I Пришли выходные. Семейство Франкевич отправилось на дачу. Так они называли домик в деревне за шестьдесят километров от их родного города. Это Рокфеллерам не надо думать как свести концы с концами в мире, где простому человеку всегда не хватает средств на все его прихоти. А Франкевичи в период с весны по осень каждые выходные ездили гнуть спину на тридцати приусадебных сотках, чтобы благодаря собранному на них урожаю сэкономить хоть какую-то часть зарплаты, которую можно пустить на неиссякаемую реку своих нужд. Чего только стоит одно пропитание! Тридцать соток, надо признать, не так уж и много, чтобы прокормить пять ртов: главу семейства Василия Петровича пятидесяти пяти лет, мать семейства Ирину Владимировну сорока девяти лет, их состоящую в разводе старшую дочь Риту двадцати пяти лет, её от неудачного брака ребёнка Ванюшу шести лет, и младшего сына. И если бы только это! Одежда, обувь, школьные поборы, коммунальные платежи. Да мало ли что ещё.
Ехали в мире и согласии, разговаривая в основном на бытовые темы, о предстоящей на огороде работе и, отвлекаясь только на Ванюшу, в силу своего возраста требовавшего к себе повышенного внимания.
По заведённому у Франкевичей обычаю на полпути в деревню они сделали краткую остановку в посёлке городского типа Граево, чтобы в тамошнем магазине запастись более дешёвыми и качественными продуктами районного производства. Так делали многие проезжавшие мимо этого с торговой точки зрения удачно расположенного на оживлённой автотрассе населённого пункта. Закупив основные продукты Франкевичи, не преминули побаловать себя лакомством, которым в тридцати градусную жару могло быть только мороженое. Каждый взял сорт по собственному вкусу.
Мороженым они охлаждались уже в машине, возобновившей прерванное движение. А покончив со сладкой и освежающей вкуснятиной, прямо на ходу выбросили из под неё обёртки. Все, кроме Егора, положившего сложенную так, чтобы не испачкаться обёртку в карман рубашки и Ванюши, который ещё не умел есть как же быстро как взрослые.
– Куда мне деть бумажкуку?– спросил Ванюша, доев свою порцию. В руках ведь было не удобно держать.
– Выброси через окно,– посоветовала сыну Рита.
– Не-а,– не одобрительно покачал головой Ванюша.– Нельзя.
– Почему это нельзя?
– Земле больно, когда на неё сорят.
– С чего ты это взял?
– Нам Светлана Игоревна говорила.
– Нет, ну вы слыхали чему их классуха учит?– ко всем сидящим в салоне БУшного Фольксвагена обратилась Рита, ища в них поддержку.
Егор не пытался даже пожурить своих родных за то, что они сорят на дороге. За свои семнадцать лет в этой семье он давно понял,что это не те люди, которых можно наставить на путь истинный. Особенно отец и сестра. Они никогда не признавали своей неправоты и в любом споре, как те упрямые бараны из стишка Сергея Михалкова, готовы были до хрипоты стоять на своём, чтобы выйти победителями, если не за счёт аргументов, то хотя бы благодаря лужённому горлу. Сестра ещё ничего, проиграв, она молча оставалась при своём мнении. А вот папаша, разбитый более умным оппонентом в пух и прах, ради сохранения своего завышенного самомнения способен был опуститься вплоть до самой мелочной мести. Несколько иной была мать. Она вставала в позу, только если ей попадёт «шлея под хвост». Потом же, обмозговав случившийся конфликт, вполне могла признать ошибочность своего мнения. Впрочем, имелся у неё определённый набор зачастую не так уж и верных принципов, которыми она ни за что бы не поступилась. Так что в целом вся эта гоп-компания друг друга стоила.
Обо всём этом Егор забыл едва из уст Ванюши вылетело крылатое выражение. Ну разве не красиво сказано: Земле больно, когда на неё сорят? Да что там красиво?! Актуально и поучительно в стране, где люди поддерживают чистоту в лучшем случае в собственном жилище. И пусть это не его собственные слова, одно то, что он поддерживает их делом позволило Егору увидеть в племяннике родственную душу. В его школьные годы, проведённые в Магадане, учителя, лишь тупо отбывавшие на рабочем месте свою повинность, занимались твоим воспитанием, только если ты где-то чего-то учудишь. Пристыдят – и дальше твори всё, что вздумается. А здесь, на его исторической родине в Белоруссии по собственной инициативе или в рамках школьной программы работники образования хотя бы пытаются воспитать в своих маленьких подопечных настоящих граждан, тем самым исправив ошибки недовоспитанного в годы не состоявшегося коммунизма старшего поколения.
Нет, чтобы зёрна упавшие в плодородную почву принесли хороший урожай, за ними нужен самый трепетный уход. И Егор не сдержал своих перехлёстывающих за края высоких эмоций.
– Молодец, малый!– от души похвалил он племянника.– Так держать. Землю, на которой ты живёшь нужно уважать.
– Чья бы корова мычала…– огрызнулась Рита.– Видала я как ты в форточку банки из под пива выбрасываешь. Во уважение!
– Было, не отрицаю,– не отпирался Егор.– Ещё и не такое было. Было Было – и прошло. Прошлой осенью встретил я Артёма Кухарчика…
– Это тот твой напонтованный знакомый, что ли?
– Он самый. Так вот стоим мы, смалим. Спрашиваю: ну как дела? Всё зашибись, отвечает, пару дней как из Италии вернулся, работал там на винограднике. Умора! Пахал, как негр на плантациях, а рисуется будто Фейсбук придумал. Мне интересно стало, я ж за кордоном бывал только по телику. И как там, спрашиваю? Лучше, чем здесь, говорит. Деньги, культура, чистота. Сигаретой между пальцев обводит замусоренную улицу и даёт авторитетный такой комментарий: не то, что эта помойка. Делает последнюю затяжку и щелчком отстреливает бычок на метра три от себя на землю. Будто на ней и без этого мусора мало. И тут у меня в мозгу что-то щёлкнуло. Что ж ты, гад, делаешь, говорю? Лень два шага до мусорки пройти? Иду к бачку. Раз, два. И бросаю на туда окурок. В Италии, говорю, ты же не гадил, где стоял, правда? Там только посмей бросить окурок на землю – влупят такой штраф, что на фига, спрашивается, в гастарбайтеры было ехать? А на родине, значит, гадить можно где попало?! Родина она у нас такая, всякую уродину стерпит.
– А это не тогда ли было, когда ты с фингалом пришёл?– припомнила даже с некоторым беспокойством Ирина Владимировна.
– Ой, ну да подумаешь проблему мне нашли.
– Мало он тебе тогда съездил,– агрессивно сказала Рита.
– Надо будет, добавим,– ехидненько так вставил свои пять копеек папаша и так же ехидненько захихикал.
– Не лез бы сейчас со своей придурью,– Рита закончила своё пожелание брату зла и обратилась к Ванюше:– Давай, сынок, выбрасывай.
– Да не заставляй ты его это делать пожалуйста. На нас с тобой в школе учителям было плевать с высокой колокольни. Предки вкалывали, им не до воспитания было. А здесь в кои-то веки кто-то хочет привить твоему сыну что-то полезное, доброе, а ты переучиваешь его на плохое. Он же сейчас ещё находится в возрасте сырой глины. С него можно слепить всё, что угодно. Обожги слепленное в печи – и эта форма останется навсегда. Так лепи же из него что-нибудь светлое.
– Я его жизни реальной учу, а не сказкам венского леса.
– И какой ты такой реальной жизни его учишь? Гадить в собственном доме? Так может устроим посреди гостиной туалет?
– Дома у нас чистота и порядок,– напомнила мать семейства.
– Вот-вот,– поддержала её Рита.
– А дом это не только четыре стены вокруг тебя. Дом – это вся планета, на которой мы живём. Неужели тебе приятно вырваться из грязного города на природу и не знать куда приткнуться, потому что и там, куда ни ступи, всё зловонная свалка? Ты вообще знаешь как появилась пустыня Сахара? Учёные выяснили, что когда-то на её месте росли пышные леса и текли полноводные реки. А запустыниваться эта территория стала из-за неразумной хозяйственной деятельности человека. Если мы не остановимся, придёт час и наша страна превратится в мусорную пустыню.
– Нет, блин, не выбрасывай в окно бумажку. А куда её деть? Все, кто едет выбрасывают.
– Не слепой, по обочинам вижу. А были бы порядочными людьми сложили бы мусор куда-нибудь отдельно и выбросили бы где полагается. Я вот после встречи с Кухарчиком всегда так делаю. Если в городе мне нужно что-нибудь выбросить, несу до первого на пути мусорного бачка. Или до контейнеров возле нашего дома, а то и вообще в наше мусорное ведро.
– Ах, так вот почему я не успеваю мешки для мусора покупать!– возмутилась Ирина Владимировна.– Утром устелишь им ведро, а вечером новый нужен. Никаких денег на вас не напасёшься.
– Домой я мусор приносил лишь пару-тройку раз. И то по мелочи. Пакетик из под чипсов, пачку из под сигарет…Так что не кипятись, не так уж и сильно я тебя на мешках обанкротил. Да и хватит этих дурацких споров. Вы как себе хотите, а мы с малым будем считать, что Земле больно, когда на неё сорят. Правда Ванюха? Давай мне твою бумажку, я выброшу её со своей как в город приедем. Не бойтесь не в ведро с мешком, а в контейнер при доме.
Егор, сидевший на переднем пассажирском сидении, закинул за спинку руку, чтобы взять у племянника злосчастную обёртку из под мороженого. Да где там! Рита силой опустила сыновью руку, потянувшуюся было к руке дяди.
– Ты кого слушаешь, сына? Кто он такой? Всего лишь дядька. А я тебе мать родная. Ты должен делать, что я говорю. Сказано выброси в окно,– значит выбрасывай. А ты,– раздражённо обратилась Рита к брату,– не сунь свой нос в воспитание моего ребёнка. Нарожай своих и делай из них белых ворон. А мой сын будет как все. Нечего, чтоб его клевали как чудика какого.
Реплика Риты, обращённая в адрес Егора, для Василия Петровича была тем же, что для собаки слово «Фас!». Лет с четырнадцати Егор начал проявлять иное суждение о жизни, чем у семьи, привыкшей заботиться лишь о собственных интересах. В чём-то он был идеалистом, верившим в возможность человека стать лучше. Ведь он сам наблюдал в себе такие перемены. Хоть тот же отказ от мусорения в неположенных местах. Значит и другим под силу. И этот отход от семейной линии поведения привёл к тому, что мало-помалу отец проникся к нему тлеющей ненавистью, которая, всегда была готова разрастись в пожар. Стоило только дать ей пищу. А пищи накопилось уже по самое не хочу.
– Правильно, Рита,– сказал он, кипя от злости.– Он, чистоплюй хренов, никогда не идёт в ногу со своей семьёй. Говорю: в этой роще люди сок берёзовый собирают, пойдём принесём пару мешков. А он: я воровать не пойду. А ну, где там твоя бумажка? Выбрасывай её давай.
«Дурак!– обругал себя Егор.– Зачем я только сказал, что не выбросил обёртку?»
– Это не банановая кожура, которая, сгнив, станет удобрением. Это пропилен. Период его разложения сравним с периодом полураспада урана. Эта обёртка веками будет портить естественную красоту природы. Оглянитесь вокруг: пластиковые бутылки, пакеты из под чипсов, снеков и прочего в этом роде, битое стекло, окурки…И это всё дело рук таких же как вы. Неужели вам нравиться любоваться такими пейзажами?
– Я кому говорю? Выбрасывай давай.
– Вы со своим мусором поступайте как знаете. Я вам не мешаю. Вот и вы не мешайте мне поступать с моим как я считаю правильным. Даже по конституции человек имеет право на свободу совести.
– По конституции ещё большинство избирает президента и не согласное с этим меньшинство обязано подчиниться решению большинства,– парировал отец, и обратился к сидящим в салоне: – Все же хотят, чтобы он выбросил свою бумажку прямо сейчас?
– Да!– хором ответили мать и сестра Егора.
– Вот и подчиняйся большинству. Выбрасывай, мы ждём.
– Выброшу как приедем домой.
– Здорово же у тебя щёлкнуло в мозгах твоих пустых. На всю башку стал отмороженным. Мусор домой везёт, когда все нормальные люди избавляются от него на месте. Выбрасывай, я тебе сказал.
– По-вашему европейцы, как и я выбрасывающие мусор только в установленных местах, ненормальны? Чего ж вы тогда как тот Кухарчик восхищаетесь: «Ах какая в Европе культура, какая там чистота!», а сами палец о палец не ударите, чтобы своя страна была хоть чуточку ухоженней. А ухожено там не потому, что дворников много, а потому что все граждане поддерживают чистоту. Дворники борются только с природным мусором: опавшими листьями, наносным песком, снегом… А что же вы? Будьте же хотя бы честны сами с собой: если гадите на своей земле, не восхищайтесь европейской чистотой, а если восхищаетесь, не гадьте.
В этот момент справа мелькнула крепкая мужская рука. Василий Петрович, ведший машину, не мог, повернуться к сыну для эффективной атаки, так что Егор получил скорее унизительную оплеуху, чем полноценный удар. За первым последовал шквал других, которые, будучи наученным горьким опытом, Егор уже принял на руки, поднятые на защиту головы.
– Будь как все! Будь!– приговаривал Василий Петрович, уча уму-разуму сына.– Будь как твоя семья. Не отделяйся от неё. Все выбрасывают и ты должен. Выбрасывай, сколько я могу ещё повторять? Иначе я высажу тебя из машины. Пойдёшь домой пешком. А лучше вообще вон из дома.
Едва отец, вынужденный следить за дорогой, перестал избивать сына, как на того с заднего сидения посапались толчки рук матери и сестры. Их сопровождали словесные требования того же плана, что и требования отца: «Будь как твоя семья. Делай всё, как и все. Все выбрасывают мусор в окна машины, и ты делай так же». Словом, в этот момент Егор постиг смысл поговорки «Один в поле не воин».
Только Ванюша всё время спора молча хлопал глазёнками не понимая кто здесь прав, кто виноват, в чём тут вообще весь сыр-бор.
– Да если бы вы и вам подобные так же рьяно уважали родную землю, как вы заставляете меня на ней гадить, великая страна не развалилась бы и с её потенциалом давно бы уже жила не хуже…
– Цыц!– перебил его отец, хлопнув рукой по рулю.– Я не шучу. Или ты выбрасываешь свою бумажку, или прямо сейчас катись на все четыре стороны.
И Егор подчинился. Единственно, он мысленно попросил у Бога прощения. Ну не погибать же из-за этой злосчастной бумажки, когда по-настоящему самостоятельная жизнь только-только начинается. Всего-то и нужно потерпеть годик до окончания колледжа, да годик армии. А потом уйдёшь на собственный хлеб, найдёшь разделяющую твои ценности подругу, обзаведётесь детьми и будешь ты жить как велит тебе совесть. А твердолобых баранов всё равно не переубедишь.
– Вот видишь, сына,– тут же заговорила Рита,– дядя Егор выбросил свою бумажку и ты выбрасывай свою.
– Но Земле же больно.
– Это человеку можно сделать больно. Вот как дядя Егор делает всем нам больно, идя против семьи. А земля – вещь не живая. Помнишь как мы в деревне пололи грядки? Или как ты яму копал? Разве Земля кричала от боли, когда мы вонзали в неё тяпки да лопаты? Как же она тогда может быть живой?
– Земле больно это же в переносном смысле,– снова вмешался Егор.– Это значит, что больно нам, на ней живущим: животным, растениям, людям. Это же мы в первую очередь страдаем от того, что не уважаем свой островок во Вселенной.
– Давно не получал?– с угрозой в голосе спросил Василий Петрович.
И Егор замолчал.
– Давай, сына, я тебе помогу,– продолжала Рита. Она приспустила дверное окно и мягко высунула наружу руку Ванюши, державшую обёртку из под мороженого.– Вот увидишь Земля не заплачет. А бумажка полетит так красиво!
– Давай-давай, внука,– ободряюще сказал Василий Петрович, посматривая во внутрисалонное зеркало за тем, что творится на заднем сидении.– Не будь таким, упрямым ослом, как твой дядька.
– Ты же пускал бумажные самолётики,– выступила на стороне большинства Ирина Владимировна.– Это тоже самое, раз – и бумажка полетела.
В склонение младшего из Франкевичей переступить через нормы административного права, запрещающие мусорение в неустановленных местах, а ещё больше переступить через собственное понятие правильности вмешался мчавшийся во встречном направлении серебристый Инфинити. Для тройки старших Франкевичей он был сейчас важнее перевоспитания Ванюши на свой лад.
– Атас, машина!– предупредил Василий Петрович Риту и внука.– Не выбрасывайте, пока она не проедет. Мало ли кто там. Начальник какой или мент.
Егор засмеялся. Смешон был отец, смешна была Рита, трусливо затащившая руку сына с бумажкой обратно в салон. Такие все жалкие. Чего ж тогда строят из себя крутизну?
– Вы же и свой мусор выбрасывали втихаря. Значит вам стыдно перед другими. Бессовестности своей не стыдитесь? Сейчас, когда вы невольно подтверждаете мою правоту, самое время уйти с кривой дорожки. Начните с того, что не толкайте на неё Ванюху.
– Не тебе сопле, которая ещё не зарабатывает себе на кусок хлеба учить нас жить,– «плюнул» на всё сказанное сыном отец и поскольку четырёхколёсная опасность при своей завышенной скорости уже превратилась в точку позади их машины сказал Рите:– Теперь выбрасывайте, да поскорей, пока никто не видит.
Рита повторно высунула руку сына за приспущенное окно:
– Ну, давай сына, выбрасывай и смотри как она красиво полетит.
Дети, с ещё не сформировавшимся характером, с ещё не устойчивыми жизненными позициями всегда идут на сторону сильного и сила в данный момент бала не на стороне Егора. Трое против одного – значит они правее. И Ванюша отпустил наделавшую в их семье столько шума бумажку. А отпустив, проводил восторженным взглядом её красивый полёт.
– Вот видишь: никакого тебе земного плача от боли,– поощряя добрым словом сына, сказала Рита.– Всегда слушай маму – она не соврёт.
И Егор не сдержался – такая взяла его досада из-за того, что он так и не достучался в двери глухих сердец его семьи.
– Так и он вас будет уважать, как вы учите его уважать свою родину,– сказал он сквозь зубы, уставившись в какую-то невидимую точку за лобовым стеклом.
– Цыц!– гаркнул Василий Петрович.
– Человек либо уважает всё хорошее, либо не уважает ничего,– продолжал Егор.– Вы показали ему, что хорошее можно не уважать.
– Цыц, я сказал!
– С вашей подачи он перешёл Рубикон. Так что, когда он проявит своё не уважение к вам, не спрашивайте от чего так вышло.
На этот раз Василий Петрович не стал делать широких и почти бессмысленных замахов правой руки, чтобы отшлёпать сына по голове. Он одним коротким движением отбросил руку с руля в сторону, и из носа Егора, принявшего удар тыльной стороны отцовской ладони, закапала кровь.
Как же в тот момент Егору захотелось ответить тем же! Правой-левой, левой правой! Он даже не сознавал, что от этого выпада отец может потерять управление машиной и на скорости в сто километров с их семьёй, наверняка, произойдёт случай, о котором в газете поместят заметку под заголовком «Трагедия на дороге». Он уже готов был поддаться своему желанию, как услышал обращённый к отцу голос матери:
– Что ты руки-то свои всё распускаешь? Не чужого же лупишь.
– Пускай и ведёт себя со своей семьёй, как родной, и не будет получать по соплям как чужак,– без малейшего сожаления о содеянном ответил Василий Петрович.
Мать не стала спорить с мужем. Видимо, и сама понимала, что это будет только себе во вред. Вместо бессмысленного сотрясения воздуха, она справилась у Егора о его самочувствии, стала успокаивать, спросила куда ему попал отец, почему он прикрывает рукой нос. И он, чтобы не нагнетать больше обстановку – не хватало ещё скандала из-за него между родителями! – отвечал, что всё в порядке. И отвечая так, сам поверил себе и, незаметно смягчился. «Какая-никакая семья. Жалко этих дураков. А ты держись, Егорша. Ещё чуть-чуть – и на твоей улице тоже будет праздник».
ІІ
Вечером в воскресенье, завершив всю запланированную в деревне работу, Франкевичи возвращались в город. На обратном пути они снова остановились в Граево, чтобы поощрить себя за хорошо проделанный труд чем-нибудь вкусненьким. Купили каждый, что пожелал: творожные сырки, шоколадные батончики, мороженое, бутилированные напитки. Купили все, кроме Егора. После субботнего случая он опасался, что ему не удастся как прежде спрятать в кармане обёртку от съестного, чтобы выбросить там, где полагается. Так что лучше не искушать судьбу, чем пойти против своих никем не одобряемых принципов. И снова в окно полетели фантики, обёртки, бутылки.
Доев своё мороженое, Ванюша, как уже было, высунул руку с обёрткой в щель приспущенного окна. Он с интересом смотрел на то, как обёртка трепещет в потоке воздуха, вызванного быстрой ездой. Потом разжал пальцы. Он аж вывернулся на сидении, чтобы наблюдать прекрасное парение обёртки и, не задумываясь каким безобразным окажется её приземление в придорожной траве.
– Земле не больно
