Руслан Гребенщиков
Тишина
Глава 1. Откуда приходит одиночество
Около трёх часов ночи. В это время суток на окраинах Екатеринбурга достаточно тихо, особенно зимой, когда всё завалено снегом: все дороги и детские площадки; когда не слышно ни шуршания колёс автомобилей редких полуночных лихачей, ни человеческих голосов, ведь все в такой час благополучно сидят по домам. Именно в такое время, уже близко к рассвету, как мы говорили бы, если бы на улице стояло лето, а не суровая зима, казалось бы, будто что-то обязательно должно случиться; прийти из других далёких миров и галактик, чтобы непременно нарушить хрупкий мир белой зимней ночи.
Столь поздний час – время, когда человека нередко посещают тревожные мысли. И неудивительно, что Августа такого рода мысли тоже посещали регулярно. Да уж, в его голове они, стало быть, прослыли самыми частыми и самыми нежданными гостями. Хуже татарина, что говорится.
В ту ночь, безлунную и глухую, спать Елову совершенно не хотелось. Дело было в том, что на следующее утро ему предстояла длительная поездка на поезде куда-то очень далеко, в саму Москву. И ведь волноваться было не из-за чего, не впервые Августу ездил из родного города, где он бывал по праздникам, обратно на учёбу, а всё равно не по себе отчего-то было. Это не было смесью уже привычного тревожного предвкушения. Это отчего-то было страхом, страхом холодным и липким, страхом, от которого хотелось как можно скорее отделаться. Даже громко включенная в наушниках любимая музыка уже совершенно от него не спасала.
Нестерпимо хотелось поговорить с кем-нибудь, хотелось отвлечься на что-нибудь лёгкое и непринуждённое… но вот кому писать – Август понятия не имел. Все его друзья в такое время спали, родственники тоже. Да и кому нужна была среди ночи его бессвязная от путаницы в голове болтовня? Вот и он сам понятия не имел.
Не выдержав лежать без движения, Гас, сбросив с себя одеяло и сняв наушники, лениво, даже немного сонно приподнялся на локтях, с прищуром оглядывая окутанную мутной тьмой комнату. Предметы интерьера, как и весь город, в котором уже померкла суета и стихло всё живое, спали, завернувшись в эту тьму, как в мягкий плед из нежного чёрного флиса. Ещё немного поглядев в никуда, Август всё-таки, устало потирая глаза, сел на краешек кровати и, опустив босые ноги на прохладный пол, взглянул в окно. Там, судя по всему, порхали меленькие снежинки, поблескивая в тусклых лучах рыжих фонарей. Точно он сказать не мог, поскольку без очков видел плохо. Однако всё равно такое обычное, как ночной снегопад, явление почему-то пробудило у Елова почти детский интерес. Август, не став от нечего делать противиться вдруг взыгравшему в нём любопытству, окончательно встал с кровати, немного шаткой походкой прошёлся по комнате от спального места до окна и, оперевшись бледными, как пейзаж за окном, ладонями о пластиковый подоконник, замер. Он смотрел, по своему обыкновению щурясь из-за нежелания надевать среди ночи очки, на мерцающие маленькими радужными огоньками микроскопические кристаллики льда, что изящно порхали в пронизанном крепкой стужей воздухе. Гасу, по правде сказать, зима никогда не нравилась, он не видел в ней романтики и очарования, но сейчас почему-то смотреть на беззвучно падающий снег было очень хорошо. Снежинки, танцуя свой изящный вальс, сталкивались, путались, иногда будто грозились слипнуться, чего никогда в сухой мороз не случается, и всё выглядело бы совсем как в настоящей зимней сказке, если бы фоном этой вьюге не были обшарпанные серые хрущёвки и детская площадка с одними единственными детскими качелями, которые давно требовали покраски, и ржавой горкой.
"Тихо как-то," – подумал Август с явным беспокойством. Не было слышно совершенно ничего, он словно в определённую секунду оглох. От этой тишины стало будто холоднее, от неё по коже пробежали противные мурашки, а в голову с ней вместе ударило тяжелое гудение. Перед глазами мелькнула резкая вспышка ослепительного света, потом она сменилась лёгкими помехами, как на экране старого телевизора, после чего все галлюцинации вовсе пропали, и зимний пейзаж, за которым Елов так внимательно наблюдал, мелкой мозаикой собрался обратно в единое целое, будто ничего и не случилось.
Судорожно оглядевшись, парень озадаченно нахмурился. Он ощущал себя как-то… не так. Как совсем не на своём месте. Нет, конечно, ему нередко мерещилось всякое на нервной почве, но сейчас этот внезапный сдвиг показался слишком реальным. Это выглядело совсем не как бредовое видение – вот, что пугало.
– Идиотизм какой-то, – произнёс Гас тихо себе под нос, нервно отойдя от окна. Да и к чёрту его, пейзаж этот зимний. Завалившись обратно в постель, Август снова взялся за мобильный, в который со скукой таращился минутами ранее, и упёр пустой взгляд в выключенный экран. Он не хотел сейчас листать ленты каких-то социальных сетей или изучать так излюбленные им форумы программистов. Он сейчас только больше убедился в том, что ему ужасно сильно хотелось с кем-то пообщаться… странно было даже думать о таком до мозга костей интроверту, однако, решительно "разбудив" свой телефон нажатием тонкой кнопки на торце, он быстро нашёл в списке контактов Января – своего старшего брата, и, только потянувшись пальцами к сенсорной клавиатуре, замер в некоторой нерешительности.
Ян в это время точно не спал, даже сомнений не было, да и ближе него у Августа никого не было. Этот человек стал в своё время ему и отцом, и матерью, и лучшим другом, стал верной опорой и защитой. Он, Январь, пусть и вёл себя временами слишком по-дурацки для своего возраста в солидные двадцать два полных года, всегда стоял горой за своих близких. Что бы ни случилось, его мать, брат и маленькие сёстры могли на него положиться. И Гас, разумеется, доверял ему. Доверял больше, чем самому себе. Что бы ни происходило в его жизни, он делился новостями в первую очередь со своим братом. Именно от него ему хотелось получить поддержку и защиту, именно его совета хотелось послушаться, именно в его светлых от альбинизма глазах хотелось увидеть радость или, наоборот, сочувствие.
Сдув со лба длинную прядь тёмных волос, Август, преисполнившись решительности, набрал Январю короткое "привет", тут же без лишних раздумий нажав на кнопку отправки сообщения. Только вот когда ответа не последовало спустя минуту, две, пять и даже десять, юноше стало по-настоящему тревожно. Он ещё, томимый ожиданием, оперативно нашёл брата в каком-то достаточно известном мессенджере, чтобы проверить его онлайн, и, убедившись, что Ян находился в сети всё это время, напрягся ещё больше. Нет, Январь бы точно не стал так холодно его игнорировать. Дело было в другом… а в чём? Что за "другое"? Это ещё разобраться надо было.
"Да ну тебя!" – отбросив мобильный на кровать, Гас нахмурился и упрямо закрыл глаза, мол, вот, ты мне сейчас не отвечаешь, а я демонстративно обижусь и усну. И уснуть у него, кстати, получилось, удивительно. Елова будто отключили от сети, как стационарный компьютер, который только того и ждал, чтобы вмиг вырубиться. Даже ни одна из привычных мыслей больше не посетила больную голову перед сном, как то всегда бывало.
***
Утром Август проснулся от той же тишины, что вчера не давала ему сомкнуть глаз, только если ночью эта тишина была вполне себе объяснима, то сейчас, утром понедельника, это было попросту странно. Не шумел городской люд за окнами, не сверлил за стенкой сосед, у которого уже года два как ремонт шёл, не слышно было даже шума воды в батареях. Тишина стояла мёртвая, как первого января в шесть утра. Только вот было около одиннадцати, был далеко не выходной, и сейчас должна была стоять суета, а вне стен жилого дома даже ветра не было слышно. Надо же, чудо какое-то.
Вставать не хотелось больше всего на свете, но, как бы сильно лень ни одолевала, Елов, будто крепко придушиваемый окружающим его вакуумом, кое-как поднялся со своей кровати. Ну, вернее, он не поднялся, а, запутавшись в одеяле, свалился на пол, с немалой силой приложившись лбом к холодному паркету. Особой ловкостью он, увы, никогда не отличался. Тихо зашипев от боли и свернувшись калачиком, Август глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Радовало одно: стук головы о пол, пусть и отозвался болевыми ощущениями, был слышен. Это немного привело парня в чувство и всё-таки заставило его встать на ноги.
Взгляд зелёных глаз невольно метнулся в сторону покрытого тонким инеем окна, в котором Елов так старательно что-то рассматривал среди ночи. Сейчас снегопад закончился, и чистое по-зимнему голубое небо бесконечным куполом висело над замершим городом. Дорожки у дома не были протоптаны, а машины, так и засыпанные снегом, стояли неподвижно никому не нужными. И это бы у Августа вызвало миллион миллиардов вопросов, если бы его не выбило из колеи внезапное осознание одной важной детали: через полтора часа отправление поезда, а он, Гас, как дурак стоял среди комнаты, держа в руках одеяло, и пялился в окно.
– Мам! – позвал юноша, дёрнувшись в сторону коридора, как вдруг замер, будто что-тот поняв и в чём-то засомневавшись… Только вот он не успел схватить юркую мысль, ведь она тут же растворилась в сотнях других таких же. – Ай-й… – швырнув одеяло обратно на кровать и даже не потрудившись над тем, чтоб заправить постель, парень со всех ног побежал собирать вещи. Он как чувствовал, что что-то сегодня обязательно будет не так.
То и случилось. Сначала он ни к кому не дозвонился, потом как назло связь вместе с интернетом у него пропала, а после и сам телефон резко забарахлил и отключился, не дав даже такси вызвать. Череда совершенно случайных, казалось бы, совпадений напоминала какой-то странный алгоритм, будто всё происходило строго по какому-то плану. Это напоминало какой-то дешёвый фильм ужасов. На улицу из подъезда Елов, подгоняемый странным предчувствием, что никак не хотело выветриваться, и страхом опоздать, вылетел, как пробка из узкого горлышка бутылки шампанского. Вылетел и тут же застыл, сражённый наповал висевшей на улице пустотой. Не было на свежем снегу ни намёка на следы. Мерцали сухие снежинки всем цветовым спектром и больше ничего. Это пугало, вызывало сотни противоречивых чувств, и завораживало настолько, что Август бы ещё долго так пялился на замерший в дневном свете пейзаж, но его вновь настигло осознание играющей важную роль в дальнейшем положении дел вещи: он всё ещё опаздывал на поезд.
И тогда Гас принял для себя решение: бежать, бежать со всех ног к вокзалу и не оглядываться. Не оглядываться на окружающую его тишину, не оглядываться на сугробы, перебирать длинными ногами по заснеженному тротуару так, будто жизнь от этого зависела. Он даже уверен не был, что дома ничего не забыл, да и к чёрту, к чёрту! Потом маму попросит по почте забытую вещицу отправить, если вдруг что. Сейчас главной задачей было одно: успеть.
Несясь к железнодорожной станции, парень чувствовал, как обжигал его лёгкие ледяной воздух, как забивался в обувь свежий ночной снег, как становилось холодно в не по погоде накинутом пальто. Даже быстрый бег совершенно не грел. Кровь может и циркулировала по организму с большей скоростью, да только с каждым следующим рывком в груди больно сводило всё сильнее, сводило от холода и недостатка кислорода. Елов не помнил, когда в последний раз так спешил куда-то, да и вспоминать желанием не горел, некогда ему было. Снег громко скрипел под ногами, будто побуждая поторопиться, а сам Гас даже не обращал на него внимания. Он сосредоточен был на немного ином: на улицах по-прежнему не было совершенно никого.
Постепенно, в недоумении пялясь по сторонам, парень и не заметил, как совсем замедлил шаг. А он точно ничего не перепутал? Может, сегодня всё-таки выходной? Или какой-то праздник? А вдруг вообще комендантский час? Где все люди? Нет, конечно, Августу иногда очень даже хотелось, чтобы все вдруг исчезли, но сейчас всё было как-то… не так. Чувствовалось, что так быть явно не должно. А ещё вокзал, словом, был пуст, и торопиться было совершенно некуда. Не суетились тут и там пассажиры, не стоял нигде персонал, не горел свет, не виднелись из-за забора вагоны всегда стоявших обычно на путях поездов. Гаса увиденное, если честно, ещё больше повергло в шок. Он, в полнейшем ступоре остановившись перед самыми дверьми, поднял голову вверх, оглядывая здание целиком, будто пытаясь что-то понять. Да и кого бы вообще такое не ошарашило-то? Вокзал, самое сердце города, куда люди по железнодорожным путям стекались со всех уголков страны, подобно насыщенной углекислым газом густой венозной крови, стоял недвижим и пуст, и Август, человек без малого ста девяноста четырёх сантиметров роста, казался на его фоне совсем ничтожным, маленькой лёгкой пылинкой.
И ему не хотелось дальше ступать и шагу. Его мигом одолел тот самый липкий страх, застигший его минувшей ночью, страх, расползавшийся по внутренностям чёрной дёгтевой плёночкой. Его одолел ужас и непонимание: сугробы на пешеходных дорожках лежали нетронуты, проезжая часть пустовала, хотя обычно на ней можно было увидеть полчища самых разных машин, а вывески минимаркетов и кафе не горели своими вызывающе яркими огнями. Глупость, такая несусветная глупость! Верить в это не хотелось, нет. Да какой там! Даже если бы хотелось, Гас бы просто не смог понять произошедшее. Оно не укладывалось в голове, как тот не к месту появившийся блок в тетрисе, который, как его ни крути, ни в какую щель удачно не всунешь. Что за безобразная чертовщина?!
Кинув сумку на дорожку, Август присел на бордюр и беспомощно уткнулся лбом в свои коленки, будто пытаясь абстрагироваться от окружающей действительности, будто пытаясь спрятаться и, наконец, понять, что к чему. Не получалось. Он лишь снова чувствовал то же, что и ночью. В ушах опять нарастал гул, а по телу в арифметической прогрессии распространялся страх, вызывая дрожь, вызывая огромное желание сжаться в комок. Пульс нарастал, объятые лишь тонким пальто худые плечи мелко подрагивали.
Елов лицом к лицу встретился со своим самым большим страхом.
Он остался совершенно один.
***
– Потухли все звёзды совсем от мороза, – тихо напевал себе под нос Август песню Земфиры, щуря глаза, покрасневшие то ли от навернувшихся минутами ранее слёз, то ли от холода, пока, перекинув тяжёлую сумку через плечо, шёл обратно домой. С одной стороны, возвращаться туда, зная, что там больше нет ни матери, ни маленьких сестёр, не хотелось совершенно. Дома, казалось, одиночество будет ощущаться в разы отчётливее, в разы назойливее… только вот на улице Гасу, одетому совсем не по погоде, было катастрофически холодно, в Москву уехать он не смог, к брату пойти тоже не вариант – ключей нет, а открыть некому. Короче, некуда ему больше деться было. – Все потемнели. Пожухли те розы, вызвали слёзы и надоели…
Не высовывая носа из объёмного шарфа, неплотно намотанного на шею, Гас прятал замёрзшие руки в карманы и вновь щурился. Начинался снегопад. Снежинки, подобно белым мухам, настырно приставали к длинным волосам, одежде, даже сквозь очки пробивались к почти полностью сомкнутым ресницам.
– Ненужная проза из-за мороза… – Елов пел без стеснения, почти в полный голос. Пел, чтобы не думать лишнего и не сходить с ума от назойливой тишины. – Будет ли белой? – он поднял взгляд к побледневшему небу. Ещё утром там не было даже намёка на облака и тем более тучи, а теперь всю былую голубизну затянуло густой пеленой. Белое, белое, всё было белое. Глаза уставали от этого цвета. Хотелось к бабушке в деревню под Верхней Пышмой, хотелось лето, хотелось взять дедову гитару и пойти играть в безлюдный зелёный лес, где слышен был шум ветра в пышной зелёной листве и журчание речушки поблизости. Хотелось сидеть рядом с этой речушкой на давно поваленном кем-то бревне и наполнять звук дыхания леса лёгкой мелодией гитарных струн.
А реальность была куда холоднее мечтаний, но Августу совсем не хотелось более пытаться разобраться в происходящем. Он понятия не имел, чем себя займёт, ведь кроме переставшего функционировать средства сотовой связи у него больше ничего не было. От этого вновь стало очень не по себе. Все внутренности будто перевернулись от мерзкого страха и нежелания принимать реальность. А может это всё – просто бредовый сон? А может, стоит лечь спать, проснуться вновь, и всё встанет на свои места? В это очень-очень хотелось верить.
Хотелось верить, что это всё не по-настоящему.
– Ты уйдёшь, – продолжал напевать парень теперь уже песню группы Комиссар, – И мне станет не до сна, я опять сойду с ума. – вновь оглядевшись, он поправил средним пальцем съехавшие с переносицы очки и глубоко вздохнул. – Я прошу тебя, постой…
Ему стало смешно и нелепо от себя самого. Всё происходящее начинало теперь казаться просто чьей-то глупой и неуместной шуткой. Прямо-таки почему-то поверилось на пару секунд в это, ведь даже такая версия звучала в разы убедительнее. Да и правда, куда могло целиком исчезнуть население города в без малого полтора миллиона человек? Полтора миллиона… даже думать страшно об этом было. Ну не могли же они все просто по щелчку пальцев развалиться на мелкие частицы, не могли же просто исчезнуть!
Разбираться Августу в этом не хотелось, точно не сейчас. Сейчас ему хотелось выспаться, поесть и оказаться, наконец, в тепле, поэтому он, продолжая напевать себе под нос всё те же песни, отнюдь не новые, быстро шагал домой. Он даже взгляду от земли не отрывал, ему не страшно было свернуть куда-то не туда и потеряться в незнакомом районе. Август шёл, глядя на одинокие следы, оставленные им же ранее, и думал о том, что никогда бы раньше не поверил в то, что захочет скрыться от тишины. Он ведь всегда искал возможности спрятаться подальше от суеты и людей, он ведь всегда хотел спокойствия, так почему, почему же сейчас это всё начинало действовать на нервы? Что за ужасная пытка?!
– Светофор, высокое дерево, пятиэтажка… – когда песни в голове закончились, а повисшее затишье вновь начало давить на барабанные перепонки, Елов просто стал называть всё, что удавалось ему заметить. Уже всё равно было, каким он себе же казался, ему просто было очень-очень не по себе, когда он никак не мог отвлечься от наползавшего на него неподъёмным брезентовым полотном страха. – Чья-то тачка, фонарь, супермаркет.
Глубоко вздохнув и уставившись на вывеску сети продуктовых магазинов, парень вдруг остановился. Он всё ещё был голоден, но еды, что и так дома была, ему не хотелось. Хотелось чего-нибудь… громкого? Да, громкого, как бы странно ни звучало. Чипсов. Таких хрустящих, какие только найти можно, таких, чтобы потом ещё какое-то время сидеть и шуршать их упаковкой, бездумно пялясь в стенку. Только вот просто взять и украсть было крайне тяжко. Август ведь был, как Онегин ещё про своего дядю говорил, самых честных правил, и даже чёткое понимание того, что вокруг никого не было, что никто с поличным бы его не поймал, не помогало ему расслабиться.
Тут вдруг Елову в лицо прилетела горсть снега с какой-то ветки, ловко сбив с толку. Сняв с себя очки, Гас задрал голову, уставившись в затянутое облаками небо, с которого то и дело срывались снежинки, и невольно высунул язык. Ловил крупинки снега ртом, совсем как в далёком-далёком беззаботном детстве, когда ничего не пугало, словно больше ничего вокруг не существовало теперь, кроме гревших замёрзшую в серости будней душу. Август поймал себя на том, что глупо-глупо улыбался. Почему-то раньше ему совсем не нравилось думать о своём детстве, а теперь это помогало не терять рассудок.
"В самых экстренных ситуациях забудь о каких-то общественных нормах, Август," – пронеслись в голове слова Января, как всегда вовремя. – "Думай в первую очередь о себе самом. Да никому никакого дела не будет, если ты, например, во время зомби-апокалипсиса угонишь чью-то новенькую Порше." – своего младшего брата Ян нравоучениями особо никогда не пичкал, ни к чему было ему это. Говорил иногда о каких-нибудь вещах, но так, между делом, будто играючи. Эта несерьёзность даже иногда раздражала Августа, но сейчас, вспоминая слова своего брата, он понимал, как сильно по этой несерьёзности скучал. Понимал, как сильно хотел бы сейчас оказаться в объятиях этого человека, как хотел бы почувствовать себя рядом с ним в безопасности. Как тогда, когда ему было тринадцать, и Январь защищал его от отца.
От одной лишь мысли об этом улыбка с лица молодого человека сползла, будто её там и не было.
Да, стоило зайти в магазин, точно. Как минимум потому, что, например, Ян поступил бы именно так. Пусть Гас и считал его весьма разгульный образ жизни неприемлемым, он всё равно так или иначе на своего брата равнялся в некоторых жизненных ситуациях. Так и сейчас было. Стряхнув со стёкол очков уже почти полностью растаявший снег, Август протёр линзы о шарф и, решив сейчас не возиться с разводами, убрал "глаза" в карман пальто. Дома разберётся… всё-таки, не настолько он был слеп, чтобы не найти без очков нужные ему продукты.
Магазин с устланной скользким кафелем лестницей, на которой Август едва не упал, когда заходил, встретил относительным теплом и стойким запахом человечества. Если честно, Елов бы прям здесь жить остался. Было относительно тепло, шумели холодильники с газировкой и слабоалкогольными хмельными напитками, да и в целом было ощущение, что жизнь пропала везде, но точно не здесь. Само даже помещение, как казалось, пропиталось людским духом, ссорами с продавцами, звуком работы касс и возмущением охранника по поводу отсутствия премии. Всё было по-старому, единственным отличием стала поглотившая всё в определённый миг пустота. Прохаживаясь меж узких рядов и мёртвой хваткой стискивая лямку сумки, Август воровато оглядывался, так, будто его в любую секунду могли вышвырнуть отсюда или, ещё хуже, забрать на пятнадцать суток за мелкую кражу. Да, встретить здесь хотя бы кого-нибудь, разумеется, хотелось, но уж точно не при таких обстоятельствах. А ещё, если бы сейчас из-за угла кто-то выскочил, Август бы тотчас свалился замертво с сердечным приступом. Да, его сызмала очень легко напугать. Даже странно, что триллер – его любимый кинематографический жанр.
Остановившись у стеллажа с закусками, Гас в задумчивости уставился на весь ассортимент чипсов. Те дорогие в картонной тубе можно было сразу отмести – у Августа, как у программиста, деньги на них, конечно, были, но картон звуков много не издавал, от тишины спасти не мог, так какой от него теперь смысл был?
От своих мыслей, таких бесполезных и глупых, абсурдных, юноше в который раз стало то ли тошно, то ли попросту смешно. Глупости это всё! Схватив с верхней полочки две больших пачки сырных, своих любимых, Август кинул их в корзинку, взятую ещё у входа, и поплёлся дальше исследовать ассортимент маленького магазинчика. Скоропортящаяся провизия интересовала его мало, сладкое он на дух не переносил, а лапша быстрого приготовления уже студенту надоела.
Он шёл дальше, держа в руках лёгкую пластиковую корзинку и без интереса пялясь то направо, то налево. В голове его даже на секунду проскочила мысль о том, что ведь можно теперь разнести стеллажи в щепки, опрокинуть кассы, а холодильники разбить, и никто ничего не скажет, никто не поругает и никуда не заберёт, контролировать ведь теперь порядок было некому. И всё же, мысли об этом Август от себя быстро отогнал. Не мог он так. Как бы ни старался он во многом быть похожим на старшего брата, ему это просто не давалось. Другой он, другой.
Остановившись перед холодильниками, парень с выражением крайней задумчивости на лице уставился на них. За стеклом поблескивали зелёным скляночки с газировками на любой вкус и цвет, пестрея набором броских этикеток, которые словно соревновались в своей привлекательности и яркости. Открыв дверцу и вынув оттуда покрывшуюся лёгким конденсатом бутылку, Елов на мгновение замер, словно в нерешительности. А хотя… чего тут думать? Хмыкнув самому себе, он взял ещё один "Байкал" и, осторожно поставив их к чипсам, пошёл в сторону касс. Просто так уйти он всё-таки не мог. Правда, всё, на что его хватило – это кинуть несколько купюр "без сдачи" в монетницу и, запихнув покупки, если их таковыми можно было назвать, в сумку, но, как Август мысленно решил, это уже было не его поводом для беспокойства.
Дальнейшая дорога домой проходила без происшествий. Здорово, конечно – можно было идти хоть посреди проезжей части и совершенно не бояться быть сбитым. Да чего уж! теперь вообще всё было можно, и от этой мысли тоже хорошо не было, по правде сказать. Было такое правило, конечно, как "умей радоваться мелочам" – его даже в фильме каком-то про апокалипсис упоминали, – но, когда этих мелочей, таких сомнительных, было настолько много, они лишь отталкивали. В каждом преимуществе сложившейся ситуации, сколько бы Август ни старался мыслить позитивно, по-любому находился весомый минус, который упрямо портил всю малину. Вот, например, не ездили нигде машины – это ведь хорошо, не загрязнялся воздух, не шумели моторы, а если с другой стороны посмотреть, то вместе с машинами не катались и снегоочистители, то есть, за некоторое время легко могло навалить столько снега, что передвигаться по улицам стало бы совсем невозможно. Ну, если только вплавь, на каноэ, как жители Венеции. Да, по снегу, а как иначе-то? А вообще, из дому можно было и не выходить теперь. Незачем. Натащить бы в квартиру всяких круп и консервов, как в бомбоубежище, да и жить себе в четырёх стенах, не зная забот, солнечного света и житейских – вот оно, никому не понятное счастье!
Возможно, любому другому человеку, какому-нибудь начальнику цеха или, может, редакции газеты, совершенная пустота показалась бы раем в привычном понимании этого слова, Августу же, человеку пусть и асоциальному, но достаточно привязанному к некоторым людям, это всё напоминало какую-то дешёвую симуляцию. Халтура, ей богу, какая-то. Ну, разработчики, молодцы! А может, если это симуляция и всё не по-настоящему, имеет смысл прожить остаток одиноких дней на полную? А на полную – это вообще как? "Разнести какой-нибудь торговый центр и угнать машину," как сказал бы Ян. Где там его носит вообще, когда он так нужен?
Стало немного грустно. Гас прекрасно понимал, что мог больше с ним никогда не увидеться… как и с другими близкими ему людьми. Ещё вчера он мог написать им, предложить встретиться или позвонить, чтобы, просто поболтать, а теперь, вдруг лишившись всех разом, наконец понял, как же был глуп, как же тяжело ему было без близких. Дурак, ну полный дурак, идиот, так бездарно всего лишился! И ему с этим осознанием стало так больно и так от самого себя отвратительно, что его лицо аж перекосило.
Не думать об этом тоже не получалось. Цепляясь взглядом за фасады пятиэтажек, Елов невольно вспоминал, сколько времени провёл тут, бесцельно шатаясь по дворам с друзьями. Да ему не от мыслей и воспоминаний сейчас было тошно, а от самого себя. Так бездарно лишиться последней возможности побыть рядом – это постараться надо, а постарался он, как видно, просто на славу.
Последняя стадия принятия подкралась незаметно и нереалистично быстро. Всего около часа назад молодой человек в происходившее с ним совершенно не хотел верить, от тоски горел пламенным желанием лезть на стену, а теперь уже относился ко всему этому с горькой иронией. Да и кто теперь мог с издёвкой пошутить над ситуацией, если не он сам?
Глава 2. Сентябрина
Дни течь стали как-то совсем медленно, а от скуки хотелось сделаться великим изобретателем и построить себе какую-нибудь увеселительное приспособление из карандашей, завалявшихся в ящике, и ластика. Иногда, когда Августу становилось совсем нечем заняться, а все домашние обязанности давно были исполнены и пока внимания не требовали, он ходил в библиотеку, где недавно выбил замок (другого способа попасть внутрь, увы, попросту не было), и таскал оттуда книги домой. За пару недель их, прочитанных и брошенных, насобиралась целая стопка высотой от пола до подоконника.
Читал в основном классику, а особенно его душе полюбился пушкинский Евгений Онегин. Гас словно чувствовал с ним какое-то родство, словно как никто этот Евгений его понимал, словно он сам был Евгением, а Евгений, в свою очередь, был им. Даже стихами говорить хотелось.
В тот день, когда с Августом случилась Сентябрина, он вновь на улицу вышел лишь потому, что читать вновь стало нечего, да и есть, откровенно говоря тоже. К тому времени с действительностью молодой человек уже окончательно смирился и более относительно её никаких чувств не испытывал. Был ли теперь смысл волноваться? Вот и он понимал, что нет. Топая по заснеженной улице домой, а, если точнее, кое-как разгребая перед собой сугробы в лучшем случае по колено (с его-то ростом!) высотой, Елов тащил в рюкзаке очередную дозу литературы в формате книжки и несколько пачек риса. Наличные у него уже давно закончились, так что он не церемонился, как тогда с чипсами, а просто брал с полок магазинов то, что ему было в первую очередь необходимо. Поначалу было тяжело, потом Елов немного поговорил сам с собой во всепоглощающей тишине, потом пришёл к выводу, что делать, в общем-то, нечего, и стал поступать именно так.
Промочив за свою недолгую вылазку ноги, Август старался идти быстрее. С наступлением темноты заметно холодало. Мысленно он уже погружался в сюжет книги, которую хотел прочитать, когда вдруг услышал звук. Читатель, Вы только вдумайтесь: услышал звук(!). И коли Вы подумаете, что моего героя до того одолела тоска, что ему начало мерещиться всякое, то поспешу заверить: это было самой настоящей явью. Он ушам своим даже не поверил, остановился. Не ожидавший, что ему ещё хоть когда-то пригодятся уши, он не успел даже распознать, что за звук до него донёсся и откуда. Сказать по правде, Елов даже успел счесть это за очередную галлюцинацию, но тут он вновь услышал нечто похожее на то, что резануло ему по ушам секундами назад. Сомнений не было: это мяукала какая-то бездомная кошка у чужого подъезда, куда юноша без промедления ринулся.
К тому моменту Август уже сдался попыткам игнорировать одиночество. Иными словами, просто к нему привык. Он оставил всякую надежду встретить в превратившемся в пустыню городе хоть кого-нибудь. Откопав кошку, ютившуюся у подъездной двери, из снега, он подобрал её на руки и быстро огляделся. Кошку, разумеется, безо всяких раздумий было решено нести домой и отчаянно греть, бросить её на произвол судьбы было бы совершенно непозволительно. Кинув рюкзак в снег – дела сейчас до него не было – Елов стянул с себя найденную в шкафу свою старую зимнюю куртку, которую он перед переездом оставил дома, ведь носить в центре Москвы её было бы крайне позорно, и завернул холодный комочек в неё. Мокрую спину тут же протянуло мерзким холодом, и Август поёжился. Кошка из рук его даже не пыталась выбраться. Что бы Елов ни собирался с ней сделать, это явно было не худшим для неё исходом.
Выходить из-под козырька прямиком в морозные объятия вновь начинавшей разыгрываться вьюги было неохота, однако куда меньше было желание заболеть какой-нибудь пневмонией и лишить этот мир, а теперь ещё и кошку, своего определённо очень "значимого" присутствия, так что всё же пришлось подхватить с земли уже отсыревший рюкзак и быстрым шагом направиться домой.
В родной квартире воздух отдавал ощутимым теплом, а после похождений в крепкий вечерний мороз без куртки и вовсе создавал ощущение попадания в сауну. Ну, теперь у Августа была кошка, с которой он, на самом деле, понятия не имел, что делать. Кошки у него раньше никогда не было.
– Будешь Сентябриной, – пояснил Август пушистой, когда бережно вытащил её из куртки и установил всеми четырьмя лапами на пол. Сентябрина замерла в глуповатом недоумении, словно впервые в жизни попала в тепло. Она понюхала пол, на который с ботинок Гаса уже натекла лужа от растаявшего снега, подёргала задней лапой, по-прежнему мокрой и наверняка холодной, а после, задрав хвост трубой, устремилась в гостиную. Теперь Елов не был один, и мысль об этом его, замёрзшего с улицы, очень сильно грела.
Стянув с себя ботинки и, разумеется, по закону подлости наступив в вышеупомянутую лужу, Август, немного поморщившись, быстрым шагом направился в ванную. Там он повесил куртку на дверь за капюшон и, кинув кофту, промокшую от снега и пота, в корзину для грязного белья, умылся тёплой водой. Щёки горели от мороза, как и покрытые бесчисленным количеством веснушек плечи, которые теперь ещё и покраснели. Долго себя рассматривать юноша не стал. Требовалось как можно быстрее согреться, хотя после улицы и казалось, что дома было не просто тепло, а жарко. Оптимальным решением показалось принятие горячего душа с приятным продолжением в виде чашки чёрного чая с лимоном. Спустя минут двадцать вернувшись в гостиную в уже сухой домашней одежде и с кружкой ароматного цейлонского, он обнаружил кошку спящей на широком подоконнике над батареей. Её чёрная шерсть неопрятно торчала во все стороны, а отдельные, ещё не до конца высохшие пушинки послипались, делая кошку похожей на большую канализационную крысу. Август, бесстрашно поставив рядом с "крысой" чашку, вынул из рюкзака не промокшую, к счастью, книгу, и, усевшись рядом с батареей на выстеленный ковром пол, принялся за чтение. Сегодня на ужин у него была "Гроза" Островского. Эта книга очень сильно напоминала ему об одном человеке, таком близком, какого только можно представить. Вспоминалось, как они вместе лежали летом на траве в деревне у бабушки, где и познакомились, и читали эту самую "Грозу". Это было полтора года назад. Невероятно приятное воспоминание. Вытянув руку и стащив с подоконника чашку, парень сделал крупный глоток горьковатого чая и погрузился в чтение с головой. Он будто вновь проживал тогдашние эмоции, а в груди болезненно кольнуло, почему-то от этого захотелось улыбнуться. Август этому желанию, естественно, не стал противиться. Он более не грустил по тому, что осталось в прошлом. Кажется, он, словно вспоминавший молодость пожилой мужчина, с теплотой хранил каждое дорогое сердцу событие.
***
Сосуществовать с кошкой стало пусть и чуть-чуть, но веселее. Она вполне себе осознанно разговаривала на своём пушистом наречии, создавала в доме уют и успела прослыть местным суетологом. Август иногда играл ей на украденной из магазина на другом конце города гитаре, а Сентябрина "подпевала", иногда даже попадая в ноты. Жизнь возвращалась в привычное ленивое русло, исключением было лишь отсутствие хоть какого-то движения на улице, но в остальном всё стало почти точно так же. С кошкой было совсем не одиноко, и иногда Гас клал её в рюкзак и, не застёгивая молнию до конца, шёл так гулять в парк.
С момента, как он здесь оказался, прошло… неизвестно, сколько времени. Снег к тому моменту уже начинал таять, что было свойственно где-то для середины весны. Можно было предположить, что шла вторая половина апреля. Гас больше не пытался считать дни. С наступлением относительного тепла с крыш валились огромные глыбы льда, разбиваясь о расчищенные солнцем дорожки у домов. В эти дни выходить на улицу было не лучшей затеей. Бывало, Елов около недели мог сидеть дома, страшась быть убитым какой-нибудь здоровенной льдиной. Он лишь в компании Сентябрины сидел у окна и наблюдал, как крыши постепенно освобождались от снега и сосулек. Невероятно увлекательное занятие. Неприятно лишь было проснуться среди ночи от грохота и визга разбитой очередной глыбой машины. В такие моменты Август, как правило, вскакивал с постели, перепуганный шумом, и нервно спросонья оглядывался, а после, страдальчески вздохнув, заваливался обратно и засыпал под звуки сигнализации, как под своеобразную колыбельную.
За несколько месяцев было обойдено около сотни улиц и прочитано огромное количество книг. Елову очень нравилось, какой вид принимала его комната. Теперь там была куча всякого интересного барахла всеразличных назначений. Помимо книг и гитары, парень раздобыл, например, виниловый проигрыватель и стопку старых пластинок, под которые вечерами ему нравилось танцевать; какую-то дешёвую светодиодную гирлянду на батарейках с тёплыми огоньками, на которую было приятно смотреть в темноте и даже горшок с комнатным растением, большим таким, у которого ещё листья размером с лопух. Конечно, особого применения этому всему не было, но оно, такое бесполезное и обыденное, почему-то очень радовало. Кошка цветок, кстати, тоже оценила. Ещё в тот день, когда Август только притащил из ближайшей школы монстеру, Сентябрина устроилась спать вокруг её стеблей прямо на холодной и чуть влажной земле. Такого решения Елов понять, конечно, не мог, но и сгонять пушистую не решился – пусть спит себе.
В майский день, ещё спустя некоторое время, молодому человеку вздумалось вдруг сходить в квартиру своего старшего брата. Он сам не понимал своих мотивов. Не понимал, зачем ему туда идти, зачем ползти потом на предпоследний этаж высотки (ехать на лифте было бы попросту небезопасно); не понимал, что он вообще мог там обнаружить, ведь Январь жил один свою чудесную холостяцкую жизнь в почти пустой квартире, но всё-равно почему-то пошёл.
Одним майским днём, когда он вышел из квартиры с чётким решением отправиться пешком на другой конец города, на улице дождь был, что называется, как из ведра. Природное явление, именуемое первой майской грозой, смело буйствовало, гоняло мутные дождевые лужи по дороге, срывало с деревьев молодую листву и безжалостно топило свежую зелёную травушку, только проклюнувшуюся не более недели назад. Ветер дул сильный, и, стоило Августу только высунуть нос из подъезда, он тут же дёрнул тяжёлую железную дверь, отчего ещё не успевший убрать от неё руки явно сумасшедший, раз вылез из дома в такую погоду, человек чуть не свалился в растянувшееся чуть ниже, у ступенек, морище. Сейчас бы сложить из тонкого тетрадного листа кораблик и запустить его в грязные волны, как тогда, как в детстве, но суровая реальность мечтать не позволяла, не положено. Надо было срочно идти, пока погода не испортилась ещё сильнее.
Август не брал с собой зонт, это было бессмысленно. Собрав длинные волосы в низкий хвост, он лишь спрятал их под капюшон плотной куртки и смело шагнул прямо в глубокую лужу. Когда-то она, куртка эта, принадлежала отцу. Он ходил в ней на рыбалку с друзьями и нередко брал с собой сыновей. Тогда, лет десять назад, всё было хорошо. Были планы, мечты, надежды, была вера в светлое будущее.
Неторопливо вышагивая по залитым водой тротуарам, что тускло поблескивали в приглушённом дневном свете, Елов не боялся промокнуть, не старался закрыться руками от ливня и не избегал луж, как действовал бы среднестатистический прохожий. Нет, если честно, Гасу и самому хотелось вымокнуть до нитки. Будучи подростком, он нередко гулял вот так, без зонта. Казалось, что дождь смывает с тебя весь негатив, что мысли становятся легче, что вся грязь из головы будто вытекает – вот, что ему нравилось. Ни с чем не сравнимое чувство гармонии.
Дорога шла легко. Не нужно было стараться соблюдать правила пешеходного движения, не страшно было потеряться в толпе, можно было просто идти и наслаждаться происходящим. Да, было немного прохладно, Свердловская область, всё-таки, однако же и в этой прохладе была своя прелесть, своё удовольствие.
***
До самой двери квартиры Января Август добрался спустя несколько часов неспешной прогулки под проливным дождём. Глядя на выкрашенную какой-то дорогой чёрной краской массивную дверь, которая явно отличалась от всех остальных на этаже, он стоял, всё не решаясь приступить ко взлому замка. Не хотелось, во-первых, эту самую дверь выламывать, да и не получилось бы, в общем-то. Во-вторых, Гас не то что бы умел взламывать замки. Это, пожалуй, было одной из главных проблем. Впрочем, тут в голову парня пришла совершенно гениальная идея. План был надёжен, как, чёрт их возьми, швейцарские часы, и вместе с тем до безобразия прост. Потянувшись к дверной ручке, Август обхватил её и, надеясь на какое-то чудо, нажал. И чудо случилось: дверь поддалась. Елов сам не знал, на что надеялся, когда проверял, получится ли просто открыть дверь, однако всё оказалось до неправдоподобия просто и глупо.
"Когда-нибудь ты научишься запирать входную дверь на замок," – подумал он с едва заметной улыбкой. Распахнув дверь пошире, он смело вошёл в квартиру и первым же делом стянул с себя почти насквозь мокрую куртку, тут же повесив её на крючок в прихожей. В этих стенах, кажется, всё ещё пахло родным человеком. Августу даже на секунду показалось, что Ян просто вышел в магазин и вернётся с минуты на минуту. Вернуться с небес на землю было неприятно, посадка оказалось без преувеличений жёсткой.
В полупустой квартире ничего, кажется, с последнего визита Гаса не изменилось. В одной единственной просторной комнате стояли только кровать, шкаф-стенка, стол с игровым компьютером за несколько сотен и старое пианино, доставшееся Январю когда-то от пожилой бабушки-еврейки. Этот инструмент всегда очень привлекал Августа. Пианино было старое. Оно было сделано из покрытого местами потрескавшимся лаком тёмного дерево, резной узор на тяжёлой крышке привлекал любой взгляд, а пюпитр, привинченный на уже давно проржавевшие винтики, которые Яну так и не удалось отполировать, гулко постукивал о корпус пианино от каждого шага по комнате. От инструмента веяло прошлой эпохой, ушедшей десятки лет назад. На нём играла и бабушка Сара, и дедушка Алексей, и они вместе в четыре руки, а ещё их гости, дети, родственники и вообще все, кто только мог дотянуться до клавиш. На пюпитре красовалась выцветшая надпись "Blüthner" – название марки производителя. Подняв покрытую пылью крышку, к которой явно никто не прикасался уже давно, Август присел на не менее пыльный пуфик и поставил пальцы на клавиши, взглянув на них, пожелтевшие от времени, а после неуверенно нажал. В квартире зазвенел немного незвучный аккорд – видимо, инструмент был расстроен. Впрочем, так было в какой-то мере даже лучше. Собравшись с мыслями, юноша принялся мягко перебирать пальцами по клавишам, умело извлекая из пианино немного грустную и даже отчасти пугающую мелодию. Ноты раздавались косо и неправильно, они будто соскальзывали со стана на тональность ниже и путались в тонких линиях, однако не все: некоторые из них звучали чисто, как мартовская капель. За окном продолжала властвовать стихия, по влажной спине от окна тянуло холодом, а мокрая чёлка прилипла ко лбу несчастного музыканта, но он, сидя в полумраке в углу чужой квартиры, с закрытыми глазами играл что-то, что было известно ему и только ему. Иногда он промахивался по клавишам, но сам того даже не слышал, не обращал внимания. В ту секунду он по-настоящему остался наедине со своей больной головой.
Эпилог
Время тянулось, как липкая патока. Август давно потерял счёт дням. Когда он сидел на крыше собственного дома, провожая в
полном одиночестве очередной алый закат, было уже ощутимо тепло, даже жарковато. Он сидел, глядя, как розовевшие с каждой секундой всё больше лучи солнца пронизывали, подобно иглам, золотистый пух облаков, подкрашивали его в светло-коралловый, и уже ни на что не надеялся. Крыши соседних домов вяло поблескивали красноватым, а где-то за спиной Елова небо темнело глухим индиго, предвещая скорейшее наступление светлой лунной ночи. День ото дня пейзаж города не менялся, всё было совсем по-старому, но что-то так-таки заставляло Августа каждый раз смотреть на него будто с разного угла, будто подмечать в нём, таком одинаковом и уже надоевшем, что-то новое и поистине прекрасное.
Никак не холодало. Тёплый вечерний ветер приятно гулял в волосах, отбивая всякое желание уходить с крыши, а солнце, опускаясь всё ниже, словно смущалось чему-то и краснело, как юная девица на первом свидании. Тишина. Дома, девятью этажами ниже, Августа ждала кошка – существо, ставшее ему ближе всех на свете, и мысль об этом юношу заставляла почему-то радоваться. Ко всему человек привыкает.
Объятый последними солнечными лучами, Гас смотрел в бесконечную багровеющую даль, в небо, ближе к горизонту подёрнутое мягким на вид туманом. Он искренне надеялся, что там, в той вселенной, оставленной им уже давно, у его родных всё хорошо. Что сёстры учатся хорошо, что маме по-прежнему нравится работа, что брат, наконец, устроил личную жизнь. Ему очень хотелось верить, что всё у всех было лучше некуда.
– Die Zeit ist der beste Arzt, – произнёс Август задумчиво и негромко хмыкнул.
Встав с крыши, он уже собирался пойти прочь и даже сделал к двери пару шагов, как в его глазах вдруг зарябило и потемнело так, словно его кто-то наотмашь ударил по затылку. В голове пронеслись смутные воспоминания, словно он уже сотню раз проживал этот самый момент, словно это всё уже происходило с ним ранее. Осев на колени, парень беспомощно упёрся ладонями в бетонную поверхность крыши, как упёрся бы незрячий, оброни случайно костыль. Сознание от Гаса утекало с поразительной, как вода сквозь пальцы, быстротой. Становилось тяжело дышать, тело слабело и не слушалось. Казалось, вот она: смерть. Такая внезапная, нежданная, постигшая лишь в тот момент, когда всё стало привычным, когда боль притупилась.
Обессиленно завалившись на бок, Август зажмурился. Он уже ничего не понимал, остатки его рассудка расщепились на атомы и канули в Лету. Темень пред его глазами в то мгновение сменилась ниоткуда взявшейся до ослепительно яркой вспышкой белого света. Она стала последним, что он успел отчётливо запомнить.
***
В беспамятстве прошло неопределённое количество времени. Зависнув в состоянии "между", Август не чувствовал совершенно ничего: ни страха, ни печали. Его будто нарочито медленно засасывало в смолистый дёготь. Он ощущал, как вязкая чёрная субстанция проникала в его лёгкие, как просачивалась в каждую клеточку, но это не пугало, не заставляло покрыться мерзкими зябкими мурашками. Это наоборот расслабляло, заставляло расслабиться и сдаться окончательно. Казалось, молодой человек уже почти достиг дна этой поганой пустоты, однако смутная реальность стала потихоньку к нему возвращаться. Окружение вяло рассеивалось, подобно редкому туману, а ясность мыслей чудесным образом восстанавливалась. И всё же, Август совсем не понимал, что происходило. Будто из-под воды ему слышались чьи-то явно взволнованные голоса и гул какого-то аппарата. Захотелось открыть глаза, но тело всё ещё совсем не слушалось, даже дышать получалось с трудом.
– Он давно в сознании? – было первым, что чётко расслышал Август. Голос показался ему до боли знакомым.
– Не более пары минут, – ответили на вопрос спокойным вкрадчивым басом. Таким ещё врачи обычно говорят, люди, которым чужды эмоции – издержка профессии
"Я в больнице?" – всплыла в голове внезапная догадка. – "Люди..?"
Захотелось встать. Захотелось быстро встать и оглядеться. Елова же хватило лишь на то, чтобы с трудом разлепить глаза. В комнате было очень светло, звуки издавал, как оказалось, какой-то датчик, а рядом с койкой стояли двое. Одного человека Август узнал сразу, это ему принадлежал тот достаточно высокий знакомый голос. Это был Январь, а говорил он, как выяснилось, действительно с врачом.
Кое-как найдя в себе силы пошевелить рукой, Гас потянулся к халату, в который был облачён его брат, и, уцепившись за светло-голубую ткань, потянул так ощутимо, как только мог. В этот жест он вложил всю энергию, которая только у него была после нежданного пробуждения. И не зря. Не ожидавший такого, Ян крупно вздрогнул и резко обернулся, уставившись на младшего брата в недоумении. Август понимал, что выглядел крайне непрезентабельно, понимал, что он, лёжа сейчас с трубками в носу и горле и слезившимися от света глазами, не мог сделать толком ничего, но он вдруг ощутил такую огромную радость, какой ещё никогда ранее не знал.
Он дома. Он наконец-то был дома.
***
– Так что ты видел? – любопытствовали маленькие сёстры, крутившиеся вокруг Августа, когда ему, наконец, разрешили вернуться домой. Кажется, ему теперь предстояло разобраться с множеством самых разных дел, начиная от проблем со здоровьем и заканчивая проблемами с учебным заведением. На самом деле, Елов так и не понял толком, что с ним случилось. Когда он лежал в больнице, он успел подумать обо всём. Он вспоминал одиночество, вспоминал, как сначала боялся, а потом ему стало совсем безразлично. Вспоминал, а вспоминать больше не особо хотел. Одиночество теперь уж точно стало его самым большим страхом.
– Ну Август! – теперь уже обиженно подключилась Марта, вторая близняшка. Хоть девочки и были уже достаточно взрослыми, они всё равно порою вели себя, как воспитанницы ясельной группы детского сада "Ромашка".
– Чего? – Елов взглянул на девочек устало. Он всё ещё не до конца оправился и был достаточно слаб. – Там… очень пусто и одиноко, а ещё я скучал по вас, – пояснил парень, негромко усмехнувшись. В зелёных глазках девочек блеснули искорки счастья. Сёстры по Августу тоже скучали. – Бегите к маме и Яну на кухню, я сейчас приду, – попросил он и, когда Марта и Майя наперегонки унеслись из комнаты, присел на кровать. Ему хотелось пару минут побыть в одиночестве и немного подумать.
Сидя с зубной щёткой в руках, Август потерянно смотрел в стену. Ещё пару недель ему требовалось на адаптацию, потом придётся ехать в Москву, разбираться с ВУЗом, общежитием, работой…
– Мя-я, – наглый кошачий звук по-свойски прервал спутанный поток мыслей. Вот что-то, а Гас точно не помнил, чтобы у матери была кошка.
– Вот тебе и мя, – опустив взгляд, отозвался он, встретившись с пушистой взглядом. Чёрная мордашка показалась ему подозрительно знакомой. Складывалось впечатление, будто кошка прекрасно понимала, что её узнали, и теперь коварно улыбалась. Ну что за дама, что за загадка… – А ну-ка пойдём.
Встав с кровати, Елов подхватил её на руки, выслушав очередное "мя", теперь возмущённое, и поплёлся на кухню, где уже обо всём подряд за чашкой чая общались его родные. Ему очень хотелось спросить, откуда здесь кошка. Нет, не так: ему важно было знать, откуда здесь именно эта кошка, как она тут оказалась и как её, к слову, назвали
– Сенька! – воскликнула Майя, чуть не расплескав свой чай. – Август, смотри! Ты ей нравишься!
– Сенька? – недоуменно переспросил Гас, присаживаясь рядом с братом на свободный стул прямо с "Сенькой" в руках. Опустив задумчивый взгляд на кошку, он сощурился, желая получше её разглядеть.
– Сентябрина, – пояснила Юлия, мать семейства. – Её Ян за день до того, как ты в сознание пришёл, принёс сюда. Сказал, орала у него под дверью, как резаная, и ни в какую не уходила, а как на руки взял – успокоилась.
– Ага, – подтвердил рассказ матери Январь, кивнув. Он, сделав крупный глоток крепкого чёрного чая, заправил длинную белую прядь волос за ухо и поправил чёлку, спавшую на глаза. – А имя ей мама дала. – приподняв светлые брови, он довольно улыбнулся. Кошка ему, несомненно, нравилась. – Майя, кстати, сказала, ты был в каком-то другом мире. Расскажешь?
Подняв взгляд на брата, Август немного улыбнулся и спокойно начал:
– Я проснулся от оглушающей тишины…
Die Zeit ist der beste Arzt¹ – нем.: "время – лучший лекарь". немецкий аналог поговорки "время лечит".
Оглавление
Глава 1. Откуда приходит одиночество
Глава 2. Сентябрина
Эпилог
