Обессиленный и изможденный, я навалился на тяжелую – еще с советских времен – дверь стоматологической поликлиники. Ослепительные лучи солнца, отражающиеся от белоснежной корки льда, ударили по глазам, а холод, пронзающий до костей, немного взбодрил меня. Половина лица, немая от боли, несмотря на морозную свежесть, отзывалась болезненным покалыванием – отпускала анестезия.
Прикрыв глаза от солнца, я начал спускаться по ступеням, но внезапная тошнота, вызванная головокружением, заставила меня подскочить к перилам и, перевалившись через них, раскрыть, как оказалось, переполненный рот.
Как и ожидалось, вместо слюны на белой, начинающей подтаивать корочке льда в обильном количестве оказалась моя собственная кровь. Проведя языком во рту по знакомому месту, я потревожил уже насквозь пропитанный ватный валик и поспешно выплюнул его в урну.
Тяжело вдыхая теперь уже освобожденным ртом морозный воздух, я почувствовал, насколько разгоряченными были десны. Казалось, вся онемевшая половина лица пульсирует, пытаясь очнуться от анестезии, и, оценив нанесенный врачом ущерб, залатать свежую кровоточащую рану.
Рядом раздался детский плач.
Ребенок, по-видимому, предшкольного возраста стоял передо мной у основания ступеней. Он протяжно завывал сквозь перетянутый на лице шарф, высоко задрав голову. Ребенок уже не пытался избежать посещения устрашающей зубной поликлиники, а как бы горевал о своем бессилии в собственном спасении от боли и страданий.
– Я-не-хо-чу!
Детский плач прорезался до тяжелых свинцовых облаков и, словно вспоров их, высвободил наружу белоснежные хлопья снега.
Растерянно поглядев на ошарашенную бабушку, нижняя часть лица которой также была затянута медицинской маской, я улыбнулся окровавленным ртом и виновато кивнул, как бы извиняясь.
Очнувшись от оцепенения, вызванного лицезрением ужасающей картины, бабушка принялась успокаивать ребенка.
– Чой то ты ревешь! Надо, знач-т, надо! От старых-т зубов должно избавляться! По-другому не бывать!
Пытаясь исправить ситуацию, я присел на корточки перед ребенком и, игнорируя боль, через онемевший рот бодро заявил:
– Да ты не переживай! У тебя еще знаешь сколько зубов будет! А когда дорастешь до моих лет, японцы уже что-нибудь придумают! И на месте больных будут новые вырастать! Еще крепче!
Я, конечно, ожидал что мои слова приободрят ребенка, но вопреки всей его истерике он моментально успокоился и удивленно уставился на меня. Его бабушка так же молча хлопала глазами, без стеснения рассматривая меня. Стало жутко не по себе, и я поспешил удалиться.
– А у тебя что, – искренне удивляясь спросил ребенок, – не вырастают?
– Хотел бы я! – бросил я через плечо, направляясь к ближайшей станции метро.
Удалившись на достаточное расстояние, я напоследок обернулся и увидел, как бабушка, подпирая тяжелую дверь пятой точкой, пытается затащить отчаявшегося ребенка внутрь.
Оказавшись в подземке, я был вынужден вступить в неравный бой со своей собственной ленью. Пульсирующая десна уверяла меня, что я достаточно натерпелся на сегодня и заслуживаю полноценного отдыха. Нет ничего проще. До квартиры, конечно, ехать на три станции дальше, но зато она рядом с метро, а до университета еще идти через парк. Но сидеть или даже стоять в вагоне легче, чем чесать через заснеженный парк. Но идя через парк можно насладиться морозной прохладой, облегчающей состояние воспаленных десен. Но сидеть на парах с ноющей болью будет невыносимо – ничего не запомнить и посещение будет, что называется, для галочки. А в квартире можно будет завалиться на мягкую кровать и как следует набраться сил перед свиданием с Лерочкой.
Белоголовцева училась на том же курсе, на два года младше, и не была красавицей, за которой тянулся след из сраженных ухажеров. Этим она меня и привлекала. Я тоже не был высоким брюнетом на белом мерседесе. Мы были обычным среднячком, ну чуть получше чем среднячком, и отлично подходили друг другу. Она была сама невинность: невысокого роста, немного пухленькая, зато с большой грудью. Еще отлично готовила и жила у тети недалеко от университета, а я многого от нее не требовал и натаскивал по уже пройденным мной предметам.
Мы договорились о встрече после занятий. Если сейчас сразу поехать домой, дорога займет не больше получаса. Пообедать в ближайшее время не получится, так что здесь я экономлю несколько минут. Желательно принять душ, но только если это не повредит правильному сну, в противном случае, душем придется пожертвовать. Чтобы успеть на свидание, нужно выехать не позже четырех, получается на сон останется…
Взглянув на часы, я расценил, что посещение для галочки полезнее сна, и разочарованно побрел в вагон. К тому же сегодня тетя Лера должна была уехать по делам, оставив всю квартиру в нашем распоряжении, поэтому рисковать свиданием я не готов. Врач, конечно, сказал не напрягаться, но с того самого момента, как Лера сообщила о том, что нам удастся побыть наедине, в паху ощущался неутомимый зуд.
До самого вечера шел снег поэтому, когда все мы – студенты – вывалили из университета, весь парк по самые колени был завален свежевыпавшим снегом, который расчистят в лучшем случае утром. Солнце давно село, и я в ожидании Лерочки на условленном месте – в парке под фонарем – замерзал, переминаясь с ноги на ногу. Лерочка написала, что немного задержится, поэтому я решил не беспокоить ее звонками и сообщениями. Может, так быстрее закончит? Ожидание того стоило. Хотя… Силы уже совсем покидали меня, и я пожалел, что не согласился на несколько бесполезных часов отдыха.
Когда снова пошел снег, я плюнул на все и, нахохлившись, оперся о столб, незаметно для себя задремав.
Мне приснился тот малыш, которого я напугал утром. Он стоял на другой стороне аллеи и все тем же удивленным взглядом изучал меня. Больше ничего не происходило. Такой вот странный сон.
В какой-то момент ребенок подошел ближе, так что теперь смотрел на меня снизу вверх. Позабыв о стеснении, я так же начал разглядывать его, пытаясь уловить ускользающую от меня странность в его облике и поведении.
Наконец, по-видимому, насмотревшись на меня, ребенок поднял руки и стянул свои все в снегу варежки на резинке. Не отрывая от меня глаз, он поднял руки к шарфу на лице, чтобы подышать на них и немного согреть. Было видно: он размышляет над чем-то серьезным для него и важным.
Я уже хотел было снова опуститься перед ним на корточки и самому растереть его руки, подышав на них, но тут заметил снежинки на его пальцах. Они лежали прямо на его пальцах. Я имею в виду что, падая на руки, снежинки оставались там, совершенно не тая, словно его руки были абсолютно холодными!
Я забеспокоился о здоровье малыша, но не успел ничего предпринять, потому как мальчик, стянув шарф со своего лица, заставил меня оцепенеть, открыв мне, как я поначалу подумал, жуткие шрамы на своем лице. От кончиков рта они тянулись до самых ушей. Когда он медленно приоткрыл рот, пытаясь что-то сказать, стало понятно – никакие это не шрамы, никакой это не рот.
Челюсти расходились все больше и дальше друг от друга. Кожа лица, словно молния, расползалась вдоль шрамов, обнажая пасть, заполненную несколькими рядами белоснежных клыков.
Когда он бросился на меня, я, встрепенувшись, проснулся.
Лерочка стояла рядом, заглядывая в мои уставшие глаза.
– Ты чего пугаешь!
– Ты что, уснул?
– Да я просто глаза прикрыл.
– Да ты разве что не храпел!
Смех Лерочки моментально поднял мое настроение.
Растерянно оглядевшись, я, протирая глаза, попытался вспомнить, что мне могло такого присниться, но вместо этого обнял Лерочку и нежно поцеловал ее. Скорее, даже не поцеловал, а легонько прикоснулся своими губами к уголку ее рта. Она засмущалась, и на ее пышных, румяных от мороза щеках проступили ямочки.
– Ну что? Пойдем?
– Слушай, насчет этого… ну… тетя… она сейчас написала…
Я понял все без слов. По-видимому, я расстроился настолько, что все переживания тут же очутились на моем лице.
Лерочка обняла меня и игриво пощекотала кончиком носа мой подбородок.
– Извини. Совсем расстроился?
– Да нет. Я не расстроился. Просто устал за сегодня. Мне же зуб удалили. Хочешь покажу?
Немного приоткрыв рот, я потянул себя пальцем за щеку и игриво протянул: «А-а-а».
– Фу, нет! Убери!
Смеясь Лерочка, оттолкнула меня и шлепнула по плечу.
Остаток свободного времени мы провели в кафе. Она заказала капучино. Я же, попробовав сделать глоток из ее чашки, обнаружил, что вся челюсть превратилась в комок затвердевшего теста, который при желании можно размять, но делать это придется через невыносимую боль. Потому я заказал круассан с миндальным кремом и бутылку простой воды. Бутылку я попросил достать из самого дальнего угла холодильника, а круассан заказал для Лерочки, чтобы не выглядеть как скупердяй.
Мы немного поговорили об учебе, новых фильмах и общих знакомых. Вечер был приятным, но, когда она начала есть круассан, от которого поначалу отнекивалась, ссылаясь на фигуру, я увидел, что она также расстроена тем, что нам не удалось побыть наедине. Это огорчило меня еще больше и, несмотря на свой практически опустевший кошелек, я пригласил Лерочку в кино, чтобы хоть как-то скрасить вечер. Может, мы сможем хотя бы пообниматься там?
Лера отказала, сначала указав на часы, а затем на мою опухшую щеку.
– Тебе надо как следует выспаться!
Что тут сказать? Она была права.
***
Проснувшись на следующее утро, я обнаружил, что тяжесть, сковывающая половину челюсти, распространилась на обе стороны лица. Подойдя к зеркалу, я попытался раскрыть рот и осмотреть место, где еще вчера находился больной зуб, но мышцы лица сводило настолько сильно, что я едва мог приоткрыть рот.
Тогда я осторожно направил язык к знакомому месту во рту, ощупывая болезненный участок, где совсем недавно был зуб. Возможно, врач забыл удалить корень или в десне осталась какая-то частичка зуба, но скачущий по зубам язык был словно не на своем месте и все вокруг ему казалось странным и незнакомым.
Не в силах сдержать паники я позвонил в больницу, чтобы узнать, что делать. Конечно, мне никто не ответил. Сегодня суббота, и они работают с половины десятого.
Нервно маясь, я бродил по комнате туда-сюда, прокручивая в голове самые худшие сценарии. Через каких-нибудь двадцать минут я, к своему же удивлению, смог себя успокоить. В худшем случае в рану могла попасть какая-нибудь инфекция или действительно остаться кусочек зуба, но сейчас это не должно быть проблемой – у нас есть рентгены и антибиотики. А еще сердце грела мысль о том, что раз это все произошло по вине их специалиста, то они должны будут лечить меня совершенно бесплатно.
Деньги были, но был и долг за квартиру. За зубы пришлось заплатить с денег, которые были отложены на аренду комнаты, потому как ходить с болью было уже невыносимо.
Не поехав на лекции, я все же дозвонился до поликлиники. Я объяснил всю ситуацию, и мне сообщили, что лучше как можно скорее явиться на осмотр.
Пока я толкался в прихожей, впопыхах наматывая на себя шарф, дверь, ведущая в комнату моего соседа-душнилы, открылась, и на меня уставилась пара рыбьих безэмоциональных глаз. Как бы промеж делом посасывая ложечку от сжимаемого им в другой руке стаканчика йогурта, казалось, он вообще смотрит сквозь меня, но я знал – он придумывает нечто едкое и колкое. Естественно, я ни в коем случае не планировал затевать с ним беседу или хоть как-то реагировать на его присутствие. Когда я был уже в дверях и только подумал о том, что сегодня душнила решил ограничиться простым наблюдением, как услышал гнусавое:
– На пары?
Я вскипел. Стоило просто закрыть дверь и уйти. Это было бы правильно. Я не обязан перед ним отчитываться! Но я вскипел настолько, что мне хватило глупости обернуться и ответить ему:
– Да твое какое дело?! Ты сам-то хоть из квартиры выходишь?! Как ни приду – ты дома, когда ухожу – ты еще дома! Ты живой вообще или зомби?!
Мои слова пролетели сквозь него ни на йоту, не потревожив его душевного равновесия, и, выдержав паузу, за которую он отправил в рот еще одну ложку йогурта, душнила констатировал, уже закрывая свою дверь:
– Я плачу за квартиру.
Зайдя в вагон метро я понял, что все еще перевариваю его слова. Ну знаете, когда в груди давит, а ты идешь и чуть ли не вслух проговариваешь, как надо было ответить, чтобы поставить обидчика на место. Это заняло меня настолько, что боль совсем позабылась. На секунду даже показалось, что все прошло, и промелькнула мысль: а стоит ли ехать в поликлинику?
Нет. Ехать явно стоило. Я уже затянул со здоровьем и пришлось расплачиваться деньгами с совершенно другой статьи затрат. Вопрос жилья, конечно, очень важен, но, как оказалось, в вопросах здоровья промедление выливается в большие затраты.
Конечно же, у врача, проводившего мне вчера операцию, сегодня был выходной. Меня отправили к какой-то старушке. Наплевать. Лишь бы достала кусок зуба.
Сначала меня отвели на снимок, а затем я, с большим усилием открыв рот, терпеливо ждал, пока она закончит осмотр.
– Ну что, голубчик, – сказала она, откладывая инструменты. – В целом неплохо. Хорошие зубки. Есть небольшой кариес, и его нужно лечить, но болезненных ощущений он вызывать не должен. Тем не менее если запустите, потом может дойти до удаления.
– А как же ранка?
Мы со старушкой хлопали друг на друга глазами.
– Какая ранка?
– Ну вот тут, – я открыл рот и указал пальцем, – от зесь, чера уалили.
Старушка несколько раз хлопнула глазами, включила фонарик на лбу и, жестом велев мне откинуться в кресле, снова заглянула в мой рот.
Затем, отвернувшись от меня, она постучала по клавиатуре, что-то внимательно изучила в мониторе, а затем снова заглянула в мой рот. Потом она неожиданно закричала в направлении двери:
– Галя! – и продолжила мне спокойно: – Нет у вас никакой ранки.
– А чего тогда все болит? – усмехнулся я, удивляясь тому, как эта старушка еще держится на работе.
– От наркоза. Побочное действие или аллергия. Антигистаминное не пьете?
Я в недоумении пожал плечами.
– Надо пить. Галя! Я сейчас запишу вам, что можно, а вы подберете, что вам больше по цене подходит. Вот этот наш неплохой и совсем не…
– Ну подождите! – я нагло оборвал врача. – А как же удаленный зуб?
Она снова долго смотрела на меня. Так, словно я спрашиваю какую-то глупость.
– Молодой человек. У вас все зубы на месте. Галя, ты где?! Я что, просто так зову?!
Она развернула ко мне монитор и, нажав пару кнопок, раскрыла рентгеновский снимок. Еще вчера я видел рентгеновский снимок своих зубов, а потому сразу смог его узнать. Только вот на вчерашнем снимке зубов было меньше.
В дверях появилась вчерашняя медсестра.
– Зуб вчера удаляли? – резко спросила старушка, кивком указав на меня.
Галя пожала плечами.
– Надо посмотреть отметку в карточке.
– Я знаю, как смотреть в карточку. Я у тебя спрашиваю: удаляли или нет?
– Да я вам что… – возмутилась Галя, – все помнить, что ли, должна?! Если есть отметка, значит, удаляли!
– А я потому и спрашиваю, что отметка есть! И зуб тоже есть!
Галя, нахмурившись, подскочила к монитору и, выхватив мышку, начала гневно на нее нажимать.
Нельзя сказать, что я болел за успех Гали. Я был абсолютно уверен, сейчас она нажмет пару кнопок и ткнет старушку носом в нужную карточку, где есть и отметка об удалении, и правильный рентгеновский снимок с еще больным зубом. Поначалу все так и шло.
– Вот! – сказала Галя. – Отметка!
Я облегченно выдохнул. Сейчас Галя наведет порядок.
– Я вижу, – ответила старушка таким тоном, словно ей пытаются вменить невменяемость.
Нахмуренная Галя подошла ко мне и бесцеремонно схватив за подбородок потянула его вниз. Когда она заглянула внутрь, выражение ее лица изменилось. Она снова посмотрела в компьютер. Снова в мой рот и спросила:
– Как фамилия?
– А-ачкин, – попытался ответить я.
Галя отпустила мой подбородок и, испуганно глядя на меня, отступила на шаг назад.
– Ты же не из этих, – пробубнила она себе под нос.
– Так у него еще, похоже, на лидокаин аллергия! Эти ваши карточки в компьютере все поперепутались! Я вот только не пойму, зачем укол ставили, если во рту ни одной пломбы?
– Не знаю, – отрешенно ответила Галя, продолжая разглядывать меня.
– Подождите! – возразил я. – Я ведь в своем уме! Я был вчера на приеме! И мне удалили больной зуб!
Я засунул в рот указательный палец и провел им вдоль целого ряда зубов. Все были на месте.
– Ну, значит, за ночь у вас вырос новый! – заносчиво ответила старушка доказав всем свою правоту.
Я молча встал, вышел из больницы и направился на занятия. Когда уже подходил к университету, мне навстречу выскочила Лерочка.
– Привет. А ты что, только приехал?
– Что? Нет. Да.
Она рассмеялась, прикрывая рот ладонью.
– У меня пару отменили, и сейчас окно. Я думала перекусить с девочками.
– Ага.
Лерочка обеспокоенно осмотрела меня и, развернувшись, помахала рукой.
– Не ждите, девочки!
Она подхватила меня за локоть и заглянула в мои глаза.
– Что случилось?
– Нет-нет. Все в порядке.
– Я же вижу, что что-то не так.
Она кивком указала вниз, на мои ноги. Одной ногой я стоял в луже замерзшей воды, абсолютно не ощущая холода.
– Опять сосед достал? Или деньги кончились? Сколько тебе нужно? У меня есть немного.
– Да нет. О чем ты? Все в порядке, – сказал я, тряся ногой. – Ты говоришь, хотела перекусить? Я тут понял, что со вчерашнего дня ничего не ел.
– Кофе?
– Знаешь, так хочется мяса. Пойдем в приличное место?
Через каких-нибудь пятнадцать минут мы сидели в настолько приличном заведении, что Лерочка тревожно озиралась по сторонам.
– Слушай, – начала она, шепотом наклонившись ко мне через стол. – Тут же нереально дорого. Может пойдем в другое место?
– Здесь отлично. Не переживай о деньгах.
Я не мог оторваться от стейка за соседним столом. Когда мужчина беззвучно проходил по его хрустящей корочке ножом, стейк источал соки, аромат которых наполнял собой все помещение ресторана.
– Я надеюсь, ты дашь мне заплатить за свой заказ?
Тут появился официант, и она вытянулась как струна, боясь шелохнуться и издать любой звук. Перед ней на тарелке красовался красочный пейзаж из свежих овощей с кусочками морепродуктов, а передо мной опустилась тарелка со стейком.
Я не знал, какой заказать. Спрашивать у официанта при Лерочке постеснялся, а мужчине за соседним столом еще не принесли заказ, чтобы я мог хоть как-то сориентироваться, поэтому я заказал средней прожарки.
Жадно отрезав кусок мяса, я с радостью обнаружил, что он розоватый внутри и достаточно сочный. Когда я отправил его в рот, само блаженство, сочась из него, начало наполнять мое естество.
– Совсем проголодался?
Довольная Лерочка, сидящая напротив, жевала свои листья, но, похоже, ей это тоже доставляло удовольствие, потому что ее тревога сменилась душевным спокойствием, и улыбка не сходила с ее лица.
– Я думал, ты не ешь мясо.
– А это не мясо. Это морепродукты.
– Не понимаю я вегетарианства. Человек – всеядное. У него во рту есть клыки. Природа их специально там оставила, чтобы разрывать мясо на куски.
– Мы как будто празднуем что-то, – довольно подметила она и тут же осеклась. – Ой! У нас же не годовщина?
Не отрываясь от стейка, я покачал головой, улыбаясь.
Мы закончили с праздничным обедом. Я расплатился. Затем мы гуляли, невзирая на холод, ведь нас согревало тепло, рождающееся от близости дорогого человека. Мы настолько разговорились, что Лерочка, та самая «Лера Белоголовцева ни одного пропуска за первый курс», решилась прогулять последнюю пару, чтобы поехать ко мне в квартиру.
Еще через час мы уже целовались на моей кровати. Чтобы не вызвать подозрений у тети, Лерочке нужно было вернуться домой не позже половины восьмого. А значит, у нас было всего-навсего двадцать минут. Мы знали, что они пролетят, как мгновение, но спешить не собирались.
Насладившись ее губами, я стянул с нее кофту и перешел к ласковым поцелуям на шее. Она была такая нежная, разгоряченная, мягкая, податливая, отзывчивая и… сочная.
Когда Лера оттолкнула меня, я был настолько возбужден, что не понимал, что происходит. Она держалась за шею, а широко раскрытые глаза испуганно дрожали.
– Ты чего?! – закричала Лера.
Раньше она никогда не кричала. Раньше я никогда никого не кусал.
Пока я пытался найти какое-то оправдание даже в своих собственных глазах, входная дверь уже громко хлопнула. На сообщения и звонки она больше не отвечала.
***
Половину ночи я провел, переворачиваясь с одного бока на другой, а проснувшись словно с похмельем, обнаружил сообщение от Лерочки.
«Ты прокусил мне шею, идиот! Больше не подходи ко мне!»
На звонки она не отвечала, а сообщений я больше не отправлял. Да и что можно тут написать? «Извини, я так сильно хотел трахаться, что сделал тебе больно»? Все пустые оправдания перешедшего черту.
Когда брел в туалет, еле переставляя ноги, входная дверь открылась, и на пороге возник мой сосед. В руках были два пакета с продуктами. Оказывается, он все-таки выбирается за пределы комнаты.
Удивленно изучив меня, он сказал:
– Ты что, фанат Джокера?
– Что?
– Всегда знал, что косплей только для безмозглых девчонок… или гомиков.
Не пытаясь понять его колкости, я добрел до туалета, но, когда взглянул в зеркало, многое встало на свои места.
На моем лице были шрамы. От уголков рта. Совсем небольшие. Они выглядели точно так же, как шрамы у того ребенка из сна. Но… Это ведь был сон?
Шрамы выглядели настолько реалистичными, что действительно скорее походили на грим. Не могли же у меня в самом деле быть такие шрамы? Дрожащим пальцем я коснулся небольшого рубца на щеке. Болезненных ощущений не последовало. Я попробовал ковырнуть его ногтем. Шрам действительно был частью моего лица.
Собирая в голове мозаику из событий последних дней, я, набравшись смелости, наконец открыл рот и заглянул в него.
Увиденное ужасало. Сердце сбилось с ритма. Комната закружилась. Воздуха не хватало. Отвести взгляд не получалось. Стоило отвернуться и зажмуриться, как я начинал уверять себя, что мне показалось, и нужно было смотреть снова.
Внизу слева, там, в самом конце, где был больной зуб, сквозь воспаленную десну прорывался новый зуб. Это был самый настоящий клык. Его острие уже вырвалось наружу, разрезав десну и выталкивая два соседних зуба.
Я собрался и выбежал на улицу. Первое, что меня волновало, – это здоровье Лерочки. Что, если я заразил ее так же, как меня заразил тот ребенок? Да и как происходит заражение? Это как у вампиров в кино или существуют отличия? Я что, вампир?
Когда я понял, что люди на улице постоянно оглядываются на мои шрамы, я натянул на лицо шарф, как будто прикрывая лицо от мороза.
Стоя перед поликлиникой, я наконец остыл и начал мыслить более последовательно. Зачем я сюда приехал? Что я им скажу? Что если меня действительно заразили какой-то неизвестной болезнью? Отвезут на военный полигон и препарируют как лягушку. А если им уже известна эта болезнь? Они умеют от нее лечить? А если не умеют? Если не хотят? Что если выяснится, что меня проще просто пристрелить?
Я провел языком по новым зубам. Они были невероятно острыми. Да, их было уже несколько. И тут я понял, что нужно найти того ребенка с бабушкой. Если это они меня заразили, то они знают, что это такое. Они не выглядели больными.
Я попытался пообщаться с администратором поликлиники, представившись родственником, но из этого ничего не вышло. Кроме их описания, у меня ничего не было. Я даже не знал их имен. Так себе родственничек, но когда я уже отчаялся и собрался отступить, я увидел ту медсестру.
Сначала она не узнала меня, но, заметив шарф на моем лице, на секунду остолбенела, а затем бросилась в обратную сторону. Я рванул вдогонку.
– Стойте! Вы куда!
– Галя! Галина! Постойте!
– Вам туда нельзя!
– Галя! Помогите мне!
Галя убегала от меня по коридору как от смерти. Спустя несколько поворотов она в одних тапочках выскочила на задний двор. Вокруг никого не было, а двор заканчивался большими металлическими воротами, на которых висел большой амбарный замок. Несколько раз истерично ударившись о закрытые ворота, как муха о стекло, Галя, рыдая, скатилась по ним на снег, закрывая лицо руками.
Разгоряченная во время недолгой погони кровь быстро остывала на морозном воздухе. Я стянул шарф с лица. Галя взвизгнула, словно я сделал ей больно.
– Что вы знаете об этом?!
– Нет! Нет! Я ничего не знаю! – затараторила она. – Я ничего не видела!
– Что это за болезнь?! Кто меня заразил?!
– Ничего не знаю! Не знаю! Только не ешьте меня! У меня дети!
Все лицо Гали залили слезы, она была в таком состоянии, что слова не достигали ее разума. Поняв, что уговорами от нее мне ничего не добиться, я схватил ее за грудки и, четко разделяя слова, попытался вбить в нее свой вопрос:
– Где?! Тот?! Врач?!
На последнем слоге я почувствовал, как шрамы разошлись в стороны. Пасть раскрылась и вместо обычного звука получился звериный гортанный рык.
– Я не… – что-то промелькнуло в ее голове. – Врач?
– Тот, что удалял мне зуб! Он что-то знает?!
Она неуверенно кивнула.
– Он сегодня здесь?!
Галя отрицательно помотала головой.
– Где мне его найти?
Удивленная Галя крепко задумалась.
– Где мне его найти?!
– У него кабинет. На Гоголя.
Пока я спешил на указанную улицу, все думал о ребенке с бабушкой. Они были такими же? Они не выглядели больными. В голове всплыли слова бабушки. Что-то о том, что от старых зубов нужно избавляться. Я провел языком по рядам ноющих зубов, и меня пробил холодный пот. Клыки лезли отовсюду. Пришла пора решительных действий.
Оглядевшись, я приметил вывеску магазинчика, продающего тысячи товаров по фиксированной цене. В нем я приобрел чекушку самой дешевой водки и одноразовые плоскогубцы. Запершись в кабинке общественного туалета, я включил фронталку и стянул шарф.
Шрамы стали еще больше. Я открыл рот. Внутри сразу стали заметны лишние зубы. Сначала я осторожно запустил в рот два пальца и коснулся старых добрых моляров. Они шатались как молочные зубы. Затем я ощупал новые клыки – острые как бритва. Когда я прилагал к ним небольшое усилие, было ощущение, что я давлю на всю челюсть, словно они были ее продолжением.
Около десяти минут я сидел размышляя. Я взвешивал все «за» и «против». Неизвестно, сколько бы еще я так просидел, если бы коренной, с которым я все это время играл языком, не отозвался острой болью, пронзающей меня насквозь. Я снова ощупал зуб пальцами.
Решительно залив в себя половину чекушки и прополоскав рот, я запустил внутрь плоскогубцы. На удивление, я довольно безболезненно схватился за зуб и практически сразу выдернул его. Так мне показалось вначале.
Несмотря на то, что зуб шатался во все стороны, корнями он плотно сидел в челюсти. Приложив огромное усилие, невзирая на боль, я начал расшатывать его во все стороны и брать на излом. Челюсть ходила вслед за движением плоскогубцев. Пришлось упереться ею в грязную стену общественного туалета. Набравшись смелости, я вложил все силы в поворотное движение зуба вокруг своей оси. Шрамы разошлись. Пасть раскрылась еще шире. Боль была неописуемая, но я чувствовал, что зуб поддается, а потому не сдавался.
Плоскогубцы сорвались и упали на пол. Кровь снова сочилась изо рта. Я, взмокший от боли, трясущимися руками поднял телефон и заглянул в пасть через фронталку. Радостно улыбнувшись, я почувствовал облегчение. Первый готов.
***
Через двадцать минут я подходил к указанному Галей адресу. В поредевших рядах зубов сквозь быстро затухающую боль ощущалась приятная легкость.
Частный стоматологический кабинет находился во дворе обычного многоквартирного дома. Мигалки скорой помощи и полиции безостановочно вращались, освещая лица собравшихся поглядеть на происшествие зевак.
– А что случилось? – спросил я у молодого человека.
– Да порешили нашего стоматолога.
– Как порешили?!
– Ну так. Там, похоже, вообще одно мясо осталось. Какие-то спецслужбы понаехали, даже ментов не пускают. Говорят, похоже на дворнягу бешенную, но мы-то знаем, у нас тут дворняг отродясь не водилось. Его же дружки его…
Он манерно провел большим пальцем по горлу.
– Дружки?
– Конечно. А то мы не знаем, что за сброд он там принимал. Из наших-то к нему никто не ходил. И принимал он всегда по ночам. Чтобы никто не видел, кто приходит и кто уходит. Работал на братву, наверное.
Я заметил среди полицейских девушку, которая пристально смотрела в мою сторону. Она была в гражданском, на ее голове был красный капюшон худи. Один из медиков что-то нервно ей втирал. Когда она двинулась в мою сторону, я поспешил удалиться.
Подходя к углу, здания обернулся, она бросилась ко мне. Я побежал. Бежал дворами и улицами. Один раз хотел обмануть ее и, спустившись в метро, немного побродив среди людей, выскочил с другой стороны улицы. Я был уверен, что она потеряла меня из виду. В такой толпе невозможно не потерять человека из виду! Но она, высоко задрав голову, словно двигаясь по запаху, выскочила из метро и двинулась в моем направлении.
Не знаю, что это было, но, пробегая мимо небольшой церкви, я бросился внутрь. В пустом зале недоуменным взглядом меня встретил батюшка, но, недолго раздумывая, жестом, без слов, указал, где мне спрятаться. Задергивая шторку, он прошептал:
– Не шуми. Здесь не тронут.
Тяжело дыша, преследовательница ворвалась в пустой церковный зал и подошла к покорно ожидавшему ее у алтаря батюшке. Низкий и громогласный бас гремел, отражаясь от пустых сводов.
– Вам здесь не рады.
– Где он?
– Вам не положено здесь находиться.
– Он, может, человека убил!
– Неисповедимы пути Господни.
– Так ты тогда соучастником получаешься. Раз убийцу покрываешь.
– На все воля Господа.
Дверь в церковь снова отворилась, но открывший ее человек не вошел. Он со своими дурацкими усами из восьмидесятых остался на пороге.
– Вероника, пойдем. Нам он ничего не скажет.
Девушка попыталась снова.
– Мы же людей хотим спасти.
– Спасение – от Господа! – прогремел гневный бас батюшки. – Не от Дьявола!
Он злобно уставился своими густыми бровями в сторону мужчины, который оставался на пороге и безразлично поддерживал входную дверь открытой.
Когда они ушли, батюшка вернулся ко мне. Он посмотрел на меня сверху вниз и своими огромными руками стянул шарф с моего лица. Его выражение лица ни капли не изменилось.
– Ты человека убил?
– Никого я не убивал!
Здесь батюшка удивился и затем спокойно выслушал всю мою историю.
– По-разному таких, как ты, называют, но суть везде одна – сила бесовская тебя коснулась. Душу твою получить хочет. И хоть Душа твоя принадлежит Господу Богу, сражаться за нее придется тебе. Коли выдержишь испытание, узришь спасение во Христе!
– И что мне делать?
– Надобно отказаться от бесовской натуры. Не важно, сколько у тебя зубов. Даже если ты и убийца, Господь готов просить тебя, но только если ты покаешься и откажешься от бесовской натуры. Дьявол каждый день сидит у тебя на плече. Так же, как и у всех смертных. Он нашептывает тебе в ухо. Искушает тебя. Склоняет на свою сторону. Найди силы отречься от него, и тогда Господь спасет тебя.
Ночь уже давно опустилась на город. Я бесцельно бродил, размышляя о своем положении.
Ощупав лицо, я убедился – шрамы стали больше. Челюсти снова болели, а проверять наличие новых зубов во рту было страшно. Я и так чувствовал – они там.
Доктор, у которого я был на приеме, явно был как-то во всем этом замешан, хотя у него на лице и не было никаких шрамов. Возможно, он как-то лечил этих убогих созданий. Может, действительно вырывал им лишние, старые зубы? А может, он был как Виктор Франкенштейн, сам сотворивший этих созданий. Вероятно, они же его и прикончили. Так или иначе, как сказал батюшка, мне придется сражаться с самим Дьяволом.
Затем вспомнил о Лерочке. Вчера вечером у меня еще не было никаких шрамов и новых зубов. Надеюсь, с ней все в порядке.
Неизвестно, что ждет меня. В кино самым страшным проклятьем вампиров всегда показывают не боязнь света или серебра, а их голод. И кажется, я уже давно его ощущаю. Все чаще в памяти всплывает тот сочный стейк. Не та зажаренная падаль, которую принесли мне, а сочное, еще почти живое мясо за соседним столиком. Все чаще вспоминаю, какой сочной была Лерочка.
Очнувшись, я понял, что уже не первый раз прохожу мимо одной и той же мясной лавки. Она была уже закрыта, но запах мороженного мяса пробивался на улицу сквозь опущенные роллеты.
Вдруг я услышал, как в переулке хлопнула дверь. Запах лишил меня возможности контролировать свои ноги, и я побрел в переулок. Заглянув за угол, я увидел, как вокруг вышедшего продавца кавказской наружности в неутомимом восторге крутит хвостами небольшая свора дворняг.
– Вот тебе и тебе. Кушай, дорогой, – с искренним удовольствием поговаривал продавец, разбрасывая небольшие куски мяса. – Все равно человек из города такой не купит, а я сам все не съем. Вай, ти какой хороший. Держи и тебе. Ти же друг человека, а Гагик твой друг. Ми друг друга нэ брасаем.
Присев на колени, он, улыбаясь, трепал довольную дворнягу по холке. Увидев меня, продавец насторожился.
– Эй! Што тебе нада?
Я чувствовал, как промок шарф на моем лице. Через расходящиеся в стороны шрамы сочилась слюна.
– Здесь для тебя ничего нэт.
Я смотрел как дворняги прогладывают куски мяса, отдающего тухлятиной. Вспомнил слова того человека: «У нас тут дворняг отродясь не водилось». Чем не еда? У корейцев – деликатес. А наши во время блокады и не такое ели.
– Э! Па-русски панимаешь? Уходи давай! Ти что, наркаман?! – возмутился продавец, начав размахивать руками.
Боже, я что, и вправду раздумываю над тем, не съесть ли мне дворнягу?
Мои глаза следили за руками кавказца, источающими аромат свежего мяса. Пасть начала раскрываться сама собой.
Собачий лай заставил меня очнуться. Встрепенулся. Собаки почуяли недоброе и начали рычать и лаять или просто подхватили настроение их кормильца и встали на его защиту.
Я выскочил из переулка. Побежал по пустым улицам. Фонари. Падающий снег. Изредка проносящиеся машины. Который вообще час?
На телефоне пропущенные звонки. Сообщения. Есть от Лерочки! Голосовые!
«Что это было! Ты мне вчера шею прокусил! У меня кровь шла! А сегодня ни следа! Это что, какой-то дурацкий пранк?!»
«Перезвони мне срочно! Кажется, я схожу с ума! Мне кажется, у меня растет новый зуб!»
«Мне так плохо. Извини что ругалась. Хочу увидеться. Давай снова сходим в тот ресторан? Я же так и не попробовала тот аппетитный стейк».
«Почему не отвечаешь? Ты дома? Я сейчас приеду».
Я попытался перезвонить, но Лерочка была недоступна. Наверное, уже в метро. Она тоже заразилась. Кажется, у нее все стадии протекали быстрее. Нужно как можно раньше встретиться с ней, пока у нее не появились шрамы и голод. Я уже хоть что-то об этом знаю. Знаю, что нужно вырывать старые зубы. Знаю, что можно побороть голод. А она наверняка напугана и ничего не понимает.
Опасаясь, что Лера, выйдя из метро, не сможет дозвониться до меня, я отправился домой пешком. Снова бежал по улицам, как какой-то сумасшедший. Усталость, как и холод, больше не ощущались, только боль в пасти, к которой я уже начал привыкать. Боль и голод.
Я перезванивал, пытаясь дозвониться до Лерочки.
Вдруг прорвался входящий вызов, и я машинально ответил:
– Алло! Сергей, это ты? Это Вероника! Я хочу помочь! Я знаю, ты никого не убивал!
Я сбросил и снова попытался дозвониться до Лерочки.
Голод теперь мой самый страшный враг. Теперь мне понятно: чем больше во рту зубов, тем сильнее голод. Возможно, за этим их и удаляют. Голод – это поле боя, на котором я сражаюсь с самим Дьяволом за свою Душу. Дьявол на плече, да? Теперь он еще и на плече Лерочки. И за ее Душу я готов сражаться более яростно, чем за свою. Лерочка Белоголовцева. Какими теперь станут наши отношения? Мы сможем остаться вместе? Сможем закончить университет? Сможем любить друг друга?
Я перезванивал и перезванивал, пока не прорвался очередной входящий с неопределенного номера. Вдруг это Лерочка?
– Алло, Сергей! Я могу помочь! Пока еще не поздно!
На той стороне послышалась небольшая борьба, и мужской голос, вероятно, принадлежавший тому с усами, начал сыпать угрозами:
– Мы все про тебя знаем! Знаем, где ты живешь! Тебе никогда от нас не скрыться! Лучше приходи сам по-хорошему!
Телефон разрядился.
Добравшись до квартиры, я обнаружил что дверь не заперта. Душнила забыл запереть или преследователи нашли его?
За дверью слышалось сопение. Бежать вниз и караулить Леру из-за угла? Боясь пошевелиться и издать малейший шорох, я вдруг услышал, что из-за двери доносится запах крови. Но даже в самом страшном сне я мог представить той ужасающей картины, что развернулась, когда я, набравшись смелости, не дыша, заглянул в дверную щель.
Лерочка в блаженном экстазе спала прямо на полу прихожей. На ее окровавленном лице с бо́льшими, чем у меня, шрамами была довольная улыбка. Рядом лежал подранный сосед-душнила. Сейчас, после смерти, его лицо с застывшим на нем удивлением, казалось более живым, чем при жизни.
Что-то с силой врезалось мне в грудь. Ноющая боль пронзила мироздание. Я зажмурился так, что все побелело. Пусть это будет сон. Пусть я окажусь сумасшедшим. Пусть врач переборщил с анестезией и у меня действительно на нее аллергия. Пусть я окажусь в коме. Пусть я даже умираю прямо сейчас. Пусть произойдет что угодно, лишь бы не это.
Когда белая пелена отошла, пугающая картина осталась без изменений.
Покрывшись холодным потом и оцепенев на несколько минут, я размышлял, не стоит ли мне закончить страдания Лерочки. Будет ли так лучше для нее? Но затем, вспомнив слова батюшки, я ошибочно убедил себя, что ее еще можно спасти.
Я захлопнул дверь. Лерочка испуганно очнулась. Она какое-то время удивленно смотрела на меня, на свои руки и на то, что осталось от моего соседа. Затем она радостно вскочила и бросилась мне на шею.
– Это невероятно! Это восхитительно!
Ее губы припали к моим, и я почувствовал вкус крови. Кровь человека, которого я ненавидел всем сердцем, на губах человека, которого я этим же сердцем любил. Я оттолкнул ее от себя.
– Я не знаю, как тебя благодарить. Мы теперь прямо как Белла и Эдвард.
Она снова бросилась целоваться, но я отстранился.
– Что такое?
– Ты убила его.
– Ну и что? Он же тебе никогда не нравился.
Она испуганно схватилась за щеки.
– Ах! Ты сам хотел? Ну извини, котик! Я не додумалась!
– Ты. Убила. Человека.
– Да что тут такого?
– Ты убила человека и спрашиваешь, что тут такого?!
– Люди постоянно убивают! В том числе друг друга! А что до этого… Так нам за него еще спасибо должны сказать.
– Но… но он же был человеком. У него была мать. Он просыпался каждое утро. Он жил со мной в одной квартире. Он кого-то любил в этом мире, и кто-то наверняка любил его.
– Да какая разница, человеком он был или коровой. У нас клыки, а значит, мы решаем, кто добыча!
– Ты проиграла!
Я попятился назад.
– Что?
– Ты проиграла! Твоя Душа у него!
Я бросился из квартиры и побежал вниз по ступеням, чуть не столкнувшись лбом с девушкой в красном капюшоне. Лерочка, летевшая за мной, почуяв беду, распахнула свою пасть, оголив несколько рядов зубов и выдав гортанный звериный рык. Находящийся за спиной девушки в капюшоне усатый мужик уже доставал из-за пазухи пистолет.
Девушка передо мной была удивлена не меньше меня. Ее зеленые глаза испуганно округлились, и она трясла поднятыми перед собой руками, призывая всех успокоиться. Понимая, что у меня есть лишь одно мгновение, я бросился наперерез пистолету, направленному на ту, кто раньше была Лерочкой.
Я уже чувствовал, как пуля проходит сквозь меня. Чувствовал, как жертвуя собой, спасаю заблудшую душу. Чувствовал, как Господь собирается простить меня, а Дьявол на плече снова гневается, терпя очередное поражение. Ведь любви в этом мире больше, чем боли.
Но пуля не успела пройти через мое тело. Девушка в красном капюшоне с невообразимой скоростью ударила меня в грудь с такой силой, что сломала мне не меньше половины ребер. Я отлетел в сторону. А пуля, аккуратно войдя в лоб, разнесла голову Лерочки. Лерочки Белоголовцевой. Девушке, которую я любил и которую я не спас.
