СССР доживал своё последнее десятилетие. Все мы думали тогда, что тот строй жизни, окружение, – вечны и нерушимы. Наша передовая бригада шахтостроителей, главный костяк которой состоял из бригадира и нескольких человек желающих заработать деньги, а не просто работать, переехала на Губинский рудник, как говорили, – на прорыв. (В советские времена труд горняка, тяжёлый и опасный, был почетен, а трудовая деятельность обязательна для всех трудоспособных мужчин. Рудником, конечно же, он будет после, а пока это были надшахтные сооружения, штольня пройденная до ствола РЭШ, ствол РЭШ пройденный до пятого горизонта с засеченными по восемь – десять метров руддворами пяти горизонтов и пройденный до третьего горизонта вентиляционный ствол.
Бригадир организовал на участке собрание. Мы поговорили с теми, кто давно работал на этом участке. Они высказались, что им мало платят, что работа, которую они делают, оплачивается по две-третьих тарифа, что план не выполняется потому, что нет условий для работы, и прочую лабуду. Мы, приехавшая передовая бригада, пообещали, что не потерпим тех кто не хочет работать. Бригадир гарантировал хорошую зарплату за хорошую работу и условия для хорошей работы. Решили так: объединиться в бригаду – участок, оплата будет по КТУ (коофициент трудового участия). Бригада будет состоять из восьми звеньев, ИТР и бригадира освобожденного от работы, на практике приравненного к ИТР, и отдельные условия для себя отстояли слесаря подъёма. Эти слесаря обслуживающие шахтное подъемное оборудование, по правде сказать, лентяи ещё те, но от них зависело многое, и заменить их было не так просто, к тому же они действительно были грамотные специалисты.
Всё было привязано к началу месяца и с первого числа началась работа, как в песне “ на бои похожая”. КТУ распределялся так: 1 место 150%, 2 место 140%, 3 место 130% и так с понижением до восьмого места. Седьмое и восьмое места получали терпимую зарплату, но почти на треть меньше первого места. Если сказать в рублях, то за первое место у звеньего выходило около тысячи, такие деньги большинство шахтёров получали за два месяца. А шахтёр в советские времена получал одну из самых высоких зарплат. Обслуживающие работники будут иметь КТУ на 10% ниже, а звеньевые – старшие в звеньях на 10% выше, но все будут зависеть от смены и звеньев. Плюс наказание на эти % по решению бригады, вплоть до значения уходящего в минус.
Работали и рвались работать в первый месяц в основном мы, приехавшая бригада. Остальные хмыкали, увиливали, не верили в наш энтузиазм. Здесь уже не мало таких как мы обломались. Но мы спорили, ругались, принуждали работать и первый месяц план выполнили с перевыплнением. Оплата труда у нас была сдельно – премиальная: вывполнение плана от 60% до 99% оплата 2/3 тарифа заработной платы, а 100 % плана это уже тариф и плюс 30%;премия на сделанную работу. И эти проценты возрастали при 110% выполнения плана подходили к 60% премиальных выплат. Простыми словами сделал на рубль, а выплатили рубль шестьдесят копеек; сделал на 99 копеек выплатили 66 копеек.
Зарплата большинство работающих удивила, она поднялась в разы, а у некоторых и больше. Наше звено заняло почетное второе место. Места распределялись по сделанной работе. В шахте это цикл работ. Пришёл в забой, проветривание, убрали взорванную породу, обурили забой, зарядили шпуры взрывчаткой, взорвали. Это цикл. За цикл шесть клеточек в строку после смены вписывает звеньевой в висящий график. За неполный цикл: две клеточки за обуривание, две за уборку породы, одна за взрыв и одна за проветривание. Плюс клеточка за прокладку водо-воздушной и вентиляционной магистрали и две клеточки за настил восьми метров рельсового пути с выдвижными рельсами. И дальше все зависит только от сделанной работы. Вышел со смены прорисовал клетки и увидел на каком месте звено. И все желающие подошли и проверили про своё звено, место в бригаде и ожидаемый КТУ. Бригада – участок 95 человек делилась на четыре смены, в каждой смене по два звена.
Среди мужчин работали женщины, технички, компрессорщицы, машинистки подьёмной машины и стволовые. Стволовые, это вроде управляющей лифтом, только в шахте он называется клетью. И на ту стволовую возлагается больше ответственности, обязанностей и работы. Стволовых было пять. Одна из них Аиша, она готовилась пойти в отпуск. Отпуск был очередной, ожидаемый. На стволе нужно было механизмами выдавать из шахты груженные породой вагоны, а в шахту спускать порожние вагоны, древесину, песок, щебень, цемент и различное оборудование. К стволу РЭШ идти по штольне метров триста, ствол был слепой, т.е. не выходил на поверхность а выходил в штольню. Поэтому по законам СССР Аиша пошла бы на пенсию в 45 лет и была полноправной горнячкой. Она поглядывала на меня, мне она тоже нравилась. Жила она в общежитии, у неё был шестилетний ребёнок. Я подумывал о том, чтобы завести в тайне от жёны интрижку. Аиша, возможно, имела на меня какие-то свои виды. Но всё это было в самом зародыше, из которого в девяти случаях из десяти ничего не бывает кроме простой взаимной симпатии. Она мне сказала, что я похожу на Гойка Митича, это актёр игравший благородных индейцев, и это сравнение означало, что я для неё красавчик. У Аиши была красивая фигура, крепкие бедра с красивыми выпуклостями, по-женски прогнутая шея и тонкие черты лица. И во всей ее красоте сквозила азиатская горячность. Я заглядывался на неё.
Она собиралась со дня на день в отпуск. Пообещала всему звену накрыть стол, а у нас начинало практиковаться в бригаде, после смены отмечать сменой праздники, ну и выпивать по чуть за здоровье и хороший отпуск товарищей из смены, когда был для этого повод. До отпуска оставалось несколько дней. Смена была с 16:00. Мы спустились в шахту на пятый горизонт и начали грузить породой вагон. Загрузив порожний принимали, откатывали за стрелку, загоняли погрузочной машиной груженный вагон в клеть и выдавали на гора. В руддворе нас было трое. Два проходчика и доставщик, а в штольне Аиша работала одна. Отправив очередной груженый вагон, порожний погнали в забой. Я быстро и по максимуму накидал погрузмашиной вагон породы. Порожний вагон не приходил. Прошло минут пять. Я, как звеньевой, подошёл к селектору и спросил машинистку, о причине задержки. Машинистка ответила, что не знает, может стволовая побежала в туалет. Я сразу почувствовал неладное. Позвонил мастеру, но он был на стволе вентиляционном, а там чтобы подняться, нужно было не менее часа. Тогда я решил лезти по ходовому отделению ствола. Я был молод и крепок. Ствол был 360 метров и это не ступеньки по которым идти приблизительно сто двадцать этажей вверх, это пролеты с четырехметровыми вертикальными лестницами. Через четверть часа я с дрожжащими от перенапряжения ногами, горящими от нехватки воздуха легкими, достиг уровня штольни.
Аиша была, прижатая в плечо порожним вагоном, без каких либо признаков жизни. Я сразу подумал что она просто задохнулась под тяжестью вагона. Позвонил в несколько секунд диспетчеру, рассказал обстановку и сказал, что попробую делать искусственное дыхание и массаж сердца, если смогу оттолкнуть вагон. Она сказала что вызовет горноспасателей и скорую помощь.
Вагон я оттолкнул ногами, распершись в борт спиной. Поставил подпорку. Аиша как мешок свалилась на землю. Положив её на спину, подложив под шею валик, запрокинув голову, открыл её рот с сине-черными до ужаса губами и языком, кожей лица бледно желто голубоватой. Язык вытянул и прижал ладонью к подбородку. Вдохнул, вдохнул и затем нажатия на грудную клетку, резкие и энергичные, примерно на глубину спичичного коробка, двумя ладонями, всем корпусом тридцать раз, опять вдох, вдох. Несколько минут задыхающийся, переутомленный, шалея от гудящих ударов сердца в голове. Вдох, вдох, тридцать нажатий. Щупаю удары сердца на сонной артерии – тишина. Иногда мне казалось, что я сам вот вот умру от перенапряжения. Темп реанимации может и был занижен, но все что было в моих силах. Как мне хотелось чуда! Как упорно в голове стучало ожидание того, что она начнёт дышать сама. Время терялось. Я существовал в пространстве где не было кислорода и времени. Меня остановили горноспасатели, почти оттащили от мертвого тела Аиши.
– Нет ни малейших признаков. Она мертва безвозвратно!
Я не мог говорить, я дышал, хватая шахтный, бедный кислородом воздух. Не было сил двигаться. Сидел и хватал воздух и казалось никогда мне уже не надышаться. И отсюда же я понимал как умирала бедная, несчастная девушка. Как потом выяснилось, вагон просто сдавил её и не дал дышать. Никаких повреждений. Аиша не застопорила вагон на платформе, торопясь подать его к стволу шахты, стояла к нему спиной и не увидела как тот скатился. И такое роковое совпадение, что когда платформа поравнялась с Аишой, вагон скатился те несколько сантиметров и прижал девушку в плечо. Она оказалась между вагоном и бортом штольни. И одно плечо в борт вагона, другое в борт штольни. Какая глупая и трагичная смерть!
Эта смерть была первой на моих глазах, и Аиша была первый покойник от которого я не боялся заразиться смертью. Аиша, Аиша, ты осталась в моём сердце болезненной иголочкой, мечтой, горечью жизни и смерти. И эта горечь будет моей маленькой, тайной болью до последнего дня моей жизни. И, если вдруг на моих глазах выступили слёзы, их почти не видно, а признаки явны, это я вспомнил девушку Аишу, – красивую, полную жизни, но так нелепо оставившая её.
