белоснежных стенах.
Костяшки пальцев, которыми он схватился за подлокотники трона, побелели от напряжения. А взгляд мечется между мной и одной из стенных панелей, всей душой рвясь к ней, но неизменно возвращаясь ко мне. Неужели он ещё надеется спастись?
– Сир … но обойдёмся без громких титулов, – я небрежно салютую ему своим клинком.
Его пересохшие губы силятся выдавить что-то, но лишь безвольно трясутся в безнадёжной дрожи перед неизбежным.
– Вам была предназначена великая судьба, сир, – в моих устах благородный титул звучит издевательски. – Путь мудрого правителя, покровителя искусств и наук. Стезя разумного учёного, образованного и просвещённого. Вы должны были подарить своей стране процветание, богатство и мир. И счастье.
Но вы предпочли силу и власть. Вы поставили желание приказывать и отменять, казнить и миловать, видеть страх и преклонение в чужих глазах выше своего долга. Вы утопили этот мир в крови. Ваши враги проклинают вас и боятся, ваши люди ненавидят и тоже боятся. И лишь мёртвые безразлично улыбаются из глубин вашего трона.
Вы искривили свой путь и избрали пути за многих и многих других. Вы не оставили право выбора никому кроме себя.
Можете ли вы сказать что-нибудь в своё оправдание?
– Я… я… – пытаются прошептать безвольные губы. Безуспешно. Только тело в безнадёжной попытке спастись бросается к той самой резной панели.
* * * Мне часто приходится убивать в спину. Обычно я оставляю жертвам достаточно времени, чтобы понять, что происходит и кто я такой.
Я чужой кровью выжигаю на стене свой Знак и ухожу. На пороге почему-то оборачиваюсь. Как ни странно, но глаза мертвеца открыты и смотрят вперёд. Как раз на меня, или точнее сквозь меня.
Я пожимаю плечами и аккуратно притворяю за собой тяжёлую дверь белого дуба.
2 Я сижу на склоне высокого холма, и смотрю на раскинувшийся передо мной город. Он, наверное, даже показался бы мне красивым, если бы дым многочисленных пожаров не застилал небо. Каждый мир пахнет по-своему. Предыдущий пах гнилью и смрадом. В воздухе же этого я чувствую корчащиеся в безжалостном огне высокие ели, плачущие горькими слезами срубленные сосны, распаханную не знающим устали плугом землю, грязную реку, в которую окунаться противнее, чем в выгребную яму. И ещё лёгкий, витающий всюду сладковатый запах горящих заживо людей, их крики, мольбы, посулы, угрозы, молитвы… ничто не останется незамеченным, и ничто не станет забытым.
Город был взят два часа назад, и отдан на разграбление. Толпа грязных смердящих варваров, по какому-то странному недоразумению именующая себя рыцарями, силой взяла прекрасный град и теперь хочет развлечься всласть. Пока ещё может. Пока ещё остались белокаменные неразрушенные города и беззащитные жители, которых можно безнаказанно убивать и насиловать.
Не думаю, что они заглядывают в будущее дальше следующего дня, но даже они понимают, чувствуют, чуют звериным чутьём, что когда-нибудь этому придёт конец, и их орущим, вонючим бандам придётся схватиться друг с другом за жалкие остатки былой добычи. А последний из них, самый сильный, самый жестокий, безжалостный и отвратительный, проживёт достаточно долго, чтобы умереть от голода, а не от удара чужой руки. И они стараются урвать как можно больше, пока ещё могут.
А ведь мир мог быть совсем иным…
Я читаю чужие судьбы, я знаю, что было предназначено каждому из них, и каждому из тех, кого они убили. Долгая и счастливая жизнь, любящая супруга, милые послушные дети, достаток и довольство… Почему, когда, как всё пошло не так? Я знаю ответ…
* * * Я поднимаюсь и иду по дороге в город. Трое из банды, оставленные охранять ворота и оттого особенно злые, пытаются меня задержать. Я мог бы убить их, покарать за дерзость, мне это не стоит ничего. Но я пришёл не за ними. И я просто расправляю отливающие смертоносной синевой крылья, и они постыдно бегут, оставляя за собой удушливый запах чужого страха. Страха передо мной. Этот смрад уже стал мне привычен, почти заменил воздух. Я дышу только им, он сопровождает меня везде, в каждом мире. Трусливые жалкие твари, по недоразумению зовущиеся разумными.
Я иду по улицам. Огонь, жадно лижущий дерево и камень; дым, удушливо-чёрный, плотными клубами стелящийся по земле; жаркий иссушающий ветер. Призраки, пляшущие в расплывающемся мареве костра. И тела, всюду тела. Женщины, старики, дети. Все, кто был слишком слабым или немощным, чтобы подняться на стены. Им всем досталась жестокая смерть. А может быть им повезло, ведь они уже умерли, и теперь варвары могут лишь надругаться над их жалкими телами. Души же их ушли в лучший мир, тот самый, куда так легко попасть, и откуда так сложно уйти. Живым – рабам – хуже.
* * * Город мёртв, опустошён, разграблен и разрушен. История знает много городов, восстановленных, отстроенных заново из развалин. Но этот город не из таких. Огонь скоро угаснет, пожрав всё, что только можно пожрать. И на месте когда-то прекрасного, весёлого, пышущего жизнью и