Поставив перед Аленой чашку, Кир оглядывает ее с ног до головы. Та сидит в кресле, вытягивая загипсованную ногу и стискивая пальцами плед. Грустная какая-то – как бабушка говорить любит: смурная. Так и представляешь тучу над головой. Даже нарисованные на гипсе цветочки и смешные рожицы не спасают ситуацию – Алена слишком любит гасать, как горная коза, и теперь вынужденное сидение на месте ее прямо-таки изводит. Придется спасать ситуацию самому Киру.
Он облокачивается на перила балкона, мазнув взглядом по двору. Клумбы, цветы, играющие дети и небольшая молодая яблоня в белом цвету. Все же в такую погоду дома сидеть действительно почти преступление.
– Знаешь, а мой дедушка трижды руку ломал, – говорит он задумчиво, с мечтательной улыбкой на губах. – Одну и ту же, представляешь?
– Да ну? – безразлично бурчит Алена, грея пальцы о кружку, и в итоге ставит ее обратно на стол, так и не отпив.
– Причем на одном и том же месте, – добавляет Кир, будто не замечая ее настроения. – Легендой в местной скорой стал.
– Это где он так? – спрашивает Алена таким тоном, будто меньше всего на свете сейчас хочет, чтобы ей ответили.
Но Кир непрошибаемый. Его так просто с выбранного пути не сбить. Человек-баран, как в первое время цепляла его Алена, пытаясь задеть. Сама не замечая, как язвительное прозвище становится нежным. Хороши они, конечно, коза и баран. Ничего такая парочка.
– А вот прямо тут, – Кир указывает пальцем во двор и замолкает, выдержав паузу.
Алена вздергивает бровь и, не дождавшись реакции, начинает нетерпеливо постукивать по столу. Кир слишком хорошо ее знает, поэтому, когда Алена деланно равнодушно торопит, мол, "ну?", засчитывает себе очередную победу.
– Видишь молоденькую яблоню вон там? Раньше тут росло раскидистое старое дерево. Дедушка говорил, еще когда маленький был, оно тут росло. И когда моя прабабка сюда въехала – тоже. – Кир ловит листок, который весенний ветер проносит мимо, и начинает крутить его в пальцах. – А дедушка мой в детстве совсем чертенком был. Прабабку в школу каждую неделю дергали, а сам он к директору как домой ходил. Потом рассказывал, что просто не знал, куда себя деть, вот и болтался как поплавок: то окно разбивал, то контрольную на два писал, то урок срывал. А однажды цветок поджег. Скандал был – кошмар. Все на ушах стояли, даже об исключении думали и на учет в милиции ставить хотели. Ну прабабка его забрала и до выяснения дома оставила – работа-то никуда не делась. И задумал мой дедушка сбежать, как в фильмах: собрал все простыни, связал друг с другом, один конец вниз, второй – на перила.
Кир отпускает листок и смотрит, как тот медленно кружит в воздухе, пока очередной воздушный поток не уносит его с собой.
Алена уже давно не дуется, слушает, а глаза-то горят, как две звезды.
– А перила тогда были совсем старые. Он только на них облокотился, чтоб перелезть, даже ногу перекинуть не успел, как они обломились, и дедушка улетел вниз, – Кир с удовольствием отмечает, как глаза Алены округляются, хотя она отлично знает, что судьба героя ясна – но история захватила. – Ну и рухнул прямо на яблоню. Повезло. Ветки его поймали – «как ангелы», по словам тогдашнего врача скорой. Ну, гипс наложили, да и скандал в школе как-то замялся, тем более дедушка ходил еще несколько недель как пришибленный и не бедокурил.
Кир достает из кармана пачку сигарет, зажимает одну меж губ, но почему-то не прикуривает, вынимает обратно и продолжает.
– Он мне сказал как-то: никакой жизни не пронеслось перед глазами, как говорят. Только понимание: я умру, а что обо мне помнить будут? Как тетрадку в окно выкинул и кнопку на стул учителю подложил? Так что, выздоровев, мой дед резко одумался и за остаток года вытянул оценки сначала на твердые тройки, а потом и вовсе на четверки. Пошел в кружок, где самолеты мастерили: сами детальки из дерева вырезали, красили. А после школы пошел учиться на столяра – так его захватило, – Кир хмыкает. – Так что падение стало судьбоносным. Как и все последующие.
– Последующие? – уточняет Алена, аж наклонившись вперед от интереса. – Он что…
И не договаривает. Кир кивает.
– Да, с этого же балкона. Перила тогда починили, крепко сделали, добротно. А потом, доучившись, дедушка красивее вырезал, сам, и заменил. Вот они, сохранились. До сих пор восхищаюсь, – Кир поглаживает тонкую резьбу кончиками пальцев. – Он уже работал тогда. Захотел модельку новую на фотоаппарат щелкнуть. Подвесил над балконом, на фоне неба, на табурет встал и все пытался ракурс получше поймать. Раз – и вместе с фотоаппаратом вниз улетел. Смеялся, мол, вообще не испугался, что сам убьется, только боялся модельку свою сломать. А она, кстати, и не упала.
Кир все-таки прикуривает и задумчиво затягивается, выпустив тонкую струю дыма.
– Ну и рухнул опять на то же самое дерево. Везучий он был, мой дед. Даже вдвойне, потому что внизу как раз проходила моя бабушка. Она все это увидела, скорую вызвала, дождалась, хотя к кавалеру шла: на каблуках, волосы накручены, губы красные. Ну ты фото моей бабушки видела, знаешь, какая она – ух! Дед и пропал. Адрес выпросил – отблагодарить чтобы, мол. Бегал за ней, самолет, следующий, в ее честь, назвал, а она ни в какую. А потом у бабушки на работе станок сломался, причем из-за ее ошибки. И детали нужной нигде не было. Бабушка уже отчаялась, а мой дед взял и достал эту деталь. Тут она и растаяла. Потом, правда, оказалось, что дед детальку как-то хитро с другого станка спер, да уже поздно было. Обаятельный у меня был дед.
Алена прикрывает рот ладонью и хохочет, уже забыв и про гипс, и про свое плохое настроение, которое бережно взращивала с
самого утра.
– Смеешься? Правильно, смейся. Говорят, полезно, – Кир тоже улыбается. – Так вот, если б не второе дедушкино падение, пошла бы бабушка в тот день на свидание с кавалером – и они бы никогда не встретились. Вот такая смешная штука эта судьба.
Алена, отхлебнув добрую половину из кружки, почти требовательно говорит:
– А третий? Что в третий раз было-то? Ему так повезло, что под деревом проходил миллионер?
Кир качает головой.
– В третий раз в первую очередь повезло мне, – и, наткнувшись на непонимающий взгляд, начинает рассказывать. – Уж не знаю, в деда я такой родился или просто у нас это семейное… Ты же знаешь, что я жуков собираю? В детстве тоже собирал. Увидел как-то одного очень красивого прямо на перилах. Ну что ты так смотришь, сама же видишь, что живой. Лучше слушай. В тот день со мной дед нянчился. Он на балкон аккурат зашел, когда я через перила перевалился и уже начал падать. Дедушка вовремя успел, за шкирку вытащил, а вот сам то ли оступился, то ли я его случайно пихнул – улетел вниз. Я этого не помню, мне рассказывали. Ну а дальше понятно: скорая, гипс. Так что можно сказать, что дедушкино везение мне передалось. Я в этом уверен, иначе как бы мне повезло тебя встретить?
Алена нежно улыбается, и они пару минут молча смотрят во двор, туда, где ветер гоняет листья и треплет яблоневый цвет.
– Подожди, а что с деревом-то стало? – вдруг хмурится Алена. – Ты же это все не…
Кир тоже хмурится.
– Да нет, с чего бы мне такое выдумывать. Даже ради того, чтоб развеселить тебя, я бы не стал врать. Сразу б сказал, – Кир, помедлив, чешет затылок. – Просто конец у этой истории немного грустный, хоть и по-своему правильный. Ну да ладно, расскажу: у истории всегда должен быть конец, какой бы он ни был. Дедушка очень эту яблоню любил. Как на пенсию вышел – ходил под ней посидеть, книжку почитать. А потом ее решили спилить.
Алена аж приподнимается на кресле.
– Нет… – говорит она, вдруг перейдя на шепот.
Кир глядит на нее чуть грустно. Подходит ближе, целует в лоб, убрав в сторону волосы.
– Оно было очень старым, котенок. Боялись, что на детей упадет или на машину. Дедушка, конечно, ходил ругаться – но спилили. Он тогда молодцом держался, говорил, мол, не надо меня больше ловить, значит. Ушел мой ангел на покой. Но грустил, конечно. А один раз – у соседа в шахматы играть пошел, а они как раз балкон ремонтировали. Ловить больше действительно было некому.
Алена ежится, и Кир приобнимает ее, продолжая говорить:
– Не нужно, не грусти. Дедушке много лет было тогда, значит, время пришло, – Кир протягивает Алене вторую сигарету, и они садятся, как два воробушка, на одном кресле и курят. – Только знаешь, что странно? Я деда видел потом, когда всеми вопросами занимался: он улыбался.
Алена вздыхает, стряхивает пепел. Она все еще выглядит немного печальной, но даже в уголках глаз слезы не блестят. Она всегда была такой, волевой, его Алена. И правильно.
– А дерево вы посадили? – наконец, спрашивает она. – Ну, новое?
Кир вдруг широко улыбается. Всегда не может сдержать улыбки, когда рассказывает эту историю, хотя и не понимает, почему. Просто как в детстве появляется даже не вера или надежда, а это четкое понимание, что чудо – оно есть. Обязательно.
– Никто его не сажал. Оно само выросло, – довольно говорит Кир. – Разве что тайком посадили и не признаются. А может, косточка упала. Но я привык верить, что просто так должно было случиться. Так бы хотел дедушка, а он всегда мог со всеми договориться, даже с ангелами, вселенной или природой – или кто там этим занимается.
И, докурив сигарету до конца, добавляет:
– Надо же кому-то нас, везучих дураков, ловить.
