхальную ночь, она выходит на поиски юноши, который спас бы ее от колдовских чар.

– Он должен ее поцеловать?

– Нет. Где твоя фантазия, журналистка?

– А что он должен сделать? – она подозрительно поглядела на своего спутника, ожидая услышать какую-нибудь пошлость.

– Он должен окропить ее святой водой и снять с нее крестик, тогда колдовство рассеется.

– Хм… Да уж… Какой-то скучный сюжет у этой легенды.

Признаться, в глубине души ей хотелось, чтобы рассказ Виктора завершился более пикантно. Но тот явно не был настроен на романтический лад. Мужчина предложил посидеть в кафе, а затем возвращаться домой. Девушка вынуждена была согласиться, понимая, что ничего большего ожидать не приходилось.

За столиком одной из местных уютных кафешек она, наконец, решилась задать вопрос, для которого долго собиралась с духом. Но сейчас ей показалось, что самое время.

– Можно у тебя кое-что спросить? Не знаю, правда, как ты к этому отнесешься, и имею ли я право…

Виктор посмотрел на нее с удивлением, к которому примешивалось что-то еще – ни то волнение, ни то… смятение, беспокойство? Мила не успела понять, как и договорить. Ее прервал звонок телефона. Девушка достала трубку – номер был ей незнаком. Оказалось, звонил Олег.

– Привет. Я в больнице.

– Что? В какой? Что с тобой? – голос предательски задрожал от волнения.

– Все потом, привези мне одежду и ноутбук.

Лалин назвал адрес городской больницы в Резекне.

Глава XIII

Больница в Резекне мало чем отличалась от какого-либо другого учреждения здравоохранения в любом городе бывшего СССР. Здесь явно не так давно сделали ремонт, все сверкало чистотой, и запах лекарств не сбивал с ног при входе. Уже это радовало.

Однако, медсестра за стойкой регистратуры – дама лет сорока с добела высветленными волосами – даже разговаривать с Милой не стала, когда услышала русскую речь. Это неприятно удивило и очень испортило мнение журналистки о латышах. Говорил с женщиной Виктор, которому та отвечала очень вежливо, улыбаясь при этом насколько возможно широко. Очевидно, он ей понравился.

– Лалин Олег Эдуардович? Он в хирургическом отделении, в седьмой палате. Днем переведен из реанимации.

– Спроси, почему он был в реанимации, – дернула Мила за рукав Виктора, чем вызвала недовольный взгляд мегеры в белом халате.

Тот перевел.

– Он был прооперирован, – последовал ответ.

После дотошных выяснений, кем они приходятся больному, а также попыток не пустить их под предлогом того, что он устал, и ему следует отдыхать, Миле все-таки пришлось сообщить неприятной служительнице Гиппократа, что она бывшая жена Олега. Споткнувшись о взгляд Виктора, девушка виновато опустила голову и замолчала. А вот на медсестру это произвело странный эффект – тиранша моментально подобрела и чуть ли не за руку отвела Милу в седьмую палату. Журналистка догадалась – та явно положила глаз на статного брюнета и думала, что он кавалер навязчивой посетительницы. Но кто же посещает бывшего мужа под руку с нынешним ухажером?

Виктор остался ждать за дверью, а Мила вошла в палату. Лалин там был один. И вид Олега шокировал. У него была перебинтована голова, обведенный багровым кровоподтеком, левый глаз настолько заплыл, что почти не открывался, а из руки к стойке с лекарством тянулся проводок капельницы. На теле Лалина, в частности в области ребер, было заметно еще несколько жутких гематом.

…Олегу снился очень странный сон – он будто со стороны видел себя в ночном лесу. Надетая на нем военная форма старого образца вся пропиталась потом, кожа на лице с непривычки зудела из-за щетины. Судя по ощущениям, он не то, что давно не умывался, но и вообще не мылся. Молодой человек тщетно силился рассмотреть тропинку. Шел почти наощупь, если бы не редкие проблески лунного света сквозь кроны деревьев. Позади, стараясь не отставать, и держась за его руку, шла светловолосая девушка с косой… Маша, дочь Юрьянса. Время от времени темноту прорезали бледные, отдаленные лучи фонариков, слышалась приглушенная немецкая речь и собачий лай. Ему во что бы то ни стало нужно было увести девушку оттуда, но лес все не заканчивался, а выкрики на немецком становились ближе, рождая в душе панический, почти животный ужас. Вскоре деревья все же стали редеть. Олег уже тащил девушку напролом через кустарники, даже через галифе чувствуя, как ветки в кровь обдирают ноги. Наконец, они вышли из леса… к усадьбе этой, черт бы ее побрал. Только рядом была уже не Маша, а Мила. Что за нелепость? Сон глупый, бессвязный. Это все потому, что он много думает о прадеде. А девчонка, наверное, невольно отложилась в подсознании.

– Олег, Олег, – Мила осторожно трясла его за плечо. – Олеженька, проснись, пожалуйста.

Он открыл глаза и сразу зажмурился от яркого электрического света.

– Боже мой, тебе, что, голову оперировали?

Все-таки это была Мила. Приехала, наконец-то.

– Нет, руку, – с хрипом выдохнул Лалин, затем с трудом откашлялся и заговорил уже нормальным голосом, – какой-то сложный перелом. Ставили кость на место, убирали осколки. Кстати, хирург тут, что называется, от Бога.

– Но почему? Что с тобой произошло? Олег…

Она присела рядом на кровать и положила руку на его неподвижные пальцы, закованные в гипс.

– Местная законопослушная полиция попинала.

– Господи, за что?

– Остановили проверить документы, вроде как я какое-то правило нарушил. Говорил с ними на английском, но русские номера на машине – это для них как красная тряпка для быка. Ничего я не нарушал.

Мила прекрасно знала Олега и была уверена, что он запросто мог сказать или сделать что-то такое, что спровоцировало конфликт. Но так избивать…

– Нужно куда-то обратиться, их должны наказать!

– Думаешь, реально что-то доказать? Бесполезно это. Я сам бывший мент, так что уж поверь. Ничего, скоро очухаюсь, – попытался улыбнуться Лалин. – Телефон только жаль. Хорошо, что у тебя латвийский номер легкий, я запомнил, набрал с больничного. А то б и не знал, кому звонить, на помощь звать.

Она не ответила на его улыбку. В ее глазах было столько нежности и боли! Несколько секунд они неотрывно смотрели друг на друга. Олег вздрогнул, когда Мила осторожно, едва касаясь, провела кончиками пальцев по этому страшному синяку вокруг глаза. А затем склонилась и поцеловала его в уголок губ, подбородок, скулу… Больше не пытаясь сдерживать себя, она стала покрывать быстрыми поцелуями его лицо. Олег гладил Милу по волосам, когда она уткнулась в его грудь и заплакала.

– Как же я тебя люблю, – прошептал он.

– И я очень люблю тебя, Олеженька, – чуть слышно ответила девушка, снова целуя его в плечо, ключицу, и наконец, в губы.

Нужно было возвращаться к реальности. Мила вспомнила, что ее ждут. Она выпрямилась, лишь рука осталась лежать в ладони Олега.

– А где твоя машина?

– Должно быть, на штрафстоянке.

– Я привезла тебе продуктов, одежду, в общем, все что просил.

– Хорошо.

– Завтра приеду, а ты выздоравливай! – она с нежностью поглядела ему в лицо, чувствуя, как глаза щиплет от слез.

Виктор мерил шагами пустой холл больницы. Ожидание уже начинало раздражать, когда, наконец, появилась Мила. Бросив на него короткий взгляд, девушка подумала, как хорошо, что ее дурацкий план не удался.

Она рассказала вкратце о случившемся с Олегом несчастье. Юрьянс-младший внимательно выслушал, при этом лицо его становилось все мрачнее.

Несмотря на произошедшее, Миле хотелось летать. Ее глаза сияли, а с губ не сходила глуповатая улыбка. Когда проходили мимо стола дежурной медсестры, девушка беззаботно бросила:

– Пришлось ей наврать насчет бывшего мужа.

Попытка оправдаться, скорее всего, не сработала. Виктор промолчал в ответ. Но журналистке было все равно.

– А ты этой дамочке понравился, – весело объявила Мила, когда они вышли из больницы.

Ее настроение буквально взмыло вверх после встречи с Олегом, и она была не способна это скрыть. Радость плескалась в ее больших карих глазах. Виктор был настроен менее радужно. Отношение медсестры к Миле, а также произошедшее с Олегом заставило его пересмотреть свои взгляды, и мысленно он теперь признавал, что Лалин был в чем-то прав. Это отнюдь не радовало. А еще у мужчины появился повод кое над чем подумать. Мила явно неравнодушна к Олегу. Надо быть слепым, чтобы это не заметить. Но почему она назвала его бывшим супругом? Ее странное объяснение его вовсе не убедило. Конечно, ни для кого в доме не было секретом, что Мила с Олегом были знакомы раньше по работе. Они сами об этом рассказали. Но выходит, что-то между ними было, и это появилось не сейчас, как думал Юрьянс-младший, а задолго до приезда в Латвию.

Мила каждый день навещала Лалина в больнице. Пару раз ее туда возил Кристап, все остальное время – Виктор. Юрьянс-старший поднял какие-то свои связи и выяснил, на какую штрафплощадку была отогнана машина Олега. После уплаты штрафа Кристап помог Миле пригнать ее в поселок.

– Айварс Эженович, спасибо огромное за помощь. Не знаю, как бы сама со всем этим справилась, – сказала девушка, когда вечером все собрались в гостиной на вечернее чаепитие. – Олега скоро выпишут.

Ни о каких изысканиях и речи сейчас не шло. Мила просто не могла соображать, ее мысли все время крутились вокруг Лалина. Поэтому работа над материалом застопорилась.

– Ммм… Мила, а завтра мы едем к озеру ловить рыбу. Традиция наша. Да и внук давно просится, – вдруг спохватился Юрьянс. – Вы едете с нами.

– А… как же Олег? – растерялась девушка.

– Ничего с вашим Олегом не станется. Два денька перекантуется там сам. Вы его и так разбаловали.

Мила обвела взглядом остальных и заметила промелькнувшую на лице Элины недовольную гримаску.

Озеро Лубанас было одним из самых больших и красивых в Латвии, и относилось сразу к двум регионам – Латгалии и Видземе. Мила бросила взгляд на водную гладь. Солнечные лучи, отражаясь от легкой ряби, скользили по песку. Вода была еще довольно теплая, а воздух такой, что им не надышаться. И такая тишина…

Палатки установили Виктор и Юрьянс-старший. Вышло это у них очень ловко, словно всю жизнь только туризмом и занимались. Их скромный лагерь совершенно не портил царящую вокруг первозданную красоту. Мила прошлась вдоль берега с фотоаппаратом, решив запечатлеть несколько великолепных видов, пока позволяло освещение. Метрах в трех от берега в надувной лодке, с удочкой в руках стоял Виктор, и сосредоточенно смотрел на поплавок. Айварс Эженович, сидевший на левом краю, что-то увлеченно рассказывал, а Ивар слушал. Рыбы здесь было вдоволь – окунь, карп, красноперка, лещ, плотва, даже щука попадалась. Поэтому на счет ужина можно было не переживать – запеченная на костре рыбка им обеспечена.

На берегу кроме журналистки оставались Маша, засевшая в палатке с планшетом, Кристап и Элина. Последние как раз отправились за дровами для костра. И пропали.

Мила решила пойти поискать канувших в Лету. Место здесь было отдаленное, так что палатки и сваленные в кучу рюкзаки с вещами никуда не денутся. Журналистка побрела в том направлении, в котором ушли в лес собиратели дров.

Подумала, что нужно бы позвонить Лалину, но тут как назло практически не ловила связь. Мила глядела на экран телефона в надежде увидеть полную антенну, поэтому несколько раз зацепилась за ветки и споткнулась о какую-то корягу. Эх, ну нет, так нет. Вместо антенны узрела на дереве белку, и пожалела, что не прихватила орешков или семечек. С собой у них был хлеб – покормить уток и лебедей. Те еще не улетели и украшали собой озеро.

Все-таки, сколько бы ни говорили, что Латгалия – отсталый регион, но природа здесь необыкновенная! Только ради этого стоило бы тут жить, а не бежать в загрязненную отходами предприятий и автомобильными выхлопами Европу.

И не только природные красоты были богатством этого края. По дороге сюда они проезжали поселок Рикава, в котором сохранилась усадьба XVIII века, построенная в неоготическом стиле. Это было еще более старое здание, чем усадьба «Розель». Построенное из красного кирпича, оно сначала принадлежало неким дворянам Яновским, а затем было выкуплено польским дворянином Михаилом Риком. Выглядела усадьба гораздо презентабельнее «Розели», потому что сейчас в ней располагалась начальная школа. Было видно, что здание периодически ремонтируют, а за парком тщательно ухаживают.

Рядом с усадьбой-школой росли вековые дубы, на фоне которых люди выглядели муравьями. Ивар даже уговорил отца сфотографировать его рядом с одним из таких исполинов. А Маша лишь фыркнула и уселась назад в машину.

Затем они проехали Рикавский римско-католический костел Божьего Провидения, построенный в XIX веке, и еще несколько других достопримечательностей. Удивительно, но практически рядом с каждым домом можно было увидеть гнезда аистов. Невероятная все же страна эта Латвия!

Мила забрела уже достаточно далеко от берега, на котором они расположились, но ни Элины, ни Кристапа так и не встретила. Подумала, что, быть может, разминулась с ними и стоит вернуться, пока не заблудилась. Она еще не успела окончательно утвердиться в этом своем решении, как заметила за кустами какое-то движение. Ускорилась и стремительно пошла в том направлении. Картина, открывшаяся ее взору, была… несколько неожиданной. Растрепанная, или скорее взъерошенная, с разметавшимися волосами, Элина в бесстыдно расстегнутом красном бомбере⁸ полулежала на стволе упавшего дуба. А Кристап нависал над ней, сверкая голым задом… В первые секунды Милу посетила совсем уж нелепая мысль о том, какая красивая у Элины грудь. «Никогда бы не подумала!» А затем, когда немного пришла в себя, последовало другое соображение, более резонное – как из всей этой ситуации достойно выйти? Она даже невольно оглянулась в сторону озера, чтобы убедиться, что из лодки точно ничего не видно.

Скрыться, пока ее не заметили, не вышло. Элина из-за плеча Кристапа уже буравила растерянную девушку ненавидящим взглядом. Под спутанными волосами ее глаза приобрели немного безумное выражение. Мила все же молча отступила вглубь леса, а потом почти бегом бросилась к палаткам.

Любовники появились спустя двадцать минут. К слову, с дровами. Мила, разбиравшая сумку со съестным, чтобы приготовить бутерброды, едва взглянула на них. Поэтому когда Элина внезапно оказалась рядом – даже вздрогнула. «Разболтаешь кому-то о том, что видела, пожалеешь, – прошептала женщина ей в самое ухо. – С моим мужем можешь покувыркаться, если хочешь. Я слова не скажу». Пребывающая в шоке журналистка не сообразила, что ответить, когда Элина, как примерная супруга, уже встречала выбиравшегося из лодки Виктора с садком, до половины наполненным рыбой. Следом на берег выпрыгнул Ивар, и затем, кряхтя и чертыхаясь, вышел Айварс Эженович.

Рыбацкий костюм Виктору был неимоверно к лицу. И вообще на нем любая одежда ладно сидела. Странно, что Элина предпочла Кристапа. Неужели только потому, что он на десяток лет младше? Теперь хотя бы Миле стало известно, с кем она видела женщину в прошлый раз в спальне. Хотя от этого легче не стало. Даже напротив – она явно нажила себе врага в лице Элины. Уже было понятно, что это еще тот тихий омут, и неизвестно, какие там водятся черти…

Дальнейший отдых не приносил Миле никакого удовольствия. Ночевала она в одной палатке с Иваром, которого выгнала Маша. Пришлось позвать ребенка к себе. Когда все отправились спать, они вдвоем устроились у костра, и принялись обсуждать романы Дюма. Ивар оказался на редкость смышленым мальчишкой. В его возрасте нынешние дети мало интересовались классикой. А этот умник замахнулся на «Ожерелье королевы» – не самый легкий роман великого французского писателя.

– Обычно в твоем возрасте «Мушкетеров» читают, – заметила Мила. – Ну, или «Графа Монте-Кристо».

– Я все это уже прочел в прошлом году, – похвастался паренек.

–А я в детстве тоже зачитывалась Дюма.

– Кто ваш любимый герой? Атос, наверное.

– Да, как ты догадался?

Ивар снисходительно пожал плечами.

– Его все девчонки любят.

Неожиданно из палатки показался Виктор. Молча взглянул на них, достал сигареты, закурил.

– Не спится? – поинтересовалась Мила, которую тяготила образовавшаяся тишина.

– С вами разве уснешь?

– Мы вроде бы тихо говорили.

–Тихо, – согласился он. – Приходилось прислушиваться. Я тоже был поклонником Дюма.

Теперь беседовали уже втроем. Ивар умолял, чтобы ему не рассказывали сюжет «Ожерелья», но Мила с Виктором все время об этом забывали, с головой окунувшись в творчество одного из любимых писателей детства.

– Ивар решил прочесть этот роман, потому что думает, будто он о Калиостро, – Юрьянс-младший с усмешкой покосился на сына.

– По-моему, это не совсем так, – заметила журналистка. – Кстати, в реальности это ожерелье такое громоздкое. Я видела в интернете фотографии. Его собираются выставить на аукционе Сотбис.

– Так что, такое украшение на самом деле существует? – удивился Ивар.

– Да вся эта афера на самом деле имела место, если верить истории. Ожерелье даже в какой-то мере повлияло на судьбу королевы. Ее казнили, конечно, не только из-за него. По сути, оно ей и не принадлежало, но обозленному народу это не объяснишь, – стала пояснять мальчику Мила.

– Ты еще вспомни про пирожные, – добавил Виктор.

– Да я в курсе, что фразу про пирожные Мария-Антуанетта не говорила⁹, –важно, с видом интеллектуала, бросил школьник.

– А ты знаешь, что героиня «Ожерелья» является одним из прототипов миледи из «Трех мушкетеров»? Помню, все гадала, правда ли, что Жанне де Ла Мотт удалось скрыться от наказания, – заметила Мила.

– Она бежала из тюрьмы, но сначала была публично высечена и заклеймена, как воровка, – пояснил Виктор.

– Вы спойлерщики, – обиженно заявил Ивар, и добавил, – я пошел спать.

После его ухода воцарилось напряженное молчание. Мила боялась повернуть лицо в сторону Виктора, буквально физически ощущая на себе его взгляд. Да, он жесткий человек, не умеющий идти на компромиссы, грубый, но он не заслуживал такого отношения со стороны Элины. Точнее, Миле казалось, что не заслуживал. Хотя, кто знает, какие скелеты прячутся в шкафу этой семьи? Ведь часто в изменах жен виноваты сами мужья. Женщине нужно постоянно чувствовать себя любимой и желанной, иначе она начинает искать эти чувства на стороне. А особой нежности со стороны Виктора к Элине за все это время как-то не наблюдалось.

– Помнишь, я спросил, откуда у тебя шрам на лице. Ты так и не ответила, – голос мужчины в тишине ночи неожиданно перебил тихое потрескивание костра.

Мила смутилась, неловко поправила плед, в который завернулась, спасаясь от ночного холода, и наконец принялась рассказывать.

–У нас в детском доме была одна девочка… Такой местный лидер, заводила и хулиганка. Она обижала других детей, отбирала вещи, игрушки, еду. Однажды это коснулось и меня. Я не стала терпеть, а пожаловалась воспитателю. Ее наказали. А потом она обозвала меня стукачкой и сказала, что проучит. Во время прогулки она и ее друзья мальчишки завели меня за старое здание котельной на территории детского дома. Угрожая ножом, она заставляла меня раздеться догола. Но я стала кричать, вырываться, звать на помощь. За это она порезала мне лицо.

Мила отвернулась, чтобы избежать встречи с карим взглядом, в котором сейчас отражались желтые язычки огня.

– Странно… Я этого никогда никому не рассказывала…

«Даже Олегу», – мысленно добавила она.

– Ну я так и думал, что это последствия жизни в детском доме, – вздохнул Виктор. – Наверное, там было очень нелегко.

– Не знаю, мне не с чем было сравнивать. Хотя там я получила хороший урок на всю жизнь – никогда не давать себя в обиду. Если меня хотят ударить, то я в ответ бью еще сильнее. Два зуба за зуб. Фигурально, конечно. Я маленькая, но смелая. И хоть драться мне не приходилось никогда, только один раз в детстве, но я чувствую в себе решимость на все. Видимо, чувствуют ее и другие.

Она даже не догадывалась, как очаровательна в этой своей грозной речи. Его взгляд потеплел.А для Милы эта ночь разговоров у костра была самым приятным моментом во всей их поездке.

Глава XIV

Весь этот ее монолог про умение постоять за себя был адресован в первую очередь Элине, которая, наверняка, не спала, а слушала их беседу. Пусть знает, что не на ту напала.

Насчет того, что Элина все слышала, Мила не ошиблась. Утром, когда позавтракали запеченным на костре карпом и овощами, и начали собирать вещи, так вышло, что рядом никого не оказалось, кроме супруги Виктора. Та, поглядев на укладывающую в рюкзак одеяла Милу, ехидно заметила: «Полночи разговаривать о романе Дюма – ну не идиотизм ли? А ведь такая возможность была уединиться… Он, если захочет, так может отделать, что небо в алмазах увидишь, уж поверь мне». Девушка даже не повернула головы в сторону блондинки, но парировала достойно: «Ну раз ты уединяешься с другим, значит, ОН тебе небо в алмазах показывать не желает?» Элина скривилась от злости,однако не успела ничего ответить – к ним подбежал Ивар и принялся возбужденно рассказывать, что в лесу они с отцом и дедушкой видели лося.

Мила украдкой бросила взгляд в сторону приближавшихся неспешным шагом Виктора и Айварса Эженовича. Юрьянс-младший был одет в темные джинсы и стильную черную футболку – одежду, которая (разумеется, после делового костюма)делает практически из любого мужчины покорителя дамских сердец. «Эрудированный, начитанный, серьезный,–подумала девушка, постеснявшись даже перед самой собой признать, что еще и красивый. – И так не повезло с женой!»

Наверное, она его вчера позабавила своей тирадой про смелость. Жаль, так и не решилась спросить о том, что не давало ей покоя в последнее время…

Лалина выписали на следующий день. Милахотела сама забрать его на BMW, но все же, в конце концов, поехала с Виктором на его черной Toyota Corolla. Олег ожидаемо был недоволен этим. Но ему ничего не оставалось, как сесть в машину. Мила тут же приникла к его здоровому плечу, на секунду встретившись взглядом с Виктором в зеркале заднего вида. Мужчина равнодушно отвел глаза, и автомобиль тронулся с места.

– Да, неплохо тебя отделали, – заметил Юрьянс-младший.

– Гостеприимная Латвия… добродушные латыши… – ерничая, протянул Олег.

– Такое могло случиться в любой стране! – неожиданно вставила Мила и тут же поймала на себе удивленный взгляд Виктора, словно вопрошающий: «Откуда эта неожиданная толерантность?» Она почти слышала его насмешливый голос.

Всю дорогу Олег смотрел в окно, а Мила время от времени невольно поглядывала в зеркало заднего вида, но Виктор упорно смотрел на дорогу и больше их взгляды не пересекались.

Темно-бордовый синяк на глазу Олега приобрел уже фиолетовый оттенок, но выглядел все также жутко. Мила почти не отходила от него весь вечер, а после душа, накинув соблазнительный атласный халатик, улеглась рядом на кровать и потерлась носом о щеку Лалина.

– Я буду ночевать с тобой, – объявила она.

– Мил, – Лалин замялся. – Давай не сейчас, а позже? Я только мучиться буду от того, что ты рядом, а я ничего не могу.

– Ну хорошо, – понимающе улыбнулась она. – Тогда посижу сегодня над текстом.

Проснулся Олег от того, что бывшая жена сидела у него на бедрах и целовала его лицо.

– Мила, ну мы же договорились… – пробурчал сквозь еще не полностью рассеявшийся сон.

– Мила? – раздался в ответ насмешливый женский голос. – Так все-таки она тебе дает… интервью?

Девушка прыснула, довольная своей шуткой. Пораженный Олег распахнул глаза и увидел полностью обнаженную блондинку. То, что можно было рассмотреть в полумраке, было выше всяких похвал.

– Маша? – в горле сделалось сухо. – Что ты здесь делаешь?

– Пришла к тебе. Твоя Милка узнает – плакать будет.

Она взяла его здоровую руку и, повернув ладонью к себе, притянула к своему бюсту.

– На сколько ты старше меня? Лет на десять?

– На девять – сглотнул Олег, не зная, как поступить.

– Круто. Взрослый мужик, – отметила девушка.

В такой ситуации он еще не бывал. По его лицу и шее скользнуло ее теплое дыхание, и он уловил едва слышный запах алкоголя. Так вот в чем дело!

– Ты что, выпила?

– Совсем немного, – ответила Маша.

Она провела его ладонью по своему телу вниз. А он оторопел, ощущая свою руку там, где она уж точно быть не должна.

– Не скажешь, что тебе восемнадцать, – заметил мужчина, пытаясь мягко отдернуть пальцы.

– В Европе многому учат, не только точным наукам, – выдохнула блондинка.

Направляла его, как сама хотела, и ее голос становился каким-то чумным. Бедра сминали одеяло, руки комкали простынь. А Олег не мог придумать, как вежливо и бесшумно выпроводить ее из постели.

– Слишком юна ты еще, чтоб так себя вести. Подрасти сначала, – попытался действовать насмешкой. Такие красотки, как правило, этого терпеть не могут. Но Маше, кажется, было все равно.

Это начинало заходить уже слишком далеко, и следовало что-то предпринять.

– Слушай, я плохо себя чувствую и все равно ничего не могу.

– Это ты так Миле своей сказал? – хрипло прошептала девушка.

Она стала настойчиво пробираться под одеяло.

– Так, знаешь что, – Олег приподнялся, и это движение отозвалось болью, от которой он застонал. Однако Маша поняла это по-своему.

– Как тебя заводит!

Она вела себя настолько бесстыдно, что возникало впечатление, будто девушка больше года провела вовсе не в европейском университете, а в веселом доме, постигая искусство конкубин¹⁰. Еще немного, и ее рука окажется в его «боксерах». Такой напор может и понравился бы Олегу в ночном клубе после нескольких бокалов коньяка, но в данный момент не вызывал ничего, кроме гадливости и резко накатившего ощущения тошноты.

К острой боли в раненой конечности добавилась ноющая боль в ребрах. Олег был в ярости. С девкой, которая так себя ведет, точно не стоило церемониться. Он вдруг рывком стащил ее со своей постели и грубо вытолкал за дверь. При этом красавица-блондинка не успела ничего сказать. Из ее рта вылетали лишь какие-то нечленораздельные звуки и попискивания.

После этого Лалин принял таблетку обезболивающего и вернулся в постель. Чуть кружилась голова – видимо, последствия сотрясения мозга.

К завтраку Олег все же спустился, поскольку лежать в комнате и пялиться в экран ноутбука порядком надоело. Когда Айварс Эженович обратился к Маше со словами: «Дочь, ты б в город съездила, восстановила пенсию», Лалин повернулся к девушке. Он был уверен, что после случившегося она из своей спальни и носа не покажет, но та сидела на диване с планшетом, как ни в чем не бывало.

– Как это пенсию? – спросил Олег. – Может, стипендию?

– Нет, пенсию, – ответил вместо нее Виктор. – По инвалидности.

Маша резко встрепенулась после этих слов.

– Да что вы все ко мне привязались? Достали уже!

И буквально вылетела вон. Кажется, она была готова разрыдаться. Позже Олег, которому рассказали о проблеме девушки, поймал ее, пытавшуюся прошмыгнуть мимо, в коридоре, и снова не церемонясь, затолкал теперь уже в кабинет.

– Ты в курсе, что с твоим диагнозом даже думать об алкоголе опасно? Дура.

Она отпрянула.

– Тебе-то что!

– Хочешь сдохнуть в тридцать лет? Валяй.

– Ты, как братец. Вы все сговорились?

– Послушай, девочка, ты ж не глупая, раз учишься на юридическом. Ты кому хуже делаешь?

– Да что ты мне морали читаешь? Вчера облапал всю, а теперь о нравственности вспомнил.

– Что сделал? – в дверях стоял и хмуро смотрел на них Виктор.

На неожиданного свидетеля их ссоры уставились две пары светлых глаз.

– Она ко мне в спальню явилась, голая, – бесстрастно промолвил Олег. – И я ее вышвырнул. Выгораживать Машу и наживать лишние проблемы ему точно не хотелось.

– Ты что, с ума сошла? – не веря своим ушам, прошипел Юрьянс-младший.

На девушку было жалко смотреть – она стала белее снега и растерянно хлопала глазами, словно напуганный олененок. А в следующий момент рухнула без чувств на пол.

Такой суматохи, которая затем началась, Мила тут еще не видела. Виктор на руках вынес сестру из кабинета, и не отходил от нее ни на шаг. Айварс Эженович и Элина тоже. Потом приехала «скорая» и девушку увезли в недавно покинутую Олегом Резекненскую городскую больницу. Отец и брат поехали с ней.

– Ты прикасался к Маше? – Виктор хмуро посмотрел на Олега.

Едва вернувшись, он сразу позвал того для разговора. Они зашли в гостиную. Мила помчалась следом и теперь внимательно слушала за дверью.

– Как она? Что сказали врачи? – вместо ответа спросил Лалин.

– Я задал вопрос, – мужчина был в бешенстве, но говорил, не повышая голоса.

– Так вышло, что да… – честно признался Олег.

Затем последовала продолжительная пауза. Карие глаза Виктора жестко вперились в стальные очи Олега. Мила физически ощутила напряжение, витавшее в воздухе. Он его ударит – сомнений быть не может. Что там было с Машей, она разберется потом, а сейчас нужно выручать Лалина. Ему и так уже досталось.

Девушка порывисто вошла, тут же бросившись к Олегу, обняла его и поцеловала.

– О, так вот ты где? Виктор, прости, я его украду. Милый, пойдем.

– Подожди, я разговариваю.

Но под взбешенным взглядом Юрьянса-младшего ее так и подмывало сделать это: Мила нежно приникла к бывшему мужу и интимным голосом промурлыкала:

– Ну пойдем.

– Надо же, какая любовь… А еще недавно передо мной готова была ноги раздвинуть, – едко бросил Юрьянс-младший, повернулся и покинул комнату.

Милу словно кнутом полоснули. Глаза Олега стали холоднее антарктического льда, когда он посмотрел на нее. Потом медленно отвел от себя ее руки и отступил к выходу.

– Олег, послушай, – жалобно проговорила девушка, пытаясь его остановить.

– Я даже слышать ничего не хочу…

Он вышел. А Мила, гонимая болью, обидой и гневом, помчалась в спальню Элины и Виктора. Юрьянс-младший едва успел туда войти, когда она вбежала следом и бросилась на него с пощечинами.

– Зачем? Зачем ты это сказал?! Я тебя ненавижу!

Она умудрилась дважды ударить его по лицу прежде, чем он опомнился и схватил ее за руки. – Потому что это правда. Угомонись, а то и я ударить могу, – спокойно сказал мужчина, чем еще больше разозлил ее.

– Не сомневаюсь. Уверена, ты и на это способен! Ты жестокий, тебе плевать на чувства других! Поэтому не удивляйся, что и другие не щадят тебя, – она на секунду замолчала, словно колеблясь, а затем, глядя прямо в его темные ненавистные глаза, произнесла:

– Твоя жена тебе изменяет!

На Виктора будто разом обрушилось небо, так он поник. От былой решимости во взгляде не осталось и следа. У Милы в груди что-то сжалось при виде него вот такого. Она хотела выбежать, но он задержал ее, взяв за плечо.

– Стой. Откуда ты знаешь? – голос его звучал глухо, как сквозь толщу воды.

– Я видела.

* * *

Дом Яниса Юрьянса стоял на отшибе, но даже сюда в это утро доносились звуки деревенского радио. Звучала какая-то немецкая песня. Рупорный громкоговоритель немцы стали использовать для пропаганды почти сразу после того, как пришли.

Иван открыл глаза. Между досками сарая пробивались лучи летнего солнца. Благо, спать здесь, зарывшись в солому, было тепло. Илга пошевелилась во сне, забавно ворча, ресницы дрогнули, и девушка тоже открыла очи. Сначала зажмурилась, потянулась, а потом поглядела на капитана, и ее губы сложились в улыбку.

Лалин решил уходить этой ночью. Со стороны Резекне было неспокойно. Авиация уж больно разошлась – гул самолетов не смолкал, и то и дело слышались взрывы. Город бомбили. Да и здесь немчура зашевелилась. Машины туда-сюда шныряли, мотоциклы, гудела колесная и гусеничная техника. Видать, крепко их прижали.

День в сарае тянулся бесконечно долго. Выходить Иван не рисковал – если фашисты заметят, он даже застрелиться не сможет, ведь его оружие было спрятано вместе с формой. Илга сбегала в дом, сварила картошки, оставшейся от прошлогодних запасов, напекла лепешек, сорвала в чудом уцелевшем, уже поросшем бурьяном, огороде несколько огурцов.

Лалин попросил ее принести его одежду, спрятанную в доме под полом. Она просьбу выполнила, но при этом насупилась так, что было очевидно – затаила обиду. Стал выяснять, что произошло. Оказалось, поняла, что он уходить собрался, и хотела идти с ним. Куда он с девчонкой? Самому было бы проще. Особенно если на немцев наткнется. А ежели удастся к своим попасть, потом что с ней делать? Не возьмешь же ее с собой в часть. Разве что машинисткой пристроить или в госпиталь санитаркой. Не хватало еще, чтоб сослуживцы шептались, будто капитан любовницу привел. В части ведь все в курсе уже, небось, что у него Катерина есть. Но и оставить Илгу здесь одну было бы предательством.

Еще не давал покоя Чиж. Знать бы точно, что с ним. Если в плену – помочь он не сможет. А если ранен или отсиживается где-то? Тогда уходить без него нельзя. Хотя был бы жив, наверное, уже нашел бы способ об этом сообщить? Не факт. Может, тоже сидит на каком-нибудь чердаке или в сарае, а вокруг фашисты.

Сумерки в этот день словно бы медленнее опускались на деревню. Иван переоделся в галифе, надел гимнастерку и сапоги. Он как раз застегивал ремень, когда медленно, с тонким скрипом, отворилась дверь сарая и вошла Илга. Одета она была в мужские штаны и рубаху, за плечом держала небольшой узелок – наверное, собрала еды в дорогу. Волосы ее были убраны в тугую косу, свернутую затем в узел на затылке.

Вокруг стояла такая тишина, что страшно было даже шаг сделать, чтоб ее не нарушил хруст соломы под ногой.

– Пойдем, – тихо сказал капитан.

Девушка вцепилась в его ладонь. Их пальцы переплелись, и они вышли на улицу. Иван старался держаться по-над заборами, в тени домов. Выходить на открытую местность даже ночью было рискованно.

Когда добрались до леса, оба вздохнули свободнее. Самая опасная часть пути преодолена. Чем глубже они будут продвигаться в заросли, тем меньше вероятности быть замеченными.

Илга не решалась сказать ни слова, Иван тоже сосредоточенно молчал. Он снова и снова прокручивал в голове уже тщательно обдуманный план. Они зашли в деревню с западной стороны, там их самолет и упал. Значит, двигаться следует туда же, в сторону Режицы. Лалин действовал интуитивно, он пока еще не знал, что именно сегодня, 26 июля, войска Красной Армии сломили последний рубеж обороны противника на пути к Режице и заняли позиции невдалеке от города. Наступлению предшествовали налеты советской авиации на вражескую оборону. Именно эти звуки и слышал ночью капитан. Летчики из авиационной дивизии Лалина, благодаря ночным бомбардировкам, значительно облегчили наступление советских войск.

С собой у капитана был пистолет и штык-нож. Этого вооружения явно недостаточно. Но ему ничего не оставалось, как надеяться на удачу. И еще он вынужден был признать, что Илга молодец – не жалуется, не докучает вопросами. Вот и небо посветлело – тучи разошлись, открывая луну. И на душе у капитана вдруг сделалось легко. Он отчего-то был уверен, что все закончится благополучно.

Шли уже часа полтора, когда Лалин понял, что заблудился. Понял по каким-то едва уловимым знакам. Вроде видел уже и ветку эту надломленную, и большой муравейник… Илга поняла его растерянность. Огляделась вокруг и вдруг произнесла полушепотом.

– Я знаю, где мы. К Режице смогу вывести. Ты ведь туда идешь?

Он кивнул. Приходилось довериться этой совсем юной девчонке, положиться на судьбу и просто идти за ней.

Со стороны деревни все также не раздавалось ни одного звука. «Точно вымерли все», – в который раз подумал капитан. Даже немцы в эту ночь притихли. Лишь отдаленные глухие взрывы напоминали, что рядом идут бои.

…Просвет между деревьями вдруг закрыла тень. Перед Иваном возникла темная фигура, которую он не успел рассмотреть, потому что его в тот же момент ударили прикладом по спине, и он рухнул на землю. Его окружили человек пять – лица у всех изможденные, заросшие щетиной, волосы всклоченные, грязные.

Иван зажмурился от света фонарика, направленного в глаза, когда его перевернули.

– Глядите, форма наша. Летчик! Это не фриц! – заметил кто-то.

– Товарищ капитан! – услышал Иван знакомый голос.

Над ним склонился Максим Чижов.

Оказалось, что это были беглые военнопленные.

– Немцы что-то засуетились, – стал рассказывать Чиж, когда уселись вокруг чуть тлеющего костра (сильнее разжигать не рисковали). – Видно, командование собирается отсюда уезжать и технику перегоняют. Может, оставят только комендатуру. Нас почти не охраняли. Так что у кого силы были, решили бежать. Тяжелораненые и истощенные остались. Мы часовых прикончили, так что два автомата и несколько гранат есть.

Потом разделили прихваченную Иваном и Илгой еду – каждому вышло по картошине и куску пресной лепешки. Но люди были рады хотя бы такому перекусу.

Позже Максим позвал Лалина за собой и отвел подальше, за деревья. Оглянулся, кивнул в сторону сидевшей на бревне спиной к ним Илги, и прошептал:

– Ты, капитан, в курсе, что это она нас сдала фашистам?

Глава XV

Мила уехала рано утром. Оделась максимально удобно, прихватила рюкзак и быстро сбежала вниз по ступенькам, в надежде, что никого не встретит. К счастью, в доме было тихо.

Полночи она переписывалась в интернете с новым знакомым Максом Новохатским, перед этим пересмотрев практически все видео на его Ютуб-канале.

– Где-то там фашисты спрятали ящики с золотом. Нам нужно все обыскать. Я не уеду, пока не найду хоть каких-то следов, – говорила девушка Максиму по телефону, уже спеша к остановке общественного транспорта.

Тот должен был забрать ее в условленном месте. Миле все же удалось уговорить парня еще раз наведаться в усадьбу. Судя по собранной ею информации, легенда о кладе вовсе не была легендой. И не только это привлекало Милу в том старом здании. Уже даже не для Юрьянса, а для того, чтобы разобраться, выяснить все тайны этой странной семьи, Мила с головой окунулась в расследование.

Она понимала, что о Лалине теперь можно забыть. Когда-то, еще в начале их отношений, он рассказывал, что его бывшая девушка все не могла определиться, с кем ей быть, и периодически отвечала на звонки еще одного ухажера. Узнав об этом, Олег без всяких объяснений выставил ее вон вместе с вещами.

Сейчас Мила старалась не думать ни об Олеге, ни о Викторе. Последнее ей вообще давалось с трудом, поскольку она чувствовала свою вину перед ним. В запале сказала ужасные вещи, и кто знает, к чему это теперь приведет.

Информация о нацистском золоте удивила и взволновала Макса. Сам он впервые слышал о таком. Уже сидя в машине, девушка достала из рюкзака папку со всеми собранными документами, показала ему дневник Яниса Юрьянса и письмо Ивана Лалина, адресованное невесте.

– Похоже, на счет золота ты права, – задумался Максим. – Но пока я даже не представляю, где его искать. Дом я вдоль и поперек облазил. В подвале? Сама видела, как там все запутано и сколько коридоров…

– На месте разберемся, – оптимистично улыбнулась Мила.

– Главное, чтоб этот клад не охраняло какое-нибудь привидение, – в шутку заметил молодой человек, и, после ее недоумевающего взгляда, пояснил уже серьезнее: – Я, конечно, в такое не верю, иначе не ходил бы в заброшенные здания один. Но мои зрители на канале постоянно об этом пишут.

– Ты совсем не веришь в сверхъестественное? – поинтересовалась журналистка.

Ехать предстояло довольно долго, вот и займут себя разговорами. Благо, погода сегодня выдалась отличная, дождя не намечалось.

– Даже не знаю, что ответить… Вообще-то не верю. Но в жизни бывали события, доказывающие, что все-таки какая-то потустороння сила существует.

– Например?

– Ну вот слушай. В детстве я отдыхал в лагере. Мне тогда примерно двенадцать лет было. Мы жили на Кавказе, поэтому лагерь располагался очень высоко в горах, в красивейшем ущелье. Детей никуда не выпускали. Но мы все равно тайно выходили. И вот однажды нашли заброшенный дом егеря. Дом как дом, ничего необычного. Осматривать его мы пошли после ужина. И уже стало темнеть, когда собрались назад. А темнеет в горах рано. Вышли из дома и все трое увидели белую женщину, которая парила на соседней горе, а потом медленно скрылась. Тогда мы не знали, что это к опасности. Накануне прошел сильный ливень. Обратно решили пойти другой дорогой. То есть даже не дорогой, а напрямую – вниз с горы. Не учли, что после дождя земля сырая, а трава скользкая. Спускались друг за другом. Первым вниз кубарем полетел я. Сломал ногу. Подруга вывихнула руку и шею, а друг отделался ушибами.

– И это тебя ничему не научило, – подытожила девушка.

История была занятная, хотя чего только дети себе ни нафантазируют.

– А вообще, конечно, у тебя стальные… нервы. Ходить в такие места одному, без специального оборудования… – заметила Мила.

– И, тем не менее, ты сейчас едешь со мной, – напомнил ей Макс, и глаза его задорно блеснули. – А если серьезно, любой старый дом хранит память о людях, живших там долгие годы. Это не новость. А называть это можно как угодно – призраки, духи и тому подобное. Существует старое поверье, что в каждом доме живет домовой, дух этого дома. Он может обитать в покинутом доме еще какое-то время в отсутствие хозяев, затем уходит сам. И такой дом очень быстро начинает разрушаться, приходить в негодность. Пока домовой обитает в жилище, он смотрит за порядком, и отпугивает непрошеных гостей, издавая разные звуки, похожие на шаги, стуки в двери и стены.

Мила ничего не ответила. Все эти суеверия ее немного пугали, хотя она никогда ни во что подобное всерьез не верила.

– Кстати, заедем в одну деревушку. Познакомлю тебя кое с кем, – спохватился Максим.

– С кем?

– Увидишь. Во время одной из своих вылазок встретил этого человека. Занятные истории рассказывает. Тебя заинтересует.

Журналистка с раздражением подумала, что их поездка к усадьбе затянется, но возражать не стала. Тем более что ей действительно было любопытно, кого же там нашел Макс.

Человеком, с которым парень хотел ее познакомить, оказалась старушка, которой со всей уверенностью можно было дать лет девяносто. И, тем не менее, она очень юрко для своего возраста двигалась. Женщина оказалась тезкой латвийской актрисы Клары Ваболе, о чем с гордостью и сообщила. Мила с Максимом переглянулись, оба впервые слышали об этой артистке.

Обрадованная гостям, старушка приготовила чай и усадила молодых людей за деревянный стол во дворе под раскидистой старой яблоней.

– Хорошо, Максимка, что ты приехал. А то у нас тут скучно, уже и поговорить не с кем – все подруги померли, – женщина выставила на стол блюдо с пряниками и конфетами.

Старушка оказалась довольно жизнерадостной. Долго развлекала их местными сплетнями, пока Максим не напомнил, что их интересует рассказанная ею в прошлый раз история.

– А, ты про солдатика?

– Да, расскажите Миле. Она журналистка.

– Да? Никогда с журналистами не общалась! Расскажу, конечно, слушай, девочка.

Бабушка уселась поудобнее, и стала говорить, машинально теребя в руке краешек фартука.

–Мне в сорок четвертом исполнилось четырнадцать лет. Жили тут с бабкой и матерью. Отец на фронт ушел. А братьев-сестер у меня не было. Помню, когда немцы явились, все наши в лес убежали с узлами. Кто-то даже скотину прихватил. А потом как-то все улеглось, люди в дома и возвратились. Немцы нас не трогали. Ну и мы старались реже им на глаза попадаться. Но я знала, что бабка моя помогала то партизанам, то беглым пленным. Говорить об этом было строжайше запрещено даже дома между нами. Так вот, однажды ночью, перед тем как русские Резекне освободили, постучал к нам в окошко кто-то. Я сделал вид, что сплю, а сама прислушивалась. Бабка открыла. Потом она матери шепотом рассказала, что пришли два солдата. Один другого приволок на себе. Ни звания не сказал, ни в каких войсках служит. Но тот, второй, тяжело ранен был. И друга своего называл «товарищем капитаном». Бабушка им в сарае разрешила расположиться. Дала воды и накормила. А на рассвете молоденький, тот, что ранен был, помер. Капитан его у нас в огороде закопал и ушел. Вот и все.

– И что, он там так и похоронен? – изумилась Мила.

– Ну да. Внук обращался к поисковикам, но те сказали, что их только военная техника и немецкие захоронения интересуют.

– Это, бабушка, не поисковики, а черные копатели, – заметил Максим.

–Как капитана звали, вы не помните? – на всякий случай спросила девушка, хотя догадывалась, что ответ будет отрицательным.

– Да кто ж его знает. Он вроде и не называл себя.

– А внешне он какой был? Блондин?

– Вот-вот, кажется, белобрысый. Бабка так говорила. Она потом вскорости померла, а то б я больше подробностей расспросила.

Чтобы не показаться невоспитанными, Мила и Максим неспешно допили чай и объявили, что им пора уходить. Иначе можно было так просидеть до самого вечера – их собеседница точно была бы не против.

Как Мила ни отказывалась, хозяйка все же умудрилась всунуть ей в руки пакет пряников. Пообещав, что еще обязательно навестят ее, они, наконец, тронулись с места. Ехали теперь другой дорогой, и журналистка заметила уже знакомый магазин.

– Слушай, так я тут была. С Олегом.

Выходит, в этой деревне находился когда-то дом Яниса Юрьянса… И сюда привел капитан (что, если Иван Лалин?) своего раненого друга… Олегу все это было бы интересно. Но вряд ли он будет теперь обсуждать такие вещи с ней, с грустью подумала Мила.

– Странные какие-то люди, – заметила она. – У них в огороде со времен войны солдат закопан, а они, как ни в чем не бывало, сажают там овощи…

– Но, с другой стороны, не выкапывать же его самим, – рассудил Макс.

На территории усадьбы было все также тихо и безжизненно, словно время здесь застыло навечно. Ветер гонял по тропинкам пожухлую листву, шелестел ветками деревьев. Было во всем этом какое-то печальное очарование. Мила даже на мгновение залюбовалась каменным зданием, окруженным начинавшими желтеть деверьями. А оно как будто тоже всматривалось в нее своими слепыми окнами.

– В дневнике сказано, что немцы несколько ночей носили ящики на территорию усадьбы, а когда поспешно уходили под напором советских войск, вывезти золото не успели, – проговорила она. – Думаю, потом никто не нашел его и оно так и осталось где-то здесь.

– А если нашли? Но не стали афишировать? – с сомнением спросил Максим. – Что здесь было после войны? Тоже жилой дом?

– Я на правах журналиста подавала запрос в Резекненский архив. Ответили, что после войны здание долго пустовало, потом, в пятидесятых годах, его отремонтировали и заселили. Что-то вроде коммуналки было. А в частные владения усадьба перешла в начале двухтысячных.

– Здесь, наверное, за это время десятки, а то и сотни людей успели пожить. Кто-то бы да наткнулся на клад.

– Ты думаешь, немцы его просто взяли и на видное место положили?

Парень ничего не ответил, только перевел взгляд на серые стены, раздумывая, с чего начать поиски.

– Все, что ты рассказала, очень удивительно, – наконец произнес он. – Я никогда не думал, что однажды попаду в такую ситуацию. Казалось, все эти клады и тайны остались далеко в прошлом, во временах аристократов и всяких там корсаров, а в наше время такого быть не может.

Мила побрела по парку усадьбы, слушая, как шелестит под ногами старая листва, которую тут не убирали много лет. Она представляла себе людей, которые когда-то здесь жили. Пыталась понять, что они чувствовали, уезжая. Но это было трудно, учитывая нынешнее запустение, царившее в этом некогда наверняка богатом месте. Справа девушка заметила кованые ножки скамейки. Сидения уже давно не было. Рядом обнаружился выложенный из камней круг, видимо, когда-то бывший фонтаном. В зарослях кустарника можно было с трудом рассмотреть колодец. Надколодезный домик из дерева покосился, будто готов вот-вот упасть. Наверняка этим источником воды давно никто не пользовался.

– А что, если золото там? – Мила кивнула в сторону колодца.

Как эта мысль не пришла ей в голову в прошлый их приезд сюда? Молодые люди с трудом пробрались через колючий кустарник, и заглянули в каменное жерло. Увы, оно оказалось почти доверху засыпано землей и мусором.

– Пока это место радует только атмосферой, – вздохнул Макс.

– Да, здесь чудесно. Там дальше я заметила качели на цепях! А помнишь, ты говорил про разрушенную капеллу? Может, клад спрятали в ней?

– Пойдем поглядим. Но я сомневаюсь. Если подумать логически, то золото должно быть где-то недалеко, чтобы его можно было быстро забрать и увезти. Ведь не собирались же немцы хранить его здесь.

На месте религиозного строения остались лишь стены. Крыша рухнула. Если здесь и был какой-то подвал, то проникнуть в него просто так не удастся. Нужно было расчистить пол. На это времени уж точно не было.

Небо над усадьбой стало по-осеннему сизым, поблизости прокричала какая-то птица. У Милы екнуло сердце от этого резкого звука.

– Ладно, пойдем к дому. Надо начинать поиски.

– Да, пора, – согласился Максим, и вдруг спохватился, что-то вспомнив. – Слуууушай… А я вот что придумал…

И он, ничего не объясняя, ринулся к припаркованному неподалеку автомобилю. Журналистка стремительно направилась следом за ним. Через несколько минут парень уже извлекал из багажника какое-то устройство в виде похожего на руль круга, длинной пластиковой трубки и ручки с экраном и проводками.

– Я правильно думаю, что это металлоискатель? – Мила потрогала поисковое приспособление.

– Да вот, вспомнил, что можно же с его помощью попробовать поискать.

– Дорогая, наверное, вещь.

–Недешевая, – кивнул Максим. – Мне отец подарил, зная о моих увлечениях. Правда, редко использую. Все-таки я не поисковик и не «черный копатель». Однако, знаешь, довольно увлекательное занятие – исследовать местность металлодетектором. Можно найти самые непредсказуемые вещи.

– Тут же немалая площадь… – усомнилась Мила. – Долго будем с ним ходить.

– Сначала возле дома поищем, исследуем стены. А потом уже посмотрим…

– Стены? Разве он и в камне чувствует металл?

– Да, и в толще воды тоже, – кивнул молодой человек. – И в живом теле.

Пока бродили по парку, Макс рассказывал об устройстве металлодетектора. Оказалось, что оборудование состоит из поисковой катушки, которую Мила вначале окрестила рулем, штанги, блока управления, двух антенн – принимающей и передающей, – а также ручки с подлокотником.

– Он все время пикает, – заметила Мила. – Как мы узнаем, что он что-то нашел?

–Когда катушка наткнется на объект, сигнал будет другой. В зависимости от вида объекта и тип сигнала меняется. На дисплее появится соответствующее цифровое значение.

– А наушники зачем?

– Если их подключить, звук будет слышен только оператору, то есть мне.

– Почему, имея такое оборудование, ты не занимаешься поиском драгоценностей или хотя бы какой-то военной атрибутики? – недоумевала девушка. – На этом ведь можно неплохо заработать. А здесь, судя по всему, непаханное поле таких предметов. Просто бери и ищи.

– Говорил же, и еще раз повторю. Я не ради денег этим занимаюсь, – несколько раздраженно ответил молодой человек, потирая свободной рукой бровь. – Вся суть в атмосфере этих мест. В конце концов, счастье далеко не в вещах и даже не в деньгах, а в чувстве свободы и подходящих людях.

– Тут ты, без сомнения, прав. Ну, а на счет денег все-таки немного лукавишь. Твой канал на Ютубе очень популярен. Не буду спрашивать, какой доход он тебе приносит. Да ты и не скажешь…

Макс ничего не ответил. Он был очень сосредоточен. Очевидно, поиски его увлекли, и он уже не так легкомысленно подходил к этому делу, как раньше. Даже в глазах появился азарт.

Ни на шаг не отставая от своего спутника, журналистка успевала в очередной раз рассматривать окрестности и упиваться шармом этого странного места. От каждой детали здесь веяло тайной и захватывало дух. Кажется, ну что тут особенного? Обычная заброшенная усадьба, каких сотни. Но ведь каждое такое место отличается своим непередаваемым колоритом. Будто люди уехали, а какая-то частица их осталась. Эти мысли навевали спокойствие, умиротворение и легкую грусть.

– А сейчас он на поиск золота настроен? – снова полюбопытствовала Мила, возвращаясь к реальности и подозревая, что досаждает Максиму своими расспросами.

Бредя за ним по прошлогодней листве, она напоминала самой себе любопытную и непоседливую героиню популярного мультфильма «Маша и медведь» на рыбалке: «А у тебя клюет? А здесь клюет? А почему не клюет? А где клюет? А как клюет?»

– Пока на поиск черного металла, – бросил он. – Вряд ли золото насыпом под землей хранится.

– Слушай, а что-нибудь странное, жуткое ты в покинутых домах находил?

– Как-то видел прибитый к двери сарая скелет собаки или лисицы, – рассеянно проговорил Макс.

– Бррр… Ужас. Научишь и меня этой штукой пользоваться?

Неожиданно металлоискатель издал особенно резкий неприятный звук и парень остановился. Мила, сначала вздрогнув, тоже застыла и не решалась что-то сказать. Но, как выяснилось, они нашли всего лишь монету времен СССР. Девушка разочарованно фыркнула.

– Что, раскатала губу сразу на мешок с драгоценностями? – усмехнулся юноша. – Знаешь, сколько чепухи в земле можно найти? Хорошо, если хотя бы военный артефакты или какие-нибудь ценности царских времен… Но чаще находятся именно современные монетки, гвозди, различные предметы быта.

Почва здесь отличалась высокой степенью минерализации, что также учитывалось при настройке металлоискателя. Данная характеристика почвы зависит от наличия разнообразных электропроводящих или магнитных примесей. Слушая эти пояснения Макса, Мила изо всех сил делала вид, что все понимает.

– Конечно, лучше, когда минерализация низкая. Тогда можно искать на минимальной глубине, – говорил тем временем молодой человек. – Хорошо, что у меня оборудование оснащено балансировкой грунта. Более дешевые металлоискатели такой настройки не имеют.

В следующее мгновение аппарат снова взвыл противным писком. Но девушка уже не так взволнованно отреагировала на него. Лишь с интересом посмотрела, что же там нащупала катушка.

Они как раз находились рядом с домом, с его западной стороны. Поблизости валялось несколько раскрошенных каменных элементов. Видимо, отвалились от фасада и их притащили сюда.

– А это не просто железка, – заметил Максим.

Он присел и стал крутить в пальцах ржавый полукруг. Мила наклонилась и тоже принялась рассматривать находку.

– Ты в курсе, что это кусок железного кольца на крышке подвала? – подняв к ней лицо, спросил парень.

Молодой человек потянул кольцо вверх, но оно не поддалось. Тогда он принялся расчищать место вокруг. Вскоре под толстым слоем листвы и засохшей грязи показались темно серые деревянные доски, из которых была сколочена крышка.

– Ничего себе! Дверь прямо в земле! – изумилась Мила, помогая Максиму сгребать траву и листья.

Парень принес из машины монтировку и умудрился поддеть ею край крышки. Поднять ее удалось с большим трудом, поскольку она буквально вросла в землю. Мила подобрала крепкую сухую палку и просунула ее с другой стороны. Наконец, у них получилось полностью откинуть дверцу. При этом ее ржавые петли жалобно скрипнули.

– Это земляной погреб. У бабушки во дворе такой был. Он внутри узкий, стены укреплены. Вообще и потолок должен быть укреплен, а тут просто деревянная крышка… Хотя, может, его потом переделали и использовали для чего-то другого. В таком подвале хорошо хранить овощи, в нем температура ниже, чем в погребе под домом, поэтому и запасы хранятся лучше, – со знанием дела рассказывал Максим.

Он достал фонарик, посветил вниз и даже присвистнул, от чего по каменным стенам прокатилось эхо, как если кричать в колодец. На дне виднелись стоящие один на другом продолговатые деревянные ящики с немецкими боеприпасами.

– Круто мы попали, – констатировал молодой человек.

Мила тоже заглянула в темный провал. На крышке верхнего ящика можно было разобрать какую-то надпись в две строки. Нижнее слово читалось довольно четко «Luftdicht»¹¹.

– Тут есть лестница? – Мила деловито осматривала стены и заметила, что с одной стороны действительно прибиты деревянные брусочки, по которым можно спуститься.

– Ты же не собираешься туда лезть? – Максим посмотрел на нее как на сумасшедшую. – Я не хочу потом по округе твои внутренности собирать. Хотя, мои будут валяться рядом…

– Ты такой оптимист! Я только загляну в один из ящиков, очень осторожно, – успокоила его девушка.

Возражать парень не стал. Тем более что Мила уже спускалась вниз. На всякий случай он отошел подальше, к стене дома, поэтому не видел, что она там делала. А потом услышал ее голос, звавший его. Мила снизу махнула ему рукой.

– Залезай, тут не снаряды, – сказала она спокойно.

Петли на крышке верхнего ящика поддались сразу, гораздо легче, чем дверь погреба. Внутри ящик был оббит оцинковкой. Сохранились и бумажные бирки. Вместо снарядов в нем насыпом лежали украшения… Это действительно было золото. Несколько ящиков из-под снарядов, наполненные золотом! Обручальные кольца, перстни, цепочки, кулоны, нательные кресты, серьги, запонки и… зубы.

– Господи… – журналистка подавила приступ тошноты, тронув палочкой чью-то золотую коронку.

– Им вырывали зубы перед тем, как расстрелять, – мрачно заметил молодой человек.

Все это когда-то принадлежало расстрелянным людям. Тысячам расстрелянных людей… Миле казалось, что от этих золотых украшений тянуло могильным холодом. От золота веяло смертью, мукой, страданиями.

Какое-то время они молча смотрели на содержимое ящиков, а потом девушка сказала:

– Знаешь что, Максим, пусть все это тут и останется навсегда! Этим драгоценностям не место в мире живых людей! Они не принесут никому добра.

Глава XVI

Журналистка раздраженно запихнула телефон в карман толстовки. Ее редактор тщетно пытался ей дозвониться. Он был в ярости, потому что считал, что девушка уже давно должна была вернуться. Но что-то объяснить ему не представлялось возможным, поскольку связь в этих местах была ни к черту. Мила продолжила свое занятие. Вот уже минут пятнадцать она пересматривалась содержимое шкафов и комода в усадьбе «Розель». Вся перепачкалась в пыли, в горле першило от нее же, но того, что искала, девушка так и не нашла. А искала она фотографии, старые счета, письма, открытки, любые документы… Однако, ничего! Мила разочарованно вздохнула. Нужно было идти. Снаружи ждал Максим.

Когда она вернулась, то узнала, что в доме гости. Соседка Анна, навестившая ее в день приезда, пила чай в гостиной и беседовала с Айварсом Эженовичем. Кроме того, в проеме двери журналистка увидела неожиданную, учитывая теперешнюю ситуацию, картину: Элина, Виктор и Ивар играли в карты.

– Это же элементарный флориш¹², – услышала она голос Виктора. – Его должен уметь делать каждый уважающий себя картежник. Смотри.

Послышался приятный шелест – Юрьянс-младший небрежным движением одной руки мгновенно раскрыл веер из карт.

– Ух ты, – воскликнул Ивар. – Научишь?

Именно в этот момент и вошла Мила. Взгляды присутствующих обратились на нее. Все поздоровались вполне дружелюбно. Кроме Элины.

– О, явилась мадам Сплетница, – едко изрекла та, окинув взглядом Милу. – Расскажите нам, что вы еще видели, а то давно что-то не было в этом доме скандалов и ссор.

В воздухе повисло напряжение. Девушка молча развернулась и стала подниматься наверх. В коридоре второго этажа сразу наткнулась на Олега и направилась к нему. Пусть дуется, сколько хочет. Даже если он решил с ней порвать, это не значит, что они не могут общаться. Сейчас Миле хотелось поделиться впечатлениями. Про золото она ему расскажет, но позже. А вот Юрьянсу журналистка давно решила не помогать в этих поисках. Он вообще не проявлял интереса к ее деятельности, стало быть, ему все это было не важно. Девушку даже стало настораживать его равнодушие к результатам ее расследования. Закрадывалась мысль, что не за тем она тут, чтобы статью про дедушку-врача писать. Впервые у нее промелькнуло такое подозрение после того, как Мила случайно увидела письмо с информацией об Олеге в почте Айварса Эженовича. Поэтому журналистка и разболтала о золоте Максу. Сама она была бессильна, а на помощь Олега в тот момент рассчитывать не приходилось. Сейчас Лалин, собиравшийся войти к себе в комнату, задержался у двери и молча глядел на нее, спешащую в его сторону.

– Привет! Мы с Максимом… помнишь его? Опять ездили в усадьбу… – непринужденно начала Мила.

Ей так хотелось рассказать ему обо всем, она уже даже подалась вперед, чтобы сказать что-то еще, но Олег, напустивший на себя надменный вид, вдруг произнес:

– Так ты и с этим уже шуры-муры крутишь? Не ожидал такой прыти. Как любит говорить Брага про таких баб, «я не проститутка, а влюбчивая», да?

Мила стояла теперь растерянная, не понимавшая, что делать, будто на нее неожиданно вылили ведро холодной воды. Внутри все заледенело. И такая обида захлестнула, что словами не передать. Она попятилась назад, как человек, увидевший перед собой зверя, норовящего причинить боль. Заговорила не сразу, потому что трудно было вымолвить хоть слово из-за комка в горле. А потом почти прошептала:

– Как ты смеешь так со мной говорить, Олег? У меня никогда в жизни никого, кроме тебя, не было…

Ее слова оборвались, девушка поняла, что оправдывается, а это совершенно ни к чему. В голосе отчетливо слышались слезы, которые она даже не пыталась скрыть. Не стесняясь его взгляда, вытерла глаза, хоть это и не помогло, только тушь размазала.

– Я… Не желаю тебя знать. Никогда в жизни, – сказала она почти спокойно, затем отвернулась и, всхлипывая, медленно пошла к себе.

Олег же остался стоять. Вид у него был теперь пораженный и виноватый, словно он очень сожалел о сказанном, но понятия не имел, как что-то исправить.

Избегая встречи с бывшим мужем, Мила и на следующий день решила уехать из дома. Напросилась с Виктором в больницу к Маше. Сев в машину, она не сдержала эмоций:

– И как оно в роли рогоносца?

Специально готовилась это сказать, но, кажется, переборщила с иронией в голосе. Виктор был уязвлен данным замечанием, что неудивительно.

– Элина сказала, что ты наврала. И знаешь, учитывая все произошедшее между нами, я больше верю своей жене, чем тебе. Ты ведь даже отказалась говорить, кто он и где ты их видела…

Мила никогда бы не подумала, что Виктор так безоговорочно верит супруге. Что ж, это их дела. В итоге она осталась виноватой, и ничего никому не докажешь.

– Кстати, я хотел извиниться. За те слова, – не поворачивая головы и глядя на дорогу, проговорил мужчина.

Чудак. Только что опять оскорбил, назвав лгуньей, и тут же извиняется за прошлую обиду.

– Олега это все равно не вернет, – безучастно пожала плечами девушка. – Я сама виновата. Как и в прошлый раз.

После той боли, которую она испытала в первый момент, осознав, что теряет Лалина, чувства как будто притупились. Видимо, это защитное свойство психики. В какой-то момент Мила поняла, что ей все равно, что будет дальше.

– Вы раньше встречались? – он бросил на нее короткий взгляд и вновь стал следить за дорогой.

– Мы были женаты. То, что я сказала в больнице, все-таки правда.

– Я так и думал. А почему расстались?

– Я не смогла ужиться с его матерью. Не смогла покорно терпеть упреки и незаслуженные обвинения.

Помолчав, Мила продолжила:

– Олег меня не любит. В больнице я поддалась эмоциям, а он подыграл. Вот и все,–она говорила словно самой себе. Будто пыталась убедить себя в этом.

– Если, конечно, тебе интересно мое мнение, – с сомнением заметил Виктор. – Со стороны… Мила не дала ему договорить, перебив:

– Со стороны не виднее! Никто не может понять, что происходит между двумя людьми лучше, чем они сами!

Теперь Юрьянс-младший пожал плечами.

– Может это и к лучшему, – спокойно сказала девушка. – Его мать не позволит нам быть вместе, а он никогда не пойдет против воли родителей. И я его не осуждаю. Самой мне не повезло с семьей, и я рада за тех, у кого есть родители.

Виктор снова предпочел не высказывать свое мнение на этот счет.

– Понятно, – только и бросил он.

О чем еще говорить? Оба не могли найти слова.

– Все узнают, что мы уехали вместе… – заметил вдруг Юрьянс-младший.

– Если ты об Олеге, то ему все равно, – делано безразличным тоном промолвила Мила.

Лалину оказалось не все равно, поскольку через пятнадцать минут он позвонил. Нажимая «ответить», журналистка ощутила, как предательски дрогнуло сердце. Но разговор получился каким-то куцым – иное слово не подобрать.

– Ты брала у меня наушники. Они мненужны.

– У меня в комнате на столе лежат, возьми.

Виктор хмыкнул, но ничего не сказал. Видимо, сумел сдержать очередной ироничный выпад, видя, как печальна его спутница.

В больнице Мила расположилась на скамейке в холле. Ждала Виктора и читала какую-то медицинскую рекламную брошюрку. Конечно, в палату к Марии она входить не собиралась. Та ее откровенно недолюбливала, и это мягко сказано.

Виктор пробыл у сестры около двадцати минут. В накинутом на плечи поверх черной рубашки халате он был как-то по-особенному элегантен и очень похож на врача. Когда мужчина вышел, Мила обратила внимание на его недовольную гримасу, но ничего не стала выяснять. Похоже, она и так слишком часто влезала не в свое дело.

– Пойду, поговорю с доктором. Сиди тут, – скомандовал Юрьянс-младший, когда журналистка собралась подняться. Она плюхнулась назад, молча проводив его взглядом. Нет, и все-таки он неисправимый невежа!

Мимо стремительно прошли две шумные дамы, громко говорившие на латышском, и когда их голоса затихли где-то на лестнице, Мила услышала доносившийся из палаты Маши плач. Решив, что что-то случилось, девушка поспешила к сестре Юрьянса. Та лежала, уткнувшись лицом в тощую больничную подушку, и громко рыдала.

– Эй, что случилось? – Мила дотронулась до ее плеча.

Блондинка подняла взъерошенную голову и поглядела на нее возмущенно. Глаза ее были опухшие и красные, и, скорее всего, она плакала за сегодняшний день уже не впервые.

– Откуда ты здесь взялась? Отстань!

– Маша, если тебе плохо, скажи, я позову врача, – стараясь говорить спокойно, обратилась к ней Мила.

– Мне хорошо. Уходи.

Журналистка присела на стоявший у ее постели стул.

– Не уйду. А то опять потеряешь сознание, кто тебя знает…

– Где Виктор? – чуть успокоившись, та, наконец, села.

– Пошел к твоему лечащему врачу. Рассказывай, что случилось.

–Это не твое дело! – пробурчала девушка.

Однако, подумав, шмыгнула носом и все же заговорила.

– Просто мне страшно. Это меня Бог наказывает. Я такое сделала, что… Лучше тебе не знать. И вообще никому. Это страшно.

–Да что ты такого могла сделать? – Мила невольно улыбнулась.

Ее суеверные слова о Боге звучали так по-детски, что теперь журналистка видела перед собой не избалованную нахалку, а напуганную девочку, нуждающуюся в поддержке.

Ну попала девчонка в какую-нибудь историю. И ей кажется, что все, жизнь окончена. Все в юности через это проходят.

– Не человека же ты убила. Иначе не сидела бы тут. А все остальное чепуха.

Голубые глаза Маши стали такими напуганными, что Мила невольно поежилась. Та попыталась заправить за ухо светлую прядь, но ничего не вышло.

– Вот именно что я убила человека, – вдруг отчеканила блондинка каждое слово. – Но об этом никто не знает. Ты никому не скажешь – я вижу. Ты нормальная.

Маша помолчала, наблюдая за реакцией журналистки, и, видя, как недоверчиво глядит на нее посетительница, продолжила:

– Это был бездомный. Какой-то парень, очень худой, жалкого вида. Мы устроили вечеринку, напились, увидели его с балкона, позвали, обещая дать еды. А сами стали над ним насмехаться, заставлять пить, хотя он пытался вырваться, просил отпустить его, говорил, что ему нельзя алкоголь. Мы вливали ему в горло виски и другие крепкие напитки, шутили, как ему повезло, и что он такого нигде больше не попробует, заставляли нюхать кокс. Потом ему стало плохо, и он упал. Но никто не обратил внимания. Только утром поняли, что он умер. Мы испугались, вытащили тело во двор, чтобы все думали, будто он там и лежал, вызвали скорую. Врачи что-то выясняли, куда-то звонили. Установили его личность и сказали, что у него была такая же болезнь, как у меня – порок сердца. И его сердце не выдержало огромной дозы алкоголя и наркотиков. Они думали, что это он сам так накачался.

Пораженная Мила молчала, пытаясь осмыслить услышанное и найти какие-то слова для ответа. «Это не ты его убила… Точнее, не лично ты… Вы же не знали, что он болен… », – в голову лезла лишь подобная чушь. Да уж, Машенька, ты и твои друзья–чудовища.

А Маша глядела на нее во все глаза, глядела с надеждой. Словно грешница перед священником на исповеди, ожидающая отпущения грехов.

– А за что тебя Виктор ударил? – вместо утешения спросила Мила.

Блондинка состроила гримасу, красноречиво демонстрирующую, какой бестолковой она считает свою собеседницу.

– Услышал от меня запах вина и стал читать нотации, а я сказала, что если ему нравится роль альфа-самца, пусть командует теми, кто его ублажает – Элиной, тобой..

В этот момент вернулся Юрьянс-младший, поэтому ничего ответить Мила не успела. Мужчина властно взял ее за локоть и грубо потянул к выходу.

– Зачем ты к ней вошла? Поехали.

В коридоре она вырвалась.

– Да что ты меня тащишь, как собачонку, – возмутилась девушка. – С женой своей так обращайся!

Виктор проигнорировал ее выпад. Он словно и не слышал ее. Быстро шел к выходу, так что она едва поспевала следом. В каждом движении мужчины чувствовалась какая-то нервозность.

– Поехали куда-нибудь в город? – неожиданно повернувшись, от чего она больно ударилась носом об его плечо, предложил он.

– Зачем? – глупо хлопая ресницами, спросила Мила. – Я не хочу. Расскажи лучше, что с Машей? Что сказал врач?

Виктор полминуты глядел на нее насмешливо, потом хмыкнул, и произнес тоном человека, делающего одолжение:

– Врач сказал, что Маше нужна операция.

– Да? Все очень серьезно? А она сама в курсе?

Ответом Юрьянс-младший ее не удостоил. Сел за руль, потянулся к ключу зажигания, а потом, передумав, вдруг повернулся к своей спутнице, взял растерявшуюся от такого натиска девушку рукой за затылок, притянул к себе и стал жарко целовать. Она с готовностью отвечала, вкладывая в этот поцелуй всю злость на Олега. Почему-то была уверена, что тот их поцелуй не будет единственным. Запустив руку в ее волосы, он путался в них. Дыхание в шею, пальцы в волосах, ласковые касания… Когда спустя почти минуту он оторвался от ее губ, то невозмутимо промолвил:

– Это чтоб твой Лалин не зря ревновал. Кстати, а почему ты сказала, что кроме него у тебя никого не было?

Мила поняла, что их ссору слышали все. А Виктор добавил, не дожидаясь ответа:

– А я, что, не считаюсь?

Видя ее оторопелый взгляд, тихо засмеялся и мягко постучал ей пальцем по лбу.

– Вот тут-то уже все случилось.

Затем он, наконец, завел машину, и они тронулись с места. Мила молчала, размышляя над всем произошедшим. Она жалела об этом поцелуе. Потому что Виктор просто забавлялся, играл с ней. Олег бы так не сделал. Вообще человеческие качества Виктора были не на высоте. Благородство явно не являлось его сильной стороной. А Олег… Да, он был без преувеличения благородным человеком.

От поцелуя ее мысли переключились на рассказ Маши. Только сейчас ей пришла в голову мысль, что всю эту историю та могла просто выдумать. Как она сразу этого не поняла? С чего бы такая дерзкая девица, как Мария, стала рассказывать подобное малознакомому человеку? Но, с другой стороны, говорила девушка очень убедительно. И выражение ее глаз в тот момент было таким… Такие глаза не врут. Маша казалась искренне напуганной и растерянной. Быть может, все это было на самом деле. Казавшаяся невинной шалость стоила человеку жизни, а еще нескольким покалечила судьбы. Ведь пусть о реальной причине смерти того парня никто не узнает, виновным молодым людям теперь жить с этим долгие годы, вновь и вновь вспоминать об этом ночами и постоянно бояться возмездия… Мила подумала, как все в этом мире хрупко, и как важно ценить каждый прожитый день, каждого человека рядом… Она поняла, что любит Олега настолько, что готова умолять его о прощении.

Дождавшись, когда в доме все затихнет, Мила выскользнула из комнаты и прокралась в кабинет. Оправдание она уже себе придумала – ищет, что бы почитать. Однако все равно привлекать ничье внимание не хотелось. Свет в кабинете Мила не включала, но со двора легко было заметить в окне голубоватое свечение от экрана монитора. Вряд ли кто-то мг находиться там в это время, но девушка, войдя, предусмотрительно плотнее сдвинула тяжелые шторы.

К счастью, компьютер Юрьянса не был запаролен. Как оказалось, из почты профессор не имел привычки выходить – она была открыта. Мила не верила своему везению. Если еще и нужное письмо найдется сразу – будет просто отлично. Однако выяснилось, что Айварс Эженович хоть и не утруждает себя выходом из личной почты, но все прочитанные письма удаляет. В удаленных пришлось покопаться основательно. Благо, девушка запомнила день, когда увидела письмо, касавшееся Олега. Вот, наконец, и оно. Отправитель Андрей Бражинский… Кто бы сомневался! Интересно, как Юрьянс вышел на него? Ладно, в этом можно будет разобраться потом. Мила переслала письмо себе и на почту Олега, затем удалила его отовсюду. Из папки «удаленные» в том числе. Больше никаких писем, касавшихся ее или Лалина, обнаружить не удалось. По крайней мере, при беглом осмотре.

Журналистка не удержалась от соблазна и решила посмотреть, какие еще секреты может скрывать компьютер Айварса Эженовича. В основном там хранились какие-то научные публикации, тексты лекций, докладов. Интерес вызывала лишь папка «фото». Фотографий в ней оказалось немного, преимущественно с семейных застолий и праздников в кругу коллег, а также с отдыха в Юрмале, судя по названию папки. Мила уже без особого интереса навела курсор на папку «старенькое». Там оказалось много сканированных черно-белых снимков. Некоторые девушка узнала – она уже видела их на чердаке, в старом чемодане. Мила скинула всю папку на свою флешку. Довольная находкой, она отключила компьютер и поспешила к себе.

Педантичный Юрьянс и тут подписал многие фотографии, указав, кто на них изображен, а также кое-где даты и места. Именно это и сыграло решающую роль в расследовании журналистки. Она несколько часов рассматривала снимки, сопоставляла даты, сравнивала лица… Результаты оказались ошеломляющими.

– Неужели… – прошептала девушка, уставившись в экран ноутбука.

Миле пришла в голову догадка, от которой она содрогнулась. Но не стоило торопиться с выводами. Теперь следовало собрать воедино весь накопленный материал, разложить по полочкам все факты…

Глава XVII

– Ты совсем уже? – его голос чуть дрогнул, а в глазах читался неподдельный страх. – Ты вообще соображала, когда лезла туда, что там могла быть установлена растяжка, например? Олег говорил тихо и серьезно. Мила виновато опустила голову.

– Нет, я не подумала…

Ее саму сейчас очень взволновала эта мысль. Но то, как искренне за нее испугался Олег, говорило о многом. Кажется, между ними еще далеко не все потеряно. Правда, после того, как она рассказала о ящиках из-под снарядов в подвале, больше ничего он слушать не желал.

– Ну что ты так завелся! Все же хорошо, – попыталась успокоить его девушка.

Не вышло. Лалин стал возмущаться еще больше.

– Ты журналист, и не подумала о таком? Что у тебя в голове?

Мила сидела, понурившись, понимая, что действительно сглупила. Она пришла к нему утром. Думала, что он с ней и разговаривать не станет, а то и вовсе прогонит. Но Олег давно остыл и даже сам раздумывал над тем, что следовало извиниться. Однако он бы в этом никогда не признался.

– Ты не дослушал, что было в тех ящиках, – заметила журналистка.

– Да мне все равно! Главное, что не снаряды, – все еще горячась, бросил Олег. – Или все-таки снаряды? Не удивлюсь, если ты прихватила несколько, чтобы мне показать! С тебя станется.

Мила недовольно засопела. Лалин опять за свое! Что ее всегда раздражало в бывшем муже, так это то, что он порой преподносил ее поступки или слова, как совершеннейшую глупость. Этакое покровительственное отношение папочки к непутевой дочке… Хотя он был всего на два года старше нее.

– Не хочешь – не слушай! – возмутилась она. – Я вообще к тебе по одному делу… У тебя есть знакомые в МВД Норильска?

На лице Лалина, все еще нервно мерившего шагами комнату, отразилась, сменяя одно за другим, целая гамма выражений. Кажется, он был удивлен, готов расхохотаться, но боролся с этим, стараясь принять серьезный деловой вид.

– Почему именно Норильска? Воркута не устроит?

– Олег! Мне нужно узнать информацию о человеке, который был туда эвакуирован в годы войны. Вот тут все данные.

Она положила на стол сложенный вдвое блокнотный лист.

– Зачем тебе это? – мужчина пробежал взглядом текст, написанный небрежным, но очень красивым почерком: «Эжен Юрьянс, дата рождения 13 сентября 1920, поселок… Маргарита Юрьяне, в девичестве Колпакова, дата рождения 1 марта 1926…».

– Это для моей статьи.

Лалин еще какое-то время покрутил в руках бумагу, затем бросил листок на стол.

– А я, кстати, кое-что интересное уже разузнал, – похвастался Олег и, понизив голос, словно собирался сообщить нечто очень важное и тайное, проговорил: – Знаешь, где работает твой ненаглядный? На заводе Форд! Не думал, что туда латышских гастарбайтеров берут.

Мила поморщилась при слове «ненаглядный». А Лалин, не замечая этого, продолжал рассуждать.

– На самом деле это мне его супруга рассказала. Вот не просто так он в Германии работает. К своим подался.

–Он не мой, – наконец нарочито лениво огрызнулась Мила. –И что значит «к своим»?

Олег ухмыльнулся.

– Это значит к фашистам, – пояснил Лалин.

Говорил так, будто делает одолжение. Это бесило ее в Викторе, а Олегу так и вовсе не шло.

– Зато жена у него дама интересная.

Девушка сделала вид, что его слова ее не задели, хотя внутри кольнуло жало ревности.

– Ну да, мужчины таких любят, – кивнула Мила и безэмоционально добавила: – Элина похожа на суку во время течки. Разница лишь в том, что у собак этот период временный. Ты в курсе, что она нагло изменяет мужу?

Лалин улыбнулся. Девушка поняла, что повеселила его, выдав этой фразой всю клокотавшую в ней ревность.

– И это не удивительно, – Олег поднял вверх указательный палец. – Постой. А ты откуда знаешь?

– Не важно, – отмахнулась Мила, не желая обсуждать личную жизнь Виктора.

И, сказать по правде, она была очень задета тем, что бывший муж говорил об Элине с явной симпатией.Тон и слова его были шутливыми, но смотрел он на Милу со всей серьезностью, словно ему важно было знать, как она поведет себя после этих его слов, что ответит.Не в правилах Лалина было обсуждать людей, значит, ему действительно важно знать, как она относится к Юрьянсу-младшему. Поэтому неудобный разговор о Викторе Мила поспешила замять.

– Есть еще кое-что, – журналистка включила свой планшет и нашла в почте пересланное с почты Айварса Эженовича письмо. – Вот, взгляни.

Мужчина взял из ее рук гаджет, нашел глазами нужный текст и принялся читать теперь уже вслух. «Олег Лалин – личность довольно неординарная. Окончил знаменитый Королевский Северный колледж музыкив Манчестере (Великобритания)¹³. Его первая специальность – магистр музыкального искусства, преподаватель фортепиано. У него даже серьезные награды в этой сфере есть. Но Лалин после окончания консерватории пошел в армию и отслужил в морской пехоте, а затем окончил Всероссийский государственный университет юстиции по специальности «Оперативно-розыскная деятельность в органах внутренних дел»… Далее следовал уже прочитанный ранее Милой текст.

С тех пор как увидела это письмо, девушка ломала себе голову над тем, зачем все-таки Юрьянсу Олег. Каковы его цели? Зачем-то же он пригласил его сюда. И ее тоже. Похоже, история про дедушку-врача – лишь повод. Но какая связь между доктором, расстрелянным в годы войны, его внуком Айварсом Эженовичем и Олегом? Да никакой связи быть не может! Ну, укрывал этот врач прадеда Олега, и что? С тех пор больше семидесяти лет прошло! А она, Мила, и подавно не может никакого отношения иметь ко всему этому. Зачем она тут, если не для написания статьи? Вот чего Мила никак не могла взять в толк. Если откинуть все и руководствоваться исключительно фактами, то очевидно, что Юрьянса мало интересует статья и очень интересует Олег. Он нашел способ заманить сюда его. Но в чем смысл? Что дальше? Это пока было совершенно непонятно.

Закончив читать, Олег нахмурился.

– Откуда это?

– Из почты Айварса Эженовича. Письмо написал Бражинский.

– Ты что, взломала чужую почту?

– Нет, она была открыта.

Лалин смерил ее осуждающим взглядом, а затем молча просмотрел письмо еще раз.

– Что ты обо всем этом думаешь? – не выдержала Мила.

– Не знаю… Но зачем-то я ему нужен. Что ты знаешь об этом Юрьянсе?

– Только то же, что и ты. Он профессор университета, вроде бы имеет какой-то бизнес. Занимается исследованием истории своего рода.

– Ладно, разберемся.

Олег опустился в кресло, и, повернувшись к Миле, поймал ее взгляд.

– Ну, а теперь рассказывай.

– О чем? – растерялась девушка.

– Что у тебя там с этим было? Не делай вид, что не понимаешь.

Журналистка, чувствуя, как начинают пылать щеки, опустила лицо к экрану планшета, который теперь без дела лежал у нее на коленях.

– Да ничего не было, – бросила она, стараясь выглядеть как можно более равнодушной. – Это он, чтоб тебя задеть, так сказал.

– А чего ж ты в таком случае стояла такая ошарашенная?

Лалин откинулся на спинку компьютерного кресла и выжидающе на нее посмотрел. Милу рассердили эти расспросы.

– Давай закроем тему, Олег, – сказала она холодно. – Я же не спрашиваю, что за отношения у тебя с некой Натальей.

Мужчина, уже открывший рот, чтобы что-то сказать, осекся и уставился на нее сначала непонимающе, но затем на его лице появилось даже несколько виноватое выражение.

– Мне, по крайней мере, никто любовные сообщения не пишет, – добавила девушка.

– Мне теперь тоже, – пробурчал Лалин. – Мой латвийский номер только ты знаешь, но от тебя этого не дождешься.

– Можно подумать, ты ждешь! – фыркнула Мила. – И знаешь что? Разберись сначала со своими отношениями, а потом уже поговорим.

Она встала, собираясь уйти.

– Подожди, – задержал ее Олег.

Он поднялся со стула и теперь стоял напротив нее. Чуть помедлил, будто на что-то решаясь, а затем продолжил:

– Я хочу прямо сейчас разобраться со своими отношениями.

Журналистка посмотрела на него вопросительно.

– Ты выйдешь за меня замуж?

Этот вопрос был настолько неожиданным, что Мила растерялась. Лалин иногда был очень непредсказуемым человеком в хорошем смысле этого слова. Например, однажды он залез на балкон ее съемной квартиры с букетом роз. Правда, тогда ее не оказалось дома, и он мерз на балконе, пока она не пришла с вечеринки в честь дня рождения подруги и не впустила его.

Видя, что Мила молчит, Олег пробормотал немного суетливо, как человек, не подумав сказавший глупость и теперь не знавший, как себя вести:

–Понимаю, момент не подходящий… Да и вообще ты, наверное, сейчас не готова дать ответ…

– Ну почему, – серьезно глядя в его серые глаза, проговорил Мила. – Я отвечу.

* * *

Шорохи ночного леса и гул ветра в кронах деревьев заглушали плач девушки. Илга упала на колени и потянулась к Ивану, но он отступил.

– Я не могу поверить, что это ты… – глухо проговорил он. –Из–за тебя погибли очень хорошие люди. Зачем ты это сделала?

– Прости меня! Прости! – Илга снова протянула к нему руки, пытаясь схватить за полу гимнастерки, но ей удалось лишь зажать в кулаке ткань галифе.

– Встань, – капитан схватил ее за плечо, чтобы поднять, но девушка вырвалась.

Проползла несколько шагов на коленях, размазывая грязной рукой по лицу слезы.

– Прости, пожалуйста! Я что угодно буду для тебя делать!

Лалин брезгливо скривился.

– По законам военного времени я имею право расстрелять предателя на месте, – холодно процедил он. – Не будь ты женщиной, так бы и сделал. Убирайся, Илга.

– Но куда я пойду? – она закрыла ладонями лицо, а через мгновения с надеждой подняла на него свои прозрачные голубые глаза. – Выслушай меня хотя бы. Это все из-за одного человека из нашей деревни. Его зовут Ральф Каупо. Он полицай, помогает немцам. Он сказал, что если я не буду докладывать ему обо всех, кто помогает русским солдатам, то он отдаст меня фрицам. Меня будут мучить, а потом расстреляют. Я так боюсь этого, что готова была что угодно ему рассказывать. Лишь бы он меня не тронул.

Илга дрожала то ли от холода, то ли от нервов. Говорила, запинаясь, срываясь на рыдания. Иван молча слушал, с трудом разбирая ее слова.

Перед мысленным взором девушки пронеслась та сцена, когда она, как провинившаяся школьница, стояла перед полицаем и теребила в руках платок.

– Я подделал документы, чтобы внести тебя и твоего деда в списки расстрелянных, подготовил все для переправки вас в Германию, а ты, сука, помогла этому капитану уйти! – кричал Ральф. – Ты должна была выдать мне всех четверых!

– Вы убили дедушку? – шмыгнув носом, спросила Илга.

Он хлопнул ладонью по столу.

–Ты не сдержала слово, и мы тоже.

Девушка заплакала.

– Скажи спасибо, что сама осталась жива. Если не приведешь капитана в условленное место, убью тебя!

Илга зажмурилась, вновь переживая испытанный в тот момент ужас.

– Не прогоняй меня! – снова взмолилась девушка. – Я тебя люблю, Иван!

Она прижалась головой к его животу, уткнувшись горячим лбом в холодную пряжку ремня и крепко обхватив руками за талию, но он поспешил оторвать ее от себя.

– Почему ты сразу все это не рассказала? Мы бы ушли!

– Если бы дедушка узнал, что я работаю на фашистов, он бы этого не пережил.

Когда он резко отпрянул, девушка потеряла равновесие и упала на мокрую от моросящего дождя траву, едва успев опереться на руки. Она рассекла кожу о застежку его портупеи, но даже не чувствовала, как из ссадины на ладони сочится кровь.

– Уходи, Илга.

Иван вернулся к костру, а девушка осталась стоять в тени деревьев, стягивая на плечах старую кофту.

– Красивая девка… Она твоя, что ли, капитан? – спросил бородатый, чернявый кавказец, жуя кусочек хлеба. – Или уже нет?

Капитан не ответил.

– Так можно ее того? А то уже не помню, когда бабу видел.

– Никому не сметь ее трогать. Застрелю, – почти прорычал Лалин, обводя всех тяжелым взглядом исподлобья.

– Прости меня, Ванечка, – прошептала девушка.

Но он не оглянулся на нее больше ни разу. Илга постояла еще немного, глядя в спину капитана преданным взглядом, а потом повернулась и побежала прочь в темноту ночи, лишь кусты закачались.

Она бежала прочь, в густую темноту ночи, чтобы спрятаться от самой себя, чтобы не видеть больше никогда того, кто стал ее первой любовью и первым любовником. А Иван сидел у костра, мрачно глядя на желтые искорки.

– Правильно все ты сделал, капитан, – Чиж подошел и присел рядом на сухое бревно. – Я сам слышал, как этот, о котором она говорила, немецкому офицеру докладывал, что сведения о нас ему передала девушка по имени Илга Юрьяне.

Капитан посидел еще немного молча, опустив голову, потом встряхнулся, избавляясь от наваждения, и почти бодро сказал:

– Ладно, товарищи, что было, то было. Давайте о нашем деле. Как мыслите, выйдет что-то из этой идеи?

Солдаты плотнее сгрудились у огня и стали обсуждать своей дерзкий план.

Глава XVIII

Следующий день начался для Милы поистине сказочно. Она открыла глаза и увидела огромный букет карликовых розовых роз, стоявший на резном прикроватном столике популярного нынче цвета венге оттенка молочный дуб. Их ароматом пропиталась вся спальня. Первой мыслью было – когда это Олег успел заказать столь прекрасные цветы? Сам-то он за ними съездить не мог из-за гипса на руке. Пальцами Лалин двигал вполне свободно, мог что-то взять в руку или ответить на звонок телефона, но управлять машиной ему было бы затруднительно.

Вчера им помешал приезд Айварса Эжновича. Тот оказался в великолепном настроении и слегка навеселе, поэтому бесцеремонно явился в комнату Лалина, чтобы позвать его к праздничному столу. Как выяснилось, вышел из типографии разработанный профессором справочник для студентов, и гордый собой Юрьянс спешил это отметить. На кухне всех уже ждал накрытый стол, а также несколько бутылок красного шампанского Боско. Видно, что Айварс Эженович не поскупился на угощения. Торжество затянулось до двух часов ночи, однако сонная Мила не досидела до конца и отправилась спать, извинившись перед остальными.

Все еще лежа под одеялом, девушка любовалась букетом. Лалин такой романтик! Иногда она всерьез думала, что ей Бог послал этого человека в награду за все пережитые несчастья. Наконец Мила приподнялась на локте и потянулась к цветам, касаясь кончиками пальцев тугих бутонов бледного цвета. Теперь она заметила в них записку. Осторожно, чтобы не уколоться об шипы, достала и развернула. Букет был не от Олега… «На ожерелье французской королевы я пока не накопил, поэтому решил порадовать тебя хотя бы цветами». Девушка села в постели, почувствовав внутри какую-то тяжесть. Им определенно нужно было объясниться и чем скорее, тем лучше… Но как это сделать и не попасться на глаза Олегу? Ответ напрашивался сам собой – снова поехать к Маше в больницу.

Виктор особо не удивился ее просьбе отправиться с ним в город. Когда сели в машину и выехали на трассу, девушка, наконец, решила, что пора сказать то, для чего она с ним, в сущности, и поехала.

– Виктор, спасибо за цветы… – начала журналистка, и видя, что он никак не реагирует, добавила: – Но не нужно было. У нас с Олегом все серьезно. Он сделал мне предложение.

– Опять? – усмехнулся мужчина, не переставая следить за дорогой. – Второй раз в ту же реку?

– Это наше дело, – отрезала Мила. – Просто прошу тебя больше не оказывать мне знаков внимания.

– Хорошо, – Юрьянс-младший беззаботно пожал плечами, словно для него все это было сущими пустяками. – Для этого ты со мной и рванула?

– Ну да, – кивнула девушка. – А ты думал, зачем?

– Я думал, ты так прикипела сердцем к моей сестре, что жаждешь узнать о ее самочувствии и скрасить скучные больничные будни своим посещением.

– О, нет.

К облегчению Милы больше сию щекотливую тему они не поднимали и ехали молча. Правда, в этом молчании отчетливо ощущалось некое напряжение, с первого дня знакомства имевшее место между ними и теперь лишь усилившееся. Но это было всяко лучше выяснения отношений, политических споров или саркастических шуток.

На сей раз Мила даже в помещение медицинского учреждения заходить не стала, ждала в машине. Потом попросила отвезти ее в несколько сувенирных лавочек для того, чтобы купить еще подарков для друзей и коллег. Теперь настала очередь Виктора ждать ее в автомобиле.

На обратном пути, когда ехали по Резекне, Юрьянс-младший без каких-либо объяснений свернул и покатил по неширокой дороге, по обеим сторонам от которой стояли высокие раскидистые сосны. Обнаружив, что людные улицы с магазинами и кафе остались далеко позади, Мила почувствовала безотчетный страх. Что, если он сейчас завезет ее в лес, и снова будет целовать, или даже попытается взять силой? В голову лезли совсем уж нелепые мысли. Девушка пыталась судорожно придумать, как ей поступить. При этом Виктор сосредоточенно глядел вперед, совершенно не обращая на нее внимания. Наконец машина повернула вправо от основной дороги и через несколько минут выехала к кладбищу. Юрьянс-младший припарковался у входа, выполненного в виде серых каменных колонн и кованых ворот в каком-то старинном готическом стиле. По всей видимости, это был уже довольно старый католический погост.

– Пойдем, – бросил Миле Виктор, открывая дверь машины.

В руках у него был букет лилий. Она и не заметила, как он достал цветы из багажника.

– А зачем мы сюда приехали? – несмело подала голос девушка.

– Хочу навестить маму. Давно я тут не был…

Когда они шли по аллее, Мила с любопытством рассматривала каменные надгробья. Но вскоре вышли к новой части кладбища, где были преимущественно обычные советские железные гробницы и современные мраморные плиты.

– Отцу это не надо, моим жене и сыну тем более… Только мы с Машей иногда приезжаем. А теперь и Машка неизвестно когда сможет, – говорил Виктор.

Мила почувствовала себя беспросветной дурой. Это же надо было подумать, что он собрался посягнуть на ее честь!

Вскоре мужчина остановился у могилы с памятником в виде скорбящего ангела, преклонившего голову на стелу, на которой были выгравированы имя, а также даты рождения и смерти женщины. Мила топталась чуть поодаль, чтобы не мешать, и наблюдала, как Виктор положил букет на мраморную плиту. Некоторое время они молча стояли, а затем Юрьянс-младший повернулся и медленным шагом направился в сторону выхода. Девушка присоединилась к нему.

– Она умерла в этот день. Я всегда приезжаю сюда в конце лета, чтобы прийти на ее могилу, – наконец заговорил Виктор. – Почему-то особенно прочно врезался в память момент, когда она сидела за вязальной машинкой и мастерила Маше платье на утренник в детский сад. Знаешь, одно время очень популярны были эти вязальные машины фирмы «Веритас». Дефицит! На них вязали трикотаж тонкой ниткой, платья, кофты. Были еще швейные ножные машинки этой фирмы. У матери тоже такая была. Она вообще была рукодельницей. Ее вещи – машинки, резное зеркало, дамский столик, посуда с позолотой – до сих пор на чердаке хранятся, рука не поднимается выкинуть или продать. Хотя сейчас это все приличных денег стоит. А еще она очень любила духи. Весь столик был ими заставлен – «Дзинтарс», «Рижанка», «Старая Рига», «Юрмала», «Кредо»… Я в детстве все названия по сотне раз прочитал, потому и запомнил. Запахи у них насыщенные, на натуральных маслах, а не как сейчас, синтетика.

– Ты, наверное, очень трепетно к ней относился. Не все сыновья так…

«Боготворят матерей», – мысленно продолжила Мила.

– Это уже во взрослом возрасте пришло. В детстве многого не ценишь. Однажды она сшила мне на праздник костюм медведя, а мне он казался смешным. Постыдился его надевать, спрятал в свой шкафчик. А потом, когда она спросила, что с костюмом, сказал, что потерял его. Глупо, конечно, и наверняка она все поняла. А мне, дураку, тогда, в пять лет, казалось, что я вон какой молодец, обманул мать.

– Ты же был ребенком.

– Да и в юности много чего было, за что теперь стыдно…

Они не заметили, как вышли за ворота кладбища и побрели по дорожке меж деревьями. Воздух тут был наполнен терпким ароматом хвои, которым тянуло жадно насыщаться, как чистой прохладной водой после долго мучавшей жажды.

Виктор еще что-то говорил о матери. Кажется, ему было все равно, слушает его спутница, или нет. Он говорил словно сам с собой. Но когда услышал плач, замолчал и удивленно посмотрел на Милу. Та уже не могла сдержать слез. Нахлынувшие чувства, жалость к себе за то, что никогда не испытывала ничего подобного, жалость к Виктору, – все это смешалось в ее сердце и, больше не контролируемое рассудком, вырвалось наружу в виде рыданий.

– Эй, ты что?

Она принялась поспешно искать в сумочке пачку салфеток, чтобы промокнуть слезы, но все валилось из рук. Юрьянс-младший помог девушке собрать выпавшие вещи, сам достал салфетку и стал вытирать ей глаза, а затем нос.

– Прекрати, чего ты, – он выглядел растерянным, потому что не знал, как сейчас себя вести. Неуклюже привлек ее к себе, обнял, успокаивая.

– Тихо, тихо, – шептал мужчина, гладя ее по волосам.

В его объятьях было так спокойно и уютно, что Мила вскоре притихла. Просто стояла с закрытыми глазами, далекая от всего земного и обыденного. Когда-то верила, что свекровь заменит ей мать… Наивная. Кажется, никто за всю жизнь не выливал на нее столько грязи, как эта женщина. Хотя сейчас Мила понимала, что тоже была хороша. Она отчаянно дерзила вместо того, чтобы как-то сглаживать конфликты. Тяжело, наверное, было Олегу между ними двумя.

Наконец Мила взяла себя в руки, мягко высвободилась из объятий Виктора и отошла.

– Извини… Просто эта тема для меня больная, – смущенно проговорила она.

Он понимающе покачал головой.

– А родители твоего отца… то есть Айварса Эженовича тоже тут похоронены?

– Да, в другой части кладбища. Хочешь туда сходить?

– Не знаю. Можно.

Пока шли, Виктор рассказывал о бабке и деде.

– Деда я вообще не застал. Когда мать за Айварса вышла замуж, того уже не было в живых. А вот бабка долго прожила – девяносто один год. В прошлом году умерла.

– В прошлом году? – изумилась журналистка и даже приостановилась на несколько секунд.

– Ну да, а что?

– Да так.

– Она, как положено, мать мою недолюбливала. Поэтому мне не часто доводилось с ней общаться. А вот Машку она обожала. Сестра и похожа на бабку Марго очень. Просто вылитая.

Мила вспомнила старое фото девушки с косой, найденное на чердаке. Маша действительно удивительно походила на нее.

Можно ли, говоря о кладбище, употребить слово «красиво»? Мила не была в этом уверена, но другого определения подобрать не могла. Здесь было действительно очень красиво. И тихо. Они шли по старой части кладбища, потому что, как пояснил Виктор, бабушку похоронили рядом с дедом, а тот умер еще в конце семидесятых от рака.

Журналистка обратила внимание на большое количество очень давних захоронений. Возле одного остановилась, увидев дату смерти – 1874 год. Человек этот родился аж в 1789! На памятнике было много текста на немецком. Мила хотела попросить Виктора перевести, но тот уже отошел, и нужно было догонять.

– Тут столько немецких могил, – заметила, поравнявшись с ним, девушка.

– Латвия долгое время была заселена немцами, – пояснил мужчина. – Пока Гитлер не издал распоряжение о возвращении на родину своих соотечественников.

Мила ничего на это не сказала, решив не выяснять, как он относится к Гитлеру. Она уже переключила свое внимание на один из семейных склепов. Он был тоже немецкий, украшенный лепниной и колоннами. Последнее захоронение датировалось 1927 годом. Стены склепа были исписаны надписями на латышском, разрисованы перевернутыми звездами и крестами. Очевидно, это было одно из мест обитания сатанистов. Обилие пустых бутылок из-под спиртного внутри это только подтверждало.

Место погребения Маргариты Юрьяне, матери Айварса Эженовича, оказалось гораздо роскошнее, чем могила его супруги. Это, по мнению Милы, говорило о многом. С фотографии на девушку смотрела пожилая женщина, похожая на известную латышскую и советскую актрису Вию Артмане¹⁴. Даже в старости у нее были красивое, какое-то даже породистое лицо. Женщина на снимке выглядела аристократично, такой красавице бы тоже цариц в кино играть.

– Какая роскошная внешность! – заметила Мила.

– На этом фото ей лет семьдесят. Просто другого хорошего снимка не нашлось.

– А кем она была? С подобной внешностью только в артистки.

Виктор криво усмехнулся.

– Все намного прозаичнее. Она была директором продторга.

Вернулись они, когда уже стемнело. Мила тотчас направилась к Олегу. Неизвестно, что он там уже себе надумал из-за столь долгого ее отсутствия. Мог бы и позвонить хотя бы раз. Еще одно его качество, из-за которого они, бывало, ссорились – звонить лишь за редким исключением и строго по делу.

Олег сидел за компьютером в своей комнате, когда Мила подбежала к нему, обняла со спины и прижалась щекой к его щеке.

– Да, Олеженька, да, да, да!

– Что «да»? – уточнил он.

– Я говорю тебе «да»! …Но почему ты злишься?

– А есть причины радоваться? Ты толком мне ничего не ответила, а сегодня умчалась с Виктором в больницу. По-твоему, это нормально?

Да уж, с позиции Олега ее поведение действительно было странным.

– Я тебя искала утром, чтобы предупредить, что еду в город… – попыталась оправдаться Мила.

– Я тебя иску-иску, а ты зарылся у песку, – с ноткой иронии в голосе протянул Олег, не отрывая глаз от монитора.

Девушка, сделав вывод, что не так уж он и зол, решила не накалять обстановку.

– Давай потом будем выяснять отношения, – промурлыкала Мила, и ее рука скользнула ему под футболку, погладив ключицу.

Лалин поймал ее запястье, притянул бывшую супругу к себе и усадил на колени. Он целовал ее очень нежно и – трудно подобрать другое слово – бережно. Не хотелось нио чем думать, только бы этот поцелуй не прекращался.

–Прости, пожалуйста, но сейчас обойдемся без долгих прелюдий, – горячо прошептал он ей в ухо. – А то я с тобой себя чувствую, как юнец четырнадцатилетний…

Мила покорно обвила руками его шею и подалась вперед, выражая согласие. Лалин ласково коснулся ее щеки, и она потерлась об его руку. Нежно, с наслаждением. А потом вдруг отпрянула.

– Обиделась, – констатировал Олег.

Она отрицательно покачала головой.

– Вспомнила кое-что важное! Ты же говорил, что сам нашел Юрьянса в сети и написал ему, – быстро, как назойливый телеведущий, произнесла журналистка.

– Ну да.

– Когда конкретно это было? – Мила от волнения невольно вцепилась в его руку.

Лалин задумался, а потом назвал дату.

– Письмо от него мне пришло раньше! – объявила девушка и вскочила с места. – Выходит, я ошиблась, и ты ему не нужен…

– Может быть. Ты что, только и делаешь, что думаешь об этих людях?

– Ну да, – улыбнувшись, подтвердила она.

– Забудь о них хотя бы на эту ночь.

Он уже снова целовал ее в шею, лаская здоровой рукой волосы за ухом.

–Тебе придется очень постараться, чтобы я о них забыла на целую ночь… – пошутила она.

– Я постараюсь, – ответил Олег шепотом ей в губы.

Свободной рукой стянул с ее волос резинку, и они упали темной волной на плечи. Так она стала еще красивее. Бывшие супруги принялись жадно целоваться, когда раздался негромкий стук в дверь.

– Олег, откройте, это Элина…

Мила, поглядев на Лалина, как кошка, зло сощурила свои черные колдовские глаза.

Глава XIX

Теплый ветерок из приоткрытого окна шевелил голубой узорчатый тюль. Солнце нарисовало на полу кухни очертания этого самого окна, и в самом его центре вальяжно растянулся котенок Мишка. Дремал, прикрыв свои зеленоватые глазищи, но время от времени поворачивал ухо в сторону расположившихся за столом людей – контролировал ситуацию. И, как оказалось, не зря. Давно что-то никто не затевал политических споров. Исправил эту оплошность, к неожиданности остальных, Ивар. Мальчик где-то прочел, что Латвия входила в состав Российской Империи, и за завтраком расспрашивал об этом у отца.

– Это что значит, что наша страна, как Крым, раньше тоже принадлежала России? – поинтересовался ребенок.

При слове «Крым» Мила застыла в напряжении, ожидая очередной перепалки.

– Не совсем, – стал пояснять Виктор. – Частью России тогда были Видземская, или Лифляндская губерния, Латгалия, и Курляндское герцогство. Однако, по сути, Лифляндской и Курляндской губерниями правили немцы. Россия признавала права немецкого дворянства на этих территориях и придерживалась принципа непрямого управления.

– Ого, а откуда ты все это знаешь? – округлил глаза мальчик, прихлебывая чай.

– В университете рассказывали, – улыбнулся в ответ отец. – Исправишь оценки, и у тебя тоже появится шанс когда-нибудь туда поступить.

– Ой, да ладно, сейчас оценки не важны, главное деньги, – вставила Элина.

На это Виктор ничего не ответил.

– Как-то все запутано, – сделал вывод Ивар, возвращаясь к волнующей его теме. – Так могут нас снова присоединить к России или нет?

– Латвия была под немецкой короной и в состав Российской Империи попала, когда Россией правили немцы. С концом Империи права на Латвию русским не перешли, – заметил Юрьянс-младший.

Такое пояснение задело Лалина.

– Хм, ну если учесть, что, по сути, Россия тогда купила эти территории, то чем черт не шутит, – усмехнулся Олег. – Бирон же отрекся от престола в пользу Российской Империи за два миллиона рублей и какую-то там ежегодную пенсию¹⁵. Да, и когда, простите, Россией правили немцы? Если что, я тоже университеты оканчивал.

Мила буквально буравила его взглядом, умоляя замолчать.

– Вы еще про излюбленную у прибалтов тему «оккупации» ему расскажите. Там же у вас какая-то комиссия собирает сведения об ущербе, нанесенном Латвии при СССР, – не унимался Олег.

Но Юрьянс-младший, кажется, еще никогда не был настолько тактичен.

– Две части куплены Россией за деньги, одна получена в итоге признанного всеми державами договорного процесса. Какая оккупация? При СССР Россия просто вернула себе незаконно потерянные территории. Любому здравомыслящему человеку понятно, что это бред, – произнес Виктор.

Удивил его ответ не только Олега, но и Милу. Неужели ярый русофоб Юрьянс-младший действительно так считал? Похоже, он с чего-то вдруг самовольно наступил на горло собственной песне, и все неудобные моменты разговора обходил, как острые углы. Девушка поймала его взгляд, в котором не было ни толики насмешки или издевки. Может быть, Виктор молчит ради нее? Не желает вступать в конфликт с Олегом или не хочет портить с ней отношения? Как бы там ни было, Мила была ему благодарна за это.

– А он умеет удивить, – позже заметил Лалин, когда они с Милой шли к машине. – Я когда сказал про купленные территории, думал, сейчас крик поднимется аж до пены.

Журналистка промолчала, подумав о том, как все же любят мужчины друг перед другом мериться всякой чепухой по делу и без. Смешно, но порой до драк доходит. Ее интересовало несколько иное.

– Так чего она хотела? – спросила Мила, устраиваясь за рулем автомобиля Олега.

Он понял, что она имеет в виду вчерашний визит Элины. Сам Лалин уже сидел рядом на пассажирском сидении. Молодые люди собрались в Резекне, чтобы погулять по городу и, кроме того, журналистка хотела навестить Машу. Они решили, что пора уезжать домой, тем более что материал, ради которого Мила приехала в Латвию, был уже готов.

– Проконсультироваться на тему того, что ей достанется в случае развода, – ответил ей бывший муж.

– Вот тварь. Мало того, что изменяет, так еще и обобрать хочет, – девушка даже голос повысила от возмущения.

– Я ей пояснил, что вообще-то не юрист, и для этого надо смотреть латвийские законы, но, как правило, пополам делится все нажитое в браке имущество, кроме того, что уже принадлежало каждому из супругов до брака или досталось по наследству. А что это ты так за него переживаешь?

– Олег, у человека и так проблемы – надо сестру лечить. Из близких людей у него только Маша и малолетний сын. Айварса Эженовича я не считаю. А тут еще какая-то сука хочет его ограбить.

– Почему ограбить? Она имеет право на это, как жена. И вообще, откуда мы знаем, что там у них за отношения, чтобы судить, – заметил Лалин. – Кстати, я же попросил одного знакомого сделать запрос в Норильск. Вот что оттуда пришло. – Олег повернул к Миле экран планшета, и та принялась читать текст. Затем удовлетворенно кивнула.

– Перешлешь мне на почту?

Она, наконец, завела машину.

– Слава Богу, скоро все это закончится, – вздохнула журналистка.

– Жаль, родителям не могу сообщить, что скоро вернусь. Ни телефонов их не помню, ни всоцсетях их нет. Отец даже личной электронной почтой не пользуется, а его рабочую я не записал. Вот что значит современный мир – украли айфон, и все связи оборваны.

– Значит, будет сюрприз.

Узнав о цели их поездки, Олег нахмурился. Он очень надеялся, что заходить к Маше в палату ему не придется. Однако избежать встречи с юной блондинкой не вышло. Мария сама появилась в коридоре, обутая в смешные пушистые тапки и короткий хлопковый халатик с капюшоном. Не очень хорошее самочувствие и пребывание в больнице наложили на ее внешность свой отпечаток. Бледное личико, совершенно лишенное косметики, теперь казалось почти детским. При виде Лалина она смутилась. Ее неуверенность и скованность демонстрировали спрятанные в карманы халата руки.

– Привет, – первым сказал Олег, и улыбнулся.

– Привет, – ответила девушка, не зная, куда девать глаза.

Щеки Маши слегка порозовели.

– А что это вы вместе приехали? – рассматривая свои тапочки, поинтересовалась она.

– Пойдем присядем, – предложила Мила.

В нише у окна находился вполне уютный мягкий уголок и столик, где можно было спокойно побеседовать.

– Мы решили заехать к тебе попрощаться, – стала пояснять журналистка, пока они располагались на кожаных диванах. – Уезжаем домой.

– Да? Жаль. А ты оставишь свою статью? Я потом почитаю.

– Конечно, могу прямо сейчас тебе на флешку сбросить.

Маша уже немного расслабилась и стала вести себя раскованнее.

– И что, вы теперь вместе? – в тоне ее прозвучала плохо скрытая ирония.

Миле это не понравилось, и она решила сбить спесь с этой пигалицы.

– Мы женимся, – девушка попыталась придать своему лицу и голосу максимально счастливое выражение, на которое была способна.

На самом деле она и правда была очень счастлива, но предпочитала не демонстрировать это на людях. Однако сейчас ей захотелось позлить Машу, поскольку неизвестно почему, но ту их отношения с Олегом явно задевали.

Тонкие брови блондинки взмыли вверх.

– Вот как? А когда?

С ответом Милу опередил Олег.

– В сентябре, – объявил он.

После этих слов журналистка метнула на него взгляд, исполненный возмущения, но спорить не стала.

– Ладно, рассказывай, как ты тут? Что говорят врачи? – спросила Мила.

– Мне – ничего. С врачами Вик общается. А кардиограмма у меня плохая. Постоянно пью лекарства для сердца, как восьмидесятилетняя старуха, – вздохнула Маша и отвернулась. – Наверное, о нормальной жизни придется забыть…

– Не смей так думать! У тебя все будет отлично! – заверила девушку журналистка. – Неси флешку, статью перекину.

Пока Маша отсутствовала, Мила рассказала Олегу, что Виктор как-то обмолвился о том, что сестре нужна операция. Но подробностей ей узнать не удалось.

– Похоже, дело серьезное, – кивнул Лалин. – Ты по возможности выясни, что там. Может быть нужна помощь? А то этот же никогда не признается.

– Постараюсь, если до отъезда появится возможность.

Когда девушка вернулась, Мила сохранила для нее обещанный материал и объявила, что хочет кофе. Олег даже не успел предложить сходить за напитком, как журналистка вспомнила, что видела внизу кофейный автомат и сейчас быстренько к нему сбегает.

Маша с Олегом остались наедине и оба не знали, куда себя деть. Девушка принялась читать статью Милы, а Олегу срочно что-то понадобилось в его дешевом кнопочном телефоне, который он приобрел здесь вместо безвозвратно покинувшего его айфона.

– Юрьяне, а ты почему не в палате?

Фраза была произнесена на латышском, но Лалин понял примерный ее смысл. Он поднял глаза и увидел пожилого седовласого доктора, строго глядевшего на блондинку.

– Ко мне пришли посетители, – ответила она.

– У тебя обеденный сон! Я устал повторять, что ты должна больше отдыхать и спать днем! Марш в палату.

Было не трудно понять, что такое обращение до глубины души возмутило девушку, но она не стала спорить. Молча встала и направилась к своей палате, потом вдруг обернулась.

– Пока. Миле передай, что она очень хорошая, и я ее никогда не забуду.

– Передам, – Олег посмотрел на эту по-детски хрупкую, совсем юную латышку и добавил: – А ты брось строить из себя искушенную, уставшую от мужчин распутную женщину. Не твое это. И еще так можно на настоящих уродов нарваться. Знаешь, сколько подобных историй мне по работе доводилось видеть? Ни чем хорошим это для девушки не заканчивается. Никогда.

Маша недовольно поджала губы и сконфуженно опустила очи. Напоминание о том ее поступке заставило девушку снова вспыхнуть румянцем.

Бывшую супругу Олег встретил на лестнице, когда спускался вниз.

– Пойдем, Маша ушла в палату. Ей врач сказал отдыхать.

– А… ну ладно. Кстати, тут неплохой кофе! Будешь?

– Не люблю из автоматов.

– Фу, ты – сноб.

Они уже были около автомобиля, когда Мила вдруг воскликнула:

– Олег! А ничего, что сентябрь послезавтра?

– Ну да, ждать долго, – серьезным тоном произнес Лалин. – Но мы же потерпим?

* * *

Иван не мог себе простить, что ту ночь, когда убивали его сослуживцев, он провел с Илгой. Теперь стало понятно, зачем она явилась к нему и так настойчиво себя предлагала. Капитан допускал, что девчонка и правда влюбилась, поэтому хотела его спасти. Другого способа придумать не смогла. Лалин старался отвлечься от размышлений о латышке, но мысли упорно возвращались к ней. Еще и случившееся с Чижом… От того и ходил чернее тучи, лишь отмахиваясь в ответ на вопросы товарищей. А ведь нужно было сосредоточиться на деле…

Солдаты все же смогли подобраться к старой усадьбе незамеченными. Возле здания, ныне служившего штабом корпуса моторизованной пехоты Вермахта, стояло несколько Мерседесов. Не иначе начальство пожаловало. Вот и прекрасно. Если удастся уничтожить хоть одного генерала – это уже будет успех.

В это время Илга сидела на сыром сене в углу старого сарая. За всю ночь она так и не сомкнула глаз. Сквозь давно прогнившую крышу то там, то тут капала вода. Дождь, монотонный, холодный, казался нескончаемым. Но его шум не мог заглушить звука взрывов. Бои продолжались. И больше всего девушке сейчас хотелось, чтобы какая-нибудь бомба упала на этот сарай. Было до одурения страшно, физически плохо от усталости и пережитого волнения, и еще очень хотелось есть. «Умереть бы, и не мучиться», – с горечью думала латышка, плотнее обнимая руками колени, чтобы хоть как-то согреться. Промокшая одежда совсем не спасала от утреннего холода и сырости.

Запер Илгу в этом сарае полицай Ральф Каупо. Она помнила его мальчишкой. Самой ей было лет семь, когда его семья перебралась сюда из города. Тринадцатилетний Ральф гонял по деревне на велосипеде и однажды обрызгал ее водой из лужи. Девочка тогда нажаловалась деду, и он ходил к Каупо разбираться. Доктора все в деревне уважали, перечить не смели, а потому больше Ральф ее не обижал. Когда подросла – пытался ухаживать. Но она даже не смотрела в сторону этого конопатого, рыжего, как морковка, юноши. Потом отца Ральфа за что-то арестовали, а мать спилась. Обозленный на власть и односельчан парень подался в помощники к немцам, как и некоторые другие жители деревни.

И вот теперь Илга оказалась в полной его власти. С того момента, как пришли фашисты, Ральф вел себя гораздо наглее и порой открыто приставал к ней. Откуда-то он прознал, что из леса к ее деду приходят за медицинской помощью партизаны, но стал шантажировать девушку тем, что выдаст их фрицам, и тогда ее и деда схватят и убьют. Парень в красках расписывал, как именно ее будут мучить. Она верила. Поэтому сначала и выдала ему знакомых партизан, а потом пришедших ночью солдат. Только Ивана хотела спасти. И у нее это получилось. Ральф понял, что она не приведет ему капитана, которого он уже пообещал своим хозяевам добыть. Неизвестно, что он с ней за это сделает.

Полицай поймал ее, когда девушка пробиралась к своему дому. Каупо словно знал, что она вот-вот появится. Вышедшая из леса Илга буквально наткнулась на него, стоящего у ворот соседского, давно пустующего, дома.

– О, вот и ты, – Ральф приблизился. – Где капитан?

– Он ушел. Я не знаю, куда.

– Все ты знаешь, – противно усмехнулся парень. – Говори.

– Я клянусь, что не знаю, – Илга отступала от него, пока не уперлась спиной в забор.

– Ну что ж, посидишь в сарае и вспомнишь, – Ральф схватил девушку за руку и потащил за собой.

– Отпусти! – латышка попыталась вырваться, но хватка у парня была крепкая.

Да и разве сравнится восемнадцатилетняя девушка по силе с взрослым мужчиной? А поднимать шум Илга боялась. Каупо пригрозил ей, что во всеуслышание объявит, будто она предательница и помогает ему. Самого Ральфа в деревне боялись и ненавидели. При встрече некоторые даже плевались и переходили на другую сторону дороги. Девушка не желала себе той же судьбы.

И вот теперь Илга сидела запертая в сарае и ожидала своей участи. Думала, пусть уж убьет, чем жить здесь, окруженной всеобщим презрением. Да и не было у нее теперь никого, ради кого стоило бы цепляться за жизнь…

Ральф вскоре явился. Он был нетрезв и зол. Парень вошел молча и несколько секунд разглядывал Илгу, сжавшуюся в комок у стены сарая. Потом Каупо, слегка пошатываясь, стал приближаться.

– Ну что, подстилка, русские тебя уже, небось, оприходовали? – похабно скалясь, поинтересовался он. – И хорошо. Мне меньше мороки будет.

Губы Ральфа растянулись в мерзкой улыбке, а пальцы легли на ремень. Он принялся бесстыдно расстегивать штаны, пока полностью не оголил нижнюю часть своего тела.

– Иди-ка сюда, Илга. Отблагодаришь меня за то, что я тебя от расстрела спас.

Латышка глядела на него глазами, полными ужаса и омерзения. Она попятилась от рыжего Ральфа вдоль стены до угла сарая. Дальше пути для отступления не было.

– Пожалуйста, не надо, – прошептала она хриплым, срывающимся голосом.

– Что ты там бормочешь? Сюда иди, я сказал.

Илга бросила взгляд на дверь.

– Орать можешь, сколько угодно, тут половину улицы немцы расстреляли, а остальная половина сбежала в лес. Бабка Анна осталась, но она глухая, как пень, и вряд ли тебя услышит. А если немцы заметят, так от того самой тебе только хуже. Так хоть я один… – Ральф издевательски хохотнул. – У тебя выхода нет, ты расстреляна, помнишь? Я что хочу, могу с тобой сделать, и мне ничего не будет. Так что давай по-хорошему, может тебе даже понравится, еще будешь просить.

Каупо уже был совсем близко. Схватив девушку за волосы, он попытался подтянуть ее к себе, но Илга упиралась. Тогда он изо всех сил дернул зажатую в кулаке прядь. В его руке остался довольно большой пучок светлых волос, а Илга взвизгнула от боли.

– Ты что, не поняла что ли, курица, что я тебе сказал? – вызверился мужчина.

Он ринулся к ней, навалился сверху, прижав к полу, и принялся стягивать с латышки одежду. Напуганная до полуобморочного состояния девушка теперь готова была смириться с происходящим и прекратить сопротивление, но вдруг ее пальцы все же нащупали рукоятку кухонного ножа в голенище сапога. Вспомнила, что перед тем, как отправиться с Иваном, спрятала его туда. По неопытности и в спешке не подумала, что лезвие нужно чем-то обмотать. Сейчас это ее и спасло. Рука Ральфа уже проникла латышке под кофту и больно вцепилась в грудь, пока еще защищенную нижним бельем, когда Илга с истеричным всхлипом всадила насильнику в бок нож. В состоянии, близком к помешательству она заверещала, видя, как Ральф обмяк и всем телом упал на нее, а из его рта потекла струйкой слюна. Открытые глаза парня с удивлением уставились в пустоту. Девушка столкнула с себя теперь уже мертвое тело, и на четвереньках поползла к выходу. Ее одежда и руки были в брызгах крови. Наконец Илга вскочила на ноги, выбежала наружу и что есть мочи понеслась прочь – в сторону своего дома. Опомнилась уже в сенях, когда увидела, что в комнате на скамье, ссутулившись, сидит темноволосый молодой человек. На лавку у стены был брошен его чемодан, а на столе разложены горкой консервы. Мужчина поднял свои темные глаза на появившуюся в дверях растрепанную, грязную и до смерти напуганную девушку.

– Илга! Слава тебе, Господи! Я думал, вы все погибли. Где отец?

Латышка, не в силах вымолвить внятно ни одного слова, просто зарыдала и бросилась к нему на грудь. Ее трясло, как в лихорадке. Дрожащие пальцы из последних сил вцепились в рубашку мужчины.

– Дядюшка… – наконец едва слышно смогла промолвить она сквозь слезы.

В следующую секунду со стороны немецкого штаба раздался взрыв, от которого в доме задрожали стекла.

… Иван открыл глаза. Понял, что лежит в какой-то незнакомой комнате на кровати, и над ним стоит человек. Рассмотреть, кто это, пока не удавалось.

– Ванька! Лалин! Вот уж не думал, что свидимся! Мы нашли твой самолет, точнее его обломки. Думали, вас никого в живых не осталось.

Капитан еще раз с трудом открыл глаза и теперь сфокусировал взгляд на лице склонившегося над ним.

– Миша… Ты?

– Я, я! Ты давай в себя приходи, герой! – ответил однокурсник, а теперь и сослуживец Лалина, военный пилот Михаил Климчук. – Контузило тебя! Два дня в беспамятстве провалялся! А тебя знаешь, к какой награде за взорванный штаб представили! Вы ж там всю верхушку штаба положили! Все, наши освободили Режицу! Кранты фашистам!

Глава XX

Элина стояла перед зеркалом возле входной двери и набрасывала на шею элегантный газовый шарфик. Погода в этот день, увы, не радовала теплом.

– Олег, а я видела в интернете ваше интервью и фото, где вы сидите за роялем. Вы там совсем мальчишка! – говорила женщина, любуясь своим отражением.

– Если это то интервью, о котором я думаю, то на фото мне семнадцать лет.

– Вы носили очки?

– Да, было дело. К счастью, современная медицина творит чудеса.

– Не всегда, – скептически заметил Виктор.

Он стоял у дверей и нетерпеливо крутил на пальце ключи от машины, то и дело бросая на супругу хмурые взгляды. Ивар уже давно выбежал во двор и ожидал родителей там.

– Ты про Машу? – вдруг спохватилась Мила, вспомнив слова Олега. – Расскажи, что с ней? Может быть,мы сможем помочь.

– Все нормально. Я сам разберусь, – не очень вежливо, что, впрочем, было в его манере, ответил Юрьянс-младший.

– Если нужны деньги…

– То я их заработаю, – отрезал Виктор.

Как только все семейство покинуло дом, Олег театральным жестом повернул замок на двери, потом, вдобавок, сделал вид, что задвигает засов и забивает гвозди. Все это выглядело так комично, что журналистка засмеялась.

– О, наконец, настал тот час, когда я снова вижу вас, уже надеясь на взаимность! – пропел Лалин, подхватывая на руки теперь уже будущую супругу.

– Я убедилась – вы не трус. Вы так устали – это минус… Но я люблю вас – это плюс!¹⁶

Мила расхохоталась, утыкаясь лицом ему в грудь.

– Вот ты дурак, Лалин! Если бы кто-то узнал, что это наша песня, я бы умерла со стыда!

– Ну, тебе же она раньше нравилась, – жалобно протянул Олег.

– Она мне и сейчас нравится. Но как-то это по-детски…

Лалин поставил ее на пол.

– Ну и чем займемся, пока дом в нашем распоряжении?

– Устроим романтический ужин с продолжением! – объявила девушка. – Кстати, Айварс Эженович подарил нам бутылку «отменного вина». Это он так выразился. Но вино, судя по цене, должно быть неплохое.

– Надеюсь, это бургундское, тысяча чертей, – воскликнул Олег голосом Боярского.

– Слушай, ты, поклонник советского кинематографа… Мне еще надо кое-что по работе сделать.

– Нет, к компьютеру я тебя не подпущу сегодня. Нам выделили всего один вечер, и ты его хочешь испортить?

Мила вынуждена была согласиться. Ее сердце рвано колотилось в сладостном предвкушении. Нужно было красиво одеться и сделать прическу. Им очень повезло, что все уехали на свадьбу к каким-то друзьям семьи в Резекне и вернутся лишь завтра, а то и послезавтра. От этих мыслей настроение моментально улучшилось. Хотя ночью девушка практически не спала. Ей приснилось что-то очень плохое, и больше она не сомкнула глаз. Теперь даже не могла вспомнить тот сон – какая-то печальная, даже трагическая история.

Ближе к вечеру доставили заказанные из ресторана блюда. Мила разложила все в красивую посуду, расставила бокалы и свечи. Банально, но как же мило! Потом – теплый душ, почти до пара. Девушка была более чем довольна новым комплектом нижнего белья, который приобрела как раз здесь, в Латвии. Классическое сочетание черного атласа и кружева делало ее манкой и соблазнительной, но ни капли не вульгарной. Длинные темные волосы были уложены в тугие блестящие локоны и с одной стороны схвачены маленькой сверкающей заколочкой. Ну и, конечно, облегающее черное платье с открытым декольте и вырезом на спине… Мила остановилась перед зеркальной дверцей шкафа-купе. Тонкое плетение браслета из белого золота на запястье, блеск сережек и глаз, которые от счастья светились много ярче драгоценностей. В ее образе чувствовался стиль, но не было холодности, часто присущей красоткам из глянцевых журналов. Девушка не без удовольствия отметила, что к ней вернулся былой лоск, появившийся в ее внешности впервые, когда она стала женой Лалина. Ореол загадочности и шика витал над ней, как над Незнакомкой из блоковских строк.

Наконец Мила была готова выйти к Олегу. «Дыша духами и туманами», она спустилась по широкой лестнице светлого дерева. Однако, появившись на ступеньках, девушка с трудом поборола желание накричать на молодого человека, ибо тот уже сидел за столом и что-то жевал. Подняв глаза, Лалин застыл с приоткрытым ртом.

– Ого! А я не во фраке.

Когда она садилась на галантно отодвинутый им стул, то ощутила, как мужская рука огладила и чуть сжала бедро. Улыбнулась, на короткий миг обнажив белые ровные зубки. Олег стал наполнять бокалы.

…Мила была уверена, что это легкое головокружение возникло из-за винного хмеля. Вино оказалось довольно крепким. Поцелуи Олега, смятое платье под ногами, рассыпавшиеся по плечам волосы, а потом – темнота. Сквозь эту темноту до нее доносился глухой, далекий и встревоженный голос Лалина. А потом он нес ее на руках через лес, и она доверчиво прижималась к его крепкому плечу…На мгновение из забытья девушку вырвала ощутимая пощечина. Но после этого Миле показалось, будто она летит в бесконечно глубокий колодец.

Когда журналистка открыла глаза, за окном уже светало. Мила приходила в себя как после резко оборвавшегося глубокого сна – голова была тяжелая, да еще и немного подташнивало. Как ни странно, первым, кого она увидела, был Айварс Эженович. Он стоял к ней вполоборота и что-то говорил. Мила пошевелилась, пытаясь освободить занемевшие руки. Но ничего не вышло. Оказалось, что девушка прочно привязана к стулу!

Заметив шевеление, Юрьянс обернулся. Теперь Мила увидела Олега. Тот был в таком же положении, как она сама. Лалин в одних трусах и Мила в нижнем белье и чулках сидели друг напротив друга, а между ними стоял профессор… Фантасмагория какая-то! Журналистка решила, что находится под действием наркотиков и видит галлюцинации.

– Вот и ты проснулась. Как раз вовремя.

– Что вы сделали? Что-то было подсыпано в вино? – язык плохо слушался ее, и слова складывались в предложение слишком медленно.

– Мы с твоим другом уже это обсудили. Да, это было обычное снотворное, – произнес Юрьянс.

И, должно быть, доза просто лошадиная, если они так крепко спали, что не почувствовали, как их связывают! Бррр, этот человек прикасался к ее телу, рассматривал ее! Журналистка брезгливо поморщилась. Значит, то, что она видела во сне, было видением под воздействием дурмана… Девушка подумала, как хорошо, что у них с Олегом все не успело далеко зайти, а то вряд ли бы Айварс Эженович стал их одевать. Тем не менее, призывно приподнятую бюстгальтером грудь очень хотелось прикрыть. Радует, что белье хотя бы не прозрачное.

–Что случилось? Зачем вы нас связали?

Юрьянс поднял руку, и на журналистку уставилось дуло пистолета.

– Замолчи и не мешай нам разговаривать. Так на чем я остановился… Ах, да. Сначала я читал все о тебе в интернете, в соцсетях. Так вышел на твоего дружка Бражинского и вот на нее, – он кивнул в стороны Милы. –У нее на странице была фотография, где вы в день свадьбы выходите из ЗАГСа. А то, что развелись, не знал, вот и решил ее сюда пригласить под предлогом заказа материала, а потом использовать как заложницу, чтобы выманить тебя. Но тут ты сам мне написал! Это было удивительное везение! Чтобы собрать побольше информации о тебе и твоей семье, обратился к твоему дружку. Ему, кстати, пришлось заплатить. Алчный он у тебя, слишком сребролюбив и туповат. Как ты с ним общаешься?!

Олег внешне был очень спокоен. Но по сжатым челюстям, на которых перекатывались гневные желваки, Мила видела, насколько он напряжен. До нее пока с трудом доходило все происходящее, но постепенно сознание прояснялось.

– Развяжите нас и давайте спокойно поговорим, – предложил Олег.

– Нет.

– Тогда хотя бы уберите оружие, мы же и так связаны.

Лалин говорил негромко и медленно, как с душевнобольным человеком или капризным ребенком. Замечание на счет оружия, должно быть, показалось Юрьянсу резонным, и он опустил пистолет.

– Вы все гадали, зачем я вас сюда пригласил, – принялся рассуждать Айварс Эженович, прохаживаясь между своими пленниками. – Ведь никаких сведений о вашем прадеде я вам до сих пор не предоставил. Не совсем так я собирался объясниться, но вы собрались уезжать… Это, и еще кое-что, нарушило мои планы.

Лалин выжидающе смотрел на Юрьянса.

– Так вот. Ваш прадед, уважаемый, никакой не герой, а подонок, – хлестко сказал латыш, глядя Олегу в глаза.

Тот опешил.

– Объясните.

– Находясь здесь, в Латгалии, летом 1944-го он соблазнил девушку.

– О какой девушке речь? – нахмурился молодой человек.

– Сейчас уже не важно. Вам достаточно будет того, что эта девушка принадлежала к моей семье.

– Но зачем вам я? Отомстить? Почему мне?

– Не отомстить. Я хочу справедливости. У вашего отца есть деньги. Он в состоянии оплатить операцию моей дочери Марии. Или есть еще один вариант –вы можете продать ордена прадеда. Один орден Суворова¹⁷чего стоит! Пусть ваш прадед хотя бы после смерти загладит свою вину перед нашей семьей.

– Ах вот оно что… Все оказалось до смешного банально. Даже про ордена разнюхали… Значит, вам просто нужны деньги? – проговорил Олег. – Может быть, вы и избиение мое заказали, чтобы лишить меня связи и возможности уехать?

Юрьянс кивнул. Мила не промолвила ни слова, пораженная таким цинизмом.

– Отец уже наверняка поднял на уши правоохранительные органы.

– Вряд ли. Думаю, фото избитого, находящегося в бессознательном состоянии сына убедило его, что так делать не следует.

– А если он не согласится платить?

– Он уже собирает деньги, чтобы выкупить вашу жизнь, – даже бровью не поведя, спокойно объявил Айварс Эженович.

– Глупость какая-то. Вы сумасшедший.

– А вы были бы мне прекрасным сыном. Я бы вами гордился, – улыбнулся профессор.

– Не дай Бог такого папашу, – бросил Лалин.

– У вас же есть средства, и немалые! – наконец подала голос Мила.

– Для лечения в Европе этого не достаточно.

– Хорошо, и что дальше? – снова заговорил Олег. – Мы будем находиться в таком положении, пока мой отец не перешлет вам нужную сумму?

С ответом Юрьянс не спешил. Быть может, он сам не знал, что ответить. Должно быть, его план не был продуман настолько детально. Когда же профессор заговорил, голос его чуть дрожал, выдавая плохо скрытое волнение.

– Вы запишете видеообращение к вашему батюшке. Конечно, всю нужную сумму он не сможет перевести мне одномоментно. Поэтому я отпущу вас после первой транзакции.

– То есть вы надеетесь на честность и благородство моего отца, который по идее должен будет перевести все оставшиеся деньги даже тогда, когда я уже буду на свободе? – с усмешкой спросил Лалин. – А что, если он такой же бессовестный, как прадед?

Айварс Эженович не успел ничего ответить, потому что его окликнула Мила.

– Ответьте, пожалуйста, как звали вашу матушку? – неожиданно спросила она.

– Маргарита Юрьяне, – не удивившись, сказал Юрьянс.

Журналистка кивнула. Именно такого ответа она и ожидала.

– Вы же знаете, что Маргарита Юрьяне, в девичестве Колпакова, умерла в 1943 году в роддоме Норильска, произведя на свет мертвую девочку? А летом 1944 года ваш отец вернулся из эвакуации в Латвию. Вы не замечали никогда, что на всех старых фото, сделанных до 1943 года ваша мать шатенка, а после 1944 – светлоглазая блондинка?

Профессор внимательно посмотрел на Милу.

– Она красила волосы, – не к месту ухмыльнулся он.

– Возможно. Но изменить цвет глаз, форму носа и губ она не смогла бы. Это две разные женщины. Ваш отец во время послевоенной неразберихи с документами умудрился оживить супругу. Не знаю как, но факт остается фактом. Так кто же на самом деле была ваша мать? Илга Юрьяне? Племянница вашего отца, якобы расстрелянная в Анчупанах? Благо, возраста они с той женщиной были одинакового.

– Не думал, что ты до этого все-таки докопаешься. Недооценил твою сообразительность.

– Так вы это знали?

– Конечно, – кивнул мужчина.

– Когда я спросила у вас, кто такая Илга Юрьяне, вы очень правдоподобно ответили, что понятия не имеете. А на самом деле знали, что эта девушка не погибла тогда от рук немецких солдат! – воскликнула Мила. – Ваш отец вернулся на родину, и выдавал собственную племянницу за свою умершую супругу!

С полминуты журналистка смотрела на него, не в силах поверить, а затем презрительно бросила:

– Как же все это мерзко…

– Ничего подобного, зайчонок, – снисходительно заметил профессор. – Ты ведь не знаешь, почему он так сделал.

– Почему же? Разве это вообще можно как-то оправдать? Только не говорите про большую любовь!

– Любовь, да. Но дяди к племяннице.

– Девушка была беременна, – предположил Лалин. – Он этим спасал ее подмоченную репутацию.

Профессор повернулся к нему.

– В точку! – он щелкнул пальцами. –Они не жили, как муж и жена. У Эжена были другие женщины. А мать моя любила всю жизнь одного человека…

– Потому и сохранила фото летчиков, – заметила журналистка.

– Да.

– Почему же тогда не написала ему ни разу? Не решилась? Или думала, что его нет в живых?

– Она знала, что он жив. Из газет. Об Иване Лалине не раз писали. Он же Герой, прославленный летчик был, – с иронией ответил мужчина. – Но писать ему… Зачем? Она была уверена, что он ее ненавидел.

– А сообщить о сыне? То есть о вас, – промолвила Мила, цепко впиваясь взглядом в его лицо, чтобы уловить реакцию на свои слова.

Айварс Эженович едва заметно побледнел, но быстро взял себя в руки.

– Думаете, этот сын ему был бы нужен? – горько усмехнулся Юрьянс, и Миле впервые стало его жаль.

– Погодите, – наконец снова заговорил Олег. – Так вы и есть сын Ивана Алексеевича?

– Да.

– Значит, мой дед Яков – ваш единокровный брат? Ему б сейчас на два года меньше, чем вам, было. Хотя… Может быть, вы все это сочинили? Неизвестно же точно, от кого ваша мать родила вас.

Мила думала, что за такую дерзость Юрьянс Олега как минимум ударит. Но тот оставался удивительно спокоен.

– А ты наглый! Ну да ладно… Твой дед попал сюда в июле 1944 года, а я родился в марте 1945. Сам посчитай. Ну, о внешнем сходстве, я думаю, говорить будет лишним. Фото ты видела, да, красавица? – он впервые похабно провел липким взглядом по телу девушки.

Ее охватило острое желание спрятаться.

– Хорошо. Допустим. И все же какая-то неубедительная причина для того, чтобы выдавать за свою жену собственную племянницу… – задумчиво произнес Лалин. – Я больше склоняюсь к тому, что как предательницу, работавшую на немцев, вашу матушку могли сжить со свету свои же. Вот ваш… гм, отец, и решил скрыть, что она жива. Быть может, даже увез ее из родной деревни.

Мила энергично закивала, демонстрируя, что тоже так думает, а на самом деле, чтобы волосы упали на грудь и хоть немного ее прикрыли. Айварс Эженович ничего не возразил, поскольку в эту минуту в прихожей хлопнула дверь.

* * *

Докладывая командованию, что случилось с остальными членами экипажа, Иван нарочно не упомянул, что они погибли из-за предательства латвийской девушки. Хотя этим подставлял себя. Выходило, что двое солдат были убиты, один взят в плен, а самого капитана, спавшего на сене в сарае, фрицы не заметили? Что именно – удача или блестящая воинская репутация сослужили ему такую хорошую службу, неизвестно. Но никаких вопросов к нему самому не возникло.

А вот в гибели Максима Чижа виновны были вовсе не фашисты. И того, кто это сделал, капитан покрывать уж точно не собирался. К слову, из-за чего случился конфликт, Лалин и сам не знал точно. Когда проснулся от шума, драка уже была в самом разгаре. Максим с Вахтангом – одним из беглых военнопленных – сцепились, словно борцы, и катались по земле. Юноша явно уступал сыну гор в комплекции, да и в опыте. Вскоре блеснуло лезвие ножа, и Чиж вскрикнул. Он был тяжело ранен в грудь. Капитан помог парню добраться до крайнего дома в деревне. Какая-то старушка провела их в сарай и сказала оставаться там. Но к утру молодой солдат умер. Ивану ничего не оставалось, как похоронить его там же под яблоней. Виновник трагедии не на много пережил свою жертву…

Теперь Иван вспоминал все это с болью. Он не уберег никого… Ощущение собственной никчемности накатывало снежным комом и вот-вот грозило раздавить.

Капитан встал из-за стола и, выглянув на улицу, окликнул крутившегося там рядового.

– Сходишь вот по этому адресу, – Лалин протянул ему клочок бумаги. – Там дом в конце улицы, особняком стоит почти у самого леса. Узнаешь, дома ли хозяйка…

– А дальше что?

– Дальше не твое дело. Главное узнай, там ли она.

Капитан остановился у окна. Снаружи несколько ребятишек кормили щенка. Удивительно, как быстро жизнь возвращалась на круги своя.

Вернулся парень мигом. Вбежал, запыхавшись, на порог.

– Товарищ капитан, разрешите доложить! Пусто в том доме. Соседи сами только вернулись, когда узнали, что немцы ушли. Поэтому они не в курсе. Но по слухам расстреляли хозяев. Я в штаб смотнулся, там списки расстрелянных нашли. Кто-то из полицаев составлял. Тут далеко не все, но те, кого вы ищете, вроде есть.

Солдат ткнул пальцем в бумагу. Иван нашел взглядом знакомые фамилии и имена.

– Но как? – он непонимающе уставился в напечатанные на машинке буквы, словно они могли дать ответ. – Когда это произошло? Тут есть даты?

Иван принялся вертеть в руках листы, переворачивать, бегло читать.

– Да я не знаю… – юноша почесал затылок. – Я когда нес, уронил их, и все перемешалось. Это ж копии, может в штабе есть и другие списки, с датами…

– Ладно, я сам узнаю, от тебя пользы, как от козла молока.

Лалин, вопреки наказу доктора, запретившего ему подниматься и много ходить, надел выстиранную и выглаженную форму и отправился на улицу.

Дом действительно выглядел необитаемым. Капитан постучал, дернул двери. Тихо. Позаглядывал в окна, но почти ничего не рассмотрел. Опустился на ступеньки, задумчиво посмотрел на пустую собачью будку. Все словно вымерли…

Посидев так какое-то время, Лалин прошел в конец огорода к двум холмикам. Он отчетливо видел мысленным взором, как закапывал погибших друзей… Попрощался. Подумал, что обязательно надо сообщить близким. А затем еще раз окинул взглядом дом и пошел прочь.

Глава XXI

Этот щелчок закрывающейся двери в полной тишине показался неестественно громким.

Мужчина в черном костюме и белой рубашке, верхние пуговицы которой были расстегнуты, открывая треугольник поросшей темными волосами кожи, вошел, потирая висок, будто у него болела голова. При виде трех обращенных к нему лиц он остановился на пороге и опустил руку так, что наручные часы легонько стукнулись о лудку двери. Взгляд, сначала отрешенный, погруженный в себя, теперь выразил шок и недоумение. Виктор молча уставился сначала на Айварса Эженовича, а затем покосился на связанных Олега и Милу.

– Зачем ты вернулся! – грозно воскликнул Юрьянс, первым взявший себя в руки.

– Заподозрил, что тут что-то не так, когда ты умчался якобы по срочным делам! – ответил ему сын. – И, по всей видимости, успел вовремя. К чему ты это устроил? Я же сказал, что найду деньги для Маши!

– Да ничего ты не найдешь, – в голосе мужчины проскользнула неприкрытая издевка. – Ты неудачник. Как я мог такого воспитать? Если бы не я, никакой работы в Германии тебе не видать, как собственных ушей. И куда бы ты сунулся со своей профессией, океанолог? Даже твою женушку трахает другой. Что, неприятно такое слышать при любимой бабе?

Мила, оглушенная всем происходящим, казалось, не слышала ни слова. Сидела, глядя перед собой. А вот Олег метнул на Виктора короткий взгляд.

– Хорошо, что ты мне не сын, а то мне было бы стыдно. Может, и Ивар не твой?

Виктор сжал кулаки и смотрел на стоявшего перед ним человека с ненавистью.

– Ивар похож на меня, – спокойно вымолвил мужчина.

Он пытался говорить ровным голосом, хотя чувствовал себя паршивее некуда.

Юрьянс-младший сделал шаг в комнату, и в следующий момент его груди практически коснулось дуло пистолета, который все еще держал в руках профессор.

Айварсу Эженовичу, несмотря на то, что его странный план трещал по швам, пока еще удавалось держать лицо. Но с появлением Виктора будоражащий страх и оцепенение, сначала завладевшие журналисткой, постепенно отступили. Мила повернулась скорее на автомате, чем осознанно. Чтобы понять смысл прозвучавших из уст профессора слов, понадобилось некоторое время. Переволновавшаяся девушка кусала губы, а потом вдруг воскликнула:

– Да как вы можете?! Как вам не стыдно такое говорить? Бог дал вам прекрасного сына! Другого у вас нет!

– Ух, какая страстная защитница! – кивнув в ее сторону, хохотнул Айварс Эженович.

В глазах профессора снова зажегся похотливый интерес. А Виктор медленно взял пальцами ствол пистолета и опустил его вниз, чему Юрьянс не препятствовал.

– Ты что, знал, что он задумал сделать? – обратилась к молодому латышу журналистка.

Щеки девушки стали пунцовыми под его пронзительным взглядом, и она стушевалась из-за слишком явственного ощущения абсолютной наготы, нахлынувшего на нее.

– Догадывался.

– Поэтому и сказал, что подозреваешь, что за всем этим кроется? – снова задала вопрос Мила, пытаясь побороть собственное смятение.

Мужчина ничего не ответил.

– А сам-то ты? – вдруг набросилась на него с упреками девушка. – Думаешь, я ничего не знаю? Еще когда мы ездили в усадьбу, я выяснила в церкви, кто были прежние хозяева дома. Это же были вы! Почему ты скрыл правду?

– Потому что это тебя не касается, – проговорил Виктор, и то, как он помрачнел, не осталось незамеченным.

– Пусть так, – согласно кивнула журналистка. – Но ведь можно продать усадьбу.

– Ты смеешься? Кому нужен такой большой дом и участок земли в латвийском захолустье?

– Какому-нибудь любителю кладов, вроде твоего так называемого отца, – ответила Мила. – Ты же знал про легенду о немецком золоте?

Девушку неожиданно осенила мысль, что во всем этом потоке признаний и предложений она совсем забыла рассказать Олегу о том, что все-таки было в ящиках. Поглядела на Лалина. Тот выглядел странно бледным. Наверняка плохо себя чувствовал. Из-за неподвижной позы и пережатого веревками кровотока давала о себе знать боль в поломанной руке.

– Слышал эту историю, но никогда не относился к ней всерьез.

Тогда Мила посмотрела на Юрьянса-старшего.

– А почему вы у матушки не спросили, где находится золото, и что стало с вашим дедом? Она же, как оказалось, не так давно умерла.

– Мама мне и рассказала обо всем. Где точно скрыт клад – не знала. И всю жизнь не хотела это вспоминать, потому что та история связывала ее с летчиком.

– Но она же не могла не знать, что ее внук живет там, где это золото предположительно спрятано?

– Знала, потому и сказала мне все-таки. Надеялась, что я найду клади вылечу Марию. Мать была железной женщиной, мужиком в юбке, настоящей императрицей. Но во внучке души не чаяла. Она все мечтала вылечить девочку, даже сердце ей хотела свое отдать…

– При этом она не хотела, чтобы про сокровища узнал нелюбимый, потому что не родной, внук? – усмехнулась Мила.

– Может быть и так. Виктора она недолюбливали, это правда. Хотя, поверьте, сам я в существование этого клада никогда не верил. Мало ли, что в ту ночь могло померещиться вашему капитану. И как теперь выяснилось, я был прав. Вы вон все в эту усадьбу катались и что, нашли что-нибудь в итоге? Нет!

Мила обратила внимание, что Олег с Виктором обменялись странными взглядами, потом Олег едва заметно кивнул. Когда Юрьянс, продолжая говорить, остановился подле него, Лалин вдруг резко выбросил вперед ногу и тот рухнул от неожиданной подсечки. В ту же секунду раздался выстрел. Но девушка не успела испугаться – ее вместе со стулом повалил на пол Виктор и закрыл собой. Мила услышала его горячее дыхание, гулкие удары сердца и головокружительный аромат мужского парфюма. Ее собственные дыхание и сердце сбились с привычного ритма, что неудивительно в такой ситуации. В голове после всего произошедшего был полнейший сумбур. Айварс Эженович неподвижно лежал на полу лицом вниз…

– Вы его хоть не убили? – тихо спросила журналистка, пытаясь выглянуть из-под руки Виктора.

Наконец тот встал и легко поднял стул вместе с девушкой. Быстро развязал Милу, которая тут же бросилась к валявшейся на полу рубашке Олега и натянула ее. Лишь после этого стала отвязывать Лалина. Виктор же склонился над Юрьянсом.

– Он без сознания. Наверное, сильно ударился головой. Но череп вроде цел. Я бы «скорую» все же вызвал…

– Лучше психиатра, – неприязненно бросила Мила.

При падении она ушиблась коленом и локтем, но боль была терпимой.

Укладывая вместе с Олегом бесчувственного Айварса Эженовича на диван, Юрьянс-младший обронил, не поднимая глаз:

– Я думаю, нам надо объясниться.

– Не сейчас, – отмахнулся Лалин. – Потом успеем.

Мила, конечно, слышавшая колкие слова профессора, с жалостью отвернула лицо к окну. Она понимала – Виктор смутился. Олег был великодушен, щадил чувства соперника, это и радовало ее, но и унижало Юрьянса-младшего.

Как выяснилось, медицинская помощь нужна и Олегу. Из-за рывка в момент удара что-то сместилось в прооперированной руке, и необходимо было сделать рентген. В итоге Мила провела с Лалиным в больнице почти весь день, и его оставили там еще на какое-то время, поскольку у молодого человека случился сильный отек руки и поднялась температура. Как пояснил травматолог, это являлось следствием стресса и болевого шока.

Вернулась Мила поздно вечером. Виктор сидел в полутемной кухне и курил. Сумрак рассеивали лишь тусклая подсветка над мойкой и огонек зажигалки, когда он подкуривал очередную сигарету. Девушка могла поклясться, что когда вошла, он посмотрел на нее влюбленными глазами.

–Почему ты не рассказал, что это вы жили в той усадьбе? – тихо спросила она, опускаясь за стол рядом с ним.

Лицо Виктора потемнело и исказилось, словно от резанувшей изнутри боли. Взгляд на какой-то миг потерял связь с реальностью.

– Там погибла наша трехлетняя дочь Солвита. Элина не уследила за девочкой, отвлеклась на Ивара. Тот еще был совсем маленький. Девочка вышла на лестницу, споткнулась, покатилась по ступенькам и свернула себе шею. Жить там после этого было невозможно. Какое-то время мы сдавали дом, а потом вовсе его забросили.

Мила повернулась к мужчине, не смея произнести ни слова. Да и что тут можно сказать? «Соболезную»? «Мне очень жаль»? Она хотела что-нибудь сказать ему, но нужных слов не находила.

Они проговорили о тех событиях несколько часов.

– Так за это ты и винишь Элину?

Он помолчал какое-то время, а потом произнес:

– Знаешь, вот сам не пойму, что со мной. Она мне изменяет, а мне все равно… Хочется только одного – побыстрее развестись, и покончить совсем этим. А когда-то пел для нее под гитару «Ах, какая женщина». У нас была прямо-таки куртуазная любовь. Поклонение прекрасной даме и тому подобное.

Его голосу с трудом удавалось пробиться сквозь толщу ее собственных мыслей. В душе журналистки смешались жалость и нежность. В порыве чувств она мягко погладила его руку, а потом попыталась прильнуть к нему, но он отстранился.

– Не надо. Любите вы, девушки, подразнить и убежать. А мне потом что с этим делать? – он кивнул куда-то вниз.

Мила не могла пошевелиться, чувствуя, как сердце отбивает чечетку. Дыхание чуть сбилось, когда до нее дошел смысл слов мужчины. Казалось, щеки заалели ярче мулеты¹⁸.

– Прости меня.

– За что? – одна его бровь красиво изогнувшись, взмыла вверх, а рука с сигаретой на долю секунды застыла в воздухе.

– За то, что появилась.

Сейчас Мила поняла, кого ей так сильно напоминает Виктор. Он был очень похож на Атоса из советского фильма о мушкетерах!

Слава богу, в этот момент у него зазвонил мобильный, иначе девушка провалилась бы от смущения сквозь землю. Миле было хорошо слышно, что говорит собеседник Виктора. Это был лечащий врач Маши. Он сообщил, что той стало хуже, и ее повезли в операционную.

– Что? – воскликнул Виктор. – Но как?! У меня сейчас нет таких денег, чтобы сделать пересадку!

– Пока речь идет не о пересадке сердца, а о том, чтобы хоть немного потянуть время. Будем делать операцию на сосудах сердца.

– Обоже, – выдохнул Юрьянс-младший. – Вы уже делали такие операции? Вы гарантируете, что она останется жива?

– Этого вам никто не может гарантировать, простите.

После паузы голос добавил:

– Операция продлится от пяти до восьми часов. Потом девушка будет находиться в реанимации. До того момента, как она выйдет из наркоза, смысла звонить или приезжать нет. Поэтому ждем вас послезавтра утром.

Глава XXII

Откинутая деревянная крышка с треском шлепнулась на лежавший поблизости камень. Все трое почти одновременно склонились и заглянули в темный сырой погреб. Ящики были на месте.

– Там действительно золото? – недоверчиво спросил Виктор. – Это не прикол?

Максим закивал.

– Золото, золото, правда, – подтвердила Мила.

– Что-то сдается мне, вы, ребята, шутите, – Юрьянс-младший приподнял одну бровь.

– Спустись и посмотри, – журналистка хмыкнула.

Вчера после звонка Машиного доктора она все же рассказала Виктору об их с Максом находке. Утром девушка позвонила Новохатскому и объявила, что нашла хозяина усадьбы, а значит, и владельца клада. Однако Виктор, кажется, не воспринял ее слова всерьез. Он явно сомневался и думал, что над ним хотят подшутить.

– Давай спустимся, и ты сам все увидишь.

Говоря это, Мила уже полезла вниз. Утром прошел короткий, но обильный дождь, поэтому земля стала скользкой от влаги. Рука, которой она ухватилась за край ямы, соскользнула и девушка едва не сорвалась вниз, но все же удержалась. Когда она стояла возле ящиков, мужчина тоже спустилсяследом. Мила молча открыла верхний продолговатый деревянный ящик от снарядов. Виктор обмер, не веря теперь уже своим собственным глазам.

– Ты серьезно думал, что я стала бы шутить такими вещами? – спросила девушка тихо, обвинительным тоном, с обидой посмотрев на него.

– Я вообще… не думал, что такое возможно… Оно, получается, лежало здесь, а мы даже не догадывались, ходили мимо столько лет?.. – лицо Юрьянса-младшего выражало глубокий шок и, в кои-то веки, растерянность.

– Ага, – кивнула Мила. – Теперь посчитай, сколько с него достанется тебе. Вроде, нашедшему полагается двадцать пять процентов от стоимости клада… Но это не точно.

Виктор поджал губы.

– Так ведь не я его нашел.

Ему была не по душе эта покровительственная щедрость молодой девчонки по отношению к нему, взрослому состоявшемуся мужчине.

В погребе пахло сыростью, воздух, несмотря на беспрепятственный доступ кислорода, оставался затхлым, посему долго находиться внизу становилось тяжело. Мила вздохнула.

– Давай выбираться. Потом это обсудим. И ты сначала разведись, чтоб еще кое-кому не досталось.

Виктор плотнее сомкнул губы и ничего не сказал. В дом Юрьянс-младший заходить отказался, хотя Мила втайне на это надеялась.

– У вас даже рояль был, – сказала она будто между прочим.

– Да, Элина играла на нем. Я же говорил, что она оканчивала музыкальную школу, – будничным тоном отозвался Виктор.

Мужчина бросил на серые каменные стены короткий пустой взгляд. Что он испытывал, находясь здесь после столь долгого отсутствия – оставалось только догадываться. Быть может, он боялся прикоснуться к этим стенам даже взором, чтобы не бередить причинявшие боль воспоминания.

К слову, Макс хоть и был намного младше Виктора, сразу его узнал. При встрече парень не скрывал эмоций.

– Вик, ты! Вот это да! Я думал, вы всей семьей навсегда уехали в Европу!

Пока добирались до места, все вспоминал, как местные мальчишки с завистью провожали взглядами профессорского сынка, упакованного в джинсы и кожаную косуху. И что когда Виктор играл на гитаре, все девчонки были его.

–Ты носил косуху? – удивилась Мила.

В ее воображении моментально возник этакий рубаха-парень, байкер и бунтарь.

– Носил, – подтвердил Юрьянс-младший. – И хаер отращивал. И бороду. Короче, был всем поперек горла.

– Хаер… борода, – она сделала круглые глаза. – Мама дорогая!

Представить Виктора с бородой казалось чем-то вовсе нелепым. Она искренне надеялась, что он просто пошутил, но уточнять, так ли это, не решилась.

– Ха, Вик, очередная фанатка нарисовалась! – со смехом сообщил Макс, кивая в сторону Милы. – Она уже почти твоя!

От такой неуместной бестактности, граничащей с грубостью, девушка едва не поперхнулась. В ответ на реплику Максима последовала тишина, и тот понял – сморозил глупость. Парень смутился, а Мила, изо всех сил старавшаяся спрятать порозовевшее лицо от глаз Виктора, поспешила сменить тему:

– Макс, то золото, которое хранится в усадьбе… Оно по закону принадлежит ее хозяину и государству. Если хоть часть денег получит Виктор, он сможет вылечить сестру.

– Машу? Я ее помню. А что с ней?

– Ей нужна дорогостоящая операция, – коротко ответил Виктор, не желавший вдаваться в подробности.

Расспрашивать молодой человек не стал, сообразив, что это тоже будет выглядеть не совсем тактично.

Вернувшись в пригород Резекне, Мила и Виктор вошли в дом, громко болтая и смеясь.

– Есть хочется, – объявил Юрьянс-младший. – Ты вообще умеешь что-нибудь готовить?

– Конечно! Ты сомневаешься? Я сейчас докажу! – весело отвечала журналистка. – Только переоденусь.

–Ну, давай, – с сомнением бросил мужчина и направился в гостиную.

Оттуда уже раздался его насмешливый вопрос:

– Свое коронное блюдо состряпаешь? Яичницу?

Мила передумала идти наверх и поспешила следом за ним.

– А что ты имеешь против яичницы? – с вызовом воскликнула девушка.

Она шутливо толкнула его в плечо, но потом поняла, почему мужчина так резко остановился в центре комнаты. На диване, прямо в праздничном платье и в одной туфле, лежала Элина. Глаза ее были закрыты, но по тому, как молодая женщина пошевелилась, было очевидно, что она не спит. Их галдеж, скорее всего, ее и потревожил. Жена Юрьянса открыла глаза, поспешно села.

– А, это вы… Я пойду наверх, – она засуетилась, вставая и пытаясь привести в порядок волосы и одежду.

Но, по всей видимости, у женщины закружилась голова, потому что она упала назад на диван и провела ладонью по глазам. Выбившиеся из прически светлые пряди беспорядочно торчали в разные стороны, дорогое ажурное платье сильно помялось и на подоле виднелось несколько пятнышек от вина.

– Где Ивар? – отрывисто спросил Виктор.

– У моей матери, – вяло ответила Элина, снова предпринимая попытку встать.

– Ты пьяная, что ли? – на лице его появилось выражение подчеркнутого презрения и плохо сдерживаемого гнева.

Женщина не ответила, пытаясь нащупать ногой вторую туфлю. Когда-то безупречный макияж здорово пострадал – под ее глазами расплылись далеко не эстетичные круги от туши и теней.

– Вставай, – мужчина принялся помогать блондинке подняться.

Мила собиралась оставить супругов наедине. Наблюдать за этой сценой было неудобно. Но следующие слова Виктора остановили девушку.

– А ну посмотри на меня… Это что?

Журналистка увидела, как Юрьянс-младший, взяв Элину за подбородок, поднял ее лицо и повернул к свету. Было в этом прикосновении нечто настолько интимное, что заставило Милу усомниться в словах Виктора, уверявшего, будто он охладел к жене.

– Кто это тебя так?

А ведь и правда синие разводы, которые Мила сперва приняла за размазанную косметику, были синяками! Во всяком случае, с одной стороны лицо женщины в районе глаза и скулы приобрело почти фиолетовый оттенок.

– Говори, кто…

Но она молчала. Стояла, виновато опустив и чуть отвернув от него голову. Руки плетьми висели вдоль тела.

– Этот, с которым ты спуталась? – Виктор, чьи брови взметнулись вверх и образовали на лбу несколько морщинок, заглянул ей в глаза.

Его лицо было максимально приближено к ее лицу. Достаточно было податься вперед всего на пару сантиметров, не больше, чтобы они соприкоснулись. Ответа и в этот раз не последовало. Тогда мужчина повернулся в Миле.

– Кто ее хахаль? Ты же сказала, что видела. Отвечай, сейчас не до благородства. Говори, уже… – далее прозвучало самое что ни на есть русское матерное словцо.

– Кристап, – коротко сказала девушка.

Элина тут же пронзила ее обжигающим взглядом. Удивил ли этот ответ Виктора, было не понятно. Мила вцепилась в ручку двери гостиной вспотевшей ладошкой, не в состоянии сдвинуться с места и отвести шокированного взгляда от мужчины и женщины. Больше Юрьянс-младший не сказал ни слова. Лишь надел недавно брошенную на диван спортивную ветровку и вышел на улицу. В тишине было отчетливо слышно, как завелась машина.

Элина бессильно опустилась назад на диван, закрыла ладонями лицо и зарыдала тихо, как человек, у которого в жизни случилось что-то очень страшное.

Журналистка помялась у входа в комнату, не зная как поступить. Оставлять женщину в таком состоянии было нельзя. Но помня, как она относилась к Миле, утешать Элину тоже особого желания не возникало. И все же девушка пересилила себя, подошла и села рядом.

– Шшш… – она осторожно обняла плачущую женщину за плечи.

Та заговорила сама.

– Новорожденный Ивар и маленькая очень активная дочь… Я, как могла, разрывалась между ними… Всегда одна, потому что Виктор почти сутками пропадал на работе. Мне казалось, что после бессонных ночей я каким-то чудом стояла на ногах. Тот день, когда все случилось, мне до сих пор снится в кошмарах. Я знаю, Виктор меня с тех пор ненавидит. Я всегда это чувствовала, и жила с этим. А потом поняла, что больше так не могу, иначе просто погибну… И ответила на ухаживания Кристапа. Дура. А когда решила с ним порвать, он… он…

Элина зарыдала громче, отрывки фраз стали перемежаться всхлипами. Мила машинально гладила блондинку по волосам. Та открылась ей с настолько неожиданной стороны, что девушка не могла собрать в кучу мысли.

– А муж… я давно уже себя женщиной с ним не чувствую. Он меня не любит. Это видно. Вначале он был совершенно другой, а теперь даже не прикоснется лишний раз.

– Может, вам нужно поговорить? – посоветовала Мила.

– Поговорить? – вскинула Элина заплаканное лицо. – Ты на самом деле веришь в эти советы психологов? Если бы мы все это обсуждали, то расстались бы еще лет десять назад. Знаешь, что самое главное в отношениях? Вовремя закрыть рот. Наши предки потому и жили в браке по многу десятилетий, что все терпели и молчали. Я, конечно, имею в виду женщин.

Мила подумала, что ведь Элина и правда права. Что ж, по-настоящему счастливые браки – большая редкость. Девушка не могла оторвать от блондинки глаз. Даже в таком состоянии та выглядела очень ухоженно и роскошно… Все-таки Виктор выбрал жену себе под стать. А еще Мила думала о том, как же сильно можно порой ошибаться в людях. Кристап вначале произвел на нее очень хорошее впечатление…

Виктор вернулся поздно вечером. Запах алкоголя и разбитые костяшки пальцев на обоих руках говорили о многом… Мужчина устало опустился в кресло и вытянул ноги.

– Машу перевели из реанимации. Утром поеду к ней.

– Я с тобой! Мне Лалина как раз пора забирать! Очень удачно вышло, что в Резекне всего одна больница.

Виктор поглядел на нее, как на немного странного человека, а Мила, не обращая на это внимания, продолжала щебетать наигранно весело о чем-то еще. Только бы не заводить разговор об Элине и Кристапе, который, неизвестно, здоров ли теперь…

Однако Виктор сам заговорил об Элине. Хмуро глядя куда-то в сторону, спросил:

– А она… где?

– Наверху в комнате спит.

Теперь он сидел молча, с задумчивым видом рассматривая дырку от пули в стене примерно в метре от пола.

Когда у него зазвонил мобильный, Мила увидела высветившуюся на экране фотографию Айварса Эженовича. Думала, Юрьянс-младший не ответит. Но тот поднял трубку.

– Да, – без выражения сказал он.

– Здравствуй, сынок. Ты прости меня, старого дурака, – раздалось на том конце. – Пожалуйста, прости!

А затем последовал отчетливый звук, похожий на плач.

Глава XXIII

– Не верится, что завтра домой.

Говоря это, Мила крепче прижалась к Олегу и уткнулась подбородком ему в то место, где шея переходит в плечо. Стояла, касаясь лицом его виска и щеки. Благо, высокие каблуки это позволяли. Так было удобнее наслаждаться его теплом, вдыхать его такой родной запах и… наблюдать за тем, что делается в гостиной. На улице уже достаточно стемнело для того, чтобы прекрасно видеть все, что происходит за незашторенными окнами дома. А там творилось нечто интересное. Виктор стоял, скрестив на груди руки и вальяжно подперев плечом стену. Элина сидела в кресле лицом к нему и что-то говорила. Юрьянс-младший безмолвно внимал. Наконец и он заговорил. При этом мужчина принялся расхаживать по комнате, и руки его по-прежнему оставались перекрещенными на груди. Судя по выражению лица, он был спокоен и бесстрастен. Лица Элины, расположившейся спиной к окну, Мила видеть не имела возможности. Судя по всему, разговор супругов продолжался уже достаточно долго. Гулявшие по округе Мила и Олег оказались в зрительном зале в самый разгар представления.

– Как думаешь, они останутся вместе или разойдутся? – вдруг спросила девушка.

Олег проследил за взглядом Милы, и ответил, но, похоже, мысли его витали несколько в ином направлении.

– Да я как-то вообще об этом не думаю.

Он с недоумением поглядел, как журналистка неотрывно следит за действиями персонажей за стеклом. Девушка так бесцеремонно таращилась в окно, что Олег ее одернул. Хоть и трудно рассмотреть что-то, кроме своего собственного отражения, в темном окне, находясь в ярко освещенной комнате, но их все же могли заметить.

– Может, пойдем уже внутрь?

– Подожди!

Мила с досадой фыркнула, потому что пропустила момент, когда Элина заплакала, а Виктор подал ей воды. Мужчина присел на подлокотник кресла и чуть склонился к жене так, что головы супругов почти соприкасались. Теперь их разговор гораздо больше походил на интимную беседу двух очень близких людей.

– Ладно, пойдем, – нехотя согласилась девушка.

И все же она не удержалась – снова оглянулась и поглядела. Очень быстро, мельком. Ее переполняло неконтролируемое желание посмотреть еще раз.Но взгляд Олега сделался каким-то жестким. Вот такого Лалина она побаивалась, и перечить ему не решалась.

Видимо, узнать какие-либо подробности из разговора супругов Миле было не суждено. Рано утром все, кроме Элины, поехали навестить после операции сестру Виктора Машу. Ей нельзя было вставать с постели, тем более что к ее телу были прикреплены датчики кардиомонитора, а в вену введена трубка от капельницы. Поэтому, облачившись в белые халаты, бахилы, шапочки и маски, посетители проследовали в палату девушки.

Лицо Маши было удивительно красивым в этот момент, спокойным и одухотворенным. Она казалась существом не от мира сего. Когда открыла глаза и увидела собравшуюся у ее постели компанию, то улыбнулась кротко и радостно.

– Ну, привет, тетя Маша, – первым заговорил Олег.

– Почему тетя? – ее аккуратные темные бровки сошлись на переносице.

– Отец тебе потом объяснит, – подмигнул Лалин.

– А где он?

– Приболел, – после некоторой заминки ответил Виктор, стоявший у постели сестры с букетом цветов в руках.

Надо отдать ему должное, после всего случившегося он оставался до крайности беспристрастным. Правда, исчезли его насмешливые ухмылочки и показное безразличие. После того, как узнал об измене жены, он сам словно почувствовал невольное облегчение. Юрьянс-младший сейчас выглядел настолько безукоризненно, что когда шли по коридору к палате, на него заглядывались все встречные представительницы прекрасного пола. Белая футболка фасона лонгслив¹⁹, бежевые брюки и спортивные светлые туфли великолепно подчеркивали его смуглую кожу и смолянистые волосы. Хотя Лалин в джинсах и светлой рубашке ему ничуть не уступал – решила Мила. Ее мужчина был очень недурен собой – этого у Олега не отнять. Девушка ощутила легкую дрожь удовольствия, пробежавшую колкими иголочками тока по позвоночнику, от осознания того, как мягко и в то же время собственнически он держал ее за руку.

Когда Маша спросила об отце, Мила невольно закусила губу и сильнее сжала руку Олега, вспомнив, как гулко стукнулась голова профессора об пол при падении. Надо же было такую аферу придумать! Что, если Айварс Эженович на самом деле двинулся рассудком?

Слава богу, развивать тему резкого недомогания Юрьянса-старшего не стали.

– Как ты себя чувствуешь? – задал дежурный в таких случаях вопрос Виктор.

– Не знаю. Никак. Я думала, вы уже уехали, – Маша вопросительно посмотрела на Олега и Милу.

Девушка говорила тихим шелестящим голосом. Очевидно, действие лекарств еще не полностью сошло на нет, да и перенести довольно сложную многочасовую операцию было нелегким моральным и физическим испытанием для любого человека.

– Пришлось немного задержаться. Но сегодня уезжаем. Это уже точно, – ответил Лалин.

– Вот прямо сейчас и поедем, – добавила Мила.

Утомлять пациентку долгими разговорами было запрещено, за чем зорко следила угрожающих объемов медсестра, уже пару раз заглянувшая в палату и окинувшая всех безмолвным гневным взором. Поэтому поболтав с девушкой еще около десяти минут, посетители попрощались.

Выйдя на улицу, Мила вдохнула полной грудью, чтобы изгнать из легких горький, пропитанный запахом лекарств, воздух больницы. Рядом остановился Виктор. Глядел куда-то мимо нее и шарил рукой в кармане в поисках сигарет.

– Как у вас дела? – спросила журналистка.

Олег где-то замешкался, и она воспользовалась этим, чтобы выяснить хоть что-то. Юрьянс-младший понял, что она имела в виду. Потому что слегка поморщился и отвел глаза.

– Не хочу об этом говорить, – произнес он и чуть жестче добавил: – Я принял решение, за которое меня, скорее всего, будут осуждать. Но мне плевать. Кстати, я так и не поздравил вас с помолвкой.

«Да уж, зато посмеяться над нашим решением снова пожениться не забыл», – подумала Мила.

– Так что, вы уже едете? – уточнил латыш.

Она кивнула.

– Ну тогда пока. Мне еще к Айварсу надо зайти…

Тут как раз подошел Олег, говоривший по мобильному. Нажал отбой и кивнул в ответ на его «пока». Виктор неторопливо отступил в сторону, прикуривая, а они направились к машине.

Ей самой это их прощание с Виктором после всего, что между ними было, показалось слишком сухим и натянутым. Девушка расстроилась, словно что-то осталось незавершенным. Он так жарко целовал ее, дарил цветы. И настолько холодно попрощаться? Она никогда не поймет мужчин. Конечно, Виктору сейчас хватало проблем, но все же как женщина Мила была серьезно уязвлена.

– А почему ты назвал Машу тетей? – заговорила девушка, чтобы как-то отвлечься от дурных мыслей.

– Она – дочь родного брата моего деда, – напомнил Олег, выруливая с больничной стоянки.

– И правда, тетя…

– А почему ты мне не рассказала, что этот Юрьянс – сын моего прадеда? – в свою очередь поинтересовался Лалин.

– Я не была на сто процентов уверена, да и ты так о нем отзывался… Думала, тебя такая новость не обрадует. Слушай, а ты что, мне пощечину влепил, когда я отключилась?

– Ага, – кивнул Олег. – Когда ты обмякла и повисла у меня на руке, я чертовски испугался. И сам уже чувствовал себя неважно. Ты вообще ни на что не реагировала. Я даже хотел «скорую» вызвать, но почти сразу после тебя тоже отключился.

– Мда… Приключение. Кому расскажи – не поверят.

Девушка вздрогнула от показавшегося неожиданно громким звука смс. Достала телефон и бегло просмотрела текст. «Прощай. Люблю тебя!» Сердце с ужасной силой подпрыгнуло, а затем ухнуло куда-то вниз. В районе солнечного сплетения растекся странный холод, а щеки, наоборот, запылали.

– Что там? – сквозь гул крови в ушах донесся до нее голос Олега.

– От оператора, – Мила постаралась ответить будничным тоном и, кажется, ей это удалось.

Нажала «удалить» и снова спрятала гаджет. Повернувшись к окну, девушка принялась с удвоенным интересом рассматривать проплывающие мимо красоты.

– Все-таки грустно уезжать… Опять эти рабочие будни… – вздохнула она.

– Да, а твой редактор, наверное, рвет и мечет?

– Скорее всего. Ну и пусть. Зато я неплохо провела время. Если хочет, пусть увольняет.

– А он может, статьи-то ведь нет.

– Почему? Я отдам в печать материал о подвиге русского летчика, взорвавшего немецкий штаб, и героизме латышского врача, несмотря на смертельную угрозу, помогавшего нашим солдатам.

До границы было не больше пятидесяти километров, так что скоро эта страна окажется позади, в прошлом… Латгалия, этот древний регион с удивительной историей, напоминал Миле такую старенькую непримечательную книгу в дальнем углу книжного шкафа. Ты не обращаешь на нее внимания, но однажды от скуки открываешь… и уже не можешь оторваться, пока не прочтешь всю до последней страницы.

– Знаешь, Латвия мне очень понравилась! – сообщила Мила с ноткой грусти в голосе.

– Особенно латыши, – заметил Олег.

Журналистка насупилась. Его намеки, хоть и шуточные, ее задевали. Она сама себе боялась признаться, что по-настоящему увлеклась другим. Кем-то кроме Олега. Такое с ней случилось впервые в жизни. Она едва не стала любовницей женатого мужчины! От этой мысли по спине пробежала легкая дрожь – от ужаса и восторга.

– Ну как минимум один латыш мне как раз очень не понравился! – заявила Мила. – Сумасшедший какой-то! Никогда в жизни все это не забуду.

– Не надо так об Айварсе. Он как-никак тоже мой дед.

– Ты будешь с ними общаться?

– Конечно. Родственники все-таки. Я, пока Виктор не видел, переписал у него номер карты. Перекину деньги, которые мне крестный на день рождения подарил. Там хорошая сумма.

Мила положила ладонь ему на колено. Рядом с ней был самый лучший мужчина в мире!

– Латвия это, конечно, хорошо, но мне хочется домой. Не представляю, что пережили мои родители, – серьезно сказал Олег.

Журналистка промолчала, вложив в свой взгляд на Лалина все сочувствие, на которое была способна.

– Ты хочешь пышную свадьбу или в узком кругу? – вдруг как ни в чем не бывало поинтересовался молодой человек.

– В узком кругу, – не задумываясь, ответила девушка.

– Тогда поехали.

– Куда?

– В ЗАГС.

Одной рукой держа руль, другую он сунул в карман, вынул оттуда маленькую бархатную коробочку, открыл ее движением большого пальца и протянул Миле. Она увидела помолвочное кольцо из белого золота с густой сверкающей россыпью бриллиантов.

– Олег! – только и смогла выдохнуть девушка.

Декабрь 2018г.

Этот Новый год обещал порадовать поистине праздничной погодой. С самого утра тридцать первого декабря крупными пушистыми хлопьями валил снег. Мила еще немного полюбовалась им у окна, а потом вернула на место пышные складки кремового тюля, слезла с дивана, на упругих жаккардовых подушках которого сидела, опершись локтями на массивную высокую спинку, и поглядела на елку. Вчера она наряжала эту красавицу полдня. Но результат того стоил! Вышло очень стильно и изысканно. Елка была украшена в синих, белых и серебристых тонах. Преимущественно шарами и бантами. Олегу результат ее творчества очень понравился. Тем более что украшения удачно гармонировали с отделкой их небольшой светлой квартирки в одном из спальных районов города. Праздник молодожены решили отмечать дома, хотя родителям Олега сказали, что забронировали столик в ресторане. Просто хотелось побыть вдвоем. Теперь нужно было съездить к мастеру на прическу и кое-что доделать из праздничных блюд. Новое платье свободного кроя из синего бархата уже висело на плечиках в спальне. Мила как раз обувала симпатичные угги с меховыми отворотами, когда в дверь позвонили.

– Вам посылка из Германии, распишитесь вот здесь, – молоденький курьер указал, где именно следует поставить подпись.

Журналистка помчалась в гостиную, уселась на диван и принялась распечатывать коробку. В ней оказались большой пушистый плед, белые меховые варежки и шапочка, музыкальная шкатулка с балериной, а также коллекционная модель Ford Model T²⁰, от которой Олег точно придет в неописуемый восторг… К содержимому посылки прилагалась фотография. Со снимка ей улыбались Маша, Ивар и Виктор.

Мила некоторое время глядела на фото, а потом медленно положила его на полку между сувенирами. С удовлетворением отметила, что внутри совершенно ничего не екнуло.

Олегу, вскоре вернувшемуся с работы, подарок очень понравился. Лалин некоторое время любовно рассматривал свою модель автомобиля, раздумывая, не заняться ли коллекционированием, а потом подошел к жене и присел рядом. Обнял ее и положил ладонь на аккуратный небольшой животик, едва заметный под домашним шелковым брючным костюмом.

– Ты что, расстроилась? – осторожно спросил он.

Мила отрицательно покачала головой и прильнула к его плечу.

– Хотя, может быть, да. Айварс умер от инсульта. Это Виктор сообщил. А Машу удачно прооперировали в Германии.

– Старика, конечно, жаль, какой бы он ни был. А за Машу я очень рад.

В уголках глаз молодой женщины блеснули слезинки.

– И я!

Она прижалась к нему еще крепче и мягко поцеловала.

– Каждый раз, когда вспоминаю о нашей поездке в Латвию, знаешь, о чем думаю? – тихо спросила журналистка. – О том, что сначала все люди кажутся хорошими. А потом ты узнаешь их тайны…

Примечание

В оформлении обложки использована фотография автора Diana Indiana «Stylish happy young woman wearing spring outfit,spring heels, bright marine style dress.Posing at cafe and waiting her coffee to go. portrait of smiling girl,emotional teenage girl, bag,dark hair» с shutterstock.com

Примечания

1

«Красная звезда» – газета Вооруженных Сил Российской Федерации (с 10 января 2018 года). До этой даты несколько десятилетий была Центральным печатным органом Министерства обороны Российской Федерации (Минобороны России) и Министерства обороны СССР (МО СССР). Основана 1 января 1924 г.

(обратно)

2

Ре́зекне (до 1893 года – Розиттен (нем. Rositten), до 1917 и в 1944—1945 годах официальное название Режица (рус.дореф. Рѣжица) – седьмой по величине город в Латвии. «Сердце Латгалии». Город, построенный на семи холмах. Находится в 50 км от границы с Россией.

(обратно)

3

Просторечное название автомобиля марки CHERY QQ.

(обратно)

4

Реальный случай с фронта.

(обратно)

5

Отравление Сергея Скрипаля и его дочери Юлии произошло 4 марта 2018 г. в Солсбери (Великобритания). Работавший на британские спецслужбы бывший сотрудник ГРУ Сергей Скрипаль и его дочь были отравлены нервно-паралитическим веществом и госпитализированы в бессознательном состоянии.

(обратно)

6

Ватник – интернет-мем, которым патриотов России и русского народа обозначают их противники. Данный сленговый неологизм используется в русском, украинском, литовском, латышском языках. Сторонники данного мема настаивают, что ватники – это не все патриоты России, а радикально настроенные «ура-патриоты» («квасные патриоты» в доинтернетовской терминологии) и имперцы. В России оценивается государственниками и патриотами, как правило, негативно – как применяемый в русофобском контексте.

(обратно)

7

Из рассказа прабабушки автора, жившей в Псковской области.

(обратно)

8

Бомбер – вид спортивной кофты, имеющий сквозную застежку, чаще всего на кнопках.

(обратно)

9

«Если у них нет хлеба, пусть едят пирожные!»–французская фраза, ставшая символом отрешенности монархов от проблем народа. Приписывается Марии-Антуанетте, хотя впервые упоминается Руссо и, возможно, была придумана им.

(обратно)

10

Конкубина – наложница в Древнем Риме.

(обратно)

11

Luftdicht – с немецкого герметично, герметичная упаковка.

(обратно)

12

Флориш (англ. Flourish) – некоторое действие с картами, по сути жонглирование ими, с целью демонстрации своей ловкости и отвлечения зрителей во время скрытых манипуляций.

(обратно)

13

Королевский Северный колледж музыки относится к плеяде престижных высших учебных заведений Англии. Это заведение получило статус консерватории, располагается на территории Манчестера. Его заложили в 1973 году, после объединения с Манчестерским колледжем музыки, а также с Северной школой музыки. Этот колледж выпустил не один десяток прославленных на весь мир музыкантов.

(обратно)

14

Вия Артмане (21 августа 1929 – 11 октября 2008) – советская латвийская актриса театра и кино. Народная артистка СССР (1969). Одна из последних ролей в кино – Екатерина II в фильме «Золотой век» (2003).

(обратно)

15

В 1721 году по Ништадскому миру Петр I купил у Швеции Лифляндию, заплатив побежденной Швеции 2 миллиона золотых талеров. В январе 1795 года глава Курляндского герцогства герцог Петр Бирон начал переговоры с Екатериной II и в итоге отрекся от престола за два миллиона рублей и ежегодную пенсию в 69 тысяч талеров. В итоге 27 мая 1795 года Курляндское герцогство стало Курляндской губернией. Третья часть территории будущей Латвии – Латгалия, став частью Витебской губернии, вошла в состав Российской империи чуть ранее – в 1792 году, после первого раздела Польши.

(обратно)

16

Слова из Дуэта Пса и Болонки (мультфильм «Пес в сапогах»).

(обратно)

17

Орденом Суворова награждались командиры Красной Армии за выдающиеся успехи в деле управления войсками, отличную организацию боевых операций и проявленные при этом решительность и настойчивость в их проведении.

(обратно)

18

Мулета – кусок ярко-красной ткани, которым во время корриды тореро дразнит быка.

(обратно)

19

Лонгслив – футболка с круглым или треугольным вырезом различной глубины или ширины, возможно, с кармашком на груди и декоративной молнией (пуговицами). За счет длинных рукавов выглядит и просто, и элегантно. Поэтому образует отличную пару с джинсами и спортивными штанами.

(обратно)

20

Ford Model T, также известный, как «Жестяная Лиззи» – автомобиль, выпускавшийся Ford Motor Company с 1908 по 1927 годы. Был первым в мире автомобилем, выпускавшимся миллионными сериями. Генри Форд, по мнению многих, «посадил Америку на колеса», сделав новый легковой автомобиль сравнительно доступным для американца среднего класса.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава I

Глава II

Глава III

Глава IV

Глава V

Глава VI

Глава VII

Глава VIII

Глава IX

Глава X

Глава XI

Глава XII

Глава XIII

Глава XIV

Глава XV

Глава XVI

Глава XVII

Глава XVIII

Глава XIX

Глава XX

Глава XXI

Глава XXII

Глава XXIII

*** Примечания ***