«Добро пожаловать отсюда»
На потерпевшем крушение корабле (…) были найдены записи исследования некоторого доселе безымянного вида морских грибов. Грибы эти вызревают 9 лет и, своеобразным образом распускаясь, живут всего 0,3 секунды и, успевая при этом вволю возбуждённо туда-сюда пометаться, издыхают. При более детальном изучении выяснилось, грибы эти способны к общению меж собой, даже удалось расшифровать некоторые из их коротких, но вполне исчерпывающих диалогов:
« – Гиббс, ты собираешься вступить в партию?
– Уолли, это правсоюз, не путай, а то вот те фиолетовые поганки засмеют. У тебя ещё ведь вся жизнь впереди, неужто хочется пробыть посмешищем для всяких маргиналов? Тебе стоит задуматься о саморазвитии…
– Прав – СОЮЗ? СОЮЗ?! Так ты из этих, что окопались на левом камне около Великой Волны?!! На тебя это никак не похоже, Гибби!!! Ты что, предал федерацию?!!!!
– Уолтер, ты редкостный балбес. СОЮЗ – это не тот «грибной» союз, а «правовой» союз. Я вовсе не имел ввиду, что отношу себя к крайнем левым…»
Как становится понятно из этого и многих других перехваченных разговоров, время эти грибы воспринимают много медленнее нас, а волны, что окатывают камни, кажутся им почти статичными.
Через три (наших) секунды меж Федерацией и Союзом развязалась война, за ходом которой мы не успели, потому что какой-то олух забыл поменять в приборе-перехватчике батарейки, а когда через пятнадцать секунд они были заменены, Союз с лица камня смыло Великой Волной, впрочем, не такой уж и большой, как о ней говорят.
Ранее здесь штормило и волны были больше, но грибы об этом знать не знали, поскольку всего полчаса назад у них была изобретена письменность, а все предания о Великом Потопе и религиозных культах канули в небытие. Точнее, их банально обронил с камня какой-то старый и не в меру неподвижный лишайник, которому они были в хранение вверены. К моменту их утери он только-только сообразил, чего от него хотели все эти грибы. Ну… и на том спасибо.
Политическая жизнь грибов продолжала кипеть, они вскоре заселили своими спорами все близлежащие камни. Что иронично, ни один гриб в жизни не видел своих детей и всё же верил в их непременно светлое будущее.
В какой-то момент нам удалось найти способ связаться с ними. И послали им сообщение.
Один из грибов был вечно (насколько можно быть вечным при жизни, длящейся в 0,3 секунды) занят вопросами жизни, общества и вообще, но считался изгоем ввиду малой политической активности, излишней вдумчивости, зелёных пятнышек на ножке и нежелания метать свои споры каждому встречному. И вот в момент, когда он собрался с духом, дабы высказать своё Фи обществу и вообще всё, что он о нём думает, грибы уловили наше послание, содержанием как-то: «Здравствуйте, уважаемые грибы (XD). Мы наблюдаем за вами вот уже час как, и всё не поймём… вы живёте (для нашего времени) 0,3 секунды и занимаетесь чёрт знает чем, пытаясь удавить друг друга, когда могли бы дружно процветать и любить мир, любоваться его яркими красками, насколько это в вашем распоряжении. Всё же, чем вы заняты – будет в ближайшие 5 секунд снесено подчистую волной. Как вы на это смотрите?»
Многие поколения грибных дипломатов бились над ответом, и, прежде чем волна окончательно смыла остатки грибной цивилизации, мы получили ответ. Написанное там в переводе на русский значит не иначе как «добро пожаловать отсюда».
4 июля – 12 авг. 2019
*.*Плесень.*.Иногда мне кажется, что я сплю. И иногда мне это всё-таки кажется…
Всюду сырые остроугольные, но сглаженные зелёной шерстью дома. Мы давно уже не видели других домов. Только на картинках, в заплесневевших книгах да у кое-кого остались невнятные, размытые воспоминания о другом образе… образе.. образе. … *жизни!
Жилище – твоя крепость, твоя внутренняя обстановка. Я всегда держал дом и мысли в порядке и чистоте. Когда начали разрастаться белой, жёлтой, зеленовато-бурой кипой маленькие существа с невидимыми загребучими ручками-спорами поверх книг, я все их до единой ути.. у.. . *утилизировал, вот!
Мои соседи позволяли ей проникать в дом, осваиваться, некоторые даже целенаправленно её разводили – исследовали. Одни искали лекарство от рака – другим просто было любопытно – остальные просто любили всё по-странному эстетичное… Вскоре они и сами стали ею покрываться. У девушек были такие хорошие пышные ресницы… у парней росли разноцветные бакены, брови, у некоторых на груди вырастали целые леса. Но их никто не срубал бритвой. Напротив…
..Ношение плесени стало писком моды… последним… предсмертным писком моды.
Постепенно они отвыкали ходить на работу, на учёбу, вообще выходить на улицу. Даже друг к другу в гости. Сидели и любовались своим отражением, иногда забывая закрывать входные двери…
Такие заторможенные… а ведь у меня в левой руке трость и я хромаю, как ужаленная улитка на песке. И это мне-то они кажутся медленными!
Зелёные улицы. Зелёные дома. Зелёное небо… какое же всё тут, чёрт возьми, зелёное! Аж до тошноты!
Если Элли хотела попасть в изумрудный городок, где все желания сбываются – ей стоило свернуть сюда… правда, с оговоркой на то, что желать здесь нужно только тишины, спокойствия, никакого движения – и тогда сбудется.
Мох ковром устелил мой широкий подъезд. Тут и там проглядывают крючкообразные белые грибы с красными прозрачными каплями на шляпках. На полу тонны дохлых или… сонных мух. Плесень медленно пожирает их. И что совершенно ужасно, им это, кажется, нравится.
Только в моей квартире кремово-жёлтые чистые стены и тёплый свет. Снаружи он не несёт вообще ничего…
Тяжело вот так… одному. Уже месяц ни души, ни звука. Я спускался к соседям, но либо их двери заперты на замок, либо в квартирах нет ничего кроме замшелых валунов, грибов и дохлых мух.
У меня есть догадка, что с ними стало. Но мне тяжело об этом думать. Очень. Надо облегчиться.
Зайдя в клозет, я уже восемнадцатый раз за неделю вижу неуклонно разрастающееся зеленое с коричневыми крапинками пятно. Я пытался его вывести, соскаблить и выкинуть. Но не помогло.
Много часов я просидел на этой белой эмалированной посудине, раздумывая над тем, как всё-таки мне эту гадость выводить. Я долго смотрел на неё выжигающим взглядом.
И вот однажды меня осенило. Мне не уда… удар? – у.. уд…
…
..* удаётся вывести её потому, что я этого… не хочу…
Удивительно, но за долгое время навязанного сожительства я перестал инстинктивно испытывать к ней отвращение. Она стала для меня просто… как данность. Как будто иначе и быть не может. И не было никогда.
Обычное дело…
И вот через три месяца я сижу и смотрю на своё поросшее грибами лицо и спрашиваю се… сере… сер… серый? – спрашиваю я себя – может, «себя»? – да, точно, себя…
Вот так и гоняю один и тот же вопрос по кругу. Мир за окном не кажется больше унылым. Он мой. Он такой, каким и должен быть. Если бы только… только… т.. если бы, да как абы – то … росли грибы… да, это про меня теперь, не иначе.
Мои колени хрустят. Хочется напоследок проститься с пока что ничего не говорящим мне солнцем. В последний раз посмотреть на него…
Обросшая махина медленно проковыляла до круглых остатков квадратного окна. Красные зрачки сузились, дыхание перебилось. Боли не было. Ни от падения. Ни от остановки дыхания. Был только покой и застывший последний момент.
Огарок окна затянула зелёная паут… паут.. т… … ..тина?
28 сен. 2019
Вкус жизни
Джо Фейн был прилежным мальчиком. В 11 лет спас одноклассницу от надругательств подруг. В 20 он стал прилежным американцем – окончил металлургическое училище. В 21 отслужил по призыву. В 26 отправился на фронт. На третьем месяце службы впервые принял прямое участие в перестрелке. И вскоре его группа попала под артобстрел.
Как и многие в первый раз, Джо труханул не на шутку. Снаряды рвались и рвались, со всех сторон на него кричали, били. Мир словно замер, скорчился глухонемой судорогой и грязными комьями земли. Тотальный паралич.
Если бы Джо тогда спросили, как он вообще на всё это смотрит, он, возможно, если б не отнялся язык, лёг по стойке «смирно, что покойник» и сказал бы, что смотрит на всё это… широко открытыми глазами.
Впрочем, другого и не оставалось. Да, Джо, далеко выкатив глаза, внимал разверзшемуся хаосу, поглощал его волнистое мерцание, становясь с каждой секундой всё больше похожим на труп, неосознанно пытаясь притвориться мёртвым, чтобы сама смерть его не заметила и обошла стороной.
Рядом с Джо сидел, плакал и грыз в кровь ногти и пальцы такой же желторотик. Зубы его розовели, в прожилках скатываясь в бордовый. Красная жижа липла к губам, высыхала, склеивала прерывистое холодное дыхание. Этот парень постепенно терял сознание.
Позади раздался взрыв. Осколком размозжило голову мальчику с окровавленными углами губ. Джо забрызгало теплой, стремительно холодеющей мешаниной из мозгов, кожи, кровавого пунша из осколков костей, лимфы и разорванного языка. Фейн, покосившись, стоял с широко раскрытым ртом.
На секунду он замер, провалился, оцепенел, закрыл глаза и исчез.
Открыл глаза совсем другой Джо.
Он подмял губой нижнюю челюсть, проглотил холодную жижу.
Это успокоило.
Вдруг всё перестало быть важным. Страх перестал существовать. Всё было на своих местах. НИЧТО было на своём месте. ВСЁ стало ничем.
Он замолчал перед лицом кромешной тишины.Встал у края неразвороченной части окопа, прицелился, выстрелил.И ничего не почувствовал.***
Через полтора года война окончилась ничем. Поля, задыхавшиеся бенгальским дымом боёв, опустели. Белые каркасы человеческих тел обросли мхами, лишайниками. Тут и там из кратеров глазниц выглядывали серые поганки, в перевёрнутых разбитых черепах полёвки вили гнёзда.
Джо выжил. Из ума. Правда, он пока этого не знал. Он даже не заметил, как подменили его самого у него же под носом. Воистину, афера века. Никому и в голову прийти не могло, что Джо – уже кто угодно, но только не Джо…
Не прошло и месяца с демобилизации, Фейн вернулся на завод, на котором прежде никогда не был. Или всё-таки был? Мышечная память… даже спустя чёртовых полтора года она с хирургической точностью мясника подсказывала движения.
Только взгляд Джо опустел. В нём не было даже спокойствия. В нём не было ничего. А там, где нет ничего, даже страха, неоткуда взяться умиротворению. Пустые запахи бесцветного цеха, беззвучные капли с потолка, выцветшего ржавчиной…
И в самую сердцевину этой пустоты ворвалась острая, наматывающая и дёргающая за обнажённые подрезанные нервы боль.
Фейн не заметил, как большая шестерня наклонного механизма огромного чана с жидким металлом зажевала его левый рукав и потянула его за собой. Не успев опомниться, сделал шаг вперёд левой ногой, безликая сила вывернула его руку и искусала его локоть, плечо, кисть руки, рассекла напополам пальцы, дробя кости, выдавливая ногти…
Двадцативосьмилетний рабочий не слышал тревожных голосов своих незнакомых друзей, не замечал их хлопот. Их попытки спасти его были отняты у его памяти будоражащей тишиной, постукивавшей в висках. От вида крови его взгляд озарился алым пламенем.
***
В больнице пахло дешёвым синим полиэтиленом, проспиртованной ватой, дохлыми мухами, фарфоровыми чашками и комочками кашля. Но ПАХЛО!
Руку отсекли, как собирают кукурузу в поле. В промышленных масштабах. Безразлично и привычно. Холодно и ослепительно ярко.
Впервые с того дня в окопе Джо места себе не находил. Судорожно и мелко семенил из одного угла палаты в другой, размахивая невидимой рукой, кидая голодные загнанные взгляды в пустые забытые стены.
Он ждал врача, прооперировавшего его.
Дверь скрипнула, хрустнула. Блёклый голубой свет из окна перебился жёлтым. Луч почти что солнечной слюды осела на дрожащей фигуре Фейна.
Зрачки сузились и потускнели.
Перед ним стоял НЕ ТОТ.
Доктор сухо оповестил Джо о благоприятных результатах анализов.
Но Джо было не до хороших новостей. Он оцепенело хватался за нестройные, горящие сгустки мыслей, пытаясь наскоро составить план. План, которого никто не ждал.
Врач вышел.
Фейн дёрнулся.
Попытался схватить фигуру в белом халате несуществующей рукой и осёкся, упал на колено.
– Что с вами, вам плохо?
Коленнопреклонённый, он жевал губами.
– Мне нужен… мистер Адамс…
– Курт Адамс сейчас не может вам помочь, он должен быть..
– Но мне нужен именно он!
– Перебил Фейн
– Может, я могу чем-то помочь?
Взгляд тускнел, надежда таяла. На глазах.
Фейн безумно рванулся за дверь. В коридор.
И натолкнулся на Адамса.
Вот обманщик! – мелькнуло в голове.
Ошарашенная улыбка изогнула покорёженный рот. Глаза Джо превратились в две красные острые жемчужины. Надежда восставала из мёртвых, теплилась колючим угольком на дне ледяного колодца.
Фейн просил слёзно, с жаром. Умолял и катался по полу.
Просил вернуть ему оторванную от сердца руку.
Он обещал, что об этом никто не узнает, никто не увидит. Не увидит, как он поглотит мёртвую часть себя.
Всё, чего ему хотелось в этот миг – ощутить бестелое прикосновение длани смерти, укусить её за раздробленные ногти, разорвать её вывернутый хрящ локтя, впиться и осушить красную воду мертвого источника никому теперь не принадлежавшей конечности.
Врач отказал. Просьба отдать собственную (пускай и отмершую) руку на съедение звучала дико. Даже противозаконно. Но что он мог поделать. Этим утром, почти сразу после операции, приехал работник крематория и забрал все осколки человеческих тел.
Фейн на всё готов был, лишь бы вновь ощутить настоящий, как ему казалось, вкус жизни.
Ошарашенный, он растекался однорукой бесцветной горой по рыжему дощатому полу. Краски плыли, преломлялись сквозь него и уходили прочь.
Джо Фейн умер во второй, в последний раз.***
Прозрачные глаза открыл совсем другой, третий Фейн. Краснеющие, они душно впивались в окружающее пространство…
Джо высох, подтянул ноги, напряг икры. Вставая, почувствовал пронзительную натягивающуюся боль под коленкой. Разогнул по очереди ноги. Прошло как не было.
Лицо врача отошло по шву у ушей, веки сверкнули от неожиданности, глаза хрустнули под зубами зверя.
***
Воздух заполнил вой полицейских сирен.
Джо выбежал на улицу, безумно вращая глазами, огляделся. Под тонким голубым халатом до колен скрывались только несколько дециметров бинта на уровне левого плеча и груди, трусы-семейники в полоску и заткнутый в полосатый кармашек чёрный носок с жёлтым пятном.
Адская машина для убийств с горящими от солнца глазами в ржавой коробке черепа жаждала смерти…
И мир подарил ей такую радость. Прежде чем она с громким криком набросилась на прохожего, резиновая пуля оторвала ей ухо.
Машина больно оглянулась.
Две следующие пули пунктиром выкололи глаза…
19-20 авг. 2019 – 14 нояб 2022.
Погружайся в эту луну
Сегодня произошёл настоящий катаклизм. Совсем не такой, про какие пишут в сентиментальных фантастических книжках. И произошёл он в моей жизни. Луна улетела от Земли… Моя спутница всё это время
отдалялась…
отдалялась…
отдалялась…
И наконец она ушла от меня. Безвозвратно. Я сам не свой, ноги не держат, я абсолютно лёгок, и мне не за что схватиться.
Этой ночью я один среди тысяч звёзд, смотрящих на меня и грызущих червями света моё безвольное тело.
Она ушла от меня; сказала, не любит больше.
Нет, физически она здесь, в одной постели со мной, лежит, дышит, но теперь вместо согревания её прерывистое дыхание несёт мне губительный холод Энцелада…
Как мы призрачно ищем жизнь под его льдами, так и в ней нет теперь жизни для меня.
Казалось бы, простая семейная ссора, просто слова, брошенные (в сердцах) на ветер…
Но я только что понял…
… мы не разговаривали целый месяц…
Даже «привет» и «пока» не успевали друг другу бросить глухой пустышкой. И вот среди этой пустоты, как гром средь ясного неба: «Я тебя больше не люблю!»
– Первое настоящее, отрезвляющее слово за, может, почти полгода. И оно режет сильнее тысячи ножей, потому что оно одно.
Вне всякой замыливающей глаз конкуренции. В её мире для меня больше не осталось ни «ну, может быть» ни «он же был таким хорошим», – одно только выжигающее «НЕТ!»
Всё дрожит, моя жена дрожит. Не может заснуть.
Переворачиваюсь и пытаюсь судорожно обнять её. Упирается. Что-то злобно шепчет, задушив дикий крик непрожёванным языком ненависти. Ей страшно. Я пересилил. Повалился сверху. Отвела взгляд. Пузырьки слёз взлетают из-под её век, чувствую маленькие солёные озерца на углах своих колких губ.
Я захрипел. Сам ещё не знаю из-за чего.
Она с ужасом выстрелила в меня взглядом.
Мир остановился.
Её глаза чернеют пропастью. Вижу белый кусочек: блюдце или, может, шар.
Сейчас я – космонавт, неутомимый путешественник, абсолютно свободная и невесомая песчинка. Но что-то к ней меня притягивает, к этой белой штуке.
Высадился на планете. По размерам, скорее, спутник, только дыра в нём. Не сквозная, она поглощает свет.
Перекинул через пропасть канат, качаясь, дошёл до его середины.
Бездна зовёт, всматриваюсь в неё. Падаю.
Казалось, всё происходит быстро, но теперь я словно парю, будто время замедлилось.
Вижу что-то белое, оно увеличивается, приближается. Это человек. В комбинезоне. Космонавт…
это… Я!
С треском ломается зеркало. Вновь один в темноте.
Открываю глаза. Время возобновило свой ход. Вновь она передо мной. Смотрит в глаза. На неё капают мои слёзы.
Я видел себя в её глазах. Тогда. При ударе о зеркало. Уродливого, гадкого. Напуганного.
Кто из нас тянется или отталкивается сильнее? Мы ведь и есть отражения друг друга.
Это был конец или начало? Она вновь пошла на сближение со мной или окончательно улетела?
Только утро сгрызёт червями солнца.
кожуру с плода и обнажит семена. А сейчас я в неведении.
Ничего не знаю. Не знаю, что будет.
Что… если я убил себя в её мире окончательно, разбив его на тысячи мелких осколочков.
Станет ли она собирать их?
Смогу ли я собрать себя?
Страшно…
??.??.2017-4 июн. 2019
Завтрак психопата
– Держи персик.
– Мам, сними кожицу. Иначе у меня губы щиплет.
//Как будто если снять с лица кожу, щипать будет меньше//
–Ма, я больше не могу. Пусть кто-нибудь доест мои макароны. Ты будешь?
– Да, сынок, там ещё мясо есть на добавку.
– Конечно буду.
//Мясо. Его так много под кожицей. Мякоть человека. Интересно, это ли имеют ввиду, говоря, что человек – тот ещё фрукт? Почему мне всё ещё смешно?//
– Можно мне желешку?
//Желе. На что-то оно похоже, да?//
– Ой! А что она не подкрашена? Прямо как медуза, фу!
// Медуза. Отстойно быть медузой. Весь день блюрп-блюрп. И глаз нет. Бум башкой об камень. Хотя арктическая медуза… не, она крутая. У неё щупальца под 20 метров длиной, а купол 2,5 метра в диаметре. И яд такой мощный. Человека от одного прикосновения к щупальцам убьёт… Слышал, учёные нашли там, на севере, пару 300-летних медуз. Вроде они бессмертные. Не знаю, бессмертие в обмен на глаза? Я бы подумал//
– Доча. Тебе надо есть больше яблок.
– Не люблю яблоки, пусть он их ест!
– У твоего брата аллергия на яблоки.
//Яблоки. Глазные яблоки. Что-то там про них было, да. Про смерть или бессмертие. А, медузы. Помню. Вчера ходил, собирал их в кучи по всему пляжу. Сколько их штормом на песок вынесло. Фиолетовые такие засранцы. Нашёл кусок обшивки от катера и им раскидывал их по кучкам. Прикольно было. Пахнут только неприятно, но цвет красивый. Не знаю, много ли от этого занятия пользы. Но что ещё делать одному в такую жару на пляже?//
– Дорогая, а что на ужин будет?
– Ну, я хотела приготовить куриные сердечки…
//Сердечки. Сегодня с мелкими строил песочный замок. Их терпения хватило только на пару башенок, потом они всё разломали и ушли. Скоты. Я потом ещё целый город отгрохал. Прямо как у ацтеков. И храмовую площадь. И, конечно, сам храм. Вроде ацтеки воевали с соседними племенами ради захвата пленных. Чтобы потом вырезать им сердца и сжечь их на костре//
– Я пересяду сюда. Подвинься, ма. Солнце жарит.
//Круто, наверное, быть жрецом храма солнца…//
– Мы скоро чай пить будем. Сын, сходи за кипятком.
//Иду. Кипяток. Им свиней обваривают прежде чем разделать. Или только щетину подпаливают? Люди на свиней похожи//
Молодой человек не спеша прошёл пару поворотов до общей кухни, располагавшейся отдельным зданием с примыкающей верандой.
//Свиньи. Люди. Что-то я такое читал… «Скотный двор»?– Да, люди те ещё свиньи, когда дело доходит до… да до чего угодно. Особенно до алкоголя. Есть даже выражение такое «пьяный в зюзю» . Зюзя – свинья такая ленивая. Свин//
Дойдя, парень взял чайник и обнаружил, что он пуст. Чайник, а не парень.
//Придётся заново кипятить. Похоже, кто-то выдул весь кипяток. На чай, видимо. Чай… чай из Китая. Папа говорил, там самый низкий процент распространения желудочных бактериальных заболеваний, потому что все с детства учатся хлебать кипяток. А ещё из-за этого у многих там рак пищевода. Из-за ожогов. Такая себе палка о двух концах. При том один конец острый. Прямо не палка, а томагавк. Индейцы тоже хороши. Помню, в 11 лет сюда ездил, мне друг рассказывал, около Мексики сохранилось одно индейское племя, где детям прижигают язык раскалённой кочергой или чем ещё. Чтобы они могли перцы чили и другие пачками жрать, потому что это единственный доступный способ обеззаразиться. Да и есть больше почти нечего. Не растёт у них ничего. Звучит так бредово, что может быть правдой//
Так бы он и стоял, погружённый в раздумья. Если бы не…
– ЧайнИк твОй?! – неровно ставя ударения, обратился к нему подвыпивший мужчина лет 30-ти.
– Он общий.
– Кто общИй?
– Чайник…
//Ты же сам спросил, разве нет?//
–Сам тты чайник! У меня высшЕе по компьютерным технОлогиям! Между профессиями много различий. Но в чем уж люди почти всегда единогласны – так это в том, где лучше всего отдыхать. Потому южные края каждое лето наводняют самые разные сорта общественных фруктов, овощей, кренделей, больших шишек и важных птиц. А где отдых. Там и алкоголь. И дурман его чаще всего единит людей тем. Что спускает их на одну, зато общую ступень эволюции. До уровня коацервантов.
– Но ведь…
– И не надо мне тут! Я тут не так, как там… Мужчина постучал кулаком по столу и, надув щёки, показал большим пальцем куда-то за спину, продолжая нести пургу в разгар лета.
//И кто тебя за язык тянул ему отвечать? Язык. Да. За него бы потянули в подземках Святой Инквизиции. За такое то поведение. Хотя толку с ним спорить. Он сейчас вообще не на этой планете// Ещё с пятнадцать минут простоял, ожидая чайник. Податься в этот слепящий солнечный день было решительно некуда. //Куда не пойду, везде всем от меня чего-то надо. Все спрашивают, как настроение, как погодка, о чём думаешь. Но ты же со мной в одном месте находишься! Зачем спрашивать очевидные вещи о погоде? Настроение… ну… нормальное. Для меня нормальное. Тут все начинают чувствовать мнимую фальшь. И повезёт ещё, если расспрашивать дальше не станут. А спросят, что на самом деле занимает твою голову – так вывалишь им всё это про медуз, яблоки и инквизицию. Вы же этого хотели. Да? Нет?! Зачем тогда спрашиваете?– Как этот пьянчуга. Просто воздух почём зря трясёте. Если люди не хотят знать правду такой, какая она может быть у других людей – зачем они её спрашивают? Или они хотят слышать только то, что хотят слышать?//
Молодой человек ещё немного повтуплял в пол, осмысливая беззвучно произнесённый вопрос. На этом мы его и оставим. Достаточно сказать, отпуск этот он провёл, как ему поначалу казалось, в меру отвратительно. Но, вернувшись домой, он вспоминал эти деньки даже с некоторой долей наслаждения. Как то, на что стоило тратить время. И прожил совершенно НОРМАЛЬНУЮ жизнь.
5 июля 2019
