высоким забором домика, оставалось не более десятка шагов, из проулка вывернула стая. Сначала показалось, что собак не менее дюжины, но когда прошел первый испуг, Карнаухов насчитал пять особей. Пять! Хватило бы и одной, чтобы внушить ему животный ужас — серьезно покусанный в детстве бешеным псом, он и к зрелым годам не смог избавиться от иррационального страха перед друзьями человека. Застыв на месте, кандидат наук закричал, косясь на остановившуюся стаю:
— Люди! Лю-юди, помогите! Есть кто живой?
Ответа не было. Ни одна дверь не скрипнула, никто не вышел на его хриплый окрик.
— На помощь!
Собрав все свое мужество, Карнаухов сделал несколько шагов вперед. Стоящий впереди остальных крупный пес оскалил клыки, прижал уши к голове.
— Помогите! — крик получился слабым, безвольным.
Когда стая, вслед за вожаком, двинулась вперед, Юрий Геннадьевич не выдержал. Отшвырнув портфель, он помчался обратно в сторону трассы, не помня себя от ужаса, леденея в ожидании впивающихся в тело клыков. Гонка вслепую не могла закончиться благополучно — нога неожиданно подвернулась, он грохнулся во весь рост, потерял сознание.
Спустя неизвестное количество времени Карнаухов очнулся от боли в левой ступне. Лицо залепил снег, очки разбились при падении, но главное — он не чувствовал кистей, не мог даже пошевелить пальцами. Рукавом пальто человек осторожно очистил лицо, всмотрелся в темноту, пытаясь хотя бы сориентироваться в пространстве. Прислушался. Собак поблизости не было. Где то впереди раздался шум проезжающего автомобиля. «Дорога! Я должен добраться до дороги!» С отчаяньем в душе Карнаухов осознал, что уход от трассы был ошибкой. «Добреду, а там пусть хоть давят меня. Все лучше, чем от холода загибаться». Но сначала надо было встать. Оперевшись на локти, он стал подтягивать сначала одно, потом другое колено, вскрикнув от боли при неудачном движении. Определенно, левая стопа была вывихнута. На вопль его никто не отреагировал, вокруг стояла тишина, как в любимых с детства рассказах Джека Лондона. Белое Безмолвие, да. «Но это же невероятная дикость! Я в черте города — миллионника, вокруг двадцать первый век с его интернетом и научными достижениями. Бред!» Карнаухов постарался принять вертикальное положение, балансируя на корточках и постепенно выпрямляясь. Как только он попытался ступить на поврежденную ногу, тело пронзила боль, он вскрикнул и, сделав неловкое движение, опять повалился на снег. На глазах выступили слезы отчаяния. Придется ползти на четвереньках. Попробовал опираться на кисти рук — если перемещаться достаточно быстро, они какое-то время удерживали тело. Уже не сдерживая глухих рыданий, человек пополз в сторону трассы, яростно надеясь, что направление определено правильно, что шум автомобиля послышался именно с той стороны. Прополз метров десять и остановился, отдыхая. «Сколько метров до дороги? Какое расстояние я пробежал, прежде чем упасть? Положим, не менее трехсот метров осталось. Не хнычь! Тебя ждут Лариса и Никита. Ты должен ползти, осталась ерунда какая-то. Вспомни Маресьева! Тебе еще повезло, что ты передвигаешься по относительно ровной дороге, а не тонешь в лесных сугробах. Вперед!». Он пополз, кусая до крови губы, периодически вскрикивая от боли в ноге, ощущая, как, несмотря на заливавший глаза пот, холод пробирается все глубже, и скоро схватит его мертвящей рукой за горло. Рука, нога, рука, нога. Как в детстве, беспечальной и веселой поре жизни, ценность которой понимаешь, только став взрослым. Правая рука подогнулась, Карнаухов снова ткнулся лицом в снег. Кажется, нос разбил, губы ощутили кровяной вкус. Нога, рука, нога, рука. Дыхание сбоило, щеки совсем потеряли чувствительность. Внезапно стильно захотелось пить, и он, наклонившись, хватанул губами, зубами зернистую ледяную массу. И снова вперед. Вскоре он начал падать все чаще, силы иссякали. Передвигаясь уже на остатках морально — волевых, извлекаемых из неожиданных для него самого глубин, он сквозь шум крови в ушах уловил звук проехавшего буквально в десяти шагах перед ним автомобиля. «Осталось чуть… Давай, сжигай последние резервы…Ларочка, Никитка…Надо думать о чем ни будь желанном, приятном. Горячая ванна! Я погружаюсь в нее всем телом, окунаюсь с головой, ощущаю, как тепло наполняет меня, проникает во все клеточки замерзшего тела, и я расслабляюсь, расслабляюсь, накрытый негой и жаром…»
Нечеловеческим усилием втянув себя на трассу, Юрий Геннадьевич отдался теплым волнам, несущим его к желанным берегам.
–
