«..Анфиса шла по темному переулку, с каждым шагом становилось все страшнее. На часах было уже два часа ночи и каждый шорох со стороны отдавался мурашками по всему телу.»
– Нет–нет, все не то. Что за грязный текст, что за бред выходит… – во весь голос выругался парень и провел ладонями по лицу, протер уставшие от долгого сидения за компьютером глаза. А потом зажал кнопку delete на клавиатуре, и не отпускал до тех пор, пока только что написанные абзацы не исчезли.
Лука встал из–за стола, прошелся по комнате, выглянул в окно, за которым стремительно темнело. Всмотрелся в даль, в огни города, которые можно было разглядеть с 8–го этажа, еще раз протер глаза, сделал несколько резких движений корпусом влево и вправо, пару раз присел. Послышался хруст затекших суставов и поясницу пронзила боль. Сидеть неподвижно три часа – пагубная практика для здоровья – особенно, если лист так и остается белым. Издательство во всю требовало очередную книгу, а он не мог написать даже десяти страниц текста, который захотелось бы читать хотя бы ему самому.
Творческий кризис, вкупе с очередным синдромом самозванца давали о себе знать. Столько потерянных часов перед ноутбуком, столько мучений в поисках хорошего сюжета, от которого у читателей пробегут мурашки.
– Утро вечера мудренее, – сказал себе в очередной раз Лука и хлопнул крышкой ноутбука. – Пора спать, толку уже не будет сегодня.
Утром Луку разбудил громкий стук в дверь. Посмотрев в глазок, он увидел за дверью мать.
– Привет, сын. Ты все спишь? Уже обед, а ты все валяешься, – запричитала она, заходя в квартиру и садясь на стул на кухне.
– Вовсе не обед еще и вообще, я вчера допоздна работал, сегодня решил отоспаться. У меня пока творческие тупики, – недовольно пробубнил Лука.
Мать хитро улыбнулась и уставилась на сына.
– Чего ты так смотришь? Опять что–то задумала?
– Помнится, из ступора перед последним бестселлером тебя вывела я. И так совпало, что я могу помочь тебе снова, – улыбнулась мать.
– Чем ты мне сейчас поможешь? Что на этот раз? – пошел он в комнату застилать кровать.
– Нам с отцом пришло письмо от бабушки.
– Какой бабушки, – прокричал Лука из другой комнаты. – У меня же нет… Ааа, баб Поля, что ли? – он вышел из комнаты с вопросительным и потерянным видом.
– Да. Ты разве забыл о ней?
– Ну, знаешь, я ее видел в последний раз лет пятнадцать назад. И думал, что она давно померла, – почесал затылок Лука.
– Ну ты даешь, сынок, – покачала мать головой.
– Ну а что, вы о ней уже сто лет не упоминаете, не ездите, не звоните ей, вот я и подумал. Все логично.
– Не логично, – отрезала она. – Болеет сейчас бабушка, плохо ей. Попросила нас с отцом приехать, – мать бросила письмо на стол, на котором было полно крошек от еды.
– Намекаешь, чтобы я поехал к ней? – прищурился Лука.
– А ты догадливый, – снова заулыбалась мать. – Мы с отцом уже не молодые, лишний раз не хочется выходить из квартиры. То ногу стрельнет, то спина болит, то магнитные бури и голова кругом.
– Да, тут не поспоришь, – Лука провел ладонью по лицу, прогоняя дремоту.
– Ну вот видишь. А тебе бы сейчас не помешало развеяться, сменить обстановку. Там гляди и со свежей головой легче будет придумать новую книгу. В прошлый раз ты тоже уезжал и вон какая продаваемая книга вышла. Как все расхваливают ее. Скажи спасибо! Если бы не я, и не моя путевка в санаторий, то не вышел бы тот триллер про санаторного маньяка, – снова улыбалась мама.
– И тут ты права, – смущенно улыбнулся ей в ответ парень. – Хорошо, поеду я к ней. Далеко она живет? – взял в руки конверт, повертел, посмотрел адрес и бросил обратно на стол. – Да уж, я даже не знаю этих мест.
– Купи продуктов, лекарств побольше, собирайся и завтра поезжай к ней. На недельку, другую. Погостишь, поможешь ей, полечишь, заодно может что напишешь. Там у нее в деревне красиво, а сейчас, когда пушистый снег лежит на земле, вообще, просто загляденье. Елочки, березы, зайцы кругом бегают, сельский уют и тишина. Тебе понравится.
– Зайцев мне только сейчас не хватало, – усмехнулся парень и отхлебнул холодного, вчерашнего чая из кружки.
– Так, новости сообщила, теперь пойду дальше. По магазинам, да домой, обед готовить, – мать встала и направилась к двери. Потом развернулась и добавила с грустным лицом. – Сын, ну помоги уж бабушке, старенькая она, очень ждет помощи. Передавай ей привет от нас, извинись уж, что сами не приедем.
– Хорошо, мам, все сделаю, не волнуйся, – погладил Лука по плечу женщину и закрыл за ней дверь.
Тут же скачал на смартфон приложение-навигатор, карты и вбил адрес, чтобы доехать на машине быстро и с комфортом.
***
Добравшись без происшествий до сельской местности, Лука вышел из машины и принялся оглядываться вокруг. В голове тучами роились воспоминания из детства, когда ему довелось гостить в этой деревушке ребенком. Раньше это место кипело жизнью: шум и суета на улочках, звонкие голоса соседских детишек. У каждого двора было множество различной живности: то куры, то утки, у кого гуси, иногда бабушки пасли возле домов на лужайках коз, где-то чуть поодаль стояли на приколках телята. Даже на старой ферме, что осталась от страны советов, в детстве Луки еще кипела деятельность. И пусть деревня не пылала прежней силой, но даже тогда в ней ощущалась не дюжая энергия, которую еще помнили местные жители и которой они придерживались. Даже зимой люди активно занимались хозяйством и постоянно сновали туда-сюда в светлое время дня. А по вечерам в каждом доме зажигался свет, морозной ночью из труб поднималась струйка дыма от обычных, отапливаемых дровами печей.
Но с того времени воды утекло много и сейчас картина, представшая взору Луки, разительно отличалась от той, которую он помнил. Если бы нужно было описать увиденное кратко, он бы сказал, что от деревни осталось два двора, да три кола. Ни стариков, ни детей на улицах видно не было, да и в принципе никакого движения он не видел. Покосившиеся заборы, развалившийся частокол у палисадников, да висящие на одной петле ставни. Все что здесь осталось, только давящая тишина да отдаленный редкий лай собак. От того казалось, что здесь уже никто и не живет давно. Однако, от некоторых «полумёртвых» домов все же поднимался дымок. «Как же беспощадно время», – задумался Лука…
… Как вдруг, позади себя, мужчина услышал быстро приближающиеся шаги, под которыми все сильнее и сильнее хрустел морозный снег. Лука не успел обернуться, как кулем полетел в сугроб.
– Эй! Какого черта?! – попытавшись как можно скорее подняться на ноги, он вытер рукой лицо и посмотрел в ту сторону, где остановились шаги.
Ответом ему стала тишина и уставившиеся на него ярко-голубые глаза, принадлежавшие девочке лет десяти-двенадцати. Такие пустые и холодные, что казалось, будто в них совсем нет жизни.
– Тебя что, родители не учили, как себя вести со взрослыми?! – Лука начал было отряхивать пальто от снега, как вдруг краем глаза уловил легкий смешок на губах ребенка. – Ах ты!..
Когда он в следующий раз поднял глаза к фигуре, то понял, что перед ним никого нет. Ни девочки, ни ее голубых глаз, никого. На дороге он все так же стоял один, только теперь был весь в снегу и мокрым. Будто все это ему причудилось.
«Может с дороги устал» – подумал парень. Сплюнув и выругавшись про себя, Лука сел в машину и, включив печку, поехал дальше в деревню, к дому своей бабки.
Мать нарисовала на листке бумаги, как найти нужный двор. Но этого не потребовалось, одинокая избушка на окраине сразу бросалась в глаза и не составило труда догадаться, чей это дом.
Двор не был огорожен, забор давно обветшал и в некоторых местах валялся в снегу. Лука припарковал машину возле крыльца, взял все пакеты с купленными принадлежностями: лекарства, конфеты, чай и всякое вкусное и громко постучал в дверь. Где-то позади, за машиной послышались звяканья льда и хруст снега, будто кто-то шел. Парень резко обернулся, но никого не увидел, вокруг по-прежнему было безлюдно. По телу пробежали мурашки, как-то не спокойно на сердце стало.
Постучал в дверь еще раз. Через некоторое время послышался какой-то шорох, потом шарканье ног и дверь открылась. На парня уставились уставшие глаза на старческом, сморщенном лице.
– Ох, ох. Милок, тебе чего? – проскрипела старушка.
– Баб Поль, это же я, Лука! Не признала? – парень смотрел на бабульку и улыбался.
– Эт какой такой Лука? Вальки что ли моей? – прищурилась она, приоткрыв рот, откуда виднелись гнилые зубы.
– Ну да, Валентина, мамка моя.
– Аа, решила сама не приезжать, значит. Эх, молодежь, совсем бросили меня. Ну проходи, коль приехал, проходи, нечего мерзнуть на улице, – раскрыла шире дверь, а сама пошла внутрь дома.
Они сидели за столом, из чашки, стоявшей на столе, вырывался пар ароматного чая, конфеты и всякие вкусности, лежавшие рядом, манили глаз. У Луки даже слюнки потекли.
– Внучок, ты это, кушай-кушай свои конфетки. Я-то бабка старая, зубов уже нет, не угрызу ведь, – по теплому она улыбнулась парню. – Ты уж извини, но не могу предложить похлёбку, я не ждала гостей так рано.
– Все к чаю свежее, мягкое, кушайте, вам понравится.
– Хорошо, уговорил, – взяла вафельку и хрустнула ей, запив чаем.
– Ну как вы тут. Мать сказала – вы болеете, я тут таблеток всяких понакупил, – парень указал на большой пакет, который он оставил у входа.
– Да все хорошо, сынок, все хорошо. Ноги у меня больные, суставы болят, руки не поднимаются, старость одолела уже меня, тяжко.
– Аа, вон про что вы писали, а я думал какая простуда у вас или инфекция. Фуф, ну это хорошо, – Лука с облегчением выдохнул.
– Да не, что ты, я крепкая, все мимо меня проходит, – перекрестилась старушка. – А ты на долго ко мне тут?
– Ну, на недельку, помогу вам по хозяйству, да составлю компанию. Мне как раз перерыв нужен, отдохнуть не помешало бы.
– А чего это ты устал? Такой молодой ведь? – усмехнулась бабулька.
– Да так, работа. Что-то не клеится у меня сейчас.
– Сынок, а чем же ты занимаешься? – прищурилась бабка.
– Да я писатель. Книги пишу, в основном ужастики всякие, страшилки. Издательство с меня требует новую книгу, а я в тупике, ничего интересного пока не могу придумать. Вот приехал сюда, развеюсь, наберусь сил и что-нибудь напишу потом.
– Ох, книжки. Это разве работа, сиди и пиши, это ведь просто.
– Не совсем. Это кажется, раз и написал. Но тут нужно и интересно написать и правильно, и вообще, чтобы людям понравилось, – пожал плечами Лука.
– Ну правда твоя, ты у нас писатель, – кряхтя засмеялась бабушка.
За окном уже опускался вечер, затянувшееся чаепитие отвлекло от времени и тяжелых мыслей.
– Сынок, давай-ка, наверное, я тебе постелю кровать, а то уже поздний час, опять суставы ломит, видимо погода меняется, прилечь бы.
– Так же рано еще, вон только стемнело. На часах еще девяти нет.
– Да, знаешь, мы старики устаем быстро, постоянно что-то болит, иной раз вообще с кровати вставать не хочется, но нужно.
– Хорошо, спать, так спать, – слегка улыбнулся парень, поджав губы.
Когда Лука проснулся, бабушки уже не было в доме. Потянувшись, он нагрел чайник, налил того же ароматного чая с чабрецом в кружку и почти сразу отхлебнул кипятка. Тут же обжог язык, стало неприятно. Через некоторое время послышался хруст снега за дверью и в избу вошла бабушка.
– Доброе утро, соня. Ты поздно. Я уже успела дров приготовить для печи, да покормила курочек.
– Да я поздно встаю, потому что обычно допоздна работаю, – еще раз потянулся парень и зевнул. – А что–то я не видел в деревне никакой живности. Где же ваши курочки?
– Эх ты, лентяй, – хихикнула бабушка. – А они за домом у меня, в сарае сидят. Три курочки и петушок составляют мне тут компанию.
– Теперь понятно. Позже пойду на улицу, погуляю у вас тут, осмотрюсь. Красивая природа, сразу тепло на душе становится.
– Сходи, конечно. Будет потом что рассказать родным.
– Чем я могу помочь вам сейчас? – он озадаченно посмотрел на свою бабушку.
– Да чем-чем.. Пока ничего не надо. Можешь мне чая налить, а то озябла совсем я на улице.
Бабушка Поля сидела, тянула чай, заедая шоколадной конфетой и смотрела в окно, куда-то далеко в лес. Пошел снег. Большие хлопья падали на замерзшую землю, покрывая все вокруг. В этот момент она повернулась к парню и пристально разглядела лицо.
– Что ж. Есть у меня, пожалуй, что тебе рассказать, сынок. Слушай…
– В смысле, баб Поль, вы, о чем?
– Ну, ты же хотел написать интересную книгу, вот я подкину тебе жизненную историю, авось пригодится. Наливай еще чайку, мне да себе, и слушай.
… Было мне тогда лет шестнадцать отроду, когда вся эта бесовщина твориться-то у нас в селе начала. Как сейчас помню, зимой. Тогда всё по другому было, не то что ныне. Все процветало, даже больше, чем ты малой видел. Колхоз – миллионер, о как! – подняла бабка указательный палец. – Ферма огромная. Кого там только не держали: и свиней, и коз, и коров много. Даже табун лошадей свой был. А урожая каждый год тут сколько было, ууу… без дела люд не сидел. Летом – на полях работы море было, зимой все на ферме трудились.
Мы с твоим дедом Вовкой тогда еще только дружили, это уж потом, через пару годков-то, я за него замуж вышла. Жених завидный был: работящий, не пил, только папиросы курил, да и черт бы с ними. Они его и довели до могилы-то…
Женщина замолчала, уставившись в одну точку. На ее лице появилась улыбка.
– Ох, о чем это я… А! Вот! Было у нас за деревней, на пригорке у леса Даниловского, кладбище старое. Бабки да деды говаривали, что языческое вроде. Мол, там еще первых поселенцев здешних хоронили по обрядам каким-то жутким. И никто туда никогда не ходил. Старики – потому что боялись, а вдруг бесы да черти какие-нибудь душу пригубят; а молодые – потому что у леса того, уже и домов то не осталось, огороды только редкие, а больше хозяйств там и не было никаких, так и ходить не зачем было. Но бабки на лавочках шептались иногда, мол изредка, все же забредали туда пропойцы местные, так там и пропадали.
Так вот, в ту зиму, алкаш наш, Васька Кривой, и сгинул там. Дружки его поговаривали, что «перебрал маленько» мужичок, да черт его в ту глушь понес. Может чем поживиться хотел, а может «белочка» его туда повела зачем, бог его знает. Но пропал Васька: недели две-три не было его. Говаривали поначалу, что мужики совсем допились до горячки, да разбрелись по домам, а дружок их где в сугробе-то и уснул. Уж думали, весна придет, да как подснежник и отыщется душа пропащая.
Да только, аккурат в середине января Кривой сам в селе показался. Живой да на своих двоих, только чудной какой-то. Васька, хоть и пропойца страшный был, да только на язык подвешен хорошо. Поболтать любил страсть, как прицепится, так и поганой метлой не отгонишь от ворот. А тут, идет по улице и слова тебе не скажет. Молчит будто воды в рот набрал. Аль буркнет тихо так «Здравствуйте» да и идет себе дальше. Бабки судачить стали, что побывал он-таки на том самом кладбище, видел чегось, вот и тихий теперь стал. А молодёжь посмеивалась, не веря во все эти суеверия, но точно знаю до чего водка может людей довести.
Вот только, когда Васька в село вернулся не его одного перемены настигли. Стала по вечерам скотина в сараях с ума сходить: коровы беспокойно мычали да доярок к себе не подпускали; птица на насестах не хотела сидеть, прочь на улицу рвалась. А уж как собаки с цепи срывались и выли всю ночь, так кровь в жилах стыла. О, как выли!
Ночь та, первая, мне надолго запомнилась. Вечер безлунный был, небо затянуло как на снег. Ни звёздочки, ни луны, ничего нельзя было увидеть. Собаки то тут, то там подвывали, будто что-то их сильно беспокоило.
Мы тогда всей семьёй спать пораньше легли. Отец за весь день умаялся: он с братьями на неделю дрова кололи да убирали в сарай. Мать по хозяйству бегала, а я ей помогала.
Так вот. Разбудил нас всех крик: то ли женщина кричала не своим голосом, то ли зверь какой. Мы всей семьёй так подскочили как один, не понимая, что происходит. А вопли такие стояли, как будто в соседней комнате кто-то с ума сходил. Отец сразу с места сорвался, оделся да на улицу побежал и мать следом за ним. Мы же в комнате остались, дверь только заперли посильнее. Мать, уходя, сказала, чтобы пока они не вернутся мы никому не открывали. Так и сидели прижавшись к друг другу. А я в ту пору страсть как любопытна была, и стало мне интересно, что же там на улице творится и кто кричал. Быстренько оделась, братьям нарекла, чтобы сидели и ждали пока я не вернусь. Тулуп с валенками накинула, да мышкой за дверь прошмыгнула на улицу.
Родителей во дворе не видать было, но голоса взрослых слышались совсем рядом. На этот звук я и пошла. Как оказалось, он аккурат с соседнего двора доносился. У нас к соседям калитка была, ну я за ней притаилась стала слушать, да подглядывать, что же там происходит.
Смотрю, а у соседей толпа народу уже набежала да все беспокойные какие-то. Тётя Глашка, доярка, вся стоит трясётся да слезами крокодильими заливается.
Из разговоров понятно стало, что та ночью услышала, как корова в стойле кричит. Мужа она будить не стала, решила сама сходить посмотреть да может быть сена подкинуть. Вышла на улицу и видит, что в сарае дверь приоткрыта, а оттуда шуршание да причмокивание. Ну, теть Глашка вилы схватила, к сараю тихо так подкралась и свет резко включила. Смотрит, корова уже еле живая лежит на полу и протяжно так подвывает. А поверх туши чудище чёрное сидит. Ну тетка хоть и испугалась, а вилами по спине так и треснула чудовищу. Да вот только то зубы расцепило от мяса и повернулась в её сторону. Женщина глянула, это Васька Кривой: глаза синющие, зубы острые да морда вся в кровище. Она его и не признала поначалу, пока он во весь рост перед ней не встал. Глашка хотела его ещё раз вилами огреть, да только тот икнул будто и сорвался резко с места, пихнув ее. Упала она и только тогда поняла, что произошло и что она увидела. Тут-то и закричала от страха.
Я тихо сидела да всё прислушивалась к голосам взрослых. Мужики стали судачить, что надо бы Ваську-то изловить и спросить зачем скотину погубил. Только отец мой сказал, что сейчас ночью его никто нигде не найдёт. Бесполезно всё это, лучше всего будет утром пойти домой к нему там совсем и разобраться.
Я поняла, что взрослые скоро разойдутся и быстренько домой побежала, пока меня никто не увидел. Вернулась и братьям строго настрого нарекла, чтобы молчали и меня не выдавали, иначе я маме все их секреты расскажу. Те пообещали, что молчать будут и слово своё сдержали.
На утро отец и мужики соседские пошли к Ваське домой, вот только того там не оказалось и не видел его никто. В дом зашли, а дома пусто, как будто там уже никто и не живёт. Стали по селу его искать, да и тут не преуспели, так домой ни с чем и вернулись. Я слышала, как мамка с папкой на кухне шептались, что не к добру всё это и ничем хорошим не закончится.
А на следующую ночь история повторилась, только теперь уже к другим соседям в сарай кто–то пробрался да всю скотину погубил: одной коровой не отделались. Всю птицу и крупный скот кто-то крови лишил, да и сгрыз.
Бабки стали поговаривать, что ещё пятеро в селе пропали: куда делись никто не знал. А в аккурат через неделю те пятеро снова вернулись. И опять у людей по селу скотину бить начали. За одну ночь в трёх дворах поголовье сгубили. За неделю – еще шесть дворов опустошили.
Люди беспокояться стали, что такими темпами к весне ни у кого уже хозяйства не будет и семьи кормить нечем станет.
Мужики, кто посправнее был, решили по ночам дежурить, иначе потом совсем худо стать могло.
Вооружились кто чем мог: кто зимой на охоты ходил – те ружья взяли; у кого оружия не было – вилы да мотыги прихватили; у кого были верёвки, те ими и вооружились. Вовка тоже с ними пошёл у него-то как раз с собой двустволка была.
Первую ночь ничего не случилось, а вот на вторую, когда сельские мужики по улицам ходили, шум услышали впереди через несколько домов да кинулись туда. Чтобы злодеев не спугнуть, во двор тихо зашли. Собака не залаяла, потому как сожрали её уже. Мужики к сараю двинули. Подошли, а там опять причмокивание. Подкрались они бесшумно, свет включили да жуткую картину застали. Двое – корову обгладывали, один кур ощипывал и кровь их пил, а ещё двое ногу козью грызли.
Вовка в первых рядах стоял. Выхватил он у мужика верёвку да накинул на шею кровососу. Тот даже дернуться не успел от неожиданности. Так на бок и повалился с петлёй на шее. Все стояли рот разинув. Отец мой один из первых в себя пришёл и по примеру мальчишки успел тех двоих, что рядом сидели и козу доедали, связать. Тут остальные мужики подключились и оставшихся заарканили. Да только те не больно вырывались, как будто совсем сопротивляться не хотели.
Их на улицу поволокли из сарая, а пока тащили слышали, что как будто сосульки друг об друга где-то бьются. Да громко так, как будто не под крышей висят, а над ухом звенят. Это мне Вовка потом рассказывал, самой-то меня там не было.
Во дворе стали смотреть, кто же скотинкой поживиться ночью решил. А там опять Васька Кривой, да ещё четверо сельских мужиков. Им вопросы задавали, зачем же они так с односельчанами-то поступают, а те мычали да толком сказать ничего не могли, икали только. Вон видать, как животы набили, упыри проклятые!
Отец к Ваське подошёл да по морде ему треснул и только тут почувствовал, что тот Кривой холодный как лёд. Кожа бледная, глаза стеклянные и рот весь в крови, как в первый раз, когда его увидели у тёть Глашки.
Тут-то один из мужиков, что постарше вспомнил, как отец его рассказывал, что на кладбище том за деревней, что у леса Даниловского, когда-то давно язычники собирались и обряды свои проводили. Каким богам поклонялись уже не знал никто, потому что давно это было и боялись многие. Да только иногда во времена те стародавние люди в селе появлялись, что не живые, не мёртвые были.
Их сельские хладными прозвали, потому что приходили они исключительно зимой, в лютые морозы, а уж куда по весне девались никто не знал. Поговаривали, что они на кладбище возвращались да там до следующего года и оставались. И бед хладные много приносили: и скотину и людей губили. Поэтому, чтобы смерть вместе с ними не бесчинствовала, их на кострах сжигали.
Пока мужик историю эту рассказывал, Васька кривой, оклемался как будто, стал хихикать тихо, а потом и вовсе в ладоши хлопать. И слышно было в морозном воздухе, как сосульки звенят. Это уж походу поняли все, что то не сосульки были, а кости его звук этот издавали. Мужики, недолго думая, побежали к хозяевам дома, которые как раз на тот момент уже проснулись, а выйти поначалу боялись. Стали дрова да солярку просить и спичек, чтобы костёр как можно быстрее соорудить.
А Васька в это время смеяться перестал, только шептал еле тихо себе под нос, что ничего-то у односельчан не выйдет и рано или поздно тот до них доберётся, когда скотины не останется. Вовка ему прикладом по голове дал, чтобы замолчал тот, а только Кривой кулём на землю повалился, но сознания не потерял, и уже громче стал говорить и проклинать всех в селе.
Мужики выскочили за двор да наспех костёр, возле дерева перед домом, соорудили. Кто замёрзших охранял, верёвки потуже затянули и на улицу поволокли чудищ. К дереву их тому привязали, да в дрова, соляркой политые, тряпку горящую кинули.
Крики те, которые замёрзшие издавали, когда горели, по всему селу слышно было. И вторили тем воплям звуки, как будто лёд на речке по весне лопается. Многие в селе в ту ночь не спали, так страшно было и жутко.
Да только после этого всё прекратилось. На следующую зиму никто скотину не убивал. И ни у кого ни одной сосульки под крышей не было: все боялись, что снова услышат звон замёрзших костей.
– Да уж, бабуль, занятная история, ничего не скажешь, – задумчиво протянул Лука и вдруг почувствовал, что в доме стало как-то свежо. Обернулся и, кивнув на печь, сказал. – Ба, дров надо бы подкинуть, а то что-то холодно в доме-то.
– Ох, вот дурная голова, я совсем забыла поленья принести. Заболтались мы тут с тобой. Ты б сходил в сарай, а то старость уже совсем из сил выбивает, тяжко самой таскать дрова-то.
– Сейчас все сделаем, а в каком сарае-то смотреть? – Лука встал из-за стола и, накинув на себя куртку, направился к выходу.
– Ой, да в том, что рядом с курятником, мимо не пройдешь, он там один. Помнишь-то еще, где он?
– Я думаю, найду.
Память Луку пока еще не подводила. Выйдя на крыльцо, он окинул взглядом все вокруг дома. Зима в этом году выдалась суровая, вокруг было много снега. Редкие оттепели позволили вырасти под крышей огромным сосулькам. Столбик термометра, который висел под навесом, показывал приближающийся мороз. "Надо бы дров побольше захватить, а то совсем ночью околеем"
Лука выдохнул облачко пара на ладони, потёр ими и пошёл туда, где, как он помнил, лежали запасы на зиму. Он быстрым шагом обошел дом вокруг, пересёк двор и остановился перед нужным сараем. Набрав большую охапку дров, мужчина собрался уж было идти домой, однако, что-то привлекло его внимание.
Рядом, за соседней дверью горел свет. Он помнил, как в детстве бабка оставляла его для птицы, чтобы та ночью не беспокоилась. В помещении было достаточно тихо, что показалось очень подозрительным.
Кое-как Лука ухватился одной рукой за дверь и приоткрыл её. Заглянув внутрь, он испытал дикий ужас, от чего выронил несколько поленьев из рук: все куры валялись на полу истерзанные и с оторванными головами. Вокруг всё было забрызгано кровью и везде валялись перья. Лука внимательно осмотрел помещение и пришёл к выводу, что скорее всего здесь бесчинствовал хорек. "Надо бы сказать бабке". Он закрыл дверь и быстрым шагом пошёл в дом.
– Бабуль, у тебя там кажется зверь какой-то поорудовал. Всех кур перебил. Ты как теперь зиму-то переживешь? – Лука сбросил дрова в ящик возле печки и, отряхивая руки, услышал тихое звяканье. – Ба?
Лука повернулся к старушке и внимательно на нее посмотрел.
– Что с курами-то делать теперь?
– Да ты, милок, не переживай, я и без них теперь зиму переживу, – стоя к нему спиной, бабка что–то высматривала в окне. – Не переживай, чай с голоду теперь не помру.
Старушка медленно повернулась к Луке и по его коже пробежал мороз. На него в упор смотрели ярко голубые глаза: такие холодные и такие пустые, что казалось будто в них давно нет жизни. Улыбка женщины заставила его попятиться назад, так она была отвратительна: редкие зубы были похожи на маленькие острые колышки. Бабка хмыкнула и вскинула рукой. По комнате разлетелось отчетливое позвякивание.
– Ты не переживай. Я теперь не пропаду.
