взгляды.
Хорошо, что всё осталось в сумеречном прошлом.
Бывало дома перед зеркалом дотошно примеряла к себе движения, на мой взгляд, подходящие томной загадочной леди.
А моя голова компрометировала, будто прыгая на короткой шее как вздумается. Что- то непристойно громкое, подобное лошадиному ржачу, вылетало из моей глотки, когда я слышала даже незатейливый анекдот. Патологическая смешливость искажала гримасой лицо и так, не слишком облагороженное природой. Не удержать в стойле резвую лошадку с крутым нравом. В компании сверстников за версту было слышно громкоголосую дурынду, засевшую во мне.
А рот! Что вытворял мой рот, дорвавшись до поцелуя! Это же атомная Фудзияма.
Тьфу ты, Боже мой. Фудзи – гора. Нет, наверно, не гора. Короче, атомная, которая взрывалась везде в глубине меня. От терпкого жара я изнемогала, еле удерживая распирающую энергию в себе. Как разрушительная радиация ядерного гриба, так страсть опаляла мое нутро.
От того, почему- то смех разбирал меня, наверно опасаясь обиды от посторонних и маскируя неуверенность. Тех, кто оказывался рядом, как бомбой шарахало от меня. От, пожирающей симпатию, моей словоохотливости. Бедные поклонники! Они, чуть опомнившись, уносили ноги от чувственной атаки полногрудой громкоголосой насмешницы.
Да, раньше хотела обнять весь мир и помочь всем и любить всех. Что со мной стало?
─ Маринка, ты когда-нибудь глаза закрываешь? ─ с укором спрашивала меня мама. ─ На твои горящие маяки подплывает много кораблей. А остаются только щепки.
Мама была главным философом в семье, любила поучать. Все мои промахи по жизни считала великим горем, что раздувала до космических масштабов. Говорила, что это космос хочет сделать нас несчастными, чтобы мы учились и не грешили.
Когда это было? Я уже тысячу обликов примерила на себя. И атомную страсть- Фудзияму давно раздробила на аккуратные стекляшки, отражающие мир как требуется, а не как хочется в розовых тонах и солнечных бликах.
Поставила тугие заглушки на все нежные точки своей некогда обширной обманутой души. Предательский взрывной темперамент надежно погребла под масками равнодушия. Девиз моей хладнокровной жизни теперь такой, – если я чего- то не знаю и не вижу, значит этого нету.
Так легче жить, так не больно.
Но довольно, хватит воспоминаний. Кому бы позвонить? Нет, нет. Что подумают? Да и слов-то не найти, как описать то, что со мной случилось и не прослыть душевнобольной.
Ну и ладно. Подожду до завтра. У меня лишь хрустел нос и заплыл глаз, а так – терпеть можно. Завтра, завтра. Подумаю об этом завтра. Где-то я это уже слышала.
**
На утро первым делом я подошла к зеркалу. На меня смотрела страдающая грешница, которую выгнали из ада за хорошее поведение. Да уж! Что-то я слишком покладистая. Меня отмутузили в своей же квартире, а я себя успокаивала и даже не хотела проводить расследование.
Полтергейст отметался. Упустить из виду полеты предметов, пусть и заплывшим глазом, надо сильно постараться. Тогда, как понимать нестерпимые удары по лицу, а заодно и самолюбию?
Они у меня одинаково беззащитны. От кого? За что?
Хотела позвонить Кате, чтобы завтра заменила. Я её раньше часто выручала.
Да хватит уже! Что я себя обманываю и боюсь произнести? Да. Боюсь, но надо.
Невидимка! У-у-ухх, произнесла. Невидимка – это кто-то невидимый? Сердце не соврет, вон как колотится, аж шелковая рубашка шуршит.
Спокойно, Маринка! Если такое предположить, то, по логике, невидимка должен или должна мне за что-то мстить. Так, кто может быть на меня в обиде?
Катя. Должна ей две тысячи, завтра отдам.
А может быть Павел? Точно, Пашка! Отказала ему на корпоративе, когда он полез целоваться. Так у него страшные кривые зубы, ему никто не дает, не только я. Тьфу, что это я? Как же он станет невидимым с кривыми- то зубами?
А может быть Борис Алексеевич?
Не всегда показывала чаевые, а уговор у всех проводниц – с ним делиться. Но это же за мою изворотливость и угождение пассажирам. Нет, за такое он не будет меня избивать.
Ууух, жуть какая, аж потряхивает от догадок.
Римма, Риммка – сучка такая! Я не донесла, что ее благоверный к нашему рыжему мальку – Оленьке в общежитие шатается. Так и никто не сказал, она сама выследила. Нет, Риммка не такая. Нет, не она. Она невидимкой по конституции не подходит. Мою двушку разнесла бы в прах. Габариты неманевренного дирижабля далеко не призрачные.
Ах, все-таки какая я безобидная! Нет, наверно, беззаботная и безалаберная, а мама сказала бы «черт заюшенный». Это неавторитетное определение я получила, когда бросила педагогический. Проводница, конечно, менее престижно, чем учительница русского и литературы, но теперь могу читать, сколько душе угодно на работе. Да и службишка хлебная, с наваром сверху.
Да, я, оказывается, просто святая! Как можно не вспомнить о грехах и пакостях?! Давай, Маринка! Кайся, кайся!
Нет, не припомню, ничего плохого никому не делала. Правда, вот те глаза девчухи на перроне. Опоздала она. Ну,
