Городок С. был одним из тех мест, которые с трудом можно было найти на карте. Большинство путников, проезжающие вдоль двухэтажных домиков похожих на вагоны поезда, забывали о названии городка уже спустя несколько минут, но зато отчетливо вспоминали ухабистую дорогу с ямами на асфальте проложенную со времен царя Гороха. Ох, сколько же гнева и злобы впитала в себя эта дорога от проезжающих по ней водителей! Словно специально этот асфальт заложили так, чтобы впитывать отборный мат и ругань в его сторону. Думается мне, именно поэтому в нашем С. почти никто и никогда не останавливался, разве что причиной для стоянки была авария или внезапное окончание бензина. Да и повода остановиться у проезжающих и побродить по городу не находилось: в округе только и было, что несколько магазинчиков, крохотный рынок в самом центре, да ламповый завод, на котором работало чуть ли не все местное население. Никаких музеев, достопримечательностей или, как это сейчас модно выражаться, «арт-объектов» город С. не имел. И поскольку туристы и постояльцы тут были в диковинку, гостиница под названием «Как дома», которой владел мой отец, держалась на последнем издыхании.
Когда мне исполнилось четырнадцать, мой папа решил сделать из меня полноценного сотрудника гостиницы за пятьсот рублей в месяц. Пятьсот рублей! немыслимые деньги для паренька вроде меня в те времена. Разумеется, я тут же приступил к исполнению своих обязанностей, в которые входило: выбрасывание мусора, уборка пылесосом, мытье окон, полок и все в этом духе. Первые несколько дней я был полон энтузиазма, и поэтому мыл и драил с двойным усердием, но постепенно завел привычку сачковать. Уже тогда я заметил, что постояльцев становилось мало, и к нам захаживало максимум пятнадцать-двадцать посетителей в месяц. В основном это были люди из долгих поездок, которым посчастливилось (по мнению папы) оказаться именно у гостиницы «Как дома», где за небольшую сумму они могли переночевать так, как вы уже наверное догадались по одноименному названию. Обычно никто не оставался на еще одну ночь, желая как можно скорее отправиться в дорогу.
Так и проходило мое юношество в городке С. – до полудня в школе, а потом в гостиницу, после которой заслуженный отдых в окружении друзей или посиделок с игровой видеоприставкой.
С каждым годом гостиница тускнела и пустела, поскольку много людей покидало наш городок, а проезжающие мимо не решались останавливаться в непонятном, богом забытом месте, предпочитая проехать лишние сто километров до города, к гостиницам поцивильнее.
Я сразу заметил, как отец начал прикладываться к маленькой бутылочке по нескольку раз в неделю, когда посетителей стало совсем мало или не было вовсе. И если еще несколько лет назад он, заметив трещину краски на потолке тут же собственноручно ее заделывал, то теперь каждый раз откладывал все на потом. Слой пыли на тумбочках в комнатах стал толще, белье стиралось теперь только тогда, когда в гостиницу кто-то вселялся, а количество выпиваемых отцом бутылок возрастало с каждым днем. Вскоре мои пятьсот рублей превратились в триста, триста в сто, а там и вовсе мы с папой условились, что моя помощь теперь безвозмездна. Прощай вкусная еда и сладости! До свидания, новые картриджи для приставки! Но это были пустяки. Я продолжал помогать как ни в чем не бывало и соблюдать в гостинице хоть какое-то подобие порядка. Невыносимо было смотреть, как дело отца прогорает вместе с ним.
Разумеется, я пытался говорить с папой о продаже гостиницы и сброса с плеч этого бесполезного груза, но в ответ постоянно слышал, что никогда он так не поступит, и я понимал почему. Все дело в маме, которая погибла, когда мне было четыре года. Я совершенно не помнил ее, лишь какими-то короткими кадрами, вспышками. У нас были любительские записи на кассетах, где при желании я мог увидеть ее воочию и разглядеть каждую черточку ее лица, но все это было не то. И все же, при чем тут моя мама? Дело в том, что гостиница была общей мечтой отца и мамы. Вместе они купили это здание, сделали в нем ремонт с собственных накоплений и в год моего рождения открыли ее со всеми причитающимися фанфарами. Но, к сожалению, судьба распорядилась таким образом, что моя мама оказалась жертвой автокатастрофы, оставив папу одного с их общей мечтой.
Именно поэтому я понимал нежелания отца продать здание, чтобы из него превратили какой-нибудь захудалый магазинчик или чего хуже. В стенах гостиницы жила она, ее дух… их общая мечта.
Шло время, и вот мне уже стукнуло шестнадцать лет. «Взрослый кабан!» поздравил тогда папа, всучил сто рублей в карман и велел повеселиться, как следует с друзьями, которые разъехались на море или к родственникам. Несчастные сто рублей я положил в коробку к остальным пяти тысячам, накопленные еще со времен моих прибыльных смен в гостинице пять лет назад. Откладывал я их потому, что не знал, на что потратить, да и пугали перспективы того самого «черного дня» который, судя по состоянию отца, почти наступал на пятки. Но, все же я позаимствовал из накоплений пару рублей и отпраздновал свое День рождение стаканчиком ванильного. Тот знойный летний день запомнился мне особенно хорошо, поскольку впервые за долгое время у порога нашей гостиницы появились желающие снять номер. Один из постояльцев тут же заворожил меня…
Вы когда-нибудь видели снег? Не тот уродливый, желто-коричневый городской снег, а настоящий, нетронутый, девственный снег, при взгляде на который, приходится зажмурить глаза – уж очень он яркий. Именно такого цвета были ее волосы, кончики которых касались узких плеч. Это вовсе была не седина, которая обычно блеклая и незаметная, здесь все было с точностью наоборот. Для меня, шестнадцатилетнего парня из захудалого городка С., это было чем-то немыслимым, я бы даже сказал Мистическим.
Украдкой я разглядывал черты ее лица, когда она смотрелась в большое зеркало в прихожей, поправляя челку: курносый носик, румяные щечки-яблочки и тонкие, словно нарисованные броским мазком художника, губы. Внешность ее отдавала чем-то мягким, не было в них грубых, острых черт, за исключением, быть может, угловатого подбородка. С трудом удалось разглядеть ее серые, цвета волчьей шерсти, глаза. Худенькой рукой она то и дело поправляла белоснежную челку между глаз, постоянно сползающую к ее носу.
В отражении зеркала она заметила мою околдованную ею физиономию. Уши мои мигом покраснели от стеснения, я схватил метлу и сделал вид, что борюсь с пылью, а сам украдкой продолжал поглядывать на снежную принцессу, каким-то образом очутившуюся в нашем богом забытом городке.
Вместе с матерью и отцом она поселились на втором этаже нашей крохотной гостиницы в пятом номере. Каким же несчастьем для меня было, когда я узнал об отсутствие у них багажа! так хотелось помочь донести их вещи, чтобы еще хотя бы разок украдкой посмотреть на этого прекрасного ангела со снежными волосами. Позже, поговорив с отцом, – от которого, к счастью, во время заселения гостей не пахло перегаром, – я выяснил, что новые постояльцы останутся только на одну ночь. Очередное разочарование постигло меня, когда я увидел, что на часах было уже шесть часов вечера, и, скорее всего, милый мне субъект не покинет номера гостиницы вплоть до самого утра. Но все произошло совершенно иначе…
Я смазывал цепь своего велосипеда, на котором собирался ехать в местный магазинчик за хлебом, пока не услышал приглушенные крики со стороны второго этажа. Новоиспеченные постояльцы ругались и спорили о чем-то. Совсем скоро я услышал как хлопнули дверью и уже спустя несколько секунд из главного входа гостиницы показалась она…
Мне удалось лучше разглядеть ее фигуру: совсем худенькая, тёмно-синяя футболка висела на плечах как на вешалке, в джинсах были дырки, оголившие одно из ее колен и бедро. На руках висели самодельные браслеты из полосок кожи и черной веревки, сплетенные друг с другом, ее пестрая манера одеваться и немного самоуверенная походка выдавали в ней человека городского.
Она огляделась по сторонам, и, завидев меня, побежала в мою сторону. Сердце мое заколотилось от волнения. Оказавшись рядом, звонким голоском она произнесла:
– Спрячь, пожалуйста!
Я сначала и не понял, что она сказала – стоял как дурак, в попытках выдавить из себя слово, но решил ограничиться кивком в сторону гаража позади, где она и спряталась. Высокий мужчина вышел из гостиницы, огляделся по сторонам, держа голову у затылка, а затем, махнув рукой и выругавшись, побрел обратно в гостиницу.
– Ушел? – спросила она, прячась за дверцей гаража и подсматривая из-за края.
– Ушел, – ответил я, старательно отводя взгляд.
Моя гостья облегченно выдохнула.
– Дал Бог папашу с мамашей, – буркнула она. – Cидят как истуканы, уткнулись в телек, и не пускают…
Всеми силами я старался быть безразличен к её словам, придерживаясь одному из правил, которому научил меня мой друг Мишка, формула была следующая: «Ты, если девке понравиться хочешь – игнорируй ее чаще, они любят молчаливых типа тайна в тебе какая-то, вот и ведутся. Отвечаю, на себе проверял – вешались потом!». Старательно держался я этого наставления, пока изучали меня серые глазки с головы до пят.
– Ты здесь работаешь? – сказала она.
– Да, – ответил я, наплевав на Мишкину формулу и все еще старательно делая вид, что полностью поглощен смазыванием цепи велосипеда. Разумеется, это было прикрытием, чтобы не смотреть на нее, уж очень я смущался.
– Классное у вас местечко, уютно, мне нравится.
– Спасибо, – говорю, а сам перебираю в голове как бы не сказать лишнего. Лишнего! да ты с ней больше одного слова в предложении еще ничего и не произнес, экономно!
– Меня Снежинкой зовут, – сказала она и протянула ладошку, – и да, сразу отвечаю на твой еще возможно не заданный вопрос – это ненастоящее имя.
Я пожал ее ладонь, и ту словно окатило ледяной водой.
– Дима, – ответил я и поспешил добавить, чтобы уж совсем не казаться тугодумом: – а какое у тебя настоящее имя?
– Не скажу.
– Почему?
– Потому что дурацкое и длинное. Пока его буду произносить – день закончится, а хочется столько всего поделать!
У меня по непонятным причинам покраснели уши, разумеется, она это заметила и хихикнула в кулачок.
– Ты сильно занят? Только по чесноку, не хочу отнимать у тебя времени.
– Ну… – начал я, а в голове: «да ради тебя все что угодно хоть звезды с неба что ты хочешь пожалуйста просто скажи я все сделаю», но все же ограничился: – немного, мне надо за хлебом в магазин.
– Зашибись! Возьмешь в попутчики? Прости, что напрашиваюсь, но те двое на втором этаже сведут меня с ума, если я останусь там хотя бы на минуту.
Против ли я? Ты что шутишь?!
– Ну так чего, Дим?
– Да, конечно. Я не слишком тороплюсь.
– Ништяк! Замутим сабантуй в этом захолустье!
– Что?
– Да ниче, забей. Велек бери тоже! Гидом моим будешь!
Так и пошли, я – волоча велосипед за собой, а она рядом, осматривая все вокруг словно в музее: ей каждая мелочь от каштана до странной формы камней были интересны, почему – никак не мог взять в толк. Мы молчали, и из-за этого я чувствовал себя каким-то овощем, неспособным заговорить с девчонкой. Рискнул пересилить себя, и вдруг понял, о чем можно спросить:
– Почему решили остановиться у нас?
– Да это мамка все, – без колебаний ответила она, – не может она, видите ли, в машине переночевать, в нашем то танке! Ну и еще у нее сосуды слабые, блюет каждые пятнадцать минут… разнылась, надоело ей, вот и наныла отцу, чтобы он уже остановился где угодно. И тут…бац! Ваша гостиница.
– Машина у вас и правда большая, никогда таких не видел.
– Во-во! Там хоть живи, но мать у меня капризная, все по ее щучьему велению, вот и остановились, – Она вытянула руки вперед, подтянулась, и мечтательным голосом произнесла:
– А я бы вот заночевала в машине! Где-нибудь в лесу, чтобы сова ухала, цикады стрекотали, и волки такие вдали ууууууу…! Вот это клёво, вот это жизнь! Уууу!
Снежинка завыла, совершенно не стесняясь и не краснея, ее какая-то детская игривость и настроение забавляли меня и в то же время настораживали. Глупо как-то, думал я, в ее года быть как ребенок, который места себе не находит. И тут она словно мои мысли прочла:
– Ты не думай, что я какая-то там поехавшая, бегаю от куста к кусту. Просто попробуй сам трое суток в кресле посидеть, где ног не протянуть…
– А куда вы едите?
– Ой, лучше тебе не знать, к черту на рога.
Впереди показался холм с протоптанной дорожкой, по которой нам нужно было взобраться. Солнце пока еще не ушло, но уже усердно намекало своими тускнеющими лучами, что совсем скоро скроется за горизонтом. Мы принялись взбираться по холму.
– Это твой папа нас встречал? У стойки? – спросила она.
– Да, он.
– Я сразу это поняла, похожи вы уж очень с ним. Я вот на своих предков совсем не похожа, они наверняка меня удочерили и скажут это, когда мне стукнет восемнадцать.
Немного погодя, она продолжила.
– А мама твоя тоже с вами работает?
– Нет, – говорю, – она умерла, когда я еще маленьким был.
– Оу… – голос ее сразу потерял всю свою звонкость и стал совершенно иным, каким-то серьезным. – Теперь понятно…
– Что понятно?
– Папа твой… Глаза у него грустные.
Поднялись мы на холм, откуда открылся уже привычный для меня, но не моей спутницы, пейзаж: двух и трехэтажки вперемежку с деревянными и кирпичными домиками, проселочная дорога с четко выделенными следами из-под колёс, длинные электрические провода тонкой черной линией перечеркивали весь миловидный вид. Впереди, словно стена огораживающая город, была тёмно-синяя полоса речушки, спрятанная среди камышей и водорослей, через которую был проложен простенький мост.
– Отпад видок, – сказала Снежинка, глаза ее бегали из стороны в сторону, изучая округу. – Нет, я серьезно.
Мы начали спускаться. Сердце билось от не отступающего волнения каждый раз, стоило мне только на секунду задержать взгляд на ней. Казалось, что не было в мире столь прелестных и одновременно чудаковатых созданий, как моя спутница.
Спускаясь с холма, по ее просьбе я поведал о том, как устроен наш городок, и какое проклятье в виде убогой дороги и других неудобств на нем наложено. Все эти завуалированные жалобы ей были непонятны, поскольку ее впечатление от увиденного городка и его местоположения вызывали у нее восторг.
Мы обсуждали фильмы и музыку, спорили и смеялись, и по истечении почти часа я вдруг перестал стесняться смотреть на нее украдкой и даже осмелился задерживать свой взгляд на ее глазах более трех секунд. Снежинка так вообще не стеснялась и корчилась, как только могла, в ней словно бы вовсе отсутствовала эмоция, отвечающая за робость. В какой-то момент нашей беседы она начала рассказывать о какой-то зарубежной рок-певице и с удивлением узнала, что мне не знакомо ее имя. Дальнейшие ее действия у меня уже не вызывали удивления: поскольку при ней не было сд-плеера, который она в спешке оставила в номере, Снежинка начала напевать одну из песен на ломаном английском, имитируя игру на гитаре.
–…и тут короче соло! – Ее указательный и большой палец сошлись вместе и дергали струны невидимой гитары. – Не могу блин поверить, что ты ничего про нее не слышал! Обязательно послушай.
Снежинка вдруг стала спокойнее, гитара пропала, музыка слышимая только ею заглушилась.
– Хотела бы я стать рок-певицей. Ни от кого не зависеть, выступать перед огромной толпой поклонников, подпевающих мне на концертах. Писать музыку, от которой мурашки по коже…
– Думаю, у тебя все шансы, – говорю ей, – поешь круто.
– Ой, комплиментик! Нет, я покорнейше благодарю за теплые слова, но ты преувеличиваешь, голос у меня довольно писклявый.
– Вовсе не преувеличиваю, у тебя клевый голос.
Она смущенно улыбнулась. Вот бы знать, что за мысль в этот момент пробежала у нее в голове.
Мы дошли до деревянного моста, пересекающего реку, возле которого Снежинка остановилась как вкопанная.
– Ты чего? – спросил я.
– Когда там твой магазин закрывается?
Я взглянул на наручные часы.
– Через час где-то.
– А идти далеко?
– Минут двадцать, а что?
– Тогда успею.
Снежинка начала снимать кроссовки и ремень с джинс, и вогнала меня в мгновенную краску. Я отвернулся, хотя глубоко внутри себя мечтал не отрывать от нее глаз в этот момент.
– Что ты делаешь? – спросил я, подглядывая из-за плеча на нее.
Она пробежала мимо меня в одной только черной, длинной футболке, достающей до ее бедер, и целиком плюхнулась в воду. Обомлевший, и неспособный вымолвить ни слова, я как будто врос в землю, пытаясь понять, что только что произошло. Ее голова со снежными, мокрыми волосами показалась из воды спустя несколько секунд, лицо озаряла счастливая, ребяческая улыбка.
– Кайф! – крикнула она, плеская воду во все стороны, – Давай сюда!
– Не, я мокнуть не хочу, – сказал я, нарочно скривив лицо.
– Ну и что с того?! Ты же не бумага, не порвешься, прыгай давай!
– Не… я правда не хочу мокнуть.
Снежинка брызнула в меня водой.
– Дима, вот тебе мой совет, который мне помогает по жизни – иногда полезно сделать что-нибудь безумное. Иначе, друг мой, жизнь будет пустым листом бумаги. Во, видал, какая я мудрая? Прыгай давай!
А к черту! подумал я, бросил велек на землю и начал снимать с себя джинсы.
– О, немножечко эротики! – крикнула она хихикнув.
Следуя примеру Снежинки, я побежал по желтому песку и плюхнулся в реку, которая на удивление, была теплой. Находясь под мутной водой, я разглядел очертания ее крепких, бледных бедер, которые, словно во сне, медленно двигались вперед-назад. Внутри загорелся какой-то крохотный огонек, и я почувствовал приятное жжение чуть ниже живота. Я попытался изобразить одного из подводных монстров, я вынырнул перед ней из воды, в шутку напугав, на что получил порцию брызг под ее звонкий смех.
Никогда я не забуду это вечернее, спонтанное купание в нашей маленькой речушке. Мы были как малые дети, брызгающих друг в друга водой, ныряя и выпрыгивая как черт из табакерки, пугая друг друга. Сейчас, вспоминая этот радостный момент, мне он кажется чем-то вроде заключительного акта беззаботного детства, с которым непоколебимо скоро предстояло попрощаться навсегда и вступить на дорогу той самой, взрослой жизни.
Когда лучи солнца окончательно скрылись за горизонтом, и окружающие нас камыши и водоросли уже с трудом можно было разглядеть, я вдруг вспомнил…
– Десять минут осталось! Не успеем! – сказал я, надевая джинсы на мокрые ноги. В голове не укладывалось, как время умудрилось так быстро пройти. Самая большая несправедливость в мире – необъяснимое ускорение времени при занятии любимым делом.
– Успеем! – говорит мне Снежинка и, уже одевшись, подвозит велек. – Просто представь, тысячи крестьян надеются и ждут, что ты наполнишь их голодные желудки…
– Чего? – говорю я, натягивая штанину.
–…они надеются на своего короля, каждый день смотрят в окно и мечтают увидеть, как их Король проскочит на своем коне… – Снежинка подвезла велосипед прямо ко мне – И спасет их изголодавшиеся души!
Снежинка преклонила колено.
– Ваша лошадь, милорд, – сказала она, придерживая велосипед одной рукой.
– Ты шутишь? – спросил я.
– Никаких шуток, милорд! Надо поторопиться, вас ждут голодные крестьяне! ну и поскольку у нас только одна лошадь, я попрошу благословения присоединиться к вам в походе…эм…на задней стороне лошади!
Я подошел к ней, провел рукой возле ее головы и сказал:
– Встань, Белоснежный рыцарь! Мое величество благословляет вас на сиденье позади короля.
– Это честь для меня! – сказала Снежинка, встав на ноги.
Так и поехали, с мокрыми штанами и футболками.
Снежинка устроилась на заднем сиденье, обхватив меня за поясницу, отчего по коже шел холодок, утихший только со временем. Приятно было ощущать сквозь футболку ее холодные руки, большим пальцем поглаживающие мой живот. В этот момент мне казалось, что я упаду в обморок, но, благо, обошлось…
– Вперед, ваше Величество, не жалейте коня! – крикнула она.
С удвоенной силой я закрутил педали, и мы поехали быстрее. На мгновение, я и впрямь представил, что сижу на лошади, а вокруг меня нескончаемые прерии. Вообразил, что меня ждут крестьяне, которым нужен хлеб и которые погибнут без своего короля от голода. Представил, что позади меня сидит не рыцарь, а моя принцесса, с прекрасными, белоснежными волосами сидит позади и обхватывает меня за талию…
Мы приехали к магазину за несколько минут до закрытия. Выложив несколько рублей, я купил буханку и вышел наружу, где меня ждала Снежинка. Она наклонилась и вытянула свои руки вперед, изображая покорного лакея.
– Вы позволите, ваше Величество?
Я вложил в ее ладони буханку белого хлеба в целлофановом пакете, которую она подняла, словно нечто сакральное.
– Узрите! Священная буханка для страждущих! – сказала она.
– Буханка, которая накормит тысячи ртов! – подхватил я.
С трудом удерживал я подступающий смех, наблюдая за кривляниями Снежинки. В какой-то момент я заметил, что она тоже ухмыльнулась, а затем и вовсе прыснула потоком смеха, да таким, что аж сжалась пополам. Оба мы просто смеялись до слез, не проронив ни слова, и только спустя несколько минут, успокоившись, она отдала мне буханку.
– Держите, ваше Вашество, осталось только вернуться к замку.
– Да, – сказал я с печальными нотками в голосе, вспомнив, что моя гостья остановилась в нашей гостинице всего на одну ночь…
На моих часах было полдесятого вечера, когда мы прошли через мост пересекающий реку. Минуло всего лишь три часа с момента, когда я познакомился со Снежинкой, но складывалось впечатление, что я знал ее всю свою жизнь, и это лишь очередная наша вечерняя прогулка из тысячи предыдущих. Казалось, и Снежинка понимает, что совсем скоро наша вечерняя прогулка подойдет к концу, и поэтому голос ее стал чуть тише, а недавнее ребячество словно метлой смело. Когда мы дошли до холма, она дотронулась до моего мизинца, затем до остальных пальцев, а потом и вовсе взяла за руку, крепко ее сжав. Внутри меня взорвался какой-то немыслимый, огромный поток эйфории. Остаток пути мы болтали обо всем: обсуждали будущее, вспоминали прошлое, хихикали над настоящим, старались как можно больше сказать друг другу прежде, чем дойдет до гостиницы…
Я не хотел, чтобы этот вечер заканчивался…
И вот, когда мы дошли до места, где произошло наше со Снежинкой знакомство. Я не смог больше терпеть и крепко обнял ее, а она меня. Я почувствовал ее теплое дыхание возле моего уха, ощутил частое биение маленького сердца в ее груди, бившееся с такой же скоростью, как и мое. Нет, решено! ни за что в жизни не отпущу я ее! до посинения буду держать!
– Не хочу, чтобы ты уезжала, – говорю я и глаза начинают щипать, а челюсть слегка подрагивает.
– Я тоже не хочу, ты такой хороший Димк.
Продолжая обниматься, я спросил ее:
– Во сколько ты завтра уезжаешь?
– Рано, часов в пять утра. Проводишь меня?
– Обязательно.
Еще несколько секунд мы стояли, не отрывая друг от друга глаз.
– Пойду я, предки небось уже с ума сошли, – сказала она улыбнувшись.
Я ничего не ответил, только кивнул.
– Спокойной ночи, – сказала она.
– Спокойной ночи.
– Не забудь отдать крестьянам хлеб!
– Не забуду, – сказал я и ухмыльнулся
И она ушла.
Всю ночь я не могу заснуть. Стоило только прикрыть глаза, как тут же всплывали воспоминания из сегодняшнего вечера. Лицо Снежинки, словно лик святого, с ее милой, ребяческой улыбкой. Внутренности мои облили чем-то горячим, и все внутри ныло от боли, а сердце сжала невидимая хватка. Так я и пролежал в кровати до самого утра, а как только проснулся, то с ужасом обнаружил, что стрелка часов была на цифре десять.
Я постучался в их номер и обнаружил, что дверь была открыта. Когда зашел внутрь, то увидел лишь аккуратно застеленные кровати. Выскочил на пустой двор, лелея себя надеждой, что моей гостьи сломалась машина, и им пришлось задержаться…
Дурак! Идиот! Обещал же ей, что будешь!
Но двор был пуст. У гаража увидел я отца, копающегося в двигатели машины.
– Пап, они уехали?!
– Постояльцы-то? Так, рано утром еще, а что, забыли чего?
«Забыли…» повторил я про себя.
– Ничего.
Медленно я поплелся к себе в комнату, уселся на кровать и спрятал голову в руках. Все произошедшее напомнило мне какой-то безвозвратно потерянный сон, как и его главную героиню. Ругал я себя за то, что не спросил ее настоящего имени, не узнал о месте, куда она направляется. Наверное, имея эту информацию, я без раздумий взял бы свои накопленные деньги и помчался бы вслед за ней. Казалось, что специально она не сказала мне своего настоящего имени, нарочно не поведала, куда едет, чтобы я не делал глупых и безрассудных поступков. Словно бы знала она, как буду я мучиться!
Чуть позже я заглянул в журнал постояльцев и увидел фамилию и имя ее отца: «Иванов Андрей», сколько же этих Ивановых на свете! никогда мне ее не отыскать.
Ходил я всю последующую неделю как привидение, погружаясь воспоминаниями в тот приятный вечер. Невыносимо стало ходить по еще недавно безразличному мне пути по холму, мосту через речушку. Как-то раз я даже увидел ее белоснежные волосы в реке, услышал ее ребяческую улыбку, зазывающую меня искупаться…но это был только мираж.
И вот, спустя месяц, когда лето уже подходило к концу, мы с папой возвращались из магазина вдвоем. В его сумке, ударяясь друг о дружку, звенели стеклянные бутылки, а я нес в руках пакеты с продуктами. Мы начали пересекать мост через реку, и вдруг я вспомнил слова Снежинки, которые она сказала мне на этом самом месте, слова, которые я не забуду никогда…
Я положил пакеты на мост и начал снимать с себя джинсы и ремень…
– Димк, ты чего? – спросил отец.
Но, не обращая внимания на отца, прямо с моста я сиганул в воду. Я чувствовал, что мне нужно это сделать, во что бы то ни стало, не знаю почему, просто чувствовал. Вынырнув, я посмотрел на папу, который смотрел на меня большими глазами.
– Ну, давай! – крикнул я ему. – Чего стоишь? прыгай!
Папа ухмыльнулся, его уже не по годам старческое лицо, убитое горем и алкоголем, сконфузилось.
– Пап, прошу тебя…прыгни ко мне.
Не знаю, что тогда ёкнуло в его голове, но он снял старые кеды, небрежно бросил тканевую сумку с бутылками, часть из которых, как позже выяснилось, разбилась, и прыгнул вслед за мной. Папа мой впервые за долгое время смеялся, улыбка не сходила с его лица, когда обменивались мы брызгами. Помню, как тренировались мы с ним, кто дольше удержится без воздуха, и еще он научил меня, как плавать звездочкой. Впервые за долгое время моя печаль об утрате Снежинки стала утихать, а со временем и вовсе стала одним из тех приятных воспоминаний…
Это покажется чудом, но с тех самых пор мой папа больше не притронулся к алкоголю. Купленные бутылки им в тот вечер были последними, что он держал в руках.
Как только закончилась зима, нам удалось продать нашу гостиницу за полцены, и на вырученные деньги переехать в город. Там, благодаря старому другу, папе удалось устроиться заместителем одной из крупных гостиниц, а я поступил на журфак. Но это уже совсем другая история.
Навсегда в моем сердце будет та прогулка прохладным летним вечерком в городе С., когда в один из номеров нашей гостиницы поселилась девушка с белоснежными волосами, ребяческой улыбкой и серыми, как волчья шерсть, глазами.
Навсегда я запомню ее слова, которые вспомнились тогда на мосту, и которые смогли изменить не только мою жизнь, но и жизнь моего отца…
«Иногда полезно делать что-нибудь безумное». КОНЕЦ.
