«Рассказчик говорит о том, как живут люди,
прозаик говорит о том, как должны жить люди,
а писатель – о том, ради чего живут люди».
С. Довлатов «Чемодан» Пушки отгремели, волосы седеют, горьковатый чай с душистыми травами щекочет нос. Вместо сахара я кладу в него по ложечке воспоминания. Ложечка за детство, ложечка за школу, ложечка за бабушку, еще одна и еще. Как же сладко было жить после войны… и до нее.
***
Ложечка сахара за бабушку
Мы переехали в Степанакерт в далеком 2002, летом.
Это был такой послевоенный город, подключенный к аппаратам искусственного дыхания и подающий надежды на жизнь. В воздухе был смешан запах цемента и пороха – жизни и смерти. Где-то строились новые дома, дороги, а где-то лучи солнца сверлили еще дырявые от пуль стены. Под некоторыми деревьями еще можно было заметить использованные шприцы среди зеленеющих трав. По дороге в ближайший магазин, куда отправляли за свежим хлебом, часто натыкаюсь на очередного потерявшего рассудок, на выходки которого оборачиваюсь с удивлением и получаю в ответ плевок в лицо, от которого страшно брезгаю и бегу домой поскорее умыться.
Это была Эльза, во время войны на ее глазах зарезали всю семью, вот и она потеряла рассудок. Наверное, ты очень удивилась ее зимней одежде в эту жару, – спросила мама.
Я не хотела понимать ни почему оказалась под оплеванным дождем полоумной, ни почему она в шерстяной одежде посреди июля. Мне было мерзко!
В том году мне исполнилось 7 лет, и нужно было решать вопросы со школой. Выбор был очевиден. Он был единственным, потому что государственных русскоязычных классов практически не имелось. Желающих поступить в русский сектор считалось очень много (о, этот постсоветский лоск русскоязычного образования), поэтому принимали строго по документам о российском гражданстве. Благо бумажной волокиты мы избежали с успехом.
Мама, а почему тот армянский, что в книжках, не похож на тот, на котором говорим?
Потому что тот литературный, а у нас диалект.
А что такое диалект?
Это как обои на стене в каждом доме, у всех разные, но смысл один – покрывать стены. Поймешь со временем.
Вопросов тогда у меня было очень много: «почему в собственных домах нет собак, как это было у всех соседей в Ставрополе и у нас в том числе?», «почему в городе пахнет дымом и от свежевыстиранной одежды тоже?», «почему так мало цветов и так много камней и неровных дорог?», «почему автобусов мало?», «почему одной нельзя сбегать за мороженым в магазин через дорогу?» и «почему на базаре воняет сыром и куриным пометом?».
Больше всего меня волновал вопрос о собаке. Нашу верную длинношерстную коли, крещенной мною Малыш, отравили за год до нашего переезда воспитатели детского сада, который был огражден от нашего дома редким забором. Малыш охранял нас с сестрой, пока мы резвились во дворе сада в покрышках, заполненных песком, которые пафосно назывались песочницей. Как оказалось, коли к себе привлекала слишком много внимания, и другие дети ее боялись. Трусишки! А мы с сестрой каждое утро ей чистили зубы и расчесывали ее длинные волосы. Разрешила бы мама, был бы у нее и самый настоящий педикюр.
Другой собаки я не хотела. Она не была бы такой, какая была коли. Поэтому бабушка завела инкубатор и гордо «выращивала» в нем по 100 цыплят в месяц. Не собака, конечно, а так, современный потомок динозавров, чем мы с сестрой хвастались в школе. Цыплят, как и кур, я не полюбила, а вот сестра обожала гонять их по двору, заставляя делать безнадежные взмахи короткими крыльями, которые якобы должны были оторвать от земли их желтенькую тушу. Выглядели эти попытки трагично. Зато радости сестры не было предела. Первая партия цыплят была оставлена нам для получения кур, которые несли бы яйца, остальные пускались на продажу. Вскоре у бабушки появились конкуренты. Соседки приносили яйца, а бабушка через месяц должна была вернуть им вылупившихся цыплят. Но и тут ее не подвело предпринимательское начало. С увеличением спроса на инкубаторские услуги и появлением конкуренток, бабушка сдавала места в инкубаторе в аренду.
Дом наш находился в самом центре города, под носом президентского дворца. А перед носом президентского дворца была площадь, точнее свободное пространство, покрытое поношенным и дырявым асфальтом, который виртуозно был украшен голубиным пометом. Недалеко жил пожилой мужчина. Он был бабушке косвенным конкурентом – тоже занимался птицами, но не в корм, а в красоту. Его птиц арендовали на различные мероприятия, правда, тогда это было роскошью.
Когда избрали нового президента, начавшего активную застройку города и ремонт дорог, голубей было приказано убрать с площади, чтобы не гадили.
Изгнание голубей – все равно, что быть против свободы! – возмущался хозяин.
Когда вопрос с голубями был решен, президентский нос учуял и куриный помет. Он часто ходил по городу один и явно искал себе птичью мишень. В детстве мне казалось, он был охотником, но ни разу не попал
