Воспоминания Афанасия Михайловича Южакова [Афанасий Михайлович Южаков] (fb2) читать онлайн

Афанасий Михайлович Южаков Воспоминания Афанасия Михайловича Южакова

© А. Ю. Южаков, 2020

Афанасий Михайлович Южаков

Вместо предисловия

Автор этой книги – подполковник инженерных войск, фронтовик Афанасий Михайлович Южаков. С присущим ему тонким и добрым юмором Афанасий Михайлович рассказывает о своей долгой, насыщенной яркими событиями жизни; об испытаниях, выпавших ему, как и всему советскому народу, в Великую Отечественную войну; о последующих послевоенных, таких же непростых годах. Его воспоминания – это свидетельство об удивительном времени и поразительных людях, титанах навсегда ушедшей эпохи. Как и Афанасий Южаков, они являются примерами истинного мужества, трудолюбия, стойкости и мудрости.

По словам автора, жизнь его разделилась на несколько основных этапов, совпавших с важнейшими историческими событиями. Детство и юношеский возраст Афанасия Михайловича пришлись на период Гражданской войны и становления в городах и селах бывшей Российской империи Советской власти. В 1926 году он начал свой трудовой путь, который прервался 15 ноября 1935 года, когда новобранец Южаков отправился на срочную службу, пополнив ряды Рабоче-крестьянской Красной армии. Спустя два года он вернулся домой, но мирно учиться и работать (а Афанасий Михайлович выбрал для себя сферу торговли) ему довелось недолго. В 1940 году он отучился в Оренбургской школе командиров. А когда грянула Великая Отечественная война, младший лейтенант запаса инженерных войск Афанасий Южаков, окончив курсы усовершенствования командиров Красной армии при Московском военно-инженерном училище, отправился на Северо-Западный фронт. Так он встретился с войной лицом к лицу.

Военная профессия Афанасия Михайловича была одной из самых сложных и опасных – он стал сапером. Сначала служил в должности командира сапёрно-подрывного взвода 979 стрелкового полка 253 Калинковичской Краснознамённой орденов Суворова и Кутузова стрелковой дивизии, а затем в том же подразделении возглавил инженерную службу 983 стрелкового полка. Вместе со своими боевыми товарищами офицер Южаков громил фашистов на Украине, в Белоруссии, Польше, Румынии, Венгрии, Чехословакии, Австрии. Он дошел до самой Германии. Об этом тяжелом, но героическом времени Афанасий Михайлович рассказал во второй части своих мемуаров, скромно умолчав о своих наградах. А он был награжден орденами Отечественной войны II степени и Красной Звезды, а также медалями «За освобождение Праги», «За взятие Берлина», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», «За боевые заслуги». Двадцатилетие самоотверженного труда Афанасия Михайловича Южакова было отмечено на самом высоком уровне медалью «За безупречную службу» I степени. Еще одна значительная награда, которая говорит о его заслугах – нагрудный знак «Отличник военного строительства».

Доблестно и с честью защищая Родину, офицер Южаков выдержал все испытания, и в 1945 году начался новый этап его жизни. Как и миллионы советских людей, он приступил к восстановлению разрушенной оккупантами страны. Работал на строительстве почти полностью уничтоженных сланцеперегоночных заводов в Эстонии, на газопроводе Кохтла-Ярве – Ленинград, участвовал в возвращении к жизни знаменитого Ленинградского фарфорового завода им. М. В. Ломоносова, а также завода «Электросила». Его профессиональный опыт и труд стали бесценным вкладом в строительство уникального и важнейшего для экономики всего СССР Волго-Донского судоходного канала имени В. И. Ленина.

В 1961 году подполковник Афанасий Михайлович Южаков вышел в отставку и переехал в Севастополь, где продолжал трудиться до 1976 года, пользуясь неподдельным уважением коллег, передавая свои немалые знания и ценнейшие практические навыки следующим поколениям строителей будущего.

Часть I. Жизнь прожить не поле перейти

История семьи Афанасия Михайловича Южакова

Моя родина – деревня Удаловка Елабужского уезда Вятской губернии, которая позже, уже в советское время, стала частью Татарской АССР. Там я вырос, учась премудростям крестьянской жизни у своего деда Степана Тихоновича Южакова.

Самым ярким из ранних детских воспоминаний стало прощание с отцом Михаилом Степановичем перед его уходом на фронт. Мне едва исполнилось четыре года, но день тот остался в памяти навсегда.

Перед глазами всплывает картинка: комната в деревенском доме, отец собирает немудреные пожитки, необходимые человеку в дороге. Аккуратно укладывая вещи в самодельный деревянный ящик с висячим замком, он говорит моей маме Марии Васильевне:

– Надо одеть Афоньку (меня – авт.), пусть проводит своего отца и запомнит его на всю жизнь!

Мама послушалась мужа и собрала на проводы меня, а заодно и брата с сестрой – Алёшку и Машу. Сестра была на два года старше меня, а братишка – на два года младше.

По крестьянскому обычаю, перед уходом из дома семья и уезжающий садятся на лавку (то есть на скамейку, как она называется по-деревенски) и молча сидят пару минут. Затем глава семьи встает и говорит:

– С богом, в путь!

Так же, согласно обычаю, поступили и мы, а потом вышли на улицу.

Провожать отца отправилась вся семья: дедушка Степан Тихонович, бабушка Анна Никифоровна, мама, Маша, Алёшка и я. Пришли на проводы и соседи: Захар Кузьмич, Петр Кузьмич, Иван Васильевич и другие, жившие поблизости сельчане.

Помню, что когда мы вышли со двора, отец взял на руки меня, а мама – Алешку. Я видел их и Машу, выглядывая через папино плечо. Дедушка с бабушкой шли рядом, помогая папе с его пожитками. У деда в руках был деревянный сундук, бабушка несла «путник» – узелок с продуктами в дорогу.

Мама и бабушка плакали, а дед совестил их:

– Чего ревете?! Покойников нет – и ладно! Слава богу, сын идет защищать народ и революцию. Радоваться надо, а не реветь!

А тем временем я слушал отцовские наставления:

– Расти хорошим мальчиком, слушайся дедушку, бабушку и маму! Папа придет домой скоро, как только буржуев разобьем. Как беляков прогоним – так и придет! Отвоюем землю у помещиков, поделим ее между крестьянами и тогда заживем на славу. Веди себя, как надо, а я привезу тебе гостинцев. Обязательно много привезу! Ты уже будешь большим мальчиком, начнешь вовсю помогать дедушке, бабушке и маме. Станешь обрабатывать землю в поле и, конечно, в школе хорошо учиться.

Каждое слово, сказанное им тогда, запомнилось навеки. Вот только был я еще в таком возрасте, когда взрослые дела кажутся далекими и странными. С кем отец будет воевать, кого защищать, какую землю мы будем делить, да почему и кому ее отдавать – непонятно! Гораздо больше волновало, что уходит мой папа, а он так нужен!

Поэтому я сказал:

– Скорее бы ты пришел домой… и принес много гостинцев!

Эти наивные слова, видимо, растрогали отца. Он украдкой достал из кармана носовой платок, которым утёр вдруг ставшие мокрыми глаза. Когда я это заметил, мне стало так жалко папу, что я заплакал. Это были слезы, которые шли из самой души, а вместе с ними росло тоскливое предчувствие того, что наше расставание навсегда! Наверное, детская интуиция подсказала – увидеть папу снова больше не суждено. Так оно и случилось – долгожданный гостинец из папиных рук я не получил. Вскоре пришла печальная весть, что он убит в бою и похоронен. А случилось это в 1917 году, когда в России полыхала жестокая Гражданская война.

После гибели отца мама Мария Васильевна осталась с тремя малышами: Маше в то время было шесть лет, Алёшке исполнилось два года, а мне – четыре. Одной ей нас было не прокормить, поэтому мы стали жить на иждивении дедушки Степана Тихоновича и бабушки Анны Никифоровны Южаковых.

Наша семья в составе шести человек относилась к классу крестьян-середняков, так тогда называли социальную прослойку жителей села, не относящихся ни к богатым, ни к бедным. За свою долгую жизнь дед Степан узнал все о патриархальной жизни на селе, о несправедливости, которую проявляли имущие классы к бедноте, о противоречивой политике царского самодержавия.

Мой дедушка был неграмотный, но в политике разбирался неплохо, а помогал ему в этом местный священник – отец Василий Филимонов. Они частенько посиживали у нас, иногда выпивая во время трапезы, и вели долгие разговоры. За вкусным обедом и рюмкой, как повелось, шла речь о том, кто должен владеть землей, как справедливо делить ее между сельчанами, как сделать так, чтобы всем было хорошо жить на Руси. Деда ужасно возмущало, что народ голоден да обижен, а отец Василий успокаивал его, пытаясь разъяснить суть действий власти. Правда, у него далеко не всегда это выходило. Иной раз к их компании присоединялся друг деда и наш сосед Иван Васильевич Балобанов.

А я, хоть и был совсем малец, любил их послушать.

Правда, не всегда было понятно, что к чему. Когда спорщики увлекались и не могли сдержать эмоций, разговор становился малопонятным. Каждый напористо выражал свою точку зрения, пытаясь перекричать других. При этом надо учесть, что дед объяснялся слегка косноязычно, Иван Васильевич временами заикался, а у попа был писклявый голос.

Иной раз их разговор кончался серьезной ссорой. Помню одну весьма острую ситуацию, когда Иван Васильевич с дедом обругали отца Василия, оттаскали его за космы и прогнали со двора прочь за то, что тот заявил, мол, не хочу отдавать церковную землю местным крестьянам! Правда, довольно скоро все уладилось, так как священник все же согласился с тем, что земля должна перейти в руки народа. Дедушка Степан и сосед Иван, конечно же, прекратили ссору с ним, все стало на свои места. Однако поп готов был расстаться только с основной частью надела, порядка ста десятин, а две десятины он предполагал оставить себе в качестве приусадебного участка.

Помню их разговор, когда отец Василий торжественно объявил:

– Земля предназначена крестьянам самим Богом, а потому и я с политикой народа очень согласен! Но… приусадебный участок отдать не могу.

На это заявление дедушка Степан и сосед Иван возражать не стали. Они сочли такое решение вполне справедливым, ибо семья у священника была большая: он растил двоих сыновей и троих дочерей. Отец Василий должен был иметь хоть какой-то надел, чтобы прокормить детей и жену. Жизнь в те времена была очень тяжелой, всем жителям села приходилось упорно трудиться на своих земельных участках. Лучше других жили разве что кулаки да самые зажиточные крестьяне.

Нам тоже непросто приходилось. Состав семьи был такой: два старика, моя мама и трое детей. Самой старшей из ребятишек, Машке, тогда было всего десять лет. То есть настоящих работников немного. На все про все имели мы земельный надел в полторы десятины. Треть этой земли шла под яровые, треть отводилась под озимые, рожь и пшеницу, а треть оставалась под паром, для озимого посева.

При хорошем урожае хлеба с нашего участка едва хватало на одну зиму. И только благодаря кустарному ремеслу, которым владел дед, нам удавалось зарабатывать какие-то деньги, чтобы покупать на рынке еду, когда наши запасы подходили к концу. Так мы и выживали каждый год до нового урожая.

Дедушка Степан был мастеровым человеком, умельцем. Он мастерил бочонки для кваса и пива, кадушки для засолки капусты, огурцов, помидоров и приготовления кислого молока. Делал вёдра, лоханки, словом, всякие ёмкости для хозяйственных нужд. Вся изготовленная им посуда продавались на базаре в татарской деревне Юраши, куда мы ездили по пятницам. Туда съезжалась со своими товарами вся округа, и дедовы изделия, аккуратные и хорошего качества, находили своих покупателей очень быстро.

Дед ревнив был до работы – при любой возможности, не покладая рук, занимался своим кустарным производством. И особенно не любил сидеть без дела в долгие зимние вечера. Своему ремеслу он обучил и меня. Но весь «помочный», дополнительный заработок был возможен только в зимний период, когда мы не занимались сельскохозяйственными работами. Или летом, если почему-то мы оставались дома, а не уходили в поле. По вечерам, в свободное от других забот время, мы с ним брались за инструменты и работали в свое удовольствие. Ремеслу посвящали также все свои выходные и нерабочие престольные праздники – дни, в которые отмечались события из истории церкви.

А все основное время нашей жизни было посвящено сельскохозяйственному труду. Рабочий день начинался рано. Едва только солнце показывало свой оранжевый диск над горизонтом, мы с дедом уходили на свой надел, чтобы работать до самого заката.

Не знаю, почему так получалось, но дедушка Степан всегда будил меня именно в тот момент, когда мне снились самые приятные сны. Часто мои лучшие сновидения были связаны с папой. Бывало, снится мне, что он пришел с войны и принес мне гостинец. И только хочет вручить мне подарок, как раздается голос деда:

– Пора, внук, вставать, нужно ехать в поле зарабатывать деньги, чтобы платить долг!

Все, на том сон и кончался!

А долгом у нас считалось то, что ребенок обязан отплатить родителям за свое содержание, воспитание и за все то, что делалось для него в семье, пока он был совсем маленьким и ничем не мог помочь старшим. «Платили» дети натуральным трудом, работая по хозяйству. По сути, долг этот был условный, но он обязывал меня и других детей постоянно быть при деле, выполнять свои обязанности, помогать старшим во всем.

С той же самой целью я строгал и вырезал под дедовым руководством разную посуду. Это была работа, как тогда говорили, «для себя». Сделанное мной продавали на базаре, а за вырученные деньги покупались разные вещи – сатиновые рубашки, шаровары из «шведской материи», самой простой хлопчатобумажной ткани. Эту одежду я потом и носил. Став постарше, я сам выбирал то, что мне, сельскому подростку, требовалось. Помню, как купил за свои деньги фуражку и шапку на зиму, кожу, чтобы сшить себе обувь. Если оставались деньги после покупки всего нужного, то их можно было потратить на гостинец в праздничный день.

Работая «на себя», я воспитывался так, как это было заведено еще предками моего деда. По старинным семейным крестьянским правилам дети с малых лет должны были обеспечивать себя сами. Так я и привык с самых ранних своих лет к тяжелому труду. Вставать приходилось рано, чтобы после завтрака сразу уезжать в поле. Там надо пахать землю, сеять пшеницу, ячмень, овес или просо, и так каждый день от начала посевных работ и до самой осени, до холодов.

К тому времени, как мы с дедом поднимались, бабушка и мама уже были на ногах. Им приходилось начинать день раньше, чтобы приготовить нам завтрак, а также «попутники» – обеды, которые мы брали с собой в поле. Кроме того, они суетились по хозяйству, занимались разными делами в доме и во дворе.

Ужин всегда был только дома. Мы возвращались с полевых работ, а бабушка и мама, встречая нас, первым делом подавали холодный квас. Он был очень крепкий!

– Когда пьешь и «бросается в нос» – значит квас хороший! – так хвалили его сельчане нашей деревни.

После своего детства я, наверное, полсотни лет такого кваску не пивал, правда один раз довелось испить подобного кваса в чехословацкой деревне Чижув (Чижов в Краю Высочине, Чехия – прим. ред.).

Утром надо рано вставать. После завтрака уезжать в поле пахать землю, сеять пшеницу, ячмень, овёс или просо. И так каждый день до конца полевых работ.

С самого детства, с восьми лет, приходилось заниматься немудреной работой на земле. В те времена я был также обременен заботами о домашнем хозяйстве. Заготовка дров для отопления жилого помещения на всю холодную часть года, вывоз навоза в качестве удобрения на земельный участок в поле и на огород, отведенный под картофель и овощи. Размол зерна на мельнице, ремонт кровли дома и надворных построек, починка забора по периметру участка и многое другое. Вот что я делал по содержанию хозяйства в те годы.

Дедушка Степан Тихонович был трудолюбив и справедлив к семье, не любил праздность, уважал труд, приучал детей к работе, воспитывал уважение к матушке-земле и послушание воле старших. Так велась в нашей семье повседневная жизнь, традиции которой, видимо, передавались от прошлого поколения нынешнему.

Но однажды я ослушался дедушку.…Он поручил мне запрячь лошадку и отвезти в город Елабуга уполномоченного по заготовке зерна, то есть по продразверстке (сбору обязательного продовольственного налога – прим. ред.)

Елабуга от нашей деревни Удаловки находилась километрах в восемнадцати или даже двадцати, время уже было позднее, кроме того – непролазная грязь на всем пути от деревни до города. Мне нужно было объяснить деду, что в такую погоду да ночью ехать опасно, но я ничего ему не сказал. Короче говоря, забыв его поручение, ушел к своему другу Мишке Попову. Там был Ванька Захаров, и мы играли между собой часа два. Когда вернулся домой, уполномоченного и мамы не было. Оказывается, дедушка Степан вместо меня послал в дорогу мою маму, а она боялась ездить в город, и я это хорошо знал!

Не покориться деду, его воле и указанию было нельзя. Неукоснительный закон гласил: когда тебе поручили – задание надо делать.

– Уполномоченный – человек на службе, он выполняет поручение государства, ему нужно вовремя явиться в район, а ты смотал удочки! Считаешь, поступил правильно?! – отчитывал меня дедушка Степан. – Мать не жалеешь, других подводишь. Трусом растешь! А ну, иди сюда, ослушник!

Дед дал мне хорошую взбучку – так уши ободрал, что кожи как и не бывало! Натруженные пальцы деда были шершавыми, как подпилок. Да вдобавок к тому выпорол он меня по мягкому месту и сидеть после его «профилактики непослушания» приходилось бочком – боль не позволяла присесть нормально.

Можно легко перенести физическое наказание, со временем оно забывается. Гораздо тяжелее моральные переживания – когда знаешь, что виноват перед матерью. Тут оправдаться нельзя, есть только одна мера – принять суровое наказание. Мысленно сам себя представляешь полным ничтожеством. Вот так и начинается в детском разуме зарождение идей: справедливость и ложь, обман и лицемерие.

Увиливание от поручения деда подвезти уполномоченного до города стоило мне хорошей взбучки, память о ней осталась и по сей день. Время было суровое – молодая Страна Советов и рабочий класс в городах остро нуждались в продовольствии. Правду говоря, мне тогда не было дела до хлеба и политики. Иначе говоря, ничего я не понимал!

Учиться дедушка разрешил на девятом году моей жизни, а ходил я на занятия и в школу, и в церковь. Учительницей в школе была Анна Фелисатовна, а в церкви – отец Василий, с которым дед Степан и его сосед Иван устроили потасовку за отказ вернуть церковную землю обществу.

Уроки задавали в школе и в церкви, осваивать предметы было трудно. А если домашние задания плохо выучил, то Анна Фелисатовна накажет – получишь несколько ударов дубовой линейкой по рукам или голове, а кроме того, заставит стоять целый урок на коленях там, где насыпан горох или гречка.

Если плохо выучишь церковные уроки, то отец Василий тоже воспитывает: таскает за волоса и уши. А если хорошо задания сделаешь, то погладит по голове и скажет:

– Молодец, отрок!

После окончания церковно-приходской школы надо было продолжать учебу на рабфаке (рабочем факультете – прим. ред.) Но дедушка был неумолим – запретил учиться дальше. Основной профессией дед считал земледелие, а образование ставил на второй план.

– Сначала, – говорил он, – освой секреты земли, научись хорошо обрабатывать ее, пахать, сеять, хлеб убирать. Тогда можно учиться, если будут деньги! А мне нечем платить.

Учеба в сельской школе в период ликвидации неграмотности продолжалась до 1926 года. А после пришлось заняться сельским хозяйством. Я пахал землю, сеял разные культуры, ждал урожай. А он, как говорили в те годы крестьяне, зависел только от бога. Когда влаги в земле достаточно – урожай будет хороший. А если мало осадков, то недостаточное количество влаги приводило к засухе и зерна рождалось мало.

Сеять и выращивать приходилось разные зерновые культуры, также сажали картофель и овощи. При созревании озимых культур – ржи и пшеницы – уборка продолжалась около недели. Вскоре поспевали яровые культуры: ячмень, овес, полба, гречиха, лен, конопля. Затем мы начинали рыть картофель. Вся уборка озимых и яровых продолжалась около одного месяца.

Убранный урожай зерновых культур поступал в обмолот – мы молотили цепами, очищая семена от половы и мякины, сушили на солнце, а чистое и сухое зерно ссыпали на хранение в амбар. Излишки свозили в город Елабугу и сдавали государству на приемном пункте. Приходилось ездить на мельницу и маслобойню, перемалывать зерно в муку, а из масличных культур выжимать масло. Заготавливали корм скоту, рубили дрова на отопление крестьянской избы.

Так продолжалось мое детство до 1930 года – в труде и заботах. Как говорили у нас: тяни сиротскую лямку! Одно слово – безотцовщина.

По настоянию дедушки Степана и матушки Марии Васильевны женился я в семнадцать лет. Причина их решения была в том, что дедушка сильно постарел, а матушка была постоянно занята домашней работой – нужен был уход за скотом, надо было содержать приусадебный участок. Полевые работы ложились целиком на меня, а один в поле не воин!

В жены я взял Пелагею Григорьевну, из верующей семьи. Нельзя сказать, что женился по принуждению, я полюбил Полю, она была верной женой и подарила мне двух дочерей Тоню и Зою, а также сына Толю. Но однажды в нашей жизни случилась беда, она и прекратила когда-то хорошую семейную жизнь. Как говорится, беда беде рознь. Одна забывается, другая застревает в памяти. Последняя решила нашу судьбу… Осталось только воспоминание о нашей когда-то начатой совместной жизни. Память прожитых лет… Как говорили наши предки: жизнь прожить – не поле перейти.

Как я уже рассказывал, отец мой, защищая революционные завоевания 1917 года, погиб. Нас осталось трое малых детей с мамой и старыми дедушкой с бабушкой. В те годы шла коллективизация сельского хозяйства, свирепствовали кулаки и торговцы, мешали налаживать и перестраивать народное хозяйство на селе. Не хватало хлеба, жилья, одежды.

В памяти с детских лет и до настоящего времени сохранилась обида на кулацких и купеческих сынков, которые похвалялись своей силой и богатством, а нас ругали, называя голодранцами и нищетой. Такие оскорбления нелегко было снести.

Трудности того холодного и голодного времени медленно отступали, а мы за это время подросли и стали, по возможности, работать в колхозе имени Демьяна Бедного. Жизнь становилась радостней и сытней. Брат Алексей Южаков окончил курсы трактористов, стал работать на МТС (машинотракторной станции – прим. ред.), бригадиром тракторной бригады. Я тогда уже трудился в том же колхозе, тоже возглавлял бригаду, но полеводческую. К тому времени уже подросли мои дети Тоня и Зоя.

С 1936 по 1939 годы я проходил срочную службу в рядах РККА (Рабоче-крестьянской Красной армии – прим. ред.). После этого, в том же году, я был направлен в Саратовскую школу командиров, в ее Оренбургский филиал. Окончил школу младших лейтенантов в 1940 году, после обучения мне было присвоено звание офицера инженерных войск – младшего лейтенанта запаса.

Домой нас отправили поездом от Оренбурга до станции Кизнер. Дальше пришлось добираться домой от одной деревни к другой на выделяемом сельским советом гужевом транспорте. Так я преодолел до родной Удаловки семьдесят или восемьдесят километров пути, а это шесть перегонов лошадьми.

Стояла зима. Помню хорошо, как не доезжая до предпоследней на пути деревни Сарали, мы попали в сильную пургу. Заблудились. Мне пришлось искать дорогу. Шел вслепую, удалился примерно на 30–40 метров и вдруг провалился в какой-то овраг, где меня засыпало снегом. Еле-еле выбрался из снежного плена! А за это время обморозил руки и ноги. С трудом добрался до саней, и стали мы с возницей смотреть по сторонам в кромешную тьму. Долго глядели во все стороны, наконец, увидели во мгле мерцающий огонек. Как доехали до деревни – не знаю!

Школа командиров, А. М. Южаков в верхнем ряду второй слева. г. Оренбург, 1938 г.

Помню, что когда меня стали отогревать в теплом помещении, то сапоги снять было нельзя, их распороли по шву, и только тогда мерзлые ноги освободились. Хозяйка принесла тазик, влила в него литра два самогона-первака и принялась растирать мои ноги и руки. Сначала больно не было, но по мере оттаивания обмороженного тела стала появляться сильная боль. Все обошлось хорошо. Переночевали в тепле, а на другой день хозяйка дала мне валенки. Погода исправилась – пурга прекратилась, и я приехал домой благополучно.

Отдохнув как следует дома, я приступил к работе в торговле – директором магазина Гаринского сельпо Елабужского Р. П. С. На этой должности трудился до начала Великой Отечественной войны.

С 1941 по 1942 годы учился, окончил Курсы усовершенствования командиров Красной армии при Московском военно-инженерном училище. Присвоили мне звание лейтенанта инженерных войск. Вскоре был направлен на Северо-Западный фронт.

Служил я в составе 253 стрелковой дивизии в должности командира саперно-подрывного взвода 979 стрелкового полка. Затем занимал должность начальника инженерной службы полка той же дивизии, но 983 полка.

В составе Красной армии принимал участие в боях против гитлеровских солдат и офицеров на территории СССР: на Украине, в Белоруссии, а также в Западной Украине, Польше, Румынии, Чехословакии, Австрии и Германии. После окончания Второй мировой войны и полного разгрома войск Вермахта, гитлеровская Германия капитулировала.

После победы Коммунистическая партия Советского Союза и весь наш народ-победитель приняли решение – в кратчайшие сроки восстановить разрушенное войной народное хозяйство страны.

Война принесла нашим людям неисчислимые страдания. Не было жилья, одежды, не хватало хлеба, народ был истерзан пятью годами тяжелейших испытаний. Дать советскому народу все необходимое для мирной жизни можно было только трудом всех жителей страны. Надо было, не покладая рук, трудиться в сто раз больше прежнего. И мы трудились ради завтрашнего дня, во имя жизни на земле!

За короткий срок, беспримерный в истории человечества, выросли города, восстанавливались и строились заново промышленные объекты, развивались колхозы и совхозы, крепли крестьяне. Вскоре жизнь стала возвращаться в нормальное русло. Стала отступать беда, как в свое время отступали фашисты под натиском Красной армии. Люди свободно вздохнули – жить стало лучше, появились хлеб, жилье, одежда.

В период восстановления народного хозяйства я трудился со всем советским народом. Заново отстраивали города Ленинград, Нарву и Таллин. Возводили сланце-перегоночный завод под Силломяэ, недалеко от Нарвы. Возвращали к жизни Ленинградский фарфоровый завод им. М. В. Ломо носова. Участвовал я также в работах по прокладке газопровода Кохтла-Ярве – Ленинград (проходящего по территории северной столицы и Ленинградской области до границы с Эстонской ССР – прим. ред.), а также в строительстве завода «Электросила» в районе Колпино той же Ленинградской области. Трудиться в этой части страны мне пришлось до 1949 года.

С 1949 по 1962 годы я работал на строительстве зданий жилищного фонда и специальных объектов государственного значения.

Во время войны забота о Тоне, Зое и Толе лежала на плечах дедушки Степана Тихоновича, матери Марии Васильевны и жены Пелагеи Григорьевны. С моей стороны оказывалась помощь деньгами. Для этого я высылал денежный аттестат, и семья регулярно получала мою зарплату. Проживала она, по-прежнему, в деревне Удаловка Елабужского района Татарской АССР.

В 1946 году я приехал домой во внеочередной отпуск по случаю смерти деда Степана Тихоновича. Похороны состоялись без меня – из-за проблем с транспортом опоздал я на целых двое суток. Посмотрев на своих детей, я понял, что надо перевозить семью в город, так как без дедушки с хозяйством уже не справиться. Решил купить в ближайшем городе небольшой домик. Город этот назывался Можга, Удмуртской АССР (железнодорожная станция Сюгинск), там в то время проживал мой тесть. Поехал в Можгу, держал совет с отцом супруги. Деньги на покупку дома у меня были. Мы с тестем ходили по деревянному городку, пока не присмотрели один домишко. Он нам понравился – стоял у небольшой речки, прямо на берегу (город стоит на слиянии рек Сюга и Сюгаилка – прим. ред.). Вошли внутрь, хозяин был дома, стали торговаться. Владелец запросил 10 тысяч рублей, но мы купили дом за восемь тысяч рублей.

Вскоре семья переехала на постоянное место жительства в город Можга.

Супружеская жизнь с женой по сути дела прекратилась с 1942 года, окончательный разрыв произошел в 1946 году. Покидая дом, я думал только о детях. Пусть не знал, как сложится наша жизнь в дальнейшем, но был уверен, что если сын и дочери останутся под моей защитой, то все будет хорошо.

Тогда я служил в рядах Советской армии и жил сначала в городе Нарва Эстонской ССР, а затем был переведен в город Томск. В дальнейшем дети жили со мной и были довольны, я это знал. Старался дать им возможность общаться с родной матерью, и они ездили к ней достаточно часто. Запрета на поездки с моей стороны не было – всегда давал деньги на дорогу и питание, а также на то время, которое они проводили у матери в Удмуртии.

В период совместной жизни времени на общение с детьми оставалось крайне мало. Причина была в постоянной занятости на службе. Приходил с работы поздно – дети уже спали, на службу уходил рано утром, до того, как они проснутся. Даже в выходные не всегда удавалось побыть вместе.

Уход и заботу о Тоне, Зое и Толе, их воспитании взяла на себя моя вторая жена Глафира Андреевна. Надо было хорошо и чистенько одеть детей, накормить, проводить в школу, встретить с занятий, уложить спать.

С сыном и дочерьми мы проживали до 1961 года, то есть до того, как они стали полностью самостоятельными людьми. Дочери вышли замуж, сын женился.

Старшая, Тоня, в 1952 году стала женой офицера Леонида Федоровича Коростелева, младшая Зоя – супругой строителя Евгения Георгиевича Душкина. Свадьбу сыграли в 1957 году. Анатолий, окончив десять классов, женился, взяв в жены Светлану Сергеевну. Это произошло в 1959 году.

До 1961 года мы проживали с сыном вместе, а затем я уволился из рядов Советской армии и, как отставной офицер, перебрался на новое место жительства – в город Севастополь.

Прожил я долгую и трудную жизнь. Мне 73 года и за все это время радости выпало мало. Империалистическая война 1914-18 гг., Революция 1917 года, Гражданская война.… Тяжелое время.…

Постепенно мы переходили от сохи к плугу, от ликбеза к науке, от плуга к трактору, от лаптей к современной одежде, от бескультурья к образованности, от отсталого сельского хозяйства к передовому колхозному производству. От первых пятилетних планов строительства социализма до Великой Отечественной войны, разгрома фашистского зверя и полной капитуляции гитлеровских войск в 1945 году.

Страна развивалась от аэропланов до космических кораблей и лабораторий, работающих на орбите Земли. Из отсталой царской России она превратилась в великую державу с развитой промышленностью и процветающим сельским хозяйством.

Часть II. Воспоминания о Великой Отечественной войне

От младшего лейтенанта до начальника инженерной службы

В 1942 году, окончив КУКС (курсы усовершенствования командного состава) при Московском военно-инженерном училище, я получил военное звание лейтенанта инженерных войск. Для прохождения военной службы был направлен в город Тейково Ивановской области, где дислоцировался десантный корпус генерала Александра Федоровича Казанкина.

Назначили меня командиром саперно-подрывного взвода, и мне требовалась дальнейшая десантная подготовка. Приступили к занятиям. Изучали парашютное дело: укладку и разборку парашюта, технику управления снаряжением во время прыжка – как гасить парашют в момент приземления и прочие приемы.

Занятия с нами проводил инструктор, парашютист, имевший 120 прыжков. Овладев теоретическими знаниями, мы приступили к прыжкам с разных высот. Учились прыгать с десятиметровой вышки без парашюта, со стометровой вышки с парашютом, из аэростата – с высоты шестьсот метров, из самолета, летящего на высоте 1200 – 2000 метров.

В период практических занятий я совершил три прыжка из самолета, четыре – из аэростата, десяток прыжков – со стометровой вышки и пятнадцать или двадцать раз прыгнул без парашюта.

Подготовка десантников длилась около трех месяцев. Зачеты по прыжкам, экзамены по материальной части и другим предметам боевой подготовки принимал лично генерал Казанкин. Закончились подготовительные курсы, все предметы мы сдали на «хорошо». На прощание генерал нас напутствовал:

– Учились вы как следует. Теперь надо полученные знания применять в боевых действиях против врага нашей Родины – немецкого фашизма. Готовьте себя к трудным испытаниям, громите фашистскую нечисть, мстите врагу за пролитую кровь наших соотечественников, за разоренные города и сёла, поругание жен, муки детей и стариков. Сейте смерть среди врагов повсюду, пусть горит, горит под их ногами русская земля! – А потом добавил: – Приказ о вылете в тыл врага отдан, дополнительные указания получите завтра. А пока идите и готовьте подразделения вверенных вам десантников к грядущим боям. Как подготовите своих бойцов, можно отдохнуть, привести себя и обмундирование в порядок. Указания о комплекте боевых запасов получите дополнительно.

На следующий день поступило все необходимое: снаряжение, боезапасы, гранаты, взрывчатые вещества, бикфордов шнур, подрывные механизмы, а также прочее оборудование и техника.

Согласно приказу операцию назначили на два часа ночи. Готовые к вылету самолеты ожидали только инженерную роту в составе трех саперно-подрывных взводов, которые должны были успеть к началу операции. Инженерная рота планировала десантироваться в тыл окруженного под Сталинградом врага с задачей уничтожить фашистских оккупантов в «котле».

К нашему большому сожалению, участвовать в Сталинградском сражении нам не довелось. Всего за одни сутки положение на фронте изменилось, поэтому вылет десанта был отменен. Стало известно, что окруженная нашими войсками группировка немецкой армии во главе с командующим – генералом-фельдмаршалом Паулюсом – сдалась в плен. Недобитая армия фашистов, более 90 000 солдат и офицеров, сложила оружие. Рассеялся миф о непобедимости хваленых немецких войск.

Уничтожение фашистов в Сталинградском котле в корне изменило положение на всех фронтах Великой Отечественной войны в пользу нашей армии и флота.

В марте 1943 года десантный корпус под командованием генерала А. Ф. Казанкина был расформирован, солдат и офицеров направили служить в разные части Северо-Западного фронта. Я получил распоряжение сопровождать группу бойцов в количестве десяти человек, направленных для прохождения службы в 253 стрелковую дивизию, которая занимала оборону под городом Старая Русса в Новгородской области. Когда я прибыл в часть, командование назначило меня командиром саперно-подрывного взвода и направило для прохождения службы в 979 стрелковый полк.

Из школы десантников шли пешим порядком к «железке», как раньше называли полотно железной дороги. Добрались до переезда через железную дорогу в 16.00. Там находились блиндажи, внутри которых стояли жердевые нары. Мы расположились на отдых, ожидая своего поезда.

Все составы в то время носили фронтовое прозвище «пятьсот весёлый» (ироничное название плохо оборудованных и медленно ходивших поездов – прим. ред.) Мой должен был прибыть в шесть утра, времени для отдыха было достаточно. Документы на десять человек я хранил в полевой сумке: направление в часть и аттестаты (денежный, продовольственный и вещевой). Ближе к девяти вечера я прилег, положив полевую сумку под голову вместо подушки. Но не спал, лишь дремал. В два, четыре часа ночи и шесть утра приходили поезда, с приходом каждого я просыпался, вставал, провожал товарищей на фронт.

На соседних нарах спал офицер, с которым я познакомился на переезде. Веселый и, главное, разговорчивый, не унывающий, как некоторые. Словом, парень что надо! Из его слов я понял, что он должен отбыть на фронт «пятьсот весёлым» в четыре утра. Договорились, что я его провожу. Однако проснулся я только от звука отходящего состава. Смотрю – а того офицера, что ложился на соседние нары, нет.… И сумки моей нет! Меня как молнией ударило!

Быстро спрыгнув с нар, я натянул на босу ногу сапоги, бросился, сломя голову, к поезду. Он уже тронулся. Я бежал изо всех сил и благодаря этому сумел ухватиться за поручень заднего вагона, вскочил на подножку. Пришлось ехать на площадке последнего вагона до следующего переезда. А мороз стоял крепкий – ноги и руки обмерзли до посинения.

Вскоре поезд «пятьсот весёлый» остановился. Я спрыгнул с площадки вагона, побежал вдоль состава, сам не зная, куда бегу! Вдруг слышу знакомый голос того говорливого офицера, что спал рядом. Дверь вагона была открыта, я запрыгнул внутрь и крикнул:

– Братцы, обокрали! Похитили документы на десять человек, они в моей полевой сумке были! Проверьте этого человека, он похитил бумаги!

Офицеры и солдаты, что были в товарном вагоне, быстро среагировали: обыскали его и обнаружили сумку с документами в шинели, он аккуратно спрятал украденное.

Когда полевая сумка оказалась в моих руках, я обратился к товарищам:

– Если крал документы – не наш это человек! По возможности надо передать его в органы контрразведки, пусть там разберутся, кто он, не вражеский ли разведчик, а точнее шпион Вермахта?

Вернув документы, я выпрыгнул из вагона и в хорошем настроении направился в обратный путь пешком по рельсам. Пока шел, окончательно отморозил руки и ноги, а на место прибыл за десять минут до отхода нашего «пятьсот весёлого», рассказал товарищам о случившемся.

Затем мы произвели посадку и поехали в сторону Северо-Западного фронта, в город Старая Русса. Утром второго дня были на месте.

Прибыв на место, принялись укреплять оборону. Базировались мы в красивом сосновом бору, где стали строить блиндажи в пять накатов. Местность была болотистая, поэтому вместо того чтобы рыть траншеи, строили деревянно-земляные заборы из двух бревенчатых стенок. Для прочности укладывали деревянные перемычки по принципу сруба. Пространство внутри, между стенок, заполняли разным хламом, обрезками веток и болотными кочками, скрепляли всё это землей, а затем утрамбовывали. Благодаря толщине забор не пробивался пулями или осколками снарядов.

В заборе мы устраивали пулеметные гнезда и ячейки для стрелков.

Линия обороны противника проходила параллельно нашей, расстояние между нами – нейтральная зона – составляло около двухсот метров. У немцев, параллельно линии их обороны, вдоль переднего края проходил рокадный путь, то есть дорога, по которой подавались боеприпасы из города Старая Русса.

Каждые две минуты раздавались взрывы. В течение двух месяцев стрельба из ротных минометов не прекращалась. За это время от прекрасного соснового бора остались одни пни да горящие обломки, а болотистую местность изрыли воронки от взрывов мин и других снарядов.

После того, как укрепили передний край обороны, стали закладывать мины, устанавливая минные поля. Поставили проволочное заграждение, обустроили командный и наблюдательный пункты, артиллерийские и минометные позиции, а также другие оборонительные сооружения.

Командиру разведки было дано приказание – провести разведку боем. Командиру сапёрного взвода – проделать проходы через минные поля и проволочное заграждение противника.

Помню, получил дополнительный паек, который выдавали офицерскому составу. С выходом в нейтральную зону мы разделили его между солдатами. А в пайке были рыбные консервы, масло и печенье.

Перелезли через забор и приступили к выполнению приказа. Сапёры, как правило, шли впереди. Проделали в проволочном ограждении проходы и проложили безопасные тропинки в минном поле. Затем заняли оборону, для того чтобы прикрыть пехоту и разведчиков.

Разведгруппа не смогла дойти до первой траншеи противника двадцать метров – немцы встретили ее ураганным огнем из всех видов оружия. После шквального огня оставалось одно – плотнее прижаться к земле. Местность была болотистой, лежать наполовину в воде пришлось почти два часа, а плащ-палатки оказались пробиты пулями в нескольких местах и от сырости не спасали.

Только поздним вечером удалось взять первую траншею обороны противника и захватить в плен немца, который был доставлен в штаб полка. Он оказался ценной находкой для командования.

Захватив первую траншею, выставили боевое охранение, подготовили огневые точки, вынесли раненых, захваченные трофеи. А в это время немцы готовились пойти в контратаку. Они бросили в бой до батальона солдат, нашей разведке пришлось оставить взятый рубеж и перейти в оборону.

На второй день уточнили наличие частей немецких подразделений, защищавшихся против нашей части. Оказалось, что те показания, что дал пленный немец, были верными.

Наша дивизия и другие части Северо-Западного фронта пошли в наступление, и немцы, не выдержав натиска наших частей, отошли, оставив укрепления, часть оружия и боеприпасов, бросили даже тела убитых офицеров и солдат, а также раненых.

На другой день к полудню противник, сосредоточив превосходящие силы, пошел в наступление, открыв ураганный огонь из всех имеющихся видов оружия. Ему удалось вынудить наши части оставить занятые прежде немецкие траншеи. Нам пришлось отойти на свои рубежи, забрав раненых с поля боя.

Как только мы заняли оборону, саперы приступили к укреплению наших линий. Был дан приказ: установить минные поля для того, чтобы не пропустить танки ипехоту противника, расположить проволочное ограждение по всему переднему краю, а также разбросать МЗП, то есть малозаметные препятствия.

Укрепив оборону, мы принялись «беспокоить» оборонявшиеся части немецких солдат и офицеров. Для этого установили метательный вид оружия, который неожиданно для немцев выбрасывал в их сторону разный «хлам».

Это делалось так. Мы выкапывали в земле ровик, расположенный под углом полтора-два градуса, так называемую аппарель. Стенки и дно рва укрепляли листовым железом. Устанавливали под тем же углом щит, под него укладывали взрывчатку – аммонит или порох, ставили взрыватель, состоящий из буровой толовой шашки весом 75 граммов, капсюль-детонатор и бикфордов шнур длиной 20–25 см.

Внутрь ровика укладывали, что попадало под руку: кузнечный лом, обрезки металла, подковы разные, винты и гайки, мусор и даже нечистоты. Все содержимое заряда направляли в сторону немецких линий, поджигали бикфордов шнур, и взрывное устройство срабатывало! Взрыв направлял наш «подарок» на передовую противника. Мы приспособились метать заряды в то время, когда немцы принимали пищу: завтракали, обедали или ужинали.

Вскоре немцы стали передавать по радио:

– Рус, надо воевать культурно! Нет оружия и боеприпасов – сдавайся в плен! Нам хорошо, вам воевать не надо, хорошо отдыхать надо!

Потеха с зарядами продолжалась недолго. Мы готовились освободить город, ждали подкрепление от Балтийского флота – морской пехоты. Уже был поручен приказ выбить из Старой Руссы немецких захватчиков.

Наступление наших частей не заняло много времени, меньше суток. За это время с боями достигли окраин города. Немцы упорно сопротивлялись, мы понесли большие потери среди живой силы и техники. К рассвету следующего дня немцы потеснили наши части и вновь овладели городом. Нам пришлось вернуться на прежние рубежи. Мы вынесли с поля раненых и убитых солдат и офицеров.

После неудачного сражения за освобождение Старой Руссы дивизия сдала обороняемый участок и была отведена на переформирование. Мы получили пополнение, укомплектовали подразделение бойцами, пополнили арсенал орудия и боеприпасов.

Под натиском наших войск хваленые войска фашистов отступали к столице Украины, к городу Киеву. Теперь у них был план закрепиться на великой водной артерии Украины – Днепре. Немцы заняли оборону на правом берегу реки и строили там защитные укрепления на «вечные времена», как приказывал им Гитлер.

Мы заняли оборону с ходу. Получен приказ: с наступлением темноты приступить к форсированию Днепра. Организацию переправы начать небольшими группами бойцов. «Начальнику инженерной службы полка капитану А. М. Южакову, – как было сказано в распоряжении командования, – приказано сосредоточить переправочные средства и подразделение саперов в заданном районе – на левом берегу Днепра, напротив Ходорова, стоящего на правом берегу реки».

Наши средства переправы – шесть надувных лодок А3 и оборудование к ним: продольные и отбивные брусья, поперечный настил и поручни или перила. Из шести лодок А3 можно соорудить три парома с грузоподъемностью по шесть тонн. Кроме этих средств имелись другие – малые надувные лодки и подручные средства.

На переправочных средствах нашего полка за один рейс можно было перевезти шесть 45-миллиметровых пушек с расчетом или шесть полковых минометов с обслугой, 200 бойцов с полной выкладкой.

Согласно приказу полк должен был перебраться на правый берег Днепра к 6–8 часам утра и занять оборону. Затрата времени на переправу личного состава полка и боевой техники, кроме тыловых подразделений и тяжелой артиллерии, занимает от шести до восьми часов. Переправившись, нам надо было занять на правом берегу оборону, окопаться и установить огневые средства – пулеметы и минометы.

Бойцы моего подразделения подготовили все необходимые средства переправы, закрепили за каждым видом переправочных средств инструкторов-сапёров, они же стали рулевыми. В районе сосредоточения переправочных средств находились подразделения сапёров, начальники служб, личный состав первого батальона.

Командир полка полковник Сарычев обратился к бойцам:

– Кто желает переправиться на правый берег Днепра добровольно?

Желающих нашлось много. Командир счел нужным, чтобы первыми начали переправу начальники служб.

У всех начальников было только одно желание – как можно скорее форсировать Днепр. Всем командирам служб было ясно, что сапёрам важно как можно скорее переправить личный состав полка в боевой готовности, связистам – наладить хорошую связь, разведке – организовать захват «языка», начальнику особого отдела – контролировать порядок переправы и организацию обороны на правом берегу Днепра.

Начальником связи был капитан Семенов, начальником разведки – капитан Никитин, начальником инженерной службы – капитан Южаков, начальником особого отдела – капитан Костиков.

В 22 часа приступили к операции. Стояла тишина, немцы, видимо, не подозревали о наших действиях и не ожидали в этом районе переправы наших войск. Пришло донесение командиру полка. В нем говорилось, что необходимо ускорить форсирование Днепра, пока немцы спят, играют в карты и пьют водку!

Отдал приказ: командиру сапёрного взвода лейтенанту Смирнову ждать сигнал с правого берега Днепра.

– Как заметите мигание ручного фонарика, можно начинать переправу личного состава и боевой техники!

Мы должны были плыть на правый берег на малых надувных лодках. Взяли с капитаном Костиковым одну из них и вдвоем начали переправу через широкую реку Днепр. Костиков орудовал веслами, а я наблюдал за правым берегом и гладью днепровской воды. Плыли спокойно, долго. Основная задача заключалась в соблюдении тишины, чтобы не дать противнику заметить наше движение к берегу.

Окружающая тишина, течение вод Днепра заставляли задуматься о прожитой жизни, будили мысли о будущем. Что нас ожидает на правом берегу реки?

Во время переправы немцы часто освещали нашу дорогу ракетами.

Все наши помыслы были нацелены на одну главную задачу – достичь правого берега Днепра и дать сигнал на противоположную сторону нашим подразделениям. А затем ощутить радость встречи с однополчанами-сапёрами, которые переправят солдат нашего полка. Нажимая на весла, думая каждый о своем, мы и не заметили, как малое суденышко уткнулось в берег.

Костиков сказал вполголоса:

– Мы уже дома!

Оружие надо держать всегда наготове, немцы могут неожиданно открыть огонь, и мы должны быть готовы отразить натиск противника. А ещё надо помнить, что мы на своей земле! Мы вышли на берег, стали спокойно осматривать местность, выбирая, где можно укрыться. Противники нас, наверное, заметили и стали освещать место причала ракетами, бросать с крутого берега гранаты, закидывать фаустпатронами, открыли огонь из ручных пулеметов.

Прошло немного времени. Боевые подразделения и сапёры стали высаживаться на правый берег Днепра. Радости от этой встречи не было предела!

Прямо на месте высадки солдаты, не медля, принялись окапываться. Прокладывая окопы, оборудовали гнезда для ручных и станковых пулеметов, минометов, 45-миллиметровых пушек.

Основные силы полка к шести часам утра были на правом берегу Днепра, а на левом остались только тыловые части, а также подразделения тяжелой артиллерии и минометные расчеты. Утром, пока было еще совсем темно, те части, что переправились через реку, окопались и теперь ожидали приказа о наступлении.

Наконец, он был получен, и с того момента по всему плацдарму началось немедленное движение вперед – мы шли брать кручи, что высились на правом берегу Днепра. На них построили свои оборонительные укрепления немцы. Они имели преимущество, защищая свой рубеж с высоты 100–120 метров, откуда закидывали нас ручными гранатами, вели огонь из ротных минометов, ручных и станковых пулеметов, не прекращая в то же время ружейные залпы.

Несмотря на ураганный огонь противника, наступление продолжалось. С пяти часов утра нас поддерживала артиллерия, стрелявшая с левого берега. После захвата немецких плацдармов на правом берегу и продвижения наших частей, артиллерия Красной армии перенесла огонь в глубь обороны противника.

В то время, когда мы овладевали территориями на правом берегу и захватывали участки, только что принадлежавшие противнику, наши подразделения несли значительные потери живой силы и техники. Ожесточенная схватка продолжалась до десяти часов утра, и тогда немцы, не выдержав натиска советских солдат, стали отступать, оставляя траншеи первой и второй линий обороны, уходящие вдаль от берега на 300–400 метров, а по всему фронту – на 800 метров.

Несколько раз немецкие войска пытались перейти в контратаку, но им не удалось потеснить наши подразделения. Захваченный нами плацдарм остался за нами до конца изгнания фашистов с этой священной земли.

Занятый плацдарм требовалось укрепить. Под покровом темноты сапёры моего подразделения приступили к работе. Установили минное поле, мины натяжного действия, сетку МЗП – малозаметное препятствие, через которое невозможно пройти человеку. Таким образом мы подготовили этот участок укреплений к дальнейшим действиям.

Ночь прошла, по фронтовым понятиям, нормально, что означало мало потерь. Утром следующего дня пошли в наступление, и немцы не смогли удержать оборонительный участок, стали отступать, сдавая одну оборонную линию за другой.

Преодолев упорное сопротивление частей Вермахта, нам удалось захватить опорный пункт местечка Ходорово, а затем, не давая противнику передышки, мы погнали его до города Белая Церковь. Этим городом нам удалось овладеть только после упорных и жестоких боев. Но на этом мы не остановились. Подразделения нашего полка преследовали бегущие войска противника, гнали врага с нашей земли до самого города Житомира. А вот там солдаты немецкой армии закрепились и перешли к стабильной обороне, превратив город в крепость. Каждый квартал и каждый дом стали опорными пунктами фашистов, усиленными огневой мощью.

Тем временем наша дивизия получила приказ – оставить город Фастов и следовать маршем на Житомир.

Местность, по которой шли подразделения дивизии, была лесная. Деревья скрывали наши части от наблюдения противника. Саперы и разведрота двигались в голове колонны.

Время подходило к обеду, последовал приказ организовать привал. Расположились мы в удобном месте – кругом сосновый бор, прямо курортная обстановка. Стали отдыхать.

Мы с начальником особого отдела капитаном Костиковым вели непринужденный разговор, а наши ординарцы – Демченко и Воронин – решили угостить нас чайком. Они занялись приготовлениями: организовали небольшой костерок, в выемке для огня заранее забили два колышка, положили перекладину, подвесили два котелка с водой. Вскипятив на костре воду, заложили норму натуральной свежей заварки. Чай получился на славу! Достали сухой паек, настроение у всех сразу поднялось.

Пока ординарцы колдовали над чаем, мы обсуждали события только что прошедших дней, вспоминали переправу через Днепр, раненых и убитых товарищей. Вздыхали и ахали, вспоминая довоенные времена. За беседой и не заметили, как быстро прошло время, а все уже было готово к обеду. Только мы начали есть, как вдруг крики, паника, шум моторов, ржание коней, треск ломающихся оглобель, топот ног бегущих солдат и офицеров!

Оказалось, командование дивизии и командиры подразделений не обеспечили боковую и тыловую охрану колонны. Таким образом они предоставили немецким танкам возможность напасть на тыловые подразделения наших частей. Возможно, танки фашистов просто ехали по лесным дорогам и случайно заметили наших солдат на привале. Они тут же напали на тылы дивизии – принялись давить танками обозы с продовольствием и боеприпасами, повредили часть нашей боевой техники. Вскоре нападение танков было отбито нашей артиллерией, забросано бутылками с горючей жидкостью. Несколько фашистских машин было уничтожено, а оставшиеся скрылись в лесных массивах. После этого неудачного привала подразделениям нашей дивизии пришлось вернуться на свой оборонительный рубеж – к городу Фастову.

А. М. Южаков и лейтенант Александр Смирнов, командир саперного взвода. Враж (Писек), Чехия, 1945 г.

Внезапное нападение немецких танков на колонны нашей дивизии, ее тыловые подразделения, артиллерию и минометы, обозы с боеприпасами и продовольствием заставило нас прекратить продвижение вперед на некоторое время.

Когда танки напали, многие наши бойцы были убиты, так как даже не успели взяться за оружие. Также пострадала и техника. Кроме того, подразделения охватила неразбериха, хоть и на короткое время, на одно лишь мгновение, но все-таки это было. Другим бойцам удалось вовремя сориентироваться. По команде офицеров солдаты приняли боевой порядок, заняли оборону, окопались, привели оружие в боевую готовность, чтобы отражать нападение танков противника.

Сапёрный взвод и рота автоматчиков следовали во главе колонны полка, а в тот период небольшой паники сапёрный взвод разделился. Два отделения под командованием лейтенанта сапёрных войск Смирнова пошли маршем с ротой автоматчиков, а два других отделения сапёров последовали под командой старшины взвода Петрова по другому пути. Он доложил командованию, что место привала тактически выбрано правильно.

Постепенно стали возвращаться и отходившие в лес во время фашистской танковой атаки солдаты-автоматчики, а также другие бойцы из сапёрного взвода. Подходили стрелки с противотанковыми ружьями (ПТР), минометчики и пулеметчики. Мы получили приказ занимать круговую оборону. Каждый солдат занял лучшее для обороны положение, подготовив ячейки для оружия и орудий, вырыв окоп для себя.

Всего около нашего привала собралось примерно 60 или 70 человек – солдат и офицеров всех видов и родов войск. Оборону мы заняли до наступления ночи, а с приходом темноты держали совет – что делать дальше. Решили двигаться по направлению к городу Фастов, туда, где прежде занимали оборону. Шли осторожно, а впереди и по бокам колонны нас сопровождали дозорные. Местность там была пересечена оврагами и густо заросла кустарниками, и мы рассчитывали пройти этот участок без потерь.

Добрались до одного из оврагов, сделали привал и провели разведку местности. Нам удалось установить, что немцы находятся от нас примерно в 100–120 метрах, немного выше места нашего привала, а потому последовал приказ не курить и не разговаривать во время остановки. Обсудив все вопросы, решили послать в разведку трех человек, а оставшимся на привале приказали сохранять боевую готовность, держа оружие наизготовку.

Не прошло и двадцати минут, как вернулись разведчики. Они доложили, что немцы расположились в ста метрах от места нашего привала. Установить, сколько всего немцев находится в данном районе, не удалось. Все, что смогли увидеть ребята из разведки, – три шалаша, сделанные из хвойных веток, которые охраняли трое часовых. Заметить других людей, вооружение или что-то еще не представилось возможным, за исключением разве что запаха бензина.

Выслушав доклад разведчиков, я принял решение, которое и сообщил старшине сапёрного взвода сержанту Петрову:

– Возьмите из числа рядовых саперов троих человек и столько же автоматчиков под свою команду и проведите еще более тщательную разведку.

Также я провел короткий инструктаж с группой разведчиков, дав указание иметь каждому с собой во время разведки по две гранаты, а к автоматам взять с собой по два заправленных патронами диска. Саперам сказал, чтобы прихватили, помимо автоматов и гранат, финки.

– Задание такое, – начал я объяснять, – сапёры «снимают» с помощью ножей, без лишнего шума, немецких часовых. На всякий случай автоматчики должны быть наготове, чтобы в нужный момент, если вдруг немцы начнут отстреливаться, могли поддержать огнем. Итак, вы должны «снять», по-тихому, часовых, а шалаши, где спят немецкие солдаты, закидать гранатами. Самим надо укрыться от осколков взрывающихся гранат на достаточном расстоянии. Все понятно?

Вспоминаю, что ночь была очень темной. Солдаты разделились на группы и украдкой, между кустарников, пробирались в сторону немецких шалашей, держась от группы разведчиков или группы захвата на расстоянии в десять – пятнадцать метров.

Эта операция заняла около часа. Трое немецких часовых были сняты, как и требовалось, совершенно бесшумно, а вскоре раздались звуки взрывов брошенных нашими бойцами гранат. До нас доносились крики немцев, пострадавших во время взрывов и их обреченные стоны.

Пока немцы опомнились, мы были уже далеко от места своей операции, примерно в 400–500 метрах. Залегли на опушке леса и принялись рыть окопы, каждый для себя. В это время сержант Петров доложил, что рядовой Культиков потерял или выронил свой комплект шанцевого инструмента: лопату, ножницы для резки проволоки, поперечную пилу и прочее. Разбираться, по правде говоря, было некогда. Коротко ответил:

– Решим на месте!

Вскоре немцы открыли ураганный огонь, а с нашей стороны последовали ответные залпы. Тогда стало ясно, что наша дивизия заняла оборонные рубежи в районе города Фастова.

Вот так мы оказались между двух огней. Немцы начали стрелять из автоматов, пушек и миномётов, наши тоже не отставали – снаряды и мины летели и с той, и с другой стороны, а мы – в самой середине этого дуэльного огня. А продолжался он минут тридцать или тридцать пять!

За время этой перестрелки наш отряд понес потери: пять человек были убиты, а еще восемь – тяжело ранены. Разобраться, от чьего огня они пострадали, от наших орудий или немецких, оказалось слишком трудно. Вот так мы лишились тринадцати бойцов.

Когда, наконец, огонь прекратился, мы стали продвигаться по нейтральной зоне в сторону того места, где прежде занимали оборону. Нам предстояло преодолеть расстояние от 500 метров до километра. Пока шли по нейтральной территории, потеряли еще пятерых. Двое оказались убиты, а трое тяжело ранены.

До своих частей Красной армии добрались только к четырем утра.

Узнали об этом, услышав окрик:

– Стой! Кто идет?

Ответили:

– Свои!

– Назовите фамилию командира части, которая занимает оборону! – услышали мы команду. – И назовите фамилию командира переходящего подразделения!

Мы назвали те имена, что требовалось, и только тогда нам разрешили отправить двух солдат на переговоры, которые проходили в специально вырытой для этого траншее. Проверка длилась недолго, а затем оставшиеся на нейтральной зоне бойцы получили разрешение переходить на участок, занятый Красной армией.

Соблюдая осторожность и маскируясь, солдаты, сержанты и офицеры заняли траншеи первой линии. Затем снова начались переговоры. Нас спрашивали, где мы были, что делали, сколько из наших людей убиты, сколько ранены. Стоящие в обороне солдаты и их командиры и сами прибыли на эти рубежи незадолго до нашего появления, они так же, как и мы, вышли из леса. В результате всех этих обсуждений мы договорились организовать вынос с поля боя наших раненых солдат, а мёртвых похоронить на месте.

Оборону занимали два стрелковых полка, один из которых находился в резерве командира дивизии. Артиллерия и минометные расчеты заняли оборону в районе города Фастова.

Не все подразделения дивизии были в сборе, а из леса продолжали выходить тыловые части. К шести часам утра подразделение собралось уже полностью и приняло оборону.

Фашисты оставили четыре танка на том месте, где напали на наш привал. Два были подбиты артиллерией Красной армии, а другие два сгорели от бутылок с зажигательной смесью. Немцы также бросили свои оборонительные рубежи на Днепре и в Белой Церкви, а сами ушли в Житомир, сделав его опорным пунктом своей обороны.

Нападение немецких танков еще долго обсуждалось. Фашисты провели танковую разведку именно в тот момент, когда наша дивизия снялась с оборонительного рубежа города Фастова и шла маршем к Житомиру. Все-таки было не ясно, случайное ли это мероприятие или они знали по сообщениям своей разведки, что в направлении города движется колонна солдат Красной армии.

Одно было ясно точно: танки застали нас врасплох, и мы понесли значительный урон – погибло много бойцов, пострадала боевая техника. А главное последствие их нападения заключалось в том, что, пусть даже и на короткий срок, но случившееся ослабило моральный дух наших солдат и офицеров.

В районе Фастова мы занимали оборону более суток, и все это время отставшие группы солдат и офицеров возвращались к своим подразделениям. Не вернулись только убитые и раненые в стычке с врагом. Тех, кого следовало лечить, госпитализировали.

Часть потерянной техники, расход боеприпасов, продовольствия, личный состав пополнили из резерва командира 5-й Гвардейской армии. За это время дивизия получила все необходимое и поэтому теперь была готова выполнять любую боевую задачу. Мы стремились громить врага, гнать непрошеных гадов прочь!

Изложение личного боевого подвига А. М. Южакова, на основании которого он был представлен к награждению орденом Красной Звезды.

С боевыми товарищами

По приказу командира дивизии оборону города Фастов на вторые сутки оставили. Получили следующий приказ – занять город Житомир. Немцы в это время несли большие потери в живой силе и технике, но с ожесточением сопротивлялись наступлению Красной армии. И все-таки им приходилось оставлять занятые прежде опорные пункты.

В конце 1943 года дивизию перебросили на Белорусский фронт, под города Гомель, Мозырь, Калинковичи. На фронт мы прибыли в осенний день, под вечер. Вокруг сплошная грязь, местность болотистая, да еще и холод. Заняли оборону. В первую очередь надо подготовить командный блиндаж для командира части и размещения штаба, организовать наблюдательный пункт, вырыть траншеи и ходы сообщения. Всю эту работу мы должны выполнить за одну неполную ночь.

Сапёрам на передовой – работы невпроворот: строить, укреплять, минировать. Готовить для наступления проходы в минных полях как своей, так и вражеской обороны. В работе всегда отличался сержант Васютинский, парень что надо, смелый и дисциплинированный.

С приходом нашей дивизии части Белорусского фронта взяли город Гомель.

Подразделениям 253 стрелковой дивизии было приказано занять оборону в районе города Калинковичи, впоследствии овладеть городом, а при успешном развитии ситуации продолжить наступление на город Мозырь. Затем, овладев им, преследовать противника, не давая ему передышки, и закрепиться на новом рубеже.

Заняли оборону, укрепили передовую линию имеющимися в наличии средствами. Установили минные поля, препятствующие продвижению танков и пехоты захватчика. Установили фугасы, проволочное заграждение, а также малозаметные препятствия и так далее.

Оборонять линию переднего края пришлось недолго – времени было мало. Бойцы фронта стремились как можно скорее начать наступление. Задача была ясна – взять город!

Овладев городом Калинковичи, части Красной армии стали преследовать противника. Немцы бежали в панике, оставляя оборонительные рубежи, раненых и убитых солдат и офицеров, много боевой техники и снаряды. Под натиском нашей армии немцы отступили. Часть немецкой армии Вермахта откатилась к границе с Польшей.

За взятие города Калинковичи многих моих соратников, а также и меня наградили. (Орден Красной Звезды, врученный Афанасию Михайловичу 25.01.1944 года – прим. ред.)

Приказом Верховного Главнокомандующего была объявлена благодарность всему личному составу частей Красной армии, принимавшему участие в освобождении города Калинковичи 15 января 1944 года. За отличие в боях дивизии было присвоено почётное наименование «Калинковичская».

После взятия города дивизия получила пополнение – боевой состав, технику и боеприпасы, а затем была переброшена с Белорусского фронта. По пути следования к Днепру форсировали реку Припять, протекавшую в 6070 километрах северо-западнее Киева. Далее шли на города Коростень и Житомир.

В составе 5-й Гвардейской армии первого Украинского фронта дивизия с боями заняла города: Житомир, Славута, Ровно, Дубно. Немцы оставляли прежде оккупированные территории, спеша к сильно укрепленному рубежу города Львова. Не позволяя отступающему врагу опомниться, мы с боями заняли город Славута.

Оказывая упорное сопротивление частям Красной армии, немцы продолжали отходить, бросая свои рубежи обороны один за другим. К исходу дня они отошли на линии, более укрепленные в инженерном отношении, расположенные в городе Ровно. Город стоял на разветвленной сети железных дорог, опорных пунктов и узлов сопротивления. Фашистские войска упорно обороняли подступы к городу Львову.

Овладев линиями обороны противника, расположенными перед Ровно, мы продолжали наступление, не позволяя противнику закрепиться в Дубно. К концу дня город удалось очистить от немецкой нечисти и продолжить наступление западнее Львова – на Червоноград. Мы продолжали гнать врага к польской границе.

За города Ровно и Дубно шли упорные бои, немцы обороняли подступы к опорным пунктам, не жалея солдат и свои боевые машины. Они знали, что позади них располагается город Львов, который укреплен инженерными сооружениями. Это была последняя надежда командования Вермахта удержаться на территории СССР. Заняв оборонительный рубеж Львова, они планировали защищать его до последнего солдата фашистской армии.

Командование оккупационных войск рассчитывало на то, что опорные пункты и укрепления города помогут удержать оборону и остановят наступление частей Красной армии. Также фашисты планировали измотать армию освободителей на подступах к городу, а затем произвести контрудар.

Когда начались сражения в этой части фронта, немцы защищали свои укрепления на подступах ко Львову до последнего. Мы знали об их огромных потерях, но все равно они долго не сдавались, хотя это не помогло им остановить натиск частей Красной армии.

Бои, проходившие на участке от Фастова до Львова, заняли почти две недели. За это время наша дивизия теряла бойцов, а также нуждалась в новой технике. Несмотря на упорное сопротивление немцев, мы прошли более трехсот километров, освобождая родную землю от фашистской нечисти, уничтожая большое количество живой силы и техники противника, нанося удар за ударом. В результате враг бежал к польской границе, не успевая закрепляться на промежуточных рубежах.

От города Дубно наступление продолжалось по двум направлениям: сосед слева гнал немецкие полчища на город Львов, а справа, западнее Львова, теснили противника части нашей, 253 стрелковой дивизии, направляясь на Червоноград. Развивая наступление, отбивая контратаки одну за другой, преодолевая стойкое противостояние врага, частям нашего соединения пришлось временно занять оборону в двадцати километрах от этого города.

Заняв ключевые точки на полотне железной дороги, ведущей к городу Львову, мы вырыли траншеи и ходы сообщения, подготовили ячейки для пулеметов и ружей ПТР, позиции для солдат. В местах прохода танков и пехоты сапёры поставили минные заграждения. Артиллерия установила на прямую наводку пушки, гаубицы и минометы, расположив их за насыпью полотна железной дороги.

Помимо того, мы разместили средства защиты, а подразделения заняли участки обороны с указанными заранее секторами обстрелов на случай атаки фашистов, что теперь случалось часто. Не жалея живой силы и техники, немецкое командование бросало своих солдат на кинжальный пулемётный и минометный огонь. За каждую новую атаку немцы расплачивались по сотне человек убитыми, не считая раненых, теряли огромное количество техники.

Когда занимаешь оборону, у сапёров, как говорится, работы по горло! Надо укреплять участки обороны в инженерном плане и проводить разведку обороны противника. Каждая работа этого подразделения необходима на фронте, за каждой работой стоит жизнь человека, сапёры – воины и великие труженики войны!

Командир части приказал разведать обстановку на переднем крае обороны противника. Она проходила в десяти или пятнадцати километрах от Червонограда. Нейтральная зона от наших рубежей до линии защиты противника – 1,5–2 километра. Для проведения разведки боем нашей части дали штрафную роту в количестве трехсот человек, в составе роты были все чины.

В назначенный час по приказу командира рота пошла в разведку. Время было ночное, примерно 22.00. Но во время наступления роты кто-то из штрафников преждевременно обнаружил себя, тем самым вызвав огонь противника. Немцы открыли шквальный огонь из всех видов оружия. За короткое время рота была практически расстреляна фашистами – она потеряла до 80 процентов бойцов.

Как правило, после таких происшествий с большими людскими потерями проводится расследование с целью выяснения причин случившегося. А согласно докладу командира штрафной роты, вести наступление ввиду насыщенности инженерных сооружений было совершенно невозможно. Получалось, что недоработали сапёры. Но на самом деле мин в этом районе не было, проволочного заграждения – тем более. Там были установлены только колья для колючей проволоки.

Для уточнения правильности доклада командира штрафной роты я получил приказ произвести инженерную разведку обороны противника, чтобы установить в ней наличие противопехотных и противотанковых мин, а также наличие проволочного заграждения на переднем плане линии врага.

Разведгруппа состояла из восьми человек: начальник инженерной службы полка, начальник разведки полка, трое сапёров и трое разведчиков. Приступили к выполнению приказа в 22.00, а завершили выполнение задания в 24.00. На обратном пути мы захватили сержанта немецкой армии, который каждую минуту пускал осветительные ракеты, освещая территорию впереди себя, но не заметил подошедших сзади сапёров и оказался с кляпом во рту!

Разведгруппа двигалась по ранее намеченному маршруту. Выбор направления пал на левый фланг обороны противника, где между двух сопок протекала небольшая речка с довольно быстрым течением. Параллельно речке к левому флангу обороны немцев вытянулась лощина, в которой были установлены мины «С» (S-mine или «Springmine», противопехотная прыгающая мина – прим. ред.), а также закрыт доступ с тыловой стороны к блиндажам, где отдыхали солдаты и офицеры, свободные от обороны.

Фронтовая разведка наметила путь следования к немецким рубежам по дну лощины. Главная задача – не демаскировать движение группы сапёров. Велся постоянный обстрел с линии переднего края обороны противника, но лощина прикрывала нас от огня, то есть внутри нее образовалась «мертвая зона», как называли такие участки между собой фронтовики. В таких местах можно укрыться от ружейного и пулеметного огня противника. Группа сапёров и разведчиков спокойно двигалась по лощине, но вдруг мы заметили на поверхности земли неровность. Я осторожно проверил, что это такое, оказалось – минное противопехотное поле, состоящее из установленных в три ряда мин «С».

– Всем лечь на землю! – скомандовал я. – Прижаться плотнее!

– Зачем? – спросил меня кто-то из автоматчиков, не сообразив, что я обнаружил.

– Во избежание ненужных потерь личного состава!

Осмотрев минное поле, я приступил к разминированию. Начал снимать мину в первом ряду. Снял ее осторожно, вывернул взрыватель-усики – мина обезврежена. Приступил к разминированию второго ряда взрывных устройств. И эту мину удачно снял и обезвредил. Взялся за третий по счету ряд мин «С». Осторожно начал снимать усики и тут же сработал вышибной заряд! Мина вылетела на высоту в два метра и упала рядом со мной. Видимо, в темноте я не заметил, что задел все-таки один усик, вот почему сработал вышибной заряд. Повезло, что мина не взорвалась, но все равно пришлось пролежать, прижавшись к земле, добрых пятнадцать минут. Группа разведчиков распласталась в десяти метрах от меня.

На наше счастье все обошлось, но только по той причине, что в толовом заряде отсутствовал капсюль, то есть взрыватель. Это выяснилось позднее. Получается, что когда готовили мины, немец побоялся вставить капсюль. Или же мины готовил честный человек, который не желал напрасной смерти людей. Так или иначе, но проход был сделан, разведка выполнила задание.

Разведчики прошли минное поле, безопасную тропку обозначили кольями – указателями обратного пути. Отошли около сотни метров от минного поля и увидели немецкую траншею тыловой стороны обороны. По ней мы направились к переднему краю, одолели 150 метров, а там увидели блиндаж. Внутри него, видимо, отдыхали немцы, свободные от наряда. Охраны вокруг блиндажа не было, все солдаты спали мирным сном.

Пришлось оставить двух разведчиков сторожить спящих фашистов – пусть смотрят свои сны. Приказ был дан такой: если кто проснется в блиндаже и выйдет по своим надобностям, то его не трогать. Пусть спокойно сделает свое дело и вернется в блиндаж. Оружие и гранаты применять только в исключительных случаях во избежание ненужного шума. Затем мы пошли по траншее дальше, проверяя наличие инженерных сооружений, которых, к нашему удивлению, обнаружить так и не удалось.

Вскоре мы убедились в беспечности и самонадеянности завоевателей.

На переднем плане у огневых точек солдаты спали, и только один сержант обороняющейся немецкой части важно ходил за передней траншеей обороны с ракетницей, освещая из лесочка территорию перед собой ракетами, выпуская их одну за другой. Вскоре он был взят нашими разведчиками в плен.

Вот так мы проверили внешнюю сторону обороны противника на предмет инженерных укреплений, взяли языка и спокойно ушли без шума, в том же порядке, как и пришли. Прошли блиндаж, сняли свою охрану, а немцы так и остались спать без охраны.

Кое-кто из разведчиков хотел нарушить тишину взрывом, бросив гранату в блиндаж, но беспокоить отдыхавших немцев было запрещено. Вся группа разведчиков в составе восьми человек и одного пленного возвратилась в свою часть.

Инженерная разведка доложила командиру части, что оборонительных сооружений на переднем крае обороны противника нет. Показания пленного немца совпадали с докладом наших бойцов.

Дело в том, что оборона была занята немцами всего три дня назад. За это время отрыто две линии траншей и ходы сообщения, установлена часть огневых точек, построено несколько блиндажей для отдыха свободных от наряда солдат, заложено минное поле с тыловой части обороны, воткнуты колья для натяжения колючей проволоки.

Без сомнения, приказ Вермахта был такой: занять в данном регионе позиции, вырыть траншеи по всему переднему краю и траншеи на второй линии обороны, а затем связать обе линии ходом сообщения. Также требовалось установить огневые средства: пулеметы, ротные минометы, огнеметы, гранатометы. Кроме этого каждый солдат должен был иметь стрелковую ячейку для ведения огня из личного оружия. Скрытые проходы в тех местах, где возможно проникновение противника с тыла, требовалось закрыть минным полем, которое не позволит пройти пехоте и танкам. На переднем крае обороны планировалось установить проволочное и минное заграждения.

Объем работ по укреплению обороны немцев оказался слишком велик, и они сделали только самое основное. Например, установку минных полей с тыловой части обороны немцы сочли необходимым делом, поскольку основная масса сражавшихся, кроме подразделения артиллерии, находилась на переднем крае обороны. То есть тыловая часть укреплений охранялась малым числом солдат, а для лучшей защиты потребовались заграждения из мин. Внешнюю часть оборонных сооружений немцы ежеминутно освещали ракетами, для этого даже был выделен специальный наряд.

Из доклада разведки и показаний пленного выяснилось, что в ближайшее время немцы не ожидают нападения, так как их оборона к защите все еще не подготовлена. Поэтому рано утром следующего дня наш командир полка приказал начать наступление.

Артиллерийский обстрел переднего края оборонительных укреплений противника продолжался сорок минут. Затем подразделения полка пошли в атаку, прорвав оборону врага и развивая наступление в глубь занятого фашистами плацдарма.

Немцы не ожидали начала военных действий Красной армии и поэтому в панике бежали, бросая занятую территорию, оружие и боеприпасы, неся при этом большие потери в живой силе и технике.

Наши части взяли в плен почти целый батальон вражеских солдат и офицеров, а также приличное количество оружия и боеприпасов. Часть немецких подразделений отступала к заранее подготовленному рубежу, опорному пункту, расположенному в городе Червоноград. Окрестности города и сам Червоноград считались неприступными, и поэтому фашисты надеялись задержать наступление Красной армии до прихода солдат Вермахта в качестве подкрепления. Но их надежды не оправдались. Теряя человеческие ресурсы и вооружение, немцы оставили город с его укреплениями и опорными пунктами. Вот так Червоноград был освобожден частями Красной армии, а солдаты Вермахта бежали к границе с Польшей.

Задача полка заключалась в том, чтобы продолжать наступление, не позволяя противнику закрепиться в районе городов Томашув-Любельски и Замосць (Польское воеводство). Мы преследовали врага, не давая ему передышки на польской земле.

Подразделения полка шли в наступление по территории польского государства, освобождая народ Польши от фашистских извергов. Хваленые войска Вермахта бежали с русской земли, а теперь драпали прочь с земли другой славянской страны. Мы гнали непрошеных гостей от Днепра и до Вислы так быстро, как могли. За период с ноября 1943 года по февраль 1944го с боями было преодолено расстояние в 720 километров.

Дальнейшая задача: взять города Томашув-Любельски и Замосць, выйти к реке Висла, форсировать реку, занять плацдарм, а затем освободить город Сандомир.

Уйдя с территории нашей Родины, земли наших предков, будучи на расстоянии 800 километров от Днепра, отступая от польской реки Вислы, враг упрямо сопротивлялся, не желая смириться с потерей одного района за другим. Но Красная армия вела упорные боевые операции против немецких войск, освобождая землю, пядь за пядью, от фашистских варваров.

За время наступления нашего подразделения еще недавно «непобедимая» армия Вермахта получила огромный урон, потеряв тысячи солдат и сотни единиц техники. Большое количество фашистских солдат и офицеров оказались убиты и ранены в боях, взяты в плен. Наши солдаты захватили и уничтожили огромное число единиц боевой техники: танков, артиллерии и минометов, огнеметов и пулеметов, не считая обычного оружия и боеприпасов.

Потери наших солдат и офицеров, а также количество уничтоженных техсредств, несмотря на упорное сопротивление со стороны оборонявшегося врага, были значительно меньше по сравнению с ущербом армии Вермахта.

Преодолевая злобное противодействие безнадежно отступавших немцев, части нашего гарнизона с достоинством прошли по польской земле, достигнув великой реки Вислы. Теперь наша задача заключалась в том, чтобы перебраться на левый берег реки, форсировав Вислу южнее города Сандомир, занять плацдарм и закрепиться на нем.

Учитывая сильный артиллерийский огонь и пулеметные очереди, преодолеть широкую реку сходу не удалось. Немецкий гарнизон отчаянно оборонял левый берег, подступая к серьезному оборонительному рубежу с мощными опорными пунктами и узлами сопротивления, то есть к городу Сандомир. И все же на вторые сутки сосед справа форсировал Вислу на юго-востоке от Сандомира.

Форсировать Вислу нам по-прежнему мешал огонь с левого берега, противник стрелял из всех видов наземного оружия, а с воздуха нас бомбила авиация. Но, благодаря огневой мощи нашего подразделения, соседи справа все же смогли прорвать оборону противника на узком участке, а затем и мы смогли начать переправу.

Под прикрытием наземного и авиационного огня сапёры доставили солдат и технику нашей части на другой берег Вислы. Свою работу они начали поздно вечером, так как днем форсировать реку было практически невозможно.

Скудные средства переправы задерживали бойцов на правом берегу, однако переправа шла полным ходом на специальных подручных средствах. Они были весьма ограничены: шесть надувных лодок А3 и к ним необходимое оборудование, а также десять малонадувных лодок.

После занятия плацдарма на левом берегу Вислы началась дневная переправа. Мы перевозили днем тыловые подразделения и часть артиллерии, доставляя их на занятый нами плацдарм. Основные боевые подразделения полка успешно доставлялись на левый берег, правда не без потерь по причине берегового огня артиллерии и бомб, сбрасываемых с самолетов противника.

На новом, отвоеванном у фашистов, плацдарме мы немедля приступили к активному строительству новых оборонительных укреплений: рыли траншеи, ходы сообщения, возводили блиндажи, командные пункты полка и артиллерии, наблюдательные пункты и тому подобное. Вырыли ров, идущий до передовой траншеи. Он был необходим для скрытого подхода танков и артиллерии к передней линии фронта. Помимо того, мы установили минные поля и проволочные заграждения.

Изложение личного боевого подвига А. М. Южакова, на основании которого он был представлен к награждению орденом Отечественной войны II степени.

Много времени отводилось на погребение убитых солдат и офицеров. Сандомирский плацдарм был усеян телами убитых бойцов как нашей армии, так и вражеской. Для своих однополчан мы выкапывали братские могилы, чтобы хоронить погибших вместе. Немецкие трупы закапывали отдельно.

Все это время занятый нами плацдарм беспощадно обстреливался наземной артиллерией, его также безостановочно бомбили с воздуха. Немецкая авиация совершала по десять налетов в одну атаку, чтобы покрывать взрывами маленький клочок земли, на котором окапывались советские солдаты. И нам приходилось одновременно отбиваться от противника, хоронить товарищей по оружию и строить оборону в страшном адском котле.

С боевым товарищем

На переднем плане капитан Александр Михайлович Торгашев, товарищ Афанасия Южакова. г. Сандомир, Польша, 9 октября 1944 г.

От сильного огня противника подразделения нашей части понесли значительный урон. Гибли бойцы, выходила из строя военная техника, но занятую нами территорию на берегу Вислы немцам вернуть не удалось.

Час за часом, день за днем мы отстаивали каждый метрпольской земли, укрепляя его инженерными сооружениями, роя траншеи и ходы сообщения, строя блиндажи, оборудуя огневые позиции для всех видов боевой техники. Снова и снова мы прокладывали минные поля, растягивали проволочные заграждения, устанавливали МЗП, то есть малозаметные препятствия.

Одновременно с работами по обеспечению обороны на плацдарме шла подготовка к решающему наступлению, прорыву обороны противника, к изгнанию немецких захватчиков из Польши.

Вскоре был получен приказ о начале наступления, которого ждали с огромным нетерпением засидевшиеся в обороне бойцы и командиры подразделений 253 стрелковой дивизии. Нам удалось прорваться сквозь линии укреплений противника на Сандомирском плацдарме, после чего наступление Красной армии продолжилось, и наши войска уже продвигались по направлению к польско-немецкой границе – даешь Берлин!

Мы встречали упорное сопротивление немецких захватчиков отчаянно, но безуспешно бившихся за каждый город, за любой населенный пункт, каждый узел. Однако жестокое сопротивление армии Вермахта успеха не имело. Подразделения Красной армии продвигались вперед, освобождая города и сёла на польской земле: Сандомир, Нджеюн (название не выяснено, возможно Енджеюв – прим. ред.), Заверце, Бытом, Легница и Поле. Освобождение городов и сёл дало возможность народу Польши избавиться от ужасов, которые принес фашистский зверь.

Прогоняя ненавистного врага с территории славянской страны, наша армия вела упорные боевые действия и вскоре вошла на территорию Германии, освобождая такие города как Котбус, Лейпциг, Дрезден, а также населенные пункты поблизости. Когда наши войска входили с боями в немецкий город Котбус, приходилось вести уличные перестрелки.

Немцы немного опоздали и не успели подготовиться. Их боевые части занимали оборону Котбуса с северо-западной стороны, а наступление наших частей продолжалось с юго-востока, чего противник никак не ожидал. Основная оборона фашистских дивизий была организована в направлении с севера на запад, а юго-восточная окраина города Котбус была тесно застроена баррикадами. В них приходилось делать проходы для пропуска частей и техники, на что ушло немало времени.

Капитан Александр Михайлович Торгашев, товарищ Афанасия Южакова по фронту, помощник начальника штаба по оперативной части 983 стрелкового полка 253 стрелковой Калинковичской дивизии. г. Сандомир, Польша, 9 октября 1944 г.

Пока занимались разборкой баррикад, чтобы пропустить наши войска, немцы перебрасывали свои подразделения солдат в город, все еще надеясь его удержать. Но, разобрав баррикады, наши части активно занимали населенный пункт, улица за улицей, разворачивая боевые средства, ведя огонь из пушек и минометов. И после всего этого, конечно, немцы уже были не способны оказать серьезное сопротивление нашей освободительной армии.

Солдаты немецких частей, которые прежде вошли в город, разбежались по ближайшим домам. Там они сбрасывали военную форму, облачались в гражданскую одежду и начинали вести огонь из окон, дверей, чердаков, применяя фаустпатроны, автоматы, а также швыряя в наших солдат гранаты. Нашим бойцам пришлось проверять каждый дом, обходить с оружием в руках все подвалы, чердаки, встречая засевших там немцев, отстреливаясь из автоматов и вступая в рукопашные бои.

Интересно, что немцы дрались до тех пор, пока у них были боеприпасы, а как только запасы стали заканчиваться, стрелки начали покидать чердаки и подвалы и выходить на улицу в гражданской одежде. Мы проверяли те помещения, откуда прежде велся огонь, и обнаруживали грязное старое военное обмундирование немецкого образца.

Взятие города далось нам не без потерь. Вначале, пока немцы особенно упорно сопротивлялись, ведя прицельный огонь по нашим частям, многие наши бойцы были ранены, немало солдат и офицеров сложило головы на улицах немецких городов, освобождая их от фашизма.

Например, помню командира саперного взвода лейтенанта Галышева с группой сапёров в 15 человек. Они укрылись от огня противника в одном из зданий, где их забросали гранатами немецкие солдаты. Все шестнадцать человек группы погибли. (Согласно обнаруженным документам Галышев похоронен в с. Альт-Рефельд, Верхняя Силезия, Германия).

В боях за этот город был ранен и мой друг – начальник химической службы Николай Чапленко. Пришлось оставить его, спрятав в стенной нише, скрытой от обстрела. А я должен был срочно прибыть в дивизию, поскольку нес при себе дивизионное знамя. Командир, увидев символ борьбы и побед нашего подразделения, был доволен. Правда, полотно теперь осталось без древка. Он пожал мне руку и объявил благодарность за спасение боевого знамени дивизии.

Сандомир, Польша, 1944 г.

Капитан Николай Никитович Чапленко, начальник химической службы 983 стрелкового полка.

Военные действия продолжались недолго – около двух или трех часов. Затем стрельба прекратилась, что немудрено, – у немцев вышел весь боезапас патронов, гранат и снарядов для фаустпатронов.

После прекращения огня город Котбус подвергся тщательной проверке, которая длилась около суток. Все мужчины, переодетые в гражданское платье, были задержаны, стариков и инвалидов распустили по домам, оставшихся хитрых вояк взяли в плен.

Тем временем дивизия была расчленена. Наш командир оказался ранен, поэтому руководство принял его заместитель – полковник Хуснуллин.

Наша дивизия шла вперед триумфальным маршем, продвигаясь по готовой дороге, проложенной, как тогда говорили, богом войны – артиллерией.

г. Вена, Австрия, 1945 г.

Нам не суждено было освободить логово врага Берлин, мы следовали, согласно приказу, на Прагу, столицу Чехословакии, чтобы спасти ее от разрушения, которым угрожало командование Вермахта.

Нам также было известно, что в Праге вместе с германскими подразделениями находятся войска предателя Родины Власова. Неустойчивые изменники-власовцы упорно обороняли обещанную им Прагу, сопротивляясь натиску наших частей, боясь потерять обещанное Гитлером царство. Требовалось деморализовать их, вскоре удалось это сделать. Армия приспешников врага, возглавляемая Власовым, частично разбежалась, а частично была взята в плен. Сам Власов был пленен нашей контрразведкой и доставлен в Москву на суд верховного командования.

После освобождения столицы Чехословакии от немецких захватчиков и разгрома предательских подразделений Власова наши части во главе 5-го Гвардейского корпуса под командованием генерала Бакланова двинулись в направлении столицы Австрии города Вены. (данные расходятся с другими источниками – прим. ред.)

Запомнил сражение на окраине города Вена. Немцы упорно держали подступы к опорным пунктам и узлам сопротивления, однако решительное наступление частей Красной армии заставило немецкие подразделения сдавать один опорный пункт за другим. Но бомбовый удар фашистской авиации оказался настолько мощным, что полностью разрушил жилые здания, общественные постройки, склады, производства, уничтожив целый район города.

В один из налетов около взвода солдат и офицеров нашей части укрылись в подвале одного из уцелевших домов. В их числе был и я, но мне показалось, что в маленьком помещении собралось слишком большое количество боевых товарищей, поэтому стало слишком тесно и душно. На самом деле так и было.

Я вышел из подвала, но укрыться от бомбежки оказалось негде, кроме как на дороге, проходящей мимо построек. Спрятался метрах в десяти или пятнадцати, в кювете дорожного полотна, как раз напротив того дома, в подвале которого оставались солдаты нашей части.

Прошло совсем немного времени с того момента, когда я нашел для себя укрытие, как вдруг услышал сильный взрыв и ощутил колебание земли. Подняв голову, посмотрел в ту сторону, где находился дом с нашими бойцами. К моему изумлению он уже был разрушен бомбой!

На фото в нижнем ряду (слева направо): третий – командир полка полковник А. П. Сарычев; последний в ряду – А. М. Южаков.

Впоследствии выяснилось, что снаряд попал точно в цель и разрушил здание до самого подвала, в котором и находились мои однополчане. Он был засыпан обломками стен и камнями, которые похоронили под собой множество людей. Из завала смогли извлечь только трупы, не осталось ни живых, ни даже раненых.

Благодаря дорожному кювету моя жизнь была спасена. Кто-то из окружавших меня в тот момент людей сказал:

– Хорошо, что мы вышли из подвала, а то погибли бы, как и наши товарищи!

Оказалось, что не мне одному подвал показался ловушкой. Кроме меня, его покинули еще семь человек, они тоже спаслись от неминуемой гибели.

Пока мы освобождали польскую землю от фашистов, пришлось преодолевать водные рубежи, форсировать широкие и глубокие реки и их притоки: Вислу, Пилицу, Варту, приток реки Одра.

Враж (Писек), Чехия, 15 июля 1945 г.

Операция по изгнанию немецкого зверя с территории Польши проходила с северо-западной стороны Кракова. Концентрационный лагерь «Освенцим» и этот город освободили наши соседи – солдаты Красной армии, которые продвигались с левого от нас фланга.

На земле фашистского зверя освободили города: Котбус, Лейпциг, территорию нынешнего Карл-Маркс-Штадт (округ в ГДР, существовавший с 1952 по 1990 годы – прим. ред.) Форсировали широкие и глубоководные реки – Шпрее, Серет. Далее нас, красноармейцев, ждала встреча с войсками союзников на Эльбе.

Солдаты и офицеры США, Англии, СССР и Франции приветствовали друг друга рукопожатиями, обнимались, дарили памятные подарки, у кого что было. Все были довольны и рады тому, что общий враг, ненавистный для народов всего мира, разгромлен.

Часть III. Зарисовки из прошлого

Рассказ деда Степана об Удаловке

Предки прапрадеда Тихона Васильевича Южакова были крепостными крестьянами, так же, как и сам Тихон, который тоже родился крепостным.

Дождавшись вольной, прапрадед с другим освободившимся крестьянином Иваном Максимовичем Удаловым направился на поиски нового места жительства. Долго ходили пешком, ездили на лошадях по Казанской губернии, пока, наконец, не облюбовали один район, неподалеку от купеческого города Елабуга, который возвышался на берегу широкой реки Кама. Пожилые люди рассказали им, что примерно лет восемьдесят или сто тому назад местность здесь была лесистая, а по берегам Камы росли непроходимые леса.

В Каму впадало множество речек с прозрачной чистой водой, а сама эта река являлась притоком великой русской реки Волги. В лесах, которые покрывали берега этих рек, произрастали деревья самых разных пород: сосна, ель, пихта, береза, осина, клен, вяз, калина, красная рябина и много других. Немало тут кустарников, приносящих плоды: лесной орех, малина, смородина, шиповник, крыжовник, вереск и так далее. В лесных массивах можно было найти множество самых разных грибов, таких как белый груздь, рыжик, подосиновик, подберезовик, боровик, сыроежка, опенок. Вокруг лесов простирались обширные луга и пастбища для скота. В общем, в этих местах можно было выжить. В дровах для отопления жилищ, бань и овинов недостатка не было.

Как рассказывал мой дедушка, долгое время край был привольным. Сюда прибывали получившие свободу крестьяне из поместий, расположенных в самых разных районах Российской империи, они с радостью селились в этих благодатных местах. Так росло население губернии.

В какой-то момент пришло время определить, как будет называться новое поселение. Для этой цели собрали сход, на нем люди решили назвать это место по фамилии бывшего крепостного крестьянина Удалова – Удаловкой.

Крестьяне рубили лес, строили избы для жилья, подворья для скота. Корчевали пни и кустарник, возделывали поля, а на них сеяли рожь, овес, ячмень, гречиху, лен, коноплю, сажали картофель и разные овощные культуры.

Постепенно удаловцы заводили скот – лошадей, которые были нужны людям для обработки земли и иных сельскохозяйственных нужд, а также коров и овец. Во дворах выращивали птицу. Вся эта живность необходима жителю села, без нее он не крестьянин. Для домашних животных надо было заготавливать корм, а для отопления крестьянских изб и других построек – рубить дрова.

Дедушка Степан Тихонович, сын моего прадеда, жил в селе Удаловка. Отец мой Михаил Степанович, сын дедушки, погиб смертью храбрых в 1917 году, защищая революцию. Тогда мне было всего четыре года, и с тех пор я остался сиротой, а сельчане называли меня безотцовщиной. Дети кулаков и подкулачников злорадствовали, радовались моей беде, травили и называли голодранцем.

Помню, что в те времена все подростки в нашем селе делились на две группы. Одна состояла из кулацких отпрысков, а вторая – из ребят, росших в семьях бедняков и середняков. Во второй компании я нашел равных себе товарищей: Захарова Ваньку, Казакова Степку, Балобанова Кольку, Попова Мишку, Сажина Кольку, Емельянова Ваську, Рассохина Кольку. В числе друзей были три двоюродных брата – Мишка, Илька и Филька Балобановы, а также брат Алёшка и сестра Марийка Южаковы.

Отец Василий

Верующих крестьян в наших краях было всего семь деревень: Удаловка (где находилась церковь), Горшуновка, Семёновка, Яковлево, Сентяк, Утяганово и Разживино.

Наш местный священник отец Василий вел богослужения в святом доме по воскресным дням и в престольные праздники. Молебны проводились в Новый год, на Рождество, Крещение, Пасху, День Святой Троицы, а также на Покров и в Петров день. Служились богослужения и по заказу, также отец Василий крестил новорожденных в купели. Если приходила засуха, то священник проводил молебны прямо на полях – просил у Бога дождя, чтобы оросить влагой хлебные посевы.

Наш священник имел 12 десятин церковной земли, приусадебный участок в две десятины, огород и фруктовый сад. Верующих крестьян держал в повиновении и Господу Богу, и себе. Все крестьяне строго соблюдали престольные праздники.

В общем, отец Василий усердно занимался служением Богу, сельским хозяйством и очень интересовался политикой. Бывал у нас дома, говорил с дедушкой о земле, споря с ним до хрипоты. Надо сказать, что священник лучше разбирался в политических вопросах, чем наш дед Степан. Основной причиной разногласий были такие проблемы как раздел земли помещиков и кулаков, вопрос о церковных наделах.

Отец Василий был против раздела церковной земли и не хотел отдавать крестьянам свои 12 десятин, но дедушка думал иначе. Он считал, что священнику надо оставить себе только приусадебный участок, огород и фруктовый сад. Споры между ними все же привели к согласию – отец Василий решился передать церковный надел крестьянам, ведь, по его же собственному мнению, земля дана землепашцам Богом, они и должны пользоваться ею.

Отец Василий любил базары и ездил в город Елабуга, где каждую субботу собирались торговцы и покупатели.

Обычно он возвращался домой поздно, часов в двенадцать ночи, а по дороге всегда проезжал расположенное возле моста кладбище. На этом участке грунтовая дорога поднималась в гору, усталая лошадка шла медленно, отцу Василию приходилось подгонять ее кнутом. Зная это, мы, местные мальчишки, решили немного пошутить. Однажды, раздевшись до нижнего белья, устроились возле кладбища и стали поджидать священника. Когда он подъехал, пропустили дрожки с возницей вперед, а затем вышли из укрытия и белыми тенями в ночи пустились в погоню.

Отец Василий заметил нас и, по-видимому, принял за бегущих от кладбища мертвецов. Наверное, решил священник, плохо отпел их на похоронах! Для удобства он встал на ноги в дрожках и погнал лошадку что есть мочи! А мы продолжали преследовать его на расстоянии 15–20 метров. Дрожки священника неслись до его жилища, а потом перепуганный насмерть отец Василий влетел в свою калитку и скрылся за ней, бросив и лошадь, и повозку на улице. Мы, довольные его испугом, вернулись на кладбище одеваться.

Иногда отец Василий разговаривал с нами, задавал разные вопросы религиозного содержания. В речи священника мы мало верили, Бога не признавали. И все-таки соблюдали старый уклад жизни. Не сознательно, а по принуждению родителей ходили в церковь молиться Богу по воскресным дням и в престольные праздники – на Крещение, Рождество и так далее. Между Рождеством и Пасхой вместе со старшими соблюдали Великий пост, обязательно отмечали Масленицу и все прочие религиозные события. В вегетарианские дни принимали только постную пищу: ели блины, кашу с растительным маслом, рыбный или картофельный супы. Молочная и мясная еда считалась великим грехом.

В Великий пост, как водится, замаливали грехи, накопленные за год. Для этого ходили к попу каяться в содеянном. Надо было встать на колени, отец Василий накрывал тебя подрясником и говорил:

– Кайся в грехах, отрок, говори правду – бог простит!

В тот год, когда мы пугали священника, я и сказал всю правду:

– Разбил Ваське нос, крал огурцы у Захара, а сметану – у псаломщика, у Назара рвал в саду яблоки. Пугал, батюшка, вас, когда вы с базара мимо кладбища ехали.…

– Много грехов, отрок, – ответил мне отец Василий, – молись усердно и бог простит! А я… обожду немного!

Колдунья

Жил в селе Удаловка Илья Иванович, был женат, имел сына Григория, внуков и внучек. Был он человеком тихим, стеснительным, держался от людей в стороне, в уединении, старался избегать встреч с соседями.

У него имелось свое хозяйство: огород, плодовый сад, несколько пчелиных ульев. В сезон летних и осенних работ с раннего утра и до позднего вечера он занимался своими посадками, плодовыми деревьями, ухаживал за пчелиными семьями.

Крестьяне нашего села, соседи из других деревень называли Илью Ивановича ласково – Илечка. Жена Илечки – Секлеша Павловна – была набожна, хитра, знала много церковных историй, примет, заговоров. Умела предугадывать житейские удачи и неудачи, а еще рассказывала всякие небылицы и пугала сельских жителей нечистой силой и тому подобными вещами.

Многие предсказания сбывались, поэтому жители Удаловки удивлялись и считали, что такое может знать только колдунья – нечистая сила ей подсказывает! Вот почему жену Илечки стали называть Секлеша-колдунья. Так у нас появилась своя собственная нечистая сила.

Секлеша с Илюшей жили дружно. Жена помогала мужу вести домашнее хозяйство, трудилась с ним на огороде с раннего утра и до позднего вечера. Но однажды, от простуды или тяжелого труда, Секлеша заболела и вскоре померла.

Тогда по селу пошли нехорошие разговоры, мол, теперь-то Секлеша покажет свое колдовство, больше достанется Илюше, да и соседям будет страшновато. Из-за пугающих слухов женщины, подростки и даже мужики боялись ходить по селу в ночное время.

Нам с друзьями оставалось в такой ситуации только одно – изобразить колдунью практически, что и удалось детально осуществить на огороде вдовы Параньки, который находился по соседству с огородом Секлеши-колдуньи. В тёмные ночи, усевшись на огороде в снеговых проталинах, мы «вели разговор» колдовским языком: сначала плаксиво завывали, затем зазывали Илюшу.

На второй день после нашего «представления» по селу пошел слух, что Секлеша ходит по ночам на огород и вызывает к себе мужа. Своё «представление» мы повторили еще раз, продолжить дальше побоялись. Прошло еще четыре или пять дней, и мы решились на третий заход. И вот тогда-то о возвращении колдуньи стали говорить уже всем селом – и мужики, и бабы. Слух распространился на соседние деревни, такие как Горшуновка, Сентяк, Семеновка и так далее.

Вдова Паранька и ее сосед Михаил Дьяконов стали прибивать на углах своих изб кресты из штукатурной дранки, хозяева ближних домов последовали их примеру, а спустя несколько дней уже вся Удаловка была в крестах. Крестовое нашествие распространилось и на близлежащие деревни.

Тогда-то и было решено повторить сеанс в четвертый раз, но эта вылазка не имела успеха, а привела к поражению.

Только мы заняли место в снеговых проталинах и приступили к исполнению роли колдуньи, как заметили мужиков, которые пытались окружить то темное пятно на фоне снега, откуда исходили звуки «колдовской речи». Окружали они наше место с трех сторон, а четвертая охотниками не учитывалась, так как там был обрыв высотой около пятнадцати метров. Нам оставалось одно – прыгать в пропасть, что мы и сделали, получив небольшие царапины на руках и ногах.

После приземления в обрыве осмотрелись – нет ли преследования, но погони не было. Тогда мы пошли к опушке лесного массива и скрылись в чаще леса. Домой пришли около двух часов ночи, забрались на сеновал, но спали мало, думали, как объяснить взрослым наши царапины. Решено было сослаться на сбор еловых шишек, куда мы ходили еще днем. Шишки нужны для того, чтобы кипятить воду для чая в самоваре. Мы и придумали сказать родителям, что лазали на деревья, ели и пихты, там и поцарапались.

На следующий день охотники на колдунью заверили мужиков и баб нашей деревни, что больше Секлеша не придет. Все были рады, торжествовали и поздравляли избавителей от злых сил с победой. Тогда нам пришлось еще раз провести «сеанс колдовства». Ночью мы вышли на огород, где принялись жалобно, с причитаниями завывать, настойчиво вызывая Илюшу.

После этого жители села стали бояться выходить в ночное время еще сильнее! Своих спасителей они назвали трусами, которые боятся всего лишь одну колдунью – Секлешу. Охотники на нечистую силу оправдывались как могли.

С тех пор прошло много времени. Люди образумились и стали догадываться, что кто-то изображал колдунью. Тогда-то мы и признались в своих проделках, но мужики и бабы нам не поверили. Они говорили:

– Молодые еще – пугать стариков и старух! Сами, небось, боитесь слезать с печки, а тут вдруг, смотрите-ка, они колдунью изображают!..

Время шло, мы подрастали. Росли и наши подруги. Молодежь устраивала вечеринки, девки и парни дружили, веселились. Семнадцатилетние юноши в то время уже женились. Первым женился мой друг Васька Емельянов, который взял в жены Настю Марычеву. Она была уже беременна, вот родители и принудили его завести семью.

Дошла очередь и до меня. Матушка моя и особенно дедушка присмотрели мне невесту Пелагею Григорьевну, хвалили очень:

– Она и набожна, и трудолюбива!

А Пелагея Григорьевна-то была внучкой той самой Секлеши-колдуньи, которую мы изображали на огороде Параньки! Долго я отказывался, да все же женился в свои семнадцать лет.

Опасная рыбалка

Россия, река Кама

В 1933 году пришлось работать в Набережных Челнах в артели «Металлист» бондарем. Изготавливал для нефтебазы бочки, которые требовались для хранения керосина, бензина и других горюче-смазочных материалов. Для того чтобы бочки не пропускали влагу, их малировали столярным клеем с внутренней стороны. Малированные бочки высоко ценились на производстве.

Бондарная мастерская находилась в частном доме Лосевых. В ней работали хозяин, то есть сам Лосев, и два его сына Петр и Иван, а четвёртым был я.

Трудились мы с самого раннего утра и до позднего вечера, соблюдали выходные только по воскресеньям, да и то не всегда. Норма выработки из дубовой клёпки на мастера – одна бочка, а платили за изготовленный товар 2 рубля и 40 копеек. Каждый мастер должен был изготовить за один месяц 24 бочки на сумму в 57 рублей и 60 копеек. За месяц зарплата составляла чистых, то есть с вычетом подоходного налога, 52 рубля. Принимал готовую продукцию хозяин мастерской Лосев, а он строго следил за качеством изделия.

На заработанные мной за месяц деньги в то время можно было купить на рынке две коровы. Каждое животное стоило от 15 до 25 рублей.

Прошло менее полугода моей работы в мастерской. За это время я усовершенствовал инструмент для обработки бочек, а также увеличил выпуск готовой продукции до 32 штук в месяц. Хозяин Лосев с двумя сыновьями изготавливали на шесть, а то и восемь бочек меньше, чем я.

С увеличением количества выпускаемой продукции моя заработная плата выросла до 76 рублей. А за эти деньги можно было купить уже три коровы, а также уйму других товаров и продовольствия. Работа шла нормально, зарабатывал я все больше. Выходные, по-прежнему, брал далеко не каждую неделю. Нужны были деньги, вот и трудился каждый день.

В то время продуктов на рынке было полное изобилие! Мясо, молоко, масло, яйца, куры, гуси, индюки, кролики, сало, овощи всех видов, фрукты и грибы. Всего много!

«Работа работой, а отдыхать надо», – решил я однажды и в ближайшее воскресенье взял выходной. На этот раз захотелось заняться рыбалкой. Квартира моя находилась в доме, стоящем на берегу реки Кама, а в ней водилось предостаточно разной рыбы: щука, лещ, сазан, стерлядь, сом, белуга, красноперая плотва, тарань и так далее.

В воскресенье пришел на берег рано утром, уселся в хорошем месте, рядом с плотом. Закинул удочки, сижу, отдыхаю, ожидаю клева, наблюдаю за поплавком. Рыба стала хорошо клевать, особенно лещ и краснопёрка, попадался на удочки и сазан. Выловил добычи достаточно, но рыбаку всегда кажется, что маловато, надо еще поудить. Вот я и закинул снова удочки, стал ждать нового клёва. Смотрю на поплавки, а рыбы нет. Сколько просидел я вот так с удилищем, не знаю, но, видимо, заснул. И сонным свалился в воду между двух плотов. А пока булькался в реке, затянуло меня под второй плот.

Если бы не перегонщики плотов, то мог бы и утонуть!

Один их них заметил место, где я свалился, прыгнул в воду, чтобы спасти, и сумел поймать меня за одежду, вытащил на плот. За короткое время наглотался я камской воды по горло! Пришел в себя на плоту, тогда-то перегонщики и рассказали мне, как я чуть было не погиб. Я поблагодарил спасителей, выжал одежду, собрал орудия лова, взял свою рыбу и весь мокрый направился домой.

Польша, река Висла

С того случая прошло более десяти лет, и в чем-то похожее происшествие повторилось в Польше, на реке Висле. Только тогда я уже не удил рыбу, а глушил ее.

Было это в 1944 году, когда наша армия освобождала польскую землю от фашистской нечисти. В августе Красная армия, в том числе 253 стрелковая дивизия форсировала реку Вислу. Мы заняли Сандомирский плацдарм, освободив город Сандомир. Плацдарм укрепили инженерными сооружениями – построили доты, дзоты, установили минные поля, проволочные заграждения, вырыли траншеи и соединили их ходами сообщения. Прокопали ров для скрытого подхода к переднему краю танков. Для артиллерии и минометов подготовили и замаскировали позиции, сделали ячейки для стрелкового оружия. Также мы построили блиндажи для солдат и офицеров, наблюдательные пункты для командования.

Оборонительная работа была закончена к 23 февраля 1945 года, ко Дню Советской армии и Военно-морского флота (расхождение с официальными источниками – прим. ред.) Командир полка полковник Сарычев вызвал меня к себе, а я в то время был начальником инженерной службы 979 стрелкового полка 253 стрелковой дивизии.

Увидев меня, он сказал:

– К празднику нужна свежая рыба!

Я ответил:

– Будет свежая рыба к празднику!

И отправился выполнять приказ.

Вызвал старшину Васютинского, сержанта Малика, дал им задание:

– Ребята, подготовьте четыре заряда по двести граммов толовых шашек с запалом – капсюль, детонатор, шнур бикфордов по 25 сантиметров каждый. Запрягайте бричку, берите надувную лодку. Поедем к взорванному немцами мосту, который восстанавливают наши сапёры. А в сотне метров от него, выше по течению, будем глушить рыбу.

Приехали на место. Достали сумку с зарядами, извлекли из чехлов лодку, надули ее, спустили на воду. Я отплыл в ней на 5060 мет ров от берега и бросил заряд в воду. Раздался взрыв, поднялся небольшой столбик воды, а на поверхность стала всплывать оглушенная рыба. Один заряд принес 15–20 килограммов улова! Этого было вполне достаточно.

С берега старшина подсказал, что в сотне метров от взорванного моста есть омут, в котором водится сом. И, как это было в первый раз на Каме, я решил, что надо добыть этого сома, хоть в этом не было большой необходимости.

Подплыл к омуту и бросил в него заряд. Раздался второй взрыв и выброс воды, а потом я увидел, как на глади красиво покоится крупный сом. С большим трудом я доплыл до заветной рыбины. Стал тянуться к ней, раза три или четыре попытался схватить, и тут лодка опрокинулась! Надувные лодки вообще на воде неустойчивы. Мою лодку тут же отнесло в сторону, а рыба, что была в ней, оказалась снова в воде.

И вот несет меня по течению вместе с той рыбой. Расстояние до взорванного моста составляло сто метров, а ниже был проложен понтонный мост и до него – еще двести. Выбраться из воды я мог только там. Плывем мы вместе с оглушенной рыбой, а вода уже промочила одежду, которая стала тяжелой и тянула на дно. Благо, течение тащило без остановки и не позволяло уйти на дно. На счастье, у моста дежурил офицер с лодкой. Вот он и спас меня. От взорванного моста до понтонного было слишком большое расстояние, и я бы не доплыл, утонул наверняка!

В это время старшина и сержант суетились на берегу. Они смогли достать из реки лодку, выловили килограммов десять рыбы, вытащили все на берег. И только сом вернулся в свой омут.

Случай в бане

Мой дедушка, будучи крестьянином, в основном занимался земледелием, но, кроме того, владел ремеслом бондаря. Изготавливал бочки для домашнего кваса и пива; кадки для засола капусты, огурцов, помидоров, грибов; лохани и ведра для разной домашней необходимости. Делал липовые кадушки специально для хранения мёда.

Помимо этого, дед Степан занимался хозяйством. У него была лошадь, корова, овцы, свиньи, дворовая птица и около десяти пчелиных семей, живших в ульях.

Дедушка работал в поле, на огороде, кустарничал. А еще приучал нас, сирот, с малых лет трудиться. Обучал ремеслу, показывал, как пахать землю, как сеять рожь, овёс, пшеницу, ячмень, как убирать урожай.

Учил нас строгать ножом дубовые доски на станке-скамейке, фуговать на смыге стороны досок. Фугованные доски подгоняли одну к другой в металлическом сборнике-обруче, на собранный остов одевали два обруча, плотно обжимали его. Разошедшиеся концы остова ставили на мангал разогревать – прогретые доски легко гнутся. Накидывали тонкий стальной трос, крутили ворот, концы остова-доски легко сходились. Получалась пузатая бочка.

На сжатые концы досок надевали другой обруч, обжимали остов снова. Таких остовов подготавливали примерно десять или двенадцать штук. Готовые загнутые остовы сушили в черновой бане, где было подготовлено специальное место для установки и сушки бочек. А топили мы ту баню по субботам, когда мылась вся семья.

Купались всегда к исходу дня, дедушка обычно парился один и поздно вечером. Иногда он брал с собой и меня. И вот однажды, когда дедушка мылся в одиночестве, он вдруг прибежал в дом из бани совершенно голый и в мыле!

Мы спросили его:

– Что случилось?! Почему в такой мороз, да по снегу шел без одежды? Почему не домылся?

Но дедушка ничего не ответил.

Прошло немало времени, когда, наконец, он смог рассказать, как было дело. Но к его рассказу нужна предыстория о событии, случившемся за пару недель до дедушкиного приключения.

Однажды зимней поздней ночью в нашу натопленную баню зашел пьяный Ефим Петрухин. Семья уже помылась и ушла в дом спать, а помещение оставалось еще теплым. Погода стояла морозная, хотел он, видимо, погреться, лёг на лавку и заснул навечно. Обнаружили его только в тот момент, когда готовились топить баню в следующий раз, через неделю.

Смерть человека расследовала полиция, а это заняло еще столько же времени. Все это время тело лежало в нашей бане. За полмесяца волосы с его головы облезли. И только когда закончилось следствие, тело позволили похоронить.

Пока приводили в порядок после происшествия черновую баню, семья мылась в бане «по-белому». Так именовалась постройка, которая отапливалась сложенной из кирпича печкой. Она находилась под крышей лабаза, там же было помещение для сельхозинвентаря: телеги, тарантаса, саней, кошовки (легкие сани – прим. ред.) и так далее.

И вот, наконец, в следующую субботу утром дедушка сказал:

– Топите баню по-черновому, надо сушить остова бочек, да и самим помыться не помешает.

Итак, все было готово, баню затопили.

Дедушка, как было принято, пошел мыться после всей семьи. Пришел в баню, разделся, налил воды в шайку, поставил на полок, сел мыться. Намылил голову мылом и подумал о Ефиме Петрухине, как он лежал на полоке с облезлой головой.

И тут дедушке показалось, что шумят листья веника по всей бане, и в это же самое время лопнул деревянный обруч на остове бочки и ударил его по спине. Дед мой так сильно испугался, что спрыгнул с полока, где сидел рядом с шайкой и, не смыв даже мыла с лица, не закрыв дверь бани, побежал в дом, как от чумы!

Патроны

В период иностранной интервенции и Гражданской войны 1919-20 годов буржуазия России, белогвардейские офицеры и генералы пытались с помощью иностранного вмешательства задушить молодую Страну Советов.

На Дальнем Востоке бежавшие от Советской власти в Страну восходящего солнца сторонники царского режима нашли поддержку японских милитаристов и создали армию для борьбы с Рабоче-крестьянской Красной армией. Контрреволюционные силы заняли Приморский район, оккупировали город Владивосток, где разогнали Советы и установили буржуазный порядок.

В Сибири интервенты поставили своего ставленника, бывшего царского генерала Колчака, снабдив его армию оружием, боеприпасами, продовольствием и деньгами. Главнокомандующий армией белогвардейцев Колчак пошел на Урал, захватил город Пермь. Затем направил армию к Восточному фронту, чтобы соединиться с другим войском контрреволюции, возглавляемым казачьим атаманом Красновым, а также с армией Деникина. Все вместе они угрожали захватить Москву.

На Восточном фронте, на Волге, находился корпус пленных чехов, а это 60 тысяч человек, и вместе с ними белогвардейские войска. Они заняли огромную территорию, в том числе Казань и Самару. Они тоже собирались идти на Москву. Армия Деникина вела наступление на Воронеж, Царицын с юга. Армия Корнилова наступала на Северный Кавказ, захватив города Екатеринодар и Новороссийск.

Угроза уничтожения нарастала над Страной Советов. Командование РККА решило объединить войска Урала, Сибири и Волги в единый Восточный фронт. Командование фронтом было возложено на Сергея Сергеевича Каменева. Дальневосточным фронтом в то время командовал Василий Константинович Блюхер.

Колчак, Деникин, Юденич, казачий атаман Краснов наступали на молодую Страну Советов с востока, запада, юга и севера. Франция захватила Крым и Одессу, англичане оккупировали Закавказье.

Объединенные войска Красной армии и партизаны нанесли контрреволюционным соединениям серьезный удар. В сентябре освободили Казань, а в декабре Симбирск – город Ленина. В декабре взяли Самару, гнездо контрреволюции. В боях за этот город отличилась Николаевская бригада, которой командовал национальный герой Василий Иванович Чапаев.

Под ударом Красной армии войска Колчака в панике бежали на север страны, ближе к железной дороге (станции Сюгинск, Кизнер). Солдаты и обозы, груженые оружием, боеприпасами, продовольствием и снаряжением, прошли и через наше село, Удаловку.

У нас же и остановились на привал. Кормили овсом и сеном лошадей, да и сами заправлялись. Белогвардейцы ходили по домам, чтобы вымогать продукты: молоко, сметану, мясо, сало, яйца. Особенно требовали они самогон. Получив от населения еду и выпивку, садились за трапезу, принимали горячительное, закусывали вдоволь, хмелели и забывали о собственных обозах.

Ребятишки села окружали повозки, а что нравилось – брали и убегали прочь прятать. Среди них оказались и мы с друзьями – Мишкой Поповым и Колькой Рассохиным. Было нам тогда по 7–8 лет.

Мы взяли из обоза одну винтовку и пулеметную ленту с патронами, а потом убежали, чтобы спрятать добычу в картофельной ботве на огороде. Свою тайну мы хранили в секрете добрых два дня, а затем сбегали проверить, все ли на месте. Ничего не пропало, но мы решили винтовку перепрятать, поскольку стрелять не умели. А вскоре бабушка пошла копать картошку и обнаружила наше оружие. Показала его дедушке, а он сразу отнес опасную находку в сельсовет.

У нас остались только патроны. И тогда мы на своем детсовете решили расстреливать их по одному заряду. Для этого изготовили специальное приспособление – провертели коловоротом в заборе дырку диаметром с патрон, изготовили накладку из металлического обруча, бродком проделали три дырки, один конец прибили гвоздем к забору, второй закрепили держателем. Средняя дырка предназначалась для капсюля с патроном.

Накладывали пластинку на шляпку патрона дыркой против капсюля, вставляли обыкновенный гвоздь, по шляпке гвоздя ударяли молотком, капсюль срабатывал, пуля молнией летела вперед, но куда?..

Стреляли, когда старших не было дома. Развлечение это продолжали недолго – до тех пор, пока не застрелили соседскую корову. На том и закончились наши эксперименты. Наступило изнурительное ожидание – что нам теперь будет?

Для начала дедушка выпорол, как следовало в те времена. Отдал соседу свою корову взамен убитой, благо у нас было две. А ту, что мы застрелили, забрал на мясо.

Допрос продолжался долго: где взяли патроны, сколько раз стреляли, где прятали ленту, сколько осталось! Напомнили нам и о винтовке. Мы рассказали обо всем, что натворили, принесли оставшиеся патроны. Их было 238 штук, расстреляли мы всего двенадцать. Изъятые у нас боеприпасы дедушка тоже отнес в сельсовет.

После всего приняли мы еще одну порку, а потом долго чесали те места, где прикладывался ремень или супонь. Детский наш отряд сполна получил родительскую взбучку, потерпев полное поражение.

Подарок

Дедушка Степан Тихонович родился, вырос и жил в Удаловке. Любил природу, особенно любил сажать деревья и кустарники: тополь, сирень, иву, красную рябину и другие. Выращивал он и фруктовые сады, в которых росли яблони, вишня, красная калина и плодовые кусты – смородина, малина, хмель, который шел на изготовление пива и кваса.

В домашнем саду дедушка держал шесть пчелиных ульев Дадан, каждая семья пчел весила семь-восемь килограммов. В урожайные для клевера, люцерны, гречихи, подсолнуха и других цветов и хлебных посевов годы мы собирали шесть-восемь пудов душистого мёда, помимо запасов этого продукта, который оставался для корма пчел в зимний период.

Дедушка владел ремеслом и приучал к нему меня. Мы делали бочки, кадушки, шайки, лохани и ведра. Кустарным ремеслом занимались только в зимний период, а летом были полностью поглощены полевыми работами – сеяли хлеб, сажали овощи, собирали урожай.

Зато зимой трудились как настоящие бондари, а свои изделия вывозили на базар продавать. Торговля у нас шла в городе Елабуга по субботам, а в татарской деревне Юраши – по средам. Вырученные за проданный товар деньги – от 15 до 20 рублей – дедушка складывал в свою копилку.

В период Новой Экономической Политики на елабужском базаре можно было купить все, что душе хочется, и недорого. Продавались там изделия кустарного производства: сапоги, валенки, швейные и скобяные изделия, телеги и тарантасы. На прилавках лежали продукты питания всех видов и сортов: мясо, рыба, овощи, фрукты, колбаса «Краковская», белый хлеб, калачи, французские булки.

А еще на рынке продавали домашний скот – коров и лошадей. И вот в один из базарных дней 1923 года в городе Елабуга дедушка купил мне подарок – чистокровного рысака. Дело было так. Пошли мы на конный базар, изучили ряды выставленных на продажу лошадей. И мне, и дедушке понравилась одна лошадка, которая стоила 100 рублей, а ведь в среднем лошадь в то время можно было купить за 25, максимум за 50 рублей.

Я стал просить дедушку купить мне ее, но дедушка возражал:

– Очень дорого – сто рублей! Вот подрастешь – тогда купим тебе такую лошадь.

Но я настаивал, просил и плакал, и дедушка, видимо пожалев меня, согласился:

– Ладно, пойдем торговаться. Возможно, хозяин уступит!

Но тот цену снижать не собирался, хвалил своего рысака:

– Покупайте коня, такого на всем базаре больше нет!

Другие покупатели качали головами, подсказывали:

– Лошадь-то с пороком! Кусается, бъёт копытом, к себе не подпускает.

– Слышал, что люди говорят? – спросил дедушка.

Но я стоял на своем:

– Вот увидишь, я подойду к коню и поглажу его мордочку!

И тут же выполнил обещание, подошел и погладил лошадь по шее и по крупу. Рысак стоял смирно.

Дедушка стал торговаться. Он давал 80 рублей за коня и после долгих переговоров хозяин немного уступил. Купили мы рысака Ваську за 90 рублей. От счастья я был на седьмом небе! Надел другую уздечку и повел его к нашему тарантасу, и конь спокойно пошел за мной. Упряжка стояла неподалеку. Гнедой мерин, запряженный в нее, ожидал нашего возвращения, фыркая, перебирая ушами. Он весело глянул на нас, радуясь приходу собрата.

Я надел недоуздок, привязал рысака за дрожки, задал корма. Лошадка, хрумкая и пережевывая душистое сено, пофыркивала.

Дедушка посмотрев на нее, одобрительно покачал головой:

– Идет как надо.

Он отправился за покупками и принес с базара 10 аршин сатина, шесть – шведской материи, а еще колбасы «Краковской», рыбы, белого хлеба-калача. Сложил покупки, поехали домой.

Езды до села Удаловка менее часа, вскоре мы прибыли. Распрягли гнедого, сняли сбрую, повесили в каретнике, отвели мерина и рысака в конюшню. Поставили их раздельно, задали корма – сена.

С тех пор со своим рысаком Васькой я проводил очень много времени. Мы долго катались на тарантасе и постепенно конь привык ко мне и моим ласкам. Встречал меня ржанием, прижимался ко мне мордой, обшаривал карманы в поисках кусочка сахару или пряника. Мы подружились, тосковали в промежутках между кормлениями. А угощал я своего рысака отменно, и дедушка даже ругал меня за излишний расход корма. Но я все равно давал ему утром и вечером овес, в обед – месиво, то есть заваренное теплой водой сено, посыпанное хлебной мукой.

От хорошего питания рысак мой раздобрел, стал красив: шея кольцом, грива и хвост приобрели золотистый оттенок, гнедая шерсть стала чистой и гладкой.

Других людей я к коню не допускал, а дедушкаговорил:

– Рысак твой, и забота о нем на тебе.

Купили для него сбрую: хомут, шлею, уздечку, седло, вожжи тесёмчатые, дугу ветловую. Все предметы сбруи были украшены бляшками и цепочками под золото и серебро – красиво! Каждый день я надевал сбрую на Ваську, запрягал в тарантас и выезжал на прогулку. Длилась она по два часа каждый день, а за это время конь мой пробегал от сорока до пятидесяти километров.

Однажды дедушка и говорит:

– Внук, запрягай рысака Ваську в тарантас, поедем в Елабугу за покупками, благо воскресный день, все магазины работают.

Приехали в город, купили все, что собирались, сложили свертки в повозку.

– Надо заехать к Шамайке пообедать, – решил дедушка.

Приехали к ресторану, поставили коня, вошли в зал, заказали обед. Ели, наверное, часа полтора, а когда вышли из ресторана, рысака уже не было.

Мы стали спрашивать:

– Кто видел, куда коня увели?

Нам ответили:

– Всего минут пять или семь тому назад два парня молодых уехали на нем в сторону пивзавода!

Дедушка и я взяли извозчика и отправились в сторону пивзавода. Вскоре мы увидели страшную картину. Дорога была перекрыта сломанным шлагбаумом, концы которого торчали в стороны. Мой рысак налетел на острый край, который вошел в его грудь. Конь Васька был мертв. Преступников и след простыл.

Осмотрев труп животного, мы сняли сбрую, уложили её в тарантас. Погибшего рысака Ваську у нас купили татары на мясо. А тарантас с покупками помог довезти до дому извозчик на своей лошади. О друге – рысаке Ваське – память осталась навсегда.

Вена, Австрия, 1945 г.

«…воспоминания – это свидетельство об удивительном времени и поразительных людях – титанах навсегда ушедшей эпохи.

…они примеры истинного мужества, трудолюбия, стойкости и мудрости».

Оглавление

Вместо предисловия

Часть I. Жизнь прожить не поле перейти

  История семьи Афанасия Михайловича Южакова

Часть II. Воспоминания о Великой Отечественной войне

  От младшего лейтенанта до начальника инженерной службы

Часть III. Зарисовки из прошлого

  Рассказ деда Степана об Удаловке

  Отец Василий

  Колдунья

  Опасная рыбалка

  Случай в бане

  Патроны

  Подарок